Последняя

Корректор Александра Приданникова

Иллюстратор Александра Веен

Глава 1. Пути сходятся

Ветер гнал тучи на северо‑восток. Ненастье миновало тихий, дремотно‑скучный городок Заречье, почти не потревожив его. Робкий дождик пошуршал ночью в окрестных перелесках, немного побрызгал на черепичные крыши – и только. Никаких вам молний, никаких раскатов грома. Но Э́рсиль очнулась будто от грозового рокота.

– Проклятье! – выдохнула она.

Вскочила с постели, накинула стеганое одеяло поверх сорочки и бросилась на улицу.

Одноэтажный домишко, что снимала Эрсиль, стоял на самой окраине, поэтому с заднего двора открывался широкий обзор на поля – уже перепаханные и угрюмые.

Эрсиль долго смотрела вслед умчавшейся буре и пыталась различить хоть что‑то в беспокойной тьме, окутавшей полноводную реку Морбэ́й. В ушах стучала кровь, сердце разрывалось на куски. Эрсиль сгорбилась возле низкой каменной ограды и прижала ладони к груди.

– Значит, вернулся, – хрипло сказала она.

А чему тут, собственно, удивляться? С августа он проникал в ее сны все чаще, с августа Эрсиль не находила себе места. Она старательно замыкалась – в надежде, что ее не затронет, обойдется. И вот не обошлось. Теперь ей нужно выбирать.

Эрсиль подковыляла к скамейке, тяжело опустилась на нее. Боль помаленьку утихала. Да, за год Эрсиль совсем отвыкла, а он появился так близко. Скорее всего, переправился по Зареченскому мосту и двинулся в столицу.

Над головой Эрсиль шумели дряхлые яблоневые деревья, с ними спорил куст жимолости, что рос неподалеку. Заполонившая грядки душица пропитала сад густым и в то же время острым запахом. Эрсиль нагнулась, сломила пару жестких стебельков, размяла пальцами. Ей полегчало, и решение созрело. Где бы еще раздобыть чуточку смелости?

Наконец Эрсиль поднялась и зашагала к покосившемуся крыльцу. Вдруг смутно белевшую впереди стену, разделенную черными столбами опор, заслонила тень. Заслонила и вмиг исчезла. Эрсиль застыла. Померещилось? А если нет, то что? Во мраке всякая тень – вылитое чудище.

В спальной Эрсиль зажгла масляную лампу. Выволокла из‑под кровати мешок с четырьмя вшитыми ремнями и заглянула внутрь.

– Здравствуй, отрепье, – пробормотала она, вытягивая измятые холщовые штаны и дырявую шаль.

К рассвету все было готово. Мешок увязан аккуратным тючком, в сумке – мятные леденцы, толстый кошелек, неплохая карта Северных Земель и грамоты с печатями шести графств, чтобы беспрепятственно путешествовать по Онсельвальту. За эти бумаги у Эрсиль некогда затребовали баснословную сумму, и не особенно они ей понадобились.

Сундук с книгами и большинством нарядов Эрсиль отнесла в подпол, а сама облачилась в добротное серое платье. Оно старило ее и полнило, с тем умыслом и приобреталось.

Скрутив темно‑русые волосы в пучок и нахлобучив полинялую шляпку с плотной вуалью, Эрсиль поспешила к господину Ба́топу, хозяину дома. После длительного ожидания – господин Батоп изволил кушать, – Эрсиль пригласили в рабочий кабинет. Она разъяснила, что сестра покойного мужа зовет ее погостить, возвратила ключи и даже не заикнулась о деньгах. Господин Батоп выслушал ее с доверчивой улыбкой, разложив прелестной бархатистости щеки по плечам, и тоже не заикнулся о деньгах. А зачем ему? Уж коли он дерет втридорога за лачугу Эрсиль, разве упомянет он первым о месячной переплате? Как бы не так! Впрочем, Эрсиль не обижалась, господин Батоп был ей удобен. Сам нечист на руку, он редко задавал вопросы и держал язык за зубами. Чего не водилось за его женушкой.

Эрсиль замешкалась у дверей, а в столовой разгорался обмен мнениями, отзвуки которого долетали до прихожей.

– Вдовушка‑то наша сбега́ет неведомо куда! А и скатертью дорожка! – восклицала госпожа Батоп.

– Да, шкатертью! – шамкала почтенная родительница господина Батопа.

– Нам же лучше. А то страху натерпелись!

– Это ж почему?

– Вы никак опять подзабыли, страдалица моя? Ну да я повторю, мне нетрудно. – И госпожа Батоп с удовольствием повторила: – Я так разумею, вдовушка наша сама себя вдовою сделала. Лицо ее видели? Это муж ее украсил – он был горазд бутылочку опорожнить. А она осерчала и кочергой его, кочергой!.. Потом из А́берноуфа улепетнула к нам: граница рядом. Все средства его прикарманила и живет припеваючи!

– Батюшки, страсти какие!

Эрсиль искренне согласилась с почтенной родительницей господина Батопа – страсти нешуточные! Ладно, что из Аберноуфа, определили по смягченному выговору, но откуда взялось «кочергой, кочергой»?

– До чего ж приятные люди, – буркнула Эрсиль и еще подумала, что госпожа Батоп не очень‑то в ней и ошиблась.

Эрсиль не медлила и в четверть десятого покупала билет на чистенькой, недавно отстроенной железнодорожной станции. Доехала сначала до И́оля, затем до столицы Йор‑Вейнс. Там она поняла, что опоздала.

Вечером Эрсиль навестила одну лавчонку – якобы барахольщика. Ею владел бабушкин знакомый. Он не отказывался получить несколько самоцветных камушков за полцены. Где‑то отсы́пали бы вдвое против этого. И где‑то поинтересовались бы, откуда у небогато одетой барышни неиссякаемый запас опалов, искусно ограненных топазов, аметистов и сапфиров…

Эрсиль переночевала в гостинице у вокзала и продолжила дышать паровозным дымом и трястись в дребезжащих вагонах. Отступать сразу она не желала.

* * *

Утром восемнадцатого сентября Эрсиль сосредоточенно изучала карту, сидя в поезде. Он вот‑вот должен был отправиться из Гри́для на север.

Тем же утром за девяносто с лишним миль от Гридля матушка Ворку́ра подстерегала констебля. Он вот‑вот должен был отправиться в трактир «Барашек Ту́кби» и угодить прямиком ей в когти.

Следует заметить, что Тукби – это захолустная деревенька южного удела графства Э́льсул. Она окружена дремучими лесами, и вы с чистой совестью можете именовать ее медвежьим углом. Если в такую глухомань забредает чужеземец, вниманием его не обделят. И тогда, не сомневайтесь, на диво зоркими и любопытными окажутся подслеповатые дамы весьма преклонного возраста.

С чем пожаловал седой Мо́риш – тот самый чужеземец, не догадывался никто. В потрепанной широкополой шляпе он завалился на постоялый двор пасмурным осенним днем, славно подкрепился и снял комнату.

– И что, ответьте вы мне, нужно здесь этому шлендырю? – подзуживала своих подруг матушка Воркура, отличавшаяся деятельной натурой. – Он у нас в церкви и не мелькнул, нечестивец! Хлебнем с ним лиха, нагорюемся!

Не напрасно обитатели Тукби величали матушку меж собой Воркуро́нихой. Такой бойкой старушки еще надо было поискать. Матушка караулила чужеземца с завидным пылом, и ее не заботило, что сама она при этом трижды пропустила обедню. А уж когда на Тэ́рлинской дороге ограбили и покалечили местного торговца Но́ттэра, смекалка Воркуронихи заработала вовсю. Какой тут простор для нее открылся! И она не поленилась одарить собственной мудростью констебля.

– Каждый божий день шастал прохиндей по улицам! – втолковывала матушка Воркура, уцепив молоденького блюстителя порядка за пуговицу мундира и притягивая его к себе все ближе и ближе. – Тряс повсюду жидкой бороденкой. Потом шмыг в ельник – и нету! Объявлялся поздно – от порушенной лесопильни… А глаз‑то у него, глаз, а?! Дурной, тяжелый! Колдун, доподлинно колдун! Он Ноттера и обтяпал: кроме него некому…

– Освободите меня, любезная! – хмурился констебль. – Вы обвиняете путешественника в лета́х, который уже покинул Тукби. Но его нет в описании господина Ноттера. Беззаконие учинили трое налетчиков.

– Да мало ли что наплел этот пентюх Нави́лька! – взвилась матушка, но хватку свою ослабила.

Констебль облегченно разогнул спину и на всякий случай попятился.

– А коли превратился наш хмырь в кого и напал? Ему что? Он же как пить дать колдун!

– Ох уж мне эти суеверия, – проворчал констебль и повысил голос: – Вы не волнуйтесь, уважаемая, мы быстро до сути докопаемся. С почтовой каретой бумаги в Тэ́рлин отошлем, эсквайр уполномочил…

Засим юный констебль развернулся на каблуках и поспешил к трактиру – завтракать. Воркурониха осуждающе покачала головой в новеньком парадно‑выходном чепце и засеменила к приятельницам, толпившимся в сторонке.

– Лопух! – бросила матушка жаждущим известий ровесницам. – Проку от него… Пальцем о палец не ударит!

– Ах, ах! – всполошились те. – И что же?

– А ничего же! Подождем, когда о́нсельвальтские Охотники пронюхают! Они‑то колдуна скрутят!..

– Ну‑ну, дорогая моя, насчет колдуна я не уверена, – возразила худенькая женщина, опираясь на суковатую палку. – Господин он диковинный, нет спору, но…

– Попомни мои слова, милая А́ргарет, ведьмарь он и никто иной! Я его мигом раскусила, на один зубок!

Кумушки с намеком переглянулись – мол, совсем Воркурониха плохая стала, всюду ей чудеса да волшебственники грезятся! – после чего они посудачили немного и разошлись по домам. А между тем матушка Воркура была недалека от истины.

Через неделю с небольшим в том убедился некий Боб‑Ломоть, дородный хозяин таверны «Клюка». Хотя он‑то и знать не знал о подозрениях матушки.

* * *

Итак, у Боба выдалась та еще ночка. За окном ливень, темнотища, а в его жалкую харчевню нагрянула целая компания негодяйского вида. И все бы ладно, с шайкой он был накоротке, но куда подевался их запевала, Шейн?

Недавно поползли слухи, дескать, завелись в здешних краях разбойники. Трактирщик понимал, что завестись они не могли, поскольку не выводились. Только вот Джо‑Добряк с ним даже не поздоровался, другие тоже все равно что онемели. Протопали вглубь сумрачного зала и обосновались за двумя длинными столами, по левую руку от лестницы.

Пока было тихо. Бандиты взяли солонины, колбасок, браги, эля и мирно все это потребляли. Но хозяин чуял подвох. Он усердно тер стойку засаленной тряпкой и старался не смотреть на тощего старика в широкополой шляпе. А тот, как назло, точно приковывал все внимание к себе.

– Эй, Боб! – повозившись на хромом табурете, окликнул хозяина Бородач. – Пива подбавь, и притащи своей перцовки, что ли!

Ломоть кивнул и собрался нырнуть в кухоньку за горячительным… Тут наружная дверь заскрипела. Из черноты шагнул рослый мужчина, прячущий лицо под отсырелым капюшоном.

– Принесла ж нелегкая! – сдвинул рыжие брови трактирщик.

Он вынимал припасы из кладовой, а к нему протиснулся Джо‑Добряк.

– Пошевеливайся, Боб, – просипел Джо. – Мориш проволочек не терпит. И не шельмуй, выставляй лучшую снедь и пойло.

– А где Шейн‑то? – спросил Боб.

Джо чиркнул ногтем по горлу. На его бугристой физиономии отразился страх.

– Теперь Мориш у нас командует, – пояснил он.

– Ох, быть беде, быть беде… – запирая ларь, причитал хозяин «Клюки».

Возвратившись, он обнаружил, что человек в кожаном плаще с капюшоном уселся на лавку возле самого входа, а господа лиходеи его как бы не замечают. Обслужив своих первоочередных гостей, трактирщик приблизился к чужаку.

– Чего желаете? – Хозяин угрюмо покосился на лужу, натекшую с одежды посетителя.

– Ужин и комнату, – сухо ответил тот, не поднимая головы.

– Комнат не предлагаю.

– Мне предложишь.

Боб надулся, но предпочел не спорить.

– Луковый суп или баранину? – пропыхтел он.

– Все.

– Все так все…

Спустя полчаса мужчина неторопливо ел горячую похлебку, а братия в дальнем углу расшумелась. Молодцы успели изрядно нахлестаться, и Боб заключил, что оно не от хорошей жизни.

Бородач хвастался перед соседом обожаемыми пистолетами, четверо играли в кости, прочие шутили, жевали, пили. То и дело кто‑нибудь из этой своры заказывал сидра, ревеневки, грога, копченостей, маринованных огурчиков… Полнотелый трактирщик весь упрел, мотаясь в погреб и обратно.

Тем временем старый Мориш глотнул из глиняной кружки пива и поморщился – пиво дрянное. И местечко дрянное, а Моришу срочно понадобилось развеяться. Последний месяц он упорно искал тайник. Да еще горе‑бандиты путались под ногами – жалкое отребье, он вынужден якшаться с ними. И дернул их бес устроить логово в развалинах особняка! Но ерунда, ерунда… скоро он заполучит второй «Тихослов Ха́рольда», заодно поднакопит деньжат, используя грабителей, и тогда уже избавится от них.

Откинувшись на деревянную спинку кресла, Мориш внезапно увидел в окне светлое размытое пятно. Кто‑то подсматривал за ними с улицы. Мориш улыбнулся – развлечение. На ловца и зверь бежит!

