Малинур. Часть 2

Предисловие

Роман не претендует на историческую точность относительно описания восточного похода Искандера Малого. Однако опирается на известные научные факты, а художественный вымысел в нём всего лишь заполняет белые пятна истории. Что же касается эпохи позднего СССР, то, кроме общих событий, некоторых героев, а также декораций времени и места, – всё вымысел: никто Авесту никогда не искал…

Глава 1

11 581 год от начала мира согласно Авесте.

7491 год от библейского Сотворения мира.

6224 год от начала египетской цивилизации.

1983 год от Рождества Христова.

1403 год от мусульманской хиджры.

Не успел Кузнецов зайти в кабинет замначальника по разведке оперативно-войскового отдела в Душанбе, как тот накинулся на него с расспросами по Ассасину. Сергей пояснил, что группа убыла сегодня с офицерами Центра на полигон 201-й дивизии для проведения занятий по спецподготовке.

– Давай сам Абдусаламову объясняй. Он меня уже обвинил, что я здесь с тобой развёл какую-то самодеятельность и не владею обстановкой. – Полковник закурил и протянул трубку закрытой связи: – При мне звони, чтобы я потом дураком опять не выглядел.

Кузнецов довёл информацию до генерала. Тот внимательно выслушал. Никаких уточняющих вопросов не задал, но объяснения подчинённого его явно не удовлетворили. Он буркнул что-то матерное и, никак не аргументируя, повторил заявление про самодеятельность. Зачем-то вспомнил недавнюю глупую ситуацию про мнимую засаду, устроенную на разведчиков Кузнецова их же агентом. Упрекнул подполковника в волюнтаризме и неосторожности. В конце, правда, успокоился, узнав, что старшим из Центра прилетел знакомый ему офицер управления боевой подготовки Главного штаба погранвойск. Данный полковник действительно числился старшим группы, но Сергей его даже не видел. Ему для занятий по огневой подготовке и минно-взрывному делу московские чекисты подсунули двух своих человек, специально для этого прибывших в Душанбе другим рейсом. Их-то он с сотрудником Разведуправления и повёз на полигон.

В Институте языка и литературы имени Рудаки Кузнецова с нетерпением ждал профессор Ердоев. Сергей зашёл в сумрачный кабинет и остановился у двери, дабы хозяин хорошо его видел и беспрепятственно сам подошёл для приветствия. Как он понял в прошлый раз, пожилой мужчина, оказывается, имел привычку, здороваясь с гостем, снимать очки, причём делал это, ещё не успев встать из-за стола. Была бы шляпа, он снимал бы, наверное, её, но за отсутствием таковой символическим знаком уважения являлся именно ритуальный жест с очками. А судя по их массивной оправе и толстенным линзам, зрение у профессора страдало очень сильно. Поэтому, разглядев визитёра и разоружив после глаза, к гостю он направлялся уже «по приборам». Корректировка на маршруте, вероятно, была проблематичной, и при их знакомстве учёный чуть не сбил Сергея, который опрометчиво сделал несколько шагов навстречу.

– Сергей Васильевич, наконец-то вы добрались до меня. Присаживайтесь. – Профессор, взяв офицера под локоть, позволил ему довести себя до стола и, нащупав столешницу, отодвинул гостю ближайший стул. Сел на место, пошарил рукой, нашёл очки и, водрузив их на нос, широко улыбнулся: – Я перевёл ваш текст, и, по-моему, это сенсация, если, конечно, не чья-то гениальная фальсификация. Будете чай?

– Да, если можно. Я, кстати, привёз вам бакшиш, очень хороший молочный улун. – Подполковник положил на стол бумажный кулёк.

Ердоев открыл его и шумно вдохнул аромат.

– Вай-вай-вай! Какой запах! Контрабандный товар? – Хозяин громко засмеялся, подражая интонации героя из известного фильма.

– Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской, – поддержал весёлый настрой собеседника Кузнецов.

Хозяин заварил подаренный чай и разлил напиток в пиалы. Поставил на стол чашечку с колотым фруктовым сахаром нежно-золотистого цвета. Хотел было закурить, но, глубоко вдохнув, передумал.

– Какая божественная смесь ароматов… топлёное молоко, абрикос и табак, – и опять засмеялся. – Забыл, вы же не курите. Итак, предлагаю перейти сразу к делу. – Он достал несколько машинописных листов. – С вашего позволения, я не буду читать, а перескажу содержание своими словами, дабы не отвлекаться на пояснения особенностей древнемакедонского языка, стилистики автора и множества иных сложных нюансов. Первое, что хочу отметить: текст по содержанию абсолютно аутентичен периоду похода Искандера на восток, и если он подлинный, то позволяет довольно точно датировать время своего написания – октябрь или ноябрь триста тридцатого года до нашей эры. Так точно можно утверждать, исходя из указанного местонахождения автора: Александрия в Ариане, сейчас это афганский Герат (город был заложен в триста тридцатом году), и названного месяца митры по персидскому календарю, то есть где-то октябрь – ноябрь. Кроме того, именно триста тридцатого года, потому как в тексте упоминается пожар в Персеполе, случившийся «весной». Как известно, столицу династии Ахеменидов Искандер сжёг в первой четверти триста тридцатого года, незадолго до начала похода в Среднюю Азию и Индию. – Ердоев шумно отхлебнул остывший чай и продолжил: – Автором является иларх шестой илы гетайров, некий Байтон. К сожалению, я не нашёл упоминаний о нём в известных мне источниках; впрочем, это и немудрено по причине, озвученной ещё на прошлой встрече. Так вот, этот самый кавалерийский командир пишет письмо самому царю – Александру Македонскому! Представляете? – Глаза профессора в очках округлились до невразумительных размеров.

– Да, по-моему, это дерзкое нарушение субординации, – отреагировал Сергей, доливая в пиалы чай.

– Нарушение?! – всплеснул руками Ердоев. – Да это неслыханный нонсенс! Всё равно, что вы сейчас напишете письмо генеральному секретарю ЦК КПСС. Не как коммунист, а как начальник одного из многих подразделений КГБ СССР. Между вами и товарищем Андроповым как минимум с десяток ступеней должностных лиц, через которые придётся перепрыгнуть. За подобную выходку и тогда, и сегодня автору точно не поздоровилось бы. И вот сейчас вопрос: а в каком случае вы бы решились на такой поступок? Гипотетически, конечно. Только честно.

Кузнецов улыбнулся, сделав вид, что задумался. Учёный, конечно, понимал неуместность подобного вопроса и, естественно, ответа особо не ждал. Поэтому ответил сам:

– Уверен, вариант один: угроза государственного масштаба, к которой причастно высшее руководство с вашим начальством, и выход один – напрямую обратиться к лидеру страны. И сделать так может или совсем отчаявшийся, но глубоко преданный служака, или не совсем адекватный человек, или обычный авантюрист и доносчик, пишущий поклёпы на своё руководство. Хотя! Хотя в последнем случае стукач вряд ли бы подписался своим именем, а у нас автор откровенно называет себя. Так что кроме научной ценности письмо содержит ещё и немалую загадку авторства, поистине детективного характера. Ну да ладно, пока оставим наши домыслы о мотивах исполнителя, а перейдём непосредственно к содержанию. – Хозяин поправил очки и взял листы в руки. – Иларх пишет следующее. На пиру, устроенном царём в Персеполе, он познакомился со служанкой известной гетеры Фаиды; сейчас мы знаем эту женщину под именем Таис. Знакомство быстро переросло в любовную связь, и девушка прониклась к Байтону глубоким доверием. Она рассказала ему, что в ночь известного пожара Таис вывела через тайный ход из горящего дворца персидских царей вельможу Дария Третьего, некоего Валтасара, которого на следующий день царь объявил в розыск как государственного преступника. Кроме того, эта самая Таис состоит в тайной любовной связи с братом царя Птолемеем. В ночь перед тем, как гетере по царскому приказу надлежало убыть из ставки, служанка подслушала разговор любовников. Они обсуждали книгу огнепоклонников, что хранил Валтасар, из-за которой его вроде бы и приказал Александр разыскать. Книгу ранее сожгли, однако, со слов Таис, её второй экземпляр, сделанный из золота, спрятан в Бактрии или Согдиане; царь ничего не знает о наличии копии. Женщина умоляла Птолемея втайне от Александра найти её во что бы то ни стало. Птолемей дал согласие на это, для чего намеревался сподвигнуть правителя двинуться дальше на восток, к Бактрам и Мароканду.

Профессор сделал многозначительную паузу. Положил бумаги на стол, от волнения снял очки и уставился на собеседника; потом водрузил их обратно, изучая реакцию гостя на услышанное. Тот сидел молча и спокойно смотрел на хозяина кабинета, явно не осознавая степень сенсационности услышанного.

– Я сейчас поясню. – Ердоев взял сигарету и закурил. Потом, вспомнив прошлую реакцию офицера на табачный смог, встал и подошёл к окну. Быстро сделал пару затяжек, выпустив дымное облако в форточку. Повернулся к собеседнику: – Бактры – это древнее название столицы Бактрии. Ныне это город Балх одноимённой афганской провинции с административным центром в Мазари-Шариф.

Профессор глубоко затянулся, а Кузнецов в который раз ощутил приступ маниакального синдрома, вызванный очередным совпадением. Конечно, опять случайным, но происходящим всё чаще и чаще. Мазари-Шариф; сейчас туда летит группа Ассасина. «Не, ерунда, вообще никакой связи», – попытался убедить себя разведчик, и дальнейший рассказ собеседника отвлёк его от навязчивого ощущения предопределённости событий.

– А Мароканд – столица древней Согдианы, сейчас узбекский Самарканд, – выпустив облако дыма, уже в кабинет, продолжил учёный. – На прошлой встрече я рассказывал, что оба царства подверглись разорению македонской армией. Причём двинуться так далеко на восток Искандера сподвигли не только непомерные амбиции на мировое господство, но во многом и страстное желание сначала пленить Дария Третьего, а после его гибели захватить убийцу персидского царя и нового самозванного шахиншаха. И заметьте, что, кроме ближайших друзей правителя, в чью когорту входил упомянутый в письме Птолемей, сторонников идти на край света в армии почти не было. Тем более в горные и нищие районы Бактрии. Именно поимка убийцы последнего правителя династии Ахеменидов, сатрапа Бактрии Беса, толкнула его на эту авантюру. И захватил самопровозглашённого преемника Дария как раз наш Птолемей! Чувствуете, насколько удачно версия доносчика из письма вплетается в известную историю великого древнего похода?

Конечно, Сергей чувствовал. Ещё бы, слова профессора так не вовремя упали на благодатную почву навязчивого поиска несуществующих причинно-следственных связей! Ум устал приводить доводы об их отсутствии, но подсознательное ощущение наличия таковых лишь усиливалось.

Подполковник задумчиво посмотрел на хозяина кабинета.

– Действительно, волей-неволей поверишь в тайный заговор. Хотя устраивать подобный сыр-бор из-за какой-то книги, даже золотой, явно перебор… мягко говоря. Текст, конечно, интересный, но больше похож на чью-то выдумку и фальсификацию для продажи незадачливым коллекционерам и ценителям древних артефактов.

– Хм, – загадочно улыбнулся Ердоев, – версию про сговор это я так, для интриги высказал. Но! Смотря какая книга. Если речь идёт о священной книге зороастрийцев, то ради подобной добычи могли не только поход организовать, но и целую войну начать. За гробом Господним сколько Крестовых походов было? Не менее восьми. Так что для поиска сакральной Авесты вполне обоснованные усилия.

– Авесты? – На этот раз Кузнецов неподдельно удивился. – Той самой, что сжёг Александр Македонский?

– Вероятно, да. По крайней мере, других писаний, подпадающих под указанные признаки, мне неизвестно. – Учёный прикурил от окурка вторую сигарету. – Вернее, второй экземпляр Авесты; о его существовании упоминается в книге «Шахрихан Эран», повествующей об иранских царях. Кроме того, ряд поздних мусульманских источников также указывает на изначальное изготовление двух экземпляров книги. Один хранился в предместье Персеполя и сгорел в устроенном Искандером пожаре, а второй вроде бы в Шизе; считается, что это рядом с современным Самаркандом. Но всё это легенды, а истины мы не знаем. Поэтому понимаете, насколько сенсационен данный текст?

Сергей задумчиво качнул головой, вспоминая свои знания о религии зороастризма.

– Я слышал, что Авеста, которую сейчас используют бехдины, всего лишь позднейшая версия утерянного Священного Писания и, по их собственным словам, мало чем похожа на её первоначальный вариант. Неужто первое издание книги могло быть так интересно древним македонцам? Не думаю, что эта самая Таис и тем более Птолемей настолько прониклись персидской культурой, что стали фанатиками Зардушта.

– Вы правы, самая ранняя версия Авесты, которой сейчас располагают учёные, – это рукопись индийского происхождения, датированная одна тысяча двести семьдесят восьмым годом. Если изначально, примерно в пятом веке до нашей эры, знания были оформлены в двадцать одну часть, то в сегодняшнем варианте от них осталась лишь одна исконная часть и ещё три, исковерканные до неузнаваемости. Дело в том, что после захвата Персии и уничтожения Авесты её жалкое подобие попытались записать по памяти спустя аж шестьсот лет. В четвёртом веке нашей эры, при династии Сасанидов, зороастризм вновь стал официальной религией Персии, но восстановленное Писание содержало лишь четверть от первоначального. И даже эту четверть новые правители модифицировали под свои нужды, извратив смыслы и лишив тексты исконного сакрального наполнения. Уже тогда религия Зардушта деградировала до примитивного язычества. А почему? Это очень компетентно сможет объяснить мой коллега из Хорога, чей телефон я вам давал в прошлый раз. Не общались ещё с Арашем Хусейновичем?

– К сожалению, пока не было возможности, – пожал плечами Кузнецов.

– Очень рекомендую. Лучшего знатока религии Зардушта у нас не найти. Хотя причины увядания столь прорывной концепции, на мой взгляд, понятны и так. Какие сказки читает ребёнок в детстве, таким взрослым он и становится. То же касается и духовной литературы. Если бриллиант исконной Авесты в сасанидском исполнении превратился в странное описание ритуалов, то откуда ждать духовных подвижников из числа её почитателей? А тем более когда в шестьсот пятьдесят первом году Персию окончательно покорили мусульмане и этот жалкий вариант Авесты сгинул в Лету. Позже бежавшие в Индию последователи перевели на санскрит единственную уцелевшую часть первоначального текста и по памяти записали остальные, естественно, также приспособив их под местные реалии. Вот этот, по сути, третий вариант священных знаний Зардушта и дошёл до наших дней. Книга представляет собой Писание объёмом примерно в полтора Корана. Если учесть, что в ней всего лишь одна часть, более-менее аутентичная первоначальной Авесте, то исконный вариант содержал в двадцать раз больше знаний, нежели современный. И какие это были знания, мы можем только догадываться, исходя из отрывков и дошедших до нас легенд и преданий.

Профессор сел за стол и, ожидая реакции офицера, откинулся на спинку стула. Кузнецов молчал, обдумывая услышанное. Он вспомнил Аишу в её белом одеянии, лучезарную улыбку и открытый взгляд изумрудных глаз. «Интересно, а что она думает по поводу Авесты и есть ли у неё свой экземпляр?»

Сергей поднял глаза на собеседника:

– Так, ну и как вы считаете, зачем Таис понадобилась Авеста? И почему Птолемей дал согласие на её авантюру? Предположим, что женщина действительно вдарилась в новую для себя религию или… или что? А военачальник пошёл у неё на поводу и не смог отказать любимой? Типа «шерше ля фам»?

Ердоев иронично улыбнулся. Наклонился вперёд, показав на гостя пальцем:

– Чувствуется профессиональный подход сыщика. Вряд ли причина в религиозном фанатизме кого-то из них. Знания! Возможно прикладные, возможно философско-теологические. Помните, я рассказывал о невероятном взрыве научной и философской мысли в Египте периода династии Птолемеев? Может, ещё в Персии соратник Искандера задумывал свой проект создания в империи центра мировой науки. А священные тексты, по некоторым данным, содержали обширные знания в различных областях. И почему бы роль женщины здесь тоже не была решающей? Или вообще это её идея, которой Птолемей вдохновился. Для меня данный аспект в принципе объясним. Загадка в другом: почему втайне от своего царя? Вернее, даже не так: почему Искандер уничтожил Авесту? Ведь поэтому заговорщики решили утаить информацию о наличии копии Писания. Значит, царь считал эти знания опасными, и наиболее вероятно – для своей единоличной власти. Как вам такая версия событий? – Учёный самодовольно откинулся на спинку стула.

Кузнецов скептически покачал головой:

– Знаете, в теории оперативной работы есть одно важное правило оценки событий или действий.

– Очень любопытно. И какое? – Учёный хитро улыбнулся.

– Оно полностью соответствует принципу объективности научного познания мира. Насколько бы убедительными ни были выводы, сделанные на основе известных и очевидных фактов, всегда нужно помнить, что есть обстоятельства, неизвестные на данный момент и могущие этим выводам противоречить в корне. Так вот, при проверке информации об угрозе безопасности или преступлении указанное правило требует всегда выдвигать не менее трёх версий, её объясняющих. Причём одна из них обязательно должна быть оправдательной. Иными словами, вопреки поговорке «Если что-то выглядит, лает и кусается как собака, то это собака» вывод можно принять за основную версию. Но, дабы соблюсти объективность, моя вторая версия: это волк, а третья, оправдательная… ну, как вариант: при работе с красками помещение обязательно нужно проветривать во избежание токсического отравления, а также визуальных, слуховых и тактильных галлюцинаций.

Учёный громко расхохотался.

