Диссертация

Глава 1. Мама

Маленький городок на берегу Волги отличался тихим и добродушным нравом жителей. Редко его будоражили новости о найденном расчленённом трупе или ушедшем в отрыв насильнике, да и задерживались на устах сплетниц ненадолго.

Основанный ещё при Петре Первом, к 1965 году город едва насчитывал полторы сотни тысяч жителей, ютившихся в маленьких квартирках или домах без удобств. Население разрастаться не торопилось, каждый второй из юной поросли, окончив школу, стремился в столицу или хотя бы в областной центр. Дерзким и пытливым делать здесь было нечего. Казалось, что город беспросветно накрыла дымка провинциального безразличия и однообразия. Картины, будто в старой шарманке, крутились по кругу, но не менялись.

Зимой взрослые горожане перемещались по улицам перебежками, скользя по обледенелым дорожкам, кутались в воротники пальто, спешили быстрее из дома на работу да с работы домой, только детей было не напугать холодом и снегом. С торчащими из-под тёплых шапок намокшими от пота и застывшими сосульками чёлками, с раскрасневшимися щеками, они шумно играли в снежки, дворовый хоккей, катались на санках и коньках, строили крепости из снега. А под Новый год полусонных пап будила серьёзная задача – достать ёлку.

Весна больше запоминалась слякотью, грязью и огромными лужами. Осень – грустными лицами школьников, обречённо бредущих по утрам в школу. Ну, а лето – это особая пора для города.

Огороды, сады, палисадники, посадка, поливка, прополка, уборка урожая. И река… Она везде. В какой бы части города ты ни жил, дойти до Волги всегда можно было пешком. И плавать в своё удовольствие в прохладной бодрящей воде. Любимое дело горожан. Шум, гам, и даже если только что утопленника выловили, этого никто и не заметит. Ну лежит он, накрытый полотенцем, а возле него грустно стоит и смотрит вдаль дежурная медсестра в ожидании бригады труповозки, и ждать она может так часами, а утопленник будет загорать под палящим солнцем. Посетители же пляжа от такой картины не изменят своим планам, привыкшие. Или дело в той самой дымке?

Мужчины города делились на шибко хозяйственных, почти Кулибиных, у которых всё в руках спорилось, и алкашей. Особой кастой и среди первых, и среди вторых выделялись рыбаки. Подталкиваемые неведомой силой, они вставали в свой единственный выходной до рассвета и при любой температуре воздуха (а она в течение года колебалась от жары под сорок градусов до мороза под тридцать) ехали на речку за заветным уловом. Остановить их могли только ливень, метель или инфаркт. Женщины же городка, независимо от того, насколько им повезло в семейной жизни, вынужденно были мастерицами на все руки, заботливыми хозяюшками, обречённо, с уставшими лицами плывущими по течению.

На дворе стояла очаровательная августовская пора, когда жара отступила до следующего года уже окончательно, а до осени ещё несколько тёплых деньков. Время астр и хризантем. Неприхотливые, они не требовали особой заботы, а радовали глаз пышным цветом долгое время, до самых холодов, особо стойкие – и до снега. Совсем как провинциальные девушки. Из чего придётся те шили платья, подсматривая картинки в журналах, делали замысловатые причёски, красили ногти красным лаком, а губы – алой помадой, на ресницы наносили слипающуюся угольную тушь. Вырастая сами по себе в дворовой среде, однажды девушки превращались из сорванцов с ободранными коленками, ни в чём не уступавших мальчишкам, в манерно двигающихся красавиц. И как это случалось? Только парни и удивлялись, не успевали глазом моргнуть, а Машка из соседнего дома больше не играет с ними в казаки-разбойники. Тут и им приходило на ум призадуматься и взглянуть в зеркало, а не надо ли штаны без дыр надеть и причесаться. Наступал период флирта, настоящий август, томный, тёплый, волнующий. Что впереди? Холода, непогода? Будет ли у тебя уютное гнёздышко и плечо, на которое можно голову положить, и тонкая талия, что так приятно обнимать?

Алевтина была из тех редких красавиц, на которых негласно, за их спиной, «добрые» подруги и соседи вешали ярлык «шлындра», хотя повода она не подавала, а всё дело было в её завидной красоте. Большие серо-зелёные глаза сияли под дугами густых бровей. Прямоугольное лицо с острыми углами нижней челюсти, прямой нос, припухлые чувственные губы, тонкая лебединая шея, высокий лоб и густые тёмно-русые волосы.

Девушка обладала точёным гибким телом, достойным резца скульптора. Таких красавиц не любили в женской среде. Один взгляд чего стоил, мог свести любого парня с ума, да и мужчину постарше не пощадил бы. Знакомить со своими кавалерами подруги её опасались, было в ней что-то неуловимо роковое, будто не будет у юноши выбора: лишь взглянет – погибнет, как от пения сирены. Бабки на скамейке у подъезда зло перешёптывались, завидя ни в чём не повинную девушку. Будь бы их воля, сожгли бы на костре за «ведьмин» взгляд.

Но Алевтина ни о чём таком и не догадывалась, жила припеваючи. После преждевременной смерти папы вдвоём с мамой они поселились в новенькой хрущёвке, которую совсем недавно получили за снос своего старенького домика. Мама переезду была очень рада, боялась без мужа не справиться с частным хозяйством, а нового супруга искать не собиралась, а тут такая удача – их участок понадобился железной дороге.

– Никаких больше огородов, – говорила Галина Фёдоровна Раевская, так звали маму Алевтины. – Много ли нам надо? Хоть руки отдохнут. Да на море в кой-то веки съезжу.

Работала она учительницей немецкого языка в школе. И была педагогом до мозга костей, так что дочь свою держала в строгости, непрерывно поучала и наставляла до тошноты. Девушка испытывала перед матерью благоговейный страх, слушалась во всём, тайком тяготясь и мечтая уйти в свободное плавание.

Вот и случай представился. Звали его Александр, и был он курсантом лётного училища. Паренёк не блистал такой же яркой внешностью, как его невеста, но был симпатичным голубоглазым блондином, спортсменом, вертолётчиком, героем её романа. Любовь у них была настоящая, чистая, красивая, о которой только и мечталось любой девушке. Это добавляло ещё одну каплю ненависти и зависти в и так уже почти переполненную чашу впечатлений для подруг и соседей.

– И вот подвезёт же шлындрам всяким! Этакого парня отхватила!

– Вот поглядишь, Степановна, будет гулять от него, знаю я таких шалашовок. Это она покамест не пронюхала, а во вкус войдёт – потянет. Мужики на неё как осы на мёд липнут, не устоит.

– И не говори, зазря парень пропадёт. И хватило ума ему брать такую распутницу в невесты.

– С чего ж она распутница? – откуда ни возьмись находилась защитница. – И не видал её никто за этим. Ну красивая, и чаго? Сразу шалашовка?

– Ты будто жизнь не прожила, Клавдия. Душа добрая, под носом ничё не чуешь, а мы насквозь видим. Взгляд-то, погляди, у неё шальной.

Ещё годик до следующего лета, и они – Александр и Алевтина – уедут в далёкую Болгарию на целых пять лет, куда по распределению отправляли жениха после окончания училища. Но дату свадьбы они уже назначили в сентябре, не дожидаясь выпуска.

Сколько дней живёт человек на белом свете? Около тридцати тысяч? Разве ж всё упомнишь. Но это двадцать первое августа Алевтина Раевская вынуждена была запомнить навсегда.

– Мамочка, я на танцы! – крикнула из своей комнаты девушка, застёгивая пуговицы на лёгком игривом платье, едва прикрывавшем половину упругого бедра.

– Какие танцы, доченька?! Без Саши нельзя. Что ты хочешь, чтобы он о тебе плохо подумал?! – Мать бросила свои дела на кухне и, вытерев руки передником, встала решительно в дверях.

– Ну, мама, там будет играть Димкина группа, я обещала быть. И девочки сейчас за мной зайдут. Я же не одна, там все наши будут.

– А Саша?

– Что Саша?! Я не собираюсь ни с кем из парней танцевать, только с девчонками. Послушаю, что поют, и пойду пораньше. Он-то как узнает? А и узнает, что такого? – оправдывалась и возмущалась девушка, поправляя причёску и макияж.

– А вырядилась как! Ой, Алевтина, наживёшь на свою голову неприятностей, – укоризненно мотала головой мать.

– Мама, ну что ты каркаешь! Я и раньше, и до Саши на танцы ходила. И что? Я местных парней не знаю, а они меня? Чужаков там не бывает, да и девочки меня потом проводят до дома. Мамуль, – ластилась она, обнимая мать, хотя знала, что та отпустит её только потому, что за ней зайдут подружки. Позориться перед ними, что она какая-то ханжа, Галина Фёдоровна не собиралась.

На то девушка и рассчитывала.

Жених Алевтины уехал на выходные помочь матери в деревне с уборкой урожая. Дело благородное, самое то для любящего сына. Невесту с собой не позвал – не хотел, чтобы руки марала. Сашка хоть и был деревенским пареньком, но стремился к городской жизни, жена ему была нужна не для огорода.

– Вон, уж и хвост накрутила! – судачили соседки на лавочке вслед проскакавшей мимо компании смеющихся девушек. – На танцульки. И чего-то без жениха, когда свадьба на носу. Видала, Клавдия?

В Доме культуры танцы проходили регулярно, каждые выходные, чтобы молодёжь без цели по улицам не слонялась, а знакомилась для продолжения трудового советского рода в атмосфере лёгкой непринуждённости. За моральной стороной вопроса строго следило ответственное лицо.

Но времена-то какие! Оттепель! Свобода! Молодёжная группа под управлением знаменитого Димки, одноклассника Алевтины, играла самые модные мелодии. Как тут устоять перед зажигательным твистом?!

Для проформы потоптавшись на месте и отвесив парочку отказов, девушка, позабыв своё обещание, увлеклась общей атмосферой и приняла-таки приглашение на танец от незнакомца.

– Проездом, в гостях у тети, – пояснял молодой человек, увлекая девушку за талию. – Не думал, что такую красоту здесь можно встретить. А ты чего одна?

– У меня жених есть, если что, – гордо отвечала Алевтина.

– Где же он? – лукаво уточнял партнёр.

– По делу отъехал.

– А ты сразу на танцы, – понимающе закачал он головой.

– Да ну тебя! Димка, что поёт, мой дворовый приятель, его пришли с девчонками послушать. А будешь вопросы задавать, танцуй с другими. Понял?

– Понял, – улыбнулся он и протанцевал с ней весь вечер. Алевтине он показался удобным партнёром, поскольку не местный, скоро уедет, да и в танце был хорош.

Девушка любила танцевать (и как не любить, с таким-то телом и грацией?), а вот Сашка, жених, не очень это одобрял. Серьёзный был товарищ, за что и снискал нешуточное уважение Галины Фёдоровны. И хоть познакомились они, как водится, на танцах, ходил он туда неохотно, считая занятие это слишком легкомысленным и распутным. Так что Алевтине было чем сегодня рисковать. Но как же удержать бурный нрав двадцатилетней девушки?

– А ты учишься или работаешь? – поинтересовался её партнёр по танцам, а она и имя-то ему липовое назвала, вот ещё – выкладывать всю подноготную!

– Опять с вопросами лезешь? – угрожающе отвечала она, и парень отставал, не желая терять такую партнёршу.

Какое там пораньше?! Алевтина спохватилась, когда уж и подруги все по домам разбрелись.

– Давай провожу, поздно. Приставать не буду, понял уже, что жених есть. Ты даже имени моего не спросила. Но всё же одной опасно идти. – Парень будто и вправду искренне переживал за девушку.

– Нет, тут недалеко, не впервой. Прощай, – гордо махнула рукой Алевтина и побежала по тёмной улочке, оставив его глядеть ей вслед, а скрывшись из вида и запыхавшись, перешла на шаг. Утомилась танцевать.

Девушке стоило бы побеспокоиться о том, что скажет мама на такое позднее возвращение, но она не стала. А всё потому, что совсем скоро свадьба, а после про танцы придётся позабыть. Можно немного и потерпеть занудное ворчание.

Алевтина напевала себе под нос засевший в голове модный мотивчик и не спеша шла привычной дорогой, опустевшей в такой поздний час. Каблучки стучали по асфальту, подпевали сверчки. Девушка кинула мечтательный взгляд на звёздное небо и улыбнулась, но в тот же миг задохнулась от испуга. Две сильных, показавшихся огромными звериными лапами руки схватили её хрупкое тело сзади, зажали рот и потащили в кусты. Алевтина мычала и пыталась освободиться, пока не почувствовала на горле холодное лезвие ножа.

– Будешь кричать или вырываться, захочешь на меня посмотреть, вмиг перережу глотку. Поняла? – прохрипел ей на ухо не терпящий возражений мужской голос. От него сильно несло чесноком, будто он специально наелся его, чтобы перебить другие запахи. – Больно ладная, – держа одну руку с ножом у горла девушки, похотливо прошептал он и принялся другой рукой гладить её оцепеневшее от страха тело. – Не рыпайся, а то знаешь, как из горла кровь с хрипом хлыстать начнёт? Я видал, уж не одну порезал. Ничего тебе не будет, отпущу, ежели будешь покладистой. – Тут он резко ударил её под колени, и девушка упала на четвереньки.

Алевтина слышала о промышлявшем в городе маньяке, что насилует и убивает девушек, но никогда бы не подумала, что эта история может быть и про неё. Девушка впала в ступор, а изнутри её била мелкая дрожь. Горло, кожу на котором слегка порезало впившееся лезвие ножа, издавало беззвучные рыдания, а из глаз крупными каплями катились слёзы.

– Другую приметил, страшненькая она, но мне без разницы, – возбуждённо шептал насильник на ухо жертве, противно дыша чесноком. – А тут ты, одна домой пошла, такая краля ладная. Видать, именины у меня сегодня. – Он нервно задышал, издавая мерзкие стоны.

В густых зарослях кустов ждать помощи было неоткуда, закричать или оказать сопротивление Алевтина не могла, чувствуя, что одно неверное движение – и хрупкое горло не выдержит натиска лезвия. Она зажмурилась и мысленно звала от отчаяния маму. Боль и унижение заставляли слёзы литься потоком, нахлынула тошнота, девушка с трудом давила в себе рвотный позыв. Нож всё плотнее прижимался к горлу, находившийся в исступлении насильник терял над ним контроль.

В один момент ей совсем стало нечем дышать, и она уже хотела, чтобы он зарезал её, осквернённую. Но насильник, сделав своё мерзкое дело, внезапно ударил её в висок так, что Алевтина потеряла сознание.

