В школу по приколу, или По мне плачет цирк!
Время – детство!
Художественное оформление
Валерий Калныньш
Иллюстрации
Инга Измайлова
© Славутский Е. Б., 2024
© «Время», 2024
Как я стал писателем
Посвящается маме
– У мальчика должно быть занятие помимо школы! – как-то раз сказала мама и повела меня во Дворец детского творчества на Воробьевых горах.
На дворец это было не очень похоже. Внизу – переодевалка, где висят куртки и плащи не царского вида. Туда-сюда ходят тети с катышками на свитерах. Все это было не по-дворцовому.
– Ну, Стёпа, чем хочешь заняться? – радостно спросила мама.
– Надо обязательно чем-то заняться? – уныло откликнулся я.
– Ну конечно! – воскликнула мама. – Мальчик без занятий – это мужчина без цели в жизни! Простой обыватель!
– А чем здесь можно заняться? – поинтересовался я.
Наверное, мы разговаривали слишком громко. На нас оборачивались тетеньки с катышками на свитерах. Одна из них сказала:
– Можно заняться моделированием самолетов! – У нее был усталый взгляд и сережки, каждая – с куриное яйцо.
– Самолеты – это круто, – вежливо кивнул я. – А что надо будет делать?
– Клеить модели, например…
– Этак я с копыт брякнусь, – заявил я, неожиданно вспомнив, как ответил папа маме на предложение построить дачу своими руками. – У меня вообще напряженные отношения с клеем. У меня почему-то не детали приклеиваются друг к другу, а я приклеиваюсь к деталям… и к людям. (Бедный Ваня Изюмов! Как он дергался и бегал по классу со стулом на попе! Вспомнить страшно! А все потому, что мне места на столе не хватило и я аппликацию на соседнем стуле склеивал. Суперклеем. Чтобы не развалилась. Кто же знал, что Изюмов на стул плюхнется без предупреждения?)
– Еще есть секция юннатов, – сказала тетя с куриными яйцами в ушах. – Там ребята ухаживают за животными, птицами. Выпиливают скворечники…
– Это очень опасно! – воскликнул я. – У меня знаете какие отношения с пилами! Я однажды фокус хотел повторить и Мишу Зимина почти распилил. Тупой пилой! Знаете, какими словами он меня потом ругал? А есть у вас что-нибудь, где не надо ничего делать?
Мама сильно застыдилась моего вопроса, прямо за нас обоих.
– Нет, – сказала тетя, – такого, чтобы вообще ничего не делать, у нас нет. И не бывает.
Тут к нам подошел молодой мужчина с добрым лицом, смеющимися глазами и густой шевелюрой – как у льва из мультфильма. Потом я узнал, что ребята между собой называют его Бонифацием. (В будущем Бонифаций стал преподавать в нашей школе.)
– В моем кружке, – сказал он, – не надо ничего делать.
– А как же это так?
– Мы пьем чай, едим конфеты, а в перерыве немного сочиняем.
– Вот это мне точно подходит!
И уже на втором занятии я сочинил рассказ «Людоед Ню», который вы прочитаете в этой книжке. А потом и другие.
Вот так, не желая ничего делать и мастерить, я стал писателем Степаном Шарабыкиным (или Шарабыкой, так меня иногда одноклассники называют). Хотя потом я узнал, что писателями становятся только очень внимательные, добрые, любящие рассказывать люди. Но этим я и так наделен – можно сказать, от природы. Примерно с четырех с половиной лет.
А сейчас, увлекшись сочинением рассказов, я стал мужчиной с целью в жизни.
Людоед Ню
Стра(ш)нный рассказ
Моцарт пропиликал на дикую. А Вики все не было! Она пропала!
Про Моцарта и дикую объясню быстро. У нас в классе два вида перемен: обычные и дикие. На диких мы немного бесимся. Иногда что-то ломаем, но обычно можем себя контролировать – все предметы и ученики целы-целехоньки.
Правда, один раз вышло совсем нехорошо, чуть дикие перемены не запретили!
Ваня Изюмов совершенно случайно разбил бюст Данте.
– Великого итальянского писателя! – негодовала завуч, хватая себя за щеки, уши и плечи, будто боялась развалиться на части, как Данте.
Не знаю, что этот писатель сочинил, наверняка что-то стоящее, раз бюст из него слепили и в школе поставили.
А бюст, если кто не знает, – это скульптура верхней части человека: головы, плеч и груди – на подставке. Получается, мы Данте еще не проходили, а скульптуру уже разбили. Откололись ухо, нос и головной убор. Испорченного Данте унесли в подсобку. Он там и сейчас стоит (приходите и посмотрите, если интересно).
Ваня оправдывался, что не знал про величие писателя – думал, это тетя в чепчике.
Когда ученик что-то испортит в школе, завуч это называет «акт вандализма».