– В методологии научного исследования подобное правило тоже присутствует. Однако в нашем случае я временно вывел за скобки версию о подделке и фальсификации манускрипта. Если предположить, что он подлинный и описываемые события имели место, какой будет ваша оправдательная версия? Имею в виду относительно причин уничтожения Авесты Искандером.

– Да их множество. Я просто не очень погружён в исторический материал и не знаю, что́ об этих событиях нам известно сейчас, но навскидку могу выдвинуть следующие. – Сергей взглянул в потолок и, словно читая там ответ, предположил: – Пили-гуляли, случился пожар, и дворец сгорел вместе с Авестой, что в нём хранилась. А наутро в оправдание Александр обосновал пьяный дебош сожжением идеологически неугодной литературы и примитивных образцов варварской культуры. А может, по пьяни лень было за дровами идти, вот и затопили камин ценными артефактами. Александр же отличался разгульным образом жизни и непредсказуемыми поступками? Помню, читал где-то, что пиры иногда длились неделями и на одном из них царь учредил приз в виде золотой короны тому, кто выпьет больше вина. Победитель умер через три дня, а всего тогда померло от интоксикации сорок конкурсантов. Да всё что угодно могло произойти. Слишком мало фактуры, чтобы сузить проверку до трёх версий. – Подполковник улыбнулся. – В любом случае, пока неясно время происхождения пергамента, какие-то выводы будут заведомо неполноценны. Более того, наличие в тексте информации о событиях, известных в наши дни, косвенно указывает, что и автор не их современник. Он будто намеренно делает манускрипт столь понятным и сенсационным для нас, то есть очень ценным. Согласитесь?

– Хм, Сергей Васильевич, да вы ретроград! Гу́бите на лету мои попытки выдать желаемое за действительное и придать манускрипту исключительную научную ценность. – Ердоев опять рассмеялся и закашлялся одновременно. – Простите, – постучав себя по груди и успокоив кашель, он отпил чаю, – давно уже пора бросить курить. Вы правы. Но так хочется верить в чудо, тем более настолько похожее на правду.

– У меня в последнее время столько чудес в жизни, что уже и не знаю, куда от них прятаться… – Кузнецов махнул рукой. – Ладно, это лирика. Профессор, как ни печально, но, скорее всего, манускрипт – очередная подделка мошенников. Нам в руки попало фото ещё одного пергамента, что пытался продать наш фигурант. Вот оно. – Сергей положил перед собеседником фотографию второго листа из найденного в подвале футляра.

Перед вылетом он сфотографировал оба пергамента и уже в Душанбе попросил местного офицера по спецтехнике проявить плёнку и распечатать снимки. К сожалению, письмо на первом листе сохранилось намного хуже и на фотокарточке вообще не читалось. А вот текст второго листа, с заклинанием на древнеперсидском языке, оказался вполне разборчив. По крайней мере, уже известные ему слова Сергей прочёл довольно легко.

Ердоев поднёс снимок ближе к настольной лампе. Сам наклонился к нему, чуть ли не носом касаясь глянца фотокарточки. Затем взял лупу и с минуту разглядывал древние знаки.

– Ну, с высокой долей вероятности, – медленно вымолвил учёный, не отрываясь от изучения текста, – могу сказать, что автор использует в письме как минимум три языка… а, нет – даже четыре! Вот эти последние строки гарантированно на древнеперсидском. Я прямо сейчас их прочту. – Он как ошпаренный подскочил со стула и в несколько шагов подлетел к шкафу, откуда вытащил обветшалый словарь. – Сразу возьму и греческий, – улыбнулся он, развернувшись назад на полдороге к столу, – один из языков – древнеэллинский. Сергей Васильевич, заварите, пожалуйста, ещё чайку, пока я вожусь с переводом. У вас же есть время, надеюсь? С древним фарси я справляюсь минут за пятнадцать – здесь всего четыре строки. – И, не дождавшись ответа, с шумом раскрыл толстенную книгу.

Но только он начал работать, как внезапно хлопнул ладонью по словарю и, восторженно ухмыляясь, уставился на Кузнецова.

– Ахуна Ваирья! – громко воскликнул Ердоев. – Как наилучший владыка! Я перевёл начало, и дальше можно не утруждаться: это главная молитва зороастрийцев. Аналог «Отче наш» у православных христиан или намаза у мусульман. Так, а сейчас посмотрим, что здесь у нас за словечки на древнегреческом. – Профессор вновь почти упёрся носом в фотоснимок.

Кузнецов сидел молча, уставившись в блестящую лысину пожилого мужчины, обрамлённую, как венком, седыми волосами.

– Что вы сказали? – неожиданно поднял взгляд Ердоев.

Сергей тряхнул головой, сам не заметив, как произнёс последние слова молитвы, почему-то запавшие ему в голову сразу после первого прочтения.

– Мне удалось перевести эти строки тоже; правда, я решил, что это скорее всего какое-то заклинание. – Подполковник растерянно смотрел на собеседника.

Тот улыбнулся:

– Нет, это как раз молитва. Любой бехдин знает её с детства. А последнее слово, «дригу», кстати, означает не просто «бедный»; скорее всего, ближе будет иной перевод. От него происходит современное «дервиш» – последователь суфизма, самого загадочного и мистического направления ислама. И вот «дервиш» уже переводится и как «нищий», и как «набожный, смиренный человек, идущий путём духовного развития». То есть «пастырь бедных»; правильнее будет перевести как «пастырь»… не знаю; «верующих в Бога», наверное. Ну, как-то так. – И вновь склонился над текстом.

Буквально минут десять профессор шуршал страницами словаря, что-то бубня себе под нос. После чего достал с полки несколько фолиантов и начал сравнивать фотографию с какими-то иллюстрациями в них. Кузнецов всё это время молчал и, словно находясь в прострации, продолжал смотреть, как на лысине собеседника причудливые отблески света от лампы то сливаются в одно пятно на макушке, то растекаются по краям, придавая седым волосам желтоватый оттенок.

– Как и думал, – опять внезапно и очень громко нарушил почти библиотечную тишину хозяин кабинета, – наряду с древними персидским и греческим языками автор использует арамейскую лексику и египетские иероглифы. Похоже на попытку примитивного шифрования. С двумя последними я не помощник – придётся привлечь коллег, а вот некоторые греческие лексемы могу перевести уже сейчас. Хотя должен сказать, что автор, похоже, грек: персидский используется лишь в написании молитвы, которая, кстати, продублирована и на древнегреческом тоже, а на арамейском и египетском, вероятно, написаны отдельные слова или фразы, зато на греческом языке изложены целые обороты. Скорее всего, и грамматика текста привязана к этому языку.

Орудуя карандашом в одной руке и лупой в другой, профессор бегло просмотрел несколько страниц словаря и выписал найденные варианты переводимых слов в рабочую тетрадь. С полминуты что-то чёркал в записях, потом опять листал словарь и вновь правил. В конце почесал затылок и, откинувшись на спинку стула, резюмировал:

– Из того, что можно перевести сразу, есть несколько имён собственных и связанных с ними оборотов. В частности: «Никад собрался послать в Экбатаны»; последнее, вероятно, название города в Персии. Скорее всего, о нём идёт речь, а Никад – соответственно, чьё-то имя. Здесь вроде понятно, а вот дальше… – Ердоев протяжно выдохнул. – Вот ещё одна фраза, целиком на древнегреческом: «последний гонец»… или «посланник придёт»… а может, «приедет» – и так и так можно перевести… «через одну эру после смерти… Дзеты». – Профессор поднял голову и посмотрел на Кузнецова: – Дзета тоже имя собственное, хотя так называется и буква древнегреческого алфавита Z, а также этим словом обозначается цифра семь. То есть получается примерно так: «Последний посланник придёт спустя одну эру после смерти Дзеты».

Кузнецов продолжал задумчиво наблюдать, как желтизна от лампового света переместилась на тёмный блестящий лоб собеседника. Тот воспринял прямой взгляд в глаза за признак крайней заинтересованности услышанным, отчего воодушевился ещё больше и вновь склонился над фотоснимком.

– Вай-вай-вай! Какой занятный текст, оказывается! – воскликнул Ердоев через несколько минут. – Автор-то женщина, гречанка. Сергей Васильевич, слышите?

– Да-да, конечно, – встрепенулся Кузнецов, выйдя из заторможенного состояния наблюдателя. – Женщина? Почему?

Профессор трясущейся рукой сам налил себе остывший чай и залпом выпил целую пиалу.

– В конце на древнегреческом и персидском языках написана молитва, – он поставил чашку на стол, – а перед ней такие слова: «Не забывай, что́ я говорила про мой подарок, и читай иногда молитву, что я вышила на хитоне». Понимаете?

– Глаголы в женском роде?

– Нет, по смыслу. Говорится о подаренной рубахе, на которой автор вышил молитву. Конечно, среди эллинов, особенно в армии, были широко распространены эти… ну, вы меня поняли. Однако не думаю, что, какими бы тёплыми ни были отношения между двумя мужчинами, кто-то занимался бы рукоделием с целью его дарения товарищу.

Кузнецов улыбнулся:

– Да кто их там знает; хотя, думаю, вы правы. – Он на мгновение призадумался и закончил мысль: – Мне недавно тоже подарили рубаху с вышивкой, сделанной своими руками. Девушка.

Ердоев хитро улыбнулся:

– Сергей Васильевич, это намёк! Особа явно имеет на вас виды, поверьте моему опыту. – Мужчина рассмеялся. – Я дважды женат, и оба раза будущая супруга дарила мне свои вышивания. Жду приглашения на свадьбу! – Он громко расхохотался.

Кузнецов смущённо ухмыльнулся, почувствовав себя неловко, и быстро свернул неудобную тему:

– Профессор, я заберу лично ответ на первый запрос. И, если нетрудно, сделайте перевод этого текста без бюрократических формальностей – я улетаю сегодня и подготовить официальную бумагу уже не успею. Буду очень признателен; с меня молочный улун.

Учёный согласился, выдвинув условие, что при обнаружении подлинников пергаментов именно ему они поступят для исследования и экспертизы.

Уже стоя перед дверью, когда хозяин кабинета традиционно снял очки и пожимал руку Сергею, тот поинтересовался:

– Скажите, а вам не показалось странным, что в первом пергаменте речь идёт о Таис, ратующей за Авесту, а второй и вовсе написан женщиной, которая напоминает адресату о необходимости читать авестийскую молитву?

– Интересное совпадение, но я пока об этом не думал. – Ердоев вернул очки на нос. – Надо сначала перевести текст и потом изучить его хорошенько. Много непонятных оборотов и собственных имён. Дзета, Никад, Карун…

– Карун? Вы сказали «Карун»? – Сергей почувствовал, что от волнения у него похолодела спина.

– Да, там есть фраза: «Карун – золотая пристань. Никогда не слышал такого названия. Я попрошу коллег вместе поработать над переводом. Надеюсь, в результате что-то прояснится. – Ердоев ещё раз пожал офицеру руку, не обратив внимания, как вспотела ладонь его гостя.

Глава 2

1983 год.

Сергей вышел из здания и направился вдоль узкой аллеи, что предваряла главный вход в институт. Жара к обеду набрала обороты. Неподвижный воздух висел над асфальтом раскалённым маревом, и редкие встречные пешеходы учтиво прижимались к самому бордюру, расходясь друг с другом в узкой полосе тени, образованной кронами тутовника.

Про сегодняшний вылет Кузнецов профессору соврал, никуда он не летел. Нужно было ему как-то обосновать отсутствие запроса, а клепать очередную залепуху не хотелось. Ердоев привлечёт к работе коллег, те обязательно растреплются и, не ровён час, информация о несуществующем уголовном деле всплывёт в самый неподходящий момент. Так что время было, и после обеда офицер рассчитывал успеть сделать ряд важных дел.

Он взглянул на часы. Скоро телефонный разговор, что позавчера был заказан на главпочтамте. Двое суток назад его агент на индийский номер сообщил дату, когда Джабраилу позвонит «его советский друг».

В конце аллеи, обильно заляпанной раздавленными плодами шелковицы, величественно раскинул ветки грецкий орех. Старое дерево образовывало крупную тень, что гостеприимно встречала входящих на территорию института. А уходящим она напоминала жирную точку, означающую конец тенистого рая. Дальше всех ожидало свидание с пеклом открытого пространства примыкающей улицы.

Кузнецов встал у границы света и тени. Посмотрел на потемневший ящик из-под пива, на котором утром под деревом сидел такого же цвета седобородый старик и продавал семечки. Затем, прищурившись, взглянул на залитый солнцем проспект и автобусную остановку метрах в ста. Вспомнив о дороге сюда, когда градусник показывал всего-то +31, сразу отказался от идеи возвращаться общественным транспортом. Пошарил в нагрудном кармане рубашки, достал зелёную трёшку. Недолго думая, решил ехать до центра на такси и уселся под деревом на место аксакала.

У земли было прохладней. Вокруг в траве валялись сморщенные орехи, которые никто не собирал, так как по цене стакана газировки они, уже очищенные, продавались на каждом углу. Сергей лениво поднял один, тот оказался пустым. Откинулся на ствол, вытянул ноги и чуть прикрыл глаза. Щеки коснулся еле-еле ощутимый ветерок, гуляющий под кронами деревьев и берущий свои хилые силы у прохладного арыка, что протекал где-то сзади, в зарослях густой травы. Слабый конвекционный поток, возникший между холодным ручьём и раскалённым воздухом за пределами теней, создал под орешником живительный микроклимат. На удивление, ещё десять минут назад его голова кипела от переполнявших её мыслей и призрачных догадок, а сейчас она была пуста, как скорлупа подобранного плода. Ни думать, ни разбираться в том, что́ Кузнецов сегодня услышал, ему не хотелось.

Он остановился. В прямом и переносном смысле. Впервые за много лет он остановился не ввиду ожидания чего-то или кого-то. И не по причине усталости и наличия впереди преград, физических или ментальных. И даже не в силу сложности принимаемого решения или складывающихся обстоятельств. Он остановился сам, бесцельно и беспричинно, не имея никаких желаний и не ведая никаких потребностей. Словно вынырнув из водоворота жизненных событий, Сергей вдруг чудом выбрался на берег, и сейчас его жизнь осталась там, а он сам – здесь, под орешником. Сидит, как блаженный дурак, на пивном ящике и флегматично разглядывает прохожих. Те если и обращают на него внимание, то, скорее всего, из-за русской внешности и европейского стиля одежды. Вроде молодой; мало ли, может, устал, присел в тени отдохнуть.

А на самом деле впервые со времён своей юности Сергей просто услышал Себя. Беззвучный шёпот почти не различался, но мелодика голоса воспринималась, и говорящий явно радовался, что наконец-то кто-то ему внемлет. Он говорил без слов, а в эпицентре ментального затишья его посылы звучали музыкой, исполняемой по нотам божественной партитуры. Если до этого наедине с собой Сергея накрывали тягостное уныние и липкий страх кромешной безысходности, то в этот раз под старым деревом он вдруг почувствовал покой и радость, ничем не мотивированную, но такую тёплую и забытую, что лишь по улыбкам прохожих сообразил: это они улыбаются ему в ответ.

Кузнецов закрыл глаза. Сладкая нега растеклась по всему телу. Он разомлел и вдруг почувствовал, что тело начало терять свой вес. Точь-в-точь как тогда, возле храма огня. В голове опять появился звон, сначала слабый, но постепенно всё громче и громче, насыщенней и насыщенней, пока не затмил собой всё. Каждая клеточка тела начала мелко вибрировать от этого звука, и когда звон-вибрации достигли апогея, струна лопнула… В абсолютной тишине неощутимый ветерок с ручья поднял Сергея с места, и он медленно оторвался от земной опоры. Открыл глаза. Вокруг ничего вроде не изменилось, и в то же время всё преобразилось кардинально. В чём была разница, понять он даже не пытался, так как субъект этого понимания попросту отсутствовал. Восторг и одновременно животный ужас охватили его. Восторг – от ощущения блаженства, а страх – что он вот-вот отдастся на волю неведомой подъёмной силе и больше никогда не вернётся туда, где останутся Аиша, сын, мама, жена, недоделанные дела и неисполненные мечты. Его неполученный орден и недождавшееся звание. Непереданное письмо от блудливого мужа его несчастной жене. Али, которого он обманул, и клятвы, что так легко раздавал. Ложь, что он плодил безмерно и безответственно, каждый раз убеждая себя в её благородной необходимости. Обещания, кои не исполнил и часто даже не пытался этого сделать. И самое главное – апостасия, которую он однозначно совершил, но так ещё и не понял, по отношению к кому или чему.

– Писар (сынок), – раздался тихий голос.

Сергей открыл глаза, мгновенно наполнившись бетонной тяжестью. Увидел перед собой начищенные до блеска чёрные калоши, надетые на ноги в тёплых верблюжьих носках— шурабах, и полы синего ватного чапана.

– Шимо худро бад хис мекунед?

Кузнецов с трудом поправил перекошенное тело и сел удобней. Поднял голову. Напротив стоял утренний торговец семечками. Во всех учреждениях начинался перерыв, и старик пришёл на свою точку отрабатывать поток обеденных клиентов. Аксакал, прищурившись, озабоченно смотрел в глаза. Вероятно, когда понял, что перед ним русский, его тёмное лицо ещё больше сморщилось от беззубой улыбки и стало похоже на иссушенную коричневую скорлупу грецкого ореха. Он поставил на землю свой вещевой мешок, сверху положил газеты, предназначенные для сворачивания кульков, и, взяв Сергея за плечо, тихо повторил вопрос на корявом русском:

– Синок, тиби плёхо?

