Выстрел в будущее

Глава 1 – Знакомство

Пришла очередная середина очередной недели, которая отличалась только тем, что была последней в этом календарном году. Предновогодняя суета и лёгкое ощущение надвигающегося праздника приятно щекотали внутреннее настроение. Маленькие и уже постаревшие дети в телах взрослых готовились к событию по-разному, но в целом в воздухе витала почти осязаемая приятная и пьянящая атмосфера.

Настроив планов на ближайшую декаду и наметив покупку подарков для близких на вечер, я направлялся из рабочего офиса в сторону своей квартиры. Первый крохотный укол в самом низу живота был почти неощутим, едва пустив тонкие синапсы в уставшую за день голову.

“Показалось”, – скоростная мысль, проскочившая в мозге, была быстро проглочена и безжалостно перемолота остальными её компаньонками.

“Всё в порядке. Просто нужно покушать чего-то жидкого и всё само пройдёт”, – вторая мысль задержалась в уставших извилинах подольше, принеся с собой некоторую долю успокоения.

Повторный укол в животе приключился уже на пороге квартиры, когда я безуспешно пытался попасть ключом в узкую замочную скважину. Мой щенок мелкой породы, услышав начавшийся шум в прихожей, приветственно залаял с той стороны металлической двери.

– Это я, малыш, не бойся. Сейчас открою, подожди немного, что-то не выходит с первого раза попасть, – распознав знакомый голос, Персик начинает скрести порог мелкими когтями и слегка завывать.

– Ну, привет! Я тоже скучал, ты не поверишь, – бросив кожаный портфель точно на диван прямо из коридора, поднял на руки этот скачущий и виляющий хвостом комочек шерсти.

Тройная порция облизывания и обнюхивания в исполнении питомца окончательно взбодрила и освежила меня. Из домашних обитателей больше никого не было видно, потому я быстро скинул зимнюю куртку и встал у высокого зеркала, задрав пиджак и рубашку наверх.

“Не показалось…”– огромный комок под кожей размером с шарик для настольного тенниса выглядывал на меня чуть выше продавленной ременной линии.

Прощупывание в том месте доставило непередаваемое неудовольствие и окончательно меня убедило, что простым поеданием куриного супа здесь не обойтись. Обратившись по повышению степени доверия сначала к бесконечно мудрому интернету, затем к знакомому хирургу и только потом к самому крутому специалисту во всех мыслимых вопросах – родной матери, пришёл к выводу, что нужно срочно ехать в местную поликлинику за помощью.

Пройдя обязательный этап отфутболивания из одной больницы в другую, к поздней ночи я оказываюсь в скромном маленьком филиале лечебного заведения на самом краю города. Обветшалое здание конца восьмидесятых – начала девяностых годов силуэтом напоминало скорее старомодный сельский клуб, чем современное медицинское учреждение. Единственное, что мне стало окончательно ясно в тот момент, это то, что дело серьёзное и скорее всего придётся лечь в стационар на несколько длинных дней и ночей. Болтающаяся спортивная сумка за плечом в этот раз была наполнена не одеждой и инвентарём, а всем необходимым добром для пребывания одного человека во временной изоляции.

Очередная порция типовых вопросов на столе регистрации наконец-то приносит нужный результат- я оказываюсь на кушетке, накрытой простынёй, в ожидании дежурного ночного врача. Девушка в медицинском халате и одноразовой маске с кем-то мило щебечет по телефону, хоть как-то разбавляя тревожные голоса в моей голове. Секунды медленно и вальяжно превращаются в минуты, те в свою очередь в часы, хотя это скорее всего обман мироощущения, а на самом деле не прошло и получаса.

В кабинет первичного осмотра входит улыбчивый молодой врач, совсем забывший про опостылевшую всем медицинскую маску, висящую у него на ушах.

– Здравствуйте. На что вы жалуетесь? – его спокойный и размеренный голос сразу внушает некоторое начальное доверие.

Отодвинув несколько остроумных и неуместных ответов про нехватку зарплаты и лютый холод на улице на второй план, выбрал единственно верный в этот момент:

– Здравствуйте. Острая боль в самом низу живота и какой-то комок под кожей, которого ещё вчера там точно не было.

– Травмы и операции были какие-нибудь? Аллергия на лекарственные препараты есть? Хронические заболевания? – доктор наконец-то вспоминает про камеры наблюдения, установленные в каждом кабинете, и натягивает маску на нос.

– Нет, нет и ещё раз нет, – стараюсь умиротворённо и совершенно без раздражения ответить на одни и те же вопросы шестой раз за вечер.

– Требуется срочная операция. У вас развился абсцесс брюшной полости. Этот мешочек может стрельнуть внутрь в любой момент. Вы готовы на дневной стационар лечь? Это может затянуться и на неделю, – врач аккуратно пропальпировал воспаленную область, но всё равно доставил мне очередную порцию болевых ощущений.

– Готов, вещи сразу с собой прихватил, – ответил я, наивно полагая, что готовность к операции заключается именно в этом.

– Заполните, пожалуйста, типовые формы на окне регистрации. Завтра в восемь утра сдадите все необходимые анализы, а в десять часов вас уже прооперируем. Не переживайте, операция простая и обычно всё проходит без осложнений. Людмила, оформите, пожалуйста, нашего нового пациента, – на бейджике врача значилось: Иван Богданович Крыжовников, хирург отделения поликлиники.

Как бы я не готовил себя к тому, что это будет первый Новый год в жизни, который встречу вне дома, а настроение окончательно качнулось в сторону упадка. Оформив входные документы для прописки в поликлинике, я позвонил своим домашним и “обрадовал” их такими новостями. Людмила наконец-то закончила важные переговоры по телефону, выдала мне мешок для одежды и обуви, а затем ещё и талончик с описью его содержимого.

– Вещи свои получите, когда вас выпишут. Теперь по этому коридору до конца и налево. Не шумите только громко, большинство пациентов всё-таки уже спит, – медсестра сухо и чётко давала подробные инструкции, видимо, уже десятый раз за этот бесконечно длинный день.

