Сливовый календарь любви

Глава первая

У ворот этого затерянного на окраине жилища слышатся шаги.

Женщина. Простите, здесь есть кто-нибудь?

Молодой человек. Да-да, войдите. Кто там?

Женщина. Этот голос! Он, молодой хозяин!

Она тянет на себя раздвижные двери, но порог кривой, и двери поддаются с трудом. Наконец открыв, она вбегает в комнату.

Как она выглядит? На ней одежда в серую полоску из плотного шелка-уэда, а пояс двусторонний, как окрас кита: с исподу жатый креп, а налицо черный с фиолетовым шелк «ивушка». Нижние одежды темно-синего атласа с некрупным узором. В руках она держит накидку с капюшоном. Высокая прическа-симада растрепана, красивое лицо без грима. То ли она и так довольна своей наружностью, то ли пришла по-утреннему неприбранной. Лицо ясное, как цветок, но глаза печальны. Молодой человек с удивлением всматривается в ее черты.

Молодой человек. Ёнэхати! Зачем ты пришла сюда? Как узнала, где я скрываюсь?.. Ну, проходи… Ты – здесь, не сон ли это? (Садится на постели.)

Ёнэхати. Ах, я все думала, найду ли… Сердце так и бьется! Я ведь спешила, едва ли не бегом бежала. Что-то мне нехорошо… (Она кладет руку себе на грудь.) И в горле сухо… (Говоря так, она присаживается рядом с постелью.) Вы тоже нездоровы? (Пристально вглядывается в его лицо.) Ну конечно! Эта худоба и бледность… Вы очень бледны! И давно вам неможется?

Молодой человек. Недели две, не больше. Да это не опасно, просто не могу опомниться после всего, что случилось. Ничего! Но ты как узнала, как догадалась прийти сюда? Мне ведь так нужно было поговорить с тобой… (С полными слез глазами он выглядит очень трогательно.)

Ёнэхати. По правде говоря, с утра я пошла помолиться в храм Мёкэн-сама. И вот удивительная встреча. Вы – и в таком месте! Мне и во сне бы не привиделось искать вас здесь, если бы не одна девушка, новенькая, ее взяли к нам недавно. Наши, как водится, спросили, откуда она родом, и оказалось, что из Хондзё. От нечего делать завели разговор, и она рассказала обо всех своих соседях. Один из них чем-то напомнил мне вас… А может, это только показалось? На ночь я положила ее спать у себя и расспросила как следует. Она сказала, что в доме вашем есть и хозяйка, красивая да ладная, и я было усомнилась, однако стала еще дотошнее задавать вопросы. Оказалось, что хозяйка вроде бы старше хозяина и обыкновенно дома ее не бывает. Чем больше я слушала, тем больше убеждалась, что речь может идти о вас. Но все же я не могла быть уверена до конца и наказала девушке помалкивать о моих расспросах. Я надеялась во всем удостовериться, когда пойду на богомолье. Можете себе представить, с каким нетерпением я ждала сегодняшнего дня – пятнадцатого числа. И вот наконец я здесь. Ведь говорят же люди: если день-деньской молиться об одном… Не иначе как сам бог Мёкэн привел меня к вашему дому. Но как я ни рада, мне не дает покоя слух, что вы женаты. Где сейчас ваша жена?

Молодой человек. Нелепость! Откуда у меня жена? Что за девушка с тобою беседовала?

Ёнэхати. Да она будто бы из дома зеленщика… Но это к лучшему, раз вы женились. Прошло уже немало времени – нельзя же жить только воспоминаниями! И свою жену вы могли не прятать. Ведь ничего дурного в этом нет.

Молодой человек. О чем ты говоришь? Я никого не прячу. Оглянись хорошенько вокруг – и ты сама убедишься. Не знаю, что уж там болтает твоя девица… Ладно, а что творится дома?

Ёнэхати. Дома дела ужасные. Кихэя, по его настоянию, все величают не иначе как хозяином. Не пойму я, почему все так обернулось… И ведь разлад пошел еще с тех пор, когда живы были прежние владельцы! Теперь на хозяйской половине без скандалов и дня не обходится. Когда вы ушли жить в дом своих новых приемных родителей, я тоже решила: больше не останусь в «Каракотоя», уйду в другое место, а то сил нет. Но Кихэй ведь такой несговорчивый… Уперся: не отпущу, мол, и все. Пока-то я терпела, но теперь… Раз вы здесь… (Она оглядывается по сторонам, роняя слезы.) Теперь я вижу, в каком отчаянном положении вы оказались, и ни дня не останусь в заведении «Каракотоя». Сегодня же, как только вернусь, заведу разговор, чтобы меня отпустили. Уйду хотя бы в Фукагаву, я готова все стерпеть, лишь бы вас немного поддержать.

Искренняя решимость женщины, кажется, еще больше расстраивает молодого человека.

А все же почему семья, куда вас взяли наследником, так скоро разорилась?

Молодой человек. Ну, как я вижу сейчас, Кихэй наверняка был в сговоре с их приказчиком Мацубэем. Зная, что скоро на лавку придется навесить замки, они взяли меня приемным сыном. Я ни о чем не подозревал, а когда вступил в права наследника, то обнаружил гору долгов. Изволь платить, раз ты наследник! Я взял у Кихэя под расписку сто золотых рё и вложил в дело приемных родителей – как в ящик для пожертвований бросил. Ну, после этого в «Каракотоя» мне ходу не было, даже на письма мои Кихэй не отвечал. Винил во всем меня, мою неопытность. А тут еще после раздела имущества приемных родителей приказчик Мацубэй предложил мне кое-что. У него был вексель на пятьсот рё от князя Хатакэямы, и он сказал, что даст его мне взамен ста рё, которые только и достались мне в наследство от приемных родителей. Якобы семьдесят рё пойдут ему, а остальное он раздаст в уплату прочим. После того он сказал, что едет в Камигату, и больше я его не видел. Зато второй приказчик, Кюхати, оказался очень любезным человеком. Он-то и отправился от моего имени к князю Хатакэяме. К нашему удивлению, оказалось, что князь готов вернуть долг сполна, но еще раньше им была передана приказчику Мацубэю знаменитая чайная чашка «Предрассветная луна», чтобы тот подыскал для нее покупателя. Так вот, по слухам, чашку Мацубэй продал семье Кадзивара за тысячу пятьсот рё! Князь сказал, что за вычетом пятисот рё, которые он задолжал господину Нацуи Тандзиро, то есть мне, остается тысяча рё, и он просит немедленно вернуть ему эти деньги. Сразу после этого разговора в дом приказчика Кюхати из усадьбы князя Хатакэямы явилась толпа стражников. Они заявили, что до сих пор князь не придавал делу значения, поскольку был занят сборами, намереваясь вскорости отбыть в свое поместье. Однако ввиду разорения дома Нацуи и ввиду немалой стоимости чашки они, мол, требуют к ответу приказчика Мацубэя, а также самого хозяина, Тандзиро. В таком трудном положении Кюхати сумел распорядиться, чтобы я скрылся. Но ведь Мацубэй тоже был неизвестно где! Нелегко пришлось Кюхати… А уж я-то в какую беду попал!

Ёнэхати. Да, горько. Горько даже слышать… Но кто теперь ухаживает за вами, ведь вы нездоровы?

Молодой человек. Ухаживает? Ну, так, чтобы быть рядом постоянно, – никто. Иногда соседи… А большей частью младшая сестра жены приказчика Кюхати, о котором я тебе только что рассказывал. Она парикмахерша, живет здесь недалеко. Вот она и приходит.

Ёнэхати. Ну, теперь понятно! Значит, служанка…

Молодой человек. Что «служанка»? Ты о чем?

Ёнэхати. Да так, не обращайте внимания…

Молодой человек. Мне не до шуток сейчас. От всего, что случилось, я совсем потерялся… (У него текут слезы.)

Ёнэхати. Молодому господину не нужно так унывать! Ведь теперь я нашла вас. Покуда хватит сил, я не дам вам жить в нужде, чего бы мне это ни стоило. Приободритесь же и, пожалуйста, скорее поправляйтесь!

В таком глухом месте одинокие ночи… (Она отворачивается и утирает рукавом слезы.)

Молодой человек. В таком жалком виде я стыжусь показываться людям на глаза и потому ничего не могу сделать, чтобы выбраться из нужды. Видно, нет мне спасения… (Вытирает слезы.)

Ёнэхати. О, я вас не оставлю!

Молодой человек. Не говори так. Лучше как-нибудь загляни еще разок. А теперь тебе пора. Наверное, уже поздно.

Ёнэхати. Нет-нет, я сегодня еще с утра предупредила, что вернусь не скоро, потому что госпожа Току из внутренних покоев[13] попросила меня отнести письмо. Я собиралась специально сходить в Курамаэ, письмо у меня с собой. Сегодня же попрошу кого-нибудь отнести, и все будет в порядке. К тому же я собиралась сто раз помолиться богине Каннон и богу Авадзиме, а это заняло бы немало времени… Ой, да вы и огня не зажигали! (Она ищет ящичек с кремнем и прочими принадлежностями и разводит огонь.) Ну-ка, давайте я погрею вам лекарство. Который пузырек?

Молодой человек. Там, возле жаровни, был кусочек имбиря на подносе… (Достает бутылочку с лекарством, которая стоит у изголовья.)

Ёнэхати. Имбирь нашла. Ой, эта бутылочка? С отбитым горлышком? (Невольно у нее вырывается смех, но она сразу мрачнеет, представив, в какой он живет нищете.) А кто ваш врач?

Молодой человек. Какой там врач! Это O-Хама мне принесла.

Ёнэхати. О-Хама?

Молодой человек. Сестра жены Кюхати, я же тебе рассказывал. Это ее, наверное, приняла за мою жену та девушка, ваша новенькая. Ну ладно, только плохо, если обо мне узнают, вот что.

