Назад в СССР (Полное издание)

Париж, Франция. 1974

«Бонжур! Амур! Тужур!».

Воздух Парижа пропитан запахами свежеиспечённого багета, горячего шоколада, цветущей глицинии, выхлопных газов и… ароматом любви. Любовь кружит по Парижу, проникает во все его кварталы, вокзалы, метро, рестораны, кинотеатры, парки, в телефонную будку, под фонарь у подъезда…

Средь бела дня, на виду у всех, на скамейках парка Жардан Монсо целуются влюблённые парочки. А я с учебником на коленях сижу на зелёном газоне среди студентов, зубрю мудрёные формулы фотохимических цепных реакций.

Любовь витает и на этом зелёном газоне, а у меня – начало конца моих первых романтичных, платонических чувств. Ничто не предвещало такого финала. Ничто! Ещё вчера ОН держал мою руку в своей, смотрел в глаза, так близко-близко, что я ощущала не только стук его сердца, но и трепет ресниц.

Мы стояли на набережной Сены у моста Александра III, со стороны парохода-ресторана, смотрели на воду, и он сказал, что ничего лучшего в его жизни не было с тех пор, как мы познакомились.

А на следующее утро я получила красочный конверт с открыткой-приглашением на церемонию бракосочетания в мэрии пригорода Парижа. Ха! Одним из «брачующихся» обозначен мой любимый – ОН.

Нет-нет, никакой истерики и слёз! Единственное, что я почувствовала, – это пульсация в висках и застрявший в горле выдох: «Почему?».

Романовск Приволжский. Осень 1975

 Через год я оказалась в провинциальном российском городке Романовск Приволжский, на родине матери, где всё ещё проживали две её сестры. В городке возводилась вторая очередь текстильного комбината. К тому времени строительство основной части комплекса завершили, и в полную мощь работали льнопрядильный, ткацкий и красильный цеха. Возведение комбината имело статус Всесоюзной ударной комсомольской стройки, и мне не стоило усилий получить комсомольскую путёвку с гарантией трудоустройства и обеспечения жилья.

Конечно, родители пребывали в шоке, всячески отговаривали от столь опрометчивого решения: покинуть их самих и, главное, такую распрекрасную Францию.

 Да, мы жили в Париже. Родители занимали скромные должности служащих в Посольстве СССР во Франции.

– Ты вообще в своём уме? Тебе одной на миллион желающих выпал шанс отучиться в Париже, иметь стопроцентную гарантию на легальную работу и натурализацию. И всё это коту под хвост?! И чего ради?! Ладно бы ещё – в матушку-Москву, так нет, собралась в богом забытый Зажопинск, – негодовала мать. – Поймать Жар-птицу и променять её на серого воробья?!

Зажопинском мать называла свою родину, милый провинциальный городок, из которого она сбежала в Москву в том возрасте, в котором я сбежала из Парижа. Колесо семейной истории повернулось вспять! Мать негодовала. Отец вздыхал. Но родители знали мой упрямый характер, и им ничего не оставалось, как смириться и вызвать на телефонные переговоры старшую сестру матери.

И я не свалилась на родственников с бухты-барахты, не стала обузой: администрация комбината предоставила комнату в общежитии в пятиэтажном доме со всеми удобствами. Из трёх таких высотных домов выросла новая часть провинциального городка. Улицу с этими «высотками», дворцом культуры, детским садиком, парикмахерской, продовольственным и промтоварным магазинами, кафе назвали Молодёжная. Комбинат стал градообразующим предприятием Романовска Приволжского.

Часть городка, расположенная на правом берегу Волги, в народе – Правобережье, произвела на меня впечатление неоднозначное: разбитые, ухабистые дороги, неказистые деревянные домишки, мокрые и серые от дождя, скудный ассортимент на прилавках продовольственных магазинов. Нецензурная брань лилась рекой в разговорах разновозрастных мужчин, независимо от темы беседы. Никогда я такого не видела и не слышала. Никогда!

Но нашла я и плюсы, и они перечеркнули все минусы. Романовск Приволжский расположился на крутых берегах «глубокой и полноводной матушки Волги», на семи холмах. И на каждом холме возвышались величественные собор, храм или церковь, возведённые в разные эпохи Руси и России. Формально городок основан в конце XIII века – богатейшая история!

И я ощутила немой восторг от благолепия домов Божьих: завораживали стиль и узоры церковного зодчества, перезвон колоколов, Воскресное богослужение, на которое спешили чистенько одетые тётушки и бабушки…

А для местного населения всё это – обыденность, как школа для детворы, или закопчённый от топки углём банно-прачечный комбинат, расположенный по соседству с главным собором, или через дорогу от него – продовольственный магазин с устаревшим названием «лабаз». Роскошь и убогость в одном флаконе. Кажется, люди не замечали ни величия, ни красоты.

Моста через Волгу не было. Люди и автомобили с одного берега на другой переправлялись теплоходом и грузовым паромом. Вид на оба берега с палубы теплохода вырисовывался потрясающим: взору открывались живописные холмы со старинными крутыми деревянными ступеньками, ведущими от обеих пристаней вверх к набережным. Старикам подняться по таким ступенькам нелегко, но в овраге между холмами расположилась дорога с пологим подъёмом для автомобилей, и вдоль неё проложена пешеходная тропа.

Ступеньки, ведущие ввысь, станут трамплином для прыжка из моей прошлой истории в будущую…

Моё имя Ангелина. В быту – просто Лина. На день приезда в Романовск Приволжский мне двадцать один год. По тем временам, особенно для провинции, ох, и засиделась я в девках. К шестнадцати годам я окончила школу в Москве, перепрыгнув с первого класса в третий. Родителей в год моего шестнадцатилетия направили работать во Францию. Высшее образование по специальности химика-технолога получила заочно в МХТИ имени Менделеева. Но параллельно училась и в Парижской школе изящных искусств Beaux-Arts de Paris, поступила в неё на основе творческого отбора: с детства увлекалась рисованием, лепкой, рукоделием. В этой школе специализировалась на декоративно-прикладном искусстве и занималась бальными танцами…

А теперь о внешней оболочке: рост 160 см, вес – 45 кг; длинные светлые волосы, зелёные глаза, пухлые губы, прямой нос, широкие скулы. Я не сказала бы, что внешность типично русская или славянская: в Париже из-за акцента меня часто принимали за шведку или немку. И представьте себе на улочках районного городка такую пигалицу в короткой твидовой юбке, в белом свитере крупной вязки, в итальянских чёрных лаковых сапогах-чулках до колен, а на лице – яркий макияж: густые «махровые» ресницы, благодаря французской туши, творящей чудеса, светло-зелёные тени на веках, красная помада на губах. Броско даже для Москвы с Парижем. Но «девушки из высшего общества» нашей Парижской школы искусств предпочитали такой образ. Я же надела эту «вторую кожу» лишь за год до приезда в провинцию.

Новый образ стал моей защитной реакцией и протестом: я уже не милая, трепетная, наивная девочка с широко распахнутыми глазами, а яркая, дерзкая, самоуверенная, гордая и… неотразимая. Я придумала эту роль и решила, что если не суждено стать актрисой на сцене или в кино, то справлюсь с ролью в реалиях жизни. Да, придуманный образ был скорее вызовом, но, удивительно, постепенно я приняла этот облик, и он стал моим естеством.

Вот такая девушка приехала в маленький провинциальный городок России начать здесь новую взрослую жизнь.

Тётушки Капиталина и Василиса, дядюшка Аркадий встретили меня на железнодорожном вокзале областного центра. Они радостно махали руками, заметив родную кровиночку в окне тормозящей электрички. Пока тётушки по очереди обнимали и целовали «пельмяшку» (выражение дяди Аркадия) троекратно в щёки, дядюшка подхватил чемоданы. Эта тёплая, задушевная встреча растрогала меня. За всю жизнь я не могла вспомнить ни одного поцелуя от мамы, чувствовала её безразличие, хотя всячески старалась заслужить доброе слово.

Простые, открытые, душевные, русские люди!

Старшая тётушка Василиса (Васеня), хрупкая маленькая простоволосая женщина, замужем за дядюшкой Аркадием. У них двое детей: сын Владимир и дочь-подросток Оля. Живут в частном доме в посёлке Заречный, в пятнадцати километрах от Романовска Приволжского.

Владимир старше меня на четыре года. Как специалист- механизатор, он получил от посёлка двухкомнатную квартиру в новостройке. Женат на белокурой красавице Любаше. Воспитывают двух сыновей-погодков: Мишу и Васю.

Оленька – пятнадцатилетняя дочь, поздний ребёнок, кровинушка любимая, розовощёкая девочка-хохотушка, физически развитая не по юным годам, дружит с пареньком Андреем семнадцати лет, целыми днями пропадавшим у них в доме, но «зато на глазах у родителей», как сказала тётушка, «от греха подальше».

Милое семейство! Такое впечатление, что тётя, как курица-наседка, готова растопырить свои крылья и всех цыплят собрать поближе к себе, всех обласкать, согреть и защитить. Я снова невольно сравнила её с мамой… Неужели они родные сёстры? Такая разница, однако…

Вторая тётушка Капиталина (Капа) жила в Романовске Приволжском, недалеко от главного собора, в двухэтажном старинном мещанском доме из восьми коммунальных квартир. Незамужняя. Для всех она просто Капа, без «тёть».

Любимый ею парень погиб в годы Великой Отечественной войны, и Капа осталась до конца жизни верна своей первой и единственной любви. Удивительная женщина! И такая красавица! Статная фигура, серые глаза нараспашку, густые волосы.

Капа воспитывала племянницу Надю – дочку младшего брата. Сто лет назад он бросил жену и дочь-малышку и неизвестно где скитался по стране. Мать девочки впоследствии встретила другого мужчину, а Надю оставила Капе, хотя изредка и навещала их.

Первые дни я провела в квартире Капы. Надя в это время представляла комсомольскую организацию комбината на слёте рабочей молодёжи в Москве. Перед её возвращением я перезнакомилась со всей роднёй и поняла, какие люди живут в городке. Пришлось сменить короткую твидовую юбку на брюки-клёш от бедра. Но вопрос, что всё-таки шокировало местных больше – юбка или брюки-паруса, остался открытым: ни на ком таких брюк я не видела. Но Капа обронила, что лучше подметать пыльные улицы этими «моряцкими» штанами, чем доводить голыми коленками бабушек и дедушек до инфаркта, особенно в районе собора, где старички сидят на скамейках и дружненько обсуждают всё, что движется.

– Ты глянь-то, Фискина дочь пошла! Ну, вылитая-то Анфиска! Така же худа да горделива, – как-то услышала я, проходя по соседней улице. Тётка в кургузой серой куртёнке, с белым платочком на голове, по-старушечьи завязанном на подбородке, даже и не пыталась понизить голос, вспоминала мою мать, а заодно и меня тихим «добрым» словом.

Рассказать о людях Романовска Приволжского без акцента на местечковый особый диалект с певучим протяжным «о» – значит ничего не рассказать. С первых слов понимаешь перед тобой местный или приезжий. Так говорили и все родственники. Я ожидала подобный слог и от Нади.

Она вернулась поздно вечером, уставшая, промокшая под дождём, с двумя тяжёлыми сумками, доверху набитыми колбасой, мясными наборами для супа, сыром, банками кофе и парой бутылок красного грузинского вина. В те времена в отдалённых от Москвы и Ленинграда местах такие продукты на полках магазинов отсутствовали. Я поражалась этому. Соседи по очереди ездили на закупки в Москву, за триста километров от городка. Продукты делились поквартирно. Слава богу, жители этого дома знали друг друга с рождения, и никаких недоразумений между ними не возникало, могли выручить и «пятёрочкой» до получки или пенсии. Такой своеобразный кооператив. Неудивительно, что соседи знали друг о друге всю подноготную. Ничего не утаишь!

Капа встретила Надю у порога, подхватила обе сумки, затем отстранилась, чтобы представить меня. Я смущённо улыбнулась, когда взгляды пересеклись.

– Ну, привет, француженка! Так вот ты какой, цветочек аленький! – Она взяла меня за руки. – Будем знакомы, сестричка! Спать нам придётся вместе в одной кровати, слава Богу, она широкая! Так что давай знакомиться потеснее, прежде чем разделить ложе.

Говор Нади не был окающим волжским или характерным акающим московским – такой речью вещают дикторы радио и телевидения.

Мы пожелали Капе спокойной ночи и прошли в комнату Нади. Она вынула из буфета хрустальные бокалы (хрусталь в те времена являлся обязательным атрибутом и показателем достатка) и открыла бутылку вина. Я не пила спиртное, если не считать слабоалкогольного горячего глинтвейна, традиционного для рождественских ярмарок. Но в такой обстановке решила не упрямиться, а хотя бы символически поддержать компанию и пригубила терпкий напиток.

– Завтра на комбинат вместе идём. Тебе предстоит со многими встретиться, походить по цехам и отделам. Не спеши с выбором. Вакантные места есть. А ты у нас девушка образованная, из МАсквы, да из ПарЫжу, да ещё и с челобитной до царя-батюшки нашего Царькова Сергея Петровича, аж за тридевять земель поклон ему шлют.

Честно, я не понимала, она шутит так или это сарказм. Ох, не проста сестрица-то наша!

Наде двадцать три года. Не замужем. Ждёт парня со службы на морском флоте. Окончила технический вуз в Ленинграде. Так вот откуда её чистая фонетика! После завершения учёбы распределилась в родные края на комбинат, в отдел главного технолога.

Она чуть выше и чуть потяжелее меня, рыжеволосая, сероглазая, носит очки. Чертами лица мы схожи. В дальнейшем нас постоянно сравнивали как сестриц.

Надя ухмыльнулась, высоко подняла бокал, посмотрела на блики хрусталя через свет люстры и сощурилась.

– Завтра наденешь мою чёрную юбку, в талии резинку утянем. А после встречи с начальством смотаешься на теплоходе за Волгу. Там хорошее ателье. Мать подруги работает закройщицей. Закажи пару юбок, хотя бы до колена. А в промтоварах купи резиновые сапоги: через две недели грязь будет непролазная, все дороги в кашу превратятся – утонешь в своих модных «лодочках-чулочках».

Да уж, старшая сестричка включила нотки командира октябрятской звёздочки!

– А откуда тебе известно содержимое моего гардероба? – притворилась я наивной. – Мы вот только встретились.

– Папаша твой заботливый вызывал на переговоры и попросил проследить за «дресс-кодом», как он выразился. Мол, беда с этим кодом, надо выручать, чтобы не было мучительно больно за такую непутёвую дочь. Лично я за свободу в любом виде: носи что хочешь, самовыражайся как хочешь… Но для знакомства с начальством всё же надень мою юбку, а дальше жизнь покажет, бить или не бить, – она засмеялась, ополовинила бокал. – Не обижайся! Я обещала ответственно подойти к твоему «рандеву» – папашино выражение. А там дальше делай как знаешь.

Я ещё раз пригубила вино. Оно нагрелось в бокале и приобрело вкус поприятнее. Надя приободрила меня взглядом, жестом показала «пей, пей!». Я почувствовала, как тепло растеклось по телу. Ах, вот оно, это состояние, ради которого пьют вино! Тепло, легко! Запросто лягу в кровать с кузиной, хотя днём эта мысль напрягала, но я успокаивала себя тем, что это временно и ненадолго.

Утром зазвенел будильник. Капа побежала на кухню ставить чайник и готовить бутерброды. Надя накручивала волосы на бигуди. Я умылась (душ в доме отсутствовал) и присела перед зеркалом натянуть на лицо вторую защитную кожу: макияж. Удивительно, но Надю мой боевой раскрас не шокировал. Добил кузину флакон духов Opium, каплю которых я растёрла на запястье. Она потеряла дар речи, переключив все пять чувств на одно – обоняние. Я открыла чемодан и достала коробочку духов CHANEL.

– Это тебе! Надо было подарить вчера, но всё не по плану пошло. Да сегодня и повод получше. Кстати пришлись! Держи! Знаю, что все девушки и женщины СССР мечтают о «Шанель». Думаю, и тебе аромат понравится.

Надя смотрела на коробочку как заворожённая. Командир октябрятской звёздочки испарился из неё бесследно.

Сорок минут пешочком до комбината пролетели незаметно. Мы шли по узкоколейке и рассказывали друг дружке, как нам жилось в детстве, как училось. И про первые неудачные любови мы тоже говорили и успокоили себя тем, что любовь и называется первой, потому что за ней наступит хотя бы ещё одна. Ведь не зря же Надя ждала возвращения с флота парня, а он в заморских краях уже и парчу белую прикупил ей на свадебное платье.

Первый день на комбинате стал днём знакомства с руководством. Встретили меня с нескрываемым пристальным любопытством: разглядывали от обуви до пробора волос на голове. Но мне не пришлось рассказывать, кто я, откуда и почему появилась здесь. Все были в курсе, скорее всего, благодаря предприимчивости моих родителей и местному глухому телефону.

Важной персоной в цепочке начальства являлся главный технолог Пузиков Андрей Петрович, лет тридцати пяти—тридцати восьми. Фамилия Пузиков оправдывала ожидания. Именно ему предстояло провести экскурсию по производственным цехам. Он уделил мне полтора часа, а затем попросил Надю показать красильный цех, поскольку сам из-за аллергии на химические препараты старался там не задерживаться.

Директор Царьков Сергей Петрович, представительный мужчина лет пятидесяти, тоже пребывал в гармонии с фамилией. Он медлительно изучал мои дипломы и сертификаты. Мне показалось, что по-актёрски выдерживал паузу, затем спросил:

– А сами-то вы, Ангелина Витальевна, какое направление считаете предпочтительным для себя? – говор у директора московский. – Химик-технолог и художник-декоратор – разнополюсные направления.

– Почему разнополюсные? Разве отбеливание и крашение тканей, а также изготовление синтетических волокон не являются химическими процессами? Я понимаю, вы, как директор, отвечаете за весь механизм работы комбината, от строительства зданий до выгрузки готового товара и не обязаны знать каждый маленький винтик-шпунтик производства. Но без химических технологий невозможны никакие ткани. А я училась в школе изящных искусств на художника-декоратора, в том числе и по дизайну ткани. Так что моя вторая специализация – дизайн. Полная взаимосвязь!

У меня невольно дёрнулось веко правого глаза (стало случаться в последний год) от бравады и напористости, а директор, видимо, принял за подмигивание и по-доброму рассмеялся. Он поднял руки вверх:

– Всё! Сдаюсь! 1:0 в вашу пользу! Идите в отдел кадров за направлением в общежитие. Приятно было познакомиться с представителем передовой советской молодёжи, «с комсомолкой, спортсменкой, да ещё и красавицей», – перешёл он на шутливый тон.

Директор явно пребывал в хорошем настроении, хотя, возможно, такая манера общения обычна для него. Поживём – поймём.

Кадровичка Анна Кузьминична, тоже лет пятидесяти, с гладко зачёсанными седыми волосами, встретила меня, можно сказать, по-матерински, предложила чай со словами:

– И не вздумайте отказываться-то. Я знаю, вы три часа без передыха по комбинату бегаете-то. Вон, бледненькая-то какая, нанюхалась кислот и щелочей в красилке-то, – ворковала она местным говором и вставляла «то» почти после каждого слова.

Я и не отказалась от такого соблазна: душистый чай на травках, да ещё и с пряниками, а я их сто лет не ела. Анна Кузьминична объяснила, что сначала я должна пойти в общежитие с направлением от отдела кадров, выбрать комнату, далее со справкой от коменданта в паспортный отдел РОВД на прописку, затем пройти медицинский осмотр в районной поликлинике, потом предстоял переезд в общежитие, и только после всего этого надо появиться на комбинате для подбора подходящего вакантного места.

– В общем-то, дочка, погуляй по городу-то дня три-четыре, осмотрись, а то начнёшь работать-то и некогда гулять-то будет, – вполне так естественно Анна Кузьминична перешла на ты.

Вместе с Надей скромно пообедали в столовой комбината, и я ушла в город решать дела с общежитием и пропиской. А в 16:00 на теплоходе «Обь» перебралась на Левобережье заказать пару-тройку вещей «а-ля дресс-код» в пошивочном ателье «Тюльпан».

Левобережье отличается от старой части Правобережья статусом старинных построек: в основном это большие добротные купеческие дома, во всяком случае, на центральных улицах. Здесь сохранилось несколько старинных, исторически ценных строений, таких как Банк России, дом бывшего нотариуса, «Ресторанъ Волна», коммерческая артель, пожарная каланча, старые каменные торговые ряды. Атмосфера XIX и начала XX веков.

Ателье расположилось рядом с парком, в двухэтажном деревянном здании. В приёмном вестибюле на стенах висели вертикальные зеркала и образцы тканей. Поразительно, но в городе, большая часть населения которого работает на комбинате по выпуску ткани, столь скуден выбор её! Я разглядывала и щупала образцы в ожидании, пока кто-нибудь выйдет на мой звонок в дверь. Со второго этажа спустилась женщина-закройщица – мама Надиной подруги.

– Ну что, выбрали ткань, Ангелина?

– Это весь ассортимент? – с усмешкой спросила я.

– Да, выбор небольшой. Но заказчицы обычно приходят со своими отрезами.

– А где они их приобретают?

– Да кто где! В областном центре или в Москве.

– А в славном городе Романовск Приволжский с масштабным комбинатом приобрести свою же продукцию, значит, нельзя? – продолжала я подтрунивать.

– Ну, – засмущалась женщина, – в местном-то магазине точно нет.

– Придётся съездить в центр. За два дня сошьёте юбку, если я сама её раскрою?

– Сами раскроите? А зачем тогда я нужна? – обиделась женщина.

– Хороший вопрос! Дело в том, что я и сшила бы, будь у меня швейная машинка. Но её нет и неизвестно, когда появится, а юбка сейчас нужна. Я заплачу за срочность.

Закройщица оценила моё предложение и взбодрилась:

– Ну а что не смочь-то? Могу и за день… Да и дочка-то за вас словечко молвила.

– Благодарю! Если не удастся купить машинку, я ещё не раз к вам загляну.

Я вышла из ателье, глубоко вдохнула свежий, с лёгким дуновением тёплого ветерка воздух, пошуршала носком сапожка опавшие с деревьев жёлтые листья и направилась в сторону парка, на выходе из которого наискосок в угловом здании разместился магазин «Промтовары». Вход в него, как корма корабля, рассекал угол здания.

Взору предстал скудный выбор одежды и обуви. Просто не за что глазу зацепиться! Неужели кто-то покупал эти вещи? Для молодёжи в ассортименте ни-че-го! Резиновые сапоги простаивали на полке, но такие страшнючие, с широченным голенищем, куда я могла бы впихнуть обе ноги вместе с брючинами… Эх, пока не вышла на работу, точно надо съездить в областной центр и за тканью, и за обувью.

Я опять брела через парк в сторону пристани, ни одной живой души не встретила. Издали увидела библиотеку: двухэтажный деревянный старинный дом казался лёгким и воздушным – стены украшены резьбой и обжигом. Подошла поближе рассмотреть узоры в деталях. Удивительно, какая сложная работа: и сквозная, и глухая (рельефная), и скульптурная. А какие уникальные элементы! Не дом, а образец прикладного искусства. Если в Левобережье есть ещё такие дома, то я буду сюда наведываться, хотя бы ради любования ими.

Вошла внутрь. Меня встретила молодая статная женщина. Внимательные карие глаза. Тёмные, густые, распущенные по плечам волосы. Она улыбнулась, и от этой улыбки озарилось всё её милое лицо, словно из-за тучи выглянуло солнышко. Какая красавица!

Мы поздоровались. Говор без протяжного окания, но характерное для местных жителей «то» всё равно изредка проскакивало в её речи.

– Добро пожаловать! Хотите записаться в библиотеку? У нас широкий выбор книг, журналов и газет.

– Да, хочу. Но мой паспорт сдан на прописку. Справка из отдела кадров вас устроит?