Влетев с ходу в любимые тапочки, я направился по указанному коридору, освещённому слабыми мигающими лампочками. Обшарпанная краска на потолке и покосившиеся потёртые двери в одинаковые кабинеты создавали довольно унылую визуальную картину вокруг. Несколько пустых кроватей и кресел-каталок стояли вдоль стен, оставляя только небольшой проход между ними. В одной из палат кто-то тихо покашлял и перевернулся на своём скрипучем ложе, из другой послышался звук голоса ведущего ток-шоу из включенного телевизора.

– Браааат…Браааат… – тихий, почти замогильный голос донёсся из комнаты в самом конце коридора, когда я уже проходил мимо неё.

Всего на секунду в голову пришла мысль, что обращаются ко мне, хотя кровных родственников в той больнице точно не находилось. Любопытство или какое-то другое опасное для жизни чувство взяло наконец-то верх, потому я решил заглянуть в палату с табличкой “Изолятор”.

– Браааат… Щёлкни выключателем… Пожалуйста… – узкая полоска света из коридора едва показала говорившего со мной – худющего и немощного старика, безуспешно пытающегося встать с кровати.

Не сразу найдя, но увидев на стене искомый выключатель, я нажал на кнопку и галогеновые лампы на потолке с лёгким треском заработали.

– Ты что наделал, гандон??? Ослепить меня хочешь окончательно что ли? – иссохший живой скелет внезапно истошно завопил и показывал скрюченным пальцем на яркие огни, как будто они и впрямь испепеляли его дряхлое тело.

– Вы же сами попросили… – щёлкнув обратно на замшелую старую кнопку, я решил убраться оттуда подобру-поздорову.

– Пошёл ты… Ничего я не просил… – последние слова, которые донеслись из изолятора, перемежались с отборным матом и мощными проклятиями, направленными в мою сторону.

"Сколько раз сам себе уже говорил – не вмешиваться в каждую встречную навозную кучу", – мысленно я промотал прочие похожие ситуации из своей жизни и не вспомнил ни одной, в которой по итогу была бы заслуженная благодарность, а не разного рода последствия. Однако, с каждым новым днём весь негатив прошлого как будто стирался из памяти, не оставляя мне даже шанса на прохождение мимо очередных красиво раскиданных граблей.

– Здравствуйте… – не успев договорить, я привлёк внимание тучной медсестры, заполняющей какие-то бумаги за рабочим столом, стоящем прямо посреди довольно узкого прохода.

– Доброй ночи. Вы с чем к нам? Жопки и шейки сегодня уже были, – глаза её были по-вечернему уставшие, но всё равно светились крохотными огоньками молодости.

– Я с животом… Получается – животик, – ответил на её улыбку своей, пользуясь предложенной несерьёзной медицинской терминологией.

– Это хорошо, такие у нас надолго не задерживаются. Завтра доктор один раз чикнет где нужно, полежите потом недельку-другую, да и домой отправим, – девушка взяла мои документы и подробно заполнила личную медицинскую карту.

– Народу много в больнице смотрю. Всегда так? – тихим голосом пытаюсь завести разговор, нарушая абсолютную тишину больничного коридора.

– За год две такие волны бывает: на новогодние и майские праздники. Не могу точно сказать в чём конкретно причина, но постоянно такая история что у нас, что в городской травматологии.

– Интересное наблюдение… Хотя я ведь тоже не планировал эту операцию за три дня до главного праздника в году, – понимая, что больше спешить некуда, я расположился на стуле рядом.

– Правила у нас здесь простые: в восемь утра сдача анализов и прописанные уколы, в девять – лёгкий завтрак, в тринадцать часов тихий час, потом обед и в семь вечера подают ужин. Алкоголь не советую употреблять вовсе, никотин и прочий яд – на своё усмотрение.

– Я не курю. Точнее сказать, больше не курю, – буквально на секунду вспомнился сладкий кальянный дым с привкусом дыни и арбуза, но эту мысль удалось быстро ликвидировать в голове.

– Вот здесь подпишите три раза, в местах, где галочки стоят. Пойдём теперь за мной, палату вашу покажу, – медсестра сложила все документы в одну тонкую папочку и поманила за собой в конец коридора.

Схватив сумку с пожитками и едой, я направился вслед за ней по полуосвещённому узкому проходу между стоящими пустыми кроватями. Под ногами постоянно что-то мешалось и цеплялось, словно невидимые руки тянулись из-под них и хватались за обувь и штанины брюк.

– Во второй ляжете. Тут самые спокойные у нас находятся, хотя бы по ночам не кричат от болей, – наконец-то я разглядел на её халате закрепленный бейджик с именем "Маргарита".

– Спасибо вам, Рита. Тогда до завтра? – говорил я спокойно и максимально тихо, чтобы не побеспокоить будущих однопалатовцев.

– Завтра утром не моя смена. Вам желаю удачи на предстоящей операции. Помните главное – ничего нельзя есть и пить за восемь часов до неё. Даже простую воду и хлеб, даже если сильно захочется, – открыв дверь в больничные покои, девушка показала на пустую кушетку возле подоконника и покинула помещение.

Едва привыкнув к почти полной темноте, я понемногу начал различать силуэты кроватей и людей, лежащих на них. В углу большой комнаты горел включённый телевизор, хоть как-то подсвечивая мой путь начинающего пациента. Аккуратно проходя мимо кресла-каталки, я слегка задел сумкой стоящие сборные ходунки, предательски скрипнувшие от этого контакта. Мужчина, смотрящий какой-то ночной канал, встревоженно побурчал и перевернулся на другой бок.

Буквально наощупь добравшись до своего временного места обитания, я приземлился на высокую кушетку и поставил сумку под низ. Время на часах показывало слегка за полночь, а это значило, что пить и есть уже было нельзя. Подложив подушку под голову, я попытался очистить сознание от всех наскочивших мутных мыслей и просто уснуть.

