Улыбка зари

«LE SOURIRE DE L’AUBE»

by Blanche de Richemont

© Librairie Artheme Fayard, 2020

Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

© Баландина Н. В., перевод на русский язык, 2023

© Закис О. А., художественное 2023

© Издание на русском языке. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2024

Грозовое солнце

– Давай поедем на море.

Камилла поцеловала сонного мужа и повторила:

– Давай поедем на море.

Не дожидаясь ответа, она направилась в комнату Перлы, которая еще спала, обняла ее и прошептала:

– Давай поедем на море.

Девочка тотчас воспрянула ото сна, чтобы разделить с матерью ее затею.

Виктор ненавидел нарушать распорядок субботнего утра, но не смог противостоять энтузиазму жены. Включив радио, он услышал, что в водах Ла-Манша у побережья Бретани бушует шторм «Кьяра».

– Значит, поедем в шторм, – решительно сказала Камилла.

– Мы и так уже находимся в самом его эпицентре, – пробурчал ее муж.

– Верно, но там виден горизонт.

Как только они выехали за пределы Парижа, машина задрожала от ветра. Лучи солнца, похожие на пальцы божества, пронизывали облака. Их накрыла темная пелена града, и они невольно пригнулись на своих сиденьях. Затем вновь выглянуло солнце, чистый и нежный свет которого отражался в падавших дождевых каплях.

В Этрета Виктор припарковал машину на автостоянке напротив галечного пляжа, расположенного между скалами в конце городка. Как только они вышли из теплого салона, на них обрушился ветер. Камилла схватилась за руку мужа, и он был рад почувствовать себя опорой. Море отступило. Перла побежала к пляжу и принялась танцевать в мощном, красивом штормовом свете, проникшем сквозь облака и победившем дождь. Кружилась и кружилась, раскинув руки.

– Осторожней, а то улетишь! – прокричал Виктор.

Но девочка его не слышала, она танцевала на глазах у чаек, которые тоже отдались на волю шального ветра. Брызги взметались с моря, словно ангелочки.

Прижавшись к мужу, Камилла плакала от радости. А может, ей в глаза попала морская вода.

Огромные волны с рокотом накатывали на берег. Она отошла от мужа и закружилась в танце вместе с дочерью под грозовым солнцем.

«Никакая боль не может противостоять морю», – подумала Камилла, до поездки в Этрета проделавшая долгий путь.

Вернувшись в Париж, она рассказала Перле сказку, которую обе обожали. Большой злой волк разгуливал по лесу и спрашивал у всех, кто самый сильный на свете. Естественно, испуганные звери отвечали, что он сильнее всех. Волк раздулся от гордости: «Я самый сильный, я король, все меня боятся». Однажды он встретил животное, напоминавшее маленькую жабу, и сказал ему: «Здравствуй, чудище. Полагаю, ты знаешь, кто самый сильный?» И маленькая жаба ответила: «Да, конечно, это моя мама». Волк в ярости воскликнул: «Что?! Ничтожная тварь, жалкий артишок, ты напрашиваешься на драку? Кто самый сильный?» Жаба повторила: «Моя мама». Тут-то и появилась мама, оказавшаяся драконом. Всякий раз, когда дракончик говорил, что его мама сильнее всех, Перла не могла сдержать смеха. Но тем вечером девочка прервала чтение и спросила у Камиллы:

– Ты тоже сильнее всех на свете?

– Разумеется.

– Даже когда тебе так больно, что ты не можешь двигаться?

– Конечно. Даже в неподвижном теле бывает заключена внутренняя сила.

– Тогда почему ты не можешь выздороветь?

Камилла подняла голову и увидела свое отражение в зеркале спальни. Бледные, впалые щеки. Пестрый платок, который она повязала на лысую голову, чтобы избавиться от землистого цвета лица. Настолько тонкие и сухие губы, что губная помада уже не могла им помочь. Но ее черные глаза горели, будто угли. Угли – остатки костра. Она и в самом деле ничем не походила на драконшу. Выздороветь. Да, правильно! Удивительно, но она об этом не думала. Она лишь старалась держаться на плаву во время шторма. Когда вокруг гигантские волны, капитан не помышляет о затишье – он просто делает все возможное, чтобы судно не пошло ко дну.

Она взяла лицо Перлы в ладони, посмотрела ей в глаза и прошептала с силой крика:

– Я вылечусь. Теперь я обещаю тебе это.

– А если не вылечишься?

– Я все равно исцелюсь.

– От чего?

– От самой себя.

– Ты опять станешь красивой?

– Ну уж нет! Я буду сногсшибательной!

Уложив Перлу спать, Камилла достала бутылку дорогого вина и объявила мужу, что скоро выздоровеет.

– Конечно, дорогая, я всегда в это верил, – произнес он с натянутой улыбкой. И накрыл ее ладонь своей, чтобы избавиться от неловкости.

Но она отдернула руку и воскликнула:

– Ты считаешь меня сумасшедшей?

– Мне кажется, ты очень устала.

– И что с того? Поэтому со мной можно обращаться, как с больной?

– Но ведь ты действительно больна.

– Нет, болеет мое тело, а это не одно и то же! Значит, ты перестал меня понимать? Ты думаешь, я хочу именно этого? Мужчину, который глупо улыбается мне, словно потерявшемуся ребенку. Мужчину, который чувствует себя героем из-за своей терпеливой доброты, избитых ласковых слов, тогда как я жажду любви, жизни, правды!

– Пусть так.

– Ты ждешь, когда закончится гроза?

– Точно.

