Нюрнберг вне стенограмм

Сегодня, когда встает вопрос: а почему для проведения процесса был выбран Нюрнберг? – кажется, что ответ вполне логичен: а где, собственно, еще? Процесс Международного военного трибунала (МВТ) над главными военными преступниками под названием Нюрнбергского процесса прочно вошел в историю как событие колоссального значения, и ни у кого вопрос «почему Нюрнберг» даже не возникает. И действительно, совсем несложно найти объяснение выбора союзников историческими и историко-политическими причинами. И средства массовой информации, и многочисленные эксперты постоянно напоминают: Нюрнберг – это город нацистских съездов, там проходили самые шумные и массовые манифестации нацистов, там в 1935 году были приняты антисемитские Нюрнбергские законы, там перед десятками тысяч сторонников выступал с речами Адольф Гитлер, там расположена «зона партийных съездов» (почему-то совершенно не пострадавшая от ковровых бомбардировок англосаксов) – грандиозные поля Цеппелина, Луитпольд-арена, стадион Гитлерюгенда, Конгрессхалле, Большая улица и т. д. Это действиетльно так. Сегодня стало модно углубляться в еще более древнюю историю и припоминать, что Нюрнберг был резиденцией немецких королей и местом хранения регалий императоров Священной Римской империи германской нации… И это тоже соответствует действительности. Другое дело, сыграло ли это хоть какую-то роль при выборе города местом проведения международного процесса, или его история была все же вторичной? Ведь объяснить какими-либо событиями прошлого можно всё или практически всё. Особенно если очень захочется.

Если уж говорить о том, какой город наиболее подходил для процесса с символической и пропагандистской точки зрения, то предложение Советского Союза – безотносительно к нашей симпатии к своей стране – было, конечно же, идеальным. Мы достаточно настойчиво продвигали в этом качестве Берлин – столицу милитаристской Пруссии, столицу Германской империи, столицу Третьего рейха и будущую Столицу мира Германия (Welthauptstadt Germania), как планировал назвать ее Гитлер. Где проводить международный процесс над нацистами, как не в столице их империи? И кроме того, Берлин был разделен на четыре оккупационные зоны – по одной у каждой страны-победительницы, – таким образом, здесь сохранялось присутствие всех заинтересованных сторон, и представители каждой могли проживать (и работать) на подконтрольной собственным властям территории. В этом случае никакая из сторон особого преимущества не получала – может быть, в ограниченной степени СССР, поскольку он контролировал территорию вокруг Берлина. Последнее не устраивало наших союзников, американцы изначально взяли курс на то, чтобы играть основную роль в организации и подготовке процесса и отдавать пальму первенства не собирались.

В пользу отказа от Берлина говорили, впрочем, и объективные факты: с одной стороны, город был сильно разрушен, с другой – он был слишком большим и в нем было много народа – и населения, и представителей оккупационных войск и администрации, сохранялась большая опасность наличия диверсантов. Проще говоря, американцы указывали на то, что обеспечение безопасности столь масштабного мероприятия в таком большом городе будет проблематично. Кроме того, американцы, в случае если процесс будет проходить на подконтрольной им территории, были готовы взять на себя основные расходы по размещению заключенных, свидетелей, представителей обвинения и т. д. Советский же Союз широко тратить валюту на содержание даже собственной делегации не хотел. Не то чтобы это было главным аргументом, но советской стороной учитывалось: надо было еще страну восстанавливать, из руин поднимать. По факту на 1945 год только США – богатейшая страна мира, территория которой даже обстрелам не подверглась, – могли себе позволить без какого-либо напряжения сил предоставить материальное и логистическое обеспечение подобного процесса.

Представитель США Роберт Джексон поставил перед собой цель – процесс должен пройти в американской зоне оккупации, проблема была в том, чтобы убедить СССР; Великобритания и Франция своих вариантов не выдвигали и в принципе были согласны с США. Джексон предложил на выбор три города – столицу Баварии Мюнхен, древний университетский город в земле Баден Гейдельберг и, наконец, столицу Франконии Нюрнберг. Мюнхен был «местом рождения» нацистского движения, Нюрнберг, как мы уже говорили, «городом партийных съездов», а главным аргументом в пользу Гейдельберга было то, что он был одним из немногих городов Германии совершенно не пострадавшим во время войны и одновременно довольно компактным и удобным для обеспечения безопасности, однако никакого символического значения не имел…

Карта района Дворца юстиции в Нюрнберге

И в Мюнхене, и в Нюрнберге англо-американская авиация практически полностью снесла Старый город (и тут и там было разрушено до 90 % зданий в центре). Мюнхен советская сторона отвергла сразу: город находился в глубине американской зоны оккупации, добираться из советской зоны до него было крайне неудобно, кроме того, он был довольно большим и населенным, следовательно, с точки зрения безопасности особых преимуществ перед Берлином не имел. Гейдельберг также отмели, но уже из политических соображений: этот исторический университетский город никоим образом не мог претендовать на какой бы ни было статус «символа нацизма».

В этой ситуации Нюрнберг представлялся вполне разумным компромиссом. С одной стороны, он вполне тянул на «символ нацизма» (об этом мы сказали выше), наравне с Берлином и Мюнхеном, а с другой – этот выбор был обусловлен практическими соображениями. Хотя центральная часть Нюрнберга и была разрушена до основания, тем не менее она размещалась довольно компактно – в границах старых крепостных стен, а город вокруг, пусть и пострадавший, оставался в целом пригодным для жизни. А главное – по иронии судьбы практически без каких-либо потерь войну пережил довольно новый, современный и обширный Дворец юстиции (или, как его еще называют, Дворец правосудия) с большим залом на 200 человек, причем впритык к зданию дворца располагался большой тюремный комплекс. Подобное расположение решало все логистические проблемы (т. е. снимался вопрос с доставкой подсудимых и свидетелей в зал заседаний), а также облегчало обеспечение безопасности: просто «закрывался» весь комплекс – и Дворец юстиции, и тюрьма. В Нюрнберге практически полностью сохранились застроенные виллами пригороды, в также замок Фаберов и крупный город-спутник Фюрт[1], там можно было разместить любое количество представителей Союзников, журналистов и т. д., и т. п. Учитывая готовность американцев взять на себя все заботы (и бо́льшую часть расходов) по решению оргвопросов по организации и проведению процесса, Нюрнберг, безусловно, становился наиболее удачным компромиссным вариантом. Представлявший СССР генерал И. Т. Никитченко все же предложил, чтобы собственно судебный процесс проходил в Нюрнберге, а штаб-квартира трибунала при всем этом располагалась-таки в Берлине. Американская сторона решила, что это вполне достойный компромисс и особо препираться по этому поводу с СССР не стала. Формальности были соблюдены: именно в зале суда берлинского района Шёнеберг 18 октября 1945 года состоялось официальное открытие заседаний МВТ. На нем председательствовал И. Т. Никитченко, который огласил решение о вручении обвинительного заключения 24 подсудимым, а также объявил, что для ознакомления с ним обвиняемым дается один месяц.

Дворец юстиции

Здание Дворца юстиции (Justizpalast) в Нюрнберге в стиле франконского Неоренессанса было построено в 1909–1916 годах по проекту архитекторов баурата Гуго фон Хёфля и Гюнтера Блюментритта. Это был довольно амбициозный и дорогой проект – на него потратили более семи миллионов марок, этот комплекс стал и остается поныне самым большим подобным на территории земли Бавария – его полезная площадь составляет около 65 тысяч м².

Панорамный вид на Дворец юстиции и Нюрнбергскую тюрьму

Комплекс зданий собственно Дворца юстиции состоял из главного корпуса с тремя внутренними атриумами, западного и восточного корпусов, в которые можно попасть через 1-й этаж по соединительным мостикам. Главный фасад дворца, выходивший на Фюртерштрассе, был украшен гербами и скульптурами. На фризе между окнами 3-го этажа в арочных нишах расположены 13 скульптур из французского известняка «выдающихся деятелей юриспруденции и отправления правосудия»[2] высотой ок. 2,4 метра работы нескольких мюнхенских и нюрнбергских скульпторов. Центральный вход был украшен величественной аркой, ограниченной круглыми колоннами с капителями. Над главным корпусом возвышалась 57-метровая часовая башня, увенчанная золотой статуей богини правосудия (башню сегодня увидеть нельзя – ее разрушила англо-американская авиация 21 февраля 1945 года). Внутри здание было оборудовано большим количеством пассажирских лифтов и шестью специальными, исключительно для перевозки заключенных.

Вид на главный вход во Дворец юстиции в Нюрнберге во время процесса МВТ, декабрь 1945 года

По плану здание должно было заменить действовавшие судебные установления на Августинерштрассе и Вейнтраубенгассе, сюда предполагалось перенести все суды Нюрнберга различного уровня, а также различные подразделения прокуратуры (на тот момент Фюрт имел собственный суд, но в 1932 году судебную самостоятельность потерял и его судебные органы переехали сюда же). Комплекс с момента завершения постройки использовался, как и предполагалось, для судебных инстанций, кроме законченного первым западного корпуса. В нем в сентябре 1914 года был размещен военный госпиталь. В октябре 1919 года госпиталь был передан в частные руки, а в 1922 году закрыт, после чего весь Дворец юстиции отошел по принадлежности, хотя некоторое время там располагались и некоторые другие государственные учреждения.

Здание Дворца юстиции было торжественно открыто 11 сентября 1916 года королем Баварии Людвигом III Виттельсбахом. Церемония прошла в Королевском зале (Königssaal) на 3-м этаже, облицованном настенными панелями и украшенном портретами монархов из Дома Виттельсбахов – Максимилиана I, Людвига I, Максимилиана II, Людвига II, Оттона I, принца-регента Луитпольда и самого Людвига III. Кстати, сегодня этот зал выглядит практически так же – за исключением стеклянного купола, уничтоженного во время Второй мировой войны.

Нацисты в годы войны никакого пиетета перед третьей властью не испытывали и помещение у судейских отобрали. В эти годы во Дворец юстиции въехали многочисленные военные и государственные структуры, отношения к правосудию не имевшие. Исследователи насчитывают 16 таких ведомств, среди которых комендатуры люфтваффе, окружной представитель по обороне имперского министра вооружений и боеприпасов, штаб Нюрнбергского командования вооружений, штаб командующего Нюрнбергским военным округом, Управление торговой инспекции Нюрнберга-Фюрта, главное отделение Имперского банка в Нюрнберге-Фюрте, несколько отделов полицей-президиума Нюрнберга-Фюрта, криминальная полиция, тайная государственная полиция (гестапо), Имперское почтовое управление, ведомство ландрата и т. д.

В целом во время войны Дворец юстиции особо не пострадал, тем не менее он оказался в зоне бомбардировок во время двух налетов англо-американской авиации. 27 ноября 1944 года в здании в результате авианалета были выбиты стекла, а 21 февраля 1945 года в него попало 5 бомб, в результате чего 3 человека погибли и 7 получили ранения.

После войны в июле 1945 года комплекс зданий Дворца юстиции перешел в ведение американской оккупационной администрации, все находившиеся там учреждения получили предписание покинуть свои помещения в течение нескольких дней. После чего территория комплекса была полностью закрыта, установлена очень серьезная охрана и строгий пропускной режим. Знаменитый Зал № 600, о котором речь пойдет ниже, находился (и находится сегодня) в восточном крыле Дворца юстиции.

