Негритюд в багровых тонах

Размер шрифта:   13
Негритюд в багровых тонах

Глава 1. Глава первая… Печальная.

Дикий визг пуль и шрапнели резал мне ухо, вокруг падали убитые и раненые воины, отважно бросившиеся в атаку на англичан. Боевые кличи перемежались криками "Мамба", "Унган", "Духи Вуду с нами" и прочей дребеденью. Про Бога никто не вспоминал, а ведь почти все были крещёными коптской церковью.

Гремели взрывы, высоко подлетала вырванная ими земля, зависая в воздухе и не спеша опускаться вниз. Клубы дымного пороха окутывали ряды идущих в атаку негров, над позициями англичан тоже вздымались клубы порохового дыма, но менее плотные. Зато, оттуда непрерывно раздавался грохот рявкающих от переизбытка газов и снарядов, лёгких пушек. Атака захлебнулась.

Волна чернокожих воинов откатилась назад, оставляя после себя только убитых, по моему приказу раненых подхватывали и уносили с поля боя. Полчаса прошло с начала первой атаки. Я больше не предпринимал попыток посылать в бой своих воинов. Англичане выжидали.

Поняв, что сегодня не дождутся повторной атаки, их ряды стали перестраиваться для своего наступления. Снова гулко заухали их пушки и впереди и позади рядов моего войска стали взрываться многочисленные снаряды. Мои, более малочисленные, батареи огрызались ответным огнём, но прицельность огня была катастрофически плохой.

Как ни старался мой личный пушкарь Семён Кнут, его артиллеристы были просто криворукими, и не понимали основ навесной стрельбы. Поддержанные своей артиллерией, пошли в атаку колонны англичан, на ходу рассыпаясь в наступающие шеренги. Заговорили их пулемёты, пытаясь дотянуться до нас.

Подпустив ближе, и непрерывно обстреливая англичан из винтовок, ударили уже мои два пулемёта, смешав наступающие шеренги своим огнём. Сражение перешло во вторую, самую горячую фазу.

Исход сражения переломила артиллерия англичан. Пристрелявшись по моему лагерю, они стали накрывать нас шрапнелью. Стоявшие вплотную друг к другу, мои воины стали валиться от шрапнели, как колосья пшеницы от острого серпа. Потери были ужасающими.

Замолчал один из пулемётов, накрытый удачным разрывом. Я стрелял из снайперской винтовки, выискивая офицеров. Но это не помогало. Почувствовав, что победа практически рядом, англичане ускорили свою атаку.

С диким криком "За Африку, банду и Уганду", я бросился в атаку, ведя за собой чернокожее войско. Воины бесстрашно бежали навстречу пулям, пристёгивая на ходу штыки.

Две волны схлестнулись между собой, стреляя и коля друг друга штыками, ножами, и рубя саблями. Если бы не потери, понесённые моими воинами от снарядов, победа осталась бы за нами, но, увы. Тем не менее, накал битвы нарастал, и англичане, не ожидавшие такого напора и сопротивления, тоже несли большие потери.

"Леопольд" – внезапно послышалось за моей спиной. Остановившись и оглянувшись назад, я увидел идущих на нас в атаку бельгийских наёмников, радостно скалящихся белыми, и совсем не белыми, а гнилыми зубами, в предвкушении лёгкой добычи и безнаказанных убийств.

Больше всего они сейчас были похожи на стаю разномастных хищников, почувствовавших запах крови раненого и обессилевшего противника, на которого они давно "держали зуб" и не могли никак победить. Радостно улюлюкая, эта толпа разнокожих неслась на нас, намереваясь окружить с тыла.

Кнут пытался развернуть уцелевшие орудия им навстречу, загрохотал вовремя развёрнутый пулемёт, увеличивая количество убитых и раненных. Через пару минут его накрыло очередным взрывом и разметало в клочья.

Содрогнулись стволы двух орудий, повернутых Семёном на наёмников, разнеся на куски тела незадачливых солдат. Но это не остановило их, и через несколько минут разномастная толпа захлестнула оба орудия. Закипел неравный бой, быстро завершившийся.

"Сууууки" – заорал я и, забрав свою личную сотню, повёл её в самоубийственную атаку. Со всех сторон трещали выстрелы и летала шрапнель, вместе с осколками разорвавшихся снарядов. Выстрелив в упор в набежавшего на меня негра, и убив его при этом наповал, я поймал другого на штык винчестера и отшвырнул в сторону.

Впереди стоял белый бельгиец. "Бах, бах" – прогремели его выстрелы, сделанные из короткоствольного револьвера. Острая боль пронзила моё плечо. Вторая пуля попала в левую ключицу, не пробив полностью тело, застряв где-то на полпути.

Прежде чем упасть на землю, я успел выпустить в него из револьвера все шесть пуль, убив своего противника, и застрелив из него, попутно, несколько других наёмников, сбежавшихся ко мне со всех сторон, которых и не считал в горячке боя.

Волна солдат захлестнула меня, выбив из рук оружие, и погребла под собой. Я кричал, разрываемый на куски болью, яростью и страхом ожидания неминуемой смерти.

Встал я уже не сам. Меня подняли, связав, мои враги, и, радостно крича, повели к английскому командующему, не обращая внимания на льющуюся с меня кровь.

Пока я брёл, связанный, к английскому лагерю, где меня с нетерпением ждали, это увидел де Брюлле, случайно оказавшийся поблизости. Заметив меня, он резко подскочил и, громко ругаясь по-французски, наотмашь хлестнул меня по губам рукояткой револьвера.

Кровь брызнула из разбитых больших губ. Нижняя губа, полностью порванная, добавила свой небольшой ручеёк к тем двум, что стекали по моей груди и по плечу, отмечая свой след на теле и земле, по которой я ступал босыми ногами.

Офицер на этом не успокоился и добавил ещё ножнами, вместе с вложенной туда саблей. Пошатнувшись от удара, я пристально уставился на него своими налитыми, как у быка, кровью глазами, пытаясь выдавить своим взглядом всё моральное говно, которое в нём ещё было.

Но мы уже были довольно близко от английского лагеря, и он оставил свои попытки моего прилюдного унижения. Подведя к английскому генералу, мне стали переводить его речь.

Я не слушал его, так как это были обычные требования склонить голову и умереть достойно, продав свою территорию и людей. Высоко подняв голову, я отказался от этого, да ещё и нарочито выругался отборным русским матом. Обложив его не трёхэтажным, а, наверное, на все десять этажей, если они существуют в природе.

Поняв, что я его оскорбляю, английский генерал подал знак стоящему недалеко от него здоровому капралу, и тот коротко размахнувшись, ударил меня в живот. Мышцы пресса смягчили удар, но не смогли предотвратить его разрушающее действие. Слегка согнувшись, я стал выплёвывать оскорбления, напополам с кровью, в лицо генерала.

Второй удар сокрушил мои мышцы, пробив солнечное сплетение, согнувшись от боли, я задохнулся словами, не в силах ни вздохнуть, ни…, ну вы меня поняли. Слёзы боли и горечи разбавили кровь и пыль на моём лице.

– Не хватало ещё поплакать перед смертью, – невольно подумал я. Третий удар выбил из моей головы все глупые мысли, да и вообще, любые здравые мысли, оставив взамен только чувство беспомощности и невозможности влиять на последующие события.

Ничего не добившись, меня перестали избивать и развязали руки. Принесли свежесрубленное дерево, наскоро обтесали его и, выкопав небольшую яму, погрузили туда нижний конец столба, установив его вертикально вверх.

Подхватив моё безвольное тело, истекающее кровью от ран и многочисленных побоев, английские солдаты, вместе с помогающими им бельгийскими наёмниками, привязали его к столбу.

– Господа офицеры, – обратился к рядом стоящим англичанам и бельгийцам английский генерал, – не желаете ли поразвлечься в меткой стрельбе по чернокожему вождю. Редко кому выпадает такая честь! Да ещё пострелять не просто по местному князьку, а по местной легенде, живому унгану и вождю огромной территории. А???

– Предлагаю пари! Кто первый сможет застрелить вождя, с расстояния сто метров из револьвера, тот получает в награду его копьё. Проигравший получает бутылку великолепного французского шампанского "Мадам Клико". Ну что? Есть желающие?

В ответ, все присутствующие пожелали принять в этом посильное участие, и даже стали делать ставки на то, кто сможет выиграть. Всего в этом собиралось принять участие пятнадцать человек, включая находившихся вместе с войском корреспондентов "Таймс".

– Да, уважаемые господа, – остановил бросившихся чистить свои револьверы участников кровавого состязания, – в голову, прошу, не целиться! Она нам ещё пригодится, в качестве достойного экспоната в Британском музее, да это и не спортивно… господа!

Первый выстрел произвёл де Брюлле, по праву почётного гостя, и как командир подразделения, захватившего туземного царька. Грохнул выстрел, пуля, взвизгнув, пронеслась мимо правого уха Мамбы, едва не задев курчавой головы, безвольно свесившейся на залитую кровью чёрную грудь.

Досадливо чертыхнувшись, и в ярости отбросив свой револьвер, Леонардо отошёл в сторону, уступив место очередному стрелку. В эту минуту он остро жалел о подарённом ему любимой мамой револьвере, утопленном им благополучно в реке Убанге, в результате поспешного бегства.

Следующим был английский офицер, адъютант генерала. Прогремел выстрел, и пуля, уткнувшись в левое плечо, вырвала из него клок мяса, пробив плечо насквозь. От боли Мамба очнулся. Обведя мутным взглядом всё благородное собрание, он не сразу понял, по какому случаю они все здесь собрались.

Наконец, до него дошло, что все собрались для одного, чтобы поглумиться, даже уже не над ним, а над его телом, и он сейчас привязан к столбу, и находится в роли мишени, что, естественно, не обрадовало его. Так… немного огорчило.

Но сил и возможности ругаться уже не было, особенно, когда во рту торчит здоровый кляп, из куска вонючей ткани чужих загаженных портков. Затем, стрелки стали сменяться один за другим, стреляя в него из своего личного оружия.

Пули выбивали из его тела струйки крови, стекающие вниз, и пробивали новые, абсолютно не нужные, отверстия, приносящие ему только боль. Сознание плавало где-то между былью и потусторонним миром.

"Интересно, какой он, ад или рай. Ну, в рай я точно не попаду, грехи не дадут" – думалось ему.

"Не спеши, прошелестел шепелявый, слабо знакомый голос. Поляк что ли", -снова пришли в голову вялые мысли.

– Как же они говорят? Пшечко, пшезно, пшшшеее… Сознание стало меркнуть.

"Не торопись, посмотри, оглянись, если можешь, то взбесись", – опять прошелестел смутно знакомый голос. Но сознание не собиралось давать ему такой шанс, и неотвратимо рухнуло в спокойную темноту, которая радостно приняла его, порадовавшись, как за него, так и за себя. Смачно чвакнув, она поглотила его душу, растворив в себе, так и не дав ей понять, куда она попала – в рай или ад!

В мысленных образах, круживших в подсознании, фигурировал пресловутый котёл, старый и побитый, он был ужасно закопчённым, и это был именно тот котёл, благодаря которому он и обязан своим появлением здесь.

– Готов, господин генерал! – радостно вскричал адъютант генерала, – вы отлично стреляете! – польстил он старому чудаку, выстрелившему в грудь Мамбе из револьвера, с вдвое меньшего расстояния, и попавшему прямо в сердце.

Эта пуля пробила сердце чернокожего короля Уганды, народа банда, правителя Дарфура и Экватории, повелителя всех заблудших душ негров на своей территории, отправив его туда, откуда он и пришёл.

– Что ж, господа! Надеюсь, ни у кого нет возражений против моей безоговорочной победы в этом столь изощрённом, и право… очень интересном состязании. Думаю, что копьё вождя по праву сильного, и по закону спорта – моё! И никто из вас не будет оспаривать мою победу в этом мероприятии! Или будет?

И генерал обвёл своим, одновременно, насмешливым и абсолютным циничным взглядом лица всех присутствовавших. Никто не осмелился ему возразить. Один де Брюлле недовольно поморщился, не желая в открытую ссориться с союзниками, но внутренне негодуя от этого фарса, изначально являвшегося трагикомедией, быстро переквалифицировавшейся в триллер садисткой направленности. (Добро пожаловать в жизнь без прикрас!)

– В конце концов, господа, есть ещё немало призов, а также желающих поучаствовать в качестве мишени уважаемых чернокожих пленных, которые с удовольствием окажут свои услуги вам…, премногоуважаемые господа, самим своим существованием, как на ваше благо, так и на благо стрелкового спорта.

– А то все эти птички, да тарелочки уже всем приелись, как на евразийском континенте, так и на островах туманного Альбиона.

– Африка! Вот настоящее раздолье для охотников и истинных поклонников стрелкового спорта… Ну что же, уважаемые господа! Не все трофеи ещё разыграны, и не все пленные ещё расстреляны! Не упустите свой шанс… господа!!!

– Да, капрал, отрубите этому чернокожему царьку голову, а тело сожгите. Точнее не так, сначала сожгите тело, а голову оставьте не тронутой огнём, чтобы она пропахла угрюмым дымом собственного пепла, и так любимых этим вождём лекарственных трав и растений. Жаль, все рецепты он унёс с собой. В своё темнокожее чёрное царство!