Опустив веки, старик прошептал заклинание. В тот же миг сквозь перестук дождя прорезался леденящий душу вой. Пятно за стеклом исчезло. Довольный собой Мориш потянулся, а Джо‑Добряк с суеверным ужасом отпрянул от него – и немедленно поплатился за это: шею Джо будто бы сдавило толстой веревкой. Еще немного, и он потерял бы сознание, но вдруг наваждение схлынуло. Боясь взглянуть на колдуна, Джо украдкой откашлялся. Разбойники продолжали веселиться.

Трактирщик, который улучил минутку и притулился за стойкой отдохнуть, примерз к табурету. Волки? В сентябре? И это рядом с городом! Что творится‑то, ради всего святого?! А человек в капюшоне имел некое понятие о том, что творится, и спокойно принялся за баранину. Он не обманулся, он пришел туда, куда ему требовалось.

Когда дверь «Клюки» распахнулась снова, разнесчастный трактирщик едва оправился от жуткого воя и мечтал, чтобы все его гости растаяли в ночи. А свеженький гость тут как тут!

– И не спится же люду! – выругался себе под нос хозяин. – Лезут откуда‑то и лезут…

На сей раз обветшалую таверну почтил своим прибытием странствующий менестрель. Он сам так и заявил прямо с порога:

– Я странствующий менестрель!

Все расхохотались.

– А я граф Дуну́мский! – рыкнул Бородач и со всего маху саданул кулачищем по столу.

– А я лорд Пинкащаотвешу! – подхватил другой.

– А я Тодди, – присовокупил румяный сбитень в кожаной рубахе. Этот без году неделя бандит из деревенских подался на вольные хлеба недавно.

Гогот оборвался – лишь затем, чтобы сотрясти хлипкие стены таверны оглушительными раскатами.

– Не перевелись еще дурни на земле, – проскрипел Мориш, и попробуй разбери, кого он посчитал дурнем: музыканта, недотепистого здоровяка или же обоих.

– Я менестрель, – нетвердо повторил юноша.

– Ну что же, коли ты истинный менестрель, – оскалился Мориш, – тогда располагайся и позабавь нас. Накормлю щедро.

Гордо выступив на середину зала, паренек взъерошил мокрые волосы. Он был такой же потрепанный, как чехол его лютни. Обшарпанная куртка пестрела заплатами, голодные глаза с вызовом смотрели на присутствующих, а бледные впалые щеки делали его похожим на обедневшего дворянчика.

– Молчать! – рявкнул Мориш на разгалдевшихся прихвостней. – Хозяин, приветь‑ка нашего артиста.

Трактирщик очнулся. Выдвинул стул и заодно поленьев в камин подбросил – разогнать черноту по углам.

Мориш с ленцой раскуривал пеньковую трубку. Музыкант бренчал, налаживая инструмент. А человек в капюшоне подманил к себе Боба и жестом велел занять скамью напротив. Хозяин подчинился, враждебно щурясь на посетителя.

– Твое имя? – безучастно поинтересовался тот.

– Шкандыбай‑ка ты, братец, отсюда. От греха подальше, – заворчал Боб. Он и сам раздумывал, где бы схорониться до утра.

– Имя, – распорядился незнакомец. В тоне его чувствовалась сила, и сила эта, заподозрил хозяин, была подкреплена законом.

– Бобом‑Ломтем люди кличут, – ответил трактирщик.

Его собеседник хмыкнул, наклонился к нему.

– Слушай меня, Ломоть. Почуешь, что запахло жареным, прячься. Усвоил?

– Вы от полиции, господин? – пролепетал хозяин, соображая, как бы выпутаться из передряги. Если его уличат в пособничестве головорезам, не откреститься ему от тюрьмы. Под водительством Шейна ребята орудовали по‑мелкому, с предосторожностями, а нынче в открытую грабят. Вот и возмездие.

– От полиции? – ухмыльнулся незнакомец. – Можно и так выразиться. Охотник.

Трактирщик содрогнулся. Если выслали Охотника – все решено. Кто‑то приговорен к смерти. Уж не осудят ли его, Боба, за компанию?

– Ох, простите великодушно! А мне‑то и невдомек! – зачастил Ломоть. – Совсем замаялся! Изволите видеть, что за катавасия: вломились ко мне в «Клюку», барабанили, барабанили… и не пускать‑то боязно! А еще волки… Получается, это и есть те самые разбойники, о которых у нас сплетничают?

– Да, те самые и есть, – проронил Охотник. – Иди и будь начеку. Позже понадобится твоя помощь.

– Все по вашему приказу, сударь, по вашему приказу… – уверил хозяин и, обливаясь холодным потом, зашаркал к табурету. Не впервой он пожалел, что «Клюка» его наособицу стоит, в двух милях от Тэрлина, – спастись не успеет.

Попыхивая трубкой, Мориш неласково взирал на человека в плаще. Старик уже догадался, что этот очутился здесь неспроста. Но какая ему, Моришу, разница? С его‑то властью он победит любого!

Мориш снова цыкнул на своих клевретов: от скуки те начали горланить песенку странника‑пьяницы. Бандиты покорно затихли и, состроив умные лица, обратились к музыканту – намеревались приобщаться к искусству.

Подкрутив колок, менестрель ловко пробежал пальцами по струнам. Переливчатый звук напитал духоту обеденной, и паренек объявил название первой баллады:

– Песнь о прекрасной леди Ливэ́ль!

– Какая, твою ж, Ливэль! – вознегодовал Бородач. – Наяривай про мельникову дочку!

– Ага‑ага, про дочку! – поддержали его товарищи, но под суровым взглядом колдуна тут же присмирели.

Музыкант играл хорошо, даже превосходно. А вот пел он неважно: виной тому прохудившиеся сапоги да осенние дожди. И все‑таки голос его не утратил приятности, хоть и отдавал легкой хрипотцой.

«Песнь о прекрасной леди Ливэль» завершилась, и настал черед баллады о достославном, благородном и милосердном, но – увы! – сказочном рыцаре Альри́ке. Кое‑кто из мужчин заерзал на лавках, глотая хмельные смешки. Что их развеселило? Охотнику было все равно, он ждал.

Предпоследний куплет, где доблестного воителя загрызает коварный огнедышащий змей, потонул в немелодичном прорвавшемся наружу гвалте. Суть в том, что много лет назад историю Альрике переиначили. В народном изложении неугомонный рыцарь обрел земной покой, лишь когда дракон нечаянно, по безалаберности, на него присел. Менестрель, само собой, исполнял балладу правильно и не стерпел пренебрежительного отношения к легендарному, пусть и вымышленному, герою. Да и к себе тоже.

– Вы мешаете мне работать! Я не привык к подобному! – выпалил он.

– Катись тогда подобру‑поздорову! – посоветовал ему Джо‑Добряк.

«Спятил от голода», – заключил Боб, не умевший объяснить горячность музыканта. Поразмыслив еще с полминуты, трактирщик плашмя бухнулся под стойку – и сделал это как нельзя более вовремя!

– Так и поступлю! – дерзко воскликнул менестрель и, зачехляя лютню, сквозь зубы просвистел: – С‑с‑свиньи!

Охотник приготовился. Тот, за кем он наблюдал, не шевелился. Зато перепившие лиходеи ринулись к языкастому менестрелю с кулаками. Охотник плавно поднялся. Он не спешил: молодчики, кутившие в «Клюке», и в подметки ему не годились.

Пока храбрецы, источая густой сивушный дух, неслись к менестрелю, Охотник сгреб его за воротник и швырнул к двери. Юнец протестующе тявкнул, но додумался покинуть таверну на четвереньках.

Движения Охотника были молниеносны, едва различимы. Нападавшие не сразу поняли, что перед ними теперь не испуганный мальчишка‑музыкант, и налетели на чужака. Тот резким ударом в переносицу оглушил первого. Второму жестко вывернул запястье и оттолкнул пинком. Третий разбойник споткнулся о второго, покачнулся и сшиб теснившихся позади. Господа смутьяны грянулись на пол, соорудив завал.

– Я сам с ним разберусь, – досадливо выплюнул Мориш, выколачивая трубку о край стола.

Он пробормотал заклинание и махнул рукой в сторону Охотника. По неосведомленности своей Мориш полагал, что ему, познавшему тайну, нет равных.

Посрамленные бандиты расползались по углам. Охотник застыл посреди зала каменным изваянием. Мориш безбоязненно шагнул к нему.

– А сейчас как попляшешь? – самодовольно улыбнулся он.

К глубочайшему удивлению мага, Охотник издевательски фыркнул и выскочил на улицу. С головы его сорвало капюшон, взметнулись седые волосы.

Старый Мориш не поверил глазам. Он бросился за Охотником, посылая в него одни чары за другими, но волшебство отчего‑то не подействовало. И тогда Мориш воспользовался Гибельным Словом…

* * *

«Лужа, – определила Эрсиль, в ботинках захлюпало пуще прежнего. – На редкость мерзкая погода. Когда же это прекратится?»

«Никогда», – простонали великанские ели. Их разлапистые ветви сплетались над проселочной дорогой, что напоминала реку, текущую в необъятной темноте.

Разгулявшийся ветер толкал Эрсиль в спину, ноги подламывались, и все же она упрямо шла. За целый день Эрсиль так и не позволила себе отдохнуть. Она торопилась, но блуждания по чащобам графства Эльсул совсем измучили ее.

Ливень ослабевал, за облаками мелькнули крошечные звезды, и небо опять заволокло. А Эрсиль все брела и брела по чавкающей грязи на север. Деревья шумели и скрипели. Эрсиль чудилось, будто в лесу бушуют сумеречные фейри – и не те озорные курносые невелички, о чьих шалостях она с восторгом читала в детстве, а свирепые хо́уб‑лиэ́нны с морщинистыми лицами и зубами‑иглами…

Рядом затрещала хворостина, в кустах ежевики кто‑то закопошился. Эрсиль вздрогнула, обернулась: а что, если там, во мраке, скользит за ней по пятам уродливый карлик?! Потом скривила губы. Смех да и только! Вот уже три года скитаний, поисков, а из‑за такой малости чуть из собственной кожи не выпрыгнула!

Убеждая себя в том, что хоуб‑лиэнны давным‑давно вымерли, она покопалась в сумке. Вынула кулек с ломтем зачерствевшего хлеба и спохватилась, что не купила провизии во встречной деревеньке Тукби.

– Ви́верн меня задери… – пыхтела Эрсиль, вслепую обшаривая котомку. Ни крошки съестного! По закону вселенской подлости. – А ради справедливости, милейший виверн, задерите, будьте любезны, и стервеца, из‑за которого вся эта суматоха! – мстительно добавила она, присаживаясь на травянистый взгорок у обочины.

Он оказался мягким и даже не очень сырым. Хотя о сырости Эрсиль не беспокоилась – ее плащ из грубой ткани не помешало бы основательно выжать.

Сглодав горбушку, Эрсиль поправила лямки заплечного мешка и выпрямилась.

Ночные часы тянулись, отнимая последние силы: ни проблеска, ни огонька вдалеке. Унявшийся вроде бы дождь снова забарабанил по капюшону. Эрсиль с надеждой устремлялась к очередному повороту и твердила, что сегодня все закончится, наградой ей станет мирная обыденно‑счастливая жизнь без тревог и терзаний, без утомительных путешествий…

Лес немного поредел. Эрсиль взбодрилась: по ее расчетам получалось, что до Тэрлина около полутора миль. Впереди сверкнуло медно‑желтым, и вскоре появился двухэтажный покосившийся от времени дом. Верхнюю часть дощатого фасада подпирали обтесанные столбы, и под этим навесом грудился разномастный хлам. Возле порога имелось свободное пространство, озаренное помигивающей лампой у притолоки. А слева на погнутом штыре болталась жестяная вывеска с корявой надписью «Клюка». Для подобной хибары более точного названия и не придумать, рассудила Эрсиль.

С минуту она перебарывала глупое желание ринуться внутрь – сию же секунду, на всех парах! Но нет, сначала требовалось выяснить, что это за «Клюка» такая и чем тут занимается нужный ей человек.

Эрсиль сунула вещи под куст сирени, буйно разросшийся на углу, а сама прижала ухо к стене. Из‑за нее доносилось прерывистое шуршание. Мыши у них столуются, что ли? Где песни, топот, прочий гам, присущий кабакам и харчевням? Подозрительно…

Минуя дверь, Эрсиль подкралась к узенькому оконцу. При этом она почти задела башню из ящиков – эдак шарахнуло бы! Изучив зыбкие тени и бурые сальные пятна на стекле, Эрсиль обогнула таверну. Первое окно занавешивала холстина, второе, за выступающей на улицу каминной трубой, горело поярче. В нем Эрсиль увидела чей‑то мясистый загривок, воротник и лысую макушку, а за ними – край стола и людей.

На том изыскания Эрсиль были пресечены. Окрестности затопил вой – такой неистово громкий, что Эрсиль мотнуло к дымоходу. Звук не рассеивался, не изменялся, и это озадачивало. В зловещем вое ощущалось нечто чересчур зловещее – пробирало до мозга костей, уж если начистоту.

Стихло внезапно, словно отрезало. К Эрсиль подскакали два исполинских волка: клыки торчат, шерсть дыбом, глаза навыкате. Звери кровожадно ощерились и припали к земле. Не успела Эрсиль отойти от потрясения и стегнуть ближнего волка заклинанием, как поняла, что он не рычит, не пыхтит и буквальным образом расплывается.

– Подвижный морок, – облегченно прошептала Эрсиль и, помедлив, ткнула разъяренного зверя. Тот не возражал, рука продырявила ему череп.

– Совсем бесплотный. Нехороший, – сделала вывод Эрсиль, поскольку глубокая черная прореха не исчезала.

