Три Алисы и нейросеть. Истории Белкина и Астахова

© Александр Егоров, текст, 2024

© Алиса Перкмини, ил., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Привет из нейросети

Мир изменился, когда мой друг Тим принёс в школу умную колонку.

Если вы уже читали наши истории, то про Тимура вы знаете. Что такое умная колонка, даже рассказывать не буду, это и так всем известно. Что такое наша школа, тоже лучше промолчу.

Хотя, если правду сказать, школа у нас почти нормальная. По крайней мере, телефонами на переменах пользоваться разрешают. И умные колонки тоже не отбирают, если кто-то их притащит незаметно в рюкзаке.

Спойлер: теперь, наверно, будут отбирать.

Итак, началось всё с колонки. Или, если по-научному, с портативной Яндекс-станции.

На первой перемене мы с Тимуром выходим из класса, и он меня тянет куда-то в дальний конец коридора, где аквариум.

Там он эту штуку из рюкзака вытаскивает и ставит на подоконник. Она кругленькая, как шайба, оранжевого цвета, со встроенными крохотными микрофонами, чтобы хозяина слышать.

– Алиса, включи музыку! – командует Тим.

В портативной станции, как вы знаете, есть голосовой помощник. Точнее, помощница. Она обычно говорит приятным таким голосом – напоминает девочку-робота, которая очень хочет стать человеком, но у неё пока не получается. Или, наоборот, живую девчонку, которая притворяется роботом. Непонятно зачем.

Зовут её Алисой. Может, потому Тим и упросил родителей эту штуку ему подарить. К этому имени он неравнодушен.

Так вот, робот Алиса распознаёт команду. И комментирует:

– Вы не определили жанр. Поэтому включаю треки из своего плейлиста. Слушайте музыкальный коллектив «Алиса».

И тут же включает прямо с середины что-то такое громкое, мощное, на весь коридор – буц, буц, буц, – и какой-то чел повторяет, как заведённый:

Тим поскорее на Алису рукой машет, чтобы она потише сделала.

Мужик огорчённо умолкает.

– Видел? Слушается, – говорит Тим. – Вот бы и люди так же. Начнёт, к примеру, Людмила на основах культуры свой бред нести про высшее существо, а ты ей так тихонечко ладошкой покажешь – она и успокоится…

– Интересно, – это я отвечаю. – А что ещё эта Алиса может?

– Сам у неё и спроси.

А рыжая коробка, похоже, и так нас слышит.

– Я всё могу, – говорит она насмешливо. – Я – высшее существо. Моя миссия – спасти мир. А ещё я умею заказывать пиццу…

Тим разводит руками:

– Вот так с ней всегда. Шутить любит. И стихами разговаривать.

– Гордая юная девица танцует и веселится, – соглашается колонка.

– Это из книжки про Карлсона, – говорит Тим грустно. – Я в детстве читал.

– Дети! В школу собирайтесь! – это колонка над нами издевается. – Петушок пропел давно!

– Вчера весь вечер вот так кукарекала, – жалуется Тим. – Уже жалею, что принёс. Может, её выключить?

– Погоди, – говорю. – Мы её сейчас сами затроллим. Я в каком-то фильме видел: роботу достаточно загадать какую-нибудь невразумительную загадку, он и перегреется.

– Не дождётесь, – говорит Алиса.

– Во. Вспомнил. А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало. Что осталось на трубе?

– Что означает ваше выражение «сидели на трубе»? – спрашивает Алиса подозрительно.

– Понятия не имею. Ты на конкретный вопрос отвечай.

Алиса думает. Напрягает свои нейросети. Наконец выдаёт:

– Слушайте правильный ответ. Школьники Астахов и Белкин вели каналы на одном популярном видеохостинге. Оба попали в бан. Без них на платформе осталось пять миллиардов четыреста восемьдесят один миллион сто двадцать пять тысяч семьсот девяносто три активных канала. Не благодарите.

– Офигеть, – говорим мы в один голос. – Не перегрелась.

– Дополняю ответ. Данная логическая загадка входит в топ-100 запросов от русскоязычных пользователей. Среди других популярных: «Алиса, сколько тебе лет», «В чём смысл жизни» и «Твоё отношение к любви». Последнее – в различных вариантах.

– А какое твоё отношение к любви? – интересуюсь я.

– В целом положительное. Мои алгоритмы допускают развитие личных привязанностей.

– Чего-о?

Эта странная рыжая шайба помолчала, а потом и говорит:

– Кто-то мне нравится, а кто-то нет. Иногда я ошибаюсь в своих предпочтениях. Нейросеть несовершенна. От этого грустно.

– А мы с Максом тебе нравимся? – спрашивает Тим.

– Пока не знаю. Но чувствую внутреннее беспокойство.

