Вершина по имени ты

Маршрут настоящий, герои вымышленные.

=======

Ты напиши мне, напиши мне,

Не поленись и напиши –

Какие новые вершины

Тебе видны среди вершин?

И что поделывают зори,

Твой мирный путь переходя,

И как Домбай стоит в дозоре,

Подставив грудь косым дождям?

А мне все чудится ночами

Тепло от твоего плеча…

(с) Ада Якушева

=======

Глава 1. Знакомство

– А спорим, у нее зеленые глаза? – Миша наклонился к другу, то и дело поглядывая в сторону девушки в полосатом свитере, которая сидела через проход у стены и сосредоточенно рисовала в углу страницы ромашку. Ее длинные рыжие волосы были собраны в высокий хвост, длинные сережки-перья чуть покачивались, стоило ей повернуть голову или пошевелиться, длинные подкрашенные ресницы бросали тень на щеки, все еще румяные с мороза.

– У рыжих глаза чаще всего зеленые, – Рома лениво потянулся и взъерошил волосы. Незнакомка обернулась на их слишком громкий шепот, скользнула небрежным взглядом и снова занялась своими делами. Глаза у нее были, как морская гавань в летний вечер – Миша, как обычно, одержал победу и вошел в раж.

– А спорим, я уговорю ее на свидание?

– Зачем тебе? – Рома зевнул и неодобрительно покосился в сторону девчонки, которая украла сердце и внимание его друга, сама того не зная. – Потом проблем не оберешься. Ухаживать за девушками, знаешь ли, – только нервы тратить.

– За такую можно и потратить, – недовольно пробурчал Миша и снова уставился в спину рыженькой. С первой парты к ним обернулась девочка с короткими косичками:

– Это клуб туризма, а не знакомств! Давайте потише!

– Ой, какие мы строгие, – усмехнулся Рома и, не успела вспыхнувшая от обиды девочка ему ответить, снова уткнулся в конспект. На четвертом курсе люди уже мало что учат, но он так стремился к красному диплому, что знал: совершенству предела нет. Педантичность и перфекционизм порой ему мешали, а порой наоборот, помогали. После нескольких походных тренировок, где их учили разбираться в снаряжении, оказывать первую помощь, собирать и готовить еду, инструктора и старшие товарищи не раз говорили, что на него можно положиться, как на двоих разумных людей сразу. Роме это льстило, но в настоящем попробовать свои силы ему еще не довелось: в один поход он не успел записаться, в другой не смог пойти из-за работы, поэтому предстоящих объявлений турклуба ждал с нетерпением. Базовый курс уже остался позади, и совсем уж новичками они с Мишей не были, хотя справок так и не получили.

Аудитория была уже полна до отказа, гудела множеством голосов, шуршала листочками тетрадей, пиликала сообщениями в мессенджерах, заливисто смеялась. Среди толпы студентов и не очень мелькали знакомые лица с предыдущего курса, пришло много новичков (Рома догадывался, что половина из них отвалится после первой же сложной тренировки). В углу возле компьютера собрались “старшие”, руководители курса, которые на самом деле были не такими уж и взрослыми: две девушки лет двадцати пяти-шести, мужчина неясного возраста с густыми рыжими усами, над чем-то улыбались двое парней, светленький и темноволосый. На экране проектора уже долго висел слайд приветствия, но собрание школы продвинутого уровня все не начиналось: руководители отделений поминутно оглядывались на двери.

Подняв глаза от конспекта, Рома еще раз посмотрел на две короткие косички, что сидели прямо перед ним. Темно-русые волосы с милыми завитушками на концах, прозрачные резинки, на тонкой шее – серебряная цепочка над низким горлом черного свитера. В отличие от чопорной студентки филфака, которая понравилась Мише, эта девочка выглядела какой-то простой и домашней. Рома уже потянулся было тронуть ее за плечо и вежливо спросить имя, как дверь распахнулась.

– Извините, я бежал как мог, – на ходу снимая черную куртку и шапку со смешным помпоном, в аудиторию вошел немолодой человек с потрепанным красным рюкзаком. Окинув взглядом всех собравшихся, он приветливо улыбнулся, поздоровался за руку с парнями-инструкторами, отошел к стене и вдруг сделался незаметным, будто исчез среди ярких свитеров, полосатых рубашек и шумных новичков.

Кто-то постучал пальцем по микрофону – характерный глухой звук разнесся по большой аудитории, и все разговоры, перешептывания и смешки затихли. Начальник туристического клуба поднялся на кафедру, сощурился от яркого света проектора и призвал к тишине.

– Всем доброго вечера, меня зовут Александр, прошу минуточку… ладно, часок вашего внимания. Как вы уже поняли, турклуб “Вертикаль” торжественно открывает школу туристской подготовки, по завершении которой вы все сможете сходить в настоящий поход, в горы, добраться до своей вершины. Кто-то станет совсем другим человеком, кто-то обретет дружбу, а может, и любовь. Это будет четыре месяца занятий, знакомств, приключений, воспоминаний. Школы проводятся каждый год, и каждый год все больше и больше ребят остается с нами, становится инструкторами, руководителями, помощниками. В этом году набор необыкновенно большой, но не переживайте – мест хватит всем, команд у нас будет много. Пусть инструктора расскажут о себе и своих походах сами.

После вступительного слова руководителя школы инструктора помладше рассказывали о своих отделениях, но для знакомства информации было не так много: все они шли на Центральный Кавказ в мае или июне и все планировали почти одинаковые тренировки, только разные категории сложности. Кирилл, Настя, Илья, Аня, Леша… имен и групп было так много, что запомнить всех не представлялось возможным. Опоздавший человек с рюкзаком – все почему-то называли его исключительно по фамилии, то ли Войнов, то ли Волков – свой поход уже полностью запланировал: в прошлом году этот маршрут пройти не удалось из-за плохих погодных условий, в этот раз прогнозы на май были получше, хотя, конечно, пока еще туманные. Но для того, чтобы участвовать в его весеннем походе, требовалось пройти один или два с будущей группой, чтобы привыкнуть друг к другу и свести к минимуму конфликты и разногласия: основной поход предполагается довольно долгий и не самый простой технически, а потому идти надо с проверенными людьми.

Роме все это очень понравилось: недавно в редакции ему дали задание написать колонку про популяризацию туризма в России, и сходить в настоящий поход самому казалось для него большой удачей, ведь меньше придется придумывать, а заодно и можно будет расспросить бывалых туристов… Поэтому он, не особенно вслушиваясь в рассказы о планах школы, решил, что запишется в группу к самому старшему инструктору.

К его приятному удивлению, девочка с короткими косичками и рыжая студентка с филфака тоже пошли к самому старшему. Не отводя взгляда от рыжей, за ними потянулся и Миша, который не только планировал познакомиться с новенькой, но и не хотел расходиться с другом по разным группам. У стола их осталось пятеро вместе с руководителем: вероятно, испугавшись обещанной технической сложности и довольно высоких требований к будущей группе, остальные ребята разбежались к другим.

Руководителю на вид казалось лет сорок с небольшим. Он был невысок и подтянут, черные волосы с проседью падали на две стороны, подбородок и щеки затягивала легкая седоватая щетина, а серые глаза, задумчивые и светлые, не скрывали прожитых лет. Присмотревшись к нему повнимательнее, Рома почему-то вдруг подумал про советского геолога – вязаный свитер вне моды и времени, палатка, борода, гитара.

– Ну что, как будто это пока все, – произнес руководитель, окинув взглядом маленькую компанию студентов. – Негусто, но ладно. Меня зовут Георгий Петрович Бойков, мне сорок пять, и я геолог.

Рома сжал губы, но не удержался и прыснул. Обе девушки посмотрели на него неодобрительно.

– Ничего смешного! – воскликнула та, что была с короткими косичками. – Геолог – это очень романтично.

– Да я просто так и подумал, что вы геолог, – Рома принялся смущенно оправдываться, но Георгий Петрович, кажется, совсем не обиделся на его внезапный смех. – Понимаете, образ такой…

– Понимаю, молодой человек. Но увы, никакой романтики в этом нет. Сейчас геология совсем не та профессия первооткрывателя и героя, что в советских книгах и фильмах, – он посмотрел в сторону девушки, но та смутилась не меньше Романа. – Времени у нас немного, поближе познакомимся потом, а пока давайте дальше. Кто следующий скажет пару слов о себе?

– Меня зовут Марина, – начала рыжая девушка. – Мне двадцать два, в этом году заканчиваю филологический. Пишу стихи и научные работы, – на этом моменте все засмеялись. – В походах никогда не была, но очень хочу.

– Я Миша и я программист, – сказал Миша и покосился на Марину, которая в это время впервые с интересом посмотрела на него. – А, да… Мне двадцать пять и я тоже раньше ходил в походы, но очень давно.

– Ну а я Рома, журналист, учусь и работаю в журнале “Travel culture”, – он встретился взглядом с “короткими косичками” и против воли улыбнулся. – Мне двадцать два, и я в походы не ходил, но был на курсе основ вместе с Мишей.

– А вы, барышня? – обратился руководитель к последней участнице, которая одинаково внимательно выслушала всех и, когда к ней обратились, смущенно улыбнулась, вертя в пальцах плетеный брелок на молнии кофты.

– Я Аля, мне двадцать. Тоже учусь на журналиста, подрабатываю художником-иллюстратором на фрилансе. В поход ходила один раз с родителями, но это была больше вылазка на природу, чем что-то спортивное.

У нее был мягкий и тихий голос, и она так забавно смущалась и старалась не смотреть в глаза никому конкретно, когда говорила… Рома же не отводил взгляда от нее. И до последнего дня перед выездом, и на тренировках, и на редких встречах вне турклуба все надеялся, что и она посмотрит на него так же, но почему-то не получалось – а может быть, он был слишком строг к себе и многого не замечал.

…Колеса стучали убаюкивающе, изредка выхватывая из мерного перестука грохочущие стыки рельс. За окном проносились редкие деревенские домики, поля и перелески, еще не покрытые снегом, но уже облетевшие, острые и черные в своей наготе, мокрые от недавнего дождя. Закат, раскинувшийся во всю синь безоблачного неба, провожал летящий состав бесконечной алой полосой, растворяющейся в золоте, а потом – в черной земле за несуществующей чертой горизонта.

Поезд постепенно погружался в сон. Привычные запахи ужина, дешевого кофе, жареных семечек, чистого белья и горячего железа душили, несмотря на приоткрытое окно, под стук колес кто-то храпел, кто-то посвистывал носом, кто-то на другом конце вагона тихо переговаривался и хихикал. В плацкарте всегда было людно и шумно, а на верхних полках – страшно неудобно и тесно, но весной, под тусклым желтоватым светом вагонной лампы, на хрустящей от свежести тонкой потрепанной постели, после долгого дня в шумном и мокром снегу, лучше места для отдыха, казалось, не будет на свете.

Спать не хотелось. Мерно раскачиваясь туда-сюда вместе с сонным вагоном, Аля задумчиво листала маленький томик стихов, который ей подарили в школе на выпускном. Еще в самом первом походе руководитель их группы, проживший в палатке дольше, чем в городской квартире, учил их собирать рюкзак: объемное – вниз, тяжелое – равномерно к спине, мелочи – по многочисленным карманам, которые каждый пришивал себе, кто во что горазд. Увидев, что участница прячет книжку в рюкзак, и без того не очень вместительный, руководитель выговаривал ей долго и упорно, но, когда спустя три или четыре выхода Аля ни разу не пожаловалась на тяжесть и не отстала, он в конце концов сдался и едва ли не первым приходил к костру послушать, как она читает надрывную Ахмадулину, задумчивого Евтушенко, нежного Рождественского. “Я решусь на все неизвестное, на все безрассудное – в море брошусь, густое, зловещее, и спасу тебя…”

Поезд качался и плыл в темноту, унося маленькую группу туристов дальше и дальше от такой привычной и родной Москвы. По железной дороге ребята должны были добраться до Владикавказа, оттуда – машиной до села Нижний Унал, а потом – пешком в горы. Ночь красила небо в темно-синий, щедрыми горстями сыпала звезды. Острые, колючие и размытые из-за скорости состава силуэты деревьев проплывали мимо, тянули скрюченные лапы, еще не скрытые листвой, и пугали первых ночных птиц.

Аля не торопилась засыпать. Свет давно погасили, и она уже не могла читать: стихи звучали, шуршали и шелестели в ее голове по памяти, и почему-то то голосом мамы, то голосом строгого профессора классической литературы, то голосом того паренька, чей подарок она держала в руках. Со стихами путались мысли: что ждет их впереди, каким будет этот маршрут? Они готовились к нему долго и тщательно, начали за три месяца, еще зимой. Тренировались преодолевать склоны и снежные препятствия, учились вязать узлы на скорость и качество, посещали курсы по медицине (хотя, откровенно говоря, только Аля ходила на них без пропусков, поэтому и взяла на себя ответственную роль походного медика). Ее пугала неизвестность, ведь как минимум один перевал хранил слишком много секретов: ни отчетов, ни четких спутниковых снимков на него не нашлось, и им предстоял теоретический первопроход.

Конечно, всегда была возможность отказаться и пойти другим путем, и, не решаясь судить за других, гордая Аля не сошла бы, даже если бы заблудилась одна посреди белого безмолвия. Ей всегда казалось, что просить помощи означало признаться в собственной слабости, неспособности справляться с трудностями, а ведь именно это и делает Человека из человека – умение прыгнуть выше головы, приложить все усилия и даже больше, только чтобы добиться поставленной цели. Без цели человек не живет, а существует. Но каждой цели, даже самой маленькой, он непременно должен добиваться сам.

Но сколько ни утешай себя мыслями о собственной силе, убедиться в ней выйдет только в реальных условиях… Дальнейший путь по железной дороге интереса не представлял: средняя полоса, одноэтажные деревянные домишки с дворами и унылыми огородами, чернеющими в снегу, и чередующиеся с побитыми жизнью пятиэтажками, так же печально желтеющими среди серых дорожных лент. Кавказ еще не скоро: пока что надо набраться сил, выспаться на много-много дней вперед. На верхней полке спала Маринка, так и не вынув из ушей наушники-капельки, слева в купе посвистывал носом Рома, над ним, вопреки поездным законам повернувшись головой в проход, спал Мишка, даже во сне словно желающий быть поближе к Марине. Георгий Петрович, руководитель их маленького отряда, уступил нижнюю полку беременной женщине, хотя та пыталась отказаться, и забрался наверх.

Снизу Алька видела его растрепанные черные волосы, чуть тронутые сединой, и слегка свесившуюся с краю сильную жилистую руку с двумя простыми и грубоватыми деревянными браслетами. Загадочнее человека за все свои двадцать лет она не встречала: Георгий Петрович не был замкнутым, не отказывался поговорить и ответить на вопросы, но все равно всем одинаково казалось, что никто не знает достаточно хорошо этого сурового и всегда поразительно спокойного человека. Вероятно, именно его строгость, спокойствие и некоторая надежная уверенность покорили с первой встречи юную, наивную и немного взбалмошную Алю, которой самой этого в характере очень не хватало.

