Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.)

Рост и переворот

В СРЕДНИЕ века именно города становятся основным местом действия прогресса. Рост урбанизации и внедрение инноваций предполагает глубокую трансформацию сельской местности. Особое пространство городов также является определяющим элементом для изменений в области письменной культуры. В первую очередь, речь идет об изменениях в социальной и политической сферах: в городе появляются новые общественные структуры и профессии, формируются новые способы выражения общественного мнения. Общество Высокого Средневековья и эпохи Каролингов было аграрным, но в XI веке граница перейдена и начинают развиваться центры урбанизации, которые становятся носителями нововведений во всех областях, включая системы символов и письменности:

Под действием демографического роста происходит революция городов: никогда еще они не росли так быстро, друг рядом с другом. Четкое разграничение и «разделение труда», порой очень жестокое, устанавливается между деревней и городом, который забирает себе всю промышленную деятельность, становится двигателем накопления, роста, местом возрождения денежного обращения[12].

При этом география урбанизации смещается на Запад, тогда как прежде крупными городами представлены были только великие средиземноморские цивилизации, Византия и арабо-мусульманский мир. Возьмем первые европейские метрополии (более 50 000 жителей): в начале XIII века все они еще относятся к миру Византии или ислама (Константинополь, Багдад, Каир), но постепенно равновесие смещается, сначала в сторону Италии, а затем и других регионов. В середине XIV века список метрополий включает в себя четыре итальянских города (Венецию, Геную, Милан и Флоренцию), к которым позднее присоединится Неаполь. Так же около 1350 года, и несмотря на эпидемию чумы, выходит из тени Северо-Западная Европа с ее Парижем (80 000 жителей) и Гентом (60 000 жителей). Конец XV века отмечен исчезновением независимой Бургундии (и упадком Гента) и подъемом Иберийского полуострова: Валенсия и Лиссабон занимают свои места в этом списке.

БОЛЬШИЕ ГОРОДА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Для каждого периода в двух колонках указывается число городов, насчитывающих более 50 000 жителей и от 20 000 до 50 000 жителей.

Еще сильнее изменения заметны на уровне больших городов, насчитывающих от двадцати до пятидесяти тысяч жителей. Опережение Италии, все еще ощутимо, но оно начинает ослабевать, уступая место другим регионам, из которых к 1500 году мы выделим два: во-первых, Иберийский полуостров с Гранадой (последняя мусульманская столица Европы перешла к христианам в 1492 году), Севильей, Толедо и Барселоной; во-вторых, Нидерланды и Северо-Западная Европа с Антверпеном, Брюгге, Брюсселем, Гентом, Лиллем, Кёльном и Лондоном. Другие центры, такие как Медина-дель-Кампо, Вальядолил или Сарагоса, уже близки к этому уровню. Можно констатировать, что в период с конца XII века по конец XV века динамика урбанизации смещается сначала в сторону одной только Италии, а затем и Западной Европы, на фоне Византии и исламского мира[13]. Этот фактор играет решающую роль в прохождении модернизации.

ГОРОДСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ И ТЕМПЫ РОСТА ГОРОДОВ В ЕВРОПЕ, 1300–1500 ГОДЫ

Модели успеха города

Оставим в стороне политический аспект, связанный с разделением терминов «коммуна», «город», «город-резиденция» и др. Суть городской цивилизации заключается в разделении труда, тогда как аграрная экономика характеризуется самодостаточностью отдельной общины. Город, это скопление людей, которые в получении своего пропитания зависят от продуктов, поступающих извне (Вернер Зомбарт), естественным образом становится местом изобретения иных моделей потребления, а, следовательно, и жизни.

Типология городов, которую широкими мазками обрисовал Макс Вебер, имеет три модели успеха, зачастую сочетающиеся друг с другом. Обратимся, прежде всего, к городу ремесленников, такому как Шартр – город рынков и экономическая столица региона Бос. В пригородах, разрастающихся за городскими стенами в XI веке, в больших количествах селятся ремесленники. Инновации данной модели возникают у русла рек, где происходит выделка кожи и шерсти до тех пор, пока эти виды деятельности не будут разведены. Богатство города находит яркое воплощение в строительстве собора Нотр-Дам, а также в значительности кафедрального капитула, состоящего из 72 членов (!), чьи доходы были одними из самых высоких во всем королевстве. Можно догадаться, что столь благоприятные обстоятельства не могли не сказаться на письменной культуре, вне зависимости от ее связи: с епископами, капитулами, многочисленными монастырями, мелкими школами или престижной школой при кафедральном соборе[14].

Вторая модель, которую представляют города, добившиеся самых грандиозных успехов, – город-центр торговли и, прежде всего, крупной торговли. Это характерно для Италии в эпоху, когда люди из Западной Европы, во главе с итальянцами, прочно осели в Византии и в крупных центрах Восточного Средиземноморья, где они контролировали торговлю. На севере ганзейской сетью руководят Брюгге, Любек и Лондон. Брюгге в XIV веке – место транзита шерсти и таможенный склад ганзейских городов: этот период процветания продолжается при бургундских герцогах (после 1384), когда присутствие или близость двора способствует развитию интеллектуальной и художественной деятельности. Наряду с людьми книги (переписчиками, каллиграфами, миниатюристами, книготорговцами, а затем и печатниками) свою деятельность развивают художники во главе с Ван Эйком (ум. 1441) и Мемлингом (ум. 1494)[15]. На внутренних территориях роль центров обмена, регулирования и перераспределения товаров и ценностей играют города крупных ярмарок, от ярмарок Шампани до больших итальянских, французских (Лион), испанских (Медина-дель-Кампо) и немецких (Франкфурт-на-Майне). Подъем таких городов, как Лейпциг в XV веке, также связан с их центральной функцией в обмене товарами, в данном случае между германским и славянским мирами.