Ване пришлось написать объяснительную про свой акт:
«Из-за моего повидения в кабинете 5 А сламался бюст Дантеса. Не полностью. Аторвался нос и чепчик. Прошу извинить меня. Могу приклеить на место. Или купить нового такова же. Ученик 5-го А Иван Изюмов».
Разве так пишут объяснительные? Во-первых, умолчал про ухо. Во-вторых, у великого человека не может быть чепчика (только если он не Арина Родионовна) – у него головной убор. У Данте, например, повязка или бинт на голове. И в-третьих, конечно, он не Дантес, а Данте! Дантес вообще другой человек, ему бюст не за что делать. И фотографировать даже нечего. Разве что на уголовное дело – за то, что Пушкина застрелил.
А на обычных переменах к нам приходит воспитательница – и «бесючки» не бывает. Диких перемен немного – одна в день. И звонков у нас два вида – мелодии Моцарта и Баха. Директор школы на линейке объяснила, что такие звонки придуманы для нашего ученического успокоения и умиротворения. Но если по-честному, Моцарт и Бах не очень успокаивают – после урока все равно побегать хочется, на коленях по коридору проехаться или на двери кабинета повисеть.
Так вот: заиграл Моцарт на дикую перемену. А беситься не хочется. Совсем. Потому что куда-то исчезла Вика Шилова. Еще ее зовут Шило – за активность. Вроде она не очень и обижается. Вика красивая и талантливая. Модельером хочет стать. По секрету, она мне немного нравится. Ну, не так чтобы нравится-нравится, обычная девчонка. В общем, я вам ничего не говорил.
Мы стали друг у друга спрашивать: кто ее видел последним, куда она пошла, с кем? Представьте себе ужас – никто не может вспомнить, в какой момент Вика пропала! Утром в школу пришла (ее куртка в гардеробе, мы проверили) – и вот ее уже нет. Это, согласитесь, гораздо хуже разбитого бюста – когда пропадает ученица!
Куда ж она могла деться?! Тут Миша Зимин вспомнил, что накануне она в шутку попросила учителя чтения Артёма Борисыча по прозвищу Бонифаций взорвать школу.
Это не бред, не подумайте. Наш учитель служил сапером и участвовал в боевых действиях. Вообще в это верится с трудом, когда видишь Бонифация (кстати, прозвище он получил за доброту и пышную шевелюру). Когда мы спросили его, хотел ли он идти на войну, Бонифаций ответил, что его никто не спрашивал, хочет он воевать и взрывать или нет. Поставили перед фактом: иди и взрывай. Может быть, навзрывавшись и наминировавшись, он в результате стал таким добрым?
В общем, Миша вспомнил, что накануне Вика поспорила с завучем и попросила Артёма Борисыча: «Взорвите, пожалуйста, школу!»
А он ей ответил:
– Я за мир!
Тогда мы Бонифация успокоили:
– Ладно. Мы, если что, вас предупредим – чтобы вы вышли.
А Бонифаций – нам:
– Я вас тоже люблю.
И хотя Вика наверняка сама ничего страшного не сделала и не планировала, кто-то мог донести этот разговор до директора, например. И вот сейчас нашу Вику секретно арестовали…
Мы думали, куда позвонить: в полицию, скорую, МЧС, а может быть, сразу в ООН?
– Надо сначала позвонить Фее! – предложил кто-то.
Небольшое отступление. Фея – наша классная, пятого класса. Ее зовут Зубадрат Гербандуловна. Сама она предложила обращаться к ней Зоя Геннадьевна. Но лично я спокойно могу выговорить и настоящее имя. Миша Зимин заметил, что Зубадрат звучит как «зубы драть». И мы между собой прозвали воспитательницу Зубной Феей. А потом коротко и нежно – Феей.
Женя Сырчикова, староста, нашла в своем телефоне номер Феи, чуть-чуть помедлила (потому что ей пока не приходилось звонить учительнице – да еще по такому жуткому поводу – пропаже ученика) и набрала номер. Через секунду рядом раздался звонок Феиного телефона. Значит, она стояла за дверью. Это было очень странно! Потому что после второго урока, как я говорил, у нас дикая перемена. И Фея никогда!.. никогда еще не приходила в наш класс в это время. Ходят слухи, что Фея на дикой перемене встречается во дворе школы со своим женихом. Никто его, правда, не видел. И вообще – какой жених в таком преклонном, как у Феи, возрасте – ей не меньше двадцати восьми лет, а то и все двадцать девять!
В кабинете появилась Фея и с порога сделала замечание Изюмову:
– Прекрати исследовать недра носа: все равно там ничего интересного не найдешь. – (Фея любит научно выражаться.) А за Феей в кабинет вошла… сама Вика. – Ваша Вика не пропала! – объявила Фея. – Это я изолировала ее в отдельном кабинете до приезда мамы. Но прежде, чем мама заберет ее из школы, я хочу сказать вам важные вещи. Знайте, что культура других стран может влиять плохо на души наших граждан и детей. Она может их умерщвлять и пожирать.