– Ну, это ничего. Мой родовой замок должен пополниться действительно мрачным экземпляром. Может быть, дух этого вождя соизволит посетить мрачные подземелья моего родового гнезда, где будет призрачно ходить, что добавит им дополнительный колорит.

– А также составит компанию ещё двух неприкаянным приведениям, издревле живущим в замке. Кажется, одно из них поселилось не менее пятисот лет назад, а другое относительно недавно, около трёхсот. Им будет о чём поговорить вместе на досуге. Ведь досуг у них будет вечный… Ха, ха, ха. Да, интересно, а его дух будет белым или чёрным?! Этот вопрос остался без ответа.

Закончив свою пафосную речь, генерал удалился осматривать поле битвы, да и подсчитать возможные трофеи не мешало бы! А какой воздух, какой воздух! Как же замечательно просто вдыхать чистый африканский воздух, которым так хорошо дышится после угольного смога Лондона, а особенно, когда ты кого-нибудь убил, а сам продолжаешь здравствовать и наслаждаться жизнью.

Под телом вождя развели огонь, и как только языки костра разгорелись жадным пламенем, я очнулся.

Что за хрень мне приснилась!

От этих событий, максимально достоверно показанных моим вывернутым наизнанку сознанием, я проснулся в холодной, липкой испарине. Во рту было горько, на душе погано, а на сердце рана.

Разбудила меня маленькая струйка дыма, коснувшаяся носа, от почти затухшего костра, доставленная к моему обонятельному центру слабым порывом ветра, в котором ещё слышался чей-то приглушённый смешок, неприятно покоробивший меня.

Как я успел заснуть и когда, я и сам не понял, просто раз… И сразу наступила фаза быстрого сна, добавившая мне "бодрости" перед грядущей битвой, и пищи для размышлений, о ней же.

Вокруг уже почти рассвело. Сон мой длился не больше часа, но вот по части информативности, мрачности, и предупреждения он стоил многого, если вариант событий, показанный моим подсознанием, был действительно реализуемый.

Но, кто боится, тот не полезет на рожон, а тот, кто трус, и воевать не будет. А я не трус, я просто боюсь, несколько даже я бы признался… трусоват. Не так страшен мир, как его малюют. Но воевать всё же придётся.

Пушкарь Кнут оказался недалеко, около своих пушек и многочисленной, но совершенно бестолковой, прислуги. В защиту своих дикарей могу сказать, что и нынешний призывник не сильно разбирается в оружии, а тем более, в артиллерийских орудиях.

"Подай, принеси, не мешай, и о, Боже, чем же вы там занимались на гражданке?!!" Поколение интернета… И только через полгода они становятся более-менее грамотными хоть в чём-то, а тут дикари… со всеми вытекающими последствиями. Прицельная и навесная стрельба, углы склонения – это уже математика, а где-то и высшая, а интуитивно быстро не обретёшь необходимые навыки стрельбы.

Мы находились в открытой всем ветрам саванне, слегка холмистой, и покрытой редкими деревьями, в основном, африканской акацией.

Английский лагерь в это время уже тоже проснулся. Он находился на восточном направлении, перекрывая мне путь назад. Оставалось двигаться только на северо-восток, или на запад, в сторону разрушенного моим набегом Франшвилля и Атлантического побережья.

О бельгийских наёмниках я знал, но не знал, где они сейчас находятся, и в этом мой сон был явно в руку. Вызванный моим телохранителем, Жало быстро прибыл, ловко перебирая своими маленькими ножками. Глядя на него, я понял, что быстро найти наших противников он сам лично не сможет.

Объяснив ему на словах свои опасения, я машинально добавил, что волнуюсь не просто так, а в результате плохого сна. Жало, который и до этого слушал меня внимательно, после моих слов о гадком сне весь подобрался, сосредоточился, и на его невыразительном лице промелькнула мимолётная гримаса страха и безысходности.

Кивнув мне в знак того, что всё понял и осознал, он исчез, отдавая указания своим подчинённым. Через пять минут, в разные стороны убежали пятёрки самых быстроногих и опытных его воинов.

На душе сразу стало как-то легче. Приставив к глазам бинокль, я начал обшаривать взглядом все окрестности, а также находившийся далеко впереди лагерь английской пехоты. Шанс на победу, или хотя бы паритет, всё равно оставался.

Англичане в отдельности, и англосаксы в общем, не были никогда выдающимися воинами, почти всегда они опирались на преимущество в техническом плане. В средневековье это было очевидно. Ну, а разгром французского рыцарства в битве при Пуатье излишне ангажирован. Но лошадей английские лучники перебили, это факт.

Сейчас мои войска выступали в роли лошадей французского рыцарства, как бы это ни было обидно. Зато был шанс в будущем услышать очередную легенду об очень сильных африканских воинах, под управлением Иоанна Тёмного (зулусы отдыхают!).

На западе растянулась цепь невысоких холмов, частично закрывавших мне обзор. На северо-востоке возвышались два относительно высоких холма, за которыми просматривалась полоса лесостепи, с многочисленными небольшими речушками, а за ними возвышалась большая стена джунглей.

Четыре трофейные батареи, по моему указанию, выкатывались на прямую наводку, а пять, прошедших со мною весь Габон, пушек оставались в центре лагеря до начала боя. В случаи нашей атаки, они транспортировались вручную в боевые порядки и участвовали в общем наступлении.

Не все орудия были исправны, и те, что погибли от грязи и неумелого обращения, были собраны на отдельную площадку, с затерявшимся среди них одним исправным орудием, с одной единственной целью, изображать из себя отдельную батарею, готовую открыть огонь в сторону англичан.

Вся чернокожая орудийная прислуга трофейных орудий еле-еле смогла обучиться минимально необходимым действиям при ведении огня из орудий. Общий смысл был таков. Встав перед орудием, я орал – "Смотрим и повторяем". Затем, медленно открывал орудийный замок, шёл за снарядом, оттирал его от смазки сорванным тут же пучком травы, и показывал, как вставлять в ствол орудия.

Дальше, я вставлял его в казённую часть орудия, захлопывал орудийный замок и нажимал на спусковой рычаг. Грохот выстрела возвещал о благополучном извержении снаряда из ствола орудия. Дальше следовало повторное открытие орудийного замка, откуда, с радостным лязгающим звуком, вываливалась использованная гильза, окутанная остатками пороховых газов.

Вся будущая орудийная прислуга вздымала обе руки вверх и кричала: – "Мамба – великий унган! Боги Вуду любят его! Мамба – великий громовержец! Он может управлять оружием белых!" Я кланялся…

Мляха-муха, что же это за треш. Ещё не хватало мне стать Зевсом или Перуном, в местном понимании этого образа. Обучать мне пришлось всего пару раз, остальное время с аборигенами занимался Семён Кнут, лодырь и тунеядец.

Грустно посмотрев на воинов, я дал команду собирать всех перед боем, чтобы "задвинуть" им речь о вечном и недобром.

Глава 2. Разгром.(Оборона "дурацкого брода").

Воины выстроились посотенно. Я оглядел их нестройные ряды, здесь и сейчас стояло чуть больше пяти тысяч человек. Некоторые были ранены. В строю не было пленных, и лучших моих воинов, ушедших с Ярым. Почти пятьдесят человек из них вернулись самовольно обратно, заявив, что они будут биться и умирать вместе с Мамбой. Пожав плечами, я принял их решение и поставил в строй.

Не было лучших, но и худших тоже не было. Все они были готовы храбро сражаться с оккупантами. Страха в их чёрных глазах не было, лишь вера и преданность сияла на их лицах, устремлённых на меня.

В который раз я делаю одну и ту же ошибку, иду в бой вместе со всеми, а не стою скромно в тенёчке, на вершине холма. Но не отсидеться мне сейчас там, никак, да и не было поблизости холмов. В очередной раз решалась судьба чёрной империи, на сегодняшний момент имеющей, всего лишь, статус королевства, да и то, почти никем не признанного.

Я смотрел на суровые некрасивые лица. И наполнялся их решимостью и бесстрашием, которого сам, увы, не испытывал. Такова судьба всех уважающих себя лидеров, идти туда, куда не хочется, и делать не то, что хочется, а то, что надо сделать.

Я боялся, но в то же время знал, что не отступлю. И пусть по мне стреляют, как по мишени, как это было во сне, если смогут взять меня живым. Я всё равно поведу этих людей в бой! Я не смогу по-другому! Я не смогу предать их веру в меня. Предать их тела и души, совершив сделку с совестью, и с администрацией интервентов! Набрав в грудь побольше воздуха, я заревел…

– "Слушайте меня… все! Люди банту, и люди банда. Люди макарака и люди динка. Угандцы и конголезцы. Все те, кто стоит сейчас передо мной, для того, чтобы пойти в бой…, и возможно, остаться в этом бою навсегда!"

– Там… вы видите… стоят те, кто вероломно нарушил договор со мной, и с нашей страной. Они пришли на эту землю, которая принадлежит нам, чернокожим жителям Африки. Они пришли сюда не для того, чтобы сделать нашу жизнь лучше, или жить вместе с нами на равных условиях.

– Они пришли сюда, чтобы поработить нас и превратить в свою скотину. Свою домашнюю скотину. Покорно жующую из их рук жалкие подачки, и готовую работать на износ, по мановению руки господина. И умереть тогда, когда он захочет, или когда ты ему надоешь и больше не принесёшь ему богатство.

– Я не хочу так жить! Я хочу жить свободным. Хочу жить, как хочу я! А не так, как хочет чужой пришелец. Так защитим же нашу землю, братья, от вероломных белых, пришедших, чтобы убивать нас! Погибнем в бою, как завещали нам наши предки и наши боги.

– Великий Вуду, обращаюсь к тебе с просьбой. Даруй нам победу в этом бою, не дай погибнуть бесславно. А если суждено нам остаться на этом поле, и удобрить красную землю этой саванны, так дай нам силы забрать с собой побольше тех, кто пришёл на нашу землю незванно и по злому умыслу. Не дай им уйти от расплаты. Христианский Бог, обращаюсь и к тебе, дай нам силы и веры, облегчи наши муки при ранениях, дай умереть достойно, чтобы не посрамили мы души наших славных предков. Аминь!

"Вуду, вуду, вуду, ву-ду" – воины громко скандировали, подкидывая с каждым криком вверх стволы своих винтовок. Многие вошли в транс, делая надрезы на своих телах, грозившие впоследствии превратиться в уродливые шрамы. Почти все были размалёваны разными красками, и лишь шорты и порванные хлопчатобумажные рубашки скрывали их чёрные и тёмно-коричневые тела.

Я пригладил усы и небольшую бороду, курчавившуюся у меня на подбородке и щеках, и ещё раз оглядел неровный строй храбрых чернокожих воинов. Ни один не отвёл взгляд от глаз своего вождя. Все были готовы идти в бой и умереть, если такова их судьба.

– Воины! Никто не знает свою судьбу! И даже я! Если мне суждено погибнуть в этом бою, и сражение потеряет всяких смысл, тогда уходите небольшими группами, забирая с собой своих раненых товарищей. У вас длинные ноги и выносливые тела, вы сможете преодолеть многие расстояния, не зная усталости и давая отпор врагу.

– Где-то здесь бродят чернокожие предатели, продавшиеся за кусок лепёшки и возможность безнаказанного насилия над другими неграми. Они продались бельгийскому королю Леопольду. Убивайте их! Не давайте им преследовать себя. Отстреливайте их издалека, устраивайте засады. Нападайте ночью и исподтишка. Они трусы, они боятся вас.

– Как подлые гиены, они бродят где-то рядом, готовые внезапно напасть на нас со спины. Но они слабее, чем мы. Мы за правду, а они всего лишь предатели, и знают это. Не бойтесь их и убивайте! Не сдавайтесь в плен.

– Любой, кто погибнет в бою, сражаясь до конца, будет обласкан богами Африки, и вечно находиться в раю, наслаждаясь прекрасными ароматами рая. Пить мериссу и пальмовое вино. Бесконечные ряды женщин будут услаждать его неустанные чресла.

– Те же, кто предаст духов наших предков, будут вечно скитаться во тьме, не в силах попасть на солнечную землю. И только чёрный туман будет царить вокруг, не давая увидеть ни солнца, ни добрых духов. Это вечное скитание по ночной стороне Африки будет мучить их. Верьте мне, Мамбе, Великому Унгану народа банда.

– Я, Иоанн Тёмный, Великий унган Мамба, заклинаю вас всеми богами на эту битву, и наполняю ваши тела бесстрашием и ВЕРОЙ! Аминь!

Воины ещё долго пребывали в экстазе, оглашая воздух дикими воплями, которые были слышны даже в лагере англичан, казалось, испуганно притихших. Что вскоре было развеяно с их стороны выстрелом лёгкой пушки. Их снаряд, ввинтившись в разогретый жарким африканским солнцем воздух, разорвался высоко над нами, осыпав шрапнелью, потерявшей, впрочем, уже свой убийственный эффект.