Несмотря на то что процессы Американского военного трибунала закончились в 1949 году, выгнать американских военных из Дворца юстиции было делом непростым и небыстрым. Только в 1960 году американцы начали собирать свои пожитки и окончательно освободили дворец лишь в 1969-м. Поскольку здания требовали капитального ремонта, то американцы, естественно, передали их баварским властям. Восстановление заняло более 15 лет – с 1961 по 1977 год – и стоило примерно 19 миллионов немецких марок. Только после этого здания вновь стали использоваться для нужд судебной системы ФРГ.

Советский почетный караул у Дворца юстиции в Нюрнберге

В наши дни Дворец юстиции (Бэреншанцштрассе, 72) используется по прямому назначению. В нем находятся апелляционный Высший земельный суд Нюрнберга (Oberlandesgericht Nürnberg), окружной/земельный суд Нюрнберга-Фюрта (Landgericht Nürnberg-Fürth), Нюрнбергский участковый суд (Amtsgericht Nürnberg), а также прокуратура Нюрнберга-Фюрта (Staatsanwaltschaft Nürnberg-Fürth) и Международная академия нюрнбергских принципов (Internationalen Akademie Nürnberger Prinzipien). Последняя с 2020 года занимается продвижением международного уголовного права и прав человека, выступает «за борьбу с безнаказанностью за преступления по международному праву: геноцид, преступления против человечности, военные преступления и преступления агрессии». Ее целью объявлено «содействие универсальности, законности и признанию международного уголовного права и его глобальному осуществлению. Сферы ее деятельности включают междисциплинарные и прикладные исследовательские проекты, целевое обучение практиков международного уголовного права, консультирование конкретных целевых групп и образование в области прав человека. Учредителями фонда являются Федеративная Республика Германия, Свободное государство Бавария и город Нюрнберг»[3].

Кроме того, 21 ноября 2010 года здесь наконец открылся музей – Памяти Нюрнбергского процесса (Memorium Nürnberger Prozesse). С момента самого процесса прошло 65 лет, и ранее (да и то только с мая 2000 года) в здание пускали только по выходным и в составе заранее оговоренных экскурсий. Тем не менее государственный министр при бундесканцлере и уполномоченный по культуре и СМИ христианский демократ Бернд Нойман на открытии музея заявил: «Это первое такое место, где на постоянной основе и в историческом месте разместилась экспозиция, документирующая Нюрнбергский процесс»[4]. Выставка довольно небольшая и скорее мемориальная или документальная, собственно информационная экспозиция разместилась на самом последнем этаже Дворца юстиции и, наверное, самый запоминающийся экспонат – две скамьи подсудимых. Общая площадь экспозиции – 750 м². В 1-й части экспозиции представлены видео- и аудиозаписи, исторические материалы, информация о судьях и обвинителях, о ходе процесса, биосправки и фото обвиняемых, а также журналистов, освещавших процесс, и т. д. 2-я часть посвящена юридической стороне вопроса, причем основное внимание сосредоточено не столько на «Большом процессе», сколько на «последующих», т. е. процессах американского военного трибунала, проходивших в Нюрнберге, в том же самом Зале № 600. Поскольку сам зал расположены на этаж ниже, на него можно взглянуть через три стеклянных окошка – это если там шли заседания, если заседаний не было, то по дороге наверх в Зал № 600 можно было зайти в него и постоять внутри. Наконец, 3-я часть посвящена «наследию Нюрнберга» вплоть до создания Международного уголовного суда в Гааге. На создание комплекса ушло 4,2 миллиона евро, половину предоставило земельное правительство Баварии, другую – федеральное правительство Германии[5].

В марте 2022 года было сообщено, что Дворец юстиции в Нюрнберге закрывается на ремонт, который продлится в течение ближайших 5—10 лет. «К сожалению, за прошедшие несколько десятилетий бездействия дворец несколько обветшал, что вынудило нас начать ремонт. Мы должны сохранить и для нынешнего поколения, и для наших потомков место, в котором фашизм был окончательно растоптан», – заявил бундесканцлер Олаф Шольц. Музей пока продолжает работать (на его сайте указано, что до 31 октября 2024 года точно) и входной билет стоит целых 7,5 евро – все ради сохранения памяти…

Нюрнбергская тюрьма

Как уже упоминалось, один из аргументов, приведенных американцами в пользу Дворца юстиции в Нюрнберге, был тот факт, что с тыльной стороны к нему примыкал большой, современный и неплохо оборудованный тюремный комплекс – Нюрнбергская тюрьма камерного типа (Zellengefängnis Nürnberg). (Ныне весь комплекс именуется «Пенитенциарным учреждением Нюрнберга» – Justizvollzugsanstalt Nürnberg; это понятие значительно шире, и поскольку оно имеет отношение лишь к современности, мы упомянем о ней в конце этого раздела, когда будем говорить о послевоенной истории тюрьмы.) Здания этой тюрьмы были возведены в Нюрнберге в 1865–1868 годах по проекту архитектора Альберта фон Войта. Отметим, что заказчики проекта (власти Баварии) и архитектор изначально создавали изоляционную тюрьму, поскольку именно такой подход к местам заключения был характерен для Германии с 40-х годов XIX века. Его суть заключалась в том, что заключенные содержались в основном не в общих помещениях, а в индивидуальных камерах. По мнению тюремных теоретиков и психологов, подобный подход позволял оградить насельников от негативного влияния других заключенных.

На этой фотографии особенно четко видны корпуса Нюрнбергской тюрьмы, расположенной за Дворцом юстиции

Первоначально тюремный комплекс состоял из четырех трехэтажных флигелей с тюремными камерами для заключенных. Флигеля в форме лучей звезды отходили от центрального здания на восток, северо-восток, северо-запад и запад. В пятом флигеле, который был ориентирован на юг, размещались помещения для учебных и административных служб, а также тюремная церковь, почему он также получил название Церковного флигеля (Kirchenflügel). Наш разговор пойдет именно об этой «тюрьме камерного типа», поскольку существовавший здесь к 1945 году тюремный комплекс был несколько больше. Собственно старая тюрьма во 2-й половине XIX века стала местом размещения мужского отделения, в 1886–1888 годах северо-западнее ее было возведено здание женского отделения тюрьмы, в 1889–1901 году восточнее – здание изолятора временного содержания (Untersuchungshaftanstalt). Кроме того, в собственном здании к северо-востоку от восточного флигеля располагался спортивный зал тюрьмы, где в 1946-м казнили приговоренных к смертной казни подсудимых «Большого Нюрнберга».

После того как в 1916 году был возведен Дворец юстиции и тюрьма стала формально частью «судебного комплекса на Фортенштрассе», здание суда и следственный изолятор были соединены подземным переходом – это было логично, поскольку именно из изолятора подсудимые доставлялись в зал заседаний. Когда американцы начали готовить комплекс к проведению Нюрнбергского процесса, они приняли решение следственный изолятор не использовать, в связи с чем возникла необходимость обеспечения безопасной доставки подсудимых (и свидетелей) в Дворец юстиции. В связи с этим между восточным флигелем тюрьмы и Дворцом юстиции был построен надземный деревянный коридор (до наших дней он не дожил).

Нюрнбергская тюрьма всегда использовалась в своем основном и главном качестве – как место заключения для уголовных преступников (впрочем, при нацистах там, естественно, содержались и противники режима, но это была общая тенденция режима, а не что-то из ряда вот выходящее, имевшее отношение только к этому месту заключения).

В 1945 году подсудимые – или главные военные преступники – были помещены в восточном флигеле или, как называли его американцы, «Уголовном крыле» (Criminal Wing). (После «Большого Нюрнберга» американцы стали селить подсудимых и свидетелей своих последующих процессов в основном в западном и северо-западном флигелях.) Надо отметить, что остальные флигеля (в первую очередь это был северо-восточный флигель) также были использованы: в них размещались многочисленные свидетели, которых обвинение и суд решили привлечь к слушаниям на процессе: это были высокопоставленные военнослужащие, чиновники, партийные функционеры и др. Режим содержания подсудимых и обвиняемых отличался разительно. Подсудимые в восточном флигеле содержались в одиночных камерах, причем у каждой находился отдельный пост, чтобы караульный имел возможность постоянно наблюдать за заключенным через окошко в двери – это должно было исключить возможность самоубийства. А вот свидетели могли свободно передвигаться в течение дня в своем флигеле и крыле, естественно, при стандартном разделении на мужское и женское отделения. Режим для свидетелей был значительно мягче, охраны было мало, свидетели могли общаться, играть в карты и т. д. Тюремной церковью в Церковном флигеле тоже могли пользоваться только свидетели, для которых там регулярно проводились службы (а вот во время «последующих» процессов Американского военного трибунала их могли посещать также и подсудимые). Разговоры во время службы запрещались, но это правило не соблюдалось, а англоязычная охрана не понимала, что говорят свидетели-немцы…

Цифрой 1 отмечено здание, где проходили заседания процесса; цифрой 2 – восточный флигель, где содержались под стражей подсудимые; цифрой 3 – единственный из ныне сохранившихся тюремных флигелей; цифрой 4 – здание спортзала, где были повешены приговоренные

На фотографии закрытый деревянный переход, по которому подсудимые из тюремного блока доставлялись в Зал судебных заседаний (отмечен стрелкой)

Когда мы говорим о Нюрнбергской тюрьме времен процесса МВТ, то ни в коем случае не можем обойти стороной такое важнейшее действующее лицо, как полковник Бёртон Кертис ЭНДРЮС (Andrus). Он родился 15 апреля 1892 года в Форте-Спокане (штат Вашингтон) в семье выпускника Военной академии США майора Фрэнка Б. Эндрюса. В 1910 году он устроился на работу в Standard Oil Company в Нью-Йорке, в 1914 году окончил Университет штата Нью-Йорк в Буффало, а в 1916-м женился на Кэтрин Элизабет Стеббинс. Его жизнь полностью изменилась в 1917 году, когда его призвали на действительную военную службу – он был офицером резерва. С этого момента началась его служба в Армии США: скажем сразу, он ничем себя не проявил, был абсолютно бездарным офицером, лишь изредка командовал какими-то небольшими соединениями в мирное время, а в боевых операциях вообще никогда не участвовал. Зато он окончил бесконечное количество курсов и военно-учебных заведений, постоянно повышал свою квалификацию и поэтому медленно, но верно продвигался по служебной лестнице.

Восточный флигель Нюрнбергской тюрьмы, где содержались главные военные преступники

Комендант Дворца юстиции и Нюрнбергской тюрьмы полковник Бёртон Эндрюс

С 1 ноября 1940 года подполковник Эндрюс служил инструктором училища бронетанковых войск. Затем он занимался налаживанием сотрудничества между пехотой и авиацией, 6 июня 1942 года получил звание полковника, а 10 октября 1942 года был переведен в Кейвен-Пойнт (штат Нью-Джерси) начальником учебного лагеря. С 1 января 1943 года он служил на Бруклинской военной базе, но уже 8 января был переведен на должность исполнительного директора в учебный лагерь в Форте-Гамильтон (штат Нью-Йорк). 28 августа того же года он был назначен директором разведки отдела безопасности Нью-йоркского порта. Наконец, в конце января 1944 года Эндрюс был все же направлен в действующую армию: он был назначен командиром 10-й группы регулирования дорожного движения (Traffic Regulation Group; TRG). 26 декабря он был переведен в отдел G-3 (Оперативный) штаба Европейского театра военных действий на пост «военного наблюдателя» и на этом посту оставался до окончания войны в Европе. Таким образом, можно с уверенностью охарактеризовать полковника Эндрюса так: ничего собой не представлявшая штабная крыса, т. е. идеальный кандидат в тюремщики.