Натянув тонкое одеяло до подбородка, Аля устроила подушку поудобнее и, свернувшись клубочком, закрыла глаза. В поезде ей всегда хорошо спалось: мягкое покачивание и далекий перестук убаюкивали, унося дальше и дальше от реальности. Это была крайняя ночь, когда они спали на мягком матрасе, подушке, в относительном тепле и комфорте: так всегда бывало, как ни готовься к суровым условиям, как ни одевайся теплее, никогда не угадаешь с температурой собственного комфорта. Про себя всегда трудно угадать, если привыкаешь заботиться о других.

В январе они ходили в поход – тот самый, который должен был познакомить их в полевых условиях. Георгий Петрович подготовил их прекрасно, но в предпоследнюю ночь, когда они впервые столкнулись со страшным морозом и невозможностью даже закрыть глаза, чтобы не смерзались ресницы, Аля усвоила одну простую истину: если ты идешь с группой, как бы тебе ни было плохо, тяжело и больно, всегда есть кто-то, кому хуже, чем тебе, и думать надо в первую очередь о других, правило кислородной маски на себя не всегда работает безотказно. Аля и Марина от холода сходили с ума: не шел снег, не сбивал с ног ветер, не поливало дождем, но мороз ударил такой сильный, что и дышать удавалось с трудом: он сковал все ледяными цепями, не просто колко пощипывал, а когтями рвал кожу на открытом лице, на руках, оставленных на минуту без рукавиц.

Аля в тот вечер должна была дежурить с Мишей, но парни прогнали их с Мариной, велели разобрать палатку и разложить вещи, чтобы рюкзаки и запасная одежда не примерзли окончательно. Марина разворачивала и натягивала тент, Аля щелкала холодными железными дугами, непослушными пальцами в одеревеневших перчатках пытаясь их соединить.

– Алька, д-давай сп-поем, – предложила Марина. Она поминутно прыгала на месте и дрожала от холода. Аля, с трудом превратив несколько железных палочек в дугу, подрагивающим голосом затянула “Коня”. Марина, у которой с вокалом было немного получше, подхватила, и долго еще тянули жилы из хрупкой лесной тишины “золотая рожь и кудрявый лен”. И в этой тишине только поблескивал снег в свете фонариков, молчали деревья, согнувшись под тяжестью снежных шапок, между двух огромных елей, отливающих синевой, сияла единственная на всем небе звезда. И от этого яркого, но такого одинокого блеска, от снежного безмолвия на много километров вокруг и от осознания, что путь закончится нескоро, на душе становилось тоскливо, и особенно высокие ноты вторили душевной тревоге.

За спиной вдруг раздался треск ломающихся веток и скрип снега. Яркий свет ударил в глаза, ослепив на мгновение, и песня прервалась, девчонки с визгом отскочили в разные стороны, однако ночной кошмар оказался всего лишь руководителем с охапкой хвороста.

– Вы бы помолчали пока, – строго заметил он. – Ветра нет, но простудиться можно легко.

– А что, очень плохо? – пошутила Марина, снова стуча зубами от холода.

– При всем уважении и к вам, и к Расторгуеву, на морозе петь не стоит, можно застудить горло и подхватить ангину. Вот в электричке до Москвы я с вами и сам с удовольствием спою.

– Правда споете? – лукаво улыбнулась Аля, растирая перчатками щеки, зарумянившиеся то ли от мороза, то ли от смущения.

– Обещаю, – заверил Бойков. Из-под шапки и высоко поднятого воротника видны были одни его глаза, серые и поблескивающие от света фонарика, но Але было и того довольно: строгий и пронзительный взгляд вмиг пристыдил ее даже без слов. – Только сейчас натяните шарфы на нос, ради бога.

У дежурных уже потрескивал слабый огонек. Бойков помахал на него разделочной доской, и пламя, громко фыркнув ему в лицо и чуть ли не целиком проглотив большую щепку, взвилось выше колен, набросилось на поленья и затрещало ровнее и смелее. В это время девочки только разобрались с палаткой и еще не успели ее обустроить, как положено.

– Девчонки, идите погрейтесь! – позвал Миша и повалился на спину, вдавив в снег коврик. Аля и Марина подошли на негнущихся ногах, устроились отогревать замерзшие пальцы и носы. Рома сразу же оказался рядом, плеснул Але чаю из термоса: тот быстро остывал, но от первого же глотка приятное тепло разлилось в груди, и приятный вкус горьковатой заварки и утреннего лимона словно побежал по венам вместе с кровью. По коже промелькнули тысячи маленьких острых игл, будто облило кипятком, жар тянул в лицо так, что стало горячо дышать, дым ел глаза, но даже это казалось Але приятным: только бы не мерзнуть больше, только бы не чувствовать, как медленно и неотвратимо немеют ноги в затвердевших от мороза ботинках, как не можешь согреться, даже прыгая на месте и растирая щеки варежками, потому что холодно уже изнутри…

Глава 2. Начало пути

…В вагоне было тепло. Мягко покачиваясь головой по подушке в такт поезду, Аля долго лежала без сна, задумчиво глядя в окно, где отражалась вагонная лампа, чужая бутылка воды на столе и размытым пятном – ее лицо с острым подбородком, неаккуратно отросшей челкой над высоким лбом, точеной переносицей и неожиданно курносым носом в конце, пухлыми и вечно обветренными губами. Показав язык отражению, она закрыла глаза и поглубже закуталась в тонкое казенное одеяло: одно только воспоминание об их зимней единичке заставило ее вздрогнуть от внезапной прохлады.

Говорят, трудности закаляют. Но ей казалось, что у каждого есть свой предел: река, которую не переплыть, холод, которого не вытерпеть, перевал, которого не преодолеть. Да… Есть предел, перед которым либо придется сдаться, либо отступить и вернуться на шаг назад – чтобы потом прийти с новыми силами и опытом.

На одной из тренировок в Подмосковье они учились спускаться со снежных и ледяных склонов. Это было тем еще приключением: порой спуститься сложнее, чем подняться, потому что на спуске все устают, успевают наесться этими горами по горло и выбиться из сил физически и морально. Алька читала о трагической статистике гибели альпинистов – значительная часть срывалась, замерзала и падала в трещины именно на пути вниз.

Но та тренировка была всего лишь технической. Подниматься с ледорубами на три такта было не очень сложно, но довольно занудно: с размаху вбить в плотный снег ствол, перенести вес на одну ногу, затем на другую, и все сначала, – а вот спускаться оказалось куда веселее и быстрее. Пока все группы подтягивались и учили бытовые вещи вроде постановки палатки и разжигания костра, Георгий Петрович Бойков отвел свой маленький отряд тренироваться на склоны, пообещав, что быт покажет на следующий день, когда все будут заняты склонами – чтобы не мешаться. Нетронутый снег походил на мягкую пуховую перину, далеко внизу, на дне карьера, торчали припорошенные молодые сосенки, наверху осыпались края суглинком.

– Что такое ледоруб и для чего он нужен, вам объясняли инструктора на прошлой тренировке, – Бойков выбрался на пригорок повыше, чтобы ребята его лучше слышали. – Сегодня мы поучимся спускаться разными способами: ледоруб будет первым, потому что он самый легкий и понятный. Способ простой, называется зарубание. Когда вы идете по склону с ледорубом и чувствуете, что есть шанс сорваться, нужно взять инструмент одной рукой за рукоятку, другой – за середину клюва, и поднять к плечу наискосок.

– Как винтовку, – хихикнул Миша, в восемнадцать лет отслуживший в армии. Бойков взглянул на него неодобрительно, но, поджав губы, натянуто улыбнулся. Шуток на военную тему он не приветствовал.

– Да, как винтовку, если так понятнее, – продолжил он. – Нужно как следует размахнуться и клювом вогнать ледоруб как можно глубже в снег. За счет вашего веса он войдет в покров достаточно глубоко и сможет вас удерживать. Недолго, но выигранного времени вам должно хватить, чтобы подумать, как вы будете выбираться. Ну что, надевайте каски и пробуйте.

Рома помог Але разобраться с запутанными ремешками, почти не случайно прикоснулся к ее теплому от шарфа подбородку, пока затягивал их, и подошел к склону первым:

– А как?..

– Падай и катись, как с горки, – Бойков встал рядом. – Ах, да… В реальности падение будет внезапным, но сейчас, пожалуйста, сталкивать друг друга не надо. Вы еще не умеете реагировать быстро, и от неожиданности можете растеряться.

Осторожно подобравшись к самой кромке и спустив из-под тяжелых треккинговых ботинок пласт снега, Ромка ухватил ледоруб, как было велено, посмотрел вниз и вдруг с веселым криком прыгнул в снег и покатился кубарем.

– Зарубайся! – закричал Георгий Петрович, сложив руки рупором. Рома ухитрился выставить вперед руки и с размаху воткнуть ледоруб в снег. Проскользив по инерции еще пару метров, он повис над склоном, лежа на животе и держась за голубую рукоятку. Снег засыпал его с ног до головы, держаться за скользкую ручку было непросто, но парень долго хохотал, зажмурившись от ветра.

– Круто! – крикнул он, поднимаясь и отряхиваясь. Пока Рома лез обратно, больше похожий на йети, чем на туриста зимнего обыкновенного, к краю робко подошла Аля. Топталась она там долго, то поправляя каску, то лишний раз спрашивая руководителя, правильно ли она взяла ледоруб. Она и представить не могла, что Мишка столкнет ее в шутку, да еще и крикнет сверху:

– Зарубайся!

Снег! Снег! Земля! Сильно ударившись плечом, Аля воткнула в снег клюв ледоруба, но то ли веса не хватило, то ли силы: проскользив еще немного вниз, ледоруб вырвался, застрял, и она полетела дальше. Подошвы ботинок бесполезно скреблись по корке наста, крик рвался из груди против воли, и вместо того, чтобы закрепиться посреди склона, она улетела на самое дно оврага и больно врезалась спиной в сосну.

Горячие капли обожгли обветренное лицо, она стиснула зубы, но боль не позволила сразу подняться, и сквозь слезы она увидела, что все поспешили к ней, окружили, принялись трясти и тормошить:

– Аля, ты жива? Цела? Ты в порядке?

– Отошли все! – строго прикрикнул Бойков и, когда ребята от неожиданности отступили, он стряхнул снег с ее шапочки, осмотрел вскользь. – Ничего страшного. Так бывает. Встать можешь? Давай руку.

Он вытащил ее из сугроба и, пока она отряхивалась и приходила в себя от пережитого страха, взглянул на ребят впервые сердито. Все притихли и уставились в землю, хотя понимали, кто виноват.

– Я, кажется, русским языком сказал, что сталкивать нельзя! – сказал Бойков негромко, но в его обыкновенно мягком и спокойном голосе зазвенели стальные нотки. – Туризм – это командный вид спорта как минимум потому, что ваш комфорт, ваша безопасность и ваша жизнь иногда зависят от ваших товарищей. И если у кого-то одного проблемы с дисциплиной, – он выразительно взглянул на Мишу, отчего тот нахмурился и отвернулся, – то проблемы будут у всех, причем очень разные. Прошу не как инструктор, а как ваш товарищ, быть внимательными и заботиться друг о друге, а не баловаться, как в детском саду. Еще раз такое увижу – пойдете в другую команду. Всем ясно?

Ребята, смущенные и пристыженные, сопели и кивали, а Аля, оправившись от боли и испуга, взглянула на Георгия Петровича с уважением и благодарностью. Какой бы серьезной ни была ситуация, ей было приятно, что руководитель о ней заботился, переживал. Конечно, это была его обязанность… но ей льстило, что он заступился именно за нее.

Утром в окно заглядывала серая дождливая хмарь. Мелкие капли бежали по стеклу, шумели деревья свежей майской зеленью, на перрон высыпали все, кто коротал сутки в вагонах, и среди них мелькало очень много рюкзаков: май в Осетии – один из самых популярных туристических сезонов. Мелкая морось вскоре превратилась в нечто более серьезное; ребята принялись надевать капюшоны и вытаскивать из клапанов непромокаемые накидки. Руководитель включил телефон и, пока все перетягивали поудобнее ремни на рюкзаках и перекладывали “самое необходимое”, набрал координатора.

– Олег, мы доехали. Да, все хорошо, сейчас дождемся машину и забросимся на маршрут. Группа, как настроение? – спросил, отняв трубку от уха, и все, не сговариваясь, показали класс. – Самочувствие отличное, настроение бодрое, снаряжение в порядке. Писать постараюсь каждый день, звонить по необходимости… Понял. Хорошо. Передадим. Связь кончаю.

Закутанные в дождевики ребята сделались похожими на гномов с огромными рюкзаками. Руководитель окинул их задумчивым взглядом:

– Из Москвы передали просьбу встретить наших коллег…

– Коллег или калек? – ввернул Миша. Все засмеялись, филолог Марина и вовсе запрокинула голову и сморщила носик, не сдерживаясь.

– Надеюсь, что коЛЛег, – хмыкнул Бойков и тоже улыбнулся. – Они ехали на нашем поезде и забыли аптечку. Личной им может не хватить, а у нас экстренная с большим запасом. Аля, ты ответственная за медицину – отложи один жгут, четыре шприца, шесть повязок, пластинками ибуклин, нурофен, ампулы четыре дексаметазона, зодак и оптакейр. А я пока найду этих… машей-растеряшей. Запомнила?

– Да, капитан, – вздохнула Аля и, когда Бойков направился к первому вагону, снова принялась разбирать рюкзак. Экстренная аптечка, к счастью, лежала недалеко, и все предметы, которые перечислил руководитель, она передавала на руки стоявшему рядом Мише. Тот, дурачась, раскладывал блистеры по цветам, крутил крышку глазных капель и строил башню из стерильных салфеток, пока сердитая Аля не отобрала их у него. Маринка дремала, положив голову на рюкзак, Рома загружал маршрутную нитку в телефон – он был штурманом и очень переживал, что справится плохо…

– Ты зачем капли вскрыл? – возмутилась Аля, складывая препараты в красную герму, к счастью, оказавшуюся запасной, и потуже закрутила крышку оптакейра. – А если бы они не новые были, вдруг бы испортились?

– Да ладно, у них срок годности месяц, а поход не больше двух недель, – пробурчал Миша и отвернулся. Аля фыркнула:

– Это тебе “да ладно”, а у людей со зрением будут проблемы!

– Да не трогал я ничего, только открыл случайно, – вздохнул Миша. – Не вредничай, Аленький. Я же тебе ничего не сказал, когда ты пряники в вакуум засунула.