– Кто кого будет пожирать? Про что это она? – тихо спросил Ваня у Миши.
– Про людоедов, – пошутил Миша.
– Вика пришла сегодня в школу, – продолжала Фея, – в неправильном виде. Поэтому я изолировала ее ото всех. И вызвала маму.
Мы внимательно посмотрели на Вику и поняли, в чем дело. На Вике, на нашей моднице Вике, были крутые джинсы с дырками, из которых просвечивали Викины ноги. По правде сказать, дырок было гораздо больше, чем самих джинсов. Викины штаны будто побывали в эпицентре взрыва. Хорошо, школа осталась на месте. Взрывной прикид! Ничего не скажешь. А рядом с Феей еще и опасный.
– Культура ню и связанная с ней мода, – зудела Фея, – свойственна диким племенам тумба-юмба. (Какая еще тумба?!) Для нашего менталитета (откуда она берет эти словечки?) это распущенно и безнравственно. Тем более для вас – для вашего небольшого пока возраста. Ходить так, как Вика, – в стиле ню, обнажившись, – непозволительно!
Все это время Вика стояла, опустив голову.
– Ню – это тот, кто съел Викины джинсы? – осведомился Иван у Миши.
– Что? – не понял Миша, он забыл о своей шутке.
– Людоед? – переспросил Иван.
– Какой людоед? – Миша выпучил глаза.
– Людоед Ню?
На последних словах Феи Вика выпрямилась и, глядя прямо в глаза классной, проговорила:
– Вы жестокая, вы безжалостная! Не подумали обо мне! Выставили на посмешище перед всем классом!
Про посмешище это она зря. Мы и не думали смеяться. Мне показалось, что Вика сказала верно и от этой верности ей немного полегчало. Но за такие слова могла наступить страшная кара.
Вот-вот должна была уже заиграть «Шутка» Баха. Но всем было не до шуток. Да и Фея разошлась не на шутку:
– Господи! Да что ты себе позволяешь! Какая дерзость! Не я должна о тебе думать! А твои родители, выпустившие тебя в школу в таких джинсах!
Тут прозвенел звонок. И Фея ушла и увела Вику.
– Уйду из школы, уйду из этой чертовой школы! – бормотала Вика.
С тех пор прошел год. Вика из школы не ушла. Она очень сильно подросла. В шестом классе стала ростом с девятиклассницу и ходит сутулясь, в мини-юбке.
Ваню Изюмова некоторое время называли в классе людоедом Ню. А мы с Викой написали директору письмо с просьбой разрешить всем ученикам раз в неделю одеваться кто во что хочет, то есть по моде. Но ответа пока не дождались.
А я всё думал и продолжаю думать: почему в школе все друг друга обижают? Почему?! Почему школа – место постоянного напряга и язвления.
Когда я вырасту и если стану, например, педагогом или вдруг директором, то я хочу создать добрую школу, где никто никого не будет обижать и все будут прислушиваться друг к другу.
Как я спас живое существо
- Учись у них – у дуба, у березы…
Легко поэту Фету такое советовать: учиться у дуба и березы! Я бы и у липы, и у ясеня не поучился бы! У меня б терпения не хватило бы!
- Они стоят, молчат; молчи и ты!
Ничего себе! Все время стоять, молчать! Не разговаривать! Не играть! Не бегать! Не шутить! Вообще, я, когда мне тяжело, не могу молчать. А им – приходится!..
В общем, мы разбираем стихотворение Фета на уроке в отсутствие заболевшего Бонифация. Вот он, видно, не вытерпел, в отличие от дуба с березой. А если б сейчас вел урок, наверное, спросил бы: «А у кого чему еще можно поучиться? У ивы плакучей, например? У травинки, пробившейся через асфальт? У котенка, который играет со своим отражением в луже?»
Но учительница талдычит о своем: «Посмотрите да посмотрите, как красиво поэт расписывает зимнюю природу, а!..» А я вот еще стихотворение вспомнил. Лермонтова. «На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна». Я рядом с этой одинокой сосной себя представил – на холодном, жутком, диком севере! Бр-р-р-р! Ужас! Ни словом ни с кем не перемолвиться, ни шуткой не перекинуться, улыбнуться даже некому!
А между тем за окном уже настоящая весна. Все растения и деревья ожили. Только одна яблоня в нашем дворе после зимы стоит высохшая, покореженная. Совсем без листиков на своих заломленных к небу ветках-руках. Вокруг нее пробились и подорожник, и лопух, и что-то беленькое с желтеньким, напоминающее ромашки. А она сухая и мертвая… Растет, а вроде как и нет уже. Как будто терпит изо всех сил и пытается расцвести, а сил у нее не хватает. И я тогда кое-что придумал…
– Где мои витамины для мозговой деятельности?! – закричал как-то утром папа.