– Но она не закончится. И она наконец-то наполнит свежестью этот дом. Я хочу открыть грозе окна, чтобы она нас растормошила, очистила и встряхнула. Чтобы, когда настанет затишье, мы едва переводили дух и были счастливы от того, что живы.

Она налила себе еще вина, сидя с опущенной головой. Виктору нечего было сказать в ответ. Он не требовал столь многого от жизни. Он просто хотел работать, возвращаться домой, смеяться с дочкой, разговаривать с женой и регулярно заниматься с ней любовью. Иногда уезжать куда-нибудь на выходные или в отпуск и каждую неделю играть с друзьями в карты. Поэтому все эти истории про помогающие не погрязнуть в повседневной рутине грозы и перевернутые вверх дном квартиры, про дуновение свежести, яркую и насыщенную жизнь, про тайны и самопреодоление были ему совершенно чужды.

Почувствовав на себе жгучий взгляд жены, Виктор поднял голову. Они молча посмотрели друг на друга, а потом одновременно грустно улыбнулись.

Эта улыбка говорила о любви и о смертельной ране, которую получила их любовь. Она рассказывала о протянутых руках, наткнувшихся на пустоту; о бесконечных ночах, на протяжении которых они пытались услышать переставшее биться сердце. О ставших ненужными ласках. О привязанности, которая оскорбляет любовь. Какая тайная алхимия заставляет двух людей, отдавших себя друг другу без остатка, внезапно разлюбить? Мы обнимаемся ночи напролет, чтобы сохранить любовь, запечатлеть ее в наших клетках. Но ничто не способно удержать эту странницу. Любовь уходит, словно пилигрим, потихоньку отправляясь в путь до восхода солнца, чтобы не потревожить спящую жизнь. Просыпаешься – а ее уже нет. Лишь пустота в сердце на рассвете.

В юности Камиллу поразила фраза матери, которую прежде говорила ее бабушка: «Мужчину можно удержать телом и вкусной едой». Неужели это и есть любовь? Единение душ и тел, сведенное к кувырканиям в постели и кастрюлям?

В свою очередь, Виктор думал о том, как однажды проехал сотни километров ради одной ночи с ней. И о непреодолимых двух метрах, которые их сейчас разделяли. О воздухе между ними, плотном, словно ледяная глыба.

Они уже давно засыпали, повернувшись спиной друг к другу. Ночь не лжет. Они оба чувствовали, что нужно не раздувать огонь, но красиво его потушить.

Поэтому он подарил Камилле улыбку, в которой читалось «спасибо» и «прости».

После этого вечера правды Камилле и Виктору стало легче дышать. Больше никаких мимолетных утренних и вечерних поцелуев, которые превратились из украденных в дежурные. Больше никаких нежных слов, которые подчас у них вырывались, став настолько привычными, что не могли исчезнуть в одночасье. И все же остался один жест – поцелуй в лоб. Он был тонкой нитью, соединявшей их и в горе и в радости. Будто тем самым они обеспечивали друг другу вечную защиту, поскольку у них было маленькое непоседливое существо, нуждавшееся в их заботе.

Камилле казалось, что она омылась слезами, болью и страхом. Она словно была обнажена, очищена криком всего своего тела. И ухватилась за таинственный, безымянный источник жизни внутри себя. Что-то подсказывало ей, что этот источник – суть бесконечность, заключенная в человеке. Она обнаружила его однажды утром, когда рассвет вырвал ее из непроглядной тьмы собственной ночи.

Перышко

Когда она узнала, что серьезно больна, Камилла воскликнула: «Почему я?»

Естественно, врач не мог ей ничего ответить. Но, выйдя из его кабинета, она неожиданно подумала: удивляется ли роза, когда ее срывают в самом расцвете? Нет. Нет, и все тут.

«Нет, и все тут!» – яростно повторяла она, сбегая по мрачным больничным лестницам и мстя каждой ступеньке за проклятую силу тяжести, притягивавшую ее к земле.

Затем она вспомнила выражение, которое ей доводилось часто слышать: «Бороться с болезнью». Бороться? Тайный голос подсказывал ей, что дело вовсе не в борьбе, а в изменении жизни.

Потная и растрепанная, она бежала по улицам Парижа. Ей хотелось доказать своему телу, что горевший в ней огонь сильнее ее недуга. Прохожие расступались под натиском ее нетерпеливого стремления жить дальше, жить быстрее, дольше. Наконец она остановилась, задыхаясь, у своего дома. В лифте, взглянув на свое отражение в зеркале, громко сказала все, что думает, о тусклом освещении, разом состарившем ее. Вошла в квартиру и, прислонившись к входной двери, посмотрела на свое чистое и красивое жилище другими глазами. Глазами человека, который недавно осознал, что может умереть. Решительно прошагала в гостиную, разбросала уложенные в идеальном порядке диванные подушки, сбросила на пол журналы, зачем-то перенесла на кухню журнальный столик и напоследок завыла.

А потом вошла в комнату Перлы, взяла ее любимую мягкую игрушку, чтобы ощутить запах семилетней дочери, и прошептала «прости», утонувшее в рыданиях.

Перла вышла из школы и побежала к матери, крича «мама» с неизменно потрясавшей Камиллу лучезарной радостью. Дочь взахлеб рассказывала о своей учительнице, о том, что та рассердилась на Алину, о Жане, который ее разлюбил, о счастливице Паоле – счастливице, потому что та каждый день обедает дома. Камилла слушала ее и поражалась, что детскому голоску, щебечущему о главных событиях в школе, чудесным образом удается развеять все ее печали.