Сама Эрсиль работать с подвижными мороками не умела, и развеивать их не умела. А кое‑кто умел – и наслал на нее слуховое наваждение, а затем волков – не иначе как для устрашения.

– Чьих будете? – осведомилась Эрсиль у испорченного зверя. – А чего вытаращились?

Эрсиль знала: чтобы заворожить кого‑то, надо смотреть на него. Либо волшебник укрылся за деревьями, либо в трактире и оттуда заметил Эрсиль. Морок выглядел не ахти и никем теперь не поддерживался. Но зачем колдуну возиться с Эрсиль? Пронюхай он о ее способностях, поймал бы или убил. Так зачем же?

Эрсиль не строила догадок – те все едино не выстроились бы, потому что у нее даже мысли устали и тяжело ворочались на дне головы. Во всяком случае, Эрсиль не хотела обнаружить себя еще раз и почла за лучшее спрятаться до поры под защитой сирени. Понаблюдает‑понаблюдает – а ну как что‑то и разрешиться.

Волки резво порхнули за Эрсиль, и при свете фонаря она совсем в них разочаровалась – ни дать ни взять кучи свалявшегося меха с проплешинами.

– Вы на погоню заговорены? – осенило Эрсиль. – Кинься я наутек, помчались бы за мной?

Прозрачные волки не снизошли до ответа и рассеялись клочьями дыма. Это опять же доказывало, что маг не заботился о своем мороке, не то подлатал бы.

– Чахоточные какие. Мои не бегают, зато покрепче будут, – пробурчала Эрсиль и полезла в гущину.

Ее окатило водой с листьев, сучком порвало штанину, но с горем пополам Эрсиль уселась и подтянула котомки.

На заднем дворе утробно хрюкнула свинья. Эрсиль ей позавидовала: почивает сытая, в тепле и сухости. А у Эрсиль зуб на зуб не попадает и живот урчит от голода. А чем она хуже свиньи? Дабы не погрязнуть в унынии Эрсиль постаралась убедить себя, что она вовсе не хуже. А как, с вашего позволения, утешаться, околевая под хлестким дождем в компании шквального ветра? Эрсиль добралась до четвертого довода: «Я гораздо аккуратнее ем» – и отвлеклась. Уловила нечто… Шаги. Так оно и есть, шаги – едва различимое мокрое шлепанье. Не со стороны Тэрлина, а от деревни, откуда явилась сама Эрсиль.

Из волнующейся лесной мглы вынырнул невысокий паренек – шатающийся и спотыкающийся. То был музыкант Ба́рнид. Эрсиль уже сталкивалась с ним нынче утром.

– Куда прешь, оборванка! – приветствовал ее вежливый юноша, который нарек себя ни много ни мало «менестрелем».

Он позабыл, что неделю назад ужинал с Эрсиль за общим столом и плакался ей на свою горькую судьбу. Барнида не приняли в труппу разъездного театра. Его, восхитительного, талантливого Барнида! Не похабного криворукого дергуна струн, а взаправдашнего менестреля!

– Куда пру, туда и пру, – ощетинилась Эрсиль, но потом вспомнила, что она притворяется нищенкой, и с заискиванием добавила: – А не подаст ли молодой сударь монетку обездоленной женщине?

– Нету у меня ничего, три дня во рту ни крошки! Отлепись, попрошайка!

Эрсиль обиделась не на шутку. Но тогда ей было не до менестреля, да и сюда не ради него она приковыляла. И все‑таки возможность поквитаться с Барнидом представлялась ей весьма заманчивой.

Артист вознамерился сам себе отомстить и заспешил прямиком в таверну, где, по мнению Эрсиль, угнездился колдун – любитель запугивать.

«Ну и получишь же ты на орехи, Барнид», – улыбнулась она.

Менестрель замешкался у порога. Уцепился за ржавое кольцо засова, отпустил, снова уцепился, понурился…

«Трусишь, голубчик, – злорадствовала Эрсиль. – И не зря, не зря. Это тебе не бродяжкам пинков отвешивать».

Барнид тягостно вздохнул и отчаянно бросился в зал. Там загалдели, захохотали, потом все улеглось.

«Безмозглый, – заключила Эрсиль. – Не проверил, а суется. Осторожнее надо! Вот как я. Ха! Веселая вдовушка Эрти – образец для подражания!»

Пока Эрсиль полгода жила в Заречье, она настолько привыкла к легенде о вдовушке, что теперь частенько путалась. Доехав на дилижансе до границы Вейнса с графством Эльсул, она переоделась нищенкой, а в запасе еще имелся «мальчишка‑голодранец». Рядиться в лохмотья Эрсиль не слишком нравилось, но так было проще и безопаснее: кто на босяков позарится?

Менестрель тем часом запропал. Эрсиль куталась в плащ, растирала озябшие пальцы и, чего греха таить, жалела себя: одинокая, клюющая носом, в жуткой глуши, где почтовые кареты ходят раз в месяц, а уж «адских штуковин» – поездов и не видывали! С неба льет, ее травят волками‑призраками, и это сущий вздор по сравнению с тем, что ее ожидает.

А ветер все надрывался, гудел, и в помощь ему загудели голоса в харчевне. Эрсиль встрепенулась. Выпирающий угол дома ей мешал, она наклонилась… Внезапно за стеной что‑то бухнуло. Дверь распахнулась, взвизгнув петлями, и на улицу вывалился менестрель. Белее мела, он метнулся в темноту, волоча по лужам музыкальный инструмент.

Трактир наполнился шумом и воплями. В сияющем проеме возник некто с седыми волосами. За ним и чародей подоспел – смуглый, сутулый, в летах. На подбородке его топорщился клочок бороды, на макушке красовалась шляпа. Старик щедро сыпал заклинаниями, и Эрсиль слышала каждое слово, оброненное им. Она смотрела на него во все глаза. Как ни боялась Эрсиль в ту минуту, любопытство побеждало страх. Она впервые наблюдала волшебника – не считая себя, конечно же.

Наглость этого господина ее изумляла. Он не придерживался главного принципа магов и, уж понятно, ведьмарей – магов вне закона. Ни в коем случае им нельзя ворожить на людях, иначе рано или поздно, а скорее рано, Тайный Сыск выследит и покарает.

В том, что старик – ведьмарь, Эрсиль не сомневалась. А он исступленно бубнил, вычерчивая перед собой диковинные фигуры. Эрсиль недоумевала: круг за кругом чудодей использовал нехитрые устные формулы, которые были ей известны и для которых требовался направляющий жест, ничего кроме. Вон опять, плетение Осколка – прошивает дубовую доску насквозь. И зачем, спрашивается, так крутить своими несчастными кистями? Чтобы их отвинтить?

«Нахватался где‑то нелепых идей», – подытожила Эрсиль.

В запретной науке кудесник смыслил немногим больше ее самой. Ему, как и ей, достались крупицы знаний.

Выскакивать из зарослей Эрсиль не торопилась: седой мужчина и без нее одолел бы кого угодно. В его руке блеснул длинный кинжал – довольно широкий у основания, но резко сужавшийся к острию. Заклинания не причиняли вооружившемуся человеку ни малейшего вреда. Он беспрепятственно подошел к ведьмарю, к сирени, и, соответственно, к Эрсиль.

Она постаралась окаменеть, но точно накаркал кто! Седой – так назвала Охотника Эрсиль – ни с того ни с сего застыл. Несколько долгих мгновений он обозревал куст, желая определить, что скрывается за листвой. Еле тлеющий фонарь не послужил ему подспорьем в этом скверном начинании. Седой отвернулся.

– За убийство двоих горожан из Гридля решением Верховного Суда Ко́нтэмстоу вы приговорены к казни, – бесстрастно сообщил он.

Ведьмарь уже прекратил атаковать и пребывал в оцепенении. Ни ускользнуть, ни защитить себя он не пробовал. А Седой четким, отработанным движением взял противника за плечо, вонзил тому меж ребер лезвие и отступил. Колдун захрипел, обмяк, рухнул на дорогу. Но самое ужасное, он распластался в луче света – так, чтобы Эрсиль встретила его стекленеющий рыбий взгляд.

К горлу поднималась тошнота. Эрсиль не могла шелохнуться, не могла отгородиться от желтоватого воскового лица, от зеркальных дождевых капель, стекавших по нему.

В довершение ко всему из таверны выкатилась толпа каких‑то оголтелых молодцов. Протоптавшись по мертвецу, они прыснули в разные стороны и затерялись во мгле. Охотник и не думал гоняться за ними, вместо этого он крикнул хозяина заведения. Тот бочком‑бочком вылез на крыльцо и затянул со слезами в голосе:

– Пощадите невинного Боба! Ни при чем я, ни при чем! Мне деваться некуда, вот и пустил их. Я вам благодарен, избавили нас… Молиться за вас обещаю!

– Угомонись, Ломоть. Нам нужно позаботиться о покойном.

Кому‑кому, а Седому хладнокровия было не занимать. Он невозмутимо очистил клинок тряпицей и сунул его в ножны.

Приметив на поясе Охотника пистолет и перевязь со вторым, парным кинжалом, трактирщик утратил те крохи самообладания, что умудрился еще сберечь.

– Это как же? Похоронить?! – затрясся Боб. – А вдруг он того – очухается?! Да и прикапывать же его непросто… Кол там осиновый воткнуть, чесноком натереть… Он вроде бы… морокун?!

– Вы, милейший Ломоть, переволновались сегодня, – фыркнул Седой, запахивая плащ. – Неужели в бабкины сказки верите?

– Но я же… но он же… он тарабарщину бесовскую нес! – Толстяк покосился на мокнущий труп с опаской.

– А вам не померещилось? По мне, так он обыкновенный гнусный разбойник и поплатился за свои злодейства, только и всего. – Седой похлопал трактирщика по спине. – А уж если затрепыхается, поленом его по виску – и порядок.

– Как же, сударь?.. – булькнул посеревший хозяин.

– Да пошутил я, – отмахнулся Седой. – С дыркой в сердце не оживет.

– Да‑да, сударь, но это ж колдун!

Эрсиль слушала их, чувствуя себя немногим лучше бездыханного чародея.

– А тут нет разницы: колдун, не колдун – без сердца не убежит. – Седому надоело церемониться с перепуганным хозяином. – Твои ребяческие страхи меня не интересуют, ясно?

– Ясно, сударь, ясно! Сделаю, как велите… – залебезил трактирщик. – Я обустрою вам спальню, пожалуйте за мной. Или вы в Тэрлин немедленно? До него и пешком всего ничего.

– Нет, я переночую здесь, – отрубил Седой. – А теперь иди за лопатой. Усопшего надо предать земле. И заодно, пока ты будешь трудиться, побеседуем не о колдунах, а о бандитах.

Трактирщик обреченно уковылял, а когда возвратился, накладные карманы его куртки выразительно топорщились. Мнительный Боб не надеялся на свою удачу и предусмотрительно запасся чесночком.

Схватив мага поперек туловища, Седой двинулся к лесу, трактирщик – за ним. А в грязи осталась лежать раздавленная коричневая шляпа с железными клепками на тулье.

Эрсиль зажмурилась. Ее знобило так, словно она сидела по уши в ледяном озере.

«Чего раскисла, балда? Радуйся, ухлопали волшебника, не обнаружат тебя. А ну, без хныканья! Не время для щенячьего скулежа…» – на все корки ругала себя Эрсиль, чтобы немного очнуться. К счастью, ее одиночество было долгим. Худо‑бедно она собралась с мыслями и даже сочинила нечто наподобие плана.

Наконец у обочины захрустели ветки. В озаренный полукруг шагнули коренастый запыхавшийся Ломоть и высокий бесшумный Седой. Они проследовали в дом, не удосужившись соскоблить чернозем с перепачканных сапог.

Через полчаса Эрсиль кое‑как выползла из кустов. Она до того закоченела, что не сумела быстро разогнуться. Спрятавшись за углом, Эрсиль размяла поясницу, шею. Наклонилась, выпрямилась, неловко подпрыгнула.

– На́виэв дэйр, – шепнула она.

В солнечное сплетение толкнулось нечто теплое и родное. Оно разлилось по телу, согрело и укрепило.

Придерживая капюшон так, чтобы он затенял левую щеку, Эрсиль проникла в обеденный зал. Там было душно, неопрятно и сумрачно. Потрескивали угли в очаге, на полу валялись опрокинутые лавки, щербатые миски, кружки и чьи‑то башмаки… Потолок в копоти, оленьи рога над камином – куда без них? – люстра тележным колесом, длинные столы и облупившаяся стойка – в целом ничего особенного.

Дабы не разгневать владельца «Клюки» нахальным вторжением, Эрсиль замерла у порога. Ей требовалось убедить хозяина в своей полнейшей безобидности. Ведь натирать почившего кудесника чесноком и уснащать его кольями – занятие серьезное, не для всех. А Ломоть, как поняла Эрсиль, человек впечатлительный, может огорчиться сильнее прежнего и наябедничать Седому.

На крутой лестнице, притаившейся в самой глубине таверны, вырос хозяин с масляной лампой в руке. Он грузно топал, почесывал рыжий затылок и что‑то бухтел себе под нос.

– Здравствуй, уважаемый господин, – негромко приветствовала его Эрсиль.

Трактирщик вздрогнул, зацепился за нее взглядом, насупился.

– Дармовой кормежки нет! – не очень дружелюбно известил он.

– Мне бы приютиться до утра, не обяжете ли?

– Ты что, нищебродка, свихнулась?! До чего настырная! Разок запамятуешь крюк навесить, так лезут вшивари всякие!

Толстяк подлетел к Эрсиль и начал выпихивать ее на улицу. Она протянула ладонь с тремя серебрушками, приготовленными заранее.

– Хорошо уж! – Трактирщик вырвал деньги у Эрсиль, точно завзятый ворюга. – Живей, живей! Видала, сколько натекло с тебя? Лишнюю монету назад не получишь!

