Песни Сирин

Пчелиный король

Детский смех колокольчиком звенел во дворе небольшого, недавно купленного частного дома. Арина, девочка пяти лет, бегала вокруг отца, старательно обливая его из водяного пистолета. Егор был счастлив, столько лет упорной работы, экономии на всем, и вот, они с женой исполнили общую мечту. Жить в квартире супругам не нравилось. Две небольших комнаты, давящие стены, нет, частный дом со своим садом, мангальной зоной – вот предел их мечтаний. А мечты должны сбываться, иначе жизнь теряет всякий смысл.

Июльская жара плотной пеленой накрыла город. Обливаясь потом, Егор бегал за дочерью по двору, ведь выходной на то и создан, чтобы проводить время с семьей.

– Кому молочный коктейль? – Юля несла поднос с напитками, обходя разыгравшуюся дочь, бегающую под ногами.

– Ты вовремя. – С улыбкой произнес Егор, залпом осушив холодный напиток.

Арина, не останавливаясь, наворачивала круги по двору, пока ее внимание не привлекли муравьи. Нацелившись игрушечным пистолетом на трудящихся насекомых, малышка с криком: «Умрите», залила их водой.

– Как же хорошо… – приобняв мужа, произнесла Юля.

– Хорошо, но нужно разобрать сарай завтра. Думаю, может на его месте беседку поставим? – рассуждал Егор.

Арина услышав разговор родителей, мигом помчалась к старому сараю оставшегося от прежних владельцев. Встав на цыпочки, девочка дотянулась до ручки и открыла старую трухлявую дверь. Громкий визг разнесся по двору. Родители, на секунду отвлекшиеся от ребенка, со всех ног мчались к плачущей дочери.

– Что? Что с ней? – Кричал Егор, пока Юля кружилась над Ариной рассматривая ручки, ножки, спину.

– Пчелы. Я не пойму сколько укусов… три… нет, пять. Семь! – дрожащий голос Юли говорил о том, что все плохо. Егор взглянул на дочь, красные от слез глаза, разбухший нос, шея и щеки девочки неестественно вздувались на глазах.

– Срочно в больницу!

Юля схватила обмякшую Арину на руки и побежала к машине, Егор завел мотор.

После трех часов, проведенных в детской больнице, Егор вернулся домой один. Жена и дочь остались на два дня в стационаре. У Арины оказалась инсектная аллергия. Солнечный, жаркий день сменился на ветреный, прохладный вечер. Собрав разбросанные по двору игрушки, Егор уже было собрался войти в дом, как внимание его привлек злополучный сарай. Злость, ярость, на которую, казалось, был неспособен мужчина, дурманили разум. Схватив топор, Егор бросился крушить старую постройку. Деревянные балки с хрустом рассыпались. С каждым ударом топора хилый сарай превращался в груду гнилых досок. Когда наконец все строение рухнуло, Егор, совершенно обессилив, упал на колени и заплакал. Жужжание, еле уловимое, где-то над правым ухом заставило подскочить мужчину. Обернувшись, он увидел улей. Вот он, корень зла. Схватив топор, Егор со всей силы нанес удар по пчелиному дому, расколов его напополам. Соты кишили полосатыми насекомыми, но что-то с медом было не так. Наклонившись, желая рассмотреть, Егор увидел, что внутри улья был не мед. Кровь сочилась из небольших шестиугольников.

– Что за чертовщина. – Фыркнул брезгливо мужчина, попятившись назад. Овод, появившийся из ниоткуда, угрожающе навис над лицом Егора. Взмахивая руками, стараясь отогнать насекомое, Егор бежал к дому. Но овод был быстрее, для таких маленьких существ, люди огромные, неповоротливые гиганты. Резкая, острая боль разрывала плоть на щеке Егора. Забежав в дом, уняв дрожь в теле, мужчина взглянул на себя в зеркало. Укус пульсировал, но на лице была всего лишь маленькая красная точка. Никаких отеков, аллергий. Немного успокоившись, Егор написал жене сообщение, интересуясь, как у дочери дела. Юля ответила быстро: «Арина под капельницей, спит. Не переживай, утром наберу». Егор с облегчением выдохнул. У всех бывают плохие дни, сегодня была очередь их семьи.