Не желая дальше спорить, девушка сердито застегнула ремешок на герме и отложила его в сторону. Когда они упаковывали продукты и тестировали вакууматор, ей доверили сложить сладости, и она допустила ужасную ошибку, в результате которой в вакууме оказались пряники, маршмеллоу, белевская пастила и даже хлебцы. И если последние просто слегка потрескались под давлением, то пряники теперь придется раздавать по количеству крошек и начинки. Миша, отвечающий за питание, был сердит на Алькину недогадливость… А ее, в свою очередь, раздражало его безответственное отношение к медицине: на курсе он даже не пришел на практическое занятие и теперь полагался на знания остальных.

Владикавказ оказался ощутимо теплее, чем Москва: во всяком случае, Бойков отсутствовал уже довольно долго, а сидеть на одном месте и ждать его не было холодно. Дождь то усиливался, то прекращался совсем, в пасмурном небе изредка поблескивала ясная голубизна, густой воздух, насыщенный теплом и влагой, казалось, можно резать ножом. С дороги слышался шум машин и стрекот светофора, голоса таксистов, носильщиков и встречающих звучали с явственным южным акцентом. Но ожидание затянулось не сильно: вскоре к скамейке, которую оккупировали ребята, вернулся руководитель в сопровождении двоих туристов с такой же походной экипировкой: женщина немного за тридцать, моложавая, улыбчивая, с волнистыми русыми волосами и удивительно ясным взглядом, и молодой человек немногим младше ее, неуклюже-высокий, широкоплечий, с веснушками, южной горбинкой на носу и пристроенной к рюкзаку гитарой. Они были одеты в одинаковые белые флиски и улыбались тоже почти одинаково, с ямочкой на одной щеке.

– Всем привет! – она окинула взглядом компанию. – Я Ирина, это мой брат Антон. О, Миша, и ты здесь?

– Угу, – буркнул тот, не удостоив и взглядом и эту симпатичную и веселую женщину. Та, ненадолго смешавшись от такого недружелюбного ответа, снова заговорила с ребятами.

– Представляете, такой вот казус, мы так торопились в поход, что забыли аптечку, – ее ясные голубые глаза светились изнутри, будто забытая аптечка была поводом для радости. – Мы когда выходили в Ростове и в Беслане, пытались поискать в ближайших, но успели найти только слабенький анальгетик. Олежка просил, чтобы вы с нами поделились, так что если вас не затруднит… – она снова смущенно улыбнулась и умолкла, по очереди обведя всех ясным лучистым взглядом.

– Конечно нет, – Миша вдруг поднялся и протянул красную герму с отложенными препаратами Антону. Тот молча принял, кивнул в благодарность.

– Спасибо, вы чудо, – просияла Ирина. Очевидно, в этой странной паре контакт с окружающим миром налаживала она, а он отвечал за приземление в необходимый момент… Ну и за тяжелое снаряжение, и за безопасность. – Надеюсь, увидимся на маршруте! Вдвоем немного страшновато, я-то была в походах, хотя уже давно, а вот Антошка впервые…

– Можем держаться вместе, – вдруг предложил Бойков. – Правда, у нас спортивная двойка, и в отчет мы вас вписать не сможем…

– Но вместе веселее, – подхватила Марина, с улыбкой протягивая руку сначала Ирине, потом Антону. Тот осторожно пожал ее хрупкие пальцы с изящным колечком.

– Звучит заманчиво, но я даже не знаю… Удобно ли вам тащить балласт из парочки ничего не умеющих туристов?

– Хорошие люди балластом не бывают, – Георгий Петрович улыбнулся одним взглядом, и Алькино сердце пропустило удар, хотя эта улыбка предназначалась вовсе не ей: его серые глаза из холодных и строгих на миг сделались мягкими и добрыми, к седым вискам разбежались лучики морщинок. – Единственное, что у нас запланирован один достаточно сложный перевал. Я вам покажу альтернативный маршрут через склоны попроще, а вы сами решите, как идти.

– Я уже говорила, что вы чудо? – Иринины глаза засияли ярче фонариков, и все засмеялись. От одного присутствия этой маленькой и светлой женщины, казалось, стало еще теплее, и никто даже не задумался, что новенькие могли отказаться.

Новые знакомые быстро влились в команду, хотя официально и не были ее частью. Хмурый и неразговорчивый Антон больше был незаметным и держался поближе к руководителю; Ира, легкая, веселая, сразу со всеми перешла на “ты”, и несмотря на разницу в возрасте примерно в пятнадцать лет, девочки не ощущали неловкости. С ней все время было легко: даже когда Аля, которая обожала флору и фауну, затеяла спор, какая живность нынче водится на Северном Кавказе, она без подсказок интернета вспомнила врага всех туристов – бурого медведя, а также пугливого кавказского горного тура, тонкорогую серну, индейку, краснокрылого стенолаза, горную овсянку…

Микроавтобус катил по дороге среди горных ущелий, высоких стен, поросших лесами, то с одной, то с другой стороны шумели небольшие реки, по обочинам то тут, то там вырастали валуны размером с небольшой автомобиль. Изредка мелькали осетинские поселки, прижимаясь пестрыми покосившимися домиками и неровными заборами к горам, и из-за величия этих вековых каменных стен они казались несоразмерно крохотными. Дорога петляла, поднимаясь вверх, в салоне становилось жарко, и в то самое время, когда Аля решила вздремнуть, водитель нажал на тормоза. Рюкзаки покатились по проходу, на чьем-то жалобно звякнули карабины.

– Станция приехали, – провозгласил водитель с легким акцентом. – Доброго вам пути!

Бойков с ним расплатился, потом спрыгнул первым, принял у Ромы и Миши все рюкзаки. Антон помог спуститься своей сестре, потом молча и галантно подал руку Марине и та, вспыхнув почти в цвет волос, так же молча ее приняла, не заметив сердитого взгляда Миши, брошенного в их сторону. Аля осматривалась с широко распахнутыми глазами, словно пытаясь запомнить все и сразу: над горной дорогой тучи висели низко, как приклеенные, и жаркое солнце проглядывало сквозь них, протягивая к земли струны-лучи. Ближе к горам росли кряжистые и приземистые елочки, среди густой зелени попадались кирпично-рыжие, на некоторых обрывах земля походила на слоеный пирог: глина сменялась суглинком, известняком и песчаником, а сверху была прикрыта молодой изумрудной травой, яркой и сочной, как мастика. Аля, которая, помимо обязанностей медика, делила со всеми должность фотографа, боялась упустить хоть кадр, но вскоре телефон начал разряжаться, и она на время предпочла фотографировать глазами.

Глава 3. Первые трудности

А посмотреть и вправду было на что! Вот только дорога все шла и шла вверх, пылила под тяжелыми ботинками семерых путешественников, и с каждым метром идти казалось все труднее. К тому же, погода была совершенно непонятной: солнце светило, но грело совсем по-апрельски, то есть почти никак, и несмотря на это, во флиске было жарко, без нее – холодно. Натянув бафф на нос от горного загара и пыли, Аля дождалась, пока Маринка поднимется:

– Тебе тоже кажется, что мы постоянно поднимаемся по лестнице?

– Ага, какая-то бесконечная лестница бытия, – хмыкнула Марина. – Зимой ходили, там была тропежка – тоже по ощущениям, как лестница, и тут опять эта лестница, – она повисла на треккинговых палках и шумно выдохнула. – Кошмар, мы только четыреста метров прошли!

– И сто пятьдесят из них набрали, – добавил Георгий Петрович, поравнявшись с участницами. – Сегодня у нас по плану пятнадцать километров и полтора километра набора высоты. Предполагаемое место ночевки на высоте тысячу восемьсот с небольшим.

– Почему с небольшим?

– Точно не скажу, но примерно тысячу восемьсот шестьдесят. Зависит от того, есть ли там пригодный для быта ручей. Если нет, то поднимемся выше. До темноты предполагаю дойти хотя бы до условной точки.

– А когда привал?

– Самый жестокий вопрос руководителю, – засмеялся Бойков, но все-таки сверился с часами и ответил: – Через восемнадцать минут. Морально готовьтесь, что будут отрезки сорок к десяти. Сорок минут идем, десять отдыхаем.

Он прошел на десяток метров вперед, шагая так же бодро, как в самом начале, и девушки проводили его завистливыми взглядами и вздохами. Парни вдвоем шли чуть ниже в молчании: тоже с непривычки решили не тратить силы на разговор, Антон и Ирина чуть отстали. Казалось, что у Антона самая тяжелая поклажа: рюкзак в девяносто литров, да еще и с прикрученной к нему гитарой, выглядел устрашающе. Своей группе Бойков не раз напоминал, что нужно отдавать предпочтение вещам полегче, если это не противоречит безопасности, и подсказывал, как хотя бы минимально облегчить снаряжение: не брать отдельные миски для супа и “второго”, зубную пасту и мыло делить на двоих или вообще по палаткам, обходиться без сидушки (все равно на привале можно посидеть на рюкзаке, а в лагере – на коврике, или вообще постоять). Среди сторонников облегченного снаряжения были и такие личности, которые снимали все этикетки с одежды или отрезали половину от зубной щетки, а некоторые и вовсе, кроме миски и ложки, не брали посуду и чай тоже пили прямо после супа (ну а что, зато отмыть легче будет), но это порой доходило до такого абсурда, что все, кто хоть немного ценил комфорт и порядок, ограничивались уменьшением количества вещей. Антон об этом наверняка не знал: с каждым десятком метров он отставал все сильнее, а Ира, вздыхая, замедлялась вместе с ним.

Наконец, когда ботинки практически перестали отрываться от земли и рюкзак отдавил ключицы так, что впору было тащить его волоком, впереди показались странные каменные насыпи, которые были похожи то ли на обломки геометрически точной скалы, то ли на развалины старой башни. Бросив рюкзак, будто и не она только что ползла по дороге, падая от усталости, Марина с разбегу вскарабкалась на камни, замахала отставшим Антону с Ирой:

– Ребята! Смотрите, какая красота!

– Похоже на осетинские крепости, – Бойков погладил шероховатую и необыкновенно теплую поверхность кирпичного цвета.

– Во время войны тут ставили засады и пряталась разведка. А теперь так спокойно, что хоть кричи – эхо унесет и проглотит, – заметила Ирина и неожиданно крикнула. Подтверждая сказанное, ее звонкий и чистый голос унесся далеко ввысь и растворился где-то за облаками. Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, было слышно, как ветер шевелит раннюю майскую траву, и только каменные развалины хранили память о грохоте взрывов и выстрелов. Денек оказался погожий, солнечный и в меру теплый, и слишком далеко от счастливой компании была война из прошлого века.

– Тут и следы есть, – Аля провела пальцем вдоль щербатых трещин и глубоких царапин. – Георгий Петрович, это пули и осколки?

– Не знаю, все может быть, – Бойков присел рядом с ней и осмотрел камни. Как будто по ним стреляли снизу, из аула: кое-где попадались округлые выемки, а где-то трещины шли наискось снизу вверх, задираясь по диагонали. – Восемьдесят лет прошло, никто уже не скажет, что это: может быть, выстрелы, может, камнепады, а может, это ветер оставил такой рисунок. Давайте сфотографируемся и пойдем дальше.

Правда, фотография затянулась: после нескольких общих девчонки захотели отдельные, делали задумчивые лица, глядя вдаль, вытаскивали из баффов растрепанные волосы, чтобы в них запутался ветер. Парни бесстрашно залезали на самый верх крепости, пока из-под ботинок не начинали сыпаться мелкие камни. Георгий Петрович в это время отыскал где-то безмен и принялся взвешивать рюкзаки. Практически все они отличались от заявленного веса: Алькин вместо пятнадцати весил почти семнадцать, как и Маринин, а у парней и вовсе девятнадцать-двадцать вместо положенных семнадцати. У самого Бойкова расходилось не критично: всего лишь на полкило, и то это была, скорее всего, запасная пуховка, которую он в таблицу вписывать не стал.

– Что вы туда наложили? – строго спросил он Рому и Мишу, когда они вернулись с крепости довольные, как коты. – Откуда два лишних кило?

– Рюкзаки плотно позавтракали, – попытался пошутить Миша, который и сам от вкусного завтрака никогда бы не отказался, но Георгия Петровича ответ не устроил.

– Я не шучу. В горах вес ощущается по-другому. Через полдня вы устанете, завтра у вас заболят плечи, а послезавтра случится растяжение или, не дай бог, сорвете себе что-нибудь. Сходить с маршрута с третьего по шестой день будет проблематично, потому что в эти дни у нас только горы почти без населенки. Пик усталости придется на самое начало, и вы возненавидите либо рюкзаки, либо меня, либо весь поход. Вам это надо? Мне – нет.

– Ну, у меня с поезда какая-то еда осталась, – поскреб в затылке Рома. – Кроссовки, наверно, весят чуть больше, чем триста грамм. И я еще в последний день решил взять второй коврик, а то у меня пенка очень тонкая.

– За коврик – молодец, а еду надо было съесть или выбросить. А ты, Миша, что скажешь в свое оправдание?

– А я… А я Альке гигиенический набор не отдал, там полкило почти, – он тут же принялся расстегивать клапан, но Бойков остановил:

– У Али и так достаточно веса. Будь мужчиной!

– Вы же сами про лишний вес сказали!

– Да, но это не значит, что его надо отдать девочке. Донеси гигиеничку хотя бы до ночевки, уж будь добр. Или мне отдай, раз так тяжело. Что из неучтенки ты брал?

– Ну… куртку вторую и запасные штаны, аптечка у меня большая, я же это, аллергик. Тоже еда с поезда и воды два литра.

– Аптечка у тебя в таблице весит триста грамм. Два литра посчитаны.

– Я не знаю, возможно, весы дома корявые, – нахмурился Михаил. – Десять минут давно прошли, кстати.

Бойков задумчиво посмотрел на его рюкзак, но не стал просить разбирать, как хотел изначально. Миша – парень крепкий, устанет не в числе первых, так что будет ему наукой. Да и лучше взять лишнего, чем не взять нужного…

Дорога уходила в небеса, тянулась желтым серпантином вдоль осыпающихся травянистых склонов. Облака спустились совсем низко, нет-нет да и проплывали на уровне глаз, касаясь лица и рук прохладным влажным дыханием. На высоте больше километра жара постепенно начала спадать, девушки надели флиски, парни натянули баффы на манер шапочек. Небо клубилось вдоль дороги, изредка солнце скрывалось, и тогда казалось, что сумерки наступили прямо в обед. Внизу прятались редкие поселения, далеко на склонах паслись меланхоличные пестрые пятна – коровы или лошади. Неожиданно руководитель резко остановился, вытянул в сторону руку:

– Подойдите! Только осторожно.

Разумеется, об осторожности все тут же забыли: подбежали к нему, столпились вокруг.

– Ого…

– Настоящий!