Девушка очнулась оттого, что кто-то лизал ей лицо. С отвращением она в испуге резко отпрянула, но оказалось, что это собака. Лохматая псина виляла хвостом и смотрела добрым взглядом. Вмиг вспомнив всё, что с ней произошло, Алевтина зарыдала, ощупывая своё тело. Её колотило, схватилась за голову – та болела, на горле – неглубокий порез, но самое страшное было гораздо ниже. По ногам стекала вязкая жижа. Девушку вырвало прямо на платье, добавив к её униженному образу последний штрих. Зло пнув собаку, она поплелась домой, не переставая всхлипывать. Теперь уже беззвучно, чтобы не услышали соседи.

Галина Фёдоровна, открывая дочери дверь, собиралась накинуться на неё с упрёками, но в ужасе зажала рот рукой, отстранилась к стене и в полуобмороке осела на пол от представшей её глазам картины.

Алевтина справедливо рассчитывала на сочувствие и жалость, а получила от матери лишь порицание. Она стояла в душе и беспощадно драла кожу мочалкой, пытаясь стереть воспоминания о прикосновении мерзких рук, а Галина Фёдоровна всё не унималась, сыпала в лицо дочери обвинения.

– И надо было тебе переться на эти танцы! И без Саши! Как теперь это от него скрыть?!

– Я не собираюсь ничего скрывать, а завтра пойду в милицию писать заявление, – уже спокойным голосом отвечала дочь, кутаясь в полотенце.

– С ума сошла! И думать забудь! Никакой милиции. Это же позор какой! И там будешь всё это рассказывать?! Да Саша бросит тебя сразу, как только узнает! А соседи?! Ты хочешь, чтобы пальцем тыкали и клеймо навесили? Думаешь, сочувствовать будут? Нет уж, дорогая моя, никто не пожалеет, все скажут, что так и надо было.

– Мама, как ты можешь так говорить?! – Алевтина в слезах убежала в свою комнату, хлопнув дверью.

– И не хлопай так. – Галина Фёдоровна вошла, чтобы наложить бинт на порезанное горло. – Сядь, перевязать надо, а то ещё заразу занесёшь. Завтра Саша приедет, я скажу, что ты срочно к больной тётке уехала в другой город, скоро вернёшься. А ты сиди тихо и не высовывайся. Слушай, что мать говорит, мать ведь плохого не посоветует. Да и жизнь я прожила, знаю, о чём говорю. – Она погладила дочь по волосам в мимолётном приступе сочувствия. – Ты спи, отдыхай. И не вздумай из комнаты выходить.

Тёплой августовской ночью Алевтине было холодно под одеялом, она закрыла окно, чтобы не слышать предрассветное пение птиц, в её голове больше не звучал навязчивый модный мотивчик, лишь хриплый шёпот: «Не рыпайся!» Спать она не могла, укрывшись с головой, то плакала, вытирая лицо пододеяльником, то её охватывала неистовая ненависть, и девушка рисовала в воображении планы мести. Она найдёт маньяка, оглушит и станет отрезать от него по кусочку, а начнёт с того самого. Потом Алевтина вспоминала, что у неё же есть жених, военный, защитник. Неужели же он не захочет поквитаться с насильником, осквернившим его законную невесту, почти жену? Через месяц у них свадьба.

Вся эта мешанина кружилась в голове каруселью, не давая забыться сном, только когда зашумели молочницы, она провалилась в глубокую тёмную бездну уставшего сознания.

Саша должен был приехать вечером на пятичасовой электричке, и Алевтина ждала его, высматривала, сидя у окна. Грудь вздымалась от переполнявших чувств. Она была уверена, что, как только поведает жениху свою историю, они вместе пустятся на поиски насильника. Она обещала матери не выходить из комнаты, но это был обман, она выйдет, и обязательно, ей нечего скрывать. Алевтина считала себя жертвой, и ей не в чем было себя винить. Зачем же лгать о таких серьёзных вещах перед свадьбой? Всё равно он узнает, что она больше не девственница.

Когда молодой человек показался на дорожке с большим букетом пышных хризантем в руке, девушка отпрянула от окна, задыхаясь от волнения.

– А, Саша, здравствуй! – приторно-радостно приветствовала юношу мать.

– Добрый вечер, Галина Фёдоровна. Вот вам с Алей букет от мамы, с её цветника. Можно? – Девушка слышала через дверь, как жених порывался пройти к ней в комнату, и никак не могла решиться выйти навстречу.

– Ой, знаешь, сынок, она срочно уехала к тёте Дуне, только через неделю вернётся, не раньше.

– Аля не говорила, что собирается. Что-то случилось?

– Да там… – она начала невнятно объяснять, но дочь прервала её.

– Не надо, мама. Саша, проходи, я в комнате! – крикнула она, а Галина Фёдоровна обречённо схватилась за голову.

Парень в недоумении посмотрел на женщину, стыдливо опустившую глаза, и, насторожившись, прошёл вглубь квартиры. Дверь в комнату Алевтины была открыта. Он шагнул за порог и прикрыл её за собой, чтобы уединиться с невестой, но застыл на месте, вместо того чтобы радостно заключить любимую в объятия.

– Что с тобой, Аля? Что произошло?

Большой синяк сползал со лба на скулу девушки, шея замотана бинтом, а глаза заплаканы. Молодой человек помедлил несколько секунд и сделал всё-таки шаг навстречу, чтобы коснуться ладонью её щеки. – Что это, Аля? – повторил он вопрос, на который она не торопилась отвечать. – Ну-ну…

Девушка начала плакать, не сдержавшись, и он прижал её к своей груди.

– Успокойся и расскажи.

– Да это сложно. Сейчас… – Алевтина слегка отстранилась и стала распутывать бинт на шее. Хотелось показать ему порез во всё горло, чтобы он понял, как туго ей пришлось. – Вчера вечером, – начала она дрожащим голосом, – на меня напал насильник. Он держал нож у моего горла и обещал зарезать, я ничего не могла сделать. Понимаешь? – Ей вдруг стало так стыдно, что она покраснела и начала оправдываться.

– Он изнасиловал тебя? – Саша спросил это с каким-то презрительным выражением на лице.

Алевтина только утвердительно покачала головой.

– И никого не было вокруг? Было так поздно? Как это случилось?

Её возмутило, что его ещё интересуют детали.

– Я была на танцах и поздно возвращалась одна, – с вызовом ответила она.

– Аля, но зачем ты пошла на танцы?! Как ты могла?!

– Что?! Ты обвиняешь меня?! – Она не верила своим ушам. Где праведный гнев в сторону маньяка, проделавшего с ней такое? Где сочувствие?

– Мы же договаривались, что ты без меня никуда не пойдёшь, – возмущался парень. – Ты сама знаешь, как мужчины на тебя смотрят, а ты ещё и юбку короткую, наверное, нацепила да улыбалась направо и налево. С кем ты там танцевала?

– Саша, что ты говоришь?! Меня изнасиловали, приставив нож к горлу! Посмотри, как глубоко он вошёл? Ты представляешь вообще, что я пережила?! А ты спрашиваешь, с кем я танцевала? Опомнись!

– Я не умаляю вины насильника, но он промышляет по городу в темноте, как раз рассчитывая на таких бесшабашных девушек, как ты. Порядочные в это время по домам сидят.

– Невероятно! – истерически засмеялась Алевтина. – А если бы я шла поздно с работы и меня бы изнасиловали, что тогда? Ты бы проявил сочувствие? Не стал бы меня обвинять, что я шалава подзаборная? Я же твоя невеста! Ты не желаешь отомстить за меня?!

Девушка сверлила молодого человека гневным взглядом, всё ещё ожидая, что он заключит её в объятия и поведёт себя как настоящий мужчина и защитник, но он только сделал шаг назад, отстранившись от неё, как от прокажённой.

– Для меня брак – это святое, один раз и на всю жизнь. Мне нужна невинная, чистая девушка, чтобы понимала меня, мои запросы и уважала их. Я полюбил тебя за красоту, но это, видимо, было неправильно. Это важно для меня, чтобы моя невеста не была тронута другим, тем более непонятно кем – осквернителем, маньяком. – Он презрительно поморщился. – Нет, я так не смогу. Прости, но я не хочу жениться на тебе после такого.

Саша резко повернулся к двери и, пролетев мимо остолбеневшей Галины Фёдоровны, ушёл прочь. Алевтина упала на кровать, издавая пугающее смешение звуков истерического смеха и рыдания. Мать боялась вымолвить хоть слово, тихо сидела на стуле, как застывшая статуя.

– Степановна, ты ж у нас из третьего подъезда. Не слыхала, чего это Алевтинкин жених на Нинку, что у вас на втором этаже живёт, резко переключился? – не уставали судачить соседки на лавочке.

– И правильно сделал, – отозвалась Степановна. – Нинка пусть и не такая красавица, зато добрая душа и руки золотые. Вовремя паренёк одумался, что всякие вертихвостки ему не по зубам.

– Да, молодец парень, сообразил. А то намучился бы с ней по жизни своей военной скитальческой. Нинка надёжная, крепкий тыл для мужика, а Алевтинка – сплошные фантазии.

Одно лишь благородство проявил Саша в этой истории: никому не рассказал об изнасиловании своей невесты. Но, думается, что не честь девушки была тому причиной, а его собственная.

Перестала улыбаться Алевтина, бродила хмурая, вся в своих мыслях. А завидев своего жениха с новой пассией, исходила гневом. Написала заявление в профком, чтобы выделили ей комнату в общежитии, дабы больше не показываться в проклятом дворе. Кстати, окончив в этом году железнодорожный техникум, она работала кассиром на станции.

Сначала давать комнату не хотели, но пришлось, когда через месяц оказалось, что Алевтина беременна. Заполучив справку для профкома, девушка решительно вознамерилась избавиться от ненавистного плода, но совершила очередную ошибку, поделившись новостью с матерью. А та ударилась в слёзы, угрозы, запреты и убеждения.

– Это же и твой ребенок тоже! Как можно его убивать?! – Галина Фёдоровна, как педагог, была женщиной высоконравственной и детолюбивой. – А потом, знаешь, как бывает: сделает женщина аборт, а после захочет родить, да не беременеет и так бездетной и остаётся.

– Мама, о чём ты?! – заорала на неё Алевтина. – Это отродье насильника, мрази, вонючего животного! Я его ненавижу!

– Доченька, милая, это ты сейчас так говоришь, а как увидишь его, маленького беспомощного крошку, сразу полюбишь. И ты же знаешь, что дети не в ответе за родителей, – твердила мать популярный в Стране Советов лозунг.

Они долго и страстно спорили на эту тему, и побеждала зрелая мудрость. Хотя девушка всё-таки предприняла попытку избавиться от «зародыша», как она его называла. Была у неё всё знающая новоявленная подруга по работе, они обсуждали с ней варианты.

– Нет, Алевтина, стучать по животу нельзя, это я тебе точно говорю. Одна моя знакомая случайно об угол стола ударилась, так сама чуть не померла от кровопотери. А его внутри убить – так резать будут, чтобы достать. Шрам знаешь какой останется? Только мужиков пугать. Вот я спрошу у сестры, она в аптеке работает. Тут надо лекарство, чтобы выкидыш вызвать.

И достала, сердобольная, но не помогло. Правда, в больницу от него Алевтина всё же попала, а там спасли и её, и малыша, а опытная акушерка просекла, что дело нечисто.

– Слышь, милая, ты это брось, – внушала она неопытной девушке. – Себя только попортишь. Смирись, выноси да роди. А вредить ребёнку будешь, так урода на свою шею повесишь. Не дело это!

Алевтина и сама перепугалась. После лекарства её начало трясти, давление зашкалило, чуть голова не треснула. Смирилась, даже стала заботиться о питании, уж больно урода рожать не хотелось. Ведь мать не даст сдать «зародыша» в детдом.

Девушка получила комнату в общежитии и встала в очередь на отдельную квартиру, мать свою жилплощадь обменяла на другой район города, чтобы закрыть тему пересудов раз и навсегда, а Сашке – бог судья, время всё расставит по своим местам. Насильник по городу промышлять не перестал, но только самые смелые девушки шли в милицию писать на него заявление. Или их находили бездыханными, с перерезанным горлом. Каждый раз, слыша о таком случае, Алевтина сжималась в комок и стискивала зубы, а вспоминая, что в её утробе сидит отродье маньяка, блевала.

Родила легко, в середине мая. Чуял ребёнок, что злить мамку не стоит, и выпал из утробы, как ярмарочная куколка. Но оказался он мальчиком, и в его облике не читалось ничего от Раевских. А это был окончательный приговор. Материнской любви малыш мог не ждать. Казалось, что он это понимал. Другие младенцы заходились требовательным криком, а этот ничего не требовал, так, слабо просил. Мол, ну, может быть, ты смилостивишься надо мной, мамочка? А, нет? Ну ладно, я тебя понимаю.

Младенец тянул маленькие ручонки, ожидая ответного объятия, чмокал губами и языком в поисках сиськи, но вместо маминого молока получал баланду из детской смеси. Алевтина наотрез отказалась кормить его грудью, она физически не могла вынести прикосновений губ мальчика к своим соскам и на руки брала его только в случае крайней необходимости. А ещё шептала ребёнку в лицо, когда никто не видел и не слышал: «Ненавижу тебя, Зародыш! Гнида!»

Но мальчик всё терпел и относился к матери с пониманием. Смотрел таким внимательным взглядом и понапрасну не кричал из чувства самосохранения. Как все живые существа, он хотел любви и тянулся ко всему, от чего она исходила. Таким редким источником была его бабушка Галина Фёдоровна. Она же и назвала его в честь своего дедушки, а отчество дала по мужу. Вот и появился на свет Марк Борисович Раевский.

Глава 2. В смерти – жизнь

Маленький Марк отличался поразительной жизнеспособностью, другой на его месте давно бы погиб за недоглядом такой «заботливой» мамы, какая была у него. К тому же мальчик обладал пытливым умом. Большинство детей рождаются на свет уже с каким-то своим мнением, которое они криками и капризами постоянно отстаивают. Но Марк никакого мнения при рождении не имел, а потому внимательно слушал, смотрел, изучал окружающий мир и приспосабливался. И вот такие выводы мальчик сделал к восьми годам своей жизни.

Мамы – довольно странные существа. Они красивые, умеют одеваться и делать причёску, а ходят на невероятно неудобных каблуках. На людях добрые, улыбаются и мило разговаривают друг с другом, с другими людьми, не мамами, и детьми, гладят малышей по головке, дарят подарки, дают леденец. Но стоит им остаться наедине со своими чадами, как эти добрые женщины превращаются в ужасно злых ведьм. И дело не только в маме Марка. Он украдкой подсматривал и не раз видел, как и другие мамаши зло шипели на своих отпрысков, когда никто их не видел, ругали и злились, давали тумаков, а дети часто при этом плакали.