– Да, разумеется. На комбинат приехали? Вы первая из приезжих заглянули к нам. На правом-то берегу в ДК есть своя библиотека. Вас интересует что-то конкретное? Какая литература?

– Для начала я бы посмотрела зарубежную. Можно?

– Разумеется! Проходите в зал-то, направо.

Глаз упал на роман Джорджа Элиота «Мидлмарч». На самом деле автор – женщина, Мэри Энн Эванс, но она взяла мужской псевдоним, поскольку женщине на писательском поприще сложнее пробиться. Об этом произведении в парижской группе протекал жаркий спор, но я не удосужилась прочесть: в тот момент готовилась к сессии московского института. Удивило, что роман переведён на русский язык, и за пару минут я обнаружила книгу на полке библиотеки маленького провинциального городка. Что ж, значит судьба взять именно эту книгу.

Библиотекарь оформила карточку. После этого мы познакомились. Она представилась Натальей Леонидовной, но добавила, что просто «Наталья» ей привычнее. Я назвалась Линой. Наталья пригласила меня выпить чай из самовара. Я не отказалась, но мелькнула мысль: «Они всех приглашают?».

Наталья налила чай традиционно по-русски в чашечки на блюдечке да с сушками-баранками в плетёной корзинке. И я решила, в следующий раз приду в библиотеку со своими угощениями.

На Правобережье вернулась к вечеру. Так пролетел мой первый будний, хотя и нерабочий день. Я устала от беготни туда-сюда и от общения с незнакомыми людьми.

После ужина, приготовленного Капой, мы обсудили все мои события и встречи.

Утром я проснулась на час раньше Нади. Поликлиника начинала работать с восьми, и мне хотелось побыстрее завершить медицинский осмотр, чтобы успеть до обеда побывать в областном центре. Вся процедура осмотра оказалась формальностью, заняла не более получаса.

Минут за десять я дошла до автостанции. Романовск Приволжский удобненько расположился по центру маршрута между двумя крупными городами, и поэтому жители не были отрезаны от «большой Земли»: налево пойдёшь – культуру найдёшь, направо пойдёшь – престижные технические вузы найдёшь.

Заморосил дождик. А я без зонта, в толстом белом свитере, от дождя он, конечно же, не спасал. Села на скамью под козырёк остановки, посмотрела на часы: по расписанию автобус ожидается минут через пятнадцать.

На мокром асфальте завизжали шины. Резко затормозила «Волга» (ГАЗ-21). Дверца открылась, и из автомобиля вышел директор комбината Сергей Петрович в кожаной чёрной куртке.

– Утро доброе, Ангелина! В центр? Садитесь в машину, я еду туда же, в областной исполком.

Я засмущалась. Удобно ли?

– Садитесь, садитесь! Похоже, дождь усиливается. Асфальт мокрый, и автобус может задержаться. – Он открыл переднюю дверцу и пригласил меня жестом, а сам сел на заднее сидение. – Мой водитель – Николай Николаевич Николаев. У нас здесь масло всегда масляное: у него Николаи в семье даже не в трёх, а в четырёх поколениях.

«Какой балагур!» – подумала я.

Николай с любопытством взглянул на меня:

– Бонжур! Шерше ля фам! Это все мои познания во французском языке, так что пардоньте…

– Пардоньте уж его, силь ву пле1 , – засмеялся директор. – Парень хотел произвести впечатление.

Я улыбнулась. Оказывается, даже водитель директора в курсе моей биографии.

В областном центре они высадили меня возле универмага.

– Ангелина, если дел на пару часов, то мы сможем подобрать тебя здесь же, – Сергей Петрович неожиданно перешёл на ты.

Я поблагодарила и ответила, что хочу погулять по городу и вернусь автобусом. Дождём, слава Всевышнему, и не пахло: всплакнул чуток и успокоился.

Не буду описывать все похождения по магазинам. Резиновые сапоги – модель чешской фабрики «Бати» с невысоким трапециевидным каблучком и даже с молнией на голенище после увиденного ранее «унисекса» произвели на меня приятное впечатление. В магазине «Ткани» приобрела шерсть и плотное хлопково-льняное полотно а-ля джинса на две юбки, шёлк и хлопок на две блузки. И, о счастье! нашла шикарнейший драп густого вишнёвого цвета на зимнее пальто, пошив которого мне предстояло заказать: тёплой верхней одежды в моём гардеробе не было, кроме коротенькой курточки из искусственного меха и демисезонного джинсового пальто.

В отделе «Бижутерия» взгляд упал на деревянные крупные пуговицы с ручным обжигом оригинальных узоров. Я представила, как покрою их вишнёвой краской и затонирую обжиг: какие чудеснейшие пуговицы для зимнего пальто!

Вернувшись в Романовск Приволжский, я успела попасть в ателье за полчаса до закрытия. Закройщица тётя Зоя встретила меня широкой улыбкой.

– Никаких раскроенных деталей я не принесла, не буду отбирать у вас хлеб! Но эскизы моделей сейчас набросаю, если дадите мне свой рабочий блокнот и карандаш.

Я ловко, одним размахом карандаша, нарисовала эскиз юбки: от талии до середины бедра заложены и отстрочены складки, а ниже они «стекают» в свободном падении; на широком поясе под накладным швом прячется втачная молния.

Тётя Зоя изумлённо смотрела на эскиз:

– Да я таких рисунков-то и в журналах не видела! А длину юбки какую пустим?

– На два пальца ниже колена. Это первая юбка, она приоритетная. Со второй можно не спешить.

Словом «приоритетная» я привела тётю Зою в замешательство…

Я нарисовала эскиз юбки-шестиклинки: все клинья скроены по косой с расширением книзу. Готовую юбку скручу в жгут, выбелю, выкрашу и вскипячу в специальных растворах для придания эффекта «варёнки».

Выражение «слушать разинув рот» живописно демонстрировала тётя Зоя.

– Ох, дочка, тебе легче-то машинку швейную купить, чем носить-то нам такие заказы. Пока я шью твою шестиклинку, можно три других заказа выполнить, – тётя Зоя перешла на ты.

– Понимаю, у вас спущенные сверху расценки, но я же предлагала взять работу на дом. Оплачу, сколько вы посчитаете необходимым.

– Лады, дочка! Шестиклинку я оформлю в ателье, а юбку в складку возьму домой, коли она притири…, – тётя Зоя так и не смогла произнести новое словечко. – Спешная, значит.

– Отлично! Если дела пойдут, то ждите меня с заказом блузок и пальто.

– Ну и ладненько, дочка. Давай замерю тебя, – тётя Зоя ловко снимала мерки и охала. – Что же ты, дочка, худюща така? Кожа да кости. Рожать-то, как будешь с таким весом?

– Были бы кости, а мясо нарастёт к тому времени, – отмахнулась я.

– Ну, дай Бог, дай Бог! Не кормила тебя матушка в ПарЫжах. Вон наши-то девки кровь с молоком!

– Да-да, – поддакнула я, – на ваших вечных макаронах и супчике на рыбных тефтелях из баночки жестяной не только кровь будет с молоком, но и молоко с кровью от недостатка витаминов и протеина у ваших кормящих мамочек. Продуктов у вас – шаром покати. Хоть здесь, хоть в области. Из Москвы тяжеленные сумки везёте, надрываетесь.

Не знаю, почему меня так прорвало. Неужели задела фраза про «кости и кожу»? Ну нет, своим весом я удовлетворена: сколько газель ни корми, коровой она не станет.

Возвращаясь из ателье, я опять приостановилась у здания библиотеки, кинула взгляд на широкий карниз над окном. Эх, в следующий раз надо прийти с альбомом и карандашами и зарисовать эти узоры.

Эти узоры явились ко мне в сновидении… В сновидении узоры?! Ну, конечно! А о чём ещё грезить целомудренной девушке в её 21 год?!

 С бумажной волокитой я справилась за два дня. Оставалось заселиться в общежитие. Но Капа и Надя настаивали повременить и переехать в субботу, обещали помочь с чемоданами, сумками и обустройством на новом месте.

В среду в девять утра я вошла в кабинет начальника отдела кадров.

– Утречко доброе, Ангелина Витальевна! Сергей Петрович просил подождать. Будет минут через десять.

Дверь открылась, и директор влетел в кабинет.

– Приветствую всех! Итак, Анна Кузьминична, что там у нас с вакансиями? – с ходу начал он.

Анна Кузьминична подготовилась и бодро зачитала информацию:

– Инженер-технолог и химик-технолог – в отдел Пузикова. Заведующий химической лабораторией. Мастер ткацкого производства. Начальник узла связи. Секретарь комсомольской организации. Это всё по ИТРам.

Директор забарабанил пальцами по столу:

– Так-так… Негусто! Ангелина Витальевна, что скажете?

– Мастер ткацкого производства – это интересно. Можно поподробнее об обязанностях и заработной плате?

– Видите ли, Ангелина Витальевна, мастер – это квалифицированный рабочий, должность не для человека с высшим профильным образованием. Химик-технолог – вам бы подошло. А года через полтора поговорим о карьерном росте до начальника цеха. Так что в отдел главного технолога – лучший вариант, кроме одного пунктика, если не боитесь трудностей… Кстати, а в горкоме комсомола вы ещё не были?

– А разве я должна была там быть? – округлились мои глазки. – Насколько я понимаю, на комсомольский учёт надо вставать по месту работы, а не прыгать через голову.

– Вот в этом вы вся, Ангелина Витальевна. 2:0 в вашу пользу! Но дело в том, что комсорга комбината переводят на повышение в обком, и мы ищем ему достойную замену, – он выжидающе смотрел на меня.

– А разве секретаря комсомольской организации назначают, а не выбирают? Разве комсорг не выборная должность по принципу демократического централизма снизу доверху? Я, конечно, не сильна в этой иерархии власти, но в школьные годы была комсоргом и устав отлично знала.

– Должность секретаря комитета комсомола на комбинате освобождённая, а не общественная нагрузка. Значит, комсорг получает зарплату. Поэтому руководству небезразлично, кто займёт это место. Да, должность выборная, но кандидата выдвигает не общее комсомольское собрание, а заседание комитета или бюро – максимум семь человек. Ваша кандидатура уже обсуждалась в кулуарах. Мы получили вашу характеристику и соответствующее рекомендательное письмо: политически грамотная, образованная, с широким кругозором, имеете опыт комсомольской работы, умеете отстаивать своё мнение. Другой подобной кандидатуры у нас нет.

– Позвольте не согласиться, – я смело посмотрела ему в лицо, но моё правое веко претендовало на собственную жизнь: не сдержалось и опять дёрнулось. – Есть у вас на комбинате подходящая кандидатура: и политически грамотная, и образованная, и с широким кругозором, и с опытом комсомольской работы побольше, чем у меня, – Трепова Надежда Борисовна, инженер-технолог из отдела Пузикова Андрея Петровича.

– Ангелина Витальевна, что вы со мной делаете? Пожалейте мои седины! 3:0 в вашу пользу! Именно её мы и готовили к этой должности. По этой причине и на слёт в Москву была отправлена именно она. Да, Трепова рассматривалась как лучшая кандидатура, пока в моём кабинете не появились вы, Ангелина Витальевна. Внутренний стержень у вас крепче, культура шире. Вы разносторонняя, умеете отстоять своё мнение. Вам по силам всколыхнуть тихое болото, повести молодёжь за собой. Соглашайтесь! Ну, не ляжет к душе – подадите на самоотвод. Насильно мил не будешь.

– Ох, сколько дифирамбов, Сергей Петрович! Держу пари, что половина из них написана в том рекомендательном письме. Видимо, отец мой очень постарался. Не знаю, смогу ли. Это совершенно другая сфера, к которой я не готовилась.

– «Нам бы только ночь простоять, да день продержаться», помните у Гайдара? Так что утро вечера мудренее, – он встал и подал мне руку. – Пойдёмте к комсоргу, познакомлю, он в курсе всего и подробнее расскажет обо всех тонкостях. Кстати, наши кабинеты через дверь, так что есть перспектива стать соседями по палате номер шесть, – опять балагурил директор.

Мы поднялись на второй этаж. Сергей Петрович открыл дверь и пропустил меня вперёд:

– Ну что, Георгий Сергеевич, пришли ставить на комсомольский учёт нового члена нашей молодёжной организации – Обручева Ангелина Витальевна.

– Очень рад! Входите! – комсомольский вожак спортивного телосложения заинтересованно разглядывал меня.

Директор оставил нас вдвоём.

Я сняла летнее длинное джинсовое пальто, повесила на стояк. Комсорг прошил и пальто любопытным взглядом. Да, это не кургузое короткое пальтишко местных девушек, под которым подол длинной юбки бесформенно сбивался при каждом шаге. Мужчина и тот увидел разницу: диковинка, однако! Почему швейное производство в такой полудрёме? Чего не хватает?

– Ангелина, я людей насквозь вижу. Нам вас сам Бог послал, – комсорг придвинул мне стул.

– Бог в комсомол?! Вот уж поистине неисповедимы пути Господни! – включила я иронию. – А чем не устроила Надежда Трепова? Она была бы на своём месте. А так получается, что я чужое занять собираюсь.

– Ангелина, а вы зубастенькая! – Георгий Сергеевич не скрывал изумления. – Надежда – наш казначей, прекрасный, безотказный исполнитель, способна организовать мероприятие типа субботника. Но она не лидер и не инициатор идей и перемен.

– Да уж, насели вы на меня с двух сторон. Неожиданный поворот. Не знаю, оправдаю ли доверие и вообще моё ли это.

– Завтра вместе пойдём в горком. После горкома возьму с собой в областной центр, там проводится семинар для только что избранных комсоргов. Послушаете лекции, поизучаете устав – теоретически подкуётесь. Ну не боги же горшки обжигают! А с вашими способностями и кругозором вообще сомневаться не стоит.

– Хорошо, посмотрим, как пройдёт встреча в горкоме. Решать буду после неё, – я оценивающе оглядывала кабинет.

– Вот видите, Ангелина, в карман за словом вы не полезете и свою позицию отстоять можете. И это важно! Зубастенькая однозначно! – засмеялся комсорг. – А пока я вынужден оставить вас одну. Вот папка со всеми материалами и отчётами по собраниям, заседаниям комитета и бюро, в общем, обо всей деятельности в текущем году. Вон там, на полке, альбомы с фотографиями всех проведённых мероприятий и приёмов новых членов в наши ряды. Располагайтесь, изучайте. Я вернусь из области часа через три-четыре и познакомлю вас с активом, пройдёмся по отделам и цехам к комсоргам первичных ячеек.

Вечером, как обычно, мы с Надей и Капой обсуждали события дня. Я переживала, как Надя отнесётся к неожиданному предложению директора и комсорга. Но она или умела скрывать эмоции и не проявила признаков расстройства, хотя, наверное, предполагала, что займёт место комсорга, не зря же именно её посылали на конференцию в Москву, или в самом деле была рада за меня. Я ещё не раскусила двоюродную сестру: она явно не девушка с душой нараспашку, не «легко читаемая книга», а скорее «запутанный детектив», ведущий по ложному следу.

– Вот это да! – воскликнула Надя. – Лучшего даже представить было невозможно. Хороший старт, сестричка!

Она развернула фантик и бросила леденец в чай.

– А ты? – напрямик спросила я. Мне показалось, что Надя всё-таки занервничала. – Разве ты не рассчитывала на эту должность?

– Я?! Да никогда! Меня устраивает моё место, да и звёзд с неба я не хватаю. На ближайшее время в моих планах создание семьи: вот-вот Толик вернётся с флота, и мы поженимся. Мне деток пора уже иметь. То есть не успеешь оглянуться – и в декрет. И какая активность с детками? Нет-нет, не моё это! А у тебя получится. А на мою помощь всегда можешь рассчитывать.

– Ну хорошо, если обиды не держишь. Завтра после горкома мы с Георгием едем на семинар в областной центр, всю неделю придётся туда-сюда мотаться.

– Это же классно! Большой город посмотришь, если время будет. Может, вечером в театр сходишь. Он у нас не хуже московского. В Романовске-то гулять особо негде и смотреть нечего: ску-ко-та! У молодёжи только танцплощадки как развлечение: потопчутся под музыку, да разборки и драки устроят после танцев. Без алкоголя ни одно подобное мероприятие не обходится. Ну а центр есть центр! Хорошо, что не в тридевятом царстве, а рядом.

В ту ночь мне приснился театр в пёстренькой музыкальной шкатулке. И я рукотворила спектакль поворотом ключа… И всё вокруг вертелось. Вертелась и я. Вертелась в самом центре шкатулки и спектакля.

Ноябрь-декабрь 1975

Пролетел месяц. Я втянулась в работу секретаря комсомольской организации комбината. По моей инициативе сколотили команду КВН, провели концерт ко дню Великой Октябрьской революции и уже обдумывали программу для новогоднего вечера с музыкой, песнями, танцами, ведь костяк работников комбината – молодёжь.

Я пообвыкла в общежитии, обустроила быт. Из окна моей комнаты (я одна занимала спальню) открывался вид на овраг с речкой, а за речкой простиралась берёзовая роща. В зале проживали три девушки: веселушка-хохотушка Ирина из отдалённой деревни нашего района и тихие скромницы Таня и Люда, приехавшие из сибирского городка Канск.

На первом этаже одну квартиру преобразовали под комнату отдыха: мини-библиотека, шкаф с настольными играми, телевизор, радиола, столы со стульями, диван и два кресла.

В другой однокомнатной квартире первого этажа находился штаб ДНД2 . Штаб создан не без моего участия – назрела необходимость. Дело в том, что в город на возведение второй очереди комбината, кроме ребят-строителей с комсомольскими путёвками, были направлены и судимые мужчины, заканчивающие «отсидку» на поселении, и часть из них разместили в нашем общежитии. Конечно, их контролировала милиция: три-четыре раза в месяц они ходили отмечаться в городской участок. Но за закрытыми дверями «своих» квартир они всё-таки умудрялись распивать спиртные напитки, курить и шуметь в позднее время. Коменданту общежития поступали жалобы. Тогда я и высказала идею открыть штаб ДНД и дать дружинникам право проверять квартиры при необходимости. Идею поддержал участковый милиционер, затем РОВД и горком комсомола. В доме стало спокойно.

В выходные дни я рвалась не в Москву или в областной центр, а на Левобережье городка. Разглядывала старинные здания, церкви и храмы. На этой стороне Волги, вдоль её холмистых берегов расположились пять домов божьих, и я с упоением зарисовывала их силуэты. Православные церкви отличаются от католических вертикалью, что придаёт им воздушность и лёгкость по сравнению с массивностью каменных католических церковных сооружений.

Мне нравилось засматриваться с набережного бульвара на Волгу и проплывающие по ней большие корабли и скоростные пассажирские речные теплоходы на подводных крыльях – «Ракета» и «Метеор» , любоваться великолепным собором и даже деревянными серенькими покосившимися домиками, над которыми нависал этот величественный собор. Издали эти домики выглядели миленькими и игрушечными, картинными, как на полотнах художника Кустодиева.

Вскоре я поняла, что население этой части города жило более обособленно: здесь не было приезжих, поскольку отсутствовали предприятия с рабочими местами, не сносились старые постройки и не возводились многоэтажки. Левобережные обитатели являлись подлинными коренными романовчанами: на этой земле веками жили их предки, в том числе и в купеческих особняках, и прекрасные дома передавались по наследству, пока не свершилась революция. И даже после неё бо́льшая часть купечества и мещан осталась в этих краях. Но большие дома уплотнили на несколько семей, привлекая в город ремесленников и крестьянство из близлежащих деревень.

На Левобережье все знали друг друга не только в лицо, но и всю биографию любого семейства.

Зачастую ловила любопытные взгляды на себе. Неудивительно, ведь я чужак для них. Я и выглядела не так, одевалась не так, не так говорила. Даже улыбалась не так. Люди не приветствовали встречного незнакомца: даже если повстречаешься на узкой тропинке нос к носу, просто пройдут как мимо стены, будто тебя вообще нет. А я приехала из Франции, а там, особенно в небольших городках и посёлках, принято приветствовать каждого если не словом, то хотя бы улыбкой. Поэтому я и здесь улыбалась, наивная, всем подряд и, наверное, выглядела для них дурочкой с переулочка или блаженной в лучшем случае. Улыбаться налево и направо со временем я перестала.

Днём любила посидеть не только на набережной, но и в парке за чтением журнала «Юность» или «Литературной газеты», взятых из читального зала библиотеки. Я подружилась с заведующей. Наталья всегда была рада видеть меня. Беседовали о книгах и новых фильмах. Иногда я приходила с конфетами, пряниками и пластинками западных групп. Мы негромко включали музыку, пили чай.

Несколько раз в поле зрения попадал высокий парень лет двадцати трёх – двадцати пяти, приятной внешности, с пышной взлохмаченной шевелюрой и взглядом с прищуром. Он садился на скамейку с противоположной стороны дорожки, метров за десять от меня, курил и наблюдал исподтишка. Я просто отмечала факт его очередного присутствия, не более того, но удивлялась, почему мы появляемся в парке каждый раз в одно и то же время. Я привыкла на комбинате к пересудам, взглядам, когда тебя буквально пожирают с макушки до пяток: во что одета, какой макияж, чем пахну… и уже не обращала на всё это никакого внимания, как бы пропускала через свой внутренний фильтр. Ну, наблюдает парень со скамейки и пусть наблюдает! С меня же не убудет от этого.

Но однажды, после очередной подобной встречи, парень набрался наглости влезть в мой сон: комсомольский вожак пятернёй причёсывала взлохмаченную шевелюру парня…

Ну и сны, однако, у девушки!

Мои общения на комбинате не ограничивались только Надей, комсомольским активом и директором. Я часто пересекалась с секретаршей, а с физруком делила кабинет. Физрук Владимир, лет двадцати пяти, среднего роста, накаченный блондин с серыми глазами и бесцветными ресницами, отвечал за производственную физкультуру и все спортивные мероприятия комбината: зимой – лыжные соревнования, а летом – футбол, лёгкая атлетика, плавание, а также был играющим тренером футбольной команды комбината.

Спортивная жизнь комбината бурлила активностью. Когда она на какое-то время угасала, физрук неформально попадал в моё распоряжение. Вместе выпускали еженедельную стенгазету, подбирали и сочиняли материал в духе актуальных событий. Конечно же, тесное общение сблизило нас. Обедать в столовую ходили вдвоём, и там к нам присоединялась Надя. После работы втроём шагали по домам: я в общежитие, Надя к Капе, Владимир, как коренной житель, тоже в старую часть Правобережья. Автобусы развозили рабочих в близлежащие сёла, но город они не пересекали, поэтому мы месили грязь или снег пешочком.

Приближался декабрь. Комсомольский актив отвечал за проведение мероприятий по встрече Нового года. В актовом зале намечалась торжественная часть с речами директора, парторга, комсорга и председателя профкома. Затем состоится награждение денежными премиями победителей соцсоревнований и авторов лучших рацпредложений. Далее предстоял праздничный концерт, на нём блеснут наши доморощенные певцы, танцоры, чтецы и юмористы из только что созданной команды КВН. Да, конечно, всё это под разухабистую гармонь.

А после концерта я задумала танцы, «проба пера», таких вечеринок комбинат ещё не проводил. А молодёжи нужны танцульки, им необходим выброс энергии. И лучше, чтобы этот выброс был под контролем, то есть на комбинате. Хотя бы раз в месяц.

После долгих дебатов директор в конце концов сдался – танцам быть! Не имея своей музыкальной группы, мы думали пригласить один из двух коллективов: или из дворца культуры правого берега, или из клуба левого. Владимир пояснил, что левобережные играют каждые субботу и воскресенье на танцах, а коллектив Правобережья занимается концертной деятельностью с репертуаром советских композиторов.

Я решила, необходимо самой посмотреть на левобережную группу в действии.

В субботний вечер по льду Волги мы с Надей пришли в клуб. Он располагался на центральной улице Левобережья, в длинном старинном здании, на первом этаже.

