Кадота: Остров отверженных

Зета

В голове звучали отголоски маминого голоса, доносящиеся сквозь толщу пустоты: "Мы получаем то, что заслуживаем, моя маленькая". Но что же такого мы все совершили, чтобы оправдать свое существование в этом месте?…

Здесь, в этой Богом забытой пустыне разбитых надежд, скрывалась деревня Зета. Это название – горькое наречие для поселения, которое давно лишилось всякого подобия жизни. Захолустный форпост, упорно цепляющийся за грань выживания.

Каждое утро, когда неумолимое солнце испепеляло засушливый ландшафт, мои мечты и стремления, казалось, тоже испарялись в разреженном, иссушенном воздухе.

Для каждого поселения в пустыне был Счетный День. И это был не просто день, а приговор. Как только кто-то достигал восемнадцати лет, он оказывался в листе подсчета населения вместе со сверстниками, которые безмолвно молились о том, чтобы еще один год отсидеться в пределах Зеты.

Пустоглазые гончие, как мы их именовали, ежегодно спускались в нашу деревушку, отбирая своего избранника на основании вычислений демографической программы. Слухи просачивались сквозь щели нашей коммуны, нашептывая истории об изгнанниках, которых гончие увозили на своих дюнных агрегатах в безлюдную зону, где само солнце было чужеродным явлением. Предполагалось, что эти обреченные приговаривались к подневольному труду на благо Серого правительства.

Мысль о том, что меня изберут и увезут, вселяла непреодолимый ужас, но не меньший ужас вызывала и перспектива состариться в этих неплодородных краях.

В бескрайней пустыне за пределами бурлящей жизни Тулианской губернии расположилась наша глухая деревушка. Здесь солнце палит с силой пекарской печи, а холод неумолимой ночи пустыни выжимает жизнь из всего живого.

Наш ритм жизни нарушается лишь на мгновение, когда гончие – представители железного контроля из Тулина – столицы огненноглазой расы – приступают к проверкам и мониторингу деревень. Раз в год они обрушиваются на нас, словно песчаная буря. В этот день они скрупулезно подсчитывают нашу численность, следя за тем, чтобы мы не превысили положенное число в сто душ. Незыблемый закон гласил: один мужчина, одна женщина, один ребенок. Нарушение этого равновесия стоило дорого. Последствия были поистине чудовищными – возникал внеплановый день Подсчета, который обычно провоцировался доносом жителей друг на друга.

Покрытые пеленой дорожной пыли, тщательно продуманные двухэтажные строения служили символом стремления нашей коммуны к равенству. В этой пустоши не было места для роскоши и индивидуальности – таковы были наставления, вбитые в наши головы во время вечерних занятий в школе. Наш учитель, господин Сионов, облаченный в поношенную спецодежду, неустанно твердил нам о принципах практичности. "Все должно служить своей цели", – громогласно заявлял он в нашем импровизированном классе среди устаревших швейных станков, которые служили нам партами.

И все же я решительно не соглашалась. То, что меня с ранних лет учили пренебрегать прекрасным, сторониться любопытства, казалось мне предательством по отношению к собственной душе. Для моих сверстников, как ни странно, такие вещи не имели никакого смысла, но именно в бестолковости для окружающих я находила истинную притягательность независимого существования.

В такие моменты слова моего отца звучали в голове: "В жизни, моя дорогая, – говорил он, – быть другом для всех – значит не быть настоящим другом ни для кого".

Папа был весьма практичным человеком, но когда речь заходила о делах сердечных, он находил отдушину в нежной и хрупкой Елене – моей матери. Их связь, воплощение доверия и любви, служила квинтэссенцией той дружбы, которую я жаждала получить. И именно в Зоране, одаренном парне и гении, я нашла ту самую связь.

Зоран был не просто другом детства – он был постоянным спутником в этих засушливых просторах. В то время как остальные члены сообщества жили в рамках отведенных им ролей, мы с Зораном с удовольствием выходили за эти пределы.

Его таланты, будь то сноровка в ремонте устаревших технических приспособлений или удивительная точность в запоминании исторических событий, делали его ярким представителем в нашем скромном уголке.

Каждый день в Зете начинался до одури одинаково. Сигнал дежурного колокола пронзал предрассветную тишину, призывая каждого к исполнению своих обязанностей. Моя мама посвятила себя всю образованию Зеты, воспитывая юные умы в роли старшей воспитательницы детского сада. Отец нашел свое применение в инженерии. Его гениальность дарила тепло нашим домам – постройкам, оснащенным крышами с солнечными батареями, которые за день накапливали тепло, спасая нас от прохлады ночью.

Мои сверстники занимались самыми разнообразными ремеслами. Кто-то погружался в обучение грамоте, кто-то оттачивал кулинарное мастерство, кто-то с особой старательностью наводил порядок на улицах, некоторые занимались подвальным садоводством, а кто-то искусно орудовал иголкой в швейном деле. Эти дела, ставшие когда-то жизненной необходимостью, были возведены в ранг уважения из поколения в поколение.

А что касается меня, то мой долг заключался в охоте.

Даряна – имя, дарованное мне родителями, но редко произносимое; Дара – прозвище, чаще звучащее на улицах. Я одна из немногих охотников Зеты – избранная кучка ребят, которые каждое утро выходят в пустынные просторы в поисках добычи. Нашими мишенями становились разные представители фауны – антилопы, птицы, большие грызуны, приспособившиеся к жестокости здешнего климата.

В лучах заходящего солнца на меня наваливалась усталость. День, прожитый на охоте отдавался в моих одеревеневших конечностях. Под струями душа – подвешенной бочки с занавеской на нашем дворе – я смывала с себя дорожную пыль. Обычно мой путь лежал к общему завтраку в кафетерии, ежедневной встрече с семьей, причастию к пропитанию и общности. Но тяжесть этого утра требовала немного отклониться от курса.

Я отправилась по маршруту в обход толпы рынка. Вскоре передо мной материализовался пункт назначения – небольшой дом, приютившийся среди бескрайних дюн, с обветшалым фасадом.

Дом Зорана – анахронизм в нашем окружении, отдушина от флуоресцентных ламп школы и прочих "удобств" общины.

Зоран был настоящим мастером своего дела. Я стремилась подражать ему, пробовала и испытывала, но пропасть между его, казалось бы, не требующими усилий творениями и моими слабыми попытками расширялась с каждым годом. Мне не суждено было стать мастером чего-либо. Значения и символы ускользали от меня, их природа была недоступной моему пониманию. Я страдала забывчивостью с ранних лет, склонностью к рассеиванию воспоминаний, обрывки которых исчезали, как миражи в пустыне. Может быть, детали и слова ускользали от меня, но суть моя каждый раз всецело раскрывалась в выносливости на охоте.

Слои пыли, густые и удушливые, подсказывали путь, пока я пробиралась в так называемое логово друга. Здесь, среди беспорядка, лежала россыпь потрепанных книг – корешки измяты от голода читателя. Среди валялись экземпляры научных трудов моего отца, их замысловатые рисунки рвались из хаоса, бросаясь в глаза. Однако в этот раз Зоран явно отсутствовал в своем убежище. Может, школа?…

Я двинулась в обратный путь через шумную деревню, продираясь сквозь потоки уж слишком знакомых лиц.

Ноги вскоре принесли меня к возвышающемуся зданию, в котором располагалась вечерняя школа. Устав, я прислонилась к одной из колонн, обрамлявших вход.

И тут, на мое плечо опустилась тяжелая рука.

Испугавшись, я отпрянула, инстинкты подсказывали, что нужно отстраниться от незнакомого присутствия. Но по голосу, который окликнул меня, стало понятно, что это был не кто иной, как Харитон – недавно выпустившийся ученик, который теперь преподает нам уроки по выживанию.

Лукавая усмешка расплылась по лицу парня и достигла глубины хитрых зеленых глаз, харийской расы.

– Малая! – громко воскликнул он, и звук пронесся по коридору.

Я вздохнула. Как мог один человек одновременно вызывать во мне восхищение и беспричинное раздражение? Сказать, что мы не сходились во взглядах, было бы грубым преуменьшением.

– Напугал тебя, да?

Решив сохранить подобие спокойствия, я встретила его взгляд, спрятав руки в складках куртки.

– Нет, не напугал.

Улыбка парня расширилась, как у дикого кота, а глаза забегали по моему лицу.

Я ощутила себя незащищенной – невольным объектом его исследования.

Почувствовав мое беспокойство, он с готовностью отстранился, но игра была еще далека от завершения.

– Береги себя, Харитон, – мой тон стал бальзамом для моих нервов, намереваясь положить конец короткой словесной перепалке. Но, к моему ужасу, он продолжил идти за мной, а его рука коснулась моего запястья.

– Эй, малышка Дара, – повелительно произнес парень, останавливая мои шаги.

Я хмыкнула в ответ, не в силах оторваться от его пристального взгляда.

– Надеюсь увижу твое милое личико завтра вечером, – жеманно заявил он.

Симпатичное личико? Завтра? По какому праву преподаватель школы делает подобные приглашения студентам? Намереваясь пресечь его самонадеянность, я решила установить четкие границы. Однако реакция Харитона лишь подтвердила мои опасения. Его глаза сверкнули дразнящим блеском, передавая затаенные помыслы.

– Пожалуйста, Дара, подумай о том, чтобы принять участие. Хотя бы завтра. На этот раз я устраиваю тусовку, – умоляюще произнес он, придвигаясь все ближе. В какой-то момент его зрачки расширились, приобретя первобытный взгляд хищника.

Желание закатить глаза и отмахнуться от его просьбы было вполне реальным, но каким-то необъяснимым образом я все-таки согласилась. Лишь кивок, уступка.

С этим я удалилась, оставив за собой его торжествующую ухмылку.

По залитым солнцем коридорам я шла целеустремленно, мои шаги отдавались от стен. Дверь в конце коридора – моя цель.

Комната, освещенная слабым отблеском зарева, просачивающимся сквозь занавески излучала атмосферу запустения, напоминая застывший во времени склеп.

– А я-то думал, что уже научился улавливать твои шаги за несколько метров, – раздался голос, резко прервав мою задумчивость.

Вздрогнув, подняла глаза и увидела, что мой друг восседает на лестнице под потолком, держа в руках беспорядочный клубок проводов. Слабый свет освещал его смуглые черты, на губах плясали намеки на улыбку.

Когда Зоран приземлился передо мной, золотистые лучи пробились сквозь окно, освещая его лик. В его обсидиановых глазах замерцала теплота, а непокорные волнистые волосы до плеч напоминали смоляной оттенок масла, что мы добываем с поверхности водоемов для топлива.

Невольно вырвался мой вздох любования. Зоран обладал притягательностью, выходящей за пределы простого физического облика. Я часто задавалась вопросом, не был ли он заблудшей душой в Зете. Все в нем говорило, что он был предназначен для роскошных городов Тулина, Харнеса или Славимира, где блеск сиял в окружении величия зданий старинных городов.

– …Долгий день? – я наконец набралась смелости и нарушила тишину.

Глаза Зорана сверкнули, он слегка наклонил голову с улыбкой.

– Неужели выгляжу таким уж измученным?

– Нет, вовсе нет! Просто… Слышала, что сегодня ты взял на себя сразу две смены.

Подтвердив кивком, парень переключил свое внимание на ассортимент инструментов в ящике у подножия лестницы.

– …Бабушка рассказала?

Подавив улыбку, хмыкаю в ответ. Зоран относился к моим визитам в его дом с особым трепетом, опасаясь, что рассказы его бабушки Миры обнажат его уязвимость. Для меня же эти визиты были драгоценной мозаикой в воспоминаниях. Ведь в нашем уединенном мире уязвимость была не недостатком, который нужно скрывать, а скорее драгоценным камнем, который нужно доверять на хранение лишь близким рукам.

– Ты раздуваешь из мухи слона, Зор, – сказала я с оттенком снисходительности, пока мы шли к нему домой. Мое непринужденное отстранение оказалось неэффективным, чтобы стереть нахмуренные морщинки на его лбу.

– Раздуваю?! – взорвался Зоран, кипя от негодования. – Какой-то озабоченный, непривлекательный мужик без устали пристает к моей подруге! И по-твоему я буду молча наблюдать за этим?

– Не такой уж и не непривлекательный… Многие девочки в моем классе находят Харитона весьма… харизматичным, – слова сорвались с легкостью. Часть меня питалась азартом, неослабевающей потребность провоцировать ревность моего друга.

– Харизматичным?!! Он?! Из всех людей, населяющих Зету, он – последний, кого я мог бы хоть отдаленно считать харизматичным!

Подавив усмешку, мой голос выдал саркастическую искру: – Ну-ну, Зор! Ты же парень и в тебе просто говорит ревность.

Он мотнул головой. Молчание растянулось между нами, как непроходимый бархан.

Обессиленный, Зоран наконец признался: – Харитон… так себе парень, Дар. От одного его взгляда на тебя исходит хищное намерение. Не в том смысле, что он тобой просто увлекается – кто бы не увлекся, – я про то, что в нем есть что-то зловещее. Недоброе.... Понимаешь?

– Не-а!… – дразняще мурлыкнула я.

Зоран вздохнул, в его тоне появилась несвойственная ему твердость.

– …Я не хочу делить тебя ни с кем, Дар.

Слова поразили меня с непредвиденной силой, заставив сердце сжаться в груди. Зоран всегда был рядом со мной, наши дружеские узы были непоколебимы, но это… это была незнакомая территория разговора.

Когда мы наконец добрались до его фермы на краю деревни, Зоран нарушил молчание.

– Тогда у школы… Я имел в виду, что если ты, не дай Бог, завяжешь какие-либо отношения с этим Харитоном или любым другим… парнем из деревни, наши часы общения укоротятся… а я очень дорожу ими, Дар. Ты моя единственная подруга.

– О… понимаю, – пролепетала я, но в груди странно похолодело. – …На какой-то миг мне показалось, что ты был почти на грани признания в чувствах.

Зоран порывисто хмыкнул с некоторой горечью.

– Еще чего!… Делать мне больше нечего. Ты же знаешь, что как сестра мне.

– Ну-ну! А на лице у тебя кислая мина каждый раз, когда я общаюсь с парнями – это от больших братских чувств, да? – продолжила подтрунивать я, решив отбросить трепет от этого будоражащего разговора.

Зоран непринужденно рассмеялся, и заразительный звук слился с уютной обстановкой его кухни.

– Именно так.

Достав нашу книгу о легендах трех Великих Рас, он начал читать поставленным голосом, который уже давно стал убаюкивающим подводным течением в бурной реке нашего повседневного существования.

Вечеринка

Наступила еще одна бессонная ночь. Три луны – Тара, Леля и Дивия – призрачно шествуют по чернильному небосводу, их сияние отбрасывает на бескрайнее полотно мерцающие оттенки индиго, изумруда, лилового и золота.

Безмятежная ночь не может быть лучше; воздух настолько свеж, что становится подарком. Следующий день должен был пройти так же буднично, как и предыдущий. Под лучами рассветного солнца я отправляюсь на охоту в пустыню. К полудню буду уже обедать с родителями в столовой. Когда день подойдет к концу, отправлюсь на вечерние занятия.

Однако в этот день что-то пошло не так. Господин Сионов отпустил нас на несколько часов раньше обычного. По классу быстро поползли перешептывания. Среди какофонии было несложно выделить первопричину этого изменения в нашем расписании – самую вероятную из всех: Харитон.

Золотой парень деревни, был предметом разговоров молодежи с самого рассвета. Слухи о вечеринке, которую он собирался закатить, не давали покоя всем молодым жителям Зеты.

При виде сеновала я улыбнулась от приятных воспоминаний. Это импровизированное пространство для сна, аккуратно сделанное мной и Зораном на чердаке его фермы, было нашим секретным убежищем.

– Ну же, Зор, ты – центр моего мира! – умоляла я, пытаясь уговорить друга присоединиться ко мне на вечеринке сегодня.

"Не в праздничном настроении", – с твердой окончательностью заявил он.

– И что?… – невнятно пробормотал парень, зарываясь лицом в сено.

– А то, что мне просто необходимо, чтобы ты меня сопровождал.

– Но зачееем?

– Не прикрывайся унынием! Ты не можешь заставить меня идти туда одну! – воскликнула я с явным разочарованием.

– По-моему, ты прекрасно с этим справишься, – последовал приглушенный ответ.

– Нет! Я отказываюсь участвовать в веселье без тебя, – буркнула я, падая на сено рядом с ним. Мой локоть небрежно ткнулся ему в бок, и мы погрузились в молчание.

– …Не сомневаюсь, что Харитон тоже будет там и будет жаждать твоего общества. Быть может, он произведет на тебя яркое впечатление на танцполе.

Хотя его слова были приглушены, дразнящий подтекст был безошибочно уловим.

– Я уже нашла себе партнера по танцам, и это ты, Зор. Меня не будет интересовать никто другой, ни сейчас, ни в будущем. Скажем, даже лет через пятьдесят, когда ты станешь морщинистым, ворчливым стариком… Ой. Подожди! – мой палец ткнул его в щеку и потрепал за ухо. – Да ведь ты и так уже ворчливый! Морщины будут лишь дополнением!

Его смешок украсил пространство.

– Значит, я сварливый старик, а ты слишком стеснительна, чтобы начать общаться с кем-то еще?

– Ну, Зор…

Устало потянувшись, парень наконец-то перевернулся на спину и взглянул на меня. Заспанные глаза внимательно осмотрели мое лицо.

– …Ладно. Ты выиграла. Мы сходим на эту твою тусовку. Но только не на всю ночь. Максимум несколько часов. Это тебя устроит, любительница вечеринок?

– Кто бы говорил, мистер щенячьи глазки! – засмеялась я, наблюдая, как он замедленно моргает.

Зоран на мгновение замер, а затем выдавил из себя задорную полуулыбку.

– …Ладно! Давай уже договоримся о перемирии?… И никаких кличек. Да не будет кончины твоей от моей щекотки. Пока что, во всяком случае, – торжественно объявил он. Его черные глаза блеснули, а ямочки на щеках стали глубже.

Мой милый Зоран, единственный в своем роде, подарок в моей судьбе.

День начался вполне обыденно. Большую часть светового дня я посвятил починке проекторов в школе. Однако кульминацией моего дня были те редкие моменты, когда мне выпадала честь наблюдать за работой мастера Рахима – отца Дары. Как же мне хотелось, чтобы и он оценил мою работу когда-нибудь…

Наступили сумерки, и я скоротал вечер, слушая бабушкины рассказы за ужином. Луны уже взошли в небе, побуждая меня подобрать наряд для той дурацкой вечеринки.

Дара… Ее смех и искрящиеся голубые глаза. Вспоминаю наш последний разговор на сеновале снова и снова, как любимую песню. Те глупые шутки, которые я придумывал лишь потому, что они вызывали на ее лице такую прелестную улыбку.

Когда мы расставались, ее рука оказалась в моей, как будто была создана для того, чтобы быть там. Мы были одного роста, и даже наши объятия казались такими… правильными?

Переодевшись, направляюсь к ее дому, голова забита разными мелочами по работе.

Постучав в дверь, я отступил в сторону, освобождая место для ее обычных задержек и прощаний с родителями.

Уставившись вдаль, я ощущал, как секунды растягиваются в минуты.

Мягкий голос вывел меня из задумчивости.

– Привет.

Я обернулся, и сердце остро кольнуло. Ее вид заставил меня застыть на месте. Я мог только пялиться, как идиот. Дыхание перехватило.

Почему она так одета? Это синее платье… Я бесчисленное количество раз замечал подобное на других в школе, но на ней – никогда.

"Неужели эта вечеринка значила для нее больше, чем другие, на которых мы бывали?… Может, она хотела произвести впечатление на какого-то парня? Но это же Дара. Она ведь непохожа на других девчонок, да?", – подобные мысли прорастали в голове, как сорняки.

– …Зор, ты со мной? – ее голос вернул меня к реальности. Мы неловко переглянулись, и я отошел в сторону, чтобы пропустить ее вперед.