Кузнецов отрицательно качнул головой. Встал с ящика и, улыбнувшись, ответил на дари, что всё хорошо, просто решил чуть посидеть в тени. Старик озорно зацокал языком и даже снял тюбетейку, удивлённый знанию русским парнем таджикского языка. Сергей извинился за без спроса занятое торговое место, поправил ящик и вышел на раскалённый тротуар. На секунду замер, адаптируясь к светотепловому перепаду. Не в силах поднять ослеплённых глаз, вытянул в сторону дороги руку с зажатой между пальцами трёшкой и медленно зашагал вперёд.

– Синок! – вдруг услышал он сзади и обернулся.

Старик мелкими шажками подошёл к нему.

– На, покушай. – Аксакал протянул большой газетный кулёк семечек.

– Рахмат, падари азиз, – поблагодарил Кузнецов и, приняв свёрток, полез в карман.

– Пул лозим нест (не надо денег), – остановил его аксакал, взял за руку и пристально взглянул в лицо.

Когда-то глаза старика были голубыми, но время растушевало краску, слезами вымыв лазурную синь, и сейчас они казались скорее блёкло-серыми, хотя у самого зрачка прежний цвет всё ещё сохранился. Кузнецов посмотрел в них, и на секунду взгляд этих глаз ему почудился очень знакомым.

– Храни тебя Аллах, синок. Будь осторожен, – тихо и необычайно проникновенно произнёс старик, словно знал о Сергее что-то, неведомое ему самому.

– Иншааллох… На всё воля Аллаха, – ответил Кузнецов, положив свободную руку сверху и слегка сжав иссушенную ладонь пожилого собеседника.

Тот чуть улыбнулся:

– Иншааллох. – Глаза его заслезились от яркого солнца, и, прощально качнув головой, он направился под старый орешник – там его уже ждал покупатель.

Такси появилось быстро. Жёлтая «Волга» неслась в первом ряду, но, издали заметив голосующего мужчину, водитель лихо перестроился и остановился у тротуара. Зелёный огонёк в углу лобового стекла не горел – значит, машина ехала на заказ и шофёр решил по дороге заработать ещё. Мало ли, может, по пути? Сергей плюхнулся на заднее кресло. Водитель обернулся, изучающе окинув профессиональным взглядом пассажира. Мгновенно оценив степень его платёжеспособности, в то же время сразу предложить оплатить без счётчика он не решился. Обычно на заднее кресло при свободном переднем редко кто садился, и подобный клиент всегда вызывал некую настороженность.

– До центрального телеграфа. – Кузнецов сунул в карман трёшку и протянул таксисту взамен рубль. – Без счётчика, здесь недалеко, на свой заказ успеешь.

– Рахмат! Конечно, успею! – Кончики чёрных усов водителя приподнялись, и его лицо засияло блеском золотых коронок.

Сергею очень редко приходилось пользоваться такси, но всегда он садился сзади. Именно там неповторимый запах салона «Волги» пробуждал у него воспоминания детства. Его вообще удивляло, что за столько лет советский модельный парк такси не единожды обновлялся, но салон у всех машин всегда имел один, вот такой вот с детства знакомый аромат. Каждый раз поездка возвращала его в раннее утро Уссурийска, когда он с родителями впервые ехал на таксомоторе в аэропорт. Невиданный комфорт первой советской «Волги» так потряс маленького Сергея, что память о нём осталась с ним во всех нюансах. Что-то подобное он испытывал ещё в пассажирских самолётах: там он тоже впадал в детство, и вопреки ощущениям многих ему становилось спокойно, уютно и по-щенячьи радостно.

Разговор с Джабраилом был коротким. Кузнецов по голосу узнал пакистанца. Убедившись, что тот тоже понял, кто звонит, назвался именем агента и сразу проговорил легенду, заявленную Богачом в открытке. Индийский студент и молодой советский рабочий не могли болтать долго по дорогущей международной телефонной связи, да и Богач мог ненароком ляпнуть что-нибудь ненужное. Сергей не строил иллюзий: международные звонки находились под пристальным вниманием КГБ, и с высокой долей вероятности их разговор также записывался. И если сотруднику-технарю что-то покажется подозрительным, обязательно начнётся проверка. Руководство Кузнецова знало о пакистанце и о потенциальной возможности его выхода на контакт. Но о полученной открытке Сергей доложить генералу Абдусаламову сразу не успел. А когда сегодня тот, будучи не в духе, опять позволил абсолютно безосновательно сорваться на разведчика, подполковник вовсе решил пока про Богача не упоминать. «Да и хрен с ним», – подумал офицер, чувствуя, что доложи он сейчас – Абдусаламов ещё и про седло со сбруей вспомнит, вывернет всё по-своему и найдёт повод обвинить офицера в неправильном учёте трофейного имущества.

– Джабраил, ты написал, что сможешь приехать. Приезжай через неделю… в Душанбе, – акцентируя внимание на последнем слове, ответил Сергей, выслушав приветственную тираду Богача.

– В Душанбе? – удивился абонент. – Но…

– Да. Не перебивай, пожалуйста, сейчас уже закончатся деньги. В этот день я буду свободен и смогу тебя встретить. Через неделю… в Душанбе. Только не вези подарков, просто сам приезжай. В Душанбе… через неделю. Напиши мне, сможешь или нет.

Разговор прервался. Вернее, Кузнецов сам нажал на рычаг телефона, сымитировав окончание оплаченного времени. Место встречи они обговорили заранее, ещё там, на Бондар-посту; сейчас Сергей обозначил дату. Богач хорошо знал фарси, и, в отличие от таджиков Советского Союза, «душанбе» для него в первую очередь означало «понедельник», а уж потом столицу Таджикской ССР. Столь оригинальное название дня недели город получил из-за базара, который сотни лет собирался в данной местности по понедельникам. Потенциальный свидетель разговора из КГБ вряд ли сообразит, что таким хитрым способом обусловлено не место встречи, а её дата – первый понедельник через неделю, то есть 12 сентября 1983 года.

***

Полковник Макаров с группой Ассасина вернулся спустя двое суток. Операция прошла успешно, хотя, будучи в Мазари-Шарифе, Али чуть не прокололся. По дороге к администрации губернатора он зашёл на базар, где купил новый поколь. Ещё раньше Кузнецов выдал агенту пуштунский головной убор, дабы его внешний вид соответствовал местному большинству, но шерстяной берет оказался великоват, и агент, увидев соответствующий дукан, решил приобрести обновку. Он померил первый предложенный поколь и, удовлетворённый размером, сразу же отдал продавцу озвученную сумму. А уже на выходе с базара его остановил патруль царандоя. Естественно, дуканщик немедленно сообщил милиции о странном незнакомце, который пытается выдать себя за пуштуна. Нет в Афганистане такой традиции – уходить с покупкой, не поторговавшись с продавцом хотя бы с полуминуты. Даже шурави – советские солдаты и офицеры – следуют этому правилу, а тут пуштун. Где-нибудь в равнинном Таджикистане подобное вполне возможно, и торговец лишь махнёт презрительно вслед такому покупателю: «Что с него взять – памирец, у них и базаров-то, наверное, нет. Никогда не торгуются». Поведенческая особенность памирских горцев могла дорого обойтись Али, если б не его знание общих черт, объединяющих местные этносы. Открыв для осмотра сумку с миной, он вынул из неё пачку афгани, и со словами «Я иду на приём к самому губернатору» надменно сунул деньги в руки старшему патруля, и с достоинством удалился. Вопросов у солдат больше не возникло.

Размер афганских банкнот был обратно пропорционален их реальной стоимости. По этой причине 70 граммов пластита закамуфлировать в пачку, представляющую более-менее стоящую сумму, проблем не представляло. Как советская разведка организовала подмену курьера со взяткой, Кузнецов не знал. Но, выполняя инструкции, Ассасин показал охране на входе в администрацию предоставленный ему пропуск и уже в приёмной назвался нужным именем представителя главы улусвольства. Чиновник явно ждал курьера и велел сразу ему зайти. Сидя за столом, губернатор даже не взглянул на визитёра и лишь жестом показал присутствующему помощнику, куда поставить сумку. Агент отдал подошедшему мужчине передачу, сообщил, что в ней же личное письмо от главы района, и спокойно покинул здание. Спустя час он с напарником и сопровождающими сотрудниками уже летел в вертолёте над советской территорией. На следующий день группу перебросили на загранобъект Куфаб, как и предписывалось Москвой в самом начале.

Вернувшись в Хорог, Сергей прочёл в еженедельной окружной разведсводке о гибели губернатора приграничной провинции Балх. Подписанная генералом Абдусаламовым телеграмма на пяти листах данную информацию содержала всего в паре строк. Просто: «Погиб руководитель виалята», и всё. Никаких подробностей, словно произошло рядовое по меркам афганских реалий событие. Вместе с тем вечером того же дня пришли две циркулярные ориентировки: одна из округа, а вторая из отдела КГБ по ГБАО1 ТаджССР. Хорогские комитетчики часто присылали шифровки о розыске преступников, бежавших уголовниках, дезертирах и так далее, что им скидывали сверху или из милиции. Пограничникам, безусловно, они были полезны, так как все эти элементы являлись потенциальными перебежчиками или могли оказаться в поле оперативного внимания. Однако те же сведения, как правило, ещё раньше приходили Кузнецову от непосредственных инициаторов розыска или из округа. Он прекрасно понимал местного коллегу из КГБ, который сугубо по конъюнктурным соображениям дублировал чужую информацию лишь для того, чтобы перечень принятых мер выглядел повнушительней и на вопрос проверяющего «Что сделано по розыску?» можно было в том числе ответить: «Сориентировано взаимодействующее подразделение погранвойск».

Сергей, естественно, особо в ориентировки из местного отдела не вчитывался, но в этот раз его внимание привлёк последний пункт. Судя по размеру, такого в шифровке из округа не было. Обе содержали информацию о розыске кассира совхоза имени Ленина под Кулябом, пропавшего с зарплатой работников; двух солдат, сбежавших из воинской части в Ташкенте; и одного бойца мотострелкового полка, попавшего в плен к душманам где-то в районе Пули-Хумри. Исполнители обоих телеграмм явно не заморачивались и просто перепечатали слово в слово текст из документа, полученного по линии областного КГБ. С одной лишь разницей – в телеграмме из округа не было последнего пункта: «04.09 с.г. в г. Мазари-Шариф (ДРА) совершён теракт, в ходе которого погиб губернатор приграничной с СССР провинции Балх. Органами безопасности ХАД Афганистана разыскивается подозреваемый в его совершении: мужчина средних лет, рост …, глаза голубые, волосы светлые, по национальности предположительно памирец или выходец (житель) Горного Бадахшана».

Кузнецов прочёл описание повторно. Фотопортрет Али был составлен идеально. В животе сразу похолодело. ХАДовцы до Ассасина не дотянутся точно, а вот в Союзе… Лишь бы не сделали из него расходный материал, дабы замять возможные подозрения в причастности Москвы или исключить их возникновение вовсе. В принципе, не в практике советской политической да и пограничной разведки была вербовка одноразовых агентов. Во время Великой Отечественной такие случаи происходили, но, как правило, всегда и сотрудник, и сам агент прекрасно осознавали, что выполняемое задание – это билет в один конец. Но то война на выживание, а самопожертвование в здоровом обществе – норма. Сейчас же каждый негласный помощник приобретался тщательно, и разведчик, позволивший намеренно подставить источника под удар, долго на оперативной работе не задерживался. Да и подобный цинизм, вопреки ореолу, создаваемому вокруг всемогущего КГБ, никогда не поощрялся – всё-таки нравственные качества офицера в системе госбезопасности были в приоритете. В подавляющем большинстве люди умные, приученные анализировать, искренне верили в идеалы социалистической законности. Нельзя такого воспитывать на лозунгах о самом справедливом в мире государстве и одновременно поощрять его к подлому использованию человека заведомо ему же во вред, тем более решать через него поставленные задачи с последующим устранением как ненужного свидетеля. Была у Кузнецова на памяти пара случаев, когда с лицами устанавливался так называемый ложный оперативный контакт; но то был заведомо враг, перед которым разыгрывали спектакль с вербовкой, и он охотно на сотрудничество соглашался. Через этих лиц, считающих себя агентами КГБ, душманам сливалась нужная информация, и, естественно, об их безопасности заботились, пока те исполняли назначенную роль. Таким образом разведка провоцировала в стане врага междоусобицы, отводила подозрения от истинных агентов, обеспечивала условия для проведения успешных войсковых операций. Но à la guerre comme à la guerre – на войне как на войне; судьба таких двурушников, как правило, складывалась незавидным образом.

С минуту поразмышляв, Сергей отодвинул возникшие опасения за жизнь Ассасина чуть в сторону, однако сразу напрягся ещё больше: почему ориентировку по террористу не включили в окружной циркуляр? Не может быть, чтобы областное УКГБ ею владело и разослало по райотделам, а в округе о ней не знали. Позиций лучше пограничной разведки в прикордоне не имел никто. Значит, в Ашхабаде спустить вниз информацию не посчитали нужным. Почему? Горный Бадахшан – это же Ваханский коридор, что почти весь в зоне ответственности Хорогского погранотряда, и собственно Горно-Бадахшанская автономная область, где сам отряд и дислоцируется. Для кого, как не для Кузнецова, данная ориентировка наиболее актуальна?

Он поднял телефонную трубку.

– Привет пиджакам. Кузнецов моя фамилия, – шутливо поприветствовал Сергей начальника Хорогского отдела КГБ.

– О, привет сапогам! – засмеялся тот в ответ. – Давненько, Серёга, тебя не слышал. Как жизнь, как дела?

– Спасибо, Колян, всё норм. Как ты?

Когда обменялись последними новостями и пообещали заехать в ближайшие дни друг к другу в гости, разведчик перешёл к делу:

– Читаю твою телегу по розыску. Подскажи: про террориста, что под нашего памирца канает, есть дополнительная инфа? Может, фото тебе скинули или ещё что?

– Не, как с области пришла ориентировка, так тупо тебе её и перепечатали, – хихикнул комитетчик. – Можешь мне свою переслать, если нужно для отчётности по оперативному розыску. – Он засмеялся.

– Да у меня и без этого бумагу некуда девать, – весело ответил Кузнецов.

Поболтав ещё с минуту и уже попрощавшись, собеседник вдруг вспомнил:

– Серёга, подожди, не клади трубку. Мне из Москвы сообщили о твоей проверке жителя Калай-Хумба, деда, не помню фамилию, Джаспер имя вроде. Так вот, коль позвонил, уведомляю, что данное лицо лет пятнадцать назад находилось у нас в разработке по семидесятой статье – антисоветчина, короче. Материалы давно в архиве в связи со смертью фигуранта. А вот по девке, что с Ишкашимского района, есть кое-что из той же оперы. Подъезжай, поговорим.

Антисоветская агитация и пропаганда – это нормально. Любой мало-мальски активный религиозный деятель или служитель культа в СССР был обречён на подозрения в совершении данного преступления и, естественно, брался в КГБ на учёт, а то и в оперативную разработку. Единственное, как умудрились пришить агитацию и пропаганду Аише, если она немая? Сергей заулыбался, представляя девушку стоящей посреди Зонга и своим взглядом внушающей окружающим её жителям антисоветские религиозные воззрения об Ахура-Мазде и священном огне. Но как только взял в руки ориентировку, улыбка быстро сошла на нет.

Он опять поднял трубку и на этот раз набрал номер начальника разведотдела Термезского погранотряда, участок которого был как раз против афганской провинции Балх. Поприветствовали друг друга, и Кузнецов поинтересовался наличием у коллеги вакансии, якобы для офицера, желающего перевестись в Термез. Сделал это ради отвлечения внимания, изобразив таким образом причину звонка. Потом, разговорившись, поведал о последних отрядных новостях и событиях на границе. Собеседник в ответ поделился своим рассказом, упомянув о недавнем теракте против крупного чиновника соседей.

Сергей тут же зацепился:

– Ориентировку читал окружную. Что, прям теракт? Обычно разборки между бандами всегда по-другому называли.

– Не, там, Серёг, в администрации его взорвали. Точечно, в кабинете. Занесли подарок какой-то, он открыл его, и всё. Я, кстати, скинул в округ ориентировку по подозреваемому. ХАДовцы утверждают, что он выходец с Бадахшана, возможно даже с нашего.

– Да? В телеграмме не было ничего. Может, позже пришлют, – наигранно удивился Кузнецов.

– Наверное, позже. Абдусаламов указал: кровь из носа добыть по нему максимум информации. Разорался на меня, словно это я бомбиста упустил. Приказал лично выехать в Мазари-Шариф и провести встречу с руководством отдела ХАД, получить у них обстоятельное описание подозреваемого, приметы и т.д. и т.п.

– Я тебя понял, – пересохшим языком ответил Сергей и сразу осёкся, не высказав пожелания сообщить ему о результатах поездки. – Будем на связи. Удачи! – и положил трубку.

Абдусаламов в курсе примет и, наверное, сопоставил их с обстоятельствами привлечения Центром агентурно-боевой группы Ассасина. Значит, в исполнении акции генерал подозревает агента. А исключение из ориентировки данных о розыске подозреваемого означает совсем нехорошее: Абдусаламов решил скрыть от Кузнецова свои подозрения. То есть начальник ему явно не доверяет и считает, что подчинённый намеренно утаил от него данную информацию. В принципе, вполне ожидаемо. Сергей изначально понимал, что положение, в которое его поставил Центр, крайне идиотское: нельзя быть чекистом среди чекистов, и подобные игры в кошки-мышки рано или поздно всегда заканчиваются плохо. Ясное дело, мстительный и злопамятный генерал не простит ему уязвлённого самолюбия. Но! Кузнецов ретроспективно стал вспоминать свои недавние разговоры с руководителем и только сейчас осознал, что Абдусаламов как-то странно себя ведёт последнее время. Неужто дело только в самолюбии? Или ещё что-то? Столь пристальное внимание к Ассасину, с одной стороны, понятно: агент неординарен и провёл резонансную акцию возмездия. Однако с самого начала генерал почему-то негативно отнёсся к его работе, а когда группой заинтересовался Центр, вовсе устроил истерику. Доводы относительно последствий практики подобных ликвидаций Кузнецову ещё тогда показались неубедительными. При чём здесь опасение мести со стороны душманов? Он знал генерала, по приказу которого авиаударами разносили в хлам чуть ли не целые кишлаки, если в них попадали в засаду пограничники; по этой причине потенциальных кровников у него уже сейчас больше, чем блох в кошаре. Неужели его смущает использование агента-боевика без его ведома? Или… или, может, он так напрягся из-за убийства афганского губернатора?

