Кисельные берега

Вот вы говорите:

"Живется, как в сказке",

Но сами судите,

Легко ли в ней жить…

Песня Алисы из м/ф «Алиса в Зазеркалье»

Если бы её спросили – ну, потом, как-нибудь впоследствии, извлекши за уши из той переделки, в которую она сверзилась так же глупо и неожиданно, как муравей в лейку, – каким было утро того знаменательного дня, она бы затруднилась с ответом.

Она сдвинула бы брови, побарабанила пальцами по подлокотнику кресла: что значит КАКИМ? Утро и утро…

Ну, – постарался бы подтолкнуть предполагаемый дознаватель, – свежим? солнечным? наполненным пеньем птиц? может, запахами цветения? – всё-таки лето! Летние утра весьма замечательны…

Не помню я ничего такого, – пожала бы она плечами, – не обратила внимания… А! помню, по дороге гаишник остановил за превышение скорости и долго нудился, читая нотацию. Само собой, я его послала. А он, гад – в отместку, не иначе – выписал штраф. Козёл…

Хм… И это всё? Все впечатления? Все воспоминания, оставшиеся от начала самого невероятного приключения в вашей жизни?

Именно так. Хотя… До того, как этот козлина меня остановил, утро казалось началом многообещающего дня: пара деловых, весьма перспективных встреч, совещание по финансовым итогам полугодия, где я планировала блеснуть обстоятельным докладом и вечерний приём в «Астории»… О-о-о!.. Каким обещал быть день!! – в апофеозе самореализации и блеске деловой активности – эх… Думаю, это он во всём виноват.

Кто?

Да гаишник этот! Это он, зараза, перебил мне всю удачу! Поэтому я встряла во внезапно, из ниоткуда свалившееся на меня дерьмо, и выбраться из него не могу! Вы… мне поможете? Скажите, вы ведь навсегда меня вытащили оттуда? Не вернёте?..

Эй, постойте – о чём вы? У нас ведь чисто гопотетический разговор, запамятовали? Мы всего лишь предполагаем: что сказали бы вы после нескольких дней испытания, если бы у вас была такая возможность. То есть, если бы вас кто-то спросил…

Ах, да. Действительно, гипотетически… Ну так если бы спросили, я бы ответила – виноват чёртов гаишник!

Послушайте, что за ерунда в самом деле! Причём здесь этот парень? Он всего лишь добросовестно выполнял свою работу…

А кто причём? Я что ли?..

Э-э-э… Ваша логика, честно говоря, несколько сбивает меня с толку… Давайте лучше продолжим. Итак, попробуем снова вернуться мысленно в то утро и постараемся вспомнить: нехорошее предчувствие? судьбоносный знак? Может, вы ощущали странное волнение, вас посещали неожиданные мысли о смысле жизни, желание изменить свой путь? Может, щипало в носу и тянуло всплакнуть?

Чиво??? Тянуло всплакнуть о смысле жизни? Что за бред! Я, как всегда, встала по будильнику, приняла душ, позавтракали семенами чиа, запаренными в парном молоке прованских лисиц, сверилась со своим бизнес-графиком, села в машину и отчалила в офис. По дороге заскочила к маман, завезла ей свой старый ноут – она просила для работы. Вот и всё.

А… что, собственно, вы хотите от меня услышать?..

* * *

Ветер качает бамбук.

Спит здравый смысл потомка…

Разумно ли бабушку злить?

Из лирики странствующего поэта

Кагаякаши Прославленного, собирателя сказок, легенд и тостов1

Молодая дама, вся из себя «на стиле», изящно отклячив затянутый в офисную юбку зад, хлопнула дверцей красного «ягуара». Потом одёрнула жакет от Valentino благородного цвета плесени и, размахивая, словно знаменем, хвостом длинных волос, крашеных в радикально чёрный цвет и отутюженных в дорогих салонах до состояния синтетического сияния, направилась к подъезду. Каблуки красных, в тон автомобилю, туфель из перчаточной кожи попирали намытую дворником тротуарную плитку по-деловому уверенно.

– Чё стоим, гляделками блымкаем? – осведомилась она у завороженных её приближением подростков на трюковых недовеликах. – А ну быстро подвинули своих уродцев! Дорогу перегородили – пройти негде…

Мальчишки молча посторонились.

– Это кто? – поинтересовался один у другого, щёлкнув пузырём жвачки вослед дивному виденью, оставившему после себя шлейф дорогущего парфюма – густого, хоть топор вешай.

Его приятель принюхался и чихнул:

– Кажись, дочка тёть Нади Волошкиной из тридцать пятой… Ну этой, которая всё по квартирам ходит – то луковицы у неё нет, то соль кончилась – а сама станет в дверях и трындит, не избавишься… К вам не приходила, нет? У меня матушка вешается, как её на пороге видит…

– А-а-а… – протянул второй без интереса, запрыгав на своём верном скакуне по подъездным ступенькам вниз. – Так понятно, почему она к соседям ходит потрындеть. С такой-то доченькой особо не побазаришь – она тебя вчетверо свернёт и на локоть намотает. Сучка та ещё, видать…

* * *

… – Привет, ма! – провозгласила дама в красных туфлях, отперев тридцать пятую квартиру своим ключом и сгружая на обувную полку корф с ноутбуком. – Ты дома?

Испуганное лицо с мелкими чертами и в мелких кудряшках перманентной завивки выглянуло из приоткрывшейся двери в кухню.

– А, Кирочка… – пролепетало лицо, освещаясь приторной улыбкой.

Дверь скрипнула, выпуская хозяйку целиком:

– Как славно, что ты приехала, – прошелестела она неуверенно, почему-то понижая голос до предобморочного регистра. – А я и забыла совсем, что ты сегодня… обещалась…

Кирочка настороженно замерла…

– Торопишься, наверное, – продолжала елейно шепотать мать, жалобно улыбаясь и тесня гостью к двери, – на работку? Всё работаешь да работаешь, с матерью некогда даже позавтракать… Ну это ничего, это слава богу – дело молодое, дело хорошее, ты у меня такой молодечик славный, такая умничка!..

«Умничка» обвела подозрительным взглядом прихожую и ткнула саблевидным маникюром в пенсионерские босоножки на входе:

– Она что, здесь?

Мать виновато потупилась, теребя рюши розового пеньюара.

– Детка, так получилось… Ты ж знаешь её – нагрянула совершенно неожиданно – сегодня в пять утра! Ужас просто какой-то… Я хотела тебя предупредить, но… совсем забыла, что ты заедешь пораньше… Солнышко, Кирочка, ты…

Стеклянная дверь в гостиную жалобно звякнула, приложившись о стену в зелёно-золотых ромбах и явив взорам собравшихся виновницу утреннего замешательства. Высокая и поджарая, словно английская скаковая лошадь, пожилая женщина с коротко стрижеными седыми волосами вальяжно оперлась на косяк. Она картинно изогнула руку с сигаретой в длинном янтарном мундштуке и с сомнением оглядела застуканных в прихожей домочадцев. Её длинный шёлковый балахон с изображением колеса Дхармы на плоской груди загадочно переливался в лучах утреннего солнца.

– Сколько можно! – прошипела Кира. – Сто раз просила тебя не курить в квартире. Совершенно неисправима!

– И тебе доброго утра, внученька, – выцветшие от возраста голубые глаза смотрели холодно и насмешливо. – Ты тоже. Не меняешься, – она молча посторонилась, демонстрируя непререкаемую необходимость пройти всем в комнату и отдать долг родственным отношениям посредством натужной беседы.

Кира фыркнула и, не разуваясь, стремительно прошагала мимо дамы с янтарным мундштуком.

– Неожиданно, – резюмировала она, плюхаясь на диван и закидывая ногу на ногу. – Ма говорила, ты, вроде… – она брезгливо скривилась, – в каких-то тундрах шаришься. Кхм… Чего ты там забыла? Комсомольскую романтику времён строительства ПАМа?

– БАМа, осведомлённая ты наша, – бабка стряхнула пепел в антикварную вазочку. Мать в ужасе закатила глаза. – Я работала на Камчатке с вулканологической экспедицией, меня привлекли в качестве научного консультанта… Нынешнее-то образование оставляет желать лучшего, специалисты в дефиците – ни для кого не секрет. Вот и ходят на поклон к нам, пенсионерам, не дают упокоиться с миром…

– Ммм… – стильная Кира, стильно скучая, демонстративно уставилась в сторону окна. – Ясно. И как оно там?

Голубой взгляд сверкнул из-под опущенных век:

– Тебя это правда интересует?

Девица дёрнула плечом:

– Мне, в общем-то, пополам.

– Я так и думала, – бабка уселась в кресло с высокой спинкой и перезарядила мундштук. – Кроме твоего стеклянного офиса и дорогого шмотья тебя чем-то заинтересовать ещё возможно?

– Ну начинается!..

– Лизавета Константиновна! – испуганно замельтешила мать. – Кирочка на работу опаздывает!.. Может, как-нибудь… ну… потом… Это… Сядем, поговорим…

Бабка пожала плечом: она в этих разговорах смысла не видела, потому не возражала отложить. Но Кирочке шлея уже попала под хвост:

– Как же мне насточёртело выслушивать эти твои подколки! Можешь хотя бы в один из своих приездов обойтись без них? – она яростно хлопнула по дивану ладонями рядом со своими стройными ляжками, затянутыми в тонкие, словно паутина, чулки. – Хватит! Достала, блин!.. Всё давно я уже уяснила – всё, что ты пыталась донести: твоя единственная внучка не оправдала высоких ожиданий! Не удалась в своего супер-пуперского папеньку и не унаследовала гениальность и благородство рода Волошкиных! Ну и хрен бы с ними со всеми – слышишь? Хрен с ними! Сдались они мне сто лет со своим никчёмным пафосом! Я и без него замечательно живу – и мне не дует, ясно? Живу как хочу и как умею! А умею так, как немногие – у меня карьера! у меня заработок – такой, какой вам, проповедникам нищебродским и не снился! И квартира в центре, и езжу я не на говне голимом, а на «ярике» между прочим! И не на дачу картошку копать, а в Монтик и на Лазурку! Потому что в любовниках у меня не монтёр Коля – золотые руки, а генеральный дирек огромной компании – золотой, блин, кошелёк! Поняла? И мне плевать, что ты по поводу всего этого думаешь!..

– Кирочка… – простонала мать.

– …Мне твоя совковая мораль, – продолжало орать дитятко, – нахер не упала! Я современный человек современного общества – у меня другой взгляд на жизнь! А ты со своими вулканами устарела, как галоша – никому это сейчас не нужно! Усвой это уже наконец!..

Она резко откинулась на спинку дивана и замолчала, переводя дух.

Лизавета Константиновна спокойно затянулась и элегантно отвела руку с мундштуком.

Мать трепетала в углу, то краснея, то бледнея, то хватаясь за сердце и нервно дёргая пояс халата:

– Боже мой, – прошептала она с вечной скорбью в голосе, – зачем ты так, детка? Разве можно так с бабушкой?..

– Ой, ладно! – отмахнулись от неё раздражённо. – Говорю, как есть. Считаю, надо рубить правду в лицо, невзирая на глупые предрассудки относительно этих… как его… патриархальных семейных ролей… А вы что ж, предлагаете мне складывать губки бантиком и подмахивать в ответ? Так с себя начните! Бабушка, вон, никогда особо не щепетильничала, чморя меня в каждый из своих нечастых приездов…

– Милая моя, – голос матери дрожал, – ну как ты можешь! Чморила – какой ужас… Бабушка просто пыталась объяснить тебе…

– Оставь! – бабушка повелительно махнула рукой снохе. – Девочка совершенно права…

Она снова затянулась и стряхнула пепел в круглый аквариум-рюмку. Младшее поколение настолько не ожидало услышать нечто подобное, что даже не среагировало на диверсию в отношении унылой и одинокой золотой рыбины, выполняющей декоративную роль необременительного питомца.

Открыв рот, они таращились на аскетичное лицо с впалыми щеками, вполне органично дополняющее собой буддистский символ просветления, переливающийся шёлковыми бликами под острым подбородком…

– Всё верно, всё верно, девочки… – она вскинула подбородок и оглядела присутствующих задумчиво, полуприкрыв веки. – В том, что выросло из Андрюшиного отпрыска… да, есть, пожалуй, изрядная доля моей вины… Я слишком была занята собственной жизнью, слишком доверилась, Кира, в деле воспитания ребёнка твоей матери – откровенной дуре, чего уж тут скрывать… Начиная с того, что дала она тебе это целлулоидное имя и заканчивая тем, что вырастила из тебя пластмассовую куклу. А я не вмешалась… Наезжала изредка… только для того, чтобы констатировать свершившееся, мда… И продолжаю всё ещё вести себя весьма безответственно. Хотя… теперь-то не поздно ли спохватываться? А, девочки? – она задумчиво почесала кончик носа. – Пороть ребёнка надо, когда он поперёк лавки лежит, а не… Сколько тебе лет, кстати?

Кира отмерла. И подскочила с дивана, пнув ногой пуфик:

– С меня хватит…

– Ей двадцать пять, Лизавета Константиновна, – угодливо отчиталась сноха. – А… вот вы говорили сейчас, что мать… как бы, ну… Неужели вы меня имели в виду? Позвольте, но я не согласна! Должна заметить, что…

– Ну-у… Двадцать пять – это ещё не страшно, это поправимо ещё… Правда, увещеваниями и поркой дело не поправить. Радикальные меры нужны, мда… Ибо представления о жизни сложились и уже принялись окостеневать, обдуваемые тщательно настроенным климат-контролем социальной среды…

– Как же достал меня этот бред!

Кира, энергично виляя подтянутыми в дорогом фитнес-клубе ягодицами, ринулась к выходу. Где и впечаталась на полной крейсерской скорости в распахнутые объятия невысокого старичка с седыми пышными буклями и прожелтевшими от табака моржовыми усами. Его румяное лицо сияло.

– Ирочка! – пророкотал он низким, полковничьим голосом, привыкшим отдавать команды на плацу. – Ух ты, деваха какая выросла! Хороша, хороша… Знал, что подружимся, дочка, знал!..

– Нас Кирочка зовут… – поправила мать, испуганно растягивая губы в подобие улыбки.

– А? Кто? Ну да, я и говорю!.. Ох и красавица – вся в бабку свою! – он игриво подмигнул Елизавете Константиновне.

Кира выбрыкалась из железных объятий:

– Да пустите же! Вы кто? Кто это ещё?!

– Деточка, – мать суматошно заметалась по комнате в процессе бессмысленной суеты по перестановке вазочек и сухоцветов дрожащими руками. – Это – познакомься – Фёдор Аполлинарьевич, бабушкин э-э… Они, собственно, приехали для того, чтобы… э-э…

– Фу ты, Надежда! Чего мыкаешь-то да экаешь? – новый знакомый оглушительно расхохотался и от души, ободряюще хлопнул шелестящую мимо мать по спине. Та икнула и споткнулась. – Мы, Ирочка, с бабушкой твоей, Лизаветой, значиться, Константиновной, женимся сегодня. Во-о-от… Свадьба у нас, как говорится! Специально сюда передислоцировались – к вам, стало быть – чтобы вместе, с родными, отметить. Как полагается! Так что милости просим на торжество! – проорал он, бросая в сторону невесты пламенные взоры.

– Зашибись! – Кира деланно закудахтала, изображая саркастический смех. – Что? Свадьба? Да вы что, серьёзно? Сюр какой-то… Или теперь так принято – посещать ЗАГС перед крематорием?

– Кира! – ужаснулась мать.

Но шумного жениха пассаж будущей родственницы ничуть не смутил – он громко загоготал, держась за бока:

– Перед крематорием! Ха-ха-ха! Ирочка, ох, ты и юмористка! Слышь, Лизавета? Крематорием! Охо-хо-хо! Ага-га-га!..

– Кира! – выкрикнула «юмористка», покраснев от злости. – Неужели трудно запомнить короткое имя из двух слогов? Ки-ра меня зовут! Или даже два слога не помещаются в две извилины гладкого солдафонского мозга?!!

Она отпихнула с дороги офонаревшего жениха – в этот раз даже он не усмотрел в неприкрытом хамстве ничего смешного…

– Бай! – бросила она от входной двери, подхватывая с полки «Праду» крокодиловой кожи. – Смотрите, молодожёны, не целуйтесь в засос! Минздрав предупреждает: есть вероятность подавиться вставной челюстью! – она сделала ручкой и выпорхнула на площадку.

Мать посеменила следом, к дверям лифта:

– Кирочка, так ты придёшь на… торжество?

– Боже упаси! Этот пенсионерский разврат – без меня, пожалуйста!..

Двери лифта мягко чпокнули, соприкоснувшись, и кабина поплыла вниз, унося сверкающий, унифицированный, трендовый образ непокорной дочери.

Тяжело вздохнув, Надя Волошкина покачала головой. И тут же, навострив уши, скользнула к соседской двери – хмыкнула удовлетворённо, прислушиваясь к бушующему за ней супружескому скандалу…

«Ну надо же! – искренне возмутилась она, с наслаждением внимая. – Как она его кроет по матушке… Какая невыдержанность, невоспитанность – ужас!»

Удовлетворившись, поспешила к себе.

Фёдор Аполлинарьевич по-прежнему растерянно стоял в дверях между прихожей и гостиной.

– Лизонька, – его круглое простое лицо от огорчения сползло на ворот клетчатой рубашки. – Что случилось? Я чего-то не знаю? Что-то не так сделал?

– Ох, Федя… – Елизавета Константиновна задумчиво перезарядила янтарный мундштук, уронив окурок в вазочку с печеньями. – Случилось… И уже достаточно давно.

– Кирочка такая своенравная девочка, – зашелестела за плечом отставного военного подоспевшая хозяйка квартиры. – С ней иногда непросто, конечно… Но вы должны понять! Это всё плоды трудного детства, всё-таки без отца росла… Погиб Андрюшенька рано. И жили мы небогато – лишнего платьица, колготочек не могла я доченьке позволить, знаете ли…

– Что ты плетёшь? – бабка поморщилась. – По-твоему выходит, что это отсутствие лишних колготочек превратило девчонку в пустое, разнузданное существо без тормозов?

– Ну прям уж, Лизавета Константиновна!.. Прям уж без тормозов… Да, девочка бывает иногда вспыльчива, раздражительна, но это, должно быть, оттого, что работает много – на ней такая ответственность, такая ответственность! И это в её-то годы! Сами видите, как много она достигла в жизни. А для этого такие нервы нужны – подумать страшно… Постарайтесь её понять, Лизавета Константиновна, и… поддержать. Вот именно – поддержать! – она, поджав губы, извлекла окурок из печенья. – А не провоцировать, как обычно вы делаете! Каждый раз у ребёнка нервный срыв… Чего вы этим добиваетесь – не понимаю… Без вас мы с Кирочкой прекрасно ладим: она мне и процедуры всякие оплачивает, и отдых в Болгарии, между прочим! А вы говорите – пустое существо… Как у вас, родной бабки, язык поворачивается!

Праведные слёзы засверкали в коровьих глазах Наденьки. Она вытряхнула из антикварной вазочки пепел в ладонь и с оскорблённым видом покинула комнату.

Елизавета Константиновна задумчиво потёрла переносицу и, не удержавшись, несколько раз оглушительно и со смаком чихнула.

– Тебя не продуло, Лизонька? – с беспокойством осведомился жених. – В этих поездах такие сквозняки…

– Что за ерунда, Федя… Оставь, – она заёрзала в кресле, заозиралась, нахмурившись. – Да где же он?

– Да кто?

– Да телефон мой… Тут где-то был же всё время… А! Вот!

Спустив со лба на нос очки, она принялась неуклюже тыкать в экран длинным пальцем, поминутно чертыхаясь.

– Дорогой, – попросила она, не поднимая глаз, – мы собирались кофе попить… Может, приготовишь пока? Пока я позвоню… Тут… надо… звонок один сделать старой приятельнице…

– Лизонька! Без вопросов! – бодро отрапортовал вновь повеселевший полковник и, залихватски изобразив маршевый барабан, отбыл на кухню.

– Бригитта? – Елизавета Константиновна попыталась затянуться незажжённой сигаретой, скосила на неё недоумённый взгляд. – Да, это я, дорогая… Будешь сегодня? Чудесно, я так рада! Сто лет не виделись… Знаешь, – она погрызла мундштук, явно нервничая, – хочу, чтобы ты познакомилась с… моей внучкой. Да… Как специалист…

* * *

Эй, кукушка,

Не стукнись, смотри, головою

о месяца серп!

Там же2

Деловой, стремительной походкой, под звонкую дробь каблуков, Кира пересекла офис, снисходительно кивая сотрудникам в качестве приветствия. Распахнула дверь своего кабинета.

– Из Спецстроя не звонили? – бросила через плечо секретарше. – Занеси мне договора, ещё раз просмотрю… Крис! – махнула она рукой лупоглазой блондинке, нерешительно просунувшей голову в приёмную. – Зайди…

Та с готовностью прошмыгнула следом:

– Ни фига себе ты поздно, – протянула она, тараща тёмные, как вишни глаза. – Ренат Вагитович уже дважды тебя спрашивал!..

– Да? Соскучился так, что терпенья нет? – хозяйка кабинета самодовольно ухмыльнулась. – Ничего, подождёт… – она упала в офисное кресло, небрежно отшвырнув сумку на приставной столик.

Сумка крокодилово клацнула металлическими деталями о полированную столешницу.

– Вау… – ожидаемо застонала подружка. – «Прада»? О-о-о… Кира… ммм… С ума сойти – какая она зашибенская! Я о такой всю жизнь мечтала-а-а… Прелесть, прелесть! Какая же прелесть… Во что же она тебе обошлась, а?

– В сто поцелуев принцессы.

Подружка зависла:

– А? Кхм… – кивнула неуверенно, демонстрируя на гладком, как лопата, лишённом мимики лице полное непонимание контекста.

– Боже, Крис! – успешная Кира закатила глаза. – Ну сказка такая есть, знаешь? Там принцесса получала всякие ништяки от влюблённого в неё лоха за разное количество поцелуев… Тебе что, сказки в детстве не читали?

– Ой, ладно тебе! – отмахнулась ценительница крокодиловых сумок, мацая свой фетиш со всех сторон и наслаждаясь мягким щёлканьем элегантной застёжки. – Какие ещё сказки? Не помню я. Телепузиков помню – эти были. Но там без поцелуев, всё няшно… Так ты чего опоздала настолько? Случилось чего?

– Случилось… Сумку-то положи, проглядишь насквозь.

– А чего случилось? – послушно переключилась любопытная Кристя, с сожалением отодвигая от себя вожделенный аксессуар и продолжая бросать на него влюблённые взгляды.

Её начальница расстегнула пуговицу на жакете и закинула ноги на угол стола.

– Родственнички с утра вывели, – буркнула неохотно. – Бабка заявилась со своими нравоучениями. Ну это ещё полбеды – мне не привыкать. Так она чего отчебучила – ЖЕНИХА приволокла! Представляешь? В их-то годы! Совсем очумели…

– О! – приподняла бровки наперсница, но от комментариев воздержалась до полного выяснения позиции начальницы по сложившейся ситуации. Негатив она, конечно, уловила, но к чему торопиться со словами осуждения – вдруг не в струю?

