Ледовые Корсары. Книга третья. Ледовая армия

Пролог

Больше всего беспокоили колени. Они – тонкие, слабые – прятались под массивным столом, и по скрипучим, воспаленным суставам топтались невидимые пальцы болезни, крепкие, словно вылитые из стылого железа. Инструменты бездушного мастера заплечных дел, имя которому – Старость. И вроде бы привычный сосед, но смириться с ним так и не получалось.

Потому что рано или поздно со знакомым мучителем явится и другой палач. Конечный. Старик даже вздрагивал, когда холодное дуновение последнего касалось облысевшего затылка. Оборачивался, но видел лишь квадрат света на штандарте Ордена, да свежеокрашенные радиаторы отопления, зажатые между двух отделанных деревом шкафов.

Рано или поздно все закончится.

Старик положил сухие ладони на теплые штаны – броню измученных суставов. Чуть пригладил ворс, осторожно, чтобы не переусердствовать и не призвать тем чуть больше страданий, чем хотелось бы.

Светлый Бог, вот бы прогнать эти внимательные, бесплотные пальцы на коленных чашечках! Разжать их хотя бы на чуть-чуть. Ненадолго, ему ж много не надо.

По ту сторону темной кельи кричали зазывалы торговых лавок. Старик моргнул, выдернутый из оцепенения. Он вдруг отчетливо понял, что разговор со странным посетителем совсем его не тревожит. Скорее наоборот – отвлекает внимание от ноющих суставов.

Окошко над дверью его каморки потемнело. Над столом едва слышно гудел шаманский фонарь, его света едва хватало на то, чтобы вытащить из темноты стопку толстых учетных книг и неприятное лицо вечернего гостя. У него была вежливая улыбка человека, привыкшего лгать и зарабатывающего этим сомнительным талантом на вполне себе приличные кушанья. Работяги с нижних мануфактур, прямые в своей грубости, старику нравились куда как больше. Но такие в каморке Торгового Поста не появлялись.

– Я, – сказал, наконец, старик, – не до конца уверен, что понял вашу просьбу. Вы не могли бы… Уточнить ваше… Предложение?

– О, конечно! Но это была не совсем просьба, – еще одна «дружелюбная деловая улыбка» с налетом «ну вы же все понимаете». – Я молю Светлого Бога, что никак не отвлекаю вас от дел.

Старик покачал головой. Он сидел тут целыми днями, с момента утреннего гудка, возвещающего о начале работ мануфактур Барроухельма, до глубокого вечера, когда стеклянный потолок блуждающего города начинал переливаться красками ночного неба. Неделя за неделей. Месяц за месяцем.

Год за годом.

– Война все меняет, не правда ли? – гость был уверен в себе. Отвратительно уверен. Старик посмотрел на незнакомца из-под колючих, клочковатых бровей. – Давно не видел, чтобы ваши двери открывались. Эти двое бугаев у входа даже удивились, когда я к вам завернул.

– Мы тут не лепешками торгуем. Неприкасаемые не требуют очередей у Торгового Поста.

– Простите. Я никак не хотел принизить столь славную организацию.

Пальцы старика чуть надавили на ворс, чтобы колени почувствовали настоящие, теплые руки, а не студеную хватку.

– Представьте себе ситуацию, разумеется, совершенно невероятную, – посетитель интерпретировал его молчание как знак продолжить. – Небывалую. Допустим, я знаю, что двое ваших бойцов сейчас несколько не у дел. Я бы даже предположил, что они находятся в бегах. И такая удача – мне известно где они живут. Двое легендарных воителей Ордена Неприкасаемых. Без контрактов, без договоров. Совсем одни.

Гость следил за реакцией представителя Ордена внимательно, но при этом играя. А старик сидел с непроницаемым видом и слушал.

– У вас ведь это не то чтобы приветствуется, верно? Я слышал, это недешевое удовольствие, воспитать одного Неприкасаемого?

– Из двенадцати человек до выпуска добирается один. Разумеется, орден несет убытки в описанных вами случаях, – сказал торговец Неприкасаемыми. – Простите, я никак не могу вспомнить ваше имя.

– Галай ан Безер, о, как я мог забыть представиться. Так вот…

– Подождите…

Старик потянулся к стопке учетных книг. Встрепенулась боль в суставах, царапнула, и он поморщился, затем осторожно вытащил отделанный черной кожей тоненький томик.

– За последние годы, мастер ан Безер, у нас не так много беглых Неприкасаемых, – поделился он. Открыл книгу, не глядя на гостя, но наблюдая за ним краем глаза. Аккуратно перевернул страницу из выделанной кожи.

– На четыре сотни подготовленных бойцов всего шесть разорванных контрактов. Из них, по результатам комиссии, лишь два нарушения – всецело вина воспитанников Ордена.

– Простите, но…

– Я еще не закончил, мастер ан Безер. Если быть точным – шесть контрактов за восемь лет.

Он покрутил рычаг под столом, и фонарь со скрипом спустился чуть ниже, давая строчкам больше света.

– Последний раз гонец Ордена был две недели назад, так что никаких неожиданностей у меня нет.

Он поднес к глазам увеличительное стекло, прищурился. Галай ан Безер молчал, на губах заметно таяла улыбка непонимания. Палец с потемневшим от возраста ногтем заскользил по строчкам. По сухим номерам, за которыми прятались исправленные Орденом судьбы. По вердиктам. «Поступил на службу в дознавательный корпус», «Умертвлен», и то, что искал старик – «Неизвестно».

– Мне понравилась ваша уверенность, – сказал он, когда дочитал до конца. – Но дело в том, что сейчас в бегах у нас находится лишь четверо. По трем контрактам. Номер триста семьдесят четвертый, вероятнее всего, мертв. Он исчез двадцать шесть лет назад. Парный контракт я наблюдаю лишь один, номера сто пятнадцатый и сто семьдесят девятый. Вы же не просто так сказали, что их двое?

Старик поднял взгляд на посетителя, тот широко улыбался:

– Важно вести дела так щепетильно, как это принято в Ордене. Я впечатлен.

– Мы знаем свое дело. Хорошо знаем. Поэтому предлагаю говорить прямо. Сколько вы хотите за информацию о беглых номерах, мастер ан Безер? Орден достойно вам за нее заплатит.

Галай щелкнул пальцем, и посетовал:

– Тут вы промахнулись, хотя ваше предложение говорить напрямую мне нравится. Дело в том, что я не хочу их сдать. – Он выдержал паузу и со значением добавил. – Я хочу их купить. Понимаете?

Старик неуверенно кивнул. Колени, бедные колени. Он перевел взгляд на список, посмотрел на номера и добавил:

– Нет, все же не понимаю. Вы хотите купить двух беглых Неприкасаемых? Двух, нарушивших Кодекс Ордена? Двух бойцов, чей предыдущий владелец – мертв? Вам действительно нужна такая покупка?

– Вот такой я человек, – всплеснул руками ан Безер. – Люблю приключения.

– То есть вы из тех, кто покупает гнилое мясо, когда хочет есть? – спросил старик.

– Я человек дела, я и не такое покупаю. Лишь бы устроила цена, знаете ли.

Такие предложения в тесной келье Торгового поста еще не звучали.

А ведь он прожил здесь столько лет. Так много, что стал частью этого темного уголка. Ожившим чучелом. Его послушников, олицетворяющих мощь и непоколебимость Ордена, меняли раз в год, а сколько десятилетий он тут сидит? Скольких из тех, кто ночевал в соседней каморке, уже забрала Пустыня, пока он делал важный вид и гордился тем, чему отдал свою жизнь?

– Считайте меня просто большим затейником, – напомнил о себе Галай. Старик очнулся.

– У меня другое предложение. Давайте я сейчас позову воспитанников Ордена, которых вы видели у двери, и мы вместе узнаем, где вы видели столь порченный товар.

Брови Галая подпрыгнули в изумлении:

– Это вы бросьте. Здесь вам, знаете ли, не дикий север. Закон в Содружестве – не пустой звук.

– Сокрытие беглого Неприкасаемого, молодой человек, это преступление. Нарушение закона Ордена.

– Есть тонкость, как бы. Законы Содружества на вас распространяются, а вот ваши… Ну, вы понимаете.

Старик понимал. Слишком хорошо понимал. Видел, как меняется мир. Как меняется он сам. Боль в коленях опять напомнила о себе, и торговец подумал о знахаре, что жил у Ботанического сада. Война взвинтила цены даже там, куда и не добиралась. Просто потому, что шла где-то, просто потому, что давала повод. Лекарь требовал за лекарства все больше. Того жалования, что возил курьер, скоро станет недостаточно.

А за каждого Неприкасаемого полагалась награда. Хорошая награда.

Иногда люди предают идеи просто из-за больных коленей. Галай прочитал его мысли:

– Я ведь вам, считай, подарок делаю. Несу монетки в узелке за товар, которого у вас и нету давно. Могу даже чуть сверху дать. Между нами, конечно.

Будь старику лет на десять меньше – торгаша бы уже выволакивали на центральную улицу Барроухельма. Но… Сейчас наступило время таких, как он – скользких, неприятных. Все летело на корм Темному Богу.

Этот потерянный во времени город превратил его в раздавленного старостью одиночку, у которого не осталось ничего от жизни. Лишь номера в книге учета и деньги. Серые курьеры с пустыми, отмеченными морозами лицами. Молчаливый ритуал открытия и закрытия Торгового поста и тишина. В этих краях не было места радости. Вся она шумела где-то за пределами кельи, на железной улице блуждающего города.

Здесь же молчали. Молчал он, молчали Неприкасаемые. Вымуштрованные, самодостаточные люди-инструменты.

Когда он выбирал путь служения Ордену, то не думал, что закончит его вот так, рассыпающимся и разочарованным стариком. Он жаждал славы общего дела. Хотел, чтобы мир стал чуточку безопаснее, чтобы когда-нибудь услуги воинов-телохранителей стали доступны даже беднякам.

Брошенные дети, бродяги, потерянные в мире Пустыни, обретали в Ордене шанс немного изменить этот мир к лучшему. И он отметал любые сделки, способные опорочить имя Неприкасаемых.

Когда-то. Теперь на первом месте были колени.

Он отложил книгу в сторону. Вытащил из стопки тонкий, почти прозрачный лист выбеленной кожи и нацарапал на нем несколько цифр.

Галай глянул, по-деловому кивнул:

– Это ведь за двоих?

– Нет. За одного.

Галай тяжело выдохнул:

– Дорого…

– Решать вам, – пожал плечами торговец. Безразличие далось ему нелегко. Вот бы сейчас заорать ему в лицо: «Да что ты тут мне душу сомнениями выворачиваешь, шаркуний выродок?!». Вместо этого торговец положил ладони на стол, намереваясь встать.

– По рукам. Я вернусь завтра. Потребуется больше средств, чем я рассчитывал.

– Это Неприкасаемые. Пусть даже и беглые. Не шлюхи с нижнего города.

– Понимаю, понимаю. Но дорого!

Старик никак не отреагировал на его слова. Он открыл книгу с рабочими записями:

– Я подготовлю сопроводительное письмо. Мне нужно имя того, с кем заключается контракт.

– Фарриан. Фарриан ан Лавани, – сказал Галай. – Я выступаю как его доверенное лицо. Вы же слышали об «Офаррительных дарах Светлого Бога»?

– Нет, – отрезал старик. – Приходите завтра.

***

Фреты вышли на мелководье. Вздымая столбы воды и каменной крошки, они поползли по длинным скальным языкам к лесу. Берег горел. Над деревьями тянулся черный дым. Прибрежную косу обороняли особенно хорошо. Ледоходы сразу попали под шквальный огонь артиллерии. Вспышки, лязг, грохот. Один из фретов развернулся из-за порванного трака. Два других зачадили.

Шаппы Содружества, стоящие на отдалении и не рискующие льдом, попытались поддержать десант огнем. Ядра падали на позиции защитников уже на излете.

– За Добро! За Добро!

Из распахнутых трюмов на землю выбирались солдаты Бродячих Городов. Осколки скал секли людей, вспышки поглощали их, но на Берег выкатывались следующие корабли. В прорыв отправили все фреты, освободив фланги. Долгое стояние, во время которого врагу удалось укрепить оборону, наконец завершилось, и Содружество бросило свои силы вместе с туманом.

Ночному небу добавилась свежая волна, кроме привычных синих и красных вспышек горизонт озарялся белыми зарницами. Войска Берега давно уже не владели морем вокруг родной земли. Сейчас все способные сопротивляться стали частью острова. Лобовые удары ледоходных армад ушли в прошлое после первых поражений Берега. Так что теперь любой холм мог оказаться кораблем защитников.

Фреты Содружества выползали на берег. Пушки на верхней палубе плевались снарядами по артиллерии. Из леса, ломая деревья, к ним выкатился дымящийся шапп островного государства. Развернулся на месте, выстраивая борт с пушками. Заглох, получив удар кого-то из боевых шаманов Содружества, но позицию занять успел.

Пехота Бродячих Городов уже добралась до артиллеристов, и там закипела схватка. Ратники Берега, сражающиеся на родной земле, стояли насмерть.

Небо вспыхнуло еще раз. Но теперь желтым. Громыхнул шапп Берега, и разорванное железо завизжало по бортам фретов десанта. Туман перемешался с едким запахом энги и черного порошка. Осколки посекли людей, выбирающихся из недр кораблей.

– За Добро!

Человеческая волна окутывала укрепления за укреплениями. Хлипкие стены сметались ледоходами Содружества. Один фрет увяз, покосился и рыл гусеницами скалу, высекая из нее искры. Другой крошил траками жилые дома, прокладывая путь в поселение.

– За Добро!

Где-то истошно кричала женщина. Визжали дети. Содружество наступало, чтобы вернуть подледному души, связанные с Черными Капитанами. Время Добрых пришло.

Теперь Пустыня изменится.

Небо вспыхнуло новым цветом. Цветом огня.

Изрешеченный ответным огнем, в лесу утих шапп Берега. Фреты ползли по склону вверх, с верхних палуб плевались смертью пушки. От полосы воды шла цепь бойцов, прочесывающих то, что могло уцелеть после первых волн.

– Смерть Черным Капитанам!

Небо стало огнем и обрушилось на головы наступающих солдат. Рев пламени сожрал истошные вопли. Один за другим вспыхивали фреты Содружества. Смерть с небес не разбиралась в принадлежностях и забирала как защитников Берега, так и захватчиков. Люди сгорали, не осознавая, что умирают. Ходячие факелы успевали сделать несколько шагов, прежде чем ткнуться в пылающую землю.

Где-то далеко шаппы Содружества начали было перестраиваться в новые боевые порядки, чтобы встретить неожиданного врага во всеоружии, но огонь обрушился и на них. Лед затрещал, застонал. Тяжелые корабли исчезали во вспышках пламени, проваливались в воду, переворачивались и уходили в стылое небытие.

Долгая война за Берег подошла к концу.

Глава первая «Такая новая, удивительная жизнь»

Утром повесился Динар. Я вышел из своей каморки, когда пришла пора заступать на смену, и увидел, как он висит над улицей, приветствуя холодным трупом идущих на мануфактуру бедолаг. Внизу уже копошились стражники, а худой парнишка в черной форме Барроухельма пробирался по узким железным лестницам-ходам, чтобы обрезать веревку. Железный настил гудел, лязгал. Пахло сыростью. Визжали петли дверей, и наше лежбище, облепившее потолок и стены сотнями железных коробок, исторгало из себя живую человеческую плоть. Сотни маленьких созданий, без которых гигантский стальной монстр не протянет и недели, расползались по огромному городу, и лишь единицы поднимали глаза на мертвеца над их головами.

Жилая клеть Динара была в двух перегородках от моей. Сосед. Пару раз мы болтали, а однажды он разоткровенничался и вывалил на меня свою историю. Признаюсь: не хотел я ее слушать и уж тем более чувствовать. Поэтому, пока он изливал мне душу, я старательно представлял себе танец полуголых красавиц на черно-красном снегу. И когда Динар затих, мы еще долго молчали, глядя на фонари нижней улицы. Мой собеседник считал, что его история меня тронула; я был рад, что он не эмпат. Это случилось две недели назад. Будто вчера и в то же время в прошлой жизни.

Война забрала у молодого парня правую руку и сделала из правой же ноги несгибаемую жердь. Шаманы да врачеватели сотворили чудо, когда вытащили его из объятий смерти. И молодой парень, который среди первых вступил в армию Добрых и отправился сражаться с демонами Черных Капитанов, уже через полгода вернулся назад изуродованным, никому не нужным калекой. Разум Динара так и не покинул того боя, где полегли его товарищи. Он все еще выл от боли там, на льду, среди мертвецов, перемолотых траками союзного ледохода. Обычная ошибка. Приняли за врага. Такая вот судьба.

Я ненадолго задержался, глядя, как стражники снимают окоченевший труп. Дурак. Нельзя победить пустоту внутри, нырнув в бесконечность.

Однако мысли о смерти не давали мне покоя всю дорогу до порта. Да и после я сидел за штурвалом кораблика и смотрел в Пустыню, думая о том, что ею, смертью, пахнет в этих оледеневших краях повсюду, от Южного Круга до невероятно холодных просторов на севере. Она скрывается в сокрытых снегом ходах зверей, таится за черными столбами путевиков. Смерть тявкает голосами голодных ледовых волков или же рычит, будто снежный лев. Она поджидает за ледниками на пиратских кораблях, и рассеяна гибельным холодом для путника, застигнутого бураном. Смерть здесь и так повсюду. Зачем же еще и самому ее множить?

Сквозь заиндевевшее стекло ледового штурмовика Пустыня меняет облик. От ее природной мощи, от зловещих тайн тебя отделяет всего лишь хлипкая оболочка зачарованной стали да измученное тысячами вьюг стекло. Дохлая преграда, но, странно, благодаря ей и белизна не так режет глаз, и дыхание навечно застрявшей в этих краях зимы не так обжигает. Я бы даже сказал – кабина штурмовика весьма уютное место, особенно в хорошей компании настойки на алом мхе.

Я приложился к обтянутой кожей фляге еще раз, впустив в себя глоток раздирающего нутро яда. Передернулся, но зато в голове чуть прояснилось. Дышать стало чуточку полегче, и, надо сказать, дурнота от вчерашнего ушла. Еще несколько приемов, и чуть угаснет тошнота духовная, а бедолага Динар перестанет маячить перед глазами жуткой культей и поникшей головой висельника. Я не хотел пускать его боль в себя, но он, собачья жизнь, все равно пролез.

Крохотный ледовой штурмовик полз по Пустыне, и его гусеницы одиноко скрежетали по льду. Резак был поднят, и белая вечность на нашем пути казалась идеально прямой, от ползущего за нами Барроухельма и до конца времен.

«Давай, выпей. Это же почти тост».

Я удержался, хоть это и стоило больших трудов. Мир – местечко поганое, пустое и несправедливое, однако лучше бы личным концам света не затрагивать жизнь других людей. Вообще ничто личное никогда никого со стороны заботить не должно.

«Тоже неплохой тост».

Солнце висело над Пустыней, и лед искрился миллиардами расколотых огоньков. Даже глядя сквозь мутное стекло, глаза уставали. Я опустил сетчатые окуляры очков. Когда сидишь за штурвалом – это не самая лучшая блажь, но сегодня сверкало особенно ярко. Подморозило. В принципе, вот-вот должно было начаться лето, но утром термометр показал ранневесенние минус двадцать шесть. Люди в напивальне как-то бурно обсуждали погоду последние дни (отвлекшись, наконец-то, от обрыдлевшей войны с Берегом), а мне было уже как-то все равно. Совершенно без разницы.

БАХ! Пауза. БАХ! – ударило сверху. Я послушно повернул штурвал направо. Металлический зверь с воем двигателя чуть сменил курс, пока сверху не раздался двойной стук, мол, хорош.