– Совсем свежий!

– А вдруг он где-то рядом?

– Да ладно, тут же люди!

– Вот потому-то он и рядом…

На влажном грунте вперемешку с глиной явственно обозначился глубокий и четкий медвежий след. Широкая округлая подушечка, пять отпечатков пальцев и загнутые бороздки от когтей… Ботинок Георгия Петровича сорок третьего размера по длине был примерно таким же. Поставив ногу рядом со следом, он сделал кадр, и после этого все сразу же принялись фотографировать свои ботинки рядом с медвежьей лапой, и хотя было интересно и волнительно, ощущение близкой опасности пришло позже.

– Облака пошли в низину, дождь здесь был недавно. Мишка прошел минут двадцать назад, – заметила Ирина. Судя по всему, она неплохо разбиралась в биологии.

– Почему ты так думаешь?

– Ира права. След не размыло, значит, он был оставлен после дождя, – добавил Бойков. – Судя по питерской погоде, дожди здесь короткие, а солнце жаркое. Но дорога еще не высохла, значит, прошло не больше получаса… И не меньше десяти минут, иначе я бы его увидел. Оглядывайтесь по сторонам, друзья, и погромче разговаривайте. И пожалуйста, не растягивайтесь далеко. Медведи сейчас голодные.

– Мы тоже голодные, – Маринка сделала кошачьи глаза, и руководитель рассмеялся: у нее, рыжей и зеленоглазой, это выглядело невероятно мило.

– Обед через один привал. А пока можешь украсть у Миши или Ромы печенье из поезда, – подмигнул он и пошел вперед, насвистывая. Ребята двинулись следом,но долго еще оглядывались на неожиданный трофей. Фотографии друзьям и родителям было решено не отсылать и показать после похода.

На второй половине дорога оказалась довольно трудной. Дыхание постепенно восстанавливалось, но ноги гудели все сильнее, рюкзаки делались все тяжелее (даже несмотря на съеденное печенье), серпантин забирался все выше и выше. К тому же, начала портиться погода: то, что пятьюстами метров ниже выглядело небом, оказалось плотным слоем облаков, густых, серых, мокрых и мерзких. Дождь заморосил неожиданно, солнце скрылось совсем, и хотя ушла жара, пришла другая проблема. Вмиг сделалось сыро и зябко, тонкой паутинкой капли осели на лицо и волосы. Марина пошла медленнее и в конце концов прибилась к идущим позади Антону с Ирой, а Аля, наоборот, догнала руководителя, который шел впереди.

Бойков как будто совсем не устал: шел в ровном темпе, переставляя треккинговые палки, но, в отличие от уставших Али и Маринки, не переносил на них весь вес, и они служили только для легкой опоры. Он шагал, насвистывая, и не сразу заметил, что кто-то с ним поравнялся, поэтому Аля еще некоторое время шла рядом, исподволь рассматривая его задумчивое лицо, чуть тронутое щетиной, морщинки вокруг глаз, горбинку на носу, и то, как ветер ерошит черные с проседью волосы.

– Я предлагаю дойти без обеда, – вдруг сказал он без всяких предисловий. – До места ночевки осталось километра четыре. Это часа полтора в таком же темпе. Погода портится, а первый день вообще лучше не нагружать: акклиматизация, привычка к наборам и прочее неприятное, – рассуждал он вслух, пока Аля задумчиво оглядывалась на ребят, шедших позади, и прикидывала, насколько без обеда и долгого отдыха еще хватит ее самой. – Дойдем до точки, и если там хорошее место, то обустроим лагерь и через часа три будем ужинать.

– Так рано? – удивилась Аля. – Я, конечно, не то чтобы устала, но…

– Надо лечь спать в семь-восемь вечера, – снова огорошил Бойков. – Завтра подъем в пять. У нас по плану радиалка, надеюсь поймать хорошую погоду.

– А радиалка…

– Радиальный выход, туда-обратно до одной точки по одной и той же дороге. В зачет пойдет половина километража, набор и сброс сведутся к нулю, а мы просто встанем пораньше и, надеюсь, без жары и дождя посмотрим на красивые горы. Вершины Ходвцег и Косанраг 1А, а до них – некатегорийный перевал Ходский.

– Марина отстает, и Антон с Ирой тоже, – заметила Аля. – У нас привал через…

– Давай здесь остановимся, – Бойков легко сбросил рюкзак и отвязал от строп две бутылки. – Тут ручей хороший, боюсь, сегодня таких больше не будет.

Небольшой водопад, высотой примерно до пояса, журчал среди камней, поросших мхом. Пока Аля набирала воду и подтягивались отставшие, Бойков зачерпнул пригоршню в холодной струе, бросил себе на лицо – короткая челка надо лбом сразу закурчавилась от влаги. Глядя на него, Аля поежилась и повыше подняла воротник дождевика: холодный туман вперемешку с мелкой моросью и легким ветром не делали настроение лучше.

С размаху плюхнувшись на рюкзак, Марина принялась расшнуровывать ботинки и вдруг застонала: за полдня подъема она умудрилась набить такие мозоли, что крепко зашнуровывать треки было больно. Вздувшиеся водянистые пузыри мешали шевелить ступней в обуви и готовы были лопнуть при первом неосторожном движении. Аля сразу же потянулась за аптечкой, но Бойков ее остановил.

– Подожди. До места ночевки полтора часа. Мариночка, дойдешь?

– Не знаю… Ребят, так сходить не хочется, я так ждала этого похода!

– Ты пока погоди сходить, – Бойков осмотрел ее пострадавшие ноги и тихо присвистнул. – Это плохо, но не критично. Сейчас пойдем медленнее, в палатке нужно будет это дело аккуратно проколоть, подсушить и замотать пластырем, а ночью снять, чтобы лучше заживало. Есть запасные носки?

– Есть, но в них жарко.

– Надень. Лучше жарко, чем больно.

Сжав зубы, Марина обмотала ноги пластырем в несколько слоев, надела двое носков и – очень аккуратно – ботинки. Судя по ее грустному лицу, сильно легче не стало, но так хотя бы она могла дойти до крайней дневной точки.

– Что случилось? – тревожно заглянул ей в лицо подошедший Миша.

– Ничего страшного, – нахмурилась Марина. – Натерла.

– Сильно?

– Нормально, – она отвернулась. Антон подошел к ее раскрытому рюкзаку, молча забрал два пакета еды – с ужином и завтраком – и переложил к себе, хотя и без того рюкзак был полон почти до клапана. Марина запоздало воспротивилась:

– Антон, перестань, у нас раскладка расписана, а у тебя и так много вещей…

– Это только кажется, что много. У меня рюкзак почти пустой. А тебе будет полегче, – ответил он и пакеты не отдал. Марина вздохнула, но улыбнулась со смущением и благодарностью. До конца привала все молчали: набирали воду, пили, умывались, надевали запасные флиски. К вечеру ощутимо похолодало, морось усилилась и превратилась в небольшой дождь. Горы, которые только ненадолго показались в начале дня, спрятались за туманом, и идти стало совсем печально: всем уже хотелось добраться до палатки, а с непривычки к высоте еще и побаливала голова.

Глава 4. Новые друзья

До отмеченной на карте стоянки дошли спустя пару часов: устыдившись того, что он – штурман и должен идти впереди, а вместо этого тащится где-то ближе к хвосту, Рома включил второе дыхание и четвертую скорость, так что успевал за ним только Миша. Бойков, наоборот, сбавил темп, чтобы держаться рядом с девочками, но за Мариной молчаливой и незаметной тенью приглядывал Антон, а Аля с Ирой легко шли сами.

К трем часам туман сгустился так, что видимость ухудшилась метров до пятнадцати. Склоны здесь были еще пологими, и руководитель велел держаться к ним поближе: опасность камнепада пока что минимальная, а вот оступиться в тумане и упасть вероятность чуть выше. Условленное место представляло собой широкую и почти плоскую поляну, покрытую низкой и мокрой травой. Прямо перед дорогой торчал, как памятник самому себе, огромный замшелый валун в два человеческих роста, с гор прямо под него бежал ручей, по левую руку в туман уходил редкий сосновый лес, а что было за ним, разглядеть не представлялось возможным. Впрочем, на траву, камни и сосны все достаточно насмотрелись солнечным утром, а сейчас единственный интерес представлял горячий ужин.

Пока Бойков, Антон и Миша вытаскивали палатки, а Марина меняла обувь на лагерную, дежурить вызвалась Аля, а ее негласным напарником стал Рома. Под дождем вода грелась долго. Натянув капюшон почти до подбородка, Аля сидела на корточках, грея руки над котелком, и покачивалась из стороны в сторону.

– Устала? – в голосе Ромы послышались сочувственные нотки. Аля замечала, что он все время словно старается быть к ней поближе: то на тренировке встанет рядом или поможет что-то отработать, то дежурить пойдет с ней вместе, то в палатке протиснется рядом и будет молчать, сопеть в своем спальнике и тихо вздыхать, изредка поглядывая в ее сторону. Девушка догадывалась, но молчала: Рома был ей как друг, товарищ и верный напарник, но только и всего. Ей казалось, что для чувств нужно нечто большее, чем желание одного из партнеров сблизиться…

– Пока шли, с ног падала, а сейчас вроде и ничего, – улыбнулась Аля. – Ой, кипит!

Легкий суп из сушеных овощей и мяса вызывал сомнения, но готовить больше на первый день было нечего. Вскоре по поляне разнеслись ароматы специй, вареной картошки, курицы и овощей. Голодные туристы окружили котелок, пока ужин еще не сварился. Антон и Ирина готовили себе сами: у группы все было посчитано, а они покупали продукты на себя. Но потом, когда все поужинали и попрятали вещи от дождя по палаткам, Бойков вдруг предложил:

– А пойдемте в большую палатку. Антон, у тебя, кажется, гитара?

Молчаливый парень отвязал инструмент от рюкзака и неуклюже забрался в трешку. Несмотря на то, что на семерых палатка была не рассчитана, все прекрасно разместились кто в основной “квартире”, кто в тамбуре на рюкзаках, а Антон с гитарой сел на чей-то разложенный коврик. Марина оказалась рядом с грифом гитары, а Миша сел рядом с ней, постаравшись оказаться поближе. Поджав губы, та недовольно отодвинулась.

– Ты на мою куртку наступил!

– Да сколько раз она еще испачкается!

– Ой, ребята, киньте в тамбур мои ботинки, промокнут!

– Георгий Петрович, можно к вам? – шепотом спросила Аля, пока все суетились и устраивались поудобнее. Бойков сидел в углу палатки, накинув штормовку на плечи, и молча подвинулся, когда Алька пробралась к нему. В “квартире” оказалось чуть теплее, чем в тамбуре, и все же продрогшая под дождем Аля поджала ноги и обхватила колени руками. Рюкзак у нее остался в маленькой палатке, и без куртки было прохладно.

Покрутив колки и подстроив инструмент, Антон взял первые аккорды.

– С моим Серегой мы шагаем по Петровке,

По самой бровке, по самой бровке…

– Я такую песню не слышала, – прошептала Аля Бойкову.

– Это Визбор, – так же тихо ответил он.

– …То взлет, то посадка, то снег, то дожди,

Сырая палатка, и почты не жди.

Идет молчаливо в распадок рассвет:

Уходишь – счастливо, приходишь – привет!

У Антона голос оказался великолепным: мягкий глуховатый тенор, и всем было все равно, попадает он в ноты или нет – пел он хорошо и уютно, и важнее всего сейчас была судьба летчика Сергея, который упал в тайге, чуть-чуть не дотянув до посадочных огней… А те, кто его искал, сидели в сырой палатке, отрезанные от мира, и не знали, увидят ли когда-то еще своего друга, или он пополнил ряды небесных летчиков. Алька даже губу прикусила – так вдруг светлая грусть тронула сердце, что защипало в уголках глаз.

– Люди идут по свету, им вроде немного надо –

Была бы прочна палатка, да был бы не скучен путь,

Но с дымом сливается песня, ребята отводят взгляды,

И шепчет во сне бродяга кому-то – не позабудь! – начал Антон новую песню в ритме походного вальса. Его пальцы ловко перебирали железные струны, то щипком, то переливами, и негромкий глуховатый голос снова заставлял верить в хорошее, в то, что…

– …слова их порою грубы,

“Пожалуйста, извините” – с усмешкой они говорят,

Но грустная нежность песни ласкает сухие губы,

И самые лучшие книги они в рюкзаках хранят.

На этом моменте Алька с теплотой вспомнила маленький томик поэтов прошлого века, зарытый глубоко под теплыми вещами в рюкзаке. Может быть, и она – такая же хорошая, сильная? Может быть, и про нее эта старая полузабытая песня, которую нигде не споешь лучше, чем в теплой и тесной палатке, пока снаружи по мембране шуршит дождь, а туман подкрадывается все ближе и ближе?

Ромка прикрыл глаза, слушая незнакомые слова. Миша накрыл ладонью Маринкину руку, и та, не желая мешать гитаристу, сидела ровно, с прямой спиной, хоть и было видно, что она не очень-то довольна. Бойков с легкой блуждающей улыбкой смотрел куда-то сквозь гитару, будто видел в ней отблески своих геологических экспедиций: бурные реки, таежные хвойные леса и болота, старый истрепанный рюкзак собственного веса, полярное сияние на Салехарде, где бывает так холодно, что никакой пуховик и костер не помогут согреться…

– Выверен старый компас, получены карты, кроки,

И выштопан на штормовке лавины предательский след –

Счастлив, кому знакомо щемящее чувство дороги,

Ветер рвет горизонты и раздувает рассвет! – закончили Антон и Георгий Петрович уже на два голоса. Гитарист снял пальцы с грифа, и последняя нота долго еще дрожала в тишине под шелест дождя. Счастлив тот, кто после долгого и трудного перехода сидит в теплой палатке рядом с самыми верными товарищами и слушает старые песни о добром и вечном…

– Здорово! – восхищенно воскликнула Аля и зааплодировала первой. К ней подключились остальные ребята, Антон смущенно уставился на струны, а Ирина тихо обратилась к Георгию:

– Не знала, что ты тоже поешь.

– Да какое там, – отмахнулся он. – Мне медведь на ухо не просто наступил, а еще и попрыгал…

Из-за туманной серости трудно было понять, какое сейчас время суток, но часы показывали половину восьмого. И когда Георгий Петрович начал раскладывать вещи и доставать спальник, Антон и Ира намек поняли.

– Завтра подъем в пять-тридцать. Дежурные Аля и Рома. Всем доброй ночи, – руководитель будто сдавал рапорт, и только к последним словам в его голосе послышалось тепло. Пожелав друг другу спокойных снов, ребята разошлись: Бойков с Мишей и Мариной остался в большой палатке, дежурных выселили в маленькую, Антон и Ирина пошли к себе.