– Подожди, Дар. У тебя что-то в волосах…

Учебники по машиностроению не готовили меня к тому, что однажды я потеряю всякое самообладание, увидев девушку, от которой у любого парня может перехватить дыхание.

– Хочешь, достану? – спросил я, надеясь, что это не прозвучало как самое идиотское предложение.

– Да, давай!

Дара покорно склонила голову в поле моего зрения. Я наблюдал, как каштановые волосы с золотистым оттенком рассыпаются по ее стройным плечам. Зрелище было завораживающим – слов нет.

– …Готово.

Пытаясь казаться непринужденным, я решил подправить ее прическу, хотя она и не требовала поправки. Дурак.

– Выглядишь неплохо, Дар. – осмелился добавить я.

Она засветилась от радости и отвернула взгляд, стараясь скрыть румянец. Дара все-таки отличалась от других. Особенная… Моя.

– Спасибо. – ее смешок был мягким, словно мелодия поющих песков. – Думала, выгляжу в этом нелепо…

Испытывала ли она те же чувства, что и я? Или это был лишь мой неправильно истолкованный мираж? Ответ на этот вопрос оставался невыясненным уже несколько лет. Будучи младшим механиком, я умел разбирать сложнейшие механизмы и вникать в законы физики, но главной физической закономерностью, которую я больше всего хотел разрешить, оставалась – она.

Едва ступив на гравийную дорожку, ведущую к массивному двору семьи Харитона, подсвеченному в ночи, как на ярмарке, я вгляделся в толпу. Подвыпившие подростки уже вовсю пританцовывали, болтали, лезли друг к другу целоваться и предаваться разврату.

Я откровенно возненавидел кучку парней, толпившихся у входа и глазевших на Дару. В своем платье, едва прикрывающем коленки, она привлекала к себе повышенное внимание. С какой стати это должно быть открытым приглашением для их глаз?!

Мой рациональный рассудок чуть подуспокоил вихрь ревности. Я был тот, с кем она пришла. Я был тем, кому предстояло провожать ее до дома. Не им.

– Подожди, Зор! – внезапно прошептала она, прижимаясь ко мне и ее дыхание приласкало мое ухо. – Не отпускай пока моей руки, пожалуйста.

Я проследил за ее взглядом, пока не нашел то, чего избегали ее красивые глаза… Харитон.

Словно почувствовав на себе наши взгляды, он обернулся и впился своим нетрезвым взором в Дару. От того, как он бесстыдно разглядывал ее, уделяя особое внимание обнаженным ногам, – у меня аж кровь закипела.

Харитон направился к нам, его идиотский голос прозвучал громче музыки.

– Тебе идет это платье, малышка Дара!

Кретин, – беззвучно проклял его я.

– Ты тоже неплохо выглядишь, – коротко ответила она.

Я уже собирался кивнуть в знак согласия, но тут осознал, что она собственно сказала. Серьезно, Дара?! Чего, блин???

Мысленно уже приготовился разразиться тирадой, но она вновь сжала мою руку. Вняв ее сигналу, я подавил нарастающее раздражение. Дара хотела уйти. Она хотела избавиться от Харитона.

– Кажется, нам уже пора. Приятно было пообщаться, Харитон! – буркнул я натянуто вежливым тоном.

Не дожидаясь его ответа, увлек Дару за собой в толпу, наши пальцы крепко переплелись.

Внутри меня разлилось тепло, вытесняя все негодование. А выражение рожи Харитона позади нас – глазурь на победном торте!

После часа слоняний среди собравшихся, Зор начинает подталкивать меня в бок, "очень" тонко намекая, что нам пора.

– Хорошо, мы уходим! – отзываюсь я, сдавшись.

Пытаюсь повернуться к Зору, но не обнаруживаю его нигде рядом. Каким-то образом мы оказались разделены, когда проходили через плотную толпу.

Музыка достигла крещендо, заглушая все вокруг. Наверняка Зоран разыскивает меня где-то поблизости… Нужно выбраться из этой кутерьмы и отыскать его.

– Не стоит уходить так рано, малышка Дара… – чувствую, как кто-то хватает меня за локоть, почти болезненно сжимая его.

Я пытаюсь высвободиться, устремив взгляд на источник моего беспокойства. Харитон невозмутимо подмигивает мне.

– Мне что-то нехорошо. Я лучше пойду домой! – объясняю я на ходу.

Он движется за мной, словно подгоняемый импульсом, и я врезаюсь спиной в какой-то стол.

– Хорош стесняться, Дарян! Ты не обязана уходить так рано. Ведь ты уже не совсем малышка, чтобы так спешить в кровать до полуночи. Верно?

Мое сердце неистово трепещет. Мне нужно убраться отсюда как можно скорее.

– Я пригласил тебя сюда. И ждал твоего прихода весь вечер. – его тон становится все более холодным. – И вот ты пришла. Со своим псом, которого держала на поводке всю тусовку!…

Видя мою напуганную реакцию, парень немного успокаивается.

– Я не злюсь на тебя, малышка. Знаю же, что он ничего для тебя не значит. Ты бы тогда не высматривала меня всю ночь. Да?

– Да я вообще на тебя не смотрела!

– Ага, как же!… А это платье?… – он поднимает брови, кивая на мои ноги. – Знаю, что надела его для меня. Честное слово, я впечатлен! – его опьяневшие глаза сверкнули от возбуждения.

– Ты мне даже не нравишься, Харитон! Уймись уже! – выкрикиваю я в его лицо и бросаюсь прочь.

Он снова пытается схватить меня за руку, но терпит неудачу, спотыкаясь.

– Да неужели?!!! Это твоя самая большая ошибка – ты!.. Тупорылая механоидка!!! Я дал тебе шанс, которого ты больше никогда не получишь за всю свою убогую жизнь! Никто не захочет брать тебя с твоей ущербной башкой! – Харитон с воплем выплевывает все эти проклятия мне в спину.

Вокруг нас начинает собираться толпа любопытных подростков, которые еще не настолько опьянели, чтобы хоть что-то понять.

– …Что? – остановившись, неспешно оборачиваюсь. – Что ты сказал?

– Ты что, еще и на слух ошалела?! Я сказал – ТЫ – дефектная механоидка, Даряна! Все прекрасно знают, что твой папашка-ученый ставил над тобой всяческие опыты, чтобы ты казалась нормальной – как мы! – насмехаясь, он начинает хищно скалиться. – Похоже, твой папаша тебя недоделал!

К моему недоумению, наблюдающие за нами тоже ухмыляются – некоторые хихикают, некоторые даже подтрунивают.

– Ты ничего не знаешь о моей семье! – мои эмоции отозвались гулким эхом по двору.

Харитон сощурился, и на его лице расплылась презрительная ухмылка.

– Я знаю достаточно, – беспечно возразил он, перемещаясь в мою сторону. – Мой дед рассказал мне о твоем внезапном появлении в Зете. Дескать, гончие подбросили тебя сюда ни с того ни с сего двадцать лет назад. Сбросили, как бесполезный мусор, коим ты и являешься!

– Что за чушь! Никогда бы не подумала, что ты любитель собирать байки престарелых. Да еще и хранишь их в своем воспаленном уме, чтобы позабавить других! – мои слова были зеркальным отражением его собственных насмешек.

Зрители в очередной раз разразились смехом, но больше от интриги, чем от веселья.

На лице Харитона застыл недобрый оскал, а ярость в глазах достигла точки кипения.

– Сумасбродка! Я научу тебя, как правильно разговаривать со старшими!!!

Застыв от испуга, я проследила, как его кулак пронесся почти у самого моего лица. Не смотря на то, что публика рассчитывала на драку, я не собиралась подливать масла в этот разгорающийся хаос. Они бы точно нарисовали мой образ в неверных красках перед взрослыми. Как всегда.

Но тут произошло что-то невероятное.

Его атака была пресечена, и Харитон с изумленным воплем отлетел назад, грузно приземлившись лицом в грязь. Народ потрясенно ахнул. Вокруг воцарилась гробовая тишина.

Зоран стоял рядом со мной. Его руки были опущены, слегка подрагивая. Из правой руки свисала увесистая дубина.

– Зор… – простонала я срывающимся шепотом.

Не говоря ни слова, он вытянул ладонь в мою сторону.

Недолго думая, вкладываю свою руку в его. По коже пробежала дрожь, но не от ночного холода, а от осознания того, что этот случай сулит нам.

Зоран отбросил дубинку и отвернулся от толпы, фактически оставив все это позади нас, в прошлом.

Зрители охотно расступались перед нами, словно песок ссыпающийся с дюн.

В молчаливом единодушии никто не пришел на помощь Харитону. Он так и валялся без сознания в песке, а на лбу расцветал внушительный синяк.

По мере того как мы удалялись, оставляя позади отголоски перешептываний, меня охватило необычное чувство покоя.

Больше никто не посмеет нам угрожать. Никто не сможет причинить нам вред. По крайней мере… Пока я рядом с Зораном.

Пума

Наступивший вечер превратился в клубок полумрака и безмолвного созерцания в успокаивающей обстановке комнаты Зора. Наши тела покоились на его кровати, плечом к плечу. Мои пальцы выводили узоры на простыне.

– О чем думаешь? – он прервал тишину, голос усталый и сжигаемый беспокойством.

Оторвавшись от размышлений, я выдохнула, края моих губ дрогнули.

– …Думаю, больше никогда не надену то платье.

Зор приподнялся на локтях, нахмурив брови, темные локоны съехали ему на лоб.

– Почему?!

– Потому что… это не для меня. Поняла, что не чувствую себя комфортно в таких вещах.

Бурный вихрь в его карих глазах постепенно утих.

– Охотиться в юбке такая себе идея, да?

Ага, – протянула я. – К тому же такие вещи точно не созданы для бегства… От всего и всех.

Снова нависла тишина.

– …Ото всех?

На моих губах заиграла легкая улыбка.

– Конечно, это не касается тебя, Зор. Без тебя любой оазис, куда бы я ни убежала, будет засушливой дырой.

Его густые ресницы затрепетали, не решаясь выразить других эмоций. Вскоре для меня расцвела радушная улыбка. Тусклый свет свечей искажал черты его лица, разглаживая безупречные контуры и подсвечивая созвездия в глубинах его глаз.

– К кому я буду обращаться за советом в критические моменты? Чьи рассказы на ночь я буду слушать?… А кто будет отгонять от меня подвыпивших придурков на вечеринках? А?

Зор устремил взгляд в потолк. Но я все же увидела его: томительное, сияющее выражение. Надежда горела в его глазах ярче, чем любое пустынное солнце.

Когда я брела домой после рабочего дня, куртка, которую одолжил мне Зоран, казалось, обнимала меня с его теплом. Представить себе жизнь без его поддержки и жестов доброты было немыслимо.

Слабый шепот разговора встретил меня на пороге моего дома, что было странно, учитывая поздний час.

Устало прислонившись к дверному косяку гостиной, я еле уловила обрывки разговора.

Голос моего отца звучащий с несвойственной ему властностью, привлек мое внимание.

– …Ты же обещала присматривать за ней, пока я работаю.

– Она уже не ребенок. А у меня полно своих дел в яслях! Я не могу постоянно следить за ней. – мамин ответ прозвучал раздраженно.

Воцарилась тишина.

Папа отозвался сухо: – Она еще ребенок. Просто прибавила в росте.

Возникло чувство тревоги. Почему родители обсуждали меня, словно я – какое-то беспомощное дитя?

Мама поставила чашку на стол.

– Может, ты наконец-то позволишь ей жить самостоятельно, Рахим? Возможно, если бы у нее было побольше друзей, она бы не полагалась только на нас.

– Но у нее есть друзья, – возразил отец.

– Друзья? Ты имеешь в виду того фермерского мальчишку-рассена?

От ее уничижительного высказывания в адрес Зора у меня защемило сердце.

– Да, того фермерского парня, Елена. Он, к слову, еще и начинающий механик.

– Ей нужно больше общаться с представителями нашей расы Свагов. Я понимаю, что мы-то примем любой ее выбор относительно будущего мужа. А вот деревня – нет. Рано или поздно она выйдет замуж за голубоглазого, такого же, как и мы. Зоран ей не подходит. Они должны перестать общаться уже сейчас, чтобы потом не было так больно, – прошептала мама.

Их полуночные перешептывания со временем смолкли, сменившись звоном моющейся посуды.

Я молча направилась наверх в свою комнату. Тяжесть их слов легла камнем на грудь.

Осторожно толкнув скрипучую дверь, я почувствовала, как запах пиломатериалов смешался со старыми книгами – родной запах.

Чиркнула спичкой, зажигая свечу на столике у кровати, пламя замерцало, отбрасывая тени на стены моей коморки.

Совершая привычный обряд, я распустила длинные волосы и подошла к зеркалу. В глазах полыхало беспокойство. Возможно, это был его звонкий смех, звучавший в моих ушах, или тепло, которое давали общие секреты, но одна только мысль о Зоре заряжала меня решимостью действовать против навязанных устоев общества.

Нелегкий путь по траншее охотников – пережитку, отшлифованному руками времени, – проходил через все мои дни. На протяжении двадцати четырех километров тропа призывала преследовать добычу в ее тенистых объятиях.

В монотонности продвижения мой взгляд наткнулся на точку вдалеке – дикий заяц, попавший в ловушку высоких стен.

Ощущения от предстоящей погони наэлектризовали мои чувства, и я бросилась за ним.

Завязался поединок хищника и жертвы, завершившийся тем, что заяц, оказался в конечной точке нашего замысла – в метровом тупике.

– Хорошо, что ты не песчаная змея, дружок…

С осторожной заботой я осмотрела дрожащее существо, – гладкую шерстку, расширенные глаза, трепещущие ушки, прислушивающиеся к каждому шороху.

– Пожалуй, деревенские не сильно оголодают от твоего отсутствия в супе. Что скажешь?

Осторожно подхватив зайца на руки, я направилась к обрыву траншее.

Освобождение добычи принесло радость, с которой не сравнятся никакие трофеи охоты.

Раздавшийся диссонанс голосов нарушил тишину пустыни – смех прорезал сухой воздух.

Вскарабкавшись на склон, я смахнула пот, выступивший на лбу.

При виде моих собратьев по охоте – девушки Тани и еще одной фигуры в далекой дымке, у меня в животе завязался узел.

Стоп… А что Зоран здесь делает, среди охотников?

Я махнула им рукой, мой взгляд был прикован к Зору до последнего. На его губах появилась улыбка, когда он вернул мне жест.

Голос Тани, прозвучал с поспешностью: – Есть какие-то успехи, Дар?

– Нет.

Мой ответ повис в воздухе, как обвинительный приговор с ее стороны.

Покопавшись в сумке, Таня выудила нечто, заставившее мое сердце погрузиться в песок, – бурового зайца. Его жизнь была потушена. То самое создание, которое только что спаслось от моих же рук.

Зоран сразу заметил перемену в моем настроении.

Сочувственным прикосновением к моей руке он сократил расстояние между нами.

– Почему ты здесь, Зор? – прошептала я, не поднимая глаз. На его лице промелькнул намек на виноватую улыбку.

– Картографы послали записать координаты новых траншей. Как раз попал в твою смену, – ответил он, шутливо подмигнув, и, что уж говорить, мое расстройство растаяло, как льдинка под солнцем.

Таня вскинула бровь, заметив, как Зоран сжимает мою руку. Но ничего не возразила. Отвернулась, оставив нас в молчаливом единении.

Солнце палило, лучи неустанно обжигали плечи, несмотря на все попытки защититься в траншее.

– Я так хочу пить… Мне кажется, я скоро упаду в обморок от перегрева. Может, уже пойдем обратно? – причитала Таня, изматывая мои и без того расшатанные нервы.

В этот момент я прониклась к Зору еще большей симпатией, вызванной его выдержкой. Он всегда был спокоен.

Мой взгляд ожесточился, скользнув по испачканной кровью форме Тани. Несмотря на плаксивый нрав, она была отличным охотником. Нужный элемент для Зеты.

Координаты на карте Зора сулили отдых – привал через несколько километров.

Я выбралась из траншеи. За мной сразу последовал Зор, помогая при этом Тане.

Сердце защемило от какого-то необычного чувства, сплетения тревоги и обиды. То ли постоянное проявление самоотверженности Зорана по отношению к другим грызло меня, то ли зависимость Тани, слабого звена в группе, разжигала неприязнь?

Вскоре со мной поравнялся Зор, едва поспевая.

– Тебя что-то беспокоит, Дарян? – спросил он, озабоченно вскинув бровь.

Останавливаюсь, захваченная блеском пота на его красивом лице. Протягиваю руку, чтобы смахнуть капли.

Наши глаза столкнулись в невысказанном понимании – связь была слишком глубокой, чтобы говорить что-либо, – и я отвела взгляд.

Пронзительный крик Тани разрушил момент, привлекая наше внимание к ее перекошенному от ужаса лицу и пальцу, указывающему вперед.

Проследив за ее движением, я оказалась перед пронзительными глазами белой пумы – хищника, затаившегося в безмолвии и приготовившегося нанести удар.

Страх охватил тисками, обездвиживая, пока зверь подбирался, напрягая мускулы для атаки.

Зоран бросился в действие с быстротой, не соответствующей человеческим возможностям. Его срочный приказ пронзил воздух, призывая нас укрыться в траншее.

Таня, оцепеневшая от ужаса, замешкалась, пока крепкая хватка Зора не заставила ее двигаться. Я бежала за ними. Ветер завывал в ушах, песок под ногами вибрировал, а адреналин пропитал сам воздух, которым мы дышали.

Как только мы сгрудились в траншее, над нами пронеслась огромная тень – зверь. Если одичавшая от голода пума могла вызвать страх, то эта тварь внушала первобытный ужас.

Взглянув на ребят, я поняла, что они понятия не имеют, что делать дальше.

С упрямством, закалившим мой взгляд, я отстегнула кинжал от пояса – подарок отца на мой двадцатый день рождения.

– Пожелайте мне удачи, – прошептала я.

Пронзительный взгляд Зорана столкнулся с моим. Его голос прорезал напряженную тишину: – Ты с ума сошла, Дара?!! Это слишком опасно!!

Я крепче сжала оружие, черпая силы в его знакомости.

– У меня достаточно опыта, Зор. Тебе нужно сопроводить Таню в деревню.

– Но!…

– Зор, я справлюсь! Идите в Зету и предупредите старших охотников! Скорей!

С тяжелым сердцем, Зор неохотно согласился, взяв на себя ответственность за возвращение Тани в деревню. Его исчезающая фигура, отягощенная тревогой и срочностью, задержалась на периферии моего сознания.

Оставшись одна, я заставила себя собраться, подавляя страх, который грозил поглотить волю. В голове звучало обещание, данное Зору – вернуться домой. Я должна доказать. Себе и Зете. Я не дефектная. Я охотница. Нужная. Способная.

Время, столь неуловимое понятие, казалось, распадалось на песчинки под палящим взглядом дня.

Внезапный шорох на краю траншеи нарушил тишину, выводя меня из ожидания. Чувства обострились до предела.

И тут, управляемый невидимой рукой, появился хищник – жилистая пума, в которой безошибочно угадывались первозданная сила и хищная изящность. Солнце отражалось от ее гладкого меха, а зрачки следили за мной с безошибочной точностью.

Я двинулась с быстротой, порожденной отчаянием, едва уклонившись от резкого выпада животного, когти которого пронзили воздух там, где я находилась несколько мгновений назад.

Судьба улыбнулась мне, поставив в выгодную позицию позади пумы. Узкие границы траншеи сдерживали движения громадного зверя. Мне это было на руку.

Решительным взмахом клинок нашел свою цель, погрузившись в боковую плоть существа.

Оглушительный рев разорвал округу. Я судорожно зажмурилась от этого звука, мое собственное сердце отозвалось болезненным скрипом.

Решаю не пускать кровь животного дальше – не прокручивать лезвие. Смерть не была моей целью – отпугивание было. И в ответ на мою невысказанную просьбу раненый зверь бросился бежать.