Воины начали расходиться в разные стороны, занимая исходные позиции. Высокая жёсткая слоновья трава, иногда, полностью скрывала их тела. Там, где её не было, росла более низкорослая, но всё равно, очень высокая трава, которая также могла скрыть воинов, особенно, если они передвигались в ней согнувшись пополам.

Мои африканцы хорошо знали саванну, и умели перемещаться в этой траве, и намного быстрее, чем англичане, у которых вообще не было никакого преимущества, кроме владения огнестрельным оружием, а также высокой организации и дисциплины. Но посмотрим, что будет дальше.

Пока мы готовились к бою, в лагерь пришли первые разведчики сотни Жало и доложили о мелькавших невдалеке от холмов небольших группах неизвестных воинов. Более точные сведения об этом противнике должны были принести две пятёрки воинов, подстраховывавших друг друга и ушедших к самому подножию этих холмов.

Англичане, оборудовав свой лагерь, затихли, ожидая от меня первых действий. Генерал Чарльз Бернст разглядывал в мощную подзорную трубу лагерь чернокожих. От его взгляда не укрылось ни то, что аборигены проснулись, ни то, как они создали что-то подобия строя, перед которым появилась большая гротескная фигура, бывшая, по всей видимости, ни кем иным, как Мамбой, присвоившим себе греческое имя Иоанн, и в насмешку названным Тёмным.

Сжимая копьё в одной руке, другой рукой вождь отчаянно жестикулировал, сотрясая воздух своим рёвом, слабое эхо которого долетало до ушей англичан, приносимое лёгким тёплым ветерком.

О чём он говорил, было не разобрать, да и никому из англичан это было не интересно, как не интересно это было и самому Чарльзу Бернсту. Его задача была разгромить негров в пух и прах, а их тела предать земле, кроме тела самого вождя, дерзнувшего оттяпать у Англии территории, которые она считала уже своими.

Право, что это за наглость, попытаться влезть немытыми чёрными руками и чёрным рылом в огород его Величества. За всё надо платить, заплатит за это и черный вождь. "Да!" – и генерал снова направил свою подзорную трубу на фигуру с копьем, продолжавшую что – то выкрикивать своим воинам.

А где, кстати, кепки, подаренные правительством Великобритании чернокожему вождю?

???

Эту историю, изрядно насмешившую чиновников колониальной администрации, ему рассказал друг, который служил в одном из отделов, курировавших вопрос снабжения африканских колоний. Помнится, тогда он долго смеялся, утирая льющиеся слёзы кулаком, покрытым короткими жёсткими рыжими волосами.

Видимо, кепки все поистёрлись на их черных головах с волосами, больше похожими на стальную проволоку.

– Эх, не подошли они местным аборигенам! Не в коня корм. Ну, сейчас мы вам покажем, как воюют потомки англосаксов.

В это время из негритянского лагеря послышались совершенно немыслимые дикие возгласы.

– Дикари, о, мой Бог! Боб! Сделайте по ним выстрел, умерьте пыл этих ошибок природы. Прогремел выстрел пушки, снаряд разорвался в воздухе, не причинив никакого видимого вреда чернокожим воинам Мамбы.

Ну, с почином, посмотрим, чем ответит нам неуважаемым никем чернокожий король, никем не признанного королевства Буганды. Германия не в счёт! Эти, недавно объединившиеся выскочки, не способны ничего пока сделать без разрешения её Величества Англии, то есть королевы Виктории. Да, и недолго им почивать на лаврах объединения… недолго.

Второй рейх создали! Ну-ну, их император Вильгельм II умудрился перехитрить даже Великобританию. Временный успех, временный… Всё ещё впереди, уважаемый император, всё впереди.

Мамбовцы стали перемещаться внутри лагеря, передвигая что-то по нему. Направив в их сторону подзорную трубу, генерал с удивлением разглядел пушки. Откуда у дикарей пушки? Но потом он вспомнил о разгроме французов и позорном плене генерала Ларуа. Сразу стало понятно, откуда у дикарей появились пушки.

Но обладать ими, ещё не значит уметь стрелять из них. Да и сама стрельба тоже не показатель. В каждом деле надобно умение, что было прекрасно показано турками, из которых при полной поддержке вначале англичан, а затем и французов, так и не получилось хороших моряков. Да и пушкари из них были убогие, что не раз было доказано русскими моряками, побеждавшими турков как на море, так и на суше.

Поэтому на этот счёт генерал Чарльз Бернст не волновался. Английские комендоры должны были справиться с поставленной задачей полностью, а скрытые за небольшой земляной насыпью пулемётные расчёты готовы были доказать преимущество силы технического прогресса над храбростью и отвагой дикарей.

У нас Максим есть! А у дикарей? А у дикарей, наверное, нет, во всяком случае, в таком количестве.

Пятитысячный отряд англичан был полностью готов к бою, заняв и подготовив свои позиции, и теперь ожидал наступления чернокожих дикарей, которые решительно не торопились атаковать.

Генерал знал, что в районе холмов прячутся бельгийские наёмники, скрытно приблизившиеся к негритянскому лагерю. Об этом его ещё вчера предупредил чернокожий курьер письмом от полковника де Брюлле, командовавшего тем сбродом, который смог насобирать по всей Африке и тюрьмам Бельгии король Леопольд II.

Таким сбродом надо ещё уметь воевать, ну, да это их проблемы, пусть с ними сами и разбираются. Главное, не дать им присвоить лавры победителя, а то они что-то не торопятся вступать в битву, шакалы!

"Шакалы бельгийского короля", – посмеялся собственному каламбуру Чарльз Бернст, – ну пусть повоюют с Мамбой, слегка. А кто останется в живых, за тех замолвит слово адвокат в суде, где будут аннулировать подписанный им судьёй и королём смертный приговор. Такие вот дела! Ха, ха, ха.

Я наблюдал за воинами, разворачивающимися в боевом порядке. Пора было выпить приготовленный самому себе эликсир для улучшения зрения и реакции. Сглотнув тягучую жидкость, провалившуюся по пищеводу внутрь, я внезапно потерял зрение. Вокруг всё поплыло и потемнело, кажется, я потерял сознание.

Мир моргнул и снова стал ярким.

Все четыре батареи выдвинулись в боевых порядках, начав наступление на англичан. Сзади нас поддержала пяти пушечная батарея Семёна. Грохот разрывов слился в тяжкий гул. Затрещали выстрелы, и мои негры двинулись волною, штурмуя позиции англичан, обнесённые небольшим земляным валом.

Услышав и разглядев, откуда ведётся артиллерийский огонь, англичане стали отвечать. Тут я и убедился, насколько они превосходят нас в точности и эффективности артиллерийского огня. Преимущество в орудиях у них было небольшое, но подготовка артиллеристов решила всё.

Султаны взрывов начали содрогать батарею Семёна, но артиллерийская дуэль длилась недолго. Вскоре мощный взрыв накрыл всю батарею. Во все стороны разлетелись куски лафетов и людей.

С остервенением я толкал колёса орудия, двигая его вперёд. Первые ряды моих воинов бросились в сторону оборонительных укреплений англичан. Над земляным валом высунулись жерла пулемётов и начали свой танец смерти.

Длинные очереди стали косить высокую траву, поднимая в воздух не только высохшие стволы растений, но и кровавую взвесь пробитых пулями тел негритянских воинов.

Чернокожие воины открыли огонь из винтовок, но всё было тщетно. Адские молотилки перемололи первую волну, не оставив им ни единого шанса, и потянулись своими очередями к остальным, не успевшим ещё лечь на сухую землю, воинам.

"Огонь!", "Огонь!" – орал я, бессильно глядя на своих умирающих солдат. Рявкнули орудия из моих боевых порядков. Но снаряды унеслись в разные стороны, даже не задев земляных укреплений английского лагеря.

Чуть ли не со слезами на глазах, с помощью артиллеристов, я вытянул орудие. Наскоро приникнув к прицелу, направил его на ближайший ко мне пулемёт.

"Снаряд!!" Один из негров кинулся к снарядному ящику и, вытащив стальной конусовидный цилиндр, с лязгом воткнул его в казённую часть. Захлопнув орудийный замок, я нажал на рычаг. Грянул выстрел.

– На, сука… на. Снаряд!…

Второй снаряд покинул своё место в деревянном гробу. Выстрел.

– Снаряд! – выстрел. – Снаряд! – выстрел.

Земляная насыпь взорвалась, похоронив под собой пулемётный расчёт. Замолчал и второй. Поняв, откуда надвигается опасность, все английские батареи перенесли огонь на неожиданно "кусачего" врага.

Взрыв. Куски земли забарабанили по моей спине. "Аааа" – рядом разрывался в крике один из воинов, зажимая руками культю оторванной ноги, рваной красно-чёрной тряпкой лежащей неподалёку от него.

– Снаряд, снаряд, – как зацикленный орал я.

И снаряд прилетел, но не мой. Громкий взрыв оглушил меня, куски металла пронзили всё тело, разорвав артерии и вены, пробив лёгкое, почки, печень. Истекая кровью, я рухнул на землю, сознание медленно погасло.

– Опять этот гадский котёл, – подумал я, глядя на закопчённую железную посудину для приготовления пищи, стоявшую совсем рядом, и очнулся. Всё тело ломило, по телу текли реки пота, несмотря на то, что солнце ещё толком и не поднялось. Во рту явно резвилась стая кошек, оставив после себя все свои испражнения.

Я сделал шаг, и сознание снова померкло, а потом вновь стало ярким.

– Батареи в центр! Окопаться! Насчёт второго было бесполезно и говорить, что невыполнимо, то невыполнимо. Воины стали стаскивать орудия в центр, кроме пушек ложной батареи. Собрав орудия в центр лагеря, все укрылись по моему приказу в высокой траве.

Англичане, не дождавшись атаки, открыли огонь сами. В ответ, Семён открыл огонь, сначала с ложной батареи, а потом, поняв, что её заметили, убрался оттуда, переместившись ко мне.

Здесь уже, ориентируясь по дымным следам, оставляемым вражескими батареями, открыли огонь и мы, завалив весь английский лагерь беспорядочно летевшими снарядами, которые, в конце концов, благодаря моей корректировке с помощью бинокля, стали чаще попадать в цель.

Завязавшаяся артиллерийская дуэль закончилась вничью, а потом я двинул свои сотни в атаку, но не лавиной, а редкой цепью. Загрохотали пулемёты, которые мы стали подавлять своим артиллерийским огнём.

В самый разгар сражения, позади моих боевых порядков, раздался многоголосый рёв, и на нас в атаку бросились наёмники. Но, быстро смяв заградительный отряд из тысячи воинов, они нарвались на огонь замаскированных пулемётов, и стали нести огромные потери.

В этот момент огонь, ведущийся по английским позициям, ослаб. Причина? Закончились снаряды! Этим воспользовались англичане, и огнём оставшихся пулемётов стали косить моих наступающих воинов, погнав их обратно.

Поднявшиеся в атаку англичане устремились вслед моим отступающим воинам. Заметив это, ещё минуту назад готовые отступить и бежать, бельгийские наёмники усилили нажим, несмотря на потери. Один из пулемётов "закипел", не выдержав интенсивной стрельбы. Просто пулемётный расчёт не удосужился запастись достаточным количеством воды.

Наёмники, которых было в три раза больше, чем моих воинов, воспользовавшись этим, обрушились на нас, и пошли врукопашную. Волна сражающихся, быстро докатившись до меня, увлекла за собой.

Снова я стрелял, колол и бил. Удачный выстрел пробил мою грудь, а такой же негр, как и я, подскочив, вонзил мне в сердце штык. Последним усилием я пробил его голову зажатым в кулаке ножом. Сознание померкло.

Я вглядывался в котёл, стоящий прямо передо мной, на его дне плескалась чёрная маслянистая жидкость, в которой отражалось моё лицо, и не только оно. Рядом с ним колебалось под невидимой рябью лицо человека-змея, сложившего кольцами своё огромное змеиное тело.

Позади него стоял суровый легионер, одетый в кожаную кирасу с накладными железными пластинами. На его голове возвышался стальной шлем, увенчанный пышным плюмажем, в виде поперечного гребня, по бокам располагались длинные нащёчники. В руке он держал массивное копьё, с необычным наконечником, очень похожим на мой кинжал.

– "Природа статична, а вероятность пластична" – внезапно прозвучало в моей голове.

– Ты видел веер вероятностей! Теперь дело за тобой! – и я окончательно очнулся.

Меня трясло, как в лихорадке. Я стоял на коленях, а вокруг меня столпились воины и испуганно таращились. Я же, мокрый, как мышь, трясся, словно от холода, или, как осиновый лист на ветру. Голову разламывала просто невыносимая боль. А кожа отчётливо посерела. Вытерев с лица сопли, пот и слюни, я поднялся на ноги.

– Вот это и есть моя жизнь с нуля! – произнёс я отчётливо вслух, заставив сначала вздрогнуть, а потом попятиться от меня всех присутствующих.

– К бою! – заорал я, – враг не дремлет. Жизнь только в наших руках. Мамба – или смерть! К бою!

Глава 3.Экспансия.

Американское колонизаторское общество, внезапно и по неизвестным причинам, было экстренно воссоздано и реабилитировано, получив вторую жизнь. Президент САСШ Стивен Гровер Кливленд, полный величавого достоинства, взошел на ораторскую кафедру в американском Конгрессе, где, положив руки на прекрасно сделанную из красного дерева трибуну, начал свою речь.