– Где бабушкин чайный гриб?! – заволновалась мама на кухне.
Я взял несколько минут на раздумье – признаваться или нет.
– Боже! – продолжал кричать папа. – Стёпа, наверное, их Йосе и Бусе скормил! Что делать?! Витамины ведь в большом количестве – яд! Собакам надо делать промывание желудка!
На крики выбежали, довольно виляя хвостами, Буся и ее лохматый жених Йося.
– Никому я ничего не скормил! Простите меня! – сказал я. – Я сделал из компливита, дуовита и еще какого-то вита, чайного гриба и индийского сахара питательную смесь. Развел в трехлитровой банке воды и вылил под яблоней во дворе.
– Ты с ума сошел? Зачем?! Не по биологии же тебе такое задали!
– Я хотел, чтобы яблоня ожила и листики пустила.
– Господи! Ну что за дикая, дремучая самодеятельность! От такой смеси яблоня вообще умереть может. Кстати, что – пустила она листики?
– Пока нет…
Меня еще долго ругали и корили за дремучесть и невежество. Говорили, что я серый, как сибирский валенок. Хотя вообще-то я темно-русый.
А наутро следующего дня произошло чудо: яблоня… расцвела! На ней появились почки. По стволу забегали жучки. И даже прилетел откуда-то дятел. И стал стучать клювом по стволу. И яблонька стала такой юной и такой милой и красивой!
В школе я рассказал о своем поступке Бонифацию. И упомянул, что на это меня натолкнуло стихотворение Фета. И еще рассказал, что дома меня сильно ругали. А он ответил: «Ругали правильно, но не совсем, потому что яблоня же все-таки расцвела. Пусть не от компливита с чайным грибом, так от твоего участия». И посоветовал, как обычно:
– Ну, теперь напиши об этом рассказ.
Я, конечно, сел и написал то, что вы сейчас читаете.
И вот что я думаю: все-таки деревом быть непросто. Бонифаций прав: им, деревьям и растениям, нужно участие и сочувствие. И поучиться у них, конечно, тоже есть чему – красоте, а еще терпению.
Яблоня во дворе жила долго и счастливо. И весной зацветала самой первой!
Вы думаете, что на этом мой рассказ закончен? Нет! Мне еще есть что добавить. Хотите – верьте, хотите – нет, но, когда ожила яблоня, наш злобный и нелюдимый сосед дядя Паша подобрел. А тетя Рая, которая вообще никогда не здоровалась, вдруг стала всех приветствовать с улыбкой. Наверное, глядя на яблоню. Вот как оно – учиться у дуба, у березы!
История одной сильной любви
Девочке Ксении красивой.
По фамилии Васильева
Расскажу историю любви, которая произошла со мной в школе.
Однажды я встретил учительницу истории, когда она шла домой, а я заходил в школу на продленку. На Алле Глебовне была шляпа с широкими черными мягкими полями. Я обратил внимание на черные глаза Аллы Глебовны – не жгучие, а какого-то теплого, мягкого цвета. А еще у нее красивый округлый подбородок и очень добрая улыбка. А сама Алла Глебовна как красивая дама из старинного фильма. К тому же она мне вдруг напомнила мою маму. А моя мама – одна из самых красивых (если не самая красивая) женщин в Москве. Так говорит папа. Даже имя учительницы звучит как музыка, как песня: Ал-ла-аааа…
И мне захотелось чаще видеть Аллу Глебовну. Уроков истории мне уже было мало.
Алла Глебовна руководила в школе клубом одаренных двоечников. Я пришел на заседание клуба. Но Алла Глебовна сказала: «А ты, Стёпа, что здесь делаешь? Ты вроде не двоечник и не…» Тут она осеклась.
Я сразу пал духом. Она собиралась сказать, что я не одаренный? «Пришел поддержать своего друга Ваню Изюмова», – ответил я и сразу ушел.
Но это досадное происшествие все равно не ослабило мою любовь к Алле Глебовне. И я записался еще в театральный кружок, который тоже вела она – для большей нагрузки. Теперь я видел Аллу Глебовну целых четыре раза в неделю!
Но меня очень расстраивало то, что она не выделяет меня из остальных, не обращает на меня особого внимания – я это чувствовал. Но что делать, не знал.
Я не выдержал и спросил своего друга Ваню Изюмова, который «гулял» с симпатичной девочкой Катей Брусникой, что делать, если кто-то тебе очень нравится, а привлечь внимание ты не можешь. Ваня подумал и спросил: «Совсем не получается?» Я сказал: «Совсем». – «Ну тогда можешь посмотреть на нее печальным взглядом и сказать: "Я тебя люблю”ˮ».