Как только я доставил Таню на базу охотников, какофония деревенских окутала ее сочувствием. Девчонка впала в истерику, симулируя боль в грандиозном представлении, которое не вызвало у меня ничего, кроме недоумения. Даже для обычных выходок Тани эта была чересчур омерзительна. Точное местонахождение Дары не было известно, а время превращалось в противника. Надо было торопиться, известить ее родных, привлечь охотников к поисково-спасательной операции.

– Зор… Ты уже уходишь? Может… останешься? – робкая мольба девушки остановила меня. – Я чувствую себя лучше в твоем присутствии. Правда.

С тяжелым вздохом замечаю слезы в ее глазах.

– Нет. Не могу. Прости.

Осторожно высвободившись из ее хватки, я отвожу взгляд от ее умоляющих глаз. Не оглядываясь больше, спешу в деревню.

Знакомые очертания дома Дары встретили меня, как бастион передышки среди удушающей суматохи.

Пройдя по темному коридору прихожей, я остановился перед дверью в гостиную. Сквозь приоткрытый проем до меня донеслось тихое бормотание.

– …Я понимаю отца Харитона. Но Дара… она не сможет понести бремя замужества. Она еще слишком молода. Ее разум еще не оправился от… всего. Мы должны оградить ее от моральных нагрузок хотя бы еще на пару лет, чтобы она не лишилась очередных воспоминаний.

– Но, Рахим, – тихо вмешалась госпожа Елена. – Рано или поздно…

– Знаю. Но лучше поздно. Я не собираюсь выдавать свое лучшее творение поскорее замуж за кого попало, только из-за какого-то конфликта.

– …Творение?

– Дочь, Елена. Я имел в виду, нашу дочь.

Между моими дикими мыслями и нуждой в спешке разгорался спор о том, стоит ли вообще вмешиваться в их семейные дискуссии. Да еще какие! Замуж? За этого урода?!… Ну уж нет. Не позволю, пока жив еще.

Разбираясь в буре эмоций, я четко осознал свою преданность. Я был ее единственной опорой. Дара нуждалась в моей помощи, сейчас, как никогда. Ненавидеть всю деревню я буду потом, когда она будет лежать рядом со мной на нашем сеновале.

Вдохнув побольше воздуха в грудь, я распахнул дверь.

Обида

Я волочила свинцовые ноги, приближаясь к знакомому горизонту, за которым виднелся мой дом. Передвигалась я исключительно на инстинктах выживания, окружающий мир расплывался перед воспаленными глазами.

На помощь мне пришла незаметная тропинка, проложенная сквозь кустарники алоэ, – узкий проход, который мы с папой проложили еще в детстве.

Добрела до дома, когда солнце уже садилось.

Подняв голову, вижу бледное, залитое слезами лицо мамы. Я причинила ей боль, и это было в тысячу раз тяжелее, чем физическое изнеможение.

– Это был самый безрассудный поступок с твоей стороны, Даряна!!! – воскликнула она, тряхнув меня за плечи.

Я заметила, как отец молча наблюдает за происходящим с крыльца.

– Если бы она не сделала этого, Зоран и Таня точно попали бы под удар. Дара приняла самое рациональное решение в ситуации. – прозвучал невозмутимый голос папы.

– Но почему она, Рахим? – голос матери звучал уже как шепот. – Почему?

Взгляд мужчины смягчился.

– Дара гораздо опытнее в охоте, чем они все. Ты думаешь, что Зоран, всю жизнь проработавший на ферме, сможет отбиться от пумы на своей первой в жизни охоте?

Его слова сработали как по команде, вернув немного спокойствия в затуманенный взгляд мамы.

Я опустилась на ступеньки крыльца, положив голову ей на колени.

– Прости, что заставила тебя волноваться, мам…

Мама ласково провела рукой по моим волосам.

– …Пообещай мне, Дар, – прошептала она, – Пообещай, что никогда больше не будешь так рисковать своей жизнью.

Молчаливый кивок – все, что я смогла. Мама сокрушенно вздохнула, прижимая меня к себе.

Я проснулась с чувством необычного облегчения. Впервые за последние несколько недель мой ночной гость, Бессонница, не удостоила меня визитом. Вероятно, она была слишком напугана моей вчерашней дерзостью.

Мама, с блестящими от предвкушения глазами, встретив меня на кухне, объявила: – Особый ужин по особому случаю!

В ее готовке к предстоящему ужину было что-то ироничное. Тем не менее в глазах читался добрый блеск. Видимо, ее чувство особого случая было таким же искаженным, как и мое.

После небольшого завтрака в семейном кругу, мама попросила меня навестить Зора, который стал посланником страшных вестей о моей встрече с хищником. Этот случай на охоте сильно повлиял на него. Кажется, даже больше, чем на меня. Со слов мамы, у лекаря Зору вчера дали какие-то успокаивающие травы и он до сих пор спал. Конечно, мне было очень жаль моего дорогого друга… Жаль, что я напугала всех, кого так люблю.

Пока мы беседовали за чаем с финиками, в дверном проеме показался отец с зажатой в зубах сигарой и озорным блеском в голубых глазах.

Всегда готовый спровоцировать излишний драматизм мамы, он бесстрастно предложил мне пригласить Зорана и, возможно, Нериллу, мою тетю, которая, кстати, не предполагалась на этом вечере по первоначальному маминому плану.

Мама бросила на отца испепеляющий взгляд, который должен был вмиг исторгнуть его идею, но папа остался невозмутим. Вскоре гневный взгляд мамы сменился обожаемым, когда он начал делать ей массаж плеч.

Увидев эту перепалку, я лишь усмехнулась и согласилась пригласить Зорана и Нериллу по дороге на рынок.

В сердце оживленного рынка нахожу свою тетю Нериллу, энергично сметающую песок со ступенек дома собраний. Ей всегда было присуще скромное стремление сделать Зету немного краше, чуточку чище. И помимо уборки улиц, она еще и занимала негласное место в Совете – должность, пользующаяся уважением и правом принимать общественные решения. Совет еще имеет дело с гончими напрямую от лица Зеты – принимает продовольственные и технические поставки из города и т. д.

Тетя приподнимает свою потрепанную погодой шляпу и приветствует меня открытой улыбкой.

– Как поживаешь, детка? – напевает она с умиротворяющей легкостью.

– Все хорошо… А как ты, тетя?

– Потихоньку, слава Небесному… Послушай, Дар, в деревне поговаривают, что твоя последняя охота прошла не так уж гладко. Большая кошка, кажется?

– Ага, но не волнуйся, тетя Нерил, со мной все в порядке. – успокаиваю я с натянутой улыбкой, пытаясь отмахнуться от инцидента как от несущественного.

Облегченно вздохнув, она переключает внимание на свой саквояж и начинает перебирать его содержимое.

– Твоя мама пригласила меня сегодня на ужин. Вот будет здорово всем снова собраться за одним столом. Так давно не собирались…

– Да… Все мои уже с нетерпением ждут тебя в гости.

Пальцы Нериллы сжимают небольшой свёрток, завёрнутый в коричневую бумагу.

– Передашь подарок Зору?

– …Подарок? Но ведь до его дня рождения еще целый месяц?

– Да, но это не ко дню рождения. Он же получил новую должность вчера на собрании совета – такая радостная новость, правда? Поэтому я кое-что смастерила для него своими руками, чтобы поздравить нашего парня.

Эти слова задели меня сильнее, чем ветер пустынной бури. Повышение?… Разве мы не должны были делиться такими новостями?

– Так ты не знала, Дарян? Наш Зоран теперь инженер-механик!

– …Когда это случилось? Когда его поставили на рассмотрение? – спрашиваю я, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Ну, я слышала, что около недели назад, хотя официально он приступит к работе только завтра. Последние несколько дней я посвятила шитью этого подарка – надеюсь, ему понравится!

– …Уверена, что так и будет.

Всю дорогу до фермы слова тети эхом отдавались в моем сознании. Зор не посчитал нужным поделиться со мной своим важнейшим событием по работе. Прошла уже неделя. Целая неделя. Я думала, мы были ближе, а оказалось…

В это утро, впрочем, как и во многие другие, я чувствовал себя… никчемным… Сил не хватало даже на то, чтобы повернуться в кровати. А желание сменить положение длилось уже несколько часов. Ноги онемели, а легкое покалывание парализовало большую половину тела.

Никчемный. Одно слово. Примерно таким я ощущал себя уже несколько дней подряд. Сначала… Когда потерял ее в толпе на вечеринке и чуть не опоздал защитить от того урода…

Никогда бы себе этого не простил.

Пролежав весь день, при тусклом свете свечей на этажерке… У меня было предостаточно времени, чтобы хорошенько задуматься о том, почему же я не остался в пустыне вместо нее.

Никчемный… Даже не могу произнести ее имя в голове! Могу ли я?… Даряна… Прости меня, что я такой ничтожный червь. Понимаешь, все дело в том, что… Больше всего на свете в последнее время я хотел казаться сильнее для тебя. Быть тем, на кого ты сможешь положиться и почувствовать себя в безопасности. Но, судя по всему, у моего мужества предел недолог, и я израсходовал все свои остатки, когда врезал тому подонку – Харитону…

Никчемный.

День уже близок к ночи. Может, он уже спит?… Поднимаюсь на веранду и замечаю, что в его комнате наверху не горит свет.

Поприветствовав его бабушку Миру, которая впускает меня, сразу заключая в объятия, я узнаю, что Зор дома и не спит. А еще, что он уже который день сидит закрывшись в своей комнате и отказывается выходить.

Пообещав его бабушке, что постараюсь сделать все возможное, чтобы растолкать его, начинаю подниматься наверх.

К счастью, в доме Зорана для меня не существует запертых дверей. Когда-то он научил меня золотому мастерству взлома замков. С тех пор, даже если он злился на меня, что могло быть… Да никогда за все эти годы. Пожалуй, только дважды в нашем детстве. Я могла беспрепятственно проникать в его комнату. Но в этот раз… Решаю использовать этот навык только в том случае, если он откажется начать мирные переговоры.

Я легонько стучу… Ничего. Прислушиваюсь. Тишина. Стучу снова, громче… Опять тишина.

– …Зор?

Внутри раздается едва уловимый шорох.

– Я хочу поговорить… Впусти меня.

Тишина. Долгая и невыносимая.

Мне казалось, что я кожей ощущаю, как он неторопливо отбрасывает одеяло, как опускает ноги на пол и как тихо подходит к двери. Я боялась, что это лишь иллюзия. Мое разыгравшееся воображение.

Сердце радостно ёкнуло, когда скрипнула замочная скважина и дверь слегка приоткрылась.

Зоран устало поплелся обратно к кровати, не удостоив меня и взглядом.

Присев на стул рядом с его постелью, я положила тетину посылку на письменный стол, мысленно обдумывая развитие ситуации.

– Вообще-то… Я хотела поговорить о тебе. Ты так долго не выходил из своей комнаты, Зор… Твоя бабушка беспокоится за тебя. Я… – в моем тоне скользит нерешительность. – Я беспокоюсь за тебя.

Кажется, мои слова не произвели никакого эффекта. Уткнувшись лицом в подушку, он лежал под одеялом, будто и не дыша.

– Зор!

Не выдержав молчаливого протеста, хватаю подушку и бью его по нижней части спины.

Парень раздраженно хрипит, переворачиваясь на бок. Его лицо выглядит заспанным, а в черных глазах отражается утомление.

– … Весьма любезно с твоей стороны.

– Да что с тобой происходит?!

Я пересаживаюсь на край кровати, чтобы быть ближе.

– Мой папа приглашает тебя прийти сегодня вечером. У нас будет семейный ужин. Тетя тоже придет.

– …Нерилла? – простонал он с зажмуренными глазами.

– Да.

Зорану не очень нравилась моя тетя. Точнее, ее поведение рядом с ним. Все ее похвалы и добавочные сладости всегда отправляются в его тарелку.

– Ты придешь или как? – вспыльчивое негодование начинает брать надо мной верх.

Мои слова, кажется, задели его. Он резко приподнимается, концы смоялных прядей падают на лоб, скрывая пол-лица.

– Как я буду смотреть в глаза твоим родителям?! Расскажи мне?!… – захлебывается Зор. – Это я должен был остаться тогда в траншее и защитить тебя!

– Прекрати! У тебя даже нет боевых навыков. А у меня есть! Я же охотница, а ты…

– Что? Ну скажи. – он заметно уменьшается в плечах, опуская голову и понижая голос. – Какой-то простецкий, дурачок-фермер? Вот кто я для тебя? Да?

Намеренно выдерживаю паузу. Даю ему возможность осмыслить свое нелепое высказывание.

– Ну, не дурачок, конечно… В тебе же есть и неплохие инженерные задатки.

Как выяснилось, достаточно даже, чтобы стать инженер-механиком.

– Я же мужчина, Дар! – рявкает он. – Настоящий мужчина должен защищать свою женщину в любой критической ситуации! А я с этим не справился!!!…

Не в силах сидеть и одновременно вопить, он, словно подорвавшись на месте, вскакивает, устремляясь к подоконнику.

За этим наблюдать действительно увлекательно. Никогда не видела Зора в таком глубоком отчаянии и переживаниях из-за чего-то, чего я не могу толком и понять, но его последние слова продолжают звучать в моей голове.

– …"Свою женщину"?… Ты считаешь меня своей женщиной, Зор?

Он уже собирался протянуть руку и открыть окно, но, услышав это, так и замер.

– Эмм… Я хотел сказать, что… – он сдается, пытаясь как-то оправдаться. – Ты моя единственная подруга, Дар, почти моя семья… – его рука крепко сжимает оконную ручку. – В самом деле. Ты – моя семья. Наверное, поэтому я так и сказал… Только поэтому. – последние слова прозвучали как мучительное шипение сквозь зубы.

– Хм… Так вот оно как.

– Именно так.

Я резко выдыхаю, и, хлопнув в ладоши, поднимаюсь на ноги.

– Ты два дня прятался в своей комнате, пока я ждала, чтобы ты хотя бы навестил меня. – спокойно начинаю выкладывать перед ним факты. – И вот я здесь… слушаю твои возмущенные причитания о том, что на моем месте должен был быть ты в роли защитника. – я киваю, поворачиваясь на пятках и прохожу вглубь комнаты. – …Ладно. Допустим. Но я не совсем понимаю одну вещь. – оборачиваюсь и подхожу к нему вплотную. – Какого черта ты не подумал, что я тоже могу быть той, кто защитит тебя?! Не потому, что ты представитель сильного пола, а я всего лишь девушка! А потому, что, как ты сам и сказал, мы – семья! А в семье помогают друг другу, несмотря ни на что! И не начинают потом сокрушаться, что это они должны были спасти всех и вся!

Подбегаю к столу и хватаю посылку. Собрав всю волю в кулак, подавляю острое желание швырнуть эту штуку в его по-прежнему слишком красивое, проклятье, лицо!

Вкладывая злую долю силы и впихиваю подарок ему в грудь.

Зоран выдерживает все мои атаки, не говоря ни слова, неподвижно. Его голова опущена, глаза едва ли открыты.

– Нерилла просила передать это тебе. Подарок. Получил новую должность в инженерном отделе? Правда? Поздравляю!

Тайна

– Такой прекрасный ужин, дорогая! Картофельный пирог получился в особенности хорош! – восторгалась тетя, осыпая похвалами мамины кулинарные труды.

Мама лишь сдержанно кивнула в знак благодарности и сосредоточилась на наполнении своей чашки чаем каркаде.

– Зор не придет. – сообщила я, ковыряя свекольный салат.

Тетя за долю секунды переменилась в лице.

– Как жаль! А я так хотела с ним повидаться…

Вскоре разговоры взрослых перешли на тему, вызвавшую разную реакцию у каждого из нас, – о моем будущем замужестве. Одного этого слова было достаточно, чтобы разгорелись нешуточные споры за столом: тетя высказывалась за скорый брак, мама предпочитала сохранять нейтралитет.

Утомленная предыдущей перепалкой с Зором, я оставалась безмолвным наблюдателем.

– А представьте себе Зорана и Дару в качестве пары? – неожиданно вклинилась тетя, задорным тоном. – Они были бы такой прекрасной парой! Если бы только Зор не принадлежал к другой расе…

Я внутренне рассмеялась, мыслями переносясь в те безмятежные дни нашего детства, когда цвет глаз не имел значения.

– Даже если бы он принадлежал к нашей расе, в любом случае мы были бы только друзьями. – как можно вежливее заявила я, поднимаясь, чтобы убрать свою тарелку. Ответное подмигивание тети показало, что она не поверила ни единому моему слову.

Стремясь избежать сватовских затей Нериллы, я тактически сбежала. Мама едва заметно кивнула со слабой улыбкой.

Горящие глаза тети последовали за мной, пока я не исчезла за углом лестницы. Тихий гул ее непрекращающейся болтовни был слышен, даже когда я прикрывала дверь своей спальни.

Тишина ночи нарушалась лишь ритмичным шумом ветра за окном. В голове зазвучали мамины слова: "Порой в полнолуние ты ходишь во сне, Дар. И наутро совсем ничего не помнишь. Только не волнуйся. Мы с папой тебя всегда подстрахуем, если что".

От этих мыслей в моей и без того прохладной комнате стало еще холоднее. Предположение о том, что мое тело может двигаться без моего на то ведома, и страх перед сценариями, в которые может завести меня такой лунатизм, медленно просачивались в мой разум.

Я зарылась лицом в мягкость одеяла, рука медленно ослабила свою хватку. Сон лишенный сновидений ждал меня.

Ветер настойчиво хлестал по створке окна над кроватью. Ледяные языки проникали сквозь щели в досках, нарушая сон.

Я приподнялась на локтях, уставившись в непроглядную тьму.

Мне послышалось или…

Я потянулась руками вслепую, чтобы поплотнее захлопнуть окно. Но к моему безмерному удивлению, руки ткнулись во что-то похожее на… Человеческое плечо.

– Кто здесь?! – приглушенный крик слетел с моих губ.

Мысли в голове кружились как ураган, хаотично перемешиваясь со страхом.

В порыве эмоций со всей силы бью по воздуху, надеясь задеть незнакомца.

В комнате раздался глухой звук, за которым последовало болезненное шипение. Поразительно, но этот звук показался мне до жути знакомым.

В горле заклокотало от осознания. И этот еле уловимый запах. Аромат, на который я не обратила внимания в слепой панике. Лимонная трава; отличительная черта подвального огорода бабушки Миры. Зор иногда помогал ей с трудоемкой работой сушки трав. В результате чего его одежда иногда пахла этой травой.

– …Зор?

– Отличный удар, Дарян. Чуть не вырубила меня на месте, – раздается его хрипловатый голос на краю моей кровати.

Представляю его, забившегося в угол, с коленями, подпирающими подбородок, и страдальческим выражением на лице.

– Ты в порядке?

Приглушенное "ммхм" и негромкое шмыганье носом.

– …Кто, по-твоему, кроме меня мог залезть к тебе в комнату?

– Да кто угодно, Зор!

В детстве он, и правда, забирался в мою спальню через это окно. Второй этаж не так уж высок, и огромная песчаная дюна позволяет достичь подоконника в миг. Но Зор не делал так уже много лет…

– Харитон, к примеру. – бросаю я.

Молчание затягивается и почти пугает меня.

– …Прости. Я не должен был пугать тебя так. И в такой час…

– Ты не пришел на ужин. Почему?

Он медлит с ответом, тихо выдыхая.

– …Не мог.

– Почему?

– Я уже говорил тебе, почему.

Мои глаза привыкают к темноте, и теперь я наконец-то могу разглядеть его силуэт.

– Твое упущение. Было очень весело. – говорю я, стараясь казаться безразличной. – Мама, кстати, приготовила твой любимый пирог. Тетя не могла перестать болтать. Как обычно…

Еле уловимый смешок. Затем снова тишина. Ощущаю, как он поднимается с места и делает несколько шагов к шкафчику с книгами.

– Перестань притворяться, Дар. Я знаю, что ты специально преувеличиваешь.

– Да неужели?… Видимо, ты меня совсем не знаешь.

– … Угу.

Я почувствовала, что он приближается – каждый шаг становился все более отчетливым.

– Поэтому ты пришел? Чтобы сообщить мне это? – казалось, мой голос стал более шатким, ослабшим.