Бабушки – добрые, потому что морщинистые, но и они превращаются в злых брюзжащих старух для своих уже взрослых детей. Бабушка Марка всегда была с ним ласкова: и при посторонних, и наедине. А вот маму, которая ей приходилась дочерью, она не любила и всегда ругала, поэтому мама старалась реже с ней встречаться.

Папа – загадочный тип. Мама говорила, что об этой мрази спрашивать не надо, а бабушка только грустно вздыхала и отвечала, что он очень далеко. Не у всех детей были папы, но у большинства, и Марку хотелось бы такого иметь, жаль, что он куда-то уехал. Чужие папы ему нравились больше, чем мамы: они не кричали и не шипели на ребятишек.

Ясли и детский сад – это такое место, куда сплавляют детей, мешающих взрослым жить. Там они «варятся в собственном соку», как сказала одна из мамаш. В детском саду есть воспитательницы, и они тоже чьи-то мамы, только ещё страшнее.

В поликлинику лучше не попадать, какая-нибудь тётя в белом халате обязательно сделает больно.

Школа – интересная штука, занимательная. Там много разных детей, которых мальчик любил изучать, сравнивать между собой, наблюдать за их поступками. В пользе школы Марк убедился сразу, как только туда попал. Его научили читать, а он так об этом мечтал, листая свою любимую книжку с красивыми картинками и пытаясь по ним понять сюжет. И вот теперь он во всех подробностях знал захватывающую историю Робинзона Крузо.

Марк тихо сидел в своей комнате, в шалаше из одеял и подушек, листая заветную книжку и подсвечивая фонариком. К маме пришёл мужчина, а это значило, что выходить из комнаты и обозначать своё присутствие никак нельзя, даже по нужде, пока гость не покинет квартиру.

Мужчина – это такой человек, принимая которого мама заливисто смеялась и говорила чужим ласковым голосом. Она обнимала его и даже целовала, а после они шли в мамину комнату и оттуда раздавались странные звуки: скрип кровати, стоны, иногда даже крики. Но мальчик хорошо знал, что интересоваться нельзя, а то получишь таких затрещин, что век помнить будешь.

Первым любовником Алевтины был заместитель начальника станции, солидный мужчина средних лет, женатый, любитель красивых сотрудниц и дорогого коньяку. Последний его и погубил, но прежде чем произошло это трагическое событие, он успел подсобить своей любовнице с должностью старшего кассира и получением отдельной двухкомнатной квартиры.

За ним последовал капитан дорожной милиции. Алевтина так и осталась неравнодушной к мужчинам в форме, и Сашку за это только и полюбила. На нормальные семейные отношения она не рассчитывала, но и одинокой быть не хотела: меняла любовников одного на другого, кровь бурлила в молодом теле, а красота работала безотказно.

Не будь Марк таким понятливым ребёнком, Алевтина забила бы его до смерти, так и не изменив к нему своего отношения. Материнские чувства молчали, особенно в свете того, что замуж ей не светило. Ласковых слов у неё для мальчика тоже не находилось, разве что только на людях, где она хотела казаться примерной мамочкой. Марк с рождения привык к двойной манере поведения мамы и считал это нормой, другой жизни он просто не знал.

Алевтина слегка притормозила с унижениями, только когда однажды в детском саду на вопрос какой-то женщины: «Как тебя зовут, мальчик?» – Марк уверенно ответил, что зовут его Зародыш и Гнида.

– Ой, он у меня такой шутник! – махая руками, смеялась мама на округлившиеся глаза любопытной тёти. – Признаться, я его ещё не учила, но завтра он обязательно сможет о себе всё рассказать, он у меня способный. – Система воспитания Алевтины была безотказной. Правда, благодаря ей мальчик приобрёл стойкую боязнь женщин и боли. Эти две фобии ему пришлось пронести через всю свою жизнь.

Дни рождения Марка были достойным отдельного упоминания фарсом. Галина Фёдоровна старательно устраивала их под презрительным взглядом дочери. Бабушка считала своим долгом показать малышу, что они все его любят и рады тому, что он появился на свет именно в этот радостный день.

Алевтина как по волшебству преображалась в милую женщину, гостеприимную хозяйку и любящую мать, стоило первому гостю из немногочисленных родственников и знакомых переступить порог. Только Марк знал, что будет после того, как все разойдутся, а мама изрядно выпьет вон из той бутылки. Главным было вовремя спрятаться в таком месте, где она его не сможет достать, и сидеть очень тихо.

Когда же приходилось бывать в гостях, мама всегда его красиво наряжала и предавалась общему веселью, в то время как Марк не мог проглотить ни одного куска пусть даже самого вкуснейшего угощения. Он сидел с полной тарелкой и глупо отвечал на вопросы, что не голоден. А среди детей чувствовал себя белой вороной: они были слишком шумными для него, молчуна и тихони.

– Марк всё больше книжки любит. Читает взахлёб, только подкидывай одну за другой, в библиотеку научился ходить. Он у меня самостоятельный, – хвасталась мама.

– Учёный будет, – тянули её друзья и родственники. – Видно, что серьёзный парень. – Далеко пойдёт, – многозначительно качали они головами.

Да уж, книги Марка только и спасали.

При всех этих обстоятельствах он часто слышал слово «любовь», и оно отождествлялось у него с чем-то мерзким и лживым. Но гнева, ненависти, обиды или зависти в ту пору ещё не было в его глазах, только страх, иногда. В душе Марка жил добрый и милый ребёнок, живо познающий и пытающийся понять этот странный мир. Но вскоре он стал подростком, и взгляд его изменился.

Обладая широким кругозором и способностью слышать и видеть то, на что другие дети не обращали внимания, Марк однажды сделал для себя открытие, что его отношения с матерью противоестественны. Он был поражён в самое сердце, впервые почувствовав боль в груди оттого, что есть иная любовь, добрая и красивая. И другие женщины именно такую питают к своим детям.

Ему было двенадцать, когда одним летом в пионерском лагере, куда мама обычно отправляла его на весь сезон, он сдружился с одногодком Петей. Марку трудно было общаться с другими школьниками из-за разности восприятия и увлечений, но этот мальчик был очень на него похож. Петя любил читать и играть в шахматы, они были для него настоящей страстью, и он занимался ими профессионально, участвуя в турнирах. С них-то дружба и началась. Марка заинтересовала эта спокойная интеллектуальная игра, и он стал посещать шахматный кружок в лагере.

Оказалось, что с Петей можно было разговаривать, и обычно молчаливый мальчик этому был настолько рад, что умолкали они, только когда спали или сидели за партией в шахматы. Каникулы закончились, а дружба нет. Мальчики учились в разных школах, но продолжили встречаться по вечерам и выходным. Мама Марка никогда не интересовалась его жизнью, и если его не было дома, её это вовсе не беспокоило. Потому он часто зависал допоздна дома у Пети, а там глядел во все глаза, слушал во все уши и удивлялся тому, как живёт обычная советская семья.

Мама и папа приятеля приходили с работы всегда в одно и то же время, радостно обнимали сына и спрашивали, как прошёл его день и чем это они, мальчишки, сейчас заняты. Потом был вкусный ужин. К столу приглашали и Марка. Поначалу он отказывался из-за своей проблемы – не мог есть в гостях, но мама Пети и слышать ничего не хотела. При этом она не ругалась, а умело находила нужные слова, и мальчик всегда соглашался.

Оставалось подозрение, что и эта женщина умеет превращаться в злую ведьму, как только Марк покидает квартиру, но он задавал осторожные вопросы Пете и понял, что никакого превращения нет, его мама всегда такая добрая, участливая, любящая.

И вот тогда мальчик впервые испытал новое чувство – зависть. О, это оказалось настоящей мукой. Куда-то вмиг исчезло ощущение искренней дружбы, Марк чувствовал, что уже не может быть с приятелем на равных, часто раздражался на него и старался реже бывать в его квартире. А однажды, когда они встретились у кинотеатра, чтобы посмотреть новый фильм, Петя пришёл в красивом новом свитере.

– Смотри, это мама мне связала. Правда классный?! – восторженно сообщил мальчик.

Марк не разделил его радости, это был уже перебор. Со словами: «Да иди ты к чёрту!» – он сильно толкнул приятеля так, что тот плюхнулся в лужу, и пошёл прочь. Больше они никогда не встречались.

Снова Марк замкнулся в себе. Он понял, что правильно делал, сторонясь сближаться с ровесниками. Его внутренний голос знал, что это принесёт ему только боль. Теперь он это отчётливо понимал и уже сознательно избегал близких контактов, но при этом надел маску высокомерия. Все эти счастливые обладатели добрых и любящих мам вдруг стали для него сродни лилипутам, он же мнил себя Гулливером.

Что же до его отношения к своей матери? Оно изменилось. Обычным делом было для Марка терпеть побои и оскорбления за любую мелочь. В очередной раз, когда Алевтина вскинула руку для удара, её ожидала неожиданность: подросток вырос достаточно сильным, чтобы дать ей отпор. Женщина удивилась, когда её рука так и зависла над головой мальчика, остановленная его захватом. Для женщины это был шок.

– А, подросло Отродье! – протянула она, зло вырвав руку. – Мразь!

И это всё?! Это всё, что мать могла сказать ему, своему сыну?! За что?! Почему?! Он убежал в комнату, обливаясь совсем не по-мужски горькими слезами, а у неё ничего не шевельнулось в груди. Зато у Марка клокотало. Вот они и пришли в полной мере, обида и злость. Его взгляд в сторону матери изменился, а поведение стало более смелым и раскованным. Он больше не сидел тихо в своей комнате, когда она принимала очередного любовника, а после отпускал злые усмешки в её адрес.

Алевтина была в бешенстве.

Последний год сын с матерью прожили во взаимной вражде. Марк подключился к этой злой игре, используя те средства, которые имел в арсенале. Это было противно его натуре, но он был не в силах сдержать свою подростковую ярость. Она постоянно требовала выхода, и Алевтина получила то, чего так долго добивалась.

Сегодня был тот самый день, который Марк никогда не любил: его день рождения. Четырнадцать лет прошло с тех пор, как он появился на свет. Обычно бабушка организовывала праздничный ужин. В этот раз она была в отъезде по неотложному делу, но пропустить праздник внука никак не могла и должна была приехать после обеда. Мама обещала ей, что сама всё устроит, в чём мальчик сильно сомневался. Тем более что позавчера она жёстко поссорилась со своим очередным любовником и уже два дня пила, плакала и не выходила из комнаты, взяв на работе отгулы.

Рано утром Марк тихо ускользнул в школу.

«Может, для кого-то это и праздник, но не для меня, – думал он, шагая по обсыпанной весенней роскошью аллее, и предаваясь мечтам о том, как, окончив школу, уедет в другой город, подальше отсюда, и больше никогда не вернётся. – Там я начну свою жизнь с чистого листа, вычеркну из памяти мать и всё, что с ней связано, забуду навсегда её лицо и имя, буду говорить, что семья моя умерла». – И он одну за другой сочинял трагические истории её гибели, чтобы, не теряясь, рассказывать их в будущем.

День прошёл как обычно. В школе Марк не страдал от непонимания одноклассников. Тут ему повезло, и в классе его никто не трогал и не задирал. Все давно смирились с тем, что он не от мира сего и держится особняком. Педагоги мальчика любили, он хорошо учился, даже больше на «отлично», в этом была его отдушина и смысл существования. Девочек он сторонился (уж его-то точно не обманешь их красотой – его мама была очень красива), а они на него заглядывались. Мальчик был недурён собой: чуть выше среднего роста, голубоглазый, широкоскулый, с греческим профилем. Одноклассницы перешёптывались, гадая, почему он к ним так равнодушен.

Последний на сегодня звонок Марк воспринял как приговор. Надо было идти домой, а там пьяная мама наверняка ругается с приехавшей бабушкой. Он бы и не пошёл, пошатался бы ещё где-нибудь по улицам, сходил бы в кино, но баба Галя будет ждать его прихода, а обижать её он не хотел.

Марк бесшумно открыл дверь: ещё на лестнице была слышна перебранка. Прислонившись к косяку, он прислушался к разговору на повышенных тонах.

– Не смей жаловаться мне на сына! – отчитывала маму бабушка. – Ты же сама этого добивалась. Как ты его воспитывала?! Думаешь, если я не видела, то не знаю, что ты травила его всё детство? Маленький был – терпел, а теперь он подрос. Чего ты хотела?!

– Ты не понимаешь, это наследственность. Как его отец был маньяком, насильником и убийцей, так и он таким станет. Вот увидишь!

– С такой-то матерью?! Конечно!

– Это ты виновата, ты во всём виновата! – Алевтина плакала и кричала на мать. – Зачем ты заставила меня родить это отродье?! Зачем я только слушала тебя?! Ты во всём виновата! И ему, и мне было бы лучше, чтобы его не было. Не могу я его любить и никогда не могла! Он противен мне.

– Он ребёнок, хороший мальчик, и он не отвечает за отца. Ты накрутила из ничего и сама виновата, что так к нему относишься.

– Из ничего?! Тебя там не было, – в бешенстве зашипела на неё дочь. – Это не тебе, мама, приставили нож к горлу, не тебя насиловали! Как тебе понять, что я чувствую?! Так вот знай, что каждый раз, глядя Марку в лицо, я слышу в своей голове хриплый голос насильника и вспоминаю всё, что он со мной сделал. Сын не отвечает за отца?! Ещё как отвечает! Иди спроси у Марка, отвечает ли он за отца, который о нём даже не знает и которому он также не нужен. Я ненавижу его и мщу ему, как сыну маньяка. Из-за него я потеряла жениха и возможность иметь нормальную семью.

– Ты сама виновата! Зачем не послушалась и пошла на танцы?! – упорно стояла на своей версии Галина Фёдоровна.

– Не смей! – закричала на неё дочь. – Ты меня никогда не любила, раз не можешь понять, какой ужас и унижение я пережила, когда маньяк насиловал меня с ножом у горла, с которого капала кровь! Мне нечем было дышать, мне было больно, страшно, стыдно, меня рвало от омерзения! А потом я должна была потерять всё, на что рассчитывала, и вынашивать мерзкий зародыш! И вот он четырнадцать лет напоминает мне каждый день, каждый час о том, кто он и откуда взялся. Да, я не люблю его! А почему я должна его любить?! В его жилах течёт кровь маньяка, уничтожившего во мне всё доброе. Откуда мне взять эту любовь?! И ты всё это время попрекаешь меня танцами! Разве можно равнять девичью беспечность и зверство? Я выжила только потому, что не рыпалась, как он и хотел. А сколько девушек находили с перерезанным горлом?! Я думаю, тебе было бы приятнее, чтоб я сдохла! Может, тогда бы ты поняла, что эта мразь со мной сотворила.