Третья модель – княжеский город, в котором одновременно находятся более или менее богатый и пышный двор и административные службы, контролирующие определенные территории. В срединной Франции вокруг долины Луары в эту схему вписываются такие города, как Нант, Анже или Бурж. Остановимся на мгновение на этом последнем примере. Для историка понимание рождается из диалектического взаимодействия разных уровней анализа, взаимодействия крупных образований на локальном уровне, которые в свою очередь выступают в качестве иллюстрации и увеличительного стекла. Траектория развития Буржа подтверждает общую эволюцию, при этом иллюстрирует переход от одной успешной модели к другой. Могущественный галльский город в римскую эпоху стал столицей провинции Аквитания. Во время распада древнеримского мира крепостные стены защищают город от набегов. Многие здания указывают на значение Буржа как религиозной столицы, еще более усиленное тем, что он стал резиденцией примаса Аквитании. В эпоху возрождения городов в X веке основываются приходы (Сент-Бонне) и «бурги» – поселения, которые выстраиваются вдоль пути к городским воротам и принимают растущее население, которое, в свою очередь, осваивает новые ремесла. В 1093 году здесь возникает культурный центр – бенедиктинское аббатство Шезаль-Бенуа, чья богатейшая библиотека будет полностью реорганизована в 1488 году аббатом Пьером дю Ма, а позднее частично отойдет бенедиктинцам ордена св. Мавра[16].

От ремесел к коммерции: в Бурже постепенно развивается деловая и торговая деятельность горожан, которые сначала активно занимаются ремеслами, связанными с производством шерсти (разведение овец в берришонской Шампани): ткачеством, окрашиванием и торговлей (на ярмарках). Превосходство города, как мы видим, основано на господстве над сельской местностью и на образовании специализированных торговых сетей. Его усилению способствуют и политические факторы: в 1100 году Бурж входит в королевский домен, в конце XII века завершено строительство новых обширных крепостных стен, а самое главное, проводится реконструкция собора Сент-Этьен (1195). Капитул владеет богатой библиотекой, расположенной в специально обустроенном для этой цели помещении над ризницей (1417)[17]. Количество церквей растет, закладывается фундамент новых религиозных учреждений. Апогей достигается в эпоху «города-резиденции», когда Жан, брат короля, получает герцогство Берри в удел и делает Бурж своей столицей (1360). Он возводит в нем дворец вместе с Сент-Шапель, освященной в 1405 году. Образуется герцогская администрация, а сам герцог становится меценатом и коллекционером, собирает великолепную библиотеку.

В XV веке богатство торговой городской верхушки, ее связи со двором и с королевской администрацией, а также ее роль покровителя искусств иллюстрирует карьера Жака Кёра (Бурж, 1395/1400 – Шио, 1456) и продвижение династии Лальман – по всей видимости, переселившихся из-за Рейна в XIII веке. Лальманы, которые поначалу торговали сукном, со временем получают важные финансовые должности (сборщики податей в Нормандии и Лангедоке) и закрепляют за собой должность мэра города Буржа. Участвуя в транспортировке произведений искусства из Италии в Амбуаз (1495), а также в ряде проектов королей в регионе, они собирают коллекцию иллюминованных рукописей и устанавливают отношения с Клеманом Маро (который напишет их эпитафии), а также с печатником и книготорговцем Жоффруа Тори. Их резиденция, украшенная в итальянском стиле, в начале XVI века одна из самых пышных в городе. Эксплицит рукописи «Иудейских древностей» Иосифа Флавия, законченной в 1489 году, проливает свет на отношения между семейством меценатов и переписчиками (в данном случае Николя Гомелем) или художниками-миниатюристами:

Здесь кончается XX и последняя книга иудейских древностей […], которую заказал переписать благородный Жан Лальман, главный сборщик податей в Нормандии […] своему скромному и преданному слуге Николя Гомелю…[18]

Завершается возвышение города основанием Людовиком XI в 1463 году университета, который стал одним из главных учебных заведений королевства в эпоху Возрождения. Тем не менее Бурж ожидает период застоя, вызванный пожаром 1487 года, упадком ярмарок (не выдержавших конкуренции с Лионом), повторяющимися бедствиями, отъездом двора и пресечением династии герцогов Берри… Мы могли бы привести и другие примеры: в Бурже, так же как в Пуатье и других городах, на первом этапе развития преобладают общие факторы, прежде всего демографического и экономического характера, а на втором этапе уже факторы более «политические».

Сила письменности[19]

Основная перемена, которая наблюдается в мире письменной культуры, начиная с XI века, это его постепенное открытие обществу. Прежде письменный язык оставался уделом Церкви, в особенности монастырей, располагавшихся в сельской местности: отныне он проникает в общество, поначалу в мир городов, затем, в меньшей степени, в мир замков и даже малозначительных городских поселений. Это изменение вызвано развитием образовательных структур, рационализацией политики и подъемом торговли и возвышением городской буржуазии. Город становится исключительным пространством для воплощения инноваций и в свою очередь извлекает из подъема письменной культуры определенные выгоды для утверждения и развития собственной власти: письменные документы, права собственности, бухгалтерские ведомости, регистрационные списки и, наконец, книги – все это появляется именно в городе. Его архивы – это своеобразное место «памяти горожан», преимущественно на народном языке, которое конструируется в противовес «памяти аристократов», образованной картуляриями в замках и монастырях. В дальнейшем в городах находятся технические специалисты по письму и делопроизводству, каковыми являются нотариусы, юристы, администраторы, крупные купцы, преподаватели и их ученики. Процесс сопровождается фиксацией письменного права. Мало-помалу эти специалисты по письму интегрируются в систему городских профессий, как это происходит в Ниме в 1272 году с юристами и врачами.

Такой город, как Валансьен, один из главных и самых богатых городов Эско, около 1240 года уже имеет организованную архивную службу. Город состоит в постоянных письменных сношениях с соседними городами (Сент-Аман, Ле-Кеснуа, Турне и Камбре), но также и с другими, более удаленными (Гент и Брюгге, Ипр, Ат, Нивель, Брюссель, Аррас)[20]. Опираясь на хартии – рукописные документы – 1114 года и 1302 года, Валансьен систематически расширяет свой контроль над местностью, состоящей примерно из трехсот мелких городов и деревень. Навязывая им свою интерпретацию деревенских хартий, в письменном виде заставляет принимать новые обычаи и в конечном счете создает структуру, предвосхищающую итальянское контадо, как, например, во Флоренции[21]. Именно во Флоренции компания «Скарселла», основанная семнадцатью купцами в 1357 году, еженедельно посылает в Геную и Авиньон почту, которая доходит в течение двух недель, а на севере ганзейские отделения имеют корреспондентскую сеть, покрывающую всю торговую географию, от Лондона до Новгорода… Наряду с разделением труда, инструментом, позволяющим городу утверждать свое превосходство, становится практика письменной записи и регистрации. Первое и решающее преимущество городу дают контроль над экономикой и новые технологии коммуникации и управления, которые, в свою очередь, обеспечивают накопление ресурсов (включая материальные).