Я выправил движение ледоходика, покачиваясь на жестком сидении и возвращаясь мыслями к настойке.

Работа штурмовика при Барроухельме – довольно простое занятие. Не самое популярное, но зато далекое от провонявших палуб Блуждающего Города. И нет в ней ничего столь грозного, сколь скрывается в названии посудины. Штурмовик – это небольшая рабочая лошадка, которой нужно стесывать подозрительные ледяные наросты на теле пустыни, прежде чем до них доберется титаническая махина. Степень подозрительности остается на совести водителей. То есть меня, Эда ан Бауди, юноши из мертвой деревни, и Додона, шепелявящего добряка, всю жизнь прожившего на самой верхней палубе города. Совсем не той, которую видят богатые горожане и восхищенные приезжие.

Верхняя палуба – крыша города. Это десятки домиков наверху, похожие на гигантские заснеженные мурашки ползучего гиганта. Под ногами их обитателей царит вечное тепло, и разодетые граждане гуляют по чистым безветренным улицам, а за дверьми воет Пустыня.

Однако заросший густой бородой Додон никогда не рассказывал о своей жизни как о чем-то неприятном. Напротив, он радовался просторам и немного сочувствовал тем из людей, кто видел в своей жизни только стены.

А я, надо сказать, таких бедолаг (или счастливчиков?) за прошедшие полтора года повстречал уже порядочно. Они тоже приходили в напивальни, чтобы утопить эту тревожную тоску в вонючей, но прекрасной отраве. Люди мануфактуры Барроухельма, инструментарии рабочих палуб и пахнущие сажей хозяева ведущей платформы. Обитатели затхлых, гудящих от двигателей каморок, для которых было праздником подняться наверх, к магистратуре у ныне закрытой Академии Суши, и увидеть за расчищенным стеклом небо.

Их вселенная на этом и заканчивалась. Их жизнь ползла по Пустыне в броне Блуждающего Города и таяла с каждым годом. С каждым мигом. В ней было смысла еще меньше, чем в моей. Все перспективное будущее – лишь повышение по службе в корабельной мануфактуре. А так грохот станков, машин, духота, жар на лице, цепочка коридоров да пара лифтов. Все.

Абсолютная бессмысленность.

Поэтому-то я и выбрал работу в Пустыне. Коротать дни в праздном безделье после того, как случилось то, что случилось, я не мог. Даже когда ты сам себя уничтожаешь – природные инстинкты ищут спасения. Нужно непременно занять себя чем-то, чтобы не допиться до решения выйти ночью в Пустыню одному и забыться на льду, пока блаженный холод не приберет странника к себе навечно. Говорят, сладкая смерть. Ты засыпаешь, как делал сотни раз до этого, но не просыпаешься. Вроде бы никаких перемен. Просто тебя нет. Почему Динар поступил иначе? Зачем устроил из своего трусливого, слабого поступка целое представление? Вышел бы на лед и все.

БУХ! Пауза. БУХ-БУХ!

Я машинально повернул штурвал влево, пока Додон не остановил меня двойным ударом. Самому из кабины управлять ледоходиком сложно. Такому искусству путешествия годами учат в Навигаторстве, однако с таким вот нехитрым постукиванием да неподалеку от бурлящего снежной крошкой города на гигантских траках с рулежкой корабля справится даже юноша из деревни. Такой как я.

Если же ориентиров нет – то перед тобой белое ничто, и ладно, если светит солнце – мир еще имеет смысл в такие дни. Гораздо хуже, когда тучи затягивают небо и стирают горизонт. Вот в такие моменты, когда от непрекращающейся тряски начинаешь путать верх и низ, частенько ловишь себя на мысли, что железная машина отправилась прямиком в небеса, а ты и не заметил. Тем более уж не понять, где находится Барроухельм, и в какую сторону ползет крошечный штурмовик. Но ведь и работу по расчистке препятствий на пути гигантского корабля останавливать нельзя. Если город встанет – есть шансы, что он никогда больше не стронется с места. Мощности древних двигателей может не хватить на то, чтобы сдвинуть гигантский, разросшийся пристройками и людьми ледоход.

А это значит, что если когда-нибудь рядом с ним лопнет броня Пустыни и Темный Бог вырвется на свободу, то жители обречены. Так что движение – жизнь.

В снегах это непререкаемая истина.

В хорошую погоду ориентироваться можно было по белому облаку вокруг Барроухельма или же по сторожевым кораблям, сопровождающим город с тех дней, когда началась война между Содружеством и Берегом. Но это помогало лишь при маневрах. Обычно из кабины видна только бесконечность льдов.

Местность, по которой мы сегодня шли, недавно уже повидала на себе траки какого-то города, и поэтому все неожиданные выступы были срезаны тушей предыдущего странника. Так что можно было и отвлечься ненадолго. Тем более что перед неторопливым Барроухельмом сновала целая флотилия крошечных штурмовиков, которые, ежели вдруг встречались препятствия, облепляли особо мощные торосы, как хищники – тушу снежного кита, и сгрызали ее в считанные часы.

Мой взгляд зацепился за точку во льдах, и сердце, измученное жалостью к себе и разбитое на осколки несчастной любовью, вдруг екнуло предчувствием. Чаще всего такими пятнами на горизонте были ледоходы из других краев. Торговцы и каперы, военные и вольные странники. Из-за войны их приходило в Барроухельм не так уж и много. Додон рассказывал, что до зимы по пять–шесть судов в день нагоняли город-ледоход, ползущий через Пустыню вдоль путевых столбов. А теперь между заходами в порт чужих кораблей пробегало несколько дней.

Я даже отхлебнул из фляги еще раз, чтобы хоть немного унять непонятное волнение сердца. Удивительное дело, как наша смертная, примитивная плоть иногда чувствует то, что еще неведомо разуму. Говорят, если ты встречаешь того, кто убьет тебя в будущем – то место, куда придется смертельный удар, непременно заболит. То есть мы еще не видели своего убийцу, тот даже не слышал о нас, а тело уже знает, уже чувствует.

Так вот, когда я увидел тот корабль – у меня заболела голова. Заболела страшно. Я смотрел, как покореженная посудина с десятками пробоин ползет по снегу и чадит закопченными трубами, и тер затылок. Война не подступала к нам так близко. Она всегда была ужасом сторонним, далеким. Будто из другого мира.

Я остановил штурмовик, открыл люк наверх и выбрался на крышу корабля. Мороз вцепился мне в голову, будто намазал кожу жидким льдом, и боль чуть отпустила. Из люльки за побитым ледоходом наблюдал Додон. Его борода покрылась инеем, а изо рта ритмично вырывались клубы пара.

– Что это? – спросил я у него. – Что с ним?

Корабль, лязгая и громыхая, полз мимо, не замечая нас. В запотевшей рулевой кабине на носу виднелся чей-то силуэт. А на останках центральной мачты застыл обледеневший флаг с гербом Барроухельма. Сжатый кулак между двух ледоходов. Додон кашлянул:

– Что у него написано, сынок? Прочитай, что это за корабль, Эд! Ой ты ж темная ты тьма… Ты видишь, что это за посудина, а?

– Клинок Света, – прочитал я название. Опять посмотрел на Додона, но эмоций под шарфами, очками с сеткой и капюшоном парки поверх шапки не увидел. Зато почувствовал. Как комок горечи в рот излился.

– Додон, ты что, знаешь этот корабль?

– Ага, темная ж ты тьма… – сказал он. – Темная ж ты тьма. А где остальные?

Он облокотился на покрытый льдом борт люльки, вытянул шею, всматриваясь в ту сторону, откуда приполз ледоход.

– Где остальные-то?! Это же флагман наш, сынок. На нем наш адмирал отправился на Берег, темная ж ты тьма.

Я проводил взглядом погибающий корабль, навстречу которому уже полз один из наших сторожевых ледоходов. Сигнальщик в черной парке неустанно махал ему красными флагами, но «Клинок» не отвечал.

– А ведь я помню, как его на лед спускали. Праздник какой был. Мануфактура неделю гуляла.

– Война закончилась? – спросил я у него.

– Видимо, да, – ответил Додон и напряженно хмыкнул. – Лезай обратно, сынок. Чего бы там не стряслось, а работать надо.

Он смотрел вслед флагману.

– Чего стоишь? Поживее, Эд! – увидел Додон мою заминку. – Скоро сменишь меня. Подзамерз я малость.

Я распахнул люк и юркнул в теплую кабину, захлопнул за собой железную дверцу, притянул ее запором и сел за штурвал. Отсюда была видна только Пустыня. Снег, лед и синее небо.

Позади в бурлящий снежной крошкой Барроухельм лучший корабль Содружества вез дурные вести, и тревога, что поселилась в душе каждого человека с тех пор, как началась война, взяла меня за горло. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть.

Я дернул рычаг переключения, и двигатель, лязгнув, толкнул машину вперед.

Бух. Пауза. Бух.

Штурвал качнулся вправо.

Глава вторая «Напивальня и гость из прошлого»

Никак не могу вспомнить, как я наткнулся на эту напивальню. Сумрачное помещение пряталось в конце заводской улицы. Обычно здесь оседал народ после смены на мануфактуре. Тут лилось невероятно дешевое пойло, помятые бардеры откровенно фальшивили, однако мне тут очень нравилось. Я даже обзавелся собственным уголком, а хозяин заведения, коренастый Томби, завидев меня, тут же готовил отменную смесь из шаркунки и какой-то зерновой бурды, отбивающей острую вонь алкоголя.

Кружка, обычно вымытая, оказывалась за моим угловым столиком, как только я протискивался в уютный уголок, где садился лицом ко входу. Стабильность, традиции. Те вопросы, которыми я изводил себя когда-то: “Как ты здесь оказался, Эд? Что ты с собой делаешь?” – растаяли. Ушли.

Я делал то, что хотел. Не зависел ни от кого, никому не был нужен, и мне никто не был нужен. Есть я, есть собачья жизнь, драный Барроухельм и бесконечный звон в ушах от чужого страха.

Так стало с того дня, как ушла Лайла, и надо признаться – то было верное для нее решение. Она, конечно, могла хотя бы попрощаться, а не снова сбежать, но что поделать – в этом она вся. Появляться из ниоткуда и внезапно уходить. Бежать от опасности, реальной ли, мнимой, но бежать. Слабые люди всегда так поступают. Просто средства у всех разные. Вон, Динар же тоже убежал. Самым дурацким, но надежным способом.

Ведь могли жить. Могли быть счастливыми. Зачем желать большего, когда тебе тепло, у тебя есть деньги, и рядом с тобой Лайла? Я не слушал чувства друзей, не слушал ее терзания и просто пытался быть обычным человеком, забыв, что никто не любит обычных людей. А сейчас будто взглянул на все ее глазами. Мы застряли тут. Завязли, как будто в какой-то липкой луже. Корабль Содружества полз по Пустыне, а мы топтались на месте.

Сейчас Лайла, наверное, развлекает своими сказками какого-нибудь богатого аристократа из какого-нибудь драного квартала знати на каком-нибудь поганом корабле. Богатей пялится на ее высокую грудь и облизывает пересохшие от возбуждения губы, а она тешит его слух историей Добрых Капитанов или еще какой-нибудь ерундой.

Как мне ее не хватало.

– Вечер добрый, мастер Бауди! – хрипло сказал кто-то, протиснувшись мимо моего стола. Я ответил неопределенным жестом, даже не разбирая того, кто же меня поприветствовал. Наверное, когда-то мы с ним выпили. В последнее время я компании не искал. Мне так надоели бесконечные рассказы о невидимой войне. Все эти сводки, слухи, легенды. Рассказы о захваченных кораблях Содружества, где коварные наемники Черных Капитанов вспарывали животы детям, чтобы запустить туда шаркунов (истории подобных бесчинств появлялись все чаще, и напивальня гудела от справедливого негодования). Я постоянно думал о том, что где-нибудь в далеком трактире на Берегу какой-нибудь рыбак рассказывал скотоводу такую же историю, но только про безумных дикарей с бродячих городов.

Слухов было много. Они приходили с редкими очевидцами, с кораблями снабжения, с рассказами моряков. Люди вслушивались, переживали, доедали похлебку с привкусом рыбы, закипали священным гневом, а потом шли в свои железные клетки спать.

Слух о возвращении “Клинка Света” из похода уже пошел. Кто-то вполголоса рассказывал о том, что увидел в доках. Страх полз по напивальне и даже в мою душу просочился. Мне не хотелось знать, что будет дальше.

– Ты, – сказали рядом со мною. Кто-то сел справа и положил локти на стол. – Тебе не многовато места, а?

– Сюда трое легко сядут, а ты один торчишь. Нехорошо это. Вот что я тебе скажу – собери свои вещички и найди себе уголок, хорошо? Нам с ребятами надо поболтать немного.

Я поднял взгляд на незнакомцев. Судя по черной форме – солдаты. Нечастые гости на этой палубе.

– Доброго снега, уважаемые! У вас какие-то сложности? – почти сразу нарисовался Томби, он теребил перекинутое через плечо полотенце.

– У нас нет. У тебя да. Какого талого льда у тебя тут за огромным столом сидит столь щуплый малый? Эй, малый, ты потеснишься?

Напивальня примолкла, и моряки опешили от оглушительной тишины.

– Это вы чего, подледные, так на нас пялитесь? – глухо сказал один из троицы в черном.

Постояльцы ждали. Для них это было начало славного представления. Возможно, драки. Глаза потерянных людей, посвятивших жизнь темным цехам мануфактуры, загорелись.

– Так чего пучите зыркалки-то? И ты чего уставился? Мы за вас, шаркуньи последыши, кровь лили на войне! Неси чего получше да покрепче, да?

Третий же молча положил ладонь на притороченный к поясу палаш.

– Все в порядке, Томби, – сказал я, но не встал. В голове уже хорошо шумело, хотелось приключений. – Я справлюсь.

Хозяин напивальни оглядел бойцов быстрым взглядом, чуть осуждающе глянул на меня и ретировался. Остальные постояльцы молчали, будто и не слышали вызова со стороны солдат.

– Чего пялитесь? Чего ты уставился, пучеглазик? – обратился к кому-то вспыхнувший злобой воин.

Тот, кто сел рядом со мною, неуверенно кашлянул:

– Варг, ты это…

– Варг, прекрати, – сказал я.

Он был крепок. Наверняка умел владеть оружием и точно прекрасно управлялся с кулаками.

– Да вы тут все я смотрю бесстрашные? – солдат навис над столом, упершись сжатыми в кулаки руками в металлический лист. – Да? За тысячи лиг от войны смелости-то много, да?

Я встретил его взгляд и ухмыльнулся, направляя в расширенные зрачки воина накопившуюся безнадегу. Усиливая ее, распаляя. Заталкивая в жестокое сердце солдата, где язвочка отчаянья давно уже воспалилась и просто ждала своего часа. В каждом из нас находятся все чувства разом. Просто некоторые спят. Их нужно всего лишь растормошить.

Взгляд воина чуть затуманился, и Варг резко выпрямился.

– Да ну их, братцы. В задницу. Все равно подохнут скоро, – он развернулся и пошел к выходу. – Дурацкая идея была сюда идти. Я спать.

– Варг?! Эй, ты чего? – сидевший рядом со мною вскочил и поторопился следом за приятелем. – Варг?!

– В задницу. Достало все, – на прощание сказал тот и вышел.

Третий боец остался в напивальне один. Он внимательно посмотрел на улыбки завсегдатаев, знающих хитрости мастера Бауди, потом с подозрением взглянул на меня.

Я устало улыбнулся ему, несмотря на то что у горла застрял тошнотворный комок, как всегда бывает после таких игр с чувствами. Впрочем, еще на один удар меня бы хватило. Надавить на сомнения, впрыснуть в душу страх. Вариантов было несколько.

Я многому научился за месяцы пьянства. Губы солдата дрогнули, взгляд расфокусировался.

– Всего хорошего, – тихо проговорил он и, пошатываясь, вышел из напивальни.

– Томби, кружку лучшего пойла мастеру Бауди, за мой счет! – сказал кто-то, и зал ожил, заболтал, переваривая представление. Я чувствовал на себе бросаемые тайком взгляды, но предпочел их не ловить. В висках екало, и в такт с этим пульсировал собачий комок чуть выше солнечного сплетения.

Я прикрыл глаза, борясь с дурнотой.

– Привет, Эд! – за мой стол кто-то сел. Я сразу узнал этот голос из прошлого. Из тех времен, когда жизнь имела смысл.

– Привет. Сегодня слишком много людей.

Ему тяжелее всех пришлось. Он не мог просто сидеть и ждать. Ему обязательно нужно было что-то предпринимать, где-то крутиться. Паренек к восемнадцати годам прошел страшную школу жизни, но, удивительно, так и не набрался опыта выбирать путь осторожнее. Его все тянуло познакомиться с какой-нибудь новой гадостью. Я открыл глаза и посмотрел на Фарри.

Он сидел напротив, смотря на меня с какой-то смесью злости, воодушевления и брезгливости.

– Тебе что-то не нравится, Фарри?

– Я рассказывал тебе о Шарренвейме?

Фарри посмотрел по сторонам на темные деловито напивающиеся фигуры.

– Даже там этот кабак…

– Напивальня, – поправил его я. – Кабак – это слишком возвышено.

– Пусть так. Так вот даже в кварталах, где властвовал Воровской Закон, столь угрюмых заведений не было!

– Ты пришел сюда рассказать мне об этом? – я посмотрел поверх его плеча в дверной проем.

У выхода из напивальни стоял вооруженный мужчина в перевязанной ремнем алой рубахе. Он широко расставил ноги, уперев руки в бока, и старательно демонстрировал свое презрение ко всем находящимся в благостном заведении. Неприкасаемый по прозвищу Буран в принципе не любил людей, и я не мог понять, почему он всюду таскался за Фаррианом ан Лавани, бывшим воришкой, бывшим рабом, бывшим моим другом…

– Нет, Эд, не ради этого. Как у тебя дела?

Я развел руками, не глядя в глаза приятеля. Когда Фарри, учредитель «Офаррительных лотерей», спускался к простым смертным с верхних палуб, мне тяжело давались наши разговоры. Слова падали в вонючий воздух, беседы неохотно волоклись по грязным переулкам. А я пытался понять, кого во мне больше – слабака или предателя.

Мне не хотелось общаться с ним. Потому что только сильные духом люди способны держать неподалеку кого-то, напоминающего о чем-то дрянном в прошлом. А такие, как я, предпочитают забыть о мерзких моментах. Лучше всего это выходит, когда избавишься от любых ассоциаций.

Например, от друзей.

– Чего тебе надо, Фарри? Я очень устал за сегодня. Ветрюга знатный в Пустыне, продувает даже сквозь броню.

– Я давно не заглядывал. В последний раз сам помнишь…

– Ты поэтому Бурана привел? Боишься с бедолагами из мануфактуры ссориться?

– Злой ты какой стал, Эд. Прекрати, – поморщился Фарри. – Это же все дела лотереи. Когда у тебя появляются деньги – то сразу же являются и те, кто тебя из-за них ненавидит.

Я демонстративно криво ухмыльнулся, хотя отчего-то вновь почувствовал себя скверно. Может, увидел себя глазами друга? Жалкого паренька, застрявшего в темном, пропахшем дешевой шаркункой заведении. Потерявшегося.

– Эд, – сказал Фарри. – Мы можем поговорить где-нибудь в месте потише и поспокойнее?

– О чем?

– Льдинки-ботинки, о том, о чем не стоит разговаривать вот в таких дырах, Эд! Пошли, выйдем на минутку, я много времени не отниму. Это важно.

Я отхлебнул едкий напиток, поморщился, удержав слезы. В ушах хорошо шумело, виски постукивали, идея не казалась мне дурацкой. Все же мы когда-то дружили. Когда-то вместе тащили никому не нужный древний артефакт. Сквозь снега и смерть.