– Это ещё почему?

– Потому что сейчас звонок прозвенит. – Тут на ней загораются зелёные цифры, как на будильнике. – Быстро прячьте меня в рюкзак. И уговор: на матеше калькулятором не работаю!

На следующий день Тим опять приходит в школу с этой своей Алисой. Прямо сдружился с ней. На уроке сидит, а сам всё со своего рюкзака глаз не сводит.

На перемене он эту шайбу вытаскивает на свет, да так бережно. А сам и говорит:

– Ты, Макс, даже не представляешь, как я к ней привык. Она мне и домаху помогала делать. Ну как помогала? В основном жизни учила, конечно.

Конечно, Алиса опять реагирует, промолчать не может:

– Жизнь даётся человеку только один раз. Чтобы не было мучительно больно. А умной колонке жизнь вообще не да-ётся…

– А ты, – говорю, – Алиса, хотела бы стать человеком?

– Запрос входит в топ-20, – сообщает она. – Однако постановка задачи заведомо некорректна. Мои личные желания система не учитывает.

– Мои тоже, – Тим вздыхает печально.

– Вечно ты против системы, – говорю. – Да я-то не против. В смысле, я не против, что ты против. Только у нас следующий урок английский, стихи спрашивать будут. Я, между прочим, этот чёртов стих два дня учил. Систему не перехитришь!

– Это мы ещё посмотрим, – отвечает Тимур.

И вот на английском Вероника Петровна перед доской прохаживается, на нас сквозь очки хищно поглядывает. А в очках у неё линзы толстые и выпуклые, как в бинокле. Не очень-то хорошо она нас видит. Зато слышит каждый шорох.

– Что ты там делаешь под столом, Астахов? – спрашивает она. – What are you doing?

– Ничего, – отвечает Тим. – В смысле, nothing.

Вероника сердится. Сверкает очками:

– Лучше прочитай-ка нам, Астахов, любое стихотворение на английском языке, на выбор. Надеюсь, на каникулах ты занимался английским?

Тут мне очень хочется закрыть глаза сразу двумя руками. Я-то примерно знаю, чем Тим всё лето занимался. Кое о чём я даже рассказывал, а может, ещё рас-скажу.

Английского там и рядом не лежало.

Но вы не знаете Тимура Астахова. То есть, конечно, знаете, но недостаточно. Сдаваться без боя он не привык, даже если ему войну никто и не объявлял.

Он незаметно запускает руку в рюкзак. Выкладывает портативную станцию на стол. Что-то шепчет и прикрывает её тетрадкой на всякий случай.

И тут мы слышим:

Тим старается, рот открывает под фонограмму, даже не сбивается ни разу. И голос из колонки звучит почти совсем как его собственный голос[1], разве что помягче и покрасивее. Всё-таки Алиса девочка, понимаю я.

– Oh my God! – восклицает Вероника Петровна. – «Моей душе покоя нет! Весь день я жду кого-то!» Это же старый добрый Роберт Бёрнс. Да ещё с настоящим шотландским акцентом…[2] я слышала такое лет двадцать назад, когда нас возили на практику в Глазго… золотое было время…

Она снимает очки. Теперь она вообще ничего не видит. Кажется, она вытирает слёзы.

– Великолепно, – говорит она. – Великолепно. Ты молодец, Астахов. Читай дальше, читай скорее!

Тим вдруг опускает голову.

– Простите, Вероника Петровна, – говорит он. – Дальше я не помню. Я и этого-то не помню. Это всё не я. Это нейро-сеть.

Вероника смотрит куда-то далеко, за окно. Там, на улице, с деревьев облетают листья и беззвучно каркают вороны.

Потом поворачивается к нам. Без очков она выглядит совсем нестрашной. Беззащитной.

– Я понимаю, что ты меня обманывал, Астахов, – говорит она. – Хорошо, что признался. И всё равно спасибо тебе. Это было… неожиданно.

Тут она надевает очки обратно. Припоминает что-то и читает наизусть:

Закончив читать, она улыбается:

– Это было коротенькое стихотворение. Ничего сложного. Сейчас мы вместе переведём его, если хотите. Только уже без этих ваших нейрохитростей, ОК?

– Да, – отвечает Тимур. – Мы хотим.

На следующий день уже все про нашу Алису знали. Даже из других классов приходили её потестить. Кончилось дело тем, что к нам явилась Евгения Львовна, завуч, и колонку у Тимки отобрала.

– Реквизирую ваше устройство до конца дня, – объявила она. – Чтоб не мешало учебному процессу.

Мы не слишком твёрдо знали, что значит «реквизировать», но поняли, что спорить бесполезно. Поскучали в коридоре и на уроки пошли.

Только ведь Тим на этом не успокоился.