Подтверждения завоевания окружающей местности этим «пишущим городом» можно найти в иконографии. Вот «Вифлеемская перепись», перенесенная Брейгелем в деревушку в зимней Фландрии: нигде никаких намеков на культуру письменности, только фигуры чиновников, посланных из «резиденции», которые обосновались на постоялом дворе, откуда, вооружившись своими книгами, проводят перепись жителей и, как можно предположить, собирают подати[22]. На картине Питера Брейгеля «Деревенский адвокат (Крестьяне у сборщика налогов)» представлена похожая сцена, но относящаяся к гораздо более позднему времени (1620): адвокат, по всей видимости, остановился на постоялом дворе, где принимает посетителей, практически погребенный под массой всевозможных бумаг, некоторые из пришедших к нему крестьян принесли с собой птицу в качестве оплаты. На стене висит «Альманах» (календарь), возможно, как символ системы измерения времени, связанной с письмом и письменной работой: от «естественного» времени года и религиозных праздников переходят к времени административному (налоги!) и финансовому (подсчет долгов и процентов). Эту гипотезу подтверждают стоящие на столе песочные часы: юристу платят за время, которое он потратил на то или иное дело. Важны все детали, обозначающие разрыв между деревенским обществом и современностью, подчеркивающие владение письмом, переход к другому восприятию времени и изобретению другой модели труда. Именно категории, связанные с письмом, со все большей очевидностью укрепляют господство города, его чиновников и торговцев над сельским миром[23]. Город – это место, в котором изобретается новая модель труда, в частности труда интеллектуального, в отношении которого на протяжении веков и даже еще в XIX столетии будет стоять вопрос, прилично ли его оплачивать или нет.

Хотя письменность распространяется все шире, она по-прежнему остается уделом технических специалистов и меньшинства. В городе, а еще больше в сельской местности, «объявления» все еще производятся через оглашение, и глашатай остается персонажем из повседневной жизни: его задача как «публиковать» решения властей, так и являться их представителем, донося их слова – отсюда определенная пышность, использование униформы или, по крайней мере, отличительных знаков, таких как гербы. Один из персонажей «Алтаря святого Бертена» зачитывает перед собравшейся за стенами города толпой указ на пергамене, на котором свисающая красная печать удостоверяет полномочия издавших его властей (1459)[24]. А в 1515 году эрцгерцог Австрии пишет из Брюгге магистрату Валансьена, чтобы сообщить о мире, заключенном с Францией, и приказать оповестить об этом «в месте, в котором у глашатаев принято оглашать и объявлять»[25]. Но помимо устной речи, мы отныне имеем дело с логикой «бумажных империй» (Маклюен), этих систем власти, в которых переменчивость «software» (бумага и в особенности сам знак) сочетается со все большим могуществом и богатством. Рост урбанизации сопровождается и усиливается подъемом искусственной среды, среды знаков и распространения письменной речи, а затем и печатного слова. Добавим, что сегодня мы вступили в новую фазу абстракции через знак, фазу генерализации виртуального.

Город как место развития культуры

В обществе, которое по большей части является аграрным и феодальным, города сами становятся пограничьем, где встречаются разные миры. Они превращаются в точки соприкосновения и обмена не только товарами, но и текстами, людьми, опытом, идеями и репрезентациями, образами жизни, технологиями, даже эстетическими формами. Инновации рождаются прежде всего из новых социальных и политических парадигм: термин «буржуа» в этимологическом смысле обозначает жителя «бурга», а затем, шире, того, кто занимается деятельностью, не вписывающейся в традиционное деление общества на три части. Буржуа не живет непосредственным трудом на земле, он – не духовное лицо и не рыцарь. По отношению к религиозным орденам и феодальным структурам он вписан в иную перспективу: город буржуазии образует пространство горизонтальной солидарности индивидуумов, занимающихся одной и той же деятельностью, в противоположность вертикали власти, характерной для феодализма и его пирамидальной системы. Поначалу подчиненный власти одного или нескольких сеньоров, светских или церковных, город, по мере того как он становится могущественнее и богаче, в XI и XII веке начинает признаваться в качестве оригинальной и сравнительно автономной единицы – коммуны.

Ядро городской идентичности заключается в том, какое место в ней отводится труду и богатству, которое можно заработать этим трудом. Однако, повторимся, труд – это также письмо и владение знаками. Коммерция и в еще большей мере крупная торговля, а также ремесло предполагают владение письмом, помогающим вести корреспонденцию, производить учет, регистрировать и отслеживать заказы, короче, вести дела, хотя бы и на ограниченном уровне. Портрет менялы, с его письмами, учетными книгами, а иногда и с несколькими рукописями, в большей или меньшей степени роскошными, – классический мотив в живописи рубежа XIV–XV веков. Жена с картины Квентина Метсю «Заимодавец», написанной в 1514 году, листает рукописный украшенный миниатюрами часослов, открытый на «Часослове девы Марии»[26]. «Книга нарядов» Маттеуса Шварца представляет нам богатейшего Якоба Фуггера в его привычной обстановке, за работой вместе с секретарем. Секретарь, сидя за столом, на котором разложены учетные книги, вносит изменения в гроссбух. На полу разбросана только что вскрытая корреспонденция. На заднем плане каталожные ящики, в них полученные письма разложены по городам, с которыми ведутся дела – Рим, Венеция, Офен (Буда), Краков, Милан, Инсбрук, Нюрнберг, Антверпен и Лиссабон. Нигде ни малейших следов самих товаров, но всюду «писанина»: способность быстро получать, контролировать и обрабатывать информацию – вот что отныне гарантирует успех. Напомним, что с 1400-х годов крупнейшие итальянские купцы посылают не менее 10 000 писем в год[27]. Портрет купца или финансиста в эту эпоху представляет его в анфас, в подбитом мехом роскошном наряде, с кошелем и парой деловых писем в руках. Везде письменность представляется в двойной перспективе – польза (труд) и отличие (богатство и «otium»).