От усталости кружилась голова, не раздеваясь, Егор рухнул на кровать и крепко уснул. Настырное жужжание разбудило посреди ночи. Егор сел в кровати, нашарив в ночном полумраке прикроватную лампу, нажал на включатель. Комната осветилась блеклым светом. Егор искал источник звука. Ничего. Ни одного насекомого в комнате не было. Скрежет и шебуршение над головой мерзко смешивалось с непрерывным жужжанием. Егор поднял голову. На привычном белом натяжном потолке виднелись мелкие черные шестиугольные дыры. Из этих отверстий тонкой струйкой стекала желтая, вязкая жижа. Капля упала на лицо Егора. Стерев ее пальцем со лба, мужчина облизал жижу. На вкус мед, но что-то солоновато-горьковатое было в послевкусии.

– Пчела! Это все гребаные пчелы! – рычал Егор себе под нос, вставая с кровати. Спать под ульем он не собирался. Навязчивое жужжание, исходившее отовсюду, преследовало. Укус, оставленный оводом, снова дал о себе знать. Щека онемела, пульсировала, отдавая в челюсть ноющей, противной болью. Прикоснувшись к укусу, Егор нащупал бугор. Неужели все-таки аллергия, как у Арины. Включив свет в ванной комнате, мужчина снова взглянул на свое отражение. Красное пятно расширилось, пульсация была не просто ощущением, кожа действительно поддергивалась. Свищ с черной дырой, глубоко уходящей в мышцы лица, выглядел ужасающе. Егор отпрянул от зеркала, жужжание усиливалось, но насекомых нигде не было, нервно дернув головой, мужчина ощутил головокружение. Он ощущал, что в его щеке что-то копошится, прогрызает его плоть.

– Вылези дрянь! – орал Егор, схватившись за голову, выдирая русые волосы. Эта боль была ничем, сравнительно с той, что вызывал укус овода.

Взяв всю волю в кулак, Егор решительно взглянул на себя в зеркало и с усердием надавил на покрасневшую кожу. Из дырки в щеке потек бордовый сок, маленькая желтоватая головка показалась в отверстии на щеке. Еще раз, и еще. Гной брызнул на зеркальную поверхность. Под кожей с новой силой что-то задергалось.

– Ну уж нет, выходи из меня! – Егор схватил лезвие и с силой надавил на припухший бугор, вскрывая пол лица. Раздвинув висящие куски кожи, мужчина увидел жирную личинку, извивающуюся в его крови. Пальцами он выдернул ее из себя и бросил в раковину, смыв водой. Кровь текла по шее, рукам, но Егор улыбался, он победил. Схватив мобильный телефон, Егор набрал Юлю.

– Алло… – послышался сонный голос жены.

– Я справился, все будет хорошо. – шептал Егор.

– Егор, ты о чем? У тебя все хорошо? – Юля испугалась: голос мужа звучал иначе, ей было тревожно за него.

– Да, да, теперь все хорошо. – Радостно шептал Егор, шорох, то ли помехи, то ли шебуршение, напрягли мужчину. Нет, это не помехи, – он четко слышал жужжание в трубке телефона.

– Юля, проверь Арину! – Взмолился мужчина. Но Юля не слышала его, странное жужжание в палате напугало женщину. Бросив телефон на койку, она подбежала к дочери. Арина неестественно подрагивала, глаза ее закатились.

– Доченька! Врача! Врача, срочно! – Кричала Юля. Из ушей дочери сочилась желтая жидкость… или мед… Все тело девочки было покрыто буграми, черные шестиугольные дырки, в которых что-то шевелилось, двигалось. Юля орала, но никто не приходил. Схватив дочь на руки, Юля выбежала в коридор больницы. В этот момент Арина посмотрела на мать и произнесла:

– Жужжит… жужжит мамочка.

Девочка обмякла. Юля кинулась обратно в палату, уложила дочь, делала искусственное дыхание, но пульса не было. Только в дырках, усеявших тело девочки, кто-то шевелился, прогрызал плоть, выбираясь наружу. Юля схватила телефон, Егор все еще был на связи.

– Что там? Юля? – кричал мужчина.

– Личики… они убили нашу дочь….