20 мая 1945 года произошло событие, как позже выяснилось, полностью изменившее жизнь полковника, благодаря которому он вошел в историю – он был назначен комендантом лагеря военнопленных № 32 «Ашкан»[6], расположенного в четырехзвездочном отеле в Мондорф-ле-Бен (Люксембург), куда свозили наиболее высокопоставленных нацистских военных преступников. 12 августа полковник организовал доставку 15 своих подопечных (из более 70 содержавшихся в «Ашкане» военнопленных подсудимыми МВТ стали восьмеро – Геринг, Риббентроп, Функ, Шахт, Кейтель, Йодль, Зейсс-Инкварт) на двух машинах скорой помощи в аэропорт Люксембурга, а оттуда на двух самолетах Douglas C-47 Skytrain в Нюрнберг. Эндрюс, как уже имевший опыт работы с ними, стал комендантом Нюрнбергской тюрьмы, а позже также и командиром 6850-го отряда внутренней безопасности (Internal Security Detachment; ISD) Армии США на Европейском ТВД (USFET). Теперь на него была возложена полная ответственность за безопасность, физическое и психическое состояние заключенных Нюрнбергской тюрьмы. Главное, что он был обязан обеспечить – они должны были быть в состоянии предстать перед Высоким судом.

«Упертый служака» до мозга костей, никогда не хватавший звезд с неба, но все же дослужившийся до полковника (и очень этим гордившийся), Эндрюс всегда позиционировал себя как приверженца строгой дисциплины, тем более когда под его началом оказались люди, занимавшие высшие посты в Германии, в т. ч. пятеро, носивших высшие воинские звания. Это был его звездный час: он – американский полковник, всегда в безупречно выглаженной форме, в лакированном подшлемнике, с обязательным стеком в руке – мог показать свое превосходство над людьми, решавшими когда-то судьбы сотен тысяч и миллионов человек. Теперь они зависели только от его воли. Он всегда делал вид, что объективен, но ненавидел своих подопечных – это была ненависть маленького человека перед личностями, пусть даже эти личности и были военными преступниками. Позже Карл Дёниц скажет, что ему снились кошмары, главным действующим лицом которых был полковник Эндрюс.

Полковник вдохновенно проводил многочисленные совещания с сотрудниками, стараясь регламентировать каждый шаг заключенных, довести режим их содержания до идеала. И конечно же, исключить возможность самоубийства. Показатель его компетентности: из 24 заключенных двое (т. е. более 8 %) покончили с собой – «смертный приговор» любому тюремщику. При этом он обладал неограниченными возможностями – как в финансах, так и с юридической точки зрения (ни о каких правах заключенных речь не шла). Например, Эндрюс настоял на том, чтобы заключенные спали, вытянув руки поверх одеяла, во время прогулок каждый день обыскивались камеры, в камерах для свиданий (и переговоров с адвокатами) были исключены личные контакты, он решал, кто с кем будет сидеть за обеденным столом, когда гулять и т. д.

Осенью 1946 года из-за болезни жены Эндрюс подал рапорт о переводе в США и 31 октября был официально зачислен в штаб военного округа в Вашингтоне. В 1948 году он окончил Школу стратегической разведки и был переведен на военно-дипломатическую службу. В 1948–1949 годах он занимал пост военного атташе в Израиле, в 1949–1952 годах – в Бразилии. На этом поприще он никак себя не проявил, и наверху сочли за благо отправить бывшего тюремщика и никакого генштабиста/разведчика 30 апреля 1952 года в отставку. На «заслуженном отдыхе» Эндрюс жил в Такоме (штат Вашингтон), получил степень бакалавра искусств в области делового администрирования и даже стал профессором местного частного Университета Пьюджет-Саунда. В 1969 году он опубликовал книгу воспоминаний I was the Nuremberg Jailer («Я был нюрнбергским тюремщиком»), а в следующем – The Infamous of Nuremberg («Печально известный Нюрнберг»). Бёртон К. Эндрюс умер от рака 1 февраля 1977 года, как написала New York Times 3 февраля того же года «в армейском медицинском центре Мэдигана. Ему было 84 года… В последние годы полковник Эндрюс вел безуспешную кампанию за освобождение Рудольфа Гесса, последнего оставшегося заключенного тюрьмы Шпандау».

На многочисленных фотографиях можно видеть солдат всех четырех стран-победительниц у входа во Дворец юстиции. Однако это лишь почетные караулы – как-никак трибунал был международным, а четыре флага над входом и союзные контингенты должны были это подчеркивать. Все обеспечение (в т. ч. питанием, жильем и транспортом) персонала, участвовавшего в организации бесперебойной работы процесса и тюрьмы, а также журналистов, было возложено на военные власти, т. е. на штаб 3-й армии генерал-лейтенанта Люсиана Траскотта. В распоряжение Эндрюса для охраны тюрьмы и Дворца юстиции (поскольку он отвечал за весь судебно-тюремный комплекс)[7] первоначально была выделена недоукомплектованная рота 1-го батальона 26-го пехотного полка 1-й пехотной дивизии, к которой после начала собственно слушаний присоединились солдаты из состава 802-й и 821-й рот военной полиции все той же 1-й пехотной дивизии. Людей катастрофически не хватало – на попечении Эндрюса было 250 заключенных, а также немецкие военнопленные, которые выполняли работы по ремонту и содержанию комплекса. Полковник постоянно обивал пороги командования, и в конце концов ему был выделен дополнительный контингент из состава 3-го батальона 26-го пехотного полка, одновременно в штаб Эндрюса был зачислен и командир этого батальона полковник Джон Т. Корли. Принципиальные переформирования охраны Нюрнбергского судебно-тюремного комплекса произошли в апреле 1946 года, когда личный состав был заменен чинами приданного 26-му полку 793-го батальон военной полиции[8]: роты А и В занимались патрулированием города, а рота С охраняла Дворец юстиции. 793-й батальон послужил основой для 6850-го отряда внутренней охраны, в который кроме военных полицейских входили также капелланы, юристы, врачи (за физическое здоровье заключенных отвечал доктор Людвиг Пфлюкер), дантисты, психиатры (Дуглас Келли, Густав Гилберт[9], Уильям Данн), водопроводчики, плотники, каменщики, электрики и т. д.[10]

Американская охрана перед Дворцом юстиции в Нюрнберге

Охрана здания была чрезвычайно строгой, причем оцепление охватывало не только собственно дворец и тюрьму, но еще и 10 кварталов вокруг них. Внешняя охрана (солдаты, кстати, носили стандартные зеленые каски Армии США с белой маркировкой MP) была вооружена пистолетами-пулеметами Томпсона, в ее распоряжении были стоящие на улицах и у входа во дворец джипы, бронетранспортеры и три танка «Шерман»: американские власти на полном серьезе опасались, что какая-нибудь группа нацистов предпримет попытку освобождения заключенных. Американское бюро пропусков выдавало пропуска журналистам, гостям и т. д.; всего за 10 месяцев работы трибунала было выдано 60 тысяч пропусков, как сообщает Иосиф Гофман, телохранитель главы советского обвинения Романа Руденко, в своей книге «Нюрнберг предостерегает».

Подсудимые МВТ содержались на 1-м этаже восточного флигеля, главный коридор имел длину 60 метров, с каждой стороны располагалось по 16 камер, для перехода из одного коридора в другой охранники имели при себе пропуска разного цвета. На 2-м уровне размещались высокопоставленные офицеры СС и другие военные преступники.

Внутри тюрьмы после самоубийства Роберта Лея полковник Эндрюс ввел круглосуточные дежурства у камер обвиняемых, чтобы держать их под постоянным наблюдением, – военные полицейские дежурили у камер посменно, меняясь каждые два часа (также они находились на службе три дня, а затем следовали три дня отдыха). На дежурстве у охраны не было оружия, только деревянные дубинки. Охранники наблюдали за подопечными через закрывавшиеся люками 45-сантиметровые прямоугольные окошки в дверях камер, вделанные в тяжелые дубовые двери; по инструкции, разработанной Эндрюсом, охранник должен был заглядывать в окошко каждые 30 секунд – причем как днем, так и ночью, если было темно, на каждую кровать направлялась специальная лампа, при том что поворачиваться лицом к стене заключенным было запрещено, они, как мы уже писали, должны были спать на спине, держа руки на виду, поверх одеяла. Как вспоминал один из членов американской охраны Майкл Престианни, «охранникам по большей части не разрешалось разговаривать друг с другом или с заключенными во время службы. За заключенными было необходимо пристально следить. Охранники время от времени в отношении непопулярных и неприятных заключенных стучали в двери камер по ночам дубинками, чтобы не дать им спать. Вообще это не разрешалось, но иногда мы так делали»[11].

Полковник Эндрюс вспоминал: «Мы изъяли у заключенных все средства, убрали от них вообще все предметы, которыми, как считали, они могли лишить себя жизни или использовать для нападения. Из окон были вынуты стекла. Им было запрещено носить ремни и шнурки. На ночь у них забирали очки, чернильные ручки, часы со стеклами – вообще все, чем они могли причинить себе вред. Они находились под постоянным надзором, и все время, пока пребывали в камерах, за ними непрерывно наблюдали. Когда они уходили в зал суда, их камеры тщательно обыскивались. Еду им приносили люди, которые сами были заключенными в этой тюрьме и не имели контактов с внешним миром, за исключением почты, которая просматривалась. На суд они отправлялись в сопровождении охранников. Им не разрешалось разговаривать друг с другом, и они могли общаться только с моим тюремным персоналом, доктором, дантистом и капелланом. Их одежда выдавалась им на суд после того, как они проходили проверку. Их камеры периодически осматривались, кроме этого, время от времени производились неожиданные обыски, когда проверялись и камеры и заключенные сразу. Их тщательно осматривали, когда они мылись, что происходило дважды в неделю. Несколько раз обнаруживались предметы, которые считались запрещенными, – куски стекла, гвозди, проволока, веревка. Я всегда считал, что этих обысков достаточно и никто не сможет утаить ничего, что дало бы ему возможность покончить с жизнью»[12].

Внутреннее помещение восточного флигеля Нюрнбергской тюрьмы во время процесса МВТ

Перед заседаниями трибунала и после них военные полицейские сопровождали обвиняемых в зал и обратно, а также занимали посты в самом Зале № 600 позади и сбоку от скамьи подсудимых: 10 караульных при одном офицере, все в белых подшлемниках с литерами МР[13], белых ремнях и с белыми дубинками. Посты в зале суда для солдат были довольно утомительным занятием, поскольку они должны были стоять практически по стойке смирно. Только полковник Эндрюс[14] и командир подразделения военной полиции могли носить огнестрельное оружие, остальным в зале суда его иметь было запрещено.

Одиночная камера каждого заключенного имела размеры 4×2 метра (площадь – 8 м²) и была оборудована простой кроватью у одной из стен, прилегающей к двери, примитивным открытым (без дверки) туалетом, деревянным столом, на котором можно было держать несколько семейных фотографий, бумагу, туалетные принадлежности (если заключенный хотел воспользоваться карандашом, расческой или очками, он мог это сделать только в присутствии надзирателя) и другие личные вещи, а также стулом. По распорядку дня тюрьмы уборку камер должны были выполнять сами заключенные. Геринга это так возмутило, что у него произошел приступ, после чего по состоянию здоровья он был освобожден от уборки камеры. Заключенные имели право написать и получить одно письмо в неделю; получение посылок было запрещено, однако при свидании родственники могли через надзирателя передать разную мелочь.