Владимир категорически отказался нас сопровождать, сказал, что между парнями двух берегов издавна идёт негласная война и лучше вечером на чужой территории не показываться.

Да уж! А Надя советовала мне присмотреться к парню. Нет-нет, такие храбрые герои мне не нужны!

В клубе работала гардеробная. Снять пальто, переобуться, купить билет за двадцать копеек – всё на входе, под недремлющим оком пожилой женщины – гардеробщицы, кассира и контролёра в одном лице.

Несколько парней, чуть отвернувшись от гардеробщицы, по очереди отпивали из бутылки немного вина (для храбрости?).

Я вспомнила мой первый вечер с Надей и порцию грузинского вина, от которого почувствовала лёгкость и тепло после немного выпитого. И всё же пить из горла общей бутылки – это не комильфо, согласитесь… Надо поговорить с директором, чтобы на молодёжной вечеринке работал буфет с пирожными, соками, минеральной водой и лёгкими алкогольными напитками: шампанским, пивом, вином, но в строго ограниченных количествах. Если уж и выпивать немного, то пусть это будет культурно! Всё равно же пить будут! Так хоть не из горла!

Мы вошли в зал. По периметру стояли длинные секции со стульями. Сцена возвышалась как корма корабля. На ней суетились длинноволосые музыканты от восемнадцати до двадцати пяти лет, одетые кого как угораздило, и пухленькая солистка в серой юбке до колен и в невзрачной вязаной кофточке. Ребята настраивали инструменты и микрофоны.

Танцевальный вечер открыт с 19 до 22 часов. Зал постепенно наполнялся: девушки в большинстве, но и парней немало. Наконец-то заиграла музыка. Может быть, ребята ещё только разогревались, но исполнение звучало посредственно. Мне показалось, музыканты слушали пластинку и подыгрывали мелодию на слух, кто на что способен: кто в лес, кто по дрова. А вот солистка Анна пела неплохо. Я оценила обволакивающий и ласкающий тембр её голоса. Но само́й девушке не хватало раскованности, внутренней энергетики.

Мы не собирались ни танцевать, ни привлекать к себе внимание и присели с левой стороны от сцены, в самом углу зала. Через мельтешащие силуэты танцующих взгляд упал в правый угол, напротив нас. Парень баскетбольного роста в стильном твидовом сером пиджаке и в джинсах (мало кто их имел в этом городке) громко смеялся в окружении нескольких девушек. Девушки закинули головы вверх, чтобы видеть его лицо. Рядом с «баскетболистом» стояли два молодых человека, одним из них оказался тот нечаянный «воздыхатель» из парка – парень с пышной взлохмаченной шевелюрой и взглядом с прищуром. На фоне «баскетболиста» он уже не смотрелся таким высоким, каким казался раньше.

«Баскетболист» не только громко смеялся, но и громко разговаривал. Не парень, а громкоговоритель, извергающий гремящие звуки в окружающее пространство. А я не любила этого в мужчинах: «шумный – неумный» – такой вывод сделала ещё в старших классах школы. И какой же он гигант! Не дай бог стоять рядом, сразу разовьётся комплекс неполноценной карлицы.

Музыканты заиграли вальс. Ребята не спешили приглашать девчат. И девчата разбились на пары друг с дружкой. Второй парень из свиты баскетболиста, невысокий, светловолосый, в вязаном жилете поверх рубашки, направился в нашу сторону, подошёл ко мне и пригласил на танец.

О боже! Всё-таки танцевать придётся.

– Иди! – подтолкнула меня Надя. – Хороший парень!

Он легко подхватил меня и закружил по залу. Приятно удивил уверенным лидерством. Не ожидала!

– Откуда такая Снежная Королева? Холодная, как льдинка. Расслабься! Я не кусаюсь.

Под напором нашей поступательной круговерти вальса, танцующие расступились, и мы порхали по центру.

– Я Анатолий, – продолжал он, не дождавшись ответа. – Студент авиационно-технологического института. Приехал домой на выходные. Ты правобережная? Но я и там таких не припомню. Ты явно из другой оперы.

– С Правобережья, но приезжая. Работаю на комбинате.

– Да ну?! Такая королева и вдруг ткачиха!

– На комбинате не только ткачихи, – усмехнулась я.

– Бухгалтер? – он смотрел прямо в глаза, росточком-то мы почти вровень.

– Ну, можно сказать и так. Что-то вроде этого.

Вальс закончился.

– Спасибо! Танцуешь, как дышишь! – сказал Анатолий и отвёл меня к скучающей Наде.

Она отрешённо восседала на стуле и углом рубашки протирала очки. Анатолий горделиво расправил плечи и ушёл к вожаку. Вожак на миг отвлёкся от своей стаи и вдруг заинтересованно уставился на Надю.

Ну вот! Сейчас этот великан пригласит её на танец, и мне, хочешь или не хочешь, придётся стоять с ним рядом, как Тарапунька и Штепсель.

– Надюшка, солнце моё! – ещё издали воскликнул «баскетболист».

Он подошёл, приподнял Надю и закружил. И очки слетели с её носа ещё раз.

– А-лёш-ка! – взвизгнула она. – Сколько лет, сколько зим?! Где пропадал?

– Так служил же, отдавал на флоте долг Родине. А где твой Толик? Почему без него?

Они живо разговаривали и никого не замечали вокруг. Казалось, весь зал их слушал.

– Так он тоже на флоте. Жду демобилизации. Вот-вот вернётся.

– Здорово! Обязательно надо собраться всем вместе, как в добрые молодые годы.

– Как в добрые годы уже не получится. Иришка твоя вернулась из Минска не одна, а с женихом. Через неделю у них свадьба. А Люда уже ребёночка нянчит, не дождалась Ефима. Так что из нашего тройственного союза только я и Толик уцелели. Тьфу-тьфу-тьфу!

– По-нят-но, – протянул баскетболист и перевёл взгляд на меня.

И только в этот момент я открыто взглянула ему в лицо и… покраснела. Боже, как же он красив! Ален Делон в лучшие годы! Темноволосый, голубоглазый, с прямым классическим носом, чувственными розовыми губами, очерченным подбородком, придающим лицу мужественность. Голливуд отдыхает с растиражированными Джеймс Бондами! Эх, какая гармония в лице: ни одного лишнего штриха! Поверьте, я знаю толк в красоте, как-никак художник!

Похоже, «баскетболист» ещё тот ловелас! Он вдруг воскликнул:

– А-а-а, какая колибри! твоя подружка. Порхающая заморская птичка! Откуда к нам в провинцию залетела такая экзотика?

«Как банально!» – подумала я и почувствовала, как внезапно дёрнулось веко на правом глазу.

– Знакомься, это Лина. Моя двоюродная сестра, – Надя обняла меня за плечи и засмеялась, – да, она у нас и правда залётная: заморский цветочек аленький.

– Рад знакомству. Я Алексей, друг юности твоей кузины. В одной компании три года гуляли, за ручку держались и целовались. Девчата – к нам на левый берег, а вечером мы их провожали домой на правый. Слава богу, все три подружки проживали в одном доме, да ещё и на набережной: так что ноги от правобережной шпаны мы уносили быстро, целёхонькими, – он засмеялся и не отводил от меня глаз.

Говорил он чисто, без местного диалекта и слов-паразитов, складно да образно, но громко и быстро. Я слушала вполуха и не проявляла заинтересованности к продолжению беседы.

Наблюдала за музыкантами. Они в это время играли ритмичную музыку. Играли лучше, чем предыдущий вальс. Барабанщик был в ударе – отличное чувство ритма у парня! И танцующие выписывали простенькие «па», переминались с ноги на ногу, как заводные роботы, с одинаковыми, годами натренированными движениями. Наверное, здесь так танцевали и десять лет назад.

Заиграли медленную музыку для парного танца. Ну, думаю, слава богу, сейчас этот великан уйдёт с Надей подальше от меня. Но Алексей склонился ко мне:

– Разреши, колибри?

Я, правда, пришла в замешательство: в танце до его плеч, может быть, я и дотянусь руками, но как же это нелепо и смешно будет выглядеть со стороны.

Танцевал он сносно. Нет, на ноги мне не наступал, не сбивался с ритма, но управлять такой малышкой, как я, ему было нелегко. В лицо ему я не смотрела, не сводила глаз с музыкантов, надеясь, что они вот-вот закончат игру.

Мы молчали. Куда и на кого смотрел он, не знаю. Да меня это и не интересовало. Надя танцевала со студентом Анатолием.

Мой нечаянный поклонник из парка сидел на стуле, в этот раз под сценой, по её центру, и поэтому пару раз наши взгляды пересеклись, и в эти моменты парень смущался. Если бы танцевать пригласил он, а не верзила, может быть, я даже и получила бы удовольствие – всё-таки танцы были моей страстью.

После танца мы вернулись в левый угол.

– Вы часто здесь? – великан Алексей сверлил меня взглядом.

– Лично я в первый раз, – оценивала я происходящее на сцене, не глядя на великана, – а может быть, и в последний.

– Почему? Не понравилось? По-моему, атмосфера вполне приятная. Или контингент не тот? – он пытался поймать мой ускользающий взгляд.

– Да не солидно как-то в моём возрасте толкаться среди малолетних девочек и мальчиков.

– Малолетних? – удивился Алексей. – Скажи проще: уровень не тот. И я соглашусь. Музыкальной культуры не хватает. Скорее всего, это клуб для общения в выходные вечера. Вот у вас на Правобережье, во дворце культуры, наверное, контингент другой: много приезжих, а значит, много новых лиц, каждый везёт из своего региона частичку своей культуры. Поэтому я удивлён, что ты здесь, а не там. Там у вас и пару легче себе найти. А здесь, колибри, ловить некого, ну разве что меня.

Алексей усмехнулся на своих последних словах.

– А можно называть меня человеческим именем, просто Линой?

Меня раздражала его манера и навязчивость. Он словно прилип ко мне и не закрывал рта. Пустомеля!

– Я не ищу пару. И во дворце ни разу не была, но, скорее всего, побываю. Дело не в поиске сердечного друга, я присматриваюсь к музыкантам: на комбинат нужен коллектив для танцевального вечера. Поэтому я здесь.

– Понятно… Музработник! – он засмеялся. – Вот ведь везёт мне на музыкантш! Иришка тоже в музыкальном училась.

– Ну, со мной облом! – съязвила я, мол, понимай как хочешь: облом с профессией или облом с тем, что тебе повезёт со мной. Ха! вернее, и с тем, и с другим!

– Я тоже первый раз в клубе после дембеля. Наверное, судьба подтолкнула появиться здесь сегодня. Звёзды так сошлись, и мы пересеклись. Кстати, видел тебя и раньше. В последний день работы переправы, перед закрытием на зимний сезон. Я стоял на набережной, ждал парома: матушка должна была вернуться из областного центра, вечно гружённая тяжёлыми сумками. Хотел встретить. Спускался по тропинке и увидел тебя в красных брюках и синей меховой курточке: как яркая райская птичка, явно заморская, выскочила с парома и так быстро взлетела по крутой лестнице наверх. Я глазом не успел моргнуть – взмахнула крылом и испарилась из виду… Встретил мать. Поднялись на набережную, а я всё ещё искал глазами, куда же ты исчезла… ни в парке, ни на центральной улице тебя не было. Так что извини за «колибри»! Но это ассоциация, первое впечатление. Именно такой увидел тебя: яркой птичкой-невеличкой, парящей над Волгой. Первые впечатления самые верные, между прочим. Вот так и запала в душу!

Ого, какую речь толкнул баскетболист! Фантазия работает, дай бог каждому! А слова-то как вплетает в речь! Сказочник, однако!

Музыканты объявили заключительный танец. Белое танго. Слава богу, больше никаких пар! Белые танцы я игнорировала. К Алексею подбежала бойкая, полненькая, большеглазая девушка с длинными тёмными распущенными волосами и увела Громкоговорителя за руку в центр зала.

А к нам наконец-то решился подойти мой воздыхатель из парка:

– Девчонки, я Валерий. Разрешите проводить вас домой через Волгу?

– Видится мне, что провожать будем гурьбой, как три мушкетёра, – громыхнул вернувшийся Алексей. – Ну что, выдвигаемся?

– Подождите, я хочу поговорить с музыкантами, – запротестовала я, – это же цель моего сегодняшнего вечера.

Музыканты спустились в зал. Студент Анатолий подозвал руководителя Николая. Мы поговорили с ним, отойдя в сторону. Николай задумался и затем выразил сомнение, хорош ли их репертуар для такого ответственного мероприятия. Пытаясь заинтересовать его, я сказала, что имею фонотеку грампластинок зарубежных групп и лидирующих ВИА советской эстрады и могла бы отдать ему свои сокровища – возможно, ребята расширят репертуар, благодаря этим записям. Он явно заинтересовался. В то время достать грампластинку с популярной музыкой было крайне сложно. Про зарубежную вообще лучше умолчать: даже в Москве днём с огнём не сыщешь, если только у фарцовщиков за большие деньги. А здесь тебе вдруг предлагают ценный винил, да ещё и бесплатно.

– Лады! Когда? – говор у Николая местный.

– Да хоть завтра. Времени на подготовку немного осталось.

– Я поговорю с ребятами, – с его диалектом это звучало «с робятами». – Придёте заранее, до открытия?

– Да, подойдём к полшестому вечера. Можем пластинки вместе послушать.

– Договорились!

В гардеробе женщина подала моё длинное драповое вишнёвое пальто с большим песцовым воротником почти до талии. Пальто сшил местный мастер верхней одежды Собачкин Егор Фёдорович. Ох, и измучила я его сложностью кроя! «Пальто боярыни», – сказал мастер, когда увидел мой эскиз. Ну а нарядные деревянные крупные пуговицы были вишенками на торте.

Алексей взял пальто из рук гардеробщицы и помог мне его надеть. «Джентльмен, однако!» – мысленно усмехнулась я.

– Царица! Нет, ну правда, какими судьбами в этой глуши этакий бриллиант чистой воды? День явно удался! – громогласно извергал он набор слов, и местные девчонки косились на меня, наверное, в недоумении чего такого особенного он во мне нашёл.

Мне, правда, было неловко от всей этой его словесной шелухи. Язык как помело́ у парня!

– Алексей, вы уж определитесь, райская птица я или колибри, царица или же бриллиант. Перебор, Алексей! Переигрываете!

– Ничуть! Всё от души. Да вы посмотрите на моих друзей, они вообще дар речи потеряли. Просто я из нас троих более эмоционален и красноречив.

– Ну, если мужчины могут из-за яркой тряпки, как быки на красное, возбудиться и потерять дар речи, то я не понимаю таких мужчин.

Ребята в самом деле втроём пошли провожать нас по льду Волги. Алексей грохотал без умолку, шутил, рассказывал байки… Надо признать, идти было весело, и путь показался втрое короче. Но излишняя говорливость Алексея испортила первое секундное впечатление о нём как об изысканном Алене Делоне, да и брутального Джеймса Бонда я тоже в нём уже не видела.

Мы остановились у дома Капы, на выходные я всегда приходила сюда.

– Ох, сколько лет я обтирал эти пороги с Иришкой! И надо же было такому случиться, что судьба опять привела к этой двери, – засмеялся Алексей.

– Спасибо, что проводили, – поблагодарила парней Надя, – лёгкого вам пути обратно!

– Встретимся завтра в клубе? – спросил её говорун и повернулся ко мне. – Сладких снов, моя царица! Пусть лето красное приснится, и роем бабочки в цветах, и поцелуи на устах.

Он низко склонился к моему лицу и, возможно, хотел поцеловать. Да не возможно, а абсолютно точно! Раскатал губу! Я резко отвернулась и помахала на прощание парням:

– До завтра! Спасибо за вечер!

Втихаря на цыпочках, чтобы не разбудить Капу, мы прошмыгнули в спальню.

– Ну и как тебе Алёшка? Похоже, он запал на тебя.

– Ну как, как? Шумный! От скромности не умрёт точно.

– Да, сегодня он что-то сам на себя не похож. Я его таким и не знала. Скорее всего, выпил с ребятами лишнего, – Надя разбирала постель.

– Ну, не знаю. Друзья его вели себя адекватно, на выпивох не похожи. А что за история с Иришкой? Мне показалось, он расстроился, когда ты про её предстоящую свадьбу рассказала. Может, отсюда и эта бравада в виде его словесного поноса?

– Ну нет, – Надя замотала головой, – с Ирой у него всё закончилось за несколько месяцев до его призыва. Ох, и красивая пара была! Иришка высокая, ему под стать, стройная, белолицая, волосы светлые, вьющиеся, длиной почти до попы. Оба берега на них любовались. Мы со школьных лет парами гуляли. Правда, у меня позже случился перерыв: влюбилась в однокурсника. Ну, ты же уже знаешь эту историю… Но когда приехала домой на каникулы, то всё опять завертелось с Толей… А что за чёрная кошка между Алёшкой и Иришкой пробежала, одному Богу известно. Ирка замкнулась, из дому ни ногой, отстранилась от нас, побледнела и похудела, глаза аж ввалились. Лёшка загулял с девчонками, менял их как перчатки. В общем, ни мы, девчонки, ни наши парни ничего понять не могли. А после окончания музыкального училища мать отправила Иру к тётке в Белоруссию, пусть, мол, дальше учится в Минске, делать ей нечего в нашем захолустье… И вот она вернулась, да не одна, а с женихом. Кстати, Капа и я приглашены на свадьбу. Гостей минимум: соседи, наша общая подружка Люда. Все из нашего дома. Свадьба чисто символическая. Они уже живут вместе около года. И регистрация скорее формальная, чтобы родителей успокоить.

– Понятно. C’est la vie! Вспомнилось вдруг: «мы любим одних, а замуж выходим за других». Ни про них ли народное изречение?

Я зевнула: было за полночь и хотелось спать. Но Надю разбил приступ говорливости и красноречия, и она трещала без передышки.

– Мне кажется, там родители с обеих сторон вмешались в их отношения. У Иры – строгие, у Алёшки – надменные. Говорят, мать всю семью строит. Алёшка, хоть и родился на Левобережье, но родители его не из местных. По государственной программе «поддержка провинции» приехали несколько семей. Им новый двухэтажный дом построили, элитный по тем временам: в общем, все удобства в каждой квартире. Отец у него – стоматолог-протезист, мать – педиатр. Папаша зарабатывает хорошо, частной практикой не гнушается. Местные довольно быстро приняли их за своих – нужными людьми оказались. Короче, Алёшка родился с серебряной ложечкой во рту: долгожданный, всеми любимый и обласканный, красоты неземной. Носились с ним как с писаной торбой, а сестра его старшая вообще в тени осталась. Я с ней не знакома: может быть, и пересекались где-то, но в лицо не знаю, а если и знаю в лицо, то родством с Лёшкой не связываю. Скромница, значит, по сравнению с братом. В доме у Алёшки никто из нашей компании ни разу не был, не приглашал никогда. Хотя парень он компанейский и мог бы догадаться позвать телик посмотреть или магнитофон послушать. Хвастался, что родители подарили на шестнадцатилетие не то «Весну», не то «Десну»…

– Ладно, Надя, давай-ка спать. Много чести будет вспоминать его за полночь, – я почти уже засыпа́ла под её длинный монолог.

…И вот зачем надо было вести эти разговоры на ночь? Приснился мне этот Алексей в образе Гулливера: переплываю я Волгу и вдруг начинаю тонуть, не хватает сил ни руками, ни ногами пошевелить, но словно с небес надо мной склоняется Алексей-Гулливер и подхватывает меня за длинные волосы, вьющиеся аж до самой попы, и вытаскивает наверх… Я проснулась в ознобе и долго не могла заснуть.

* * *

В воскресенье за Волгу мы взяли с собой Надину подружку Люсю, бывшую одноклассницу Нади. Люся жила в сереньком одноэтажном домике недалеко от собора. Миниатюрная хрупкая девушка с курносеньким носиком на кругленьком личике, вся такая из себя фарфоровая куколка. Застенчивая наша Люся с парнями вообще не встречалась, несмотря на то, что была старше меня. По предложению Нади мы решили вывести её «в свет», как Наташу Ростову на её первый бал.

В 17:30 Николай открыл нам массивные двери клуба. Здесь уже был весь состав группы. Видимо, ребята с нетерпением ждали обещанные мной стереофонические диски (в народе – «пласт» или «винил»). Часть я привезла из Парижа – альбомы популярных западных групп, а несколько пластинок подкупила в Москве, чтобы пропитаться «русским духом».

Пока коллектив и Надя с Люсей пританцовывали на сцене под ритмичные мелодии с дисков, мы с Николаем обсуждали репертуар.

– У нас нет времени, Николай, внести в репертуар много новинок. Да и комсомол, и партия не поддерживают влияние западной музыки на умы советской молодёжи, считают, что «нам негоже брать пример с дикого Запада». Поэтому для вечера на комбинате я предлагаю пару музыкальных номеров, которые уже пробились и приняты в СССР. Ну, например, Venus (Венера) группы Shocking Blue, в народе – «Шизгара». Песня ритмичная, мелодия легко запоминается, текст несложный. Я принесла транскрипцию текста русскими буквами с ударением в словах. Порепетируйте, время ещё есть. Ну и из репертуара советских ВИА, по-моему, для медленного танца подходящими будут «Звёздочка моя ясная» группы «Цветы» и «Алёшкина Любовь» «Поющих гитар». И на ваше усмотрение выберите ещё по одной западной и советской ритмичной. Честно, я сомневаюсь, что на репетицию более трёх-четырёх композиций у вас хватит времени, если вы только на слух играете. Но у вас есть и свой, уже отработанный материал – вместе получится интересно.

Николай не перебивал. Мне казалось, что он сомневался.

– Николай, давайте поэкспериментируем! Проведём сегодняшний вечер так: вы исполняете два номера из вашего репертуара, затем просто ставите винил, и зал танцует под него, а мы смотрим на реакцию публики. И опять две ваши отработанные мелодии и ещё раз винил. На каждом музыкальном вечере можно ставить ту композицию, которую вы сами пока сыграть не можете. Пока звучит пластинка, есть шанс самим потанцевать. Вы же кумиры для молодёжи: идите в зал, приглашайте девчонок, осчастливьте их, – с улыбкой закончила я.

– Попробуем. Спасибо. Так нежданно всё это свалилось на нас, – Николай взбодрился.

– Всё когда-то случается в первый раз. Главное, не упустить шанс и воспользоваться моментом. Комбинат заплатит вам за участие в вечере. Возможно, получится купить какую-то аппаратуру для коллектива, особенно если группа не состоит на балансе города или клуба.

В 18:30 клуб открыл двери. В воскресенье публика более многочисленная и разнообразная. Я обратила внимание на стайку девчонок, скорее всего, школьницы-старшеклассницы. Стайка робко сбилась в углу от входной двери. Вчера их не было. Присутствовали и возрастные пары, возможно, даже семейные.

Музыканты начали с приветствия. Николай объявил, что вечер будет отличаться от предыдущих новшествами, и пожелал всем получить удовольствие. Ребята начали «разогрев» с композиции, которую я мысленно окрестила «два притопа, три прихлопа» – под неё молодёжь танцевала весьма шаблонно и уныло.

Мы опять заняли левый от сцены угол. Вчерашних «трёх мушкетёров» в их правом углу не было.

Зазвучала медленная композиция. К нам подошёл парень моего роста в чёрном костюме и галстуке и пригласил Люсю на танец. Она замешкалась и покраснела. Я её слегка подтолкнула. Мы с Надей переглянулись с довольными за Люсю улыбками. Пары медленно двигались. Реально танцы-обжиманцы: некоторые просто стояли на месте, обнявшись, чуть-чуть переступали с ноги на ногу.

Люсин напарник вернул нам нашу зардевшуюся фарфоровую куколку и представился:

– Виктор. Рад со всеми познакомиться.

К микрофону подошёл Николай.

– Друзья, а сейчас прозвучит композиция легендарной западной группы «Шокинг Блу» – «Венера». Спасибо нашей гостье Лине за такую возможность. – Николай показал рукой в мою сторону.