– Странно, очень странно, товарищ генерал-майор, – вслух проговорил Сергей и в третий раз поднял трубку оперативной связи.

Вышел на АТС Душанбе, там попросил соединить с Москвой и продиктовал номер телефона полковника Макарова. Сообщил ему о наличии у афганской службы безопасности описания внешности Ассасина и о рассылке данной информации по местным отделам КГБ.

Тот отреагировал спокойно:

– Да, мы знаем. Единственное, его приметы относительно этнической принадлежности нас чуть смутили, но не беда, не переживайте. Через пару недель шумиха уляжется, и ХАДовцы успокоятся, а в райотделы придёт уточнение о снятии с розыска в связи с неактуальностью.

– Я понял, но есть ещё одно обстоятельство, – ответил подполковник и озвучил свои опасения о причинах отсутствия ориентировки из погранокруга.

– Сергей Васильевич, вам не о чем волноваться. Вы передали Ассасина в Душанбе офицерам Центра, и они убыли с ним на полигон. Через двое суток его привезли назад, в Куфаб. Придерживайтесь этой версии и ни о чём не переживайте. Вы же видели, кем была подписана телеграмма о командировании агента? Генерал Абдусаламов тоже видел. А всё остальное – это его домыслы. Предлагаю не вдаваться в инсинуации. Понимаю, что подобная ситуация не очень правильная и вам по-офицерски она неприятна, но… – Макаров на мгновение задумался. – Вы сейчас в своём кабинете?

– Да, у себя.

– Тогда просьба: будьте на месте ближайшие пару часов. Я доложу, и, думаю, руководство Разведуправления погранвойск свяжется с вами, чтобы успокоить вашу да и мою совесть. У нас приказ председателя КГБ: агентурная группа Ассасина работает в интересах Центра, и перечень лиц, осведомлённых о её задачах, им чётко определён; генерала Абдусаламова в нём нет. Почему? Не наше дело. Так что выполняем приказ, и, как говорили гусары, делай должное, и будь что будет. И ещё попрошу особого внимания сейчас к обоим агентам. Никаких контактов ни с кем, кроме приставленных сотрудников, у них быть не должно. Ассасин умён и, по всем признакам, надёжен. Факт того, что он изъявил желание пойти на службу в КГБ, весьма положительный. Пока ничего обещать не можем, но образование высшее имеется, почему бы нет? Посмотрим. В любом случае последняя акция показала, что он психологически крайне зависим от куратора, так что решили пока оставить его на связи у вас. Наши психологи ещё не поняли природы этой зависимости, но разбираются. Может, сами подскажете, чем его так к себе привязали? – Полковник весело хмыкнул. – Он в беседе даже сказал, что его судьба теперь навечно связана с вашей. Действительно, прям как в ордене ассасинов. – Макаров засмеялся, а Кузнецов напряжённо замер, не зная, как отреагировать на сказанное. – Ладно, Сергей Васильевич, – словно зная ответ, подвёл итог разговору собеседник, – будем на связи… и дождитесь звонка.

Глава 3

1983 год.

Переговорив с Макаровым, Сергей достал из сейфа пергаменты, найденные в подвале, тубус и папку Вахида. Задумчиво извлёк из последней запаянный в полиэтилен донос, сфальсифицированный под реально написанный Александру Македонскому. Повертел в руках листы и только сейчас заметил в папке две фотографии писем на английском языке, подлинники которых вместе со схемами подкинули Богачу. В суматохе последних дней он совсем забыл про них. Чуть подумав, офицер встал из-за стола, отодвинул один из приставленных к стене стульев и снял под ним с пола несколько паркетных досок. Вытащил из подпола пластиковый контейнер от использованного гранатомёта «Муха» и, сложив туда подлинники артефактов, спрятал всё в тайник.

Кузнецов плохо владел английским, хотя когда изучал фарси, он был у него вторым языком. Тем не менее полученных знаний вполне хватало для письменного перевода, поэтому разведчик решил вечером заняться им самостоятельно. А пока, лишь бегло просмотрев английский текст, с облегчением отметил, что почерк автора почти каллиграфический, так что трудностей возникнуть не должно.

– Разрешите? – В кабинет вошёл Колесников. – Только что вернулся из областной прокуратуры. Нашли в архиве уголовное дело о пропаже Аиши; ознакомился с материалами, могу доложить.

– Да, Макс, заходи, рассказывай.

Кузнецов убрал фотографии в стол, положив их сверху письма, что ранее пообещал передать супруге неверного мужа-капитана.

Офицер сел за приставной стол и достал блокнот.

– Вчера изучил в горисполкоме архивное разыскное дело, что велось Дарвазским райотделом милиции, а сегодня с утра удалось и уголовку полистать. Честно говоря, оба дела по сути – формальные отписки. В основном почти пустые протоколы допросов местных жителей и родственников. Из материалов следует, что в конце января тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года Аиша приехала с матерью к тётке, маминой сестре то бишь. Утром двадцать седьмого января девочка вышла погулять с другими детьми, по дороге она заглянула к гражданину Турану Резави. Это тот самый дедушка Джаспер или Каспер, близкий друг деда Аиши; почему-то в кишлаке его все называли таким прозвищем. Так вот, этот Джаспер оказался последним, кто видел Аишу до момента её чудесного появления двадцать второго марта, уже за полторы сотни километров, в родном Зонге. Правда, были ещё двое детей, которые вроде бы видели девочку, идущую к ним, в полукилометре от места, где они играли в мяч. Хотя точно сказать, она это была или нет, они не смогли, так как начинался снег и видимость резко упала. Детвора направилась домой, однако по дороге Аишу они не встретили; ребятня решила, что подружка просто вернулась домой. Где-то через час её мать и тётка забили тревогу. Несмотря на разыгравшийся буран, начали поиски. Трое суток искали всем кишлаком. Милиция, как водится, подключилась лишь на четвёртый день. И тут началось самое интересное. Опросили Джаспера. На тот момент девяностолетний дедок, оказывается, уже почти не двигался. В ходе опроса он показал, что «внучка» (так он называл Аишу) в то утро зашла к нему проведать и помочь по хозяйству. Девчонка была очень привязана к старику и почти всё время нахождения в Калай-Хумбе проводила у него в доме. Данный факт впоследствии подтвердили все, кого успели опросить, в том числе и её мать, которая и вовсе сообщила, что они по нескольку раз в год приезжали в этот кишлак по инициативе именно Аиши.

– То есть фактически цель визитов не посещение родственников, а желание Аиши погостить у Джаспера? – уточнил начальник.

– Судя по протоколам, так. Но самое интересное другое. Почти сразу старик попросил милиционера позвать к нему маму Аиши. Оказывается, о пропаже девочки он ничего не знал, по крайней мере так понял сотрудник. В тот день к деду забегала тётка девчонки, он и её просил позвать женщину, но та, поняв, что племянницы в доме нет, сразу умчалась, а дед слёг совсем. Три дня он лежал разбитый параличом. Соседка, что за ним ухаживала, грешным делом уже начала готовиться к похоронам. На четвёртый день Джаспер пришёл в себя. В этот момент его и застал милицейский оперуполномоченный. Мать девчонки, зайдя в дом, упала на колени перед кроватью старика и начала молиться. Далее произошло следующее, цитирую рапорт милиционера: «Женщина, рыдая, прижалась к руке гражданина Резави, задала ему вопрос о месте нахождения дочери. Тот улыбнулся и после ответа: “Не плачь, Малинур скоро вернётся” немедленно скончался. Ввиду смерти свидетеля закончить оперативно-разыскное мероприятие “опрос” возможности не представилось». – Максим выжидающе посмотрел на подполковника.

– Не поверишь, – начальник зловеще оскалился, – нечто подобное и ожидал услышать. Придурковатая семейка… Хотя странно, что про горных духов пока никто не упомянул. Ну да ладно, продолжай. Уверен, пари, дэвы и эти, как его… а, фраваши, ждут нас дальше! – Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Продолжай.

Колесников перелистнул блокнот.

– Отчего же, есть даже отдельный рапорт участкового, где он честно ссылается на необъяснимые природные силы, которые во множестве локализовались на обслуживаемом участке и нередко препятствуют работе советской милиции. Документ написан в ответ на запрос прокурора о результатах исполнения его поручения. Рапорт, кстати, официально подшит к надзорному делу, правда, без какой-либо резолюции. Так, дальше… В этот же день сотрудник провёл осмотр дома старика и нашёл спрятанное за печью ведро, в котором лежали светлые волосы и спичечный коробок с обрезанными ногтями. Мать сразу опознала косу дочери с заколкой. На следующий день по факту похищения ребёнка возбудили уголовное дело; почему похищения и кем, неясно. В деле имеется рапорт того же оперуполномоченного, где он делает такой вывод на основании каких-то оперативных данных и объяснений местного исмаилитского халифа. Тот утверждал, что ещё до войны в горах прятались сектанты, исповедующие культ индийской богини Кали; ежегодно они крали девочек и приносили их в жертву, при этом перед умерщвлением жертве остригали волосы и ногти, которые надлежало хранить до следующего жертвоприношения.

Колесников сделал паузу, наблюдая за реакцией начальника.

– Ну, Кали, и что? В Индии до сих пор сотни человек в год похищают и приносят в жертву. Но где Индия и где наш кишлак, забытый Аллахом? Ересь какая-то, – раздражённо отреагировал Кузнецов.

– Получается, не совсем забытый. – Капитан серьёзно и даже испуганно посмотрел подполковнику в глаза. – По мнению тогдашней прокуратуры, богиня Кали о нём помнила. Да и Индия вон – рукой подать, двести километров отсюда.

– Максим! – рявкнул Кузнецов. – Не надо. Давай ещё ты начни… мистицизм-спиритизм разводить. Мне Вайды и Вуйды из Каахка хватило. И так пол-отдела какие-то обереги и амулеты таскать начали. Ляпнешь где-нибудь про Кали – поедешь, на хрен, вместо Миши в Калай-Хумб, и пока не найдёшь её там, хрен пойдёшь на повышение! Понял?

– Её же не найти, она индуистская богиня смерти, нематериальная сущность. Но я понял! – Колесников улыбнулся, увидев, что глаза начальника начали наливаться бешенством. – Тем более в итоге девочка-то сама обнаружилась. Значит, Ка… одним словом, версия про жертвоприношение не подтвердилась.

– Кстати, а где Мухробов? Что-то с этими командировками забыл про него. Он позавчера уже должен был прибыть к новому месту службы, – резко сменил тему подполковник. – В курсе, он должность принял?

– Да, Сергей Васильевич, подполковник Галлямов на совещании вчера довёл, что капитан Мухробов вступил в должность замкоменданта по разведке.

Кузнецов задумался о чём-то, сделал пометку в рабочей тетради и приготовился слушать дальше.

Максим продолжил:

– Так вот, самый мистицизм начинается не с объяснения халифа, а потом, после возбуждения уголовного дела. Кроме протоколов допросов жителей и родственников, пары обысков, осмотра места происшествия и нескольких иных формальных процессуальных бумаг, в деле ничего больше нет. Хотя, судя по одной сопроводительной, проводились ряд экспертиз и обыски в нескольких соседних кишлаках. А ещё имелось постановление о привлечении в качестве подозреваемого. Но никаких из этих документов в деле я не нашёл.

– В смысле? – удивился Сергей. – Был даже подозреваемый?

– Да. Правда, неизвестно кто. Постановление упоминается в сопроводительной, направляемой в материалы надзорного производства. Уголовка, кстати, велась областной прокуратурой, а милиция работала на её поручениях. Так вот, в разыскном деле прослеживается та же картина. Моё мнение: дела основательно подчищены. Наиболее вероятно, что после того, как Аиша нашлась, часть документов была попросту изъята и уничтожена – может, испугались, что наворотили всякой фигни; может, ещё что; неясно. Описи в делах выполнены явно за один присест – почерк и чернила в каждой графе одинаковые, исправлений нет, сами листы не затасканные. Видать, дела прошерстили и составили новые описи.

– Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, – задумчиво вымолвил Кузнецов. – Ну а в постановлении о прекращении уголовного дела какое основание указано? Они же обязаны были всё равно выяснить, где ребёнок был два месяца, и вообще разобраться в обстоятельствах исчезновения.

Колесников сглотнул и, состряпав гримасу человека, смирившегося с неизбежным, нехотя ответил:

– Вам опять не понравится. В качестве основания к прекращению уголовного дела указано дословно: «… таким образом, следствием установлено, что причинами отсутствия ребёнка по месту пребывания в селе Калай-Хумб в течение пятидесяти трёх суток являются действия внешней, непреодолимой природной силы. В связи со вскрывшимися обстоятельствами, а также отсутствием события преступления постановил: производство по уголовному делу прекратить…»

Сергей аж привстал со стула от нахлынувшего негодования, и в этот же момент заверещал звонок оперативной связи. Не отрывая взгляда от капитана, он поднял трубку:

– Подполковник Кузнецов, слушаю.

– Приёмная заместителя председателя КГБ генерала армии Матросова. Товарищ полковник, попросите посторонних покинуть кабинет и не кладите трубку, соединю с начальником Главного управления погранвойск.

Сергей продолжал смотреть на Колесникова, и по расширяющимся глазам тот понял, что произошло что-то экстраординарное.

В горле у Кузнецова пересохло, но капитан без какой-либо команды встал со стула и со словами:

– Я в коридоре, – вышел за дверь.

– Товарищ полковник, вы готовы? – Спокойный голос в трубке вернул самообладание.

– Да, готов.

– Соединяю. Не волнуйтесь. Не забудьте представиться и доложить генералу армии Матросову. – Вероятно, референт уже не раз сталкивался со ступором у абонентов своего шефа, поэтому напомнил звание последнего.

– Матросов, здравствуйте, – почти сразу раздался в трубке незнакомый голос.

– Заместитель начальника шестьдесят шестого пограничного отряда по разведке подполковник Кузнецов. На участке отряда признаков нарушения государственной границы не обнаружено, происшествий не случилось. Здравия желаю, товарищ генерал армии!

– Товарищ полковник, берите ручку, записывайте. Приказ председателя КГБ СССР от вчерашнего числа номер восемьсот девяносто один по личному составу. Присвоить подполковнику Кузнецову Сергею Васильевичу очередное воинское звание – полковник.

В горле опять пересохло, но «Служу Советскому Союзу» офицер выговорил вроде отчётливо.

– Поздравляю, Сергей Васильевич. Звание заслуженное. Уверен, вы и дальше не подведёте. Коллеги из Первого главного управления обратились за помощью; порядок вашего участия в ней определён, поэтому работайте, как и раньше, с учётом особенностей выполняемых ими задач. Пока никаких вопросов не возникало?

Да вопросов было выше крыши, но Кузнецов даже в страшном сне не решился бы их задать заму председателя КГБ, Герою Советского Союза, генералу армии.

– Хорошо. Вся координация – через начальника Разведуправления погранвойск и выделенных сотрудников Первого главка. Разрешаю по необходимости напрямую связываться с ними, минуя непосредственное руководство. Главное, придерживайтесь полученных инструкций и берегите людей. Всё. Есть вопросы?

– Никак нет…

– Просьбы, предложения?

– Никак нет…

– Тогда работаем. До свидания. – Краткий разговор прервался.

Секунд пять ещё Кузнецов стоял с трубкой возле уха, унимая волнение и прислушиваясь к ритмичным гудкам. После сел на место и, лишь увидев в блокноте запись «891-лс», окончательно поверил, что мимолётный разговор не был игрой воображения или очередным проявлением необъяснимых феноменов его сознания.

– Макс! – резко крикнул он, в первую очередь чтобы снять спазм диафрагмы и уже во вторую – для вызова офицера.

Тот осторожно заглянул, словно опасаясь увидеть за дверью ещё кого-то кроме начальника, вошёл и сел на своё место. Некоторое время оба молчали.

– Плохие новости из Москвы? – первым прервал паузу Колесников, наблюдая, как Кузнецов неподвижно смотрит на бюст Дзержинского.

Свежеиспечённый полковник перевёл взгляд с бронзового орлиного носа пламенного революционера на портретный лик вождя мирового пролетариата.

– Вроде нет. – И уже сфокусировавшись на лице капитана, уточнил: – Почему из Москвы?

– Так вы же сами сказали: «Максим, выйди, звонит Москва».

Сергей нахмурился и наклонился вперёд. Ещё месяц назад он бы воспринял данную ситуацию как неудачную попытку пошутить, но сейчас ему вновь стало не по себе.

– Я сказал?

– Ну да. – Бедный капитан от растерянности и смятения отпрянул, откинувшись на спинку стула. – Так и сказали вроде… или… Да ну! Откуда тогда я взял, что вам позвонили из Москвы?

Оба уставились друг на друга, явно не понимая, кто из них сегодня перегрелся. При этом Максим смотрел так, словно умолял Кузнецова подтвердить, что звонок действительно был из Москвы и капитану ничего не почудилось.

Сергей взял себя в руки и расслабленно улыбнулся.

– Налей чаю, а то я заработался, наверно. Да, из Москвы, из кадров звонили. Полковника вчерашним приказом присвоили. Только не болтай, пока официальной телеграммы не пришло.