– ......Нет.

Кончики его пальцев внезапно скользнули по моей щеке, заставив невольно вздрогнуть. По моему лицу прокатилась дорожка из мурашек.

Знакомый аромат лимонной травы охватил меня мгновенно. Очень захотелось увидеть его лицо сейчас, рассмотреть выражение, но, увы, полумрак скрывал все.

Не прерывая контакта, его рука плавно переместилась и задержала мой подбородок между пальцев, в то время как большой палец очертил контур вдоль моих губ, не решаясь, впрочем, прикоснуться к ним напрямую.

Его шепот прозвучал над моим ухом: – …Мне так жаль, Дарян… Не сообщил тебе о новой работе. Не хотел признавать до последнего, что мы будем видеться реже. Прости.

Мурашки по коже усилились, а его прикосновения становились все более нежными. Зоран ласкал мое лицо, будто пытаясь запечатлеть в памяти каждую черту – глаза, точеные скулы, прямой нос, мягкие губы. Вскоре обе его ладони обхватили мое лицо так бережно, словно это было его заветной мечтой.

Лунный свет пробивался сквозь занавески. Казалось, время замерло, застыло для нас.

Зор молча стоял, погрузившись в раздумья. Подушечки его пальцев продолжали блуждать по моим щекам.

– …Я тоже не хочу уменьшения наших встреч, Зор. Это было бы самое худшее, что могло бы случиться со мной, – прошептала я.

Его касание к моему лбу было особенно интимным – молчаливое подтверждение того, что мы заодно, что бы ни случилось.

– Давай не будем думать о будущем. У нас есть еще несколько лет, чтобы не думать об этом всерьез. Но даже тогда, я уверен… Мы что-нибудь придумаем.

Я ощущала его внутренний конфликт в голосе, борьбу в попытке удержать то, что, казалось, ускользало с каждым мгновением. Нас.

– Тогда ответь. Что у тебя на уме, Зор? Почему ты такой скрытный в последнее время?… Что-то не так дома? Это из-за работы?

Темнота создавала чувство уединения, пространства, где можно было поделиться секретами, не опасаясь порицания.

– …Могу я попросить, что если я расскажу тебе, мы оба забудем об этом, об этой ночи – о том, что она вообще была. Обещай, что ты забудешь об этом… Так будет легче для нас обоих.

Я замешкалась, неуверенность осела на моей груди. Что такого он может рассказать, что требует такого обета секретности?

Он наклоняется ближе, и расстояние между нами стирается.

Не успеваю я и осмыслить всего происходящего, как его губы сталкиваются с моими в нерешительном поцелуе, который разрушает наш непрочный барьер между дружбой и чем-то большим.

По моему телу проносится толчок электрического разряда, разрастаясь в области живота. Его пальцы вновь касаются моих скул, позволяя мне в любой момент отстраниться, но я бы не сделала этого ни при каких условиях.

Аромат лимонника заполняет мой нос. Улыбаюсь, когда его большой палец сжимает мочку моего уха.

Заметив мою чуткую реакцию, Зор становится чуть расслабленней.

С робостью провожу рукой по его шее, притягивая к себе. Он позволяет мне это, до тех пор пока мои губы снова не смыкаются с его, только на этот раз в роли инициатора выступаю я.

Не знаю, хорошо ли у меня это получается, но у него – вполне, и сейчас я полностью в этом убедилась. То, как он легко и уверенно синхронизирует свои губы с моими, не создавая излишней настырности или неловкости, а наоборот, превращая это в нечто особенное и как будто в самое правильное, что может произойти между нами. Кто бы мог подумать? Мой первый поцелуй… я делю со своим лучшим другом. И ни с кем другим я бы его не пожелала.

Хочу быть ближе к нему, но Зор слишком осторожен со мной, наверное, боится отпугнуть. Глупый. Я слышала, как девчонки в школе сплетничают о своих первых поцелуях, во время которых в ход шли языки, прикусывание губ и прочая ерунда, которую нельзя произносить вслух. Они называли это "зажиматься". Когда я впервые услышала об этом, моей первой мыслью было – "отвратительно" и что я никогда не буду этого вытворять. Но прямо в эту секунду в моей голове роилось множество таких "мыслей", которые сначала казались неуместными и омерзительными, лишь когда они не были связаны с Зораном в моем воображении.

Он проводит рукой по моим волосам. Мне хочется сделать то же самое с ним, но не хочу показаться слишком раскованной. Вообще не знаю, куда деть свои руки – ничего, если я обниму его? Не слишком смело? Неловко?

Мои руки остаются опущены по бокам. Неожиданно, впервые в жизни, я робею. Но это же мой Зоран, о чем я вообще думаю? Он бы принял меня, несмотря ни на что…

Его разгоряченные губы вновь приникают к моим, и мне кажется, что это последние секунды нашего единения в этой темноте.

Он сказал, что мы должны забыть о том, что эта ночь вообще произошла. Но по какой-то причине у меня складывается ощущение, что мы этого не сделаем. И я готова притворяться, пока мы не повторим эту "ошибку" снова.

Наши Земли вот уже пятьсот лет находились под железной хваткой Серой Империи, правительства Нового Мирового Порядка, контролирующего жителей всех четырех континентов и трех Рас.

Как ни странно, но со слов отца, всех представителей интеллигенции – ученых, писателей, инженеров, врачей и прочих специалистов своего дела – отправляли из больших городов на поселение в маленькие деревни вроде Зеты. Власти называли это "продвижением интеллекта", целью которого было повышение уровня грамотности в деревнях для дальнейшего развития. Но мой отец утверждал, что это происходит лишь потому, что правительство боится этих людей, которые своими знаниями способны воздействовать на массы, менять настроения в обществе в сторону, противоположную господствующей системе.

Я точно знала, что мой отец был одним из таких людей, которых Серые старались держать вдали от городов, – отщепенцем из мудрейших, и сегодня он собирался выступить с лекцией перед молодыми инженерами и желающими послушать. Папа спроектировал два новшества, которые потенциально могут усовершенствовать работу деревни – если, конечно, разрешат гончие, ежемесячно наведывающиеся к нам.

Устройства были столь же гениальны, как и их изобретатель. Жители со всех концов деревни стекались, чтобы ознакомиться с его разработками. Одни с восхищением, другие с затаенной завистью. Но все молча внимали его словам.

Первым новшеством, которое он представил, был ремень. Но не просто ремень, а поясной металлический пояс, который был причудливо назван "Меч-хлыст". При необходимости тот превращался в изящный меч, а при нажатии специальной кнопки – складывался обратно в пояс.

Следующее его творение было посвящено охотникам нашей деревни – защитные очки для охоты. Более изысканным термином стало "хищные окуляры". Это были не обычные солнцезащитные очки, а передовой вариант, объединяющий высокие технологии и традиционную практику. Очки имели функцию ночного видения и встроенный датчик температуры, и когда я представила себя в этих очках на следующей охоте, то не могла не улыбнуться папе с чувством признательности и гордости.

В империи Серых творческие способности не кормили человека, зато покорность и последовательность – вполне позволяли влиться в стабильность. И многие могли бы возразить, что изобретательность моего отца сводилась к практичности. Но разве творчество – это не процесс вынашивания оригинальных идей, которые представляют ценность для других?

Наблюдая за его выступлением в шатре для сборов, я видела будущее нашей деревни. Будущее, в котором креативные идеи не будут замалчиваться, а интеллектуалы не будут изгоями. Мой отец мог бы открыть это будущее для всех.

Будучи в прошлом выдающимся нейробиологом из Славимира – столицы голубоглазой Расы, а теперь ведущим инженером здесь, в Зете, отец был твердо убежден, что наша деревушка – уникальное средоточие ума, превосходящее даже великий город Ведасград – столицу Серой Империи и всех трех Рас.

В самом центре инженерного собрания, задумавшись, я наткнулась взглядом на Зорана. Его лицо представляло собой отражение сосредоточенности, а глаза – дымку наблюдательности.

Мое сердце взволнованно забилось при воспоминании о прошлой ночи: его губы на моих в густой темноте, шепот извинений между нами.

Чтобы скрыть улыбку, опустила глаза. Даже при дневном свете воспоминания не могли сложиться в связную цепь.

Попыталась снова вслушаться в папину речь, но не смогла. Взгляд Зора встретился с моим. Скрытая улыбка прокралась на его лицо, растопив серьезный вид и развеяв мое оцепенение.

"Зоран…" – шептало мое бьющееся сердце, – "милый, драгоценный и такой родной".

Мама передала мне тарелку, наполненную разнообразными овощами из столовой: морковь, картофель, а сверху щедрый кусок свежеиспеченного амарантового хлеба.

– Я не голодна, мам. Спасибо, – пробормотала я, легонько отодвигая тарелку.

– Дарян… – в ее лазурных глазах отразилось беспокойство. Я прекрасно знала, о чем они говорят.

Мама всегда расстраивалась, когда я отказывалась от еды.

– Я в порядке, мам. Не волнуйся.

Похоже, мои слова не были услышаны. Она по-прежнему не сводила с меня испытующего взгляда.

Каждый раз, меня охватывало чувство вины. Родители дали мне поистине необъятное количество любви; всегда относились ко мне как к самой драгоценной жемчужине. Им было трудно не посочувствовать. Их " жемчужина" оказалась не такой уж блестящей, как остальные. Я отличалась от других детей, у которых были здоровые мозги, функционирующие как надо. А мои иногда с трудом справлялись даже с простейшими ситуациями.

Вот если бы их сыном был Зор, они бы точно им гордились…

– Тебе уже лучше?… Ну, после… нападения пумы? – Зоран глядел на меня с неподдельной заботой, когда мы убирали тарелки на конвейер.

– Это было не нападением. Был честный бой, Зор. Но… Да, уже гораздо лучше. – улыбаюсь я, наливая себе воды. – Папа сказал, что последние несколько дней мой мозг не мог нормально функционировать из-за теплового удара… Но ему удалось "исправить" эту проблему, так что теперь теоретически все в норме.

– Теоретически?… А в чем была изначальная проблема?

– …Он сказал, чтобы я никому не рассказывала. Прости.

Мои слова заставляют парня застыть на месте.

– Я не просто кто-то, Дара. Ты должна мне доверять. Я же тебе доверяю. И, кроме того, мне… просто некому рассказывать, и ты это знаешь.

– Ладно… Он сказал, что половина моего мозга просто уснула или что-то в этом роде, поэтому я и не была в состоянии адекватно соображать. Из-за этого пришлось остаться дома на несколько дней и пропустить школу.

– Почему он вообще заснул?

– О, ты смеешь задавать столько вопросов моему только что восстановившемуся мозгу! – театрально вздохнула я, закатывая глаза.

– Ну… Прости.

Окинув меня своими по-щенячьи виноватыми глазами, парень тянется через стол, чтобы коснуться моей руки.

Как только наши руки соприкасаются, замираю и теплый ком формируется в животе.

Я учтиво убираю руку и хватаю напиток.

– …Если честно, я не могу объяснить причину. Я пыталась спросить у папы, но он ограничился лишь научными фактами. А я их не понимаю.

Зоран раздумывает с минуту, а потом расплывается в довольной улыбке.

– Может, мы сами докопаемся до истины?

– Что ты имеешь в виду под "сами"?

– Ну… Я бы мог попробовать пробраться ночью в кабинет твоего отца. Наверняка все важные бумаги он хранит именно там. Ты не можешь их прочитать, поэтому он не стал бы хранить их где-то вдали от твоих глаз. Но зато их прочесть могу я.

От этой идеи у меня прошелся холодок по спине. Что, если отец узнает? Что, если случится что-то еще? Даже хуже… Мы обнаружим в его научных отчетах обо мне что-то ужасное…

Но еще я понимала, – лучше знать, чем оставаться в неведении.

У меня начинают трястись руки, и я спешу выйти, не забыв запереть кабинет господина Рахима так, как было до того, как я взломал замок шпингалетом.

Дара была права. Я не должен был этого делать… Надо было ее послушать. Как всегда.

Мой разум опустел от всего того, что занимало его всего час назад. Остался только белый шум… Как мне рассказать ей о том, что я только что лицезрел в кабинете ее отца?…

На крыльце я шумно вдыхаю полные легкие. Сердце сбивается, когда кто-то сзади кладет мне ладонь на плечо.

– …Зор?

Господин Рахим оглядывает меня в недоумении.

– Что ты здесь делаешь?… В такой час?

– Я… Я просто… искал Дару. – выдавил я из себя, почти не дыша. – Но она, похоже, уже ушла искать меня сама.

Его пронизывающие глаза изучают меня. Кажется, он собирается заглянуть в мою душу и найти там все ответы. Возможно, он уже знает, что я от него скрываю. Знает, что мне известен самый сокровенный секрет их семьи.

– …Понятно, – кивает он, и на его лице появляется короткая улыбка. – Передай ей, чтобы не опаздывала сегодня.

– Разумеется…

Бросаю беглый взгляд назад на обратном пути и спешу на сеновал, где она меня уже ждет.

Господин Рахим продолжает неподвижно стоять, заложив руки за спину.

Черт. Кажется, у меня серьезные проблемы.

Кошмар

Терпение никогда не было моей сильной стороной, а сегодня оно подверглось безжалостному испытанию. Прошло уже два часа. Где же он?

Каждая секунда усиливала беспокойство. Что, если его застал отец? Эта жуткая мысль легла зловещей тенью на мое сердце.

Внезапно знакомая фигура на далекой дюне вновь вдохнула жизнь в мои чаяния.

Вход в сарай – ветхий люк под копной сена – со скрипом отодвинулся. Появился Зор с взъерошенными волосами, раскрасневшимися от спешки щеками и распахнутыми от нетерпения или, даже, страха глазами.

– Ты в порядке?! – вопрошаю я, помогая ему взобраться на стог сена. – Что-нибудь узнал?

– Да.

– …И?

Он тяжело пыхтит, падая на спину.

– Твой отец, Дар… Он не тот, кем ты его считаешь. Господин Рахим… – сглотнув, Зор поднимает на меня непривычно озабоченный взгляд. – Он помогает Острову.

– ....Что?

– Я видел бумаги с ежемесячными подсчетами технических провизий с Зеты, которые он для них изготавливает! Я думаю, он передает их через одного из доверенных гончих и замешан в каком-то радикальном заговоре!…

– Да нет, Зор. Этого не может быть…

Выдохнув, я прилегла рядом с ним. Запах лемонграсса успокаивает меня.

Зоран касается моего запястья, переплетая наши пальцы. Его слишком холодные, как обычно.

– Как я понял, они снабжают Остров техническими разработками, чтобы что-то провернуть и, вероятно, вытащить на волю отверженных. Они пытаются содействовать возвращению этих приговоренных на наши земли, Дар!

– …Ясно.

– Ты мне не веришь?! – он приподнимается на локтях с вопросительным укором.

– Верю. Просто все это… слишком поразительно. Папа… Он никогда не заговаривал ни о чем подобном.

– Вполне объяснимо.

Зор обиженно поворачивается на бок от меня.

Хочу задать ему очередной вопрос, но он, похоже, хочет побыть в себе. Да и что еще он может мне рассказать?… Что вообще все это значит? Отец помогает преступникам?

Прошла неделя с момента моего разоблачения отца Дары. Все это время я трудился в новой должности под пристальным наблюдением ни кого иного, как г-на Рахима. У меня было достаточно времени, чтобы заметить любые странности в его поведении или реплики, над которыми я раньше и не задумывался.

Сегодня меня пригласили на ужин. Дара попросила прийти, когда мы виделись после ее охоты, сообщив, что ее отец хочет, чтобы я присутствовал. Это было бы обычным делом – ужинать с ее семьей, но зная то, что я знаю теперь… Это будет занятно, если не сказать иначе.

– Рада видеть тебя, Зор! – госпожа Елена улыбается мне, жестом приглашая занять место рядом с Дарой.

Дара хитро щурится, подперев подбородок рукой.

Сажусь, и наклоняюсь к ней, шепча на ухо: – Чудесно, что твоей тети с нами нет.

Она хихикает, слегка толкая меня плечом. Боже… Она так хорошо пахнет! Домашнее мыло и какие-то сладкие травы или цветы. Идеальное сочетание. Примерно так пахнет "дом".

Когда все собираются – господин Рахим садится во главе стола, госпожа Елена накладывает нам в тарелки побольше нута с бурым рисом, – мы начинаем ужинать.

– Дарян, – укоризненно произносит ее отец, – чуть не забыл твое лекарство.

Из рабочей сумки он извлекает несколько таблеток – синюю и красную. Укладывает их на салфетку и придвигает к ней.

– Вот, запей водой.

Цвет таблеток контрастировал с бледностью ее ладони. Не думая дважды, я резко вытянул руку и выхватил лекарство буквально из ее пальцев. Ее мама ахнула, на лице отразился шок.

– …Зоран? – спокойно кашляет ее отец, откладывая вилку. – Как ты это объяснишь?

Он не выглядел удивившимся, но невозмутимость в его голосе была сродни тревожному затишью перед бурей.

– Эти таблетки ей не помогают! – выпалил я, борясь с желанием взглянуть на Дару. Я скрыл от нее значительную часть своего раскрытия в кабинете ее отца, поведав лишь малую часть горькой правды.

Пролистав отчеты и статьи о ее здоровье, я пришел к ужасающему выводу. Ее отец был главной причиной ее умственных страданий. Ее головные боли, бессонница и трудности с учебой были связаны именно с ним.

– Давай-ка перенесем это в мой кабинет. – мужчина чинно поднялся и направился прочь. Задержавшись в коридоре, он прикурил сигару.

Рука Дары нащупала под столом мою. Я не сразу заметил, как наши пальцы сплелись.

Последовав за ее отцом, не переставал задаваться вопросом: что именно я вообще собираюсь сказать?

У моего папы была своеобразная тяга к недосказанности. Зоран частенько заводил с ним длительные беседы за закрытыми дверями его кабинета.

Сегодняшний вечер не был исключением. После того как Зор повел себя крайне странно, не позволив мне принять таблетки, а потом, когда отец забрал его в свой кабинет… За стол они вернулись только через час. И только Богу известно, о чем там шла речь. Зор показался мне более расслабленным. Уверенным в чем-то. Я попыталась кидать на него вопросительные взгляды за чаем, но он упорно делал вид, что их не замечает.

– Морковный пирог просто бесподобен, госпожа Елена. – сообщил Зор, поглощая второй кусок.

Я прищурилась на него, но его мимолетная улыбка – единственное, чего я добилась.

Большую часть вечера Зор и мой отец были поглощены своей личной беседой. Я предполагала, что их разговор в кабинете будет иметь серьезные последствия. Но ничего такого не произошло. Только докучные темы, да их рабочие термины по механической части, которые я никогда в жизни не пойму.

Сейчас, как никогда раньше, меня терзало беспокойство. Недосказанные слова, тайна их разговора, настораживающий интерес, который разделяли мой отец и Зоран насчет чего-то, – всё это не давало мне покоя.

Помню, как мы с папой заботились о нашем "Зелёном отряде". В подвале под нашим домом мы месяцами выращивали рассаду саженцев в стойкие ростки.

Почти у каждого жителя был свой подвальный огородик. Ибо под пустынным солнцем никогда ничего не растет. Это было еще одно папино творение, своего рода вакуумная теплица – способная поддерживать жизнь растений, орошая их дождевой водой из контейнера.

В безмятежности вечера отец протянул мне что-то, как только мы закончили работу в теплице.

– Это для тебя, Дар.

Небольшой гладкий предмет скользнул в мою ладонь. Это было изумительное украшение. Подвеска в виде сердечка – тончайшей работы.

– Но… За что это? Зачем? – поинтересовалась я, удивляясь красоте.

– Это чистое золото. Храни его от посторонних глаз, дочка. В городах золото находится под угрозой исчезновения, так как пользуется большим спросом у Серых. Ходят слухи, что они используют его при строительстве своих скай-летов, – ответил папа, и его глаза блеснули под мерцающими плафонами подвала.

– …Понравился подарок? – добавил он, закрепляя кулон на моей шее.