Марк больше не в силах был это слушать. Белый как снег, он тихо вышел за дверь и, держась рукой за стену, побрёл вверх по лестнице. Хотелось спрятаться, уединиться, и он, сам не понимая, куда идёт, вышел на крышу через чердак. Мальчика колотило нервной дрожью. Он сел, прислонившись к трубе и обхватив колени руками.

У подростка очень тонкая психика, всегда на грани. Обострённые ощущения, преувеличенные впечатления. Как легко сбить его с толку, как он раним. Достаточно одного слова. А тут вся правда, жестокая и беспощадная, вылилась на нежную неокрепшую душу ребёнка.

– Мама, – шептал он в исступлении, – мама, прости меня, я же не знал. Ты права, не стоило меня рожать, ты должна была меня убить. Я на твоей стороне, знай, мама. Я думал, что ты просто злая женщина, а ты так пострадала… Я не должен был появляться на свет и портить тебе жизнь. Ты стала такой из-за меня, из-за того человека, которого и отцом назвать нельзя.

Марк почувствовал отвращение к самому себе, такое же, какое испытывала к нему мать, и гнев на бабушку за то, что она не понимала свою дочь.

– Мерзкий зародыш, – бормотал, обливаясь слезами, мальчик. – Отродье маньяка, гнида, ты такой и есть. Тебя не должно было быть на этой земле. – Марку было больно оттого, что один его вид причинял матери столько страданий, и он верил ей, что и сам он такой же, как его отец-насильник. Он чувствовал, что больше никогда не сможет смотреть ей в глаза. – Я избавлю тебя от страданий, – решительно сказал он и бросился к краю крыши, но, взглянув вниз, затормозил. – Слишком низко, я могу разбиться не насмерть, а лишь остаться инвалидом, а это будет ещё хуже.

Марк окинул взглядом соседние дома, присмотрел самый высокий и побежал вниз по лестнице с целью попасть на нужную крышу.

Запыхавшись от волнения, вбежав в подъезд, он помчался по лестнице на шестой этаж, но чердак оказался запертым, и проникнуть на крышу было невозможно. Стукнув кулаком в стену с досады, Марк бросился во второй подъезд, но история повторилась. Лишь в четвёртом ему удалось добраться до цели, но к тому времени он оказался таким вымотанным от всей этой беготни, что повалился на крыше без сил. Надо было не останавливаться, а прыгать с разбега вниз, но это он понял позже. Запал прошёл, его сменили оцепенение, усталость и болезненное безразличие.

Воспалённое сознание Марка не выдержало нагрузки, и он уснул, а когда открыл глаза, перед ним предстало звёздное небо во всей своей красе.

«Не может быть, чтобы и моё существование не имело смысла, – подумал он. – Каждый человек для чего-то создан. А что, если именно для зла, как тот маньяк? А я? Для чего я? Нет, я не знаю. – Он сел. – От этого можно сойти с ума».

Домой мальчик пришёл за полночь. В комнате мамы не горел свет, а его портфель так и остался стоять в коридоре. Они не могли его не заметить и не догадаться, что он был здесь и что-то мог услышать.

Сознание снова перевернулось с ног на голову, Марк не удержался от обиженного взгляда на закрытую мамину дверь, будто закрытое сердце, но решил больше не выпускать в её сторону зло.

«Скорее бы уехать отсюда, – думал он, лёжа в кровати. – Тогда я буду свободен, начну с чистого листа».

Но ждать надо было ещё целых три года.

Совсем скоро у Алевтины появился новый мужчина. Марк больше не мешал ей в её любовных делах, а когда мог, уходил из дома. Старался меньше пересекаться с ней в квартире. Все дела он обсуждал только с бабушкой. Она покупала ему одежду и решала его детские проблемы, для которых требовалось участие взрослого.

Заметила ли мама, что он изменился по отношению к ней, мальчик не знал. Бить его она уже не решалась, место злобных прозвищ и едких фраз заняло хмурое молчание и безразличие.

Так и прошёл ещё один год, теперь уже в атмосфере мёртвой тишины.

И вдруг снова, как издевательство! Бабушка решила, что у внука юбилей. Как же, целых пятнадцать вымученных лет! Следует устроить праздник. И снова гости, угощения, подарки и лавина лицемерия, которая накрыла Марка с головой, и он захлебнулся. Он широко раскрытыми глазами смотрел на улыбающееся перед гостями лицо матери, а из её уст вылетали ласковые слова и, словно яд, проникали в его кровь.

Она закипела. В разгар веселья он закрылся в ванной комнате с твёрдым намерением перерезать себе вены.

Сидя на бортике, Марк прикрыл глаза и представил, как мама войдёт сюда через выломанную дверь (а он закрылся на щеколду) и наконец искренне улыбнётся его бездыханному телу, лежащему в луже крови. Будет играть роль убитой горем перед другими людьми, но оставшись одна, с облегчением вздохнёт, растянется на диване, закинув ногу на ногу, а руки положив под голову, и посмеётся.

Он явно увидел эту картину и, открыв глаза, резко полоснул по запястью опасной бритвой. Но почти ничего не произошло. Наверное, он приложил недостаточно силы: лезвие чуть надрезало кожу, не задев вену. Но Марк задрожал и от этого, ведь боль была его фобией. Он почувствовал, как сам себе противен, не имея душевной силы сделать надрез второй раз, глубже, сильнее.

– Как же я жалок! – прошептал он и вздрогнул от стука в дверь.

– Марк, ты там скоро? – одному из гостей понадобилось в ванную.

– Да, сейчас! – крикнул он и лихорадочно стал заметать следы своей неумелой попытки самоубийства.

Намерение покончить с собой возникало ещё несколько раз, именно в день рождения и в следующие два года, но быстро проходило от понимания, что осуществить желаемое не так-то просто. Марк часто прокручивал в голове сценарии своей добровольной смерти, и это доставляло ему наслаждение, придавало смысла его существованию. Но на деле всё было иначе. Подойдя к железнодорожной платформе, он в страхе шарахался, заранее чувствуя своим телом, как тяжёлые колёса ломают его кости и рвут плоть. Это была следующая попытка, через год, и она оказалась ещё более жалкой, чем предыдущая. Ещё через год – ток, удар током. Что может быть проще? Не смог.

– Ты жалкое чудовище, ты трус! – ругал Марк сам себя за безволие.

Что же до искренности побуждений? Не было ли это позёрством и фарсом? Нет. Мальчик мучился горячим желанием уйти из жизни, и оно было искренним, но что-то сидящее глубоко внутри всегда этому мешало. Что-то вроде животного инстинкта самосохранения или банальной трусости. И подходя к железной дороге, и вставляя оголённый провод в розетку, Марк имел очень одержимый вид, но в последний решающий момент угасал и ненавидел себя за это, ведь уровень его отчаяния и ненависти к самому себе был достаточно высок для такого шага. Так почему же он не мог?

– Слабак! – Мальчик ненавидел себя ещё больше. – Вот бы кто тебя убил ненароком, раз у самого кишка тонка.

Наступил заветный, так ожидаемый Марком, год окончания школы. Конечно, никакой выпускной с его весельем не имел для него значения. Сердце клокотало от предвкушения отъезда и новой, совершенно новой жизни, где не будет этой злобы, обид, зависти. Бабушка обещала помогать материально, пока он не встанет на ноги, но он решил, что сделает это как можно быстрее, чтобы окончательно порвать все нити, связывающие его с семьёй. Забыть её, будто и не было.

Взвалив на себя собранные заботливой рукой бабы Гали пожитки, Марк стоял в дверях, чувствуя, что в последний раз видит мать, и с трудом сдерживал совсем не к месту рвущиеся наружу слёзы. С чего вдруг?

Но мама помогла справиться с эмоциями, одарив его взглядом, в котором явственно читалось: «Не вздумай возвращаться!»

– Ключи оставил? – сухо спросила она.

Ничего не ответив, он вылетел из квартиры и почти побежал, насколько позволял большой рюкзак, прочь. Сердце было разбито вдребезги.

Всего четыре часа на электричке до областного города, а будто пересёк океан. Марк должен был сдать вступительные экзамены в политехнический институт и на время сдачи остановился у родственника, с которым договорилась бабушка. Он не очень был этому рад, но готов потерпеть, ведь после поступления ему полагалось место в общежитии. Вопрос: «Поступит или нет?» – перед ним не стоял. Должен был, и готовился к этому тщательно, чтобы вышло без осечки. Назад пути не было.

На улицах города правило жаркое лето, и в этом было своё преимущество. Марк появлялся в доме родственников, только чтобы переночевать, всё остальное время проводя в зелёных парках с книжкой в руках, вновь и вновь штудируя экзаменационные предметы.

Какой-то дальний дядя со своей женой и двумя разнополыми детьми вновь подтвердили ему, что нормальные семьи существуют, что родители должны и хотят любить своих детей, но больше он думать об этом не желал. Выкинуть мать из своей памяти – вот была его задача. А ещё мальчик решил, что семью создавать не станет. Ему были противны женщины в том смысле, в каком именно сейчас они особенно должны были его интересовать. И детей он не мог позволить себе иметь – ведь он отродье маньяка, а значит, и они тоже. Семья, в которой ему пришлось жить целый месяц, сильно била по его психике.

Как же Марк был рад увидеть свою фамилию в списке поступивших, а через некоторое время ступить на порог общежития с рюкзаком за спиной и горящими глазами! Вот она – новая жизнь, где нет ни мам, ни бабушек, никого из этих мерзких взрослых, только шумная, весёлая молодёжь.

Юноша с надеждой вздохнул полной грудью.

Боязни, что он не вольётся в студенческую среду, у Марка не было. Он «варился в собственном соку» с самых ранних яслей, к тому же имел врождённую тягу к психоанализу. Предпочитая молчать и наблюдать за сверстниками, он хорошо изучил их психотипы и модели поведения.

Всё очень просто. И какая бы ни была цель организации коллектива, типажи подбирались удивительным образом по стандартному принципу, хотя никто сознательно этим подбором не занимался. Обязательно выделялись два лидера. Первый – официальный, организатор, староста, комсорг. Второй – неформал, жаждущий внимания окружающих и добивающийся этого разными путями. Но все они были направлены только на то, чтобы выпендриться. У последнего всегда были свои адепты (их Марк считал жалкими личностями, умеющими самоутверждаться только в тени главаря).

Дальше шли затюканные родителями заучки. Они вылезали из кожи вон, чтобы только быть лучше всех в учёбе, больше собрать грамот и достижений. С психикой у них было не всё в порядке. Имелась тонкая прослойка правильных ребят, эти вовремя учили уроки или ходили на все лекции и семинары, заранее готовились к экзаменам. Обычно они имели спокойный, флегматичный характер и не высовывались понапрасну.

Хронические лентяи делились на два типа. Одни, очень умные от природы, могли вызубрить на ходу то, на что у других уходили месяцы, делали всё в последний момент и успешно. Другие – глупые, которые пытались делать то же самое, но за неимением должных способностей проваливались.

Обычно коллектив делился на мелкие фракции, лишь по необходимости взаимодействующие между собой. Себя же Марк отводил к странным одиночкам, не имеющим друзей и в глубине души презирающим окружающих. Но так он вёл себя в школе. В институте он собирался сменить тактику и не сторониться общения.

Как врождённый приспособленец, новоявленный студент понимал, что первым шагом на пути в новую жизнь в непознанном коллективе будет сбор информации с помощью наблюдения и её анализ. А уже вторым шагом должен быть выбор правильного поведения в зависимости от того, кого он присмотрит себе в друзья.

С соседом по комнате Марку повезло: им оказался простой деревенский парень Мишка, самый умный на селе, старательно стремящийся к городской жизни инженера. Единственным раздражающим фактом его существования была сердобольная мама, привозившая огромными сумками всякую вкуснятину. Но и плюс в этом тоже имелся: сосед подкармливал его, такого худенького, по словам его мамы, со своего щедрого деревенского стола.

– Ты не стесняйся, сынок, кушай. Всё своё, не купленное, – говорила Марку такая смешная и добрая пухленькая деревенская женщина.

Но как врождённый психолог, юноша понимал, что она подкармливает его неспроста, а в надежде на то, что её кровинушке будет хорошо жить-поживать с соседом. А тот, как шибко умный, подсобит в учёбе. Ой и хитрюга! Но Марку было приятно принимать подношения, больше от понимания смысла.

К его удивлению оказалось, что посвящение в студенты начиналось с поездки в село на выкапывание картошки. Целых две последних недели августа Марк должен был провести в компании будущих первокурсников в дремучей сельской местности, занимаясь грязной работой, которой он никогда не нюхал. Вот это новый опыт! Не тут ли можно слиться с массой и всласть поисследовать контингент молодых людей? Девушек было очень мало, и они в его программу не входили, разве что только в качестве катализатора для юношей.

Студентов поселили в двухэтажном кирпичном корпусе, который с виду казался нормальным зданием, а по факту в нём не было ни намёка на удобства, все они были во дворе. Комнаты же плотно заставлялись раскладушками, другой мебели не имелось.

Шеренга деревянных туалетов на свежем воздухе да общий умывальник с холодной водой. Баня, душ или ванная отсутствовали. Чуть поодаль от жилого корпуса располагалось ещё одно небольшое строение, служившее столовой, но и там водопровода не имелось.

Большинство студентов были ребятами, изнеженными городскими условиями жизни, хотя и для деревенских такое проживание казалось испытанием. Чтобы помыться, надо было договариваться с местными жителями. У кого-то это иногда получалось, за деньги или просто так, но в большинстве случаев сельчане не соглашались. Из вредности да чтобы поиздеваться над городским молодняком.

Но студенты – народ весёлый, дружный. Хоть и роптали, а и в таком приключении находили для себя что-то занимательное. Работать, правда, им не очень хотелось. Это уж был совсем омрачающий фактор. Ребят будили рано утром, кормили скудным завтраком и полусонных вывозили на автобусах в бесконечное поле, где они ни шатко ни валко ковырялись в земле, неумело выкапывая урожай. И так по восемь часов в день.

А вечером студенты грудились кучками возле тех ребят, у которых имелись гитары или карты, и уставшие, грязные и с непривычки ослабевшие скрашивали свою тяжёлую судьбу песнями и азартными играми. Некоторым перепадали и обнимания с немногочисленными девушками, но без должного кокетства, больше по-дружески, как объединённым тяжёлыми испытаниями.

Марку всё это было чрезвычайно интересно. Тогда он ещё не осознавал, но, как окажется впоследствии, его призванием была психология, поэтому ему очень нравилось с лёгкой снисходительной улыбкой наблюдать за другими живыми существами. Этим он и занимался, стараясь не отлынивать от работы. Это было не в его характере, спасибо воспитанию.