Ребята не спустились по ступенькам, а артистично спрыгнули со сцены. Солистку Анну оставили за «пультом управления» проигрывателя.

Предполагая, что сегодня будет звучать композиция с пластинки, я хотела ненавязчиво показать местной публике несколько популярных у европейской молодёжи движений в стиле «диско». Моих подружек пришлось подучить заранее в доме у Люси. После часа репетиций началось более-менее получаться.

Музыка заиграла. Николай картинно выдернул меня со стула, и другие музыканты поступили так же с Надей и Люсей.

«Эх, прокачусь!» – подумала я и начала ритмично танцевать. Элементы линди-хоп, свинга, шейка, степ-тача и твиста причудливо переплелись и подружились. Надя и Люся, поглядывая на меня, копировали мои па, но девчонкам ещё пока не хватало раскованности и свободы, особенно зажаты бёдра и плечи. А парни молодцы, не зря у них музыкальный слух, они довольно быстро подстроились к моему ритму. Мы оказались в самом центре внимания. Кто-то поддерживал нас хлопками, кто-то тоже подтанцовывал. А некоторые любопытно глазели: подобного вживую они не видели.

Я почувствовала, как Анна переставила иглу звукоснимателя на начало дорожки.

Музыка – это же энергетика! Она зажигает изнутри. Я практически растворялась в музыке, интерпретируя каждую её нотку движением тела… Композиция закончилась. Зал захлопал, заулюлюкал и засвистел. Музыканты поднялись на сцену. Мы ушли в свой левый угол.

Я была одета в короткую твидовую юбку и яркую рубашку «а-ля джинса», по моему заказу сшитую в ателье «Тюльпан», выбеленную и вываренную мной в красителях под «варёнку». На ногах – «сапоги-чулки» до колена, под сапогами – итальянские тонкие эластичные колготки телесного цвета. Не знаю, что больше привлекало все эти любопытные взгляды: я сама, мои танцы или моя одежда… Я разгорячилась от танца, сняла рубашку и осталась в коротеньком джинсовом топе, заправленным под ремень юбки.

Ребята заиграли вчерашний вальс. Виктор подошёл к Люсе. Я окинула взглядом весь зал и увидела Валерия, опять сидевшего под сценой в самом центре, оттуда он видел всех танцующих. С правой стороны у входной двери стояли Алексей и Анатолий, разговаривали с возрастной парой. Вальсирующих было мало, ну разве что несколько пар девчонок, да ещё Люся и Виктор. Виктор танцевал неловко, но старался.

Не буду описывать всю программу вечера, остановлюсь только на композициях с принесённых мной грампластинок. Ребята всё-таки поставили «Звёздочку мою ясную». И Николай опять спрыгнул со сцены и пригласил меня на медляк. Танцевать с ним было как-то неуклюже, в парном танце он тяжеловат. Нет, для меня не проблема перехватить инициативу, но неловкость и напряжение чувствовались. Я поймала взгляд Валерия. Он приветливо кивнул мне и улыбнулся, потом покачал головой типа «ну нет! не твоё!».

«Звёздочку» публика приняла хорошо. Такой тягучий медляк, мед-ляк, м-е-д-л-я-к… что и вправду можно пообниматься, застыв на одном месте. Тем более что в зале ни встать ни сесть.

Алексея не видно и не слышно: громкоговоритель выдохся – сгорела батарейка. Возможно, восседал где-то на стуле в отдалённой от нас компании. Но не танцевал точно, иначе над танцующими возвышалась бы его голова.

Третьей композицией с пласта Николай выбрал трек (дорожку) Papa was a rolling stone группы Temptation. К нам всё-таки подошли вчерашние наши спутники Анатолий и Валерий. Музыканты спустились со сцены минутой позже, на этот раз вместе с солисткой Анной, а Николай остался «на кнопке пульта». Мы все пристроились поближе к сцене, в центр было не пробиться. Музыка ритмичная, но не резкая, не «битовая». Я неоднократно видела этот танцевальный номер в телевизионных шоу, например, в американском Soul Train: высокие чёрные девушки танцевали хоть и ритмично, но несуетливо; движения плавные, растекающиеся, как у ленивых пантер. Да, основные акценты, прежде всего на бёдра, подвижные, но без вульгарности; затем на движения плеча и всей руки (здесь же, у местных, они просто висят плетьми). И характе́рные шаги в стиле восьмибитного линди-хоп в сочетании со стилем свинг. Непростой танец! Но для танцевальной площадки достаточно освоить несколько движений. Я начала, мои девчонки подхватили. Анатолий быстро уловил суть. Валерий танцевал, скорее, рок-н-ролл, но хотя бы двигался он в ритме музыки. Виктор смешно суетился вокруг Люси. Девушки старались скопировать хоть малую толику того, что я выдавала на публику. Сидящие на стульях парни просто откровенно пялились, открыв рты: эх, такой короткой юбки в этом городе никто не носил, и она приковывала их взгляды.

Когда в очередной перерыв музыканты поставили пластинку с песней «Алёшкина любовь», ко мне подошёл Алексей.

– Здравствуй, Лина! Смотрю, ты сегодня королева танцпола. Не откажешь?

Мы медленно танцевали и слушали песню. Алексей поднял пальцами мой подбородок, и наши глаза встретились. Он склонился ниже к моему лицу.

– Слушай, я вчера лишнего наговорил. На днюхе у сестры был, ну и выпил коньяка чуть больше необходимого… И вот чего-то попёрся в этот клуб. Я же вообще сюда ни ногой. Не моё это. И вдруг сначала Надя, как радостное событие, а потом ты, как вознаграждение. Ну, как будто ноги заранее знали, куда вести мою дурную голову. Ну, прости за болтливость. Перевозбудился. И от алкоголя, и от тебя.

– Да всё нормально. Ну, выпил и выпил. Имеешь право! Тем более на днюхе у сестры. Ничего плохого ты мне не сделал. Прощать не за что.

– То есть тебе ни жарко и ни холодно?

Я подняла голову, он перехватил мой взгляд и буквально впился своими голубющими глазюками. Вот ведь пиявка!

– Алексей, ну право дело, а с чего бы мне вдруг было жарко? Ну, проводил до дома. Спасибо! Премного преблагодарна! – подколола его я и перевела взгляд на Валерия.

Валерий сидел на своём «боевом» посту, наблюдал за нами, прищурив карие глаза.

«Один молчун. Второй болтун. На какой шиш вы мне вообще сдались вероломно являться во снах?!» – усмехнулась я.

Музыка закончилась. Алексей отвёл меня в левый угол, приобнял Надю и удалился в сторону двери к возрастной паре. Я видела, как на белый танец его опять пригласила всё та же бойкая девушка. Вечер закончился.

После танцев, пока стояла очередь в гардеробе, я поднялась к музыкантам на сцену. Мы обсудили сегодняшнюю программу. Ребята решили, что будут репетировать «Шизгара» и «Алёшкину любовь». А затем, если останется время, выберут ещё две композиции.

– Придёшь через неделю? – Николай проводил нас до гардеробной.

– Ну куда деваться с подводной лодки? Раз впряглась – приду.

На выходе из клуба нас ждали Виктор, Анатолий и Валерий.

– Девчонки, мы вас проводим, – предложил Валерий.

На этот раз проводы не фонтанировали шутками-прибаутками и громким смехом… Валерий отмалчивался, как и в прошлый раз. Анатолий и Виктор рассказывали о себе: один – об учёбе в вузе, второй – о работе инженером на молокозаводе Левобережья.

Виктор обнимал Люсю за плечи, Анатолий придерживал меня под локоть, чтобы не поскользнулась. Надя вторила Валерию – задумчиво молчала. У порога дома мы попрощались.

Анатолий на минутку отвёл меня в сторону:

– Лёха тебе не пара. Даже и не думай!

– Недостойна я его высокого такого величества? – усмехнулась я.

– Нет, как раз наоборот. Он простой рабочий парень без царя в башке. Бесшабашный и довольно поверхностный. Не того поля ягода. Не пара тебе.

– Спасибо за предупреждение. Но я слышала обратное, что он из интеллигентной семьи. Тем не менее никаких планов в его адрес я и не строю. С чего ты взял?

– Ты, возможно, и не строишь, а он не отступится, пока измором не возьмёт. Ну, в этом он весь, если глаз положил. А он положил!

– Ну вот, сегодня же отступился. В провожатые не набивался.

– Лина, тактика у него такая: выжидает. Но своего никогда не упустит. Поматросит и бросит. Я б не говорил, если бы не знал. А я много чего знаю. Девчонки волосы друг дружке рвали… и тебе порвут! Это не шуточки: голодные суки злее голодных кобелей. Без провожатых одни не ходите до Волги.

– О-ля-ля, какие страсти! Ладно, учту. Спасибо, что проводили.

В ту ночь мне приснился снегопад. Снег завалил пешеходную тропу через Волгу. Я шла одна и по колено вязла в снегу. Уже не было никаких сил вытаскивать ноги и передвигать их. Я упала. А снег падал, падал, падал и укрывал меня белым одеялом… И звёзды замельтешили и вдруг погасли, и я провалилась в чернь, глубоко-глубоко под лёд в холодную воду… Но сверху раздался глухой голос студента Анатолия: «А я тебя предупреждал не ходить до Волги одной». Затем голос вдруг поменял тембр на Алексеев: «И тебе всё ещё ни жарко и ни холодно, колибри?».

… И какая только ерундень не приснится впечатлительной девушке!

Суматошная неделя. Чем ближе к Новому году, тем больше всплывало незавершённых дел. И горел годовой план выпуска продукции.

Я готовилась к отчётному докладу о работе комсомольской организации и к проведению праздника. Но за концерт не переживала: на комбинате имелся музыкальный работник – местный гармонист, он вёл кружок народного танца и репетировал концертную программу с нашими доморощенными артистами.

Во вторник резко похолодало. С утра налетел сильный ветер, и ударил дедушка-мороз. Метель прошила моё пальто колючим снегом, пока я в компании ИТРов шла по рельсам узкоколейки. Мы брели, склонившись, чтобы противостоять ветру, и удерживали руками шапки на головах – не улетели бы. Обычные тридцать минут пути превратились почти в целый час. Сняв пальто в кабинете, я отбила снег плечиками для одежды и заварила чёрный чай. А часом позже отправилась в узел связи поговорить с комсоргом их первичной ячейки.

– Боже, Ангелина, да вы обморозили щёки-то! – встретила меня дежурная телефонистка. – Наверное, увлажняющим кремом по утрам-то мажетесь. Давайте-ка срочно в медпункт, кожу надо обработать.

Она подвела меня к зеркалу. Лицо покрылось белыми пятнами. Я чувствовала жжение на коже во время пути, но сейчас она онемела.

В медпункте медсестра Анастасия, моложавая женщина приятной внешности, влажным тампоном сняла остатки утреннего крема с моего лица и смазала его жирной аптечной мазью.

– Вторая степень обморожения, девонька. С этим не шути! Дальше будут покраснение, пузыри и чувствительный зуд.

Она позвонила секретарше директора:

– Привет, Ольга! Нужна машина отвезти комсомольского вожака в поликлинику, а затем домой на амбулаторное лечение.

Вот я влипла! Надо же было случиться этому в тот момент, когда у меня столько дел и обязательств!

Я собрала материалы и документы, с которыми можно поработать и дома, и через десять минут водитель Николай Николаевич отвёз меня в поликлинику. Пожилой врач-терапевт (дерматолога в штате не было) осмотрел кожу, измерил температуру тела.

– Немного водки для согрева изнутри не помешает. И шагом марш под тёплое одеяло! Лицо укутай мягким полотенцем. Мазь меняй трижды на день. Старую снимай настоем календулы, купи в аптеке пачку сушёной. И пей горячий чай!

«Отличный рецепт! – иронично подумала я. – Ради двадцати-тридцати миллилитров предстоит бутылку водки покупать».

Николай сбегал в аптеку за мазью и травкой. Я ожидала его в машине. Затем на улице Молодёжная остановились у продовольственного магазина. Протянула Николаю пятёрку для покупки водки, но он отстранил мою руку:

– Мне выдают карманные на различные непредвиденные представительские расходы. А ты же у нас представитель!

Наутро лицо покрылось пузырями и отекло. Но симптомов простуды я не чувствовала. Я добросовестно обрабатывала кожу мазью и не высовывала носа на улицу.

По распоряжению директора в мою комнату провели временный телефонный провод. Так у меня появился свой телефон, запараллеленный с аппаратом коменданта общежития. Некоторые детали отчётного доклада я уточняла с комсоргами цехов и отделов по телефонной связи.

Вечером в среду в общежитие пришла Надя. Она, трудяжка, притащила от Капы кастрюльку с горячим куриным бульоном и пирожки с картошкой. Я поставила чайник.

– Толик вернулся! Наведался сегодня днём к Капе. Ещё не виделись. Ждёт завтра в гости. Ты тоже приглашена.

– Наконец-то! Как я за тебя рада! Но куда я с такой рожей? Нет, Надя, я пока сижу в неволе. Дай бог, до субботы отёк спадёт. Встреча же с музыкантами в клубе.

– Лин, а я не иду с тобой за Волгу в субботу. У Иришки свадьба. Идём с Толиком. Но нос не вешай – одна не останешься: Люська рвёт и мечет от нетерпения. Похоже, что у них с Виктором что-то намечается. Дай бы Бог! Парень ей конкретно подходит по всем показателям: и культурный, и образованный, и на хорошей должности, и… не такая каланча, как твой Алёшка, – Надя засмеялась. – Наверное, Виктор долго искал такую Дюймовочку, как Люся, под свой рост.

– Мой Алёшка? Ну ты-то хоть уймись: где Алёшка и где я? Что вы все ко мне с этой дылдой прицепились?! Валерий мне гораздо симпатичнее, но какой он молчун! Вот как общаться с таким? Вижу, нравлюсь ему, глаз не отводит, но инициативы полный ноль. Поучился бы у того же Алексея. Не-е-е, Надя, не встретила я ещё своего парня и уже сомневаюсь, встречу ли. Разборчивая я стала и недоверчивая. Оказывается, можно влюблённо смотреть в глаза, а наутро жениться на другой.

В четверг, под конец рабочего дня, я созванивалась с директором по организационным вопросам и ответила, что чувствую себя хорошо, отёк спал, в пятницу буду на комбинате.

Утром на выходе из общежития я увидела напротив подъезда припаркованную директорскую «Волгу». Николай распахнул дверцу:

– По царскому велению, по его хотению карета подана!

Я села на заднее сиденье. Через минуту езды мы остановились у высотной новостройки, и к машине вышел директор.

– Сергей Петрович, здравствуйте! Не стоило за мной заезжать. Я в полном порядке.

Он взглянул на моё лицо:

– А вот припудривать не надо было! Забьёшь открывшиеся поры. Могла бы до понедельника посидеть дома. Я бы сам материалы подвёз в общежитие, – он по-отцовски перешёл на ты.

Я покраснела. Ну надо же: мужчина, и тот про пудру догадался!

День был загружен бумажной волокитой, подготовкой рабочих к приёму в ряды комсомола (разжёвывала им положения устава), беготнёй из цеха в цех, подбором материала для праздничного выпуска стенгазеты.

Под конец рабочего дня директор заглянул ко мне в кабинет:

– По домам, Ангелина Витальевна? Жду вас в машине.

– Ой, спасибо! Но я сама с друзьями пойду. Мороз спал. Надеюсь, осложнений не будет.

– И не выдумывай! Переохлаждать кожу сейчас опасно, она всё ещё воспалена. Сам через такое прошёл в первый год работы здесь. Так что слушай опытного старика.

Я позвонила Наде в отдел технолога, сказала, чтобы меня не ждали. Просить директора взять ещё и её в машину было неудобно.

В субботу, едва открыв глаза, я кинулась к зеркалу осмотреть лицо. Зуда не чувствовала. Но кожа шелушилась и свисала с лица, как перхоть с головы главного технолога Пузикова Андрея Петровича. «Блин, блин, блин! Ну и как с такой рожей светиться на людях? Придётся сидеть дома» – расстроилась я и пошла в душ.

Люся планировала пойти в клуб. Она неделю ждала встречи с Виктором. И как она без меня? Одной под вечер ходить через Волгу, вообще-то, опасно. А вдруг какой-нибудь пьяный привяжется? Мои соседки разъехались на выходные: Ира к родителям в деревню, Таня и Люда в Москву за продуктами. Некого знакомить с Люсей и некому рекомендовать сходить с ней в клуб развлечься на танцах.

Я взяла из тумбочки банку кофе, густо заварила грубо молотый порошок, остудила и нанесла шоколадную кашицу на лицо. И с этим безобразием на нём легла на кровать минут на десять. Затем в душевой помассировала кончиками пальцев «святой лик» смотрящей на меня из зеркала мулатки, смыла кашицу и нанесла на лицо слой мази. Кожу пощипывало.

Через полчаса удалила лечебную мазь и покрыла просветлённый лик французским тональным кремом L’Oreal, он стопроцентно скрывал любые веснушки и высыпания. Открыла чемоданы, вынула французскую кепку с длинным козырьком, полосатые джинсы, льняную белую рубашку и широкий пёстрый шарф. Надела всё это на себя, надвинула козырёк на лоб, чтобы кинул тень на лицо, и получился задорный образ пижонистого французского подростка. Затем пошарила по закромам чемодана, нашла солнцезащитные очки с лёгким затемнением стёкол, нацепила их на нос, завершая хулиганский образ.

Вуаля! Клуб не отменяется!

Но вечером, по дороге через Волгу, я всё же укутала лицо тёплым шарфом.

В клуб мы пришли заранее, в шесть вечера, чтобы пообщаться с музыкантами до начала танцев.

Николай просиял, как новенький серебряный полтинник.

– Лина, какая-то ты другая сегодня. Опять новыми выкрутасами молодёжь обучать будешь? – засмеялся он. – Судя по образу, выкрутасы будут те ещё! Держись, провинция!

– А мы сюрприз приготовили, но заранее детали раскрывать не будем, – соскочил со сцены ударник Андрей. – Лина, просьба от коллектива: расшевели нашу солистку. Подобрали красивую песню, но она – ну такая спящая красавица и скромница. Разбудить надо!

Мы поднялись на сцену. Николай вынул из сумки бутылку красного вина «Мадера» и шесть гранёных стаканов.

– Чисто символически, друзья, за новый путь нашего небольшого корабля! Пусть он будет удачен!

Я б не пила, но в этой обстановке, когда ребята так воодушевлены, отказываться грех. Мы выпили. И я даже до дна. По звону в сумке я поняла, бутылка там не одна. Надеюсь, остальное ребята выпьют после музыкального вечера, а не перед ним.

Виктор пришёл ровно в семь прямиком в наш левый угол. Удивительно, но этот угол никто не занимал, как будто право на него перешло к нам. Хотя, с другой стороны, девчонки выбирали центр ещё и потому, что оттуда удобнее наблюдать за музыкантами – в любом городе, в любом клубе у музыкантов всегда было полно поклонниц.

Виктор широко улыбался. Люся зарделась, как цветочек аленький. Он приобнял её и сразу же увёл на первый танец-разогрев, привычное вступление группы. На «два прихлопа, три притопа» я не пошла танцевать, а наблюдала за молодёжью. И действительно, уже сейчас заметила хоть какие-то ритмичные изменения в их манере пританцовывать. Ко мне осмелился подойти Валерий.

– Как прошла неделя? – склонил он свою взлохмаченную голову, и в его прищуренных глазах заиграли искорки.

«Какой прогресс, однако, с его стороны!» – мысленно усмехнулась я.

– В рабочем режиме. Нади сегодня не будет.

«На короткий вопрос получай короткий ответ» – рассуждала я.

После ритмичного танца ребята уже сами, а не с пластинки, заиграли и запели «Алёшкину любовь». Зал захлопал. Я показала большой палец посмотревшему на меня Николаю. Со сцены лилось:

«Говорят, что некрасиво,

Некрасиво, некрасиво

Отбивать девчонок у друзей своих.

Это так, но ты с Алёшкой

Несчастлива, несчастлива,

А судьба связала крепко нас троих».3

Из глубины зала вынырнул студент авиационного института Анатолий и утянул меня на танец. Он тесно прижался ко мне и приблизил щеку к щеке. Я отстранилась.

– А текст-то в тему, не находишь? – шепнул он мне на ухо. – Говорят, эти новые песни ты сама подбирала. Совпадение?

– Абсолютное! Причём здесь вообще ваш Алёшка, если пластинки я приготовила до знакомства с ним?! – возмутилась я и почему-то покраснела.

– Ты сегодня свой в доску парень. Но в короткой юбке ты эффектнее.

Я промолчала.

Итак, в исполнении группы уже прозвучали два номера. Интересно, какой трек они выбрали для прослушивания с пластинки? Николай подошёл к микрофону:

– Друзья, а сейчас я предлагаю послушать с зарубежного диска чистейшую запись голоса легендарного рок-н-ролльщика Элвиса Пресли! Песня «Санта, верни мне мою девушку». Танцуют все, в том числе и мы – ваши музыканты!

«Ого, вот это выбор! Это же тема Рождественской и Новогодней мечты. Молодцы, ребята!» – мысленно похвалила я их.

«I don’t need a lot of presents

To make my Christmas bright

I just need my baby’s arms

Wound around me tight.4»

Николай спрыгнул со сцены. Андрей ушёл за «пульт». Анна спустилась по ступенькам ко мне. Я взяла её за руку и утянула в центр зала.

Элвис, конечно, это рок-н-ролл! И как я угадала с образом! Танцевать в этой одежде легко и задорно. Тем более что моя напарница – девушка, а не парень. Рок-н-ролл – не новый стиль для СССР, это эпоха прошлого десятилетия. Но в провинции танцевать его не умели. Я ненавязчиво, как бы даже и не поучая, показала пару движений, повторила их разок-другой и ускорила темп, управляя Анной. Анатолий танцевал с Люсей. Затем мы поменялись партнёрами. Вместе с Анатолием показали мини-мастер-класс. Как он двигался! Высший пилотаж! Публика потихонечку тоже втянулась: кто-то танцевал парами, кто-то просто в своём кругу подтанцовывал отдельные элементы р-н-р в сочетании с движениями твиста.

Андрей поставил этот же трек во второй раз. Компания музыкантов, Анна, я, Люся, Виктор, Анатолий и Валерий образовали круг и на этот раз танцевали твист, на Западе он стал популярным лет пятнадцать назад, в больших городах СССР – тоже уже десятилетие, особенно после выхода фильма «Кавказская пленница». Но непонятно, почему он не прижился на танцплощадке Романовска Приволжского: ритмичный танец, ему несложно обучиться. Надеюсь, что всё изменится!

Музыка закончилась, мы захлопали. Пожалуй, такая благодарность станет традицией.

Музыканты заиграли вальс. Анатолий пригласил меня, но я отказалась, сослалась на то, что в пацанском облике женские партии не танцую: вальс – не повод для шуток. Виктор и Люся сидели рядом, отдыхали от р-н-р и твиста. Но Анатолию не терпелось продемонстрировать мастерство в вальсе, и он пригласил Люсю, она пошла с ним. Виктор придвинулся ко мне.

– Лина, Люся ваша близкая подруга? Вы такие разные, поэтому любопытно, на какой почве дружны.

– Люся – одноклассница и подруга моей сестры Нади. Я же знаю её всего около трёх недель. Хорошая девушка! – приободрила его я.

Вальс закончился, и настала очередь ритмичного танца. Каково же было моё удивление, когда ребята заиграли мелодию «Шизгара». Не с пластинки, а сами! За неделю поставили два новых номера. Какие молодцы!