– Уважаемые конгрессмены, я взошёл сюда с непростой целью. Все вы знаете положение в нашем обществе чёрного населения Америки, попавшего сюда не по своей воле. Несомненно, они являются полноправными гражданами нашего великого государства.

– Но, каждый из них полон горечи прожитых поколений. Оглядываясь назад, они видят горькие напоминания о только недавно сброшенных оковах рабства. Не все, из белого населения, смирились с тем, что бывшие рабы и их дети получили свободу.

Взгляд президента недвусмысленно направился на конгрессменов, представленных южными штатами.

– Мы все испытываем чувство большого долга перед этими несчастными. Многие из них льют слёзы, вспоминая о своей далёкой от них родине. Американское колонизаторское общество за последние пятьдесят лет прикладывало максимум усилий для помощи в переселении чернокожего населения.

– К сожалению, пока не возможно полностью справиться с этой проблемой, которая носит застарелый характер и, как заноза, сидит в теле нашего свободного государства. Мы должны предпринять новые усилия, и помочь нашим чернокожим гражданам осуществить свою африканскую мечту.

– Проект "Либерия", по разным причинам, не оправдал наших надежд… Но сейчас… возникли обстоятельства, в корне меняющие весь расклад сил на чёрном континенте.

– Наверное, кто-то из вас слышал из газет о новом вожде из Африки! Его зовут Иоанн Тёмный, и более он известен под именем Мамба. Это, несомненно, великий африканский лидер, борющийся с европейскими колонизаторами. Америка против колоний, и против рабов. Я во всеуслышание заявляю об этом с трибуны, обращаясь ко всему цивилизованному миру.

– Мы должны помочь своим бывшим гражданам в переселении их на чёрный континент, а такой христианский лидер, как король Иоанн Тёмный, несомненно, сможет их всех принять. Дать им смысл жизни, работу. Накормить, в конце концов. Я верю в это!

– Сейчас там идёт война. Иоанн Тёмный, с негритянским войском, смог разбить французские колониальные войска и освободить от них территорию Габона. Я предлагаю оказать ему помощь переселенцами и предметами первой необходимости, вместе с запасом продовольствия и одежды, чтобы он смог организовать для наших бывших граждан новую жизнь.

– Мы не предлагаем вести боевых действий с европейскими государствами, это не наша война. Но, освобождённые территории, по праву рождения, принадлежат нашим чернокожим гражданам. Так давайте выполним свой гражданский долг и поможем им.

– Предлагаю:

1. Субсидировать возрождение нового колонизаторского общества, и назвать его "Фондом помощи чернокожему населению Америки".

2. Назначить его главой, сенатора Джона Тайлера Моргана из Алабамы и определить ему все полномочия, касающиеся деятельности вышеуказанного. В помощь ему, выделить конгрессмена Уильяма Дженнингса Брайана, а лидером от афроамериканцев, назначить, известного чернокожего общественного деятеля Лутера Ринга (Looter Ring).

3. Оказать значительную финансовую поддержку, для организации переселения чернокожего населения в размере, не меньше миллиона долларов, с возможностью увеличения финансовой помощи в два раза.

4. Создать общественный фонд поддержки, с открытым банковским счётом, для перечисления добровольных пожертвований, как от американских граждан, так и граждан всего мира, кому небезразлична судьба негритянского населения. С освещением в прессе этого, в высшей степени, грандиозного и человечного события.

5. Обеспечить возможность льготного фрахта транспортных судов и их непосредственную охрану военно-морскими силами САСШ, для исключения нападений на них с целью недопущения к берегам Африки или ограбления.

Прошу голосовать, господа конгрессмены!

И президент САСШ прошёл к почётному месту, предназначенному специально для него, чтобы спокойно наблюдать за происходившим, после его слов и призыва, голосованием. Как он и ожидал, конгресс утвердил его предложения подавляющим большинством голосов, что его совершенно устроило.

К тому времени, как Мамба схватился с англичанами и бельгийскими наёмниками, маховик американского административного аппарата раскрутился на полную мощность.

Необходимые ассигнования были выделены в полном объёме. В прессе появились многочисленные статьи на данную тему, тиражирующие хара́ктерный портрет чернокожего вождя, его трона и общей атмосферы в Африке.

Появились и агитаторы добровольных пожертвований во всём мире. В фонд потекли народные денежки. Но никто не собирался туда запускать свои загребущие лапы, не для того он создавался, чтобы его разворовывать. Пару нечистых на руку клерков были пойманы с поличным и, с громким освещением этого события в газетах, посажены в тюрьму.

В Европе слишком поздно поняли, чем им грозит эта инициатива американских государственных деятелей, проведённая под лозунгами свободы и человеколюбия. Мамба не успел ещё сбежать от англичан, а уже первые, зафрахтованные "Фондом помощи чернокожему населению Америки", пароходы отчалили от берегов Америки, перевозя на своих палубах тысячи чернокожих переселенцев, мечтающих о новой жизни.

Естественно, никто не собирался предоставлять им новую жизнь, от них просто избавлялись, весьма изощрённым способом, как от балласта в воздушном шаре, сбрасывая мешающий лететь дальше и выше груз. Но переселенцы об этом ещё не знали.

Каждая семья была патриотически настроена, разагитирована, обласкана американскими властями, посажена на трансатлантический рейс парохода, с билетом в один конец, и ожидала манны небесной в своей альма-матер. Но, какие граждане, такая и альма-матер, не в обиду им будет сказано.

Особенно усердствовал в агитационном порыве Лутер Ринг, расписывая чудеса Африки и сказочную жизнь ничегонеделания. Бананы там, мол, растут сами и падают прямо в руки. Хлеб сам выпекается, а в некоторых местах даже булочки из земли рождаются… с маком, или вареньем… абрикосовым, а то и яблочным. Красота, в общем. Климат хороший, жаркий. Городов нет, белых нет, в общем, каждый сам себе хозяин.

И люди верили… А как не верить, если их нашли, посадили на прекрасный пароход, кормили и поили бесплатно, обеспечили всем необходимым. Только вот денег не дали! Ну, а зачем в Африке деньги? Там и так всё есть, и совершенно бесплатно! Халява, сэр....

– Всё, всё, всё есть. Точно, точно, – разливался соловьём Лутер Ринг, подсчитывая в уме количество нулей после единицы на своём индивидуальном счёте, и сам уже поверив в то, что говорил. Он же не был в Африке! Да и не собирался туда. Его путь лежал на Кубу, но чуть позже. Там ведь и хуже, это же вообще остров, не то, что Африка. Вот в Африке… там да, там хорошо, и так далее, и тому подобное.

Пароходы, один за другим, отчаливали от причалов всех портовых городов Атлантического океана, торопясь в точку сбора возле острова Барбадос. В портах Бостона, Балтимора, Хьюстона, Джексонвилла, Майами, Нью-Йорка, Нортфолка, Ричмонда, Провиденса и других поспешно грузились переселенцы, со слезами и смехом сквозь слёзы, прощаясь с Америкой.

Лишь единицы понимали всю подноготную переселения, но ничего не могли поделать, подчинившись общему порыву и агрессивной агитации политиков. Административная машина Америки, не закостенелая в веках, быстро реагировала на посыл Конгресса САСШ.

Все делали деньги. Ничего личного, господа, это всего лишь бизнес и сброс ненужного, в новых индустриальных условиях, населения, не способного к квалифицированному труду, а для людей, задействованных в сфере обслуживания, оставшихся чернокожих будет более чем достаточно.

Везде шёл негласный отбор худших, определяемых по разным критериям, их уговаривали, создавали разные преференции для того, чтобы они бездумно поддавались общим настроениям. Некоторых оставляли, как годами преданную прислугу, ну и так далее, разные были варианты.

Пароход "Мистер Фёст", дымя трубами паровых машин, возглавил кавалькаду собираемых по всему Атлантическому океану пароходов, на траверзе острова Барбадос. Впереди него расположился броненосец "Мэн" ВМС САСШ. В пределах видимости работали на холостом ходу паровые машины двух лёгких крейсеров. Ещё несколько кораблей виднелись далеко позади, сколько их всего было, капитан "Мистера Фёста" не знал, да это было и неважно.

Важно было только то, что они были под защитой, и собирались идти в сторону Африки под охраной. Гордость наполняла сердце капитана, когда он выходил на корму своего корабля и наблюдал огромное количество пароходов, собранных по всей Америке, и не только. Зафрахтованы были не только американские пароходы, но и все трансатлантические лайнеры европейских государств, оказавшиеся свободными.

Но не всем так повезло. Многие (и это не афишировалось в прессе) плыли в трюмах кораблей, в тесноте наскоро сколоченных узких кубриков, всё убранство которых состояло из подвесной койки и небольшой тумбочки, которая служила как хранилищем вещей, так и столом, а заодно и стулом.

В этих трюмах плыли чернокожие изгои, все те, кто не смог найти себя в новой и свободной Америке. Частые посетители одиноких скамеек в парках, бездомные, а также те, кто не раз и не два побывал в тюрьмах Америки.

В последний месяц всем федеральным судьям, а также судьям всех штатов больших и малых городов Америки, пришлось изрядно потрудиться. Пенитенциарная система САСШ работала на пределе своих возможностей, освобождая чернокожих заключённых и смягчая им приговоры.

"Чёрный день открытых дверей Синг-Синга", или просто " Чёрный Синг-Синг". Многие смогли изменить свою судьбу, не повторив почина Харриса Смайлера на электрическом стуле, успешно заменив его на прикрученный к днищу корабля обычный железный стул.

Эти чернокожие путешественники не жаловались и особо не радовались плаванию, но они, как немногие, смогли почувствовать на своих шкурах судьбу первых чернокожих рабов, плывших в Америку. Теперь путь лежал обратно, и только в их руках была судьба, горестная или счастливая.

Почти у каждого была бесплатная для них газета, в которой, на первой полосе, была размещена фотография стоящего в полный рост вождя, в страну которого они плыли. Так, по крайней мере, им говорили.

Рассматривая зверскую рожу, испещрённую шрамами, здорового негра, они обменивались впечатлениями со своими сокамерниками, или, правильнее сказать, сотрюмниками. У всех было впечатление только одно, эта зверская рожа, действительно, способна натворить много дел.

– Билл, эй, Билл, – кричал на весь трюм один из негров, – смотри е… лицо, как у тебя, прямо точь-в-точь, и такое же умное. Да, Билл? Ха, ха, ха. Да вы с ним, обязательно подружитесь, ведь вы, как духовные братья, и бабука у него, наверное, такая же, как у тебя!

– Эй, эй, эй, – не надо мне её показывать, а тем более, тыкать в живого человека своим поленом. Иди лучше в клозет, только в тамошнюю дырку она у тебя и влезет, ошибка ты природы. Кому Бог дал мозги, кому красоту, кому здоровья, а тебе, дураку, только бабуку, и той ты пользоваться не умеешь!

Собравшись несколькими колоннами, пароходы пошли параллельными курсами, сопровождаемые лёгкими американскими крейсерами. Переход по Атлантике дался нелегко.

Несколько пароходов были потеряны в результате небольшого шторма, и отнесены южнее и севернее, впоследствии причалив к берегу Либерии. Несколько отстало, в результате различных поломок и прочих, не зависящих от команды, причин. Все они, не догнав основную эскадру кораблей, разгрузились в портах Либерии, отгоняемые французским и английским паровым военным флотом.

Всего в колоннах было сто пятьдесят пароходов, каждый из которых вёз от тысячи до двух тысяч человек. Были и транспортные суда, перевозившие в своих трюмах запас угля, а также продукты питания, пресную воду и предметы обихода и первой необходимости для переселенцев.

Двести тридцать тысяч переселенцев были готовы сойти на африканский берег в районе Либревилля, а также бельгийского Конго, которое, как надеялись американские власти, к тому времени должно было перейти под контроль вождя.

Слухи о том, что Леопольд II уже, практически, не контролирует территорию Конго, за исключением столицы Бома и морского порта Матади на реке Конго, давно уже дошли до конгресса САСШ. О том, что французы разбиты и контролируют только узкую полоску побережья, не смея сунуться дальше портовых сооружений и расстояния дальности выстрелов корабельных орудий, они тоже знали.

С севера, на территорию Габона двинулся немецкий отряд наспех сформированных колониальных войск, в количестве около трёх тысяч человек. Известие о том, что Мамба схватился с неожиданно высадившимися в Матади войсками англичан, дошла до американцев уже по прибытии в Габон.

Высадка английских войск проводилась с разрешения и помощью людей Леопольда II, карательные войска которого приняли в этом посильное участие, и направившего крупный отряд чернокожих бойцов, набранных отовсюду, в верховья Конго и на реку Убанги.

В этом отряде насчитывалось около десяти тысяч слабо вооружённых воинов, большинство из которых обладали только холодным оружием, либо откровенно старым огнестрельным. Командовал ими шотландец Мак-Грегор, свирепый и абсолютно безбашенный человек, реализовывавший в Африке свои, отнюдь не лучшие, черты, вроде вседозволенности и запредельной жестокости.