Малышка сорвала пробившийся сквозь асфальт цветок и протянула его матери.

– Мама, не ругай меня, этот цветок будет смотреться намного красивее у нас дома, чем на тротуаре. – Тон у нее был извиняющийся.

Камилла ответила, что цветку нет никакого дела до того места, где он растет, пока жив. При этих словах по ее щекам потекли тихие слезы, и Перла закричала:

– Только не плачь! Обещаю, что больше никогда не буду рвать цветы.

– Наоборот, рви их всегда, рви каждый день. Мы их посадим, включим музыку и будем им петь колыбельные по вечерам.

– И поливать шампанским.

– И угощать конфетами.

– Я смогу их воровать? – внезапно обрадовалась Перла.

– Да, но тайком.

Несмотря на словесный поток, который обрушила на нее дочь, Камилла слушала Перлу рассеянно, будучи не в силах заставить замолчать слова, крутившиеся в голове. Страшные слова, которые она собиралась тем же вечером сказать мужу. Затем – дочери, родителям, друзьям. О нет, она не сможет выдержать их сочувственный и испуганный взгляд. Подумав об этом, она дала себе обещание, что сообщит название болезни только Виктору, родителям и близкой подруге Лорине. Главное – не упоминать о болезни слишком часто, не рассказывать о ней, не придавать значения, которое сделает болезнь еще более живучей. Ей не хотелось, чтобы на нее смотрели через призму болезни.

Уложив дочь спать, Камилла пошла в ванную, чтобы приготовиться к приходу мужа. Прежде она никогда не смотрелась в зеркало перед его возвращением домой. Но сейчас ей было необходимо увидеть свое новое лицо. Когда они познакомились, Виктор называл ее «моя искра».

– Искра, говоришь, – бросила она зеркалу.

Она не стала причесывать свои короткие волосы, вечно спадавшие на лоб. В тот вечер прядки были послушнее, чем обычно, будто решили не играть с ветром. Темно-карие глаза, казалось, с тревогой вглядывались в неизвестность. «Что там, в этой неизвестности? Смерть? – подумала она. – Или что-то еще, другое?»

Легким движением руки Камилла нанесла крем на щеки, чтобы выровнять тон кожи. Ей всегда нравился этот жест, похожий на ласковое прикосновение, – капелька нежности к самой себе. Накрасив глаза, с помощью румян освежила цвет лица, и оно стало казаться загоревшим под лучами незаходящего солнца. Затем подчеркнула ярко-красной помадой чересчур тонкие губы. И, наконец, надела на голое тело джемпер из кашемира, чтобы шерсть ласкала кожу. Чтобы тело, которое отвергало ее, продолжало существовать.

Она уже и сама не знала, для кого прихорашивалась – для мужа или для себя. Возможно, ей просто хотелось оставаться красивой перед лицом прикоснувшейся к ней смерти. В этот момент Камилла вспомнила о своей тетке, которая накануне кончины, нарядившись в кружевную ночную сорочку, пригласила к себе в больницу маникюршу. Вспомнила и поклялась, что будет ухаживать за собой каждое мгновение жизни, что не позволит себе распуститься, и свой последний час тоже встретит красивой.

Она довольно регулярно напоминала себе об этом обещании, но безрезультатно: ее волосы, пока не вылезли, не знали укладок, джемперы растягивались, а обувь быстро приходила в негодность. Казалось, что все, что соприкасалось с ней, взбунтовалось. Кроме ее мужа.

В тот вечер Виктор вернулся с работы чуть раньше обычного, хотя он не знал, что она была на приеме у врача. И он ничего не подозревал об обследованиях, которые она проходила в течение недели. Когда, месяцем раньше, она поделилась с ним опасением, что серьезно больна, Виктор ответил: «Ну что ты, с тобой все в порядке». Она возненавидела его за эти слова, которые пытались обмануть страх, замаскировав его. Страдание пугало ее мужа, поэтому, из любви, Камилла стала подыгрывать, сглаживать углы, скрывать от него те бури, которые ей приходилось преодолевать. Но все тайное всегда становится явным.

Виктор обнаружил жену сидящей на кровати в темноте.

– Почему ты не включаешь свет? – спросил он.

– Потому что он причиняет мне боль.

Она увидела в полумраке, как тело Виктора напряглось. Представила его нахмуренные брови и искаженное от непонимания лицо. Тогда она встала, подошла к нему, а затем с большой нежностью произнесла:

– Я очень больна.

– Так сходи в аптеку! – закричал он.

Ему несвойственно было повышать голос. Но сейчас говорил его страх, а он отказывался его слушать.

– В аптеку? – повторила она. И расхохоталась от гнева и отчаяния. Это был смех, который плачет. Смех, который сокрушает.

Наконец, успокоившись, она громогласно продолжила:

– Виктор, я больна. Серьезно больна.

– Не ори на меня, я здесь ни при чем! – возмутился он.

– Да что ты знаешь об этом? – прокричала она в ответ, и он, побледнев, замер от ее жестоких слов.

Молчание стало тяжелым от невысказанных слов, которые они многие годы таили в себе, обходя теневые зоны. Разве мы все не больны дефицитом любви и правды? Разве не больны наши оскорбленные сердца?

– Я сделал все, чтобы ты была счастлива, – после некоторой паузы пробормотал ее муж.

– Все – не значит достаточно. А мне ничего и не нужно было. Ничего, кроме как молча смотреть друг другу в глаза, радоваться от того, что мы вместе, без каких-либо уловок, без заранее заготовленных слов, за которыми скрываются наши горести.