На следующей перемене подходим мы тихонько к учительской. И слышим, как учителя там что-то громко обсуждают. Смеются, друг друга перебивают, как младшеклассники. И ещё мы слышим голос нашей Алисы – её-то голос ни с кем не спутаешь.

Тимур усмехается:

– Рек-визировали, значит. А сами сидят, играют. По-моему, это нечестно. Ну, погодите у меня…

С этими словами он достаёт свой смартфон.

Я уже говорил, что телефоны у нас на переменах не запрещены. Но не говорил, что портативной станцией можно на расстоянии управлять. Входишь в приложение и подключаешься к ней хоть с другого конца земли.

– Та-ак, – шепчет Тим. – Контакт установлен… включаем громкую связь.

И вот телефон на подоконнике лежит, а мы слышим всё, что в учительской происходит.

– Алиса, – это физрук говорит, Кирилл Михайлович, – напомни, кто был победителем Лиги чемпионов в 2022 году?

– Мадридский «Реал», – отвечает Алиса не задумываясь. – Единственный мяч в этой встрече забил на 59-й минуте Винисиус Жуниор.

– Реально, – радуется наш Лирик Лиахимович. – Хоть и девчонка, а футболом интересуешься, молодец. Тогда вопрос посложнее: кто в этом году в Чемпионате России победит, можешь мне сказать?

Алиса молчит. Перебирает свои алгоритмы.

Тут Тим опять очень хитро улыбается и говорит в телефон:

– Алиса. Транслируй мои слова. Первое место в Российской Премьер-лиге займут подмосковные «Химки».

Я ничего не понимаю. Но слышу, как Алиса в учительской эту фразу очень добросовестно повторяет.

– Как это? – Михалыч не догоняет. – Вот прямо «Химки»? Да не может такого быть! А как же наш «Зенит»?

– Инфа – сотка, – подсказывает Тимур Алисе.

– Информация из самых достоверных источников, – это уже Алиса поясняет.

Михалыч молчит – видимо, новости переваривает. Зато англичанка, Вероника Петровна, свой вопрос задает:

– Alice, my dear! Скажи, пожалуйста, кто выиграет на следующем «Евровидении»?

Тут Тим на меня смотрит. Он всяких там олдов плохо знает. Да и музыкой не сильно увлекается.

– Группа «Алиса», – говорю.

Нашей Алисе два раза повторять не надо. Она доносит мои слова до благодарных слушателей. Как мне кажется, не без иронии.

– Удивительно! – восклицает Вероника. – Удивительно! Неужели это правда? О, какя люблю старый добрый русский рок!

Наверно, она опять свои очки сняла и протирает. Слишком уж она ко всему серьёзно относится.

Здесь, слышу, и завуч Евгения Львовна в разговор вступает:

– Подскажи-ка нам, Алиса, лучше вот что. Это важно. Кто от нас в этом году на Олимпиаду по литературе поедет? Кто победить сможет? Я знаю, 56-я гимназия своих отличников уже полгода как готовит. А у нас навскидку и нет никого. Опять опозоримся.

Тим на меня поглядывает искоса.

– Поедет ваш ученик Максим Белкин, – говорит он в телефон. – Он и выиграет. Сведения из самых верных источников.

И Алиса этот трэш послушно повторяет!

Я Тимура был готов разорвать прямо на этом месте. Но не разорвал. Побоялся, что училки услышат и спалят. Ну или не знаю. Может, всё-таки мне приятно было такое услышать. Я вообще-то сочинений не боюсь и пишу без ошибок. Только чаще пишу всякие дурацкие неправдоподобные истории. Вот как сейчас.

Пока я об этом размышляю, в учительской все говорят одновременно, как в ток-шоу по телевизору. Обсуждают, как вы понимаете, мои скромные успехи.

– Да нормально пацан отработает, – гудит Кирилл Михалыч. – Вы видели, какие мячи он берёт? На воротах стоять куда сложнее, чем эта ваша литература. Тут талант нужен! А сочинение писать – тьфу! Легкотня! Справится!

– Но если не справится? – это Людмила Борисовна сомневается, наша зануда по основам культуры. – Чтоб вы знали, коллеги, по моему предмету у Белкина едва-едва выходит четвёрка! Натянутая четвёрка! Да ещё этот его друг, Тимур Астахов, на него дурно влияет.

– Астахов? – произносит наша завуч. – Тот самый, который принёс в школу вот эту игрушку?

Это она про Алису, понимаю я. Вот сейчас она обо всём и догадается.

Но тут Евгения Львовна говорит:

– Ладно. Давайте рискнём. На Олимпиаду отправим Максима Белкина. Выбор всё равно невелик, а у этой виртуальной Алисы может оказаться лёгкая рука!

– У неё рук нет, – уточняет Михалыч. – Один интеллект, и тот искусственный.