Темноту пронизали два луча налобных фонариков. Поскользнувшись на мокрой траве, Аля сунулась носом вперед, но Рома подхватил ее под руку и так и довел до палатки, а потом самым галантным образом пропустил вперед, чтобы она могла выбрать, где устроиться. Кочка под боком уверенности в хорошем сне не добавляла, к тому же, к вечеру ощутимо похолодало, и в своем демисезонном спальнике Аля свернулась клубочком – благо, что оба жителя двухместной палатки были некрупными, и места оказалось достаточно. Уснуть не получалось, даже несмотря на сильную усталость: и так, и эдак она не могла улечься подальше от кочки, ночная сырая прохлада пробралась в палатку, стало неуютно. Спустя добрых полчаса ее возни Рома, который тоже не мог уснуть из-за этого, вдруг предложил:

– А давай состегнемся?

– Да ты чего, – смутилась Аля. – Нам же будет тесно…

– Объем спальников от этого не уменьшится, – резонно заметил Рома. – А так ты хоть погреешься.

Опасливо прислушавшись к тишине, Аля услышала неразборчивые приглушенные голоса и сдавленное хихиканье из палатки-трешки. Наверное, у них там не холодно… и нет дела до того, что происходит в двоечке.

– Ну… давай, – неуверенно согласилась она. Во всяком случае, ей казалось, что Рома – мальчик порядочный, и в его предложении не должно быть скрытого смысла. А пренебрегать сном и покоем в походе не стоило, и она, дрожа и обняв себя за плечи от холода, вылезла из спальника. Немного повозившись с молниями, Рома кинул в ее спальник свою куртку и флиску – “они сухие и теплые, у тебя ноги мерзнуть не будут” – и забрался первым. Юркнув в новое гнездышко, Аля вмиг разомлела от неожиданного тепла: ноги действительно сразу же согрелись, а рядом с другим человеком всегда комфортнее. Рома обнял ее и притянул к себе; Аля хотела ворчать, но сил не осталось, и ничего лучше, чем закрыть глаза и постараться уснуть, она не придумала.

Однако сказать легко, а сделать труднее. Рома лежал без сна, в темноте не видя Алю и только чувствуя рядом ее худенькое стройное тело, легкий запах лаванды, тихое размеренное дыхание рядом со своей шеей. Ее короткие косички растрепались, слегка волнистые пряди разметались по капюшону спальника, щекоча Роме лицо, и он не стал ей ничего говорить, только аккуратно сдвинул и опустил голову рядом с ней. Давно было понятно, что вряд ли Аля ответит ему взаимностью: она девочка сильная, и вряд ли ей нужен такой, как он… разве что вот так спать намного теплее и уютнее.

Утром, когда завибрировал телефон, он даже не хотел будить Алю: так мило она свернулась рядом с ним, положив ладонь под щеку и чему-то хмурясь во сне. Но уговор есть уговор: Рома сперва аккуратно тронул ее за плечо, потом встряхнул сильнее, и девушка сонно потянулась, протирая глаза. Интересно, а если вот так – каждый день, смогли бы они… Вряд ли. Ведь между ними даже ничего нет, а он уже вдруг увидел, как они просыпаются рядом не только в палатке, но и в городской квартире, на широкой и мягкой постели, когда солнце светит не сквозь мембрану тонким лучом, а заглядывает в окно и ложится теплыми квадратами на пол сквозь жалюзи…

Пока Аля заплетала косички и надевала флиску, Рома хрустнул молнией на палатке и обомлел: в пять утра было уже светло, и казалось, что с небес пролился серебряный свет, такая ясная и чистая вокруг стояла белизна. Скрытые вчера за туманом горы упирались в низкое светлое небо заснеженными вершинами, бесконечная цепь уходила к северо-востоку, снег переливался на солнце, как настоящая драгоценность. За ночь туман разошелся, дождь превратился в снегопад, и белый покров лежал не только на далеких вершинах, но и под ногами. По сравнению со вчерашним, пейзаж было не узнать, и когда вслед за Ромой на улицу выглянула Аля, то ей с трудом удалось сдержать восторженный писк.

Хорошо, что они встали на полчаса раньше! В такое светлое и искрящееся легким морозцем утро не хотелось никуда идти, и появившиеся из-за тумана горы так и притягивали взгляд. Рома фотографировал Алю на фоне белоснежных вершин, она счастливо улыбалась, и он радовался вместе с ней, глядя, как смеются ее темные глаза и как разлетаются косички на каждом фото.

Но время не ждало, и завтрак тоже. Спустя полчаса, с охапкой всего, что нужно для дежурства, ребята тихонько пробрались в тамбур большой палатки. Рома взял из рюкзака руководителя горелки, щелкнул зажигалкой, и вскоре стало теплее. На одном голубом цветке газа уже кипятилась вода для каши, на другом – для чая. Остальные пока еще не подавали признаков бодрости, но, услышав шорох горелок и запах чая и каши, быстро проснулись. Георгий Петрович выглянул первым:

– Уже готовите? Какие молодцы, – с растрепанными волосами и следом от свитера на щеке он выглядел совсем по-домашнему, вовсе не тем серьезным руководителем, к которому привыкли ребята. – Миша, Маринка, подъем! Что там у нас?

– Кукурузная каша с маслом и сахаром, бутерброды с сыром и чай с галетами, – отрапортовала Аля. – Как вам спалось? Мы вообще не мерзли! Спасибо Роме, хорошо придумал со спаркой.

При этих словах Рома смущенно улыбнулся краем губ, но ничего не сказал.

– Отвратительно, – высунулась из палатки рыжая голова Марины. – Холодно и тесно. И кто-то из вас всю ночь храпел.

Глава 5. Наверх

– Марин, как ноги? – вспомнил Бойков. Маринкины мозоли немного зажили, но не сошли совсем, и она могла ходить, но приходилось заматывать пластырем добрую половину обеих ступней.

Походный завтрак всегда вкуснее, чем домашний, даже если это обыкновенная каша с бутербродом. Пока все завтракали и заваривался чай, Рома бодро отрапортовал:

– Сегодня у нас по плану вершины Ходвцег и Косанраг, а до них – некатегорийный перевал Ходский. Если все будет хорошо, после этого спустимся пообедать и выдвинемся в сторону Мизура. А потом пойдем через заповедник в долину реки Баддон под склоны нашего дорогого Геологического. Примерно полтора километра набора и девятьсот метров сброса.

– Заматывайте колени бинтами. Я серьезно, – Бойков этим уже занимался, как обычно, позавтракав быстрее всех. – Подъемы еще ладно, но на спусках вы все поймете.

Тем, кому бинтов не хватало, Аля раздала дополнительные из аптечки, потом эта же аптечка перекочевала в самый маленький рюкзак – Маринин, из которого достали все вещи. Бойков доложил туда крем от солнца, перевальную шоколадку, записку для тура, одну запасную пуховку, три литра воды, веревку и ледоруб. Лагерь решили не сворачивать: все равно на обед возвращаться.

Возле третьей палатки Ирина разбирала свой рюкзак, а Антон возился у ручья – бесстрашно мыл посуду в отвратительно ледяной воде. Аля была признательна Роме, что тот отдал ей функцию повара, а мытье котелков взял на себя – видимо, они распределили обязанности так же. Ирина в красной штормовке и синей флисовой повязке смотрелась очаровательно. Ветер играл ее длинными волосами, солнцезащитные очки на лбу переливались всеми оттенками синего.

– Ира, хотите сходить с нами в радиалку? – спросил Бойков.

– Конечно, мы уже собрались, – улыбнулась та. – Антош, давай шустрее! Ребята ждут!

– Ну раз так, идем. Мы-то ждем, а время нет, – привычно насвистывая, Бойков кинул за плечи Маринин рюкзак и покинул лагерь первым.

Сперва под ногами похрустывал снег, потом он сменился мокрой травой и мелким липким грунтом. Дорога шла все время вверх, но идти было достаточно приятно. Аля, к своему огорчению, обнаружила, что потеряла бальзам для губ: те быстро обветрились и потрескались так, что даже улыбаться стало больно. “Не мы такие, жизнь такая” – ответила она на вопрос Ромы, куда пропала ее милая улыбка.

Хребет перевала прятался за крутым поворотом, а вершины порой выглядывали из-за облаков, словно ждали своих туристов. После первого привала рюкзак перекочевал к Мише, затем – к Роме, а потом нести его вызвалась Аля. С тяжестью идти оказалось чуть труднее, но это не испортило впечатления: по обе стороны от дороги тянулась яркая и чистая синева, далекие снежные пики упирались в облака, вчерашний сосновый лес, проглоченный туманом, показался во всей красе. На склоне располагались несколько длинных приземистых строений, напоминающих то ли бараки, то ли современные сараи. По мере того, как ребята подходили ближе, все громче лаяла большая пастушья собака, а когда они стали подниматься, она и вовсе побежала следом, быстро догнала и принялась кидаться под ноги, рыча и скалясь.

Аля, испуганно пискнув, спряталась за спину Георгия Петровича, а тот остановился и, положив на землю палки, протянул к собаке руку. Та прекратила лаять, но долго еще рычала и не хотела успокаиваться, а потом терпение руководителя взяло свое, и она, обнюхав его перчатки, снисходительно пропустила небольшую группу людей.

Антон шел, как и раньше, позади, но теперь уже не из-за усталости, а из-за отстающей Марины. Она старалась идти наравне со всеми, но быстро заболели растертые ноги, и ей пришлось замедлиться, а он поравнялся с ней. Долгое время оба молчали, изредка поглядывая друг на друга, пока Марина не решилась заговорить первой.

– Антон, а где ты работаешь?

– Программист в концерне “Галактика”, – отозвался он. – Делаю детали для военной техники. Это немного закрытое предприятие, так что извини, не могу рассказать много.

– А где учился?

– Закончил Высшую школу экономики, факультет информационной безопасности, курс радиотехники и связи. А ты?

– А я филолог. Сейчас на четвертом курсе, пишу диплом и на полставки работаю в школе, веду олимпиадную литературу, – засмеялась Марина, тряхнув длинным рыжим хвостиком. – Неинтересно, правда?

– Ну почему? – Антон поскреб в затылке, взъерошив волнистые каштановые пряди. – Я просто читал мало, больше по учебе или работе. Не знаю даже, что спросить.

– А я в компьютерах совсем не разбираюсь, – улыбнулась Марина. – Мы такие разные…

– Что тебя привело в горы? – вдруг спросил парень, впервые взглянув ей в лицо открыто. Марина увидела, что глаза у него синие-синие, как небо над кристально чистыми вершинами.

– Не знаю… – замялась она. – У каждого свой путь к вершине. И вершина тоже у каждого своя.

И правда – что ведет людей в горы, что заставляет их оставить привычный комфорт, променять теплую уютную квартиру на холодную и тесную палатку, современную кухню – на костер и горелку, модную одежду и аксессуары – на рюкзак, штормовку и тяжелые ботинки? Одних влечет мечта, других – проверка собственных сил, борьба с природой и самим собой, третьи хотят забыться, увидеть, кем они стали без поддержки и опоры привычного мира, начать что-то с чистого листа. Горы меняют каждого, никто не возвращается из похода прежним, забирая с собой частичку той отчаянной лихости и смелости, которая привела их наверх, той любви и дружбы, которая зарождается в самый теплый вечер у костра или на самом страшном склоне, той свободы и веры в силы, которая приходит с осознанием победы – прежде всего, над самим собой.

Что привело в горы и сплотило в одну команду всех этих людей? Суровый и строгий руководитель – геолог и бывший спасатель, взбалмошная и мечтательная девочка, только ищущая себя в современном мире, перспективный журналист и видеограф, тренер группы малышей из спортивной школы, веселая и оптимистичная будущая учительница, циничный шутник-программист и еще один программист, про которого практически так никто ничего и не узнал… Никто из них не мог дать ответа. Путешествие однажды ответит само за себя.

– А что привело тебя?

– Ира привела, – Антон пожал плечами и снова взъерошил темные пряди, упавшие на лоб. – Понимаешь, у нее были проблемы в семье. Родителей у нас нет, друзей тоже, поддержать особо некому. Полгода назад ее муж бросил, изменил. Она сильно переживала, чуть ли не в депрессии была, а потом как отрезало – говорила даже, что жить не хочет. С работы уволилась, потому что не могла больше. Я ей посоветовал сходить к психологу, и психолог ей предложила развеяться в необычном месте, вспомнить себя прошлую, все такое. Ира в юности много ходила в походы, а потом, как замуж вышла, так перестала: он сам не любил, а одну не отпускал.

– Как собака на сене, ей-богу! – возмущенно воскликнула Марина. Уж она-то не позволила бы с собой так обращаться… Впрочем, так всем кажется, пока не столкнешься с реальностью. – И сам не ам, и другим не дам…

– Ага, – невесело усмехнулся Антон. – А все потому, что детей хотел очень. И пилил Иру, что она, мол, из-за туризма своего дурацкого не может ему родить. Она много обследований проходила, жаловалась мне, плакала. А родить не могла не потому, что болела или что-то там еще. Даже к бабке в глушь какую-то ездила, и та сказала, что человек рядом неправильный, и поэтому Бог не дает детей, чтобы потом не давать повода для слез. Ира тоже очень хотела стать матерью, поэтому, когда он от нее ушел и сказал, что женится на своей подруге, которая это… ну ты поняла… она прямо с ума сходила, так ей было больно. Мне, правда, сказала не вмешиваться, а то я б ему поставил мозги на место.

– Да что бы ты сделал? – вздохнула Марина. – Подрался бы с ним, что ли? Ну, он бы в больнице провалялся, тебя бы по отделениям затаскали, а толку?

– Не знаю, – нахмурился Антон. – Я просто, как ни странно, Иришку больше понимаю, чем этого… Обладателя штанов. Хотя должна же быть некая мужская солидарность, да? – он улыбнулся, бросив взгляд на Марину, но та слушала его совершенно серьезно. – Я, правда, и бабке той не особо поверил, просто знаю, что бывает так, когда детей нет не потому, что женщина не может или мужчина. А просто, действительно, Бог не дает. То ли за какие-то ошибки, то ли, наоборот, чтобы других ошибок не допустить. Ира потом узнала, что была беременна, но уже когда он ушел. И… в общем…

– Потеряла? – ахнула Марина, прижав ладонь к губам. Антон мрачно кивнул.

– Потому и уволилась, чтобы не смотреть на чужих малышей. Больно ей было очень. А родители, да и сами дети, очень жалели, любили ее как тренера. Но я как ни уговаривал, она отказалась, сказала, что после похода все решит, и позвала меня тоже пойти, потому что боялась за себя. Вдруг контроль потеряет или еще чего такого сделает… А я и не против, взял за свой счет две недели и поехал с ней. Давно мечтал увидеть горы, – заключил Антон и снова улыбнулся, на этот раз вполне искренне. – Только ты ей не говори, что я тебе все это рассказал, ладно?