Одиночная камера Нюрнбергской тюрьмы в 1946 году

Через окошки в дверях камер заключенным передавались алюминиевые подносы с едой, которая готовилась на кухне, укомплектованной американским персоналом. Все заключенные питались по единому немецкому меню. При раздаче еды двери не открывались; она доставлялась по графику каждый день на двухъярусных тележках на колесиках немецкими заключенными из других отделений тюрьмы. Завтрак был в 7.00, в полдень сидельцы получали воду или кофе. (В перерыве между заседаниями трибунала подсудимых не уводили обратно в камеры, и они обедали все вместе в специально отведенном для этого помещении.) В августе – октябре 1945 года специально выделенный цирюльник брил заключенных через день, но после начала судебных заседаний – каждый день, чтобы заключенные выглядели опрятными. Мылись заключенные дважды в неделю, для чего была оборудована душевая в тюремном подвале. Ежедневно перед обедом заключенным была положена получасовая прогулка в тюремном дворике (40×30 метров), по правилам они не должны были приближаться друг к другу ближе чем на 10 метров, однако за этим особо не следили и им удавалось даже пообщаться.

После окончания «Большого» и «последующих процессов» в 1949 году американцы начали свертывать свою деятельность в судебно-тюремном комплексе: заключенных отправили отбывать наказание в Ландсберг-на-Лехе. Этот процесс занял три года, и в 1952 году они передали Нюрнбергскую тюрьму немецким властям. Ныне она входит в состав Пенитенциарного учреждения Нюрнберга (Justizvollzugsanstalt Nürnberg; JVN), которое сегодня является вторым по величине исправительным учреждением в Баварии и рассчитано на 1153 заключенных: 421 – в следственном изоляторе, 525 – в мужском отделении, 63 – в женском, 45 – для несовершеннолетних, находящихся под следствием[15].

Сама тюрьма камерного типа к настоящему времени практически не сохранилась. В 1980–1986 годах была проведена большая перестройка всего комплекса, в ходе которой были снесены восточный, северо-восточный и северо-западный флигели, еще раньше сломали спортзал. Таким образом, ни тюрьмы, где содержались военные преступники, ни места их казни ныне не существует. До наших дней дошли только центральный зал, западный и церковный флигели. Западный флигель – последний из тех, что существовали в дни процесса, и внутри выглядит так же, как и восточный, таким образом, по нему можно представить, что из себя представляла тюрьма, где содержались подсудимые, даже камеры и двери в них сохранились практически в первозданном виде[16]. С 1995 года этот флигель не используется для постоянного размещения заключенных, только время от времени для временного содержания. Бывшая тюремная церковь отдана под склад, хотя в ней еще остался небольшой орган. Вообще остатки тюрьмы в очень плохом состоянии, и, скорее всего, их скоро снесут, если вдруг кто-то не решит использовать их в качестве музея. Но надеяться на это не стоит.

Знак охраны Нюрнбергской тюрьмы

Белая каска (подшлемник) американской военной полиции, какие носили охранники, дежурившие в зале судебных заседаний

Строительство новых помещений JVN началось с 1970 года, и уже через два года следственный изолятор получил дополнительное здание. В 1980 году было возведено техническое здание со складами, кухней, прачечной и центральной котельной, в 1986–1998 годах – новое тюремное Е-образное здание (корпуса А – Е). В 1990 году возведено производственное здание с современными цехами, в 1998 году завершено центральное здание с многофункциональным залом и спортзалом.

Зал № 600

Знаменитый Зал № 600 на 1945 год был самым большим судебным залом в северной (франконской и пфальцской) части земли Бавария: его площадь 246 м², высота потолка – 6,7 метра. Официально он именовался и именуется сегодня Залом суда присяжных (Schwurgerichtssaal), что не совсем точно и корректно: заседания с участием коллегии присяжных заседателей здесь проходили только до 1924 года, когда ее в Германии просто ликвидировали. В то же время им на смену пришли суды шеффенов, состоявшие из 3 профессиональных судей и 6 шеффенов-неспециалистов. Однако, поскольку шеффенов по инерции до сих пор называют присяжными, то и название сохранилось, и менять его после 1924 года никто не стал – тем более что само слово «присяжные» звучит более демократично, чем какие-то «шеффены».

Общий вид зала судебных заседаний № 600. Фото сделано со стороны балкона для публики

Зал № 600, как и все здание Дворца юстиции, оформлен в стиле позднего Неоренессанса, он был завершен в 1916 году и к 1945 году сохранил свой первозданный вид. Стены были обшиты деревянными панелями, потолок был профилированным кессонным, с него свисала огромная, наподобие театральной, хрустальная люстра. Первым обвиняемым, осужденным в этом зале, был 20-летний Иоганн Георг Лоос: 13 ноября 1916 года он был признан виновным в краже и грабеже (он украл у старушки буханку хлеба и курительный табак, а из дома фермера – некую драгоценность, обувь и 37 марок наличными) и приговорен к 28 месяцам тюремного заключения. За годы Веймарской республики в нем постоянно проходили различные судебные процессы, что интересно – в т. ч. и над нацистами, например, здесь судили и подсудимого «Большого Нюрнберга» Юлиуса Штрейхера, которого обвиняли в оскорблении обер-бургомистра Нюрнберга либерала Германа Люппе. А в 1925 году в этом зале в качестве свидетеля давал показания фюрер НСДАП Адольф Гитлер…

При бомбардировках во время войны зал не пострадал, здесь сразу после падения нацистов для американских солдат был открыт «Техасский бар» (Texas Bar), и когда Роберт Джексон прибыл осмотреть Дворец юстиции, он еще мог увидеть надпись на стене за столом для судей – «Сегодня пиво – ½ марки». При подготовке Нюрнбергского процесса доставленные из США американские специалисты провели его серьезную перестройку. Была ликвидирована задняя стена зала, поскольку было необходимо большое пространство для размещения мест для зрителей – все же процесс изначально задумывался как открытый. Были установлены дополнительные двери, освещение заменено на неоновые трубки для создания более комфортных условий для осуществления кино- и фотосъемки. «Первое, что бросается в глаза, – отсутствие дневного света: окна наглухо зашторены, – вспоминал А. И. Полторак. – А мне почему-то хотелось, чтобы этот зал заливали веселые солнечные лучи».

Судейский стол был установлен на возвышении вдоль четырех огромных окон, выходящих на Фюртерштрассе, и закрытых тяжелыми зелеными портьерами. За спинами членов МВТ были установлены флаги четырех держав-победительниц. Напротив судейского стола, вдоль противоположной стены, – скамья подсудимых, перед которой – места для адвокатов. Скамья подсудимых (вернее, четыре скамьи) была изготовлена американскими военными инженерами, и существует легенда, что на ней крайне неудобно долго сидеть. (Две скамьи выставлены в музее – на вид они реально неудобные.) Перед судейской трибуной – места секретарей, помощников, стенографисток и т. д. Слева от судей – столы обвинения. За ними места и балкон для гостей и журналистов.

Процесс обслуживался большим количеством синхронных переводчиков и стенографисток, которые менялись 25 минут (в конце каждого дня готовилась стенограмма на четырех языках). Каждое место радиофицировано, и следить за ходом процесса можно было на любом из четырех языков (английский, французский, русский, немецкий).

Процесс начался 20 ноября 1945 года, когда незадолго до 10 часов утра подсудимых начали выводить по трое из лифта и конвоировать на скамью подсудимых в Зале № 600 Нюрнбергского дворца юстиции.

Трибунал

1 – председатель и член Трибунала от Великобритании Джеффр и Лоуренс;

2 – член Трибунала от США Френсис Беверли Биддл;

3 – заместитель члена Трибунала от США Джон Джонстон Паркер;

4 – член Трибунала от Франции Анри Доннедьё де Вабр;

5 – заместитель члена Трибунала от Франции Робер Фалько;

6 – заместитель члена Трибунала от Великобритании Норман Биркетт;

7 – член Трибунала от СССР генерал-майор Иона Тимофеевич Никитченко;

8 – заместитель члена Трибунала от СССР подполковник юстиции Александр Федорович Волчков.

Обвинение

9 – обвинение о Франции;

10 – обвинение от СССР;

11 – обвинение от США;

12 – обвинение от Великобритании.

Обвиняемые

13 – Герман Геринг;

14 – Рудольф Гесс;

15 – Иоахим фон Риббентроп;

16 – Вильгельм Кейтель;

17 – Эрнст Кальтенбруннер;

18 – Альфред Розенберг;

19 – Ганс Франк;

20 – Вильгельм Фрик;

21 – Юлиус Штрейхер;

22 – Вальтер Функ;

23 – Ялмар Шахт;

24 – Карл Дёниц;

25 – Эрих Рэдер;

26 – Бальдур фон Ширах;

27 – Фриц Заукель;

28 – Альфред Йодль;

29 – Франц фон Папен;

30 – Артур Зейсс-Инкварт;

31 – Альберт Шпеер;

32 – барон Константин фон Нейрат;

33 – Ганс Фриче.

Другие

34 – немецкие защитники;

35 – переводчики-синхронисты;

36 – демонстрационный экран;

37 – место для дачи свидетельских показаний;

38 – маршал суда;

39 – секретари суда и др.;

40 – протоколисты и стенографисты;

41 – место для выступления представителей обвинения;

42 – лифт в тюрьму;

43 – Секретариат МВТ;

44 – чиновник, ответственный за запись фонограммы;

45 – чиновник, отвечавший за работу аппаратуры.

В 1961 году немецкие власти провели капитальный ремонт и восстановили внутреннее оформление зала, каким оно было в 1916 году: места для зрителей и неоновое освещение убрали, вернули заднюю стену. Таким образом, и по сей день мы можем увидеть совсем не тот зал, где проходил знаменитый процесс, а его предшественника. Да и то не полностью: были установлены потолочные прожекторы и хрустальные люстры, сиденья заменены на современные. Сегодня, как и было в 1916 году, на двух мраморных массивных дверных порталах для суда на бронзовых картушах изображены символы правосудия (весы и скрижали Десяти заповедей) и времени (песочные часы с крыльями и звездой). Главный мраморный портал зала посвящен падению Адама и Евы, как первому нарушению заповедей человеком и наказанию его Богом. Картуш, увенчанный фруктами, окружен юношами в одеждах, которые олицетворяют германское право (слева, меч) и римское право (справа, фации). Под ним – отрубленная голова Медузы Горгоны со змеиными волосами и искаженным от боли лицом; в древнегреческой мифологии она олицетворяла наказание. Под потолком зала над местом судьи закреплено современное бронзовое распятие (причем Иисус изображен не в терновом венце, а в царской короне) – креста, конечно же, в 1945-м не было и в помине.

Пустой Зал № 600. Реконструкция

Зал № 600 активно использовался по своему прямому назначению – для проведения судебных заседаний, и почти 65 лет никто особенно и не задумывался о том, что, возможно, он может быть интересен как мемориальный комплекс. Его посещения туристами начались только с 22 ноября 2010 года в рамках осмотра постоянной экспозиции Музея Нюрнбергского процесса, но только в дни когда суд не работал, и только с экскурсией (фотографировать было запрещено). Через семь лет, после завершения строительства нового зала судебных заседаний, Зал № 600 был передан в ведение Министерства финансов Баварии, которое планировало превращение его в музейное пространство. Тем не менее судебные заседания в нем проходили до февраля 2020 года – в четверг, 20-го числа, в 15.00 судья Барбара Рихтер-Цейнингер вынесла здесь последний приговор (мужчина, который попытался задушить свою жену, получил за умышленное нанесение телесных повреждений 2 года и 9 месяцев тюрьмы). С 1 марта того же года Зал № 600 для проведения судебных заседаний не используется и открыт для посетителей на постоянной основе. В принципе неоднократно заявлялось, что в Зале № 600 будет проведена реконструкция и он приведен к тому виду, какой имел во время Нюрнбергского процесса 1945–1946 годов, однако это пока что дело будущего.