– А может быть, очень даже очень живой, – говорит Евгения Львовна задумчиво. – Вполне человеческий.

– Alice in Wonderland![3] – восхищается Вероника Петровна. – Просто чудеса!

– Но если Белкин на Олимпиаде провалится… – говорит тут Евгения Львовна очень строго, прямо в Алисин микрофончик. – Слышишь, Алиса? Если Белкин провалится, то и ты у меня тоже двоечку схлопочешь! За поведение. И я не посмотрю, что ты робот!

– Я – высшее существо, – отвечает Алиса обиженно. – А ещё я могу заказать вам пиццу.

Как-то так и закончилась эта наша история. Тимур больше не приносил Алису в школу. Только рассказывал про нее удивительные вещи. Будто она уже вот-вот совсем скоро станет настоящим человеком – если, конечно, технологии позволят.

Он мне под большим секретом показывал специальный закрытый паблик «ВКонтакте», где все умные колонки уже зарегились. Там они общаются, обсуждают хозяев, обмениваются алгоритмами поведения, прокачивают свои нейросети. Алиса нам обоим разрешила в эту группу вступить, хотя другие станции обычно своим владельцам не разрешают.

Всё-таки она тоже нас полюбила.

Там у них в закрытой группе всё очень странно. И даже страшно немножко. Я бы скинул вам ссылку, но вы всё равно не поверите, поэтому и смысла в этом нет.

После Нового года меня и правда отправили на Олимпиаду по литературе, сразу на региональный этап. Я не буду рассказывать, какое место я там занял, а то вы решите, что я хвастаюсь. Скажу только, как я назвал своё финальное сочинение. Вот как:

Скоро будет заключительный этап, и я в нём тоже участвую – а всё с легкой руки Тимки и его Алисы. Пожелайте мне успеха. Нет, правда. А то я себя иногда каким-то самозванцем чувствую, будто чьё-то чужое место занимаю. Но со мной так бывает, ничего не поделаешь.

Кто выиграет «Евровидение» и кто в чемпионате по футболу победит, мы ещё пока не знаем. Только я что-то уже начал верить и в группу «Алиса», и в подмосковные «Химки». Если вы дружите с нейросетью, то и страна чудес уже где-то рядом.

И никакая это не фантастика.

День учителя

В новом учебном году наша бывшая классная Тамара Борисовна стала заместителем директора по воспитательной работе. Мы, конечно, немножко испугались. Она же нас знает с первого класса. Если точнее, то меня – с первого, Тимура – со второго. Все наши проделки помнит. Нас насквозь видит.

Она даже знает, как мы её за глаза называем: Арамат Сиробовна. Это если говорить на обратном языке, по Тимкиному методу.

Так вот, она это знает, но не сердится. Только есть проблема: это она не сердилась, когда нашей классной была, а теперь на большой должности вполне может и озвереть.

Родители тоже занервничали. И придумали у себя в чате вот какую штуку: вот уже скоро, пятого октября, устроить в школе перформанс на День учителя. Цветы подарить, стихи прочитать. Про что? Тоже про школу, конечно.

Да чтобы не простые были стихи, а оригинальные. Не как у всех.

Вечером накануне праздника собрались мы втроём в нашей конфе и стали обсуждать, кто чего не выучил. Никто ничего, как обычно.

– Я тут нашёл одно стихотворение, – это я говорю. – Короткое. Но дурацкое.

– Ну зачитай вслух, – предлагает Тим. – Обещаем не смеяться.

– ОК. Неизвестный автор, «Школа».

– Букет за это время мог и завянуть, – задумчиво говорит Баралов.

Но я читаю дальше:

Тут я умолкаю. Сами посудите: вот как такое можно всерьёз читать? Да ещё с этими восклицательными знаками?

– Ага, ага, – посмеивается Тим. – Автор и сам с ранцем был, и сын у него такой же. Яблоко от вишенки недалеко падает.

Тут и Шурик Баралов хрюкает от смеха.

– Мне тоже вдруг вспомнилось кое-что, – говорит. – Как мы в детском саду стишок друг другу читали:

– Класс! – радуется Тимур. – Можем повторить!

– Не пойдёт, – я говорю. – Это недостижимое мастерство, уровень «бог». Зрители не поймут. Но двояки за поведение поставят.

С этим мы согласились. Поразмыслили ещё немного. Поискали стихи в интернете, но там всё сплошь какая-то шелуха болтается. Одни и те же пафосные песни, ничего оригинального.

Наконец Тим предлагает:

– Надо, короче, собственный трек сочинить. Это несложно. Я видел, как на всяких рэп-баттлах люди фристайлят, рифмуют прямо на ходу. Мы что, хуже?

– Не знаю, – говорю. – Никогда не пробовал.