Лучшие же из наёмников, ушли в составе семитысячного отряда, перехватывать вместе с англичанами войско Мамбы, спешащее домой. Тем не менее, пароходы плыли, продолжая свой путь, и никоим образом не отклоняясь от маршрута. Сопровождаемые военно-морским флотом САСШ, они нагрянули рано поутру, как снег на голову, в Африку, никогда доселе не наблюдавшую столь масштабного переселения.

Две французские канонерские лодки не могли оказать никакого сопротивления американским крейсерам, да они и не имели таких полномочий. Американский представитель, сенатор и конгрессмен Уильям Брайан, помошник главы "Фонда помощи чернокожему населению Америки", тряс листом гербовой бумаги перед губернатором Габона, по совместительству мэром Либревилля, и кричал:

– Это земля принадлежит американскому народу, а точнее, негритянскому населению Америки. А это договор, подписанный министром иностранных дел САСШ и королём Буганды и Дарфура Иоанном Тёмным, предъявившим права на эти земли, фактически захватившим их по праву рождения, являясь коренным аборигеном.

И действительно, на предоставленным американской стороной договоре красовалась характерная подпись вождя, которую срисовали с одного письма, находившегося у Майкла Левинса, переданного ему вместе с изобретениями на патент Лёней Шнеерзоном.

Долго ли подделать печать на государственном уровне. А Мамба? А Мамба будет не против! – уверяли отец и сын Левинсоны. Да и кто будет об этом спрашивать заокеанского короля туземного королевства… Получи и распишись, да радуйся, что теперь у тебя на двести тысяч больше поданных, хороших, умных, работящих чернокожих поданных.

Всё для тебя! Америка страна свободы! Свободы выбора, и без выбора свободы. Получи свободу, распишись здесь… и здесь, иди и… греши. Но помни, твои грехи должны работать на Америку, и только на неё, иначе… Впрочем, мёртвые грешат уже в аду, но вот рассказать об этом будет невозможно, разве что, гораздо позже, когда те, кто отправил в ад, сами придут за тобой следом.

Французский губернатор беспомощно смотрел на толпы чернокожих афроамериканцев, которые, как саранча, устремились по сходням пароходов на берег, быстро заполонив всё вокруг.

– Катастрофик, это катастрофик, – шептали его губы, пока глаза в ужасе смотрели на бывших рабов и детей бывших рабов, похожих на тех, что стояли позади толпы белых, являясь прислугой, из числа местных негритянских народностей.

– Продукты, продукты выгружай, – распоряжался Лутер Ринг, пользуясь расположением сенатора. Весь путь он провел в соседней с сенатором, роскошной, но гораздо меньшей, каюте, со всеми благами цивилизации того времени, пользуя доверчивых селянок, пардон, негритянок, из числа не отягощённых ни умом, ни моралью.

Процесс пошёл. Куда и зачем? Но пошёл!

Глава 4. Разгром. (Бегство).

Прокрутив в голове все свои смерти, и допущенные в них ошибки, я стал организовывать одну ложную батарею, и две боевые, одна из которых была направлена в сторону холмов, получилось как раз по десять орудий. Атаковать я не спешил. Они пришли за мной, пусть и атакуют, как говорится, атакуй, не атакуй, всё равно получишь… нечто нехорошее.

Одна батарея была расположена ближе к холмам. Пулемёты я разделил, один оставил для англичан, другой для наёмников. Принцип «каждой твари – по паре», был ущемлён вполовину. Все свои тысячи я разбил на полусотни и рассредоточил вокруг лагеря.

Время шло. Я сидел на лафете, вытянув в сторону англичан ноги, и "курил бамбук". Бамбук курился плохо. Очевидно, такой же посыл был и со стороны англичан, а также наёмников. О том, что они сидят возле холмов, поджидая удобного случая для атаки, я уже знал.

Один из воинов Жало успел мне об этом доложить, и сейчас я выжидал, когда они соберутся в одном месте, устав от напряжения. Семён Кнут, получив на этот счёт подробные указания, пытался "всухую" пристреляться по холмам.

Не знаю, что уж у него там получалось, но суета была страшная, если не сказать больше. Ну да, бегать – не воевать, ёрш твою мать! Солнце медленно поднималось в зенит, заливая все окрестности жаркими лучами. Я только приветствовал его усилия.

Первыми не выдержали наёмники и начали сосредотачиваться для атаки. Видимо, у них происходила какая-то координация с англичанами. Завизжав в воздухе, нам на голову свалился первый снаряд. И началось.

Показался белый дым, спустя долгую секунду послышался звук выстрела, потом визг проносящегося над головой снаряда, и взрыв, взметающий комки земли, с барабанящим звуком опускающиеся на поверхность. Веер осколков или шрапнели, выкашивал все доступные ему растения, а также, с мерзким хлюпаньем попадал в тела людей, корёжа и разрывая им как мясо, так и внутренние органы.

Открыла огонь ложная батарея Семёна, состоящая из двух боеспособных пушек и пяти жертв криворукости чёрных обезь… пардон, умельцев. Сделав несколько выстрелов и обратив на себя внимание, она замолчала. На позицию, где стояли эти орудия, обрушились снаряды английских батарей, но Семёна там уже не было. Он на всех парах нёсся к бельгийской батарее, громко матерясь.

(Не любителям мата хотел бы пояснить, что это, скорее, бурное выражение негативных эмоций, чем действительная потребность сквернословить, а тем более, в бою.)

Ко мне подскочил очередной гонец, и яростно жестикулируя, стал докладывать о скоплении наёмников и их готовности атаковать нас.

– Прекрасно, просто прекрасно, – произнёс я вслух, – Семён, вали гадов!

Загрохотала тыловая батарея, огонь которой я подхватился корректировать, вскарабкавшись на одинокую акацию, и повиснув на ней в виде гигантского чёрного нароста. Прижавшись к её стволу, для меньшей заметности, я наблюдал разрывы снарядов, падающих то тут, то там.

Общими усилиями, мы стали добиваться попаданий, пока английские артиллерийские батареи яростно перемалывали сухую землю саванны, пополам с брошенными нами неисправными орудиями.

Наёмники, не ожидавшие такого явного надругательства над своей скрытой сущностью, и милой внешностью, бросились было вперёд, надеясь вырваться из огненной ловушки и быстро преодолеть расстояние до нашего лагеря.

Вырваться из ловушки, им, несомненно, удалось, а вот добежать до нас не получилось. Сначала, дружные залпы поднявшихся внезапно из травы моих солдат, несколько проредили их строй, а потом, молчавший до этого, пулемёт внёс своё веское слово в дело разгрома уголовников.

Англичане, также не ожидавшие такого поворота событий, привыкшие к стандартному бою «они нападают, мы их спокойно отстреливаем», принялись лихорадочно выправлять положение, бросив в бой солдат.

Артиллерийские батареи англичан, надрываясь, посылали снаряды в сторону нашего лагеря и моей батареи, но их огонь был неэффективным из-за слабой координации и большого расстояния (пушки-то были лёгкими).

Поняв, что дальнейший огонь по наёмникам бесполезен, я отдал приказ развернуть батарею и, подкатив её ближе к английскому лагерю, открыть огонь. К первой тут же присоединилась и вторая.

Развернулась нешуточная канонада. С нашей стороны огонь был, скорее, беспорядочным, чем прицельным. Английские же батареи были ограничены обзором и собственными войсками, шедшими в атаку, и почти уже добежавшими до нас.

Зато мы не стеснялись и осыпали снарядами и английский лагерь, и атакующие цепи пехотных полков. Каждое орудие стреляло куда придётся, или в кого нравится, но оно стреляло. Хаос поселился вокруг. Никто ничего не понимал.

По моему приказу, посыльные поднимали в атаку полусотни. Полусотни сливались друг с другом, сотни присоединялись к другим сотням. Поднявшись из высокой и жёсткой травы саванны, они, все в боевой раскраске, в пыли и растительных былинках, разнообразном мусоре, собранном на земле, с ползающими по телу насекомыми, собравшимися на них в процессе долгого ожидания, внезапно вырастали перед идущими в атаку английскими воинами.

Стреляя и орудуя штыками, бросались мамбовцы на английских солдат и бельгийских наёмников. Трескотня ружейных выстрелов и артиллерийская канонада начали сливаться в общий гул, вползающий за барабанные перепонки и, казалось, остающийся там навсегда.

Мои батареи стали нести потери. Одно за одним замолкали орудия, то от нехватки снарядов, то разбитые взрывом, а то и из-за погибшего полностью артиллерийского расчёта. Но дело своё они сделали.

На поле завязался рукопашный бой, оба пулемёта вносили свою посильную лепту в сражение, пользуясь отсутствием своих собратьев с противоположной стороны.

Англичане, не выдержав рукопашного боя, в котором стали ощутимо проигрывать и нести тяжёлые потери, начали стремительно откатываться назад, под защиту огня своих батарей, изрядно поредевших, и пулемётов, ожидающих нападения неразумных дикарей.

Достав из заплечного мешка древний рог, я выдул протяжный сигнал о прекращении атаки. Гулкий, заунывный звук пронёсся над залитой кровью саванной. Мои воины, прекратив преследование англичан, стали откатываться обратно.

Меня заметили, и все орудия, как по команде, открыли огонь по одиноко торчащему дереву. Пришлось поспешно ретироваться. Один из снарядов разорвался совсем недалеко от меня, осыпав землёй и сорвав с моей спины старый, верный кожаный щит.

С трудом поднявшись, я нашёл свою снайперскую винтовку и, подобрав подходящее для стрельбы место, начал искать достойную мишень. В прицел, без знаменитого перекрестья, мне были видны лица английских солдат и офицеров.

Я не решался открывать огонь, выискивая подходящую цель. Наконец, выбрал одного из пулемётчиков. Выстрел, и пуля взметнула фонтанчик пыли слева от него. Сделав необходимую поправку на ветер и расстояние, я снова прицелился и выстрелил. Пуля воткнулась в плечо пулемётчика и отбросила его назад, заставив корчиться от боли.

В это время прозвучал сигнал на повторную атаку. Повинуясь ему, английские солдаты, перемещая за своими цепями пулемёты, снова пошли в наступление. Очнулись и почти разбитые наёмники.

Собравшись с силами, в бой пошли уголовные элементы, подогреваемые мыслью о скорой победе и большой наживе, а также, озвученной де Брюлле огромной сумме денежного вознаграждения каждому, и списании всех грехов, в случае победы.

У меня было много раненых, убитых уже не менее тысячи человек, да и стрелять из орудий больше было нечем. Англичане, поддерживаемые скудным артиллерийским огнём, снова пошли в атаку, вслед за ними устремились и наёмники. Моим воинам пришлось отстреливаться от них, встав на одно колено, как учили казаки.

Снова затрещали выстрелы, вплетая свою какофонию в общую картину смерти. Я продолжал рассматривать в прицел позиции англичан. И вскоре мне повезло. Сначала я увидел молодого офицера, а потом, вслед за ним, разглядел и того, кого он почтительно сопровождал.

Высокий, ещё не обрюзгший генерал, приставив к своему правому глазу подзорную трубу, внимательно осматривал поле боя. Адъютант что-то почтительно ему говорил. Генерала я и выбрал своей целью.

Выстрел прозвучал негромко в общей какофонии звуков боя. Пуля в очередной раз взметнула фонтанчик пыли у ног адъютанта. Генерал бросил презрительный взгляд вниз и, не обращая внимание на свист редких и шальных пуль, снова стал рассматривать поле боя.

Я взял упреждение и, тщательно прицелившись, снова выстрелил. На это раз, пуля попала в грудь адъютанта, пробив её насквозь. Недоумённо пошатнувшись, он не верящим взглядом уставился на свою прижатую к ране руку, сквозь которую толчками стала просачиваться алая кровь.

– Что с вами, Редъярд! – вскричал генерал Бернст.

– Ничего, – пролепетал лейтенант, – кажется, я ранен!

Генерал резко обернулся и стал пристально всматриваться туда, откуда прилетела убийственная пуля, надеясь разглядеть стрелка. Разглядеть стрелка он не смог, а вот пулю увидеть успел.

Сделав ещё одно упреждение и поправку на ветер, я нажал на спусковой крючок ружья. Резко толкнул плечо приклад американской длинноствольной винтовки. Пуля, разогнанная пороховыми газами, устремилась вперёд, пронзая пространство быстрее скорости звука и преодолев сопротивление воздуха, влетела прямо в глаз генералу Чарльзу Бернсту, мгновенно убив его.

Но бой продолжался, и солдаты шли вперёд, готовясь умереть, ещё не зная, что их командующий уже убит. Битва на два фронта уменьшала мои шансы на победу, а я и так уже сделал всё, что мог, выжав максимум из своих сил и возможностей.

Англичане рвались вперёд. Оставив полторы тысячи воинов, в качестве заслона для них, я, с оставшимися двумя тысячами, бросился в атаку на наёмников. Через оптический прицел хорошо были видны их широко раскрытые в крике рты и налитые кровью глаза. Страх, ярость, испуг и отчаяние, вся гамма чувств отражалась на их лицах.