То, что применимо к меньшинству, применимо отныне и к большинству.

Жизнь в этой обстановке, в те времена исключительная, накладывает специфический отпечаток на быт и социальные связи. Жить в тесноте, ходить на работу, когда прозвонит колокол, привычно пользоваться деньгами, питаться купленными продуктами, быть в курсе событий, даже далеких, ибо город – место взаимодействия и обмена: все это способствует рождению того живого, индивидуалистского и рационального городского духа, появление которого специалисты отмечают, начиная с XII века[28].

Город функционирует как система воспитания определенной культуры, основанной на управлении знаком и распространением информации, в которую так или иначе вовлечены все его жители. Требования овладения пространством и временем вытекает из обязанности использовать фиксированные ориентиры для ведения корреспонденции и заключения контрактов, а также и для того, чтобы измерять объемы самого труда. Именно с этим связано распространение механических часов в наиболее передовых городах и регионах[29]: сначала в Италии (Орвьето и Милан), затем на бывших голландских территориях (Валансьен) в самом начале XIV века. Знаменитые часы на башне королевского замка в Париже были изготовлены в 1370 году мастером, приехавшим из Германии. Технология получает более широкое распространение около 1450 года: вспомним Большие часы замка короля Арагона в Перпиньяне, а также Виндзор, Прагу, Краков, не забыв при этом о множестве городов Южной и Средней Германии (Аугсбург, Нюрнберг, Франкфурт, Майнц). Эта география инноваций во многих отношениях, включая и организацию повседневной жизни, предвосхищает географию первых книгопечатен.

Другая важная характеристика городской цивилизации, имеющая отношение к нашей проблематике, состоит в подъеме не только коллективной солидарности, но и чувства индивидуальной ответственности. Каждый сам отвечает за то, как у него идут дела, и может быть подвержен определенной неуверенности, которая может даже перерасти в вопрошания религиозного толка. Отсюда развитие практик религиозной жизни, а также внимание к книге и утверждение новых практик чтения и новых «стилей жизни», в которых дает о себе знать чувство индивидуальности. Растет число личных и автобиографических повествований, и мы, например, видим, как такая персона, как Ульман Штромер (ум. 1407), крупнейший предприниматель Нюрнберга, один из первых заведший бумажное производство в Германии, оставляет рукопись на народном языке об истории своей семьи, точнее, конечно, будет сказать, об истории ее успеха[30]. Мы уже можем догадаться, как эти инновационные процессы, изученные Максом Вебером, поспособствуют на Западе расцвету городов и того специфического религиозного мировоззрения, которое соединяет в себе освоение грамоты, нововведения капитализма и чувство индивидуальной ответственности[31].

Однако необходимо подчеркнуть различия и относительный характер этого процесса: даже если город развивается, даже если начинает проявляться определенная географическая интеграция, процесс по-прежнему занимает скромное место по всей христианской Европе, и это место тем скромнее, чем дальше мы смещаемся к ее границам. Повсюду господствующим остается аграрное общество, в котором доминирует устная традиция. Даже в самом городе те, кто не умеет ни читать, ни писать, составляют большинство, пусть и слегка сократившееся. Наконец, одно дело уметь читать и писать, пусть даже кое-как, вести небольшую переписку, и совсем другое – владеть одним или несколькими томами духовных книг, а третье, что бывает крайне редко, – жить в обстановке, в которой есть множество книг самого разного толка и где освоение культуры через письменное слово – свершившийся факт. Мир книги, мир мастерских переписчиков, библиотек и первых специализированных книжных лавок все еще затрагивает лишь небольшое число людей.

Начальное и среднее образование

Город – это школа. Но опять же не будем забывать, что образование затрагивает лишь небольшое меньшинство в обществе. Для подавляющего большинства образования как такового не существует, обучение происходит в лоне семьи и общины (деревня, приход), а у ремесленников – через ученичество. В этом мире книга и письменность, как правило, отсутствуют, хотя некоторая тенденция к их проникновению все же появляется. Некий Гибер де Ножан, живший в начале XII века, уже может написать следующие строки:

Во времена, непосредственно предшествовавшие моему детству, и во время оного, нехватка школьных учителей была такова, что их было почти невозможно найти в бургах. Даже в городах они находились с трудом. И что с того, что иногда они случайно попадались? Их ученость была столь мала, что не могла сравниться сегодня даже с ученостью блуждающих мелких клириков…[32]

Даже если мы ничего не знаем о глобальных результатах этого гигантского усилия, по оценкам, около 1450 года доля, умевших писать и читать среди населения Западной Европы, составляла 10–15 % с большими вариациями в зависимости от региона. В таком городе, как Реймс, около 1300 года обучение грамоте уже прочно пустило корни, и это образует один из элементов, позволивших городу утвердить свое превосходство над деревнями, почти сплошь неграмотными.

Письменность и книга выходят за рамки одного только церковного мира, но тем не менее монахи сохраняют ведущую роль в экономике образования, а, получив динамический импульс от реформы церкви, их школы активизируются еще больше. Бенедиктинская реформа начинается в середине X века в Клюни, затем появляются новые религиозные ордены: цистерианский, основанный в 1098 году монахами аббатства Молем, желавшими восстановить изначальный бенедиктинский устав. Премонстранты – конгрегация регулярных каноников, возникшая близ Лана в 1121 году, а после распространившаяся по всей Европе. Везде образование и книга занимают центральное место. Первая община картезианцев основана Бруно Кёльнским (ум. 1101) в Великой Шартрёзе (1084), а в первые десятилетия XII века создается и сам орден. Картезианцы принимают только молодых людей старше двадцати лет – возраст, в котором братья чаще всего полностью или частично завершают свое обучение. В своей деятельности они отводят большое место переписыванию рукописей, которые должны пополнить их библиотеку, чтению и экзегезе. Во всех этих монастырях можно найти библиотеку, школу, зачастую также мастерскую переписчиков, к которой иногда прикреплена переплетная мастерская, а позднее и мастерская ксилографии, и даже книгопечатня (во второй половине XV века). Под Парижем школа бенедиктинцев из Сен-Дени славится преподаванием греческого языка и богатой библиотекой аббатства, притягивающей к себе ученых мужей и студентов: здесь получает образование Сугерий и читает книги Абеляр. В конце XV века это собрание насчитывало около 1500 томов[33]. В Кёльне, городе св. Бруно, собор святой Барбары также известен своей богатейшей библиотекой[34].