Эрсиль усмехнулась краешком губ. За хозяином она вскарабкалась на верхний этаж и очутилась в тесном проходе. Слева располагалось четыре клетушки. Эрсиль проводили к дальней. Дважды она запнулась о скомканные обмахрившиеся коврики, и сопение Ломтя приобретало угрожающий характер.

– Доволоклись, колченогая миссис!

– Горелку поярче бы зажег, и ноги бы выправились, – процедила Эрсиль.

Каждый норовит ее оскорбить – надоело! Она скиталица, и что с того? Заплатить‑то – заплатила.

– Поговори у меня! – буркнул Ломоть, напирая на Эрсиль.

Она отпрянула и ушиблась о панели, обитые пыльным сукном. Трактирщик охнул и сипло предупредил:

– Помалкивай лучше обо всем тут, здоровее будешь. И не шуми, у нас сэр Охотник на постое.

Эрсиль кивнула и юркнула в каморку. Узкая койка, табурет, какие‑то мешки в углу – вот и все, чего удостоилась Эрсиль… Вот и все.

Она стряхнула плащ и ботинки, сменила рубаху, посетовав, что нет запасных штанов, надела колючие шерстяные носки и сухие, но расхлябанные сапоги. Засунув за голенище нож, Эрсиль опустилась на бугристый тюфяк и обернулась к окошку. Дождь избороздил струями мутное стекло. Она опять выжидала…

Давно минула полночь, когда Эрсиль выскользнула в коридор. Ее встретила синеватая мгла и въедливый скрип половиц. Соседняя дверь оказалась приоткрыта, за ней – никого. За второй – тоже. Эрсиль подкралась к третьей. Не заперто. Как многообещающе!

Из чехла, пришитого к изнанке матерчатого пояса, Эрсиль извлекла тонкий кинжал. Затем постаралась унять громкий стук сердца.

Тишина. На постели лежит он, ее враг, и ровно дышит. Недолго ему теперь… дышать.

Вокруг сгустилась чернота. Эрсиль подобралась ближе. Сегодня ей на удивление везло: он спал, вольготно раскинувшись, выставив одно колено. Слабость нахлынула на Эрсиль, словно безбрежное октябрьское море. Она покачнулась, неловко переступила. Седой пошевелился. Эрсиль скорее занесла стилет.

Короткий замах и… перехват. Седой вскочил и наискось ударил Эрсиль. Во рту появился железистый привкус крови, глухо звякнул выроненный клинок. Седой швырнул Эрсиль на пол, заломил ей руки за спину и туго скрутил ремнем. Все это заняло полминуты.

Эрсиль съежилась на грязных досках. Слез не было, только привычная боль в груди и ноющая злость. Ну почему он вернулся? Почему не потерпел до ноября?

Седой чиркнул спичкой, фитиль затеплился, и подрагивающий язычок пламени расцветил убогую комнату.

– Эрти, мать твою! Что с тобой нужно сотворить, чтобы ты не таскалась за мной? – прошипел Седой.

– Удавить не пробовал?

Эрсиль приподнялась и посмотрела в его серые глаза – прозрачные, с темным ободком по краю радужки. Седой сгреб ее за шиворот, остервенело прижал к стене.

– Зачем ты снова разыскала меня? – зарычал он.

Лицо его исказила ярость, пепельные волосы были взъерошены. Эрсиль не дала бы Седому и тридцати.

– Хотела пригласить тебя на званый вечер, разумеется, – криво улыбнулась она.

– Неужели? – прищурился Седой. – Как же ты меня достала, бестолочь!

Он присел возле нее на корточки и сделал то, за что Эрсиль возненавидела его еще больше. Он коснулся шрама, который рассекал ее левую щеку от виска до подбородка. Эрсиль взбрыкнула, угодив каблуком в бедро Седому. Тот даже бровью не повел.

– Бестолочь, – вдумчиво повторил он. – Что ж, отправишься со мной, Эрти. Пригляжу за тобой. Да и ты все стремишься ко мне в компанию.

– Званый вечер отменяется? – с наигранным безразличием осведомилась Эрсиль.

Седой хмыкнул и, откопав в объемистой торбе веревку, спутал Эрсиль лодыжки и тщательно перевязал ей руки. Он поместил их спереди, но обвил на совесть – запястья и выше. Эрсиль не сопротивлялась: для сопротивления ей понадобились бы силы.

«Ну и ладно, – отстраненно размышляла она. – Если буду рядом, воспользуюсь случаем, избавлюсь от этого выродка».

– Советую вздремнуть, – заметил Седой, укладывая Эрсиль на бок.

Толкнул ей под голову подушку, укутал одеялом, сам же устроился на кровати и погасил свечу.

– Все равно убью тебя, – беззвучно прошептала Эрсиль.

А на улице шел дождь и бесчинствовал ветер.

Глава 2. Нечисть с рогами и без

Седой разбудил Эрсиль спозаранку. Нагнувшись, он теребил ее за плечо, пока она не разлепила веки.

– А, это ты, демон… Наконец‑то. Сколько заплатишь за мою душу? – проговорила Эрсиль, язык у нее заплетался.

– Ни гроша, – отчеканил Седой и освободил ей ноги.

Эрсиль тут же пнула наугад. Промахнулась – обидно.

– Почему так мало? – полюбопытствовала она, неуклюже прислоняясь к перегородке.

Седой продолжил сматывать бечеву, потом сунул ее в мешок.

– Для чего тебе моя смерть? – нахмурился он.

– Отвечать вопросом на вопрос невежливо. Тебя не учили в детстве, нет? – пожурила Эрсиль и зевнула.

– А тебя? – эхом откликнулся Седой.

Эрсиль умолкла: беседа получалась глупая. Наверное, с врагами всегда так – что ни слово, то полнейшая чепуха.

– Есть будешь? – Седой кивнул на табурет, где остывали ноздреватые овсяные коржики и плошка наваристой похлебки.

– И как, по‑твоему? Ткнусь носом в тарелку и начну лакать? – проворчала Эрсиль, дергая затекшими руками.

– Покормлю.

Седой взял миску и придвинулся к смутившейся Эрсиль.

– Крысиной отравы туда подсыпал? – фыркнула она. Но, рассудив, что сытой жить и мстить веселее, открыла рот.

Вскоре Седой заухмылялся.

– Завтрак в приюте умалишенных, – желчно сообщил он. – Ложечку за маму, за папу, за доброго дядю, которому ты мечтаешь всадить сталь под ребро…

В ячменной похлебке как на заказ попался не то хрящик, не то косточка, чуть не сломавшая Эрсиль зуб. И вот это что‑то неопределенное полетело точнехонько в лоб Седому. Он был чересчур близко и недооценил коварство Эрсиль, а посему уклониться не успел.

– Значит, наелась, – глубокомысленно изрек он и отставил тарелку.

Эрсиль не мигая глядела на Седого. За румяную коврижку и глоток сладкого чая она посулила бы половину своих денег, но пресмыкаться на потеху врагу претило.

Седой с аппетитом жевал лепешку и застегивал крючки на широком тисненом поясе, снабженном ремнями, петлями и утолщениями‑зазорами. Прикрепив ножны, Седой покосился на Эрсиль. Та притворялась, что не голодна. Напрасно. Он все понял.

– Нечего было плеваться, – принимаясь за второй хлебец, буркнул Седой, но не вытерпел немого упрека и поперхнулся.

Откашлявшись в кулак, он сжалился над Эрсиль и протянул ей большой кусок.

– Еще кружку воды, – потребовала она, неловко придерживая угощение растопыренными пальцами.

Седой напоил Эрсиль и удалился, а вернулся уже с ее вещами.

– Из дома выйдешь сразу. Хочешь – убегай, хочешь – жди меня на крыльце. – Седой рывком поднял Эрсиль, обернул ее плащом, нахлобучил капюшон почти до подбородка. – И не вздумай ляпнуть что‑нибудь трактирщику. Себе же навредишь.

– А то он не сообразит, что дело нечисто! – огрызнулась Эрсиль. – У меня в прорезях для рук нет, собственно, рук!

– Тайком проскользнешь. Уяснила?

– Уяснила? – гнусаво передразнила Эрсиль и пошатнулась, когда Седой с размаху повесил на нее сумку и абы как скрученный тюк.

Отнятый вчера кинжал валялся на кровати. Седой пренебрежительно бросил его в котомку и погнал Эрсиль вниз по лестнице.

Владелец «Клюки», надо полагать, где‑то прятался – обеденный зал пустовал. Седой толкнул Эрсиль за порог, а сам направился к стойке и громко хлопнул по ней трижды.

На улице Эрсиль окунулась в густой туман. Смысла убегать она не видела, напротив, боялась, что от нее убежит Седой.

– Ну‑ну, господин «я‑благороден‑но‑ты‑мне‑поперек‑горла», – прильнув к щели между косяком и дверью, бормотала она. – От меня ты не отцепишься, нет… Разве что пырнешь все‑таки своим прадедовским тесаком.

В действительности Эрсиль храбрилась: «отцепиться» от нее, связанной и обессилевшей, было проще простого.

Седой переговорил с отчаянно трусившим хозяином. Звякнули монеты, перекочевав в карман Ломтя, отчего Ломоть явно испытал облегчение.

– И помни, мне все известно, – припечатал напоследок Седой и стремительно покинул злополучную таверну. Не замедляясь, он ухватил Эрсиль за локоть и поволок ее в сторону Тэрлина.

Брезжило раннее зябкое утро, дождь прекратился, но липкая, пахнущая хвоей дымка затопила окрестности. Теневые очертания елей проступали сквозь белое марево, дорога растворялась под ногами. Казалось, нетрудно и воспарить над ее поверхностью.

Седой размеренно шагал вперед, не обращая внимания на Эрсиль и звуки, ею производимые. А звуков этих было великое множество: Эрсиль запиналась и охала, хлюпала, стонала и честила Седого за то, что сдавил ей предплечье как тисками.

– У меня набухнут здоровенные синяки, – брюзжала она.

– Ты запихал в мешок мои ботинки, они теперь шваркают меня по лопатке, черт бы их побрал – и тебя заодно… – бубнила она.

– А ты ботинки прямо к чистой одежде сунул?! Да они мне все там перепачкают! – негодовала она.

«Клюка» давно затерялась вдали, солнце так и не сумело иссушить мглистые облака, а Эрсиль с муравьиным усердием продолжала донимать Седого.

– Освободи меня, а? – канючила она, порядком умаявшись. – Я тогда быстрее пойду. Пожалуйста. Чего тебе стоит?

– Спокойствия стоит, – наконец отозвался Седой. – И моего и твоего. Если ты нападешь на меня, как я отвечу, по‑твоему? Тебе мало шрама?

– А то нет! – воскликнула Эрсиль. – Вашими стараниями мечтаю обзавестись еще парочкой таких украшений!

Седой испортил ей лицо при первой же встрече. В пригороде У́кселлоу Эрсиль подкралась к нему со спины и прыгнула, не очень‑то зная, куда втыкать стилет. Несложно догадаться, чем все завершилось. Седой с разворота полоснул, Эрсиль пригнулась, но это ее не спасло. Вспышка, боль, кровь… Его ошеломленный и даже испуганный взгляд. Темнота. С тех пор пролетело два с половиной года.

– Твоя вина. – Седой безучастно посмотрел на Эрсиль. – Зачем тебе моя смерть?

– Я не спорю, вина моя, – покаянно согласилась Эрсиль. – Во всем, что случается с людьми, виноваты они сами.

– Понятно, каши с тобой не сваришь, – обронил Седой.

– Боюсь, что так. Готовить не люблю, увы.

Седой столь внезапно ринулся в лес, утаскивая за собой Эрсиль, что она чуть не вывихнула лодыжку, угодив в размытую колею. «Ну все, доигралась, порешит. Вон и клинок вынимает», – заключила Эрсиль. Убить Седого или погибнуть самой – для нее почти не было разницы.

Опасения Эрсиль не подтвердились. Вместо того чтобы швырнуть ее на обочину и пригвоздить к земле, как букашку, Седой засел в кустах черемухи. Поднес палец к губам и устрашающе зыркнул на Эрсиль. Она намеревалась завопить – из вредности, но Седой благоразумно зажал ей рот ладонью. Обрадовавшись редкостной удаче, Эрсиль хорошенько его куснула и заработала добрую оплеуху.

Над ними тем временем сомкнулась тишина – непроницаемая, вязкая. Словно на тысячу миль вокруг нет никого живого. Однако всего через минуту Эрсиль заслышала слабое перестукивание и отпраздновала это событие, повторно укусив Седого. Он не дрогнул, стерпев ее выходку. А потом Эрсиль не до выходок стало: из молочной пелены вынырнуло создание, при виде которого волосы на затылке шевелились.

Тело существа могло бы принадлежать невообразимо крупному мужчине, но голова… Вряд ли у какого‑либо оленя имелась такая огромная черная морда с налитыми багрянцем раскосыми глазами. А рога! Широкие, заостренные по кромке. Нарочно их затачивали, что ли?

Сам нелюдь передвигался бесшумно. Едва уловимое шуршание и потрескивание издавала матерчатая накидка, унизанная берестяными амулетами, птичьими косточками, перьями, каменными бусинами. Помимо нее на гиганте были кожаные штаны и высокие сапоги. Мохнатую грудь ничто не прикрывало.

Втягивая ноздрями сырой воздух, монстр отклонялся то вправо, то влево. В руке его покачивалось увесистое копье, и Эрсиль вдруг подумалось, что он за компанию с Седым ограбил лавку старинного оружия… А если без шуток, Эрсиль искренне посочувствовала укушенному врагу: отпрянь он, вскрикни, и жуткий человекоолень обнаружил бы их.