Везунчиками на конкретный день считались двое студентов, согласно графику оставшиеся убираться в жилом корпусе. Это было лёгкое задание: пару раз шваброй махнуть, а большую часть времени можно просто проваляться на раскладушке, язвительно представляя себе, как другие в этот момент ковыряются в земле.

Прошла уже неделя, а Марк не нашёл себе в студенческой среде пары. У него возникло подозрение, что он и не сможет этого сделать. Никто из ребят не годился ему в друзья, а соседа Мишки не было, он должен был ехать со следующей партией бесплатной рабочей силы лишь в сентябре. Хотя с ним Марк больше чем соседствовать и не собирался. Можно было бы особо не кочевряжиться да подружиться с каким-нибудь не очень глупым и самоуверенным парнем, но у Марка не было достаточного опыта первого контакта, и он боялся выглядеть глупо в этой плотно населённой среде.

Смешно и досадно, но одна девушка проявила к нему нешуточный интерес. Ребята гоготали, что запала, и толкали Марка в плечо, будто этого ему только и не хватало, чтобы с ней сблизиться.

– Да ладно вам, она страшная, – пытался отмахиваться он.

– Ты чё, дурак? Это Анька-то страшная?! – возмущались они в ответ, исходя завистью. – Тебе чего надо-то? Всё при ней! Может, ты педик?

«Чёрт! – думал Марк. – Это совсем плохо!»

Пришлось мутить с Анькой. Хорошо, оставалась всего неделя, и ничего особенного не требовалось – просто сидеть рядом и болтать с девушкой. Он больше расспрашивал, всё из того же природного любопытства. Пользовался моментом, чтобы поизучать противоположный пол, протестировать некоторые реакции. О своей же жизни плёл придуманную заранее повесть, где не было ничего из его реальной действительности.

– Мой папа был машинистом тепловоза, а мама – врачом. Когда это случилось, я во втором классе учился. Жили мы в частном доме, однажды ночью коротнула проводка и начался пожар. Как сейчас помню этот едкий чёрный дым и нестерпимый жар. – Марк поёжился, а девушка широко раскрыла глаза. – Папа вынес меня на улицу, успел, кинулся за мамой, и тут крыша рухнула. Они оба погибли, а я рядом стоял, и меня слегка задело. Видишь, шрам на лбу? – Он отодвинул чёлку и показал Анне когда-то рассечённый лоб, а она ахнула.

Этот шрам ему поставила мама, как раз в тот год, когда он был во втором классе. После очередного дня рождения маленький Марк не успел вовремя спрятаться, и она разбила о его лоб бутылку. Он потерял сознание, но его черепная коробка выдержала.

– Ладно хоть не сдох, Зародыш, а то ещё в тюрьме из-за тебя сидеть, – сказала тогда мама, а он лежал несколько дней дома в кровати, голова болела и кружилась. Молчал, никому не рассказал об этом.

– И ты попал в детдом? – Аня вывела его из задумчивости.

– А, нет. Тётка, папина сестра, оформила опекунство, и я жил в её семье. У неё тоже были дети, двое, мальчик и девочка. Мы жили дружно, они приняли меня как родного. Но всё равно это рана на всю жизнь, не забыть. Понимаешь?

– Да. – Девушка сочувственно прижалась к нему, а он стиснул зубы от нарастающего отвращения.

– Смотрю, замёрзла. Пойдём в корпус, завтра рано вставать. – Она, наверное, подумала, какой же он порядочный.

Марк знал, что такие истории играют на имидж и за ними можно спрятаться. Мол, детская травма, шок, до сих пор не оправлюсь.

«Интересно, как она посмотрела бы на меня, расскажи я ей правду о шраме? – хитро щурясь, подумал Марк, лёжа на раскладушке, и почувствовал озноб, вспомнив прикосновение к его плечу девичьей груди. – Спасибо, мама».

Он со скрипом повернулся на бок и закрыл глаза.

Ближе к концу срока картофельной ссылки выпала и Марку очередь дежурить.

– Ильин и Раевский остаются, остальные по автобусам! – скомандовал курировавший студентов молодой препод.

Фамилии он знал ещё не все, но юноша, с которым Марку предстояло провести день, был ему хорошо знаком и являлся чуть ли не центральной фигурой наблюдения. Неформальный лидер, очень заносчивая «душа компании».

Марк прокрутил в голове тактику общения. С таким типом стоило вести себя уверенно и нагло, говорить рублеными и твёрдыми фразами, ставить зазнайку на место безразличным к нему отношением. Они этого очень не любят, привлекать внимание – их конёк.

– Тебе второй этаж, мне – первый, – сухо сказал Марк устроившемуся на подоконнике Артёму Ильину.

– Это с чего это ты командовать вздумал? – лениво зевнув, ответил напарник.

– Ладно, убирайся на первом, он грязнее. – На то и был расчёт.

– Я, может, ваще ничё мыть не буду, и так чисто, – огрызнулся тот.

– Да мне пофиг, делай что хочешь, – безразлично ответил Марк и, взяв стоявшее в углу ведро, направился на улицу за водой.

И половины не набралось, как в опустевшем дворе нарисовалась странная компания, состоявшая из троих деревенских амбалов и хрупкой девушки.

– Этот? – грубо ткнул Марка в грудь один из них, обращаясь к ней.

– Нет! – капризно огрызнулась она.

– Брешешь? Он? Говори!

– Да нет же!

– Эй, парень, ты тут один? – Амбал обратил на студента наглый взгляд и сплюнул.

– Да, все уехали в поле. Я дежурю. Не видишь? – Марк закрыл кран и поставил полное ведро на землю. – А чего надо-то?

– Тьфу! Чё брехала тогда? – Тот повернулся к девушке.

– Не брехала я! Так и сказал, что один будет дежурить, полы мыть. Приходи, мол, покувыркаемся.

– Покувыркаюсь я тебе, дура! Точно не он?

– Да не, – вступил в разговор другой плечистый юноша с огромными кулаками. – Видал я его. Он кудрявый, в замшевой куртке, не такой. Тот симпатичный.

– Ты чё, разбираешься, кто из парней симпатичный? – с наездом спросил первый.

– Ну, девкам нравится. Ты, парень, – обратился он к Марку, – знаешь такого? Кудрявого, покрупнее тебя, и куртка у него модная? Знаешь?

– Я с первого курса, ещё вместе не учились. Видел, но как зовут, не помню.

– Так ты передай энтому хахалю, что ежели возле Маньки ещё раз увижу – без зубов отсюда уедет. Она сеструха моя. Усёк?! – угрожающе прогремел защитник девушки.

– Ага, – спокойно ответил Марк. – Передам, обязательно.

– Считай, свезло ему. – Амбал ещё раз сплюнул, и они подобру-поздорову пошли восвояси, а Марк направился в корпус.

Только он переступил порог, как Артём (тот самый кудрявый соблазнитель деревенских девок) кинулся к Марку обниматься, весь белый от колотившего его страха.

– Спасибо тебе, братан! Выручил так, что по гроб жизни благодарен буду! – задыхаясь, пробормотал он, но Марк спокойно отстранился. – Если бы не отмазал, они такую отбивную из меня сделали бы!

– Просили тебе передать, чтобы к Маньке не совался больше.

– Да больно надо, – с облегчением выдохнул Ильин. – Слушай, так тебе благодарен!

– Ой, ладно! Ты лучше давай полы вымой, а то засекут, и будет штрафной.

– Да я и не собирался отлынивать, так просто сказал. Только это, давай я уж на втором, и воды мне принеси. А? Вдруг вернутся? Побаиваюсь. Понимаешь?

Дамский угодник явно не умел достойно отвечать за свои поступки.

– Хорошо, принесу. Если девку не сильно попортил, то не вернутся.

– Да не портил я её! Болтали да чмокнул пару раз. Вообще-то, она сама согласилась сегодня прийти сюда. Кто ж знал, зачем?

Студенты дружно помыли полы, не деля этажи. Возбуждённый Артём рассказывал о своих злоключениях с девушками. Он часто попадал в курьёзные ситуации. Марк смеялся. В общем, время они провели весело. На том и сдружились.

Учёба в институте началась на положительной ноте. Немного скучноватыми казались лекции (не так уж сильно его тянуло к конструкторской работе), но тогда Марк ещё не разобрался в том, что такое призвание, а профессия была востребованной на рынке труда, уважаемой и хорошо оплачиваемой. Напрягала вечная любовная тема, не дававшая покоя окружавшим его парням, но Марк был достаточно умён, чтобы находить способы от неё увильнуть. Правда, приходилось сочинять сложные схемы и врать, но это его даже забавляло.

Какое-то время юноше казалось, что он нашёл то, что искал, пока однажды Артём, с которым они стали почти неразлучны, не опустил его с небес на землю.

– Слышь, Марк, у тебя же через неделю днюха. Как мутить будем? Чё, оглох, что ли? Але, приятель!

Можно уехать на другой континент, по другую сторону экватора, даже на Южный полюс, но нельзя убежать от самого себя. Если больше никогда не видеть лицо матери, это не означает, что какая-нибудь незначительная мелочь не будет тебе о ней напоминать. Любая девушка – уже повод зажмуриться. Днюха! В общаге не любили тех, кто увиливал от празднования. Каждый повод для пьянки приветствовался, а уж этот походил за святую обязанность.

Ночью Марка колотила нервная дрожь. Он не мог спать, слыша в голове голос матери: «Мерзкое Отродье, Зародыш, Гнида!»

– Эй, брат, проснись, ты чего кричишь? Приснилось чего? – Оказалось, что уснул и напугал соседа.

– Да, Мих, прости. – Марк повернулся набок и с головой накрылся одеялом.

– Ты смотри, жар у тебя, что ли? Лицо мокрое, – обеспокоился Мишка.

– Нет, просто кошмар. Ты спи.

«Мама, мама», – стучало, как набат, сердце, и слёзы катились из глаз.

Забыть это было невозможно. Как изменить в сознании код, что ты сын насильника, сумасшедшего, одержимого убийцы?! Как простить матери, даже если ты сочувствуешь ей и понимаешь её горе, то, что она с тобой сделала?! Его отец изнасиловал её лишь раз. И пусть это было страшно, унизительно и больно, но ведь и она не лучше его! Она травила своего ребёнка семнадцать лет.

Вдруг ущипнёт больно или скрутит ухо ни с того ни с сего, просто так. Если Марк заставал её за шитьём, то могла уколоть иголкой. За любую оплошность полагался тумак, да посильнее, еду кидала ему как собаке, и попробовал бы он не вымыть за собой посуду.

Чаще всего она вообще не звала его есть, он сам находил в холодильнике что поесть. Голодом она его не морила, но и подавать обеды и ужины, как это полагалось в нормальных семьях, не хотела, только когда приходила бабушка или гости.

С первого класса он сам стирал своё бельё и убирался в квартире. И всё это сопровождалось обидными, незаслуженными оскорблениями и злыми взглядами. Только благодаря врождённому высокому интеллекту и книгам Марку удалось сохранить человеческий облик в таких условиях.

«Мама, как мне простить тебя?! Я хочу! А лучше забыть. Как забыть?! Я должен! Умереть! Только умереть! По-другому память стереть не получится, – думал он, беззвучно обливаясь слезами под одеялом. – Днюха! Пьянка! Отлично! Надо купить побольше бухла, и тогда я смогу упиться до смерти. Бабушка однажды говорила, что какой-то её сосед столько выпил, что копыта отбросил. Что ж, это же совсем не страшная смерть, и она-то и может быть мне по силам. Просто пей и пей до потери сознания».

Бабушка тоже его не любила, так считал Марк, просто жалела и исполняла долг. А ему была нужна настоящая любовь, но теперь и та уже ни к чему.

Для чего ему жить? Стать инженером, ходить на работу, и всё? В продолжении рода Марк не был заинтересован. С его-то стойким иммунитетом к женскому полу, а точнее, отвращением и страхом, все эти лубочные картинки взаимоотношений с противоположным полом не имели для него никакого значения. В чём смысл дальнейшего бесполезного существования, если он в принципе не более чем ошибка природы? Человек, которого не должно было быть?

Вновь, как и в прошлые годы, у Марка возникло непреодолимое желание покончить с собой, и способ, который подсказала сама судьба, был им одобрен и принят к реализации.

Днюха планировалась с размахом, тем более что имениннику исполнялось восемнадцать лет. Бабушка по такому поводу выслала внуку денег больше, чем обычно, и Марк потратил их на спиртное. В этом ему помогал Артём. Он объяснял несведущему в этих делах другу, что по статусу им не полагается водка с пивом и надо брать портвейн.

День рождения выпал на субботу, и погода манила выбраться на природу. К тому же и ехать никуда не надо было: прямо в черте города располагался отличный лесопарк, куда ребята и отправились большой компанией.

Обычным состоянием в этот день для Марка было нервное возбуждение с устойчивым суицидальным настроем, которое он привык держать в себе, не демонстрируя окружающим. Будучи внешне спокойным, внутри юноша переживал бурю эмоций, болезненно реагируя на слова и поступки окружающих и не понимая их положительного посыла. Слишком рано молодой человек познал значение слова «лицемерие» и ни одно доброе высказывание в свой адрес не мог воспринимать всерьёз, выискивая обратную сторону медали.

Он знал, что ребятам, по большому счёту, лично на него наплевать, важен лишь повод собраться компанией, выпить, потусить с музыкой, картами и девушками. Ну что ж, это не мешало его планам.

Молодая сочная зелень травы ласкала нежной прохладой босые ноги скинувших обувь студентов, а с ней и всё лишнее в пределах приличия. Они расположились на поляне, отдаваясь яркому, ещё не палящему, а нежно ласкающему солнышку. Кто-то захватил бадминтон и немедля принялся играть, не дожидаясь, когда пожарятся шашлыки. Девушки накрывали «поляну», парни болтали между собой, пока трезвые, а самый востребованный исполнял под гитару песни модных певцов.

Марку стоило призадуматься, а надо ли ворошить прошлое и вариться в котле своих страданий, ведь жизнь так безмятежна и прекрасна в милых мелочах? Но он не мог, его психика была глубоко подорвана, а исправить это дружеским похлопыванием по плечу и добрым советом уже было нельзя. Он воспринимал окружающий его уютный студенческий мир в искажённом больным воображением виде. И взрослому человеку, прошедшему через тяжкие испытания, трудно вернуться к нормальной жизни, а уж ребёнку, восприятие мира которого не единожды кардинально менялось, каждый раз принося только боль, невозможно. Марк просто не знал мелких житейских радостей, ни разу не вкусив их за свою жизнь, и имел устоявшееся, уже не поддающееся искоренению представление о праздничном застолье как об обманной игре.

Не искушён он был и в вопросах потребления алкоголя, а точнее, пьяным бывать ему не доводилось. А тут сразу такая серьёзная цель – упиться до смерти.