Алая роза

Жизнь устроена удивительным образом. Беда всегда приходит неожиданно, будто ураган, срывая дверь с петель и круша все на своем пути. Разрывает в мелкие щепки все, что с трудом и любовь наживалось. В семье Тани именно так и случилось. Измена мужа вихрем ворвалась в их дом, разрушив прежний уклад жизни. Тяжелый развод, сожаление о восемнадцати годах, прожитых с предателем, рвали душу молодой женщины. Единственная радость – дочь. Четырнадцатилетняя Лиза быстро повзрослела, познав, что в жизни не как в сказках, что порой принц (отец) может сотворить с любящими людьми. Отец мог дать Лизе все, о чем могла мечтать девочка: хорошее образование, дорогую одежду, новые гаджеты, но простить измену отца девочка не могла. Она сбрасывала звонки, не отвечала на сообщения, а когда отец приехал поговорить с дочерью, заперлась в комнате, наотрез не желая видеть его.

С тех пор как дочь и мать остались вдвоем в трехкомнатной квартире, прошло полгода. Но пустота поселилась с ними, ходила по пятам, истязая души обитательниц квартиры. Но это было не самым страшным, худшее было впереди. Ведь несчастье никогда не ходит в гости в одиночку, нет, его сопровождают преданные последователи.

Утром вторника Таня спешила на работу, как всегда старательно массируя лоб у зеркала. Она считала, что эти движения помогут избавиться от первых морщин, так предательски оккупировавших ее некогда красивое, счастливое лицо. Лиза сидела на кровати и улыбалась, смотря на мать, которая то широко открывала рот, то вытягивала губы трубочкой.

– Мам, ты отлично выглядишь!

– Ага… – протянула Таня, вспомнив, как муж говорил, что она самая красивая, что косметологи нужны только глупым дурочкам с утиными губами.

– Мам, он просто дурак. – будто прочитав мысли, произнесла Лиза.

– Дурак, не дурак, но он твой отец. Ты должна простить его, Лизок.

– А вот и нет! Ничего я ему не должна. – Лиза вся сжалась, она ненавидела, когда мать сподвигала ее на примирение. Да как может она, женщина, которую предали, говорить о примирении! Лиза хотела видеть злость, ненависть матери к отцу, но мать не была сильной, она была забитой, неуверенной женщиной, которую бросили как ненужную куклу.

Мобильный телефон загудел, Таня бросила взгляд на дочь с просьбой ответить, ведь она только нанесла крем на лицо.

– Это тетя Маша. – недоумевая, Таня протянула телефон матери. Было непонятно, зачем соседка бабушки звонит в такую рань. Да и звонила она всего однажды, когда бабушка сломала ногу.

– Да… – дрожащим голосом ответила на звонок мама. Лиза чувствовала – это плохо, этот звонок будет новым ударом для их, итак, неполноценной семьи. Слезы, хлынувшие из глаз матери, крик горя, разлетевшийся по квартире, сомнений не было: бабушка умерла.

На работу Таня так и не пошла. Начальник, не задавая лишних вопросов, пособолезновал по телефону и отпустил в отгул на неделю. В школу тоже хватило одного звонка, с предупреждением о том, что Лиза будет отсутствовать неделю по семейным обстоятельствам. Не теряя времени, они собрались в деревню, где родилась Таня. Маленький Volkswagen «Жук» был нагружен вещами и готов к отъезду. Таня обвела взглядом квартиру перед тем, как закрыть дверь на ключ, и почувствовала, как в груди что-то защемило. Странное, мерзко-ноющее чувство пустоты и одиночества сковало ее внутренности. Никто не поможет, никто не поддержит, она теперь одна… а Лиза не должна видеть мать такой испуганной. Собрав всю волю в кулак, женщина обернулась к дочери, тихо шмыгающей носом за ее спиной. Взявшись за руки, они направились к машине.

Дом утопал в осенней листве, ветви деревьев склонились над старым покошенным забором. Все было также как в детстве Тани: воздух, наполненный запахом скошенной травы, влажной сырой земли, напоминал о беззаботном времени. Но было что-то настораживающее, словно невидимая сила плотной дымкой обволакивала дом детства. Толпа соседей ютилась в прихожей, шепотом переговариваясь друг с другом. Таня стояла у порога и тряслась. Тридцать восемь лет, а мертвых она еще никогда не видела. «Там мама! Мама, она не может причинить мне зла», успокаивала себя женщина. Лиза осталась сидеть в машине, Таня наказала ей не выходить, пока сама не позовет.