Ёнэхати. Да что вы! За мной никто не уследит! А есть ли у вас рис?

Молодой человек. Да, вчера приходила старушка из дома напротив и сварила. Не беспокойся. А может быть, ты голодна? Тут и перекусить негде, ни лавочки, ни чайной… От всего вдалеке!

Ёнэхати. Что вы, что вы! Обо мне не волнуйтесь. Я на еду и смотреть не могу: у меня обет воздержания от соли. Это я вас хотела покормить повкуснее, состряпать чего-нибудь. И пока я здесь, вспомните, пожалуйста, может быть, вам что-то нужно… (Она достает из кошелька за пазухой какой-то сверток.) Вот, купите себе, что необходимо. Вам теперь полезно есть то, что вы любите. Правда, у меня с собой совсем немного, я ведь шла на богомолье и не знала, что смогу вас увидеть… Но я приду еще, отпрошусь и приду.

Мужчина берет протянутый сверток, лицо его печально.

Молодой человек. Спасибо. Мне очень неловко, прости. Так ты уже уходишь, да?

Ёнэхати. Вовсе я не ухожу еще! Сегодня задержаться не страшно, ведь предлог для этого есть… Ах, как у вас волосы растрепались! Можно, я причешу? Сразу почувствуете себя гораздо свежее…

Молодой человек. Ну, раз ты еще не уходишь, тогда причеши, пожалуйста, хотя бы слегка.

Ёнэхати. Только вот чем? (Оглядывается кругом, наконец радостно восклицает.) Можно моей гребенкой!.. И правда, ужасно запутались…

Душевная слабость свойственна женщинам. Конечно, она вспомнила прежнее. Ему за воротник падают капли. Нет, это не вода, которой смачивают волосы, чтобы легче было их расчесать, это слезы. Он оборачивается к ней.

Молодой человек. Почему ты плачешь, Ёнэхати?

Ёнэхати. Ну, все-таки…

Молодой человек. Что «все-таки»?

Ёнэхати. Ах, почему вам такая судьба!..

Она плачет, уткнувшись в его плечо. Он берет Ёнэхати за руку и притягивает к себе.

Молодой человек. Прости меня, пожалуйста.

Ёнэхати. Разве вы виноваты?

Молодой человек. Даже на тебя я нагнал тоску!

Ёнэхати. Так вот как вы теперь обо мне думаете…

Молодой человек. Милая!

Он обнимает ее. Прильнув к его коленям, она по-детски заглядывает ему в лицо.

Ёнэхати. Как мне хорошо сейчас! Прошу тебя…

Молодой человек. Что?

Ёнэхати. Хочу, чтобы всегда было так, как теперь…

Мужчина пристально смотрит на нее. Он вдруг замечает, как она хороша. Взор его затуманивается.

Молодой человек. Я не могу больше… (Он приникает к ней.)

Ёнэхати. Мне так щекотно…

Молодой человек. Прости…

Он опускает ее на пол рядом с собой, и в это самое время издали доносится звон… Это утренний колокол храма богини Каннон.

Глава вторая

На лице хозяина комнаты, Тандзиро, гримаса боли.

Тандзиро. Ёнэхати, налей-ка мне в чайную чашку вон то лекарство… Сердце колотится…

В это время Ёнэхати расчесывает ему волосы своей гребенкой.

Ёнэхати. Что с вами? (Перепуганная, подает лекарство.)

Тандзиро. Да так… (Улыбается.)

Ёнэхати. Ох, не тем мы занялись! (Лукаво смеется.)

Тандзиро. Да ладно, ничего. А как там О-Тё поживает?

Ёнэхати. О-Тё? Да, эта девочка тоже измучилась – что правда, то правда. К тому же хозяин, Кихэй, как-то подозрительно к ней внимателен, неспроста это. Я, конечно, стараюсь быть с ней рядом и опекать, но, как ни говори, она догадывается… Ну что между вами и мной… По правде сказать, мне с ней нелегко.

Тандзиро. Мы ведь с ней вместе росли… Такая милая… (Лицо его омрачается.)

Ёнэхати. Вот-вот. Кто с детства знаком, тот всегда милее. (Тон ее становится холодным.)

Тандзиро. Да нет, я не говорю, что она мне как-то особенно дорога. Я только говорю, что жаль ее.

Ёнэхати. Понятное дело. И я про то же. (Даже когда от ревности глаза ее сощурены, она выглядит миловидной.)

Тандзиро. Ты сумасшедшая. Сразу начинаешь злиться и уже не слышишь, что тебе говорят.

Ёнэхати. Конечно, я сошла с ума. Только сумасшедшая может явиться к человеку, у которого есть невеста, ваша О-Тё, и сидеть возле него, потому что ему плохо.

Тандзиро. Теперь ты все сказала. Как хочешь. Ты сама себе хозяйка. (Отворачивается.)

Ёнэхати. Ой, вы сердитесь?

Тандзиро. Не важно, сержусь я или нет, оставим это.

Ёнэхати. Да, но ведь это все потому, что вы назвали О-Тё своей милой… Я невольно ответила…

Тандзиро. Я сказал, что жалею ее, а не то, что она моя милая.

Ёнэхати. А это не одно и то же? Славная, милая, хорошенькая, бедненькая… Ну, простите мне, если я не права.

Тандзиро. Ладно, не надо.

Когда он это говорит, глаза ее увлажняются от слез, ведь она с самого начала опасалась, как бы не оттолкнуть мужчину. А вдруг он решит порвать с ней?

Ёнэхати. И правда, это я виновата, простите меня, пожалуйста! Не сердитесь, прошу!

Не зная, что сказать, Тандзиро улыбается.

Тандзиро. Ну, если так, я тебя прощаю. Теперь уже, наверное, поздно… Не волнуйся обо мне, иди домой. Да смотри, будь внимательна к гостям.

Сердце переполнено нежностью, и любая мелочь может обрадовать или омрачить душу печалью. Таковы те, кто любит и любим.

Ёнэхати. Ну вот! Вы, мой господин, говорите со мной так ласково, что теперь мне претит сама мысль о возвращении домой… Прошу вас, не меняйте ваших чувств ко мне, что бы ни случилось!

Тандзиро. Да что ты, глупенькая!

Ёнэхати. Конечно, я понимаю, что вы не можете все время думать только обо мне… И все-таки вспоминайте меня хоть иногда!

Трогательное простодушие!

Тандзиро. Иногда, говоришь, вспоминать? Да разве было такое время, чтобы я забыл тебя?

Ёнэхати. И все-таки мне неприятно, когда вы думаете об О-Тё… (Она заглядывает ему в лицо.)

Тандзиро. Не говори глупостей! Собирайся лучше в обратный путь.

Ёнэхати. Что мне собирать? Только платье поправить… Значит, больше я ничем не могу помочь вам? Тогда, пожалуйста, пусть перед следующим моим приходом кто-нибудь от вас сообщит, в чем вы имеете нужду. Я твердо решила уйти из заведения и непременно что-нибудь придумаю. Пожалуйста, не тревожьтесь, у меня уже есть один маленький план. (Говоря все это, она наводит порядок в комнате.)

Тандзиро. Выдумаешь опять что-нибудь и увязнешь вконец: ни вперед, ни назад. Прошу тебя, не нужно…

Ёнэхати. О, не волнуйтесь! Когда дойдет до дела, я ради вас на все пойду. Даже на дурной поступок, какого прежде и в мыслях не держала. Для вас я в порошок себя готова истолочь!

Тандзиро. Ёнэхати, довольно, я уже всего наслушался!

Ёнэхати, которая собиралась уже уходить, вдруг снова садится.

Ёнэхати. Почему у вас стало такое лицо? Я не могу вас так оставить!

Тандзиро. Я не хочу тебя отпускать. Что-то мне не по себе, тревожно. Но сама знаешь – тебе нужно вернуться.

Ёнэхати всем сердцем ощущает в этих словах тревогу любимого, его заботу.

Ёнэхати. А что, если прямо теперь не возвращаться, и все?

Тандзиро. Как-как? Нет, это ты плохо придумала. Этим ты только поможешь Кихэю, и он уж точно не даст тебе уйти от него в другое место. Надо возвращаться. Успокойся и иди. Слышишь, Ёнэхати?

Ёнэхати. И верно, может выйти неприятность. А я ведь не хочу вам навредить! Возьму себя в руки и пойду…

Тандзиро. Ну вот, так лучше! Подумай только, ведь если ты будешь действовать сгоряча и с тобой что-нибудь случится, я даже не смогу ничем помочь, я теперь совсем бессилен… Прошу, если любишь меня, будь осмотрительна!

Ёнэхати. Ах, ведь я для вашего же блага, я не допущу безрассудства, которое привело бы нас обоих к беде. Не беспокойтесь, пожалуйста, и поправляйтесь как можно скорее. Хорошо? Ну вот и ладно, тогда я пошла. (Она с видимой неохотой поднимается, но затем нагибается обнять его и пристально смотрит ему в лицо.) Теперь уж прочь сомнения!

Тандзиро. Какие сомнения?

Ёнэхати. Мне не нравится, когда ты говоришь о ком-нибудь другом, вот я про что.

Тандзиро. Да, знаю. Иди же и никуда по дороге не заглядывай.

Ёнэхати. Куда же это я могу «заглянуть по дороге»?

Тандзиро. А письмо, о котором ты говорила? Разве тебя не попросили отнести его в Курамаэ? Так вот, я сам пошлю туда кого-нибудь.

Ёнэхати. Ах да, верно! Вот спасибо, что жалеете меня! (Встает и отдает письмо.) Ну, сколько ни сиди, все будет мало. Пойду наконец.

Она спускается с крыльца и обувается, Тандзиро провожает ее.

Тандзиро. Послушай, Ёнэхати!