– А печальным зачем? Это обязательно? – спросил я.
– Чтобы она поняла, что ты ее по-настоящему любишь.
Я задумался. Ни за что у меня, наверное, не получилось бы сказать Алле Глебовне: «Я вас люблю». Но вот печальный взгляд у меня как раз был – когда я думал о ней. И кажется, тоска у меня только усиливалась. Дома меня даже стали называть Рыцарем печального образа. А Бонифаций как-то раз, глядя мне в глаза, спросил: «Скажи честно, что-то серьезное?..»
В театральном кружке собирались ставить пьесу «Отважный рыцарь Айвенго». И я сразу вызвался играть в ней. Айвенго стал Миша Зимин. Королем – Ваня Изюмов. Королевой – Катя Брусника. Злым Шатобрианом – Серёжа Сырчиков (брат старосты Жени). А я остался без роли.
На премьере спектакля я сидел в зале, хлопал в ладоши и кричал «браво», когда Айвенго, Шатобриан и Король с Королевой выходили на поклон. Потом бешено аплодировал Алле Глебовне – как режиссеру. Но боялся, что она увидит, поэтому сделал вид, что у меня развязались шнурки, и аплодировал снизу. На занятия театральной студии я продолжал ходить. И смотрел на Аллу Глебовну искоса, с грустью.
Учительница решила создать из малозанятых «актеров» группу, которая читала бы по ролям сказки для малышей. В эту группу вошел и я – как малозанятый, верней вообще ничего не сыгравший.
Первое, что мы репетировали, была сказка «Иван-царевич и Чудо-юдо». Там мне досталась почетная роль, одна из главных – Чуда-юда. Но Алла Глебовна послушала-послушала и сказала:
– Стёпа, что-то у тебя совсем не грозно получается. Надо это громко говорить, со злостью и грубо. А ты произносишь тихо и застенчиво. Так чуды-юды не говорят. Роли драконов и других горынычей, мне кажется, тебе не подходят.
Ну не для меня – и ладно. Что-нибудь другое сыграю, подумал я. Персонажей в детских произведениях очень много.
Потом мы читали по ролям стихи Чуковского и других детских поэтов. И здесь мне отлично удались роли чайника, сковороды, будильника и летучей сосиски! Я был ужасно рад, что Алла Глебовна меня хвалит.
Мы выступали в детском саду, исполняли стихи. Получалось просто здорово! Дети от всей души смеялись и громко хлопали в ладоши.
А я продолжал смотреть на Аллу Глебовну с тоской и обожанием.
Следующим в нашей исполнительской программе стал «Винни-Пух».
Алла Глебовна оглядела кружок актеров. Посмотрела на меня. А я, как обычно, глядел на нее своими затуманенными любовью грустными глазами. И от робости сутулился. И вдруг Алла Глебовна громко рассмеялась:
– Стёпа, ты очень подходишь на роль ослика Иа-Иа. Такой же грустный, понурый и сутулый. Какой характер! Какое попадание в образ! Поздравляю тебя с новой ролью!
И знаете, тут меня как бы пронзило. Я почувствовал, как ко мне относится Алла Глебовна, какими глазами она на меня смотрит. Совсем не романтичными. Абсолютно не влюбленными. Мне стало понятно, как она меня видит. Я для нее скучная закорючка – худая, сутулая, нелепая, странная, робкая, с постоянно грустным взглядом. Я прозрел. И, посмотрев на себя глазами Аллы Глебовны, я сначала впал в ужасную тоску и самоедство, то есть стал почти ненавидеть себя, неловкого и корявого. А еще… довольно быстро избавился от любви к учительнице. Кто потом исполнял роль Иа и ходячих, летающих и плачущих предметов – не знаю.
А через какое-то время я влюбился в девочку. Ее зовут Ксенией, но об этом в другом рассказе.
Как Тося вышла замуж
Олюке-Куке
Классный час. Учитель литературы замещает нашу классную.
– Будете сейчас нас строить, как Зубадрат Гербандуловна? Ну, валяйте! Мы привыкли! – с тоской и вызовом говорит Полина Тузюк.
– Раз привыкли, то… не буду строить, – смеется Бонифаций. – Расскажу вам лучше об удивительных приключениях… своей собаки. Которая была у меня в детстве.
Все сразу настроили уши. Вот это Бонифаций! Всегда что-нибудь интересное!
– Нашей Тоське надо выйти замуж, – как-то раз сказала моя мама, когда мне было тринадцать лет. А Тоське четыре года – самый подходящий собачий возраст для создания семьи. – А то наша собака так и умрет, не полюбив!
И мы стали искать Тосе возлюбленных. А она на них, представьте, ноль внимания! Ведет себе беззаботную, радостную и безответственную в семейном плане жизнь.