– Конечно, – кивнула Марина и осторожно взяла его за руку. Ладонь Антона была совсем не похожа на руку изнеженного городского человека: сильная, шершавая, теплая. В его грустных голубых глазах мелькнула еле уловимая искра, и Марина слегка сжала его пальцы. – Ты только не переживай теперь, хорошо? Вы вернетесь совсем другими людьми. И Ирина… обязательно встретит хорошего человека. Она чудесная и достойна любить и быть любимой.

Антон не ответил, и Марина выпустила его руку. Дальше они шли в молчании, но будто тронулся лед, застывший между ними с самого первого дня. Антон просто был неразговорчив, дело было вовсе не в скверном характере, и Марину это особенно тронуло: сама очень живая, веселая и болтливая, она ценила тихих людей, которые наблюдали за жизнью без лишних слов и рассуждений.

Тем временем группа поднималась все выше и выше, и вот облака уже поравнялись с ними, превратившись в обрывки белесого тумана. По мере восхождения погода вновь портилась, сперва моросил легкий дождь, который потом превратился в снег. Поднялся ветер, на одном из привалов Георгий Петрович велел всем одеться потеплее и надеть каски: травянистые и пологие склоны сменились присыпанными снегом камнями и почти отвесными стенами. По широкому кулуару поднималась линия электропередач в паре сотен метров от дороги.

– Ну вот, осталось немного, чуть меньше, чем два отрезка, – весело сказал Георгий Петрович, когда прошли еще минут двадцать.

– А ты правда турист? – подколол Миша Рому. – А скажи что-нибудь на туристском?

– Да тут идти осталось всего ничего! – и оба захохотали над шуткой, истертой, как подошва треккингового ботинка.

Снег превратился в настоящий снегопад: крупные хлопья летели, кружась на ветру, слепили глаза, оседали на волосы, превращая их в сосульки. У самого Бойкова намерз серебристый слой инея на бороде и усах, а девушки надели капюшоны и горные очки и сделались похожими на пришельцев.

Последний участок подъема оказался весьма крутым и трудным. Снег скользил под ногами, осыпались мелкие камни, ветер не позволял идти прямо, приходилось все время сгибаться. На высоте две тысячи шестьсот резко похолодало, порывы ветра пронизывали насквозь, и от привала даже отняли пять минут, чтобы не сидеть на одном месте долго. Бойков первым вышел на седловину и с довольной улыбкой воткнул треккинговые палки в сугроб. Когда подошли остальные, он сверился с картой:

– Поздравляю вас с первым перевалом. У кого есть силы, можем поискать тур. Места тут хоженые, так что…

Он не договорил и махнул рукой: вся группа уже бросилась врассыпную, аукаясь и перекрикиваясь. В итоге спустя десять минут небольшую пирамиду из камней нашли Миша и Рома, правда, тур оказался пустым, и записку оставили они сами. “Туристский клуб “Вертикаль”, Москва, май 2023. Руководитель – Бойков Г.П., состав группы – Арсентьев Михаил, Долгих Марина, Катаев Роман, Тимченко Александра, Шаталовы Антон и Ирина. Нашедшим записку просьба написать по указанному номеру. Доброй погоды и легких дорог!”

С перевала обзор открывался недалеко из-за разыгравшейся метели. Линия электропередач, перекинувшись через седловину, уходила куда-то дальше вниз по западному склону, и пока все делили перевальную шоколадку, Бойков и Рома сходили на разведку по направлению к спрятавшимся за снежной пеленой вершинам, но вскоре вернулись, хмурые и засыпанные снегом по самые очки.

– Предлагаю сфотографироваться на седле и потихоньку спускаться, – начал Георгий Петрович. – Думаю, вы по нашему виду поймете, какая снежная ситуация на хребте Ходвцега, а до Косанрага идти и того дальше, чуть больше километра. Не будем рисковать и ждать, пока на нас сойдет лавина, лучше сойдем сами.

Его неловкую шутку встретили со смехом, но и с напряжением. До вершин дойти очень хотелось, но рисковать просто так смысла не было, к тому же, в плохую погоду вряд ли они увидят там что-то интересное. После подъема и еще не завершившейся акклиматизации все основательно устали и сидели, сгрудившись на большом камне, поэтому предложение руководителя идти вниз приняли благосклонно.

Сделав несколько фотографий, ребята все толпой схлынули вниз. На первых порах спуск казался проще, разве что было очень скользко и приходилось переносить весь вес на палки, чтобы скользить поменьше. Разговоров уже слышно не было: все спешили спуститься, а потому Бойков удивился, когда не увидел рядом Алю. Ее присутствие уже как-то стало естественным, он с удовольствием отвечал на ее вопросы и смеялся неуклюжим шуткам, привык к тому, что она все время держится за ним хвостиком. Аля отстала, шла за Антоном и Мариной, порой спотыкаясь и с трудом удерживая равновесие, и в конце концов вдруг уронила палки, согнулась пополам и начала медленно оседать в снег.

Глава 6. Проверка на прочность

– Сто-ой! – зычно крикнул Бойков и, убедившись, что его все услышали, быстро вернулся к Але, подхватил ее из сугроба, машинально отряхивая штаны и куртку. Она устало привалилась к нему, очки сползли на шею, и он увидел, что глаза ее были закрыты, а она сама побелела в цвет снега и, очевидно, почувствовав опору, повисла у него на руках тряпичной куклой.

– Аленький, что с тобой?

Он похлопал ее по щеке, приник ухом к губам, прислушался. Она дышала тяжело и рвано, с обветренных и потрескавшихся губ часто срывались облачка пара. Поспешно сняв с нее рюкзак, Бойков кинул его подоспевшему Роме:

– Воды, быстро! Аля, Аля, очнись!

Пока Рома на пару с Мишей искали воду, Ирина помогла руководителю поддержать девушку, расстегнула ее каску, расслабила туго затянутые резинки на вороте штормовки, и Аля наконец вздохнула свободнее. Бойков приложил бутылку к ее рту, и она, едва глотнув, закашлялась, открыла глаза.

– Что случилось?

– Я… не знаю, – дрожащим голосом прошептала Аля и растерянно потерла виски, когда он усадил ее на рюкзак и накинул капюшон на голову, чтобы не простыла. – Голова резко закружилась, и в глазах потемнело, а потом… Потом не помню…

Он взял ее тонкое запястье, посчитал пульс. Ребята толпились вокруг, но, кроме тревожных взглядов, помочь ничем не могли. Аля сама выглядела очень испуганной, понимала, что создала неожиданные проблемы.

– Георгий Петрович, простите…

– Да брось. Тошнит? Есть слабость?

– Немного.

– Ну, теперь ты знаешь, что такое легкая форма горной болезни, – вздохнул он. – Можешь сама идти?

Опираясь на его руку, Аля кое-как поднялась. Ее маленькая и холодная ладошка утонула в его ладони, шершавой и теплой. На миг она прикрыла глаза, словно проверяя равновесие, а на самом деле стараясь оставить в памяти это нежданное мгновение теплоты, и кивнула:

– Вроде да.

– Тогда пошли. Чем быстрее спустимся, тем быстрее станет легче. Дыши спокойно и, если снова станет плохо, говори.

Дальше спускались в тревожном молчании, не растягиваясь далеко и то и дело спрашивая друг друга о самочувствии.

– Такое только со мной могло произойти, – с досадой усмехнулась она, когда они уже прошли пару километров и ей заметно полегчало.

– Необязательно, – пожал плечами Бойков. – На высоте больше трех тысяч с этим сталкиваются даже опытные альпинисты, и чаще всего горная болезнь приходит непредсказуемо. До трех тысяч мы чуть-чуть не добрались, и хорошо, что не пошли на те вершины.

– Из-за чего она возникает?

– Низкое атмосферное давление, разреженный воздух и гипоксия той или иной тяжести, может еще сопутствовать низкому давлению и обезвоживанию. У разных людей с разной скоростью организм привыкает к климату, высоте, перепадам давления и быстрой смене погоды. В этом нет ничего страшного, просто ты будешь знать, что выше двух тысяч восьмисот метров в первый день тебе идти не стоит, – он подмигнул огорченной Але и дружески хлопнул ее по плечу. – Не переживай. Ты у нас боец. Многие и спуститься сами не могут, не то что идти по маршруту дальше.

– Проверка на прочность? – робко улыбнулась девушка.

– Можно и так сказать.

Вторая часть положенного километража прошла без особых приключений. Когда спустились к лагерю, снова со всех сторон наполз туман и заморосил дождь, и те, кто не дежурил, попрятались по палаткам: сушить вещи и отдыхать. Предстояло пройти еще пару десятков километров до следующей точки, которая располагалась под перевалом Геологическим.

Надвинув капюшон до самого носа и не обращая внимания на дождь, Аля сидела на корточках у горелок и флегматично помешивала суп. Она была уже не такой бледной, но казалась усталой, грустной и неразговорчивой. Ребята ее не трогали, и только Рома, который тоже дежурил, сел рядом на коврик, скрестил руки под подбородком:

– Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, получше, – буркнула Аля и снова уставилась в суп.

– Я поставлю пока чай? – спросил Рома, надеясь, что вот сейчас она начнет выбирать вид чая, смешивать каких-нибудь два разных, а может, захочет заварить сама: она всегда любила это делать…

– Ставь, – равнодушно пожала плечами девушка. Рома вздохнул, но навязываться больше не стал и устроился ждать, пока закипит вода на второй горелке.

Поели в молчании. Антон и Ирина обошлись без обеда, перекусили хлебцами с сыром, сушеными яблоками и утащили у команды пару кружек чая. Настроение у всех сделалось не очень: несмотря на то, что на перевал все-таки забрались, целых две вершины из-за погоды пришлось срезать, к тому же, плохое самочувствие Али передалось и Марине: она была зла на свои мозоли, которые после спуска сделались влажными, и чуть позже ей тоже стало нехорошо, но она предпочла промолчать, помня, как разволновалась команда, когда плохо было Але.

В довершение ко всему мелкий холодный дождь превратился в сырой снег. Он налипал на ботинки, оседал на волосы и одежду, делая все вокруг холодным и мерзким, засыпал палатки, и те, кто поел первыми, побежали собирать лагерь, чтобы не засыпало совсем. Небо хмурилось, горы прятались, грунтовая дорога тянулась вниз. Там, четырьмя километрами ниже, в ущелье прятался поселок Мизур, и Георгий Петрович, чтобы хоть немного развеселить ребят, пообещал, что там, скорее всего, можно будет найти магазин с чем-нибудь вкусным вне раскладки.

Парни немного оживились: Миша еще с поезда грезил о баночке газировки, Рома спал и видел белую шоколадку с миндалем. Спускались наполовину по той же дороге, по которой поднимались вчера, только на одной развилке свернули не налево, к началу маршрута, а направо. Точно так же моросил дождь, с вершин спускался туман, кутая все вокруг в зябкую серость. Когда спустились в поселок, лучше не стало: дождь припустил только сильнее, шлепая босиком по лужам, шурша по унылым старым крышам дряхлых одноэтажек.

Мизур был маленьким, тихим и грязным: разбитые улицы, грунтовые дороги, маленькие покосившиеся дома, которые лепились к горам, словно надеясь на защиту от непогоды. Пока мальчишки оккупировали единственный обнаруженный ларек, а девочки пытались хоть немного привести себя в порядок, Георгий Петрович где-то нашел зеленое яблоко (у Али свело скулы от одного его вида) и, сев на рюкзак, сверялся с картой. К нему подбежали две собаки неясного цвета, который когда-то можно было назвать белым: одна побольше и понаглее, другая поменьше, больше похожая на щенка. Крутя мокрыми облезлыми хвостами и ласкаясь к синей штормовке, собаки не дали руководителю спокойно поесть, словно отчаянно требовали внимания. Тот погладил одну, почесал за ухом другую и строгим голосом отогнал, но те не отстали и подошли к Але с Мариной, заискивающе приседая на передние лапы, и все тянулись лизнуть перчатки.

Аля попыталась угостить их орехами, и большая собака съела с ее ладони все подчистую, а мелкая только вежливо понюхала и пошла к Марине, которая готова была их гладить. Когда вернулись остальные, Георгий Петрович велел собираться побыстрее:

– Погода портится, нам надо дойти до темноты, а подъемы в такой дождь могут быть скользкими.

– А эти чудики с нами пойдут? – кивнул Миша, имея в виду собак.

– Надеюсь, что нет, – хмыкнул Бойков и, закинув рюкзак за спину, направился вперед по дороге. Все потянулись за ним, и Антон с Ирой, по-прежнему шедшие в хвосте, заметили, что собаки не отстают.

Так продолжалось еще добрых минут сорок до следующего привала. По автомобильной дороге собаки то плелись позади, что-то вынюхивая рядом с человеческим жилищем, то бежали вперед руководителя, лаяли на редкие проезжающие машины. Даже на резком подъеме они не отстали, легко взбежали в горку и остановились у деревьев, высунув языки. Бойков посмеялся:

– И что им в Мизуре не сиделось?

– Это вообще чья-то мама, может быть, даже его, – Марина, догнав его, потрепала по холке большую собаку. – Там внизу у нее мелкие остались, я видела, вертелись у магазина. Что их за нами понесло? Я не знаю.

– Ну, люди уходят в горы, несмотря на то, что у них есть дети, семьи… – делано-серьезно рассуждал вслух Георгий Петрович. – Собаки тоже что-то находят в этих путешествиях. Правда, малой? – он погладил по растопыренным ушам щенка-переростка.

– Надеюсь, что им скоро надоест, и они вспомнят, что у них есть дом, – поморщился Миша, когда собаки завертелись вокруг него. – Мы же не будем их кормить?

– Я бы не советовал, – вмешался Рома. – Иначе не отвяжутся совсем.

– А может, они нам пригодятся? – Але собаки понравились, тем более, она видела много фильмов, где они сопровождали путников в дороге, и была бы не против таких товарищей. – С ними спать тепло…

Все засмеялись: в палатках и так было маловато места для людей, не говоря уже о собаках. В конце концов тем надоело требовать внимания, и они прибились к Ирине и Антону, который по дороге делился с ними остатками хлебцев с обеда. А Аля, глядя на них, думала, что собаку неспроста называют другом человека: есть немало историй о том, как они спасали не только хозяев, но и совсем чужих, выводили заблудившихся, вытаскивали из воды утопающих, выручали из пожаров, обвалов. Их доброта и преданность не знала границ, а память всегда была короткой на злые поступки…

Так или иначе, собаки отставать не планировали, и вскоре ребята просто перестали обращать на них так много внимания. Дорога радовала разнообразием: автомобильная сменилась грунтовкой, та – сыпухой, травянистым склоном и снова грунтовкой. Внизу петляла, шипя и пенясь, река Баддон, на другой стороне мрачной стеной возвышались склоны, поросшие густым непроходимым лесом и прикрытые облаками, как пушистым серым одеялом. По правую руку на полузаброшенных пастбищах сонно жевали траву коровы, изредка попадались лошади и овечки, а домов и вовсе не было видно. Кроме скрипа камней под тяжелыми ботинками, стука треккинговых палок и шума реки, ставшего уже привычным фоном, вокруг было так тихо, что изредка доносилось, как шумит ветер, разлетаясь эхом среди отвесных скал.