– Да… Конечно, папуль. Он прекрасен. Спасибо.

Мы продолжили ухаживать за зеленью, необычный кулон теперь покоился на моей шее, вызывая мягкую улыбку на лице. Тот вечер был идеально-обычным, но по-своему уникальным.

Я снова и снова возвращалась к нему, прокручивая в голове инцидент, произошедший позднее той ночью. Почему он решил подарить мне тот кулон именно тогда? Знал ли, что нас ждет? И если да, то почему не сказал своей семье?

Это было странное утро. В воздухе висело жутковатое затишье. Я пробиралась вдоль дюн, отгоняя от себя дурные предчувствия и настраиваясь на охоту.

Возвращаясь домой, я едва обращала внимание на растущий дискомфорт в мышцах.

Внезапно воздух пронзил крик моей матери: – Рахим!!! Нет!!!

Мое сердце сжалось, ее панические крики эхом доносились с нашего заднего двора.

На спуске с дюны передо мной открылось ужасающее зрелище. Вокруг нашего домика орудовала стая гончих в черном, на крыльце плакала мама, а отца удерживали под локти.

Папа решительно повернулся, пытаясь дотянуться до неё.

– Все будет хорошо, родная, – прохрипел он, протягивая руку, – позаботься о нашей дочери… Убереги ее.

Когда подключились еще два гончих, они с ожесточением потащили его к своей машине.

Страх сковал меня, поскольку один из них двинулся к маме, хватая ее за запястье и делая транквилизирующий укол.

Оцепенев, я видела, как она опускалась на колени, ее слезящиеся глаза были устремлены в сторону исчезающего в пыли отца.

Я попыталась закричать, запротестовать, но мой голос предал меня – застрял в горле.

Бросаюсь к машине гончих, боль в мышцах уходит на второй план. Глаза отца – голубые, как небо в безветренный день, – неотрывно следят за мной из тонированного окна. Его губы шевелились, но я не могла расшифровать ни слова.

Я стучала по стеклу, разделявшему нас, но поток моего отчаяния никак не пробивал его. Отец прижал к окну ладонь, грустная улыбка озарила изможденное ветрами лицо.

Сдерживая слезы, приложила свою руку к его.

Машина тронулась с места с диким ревом, оставляя меня стоять в клубах пыли. Разворачивался мой худший ночной кошмар.

Я слышала, как рокотал мотор, эхом разносясь по пыльной дороге.

Танец миражей вдалеке стал сменяться видом удаляющейся машины, а мои глаза, теперь замутненные потоками слез, щедро поливали выжженную почву.

Ноги подкосились, и я рухнула на песок.

Не знаю, сколько времени прошло, пока я оставалась так на коленях под палящим солнцем.

Внезапно вокруг меня сомкнулись чьи-то руки.

Я извернулась, уткнувшись лицом в воротник Зорана. Легкие наполнились благоуханием лимонной травы.

– Что ты делаешь? – окликнула я Зора, ускоряя шаг. Во мне взыграл адреналин, чувства обострились. – Это запрещено правилами!

Я указала на два маленьких комочка меха, шевелящихся в его рюкзаке. Щенки.

Парень одарил меня однобокой ухмылкой, а трекер на его куртке раздражающе сверкнул в лучах солнца.

– Вот дерьмо. Судя по всему, придется нарушить несколько правил ради тебя, Дар, – отозвался он, присев на корточки, чтобы распахнуть рюкзак.

Он бережно вытащил щенков, их широко распахнутые глазки как-то не вязались с сухим, враждебным окружающим миром.

– …Зачем ты принес их сюда?

Я опустилась и протянула руку в перчатке, чтобы погладить шерстку одного из них.

– Осторожно. Эти "песики" скоро станут опасными волками. – комментарий Зора заставил меня приостановиться, рука зависла над щенком. Сейчас, после его слов, я это отчетливо увидела. Дикий блеск в их прищуренных глазах, маленькие острые зубки, едва прорезавшиеся из десен.

Я поднялась, смахнув песок с коленей, и отвернулась, пытаясь осмыслить ситуацию.

О чем вообще только думал Зор, притаскивая в деревню это зверье… Нас за это покарают.

Стягиваю очки, моргаю, настраивая зрение. Когда лицо Зорана оказывается в фокусе, я улавливаю мимолетный проблеск напряженного взгляда. Оно быстро сменяется знакомой улыбкой.

– Эти два озорника, – он указывает на свой рюкзак, из которого доносится приглушенное поскуливание, – они для тебя. Я не шутил, когда сказал вчера, что что-нибудь придумаю от твоего уныния.

Он что, серьезно? Как мы собираемся скрывать этих двоих?…

После того, что случилось три месяца назад, Зор был моей единственной отдушиной, его редкие визиты из-за нового плотного графика были спасением от безысходности. Он прилагал все усилия, чтобы вытащить меня из моей раковины.

Приседаю рядом с рюкзаком и украдкой заглядываю в него.

– Волки же не лают, да?

Глаза Зора восхищенно вспыхивают. Он аккуратно приподнимает с земли скулящих волчат.

– Не думаю. Представим им их новый дом в старом амбаре?

– Эй, только погляди, как горделиво выглядит этот малыш! – воскликнул Зоран. Он держал щенка на руках. Его шерстка была белее снега, о котором я слышала когда-то в книгах.

Мы расположились на нашем старом сеновале. Он был на окраине деревни, тем не менее было принято соблюдать осмотрительную тишину.

Зор вновь заговорил, приглушив свой голос: – Разве он не великолепен?

– Да, он просто красавчик. Совсем как ты. – я озорно ухмыльнулась.

– Не-а. Нет-нет! Никаких умилений по отношению ко мне или к этому парню. Он вот-вот вырастет и станет отважным и свирепым альфа-волком. Прямо как…

– Как их отец до пустынной бури. Да… Ты уже выбрал имя?

Зор погружается в раздумья, улыбка сходит с его лица.

– Гарв. Он выглядит таким гордым. По поводу всего, что он делает.

– …Прямо как ты.

– Эй! Хватит домогаться до меня и моего волчонка! Кстати, как собираешься назвать своего?

Разглядываю "мою" волчицу. Ее черный мех блестит в лучах солнца, миниатюрные глазки с любопытством оглядывают все вокруг.

– Она выглядит смышленой девочкой…

– Я бы сказал, что она похожа на кого-то, кого я знаю. Впрочем, что уж там!.. Никого подобного я не знаю. – Зор игриво пихает меня в плечо.

– Ха-ха. Очень смешно!… Думаю, назову ее Гайя.

– …Когда они вырастут, я бы хотел оставить Гарва у себя. Вполне возможно, что он будет полезен.

– Мы могли бы… Но это не значит, что нам следует это делать, Зор. Да и Гайю я бы оставила только в том случае, если мы уж слишком привяжемся друг к другу. А не потому, что она может мне пригодиться.

– Да, да… Расслабься, Дар. Щенки не понимают твоей лести.

Гарв лениво опускается у ног Зора и вглядывается в меня. Заметив это, парень начинает широко улыбаться.

– Посмотри-ка! Ты ему приглянулась, Дар!

Не в силах сдержать смешок, улыбаюсь, поглаживая черный мех Гайи. Немного подумав, Гарв решает направиться к нам, но Гайя тут же рычит на него.

– Ух ты! Смотри, как она вдруг стала тебя защищать! – посмеивается Зоран, потрепав испуганного Гарва за ушами.

– Да? Может, это послужит тебе уроком – не дразнить меня по пустякам. Дождись только, когда она вырастет!

– Мой Гарв наверняка будет защищать и меня.

– Да, да. Но мы не должны их так противопоставлять. Они же семья.

– Ну, в семье тоже порой случаются ссоры… – задумчиво произносит он.

Мы сидим некоторое время, каждый из нас думает о чем-то своем. Я думаю о папе. Мы никогда не ссорились… Хотя иногда я была невероятно резкой. Но он всегда одаривал меня добротой, несмотря ни на что. Почему я так часто принимала это за должное?…

– Мы должны помочь им привязаться друг к другу.

– Не надо, Дар. Не стоит насильно заставлять любить.

– Я и не буду… Я просто покажу им, каким счастливым может быть время, проведенное вместе.

– М-да?… И как ты собираешься это осуществить?

– Пойду с ними на охоту.

– Ты не волчица, чтобы формировать стаю.

– …Посмотрим. – я приласкала волков одного за другим. – Поможешь мне?

– Я? О, нет. Я не собираюсь ничего делать. Если щенки сблизятся, я им позволю. Если нет… Не мое дело вмешиваться в это.

Он пожимает плечами, проводя рукой по волосам. На секунду я забываю о протесте и просто наблюдаю за его действиями, любуясь юношескими загорелыми чертами.

– … Можно я иногда буду брать Гарва на охоту с Гайей?

– Естественно, нет. Это мой волк.

Я смутилась от его резкости, нахмурившись.

– Ой, не надо так мило расстраиваться! – Зор разражается смехом. – Конечно, ты можешь брать его в любое время, Дар! Зачем вообще спрашиваешь?

Ночь Бдения

Великое Бдение, ежегодная традиция деревни – особая церемония. Из-за нарастающего волнения я неловко оступилась на каменистой тропинке, возвращаясь после школы.

Не удержавшись, споткнулась и рухнула на колени, острая боль пронзила меня, как вспышка.

Я едва сдержала вскрик, грозивший сорваться с губ. В нескольких шагах позади меня плелись соученики. Их гиканье достигло моих ушей.

Среди десятков наблюдателей выделилось одно лицо. Мой друг бросился ко мне с пронзительной, как у ястреба, решимостью в рассенских глазах.

Зор опустился на корточки возле меня, не обращая внимания на мои заверения в том, что это всего лишь царапина. Его взор изучал место ссадины на коленке в безмолвной раздумчивости.

Из кармашка рюкзака он извлек компактную, хорошо набитую аптечку. С точностью лекаря обработал рану на моем колене и, наложив повязку, забинтовал ее.

От его прикосновения по моей ноге поползли разряды тепла. Длинные пальцы юноши проследили путь от колена до бедра, проверяя, нет ли других шрамов. Кожа нагревалась в тех местах, где он прикасался.

Наши глаза на секунду встретились, его безучастный взгляд завладел моим, и в мыслях промелькнула растерянность.

– Пойдем, провожу тебя до дома, – наконец вымолвил он.

Кивнув в знак согласия, я позволила ему поднять себя на ноги, перебросив руку через его плечо для поддержки.

Собравшиеся поглазеть школьники с хищным вниманием наблюдали за тем, как мы уходили, и их ропот становился все громче в своем неприкрытом любопытстве.

"Такой преданный пёсик…" – насмешливо сказал кто-то. "Она его ни капли не заслуживает".

Согласна.

С наступлением сумерек воздух наполнился тихим гомоном. Детей уводили в дома, а двери и ставни плотно запирали. Все собирались на центральной площади в ожидании начала церемонии Великого Бдения.

На самой площади царила тишина, как в беспросветные зимние вечера: ни разговоров, ни дружеских бесед – только приглушенные вздохи и немые молитвы. В эту ночь все мысли были обращены к тем, кого в течение десятилетий забирали из своих домов проклятые гончие.

В центре пылал огромный костер, отбрасывая длинные тени на собравшихся.

Зоран занял свое место у огня, его лицо было лишено каких-либо эмоций. Я могла только догадываться, о чем он сейчас думал. Была причина, по которой с четырех лет он жил лишь со своей бабушкой Мирой. Его родителей тоже забрали. Никогда не решалась расспрашивать его о подробностях. Но однажды, когда нам было лет по десять, я все же спросила. После этого он на несколько дней заперся в своей комнате. Я дала себе клятву с тех пор не поднимать эту тему.

Староста деревни, звавшийся Бакаром, сгорбленный, как вековой кактус, вышел вперед. Его надтреснутый голос эхом разнесся по всем уголкам деревни, когда он стал перечислять имена ушедших с гончими на протяжении полусотни лет. Это были единственные списки, которые сохранились после великой песчаной бури полвека тому назад.

Один за другим звучали воспоминания об ушедших, пересказывались истории, смахивались слезы. Это и было Великим Бдением.

Я не хотела идти на церемонию в этом году. Не было желания присутствовать и у мамы, показывать всем свое заплаканное лицо. Но Зор захотел посетить костер вместе со мной. На протяжении всей прошлой недели он убеждал меня, что я обязательно должна быть там, чтобы почтить память отца.

Я обижалась на его слова тогда, из которых следовало, что он больше не относит его к живым, а Зор лишь напоминал, что для нас это неизбежный факт. И это правда… Ведь никто не возвращается, когда его забирают гончие.

Костер вовсю пылал, люди молча скапливались вокруг него.

Многие приносили с собой вещи того, кого они потеряли: одежду, книги, наиболее любимые человеком предметы – и бросали их в огонь. Традиция.

Я ничего не принесла. Не потому, что не захотела почтить традицию, нет. Просто я больше никому не позволю забрать что-либо папиного от меня.

Зоран знал это, поэтому и захватил рабочие перчатки моего отца.

Я слабо улыбнулась ему и кивнула, когда тот взглянул на меня в подтверждение.

Без него рядом становится холоднее. Пылающий огонь постепенно согревает меня, но я все равно чувствую себя неуютно. Знаю, что многие собравшиеся бросают на меня недовольные взгляды, видя, что я не принимаю участия в их священной традиции. Кто-то грубо пихает меня в плечо, кто-то кашляет возле моего уха.

Уже хочу вернуться в тень, но чувствую, как кто-то берет меня за руку, сжимая пальцы. Зор…

Он приобнимает меня, и я чувствую, как подгибаются колени. Рука Зора защитно охватывает мою спину, и я изо всех сил стараюсь не позволить этому странному чувству захлестнуть меня целиком. Он подмечает это и слегка улыбается.

– …Спасибо. – тихо говорю я, опустив голову ему на плечо.

– …За что?

И это самая жаркая пытка для моих щек, когда чувствую, как он легонько целует меня в макушку.

С наступлением рассвета колокол на вышке отзвонил три неспешных звона – сигнал к тому, чтобы жители отправлялись домой. Костер остался тлеть, как и их печаль, еще на один год.

Зор проводил меня домой, всю дорогу держа за руку, и я чувствовала облегчение от того, что Великое Бдение наконец-то завершилось.

– Не знаю, как бы я была без тебя, Зор…

Не даю ему ответить, зарываясь носом в его рабочую куртку. Прикрываю глаза, наслаждаясь этим моментом. Он проводит рукой по моим волосам. Больше всего на свете я сейчас хочу повторить нашу ночную "ошибку". Я должна сказать ему об этом в ближайшее время. Надо признаться.

Набравшись духу, выпустила наши сплетенные руки. Улыбка друга все еще хранила тепло от костра, сияя в лунном свете. В уголках его глаз отражался взгляд солдата, одержавшего долгожданную победу, или поэта, нашедшего свой идеальный слог – смесь завершенности и счастья.

– Дара… – произносит он почти неслышно.

Зор делает шаг вперед, собираясь что-то сказать, но его прерывает внезапно раздавшееся из глубины моего дома грохотанье.

– О нет, это мама… – бормочу я, скорее для себя, чем для него. В памяти всплывают воспоминания о ее неровной походке, сдобренной запахом настоек из трав в дыхании. Она пыталась скрыть свое горе обещаниями придерживаться режима, лечь спать пораньше, которые, очевидно, не сдержала.

– Постой! – голос Зорана пробился сквозь мои думы. От разительной разницы между его привычным спокойствием и нынешней тревожностью у меня зарождаются вопросы.

Но прежде чем я успеваю их задать, он опережает: – Мы можем поговорить завтра… кое о чем? Это очень важно.

Поспешно кивнув, убегаю в дом, оставляя лучшего друга позади.

Солнце вставало в зеркальном свете утра. Я вела свою группу в глубь иссохшей пустыни. Теперь я была одной из старших охотниц, имея свою собственную команду.

Отдыхая в тени траншее, молодые охотники обсуждали вчерашнюю вечеринку. Сплетничали. Мне не хотелось принимать в этом участие, поэтому я сосредоточила свой слух на других вещах. Вскоре услышала какое-то шевеление наверху и решила проверить.

Мне повезло! Вдалеке проходило стадо горных козлов.

Оглянувшись на своих спутников, я приняла решение отправить их домой, пока сама лучше выслежу след стада. Завтра смогу взять свою группу и поймать их всех по выявленному маршруту.

Я долго бежала без остановок. Козлы пока не заметили моей погони, и лучше бы так и оставалось, иначе не смогу за ними угнаться.

Замечаю перемену в погоде. Небо потемнело, подул сильный ветер, поднимая потоки песка.

Отвлекшись, я упустила из виду добычу. Отлично… Пожалуй, пора возвращаться обратно. А что, если это пустынная буря? Не исключено. У нас такое редко бывает, но никто не может знать наверняка.

Через несколько минут ходьбы назад я с ужасом осознала, что не имею ни малейшего представления о направлении, по которому следую. Все ориентиры на песчаной поверхности, которые помогли бы мне вернуться назад, разлетелись от поднявшегося ветра.

Зоран убьет меня, если не вернусь домой вовремя. Более того, он собирался показать мне что-то, над чем работал очень долго… Почему я всегда попадаю в такие ситуации? И даже в этот момент меня больше волновало, что скажет Зор о моем проступке, нежели гибель в пустынной буре. Невероятно.

Мое некогда ясное видение в очках было заполнено пляшущими частицами песка, ухудшая обзор до предела.

Обернув шарф вокруг лица, я оставила незащищенными одни очки. Мне не хватало воздуха, я задыхалась, но, по крайней мере, песок больше не набивался в легкие.

На далекой дюне одиноко возвышалась будка для охотников. Эти будки были нашей крайней защитой от бедствий, для тех, кому не повезло столкнуться с солнечным ударом или же… с бурей в пустыне.

Я приказала своим ногам двигаться, ползти к видневшемуся вдали убежищу. В последнем порыве рухнула на подушку бархана и заскользила по ее склону, как камешек, брошенный вниз. Песчаные волны сопровождали мой спуск, острые песчинки вонзались в кожу, обжигая. Но теперь я была внутри хижины. Здесь я была в безопасности.

Мышцы в теле протестующе взвыли, но я не обратила на них внимания. Стянула очки и шарф, судорожно кашляя.

Тут же в окно с силой вломился вихревой ветер, вдребезги разнося его. Разлетевшиеся осколки стекла осыпались на меня, но я вовремя успела пригнуться. Следом внутрь лачуги хлынула лавина из песка. Я чувствовала, как тяжесть придавливает мое тело, выжимая из меня каждую унцию жизни.

Я не смогла пошевелить пальцами – они были зажаты в гробнице из плотно спрессованных песчинок. Песок, казалось, поглотил меня целиком во время бури.

Отчаянное сопротивление в попытке выбраться в сочетании с палящим полуденным солнцем привело к тому, что пот ручьями стекал мне прямо в глаза. Как долго я здесь пролежала без сознания? Несколько часов или целый день?

В течение, казалось, целой вечности мне все-таки удалось одержать победу, когда я сумела приподняться на нетвердых ногах. Это простое движение длилось недолго. Боль пронзила мою лодыжку. О том, чтобы вернуться домой бегом, не могло быть и речи.

Время было драгоценным ресурсом, который я не могла растратить впустую. Возвращаясь к хижине, я сосредоточилась на солнце. Оно висело всего в нескольких градусах от зенита. Но разве не так же было, когда я отправилась на охоту со своей группой?

Смятение сменилось тревогой. Неужели я провела целую ночь в этой песчаной могиле? От этой мысли у меня сжалось сердце. Мне срочно надо было возвращаться.

Отбросив мысли о надвигающейся панике, я отправилась в физически изнурительный путь домой.

Жара была невыносимой, и каждый вдох давался с трудом. Мой охотничий рюкзак с запасом воды был оставлен в хижине. Не смогла его откопать.

Время застыло, часы таяли друг в друге. Я брела дальше, за мной тянулась тень, которая с каждым шагом становилась все более расплывчатой.