Немного размявшись на свежем воздухе активными играми, проголодавшиеся студенты принялись за шашлыки и выпивку. Согласно традиции всех таких мероприятий, кроме тех, что были без повода, говорили тосты, но менее пафосно, чем раньше на семейных застольях приходилось слышать Марку. Солнце значительно перевалило за зенит, когда бутылки начали довольно быстро сменять друг друга.

Немного приторным показался Марку портвейн, но пить можно, и ничего сложного, уже три стакана выпил, а реакции почти никакой, лёгкая штука. Вот уже и четвёртый опрокинут, и пятый. Это противное ощущение нахлынуло внезапно. Только что пилось легко и всё было хорошо, как вдруг слова в предложения стали связываться с трудом, а красивый майский пейзаж поплыл перед глазами. Голова закружилась, и начало подташнивать.

Марку захотелось лечь, но он держался: было неудобно перед ребятами. От следующего стакана разумно было бы отказаться, но молодой человек принял эти ощущения за подтверждение того, что движется в правильном направлении, к смерти, хотя другие выпили не меньше, а они-то умирать не собирались.

После шестого стакана Марк протянул лишь пару минут, а потом убежал в кусты от возникшего в желудке непреодолимого желания вернуть всё то, что в него попало явно по ошибке. Так, во всяком случае, решил его организм, хотя в планы он был посвящён. До чего же это мерзкая штука – рвота. А главное, позорная.

– Ну всё, именинник сдулся, – загоготали ребята.

– Эй, Марк, ты как там, живой?

Он долго не выходил из кустов. Оказаться в таком казусном положении ему было болезненно, ранимая психика не терпела насмешек. Он же не знал, что на таких мероприятиях это обычное дело, думал, что он один такой ненормальный.

– Марк, ты тут? – Артём вышел на его поиски. – Осоловел, что ли? Не боись, дотащим, только лучше больше не пей. Пошли, чего расселся. – Его голос был добрым и участливым, но Марку казалось, что приятель издевается над ним, смеётся. Ко всем своим прочим психологическим проблемам, он был просто пьян. – Пошли, пошли. – Артём потянул его уже силой, но тот рыпался отбиваться.

– Надо ему отлежаться.

– Давай его сюда. – Одна из девушек уложила его головой к себе на бедро. Лучше и нельзя было придумать! Но Марку на тот момент было уже всё равно, он чувствовал, что засыпает.

Кажется эта девушка (он и имени её не знал) гладила его по голове, пока в подступающей темноте у костра ребята пели песни, он слышал их в полузабытьи. А ему снилось, что это мама, но не злая, а добрая, и слеза стекала на подол её платья.

Возвращались уже за полночь, и Марк, выспавшись, смог без посторонней помощи добраться до комнаты в общаге. Пригревшую его девушку он жестоко проигнорировал и был ужасно зол. Внутри всё кипело от нелепости произошедшего, от несросшихся планов и оттого, что все эти компании и отношения ему были противны.

Наутро он смотрел в потолок, лёжа в кровати и не имея желания вставать. Он жив. Немного ещё мутило от вчерашнего, но Мишка обещался напоить его рассолом, от которого всё пройдёт.

«Это насмешка! – думал он. – Я настолько жалок, что смерть потешается надо мной, не воспринимает всерьёз. Она знает, что я ничтожество. Самоубийство – поступок смелый, достойный только великих личностей, таких, как Маяковский, например. А что я? Всего лишь Зародыш».

С тех пор как он первый раз захотел покончить с собой, каждый такой день рождения с жалкими попытками самоубийства всё больше понижал самооценку Марка и вгонял его в самоуничижение. На сердце крупными буквами было выгравировано презрение, которое испытывала к нему мать, и он верил ей. Осуждал за нелюбовь к себе как к сыну, но верил, что он отродье и есть.

«Если взять моего отца, – продолжал размышлять он, – ему не хватало уверенности и смелости знакомиться с девушками. Он наверняка считал себя ничтожеством, недостойным того, чтобы они добровольно согласились на близость с ним. Или у него были для этого веские причины, уродство, например. В любом случае это трусость. И я трус. Он чувствовал власть над девушками, угрожая им ножом, пользовался их беспомощностью и проявлял насилие для того, чтобы почувствовать свою значимость, удовлетворить своё эго. А я? Что нужно мне? Или так жалким и оставаться на всю жизнь?»

В мысли ворвался Артём, шумно открывший дверь.

– Привет! Вот это я понимаю! Так и надо отмечать совершеннолетие! Упиться до блевотины. – Он смеялся и не знал, что приятель не понимает его бесхитростной иронии.

Следующий год для Марка не был таким беспечным и воодушевляющим, как первый. До его сознания дошла и пустила там крепкие корни мысль о том, что убежать от правды рождения, от своей семьи нельзя, даже если сменить фамилию и имя. Это навсегда. И никакой новой жизни с нуля не бывает без стёртой памяти и искоренения устоявшихся рефлексов, а современная наука или даже шаманство не знают способа это сделать. И выходит, нужно как-то с этим жить.

И он жил как мог, приспосабливаясь к чуждой атмосфере студенческой беспечности. Уединиться, замкнуться в себе не получалось, в общаге это в принципе было невозможно, так ещё и в друзья ему попался местный заводила.

Артём, как и Марк, жил в общежитии, но в городе у него был очень интересный родственник, мамин брат. Он служил моряком дальнего плавания и периодически пропадал на долгое время, оставляя племяннику ключи – ухаживать за огромным, во всю стену, аквариумом. Зная нравы молодых, дядя Артёма не разрешал ему приглашать друзей в свою квартиру, а вот иногда брать машину из гаража и катать девушек дозволял. Даже больше: сам учил племянника водить свою «Волгу».

И ровно через год, когда приближался очередной день ненавистного рождения Марка, Артём выдал гениальное предложение.

– Дядька в отъезде, машина в моём распоряжении. Только представь, каких тёлок мы можем с её помощью снять. Это же «Волга»! Да самые красивые на дискаче будут наши. Стопудовый вариант. Едем, – хлопал он по плечу подозрительно прищурившегося на него Марка, подпрыгивая на месте от предвкушения. – Плюс днюха как повод, точно замутим с тёлками. А если верняк выгорит, то не побоюсь дядькиного запрета, на хату пойдём, – подмигнул он.

Вот радость так радость, как раз для Марка! Он мечтал провалиться сейчас сквозь землю, но по своей трусости отказаться от предложения приятеля не мог. Уже месяц его мозг сверлили тревожные мысли. Странные желания не давали покоя, заставляя проявлять несвойственную ему суетливость. По нескольку раз он убирался в комнате, переставлял книги то в одном порядке, то в другом, бегал в магазин за тетрадками, которых у него и так было вдоволь. Все предметы в комнате будто стояли не на своих местах.

И Мишка разводил беспорядок, Марк не ругался с ним, а молча ставил и раскладывал всё по местам и своей системе. Сосед подозрительно на него косился, но пока выжидал и молчал.

И вот наступил тот самый день, девятнадцатое мая, день рождения, воскресенье. Открыв утром глаза, Марк понял причину своего беспокойства: на этот раз у него не было плана самоубийства. Он не подготовился к следующей жалкой попытке оборвать свою никчёмную жизнь, не имеющую смысла ни для него, ни для кого-то из окружающих.

Днём они с Артёмом ездили запастись выпивкой и закуской, которую оставили в гараже.

– Думаю, сначала привезём их сюда, поболтаем, выпьем, а там посмотрим, на что они будут готовы. Если что, дом в двух шагах. Сразу предлагать им туда пойти будет рискованно, могут отказаться, а посидеть в гараже и выпить за твой день рождения любая девчонка согласится. А когда выпьют, они покладистые. Понял? – выдавал Марку последние инструкции приятель.

– Ага, – качал тот головой, отдавшись течению.

Марк будто смотрел на себя со стороны. Все эти хлопоты и планы были противны его существу, но вполне укладывались в общепринятые рамки поведения двоих молодых парней. Не он ли хотел начать жить как нормальные люди? Вот так они и живут.

Марк очень старался вписаться, не отличаться от массы, не уходить в себя, а открыться миру и стать полноправным членом общества. Не забитым молчуном, не чудиком, а таким, как все, как Мишка, как Артём, как другие студенты.

Но напряжение внутри него росло с невероятной силой, угрожая выдать какой-нибудь сумасшедший трюк, и Марк решил, что это будет спонтанное самоубийство, по наитию, внезапное. Именно к нему ведёт его нарастающее зло.

И он с предвкушением ждал этого момента. Возможно, планирование мешало ему в прошлые годы, теперь это должно случиться само собой, а в том, что это произойдёт, у него не было сомнений.

«Да, именно сегодня, именно так! Я чувствую это самой кожей», – думал он, и мурашки бежали по телу от странной смеси страха и наслаждения.

В четверть седьмого приятели подкатили на белой «Волге» к Дому культуры, где проходила дискотека. Артём был весел и возбуждён и Марк тоже. Ему хотелось бешено хохотать от такой иронии судьбы, но он сдерживался, ограничиваясь странной улыбкой. Ведь он был зачат при схожих обстоятельствах, пора ставить точку в этой игре. И к нему только что, когда они были в гараже, пришла нужная подсказка.

– Эй, нельзя заводить при закрытых дверях. – Пока Артём копошился с приготовлениями, Марк решил посидеть на водительском сиденье и случайно повернул ключ зажигания. – Задохнёмся в два счёта. Ты чё?! Глуши!

– Это как?

– Очень просто! Пара минут – и мы трупы.

Марк повернул ключ и широко улыбнулся. Суть была понятна, детали придут сами собой. Сама судьба направляет его.

Заведённые каждый своим предчувствием, приятели окунулись в шумную атмосферу диско, играющую яркими огнями цветомузыки. Артём проинструктировал Марка, что хоть он и именинник, девушек будет выбирать сам, у него больше опыта, на что тот съязвил, что наслышан.

Приятель одарил его кривой ухмылкой и пустился инспектировать зал. Тем временем Марк слегка подёргивался в такт музыке, слившись с толпой, где танцевали все скопом, редко делясь на пары.

Они как-то вдруг оказались возле него, веселились, увлекая Марка в свой круг. Девчонки, немного шальные. Он лихорадочно искал глазами Артёма во вспышках света, нашёл, махнул рукой.

–Хай! Я Артём, а это Марк. А тебя как зовут? – Подошедший на помощь приятель принял удар на себя, сразу выделив опытным взглядом из толпы лидершу.

Что она ему ответила, Марк не слышал из-за громкой музыки, но было видно, что они поладили. Около него настойчиво крутилась её подруга, и он решился подыграть Артёму и тоже с ней познакомился. Обе девушки были достаточно красивыми и напрашивались на приключения.

Лена и Оксана, так их звали. Странные начёсанные чёлки много косметики, от которой страдала их природная красота, но выигрывала стадная привлекательность.

Они соответствовали моде. Узкие короткие юбки, открывающие стройные ноги, и широченные блузы, кокетливо спадающие с одного плеча. А у Артёма была жвачка и машина.

Танцевали они недолго. Приятель обещал девочкам с ветерком покатать их по городу, что было самой возбуждающей прелюдией. Девушки считали, что им крупно повезло отхватить таких симпатичных парней, да ещё с тачкой. Вечер обещал быть перспективным.

Про день рождения Марка Артём пока не сообщал, ещё рановато, у него всё шло по плану. Для начала их надо было хорошенько разогреть и расположить к себе поездкой по городу.

В машине сидели парами, Оксана устроилась на переднем сиденье, рядом с Артёмом, а Лена и Марк расположились на просторном заднем. Машина была не новенькая, но аккуратно отделанная изнутри. Дядька любил окружать себя красивыми вещами, потому и на хату заваливаться не разрешал из-за кучи иностранных безделушек, которые он привозил из поездок.

Девушки были как на подбор, одинаковыми на вид, только Оксана чуть наглее. Она весело высовывалась в открытое окно, рискуя своей и без того лохматой причёской. Артём гонял на повышенной скорости по проспектам, благо дороги в этот воскресный поздний час были почти пустыми.

– Это твоя машина? – полюбопытствовала Оксана.

– А чья же? – нагло заявил он.

– У… – уважительно протянула она. – Откуда?

– В наследство досталась.

– Ясно.

Малознакомые, трезвые, все они не очень были искусны в беседе, болтали в основном о том, кто где учится и что такого малоинтересного у каждого в жизни произошло за студенческие годы. Девушки оказались студентками первого курса пединститута. Получалось, что парни аж на целый год опытнее их.

Улучив момент, когда девочкам уже чуть наскучила езда, Артём перешёл к следующей стадии.

– А знаете, сегодня у Марка днюха, – торжественно объявил он, а приятель пожал плечами и смущённо заулыбался.

– Да ладно, врёшь? – не поверила Оксана.

– Нет, правда. Скажи, Марк.

– Да, так и есть, – подтвердил он, посмотрев Лене в глаза искренним взглядом.

– Мы собирались посидеть в гараже, выпить немного по такому поводу. Вы с нами? – Ильин широко улыбнулся Оксане.

– Ну, если не врёшь… Марк видно, что скромняга, – засмеялась она. – Надо его повеселить. Да, Лен?

– Ага. – Подруга шаловливо улыбнулась и толкнула именинника в бок.

Артём уже заранее свернул на нужный маршрут.

– Минут десять – и мы на месте, – пояснил он.

– И сколько тебе стукнуло, Марк? – кокетливо спросила Лена.

– Девятнадцать. А знаете, девчонки, что самое любопытное? – Он посмотрел на девушку таким злым взглядом, что улыбка сошла с её лица.

– Что? – настороженно спросила она.

– Моя мама была точно такой же, как вы, красивой и беспечной. Танцевать, тусоваться, веселиться – всё, чего ей хотелось. Не предосудительно. Да? А её избили, чуть не зарезали, только изнасиловали. Так я и родился! Это сломало ей жизнь. – Шальная улыбка озарила лицо Марка, а Артём с выпученными глазами бросил на него удивлённый взгляд через плечо.

Минуту ехали в тяжёлом молчании.

– Останови вон там, у остановки, – сухо сказала Оксана.

Артём понимал, что сказанное его приятелем уже ничем не сгладить. Он бы выкинул из машины и его, но не хотелось ещё больше позориться перед девушками.

– Весёлой днюхи, – ехидно произнесла Лена, когда они выходили из автомобиля.

– Дебил, ты чё творишь?! – заорал на друга Артём, когда они отъехали от остановки, оставив там свой прекрасный улов. – Мудак, ты понимаешь, что ты сделал?! Я тут из кожи вон лезу, а ты дерьмо какое-то несёшь!