– Надо сойти с дороги, – прошептал Седой.

Эрсиль не шелохнулась: перед ее мысленным взором все еще плыл рогатый воин.

– Да поднимешься ты или нет?! – ожесточенно зашипел Седой.

Поскольку это не подействовало, он вздернул Эрсиль за шиворот.

– Ну же! Заснула?!

– Кто он? – вымолвила Эрсиль.

– Позже, – оборвал Седой и поволок ее в чащу.

Пока пробирались сквозь бурелом, утекло немало времени. Туман понемногу рассеивался, и Эрсиль посчитала, что близится полдень – в сумрачных дебрях точнее не определишь. Под ногами пружинил напитанный влагой мох, колючие сероватые ветки когтили одежду, путь преграждали накренившиеся стволы, разрисованные кольцами голубоватых и рыжих лишайников.

Эрсиль утомилась и понуро ковыляла. Приметив это, Седой помедлил.

– Я бы распрощался с тобой сейчас, но бросать нежных барышень на потребу чудищам не в моих правилах. Впрочем, ради тебя правила не грех и поменять, – усмехнулся он.

– Зубоскалишь, – пропыхтела Эрсиль, оскальзываясь на услужливо подвернувшейся кочке. – Не по твою ли душу зверушка наведывалась?

– По мою, по мою. Вы на па́ру за мной гоняетесь.

Эрсиль осеклась: и это следовало за ней по пятам давешней ночью? Свести знакомство с виверном и то было бы предпочтительнее.

– Как‑то ты сбледнула, подруга. Нужно тебе на привал.

Манеры Седого не пришлись Эрсиль по нраву – что это за панибратство такое? – но на воспитательные беседы не хватало сил.

Вскоре отыскалась полянка, возникшая благодаря вывороченному с корнями дереву. Почти вся она заросла брусникой, а по краям – заячьей капустой, посередине трепетали пурпурными листиками чахлые бересклеты.

– Ты – жди меня, – велел Седой. – Я кое‑что проверю, затем – в О́лкер и назад…

– Все же поменял свои правила, да? – спросила Эрсиль. – Распутай меня тогда, а то чудище загрызет.

– Никого чудище не тронет. Распутаешься сама, у тебя припрятан резак, – объявил Седой и был таков.

– Гад, – просипела Эрсиль, не без основания полагая, что врагу прискучило с ней возиться, и он, не мудрствуя, улизнул. Авось оно и к лучшему!

Присев возле рухнувшей ели, Эрсиль постаралась выудить из‑за голенища охотничий нож: он уже изрядно натер ей щиколотку. Выяснилось, что избавиться от обуви проще, чем ковыряться в ней обмотанными пальцами. Эрсиль попыталась зажать черен коленями, но ей мешало все: перекрученный плащ, сумки, болтавшиеся по бокам…

– Да пропади оно пропадом! – вспылила Эрсиль.

Стряхнув с себя тюк, она вдела ступню обратно в сапог и устроилась поудобнее. Ночью Эрсиль подремала всего ничего, Седой теперь сбежал, и что ей терять? Вот только страшилище неподалеку прогуливается. А пускай сделает милость и съест ее, не разбудив!..

Страшилище на Эрсиль не польстилось. Она очнулась вечером, и все части ее тела были целы – не отъедены, не пожеваны. Зато польстился заяц – на лужайку. Облезлый, длинноухий, он прыгал туда‑сюда и уплетал сочную кислицу, приняв Эрсиль за бугор, не способный причинить вреда его драгоценному здоровьицу. Эрсиль развеяла это заблуждение, с кряхтением выпрямившись. Заяц подскочил и мгновенно растаял в зеленоватых тенях.

Быстро смеркалось. Прогалина светлела крошечным пятнышком, что сохранилось посреди тревожного мглистого царства. Где‑то в стороне шумно взлетела сойка, заухала сова. Эрсиль поерзала, с трудом двигая закоченевшими руками. Подползла к ножу, вдавила его в землю и начала пилить веревки.

Не сказать, что Эрсиль хорошо отдохнула. Ее куртка отсырела, горло саднило, а желудок, судя по ощущениям, ссохся и прилип к ребрам. Воспользоваться магией Эрсиль не могла. Произнести заклинание – пожалуйста. И что толку, когда направить его нельзя?

Вспоров один из многочисленных узлов, Эрсиль подняла глаза и наткнулась на пристальный взгляд Седого. Он наблюдал за ней, прислонившись к сосне.

– Ты еще здесь? – полюбопытствовал он.

– А сам не видишь? – скривилась Эрсиль, оцарапав ладонь о зазубрину.

Седой шагнул вперед и скинул нагруженную торбу.

– Запасся провиантом, – известил он.

– И что, орден хочешь?

– На тебя тоже купил.

– Спасибо, благодетель, – съязвила Эрсиль. – До крышки гроба буду тебе обязана! Особенно если развяжешь меня.

– Как же ты в прошлый раз выкрутилась с подобной сноровкой? – Седой вынул кинжал и склонился над Эрсиль.

– Егерь освободил, – процедила она. – Тьфу! Постригся бы, что ли! Всюду твои волосы!

– Так нечего ртом мух ловить…

Пока Эрсиль разминала окостеневшие запястья и ругалась вполголоса, Седой насобирал хвороста и свалил его кучей подле нее. Поджечь решил, догадалась Эрсиль. Взяв из котомки гребешок, она побрела прочь.

– Куда снарядилась? – поинтересовался Седой, бережно снимая дерн, чтобы подготовить ямку для костра.

– Нос припудрить, – фыркнула Эрсиль.

– Ну‑ну, – ухмыльнулся Седой. – Не заплутай.

Юго‑восточные чащобы графства Эльсул вместила в себя обширная низина, что простиралась от самого Шетэ́льнского озера. Даже в засушливое лето тут без числа было стариц1 и болотин, поэтому в первом же овраге нашелся бочаг. Эрсиль умылась, причесалась, заплела косу и притулилась на камне – подумать. Легкий ветерок холодил кожу. Сентябрь близился к концу, и у Эрсиль оставалось меньше двух месяцев.

Она вспомнила день своего пятнадцатилетия. Она получила подарки…

«Это, – бабушка протянула стилет, – вгонишь ему в глотку. Этим, – бабушка извлекла нож, – выпотрошишь его». Эрсиль проплакала всю ночь. Разве каленая сталь порадует молоденькую девушку? Почему не новое платье, почему не книга о приключениях, не карманное зеркальце из лавки мистера До́эрта? Чем Эрсиль провинилась? Но бабушку не волновали ее слезы. «Исполни то, что должно быть исполнено, – говорила она и добавляла: – Не посрами меня, как посрамила твоя мать».

Эрсиль опробовала на ногте заточку лезвия – совсем тупое, с выщербинами… Спрятав резак за спину, Эрсиль возвратилась на поляну, где потрескивал огонь.

– Выброси этот похабный кусок ржавчины. – Так встретил ее Седой, не прекращая копаться в заплечном мешке. На траве около него лежали миски и коробочка с солью.

– У меня ничего нет, – солгала Эрсиль.

– Врешь. Тебя выдает твое же лицо. И ты правда надеешься, что я забуду о твоем дрянном ножишке? Ты когда‑то пыталась меня им продырявить. Тащи его сюда.

– Чтоб тебя виверн съел, – засопела Эрсиль и, лишившись оружия, спросила: – Кто это был на проселке?

– Твой единомышленник. Сходи к роднику, – скомандовал Седой и, качнув головой на север, всучил Эрсиль котелок.

– Уже умчалась, – кивнула она, царственно опускаясь на бревно.

– Тогда ничего не узнаешь.

Эрсиль подождала‑подождала… И что ей делать? Седой нацелился чистить картошку, не спорить же с ним?

Залезла Эрсиль в самые дебри. Прокляла Седого аж десятью способами: ишь, не угодила ему лужа в распадке! Но порадовалась, отыскав ручей – глубокий, почти речка, с мягкими рыжеватыми струями. Зачерпнув воды, Эрсиль закрепила посудину между оголенными корнями ольхи и расстегнула замаранный плащ, разулась… Вечер был промозглый, в горле першило, но Эрсиль не желала, чтобы Седой записал ее в грязнули.

Клацая зубами, она ступила в поток. Напитанный дождем, он оказался ей по пояс. Илистое дно щекотало пальцы. Эрсиль задержала дыхание и окунулась. Притерпевшись, она даже поплавала, слушая тихий плеск и разглядывая темный засыпающий лес. Эрсиль не боялась. Ручей смывал ее боль, смывал ее страх, унося их течением. И так далеко унес, что Эрсиль нырнула лишь в последнюю минуту.

– Тебя только за смертью посылать.

Седой захватил с берега котелок и исчез.

– Вот бы и не посылал, – злобно прошипела Эрсиль, словно присутствие врага обожгло ее изнутри.

Продолжать купание настроения не было. Кроме того, Эрсиль замерзла. Торопливо одевшись, она поспешила к прогалине.

– И зачем ты пошел за мной, а? – выскакивая из зарослей, выпалила Эрсиль.

– Проверить, не сожрал ли кто, – отозвался Седой и ссыпал картофелины в кипяток.

– Например, пугалище с дороги?

– Нет. Тебя он, скорее всего, не тронет. Ему нужен я.

– А по‑моему, исчадию без разницы, кого лопать, – поежилась Эрсиль. – И куда ваши констебли смотрят?

– Это у́эль. Они умеют затуманивать взоры, и обычные люди их не замечают. Уэли разумны, как ты и я. Хотя все же как я. Ты ведь шальная, – объявил Седой и сунул в руки Эрсиль матерчатый сверток. – На. Запасные вещи. А то лягуха лягухой…

Размотав кулек, Эрсиль ядовито улыбнулась.

– О да, в мужской рубахе и штанах я вмиг похорошею!

– А ты и так в мужских штанах, – парировал Седой, сдабривая булькающее варево тимьяном и лавром. – Но если брезгуешь, околевай в сыром.

– Почему это уэль меня не тронет? – прищурилась Эрсиль.

– Уэль – простой наемник, человечиной не угощается. И, в отличие от тебя, не кровожаден.

Эрсиль прищелкнула языком: все‑то тебе известно!

– Зато убьет – недорого возьмет.

– А ты дорого возьмешь? – обернулся Седой.

– Очень дорого, – серьезно ответила Эрсиль.

Они сидели у костра друг напротив друга и сосредоточенно поглощали суп. Рядом, подсыхая на колышках, пари́ли башмаки Эрсиль. С неба свисали черные клубящиеся тучи, грозя в любое мгновение окатить ливнем и без того размокшую землю.

Эрсиль поджала ноги в толстых шерстяных чулках, оправила юбку и вонзила зубы в третий по счету ломоть свежего ароматного хлеба. Насытившись, Эрсиль прислонилась к замшелому стволу и прикрыла глаза. Она слушала, как стучит ложкой ее враг.

– Тебя было видно в кустах, – проронил Седой.

– Что? – не поняла Эрсиль.

– Там, у «Клюки», в сирени, – отодвигая миску, пояснил он.

– А почему сразу не сказал?! – вспыхнула Эрсиль. Она‑то, наивная, возомнила, что славно запряталась!

Седой промолчал. Эрсиль поднялась и надергала кислицы – самое то, чтобы подлечиться, пока болезнь не расцвела пышным цветом.

Эрсиль устроилась на поваленном дереве, пережевывая тонкие стебельки и листочки, напоминавшие клевер.

– Простыла? – спросил Седой, отрываясь от немыслимо важного занятия – шебаршения палкой в горячей золе.

– Нет, мало покушала.

Седой наклонил голову влево, изучая Эрсиль, затем меланхолично сообщил:

– В тебе умер актерский талант… Умер и теперь воняет.

– Тоже мне, ценитель театра. Во мне талант воняет, а от тебя попахивает кое‑чем похуже!

Седой невозмутимо отогнул воротник, понюхал.

– Твоя правда… иду мыться.

И он действительно зашагал к ручью.

«Нечестно! Все мои колкости насмарку! – досадовала Эрсиль – Что это за непоколебимое спокойствие?»

Через пять минут она подобралась к котомкам Седого: было бы верхом беспечности не воспользоваться его отлучкой. Эрсиль намеревалась выкрасть стилет, но ничего острого в принципе не нашла: всё тряпки, коробочки и бумажонки, «Тихослов Харольда» какой‑то… Протрясла мешок с провизией и разочаровалась. Помимо того, что в нем отсутствовал ее кинжал, так еще из продовольствия – только фасоль в жестянках, картошка и хлеб.

– Вкусностей не ожидается, – пробормотала Эрсиль.

Ей, строго говоря, не привыкать. За три года в Онсельвальте она едала всякое. Чаще всего Эрсиль некогда было привередничать – она мчалась за врагом, который с умом непостижимой скоростью перемещался по стране и за ее пределами. Порой он оказывался буквально у черта на куличках, и Эрсиль прекращала изнурительную погоню. В понравившемся городке она снимала домик или комнату на подворье, шила у портних ладненькие платья, жакеты по фигуре, баловала себя недешевыми сладостями. Последние шесть месяцев Эрсиль обитала в Заречье. По средам она наезжала в Иоль, чтобы посетить изумительную книжную лавку и уютную кондитерскую. Эрсиль коротала дни за чтением, без особого успеха осваивала рукоделие (смастерила три корявенькие салфеточки) и решила обосноваться на берегах Морбэя вплоть до восемнадцатого ноября, но тут пожаловал Седой и все испортил…

Печальный итог. Эрсиль поморщилась. Аккуратно увязав сумки и разгладив шнуровку, она старательно придавала лицу выражение безучастное и невинное. Получалось будто бы неплохо, но Седой заухмылялся, едва очутившись на поляне:

– В вещах порылась уже?