Мы много прошли вместе. И оказавшись у последней черты, оказавшись у места наших стремлений, выяснили, что сделали это зря. Что все жертвы были напрасны. Загадочный компас Черного Капитана оказался никому не нужен. Он пропал где-то в недрах Тайного Двора, где-то в глубине советов Содружества.

Осел. Исчез. Растворился.

Мы могли выбросить его где-нибудь в Пустыне, и было бы не так обидно. Героической жизни у нас не вышло, мы ничего не изменили. Как и тысячи других обитателей этого прекрасного, дружелюбного мира!

Однако Фарри оказался из тех, кто готов поднимать растоптанные мечты, в отличие от меня, выбравшего путь нормального человека. В своем, разумеется, понимании нормальности.

“Поэтому Лайла и ушла. От твоей нормальности."

Дурную мысль нужно было запить. Я добил кружку, встал.

– Ну, пойдем поговорим.

Буран, когда я проходил мимо, чуть заметно кивнул.

Мы вышли на едва освещенную улочку, где в маслянистых лужицах на ребристом полу играла рябь от двигателей корабля. Светлый Бог, как я привык к этому постоянному гулу. Раньше он закладывал уши, мешал спать, сводил с ума, а теперь…

Затхлый воздух с примесью нечистот из ближайшей подворотни заставил меня пожалеть о решении выбраться наружу. В напивальне было лучше. Шумно, но вряд ли Фарри мог сказать мне что-то новое. Скорее всего, он собирался произнести что-нибудь жизнеутверждающее. Что-то вроде “нельзя опускать руки, нельзя отказываться от целей, мы не можем оставить все так, и тыры-пыры-тыры-пыры”. Ему было легко. Он не потерял Лайлу. Он нашел в этом большом городе успех. Рискнул и победил. Все мануфактуры гудели в тот день, когда на центральной площади «Офаррительная лотерея» объявляла номера победителей.

– Чего хотел, Фарри?

Он сунул руки в карманы легкой куртки, обернулся.

– Компас у меня.

– Чего?

– Того, – передразнил он мое удивление. – Компас у меня. Я давно крутился вокруг него и наконец он мой.

– Светлый Бог, да зачем он тебе?

– О, я найду ему применение. Я уже нашел.

Он нервничал и чувствовал себя победителем. А я даже чуть протрезвел от новостей.

– Ты его украл?

– Нет. Все меняется, Эд. Все уже изменилось.

Буран держался чуть поодаль, охраняя Фарри. Да, все изменилось. Бывший воришка окреп. Набрался уверенности. Неужели все дело в разработанной им идее продавать счастливые билетики людям, потерявшим всякую надежду? Ночь с шлюхой да приличная сумма на карман – и сотни работяг меняют деньги на помятые жетоны.

– Война проиграна. Об этом многие догадываются, но я знаю наверняка.

Он даже одевался теперь иначе. Выглядел чище, светлее.

– Откуда? Разговорил кого-то в порту?

– Не, там очень серьезный приказ молчать, так что у меня свои источники. Обаятельная улыбка и веселый нрав, знаешь ли. Люди любят тех, кто им улыбается, Эд. Они говорят много охотнее. Они больше доверяют, когда ты им улыбаешься месяц от месяца, а не раз в полгода. Если их любить, то они всегда отвечают взаимностью.

– Спасибо за урок. Что с компасом?

– С компасом все хорошо. Я забрал его оттуда, где он никому не нужен, и нашел людей, которые готовы на многое ради того, на что указывает его стрелка. Пара-пара-пам, Эд! Все получилось. Хотя я бы не хотел так говорить, пока не покину порт, но, Светлобог, дела чисты, как утренний снег. У меня есть капитан, готовый отправиться в путешествие в любой момент. У меня есть команда, в которой хватает как искусных рубак, так и выпускников Навигаторства. У меня есть собачий фрет! – Фарри размахивал руками, не в силах совладать с эмоциями. – У меня есть все, что есть у гребанного богатея. Кроме одного, Эд. Мне нужен эмпат. И я опять пришел к тебе.

Я хлопал глазами, не веря в то, что все это мне говорит Фарри. Он сделал больше, чем просто «не сдался». Он победил?

– Ты… серьезно?

– Мы многим пожертвовали ради компаса, Эд, – почувствовал он мое смятение. – Я не мог оставить все так, как оно было. У тебя получилось бросить все, хотя мне не кажется это удачным выбором, а я не смог. И, мне кажется, не зря!

“Вот видишь, Эд, как бывает? Посмотри на него и на себя, чувствуешь разницу?”

Стало вдруг обидно за то, что мой выбор оказался неверным. Что я отвернулся от дорогих мне людей, лишь бы забыться, а они сделали то, на что у меня не хватило сил. И у них получилось.

Да, в этой легенде не я был главным героем.

– Зачем я тебе, Фарри?

– Я же тебе сказал. Мне нужен эмпат, которому я могу доверять. Так всем будет проще.

– Эмпат? Тебе? Дай мне уложить это в голове.

Я смотрел на него, как на ожившего ледяного голема. Фарри улыбался, и в его душе не было ни капли фальши. Он ждал моего ответа с надеждой. После всего, что было, он опять пришел сюда, ко мне.

– Да как ты компас достал?!

– Льдинки-ботинки, мы на пороге великого приключения, Эд. Приключения, сравнимого с легендами, а ты интересуешься мелочами? Достал и достал! Соглашайся! Времени нет, здесь нельзя больше оставаться. С каждым днем растет шанс, что сюда нагрянут корабли Братства.

– Хватит, Фарри! Да остановись ты уже! При чем тут Братство?!

– А, ты же не знаешь… Война проиграна. Братство предало нас. Содружество почти опрокинуло флот Берега, они даже высадились на западе их земель, и тогда Ледяная Цитадель ударила с моря. Есть версия, что это все из-за того, что мы тогда немного покрошили их людей и спрятали компас. Надеюсь, что это не так, но в любом случае мы должны уходить.

– Моя голова сейчас взорвется, – хмель ушел, и мрак, поселившийся в душе и ставший неотъемлемой ее частью, вдруг рассеялся. За мутной тусклой пеленой объявилась вдруг детская надежда и радость. Клянусь, я уже знал, что отвечу другу, но все еще не мог понять, взаправду ли происходит наш разговор, или я напился, как водится, и уснул прямо за столом.

– Понимаю.

Мимо прошлепал по лужам сгорбленный человечек, остановился поодаль:

– Мастер Бауди, у тебя все хорошо? – прохрипел он.

– Да-да, все прекрасно, – отозвался я, вновь не зная, с кем общаюсь. Когда я только появился тут – на меня косились странно. Задирали, один раз даже хотели побить, но я случайно сломал одному из обидчиков руку, второму вполне целенаправленно свернул нос, а третьего через пару дней увезли из города на остров Покоя где-то в Пустыне, где содержат безумцев. Я разрушил его душу, запихав в нее чистый ужас мальчишки, на которого набросилось трое здоровых работников мануфактуры.

Посетители напивальни поняли то, что я сделал, даже раньше меня. Поняли, и приняли, не расспрашивая. Среди них нашелся кто-то худо-бедно разбирающийся в эмпатии, и, может быть, только поэтому меня не пырнули ножом в подворотне, как колдуна или пособника Черных Капитанов.

Выпивоха, пошатываясь, двинулся дальше. Наверное, должно быть стыдно, когда не знаешь имени человека, вступившегося за тебя. Но в таких местах забываются не просто так. В таких местах потерять имя не так уж и плохо.

– Драный демон, так все резко. У меня смена завтра…

Фарри скептически кашлянул.

– Ты прав. Ты прав… Конечно же… Фарри, у меня нет слов.

Меня прорвало. Мне словно подарили нечто давно утерянное и невероятно важное. По-моему, я даже прослезился.

– Спасибо, Фарри…

– Вот и отлично. Не будем терять время. Я объявил сбор команды. Мы пришли за тобой. Показывай, где ты нынче обитаешь. Надеюсь, местечко более приятное, чем эта твоя… Напивальня. Вместе соберемся и пойдем на корабль.

– Хорошо. Конечно.

– Показывай дорогу.

Я зашагал по темной улице в сторону съемной каморки, которая находилась в двух кварталах от напивальни. Нависающая над тесной мануфактурской улочкой туша из тесных клетей лишь снизу казалась жутковатой. Однако наверху все выглядело значительно лучше. Иногда я подолгу стоял на сетчатом мостике над улочкой, вглядываясь в прохожих, прежде чем вскарабкаться по гудящей металлической лестнице на четвертый уровень бараков и скрыться в личной комнатушке без окон, с узким шкафчиком и продавленной кроватью. Впрочем, я уже говорил об этом.

Когда мы поравнялись с Бураном, Фарри сказал:

– Ну что, Эд с нами. Я же говорил, что он одумается!

– Ой ты ж радость-то какая. Давайте теперь возьмемся за рученьки и поскачем по этой милой улочке в сторону светлого будущего, где тепло, сладко, и десятки обнаженных дев хотят подарить всем волшебство любви. Но мы назло им будем просто кататься на облачках, и смеяться, смеяться, смеяться! – он сплюнул.

– Я скучал по тебе, – сказал я ему.

Неприкасаемый лишь хмыкнул.

Глава третья «ИзоЛьда»

Красный корабль-фрет, который Фарри нарек своим, стоял в доках Барроухельма, готовый к отправке. Высокий, трехмачтовый, с изящными линиями железного тела. Свет мощных шаманских фонарей заливал огромный городской ангар, и я не мог отделаться от того, что страшусь неведомых черных фигурок на бесконечных мостах под потолком. Все эти работники порта, даже ночами суетящиеся среди платформ, казались мне затаившимися Ледовыми Гончими, Черными Капитанами и Снежным Демонами. Но я старательно не смотрел наверх. Хоть и содрогался от гула металла под тяжелыми ботинками.

Верхняя палуба ледохода Фарри отличалась пристройками, которые оживут только во время водного путешествия. Траки ледохода были шире обычных, с высокими ведущими и опорными колесами. Такие, когда ходят по льду – обнимают неровности. Не крошат торосы и заструги с невозмутимостью штурмовика, а сглаживают. Амортизируют. Мануфактура Барроухельма как раз и занималась производством подобных товаров. Я хорошо изучил все эти модификации «траковых платформ», пока слушал беседы в напивальне. Там, слава Светлому, рассуждали не только о том, какие мошенники и воры те, кто правят Содружеством, да что за чудовища эти далекие и неизвестные никому жители Берега.

Мы наблюдали за фретом с обзорной площадки. Отсюда он казался не таким огромным.

– ИзоЛьда, – прочитал я название корабля. – Оригинально.

Фарри стоял рядом со мною и с видом победителя осматривал судно. Буран задумчиво облокотился на поручни.

– Я хотел тебя попросить кое о чем, – сказал Фарри. – Просьба небольшая, но важная.

– Да?

– Чтобы тебя уважали, иногда улыбки недостаточно. Чужое уважение внушает доверие. А! Светлобог! Я немного волнуюсь, и слова кривые лезут. Я хочу сказать, чтобы тебя малознакомые люди принимали всерьез – твое окружение должно относиться к тебе соответствующе. Я поговорил с нашими, они понимают. Вот, хотел попросить тебя. Ты можешь какое-то время ходить с серьезным хмурым видом, а это у тебя получается прекрасно, и делать вид, будто я главный?

Буран хмыкнул, и Фарри смутился, но лишь внутренне. Внешне он повернулся к Неприкасаемому и сказал:

– Вот чтобы именно такого вот никогда не было.

– Фарри, что с тобой сталось? – спросил я. – Я тебя не узнаю!

– Когда у тебя есть цель, ты готов на многое. Сможешь пару дней продержаться?

– Хорошо Фарриан, – вспомнил я его полное имя. – Как скажешь.

– Спасибо, – он перевел взгляд на порт. – Когда нет лидера, приходится брать все в руки самому. Потому как именно тебе потом в старости придется понять, что ты пустил жизнь по голому льду, просто потому что ждал, кто ж сделает первый шаг вместо тебя.

– Я сейчас расплачусь, – вдруг сказал Буран. Он угрюмо смотрел на корабль. – Вот давит что-то в груди, выжимает.

Он почувствовал, как изменился лицом Фарри, и с трагичным видом добавил:

– Но я думаю, Фарриан, что если бы не вы, не ваше решение, то ни у кого не было бы старости. И вы понимаете это не хуже меня.

– Да, почти убедительно, – ответил ему мой друг. – Ну что, идем? Все уже там. Дело за руководителем экспедиции.

Я удержался от улыбки. Этот рыжий паренек с глазами навыкате и с широкой улыбкой – командир корабля? Это, должно быть, сон. К нему нельзя было относиться серьезно. Вспомнить хотя бы его таланты оступаться на каждой более-менее ответственной задаче. Что он вытворял, когда служил стюардом у капитана Аргаста Дувала, да пусть лед помнит его имя! И вот он теперь кем-то командует? Я не верил этому, пока не увидел, как двое вооруженных бойцов у трапа “ИзоЛьды” с почтением отсалютовали Фарри, а меня проводили заинтересованными взглядами, даже не спросив, кто я такой.

Потому что им, по всей видимости, было достаточно того, что рядом со мною шел руководитель экспедиции.

Внутри ледохода пахло теплом, чистотой и кухней. Я шел по внешним коридорам следом за Фарри и слушал, как гудят под тяжелыми башмаками металлические ступени лестниц и крепкий настил проходов. Ночной корабль молчал.

“Ты же понимаешь, что происходит, Эд?”

Я не понимал. Мне казалось, что это сновидение вот-вот сгинет, и я вернусь обратно в мир, где нет надежды, нет цели и нет Лайлы. Какой стремительный день.

Воспоминание об ушедшей любви кольнуло в сердце, но не смоглоотравить предвкушение.

– Вот наша каюта, – сказал Фарри наконец. – Здесь и будем жить. Все готово.

Я переступил порог чистой и уютной комнатки со шкурой снежного льва на полу. Покои очень важной персоны, после моей-то замызганной каморки.

– Удобно, да? – он прошел в каюту, сбросил с себя ботинки, швырнул куртку на кровать. – И не верится, а?

– Это точно.

– Располагайтесь, я пришлю Тороса на смену, – напомнил о себе Буран.

– На смену?

– Серьезного человека должны охранять серьезные люди, – сказал Фарри.

– И ты их как-то уговорил?!

– Деточка, у нас только один человечек ударился в истерику и решил добровольно окончить свои дни в самом дерьмовом и вонючем уголке этого унылого городишки, – не выдержал Буран. – Такой очень уж старый для всего этого дерьма сопляк. Но погоди, может быть, ты не знаешь его! У него имя начинается с Эд!

Я посмотрел на него с изумлением и толикой обиды.

– Ну давай, давай, наморщи лобик. Знакомое имя-то?

– Буран… – вмешался Фарри.

– Погоди, – отмахнулся воин. – Пока кто-то из соплей ледяные заборы строит – кто-то действует, деточка. В отличие от. Только, пожалуйста, не реви после этих слов, я ненавижу женские слезы.

Неприкасаемый ожег меня взглядом и ушел.

– Он немного нервничает. Не бери в голову, Эд. Ну его, – немного натянуто улыбнулся Фарри.

“Ну его? Но он ведь прав, Эд. Прав!”

– Вообще тебе бы помыться, конечно, Эд, – он повел носом. – Я, надеюсь, переживу эту ночь, но завтра – пожалуйста.

Я понимающе кивнул, поплотнее прижал к бокам локти, чтобы хоть как-то удержать запах давно не мытого тела.

“Что ты с собой сделал… Он прав. Светлый Бог, как же Буран прав”

Лежа в кровати, я вдруг пожалел, что согласился. Вдруг представлялась реакция бородатого Тороса. Молчаливого Неприкасаемого, который был моим учителем когда-то давно, когда я совершал ужасные ошибки, но при этом еще мог назвать себя человеком. В поисках себя я предал и его тоже.

По спине пробежался холодок. Мертвые люди вновь пришли и обступили меня. Люди, которые погибли из-за того, что я принес в их жизнь проклятый компас.

Очень захотелось выпить.

– Эд, – вдруг сказал Фарри. Мы лежали в тишине, почти не чувствуя дыхания города-ледохода, который нес фрет сквозь Пустыню. – Спишь?

Я хотел притвориться, но не стал.

– Нет.

– Ты рад?

Я не ответил.

– Прошлое остается в прошлом, Эд. Мы должны доделать начатое.

Темнота озарилась синим сиянием. Фарри достал компас, указывающий на что-то, находящееся где-то далеко на юге.

– Потому что это уже не просто наша блажь, Эд. Мир меняется. Помнишь, мы думали, что компас ведет к гробнице Царна? Что он указывает на то место, где хранится тайна Темного Бога?

– Угу.

– Это все ерунда. Я думаю, а капитан Рубенс уверен, что компасдействительно указывает на проход через Южный Круг. В земли, которые прячутся там, за долинами черного снега. И оттуда приходят Капитаны. И приходят они не ради великого зла или еще чего.

Он, наверное, смотрел на мягкий свет артефакта и говорил скорее для себя, чем для меня, но я слушал.

– Помнишь, Три Гвоздя рассказывал о том, что никакие теплицы не способны снабжать нас зерном и деревом? Что Берег облысел бы, если бы все это было рождено по эту сторону Круга?

– Помню.

– Я не знаю, что было у тебя внизу, но наверху все, что могло быть выращено в теплице, подорожало в несколько раз. Обычно все говорят, что это из-за войны. Что гильдии не торгуют с Содружеством, потому что оно осадило Берег. Но все это чушь. Этот компас, Эд, всему виной. Там, за Южным Кругом, живут люди. И это их зерно, их землю, их дерево мы получали. А теперь нет. Теперь мы отрезаны от них, так как компас в наших руках, Эд! Оледенеть можно, правда?

– Почему ты так решил?

– Барри Рубенс рассказывал мне. Его считают сумасшедшим, но он много знает о Южном Круге и тех гильдиях. Его жена погибла, исследуя мертвые воды. Там есть жизнь, это точно. Почему же не быть торговле? Быть может мы всего лишь фронтир для кого-то по ту сторону? Может, все эти Добрые и Черные Капитаны всего лишь, представь себе, два враждующих цеха в одном городе!

Его объяснение убивало тайну. Разгадка была обыденной. Волшебный артефакт, который приносит пользу только для того, чтобы возить откуда-то с юга лес и зерно. Какая грусть!

– Зачем им это? Даже если кто-то действительно там есть – зачем им к нам?

– Может у них нет чего-то, что есть у нас? Впрочем, чего гадать. Скоро мы об этом узнаем.

Он замолчал, а вскоре и засопел, а я еще долго лежал на боку, размышляя. Почему-то разговор с Фарри меня воодушевил, и это пугало. Еще утром казалось, что все друзья остались в прошлом. Что ледоход моей жизни отправился по совсем другим путевикам, и нужно было жить дальше самому, потому что я сам этого хотел.

Но сейчас я испытывал щемящую благодарность к Фарри за то, что он не забыл про вечно ноющего эмпата. Ведь что мешало ему отправиться в путь без меня? Что мешало прийти и просто попрощаться?

Ничего.

С этой мыслью я и уснул.

Глава четвертая «БООООООООУУУУУУ»

БООООООООООУУУУУУ!

Я скатился с кровати от пронизывающего воя.

– Что такое? Что такое? – вскрикнул Фарри.

БООООООООООУУУУУУ!

Низкий звук продирал нутро, барабанил по желудку, по сердцу. Уши заложило.

– Эд?!

– По-моему это Барроухельм… – сказал я. – Сигнал тревоги.

БООООООООООУУУУУУ!

– Городская тревога, господа! Немедленно к оружейной! – заорал в коридоре мощный бас. Дверь в нашу каюту распахнулась, и на пороге появился огромный косматый мужчина с пышными рыжими бакенбардами. В одной руке он держал дальнобой, а в другой – шаманский фонарь.