Ёнэхати. Да?

Тандзиро. Что-то я еще хотел… Впрочем, ладно, иди скорее!

Ёнэхати. Ну что же, пойду…

Глядя на ее поникшую фигуру и провожая глазами удаляющийся силуэт, Тандзиро разговаривает сам с собой.

Тандзиро. Бедная… Что за карма у нее! Почему ей суждены такие муки? (Глаза его полны слез.) Ну все, хватит! Не раскисать! (Садится на постель.) О, да она забыла свою накидку! Как же без накидки? Она, наверное, еще не успела уйти далеко… Если бы я мог бежать за ней, догнать… Вот досада… (Вертит в руках накидку, не зная, что с ней делать.)

Ёнэхати. Тан-сан!

Тандзиро. Ты, Ёнэхати?

Ёнэхати. Я оставила накидку…

Тандзиро. А я как раз заметил ее и не знал, что мне делать. (Отдает накидку.) А ты где спохватилась?

Ёнэхати. Дошла до какой-то богатой усадьбы, смотрю, накидки нет! Да я обошлась бы и без нее…

Тандзиро. Так что же?

Ёнэхати. Мне хотелось вернуться, хоть на чуть-чуть…

Тандзиро весело смеется.

Тандзиро. Ну что же, а теперь поторопись.

Ёнэхати. Да, теперь уж на самом деле ухожу.

Она решительно поворачивается и уходит, а он смотрит ей вслед и думает про себя: «Ну как ее не любить?» Он плотно прикрывает двери и глубоко вздыхает… Слышен голос уличного торговца: «То-о-фу! Покупайте соевый творог тофу!»

Глава третья

Ёнэхати. Ах, ойран, я до самой смерти не забуду вашей доброты… (Плачет.)

Коноито. Ну ладно, ладно, девочка! Вдруг кто-нибудь войдет и увидит твои слезы… Пока все еще в бане, припудри скорее лицо и спускайся вниз. Волноваться не о чем, лишь бы сохранить наш план в тайне.

Ёнэхати. Всей душой, всем сердцем благодарю вас! Но если из-за такого ничтожества, как я, люди начнут судачить про господина Тобэя, как же стыдно мне будет!

Коноито. Да нет, я потому и выбрала Тобэя, потому и попросила именно его, что такой уж у него характер: его не тревожит людская молва. А если ты будешь беспокоиться о его репутации, он не сможет тебе помочь. Все будет хорошо, доверься мне! Во всяком случае, нынче вечером я опять пошлю ему записку и приглашу сюда.

В коридоре слышатся чьи-то легкие шаги.

Ёнэхати. Судя по походке, это О-Тё…

Коноито. Да. Иди скорее вниз, чтобы с таким лицом тебя никто не видел…

Как раз в этот момент сёдзи внезапно раздвигаются. Это хозяйская дочь О-Тё.

О-Тё. Ойран, вы у себя? (Она входит в смежную с гостиной прихожую.)

Коноито. Да, я в гостиной. Госпожа О-Тё?

О-Тё. Да, это я. (Продолжает стоять на месте.)

Коноито. Может быть, пройдете в комнату?

Произнося эти слова, она придает своему лицу какое-то новое выражение и поворачивается к Ёнэхати, которая все еще здесь.

Что же, госпожа Ёнэхати, раз так, то, к сожалению, я вынуждена принять меры!

Она говорит это жестко, с рассерженным видом, и Ёнэхати, сердцем угадав, в чем дело, отвечает ей в тон.

Ёнэхати. Да, я думаю, у вас есть повод для беспокойства!

Поднимается и выходит в коридор, а в гостиную проскальзывает О-Тё.

Коноито. Эта девица никогда не смолчит! (Делает вид, что раздосадована.)

О-Тё. Ойран, что случилось?

Коноито. Да пустяки.

О-Тё. Уж если даже ойран рассержена, верно, произошло что-то из ряда вон выходящее…

Коноито. Вообще-то, я стараюсь ни в коем случае не вступать с людьми в пререкания и, будь то гейша или девочка-служанка, со всеми держусь ровно. Но уж это, кажется, чересчур!

О-Тё. Да что же произошло?

Коноито. Она просто дуру из меня делает!

О-Тё еще совсем юна, но она с детства росла в этих стенах и теперь сразу сообразила, что к чему.

О-Тё. Но ведь про Ёнэхати все говорят, что она недотрога и к мужчинам равнодушна?

Коноито. Как знать… Но только я ведь это так не оставлю: или ее здесь не будет, или я уйду. Одно из двух! И если Кихэй не соизволит меня выслушать, я усядусь в его покоях и буду там сидеть, пока не добьюсь своего.

Все это она произносит весьма сердито. На самом же деле, по договоренности с Ёнэхати, она разыгрывает ревность, заставляя всех поверить, что у Ёнэхати любовная связь с ее постоянным гостем Тобэем. Она делает это нарочно, чтобы у Ёнэхати был предлог покинуть заведение.

Что же касается Тандзиро, пребывающего ныне в некоем местечке Наканого, то он должен был унаследовать заведение «Каракотоя», однако после смерти владельцев (его приемных родителей) он остался в долгах, был близок к разорению, а потому вновь решился пойти в приемные сыновья, уже в другой дом. Однако богатого наследства он там не получил, а управляющий домом «Каракотоя», по имени Кихэй, сговорился с кредиторами и, напротив, упрочил свое собственное влияние в доме. Тандзиро был вынужден скрываться, оказался в стесненных обстоятельствах. Когда об этом узнала ойран Коноито, в сердце ее родилось желание помочь прежнему хозяину и его возлюбленной, гейше Ёнэхати. Расчеты Коноито, движимой чувством долга и сострадания, оказались хитроумными и точными. О-Тё этих планов не разгадала, но она давно уже чувствовала: что-то есть между ее нареченным Тандзиро и гейшей Ёнэхати. Теперь, под действием ревности, она дала волю злорадству и неприязни по отношению к Ёнэхати.

О-Тё. Вот, оказывается, в чем дело! Кто бы мог подумать!.. А я-то занялась разговорами и забыла дать вам лекарство! Ойран, можно в эту чашку налить? (Наливает лекарство и ставит перед Коноито.) Ах, ойран, вот вы сейчас сказали, что собираетесь пойти к Кихэю и что будете сидеть у него, пока не добьетесь своего. Но мне так будет тяжело, если вы от нас уйдете! Пожалуйста, не делайте этого, останьтесь здесь, со мной! Пожалейте меня! Мне страшно, что вы вдруг покинете дом…

Из глаз ее катятся слезы. Если бы родители ее были живы, разве стала бы она упрашивать женщину, которая, по существу, ей служит? А ойран сочувствует О-Тё, понимая, как горько оказаться в юные годы сиротой. У самой Коноито тоже глаза полны слез.

Коноито. Мне и правда жаль тебя. В прежние времена, когда хозяин с хозяйкой были живы, такого и представить нельзя было, чтобы ты, как простая служанка, в фартуке, разносила гейшам снадобья! При виде этого у меня слезы наворачиваются…

Коноито в порыве чувств привлекает О-Тё к себе, обнимает ее и горько плачет. Эти слезы искренни, и они говорят о добром сердце гейши.

Сам автор, когда писал эти строки – а было это в начале месяца хризантем[19], седьмого дня, уже за полночь, – услышал первую в этом году перекличку диких гусей на перелете. Он сложил такие строки:

А О-Тё тем временем от ласковых слов Коноито расплакалась в голос. Она вся сотрясается от рыданий. Наконец, подняв лицо, она произносит следующее.

О-Тё. Ах, ойран, когда вы так со мной разговариваете, мне кажется, что матушка опять со мной. Мне ведь так одиноко!

К коленям Коноито прильнула совсем еще девочка: узенькие плечи, и даже кимоно с боков ушито, как у ребенка… Она и сердцем-то дитя, думает ойран, и охватившее ее чувство жалости становится еще острее.

Коноито. Ну почему именно мне суждено вас опекать? Да еще не одну, а двоих!

О-Тё. Двоих?

Коноито. А… Ну, я имела в виду тебя и молодого хозяина… (Она вышла-таки из затруднительного положения! Смахивает слезы.) А что там нынче внизу? В каком он настроении? (Это она про управляющего Кихэя.)

О-Тё. Я совершенно измучилась. Слушать то, что он мне говорит, противно, а если я его не слушаю, он с утра до вечера досаждает придирками. Ну что же мне делать? А теперь еще брат пропал… (Братом она называет Тандзиро. В глубине души она думает о нем как о женихе, но из чувства стыдливости зовет старшим братом, ведь они вместе росли.) Где он, что с ним? Он и не знает, как мне здесь тяжело, как я страдаю… (Для О-Тё нет иного способа унять душевную боль, кроме как дать волю слезам.)

Коноито. Ну-ну, успокойся, мы что-нибудь придумаем. (Понижает голос.) У тебя еще есть возможность ускользнуть отсюда! Но надо отказаться от этой скорбной мины. Пусть все думают, что ты весела и довольна. Возьми себя в руки! Скоро уже хозяйки гостиных пойдут из купальни наверх, пора теперь тебе идти.

О-Тё. Да, хорошо. Пойду вниз.

О-Тё выходит в прихожую. Из коридора доносятся шаги. На пороге появляется девочка по имени Сигэри. Она пока еще только ученица гейши кабуро.

Сигэри. Ах, госпожа О-Тё, вас как раз внизу зовут! Бегите скорее по черной лестнице! Наш-то так распалился, что страх смотреть. Вас призывает! Бывают же такие зловредные люди… У-у, противная образина!

Коноито. Сигэри, что за выражения! Иди, О-Тё, спускайся скорее! Бояться тебе нечего.