Прицелившись, я "снял" выстрелом одного из их командиров, тощего и длинного белого наёмника, с лицом серийного маньяка. Рядом со мною стоял один из моих лучших снайперов, выживший в этих боях. Гулко щёлкала выстрелом его, аналогичная моей, винтовка.

Наёмники, наконец, не выдержали штыковой атаки и, бросая оружие, бросились к холмам, за ними помчались и мои воины, на ходу вонзая штыки в спины убегающих и застреливая некоторых из них на ходу. Казалось, вот она победа, только руку протяни. Но, видимо, сегодня был не мой день, а может, я просто не опытный стратег и не смог учесть всех деталей битвы.

Разведка, и ещё раз разведка, вот он залог успеха! А мои диверсионные силы были ещё на стадии становления. Я совсем забыл, что у бельгийцев тоже могут быть пулемёты, установленные как раз на этих холмах.

Леонардо де Брюлле, командовавший, в очередной раз, очередным сбродом, смог узреть зерно будущего поражения. Но больше спасаться бегством он не горел желанием. Да, орудий бельгийский король пожалел, но вот пять пулемётов всё же выделил. Они ещё не приняли участие в битве, их планировали использовать в последнюю очередь, ведь патроны к ним стоили гораздо дороже, чем человеческие жизни.

Да и кого там было жалеть? Не тех же, о ком кровавыми слезами плакала пеньковая верёвка, или жизни черномазых, статус которых был гораздо ниже домашних животных, в глазах любого европейца!

Как только наёмники всех мастей и цветов кожи бросились бежать, бросая оружие во второй, и окончательный раз, де Брюлле всё стало ясно. Треть войска ранены и больше не боеспособны, треть лежала убитыми, а половина войска сейчас дружно бежала назад.

– Пулемёты!!! Огонь!!!

– Месье,– спросил один из пулемётчиков, из числа "нормальных" солдат, но там же наши отступают?

– "Наших" там уже нет, – пояснил де Брюлле. Нужно отсечь мамбовцев от наёмников, но если не получится, то тюрьмы и хижины всегда будут готовы принять новых жителей. Не надо никого жалеть, мой друг, или вы думаете, что Мамба вас пощадит?

– Напрасно, напрасно. Ваша форма черепа прекрасно подходит для его ритуальной чаши. А что касается наёмников… Не вас ли третьего дня обыграли в карты, вплоть до последнего франка, а ещё угрожали сыграть на то место, на котором вы сидите, в случае, если вы не расплатитесь, а?

Пулемётчик покраснел, то ли от стыда, то ли от ярости. Между тем, толпа беглецов и догоняющих их чернокожих "друзей" приблизилась на расстояние убийственного огня.

– Огонь! – скомандовал де Брюлле.

По его команде резко затряслись стволы пулемётов, одетых в кожух водяного охлаждения. Пули не разбирали, кто из негров бежал в ужасе, а кто в боевом азарте, кося всех подряд.

Веер пуль хлестал и вспахивал сухую землю саванны, опрокидывая фигуры людей на землю, отбрасывая прочь и расшвыривая по сторонам. Немногие добежали до мёртвой зоны. Главный удар приняли на себя беглецы.

Люди заметались, расстреливаемые в упор. Кто-то смог упасть на землю и отползти, кто-то метнулся в сторону. Те несчастные, кто повернул назад, попали на штыки, а затем, всё равно, погибли от огня пулемётов.

Мамбовцы, попав, в свою очередь, под огонь пулемётов, бросились кто на землю, кто в стороны, отползая назад. Проводимые с ними занятия оказали свою положительную роль, но не все так поступили, и наступающие сотни стали стремительно редеть.

Редкий винтовочный огонь наносил урон и пулемётным расчётам. Сообразив, чем это грозит, я, вместе со своим напарником, тоже стал искать в прицел пулемётчиков и отстреливать их. Но мои сотни, не выдержав пулемётного огня, повернули назад.

Рукопашная схватка с англичанами тоже была проиграна, главным образом из-за того, что у меня оставались не самые лучшие воины, а набранные, в основном, не так давно из разных племён. Они бросились назад, и ко мне. Медленно набирал обороты хаос отступления.

Бельгийские наёмники были разбиты и не могли оказать больше сопротивления, но их позиции я уже не мог взять, из-за работающих пулемётов. Англичане, разозлённые боем и вестью о гибели своего командующего, рвались в бой, надеясь поквитаться с нами. Их возглавил один из английских офицеров.

Мои орудия молчали, оказавшись без снарядов, их запас был полностью израсходован. Положение спасали только два оставшихся у меня пулемёта. Семён Кнут, обнажив казачью шашку, подбежал ко мне и громко прокричал в оглохшее от канонады ухо.

– Князь, надо идти в атаку, или отступать…

Осмотрев поле боя, я согласился с ним, наш лагерь был почти взят, и бой шёл уже у оставшихся целыми орудий, распавшись на отдельные схватки. Взяв свой рог, я протрубил сигнал к отступлению. А потом и задал его направление, отправив в северо-восточном направлении всех окружающих меня воинов.

Кнут бросился вместе с сотней Жало спасать своих выживших артиллеристов, делая это по моему приказу, как наиболее опытных и ценных кадров. Собрав вокруг себя пару сотен воинов, я начал, в свою очередь, отступать на северо-восток, стараясь оторваться от преследователей.

Де Брюлле, рассматривая поле битвы в бинокль, радовался поражению Мамбы, но сил для атаки у него уже не было. Англичане радовались победе, убивая оставшихся негров, и пытаясь преследовать стремительно уходящих на северо-восток уцелевшие войска Мамбы.

Неожиданно, в поле его зрения появилась высокая фигура вождя, в руке которого было характерное копьё, с шикарным змеиным бунчуком.

– Аааа! Вон он! Лови гада, лови! – заорал он в радостном возбуждении. Сбежав с холма, Де Брюлле поднял своих телохранителей и две резервные сотни, состоящие из солдат королевства Бельгии.

Глотая слова и фразы, он в диком возбуждении пояснил, что увидел отступающего вождя. Капрал Дюк, бывший солдат бельгийской армии, бывший заключённый тюрьмы в городе Льеж, бывший глава карательного отряда в Бельгийском Конго, а сейчас, всего лишь, капрал нанятого Леопольдом II войска, уцепился за представившуюся возможность поймать знаменитого вождя.

Быстро сколотив отряд из белых, в количестве ста пятидесяти человек, он устремился вслед за двумя сотнями де Брюлле, надеясь поучаствовать в славной охоте. Следуя по пятам, он, с согласия де Брюлле, оставшегося на холмах, принял участие в преследовании Мамбы.

Но эти охотники были не одиноки. Англичане, захватив лагерь, где добивали раненых и собирали трофеи, узнав про главную дичь, которую надо преследовать в первую очередь, тоже приняли в этом участие. Остальные, бежавшие во все стороны мелкие отряды негров, их больше не интересовали, и смогли быстро скрыться в саванне.

Оглянувшись, я увидел фигуры преследовавших нас солдат. Подняв к плечу винтовку, я в прицел стал рассматривать тех, кто осмелился броситься за нами.

Да, всё это была сборная солянка. И бельгийцы, и англичане, и какое-то отребье, в общем, полный трэш, и я в главной роли этой фантасмагории трэшедраного кино.

Главный герой в фильме "Чёрная охота" – король Мамба, собственной персоной, титры, занавес. Слёзы и переживания за кадром, белые ревут, чёрные скалятся, жёлтые скромно молчат, с опаской поглядывая на тех и других. С вас по рублю! Я говорю – "Порублю!"

Задумчиво пошарив в патронной сумке, я выудил оттуда два десятка оставшихся патронов. Маловато будет! Но им хватит. Защёлкали выстрелы моей винтовки. В прицеле было видно, как крупнокалиберные пули отбрасывали со своего пути прострелянные тела людей.

Потеряв троих, преследователи залегли, а я побежал со своими людьми дальше. Периодически останавливаясь, я сбивал пыл своих врагов очередными трупами их людей, и делал это почти до вечера, пока у меня не закончились патроны.

А потом выкинул винтовку, сняв прицел. Жалко было, конечно, её бросать, но что поделать, когда надо быстро бежать и выживать. И мы растворились в безбрежном море разнотравья саванны.

Солнце зашло за линию горизонта, и на саванну опустилась темнота, как будто кто-то там, наверху, дёрнул за шнур, отпустивший из крепких объятий морского узла штору, закрывшую наглухо солнечный свет.

Глава 5. Неожиданности.

Процесс переселения чернокожих американцев всколыхнул весь мир. Генерал Бернст еле успел отдать Богу душу, а уже понеслись экстренные депеши, извещая правительства Англии, Франции и других, менее значимых, европейских держав об исключительной наглости американцев, воспользовавшихся грызнёй европейских стран для решения собственных проблем.

Эпитеты, которые сопровождали эти новости, я не имею права привести в данной книге, по причине их исключительного сквернословия и извращения самих основ любого языка в сторону его примитивизма. Да, думаю, это и не нужно, в свете обозначенных событий.

Европейская дипломатия получила пинок под зад и быстро раскрутилась, подстёгиваемая общественным мнением, собственными интересами и интересами промышленных и зарождающихся финансовых кругов своих стран.

С помощью телеграфа и посыльных судов, полетели срочные депеши, формируя общее мнение и согласовывая свои усилия по предотвращению нарождающегося конфликта, либо, наоборот, усиливая его эффект. Новый 1896 год обещал быть обильным на свежие события, имеющим знаковую историческую направленность.

Особую позицию заняла Германия, с удивлением поняв, что сборная солянка "дружбы" народов подкинула свинью англосаксам, видимо, из чувства личной мести, а может быть, показывая, что и они что-то стали значить, в этом сложном и лицемерном мире.

Колониальный германский отряд в бессилии наблюдал, как нарушаются все договорённости, и американские негры наполняют собою Габон, захватывая предназначенные совсем не для них территории. Как поступать в этом случае, никто не знал.

И правительство Германии, и сам кайзер Вильгельм II, заняли выжидательную позицию, захватив небольшой кусок территории, примыкавшей к Камеруну, остановив там свои войска.

В Министерстве по делам колонии Великобритании нервозная обстановка зашкаливала, царил хаос и переполох. Говорили на повышенных тонах, что совсем не характерно для кабинетов, где приветствуется лицемерие, возведённое в абсолют.

Лорд-канцлер собирал экстренное заседание правительства, и сейчас требовал различные докладные записки, с указанием всего и вся происходящего, как в Африке, так и на прилегающих к ней непосредственно территориях.

Между тем, из Африки приходили неутешительные сведения, что было в то время нормально. Почта доставлялась на кораблях, телеграф работал только в Европе, а в России – лишь между крупными городами.

Новости двигались со скоростью не больше 25 узлов, и это при благоприятном стечении обстоятельств. Сведения об успехе или поражении, как пятитысячного отряда генерала Бернста, так и пятнадцатитысячного отряда бригадира Конвайла, не успели ещё дойти до Англии.

Особенно от Конвайла, ушедшего со своим экспедиционным корпусом далеко вглубь континента. Приходилось учитывать любой расклад событий, но взятие Буганды никак и не влияло на текущую обстановку.

Вектор политики Великобритании был отчётливо направлен на Китай, что совпадало, в целом, с векторами других европейских государств, включая и Россию. Китай – это богатая страна, а Африка…, что называется без комментариев.

Но то, что произошло, спускать на тормозах было никак нельзя, от слова – совсем. Прилюдный плевок в лицо королевы Виктории, включая лорд-канцлера и все правительство Великобритании, этого нельзя было прощать никому.

А прикрываться общечеловеческими ценностями и заботой о чернокожем населении, вообще – моветон. Ну и заботьтесь, сколько вам будет угодно. Пичкайте карманного карлика Либерию своими гражданами, объявляя это высшей целью, но не лезьте в разборки между взрослыми дядями.

Французское правительство сразу не смогло даже оправиться от такой наглости. Все думали о том, что САСШ решила "сплавить" всех негров в Либерию, которая стала медленно погружаться в хаос нищеты и классовых противоречий. Её население возомнило себя новыми господами, жёстко эксплуатируя местные чернокожие племена.

Время было, конечно, упущено, но не до конца. Французский флот отчалил от своих баз и в небольшом составе отправился к берегам Африки, его поддержали английские дредноуты, явившиеся показать свой флаг крейсерам САСШ.

С явной неохотой, американский военно-морской флот решил удалиться от берегов Африки, бросив на произвол судьбы отставшие пароходы и всех оставшихся. Только пароходы, наполненные продовольствием и товарами первой необходимости, пропускались в Гвинейский залив, и то, после тщательного досмотра.

Посол САСШ в Великобритании и Франции получил ноту, сквозь официальный текст которой просвечивали одни нецензурные ругательства и оскорбления. Но на этом дело не закончилось.

Общая нервозная обстановка, посетившая правительства всех европейских стран, без исключения, спровоцировала более раннее начало первой итало-абиссинской войны, когда и начались слабо подготовленные, как с одной, так и с другой стороны, боевые действия. Тот же импульс получил и конфликт с суданскими дервишами, но здесь всё и так шло к развязке.