Важнейшими действующими лицами процесса были, естественно, судьи, входившие в состав Трибунала. Каждая из четырех стран – США, Великобритания, Франция и СССР – получила одно место члена Трибунала и одно – заместителя члена. Члены Трибунала осуществляли собственно суд, а заместители должны были их заменить в случае непредвиденных обстоятельств – болезни, смерти и т. д. Заместители также принимали участие в процессе, чтобы если обстоятельства призовут их, то плавно войти в процесс, не вызывая задержек и всяческих проволочек. Итак, членами Трибунала были Джеффри Лоуренс (Великобритания), генерал-майор Иона Никитченко (СССР), Френсис Биддл (США), Анри Доннедьё де Вабр (Франция), заместителями членов – Норман Биркетт (Великобритания), Александр Волчков (СССР), Джон Паркер (США), Робер Фалько (Франция).

Члены и заместители членов Трибунала в Нюрнберге. Слева направо: Александр Волчков (СССР), Иона Никитченко (СССР), Уильям Биркетт (Великобритания), Джеффри Лоуренс (Великобритания), Френсис Биддл (США), Джон Паркер (США), Анри Доннедьё де Вабр (Франция), Робер Фалько (Франция)

Председателем был избран Лоуренс – отнюдь не потому, что он был выдающимся юристом, а скорее как компромиссная фигура: против него никто особо не возражал. СССР пришлось в данном случае согласиться, хотя изначально советская сторона настаивала, чтобы председательство было возложено на Никитченко. Американцы, почему-то считавшие себя инициаторами процесса, очень хотели провести на этот пост Биддла. Он уже видел себя в кресле председателя и даже привез с собой судейский молоток, подаренный самим Рузвельтом. Когда все-таки пришлось пойти на компромисс и выбрать Лоуренса, разочарованный Биддл все же нашел в себе силы вручить перед началом судебного заседания (20 ноября 1945 года) «исторический молоток» ему – но тот все равно скоро исчез.

Коротко остановимся на каждом из судей – все-таки интересны личности людей, которым четыре великие державы делегировали право судить руководителей другой, поверженной великой державы.

Члены трибунала

Джеффри ЛОУРЕНС (Lawrence) родился 2 октября 1880 года и происходил из валлийской семьи потомственных юристов родом из Билт-Уэллса – небольшого торгового городка в Брекнокшире, что в Среднем Уэльсе. Часто пишут, что он именно там и появился на свет, но это не верно – будущий председатель Нюрнбергского трибунала был уроженцем Лондона. Его отец – сэр Альфред Лоуренс – с апреля 1921-го по март 1922 года лордом – верховным судьей Англии и Уэльса и в 1921-м за заслуги получил титул 1-го барона Треветина; правда, Джеффри был младшим сыном и после смерти отца в августе 1936-го титул не наследовал и поэтому когда, говоря о периоде Нюрнбергского процесса, его называют лордом – это не дворянский титул, а уважительное обращение по занимаемой должности. Лоуренс учился в престижных Хейлибери (кстати, одновременно с ним там был и будущий премьер-министр Клемент Эттли, только в младшем классе) и Новом колледже в Оксфорде.

Председатель МВТ и член Трибунала от Великобритании Джеффри Лоуренс

В 1906 году Лоуренс был принят баристером в коллегию «Внутреннего замка» (Inner Temple), но вскоре перешел в коллегию сэра Роберта Финли и стал специализироваться на апелляционных делах, рассматривавшихся в судах высшей инстанции. Во многом его быстрой и успешной карьере способствовали связи отца и покровительство Финли, который довольно быстро стал во всем полагаться на Джеффри. После начала в 1914 году Первой мировой войны будущий председатель Трибунала уже 26 сентября был зачислен в артиллерию 2-й Восточно-английской бригады Территориальной армии в звании 2-го лейтенанта и вместе с ней отправился во Францию. Там он был ранен, получил звание майора и был в 1918 году награжден орденом «За выдающиеся заслуги» (DSO). После окончания войны он до 1937 года продолжал числиться в рядах Территориальной армии. Но самым большим увлечением Джеффри, как, впрочем, и его отца, были лошади, именно поэтому в 1922 году он стал поверенным элитного Жокей-клуба, а вскоре стал рикордером – городским мировым судьей с юрисдикцией по уголовным и гражданским делам – в Оксфорде. В 1927 году Лоуренс был включен в Королевский совет и стал генеральным атторнеем принца Уэльского (будущего короля Эдуарда VIII), а вскоре его еще и ввели в Совет герцогства Корнуолл – эти должности показывают, что Лоуренс был вхож в высшее общество и близок ко двору, что не могло не сказаться на успешной карьере. К этому времени он уже был женат: 22 декабря 1921 года он сочетался браком с Марджори Элис (1898–1984). Супруга во время войны получила орден Британской империи, а после войны была избрана членом магистрата.

В 1932 году 52-летний юрист был назначен судьей в Суд королевской скамьи и вскоре возведен в рыцарское достоинство. Но в целом он не был широко известным судьей и его имя никак не было связано с каким-либо громким процессом или судебным актом, но вот хорошие связи в Лейбористской партии он приобрел. В 1944 году Лоуренс стал лордом – апелляционным судьей (т. е. главой Апелляционного суда Великобритании). Его назначение в Нюрнберг во многом стало результатом того, что консерваторы во главе с Уинстоном Черчиллем в 1945 году вчистую проиграли выборы и 26 июня 1945 года премьер-министром стал лейборист и, главное, хороший друг Лоуренса – Клемент Эттли. Когда речь зашла о назначении члена Трибунала от Англии, премьер сразу же вспомнил о своем старшем школьном товарище, и Лоуренс отправился в Нюрнберг, где был избран председателем. Современники отмечали, что Лоуренс особыми талантами не блистал, но как юрист с многолетним стажем смог вполне достойно организовать ведение процесса.

После окончания процесса Лоуренс 13 января 1947 года был возведен в достоинство пэра и получил титул 1-го барона Окси из Окси в графстве Уилтшир (Baron Oaksey of Oaksey in the County of Wiltshite), а 25 июня 1959 года после смерти своего бездетного старшего брата Чарльза он стал еще и 3-м бароном Треветином из Бленгоуни в графстве Монмут (Baron Trevethin of Blaengawney in the County of Monmouth). Будучи наиболее опытным юристом среди членов Палаты лордов, Лоуренс играл там довольно видную роль, причем одновременно он оставался лордом – апелляционным судьей и членом Юридического комитета Тайного совета. В 1957 году бывший председатель Трибунала вышел в отставку и уехал в провинцию, где смог наконец всецело отдаться своей страсти к лошадям. Вообще любовь к конному спорту, переходившая у Лоуренсов из поколения в поколение, достигла апогея в сыне сэра Джеффри – он стал жокеем и затем известным спортивным журналистом. Умер барон Треветин и Окси 28 августа 1971 года.

Генерал-майор юстиции (это звание он получил 11 марта 1943 года) Иона Тимофеевич НИКИТЧЕНКО был довольно колоритной личностью – то, что Сталин выбрал на роль судьи именно его, было своеобразной иронией вождя. Ирония заключалась в том, что Иона Тимофеевич был одним из тех одиозных советских судей, которые превратили советскую судебную систему в фарс – он был ближайшим помощником печально известного Василия Ульриха по Военной коллегии Верховного суда Союза ССР. Никитченко входил в состав суда на процессе Каменева – Зиновьева в 1936 году – первом крупном политическом процессе над соратниками Сталина по партии. Затем председательствовал на многих сессиях коллегии, легко приговаривая по указанию сверху к смертной казни абсолютно невиновных людей. Надо заметить, что личность Никитченко была настолько одиозной, что его имя не попало в изданные после смерти Сталина советские энциклопедические издания – Большую советскую энциклопедию и Советскую историческую энциклопедию (как, впрочем, и Ульриха). Хотя, казалось бы, он был членом Трибунала, который советские юристы и историки всегда называли «живым памятником союзническому единству и уникальным явлением цивилизованного правосудия»[17]. Но все же его участие в Суде народов и большой вклад в осуждение нацистских преступников права на забвение его участия в репрессиях не давали. В 1956 году комиссия ЦК КПСС в своем докладе, среди прочего, отметила: «Бывший член Военной коллегии Верховного суда СССР Никитченко… возглавляя выездную сессию на Дальнем Востоке, не видя дел и обвиняемых, вынес по телеграфу 102 приговора. Тот же Никитченко, находясь на Дальнем Востоке, не только не вскрывал проводившуюся там органами НКВД массовую фальсификацию дел, но, наоборот, всячески потворствовал этой фальсификации и способствовал ее внедрению в работу аппарата НКВД».

Иона Никитченко родился 28 июня 1895 года в семье безземельного крестьянина (не-казака) хутора Тузлуков станицы Багаевской Черкасского округа области Войска Донского. В 1908 году поступил на работу на шахту в Донецке, но затем продолжил учебу – окончил Новочеркасское высшее начальное и Новочеркасское землемерное училища и даже поступил в Донской политех, но его он не окончил. Вскоре Никитченко стал интересоваться политикой и в сентябре 1916 года вступил в РСДРП(б) – т. е. он был большевиком с дореволюционным стажем: это было и почетно и показывало, что он смог прийтись ко двору Сталину, который без всяких сомнений отдавал приказы об уничтожении опасных для его режима «старых большевиков». В 1917 году в составе Красной гвардии (с ноября 1917-го по февраль 1918 года он возглавлял ее дружину в Новочеркасске) Никитченко участвовал в установлении советской власти в Новочеркасске, затем воевал в Гражданскую. Впрочем, в мае 1918-го он как проверенный коммунист отбыл в Саратов комиссаром жилищного отдела, а затем с декабря того же года возглавил подотдел информации и связи политотдела 4-й армии, с которой и принял участие в боях на Волге и Урале. В феврале 1920-го его отправили в Туркестан, в политуправление фронта, где в марте – мае он состоял секретарем Д. А. Фурманова, тогда уполномоченного Реввоенсовета Туркестанского фронта в Семиречье, а позже известного писателя. С этим связан тот факт биографии Никитченко, что он удостоился чести быть упомянутым в романе Фурманова «Мятеж», где речь шла о подавлении антисоветского Верненского восстания.

Заместитель члена Трибунала от СССР Александр Волчков и член Трибунала от СССР Иона Никитченко

В Туркестане началась и деятельность Никитченко как слуги правосудия. Сначала в мае все того же 1920 года он был назначен заместителем председателя Военного трибунала Семиреченской группы войск. В июле его откомандировали в Джаркент председателем отдела Военного трибунала фронта, но уже в сентябре он вернулся на старое место службы, теперь председателем трибунала. В марте 1922 года Никитченко стал членом коллегии, а в марте 1923-го – председателем Военного трибунала Туркестанского фронта. Следующим местом службы Никитченко стал Военный трибунал Московского военного округа, где он в 1924 году стал сначала членом коллегии, а затем в течение почти 10 лет (с 1 января 1926-го по 19 июня 1935 года) занимал пост председателя. В июне 1935-го на Никитченко было возложено исполнение обязанностей заместителя председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, а 17 января следующего года он получил звание диввоенюриста. В сентябре 1938 года Никитченко оставил службу в Военной коллегии и занял пост заместителя председателя Верховного суда СССР, в 1942–1949 годах он также возглавлял Военную железнодорожную коллегию Верховного суда.