Начиная с конца XI века и в XII веке также активизируется сеть школ при кафедральных соборах. Под руководством их директоров Шартр, Париж, Лан, Реймс, Бамберг, Фрайзинг, Кентербери и пр. должны сформировать компетентное духовенство, способное поддержать реформу капитулов, и, естественно, школы оснащаются библиотеками, порой весьма значительными. Эта модель распространяется по всей Европе вплоть до рубежа XVI века, а во Франции некоторые свидетельства таких библиотек и сегодня сохранились в Нуайоне, Байо или в Пуи. В Шартре каноники размещают библиотеку в фахверковом доме за алтарной частью и украшают ее читальный зал витражами с изображением преподаваемых в университете дисциплин (1411)[35]. В Испании библиотека создается при соборе Жироны, над клуатром, рядом со школой (1395). Библиотеки существуют при соборах Тортосы и Таррагоны, а в соборе Куэнки библиотека создается в 1401 году. В начале XV века в соборе Барселоны книги уже повсюду – в ризнице, в библиотеке, а также в двух шкафах, установленных на клиросе, и это помимо богослужебных книг, разложенных на аналое и пюпитрах, а также тех, что находятся в свободном доступе в церкви. А вот еще капитулярная библиотека Севильи, существующая с 1440 года, в которой библиотекарю поручено следить за сохранностью книг (1464). Епископские дары – важный источник поступлений, но следует также упомянуть дар Эрнандо Колумба, сына великого путешественника, который завещал собору свою огромную библиотеку в 15 344 тома (1539). Библиотека Леона основана в XV веке, библиотека при кафедральном соборе Саламанки в 1480 году. Большое число рукописных книг можно найти в церквях Овьедо, Мурсии или Хаки, хотя кафедральных библиотек там нет. Конечно, эти книгохранилища предназначались прежде всего для церковных служб и обрядов, но порой в них были и специализированные издания из других областей, особенно из области канонического права. Та же самая тенденция наблюдается на другом конце Европы, в Польше, где при соборах тоже существуют очень богатые библиотеки. Самая старая из них – библиотека Гнезно (XI век), а Краковская опись насчитывает 52 кодекса уже в 1110 году.

В церквях тоже повсюду книги, как в коллегиальной церкви Сент-Амэ в Дуэ, от которой сохранилась опись XV века; за датой 18 августа 1463 года в ней значится:

Старый миссал, который использовался на большом алтаре […]; еще один новый миссал, подаренный сиром Жаком Стюркэном, на который нужно поставить жуковины[36]; один новый миссал в двух томах, которым ныне пользуются на большом алтаре и на котором серебряные жуковины начали ржаветь.

Среди большого числа томов, указанных в описи, выделяются экземпляры закрепленные цепью, требующие переплета, подаренные верующими, книги, убранные в шкафы, плюс, конечно же, «книга по мариологии, которую целуют дети»[37]. Это заметное присутствие книг в церкви, особенно на клиросе, – важный элемент ознакомления с ними всей общины верующих. В крупнейших городах предложение услуг по обучению очень велико. В Париже, наряду со школой Нотр-Дама, прославившейся благодаря Петру Ломбардскому (ум. 1160), услуги по обучению предлагают также аббатства Сен-Жермен-де-Пре и Сент-Женевьев. Кроме того, следует учитывать школы при конгрегациях регулярных каноников, прежде всего школу при аббатстве Сен-Виктор. Основанный Гильомом из Шампо возле горы св. Женевьевы в 1113 году, этот монастырь в конце Средних веков располагает одной из самых богатых городских библиотек. В 1508 году для книг будет создано новое помещение, в котором на 52 пюпитрах будут располагаться 1049 закрепленных цепями манускриптов[38]. Этой библиотекой воспользуется великий книгопечатник-гуманист Жос Бад (1461–1535), который будет брать из нее тексты для своих изданий.

Церковь – это еще не все. Начиная с XII века некоторые городские магистраты тоже озаботились созданием образовательных структур. Кроме того, не следует забывать о многочисленных частных учителях, о которых у нас порой остались замечательные свидетельства, такие, например, как вывеска, написанная Гольбейном-младшим для учителя письма, практиковавшего в Базеле, хотя и гораздо позднее (1516)[39]. Анри Пиренн детально прослеживает организацию школ в Генте во второй половине XII столетия[40]. Порой некоторые их этих школ достигают замечательных успехов, например латинская школа Селесты, которой в конце XIV века руководит некий Готфрид: в ней на начальном уровне преподают чтение и письмо, счет и пение, а затем на более продвинутом уровне переходят к приобщению к trivium (грамматика, риторика и диалектика). Под руководством Людвига Дрингенберга (ум. 1477), воспитанника «Братства общей жизни», а затем студента в Гейдельберге, Селеста становится первой «гуманистической школой» в Южной Германии. Глобальный вес этих явлений трудно себе представить, но есть ощущение, что повсюду растет спрос на образование, а, значит, и на книги. А поскольку привычных способов распространения рукописных книг оказывается недостаточно, удобное решение предлагается такой структурой, как библиотека, позволяющая использовать книги совместно.