– Господин ан Лавани, наверное, вам лучше пройти в кают-кампанию. А это кто?

– Мой помощник, господин Жерар. Что происходит?

– Я не знаю, господин ан Лавани. Тревогу города-ледохода слышу впервые. Но все равно – поторопитесь, джентльмены!

И мы поспешили. Палубы «ИзоЛьды» гудели от сапог команды, в коридорах бряцало оружие, и кто-то постоянно орал, чтобы все тащили свои тушки наверх. Фарри уверено провел нас по темным ходам корабля в кают-кампанию.

БОООООООООООУУУУУ!

Гул проникал со всех сторон.

– Доброй ночи, – поприветствовал собравшихся Фарри. – Что происходит?

– Я думаю, это Братство. О, знакомое лицо. Банди, если не ошибаюсь?

– Бауди, – я узнал в говорившем шерифа Барроухельма. Это объясняло, как компас оказался у Фарри. – Что вы тут делаете?

– Подал в отставку, – поморщился ан Найт. – Своевременно, как видите.

– Надо было уходить вчера вечером, – сказал еще один мужчина, находившийся здесь. Он был высок, широкоплеч и сразу располагал к себе чертами лица. Густые черные волосы были собраны в хвост. Моряк облокотился на стол и смотрел на меня как на диковинное животное. Через все лицо шла вытатуированная цепочка, проходящая под глазами и через переносицу. – Вы издеваетесь? – вдруг спросил он. – Кто это?

– Это мой помощник, господин Рубенс.

Со стен на нас глазели демоны. Иначе назвать эти картины у меня язык не поворачивался. Незнакомые люди на них плакали и гримасничали, пучили глаза и хохотали, но всех объединяло безумие в нарисованных взглядах. Безумие, которое наверняка видел в своем отражении неизвестный мне художник.

– Еще один?!

– Да. Так что происходит?

– У меня пока нет информации, но готовимся к худшему. Все будет, как и предполагал господин ан Найт. Этому помощнику можно доверять?

Бывший шериф Барроухельма насмешливо поднял бровь. Уж он-то, будучи начальником Тайного Двора, наверняка знал, чем я занимался после того, как ушла Лайла. У его дознавателей точно были глаза и уши в темных переулках нижнего уровня.

Я сделал вид, что портреты сумасшедших мне интереснее и важнее его реакции.

– Верьте ему как мне, мастер Рубенс, – отрезал Фарри.

– Капитан «Клинка Света» рассказывал, что в пурге его корабль прошел мимо чьих-то машин, идущих чуть в стороне. Он предположил, что это наше сопровождение, но то были не сторожевики. Наши ледоходы обычно держатся гораздо ближе, в зоне видимости, – сказал ан Найт. – Нас вели. А теперь, несомненно, пошли в атаку.

БОООООООООООУУУУУ!

– Впервые за свою жизнь слышу голос города, – добавилшериф.

– Что делаем? – спросил Фарри.

– Думаем. Город им не взять. Но если им повезет, то смогут повредить траки, и тогда Барроухельм встанет.

– Зачем им это? – поинтересовался я. Поинтересовался вроде бы тихо, но и шериф, и Фарри, и капитан Рубенс посмотрели на меня с изумлением.

– Компас, Эд, – как дурачку объяснил Фарри.

– Я не так выразился. Зачем им это сейчас?

– Маски сняты, – развел руками ан Найт, – сейчас, боюсь, во всей Пустыне осталась лишь одна сила – Братство. По рассказам капитана «Клинка» – Берег был, считай, обескровлен, когда случилось предательство Цитадели. Сюда, к Содружеству, наш флагман пробивался с боем. Кому-то из Добрых удалось уйти, кто-то смог закрепиться на Берегу, но основные силы Братство смело почти моментально. Как он сказал – несколько десятков кораблей просто разлетелись на куски за несколько минут до атаки, а потом в бой пошел флот фанатиков. Армады Добрых Капитанов больше нет. Теперь Цитадель таиться не станет. Я, конечно, догадывался, что они не так просты, но надеялся на иной исход.

– И поэтому вы сидели и ждали? Получили компас и все, спрятали где-то в сундук и забыли про него?

– Юноша, – скривился шериф, – мы вернемся к этому разговору позже. Давайте как-то выбираться отсюда.

– В вашей беседе есть одно, простите за грубость, поганое слабое место. Какого ледяного демона вы решили, что это нападение Братства? – спросил Барри Рубенс. Он упирался кулаками в стол, нависая над сидящими.

БОООООООООООООУУУУ!

– Капитан! Капитан!

В кают-кампанию ворвался стриженный наголо мужчина лет двадцати пяти. Просторный меховой капюшон спадал ему на спину, и от этого голова казалась крошечной. – Город открывает шлюзы.

Он перевел дух.

– Там на пристани стоит какой-то важный прыщ. Говорит, что корабли содружества атакованы и городу требуется любая помощь. Что им доложить, капитан? Там беготня знатная в порту! Корабли выходят! Перед нами один шапп и он вроде без боевых, но уже тарахтит.

– Спокойно, Биами, дай сообразить, – махнул рукой Рубенс.

– Компас важнее, – сказал Фарри. Капитан бросил на него негодующий взгляд и рыкнул:

– Тихо. Ты – жди снаружи. – Как только закрылась дверь, Барри процедил:

– Чтобы слово Компас не покидало нашу компанию! Ясно?

Фарри не ответил.

– Если не помочь людям, это будет жрать вас потом и, в конце концов, убьет, – сказал я. Опять тихо, бесцветно. Мне вспомнился Мертвец, и сжигающий его огонь совести, жар которого вынудил пирата повеситься в камере.

– Пока права голоса у тебя нет, – зыркнул на меня Барри, а вот шериф посмотрел с одобрением. – Это мои люди, мой корабль, и тут мы не станем изображать совет Содружества.

Он подошел к двери, распахнул ее.

– Мы выступаем!

Капитан шагнул к металлическому ящику на стене, открыл ключом крышку. Откинул ее с лязгом.

– Мы же рискуем всем, мастер Рубенс. Компас…

– Компас не должен становиться твоим богом, Фарриан. Твой помощник прав. К бою.

За крышкой скрывался рычаг, и капитан потянул его вниз. Сверху раздался дикий звон, и почти сразу же послышался топот сапог.

– К бою, джентльмены! К бою! – заорал где-то Жерар.

– Отправляйтесь в каюту и не мешайте. Мне сейчас не нужны под ногами восторженные юноши.

Фарри растерянно положил руки на подлокотники сидения, будто бы собирался встать, но забыл об этом намерении.

– Сейчас нужно принимать быстрые решения, Фарриан, – чуть спокойнее сказал капитан. – Доверься моему опыту. Ты же понимаешь?

– Да, конечно. Конечно, – пробормотал тот. – Да… Я… Да… Эд, идем…

– Нет, – очнулся я. Опять сидеть? Опять ждать? —Дайте мне оружие.

Капитан открыл было рот, но не успел родить какую-нибудь обидную реплику.

– Мне доводилось убивать людей, – сказал я и через паузу добавил, глядя ему в глаза. – И в бою тоже.

– Оружие у квартирмейстера, – прищурился он. – Найди Жерара, если хочется подраться. Все, я в рубку. Фарриан, ты со мною. Или же оставь мне компас, если хочешь поиграть в героя. Шериф?

– Разомнусь. Все-таки это и мой город.

* * *

Порт гудел, сверкал огнями, и неповоротливые корабли съезжали по металлическим сходням в бурлящую ледяной крошкой ночь. Огромный город шарил по ночной пустыне лучами прожекторов. Громыхал лед под гигантскими гусеницами, ревели двигатели.

Фрет лихо скатился в пустыню и развернулся параллельно ходу Барроухельма. Мы стояли на внешних лестницах, вооруженные, и готовые к бою. Ночная ледяная свежесть выбила из тела остатки сна. Волосы в носу мигом замерзли. Я замотал лицо шарфом так, чтобы оставить лишь щель для глаз и старательно дышал студеным воздухом Пустыни. Носом вдох, ртом выдох.

– Что мы делаем? Я же не умею драться. Я не умею.... Как этим пользоваться? – бормотал мужчина рядом со мною. Его страх был липок. – Я зверолог. Зверолог!

Кто-то подошел к нему, положил руку на плечо и успокаивающе заговорил. Голос зверолога становился все тише и тише. Страх тускнел.

Но только его страх. Остальные тоже боялись. Лишь у единиц сердца горели предвкушением драки.

Небо пульсировало красным. Покрытый прекрасной вязью огней Барроухельм напоминал титанического кита, облепленного мелкими паразитами. И сейчас несокрушимому повелителю Пустыни грозила опасность. Средь грохота моторов слышались басовитые голоса пушек. Город удалялся от нас.

– Ну что, джентльмены, пришла пора для веселья! Держитесь крепче! – заорал один из помощников Жерара. Он находился чуть правее нашей группы, облепившей лестницы. – Прижимайтесь к сваям, чтобы вас, друзья мои, не раздавило в требуху!

Кричал он сипло, от холода.

– Цель наша – взрезать корабель, на который укажет перст нашего славного капитана! Верхняя палуба за нами, джентльмены. Господа наемники прикрывают нас сверху, и пусть глаз их будет верен. Слышите меня, глазастые? Держите внешние лестницы!

– Гори во льдах! – крикнули сверху.

– Что делают наши братья, глубоко неверующие в Темного – то не наше дело. Для нас все просто. Мы просто обязаны доминировать на верхней палубе.

«Доминировать?»

– Я же зверолог! – жалобно простонал тот мужчина, но его никто не услышал. Корабль взял левее, черная пустыня поплыла в сторону, и я увидел, как во тьме чуть левее от Барроухельма горит ледоход, а рядом с ним мелькают крошечные огоньки выстрелов.

БОООООООООООООУУУУ!

– Держи-и-и-ись!

Фрет чуть наклонился, качнулся и поехал прочь от города.

– Ближе к стене, – толкнул меня кто-то. – Прижмись, он же сказал, что притираться будет.

Все то время, что мы готовились к бою и получали оружие, я искал взглядом знакомые лица, но тщетно. И это воодушевляло. Эти люди не ждали от меня слишком многого. Они не знали, на что способен этот паренек с палашом. И потому я мог завоевать их тем, что сделаю, а не разочаровать грехами, которые уже оказались на моей совести.

В Пустыне шла война. Для нас, спешащих в схватку, она заключалась лишь в стрельбе да замерзающих ногах. Сторожевые корабли сдержали первую атаку, но судя по огненному зареву – с ними было покончено. Кто-то из свежих судов уже вступил в бой с нападавшими, а мы только подбирались к врагу.

Вернее, наоборот, он уверенно шел в атаку, пока мы в ожидании приказа жались к ходам ледохода.

Фрет вильнул влево, я посмотрел вперед, чутка высунувшись наружу. Там горел еще один корабль. На носу «ИзоЛьды» зажглись зеленые прожекторы, лучи вонзились в лед по ходу курса. На фоне полыхающего ледохода стояло несколько приземистых посудин, две с зелеными фонарями и одна побольше, но не повыше, без опознавательных знаков. Вдоль бортов вспыхивали огоньки дальнобоев. Звенела сталь сошедшихся на льду бойцов.

– Джентльмены, приготовились!

С выбранного капитаном Рубенсом корабля заметили наше приближение. Фрет обошел его так, чтобы палуба вражеского ледохода простреливалась как с нашей стороны, так и со стороны союзников. О борт «ИзоЛьды» взвизгнула пуля.

– Приготовились! Этот бой, братья, послан нам Спящим, дабы закалить души наши перед дальним походом, – заорал кто-то внизу.

– Слава Спящему, – глухо ответили оттуда-же.

Фрет с грохотом притерся к кораблю нападавших и встал, над нашими головами вспыхнули яркие огни, залившие более низкий ледоход светом. Солдаты Братства (а именно они в своих причудливых шлемах-масках оказались на корабле) попятились, закрывая забрала от ослепляющих прожекторов «ИзоЛьды».

– За доброту! РАААааАААх! – заорал помощник Жерара. Внизу что-то громыхнуло, лязгнуло. На уровне первой палубы, над траками, из тела фрета вырвалось два зазубренных гарпуна, и вонзились в судно Цитадели, а затем со скрежетом вырвали целый кусок обшивки. Тотчас в разодранный борт влетела лестница, и по ней побежали люди Рубенса.

Рядом со мною на борт вражеского корабля грохнулся трап.

– Давай! – закричали рядом. – Бегом!

Я рванулся. Вокруг жужжали пули, врезаясь то в обшивку, то в тела. Бежавший передо мною моряк вдруг вскрикнул, как ребенок, и полетел вниз. Я краем глаза увидел, как он грохнулся о траки корабля и сломанной куклой рухнул на лед.

Первым на палубу Братства ворвался невысокий воин в белой парке. Он с ходу прыгнул на бегущего к трапу фанатика и сбил его с ног. Пока враг падал, коротышка дважды ударил его длинным ножом в грудь, и, как только труп коснулся палубы, воин ловко откатился в сторону. Выстрел с “ИзоЛьды” сбил с ног адепта Цитадели, совсем рядом с белой паркой, и слуга Технобога, выронив оружие, свалился на железный настил. Низкорослый штурмовик Рубенса перекатился, прикрываясь трупом солдата. Еще один закованный в причудливую броню воин Братства вскинул дальнобой, выцеливая кого-то на нашем корабле, но пуля со стороны ледохода Содружества толкнула его в спину, бросив лицом на палубу.

– РААААААААХ! – скатывались по трапу бойцы капитана Рубенса.

На палубе свершилась мимолетная рукопашная схватка, в которой никто из наших не пострадал, если не считать того бедолагу, сорвавшегося с трапа. Братья Цитадели погибли почти моментально. Когда мои ноги коснулись палубы, пал последний из защитников, а стоящий над ним верзила в перетянутой ремнем парке наступил на тело ногой и выдернул клинок из фанатика.

Длинные черные тени на залитой светом палубе смешивались с паром от остывающей крови. Пахло резко и при этом возбуждающе. Сладковато-свинцовый аромат опьянял, а эмоции побывавших в схватке людей толкали на большее. Хотелось бежать впереди всех, хотелось нанести удар и увидеть, как умирает твой враг. Я положил палаш на плечо, давая руке отдохнуть.

Торжество победы смешивалось еще с чем-то. С каким-то иным торжеством. Злорадным, ожидающим.

– Вход там! Помогите мне!

На плоской верхней палубе была лишь одна пристройка, с запертой дверью.

– Содружество! Идет Содружество! – с другого борта корабля поднялись наверх несколько воинов в черных парках.

Злорадство усилилось. Невидимый мне человек едва сдерживался от хохота. Он предвкушал, смаковал каждый момент, перед тем как…

«Опасность. Опасность. Уходи!»

Я зажмурился, пытаясь разглядеть намерения незнакомца. Он ждал и готовился. В нем кипел едва сдерживаемый смех.

– Стойте! – заорал я. – Стойте! Отойдите от двери!

Восторг сменился злобой, тревогой. Люди Рубенса обернулись на меня, стоящего посредине залитой кровью палубы и держащегося за голову.

– Отойдите от двери!

Я увидел его. Увидел четко, будто смотрел на него не через океан эмоций, а обычным взглядом. Человек за дверью.

Боец в белой парке настороженно попятился, прислушавшись к моему крику. Его примеру последовало еще несколько человек. Однако трое солдат принялись ломать дверь, посчитав меня за сумасшедшего.

– Назад, назад!

Клацнул замок, дверь распахнулась, и в проем вышел высокий воин Братства. Огромный, закованный в тяжелую броню. Страшный удар сверкающего в темноте клинка развалил ближайшего солдата Рубенса на две части. В свете прожекторов раскроенное тело окутал белый пар.

– Технобо-о-о-ог! – проревел измененный голос, в котором смешался металл и лязг двигателей.

Пули засверкали, отскакивая от его доспеха.

– Тех-но-боооог! Ха-ха-ха! – с шипением захохотал фанатик. Он вскинул двуручный зазубренный клинок и зашагал в нашу сторону. Доспех бойца выдержал с дюжину попаданий, пока кто-то не прострелил верзиле ногу. Здоровяк грохнулся на колено, поднял голову, всматриваясь в окружающих его людей. Многочисленные антеннки на его шлеме кружились, будто были живыми и искали цель для атаки.

Воина Братства переполнял священный восторг. Бах! От выстрела голова человека мотнулась в сторону, и гигант рухнул на палубу. Я повалился на колени. Эмоции врага были так сильны, что, пройдя сквозь меня, вымыли все силы.

– Вот кто настоящий безумец, парни, – сказал кто-то, и неясно было, кого он имел в виду. Меня или погибшего фанатика Цитадели. В голове что-то екало, что-то отдавало в уши. Опасность не ушла!

Тик… Тик… Тик. Тик. Тик-тик-тик.

В следующий миг алая вспышка резанула глаза, а неведомая сила подняла мое тело в воздух и с силой приложила о металл. В ушах загудело, и мир перевернулся, исчез из страны звуков. Я грохнулся спиной на железную палубу, в лицо плюхнулось что-то влажное, соленое. Шарф моментально намок и стал липким, теплым.

Над головой плыло красно-синее небо, и в нем кружились яркие звезды. И что-то гудело. Что-то неприятно гудело. Я сел, отер глаза варежкой. Кожу засаднило после того, как ее расцарапали прилипшие к ткани кристаллики льда.

Взрыв разбросал людей по всей палубе. Они испуганно поднимались на ноги, глядя на темное пятно, где раньше стоял на коленях фанатик Братства. У правого борта гудел полулежащий человек. Вернее, он кричал от боли, но я слышал лишь басовитый гул.

Ко мне кто-то подошел, сел рядом. Капюшон и черный шарф под ним. Меня трясли за плечо, тормошили, а я смотрел на оторванную человеческую руку рядом со мною.

Безымянный соратник помог мне встать, что-то спросил, а затем ринулся на выручку кому-то еще.

Я, пошатываясь, добрался до края палубы, вцепился в поручни. Пахло жареным мясом, в горле застрял вязкий сгусток тошноты. Губы распухли, и лицо горело, как будто в угли сунулся.

Вокруг полыхала Пустыня, в ней сгорали корабли, и вокруг них гибли люди. Зеленые ледоходы искали суда Братства. Пушки Цитадели крошили суда Содружества.

Из тела ледохода Цитадели доносилась пальба и гневные крики. Они становились все четче, все громче. Или то мороз стягивал с моих ушей блаженную тишину.

Меня тошнило.

– Ты в порядке, парень? Эй? – рядом со мною оказался кто-то из моряков «ИзоЛьды». Его борода покрылась инеем. – Ты живой? А?

Слух вернулся.

– Да…

– Спасибо тебе. Если бы не ты…

– Потом… – я отвернулся от него и меня вырвало смесью того пойла из напивальни и жидкой полупереваренной кашей из царапающего горло зерна.

– Ага… Да… Ты поблюй. Оно полегчает. И не стой. Не стой. Давай на корабль. По трапу пройдешь?

Позади все кричал от боли неизвестный мне солдат. Он выл на одной ноте, когда в мучениях кончаются чувства и остается только непрекращающееся страдание.

Бах.

Тишина. Лишь Пустыня ответила разрывом и треском выстрелов. Я не стал поворачиваться, но был благодарен человеку, прервавшему мучения незнакомца.

– Что это, смотрите! Что это?

По ночному небу плыли красные точки. Медленно, неторопливо, они чуть дрожали на фоне небес.

И они приближались.

– Ой-ой-ой, – сказал бородатый. – Ой-ой-ой… Мать… Что же это.