Она приблизилась и обняла его. Но его напряженное тело не ответило на прикосновение.

– Прости, – прошептала она, крепче сжимая его в объятиях.

Наконец он положил ей голову на плечо, как ребенок, который нуждается в утешении. Они попытались загладить поцелуями только что произнесенные роковые фразы. Но оба предчувствовали, что трещина, образовавшаяся сейчас на их любви, со временем превратится в пропасть, пустыню, океан между континентами.

В ту ночь, лежа в постели, Виктор обхватил ладонями лицо жены и прижался к ней обнаженным телом. Затем взял ее за руку и заверил, что никогда ее не бросит. Камилла слегка отстранилась, чтобы лучше рассмотреть его. Она улыбнулась, увидев его седеющие, примятые подушкой волосы, нос, который был немного крупноват для его прекрасного лица. Этот нос был похож на фальшивую ноту, сыгранную случайно, но не дающую впасть в уныние от совершенства. Возможно, ее подтачивала скука от чересчур размеренной жизни. Но ей удалось убедить себя, что с ее стороны было неразумно жаждать ярких впечатлений. Хотя страсть – это движущая сила жизни.

Она в свою очередь взяла в ладони лицо мужа, чтобы вновь ощутить тот душевный порыв, благодаря которому некогда оказалась в его объятиях. Но ее сердце сбежало. Они стали чужими друг другу, словно болезнь внезапно забросила ее в неведомую страну, а муж остался на границе. Они все еще держались за руки, но держались через баррикады.

С того дня Виктор готовил завтраки по утрам, насвистывая, чтобы побороть тревогу, которая перечеркивала его лоб. Между бровями у него появилась новая морщина. И Камилла с удивлением обнаружила, что эта морщина ей нравится.

Она объяснила дочери, что больна и что ей придется время от времени ложиться в больницу на лечение. Они назвали ее недуг «Роберто», чтобы не произносить слова «болезнь». Чтобы играть со страданием и страхом. Перла каждый день придумывала новый радикальный способ уничтожения Роберто. Но этот коварный Роберто не обращал внимания на угрозы маленькой девочки, продолжая незаметно делать свое дело.

После уроков Перла показывала Камилле на кудрявые, пышные, густые и блестящие волосы здоровых матерей ее одноклассников. Казалось, что они нарочно делали прически перед тем, как пойти в школу, чтобы подразнить Камиллу, у которой выпали все волосы. Искусно завязанные платки делали ее похожей на видавшую виды цыганку, и только.

Однажды по пути домой, доедая свой полдник, Перла спросила:

– У мамы Альмы красивая прическа, правда?

– Да.

– К тому же она очень быстро бегает. Ты тоже скоро сможешь бегать?

– Надеюсь.

– Когда я вырасту, сделаю себе такую же прическу, как у мамы Альмы.

Камилла твердила себе: «Наберись терпения, ей сейчас нелегко, наберись терпения, она тоже страдает». Но в конце концов не выдержала:

– Если ты недовольна, найди себе другую маму!

– Ну, нет, я не могу. Ведь моя мама – ты.

Перла произнесла это сокрушенно, словно ей приходилось смиряться со своей тяжкой долей – иметь такую мать, и Камилла разрыдалась посреди улицы.

– Мама, на нас все смотрят, – смущенно пролепетала девочка.

Но Камилла была не в силах справиться с огорчением, которое усиливало стыд и отчужденность ее дочери.

– Ненавижу, когда ты такая, перестань, – продолжала Перла.

Камилла заплакала еще сильнее.

И все же она старалась как-то отвлечься, найти выход из отчаяния, которое слишком тяжелым бременем ложилось на плечи ее дочери. Заметив как-то под асфальтом корни деревьев, которые заставили асфальт пойти трещинами, она опустилась на колени, приложила ладони к стволу и сказала Перле:

– Смотри, природа всегда побеждает.

Виктор теперь уходил по вечерам один. Он уговаривал ее пойти вместе с ним на ужин с друзьями, утверждал, что друзья помогут ей отвлечься, но она отказывалась. Она не могла выдерживать их взгляды. У каждого из них было свое мнение о ее болезни, свои советы, которые якобы изменят ее жизнь. А свою-то жизнь они изменили? Знают ли они, что такое нестерпимая боль? Если бы они пережили хоть что-то подобное, то перестали бы играть в спасителей. Они бы просто любили ее, не проецируя на нее свои убеждения и страхи. Не судит только молчание.

Иногда у Камиллы не было сил даже думать о том, какое горе испытывает маленькая девочка, у которой умирает мать. Она не пыталась ни прятаться, ни молиться. Лишь спокойно плыла по течению. Она читала свидетельства людей, преодолевших тяжелые жизненные испытания, в которых раскрывалось их величие, но все равно содрогалась. Она была слишком высокого мнения о себе до того, как облысела. Без волос она наконец смогла разглядеть подлинную себя.

Когда это произошло, она перестала заниматься готовкой и целовать мужа. Свое несчастье она пыталась маскировать с помощью нарядных джемперов и яркой помады, делавшей ее рот похожим на рану. Она перестала рассказывать перед сном сказки дочери, а та часто беспричинно ее ударяла. Ну что же, у Перлы были все основания сердиться на мать: по какому праву она заставляет своих близких переживать этот кошмар?