– Чего окаешь? Продолжения ждёшь? – хмыкнула догадливая Кира. – Продолжения не будет. Иди лучше кофе сделай. Мне надо после встречи с любимой бабушкой как-то в себя прийти, на работу настроиться.

– Невсебосе? – участливо пожалковала Кристя, включая кофемашину. – Я тут, между прочим, на блогершу одну подписана в Инсте, она говорит, что стресс нельзя подавлять. Его надо типа выплёскивать, вот. Она показывала как – бегала по берегу моря и орала, как дура…

– Ну, у нас моря нет, – усмехнулась жертва стресса.

– Тогда… тогда перекрывать положительными эмоциями! Хочешь, запишу тебя на массаж? У меня ща такой массажист… секси такой – мммм…

– Запиши меня лучше к Эльзе на ботокс, – Кира подняла крышку рабочего ноутбука, с пристрастием оглядела своё отражение в тёмном экране и только после этого нажала на кнопку запуска. – Давно не была… И к ресничнику, что ли…

– К Димасику?

– О, нет! Только ни к этому! Он достал меня в прошлый раз своей болтовнёй о поездке в Тайланд со своим парнем, бе-е… Лучше к Игорёсику.

– Точно! Хорошо, что напомнила – мне тоже надо! Я вот ещё думаю, – она погремела кофейными чашками, – может губы подкачать? Это сейчас так трендово…

Кира лениво поклацала кнопками ноута, вводя пароль. Перегнувшись через стол, нажала кнопку селектора.

– Оля, пусть Душкина зайдёт ко мне…

– Зачем она тебе? – Кристя поставила перед подружкой эспрессо и присела со своей чашкой на край стола.

– В качестве наглядного пособия…

Почтительно, со всем возможным пиететом приглашённая просочилась в дверь кабинета.

– Во! – мотнула головой в её сторону Кира. – Обрати внимание. Ну-ка, Душкина, повернись боком… Да, так… Ты об этом утином профиле мечтаешь, а, Крис?.. А? Нет-нет, всё нормально… э-э-э… как там тебя? Наташа? А, Даша… Где ты, Даша, себе губы делала? Где? А. Отлично, Криська, рекомендую! Непременно иди туда же – глянь красота какая, прям классика губостроительства!..

Когда покрасневшая от унижения Душкина пулей выскочила из кабинета начальницы, девки грохнули хохотом.

– Ой, не могу-у! – стонала Кристина, держась за живот. – Ну ты даёшь! Видела, как она офигела? Видела её лицо? Ахха-ха-ха-ха!..

Запищал рабочий телефон. Кира ткнула кнопку:

– Ну чего тебе? – осведомилась у секретаря звенящим от непрошедшего ещё веселья голосом.

– Ренат Вагитович просит зайти вас, Кира Андреевна…

– Ладно, – Кира со вздохом поднялась, поправила одежду и подтянула чулки. – Навещу папочку. А то заругает…

* * *

Ренат Вагитович Шагеев, гендир крупной корпорации, связанной с добычей цветмета на далёких и совершенно не интересных ему просторах нашей необъятной родины, минигарх и меценат, хмуро восседал за обширным, словно футбольное поле, столом.

Это был мужчина в самом расцвете лет, но – без лысины, без пуза, без комплексов и ложных представлений о морали. Если ему по жизни чего-то хотелось – он брал, переставало хотеться – выкидывал. Дорога его была гладкой, прямой и безыскусной, как доска. Лишённой каких-либо волнений.

Единственным – и главным! – что добавляло в его существование перцу, живым переживанием, от которого прирождённый воротила не смог и не захотел отказаться, был деловой азарт – его бог и его пожизненная любовь, его кайф и его муза… С этим адреналиномейкером ничто не могло сравниться. В том числе и отношения с бабами. Которых всегда в жизни гендира было много, доступно и разнообразно. На очередную особь он смотрел обычно, как сытый, пресыщенный лев на пасущуюся у самого хвоста зебру: вроде и не голоден, но и упускать столь лёгкую добычу – тоже стрёмно… Лев лениво вставал с места, нехотя ломал шею глупому копытному и сидел над добычей, зевая, не зная чего с ней дальше делать. А делать чего-то было надо – не век же сидеть над полосатым брюхом издохшей жертвы инстинкта…

Сейчас у Рената Вагитовича был именно такой случай. Ему предстояло финальное объяснение с «одной из» – обычное, рядовое, привычное. По годами отработанному, никогда не подводившему шаблону. Беспокоиться не о чем.

Тем не менее, он почему-то беспокоился. Уже минут пятнадцать как. Возникшая ни с того ни с сего нервозность мешала сосредоточиться на увлекательной, творческой деятельности по добыванию денег.

Повертев в холёных пальцах золочёный «паркер», господин Шагеев не бросил – нет! – аккуратно выложил его на неподписанные бумаги и отошёл к окну. Раздвинул жалюзи, посмотрел вниз на кажущийся далёким с высоты птичьего полёта проспект. Тридцатитрёхэтажная стекляшка в центре города принадлежала ему. Как и медь в копях Урала. Как мэр здешний и губернатор тамошний. Как могла бы принадлежать эта широкая, окутанная смогом, круглосуточно сверкающая и гудящая дорога, если бы Ренат Вагитович захотел. Но он не хотел. На кой? Приобретения должны быть полезные и своевременные. Как и последующее расхламление.

Кстати, о расхламлении…

Он покосился на часы. Где же её носит?

Пора с эти заканчивать. Она стала вести себя слишком вызывающе, да… Эти её нелепые попытки демонстрации власти над ним, это её показушничество, стремление сделать их отношения достоянием общественности, бравирование ими, будто это её личное достижение…

Гендир поморщился: глупо и несмешно. И ни к чему. Мало того, что её вульгарное поведение раздражает само по себе, оно нервирует и по ещё одной, вполне определённой причине: у Рената Вагитовича, между прочим, жена вторым беременна, ей переживания сейчас по поводу его слишком шумных любовниц – совсем не обязательны.

Мда… История с Кирой успела подпрокиснуть. Нечего пытаться из неё блины испечь…

– Ты не торопишься на работу, как я понимаю, – мрачно заметил он нарисовавшейся на пороге ломучей фигурке, вернулся к столу и занял директорский трон.

– Привет, котик! – провинившаяся бодро прошагала к столу, перегнулась через его необъятную громаду, почти улёгшись животом на бумаги, и звонко чмокнула «котика» в лоб.

Красная туфелька вспорхнула над круглой попой, придав картине законченность – вид одновременно озорной и соблазнительный.

«На это сочетание я, дурак, и повёлся», – с неудовольствием отметил собирающийся взять самоотвод любовник. И слегка отодвинулся от сверкающих глаз надоевшей куклы.

– Да, задержалась немного. По семейным обстоятельствам. Так что ж? Ты ж не заклёпочник какой, чтобы минуты опозданий подсчитывать у сотрудников? – она игриво покрутила красной туфелькой. – Или… – томно захлопала ресницами, – всё же… хочешь сделать мне выговор? Мммм…? С занесением?… – она потянулась к нему губами.

Ренат Вагитович резко отодвинулся вместе с креслом, встал из-за стола и прошёлся по кабинету.

– Ну, хватит, Кира. Всё зашло слишком далеко. Думаю, пора остановиться. Ты настолько красивая, умная, потрясающая женщина, что… я боюсь… Да-да, боюсь! – твердил он незамысловатый шаблон. – Что окончательно потеряю голову и… А у меня ведь семья – ты знаешь. Жена, дочь… Я не могу их оставить, семья для меня священна. А ты молода, ещё будешь счастлива, я тебя недостоин…

– Стоп, – Кира медленно опустила красную туфельку и слезла со стола. – Вот это сейчас… что? Это ты сейчас меня типа на х… посылаешь?

Начальство нахмурилось. Оно очень не любило, когда текущие моменты затягивались, отнимая драгоценное время у бизнеса.

– Не драматизируй, – бросил он резко. – Я сказал то, что хотел сказать. Нам следует остаться коллегами – ничего больше.

Кира одёрнула жакет:

– Ренат, – сказала она с угрозой, глядя ему в глаза, – со мной не надо так. Ты ничего не попутал? Я тебе не очередная шалашовка, которую можно попользовать и выкинуть…

– Нет? – скривился он в ухмылке. – Да неужели? А кто ты, дорогуша? Влюблённая и совращённая невинная девица? – он быстро перехватил руки задохнувшейся от злости пассии. – Тихо! – рыкнул угрожающе холодно. – Помаши мне ещё тут руками. Попутал… Это ТЫ, мне кажется, чего-то попутала, зайка. Кто ты такая, чтобы со мной разговаривать в таком тоне да ещё и угрожать? А? Да и что ты можешь, курица бессмысленная?

– Что я могу? – прошипела «курица», пытаясь вырвать запястья из крепких пальцев бывшего любовника. – Жене твоей рассказать могу – вот что! Ты, говорят, ей брюхо накачать успел между нашими жаркими встречами… Ну так пусть порадуется!..

– Сучка…

– Договор твой о поглощении Спецстроя сейчас пойду солью, я знаю как… Знаю, чем ты их за жабры взял, чем на крючке держишь…

Крепкая, как наковальня, оплеуха заставила разоблачительницу подавиться последней фразой и отлететь в дальний угол.

Шагеев подошёл не торопясь, присел на корточки. Намотал на кулак радикально-чёрный хвост, потянул за него, заставив поднять лицо с ярко пунцовеющей щекой.

– Слушай сюда, – вскинув запястье, он взглянул на тяжёлый, платиновый «ролекс». – У тебя десять минут, чтобы привести себя в порядок и убраться отсюда. И никогда больше не попадаться мне на глаза. Это понятно?

Кира молчала, пытаясь сфокусировать взгляд, затуманенный после удара.

– Ты… меня выгоняешь не только из постели, но из… фирмы тоже? – цепляясь за стол, она поднялась на подгибающиеся ноги.

– Сама виновата. Поумерь на будущее свой поганый характер – вот тебе мой добрый совет. Кроме него больше ничего не получишь, дура. А могла бы, если бы повела себя правильно…

– И не мечтай, скотина! – Кира утёрла закровившую губу ладонью. – Ты ещё пожалеешь, запомни это! Я устрою тебе весёлую жизнь… И ничего ты мне не сделаешь! Ну что, что? Как остановишь? Киллера пришлёшь? Вспомним полузабытый опыт девяностых?

Ренат Вагитович нажал кнопку селектора:

– Ирма, охрану вызови…

– О! – горько хохотнула изгоняемая. – Прям под белы руки сопроводят… Какой же ты козёл… Подлец! Мразь!!

– Умолкни, – любовник подошёл к бару, плеснул себе коньяку в толстостенный бокал. – И только попробуй что-либо предпринять в отношении моих дел или моей семьи. Помимо киллера управу на тебя найду…

В директорский кабинет поскреблась и скромно протиснулась долговязая, унылая охрана.

– Проводите Киру Андревну до автомобиля. Она плохо себя чувствует: головой ударилась, на людей бросается, – директор сделал большой глоток из бокала. – Да смотрите, чтоб не вырвалась – не дай бог кого покусает…

Конвой испуганно воззрился на внезапно подвергнутую остракизму фаворитку.

– Окей, – Кира размотала элегантно подвёрнутые рукава жакета, чтобы спрятать красные пятна на запястьях. – Я тебе этого, котик, никогда не забуду. Заруби это себе на носу…

По-прежнему стремительно, выбивая звонкую дробь каблуками на мраморных плитках коридоров и фойе, она покинула тридцатитрёхэтажную стекляшку, ещё так недавно казавшуюся ей чуть ли не личным дворцом, в котором она – всемогущая принцесса.

* * *

Гендир и минигарх, господин Шагеев, поморщился: угораздило же его связаться с такой вздорной девкой. Безмерное потакание собственной похоти до добра не доведёт. Когда-нибудь.

А вдруг это самое «когда-нибудь» уже наступило? И дура эта на каблуках действительно создаст проблемы?

Он залпом допил коньяк – вот ещё! Не хватало терпеть неудобства из-за какой-то бешеной сучки, возомнившей о себе по молодости, по глупости невесть что!.. Терпеть? Да неужели?

Надо её как-то обезвредить… Но как? Не убивать же её в самом деле: это, в конце концов, ни кровный враг, ни мощный конкурент и не заартачившийся чин… Хотя даже их сейчас по-другому принято устранять – всё ж таки в цивилизованное время живём! В век гуманизьма – едрит его налево!..

Ренат Вагитович сел за стол и принялся сосредоточенно копать россыпи визитных карточек в верхнем ящике стола – где-то же было… Он точно помнит. Ту странную тётку, что представил ему как-то приятель, весьма похвально отрекомендовав: мадам, сказал он, довольно жмурясь, способна решить любую проблему в человеческом обличье. Причём, никакой уголовщины – тихо, мирно и не пыльно…

Странно всё это, конечно, но… отчего бы не попробовать? Повод, как никогда…

– Добрый день! Это Бригитта? Да… Да… Я… давайте без имён, хорошо? Мне нужны ваши услуги. Обещаю, гонорар вас порадует…

* * *

Листья яблони съела ржа…

Алый плод, побитый морозом

Истечёт на губах трупным ядом.

Там же

На ступенях мялась растерянная подружка, доставившая изгнаннице крокодиловую сумочку с пожитками. Рядом с ней соляным столпом возвышался охранник, имени которого Кира за период своего царствования так и не удосужилась узнать. Безразличным взором он следил за перемещениями бывшей фаворитки с целью удостовериться, что кичливая девица сядет в своё вызывающе роскошное авто и наверняка отчалит.

Она и отчалила. В неизвестность.

Пальцы на руле слегка дрожали. В груди клокотало бешенство, а сердце горело жаждой мести – так, кажется, пишут в романах?.. Горело, ещё как горело… Боже, какое унижение! Хлёсткое, незаслуженное… Да и вся эта история, если посмотреть со стороны, мерзка и банальна до чёртиков! Этот роман с начальником со всем вытекающим из него профитом – что может быть пошлее?..

Кира мучительно застонала, представляя, как ещё недавно раболептствующие перед ней сотрудники сегодня, причмокивая от наслаждения, препарируют случившееся, обвешивая «очередную шефскую б…» готовыми ярлыками. Чёрт, чёрт, чёрт! Вонючее быдло! Буратины примитивные! Она зажмурилась и надавила педаль газа. Красный свет растерянно мигнул ей вслед. Заскрежетали тормоза, взвыли автомобильные гудки…

Она потрясла головой в попытке отогнать терзающие её мысли – безуспешно. Пытаться сейчас, немедленно вырваться из тенет удушающего гнева так же глупо, как пытаться погасить пожар чайной ложкой… Так что пусть его кипит…

Ну подождите же – вы у меня попляшете… Особенно ты попляшешь, котик… Я этого безнаказанным не оставлю: так отплачу за сегодняшний день – долго ещё почёсываться будешь… Кстати, куда я еду?

А куда мне ехать?

И что мне теперь делать?

Ах да, месть. В ней теперь смысл моей жизни…

Он узнает, он поймёт, он пожалеет!..

Так, стоп. Подожди-ка. Кира, соберись! Месть – это замечательно, это вдохновляюще, но… Сейчас-то что? Куда ты гонишь машину?

Машину она бессознательно, как стойловая лошадь к конюшне, пригнала к своей новой элитной высотке, где недавно купила квартиру. Ну как купила… Договорилась с банком на рассрочку…

Кира вырубила орущее радио и заглушила двигатель. Позвякивая ключами, посидела некоторое время в непривычной тишине. Тишина давила. Раздражала. Бесила. Изгнанница резко распахнула дверцу и ступила красными туфельками на безупречно новый асфальт.

Привычно пикнула кнопкой сигнализации. Привычно потянула на себя ручку подъездной двери. В привычном нетерпении, постукивая каблучком, дождалась лифта… Только добравшись, наконец, до своей квартиры с модным чёрно-белым хайтековским дизайном от модного дизайнера, она вдруг замерла, будто на бетонную стену налетела.

Осознание произошедшего настигло внезапно.

Ведь вот как получается, если присмотреться: её не просто любовник бросил, не просто развенчал, унизил, безжалостно и грубо выставил. Не это – ноги её подкосились и она неуклюже плюхнулась на пуфик в прихожей – не это главное… Главное – это последствия. Которые, кстати, не заставят себя долго ждать.

Да… Весь мир от одного слова господина Шагеева и от её необдуманной, импульсивной реакции – вся привычная, отгламуренная жизнь Киры Волошкиной разлеталась вдребезги. На тысячи – нет, на миллионы осколков. Буквально – в пыль.

Квартира, машина, лыжный курорт, престиж и лоск – как всё это удержать? Как сохранить? Чем обеспечить?

Кира, нахмурившись, поднялась с пуфа – сумка из шкуры невинно убиенного крокодила, сухо щёлкнув застёжками, сползла с колен на пол.

Её хозяйка, не обратив внимания на потерю, процокала в комнату своей двухуровневой студии. Скинула по пути туфли и забралась с ногами в кресло. Что же делать?..

По детской привычке принялась было сосредоточенно грызть ноготь с дорогущим маникюром, но тут же опомнилась, отдёрнув палец – вот именно! Делать! Отставить прокрастинацию! Надо срочно предпринять шаги по поиску нового места: прозвонить по рабочим контактам, по деловым мужикам, строящим ей глазки на раутах и презентациях… Да у неё возможностей – тьма! Ей устроиться сейчас – с её внешностью, послужным списком и знакомствами – раз плюнуть! А она раскисать надумала? Вот уж не дождётесь!

И без того не склонная к унынию, ещё более вдохновившись, Кира немедленно понеслась в прихожую за айфоном. Само собой, разнаипоследнейшей модели. Споткнувшись о сумку, аккуратно водрузила её на перчаточную полку, подивилась на своё недавнее замешательство – фыркнула: было бы с чего!

Тэкс… Что мы тут имеем… Она снова забралась в кресло и зарылась в телефонную книгу. Сергей Витальевич… Это который? А! Торговые центры и сеть продовольственных… Ну, в общем-то, можно, наверное… Хотя… тип мутноватый… А это кто? Игорь Евгеньевич – «Консалтинг-групп»… Уже повеселее. Правда, Сергей Витальевич потучнее в плане доходности будет… Как и в плане комплекции, хм…

Телефон внезапно ожил – засветился, завибрировал, заиграл громко и докучливо: «Елизавета Непогрешимая» значилось на экране. Любящая внучка поморщилась и сбросила звонок. Небось, опять начнёт приставать со своей свадьбой и язвить в случае отказа…

На чём мы остановились? Игорь Евгеньевич, значит…

Гаджет вновь вздрогнул и заголосил. И вновь получил раздражённый тычок по красной кнопке.

Игорь Евген… Блин! Да сколько можно! Не в чёрный же список мне её заносить!

Кира отшвырнул надрывающийся телефон, выбралась из кресла. Скинула на диван жакет, оставшись в шёлковом топе, подошла к зеркалу. Осторожно потрогала пальцами припухшую скулу. Телефон не умолкал.

Заглянула в холодильник – в его белоснежном нутре скучало одинокое яблоко. Надо бы сгонять пообедать в какую-нибудь аркашку… Ага, в твоём положении только по аркашкам разъезжать. Эй, Кира! Помаши пока ручкой прохладной жизни! Здравствуй кухня, борщ и каша!.. Надо ужаться. Ненадолго. Стопудово ненадолго.

Телефон замолчал и начал по-новой. Терпение абонента лопнуло:

– Да! – заорала она в трубку. – Я занята! У меня совещание! Ты же видишь – сбрасываю, значит не могу говорить! Нет… Нет! Не приду я! Уже сказала ведь один раз, сколько можно повторять!..

Телефон был вновь закинут в диванные подушки. Потом подобран. Итак, Игорь Евгеньевич…

Как же хочется есть… Вот некстати! Интересно, это после перенесённых волнений? Или назло мыслям об экономии? Зачем я только подумала про обед!..

Ладно, Кира, соберись. Кто у нас тут ещё есть?.. Тесёмкин какой-то… Без имени-отчества… Не тот, случайно, что рестораном владеет на Пражской? Как он называется-то? Да так и называется, вроде, по аналогии, без заморочек – «Старая Прага». Кажется, там Ренат для топов корпоратив делал в честь своего юбилея. Перепелов ещё подавали с черносливом и белым “Petit Guiraud”…

Желудок сжался и растревоженно заурчал. Любительница перепелов и понтовых вин сглотнула и поплелась к холодильнику. Открыла. Яблоко – большое, красное, блестящее – невозмутимо и нагло таращилось из операционной белизны продуктового хранилища. Откуда оно, кстати, здесь?

Кира сдвинула брови. Она их сроду не ела – слишком уж фрукт прозаичный. Попыталась вспомнить… Может, Ренат оставил в последний свой визит? Вряд ли… Представить его с яблоком в кармане пиджака было также затруднительно, как с… веником в руках. Почему с веником? Ну так. Почему бы и нет. Затруднительно же? Хех…

Наверное, тёть Шура, домработница, подбросила! Во, точно! Это уже достовернее… Впрочем, неважно. На безрыбье, как говорится…

Голодающая взяла плод в руку, покрутила, брезгливо морщась – так себе замена перепелам – и вгрызлась в румяный бок крепкими, молодыми зубами. Прожевала, кривясь: как и следовало ожидать, витрина оказалась гораздо привлекательнее содержания – рыхлого и ватного.

«Всё равно в аркашку поеду! – капризно постановила отставная любовница. – Нельзя же так резко бросать свои привычки – стрессы от резких перемен вредны для здоровья!»

И вновь рухнула в кресельные объятия уже в компании яблока и телефона.

Евгений… Тьфу! Игорь Евгеньевич…

Телефон запел. «Маман». Кира выгрызла из безвкусного фрукта ещё кусок, прожевала, не торопясь…

– Да? Ма, я свекрови твоей уже всё объяснила… Не, не хочу… Где? На турбазе? Сразу после ЗАГСа? Как всегда, в своём репертуаре – не может не выпендриться… Что? Да не хочу я туда переться! Шашлыки? Ой, ма! Смешно прям, нашла чем приманить… Ладно, всё, давай, мне некогда. Пока.

Замученная родственным вниманием несчастная со вздохом выбралась из кресла, дошаркала до кухонной мойки и с грохотом зашвырнула остатки яблока в мусорное ведро.

– Какая гадость! – Кира вытерла пальцы бумажным полотенцем.

А на турбазе, между прочим, сейчас шашлыки. И не только они – Кира облизнулась – полноценное майонезное свадебное меню. Скорее всего – простоватое, но… сытное-е-е…

Ну вот! – фыркнула она на своё собственное отступничество. – Пожалуй, я уже начинаю скатываться к образу жизни из цикла «где б пожрать, чтоб не платить». Какая стремительная деградация… Нет уж! Карточки мои пока ещё при мне и я не голодаю! Что за дикие мысли? Зачем мне эти горелые шашлыки на пенсионерском сейшине, приправленные Лизаветиным сарказмом?