Я подошла к центру сцены со стороны зрительного зала, спиной к публике. Слушала и смотрела на ребят, их манеру держаться. Анна улыбалась и плавно покачивала бёдрами. Подмигнув ей, начала движения в стиле «джайв», он стал популярным в США после фильма Grease («Бриолин»). Джайв вписался в базовые восьмибитные шаги линди-хоп. Этакая сборная солянка. Но тем не менее каждый в зале мог выбрать несколько наиболее подходящих шагов для себя, хотя бы что попроще. Что происходило за спиной, я не видела. Музыка закончилась. Зал громко захлопал. А я, наверное, громче всех. Всё у ребят получается!

Вечер приближался к концу. Ребята и сегодня крутили трек «Звёздочка моя ясная» – не успели отрепетировать. Но молодёжь принимала на ура этот медляк и под пластинку. Я же рассматривала публику, есть ли новые интересные лица.

Когда все разошлись, я поднялась к ребятам на сцену.

– Слушайте, с Элвисом прямо в десяточку для новогоднего вечера. Успеете отрепетировать?

– Эх, драйва рок-н-ролльного всё-таки не хватает нам. Вот ты потанцевала перед нами под «Шизгара», и драйв сразу появился, – ответил Андрей, самый разговорчивый из музыкантов. – Зажигалочка нужна перед сценой, типа дирижёрской палочки. Или вот как в цирке: есть подставные лица в зрительном зале, их потом приглашают на сцену, и все рукоплещут, как всё славно получилось! Вот и нам нужна поддержка из зала, как сегодня с «Шизгара».

– Ох, ребята, на комбинате я пас. В клубе – да завсегда, пожалуйста! Но на комбинате – увольте. Но уверяю, там будет много девчонок из разных городов, более продвинутых в танцах, чем здешний контингент: кто-нибудь станцует и перед вами на «дирижёрском пульте». Кстати, а почему ваш город так закис в танцах?

– Так телевизоры-то у нас в лучшем случае у тридцати процентов семей. Где местной молодёжи увидеть модные танцевальные направления? – разъяснял мне непонятливой ударник Андрей. – В область, что ли, на танцы ездить?

Да, кстати! Телевизора нет ни у Капы, ни у Люси в семье. Тогда понятно, почему молодёжь до сих пор топчется под «два прихлопа, три притопа».

– Николай, мне кажется, вашу первую вступительную композицию можно поменять на «Шизгару». Как думаете? – мне не хотелось казаться навязчивой, но «два притопа, три прихлопа» я категорически не могла больше слышать.

Николай достал из сумки очередную бутылку вина и разлил по стаканам.

– Не-е, Лина, не все приходят к началу вечера, и будет жаль, если пропустят «Шизгару». Подумаем, чем заменить вступление. Завтра придёте? У нас ещё есть сюрприз. Оставили на сладкое.

– Приду, конечно! Я теперь с вами до завершения новогодней вечеринки на комбинате.

– А дальше?

– А дальше не знаю. Может быть, иногда, эпизодически.

Мы попрощались.

 Люся и Виктор поджидали меня возле клуба. Поодаль через дорогу стоял Алексей. В клубе он не появлялся. Увидел меня на выходе и быстрым шагом подошёл.

– Привет, малышка! Думал, если сегодня не увижу, то завтра в дом к тебе припрусь, не выдержу… Ну запала ты мне в душу! Прошедшая неделя вообще годом показалась.

– Привет! А сегодня коньяк не пил? – с иронией спросила я.

Он больно сжал мне руку:

– Что же ты такая ершистая? На любую реплику насмешливый отпор.

Мы подошли к Виктору с Люсей. Парни поздоровались рукопожатием.

– Привет, Алексей! Хорошо, провожатый добавился. Одному возвращаться тоскливо, – Виктор придерживал Люсю за талию.

В сторону Волги пошли через парк. Тропинки на спуске к пристани скользкие как каток, и Алексей взял меня под руку. Мы отстали, чтобы не мешать милому воркованию сложившейся парочки.

– Чем занят по жизни? – спросила я, чтобы хоть что-то сказать.

– Полтора месяца назад дембельнулся. Работаю наладчиком оборудования на молокозаводе. Хочу поступать в Высшее мореходное училище в Ленинграде. После школы не успел: шалопай и второгодник окончил её в восемнадцать лет и сразу же призвался на флот.

– В Ленинград? А почему не в соседний район? Анатолий учится в авиационном институте и каждую неделю на выходные домой ездит. Разве плохо? Мореходка там тоже есть.

Алексей задумался… Долгая пауза.

– Знаешь, меня в Романовске никто и ничто не держит: ни семья, ни работа. И перспектив никаких. Соседний район – тоже не выход.

– Да? А мне, наоборот, видится, в городе есть что развивать, куда расти. Для себя я нахожу много положительных моментов, почему хотела бы здесь жить.

– Возможно, на правом берегу из-за расширения комбината перспективы и есть, но не на Левобережье: всё замерло на уровне прошлого века.

– А что мешает устроиться на комбинат? Наладчики станков и там нужны. Наверное, и зарплата повыше. И есть возможность получить место в общежитии, если с родителями жить не хочешь.

– Никто из левобережных на комбинате не работает. Ну, почти никто. А добираться в такую даль каждый день пешком – надо очень любить свою работу. А представляешь, зимой тащиться из комбината в полной тьме, чтобы прийти домой, заглотить ужин и лечь спать. И так вся жизнь. Общежитие местным не дают: нам же есть где жить и прописка имеется. Деревенским дают, а городским – нет.

– Алексей, у тебя упадочное душевное состояние. Так жить нельзя. Ты сам себя настроил на такую безнадёгу. У меня столько восторга от Левобережья, столько позитива получаю. Ну, мал тебе городок, переберись в столицу области. Получишь общежитие или снимешь квартиру. Нельзя руки опускать…

– Малышка, моя мечта в море уйти. Не простым матросом, а офицером. Матросом я уже находился…

– Значит, летом в Ленинград на вступительные экзамены?

Он остановился, подхватил меня и приподнял.

– Если будешь рядом, никакой Ленинград мне не нужен. Всю жизнь переверну, перекрою, чтобы чего-то сто́ящего добиться. Да, цели в жизни у меня не было. Как-то всё впустую. Ну живёшь и живёшь, хлеб жуёшь. И вдруг ты… звезда моя путеводная…

О-о-о, как завернул со звездой, фантазёр! Так вот, значит, что имел в виду Анатолий, когда говорил, Алексей без царя в башке. Мог бы сказать проще: без смысла и цели в жизни. И я бы тогда согласилась. Но как же быстро он меняет планы! А как же мечта?!

Он всё ещё держал меня. Лицом к лицу. Мы молча смотрели друг на друга. А куда деваться, если его глазищи напротив твоих?!

И вдруг в глазах Алексея закружил водоворот… кружил, кружил, закручивал и всасывал всю меня воронкой в бездонный омут его озёр. Боже, неужели так бывает?! Стихии воды и жизни в его глазах! По телу пробежала дрожь. И сердце моё птицею затрепыхало в грудной клетке.

– Алёша, опусти меня, пожалуйста. Мне больно. Ты рёбра сжал.

Первый раз я назвала его Алёшей. Было в этом что-то интимное, что ли… Он опустил, обнял за плечо. И мы пошли дальше.

– Ну а ты, Лина, так и не назвала причину переезда к нам. Думаю, что музыкальным работником можно было бы работать и в Москве, центре цивилизации. Ты же из Москвы?

– Да, родом из Москвы. Так сложились обстоятельства, и я захотела сменить место жительства. А городок ваш – родина матери. Поэтому и выбрала его: я здесь не одна. Я бы не осмелилась уехать в Тмутаракань, в чужое место, где ни одной родной души. Не такая уж я и рисковая, как тебе, возможно, кажется.

– Что могло приключиться у прекрасной юной леди для кардинальной смены образа жизни? Только не говори, что несчастная любовь. Не поверю. Таких девушек на руках носят.

– Алексей, пусть твой вопрос про любовь останется риторическим. Ничего страшного со мной не случилось, просто решила поменять жизнь, выйти из-под опеки родителей. Надеюсь, что и ты тоже придёшь к такому выбору: птенцы должны покидать родительское гнездо и строить своё. А ты вон уже какой большой мальчик вырос, – перешла я на шутливый тон, чтобы не казаться занудой, подняла голову навстречу его лицу, и мы улыбнулись.

– Да уж, наградил Бог ростом, нет бы ума больше дал, – отшутился и Алексей, – но зато ты – мал золотник, да дорог.

Называя Алексея поверхностным, Анатолий перегнул палку. Не может человек быть поверхностным с такой грамотной, я бы сказала, литературной речью. Ну да, высшего образования нет. А с каких это пор быть рабочим поверхностно или стыдно? Я так не считала. И учиться никогда не поздно! Постепенно по пунктикам я разбивала доводы Анатолия в труху. Но оставался ещё один: «поматросит и бросит».

Мы подошли к дому Капы. Алексей не торопился прощаться: вынужден ждать, когда вернётся Виктор.

В одной из квартир собрались соседи на свадьбе Ирины. Алексей склонился ко мне:

– Всё-таки хочу её поздравить. Давай позвоним в дверь.

– Алексей, лично мне неудобно – я не успела с ней познакомиться. Если хочешь – звони и поздравляй сам.

Мы поднялись на второй этаж. Он позвонил. Дверь открыла Люда – их общая подруга из «тройственного союза». Та самая Люда, которая не дождалась Ефима. Она вышла к нам и обняла Алексея:

– Привет, Алёшка! Не вздумай Иришку вызывать. Она и так вся дёрганая, как будто не свадьба, а похороны.

Но Ирина сама выглянула из-за двери и замерла.

– Ира, поздравляю тебя с бракосочетанием! Будь счастлива! – с одного выдоха выпалил Алексей и в это время зачем-то обнял меня, крепко прижав к себе одной рукой за талию, второй за грудь.

«Защитная реакция! Бравада!» – подумала я и не уклонилась от объятия, как бы стала опорой для него в эмоционально сложной ситуации.

Высоченная и стройнючая Ирина молча перевела взгляд на меня, пацанку в подростковой кепочке:

– Лина? Наслышана! И вы будьте счастливы! Любви вам! – и закрыла за собой дверь.

– Да уж, си-ту-а-ци-я! – протянула я и подняла глаза на парня. – Ну пойдём на кухню: чаем буду поить, приводить тебя в чувства.

В квартире пусто. Тихо. Я поставила чайник, пригласила Алексея за стол. Он поймал меня за руку и притянул к себе, силой усадил на колени, снял с меня кепку и отбросил её. Я порывалась встать.. Но он удерживал, и это было не грубо, а волнующе.

– Ну не дёргайся, малышка! Просто посиди… я на большее не претендую.

Странно, но я успокоилась и дёргаться перестала, хотя никогда в жизни не была с парнем в таком близком контакте. Он раскачивал и убаюкивал меня как ребёнка.

– Как же заманчиво ты пахнешь! Копулины у тебя зашкаливают, крошка, – выдохнул он мне в ухо.

– Копулины? Что за звери такие? – еле слышно пролепетала я и почувствовала прилив жара к лицу. И этот жар горячей кровью растёкся по всему телу.

Он приблизил губы к моему уху и прошептал:

– Копулин – это гормон любви, женский феромон, возбуждающий мужчину.

– Ого, какой вы, Алексей, специалист по женским феромонам! Но скорее вы унюхали «Опиум», мои французские духи, – нарочито перешла я на вы.

– Малышка, тот «Опиум» я учуял в нашем первом танце. Но сегодня ты пахнешь особенно: и опиум твоего тела тоньше запаха парфюма.

Да уж, он и в самом деле мужчина с опытом! Наверное, Анатолий прав насчёт «поматросит и бросит».

– Как французский сыр? – засмеялась я, чтобы смехом заглушить удары сердечка. Никогда раньше оно у меня так не прыгало. – Сент-Агюр с плесенью?

– Чего-чего?! Да ты ещё и гурманша! Откуда такие познания, крошка? Вот ведь свалилось счастье на мою голову!

В дверь позвонили. Я выскользнула с колен Алексея и выглянула в коридор. Там переминался с ноги на ногу Виктор, успевший проводить Люсю.

– Алёша, пора уходить: скоро Капа с Надей вернутся.

Он нехотя встал, притянул меня к себе и поцеловал в веки:

– До завтра, малышка!

Странный, однако, поцелуй!

Капа и Надя действительно вернулись минут через пятнадцать. Я уже лежала в кровати, когда в спальню прошмыгнула Надя.

– Ну, как вы? Как Толик? Как свадьба?

– Мы нормально. Но Ирка злющая! Мне даже жалко стало Владимира, новоиспечённого мужа. Наверное, поженились по залёту. Родители Ирины тоже серее тучи. Какая сложная штука— жизнь! Людка шепнула на ухо, что Алёшка приходил. Вот балбес! нашёл время, когда в душу лезть. Для неё эта встреча конкретно в день свадьбы, после трёх лет расставания – ножом по сердцу.

– Захотел поздравить. Может быть, этим поставить окончательную точку.

– Окончательную точку?! Всё ровным счётом наоборот! Разбередил ей душу. Тоже мне, джентльмен-поздравитель! А ты-то куда смотрела?

– Я?! А что я должна была сделать? Мальчик и девочка уже большие. По-моему, им нянька не нужна. Со мной никто не нянчился, когда практически в такой же ситуации оказалась я сама.

В кровати мы отвернулись в разные стороны. И каждая думала о своём.

В ту ночь мне ничего не снилось. Странно.

Не буду подробно описывать воскресный вечер в клубе. Народу прибывало и прибывало. Из нашей постоянной компании недоставало Анатолия и Валерия. Алексей пришёл только к концу вечера. Зато красовался Надин Толик в морской парадной форме – она ладно сидела на нём. Парень словно сошёл с почтовой открытки с образом моряка: высокий, плечистый, сероглазый и очень-очень симпатичный. А какие ямочки на щёчках, когда он улыбался! Он, Алексей и Валерий, который с прищуром глаз, могли бы стать брендом «Три Богатыря» Левобережья. Моё знакомство с Толиком прошло естественно и тепло: назвал меня сестричкой и поцеловал в щёку.

Музыканты поймали кураж и отрывалась по полной. Анечка скинула стеснительность и зажатость и засияла как звёздочка. Ну и я «колбасилась» (услышала такое в свой адрес) от всей души. Новшества публика принимала шумно: и хлопками, и свистом, и топотом. Музыкальная революция, однако!

Личным сюрпризом для меня стала композиция из репертуара Муслима Магомаева «Королева красоты» Бабаджаняна на слова Анатолия Горохова. Нет, песня уже не новая и звучала из каждого утюга. Но ребята ускорили темп, из танцевального «твиста» сделали её рок-н-ролльной – а-ля Пресли. Этой композицией они и открыли вечер и затем ещё раз исполнили её на бис.

На бис в клуб вошёл Алексей. Со сцены лилось:

«И я иду к тебе навстречу,

И я несу тебе цветы

Как единственной на свете

Королеве красоты.»

…и под эти слова по диагонали зала ко мне направлялся Алексей, рассекая танцующих, как ледокол рассекает льдины на Волге. Казалось, что музыканты специально исполняют композицию для нас. Он обнял меня и утянул в центр. «Рок-н-ролльный твист» у него получался отменно, так десятилетием раньше танцевали стиляги. Конечно, молодёжь смотрела на нас. Но я привыкла к вниманию, и оно меня не смущало. Вокруг нашей пары образовался круг танцующих. В конце композиции публика захлопала не только музыкантам, но и мне с Алексеем.

Мы вернулись в левый угол, и Алексей увидел Толика. Ребята крепко обнялись, трясли руки друг друга. Оставив их вдвоём, Надя увела меня в гардероб пошептаться.

– Толик приглашает после танцулек к себе с ночёвкой. Я хочу! Что скажешь Капе?

– Так и скажу: осталась у Толика. Надя, тебе двадцать три года! Зачем что-то сочинять? Тем более вы собираетесь пожениться.

– Думаешь?

– Думаю!

Мы уже собрались вернуться, как к нам подступила и окружила нас группа девушек. Самая высокая, небрежно крашенная блондинка, пахнущая алкоголем, схватила меня за предплечье:

– Оставь Алексея! Ты ему не пара! Зря крутишь перед ним задницей. Смешно смотреть! Дорасти сначала до него, маломерка!

Я отвела её руку в сторону. И в это время появился Алексей – заметил нас в гардеробе через головы танцующих.

– Светик-семицветик, отойдём-ка на пару минут, – Алексей легонько подтолкнул блондинку к двери. Он тихо о чём-то говорил, она слушала, опустив голову, затем кивнула, и Алексей вернулся к нам.

– Всё нормально, девчонки, не обращайте внимания!

Не могу сказать, что настроение у меня испортилось, но танцевать и правда больше не хотелось. На белый танец Алексея опять увела всё та же пухленькая хохотушка. Надя обнималась в танце с Толиком, Люся с Виктором. Я никогда не танцевала белый танец, хотя однажды мелькнула мысль пригласить Валерия, но сегодня он отсутствовал. Интересно, почему? И вчера не напросился провожать.

После завершения вечера я дружески на прощание обнялась с музыкантами и подбодрила их, мол, ещё есть время отрепетировать запланированные номера.

Через Волгу мы шли вчетвером: я, Алексей, Люся, Виктор. Опять вразбивку, парами.

– Что ты приуныла, малышка? Из-за грубости Светки? Ну, выпила девчонка! Мы работаем вместе на молочке, там девиц много, а парни холостые я да инженер Виктор. Конечно, им обидно, что у них на глазах правобережные девушки уводят сразу обоих, – обнял он меня, стараясь облачить слова в шутку.

– Лёш, а что с Ириной? Я видела вчера, ты был смущён, хотя и хорохорился. Почему вы расстались?

Он остановился, приподнял меня к своему лицу, как вчера, чтобы глаза в глаза, и сказал:

– Ира старше меня на два года. Мне было пятнадцать, а ей семнадцать, когда мы начали гулять. Примерно год спустя она сказала… впрочем, это не важно, что она сказала. Опущу эти детали… Ответь мне, пожалуйста, только честно, какой парень на моём месте отказался бы от близости с красивой девушкой, если она предлагает себя сама? Дальше, извини, интимных подробностей не будет.

Он поставил меня на снег.

– И? – нарушила я паузу. – Я не про интим, если что…

Алексей не спешил отвечать. Мы молча шли. Затем он остановился, развернул меня к свету луны и склонился к лицу.

– И потом её мать пришла к моей и ошарашила новостями: деточки спят, и в таком случае мальчик обязан жениться, потому что Ирочка – девочка честная из приличной семьи. Но надо знать мою матушку! Она с треском выставила Иринкину за порог. Я тогда ничего об этом разговоре не знал. Узнал через месяц после того, как Ира уехала в Минск. Это всё! Больше на эту тему я не могу и не хочу ничего говорить.

Он обнял меня:

– Лина, это было, было, но осталось в прошлом. Я боюсь говорить слова, к которым ты опять отнесёшься как к банальности. Но ты, Лина, совсем другое… Ты – светлый лучик в этом тёмном царстве. Ну, зацепила! С первого взгляда зацепила. Я таких девушек только в зарубежных фильмах видел. Какая же ты… нереальная ты, Лина! И при этом такая открытая и искренняя в общении. Ты, наверное, цены себе не знаешь? Опять скажешь, что я пустослов.

– Цены?! Лёша, я не вещь. Не надо на меня ценник вешать.

Если говорить без кокетства, я понимала, что столичная девчонка могла зацепить парня из провинции. Про «француженку» лучше вообще промолчать. Я и сама видела, что отличалась от местной молодёжи и, да, некоторые парни открывали рты, но не все шли напролом, как шёл Алексей. Нет, он не шёл, он пёр! Пёр физически телом, пёр эмоционально взглядами, улыбкой, словами, тембром голоса…

Мы пришли к дому Капы. Алёшка вынул из кармана дублёнки листочек с двумя номерами телефонов:

– Первый – домашний. Звонить можно после 17:30. Второй – рабочий. Он на столе секретарши, но меня позовут в любое время с 8 до 17. Малышка, я не знаю, как проживу без тебя до субботы… Правда, мне тяжело. Но хотя бы голос твой услышать.

– Алёша, я не привыкла парням первой звонить. Извини! Запомнишь мой номер? – я назвала номер рабочего телефона. – Звонить с 9 до 17:30.

Шторка на окне комнаты Капы приподнялась, и тётушка через стекло посмотрела на нас, освещённых луной.

Он держал кисти моих рук в своих и молча смотрел в глаза, и я опять почувствовала, как растворяюсь внутри Алексея под этим головокружительным взглядом.

Мы попрощались. Я открыла дверь, но неожиданно Алексей перехватил её и вошёл в тёмный подъезд следом за мной. Прижал к стене, склонился, обхватил горячими ладонями моё лицо. И в первый раз мы поцеловались…

Это был мой первый взрослый поцелуй. Не в щёчку… Сколько смущения, удивления, трепета, наслаждения принёс он мне… И онемели губы, и подкосились ноги…

Капа встретила меня у порога.

– А Надька-то где? Ещё не нагулялась?

– Надя у Толика в гостях. Скорее всего, там и останется.

– Родители пригласили?

– Не знаю.

– Так вы не вместе-то, что ли, были?

– Ну… – замешкалась я с ответом. – Сначала вместе, потом не вместе…

– А возле тебя Смирнов, что ли, сейчас ошивался?

Я покраснела: фамилию Алексея я и не знала.

– Да, Алексей с Левобережья, – нехотя ответила я.

– Вот так я и думала! – всплеснула она руками. – Каланчу эту за версту видно! Ангелина, пока не поздно, остепенись! Плохой парень-то, гуляка! Весь в отца! Ни одной юбки не пропустит. Наплачешься с ним. Одна, вон, до сих пор плачет.

– В отца? Отец же женатым сюда приехал, – удивилась я.

– Жена не стена. Легко отодвинул-то. Успешно сахарил мозги молодым девчонкам.

«Вот что значит маленький городок! Слухи разлетаются в подробных деталях. А к этим деталям плюс ещё и домыслы», – думала я, лёжа в кровати.

Не знаю почему, но весь этот негатив в адрес Алексея не только от Капы, но и от Анатолия, никак не отражался на моём впечатлении о нём, хотя я и осознала, что парень хорошо погулял и поменял немало девушек. Но прежде чем жениться или выйти замуж, разве мы не ищем именно своего человека? Мы же не выходим за первого, с кем начинаем гулять за ручку и целоваться. Всё познаётся в сравнении. А иначе как понять, что именно ОН или ОНА – твоё, а не кто-то другой? Да, юные годы я провела на Западе, где отношения между юношами и девушками раскрепощённее, но это не означало, что я была за свободную любовь. Вовсе нет! Но и ханжой я тоже не являлась. И потом, я доверяла самой себе: своей интуиции и своим чувствам.

В понедельник я проснулась на час раньше, чтобы успеть вернуться в общежитие и привести себя в порядок перед работой.

Приняла душ, надела юбку в складку на два пальца ниже колен и строгую белую блузку с чёрными пуговками и чёрной окантовкой на воротнике и манжетах, навела лёгкий макияж. У выхода стояла директорская «Волга». Я замешкалась, хотя понимала, что машина ожидает меня. Николай открыл заднюю дверцу:

– Прошу, мадам!

– Мадмуазель, если что, – отнюдь не приветливо ответила я. Но в машину села – совсем ни к чему высказывать протест и гонор водителю.

У новой высотки экипаж пополнился Сергеем Петровичем. Он пребывал в бодром настроении:

– Утро-то какое ясное! Приветствую молодое поколение! Ангелина, замечательно выглядите! Выходные пошли на пользу.

– Спасибо, Сергей Петрович! Я в полном порядке. Не было необходимости посылать Николая за мной.

– А почему нет? Живём рядом. Отчего же мне не подбросить до работы ценного молодого сотрудника?

– Сергей Петрович, по утрам полезны пешие прогулки или пробежки, особенно кабинетным работникам. И до комбината я обычно добираюсь не одна, а в компании. Партия же призывает: «Идите в массы! Будьте частью народа!», – перевела я неприятную для меня тему на шутливый тон.