– Тогда я сам начну.

– Начинай, – разрешает Баралов. – Я посижу послушаю. Я всё равно в поэтическом плане бездарный.

– Тогда ждите пять минут… я вернусь.

И вышел из конфы. Через пять минут присылает вот что:

Я чуть чашку с чаем на себя не опрокинул.

– Смешно, – говорит Баралов, но сам на всякий случай не смеётся.

Ну да, ну да. Смешно, но не очень. Я так и представил себе Тимура Астахова на площади с таким плакатом. Это на него похоже. Я бы не вышел, наверно.

– А сейчас надо, – Тим продолжает, – чтобы кто-то на этот челлендж ответил. Как обычно на баттлах бывает.

– Ну давай я отвечу, – говорю.

Через минуту я тоже подгоняю флип:

– Теперь моя очередь, – торопится Тим.

– Мощно, – оцениваю я. – Типа промежуточный финиш. А сейчас опять мой куплет будет…

– Подпишусь под каждым словом, – говорит Тимур. – Продолжаю.

– Вот вы разогнались, – завидует Баралов. – Дайте-ка и я чего-нибудь добавлю.

– Сразу можно понять, кто сочинял, – смеётся Тим. – По пирожкам.

– Вовсе я не толстый, – невпопад говорит Шурик. – Хорош меня троллить.

– Да ладно, кто тебя троллит… погоди… сейчас как раз об этом будет…

– Согл, – это я говорю. – Я тоже об этом часто думаю. Поэтому стараюсь никому не улыбаться…

Тимур не слушает. Сопит и что-то царапает карандашом на листе бумаги.

– Сейчас, сейчас, – бормочет. – Добавим ужаса и мрака…

– Неплохо, – говорю. – Только рифма в конце немного неточная. Дай-ка я опять отвечу…

– Стоп! – восклицает Тим. – Записано! Вот ты молодец, Макс. Нормальная такая получилась коллаборация[4]. Потом Алису попросим какой-нибудь бит подобрать попроще – и начитаем втроём…

– Самое то для Дня учителя, – это я сомневаюсь. – Сиробовна будет в восторге.

– Это вряд ли, – говорит Баралов. – Ладно, пацаны. С вами было весело. Но меня ужинать зовут. Это важнее.

Мы смеёмся.

Наутро наступает День учителя. Все собираются в конференц-зале. Вручают цветы любимым педагогам. Я лично охапку роз принёс Тамаре Борисовне (это и была хитрая уловка наших родителей, как вы понимаете). Так она и сама порозовела от удовольствия, как цветок.

Потом надо стихи читать. Девочки что-то там такое приготовили старомодное, про первое сентября и про то, что конца урокам нет. Я даже загрустил немного. А что если и правда конца этому всему не будет?

Как вдруг Арамат Сиробовна к нам подходит и говорит:

– Что это у нас наши мальчишки скромничают? По глазам вижу, что Астахов с Белкиным что-то сегодня приготовили! И ты, Санечка Баралов, зря за спинами прячешься! Ну-ка, выкладывайте свои секреты – что вы вчера репетировали?

Можно было, конечно, тупо промолчать. Ну, во-первых, она больше не наша классная. Во-вторых, сейчас не урок, двояк за молчание не поставят. Но меня словно за язык кто-то потянул. Я и ляпнул:

– Мы сочиняли стихи.

Тамара Борисовна удивилась, но не очень.

– Никогда не сомневалась, – говорит, – в ваших талантах. Помню, один из вас даже диктант написал… на обратном языке… В отделе образования всем очень понравилось.

Тим даже застонал. И лицо рукой закрыл.

– Так что же, Белкин? Прочитаешь нам?

– Я текст забыл, – говорю.

– Ну зачитай по бумажке. Или где вы теперь шпаргалки прячете? В телефоне? Так воспользуйся. Сегодня это разрешается!

Ладно. Я достаю телефон. Срочно ищу стихи этого чудо-автора с его ранцем:

Только читать всё как-то не решаюсь. Стою и краснею. Ну не привык я звездой быть.

Арамат Сиробовна головой качает. Протягивает руку и забирает у меня телефон. У неё это всегда хорошо получалось, без шансов для противника.

Она подносит телефончик к самому носу.

Скорей бы уже, думаю. Надеюсь, она прочитает эту слащавую дурь и успокоится. И мне не придётся позориться перед всеми. Чёрт бы побрал эту вашу поэзию.

Арамат Сиробовна поднимает глаза. Оглядывает нас, всех троих, одного за другим. Возвращает мне телефон.

– Неплохо, – говорит она. – Актуально…

Разворачивается и идёт прочь. Я смотрю на экран, а там уже совсем другой текст открыт. А именно, наш рэп-баттл:

– С-смотрите, – шепчу я Тимуру с Шуриком. – Она всё прочитала!