Университеты и колледжи

Кульминацией движения становится учреждение университетов: преподаватели и их помощники, чтобы выжить, должны привлекать учеников и брать с них плату. При этом интеллектуальный труд не производит никакого объективного блага и не подчиняется обычным категориям рынка – слово «рынок» нам еще встретится и дальше. Преподаватели из Болоньи (1088), Парижа (ок. 1150) и Оксфорда (1167) организуются в корпорации, называемые universitas, чтобы удовлетворять постоянно растущий спрос на образование. После этих первых учреждений в дальнейшем основываются университеты в Салерно (1173), Виченце (1204), Паленсии (1208), Ареццо (1215), Тулузе и Кембридже (1229). В ходе модернизации политической модели университеты также создаются в Центральной Европе: в Праге, Кракове (1364), Вене и Пече, а также в Лувене (1425), а в период Великой Схизмы этот процесс еще больше ускоряется, в особенности в Германии (Эрфурт, Кёльн, Гейдельберг, Лейпциг и т. д.). Во второй половине XV века в Европе насчитывается около 65 учебных заведений, которые нередко имеют свою специализацию: Болонья продолжает традиции школ римского права, которые уже работали в городе, а Салерно – медицинских школ. Париж прославился теологией и философией, и известность профессоров привлекает туда толпы учеников: родившийся около 1032 года в Кёльне и получивший первоначальное образование в Реймсе Бруно Кёльнский принят в качестве доктора теологии и философии в Париже, после чего он возглавит школу при Реймском соборе, где одним из его учеников станет будущий папа Урбан II.

У нас до сих пор мало сведений о том, как функционировали библиотеки при университетах. Кёльнский университет основан в 1388 году, и при нем сразу же создается библиотека. Библиотека факультета Свободных искусств известна с 1418 года и располагает отдельным залом, оборудованным шестнадцатью пюпитрами для книг (1427). Каталог 1474 года, к счастью сохранившийся, насчитывает 342 тома, все из которых рукописные. Когда собрание библиотеки расширилось, в 1478 году ей отвели еще два зала, при этом некоторое число других библиотек существует при городских колледжах (которые начиная с 1490-х стали называться Gymnasien, лицеями). В Испании в XIV веке вопрос об обращении с книгами оговаривается в конституциях Алькалы, а библиотека Саламанкского университета, самая богатая на полуострове, получает в дар книги Иоанна Сеговийского, архиепископа Морьена. В 1480 году ей предоставляется специальное помещение.

Существование университета предполагает, что студенты должны иметь возможность доставать необходимые им для занятий книги, и спрос на них может оказаться немалым – в Париже около 1300 года насчитывается до 10 000 студентов[41]. В наиболее крупных центрах письменность распространена настолько, что появляются лавки, специализирующиеся на продаже письменных принадлежностей: пергамена, а затем и бумаги (в случае нехватки обеспечивается их производство), а также всего необходимого для работы[42]. Такой город, как Болонья, находится в очень выгодном положении в этом отношении, в нем все общество связано с университетским миром: сохранилось одно из самых старых изображений мастерской и лавки по продаже пергамена, в которой также продаются бумага и письменные принадлежности[43]. В другом манускрипте XIV века изображены занятия по праву: профессор в красной мантии стоит на кафедре, перед ним лежат записи, слушатели сидят на скамьях или на полу, кто-то держит перо в руке, кто-то следит по книгам. С правой стороны мы видим уличную сценку: юрист, окруженный жалобщиками, дает консультацию и составляет акт. Монах с тонзурой и еще один персонаж спорят друг с другом над книгой: повсюду письменность и отсылки к ней[44]. В университетских городах постепенно организуются мастерские переписчиков, над которыми есть определенный контроль университетов (они являются их «подопечными»). С появлением и распространением системы pecia, к которой мы еще вернемся, контроль становится более прямым, а вскоре книготорговцы начинают продавать книги, которые больше не нужны их владельцам. Понятно, что с этого момента уже не так далеко до перехода к настоящей книготорговле.

Система колледжей, связанных с университетами, начинает создаваться в XIII веке. Речь идет о заведениях, позволявших малоимущим студентам посещать занятия, и которые в XV веке будут все чаще принимать учеников за плату. Эти учебные заведения финансируются меценатами, часто для приема студентов из определенного региона: так, например, происходит с Испанским колледжем в Болонье, который в 1364 году основал Хиль Альварес де Каррильо Альборнос, архиепископ Толедо и папский легат. В распоряжении учебного заведения, принимающего 24 студента-испанца, имеются два капеллана и собственная библиотека легата. Во Франции хорошо известны колледжи университетских городов Юга: Авиньона, Монпелье, Тулузы и Каора[45]. В Монпелье, где университет был основан папой Николаем IV в 1289 году, в XIV веке создаются колледжи Пезанас, Сен-Руф, Сен-Бенуа и Менд, за которыми последует и некоторое число других. В Париже крупные аббатства учреждают свои колледжи, в которые отправляют монахов обучаться на стипендии. Колледж Сен-Бернар открыт в 1244 году для монахов из Клэрво, а могущественное аббатство Сен-Дени, помимо школы, имеет колледж в городе (XIII в.), посещаемый десятком учеников. Отдельное внимание следует уделить колледжу, организованному около 1257 года Робером де Сорбон (1201–1274) – Сорбонне. Колледж Наварры – королевское учебное заведение (1316) и резиденция «нации» Франции, одной из четырех «наций» университета. Петр д’Альи, духовник короля, архиепископ Камбре и кардинал, станет его реформатором. И Наварра, и Сорбонна имеют в своем распоряжении прославленные библиотеки[46]. В конце концов образуется около шести десятков учебных заведений, таких как Колледж де ла Марш или же Колледж Бове, основанный епископом Жаном де Дорманом (1370). Наконец, то же самое происходит и в Англии с Баллиол-колледжем (1262), Мертоном (1263) и университетским колледжем (1280) в Оксфорде.