Все бы отдала за глоток воды. Ноги внезапно подкосились. Я повалилась на песчаную насыпь, ощущая себя тряпичной куклой, выброшенной капризным ребенком.

Я так и осталась лежать. Постепенно пришло осознание: я была в полном одиночестве, потеряна и находилась на грани жизни. Погибну здесь, став жертвой глупого упрямства?…

Солнце заставило меня сомкнуть веки, как вдруг я услышала отдаленный гул мотора. Я напрягла слух. Звук был… реальный?

Сердце забилось о грудную клетку. Мир начал вращаться.

Сначала я уловила очертания силуэта вдалеке. Затем почувствовала легкое прикосновение к запястью, крепкий захват, проверяющий пульс. Усилием воли заставила пальцы пошевелиться, чтобы дать незнакомцу понять, что все еще держусь за жизнь.

Усилия привели к тому, что мягкий голос, несомненно ангельский, деликатно поинтересовался моим самочувствием. В горле пересохло, слова не выговаривались, но я изо всех сил попыталась сжать руку незнакомца.

Он поднес к моим пересохшим губам флягу с водой. Прилив легкости захлестнул меня, проникая потоком в обезвоженное тело.

Я почувствовала, как меня поднимают с раскаленного песка. Бережно погружают на сиденье машины. Слабыми руками попыталась снять разбитые очки, но мой спаситель быстро пришел на помощь.

Мои воспаленные глаза попытались разглядеть мужчину, пока тот возился с машиной. Не смогла.

Я не знала, куда он меня отвезет, но что-то в нем излучало надежность.

Веки неминуемо закрылись, поддавшись охватившему меня изнеможению.

Перед тем как полностью отключиться, я услышала звук работающего двигателя, сопровождаемый слабым кашлем.

Истерика

Как только мне удается приоткрыть глаза, я сразу вижу Зорана, спокойно расположившегося в кресле. На первый взгляд он выглядит безмятежно спящим, но сжатые кулаки, взъерошенные волосы и морщинки на лбу свидетельствуют о том, что его уже давно что-то тревожит.

– Зор… – мой голос звучит сухо и хрипло. Я пытаюсь приподняться, но мне удается сделать это только на локтях.

Услышав мой зов, парень резко подскакивает со своего места и бросается к моей кровати.

– Дара! Слава богам! – он берет мою руку, слегка сжимая ее. – Наконец-то ты проснулась!… Я так волновался за тебя!

Я смотрю на него, замечая непривычные темные круги под глазами.

– Зор… Ты в порядке? Выглядишь уставшим… Кстати, где мама?

Он отводит взгляд, опускаясь на край кровати.

– Прошло четыре дня с тех пор, как ты пропала в пустыне и оказалась в лазарете…

– Я… я ничего не помню. Ты меня нашел?

Его глаза кажутся вдруг опечаленными, и он отводит взгляд.

– Нет. Один из гончих. Я видел его. Он сказал, что нашел тебя, лежащую на солнцепеке без сознания в сорока пяти километрах от Зеты.

– Но гончие же ненавидят нас! Почему он спас меня? Не сокращения ли населения в деревнях они хотят???

– Это сейчас не главное, Дара! Лучше поведай мне и своей бедной матери, что ты делала в этих чертовых сорока километрах от дома!!!

– …Охотилась.

– Так далеко?!

Я прикусила щеку до легкой боли, чтобы не продолжать этот диалог дальше.

– …Ты мне не ответил. Где мама?

– Твоя мама не спала почти все дни, когда ты была в отключке. Сидела рядом с тобой и читала книги. – устало шепчет Зор, опираясь локтями о колени. – …Она сказала, что ты все слышишь, пока находишься без сознания. Это… правда?

– Нет, не совсем.

– …Ясно. – Зоран плотно поджимает губы и кивает.

– Ты что, пытался разговаривать со мной или что-то в этом роде?

– Что? Нет, конечно. – он делает паузу, уставившись в пол. – Знаешь… В последнее время я часто вспоминаю наши детские годы… Они успокаивают меня. Тебе ведь они тоже нравятся?

– Они самые лучшие.

Он на некоторое время погружается в свои мысли.

– Дара… Почему ты сбежала?

Вопрос заставляет меня замереть.

– Я не убегала.

Хотя, может, и убежала. Но не совсем намеренно.

– Оставь это для своей мамы, Дар. Ты знаешь близлежащие окрестности пустыни как свои пять пальцев. Почему решила забраться так далеко? Ты знала, что это опасно.

– Ты хочешь знать истину, Зор? Ладно… Вот тебе твоя истина. Меня задолбал этот уклад жизни, эта унылая пустыня, невыносимая жара, эти напуганные всем деревенские, которые доносят друг на друга лишь из зависти и ненависти, и эти рутинные дни, переходящие в годы, и все они чертовски похожи друг на друга! – мои щеки пылают, когда я начинаю выплескивать на него все то, что сводило меня с ума все эти годы.

– …Я понял тебя, – тихо говорит он после паузы, все еще не поднимая глаз. – Спасибо за честность… Я пойду. – он встает со своего места, коротко бросая на меня взгляд. – Тебе следует хорошо отдохнуть… И, Дар?

– …Хм?

Зор замешкался со словами, разглядывая пол.

– Думаю, ты можешь отнести меня к этим "боящимся всего деревенским", – саркастически добавляет он. – Потому что никогда в жизни я не боялся так сильно, как за эти последние четыре дня.

После случая в пустыне я не сомкнула глаз несколько дней, закрывшись в своей комнате и не обращая внимания на внешний мир с его непрекращающимися требованиями.

Сползая по стене рядом с дверью, я прятала лицо в дрожащих руках. Я не хотела усугублять мамину боль, не хотела, чтобы мои проблемы навалились на ее и без того тяжелое бремя. Я соврала ей, сказав, будто у меня болит голова и мне просто нужно отдохнуть несколько дней. Но, несмотря на все мои усилия оградить ее, изолировать себя в тишине, ущерб был нанесен. Она знала, что со мной далеко не все в порядке. И это причиняло ей боль.

А вот с Зораном все было иначе. Он все еще надеялся, что я вернусь к нормальной жизни. Все эти дни он приходил к моей запертой двери и сидел под ней, беседуя о всякой всячине с тишиной.

Его голос служил напоминанием, выговором и отголоском моей нечистой совести.

– Пожалуйста, Дара… – шептал он, прижимаясь к двери. – Не замыкайся в себе. Не запирайся от меня снова на целый день.

– Я устала, Зор, – сдавленно повторяла я. – Просто оставь меня в покое, прошу тебя…

– Дар, ты…

– Оставь меня одну!

Наступившая тишина была гнетущей, мучительной. Я напрягла слух, надеясь уловить звук его уходящих шагов. На краткий миг мне показалось, что он действительно ушел. Но последовал тихий вздох, заполнивший пустоту.

– …Хорошо. Как скажешь.

Звук его удаляющихся шагов по лестнице ознаменовал конец нашего разговора на сегодня. С тихим щелчком закрылась входная дверь внизу.

Я была трусихой, слишком напуганной, чтобы смотреть в лицо реальности, и вместо этого охотно упивалась жалостью к себе в своей постели.

– Дара пропустила две недели занятий, госпожа Елена. Я всё понимаю, она же больна. Но она вполне могла хотя бы попытаться поспрашивать школьные материалы, чтобы позаниматься дома. Так поступают все нормальные ученики, – слышу я повышенный голос Харитона, разносящийся по жутко тихому дому, в то время как моя мама, погруженная в свой мир, почти не проявляла интереса к его так называемому отчету.

Я лежала в постели, рассеянно прислушиваясь к их разговору в гостиной. Его противный голос был первым, что я услышала этим утром, и, конечно же, он меня пробудил окончательно.

– Давайте проясним ситуацию. Дара – не самая смышленая ученица, и мы оба это знаем. Но у нее могли бы быть хоть какие-то друзья, которые помогали бы ей совершенствоваться хоть как-то. Но все, что я наблюдаю, честно говоря, госпожа Елена, – это глубоко неуверенного в себе антисоциального ребенка, который прячется ото всех! – преувеличенно громко заявил Харитон, его голос неприятно резанул по ушам.

Урод. Как будто он что-то обо мне знает. Как будто ему есть дело до кого-то, кроме своего уязвленного самолюбия. Но он был посредником между школой и родителями. Поэтому, что бы он ни сказал, родители должны были это принимать. Больше всего меня раздражало то, что он имел наглость поднимать эту тему, прекрасно зная о состоянии моей матери.

Мягкий вздох Зора привлек мое внимание, оторвав от размышлений. Его голос был напряженным и усталым, что резко контрастировало с ворчливо-восторженным докладом Харитона.

Опираясь о спинку моей кровати, он сидел на полу на протяжении всей тирады Харитона, выслушивая ее с чуждым мне терпением. Я все-таки впустила его после столь долгого перерыва моего уединения. Мы не разговаривали. Оба молчали, погрузившись в собственные мысли. Он выглядел мрачнее, чем когда-либо.

Я чувствовала укол вины. Зор был последним человеком, которому я хотела причинить боль.

– Я не могу больше так продолжать, Дарян. Мне не с кем больше общаться, кроме тебя, – в словах Зора чувствовалась тоска, слишком взрослая для его двадцати трех лет. Последовавшее за этим молчание прозвучало громче любых слов. – Неужели ты не понимаешь?… Ты единственная, кто имеет здесь смысл. Мне нужна моя Дара.

Меня захлестнула дрожь теплой радости. Его принятие и понимание – все, что мне было нужно в этот момент, чтобы почувствовать себя ожившей.

Голоса мамы и Харитона отошли на задний план, поскольку мой мир вращался вокруг слов Зорана. Может, я и не имела смысла для Зеты, или Харитона, или даже для всего мира, но, по крайней мере, для моего Зорана я имела большое значение. Я так виновата, что допустила тогда мысль о том, что эта жизнь так ужасна.

Я лежала в тени под тентом во дворе нашего дома. Рядом со мной валялась книга в твердом переплете. Мои, наверное, миллионные попытки запомнить буквы и прочесть их – вновь тщетны. Я даже не могу полностью прочитать содержание обложки. Мама сказала, что это Достоевский. Папа любил читать его книги по вечерам с трубкой и крепким каркаде…

Я не отказываюсь от процесса обучения до того момента, пока не начинаю чувствовать легкую боль в затылке.

Гая с любопытством смотрит на меня своими темно-синими глазками, упираясь мордочкой в мой бок.

Несмотря на охватившее меня отчаяние, я улыбаюсь своему питомцу. Я знаю, что когда-нибудь смогу научиться читать. Я не собираюсь сдаваться. Обаяние Гайи неотразимо. Я глажу ее по спине, почесывая за ушками.

Когда я прошла в дом и направилась на кухню, в воздухе уже витал запах подгоревшего хлеба, смешиваясь с ароматом цикория.

Зор сидел за столом, сонно уставившись в свою чашку. Еще одна ночная смена без сна… Бедный Зор.

Я устроилась на своем месте у окна, наливая себе чашку пряного цикория.

– На следующей неделе, – внезапно заговорил мой друг, голос его звучал низко, – у меня будет кое-что важное для тебя, Дар.

Его заспанные глаза устремились на меня, словно выискивая что-то.

– Месяцами напролет я работал над кое-чем особенным в подвале твоего отца, – продолжил он с легким прищуром.

Мои мысли забегали. Что-то из книг по физике, которые отец оставил ему вместе с инструкциями по проектированию?… С этим он работал?

– И что же это?

Он качнул головой, на губах заиграла крохотная улыбка.

– Я пока не могу показать тебе, пока все не будет готово. Но поверь мне, Дари, это очень важно. Важнее, чем все остальное.

Харитон кипел от злости, ярость пылала в нем, как палящее солнце пустыни.

Планы мести над Дарой и Зораном занимали все его мысли вот уже почти год. И сейчас, как никогда раньше, когда он бродил по шумному рынку деревни, его взгляд остановился на исчезающей фигуре Зорана, скрывающейся в старом сарае рядом с домом семьи Дары.

Харитон дождался, пока парень наконец выйдет и покинет помещение, чтобы затем проскользнуть внутрь самому. По мере того как он продвигался вглубь, воздух становился затхлым, а шаги гулко отдавались в тускло освещенном пространстве. Внезапно он наткнулся на скрытый люк, ведущий в подвал. Не обращая внимания на жуткий холодок, пробежавший по спине, Харитон полез в темноту, и сердце его встрепенулось от волнения.

В свете спичек открылась лабиринтная сеть туннелей и погребов, наполненных множеством таинственных предметов и артефактов. По мере того как парень продвигался все дальше в подземную залу, в голове Харитона роились мысли. Что может таить в себе это укромное местечко?

После, казалось, целой вечности, проведенной в подвале бывшего сумасшедшего ученого, Харитон, наконец, выбрался наружу, его глаза были полны неверия и нездорового восторга. Не раздумывая дважды, он помчался к себе домой и, уже скоро, с диким видом ворвался в комнату родителей.

– Мам, пап! Вы не поверите, что я только что узнал! – закричал он, его голос слегка подрагивал. – Боюсь, в нашей деревне объявился предатель. Мы должны немедленно донести на него гончим!

Его родители сначала обменялись недоуменными взглядами, а затем обратили свое внимание на сына, который стоял перед ними со спекулятивной ухмылкой, а в его голове уже формировался темный план, как поставить своих врагов на колени.

Сегодня был тихий, обыденный день. Пожелав Зорану спокойной ночи, мы расстались на моем крыльце. Сегодня вечером он собирался помочь своей бабушке по хозяйству. А я… Я собиралась сосредоточиться на улучшении своей памяти с помощью папиных пазлов, которые он смастерил для меня еще в детстве. Я обещала Зорану хотя бы попытаться возобновить работу.

Готовясь спуститься вниз и присоединиться к маме за ужином, я задула свечи на подоконнике, оглядывая свою комнату на наличие порядка. Царила темнота и, естественно, иллюзия порядка была. Действительно, зачем убираться, если можно просто задуть свечи?

Вдруг откуда-то с пустынной стороны деревни скользнуло далекое мерцание света.

Наш дом расположен на окраине, и поэтому первая мысль, которая прилетела мне в голову, – пожаловали гончие.

"Но уже почти наступила ночь, а обычно они приходят с рассветом… И им еще рано появляться в этом месяце," – с этими мыслями я начинаю сбегать вниз по лестнице.

Когда я попадаю в нашу маленькую гостиную, Нерилла и моя мама беседуют на кухне полушепотом. На первый взгляд, это обычная безобидная беседа, которой они занимаются за чашкой чая каждое воскресенье. Однако, присмотревшись, вижу обеспокоенное выражение лица мамы. Нерилла, обычно такая энергичная, говорит осторожным тоном.

Озадаченная и в то же время встревоженная, я подхожу к ним и спрашиваю с ноткой неуверенности: – Мам, что происходит?

Их усталые глаза даже не замечают моего присутствия, продолжая молчаливый обмен взглядами.

Нерилла вдруг отворачивается, брызгая на лицо водой из раковины, словно пытаясь смыть с себя явное расстройство. Мама, выдохнув с трудом, кивает на обеденный стол, пытаясь спрятать свое лицо в ладони.

Проследив за ее взглядом, я замечаю письмо. Не обычное письмо, а с отличительной печатью Ведасграда. Эти письма, как я поняла еще в детстве, были "официальными" уведомлениями о вторжении гончих в деревню.

Сбитая с толку, но полная решимости докопаться до сути, я беру письмо.

Прежде чем развернуть его и раскрыть содержимое, пытаюсь вовлечь двух расстроенных женщин в беседу. Однако в комнате по-прежнему царит тишина. С чувством разочарования и безысходности я сдаюсь: – Я не умею читать, припоминаете?

Наконец мама поворачивает ко мне охваченное горем лицо, ее плечи опускаются под невидимой тяжестью.

– …Зоран, – ее голос не более чем хрупкий шепот.

– Нет. Что? ...... Нет, это невозможно, мам. Это шутка?

Нерилла вскакивает, словно я задела у нее какой-то нерв.

Ее виноватые глаза встречаются с моими, она медленно кивает.

– Сегодня утром я как обычно убиралась на почте… Случайно заметила это письмо, засунутое в пресс-ящик Совета… – заикается она. – Зорана, нашего мальчика, обвиняют в попытке изготовления антигуманного оборудования… Должно быть, кто-то из деревни ложно или намеренно обвинил его в этом преступлении! – восклицает тетя. – Со дня на день могут объявиться эти адские псы из столицы!

По коже проносится озноб. Я на мгновение зажмуриваю глаза, усиленно соображая. Нет. Нет. Нет. Только не это!.. Я не могу его потерять. Нет! Нет! Нет!!! Своего отца я уже так потеряла! Нет. Я не позволю им забрать у меня Зорана.

Когда груз утверждений оседает во мне, я в неловкой тишине продвигаюсь к плите. Ставлю кипятиться чайник и достаю из шкафчика три чашки.

Мама и Нерилла внимательно следят за каждым моим движением, словно ожидая, что я вот-вот разрыдаюсь или впаду в панику.

Когда из чайника поднимается пар, заполняя комнату успокаивающим ароматом ромашки, я спрашиваю: – Может, чая?

Не дожидаясь ответа, наливаю в их чашки горячую жидкость. Мама, поглощенная откровениями своей потрясенной сестры, не замечает, как я, стоя к ним спиной, ловко подмешиваю в их напитки чересчур большую дозу сонного порошка.

– Чай… Поможет нам всем немного успокоиться. – я осторожно пододвигаю к ним чашки с каменным выражением лица.

Обе женщины отвечают мне слабой улыбкой, в их голубых глазах отражается признательность.

– Спасибо, Дара. Ты так добра… – произносит тетя.

Я поднимаю оставшуюся чашку и подхожу к маме. Печаль наполняет мою грудь, когда я пытаюсь извиниться за то, что недавно отдалилась от нее. Она останавливает меня на полуслове, заключая в теплые объятия, в которых я и не подозревала, что так сильно нуждалась.

– Мне тоже очень жаль, моя малышка, – признается она, ее голос захлебывается от эмоций, – надеюсь, когда-нибудь мы увидим Зорана и… твоего отца.

Одинокая слеза скользит по моей щеке, но я стираю ее рукавом, прежде чем она попадает на мамино плечо.

Я оставляю поцелуй на мамином лбу, немного задерживаясь, чтобы сохранить в памяти ее запах. Они уснули спустя двадцать минут после чая. Мирно и быстро. Как я и планировала.

Касаюсь маминой руки.

– Прости меня, мам… Я разыщу папу и передам ему, как сильно мы по нему тосковали. Я вернусь домой с ним вместе. Обещаю.

Я сжимаю в руке инкассаторское письмо, смело перечеркивая имя Зорана в графе виновного.

Как раз в тот момент, когда я это делаю, в деревне раздается громкий вой сирены тревоги. Они здесь.

Тихо закрыв входную дверь, я крадучись выхожу из дома. Бегу по ночным улицам, намеренно минуя видимые места, прячась в тени домов от деревенских, которые уже успели пробудиться от воя сирены и сонно выглядывали из окон в недоумении и страхе.

Вскоре, добравшись до центральной площади, замечаю небольшую раннюю толпу. Решительно шагаю в поток собравшихся, пытаясь пробиться к эпицентру.

Я не сразу замечаю двух гончих в черной форме и темных очках, но когда замечаю, то убеждаюсь, насколько они вооружены. На поясах у них висят револьверы и неведомое мне оружие поменьше, похожее на здоровенные иглы.

– Мы прибыли, дабы забрать обвиняемого в совершении преступления! – начинает один из гончих – лысый и высокий мускулистый мужчина, сканирующий толпу, словно зверь. – Код преступления 111. Попытка проектирования машины, применяемой в злодеяниях против всего живого, – скалится мужчина в недоброй ухмылке. – Кто-то желает указать на обвиняемого? Доложить на кого-то еще?

Я протискиваюсь в центр.

– Не стоит! Эта машина у меня в подвале. – заявляю я.

Мне чудится, будто все взгляды разом обращаются на меня. Тишина толпы становится невыносимой, даже опешившие гончие не решаются ее нарушить.