Генерал Китченер никак не реагировал на беспрестанные понукания к активным боевым действиям, а грамотно, неспешно и очень целенаправленно готовил себе базу для будущих побед, последовательно захватывая территорию вдоль Нила, выдавливая оттуда дервишей.

Вызванный к королеве, военный министр отчитался о проделанной работе, а также получил недвусмысленный намёк на то, что пора бы показать САСШ её место. То же самое был вынужден выслушать и лорд-канцлер.

Завертелись политические винтики, нанизывая на себя гайки двойных агентов и агентов влияния. Полилось "масло" денег и благ на шестерёнки заинтересованных лиц. Подкуп, шантаж, убийства и угрозы, в ход пошло всё.

Где-то в Техасе, буквально из ничего, возникла "Северная лига", во главе с Виктором Орбаном.

"Нас не устраивает президентская власть!", " Вся власть народу, а не хищникам-эксплуататорам!", "Долой дельцов от фабрик и заводов!", много ещё было подобных лозунгов. "Власть рабочим, земли – фермерам". "Негры тоже люди!", ну и так далее.

Этот революционных призыв, неожиданно для властей САСШ, подхватили в Чикаго, Бостоне, Филадельфии, а также в других, более мелких городах, в которых до этого ничего подобного и не происходило, но давно назрели тщательно сдерживаемые капиталом противоречия.

В воздухе ощутимо запахло началом передела власти, а по-простому сказать, революцией. Но верхи не хотели, а низы ещё не могли, а только показывали что могут. Денежные вливания из Великобритании, и частично из Франции, пока только лились слабыми, еле видными ручейками, но вскоре готовы были перерасти в могучие финансовые реки, грозившие добавить множество проблем властям САСШ.

Нет, никакой революции в Америке не случилось бы, но вот осадочек и задел на будущее был большой. А тут ещё, масса чернокожих, и американская сегрегация, пожар которой был временно купирован, с помощью слива лишних в Африку.

Посол Великобритании в САСШ деликатно намекнул на очень тонкие обстоятельства, грозящие перерасти в довольно толстые намёки, если САСШ будут продолжать свою экспансионную политику, без согласования этого с Великобританией и Францией. В этом вопросе обе великие державы были единогласны.

И глава министерства иностранных дел САСШ прекрасно их понял, о чём и доложил президенту САСШ Стивену Гроверу Кливленду. Президент поморщился, сознавая свою, на данный момент, беспомощность, но он не стал бы второй раз президентом, если бы не был опытным политиком и прожженным интриганом.

И поэтому согласился с доводами противоположной стороны, о чём и уведомил своего главу МИДа, а тот, в свою очередь, передал его слова послу Великобритании в САСШ, дальше информация по закрытым каналам поступила к лорд-канцлеру. А после подтверждающих действий военно-морского флота, покинувшего акваторию Гвинейского залива, все активные выступления членов "Северной лиги", субсидированные правительством Великобритании, прекратились.

Глава "Северной лиги" Виктор Орбан сидел, развалившись, за барной стойкой в небольшом городке Одесса, штат Техас, округ Эктор и не спеша беседовал с одним из своих соратников, покуривая при этом сигареты с головой негра на пачке, подарок одного из друзей из России.

Попыхивая ароматным дымком, через новомодный сейчас фильтр, он рассуждал об упущенных возможностях рабочей революции в САСШ и грезил о мировой революции. Сейчас бы его назвали социалистом, но скорее, он был ультраправым, не лишённым идеализма, чем ярко выраженным социалистом.

На него была объявлена охота, но он не боялся ни полисменов, ни техасских рейнджеров, ни просто вооружённой толпы. Не пугали его и ковбои, эти американские скотоводы, перенявшие многие привычки от мексиканцев и исконных обитателей этих земель, индейцев.

Он всегда был с оружием, и на этот раз тоже. На его поясе висело два револьвера, а к ноге был привязан короткий узкий нож. Верный винчестер последней модели висел в кобуре, притороченной к крупу лошади, стоящей перед салуном.

Его революционный отряд, состоящий из смеси белых и мексиканцев, гулял сейчас во всех питейных заведениях Одессы, наслаждаясь текилой, виски и редкой в САСШ водкой. К вечеру им предстоял долгий переход через границу в Мексику.

Докурив последнюю сигарету из пачки, Виктор Орбан внимательно осмотрел голову негра, изображённую на ней, а потом перевёл взгляд на старую газету, валявшуюся на немытой барной стойке. В газете был развёрнутый портрет чернокожего вождя по имени Мамба. Заголовок над ним гласил:

"Назад, к истокам. Спаситель Африки позаботится о каждом!"

Дальше шло развёрнутое описание фонда помощи чернокожему населению, разъяснялись его цели и задачи, а также призыв перечислять в этот фонд деньги, для помощи в переселении негров.

Хмыкнув про себя, Виктор подумал, а этот вождь хоть знает, что к нему едут гости. А то, незваные гости, как говорил его русский друг, Лейба Давидович Бронштейн (Троцкий), они ведь хуже татарина или турка. Что-то подсказывало, что ему ещё представится возможность пообщаться с этим, как его… А… Иоанном Тёмным, лично. А интуиция ещё ни разу его не подводила.

Вот и сейчас, она настойчиво шептала, что пора отсюда сваливать, да поскорее. Свистнув своих людей, Виктор вскочил на коня. Сидя в седле, он дождался бежавших и скакавших к нему со всех сторон небольшого городка, затерянного в пыли прерий, людей своего отряда.

После чего громко гикнул, и весь отряд, подняв пыль на широких улицах Одессы, умчался в закатную прерию, оставив после себя только неоплаченные счета, пыль, да воспоминания об очередных революционерах, непонятно чего желающих и требующих.

Через полчаса в Одессу прилетел на взмыленных конях отряд рейнджеров, но задумчиво посмотрев в сгущающиеся сумерки, командир отряда отказался от мысли преследовать отряд "Северной лиги".

Да и в полученных им инструкциях не было требования любой ценой поймать бежавшего главаря революционеров. А раз так, тогда и нечего соваться на ночь глядя в прерию, рискуя нарваться на пулю из засады, или внезапное нападение вдвое превосходящего врага.

Успокоив свою совесть такими рассуждениями, командир рейнджеров кивнул своим парням, запыленным с ног до головы, в результате бешеной скачки. Войдя в тот же самый салун, где всего лишь час назад сидел Виктор Орбан, он заказал себе пару кружек пива и, выслушав рассказ о подлых революционерах, не любящих платить по счетам, придвинул к себе обрывок старой газеты.

Задумчиво уставившись на портрет негра, который до этого также рассматривал главарь "Северной лиги", он хмуро подумал о том, скольких негров переправили на другой континент за последнее время и, слава Богу!

Хмыкнув вслух от переизбытка экзотики, он тут же забыл про этого вождя и переключился на прохладное пиво, которое так славно выпить после дня скачки по бесконечной прерии. Вливаясь в пересохшую глотку, пенящийся напиток вымывал все мысли и желания, кроме одного – лечь поспать. Не в силах больше бороться с усталостью, он отдал приказ своим парням размещаться в гостинице и, допив пиво, тоже ушёл в предоставленный ему номер.

Николай II, совсем недавно взошедший на престол, с интересом рассматривал портрет африканского вождя, читая почти всё, что писали о нём газеты. А писали о нём много и со вкусом. Экзотика сэр, да ещё и чёрная.

В России всегда с интересом смотрели на негров и даже, где-то, с опаской. Это ж как так природа смогла поглумиться над человеком, не иначе, как в аду его почернили! Да и все остальные физические особенности негритянской расы, такие, как толстые губы, широкий нос и жесткие курчавые волосы на голове, всегда удивляли русский народ.

К тому же, русские никогда не были замечены в колонизаторстве заокеанских стран. Хватало проблем с народами и территориями, находящимися на евразийском континенте. И, почему-то, русских всегда тянуло туда, где холоднее, а не теплее.

Туда, где теплее, всегда тянуло британцев, покоривших Индию, претендовавших на Афганистан, Таджикистан, Узбекистан и казахские степи, стремящихся выйти в мягкое подбрьюшье России.

– Аликс, солнышко, – обратился царь Николай II к своей любимой жене, когда они сидели вместе на летней веранде, наслаждаясь тёплым летним вечером, – что ты думаешь об этом чёрном короле, Иоанне Тёмном?

Юная императрица подхватила отлично пропечатанный экземпляр газеты "Московские ведомости" с развёрнутым портретом Мамбы и уставилась на него, внимательно разглядывая.

– Ники, ну я не знаю. Он очень страшный, и это его копьё… Оно ужасное, разве можно смотреть на него спокойно. Мне нельзя рассматривать таких страшных людей.

– Почему, Аликс?

– Потому что я беременна, и от этого у нас может родиться страшный ребёнок.

– Ну что ты, Аликс…

– Ну, не страшный, но пугливый. Ты же знаешь, Ники, я такая трусиха, и боюсь всего.

Император притянул к себе любимую и, нежно гладя её по рукам, прошептал в розовое ушко: – Не бойся, Аликс, твой муж защитит тебя от любых опасностей!

– Говорят, – продолжила императрица, что этот Мамба может предвидеть будущее, и вообще, почему его зовут Мамба?

Император рассмеялся на её слова.

– Мало ли, что в народе говорят глупые люди. Это просто экзотика. А Мамба, это название древесной змеи, я видел их, когда меня отправили в путешествие по всему миру, чтобы я забыл тебя, любимая моя. Наверное, его назвали так потому, что он опасен, как змея.

И мне докладывали, что он превосходно разбирается в ядах. А это, ты сама понимаешь, совсем не просто, и отлично характеризует человека как очень опасного. Тем более, он сумел создать государство и дать отпор всем, кто покушается на его территории. Об этом пишут все газеты.

– Да, Ники. А давай отправим к нему кого-нибудь из приближённых. Пусть с ним поговорит, а потом расскажет нам. И привезёт ещё чего-нибудь в подарок, что-нибудь этакое, необычное. Я очень люблю тайны, ну пожалуйста, Ники. Я же так тебя люблю. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

И она засмеялась, как совсем юная девчонка, что совсем не надлежит делать императрице. И вот за это Николай II и любил свою жену. Вдоволь полюбовавшись на раскрасневшуюся в восторге супругу, он дал ей твёрдое обещание, что направит серьёзного человека, да и не одного, в далёкую Африку.

Тем более, там сейчас началась война, в которой принимали участие и российские поданные, бывшие инструкторами у Менелика II, чьи войска воевали русским же оружием.

Не такой и сложной была просьба юной императрицы, чтобы отмахнуться от неё, да Николаю II и самому хотелось как можно больше узнать об этом туземном короле, а ещё лучше, увидеть.

Он император, и не имеет права на обычные человеческие желания, но очень хотелось ощутить аромат экзотики, и видеть её в собственном дворце. Так что, просьба жены пришлась ему по вкусу, и позволяла сохранить лицо, не показывая собственного любопытства.

– Хорошо, я завтра же назначу надёжного человека, не переживай Аликс, давай попьём чаю. Я хочу попробовать те чудесные пирожные, которыми нас угощал вчера повар князя Юсупова. И они снова уселись в лёгкие плетёные кресла, установленные на летней веранде.

Глава 6. Погоня.

Убегаю я, убегаю. Словно тучка, от недругов улетаю. Со мной ещё ребят отряд, целых десять негритят, остальные полегли в бою, у-у-у-у-у. Как волк я вою на луну. Но волков ребята здесь нет, а наёмников целый букет.

Всю саванну я обежал, и до джунглей доскакал, джунгли славные такие, сплошь заросшие, чужие, много там зверья живёт, и кусать всех хочет, вот, без разбора, и тебя, и меня, и чужого чужака.

Краткое описание своих "подвигов" завершил, перехожу к другой главе, а эту продолжать не буду я уже. (шутка юмора).

На самом деле, всё было не так, а вот так.

Бежал, значит, я и отстреливался от этих маньяков. Загоняли бедного негра, до умопомрачения, аки дичь бестрепетную, аспиды. Да, с аспидами, это перебор, аки волки, алкающие чужой крови, да к тому же, негритянской. А моя кровь мне, вообще-то, нужнее, чем им.

Короче, после того, как опустился томный африканский вечер, наши тела растворились в сумерках, а потом и вовсе, слились с чернотой ночи, на этом всё преследование прекратилось на корню.

Собачек-то у наших преследователей не было. А небольшой участок саванны, где произошла битва, уже и закончился, дальше шли непролазные топи, с большим количеством мелких ручьёв и густого кустарника, постепенно переходившего в джунгли.

Можно было дотянуть до них вместе с войском, но вот бросать просто так орудия было жалко, а протащить их по непролазной грязи, в условиях жёсткого цейтнота, было нереально. Да и сражение необходимо было дать, чтобы противники не полезли на Банги, где отбиться было бы труднее без моего войска. Момо один бы точно не справился.

Плюс, ещё раненых надо было спасать, и лучшую часть моей армии. Спросите, к чему такие жертвы, да только в Африке, помимо жестокости, нужно показывать себя и лидером, и человеком, способным вылезти из любой задницы, а это виртуально не сделаешь. Риск – дело благородное, вот только не всегда он получается.