– Ох, Танюша… – тетя Маша вышла из дома бледная, словно призрак, но Таня была рада видеть эту тучную старушку, с ней войти в дом было легче.

– Здравствуйте, теть Маш, что именно случилось? Когда?

– Я уж и не знаю. Сегодня утром молоко решила занести, стучу-стучу, не открывает, ну я дернула дверь. Вхожу, а запах… ой какой запах нехороший стоял, Танюш…Сразу поняла все: Тамара отошла. Сама в спальню не входила, тебе позвонила. Соседям тоже сказала, чтоб без дочери в спальню не входили.

– Так маму еще никто не видел? Жива может? Что ж вы так! – Таня утерла слезы, расталкивая столпившихся соседей, протиснулась к двери в спальню матери. Запах. Запах и правда стоял такой, что глаза щипало. Больше всего раздражала сладость в запахе. Нотки ванили смешались с запахом сырой земли и гнили.

– Ну, открывай. – шепнул какой-то дед из-за спины.

«Не жива…», проскочило у Тани в голове. Дверь со скрипом отварилась. Шепот людей стих, все ждали. Чего? Смерти? Тамара Вячеславовна лежала в кровати. Смрад, исходивший от тела, был невыносим. Таня, зажав нос ладошкой, медленно приблизилась к матери. Голова кружилась, тошнило, но это мама, ее мама. Солнечный луч из окна падал на лицо умершей. Таня присела у изголовья на колени. Сил держать эмоции не осталось.

– Мама. Мамочка… – Плакала женщина, наглаживая ледяную руку.

«За порогом оставляй или в дом запускай». Голос матери прозвучал из ниоткуда, но Таня слышала, с ней говорила покойная мать.

– Мама! Что? Что ты сказала?

Таня подскочила с колен, наклонилась к синюшному, одутловатому лицу. Соседи, наблюдающие за этой картиной, в испуге, переглядывались, не решаясь остановить убитую горем женщину. Только тетя Маша, пропихиваясь через толпу, нежно положила руку на плечо Тани, прошептав:

– Скорая и полиция уже скоро будет. Пойдем, Танюш, хватит.

– Нет!

Под закрытыми веками Тамары Вячеславовны что-то шевелилось.

– Она жива! Жива! Смотрите, глаза пытается открыть!

Тане казалось, что так и есть, просто глаза залипли ото сна. Нужно помочь. Мама хочет взглянуть на нее и посмеяться своим заливистым смехом над всеми, кто поверил в ее смерть. Таня уверенно наклонилась ближе к смердящему лицу и открыла задеревеневшие веки матери. Жирные, желтовато-белые опарыши полезли из черных отверстий, некогда бывшими голубыми глазами. Они все лезли и лезли через нос, глазницы, вываливались извивающимися клубочками, измазанными в бордовой жиже. В глазах Тани потемнело. Туман окутывал ее сознание, погружая во мрак. Голос умершей матери шептал: «Под порогом бродит кто-то, не впускай, не открывай». Темнота.

Таня долго не могла прийти в себя. Организм отказывался справляться с горем, она то периодически просыпалась, услышав голос дочери, то вновь засыпала, проваливаясь в пучины небытия. Сознание взяло вверх только ближе к вечеру. Зеркала в доме были завешаны белыми тряпками и простынями. Они напоминали призраков, холодных, бесчувственных существ, которые только и ждут того, кто приоткроет и заглянет в зеркальную поверхность.

– Мамочка, пить хочешь? – Лиза сидела на краю зеленого дивана и с тревогой в глазах смотрела на мать.

– Нет, спасибо. Увезли?

– Да, два часа назад. Тетя Маша вызвала каких-то знакомых. Сказала, что бабушку так хоронить нельзя, что в порядок приведут.

– Хорошо. Ты дала ей денег на эти процедуры?

– Да. Тридцатку дала. Завтра утром привезут бабушку. Сказали сразу хоронить надо, пока не потекла.