Макс с облегчением выдохнул.

– Поздравляю! Наконец-то у нас начальник – полковник. – Он засмеялся и направился к чайному столику. – Вам как пиалу наливать – по-русски, полную, или по-местному, половинку?

– Мне вообще вон в тот стакан. Полный наливай.

Капитан приготовился услышать шутливое продолжение «коньяку», но вместо него последовало:

– Мы остановились на том, что обстоятельств пропажи ребёнка и его таинственного появления так и не выяснили. Верно?

Колесников поставил стакан перед начальником. Сергей взял его большим и указательным пальцами, деланно оттопырил мизинец и, резко выдохнув, с удовольствием отпил один глоток. Не налей чай Максим сам, он бы решил, что в стакане всё же коньяк.

– Неясно, в том-то и дело. Может, и выяснили, но всё, что могло на них указывать, позже из материалов изъяли. Я, кстати, будучи в горисполкоме, сразу вызнал про милиционеров, которые отрабатывали по делу. Опер из уголовного розыска, при ком скончался Джаспер, вскоре перевёлся в Куляб. Участковый, что рапорт прокурору написал про неизвестные силы природы, мешающие ментам, уволился буквально в тот же год и сейчас проживает в Хороге. Исматулоев Араш Хусейнович работает в Памирском отделении Института археологии Академии наук ТаджССР. А вот с прокурорскими сложнее. Зампрокурора, возбудивший дело, несколько лет назад скончался, а следователь, что его вёл, погиб давно уже.

Сергей в это время лихорадочно листал свой блокнот и, найдя нужную страницу, перебил капитана:

– Как ты сказал, Исматулоев Араш?

Тот подтвердил.

– Ага, кандидат исторических наук, специалист по древнеарийской культуре и религиям Вед, Упанишад и зороастризма, – не отрываясь от записи, пробубнил Кузнецов. – Телефон его даже есть… – Он поднял голову. – И это почему-то меня уже не удивляет. Ладно. Погиб следак, говоришь…

Колесников не ответил, понимая, что невнятное бормотание всего лишь следствие попытки уяснить новую информацию. Полковник встал из-за стола и, опершись руками о подоконник, уставился в окно. За стеклом, на карнизе, сидел и непринуждённо намывал милую мордочку рыжий котёнок.

– Смотри, какой красавчик, – улыбнулся Сергей. – Гостей намывает. На хрен они нам нужны только…

Где-то минуту офицер стоял молча, не меняя позы, лишь пару раз что-то пробубнив себе под нос. Капитан же наблюдал за ним, и всё очевидней для него становились перемены в начальнике, что в последнее время подметили многие сотрудники отдела. Кузнецов из жизнерадостного и весёлого человека постепенно становился малоразговорчивым и даже замкнутым в себе. Там, где раньше от него ожидали шутки, сейчас в лучшем случае была улыбка, а то и вовсе никакой реакции. Его речь стала тише и эмоционально скуднее. На совещаниях Кузнецов теперь говорил только по делу и почти не повышал голоса. Особо изменился взгляд: опытные офицеры заметили, как пристально начальник стал смотреть на собеседника или выступающего, не отрывая от него глаз. И вообще, порой создавалось впечатление, будто Кузнецов впервые видит человека – настолько внимательно и сосредоточенно он вглядывался в лица при каждой встрече и тем более беседе. Уже не раз Максим был свидетелем периодического замирания начальника, когда тот упирался взглядом в одну точку и погружался в себя, как сегодня, сразу после московского звонка; или, наоборот, когда его взгляд расфокусировался и полковник словно уносился куда-то вовне. И, наконец, самое необычное и по-настоящему пугающее: ведь Кузнецов действительно не говорил, что звонок из Москвы. А тогда как Колесников узнал об этом? В другой ситуации он бы не придал значения подобной глупости, списав всё на невнимательность или ещё что-то, но буквально утром схожую историю ему поведал товарищ. Будучи в ночной засаде у крепостных руин, за мгновения до первого выстрела он услышал команду Кузнецова: уйти с линии огня. Разведчик откатился в сторону, и тут же несколько пуль ударили в стену, у которой он лежал. Парень рассказал об этом сослуживцам, но те утверждали, что никаких команд не слышали; первым выстрелил начальник, и это было сигналом к открытию огня.

– Значит так, Макс. – Внезапно полковник резко повернулся, но за стол не сел, остался стоять, прислонившись к краю оконного проёма. – Послезавтра борт на Куфаб. Там сейчас с группой Ассасина находятся Рашид и офицер разведотдела округа. Рашид мне нужен здесь, поэтому на пару недель подменишь его. Справишься?

– Конечно, – вымолвил капитан, отметив ещё одну новеллу в поведении начальника: резко менять тему разговора после таких вот замираний.

– Тем более я обещал ему замену ещё тогда, по окончании первой акции группы. Агенты живут в отдельной палатке, в стороне от ненужных глаз; контакт с ними посторонним запрещён. Все заинструктированы до тошноты, поэтому проблем быть не должно. Оба два дня как вернулись со спецподготовки и сейчас отдыхают. Касательно окружного разведчика: он языком не владеет и, значит, общаться может только с самим Ассасином, который не особо идёт с ним на контакт. Со слов Рашида, поначалу окружник пытался соваться в работу, но старый майор деликатно указал ему его место, и сейчас он уже не активничает. Но ты всё равно держи ухо востро! Ты там старший. Не хрен к источникам лезть, пусть продолжает заниматься вопросами охраны, безопасности и обеспечения. Что касается самого Ассасина – запоминай. Сестёр его, как оказалось, убили не из-за религиозных взглядов. Женщин пытали, выведывая информацию о пресловутом кладе, что якобы хранит их придурковатая семейка. Так вот, я сообщил Ассасину об этом; новость явно его обескуражила. Он ответил, что легенда о владении его родственниками тайной места нахождения каких-то несметных сокровищ известна в округе давно, и о том, что это именно легенда, можно спросить у любого жителя Зонга. Единственное сокровище, что они хранят, – это святая вера в Бога ну и, может быть, их старинный акинак. Его семья живёт в родовом кишлаке с незапамятных времён и до сих пор, кроме книг, ничем не разжилась, поэтому в глупость про клад уже давно никто не верит. Тогда ответ Ассасина мне показался вполне искренним, но сейчас… почему-то возникли сомнения. – Кузнецов сел за стол, отхлебнул остывший чай и продолжил: – Он симпатизирует тебе, тем более вы ровесники. Ты парень наблюдательный, постарайся аккуратно зацепить эту тему в общении, посмотри на реакцию, глядишь – расскажет что-то или обмолвится. Хорошо?

Колесников мотнул головой, одновременно польщённый доверием начальника и напуганный его «Ты парень наблюдательный». Может, для него уже не секрет, что капитан заметил перемены в нём самом?

Обсудив детали командировки, Максим открыл дверь из кабинета и чуть не споткнулся:

– Тьфу ты, чурка рыжая! Сергей Васильевич, к вам гости.

В помещение, как к себе домой, вальяжно вошёл котёнок. Задрав к потолку хвостик цвета сливочного масла, животное безбоязненно запрыгнуло на приставленный стол и продефилировало к столу начальственному.

– Ты как проник на режимный объект, шпиён? – расплылся в улыбке Сергей.

Наглец, наверное, воспринял приём доброжелательным и, безошибочно выбрав, кто здесь старший, направился прямиком на колени к полковнику. Ничтоже сумняшеся тут же улёгся и поднял на Сергея зелёные глаза.

– Макс, ну ты видел? – Кузнецов засмеялся, взяв рыжего на руки. – Какой самоуверенный блохарик. На, верни его в естественную среду обитания.

Капитан забрал животинку и уже вышел за дверь, как полковник выскочил за ним:

– Подожди! Пусть останется – может, мышей ловить будет. У нас же есть мыши?

Колесников заулыбался. Мыши, конечно, были, но не вопрос удивил его, а столь сентиментальный порыв начальника. С грызунами успешно справлялись мышеловки, да не очень-то они и донимали. Если бы не лютая мусофобия Джафара с его товарищем Рашидом, которые приманками в своих ловушках отвлекали бедных мышек от обилия еды на улице, то в помещение они бы никогда и не лезли.

Офицер опустил животное на пол, и то по-хозяйски направилось вдоль коридора осматривать свою недвижимую собственность и доставшихся с нею крепостных людишек, тем самым слегка парализовав работу отдела. Каждый считал своим долгом изучить кошачьи причиндалы на предмет гендерной принадлежности их владельца, однако ввиду почти младенческого возраста мнения на этот счёт разошлись, так же как и относительно клички. Хвостатому, впрочем, было на это глубоко наплевать. Его больше волновало, где он будет столоваться и кто позволил усатому майору занимать в кабинете дознавателя мягкое кошачье кресло. Услышав за спиной поддержку управляющего своим поместьем Кузнецова, рыжий бесцеремонно улёгся в кресле Джафара и занялся тем, чем обычно, по людской молве, коты занимаются от нечего делать.

– Точно кот, – зашевелил усами дознаватель, с уважением признав в котёнке единомышленника и помощника в своей тотальной войне с грызунами. – Наконец хоть мышей не будет. Сергей Васильевич, сто раз же говорил: мышка маленькая, а холеру-то большую разносит. Да и фаланги заползать не будут. Оставим? Готов кормить.

– И туалет менять, – Кузнецов под общий смех указал пальцем на майора. – Стаскайте его к ветеринару для начала. Ладно, я в горотдел, к пиджакам. Тимур, зайди на минуту.

В кабинете начальник сообщил о присвоении звания. Выслушав поздравления, попросил заместителя пока не распространяться, но, не привлекая внимания, раздобыть по своим каналам несколько бутылок коньяка. Поинтересовался, как принял должность капитан Мухробов.

– Нормально принял. Но как-то боязно мне, Васильич: ненадёжный он. Родом из Рушана; зачем его в соседний Калай-Хумб перевели? Тем более сейчас, когда на его прежнем участке такой канал накрыли. Половина Зонга, оказывается, в курсе была, что сёстры Али замуж вышли за афганцев и жили на той стороне. Более того, оба мухробовских агента, как оказалось, полтора года назад гуляли на свадьбе второй сестры Ассасина, а Миша и не знал, что жених-то афганец и пришёл к нам нелегально. Хотя, может, и знал, но промолчал! Мы сейчас очередной канал пытаемся вскрыть на участке Калай-Хумба и ставим туда опера с душком. Ты говорил Абдусаламову, что нельзя такого бездельника назначать на столь ответственный участок?

Кузнецов молча посмотрел в пол. Потом поднял голову и, словно не услышав вопроса, произнёс:

– Тимур, в понедельник, двенадцатого сентября, планируется встреча с Богачом.

– Он всё-таки вышел на связь? – перебила начальника удивлённый Галлямов.

– Да. Встреча будет в том же месте, в районе Бондар-поста, где нас в прошлый раз забирал вертолёт. Со мной пойдёт Рашид, которого в Куфабе пока подменит Колесников. Подготовь, пожалуйста, документы для проведения контрольной встречи с его агентом Муллой и займись организацией. За трое суток наблюдение по району… ну, ты и так знаешь. Борт Славин выделит из приданного отряду звена. – Сергей опять задумался, уставившись под ноги.

– Так, Васильич, не пойму: встреча с Богачом, а документы готовить на контрольную явку с Муллой? – Галлямов удивился ещё больше.

– Да, – кратко ответил полковник и посмотрел заместителю в лицо. – С Муллой, возможно, тоже будет встреча, только чуть позже и чуть не там.

Заместитель непонимающе нахмурился, не отрывая взгляда от начальника.

– Генерал Абдусаламов пока не знает о выходе на связь Богача, – продолжил Кузнецов. – Официально проводим контролку с Муллой, агентом, находящимся на связи у Рашида.

Оба офицера смотрели друг другу в глаза. Дав заместителю время домыслить самому и сделать нужный вывод, паузу нарушил начальник:

– Поэтому и не сказал ничего генералу о подозрениях относительно Миши. Вернее, не стал настаивать, когда он вдруг вцепился в идею его перевода на Калай-Хумб. И про седло молчу, которое он без описи забрал с собой в Ашхабад, но до отдела почему-то не довёз. По крайней мере, о том, что упряжь улетела с ним, там до сих пор никто ничего не слышал. Да и про вахидовские схемы, кроме нас и бывшего с действующим начальником отряда, тоже никто не знает. Как и про то, что душманы через крепость Каахка явно не наркоту таскать собирались.

Галлямов по-прежнему нахмуренно смотрел на полковника. Тот, не отводя взгляда, дал подсказку:

– Богач может знать, кто помог разработать маршруты прохода через границу.

– Васильич, ты думаешь, что…

– Я ничего не думаю, – осадил подчинённого Кузнецов. – Просто считаю, что о выходе Богача на связь мы можем доложить уже и после встречи с ним. Вот и всё.

В кабинете вновь повисла тишина. Теперь уже Галлямов растерянно уставился на стоящий перед глазами бюст Дзержинского, а Кузнецов, не моргая, впился взглядом в лицо собеседника.

– Да, Тимур, ты верно подумал. – Сергей положил офицеру руку на плечо. – По этой же причине я дал команду: агента, что контролирует плато, обозначенное на второй схеме под названием Карун, Мухробову на связь не передавать. Пастух будет находиться там ещё пару недель. Рашид, будучи в Калай-Хумбе, встречался с ним и заменил УКВ-радиостанцию на КВ. Пока ничего подозрительного тот не наблюдал. Сейчас в случае чего сигналы от него будут поступать сразу на вторую заставу, Нульванд. Там двадцать километров расстояние, связь на короткой волне дотягивает. С начальником заставы Домашовым я переговорил; он, как ты знаешь, в разведку жаждет перевестись. Парень хороший, надёжный вроде; не подведёт, надеюсь. При получении радиосигналов он их лично ретранслирует напрямую мне, или тебе, или дежурному по отделу. Так что имей в виду, и посмотрим, что будет дальше.

Глава 4

1983 год.

Выехав за КПП, Сергей заметил «трёх мушкетёров» и старшего брата одного из них, топающих в школу ко второй смене и оживлённо что-то обсуждающих. Остановил машину, предложил пацанам подбросить их. Те, конечно, согласились.

– Дядь Сергей, а почему Памир – орденоносный? – раскрыл тему сегодняшнего спора один из мальчишек, показав рукой на скалу слева, поджимающую Хорог. – Он же горы, откуда у него награды?

Кузнецов взглянул на крутой склон за дальним берегом Гунда, где на высоте в полкилометра виднелась надпись, столь смущавшая юные пытливые умы. Лозунг, выложенный на каменной осыпи огромными побелёнными булыжниками, гласил: «Слава орденоносному Памиру!»

– Ну, потому что горы требуют к себе уважения, – улыбнулся Кузнецов, обернувшись с переднего кресла. – Хотя Памир – это не только горы, а ещё люди, живущие здесь и, несмотря на тяжёлые условия, строящие дороги, фабрики и электростанции. Вот этих всех людей за трудовой подвиг и наградили орденом Ленина. А вручили его их Горно-Бадахшанской автономной области.

Пацаны понимающе закивали головами, поправляя свои алые пионерские галстуки.

– Значит, этот орден и наш немножко? – выразил общую надежду Женька. – Мы живём здесь и классом собрали больше всех металлолома. Два дня трудились! Целую гору натаскали. Сегодня взвешивать будут и, может, нас наградят за такой трудовой подвиг тоже!

– Будем орденоносными мушкетёрами, – засмеялись мальчишки, – как Памир!

– Ага, будете, – скептически отреагировал Амир, старший Женькин брат. – Сначала посмотрим, что вы там насобирали.

Машина остановилась у школы. Во дворе виднелись кучки разномастного железа, и одна действительно претендовала на звание пика Коммунизма, выделяясь размерами среди этих металлоломных вершинок.

В отделе КГБ Кузнецов не выдержал и признался в присвоении ему полковника. Обстоятельство резко изменило ход визита, свернув его с деловой колеи на неформальную беседу под бутылочку местного арака. После третьей рюмки начальник отдела Николай наконец-то вызвал офицера с делом оперучёта.

Сергей успел взглянуть на обложку папки, пока тот не раскрыл её; в строке «условное наименование дела» крупными чёрными буквами было написано: «Малинур». Лёгкий хмель сразу отступил, и Кузнецов даже напрягся. Собеседник заметил это.

Полковник тут же непринуждённо улыбнулся, откинувшись на спинку стула:

– Ничего себе, какие у тебя романтики служат. Знаешь, как «малинур» переводится?

– Да хрен знает. Как? – Начальник взглянул на своего подчинённого, принёсшего дело.

Молодой офицер пожал плечами.

– Царица света, – сам ответил Кузнецов. – Представляю, что будет, если в Душанбе или тем более в Центре найдётся знаток фарси, который обратит внимание, что дело в отношении антисоветчика назвали «Царицей света». – Он искренне рассмеялся.

Офицер натянуто улыбнулся, а его захмелевший начальник изменился в лице:

– Серьёзно?

Сергей, еле сдерживая смех, махнул головой.

– Ты на хрена так дело назвал? – уставился побелевший комитетчик на подчинённого.

– Да я… и не подумал… Это просто прозвище фигурантки, вот и назвал… Думал, имя обычное. – Бедняга растерялся окончательно.

– Ну, если прозвище, – снисходительно пояснил разведчик, – то оно даётся по каким-то признакам, приметам, характерным особенностям его обладателя. Верно? Значит, для окружающих был важен не просто набор звуков, то есть имя Малинур, а значение этих звуков, то есть Царица света. Если такое прозвище дали, значит, её таковой и считают. Согласен?

– Согласен? – злобно повторил вопрос Николай.

Парень хлопал глазами и уже не знал, как ему быть.