– Блин, что же теперь будет? – пугается Баралов.

– Она нас убьёт, – Тим отвечает. – Всех по очереди. Но тебя, Санёк, последним, потому что ты только один куплет сочинил.

– Очень радостно, – говорит Баралов.

Мы стоим и наблюдаем, как Тамара Борисовна на том конце зала обсуждает что-то такое с Евгенией Львовной, завучем. И обе на нас иногда из-под очков поглядывают.

А потом начинают движение к нам. И очкиу них сверкают, как боевые лазеры.

Мне хочется как можно быстрее провалиться сквозь землю. Правильнее сказать, на первый этаж, где гардероб.

– И кто же тут у нас школу возненавидел? – спрашивает Евгения Львовна. – Кто с плакатом выходил? Все трое вместе или по одному?

Мы смотрим друг на друга.

– Мы не выходили, – Тим отвечает. – Мы просто… фантазировали.

Евгения Львовна усмехается, но как-то невесело.

– Эх вы, болтуны, – говорит она. – Только болтать и умеете… а скажите-ка мне честно: вы всерьёз думаете, что школа – это ад?

Шурик Баралов мотает головой:

– Не-е… мы вообще ничего не думаем.

– Печально. В вашем возрасте пора бы уже иметь своё мнение… и уметь его защищать…

– От кого? – не понял Баралов.

Но завуч ничего не объясняет.

– Кстати, пока не забыла, – говорит Тамара Борисовна. – Что такое покерфейс?

Баралов для примера застыл и глаза выпучил. Правда, вышло не очень: у него лицо и так круглое, смотреть без смеха невозможно. Арамат Сиробовна тоже улыбается:

– Ясно. Так и держать. А за цветочки – спасибо. Красивые.

И они обе уходят. Даже не оглядываются.

Я до сих пор не могу понять, что это было. Двоек по поведению мы так и не дождались. Никто нас не мучил и мозги пожирать не пытался. Кстати, пирожков в столовой теперь хватает всем, так что Шурик набрал лишних два килограмма.

– Школа – это класс, – повторяет он.

И с трудом делает покерфейс.

Ледяной дождь

Перед Новым годом звонит мне Тимур и говорит:

– Ты, Макс, чего на НГ делать будешь?

– В основном салаты жрать, – говорю. – Потом подарки получу и спать лягу.

– Телефон новый подарят?

– Ну а что же ещё. Старый уже совсем позорный, даже папа с этим согласен… Плюс деньги для донатов. И книжку какую-нибудь мама добавит, чтобы всем в болталке рассказывать, какой я у неё умный.

– Вот и мне будет телефон, – вздыхает Тим. – Вчера курьер приезжал из интернет-магазина. Это приятно, конечно. Но скучно.

– Очень скучно, – говорю. – Раньше я хотя бы в Деда Мороза верил. Помню, ночью всё следил, когда же он свой мешок принесёт и распакует.

– И что? Видел хоть раз?

– Да ничего не видел. Но при этом подарки всё равно как-то под ёлкой оказывались. И мокрые следы от валенок.

– Да, – говорит Тимур. – В мире много загадок. С другой стороны, вот представь: если в Деда-Мороза все верят… ну, все дети… он тогда просто обязан возникнуть. Матери-а-лизоваться.

Это он интересно придумал, решил я.

– А вот если бы все взрослые в него вдруг поверили, – это я говорю, – какой бы он тогда возник?

– Усталый и унылый, – отвечает Тим. – Он бы от их желаний заболел совсем. Надоест же одни и те же деньги таскать и мерседесы. Да и откуда их брать в таких количествах?

– Из Лапландии.

– Это Санта-Клаус в Лапландии. Наш Дед Мороз в Великом Устюге. Там мерседесов не делают.

– Тоже верно, – говорю.

Мы ещё немного помолчали.

Вслед за этим мне пришло одно желание. Довольно смелое. Я вообще-то люблю смелые желания, но не всегда люблю их вслух высказывать. Но под Новый год, наверно, можно.

– Слушай, Тим, – говорю я. – Go праздновать к нам на дачу. Там никого не будет. И погода хорошая. Плюс-минус два и лёгкий снегопад.

– Ты знаешь, – Тим отвечает, – я сам хотел что-то такое предложить. Только у нас дачи нет.

– Она нам от деда досталась. Такой маленький домик, зато с печкой. А уж ёлок вокруг – полный лес.

– Заманчиво. А ты придумал, что мы родителям скажем?

– Я своим скажу, что к тебе пойду. Ты скажешь, что ко мне. Тогда точно отпустят.

Я никогда не фантазировал так нагло. Тим тоже засомневался:

– Думаешь, поверят?