Я делаю несколько шагов вперед, демонстрируя письмо с гербовой печатью Ведасграда – скрещенные мечи, остриями вниз.

Перешептывания людей долетают и до моих ушей: "Это Дара… Да, та самая Дара с поврежденной головой, с которой дружит Зоран, помнишь? Совсем с катушек слетела, девка. Куда мать только смотрит. Да и та совсем обезумела от горя своего…"

Гончий, который до этого говорил, теперь с неподдельным интересом разглядывает меня.

– Ну… Что ж. Если это не вызывает удивления, то что же вызывет? Я-то полагал, что это будет престарелый мужик в очках. Чокнутый ученый, обозленный на столицу за то, что она выкинула его сюда, или что-то в этом роде… Но нет, – он бросает на меня взгляд с отвращением. – Оказывается, наш чокнутый ученый – баба.

Откуда-то из толпы раздаются повышенные голоса.

– Нет! Дара!!! Что ты делаешь?! – раздается над толпой пронзительный голос Зора.

Я коротко выдыхаю и разворачиваюсь к гончим.

– Как звать? – один из гончих обращается ко мне, стараясь разглядеть, откуда доносятся крики.

– Даряна. Мой отец Рахим был… инженером. Мать Елена – учительница. А я…

– Охотница. Я прекрасно могу прочитать это в твоей скудной биокарте. – цыкает лысый гончий, его лицо меняется на задумчивое, когда тот пробегается глазами по зеленым строкам, поступающим к нему через искусственное зрение черных очков.

Я замечаю на его куртке небольшое приспособление, закрепленное на руке. Гончий перелистывает на нем какие-то невидимые глазу записи истории моей семьи, как мне кажется. Затем он чему-то усмехается и поднимает на меня пристальный взгляд.

– Решила пойти по кривой дорожке, как твой папашка-ученый? – язвительно вопрошает он.

Я не отвечаю, продолжая смотреть на него.

Похоже, Зорана поглотила толпа, поскольку чуть ли не вся деревня уже собралась на площади.

– …Моего друга обвинили в создании этого оружия. Это было ложное обвинение. Я сконструировала эту машину, следуя инструкциям моего отца. Она находится в подвале моего дома, и у меня есть все бумаги и доказательства, подтверждающие это. – заявляю я.

– …И чё? Почему бы тебе не позволить своему другу получить это ложное обвинение? А?… Неужели ты чувствуешь себя настолько виноватой? Ты что, сердобольная святоша, что ли? – лысый ехидно огрызается. – Возможно, новости столиц слишком медленно доходят до забытых Богом деревень, но, если ты не знала, то сострадание больше не в тренде, девочка. Оставь свой блеф для розовых очков других.

– Я не блефую. Я просто не хочу, чтобы другие люди страдали из-за моих деяний.

Мое заявление заставляет мужчину ненадолго замолчать.

Он вопросительно вздергивает бровь, делает шаг ко мне, угрожающе сверкая очками. Затем нажимает что-то на своем устройстве на запястье, проводит двумя пальцами вниз, и на нас опускается невидимый звуковой щит, заглушая голоса толпы и любые другие звуки.

– …Ты что, тупая, что ли? – шипит он, принюхиваясь возле моего уха, как это сделала бы настоящая гончая.

Не думаю, что они способны на сочувствие или способны проникнуться ситуацией простых людей из крови и плоти. Насколько мне известно, больше половины их тела не из костей, а стального сверхпрочного каркаса. Возможно, это тот самый фактор определяющий их бесчеловечность. Вдобавок, есть еще и фактор того, что гончих специально отбирают среди наиболее лютых существ – нелюдей, и в процессе найма им еще и промывают мозги. Вот почему я должна сыграть по тому сценарию, что они понимают.

– А что, если и так? Да, тупая и чокнутая. Но мозгов хватило, чтобы смастерить нечто большее, чем вы все вместе взятые с вашими электронными побрякушками! Что же ты с этим сделаешь? Заберешь другого? Не велик ли риск? – осмеливаюсь произнести я с невеселой ухмылкой, скосив глаза.

Гончий глумливо вскидывает брови, изучая меня с желчным прищуром, как мне кажется, по его блеску в черных очках.

– Чем больше ты открываешь рот, деточка, тем больше мне хочется…

– Согласно трем Ка – "Криминальному кодовому кодексу" Ведасграда, мы, коллекторы, не можем отказать человеку добровольно пойти с нами, – прерывает угрозы лысого один из гончих.

Лысый морщится, как будто ему претило это напоминание о правилах.

– …Конечно, – ядовито шипит он. – Никто и не запрещает.

Гончие, стоявшие рядом с нами, внезапно бросаются в сторону, пытаясь удержать кого-то от вторжения в центральный круг.

Замечаю в толпе отчаянное лицо Зорана. Он что-то кричит, но я вижу только, как он беззвучно открывает рот из-за блокирующего звуки щита. Увидев его в таком состоянии, все мое существо сотрясается.

Я нерешительно отворачиваюсь, боясь снова встретиться с ним взглядом. Но встречаюсь. И это медленно приводит меня к ужасу. На нем его рабочая одежда, вероятно, гончие нагрянули как раз в его ночную смену на посту; волосы взъерошены от беготни и борьбы с толпой, взгляд испуганный и потерянный.

Зор порывается потянуться ко мне, но, заметив в моей руке коллекторское письмо, замирает.

"Почему ничего не сказала мне???" – читаю я слова по его дрожащим губам.

Один из гончих хватает меня за запястья, заводит их за спину и надевает холодные металлические наручники. Зор начинает неистово пробиваться ко мне, но все его попытки пресекаются вновь подоспевшими гончими.

Один из них подталкивает меня сзади, указывая на их дюномобиль, стоящий на пустыре. Когда мы приближаемся, замечаю высокого парня, облокотившегося о капот машины с серьезно-мрачным выражением лица. Вокруг него витает угрожающий ореол. Идеально бритая голова, долговязое телосложение, но он совсем не выглядит нетренированным и слабым. Волчьим взглядом он окидывает своих коллег, и я замечаю глубокий давний шрам на его лице, словно кто-то лезвием провел от щеки до самого подбородка.

– Мы задержали преступника, Сол! Можно ехать из этой дыры! – выкрикивает гончий сзади прямо возле моего уха, отчего я непроизвольно съеживаюсь.

Сол… Я неохотно усмехаюсь вслух. Думаю, неконтролируемое посмеивание, скорее всего, говорит о моей внутренней панике.

– Что это за имя такое? – выпаливаю я, не подумав заранее.

Сол с убийственно спокойным выражением сначала разглядывает мое лицо, а затем его светло-стальные глаза задерживаются на моем теле.

– Скоро получишь свое. Не волнуйся.

Из машины с водительского места вылезает другой гончий, обеспокоенно оглядывая нашу группу. Чем-то он напоминает мне этого Сола. Схожее телосложение, только есть волосы – русые по плеч и густая коротко стриженная бородка. Он отличается от остальных тем, что не облачен черную форму. Вместо этого на нем свободный белый свитер и коричневые брюки.

– Вы уверены, что это она? – мужчина подходит к нам, и Сол до боли сжимает мое плечо.

– Что? Ты что-то имеешь против нашего правосудия, Макс? – шипит Сол.

– Нет… Просто она не похожа на преступника, который нам нужен.

– Открою тебе маленький секрет, Макси. Большинство из них выглядят так же, как она – глупо и невинно. – Сол ядовито тявкает. – Жалко и несуразно. Не могут противостоять системе должным образом, поэтому делают это тайно, как червяки возятся под корнями деревьев, так и эти предатели.

Сол пихает меня в лопатки чем-то острым, отчего я спотыкаюсь и падаю на колени.

Кто-то легонько касается моего плеча.

Я поднимаю глаза и вижу мужчину с бородой – Макса. Он полуулыбается мне, протягивая руку.

– …Пойдем.

Я смотрю на его протянутую ладонь. Татуировка на его запястье такая же, как и у Сола – "000". Три нуля?… Татуированные собаки.

Сол что-то шипит гончим, и они начинают набивать машину водой и едой, собранными в деревне. Наверное, они проделали долгий путь, если им понадобилось столько собранной провизии.

– У нас есть скотч для этой деревенщины? Мне не нравится ее голос. – громко спрашивает Сол, не глядя указывая на меня.

Гончие ритмично качают головами.

– Черт. Напомните мне в следующий раз, чтобы я взял, когда будем забирать очередного червяка отсюда.

Когда дюномобиль начинает тихо гудеть, собираясь тронуться с места, кто-то хлопает ладонями по капоту. Гончие мгновенно настораживаются, доставая дубинки.

Я пытаюсь заглянуть за переднее сиденье и замечаю его… Зоран с кровоточащей губой.

Прощание

– Почему вы ее забираете?! Она ничего не сделала! – выкрикивает он, снова ударяя ладонями по машине.

Никто из гончих ему не отвечает, ожидая любой команды Сола, который с каким-то злорадным упоением щурит глаза на нарушителя процесса.

Зор снова повышает голос: – Возьмите меня! Я пойду вместо нее!

Один из гончих вырывается и наводит на него прицел, показывая, чтобы тот убрался с дороги. Сол презрительно фыркает.

– Только посмотрите на этого придурка! Пытается строить из себя героя! – он медленно подымает пистолет на Зорана. – Отойди, парень!

– Она не сделала ничего плохого! Отпустите ее! – Зор ревет, и на секунду наши глаза пересекаются, но он с усилием отводит взгляд обратно на гончих.

– Отойди. Назад. Ты, чертов идиот. Тебе что, сломанного носа было недостаточно?

Я сжимаю кулаки, ногти больно впиваются в кожу. Мне хочется проломить этому Солу голову камнем. Если бы только я могла это сделать так, чтобы Зор потом не пострадал. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы не вмешательство других гончих. Я надеялась, что он остановится и сдастся. Но это… Это был бы не мой Зоран.

– …Хотя, если подумать, то погоди! – Сол внезапно выскакивает из салона и решительно направляется к нему. – Он хочет занять ее место? Я прав?

Сол дает знак остальным гончим, чтобы те вывели меня из машины. Когда двое мужчин, держа за локти, выводят меня, я снова сталкиваюсь взглядом с Зораном. Его перепуганное выражение лица смягчается, губы слегка подрагивают в небольшой улыбке, отчего нижняя губа начинает опять кровоточить. Я содрогаюсь от этого зрелища, сдерживая желание расплакаться. Сол отстегивает пистолет с пояса и без колебаний протягивает его Зорану.

Потрясенный, он нерешительно берет его, вероятно, ожидая, что со стороны гончего вот-вот произойдет какой-нибудь подвох.

Макс, видя это, тоже вылезает из машины.

– Что ты делаешь?!

Сол с жутковатой ухмылкой не обращает внимания ни на него, ни на кого-либо другого, играя с новыми марионетками.

– Ты не можешь поехать вместо нее, парень. Она совершила нечто гораздо более ужасное, чем половина населения того гнилого места, куда мы ее сбросим. Но вот что ты можешь сделать сейчас, так это… – Сол резко поворачивается и бросает на меня испытующий взгляд. – Пристрели ее прямо здесь, в голову, и никому из деревни не придется отправляться с нами на остров еще очень долгое время. Честное слово!

– …Сол! Ты с ума сошла?! – встревоженный голос Макса прорезает тишину.

Сол рявкает в ответ с каким-то напускным удовлетворением: – Что случилось, Макси? Урок должен преподаваться всегда, когда есть подходящий ученик. Я просто учу их жизни. Потому что с этого момента она превратится в ад. – усмехается он, сплевывая на землю.

Давление рук, держащих меня за локти, ослабевает – видимо, другие гончие не настолько привычны к жестокости своего командира, поэтому я в состоянии отойти от них, и они почему-то позволяют мне это сделать. Я неспешно иду на шатких ногах и останавливаюсь прямо перед Зораном. Его голова опущена, пистолет подрагивает в руках.

– Пожалуйста, Зор… Иди домой. – тихо шепчу я, не решаясь подойти к нему ближе. – Позаботься о деревне, своей бабушке, моей маме и Нерилле.

Мои слова что-то разжигают в нем. Зоран внезапно отбрасывает пистолет в сторону, судорожно вдыхает воздух и поднимает на меня обезумевшие от волнения глаза.

– Нет!!! Ты что, не понимаешь?!!! Я не выживу здесь без тебя, ты – моя единственная семья! Без тебя мне конец! – отчаянно взывает он, его по-щенячьи живые глаза наливаются слезами.

Мое сердце сжимается от этого вида. Его слова вызывают у меня оцепенение. Как будто мое тело подставили под теплый душ и тут же окатили ледяной водой, когда до меня доходит осознание всей ситуации. Я больше никогда не увижу моего милого Зора. Никто не возвращается из изгнания. Я в последний раз вижу его красивое лицо, его добрые и теплые, как солнечные лучи, глаза. Я бы отдала сейчас все, лишь бы в последний раз обнять его. Почувствовать привычный аромат лимонной травы, исходящий от его одежды.

– О-о-о! Как сладко, аж блевать хочется! – Сол, сымитировав его интонацию, рявкает на нас. – Картина называется "Две девственницы на распутье"!

В мгновение ока Зоран бросается ко мне и подается вперед, ухватив меня за руку. Он пытается притянуть меня к себе, но Сол пинает его под коленки, заставляя повалиться.

– Ну так что, дурень? Готов пристрелить эту куклу или так и дальше будешь сопли на кулак наматывать и всех здесь раздражать?

Зоран, опираясь на локти, отползает назад, утирая слезы смешанные с пылью на щеках.

– Тогда проваливай с дороги! – Сол закатывает глаза. Упираясь ботинком в грудь Зорана, он беспощадно пинает его в бок, заставляя того перевернуться и скрючиться от боли.

Подобрав с земли пистолет, Сол снова прицеливается в Зора. Прежде чем я успеваю что-либо осознать, обезумевший гончий посылает пулю в правую ногу Зорана.

– Пес на трех ногах не угонится далеко за машиной. Это бракованный пес, который проведет остаток своих дней в конуре.

Сол поворачивается ко мне лицом с самодовольной усмешкой, от которой во мне все леденеет и закипает в один миг.

– Нет!!! – бессильно закричала я, бросаясь к тому месту, где в образующейся вокруг него луже крови лежит Зоран.

Бросаюсь на колени рядом с едва пришедшим в сознание другом, надавливаю на его кровоточащую рану своей курткой, которую тут же обматываю вокруг его ноги. Другой дрожащей рукой обхватываю его лицо, задыхаюсь и плачу. Мои слезы неудержимо падают на его лицо, бледнеющее с каждым мгновением. Слышу, как Сол матерится за моей спиной, приказывая увести меня, но Макс вмешивается, уговаривая дать мне еще немного времени.

Непослушные холодные пальцы легонько касаются его щеки, бережно вытирая слезы.

– Зор… Ты меня слышишь? – тихо всхлипываю я, лбом прижимаясь к его груди.

– …Дара… Почему не рассказала о письме?… – голос Зорана тихий и болезненный, глаза прикрыты от жестокой реальности. Ослабевшие пальцы дотрагиваются до моей щеки. Я перехватываю их и, не задумываясь, целую кончики. Казалось, это самый правильный поступок из всего происходящего.

– …Мы могли бы что-нибудь придумать вместе, – выдыхает он слабым шепотом, застрявшим под тяжестью непролитых слез.

– Я не могла, Зор… Я просто не могла, – с каждым мгновением тяжесть в груди давит все сильнее. Он не должен винить во всем себя. Он должен жить дальше, даже если уже не со мной.

– Я поеду с тобой.

– Ты же знаешь, что это невозможно, – мягко отвечаю я, исступленно целуя его ладонь. Он надеется вопреки ожиданиям, и это кинжал в мое сердце.

– Они здесь только из-за меня. – я медленно протягиваю руку, поглаживая его воронено-черные волосы. – И не смей специально становиться преступником, чтобы повторить мою судьбу! Я никогда не прощу тебе этого, Зор. Понял?… – я делаю горькую паузу. – Пожалуйста… могу я просить тебя сделать для меня кое-что?

Его глаза трепещут, пытаясь не потерять меня из виду вопреки агонии тела.

– Конечно, – шепчет он. Его ресницы подрагивают, когда он пытается сесть, но поврежденная нога быстро напоминает ему о физических пределах. По его лицу пробегает острая вспышка боли.

Я поспешно помогаю ему опуститься назад, наклоняясь к нему. Наши лбы соприкасаются, и между нами образуется пространство, предназначенное только для нас двоих.

– Береги нашу деревню. Здесь есть и хорошие люди. Ты же знаешь, как устроен наш мир: на десять продажных ублюдков – два порядочных. Так и здесь. Им нужна помощь. Стань тем, кто сможет их защитить. – мои слова едва различимы, но я знаю, что он слушает. – Ты можешь мне это пообещать, Зор?…

Некоторое время он молчит. Его большой палец начинает нежно поглаживать мою щеку – любящий, нежный жест на фоне кошмара наяву.

И лишь спустя долгую минуту он наконец нарушает молчание: – …Я обещаю. Но… – он замолкает, сглатывая ком в горле. – Как же я буду без тебя?

Его слова бьют меня по нутру, лишая возможности дышать.

– …У нас есть воспоминания, к которым мы можем возвращаться. Никто не сможет отнять их у нас. – переплетаю наши пальцы, борясь с набегающими слезами. – И я всегда… всегда буду рядом, Зор. В твоих мыслях и сердце.

Зоран бросает на меня исчерпывающий взгляд, его глаза переполняются глубиной невысказанных слов.

– Я не хочу жить воспоминаниями о прошлом вместе с тобой, Дар, – хрипит он, слизывая кровь с нижней губы. – …Когда в настоящем… – его голос обрывается, когда он распахивает глаза и фиксирует на мне взгляд с интенсивностью, которая заставляет мое сердце пуститься в дикий галоп, – я не могу дышать без тебя.

В порыве эмоций наклоняюсь и прижимаюсь к его груди, зарываясь руками в песок по обе стороны от его лица. Зор не моргает, оставаясь похожим на бледную скульптуру. Даже не знаю, смотрит ли он на меня или на ночное небо.

Я наклоняюсь и с нежностью, граничащей с отчаянием, приникаю к его губам. Это легкий, краткий поцелуй. Но в нем было каждое слово, которое я не могла ему сказать. На мгновение я почувствовала, как его похолодевшие губы раздвинулись в унисон с моими. Соединение длилось всего несколько секунд. Но этого хватило, чтобы запечатать пустоту неуверенности в груди, которая оставалась во мне весь этот год после того, как он впервые поцеловал меня. Теперь я точно знала, что если бы мы не были пойманы в ловушку этого жизненного сценария. Не жили бы в этом темном мире, – мы были бы вместе. Всегда. Не как друзья, а как то, чего мы оба так желали.

Внезапно в разделяемую нами реальность грубо вторглись. Сол вцепился в мое плечо тисками, оттолкнув меня в сторону с холодным безразличием.

То, что произошло дальше, было кошмаром. Жуткая картина навсегда останется в моей памяти. Выражение полной готовности на лице Зорана, когда Сол взмахнул пистолетом. Стремительность, с которой он извернул его, нанеся сокрушительный удар в висок Зорана.

В звенящей тишине раздался мой бессвязный крик. Зор рухнул, не двигаясь больше. Алая смесь, заливающая его лицо, составляла невообразимый контраст с его некогда благодушным выражением.

Крепкие руки схватили меня, оттаскивая от места. Пока Сол тащил меня к машине, мои глаза не отрывались от неподвижной фигуры друга, который рисковал своей жизнью ради меня. Друга, которого я полюбила.

– Было бы куда лучше, если бы он пристрелил тебя, когда у него был шанс. – Сол склонился к моему уху, его сигаретный перегар ударил мне в нос. – Там, куда тебя сошлют, куколка, дурнее, чем в преисподней. В следующий раз выбирай себе парней посерьезнее. Этот был настолько убог, его хотелось пристрелить на месте. Мертвый пес лучше, чем бракованный, который не может ни лаять, ни охранять. Как думаешь?