«Потекла, какое ужасное слово. Даже думать, что оно значит, не стану. Бери себя в руки. Лизку пожалей!», Таня старательно давала себе установки, чтобы завтра на похоронах не сломаться, не подвести дочь, как подвела сегодня.

– Мам, там у порога белое что-то насыпано. Завтра люди прощаться с бабушкой придут. Подмету?

– Порог… – обрывки странных фраз крутились в голове Тани. Она встала посмотреть. По всей линии порога тянулась дорожка, усыпанная солью. Стук в дверь.

– Это я. – голос тети Маши послышался за дверью. Таня сдвинула засов. Старушка стояла за порогом, протягивая корзину яблок и бутылку теплого, парного молока. Таня благодарно кивнула и уже протянула руку, чтобы принять дары доброй соседки, как та, недовольно цокнув языком, прижала корзинку к себе.

– Эх ты! Через порог не принимают ничего. Не научила Томка уму-разуму вас городских.

Без приглашения, перекатываясь с ноги на ногу под тяжестью веса, тетя Маша вошла как к себе домой.

– Зеркала я занавесила, окна открыла проветрить. Но сами знаете, запах мертвого долго держится, въедается в обои, кожу, всюду остается, чего коснется.

– Прекращайте теть Маш, нам сегодня ночевать тут, и так неприятно. Не нагоняйте. Лизка еще ребенок совсем.

– Лизка твоя уже не ребенок, ты вон сознание теряешь, а дочь твоя от тебя не отходит. Да и про порог сама не знала. Ох, Таня, всему вас учить.

Таня задумалась, про порог, голос матери говорил, надо бы узнать, почему про него.

– А вот и научите. А мы вас чаем угостим. – Таня чувствовала, это важно. Мать что-то хотела ей сказать, возможно, устами тети Маши и будет это сказано.

Таня быстро заварила чай. Лиза слушать деревенские легенды не собиралась и, свернувшись калачиком на диване, воткнула наушники, включив любимый сериал. Взяв чашку с ароматным напитком, тетя Маша шепотом начала свой рассказ.

– Ох, Танюша, думаю не знала ты, но была у тебя сестра старшая, ей тогда лет шесть было. Отец еще с вами жил, а мать как раз тобой беременна. Ну вот и заболела Аннушка в тот год. Болезнь страшная, лечить в город ездили. Но врачи через месяц домой отправили, сказали, мол, нежилец девочка уже, метастазы какие-то. Плохо Томе было тогда, сама на сносях, дочь старшая при смерти, еще и муж бросил, слабый мужик был твой отец. Так вот, ночью роды начались, я к Томе прибежала, парней знакомых позвала, они ее в роддом увезли, а я с Аннушкой осталась. Жуткая ночь была, гроза лютая гремела, град с куриное яйцо, а в доме тихо, только сопение умирающей. Мучилась девочка очень. Так наутро Тома с тобой на руках вернулась, а Аннушка померла в ту ночь. И счастье, и горе, все в один день. Хоронить собрались, всей деревней на гроб скинулись, а Тома на отрез дочь в землю закапывать не хотела, чтоб черви ели ее кровинушку, боялась. Вот и решила, что по староверческий хочет хоронить, что Аннушка дома быть должна. Сожгли мы тело в поле, а прах в шкатулку музыкальную собрали. Я под порогом ямку вырыла, а Тома погрузила в нее Аннушку. С тех пор узнала я, что раньше мертвых под порогом хоронили, что место это пограничное, да брать через него и передавать нельзя ничего.

– Так Анна до сих пор под порогом?

– Наверное, мы с Томой не говорили больше никогда об этом.

Таня никак не могла поверить, что у нее была сестра, а мать даже не удосужилась рассказать об этом. Захоронить под порогом родную дочь, разве по-человечески это? Хотелось одного, собрать вещи и покинуть этот дом. А Лиза знать обо всем не должна. Взглянув на дочь, убедившись, что та в наушниках, Таня выдохнула. Забыть обо всем, похоронить мать и уехать, вот и все. Выпроводив тетю Машу, Таня решила, что пора ложиться спать: когда спишь, время быстрее пролетает, а плохие мысли сглаживаются поутру.