После часа безуспешных попыток мне наконец-то это удалось сделать. Симфония звуков состояла из мерного подкапывания воды из умывального крана, мощного мужского храпа и главной скрипки больничного оркестра – несмазанной койки с беспокойным пациентом у экрана телевизора. Провалившись в забытье, как показалось, всего на пару секунд, я снова открываю глаза и смотрю на наручные часы.

"Четыре утра всего лишь…Как же хочется пить", – полусонные мысли сбиваются в кучу, а зрение показывает полутуманную картинку перед собой.

Вижу, что на кровати, стоящей немного спереди, сидит бородатый мужчина средних лет. В его очках на тонкой оправе отражаются блики от всё ещё работающего телевизора. Пациент слегка покачивается из стороны в сторону и периодически закрывает глаза. Завидев движение с моей стороны, чуть поворачивается и шёпотом говорит:

– Извините, если вас разбудил… Нога продолжает болеть, никак не могу уснуть уже третью ночь подряд, – с этими словами он разворачивается ко мне всем телом.

Вместо правой ноги, начиная от колена и ниже, я вижу только забинтованную и перевязанную культю. Мужчина водит рукой по воздуху в том месте, где когда-то была конечность, бессмысленно продолжая похожие на массажные движения.

"Фантомные боли", – вспомнив этот термин, я осознал насколько ничтожна и мизерна моя скромная проблема с животом.

– Вы не разбудили. Просто волнуюсь перед операцией, вот и не спится как следует, – ответил я и снова закрыл глаза, решив, что наше знакомство лучше отложить на утро.

– Всё будет хорошо… Потому что хреново уже было…– это были последние слова от соседа, которые я расслышал до своего повторного отключения.

Ещё пара секунд сладкого провала в бездну, а после – жёсткое пробуждение от закипающего чайника обозначает начавшееся новое утро.

Падающий через окна солнечный свет несколько приукрасил скромное убранство больничной палаты. Шесть кушеток и столько же персональных тумбочек, холодильник, телевизор и широкий подоконник – вот и всё её наполнение. Поздоровавшись и представившись по имени другим пациентам, я занял очередь к единственному умывальнику. По коридору в это время проехала, гремя кастрюлями и посудой, повариха в белом колпаке и халате.

– Сегодня у нас Зинаида и Алсу на смене. Значит будет очень вкусный завтрак и очень болючие уколы. Рука у Алсу такая тяжёлая, с размаху всегда в булку колет, – старожила палаты по имени Олег продемонстрировал свою осведомлённость.

Его перебинтованная голова и усталый вид подсказывали, что в стационаре он уже довольно давно, а стоптанные запятники на тапочках только подтверждали мою догадку.

– Новенький кто у вас? Чего же вы ждёте? Давно нужно было анализы и кровь сдать! – пожилая медсестра, вошедшая в общую комнату, говорила так быстро и суетливо, что едва можно было разобрать суть.

Олег показал пальцем на меня и в тот момент я понял, что первое знакомство с Алсу у нас сложилось не самым удачным образом.

– Через минуту жду вас в кабинете. Как выходите из палаты – сразу прямо идите, – женщина сверкнула недобрым взглядом исподлобья и закрыла за собой дверь.

– Ох и попал ты, дружище. Сейчас она на тебе знатно оторвётся, – многоголосный смех редко доносился в этих стенах, отчего казался каким-то чуждым и неуместным.

Всё-таки дочистив зубы перед таким важным свиданием, всего через пару минут я получаю прописанную порцию лекарства в одно из нижних полушарий. Ощущения из неприятного числа, зато на некоторое время перебивают боль в области живота.

Едва отлежавшись после такой процедуры, слышу уже знакомый недовольный голос медсестры:

– Поднимаемся и идём на операцию своим ходом! Только простыню с собой возьмите чистую.

Все четверо однопалатовцев поочерёдно почему-то желают мне удачи. Сняв наручные часы и золотую цепочку с шеи, спрятал их в обложку паспорта, тем самым сделав из неё маленький филиал сберкнижки.

– Это будет ваш первый наркоз? – Алсу чуть смягчилась, увидев лёгкую растерянность в моих глазах.

– Да. Как-то раньше без него обходился, не было такой нужды вроде бы, – перекинув белоснежное покрывало через плечо, я шёл прямо за ней.

По пути разобрался, что не так было с полом в коридоре, который прошлой ночью так отчаянно цеплялся за мои ноги. Старый и местами рваный линолеум даже днём был не очень удобен для простого хождения по нему.

– Вас будет немного мутить после всего. Рекомендую резко не вставать, пока не почувствуете, как силы и сознание полностью вернулись, – женщина показала на дверь в углу, которую я раньше не замечал.

Табличка со слегка кричащим названием ОПЕРАЦИОННАЯ.

– Проходим, раздеваемся догола и ложимся на стол.

Лёгкий приступ паники и смущения усиливается тем, что в операционной комнате помимо Алсу находится ещё три сотрудницы. Лица, закрытые медицинскими масками, одинаковые белые халаты и колпаки, распластанный хирургический стол с жёсткими креплениями для рук и ног. В голове на наносекунду проскакивает мысль, что когда-то я видел короткий фильм с точно таким же началом. В следующий момент понимаю, что всегда нужно чётче формулировать желания, а особенно, когда мечтаешь о встрече с четырьмя медсёстрами одновременно.

– Молодой человек, что мы там не видели по-вашему? Смелее давайте, у нас ещё три пациента сегодня кроме вас, – отрезвляющий голос вернул меня из этих мимолётных грёз, хотя на самом деле прошла всего пара мгновений.

Один момент и я уже на разборочном столе, совершенно без одежды, покрытый только гусиной кожей от нарастающего волнения и неловкости. Персонал профессионально и спокойно берётся за дело: в первую очередь фиксируются конечности и голова, затем в вену правой руки вводится катетер и приматывается на предплечье, кто-то наконец-то догадывается и любезно прикрывает простынёй мою нижнюю половину. На средний палец левой руки закрепляется датчик, после чего я могу слышать своё участившееся сердцебиение не только в голове, но и в ушах.

– Кто сегодня на смене?