Несмотря на ее слова, О-Тё трепещет от страха перед Кихэем, своим собственным управляющим и, по существу, слугой. Ее робость так трогательна, что даже стороннему наблюдателю стало бы жаль ее.

Коноито. Сигэри, сходи вместе с ней! А то он опять на нее накинется.

О-Тё. Ойран, если он будет ругать меня, спуститесь, пожалуйста! (Голос ее дрожит, она готова расплакаться.)

Коноито. Бедная милая девочка! И Ёнэхати, и это дитя… Ради них берешь на себя столько хлопот! И почему это суждено именно мне?

Так говорит она сама себе и глубоко вздыхает. Как раз в этот момент сёдзи раздвигаются и появляется гейша бансин, помощница ойран.

Бансин. Что-то вы долго, уже и вода остыла…

Коноито (лукаво улыбается). Ничего, в самый раз! А ты, когда шла сюда, не слышала внизу шума?

Бансин. Нет, не слышала.

Тут как раз вбегает Сигэри.

Сигэри. Ойран, он опять к ней придирается! Спуститесь, пожалуйста, скорее вниз.

Коноито. Ну беда! (Надевает сандалии и выходит в коридор.)

Бансин. Опять выручать госпожу О-Тё? Жалеете вы ее! С ней хлопот не оберешься…

Коноито. И все же постараюсь помочь чем смогу.

Коноито уходит, а гейша бансин принимается расчесывать волосы после бани.

Бансин. Сигэри, дай-ка перечень блюд на сегодня! А потом возьми письмо для господина Тобэя. Оно уже написано, отнесешь в чайную «Томохэя». Да, если придет книгоноша из читальни «Касивая», что в Канасуги, вели ему принести последний выпуск «Истории старца» и продолжение «Реки Тамагава»[20]. Отправляйся сейчас же, чтобы успеть к приходу ойран. (Достает чайные принадлежности и заваривает чай.)

В этой повести автор главным образом стремился изобразить переживания Ёнэхати, О-Тё и других героинь, а отнюдь не обычаи веселых кварталов. Автор никогда не был завсегдатаем подобных мест. По мере необходимости он лишь вскользь упоминает о некоторых особенностях тамошнего быта. Это ни в коей мере не может послужить поводом для нареканий, подобных тем, какие выпали на долю книжек «сярэбон».

И наконец, замечу попутно следующее. Глядя на описанные выше несчастья и горести О-Тё, цените же ваших родителей и никогда не пренебрегайте их наставлениями! Разве одна только О-Тё оказалась в таком положении? Иные еще более, чем она, испытали на себе чужое злонравие, подвергаясь постыдным унижениям из-за того, что рано покинули их отец с матерью. Так не следует ли, пока родители ваши с вами, в этом мире, дорожить родительской опекой превыше всех земных сокровищ?

Глава четвертая

Четверо или пятеро парней, каких обычно нанимают в придорожных гостиницах для переноски паланкинов, стоят вокруг опущенного на землю бамбукового паланкина с закрытым пологом.

Носильщики. Э-э, барышня, выходи!

Из паланкина доносится девичий голос.

Девушка. Да-да, большое спасибо за труды. Уже Канадзава?

Первый носильщик. Правду сказать, до Канадзавы-то еще целый ри… Канадзава – «кана-дзава». «Золотое болото» получается, верно? А ты и сама – такая золотая! Подумай: каково парням твои носилки тащить? Раскалились… Я говорю, ручки у носилок раскалились! Нужен привал!

Второй носильщик. Вот-вот. А раз у нас артель, так уж все приляжем разом! Кстати, тут недалеко есть храм, так сказать, «Обитель наслаждения»! Храм хоть и заброшен и настоятеля нет, но это не беда. Мы барышню на божницу, и… больно уж охота отслужить обедню! А что в этом дурного?

Первый носильщик. Ну, пожалуйте выйти!

Поднимает полог паланкина. Там молоденькая девушка, дрожащая от страха.

Девушка. Так вы говорите, это храм? Это же какое-то заброшенное кладбище… И здесь молиться? И почему вместо священника я? Я не монах…

Первый носильщик. Не умеешь молитвы читать? Ну простота! В наше-то время! Неужели есть еще такие неопытные и недогадливые девицы? Понимаешь, мы все хотим с тобой отслужить одну службу ради райского блаженства. Давай вылезай скорее!

Ее выволакивают из паланкина, она плачет.

Девушка. Здесь темно! Я боюсь! Если вы хотите помолиться, так нельзя ли это сделать без спешки, после того как доставите меня к родным в Канадзаву?

Второй носильщик. Да что ты! Мы не из этих нынешних любострастников: увидят – и обнимать! Это они сразу норовят уложить…

Первый носильщик. Вот-вот. Но тут дело такое – крику больно много бывает… Так что надо скорее, пока кто-нибудь не помешал!

Второй носильщик. Пожалуй, и правда будет крик. Давайте-ка ее скорее в храм. А ну-ка, за руки за ноги!

Четверо хватают дрожащую девушку.

Девушка. Пощадите, прошу! Вы, верно, думаете, что я как раз в таких летах, чтобы тешиться любовью, просто чересчур горда. Оттого-то вы так ко мне жестоки. Но ведь у меня есть жених! Это ради него я дала обет богине Бэнтэн, это за него я молюсь всем богам. Ведь я три года не позволяла мужчинам даже коснуться моей руки, даже с любимым не встречалась наедине, лишь видела его издали… Кого угодно спросите, я верна своему обету: соли не ем, чая не пью… Ради всех святых, не надо силой делать из меня игрушку! Отпустите меня!

Первый носильщик. Послушаешь, слеза прошибает… Стало быть, с виду взрослая, а самой не больше пятнадцати. Цветочек! Может, сорванный; может, нетронутый… Ну, тем заманчивей!

Второй носильщик. Верно, верно! Даже подавальщицы на постоялых дворах с нами неласковы, а тут такая девица подвернулась. Совсем свеженькая, да еще несоленая!

Третий носильщик. В другой раз нам не выпадет такая удача. Тащите ее в храм!

Девушка (она вся сжалась в комочек, от страха у нее стучат зубы). Послушайте, может быть, есть среди вас хоть один добрый человек? Я встану на колени! Кто-нибудь, спасите меня!

Первый носильщик. Нет уж, барышня, тебе становиться на колени ни к чему. Здесь, в чистом поле, никто твоих молитв не услышит. Это мы поклоны будем бить… Положись на нас, мы мигом! Маленько глазки закрой, а потом мы тебя сразу отпустим.

Второй носильщик. Точно. К тому же это совсем не так противно…

Девушка пытается убежать, рвется во все стороны, но ее крепко держат за рукава.

Девушка. Пожалуйста, отпустите меня! Я дам вам пять золотых. Ойран Коноито подарила мне пять золотых рё… Я дам вам их и мое кимоно в придачу. Я все отдам! Оставьте мне только нижнюю одежду – вот эту, цвета олененка, подарок ойран… Все остальное можете забрать. Но только не трогайте меня, молю вас именами всех святых! Только не это!

Так кто же эта девушка? Это О-Тё, дочь бывших владельцев веселого дома «Каракотоя». Вы спрашиваете: как она сюда попала? План принадлежал ойран Коноито. А причиной послужило то, что управляющий дома «Каракотоя», по имени Кихэй, возомнил, что ему полагается награда за опеку над разорившимся заведением, и измучил О-Тё навязчивыми ухаживаниями. Ойран Коноито, рассудившая, что предел этому положить уже нельзя, и желающая избавить О-Тё от посягательств Кихэя, написала письмо бывшему управляющему Тобэю, который, как ей стало известно, вел теперь торговлю в Канадзаве. Написала она и своим родственникам, также проживающим в Канадзаве. И вот, снабдив О-Тё этими письмами и воспользовавшись тем, что как раз наступило время паломничества в храм преподобного Нитирэна, по дороге она устроила побег О-Тё. Устроить-то устроила, но о необходимых в пути предосторожностях не позаботилась, ведь, при всей изобретательности ума, опыт ее ограничивался стенами веселых домов, где она выросла. Она плохо представляла себе, что значит путешествовать в одиночку. Такая наивность вовсе не редка среди обитательниц квартала страсти. Добавьте к этому неискушенность девичьего сердца О-Тё и не судите их слишком строго.

Носильщики. Эй, вперед не лезь! По жребию!

И вот она уже у края адских мук, и первым будет тот, кто вытянул соломинку длиннее… Но слышит вдруг О-Тё: из темноты доносится как будто женский голос и будто он к себе ее зовет. О-Тё тихонько отползает, в сторонку прячется… Того не замечая, разбойники дерутся меж собой, оспаривая жребий. Внезапно, как из-под земли, вдруг вырастает шестерка молодцов. Их палицы нещадно разбойникам удары раздают, их голоса полны негодованья:

Носильщики паланкина в страхе разбегаются.

Простой гребешок из благородного кипариса, такие делают в Нодзиро. Верно, модные шпильки из черепахи не по ней. Но как изящен ее простой дорожный наряд!

Женщина. Друзья мои, остудите свой пыл! Ведь негодяи уже разбежались.

Шестеро спасителей О-Тё. Ишь, недотепы! Мы – жители восточной столицы[21], и с нами шутки плохи! Подонки сбежали без следа. Жалкие трусы! Нечестивцы! Да они не знают, с кем имеют дело! Пусть же хорошенько прочистят уши и усвоят себе: мы братья почтенной госпожи O-Ёси из Коумэ.

– Я – Рюкити Санта, Черный Дракон[22], и да не покажется вам это имя старомодным.

– Я тоже житель Коумэ. Всегда к вашим услугам. Пусть я продымлен копотью печей, в которых у нас издавна обжигают черепицу, но ведь и храм кавалера Нарихиры тоже находится в нашей округе. Как и этот святой, я любим женщинами, и меня, первого слугу госпожи О-Ёси, зовут Гомпати – это имя любому напомнит о нежных чувствах и девах в лиловом[23].