Желая облегчить страдания подруги, Лорина приходила к ней в гости несколько раз в неделю, чтобы поболтать о том о сем. Она объявила Камилле, что они с Перлой будут отправляться по ночам в волшебную страну. Лорина была подругой детства Камиллы, ее опорой, ее пиано-баром, ее смешинкой. Сама Камилла была темноволосой, худощавой, порывистой, словно Жанна д’Арк, выброшенная на берег двадцать первого века, тогда как Лорина с ее плавностью движений, округлыми формами и светлыми волосами напоминала Мадонну. Невзгоды не смогли противостоять ее громкому смеху, обаянию и потрясающему интеллекту. Она легко очаровывала мужчин, но те не задерживались рядом с ней надолго, будучи не способными жить в тени звезды. Лорина была похожа на дальние берега, которые мы покидаем, чтобы впоследствии страстно мечтать о них. Хотя она заявляла, что хотела бы готовить еду с любимым мужчиной, чистить с ним зубы, встречать вместе дождливые рассветы, однако потерявшие голову влюбленные неизменно уходили от нее. Они предпочитали писать ей стихи.

Лорина вела себя крайне деликатно и никогда не говорила с Камиллой о ее болезни. С тех пор как о ней стало известно, они весело беседовали о самых обыденных вещах и подолгу обсуждали прогнозы погоды. Им нравилось рассказывать о себе посредством метеоусловий. Так их погода, соответствовавшая сезону сердца, в конечном счете потеряла всякую связь с климатом.

В тот вечер Лорина сообщила подруге с ученым видом, что в ее ничегонеделании в действительности заключен источник преображения. Затем она объявила, что, судя по всему, Камилла стала последовательницей у-вэй.

– Ну конечно, как я сама не додумалась! – воскликнула Камилла.

И, поразмыслив несколько минут, добавила:

– А что такое у-вэй?

Лорина начала подробно рассказывать об этом состоянии, которое описывается в книге «Дао дэ цзин» Лао-цзы и означает «недеяние». Речь идет о том, чтобы вовлечься в поток жизни, оставаясь неподвижным, и действовать только в случае необходимости. Таким образом, человек совершает поступки не для того, чтобы добиться успеха, но чтобы полностью ощутить себя частью Вселенной. И тогда все становится на свои места.

Лорина устроилась в глубоком кресле, стоявшем напротив кровати Камиллы, и ненадолго замолчала, чтобы воздух тоже ее слушал.

– Психиатр Карл Густав Юнг, который очень интересовался учением у-вэй, обожал историю про «делателя дождя». Она произошла давным-давно в стране Киао-Чо, в которой стояла великая засуха. Несколько месяцев не было дождя, и ситуация становилась катастрофической. Молитвы, процессии, пахучие палочки, стрельба из ружей для устрашения демонов засухи и тайные обряды не смогли заставить небо повиноваться. Дождь так и не начался. Тогда местные жители привели из соседней деревни старика, которого называли «делателем дождя». Его пригласили во дворец, предложив воспользоваться всеми приспособлениями, какими он пожелает. Старик попросил только маленький уединенный домик. Он закрылся в нем на три дня и провел их в молчании и покое. На четвертый день небо заволокло огромными тучами, потом пошел снег, что было непривычно для этого времени года и этой страны. Потрясенные жители спросили, как ему это удалось. Он ответил: «Я совершенно ничего не делал. Я пришел из страны, где вещи являются такими, какие они есть. А здесь вещи не находятся в согласии с природой и в гармонии с дао. Я тоже был в беспорядке, поскольку находился в стране беспорядка. Поэтому мне ничего иного не оставалось, как в течение трех дней дожидаться возвращения в гармонию с дао, и тогда дао произвел снег».

Лорина завершила свой рассказ размашистым, напыщенным жестом:

– Камилла, сама того не ведая, ты оказалась в домике «делателя дождя» для того, чтобы восстановить гармонию!

Заметив недоверчивую гримасу на лице подруги, Лорина встала из кресла, села рядом с ней и прошептала:

– Ты знаешь тайну ночей?

– Да, – ответила Камилла, – это сны.

– Это звезды, костры.

– Фонарики, светлячки.

Немного помолчав, Лорина заключила:

– Тайна ночей – это свет, который приходит за тьмой, несмотря ни на что.

Однажды ночью в больнице, лежа одна в постели, Камилла почувствовала, что задыхается. У нее так сдавило живот, что она невольно задышала, как утопающая. Просто взять и утонуть… Как приятно было наконец-то идти ко дну без сопротивления. Все страдания, пережитые ею с момента рождения, всплыли на поверхность. Все призывы о помощи, которые она беззвучно выкрикивала в надежде, что ее наконец-то поймут или услышат; полное одиночество, которое сглаживали лишь на мгновение любовь и поцелуи; жажда бесконечного, которая ее сжигала и обособляла; заезженные слова, которые притупляли и заглушали всякое стремление к истине; ее непокорная, непонятая душа и бесконечно повторяющийся вопрос: зачем?

Умереть, просто умереть. Поскольку она лишалась всего, она лишалась самой себя.

В тот миг у нее возникло ощущение, что она попала в Зазеркалье, туда, где жизнь – не более чем игра. Ее борьба, ее идеалы, победы, поражения, слезы, крики, смех рассыпались как карточный домик. Все, что она построила, оказалось иллюзорным. Ей уже доводилось испытывать это безмерное чувство тщетности, когда по ночам в больнице ее мучила нестерпимая боль. Никакие слова и принципы были не способны утолить физическую боль.

Спасение пришло неожиданно. Медсестра долго сидела рядом с ней, нежно протирая губкой вспотевший лоб. И Камилла мгновенно поняла, что жизнь зависит лишь от поступка, совершенного из любви.