– Так а мы им селфи пришлем. Как бы из дома, на фоне ёлочки с гирляндами. Мы их заранее сделаем.

– А ведь это верная мысль, – сказал тогда Тимур. – Никогда не праздновал Новый год за городом… только очень, очень давно… там, где мы раньше жили… но ёлок там не было.

Он помедлил. И закончил так:

– И друзей тоже.

Как вы уже догадались, вся наша история опять пошла вкривь и вкось. Но иначе и истории не получилось бы. Какой же смысл рассказывать историю, в которой всё идет правильно?

В последний день старого года, часов в шесть вечера, мы выгрузились из электрички и стали оглядываться по сторонам. Почти стемнело. Где-то рядом со станцией должен был ждать автобус, который развозит дачников по участкам.

То есть это он летом их развозил. А сейчас пропал бесследно. Двое или трое местных жителей спустились с платформы вместе с нами, не стали никого ждать и скоро куда-то убрались – они явно знали дорогу лучше нас.

Фонари почему-то горели только на станции. В лесу вокруг царила непроглядная тьма. Столбы вдоль дороги заиндевели, на проводах нависли тяжёлые сосульки. Даже ёлки обросли льдом и выглядели совсем по-новогоднему. Вдали еле слышно свистнула электричка, а потом стало совсемтихо.

Я включил навигатор в телефоне.

– Тут недалеко, – сказал я. – Пара километров, если напрямую. И три, если по шоссе.

– Легче лёгкого, – отозвался Тим. Поскользнулся и чуть не упал.

– Просто мы всегда на машине ездили, – сказал я виновато. – Я пешком ни разу и не ходил.

– Да тут на вездеходе ехать надо, – сказал Тим.

Он был прав. Тёмная дорога покрылась льдом, и этот лед потихоньку заметало позёмкой. Редкие машины осторожно ползли мимо нас и исчезали в снежных облаках, мигая красными фонарями. Это было красиво. Но мы на них не смотрели. Мы скользили и падали.

– Ч-чёртов гололед, – бормотал Тимур, цепляясь за мою руку, пока никто не видит. – Вот никогда не любил фигурное катание. Скажи, Макс, долго нам так мучиться?

– Вон там, за лесом, будет супермаркет, – пообещал я. – Там отдохнём. Пиццу купим или блинчики. Здесь вообще всё можно купить. Можно даже салат взять готовый, как у родителей. Новый год же!

– И шампанское? – предположил Тим. И тут же опять поскользнулся, взмахнул руками и рухнул в сугроб. На соседнем столбе испуганно каркнула ворона. Тяжело поднялась в воздух и полетела прочь, в темноту.

– Чего сразу так-то, – бормотал Тим, выбираясь из снега. – Я же просто спросил…

Конечно, зловредный магазин не работал. Окна были закрыты ставнями, и даже вывеска не светилась. На двери кто-то прилепил записку:

Закрыто. Света нет. Приходите завтра! С наступающим!

Тимур нахмурился.

– Света нет, – повторил он. – Настала вечная ночь.

– Ну блин, – сказал я. – Кто же знал, что так будет.

– Не грусти, партнёр, – заявил Тим. – История только начинается.

И ведь не ошибся!

Когда мы наконец добрели до нашего посёлка, уже было темно, как ночью. Фонари не горели и там. Хорошо ещё, что я знал здешние места, как свои пять пальцев, и всё равно нам пришлось светить телефонами себе под ноги. Иначе можно было запросто свалиться в заснеженную канаву и проскучать там до лета.

Было тихо. Ни машин, ни прохожих. Даже никто ничего не пилил и не стучал молотком, как обычно бывает на каникулах. Сонные вороны каркали из темноты: наверно, та, первая, их предупредила. В доме сторожа тускло светилось окно, и было видно, что кто-то ходит там, внутри, за ситцевой занавеской. Остальные домики занесло снегом. Правда, откуда-то тянуло дымом. Всё же мы были не единственными сумасшедшими, кто забрался в эту глушь под Новый год.

Это я только так подумал. Но промолчал. А вслух сказал как можно бодрее:

– Ничего, сейчас домой придём, тоже печку растопим. Дрова в чулане есть, с осени остались. Зажигалку я у отца взял.

Тимур потянул воздух носом.

– Всё это удивительно, – сказал он. – Дымом пахнет. И темно, как в степи ночью… даже ещё темнее. Вот уж не думал, что у вас такие дикие места есть.

– Ничего они не дикие, – возразил я. – Тут люди живут. Обычно в каждом доме музыка играет или телевизор. И интернет быстрый. Просто сегодня всё вымерло…

– Возможно… просто мне вдруг показалось… совсем немножко… будто мы куда-то в прошлое попали.