Дюномобиль стартует, и деревня остается далеко позади. Я не замечаю, как быстро Зета становится маленькой точкой на горизонте ночной пустыни. Я ничего не замечаю сквозь слезы и пелену безнадежности, с которой я навсегда покинула свой дом. Ночь морозная, кромешная тьма, и только пара желтых фар освещает путь в далекую неизвестность.

Очнувшись от укачивающей дремоты, слышу тихий грудной баритон человека, находящегося где-то поблизости. Мои глаза остаются прикрытыми, а дыхание ровным, я симулирую сон, в котором больше не пребываю.

– Что скажешь, Сол? Есть у девки шансы выжить в одной из ИСА? – вопрошает голос. По мере того как вопрос проникает в мое сознание, сердце замирает в знакомом ритме страха и напряжения.

Ответ Сола оставляет горький вакуум в пространстве между гулким тарахтением автомобиля: – Сильно сомневаюсь.

Затем в разговор вступает второй голос, он звучит тише, но так же отстраненно. Это был Макс: – Кажется, она отличается решительностью… может, она сможет стать файтером?

Последовал смешок, жестокий и скрежещущий, как гравий под сапогами. В салоне мобиля разлилось веселье Сола: – Файтер?! Она слаба даже для секции садовника. Не думаешь?

Сразу за этим последовал надрывный кашель. Сквозь полуприкрытые глаза вижу, как Макс убирает в карман скомканную салфетку. Когда он начинает отвечать, в его голосе звучит твердость: – Но разве ваша секция не для того, чтобы каждый желающий обучался борьбе?

Ледяной взгляд Сола пронзает мрачную тишину.

– Это не благотворительная организация для жалких и слабых, Макси. Кроме того, Рэд не пожелает новых обременений в своей элитной секции. И я тоже. Поэтому для каждого лагеря "ИСА" существует строгий отбор. А эта кукла… не подходит ни для одного. Ее выкинут за три забора в течение суток. Точно тебе говорю!

По мере того как горькие слова Сола обрушиваются на меня, мои кулаки сжимаются, а беспокойство нарастает. В глубине души я знаю, что Сол прав. Я не приспособлена к этому, не готова к жестокой реалии острова. Однако… Соглашусь ли я с утверждением Сола, не имяя равных шансов на выживание, опущу руки?…

Пока дюномобиль гудит в ночи, ответ становится очевидным – однозначно нет.

Продолжая, казалось бы, бесконечную поездку по пустыне, на этот раз я обнаружила, что сон неуловим, а мысли закрутились в хаотичном круговороте. Мир за окном превратился в нечеткие формы и размытые оттенки. Тишину в салоне нарушал только гул мотора и редкий шорох кожаной куртки Сола, когда тот смещался на водительском сиденье.

"Что подумает мама?" – вопрос повис в потоке сознания. Картина, написанная красками вины, беспокойства и сожаления, смотрела на меня немигающими глазами.

Зор промелькнул в моем сознании, и напоминание о нем ощущалось как горячий пронзительный толчок в груди.

"С ним все будет в порядке", – успокаивала я себя, – "Он должен жить дальше и жить… просто… жить".

Желание, мольба, надежда. Все в одном.

Машина наконец остановилась, и затихающий рокот двигателя звучал в моих ушах как биение собственного сердца. Когда в небе забрезжили первые лучи рассвета, я увидела, что мы встали перед неприметным форпостом посреди бесплодной пустыни.

Сол заглушил двигатель. Повернувшись ко мне, он изобразил на лице лукавую усмешку.

– Пора тебе уснуть, куколка. На этот раз как следует.

Меня предупредило лишь мелькнувшее движение в периферийном зрении. Как вдруг к моему лицу прижали пахучую влажную тряпку. Удушливый лекарственный привкус ворвался в мои ноздри, несмотря на мои отчаянные попытки задержать дыхание.

Мои чувства начали размываться, темные пятна застилали зрение.

Как только я поддалась неизбежному, грязная ухмылка Сола запечатлелась на моем витающем сознании.

Я обнаружила себя дезориентированной в какой-то серой комнате, лишенной всех удобств, кроме нескольких лавок и старых истертых покрывал.

Меня охватило беспокойство: я с трудом подсчитала людей, которые спали на скудных койках, некоторые из них были в лучшем состоянии, чем остальные.

Это была не простая комната, – настоящая карцерная камера. Холодная и угрюмая. Десять человек, включая меня, были заперты внутри – мне даже не нужно было осматривать массивную дверь, чтобы понять это. Вероятность того, что она откроется свободно, была ничтожнее, чем тонкое стеклянное окошко над ней.

Нахлынули воспоминания: о трагической ночи, о размытых фигурах гончих. Это все было похоже на кошмарный сон.

Запястье почему-то сильно зудело, словно обожженное. Я попыталась рассмотреть, в чем дело, но было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть.

Пока я лихорадочно соображала, что делать дальше, тишину наполнил гулкий звук чьих-то шагов. Звук отдавался в коридоре снаружи, заставляя других пленников ворочаться во сне.

Когда дверь приоткрылась со звуком, из груди вырвалась непроизвольная молитва в надежде, что это не Сол. Но судьба распорядилась иронично: это был не он. Это был Макс.

Он безучастно начал рутинный осмотр узников, проверяя их состояние и… Их запястья?

Когда его взгляд упал на цепь вокруг моих кистей, в его тульских карих глазах что-то промелькнуло – неузнаваемое, но чувствительное. И тут произошло нечто неожиданное.

Со знающей улыбкой, которую наполовину скрывала усталость, он опустился на колени рядом со мной. Когда он щелкнул чем-то на пульте, я почувствовала, что мои запястья стали легче: я была свободна.

– …Почему? – хриплые слова сорвались с моих губ.

Макс быстро заставил меня замолчать, приложив палец к губам.

– Шшш! Пойдем… – он протянул руку, и я мимолетно вспомнила, как в последний раз он так поступил, чтобы помочь мне подняться с колен. Что-то в нем заставляло меня довериться ему.

Не отпуская мою руку, он закрыл за нами дверь. Щелчок замка эхом отозвался в темноте коридора, лишь свет его фонарика указывал на путь дальше.

С удивительной мягкостью он повел меня по лабиринту узких длинных коридоров. Я понятия не имела, где мы находимся и что меня ждет, но в этот момент его надежная хватка стала для меня источником надежды на то, что все не так уж и страшно.

Макс

Как только мы выходим, бодрящий прохладный воздух обдает мое лицо, являя собой разительный контраст с затхлым, промозглым духом карцера.

– Макс, а если кто-нибудь… – начала я, оглядываясь через плечо.

– Все спят, не переживай. – успокоил он с теплой улыбкой, подавшись вперед и облокотившись на четырехгранную опору.

Небо сливалось с холодными ночными красками. Свет трех лун ослеплял мои непривыкшие глаза, вынуждая щуриться. Ветер был слишком сильным, почти сравнимым с ветром суровых пустынных бурь, но этот нес с собой особый, чуждый солоноватый привкус.

– …Почему ты освободил меня? – настороженно поинтересовалась я, сохраняя безопасное расстояние от него.

– Ты мне понравилась.

– Ч-что, прости?

– Не пугайся. Просто ты показалась мне не такой, как они, – ответил гончий ровным голосом, – и я не хотел, чтобы тебя держали, как одного из тех преступников и убийц, что были в карцере.

От этих слов моё сердце пропустило удар.

– Убийцы?… Мне казалось, что последними людьми, которые убили кого-то и были приговорены за это к изгнанию, были бунтовщики в Черный День столетия назад? – осведомилась я, чувствуя недоумение. – Насколько я знаю, ссылка была заменена на экзекуцию для убийц… Выходит, моя деревня и в самом деле тормозит с получением сводок из города.

Макс выдержал паузу, опуская голову, а затем медленно произнес: – Это обычных убийц публично казнят, а государственных – попрежнему свозят на остров.

– …Ясно.

– Ты упомянула бунтовщиков Черного Дня. Мне кажется, их трудно считать за убийц.

– Как ты можешь так говорить? Они же…

– Скажи, разве кто-то может считаться убийцей, если его годами доводили до такого безрассудного и отчаянного состояния? На плодородных Землях наш народ несколько десятилетий подыхал с голоду, так как был принудительно переселен из селений в настоящие каменные джунгли, ведь там искусственный морок легче контролируется Серыми, когда нужно воздействовать на население в принятии решений. Доведенные до крайности массы людей с запудренными мозгами, готовые поверить кому угодно и сделать что угодно, лишь бы построить новую, обещанную им более совершенную жизнь на пепелище наследия предков, – отнюдь не убийцы, а лишь жертвы бесчеловечных политических манипуляций. Да, мы-то называем это Черным Днем, когда мятежники Трех Рас свергли Четвертую – Дарийскую, из-за траура и пролитой крови, павших в тот день. Но могу поспорить, что Серые, которые несколько десятилетий планировали это событие в тени и удерживали нити сего действа в своих руках, именуют его по-другому.

– …Ну и ну. Когда ты забирал меня из камеры сюда, у меня и в мыслях не было, что наш разговор выйдет на темы, стоящие Криминального Кода? – тихонько шучу, приобнимая себя за локти из-за пронизывающего ветра. – Если бы здесь стоял не ты, а Сол, я бы решила, что он пытается повесить на меня еще одно преступление.

Макс поддерживает мою иронию слабой улыбкой, согласно кивая.

– Прости за это. Порой не могу промолчать о некоторых вещах. В этом-то и заключается моя главная проблема. Иногда, когда смотрю на пленных, даже удивляюсь, что это я их сторожу, а не… ну, ты поняла.

– Лично я не вижу ничего криминального в том, чтобы обсудить политическую историю с разных сторон.

– Да, но если нас услышит кто-то еще, это будет прямой код "654".

Стоит мне слегка нахмуриться, склонив голову, как Макс тут же предоставляет разъяснение.

– Криминальный Код "654" – любое выражение несогласия или разногласия с идеологией, политикой или официальной исторической хроникой Серых властей.

– А сколько всего этих Кодов?

– Столько, сколько постановляет Серое правительство. Пять лет я работаю коллектором на них. Мне попадались люди с самыми разными видами преступлений, в совершении которых их якобы уличали. Некоторые даже нелепые. Например, Криминальный Код "723" – несоблюдение комендантского часа. Попасться на улице после полуночи и отправиться за это в ссылку? Безумно дико это все, как по мне.

Я медленно киваю, переваривая полученную информацию.

– …А код "000"?

Макс просто молча взглянул на меня, по его лицу ничего нельзя было понять.

– Ты спрашиваешь о наколках на запястьях коллекторов? К преступлениям они не имеют никакого отношения. Наоборот, они – так называемые "вершители порядка".

– Ты называешь их "они", но разве у тебя самого нет такой наколки?

Присмотревшись более внимательно к моим чертам лица, Макс все же подтвердил высказанное мной, закатав рукав куртки. Моему взгляду предстала тусклая черная татуировка в виде трех нулей.

– Я решил играть по правилам Серых. Закладывать семена сомнений, будучи вхожим в их собственную структуру. Мне повезло, что я работаю с людьми, которые изначально не вписывались в их систему, в которую они заставляют играть всех. Ты не первая, с кем я веду такие политические беседы. Я считаю это своей миссией – вытаскивать из карцера наиболее проснувшегося из всех, пока никто не видит, и заводить с ним небольшие дискуссии.

– Правда? Но… Скажи, Макс, чего ты хочешь добиться такими разговорами?

– Ну, как видишь, я все еще здесь, исполняю свою миссию. При этом, скажу тебе кое-что. После каждого разговора с заключенным я открываю им одну вещь – что, донеся на меня другим коллекторам, он сможет смягчить свое наказание и обменять пожизненное изгнание на острове на десятилетнюю работу в шахтах на материке. В этом и заключается моя миссия. Как видишь, ни один из двухсот восьми человек, с которыми я беседовал, не доложил о моем криминальном поступке '654'. Надеюсь, ты не станешь моей последней. – он слабо заулыбался, мельком взглянув на меня, а затем на темное небо.

– Невероятно. И… Наверное, в твоих стандартных беседах есть некая точка давления? Ты уже испытал ее на мне?

– …Ты из Расы Свагов? Голубоглазых?

Я подтвердила легким кивком головы, порыв ветра всколыхнул мои длинные волосы, перебирая их в игривом танце.

– Тогда, как Сваг, ответь мне, помнишь ли ты что-нибудь о Великой Дарийской Расе, которая полностью исчезла после Черного Дня? – в его интонации чувствовалось твердое спокойствие.

– Не называй их великими, – отрывисто выпалила я, чувствуя горький привкус во рту от разговора. – Дарийцы были единственной Расой из четырех, которая выступала против единства. Им нужны были только превосходство и контроль над другими тремя Великими Расами, во что бы то ни стало!

Мои слова были встречены непроницаемым взглядом Макса. Сердце гулко стучало о грудную клетку, в то время как между нами установилась неловкая тишина.

Наконец он прервал молчание: – Это твое мнение. Я понимаю его причину.

Я уставилась на него, вскинув брови.

– Пожалуйста, только не говори мне, что твое мнение о серебряноглазых и их ужасных делах иное? – я сделала шаг навстречу, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Макс лишь передернул плечами, в уголках его губ заиграла бескорыстная улыбка.

– Ты не станешь пытаться понять мое мнение, когда так сильно стремишься защитить свое от стороннего влияния. Я не буду пытаться убедить тебя изменить его.

Хотя его отстраненная позиция меня и возмутила, мне все же было искренне интересно узнать его точку зрения.

Равнодушие Макса еще больше разожгло мое любопытство. Я настойчиво спросила: – …Может, хотя бы попытаемся?

Мужчина вздохнул, запустив руку в копну светло-каштановых волос. Мрачноватая улыбка дала понять, что он едва ли надеется на мое понимание.

– Как пожелаешь. Но только потому, что ты сама меня об этом попросила. Хотя, поверь, довольно сложно вести цивилизованный разговор об этом, – он замялся, взгляд его стал отрешенным, – когда даже твоя семья не желает открывать глаза на очевидные вещи вокруг.

Я растерянно моргнула, удивленная внезапным личным откровением.

– Они не разделяют твоих взглядов? – поинтересовалась я, уже более мягким голосом.

Какое-то мгновение он не отвечал. Макс смотрел в черную даль поверх моей головы. Когда он снова взглянул на меня, в его карих глазах было что-то уязвимое и тревожное, чего он не демонстрировал ранее.

– Нет. Мои родители не хотели, чтобы их беспокоили вещами, которые способны изменить то, как они воспринимают мир на протяжении всей своей сознательной жизни. Это пугает, я понимаю их. Но все же было больно не иметь возможности разбудить самых близких людей от чересчур комфортной дремы.

– …Макс, – тихо начала я, – обещаю, я хотя бы попытаюсь понять твою точку зрения. Даже если она будет отличаться от моей. Меня уже вряд ли что-нибудь сможет испугать.

В его уставших от работы глазах промелькнула печаль.

– Буду рад, если ты просто выслушаешь, – стоически произнес он. – Может быть, когда все это закончится, ты вспомнишь мои слова с улыбкой.

Что именно он имел в виду под "закончится", я не знала. Конец нашего разговора? Конец… света?

Вдруг я почувствовала, как пол заходил ходуном под моими ногами. Я не могла объяснить это ощущение. Оно странно дезориентировало, казалось, будто что-то всколыхнуло твердь.

Я попятилась, едва не потеряв опору. Паника снова охватила.

– Что происходит?!

Макс не ответил. По крайней мере, не сразу. Прислонившись спиной к металлическому, потертому временем столбу, который я приняла за часть балкона, он не сводил взгляда с горизонта.

– Ты сказала, что не боишься. Подойди ко мне. Ближе.

Он протянул руку, беря мою холодную ладонь в свою уверенную хватку, и притянул меня вплотную к ограждению. Я с трудом подавила удивленный вздох.

Мой мир закружился, реальность исказилась до дискомфорта, когда осознание медленно вползло в голову. Мы не стояли на твердой земле. Мы двигались… по воде.

Теперь я это ощущаю! Волны, легкое покачивание гигантского судна на водных потоках.

– Мы… плывем? – заикаясь, пролепетала я, едва справляясь с напором сильнейшего ветра.

– Да. Мы на пароме.

Чувство изумления уступило место прежнему страху. Для меня это было впервые. Просторы океана, тягучий соленый воздух – все это я представляла себе только по книгам.

Подавленный смешок вырывался из моей груди. Это был удивительный миг, несмотря на столь тяжелые обстоятельства. Я находилась здесь, вдыхая необъятную силу океана.

– …Ты ведь знаешь, куда нас перевозит этот паром? – спросил мой спутник, прерывая мой душевный трепет улыбкой.

– С учетом того, что на борту находятся настоящие убийцы, это место не может быть слишком многообещающим, да? – ответила я, стараясь сохранять непринужденный тон.

Я ожидала, что он усмехнется или хотя бы улыбнется над моим мрачным юмором. Но между нами повисло молчание.

– …Макс?

Повернувшись ко мне, он ответил на мой зов напряженным взглядом. Его рассенские глаза, казалось, потеряли свой яркий отблеск в ночном свете. Мужчина внимательно проследил каждый контур моего лица, но не из стремления заглянуть в душу, а скорее из-за желания узнать, как меня лучше успокоить, что, как ни странно, вызвало во мне теплый отклик.

– Ты права… – сдался он, сделав неспешный кивок. – То место не сулит ничего хорошего. Остров – это именно то место, где угасают последние надежды. – горькая улыбка дрогнула на его лице. – Вас перевозят на плавучий Остров. А уже там отправят в один из четырех лагерей, получивших название ИСА.

Время вокруг меня замедлило ход. Рассказы отца об Острове, его отрывочные жуткие байки об этом месте эхом отдавались в глубине моего сознания, как оживающее пророчество.

– Мы, коллекторы, – начал Макс, отрывая меня от размышлений. – Отвозим всех осужденных, которых собираем по городам и деревням, на этот Остров, где они оказываются предоставлены сами себе и суровому выживанию, если не примкнут к одному из лагерей.

– Я кое-что слышала об этом Острове…

– Забудь. Там все гораздо хуже, чем может представить здравое воображение, – прервал меня Макс, едва слова сорвались с губ. – Ты воспитывалась при нынешнем правлении Ведасграда, Империи Серых.

Я не могла понять, к чему он клонит. Следовал ли он какому-то плану беседы, о которой рассказывал? Потому что я не могла уловить ход его мыслей. И это… интриговало.

Макс неодобрительно качнул головой, углубляясь в разговор.

– Великая Раса Дарийцев с серебристыми глазами была самой древней и знающей из всех. Вы – голубоглазые Сваги, мы – огненноглазые Рассены, и зеленоглазые – Харийцы. На протяжении сотен веков все мы жили в мире и процветании. А потом из заграничных пустошей вынырнули Серые, бесчисленные толпы которых расползлись по всем четырем материкам, словно паразитический вирус.

– Откуда у тебя все эти знания, Макс? – вопрос соскользнул с моего языка.

– Я не ходил в государственную школу, как другие дети в Тулине и как мой младший брат, – в детстве я постоянно болел, и муниципалитет образования посчитал меня неподходящим материалом для содержания и траты ресурсов, поэтому мне разрешили обучаться на дому. Мой прадедушка до вступления в силу постановления, запрещающего читать с бумаги, работал библиографом в центральной библиотеке Тулина. Он успел припрятать в подвале несколько томов – все, что удалось спасти до того, как их сожгли, – и с особой бережностью хранил всю запрещенную литературу – наследие, оставленное Дарийцами после их искоренения. Моей семье повезло с таким сокровищем. Родители читали их и передавали книги нам с братом. Мне действительно повезло, что я вырос в такой семье, которая была в состоянии мыслить здраво и не смотрела телекамеру круглыми сутками, и тем более не принимала на веру любой чих, доносящийся из той коробки. Благодаря тем книгам я не верю, что Раса Серых явилась сюда, чтобы восстановить Мир и освободить земли от узурпаторов Дарийцев, как они всех в том так рьяно убеждают чуть ли не из каждого чайника на кухне, – с ухмылкой подытожил Макс.