Член Трибунала от СССР Иона Никитченко (сидит) и заместитель члена Трибунала от СССР Александр Волчков

В июне 1945 года Иона Тимофеевич был командирован в Лондон вместе с Ароном Трайниным в качестве полномочного советского представителя и руководителя делегации на конференции, где вырабатывались условия и порядок ведения Нюрнбергского процесса. После этого он вполне логично стал членом Трибунала. Его собственные слова: «Мы здесь рассматриваем вопрос о главных военных преступниках, которые уже осуждены и чей приговор уже объявлен в Москве и Крыме [Ялте] декларацией глав правительств [стран антигитлеровской коалиции]… Главная идея состоит в том, чтобы гарантировать быстрое и заслуженное наказание за преступления»[18]. Именно Никитченко отверг предложение французов о расстреле приговоренных и настоял на том, чтобы над ними была совершена казнь через повешение – этим еще раз сознательно были унижены военные, для которых подобная казнь была позором.

По окончании процесса Никитченко вернулся к обязанностям зампреда Верховного суда, но в июле 1949 года – как это обычно практиковалось в те годы – неожиданно для себя потерял свой пост, а в следующем месяце был назначен с явным понижением начальником Управления линейных судов военного транспорта Министерства юстиции СССР. В сентябре 1951-го в возрасте 56 лет – при том, что пенсионный возраст для мужчин в СССР был установлен в 60 лет – Иона Тимофеевич был отправлен на пенсию. За прошедшие после Нюрнбергского процесса годы Никитченко так и не получил очередного звания и остался генерал-майором. Собственно за участие в процессе он не получил никакой награды, только в июне 1949 года был награжден 2-м орденом Красного Знамени. Никитченко тихо скончался в Москве 22 апреля 1967 года и был похоронен на Введенском кладбище.

Наверно, одной из самых колоритных фигур в Трибунале был судья от США Френсис Беверли БИДДЛ (Biddl). Он родился 9 мая 1886 года в Париже. Самой судьбой ему было уготовано стать юристом – ведь он был четвертым сыном известного юриста Олджертона Биддла, профессора школы права Пенсильванского университета; семья была достаточно состоятельной и имела определенные связи – прапрадедом Биддла был Эдмунд Рэндольф (1753–1813), 7-й губернатор Вирджинии, 2-й государственный секретарь и 1-й генеральный атторней (министр юстиции) США. Вернувшись в США, Биддл окончил в 1909 году Гарвардский колледж, а в 1911 году – еще и Гарвардскую школу права со степенью бакалавра. В 1911 году он поступил секретарем к судье Верховного суда США Оливеру Холмсу-младшему, но в следующем году оставил госслужбу и открыл собственную адвокатскую практику в Филадельфии (ее он окончательно оставил лишь в 1938 году). Биддлу сопутствовал успех, и он сделал прекрасную карьеру, став авторитетным в США юристом и просто богатым человеком. В конце октября 1918 года его призвали в американскую армию и отправили в Центральную школу подготовки офицеров полевой артиллерии в Кэмп-Тэйлоре, штат Кентукки. Но война уже катилась к своему концу и участия в военных действиях принять ему не пришлось, а уже 30 ноября Биддл был отпущен восвояси.

Член Трибунала от США Френсис Биддл

После войны Биддл, который к тому времени вступил в Демократическую партию, стал привлекаться к исполнению различных поручений правительства. Например, в 1922–1926 годах он был специальным помощником прокурора США по Пенсильванскому району. Огромное значение для карьеры Биддла имел выигрыш президентских выборов Франклином Делано Рузвельтом в 1932 году. С новым президентом, также демократом, он был знаком по предыдущей политической деятельности. Уже в ноябре 1934 года Биддл возглавил Национальный совет по трудовым отношениям, а в 1938–1939 годах числился еще и главным советником Специального комитета Конгресса по расследованию злоупотреблений в Теннесси. Также с декабря 1938-го по апрель 1939 года Биддл был заместителем председателя Совета директоров Федерального резервного банка Филадельфии. 9 февраля 1939 года Рузвельт выдвинул кандидатуру Биддла на пост судьи Апелляционного суда 3-го округа США. С 22 января 1940-го по 25 августа 1941 года он занимал пост генерального солиситора США (т. е. заместителя министра юстиции США, защищающего интересы государства на судебных процессах).

Председатель и член Трибунала от Великобритании Джеффри Лоуренс, член Трибунала от США Френсис Биддл и заместитель члена Трибунала от США Джон Паркер

После начала войны Биддл, использовав Закон о шпионаже 1917 года, развернул активную борьбу с «вредоносными публикациями», проще говоря, развернул преследование левой прессы. В июне 1940 года Биддлу было поручено осуществление мер, предусмотренных Актом регистрации иностранцев (причем ранее сам он выступал против его принятия, но теперь активно принялся за работу). В обязанности Биддла входило контролировать интернирование граждан США японского и немецкого происхождения – надо подчеркнуть, что эти люди были изолированы от общества отнюдь не из-за своих прогерманских или прояпонских настроений, а лишь по факту своей национальности: налицо преследование по национальному признаку. Правда, Биддл добился, чтобы эти меры не были приняты к выходцам из Италии. Иногда это связывают с некоторой активностью мафии и заигрыванием с ней правительства, но доказательств подобных связей нет, хотя не является секретом, что во время войны американское правительство пошло на соглашение с мафией, чем обеспечило себе очень хорошие условия при высадке на Сицилии. Должность Биддла носила название – директор службы иммиграции и натурализации Департамента юстиции США. Позже Биддл указывал, что самому ему все это не нравилось, но он подчинился указаниям Рузвельта. Он писал в мемуарах: «С американскими гражданами японского происхождения обращались даже не как с иностранцами других вражеских национальностей – немцами и итальянцами – на выборочной основе, а как с неприкасаемыми, с группой, которой нельзя доверять и с которой нужно было грубо обращаться, только потому, что они были японского происхождения»[19].

26 августа 1941 года он получил назначение генеральным атторнеем США, т. е. встал во главе ведомства юстиции. Во время войны Биддл выступил с инициативой (и был поддержан Рузвельтом) создания Межведомственного комитета по расследованиям, которому было поручено проводить следственные меры по выяснению уровня лояльности граждан США. 26 июля 1945 года он был освобожден от должности атторнея (его сменил Томас Кларк) – формально он сам подал в отставку, хотя и по настойчивой просьбе нового президента Гарри Трумэна, который именно с него начал чистку администрации от ставленников Рузвельта. Поскольку Биддл строптивости не проявил, то он сохранил благосклонность властей и был включен в состав Международного военного трибунала. Если внимательно рассмотреть карьеру Биддла, то можно сделать вывод, что он абсолютно не подходил на пост судьи, скорее он был более подготовлен к посту обвинителя. Впрочем, в последние годы он вообще был больше политиком, чем юристом, а на процессе был чрезвычайно активен, возможно, был самым активным из судей…

После войны, в 1950–1953 годах, Биддл был председателем ассоциации «Американцы за демократию», а в 1964–1967 годах президентом Американского союза защиты гражданских свобод. В 1961–1962 годах Биддл выпустил два тома мемуаров: 1-й – A Casual Past («Случайное прошлое»), 2-й – In Brief Authority («Вкратце авторитетно»). Он умер от сердечного приступа 4 октября 1968 года в Уэллфлите, штат Массачусетс. Ему было 82 года.

Профессор уголовного права Парижского университета Феликс Огюст Анри ДОННЕДЬЁ де ВАБР (Donnedieu de Vabres) был, вероятно, наиболее хорошо профессионально подготовленным членом Трибунала, хотя и единственным, кто не имел никакого опыта участия в судебных процессах – он был скорее теоретиком, а не практиком. Хотя Франция оказалась явно на последних ролях среди основных стран-победительниц, его присутствие в составе суда резко повысило и без того высокий уровень профессионализма последнего. Кстати, Доннедьё был единственным членом Трибунала, который высказался за то, чтобы приговоренных к смерти военных не повесили, а расстреляли – все-таки французский судья посчитал, что какие бы преступления они ни совершили, к военным надо относиться с уважением. Правда, его мнение во внимание не приняли. Также он, например, протестовал против осуждения генерал-полковника Йодля, заявляя, что нельзя судить профессионального военного за исполнение его долга.

Член Трибунала от Франции Анри Доннедьё де Вабр

Он родился 8 июля 1880 года в окситанском городе Ним (департамент Гар) в благополучной буржуазной протестантской семье. Выбрав своей профессией юриспруденцию, Доннедьё окончил юридический факультет Университета Монпелье, в 1906 году получил докторскую степень, а к 1914 году читал курс гражданского судопроизводства в своей Alma Mater. После окончания Первой мировой войны получил кафедру уголовного права на юридическом факультете Парижского университета, которой руководил более 30 лет, был он также и директором Парижского института криминологии. Он был одним из известнейших и крупнейших не только французских, но и европейских специалистов по международному уголовному праву. Уже в 1928 году он выпустил ставшую широко известной книгу Les principes modernes du droit pénal international («Современные принципы международного уголовного права»). В своих выступлениях профессор последовательно отстаивал идею создания Международного уголовного суда, а в 1935 году даже встречался и обсуждал этот вопрос с главным нацистским юристом Гансом Франком – в Нюрнберге он будет сидеть на скамье подсудимых. 29 июля 1932 года Доннедьё стал кавалером ордена Почетного легиона. Перед войной он считался одним из ведущих юристов Франции, возглавлял различные юридические общества, был редактором юридических журналов, возглавлял комиссию по пересмотру Уголовно-процессуального кодекса.

Во время войны Доннедьё, как человек от политики далекий, сделал вид, что ничего не произошло и, признав де-факто власть правительства Виши, продолжил преподавание (в то же время он отказался от поста судьи, поскольку в этом случае ему пришлось бы приносить присягу правительству маршала Петена, а он этого делать не желал). А вот его сын – Жан – с самого начала был убежденным сторонником де Голля, в 1944–1946 году был чиновником особых поручений при правительстве Франции и имел большое влияние в правительственных кругах и, возможно, поспособствовал в будущем назначению папы на ответственный пост.

Уже после окончания процесса в мае 1947 года Доннедьё в качестве французского представителя в Комитете по международному праву Генеральной ассамблеи ООН, представил очень важный доклад о дальнейшем развитии международного права, по созданию «кодекса преступлений против мира и безопасности человечества» и по учреждению постоянного уголовного суда. Доклад был успешно погребен, в т. ч. и усилиями СССР. Также он выступал консультантом при составлении текста конвенции ООН «О предупреждении геноцида». В 1946–1947 годах он читал в Парижском институте криминологии и в Международной академии в Гааге курс лекций по Нюрнбергскому процессу. 14 августа 1947 года он был награжден офицерским крестом Почетного легиона. Также Доннедьё был президентом Международной ассоциации уголовного права (AIDP).

Доннедьё де Вабр скончался в Париже 14 февраля 1952 года.