Так-то оно, конечно, так, – грустно возразил ей кто-то из недр собственного сознания, – но дело ведь не только в шашлыках… Всё-таки единственная бабушка… Может, не стоит рвать отношения с ней так бескомпромиссно? Может, надо уважить старушку? Почему бы и не…

Кира замерла посреди комнаты – иллюзия диалога была полной. С… какой-то…незнакомой доселе… СОБОЙ? Или с кем-то… кто казался… этим… внутренним голосом?

Она зачем-то заткнула уши и пнула ногой барный табурет у кухонной стойки.

… почему бы и не съездить?

Девушка растерянно оглянулась вокруг, прислушалась к себе…

Надо, надо, Кира. Надо съездить. Никто ведь не знает, чем может обернуться в жизни простое действие – а вдруг даст задел чему-то важному, а?

Ну да, – Кира озадаченно почесала гладко зачёсанную макушку, – важному… На пенсионерской вечеринке – самое место для встречи судьбы…

Поезжай, Кира… Надо съездить… Почему бы не съездить… Съезди, Кира… Надо съездить… Почему бы…

Да и в самом деле! Кира набросила жакет, сунула ноги в туфли и, подхватив сумку, ринулась вприпрыжку к выходу: в самом деле – почему бы не съездить? Чего она упёрлась, как баран? Тем более теперь, когда более интересных дел у неё всё равно не предвидится…

* * *

Дорога к мосту через реку, за которой располагалась турбазная Мекка, и куда нёсся сейчас стремительный «ягуар», была ей хорошо знакома – у весёлой жизни свои адреса. Кира была уверена – весёлой её жизнь и останется. Как же иначе? Ничего иного знать она не желала, а послушная судьба до сегодняшнего дня в желаниях ей неизменно потакала.

… Гаишник представился, как всегда, неразборчиво. Понятно было только, что «капитан», а далее – фамилию – он, по обыкновению, благополучно сжевал.

– Слушай, капитан, – Кира высунула голову в окно, – вот чего ты ко мне пристебался? Третий раз за три дня тормозишь! Запал на меня что ли? Или на «ярика» моего? – она похлопала машину по красной дверце.

– Вы превысили скорость, Кира Андреевна…

– Ну так что? Сам посуди: неужели я этого зверя купила, чтоб в общем потоке пыхтеть? Вон за тем самосвалом, может?

– Я вынужден составить протокол.

– Окей. Как скажешь… – Кира втянула голову в салон и ударила по газам.

Машина рванула с места, взвизгнув покрышками. Лихо лавируя по полосам между автомобилями, нарушительница радостно захихикала, отметив в зеркало заднего вида переполох на посту ДПС. Вот и пускай их… Пускай раскочегаривают свои драндулеты с мигалками – пока они отчалят на них в погоню – моя ласточка будет уже далеко!

Далеко, слышите? Эй, лохи!! Ха-ха-ха!… Вот придурки-то! И что за идиоты, что за неудачники идут работать в эти структуры, а? Не грех над ними и поглумиться при случае…

* * *

Ты поднялся на холм оглядеться

– и что же?

Тропа, по которой пришёл, утонула в ночи…

Там же

Выложенная охристой плиткой и присыпанная подвяленными на солнце лепестками роз дорожка вела к открытой веранде над прудом.

В пруду плавали идиллические лебеди. Летний ветерок трепетал цветными лентами, постукивал о перила балюстрады связками нарядных воздушных шаров, надувал парусами прозрачный капрон занавесок. За этими занавесками весело перемигивались цветные огоньки, звучала музыка и шумные здравницы.

На их зов Кира и направилась, по своему обыкновению – решительно, энергично размахивая блестящим чёрным хвостом.

– Ой, Кирочка! – мать подхватила её на входе. – Как хорошо, что приехала! Вот молодец, вот молодец… Салатику положить?

Бережно усаженная неподалёку от молодожёнов, долгожданная гостья с видом исполнительницы тягостного долга устало кивнула. И брезгливо огляделась.

Свадебный пир шумел. Счастливые новобрачные, восседавшие во главе стола и облачённые в белые одежды, источали умиротворённое благодушие, внимая тостующим. Над их головами красовалось открыточное пожелание «совета да любви». Растяжка из золочёных букв напротив гордо скандировала: «Наша невеста – ягодка, наша невеста – вишня, за кого хотела, за того и вышла!» Крупногабаритная, осипшая от трудов праведных тамада, вся в ослепительных пайетках, надрывалась, дирижируя процессом…

– О боже! – Кира мученически закатила глаза. – Вот за что мне это?

Мать испуганно замерла с салатником в руке.

– Всю жизнь мечтала, блин, попасть на подобное пошлое мероприятие, чтобы в полной мере насладиться его лубочной безвкусицей!

– Ну что ты, детка… – родительница принялась поспешно наполнять тарелку драгоценного чада. – Ты уж потерпи… Мы-то люди тех ещё, отсталых воззрений, не продвинутые, как говорится. Мы ж по-другому не умеем… Что мы, собственно, видели-то в жизни? С чем нам сравнивать-то, солнышко? Откуда ему, хорошему вкусу, взяться?..

– Ма, остановись уже! – воскликнула с раздражением Кира, хватая её за руку. – Или ты хочешь переложить мне в тарелку весь стол?..

Кто-то из бывших сослуживцев жениха, такой же шумный и усатый, размахивая рюмкой и пытаясь перекричать музыку, орал новый тост за здоровье молодых. Его супруга присоединилась. И так крепко и надолго ударилась в воспоминания о том, как они с Фёдором Аполлинарьевичем сто лет знаются, как вместе мотались по гарнизонам в молодости, как в партию вступали, как праздники отмечали, какие забавные случае из армейского быта с ними приключались, что заскучавшим гостям пришлось выступление сворачивать насильно.

Бабушкина ближайшая подружка со студенческих ещё времён разрыдалась во время пафосной, но сердечной и трогательной речи про дружбу, про душевные качества Лизоньки и про её замечательный выбор.

«Дай бог счастья, Лиза, дай бог счастья, – истово твердила она с надрывом, – ты его заслужила!»

Тётушки хлюпали носами и аккуратно промакивали бумажными салфетками накрашенные глаза…

– А вот сейчас, наконец, – просипела в микрофон бодрая тамада, невыносимо сверкая пайетками, – подтянулись и наши опаздывающие! Среди них вижу я самого дорогого, самого близкого человечка для нашей красавицы-невесты – её единственную внучку! Давайте вместе, дружно поаплодируем ей!! Не слышу!.. Во-о-от… Другое дело!

Только не это…

– Кирочка! – тамада сверилась со шпаргалкой. – Тебе предоставляется возможность поздравить любимую бабушку с обретённым счастьем! Просим!!

Мать побледнела и подскочила с места, перехватывая микрофон:

– Я, я, я!.. Мы с Кирочкой вместе!.. Вместе поздравим… Я, хоть и говорила уже, Лизавета Константиновна, но не устану повторять – вы замечательный, невероятный, цельный человек! Вы вырастили прекрасного сына, за что я вам всегда буду благодарна – за Андрюшеньку и за Кирочку!..

Улыбка невесты стала чуть более натужной…

– Дай бог вам здоровья, счастья в совместной жизни, долгих лет! Долгих вам лет рядом с Фёдором Аполлинарьевичем – настоящим мужчиной, достойным находиться рядом и освещать ваши дни любовью и заботой!..

– Прекрасно! Прекрасно! – заголосила тамада. – Какое чудесное, какое трогательное признание! Какая редкая искренняя благодарность от невестки матери за её сына! – тётку, видимо, зацепило, потому как наболело: собственная невестка, видимо, сына её не особо ценила. – Ну, и от внучки пара добрых пожеланий?.. – она с удивительным для её комплекции проворством оказалась рядом и сунула Кире под нос микрофон.

– Что ж, – хмыкнула любящая внучка. – Отчего ж и не поздравить? Наследовать-то мне у бабушки-вулканолога всё равно нечего, кроме диссертации сорокалетней давности о кислых вулканитах северного Урала, так что… Так что жаба не душит! Пусть хоть каждый год приводит мне нового дедушку! Мне с ним делить нечего!..

Гости застыли. Кто-то неуверенно хрюкнул, пытаясь в процессе сообразить – можно ли сей пассаж расценить, как шутку…

– Горько! – пискнула мать в микрофон. – А в подарок молодым я хочу исполнить песню! – и она ринулась к эстраде с видом героя, бросающегося на амбразуру.

Кира плюхнулась обратно на свой стул и поднесла к губам бокал с вином. Час от часу не легче: слушать пение Наденьки Волошкиной и не взвыть при этом, подобно скучающей лунной ночью псине, могли только закалённые завсегдатаи караоке-клубов.

Остальные мучались. Особенно соседи. Потому как петь она не умела совсем. Но очень любила. Желающие – и нежелающие, коих большинство! – могли наслаждаться сдавленным, не попадающим в ноты блеянием через открытые окна квартиры или, как вариант, через абсолютно звукопроницаемые перегородки панельного дома. Деваться этим праведным мученикам от ниспосланного испытания во укрепление было некуда. Разве что сделать телевизор погромче.

…«Самый близкий и дорогой человечек» Елизаветы Константиновны, внимая материным руладам, с тоской окинула взглядом шумящий пир, счастливую чету, убранство залы… «Будет слышен громче пушек вам ансамбль погремушек!» – тьфу!.. Что за мерзость эти свадебные лозунги – хоть вовсе глаза не поднимай, чтоб не стошнило! И чего сюда припёрлась? Знала же, что тоска зелёная! Прям бес попутал. Вернее, подтолкнул… Подтолкнул? Ну да, словно морок на разум опустился, когда она это странное решение приехать приняла… Странное и неожиданное…

– Чудесный праздник, не правда ли?

Задумавшаяся Кира вздрогнула.

На место невестиной невестки, вдохновенно распевающей сейчас кабацкую лирику Стаса Михайлова, присел весьма импозантный персонаж.

У персонажа были длинные чёрно-седые волосы, собранные кое-как сзади в неряшливый пучок. Пряди высыпались из него, пушась и топорщась вокруг мышиного, морщинистого личика с острыми скулами, украшенными красными пятнами чахоточного румянца. Вид у старухи был взъерошенный и лихорадочный, как у человека… слегка не в себе.

– Мда, – скривилась Кира. – Чудесный…

Она смерила свою соседку презрительным взглядом, отмечая и жуткое плюшевое платье с заскорузлым кружевным воротником, и растоптанные башмаки на голую костлявую ногу… Всё это великолепие пахло нафталином, старостью и духами на розовом масле.

– Мне кажется, – приветливо продолжила старуха светский разговор, – когда вы соберётесь замуж, душенька, у вас торжество будет не хуже…

– Не сомневайтесь! – фыркнула Кира. – Только я ещё закажу клоунов и гармониста!

Старуха радостно закивала, не уловив, должно быть, сарказма:

– О да! Замечательно! Блестящая идея!

Ну что за дура деревенская? Кира закатила глаза:

– Такая же блестящая, как и жуткая кофточка нашей двухцентнерной тамады… Я что похожа на ту, кто может организовать собственную свадьбу подобным плоским образом? Ужас. Как можно настолько не разбираться в людях? – возмущённая донельзя она подхватила свой бокал с вином. – Да я бы ни за что не скатилась до этого уровня… Фу – эти тосты, эта кошмарная ведущая, эти примитивные лозунги и дурацкие шарики, эта дешёвая турбаза… Как можно? – она отхлебнула из бокала и сморщилась. – Мерзкое дешёвое вино – сюда же. Небось, Краснодарская бормотуха… Что ещё здесь можно ожидать?

Старуха почему-то ужаснулась и вытаращила глаза:

– Дорогая, что вы! – она потянулась через тарелки и поспешно развернула бутылку этикеткой к себе. – Это же настоящее бордо! Я лично привезла два ящика Лизоньке на свадьбу – это мой подарок. У меня собственные виноградники, деточка, и вино считается одним из лучших на юге Франции…

Кира поперхнулась и закашлялась. Соседка заботливо постучала её по спине острым и крепким кулачком.

– Вот вы говорите, дорогая, «дурацкие шарики», «дешёвая турбаза»… Ещё что-то там… А разве, вы простите меня, старуху, если я сейчас сморожу какую-нибудь стариковскую глупость, но… Разве всё это важно? Разве так уж необходима вся эта мишура двум любящим сердцам и их друзьям, которые пришли разделить с ними счастье? При чём здесь шарики? Насколько мне известно, – она протянула прокашлявшейся, наконец, девице салфетку, – этот антураж вообще остался после свадьбы, которую здесь играли вчера…

Кира промокнула выступившие на глазах слёзы и только теперь сообразила, что именно показалось ей в речи собеседницы необычным – чуть заметный, грассирующий акцент.

– Вы, вообще-то, кто?

– Я? А! прошу прощения, не представилась сразу, – старушенция ощерилась вставными зубами. – Я старый… как это… друг… нет, подруга твоей бабушки. Живу во Франции, как уже говорила. Далековато, да… Но на свадьбу моей дорогой Бабетты не могла не приехать – такое событие! Увидеть её счастливой, познакомиться с её семьёй – для меня огромное удовольствие, да… Вы очень похожи на свою грандмаман, Кира. О, поверьте! Действительно!

– Ну да, – вяло хмыкнула Кира: обычный старушечий трёп о том, кто на кого похож и как сильно вырос.

Всё скучнее и скучнее… Ещё этот глупый стыдный конфуз с вином… Гостья с тоской посмотрела на украшенный цветочной гирляндой выход. За ним виднелась охристая дорожка, ведущая к автомобильной стоянке… Там ждал её преданный красненький «ярик»… Чтобы унестись отсюда как можно скорее и как можно дальше… Куда бы поехать? Может, в «Аквариум»? Там сегодня должна быть зашибенная туса… На работу завтра не вставать, поэтому можно позволить себе слегка покуролесить…

– Знаете, ээээ…

– Бригитта, – с готовностью подсказала соседка.

– Да. Мне пора, пожалуй. Я заскочила только на минуту – засвидетельствовать, как говорится. Полно дел…

Старуха сочувственно кивала, как китайский болванчик:

– О! У молодых всегда дела, да! Они всегда бегут, торопятся, боятся не успеть. Как говорил мой дедушка Годфруа Морель, глядя на нас – тогда ещё молодых и буйных: жаль, дети, говорил он, что вы пробегаете всю свою молодость, так и не почувствовав её аромата… Что он имел в виду, я поняла гораздо – о гораздо! позже… Как и то, что дедушка мой, человек необразованный и где-то даже тёмный – был далеко не дурак… О да, далеко не дурак! Знал старичок, о чём говорил. Я вот сейчас, – она уронила старческую сентиментальную слезу в скомканную бумажную салфетку, – оглядываюсь назад и что? Что есть вспомнить мне о своей весне? Мелкая суета и грандиозные страдания по пустячным поводам… Всё на нерве и всё – в себе… Вот, дитя моё, что есть человеческая юность – пустой фейерверк. От которого много трескотни и мало проку…

– Ну, знаете ли! – Кира нетерпеливо заёрзала на стуле. – Всё это – старческое брюзжание в оправдание тоски по ушедшему. Я не согласна насчёт аромата! Потому что молодостью своей пользуюсь на полную катушку и беру от жизни всё!

Голова старушенции снова мелко затряслась, что придавало ей вид хихикающей обезьяны, изо всех сил пытающейся смех сдержать. На самом деле лицо её было серьёзно и умильно-благожелательно.

«Чего она всё время трясётся? Паркинсон у неё что ли?» – Киру соседка и вынужденное общение с ней раздражали всё больше.

– Да-да, дружочек! – французская гостья воздела сучковатый палец вверх. – Как верно вы подметили: «пользуюсь» и «беру всё»! Именно! У вас совершенно правильное отношение к жизни, деточка. Главное, вовремя определиться – что именно подразумевать под «всё»…

«Дружочек» с неприязнью уставился на непрошенную проповедницу:

– В смысле «что именно»? Подразумеваю то же, что и все: удовольствия и благосостояние. А вы что-то другое? – едко уточнила она.

Старушка клацнула вставной челюстью:

– Другое… Вы, дорогуша, должно быть, даже мысли не допускаете, что разное восприятие жизни рождает разное отношение к ней?

– Ах, вот в чём дело! Начнёте мне сейчас проповедовать об истинных ценностях? – понимающе ухмыльнулась собеседница. – Не утруждайтесь! Меня, профессионального маркетолога, эта старомодная лабуда не цепляет. Я считаю, что те, кто утверждает, будто всё мною вышеперечисленное вовсе не главное в жизни – лгуны и лицемеры! Пытающиеся оправдать своё лузерство по жизни. Вот и всё!

– Ну что вы, дитя моё! Я и не думала ничего проповедовать, ни в коем случае! Дело это весьма неблагодарное, в том смысле, что бессмысленное… Если мне вдруг чего-то хочется объяснить оппоненту, убедить его в том, что он категорически отвергает, я не стану тратить ораторский пыл. Я покажу…

– Покажете? – Кира фыркнула. – Интересно, каким образом? Каким образом вы покажете мне несостоятельность стремления каждой двуногой твари к тёплому местечку и своему куску жирного пирога? Да люди тысячелетия своей истории глотки друг другу за это грызут, а потом загрызенных ещё долго пинают… И я их за это не осуждаю: на вершину пищевой цепи должен попадать сильнейший…

Бригитта улыбнулась своей керамической улыбкой:

– Вы удивительно убедительны, душечка… О да! – она с удвоенной силой затрясла головой. – Скажите мне ещё раз, успокойте старуху: ведь ничто не заставит вас вдруг пересмотреть свои убеждения, отречься от них и пойти вдруг с котомкой за плечами по свету в поисках новой истины?

– С котомкой?! – Киру перекосило.

– Это я образно, деточка! Образно!..

– Ну, может быть, если к старости меня одолеет маразм, навроде вашего…

– А всё-таки?

Девушку разобрало дикое раздражение:

– Я скорее, – произнесла она медленно, – скорее добровольно скину свою машину за шесть лямов с обрыва, чем стану моралисткой и ханжой!

Старуха счастливо разулыбалась:

– Как говорил мой дедушка Годфруа… как это по-русски… из ничего чего не бывает, вот.

– Чего не бывает?

– В пустом ведре, говорил он, вода сама собой не заплещется, пока не нальёшь…

Всё, хорош. Надо бежать отсюда. Сколько можно уже тратить время на полубезумную бабку!

– Окей, – Кира решительно поднялась и оглянулась в поисках сумочки, – мне пора. Мерси, мадам, за чудесную компанию и содержательную беседу. Не буду излишне придираться, – она ухмыльнулась, – на большее всё равно рассчитывать не приходится. Тем более после проведённого здесь времени сама чувствую себя постояльцем дома престарелых…

Бригитта неожиданно хихикнула.

– Позвольте, я провожу вас, дорогая? Мне нужно размять свои старые кости, – она поднялась, кряхтя и держась за поясницу. – Может… яблочко в дорогу, дружочек?

Огромный фрукт красного глянца, точь-в-точь такой же, какой нашла Кира у себя сегодня в холодильнике, мягко бликовал в корявых, синеватых от варикоза пальцах. Только сейчас гостья заметила, что праздничные столы были буквально завалены этими великолепными яблочными красавцами, на деле оказавшимися столь неинтересными. Плоды лежали во фруктовых вазах и россыпью, заполняя промежутки между блюдами и менажницами, они свешивались на нитках с потолка, весело крутясь на сквозняке, и катались под ногами танцующих… Как можно было раньше подобного не заметить?

– Нет уж, спасибо, – Кира увернулась от протянутого ей гостинца и принялась пробираться к вожделенному выходу. – Ненавижу яблоки. А эти в особенности. Их только на витрине держать. Вкус у них на редкость отвратителен.

– О да, Кирочка, вы совершенно правы, – согласилась непрошенная провожатая, семеня следом, – на редкость отвратителен. Я тоже заметила. Тем более, что привыкла совсем к другому – к настоящему вкусу настоящих яблок из садов дедушки Годфруа. Вы не представляете, дорогая, – доносился из-за спины прерывающийся голос запыхавшейся старухи, – что это за сады! Они до сих пор живы – я слежу за этим, можете не сомневаться… И, кстати, привезла… немного с собой… для…уф-фф… угощения… Вы должны, непременно должны попробовать! Фуххх… Гарантирую, дитя моё… тот, кто попробует фрукты из сада Годфруа Монье – не могли бы вы чуть помедленнее, дружочек? – никогда не сможет более сказать: ненавижу яблоки! Можете мне поверить!..

Странная пара миновала дорожку с лепестками роз и вышла на асфальтированную стоянку у ограды турбазы «Три поросёнка». Здесь было тихо. Праздничный шум долетал издалека и казался – просто и органично – всего лишь одним из звуков природы. В вышине качали головами долговязые сосны, они тихонько гудели и поскрипывали на фоне набежавших на недавно ещё ясное небо облаков.

– Одну секундочку… – провожатая добыла откуда-то из недр своего балахона ключи. – Одну секундочку… Яблоки у меня в машине…

– Послушайте!.. – Кира уже совсем было собралась нахамить – грубо и радикально, дабы избавиться от задолбавшей её стариковской привязчивости, но осеклась: машиной, откликнувшейся на кнопку сигнализации в руках старухи, оказался, ни много ни мало, жёлтый спортивный бентли.

– О-о-о… – брови Киры, способной оценить люксовые цацки и людей ими владеющих, поползли вверх. – Это ваш? Вы сами водите?

– А? Ну конечно, дорогая… – бабка рылась в багажнике шикарной тачки, перекладывая узлы, вёдра и корзинки, как в кузове ярмарочной телеги, без всякого пиетету. – Где же они… Где-то тут ведь положила, чтобы долго не искать… А, вот! Вот они, мои сладкие…

Кире уже протягивали чёртово яблоко – маленькое и корявое. Вид при этом у хозяйки бентли, владелицы виноградников на юге Франции и садов дедушки Годфруа был такой гордый и счастливый, будто она, по крайней мере, вырастила в цветочном горшке ананас.

На самом деле, навязываемое угощение выглядело устрашающе, и бодро сунутое Кире под нос быстро отрезвило девицу, загипнотизированную крутой тачкой.

– Нет, спасибо! – она засмеялась и попятилась. – Гостям снесите, они оценят…

Рука бабки, протягивающая яблоко, затряслась в унисон с головой:

– Милая, прошу… ты только попробуй – уважь старуху… Не смотри, что вид непрезентабельный у яблочка, на вкус зато – чистый мёд… Кирочка… попробуй… ты попробуй только… откуси кусочек…

Девушка заморгала глазами, сглотнула судорожно и протянула руку. Бабкино бормотание – неостановочное, монотонное – гудело в голове шаманским заклинанием. Какая странная картинка, если посмотреть со стороны – со старой каргой и яблоком… Что-то ей должна бы напоминать, но… Никак не вспоминается что именно… Что же?.. Что же?.. Как странно… Почему так гудит в ушах?..

– Откуси кусочек, дорогой дружочек, – бабка вложила ей в руку яблоко и вдруг перестала трястись. – Уважь старуху…

И Кира уважила.

Она поднесла яблоко ко рту, медленно и с хрустом вгрызлась в жёсткую, сочную его мякоть…

Её тут же отпустило. Звон в ушах смолк, включив звук шуршащего в соснах ветра и поющей невдалеке свадьбы. Надкушенное яблоко со стуком упало к ногам.