Сергей пришёл на выручку:

– Колян, да оставь в покое опера. Не тридцать седьмой год, чай не расстреляют. – Он опять засмеялся. – Никто специально переводить не будет, назвали так назвали. Давай наливай ещё по одной.

Перепуганный сотрудник вышел, оставив папку в кабинете.

Николай разлил арак, и подняв рюмку, спросил:

– Серёга, ну, рассказывай, зачем тебе сдались эта девка и давно померший старик.

Разведчик поведал историю с задержанием Али и о подозрениях в пособничестве этому его немой сестры. Интерес к Джасперу обосновал проверкой всех их родственников и знакомых, в ходе которой, мол, появилась информация о возможных религиозных мотивах совершения преступления, ну а их корни как раз уходят к этому самому деду.

Николай полистал материалы, нашёл нужную страницу и положил сшивку перед собеседником:

– Это выписка из архивного дела в отношении близкого друга деда фигурантки и по совместительству её духовника – Джаспера.

Сергей, прищурившись, посмотрел на офицера:

– Почему духовника?

– Ну, я так, по аналогии… не знаю, как у зороастрийцев это называется. Она с рождения с ним близко общалась. А он же мобедом был, священником по-ихнему, и Аиша перед самой его смертью тоже перешла из ислама в зороастризм. Джаспер собрал нескольких огнепоклонников и в их присутствии провёл обряд. В этот же день, кстати, девчонка исчезла куда-то, а старик спустя пару суток двинул кони. Интересный мужичок был, очень уважаемый далеко за пределами Таджикистана, обладал вроде даже сверхспособностями, – Николай улыбнулся. – Мысли читать умел и свои передавать другим. Во многом это и послужило основанием к его разработке – мало ли что он там дехканам внушал? Девчонка, что характерно, прошла обряд, не достигнув положенных пятнадцати лет, но якобы все местные огнепоклонники были согласны, что в её отношении возможно исключение из правил. Давай, Серёга! – Николай поднял рюмку. – За нас!

Выпили, закусили. Кузнецов, пока жевал бутерброд, дочитал справку и вернул дело хозяину кабинета.

– Слушай, в справке указано, что старика подозревали в причастности к похищению Аиши, к которому имел отношение и его сын, но после обнаружения девчонки все подозрения сняли. А кто его сын и где он? В бумаге нет даже имени.

– Вот этого я не знаю. Нам сейчас-то история с её пропажей неинтересна – столько лет прошло. Мы архивное дело изучали через призму оперативной проверки самой девчонки, поэтому таких деталей не фиксировали. Вроде как сын его был то ли чабаном, то ли просто каким-то умственно ущербным, жил постоянно в горах, в кишлаке почти не появлялся, а потом и вообще пропал. Серёг, лучше скажи: ты говоришь, девчонку считают Царицей света, ну, в смысле прозвище у неё такое. Почему, как думаешь? – Комитетчик хитро улыбнулся.

Кузнецов ухмыльнулся в ответ:

– А я о прозвище не говорил, это опер твой сказал, что Малинур у неё прозвище; я лишь перевод слова огласил. На самом деле, опять же со слов местных аксакалов, Малинур – это второе женское родовое имя. Дед её, кстати, тоже имел второе имя – Мельхиор. И Джаспер – также второе имя, а не прозвище. Могу ещё одну деталь подкинуть для полноты картины и, так сказать, для выстраивания оперативных версий в логике антисоветского заговора. Хочешь?

– Ну, давай. – Захмелевший Николай с интересом приподнял брови.

– Царица света, Царь света и Хранитель сокровищ или света – это переводы на русский значений их вторых имён. Чуешь уже тайный заговор? – Сергей весело засмеялся, также ощутив на себе действие алкоголя.

Николай же, иронично поджав губы, сначала улыбнулся:

– Глубокий анализ! Обязательно учтём в работе, – и захохотал, оценив шутку товарища, хотя, успокоившись, заметил, что совпадение в любом случае заслуживает внимания.

– Колян, давай теперь ты мне скажи, – уже не особо стремясь деликатничать, решился Кузнецов, – вы Аишу разрабатываете по подозрению в антисоветской пропаганде, но она же… немая. Реально считаете её способной к расшатыванию государственных устоев? – Он наивно распахнул глаза, максимально стараясь исключить в своей мимике и интонации намёк на сарказм.

Комитетчик нахмурился и взглянул в окно. После молча наполнил рюмки и серьёзно ответил:

– В Зонге проживает один из немногих зороастрийских мобедов Таджикистана. До появления Аиши у него во дворе был алтарь, где он поддерживал свой огонь. Его община огнепоклонников составляла четыре семьи, в общей сложности тринадцать – пятнадцать взрослых адептов из трёх районов нашего Бадахшана.

– Бехдинов, – уточнил Сергей. – Так называют последователей зороастризма.

– Да, бехдинов… С появлением девчонки свой огонь они перенесли в окрестности развалин древней цитадели возле кишлака. Место нашла двенадцатилетняя Аиша, мобед почему-то согласился с малолеткой, и теперь их алтарь находится там. В этом году только для ритуалов, связанных с празднованием Навруза, там собралось уже сорок два человека, а постоянно посещают алтарь человек тридцать. Это не считая паломников, что теперь приезжают туда со всей республики и даже из-за её пределов. Люди едут не столько к алтарю, сколько посмотреть на Аишу и помолиться с ней. Она, по сути, лидер общины огнепоклонников. Будь она мужиком – точно бы выбрали мобедом, а то и дастуром. Сейчас у нас в СССР нет зороастрийских священнослужителей уровня дастура, как и исмаилитских уровня пира. Ни те, ни те нам не нужны, так как это выведет оба религиозных течения на высокий уровень объединения и организации своих общин. Оба течения мы считаем неблагонадёжными: исмаилиты связаны с англичанами, а зороастрийцы вообще то ли язычники, то ли не пойми что – всё у них покрыто тайной, какой-то мистикой, и сами общины крайне закрыты. – Николай задумался на мгновение и, сглотнув, продолжил: – А что касается немоты девчонки, – он пролистал дело, нашёл нужную страницу. – Отец возил её в Душанбе, в республиканскую детскую больницу, три года назад уже провели повторное комплексное обследование. Мы получили копию заключения врачебного консилиума и даже побеседовали с главным психиатром Таджикистана, что обследовал Аишу. Слух у неё идеальный, никаких физиологических дефектов речевого аппарата не выявлено; психоэмоциональное и интеллектуальное развитие соответствуют норме, а когнитивные способности и память, дословно: «феноменальные»; абсолютно легко формирует развёрнутые мысли, излагая их в письменной форме; наизусть помнит целые главы из понравившихся произведений. И, главное, голосовые связки у неё эластичные, работоспособные и в тонусе, указывающем на их регулярное использование. Консилиум подтвердил диагноз: акинетический мутизм, но в личной беседе психиатр сказал дословно следующее: «… такой диагноз поставили потому, что никаких причин немоты установить не удалось. Возможно, есть какое-то скрытое повреждение участка головного мозга, отвечающего за речь, но имеющиеся на сегодняшний день средства диагностики не позволяют его выявить. Вместе с тем не исключается и симуляция немоты, обусловленная какими-то личностными факторами. По крайней мере, состояние связок свидетельствует, что пациент регулярно напрягает их, причём издавая звуки различной громкости и широкого частотного диапазона. Девушка улыбчивая, способна смеяться, произносить несколько гласных звуков и некоторые согласные, но только по отдельности. Может, это причина рабочего состояния связок, но что они регулярно используются – сто процентов…» – Николай закончил чтение и, посмотрев на собеседника, добавил: – Девка очень странная. Ты её видел? – Он достал из папки фотографию.

– Да, – ответил Сергей. – Даже общался, если можно так сказать; опрашивал лично. Вполне адекватна и на удивление жизнерадостна. Относительно недуга абсолютно не комплексует, более того – полна самоиронии; строчит ответы в блокноте и умудряется шутить. А когда смеётся, вообще не верится, что пятнадцать лет уже не говорит: смех звонкий, заливистый, красивый даже. Да и сама ничего так собой. Без восточной застенчивости, уверена в себе. Своё место как женщины, конечно, знает, но указывать ей на него там явно некому – отец пылинки с неё сдувает; впрочем, как и брат. Остальные жители то ли опасаются её, то ли очень уважают или любят.

Николай рассматривал фото. Ухмыльнулся:

– Действительно, симпатичная деваха. А взгляд видел? – Он повернул фото, на котором Аиша была сфотографирована анфас, вероятно при замене паспорта в 25 лет. – Глазищи какие… Ладно, что ещё про неё интересно, спрашивай, пока я добрый. – Офицер совсем опьянел и уже начал слегка запинаться.

– Про её исчезновение и чудесное возвращение в детстве. Вчера уголовку и милицейский разыскной материал по этому поводу изучили – там, оказывается, большей части документов нет. Что за история была, не знаешь?

Комитетчик поднял телефонную трубку, попросил зайти сотрудника, в чьём производстве находилось дело оперативного учёта. Пока тот шёл, выпили ещё по одной.

– Ты в курсе, – театрально обратился начальник к вошедшему офицеру, – что фигурантка твоя – Царица света, её дед – Хранитель света, а старик, что её огнепоклонством совратил, – Царь света? Имена их родовые так переводятся.

Парень взглянул на ополовиненную бутылку и скудную закуску на журнальном столике.

– Нет. Имена разные, а значение почти одинаково; может, это что-то значит? – ответил он, улыбнувшись заплетающемуся голосу начальника.

– Это ты нас спрашиваешь? Это я тебя спросить должен: что бы это значило? Тебе пища для размышлений; и поблагодари товарища полковника – он тебе методическую помощь, так сказать, оказал. Ну, это потом. А сейчас расскажи, что мы знаем про тёмную историю с исчезновением Малинур.

Николай закинул в рот кусок лепёшки и, сложив руки на груди, изобразил готовность внимательно слушать.

Сотрудник взял со стола папку, полистал её и, глубоко вздохнув, пояснил:

– Да, в общем-то, ничего с той поры толком не сохранилось. В архивном деле на Джаспера я нашёл лишь справку, что поначалу его с сыном подозревали в организации похищения для передачи ребёнка секте адептов богини Кали. Потом эти подозрения не подтвердились, но тем не менее его причастность к исчезновению девочки была признана очевидной. Сама девчонка через пятьдесят три дня нашлась живой, здоровой и вполне упитанной, только уже в родном кишлаке Зонг. Кстати, после этого она и перестала говорить, ввиду чего выяснить что-то у неё самой не удалось. Поначалу решили, что семья какую-то аферу проворачивала, пряча дитя всё это время у себя, но такую версию быстро отвергли: мать без дочери ума лишилась, да и другие обстоятельства указывали на маловероятность подобного. Что ещё? А! Ребёнок находился предположительно где-то в горах, потому как на одежде, а именно кофте и штанах, были обнаружены крупные следы от мумиё – чёрной лечебной смолы, что в горах собирают. Характерно, что пятна явно пытались счистить или даже отстирать, но мумиё хрен отмоешь, поэтому следы заметил отец и сообщил об этом следствию. Кроме того, вся одежда пропахла древесным дымом; не кизячным, коим топили везде в кишлаках, и не керосином, что используют для освещения, а именно древесным. Относительно того, как она добралась домой, тоже загадка: в утро её появления никакого транспорта на дороге Ишкашим – Зонг никто не видел. Крайние несколько машин накануне днём наблюдали пограничники. Один газик был милицейским; но все автомобили вроде установили позже, и чем закончилась эта ниточка, неизвестно. Вот, в принципе, и всё.

– Ну а материалы разыскные и само уголовное дело в архиве вы изучали? Почему там большая часть документов изъята?

– А нам зачем это? – удивился сотрудник, посмотрев на своего начальника. – Пятнадцать лет прошло; какая сейчас разница, где она пропадала и что там менты начудили?

– И то верно, – сразу поддержал его Кузнецов, укоряя себя за лишнюю выпитую рюмку, развязавшую ему язык. – Ладно, спасибо за информацию. Думаю, и нам эти дебри тоже ни к чему.

Офицера отпустили, а Сергей решил бутылку точно допить, дабы стереть у коллеги даже намёк на подозрения в истинности озвученного интереса разведчика к прошлому Аиши и давно умершему старику. Потрепавшись за остатками арака о других делах, собрались вовсе поехать в чайхану, где продолжить тёплое общение уже за горячим обедом.

Только отъехали, как откуда-то со стороны гор послышался раскатистый гул. Впередиидущая машина сразу прижалась к обочине; их водитель тоже, не дожидаясь команды, остановился. Тут же все почувствовали тряску. Толчки землетрясения длились минуты три. Не очень сильные, но каждый короткий и резкий. В горах гудел камнепад. Прохожие и вышедшие из авто люди заворожённо наблюдали, как со скалистой вершины соседней горы вниз стремительно потянулись пыльные стрелы. С нескольких километров разглядеть сами летящие глыбы было невозможно, но как только они падали на осыпь, клубы песка мгновенно взлетали вверх, образуя серые тучи и порождая раскаты грома. Затем каменюки стремительно катились вниз, поднимая за собой чудовищные пыльные пузыри, быстро слившиеся в одного огромного песочного человека. Зрелище выглядело апокалиптическим, но, благо, опасности не представляло ввиду наличия между очевидцами и самой горой непреодолимой для камнепада водной преграды.

– Как я согласился сюда поехать служить, не понимаю, – вымолвил Николай уже в машине. – Серёга, надо срочно выпить, погнали быстрее.

Оба засмеялись.

Курдючный жир в рассыпчатом плове быстро исправил положение, вернув захмелевших офицеров в более-менее рабочее состояние. Долго не засиживались. Решили, что в ближайшие дни комитетчик совершит ответный визит, в ходе которого Сергей уже официально проставится за полученное звание.

Проезжая мимо школы, Кузнецов заметил отрядный грузовик и нескольких пограничников, выпрыгивающих из кузова. Во дворе толпились дети.

– Сань, ну-ка подъедь, – скомандовал полковник. – Солдат наших привезли. Не дай бог, обрушения произошли.

Уазик свернул в проезд и остановился у бортового ЗИЛа. За грузовиком стояли «трое мушкетёров», рядом с ними две женщины и начальник автослужбы отряда. Последний, завидев замкомандира части, поприветствовал его; женщины, оказавшиеся директором школы и классной руководительницей, нервно заулыбались. Трое бойцов под руководством сержанта уже начали ковыряться в куче металлолома. Мальчишки, лишь взглянув на Кузнецова, сразу поникли головами, а несколько взрослых старшеклассников вместе с Женькиным братом Амиром и сестрой сына начальника отряда Ингой, наоборот, были необъяснимо веселы.

Они сразу подбежали к Сергею.

– Слава орденоносному Амиру! Ура! – закричал старшеклассник, и подростковая компашка весело загоготала. – Дядь Сергей, посмотрите на гору, – восхищённый Амир схватил офицера за руку.

Кузнецов повернулся в сторону вершины, с которой часом ранее сорвался камнепад. Стихия снесла первую букву у слова «Памир», и теперь надпись гласила: «Слава орденоносному амиру!»

– Во как! Я теперь орденоносный, и первое место по сбору металлолома занял наш класс! А эти второклашки вообще дурачки!

Старшеклассники согнулись пополам, гогоча, как стадо гусей.

Пока Амир с друзьями не мог говорить от приступа смеха, Сергей подошёл к взрослым:

– Здравствуйте! Проезжаю, смотрю: грузовик наш. Решил, что землетрясение порушило школу. Что случилось-то?

Капитан – начальник автослужбы натянуто улыбнулся и кивнул в сторону «мушкетёров»:

– Полковник Славин приказал весь металлолом перебрать – может, ещё что-нибудь они притащили из нашего имущества. Директор позвонила, говорит, при погрузке собранного школьниками железа нашли боеприпасы. Оказалось, это семь муляжей противотанковых мин, пацаны где-то их надыбали и притащили.

– Дядь Сергей! – схватил его за руку бледный Андрюха. – Да мы же опытные, мы и так знали, что мины не боевые, но по двенадцать килограмм же каждая весит! Чего они просто так валялись…

– Ну, во-первых, металла там с гулькин нос, так как внутри песок. А во-вторых, где валялись? – строго спросил Кузнецов.

– За выгородкой… где склад инженерный. – Мальчишка шмыгнул носом. – Если они лежат на улице уже давно и никто их в склад не убирает, значит – они ничейные же? Правильно? Вот мы их и забрали. – В его блестящих глазах теплилась надежда.

– Почему ничейные? Там охраняемая территория.

– Да там колючая проволока давно порвана… А часовой вообще с другой стороны только. – Голова вновь опустилась, а вместе с ней рухнула и надежда на более-менее благоприятный исход.

Кузнецов посмотрел на взрослых. В женских лицах читалось одно: «Товарищи пограничники, что у вас за бардак в части? Склады не охраняются, приходи – беи хоть мины, хоть что!»

Капитан быстро взял ситуацию под контроль.

– Ну-ка, идите сюда. – Он отвёл «мушкетёров» подальше. – Рассказывайте, где и что вы ещё вытащили. Где собирали металлолом?

В итоге собранный пик Коммунизма заметно уменьшился, лишившись нескольких колёсных дисков, почти двух десятков траков от гусеничных тягачей и множества других деталей, ранее хранящихся на открытой охраняемой площадке за автопарком части. Но больше всего начальника автослужбы расстроила находка, спрятанная в центре кучи: четыре новых аккумулятора.

– Ещё даже мухи на них не сношались… – печально произнёс он, разглядывая инвентарные номера на корпусах. – Их вы где спёрли?

– Мы ничего не воровали. Нашли там же, за автопарком. Спрятанные лежали, – тихо просопел Женька. – Там ещё два осталось, большие только, от БМП или танка, наверное; не смогли утащить – тяжёлые очень.