Заместители членов трибунала

Заместитель члена Трибунала от Великобритании Уильям Норман БИРКЕТТ (Birkett) – обычно первое имя опускается, и он везде именуется только Норманом – родился 6 сентября 1883 года в Алверстоуне, в районе Саут-Лейкленд графства Кендел в Ланкашире. Его отец – Томас Биркетт – торговал тканями. Норман рано лишился матери – она скончалась в 1884 году от туберкулеза. Он посещал занятия в старшей начальной школе в Барроу-ин-Фернессе, но учился плохо и в 1898 году вообще забросил учебу и начал работать в одном из отцовских магазинов. Одновременно Норман начал свою карьеру методистского проповедника, последнее ему понравилось значительно больше, и в 1904-м он оставил работу и полностью сосредоточился на религиозной деятельности. В октябре 1907-го он поступил в элитный Эммануэль-колледж в Кембридже, где начал изучать историю и теологию, причем в год его окончания (1910) он стал президентом Кембриджского юнионистского общества. За время учебы Биркетт занимался тем, что оттачивал свое ораторское искусство, которое и стало его основной работой в будущем.

Заместитель члена Трибунала от Великобритании Норман Биркетт

Уже с 1911 года он начал работать в адвокатской конторе – ему прочили большое будущее. В конце концов он сдал – со второй попытки – необходимые экзамены и в июне 1913-го был принят в коллегию адвокатов и стал барристером – Bar at the Inner Temple – и в 1914 году начал свою адвокатскую карьеру в Бирмингеме. Первая мировая унесла жизни почти миллиона подданных Его Величества, но для Биркетта она стала стартом чрезвычайно успешной карьеры. Он мог не бояться конкуренции, поскольку множество молодых и значительно лучше, чем он, подготовленных юристов были призваны в армию, а у него нашли туберкулез и признали негодным к службе. Он быстро стал успешным и популярным адвокатом, от клиентов отбоя не было, но он всегда умел выкроить время, чтобы выступить с очередной проповедью в местной баптистской церкви. В 1920 году он перебрался в Лондон, где специализировался на уголовных делах. Широко известным он стал в 1924 году после выступления по делу полковника Деннистойна, а в 1934-м добился оправдания присяжными Тони Манчини по кличке Джек Нотир, которого обвиняли в двойном жестоком убийстве, – «его величайший триумф». Причем много лет спустя Манчини перед смертью неожиданно заявил, что он на самом деле совершил вменявшиеся ему в вину преступления – т. е. адвокат добился оправдания довольно крупного и опасного преступника, и хвала ему как профессионалу, но вот с точки зрения этики и морали его действия вызывают определенные сомнения и, как минимум, уважения к нему не прибавляют.

По своим политическим пристрастиям Биркетт принадлежал к либералам и в 1923–1924 годах недолго был членом Палаты общин от Восточного Ноттингема, успев, впрочем, добиться для себя должности королевского советника (что увеличило его доходы вдвое – до 8600 фунтов стерлингов, а в 1929-м – уже до 33 500 фунтов). Он вернул себе место в мае 1929 года и очень надеялся, что ему дадут пост генерального прокурора, но в октябре 1931-го либералы выборы проиграли вчистую (Биркетт в числе других свой мандат утратил, уступив консерватору Луису Глюкстейну), и вожделенная должность ему так и не досталась. В остальном Биркетт был вполне успешным: заядлый игрок в гольф, член гольф-клуба Харвуд-Даунс, примерный муж и отец двоих детей – девочки и мальчика (1923 и 1929 годов рождения). В мае 1937 года Биркетт был назначен председателем Межведомственного комитета по абортам с задачей «изучить распространенность абортов и связанный с этим закон, а также рассмотреть, какие шаги можно предпринять, чтобы закон применялся более эффективно» – это заняло у него два года.

После начала Второй мировой войны Биркетт был включен в состав Комитета при секретаре по внутренним делам по вопросам задержания подозреваемых во враждебной деятельности, работа эта не оплачивалась, но за нее Биркетт 6 июня 1941 года получил титул рыцаря-бакалавра и право именоваться сэром. Также с февраля 1940-го он вел по пятницам радиопередачи – с целью «поднятия морального духа народа». 11 ноября 1941 года его назначили судьей в Суд королевской скамьи (на этом посту он числился до октября 1950-го) – что в принципе было неплохим развитием карьеры (если не принимать во внимание слишком большие амбиции Биркетта).

Во время войны он несколько раз выступал на процессах и к моменту начала Нюрнбергского процесса был гораздо более известен, чем его коллега Лоуренс. Биркетт вообще-то надеялся, что это назначение будет дано ему – и первоначально его пригласили участвовать именно в качестве первого судьи, но его ждало разочарование. Еще больше разозлило Брикетта, что Лоуренсу после окончания процесса дали титул барона, а ему нет. Он впал в многомесячную депрессию, а когда в 1947-м ему пожаловали звание тайного советника, он устроил скандал и обратился в Тайный совет с жалобами на «несправедливость». Тем не менее после процесса его карьера шла по нарастающей: в 1946 году он стал председателем Суда Лондонского университета, 2 октября 1950 года – лордом – апелляционным судьей (при этом за два года до этого Биркетт вновь впал в серьезную депрессию, узнав, что на этот пост раньше его назначены сэр Альфред Томпсом Деннинг и сэр Джон Синглтон).

В 1957 году Биркетт вышел в отставку, а 31 января следующего года получил-таки наконец заветный титул лорда Объединенного королевства и стал 1-м бароном Биркеттом из Алверстоуна в графстве-палатинате Ланкастерском (Baron Birkett of Ulverston in the County of Lancaster), ему был пожалован герб с изображением ладьи викингов между двумя красными крыльями и девиз – Lex mea lux, или «Закон – мой свет». В том же году Кембриджский университет присвоил ему степень почетного доктора. Он умер 10 февраля 1962 года.

О заместителе члена Трибунала от СССР подполковнике юстиции Александре Федоровиче ВОЛЧКОВЕ долгие годы вообще ничего не писали, создавая впечатление, что его деятельность не заслуживает какого-либо внимания. К тому же он, как и Никитченко, никаких наград за свою деятельность в Нюрнберге не получил, хотя в отличие от своего старшего товарища Волчков все же через некоторое время после процесса был повышен в звании и завершил карьеру полковником юстиции. И это при том что Александр Федорович показал себя юристом высокой квалификации, а позже написал целый ряд очень серьезных и взвешенных статей по международному праву. Но факт остается фактом – один из важных участников самого известного процесса в истории человечества практически никому не известен.

Заместитель члена Трибунала от СССР подполковник юстиции Александр Федорович Волчков

Александр Федорович родился 10 августа 1902 года в деревне Пустынь Сергачского уезда Нижегородской губернии. С 1920-х годов служил в органах прокуратуры следователем и прокурором. В 1931 году переведен в Наркомат иностранных дел СССР, был сотрудником советского полпредства в Великобритании. Во время Великой Отечественной войны откомандирован в систему Наркомата юстиции СССР. Существует версия, что он получил назначение заместителем члена Трибунала потому, что был, во-первых, специалистом по международному праву, а во-вторых, поскольку свободно владел английским, – на самом деле подобные утверждения выглядят явной натяжкой.

По возвращении из Нюрнберга Волчков некоторое время работал в Министерстве юстиции, затем занимался преподавательской деятельностью, а в 1960–1970 годах возглавлял Инюрколлегию. Он скончался в 1978 году.

Заместитель члена Трибунала от США Джон Джонстон ПАРКЕР (Parker) родился 20 ноября 1885 года в окружном городке Монро в Северной Каролине. Паркер принадлежал к т. н. американской аристократии – среди своих предков он числил Уильяма Брэдфорда, одного из отцов-пилигримов, прибывших в Америку на знаменитом «Мэйфлауэре» и основавших в XVII веке Плимутскую колонию. В 1907 году он окончил Университет Северной Каролины в Чэпел-Хилле со степенью бакалавра искусств, в 1908-м – юридический факультет того же университета со степенью бакалавра права. С 1909 года он довольно успешно занимался собственной адвокатской практикой в родном Монро, а в 1922-м перебрался в Шарлотту (в той же Северной Каролине).

Заместитель члена Трибунала от США Джон Паркер

Паркер неоднократно пытался играть в большую политику: в 1910 году от выставил свою кандидатуру по 10-му округу в Палату представителей США (от республиканцев), в 1916-м – на пост генерального прокурора, в 1920 году – на пост губернатора родного штаба, но проиграл выборы. Вступив в Республиканскую партию, он в 1924 году стал делегатом от Северной Каролины в Республиканском Национальном конвенте и избран членом Национального комитета. 14 декабря 1925 года он оставил адвокатскую практику и был назначен членом Апелляционного суда 4-го округа США (этот пост он занимал более 30 лет – вплоть до своей кончины, а 1 сентября 1948 года стал главным судьей). В марте 1930-го президент Герберт Гувер попытался продвинуть Паркера на пост судьи Верховного суда США, где его кандидатуру забраковал Судебный комитет Сената: все попытки закончились неудачей – ему припомнили и слишком явную защиту интересов предпринимателей в суде, и негативные отзывы об участии афроамериканцев в политике («Участие негров в политике является источником зла и опасности для обеих рас»), которые от озвучил во время губернаторской кампании 1920 года…

Паркер заслужил славу очень опытного юриста – казалось бы, именно ему следовало отдать пост члена Трибунала. Но в отличие от своего «шефа» Биддла Паркер был не демократом, а республиканцем, поэтому пост члена Трибунала достался другу Рузвельта, хотя опыта у Паркера было значительно больше. По окончании процесса Паркер вернулся к исполнению своих обязанностей, а в 1954 году также вошел в состав Комиссии ООН по международному праву. Умер Паркер прямо на работе, в своем кабинете в здании Апелляционного суда в Вашингтоне 17 марта 1958 года, и был похоронен на кладбище Элмвуд в Шарлотте.

Заместитель члена Трибунала от Франции Пасифик Альфред Робер ФАЛЬКО (Falco) получил эту должность неспроста – он очень активно принимал участие в подготовке процесса. Он (вместе с Андре Гро) представлял Францию на Лондонской конференции по подготовке международного процесса (июнь 1945-го). Именно он был одним из главных авторов т. н. Лондонской хартии МВТ и внес огромный вклад в разработку устава Международного военного трибунала. Он как нельзя лучше подходил на роль члена Трибунала, но как всегда вмешалась политика…

Заместитель члена Трибунала от США Джон Паркер, член Трибунала от Франции Анри Доннедьё де Вабр, заместитель члена Трибунала от Франции Робер Фалько

Фалько был не просто представителем Франции в Нюрнбергском трибунале – фактически он единственный представлял на процессе нацию, которая стала объектом неприкрытого геноцида. Он происходил из еврейской семьи и был потомственным юристом – его отец, получивший орден Почетного легиона во время Франко-прусской войны, служил председателем Парижского коммерческого суда.