– Ха-ха, один-ноль! – директор обернулся ко мне и подмигнул. – Но если опять будет прогноз похолодания, не обессудьте: машина будет у подъезда.

В двенадцать дня зазвонил телефон. Вместе с физруком Владимиром мы оформляли праздничный плакат для актового зала и хотели закончить до обеда. Я сняла трубку, прижала её плечом к уху и продолжала вырезать ножницами силуэты больших букв из цветной бумаги.

– Да, слушаю вас!

– Лина, малышка, ты? – раздался голос Алексея, я бы не узнала его, если б не столь фамильярное, знакомое обращение.

– Да, Алексей, это я.

– Алексей?! Я заметил, ты называешь меня Алексеем, когда сердишься…

– Вовсе нет! Но я на работе. И не одна в кабинете.

– Понял! Запиши всё-таки мои телефоны и перезвони когда сможешь. Тогда же не будет считаться, что ты позвонила первой, правда? – в голосе Алексея звучала усмешка, он продиктовал номера.

Я записала и перезвонила после обеда. Трубку взяла секретарша.

– Добрый день! Пригласите, пожалуйста, Смирнова Алексея к телефону, – подчёркнуто вежливо попросила я.

Хорошо, что Капа назвала фамилию, иначе звонок звучал бы как личный, а я стеснялась этого.

На этот раз в кабинете не один был он, думаю, что секретарша находилась рядом. Разговор не клеился. Да и о чём нам говорить по телефону, если никаких событий после вчерашнего расставания не произошло?

– Лина, я приду вечером на правый берег. Погуляем?

– Алёша, не поверишь, но мне абсолютно некогда: я беру работу на дом, аврал же перед Новым годом.

– А, ну да, ну да, подготовка к концерту. Ох, уж эти музыкальные работники! Ноты, что ли, будешь зубрить дома? – с насмешкой спросил он. – До Нового года больше недели.

– Хорошо, давай встретимся у дворца культуры, но не сегодня, а послезавтра: хочу посмотреть фильм «Москва, любовь моя». Картину почти год по стране крутят, а я до сих пор не видела. Если ты не против составить компанию, то подходи к 18:20.

– В кино с девчонками я точно ещё не ходил, – засмеялся Алексей. – А почему не к дому? Мне же по пути.

– Я прямиком из комбината приду в ДК.

Не знаю, почему до сих пор не сказала Алексею про общежитие и что я не музыкальный работник. Впрочем, а когда было говорить? Ну, три раза проводил с танцулек, ну, один раз поцеловались. Я в принципе мало говорила, а слушала его, соловья сладкоголосого, а если и говорила, то не о биографии или работе. Не было у меня возможности да и надобности разубеждать его в заблуждениях, к которым он сам и пришёл.

В среду, когда я подходила к дворцу культуры, Алексей уже стоял там. В модной тёплой дублёнке, в норковой шапке он привлекал к себе взгляды, переступал с ноги на ногу и озирался по сторонам. Сердце моё забилось, и дёрнулось веко правого глаза. Боже, ну как же он хорош! А ещё говорят, мужчина должен быть чуть краше обезьяны. Ну нет, увольте! Девушки тоже любят и глазами, а не только ушами. Он ещё не видел меня.

Ах, вдруг вспомнилось мне, у местных парней двух берегов идёт междоусобная война, и чаще не словесная, а с мордобоем. Одно дело проводить меня до дома Капы на набережной и совсем другое дело – светиться у ДК, добираясь сюда через всё Правобережье к крайней улице Молодёжной.

Лёшка поймал меня, закружил, поставил и поцеловал в щёку. Какие горячие губы! Щека пылала. Возможно, такая чувствительность кожи появилась после обморожения?

– Малышка, ну что ты такая напряжённая? Пойдём!

Он потянул меня внутрь. В фойе ярко горели люстры. Кинозал располагался справа, а слева – помещения для различных кружков, в том числе и комната музыкантов. У кассы стояла очередь, но Алексей уже купил билеты. Девчонки с комбината свернули себе шеи, разглядывая парня.

В фойе влетел физрук Владимир, увидел нас, и на лице от удивления подпрыгнули брови :

– Физкульт-привет, футболист! Сколько лет, сколько зим! Когда снова встретимся на поле? Команду-то хоть не растерял?

– Вовчик, привет! Да вот хочу собрать к весне. Сейчас и тренироваться негде.

Алексей перевёл взгляд на меня:

– Наверное, знакомы по комбинату? Представлять не надо?

– Не надо, – ответила я и почему-то залилась краской.

«Блин, блин, блин, как же мал этот городок! Вот поистине мир тесен! Ничего ни от кого не скроешь» – только подумалось мне, как с левой стороны фойе открылась дверь комнаты музыкантов, и из неё вышли Ирина и её новоиспечённый муж Владимир. Нас они ещё не видели. Не знаю почему, но я была готова провалиться сквозь землю, как будто во всех этих внезапных встречах моя вина́. Новоиспечённый муж закрывал дверь ключом, а Ирина разглядывала потенциальных зрителей кинокартины и вдруг заметила нас. Алексей и Владимир стояли боком к ней и разговаривали про дела футбольные.

«Эх, прокачусь!» – мелькнула в голове шальная фраза, нередко подбивавшая меня на что-то экстравагантное или авантюрное. Я взяла обоих футболистов под руки и повела их в кинозал, оставив статную красавицу Иру смотреть нам вслед.

Да-да, существует такая традиция: влюблённые берут билетики на последний ряд, чтобы во время сеанса целоваться и обниматься. Но Алексею последний ряд «положен по уставу», то бишь по росту, потому что кто бы ни сел позади него, фильма бы не увидел. Но мы вели себя прилично. Алексей держал мою руку в своей, и эта рука лежала на моём колене, прикрытым подолом тёплого пальто, но даже через него прожигала кожу.

Фильм приглушил нас в тона печали. Мы вышли из зала и направились к Волге, в противоположную сторону от общежития. Я не хотела, чтобы Алексей шёл один через весь город, и решила, что останусь ночевать у Капы. Да и расстаться сразу после фильма казалось невозможным.

История любви японской балерины и русского скульптора так тронула нас, что слова были лишними. Мы молча не спеша шли. Я мысленно благодарила Алексея, что он не перешёл на житейские разговоры и комплименты, на которые всегда был щедр. Он вёл меня за руку, тихий и задумчивый, каким я его никогда не видела. Это молчание красноречивее любых слов… А у меня в голове звучала светлая музыка из фильма: «До-ре-ми-фа, до-ре-ми-фа, ля-соль…».

Подошли к дому Капы. У Алексея стало традицией приподнимать меня к лицу, чтобы взгляд в взгляд. Долго. Молча.

– Спасибо за такой вечер, малышка! Это пронзительно… Боюсь испортить лишними словами. Когда увидимся?

– Созвонимся, Лёша. Я, правда, загружена сейчас, но после тридцать первого декабря я вольна как птица.

– Постой, а на тридцать первое? Мы же ещё ничего не решили про встречу Нового года… Ты собираешься праздновать без меня? – недоумённо спросил Алексей.

Я растерялась и вспыхнула. А ведь и правда, я даже и не думала, а что будет дальше… Неожиданный поворот событий и перемена обстоятельств!

– Тридцать первого Толик Попов отмечает дембель, собирает сослуживцев. Я приглашена как сестра Нади. Приглашена до того, как… Лёша, я возьму тебя с собой. Думаю, что Толик будет рад. Странно, что он сам ещё не пригласил тебя – насколько я знаю, вы были близкими друзьями юности.

– Да когда бы он успел пригласить? Мы один раз увиделись в клубе и больше не пересекались. Но не переживай! Даже если меня не будет у Толика, я найду способ выкрасть тебя оттуда и поведу в другую компанию.

…Какие же горячие у него губы!

Последняя неделя уходящего года неслась в суматохе и хаосе. Дел не пересчитать! Алексей звонил несколько раз на дню, и я уже хотела тихим русским словом послать его с этими звонками куда-нибудь подальше, потому что действительно отвлекал и вынуждал сердечко томно сжиматься от обволакивающего тембра его голоса. Я и сама изнывала, не видя Алексея, ну надо же, аж целых два дня!

В субботу, 27 декабря, Надя, Люся и я пошли за Волгу на народное гуляние. По телефону мы договорились, что парни втроём будут ждать нас в парке. Но они спустились к пристани, чтобы принять своих дам прямо с корабля на бал. Послонялись по набережной вместе, затем разбрелись по парам. Виктор повёл Люсю знакомить с родителями. Надя с Толиком куда-то исчезли не предупредив.

На площади Левобережья устроили предновогоднюю ярмарку: широкая продажа товаров народного промысла и рукоделия, местная выпечка, славящаяся пряничками да бараночками. Для детей в парке сооружены и обкатаны ледяные горки, слеплены снеговики и снежные бабы с морковкой вместо носа и дырявыми вёдрами на головах. Из громкоговорителей звучала музыка. В самом центре событий пыхтели три пузатых самовара.

Левобережные, многие ряженные в старинные кафтаны, а женщины в шубки и большие цветастые шали, красуясь, фланировали туда-сюда по набережной и парку, как столетия назад прогуливались купцы и мещане этого городка.

Предпраздничное мероприятие интересовало меня само по себе, как старая русская традиция прошлого века, казалось, ты прикасаешься к истории – такого я никогда не видела, а рядом с Алексеем, рука в руку, всё воспринималось так волнительно, что душа аж пела в радостном ожидании какого-то предновогоднего чуда. Я не встретила ни одного знакомого: сегодня гуляли в основном возрастные горожане и семейные пары с детьми, ну а молодёжь, как всегда, подтянется вечером к клубу.

Алёшка наблюдал за моим восторгом от всего происходящего и, похоже, сам проникся таким же чувством, как будто увидел родной город моими глазами. Люди степенно приостанавливались, когда хотели поговорить со встречными знакомыми, раскланивались. Всё это напоминало мне картины старого кино и иллюстрации книг.

В парке встретили возрастную пару (возрастную относительно клубной публики): мужчине и женщине лет по тридцать, с ними Алексей провёл весь тот вечер в клубе, когда ко мне подошёл только на один танец. Они шли нам навстречу и улыбались.

– Лина, это мои любимые школьные учителя – Анна Дмитриевна и Сергей Фёдорович, – Алексей обнял меня за плечо. – Наверное, ты видела их на танцах: они в первый раз выводили десятиклассников в клуб и контролировали это событие.

Затем представил меня:

– А это моя девушка Лина, на которую вы обратили внимание.

– Да-да, королева танцпола, – улыбнулась Анна Дмитриевна. – Девчонки все уши прожужжали про вас, Лина.

– Ох, было бы о чём, – улыбнулась я, но немного смутилась.

– Лина, а если мы попросим вас дать несколько уроков танцев в школе? Возможно, научить ребят вальсу и танго? Выпускной вечер не за горами.

– Анна Дмитриевна, если раз в неделю по субботам, то, может быть, с середины января.

– Отлично! Спасибо вам. В школе есть пианино, проигрыватель с грампластинками и магнитофон. Мы поговорим с директором об этих занятиях в спортивном зале.

На ярмарке я присмотрела кружево со сложными тончайшими узорами, настоящее ювелирное плетение, отображающее молитву. Всегда хотела научиться плести на коклюшках, но такого шанса не выпадало. Я разговорилась с рукодельницей Татьяной. Она получила мастерство от бабушки, в семье оно передавалось из поколения в поколение. Разговор заинтересовал обеих, потому что и мне было о чём рассказать – про ткацкое ремесло Tissage во французских традициях. Мастерица пригласила меня на следующее воскресенье к себе домой в свою импровизированную мастерскую.

Алексей слушал с улыбкой, ловил взгляды прохожих и от удовольствия сиял как Полярная звезда на небе.

Вот так в тот субботний день я начала обрастать новыми знакомствами на Левобережье и помимо клубной молодёжи.

Проголодавшись, мы подошли к кондитерской лавке, накупили всякой стряпни и чай в гранёных стаканах да в кружевных металлических «серебряных» подстаканниках, «с пылу с жару к самовару». Не ожидала, что будет так весело пить чай на улице посреди площади, отряхивая крошки стряпни с воротника пальто. Алексей пребывал в красноречивом ударе: сыпал шутками, вспоминал истории из детства. Например, однажды на таком же празднике у такой же лавки он лизнул большой яркий декоративный леденец из металла, и язык прилип к «леденцу»; освобождали язык из ледяного плена тёплым чаем – поливали им фальшивую сладость. Он так живописно излагал, гримасничал и жестикулировал, что я прониклась жалостью к ребёнку, но… не могла удержаться от смеха.

 Неизвестно откуда к нам вернулись Надя и Толик. Мы продолжили гуляние вчетвером. В парке на скамьях расселись тётушки-кумушки и предлагали всем желающим погадать. Конечно, гадание было невсамделишным, и поэтому моя комсомольская совесть позволила принять в нём участие. Первым выпало гадание на спичках – на любовь. Кумушка поставила две спички по бокам коробка и сказала, что справа – это я, а слева – мой парень, и зажгла спички. Если две обгоревшие головки наклонятся друг к другу, то пара состоится, а если обе отклонятся в разные стороны, то пара разрушится. А по отклонению от коробка только одной головки можно понять, кто разрушит пару. Эх, моя головка отвернулась от Лёшкиной.

Он засмеялся:

– Ну-ну, это что-то новенькое! Лина, ты действительно разнообразила мою жизнь во всех смыслах и отношениях.

Он обнял меня и поцеловал в щёку. Жарко так поцеловал, хотя едва прикоснулся губами. Мы уступили место Наде и Толику. На этот раз отвернулась головка спички Толика. Он тоже обнял и поцеловал Надю:

– Ну, прости засранца. Я не хотел.

Я потащила Лёшку за руку ко второй скамье с очередным гаданием.

– Ну всё, понеслась душа в рай! – смеялся он. – Угомонись, малышка! Мне одного прокола достаточно!

Но я не отступала. Вся эта предновогодняя суета в стиле прошлых столетий вызывала у меня жгучее любопытство. Во Франции я участвовала в рождественских ярмарках, в том числе и со своими работами – выставляла их в лавке. Но французские ярмарки не были столь зрелищными и насыщенными. Прежде всего они преследовали коммерческую цель, не были такими театрализованными, как здесь, когда ты, зритель, сам участвуешь в действии. Но одно преимущество всё-таки было и во французских ярмарках: жареные горячие каштаны и глинтвейн – горячий коктейль из вина, сахара и пряностей – для согрева, потому что пока стоишь за прилавком, то, несмотря на слабенькие -3-5°С, замёрзнуть успеваешь. А в Романовске Приволжском -19°С, но холода я не чувствовала ни на гран.

Второе гадание – на имя суженого. Кумушка дала мне пряник, велела выйти с ним в народ и угостить на моё усмотрение любого незнакомого мужчину и спросить, как его зовут. И именно так будут звать моего суженого. Мужчины, которых угощаешь пряничком, обычно с удовольствием подыгрывают.

Лёшка иронично продолжал противиться моему рвению:

– Если я пойду в народ, то второй такой с именем Лина на моём пути точно не попадётся. Малышка, ну ребячество же…

Но я пошла, тем более что гуляние под боком. Угостила пряником одинокого Ivrogne (забулдыгу), простите мой французский, и спросила, как зовут. Мужчина заулыбался от внимания, понял, в чём суть вопроса и задал встречный:

– А как надо?

– Надо как по паспорту, – засмеялась я.

– Ну, тогда Валерий, деточка.

– Ну и как? – спросила меня Надя, когда я вернулась к ним.

– Представьте себе – Алексей, – не моргнув глазом, соврала я.

Алёшка сжал мне руку, наклонился и шепнул:

– Интриганка! Мужика звать Валерка-алкаш.

Смех смехом, но Алексей притих.

Время близилось к вечеру. Конечно же, я хотела пойти в клуб хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как продвинулись дела у ребят-музыкантов. Я помнила, что танцульки в клубе – не Алёшкино амплуа.

– Лёш, мне надо. Столько внимания я им уделила и сейчас, перед выступлением на комбинате, не могу их бросить, тем более что принесла официальный договор, который они должны подписать.

– Я понимаю. Иди. Мне тоже предстоит проведать приятеля. Он неделю лежит с травмой ноги. Подойду в клуб к завершению. Смотри там, в танцах-обжиманцах поаккуратнее, а то некоторые слюни до пояса распустили.

Я вошла в зал клуба и обомлела от яркого света и декораций: не только высокая ёлка посреди зала обвешана блестящей мишурой, но и все окна залеплены снежинками и инеем, и с потолка свисал серебристый дождь. В левом и правом углах со стороны сцены стояли дополнительные лампы-прожекторы. Из нашей компании пока никого не было. Я подрастерялась. Куда идти, если мой угол занят прожектором? Но музыканты увидели меня, и Николай кивком головы пригласил подняться на сцену. Я присела на стул возле проигрывателя и просматривала, какие диски ребята подготовили к очередному представлению публике.

Со сцены увидела на входе в зал студента Анатолия и Люсю с Виктором. Музыканты закончили играть. Николай объявил прослушивание Killer Queen. Андрей занял место «диджея», а остальные ребята спустились на танцпол. Николай хотел пригласить меня на медляк, но я показала ему глазами на Анну, а сама приняла приглашение Анатолия. Мы танцевали с ним в паре, но не касались друг друга, а медленно переступали с ноги на ногу, поочерёдно переносили вес с одной на другую, а от этих шагов плавно, не вульгарно покачивались бёдра. Пластичные движения руками. Пощёлкивания пальцами. Лучше, чем Анатолий, никто другой мне в пару не подходил. Но затем он положил руку мне на спину и медленно повёл по кругу.

– Ну и как Алексей? – заглянул он мне в глаза. – События в разгаре? Добрались до пика отношений?

– До пика ещё как до луны, – вспыхнула я, – хотя смотря, что ты считаешь пиком.

– Верхняя точка амплитуды, после которой непременно будет резкое падение вниз, – он близко приблизился к моему уху. – Линочка, падать будет больно. И самое страшное, когда упадёшь, мало кто протянет руку, а кто-то просто отвернётся. Я бы не был так категоричен, если бы не знал… Девчонки сопли на кулак мотают, а с парня как с гуся вода.

Боже, как меня всё это достало!!! Ладно тётки наговаривают. Но этот парень, наверное, приятель, ему-то какое дело до всего этого?!

Выбор Queen я не оценила. Может быть, потому, что впечатление смазали слова Анатолия. Пожала плечами Николаю в ответ на его немой вопрос, он понял мою реакцию, и ребята запели «Алёшкину любовь».

Люся и Виктор пребывали в упоении друг от друга. Поискала глазами Валерия, но не нашла. Разудалой походкой ко мне подвалил внешне ничем не приметный парень и дыхнул в лицо гремучей смесью алкоголя.

– Спляшем, куколка?

Я отказала. Он схватил за предплечье. Но в это время в зале объявились Надя и Толик. Толик разжал руку парня и что-то коротко сказал ему на ухо, впрочем, могу догадываться что. И тот ретировался.

Настроение подпорчено окончательно. Даже «Шизгара» меня не зажгла, хотя, пританцовывая, я старалась отвлечься. Да, пожалуй, Алексей прав: с клубом надо завязывать. Ну, ребячество это! Можно раз в месяц появляться, но не два вечера подряд на неделе. После каждого танца я искала глазами Алёшку, изнывая от ожидания и тоски, даже сердце сжималось, как только мысленно представляла его образ.

Наконец-то он появился, как могучий ледокол на Волге. Специально, что ли, такое время выбирал – музыканты опять исполняли «Королеву красоты».

– Малышка, иди потвистуй, – он присел на стул рядом со мной, – а я полюбуюсь со стороны.

– Не хочу. Если бы не предстоял разговор с музыкантами, то прямо сейчас ушла бы.

– Так давай организуем этот разговор. Они же делают паузы.

После «Королевы красоты» я взмахом руки позвала Николая. Музыканты поставили пластинку и спустились на танцпол. Попросила Андрея принести сумку, оставленную возле проигрывателя. Вынула из сумки договор: комбинат обязуется выплатить вознаграждение и предоставить микроавтобус «РАФ» для транспортировки, а группа должна отыграть три часа на  праздничном вечере.

Николай удовлетворённо потёр руки и затем спросил:

– Завтра не придёшь, значит? Что-то случилось?

– А ларчик просто открывался: завтра мы идём на свадьбу, – ответил за меня Алексей.

Я удивлённо посмотрела на Алёшку и перевела взгляд на Николая:

– Коля, вы без меня прекрасно справляетесь. Вы молодцы! Я рада знакомству и сотрудничеству. Но завтра не приду. Увидимся тридцатого на комбинате! Я возьму полное шефство над вами от встречи «РАФика» и до его отъезда с вами.

Мы обнялись. Как же быстро мы нашли общий язык! Всё-таки музыка сближает людей: слушая её, переживаем одинаковые эмоции, находимся на одной волне, и неважно, на каком диалекте разговариваем.

Я пошепталась с Надей и Люсей, попросила не обращать внимания на наш побег, а продолжить получать удовольствие от танцев. Девчонки и правда наслаждались объятиями со своими парнями под музыку. Алексею же такие тусовки были не в кайф. А сегодня и мне не в кайф.

Мы направились в гардеробную. Алексей рассекал толпу танцующих, вёл меня за руку, а я ловила красноречивые взгляды девушек… Светик-семицветик и пухляшечка, традиционно приглашавшая Алексея на белый танец, молчаливо, но выразительно желали мне вдогонку всего самого «наилучшего». Завидуют, однозначно! «Голодные суки злее голодных кобелей!» – вспомнилась мне реплика студента Анатолия.

На улице падал пушистый снег. Тихо и тепло. Лёшка приподнял меня и закружил.

– Ну и как насчёт свадьбы? – отбивалась я, опасаясь, что он поскользнётся и мы оба рухнем. – Твоя импровизация?

– Нет, действительно свадьба одноклассника и товарища по футболу. Завтра в 16:00 в ресторане «Волна». Буду ждать тебя возле дома твоей тётки часа в три.

– А почему раньше не сказал? Мне хоть как-то надо подготовиться. Опять же, подарок… – нырнула я в Лёшкины глаза, когда он опустил меня на заснеженную дорогу и склонился к лицу с намерением поцеловать.

Он ответил не сразу. Шли молча по парку, держались за руки.

– Видишь ли, Лина, я приглашён давно. Приглашён дружкой. Тебя я тогда ещё не знал. Я должен быть в паре с подружкой невесты. У нас и танец совместный отрепетирован, и речи заготовлены. То есть всю свадьбу мы должны вести вдвоём. И вот… появилась ты. Планы уже не поменяешь. И я не хотел ставить тебя в неловкое положение.

– Да уж, ситуация, Лёша. Девушка, скорее всего, на что-то рассчитывает? – напрямик спросила я и сразу поняла, что так и есть. – Иди без меня, я пойму. И выясни все недоговорённости с девушкой. Так будет честнее и порядочнее и по отношению к ней, и по отношению ко мне.

– Нет, – он сжал мне руку, – ты должна быть со мной. Сейчас по-другому я уже не могу. Я вообще не представляю, как я отпущу тебя сегодня. Что ж ты делаешь со мной, маленькая моя? Ворвалась в мою жизнь и посметала всех и всё вокруг. Как в тебе вмещается этот ураган, малышка? А тебе? Тебе всё ещё ни жарко и ни холодно? – он склонился, чтобы видеть глаза.

– Лёша, ну как мне может быть ни жарко и ни холодно рядом с таким горячим парнем? У тебя даже дыхание обжигающее.

Он закрыл мне рот глубоким, ныряющим поцелуем. Я и не предполагала, что поцелуй может быть таким…

В воскресенье к ресторану «Волна» мы пришли за тридцать минут до официального приглашения. Когда вошли в вестибюль, из зала выскочила симпатичная радостная девушка. Наверное, увидела Алексея в окно, а меня, малышку рядом с ним, всерьёз не восприняла. В тот момент он помогал мне снять увесистое длинное пальто.