В тот день, когда она открыла глаза, в спальню через открытое окно влетело белое перышко и ненадолго зависло перед ней в воздухе. Камилла чудом заметила его. Пораженная неожиданным появлением перышка, она на мгновение забыла, что очень несчастна. Лежала и следила глазами за его медленным кружением, пока перышко мягко, словно поцелуй воздуха, не опустилось на пол.

И перед тем как оно легло на пол, Камилла улыбнулась. Впервые за долгое время она улыбалась без повода, очарованная красотой происходящего. Пребывая в столь хрупкой радости, она внезапно, по непонятной причине поняла, что части ее не коснулась болезнь. Уверенность в этом встряхнула ее, пробудила. И она шептала самой себе, улыбке зари, тишине, сердцу, которое снова забилось: «Я ни больна, ни красива, ни бледна, ни молода, ни стара. Я вне всех этих эфемерных определений, которые мы навешиваем на себя, словно оковы. Я не вписываюсь ни в какие рамки. Я одновременно все и ничто. Дуновение ветра, и только».

Камилла неотрывно смотрела на лучи утреннего солнца, проникавшие сквозь окно. А затем стала ждать. Она не ждала, что Перла запрыгнет на ее кровать, что перышко, выполнив свою миссию, снова взлетит и вернется на небо, что занавески раздвинутся сами собой в доказательство того, что ничто не вписывается в рамки. Она просто ждала, когда солнце поднимется чуть выше, чтобы подняться вместе с ним.

Тем утром она разбудила мужа, а потом дочь, прошептав:

– Давай поедем на море.

Исцеление

Через несколько недель после поездки в Этрета Камилла была на приеме у доктора Белинды, которая вела себя не так, как обычно. Она не встала, когда ее пациентка вошла в кабинет, потому что уже была у двери. Камиллу сразу же насторожило изменение в поведении врача. Может, она собирается объявить ей, что ее выздоровление – иллюзия, что она скоро умрет, а о смерти не говорят, сидя за столом, но говорят, глядя в лицо жизни из уважения к ее концу?

После нескольких месяцев регулярных осмотров, во время которых доктор Белинда с удивительным терпением поддерживала свою пациентку, между ними завязалась своего рода молчаливая дружба. Они внутренне симпатизировали друг другу и чувствовали себя связанными возникшей из-за этого неловкостью. В действительности ее звали не Белиндой, но она была блондинкой с длинными вьющимися волосами, поэтому Перла, увидев ее однажды, дала ей такое имя.

– Почему Белинда? – спросила у нее мать.

– А почему не Белинда? – ответила Перла.

Странно, но в то утро доктор Белинда даже не поздоровалась с Камиллой, не протянула ей руку, не заправила, как всегда, за уши свое светлые локоны, прежде чем заговорить.

– Метастазы наконец исчезли, – произнесла она серьезно.

Затем она замолчала, тогда как Камилла ожидала продолжения, сбитая с толку строгостью, которая контрастировала с ее словами.

На самом деле тридцатилетний опыт работы в онкологическом отделении научил не-Белинду относиться с недоверием к хорошим новостям. Когда она видела в глазах больных обоего пола невероятное облегчение, у нее сжималось сердце, поскольку иногда выздоровление бывает лишь временным. Болезнь переносится каждым человеком по-разному. «Науке не под силу разгадать тайну живой природы», – часто повторяла она пациентам, расстроенным от того, что они не могут полагаться на утешительные факты.

– В последние недели лечение шло по плану, и ваша ремиссия была ожидаемой. Тем не менее вы остаетесь под наблюдением. Рецидив может оказаться для вас смертельным. Не забывайте, что каждый человеческий организм – это сюрприз.

Камилла улыбнулась в ответ, размышляя о сюрпризах, которые порой преподносит собственное тело.

Однако хорошая новость не стала для нее потрясением. После того как на рассвете к ней влетело перышко, она поняла, что какая-то ее часть не была затронута болезнью. Это открытие преобразило ее. А медики просто подтвердили то, что она и так знала. И все же то, что она только что услышала, было чудесным, невероятным, ошеломительным!

Занимаясь в течение многих лет переводами английских бестселлеров, Камилла пыталась подыскать нужное слово. В конце концов она громко поблагодарила врача, поцеловала ее и порывисто выбежала на улицу. На сей раз она бежала не для того, чтобы скрыться от смерти, но чтобы обнять жизнь.

Вернувшись домой, Камилла сделала единственно правильную в такой ситуации вещь: надела платье в цветочек. Затем не спеша нанесла макияж в знак заботы о лице, которое отказалось умирать. После чего с лопатой в руке пошла забирать дочь из школы.

Ее не волновали удивленные взгляды других матерей у школы – она наслаждалась этими несколькими минутами перед появлением Перлы. Обычно ее сердце начинало биться чаще, когда дочь искала ее глазами среди встречающих, а найдя, с улыбкой устремлялась к ней. Но в этот раз девочка была серьезной. Более того, она выглядела по-настоящему обеспокоенной.

Подойдя к матери, Перла прошептала:

– Что случилось? Почему ты такая красивая?

– У меня для тебя важная новость! Следуй за мной.

– А почему ты держишь в руке лопату?

– Следуй за мной!

Они вошли в пылающий осенними красками Люксембургский сад. Набрав охапки сухих листьев, разметали их по ветру. Затем направились к пролегающим в глубине сада малолюдным узким дорожкам, где тайком целовались влюбленные парочки. Бродили по тенистым газонам, посаженным для секретов, запретных мечтаний, важных поступков. Прошедший накануне дождь прогнал из сада праздношатающихся. Влажная земля источала аромат, который был наполнен почти первозданной чувственностью. Небо приобщилось к волшебству, оттого что луч солнца скользнул меж облаков.