Конечно, понимал. Марку нужно было избавиться от девушек, и это у него так легко получилось, что сам удивился. Но следующей задачей было помириться с другом.

– Прости, Артём. Всё, что я сказал, правда. Не знаю, как вышло, накатило. Понимаешь, для меня это детская травма, мама всегда этим упрекала. Само вылетело, не заметил как. Прости.

Марк поведал жалостливую историю своего рождения без подробностей детской биографии. Сердце приятеля смягчилось, он не был чёрствым человеком, простил.

– Всё равно ты мудила, – уже спокойным голосом сказал он. К тому времени они въехали в гараж и заглушили мотор. – Ладно, не пропадать же закусю. Пойдём выпьем, что ли. Чего ещё остаётся без тёлок? Только напиться.

Дядька – хозяйственный мужик, и почему у него только жены не было, неизвестно. В гараже чистенько прибрано, огромный диван, стол… Всё было готово к тусовке, даже музыка, но её ребята решили не включать, раз танцевать не с кем.

Артём зажёг свет, прикрыл двери гаража от любопытных глаз и плюхнулся на диван.

– Наливай скорее, а то сейчас взорвусь и снова начну на тебя орать. Такой расчёт верный был!

Они опрокинули без перерыва пару стаканов, закусили припасами и снова принялись пить. Настроение не налаживалось. Оба были неразговорчивы и задумчивы.

– А знаешь, мне только что на ум пришло: ты же псих, Марк, ну натуральный псих, – заржал Артём. – Чёрт! Точно! Если папаша у тебя сексуальный маньяк, то и у тебя крыша протекает. Вот сейчас допёрло, что ты с девчонками не ладишь, хотя они к тебе так и липнут. На мордашку смотрят, ничё так, думают, просто скромняга, а ты же псих! Тебе к психиатру надо, лечиться. Таких, как ты, на учёт надо ставить. Не сегодня-завтра потянет насиловать.

Изрядно выпившего Артёма несло, откровения так и лились из его уст, вдобавок от возбуждения он не мог усидеть на месте и, жестикулируя, скакал по гаражу. Марк глядел на него исподлобья и молчал.

– Точно к психиатру надо. Ты пойми, не то чтобы я на тебя наезжаю, но реально, если ты родился от психа, то должен стоять на учёте. Да ты и ведёшь себя как псих, я только теперь заметил.

Марк никогда не дрался и не был к этому способен, но тут не выдержал, да и алкоголь помог ударить Артёма по лицу. Тот вмиг опомнился, и завязалась драка. Неумелая, но драка. По паре ссадин и шишек они друг другу набили.

– Да стой ты, псих! Ну, переборщил, извини. Хватит уже. – Приятель оттолкнул Марка. – Успокойся! Прости!

– Зря я тебе рассказал, – мрачно произнёс Марк. – Я думал, ты мне друг, а ты…

– Да брось, друг я тебе, друг. – Артём полез обниматься. – Давай выпьем ещё.

– Давай. А сколько ты можешь выпить?

– Да сколько угодно.

– Нет, предел у тебя какой?

– Нету предела, – снова развеселился Артём, хлопая Марка по плечу.

– А давай кто больше выпьет?

– Давай.

В голове Марка давно сложился чёткий план. Для его исполнения Артём должен был упиться до бессознательности, а сам он сливал часть пойла за диван, чтобы сохранять трезвость.

И вот этот долгожданный момент настал: приятель отключился, развалившись на диване. Марк смотрел на него чуть пьяным, но достаточно ясным взглядом и не спешил.

«Ты прав, Артём, – думал он. – Я и есть псих. И теперь ты разнесёшь эту благую весть по всему институту. Надо мной будут смеяться. Девчонки, что хотели подружиться, презрительно поморщатся, радуясь, что не связались со мной. А ты будешь торжественно трубить, что слышал откровения, что дружил с этим сумасшедшим, задохнувшимся в машине твоего дяди. Да, тебе жить дальше. Ты – нормальный, как все. Тебя воспроизвели на свет любящие родители после свадьбы, у тебя есть сестрёнка и младший брат. Дядька даёт тебе ключи от машины, чтобы было легче снимать тёлок. Ты весел, беспечен и успешен. Такие и должны жить, а всяким психам не место в этом мире».

Он встал с подлокотника дивана, на котором сидел, и нервно зашагал по гаражу.

– А кто сказал, что так будет правильно? Где эти незыблемые законы прописаны? Кто их утверждал? – Марк зло смеялся и яростно жестикулировал. – Хватит рассуждать! Опять трусишь?! Всё решено, назад пути нет! Дело делай! – приказал он сам себе.

Он взял Артёма под мышки и потащил к выходу, планируя вынести его наружу, но, проходя мимо водительской двери, остановился от внезапно пришедшей в голову страшной, но ужасно приятной и возбуждающей мысли. Она была настолько притягательной, что сопротивляться у него не было сил.

Марк открыл дверцу, с трудом, но усадил Артёма на водительское сиденье. Мозг работал чётко, учитывая каждую деталь. Он протёр ручку двери, руль и ключ зажигания тряпкой, чтобы стереть свои отпечатки, и наставил новых безвольной рукой Артёма. На сиденье положил откупоренную бутылку так, чтобы она пролилась. Рукой приятеля повернул ключ зажигания, вышел из гаража и закрыл за собой дверь.

Марк спал, как обычный студент, крепко и сладко. Наутро он проснулся в весёлом настроении, ответил на пару вопросов по поводу синяка на скуле и разбитой губы (только правду, что с приятелем повздорил) и направился на пары в институт. Часа в четыре вернулся в общагу и засел готовиться к предстоящим экзаменам, разговаривал с Мишкой о появившейся у него девушке.

Около восьми раздался стук в дверь. Сосед открыл, а Марк лишь оглянулся, сидя на стуле. В дверях стоял молодой человек в милицейской форме.

– Младший лейтенант Дорохов, – представился он. – Могу я видеть Раевского Марка?

– Это я. А что? – Он встал со стула и подошёл ближе к милиционеру.

– Давайте присядем, мне нужно записать. А вы, – он обратился к Мишке, – подождите за дверью, пожалуйста.

Марк уступил ему место за столом, а сам расположился рядом, на кровати.

– У меня к вам несколько вопросов, товарищ Раевский.

– Что случилось-то? – Он смотрел с искренним недоумением на лице.

– По порядку, Марк Борисович. Что вы делали вчера вечером? Расскажите, пожалуйста, в подробностях, ничего не упуская. – Младший лейтенант взглянул на Марка ясным, внимательным серо-зелёным взглядом, от которого его передёрнуло. Точно такой же цвет глаз, как у мамы.

– Много чего, – пожал плечами Марк. – Вчера был мой день рождения. Ну, мы с приятелем, Артёмом, решили познакомиться с девушками на дискотеке и потусить с ними в гараже. Его, кстати, была идея. С девушками что-то произошло? – испуганно спросил он и, будто оправдываясь, продолжил: – Так они не поехали с нами, мы высадили их из машины на остановке у Крайней.

– Рассказывайте всё по порядку, пожалуйста. Ехали? На чём? Давайте сначала.

– У Артёма есть дядя, который разрешает ему, когда сам в отъезде, покататься на его «Волге». На ней мы и поехали в «Полтинник» на дискотеку. Там познакомились с двумя девушками, Леной и Оксаной, но они испугались ехать с нами в гараж отмечать мой день рождения и попросили высадить их у Крайней. Мы так и сделали. А потом поехали уже вдвоём. Дальше некрасиво так напились в гараже и подрались. Оттуда и синяк. Я психанул и ушёл. Артём злился, что девчонки из-за меня не поехали и всё обломалось.

– Почему он так считал, что именно из-за вас?

– Да я ляпнул невпопад лишнего, они и напугались. – Марк знал, что нужно говорить правду, если её легко проверить.

– Что именно?

– Да послушайте! – возмутился он. – Почему я должен отвечать?! Может, это личное. Скажите, наконец, что произошло?

– Скоро всё узнаете. Ещё вопрос. В котором часу вы покинули гараж?

– А я смотрел?! Не знаю. Темно было. – Марк, наслаждаясь, разыгрывал нетерпение.

– В общежитие во сколько пришли?

– Не смотрел я на часы. Пришёл и свалился прямо в одежде, тут же уснул. Был пьян, да голова немного болела после драки.

– Когда вы уходили, что делал Артём?

– Я ушёл сразу после потасовки, обиделся. Он сидел возле дивана на полу, челюсть тёр, точно не помню. Мудаком меня называл, когда я дверь захлопывал.

– Так вы поссорились из-за девушек?

– Ну да. Он подготовился, хотел развлечься с ними, а я не такой, понимаете? Я серьёзно к этому отношусь. Не сошлись у нас с ним интересы, – горячо ответил Марк.

– Ясно.

– Вот вы всё спрашиваете, – чуть обиженно произнес студент. – Думаете, мне легко так с вами разговаривать, если я не знаю, что произошло? Я сильно его ударил? Что?

– Артём мёртв.

Марк выпучил на Дорохова глаза, очень умело играя крайнюю степень удивления. Но в этот момент что-то неизведанное, приятное разлилось по его грудной клетке. Он даже задохнулся. Внешне такая реакция могла походить на эмоциональный шок.

– В смысле умер? Как?

– Отравился выхлопными газами в гараже при включённом двигателе.

– Не понимаю, – замотал головой Марк. – Как это произошло?

– Выглядит так, будто в пьяном виде, не отдавая себе отчёта в своих действиях, он сел за руль, завёл мотор и собрался ехать, а ворота открыть забыл, следовательно, задохнулся. Может, даже уснул за рулём. Вскрытие даст более полную картину. Но существует вероятность, что ему кто-то в этом помог. Моя задача разобраться, что это: убийство, самоубийство или несчастный случай.

Марк продолжал ошарашенно мотать головой. А дальше было несколько допросов, следствие, косые взгляды однокурсников, много эмоций, но больше всего поразила Марка встреча с мамой Артёма. Она сама захотела с ним поговорить о последних часах жизни своего сына.

Женщина была разбита горем, голова опущена и глаза заплаканы, уставший, измученный вид и укоризненный взгляд, будто знала, чувствовала своим материнским сердцем, кто виноват.

«Виноват? – думал Марк. – Артём планировал напиться и обесчестить девушек. Он явно не стал бы после жениться на той, с которой у него случилась бы связь, а она побежала бы делать аборт, и никто бы ей это не запретил. А я помешал ему так поступить».

Нет, его вину не доказали. Марк вышел сухим из воды, испытав от всей этой встряски чувство необычайного удовлетворения, будто родился заново. Отняв жизнь у Артёма, он почувствовал облегчение, больше не ощущая себя ничтожеством.

– И как ты мог его там одного пьяного оставить?! – корила его убитая горем мама приятеля, а он только смотрел недоумевающим взглядом.

– Вообще-то, он избил меня и оскорбил. Я и не думал ни о чём таком, просто ушёл, и всё, – пожал плечами Марк.

А она всё повторяла:

– Как ты мог?! – Валила всю вину на него.

Еле отвязался от назойливой женщины.

Однажды ночью, когда вся эта кутерьма уже закончилась (а дело свернули довольно быстро), Марк лежал в кровати и упивался сладостными мыслями о смерти, к которой он стоял так близко, но избежал, спрятавшись за спиной друга. Они приятно щекотали его нервы.

«Он принял удар на себя, чтобы я мог жить дальше. И в мыслях не было так поступать. Не я это делал, нет, сами события сверстались в красивый стих, наполненный смыслом». Это было наслаждение за гранью.

Но, как думающий человек, склонный к самоанализу, Марк понимал, что, назвав его психом, Артём был прав. И его совет посетить психиатра не был лишён смысла. И он бы хотел, очень хотел, понимая, что нездоровые гены вышли на свободу и правят бал и для их укрощения нужна мощная, не известная ему сила.

Пойти на приём к врачу после того, что он сделал, уже было нельзя, а вот стать психиатром – можно и нужно. Сама судьба назначила эту профессию ему в призвание. Вот он – смысл его жизни. Он напишет уникальную диссертацию, как исцелил в самом себе потомственного маньяка.

Марк поставил перед собой цель изучить свою психику и помочь самому себе стать нормальным человеком. От этой гениальной мысли у него захватывало дух.

Глава 3. Перекрёсток

Лёгкий моросящий дождик слегка намочил их головы, пока шли от машины до гаража, возле которого толпилось несколько человек и стоял уазик их наставника.

– А, практиканты, наконец-то! – прохрипел Николай Иванович Синельников, майор милиции, у которого они проходили стажировку. – Мне здесь делать нечего. Как раз для вас работёнка. Опишете и закроете дело. Всё ясно, криминала нет.

С лицом бывалого он прошёл мимо них, похлопав юношу по плечу.

– За старшего. – Прыгнул в машину и резко тронулся с места.

– Что за люди? – спросил Егор у стоявшего у входа милиционера.

– Этот нашёл труп, другие глазеют.

– Двоих понятых оставь, остальных прогони. Судмедэксперта нет ещё?

– Нет. Должен подъехать. Понятыми будете? – обратился милиционер к двоим мужчинам, что стояли ближе всех. – Хорошо. Товарищи, расходимся! Не мешаем следствию. А вы пройдите внутрь, только стойте возле входа и ничего не трогайте.

Для майора было привычно, а для них – волнительно. Егор и Ира понимающе переглянулись и вошли внутрь. Двери гаража были распахнуты настежь. У входа переминался с ноги на ногу небольшого роста пожилой мужичок в клетчатой рубашке и мятых брюках. Он утирал нос платком.

– Вы нашли труп? – обратился к нему Егор.

– Да, да, я. – Он нервно задёргал головой.

– Как это произошло?

– Да рассказывал уже вашему начальнику. Мой гараж – соседний. Увидал, что нет замка, открыл, думал, Серёга приехал. Только глянул, отскочил. – От сильного волнения голос его прерывался. – Ворота распахнул, голову замотал да выключил двигатель. Но тело не трогал, газу много было, и не зайдёшь. Позвонил в милицию, пока выветрилось. Но, говорят, давно он помер. Это же ничего, что я не вытащил? – Он виновато посмотрел на Егора, и щека его дёрнулась от нервного тика.

– Знали покойного? – спокойным голосом спросил Егор.

Ира тем временем уже осматривала тело и записывала в блокнот свои наблюдения.

– Племянник Серёги.

– Фамилия, имя? И его, и племянника. Знаете?

– Савельев Сергей, а племянника Артёмом звали, фамилию не знаю.

– Ещё можете что-то добавить?

– Нет. Чего ж ещё? – Мужчина пожал плечами. – Всё сказал.

– Юра, запиши его данные, и пусть идёт, – обратился Егор к охранявшему территорию милиционеру.