Эрсиль надменно задрала подбородок – ха, якобы он знает все ее хитрости! А Седой стоял и отжимал волосы, отсвечивающие янтарем в редких всполохах огня. Стоял и внимательно смотрел на Эрсиль, ни капли не смущаясь, когда она поворачивалась к нему.

– Я заварю тебе чай с гвоздикой и брусничным листом… От воспалений.

– С чего такая забота? – опешила Эрсиль.

– Ну, – задумался Седой, – за два с лишним года ты уж почти как родная.

Если бы Эрсиль не сидела, то наверняка упала бы. Что ответишь на подобное заявление? Тайком прижав кулак к груди, она устремила взгляд в темноту, где мирно поскрипывали могучие ели. А свое брусничное зелье Седой все же намешал. Протянул Эрсиль объятую парком кружку и отжалел целый пучок кислицы.

«Хочет меня ею закормить, чтоб живот скрутило», – заподозрила Эрсиль.

– Ты сторожишь первая, – обязал Седой, расстилая дерюгу на куче лапника. Приспособил скомканную куртку под подушку, завернулся в плащ.

«Вот и умница, спи, дружочек, спи, – улыбнулась Эрсиль. – А я пока…»

– Кстати, меня зовут Къельт, – счел нужным известить Седой.

«…убью тебя, Къельт. И забуду твое дурацкое имя».

По окрестностям растекалась ночь. Мгла полнилась боязливыми шорохами, отдаленным ворчанием грозы на севере, потрескиванием углей.

Высушив одежду, Эрсиль поджарила на прутике несколько ломтей хлеба, запасливо их припрятала и занялась обожаемым колдовством. Предварительно она поощрила себя оздоровительным заклинанием На́виэв дэйр. Направленно оно не лечило, но сил прибавляло. Эрсиль владела им в совершенстве, да и полюбилось оно ей куда больше прочих. Эрсиль точно подхватывало теплой золотистой волной, стоило произнести его. Заскорузлое одиночество рассеивалось, а нечто прекрасное и незыблемое – то, что было с Эрсиль в самом начале и будет с ней до самого конца, – принимало ее и дарило утешение.

Повеселев, Эрсиль сотворила великолепный морок. Зажмурилась, воскресила образ впечатлившего ее человекооленя и прошептала сложную формулу. Монстр соткался из теней, как живой. Накидка с амулетами даже чуточку колыхалась.

«Натравить бы его на Седого!» Пока Эрсиль витала в облаках и рисовала картины по осуществлению этой затеи, уэль скучал на границе сумрака и понемножку бледнел.

Эрсиль покосилась на своего врага: не храпит, не шевелится. Обманывает или сморило его? Время к двенадцати, бестелесное чудище давно развеялось прахом. Если пытаться, то сейчас.

Эрсиль вынула из костра тлеющую палку и ступила за кольцо света. В ушах звенели восклицания жены господина Батопа: «Кочергой его, кочергой!» А почему бы и нет? Кочерги, само собой, в лесу не растут, но есть же увесистые камни. Тот, возле бочага, где Эрсиль умывалась, должен подойти.

Камень был не увесистым, а четырехпудовым, и хуже того – осклизлым. Эрсиль изрядно намучилась, выковыривая его изо мха. Горящую ветку она отбросила, поэтому поспотыкалась на обратной дороге всласть. Маленький рыжеватый отблеск вывел ее на прогалину. Глаза Эрсиль потускнели, застыли. Перед ней враг. Уязвимый. Къельт.

«Ненавижу, ненавижу, ненавижу…» – твердила про себя Эрсиль, чтобы оградиться своей яростью. Мысли путались: «Все это глупо, очень глупо. Но попробовать‑то надо – вдруг посчастливится…»

Шаг, еще шаг и еще… Казалось, руки выскакивают из суставов. До чего несправедливо, что волшебством Седого не побороть! Это было бы так легко, его сердце замерло бы навсегда. Он ничего бы не почувствовал, все равно что уснул. О́рноморт ве́реберо о́рто – слова метались внутри Эрсиль, готовые сорваться с губ.

Раньше она надеялась одолеть Седого именно этим заклятием. Оно не подействовало. Эрсиль перепугалась и хлестнула цепью магических наговоров. Воздушный Удар переломал бы кости, Осколок Льда пронзил бы насквозь, Огненная Плеть сожгла бы воспоминание о враге… И сокрушительное невезение. Он без единой царапины, зато удивлен и высматривает злодея.

Угол обшарпанного дома защитил Эрсиль тогда. В Укселлоу кипели празднества. Канун Нового года, над главной площадью города плыла музыка, гомон… Поздним вечером в безлюдном переулке Эрсиль потерпела второе поражение и заработала шрам. Зря она до этого радовалась, что всего за месяц отыскала врага.

А бабушка ей обещала! «Учи, бестолковая, учи. Учи, и не умрешь, как мать», – изо дня в день клевала она. И Эрсиль учила: Э́отэн э́гралин – один, Ирсокогна́риэт – два, Фламефла́грум – три. Все напрасно.

По коже ледяными пальцами пробежал озноб. Внутри Эрсиль застарелый холод, иногда он выбирается наружу. Вот ее враг – так близко. Так близко мечта – стать свободной…

В тот же миг Эрсиль запнулась о громко лязгнувший котелок. Валун бухнулся в угли, к небу взмыл рой пепла, а Эрсиль полетела навстречу Къельту. Она угодила лбом в его каменный бок. Шейные позвонки хрустнули. Къельт проворно изогнулся и придавил Эрсиль.

– Ну почему бы не позволить мне спокойно поспать? – упрекнул он самым несонным голосом во вселенной. Без сомнений, Къельт ждал нападения.

Эрсиль уткнулась носом в подстилку и хранила скорбное молчание расплющенной улитки.

– Ты что, отважилась взять меня на таран? Опрометчиво… Ах да‑а, – протянул Къельт, различив булыжник в кострище. – Хотела приласкать меня камушком?

– А ты что посоветуешь, раз чародейство против тебя бесполезно? – пропыхтела Эрсиль и забрыкалась.

– Спать. И дать отдохнуть другим, – пояснил Къельт, отпуская ее.

«Отдо́хнешь, когда сдохнешь!» – подумала Эрсиль, но выразилась по‑иному:

– Твоя очередь караулить.

– А, это у тебя способ побудки такой? – издевательски поинтересовался Къельт. – Необычно. Но впредь, если тебя не затруднит, лучше позови меня по имени.

– Поднимайся, упырь, твоя очередь караулить, – добросовестно позвала Эрсиль и вознамерилась стереть свой позор забытьем.

Она расстегнула куртку, поворачиваясь спиной ко всему на свете, укуталась. Ей было стыдно за себя и мерзко. Эрсиль понимала, что никакая она не убийца, но выбор слишком прост: либо убей, либо умри.

Къельт, судя по шуршанию, вытаскивал камень из углей, потом сгребал хворост… Закрапал тоскливый дождик, а у Эрсиль все не получалось задремать. Къельт подошел и накинул на нее что‑то из толстой материи. Эрсиль вздрогнула. Одеяло? У Къельта что, прилив благородства?

Час, полтора – за это время Къельт воздвиг над Эрсиль полноценный курган. Она нащупала ребристые наплечники – кожаный плащ Охотника, собственную кофту, еще что‑то шерстяное колючее… А слева Къельт прислонил тюки и набросил на все промасленную холстину.

Озадаченная поведением врага, Эрсиль высунулась из своего укрытия. Над поляной висела прозрачная тишина – шелест падающих капель и больше ни звука. Пламя давно потухло, но привыкать к темноте не потребовалось, Эрсиль сразу увидела Къельта.

Он стоял у кромки леса – босиком, в мокрой облепившей спину рубашке – и мерцал. Блеклое голубоватое свечение окружало его с головы до кончиков пальцев. У Эрсиль екнуло в груди: Къельт был нечистью.

До этого она считала его человеком. Особенным, но человеком. В вопросах магии Эрсиль разбиралась поверхностно и после неудачи с Къельтом сделала вывод, что колдовство влияет не на всех. В правилах есть исключения, и Къельт – исключение. Теперь же у нее возникли определенные догадки.

Эрсиль растерялась. Как ей поступить? То ли спрятаться опять под ворох одежды, то ли удирать во все лопатки… Но ничего из вышеперечисленного она не успела. Къельт медленно обернулся, впиваясь в Эрсиль взглядом. Мгновение – и он уже склонился над ней.

– Кому скажешь – сожру.

Къельт не запугивал – предупреждал, но Эрсиль проняло.

– Сожрешь меня или того, кому скажу? – вырвалось у нее.

– Сначала – того, потом – тебя.

Не понравился Эрсиль его тон: с планами на неделю ознакомил, честное слово.

– А можно меня сейчас?

– Нет, только завтра.

Къельт сел вплотную к Эрсиль, положил руку на тряпичный холм – мерцающую руку! – шепнул: «Спи» – и.… даже не отстранился.

Эрсиль была в замешательстве. Она съежилась, замерла и долго не смыкала глаз, чувствуя Къельта. Позже Эрсиль вспомнила «заклинание», с помощью которого всегда оберегала себя, и сосредоточилась на его повторении: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Убью, убью, подстерегу и убью…»

– Мы идем в Дуну́м, – объявил Къельт, «забыв» пожелать хорошего утра.

Эрсиль не питала горячей любви к многолюдным городам, поэтому новость ее не осчастливила. Забрав кое‑что из своих вещей, она поплелась к давешнему бочажку. Почистила зубы, ополоснула лицо. Затем утеплилась: под юбку – штаны, на плечи – шаль, уголки крест‑накрест, чтобы не поддувало за пазуху.

«В Дунум так в Дунум», – размышляла Эрсиль. Ко всему, что случится и случилось, она решила относиться как пенек, с глубочайшим равнодушием.

Пока Эрсиль увязывала мешки, скудный лагерь на прогалине испарился, и заслуга эта всецело принадлежала Къельту. Напоследок он протянул Эрсиль яблоко – с эдакой церемонной серьезностью, будто выплавил его из белого золота. Эрсиль состроила гримасу, непочтительно выхватила плод и тут же опробовала.

– Спасибо. – Къельт шевельнул бровями, намекая Эрсиль на ее невоспитанность.

– Не стоит благодарности, обращайся еще, – милостиво кивнула она, навьючивая котомки и готовясь тронуться в путь.

– На минутку, будь любезна. – Къельт поманил Эрсиль.

Она недоуменно посмотрела на него и с опаской приблизилась. Къельт подцепил за ремень ее сумку.

– Чего?! – возмутилась Эрсиль и отпрянула, пожертвовав имуществом.

Она заподозрила, что Къельт примеряется, как бы половчее ее заглотнуть. И угостил‑то он ее, дабы позавтракать лакомым блюдом – Эрти, фаршированной яблоком.

Къельт невесело улыбнулся и всего‑навсего вынул из кармана веревку, чтобы смотать Эрсиль запястья.

– И зачем тебе это? Тоже мне, герой – штаны с дырой, боишься?

– Боюсь, – согласился Къельт. – За тебя. Взгрустнется, как всегда, захочешь меня упокоить, но быстрее сама угробишься: споткнешься, упадешь, ножку поломаешь…

– Ночью тебя это не шибко волновало, – хмыкнула Эрсиль и метнула огрызок в позеленелую корягу.

– Ночью я тебя проверял. И моих надежд ты не оправдала.

– Да брось! Оружия у меня нет, ворожба моя для тебя безвредна. Что я, выкорчую елку и тюкну ею по твоему затылку?

– Ты бы тюкнула, если б смогла… – Къельт что‑то прикинул про себя и, к облегчению Эрсиль, сжалился: – Ладно, убедила. Но повадишься отвлекать меня своими нелепыми покушениями, и я спеленаю тебя так, что ты сумеешь единственно ползать на манер гусеницы.

– Шикарно, всегда мечтала быть гусеницей! – просияла Эрсиль и нырнула под влажный полог деревьев.

Приняв к западу и одолев длительный изнуряющий подъем, Къельт и Эрсиль оставили позади Шетэльнскую низменность. Дождик то утихал, то опять вкрадчиво постукивал по капюшону. Эрсиль еле поспевала за Къельтом. И это при том, что он нагрузил на себя ее мешки перед восхождением на лесистый увал, замыкавший долину.

В час пополудни сделали передышку – короткую донельзя. Эрсиль и не пообедала толком, а ломоть пшеничного хлеба дожевывала на бегу. Къельт вынужден был замедлить шаг, что сперва причиняло ему неудобство. Потом он свыкся и приноровился к Эрсиль.

Ельник поредел, сглаживались буераки. Къельту надоела тишина, и он спросил о самочувствии Эрсиль: излечилась ли ее простуда? Горло уже не болело, но Эрсиль очень сомневалась, что это победа Къельта, о чем ему и сообщила.

Вскоре отыскалась поросшая молодой травкой стежка. Эрсиль приободрилась и мало‑помалу выпытала у врага, зачем ему понадобилось в Дунум – крупнейший город графства. Къельту предписывалось сдать некую – так он выразился – собственность почившего колдуна Мориша и получить за это деньги.

– Фу! – воскликнула Эрсиль, наступая Къельту на пятки. – Ты отрезал ему уши, чтобы подтвердить его гибель? Пакость какая! А я‑то возомнила, ты великий герой, искореняющий зло в нашем мире.

– Герои вымерли вкупе с драконами. – Къельт недовольно оглянулся. – А ведьмарю я ничего не отрезал. Откуда у тебя эти кровавые идеи? Он завладел тем, чем владеть ему не полагалось, и замахнулся на большее…

– Но ты пырнул его ножом и заграбастал добро, – вклинилась Эрсиль.

– Я исполнил приговор – приговор за убийства, которые он совершил. А похищенное им я верну истинным хозяевам.