Госпожа O-Ёси. Ну, довольно, довольно! Сейчас не время для столь театральных речей.

Шестеро. Что верно, то верно. Хотя схватка была достойна сцены.

Госпожа O-Ёси (обращается к О-Тё). Представляю, как тебе было страшно! Но теперь все хорошо, верно? А меня зовут О-Ёси, я живу в Коумэ, делаю женщинам прически и вечно суюсь не в свое дело. Каждый месяц я хожу в храм богини Бэнтэн, что на острове Эносима, а эти молодые люди находят для себя приятным сопровождать мою скромную персону. Они величают меня старшей сестрицей, и это мне приятно, хотя со стороны может показаться, что я слишком высокого о себе мнения. Впрочем, люди действительно знают меня как бойкую особу, умеющую за себя постоять и никому не дающую спуску. Тебе повезло, что на этот раз мы замешкались и в темноте сбились с пути. Шли через поля, по межевым тропкам, пробирались сквозь заросли и вот очутились возле этого заброшенного храма. Как раз вовремя! Мы лишь перекинулись словцом – и за дело! Ведь ты и правда была в опасности.

Слушая это, О-Тё мало-помалу начинает приходить в себя. Сердце ее перестало бешено колотиться, и из глаз полились счастливые слезы. Глотая их и захлебываясь, она не может даже вымолвить слова благодарности, но это так естественно в ее состоянии. Лишь через некоторое время она вновь обретает голос.

О-Тё. О, поистине, у меня такое чувство, будто я заново родилась. И теперь, хотя просить о таком одолжении нелегко, я осмеливаюсь…

O-Ёси. Ты про то, чтобы мы проводили тебя туда, куда ты направляешься?

О-Тё. Да… Пожалуйста, прошу вас!

О-Ёси. Непременно проводим. Можешь не беспокоиться. Вон сколько провожатых: куда скажешь, туда и доставят! А если там, куда ты идешь, тебя плохо примут, милости просим ко мне. Коли у тебя есть основания с кем-то не ладить (если только речь не идет о серьезных провинностях перед властями), положись на меня, я не дам тебя в обиду твоим гонителям. А теперь пора: уже ночь, совсем темно, да и ночлег еще сыскать предстоит. Ну-ка, ребята, встаньте по краям, чтобы девочка оказалась в серединке. Надо приготовиться к тому, что те захотят вернуться и отомстить.

Молодые парни. Ну, это едва ли… А сестренку мы можем нести на спине!

О-Ёси. Ни тебя, Канэ, ни Гэна мы не станем об этом просить. Кинта или Дзиро еще смогли бы, а прочим опасно доверить юную девушку.

Так они подшучивают друг над другом. А луна тем временем опять скрывается за тучами. Держась тесным кружком, они пробираются в кромешной тьме к ближайшему селенью.

Несколько гейш, и среди них Ёнэхати, сидят кружком в гостиной одного из увеселительных заведений района Фукагава.

Ёнэхати. Умэдзи, я непременно хочу сделать так, как тебе рассказывала.

Умэдзи. Конечно, так и делай. Никто тебя не осудит.

Сидящая рядом гейша Масадзи выщипывает себе брови.

Масадзи. Конечно, любой бы огорчился, оказавшись на его месте, но ведь иначе никак…

Ёнэхати. Раз все вы мне это советуете, так и сделаю. Я теперь настроена поскорее все ему сказать…

Умэдзи. «Настроена сказать»! Этого мало. Масадзи, ты помнишь, когда у меня так вышло с господином Ко?

Масадзи. А как же! Неловкое было положение, ничего не скажешь. Хорошо, что матушка, хозяйка «Оцуя», помогла тогда.

Ёнэхати тем временем завязала уже пояс оби на своем кимоно.

Ёнэхати. Умэдзи, налей-ка. (Протягивает чашку.)

Умэдзи. Тебе этого? (Берет в руки глиняный чайник, стоящий на полу возле жаровни.)

Ёнэхати. Какая ты непонятливая! Будь добра, из той…

Умэдзи. А-а!

Берет стоящую рядом бутылочку подогретого сакэ и наливает из нее в чайную чашку Ёнэхати. Ёнэхати залпом выпивает содержимое и хлопает себя рукой по груди. Несколько раз с отвращением выдохнув, она передергивается, скрипя зубами.

Ёнэхати. Ну, я пошла!

Масадзи и Умэдзи. Обязательно сегодня скажи ему. Удачи тебе!

Ёнэхати с улыбкой выходит из комнаты.

Глава пятая

Мужчина выглядит так, как выглядят обычно постоянные гости, богатые покровители гейш. Это господин Тобэй.

Тобэй. Ёнэхати, можно ли быть такой упрямой? Подумай не только о чувствах, но и о долге. Неужели ты можешь отказать мне? Ну хорошо, давай выпьем вина. (Он достает сакэ. Ёнэхати неохотно протягивает руку и берет рюмку. У Тобэя в руках бутылка.) Что ж, поухаживаю за тобой! (С улыбкой наливает.) Может быть, кусочек имбиря?

Палочками подает ей маринованный имбирь прямо в рот. Ёнэхати с усмешкой принимает закуску.

Ёнэхати. Теперь ваша очередь, То-сан! (Передает ему чарку.)

Тобэй. Ну вот! Наконец-то ты проронила хоть слово! А чего мне это стоило… Ну, налей!

Тобэй берет чарку. Ёнэхати подносит бутылочку.

Ёнэхати. Потружусь и я. (Наливает сакэ.) Хотя куда мне до вас! Имбирь на закуску я не припасла…

Тобэй. Уж очень ты остра на язык, мне это не нравится. Нельзя сказать, что я сердит по-настоящему, но все же…

Ёнэхати. Раз так, давайте позовем еще кого-нибудь для компании. Чтобы вы развеселились.

Тобэй. Опять ищешь лазейку, чтобы ускользнуть? Позвать-то можно кого угодно, но все же я от тебя хотел бы услышать какой-то ответ. Видишь, я опять возвращаюсь к прежнему разговору. Хоть и некрасиво настаивать, но…

Ёнэхати. Если я скажу «да», вам не помешают люди, сколько бы их ни явилось. А если откажу, то хоть мы и наедине…

В этот момент снизу слышится голос служанки.

Служанка. А вот и закуски! (Вносит на второй этаж большой поднос.)

Тобэй. Выпей с нами!

Служанка. Большое спасибо. А госпожа Ёнэхати какая-то невеселая сегодня… Уж не случилось ли чего-нибудь?

Ёнэхати. Ничего особенного. Просто луна плохо действует, я нездорова эти дни[24].

Служанка. Плохо дело. Ведь у вас это постоянно!

Тобэй. Думаю, ничего опасного. Просто это я пришел, вот наша милая Ёнэхати и захворала. Или я неловко выразился? Тогда прошу прощения.

Служанка. Спасибо за угощение, господин Тобэй.

Возвращает свою чарку и собирается уходить.

Тобэй. Может быть, выпьешь еще?

Служанка. Работы много, я приду позже. (Спускается вниз.)

Тобэй. Да, гости здесь не переводятся…

Служанка. Это правда.

Уже на лестнице она глазами и жестами показывает Ёнэхати, что с гостем следует держаться любезнее. Ёнэхати кивает в знак благодарности.

Ёнэхати. Ну, То-сан, раз принесли закуску, нужно выпить. Я тоже выпью. (Достает чайную чашку.)

Тобэй. Опять за свое… Ладно, оставим этот разговор, посидим спокойно за рюмочкой. Кое-кто, правда, собирается пить из чайной чашки, а это не сулит покоя… (Он произносит свое замечание как можно мягче.)

Ёнэхати. Так ведь нездоровилось мне: к гостям не выходила и вина в рот не брала. Да и не хотелось. Только сегодня потянуло. Налейте же!

Тобэй. Ну, изволь. (Наливает.)

Ёнэхати (с улыбкой принимает чашку). От этого недуга мне не излечиться до самой смерти. (Разом выпивает налитое.) А вам, То-сан, не нравится пить из чайных чашек?

Тобэй. Да нет, я не возражаю.

Ёнэхати. А если не возражаете, пейте. Вот, я налила.

Тобэй. Что ж, погибнуть, так в бою с вином. А ты, Ёнэхати, как я помню, на прежнем месте не пила столько…

Ёнэхати. Пила, не пила…

Тобэй. Ну полно, полно. Лучше ответила бы мне прямо. Как раз сегодня я настроен мирно, ни на чем не настаиваю и не выйду из равновесия, чем бы ты меня ни удостоила.

Ёнэхати. Ваши слова так великодушны… А я ничего не могу на это ответить: не могу быть неблагодарной, но и по-другому не могу. Я веду себя своекорыстно, да. Вы знаете сами, и не стоит говорить об этом. Но давайте рассудим, взглянув на дело пристальнее, не упуская ни одной мелочи. Вспомните, ведь я доверилась госпоже Коноито, потому что она разбирается в жизни и в людях… Это именно она попросила о помощи вас, господин Тобэй. Ведь верно? На самом деле, я всей душой благодарна вам за доброту и заботу… (Голос ее срывается.) Но ведь вы знаете, что есть одна причина, из-за которой мне трудно что-либо вам ответить! Я избегаю грубого отказа, ведь вы мой благодетель, но как же быть? Думаю, думаю, но выхода не вижу… По правде говоря, эти мысли не дают мне покоя! (Утирает слезы.)

Тобэй. Ну оставь, пожалуйста, беду накличешь! К тому же последнее время слезы плохо на меня действуют, я уже устал от одних и тех же сцен. Постные блюда приедаются, и сегодня мне хочется жирной темпуры или сасими из мяса тунца. Жду от тебя ответа, обильно приправленного маслом и специями!