Наконец они сошли с тропинки и зашагали по траве.

– Мама, это запрещено.

– Мы с тобой – бунтарки.

– Нет, что ты!

Огромный старый дуб, под которым они сели, был похож на солнце, упавшее на землю. Его желтые листья, покрытые дождевыми каплями, преломляли свет, словно бриллианты. Перла в восхищении смотрела на мерцавшее в тишине дерево. Камилла обняла ее за плечи и заглянула в глаза – они были такими голубыми, с такими нежными оттенками, что казались извлеченными из морских глубин. Затем она сказала:

– Роберто мертв.

– Ого, тебе удалось убить эту сволочь?

– Да, но так говорить нельзя! Откуда ты узнала это слово?

Перла разрыдалась, потом пробормотала:

– Роберто был сволочью. Он ранил тебя и чуть не убил. Из-за него слишком быстро вяли цветы, которые я приносила домой. Он делал тебя уродливой.

– Ну, ты слегка преувеличиваешь.

– Вовсе нет! Ты была такой грустной…

И теперь они обе заплакали – о вновь обретенной жизни и о прежнем страхе, о детстве, омраченном угрозой смерти матери, об их обоюдном мужестве и о том, что теперь оружие можно опустить.

Мать и дочь обнялись, защищая друг друга. Осушали поцелуями слезы друг у друга, плакали и смеялись.

Наконец, высвободившись из ручонок дочери, Камилла взяла лопату. Достала из сумки бумажку, написала на ней «Роберто» и заявила, что они должны его похоронить.

Перла возразила:

– Эта сволочь не заслуживает такой чести.

Не поддавшись, Камилла объяснила Перле, что Роберто пробудил ее – и тем самым в некотором смысле спас ей жизнь. Когда-нибудь Перла поймет, что она имела в виду, а сейчас важно попрощаться с ним. Попрощаться и поблагодарить.

Чтобы отпраздновать хорошую новость, Виктор пригласил жену в роскошный ресторан. Она ненавидела роскошные рестораны. Столы с безукоризненной сервировкой, где расположение каждого столового прибора выверено до миллиметра; необходимость вести себя благопристойно; меню для женщин, в котором не указаны цены, словно непомерность последних могла навредить их хрупким глазам; усилие, которое приходится прилагать, чтобы угадать, какие из блюд самые дешевые. Но ей хотелось поблагодарить мужа. Он тоже испытывал страдания. Все их друзья спрашивали Виктора о ее самочувствии, но никогда не задавали вопросов о том, насколько ему было одиноко с этой незнакомкой – его отчаявшейся женой. Они ничего не знали о бессонных ночах, когда он представлял, как их дочь лишится матери и они останутся вдвоем; или – что, возможно, еще хуже – с бледнолицей матерью, годами прикованной к постели из-за болезни. Будучи в полном расцвете сил, он был вынужден вести целомудренную жизнь или испытывать чувство вины. Он так любил Камиллу, но перестал узнавать ее. Да, он проводил ночи без сна в мечтах о нежной, пышнотелой женщине, которой можно положить голову на плечо и поцеловать груди. Он понял, что болезнь снимает все наносное. Она не меняет нас. Как всякое серьезное испытание, болезнь разрушает наши убеждения и обнаруживает нашу подлинную сущность – без масок, без защиты. Обнаженная душа.

Камилла выбрала его, потому что он умел ее успокоить. Он выбрал ее, потому что она умела его удивить. Если бы они действительно любили друг друга, то выбрали бы друг друга без всякой причины. Так как иначе и быть не могло.

Непрерывное возрождение

Ужин остывал на кухонном столе, пока Камилла работала в ожидании Виктора. Придя домой, он тотчас с серьезным видом направился в ее кабинет. От него приятно пахло. Она не обратила внимания на выражение его лица, плененная исходившим от него знакомым запахом, который так любила. Она встала. Он обнял ее, крепко прижал к себе и сказал:

– Камилла, нам нужно расстаться.

«Надо же, какой странный способ меня покинуть», – было ее единственной мыслью.

В поисках утешения Виктор заплакал у нее на плече, совершенно забыв, что она не может быть одновременно бальзамом и раной. Камилла стояла молча, неподвижно, не дыша. Задержав дыхание, чтобы не впустить в себя спертый воздух горя. Они оба знали, что этот день скоро наступит. Но в момент разрыва рушится все, во что ты веришь. В тишине их сердец, словно спасательный круг, всплыл вопрос: а что, если это все-таки возможно? Если бы мы нашли решение, если бы придумали какой-нибудь необычный способ быть вместе, который подходил бы нам больше? Так сказать, произвели бы починку. Что тут такого? Разве мы все не покрыты заплатами и при этом живы?

Он шепнул ей на ухо:

– Если бы ты меня по-прежнему желала, возможно, до этого бы не дошло.

Вырвавшись из его объятий, Камилла посмотрела ему в глаза и постаралась сдержать гневную дрожь в голосе.

– Ты хоть на секунду задумывался, почему я перестала тебя желать? Все началось задолго до моей болезни. Она нас устраивала, поскольку оправдывала отчужденность, существовавшую между нами, но тебе прекрасно известно, что не болезнь явилась ее причиной. Болезнь просто ускорила этот процесс. Желать своего мужа – это якобы наш женский долг, поэтому если что-то идет не так, виноватой всегда оказывается женщина. А может, мы просто не хотим быть вместилищем вашего желания? Что, если нам нужно хоть немного подлинного единения, общения, уважения, терпения, чувственности, изобретательности, внимания?