– Не понравилось? – улыбнулась Бригитта.

Она захлопнула багажник и, не сказав более не слова, заковыляла по направлению к свадебной веранде.

Кира вытерла липкие пальцы о юбку. «Чёрт знает что такое…»

Всё ещё пребывая в странном недоумении от произошедшего, она села в машину, повернула ключ в замке зажигания и беспорядочными рывками выбралась со стоянки.

Домой добралась кружным путём, чтобы миновать злополучный пост ДПС.

И в «Аквариум» не поехала. Почему-то страшно хотелось спать. Как никогда. У неё хватило сил только на дорогу, на то, чтобы подняться в квартиру, доползти до дивана и, скинув красные туфельки, провалиться в сон – глубокий, как космос…

* * *

Яркое солнце и поёт судзумэ,

Но берегись! С Хонсю

Надвигается буря…

Там же

Яркое летнее солнце… Трепещущие на ветру лёгкие занавеси… Вкусный травяной воздух…

Откуда это?

Где-то было… совсем недавно ведь… А! На Лизаветиной свадьбе вчера. Да… Глупейшее, к слову, мероприятие… Там, правда, занавески были из дешёвого белого капрона, а здесь…

Здесь??

Кира широко распахнула до сей поры блымкающие в полусне глаза. А следом – резко села. В постели. Не на диване, где уснула вчера, не раздевшись и не добравшись до спальни своей дизайнерской квартирки в элитной высотке на Первой Продольной… А…где?

Под ней скрипнула неширокая, но массивная кровать с золочёными резными балясинами. Качнулись на сквозняке шёлковые кисти небесно-голубого полога. Пальцы судорожно вцепились в вышитое постельное бельё. Лёгкие шторы высоких французских окон, распахнутых на ослепительно-белую, залитую солнцем колоннаду, подбросил к расписанному фресками потолку игривый ветерок.

– Мамочки… – сглотнула Кира.

В дальнем углу, у белого с золотом комода, негромко зашебуршало..

– Кто здесь?

Девушка в длинном суконном платье и белом фартуке, накрахмаленном до жестяной жёсткости, виновато угнувшись, присела в нелепом книксене.

– Ваше высочество изволили проснуться? – пискнула она. – Прошу прощения, если послужила причиной вашего пробуждения, но вы сегодня так долго почивали, что госпожа Вайнцирль забеспокоилась о вашем самочувствии и…

– Стоять! – Кира откинула одеяло и неловко сползла с высокой постели: вначале коснувшись босой ногой бархатного пуфа, а после уже дотянувшись до утоптанного ворса толстого восточного ковра.

Прошлёпав по холодным плитам пола к девушке в фартуке, она обошла вокруг неё, словно вокруг ёлки. Даже пальцем потыкала для тактильного отождествления…

– Как ты меня назвала?

Девица совсем угнулась:

– Простите, ваше высочество, – пролепетала она, стремительно бледнея носом и пунцовея ушами, – самовольно я бы отродясь не… Только по настоянию госпожи… Если вы недовольны…

Но Кира её испуганное мекекеканье уже не слушала – она пронеслась стремительным бело-розово-кружевным вихрем к одному из распахнутых окон, выбежала на дворцовый балкон и перегнулась через широкие мраморные перила.

Прямо под ней пестрели глициниями клумбы, разделённые гравийными дорожками и стрижеными кустами, упираясь в заросли рододендронов. За их живой изгородью сразу начинались зелёные холмы, опушённые кронами дубрав, исчерченные жёлтыми нитями троп и дорожек…

По клумбам бродили флегматичные куры под водительством делового, пышного петуха. Сновали по дорожкам люди в старинной одежде с корзинами, лопатами, охапками дров и дребезжащими тачками. Конюх провёл под уздцы цокающего по брусчатке коня под седлом. Завлекательно хихикала девица в чепце, перехваченная на бегу за аппетитный локоть с ямочкой симпатичным угольщиком… Она кокетливо закатила глаза на его неуклюжие нашёптывания и встретилась взглядом с Кирой. Выдернула руку у ухажёра и почтительно присела, не сводя недоумевающего взгляда с полуденного явления госпожи…

– Ваше высочество! – застонала сзади белофартучная, пытаясь накинуть на плечи Киры ещё одну хламиду из оборок и лент. – Вы ведь в неглиже! Негоже…

– В неглиже… – тупо повторила та. – Негоже…

Кира сползла на пол и уселась по-турецки, обретя пышность бело-розового торта, привалившегося к балюстраде…

– Ты… Как там тебя?

– Мари, ваше высочество.

– Ага… А ты здесь… это… кто вообще? Прислуга?

Глаза Мари округлились до размеров чайных блюдец:

– Ваша горничная. Вот уже год как…

Кира уставилась на неё. Та, чтя субординацию, быстро потупила круглые недоумевающие гляделки.

– Год? Вот как… И что же, – она слегка замялась, подбирая слова, – за это время… то есть… я со вчерашнего дня не изменилась? Как тебе кажется?

– Мне кажется, – промямлила служанка, комкая оборки фартука, – что мой долг – немедленно оповестить госпожу Вайнцирль о… о ваших затруднениях…

Кира, цепляясь за перила, поднялась на ноги и поплелась внутрь покоев: зад и ноги от сидения на каменном полу основательно подмёрзли, настойчиво напоминая о насущном.

– Мари, где мои тапки? В смысле, ночные туфли?..

Горничная услужливо метнулась к ложу и обратно с атласным произведением обувного искусства, увенчанным розовыми помпонами, и замерла, почтительно сложив на фартуке руки.

Кира машинально сунула ноги в предложенную атласную прохладу.

– Ну, чего застыла? Передумала поднимать на уши грозную госпожу Циркуль по поводу моего тягостного положения умирающей?

Мари поспешно присела в своём дурацком книксене и выскользнула в высокие бело-золотые, в гамму мебели, двери.

– Эй! – крикнула ей Кира вдогонку. – Пожрать чего-нибудь принеси!..

Так…

Новоявленная принцесса сделала почётный круг по дворцовой спальне своего высочества. Открыла-закрыла ящики комода… Подержала в руке карманную книжечку Псалтыри… Чихнула в пудреницу… Глядя в зеркало, пригладила встрёпанные со сна волосы: своего, кстати, собственного, исконного цвета, без модного колорирования в чёрный. Обычные пряди мышиного, или – как маман громко его поименовывает – пепельного оттенка.

Если бы не это странное преображение, Кира, пожалуй, в своих лихорадочных поисках разгадки происходящего всё-таки остановилась без всяких сомнений на версии розыгрыша. Но без сомнений не получалось. Даже эта, наиболее вменяемая версия казалась невероятно маловероятной: затратно, заморочливо, трудноосуществимо, да и, в конце концов, кому это надо – расстараться для неё подобным образом? Чушь собачья! Ну а если розыгрыш – это чушь, то что не чушь?

Она присела на вычурную полосатую оттоманку.

Мда… Как она здесь оказалась? И здесь – это где? И она – это кто?

Кира потрясла головой – ну и вопросики… Может, она сошла с ума? И то, что ей кажется, будто она точно помнит события вчерашнего вечера – всего лишь игра больного разума? Может, и ночью она не спала, а, страдая тайным лунатизмом, перекрасила волосы, добыла где-то рококошечную ночную рубашку и отправилась в ней… куда? В Эрмитаж ночевать?

Ну всё, хватит! Что за бред! Да, бред! В этой ситуации, кстати, вообще, что не предположи – всё бредом покажется. Любая версия. Что же делать? Чёрт, чёрт, чёрт… Что же делать?!

Ну, во-первых и в главных – отставить панику. Так… Дышим глубоко и медленно… Это раз. Во-вторых, прячем свои страхи, сомнения и полное непонимание происходящего как можно дальше – совсем необязательно, чтобы люди, среди которых она оказалась, эти её «затруднения» заметили и расценили, как повреждение в уме. Ведь совершенно определённо её принимают здесь (или делают вид, что принимают) за кого-то вполне и давно знакомого! Не стоит разрушать этой иллюзии и доказывать обратное: сумасшедшие в любое историческое время и в любом уголке мира всегда под особым наблюдением и с особым к ним отношением… Чёрт знает этих вайнцирлей – упрячут ещё в сумасшедший дом какой, лечить начнут… кровопусканием…

Кира зябко передёрнула плечами и откинулась на полосатые подушки. И – что же делать в-третьих? Ну… это, в общем-то, очевидно – играть навязанную роль: притвориться, осмотреться, сделать выводы… Принцесса задумчиво поскребла коленку под оборками: если это розыгрыш – что маловероятно – она включится в игру и сохранит лицо, если же что-то другое – что ещё невероятнее – то тем более стратегия врастания в структуру нового бытия – единственно верная.

Определившись с деспозицией, тактикой и стратегией, профессиональный маркетолог решительно выпрямилась и хлопнула ладонью по парче оттоманки – итак, замётано! Осмотримся, понаблюдаем, постановим. Раскисать и ударяться в панику, бегая кругами по предоставленным к её услугам дворцовым залам, завывая белугой, она не намерена.

Не на ту нарвались, понятно? – вопросила она с вызовом неведомых злокозненных недоброжелателей. Киру Волошкину эпохой рококо с розовыми оборками и ряжеными под балконом не запугаешь! И на понт не возьмёшь! Ясно? Дурачьё… Кира Волошкина сама кого хочешь в бараний рог согнёт и с потрохами съест! И на косточках покатается! Козлы…

* * *

Пафосное явление госпожи Вайнцирль в сопровождении горничных, болезненного доктора в чёрном сюртуке и косо нахлобученном парике, ещё каких-то людей, Кирой не идентифицированных, произошло церемонно и торжественно. Только фанфар не хватало.

Сначала – вопрошание о самочувствии через Мари; затем – долгое заполнение комнаты с протискиванием дам в широких фижмах через почтительно не полностью приотворённую дверь и продолжительные раскланивания; наконец – констатация прекрасной погоды и личные расспросы о здоровье.

Высокая, костистая женщина с суровым длинным лицом породистой тевтонки величественно кивнула доктору. Тот почтительно ухватил Киру за запястье и принялся считать пульс, подняв глаза к расписному потолку и безостановочно шмыгая красным носом. Шмыганья Кира не выносила с детства. Она вырвала руку из влажных пальцев эскулапа:

– В чём дело? – по её субъективному мнению именно таким холодным и надменным тоном, сдвинув брови, должна была изъясняться истинная принцесса. – Мадам Вайнцирль, что здесь происходит?

– Ваше высочество, – мадам благовоспитанно сложила лапки – одна в другой – на фоне плоского живота, – мы лишь желаем удостовериться, что с вами всё в порядке…

– Я в порядке! – с раздражением перебила дуэнью девчонка в оборках и отпихнула настойчивого доктора. – Догадываюсь, что это моя неосторожная утренняя шутка с горничной переполошила весь ваш курятник и заставила приволочь его в полном составе ко мне в спальню. В своём ли вы уме? Может, имеет смысл убедиться в вашем здоровье?

Госпожа Вайнцирль застыла с раскрытым ртом.

«Слова забыла, ворона?» – хотелось съязвить Кире, но она сдержалась: играть, так играть. Бог знает, почему она с таким упорством сворачивала подсознательно на версию розыгрыша и скрытой камеры… Может, потому что иное предположение просто не умещалось в её рациональном сознании. Не укладывалось в пазл. Что, впрочем, не удивительно – кто бы на её месте с лёгкостью предположил нечто более фантастическое?..

– Господин доктор! – Кира откинулась на подушки и подмигнула адресату. – Почему бы вам не пощупать пульс у мадам? Сдаётся мне, она в вашем внимании нуждается гораздо сильнее: возраст, сахар, гипертония… Теперь ещё и мнительность, как видите…

Доктор хлопнул отёчными веками. Госпожа Вайнцирль закрыла рот и сурово поджала губы.

– А я, – продолжала Кира, наслаждаясь произведённым эффектом, – не отказалась бы сейчас позавтракать и… эм-м… одеться и… м-м… что там ещё? прогуляться… Мари! Я же просила принести чего-нибудь съестного!

– Боюсь, ваше высочество, – госпожа Вайнцирль взяла себя в руки, – завтрак вы проспали. Придётся подождать обеда, как и положено. А если вы вполне здоровы, как изволите утверждать, и в чём лично я не совсем уверена в связи с вашим сегодняшним поведением, то будьте добры поторопиться с туалетом. Через час у вас урок с мсье Дюжо…

Теперь уже настала очередь Киры онеметь – ничего себе, порядочки у них…

– Затем музицирование до обеда… На обед сегодня подадут ревеневый суп и тушёную свинину с горохом. После – прогулка в парке с фрейлинами… Кстати, вынуждена вам доложить: Агнет слегла с инфлюэнцей, а Эмма отпросилась на похороны тётушки в Тироль. Что касается Белинды… Я взяла на себя смелость, ваше высочество, самолично отправить эту вертихвостку к родным. Поскольку считаю её поведение неподобающим, а влияние на вас тлетворным. В среду её видели беседующей с молодым Иоганном! И находилась она в это время без сопровождения!.. Надеюсь, вы, как благочестивая девица, согласитесь со справедливостью и разумностью моего решения. После прогулки…

Кира так резво вскочила на ноги, что докладчица от неожиданности поперхнулась на полуслове.

– Выйдите все вон, – тихо и спокойно процедила хозяйка спальни. – Мне нужно побеседовать с госпожой Вайнцирль наедине.

Замершие в почтительных позах придворные и слуги не шелохнулись.

– Мадам, – сообразила Кира, – мы не могли бы поговорить?

Мадам неуверенно пошевелила желваками, но всё же, поразмыслив, величественно кивнула присутствующим. Те немедленно пошуршали к дверям.

«Вон оно как… – заценила новоявленная принцесса: повеяло запахом интриг и мощного противника. – Ну-ка, где там мои полевые навыки, наработанные в карьерных боях?»

– Белинду значит… – сказала она вслух и задумчиво прошлась к окну. Остановилась там, картинно заломив руки. – Моя бедная, маленькая Белинда! – глаза Киры наполнились слезами. – Мой единственный друг! Моя надёжная опора в девичьих горестях и обидах… Неужели вы совсем не думали об этом, госпожа Вайнцирль, отрывая от моего сердца его единственное утешение, а? Неужели ничего не дрогнуло, не шевельнулось в вашей чёрствой душе? Неужели, – голос Киры зазвенел от сдерживаемых слёз, – неужели вам так безразлично душевное равновесие вашей принцессы? Признавайтесь, злая женщина, безразлично?!

– Ваше высочество, – лицо всесильной дамы, неизвестного пока статуса, окаменело, глаза прищурились… Должно быть, с такими лицами её предки, псы-рыцари, отправляясь «за зипунами» в крестовые походы и, свято веря милосердию Господню, рубили в капусту неверных. Ну и всех прочих подвернувшихся – на том свете рассортируют… – Ваше душевное спокойствие, как равно и ваши интересы, ваше благополучие – основа моего существования. На них я положила свою жизнь после смерти вашей незабвенной, благочестивой матушки. Дружба с этой легкомысленной девицей – хотя я ранее и не подозревала о том, что вы так уж дружны – во вред вашему благоразумию. Я, всего лишь, как добросовестный садовник, выполола сорняк в вашем окружении. Чем собираюсь заниматься и впредь. Кто ещё кроме меня? Кто ещё будет так же беззаветно радеть о вас, ваше высочество?

Повелительным движением руки она остановила принцессу, собирающуюся встрять в её патетический монолог:

– Если же у вас, как у всякой юной девы, возникло вдруг ложное впечатление о якобы чрезмерной моей требовательности, то знайте – строгость необходима юным сердцам так же, как благотворная роса цветку, ваше высочество! – она слегка, с достоинством склонилась. – Прошу поторопиться с одеванием, иначе опоздаете на урок.

Она развернулась и пошуршала юбками к дверям, на прощанье одарив воспитуемую жёстким, холодным взглядом бесцветных глаз.

Тут же явилась Мари и принялась бегать савраской по огромной, как бальная зала спальне, выкладывая на постель детали экипировки.

Кира переступила с ноги на ногу:

– Мари… слушай… напомни, где тут… ну это… пописать?

Горничная, стараясь больше не таращиться на весьма странно ведущую себя сегодня госпожу, молча полезла под кровать за ночным горшком…

* * *

Навьюченная, как верблюд, метрами ткани, рюшей, лент, чулок, подвязов, шнуров, засунутая в неудобные туфли, стиснувший рёбра корсет и напудренный парик, обложенная накладками, пуфами и фижмами, Кира чувствовала себя стреноженным снеговиком.

Она с трудом ковыляла через дворцовую анфиладу за проворной Мари. Кое-как приноровившись переставлять ноги, сообразуясь со всей сложностью нацепленных на неё конструкций, псевдопринцесса по пути попыталась осмотреться.

Виды её несколько разочаровали. То, на что в своих покоях, прифигев от неожиданности, она, возможно, не обратила внимания, здесь яркий солнечный свет обнаружил со всей очевидностью: дворец оказался не столь уж и роскошен. И, должно быть, знавал лучшие времена. Позолота почернела и облупилась, роспись плафонов поблекла, обивка стен потёрлась, а кое-где даже прохудилась. Да и свечная копоть оставила на некогда великолепных интерьерах свои несмываемые следы.

«Да уж, – скривилась принцесса, – а батюшка мой, видать, так себе королёк – не Людовик XIV и не император Всероссийский…»

В классной комнате её уже истомились ждать фрейлины с грифельными досками на коленях. Разложив на широких банкетках необъятные юбки и поправляя друг другу банты и атласные цветы в причёсках, они безостановочно щебетали и хихикали.

У конторки чернел, как дрозд в цветнике, учитель. Видать, тот самый мсье Дюжо. Француз? Судя по фамилии… А она вообще-то в каких землях-то материализовалась? Хоть бы имя своё узнать каким-то образом…

Кира, вздохнув, полезла за ломберный столик с инкрустацией, без всякого сомнения предназначенный для её ученических потуг. «Травка зенелеет…»

– Ваше высочество, – учитель церемонно поклонился, – если позволите, начнём сегодня с каллиграфии. Затем немного поговорим о греческой истории и подвигах Александра Македонского…

– Валяй, – Кира повертела в пальцах гусиное перо. Вот наказание-то…

Мсье Дюжо с готовностью принялся рисовать на доске буквы с витиеватыми завитушками. Фрейлины, высунув языки, запыхтели со своими грифелями.

Кира с готовностью макнула перо в чернильницу с откидной нефритовой крышкой и ткнула остриём в бумагу. Из-под пера весело брызнули чёрные капли, засеяв чистый лист, стол и кружевную манжету…

– Ваше высочество! – дверь в классную комнату распахнулась, на пороге нарисовалась грозная мадам Вайнцирль. – Его величество желает видеть вас по безотлагательному делу…

* * *

Закрылась за тобою дверь. Теперь и ты

Испробуй тёплое сакэ,

Что из дурного нрава перегнали…

Там же.

Высокородный батюшка, князь Брумбольд и курфюрст, кавалер ордена Великодушия, ордена Чёрного Орла, участник войны за испанское наследство, генерал от инфантерии и седьмой претендент в очереди наследования короны объединённых земель в истоках Большой Мокрицы сегодня отмечал всего пятый месяц своего восшествия на престол. Личностью он казался носатой и хмурой. Впрочем, таковой и являлся. Сказались, возможно, благородные гены; возможно – затянувшееся ожидание вожделенного трона.

Наглухо запакованный в чёрный сюртук, трепетно блюдущий унылую, словно чёрствый сухарь, лютеранскую мораль, он поморщился при виде вызывающей пестроты оборок, лент и декольте прибывшей принцессы. Посреди полумрака королевского кабинета, отделанного и обставленного чёрным дубом, девушка выглядела аратингом в вороньем гнезде.

На её неуклюжее приседание он угрюмо кивнул. Не предложив кресло и не удостоив словом приветствия, какое-то время разглядывал «дщерицу юную», брезгливо опустив уголки рта.

– Дочь наша, – разлепил он, наконец, тонкие, жёсткие губы, – Большемокрицкому королевскому дому оказана честь: прибыло посольство с Лысых Холмов с предложением объединить две благородные ветви в одну, – он кивнул в сторону жмущихся у окна плешивых кавалеров с выцветшими орденскими лентами и со шляпами, нежно прижатыми к груди. – Нам угодно их было выслушать. Угодно ли вашему высочеству будет принять привезённые посланцами дары?

Кира неопределённо повела плечиком:

– Отчего ж не принять? – скрипнув китовым усом корсета, Кира плюхнулась на ближайший стул. – Не возражаете, ваше величество, я присяду? Эти туфли ужасно жмут! Благодарю… – Она повернулась к послам, вопросительно изогнув бровь: – Так что там за подарки? То, что я их приму, надеюсь, не будет меня к чему-то обязывать?

Плешивые дядьки оторопели. Но тут же быстро мобилизовались, стряхнули оторопь, раскланялись, расшаркались и обозначили начало своей миссии множеством ничего не значащих, но необходимых по этикету фраз. После долженствующей прелюдии узорчатый шёлк с водружённых на чайный столик даров был торжественно и церемонно сдёрнут…

Воцарилось молчание.

Кира с недоумением взирала на представленные её взору герань в горшке и клетку с сердитой невзрачной пичугой.

– Та-ак… – прокашлялась она, сообразив, что повисшее среди дубовых панелей молчание – есть ожидание приличествующих случаю восторгов и благодарностей со стороны одариваемой. – Весьма оригинально… Полагаю, князь ваш, господа, либо неприлично нищ, либо беспросветно скуп. Либо и то, и другое одновременно. В любом случае, – она не удержалась и фыркнула, – посылать подобное девушке, которую желаешь видеть своей невестой, более чем… э-э… неуважение, это… м-м… трэш какой-то… Вы бы ещё цветов на нашей клумбе надёргали!

– Луиза-Вельгельмина-Фредерика! – рявкнул король. – Вы забываетесь!

– Ваши манеры! – зашипела Вайнцирль, покрываясь красными пятнами.

«Блин, ну и имечко у меня! – ужаснулась принцесса. – Чёрта с два запомнишь…»

– Мои манеры, дорогая мадам, на высоте, – осадила она дуэнью. – Вот если бы я надела этот горшок с геранью послам на голову – тогда да, тогда конечно: в этом случае можно было бы обвинить меня в невоспитанности.

Мадам с силой сжала костлявые кулаки, изо всех сил стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение:

– Я прошу прощения, ваше величество, – проговорила она дрогнувшим голосом, – принцессе сегодня с самого утра нездоровится. Это я виновата: надо было всё же настоять на врачебном осмотре, оставить девочку в постели и поставить ей пиявок на лоб, дабы снять воспаление в мозгу…

– Что? – взвилась болящая. – Себе поставь, старая грымза! Хотя, к слову сказать, твоему мозгу бедные червяки вряд ли способны помочь – такое воспаление, как у тебя только гильотиной лечится!..

– Ваше высочество! – голос венценосного батюшки прозвучал угрожающе ровно. – Будьте добры закрыть рот – вы наговорили достаточно на сегодня!..