– Кто тебе миску воды в старости подаст?! – укоряет ее мама. У мамы-то уже есть кому воды подать. Папа.
А Тося ничего на это не отвечает. И ухом не ведет. Только улыбается. В общем, совершенно не настроена на серьезные отношения, то есть на брак.
Мы ее знакомили и с романтичным Джинджиком, и с пылким Ратмиром, и с интеллигентным Бубликом. Всё впустую! Никакого эффекта! С кем-то побегает, порезвится. Бывало, даже и глазки состроит. Но серьезных, ответственных отношений, нацеленных на семью, – ни с кем!
Летом мы с мамой и папой обычно ездили в Белоруссию. На синеокую Нарочь. Это такое кристально чистое озеро с лебедями в природном заповеднике.
А тут как гром среди ясного неба:
– Мне предложили недорогие путевки в экзотическую, очень интересную страну Индию. Не поехать ли нам? – говорит папа.
Мама всплеснула руками.
– Ну Италия, Германия и даже пусть Болгария или Вьетнам какой-нибудь. Но Индия! Не очень ли экзотично там будет?
– Ну и хорошо, – отвечает папа. – В нашей семейной жизни и так экзотики никакой. А в Индии очень здорово, прямо волшебно, я недавно про Индию передачу смотрел. Давай всё же съездим. Надо в жизни хоть какую, но экзотику попробовать!
В общем, уговорили маму. А меня и уговаривать не надо: я за любой кипеж, кроме голодовки. И Тося тоже после небольших уговоров согласилась. И стала ждать экзотической поездки, мечтательно глядя в окно.
Вдруг меня пронзила тревожная мысль: не далее как вчера кто-то во дворе рассказывал, что в какой-то восточной стране едят собак.
– Пап, а в Индии Тосю не съедят?
– Слышал звон, не знаешь, где он, Артём! Это в Корее собак едят. И то не всех, а выборочно. А в Индии собак очень уважают. Они там почти священные – как коровы!
В общем, папа купил путевки в индийский отель в Мумбаи. И я стал считать дни до волшебной, экзотичной Индии. Я про нее в это время успел даже книжку прочитать – и снова к папе:
– А храм любви с чувственными барельефами мы посмотрим?
– Нет, Артём, боюсь, тебе это рано… Хотя если будешь хорошо себя вести – может, и поглядим…
– А на слоне вокруг храма покатаемся?
– Вот на слоне обязательно!
Мы сделали прививки Тосе от индийских болезней. Выправили паспорт. Там было написано: имя – Анастасия. Тося. Порода – метис терьера. Средней курчавости. И прикрепили ей на ошейник табличку: Тося, метис. «Голд Парадиз» (это название отеля).
Везли мы ее в специальной сумке, из которой выглядывала только Тосина голова. В самолете все умилялись: ой, какая лапочка, прямо Муму! В полете была сильная турбулентность. Но Тося выдержала ее мужественней всех.
В Индии меня поразили больше всего храмы и специи. Церквей у нас таких нет. Только разве храм Василия Блаженного. А индийские церкви напоминают овощной базар: такое разноцветье и сплетение овощей, фруктов, плодов! Индийские специи пахнут так… так… как пахнут только одни индийские специи!
Храм любви мы посмотрели. Только я смотрел с закрытыми глазами. Все-таки папа был прав: это для взрослых… А Тося глазела по сторонам из рюкзака, не смущаясь. Когда же мы собрались идти домой, в отель, обнаружили, что Тося… исчезла.
Мама кричала: «Ну, что теперь делать?! Я же говорила вам: не надо ехать в эту Индию!»
Мы обошли вокруг храма раз десять. Прошли по улицам. Звали ее громко: «Тося! Тооосяяя!» Напрасно! Жители оборачивались. Спрашивали у нас, наверное, что случилось, на своем индийском языке. Прошел еще один день, а Тося не возвращалась. И мы совсем пали духом.
А через день к нам в номер постучался незнакомый индус. Он был одет необычно и пышно – в расшитый золотом шервани (так называется индийский пиджак) и огромный тюрбан с пером. На груди у него висела большущая, как солнце, золотая медаль.
– Чири начири мурабух индианат пардунад? – спросил индус. И при этом покрутил ладонью, извините, рядом со своей попой.
Мы сначала решили, что иностранец интересуется, как пройти в туалет. Но тут из-за спины индийца почтительно выступил человек, который перевел его слова на русский:
– Приветствую вас! Вы приехали в Индию с собакой?
– Конечно, с собакой! – закричали мы хором.
– Марабир туесим Тосьйа?
– Ваша многоуважаемая собака носит имя Тося? – перевел переводчик.
– О да, многоуважаемый индиец! – снова закричали мы.