В этот момент подкатила машина судмедэксперта, и из неё нехотя вылез худощавый мужчина с чемоданчиком, в аккуратном костюме и роговых очках.

– Приветствую. Зиновьев Иосиф Эммануилович. – Он протянул руку Егору.

– Здравствуйте! Дорохов Егор. А там, у машины, Ирина Криштапова, мы практиканты у майора Синельникова. Он уже уехал, сказал, дело ясное.

– Сейчас разберёмся, – кивнул эксперт.

Стажёр прошёл вместе с ним к машине. Ира уже окончила осмотр и отошла в сторону, уступив место.

Молодой человек впился взглядом в виновника всей этой суматохи. На водительском сиденье, закрыв глаза и запрокинув голову с приоткрытым ртом, сидел мёртвый юноша. Лицо – бледная восковая маска, на ладонях уже появились алые трупные пятна. Модный прикид, при жизни он был хорош собой. И очень, очень молод.

«Самоубийство? – мелькнуло в голове Егора. – Нет». – Эта мысль показалась ему нереальной, да и Зиновьев подтвердил своим замечанием:

– В зюзю ваш подопечный был.

Молодой человек кивнул, отметил взглядом бутылку на соседнем сиденье и крикнул милиционеру у входа:

– Юра, криминалисты когда будут? Отпечатки снять.

– Синельников не распоряжался. – Тот помотал головой. – Говорил, ясное дело.

– А ты вызови. Надо же для порядка.

– Ладно, только смотри, под твою ответственность. Николай Иванычу не понравится.

– Давай вызывай, тут пьянка была. Не видишь, что ли?

Егор подошёл к Ире, которая рассматривала убранство стола с закусками и выпивкой.

– Пили двое, но стаканов четыре. Про запас или остальные не пришли? – комментировала она. – Портвейн, колбаса дорогая, сырокопчёная, фрукты, ананасы в банках, конфеты. Чуешь, чем пахнет?

– Джентльменский набор. – Молодой человек кивнул головой. – Не алкаши. Машина солидная, и одежда на нём, видела, приличная. В карманах смотрела?

– Водительское удостоверение и студенческий билет. – Она протянула ему.

– Артём Станиславович Ильин, студент политеха. Вот, значит, кто ты! – Егор кинул взгляд на документы и принялся осматривать диван. – Ир, тут влажное пятно на спинке. Глянь, чего это? Может, кровь?

Девушка наклонилась над спинкой дивана и понюхала.

– Вино, – уверенно констатировала она.

– Пролили, наверное, – заглянув за диван, он усмотрел целую лужицу. – А тут смотри.

– И это вино. Чуть не бутылку разлили.

– За диван? – Он многозначительно уставился на неё.

– Ой, вот только не надо искать интригу там, где её нет, – усмехнулась девушка. – Пьяный мог размахивать бутылкой и выплеснуть. Вот и весь секрет.

– Или нет. Кто-то сливал туда портвейн из своего стакана, чтобы не пьянеть и делать вид, что выпил. Что скажете, Иосиф Эммануилович? – Егор повернулся к судмедэксперту.

– Смерть от отравления угарным газом наступила около двух часов ночи. Сильное алкогольное опьянение, точнее данные – после вскрытия. На лице ссадина и синяк, кожа на костяшках руки чуть содрана. Дрался незадолго до смерти. На теле следов повреждений нет, одежда целая.

Долго ещё всё осматривали, описывали, вышли из гаража только к обеду. Дождик давно закончился, молодые люди зажмурились, словно кроты, от яркого солнца.

– Заедем в столовку перекусить, – сказала Ира, когда они запрыгивали в служебную машину. – Фух, – она потянулась в кресле, – устала от этой писанины, особенно когда и расследовать нечего. Скучно. Только парня жалко. Хотя сам виноват, нечего так напиваться.

– Как посмотреть. Надо выяснить, с кем пил, и восстановить всю картину, – пожал плечами Егор.

– Иваныч сказал, что дело ясное, а наша задача – только оформить. Ты чего задумал? – удивилась Ира.

– И чего Иваныч? Последняя инстанция? А мы на что? Сама подумай, ведь ему могли и помочь. Во-первых, была драка. Во-вторых, портвейн за диваном. В-третьих, он там был не один, а значит, по-любому надо найти и допросить его собутыльника.

Молодой человек припарковался у столовой. На их счастье, свободные места были, и ребята, купив по порции пюре с котлетой и компот, уселись у окна.

– И как думаешь искать собутыльника? – спросила Ира.

– Поедем в институт, оттуда начнём копать. Разве не логично?

– Больше ничего не остаётся. – Она пожала плечами и улыбнулась, встретившись с ним озорным взглядом, отчего Егор слегка потерял нить размышлений и отвлёкся на мысли о ней.

Уже четыре года они были неразлучны. Как только он увидел её, сразу понял, что она – его девушка. Ира была старше Егора на пять лет, но учились они вместе, на одном курсе, в одной группе. А вышло так потому, что пять лет она пыталась поступить в юридический институт, но проваливалась на экзаменах. Девушка не оставляла надежд и была очень настойчивой. На шестой год ей улыбнулась удача, вот только её возраст стал для однокурсников поводом для насмешек. Видите ли, она была для них, только что соскочивших со школьной скамьи, уже старухой.

Егор же видел Иру иначе. В нём мгновенно проснулось желание защитить её от нападок. Ему импонировала серьёзность девушки. Он и сам казался себе старше своих ровесников. Всё из-за трудного детства, не до легкомысленности было. А она пять лет работала секретарём в суде и настойчиво добивалась своей цели. Было у них что-то общее, сложная предыстория.

Познакомившись, будто начали с нуля, оттаяли сердцами. Закончились суровые времена, и благодаря влюблённости, что возникла между ними, оба смогли прочувствовать ту лёгкость, которая свойственна молодости. Они были красивой парой: Егор – мужественный, Ирина – настоящая красавица с голубыми глазами и белоснежной кожей.

Он стал для девушки защитой, а от неё впервые узнал, что такое забота и нежность. Молодые люди дорожили своими отношениями, чем завоевали уважение однокурсников, но была у них одна тайна, узнав о которой, те подняли бы их на смех. Они ещё ни разу не были близки, ограничиваясь лишь поцелуями и объятиями. Ира панически боялась забеременеть.

– Пойми, я с таким трудом поступила в институт! Все и так надо мной смеются, что я студент-переросток, а если забеременею, то придётся уходить в академ. А после? Учиться без тебя? В другой группе? И быть ещё старше? Я не могу, пойми. – Девушку просто трясло, когда она думала об этом. Она смотрела на Егора умоляющим взглядом, а он любил её и не хотел неволить.

Поговорив с парочкой однокурсников Артёма, молодые люди довольно быстро выяснили, с кем он предположительно мог собутыльничать, и хотели уже наведаться в общежитие. Но надо было доложиться руководителю, и они решили по-быстрому заехать в управление.

– Дорохов, ты мне тут воду не мути! – орал на Егора майор Синельников. – Мало того что криминалистов вызвал без моего ведома, так ещё и расследование мне затягиваешь! Сказал же, оформить как несчастный случай, и делу конец. Ну упился парнишка, завёл машину, не соображая, что делает. Таких историй знаешь сколько? Нечего играть в пинкертонов. Чтобы утром рапорт был на столе! – Для пущей наглядности он по нему и стукнул ладонью.

Практиканты стояли у двери, словно нашкодившие, и выслушивали нагоняй куратора.

– Николай Иванович, – начал с энтузиазмом Егор, – там есть обстоятельства, которые надо бы проверить.

– Чего?! Ты знаешь, какой у меня завал работы? Не выдумывай, я там был и сам всё видел, а опыта у меня достаточно. Спорить надумал?! Даже не начинай! Пошли вон! Я всё сказал! Завтра к обеду дело должно лежать у меня на столе! И без ваших умозаключений, такое, чтобы я мог его закрыть.

– Дайте хоть пару дней, Николай Иванович. – Егор не желал так просто сдаваться. – Надо же допросить собутыльника. Для порядка. Мы уже и нашли его. Нужно только в управление вызвать. Поговорить для воспроизведения картины происшествия. Два дня только прошу!

– Один допрос собутыльника – и на этом всё! – Майор раздражённо махнул рукой, чтобы стажёры валили из его кабинета.

Захлопнув за собой дверь, Егор и Ира понимающе переглянулись: времени в обрез, надо бы поторопиться.

Около восьми часов вечера они подъехали к общежитию.

– Давай разделимся. Я поговорю с Раевским, а ты пройдёшь по этажам, с ребятами пообщаешься, – глуша мотор, сказал Дорохов.

– Почему не наоборот? – возмутилась Ирина.

– Не догоняешь? С красивой девушкой парни будут откровеннее.

– Фу, какие предрассудки! – поморщилась она. – Может, я тоже желаю поговорить с Раевским?

– Завтра наговоришься. Хочу его три раза прогнать по вопросам.

– Ладно, – резюмировала девушка. – Пошли, нечего время зря терять. И так уже поздно.

Они решительно вышли из машины и направились выполнять задуманное, а встретились только через два часа. Ира обошла этажи, задавая ребятам вопросы, попутно собирая нескромные взгляды да отшивая слишком резвых парней. Егор долго и настойчиво вытягивал из Марка информацию, а потом разговаривал с Мишей.

– Ну, как он тебе? – Ира устало плюхнулась на сиденье автомобиля, и они тронулись в сторону управления.

– Не понравился, – хмуро ответил Егор. – Чую, что его рук дело. Он знал, зачем я пришёл, но умело играл неведение. Не верю я ему. Был слишком откровенен, ничего не скрывал и разом вывалил и про драку, и про девушек.

– Про каких девушек? – заинтересовалась она.

– По случаю дня рождения Марка они с Артёмом поехали на дискотеку, чтобы познакомиться с девушками и пригласить их вместе выпить. Отсюда набор деликатесов и ещё два стакана.

– Не вышло?

– Да нет, познакомились с некими Оксаной и Леной из педа, но в гараж они не поехали, только по городу покатались на машине. И виной тому был Марк, якобы сказавший им что-то нехорошее. Но что именно, он так и не признался.

– Надо найти этих девушек. Но времени нет. Когда успеем?

– Я думаю, так поступим. Раевскому я выписал повестку на допрос к десяти часам, ты им займёшься, снова прогонишь по всем вопросам. А я тем временем поеду с утра в пед и постараюсь найти девушек и допросить их. Как закончишь с Марком, не отпускай. Я приеду и допрошу его снова с учётом добытой информации. Идёт?

– Да, хорошо.

– А ты чего надыбала?

– Говорят, дружили, хотя совершенно разные. Артём – заводила, душа компании, любитель девушек и развлечений, а Марк – противоположность ему. Но два года не разлей вода. Никто не видел, чтобы они поругались хоть раз, а там, видишь, дело даже до драки дошло.

– Да, надо присмотреться к этому Марку, он не так прост. Думаю, именно он сливал портвейн. Сегодня на занятия ходил как ни в чём не бывало, а должен был валяться пьяный, как и его мёртвый друг. Я пока ему этот вопрос не задавал, оставил напоследок, для дожима. Ты тоже погоди спрашивать, хорошенько вымотай его к моему приезду.

Усталые, но довольные проделанной работой, стажёры подъехали к управлению, чтобы припарковать там служебную машину и пойти домой пешком.

– Думаешь, это всё-таки убийство? – спросила Ира.

Они шли по освещённой фонарями ночной улице, взявшись за руки.

– Уверен.

– Мотив?

– Ссора.

– Не весомый.

– Согласен. Но умысел налицо.

– Это да.

Молодые люди остановились в паре шагов от женского общежития под тенью деревьев, и Егор обнял любимую. На работе они не позволяли себе выражения чувств, а теперь было можно. Хотя они провели вместе целый день, никак не могли расстаться, такими сладкими были долгие поцелуи и нежные объятия.

Марк выложил Егору всё, что знал о девушках. Умолчал о своих словах намеренно, пусть они расскажут свою версию, как поняли услышанное. А уж он подкорректирует по месту, ведь допрашивать на эту тему ещё будут. Светиться сыном маньяка ему очень не хотелось.

Найти Оксану и Лену, студенток первого курса, было совсем не сложно. Если девушек с именем Елена и было несколько, то Оксана – только одна. И, конечно же, в конце семестра они не пропускали занятий. Уже в половине десятого Дорохов уединился с ними для допроса.

Сегодня девушки выглядели более привлекательно, потому что вместо начёсанных волос носили приличные причёски, да и одеты были соответственно месту и статусу. Говорила в основном Оксана, Лена лишь одобрительно качала головой.

– Артём прикольный такой, да и Марк ничё, симпатичный.

– Почему же вы отказались ехать с ними в гараж?

– Он ваще как сморозил ту чушь… Придурок, что ли? Ку-ку немного. – Девушки презрительно скривились.

– Кто именно и что конкретно сказал? – уточнил Егор.

– Ну, дословно, – протянула Оксана, – что его маму изнасиловали после дискотеки, и так он появился на свет.

– Кто?

– Да Марк, – раздражённо ответила она.

– Что ещё?

– Это всё. – Девушка вылупила на него глаза, будто этого недостаточно.

– Этим он напугал вас?

– Ну да. А ещё взгляд у него был такой безумный… и тон, как у сумасшедшего. На фига нам рисковать?! Звоночек прозвучал, мы услышали и свалили.

– Как к этому отнёсся Артём? Уговаривал остаться? Что произошло потом?

– Артём – нормальный парень, и представить страшно, что он теперь мёртв. Ничего не сказал, высадил, и всё. Понял, что сорвалось.

– Не видели, они не ругались после?

– Нет, не видели. Они сразу уехали.

«Что ж, довольно интересная информация», – сверкая лукавым огоньком в глазах, думал Дорохов, возвращаясь в управление.

Ира ещё не окончила допрос, как он уже был на месте. В нетерпении ожидая, Егор уселся за стол в кабинете, нервно постукивая карандашом. Опера обсуждали очередное дело о краже со взломом и убийством оказавшегося в доме хозяина.

– Нет, они не случайно его застали. Пытали же, знали про заначку, – высказался Фима, рассудительный опытный следователь средних лет. – Надо искать наводчика или кого-то из ближнего круга.

– Думаешь, из ближнего? Над ним издевались часа два, не меньше. Свои стали бы так подставлять? Всё же зверство, – вставил своё замечание его товарищ Иннокентий.

– Это смотря какая сумма.

Вошла Ирина, и мысли Егора переключились на их дело.

– Ну, что там? Поговорила? – возбуждённо спросил он девушку.

– Давай в коридор выйдем, что ли. Шумно тут.

Ребята и правда громко обсуждали и спорили, выдвигая разные версии. Стажёры выскочили в коридор, чтобы в тишине обговорить своё дело.