Книги в нищенствующих орденах

В XIII веке церковь переживает очень серьезный кризис, самыми яркими проявлениями которого становятся ереси, но который также приводит к усилению попыток реорганизации и реформирования. Создаются новые религиозные ордена, ставящие своей целью восстановить евангельский идеал абсолютной бедности и проповедь веры. Главные среди них «нищенствующие ордена» доминиканцев (братья-проповедники) и францисканцев (братья-минориты), а также кармелиты и орден отшельников св. Августина; их аскетизм и религиозный пыл способствуют успеху. Все они играют важную роль в том, что относится к образованию, потому что, вопреки сложившейся традиции, они обосновываются в центре городов. Доминиканский орден, основанный в 1215 году в Тулузе св. Домиником (ум. 1221), разрастается быстрыми темпами: в XIV веке он насчитывает порядка 600 монастырей и 12 000 монахов. Когда Парижский трактат кладет конец альбигойскому кризису (1229), доминиканцам поручается проведение Инквизиции (1232), а их якобитский монастырь в Тулузе приютил новый университет, за создание которого должен взяться граф Раймунд VII. Повсюду, где появляется орден, он стремится организовать обучение на высоком уровне, как было предусмотрено его основателем в 1217–1220 годах и устроено последующими капитулами, начиная с 1259 года. В основе этой системы лежат монастыри, каждый из которых имеет «доктора» для обучения теологии и помощника-преподавателя (maître des étudiants). Далее, в каждом регионе есть одна или две школы (studia solemnia), лучшие ученики из которых затем переходят в различные studia generalia, принадлежащие ордену. Эта организация подчиняется факультету теологии в Париже, где доминиканцам принадлежат две кафедры и где они готовят преподавателей, наделенных jus ubique docendi (универсальным правом преподавания). Их монастырь на улице Сен-Жак (отсюда название «якобиты»), основанный в 1221 году и являющийся первым studium generale, принимает уважаемых наставников: Альберта Великого, Фому Аквинского и других.

Это учебное учреждение дает проповедникам несравненную научную подготовку; она обеспечивает децентрализацию преподавания теологии, до сих пор сосредоточенного в Париже, и позволяет в середине XIV века создать в университетах многочисленные факультеты теологии[47].

В Провансе настоятель Монпелье учреждает studium generale с библиотекой[48]. Наряду с Тулузой, в 1224 году орден обосновывается в Авиньоне и открывает там третий по счету studium в провинции. Библиотека Авиньона начинает быстро пополняться с приездом пап благодаря значительным дарам и работе монахов-переписчиков:

Библиотека […] обладает почти что современным книжным фондом […], динамичным, постоянно пополняющимся и предназначенным для активного использования, короче говоря, это библиотека для работы, которой могут пользоваться проповедники. Почти полное отсутствие литургических книг, имевших повышенную ценность, наводит на мысль о том, что эта библиотека была справочной…[49]

Сеть расширяется, и библиотеки появляются даже в более скромных монастырях: в 1300-е годы монастырь Сен-Максимин имеет служебную библиотеку, и в конце XV века в нее записано 25 учащихся[50]. В Эксе – особая ситуация, поскольку город одновременно был резиденцией архиепископа и университетским городом: орден получает контроль над университетом, когда Авиньон Николай, приор госпитальеров в 1401 году, назначен епископом Экса (1422), а затем становится канцлером университета (1436). С этого времени два звания оказались связаны. В Германии школа Кёльна становится studium generale в 1248 году, задолго до того, как в городе возник университет (1388). В 1224 году орден появляется в Страсбурге, где общий капитул собирается в 1260 году, за ним следует второй капитул в 1294 году: Альберт Великий выступает в качестве лектора, а за докторами схоластики XIII века там последуют проповедники-мистики XIV века. В 1303 году орден приходит в Эрфурт, еще один центр современной мистики. Повсюду большое внимание уделяется библиотекам, для которых устанавливаются четкие законодательные нормы, так что роль доминиканцев в книжном деле трудно переоценить. Провинциальный капитул Авиньона[51] провозглашает в 1288 году, что их

оружие – книги и что ни один из братьев без книг не может быть подготовлен к проповеди или к принятию исповеди. А потому мы призываем настоятелей и других братьев трудиться ради приращения числа книг на книжных полках общего пользования.

Францисканцы с такими великими фигурами, как Александр Гэльский или святой Бонавентура (ум. 1274), следуют похожей модели, но менее систематично. При этом миссионеры-францисканцы играют важную роль на восточных путях вплоть до Китая. Живопись отражает особую связь орденов с письменной культурой: в 1501 году Гольбейн-старший напишет для алтаря доминиканцев во Франкфурте генеалогическое древо ордена, в котором представит его основателя и главных докторов и ученых мужей-доминиканцев с книгами в руках[52].

Последний важный фактор, благоприятствующий прививанию культуры через письменность, связан с ростом влияния юристов и администраторов – мы уже упоминали этот факт, – при этом также развиваются модели политического управления. В Средние века, как и сегодня, управлять – значит быть информированным и уметь с полным знанием дела принимать определенные решения.

Администрация и управление

Когда вокруг самых могущественных правителей и городских магистратов начинает формироваться администрация, появляются новые потребности в сферах правосудия, финансов и армии, не говоря уже о коммуникации и о том, что мы, рискуя впасть в анахронизм, назвали бы управлением информацией и данными. Этими задачами начинают заниматься администраторы, советники, юристы, профессора права, которые все чаще получают соответствующее образование. Они составляют специализированные трактаты, а также начинают собирать библиотеки. На заднем плане мы видим, как начинается рост «контор», при этом важную роль играют секретари, курьеры и посланники, а вместе с ними и историографы: Карпаччо изобразит это в своем «Посольстве Ипполита», представив в профиль молодого писца, склонившегося над письменным столом[53].

Цель состоит в том, чтобы рационализировать управление ресурсами, заложить основы богатства и могущества власти, но также в том, чтобы теоретизировать политическую систему и укрепить ее. Политико-административное управление с опережением возникает в некоторых государствах, образец которых дают нормандские государства, от Нормандии до Сицилии. Ту же тенденцию можно наблюдать, с некоторым хронологическим смещением, в королевстве Капетингов: хотя прево появляются при Роберте II Благочестивом (996–1031), пока что речь идет лишь о частных лицах, управляющих доменом короля. Установление аппарата власти происходит начиная с XII века, когда вокруг королей организуется двор и постепенно растет централизованная и специализированная администрация. При Филиппе II Августе (1180–1223) прево обычно становились королевскими чиновниками (их насчитывается около 250, в особенности в провинциях Орлеане и Гатине), а полномочия бальи оговорены в «Завещании» короля (1190). Мало-помалу складываются основные институты власти: Счетная палата (1203), Парламент (1239) и Канцелярия, в которых работает группа образованных людей – нотариусов и секретарей короля[54]. То же самое происходит в Нюрнберге с его исключительным свидетельством о близком знакомстве администрации с письменностью – речь идет о блокноте со складными листами для письма, который начальник фортификации города возил с собой на инспекцию около 1425 года[55].