Он родился в 9-м округе Парижа 26 февраля 1882 года. Решив продолжить семейную традицию, Фалько получил юридическое образование (в 1907-м он также получил ученую степень доктора права) и в ноябре 1903 года открыл собственную адвокатскую практику, а в 1909-м стал секретарем ассоциации адвокатов Парижа. С августа 1914 года Фалько сражался в рядах французской армии, 27 июля 1917 года получил звание капитана и по окончании войны был демобилизован в феврале 1919-го. Затем он перешел на работу в суд, причем, даже будучи судьей, он вплоть до 1919 года выступал и в роли адвоката в суде. 15 октября 1921 года он стал кавалером Почетного легиона. В межвоенный период Фалько в феврале 1922-го перешел в прокуратуру в Рамбуйе, а в октябре 1923 года стал судьей. 2 октября 1937 года он был назначен судьей Апелляционного суда Парижа. С началом Второй мировой войны Фалько вновь зачислили на военную службу, впрочем, уже в феврале 1940-го он был демобилизован и уже после поражения Франции правительством Виши назначен членом Парижского кассационного суда. Несмотря на свое происхождение, свой пост он сохранил до 1944 года, когда был уволен немцами.

Фалько единственный из всего состава Трибунала все это время вел дневники, на основе которых написал мемуары. Впрочем, его довольно небольшие по объему заметки (174 страницы) увидели свет только более чем через полвека после его смерти: в сентябре 2012 года[20]. За заслуги перед родиной, проявленные во время Нюрнбергского процесса, Фалько 23 августа 1947 года был награжден офицерским крестом Почетного легиона, а через 5 лет – 23 июля 1952-го – стал коммандором Почетного легиона. В 1947 году Фалько был восстановлен в должности судьи Кассационного суда Франции. Он скончался в Париже 14 января 1960 года.

Завершая рассказ о персональном составе суда, обозначим сотрудников Генерального и прочих секретариатов. Их руководители никакой заметной роли в процессе не играли, а лишь занимались техническим обеспечением работы Трибунала, и останавливаться на их личностях не имеет никакого смысла. Тем не менее назвать всех поименно стоит.

Генеральные секретари: бригадный генерал Уильям Э. Митчелл (Mitchell; с 6 ноября 1945-го по 24 июня 1946 года) и полковник Джон И. Рей (Ray; с 24 июня 1946 года и до конца процесса).

Секретари делегации СССР: майор Аркадий Иосифович Полторак; В. Я. Коломацин (с февраля 1946 года).

Секретари делегации США: Гарольд Б. Вилли (Willey; с 6 ноября 1945-го по 16 июня 1946 года); Уолтер Гилкисон (Gilkyson; с 16 июня 1944 года).

Секретарь делегации Великобритании: Иен Д. МакИллуэйт (McIlwraith).

Секретарь делегации Франции: Арман Мартен-Арвар (Martin-Harvard).

Уполномоченные, назначенные Трибуналом для заслушивания доказательств преступной деятельности организаций: подполковник Эйри М. Ш. Нив (Neave; Великобритания; главный уполномоченный); капитан Джозеф Ф. Табрайд (Tubridy; США); Джордж Р. Тейлор (Taylor; США); Иен Д. МакИллуэйт (McIlwraith); И. В. Разумов; Арман Мартен-Арвар (Martin-Harvard).

Обвинение на процессе было наиболее многочисленной группой – такого, пожалуй, не было в истории: не только до, но, возможно, и позже. Кроме руководителей «делегаций» от четырех стран – главных обвинителей, – были еще и заместители главного обвинителя и его помощники, а еще – сонм сотрудников, занимавшихся обеспечением работы обвинения и подготовкой документации для процесса. И при этом аппарат американской делегации по численности превышал все остальные, вместе взятые.

Конечно же, в этом разделе мы не будем подробно останавливаться на всех этих личностях – их значение совсем не одинаково, – но о главных обвинителях и некоторых членах их «аппарата» мы все же поговорим. Тем более что именно обвинение было главным действующим лицом процесса – и по активности, и по количеству прав, и хотя бы по тому факту, что именно обвинение де-юре считалось представителями стран-победительниц. И здесь можно заметить, что обвинителю сложно поставить в вину необъективность – он априори необъективен, его задача доказать суду вину обвиняемого. Правда, оставаясь в рамках закона и не идя на какие-то договоренности с судом в ущерб защите, – но это уже вопрос принципиальности и честности каждого конкретного человека. В целом обвинение блестяще воспользовалось возможностями, которые ему предоставил Устав Нюрнбергского процесса, и теми колоссальными ресурсами, что были переданы в их руки их правительствами. Именно его деятельности мы обязаны тем, что уже в 1945–1946 годах мировая общественность получила возможность ознакомиться с колоссальным объемом документов и реально представить себе – что, собственно, представлял собой национал-социалистический режим, ввергнувший Европу и весь мир в самую кровопролитную войну в их истории. Никогда ранее подобного не было. И, к сожалению, никогда позже этот опыт не был востребован…

Обвинение от Союза Советских Социалистических Республик

Главный обвинитель: государственный советник юстиции 2-го класса Р. А. Руденко.

Заместитель главного обвинителя: полковник юстиции Ю. В. Покровский.

Помощники главного обвинителя: государственный советник юстиции 3-го класса Н. Д. Зоря, полковник юстиции Д. С. Карев, государственный советник юстиции 2-го класса М. Ю. Рагинский, старший советник юстиции Л. Н. Смирнов, государственный советник юстиции 2-го класса Л. Р. Шейнин.

Следственная часть: государственный советник юстиции 3-го класса Г. Н. Александров; полковник юстиции С. Я. Розенблит; старший советник юстиции Н. А. Орлов; подполковник юстиции С. К. Пирадов.

В отличие от генерал-майора Никитченко, имя главного обвинителя Романа Андреевича РУДЕНКО в историю СССР вошло прочно и надолго – его биография помещена во всех энциклопедиях еще советского периода. Правда, лишь значительно позже на первый план начала выходить его деятельность во время Нюрнбергского процесса, а сначала наиболее важными его заслугами считались те, что отнюдь не были связаны с процессом.

Главный обвинитель от СССР генерал-лейтенант Роман Андреевич Руденко

Роман Андреевич родился 25 июля (по старому стилю) 1907 года в селе Носовка Нежинского уезда Черниговской губернии в семье казака. Возможно, он имел украинские корни, но точных данных об этом нет, разве что его фамилия, но это не показатель. Образование в первый период развития государства диктатуры пролетариата имело не слишком большое значение, главное было «правильное» социальное происхождение, а Руденко после окончания школы с 1922 года работал батраком, пастухом, а с 1924-го – чернорабочим Носовского сахарного завода, т. е. вполне себе пролетарий и гегемон. В декабре 1925 года он перешел на освобожденную комсомольскую работу и стал членом Носовского райкома ЛКСМ Украины и заведующим культурно-пропагандистским отделом райкома. В декабре следующего года вступил в ВКП(б). Он постепенно продвигался по партийно-административной линии, работал инспектором и заведующим культурно-пропагандистским отделом Носовского райисполкома, а с 1928 года – инспектором Нежинской окружной рабоче-крестьянской инспекции.

Хорошо зарекомендовавшего себя, безупречного с партийной точки зрения, смекалистого выходца из крестьян (именно так Руденко себя позиционировал, поскольку принадлежность к казачеству особо не приветствовалась) в 1929 году решением Черниговского окружкома ВКП(б) направили «на укрепление» в органы прокуратуры. Это была случайность, с таким же успехом он мог быть откомандирован в органы госбезопасности и тогда вряд ли дожил хотя бы до начала войны. То, что на тот момент Руденко никакого отношения к юриспруденции не имел особой роли не играло, хотя, возможно, в назначении был учтен тот факт, что он пару раз выступал общественным обвинителем в суде. Впрочем, с точки зрения советского госстроительства значительно более важную роль играло «классовое чутье». В данном случае, надо сказать, подобный опыт оказался удачным: Руденко со временем стал действительно блестящим юристом, оказавшим огромное влияние на развитие всего советского права и всей системы прокурорского надзора в СССР…

При большевиках прокуратура всегда была в загоне: надзирать было не за кем, а надо было лишь визировать решения «карающего меча революции» – органов внутренних дел и госбезопасности. «Если враг не сдается – его уничтожают» – эти слова Максима Горького стали девизом правоохранительных органов (хотя это довольно цинично звучит – органы, охраняющие право в бесправном государстве). Его карьера в прокуратуре складывалась вполне прилично: старший следователь Нежинской окружной прокуратуры, помощник Черниговского окружного прокурора, с октября 1930-го прокурор Бериславского района (Николаевской области), с 1931-го помощник прокурора Мариуполя, с декабря 1932-го старший помощник Сталинского областного прокурора.

С октября 1933 года он был прокурором города Макеевки, затем стал заместителем прокурора Сталинской области (так тогда именовалась нынешняя Донецкая). В октябре 1937 года, после того как «погорел» прокурор Сталинской области Владимир Александрович Кумпекевич, бывший его заместителем Руденко занял руководящий пост. Ему было всего 30 лет. Он возглавлял областную прокуратуру практически все годы Большого террора. Мог ли Руденко оказаться непричастным к преступлениям сталинского режима? Вопрос риторический. Прокурор по идее должен был обеспечивать соблюдение законности – он этого, естественно, в своей области не обеспечил. Тем более что вместе с руководителем местного НКВД и первым секретарем обкома партии прокурор входил в состав тройки, которая выносила смертные (и не только) приговоры, причем без каких-либо серьезных разбирательств. По разным подсчетам, эта тройка вынесла более 10 тысяч приговоров. За каждого «необоснованно репрессированного» в Донецкой/Сталинской области в 1938–1940 годах Роман Андреевич несет личную ответственность. Он был тем прокурором, который всегда подчинялся «решениям партии» и никогда не выступал против. Впрочем, это ни в коей мере не умаляет – как многим бы хотелось – его заслуг в разоблачении преступлений нацизма.

В 1940 году попал под удар и Руденко. Процитируем А. Г. Звягинцева, который первым открыл для нас этот эпизод его карьеры: «Проведенная в 1940 г. проверка выполнения Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. о перестройке работы по надзору за органами НКВД установила, что прокурор Сталинской области этого постановления не выполнил. Например, спецотдел прокуратуры оказался неукомплектованным – вместо пяти человек по штату работали только двое. Также на день проверки в спецотделе прокуратуры имелось 3603 жалобы, из них 1839 жалоб лежали по существу не разрешенными с 1939 г. Отдельные жалобы волокитились с 1938 г. Истребованные еще в январе 1940 г. из УНКВД 305 дел были не рассмотрены»[21]. По результатам проверки Управление кадров ЦК ВКП(б) рекомендовало вынести Руденко строгий выговор по партийной линии и освободить от занимаемой должности, каковые решения и состоялись в августе 1940-го.

Главный обвинитель от СССР генерал-лейтенант Роман Андреевич Руденко

Тем не менее Руденко очень повезло: во-первых, время Большого террора уже прошло и наступила «бериевская оттепель» – уже не так активно сажали и стреляли, даже некоторых выпустили. Во-вторых, просчеты молодого прокурора лежали в области деятельности профессиональной, а как к коммунисту больших претензий не было – выговора вполне достаточно. В общем, продолжения не последовало, и был использован стандартный для этого (и, кстати, также и послевоенного) периода ход: крупного функционера направили на учебу – в сентябре бывший областной прокурор был зачислен в экстернат Московской юридической школы Наркомата юстиции РСФСР и на Высшие юридические курсы при Всесоюзной правовой академии. Формально в карьере наступил перерыв, но реально – человек, собиравшийся делать и дальше карьеру в прокуратуре, наконец-то получал пусть несколько нестандартное, но все же высшее юридическое образование. Учитывая крайне низкий образовательный уровень работников советской прокуратуры, это обещало определенные перспективы в дальнейшей службе. Можно констатировать: Руденко оказался в подвешенном состоянии, с ним дальше могло произойти что угодно – или новый взлет или окончательное падение.