– Шикарна! Какая же ты сегодня шикарная! – Алексей сзади склонился ко мне, раздвинул волосы и поцеловал в шею. Дрожь пробежала по телу…

Девушка остолбенела и перевела недоумённый взгляд с Алексея на меня.

– Лина, знакомься, это Галя, дружка невесты. Галя, это Лина, моя девушка.

Наступила пауза. Все трое стояли и не знали, что предпринять дальше. Наконец-то Алексей взял меня под локоть и увёл в зал знакомить с молодожёнами. Я их видела впервые. Они уставились на меня, мягко сказать, с немым вопросом. Видимо, Лёшка и Галя не просто дружки на этой свадьбе, но побывали и парой. Буквально несколько недель назад.

– Юрий и Елена, – представил их Алексей.

Кроме нас, в зале присутствовали родители молодожёнов и обслуживающий персонал. Пантомима и стрельба глазами. Взгляды не были оценивающими, а как бы транслировали: «А мы не ждали вас, а вы припёрлися». Конечно, я чувствовала себя крайне неловко.

Галя в простеньком, цветастом, длиною до колен платьице с воротничком и рюшечками смотрелась деревенской девушкой «кровь с молоком». На её фоне я во французском трикотажном буклированном костюме цвета шампанского с юбкой на ладонь выше колена, во французских чёрных туфельках с брошечками на застёжках, с винтажной укладкой волос «голливудская волна» (эффекта добились при помощи Надиных термобигудей и лака) выглядела по меньшей мере а-ля Марлен Дитрих. Разительный контраст. Я не хочу сказать, что мой образ для местного контингента выглядел выигрышнее Галиного, но разница резала глаза, и Галя, бедная девушка, осознавала это и находилась, как говорят французы, не в своей тарелке. Впрочем, мы обе чувствовали себя в чужих посудинах.

– Можно я включу музыку? Совсем негромко? – спросила я родителей жениха.

Они согласно закивали, им тоже хотелось разрядить натянутую ситуацию. А Алексей и Галя пошли встречать гостей.

Неспешное застолье, словно люди собрались поплотнее набить животы: море спиртного, много закусок, на горячее подали простецкие отбивные – отнюдь не блюдо для свадьбы, на мой взгляд, и ножей с зубчиками для резки мяса не предложили. Но гости сыты, пьяны и счастливы.

Алексей не пил. Он ухаживал за мной, подкладывал салатики на тарелку. Я выпила бокал вина. Гости кричали «горько» сначала молодожёнам, потом по сценарию оно предполагалось между дружками (они же были парой, хотя и недолго), но Алексей перекроил сценарий, и «горько» кричали ему и мне. Я противилась, но… у Алексея крепкая хватка, и подвыпившие друзья досчитали до пятнадцати.

Галя оставалась безмолвной, хотя остальные ребята с ближних от молодожёнов столов весело шутили, и смех не умолкал. Пожилых людей, кроме родителей, среди приглашённых не было.

Конечно, гости не только ели и пили, но и танцевали русские дроби и топотушки, польский краковяк, «обжиманцы» и танго (уж как умели) и трясли телесами невпопад ритму бодрой музыки. Трезвые, как венецианские стёклышки, мы с Лёшкой больше сидели, наблюдали и перекидывались добродушными шуточками по поводу происходящего.

Лохматый парень в клетчатом пиджаке, сидевший за столом напротив нас, весь вечер осоловело заглядывал мне в рот и всё-таки решился пригласить на медленный танец.

– Откуда ты? – коротко спросил он.

– Оттуда! – ещё короче ответила я, но потом добавила, – с того берега.

– Ты клёвая чува, но… сорри… ты ему не пара. Вы не подходите друг другу физически. Разве сама не понимаешь?

– А кто мне подходит физически? Может, ты? – подхватила я его бесцеремонный тон.

– Ну, я бы стал неплохим вариантом.

– Размечтался! Соррян, чувак, но ты заблудился в фантазиях.

Я поймала Лёшкин скользящий по мне взгляд и улыбнулась в ответ.

Наконец-то объявили танец молодожёнов. Юрий и Елена вальсировали. Заметно, что репетировали. Во всяком случае, движения слаженные и достаточно лёгкие.

Следующий танец по сценарию – за дружками Алексеем и Галей. Заиграла музыка. Ого, Slow Foxtrot! Я оживилась… Он вывел Галю. Она прогнулась назад, и они поплыли под музыку шагом «перо». Конечно, физически Галя подходила Алексею больше, чем я. Представила себя на её месте: как изящнее прогнулась бы моя спина, как гладко скользили бы поступательные линии моего «шассе», и… насколько сложнее Алексею было бы вести меня, такую маленькую, в этом непростом парном танце.

Гости захлопали. В окно ресторана заглядывали любопытные зеваки. Высокая женщина из-за стекла, улыбаясь, показала Алексею большой палец. Он тоже улыбнулся в ответ, подошёл ко мне и сказал, что за окном его матушка. Наши взгляды пересеклись сквозь стекло… Наблюдает, значит, за своей кровинушкой и радуется за Алексея с Галей. Почему-то это задело меня! Я подошла к проигрывателю, пересмотрела стопку пластинок, выбрала аргентинское танго и сама объявила:

– Танго соло! От подружки дружки!

Вы когда-нибудь видели аргентинское танго? Я танцевала его в Парижской школе изящных искусств на конкурсе, и мы с партнёром стали призёрами. Основу аргентинского танго составляют четыре элемента: различные шаги и повороты, резкие остановки и целый букет украшений (enrosque). Но они чередуются не в определённом порядке, а как мозаика, каждый раз складываются по-разному, и именно от хаотичности этого набора у танцоров просматривается свой стиль и практически неповторимый почерк.

Я поставила стул в центре зала, пригласила Алексея сесть на него и начала танцевальное колдовство вокруг этого стула: музыкальный размер – 2/4, тридцать шесть тактов в минуту.

Короткая юбка слегка сковывала – ну не светить же нижним бельём! Но всё равно я вложила в хореографию танца все годами приобретённые навыки выразить телом художественный смысл и страсть танго и так выстроила движения, что они даже на расстоянии обволакивали сидящего Алексея.

Когда выполняла финальный элемент enrosque, изогнула спину, низко склонилась к Алексею, отвела ногу далеко назад, грациозно раскинула руки, заглянула в его жаркие глаза и увидела, как он в это момент выдохнул и прикусил губу.

Молодёжь захлопала с различными по интонации выкриками.

– Кто ещё хочет исполнить соло? Объявляю белый танец: девушка приглашает партнёра на электрический стул, – произнесла я скорее в шутку, чем всерьёз, но моё предложение было подхвачено, и девчонки азартно хватались за стулья и приглашали парней.

– Да уж! Разряд в тысячу вольт точно шарахнул, – Алексей поднялся со стула, склонился ко мне и шепнул на ухо, – спасибо за приватный танец, малышка! Это улётно!

И поцеловал меня в губы. Долго и сладко.

…Букет невесты поймала Галя.

Тридцатого декабря я поняла, что означает слово «запарка». Дел навалилось – на пол-Китая хватит. Собрания, отчёты, доклады, выбор победителей соцсоревнований и рацпредложений, приём новых членов в ряды комсомола, подготовка речей, как своих, так и написание текстов другим (да, приходилось и это брать на себя), оформление зала для торжественной части и затем для танцевального вечера, беготня в горком и райком… Надя и Владимир тоже не сидели сиднем: всегда рядом, на подхвате, но только как исполнители. Во всё приходилось вникать самой.

Ноги горели, руки тряслись, мозги плавились, Лёшка докучал звонками…

Но больше всего я переживала не за торжественную часть с докладами, а за проведение танцевальной вечеринки: всё-таки она – моё детище, первый подобный опыт.

«РАФ» привёз музыкантов вовремя. Оставалось минут тридцать на настройку аппаратуры. В буфете наводились последние штрихи к открытию. В конце концов я уломала директора на лёгкие алкогольные напитки и кондитерские изделия. Рядом с буфетом расставлены несколько лёгких столиков и стульев.

Вечеринка планировалась для работников комбината – никаких посторонних лиц. Поэтому Лёшенька на неё не попал, хотя и напрашивался. На танцевальный вечер осталась только молодёжь. Директор посетил мероприятие минут на двадцать, убедился, что всё чинно – благородно, сказал мне напутственные слова и уехал. От лица администрации присутствовал главный технолог Пузиков Андрей Петрович с повязкой ДНД на рукаве. Такие же повязки красовались у Владимира с Надей и у меня. Главный технолог следил за количеством алкогольной продукции «на душу населения», Владимир – за общим порядком в зале. А мы с Надей отвечали за атмосферу в целом, зажигали молодёжь своим примером, вытягивали на танец застенчивых девушек и ободряли робких парней-строителей. Чуть потанцевав ритмичный танец в одной небольшой группе, я переходила к другой. Владимир дважды приглашал меня на медляк, пару раз пытался прижать к себе поплотнее, но тут же получал от ворот поворот.

Репертуар группы уже знаком, поэтому не буду заострять внимание на нём. Молодёжь комбината выплясывала раскрепощённее, чем клубная с левого берега. Пританцовывая в очередной группе, я заметила, как главный технолог, вместо того, чтобы следить за количеством принятого алкоголя, сам зачастил в буфет за очередной рюмочкой. Пора менять ему целевое задание!

Я попросила Владимира контролировать буфет, а Андрея Петровича пригласила на танец. Главного технолога в самом деле развезло, он поплыл. Видимо, действовал не только выпитый алкоголь, но и атмосфера в целом: большое скопление народа, недостаток свежего воздуха (я взяла на заметку), ритмичная музыка, яркая цветная подсветка, красивые девчонки в нарядных платьях. Он бесцеремонно намертво прижал меня к себе, вцепился клешнями, и я никак не могла его отстранить.

– Андрей Петрович, держите себя в руках! Мы должны быть примером для молодёжи, – я изо всех своих девичьих сил отталкивала обнаглевшего мужика ладонями, и мне было до тошноты противно слышать и ощущать на лице его сопящее дыхание.

Но он не реагировал на мой протест, а, наоборот, вошёл в азарт: опустил обнаглевшую пятерню на бедро, если сказать детальнее – на попу. Я откинула его руку и пальцем позвала Владимира, наблюдавшего за нами. Владимир подошёл:

– Разрешите разбить пару. Возникли организационные срочные вопросы.

Андрей Петрович наконец-то отстранился от меня, смерил Владимира туманным взглядом и заявил тоном начальника, что вопросы подождут до конца танца. Николай наблюдал за нами со сцены, без слов всё понял, и ребята остановили музыку.

Владимир увёл Андрея Петровича за столик, налил ему минеральной воды и сел рядом, как бы для беседы, тут же впопыхах надумал какую-то тему. Подобных досадных инцидентов больше не возникло.

После завершения вечеринки музыканты, Владимир, Надя, Андрей Петрович (он жил за Волгой) и я сели в «РАФ». Микроавтобус привёз нас с Надей к дому Капы. Здесь же вышел и Владимир, а остальные поехали на левый берег.

– Девчонки, с наступающим вас! В какой компании будете встречать Новый год? – закинул удочку Владимир, не горя желанием завершить совместный вечер скорым прощанием у подъезда Капы.

– За Волгой, – накоротке ответила Надя.

– Понятно! – Владимир развернулся ко мне и как-то по-особому, с иронией, что ли, посмотрел в глаза. – Лёхе привет. Вот всё-таки дурак дурака видит издалека. Это я в хорошем смысле слова, типа, подобное к подобному тянется.

Я даже растерялась от такого сравнения, обычно слышала совсем другое мнение о нашей паре.

– Мы похожи с Алексеем? – недоумевала я. – А я думала наоборот: притянулись, как противоположности. Поясни!

– Ну, вы, как две белые вороны в чёрной стае города, выделяетесь на общем фоне. Именно поэтому заметили друг друга и пересеклись… А у других ворон просто не осталось никаких шансов…

Какое образное мышление сегодня у Владимира! Всё-таки алкоголь развязывает язык!

31 декабря мы с Надей отправились к Толику. Его родители уехали в посёлок Заречный встречать Новый год в кругу родственников, а дом оставили в распоряжение любимого старшего сына – знали, что он хочет устроить вечеринку с сослуживцами и друзьями юности. Мать заранее наготовила еды и даже испекла праздничный торт. Парни накупили напитки, фрукты, сладости. Кроме Алексея и Ефима, друзей из «тройственного союза», приглашены двое сослуживцев Толика, один из них с девушкой Алей из посёлка Заречный.

Алёшка увидел нас в окне, когда мы открывали калитку, и встретил во дворе. Как обычно, приподнял меня, и мы смотрели в глаза без слов и поцелуев, будто не  могли наглядеться друг на друга после длительного расставания. Гипнотические его глаза! Эпитетов не хватает, чтобы описать этот ныряющий в душу взгляд. Я почувствовала, как защипало в носу и в глаза напросилась слеза.

– Боже, за что это мне, дураку, такое счастье выпало? – выдохнул он, поцеловал и бережно опустил меня.

Я проморгала непрошеные слёзы. И мы вошли в дом.

Лёшка принёс с собой магнитофон. Он негромко включил музыку. Мы, три девушки, хлопотали у стола. Парни разделились на группы: Алексей и Толик разжигали огонь в печи дома, вторая группа рубила дрова, третья возилась в бане: чистила печь, готовила топку.

Русская традиция принимать баню накануне Нового года вполне разумна: смыть с себя не только материальную грязь, но и все грехи и с чистым телом и душой войти в новый год и в новую жизнь. Но сама я не собиралась в баню: во-первых, я приняла душ, во-вторых, а как же макияж и укладка, на которые я потратила столько времени? Но мужики пусть помоются и попарятся. Почему бы и нет?

За стол сели в девять вечера. Успели и наговориться на разные темы, и натанцеваться. Впервые мы с Алёшкой оказались не на виду у сотен глаз, а в уютной домашней обстановке: никто на нас не пялился, как на белых ворон, никто не сравнивал, кто кому не пара.

Наливая по рюмкам и бокалам водку и вино, все по очереди произносили тосты на тему уходящего старого года. Я растерялась, когда очередь дошла и до меня, обвела всех взглядом.

– Провожая этот год, я хочу поблагодарить, не знаю уж кого – Бога или Судьбу – за всё хорошее, что с нами случилось, и за всё плохое, за испытания, которые нам пришлось преодолеть. Благодаря им мы стали взрослее, сильнее, умнее за этот год. И в этом году я встретила всех вас. C’est la vie, как говорят французы. А я переведу вольно: чему быть, того не миновать! Благодарю Судьбу за благоволение ко мне!

Да, наверное, это звучало пафосно и, может быть, избито, но сказано было искренне: именно так я и чувствовала. И, с другой стороны, о своём сокровенном личном счастье пока говорить во всеуслышание не хотелось. Не хотелось называть имена, как это сделали Надя и Аля. Я не была готова, поэтому обошлась без конкретики.

Я стояла с бокалом. Алёшка поднял на меня сапфиры своих глаз (о да, сравнение из разряда «ту мач», но… как ещё подчеркнуть необыкновенность его ясных, голубых глаз?). Я наклонилась и поцеловала его в веки, как и он часто делал с моими. Лёшка моргнул, обнял меня и усадил на колени.

После застолья Аля предложила сыграть в бутылочку на исполнение желаний. Мне показалось весьма пикантным, что поцелуи из желаний не исключаются. Ведущему завязывают глаза, он раскручивает бутылку. Все с замиранием ожидают, где же вращение утихнет. На кого укажет горлышко, должен исполнить желание ведущего.

Моя юность прошла мимо таких забав. Подобные развлечения казались мне чуждыми: я давно переросла тот возраст, когда могло быть уместным такое ребячество, безрассудство и легкомыслие. Но с другой стороны, эти русские провинциальные традиции вызывали у меня любопытство.

Ребята расселись на полу, условно разделили окружность на сектора. Лёшка выглядел вполне вовлечённым в игру. Первой бутылку крутанула Аля. И вуаля: горлышко остановилось на Алёшке. Аля взяла быка за рога: «Хочу поцелуй!». Лёшка подошёл к ней, присел рядом на пол, обхватил её, развернул к себе и… сделал всё с лёгкостью и удовольствием. Поцелуй в губы сопровождался хлопками «болельщиков» и длился, казалось, как долгий путь от общежития до комбината. Затем Лёшка развязал ей глаза. Аля просияла.

Наде выпало что-нибудь спеть, а Толику пробежаться по комнате петухом и прокукарекать. И это было смешно до колик в сердце. Мне досталось желание от Ефима снять с себя одну вещь. Я размотала с шеи шёлковый шарф, обернула им руку Ефима и развязала ему глаза.

– Эх, пролетел с желанием! – засмеялся Ефим. – Надеялся, что платье скинешь.

Парень-моряк, Иван, он был без девушки, крутанул, и горлышко опять остановилось на мне.

– Хочу поцелуй!» – сказал он.

– О-о-о-о-о-о», – протянули все хором.

Я подошла, хотела чмокнуть его в щёку, но Аля воскликнула:

– По правилам игры – губы, только губы!

Вот влипла! Ну на какой шиш мне нужно это ребячество? Комсорг крупного предприятия играет в бутылочку! Хор скандировали: «Губы! Губы!». Я слегка прикоснулась к губам парня. Нет, даже и не прикоснулась, а только приблизилась. Но Иван, видимо, почувствовал запах духов, догадался, кто это, и плотно захватил мои губы своими. Ребята вслух досчитали до трёх, и он отпустил.

Я взглянула на Лёшку – сидел напряжённый, сжимал и разжимал кулак правой руки. Я подошла к нему сзади, запустила пятерню в его шевелюру и слегка подёргала за волосы, как бы приводя в чувства. Он перехватил руку и больно сжал. Я вскрикнула.

– Прости, малышка, прости! – Лёшка поцеловал запястье. – Всё время забываю, что ты хрупкая, а сам я неуклюжий медведь.

Конечно, ему не понравился мой «фант». Но и я не бесчувственная кукла: его поцелуй с Алей так же не явился усладой для моих глаз. Но он знал, на что шёл, когда поддерживал эту дурацкую затею. Сама я вертеть бутылочку категорически отказалась, несмотря на протесты ребят.

Толик подошёл к магнитофону, включил мелодию для медленного танца и увлёк Надю за собой. Аля тоже закружила со своим парнем. Алексей притянул меня к себе. Мы обнялись, стояли на месте и раскачивались в ритме музыки.

– Пойдём погуляем? – предложил он.

– А пойдём! За окном так тихо-тихо… ни ветерка, ни снежинки.

На центральной площади гремела музыка. Многие горожане перед наступлением Нового года вышли на прогулку в люди. Взрывались хлопушки. Молодёжь и дети перекидывались снежками, и они летели со всех сторон. Взрослые катали детвору на санках. Народ веселился. Стоял визг и хохот.

Мы встретили Люсю и Виктора. Парни пожали руки. Виктор – непосредственный начальник Алексея на заводе.

Я обнялась с Люсей.

– И как ты? Счастлива? – спросила я. – Новый год встречаешь в семье Виктора?

– Да, Витя сделал мне предложение.

– Ого! Вот это да! Какие вы скорые на решения! Я рада за вас!

– А вы? – Люся указала глазами на Алексея.

– А мы?! Всё отлично у нас! Но события не столь фееричны, как ваши. Мы не спешим.

– Надька тоже, похоже, счастлива, – улыбнулась Люся. – Ну вот, разве это не новогоднее чудо сразу у нас троих?

– Да, Надя заслужила счастье, прошла через испытания разлукой.

Парни тоже разговаривали о чём-то своём. Вполне возможно, на эту же тему.

– Что делаете завтра? – задала я вопрос и чуть не рассмеялась, наблюдая за ребятами: точно, Тарапунька и Штепсель!

Виктор слушал Алексея, высоко задрав голову вверх. Значит, и я рядом с Лёшкой выгляжу так же комично – я же одного росточка с Виктором.

– Завтра ждём у себя Витю с родителями и сестрой, – ответила Люся.

– Сватовство? Важное событие!

– Да, вроде этого. Хотя мы уже и без сватовства всё решили.

– Виктор молодец! Недолго ходил вокруг да около!

– А Алёшка? – она и с любопытством посмотрела на меня.

– Алёшка? Люся, у нас отношения только-только дошли до поцелуев.

– Вот никогда бы не подумала, что Алёшка такой мешкательный. Он славится лёгкими победами. Думаю, для тебя это уже не секрет. А здесь такой огонь у вас, а он терпит.

– Мешкательный?! – удивилась я новому слову. – Медлительный, что ли? Терпит что? – продолжала недоумевать я. – То есть зарождение чувств называется терпением?!

– Лина, вы прямо пожираете друг друга глазами. Любому дураку видно невооружённым глазом, что у вас любовь. Этого не скроешь.

– Аха, феромоны, – усмехнулась я.

Виктор и Алексей закончили мужскую беседу и подошли к нам. Алёшка поцеловал мою руку всё в то же запястье:

– Возвращаемся, малышка?

Да, время близится к полуночи. Мы шли в обнимку: Алёшка обнимал меня за плечи, я придерживалась за его талию. Возле неказистого домика возвышался сугроб: хозяева вычистили двор и сгребли снег за калитку. Лёшка повалил меня на этот сугроб. Мы лежали, раскинув руки, и смотрели на звёздное небо. У меня закружилась голова, и звёзды раздвоились и замельтешили.

– С ума сойти, малышка! Вот прямо сейчас, посреди улицы, в этом сугробе снега я невмоготу хочу тебя каждой своей клеточкой, – тихо произнёс он.

Кровь прилила к лицу, и задёргалось веко на правом глазу. Я села. Он лежал. Молчал. Выжидал моей реакции?

– Нет, Лёша! Хотеть – не значит мочь.

Я встала и подала ему руку. Но он дёрнул за неё, повалил меня на себя и крепко обнял.

– Малышка, ты знаешь, что такое химия?

– Мне бы и не знать, – засмеялась я, отбиваясь от крепкого объятия, – я умненькая девочка: хорошо училась, и по химии у меня сплошные пятёрки.

– Я про другую химию. Между мужчиной и женщиной. Теоретически вроде всё знаю, но не представлял, что это происходит именно так. И это не про интим. Я не об этом. А вот когда каждая клеточка моей кожи тянется и прилипает к твоей даже на расстоянии, даже мысленно. Я залип на тебя, малышка, в первый день, как увидел взлетающей вверх по крутой лестнице. Понимаешь: за-лип! Вот что это? Как называется?

– Фе-ро-мо-ны! – второй раз за день я произношу это слово. – Лёша, ты же сам на кухне у Капы говорил про это. Твои и мои феромоны.

– Нет, – возразил Алексей, – первый раз я увидел тебя на большом расстоянии. Это что-то вот здесь, – он показал указательным пальцем на голову, – в мозгах. По лестнице вверх… и сразу в мозг. И торчишь в этом мозгу как заноза…

– Заноза?! А я бы предпочла, чтобы было вот здесь, Лёша, – и я показала пальцем на сердце. – Мне вчера один наш общий приятель сказал про нас: подобное притягивает подобное, и дурак дурака видит издалека.

Алексей резко сел.

– Даже не сравнивай себя со мной! Ты – свет, а у меня полно пороков.

Он замолчал, как бы обдумывая, продолжать или нет.

– Мне Ирина звонила двадцать девятого, помнит мой домашний телефон.

У меня застучало в висках.

– Так вот, видела она нас вместе тогда в ДК. Работают там с мужем.

И опять пауза…

– И? Лёша, ну что ты тянешь резину? Решил сказать – скажи, а иначе зачем начал?

– Сказала, чтоб не ломал твою жизнь. И лучше б оставил в покое сейчас, пока не поздно. Ну, или женился бы.

– Вот как?! Чего это вдруг Ирина печётся обо мне? И даёт тебе советы? И что означает «пока не поздно»?