– Иван Богданович.

– Всё будет хорошо. Сейчас общую анестезию введём, вы мягонько уснёте, а очнётесь, когда всё уже закончится. Абсолютно ничего не почувствуете, боли тоже совсем не будет.

Медсёстры общались между собой и иногда обращались ко мне, видимо, по округлённым глазам читая, что это сейчас жизненно необходимо.

– Так, кто у нас тут сегодня? – краем зрения вижу, что в помещение входит врач, на ходу натягивая на руки новые хирургические перчатки.

– Надрез на животе нужен. Два кубика этомидата ему уже ввели.

– Вводите три. Вы же видите, что его не берёт обычный объём, вес у пациента довольно-таки большой.

Я пытаюсь что-то ответить или даже возразить, но в этот момент понимаю, что уже не могу этого сделать. Мышцы челюсти и сам язык совершенно не желают слушаться, только что бывшей чёткой картинка перед глазами начинает расплываться. Последним движением перед отключкой мне удаётся немного повернуть голову вправо, где потухающим взглядом замечаю присоединённую к катетеру капельницу.

Первая волна абсолютной лёгкости и эйфории выносит моё сознание из тела. Странные картины из прошлой, возможной и будущей жизни проносятся перед глазами, лихорадочно перекрывая друг друга. Реальные события и воспоминания из детства перемешиваются с яркими фантазиями из той же части жизни. Ощущение тотальной безмятежности сменяется чувством полной прострации, снова и снова чередуясь между собой.

Детская комната… Мост над рекой… Самодельная гитара… Длинный шприц… Бассейн с голубой водой… Красивая девушка со светлыми волосами…

Всполохи из отрывков памяти всплывают один за другим, никак пока не складываясь в общую картину. Калейдоскоп из знакомых и совершенно чужих лиц бесконечно вертится перед глазами. Палитра чувств окончательно скручивается в кипенную белизну и кромешную тишину в голове.

Первое лёгкое движение век – единственное, что мне удалось сделать путём больших усилий. Словно раскачиваясь на маленьких качелях, умудряюсь их чуть приоткрыть движением глазных яблок. Белая туманность и молочная пелена понемногу обретают очертания типового больничного потолка. Попытка задействовать ноги и руки не приводит ни к какому результату, даже не позволяя убедиться, что они всё ещё на своих местах.

Всё, что со временем удаётся разглядеть в таком положении – это металлическое изголовье кушетки и свой собственный нос. Потоки крови наконец-то разогревают онемевшие конечности, а заодно и теплят возвращающуюся надежду, что всё в порядке. Едва повернув шею, осознаю, что нахожусь не в той операционной, где был всего несколько секунд назад и даже не в своей палате. Моя кровать в этой небольшой комнате единственная, а кругом больше нет ни души. Датчик сердцебиения неловко спадает с пальца на левой руке, после чего раздаётся противный затяжной писк.

– Вы наконец-то очнулись? – подоспевшая как будто из ниоткуда медсестра взволнованно посмотрела на меня.

– Да… – сухость во рту могла бы выиграть конкурс сухостей даже в соревнованиях с Сахарой и Гоби.

– Сейчас позову врача! – девушка развернулась и уже было собралась покинуть палату.

– Пить… Дайте воды… – на слово “пожалуйста” у меня не хватило ни сил, ни букв.

– Конечно! Одну минутку подождите.

Теперь я уже чётко видел очертания её лица и даже смог протянуть руку в ожидании стакана.

– Вы что-нибудь помните? Почти год пролежали в коме… Что-то не так пошло на вашей операции, – девушка настояла на том, чтобы самой поднести кружку с водой как можно ближе.

– Помню… Всё как в тумане было, но помню. Точно знаю, где и с кем был в это время… Но вы всё равно мне не поверите, – язык удалось окончательно отделить от верхнего нёба всего лишь после пары освежающих глотков.

* * * * *

– Мальчик мой, открой мне, пожалуйста! Мы просто с тобой поговорим, – приглушённый женский голос доносился с той стороны двери.

– Нет! Вы с отцом снова будете ругаться! Мне страшно от того, как вы постоянно кричите друг на друга! – белокурый парнишка лет восьми на вид кричал ей в ответ, сидя на своей кровати и закрывая уши руками.

– Дональд, родной! Я же всё равно зайду в твою комнату, рано или поздно это случится. Милый мой, успокойся и тихонечко поверни замок на ручке, – мамин голос стал ещё тише и спокойнее.

– Ты же знаешь, что я совсем не люблю это имя и всё равно меня так называешь! – его большие голубые глаза снова наполнялись слезами, но каким-то чудом он всё ещё не давал им выхода.

– Прости, дорогой… Ты прав… Мы с папой немного погорячились, но теперь уже всё хорошо. Выходи уже к нам, нечего сидеть там в одиночестве, – девушка снова попробовала войти, но вскоре бессильно упёрлась плечом в косяк.

– Я не один… Я уже не один и никогда больше не буду один в этой жизни, – расстроенный юнец вдруг поднял голову и посмотрел прямо на меня.

– О чём ты вообще говоришь? Опять твой воображаемый друг к тебе приходил? – мама постучала в дверь ещё несколько раз.

– Это раньше он был таким… А теперь я его точно вижу. Можно я буду называть тебя Бадди? – мальчишка вытерся рукавом длинной футболки и даже смог немного улыбнуться.

Я появился в той же комнате и в тот же момент времени, но понятия не имел, где конкретно нахожусь и что здесь происходит. Просто очнулся от нескольких ярких вспышек света посреди детской комнаты и стандартного семейного скандала. В первое время пытался осмотреться вокруг и хоть немного прийти в себя, проанализировать собственное состояние и самочувствие.

Где-то вдалеке послышался грозный бас отца, снова и снова кричащего на жену. Закрытая дверь и расстояние приглушали звуки из его рта и боль от его слов. Мама мальчика наконец-то ушла от захлопнутой двери в поисках способа проникнуть в затворённую детскую комнату.