Резко вырастает объем административных и финансовых архивов, а теоретики власти берутся за свод правил, касательно материалов делопроизводства и практики управления[56]. Эта систематизация основана на письменности и связана с постепенным заимствованием юридических категорий римского права. Хорошей иллюстрацией этого явления могут служить «легисты» Филиппа IV Красивого (ум. 1314). У дофина было обстоятельное образование, позволившее ему, в частности, открыть для себя стоиков. Став королем, Филипп превратился в «фанатика королевской власти» (Э. Перруа) и окружил себя группой верных советников, с которыми он работает. Curia, первоначально сформированная из сеньоров домена, теперь в большом количестве принимает в свои ряды мелкую знать южных регионов, например, канцлера Пьера Флота и его ученика Гийома де Ногаре, они оба связаны с университетом Монпелье. Именно эти интеллектуалы с Юга, как ни парадоксально, особенно энергично разрабатывают теорию превосходства королевской власти. Политика Филиппа Красивого направлена на то, чтобы навязать королевскую волю всему королевству, и здесь можно ограничиться напоминанием того, что именно он ратифицирует по всему югу Франции статут королевского нотариата[57].

Постепенно образование получает роль особого социального лифта, множится число примеров, когда люди сделали карьеру в церкви или в светской администрации благодаря «талантам», приобретенным в школе и университете. Это становится новой нормой. Согласно конституции Климента VII от 1378 года, члены капитулов крупных городов должны иметь по меньшей мере диплом ès-arts. Действительно, в капитуле Лана, изучавшемся Элен Милле, в 1409 году из 82 каноников 72 были обладателями дипломов[58]. Но отныне эта модель не ограничивается одним только миром духовенства. Конечно, торговец, даже самый крупный, еще долго не будет нуждаться в высшем образовании, и известно, например, что Жак Кёр представлен как sine litteris, «без грамот» – не в том смысле, что он был неграмотен, а в том, что не посещал никаких университетских курсов. Однако это замечание вызывает у его автора своего рода удивление: начиная со второй половины XIV века старое отождествление духовных лиц и выпускников университетов больше не является абсолютным и начинают появляться светские обладатели дипломов. Этот феномен в то же время свидетельствует о возникновении большого спроса, в частности в юридической сфере, и о том, что в ряде случаев университет открывает возможности для укрепления социального положения некоторых групп семей. Во Франции XV века городские олигархии Амьена, Реймса, Санлиса, Тура, Пуатье или Лиона отправляли своих сыновей в университеты за дипломами, в особенности за дипломами по праву. Вскоре они займут большинство управляющих постов в магистрате и будут направляться на судейские должности[59]. Мы увидим, что между университетами и миром книгопечатания на начальном этапе были самые тесные отношения, идет ли речь о финансистах, например, о неком Бартелеми Бюйе из Лиона, или о типографах, начиная с самого Гутенберга.

То же самое происходит во Флоренции, коммуне, которая организует свой contado, преимущественно в XIV веке, и чьи советы прилагают усилия по постепенному упорядочиванию административного управления, которое хотят видеть максимально эффективным[60]. С этим связано и составление статутов 1408–1409 годов, и ряд реформ, запущенных в 1420-е годы, а также особое внимание к подбору чиновников и контролю их работы. Административные компетенции распространяются на экономические вопросы, включая проблему налогообложения и учет: регистрация деятельности contado (1426), затем учреждение нового кадастра (1427), на который будут опираться финансы, а, следовательно, и реформа государства. Повсюду по мере складывания и развития политического управления письменная регистрация становится главным его инструментом. В той же Флоренции юристы, стоящие за Бартоло да Сассоферрато, не только направляют и оформляют действия правителя, но также оперируют солидным и эффективным теоретическим корпусом. На местном уровне штат чиновников довольно-таки велик, численность подесты (капитаны, губернаторы) в различных городах contado в XV веке доходит до сотни, у каждого из них есть свое служебное помещение и технический персонал, более или менее многочисленный в зависимости от значимости места. В Пизе первым подчиненным флорентийского капитана является судья, который обязательно должен иметь диплом юриста. Как мы видим, у этих изменений политического и административного управления позитивный исход, особенно в экономическом плане.

Выделиться через книгу

Ядро постепенно устанавливающейся политической модели чаще всего образует двор (curia) – инструмент управления, но также и место, в котором утверждается «стиль жизни», отмеченный «отличием», которое оправдывает привилегированный статус правителя, чья власть тяготеет к абсолютизму[61].

Культурный и художественный аспекты по сути дела становятся центральным элементом политической структуры эпохи, правитель, его приближенные, а вслед за ними все высокопоставленные лица демонстрируют исключительный характер своего статуса через ту или иную форму репрезентации. Отсюда определенная парадность образа жизни (замки, сады, лес для охоты), заказ произведений искусства (в том числе рукописей), меценатство и идущая вместе с ним практика посвящения художественного произведения покровителю, а также различные представления, празднества и т. д. Множество миниатюр «Великолепного часослова герцога Беррийского» представляют сцены, которые как в зеркале отражают роскошную жизнь двора[62]. Через подражание эта модель постепенно распространяется в высших кругах городского общества, и некоторые виды книг, созданных для феодальной знати, «копируются» для более широкой публики – чаще всего это случается с часословами. Иллюстрация этого стиля жизни, наделенного духом нового времени, дана в картине «Райский сад» рейнского художника 1410-х годов: в цветущем и тщательно огороженном саду, населенном разноцветными птицами, группа людей предается изысканным занятиям, музицированию, беседам, сбору фруктов – и чтению. На заднем плане художник расположил легкие закуски[63]. Мы находимся среди праздного общества (otium), и можно отметить, что на картине изображены только женщины.

Эта модель политической организации отдает предпочтение «городам-резиденциям», будущим столицам: в первую очередь Парижу, а также таким городам, как Лилль, в котором располагаются главные институты управления землями Бургундии, или же Гейдельберг, резиденция одного из курфюрстов, не говоря уже о крупных итальянских городах, столицах королевств (Неаполь) или главных городах более или менее крупных территорий. Во Флоренции не действует логика принципата, но постоянные отсылки к античности и к «добродетели» res publica