Послов король удалил кивком головы, обер-гофмейстерину взмахом руки. После чего уставился пронизывающим взором из-под тяжёлых век на провинившуюся:

– Что всё это значит?

Звенящая тишина зреющей грозы ощущалась почти физически…

Кира недоуменно пожала плечами:

– А что, собственно, не так, ваше величество? Разве я не права? А! Вы, должно быть, прочили мне в женихи этого Лысохолмяного князька? Неужели? Смотрите, не продешевите! По моему скромному мнению, этот пошлый жадюга немного выгоды принесёт вашему престолу…

– Позвольте мне, – перебил король с раздражением, – решать вопросы выгод без участия вашего «скромного мнения». Не вашего птичьего ума это дело!

В зале повисло молчание.

Не то чтобы Кире было нечего ответить – уж с чем, а с этим проблем у неё обычно не возникало никогда. Просто… решила подыграть. Посмотреть, какое развитие событий разработали сценаристы квеста. А то лезет со своим гонором, схлёстывается с персонажами, как будто они всамделишные… Ломает, короче, всю атмосферность трёхсотлетней (должно быть… ну, или около того) давности. Всё-таки благовоспитанным дочерям в то время не очень-то приличествовало пререкаться – более слушать и слушаться. Что ж – окей, попробуем пока заткнуться и… насладимся игрой. Какие всё же харизматичные типажи! Неужели всё это профессиональные актёры? Без сомнения! Самодеятельностью тут и не пахнет – отлично, отлично всё обставлено!

Но… всё же: кто ей это представление организовал? Неужели Ренат? Неужели передумал? Неужели раскаялся? А поскольку расставание их вышло уж очень бурным – зашёл издалека… А что: романтично, трогательно и очень – ну очень! – дорого! Хотя… сценарий для покаяния какой-то … не сказать, что очень уж удачный… А вдруг представление закончится его явлениям в качестве рыцаря на белом коне (Кира фыркнула, представив господина Шагеева в невозможном для него амплуа), спасающем её от огнедышащего дракона?!

– …дракона! – пафосная декламация короля ворвалась в Кирины мечты с полуслова. – Господь решил наказать меня за грехи мои, отняв храбрых сыновей, погибших в схватке с огнедышащим ящером, прибрав к себе на небеса наискромнейших, богобоязненных дочерей и оставив, словно в насмешку, единственную и самую непутёвую! – он поднялся с резного массивного кресла, оттолкнув от себя стопку исписанной бумаги, и отошёл к окну. Его ястребиный профиль чётко обозначился на свету. – Вы непозволительно распустились, ваше высочество. Праздность и брожение молодых соков – опасное сочетание. Думаю, пора завязывать с вашим девичеством. Свадьба – через месяц. Все договорённости уже согласованы.

– За этого? – Кира кивнула в сторону даров.

Король поморщился.

– Нет, конечно же. Отпрыски Большемокрицкого королевского дома достойны более солидной партии, дочь моя. Вы выйдете за Карла Денгофа, герцога Капустина Лога. Он как раз овдовел в четвёртый раз…

– Зашибись…

– Должен вас предупредить, Луиза-Вельгельмина: если вы не обуздаете свой отвратительный нрав и посмеете выкинуть что-либо подобное сегодняшнему в отношении вашего наречённого жениха, я недрогнувшей рукой отправлю вас учиться смирению в монастырь! На веки вечные! Вам всё ясно?

– Мне всё ясно, – кивнула Кира поднимаясь и, не удержавшись, зевнула. – Не ясно только одно: когда в этом треклятом дворце подают обед? На голодный желудок, знаете ли, тяжеловато таскать на себе все эти вериги…

* * *

Меланхоличное поскрипывание парковых качелей, увитых цветущим вьюном, нагоняло тоску. Не спасало даже неподдельное веселье юных фрейлин, затеявших игру в жмурки на тенистой лужайке. Их визги и бесконечное хихиканье нервировали ещё больше.

Конечно, не они были причиной Кириного раздражения. Причина крылась в бесплодных и тягучих днях, проведённых самозваной принцессой в этом странном дворце посреди зелёных холмов. Что за хрень? Почему так долго? Где развязка? Где Ренат на своей белой кобыле, мать его за ногу? Что происходит?

Томимая нетерпением и затянувшейся игрой, она уже порывалась несколько раз вызвать на откровенность кое-кого из окружения: то к Мари пристанет, то фрейлине какой-нибудь намекать начнёт, даже к самой Вайнцирлихе подкатывала-подмигивала. Безрезультатно. Таращат глаза коровьи, свято блюдут корпоративную этику, сучки…

Пять дней… Только пять дней она здесь, а кажется – целую вечность. И от вечности от этой – пугающе-неопределённой – хотелось уже взвыть. А более того – от географии мсье Дюжо, нравоучений обер-гофмейстерины, пыточного корсета и горохового супа на обед. И от скуки.

Новизна быстро перестала казаться увлекательной сама по себе. А унылое однообразие жёсткого регламента, по которому существовал королевский двор и, само собой, она, принцесса при этом дворе – очень быстро стало казаться невыносимым.

Всё чаще стали посещать мысли прекратить, наконец, этот затянувшийся цирк собственным волевым решением. С какой стати продолжать подыгрывать создателю глупого розыгрыша, кем бы он ни был? Шутка давно перестала быть занимательной и смешной…

Из окна своей спальни Кира посматривала на жёлтую грунтовую дорогу, вьющуюся между холмами. Уйти? Страшновато: в карнавальном наряде, без денег и без малейшего представления о том, где она находится. Но, как ни крути, рано или поздно придётся – иначе сколько ей ещё здесь куковать? Чего ждать? Тем более, что ожидание со временем становилось всё более беспокойным, неприятно свербящим где-то под ложечкой таким гнусненьким, липким холодком: что происходит? – вопрошало оно дрожащим фальцетом. Кира тут же наступала ему на горло каблуком атласной туфли и давила от души – никакой паники! Но оно неумираемо возникало вновь, поднимало змеиную голову и зудело: что происходит, принцесса?..

Кира ещё раз, автоматически, качнула качели и тут же напряжённо выпрямилась в атласных подушках:

– Грета! – крикнула испуганно, словно на помощь звала: надо, надо немедленно, срочно прервать поток этих пугающих, докучливых и неотвязных, словно мухи, мыслей!..

Одна из фрейлин, резвившихся на лужке, отбросив сачок и подобрав юбки, подбежала к госпоже.

На её длинном, тонкогубом личике, пока ещё украшенном свежестью юности, уже угадывались черты будущей фрау с впалыми щеками и квадратным подбородком истой поборницы добронравия.

– Ваше высочество! – отрапортовала Грета, запыхавшись.

Следом за ней прикатился, звонко лая, Буфчо, белоснежная болонка принцессы. Принцесса признавать его наотрез отказывалась. Но он не возражал порезвиться и подставить уши для почёсывания любому желающему, в коих недостатка не было.

– Присядь! – Кира милостиво указала фрейлине на траву у своих ног. – Расскажи мне что-нибудь, Грета, развлеки свою принцессу… Какие сплетни при дворе?

Девушка с готовностью плюхнулась на указанное место, юбки вздыбились вокруг неё холмистой грядой. Буфчо, сочтя образовавшийся ландшафт полем и поводом для весёлой игры, тут же принялся в них скакать и кувыркаться.

Фрейлина на секунду задумалась.

– О, ваше высочество! – сообщила она с заговорщическим видом. – Такие дела, такие дела – ужас просто! У дворцовой кухарки, фрау Пош – представляете, такая достойная женщина! – дочь её, Марта, совершила… непотребное!..

– Чего-о? – протянула Кира.

– Ну… непотребное… для всякой юной девицы: поддалась дьявольскому искушению, ввергнувшему её в грех распутства! Она спуталась с молодым Гансом, истопником – ну, знаете, конопатый такой (странно, однако: что она в нём нашла? хм…). Говорят, – глаза Греты округлились и она произнесла свистящим шёпотом, млея от жути, – ПОНЕСЛА от него!..

Принцесса вздохнула и лениво качнула ногой:

– Ну так что?

Удивившись про себя, что потрясающая новость о растленной, глупой Марте не вызвала у её высочества должного ажиотажа, Грета поспешила поддать пару:

– Говорят, отец её, добропорядочный христианин, выгнал дурочку из дома, чтобы она не позорила его честное имя!..

– Выгнал? – Кира зевнула. – Ну и скотина этот твой добропорядочный христианин…

– Ваше высочество! – поразилась собирательница сплетен. – Как же он мог поступить иначе? Всю жизнь бы жил в деревне наособицу, изгоем. И дочерей бы остальных не выдал замуж с такой-то славой и… ублюдка в доме своём растить, знаете ли, мало чести… Община бы ему этого не забыла… И так каждый день ворота дёгтем поливают и песни неприличные горланят под окнами. Да и при чём здесь он, ваше высочество? Марта сама во всём виновата…

– Ладно! – Кира нетерпеливо махнула рукой. – Чёрт с ними со всеми! В конце концов, это их личное, семейное дело… Может, поинтересней чего расскажешь?

– Да что же? Разве что… А вот, вспомнила! В минувшее воскресенье, ваше высочество, у вдовы Майер случились корчи! Прямо, знаете ли, в церкви, посреди службы. Так, говорят, её дьявол ломал да корёжил, что она и дух испустила там же, у клироса…

– Блин, Грета! Что в арсенале твоём чернуха одна сплошная? Есть что повеселей?

Грета растерялась ненадолго, но тут же просияла, озарённая наитием:

– Есть одна новость – совершенно пикантнейшая, ваше высочество! Вы непременно должны взглянуть на работника, нанятого вчера на хоздвор! Мы с девочками уже бегали посмотреть – о-о-о! Он невероятно, просто божественно хорош – натурально Аполлон! Не понимаю, как такое совершенство черт и пропорций может быть рождено под соломенной крышей грязной деревенской лачуги! Вы бы видели его улыбку… А его повадки и изящество? Право слово, если бы он не пас дворцовых свиней, а был бы одет в шёлковый камзол, чулки и треуголку – его вполне можно было бы принять за истинного вельможу!

Принцесса скучающе щёлкнула по запрыгнувшему ей на юбку кузнечику.

– Боже, – скривилась она, – какая узость интересов и скудость развлечений в этой богадельне! Всё, что ныне мне доступно из них – приссыкивая от наслаждения обсуждать забрюхатевшую дурочку или всем фрейлинским курятником бежать любоваться смазливым слугой. Ужас…

Грета расстроилась. Она плохо уразумела из произнесённой госпожой тирады, в чём именно состоит её недовольство, но то, что принцесса недовольна – было очевидно. Может быть даже, недовольна ею, Гретой?..

– О, ваше высочество! – воскликнула она, возможно, излишне горячо. – Он не просто смазливый! Мало ли симпатичных парней! – девушка густо покраснела. – Он…

– Знаю, знаю… «Натурально Аполлон!» – передразнила она наперсницу и со вздохом одолжения поднялась с качелей. – Пойдём, что ли, глянем на Аполлона твоего… Всё лучше, чем от скуки подыхать… Что, интересно, в нём такого прям невероятного? Надеюсь, он не окружён золотым сиянием?

Грета вскочила на ноги, подхватывая балованного Буфчо:

– Я провожу, ваше высочество!

И понеслась впереди – юная, прелестная и невесомая, как фея, под ногами которой даже не приминались нежные травинки садовой поляны. Рядом с ней Кира в свои двадцать три, со своим образованием, жизненным опытом и прагматичностью чувствовала себя совершенной старухой. И это ощущение ей категорически не понравилось. Она с раздражением оглянулась на выводок фрейлин, которые, весело кудахча, устремились следом.

«Не пойму, – мелькнула странная мысль, – я что, о чём-то сожалею? Я … завидую этим беспечным овцам? Чему?! Их скудоумному веселью?»

«Тому, – ответил ей кто-то в её же голове, – что живут они, как дышат, принцесса…»

* * *

Свинопас и впрямь оказался вполне себе. Даже более чем. Даже вау! – если позволено будет выразить невыразимое столь пошлым междометием.

– Вау! – протянула принцесса, таращась с террасы облезлого флигелька, поставленного на границе парка и хоздвора и предназначенного для гостей более чем неважных, на красавца в холщовой штопаной куртке: хорош он был, как обложка глянцевого журнала, но, правда, с креном более в породу, нежели в слащавость.

Шумную, пёструю стайку вечно хихикающих девиц, хоть и на издальке, не заметить было невозможно. Он и заметил. Изящным движением сдёрнул с головы мятую войлочную шляпу и поклонился в сторону террасы. Посмотрел из-под упавшей на глаза тёмной чёлки прямо и безошибочно на принцессу и белозубо ей улыбнулся. Эти его пассажи вызвали заметное возбуждение и переполох среди фрейлин: заахавших, завздыхавших и захихикавших с удвоенной силой.

Новый работник же, как ни в чём не бывало, нахлобучил на голову шляпу, подхватил лопату для чистки навоза и зашагал к своим усердно хрюкающим и душераздирающе визжащим подопечным. По дороге он бросил несколько слов мужику, сгружающему у хлева солому…

– Ничего так, – констатировала принцесса. – Люксовый экземпляр. Это, правда, касается только внешности. Оправа подкачала – увы! – она, не торопясь, спустилась по ступенькам террасы к парковой дорожке. – А в случае с мужиками, девочки, оправа рулит. С лица, дорогие мои, воду не пить и трюфелей не есть! На кой он вообще нужен для жизни, красавец-то? Нам не в витринах его выставлять…

– Ваше высочество! – размеренную проповедь умудрённой жизнью принцессы прервала запыхавшаяся фрейлина. – Там!.. – она ткнула пальчиком себе за спину. – В общем, там ко мне обратился один из работников… Он говорит, ваше высочество, его послал свинопас, велел передать: будто есть у того какая-то диковина, которой впору обладать самой принцессе. Он говорит, что хотел бы её продать, если ваше высочество заинтересуется и сойдётся с ним в цене…

– Да? – удивилась Кира. – И что же это за штуковина?

Фрейлина растерянно оглянулась назад на переминающегося с ноги на ногу мужичка.

– Пойди узнай! – прикрикнула на неё принцесса нетерпеливо.

Фрейлина вприпрыжку понеслась назад. Было видно, как на расспросы юной девы свинопасский делегат пожимает плечами и качает головой.

– Грета! – окликнула Кира досужую подружку. – Сходи вместе с этой… как её… ну, в общем, сходите с этой девочкой к нашему странному свинопасу, узнайте, что там у него…

Отправив девушек выполнять поручение, принцесса вернулась на террасу, расположилась вместе со своим ворохом юбок на скамейке и принялась ждать. Не то, чтобы ей было особо интересно, но… Но возникшая внезапно интрига отвлекала от трудных мыслей и рассеивала послеполуденную скуку.

Если же быть до конца честной – Кира вздохнула – нельзя сказать, что обаяние и красота того парня никак её не зацепили и не всколыхнули ровную гладь гормонального баланса в молодом и вечно жаждущем волнующих приключений организме…

«Интересно он на меня посмотрел, – думала она, покачивая ножкой в атласной мюли и шёлковом чулке. – Как будто имеет право свинопас так смотреть на принцессу, хм… Однако… Вхожу в роль… Хотя при чём здесь роль? Разве в своей обычной жизни я заинтересовалась бы каким-нибудь колхозником, будь он хоть трижды раскрасавцем? Или… ну, не знаю…сантехником каким-нибудь, гаишником – хи-хи-хи – к примеру…»

– Ваше высочество! – вернувшиеся посланницы выглядели одновременно растерянными, взбудораженными и восхищёнными. – О! Это действительно такая необыкновенная вещица – почти волшебная! Она невероятна! И, безусловно, достойна находиться при королевской особе! А уж вам как она подойдёт, как добавит изящества вашему образу и престижу! Она такая занимательная!..

– Да что же это?! – не выдержала принцесса. – Глупые балаболки! Скажете вы наконец?!

Грета пихнула в бок свою младшую коллегу и кинула на неё уничтожающий взгляд. Та стушевалась.

– Это выглядит, как…м-м…– медная ваза, ваше высочество, – вышла на авансцену Кирина фаворитка, – или горшок… с бубенчиками! Свинопас поворачивает у основания штуковины потайной ключик, и бубенчики тут же принимаются вызванивать мелодию чудесной песенки, а сам горшочек – источать чудные ароматы!..

– И это всё?

Девушки важно кивнули.

– Ароматизатор воздуха с бубенчиками? – Кира расхохоталась. – Ну и дуры же вы дремучие! Чисто папуасы – ни дать, ни взять! Бусами из ракушек он перед носом у вас не махал, нет? Идиотки… Ладно, – вздохнув, она поднялась со скамейки, – идёмте назад, продолжим наше унылое веселье на полянке…

Неунывающая Грета посеменила рядом с широко шагающей госпожой по дорожкам парка.

– Знаете, – заметила она вполголоса, – и очень хорошо, что вас не заинтересовал этот горшок! Наглый свинопас, он… Вы не поверите, ваше высочество, что за цену он запросил за свою ничтожнейшую, безвкусную поделку!..

Кира вопросительно вздёрнула бровь.

Фрейлина замялась, не решаясь озвучить кощунственную фразу:

– Страшно даже сказать… Ужас просто… Как язык-то у него не отсох – произнести такое!..

– Да говори уже!

– Этот негодяй просил в качестве уплаты… сто поцелуев принцессы, ваше высочество…

* * *

Кира остановилась, как вкопанная.

Свинопас… принцесса…горшок с бубенчиками… сто поцелуев…

Вот оно! Наконец-то! Вот, оказывается, какой сценарий для неё здесь разыгрывают!

– Значит, – проговорила она медленно, испытующе глядя Грете в испуганные глаза, – значит, ваш заказчик решил сыграть со мной в эту старую сказку? Как глупо! – Кира возмущённо фыркнула. – Зачем? Ах да… Статисты вряд ли посвящены… Что же теперь, а? Требуется действовать в соответствии с идеей оригинала? Или надо проявить творческий подход, а?

Грета молчала, открыв рот и хлопая белесыми ресницами.

Кира возбуждённо прошлась по дорожке – туда-обратно… туда-обратно… Хоть что-то проясняется!.. Зачем только надо было растягивать действо на целую неделю – вот вопрос! Зачем тянуть с кульминацией, развязкой, мариновать её в этих декорациях, бессмысленно тратя время и деньги? Ладно, это потом, это выясним!.. Главное – наметился прогресс! Надо скорее сворачивать это бессмысленное представление… Как там было у Андерсена? Принцесса целует свинопаса, её застаёт за этой процедурой король-отец и прогоняет из дворца – сказке конец! Сказке конец, ура!

Она ринулась было по дорожке в направлении хоздвора, но, осенённая внезапным подозрением, остановилась: а что если это испытание?

Да ну… бред! Какое ещё испытание?

А если предположить, что весь этот прикол Ренат организовал, то… дело, может, в… типа… проверке: побежит она к этому красавчику или не побежит?

Кира с усилием потрясла головой: большей ахинеи трудно даже вообразить. Особенно в отношении её бывшего начальника и любовника – его скудное воображение мысли о подобных инсценировках даже в горячечном бреду не посетят…

Ну и? Чего дальше? Чего остановилась? Засомневалась – идти или нет? Может, хочешь вернуться на лужок и продолжать киснуть в этой непонятной истории ещё хрен знает сколько времени? Вот же он – конец сказки – так близок, так желанен! А потом – титры, сбрасывание масок и осточертевших корсетов! Рукопожатия, шампанское, весёлые воспоминания всевозможных курьёзов… И всё – домой! В нормальную жизнь! С Ренатом или без него – да какая разница? Главное вырваться отсюда, об остальном подумаю после…

И, окрылённая, Кира рванула по дорожке. Сзади раздавался совместный топот озадаченных фрейлин. Всех, кроме одной. Той, что ходила вместе с Гретой согласовывать детали сделки.

Она отстала. Остановилась. Задумчиво пожевала уголок кружевного платка… А потом развернулась и, подхватив юбки, со всех ног бросилась в противоположную сторону – в сторону дворца. Точнее – в сторону покоев госпожи Вайнцирль.

* * *

Он стоял, опершись на свою поганую лопату, над которой вились докучливые мухи, и ждал. Будто и не сомневался, что принцесса прибежит. Что легкомысленная и легкодумная вертихвостка, падкая на глупые безделушки, не устоит против такой крутой заманухи, как горшок с бубенчиками.

Предмет торга находился тут же, у ног своего создателя. Он фальшиво вызванивал какую-то незамысловатую песенку и источал сладчайший аромат цветущей акации. Вместе с запахом свинарника коктейль получался настолько ядрёный, что Киру замутило.

– Что ж, – сказала она, морща нос, – давай поскорее покончим с этим…

Свинопас не возражал. Он ухмыльнулся, отёр рот грязным рукавом куртки и принялся взимать плату.

– Раз… – шептали фрейлины, замирая от сладкого ужаса, – два…

Ударяясь сухими губами о его твёрдые и крепко сомкнутые уста, задерживая дыхание от нестерпимой вони, Кира старалась сосредоточиться на счёте. Каждая отмерянная девичьим хором секунда приближала её к предполагаемому освобождению из плена непонятно кем организованной мистификации.

«Целовальщик, блин, – мысленно ругалась принцесса, – если бы это был не актёр, исполняющий роль, я бы очень удивилась – зачем парень попросил поцелуев, а ведёт себя при этом, как деревянный чурбан…»

На семьдесят восьмом поцелуе она отвернулась от свинопаса и оглядела подозрительно примолкших фрейлин: посреди цветных, жизнерадостных шелков чернела тафта глухого платья госпожи Вайнцирль. Её каменное лицо не выражало ровным счётом ничего, кроме бестрепетной, бескомпромиссной суровости. Не сказав ни слова, она развернулась и зашагала в сторону дворца…

Спустя час обер-гофмейстерина явилась в покои принцессы в сопровождении двух дюжих лакеев и передала волю короля: убираться на все четыре стороны, навсегда позабыв свой род, имя и звание. Как пастырь подданных своих, его величество не потерпит столь буйного разврата среди юных девиц Большемокрицких земель. Его долг – искоренять нечистоту любыми, даже самыми суровыми способами. А как отец… Как отец, он более не хочет знать, что у него была дочь по имени Луиза-Вельгельмина-Фредерика.

«Вышвырнули, – подумалось по дороге к дворцовым воротам, – прям, как бедную Марту… С той же мотивировкой…»

Кованые створки ажурных ворот захлопнулись за спиной. Кира стояла на жёлтой грунтовой дороге, которая ранее так манила её из окон дворца. Вдали дребезжала удаляющаяся в сторону деревни телега.

Прошлась туда-сюда вдоль ворот.

Посидела на нагретом солнцем валуне.

Глухо. Ничего не менялось. Светило летнее солнце, стрекотала саранча в траве, пылила удаляющаяся телега… Или нет? Или это уже не телега… Кажется, всадник… Тянущий за повод оседланного заводного…

Протяжно заскрежетали, а после железно клацнули ворота, выплюнувшие на большую дорогу, вслед за согрешившей принцессой совратившего её свинопаса. Тот, заметив изгнанницу, гордо вскинул подбородок.