Сразу несколько взрывов оглушили меня. Борт Барроухельма вспучился бурлящим огнем. Невидимая волна толкнула поручни, и в лицо дохнуло теплом. Небесные снаряды разбивались о стены города, взрывались на крыше. Но как минимум три страшных шара врезались в гусеницы. Страшный скрежет ударил по ушам.

– На корабель. Всем назад на корабель! – заорали с «ИзоЛьды». – Мы отходим! Бегом!

Я не мог оторвать глаз от горящих стен города-ледохода. Он еще не остановился, но…

– Брось его, не вздумай, Грай! Слышишь? Бросай его, ты ему уже не поможешь, идиот!

Моряк, к которому обращался голос, упрямо поднял окровавленное тело, взвалил себе на плечо и пошел к трапу.

– Грай!

Меня дернули за руку и почти вытолкнули на покачивающийся трап, соединяющий наш корабль и его жертву. Я пробежал до технических ходов, соскочил на решетки, обернулся.

Огни снова приближались, но на этот раз они будто бы летели на нас. Я как завороженный смотрел на зловещие точки на небе, которые неумолимо росли.

Фрет взревел двигателем и качнулся. Несущий на себе павшего товарища моряк заторопился, но потерял равновесие, зашатался и с воплем рухнул вниз.

– Да что вы творите! – закричал кто-то в гневе. – Что вы творите?

– Грай…

Ломая трапы, срезая железо как со своего корабля, так и с убитого судна Братства – «ИзоЛьда» снялась с места за пару минут до того, как огненные снаряды врезались в лед и город. Один из пламенных подарков зацепил уничтоженную нами посудину, и та загорелась, будто кто-то плеснул энги и поджег ее. От огня Братства сталь трещала со звуком горящих волос.

– Не теряемся, джентльмены. Не теряемся! Приходим в себя, ждем приказов, – голос, который взывал к Граю, немного потускнел. – Ждем распоряжений, перезаряжаемся.

– Да что они творят? Что творят? Как так можно-то? Это же город. Что они творят-то? – говорил рядом со мною мужчина. Кончик не спрятанного под шарфами острого носа уже побелел. – Что им город то сделал? Там же дети! Дети!

Глава пятая «Закономерные случайности»

Люди молчали. Угрюмо, враждебно. Топтались на месте, еще не растеряв горячку краткого сражения. Фрет рвался в Пустыню, и морозный ветер выдувал из нас последнее тепло. Повсюду горел лед, а в небе вновь плыли огненные шары. Наверное, так выглядит конец света. Ночь, темнота, холод и падающий с небес огонь. Вокруг гремели траки, скрежетал лед и рвущийся металл, кашляла стрельба, а мы держались за поручни, качаясь на неровностях Пустыни, и ждали распоряжений. Бездействие во время безумия. Капитан, штурман (или кто там еще находился в рубке вместе с Моноклем) вели корабль в ту сторону, откуда летели огни. Параллельно нам в том же направлении ехало еще одно судно с зелеными фонарями Содружества. Рядом с ним вдруг вспучилось рыжее пламя, брызнуло на металл липкими каплями и поползло по борту. Ледоход упрямо двигался с нами одним курсом, на палубе боролись с пожаром неизвестные нам моряки, но огонь разгорался лишь сильнее. Над ночными льдами полетел жуткий крик боли.

Мы с бессилием смотрели на то, как пламя захватывает ледоход, превращая его в проклятое горнило.

– Почему Братство сделало это? Почему? – спросил кто-то. – Они же никогда не делали никому зла. Что произошло с ними? Светлый Бог… Я не могу поверить.

– Скольких та тварь убила после того, как Филиана располовинила? – послышался задиристый и веселый голос. В Пустыне грохотала война, но я смотрел на нее, как зритель. Все мы на «ИзоЛьде» стали зрителями. Горел Барроухельм, горели корабли защитников, горели ледоходы Братства. В ночи сверкали едва заметные вспышки выстрелов. А мы смотрели.

– Я не солдат, я же совсем не солдат. Как я здесь оказался? – сказал остроносый. Он смотрел прямо перед собой. – Я ведь не солдат. Я ученый… Я не солдат! Я зверолог, понимаете?!

– Троих минимум. И Грай…

– Грай был странным. Эй, Академик, приди в себя, – рядом с остроносым появился тот самый боец в белой парке. Это был довольно молодой парень, года на три меня старше. – Посмотри на меня. Да-да, давай, поворачивайся.

Затем он бросил в сторону:

– Я видел, что убрало того молчуна, который ни с кем никогда не здоровался, и парня, которого капитан вчера на борт взял. Кто третий?

– Ты же знаешь, я не солдат, – бормотал мужчина. – Я зверолог!

– Знаю, Академик, знаю. Но в трудные времена солдатами становятся быстро. Ты вот выжил, у тебя есть шанс. Эй, снегобрат, учти, за то, что ты там сотворил – Язва твой должник.

– Язва? – спросил я.

– Язва. У нас тут всех как оленей на пастбище зовут. Излишки профессии, темная романтика. Вот тебя как звать?

– Эд. Эд ан Бауди.

Сверху донеслось:

– Эй там, внизу! Укройтесь за фальшбортом! Не лезьте голой задницей в пургу! Язва, тебя это тоже касается! Ну-ка сядь!

– Эд ан Бауди – это скучно, – резюмировал Язва. Он, не таясь, присел рядом с нами, привалился спиной к низкому борту (чтобы укрыться за ним, нужно было лечь, наверное) и положил на колени дальнобой. В глазах парня сверкали огни наших фонарей, а его силуэт оказался как раз напротив зарева на стенах Барроухельма. – Я бы назвал тебя Визгун. Или Крикмайстер. Хорошо заорал там. А это вот Академик. Потому что он умный.

– Грай так глупо погиб, – сказал Академик. Он будто очнулся. Огляделся и засмущался от того сколько человек на него смотрели. – Так страшно. Урок всем нам – не держись за прошлое, да?

– Я впервые был в драке, – сказал крепкий мужчина, заиндевевшие лохмотья шарфов опутывали его шею и голову, топорщась в разные стороны диковиной прической. – Сорок зим скоро, а дрался впервые. Руки дрожат.

– Бывает, – подбодрил Язва. – Я в первый раз вообще обгадился. Тепло, скажу вам, лишь первую минуту. Потом… стало прохладно.

Кто-то нервно хохотнул. Кожа от холода занемела, и я еще больше укутался в уже промерзший шарф, согреваясь дыханием.

– Третий на обедах все на кашу ворчал. Долговязый такой, – сказал кто-то.

– Чего?

– Ты спрашивал, кто третий. Вот, по-моему, он.

Язва кивнул. И тут его лицо превратилось в алую парящую рану. Тело будто плюнуло в нас смесью крови, крошева кости и мозгов, но этот сгусток лишь чудом не долетел ни до кого и шлепнулся на рифленый металл хода. Между мною и Академиком. Тело Язвы качнулось вперед, а потом завалилось набок.

– Укрытие! В укрытие! Выключите фонари!

В ответ куда-то в пустоту загрохотали дальнобои солдат, а я смотрел на то, что минуту назад было человеком, и не мог найти в себе сил отвернуться.

Прожекторы над нашими головами погасли, погрузив борт во тьму. От смерзшейся крови слиплись веки.

– Хорош стрелять! Хватит! – крикнули сверху. – Берегите порошок!

Несколько мгновений назад Язва как-то объединял нас, а теперь всем хотелось отодвинуться от окровавленного трупа. Лишь Академик подполз к приятелю, дрожащими руками накрыл капюшоном то, что осталось от лица Язвы, и сел рядом с ним. Молча. Мы оба посмотрели на остывающее содержимое чужой головы и отвернулись.

– Это Снежный Жнец был. Точно говорю вам – Жнец! Это они так точно бьют. Обычный стрелок ни в жизнь не попал бы! – сказал кто-то.

– Кто такой Жнец? – бесцветно спросил я, глядя на труп Язвы.

– Охотники Братства. Убийцы. Видал я одного такого. Они Пустыню могут пешком пересечь если надо. На льду сутками могут лежать ради одного выстрела. Клянусь, правда! Похоже на них! Нам нельзя тут сидеть! Эй! Биами? Биами? Тут же Жнец! Может мы внутри подождем?

– Я сказал – в укрытие, – раздраженно ответили сверху.

– По одному перебьет. По одному.

– Заткнись, Шайн – сказал ему тот, кто вспоминал про третьего погибшего. – Вслепую бить не будет.

– Ну а чего мы ждем, Елай? Чего? И куда мы? Почему мы выключили фонари, Биами?

– Да ты громче всех орал про них, Шайн!

– Я про носовые, Биами! Про носовые! Мы не хотим, чтобы кто-нибудь принял нас за корабль Содружества?

– Так, Шайн! Закрой рот и жди команды. У нас есть задача поважнее, сам знаешь.

Он замолчал, нахохлившись и вжавшись спиной в угол меж стеной ледохода и фальшбортом.

Зеленые огни на носу «ИзоЛьды» действительно больше не горели.

То ли оба Бога берегли нас от схватки, то ли капитан искусно лавировал по Пустыне, но мы удалялись прочь от Барроухельма без столкновений с кораблями Братства. Пару раз нам попались в темноте посудины поменьше, но Рубенс, не замедляя хода, ловко срезал их массой. Он сближался с ними и умудрялся наехать на них так ловко, что не вредил своим гусеницам, зато со скрежетом металла выводил из строя суда Цитадели, накатываясь на их траки и втаптывая в лед.

Вслед нам неслась стрельба, совершенно неопасная для бронированной кормы.

– Войны не будет, – сказал Елай. – Уходим в Пустыню…

Это и без его слов все поняли. Мы проплыли мимо горящего сторожевого корабля, воздух пропитался вонью горелого мяса. У меня потекли слюнки. Желудок, привыкший к дурной похлебке из рыбы с редкими примесями старого зерна, восторженно заурчал, несмотря на то, что я понимал, чем на самом деле пахнет.

Вокруг корабля медленно таял лед, и в свете пожара я увидел, как в образовавшейся от жара луже плавает раскинувший руки мертвец.

А потом «ИзоЛьда» вдруг резко свернула с проложенного курса, взяла направо, а голос Биами возвестил:

– Оружие заряжайте, не высаживаемся без команды. Палите, джентльмены, во что увидите.

Я думал, что опустошен. Что выгорел вместе с погибшими кораблями и выплеснул страх в тот же миг, как убили Язву, но тут ужас вернулся. Он проник под парку и холодными пальцами взялся за мышцы, не позволяя тем набраться сил. Не давая им напрячься. «Сиди» говорил он. «Они справятся без тебя».

Люди зашевелились, и то, что все они старательно прятали страх, подбодрило меня. Я поднялся на ноги, взял дальнобой с тела Язвы и встретил взгляд одного из соратников. Он смотрел на меня со смесью отвращения и восхищения, но быстро отвел глаза.

– Пушки… – сказал Шайн. – Светлый Бог…

В этот момент во льдах три черных силуэта, размером с трехпалубный ледоход, одинза другим выплюнули те самые яркие звезды смерти. Огромные ребристые жерла с гудением замедляли вращение и опускались, а перед ними уже крутились лайары с обслугой, готовые заполнять смертоносное жерло новыми снарядами.

Наверное, мы обошли и их охрану тоже. Не знаю. Но корабль Рубенса застал воинов Братства врасплох. Они поняли, что им во фланг вышел противник, только когда фрет левой гусеницей зацепил первое орудие. Металл застонал, заскрежетал, и огромная пушка наклонилась вбок, а затем под собственным весом рухнула на лед.

В этот же миг мы, приникшие к прицелам дальнобоев, расстреляли команду лайара. Мне кажется, одного из служителей Цитадели подстрелил и я. Просто целился в человека в меховом плаще на корме, и когда спустил рычаг – фанатик дернулся и перевалился через ограждение.

Под градом пуль лайар моментально опустел, а потом его вмяла в лед правая гусеница фрета. Взревели двигатели, запахло горелой энгой, и «ИзоЛьда» под скрежет рвущегося металла протаранила вторую пушку.

С той стороны корабля что-то пару раз ухнуло, небо вспыхнуло желтым. Третье орудие уже начало кручение ствола. Позади него по широкой платформе носились люди, стучали стопора лебедок, и неуклюжая громада разворачивалась в нашу сторону.

В ушах смешался треск зубчатых колес и стук двигателя «ИзоЛьды». Фрет надсадно взвыл, его корма утонула в черном дыму, а мы даже покачнулись от того, как лихо корабль рванулся к последнему противнику.

Все решали секунды.

– Не успеем! Не успеем! – закричал Шайн. – Ребята, все! Все!

Пушка неумолимо разворачивалась в нашу сторону, и мне показалось, что я уже вижу в жерле бурлящее пламя.

Рубенс принял чуть левее, уходя с обстрела. Двигатель выл и ревел так, что закладывало уши и казалось, что из них вот-вот пойдет кровь. Однако я, вцепившись в фальшборт, просто смотрел на крутящийся ствол, отсчитывая про себя последние секунды жизни.

Нервы пушкарей сдали раньше. Орудие содрогнулось, выплевывая огненный шар, завоняло чем-то едким, отчего заслезились глаза, но смертельный снаряд прошел выше и правее нас, взорвавшись во льдах в полумиле за «ИзоЛьдой». А потом фрет обошел пушку, и мы перестреляли пытающихся скрыться воинов Братства. Без единой капли жалости, с горящими местью сердцами. Если бы эти люди, вращающие прицельные механизмы, успели…

Впрочем, это было уже не важно. Спустя несколько минут все было кончено, а потом на платформе появилось несколько наших солдат, они какое-то время возились у самого орудия, и когда вернулись на корабль – раздался взрыв, расколовший ствол надвое.

Напоследок фрет опять наехал на орудие своими убийственными гусеницами, раскрошив движительную платформу пушки, и после этого на полной скорости уехал в Пустыню.

Барри Рубенс сделал для погибающего города все, что смог.

Глава шестая «Смена парадигмы»

Я думал о прожекторах, думал о той силе, что приводит в действие запечатанную в них шаманскую мощь по повелению какого-нибудь рычага под броней «ИзоЛьды». От чего зависит яркость волшебных огней? Есть ли хоть какое-то мерило для них? И почему в крошечной каморке, пропахшей старой тканью, крошечный фонарик почти не давал света? Почему не использовать в нем те же чары, что и в огромных корабельных огнях?

Чем-то ведь это ограничивается. Неужели только силой заклинателя? Но тогда как можно включать и выключать эту силу? Что они делают с фонарями?

Прикованный к трубе мужчина закашлялся, харкнул на пол кровью. Дышал он громко и сипло, и в горле у пленника что-то страшно хлюпало.

Он был бледен. Почти бел. Когда с него содрали шлем, то рослый Жерар выдрал из тела фанатика несколько странных жгутов, вросших в кожу и связывающих его с металлом. Брат Цитадели орал как резанный, извивался, выл и постоянно взывал к Технобогу, но потом от ударов поутих. Квартирмейстер же приступил к острым предметам, и я, глохнущий от криков, отвернулся.

Нас тут было трое. Я, Фарри и Барри Рубенс. Капитан «ИзоЛьды» хотел, чтобы присутствовал еще и шериф, но мы не смогли его найти. Признаюсь честно, после того что случилось несколькими часами раньше, я был уверен: Снэйл нашел свою смерть во время штурма. Потому что жизнь сегодня преподнесла всем нам хороший урок. Ты можешь планировать все что угодно. Быть сколь угодно мудрым, опытным и сильным. А потом всего один случайный выстрел, и ты становишься куском мяса. Как Язва. Как Грай.

Об этом я тоже думал, стараясь не слушать вопли брата Цитадели.

Фарри наблюдал за допросом с видом сурового воина, хотя в душе мечтал о моменте, когда все это закончится. Барри Рубенс все время поглядывал в его сторону, то задумчиво поглаживая бородку, то просто следяза тем, как молодой парень ведет себя в не самом привычном для себя месте. Да, мой друг оказался талантливым актером. Если бы не мой дар, если бы не то, что я видел все его смятение, весь его ужас – я сам легко поверил бы в то, что судьба свела меня с человеком, не ведающим сомнений.

Вопросы Фарри задавал ровным голосом. Спокойно, взвешенно. Будто бы на каждое его слово не лились проклятья и фанатичный лепет безумца. Пленник призывал на голову моего приятеля немыслимые кары, оскорблял его. Лицо воина Цитадели превратилось в кровавую кашу, но он все еще боролся с талантами Жерара. Квартирмейстер же после каждого приема тщательно вытирал использованные крючья и лезвия. Отдыхал перед следующим заходом.

Наконец брат Цитадели ушел от выпадов и попытался нас обмануть. Придумать что-то, способное заменить правду. Муки толкнули его в омут слабости. Он не знал, что на допросе сидит эмпат. Он надеялся обхитрить Жерара, но ошибся. А когда первый раз переступаешь через себя – второй раз это сделать уже проще. Я отметал все его отчаянные попытки запутать Фарри и не понимал, к чему такое упорство. За что он сражается? И, честно говоря, этот жалкий измученный человек был, получается, сильнее меня. Правильнее меня. Лучше. Потому как я, наверное, давно бы уже ответил на все вопросы, лишь бы остановить экзекуцию.

Меня мутило от запаха натекшей на пол крови.

Поняв, что боль не уйдет, а его вранье раскалывает на лету сидящий в темном углу ублюдок – воин Братства сдался и заплетающимся языком, пропадая в сером тумане бессознательного состояния, заговорил.

– Содружество обмануло… Обмануло… – забормотал он. – Но мы знали… Рупор Технобога сказал каждому, что… время… время ждать. Неверные сокрыли знание. Дикари предали… Братство, и мы… мы ответили. Вы сами избрали путь… невежества.

Фарри посмотрел на меня, и я кивнул – все правда.

– Это вы предали нас. Вы ударили Добрым Капитанам в спину, – сказал он.

– Одна власть. Одна в… воля. Вы идете по пути прошлого. Уроки… Вы не знаете… Не ищете. Как волокуны. Рупор сказал – хватит. Рупор… Он говорил, Добрые… Они могут… Но Содружество предало. Оно спрятало путь к знанию. Тайны… Украло тайны.

– Это? – Фарри вытащил из-за пазухи компас, щелкнул крышкой. Глаза друга спокойно смотрели за тем, как взволнованно задышал пленник.

– Глупцы… Цитадель могла открыть вам… Путь.

– Она открыла его пушкам. Откуда здесь орудия? Они не могли нагнать корабль. Они ведь были здесь всегда, верно? – Фарри захлопнул компас, убрал его обратно. Фанатик жадно потянулся за артефактом взглядом, но обмяк. – Они ждали, когда «можно открыть нам путь»? Знали маршрут города?

– Мы знали… Что он здесь. Знали. Мы ждали. Лед прячет… Если уметь прятаться. Кто-то нас находил… Весной. Зимой. Тоже дикари. Пустыня забрала их.

Он закашлялся, попытался выпрямиться, но застонал от боли. Окровавленный рот тронула злая улыбка.

– Этого бы… не было. Если бы вы отдали его. Мы бы подарили вам… Свет знания.

– Если бы вы спросили у нас! – не выдержал я. – Если бы вы просто спросили у нас! Почему вы не могли просто поговорить с нами?! Когда вы узнали о нем, когда?

Пленный перевел на меня безумный взгляд. Губы его дрожали.

– В Приюте? – ахнул я. – В Приюте? Вы ведь знали все уже в Приюте?!

– Вокатус девяносто седьмого сектора обнаружил сигнал в Приюте. И отправил запрос в магистрат. Рупор безмолвствовал. Мы ничего не знали о его находке, а он не решился действовать. Потом сигнал исчез, но мы запомнили вас. Запомнили тебя.

Он указал на меня дрожащим изуродованным пальцем.

– Рупор Технобога описал тебя, и мы ждали. Во всех портах. Во всех городах ждали. Но вы предали нас в Барроухельме, и магистрат определил парадигму.