– Ты что, видишь меня? – не узнаю свой собственный голос в голове, чувствую совершенно незнакомые тональности и вибрации в горле.

– Да,конечно. Вижу тебя, но только силуэт, какие-то очертания. Ты такой… Забыл это слово… Вроде как расплывчатый, – парнишка совсем перестал плакать и окончательно успокоился.

– Странно… Ты можешь мне хотя бы сказать где я? – очередной шок я испытываю проходя мимо зеркала в комнате и не наблюдая в нём своего отражения.

– Наш городок называется Абердин, неподалёку находится большой Сиэтл, а вообще – это Соединённые Штаты Америки. А ты сам откуда? – мой младший собеседник свесил ноги с кровати и начал ими усиленно болтать.

– Господи… Что тут происходит… Я в тысячах километров от своего дома, – только в этот момент приходит осознание, что не вижу собственного тела не только в зеркале, но и в целом.

Странные ощущения продолжаются: перед глазами не маячит такой привычный нос, руки и ноги слушаются лишь вяло и фантомно, но их самих не видно. Я бестелесен, абсолютно прозрачен и вряд ли хоть немного жив. Пытаюсь услышать пульс или дыхание, что тоже проходит безуспешно и окончательно вводит меня в ступор.

Сосредотачиваюсь на деталях вокруг себя, разглядывая предметы интерьера в этой детской комнате. К стене прибит большой стенд с распечатанными фотографиями маленького хозяина помещения. На них он запечатлён в разном возрасте, но все объединяет несколько обстоятельств: белокурый мальчик лучезарно улыбается, открыто смотрит в объектив и светится искренним счастьем. Прекрасные картинки на память, где он с мамой и папой в обнимку, один возле собачьей будки, либо едет на новеньком велосипеде по городской улице.

Рядом со стендом прибит старомодный ростомер в виде жирафа, на котором стоят ежегодные отметки, любовно написанные чьей-то рукой. Мои догадки насчёт возраста подтверждаются, ребёнку сейчас действительно минимум восемь лет.

В углу комнаты моё внимание привлекает редкая и оттого очень примечательная вещь: детская ударная установка в виде Микки Мауса. Хромированная окантовка по бокам на ней блестит новизной, а длинные барабанные палочки свисают сбоку на закреплённом чёрном шнурке.

– Крутая штука, скажи ведь? Родители подарили мне всего год назад… Когда у нас всё ещё было хорошо, – мальчик соскочил с кровати и прошёл сквозь меня прямо к музыкальному инструменту.

В тот самый момент, буквально на одну секунду, я почувствовал всю концентрацию боли и страданий в маленьком теле этого ребёнка. При том, что прямо сейчас он с довольным видом усаживается на сиденье установки и вопросительно смотрит на меня. Родительские крики совсем отдалились и исчезли, видимо, они предпочли продолжить ругань где-то подальше от подслушивающего сына.

– Хочешь я тебе что-то сыграю? Мама говорит, что это у меня неплохо получается. Я много тренировался с дядей Чаком, чтобы попадать в ритм и слышать разные тональности, – Дональд взял в руки длинные палочки и даже смог покрутить их между пальцами, как будто давно и успешно даёт концерты в своём родном штате.

– Конечно… Сыграй свою любимую мелодию. Мне много что нравится из музыкальных направлений, не буду особо привередничать, – я всё ещё находился в полной прострации, но всё-таки улыбнулся мальчишке в ответ.

Если у меня и был шок от своего внезапного перемещения из больничной палаты в глубинке России в детскую комнату американского пацана, то каково интересно было ему в такой ситуации? Почему я его прекрасно понимаю и сам говорю по-английски без запинки, хотя раньше едва мог читать со словарём? Жив ли я вообще или это своего рода чистилище для застрявших между адом и раем в ожидании последнего суда? Куча вопросов в голове появлялись быстро и копились в очередь, ожидая логичного ответа, который пока что даже не предвиделся.

Хозяин комнаты с деловым видом принял мой неопределённый заказ, что-то недолго прокрутил в собственных мыслях и решился.

Ритм мелодии, которую он принялся исполнять, показался мне очень знакомым. Послушав ещё несколько секунд, я даже начинаю вспоминать слова этой песни и тихонько подпевать юному музыканту:

“Лишь вчера

Жизнь была беспечна и добра,

Мне забыть о том пришла пора,

Но всё же верю во вчера”.

– Ты знаешь “Битлов”? – после моего комментария Дональд перестал играть и удивлённо уставился на меня.

– Я тебе больше скажу: весь мир их знает. Это же настоящая нестареющая классика! – я был приятно удивлён этим парнишкой, его музыкальным вкусом и такими познаниями.

– Ты, наверное, шутишь? Этой песне максимум лет десять, – чуть хихикнув, парень продолжил свою работу барабанными палочками.

Каждую минуту в этом странном месте меня поджидала одна выбивающая почву из-под ног новость за другой. Ещё раз осматриваюсь вокруг и теперь наконец-то замечаю детали, которые при первичном осмотре от меня ускользнули. Новенький глянцевый плакат с символикой австралийской группы AC/DC, на котором крупным шрифтом была напечатана цифра 1975, а чуть ниже находился календарь, разбитый по месяцам и неделям.

– Извини, ты можешь пока что перестать играть? Какой сейчас год, Дональд? – к моей общей растерянности добавился ещё один страх – боязнь неизведанного и чуждого.

– В смысле какой? Семьдесят пятый, если я ничего не проспал за одну ночь, – парнишка останавливается и вновь с удивлением смотрит на меня.

– Чертовщина какая-то… Как это вообще возможно…– голова начинает кружиться ещё сильней и я вынужден присесть на край кровати, боясь рухнуть прямо на пол комнаты.

– Что с тобой, Бадди? Тебе очень плохо? – он подошёл ко мне поближе и встал напротив, держа руки в замок за спиной.

– Ты знаешь… Я почти ничего не помню и совсем ничего не понимаю. Меня не должно быть здесь и не должно быть это время. Я родился только через десять лет, причём это было совершенно в другой стране, – боль в висках мгновенно усиливается и я вынужденно ненадолго замолкаю.