Ведь ты уже прижилась здесь, воды реки Фукагава приняли тебя в свое лоно. Даже манера говорить у тебя стала здешняя – ты изрядно преуспела. Но ведь это я вытащил тебя, благодаря мне ты теперь работаешь сама на себя, не отдавая ничего хозяину. В новой своей роли ты разговариваешь со мной заносчиво. А ведь знаешь, что бывает, если не умеючи залезать в крытую лодку, на каких плавают по Фукагаве красотки со своими гостями, – непременно стукнешься об навес и расшибешь лоб.

Своей трубкой с длинным чубуком он постукивает Ёнэхати по колену. Ёнэхати отодвигается подальше.

Ёнэхати. Ах, То-сан, не нужно говорить обо всем этом так громко! Давайте снизим тон. (Достает сямисэн и трогает струну.)

О, эти струны! Тронешь нежно – и гнев улегся…

Отмерен час прилива и отлива, и точно так же гостю здешних мест свой час знать надлежит. Не забывает же сюда прибывший пешим омыть стопы. Пусть столь же непреложно он знает меру и прощанья срок. Тогда никто не назовет его мужланом иль оборотнем, спутавшим день с ночью.

Здесь, в покоях на втором этаже, нишу украшает узкий свиток, на котором кисть неизвестного каллиграфа вывела слова, быть может и не соответствующие духу увеселительного заведения, но весьма уместные в данном случае:

Глава шестая

Молодой человек. Неужели О-Тё?

Девушка. Братец, вы? Вот так встреча!

Тандзиро. И правда, удивительная встреча. Так хочется с тобой поговорить, столько нужно спросить… Здесь неудобно, кругом люди. Куда же нам зайти? (Оглядывается по сторонам.) A-а, вон там вкусно готовят угрей! Пойдем, давненько мы с тобой не сидели за одним столом…

О-Тё очень рада это услышать, но она краснеет от смущения и прикрывается рукавом. Наконец решившись, следует за Тандзиро в закусочную. В руках у нее большой бумажный пакет, и она с трудом проталкивается среди прохожих.

Хозяин закусочной. Заходите, заходите! Пожалуйте наверх.

Жена хозяина радушно приглашает их подняться по лестнице и распоряжается, чтобы принесли поднос с курительными принадлежностями. Комната на втором этаже, куда они попадают, окнами выходит на мост Такахаси. По мосту снуют прохожие, весенний день полон оживления.

Тандзиро. Должен признаться, что мысли о тебе все это время не давали мне покоя. Мог ли я мечтать, что мы вот так встретимся! Почему ты здесь оказалась? Что-нибудь случилось дома?

О-Тё. Я давно уже там не живу.

Тандзиро. Где же ты теперь? А, понимаю! Ты, очевидно, живешь недалеко и сейчас идешь на урок декламации. Ведь у тебя в руках этот мешок с алой подкладкой, разинувший рот, как ласточкин птенец. У кого же ты занимаешься?

О-Тё. Вовсе нет, я живу не близко, в Коумэ.

Тандзиро. Из Коумэ ходишь на занятия сюда?

О-Тё. Нет, лишь каждое шестое занятие месяца, когда его проводит госпожа Миясиба с Гиндзы, и это бывает в усадьбе неподалеку отсюда. А обычно я хожу к учительнице, которая живет в Итихаре.

Тандзиро. Вот оно что! Ну, если уж тебя учит госпожа Миясиба с Гиндзы, тогда ты будешь декламировать очень выразительно. А куда ты сегодня пойдешь после урока в Итихаре?

О-Тё. Сегодня? Зайду на обратном пути в храм Дзёсэндзи, сестрица просила помолиться за нее.

Тандзиро. Что за сестра у тебя в Коумэ?

В это время входит служанка и наливает им чай.

Служанка. Сколько порций вам принести?

Тандзиро. Три, пожалуйста. Угрей пусть поджарят средней величины.

Служанка. Сакэ будете пить?

Тандзиро. Нет, только поедим. Или ты будешь, О-Тё?

О-Тё. Нет-нет. (Смущенно улыбается.)

Служанка берет ширму, стоящую возле лестничных перил, и отгораживает ею гостей, а сама спускается вниз. На лестнице громко раздаются ее шаги.

Вы ведь не знаете… Что я теперь в Коумэ, и про старшую сестрицу…

Она подробно рассказывает Тандзиро о том, как с помощью доброй Коноито сумела ускользнуть от своего притеснителя Кихэя и какой опасной оказалась для нее дорога в Канадзаву. Повествует и о своем чудесном избавлении, и о том, как O-Ёси выручила ее и забрала потом к себе, окружив заботой и балуя, как младшую сестренку. О-Тё по-девичьи чувствительна, и рассказ ее сопровождается слезами, которые она не успевает утирать.

Внимающий рассказу Тандзиро тоже роняет слезы и, обнимая, привлекает к себе О-Тё. О-Тё тесно к нему прижимается.

Столько пришлось мне испытать! Опасности, невзгоды, страх… Но я всегда молилась богине Бэнтэн и преподобному Нитирэну, чтобы судьба нас с вами свела. А вы обо мне даже не вспоминали…

Вносят кабаяки – угрей, зажаренных на вертеле.

Тандзиро. Надо есть, пока горячее! (Кладет кушанье ей на тарелку.)

О-Тё. Давайте-ка лучше я! (Берет его тарелку.)

Тандзиро. Да, давно мы не ели вот так, вместе!

Выбирает для нее самые лучшие кусочки – те, что поближе к хвосту угря.

О-Тё. Спасибо. (С удовольствием ест.) А вы, братец, где теперь живете? Где ваш дом?

Тандзиро. Да какой там дом! Одно название… Стыдно даже говорить.

О-Тё. Ну пожалуйста, скажите! Скажите скорее! (Она слегка кокетничает, но у нее это получается очаровательно.)

Тандзиро. Да это просто угол, какие сдают внаем.

О-Тё. Наверное, в Яманосюку или в Ханакавадо?

Тандзиро. Ну о чем ты говоришь! Это гейши после пожара в веселых кварталах туда переселились. А я живу совсем в другом месте, называется оно Наканого.

О-Тё. Ой, так ведь это совсем близко от нас! Как я рада, как рада! Каждый день теперь буду вас навещать.

Тандзиро. Ну вот еще, навещать…

О-Тё. А что?

Тандзиро. Да ничего.

О-Тё. Вы женились?

Тандзиро. Глупости. Угол, где я теперь живу, теснее ванной в нашем старом доме.

О-Тё. Маленькие комнатки еще уютнее! Если вы и правда живете один…

В это время вносят еще одно блюдо с кабаяки.

Служанка. То, что вы заказывали…

Тандзиро. Нам, пожалуйста, еще одну порцию. И пусть угри будут покрупнее.

Служанка. Как изволите. (Спускается вниз.)

О-Тё. А дома вам кто готовит? Ну и об остальном заботится… Кто?

Тандзиро. Одна старушка. Она снимает угол в этом же доме.

О-Тё. Давайте я буду приходить и все делать!

Тандзиро. Что ты! Ты же к этому не привыкла… Разве ты умеешь? И потом, если девушка приходит в дом одинокого мужчины, то об этом начинают судачить. Нет, так не годится.

О-Тё. Значит, мне нельзя приходить к вам?

Тандзиро. Ну, не то чтобы нельзя…

О-Тё. А раз можно, тогда я завтра приду.

Тандзиро. Завтра меня весь день не будет дома.

О-Тё. Ну и пусть. Я все равно приду, так и знайте. До чего же я рада! Ужасно хочется побывать у вас в гостях. Ждите!

Тандзиро. Смешная ты. Если тебе все равно, дома я или нет, то и мне ни к чему тебя ждать. Ешь лучше, пока не остыло.

О-Тё. Я больше не хочу.

Тандзиро. Ты же ничего не ела. Давай-ка еще немного, попробуй полить чайком.

О-Тё. Братец, а вы? Вы тоже кушайте. И еще… Пожалуйста, будьте со мной поласковее, пожалейте меня!

Тандзиро. Ну конечно.

О-Тё. Да-а… Я столько перестрадала, а вы даже не знали об этом. Вы совсем меня забыли!

Тандзиро. Разве? Вовсе нет, не забывал ни на минуту. Однажды мне даже за тебя досталось…

О-Тё. От кого это?

Тандзиро. Ну… (Он в некотором замешательстве.) В общем, это было во сне… Поспорил с Кихэем…

О-Тё. Все это неправда! А вот я давно хотела кое-что вам при встрече рассказать. Ёнэхати-то! Помните, та, к которой вы всегда были неравнодушны? Она такое натворила!

Тандзиро ничем не выдает своих чувств.

Тандзиро. Что же она сделала?

О-Тё. Оказывается, она встречалась с постоянным гостем ойран Коноито, с господином Тобэем. Такой был шум! Пришлось ей уйти.

Хотя О-Тё сообразительная девушка, не стоит удивляться тому, что она не разгадала истинных причин ухода Ёнэхати и того, что это было сделано ради Тандзиро. Сам же он ничем себя не выдает во время этого разговора.

Тандзиро. Ах вот в чем дело! Конечно, это не могло понравиться Коноито… А дымно здесь! Видно, они много жарят навынос. Терпеть не могу запах рыбы, поджаренной только на масле, без приправ. В этом отношении гораздо лучше наша закусочная в Санъе, правда?

О-Тё. Да. Все дело в том, что там у них просторная кухня и нет второго этажа. Ведь дым поднимается…

Тандзиро. Ну что, откроем окно?

Он со скрипом отодвигает ставни и, навалившись на перильца, выглядывает на улицу. Как раз в этот момент под окном проходят Ёнэхати и Умэдзи, они с гостем. Ёнэхати бросает беглый взгляд на окна второго этажа.