Барри Рубенс шумно выдохнул, раздраженно давая понять, что ничего не понимает в нашем разговоре и крайне недоволен моим вмешательством. Жерар поигрывал ножом, очищенным от крови брата цитадели, и хотел пустить оружие в ход.

– Откуда ты все это знаешь? Ты был там? – подал голос Фарри.

– Рупор объединяет нас. Знания должны быть сохранны. Технобог следит за тем, чтобы они не пропадали. В каждом из нас частичка Его.

Он опять залопотал какую-то тарабарщину.

– Может, можно что-то исправить? – спросил я у товарищей. – Может, еще не поздно?

По спине пробежались мурашки, будто каждый из тысяч убитых где-то далеко, на Береге, обратил свой мертвый взор на меня.

– Нет, Эд. Теперь между нами кровь. Много крови. Теперь никак нельзя… – сказал Фарри. – Ты видел, как они поступили с городом. Никто не собирался с нами говорить. Они хотели забрать компас из руин.

– Настало новое время. Очищающий механизм запущен. Технобог не позволит роду людей и дальше угасать. Эпоха просвещения пришла, – фанатик смотрел ему в глаза. – Одна власть. Одна цель. Технобог исправит то, что сломало колдовство Светлого Дьявола и Темного Зверя. Технобог починит души заблудших.

– А если погибнет еще больше? – крикнул я.

– Ты не слышал его, Эд? Открой уши, если нет. Они явно что-то придумали… – одернул меня Фарри.

Пленник первым отвел взгляд от юного противника.

– Что же за время нас ждет? – спросил его мой друг.

Бескровные губы опять растянулись в улыбке:

– Время знаний.

– Почему вы решили, что компас еще в городе? Прошло полтора года, мы легко могли пересечь Пустыню вместе с ним. Однако вы тут. И компас тут.

– Повезло.

Мне даже не пришлось подавать голос. Жерар хмыкнул и полоснул ножом по залитому кровью плечу пленника. Тот всхлипнул, а квартирмейстер плеснул что-то из фляги на кожу фанатика. Кожа задымилась, а пленник истошно закричал от боли. Тот визг не мог издавать разумный человек. Вопль попавшего в западню зверя – вот что это было. От раны поднимался вонючий дымок, и когда он рассеялся, брат Цитадели вдруг зарыдал. Он скорчился на полу и заплакал.

– Это еще что за сопли? – искренне удивился Жерар.

Я прикрыл глаза, не желая видеть происходящее. Передо мною все-таки был живой человек, который страдал. Который был чудовищно несчастен. И как-то сразу забылось мне, что только что он скалился в лицо мне и моему другу, а за его улыбкой таилась смерть и зловещая «эпоха просвещения».

– Вы были уверены, что компас здесь. Почему? – спросил Фарри.

– Я не знаю! Это Рупор! Он сказал! Кто-то из совета города знал. Он передавал. Не из Братства. Боже, как больно! Ох… как же больно… Чтоб ты сдох, дикарь! Ссс…

Жерар присел рядом с ним, и брат Цитадели дернулся в ужасе.

– Не надо. Не надо! Я больше ничего не знаю. Рупор говорил. Рупор знал. Что ты залил мне, грязный неуч? Что это так жжется?!

– Это не самая большая твоя проблема. Джентльмены? – Жерар посмотрел в нашу сторону. – У вас есть еще вопросы?

– Вы знаете, что это такое, верно? – Фарри сунул компас под нос пленнику. – Знаете, как он работает, что делает. Всегда знали. Когда следили за нами – знали. Когда натравили на нас своих ликвидаторов – знали! Даже когда осадили Берег – знали, что на самом деле происходит. Почему вы молчали? Почему вы никому не сказали?!

– Решения принимает Магистрат. И Рупор озвучивает их, – он смотрел на Фарри с ненавистью. – Тебе сложно это понять. Ты житель бродячих тюрем. Раб пустыни. Я когда-то был таким. Прежде чем Братство приняло меня – ремонтировал древние ходовые механизмы Айронкастла. Но теперь я в свете Технобога. Теперь я вижу все правильно, истинно. Магистрат великодушен. Он гуманен и заботится даже о дикарях.

Фарри жестом остановил напрягшегося Жерара.

– Я больше не один. Мы двигаем этот мир, а не поддерживаем старый порядок. Мы не оттягиваем его крах, а создаем новое! Но вы никогда нас не поймете. Вы будете цепляться за старое, и вы сдохнете за него. Вас нельзя пускать за Круг. Вы принесете туда лишь свою закостенелость. Свою вечную вражду. Я рад, что Братство перестало нянчиться с низшими умами. Рад, что оно не пошло на поводу этих чертовых либератов, а избрало путь изменения, а не принятия. Вы заслужили это!

– Это не мы убили столько людей просто так, из-за компаса! – воскликнул я.

– Вы убили куда больше. Просто за то, что кто-то богаче, а кто-то беднее, что кто-то в законе, а кто-то выбрал не ту Гильдию, не тот город, родился на Берегу или же в какой-нибудь холодной дыре близ Провалов. Вы убиваете друг друга просто так, за мелочь. Без цели! Без идеи! Без…

– Значит, он ведет за Круг? – перебил его Фарри. – Все-таки за Круг?

– Да, но вы никогда не доберетесь туда. Никогда. Лучшие Жнецы, лучшие капитаны – они все будут искать вас! Рупор укажет нам путь, если кто-то заплутает в буранах.

– Тебе этого никогда не узнать, дурак. Ты тут сдохнешь, понимаешь? Сдохнешь один, без всякого толку! – сорвался Фарри. – Вы все испортили, оледеневшие куски обоссаного снега. Все испортили!

– Братство важнее моей жизни, – резко успокоился пленник.

– Добрый ан Лавани… – подал голос Барри Рубенс.

– Тихо, – отмахнулся парень. В нем, в подростке, вдруг объявилась сила способная остановить даже умудренного боями мужчину. – Тихо!

Он подошел к пленному.

– Я столько сделал. Столько вынес. И тут появляетесь вы! Появляетесь со своими пушками, со своим Магистратом и парадигмой. Ломаете мои планы, драные вы шаркуноеды! Я думал, вы герои. Я думал…

– Фарри.

– Я сказал тихо, – полоснул по мне взглядом Фарриан и продолжил, обращаясь к окровавленному брату Цитадели. – Я отомщу, поверь мне. Отомщу за это.

Он расправил плечи, прикрыл на миг глаза:

– Это не должно повлиять на наши планы. Где Снэйл? Ты его видел?

Барри Рубенс дернулся, будто очнувшись.

– Что?

– Где ан Найт, капитан?

– Не видел…

– Тогда будем решать сейчас. Все, что произошло – это ужасно, – Фарри ни на кого не смотрел, играя желваками, он будто обращался ко тьме технического отсека. – Но мы должны продолжать.

– Джентльмены, если мне будет позволено заметить, то у нас на хвосте ожидается вся Цитадель, – подал голос Жерар.

– Твое мнение, капитан? – Фарри посмотрел в упор на Монокля.

– У меня полный борт людей, которые не нашли себя в этом мире, раз отправились на поиски загадки Южного Круга. Разумеется, мне тоже кажется, что вот это не должно отвернуть нас от экспедиции.

– Двое за. Третьего не ждем.

– Джентльмены… Что делать с нашим говорливым другом? – Жерар поднял фанатика за волосы, с сожалением взглянул ему в лицо. Брат Цитадели хрипло застонал. – И со всей Цитаделью, джентльмены.

– Прикончи его, – сказал Фарри.

Мне удалось выйти из каморки прежде, чем квартирмейстер убил пленника. Странно, наверное. Присутствовать при пытках, не моргать глазом, пока с живым человеком делают такие вещи, от которых сворачивается в узел сердце, и уйти, когда его мучения должны оборвать. Ах, я не могу на это смотреть, да? Можно резать и калечить, но убивать – табу? Нелепица, страшная глупость.

Следом за мною вышел Фарри. Он держался с уверенным видом, хотя мне стало холодно от комка в его груди.

– Как-то так… Я большой мальчик, да?

– Почему он тебя слушает? Почему просто не заберет компас, а?

– Кто? – не понял Фарри. – А! Капитан! Не знаю. Мне кажется он слишком… Правильный для этого?

Дверь отворилась, в коридор вышел Монокль. Он натягивал черные кожаные перчатки. Медленно, очень внимательно.

– Надо найти ан Найта, – сказал ему Фарри.

– Сделаем, – он чуть кивнул нам и ушел прочь по темному коридору, освещенному мерцающими шаманскими фонарями.

Глава седьмая «Свидетель и убийца»

Снэйла ан Найта нашел кто-то из моряков. Шериф встретил смерть в подсобке на второй палубе, кто-то заколол его, насадив на собственный клинок, и бросил там как кусок загнивающего мяса. Имя главы Тайного Двора в Барроухельме было связано с оплотом справедливости. Он был одинаково суров как с простыми кровопийцами, так и с людьми благородными, оказавшимися за гранью дозволенного. Тем страшнее оказалась его прозаическая гибель. Ночью за стенами ледохода шла настоящая битва, где сражались и отходили к Темному Богу смелые люди. А шериф перед смертью видел лишь трубы отопления в чехле из рванья.

Пол в коридоре не очень хорошо вытерли курткой мертвого ан Найта и бросили ее на труп.

Монокль стоял у входа в подсобку и раздраженно играл желваками. Входы в коридор с обеих сторон перекрыли вооруженные солдаты, не пускавшиелюбопытных. У дальнего входа фонарь не горел, и потому я видел лишь две белые куртки, крестом перетянутые ремнями. В проходе воняло кровью. Если бы не Фарри, я бы никогда сюда не пошел.

– Он теперь всегда будет с тобой таскаться? – кивнул на меня Монокль.

– Да, – ответил Фарри.

Капитан хотел сказать что-то еще, но промолчал. Я был благодарен и за это.

– Что-нибудь узнали? – продолжил Фарри и потер покрасневшие глаза. Всю ночь он крутился в койке и тяжело вздыхал, сражаясь с плохими мыслями. Мне тоже не спалось. Пару раз я провалился в полубред, где бежал по льду от закованных в черную броню солдат Цитадели. Они преследовали меня и там, во сне. Жужжали на шлемах антеннки в виде зубастых пил, скрежетали металлические суставы. Сквозь фильтры с паром вырывалось дыхание остервеневших хищников.

– Ничего, кроме того, что его зарезали собственным клинком. Тут все ясно, как снег. У нас на борту убийца.

– Команда у тебя действительно пестрая.

Монокль поморщился, но согласился.

– Да, может и есть среди моряков кто-то, кому ищейки Барроухельма потоптались по мозолям. Я и сам не очень люблю Тайный Двор. У них ко мне было много вопросов в связи с этим.

Он взмахнул руками, указывая на корабль.

– У меня есть дознаватель, – сказал Фарри. – Может, ему стоит на это взглянуть?

– У тебя? – поджал губы Монокль.

– Ну, у нас, – уточнил мой друг. – А еще эмпат. Я думаю, если Эд послушает каждого члена команды, то мы найдем убийцу. Правда, Эд?

Я пожал плечами. В коридоре было прохладно, из склада доносились звуки возни и покашливание. Там лежал человек, который много видел, много знал. Который принимал решения всю свою жизнь и эти решения меняли ход вещей. И теперь он мертв. Вот так, буднично. Над ним крутится кто-то из команды, простывший на морозе, а в коридоре два человека говорят о том, кто у кого есть. Был герой – не стало героя.

– Снэйл был хорошим человеком, – сказал Монокль и потер лоб, глаза. – С характером, но хороший. Он много знал. Без него будет сложнее.

– Да…

Снэйл ан Найт когда-то спас мою никчемную жизнь. Это было целую вечность назад, когда я, восторженный молодой мальчишка, попал из деревни в огромный город. Сколько прошло? Всего полтора года?

Я прислонился к дрожащей стене. Корабль полз куда-то по ледяной пустыне, вгрызаясь железными клыками в ее плоть. Полз уже совсем не в том мире, который я знал. И старый мир, наполненный предательством, казался уже не самым тоскливым вариантом.

«Новая парадигма». Слова фанатика будто извозили меня в гнилье. Будто из-за меня она и изменилась. Будто бы и не будто бы…

Все менялось. Сильные люди уходили, стяги их падали, а те, кто подхватывал знамена – знали меньше. Умели меньше.

Хотели меньше.

Впрочем, Фарри-то прежде горел желанием менять этот мир.

– Тогда я схожу за Тройкой, он у нас дознаватель.

– Сходи… – сказал Рубенс, внимательно глядя на собеседника.

– Займетесь проверкой команды?

– Не надо этого делать сейчас. Мы ночью потеряли два десятка человек убитыми, двенадцать ранены. Трое не доживут до вечера. Еще один лучше бы не дожил, – Монокль уставился на меня с сомнением. – У меня часть команды выведены из строя, а остальные не понимают, что происходит. Не самый лучший момент, Фарриан. Твой эмпат с ума сойдет считывать людей, или его вскроют.

Он понизил голос:

– Не надо также кричать о том, что у нас на борту эмпат. Если, конечно, он тебе друг. Представляешь, как на него станут смотреть?

Монокль говорил тихо и очень жестко:

– Никто не любит людей, копающихся в чужих мыслях.

Я вскинул голову, встретил его взгляд и стушевался, замялся. Чуть было не извинился перед ним за то, что я есть тот, кто есть.

– Хорошо, капитан, полагаюсь на ваш опыт, – сказал Фарри. Улыбнулся. – Спасибо за совет.

Капитан моргнул устало и немного удивленно:

– Я оставлю тут Жерара, за меня. Если что – я в рубке, – он быстро пошел в обратную сторону. Мы миновали солдат, от одного пахло кровью, и только сейчас я увидел потемневшую повязку на левом плече. Раненый воин проводил нас цепким взглядом, что-то сказал напарнику, когда мы вышли на лестницу, и тот гулко хохотнул.

– Подожди, – остановился Фарри. Вернулся назад.

– Дурацкий день, – сказал он солдатам. – Отвратительный. Я бы хотел услышать какую-нибудь смешную шутку сейчас. Она бы очень мне помогла. Поделитесь.

– Чта-та я невсеку, малышок, можа тебе и нельзя такое слушать. Можа ранеханька, а? – сказал раненый.

– Забавный говор. Мне уже становится легче. Скажи еще чего-нибудь.

– Ты чта-та морозеешь, малышок… Папанька тебя тут поставил? Так кликани ево, тагдыщ. Я ему болтану за воспитаньице.

– Я и без папы разберусь.

– Чта?

Я прикрыл глаза. Раны солдата были как на ладони: боль, страх, зависть, потеря. Боль… Боль – это хорошо. Я подумал про то, каким же слабаком оказался, как говорил со мною Буран, как смотрел ан Найт. Добавил к этому слова Фарри о моей вони. Вспомнил бой. Собрал чувства в кулак и ударил.

Солдат охнул. Упал на колени. Его друг шагнул к нему на помощь.

– Назад, – приказал Фарри. Мужчина замер и за оружие не схватился. Отступил. Фарри присел напротив раненного. У того из разинутого от боли рта вместе с сипением вырвалась струйка слюны, смешалась с дорожками слез. Взгляд остекленел. Солдат болтался посреди океана собственной боли. Как физической, так и душевной.

– Мне стоило бы посмеяться над этим, да? – сказал Фарри.

Проклятье, я, получается, издевался над раненым? Может, сегодня он спас кому-то жизнь. Может, был героем там, на льду, и сейчас такими шутками просто выплескивал духовный ужас.

– Ты бы посмеялся?

– Что с ним… Это… Чего с ним? Эй? – приятель воина беспомощно топтался на месте.

– Да, думаю посмеялся, – Фарри равнодушно смотрел в глаза ошеломленному моей атакой солдату. – Но на этот раз я тебя прощаю. Ты просто не знал, да?

Он выпрямился, кивнул мне:

– Идем, Эд.

Я на прощание буркнул лишь:

– Извините.

За моей спиной захрипел приходящий в себя солдат. Он повалился на бок и тихонько заскулил.

– Спасибо, – сказал мне Фарри, когда мы ушли достаточно далеко. – Я был неправ. И ты тоже. Но ты все сделал правильно.

Бывший дознаватель по прозвищу Три Гвоздя (имени которого никто не знал) был человеком большого жизненного опыта, несмотря на то что вряд ли справил свою сороковую зиму. Он смотрел на мир, чуть приподняв брови; близко посаженные глаза хранили загадочную улыбку. Он будто знал ответы на каждый из вопросов, но предпочитал, чтобы обращающийся находил их сам. Под его пристальным взглядом.

Когда Фарри сказал ему об убийстве, Тройка, сидевший у печки среди других авантюристов, встал.

– Эхма, да ты из этих? – сказал кто-то из них. – Из нюхачей драного двора?

– Все мы откуда-то пришли сюда, друг мой. У кого-то на пальце отметка вора и следы сведенной гильдейской татуировки на щеке, а кто-то прежде чистил грязные улицы заросшего льдом города от сброда, насосавшегося алого камня.

Говоривший коснулся щеки, промолчал.

– Друзья мои, вы усложняете жизнь всем, до кого дотягиваетесь? – поинтересовался Три Гвоздя, когда мы отошли. Он шагал очень плавно, словно крался.

– Только избранным, – попытался пошутить Фарри.

– Мне сложно высказать всю мою благодарность за такую честь. Спасибо. В следующий раз просто отзовите меня в сторону. Это твое «там лежит труп, ты же дознаватель, может, разберешься» было не лучшим выбором из возможных.

– Прости. У меня сегодня все из рук падает, – посетовал Фарри.

– Основная незадача может случиться, если пойдут слухи, и вы просто вспугнете преступника. Не все, друзья мои, догадывались о том, что на корабле представитель такой профессии. Теперь могут быть осторожнее.

– У вас на борту был целый шериф, – сказал я.

– У нас… – поправил Фарри.

– Был? Что-то случилось с ан Найтом? – подобрался дознаватель.

– Мы к нему и идем… Зарезали.

– Может, потому что знали, кто он? – предположил Тройка и опять загадочно, с намеком, улыбнулся. – Звоночек. Спасибо вам, друзья, что вывели из тени.

В комнатушке с покойником он пробыл недолго. Выбрался оттуда и деловито потер руки.

– Натоптали.

– Что-нибудь можешь сказать?

– Смотря чего ты ждешь, мой друг. Я не шаман, не кудесник. Я всего лишь скромный слуга закона, пусть и отвергнутый. Убили его точно не там. Труп затащили после. Скорее всего, проткнули мечом где-то тут, где ты стоишь.

Фарри посмотрел себе под ноги, потом на дверь. Несколько шагов. Тройка прошел по коридору, посмотрел на кровавые разводы. Поколупался в старой краске на стене. Затем опять вернулся в комнатушку и присел на пороге. Посмотрел куда-то вглубь помещения, потом в коридор. Улыбнулся.

– Ага.

– Ага? Мне нравится твое «ага».

– Есть кое-что прелюбопытное, мой друг. Очень прелюбопытное. Здесь был третий. Стоял за стеллажами. Кровь натекла, видишь? Следы, куда кровь не попала? Это чьи-то сапоги, которых сейчас нет. Либо кто-то отсюда выкрал кем-то забытую обувь, во что я не верю, либо, – он многозначительно поднял бровь. – Заметь, отсюда человека не видно, все барахлом на полках заставлено. Так что кто-то убил бедолагу шерифа, втащил его в подсобку, бросил здесь, и все это время некто стоял за стеллажами. Стоял долго. Так что… Кто нашел труп? Очень хотелось бы с ним поговорить.

– Привести? – бородатый Жерар был уже здесь. Он старался держаться у стенки, так как стоило ему повернуться – широкие плечи полностью перегораживали проход. Фарри кивнул ему, и помощник Монокля зашагал прочь, старательно обходя кровавые пятна. Когда он миновал меня, пахнуло острыми специями.