– Я пытался дать тебе все это.

– Да, когда я тебе об этом говорила. Затем все возвращалось на круги своя. Ты прав, тело может прийти на помощь разобщающим словам. Но когда мы перестаем прислушиваться к себе, тело выходит из повиновения. Большинство мужчин жалуются на отсутствие желания у своих жен. Поэтому они ищут его на стороне. Однако если мужчина и женщина не будут стараться вместе развиваться, после трех лет совместной жизни произойдет то же самое. Нас с незапамятных времен донимают россказнями про любовь!

– А я в нее верю. Я встретил женщину.

Камилла ожидала этого и даже ловила себя на мысли о том, что для него так было бы лучше. Тем не менее все ее великодушие и благородство внезапно улетучились. Теперь она была всего лишь львицей, которую атаковали на ее территории.

– Полагаю, она намного моложе меня?

– Я на двадцать лет старше ее. Но это не важно.

– Так уж и не важно…

– Нисколько, мне жаль, но это так. Для меня она навсегда останется юной. Но мы любим друг друга. Как говорится, любви все возрасты покорны.

Она представила их тайные свидания, их планы на будущее, построенные за ее спиной, небылицы, которые он вынужден был сочинять, пока не сделал окончательный выбор. Это ужасное клише женушки, обманутой мужем с более молодой, более игривой, более свободной, более доступной женщиной, которая просто хотела быть счастливой в его объятиях.

Присутствие мужа начало причинять ей такую боль, что она направилась в спальню, чтобы спокойно пострадать. Но он, удержав ее за руку, сказал:

– Я никогда не брошу тебя, Камилла.

– Знаю, – ответила она.

Она была искренней.

На следующий день Виктор вернулся с работы пораньше, чтобы они вместе могли сообщить Перле об их расставании. Камилла отказалась подождать. Нужно было действовать быстро, не притворяться больше ни минуты. А Виктор был бледен. Он отчаянно хотел пойти на попятную. Не разбивать семью, даже если она дала трещину. Каково это – возвращаться по вечерам домой и не видеть, как дочка спит. Каково это – считать дни, проведенные с ней или без нее. Но он не желал, чтобы Перла была свидетельницей, как ее отец и мать вместе угасают.

Когда они вошли в кухню, Камилла поняла, что он не может вымолвить ни слова. Поэтому именно она сказала дочери:

– Мы с папой больше не любим друг друга.

– Ага, знаю, – ответила Перла.

– Как ты об этом узнала?

– Вы не целуетесь в губы.

– Поэтому мы собираемся переехать и жить в разных квартирах, – продолжила Камилла.

– Это же глупо! Две квартиры обойдутся очень дорого. Предупреждаю – я не дам вам ни цента. Выкручивайтесь сами.

– Дорогая, не переживай из-за этого, – подхватила Камилла, – если потребуется, я пойду торговать цветами.

– Или картошкой?

– Или метлами.

– Или огурцами?

– Или орангутангами.

Перла сползла со стула и побежала в свою комнату строить дом из конструктора лего. Ну и пусть колеблются стены, главное, она создавала ручонками свой собственный мир.

Друзья захотели вступиться за нее. Но Камилла отказалась от роли жертвы. Она – не больная женщина, оставленная мужем из-за пережитых ими трудностей. Они – просто мужчина и женщина, пути которых разошлись. Все искали объяснения. Все ошибались. У сердца свои законы. Нам либо нравится держать кого-то за руку, либо нет.

Виктор подарил жене и дочери крошечную квартирку, расположенную на улице Жуи в центре Парижа, недалеко от церкви Сен-Жерве и Парижской мэрии. Нескладное строение – идеальное убежище. Камилле дорого обошелся этот щедрый жест, поскольку вскоре он познакомил свою любовницу с дочерью. Виктор был нервным и напряженным, вел себя холодно и неприветливо по отношению к ней, Камилле, словно желал представить в неблаговидном свете их брак, чтобы доказать неизбежность его конца. Испытывая обиду, она повторяла себе: «Будь выше этого. Держи курс на любовь, даже если ее больше нет».

Она перевозила вещи на новую квартиру летом, пока ее дочь плескалась вместе со своими двоюродными братьями и сестрами в реках на юго-западе Франции, где гостила у бабушки с дедушкой.

Ей хотелось, чтобы эта квартира стала гнездом, островком, оазисом, убежищем. Статуэтки Будды, фотографии морских пейзажей и старинная деревянная мебель, приобретенные на пыльных блошиных рынках, соседствовали с современными светильниками, стеллажами, набитыми книгами, и пушистыми коврами, в которых утопали босые ноги. В спальне небольшой письменный стол мечтал о чем-то перед окном, выходившим на парижские крыши, под которыми люди проживали свои неповторимые жизни.

В начале сентября дождливым днем Перла пошла в новую школу. Робкая, загоревшая на летнем солнце, она выглядела трогательно в новой джинсовой курточке, которую ей купили, чтобы скрасить волнительное начало учебного года. Она отказалась держаться за руки отца и матери, побоявшись расплакаться, и, чтобы немного успокоиться, схватилась за лямки своего ранца. Вдруг зазвонил колокольчик. Перла прижалась к родителям, обхватила их руками. Затем пошла прочь, решив проявить мужество. Но не удержалась и всхлипнула. Крикнула «Ну все!», гневным жестом вытерла слезы, собралась с духом, в последний раз взглянула на отца и мать и направилась в класс.