– Итог тот же: ты простой наймит. Вроде уэля твоего рогатого.

– Да, наймит. Но заказчик у меня один – Наместник Онсельвальта.

Къельт отодвинул колючую ветку, заслонявшую тропу, и пропустил Эрсиль.

– Ого! Прямо‑таки сам Наместник? – изумилась она.

– Нет, разумеется, – покачал головой Къельт и пояснил: – Через год после образования Северного Онсельвальта началась упорная борьба с мятежами и беззаконием в пяти королевствах, ныне графствах. Основные силы были сосредоточены у границ для их укрепления, шерифов не хватало, ведомство Защиты и Порядка только‑только создавалось. Поэтому требовались независимые помощники – избранные люди и не люди. Позже их прозвали Охотниками Онсельвальта. Так я и работаю.

– И много платят? – заинтересовалась Эрсиль.

– Прилично, – скупо обронил Къельт.

Эрсиль поняла, что обсуждение ему неприятно. К тому же догадалась, что Къельт умолчал о самом важном. Помянутое им ведомство вряд ли посылает служащих казнить провинившихся магов, там об их существовании и не подозревают вовсе. Зато Тайный Сыск как раз занимается подобным.

– Нечисть под каблуком у надутых чиновников! – поддразнила Эрсиль. – Никого из вас не коробит, нет?

– Чиновников все устраивает, меня тоже, – ответил Къельт бесцветным голосом. – Взял поручение – справился, свободен. Лишние обязательства мне ни к чему.

– И часто ты мотаешься по этим поручениям? – Эрсиль мигом уцепилась за слова Къельта.

– Нет.

– Почему же ты всегда в пути? Оседлая жизнь у тебя не в почете?

– Именно, – отрубил Къельт в знак окончания беседы.

Эрсиль решила его пока не трогать и, коли уж появилось время, тщательно обдумать свое положение. Быстро просчитав, что действует непозволительно грубо, без смекалки, Эрсиль изобрела новую мето́ду по уничтожению Къельта. В чем ее суть? Никаких особых премудростей: Эрсиль следует поостыть и запастись терпением, то есть не обрушиваться каждую ночь на Къельта с чем попало в качестве оружия. А когда он потеряет бдительность – к примеру, уснет без опаски – Эрсиль воссоединит его с праотцами, вогнав в сердце кинжал. Вот тут возникала загвоздка: Эрсиль должна исхитриться и выкрасть у Къельта стилет либо раздобыть что‑то другое. По ее мнению, это было нелегко, но возможно. Еще бы враг не ускользнул от нее…

Эрсиль отмалчивалась до самого вечера. Къельт тоже рта не раскрывал. А поскольку шли без перерывов, слякотного Дунумского тракта достигли засветло и страшно голодные – во всяком случае, Эрсиль.

На западе ковром стелились дымчато‑зеленые поля, разделенные тоненькими перелесками и низкими стенами из серого плитняка. Вдалеке, ближе к набирающим высоту холмам, паслись коровы, кое‑где виднелись фермы с россыпью хлевов, сараев, амбаров. А на востоке чернел все тот же ельник, устремляясь к линии горизонта.

За плечами было около пятнадцати миль, и вскоре перед Къельтом и Эрсиль вырос провинциальный городок Удорожье. Людей им встречалось мало, и все бродили как в воду опущенные – осенняя хмарь навевала тоску не на одну Эрсиль. С обеих сторон теснились приземистые каменные дома, обрамленные лысоватыми палисадниками. От главной площади разбегались неопрятные кривые улочки. Округу заволокло сумраком, и Къельт прибавил шагу. Эрсиль поплелась за ним, ноги ее противно гудели, невзирая на богатый опыт пеших прогулок, а вернее, скитаний по Онсельвальту.

Мимо прогромыхала телега, груженная тыквами. К церкви потянулись укутанные по самые брови миряне. Погода оставляла желать лучшего, и это подтверждало недавние выводы Эрсиль касательно Къельта.

Приметив гостиный двор – длинное здание с десятком окон и побеленным фасадом, Къельт и Эрсиль сразу же повернули к нему. Из‑за приотворенных дверей доносилось нескладное пение. Одуряюще пахло жареным мясом и луком. У Эрсиль засосало под ложечкой. В предвкушении отдыха она переступила порог огромной, ярко озаренной обеденной и была оглушена безудержным весельем, царившим внутри. После нежно‑шелестящего покрова леса этот разудалый галдеж терзал слух не хуже пилы.

А посетителей в трапезную набилось! Как сельди в бочке. Дюжина массивных лакированных столов орехового дерева, и за каждым – целая компания. Повсюду в аляповатых рамах красовались полотна с изображением разнообразных кушаний: марципановые замки, кексы и булочки, запеченные поросята, фазаны, лебеди… Полыхали масляные лампы, чадили сальные огарки, вынуждая Эрсиль болезненно щуриться. Потупившись и глубоко надвинув капюшон, она ждала в уголке, пока Къельт договаривался с хозяином.

Скопление народа действовало на Эрсиль угнетающе. Не дай бог налетит какой‑нибудь разгильдяй с вечно чешущимися кулаками! В трактир стеклась едва не половина Удорожья – неуемная половина, воистину. Эрсиль успели трижды пихнуть, а укромных местечек, чтобы схорониться, нигде не просматривалось.

– Стояла ночь, и столб стоял,

И бравый Джек ему сказал:

«Так вовсе не годится!

А ну, с дороги, самохвал,

Пока пинка не схлопотал,

Ишь, встал тут и кичится!»

А столб по‑прежнему стоял,

И Джеку он не отвечал,

Как тут не усомниться?

Джек шаркнул ботом, шапку снял,

Он поклонился и сказал:

«О, милая девица!» –

взревели мужчины на крайней лавке, подхватывая задорную песенку о Джеке, который, будучи во хмелю, принимал многострадальный столб то за девицу, то за «шельмеца‑соседа», а то и за самого дьявола.

При вопле «Стояла ночь, и столб стоял!» Эрсиль испуганно дернулась и начала искать взглядом тихого трезвого Къельта. Он протиснулся сквозь шумливую толпу, сгреб Эрсиль за локоть и потащил ее к узкому проему в дальнем конце зала.

– На нас двоих одна комната, свободных больше нет, – известил Къельт, поднимаясь по лестнице. – Завтра ярмарочный день, торговцы и ремесленники съехались со всех окрестных деревень.

– Но… – вспыхнула Эрсиль.

– Я назвал тебя своей женой, миссис Бжо́брас.

– Что?! – подавилась Эрсиль.

– Ваши приличия фальшивые, – скривился Къельт. – Тебе же это важно? Если так, побудешь женой, мне все равно. Я никогда не понимал, зачем вы, смертные, насочиняли бездну глупых правил поведения, а теперь соблюдаете их только внешне.

«Какие мы здесь умные!» – хотела уколоть Эрсиль, но прикусила язык. Она запретила себе злить Къельта, это повредило бы ее задумке. А еще Эрсиль мысленно согласилась с ним: всякого рода условности порядком затрудняли ей жизнь, приходилось частенько врать – о том же вдовстве в Заречье.

Поплутав по грязноватым коридорчикам второго этажа, Къельт обнаружил требуемую дверь – исцарапанную и перекошенную, зато на ней болталась железная табличка с полустертой закорючиной «12». Выделенная Къельту и Эрсиль каморка производила не самое хорошее впечатление: стылая, тесная, с расшатанными койками. Сев возле окна, Къельт одарил Эрсиль горбушкой хлеба и кожаной флягой с водицей из ручья. Надо ли пояснять, что Эрсиль, грезившая о сытном обильном ужине, восторга не ощутила? Она сбегала бы на кухню и взяла чего поосновательнее: куриных бедрышек, супчика с клецками, говяжьих котлеток, – но предпочла не толкаться среди подвыпивших людей.

Къельт быстро утолил голод, сковырнул сапоги и разлегся на постели – с оружием, в плаще, не иначе был совсем сухой. Этим похвастаться Эрсиль не могла. Покосившись на спутника, она задула свечу и полезла под одеяло. Из‑за чернильной темноты в клетушке Эрсиль ошиблась с расстоянием и стукнулась лбом о стену. Звук получился гулкий, Къельт фыркнул.

– Смейся‑смейся, – пробурчала Эрсиль и, откинувшись на спину, приступила к избавлению от мокрой юбки.

Подлая кровать скрипела так, будто Эрсиль на ней дикие танцы степняков растанцовывала. Къельт не вытерпел и расхохотался.

– Ты чем там занята? – просипел он. – Упражняешься на подушке, как сподручнее меня душить?

– Больно нужно! – почти искренне обиделась Эрсиль, развешивая одежду на ощупь. – Мне надоело тебя убивать.

Къельт прекратил забавляться.

– Правда? – глухо спросил он.

– Правда, – откликнулась Эрсиль, а про себя внесла маленькое дополнение: «На ближайшую неделю уж наверняка».

Спала Эрсиль богатырским сном, но очень надеялась, что без богатырского храпа. Ей не помешал даже гомон, долетавший снизу, – удорожцы и их гости бузили до утра.

Когда Эрсиль открыла глаза, Къельт уже ушел. Обмывшись над тазиком, что в паре с пузатым кувшином ютился на табурете, она скрутила волосы тугим узлом и поторопилась в обеденную.

Зря Эрсиль так старательно прятала лицо под капюшоном – в затененной, поблекшей трапезной никого, кроме Къельта и трактирщика, она не увидела. Эрсиль вежливо приветствовала своего врага и попыталась отдать ему деньги – часть оплаты за постой. Но Къельт был не в духе: он отодвинул монеты на угол стола и продолжил завтракать. Эрсиль расценила это как приглашение. Она плотно откушала, прикупила у лощеного корчмаря съестных припасов и выразила Къельту готовность направить стопы к каретной станции.

– Никаких экипажей, – выплюнул Къельт и, очутившись на улице, припустил во весь опор.

– Ну да, зачем тебе экипажи? Тебя самого впрягать заместо ломовой лошади… – проворчала Эрсиль и поспешила за Къельтом.

Небосклон пеленали сизые лохматые облака. Прыскал мелкий дождик. Раскисший Дунумский тракт замедлял и выматывал почище густолесья. Не подкрепляйся Эрсиль засахаренными орешками, то впала бы в отчаяние, а так – всего лишь приуныла.

Къельт чеканил шаг на изрядном отдалении от Эрсиль: якобы она не с ним, и вообще ее не существует. Эрсиль же гадала, что стряслось с Къельтом, и после некоторых колебаний обратилась напрямую:

– У нас какое‑то горе горькое? Клопы покусали? Пятку натер? Если легкое несварение желудка, у меня имеются семена подорожника, зверобоя, календула и несколько древесных угольков. Хочешь пожевать?

Строгий, недружелюбный взгляд красноречиво оповещал о том, что жевать угольки Къельт не хочет.

– Ты говорила ночью, – еще сильнее нахмурился он.

– Боже милостивый! Неужели обозвала тебя бараньей башкой? Прости, пожалуйста, со мною это бывает.

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Убью, убью, подстерегу и убью. – Къельт с отвращением повторил «заклятие» Эрсиль и уточнил: – Это с тобой тоже бывает?

– Мне крыса мерещилась, а крыс я ненавижу, – наскоро придумала Эрсиль и совершенно поникла: вне всякого сомнения, Къельта она не обманула, а ее замечательная хитроумная мето́да приказала долго жить.

Таким разгневанным Эрсиль Къельта не помнила. До вечера они и словечком не перебросились. Остановились в деревеньке Вельти́кша. Пока ужинали, Эрсиль снова попробовала навести мосты, но побуждение это засохло на корню: Къельт замкнулся и беседы беседовать не желал.

За сутки ничего не изменилось: те же безотрадные холмы, пажити, чуть тронутые медью прозрачные рощицы и морось зыбкой кисеей. Иногда мимо Эрсиль промелькивали на резвых жеребцах посыльные в казенных синих плащах и несуразных ке́пи. Расплескивая грязь, проскрипел дилижанс с желтыми колесами и надписью: «Ро́дуок и сыновья. Ольта́т – Дунум». Къельт не соизволил им воспользоваться… Почтовая бричка, два пестрых фургончика разъезжих торговцев, печальный согбенный лудильщик2 – никто и ничто не интересовало Эрсиль. И на повозки, и на разношерстный кочевой люд она насмотрелась давным‑давно.

Къельт то и дело убегал вперед, а Эрсиль брела за ним, все равно что прикованная. Не единожды он вовсе исчезал, но Эрсиль чувствовала его – чувствовала его с тех самых пор, как достигла девятнадцатилетия.

В старинный город Ва́рди‑тэл, славившийся некогда своими резчиками по камню, Эрсиль и Къельт вошли окутанные мраком. К тому времени Эрсиль преследовало тревожное ощущение, что ноги она стоптала до ушей.

Высокие трех‑ и четырехэтажные здания нависали над узкими дорожками, мощенными булыжником. На консолях раскачивались фонари, на фигурных гребнях крыш стрекотали флюгера. Эрсиль озабоченно крутила головой: Къельт снова куда‑то запропастился. Вот только что подле нее был, а теперь как в воду канул!

Эрсиль подождала у ворот зубчатой стены, отсекавшей Варди‑тэл от внешнего мира, и похромала к черной громадине ратуши. Туда Эрсиль влекло нечто сложнообъяснимое – некая струна или тугая прочная нить. Враг в той стороне – тянула она.

Варди‑тэл будто вымер: ни лаючей подзаборной собачонки, ни запоздавшего прохожего. Утомившая дробь капель о гранит и… Миновав очередную темную подворотню, Эрсиль вдруг отчетливо услышала знакомое перестукивание, обернулась и кинулась наутек – позади маячила зловещая рогатая тень.