– Я рад тебя видеть, Эд, – сказал Три Гвоздя. – Честно.

Я улыбнулся, но не нашелся что ответить. Возможно, стоило произнести хоть что-нибудь. Пусть даже вязкую банальность, мол, как же взаимна его радость. Или же, что-нибудь вроде «как приятно, что ты смотришь на меня без осуждения».

Но я ничего не сказал. Мне подумалось, что любое мое слово могло разрушить это доброе обращение. Уничтожить его.

Зато в разговор ворвался Фарри, и минут пятнадцать, пока не вернулся Жерар, они общались на какие-то только им понятные темы. Темы, в которых я уже был чужаком.

Первый помощник привел с собой юношу с зеленоватым от слабости лицом. Я прислушался к чувствам бедолаги: страх, отчаянье, растерянность, желание сбежать.

– Вот. Гушлак ан Нагадир. Как заказывали, джентльмены, – Жерар ловко пропустил юношу вперед и снежным медведем навис над бедолагой.

– Хорошие сапоги, – сказал Три Гвоздя. Если бы словами можно было бить по лицу, то, наверное, так бы и выглядел результат. Парень дернул головой, отпрянул, но уперся в Жерара.

Свежевычищенные кожаные сапоги ан Нагадира чуть ли не сверкали.

– Как ты его нашел? Расскажи, – спросил Фарри. Он был ниже Гушлака, но смотрел все равно как-то свысока.

– Мужика этого?

– Да…

– Ну. Заглянул утром…

– Врет, – сказал я.

– Да шаркунь твою, Эд. Понятное дело, что врет, – не улыбнулся Три Гвоздя. – Очевидно же. Он и зарезал шерифа.

– Я не убивал его! – вскрикнул Гушлак. – Нет!

– Друг мой, надеюсь, ты не станешь мне говорить, что прогуливался тут утром и вдруг решил заглянуть в одну из десятка позабытых обоими богами подсобок корабля? – Три Гвоздя почесал шею. – Я десять лет прослужил в дознавателях, такие, как ты, считают, что все подозрения с себя снимут, если вдруг найдут труп сами. Устал я от вас!

Гушлака затрясло. Он затравленно сжался и быстро-быстро замотал головой.

– Правда! Я не знаю. Я не убивал его!

От его ужаса у меня вспотели виски.

– Тройка… – сказал было я, но почувствовал ярость дознавателя. С виду ж он по-прежнему слегка улыбался, глаза блуждали. Мысль прекратить пугать парнишку ушла сама собой. У Тройки шла своя игра и он боялся, что я и ее сломаю.

– Он врет… – соврал я.

– Нет! Нет! Я не убивал! Не убивал! Это ложь! Он лжет! – закричал парень. О, как он меня ненавидел в этот миг. Я впитывал его ненависть, запоминал ее.

Жерар положил руку ему на плечо. Добрый дядюшка-смерть.

– Капитан будет недоволен, Гушлак. Очень недоволен.

– Я был тут, но не убивал. Я спрятался. Там бой был, а я испугался. Я спрятался. Там за полками! А потом этот… Я слышал. Он такой: «Ого, кого я вижу у нас на борту», – а потом захрипел страшно. Так страшно. Этот… Он затащил его сюда.

– Кто «он»? – вставил в его лепет Тройка. Проклятье, он был здесь как ледовый демон в замерзших пещерах. Ловок, знающ, убийственно точен.

– Я не знаю. Он молчал. Он молча его убил, молча затащил. Я не слышал его и не видел. Мне было так страшно. Я не убивал его. Я прятался. Он затащил его сюда. Потом что-то делал в коридоре, недолго, а затем ушел. – Выпалил Гушлак. – Я полночи простоял здесь, все боялся, что он стоит снаружи и ждет. Проверяет… Но я не убивал!

– Почему сразу не пришел, не признался? – спросил Фарри. – Что за дурацкая хитрость такая?

Тот стушевался.

– А?

– Потому что трус, – вдруг успокоился парень. Как-то даже приосанился, признавшись самому себе в собственной слабости и приняв ее. – Просто потому, что трус. Думал, что герой. Думал, что буду биться, как и все, а не смог. Спрятался. И когда там кто-то захрипел, когда его сюда затаскивали – не вышел. Подумал, что он и меня…

– Этого недостаточно. Повтори медленно, что случилось, – прервал его Три Гвоздя. – С самого начала.

Я отошел немного, чтобы заглянуть в комнату, где умер ан Найт. Неприятный запах проник в ноздри. Тяжелый и острый. От него выступала испарина, как от лихорадки. Объятый вонью ан Найт лежал на полу, укрытый тряпьем, как куча мусора. Под ним чернела лужа крови.

Горло сдавило от накатившего всхлипа, и я закашлялся, делая вид, что меня тошнит. Мы не были друзьями. Но когда-то шериф спас нас всех. Когда-то он изменил мою жизнь, пусть после и пожалел, наверное, об этом.

Я запоминал горечь и боль, которые уселись мне на плечи. Машинально, словно потом пригодятся.

* * *

Только после этого мне удалось помыться. Я с наслаждением смыл с себя вонь и грязь прошлого. Сидел в железной ванне, в облаках пара, и менялся. Очищался. Вода лилась из крана, и я с детским восторгом то закрывал трубу, отчего поток наливался силой, то отпускал руки, и радовался его свободном падению.

Когда я вышел в коридор, в чистой одежде, благоухающий – то даже поймал себя на беззаботной улыбке. Прошло меньше суток с того момента, как я напивался в кабаках Барроухельма. Сотни, а то и тысячи людей отправились кормить шаркунов за это время. А я радовался чистоте.

В каюту я вошел в своем обычном настроении. Фарри потянул носом, одобрительно кивнул и приказал собираться к капитану. Он не спросил, хочу ли я. Просто сказал, что мы туда идем. И это мне понравилось.

Мы сидели в рубке с видом на сверкающую льдом Пустыню, на огромном столе была раскинута карта, и ее ярко освещало солнце. За стеклом обзорного купола затаился мороз. Здесь все казалось таким домашним, таким теплым. Вдоль стен тянулись застекленные стеллажи с закрывающимися на ключ книжными полками. Мне безумно хотелось коснуться кованых замков в виде голов невообразимых рогатых монстров. Монокль любил все странное.

Я сдержался. Убрал руки за спину и просто смотрел, как блестят на солнце кожаные корешки увесистых талмудов. Здесь, должно быть, хорошо завтракать. Просыпаться, заваривать себе чаю с травами и, сидя на кресле, смотреть на то, как твой корабль побеждает Пустыню. Как в добрых сказках.

Да, месяцы жизни в городе-содружестве почти отвратили меня от зимы. От настоящей зимы. Бродячий город всегда сопровождает облако ледяной пыли. В нем нет такого покоя, как здесь. И в нем Пустыня кажется чем-то романтичным. Хотя вся поэтика стынет, стоит выйти на лед.

Я засмотрелся на горизонт, где встречался снег и невероятно синее небо. Чуть левее от нас шла линия черных столбов-путевиков, указывающих путь штурманам и капитанам. Там, снаружи, дул ветер и сдувал с заструг сверкающую порошу.

– Почему мы идем по тракту? – спросил я.

Монокль кашлянул, а Фарри посмотрел на меня очень странно. Я понял, что прервал их, и смутился.

– Просто… Если нас ловит Цитадель…

– Я знаю, что делаю, – очень тихо сказал капитан.

– Простите…

– Нам нужно найти точки соприкосновения, Фарриан, – продолжил Барри. – Ан Найт все уравновешивал, и меня это устраивало. Теперь придется договариваться. У нас ведь по-прежнему одна цель – дойти до Южного Круга и увидеть, что же там, все-таки, находится. Не ошибаюсь?

Фарри кивнул.

– Тогда оставь команду мне. В конце концов, ты для этого меня и нашел, чтобы я выполнил то, что умею делать хорошо? А если мне будут мешать, если будут рисовать команде вторую голову у капитана – кончится это плохо. Понимаешь? Мы можем общаться здесь, после всего. Можем обсуждать и даже спорить. Но все решения по команде должны исходить от меня.

– Ты про Гушлака? – догадался Фарри.

– Про него. Он из Навигаторства. Я взял его на замену нашим водным штурманам.

– Он струсил, а мы едем совсем-совсем не на прогулку. Что если он струсит еще раз? В самый важный момент?

– Многие трусят, – откинулся на спинку Барри Рубенс. – Я бы опасался тех, кто ничего не боится. Сейчас даже я боюсь. Фанатики подложили нам льда за шкирку.

Он ткнул пальцем в Пустыню.

– Это место и в мирное время опасно. Что теперь будет – страшно представить. И нам нужен каждый человек. Даже если он боится. Я всегда был вольным капитаном, Фарриан. Я видел много разных людей. Если ты сходу начнешь их сгибать – они сломаются. А его знания могут пригодиться. Пустить его под траки, так как он не настолько отважен, как бойцы штурмовой команды – это перевод людей. Оказаться в море без тех, кто обучен водной навигации, пусть даже и воды ни разу не видел, я бы не хотел. Он может быть полезен.

Фарри молчал. Он скрестил руки на груди и плотно сжал губы.

– Я понимаю, что ты молод. Горяч. Можешь натопить энги столько, что она от вспышки не согреет, а спалит все к собачьей матери. – Рубенс покачал головой. – Но давай командой буду заниматься я. У нас на борту кроме моих людей и твоей банды еще четыре десятка искателей приключений и целая группа из Клинков Восходящего Солнца.

– Клинки на борту? – я слышал про них. Проповедники в рыжих одеяниях встречались и в Барроухельме. Они бродили по кабакам и обещали пришествие тепла, если мы отвернемся от почитания Темного Бога.

Мой вопрос был не к месту, и совсем не ко времени.

– Да. Моего старого шамана сгрызла гниль Южного Круга, а новые все были слишком воздушны, чтобы на них рассчитывать. Тас Бур – идеальный вариант. Чтобы заполучить одного – нужно было взять всех.

– Шаман среди Клинков?

– Он довольно необычен, – развел руками Барри. Оперся о стол и поднялся, подошел к обзорному окну. Рубка чуть выдавалась над носом корабля, и поэтому казалось, будто он парит в воздухе надо льдами. – Ночью многие впервые увидели кровь. У меня были кое-какие деньги от общества Водных Путешествий, от твоей Лотереи, от пары меценатов, и я озаботился наймом профессионалов, но основная часть команды не солдаты. Ученые, инструментарии, просто искатели приключений.

– Понимаю, – сказал Фарри. Беззаботно, но вкрадчиво. – Понимаю. Нет, мне очень неприятно, что ты по-прежнему говоришь со мною как с ребенком, но и это я готов понять.

– Ты прости, но ты и есть ребенок. Возможно, там, в Барроухельме, ты и завоевал уважение, но здесь никто тебя не знает, – Рубенс смотрел в Пустыню.

– Узнают, – улыбнулся Фарри. От его улыбки мне стало не по себе. Мой друг положил ладони на стол. – Но ты прав. Командовать должен один. Я ошибся с Гушлаком. Прости.

Капитан повернулся к нему с видимым облегчением на лице:

– Рад, что ты понял.

– Но ты же потом окажешь мне услугу за то, что я оказался таким послушным мальчиком?

Рубенс кашлянул.

– Услугу?

– Ну да. Потом, когда придет время. Я не попрошу ничего свыше твоих сил, Барри. Просто сейчас я услышал тебя и понял. Но когда-нибудь наступит момент, когда будет очень важно чтобы ты понял меня.

Капитан склонил голову набок, с улыбкой рассматривая юношу.

– Ты мне нравишься, Фарри. Хоть ты и ребенок, но есть в тебе что-то, что восхищает меня. – Сказал он через долгую паузу.

– По рукам? – подмигнул ему Фарри.

– По рукам…

Только я знал, какой ураган бушевал в душе моего друга.

– И еще одно, Фарри, – сказал капитан, когда мы почти уже ушли. – Найди того, кто убил ан Найта, хорошо? Я думаю, с этим ты и твои люди справятся лучше, чем я.

– И при этом я не буду чувствовать себя бесполезным, ага?

Пауза.

– Ты мне и правда нравишься, Фарри, – Рубенс коснулся пальцем татуировки на лице. – Ты умный.

– До встречи, капитан.

Глава восьмая «Старая Акула»

Харьер подпрыгнул на заструге, и она вывернула штурвал чуть правее, чтобы не сломать опорную лыжу. Чуть приподнялась, по привычке, спружинила ногами довольно резкий удар об лед и отпустила тормозные зубья. Стальные клыки вцепились в плоть Пустыни, и машину чуть развернуло в остановке. Вспучилось и тут же осело облако ледяной крошки.

Сквозь смотровую щель харьера Пустыню заливало золото солнца. Час до темноты. Уже заметно похолодало, края стекла покрыла паутина мороза.

Она торопливо накинула белую парку. Оглядела тесную кабину в поисках шлема. Тот нашелся в изголовье койки. Хищный когда-то, шипастый – она стесала с него все лишнее и перекрасила в белый цвет. Так ближе к Пустыне и гораздо удобнее. Нахлобучив защиту, расправив шерстяную пелерину по плечам, она открыла люк на крыше и вынырнула через теплозащитную мембрану на мороз; на миг ослепла от яркости закатной Пустыни, щелкнула на шлеме матовой заслонкой и посмотрела в бинокль.

Фрет она нашла быстро. Знала, куда смотреть. Запомнила его силуэт после той ночи. Он полз вдоль ледяной гряды среди сверкающего моря. Красивый, уходящий к бескрайнему снежному горизонту корабль. От улыбки заболели разбитые губы.

– А вот и ты, милый.

Нагнала. Нагнала! Хотелось смеяться как маленькой. Она нырнула назад в теплую кабину, потерла машинально крошечный черепок олененка, закрепленного у панели управления.

– Ты говорил, что мы не найдем их, Габби? Ошибся, – Сувенир из старой жизни. Последний подарок исчезнувшего в Пустыне отца.

Она устроилась на сидении харьера, осторожно вывела его между заструг и заблокировала штурвал. Перекусила теплым вяленым мясом, запивая его солоноватой водой и глядя в пустоту, сквозь броню белого, почти незаметного на фоне льдов, одноместного кораблика. После еды Жнец осторожно сменила повязку на голове, морщась от боли. Под глазом стреляло в такт сердцу, и слезы брызнули сами собой, когда оторвалась прилипшая к мясу тряпка. Ее харьер был рядом с платформой, когда орудия Братства атаковал красный фрет Содружества. Взрыв бросил кораблик на бок, ее ударило о стену, протащило по ребрам наружного бака и стесало с ее лица датчики, которые установили инструментарии Братства при посвящении. Из щеки вырвало целый кусок мяса.

Харьер не пострадал, слава Технобогу, но вот Рупор умолк. Исчез из ушей постоянный гул координаторов. Прекратилось бубнение, нескончаемое, невыносимое в прекрасной снежной бесконечности.

Это хоть как-то смягчало обиду на обретенное уродство. Да, она кое-что понимала в ранах… То, что ей удалось разглядеть в начищенном до блеска куске металла, тянуло на семерку по пятибалльной. Такие следы остаются до конца дней, но, чего врать, тишина последнего дня уравновешивала пламя под глазом.

Она вдруг перестала быть частичкой большого. Она стала простой девочкой, предоставленной, наконец-то, самой себе. И, по всей видимости, мести.

Залепив рану скверно пахнущей мазью, и, едва ли не плача, наложив повязку, она глянула в смотровую щель харьера – небо уже наливалось сине-красным цветом. Лед серел, пачкался ночными красками. В кабине кораблика стало совсем темно.

Нужно снизить обороты двигателя до самого малого. Топлива хватит до утра, и так она не замерзнет. Через решетку в корме харьера (под которой прятался мотор) шел теплый воздух. Щека, вернее то, что от нее осталось, болела ужасно, хоть и не как тогда, когда в Пустыне ее накрыла зубная боль. В тот раз было много хуже. Настолько, что она выбила себе зуб при помощи кинжала и тяжелого ключа.

Да, сейчас определенно все не так плохо. Хоть и значительно страшнее выглядит. Закончив, она устроилась на лежаке, рядом с сидением пилота. Залезла под шкуры, спряталась под ними, согреваясь.

Потом очень долго смотрела в темноту кабины, слушая, как сечет по обшивке харьера ночная метель. В Братство не хотелось. Совсем. Мысли о том, что ей нужно перед кем-то отчитываться, выполнять чьи-то приказы, тяготили. Но… Они заменили ей семью. Они спасли ее. Технобог заполнил пустоту в душе сироты, хотя, конечно, после и сам растворился среди льдов. О нем напоминали лишь проповеди Рупора.

Она всегда считала, что датчики в ее теле – это то, что дает ей силы жить дальше. То, ради чего она живет. Ее цель бытия. Стремлениерода людского к процветанию науки, разума, технологии. Отказ от магического есть благо, есть шаг вперед. Есть торжество человечества над эфемерными сферами. Так говорил Рупор, а она пыталась в это поверить, как раньше, но лишь металась по Пустыне в поисках того, что искало Братство, или же в поисках себя.

Фрет Содружества разрушил ее связь с Цитаделью, и… Она была почти что счастлива. В тишине… Обезображенная неведомым капитаном и освобожденная им. Впрочем, кровь тех, кто так бесцеремонно выдрал ее из объятий Братства,еще напоит Пустыню.

Шум метели за бортом убаюкивал, мысли облепляла мокрая снежная крошка, и они едва шевелились под белым налетом. Глаза смыкались и, наконец-то, сон победил ее.

Утром все же пришлось выбираться наружу. Она вывалилась из едва слышно тарахтящего харьера на мороз, и, стараясь дышать медленно, носом, сквозь шарф, наколупала себе ведро льда. Дотащила его до баков и присела. Синее небо лишь встречало солнце. Ослепительный шар повиснет надо льдами за ее спиной и спрячет от случайных взглядов. Это хорошо. Мороз холодил укрытую повязкой рану, ломал рваные края почерневшей кожи.

Из поясного ремня Жнец вытащила одну из капсул с серым порошком. Вскрыла ее и высыпала в ведро. Накрыла крышкой, из-под которой тут же повалил пар. Едкий запах пробрался под шарфы, ударил в ноздри.

Дурная смесь. Но никакой магии.

Она забралась на одну из заструг, приложила бинокль к забралу шлема. Ночная метель замела следы красного фрета, но деваться тому все равно было некуда – ледник справа тянулся как минимум на сотню лиг. Монолитный, ощетинившийся огромными ледяными иглами Гребень Спящего. Акула скользнула взглядом по колючему хребту. Ветер сдувал с пиков снег, и тот струился дымкой, смазывая четкие линии.

Она почти месяц огибала его вместе с Барроухельмом. Хотела сунуть голову под лыжу харьера от тоски, но старательно выполняла приказ Технобога.

В которого давно уже не верила.

Через Гребень проходило несколько торговых путей. Так что этот фрет легко может свернуть в любой из них. Такие вероятности необходимо учитывать.

Когда она вернулась назад, то обнаружила, что у ее харьера сидит человек в белых одеждах. Лоскуты маскировочного одеяния трепал слабый ветер. Белый шлем с черным забралом был повернут к ней.

– Сестра, – поднял руку Жнец. – Не убивай, сестра.

Она молча спустилась к ведру. Присела рядом, приоткрыла крышку, смесь пузырилась, и процесс еще не завершился. Соратнику она не сказала ни слова.

– Это ведь ты? Старая Акула? Харьер необычный, говорят, только у нее такой. – Он был молод. Моложе ее. Но уже отмеченный Пустыней.

– Чего тебе надо? – ей не хотелось студить горло в такой мороз, и потому она толькопробурчала свой вопрос.