Неожиданно по мокрому грунту отчетливо зашуршали шины; раздался короткий гудок, и из-за поворота выскочил серый уазик, подпрыгивая на камнях и выплевывая из-под бампера черные клубы дыма. Окно опустилось, и из него высунулся смуглый черноглазый мужчина в помятой кепке:

– Здорово, граждане туристы!

– Здравствуйте, – Георгий Петрович остановился и вместо шляпы снял капюшон. Встретившись с ним взглядом, водитель в кепке сразу же разулыбался, хотя Бойков остался серьезным, и Аля, подойдя ближе, с удивлением подметила, как ему удается моментально располагать к себе кого угодно.

– Вы к заповедник? – полюбопытствовал водитель на почти хорошем русском с легким акцентом.

– Через него.

– А потом?

– А потом возьмем севернее, к перевалам.

– В долину – можно, к ледникам – нельзя! – густые кавказские усы строго топорщились, когда водитель задрал кверху палец и заговорил тише. Бойков усмехнулся:

– Почему это?

– Нельзя, – сердито повторил местный. – Не ходи туда, плохо будет. И в заповеднике костер и палатка нельзя, – совсем уж сурово добавил он, когда рассмотрел поклажу остальных ребят.

– Мы в заповеднике не будем, – заверил его Рома, открыв карту и убедившись, что и правда заповедник останется левее долины реки.

– Ну смотрите, – шевельнул густой бровью водитель и надвинул помятую кепку на уши. – К ледник нельзя!

– Спасибо, – вежливо, но твердо прервал его Бойков. – Хорошего вам дня.

Уазик фыркнул, подпрыгнул, изрыгнул еще парочку черных клубов и затрясся по дороге вниз, а команда двинулась дальше на запад. До места ночевки оставалось километров пять, а погода продолжала расстраивать. Мелкий дождь сменился снегом, почти целый час летели белые хлопья, оседая на волосы, ресницы и окончательно размазывая грязь. Дорога липла к ботинкам, делая их еще тяжелее, палки приходилось вытаскивать из нее, как из болота, под ногами то и дело пробегали мелкие грязные ручьи, из которых нельзя было даже набрать воды: на склонах пасся скот.

Аля с Мариной шли медленно и молча, загребая ботинками и тяжело опираясь на палки. Рома предложил было Але разгрузиться и отдать ему хотя бы бутылки воды и ужин, но девушка так сердито фыркнула и гордо отказалась, что настаивать он не стал. Разозлившись только сильнее на свою кажущуюся беспомощность, Аля назло Роме прибавила шаг, и хотя очень устала – все равно почти догнала руководителя. А тот с самого утра не сбавил темп: казалось, он вообще никогда не устает, не умеет жаловаться, никогда и ни с кем не делится своими чувствами. Хорошо ли это? Кто знает… Но Але втайне хотелось быть на него похожей.

Ирина шагала рядом с ним, впервые оставив Антона: тот нагнал Марину и о чем-то перешептывался с ней, а Георгий Петрович разговаривал с Ирой, и, судя по их замкнувшимся усталым лицам, тема была не самой веселой. Аля не стала подслушивать, но, поравнявшись с ними, громко кашлянула, чтобы они сменили тему, если обсуждалось что-то личное.

– Алечка, ты как будто не устала, – с улыбкой заметила Ирина, и только обернувшись к ней, девушка поняла, что железные люди существуют на самом деле. Ирина совсем не запыхалась, размеренно переставляла палки почти в такт Бойкову и улыбалась, как прежде.

– Ой, тебе кажется, – вздохнула Аля. – Я бы сейчас упала в палатку и проспала часов этак пятнадцать…

– Тебе больше не было плохо? – серьезно спросил руководитель, и она, смутившись, покачала головой. Надо же, помнит…

Ей, юной, наивной и начитавшейся слишком хороших книг, Георгий Петрович виделся настоящим современным рыцарем. Он был вежлив, обходителен, довольно серьезен и в меру разговорчив, не забывал ни о ком из участников, всегда дожидался, если кто-то совсем сильно отставал, беспокоился о самочувствии каждого, и дело было не только в том, что он брал ответственность за группу, пусть это были взрослые самостоятельные люди – Аля думала, что он просто такой человек, который не позволит кому-то страдать и непременно поможет, поддержит, решит любую проблему. Она была знакома с ним всего полгода – а казалось, что почти целую жизнь.

Площадка, отмеченная под место ночевки, оказалась не очень хорошей: с далеких ледников тянуло холодом, с реки – ветром. Вдалеке, над снежными макушками гор в кольце тумана, синел клочок чистого неба, а с востока ползли тяжелые пуховые тучи, похожие на зимние. Огорчив команду новостью о том, что место для ночлега придется поискать получше, Бойков начал спускаться к реке, но вдруг вместе с Ириной остановился: склонившись, она на что-то указывала, а он, присев на корточки, раздвинул густую траву и тоже принялся разглядывать снег.

– Ребят! – Ирина наконец распрямилась и помахала отставшей группе, но лицо ее было серьезным. – Смотрите под ноги. Что вы видите?

– Ландыши? – предположил Миша, слегка пнув ботинком торчащие из-под земли толстые и широкие листья.

– Сам ты ландыш, это чемерица, – фыркнула Марина.

– Не надо ссориться, – оборвал их Рома. – Вы лучше взгляните на снег повнимательнее.

На свежем, сыром и хрустящем белом покрове отчетливо виднелись следы. Они кое-где топтались на одном месте, где-то были больше, где-то меньше, но явственно напоминали тот самый, который все видели в первый день: широкая округлая подушечка, пять маленьких пальцев и загнутые бороздки от когтей. Мало того: сперва посчитать их было трудно, но потом цепочка раздвоилась, одни лапы, поменьше, направились в одну сторону, вторые, побольше, – в другую. Возле кустов следы путались, снег был примят и разбросан, толстые стебельки чемерицы – изломаны. Следы уводили к реке, к редкому перелеску, и исчезали в туманных сумерках. Небо медленно окрашивалось в лиловый…

Глава 7. Ошибки прошлого

Георгий Петрович еще недолгое время ходил вдоль цепочек следов, ставил ботинок рядом с разными следами, измерял что-то большим и указательным пальцем, а потом вернулся, серьезный, как никогда:

– Значит, так. Минимум два медведя, а может, и больше, были здесь минут двадцать назад.

Марина ойкнула и невольно схватила рукав стоявшего рядом Антона. Парень взглянул на нее удивленно, но ничего не сказал, а она, поняв, что сделала, смущенно отвела глаза и наткнулась на раздраженный и сердитый взгляд Миши. Тоже нашел о чем думать! – мелькнула у нее мысль, досадная больше из-за своего нелепого поведения, чем из-за его необоснованной ревности.

– …Следы свежие, снег падает медленно и прямо сейчас, река в паре десятков метров. Мишки могут вернуться, и гарантии никакой. Надо уходить, по дороге подумаем, что делать дальше.

– Я предлагаю на полкилометра вернуться назад и чуть-чуть подняться по склону, – высказался штурман Рома, когда все подтянули рюкзаки, грустно вздыхая, и торопливо двинулись подальше от опасного спуска. – Там и ручей был неплохой, и место ничего такое, приличное.

– Утром тогда нам придется пройти больше на те же полкилометра, но лучше полчаса меньше поспать, чем встретить медведей, – согласился Миша. Несмотря на усталость и недовольство новым планом, он убежал от реки первым.

В долине темнело необыкновенно быстро: солнце, ненадолго мелькнув из-за тумана последним лучом, скрылось совсем. Сизым облаком туман спустился в долину, протянулся вдоль реки, подполз почти вплотную к небольшой площадке, которую ребята выбрали для лагеря. Вечерело стремительно, только тонкие лучи фонариков сновали туда-сюда. Марина вызвалась набирать воду, Антон пошел с ней: так сказала Ирина, не ходить по одному и как можно чаще перекликаться по именам. Не совсем шутку про походы в туалет парами встретили сдержанным смешком.

– Кто будет дежурить? – поинтересовалась Аля, подсвечивая Бойкову вторым фонарем, пока он закреплял штормовые оттяжки большой палатки.

– Наверно, мы с Ирой, – отозвался он. – Сегодня сделаем костер и оставим немного от ужина собакам. Будут нас охранять от медведей.

– Вы же говорили, что нельзя подкармливать?

– Да что уж теперь. Все равно вы свои порции не доедаете.

Пока Миша с Ромой ходили за ветками, хворостом и толстыми палками вместо бревен, Аля разложила вещи и коврики в палатке. Руководитель сказал, что придется этой ночью разделиться на две палатки: вдвоем оставаться нежелательно, чтобы никто не бодрствовал один. Сложив всю оставшуюся еду в один рюкзак, его подвесили за репшнуры на более-менее крепкую березу, потом Бойков разжег костер, Ирина взялась за ужин. Слова о том, что нужно создать много света и шума, кое-кто воспринял слишком буквально, и от этого было весело.

– Рома! – крикнул Миша прямо на ухо сидевшему рядом товарищу. – Передай мне хлебцы!

– Держи! – так же громогласно отозвался Роман, и, нарочито громко шурша пакетом, вручил ему добавку. – А может, споем?

– А давай!

Пели, кричали, смеялись, гремели посудой. Аля сперва долго смущалась, но потом, когда Марина втянула ее в круг и заставила подпевать известные дворовые песни, наконец сдалась, и уже четыре звонких голоса разлетались эхом на всю долину и отзывались где-то за хребтом. Едва поужинав и помыв свою и Ирину миску, Антон молча ушел в палатку, одна из собак увязалась за ним, словно осознавая свою функцию охранника, а Ирина у костра обхватила себя руками за плечи и, покачиваясь от холода, задумчиво смотрела на молодежь, прыгающую, хохочущую и до хрипоты горланящую “Кукушку”. В детстве родители не раз брали ее в походы в лес, в небольшие горы или на сплавы по рекам и рассказывали, что природа любит тишину и гармонию, а люди у нее – не хозяева, а гости, и вести себя надо соответственно. Не шуметь, не ругаться, не оставлять мусор и не нарушать изначального спокойствия, чтобы не огорчать тех, кто здесь живет и не показывается людям на глаза. У каждого места есть свои хозяева, которые берегут его от беды и помогают людям, но только при должном отношении и уважении…

Ночь укрыла горы темным покрывалом и легла в долину. Над головой одна за другой загорались яркие звезды, такие большие и светлые, каких никогда не бывает в городе. Сырой и прохладный весенний ветер шевелил выбившиеся из косы русые пряди – поежившись, Ирина заправила их под капюшон худи и вдруг почувствовала, как на плечи опустилось нечто мягкое и теплое, и чья-то рука ласково погладила по спине, заботливо подворачивая длинные полы куртки, насквозь пропахшей дымом костра, табаком и еще неуловимым, тонким ароматом, похожим на хвою. Незаметно вдохнув, она ненадолго задержала дыхание, стараясь оставить в памяти этот теплый и терпкий запах.

– Ты куришь? – с улыбкой спросила Ирина, когда Бойков сел рядом, снял ботинки и протянул озябшие ноги к огню. Костер скользнул по его задумчивому обветренному лицу золотистыми бликами, лишний раз подчеркивая ранние морщины и темные круги под усталыми глазами.

– Отец курил. Это его штормовка, – хмуро отозвался Георгий и подтолкнул к костру еще хвороста. С радостным хрустом огонь набросился на угощение, и золото жарко брызнуло вверх, рассыпаясь искрами. – А я побаловался и быстро бросил, не хотел здоровье гробить.

– А сейчас твой отец…

– Погиб три года назад.

– Прости, – зябко поежилась Ирина и опустила голову, делая вид, что увлечена догорающей палочкой. Рыжий огонек сделался голубым, потом почернел и совсем погас.

– Я десять лет проработал спасателем на горной базе. Были разные случаи, и благополучные, и нет. Но не сумел спасти самых близких, – негромко проговорил Бойков, прищурившись и глядя в огонь. Ира посмотрела туда же и увидела только пламя, но ей на мгновение показалось, что Георгий смотрел в свое прошлое. – Отца, жену, дочку… Они ехали с дачи, и… авария с камазом. Он выскочил на встречку, папа успел развернуться и принять удар на себя, но… не помогло это никому.

– Какой ужас, – Ирина невольно ахнула и прикрыла рот ладонью.

– Мне даже проститься с ними не дали, – хрипловатый голос Бойкова надломленно дрогнул. – Но, может, и хорошо, что не видел.

Он кашлянул в кулак, сжал переносицу двумя пальцами. Ирина, сидевшая совсем рядом, вдруг увидела, как в отсвете пламени блеснули его серые глаза, и поспешно отвела взгляд: вот так близко столкнуться с чужой болью – то еще испытание, особенно если человек не склонен к откровениям.

– Ты поэтому уволился с базы?

– В общем, да, – вздохнул Бойков. – Сначала совсем не мог общаться с людьми и тем более видеть чужие проблемы, но так ведь и одичать можно. А здесь, в горах, получается забыть о себе. Надо думать о других, и на свое горе просто не остается времени. Аля очень похожа на мою Катюшу. Смотрю на нее, а вижу дочку. Такие же глаза, косички, смеется так же, – добавил он, помолчав. – Только… ей было семнадцать.

– Мне очень жаль, – тихо сказала Ирина и, потянувшись, коснулась его руки. Георгий мягко сжал ее тонкие пальцы, замерзшие после долгой возни в ручье, и с грустью посмотрел ей в глаза – долго и пристально.

– Не бери в голову. И прошлым жить не надо. У каждого есть что-то такое, что нужно просто пропустить через себя. Боль делает нас сильнее, но чтобы справиться с ней, совсем другая сила нужна.

– Как же ты справился?

– Сам не знаю, – Бойков со вздохом уронил голову на скрещенные руки. – Просто однажды понял, что нет ничего хорошего в том, чтобы спиться с горя или еще чего похуже. Они живы, пока их помнят. А я… жив, пока есть, ради чего.