Ёнэхати. Тандзиро? Ты еще не собираешься домой? Мы с Умэдзи сейчас вернемся. Подождешь немного?

Тандзиро провожает взглядом направляющуюся к мосту Такахаси компанию: смеющаяся Ёнэхати, гость под хмельком… Тандзиро смущен. С места поднимается О-Тё.

О-Тё. Кажется, это была Ёнэхати?

Тандзиро. Нет, что ты! Это не она.

На самом деле он в ужасе. Ведь Ёнэхати совсем близко, и если она вернется, будет скандал. Ему необходимо что-нибудь придумать.

О-Тё, может быть, нам уже пора?

О-Тё. Хорошо, пойдем. А все-таки это была Ёнэхати! И зачем было скрывать…

Больше она ничего не говорит.

Тандзиро. Ну, милая, зачем ты плачешь?

О-Тё. Я не плачу…

Тандзиро. Тебе это не идет. Давай-ка вытрем личико! (Достает полотенце и вытирает О-Тё глаза.)

Сердце О-Тё разрывается от безутешных дум.

Наверное, тебе не стоит задерживаться допоздна…

О-Тё. Конечно. Если я вам в тягость, то пора идти. (Тон ее становится отчужденным.)

Тандзиро. Я так давно не видел сестренку, а она дуется!

О-Тё. Да нет, я больше не обижаюсь. Братец, я все-таки завтра к вам приду!

Тандзиро. Ну, тогда приходи после обеда. С утра меня не будет.

Завтра – это значит пятнадцатого числа. Он опасается, что Ёнэхати с утра пойдет на поклонение в храм Мёкэн-сама, а по дороге может заглянуть к нему. Тандзиро давно уже здоров, не нуждается в самом необходимом, и все это благодаря поддержке Ёнэхати. Вполне понятно, что теперь он встревожился.

Тандзиро (стучит по столу). Можно расплатиться?

Поскольку посетителей немного, снизу сразу же является служанка и принимает деньги.

Как раз когда Тандзиро и О-Тё спускаются по лестнице, в закусочную быстро входит проводившая гостя Ёнэхати.

Когда гейши сидят в гостиных со своими клиентами, они имеют возможность попробовать самые изысканные кушанья. Однако, имея достаток, они предпочитают сами себя побаловать любимыми блюдами. За едой так приятно пошептаться с подругой о своих победах! Быть может, в этом и состоит счастье гейши?

Ёнэхати. Тандзиро уже ушел. Что ж, посидим вдвоем, отдохнем. Заходи, Умэдзи!

Умэдзи. Подожди минутку, я сейчас.

Ёнэхати. В туалетную? Я с тобой!

Что же будет, если они столкнутся с Тандзиро и спускающейся следом О-Тё? Автор пока и сам не знает. Да, ветреный красавец порой попадает в такие переделки, какие обычным людям трудно даже вообразить. Здесь непременно что-то произойдет! Если читателю приходит в голову удачный поворот сюжета, автор просит незамедлительно ему об этом сообщить.

Глава седьмая

Ёнэхати. Тандзиро, я же просила подождать! Ты, кажется, уходишь? (Обращается к О-Тё.) О-Тё! Вот уж с кем давно не виделись! А как похорошела… И сильно за это время подросла. Пора тебе замуж.

Говоря все это, она пристально смотрит на Тандзиро. Тандзиро же ведет себя невозмутимо.

Тандзиро. Правда очень выросла? Я когда ее увидел, то с трудом узнал…

Ёнэхати. Неужели не узнал? Что-то не верится. Вот видишь, О-Тё, как забывчивы мужчины! Это только кажется, что на них можно положиться. (Она метит в Тандзиро.) Верно я говорю, Умэдзи-сан?

Умэдзи. Верно-то верно, но многое зависит от женщины. Того, кто нравится тебе, может полюбить и другая, поэтому надо всегда быть начеку.

О-Тё, совсем еще по-детски, не умеет изображать любезность. Вопреки приличиям, ее лицо выдает все, что у нее на сердце. Некоторое время она молчит, но потом кое-как берет себя в руки.

О-Тё. Простите меня, госпожа Ёнэхати. Когда я встречаю того, с кем не виделась долго, то это на меня сильно действует. Я обычно ни слова не могу сказать. Вот и сейчас…

Это наивное оправдание, произнесенное с улыбкой, – самое большее, на что она способна в данных обстоятельствах.

Ёнэхати. Не извиняйся, не стоит. Ну а как дела в нашем квартале?

Тандзиро. Сейчас я все подробно расскажу. Только давайте закажем сначала сакэ, а то перед Умэдзи неловко…

Умэдзи. Пожалуйста, не беспокойтесь.

Ёнэхати. Я уже все заказала.

Тандзиро. Вот как…

В это время приносят вино и закуски. Все берутся за рюмки.

Ёнэхати. Итак, что же случилось? Госпожа О-Тё ушла из дома?

Тандзиро. Ужасные вещи творятся!

Рассказывает в подробностях недавно им услышанную историю злоключений О-Тё. Девушке сочувствует даже Ёнэхати.

Ёнэхати. Да, многое пришлось пережить госпоже О-Тё… Но теперь она хотя бы избавлена от Кихэя и может не глядеть на то, как он творит свои черные дела.

Говоря это, Ёнэхати не перестает думать о своем. Ведь О-Тё – невеста Тандзиро, а Тандзиро для Ёнэхати все равно как муж. Ёнэхати прекрасно сознает, что у нее могут отнять мужчину, стоит ей лишь допустить оплошность. Ведь Тандзиро испытывает к девушке симпатию, и с этим следует считаться. Нужно наконец рассказать О-Тё все как есть! Пусть эти двое почувствуют, как обязаны ей, Ёнэхати, пусть осознают себя должниками – это принудит их к сдержанности. А Ёнэхати тем временем не будет сидеть сложа руки, она предпримет все, чтобы не дать себя отодвинуть в тень.

Придя к такому решению, Ёнэхати подает О-Тё рюмку.

Позволю себе предложить…

О-Тё. Хорошо, только немного.

Ёнэхати. Умэдзи-сан, прошу, налейте О-Тё!

Умэдзи. Да-да, конечно. (Наливает.)

Ёнэхати. По правде говоря, мне неловко начинать этот разговор, ведь мы очень давно не виделись с госпожой О-Тё. И все-таки я скажу… Быть может, вы будете смеяться над моим бахвальством, но я теперь стала настоящей гейшей из Фукагавы. Конечно, все это благодаря доброму расположению окружающих, прежде всего Умэдзи-сан…

Словом, теперь мое положение таково, что я сама никому не указываю, но и мне никто не указывает. А наш молодой хозяин, как известно, испытывает сейчас некоторые затруднения. И вот я… Мне трудно говорить об этом… (Она запинается, но потом все же договаривает.) Нас с молодым господином давно уже связывает тайная клятва. Теперь, когда я обрела свободу, мы с ним не расстаемся. Разве что на короткое время, когда мне приходится принимать гостей. Но сердце мое всегда с ним, ведь мы словно муж и жена. (Она специально приукрашивает, чтобы погубить росток любви в душе О-Тё.) Говорить об этом неловко, но я делаю все, что в моих силах, чтобы обеспечить молодого господина. Нельзя сказать, что я оплачиваю все его расходы, но я ему помогаю. Как я поняла из разговора, О-Тё тоже сейчас испытывает трудности. Я готова помочь. Не стесняйтесь, прошу!

О-Тё прерывает ее, не дослушав. Хотя лет ей немного, О-Тё уже знает, что такое гордость любящей женщины.

О-Тё. Благодарю за заботу. Однако нам обоим не пристало пользоваться поддержкой гейши, пусть она и служила когда-то в нашем заведении. С этого дня я сама постараюсь помогать брату.

Ёнэхати презрительно смеется.

Ёнэхати. Вот как? Молодому господину повезло! (Обращается к Тандзиро.) Да, я совсем забыла сказать, что подыскала в Накауре домик. Он хоть и небольшой, но очень славный. Перебирайтесь-ка туда, да поскорее. В Наканого мне и ходить далеко, и небезопасно там – я измучилась. Одним словом, переезжаем. Я сегодня же на обратном пути куплю кое-что по хозяйству: полочки и прочее…

Умэдзи понимает, что Ёнэхати близка к взрыву, и находит нужным вмешаться.

Умэдзи. Ёнэхати, дорогая, ты что-то резковата сегодня. Ты же не простушка какая-нибудь. Тебе ли ревновать? Не клеится у нас нынче застолье. Тан-сан, не пора ли девочке домой?

Тандзиро. Да, конечно. Она ведь одна, без сопровождения. Не годится, чтобы дома волновались, – пойдем поскорее. Я провожу. Ёнэхати, я ухожу, а вы с Умэдзи-сан еще посидите в свое удовольствие.

Ёнэхати. До свидания. Возвращайся поскорее! Прощайте, госпожа О-Тё, надеюсь, еще увидимся.

Хотя Ёнэхати вежливо прощается, на душе у нее тяжело. Ведь все обернулось по пословице: «Собака старалась, а добыча соколу досталась». О, это совсем не редкость, когда охваченная страстью женщина ведет себя глупо, – стоит ли удивляться?

О-Тё. До свидания.

Она прощается одновременно и с Ёнэхати, и с Умэдзи. О-Тё, а за ней и Тандзиро спускаются по лестнице. Напоследок Ёнэхати больно щиплет Тандзиро и провожает его насупленным хмурым взглядом.

Ёнэхати. У-у, несносный! Чтоб не задерживался!

Умэдзи. Перестань. Ведь она совсем ребенок.

Тандзиро (горько усмехается). Сумасшедшая…

Ёнэхати. Ах, я сошла с ума! (Выплевывает зажатую в уголке рта зубочистку и шепчет вдогонку.) Чтобы наша О-Тё не заблудилась, возьми ее за ручку!