– Прошу вас уделить мне минут сорок вашего драгоценного времени! Вас ждет у отеля лимузин, – сказал пышный индус (я привожу здесь перевод, ибо такую длинную фразу я не запомнил).
Мы быстро спустились вниз. Сели в роскошную длиннющую, как крокодил, машину цвета молока священного животного, то есть коровы. И помчались по индийской улице. Машина шла бесшумно. Индиец через переводчика сообщил, что машина эта называется «Испано-Сюиза». Она очень редкая. Выпуска 1984 года. И ее подарил его хозяину дипломат из Англии.
Он только успел рассказать о машине, как мы уже были на месте и остановились около красивого дома, напоминавшего чайный магазин на Мясницкой улице в Москве.
Мы поднялись по лестнице, и нас представили хозяину дома. Это оказался знатный раджа Парахмон-тши. Его слуги распахнули перед нами дверь зала. И мы увидели там… свою Тосю! Она возлежала рядом с собакой какой-то необычной породы, с шелковистой белой шерстью.
Тося бросилась к нам, а за ней и ее подруга (или друг). Тося махала хвостом и преданно смотрела на нас. Она извинялась. Далее заговорил раджа Парахмон. Я приведу его слова, конечно, в переводе:
– Эта белая собака – мой любимый друг. Пес Шархмапутр. Я рад представить его вам. Последнее время я искал ему подругу. Но всё безуспешно. Он отверг всех собак, с которыми я его знакомил. Прогуливаясь около храма любви, Шархмапутр познакомился с вашей Тосей. И с этих пор они неразлучны. Очень редкий случай – чтобы порода вараджи (это порода моего пса) выбрала пару другой породы, а не своей! Теперь я не знаю даже, что и делать! Я поговорил со жрецом храма любви и со знакомым зоологом, и они предложили оставить влюбленных в покое.
– Ну а где же будут жить влюбленные, когда мы их оставим в покое? Мы, например, живем в московском спальном районе Свиблово, – сказал папа.
Шархмапутр что-то пролаял. И раджа ответил через переводчика, что, кажется, его пес говорит: последую за Тосей куда угодно!
Вы хотите скорей узнать развязку истории? Вот она. В Свиблово мы вернулись уже с двумя собаками. Раджа отпустил с нами своего Шархмапутра. А здесь, в Москве, наша сладкая парочка имела огромный успех. Про них вышла статья в журнале «Вокруг света» – о редчайшей индийской породе и ее союзе с метисом Тосей. А сам я написал статью в журнал «Юный натуралист», ее опубликовали с пятью фотографиями Тоси и Шархмапутра. По отдельности и вместе. Журналы мы до сих пор храним. Сами рассматриваем и показываем гостям. Тося и Шархмапутр прожили долгую совместную жизнь, были верны друг другу и в сторону других собак противоположного пола даже не смотрели. А потомки Тоси и ее индийского мужа, очень красивые и необычные, до сих пор живы и здравствуют.
– Вот такая настоящая любовь, – завершил классный час Бонифаций.
Больше таких классных часов у нас не было. Зато на уроке чтения мы по заданию Бонифация написали интересные рассказы о своих домашних животных, которые потом даже напечатали в нескольких журналах! Советуем и вам написать собственные истории!
Позор Бонифация
Наш учитель литературы по прозвищу Бонифаций – очень мужественный человек. Он служил сапером и участвовал в боевых действиях, за что его награждали медалями. Но и он однажды спасовал и испугался. А случилось это так…
Итак, пятница. Хеллоуин. Перемена перед последним уроком. Историк ходит с табличкой «Иду на Русь!» на спине. Приклеили семиклассники. Шествует довольная англичанка. Примирилась, наверное, с физруком – своим ухажером. В классе химии Рита Минаева красивым и ровным, как забор, почерком выводит на доске: «Триннадцатое… Хэлоин». А Бонифаций что-то не выходит из своего кабинета. Обычно он стоит в дверях перед уроком и всем ученикам предлагает: «Give me five, dudes!» – «Дайте пять, чуваки!» Ну и все его по ладони радостно хлопают.
Заходим на урок. Нашего Бонифация не узнать! Рассеянный, горестный. Как будто у него живот болит. И взгляд такой прям, как первого сентября бывает. Внимательная Женя Сырчикова спрашивает с сочувствием: «Артём Борисович, с вами все хорошо? Вы себя чувствуете плохо?» И тут наш прекрасный, всегда веселый учитель потухшим голосом отвечает: «Друзья, как бы вам сказать… На меня сегодня обрушилось испытание». Вообще Бонифаций часто говорит «клево», «прикольно», «фишка». А если и «облом» – то тоже как-то весело. А тут на тебе! – на полном серьезе: «тяжелое испытание»!
Мы так любим Бонифация, что тут же ему пообещали защитить от испытания, от любого, стопудово.