– Но ты здесь есть, прямо здесь и сейчас. Я вижу тебя и разговариваю с тобой, это не иллюзия и не какой-то фокус. Останься хотя бы на несколько часов, я тебя очень прошу, – кажется, что его голубые глаза смотрят мне прямо в душу.

– Хорошо… Я всё равно не знаю, что мне больше делать, – я ощущал себя вполне живым, но изрядно потрёпанным внутри, видимо, это были физические последствия непрошенного перемещения во времени и пространстве.

– Знаешь, почему мама с папой сегодня так громко ругаются? – детская непосредственность и умение резко сменить тему разговора, как же я им всегда завидовал.

– Нет, расскажи. Для этого может быть сотня причин и поводов, слишком много вариантов, чтоб просто угадать.

– У нас в семье причина для этого всегда одна. Папа снова заложил за воротник, пропил почти все деньги, которые даже не донёс до дома. Но в этот раз маме это надоело и она выкинула всю его оружейную коллекцию прямо в озеро, представляешь себе? – парнишка, видимо, посчитал, что эта история довольно забавная, потому искренне рассмеялся.

– Так было всегда?

– Нет, но после рождения моей сестрёнки Ким они стали ссориться гораздо чаще. Денег постоянно не хватает, но мама всё равно очень старается для нас, – смех затих и искры в его глазах резко угасли.

– А твой отец? Он с тобой совсем не играет и не общается? – решив отложить свои вопросы на потом, я переключил всё внимание на собеседника.

– Несколько раз брал с собой на местные вечеринки.

В трейлерном парке, где живут несколько его друзей, они ставят пустые жестяные банки из-под пива и садят из ружей по ним по очереди. Даже мне давал пострелять из пистолета… Правда в том, что я ни разу так и не попал, – по мальчику было видно, что эта тема ему вовсе неприятна.

– Это не страшно, что у тебя что-то не получается. Мне уже тридцать семь лет, а я до сих пор много чего не умею, – я попытался приободрить его своим личным примером на сравнении.

– Папины друзья долго надо мной смеялись… Говорили, что я такой хилый и немощный, как маленькая девчонка, – Дональд присел рядом со мной на кровать, его глаза слегка заблестели от выступивших на них солёных капель.

– У тебя много других талантов и целая жизнь впереди, а они так и останутся ничтожествами из маленького городка. Никогда не позволяй себе расстраиваться из-за таких людей.

– Зато все они не знают… Даже мама не знает, что мы с соседскими мальчишками вытащили всё папино оружие из озера. Я видел сам, в каком месте она его утопила… Мы сходили на “рыбалку” и достали всю его коллекцию! Хотим продать на барахолке и я наконец-то смогу купить свою первую гитару, – настроение парнишки прыгало так же быстро, как он теперь скакал на своей детской кровати.

За дверью вновь послышалось движение: шуршание мягких тапочек по полу, а затем три коротких стука по деревянному полотну.

– Курт Дональд Кобейн! Немедленно открой эту чёртову дверь или я за себя не отвечаю! Уже совсем поздно и тебе давно пора ужинать. Да и отец ушёл к своим собутыльникам, можешь больше его не бояться, – искажённый голос мамы было трудно узнать из-за переполнявшего её гнева и расстроенных чувств.

Я точно и чётко расслышал, как именно эта молодая женщина только что назвала своего единственного сына.

* * * * *

Глава 2 – Роковая страсть

В тот самый момент я испытал новое ощущение, к которому позже уже привык. Что-то внутри меня сжалось, скомкалось, свернулось в трубочку, картинка перед глазами потеряла цветность и хоть какой-то смысл. Зажмурив глаза, я сосредоточился на стуке собственного сердца, которое всё ещё служило в груди живым метрономом.

“Раз… Два… Три…” – так просчитав про себя до десяти, мне удалось наконец-то успокоиться и открыть глаза.

Я по-прежнему был в той же детской комнате, но заметил в ней некоторые незначительные изменения. Ранее чистые новые обои на стенах теперь были исписаны многочисленными буквами, собранными неуверенными детскими руками в целые высказывания.

“Я ненавижу маму, я ненавижу папу, папа ненавидит маму, мама ненавидит папу, от этого просто невозможно не быть печальным.”

В полуметре от этой надписи я приметил две карикатурных фигуры – мужскую и женскую. “Папа – отстой” и “Мама – отстой” – такие подписи сопровождали их снизу. Нарисованный чернильный мозг с большим вопросительным знаком увенчал эту художественную композицию.

Каждая маленькая буква была пропитана болью и слезами автора надписи. Самого мальчика нигде не было видно, только его новенькие джинсы безвольно висели на спинке прикроватного стула. В доме была слышна лишь звенящая тишина, которая пугала похлеще ругани и криков его постоянных владельцев.

Вид из окна возле входной двери был довольно типичным для провинциальной Америки тех годов, насколько я мог судить по многочисленным просмотренным фильмам и сериалам. Кто-то назвал бы его совершенно унылым, кто-то вполне умиротворяющим, мне же в голову пришло слово “минорным”. Для полноты картины не хватало проезжающей полицейской машины с вечно жующим пончики пухлым сержантом, да жёлтого школьного автобуса со скрипучей входной дверью.По-прежнему не понимая, что со мной случилось и зачем я здесь нахожусь, решил немного осмотреться вокруг в поисках хоть каких-то ответов.

От этих мыслей меня отвлёк звонкий звук лихорадочно зазвеневшего колокольчика.

– Бадди! Ты снова здесь! Где ты был эти несколько долгих лет, милый мой пройдоха! – белокурый парнишка почти не изменился с нашей прошлой встречи, только вытянулся в рост и оттого стал выглядеть ещё более худым.

Завидев меня, он бросился в мою сторону, в попытке обнять смог схватить в охапку лишь только пустой воздух.

– Я тоже рад тебя видеть, Курт… Говоришь, что меня несколько лет не было? – одарив тёплой улыбкой, я пытался уловить мельчайшие перемены в его глазах и поведении.