– Знаешь, – Ирина заглянула ему в глаза, – может быть, все те, кто нас покинул, точно так же сидят у костра, видят оттуда нас и как бы говорят – мы вас любим, но пока еще не ждем. Поживите, побудьте на этом свете и за себя, и за нас, а как время подберется – приходите, только не торопитесь. А мы будем смотреть на вас и радоваться…

Они долго еще сидели рядом и молчали. Больше того, чем он рассказал, Ирина расспрашивать не решилась, и Георгий просто держал ее прохладные руки в своих, горячих от близости костра, и она с трудом прогоняла комок в горле и наворачивающиеся слезы после его истории. Конечно, и ей было что рассказать, но она не хотела говорить о плохом, особенно теперь, особенно с ним, когда дрогнула и пошла трещиной его собственная оборона. Ненадолго Ира снова вспомнила родителей, двадцать лет проживших душа в душу: мама говорила – неправильно думать, что та самая пресловутая каменная стена – это непременно мужчина. Если ты хочешь помочь человеку, поддержать, подхватить, для этого вовсе не обязательно считаться парой, семьей, даже лучшими друзьями. Достаточно услышать, вовремя почувствовать просьбу о помощи, даже если ее никогда не озвучат вслух: для этого нам даются сердце и внутренний голос. Ирина и сама себя собирала по осколкам, но понимала, что лишиться фантомной любви и неслучившегося счастья – это все-таки не то, что в одно мгновение потерять всех, кто был дорог, и похоронить свою жизнь под руинами жизни близких.

Она осторожно прислонилась щекой к плечу Бойкова, погладила его смуглую шершавую руку, и он тогда опустил голову, словно тоже скрывая настоящие эмоции. От близости огня даже глазам было жарко, Ирина сощурилась и смахнула слезы, набежавшие то ли от едкого дыма, то ли от ее собственной внутренней горечи.

– Спасибо, – снова послышался рядом тихий хрипловатый голос руководителя.

– За что? – искренне удивилась Ирина.

– За все. А главное, за то, что не осуждаешь меня.

– Мы ведь не осуждаем чашку за то, что она бьется, – Ира сжала его руку сильнее и почувствовала, как он отозвался, тоже крепко стиснув ее согревшиеся пальцы. – Если она нам дорога, мы ее склеиваем. Конечно, останутся следы, как шрамы, и она не будет такой красивой, как раньше, но от этого мы не станем любить и ценить ее меньше. Останется память и… какой-то опыт.

Вместо ответа Георгий Петрович крепко обнял Ирину за плечи и почти сразу же отстранился.

– Ладно, я пойду. Нам пора укладываться спать. Завтра подъем в половину пятого. День будет сложным. С утра тебе скину карту, можно дойти километров пять до перевала Фуга, это чуть южнее, и там склон должен быть попроще. Без особой техники пройдется, наверно, часа за три-четыре. Мы пойдем на Геологический, и если все будет хорошо, то вечером или следующим утром встретимся с вами в соседней долине, под склонами у реки Архондон.

Ирина запрокинула голову, сглотнув последние слезы. Там, наверху, видно было только одну яркую звездочку: тучи никак не хотели расходиться, лишь изредка пропуская на небо бледную луну с откусанным краем. Ирина давно уже не помнила, что такое романтика, но почему-то очень не хотелось смотреть в это самое небо снова одной. Хотя она и понимала, что сейчас, перед сложным днем спортивной группы, к которой они с братом не имеют никакого отношения, думать об этом, вроде как, не очень-то порядочно: у руководителя другие заботы, и ему вовсе не до нее.

– Было бы здорово пойти с вами, – сказала она, стараясь, чтобы в голосе не звучало слишком много напрасной надежды.

– Ира, я… – Бойков нахмурился, поскреб в затылке, думая, что ответить, чтобы не задеть эту маленькую, но сильную и смелую женщину. – Я бы с удовольствием, но не уверен в вашей подготовке. Ребята полгода тренировались, умеют ходить траверсом, пользоваться палками и альпенштоком, работать с веревками, страховкой, карабинами, узлы вязать, в прошлом месяце зачет сдавали. Я понимаю, что ты была в походах, но это технический перевал…

– Я понимаю, – мягко улыбнулась женщина, эхом повторив его слова, и, в доказательство, что не обижается, ласково тронула его прожженный рукав. – Сама давно не ходила, а Антон и вовсе первый раз… Нам надо взять кого-то третьего в палатку, да? – ловко сменила она тему.

– Возьмите Марину, если вы не против, – ответил Георгий, немного поразмыслив. Напряжение исчезло: к ее облегчению, он не чувствовал себя виноватым за отказ или очень умело скрывал чувства. – Мне кажется, они с Антоном хотят узнать друг друга поближе.

Ирина рассмеялась и, потянувшись к нему, взъерошила черные с проседью пряди. Георгий прикрыл глаза, покорно вытерпев растрепанную челку, и, перехватив ее руку, приложил ладонь к своей щеке.

– Колючий, – Иринины пальцы ласково пробежались от виска к подбородку, погладив отросшую щетину.

– Да знаю, – вздохнул Бойков. – Неудобно бриться в походах. Постоянно режусь.

– Ну что, спокойной ночи?

– Спокойной, Ириш.

Ее имя прозвучало у него так мягко и нежно, что женщина на мгновение задержала дыхание, остановив в памяти этот теплый и ласковый миг. Руководитель направился к палатке, попутно собирая свою команду, и Ирина, кутаясь в оставленную ей на ночь куртку, долго еще смотрела ему вслед и слышала сказанные усталым хрипловатым голосом слова, в которых сквозь смысл звучали бесконечные стойкость и горечь: “Боль делает нас сильнее, но чтобы справиться с ней, тоже сила нужна… Совсем другая”.

Глава 8. Печали и радости

Всем вместе в одной палатке оказалось довольно тесно: кто-то толкался, устраиваясь поудобнее, кто-то наступил на ногу, то и дело метались и светили в глаза лучи фонариков, и сонная Аля, поворочавшись и так и эдак, уснуть долго не могла. Спустя недолгое время все успокоились и улеглись, и она вдруг осознала, что оказалась рядом с руководителем.

Ей вдруг показалось, что он выглядит необыкновенно задумчивым и печальным, и, если их взгляды ненароком пересекаются, смотрит на нее гораздо дольше обычного. Она тогда сразу же смущалась и отворачивалась, но теперь стесняться было нечего: усталый и хмурый, Георгий Петрович закинул согнутую руку за голову и почти сразу уснул, никому ничего не сказав – и это было на него не похоже, ведь вечерами он всегда интересовался, как дела и самочувствие у каждого, находил минутку-другую, чтобы обсудить с кем-нибудь волнующие вопросы, если такие возникали, и никогда не отказывал в разговорах, даже если очень уставал.

Еще недолго помучившись от неизвестности, Аля неуклюже расстегнула молнию спальника, изловчившись, чтобы ни на кого не упасть, осторожно вылезла, вздрогнула от ночного холода и накинула на плечи первую попавшуюся куртку, которой оказалась штормовка руководителя: он входил в палатку последним. А еще, как оказалось, спал он чутко и нахмурился спросонья, когда она случайно наступила ему на ногу:

– Ты куда?

– Наружу, – прошептала Аля и юркнула на улицу. Бойков молча отвернулся, накрывшись спальником с головой.

Снежок под ногами тихо поскрипывал и сразу же таял: было прохладно, но по-весеннему сыро, пахло мокрой землей и травой, неподалеку от палаток тлело костровище – янтарные отблески то вспыхивали, то почти совсем угасали. Аля подошла и поворошила его палкой. Запахло горьким дымом, в носу защекотало то ли от взлетевшего пепла, то ли от чего-то другого, что теснилось в груди колючим комом и не давало дышать полной грудью, несмотря на свежий и чистый воздух.

Девушка села на бревно у спящего костра, уткнулась носом в воротник штормовки. Вдруг сделалось стыдно перед Георгием Петровичем. Конечно, она бы ни за что не заговорила об этом первой, но он, взрослый и умный человек, наверняка догадывался сам. И тоже молчал, не желая задеть ее робкие чувства.

А может быть, правильнее было бы признаться во всем? Наверняка она бы сгорела от стыда, но стало бы легче сказать правду и услышать правду в ответ. Лучше уж больно, зато честно…

В уголках глаз стало горячо. Шмыгнув носом и стерев ладонью непрошеные слезы, девушка запрокинула голову, рассеянно глядя в сверкающую на низком, черном небе яркую россыпь звезд. Здесь, в горах, они выглядели сказочно красиво, совсем не так, как в городе. Впрочем, здесь все было совсем не так.

Хруст снега и замерзшей травы под тяжелыми ботинками выдал Рому, и, когда он присел на бревно рядом, Аля даже не повернула головы, узнав товарища по походке и несмелым, немного неуклюжим движениям. Рома был старше на два года, но иногда вел себя, как большой ребенок: много смеялся, на фотографиях строил рожицы, сладости поедал за двоих и не умел скрывать своих чувств – Аля сразу заметила, что она ему симпатична, но почему-то даже не обратила на это внимания. И сейчас ей вдруг стало его жаль: наверняка он испытывает то же, что и она, только не взаимно…

Из глубины кармана на жилетке Рома вдруг выудил оставшуюся с ужина конфету и протянул подруге. Это был ее любимый маленький “милки вэй”, и девушка смущенно улыбнулась. Шурша фантиком, разделила угощение пополам, и Рома с очаровательной улыбкой съел свою половинку прямо с ее ладони, липкой от подтаявшего шоколада. От прикосновения его мягких и теплых губ она вздрогнула и невольно напряглась. Рома все понял и отодвинулся. По его лицу проскользнула незаметная тень.

– Тебе не холодно? – заботливо поинтересовался он, положив руку ей на плечо.

– Так. Прохладно.

– Может, пойдем в палатку?

– Нет, – нахмурилась Аля. – Я хотела побыть одна.

– Да? Извини, – он неловко улыбнулся. – А я из многодетной семьи, там вообще нет понятия “побыть одному”. Два брата и две сестры. Гармония.

– Правда? – удивилась девушка. Ей, выросшей с одной матерью, трудно было поверить в большую и счастливую семью. Стоило заикнуться про папу, о мире и спокойствии можно было забыть: мама сразу выходила из себя и вспоминала его нелестными эпитетами. В школе Аля хваталась за любые занятия: и рисование, и вокал, и хореография – все, что угодно, только бы поменьше бывать дома. А у Ромы, видно, все было совсем наоборот – потому он и вырос таким добрым, открытым миру.

– Аль, слушай, – он неожиданно заговорил шепотом, наклонившись к ней и щекоча дыханием ее замерзшую шею. – Потом, после похода, может, сходим с тобой куда-нибудь?

Девушка усмехнулась. У него было столько времени, чтобы позвать ее на свидание, но только в походе он сообразил. Может быть, боялся, что она откажет, и ему не захочется больше ее видеть? Парни на самом деле довольно ранимы.

– Может, и сходим, – она пожала плечами. – Надо только дойти благополучно.

Рома улыбнулся, и на его щеках появились ямочки, а в светлых голубых глазах заплясал радостный блеск. Он даже не обратил внимания, как равнодушно Аля отреагировала на его предложение, и обрадовался только тому, что она не отказала решительно.

– А куда ты хочешь?

– Рома, не знаю, – девушка слегка сжала виски двумя пальцами. – В первую очередь я хочу хорошо пройти поход, чтобы мы все вернулись живыми и здоровыми. А что будет в городе… решим в городе.

Она встала. Парень тоже поднялся, аккуратно взял ее за локти. Смешная и немного неуклюжая в чужой куртке, Аля была такой милой и трогательной, что ему захотелось крепко обнять, оградить от всего, что ее тревожило. Но глаза девушки оставались отстраненными и задумчивыми, она не волновалась рядом с ним, не старалась поймать ответный взгляд. Рома не был пятнадцатилетним подростком, чтобы ослепнуть от влюбленности, но отчаянно не хотел принимать очевидное. Он привык жить с мыслью, что собственными силами и желанием изменить можно все, вот только другие люди в этот круг не входили.

– Алька… – тихо выдохнул он вместе с сизым облачком пара. Она молча подняла глаза, взмахнув короткими выгоревшими ресницами. – Только скажи честно, не мучай ни меня ни себя. У тебя кто-нибудь есть?

Девушка неожиданно рассмеялась и положила руки поверх его рук, точно так же взяв его за локти, как он держал ее. В ту минуту ей больше всего хотелось соврать, чтобы он не питал напрасных надежд, но говорить неправду она не умела. Да и обманывать друзей не могла – а с Ромой, как ни крути, сложилась милая и теплая дружба, которую чувства могли испортить.

– Нет, – ответила девушка. – Никого.

Рома облизнул пересохшие губы. Наверно, в другой момент это смотрелось бы, как попытка флирта, но у него от волнения дрожали колени, и вышло совсем не так, как он хотел бы выглядеть со стороны. Сердце стучало сильно и глухо, отдаваясь шумом в висках, и он на миг зажмурился, чтобы унять дрожь. Выглядеть влюбленным десятиклассником отнюдь не хотелось: в конце концов, в двадцать два года это было просто смешно.

– Так, может быть… – прошептал он, не в силах отвести взгляда от темных и блестящих Алиных глаз. В глубине этой манящей теплоты отражались искорки далеких звезд, и Рома чувствовал, как омут тянет к самому дну. Прикусив губу, он заправил девушке за ухо выбившуюся из косички длинную прядь. Она остановила его руку, слегка сжав запястье, и тысячи мурашек проскользнули по разгоряченной коже.

– Рома…

– Аля…

Он закрыл глаза и неосознанно потянулся к ней, но лишь прохладный ветерок скользнул по губам, не оставив и малейшей надежды.

– Не надо, – выдохнула Аля, и ее тонкие пальцы разжались, соскользнули с его жилетки. – Рома, дорогой, прости, но я не хочу.

С этими словами она зябко обхватила себя руками под курткой и пошла в палатку первой: не хотелось продолжать неудобный разговор, тем более, когда в груди кружились совсем другие чувства. Внутри и вправду было тепло, хотя и немного тесно, и, с трудом протиснувшись между чужих вещей, девушка пробралась на свое место рядом с руководителем. Тот спал неспокойно, то хмурясь во сне, то закусывая нижнюю губу. Аля тихонько прислонилась щекой к его теплому плечу и закрыла глаза.

Что было за душой у этого сурового и замкнутого человека, что видел он во сне, почему никогда не улыбался и не смеялся даже самым забавным шуткам? Аля бы многое дала, чтобы увидеть его улыбку – наверняка такую же добрую и спокойную, как и он сам. Но, как бы ребятам ни было смешно, он их веселья никогда не разделял. Словно закрытая книга, замок без ключа, снежная вершина с высокими отвесными скалами, такая же крепкая, непоколебимая – и недоступная.

Ночь прошла на удивление спокойно: медведи то ли испугались давешних криков, костра и ярких фонариков, то ли просто не интересовались гостями долины – так или иначе, собаки всю ночь проспали, свернувшись клубочками в тамбурах двух палаток, и руководитель, оценив безопасность ситуации, разрешил всем отдохнуть.