Капитан взглянул на зама командира части. Тот лишь покачал головой и окинул взглядом четверых бойцов. Те вроде ничего не услышали.

– Солдаты с какого подразделения? – тихо поинтересовался начальник у офицера.

– Из комендантской роты.

– Это уже лучше; хорошо, что не с автороты. Хотя водила один хрен растрепаться может. Мой-то «руль» язык ещё на учебке прикусил, а этот – не знаю. Батареи закинь сам в уазик, в разведотделе полежат пока. В отряде доложи командиру – ему решение принимать, что делать. Крысячат у тебя не по-детски. Я на свою машину новый аккумулятор у зампотеха месяц как выбить не могу, а они, оказывается, под кустиком лежат, скоммуниздил уже кто-то. Ударники коммунистического труда… вернее, «кому нести чего куда»… Хреново, ничего не скажешь. Хотя… не было бы счастья, да несчастье помогло.

***

Ночь, как всегда, быстро прогнала сумерки и чёрным бархатом накрыла землю. За окном кабинета жёлтый свет уличного фонаря высветил причудливые тени, превратив раскидистые кусты роз в подобие косматых чудищ. Тишина длилась недолго: сонмы ночных жителей вылезли из своих убежищ и быстро наполнили округу шелестом, стрекотанием, стуком, щёлканьем, поквакиванием и массой иных диковинных звуков.

Сергей включил настольную лампу, открыл выдвижной ящик стола, достал фотографии английских текстов из папки Вахида.

– Чёрт, – произнёс он вслух, увидев письмо горе-любовника, что лежало под фотоснимками. – Надо не забыть завтра отдать. – Положил конверт возле бюста Феликса и тут же вздрогнул от резкого стука и скрежетания сзади.

Утренний рыжий котёнок запрыгнул с уличного карниза в проём открытой форточки и уселся на краю, опустив хвост между рам.

– Ну заходи, коль пришёл. – Сергей встал из-за стола и подвинул к окну свой стул.

Кот мяукнул, словно принял приглашение, и, оттопырив зад, свесился головой вниз, медленно скользя по стеклу передними лапами. С шумом спрыгнул на подоконник и с него сразу на стол. Задрав хвост, прошёлся по краю и улёгся прямо под лампой. Кузнецов сел на место. С полминуты оба смотрели друг на друга. Глаза рыжего превратились в изумрудные тарелки, перечёркнутые еле заметной полоской сузившихся зрачков. Белёсый животик был явно набит чем-то, а довольная мордочка будто улыбалась. Сергей пальцем погладил гостя возле уха; тот заурчал, прищурившись и вытянув шею.

– Признавайся, Сливочник, кого сожрал уже? – улыбнулся офицер, потрогав округлое пузо.

Кот завалился набок, вытянул лапки, устроив тем самым сытое брюхо поудобней.

Зазвонил телефон прямой связи с начальником отряда.

– Сергей Васильевич, телеграмма пришла: тебе полковника присвоили. Поздравляю! Подходи, сейчас замы прибудут, погоны вручать будем. Галлямова с собой возьми, заодно педсовет проведём по поводу сынов наших беспризорных. Аккумуляторы у тебя?

– Спасибо. Сейчас буду. Да, у меня.

– Пусть лежат. Вычислили вроде уже пропарюгу вороватого, особисты завтра планируют его за яйца брать.

Кузнецов вышел в коридор, позвал заместителя. С улицы зашёл хмурый дознаватель.

– Джафар, чего такой озабоченный?

– Котик пропал. Ушёл в обед и… пропал.

– Соскучился, что ли, уже? – засмеялся подошедший Галлямов.

– Тимур, – повернулся Сергей к заму, – телега пришла – полковника мне присвоили; командир к себе зовёт, тебя тоже. Коньяк получилось достать?

– Конечно, пять бутылок. Поздравляю, Сергей Васильевич! Сейчас оповещу отдел.

– Поздравляю! – протянул руку майор.

– Да не хмурься, Джафар. У меня на столе спит рыжий, через форточку залез.

Полковник открыл дверь в кабинет. Усы дознавателя зашевелились, и на их смоляном фоне обнажившиеся зубы показались особенно белыми.

– А я ему колбаски принёс, – не скрывая радости, доложил майор.

– Зачем ему твоя колбаса? Видишь, брюхо какое? Сожрал уже кого-то – спит, переваривает. Забирай Сливочника.

– Почему Сливочника?

– Так он цветом как сливочное масло.

– Ну, значит, будет Сливочник.

Старый майор, словно младенца, взял кота на руки. Тот лишь блаженно мявкнул, даже не открыв глаз.

В кабинете начальника отряда Кузнецов и Галлямов оказались первыми. Славин поздравил новоиспечённого полковника, заметив, что выглядит он уставшим. Сергей честно признался в дневном возлиянии у коллег из территориального отдела КГБ, но сказал, что положенные сто грамм готов принять стойко. Сойдясь во мнении, что обмывать звёзды гранёными стаканами обязательно лишь до майорского звания, командир поставил на стол «полковничий» стаканчик, размером вдвое меньше обычного.

– Комендант Калай-Хумба звонил, – сообщил Славин, выставляя рюмки. – Говорит, у капитана Мухробова с рукой проблема какая-то, нарывает сильно. Температура держится, а в отряд ехать не хочет. Он докладывал тебе?

– Вроде зажил порез у него, – ответил за начальника Галлямов. – Был в санчасти недавно, всё ему обработали.

– Сегодня из Душанбе туда прибыл борт, завтра летит в Хорог. Вон телефон, позвони разберись прям сейчас. Пока петух жареный не клюнул в жопу, пусть снимается в отряд; на хрен нам эти подвиги разведчика?

– Тимур, позвони, – обратился к заму уже Кузнецов, – переговори с комендантом. Передай приказ: Мухробову вылететь в Хорог, и сразу к врачу.

Начальник разведки и его заместитель пристально посмотрели друг другу в глаза. Кузнецов качнул головой:

– Помнишь наш утренний разговор? Хороший повод; нечего ему там сидеть…

Галлямов кивнул в ответ и взял телефонную трубку.

– Сергей, как у тебя семья, в Москве по-прежнему? – сев напротив заместителя, поинтересовался Славин. – Сюда так и не собираешься перевозить?

Кузнецов неопределённо пожал плечами, ответив, что пока не получается. Командир не стал развивать деликатную тему, понимая, что в личной жизни у начальника разведки, вероятно, не всё хорошо. Однако после паузы Сергей вдруг сам продолжил:

– В отпуске буду в Москве – подам на развод. Сегодня решил.

Командир аж отпрянул от неожиданности подобного откровения.

– Такие вещи по пьяни не решаются; не спеши. У тебя же сын.

– В том-то и дело. У меня сын второклассник, как ваш Андрюха, а он меня дядей скоро называть будет. Жена категорически отказывается даже на лето мне его привезти. Смотрю на ваших обормотов и завидую… что безвозвратно упускаю самое главное. – Он опустил голову, и удушливая тоска петлёй сдавила горло, заперев слова в груди.

Подошёл Галлямов, сел рядом с командиром и, вероятно не расслышав всего диалога, злобно вступил в разговор:

– Чего там завидовать? Я уже и порол своего, и жена его стихи заставляет учить без конца, чтобы по улице не болтался. Один хрен, день через день какие-то проблемы подкидывает. Организовалась троица! Я только и слышу: то «мушкетёры» на стройке гудрон подожгли; то на берегу реки что-то палят и взрывают; то залезли на склад связи, то на инженерный; то с дерева свалился – всё пузо до сих пор в зелёнке. А с лентами этими что устроили? А сегодняшний металлолом? Да хрен с этим железом, ладно. А если часовой бы заметил и, не разобравшись, пальнул? Не говорю уже про патроны…

– Какие патроны? – удивился Славин.

Галлямов посмотрел виновато на командира:

– А вы не в курсе? Валентина Петровна, значит, решила не расстраивать. Только прошу, товарищ полковник, меня не сдавайте, а то как-то некрасиво получается…

– Ну давай, Тимур, рассказывай. Что за патроны? – Славин скривился, как от зубной боли, поняв, что придётся последовать примеру Галлямова и всё же хоть раз выпороть сына.

– Жена моя отпросилась дней десять назад с работы в обед. Слышит: на пустыре за арыком у дома хлопки какие-то; идёт туда… Короче, сделали они из водопроводной трубы самопал. Кто-то им один конец помог заварить, прорезь явно автогеном прожёг. Из свинца залили внутри подобие казённика под автоматный патрон, какой-то курок из гвоздя со жгутом примастырили. Ну и испытания проводят, пока все на работе и не слышат. Галя моя, вы же знаете, тот ещё янычар – взяла хворостину и как отхреначила обоих! Я вечером, когда увидел, говорю: «Ты с ума сошла, зачем так пороть? Ребёнок сесть теперь даже не может». Она хватает эту хворостину и на меня с матами: почему, мол, дети с патронами играются? где они их находят? мы все мудаки, и всё в этом роде. Еле успокоил. До сих пор, правда, не поколол оболтусов, кто сваркой им помог. Молчат, партизаны хреновы.

Смешного мало. Разговор о личном сам собой превратился в педсовет.

– А я думаю, почему мой за столом перекошенный сидит. Сказал, что ударился, – ухмыльнулся Славин. – Молодец Галя – нашёлся наконец-то строгий родитель; правда, сегодняшний металлолом свидетельствует, что нужно добавить. Так, Тимур, коль пошла такая пьянка, рассказывай – может, я ещё чего-то не знаю? А то Валентина Петровна добренькая; чувствую, сынуля мой вообще от рук отбивается.

Тимур хихикнул и озорно посмотрел на Кузнецова.

– Про кольца знаете?

– Так-так-так… – Командир откинулся на спинку стула и натянуто улыбнулся. – Нет. Говори.

– Только, Венадий Иннокентьевич, не упоминайте меня, а то неудобно получится перед Валентиной Петровной. Она оберегает вас: вы и так дома почти не появляетесь, а тут ещё проделки детские. Если кратко, то в мае где-то залетает в кабинет жена и выпученными глазами требует с меня трёшку – заплатить за нашего бестолкового младшего сына. Оказывается, взял он её кольцо золотое и обменял в Союзпечати на дорогущую марку; Андрюха так же поступил с цепочкой супруги вашей. Продавщица порядочная оказалась, спросила фамилии мальчишек, драгоценности забрала, опасаясь, что они их где-то украли. Отдала вожделенные марки и через директора школы нашла матерей, всё вернула. Однако наши рукожопы марки умудрились уже заляпать – руки ведь моют, когда грязь осыпаться начинает; пришлось их купить.

– Марки-то свои они всё же получили? – повеселел Кузнецов, широко улыбнувшись.

Славин строго насупился, не видя в произошедшем ничего весёлого.

Кузнецов тоже посерьёзнел и, посмотрев обоим собеседникам в глаза, произнёс:

– Не надо их пороть. Они обычные и добрые пацаны, просто им посчастливилось жить в невероятно интересном мире, и дети используют данный жизнью шанс на полную катушку. Скоро они вырастут и, дай бог, не забудут, что для счастья нет условий, кроме одного: не лгать, особенно себе самому. А они не врут. Искренне верят, что белые ленты на проводах – это красиво, собранный ими металлолом был ничейным хламом, кольца и цепочки вообще не пойми зачем нужны, а рассказать про сварщика – значит предать его. Пусть как-нибудь после школы зайдут в отдел – я попробую их заинтересовать чем-то более важным нежели палить гудрон и патроны по свалкам выискивать.

В это время в кабинет постучали – пришли остальные заместители.

Глава 5

329 год до Рождества Христова.

Уже совсем стемнело. Редкие звёзды тусклыми искрами пробивались сквозь облака, что спустились со склонов Па-и-мирха. Птолемей лёжа смотрел, как пламя костра отбрасывает рыжие блики на крест и фигуры двух человек, одетых в белые рубахи и сидящих с ним рядом. На протянутых к огню ладонях оба держали какие-то верёвки – наверное, те самые пояса кусти. За ними виднелись трое солдат, явно утомлённые нудным созерцанием бормочущих персов.

С востока повеяло прохладой, и почти сразу подул слабый ветер, а спустя несколько минут резкий порыв совпал с раскатом грома, и тут же костёр затух – начался ливень. До самой поздней ночи лагерь не спал. Укрыться на равнине было негде; палаток с собой не брали, а плащи и другая верхняя одежда преимущественно сгорели в ходе представления, устроенного ранее для Спитамена. Лишь ближе к утру дождь притих, позволив людям забыться в тревожном сне.

Птолемей проснулся от громких возгласов и причитаний какого-то солдата. Откинул с лица платок – яркое солнце тут же резануло по глазам. Небо безоблачно синие. Одежда успела уже просохнуть, и лишь влажное парение от земли напоминало о ночном ливне.

– О боги, я уже не могу! – опять послышался чей-то выкрик.

Стратег поднялся и обомлел: вся равнина перед ним пылала ярко-красным ковром. Он поднялся на ноги, тут же почувствовал головокружение и лёгкую дурноту. Обернулся: почти всё вокруг рделось от красных маков, впервые зацветших в этом году. Солдаты, никогда не видевшие подобного буйства цвета, как дурные бродили вокруг, удерживая за узды своих лошадей.

Подошёл Воруш:

– Птолемей, надо уходить отсюда. Персы говорят, что аромат этих цветов столь силён, что через пару часов, когда они полностью раскроются, мы можем лишиться рассудка. Кони уже нервничают. А Собака Элия вообще не в себе, с его обонянием бедняге совсем плохо.

Стратег, ослеплённый ярким красно-синим зрелищем, прищурившись, смотрел на крест:

– Где Бесс?

– Вон он сидит связанный, – помощник кивнул в ту же сторону. – Давать команду на сбор?

Птолемей направился к кресту, отвечая на ходу:

– Да. Пошли Элию, пусть найдёт поблизости, где ему будет лучше и где нет этого кровавого моря. Прикажи солдатам держать коней – боюсь, что пастись здесь опасно.

Бывший сатрап Дария сидел, привязанный к опоре. Караульные с красными от недосыпа или окружающих маков глазами подняли его на ноги. Стратег приказал выкопать деревянное сооружение и приготовиться к маршу, после чего подошёл к пленнику. Невдалеке, опираясь на посох, с земли поднялся дастур. В светлой тунике на красном фоне, с чёрными волосами и такой же бородой на фоне голубого неба мужчина выглядел словно Зевс.

– Стой, где стоишь, и не приближайся! – окрикнул его караульный.

– Пусть подойдёт, – разрешил стратег.

Вчера в сумерках Птолемей не смог разглядеть бехдина, отметив лишь его атлетическое телосложение и относительную молодость – лет сорок, не больше. Мельхиор остановился на расстоянии вытянутой руки, желая сам рассмотреть царского сановника. Спокойный взгляд. Ни тени страха или подобострастия. Глаза… Птолемея поразили его глаза: зелёные, но не такого оттенка, как у многих персов, а цвета смарагда. Солнце светило ему в лицо, и они будто пылали этим изумрудным огнём.

«Зачем тебе Авеста, Птолемей?» – произнёс дастур, и стратег от удивления приоткрыл рот: он мог поклясться, что мужчина вымолвил фразу, не шевеля губами.

А через мгновение, когда заговорил Бесс:

– Видишь, пустыня в крови. Значит, Ормузд не покинул меня, – вовсе понял, что бехдин молчал и просто смотрел ему в глаза.

Мельхиор наклонился ещё ближе и, уже внятно артикулируя, вымолвил:

– Каждый год мак расцветает сразу после первого летнего дождя, и вряд ли на естественный ход вещей повлияла молитва. Всем лучше удалиться за пределы поля: цветок выделяет сильные эфиры, они способны вызвать галлюцинации… Судя по твоему виду, ты уже начал слышать чьи-то голоса.

Птолемей зачарованно смотрел на бехдина, не понимая, как ему отреагировать на колкость.

«Ты хочешь принять благую веру?» – опять услышал Птолемей и впервые в своей жизни ощутил панический испуг.

– Да… – ответил он, и звук собственного голоса провёл отчётливую границу между вербально сказанным и звучащим в его голове.

– Тогда давай поспешим, – улыбнулся дастур. – Жара набирает силы, и скоро мы начнём видеть несуществующих духов и сияющих дэвов.

Стратег мотнул головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение. Повернулся к караульным:

– Уходим. Снимите только с него белую седре, – он указал подбородком на Бесса, – время для молитвы истекло.

Буквально в десяти стадиях поле дикого мака закончилось. Разбили новый лагерь. Вкопали крест. Выслали на юг разъезды, чтобы загодя встретить авангард македонской армии.

Закончив с насущными делами, Птолемей вернулся к пленнику:

– Вопреки мнению Мельхиора, думаю, твоя молитва возымела действие и Ормазд явил себя, окрасив пустыню кровавым цветом. – Он присел на корточки и заглянул в его чёрные глаза. – Сейчас придёт дастур. Я выбираю Ахура-Мазду единственным своим богом, отрекусь от всех остальных, и если в тебе осталось хоть немного чести, ты скажешь, где хранится Авеста.

Мельхиор пришёл в сопровождении Воруша. Тот отправил караульных в лагерь и, отведя стратега в сторону, сообщил об исчезновении одного из вельмож Спитамена. Вероятно, тот уехал ночью, так как пропала и одна их лошадь. Сами персы ничего не знают; по крайней мере, так говорят. Единственное, удалось выяснить, что во время дождя к нему приходил Мельхиор, после чего дастур вернулся к пленнику, а вельможи больше никто не видел. Обсудив версии, решили отправить на север конный разъезд, дабы в случае чего загодя обнаружить движение возможной подмоги: мало ли, может, гонец ускакал, чтобы сообщить местонахождение Бесса и отбить его?