– Только скажите, что за испытание!
– Не могу сказать… Слишком грустное…
– Ну, скажитеее! У вас же от нас секретов нету!
– Эх, была не была. Все равно вся школа узнает. В общем, захожу я утром в шестой класс. Все стоят за партами с поднятыми вверх руками. У доски Петя Изюмов, брат Вани. А в руках у него… – Бонифаций сделал драматическую паузу.
– Ну, что у него в руках? – завопили мы.
– Граната! Черная, круглая, небольшая, фугасная.
Мы ахнули.
– И Петя говорит: «Если кто двинется – все взлетят на воздух!» (Впечатлительная Женя Сырчикова закрыла рот рукой.) Мне Петя говорит: «Господин учитель, руки за голову и без глупостей! Чтоб потом не рыдала ваша мама! Я из солнцевско-ореховско-битцевской группировки бандитов! Снабжаю их гранатами». (Ну это-то ерунда, думаю я.) И спрашиваю: «Каковы твои требования, Пётр?» – «Все чипсы, всю жвачку мне на стол! И всем пятерки по литературе в году! И еще чтобы меня не доставали, уважали и мозг не выносили!» – «Так почти у всех и так пятерки», – говорю я и делаю шаг в Петину сторону. А сам смотрю на гранату. Я ведь умею такие разминировать. А Петя как ею размахнется!..
Тут Бонифаций снова сделал паузу.
– Рассказывайте скорее! – закричали мы.
– Он ею как размахнется… И от гранаты отломился кусок! Упал ко мне на стол. Я подошел и съел его – не стол, кусок гранаты.
– Шутник вы, Артём Борисович!
– С вами все в порядке, Артём Борисович? – зашумели все.
– Со мной порядок. А шутником оказался Петя. Граната была шоколадная. Когда она развалилась, все засмеялись, поздравили с Хеллоуином. И съели гранату по кусочкам.
– Так, а вы-то, Артём Борисович, из-за чего переживаете и грустите?
– А потому, что я испугался по-настоящему. За учеников испугался так, как на войне никогда не боялся. И еще… – прибавил Бонифаций. – Наверное, я разучился понимать шутки. Позор!
Тут в кабинет открылась дверь, на пороге возникла завуч Зинаида Григорьевна:
– Артём Борисович, после урока прошу зайти ко мне в кабинет с объяснениями по поводу безобразного случая на уроке в шестом классе.
– Ну этого-то я не боюсь, – улыбнулся Бонифаций, когда за Зинаидой закрылась дверь.
С той поры с добрым Бонифацием никто так больше не шутил. А праздник Хеллоуин в школе запретили. Может, конечно, и зря. Но шутки-то бывают не шуточные. Кто разберет? Что страшно смешное, а что смешное – страшно?
Закалка солдата, или Как я не совершил убийство
Моему другу, солдату (!) Лене К.
У нас тут в школьной жизни кое-что произошло. Даже не кое-что, а очень серьезное. Во-первых, нас объединили сразу с тремя школами. И теперь мы не языковая гимназия. Хотя я очень люблю английский язык. Это мой любимый урок. Учительница все так хорошо объясняет. И добрая! А на труд мы теперь ходим по улице в другую школу – весело, с шутками. И директора, который у нас теперь другой, мы даже не видим, только слышим о нем.
А во-вторых, у нас сменилась классная: из декрета вышла наша прежняя любимая Мальвина Георгиевна. Она очень хорошая и разговаривает ласково.
– Сейчас нарисуются клевые меропры! – прокомментировал возвращение Мальвины мой друг Ваня Изюмов.
Это означало: нас ждут новые интересные дела и мероприятия. И это оказалось правдой.
Пока Мальвина была в декрете, она вместе со своим мужем организовала детский военно-спортивный лагерь «Салют».
– Ребята! Кто хочет поехать в военно-спортивный лагерь? Приглашаются все желающие!
Я и многие другие согласились.
Наш учитель, сапер-минер Бонифаций, сказал:
– Если за дело берется спортсменка и комсомолка Мальвина Георгиевна, то будет реально круто!
Все начали готовиться к поездке. На переменах только и делали, что обсуждали, какие вещи взять и как будет в лагере интересно.
И вот наконец в июне мы отправились на автобусе в Ярославскую область, в деревню Волковойна, около которой располагался лагерь.
Уже в автобусе я спросил:
– Почему деревня называется Волковойна?
И началось! Каких только версий не было! Весь автобус переполошился.
– Там волки воюют!
– Нет! Там жители воюют с волками!
– Ерунда! Там воют волки! Никто не воюет!
– А почему тогда лагерь военный? А?
Спор прервала Мальвина Георгиевна. Она сказала, что о происхождении названия можно спросить у местных жителей. А сейчас она нам расскажет о лагере.