Тандзиро. Довольно! Не глупи.

Наклоняется к Умэдзи и шепотом о чем-то ее просит, после чего уходит.

Ёнэхати. Ненавижу его!

Умэдзи. Ну, стоит ли? Разве можно ревновать к какой-то свистушке? Ты сама на себя не похожа. Поистине, иероглиф «тан» сводит тебя с ума. Остановись!

Ёнэхати. Да, но…

Умэдзи. Не будь дурой! Неужели Тан-сан допустит, чтобы тебя унижали?

Ёнэхати. Я думала об этом… Но О-Тё – смышленая девчонка, можно ожидать всего и надо быть настороже.

Умэдзи. Ты мне надоела! (Сует Ёнэхати рюмку.) Скорее допивай да пошли. Из-за тебя сегодня даже сакэ не берет…

Ёнэхати. И верно. Прости меня! Мне стыдно, я сама не знаю, почему так веду себя…

Умэдзи. Довольно, не продолжай. Ты достаточно наговорилась сегодня. (Смеется.) Казалось бы, уж мы-то всего повидали: хоть торгуем и не любовью, но… Однако стоит нам кем-то по-настоящему увлечься – и мы становимся совершенными дурочками. И это мы!

Ёнэхати. Да, раньше я смеялась над другими, а теперь на себе испытала: как по этой дорожке пойдешь, всякий ум потеряешь!

В это время Умэдзи кладет ей на колени полотенце.

Это зачем?

Умэдзи. Сопли утирать. Уж больно ты расчувствовалась.

Ёнэхати. Мне и так обидно, а ты еще смеешься! Я даже не поняла сначала…

Умэдзи. А теперь, раз поняла, пошли-ка отсюда!

Ёнэхати. Да. Ой, я, кажется, изрядно выпила…

Они отдают деньги для расчета одному из сопровождающих. Подобные люди из сопровождения лишь охраняют гейш и выполняют их поручения, а тяжелые футляры с музыкальными инструментами носят специальные слуги.

О чем-то перешептываясь, гейши покидают закусочную. Разве могут обычные люди понять их? Они так прельстительны, что впору воскликнуть: «Хама, Хама!» – как кричат в восторге почитатели актера Хамамурая, знаменитого исполнителя женских ролей. Красота – их надежная защита, и постороннему взору никогда не уловить всех взлетов и падений в судьбе гейши.

Как-то на званом вечере, во время большого застолья, автор посвятил одной из гейш такие строки:

Впрочем, оставим это.

Тем временем наша О-Тё выходит из закусочной, потрясенная открытием: оказывается, Ёнэхати и Тандзиро связаны близкими отношениями, Ёнэхати поддерживает мужчину деньгами и считает своей собственностью. Пусть Ёнэхати и не сказала об этом напрямик, вела она себя именно так. Да и Тандзиро, видимо, не намерен разлучаться с Ёнэхати…

Удрученная этими мыслями, О-Тё идет медленно-медленно. Шагающий рядом Тандзиро окидывает взглядом погруженную в задумчивость девушку: она выглядит еще милее обычного – такая прелестная, свежая, как бутон цветка.

Путь их лежит мимо обширных владений какого-то самурая, здесь редко встретишь прохожего.

Тандзиро. О-Тё, отчего ты идешь такая печальная, того и гляди заплачешь? Ну не грусти, пожалуйста!

О-Тё оборачивается к нему и, глядя в лицо, вдруг берет его левую руку и порывисто прижимает к себе.

О-Тё. Братец!

Тандзиро. Да?

О-Тё. Ведь вы нехорошо поступили!

Тандзиро. О чем ты?

О-Тё. О чем? Ведь я же спрашивала у вас про Ёнэхати, и вы делали вид, что ничего особенного нет. А потом вдруг оказалось, что вы – муж и жена.

Тандзиро. Да нет, это не так. Просто когда я всего лишился, вынужден был прятаться, да еще заболел, она пришла навестить меня и была очень внимательна. Ну вот… Так получилось…

О-Тё. Получилось, что вы поженились?

Тандзиро. Что значит «поженились»?

О-Тё. Ну, ведь вы поклялись друг другу быть вместе. Разве не так?

Тандзиро. Но мы не муж и жена!

О-Тё. А кто будет вашей женой?

Тандзиро. Женой? Одна девушка. Она в десять раз красивее и милее Ёнэхати.

О-Тё. Кто это?

Тандзиро. Да вот же она!

Он крепко обнимает О-Тё, и они так и идут, не размыкая объятия. Это очень нравится О-Тё, она прижимает к себе его руку и слегка ее пощипывает. У нее немножко покраснели веки, по лицу скользит улыбка – она блаженствует. К счастью, прохожих уже нет, и можно разговаривать обо всем на свете. Но неожиданно из бокового переулка доносится: «Лудить, паять! Кастрюли, котлы!»

Как писал Хакэй,

Глава восьмая

Тобэй (разглядывает веер, на котором написаны эти стихи). Чья же это работа?.. А ведь не только форель, но и некоторые гейши идут на крючок без наживки…

Он лежит на боку в гостиной на втором этаже уже известного нам дома в Фукагаве. В комнату входит Ёнэхати. Она выглядит оживленной.

Кажется, ты сегодня в настроении?

Ёнэхати. Да уж… «Но если б не вино, то жизнь моя…»

Она с нажимом произносит реплику из известной пьесы. В тоне ее сквозит пренебрежение, манеры развязны – она не опускается, а падает на колени рядом с Тобэем. Тобэй тоже, под действием сакэ, разговаривает громче обычного.

Тобэй. Слушай, Ёнэхати, сегодня тебе следовало бы приберечь яд своих укусов. А раз решила жалить – я отвечу тем же. Я долго был терпелив с тобой, позволял себя дурачить и прощал насмешки, раз уж они тебя забавляли. Но теперь мне все это наскучило. Ведь ты же бросаешься на гостя оттого, что уже не можешь придумать, под каким бы предлогом ему отказать. Но Тобэй, над которым ты издеваешься, не станет цепляться за одну лодку, когда на реке Фукагава всегда можно пересесть в другую. Разве мало женщин?.. А тебе – тебе пошло бы торговать амулетами против такой напасти, как гордыня. Неблагодарная! Знать тебя не хочу!

Ёнэхати. Ах, как я испугалась!

Прислонившись спиной к выступу парадной ниши, она безмятежно смотрит в лицо Тобэю. Тобэй в большом волнении.

Тобэй. Так тебе все равно? Напрасно! (Он выкрикивает эти слова очень громко.)

Ёнэхати. То-сан, прошу вас, говорите тише. Я отлично все слышу. Конечно, женщин много. Но это для вас, баловней здешних мест, так называемых знатоков. Я же – «неблагодарная», «гордячка», и для меня нет других мужчин, кроме Тандзиро, я ни на кого другого не могу смотреть. А если бы и могла… (Она словно обдумывает каждое слово.) У меня ведь есть обязательства – и здесь, и там… (Плачет.) Хотя я благодарна вам, как никому на свете, существуют еще два человека, которые… (Эти слова произнесены с болью, но она справляется с собой и вновь принимает насмешливый вид.) Мой выбор невелик! (Сложив руки на груди, она склоняет голову и опускает глаза.)

Тобэй (после некоторого раздумья). Неужели ты думала, что Тобэй удовольствуется этой жвачкой из пустых фраз? Со мной номер не пройдет! Каким бы ни был бойким твой маленький злой язычок, послушай теперь меня. Сверкающая золотая наживка, свинцовый груз обязательств и срок найма, долгий, как бамбуковое удилище, – вот что ты имела. Но теперь ты ловишь рыбку в Фукагаве и сама забрасываешь крючок, где тебе нравится. А помнишь ли, кто тебе помог? Ты самодовольно расставила в ряд свои удочки из бамбука высшего сорта и ждешь богатого улова, но ведь твой улов держится на тонкой, очень тонкой леске! Ты же сама, как угорь под ножом повара, способна лишь юлить из стороны в сторону…

Ёнэхати. То-сан, хоть река и близко, даже рокоту волн не заглушить вашего брюзжания!

Тобэй (неожиданно приходит в ярость). Ну, рыбачка…

Замахивается на Ёнэхати своей длинной курительной трубкой. Ёнэхати вся сжимается, и на глазах ее появляются слезы.

Ёнэхати. Раз вы меня так ненавидите, то можете ударить, хоть совсем убейте! Я же все вам открыла, неужели ваше сердце глухо? Да если вы меня сейчас убьете, то это будет моей счастливой судьбой! (Опять возвращается к насмешливому тону.) И заведение наше сразу разбогатеет!

Тобэй. Что ты такое говоришь! Стыда у тебя нет! До чего дошла! Связалась с этим Тандзиро, с нищим… Это он тебя научил вытягивать у людей деньги?

Ёнэхати (с искаженным от гнева лицом). То-сан, я прошу вас прекратить! Пусть даже эти гадкие слова вырвались у вас случайно, не говорите так! Обо мне – все, что угодно, но не троньте Тандзиро! Бедный, измученный Тан-сан – из-за него я не только теряю ум и забываю приличия, я жизнь свою готова отдать. Сказала же я: если вы меня убьете сейчас, то это принесет доход всему заведению? Так вот, слушайте. Если в этих стенах примет смерть блаженная Ёнэхати, то немало людей, которые страдают в оковах долга, в путах страсти, захотят унести с собой отсюда хоть щепочку на память, и станет эта щепочка их амулетом. Мне назначат посмертное имя и обязательно будут добавлять к нему слово «верная». А я сама к тому времени уже обзаведусь хозяйством в раю, на улице, отведенной новоселам. Поскольку вы всегда были моим благодетелем, вас я и попрошу поручиться за меня перед домохозяином на том свете.