Но он опять замолчал и опустил глаза. Мы сидели лицом к лицу. Он вцепился пальцами в воротник моего пальто, но глаз так и не поднял. На его лице заиграли желваки.

– И, Лёша? Ну, продолжай!

– Сказала, что была беременна от меня. Но мать вынудила сделать аборт, потому что моя матушка категорически не признала их, не приняла. Ну а я был зелёным пацаном в то время и ничего не знал ни про беременность, ни про встречу с матушкой.

У меня зашумело в ушах. Я не могла найти ни одного слова ни в осуждение, ни в поддержку. Просто молчала, зажав виски пальцами. Сидела на сугробе снега и молчала. И он сидел напротив. И не поднимал глаз.

– Зря я тебе рассказал. Мог бы и повременить пару дней. А так испортил встречу Нового года. Ну какой теперь праздник? Я же вижу, что сейчас с тобой происходит.

– Нет, хорошо, что открылся сегодня. Значит, оставим это в уходящем году.

– Кстати, – он посмотрел на часы, – Новый год уже наступил.

Вот так я встретила 1976 год в Романовске Приволжском, сидя в сугробе снега вдвоём с мужчиной, а не мальчиком. И с этим мужчиной у меня химия на межклеточном уровне. С мужчиной, который пока ещё не сказал мне ни единого слова о ЛЮБВИ, а только об абстрактной химии.

Когда мы вернулись в дом, ребята уже допили шампанское, сдвинули стол в сторону и смотрели по телевизору новогоднюю развлекательную программу.

– О, блудные явились, – подсмеивалась Надя, – как встретишь Новый год, так его и проведёшь. Так и будете шататься бездомными по улицам.

Я прошла на кухню и поставила чайник, села на табурет и переваривала в голове всё, что услышала от Алексея. Горло сдавил ком. Осуждала ли я его? Наверное, да. Скорее, да. Но я искала ему оправдание. Парню не было даже восемнадцати лет, и он мало что понимал тогда и в самой жизни, и в сложившейся ситуации. Он мог бы скрыть от меня, мог бы, но не стал, хотя осознавал, что ранит. Значит, ему важно было рассказать. Да, я сочувствовала ему – ошеломляющая новость обрушилась на него внезапно. В голове роем возникали вопросы: зачем Ирина открылась сейчас, три года спустя, когда сама уже в браке? Меня пожалела? Нет, я не верила в это. За что меня жалеть? Разве я выглядела несчастной? Мне можно только позавидовать! Несмотря на молодой возраст, я разбиралась в людях, и даже по двум коротким встречам с Ириной, по её реакции я чувствовала, что любовь к Алёшке у неё не прошла.

Алексей вошёл на кухню.

– Ну, ты как, малышка? Прости, прости! – Он поцеловал мою руку.

Я встала, налила чай в две чашки, подала ему одну.

– Было, было, да прошло, Лёша. Это твои слова. Я приняла тебя таким, какой ты есть. Конечно, ты не ангел, Лёша, но и не демон тоже. Если бы мы всё могли предвидеть, то избежали бы многих ошибок. Это и есть жизнь, Лёша, со всеми её перипетиями. Непростая такая «сэлявишка».

Вот здесь, как в любовных романах, напрашивается написать: «Он встал, нежно обнял меня и покрыл лицо жаркими поцелуями». Но он не встал. Не обнял. Не покрыл. Мы молча смотрели друг на друга, пока у обоих глаза не увлажнились. Как о многом могут сказать глаза, когда не находишь нужных слов! А его глаза… Его глаза были необыкновенно выразительными: говорящими, изучающими, недоумёнными, вопрошающими, ласкающими, чарующими, влюблёнными, виноватыми, и через них он транслировал чувства. Но и этих слов недостаточно, чтобы описать ЕГО глаза. Впрочем, есть одно самое точное сравнение – МАГИЯ. Таких глаз я ни у кого не видела. Ни у кого. Никогда. Никогда не только на тот момент, но и за всю свою жизнь.

Да, мы разделили эту боль. Как бы банально ни звучало, но она действительно стала нашей общей…

Всю ночь мы просидели в одном кресле. Я так и уснула под утро у него на коленях.

*      *      *

Утро первого января. Праздник Новый год. Девчонки мыли посуду. Парни топили печь, травили анекдоты и громко смеялись.

– Доброе утро, малышка, – сказал Алексей и вытянул ноги, затёкшие от долгого сидения в одной позе.

Я поднялась с его колен, тряхнула головой, прогоняя остатки сна.

– О боже! Девять утра! Вы почему не разбудили раньше? – набросилась я с возмущением на девчонок.

– А куда спешить? Весь день в нашем распоряжении, – зевнула Надя. – Сейчас позавтракаем и пойдём на гору кататься на санках.

– Какие санки?! Я в тонких колготках и в мини-платье.

Алексей услышал разговор и зашёл на кухню.

– Не-е, санки у нас отменяются точно. Я украду у вас Лину и поведу с родителями знакомить. Но вечером танцульки в клубе, если есть желание, – он посмотрел на меня, – есть же, Лина? Можем все там снова встретиться.

Надя подмигнула Алексею и перевела взгляд на меня:

– К родителям? Лина, это о многом говорит – Лёшка не особо гостеприимный товарищ.

Я утащила Алексея за руку в зал.

– Лёша, я не готова к родителям, извини… да и не в таком виде к твоей строгой матушке. Но у меня есть встречное предложение. В Заречном живёт моя тётушка Василиса, очень душевная, а я совсем забыла про неё, не видела уже два месяца. Я с удовольствием съездила бы к ней с Новым годом поздравить и с тобой познакомить. Как ты на это смотришь?

– Всё, что пожелаешь, малышка! – он притянул меня к себе и обнял.

– Алёш, тогда мне надо вернуться домой: переодеться, взять коробку конфет, подарки племянникам. Давай встретимся часа через четыре на автостанции Правобережья. Сегодня районный автобус курсирует в Заречный даже чаще, чем в обычные дни, развозит родственников туда-сюда.

– Договорились! Я тоже позастольничаю с предками, да схожу сестру с зятем поздравлю. Благо дело, они живут по соседству.

Мы поблагодарили Толика за гостеприимство, тепло попрощались со всеми, и Алексей проводил меня до дома Капы.

Капу я поздравляла тридцать первого с утра. Новый год она встречала с соседкой тётей Валей, пили чай с тортом.

Вернувшись к ней первого января, я расцеловала её. Посидели минут пятнадцать, поговорили. Капа знала, что я встречала Новый год в доме Толика, но не расспрашивала подробности о компании. Про Алексея я всё ещё не хотела рассказывать, помня, как негативно она воспринимает его. Попрощавшись, убежала в общежитие привести себя в порядок и забрать купленные подарки.

Январь, Февраль 1976

– Линочка, доченька, наконец-то! – обнимала меня тётя Васеня, затем повернулась к Алексею. – А парень-то какой! Орёл! Рада видеть, сынок!

Тётушка обняла и Лёшку. И мы прошли из прихожей в зал. Дядя Аркаша и Владимир сидели за столом, играли в шахматы. Мальчишки-погодки Вася и Миша разлеглись на полу и катали подаренные дедушкой и бабушкой машинки. Жена Владимира Любаша хлопотала на кухне. Подростка Оленьки след простыл: гуляла где-то со своим парнем Андреем. Молодо-зелено, дома не сидится!

У меня защемило сердце от чувств: всё здесь по-семейному тепло и уютно, всё согрето материнской любовью и заботой.

Мужчины отодвинули шахматы, встали поприветствовать нас: расцеловали меня, пожали руку Алексею. И оба одновременно выдали: «Смирнов!!!». Ба! Лёшенька – известная личность, оказывается…

Я подарила мальчишкам красочно упакованную мной большую коробку. В коробке скрывалась железная дорога с паровозиками и вагончиками, управляемыми от пульта. По моей просьбе её купил в «Детском Мире» Москвы Сергей Петрович, когда ездил в столицу по делам.

Визг, крики, хлопки, прыжки и счастье мальчишек заполнили весь дом. Мужчины тоже, как дети, увлеклись игрушкой и дружно собирали рельсы, шлагбаумы, здания вокзалов.

– Тётя Лина, ты Фея, что ли? – спросил младший Мишенька.

– Самая настоящая Фея, – засмеялась Любаша. – Только вместо кареты из тыквы Фея Ангелина исполнила мечту любого мальчишки – целая железнодорожная станция! Вон даже у папочки глаза загорелись-то.

– Вчера по телевизору «Золушку» смотрели, – пояснила тётушка Васеня про Фею.

Лёшка улыбался, переводил взгляд с восторженных мальчишек на меня.

– Так, значит, твоё полное имя Ангелина, – удивлённо хлопнул он ресницами, – Лина-Ангелина. Ангел, значит… Слушай, малышка, как мало я о тебе знаю!

– Какие наши годы! Всё впереди! В женщине должна быть загадка, – подмигнула я ему, – тебя ожидают и другие открытия, я их приберегла на будущее.

– Она не малышка! Ты сам, что ли, не видишь? Она же тётя! Вон какая большая выросла. Даже выше бабушки! – вступил в разговор старший Вася. – Но ты можешь звать её тётя Ангел, если хочешь: Ангел и Фея – одно и то же.

Все засмеялись. Лёшка подхватил мальчишку, подбросил к потолку и поймал на лету:

– Вот спасибо, парень, открыл мне глаза!

Обед припозднился, плавно перетёк в хлебосольный, сытный, вкусный ужин. Заречный посёлок славился своей продукцией на всю область. Тётушка напекла расстегаев с мясом. Любаша накатала домашней лапши к отварным курочкам. Дядя Аркаша с Володей угощали салом собственного засола, маринованными грибами и домашним виноградным вином.

Куст винограда был экзотикой и завистью для всего посёлка, и личной гордостью дядюшки. На зиму дядя Аркаша бережно укутывал плети ветошью, пригибал к земле, а затем укрывал их сверху сооружёнными переносными «домиками». А поздней весной, когда плети уже раскутаны и подняты к опоре, по утрам и вечерам подсвечивал куст лампами. Представляете, с какой гордостью дядюшка угощал нас своим вином? Каждая капля драгоценная!

Я давно не ела такой вкусной еды: в столовой комбината рацион хоть и менялся, но всё равно был скудноватым, а в общежитии я перебивалась бутербродами да яичницей.

Часам к семи вечера домой вернулись Оленька и её парень Андрей, к подмышке которого прирос переносной радиоприёмник. Оленька сняла пальто и вошла в зал. Я застывшими глазами глянула на её выпирающий животик, обтянутый трикотажной кофточкой. Оля поймала мой взгляд, засмущалась и убежала в спальню.

Тётя Васеня густо покраснела.

– Вот, Ангелиночка, не уберегли кровинушку: глядели, глядели, да и проглядели. – Она заплакала. – Не смогли ей запретить встречаться с парнем. Ведь наша старшенькая Светочка в семнадцать лет повесилась от несчастной любви. Боялись запрещать Оле. Думали, пусть встречаются в нашем доме и будут на глазах. Недосмотрели…

Лёшка сидел с пылающим лицом, потупив глаза в пол. Я не знала, что сказать и как отреагировать. Встала. Обняла тётушку. Затем пошла к Оле.

Андрей развалился на стуле, держал радиоприёмник на коленях и слушал музыку. Оля, лёжа на кровати, уставилась в потолок.

– Андрей, выйди, пожалуйста, – несмотря на «пожалуйста», интонация моего голоса не ласкала слух. Парень набычился, но вышел.

Я подсела на кровать к Оле.

– Олечка, что случилось, то уже случилось. Тебе вот-вот исполнится шестнадцать, почти взрослая. Всё будет хорошо и с тобой, и с ребёночком: распишитесь с Андреем и будете жить полной семьёй. Мамочка поможет тебе, она у вас такая необыкновенная.

Оля тихонько заплакала. Я гладила её рыжие густые волосы, а сама думала про Ирину. Ну как могли родители послать любимую дочь под скальпель? И почему она не воспротивилась? Почему не рассказала Алёшке? Разве не от нас самих зависит, какие решения мы принимаем и как выстраиваем свою судьбу и всю жизнь в целом?

«Нет! Я никому не позволю предпринимать что-то против моей собственной воли и желания. И только я сама уберегу себя от опрометчивых поступков, ну а ошибки… Через ошибки проходит каждый…» – размышляла я.

Оля успокоилась. Мы вернулись в зал. Она взглянула на Алексея:

– Я вас знаю, вы футболист из Левобережья. Мы всем классом ездили в город смотреть вашу игру с Правобережьем три года назад. Вы тогда четыре гола забили и стали кумиром мальчишек.

Лёшка улыбнулся:

– Спасибо, Оля! Передай им привет и скажи, весной буду набирать команду. Может быть, будут желающие среди них.

– Правда? Я передам, – Оля не отводила восторженных глаз от кумира местного масштаба.

Алёшка встал из-за стола и позвал Андрея на кухню.

Чуть позже, я пошла в прихожку за пакетом с подарком для Оли и услышала из кухни :

– Будь мужиком! В семнадцать лет у меня была, по сути, такая же ситуация. Но от меня тогда ни хрена не зависело – не в курсе был, а у тебя сейчас всё в твоих руках. Взрослей, парень!

Нас убедили остаться на ночь. Володя с семьёй ушли в свою квартиру. В бывшей спальне Володи – кровать и диван. Тактичная моя тётушка не задавала лишних вопросов, расстелила нам оба спальных места.

Мы сели на диван. Лёшка выглядел бледным и уставшим. Конечно, он не спал всю прошлую ночь. А я тогда хоть чуть-чуть подремала у него на коленях.

– Лина, Ангел мой, спасибо за знакомство с семьёй. Я правда оценил это, – он замолчал и обнял меня. – Если б не видел, как ты сама была ошарашена, подумал бы, привезла меня сюда специально в назидание: смотри, щенок, своими глазами на юношеские гормоны и ошибки.

– Как тебе моя тётушка? – перевела я разговор на другую тему.

– Она, правда, добрейшей души человек. Таких людей мало.

Лёшка повернул рукой моё лицо к свету луны сквозь окошко, окутал нежным взглядом:

– Лина, неужели прошло всего лишь чуть больше месяца, как впервые встретил тебя? Такое ощущение, что случилось помутнение рассудка: совсем потерялся во времени…

Я молчала. И правда, бойкая на язык и общительная, рядом с Лёшкой я в основном молчу. Интересно, и как же он даже по молчанию читает мои мысли и чувства, понимает меня с одного взгляда? Ему и слова-то мои не требуются… Хотя нет! Разве он сам не нуждается в моём внимании? Получается, что Лёшка всё время отдаёт, а я принимаю, но сама ни разу не сказала ему ни одного нежного слова. А они роились в моих мыслях:

Имя твоё – ах, нельзя!

Имя твоё – поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век,

Имя твоё – поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток,

С именем твоим – сон глубок.

Нет, стихи не мои. Много лет назад их написала Цветаева. Но они назойливо возвращались снова и снова, стучали у меня в висках и застревали в горле, не смея вырваться наружу. И если бы их не написали ДО меня, то сейчас такие пронзительные слова написала бы я сама… Но вместо этих пульсирующих стихов я произнесла довольно сдержанно:

– Алёшка, у тебя тонкая душевная организация. Даже удивительно, что в таком большом, сильном мужчине столько самокопания и переживаний. Чувства сложно проанализировать, а иногда и сложно понять… Я вот думала, что любила уже, а оказалось, вовсе нет. Только время расставило всё по местам.

– Малышка, нет, самокопания у меня никогда не было. Поверь, это впервые. Всегда поступал так, как хотело тело. А что там в душе́, даже и не думал. А тело хотело много и разного… и всего сразу. А сейчас я боюсь поступить не так, как ожидаешь ты, и сказать что-то не так, ляпнуть лишнего… Боюсь обидеть тебя, с одной стороны, пылкостью, а с другой стороны – сдержанностью, которую ты можешь принять за безразличие. Я не знаю как мне вести себя с тобой… Боюсь спугнуть… вдруг опять взмахнёшь крылом и улетешь туда, откуда прилетела… И окажется, что всё это мне приснилось..

Невероятный прилив нежности обуял меня. Почти материнский. Мне хотелось обнять его и гладить по голове, укачать, как он укачивал меня на кухне у Капы.

– Алёша, так всё же у нас с тобой любовь или только влечение, которое ты называешь химией? Прости, но я в самом деле неопытна в подобных отношениях… Мне трудно понять и тебя, да и саму себя. Может быть, ты уже знаешь ответ?

– Малышка, ты же сама только что сказала: чувства сложно анализировать. Ну какая разница, как это называется, Лина, детка! Главное – чувства, а не название. Да, у меня были влечения, отношения, ни к чему не обязывающая связь… Но никогда ничего подобного не случалось, как с тобой. Сама подумай, на молокозаводе вокруг меня почти сотня молодых красивых девчонок, некоторые готовы хоть на флирт, хоть замуж, хоть просто на трах… А я как заворожённый прусь за тобой через Волгу, потом назад этот долгий путь в ночи. А ночью уснуть не могу. Днём из рук всё валится. На работу иду как на каторгу. Еда поперёк горла встала… Ничто и никто не может занять мои мысли, только ты: сидишь в голове и не даёшь мне покоя. Как я вообще жил без тебя?! Вот и ответь на этот вопрос: это любовь или что?

Я прильнула к нему и поцеловала в губы. Сама.

В ту ночь я почувствовала, будто внутри меня, как в раскалённой от жары и жажды пустыне, внезапно хлынул дождь, и нежный белый цветок начал медленно расти, расправил девственный бутон, зашелестел лепестками, сладко прикасаясь кончиками к каждой моей клеточке; цветок увеличивался, увеличивался, увеличивался в размерах, распирал мою плоть… и вдруг он воспарил из меня и превратился в белого Ангела… Ангел помахал мне крылом на прощание и улетел ввысь, и растворился где-то далёко-далёко в высоком звёздном небе.

Вернёмся к нашему земному. На комбинате случилось ЧП. Швейная фабрика, закупившая ткань для пошива одежды, забраковала всю партию из-за неустойчивого красителя: руки пачкались даже при трении о ткань, можно вообразить, что произошло бы с ней после влажной обработки.

Директор вызвал на экстренное совещание главного технолога, заведующего химической лабораторией, начальников красильного цеха и отдела технического контроля (ОТК) и пригласил меня как химика-технолога по профильному образованию.

Увлекаясь крашением пряжи и одежды, я изучала процессы ещё до поступления в вуз и понимала, что обвинять в случившемся красильный цех нелогично: он использовал тот препарат, который ему выдали. Закупка красителей шла с завода соседней области. Образец каждой партии должны были проверять химическая лаборатория и ОТК, прежде чем отправить препарат в производство. А за технологию крашения отвечает отдел технолога. А ОТК должен выпустить готовый продукт (ткань) на реализацию с актом соответствия качества.

Такого крупного ЧП на комбинате ещё не было. Каждый пытался выгородить свой отдел и переложить вину на другой. Я внимательно слушала всех и делала пометки в блокноте.

– Ангелина Витальевна, ваше мнение со стороны? – спросил директор. – Понимаю, что вы не погружены во все процессы. Можно сказать, что не в теме, не знаете производства. Но всё же, вы же химик-технолог. Вижу, рисовали что-то в блокноте.

Я придвинула к нему блокнот:

– Смотрите сами, я всего лишь изобразила цикл. В этой цепочке процессы дважды замыкаются на отделы главного технолога и технического контроля, а вина красильного цеха и химической лаборатории маловероятна. Это легко проверить, проведя химический анализ препарата.

Директор почесал затылок.

– Создаём рабочую комиссию для расследования ситуации. Дополнительно включаем начальника отдела кадров. Председателем комиссии, как незаинтересованное лицо, назначаю Обручеву Ангелину Витальевну.

– Ну почему же незаинтересованное? – возразила я. – Результат – в интересах всего комбината. Вы имели в виду не вовлечённое в процесс?

– 1:0, Ангелина Витальевна, именно это я и хотел сказать. Умеете вы правильно мысли формулировать, отдаю вам должное. Двух дней хватит?

– Конечно, при наличии необходимых ингредиентов и спектрофотометрических приборов проверку красителей и процесса крашения можно сделать и за один день.

– Послезавтра в 10:00 все ко мне в том же составе, плюс новые члены комиссии.

В назначенный срок все собрались в кабинете директора. Сергей Петрович сразу же предоставил слово мне. Я протянула ему экземпляр акта служебного расследования и зачитала текст вслух со второго экземпляра. Директор слушал и одновременно глазами отслеживал строчки распечатки. Поднял голову, обвёл всех взглядом. Пузиков Андрей Петрович поджал плечи.

– С виновниками всё ясно. Они получат взыскание. А теперь попрошу рассказать не для протокола, а своими словами, без чересчур умных химических и прочих терминов, я же не химик, а руководитель и производственник, в чём конкретно причина этого брака и как избежать его впоследствии. То есть не КТО конкретно виноват, а ЧТО послужило причиной. Своими словами, Ангелина Витальевна!

– Ранее мы выпускали ткань из натуральных волокон. В последнем квартале отдел технолога разработал новый вид ткани с добавлением двадцати процентов синтетики. Но процесс крашения ткани из смесовых волокон требует другого подхода, так как волокна натуральные и синтетические являются антиподами, если своими словами: одни пористые, другие – прочные, плоские, малопористые. Для прокрашивания натуральных тканей использовали сухие порошки-пигменты, но для синтетики нужны современные жидкие высокодисперсные красители. В них уже внесён тот самый компонент, позволяющий красителю легко проникнуть в малопористые синтетические волокна. То есть порошковый пигмент просто осыпается с синтетики, не проникает в её поры. Что и произошло в конкретном случае. Именно это и не учёл отдел главного технолога по причине некомпетентности. А отдел технического контроля не проверил готовую продукцию на выходе из-за халатности: просто по привычке подмахнули бумажку. У меня всё, если коротко, без терминов.

Наступила тишина. Директор снял очки и потёр переносицу.

– Этому всему вас учили в вузе, Ангелина Витальевна?

– В какой-то степени да. Но синтетические волокна в СССР начали выпускать только с 1971 года, и учебники ещё не переписали к моменту моего обучения. Поэтому я читала научные публикации. Я давно увлекаюсь красителями, крашением и колорированием, начала ещё до вуза и затем во Франции следила за разработками в этой области.

– Вот видите, в вузе этому лично меня не учили, – раздался голосок Пузикова Андрея Петровича. – Не у всех же семь пядей во лбу. Да и откуда нам брать научную литературу?

Сергей Петрович перевёл взгляд на него и усмехнулся:

– Уж вам бы помолчать насчёт научной литературы! Лично у вас есть доступ к любой через библиотечный фонд области.

Директор ещё раз окинул всех взглядом, остановился на лице Морозовой Екатерины Ивановны, женщины предпенсионного возраста, начальнике ОТК, вздохнул и произнёс:

– Все свободны! Выводы будут сделаны в течение трёх дней с участием парткома комбината. Ангелина Витальевна, а вы останьтесь.

По селектору вызвал секретаршу и попросил приготовить чай с лимоном.

– Ну что делать будем, молодое поколение? Заткнули вы нас, стариков, за пояс.

– Вы про брак? Пусть возвращают ткань. Обойдёмся только неустойкой. Отбелим мы эту ткань, перекрасим в чёрный и зелёный цвета и пустим на рабочую форму для строителей. Убытки будут, но не такие существенные.

– Да чёрт с ними, с этими тканями! Спишем! Я про вас лично. Хотите назначение на должность временно исполняющего обязанности главного технолога? Думаю, что Пузиков будет снят с должности.

– Я?! Нет, ну спасибо, конечно, за доверие, но до руководителя отдела, даже временного, минуя рядового технолога, я ещё не доросла. Вы об этом сами говорили при первой встрече. Я ещё и в должность секретаря комсомольской организации не до конца вникла. Поработаю хотя бы годик, пока надёжный человек на моё место не найдётся. Вы же сами меня на эту должность уговаривали…