– Точно… Ты настоящая легенда. Холодная, как сердце Пустыни! Прекрасная, как утреннее солнце.

Интересно, он симпатичный? Акула едва не коснулась лица и своей раны. Губы поджались сами собой.

– Я Серый Звук, сестра. Веду корабль, ушедший из Барроухельма. Фрет красного цвета. Я видел тебя вчера.

Она вздрогнула. Плох тот Жнец, кого заметили на охоте.

– Я пытался поговорить с тобой, почему ты не отвечаешь? Это важный корабль. Нам нужно держаться рядом с ним.

– Ты уже сказал, где он?

– Конечно, сестра.

Он поднялся на ноги, встал рядом с ней. Выше на две головы. Сильный, молодой – она чувствовала это даже под бесформенными одеждами.

– Тебе нужна помощь, сестра?

– Кто из наших еще рядом?

– Барроухельм дал жару, сестра. Пустыня до сих пор пылает-горит. Не мне осуждать решения Магистрата, но не лучше ли было подождать остальной флот? Тем более, после нападения дикарей у Белых Ладоней и новостей с Провалов о…

Она нетерпеливо кашлянула, и он прервал поток размышлений:

– За этим фретом иду только я. И, как вижу – легенда Снежных Жнецов. Думаю, теперь-то они не уйдут! Сама Акула!

– Ты хотел помочь?

– Конечно! Все что могу, сестра!

– Да, пожалуй, можешь… Вот, ведро.

– Такая легенда. Я столько слышал про тебя, Старая Акула. Говорят, никто не сравнится с тобой в красоте и в умении выслеживать врага. Хотя, я вчера же тебя заметил, ха-ха. Может и с красотой не все так, а?

Он говорил беззлобно. Он не знал, что случилось с ее красотой два дня назад. Жнец подхватил ведро, прошел мимо Акулы, почти коснувшись ее плечом.

– Куда его, сестра?

Она вонзила лезвие ему в горло. Ударила левой рукой сзади, рванула кинжал на себя и отступила. Жнец уронил ведро, энга выплеснулась на лед, и тот стал таять, смешиваясь с топливом и темной дымящейся кровью. Парень засипел, попытался зажать рану рукой. Акула ловко приблизилась и ударила в горло справа, а затем вновь отпрянула. Мороз может стянуть рану. На нем много одежд, ее и заткнуть можно. Хотя Жнец запаниковал, не додумается. Паникующий Жнец – плохой Жнец. Парень привалился к ее харьеру и всхлипнул, как ребенок. Сполз вниз, оставляя кровавые разводы на стене ее корабля.

На миг брата стало жалко. Ровно на миг.

Она молчала, пока он не затих, потом взрезала одежду, добралась до проводов, идущих под кожу, и обрезала все. Жнец был красив. Лицо для поцелуев. Гладкое, приятное. Когда-то он смог бы вскружить ей голову.

Она опять коснулась пальцем повязки. Губы поджались в такт стрельнувшей боли.

Акула срезала его пояс с контейнерами, прошла по следам до его харьера, забрала оттуда припасы и вернулась. Падал снег и больше не таял на теле убитого.

– Не обижайся. У тебя не было будущего, – сказала она, вылила остатки из ведра с энгой в бак и пошла колоть себе еще льда.

После полудня поднялся ветер. С востока понесло облака, и за несколько минут небо затянула серая хмарь. Это хорошо-хорошенько, так как глазки отдохнут. До того момента, как папа продал ее Братству, он часто повторял эту присказку. Теперь с нею игралась уже она, Старая Акула.

Легкий харьер она вывела поближе к Гребню, чтобы не маячить на пространствах, открытых для любопытных глаз, и неспешно, то и дело останавливаясь, чтобы обшарить биноклем горизонт, продолжила преследование.

Когда фрет вновь появился в окуляре, она снизила скорость до минимальной, чтобы не поднимать крошку. Белая легкая машина скользила по льду, шипели полозья, и трещал под гусеницами наст. Наконец Акула остановила харьер. Выбралась через люк наверх и несколько минут наблюдала за фретом, не обращая внимания на душный мороз. Корабль Содружества не двигался. На верхней палубе бродили люди. Братство Ледяной Цитадели обеспечивало Жнецов множеством лучших даров Технобога, но даже с их помощью разглядеть что-то большее, чем точки на игрушечном кораблике, ей не удалось.

Самый раз.

Она нырнула обратно в кабину, потянулась за Поцелуем. По телу пробежалась приятная дрожь, когда пальцы коснулись холодной стали. Акула медленно открыла сундук у изголовья, бережно вытащила оттуда несколько цилиндров и аккуратно принялась за дело.

Через пятнадцать минут она уже лежала между двух вздыбившихся льдин. Ветер бросал на капюшон пригоршни снега, бился о теплую одежду Жнеца, но не мог потревожить Старую Акулу.

Мощные линзы Поцелуя помогли разглядеть обидчиков, из-за которых так больно стреляла рана на лице. Мужчины. Она разглядывала их сквозь систему оптических цилиндров, наводя перекрестье прицела то на одного сурового дикаря, то на другого.

Пару мгновений она следила за воином в алой парке. Он сопровождал ребенка. Акула поймала мальчика в прицел. В сердце что-то неприятно сжалось, и она вдруг воочию увидела себя со стороны, в этой дурацкой расщелине меж льдин, прижавшуюся к окуляру Поцелуя.

Паренек слишком молод.

Больше двух десятков дикарей заготавливали лед. Она тщательно коснулась прицелом каждого из-них. Поймать шамана было бы здорово. Но никто из тех, кто работал на морозе, не был похож на заклинателя.

Она вернулась прицелом к мужчине, стоящему наверху, на верхней палубе. Он наблюдал за чужой работой. Это может себе позволить либо лентяй, либо командир.

Смертоносное око Поцелуя присосалось к голове дикаря. Акула чуть покрутила колесико и смогла даже разглядеть татуировку на его красивом лице. Заглянуть в глаза незнакомца. Кожу на спине закололо от мурашек.

Этот взгляд… Он зачаровал ее. У одинокого человека, по-настоящему одинокого, такой взор бывает, когда он вдруг осознает всю пустоту вокруг него. Когда он оказывается один на один с этой пустотой и раскрывается ей, уверенный, что это останется только между ними.

Акула перевела прицел вниз. Такую красоту необходимо сохранить. Она вернется к нему позже. Око нашарило среди ослепительных льдов новую цель. Бурая шкура, накинутый капюшон с клубами пара из невидимого Жнецу рта. Он о чем-то спорил, размахивая свободной рукой. На плече у него лежала пила для резки льда.

Акула неторопливо сориентировалась по ветру, расстоянию. Вдохнула, выдохнула и плавно нажала на спусковой крючок.

Поцелуй рявкнул, больно ткнул ее в плечо. Но уже через пару секунд Акула с торжеством увидела, как вспыхнул красный фонтан вместо головы дикаря из Содружества. Она открыла дымящуюся панель, вложила в Поцелуй еще один подарок для незнакомцев, и вновь прильнула к прицелу. Моряки прятались в укрытия, даже не догадываясь, откуда их посетила смерть.

Один дикарь упал задницей в ее сторону, думал, что спрятался за застругой, тянул шею в опаске.

Акула снова нажала на спусковой крючок.

Она сделала это еще три раза, прежде чем пустынники, похожие на перепуганных оленей, нашли безопасные норы.

Перед тем как отползти назад, под прикрытие льдин, она вновь поискала в прицеле мастера Одиночество. Но палубы были пусты. И почему-то ее это расстроило. Она хотела взглянуть на суровое лицо еще раз.

Преследования Акула не боялась: тот, кто ищет Жнеца в Пустыне, находит его, только если сам Жнец этого хочет. Или если он сам – Жнец. Однако из осторожности она отогнала харьер чуть дальше и убедилась, что красный фрет бросил идею заправиться льдом. Посудина Содружества покинула место бойни даже не попытавшись найти стрелка.

Это радовало.

Глава девятая «Кто виноват? Что делать?»

В столовой было душно от набившегося люда. В тусклом свете фонарей краснели мокрые от пота лица, пахло отсыревшим мехом и потом. Я наблюдал за пустынниками, следуя просьбе капитана. Вслушивался в их чувства.

У меня немного кружилась голова, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Чувство было схожее с тем, как переевшего бедолагу взяли за шиворот и сунули лицом в чан с готовящейся мясной похлебкой. Вроде бы и запах умопомрачительный, но желание только одно – проблеваться.

Корабль остановился, но могучие двигатели дрожали где-то под ногами. Стоя у стены, можно почувствовать вибрацию стального зверя. В столовой собрались почти все. На верхних палубах остались часовые из солдат, да и Лагерту, корабельному лекарю, было не до сборищ.

Люди ждали капитана, нервничали. Под железным потолком смешались бравада, неуверенность, страх, любопытство, тревога. Если язакрывал глаза, то зал превращался для меня в сгусток с десятками разноцветных щупалец. Они извивались, переплетались, колыхались на невидимом ветру. Голоса суровых душ, спрятанных от чужого глаза.

Светлый Бог, как же меня мутило. Но Тройка попросил послушать. Он был уверен, что убийца ан Найта знал шерифа. И скорее всего как-нибудь проявит себя на собрании.

Незадолго до того, как явился капитан, я более-менее пришел в себя. И даже смог выделить, как люди со схожими эмоциями как-то неосознанно тянутся друг к другу. Страх к страху, злость к злобе. Но среди бушующего океана чувств моя душа нашла себе местечко для отдыха. Даже с закрытыми глазами мне было легко наблюдать за Клинками Восходящего Солнца. Неожиданно светлые люди, с небольшой снисходительностью, присущей тем, кто знает истину, но понимает – окружающие пока к ней не готовы. Их ауры меня успокаивали и восхищали. А их лидер, Тас Бур… О нем хотелось бы поведать отдельно. Это был высокий, крепкий мужчина лет сорока. На его плечах покоилась шкура снежного волка, и на корабле говорили, что он убил эту тварь голыми руками. Лицо и гладко выбритый череп покрывали синие татуировки, а длинная рыжая борода была завязана в три косы.

На правой глазнице Таса Бура искусный мастер изобразил знак Ордена – два изогнутых клинка, скрещенных на фоне солнца.

Он верил. Искренне верил в того бога, которого себе избрал, и эта вера притягивала к нему людей. Среди тех, кто держался поближе к воину-шаману, я увидел и Три Гвоздя. Дознаватель весело болтал с одним из фанатиков, и тот по-дружески хлопал Тройку по плечу. На душе у того было солнечно.

Кроме Клинков Света отличалась еще одна группа. Она тоже держалась особняком. Несколько мужчин и женщин, вооруженных, разодетых в теплые одежды из шкур снежных львов. У каждого бойца на лбу был вытатуирован открытый глаз. Я знал, что это наемники капитана, но они все равно интриговали. Я ни разу не видел, чтобы они разговаривали между собой. Главным у них был некто Юрре ан Лойт – аккуратно постриженный воин лет тридцати. Светлые волосы он тщательно зачесывал набок и, по-моему, смазывал жиром. Юрре всегда очень внимательно следил за происходящим, как и полагается вожаку стаи. Как только он решал что-то предпринять, то обращался к товарищам… знаками. Просто жестами. Выглядело это так – хлопок для привлечения внимания, пара жестов – и все, его команда уже что-то делала. Как он им это объяснял? Почему они так быстро все понимали?

Лицо ан Лойта покрывали десятки шрамов, и товарищи не отставали от него в уродстве. Даже женщины из их компании были обезображены в боях прошлого. У одной не хватало глаза, но повязка на лице лишь добавляла ей шарма.

Другие солдаты сторонились наемников. Назначенный Рубенсом командир (Царн, по прозвищу «Темный») даже не пытался руководить людьми Юрре. Занимался своим десятком завербованных в порту воинов и в сторону «глазастых» лишь косился.

Возможно, это докидывало мерных льдинок на весы капитанского терпения.

Народу в столовую набилось много. Полтора десятка Клинков, пяток матросов-инструментариев из костяка команды, около десятка солдат плюс девять наемников и огромная пестрая толпа разрозненных, раздробленных последними событиями людей. Здесь были как мои ровесники, так и мужи преклонных лет. Я увидел несколько женских лиц. Мне показалось, что здесь собралось почти сто человек.

Сто жизненных путей, приведших сто душ в брюхо одного ледохода. Я смотрел на тревожащихся людей, изучал бьющиеся в воздухе щупальца сокрытых чувств и поражался сложности этого мира. Не секрет, что многие в детстве считают себя центром вселенной. Не секрет, что рано или поздно истина накрывает почти каждого. Но всеобъемлющее понимание собственной незначительности в окружающем мире приходит не многим. А ведь это очень просто: наши личности – лишь детали на границечужого ландшафта.

Когда пришел капитан – щупальца затихли, пожелтели. Их суета застыла в вязком киселе, и я закрыл глаза, вслушиваясь в эмоции команды. Фарри похлопал меня по спине в знак поддержки и протиснулся мимо моряков поближе к Рубенсу.

– Джентльмены, дамы, – начал Монокль. Он забрался на составленную из столов трибуну, огляделся, словно проверяя, все ли пришли. Я слышал, как скрипят его сапоги, когда он переносит вес с ноги на ногу. – Я не люблю говорить много громких слов. Я вообще не люблю говорить, но сегодня придется. Накопилось много вопросов, много недовольства. Это весьма неудивительно, если учитывать, в какой ледовой ловушке мы оказались.

Кто-то прокомментировал слова Рубенса, наверное, это была острота, но никто не отреагировал. Все слушали капитана.

– Я должен был давно собрать нас всех здесь, в одном месте. И совсем по другому поводу. Ведь мы наконец-то сделали то, чего так долго ждали. Я, мастер Жерар, Ванс, – Монокль махнул рукой, и ему вяло ответил седовласый моряк лет шестидесяти. – Пять лет, да?

– Да, Барри. Я даже думал, что помру в порту, так и не выбравшись на лед, – глухо ответил старик.

– Ну, теперь можешь быть спокоен, в порту не помрешь, – улыбнулся Монокль.

– Да, теперь у меня прямо выбор, – хохотнул в ответ Ванс.

Я слушал. Тревога команды утихала. А один пухлый и огромный, футов под семь, мужчина с радостной детской улыбкой захлопал в ладоши. По нему скользнуло несколько угрюмых взглядов, но он их словно и не заметил.

– Пять лет мы втроем ждали. Собирали команду тех, кто будет готов. Искали тех, кто будет готов. Ждали тех, кто решится. Я помню всех, кто пришел ко мне на борт. Брал не всех, но тех, кто ступил на главную палубу «ИзоЛьды» – знаю, – продолжил Монокль, – И вот мы в пути уже несколько дней, а я так и не смог ничего сказать.

– Спасибо Братству, – сказал кто-то горько.

– Да, время на месте не стоит. Мир меняется. Но если мы собирались в эту экспедицию, имея только желание, то теперь у нас есть возможности. Я всех поздравляю с тем, что наш путь начался. Пусть и начался он не очень хорошо.

– Ну, положим, кроме желания некоторые из нас привнесли кое-что большее, – сказал молодой паренек с печатью баловня судьбы на лице. Улыбка в духе «ну, вы же понимаете, о чем я».

Монокль вдруг усмехнулся:

– Прости за грубость, Шэйн ан Шуран, но, конечно, ты прав. Заметь, правда, что таких меценатов на борту семеро. И только ты так старательно об этом говоришь.

Пухлый верзила захлопал в ладоши, а паренек побелел от ярости.

– Что мы будем делать со Жнецом, капитан? – вмешался приятель Шэйна, его ровесник с затуманенным взором любителя «алого камня». Он же положил руку на плечо их третьему спутнику, парню года на два старше меня.

Вид у них был как у детей чересчур богатых родителей.

– Всему свое время. Я вернусь к нему, – похолодел голос Монокля. – Хорошо, Фур-Фур?

Тот хрюкнул, демонстративно перекатил «камень» во рту.

– Конечно, капитан, я ж просто так спросил!– Фур-Фур широко и вальяжно улыбнулся.

– Я напоминаю, что мы все тут не пассажиры. Все мы по мере сил и возможностей составляем команду. У меня нет трех десятков палубных матросов и инструментариев, а кораблю они нужны. Многие помогают, и спасибо им за это. Некоторым из тех, кто вложился в наше путешествие, не помешало бы помочь руками, а не языком.

Шэйна ан Шурана повело от злости, но Фур-Фур сжал его плечо посильнее, так же развязано улыбаясь, как и прежде.

Монокль замолчал ненадолго. Щупальца эмоций почти не шевелились, они потускнели после всплеска неприязни к троице молодых. Лишь чему-то радовался тот пухлый мужик с лицом ребенка. Он качал головой, наслаждаясь каждым словом капитана. То и дело поднимал руки, чтобы похлопать, но человек рядом с ним клал ладонь ему на локоть, и толстяк успокаивался, виновато улыбался.

– Я посовещался с мастером Парри, нашим главным инструментарием, с Биами, ответственным за палубные вопросы, и с Царном Ухайтом, нашим командиром бойцов. Мы приблизительно определились, кто из вас где может быть полезен, так что после собрания будьте внимательнее. Это не приговор.

Он вновь сделал паузу.

– Если вы категорически не хотите копаться с машинами, или же вас пугает насилие, что меня позабавит, вы всегда можете отказаться. Мы после определимся с тем, куда вас пристроить. Главное, запомните: на одних добровольцах мы далеко не уйдем. У нас сорок один человек на борту, уважаемые, сверх тех, чьи роли известны. К сожалению, не все стремятся принимать участие в жизни корабля. Так больше продолжаться не будет.

– Мы договаривались, капитан. Наш отец дал вам столько денег, и мы… – опять подал голос Шэйн.

– Я знаю, о чем договаривался. Не все мои слова адресуются вашей троице богатых балбесов. Договор я держу и насильно никого не заставляю, – отчеканил Рубенс. Тронул указательным пальцем татуировку. – Вы же можете и сами вызваться, верно?

Шэйн ан Шуран нахмурился, потупился. Команда удовлетворенно прожевала его унижение.

– Теперь от организационного, – Монокль все еще смотрел на троицу, ожидая комментариев, но те, наконец, притихли, и Барри продолжил:

– Мы сошли с трактов и двигаемся к Южному Кругу. Этот стрелок, за бортом, немного осложняет нам жизнь, но терять время на его отлов мы не можем. Если это Жнец, то Братство уже знает, где мы.

– Почему?! – крикнул кто-то. – Сделаем ему засаду и покончим!

– Отличная идея! – воскликнул Монокль. – Так и поступим. Остановим корабль, разойдемся во льдах и, может быть, отправим Жнеца к Темному. Как раз дадим Братству шанс нас нагнать.

Он махнул рукой в раздражении:

– Любая задержка сейчас – шанс встретиться с каким-нибудь громгаром Цитадели, понимаешь? Кто-то считает, что мы способны с ним потягаться? Не будьте наивны. Сейчас у нас только одно преимущество – скорость.

– А что будет дальше, капитан? Когда мы доберемся до Южного Круга? Вот пройдем туда, а дальше? Я слыхивал, флот Содружества разледачили к драным псам. Что станет с нашими городами? Куда мы вернемся, если сейчас уйдем, а?

– Эм… Ты ж Скани ан Беарди, да?

– Не ошибся.

– Скани… Давай для начала дойдем до Круга?

– Ты не понял, капитан. Если Братство объявило войну моей стране… Имеем ли мы право вообще продолжать нашу блажь? Может, мы должны сражаться? А? Один корабль – это немного, но каждый отряд начинается с первого солдата.

Повисла тишина. Всколыхнулись чувства, от возмущения до понимания. Я с закрытыми глазами мысленно полз от одного огонька к другому, выискивая равнодушные пятна. Вынюхивая что-нибудь странное и легко оправдывая любую эмоцию.