Былого блеска и юного очарования заметно поубавилось, зато я обнаружил почти взрослый, резкий и колкий взгляд. Мальчик явно через многое прошёл за то время, что меня не было с ним рядом.

– Да! Ты в тот день растворился и даже след простыл.

Я тогда получил подзатыльник от мамы за якобы глупые выдумки о тебе. Она до сих пор думает, что ты плод моего воображения, – хозяин детской комнаты поманил меня за собой, – иди сюда, я хочу показать тебе кое-что!

Если бы он мог, то взял бы меня за руку и повёл в нужном направлении, а так пришлось просто пройти за ним до небольшой кладовой в углу помещения.

– Смотри, что подарил мне дядя Чак! Самая настоящая акустическая! Ни у кого в этой вонючей дыре нет ничего даже похожего! – Курт вошёл в эту непроглядную темноту, а выскочил из неё уже со своей новой лучшей подругой.

Всего на минуту этого триумфального появления на свет блики счастья вернулись в его большие голубые глаза. В худых ладонях улыбающийся мальчишка зажимал гриф полноразмерной шестиструнной гитары. Корпус из тёмных пород дерева был покрыт прозрачным лаком, а лады и колки блестели начищенным металлом.

– Выглядит нереально круто! У меня тоже когда-то был подобный инструмент. Никогда не прощу себя за то, что бросил играть, хотя мне и очень нравилось этим заниматься. Лень в один из не очень прекрасных дней всё-таки меня победила, – я показал парнишке большой палец вверх – универсальный сигнал одобрения практически для любого языка мира.

– Я каждый день с ней упражняюсь. Бывает, что запираю дверь, часами сижу у себя в комнате и просто бесконечно бренчу. Иногда даже что-то интересное из этого получается, – Курт ловко перевёл гитару в рабочее положение, положив на колени, зажал какой-то аккорд на верхних ладах и ударил пальцами по натянутым струнам.

Мне всегда нравился звук этого инструмента, особенно если он был хорошо настроен и руки, державшие его, знали что делают. Мальчик на вид лет двенадцати-четырнадцати, сидевший сейчас передо мной, даже зажмурил глаза от нескрываемого удовольствия. Нечёткая мелодия вырисовывалась в ритмичную сетку нот, в которой я узнал музыкальную пародию на легендарную композицию британской группы Led Zeppelin.

– “Лестница в небо”! Ты всё больше поражаешь меня! Откуда в подростке такая страсть к року?

Парень как будто не услышал меня и во весь голос запел:

Как хозяйке стремянки на Небо».Дама есть, что твердит: «Злато – всё, что блестит! Прикуплю, мол, стремянку на небо! Для других вход закрыт, Но пароль разрешит Приоткрыть мне любые Врата,

Тонкий юношеский голос резко контрастировал со вполне взрослым текстом, но казалось, что молодой исполнитель даже осмысливает о чём эта песня.

– Бадди, понимаешь в чём дело… Родители водили меня с трёх лет в баптистский хор, тётя Мэри до сих пор играет в ансамбле на саксофоне, дядя Чак создал свою собственную группу, а дедушка Делберт долгое время пел тенором. Думаю, что я никак не мог избежать этой принудительной пропитки музыкой, – Курт перестал играть и наконец-то ответил на мой предыдущий вопрос.

В эту секунду я едва сдержался от того, чтобы не рассказать ему всё, что я знаю о его дальнейшей трагической судьбе. Полностью не осознавая возможных последствий таких откровений для этого мальчика, я решил пока что не шокировать его подробностями. Просто буду рядом, пока ситуация позволяет, попробую помочь и может быть спасти…

– Тебе нужно продолжать этим заниматься. Я верю, что у тебя большое будущее, – эти слова сами сорвались с моих губ.

– Упражнения делают нас идеальными. Но никто не идеален в итоге. Так зачем же тогда упражняться? – парнишка расставил для меня логические силки и ждал, когда я попадусь в эту ловушку.

– Единственный твой реальный соперник – это ты сам. Но нет никакой чести в победе над слабаком. Сегодня ты должен стать лучше, чем был вчера. Посвяти себя музыке полностью, делай это только для себя и ни для кого больше, – я старался донести свою мысль и подбирать слова попроще, понимая, что говорю хоть и с одарённым, но всё ещё ребёнком.

– Раньше я думал, что друзья – это тоже враги, но знакомые и близкие тебе. Но я рад, что ты появился в моей жизни, милый Бадди. Только больше никогда не оставляй меня одного, обещай мне это, пожалуйста! – Курт посмотрел прямо на меня, его глаза стали слегка влажными.

– Я никуда не исчезну по своей воле. Пойми, я до сих пор не понимаю, как это работает, никак не контролирую этот процесс, – мне захотелось как-то утешить его, погладить по длинным светлым волосам, но я тут же вспомнил, что ничего из этой прекрасной идеи не выйдет.

В коридоре за дверью послышался шум: женский и мужской голоса наперебой кричали и ругались друг на друга.

– Твои родители так и не помирились?

– Ты знаешь, совсем даже наоборот… Они развелись уже четыре года назад. Мы с сестрой Ким пока что живём с мамой. У неё с тех пор было много мужчин, я даже не знаю, кто конкретно из них сейчас так надрывается и вопит на первом этаже.

С этими словами он положил гитару на кровать и спрыгнул на деревянный пол, покрытый тонким хлопковым ковриком. Подошёл к невысокой тумбочке, окрашенной в ярко-красный цвет, и начал на ней что-то делать.

– Я совсем забыл с утра выпить свои лекарства… Наш доктор сказал, что у меня синдром дефицита внимания и гуперактивность…

– Гиперактивность!

– Ааа, точно! Я пью целую горсть разных таблеток каждый день, но не знаю правду, помогают ли они. Ещё эти жгучие боли в животе, постоянно колет где-то глубоко внутри меня, – он сморщил лоб и сделал гримасу, показывая то, как ему бывает неприятно при этих симптомах.