– Куда ночью уехал один сановник? – Птолемей строго взглянул на бехдина.

– Можешь не волноваться, Птолемей, – спокойно ответил Мельхиор, – вам ничего не угрожает. Тем более мы все у тебя в заложниках и вот-вот придёт армия Александра. Он мобед, мой помощник; решил вернуться из-за личных дел в родное селение Газа. А отбивать Бесса, как ты подумал, никто не собирается – его давно уже не считают шахиншахом.

Стратег недоумённо замер, удивляясь, как просто собеседник угадал возникшие подозрения.

– Ты прям прорицатель, – усмехнулся он через мгновение. – Такое ощущение, что читаешь мысли.

– Нет, никто, кроме Бога, делать этого не может, – ответил бехдин. – Мысль – это содержание, а слово – его форма. Поэтому злой Ариман слышит все наши слова, а мудрый Ормазд – мысли. Всегда будь осторожен в речах: Ариман злые слова исполняет буквально, а добрые, если они пусты, – наоборот. Но ещё внимательней обходись со своими мыслями: Ормазд любую из них может обречь в материальную форму или действие. Благая мысль – благое воплощение, плохая мысль – дурное воплощение. Если решил принять благую веру, то это первый урок, который ты должен твёрдо усвоить. Второй: никогда не лги, особенно в мыслях, ведь их слышит Бог. Ложь равна пустоте, за ней нет ничего, поэтому держи контроль за своим умом: он порождает бесконечность мыслей, в которой лживы большинство. И третий: своим умом ты можешь двигать горы, но к Богу он тебя навряд ли приведёт. Он может не мешать или помочь где-то на этом пути, но сам по себе ум дан человеку Богом для его жизни в мире форм. Как дом построить, как вылечить болезнь – здесь он помощник незаменимый. В общении со Всевышним он скорей преграда. Бог слышит результат его работы – мысли. Но отвечает Бог совсем иначе, и научиться слышать Его беззвучные ответы, отличать Его голос от игры собственного разума, от слов лжепророков и псевдобожественных знаков – вот в этом самая большая трудность, она же главный дар. А что касается твоих мыслей, то понимать их не великая наука: все отражаются на лице.

Птолемей задумчиво покачал головой.

– Я уже слышал что-то подобное от другого дастура, Валтасара, ты должен его знать. Он говорил мне о тебе. Ты владеешь древнеавестийским языком и можешь прочесть Авесту; это правда?

Собеседник тяжело вздохнул:

– Да, это правда. Мудрый Валтасар тоже им владеет. – И, опустив взор, продолжил: – И я знал Патрона, чей кинжал висит у тебя на поясе. Как попал он к тебе?

Стратег в который раз удивился способностям перса, на этот раз его наблюдательности. Он сообщил, как нашёл умирающего грека, и про его рассказ об убийстве Дария.

Мельхиор слушал повествование и, несмотря на трагичность судьбы своего ученика, в конце истории почему-то улыбнулся. Птолемею это показалось странным:

– Тебе его не жалко?

– Скорблю о том, что путь земной у верного бехдина оказался краток, но жизнь его – ещё одно доказательство великого Божественного промысла. Мой акинак, подаренный ему в день посвящения, пришёл к тебе, а ты сейчас стоишь предо мной, желая тоже стать бехдином. – Он поднял голову и, приблизившись, словно выстрелил взглядом в упор. – Скажи мне, Птолемей, зачем Александр сжёг Авесту? При этом ты намерен принять веру нашего пророка Заратустры; зачем она тебе?

Стратег снял кожаный панцирь, и на его груди засиял символ фаравахара:

– Это подарок моей жены, она бехдин. Ей пояс кусти повязал сам Валтасар. Здесь, – он взялся рукой за ворот, – вышита главная молитва. Уже год как я выучил её, но ещё ни разу в жизни не произносил вслух осознанно. Она просится излиться из меня каждый день, но что-то сжимает мне горло. Я не могу её произнести… Царь не желал сгубить Авесту. В тот вечер его волю подменили; впрочем, не только его – многие гости обезумели и начали распространять огонь по залам. Они не ведали, что творят, какая-то дурная сила ими управляла.

Мельхиор продолжал изучающе смотреть на лицо грека, будто действительно видел на нём какие-то тексты. Его широко открытые глаза светились изумрудным огнём, а губы еле-еле шевелились, подбирая слоги, слова, фразы. Иногда глаза вспыхивали ярче, словно в эти моменты Мельхиор понимал смысл прочитанного. При этом сам Птолемей впал в абсолютно чуждое ему, но где-то в глубине очень знакомое состояние ментального безмолвия. Сначала ему казалось, что он распался на несколько частей и каждая с удивлением увидела другую. Но почти сразу ощущение сменилось иным: он не распался, это от него отпали какие-то элементы, которые все вместе до сего момента он считал собой. Особенно ярко он ощутил пустоту ума и материальность тела. Они, несомненно, были здесь же, но уже не его. Как снятую верхнюю одежду, он внутренним зрением разглядывал застывшие части и с удивлением замечал, что на нём ещё полно вещей, и понимал, что если он продолжит просто наблюдать, то все они спадут; и лишь тогда, обнажившись, он увидит Себя… не Птолемея Лага, не сводного брата и соматофилака Александра Великого, не его стратега, не бесстрашного воина или любящего мужа – вся эта одежда будет валяться рядом.

– Как наилучший владыка, так и судья, избираемый в согласии с истиной, – сами собой зашептали его губы, – утверждай силу действий, происходящих от жизни, проводимой с благим помыслом… – В этот момент удивительное ощущение стало пропадать, а внутреннее зрение – притупляться. Тут же возник страх. Он замолчал.

– … ради Мудрого пастыря бедных, – закончил за него Мельхиор.

– … ради Мудрого пастыря бедных, – повторил стратег последние слова молитвы.

Дастур сделал шаг назад, но, продолжая смотреть столь же пристально, спросил:

– Готов ли ты пожертвовать всем, кроме души, принять благую веру во всей её полноте и до конца своих земных дней блюсти преданность единственному Господину Мудрости; отречься ото лжи в любых её проявлениях, в том числе от придуманных богов, самозванных мессий и пророков? Если готов – не спеши. Освободи свою волю, после подумай про жертву. Если ум согласиться её принести – ответь сердцем, громко и внятно, в присутствии двух бехдинов: меня и его, – Мельхиор жестом показал на сидящего у креста Бесса.

Птолемей медленно перевёл взгляд на пленника.

– Мой ум спрашивает, какова будет жертва. Не оставлю ли я его?

– Если ты про свой ум, то ты волен с ним обращаться как пожелаешь. Ахура-Мазда дал тебе его в услуженье, а не для господства. Нет ничего хорошего, когда раб становится господином, – всё уже сделанное быстро придёт в упадок. А Бог очень много потрудился, прежде чем родился ты, и, соответственно, ничего нового построено уже не будет. Ведь господин знает, а раб умеет. Поменяй их местами: что наруководит незнающий раб и что построит неумеющий господин? Ну а если ты про Бесса, то он уже знает свою участь. Он давно нарушил клятву бехдина, и пришло время принесения жертвы. Не спеши. – Мельхиор замолчал и, выдержав короткую паузу, продолжил: – Я вижу в тебе истинную жажду прийти к Богу, но ты имеешь изощрённый ум. Его власть огромна, а насколько твоя воля свободна, мне неведомо. Сейчас ты жаждешь Его общения, а завтра ум легко затмит всё, и, нарушив клятву, душа замрёт. Верни мне акинак и можешь дальше жить как жил. Когда в своём намерении прийти к Ахура-Мазде ты окрепнешь, поймёшь, что ты действительно готов, – найди любого мобеда и прими веру. Кинжал пришёл к тебе не зря… – Дастур прервался; его взгляд устремился на юг, где на горизонте показались клубы пыли.

Стратег изъял из ножен акинак и также напряжённо посмотрел вдаль.

– Продолжай. Возвращается конный разъезд, и времени у нас мало. Царь Александр, вероятно, будет уже к вечеру, и тебе оставаться здесь станет небезопасно. Валтасара он велел арестовать; возможно, сей участи не избежать и другим высшим жрецам благой веры. Чем этот акинак тебе так дорог?

Тень испуга пробежала по лицу дастура, но, быстро совладав с ним, он пояснил:

– Я в молодости был знатным кузнецом, ковал железо, купрум, сплавы. Общаясь с огнём, настолько с ним сроднился, что сутками мог не покидать кузнечной, перемежая жаркую работу истовой молитвой. Размеренно орудуя молотом, погружался в молитвенное общенье со Всевышним, как будто именно оно являлось смыслом всех этих трудов у наковальни. В один из дней я усомнился: а слышу ли я Бога верно? Или, быть может, звуками ударов молота со мной общается злой Ариман? В тот день я приготовил тайный сплав из истинной и ложной меди2, добавив в него золото. Не отходя от тигля ни на миг, непрестанно читал особую молитву, чтобы в результат трудов моих вселился благой дух. Затем за тринадцать дней выковывал кинжал, всем сердцем его заклиная на защиту истинной веры. Ещё семь дней точил клинок, произнося с каждым движеньем камня: «Оберегай в веках святые знания Авесты от забвения». Последнюю седмицу месяца амеша спента я правил лезвие, шепча ему, как наставление ребёнку: «Будь послушным воле Господина Мудрости и неподвластным воле злого Аримана». В ночь пред весенним равноденствием из кости тигра вырезал накладки рукояти; им повелел искать хозяина из тех, чья рука сможет в мире форм исполнить волю Бога. А на рассвете дня весеннего равноденствия чеканом выбил на клинке фаравахар, наполнил золотом клеймо и произнёс: «Пусть каждый, кто возьмёт кинжал, по форме станет его хозяином, а по содержанию – его рабом, и тогда пусть Господь направляет сию руку. А если хозяин решит уклониться ко злу или глух будет к Божьему гласу, то пусть в день ближайшего праздника Седе предстанет с ответом на Высшем суде и бессмертные силы Амеша Спента его там защищают». После чего сжал рукоять кинжала, отмерив так себе полгода на то, чтобы понять: слышу ли я Бога и тогда останусь жив или лукавый Ариман – мой хозяин, и тогда я должен умереть… А для того чтобы ежеминутно помнить о своём заклятии, нанёс эту рану, – он показал ладонь со шрамом. – Одновременно помолился, чтобы Ормазд не позволял ей затянуться, пока все мои мысли, слова и дела не станут всецело ему угодны. Через шесть дней, когда бехдины празднуют рожденье Заратустры, община выбрала меня мобедом, а спустя полгода, в день осеннего равноденствия и праздника Седе, я был избран дастуром. К тому моменту моя рана полностью зажила. Но через несколько лет мне выпала честь предстать перед шахиншахом Дарием Третьим. После аудиенции ко мне обратился один из командиров личной гвардии царя, это был тот самый Патрон. Грек хотел принять благую веру. Я отказал, предложив ему сначала изучить наши традиции и ритуалы. И в тот же вечер рана вновь начала кровоточить… Уже на восходе солнца Патрон читал со мной молитву Ахуна Ваирья. Он искренне плакал от счастья, а я смотрел на чудесно зарубцевавшийся шрам, ещё раз убедившись, что создал материальное орудие Господа и проводника Его воли. Когда пришло время уезжать, порез вновь начал болеть; но я уже знал, что акинак от меня ждёт: после рассказа Патрону истории о рождении кинжала воин по своей воле и с моего дозволения взял его в руку. Так грек стал вторым хозяином клинка. Он тоже чувствовал, чего акинак ждёт от него, но, судя по всему, не справился… Теперь кинжал выбрал тебя. И я предлагаю вернуть орудие создателю, тем самым устранить предопределённость твоего жизненного пути и отказаться по доброй воле от принятия благой веры. Потому что в противном случае тебе останется три месяца, чтобы услышать волю Господа и деятельно начать её исполнять; если хозяин не справится, то в день осеннего равноденствия, когда бехдины отмечают праздник Седе и приходит срок отвечать за прожитый год, он умрёт. – Мельхиор взглянул на Птолемея и протянул открытую ладонь.

– Если я верну его, ты не вручишь мне пояс кусти?

Стратега била мелкая дрожь. Ему казалось, что рукоять акинака вибрирует от нетерпения и стоит разжать пальцы – кинжал сам выскочит и бросится в объятия своего создателя.

– Нет, ты не готов. Принятие веры для тебя сейчас формальный ритуал. Душа желает прильнуть к Богу, но холодный разум не позволит. Не столько желание души тебя толкает стать бехдином, сколько намерение ума, имеющего умысел, противный Господину Мудрости.

Птолемей сделал шаг назад, словно пытаясь разорвать неведомую связь дастура со своим металлическим дитём, а также самому спастись из-под его влияния. Он посмотрел на серебристый клинок, затем на юг. На фоне поднятой пыли уже виднелись вдалеке три точки приближающихся всадников.

– Я готов принять благую веру и оставить кинжал у себя до самого дня осеннего равноденствия. А после, если останусь жив, я верну его тебе, – вымолвил стратег и решительно вложил кинжал в ножны. – Пусть всё останется предопределённым.

Дастур глубоко вздохнул и впервые чуть улыбнулся:

– Ну что ж, быть может, на то воля Ормазда, ведь акинак не выбирает себе раба просто так. Главное, пойми, что ритуал введёт тебя в религию, и тогда по форме ты станешь бехдином, а станешь ли ты им по содержанию… зависит только от твоей свободной воли. Ищи её там, где-то на границе души и ума; она проявляется, когда оба начинают жить в согласии друг с другом.

Пока Мельхиор готовился к ритуалу, разведчики доложили, что армия всего в пятидесяти стадиях и прибудет через несколько часов; Александр движется в авангарде.

Птолемей полностью разделся, оставшись в одной белой тунике, подаренной Таис. Омыл руки, ноги и лицо остатками воды, что ему полагались на день. Мельхиор остриг ему ногти и волосы. Оба встали на колени по разные стороны небольшого костра. Бесса отвязали от опоры, и он сел по левую руку от Птолемея и по правую от Мельхиора.

– Повторяй за мной слова, которые я буду сейчас произносить. – Дастур положил руки на колени, держа в повёрнутых к небу ладонях пояс кусти. – Эта молитва очень сильная; если ты потом научишься читать её душой, она поможет найти общий язык с умом, и сразу же ей улыбнётся Ахура-Мазда. Ты сам всё почувствуешь. Ты готов?

– Да.

– Свободен ли твой выбор, Птолемей, и не является ли он намерением ума, чувственной прелестью, сиюминутной потребностью тела или иным порождением Аримана? Отвечай душой.

– Да, свободен, – сдавленно прохрипел Птолемей.

– Тогда смотри на огонь и повторяй за мной. – Мельхиор глубоко вздохнул и каким-то не своим голосом начал читать: – Признаю себя поклонником Ахура-Мазды, последователем Зороастра. Отрекаюсь от дэвов и принимаю веру Господа. Поклоняюсь и молюсь бессмертным силам Амеша Спента. Господину Мудрости, доброму, всеблагому, принадлежит всё благое. Святое благочестие выбираю я себе, пусть оно будет моим. Я отвергаю грабёж и угон скота, ущерб и разрушение домов. Я отвергаю дэвов и поклонников дэвов; демонов и поклоняющихся демонам; тех, кто вредит кому-либо мыслями, словами, делами… Истинно я отвергаю всё, принадлежащее лжи, противящееся добру. Как Зороастр отверг дэвов во время всех встреч, когда Мудрый и Зороастр говорили друг с другом, так и я отвергаю дэвов, как поклоняющийся Мудрому зороастриец… Таков был выбор вод, таков был выбор растений, таков был выбор благодатной коровы; выбор Господа Мудрого, который создал корову и праведного человека; таков был выбор Зороастра, выбор Кави Виштаспы, выбор Фрашаостры и Джамаспы; по этому выбору и по этой вере я являюсь поклонником Мудрого… Я предаю себя благой мысли, я предаю себя благому слову, я предаю себя благому делу, я предаю себя вере поклонения Мудрому, которая… истинная, величайшая и лучшая из всех, которые есть и будут, прекраснейшая, Божья, зороастрийская.

Птолемей сначала заворожённо смотрел в огонь, но когда повторял последнюю фразу, он поднял взгляд и не узнал дастура. Его лицо стало мертвецки бледным, и если бы не сидячее положение, то Птолемей вовсе бы решил, что Мельхиор умер. И опять: произносил ли он молитву вслух или стратегу всё послышалось? Из оцепенения его вывели движение головы дастура и открывшиеся глаза. Бехдин приподнялся на коленях и медленно протянул руки с поясом прямо над пламенем костра. Птолемей, сам не понимая почему, сделал то же самое. Жар был нестерпимым, но удивительно безболезненным.

Мельхиор переложил пояс кусти на предплечья неофиту. После подошёл к стратегу и, повязывая символ принятой веры, дал наставление:

– Бехдин Птолемей, если цели твои и мысли будут благородны, слова – искренни, а действия и устремления – последовательны и тверды, то всякое дело твоё непременно станет благим. Не позволяй никому брать кинжал за лезвие: он сам выбирает хозяина, позволяя ему сжать в ладони свою рукоять. В лезвии сосредоточена разрушительная энергия, и любой, кто к нему прикоснётся пальцами, сам того не ведая, разделит обязательства, предназначенные хозяину. Но только хозяин имеет потенциал их исполнить, а случайный человек вряд ли даже узнает о них, ну а спрос с обоих будет одинаков. Помни: ты лишь внешне хозяин акинака, на самом деле ты его раб. Господь ждёт от тебя каких-то конкретных действий для защиты веры и священной Авесты. Не совершив их – через три месяца ты умрёшь. Это твой свободный выбор…