– Тоже выперли? – осведомилась принцесса. – Ну извини. Не я твою свинскую карьеру разрушила. Ты сам виноват…

Всадник, пустивший коня в галоп, приближался…

– Да будет вам известно, ваше бывшее высочество, – на лице совратителя был написан нескрываемый торжествующий триумф, – что я вовсе не тот, за кого себя выдавал! Я вовсе не чёрный смерд – тем более не свинопас, я…

– А! – осенило Киру. – Точно! Я и забыла совсем! Ты ж по сказке…

– …принц! Тот, чью любовь, чьи искренние дары вы жестоко отвергли. Мало того – вы посмеялись над ними: над цветком, который посадила моя бабушка, вдовствующая герцогиня, в тот день, когда я родился! и над соловьём, услаждавшим сердце моё в те минуты, когда я мечтал о вас!..

Наконец, грохоча копытами, прибыл всадник. Резво вывалившись из седла и поклонившись своему господину, он принялся развязывать седельную сумку.

– Так это была ваша месть, принц? – усмехнулась Кира. – Что ж, остроумно, конечно, но… До чего же это мелочно и злобно, ваше Лысохолмянское высочество! Мстить за то, что вас не любят – глупо и… и недостойно!

Принц скинул войлочную шляпу и вонючую куртку наземь и облачился в поданные ему слугой камзол и треуголку.

– Не вам, Луиза-Вельгельмина-Фредерика, говорить о достоинстве! – бросил он с презрением и вскочил в седло. – И судить о чувствах оскорблённого в любви. Вот если бы вы встретили мужчину, отвергнувшего вас и посмеявшегося над вашими чувствами – хотел бы я тогда посмотреть, насколько смиренно вы приняли бы подобное…

– Как ты сказал? – подскочила Кира с тёплого валуна.

«Всё-таки Шагеев, мать его растак! Это всё-таки его инсинуации! Теперь-то всё ясно, как божий день – устроил мне назидательно-показательную порку в виде театрализованного представления – кошмар! Дикость какая-то! Детский сад, блин: видишь, Кира, как ты неправа, что пригрозила отомстить! Это нехорошо, это неправильно – ай-яй-яй, убедись сама! Вот придурок-то, господи…»

– Ах, вы так, сволочи? Передай своему хозяину, – проорала она вослед спинам всадников и лошадиным хвостам, – что он идиот! Что он козёл, скотина и подлец! И что представление его – дурацкое, и я этой самодеятельностью совсем не прониклась! И вы все вместе с ним – гады!..

Но бывший свинопас вряд ли услышал эти возмущённые речи за топотом копыт. Конь умчал его вдаль, за ближайший перелесок. И кроме его угасающего присутствия, на горизонте более ничего не маячило и не обещалось.

– И что?! – развенчанная принцесса сердито оглянулась на ворота. – Что теперь?! – завопила она в благость зелёных холмов и зло ударила кулачками по спружинившим фижмам. – Дальше что, суки?!!!

* * *

Меркнет солнечный свет. Купол неба

Зажигает летние звёзды…

Очень хочется есть почему-то.

Там же.

Откуда взялся этот пятнистый, как корова, кабысдох, Кира, занятая своими переживаниями, не заметила. Может быть, вон из тех крыжовниковых кустов, бурно разросшихся у дворцовой ограды?..

Дуралей сидел напротив, склонив голову набок, и заискивающе лыбился, вываливая розовый язык.

– Чего уставился? – буркнула изгнанница и тоскливо посмотрела на дорогу – уже в который раз.

Да уж… Сиди не сиди тут, у ворот, в ожидании милости, подобно бродяжке-побирушке – ничего, по всей видимости, не изменится. Дорога, лежащая перед ней – следующий этап квеста. Это очевидно. Так же очевидно, как и то, что выбора у неё нет – придётся принимать правила чёртовой игры. Что ж…

В любом случае действие лучше тупого ожидания. Кира вскочила на ноги и решительно двинулась вперёд – оскальзываясь и оступаясь в неудобных паркетных мюли, чувствуя, как желтая дорожная пыль набивается в шёлковые чулки.

«Далеко мне так не уйти, – подумала она, отдуваясь – тугой корсет не давал вздохнуть полной грудью. – Но до деревни… пожалуй… доковыляю… Может, там следующая серия… а, чёрт! Неужели целая деревня ряженых? Невероятно… Это во сколько же денег Ренатику обошлась игрушка? С ума сойти…»

Грязно-белый с рыжими пятнами кобелёк бежал, весело плямкая вислыми ушами, следом.

– Вот увязался! – удивилась Кира. – Кормить мне тебя всё равно нечем. Да и не за что. Да и незачем…

К животным она была всегда совершенно равнодушна: котики её не умиляли, собаки – не вдохновляли. В доверии и душевной теплоте друзей человека она не нуждалась. Знала о них только то, что с детства втолковала мать: зверюшки – это шерсть, беспорядок и шум. А соседка Сусанна Петровна, воспитывающая в своей малогабаритной квартирке двух котов и рыжего спаниеля – просто редкостная засранка и, скорее всего, дамочка с приветом. Потому что нормальные люди никогда бы этой грязищи – в смысле, животных – в доме не потерпели! Вот!

Маленькой Кире, тем не менее, для развития и приобщения была куплена аквариумная черепаха. Земноводное дремало, кусалось и уныло ползало вокруг табуретки, если её в кои-то веки спускали на пол. Черепахой живая и подвижная девочка не прониклась, но навсегда уяснила для себя: домашние питомцы – ужасно скучная тема…

Пёс радостно выслушал обращённые к нему реплики и, весело обогнав принцессу, побежал впереди, чтобы обстоятельно обнюхать придорожные кусты, задрать у каждого ногу и облаить шустрых белок. Периодически он надолго пропадал в зарослях, но за каждым новым поворотом дороги неизменно возникал вновь, мелькая своим бело-рыжим экстерьером и весело болтая розовым языком.

– Госпожа! – дрожащим голосом прошелестел молодой дубок в ближайшем перелеске.

Из-за дерева выглянуло круглое личико Мари.

– Чего тебе? – неприветливо осведомилась принцесса.

– Пожалуйста, прошу вас, – девушка засмущалась, – не могли бы вы… свернуть с дороги сюда, под сень деревьев? Я… не хотела бы, чтобы меня… увидели…

Кира ухмыльнулась:

– С опальной принцессой? Ещё бы!..

Горничная виновато потупилась. А изгнанница, тяжело вздохнув, полезла через высокую траву, чертыхаясь и поминутно теряя туфли.

– Ну?

– Не гневайтесь, госпожа, – пролепетала Мари, – если я сделала что-то не то, но…вот… – она протянула узелок.

– Что здесь?

Мари бросилась распаковывать принесённое:

– Шерстяной плащ… удобные башмаки… немного сыру, хлеб…

Принцесса с облегчением скинула дворцовые туфельки и нырнула в мягкие ботинки.

– Вы уж простите, – продолжала каяться горничная, завязывая на них шнурки, – что я не принесла вам вещи из дворцовой гардеробной – побоялась, что госпожа Вайнцирль обвинит меня в воровстве. Не успели вы за порог выйти, она уж всё пересчитывать-переписывать принялась, ходит с такой огромной амбарной книгой… Все чулки ваши учла: какие целые, какие штопаные; какие шерстяные, какие шёлковые. Ужас просто… Плащ и ботинки мои, уж не побрезгуйте… Они, конечно, и грубы, и просты чрезвычайно, зато крепкие… Да и как вам без них в дорогу?.. Я подумала, что пусть уж вы немного рассердитесь на меня за мою трусость, чем останетесь ночью без плаща…

– Ой, ну всё, хватит оправдываться! – остановила поток причитаний экспринцесса. – Устала я от ваших отрепетированных импровизаций! Отыграла роль, притащила лохмотья эти – уматывай, всё… Стой! Помоги мне снять эту хрень…

Мари, ползая в траве на коленках, долго отстёгивала фижмы.

– И корсет!..

– О нет, что вы! Как можно! Без корсета вас могут принять за неприличную женщину!..

– Вот блин… Ослабь тогда его, что ли… Тоже нельзя? Ну и вали тогда к своей мадам Вайнцирль чай пить!.. Стой! Мари… – Кира придержала девушку за локоть, – ну признайся… Скажи мне, что происходит? Кто вас нанял? И как долго ещё всё это будет, а?..

– О чём вы, госпожа? – наивное хлопанье честными прозрачными глазами.

– Ясно… – Кира подобрала плащ, узелок с едой и, не прощаясь, выбралась на дорогу. – Скажи мне тогда, – бросила она через плечо, – этот твой жест доброй воли – он по задуманному сценарию чем обусловлен?

– А?

– Почему ты мне всё это принесла?

– Мне… просто стало жаль вас, госпожа! Всё это так ужасно… Всё, что произошло… – она вытерла заблестевшие глаза уголком наплечной косынки и тут же восторженно их округлила. – О! Сырник с вами пошёл? А дядька Петерс его обыскался…

– Кто пошёл?

– Да пёс этот, с рыжими пятнами! Дядя Петерс его Сырником кличет, потому как этот обалдуй большой любитель овечий сыр воровать. Хоть и кормят его при хлеве, а он всё одно в сыроварне бедокурит, паразит!..

– Дурацкое имя…

– Ой, вам так кажется? А мне, знаете, напротив, оно кажется очень милым!

– Ого! – вскинула брови Кира. – А ты я вижу расслабилась совсем, прекословишь госпоже… Мнение своё смеешь иметь… Впрочем, – усмехнулась она, – я же больше не принцесса…

Она отряхнула юбки и двинулась по дороге. И тут же в растерянности остановилась перед неожиданно вынырнувшей из-за куста шиповника росстани. Секунду помешкав, решительно шагнула на правую рогатину развилки…

– Госпожа! – возопила из зарослей непрошенная доброжелательница. – Вы куда?! Эта дорога – в селенье!

– И что? В селенье упырей без счёту?

– О нет, что вы! – искренне удивилась наивная девушка. – Там живут добрые христиане…

– А! Ну ясно! Ваши добрые христиане пострашнее упырей…

Мари, опасливо озираясь по сторонам, решилась всё-таки выбраться из кустов на обочину дороги: так, видимо, показалось ей, непонятливая госпожа её увещевания воспримет более эффективно:

– Вам нельзя в деревню – ни в коем случае! Подумайте сами: как воспримут вас люди в новом качестве – униженной и развенчанной… Не приведи, господи, кто-то ещё обидеть замыслит! А уж сочувствия – крова и хлеба – вы даже от добросердечной фрау Рихтенгден не дождётесь: его величество запретил своим подданным вас принимать и помогать вам! Уж и указ на базарной площади зачли…

– Вот как! – Кира с усилием отодрала от кружевной манжеты репей. – Как какую гадость ближнему сделать – никаких бюрократических проволочек… И куда же ваш режиссёр планирует направить мои стопы?

Мари вновь недоумённо захлопала ресницами.

– Куда, говорю, мне идти?! – проорала бывшая принцесса, будто с тугоухой разговаривала.

Горничная шмыгнула носом и даже слегка обиделась на столь неприкрытое раздражение. Но обида эта тут же, как у человека совершенно незлобивого, растаяла утренней дымкой, и девушка вновь принялась жалеть несчастную изгнанницу. Кира давно подметила в ней это свойство характера и, со свойственной ей безапелляционностью, списала его на врождённую придурковатость. А вечную готовность помочь и услужить – на плебейское раболепие. В оценках своих, резких и окончательных, профессиональный маркетолог не сомневалась никогда. Потому что ей было лучше знать – что к чему…

– Вам предпочтительней уйти из королевства, госпожа. Совсем. И поискать приюта и заступничества в своём кругу…

– Где-где?

– Ну, – занервничала служанка, переминаясь с ноги на ногу, и оглядываясь по сторонам всё беспокойней, – у кого именно – вам виднее… Не у меня же совета спрашивать. Постучитесь перво-наперво хоть к королю Козьеболотинскому. Он ближе всего к нашим границам обитает. И с батюшкой вашим давно не ладит – они всё Дикий лес делят – не поделят… Должно быть, он будет рад поддержать изгнанницу из Большемокриции. К тому же если изгнанница эта – сама опальная дочь вражеского правителя!

– Что ж, складно врёшь… И как мне до этих благословенных Козьих Болот доехать?

Мари снова расстроилась:

– Доехать… боюсь, никак… О, простите меня, госпожа, что не смогла никак помочь, что от меня так мало проку! Думала вначале прихватить для вас ваш жемчуг, дабы не с пустыми карманами вам в путь пускаться, или, на худой конец, кобылу вашу свести со двора, но побоялась! Побоялась, что станет известно это мадам Вайнцирль, и меня выгонят со службы! Ах, я такая трусиха! Противная, бесполезная трусиха!..

– Ладно, ладно, доброхотка, не ной! Давай по существу!

– Вы… вы можете попытаться дойти пешком… – пробормотала Мари, цепенея от собственной дерзости.

– Гениальное решение! – фыркнула Кира. – И сколько месяцев мне идти?

– Месяцев? – вытаращила глаза дворцовая служанка. – Ну что вы! Боже упаси! Если немедленно в путь отправитесь, то к ночи следующего дня доберётесь до замка Козедол!.. Сейчас, на развилке, сворачивайте налево – выйдите по ней к Мокрице. Потом – вверх, вверх, всё вдоль реки, не заблудитесь. А там и Дикий лес увидите к вечеру. За ним – Козеболотские земли…

– Мари, – Кира подошла к горничной вплотную, – прошу тебя в последний раз, по-человечески, признайся мне…

Девушка испуганно попятилась:

– Я пойду, госпожа, ладно? Мне давно пора… Хватятся – так заругают, – и поспешно шмыгнула в кусты.

– Мари! Мари, вернись! Уволю нахрен!

Кира в сердцах наподдала по придорожному камешку ботинком. Тот бодро поскакал по дороге и подкатился прямиком под ноги сидящему на развилке Сырнику. Тот опустил розовый в чёрную крапинку нос, обнюхал попрыгунца и энергично забил хвостом по земле, вывалив язык и устремив на Киру умильно-бестолковый взгляд.

* * *

Большая Мокрица оказалась речкой средних размеров и интенсивности: величием, так сказать, и широтой раздолья не потрясала. Она сонно плелась меж идиллических зелёных холмов, сверкая в лучах скатывающегося к горизонту солнца и совсем не заморачивалась по поводу суеты живущих по её берегам беспокойных двуногих.

Кира довольно споро шагала по удобной, накатанной вдоль берега дороге, за каждой излучиной, каждым перевалом ожидая появления обещанного леса, но… Тот на авансцену не спешил. Разрозненные купы деревьев и малые рощицы не напоминали таинственно-тревожное представление о дремучих чащах даже отдалённо…

Когда же дальнейшее развитие? – нервничала принцесса. Её уже достаточно утомил долгий, почти с самого полудня, пеший марш-бросок. К подобным переходом она совсем не была привычна и ужасно устала. А долгожданного отдыха пока чего-то не предвиделось…

Уже и лёгкие перистые облачка зажглись вечерним золотом… Уже и Сырник приуныл, перестал нарезать круги и виражи с дальними заходами и скорбно трусил позади, проклиная, должно быть, то собачье легкомыслие, что заставило его бросить уютную сыроварню и забежать за непутёвой девкой чёрт знает куда чёрт знает зачем…

Кира всё пристальней вглядывалась в редких путников, гадая: этот ли прочерневший от солнца крестьянин на возу послан ей с новыми вводными? или этот богомолец в рубище укажет новое направление заданного пути? Но… ожидания были тщетны. Путники недоумённо косились на разодетую, пешую и одинокую девицу. Некоторые останавливались и с подозрением таращились вослед. Но на контакт пойти никто не пытался.

– Вот засада, – пробормотала Кира себе под нос, тревожно поглядывая на разливающуюся над рекой красноту заката. – Ещё немного ведь – и стемнеет!..

Неужели этот подлец Шагеев задумал бросить её ночью в чистом поле?

Дорога в очередной раз принялась карабкаться на холм. Последовав за ней и поднявшись на вершину, Кира в неверном свете наступающих сумерек увидела, наконец, опушку чернеющего, насколько хватало глаз, лесного моря.

– Ну вот, – выдохнула она с облегчением. – Вот и лес. Надо поспеть в него до темноты. Должно быть, на этом рубеже – недаром ведь Мари про него талдычила! – и будет ждать меня новый персонаж-провожатый по чистилищу, организованному Ренатиком… Чтоб ему объикаться…

Ноги гудели от непривычной нагрузки, уже плохо слушались и даже слегка заплетались. Но долгожданная цель, явившая себя внезапно в конце этого странного дня, помогла расправить в натужном усилии обвисшие крылья и слететь на них вниз, с холма. И даже прибавить шагу.

В отличие от принцессы Сырник смотрел на приближающуюся опушку леса без всякого энтузиазма. Он тащился следом с большой неохотой, поминутно останавливаясь, прискуливая и ворча. Под конец и вовсе сел на дорогу и сердито залаял вослед торопыге.

– Чего развыступался? – обернулась к нему Кира. – Можно подумать, я тебя на верёвке тащу… Не хочешь – не ходи, сто лет ты мне сдался! Мотай давай к своей сыроварне, сырокрад. Ты ж собака – найдёшь, небось, обратную дорогу по следам, а?

Выговорив спутнику, она решительно пошагала дальше.

Пёс остался. Он повздыхал, постонал и поковылял следом, неожиданно вдруг припадая на переднюю лапу. Жалобности его позавидовал бы и профессиональный нищий. Но Кира на этот цирк даже внимания не обратила. Сырник перестал кривляться и перешёл на размеренную, обречённую рысь, прижав уши и спрятав хвост между ног. Ему было отчаянно страшно, но… Что прикажете делать? Остаться одному в незнакомой местности, среди ночных опасностей, о которых громко сообщал ему чуткий нюх, казалось ещё страшнее, чем жаться к ногам полоумной девки, неумолимо прущей навстречу зловещей черноте леса.

Предчувствие не обмануло их обоих.

У границы тонущего в сумерках редколесья кто-то ждал.

Сырник зашёлся истеричным лаем, медленно пятясь и приседая на задние лапы. Кира вгляделась… нет – ничего не разобрать…

Фигура пошевелилась и сделала движение навстречу… Собака при этом заверещала как самосвалом придавленная, и так стремительно дыхнула, не разбирая дороги, в холмы, что ноги над ушами засверкали.

Кира нерешительно остановилась…

Кто это?

«Новый персонаж» Шагеевского квеста, тем временем, плыл навстречу одинокой путнице в густеющей темноте летней ночи.

Боже… Девушка почувствовала, как, болезненно толкнувшись в рёбра, замерло и ухнуло куда-то в живот сердце. По дороге от Дикого леса… двигался… к ней… огромный… медведь.

Киру парализовало. Даже неугомонный мыслительный процесс на время застыл в ступоре… Никогда – даже в самом страшном сне – не могла она вообразить себя в подобной ситуации. Да и с какой стати? До мозга костей городской житель, тяжело переносящий даже кратковременный пикник с комарами, дитя асфальта, рекламных огней, торговых центров, кофе-хаузов и кондиционируемых фитнес-клубов – до сих пор самой страшной опасностью для себя она почитала просрочку по кредитам. А медведи… ну… нет! что вы! Медведи – это ж совсем про другое! Не про неё! Это где-то в другой жизни, в иной реальности, в параллельной вселенной!..

Зверь тем временем, не подозревая о своей неуместности, остановился шагах в двадцати, потянул воздух носом. Кира услышала его шумное дыхание…

«Мамочки… мамочки… то есть, в смысле: господи! господи! спаси и упаси…»

Медведь покачал лобастой головой, выдохнул и тихо, угрожающе заурчал.

От этого звука спина путницы покрылась холодной испариной. Она сделала инстинктивный шаг назад… Нога подвернулась на непременной подлой выбоине, и Кира, взмахнув руками и ворохом юбок, рухнула навзничь.

«Вот и сказочке конец…», – мелькнула своевременная мысль.

Но сознание с этой констатацией очевидного смириться не захотело: помимо воли оно завизжало – совершенно дико, неэлегантно, по-бабьи – и лихорадочно забарахталось в юбках.

Медведь припал на задние лапы, фыркнул подобно большому коту и, закладывая широкую дугу, неуверенно обошёл шумное двуногое по обочине. Вернувшись на дорогу, так же неторопливо и задумчиво косолапя, зверь побрёл своей дорогой – в ту сторону, откуда явилась встреченная им девица.

Перевернувшись наконец на четвереньки, тяжело дыша от пережитого ужаса, Кира смотрела ему вослед. Возвращаться он, по всей видимости, не собирался: мохнатая туша взобралась на холм и скрылась за перевалом…

Принцесса поднялась кое-как на дрожащие ватные ноги. Подобрала свою поклажу, не сводя обеспокоенного взгляда с вершины холма… Что теперь? В лес идти что-то больше не тянуло. И обратный путь ей тоже заказан – не медведя же догонять?

Впервые в жизни Кира почувствовала такую потерянность и такой страх перед окружающей её враждебной бесприютностью, что сама поразилась силе чувства.

– Сырник, – позвала она сипло, неуверенно. – Сырник, Сырник! Где ты, скотина блохастая?

За живую душу рядом она, кажется, отдала бы сейчас что угодно. Если бы это что угодно у неё в наличии было. И если бы кто-то вдруг в этом безлюдном месте вдруг захотел бы с ней на этот счёт поторговаться…

Блудная принцесса крепко зажмурила глаза и сжала кулаки: спокойно… спокойно… всё в порядке… Наверняка, медведь ручной. Цирковой… ну или что-то в этом роде. Тебя просто попугали, на понт взяли – жестоко, гнусно, садистки – но всё равно невзаправду это! Понарошку! Где-нибудь в кустах, небось, и дрессировщик прятался! Ага. Прятался и хихикал над её паническими визгами, похожими на верещание недорезанного порося.

Кира сглотнула и принялась яростно лупить по платью, отряхивая дорожную пыль.

Ну погоди, Ренатик… Дай только выбраться отсюда… Я тебе… Я с тобой…

Вдали послышался тихий, приглушённый расстоянием вой.

Сырник? Или… – Путница вдохнула и замерла, забыв выдохнуть… – Или… волки?

Забыв все свои недавние теории о цирковом медведе и спрятавшемся в кустах дрессировщике, принцесса зайцем метнулась к ближайшему раскидистому дубу и, проклиная неудобную одежду, с трудом вскарабкалась повыше от земли. Она замерла на сучкастой ветке, словно курица на насесте, вцепившись в неё судорожно сведёнными пальцами и уставившись бессонным взором в беспросветную черноту под ногами.

* * *

Эта мимолётная, как взмах крыла бабочки, июньская ночь показалась Кире самой долгой в её жизни.

Она так и не решилась спуститься вниз. А даже если бы и решилась, отбросив страх перед дикими обитателями дикого леса, вряд ли смогла осуществить эту сложную операцию, не переломав ноги, в непроглядной темени новолуния. Вряд ли смогла бы отыскать дорогу и не сбиться с неё, если бы захотела продолжить путь, и вряд ли смогла бы уснуть в высокой, мокрой от росы траве под дубом, вздрагивая от шумов и шорохов ночного леса.