Худощавый подросток, стоящий передо мной, постоянно немного горбатился, никогда даже не пытаясь выпрямиться в полный рост.

– Почти каждый раз, когда я что-то съем, меня выворачивает наружу… Мама не знает, что со мной, потому ещё больше злится.

С первого этажа послышался звон битой посуды и женский крик, продолжавшийся несколько бесконечных секунд. Совсем выдохшись, мама наконец-то замолчала, а воцарившаяся тишина продолжала звенеть за неё. Теперь кто-то поднимался по лестнице, тяжёлыми шагами ступая на каждую проклятую скрипучую ступеньку.

– Курт… Открой, пожалуйста, дверь, мне нужно тебе кое-что срочно рассказать, – мальчик услышал такой родной голос и встрепенулся.

Мама была чем-то жутко расстроена, судя по раздавленной интонации и частым всхлипываниям.

– Мам… Этот твой подонок снова ударил тебя? – парнишка открыл дверь незамедлительно и бросился к ней на шею.

Симпатичная молодая женщина, стоявшая в коридоре, всем весом опиралась на высокие перила. Курт вытирал её слезы собственной футболкой, но на их месте тут же образовывались новые. Чуть присмотревшись, я заметил, что он очень похож на свою родительницу, вобрав все её черты лица и даже цвет глаз. Простое, но исключительно выглаженное и чистое платье-туника пёстрой расцветки, чёрные туфли на невысоком каблуке и солнцезащитные очки составляли её скромный наряд.

– Нет, милый мой мальчик. Дело не в этом… Я хочу, чтобы ты присел на кровать. Нам придётся серьёзно поговорить, – такие последние слова всегда вызывали тревогу даже у куда более зрелых людей.

Кобейн-младший вернулся к себе в комнату и занял выжидательную позицию на краю постели. В его глазах читалась смесь из жгучего интереса, нарастающего ужаса и предчувствия дурных новостей.

– Дорогой мой… Я не хочу тебе врать или как-то скрывать от тебя это. Рано или поздно ты всё равно узнаешь, так уж лучше от меня…

– Мам… Не тяни…

– Твой дядя Чак умер сегодня…

– Как… Почему? Он же мне столько всего обещал! – парнишка разразился целым градом слёз, после чего мама подошла ближе и крепко прижала его к своей груди.

Мне стало не по себе от своего присутствия при этом личном разговоре. Это был один из самых трагичных моментов в жизни будущего музыканта и я, к моему сожалению или счастью, находился рядом с ним на каждом из них.

– Я не могу тебе сейчас ничего рассказать…Так бывает, что люди уходят с этого света и ничего с этим нельзя поделать.

– Это нечестно… Это несправедливо… – Курт позволил внезапно напавшему горю захватить себя полностью, а на молодом сердце в тот самый момент появился ещё один кровоточащий багровый рубец.

* * * * *

Время летело быстро и много что ещё произошло с того вечера с этим молодым парнем. Вместе с ним за эти полгода мы прошли через похороны дяди Чака, покончившего жизнь самоубийством, переезд к отцу в другой дом, тяжёлую разлуку с матерью и поступление в новую школу. Я каждый день собственными глазами наблюдал, как Курт из жизнерадостного и почти солнечного мальчишки превращался в замкнутого и сухого подростка, часто держащего взрывные эмоции внутри себя. В многочисленных попытках его разговорить и поддержать, иногда мне удавалось вывести его на откровенный диалог, но гораздо чаще он уклонялся от прямого ответа.

Теперь мы жили с его отцом Доном в маленьком трейлере на краю лесозаготовительного посёлка. Периодически сбегали оттуда то к его любимой тётушке Мэри, то на несколько тёплых суток прятались под мостом через небольшую речку.

– Спасибо тебе за то, что всё время находишься рядом… Я это очень сильно ценю. Когда я понял, что не найду человека, похожего на меня, я просто перестал заводить дружбу с живыми людьми, – парень прилёг на импровизированную кровать из старых тряпок, которые натаскал сюда за эти несколько месяцев скитаний.

Опоры стального моста выглядели довольно надёжно, хоть и были слегка покрыты коричневыми разводами ржавчины. На самых ближних из них к берегу и на бетонном основании уже красовались художества Курта, нанесённые украденной из гаража краской. Диснеевские герои на его картинах в причудливых позах кричали что-то о том, что жизнь – полное дерьмо и нечему тут удивляться. Майская погода радовала длинными солнечными днями и вполне сносными ночами, которые позволяли нам вовсе не возвращаться в отцовский трейлер.

– Я однажды обещал тебе и сдержу своё слово, если ничего неожиданно не произойдёт не по моей воле.

В отличие от Курта мне не было ни тепло, ни холодно, я не хотел и не мог есть и пить, не нуждался в одежде и чьей-либо другой компании.

– Бадди, скажи честно, а как тебе наш городок Абердин? Местечко, из которого ты родом, выглядит немного повеселей? – белокурый парень достал небольшой свёрток из джинсового кармана.

– Ты обещал мне, что больше не будешь это курить…– я попробовал заглянуть в его глаза, но он увлечённо рассматривал содержимое бумажного пакетика.

– Знаю, что мне это вредит, но эта боль внутри живота… Только так хоть немного перестаёт ныть и позволяет подумать о чём-то другом, – мой юный друг уже вовсю крутил сигаретку из газетной бумаги и даже не стал слушать другие аргументы.

– Всё равно это плохая идея. Тебе нужно полное обследование и хоть какие-то нормальные лекарства, – я продолжал настаивать на своём мнении об употреблении любых наркотиков.

– Где их взять в этой дыре? Думаешь здесь есть хоть один приличный госпиталь? Это же просто центр ёбанного ничего. От него прямо так и веет какой-то смрадной безнадёгой, – Курт прикурил самокрутку от зажигалки и расположился на самолепном матрасе.

– Я тоже из небольшого города, причём климат там гораздо суровее. Не представляю даже, чтобы можно было переночевать на улице, не боясь получить при этом обморожение под утро.