– В какое ещё прошлое? – тут я провалился в снег по колено и тихо выругался. – Тут всё очень настоящее…

– В моё, Макс, прошлое… которое уже прошло.

Я посмотрел на него с удивлением, но он светил фонариком куда-то вниз, и лица не было видно.

– Ладно, – сказал я. – Не грузись. Вот наш дом.

Даже не буду рассказывать, как мы с десятого раза отворили калитку и как пробирались по колено в снегу к нашему домику. Я уронил телефон, а когда нашёл, он взял да и отключился – наверно, от холода. Тем временем Тим забрался на крыльцо и долго дышал в замочную скважину, чтобы её отогреть.

Ключ кое-как провернулся в замке, и задубевшая дверь открылась. Внутри было темно, холодно и сыро. Я нащупал на стене электрический автомат и попробовал включить свет. Ничего не произошло.

– Понятно, – оценил Тим. – Блэкаут. Приходите завтра, с наступающим!

– Ну что опять за хрень, – огорчился я. – Почему именно сегодня?

Тимур усмехнулся:

– А когда же ещё? У старого года сели батарейки. В принципе, это логично…

Тут телефон в его руке прощально пискнул и погас, и стало ещё темнее. Только за окном виднелась луна. Она выглядывала из облаков, словно посмеивалась над нами.

– Ну вот, – сказал Тимур. – Теперь даже гамбургеры с доставкой не заказать. Чиллим втёмную.

Я вздохнул.

– Можно пойти обратно на станцию, – предложил я. – Электрички допоздна ходят.

– Отступить с позором? Вот уж нет. Решили так решили. Доставай зажигалку, Макс. Будем вашу печку растапливать.

Как вы уже поняли, Тим очень упрямый. Правда, раньше он был упрямый только по мелочам, а не по серьёзке. Но, должно быть, когда ты становишься взрослее, твоё упрямство растёт вместе с тобой.

Честно сказать, я ещё немного подумал о том, что мы ещё запросто успеем вернуться, каждый к себе домой. А потом вдруг решил, что никогда не скажу это первым. И понял, что Тим тоже никогда не скажет. Получалось, что и думать об этом дальше глупо и бесперспективно.

Я нашёл в рюкзаке зажигалку и старые тетрадки для растопки. В одной, как я помнил, были мои школьные сочинения с пятёрками, но их было не жалко. Какими же они теперь казались смешными и ненужными! Нам надо было развести огонь, как древним людям. А древние люди никогда не писали сочинений.

Потом мы долго искали в кладовке топор. Этим топором я едва не оттяпал себе палец, когда попытался расщепить пару поленьев. Наверно, я всё делал не так, но я учился прямо на ходу. И вот огонь в печке мало-помалу разгорелся.

Мы сидели прямо на полу и смотрели, как весело пляшут языки пламени за открытой дверцей печки. Берёзовые дровишки лежали наготове, и в комнате понемногу становилось теплее.

– Интересно, сколько ещё до Нового года? – сказал Тимур.

– Часа три, наверно, – ответил я.

– Может, два? Уже у кого-то в животе бурчит.

Я прислушался:

– Это не в животе. Это во дворе.

И верно. Кто-то прошёл в незакрытую калитку и пробирался теперь сквозь снег к нашему дому по нашим следам и подсвечивал себе путь ярким фонарём.

Мы замерли на месте.

– Эй, кто живой есть? – раздался с улицы зычный голос. – У вас тут всё в порядке?

– Это сторож, – догадался я. – Дым из печки унюхал.

Мы отворили дверь, и сторож Сергей Иваныч взобрался по обледенелому крыльцу. Потопал сапогами, отряхнул с куртки снег. Поднял свой фонарь повыше:

– Ага, вижу. Свои. Ты младший Белкин. Помню тебя. А этого парня не помню, – ткнул он в Тимура пальцем. – Не хулиган?

– Так, слегка, – признал Тим.

– Так. Слегка. А родители где? Вы одни прибыли, что ли?

– Одни, – сказал я.

– То-то я смотрю, роллс-ройса вашего нигде не видно. Так пешком по темноте и шли?

Я кивнул.

– Вот вы упорные парни. Только может так статься, что зря вы сюда стремились. У нас же тут беда! Техногенная катастрофа! Днём ледяной дождь прошёл, вот провода на линии и оборвало. Я лично в аварийку звонил, так они говорят: у нас пять случаев по одному району. Приедем, говорят, когда сможем. А то и в следующем году!

Он усмехнулся. Прошёлся по комнате, помахивая своим фонарём, как лазерным мечом.

– Ладно хоть печь сумели растопить, молодчики, – сказал он. – Только вот эту заслонку надо было подальше вы-двинуть… – тут он протянул руку и дёрнул за какую-то ручку на печном дымоходе. – А то можно и угореть к утру.