Поэтому ничего другого, кроме как куковать на дереве, не оставалось. С каждым часом на выбранной ветке выявлялось всё больше разнообразных сучков и задоринок, о чём со стонами сигнализировали мягкие ткани седалища. Мученица ёрзала, шипела от боли в спине, растирала затёкшие ноги, шарахалась от носящихся в ночи летучих мышей и дрожала от холода.

Самое время было вспомнить о тёплом плаще и узелке с едой. Кира и вспомнила. А когда вспомнила, поняла, что с перепугу бросила их внизу, во время панического бегства на дерево. При мысли о недосягаемом перекусе желудок стиснули голодные спазмы. Принцесса шмыгнула носом – себя было бесконечно жаль. Хотелось даже поплакать. Но слёзы отчего-то не выдаивались. Тогда Кира стиснула зубы и погрузилась в сладостно-кровожадные мечты о мести. Ничего-ничего… Отольются кошке мои непролитые слёзки…

Как только небо посерело настолько, чтобы можно было различить нижние ветки и землю под дубом, изгнанница полезла вниз, с трудом управляя окостеневшими членами. На последнем этапе они всё же её подвели: вместо того, чтобы, элегантно повиснув на руках, спрыгнуть в щекочущую пятки траву, Кира, неудачно оскользнувшись, кулём свалилась вниз, сильно ушибив плечо. Засучив ногами и зашипев от боли, она схватилась за пострадавшую руку. Когда слегка оклемалась, медленно сползла со своего продовольственного запаса, на который угодила при падении с дерева прямым попаданием.

Развязала расплющенный узелок. В сыре и отсыревшем хлебе деловито хлопотали муравьи, воодушевлённые столь знатной находкой.

Кира застонала. Есть хотелось просто нечеловечески – живот урчал и брыкался, требуя подношения: надеюсь, ты не забыла, – напоминал он раздражённо, – что последний приём пищи у нас случился не далее, как во вчерашний обед! Да-да, это была та самая жёсткая свинина с капустой, от которых ты нос своротила, растыка!..

Да помню я, помню! Разорался… С едой всё непросто, ты же видишь. Сейчас хотя бы воды глоток. Да умыться. Да переодеться. Да спать завалиться в нормальную постель. Эх…

Принцесса развернула влажный от росы плащ и накинула его на плечи. Огляделась…

Дорога проходила рядом – дуб стоял от неё в десяти шагах, не более. На дороге мирно сидел Сырник и, пристыжено прижав уши, неуверенно шевелил хвостом. Как-то его встретят после вчерашнего предательства?

– Сукин ты сын… – сказали ему равнодушно. – Сыр будешь?

Не глядя, Кира отломила кусок с муравьями и бросила псу. Тот отскочил испуганно, но тут же привилял к подачке, обнюхал тщательно, презрительно чихнул на неё и снова опустил зад в дорожную пыль.

– Ну и чёрт с тобой…

Странница поднялась, кряхтя, и, потирая ноющую руку, выбралась на дорогу. Она поплелась по ней, убегающей в лесную чащу, без всяких мыслей и тревог. Надо идти – значит, будем идти. Авось, куда-нибудь и придём…

– Так ведь, собака? – спросила она Сырника.

Тот, расценив её обращение, как прощение, весело и звонко забрехал, принявшись нарезать круги задорного бешенства.

* * *

Приляг в тени.

Замри под пенье родника…

Ты слышишь тишину?

Там же

Огромный, размером почти с комнату прислуги, камин в малой трапезной замка чадил.

Королева, негодующе тряся оборками чепца, кашляла. Обмахнувшись платком, демонстративно промокнула слезящиеся от дыма глаза.

– Боже! – воззвала она плаксиво. – Какие же мучения мне, даме пожилой и больной, приходится выносить, ваше величество, по причине вашей непроходимой скупости!

Король, задвинутый этикетом на противоположный конец стола, метров на семь от благоверной – не меньше, успешно прикидывался глухим. И сосредоточенно пилил кусок пригоревшего ростбифа. Победив его, поднёс на двузубой серебряной вилке к внушительному, крючковатому, породистому носу. Принюхался. Сдвинув к переносице бесцветные глаза под кустистыми седыми бровями, внимательно уставился на отпиленное, снова понюхал и только потом положил наконец на язык.

Пегие усы и седая бородка задвигались, способствуя тщательному пережёвыванию волокнистой говядины.

– Я ведь уже сотый раз, – в голосе королевы булькали слёзы, – просила вас! Этот дымоход давным-давно необходимо переложить! Просто почистить – недостаточно: как только наступает ненастье, порывистый ветер начинает забивать дым обратно в камин… Ваше величество! Вы меня совершенно не слушаете! Неужели вам настолько безразлично моё здоровье? Подумайте, по крайней мере, о здоровье наследника!

– Полноте, маменька, – отозвался принц, поднимая на королеву задумчивый и беззащитный, словно у телёнка, взор. – Я давно уже не ребёнок, к чему вы о моём здоровье? И дым меня нисколько не беспокоит – напротив! Он напоминает мне о чудесных лесных пикниках… Ах, как давно мы не устраивали нечто подобное! Как жаль!.. Папенька, – он оборотился к высокородному родителю, – ежели наши доходы по-прежнему значительно ограничены, и на ремонт дымохода нет возможности выделить средства, то, – принц был полон воодушевления, – я готов предложить выход! Тот рысак, которого подарил мне месяц назад мавританский князь Абу Лахаб – весьма дорог. Отчего бы не предложить его в Замокрицынские королевства? Они состоятельнее нас, вполне могли бы приобрести…

– Вот ещё! – сдвинул меховые брови король. – Единственная приличная животина в королевских конюшнях!

– Но… маменька так страдает!

– Кхе-кхе-кхе! – согласно закашляла маменька.

Король немедленно оглох.

– Ваше величество, – лакей в потёртой ливрее и латаных башмаках склонился к бокалу короля с винным кувшином, – даже не знаю, как и сказать… – разбавленное до бледно-розового цвета вино зажурчало, переливаясь из одной посудины в другую. – У нас на кухне по христианской милости пригрели нынче бродяжку одну… Погода-то ужасть как разбушевалась с полудня: ливень этот, откуда ни возьмись, гроза с ветрищем – наказание Господне за грехи наши, не иначе…

– Ну чего мямлишь-то? – буркнул король. – Говори уже чего хотел…

– Так я о бродяжке той, ежели позволите. Она, значит, отогрелась-то, отъелась – да и чудить принялась! Требует встречи с вашим величеством, – лакей возмущённо фыркнул, – говорит, будто… будто она принцесса! Слыханное ли дело!

Его величество соизволил высочайше повернуть голову и уставиться на слугу взором тяжёлым и суровым:

– Не пойму я что-то, Ганс… Или сдурел ты совсем? Или пива перепил днесь?

– Я…

– Ты, недоумок, про каждую блаженную странницу теперь докладывать мне станешь, а? Может, ты мыслишь плебейским своим разумением, что королю делать больше нечего, как анекдоты ваши кухонные выслушивать?

– Прошу прощения, я только…

– Пшёл вон, дурень шелудивый!

Лакей откланялся и поспешил вдоль стола. Наклонил кувшин над бокалом принца… Над бокалом королевы…

– Дружок, – промолвила она ласково, в пику супругу, – какой занимательный анекдотец… А что та несчастная дурочка? Неужто молода?

– О да, – лаконично подтвердил лакей.

– Ах, боже мой! Каков пассаж! Сие прискорбно – ведь вдвойне тягостней наблюдать поражённую безумием молодость… И с чего бы ей вздумалось именовать себя именно принцессой – вот странно, право… Неужто разум её так помрачён, что не знает и не видит она разницы между собой и высокородной девой?

– О, ваше величество, – поклонился лакей, – она вполне соответствует придуманному для себя образу: бела лицом, тонка станом, руки её нежны и холёны. Я, собственно, потому и решился доложить о ней, ваше величество, что обеспокоился мыслью: может статься, девица из благородных попала в беду? В силу скудности разума потерялась на прогулке или охоте, за недосмотром нянек, да и… Да! ваше величество, её платье, кстати, тоже…

– Платье? – королева сделала стойку.

– Платье её весьма богато, благородного кроя. И… – понизил он голос, заговорщически склоняясь к госпоже, – шёлковые чулки!..

– О!

Королева, киснущая в скуке уединённого замка, оживилась. Её бледные щёки зарумянились, а глаза заблестели.

– Вы слышали, ваше величество? – воскликнула она грозно. – У неё шёлковые чулки!

– Помилуйте, – нахмурился король, – это не основание, чтобы…

– Не основание? – королева подскочила с кресла, бросив на стол салфетку. – У меня нет шёлковых чулок! Не говоря уж об исправном дымоходе!

– Маменька! Папенька! – принц примиряюще и растерянно крутил головой из конца в конец монументального стола. – Прошу, не спорьте! Ведь всё равно не удастся установить истину, не разобравшись! И правильней всего, думаю, нам и в самом деле будет увидеть девицу, самолично расспросить её, узнать имя… Ганс, голубчик, как её имя? Она назвалась?

– О да, ваше высочество, она назвалась. Сказала, будто имя её Луиза-Вельгельмина-Фредерика, принцесса Большемокрицкая…

В зале повисла тишина. Члены королевской семьи переглянулись.

Новый порыв ветра чихнул из камина дымом и золой. Но королева этого даже не заметила: как скаковая лошадь на старте она пожималась играющими мышцами, прядала ушами и грызла удила в предвкушении.

– Чего встал столбом, дятел тупорылый? – взвился король. – Веди сюда эту мокрую курицу! Сейчас посмотрим, что это за Вельгельмина-Фредерика…

* * *

Кира брела за лакеем по тёмным, продуваемым сквозняками коридорам. Свечной свет, маячащий впереди, расплывался в глазах измученной изгнанницы радужным переливчатым пятном. Она не осматривалась по сторонам, не примечала дорогу и обстановку – беседа с Козьеболотинским королевским семейством отняла у неё последние силы. Ещё бы: двадцатикилометровый переход вчера, сразу после которого бессонная стрессовая ночь, сразу после которой новый марш-бросок, частью – под проливным дождём и взбесившемся ветром…

С жадностью проглотив варёную на сале полбу с хлебом и молоком, отогревшись у кухонной печи, она уже начала было кунять здесь же, на лавке… И была бы рада, если бы её на время оставили в покое. Но досужие слуги, оценив мокрые шелка и кружева её платья, принялись мучить странницу беспардонным, навязчивым любопытством людей, не обременённых деликатными манерами.

Потом её и вовсе подняли с нагретого места, отряхнули, пригладили волосы, засунули неподъёмные, гудящие ноги в непросохшие ботинки и повели на экзамен в малую трапезную.

… Сейчас, волочась за Гансом, Кира вспомнила свои впечатления от первой встречи с королевской четой и мысленно фыркнула: надутый индюк и типичная клуша. Да она их насквозь видит!..

– Чем докажете, фройлян, – с места в карьер озадачил её старикан с бородкой клинышком и седыми бровями, – что вы та, за кого себя выдаёте?

Киру поставили, словно школьницу, в центре залы так, чтобы присутствующим со своих мест было удобно её рассматривать.

– Новое задание? – усмехнулась принцесса. – Чем докажу, значит… – она подумала. – Да ничем, пожалуй. Сами справки наведите! Не трудно узнать, что вчера принцесса Луиза-Вельгельмина-Фредерика была выставлена собственным отцом за ворота дворца.

Королева, забавная тётка в кудельках и чепце, с носом-пуговкой и круглым лицом затрапезной мещанки, потрясённо ахнула.

– Допустим, – старик сверкнул глубоко посаженными глазами. – И всё же? Даже если сам факт имел место, именно вашу личность, фройлян, он не удостоверяет.

– Логично, – согласилась Кира, мучительно зевая в кулак. – А у вас разве нет фотки Луизы-Фредерики? Нет? И я паспорт с собой не прихватила – вот досада… Как же тут удостоверишь личность? Разве что методом ДНК?..

– Боже мой, Вильгельм, дорогой!.. То есть… ваше величество! Ну что же вы? Запамятовали? Есть же прекрасный, весьма достоверный и проверенный метод по определению подлинности принцессы! – тётушка возбуждённо всплеснула руками. – Ваша покойная матушка, если вы не забыли, в своё время не преминула им воспользоваться, дабы удостовериться в моём знатном происхождении! Вспоминайте же!..

Король нахмурился:

– Чушь! – буркнул он неохотно. – Глупые бабьи выдумки!

– Да? – оскорбилась его благочестивая супруга. – Неужели? Ранее, насколько я помню, вы так не считали… Впрочем, может быть, у вас имеется в запасе иное средство? Может, вы собираетесь отправить бедную девушку обратно в Большемокрицию за рекомендательным письмом?

– Только не это! – простонала принцесса. – По крайней мере, не сегодня! Иначе я кони двину, – она подошла к столу и обессилено плюхнулась на один из массивных, с высокой резной спинкой стульев. – Пардоньте, господа венценосные, ноги не держат…

Чета от такой наглости онемела. Ганс от ужаса позеленел. Только принц смотрел на гостью благожелательно и с состраданием.

Он прошёл от камина, где стоял до сих пор в тени, к столу:

– Ах, папенька, отчего бы не попробовать этот способ? – произнёс мягко, просительно. – Ведь в том не будет для вас никакого затруднения! И… в любом случае, вы ведь не собирались выставить несчастную на улицу в такую ночь? Ведь верно? Ну так сделайте маленькую уступку: пусть она сегодня переночует не на кухне, а в одной из гостевых спален…

Кира, не обратившая вначале внимания на стоявшую в стороне и в тени фигуру, подняла взгляд и… вздрогнула.

Маленький, щуплый, сутулый, на тонких птичьих ножках, со спины принц напоминал переболевшего рахитом подростка. Но лицо его, с неестественно ярко-розовой, словно обожжённой кожей, с глубокими мимическими складками, залысинами на выпуклом шишкастом лбу казалось, особенно на контрасте с ожиданием, удивительно пожитым. Лёгкие и редкие, словно пух волосы жёлтого цвета топорщились на затылке непослушным хохолком, неподдающимся, по всей видимости, никаким припомаживаниям.

– Что с вами? – искренне обеспокоилось это жутковатое существо. – Вам холодно? Ганс, будь добр, подай плед нашей гостье…

– О, не беспокойтесь! – усмехнулась гостья. – Дело не в холоде. Хотя за плед спасибо, не откажусь… Моя непроизвольная реакции была вызвана вашим внезапным появлением.

– Ах вот как… – юноша заметно смутился.

– Хм… – брезгливо сморщив носик, Кира разглядывала собеседника. – Где вас только откопали на эту роль, такого… м-м-м… фактурного?

– Вам не кажется, дорогуша, – посуровела королева, – что вы ведёте себя беспардонно? Будь вы хоть трижды принцесса Большемокрицкая…

– А вы? – устало вздохнула принцесса и потёрла виски пальцами. – Когда вы уже поимеете совесть и отпустите меня спать? Или Шагеев велел организовать мне гестаповскую пытку бессонницей?

– О чём она? – королева уставилась на венценосного супруга.

– Заговаривается скудоумная, – диагностировал тот и принялся выбираться из-за стола. – Ладно, проводите свои эксперементы, коль вам этого так хочется. Развлекайтесь, ваше величество. А я проведу свои… Ганс! Передай Остробрюхеру, пусть непременно с утра отправляется во дворец этого кичливого остолопа Большемокрицкого. И всё разузнает касательно интересующего нас предмета. К вечеру жду его с докладом…

Лакей глубокомысленно поклонился.

– Ганс! – вслед за королём поднялась и его царственная супруга. – Ты слышал наш разговор, – снова глубокомысленный поклон. – Приготовь комнату для нашей гостьи. И не забудь про самое главное!.. Рике, – повернулась она к сыну, – прошу, не гуляй сегодня, погода ужасная. Простудишься опять, а у тебя такие слабые лёгкие!..

Когда королевская чета удалилась, а Кира с видом мученицы вновь приняла вертикальное положение, дабы проследовать к месту вожделенной ночёвки, к ней торопливо, заплетаясь одной ножкой-плетью за другую, приблизился принц.

– Луиза! – проговорил он взволнованно, от волнения начав заикаться и пришепётывать. – Простите мне, ради бога, что напугал вас. О, мне так неловко! Среди любви родных и привыкших к моей внешности слуг я, бывает, начинаю забывать о том, что… Словом, я поступил так неосмотрительно, явив своё безобразие вашему нежному восприятию столь внезапно. Я совершенный, безусловный растяпа и эгоист! Но вы всё же простите мне эту оплошность?

Кира удивлённо уставилась на него. Но тут же непроизвольно отвела взгляд – лицезреть лицо принца вблизи оказалось тем ещё удовольствием.

– Сударь, – бросила она, с тоской поглядывая на ожидавшего её лакея, – к чему это самобичевание? Не увлекайтесь образом – вы переигрываете, – и торопливо поспешила пересечь залу по направлению к лестнице.

Ганс поднял канделябр повыше, освещая тёмный марш и, предводительствуя, степенно зашагал наверх.

– Переигрываю?.. – недоумённо повторил принц Рике, с усилием, нервно потирая острый локоть левой руки. – Какая странная девушка…

Он с тоской проводил её взглядом. А потом долго ещё стоял посреди малой трапезной, вспоминая большие серые глаза, красиво очерченные брови и длинные пальцы изящных рук…

«Ах, какая гармония линий и пропорций! Какая лаконичность движений! Как щедра бывает природа… – вздохнул он, вспомнив своё отражение в зеркале. – Если бы такое совершенство когда-либо вложило свою руку в мою… И посмотрело на меня без отвращения… Но нет! Нет! Не стоит об этом и думать! К чему?..»

«Не везёт мне с принцами, – спотыкались сонные мысли в голове принцессы. – То типовой красавчик с большими жирными тараканами в голове, то урод с замашками буддисткого святого… Ну и ну. Ренатик, должно быть, сам отбирал образцы, откалибровывал… Дабы на фоне подобного материала показать: лучше гор могут быть только… а? Каких ещё гор? Тьфу – о чём это я?.. Как спать-то хочется… В смысле, лучше Шагеева может быть только Шагеев… козёл… Если мы не придём на место через минуту, упаду прямо в коридоре…»

Через минуту они были на месте.

Ожидавшая в спальне горничная разоблачила пребывающую в полусне гостью от сложных элементов одежды, натянула на неё ночную рубашку, нахлобучила чепец и подвела, как сомнамбулу, к постели.

Кира рухнула в тюфяки и одеяла.

– Какой здесь… странный… запах… – просипела она и провалилась в сон, словно в чёрный колодец.

* * *

Ей снился кошмар.

Будто бежит она по Дикому лесу, продирается сквозь колючие кусты и бурелом, вырывая ноги из держи-травы, а кто-то позади тяжело и зловеще пыхтит.

Вот она запнулась о корень… вот рухнула лицом вниз… поползла на четвереньках, боясь обернуться и увидеть страшный и нестерпимо омерзительный облик преследователя…

«Не хочу-у-у! – рыдало нечто в голове дико, истерично, с надрывом. – Только не это! Помогите… Помогите же мне! Хоть кто-нибудь! Кто-нибудь! Неужели никому нет до меня дела? Неужели никто не спасёт?..»

Сзади на неё обрушилось – тяжёлое, жаркое. Вдавило в податливую землю, царапая жёсткой шерстью, зажимая ей рот замусоленным, отвратным, вонючим платком.

«Вы ведь извините мне мою оплошность? – пыхтело существо. – Мою эгоистичность? И специфичность? Катастрофичность и самокритичность? И фееричность? И энергичность?..»

Кира мычала, пытаясь освободиться от душащего захвата. Закрутила головой, вскинула её, отчаянно вытянув шею… – напротив, наблюдая её мучения, с интересом склонив набок большую плюшевую голову, сидел знакомый медведь.

– А ты как думала? – заметил он человечьим голосом и плотоядно облизнулся.

Существо сверху, обнадёженное его полным невмешательством, ещё сильнее вдавило свою полузадохнувшуюся жертву в мягкий лесной мох. Щекотанье и царапанье его шерсти стало почти невыносимым…

Кира застонала в голос и… проснулась.

Она медленно приходила в себя, усмиряя бешено стучащее сердце и осознавая постепенно, что всё пережитое – всего лишь сон. А явь… Явь – это промокшая на спине рубашка, невыносимая духота, тяжкая, густая вонь и зуд. По всему телу.

Она поспешно, с наслаждением принялась скрестись ногтями, нетерпеливо шипя, не успевая за поступающими из разных мест сигналами и не обретая облегчения.

– Да что же это!

Окончательно проснувшись, Кира села в постели. Свесила ноги.

Небольшое узкое окошко занималось приближающимся рассветом, уже вполне достаточным для того, чтобы различить смутные очертания мебели. Не переставая почёсываться, принцесса прошлёпала к столу, ощупью отыскала свечу, затеплила её от уголька из прогоревшего камина… Подошла с ней к кровати и… обалдело, с придыханием выматерилась…

* * *

– Что новенького, дорогуша? – поинтересовалась утром у горничной королева, пока та, натужившись, затягивала госпоже корсет на раздобревших телесах.

– Ну… – задумалась та, припоминая, – что… Свинья нынче опоросилась. Наделала скотникам переполоху – всю-то ноченьку вокруг неё бегали! И ведь не зря: из пятнадцати только парочка дохлячков, остальные благополучны, слава богу…

– Это которая? – заинтересовалась королева. – Не Розочка?

– Ага! Точно вы говорите – она самая!

– А она не… – внезапная мысль посетила королеву: – Да нет же! Подожди со своими свиньями, Эльке! Я не об этом! Какие ещё новости?

Эльке вытерла рукавом пот со лба и завязала, наконец, шнурки корсета:

– Что ж ещё-то? Кухарка утром кофе опрокинула на скотника Брунса – то ли со слепу, то ли со зла: они всё грызутся почём зря… Ошпарила, говорят… Пожалуйте ручки, ваше величество…

– Вот чёртова дура, – удивилась королева. – Да не про то ты всё говоришь! Что гостья-то наша?!

– А-а! – протянула горничная . – Так бы сразу и сказали… Ножку извольте приподнять, ага… Таки да, ваше величество! Гостья-то – вот холера! Сроду такого безобразия я не видывала в жизни своей… Спала – представляете где? – в малой трапезной, у камина! Спальню ж ей отвели, как путёвой – радуйся да благодари! Нет же! Верно говорят – что бродяжка, что дворняжка…

– Где, говоришь, спала? – насторожилась королева. – В малой трапезной? Отлично! Это просто великолепно!

Она прищёлкнула пальцами и, еле дождавшись окончания утреннего туалета, устремилась в покои благоверного.

– А я говорила! – объявила она с порога, расталкивая управляющих и министров. – Сработало, ваше величество! Как по нотам! Извольте вызвать её к завтраку и допросить по поводу сегодняшней ночи!

– Ваше величество, – сурово ответствовал супруг, – мне недосуг заниматься подобной ерундой!