Кроме этого, надо постоянно доказывать, кто ты такой, а уже потом приобретённая слава сделает всё за тебя. А мне ещё мусульманские страны завоёвывать и принуждать к повиновению, а это совсем нелегко.

Как бы там ни было, но ночь наступила весьма вовремя. Почувствовав, как под ногами ощутимо захлюпало, я был вынужден остановиться. Найдя подходящее место, мы стали разбивать походный лагерь.

Воины стали нарезать траву ножами для постройки себе и мне хижин. Хижины были необходимы в связи с наличием огромного количества гадов, как ползучих, так и летучих, готовых укусить, попить крови, а то и оторвать наиболее лакомый кусочек. Да и постоянно изменчивая погода была готова в любой момент обрушить на наши головы тропический ливень, в этой местности не такой уже и редкий.

Как дела у моих преследователей, я не интересовался. Конечно, можно было пойти им навстречу и спросить, но я решил воздержаться. Кто их знает, не поймут ещё моих устремлений и вопросов, попросят остаться с ними, побыть, так сказать, в их компании.

А мне и в обществе собственных воинов как-то неплохо, даже, скажем, очень хорошо. Хижину построили, человечьим мясом накормили, или это было обезьянье? Ну, не важно, мясо, как мясо, суховато, особенно, где хвост.

Чего только не съешь после такого нервного дня, и ещё более нервного вечера. Вечер обещал быть томным, но я сражался и его наступления не заметил. Все мои мысли были направлены на то, чтобы скорее оторваться от преследования.

Очень хотелось напасть на наёмников и англичан ночью. Но, посмотрев на своих воинов, я убедился, что это плохая идея, люди устали, как физически, так и морально, и атаковать сейчас нецелесообразно, поэтому свои крамольные мысли я отложил на потом, погрузившись в очень крепкий сон.

Очнулся я от ощущения чужого присутствия. Я как-то упоминал о своей новой способности ощущать грядущие неприятности, да и сон у меня стал хоть и крепким, но чутким. Так спит змея, чувствуя любые вибрации почвы, от приближающейся к ней опасности.

Мои тактильные ощущения тоже обострились до предела, да и нервозная обстановка накануне не добавила мне спокойствия, а помогла ощутить приближение опасности. К тому моменту, когда остриё штыка было готово коснуться меня, я окончательно проснулся.

В темноте ночи, подсвеченной полной луной и многочисленными звёздами, мерцавшими в вышине, я разглядел тёмный силуэт незнакомца и смог увидеть заросшее бородой лицо и горящие ненавистью глаза, кроме того, позади него маячила ещё одна смутная тень.

Ба, так это незнакомцы из зуавов, согласившихся перейти на мою сторону, находившиеся вместе с моим войском, но, правда, без оружия. В пылу битвы мне было не до них, и они разбежались кто куда. Но, видимо, не все, двое вот увязались за мной, пся крев.

Все эти мысли молнией промелькнули в голове, и не успел штык пронзить моё горло, как я схватился голой рукой за лезвие и рывком выдернул его из рук врага. Тот, не желая выпускать длинный нож, не удержался и рухнул плашмя, предоставив мне возможность сделать лечебный массаж его горла.

Моя левая рука крепко схватила его за шею, пока правая возилась со штыком. Толстые пальцы, почувствовав под собою шерстистое горло, сжались на нём до хруста. Бывший зуав захрипел, не желая сдаваться, но мне некогда было слышать его хрипы, позади него находился ещё один враг, жаждущий моей смерти.

В ярости я раздавил врагу гортань. Хрустнули хрящи, я отбросил врага, ударив его ещё и освободившейся правой рукой. От удара телом врага, травяная хижина разрушилась, но я уже вскочил и бросился на второго зуава, который находился неподалёку.

Но он, наоборот, не пожелал нападать, а далеко отпрыгнув, внезапно уселся на землю, и быстро проведя обеими руками по заросшему жёсткой щетиной лицу, произнёс, коверкая слова на сонго.

– На всё воля Аллаха, я говорил Рахиму – это плохая идея, но он меня не послушался. Я в твоих руках Мамба, но я не желал твоей смерти, я сдался тебе, и хочу воевать за тебя.

Схватив его за горло, я заглянул в чёрные глаза, отражающие мутный свет луны. На меня бестрепетно взглянули спокойные глаза фанатика, всё для себя решившего. Я не видел смысла в его убийстве.

– Как тебя зовут, зуав?

– Саид.

Я хмыкнул, ты почему пришел?

– Стреляли, – меланхолично ответил тот.

– Да? А Жовдета знаешь?

– Да, это мой кровник.

– Помочь отомстить?

– Не, я сам, Мамба, если он попадёт тебе когда-нибудь в руки, оставь его для меня, он мой. Я сам его убью.

– Замётано, Саид, а сейчас иди на хрен отсюда, пока я тебя не придушил своими чёрными руками.

И Саид, кивнув головой, мгновенно растворился в темноте, а я подошёл к дежурному костру и устроился там досыпать остаток ночи.

С утра мы поменялись с преследователями местами. А чего они за мной гоняются? Ну и что, что нас меньше? Хватит из себя жертву попаданчества строить, пора уже браться за ум, или за что-нибудь другое, но такое же полезное, и пользоваться преимуществом своего чёрного тела, а также умом и знаниями человека двадцать первого века.

Покружив в густых зарослях всякой мангровой гадости, вспугнув при этом до фига и больше всякой ползучей, летающей, и водоплавающей живности, мы организовали засаду. К тому времени, когда появились первые преследователи, вся эта дикая живность уже успокоилась и принялась жить так же, как и до нашего появления. То есть, жрать друг друга.

Змеи гонялись за лягушками и лесными крысами, крысы за змеями, за теми и другими внимательно наблюдали хищные птицы, ну и дальше, по пищевой цепочке. Более крупные животные здесь отсутствовали, они жили дальше, в гуще джунглей.

Крупных рек поблизости не было, это избавляло нас от соседства с ещё одним неприятным земноводным жителем этих мест и мастером засад, крокодилом.

Через пару часов, следуя по нашим следам и держа нос по ветру, появились первые преследователи. Это были англичане. Навскидку, никак не меньше трёхсот человек. Наёмников нигде не было видно. Решив, что те значительно отстали, я решил разобраться с англичанами.

Дружный залп из винтовок сразу внёс изрядную долю хаоса в ряды охотников за чёрными головами. Цепочки людей, пробирающихся сквозь густой кустарник, поредели. В ответ раздались лишь беспорядочные выстрелы, которые совсем не помешали расстреливать их дальше.

После нескольких залпов, мои воины бросились в рукопашную, довершив разгром англичан. Но, на нашу беду, бельгийцы оказались умнее англичан. Капрал Дюк, который провел в Африке не один год и исходил многие километры джунглей Конго, осторожно вёл свой отряд.

Заслышав раздававшиеся впереди дружные винтовочные залпы, он ясно представил себе всю картину боя и понял, что отряд англичан попал в засаду. Тихо развернувшись, опытный старый вояка повёл свой отряд в обход засады и, дождавшись удобного момента, напал сзади.

Картина маслом, бывшая драмой, потом фарсом, плавно перетекла в сюр. Мы уже добивали распавшийся английский отряд, когда, неожиданно, получили удар сзади. И всё смешалось вокруг, вдруг неприятности стали в круг. И пошла потеха, как в горах эхо.

Выстрелы из-за густых кустов во все стороны, скоротечные схватки, крики раненых и трупы людей, всё это разнообразило густой подлесок преддверия джунглей. Обнажённые чёрные тела и белые полотняные рубашки мелькали тут и там сквозь густую листву, распугивая дикую животную мелочь. Гремели винтовочные выстрелы, звенели клинки, хрипло кричали умирающие.

Капрал Дюк высматривал цель всей охоты, наконец, сквозь густую листву он смог разглядеть здоровенного негра, с жёстким, страшным лицом и огромным копьём в руках.

– Вон он, брать живьём, – вскричал капрал, что впоследствии было признано им ошибкой (надо было сразу убивать).

Мамба, завидев мчавшихся сквозь заболоченную местность полусотню наёмников, не стал сдаваться или убегать, а присев за густой кустарник и выставив из него ствол многозарядного винчестера, стал расстреливать подбегавших.

Не меньше десятка трупов осталось лежать в заболоченной почве, когда оставшиеся в живых смогли добежать до него, но и негры не дремали, и вовремя оказали помощь вождю, приступив к отстреливанию нападающих.

Дальше началась народная игра под названием "кошки-мышки". "Зубастые чёрные мышки" скрывались то в густой траве, то в воде небольших ручейков, то между кустарниками, насаживая атакующих "саблезубых белых кошек" на копья и штыки.

Количество живых бойцов, как с одной, так и с другой стороны, стремительно уменьшалось. Всё вокруг было разгромлено, заболоченная земля обильно полита кровью, а все кустарники изломаны и порублены.

Я стоял по колено в воде и внимательно прислушивался к происходящему вокруг. Патроны к винчестеру закончились, оставался только револьвер, да кинжал с копьём. И то, и другое я не собирался оставлять, ни при каких обстоятельствах.

Сбоку послышался шорох. Направив в сторону звука револьвер, я увидел, как густая листва кустарника раздвинулась, показав хмурое лицо Саида, вооруженного английской магазинной винтовкой без штыка, зато на его поясе висела офицерская сабля и большой тесак. Тесак, наверное, был снят либо с моего воина, либо с кого-то из наёмников.

– О, Саид! И что, опять стреляли?

Меланхолично дунув в ствол винтовки, бывший зуав медленно пожал плечами и сказал.

– Да, стреляли. Саид пришёл. Саид не любит англичан. Саид не любит наёмников. Саида продали за долги в зуавы. Саид ненавидит обманывать и обманщиков. Мамба честный, Мамба храбрый, Мамба не предатель. Саид хочет воевать вместе с Мамбой до конца.

Капрал Дюк, вместе со своими оставшимися в живых людьми, осторожно пробирался по топям, обходя вокруг вождя. Отчаянная атака, совершённая исподтишка, принесла свои плоды, но они, к сожалению, оказались горькими.

Он совсем не ожидал такого отпора от чернокожих. Английский отряд погиб почти полностью, оставшись лежать в кустарнике. Из его людей осталось только шестьдесят три человека. А Мамба был до сих пор жив. Надо было его "валить", а не брать в плен, как он ошибочно решил. И теперь приходилось расплачиваться за свои действия. Одно радовало, у чернокожего короля тоже оставалось совсем немного людей. Совсем немного.

Вот только как его взять, было неясно. Собрав живых воинов, Мамба исчез в джунглях, запутав следы и оторвавшись от преследования, а уже спускались сумерки. Но капрал Дюк был "тёртым калачом", и не первый год находился в Африке. Ничего, он найдёт вождя и принесёт его голову своим работодателям, чего бы это ему не стоило. Каков наглец, обвёл белых вокруг пальца, и напал сам. А старину Дюка ещё никто не смог переиграть, так что держись, черномазый король, Дюк идёт!

Спал я плохо. У меня осталось десять негритят, я и Саид, весь увешанный оружием. У него была просто патологическая страсть к оружию. Но, у всех свои бзики. Всего нас осталось двенадцать. Хорошо, что не чёртова дюжина, и это гораздо меньше, чем наёмников, упорно продолжавших нас преследовать.

Дикие крики попугаев и обезьян прервали мой тревожный сон. Громко пукнув, я окончательно проснулся. Вслед за кишечником, проснулся и желудок, заурчав и заставив меня огласить полусумрак джунглей громкой отрыжкой.

Всё-таки, та гадость, которую я вынужден есть последние два дня, не очень благотворно сказывается на моём здоровье, а тем более, на моих манерах. К счастью, здесь не было дам, перед которыми бы пришлось извиняться. Хотя это вопрос очень спорный, некоторые из дам могут сотворить что-нибудь и похлеще моих невинных порывов организма.

Да, и вообще, вон немцы, например, не стесняются пукать, причём за столом, цинично приветствуя громко пустившего газы: "С облегчением!" Хорошо к ним ходить в гости. Но это рассказывал один мой знакомый, может, у них там уже и изменилось всё, я не знаю!

А пока, я снова огласил и так не тихие джунгли очередными громогласными звуками, издаваемыми моим пока… могучим организмом. Чего уж сдерживаться, когда кругом одни враги! Пусть знают, какие мы пошлые, и в плен не берут. Не хочу мучиться в плену, лучше я сразу утону, или погибну в бою, чем умру в плену.

Наскоро собравшись, я со своими людьми и Саидом отправился дальше. Путь предстоял неблизкий, а преследователи были где-то рядом. Мы продвигались сквозь джунгли.

Внезапно, впереди я увидел несколько огромных чёрных животных, неспешно передвигающихся между деревьями, попутно поедающих листья и побеги растений. Одно из них, с ловкостью, удивительной для такого огромного и грузного тела, быстро вскарабкалось на ствол дерева и, забравшись повыше, стало обдирать ветки, лакомясь какими-то плодами.

– Горилла, горилла, – вскричал один из моих десяти негритят. Все в страхе попятились назад и в стороны. Я лихорадочно копался в памяти, надеясь выудить из неё любую информацию об этих огромных обезьянах. Но, кроме Кинг-Конга, в голову ничего не лезло.

Продолжить чтение