Королева поджала губы:

– Ерундой?! По-вашему выходит, приютить у себя единственную дочь Большемокрицкого короля – это ерунда? Породниться с ним через брак наших детей – это ерунда? Получить за неё приданым Дикий лес и военный союз против Лысых Холмов – может, тоже ерунда?

Король поскрёб желтоватым ногтем свой великолепный ястребиный нос.

– Пожалуй, – сказал он, – сегодня можно спуститься к завтраку чуть пораньше…

* * *

– Нет, вы только посмотрите на этих скоморохов! – митинговала принцесса в малой трапезной, размахивая ножом и вилкой. – Как только подобный бред уместился в ваших воспалённых мозгах! Вы что, правда в это верите? Вы на полном серьёзе сейчас? Не прикалываетесь?

– Дорогая, – королева недоумённо пожала плечами, – не понимаю, что вас так возбудило? Вы, право, странная девица…

– Странная? Это я-то странная?

Кира вскочила из-за стола и принялась ходить взад-вперёд вдоль неразожжённого камина, заметая по каменным плитам пола подолом серой юбки: платье, выделенное изгнаннице от щедрот королевы, было простым, суконным, но добротным. И не марким. Его сдержанный минимализм, если можно так выразиться относительно одежды той эпохи, в коей ныне маялась Кира, импонировал недавней моднице более, чем яркая пышность большемокрицких нарядов. Всё-таки она считала себя дамой со вкусом. Это счастливое заблуждение заставляло её с течением времени и притоком инвестиций от состоятельного любовника всё более и более удорожать свой «look» – ибо чем дороже, тем «вкуснее». Это, считала Кира, и ежу понятно.

Правда, нынешнее платье и ботинки Мари вряд ли можно было отнести к категории «люкс», но поклонницу брендов это сейчас беспокоило почему-то меньше всего…

– Странная! – возмущалась она окружающему безумию. – Я странная? Неужели потому, что осталась не совсем довольна ночёвкой с клопами и блохами в одной постели?!

– С божьими горошинами! – поправила королева, воздев вверх палец. – Разве не известно тебе, девушка, что даже святые не брезговали возвышать дух, укрощая тело с помощью этих благословенных насекомых? А ты ропщешь!

– Ха! Я не святая! И не претендую! Сами занимайтесь укрощением по ночам для возвышения духа, а меня увольте! Я обойдусь! – она скользнула взглядом по руководящему процессом накрывания завтрака Гансу. – А… Что вы там вчера лакею своему говорили?.. Ах ты ж… Да вы специально мне их в постель насыпали! На кой чёрт?!

Поминание чёрта королеву покоробило:

– Мне кажется, принцесса, вы забываетесь… – она нахмурилась.

Король в разговор не вступал. Он флегматично наблюдал за происходящим, постукивая пальцами по столу. А сын его не удержался:

– Дорогая, Луиза, не сердитесь, прошу вас! – в голосе уродливого принца звучали умоляющие нотки. – Право, вы слишком близко к сердцу принимаете произошедшее. Уверяю, ни у кого в этом доме не было и мысли досадить вам или… хм… насолить. Дело в том, – он суетливо выбрался из-за стола и поспешил к камину, – дело в том, что матушка решила проверить ваши слова… ваше заявление о принадлежности к королевского роду…

Он попытался взять принцессу за руку, с мольбой заглядывая в сердитые серые глаза. Кира руку выдернула и отвернулась. Рике вздохнул:

– Этим способом, который давно уже стал ритуалом, – продолжил он объяснения, – проверяют всех принцесс в Козедоле на протяжении сотен лет. Особенно, – принц смутился, – перед свадьбой… Ведь очевидно, дорогая Луиза: привычная к насекомым простолюдинка выспится и не заметит неудобств от «божьих горошин», а нежная принцесса не сможет глаз сомкнуть! Вот вы и…

– Вот именно! – назидательно добавила его венценосная мать. – Только хорошо воспитанная принцесса, подвергнувшись испытанию, не устраивает наутро безобразного скандала. Она проявляет деликатность и скромность, отговорившись бессонницей или слабым пищеварением. И уж конечно, не поминает за завтраком чёрта! Господи прости…

Кира повернулась от камина и уставилась на присутствующих прояснившимся взором:

– Да чтоб мне провалиться, – протянула она ошалело, – если вы мне сейчас не «принцессу на горошине» разыграли… И, оказывается, горошины эти… – она расхохоталась – громко, зло, нервно.

Смеялась долго, согнувшись и хватаясь за живот. «С ума ссойти…» – стонала она.

Принц с беспокойством наблюдал её истерику, но предпринять что-либо не решался. Наконец, принцесса успокоилась самостоятельно. Медленно опустилась на стул, стараясь отдышаться в узких границах тугого корсета…

– Чёрт возьми… – она опустила лицо в ладони. – Как же мне всё это надоело… Сказочки эти дурацкие… Испытания бесконечные… Жизнь с ночными горшками под кроватью и тушёной капустой на обед… Когда же всё это закончится, а? – она подняла глаза. – Когда меня оставят в покое?! Не хочу больше никаких реконструкторских игр! Отпустите меня! Слышите? Отпустите! Как связаться с Шагеевым? Чего молчите, вы, актёришки задрипанные? – она треснула ладонями по столу. – А? Как с ним связаться?

Королевская семья молчала, задаваясь каждый сам про себя безмолвным вопросом: так ли уж жестоко поступило его Большемокрицкое величество, выкинув свою неуправляемую дочурку с глаз долой? Не последовать ли его примеру?

– Чего молчите?! – Кира вскочила и хряпнула стеклянный кубок о плиты пола – осколки брызнули в стороны с оглушительным звоном. – Суки! Ненавижу!

Яростно впечатывая каблуки в плиты пола, двинулась к высоким, окованным железом входным дверям. Здесь она задержалась и с силой пнула ногой мраморную консоль с водружённой на неё китайской вазой. Консоль, грохнувшись, раскололась, ваза разлетелась на черепки, принцесса, толкнув дверь, вывалилась в солнечный летний день…

Ганс кивнул одной из горничных на осколки и подлил королю горячего кофе в опустевшую чашку. Тот бесстрастно пригубил тонкий фарфор:

– Никогда, – резюмировал он спокойно и постучал серебряной ложечкой по скорлупе поданного яйца, – никогда не видел более невоспитанной и вздорной девицы… Вы всё ещё мечтаете, ваше величество, породниться с этой мегерой?

Королева обескуражено прицокнула языком и обмахнулась салфеткой.

– Да, – сказала она, намазывая хлеб маслом, – эта Большемокрицкая принцесса – хуже чумы. Нелегко с ней придётся нашему мальчику с его-то добрым нравом, но… – она с изяществом художника добавила поверх бутерброда несколько капель смородинового джема, – но, ваше величество, чем не пожертвуешь для блага государства… Вы же сами всегда это говорили, не так ли?

– Ах, маменька! – Рике был весьма расстроен произошедшим. – Сдаётся мне, мы ужасно обидели девушку… Она так страдает – это же видно! Возможно, между ней и её отцом произошло что-то, что наложило отпечаток на её тонкую душевную организацию? А мы судим, ничего доподлинно не ведая! Это же неправильно!.. Позвольте мне догнать её, – и он, неловко перебирая заплетающимися ногами в атласных лиловых панталонах, побежал следом.

– Рике! – окликнула сына королева.

Тот нетерпеливо оглянулся.

– Послушай, дорогой, – её величество поднялась из-за стола и подплыла к нему, шурша юбками. Заботливо оправила принцу кружево воротника. – Послушай… Помнишь, что сказала колдунья тогда, при твоём рождении?

– Как забыть такое? – вздохнул Рике. – Она сказала, что я буду настолько же умён, насколько безобразен. А когда встречу девицу, готовую вступить со мной в брак, смогу поделиться с ней умом, попросив у неё взамен толику её красоты…

– Ну вот! – воскликнула королева. – Тебе не кажется, дорогой, что тот час настал? Вот он тот брак, что так необходим нашему королевству! Вот та девица, что, безусловно, понравилась тебе, несмотря на свой дурной нрав… понравилась-понравилась, я же вижу! Отчего бы не осуществить ныне взаимовыгодный обмен? А после не скрепить сделку свадебкой? – она лучезарно улыбнулась и ободряюще сжала ладони сына в своих.

Рике посмотрел на неё неуверенно и с надеждой, но тут же покачал головой:

– На что ей мой ум, маменька?

– На то! Своего-то у неё в большом недостатке! Не была бы она скудоумной – разве ж так себя вела? Её, по всей видимости, и отец родной из дому выгнал, дабы перед людьми не позориться…

– Ах, ваше величество! – принц, грустно улыбнувшись, поднёс материны пальцы к губам и ласково поцеловал. – Вы всё стремитесь упростить: глупая-умная; добрая-злая; черное-белое… Не в отсутствии ума проблема этой девушки! Уверен, она неплохо занималась по арифметике и географическую науку постигла в совершенстве – если в этом и состоит признак ума… Ну поделюсь я с ней своим – для чего? Разве для того только, чтобы стала она академиком Гейдельбергского университета… Нет, – он вздохнул, – добавлять ума при незрелом разуме и пустой душе – преступление, маменька. Человек может распорядится им во зло… Не ум ей нужен, нет…

– О господи, твоя воля! – закатила глаза королева. – Что же, по-твоему, нужно этой сумасшедшей?

– Маменька! – воскликнул принц вдохновенно. – Это же очевидно! Пустое требуется наполнить! А затем в этом субстрате посадить цветы добросердечия и поливать их всю жизнь из родника любви…

На лице королевы застыла маска беспредельной материнской жалости:

– Бог тебя разберёт, Рике. Наговоришь сроду зауми всякой – не поймёшь в ней ничего. Порой кажется мне, что лучше бы у тебя было меньше ума, дорогой, но больше житейской мудрости…

* * *

Кира бежала через парк, сад, огород, скотный двор… Куда? Кто ж его знает… Сейчас она о том не думала – нужно было выплеснуть кипевшее в ней бешенство. Может, в спринтерском забеге выйдет всё паром? Хорошо бы. Потому что надо, в конце концов, собраться и подумать на холодную и ясную голову: как вырваться из этого цирка? Надоело. Всё. Больше не хочу!

– Ох, ваше высочество! – икнул какой-то мужик в сермяге, на которого она внезапно вылетела из-за угла. – Вы не собачку свою ищите? Дык она всё у кухни пасётся со вчерашнего дня! Аппетитец у ней, я вам скажу… Не собака – прорва просто…

– Какая ещё собака? – буркнула Кира. – Нет у меня никакой собаки!

– А дык… эта, что с вами-то вчера…

– Не моя она! Приблудилась в дороге!

– А-а-а, – мужик снял шляпу, почесал маковку, снова надел. – Чего ж с ней делать тогда?

– Откуда мне знать! – раздражённо крикнула Кира, отпихивая помеху с дороги. – В пироге зажарьте! Чего вы ко мне все пристали?

… Парк вскоре опустел и обезлюдел настолько, что стал напоминать лес. Запыхавшись, принцесса присела у родника, заботливо обложенного камнями. Зачерпнула ладошкой воды, смочила разгорячённое лицо.

Если долго куда-то бежать, в одну сторону – она стряхнула капли с пальцев – можно же рано или поздно вырваться из этого дурдома. Выйти к нормальным людям… в цивилизацию… Вот только в какую сторону бежать? И как долго? Места здесь дикие, не особо, как она уже смогла убедиться, населённые…

Выйти бы к какому-нибудь шоссе… Хотя бы к телеграфным столбам – хоть к чему-то! В полицию бы заявить… Надо попытаться. Надо решиться. Иначе – никак…

А если заплутает и погибнет?

Кира запрокинула голову:

– Что же делать? – простонала она.

– Что делать, что делать… – прозвучал знакомый голос. – Снимать портки и бегать!

Кира подпрыгнула и завертела головой.

Неожиданная собеседница стояла тут же, у источника, по другую сторону каменной купели.

– Так, кажется, у вас говорят? – захихикала она, сильнее, нежели в прошлый раз, грассируя и расставляя неверные ударения в словах.

– Бригитта? – девушка смотрела на старушенцию в полном замешательстве, не в силах сообразить – воспринимать её явление как спасение или как свидетельство их с Шагеевым сговора. – Вы здесь… как?

– Как… Обыкновенно, деточка, – привычно затрясла головой бабушкина подружка, – вот этими самыми старыми и больными ножками, – она приподняла подол чёрной, пыльной хламиды, являя взору принцессы массивные деревянные сабо с загнутыми носами. Постучала по ним дорожной клюкой для убедительности.

Кира на секунду растерялась, открыв рот. Но тут же опомнилась и рот захлопнула.

– Ах, вы тоже… – прищурилась недобро. – Значит, и вы в этом маскараде участвуете? – она поднялась и медленно пошла вокруг колодца. – Так ведь!.. Блин… Как же я сразу не догадалась… Это же вы! Всё вы! В вашем чёртовом яблоке… Ну конечно! – воскликнула прозревшая Кира, хлопнув себя ладонями по бёдрам. – Вместе с яблоком вы скормили мне какую-то психотропную дрянь! Поэтому я и не помню, как здесь оказалась! Поэтому не проснулась, когда меня сюда транспортировали! Какая подлость…

Кира медленно обошла бабку вокруг, глядя на неё сверху вниз, как на мерзкое насекомое.

– Да как же вы посмели? – вкрадчиво осведомилась она, с трудом сдерживая ярость. – Неужто вы думаете, я вам всё это спущу с рук – вам, старая вы подлюка, и вашему нанимателю, господину Шагееву, чтоб он провалился, а? Да вы хоть понимаете, с кем вы связались, клоуны вы гуттаперчивые? А? Да я ж вас закопаю, уродов, когда отсюда сбегу? Слышишь?!! – последние слова Кира прокричала в лицо старухе, потрясая кулаками.

– Слышу, слышу, деточка – чего кричать? Слух у меня – дай бог каждому… несмотря на годы… И зрение хорошее – всё вижу прекрасно, – она смерила Киру насмешливым взглядом. – А ещё того лучше – память. Поэтому, – она внезапно и резко сама придвинулась к принцессе и близко-близко заглянула своими холодными, выцветшими глазами в её, – поэтому не делай лишних движений. И слов не надо говорить лишних, тех, о которых потом пожалеть можно. У меня они все под счёт – за каждое своя оплата…

Кира отшатнулась. И почувствовала в животе неприятный холодок. Сглотнула.

– Я просто хочу выбраться отсюда, – сказала она, нервно дёрнув уголком рта.

– На каждое хотение имей терпение, – ухмыльнулась старуха и вдруг, вскинувшись, яростно заскребла клюкой спину. – Ох, грехи наши тяжкие… – просипела она, усердно чухаясь. – Никогда не спи на муравейнике, деточка, – посоветовала она по-доброму, почти тем же тоном, что разговаривала с ней тогда, тысячу лет назад, на свадьбе.

– Вы должны помочь мне вернуться!

– А-а-а! – бабка захихикала, грозя ей пальцем. – Хитренькая какая! Рановато тебе возвращаться, деточка, ох, рановато… Не поспела ты ещё для возвращения!

– Что значит не поспела? – голос Киры дрогнул. – Да вы издеваетесь? Отказываетесь помочь? Зачем тогда вы здесь? Передать привет от Шагеева?

Бригитта, зашипев и вскинув палку, снова принялась гонять муравьёв со спины:

– А? Нет-нет, что ты, что ты! Издеваться? Ни в коем случае… Пришлось навестить, чтобы немного сориентировать тебя, дружочек…

– В каком смысле?

– В том смысле, чтобы не отвлекалась ты более на всякие глупые размышления о квестах, инсценировках и возможности побега в никуда… Сосредоточься, Кирочка, прошу, на здесь и сейчас. Понимаешь меня?

– Нет, – отрезала Кира, – не понимаю. Чего вы задумали? Чего хотите от меня? Где я нахожусь?

Бригитта неожиданно закряхтела, заойкала, согнулась в три погибели, повиснув на своём посохе…

– Ох, ох, старость-то… Старость – тяжкое бремя, деточка, – она присела на камни, с большим трудом подтянув ноги. – Конечно, дорогая, я сейчас тебе всё расскажу, думаю, ты имеешь право знать… Всё, как есть… Всю подноготную… Дай только сперва попить бабке – сил набраться… Попить бабке… А? Деточка?

– Пей, – дёрнула плечом Кира. – В чём дело?

– Так подай, – ухмыльнулась выжидательно старуха и замерла, изучающее глядя исподлобья на подопытную.

– В чём? – осведомилась Кира, психуя. – В клюве? Хватит! – она схватилась за бабкину палку и дёрнула на себя. – Хватит комедию ломать! Рассказывай давай что происходит! Эй!

– Не жалеешь меня? – осведомилась бабка, потянув клюку обратно.

– За что мне тебя, отравительницу, жалеть? – прошипела Кира и вцепилась в палку двумя руками.

– А и вправду, – бабка держала посох крепко, оказавшись вовсе не такой немощной, каковой хотела представиться, – чего тебе меня жалеть, вредную старуху? Ну, меня не хочешь – другого кого пожалей. Попробуй. Это не пыльно. Хоть, правда, и энергозатратно…

– Старая карга! – в отчаянии крикнула Кира. – Будешь ты рассказывать или нет?

– А ты будешь слушать или нет? То, что другие тебе сказать хотят? – внезапно сильным рывком она выдернула клюку из Кириного захвата и пребольно ткнула её загнутым концом в живот. – Меньше скажешь – больше услышишь!

Кира охнула и согнулась пополам, обняв живот руками. А когда, промычавшись, попыталась выпрямиться, старухи и след простыл.

Девушка оглянулась по сторонам, обошла зачем-то колодец… Потом сползла по каменной кладке на землю, привалилась к ней спиной и откинула голову на заросшие мхом валуны.

В этом положении её и нашёл принц.

– О, Луиза! – прошептал он, опускаясь рядом с ней на колено и заглядывая ей в лицо с искренним раскаянием. – Простите нас, умоляю! Мне так жаль, право! Я в отчаянии! Мне больно видеть вас расстроенной! Если бы я мог как-то искупить свою вину… Пойдёмте, ваше высочество, в дом, я провожу… Вот так… Вашу руку, пожалуйста… Сейчас непременно прилягте, а я распоряжусь, чтобы вам принесли успокоительный отвар. Вы не представляете, милая Луиза, какой чудесный отвар готовит наша кухарка фрау Мюнс! Рецепт передаётся в её семье из поколения в поколение – прошёл проверку, как говорится… Я, разве что, посоветовал ей добавить пару ингредиентов для усовершенствования, дабы немного нейтрализовать вызываемую препаратом сонливость, а разрушение некоторых медиаторов или блокировку их обратного захвата, напротив, предотвратить. При этом их концентрация в области синаптической щели увеличивается, что усиливает воздействие… Вам интересно, ваше высочество?

Кира, медленно волочась рядом с принцем по лесной дорожке обратно к замку, скривившись, отвернулась.

* * *

Они прошли через хоздвор с гогочущими гусями, мимо аптечных грядок в саду, мимо пересохшего фонтана…

Рике говорил и говорил без отдыха, пытаясь, по собственному разумению, заговорить обиду принцессы. И, сам того не ведая, давал ей возможность переварить встречу с Бригиттой.

В небольшой аллейке, обсаженной можжевельником, они наткнулись на прогуливающуюся в сопровождении свиты королеву. Её величество остановилась, поджидая странную парочку, и изобразила на лице улыбку гремучей змеи.

– Вам лучше, принцесса? – осведомилась она светским тоном. – Надеюсь, подобные припадки случаются у вас не очень часто? Иначе, боюсь, имущество Козедольского замка, особенно его бьющаяся часть, весьма уменьшится за время вашего здесь пребывания, дорогая… Мне бы этого не хотелось.

– Ах, маман! – досадливо воскликнул принц. – Ну к чему эта мелочность? Подумаешь, какие-то черепки! Зачем в это чудесное утро вспоминать о вещах столь прозаических? Мы ведь сами виноваты! Почему подвергли сомнению слова принцессы? Почему усомнились? Устроили эту дурацкую и отвратительную проверку! Конечно, она имеет право оскорбиться… К счастью, Луиза, добрая душа, уже простила нам – так ведь, Луиза? И мы, в свою очередь, готовы загладить свою вину радушным гостеприимством – оставайтесь, ваше высочество! Живите в Козедоле сколь угодно долго! Пока не надумаете помириться с отцом. Или… или выйти замуж…

Кира обидно фыркнула:

– За вас, полагаю? – она презрительно скривила губы и… непроизвольно схватилась за горло, к которому подкатила вдруг внезапная тошнота.

– Отчего же за меня? – смутился принц. – Я вовсе не имел в виду… Что с вами, Луиза?

Королева мученически закатила глаза: опять у этой придурковатой девицы не слава богу…

– Ничего… – выдавила Кира. – Всё нормально! – и согнулась пополам, извергая на гравийную дорожку непереварившийся завтрак.

«Боже… Стыдобища-то какая… – застонала она мысленно, зажмуриваясь. – Прямо при них… при всех… этих…»

– Луиза, возьмите…

Она цапнула предложенный принцем платок. Мазнула взглядом по своему произведению под ногами и её снова замутило: среди исторгнутого содержимого желудка копошилась вся в слизи и в овсянке чёрная жаба. «Прямо на неё… Какая гадость…»

– Прошу прощения, – проговорила Кира, утираясь. – Не понимаю, что со мной, о-о-о…

Новый спазм погнал вверх по пищеводу что-то однородное, крупное и… выкатил через рот, шлёпнув об землю… Жабу… Ещё одну чёрную жабу…

Фрейлины королевы попятились. Между ними – словно ветер по кустам пробежал – прошуршали испуганные ахи и полуобморочные слабые вскрики…

Её величество побледнела:

– Рике… Что это? Что происходит?

Принц растерянно глазел на жаб.

– Мамочки… – простонала Кира и, схватившись для устойчивости за камзол принца, выплюнула изо рта мелкого гадёныша. Тот, поизвивавшись между жабами, быстро юркнул в кусты.

Дамы королевской свиты завизжали и бросились врассыпную.

– Ну это уж слишком! – голос королевы дрожал негодованием, отвращением и паническим страхом. – Вы уж совсем, принцесса!.. Нет слов! – она развернулась и быстро зашагала в сторону замка.

– Этого не может быть, – просипела Кира.

Жаба…

– Так не бывает!

Маленькая юркая змейка…

Принцесса покачнулась, измотанная приступами рвоты, и воткнулась коленями в гальку дорожки…

– Замолчите! – крикнул Рике. – Ни слова больше!

Он подхватил её под локоть, помогая подняться, и повёл от страшной лужи блевотины с копошащимися в ней земноводными прочь.

– Луиза, слышите меня? О господи… Первым делом, успокойтесь, пожалуйста. Успокойтесь… Что же произошло? Вы с кем-нибудь виделись до того, как я вас нашёл?

– Какое это имеет значение? Ммммэ…

Немедленный приступ заставил вцепиться в костлявые запястья принца, чтобы не упасть.

– Да что же это?! Какой я безмозглый идиот! Не отвечайте мне принцесса! Просто кивните головой – и всё!

По дорожке запрыгала свежепроизведённая принцессой лягушенция.