На базарную площадь Эрсиль выскочила, шумно отдуваясь. Ее мгновенно схватил Къельт и затолкал в ближайший дом, оказавшийся закрытой на ремонт гостиницей.

– Уэль здесь, на улице, – держась за правый бок, прохрипела Эрсиль.

– Да, – кивнул Къельт и оттащил ее от порога.

Как лис из куста им навстречу выпрыгнул хозяин заведения. Он вытаращил глаза, рьяно замахал тростью и невнятно затараторил: извините великодушно, господа, мы посетителей не обслуживаем, не работаем, да и вид у вас, дражайшие, бедняцкий! Две золотые монеты, припечатанные к столешнице недрогнувшей ладонью Къельта, сотворили чудо – суматошный мужчина захлопнул рот.

Къельта и Эрсиль пустили в свежеотмытую, частично меблированную спальню, пахнущую лаком и деревом. Задвинув щеколду, Эрсиль подперла дверь стулом и повернулась к своему спутнику – он был спокоен и угрюм, как всегда.

– Ты уверен, что это твой уэль? – Эрсиль подкралась к трехстворчатому окну и задернула бархатную штору.

– Мой, мой, его соплеменники в Онсельвальте редкость.

Обнадеженная тем, что безмолвие между ней и Къельтом нарушено, Эрсиль спросила:

– Наши дальнейшие действия?

– Отдадим тебя ему в жертву, – поделился соображениями Къельт, но Эрсиль не восприняла угрозу всерьез.

– Почему ты не избавишься от него?

– По‑твоему, это легко? Уэлей не зря считают неуязвимыми. Мало кто способен противостоять их мастерству и ловкости.

– Мм… – рассеянно промычала Эрсиль и огляделась.

Аккуратная просторная комната была обшита красновато‑бежевым шелком с затейливым растительным узором. Возле печки, облицованной фаянсовой плиткой, красовался внушительный комод, над ним – зеркало в богатой вычурной раме. За угловой ширмой пряталась новенькая цинковая ванна. Но всю эту роскошь портил один недостаток.

– А где вторая кровать?! – Эрсиль скрестила руки на груди, намереваясь защищать принадлежавшие ей лоскуты того, что общество именовало честью барышни.

– Кровать отсутствует, да. Но я не возражаю, если ты прикорнешь на полу, – небрежно произнес Къельт, утопая в мягкой перине.

Эрсиль здорово возмущала эта его повадка хлопаться на чистые простыни в верхней одежде. Спасибо, изгвазданные сапоги он потрудился снять!

– Нет уж, – заупрямилась Эрсиль, позабыв о гордости: предложение Къельта скоротать ночь на жестких половицах ее сразило. – Коленки подкашиваются, спину ломит, а вы, сударь, спихнули измученную меня с постели.

– Постель широкая, измученная ты, пожалуй, и уберешься. – Къельт оценивающе посмотрел на Эрсиль, сравнивая ее размеры с размерами свободного места.

К щекам Эрсиль тотчас прилил жар. Она терпеть не могла вздорные девичьи треволнения, но совладать с ними было пока ей не по плечу.

– Бесподобно, – сухо проговорил Къельт. – Убивать меня и грубить мне ты не смущаешься, а тут сразу заалела. Вот оно, человеческое воспитание… Не майтесь дурью, миссис Бжобрас. Я построю заслон из котомок и даже оторву от сердца одеяло.

– Сам ты миссис Бжобрас! – рассвирепела Эрсиль. – Надо же, какую непотребную фамилию сочинил! Строй заслон!

Эрсиль надеялась, что благодаря эдакому безрассудству подозрительности у Къельта поубавиться. Он решит, что сломил ее. Неделя‑полторы – и ему наскучит следить за ней.

Все было подготовлено, Къельт и Эрсиль обосновались по разные стороны довольно‑таки хлипкой гряды из сумок. Эрсиль настояла на том, чтобы лампа горела до утра, и попробовала задремать – бесполезно. Къельт повозился, отчего сумочная гряда размашисто покачалась, и словно бы отошел ко сну. Эрсиль усердно изучала потолок. Она напрягала все внутренние силы, перебарывая соблазн: до чего ж ей хотелось расправиться с Къельтом тишком! Не выдержав, она приподнялась на локте. Высунулась из‑за мешка и, наткнувшись на снисходительную улыбку Къельта, с немым стоном упала обратно.

– И за что ты меня невзлюбила? – прозвучал насмешливый голос.

«Да как тебе сказать, дружочек? Прознав о твоем существовании, просто‑напросто света белого невзвидела!» – ответила Эрсиль. Мысленно, конечно.

Глава 3. Ветродуй и Сайвильский тупик

Они выскользнули из города, когда еще только‑только распалялось на востоке. Караульные, против обыкновения, проявили бдительность и насели на Къельта и Эрсиль: кто? куда? откуда? почему покидают Варди‑тэл в такую рань? Объяснялся Къельт, а Эрсиль застыла в отдалении, понурив голову и загородившись капюшоном. Если стражники углядят ее шрам, допроса с пристрастием не избежать. Эрсиль без стеснения окрестили бы воровкой, бандиткой – да кем угодно, ведь ее лицо было обезображено. Люди склонны думать, что уродством небеса карают грешников. И, по мнению Эрсиль, она своим примером это подтверждала.

Через десять минут Къельт уже откровенно препирался с часовыми. Его резкость лишь подпитывала их упрямство. Лукаво ссылаясь на какое‑то предписание губернатора, они якобы никого не пропускали до половины восьмого. Тем не менее удостоверение Охотника, вынутое из кармана, принудило ревнителей закона отбросить притязания на звонкую монету и распахнуть перед Къельтом и Эрсиль ворота.

Первый день октября поначалу хмурился, но окрепший с зарею ветер быстро разогнал косматые облака. Над кромкой мерклого леса всплыло далекое белесоватое солнце, возжелав посиять для порядка.

– А тебе нравится стращать народ, – съехидничала Эрсиль. – Потряс своими бумажонками перед носом постового, и его чуть удар не хватил. Ты очень важная особа, да?

Къельт, шагавший по левую руку от Эрсиль, не откликнулся.

– Я бы им приплатила, и все…

Къельт снова не удостоил вниманием ее замечание, подразумевавшее развитие беседы.

– О нет, – притворно огорчилась Эрсиль, – ты проглотил язык! Скорблю больше всех, честно. Да упокоится он с миром…

Наградой Эрсиль было суровое молчание, и она сдалась:

– Ладно, ладно, без дураков. Я что, опять наболтала тебе гадостей во сне и ты разобиделся?

– Не наболтала, не обиделся, – отрубил Къельт. – Ты металась и скулила в бреду.

– Вон оно что.

Теперь Эрсиль поняла, отчего у нее опухшие глаза и почему она очнулась поперек смятых простыней.

Обозвав себя дубиной стоеросовой – предполагала же, во что все выльется! – Эрсиль ополчилась на Къельта:

– Знатно поразвлекся? Обхохотался, должно быть? Да‑да, уморительное зрелище! Приличные люди сопели бы в подушку, а ты…

– Я пытался тебя разбудить, – перебил Къельт и, подтянув торбу, обогнал Эрсиль.

Одолев семь миль, они сделали привал. К этому времени Эрсиль успела развеяться, а от запахов поджаренного хлеба и яичницы, присыпанной тимьяном, она совсем подобрела. Однако толком насладиться едой не получилось – Къельт упорно напоминал Эрсиль о том, что уэлю долго завтракать недосуг, поэтому он споренько их настигнет. Ворчание Къельта не пропало втуне. Эрсиль взяла из сумки несколько пирожков с изюмом и яблоками – она запаслась ими в Удорожье – и тронулась в путь с приятным воодушевлением. Как там в песенке поется? «Хорошо топтать дороги, запихав за обе щеки два румяных пирога!» Но к вечеру Эрсиль опять погрустнела. Во‑первых, оттого, что дождь прекратился, месить грязевую жижу в колеях оказалось ничуть не легче. Во‑вторых, Эрсиль досадовала на замкнутого, неприветливого Къельта. В‑третьих, у нее возникло смутное чувство надвигающейся беды. А в‑четвертых, Эрсиль до крошки подъела сладкую выпечку, и эта веская причина испортила ей настроение, опередив все прочие.

Остановились Къельт и Эрсиль впотьмах. Закат давно перетлел, и бриллиантово‑яркие звезды таинственно засверкали в смоляной вышине. «К утру похолодает», – рассудила Эрсиль и вытащила овечью жилетку, поскольку Къельт непререкаемым тоном сообщил, что заночуют они на свежем воздухе, да еще и без костра.

Вскоре Къельт, не обременяя себя какими‑либо предупреждениями, углубился в лес, который исподволь обступил Дунумский тракт и с запада и с востока. Здешние места дремучими вовсе не были: разлапистые укрольские ели сюда не добрались – их вытеснили стройные ильмы, ясени и дубы.

В шестистах ярдах от обочины Къельт отыскал посеребренную лунными отблесками поляну и замер подле великанского двухсотлетнего вяза. Слева зыбилось мелкое озерцо, заросшее по берегам мхом, осокой и отцветающим луговым сивецом. Къельт нагнулся и что‑то изучал у себя под ногами.

– Аккуратней! – гаркнул он, когда Эрсиль почти подошла. – Смотри!

Эрсиль с негодованием поглядела вниз: сатанинский Къельт, то молчит, то орет – в печенках уже его манера разговора!

В пониклой траве Эрсиль обнаружила норку – пятнышко черноты всего‑навсего.

– И чего же ты кричишь? – упрекнула Эрсиль. – Ну кротовина – эка невидаль!

– Это не кротовина, – возразил Къельт. – Тебе известно, какое сегодня число?

– Первое октября.

Что‑что, а дни Эрсиль считала исправно: у нее их было не так‑то много.

– А какой праздник?

– Твой день рождения! – всплеснула руками Эрсиль и похлопала глазами.

Къельт ее стараний не оценил.

– Балда, – ухмыльнулся он. – У нечисти какой праздник?

– Ты у нас нечисть, вот и просвети, – фыркнула Эрсиль.

– Сегодня Ветродуй, – торжественно провозгласил Къельт. – Но ты заблуждаешься, я не являюсь нечистью. Я… Что за словечко вы состряпали?.. Дивное существо, фейри.

– А не сказочный принц, нет?

Дыра в земле мало интересовала Эрсиль, и она присела у корней передохнуть.

– Неужели тебе все равно, кто я и зачем привязался к тебе со всякой ерундой? – полюбопытствовал Къельт.

– Ответь мне, пожалуйста, без обмана… – Эрсиль заключила, что пора ей убедиться в безошибочности своих догадок.

– Надеюсь, вопросец заковыристый? – Къельт опустился рядом с Эрсиль и подпихнул ее локтем.

Закрадывалось подозрение, что Къельт завел речь о себе не просто так. Это обеспокоило Эрсиль, но обращать все в шутку было поздновато.

– Почему ты не сдал отнятое у колдуна имущество в Удорожье или Варди‑тэл? Города эти довольно крупные, и в них уж непременно присутствует исполнитель воли Наместника. Я в подобном не то чтобы подкована, но…

– Да, в Варди‑тэл я мог отдать ту вещь, – отозвался Къельт. – Но мне нужно в Дунум.

– Ты идешь за дождем? – осторожно произнесла Эрсиль.

Къельт наклонился и прошептал ей на ухо:

– Попала в яблочко. Особого ума для этого не требуется: волшебство на меня не влияет, дожди льют и льют… – По спине Эрсиль побежали мурашки, но прерывать Къельта она боялась: его шепот все больше напоминал свист. – Я Странник Дождя из тъельмов севера, и твоя паршивая ворожба меня не берет. Ты поэтому за мной мотаешься, не так ли? Вы, штукари‑беззаконники, все одинаковые. Хочешь прикончить меня и получить магии на дармовщинку? А ты не сообразила еще, что я как раз занимаюсь отловом ведьмарей и их обезвреживанием? И с тобой я разделаюсь за доли секунды.

Зрачки Къельта наливались мерцающей синевой. Эрсиль перепугалась – сейчас откусит ей голову!

– Ну‑ка, прекращай! – хрипло воскликнула она, толкая Къельта в грудь. – Не поэтому я хотела тебя убить! Я и знать не знаю про твою дармовую магию!

Къельт вздрогнул и будто очнулся от наваждения:

– Зачем же тогда?

– Надо было. А теперь не надо! И не желаю я заколачивать гвозди в крышку твоего гроба – хватило с меня уже! – солгала Эрсиль, спору нет, зато в остальном придерживалась истины: – Мне тяжело объяснить, почему я пыталась совершить это. Но поклянусь на чем угодно, у меня и в мыслях нет завладеть твоими непонятными силами! О вас я читала в книге – лишь о том, что вы ходите за дождями.

– Я тебе не верю. – Къельт поднялся, увлекая за собой Эрсиль. – Прячемся, с минуты на минуту начнется…

Что начнется, Къельт не уточнил, а Эрсиль, которую живо волновала сохранность собственной головы, безропотно проследовала за ним к ивняку, разросшемуся на берегу озера чуть в отдалении. Стоило им обосноваться среди ветвей, как порыв свирепого жгуче‑ледяного ветра обрушился на округу. Дубы и клены отчаянно застонали, зашипели кроны. Эрсиль похолодела: ощущалось во всем этом нечто потустороннее, нехорошее. Ураган так не завывает, деревья так не шумят, распевая страшный неистовый гимн.

– Лучше нам удирать, – взмолилась Эрсиль: ей снова мерещились хоуб‑лиэнны, как тогда, на проселке возле «Клюки».

– Некуда. – Къельт придвинулся ближе. – Ветродуй повсюду.

– А почему ты раньше ничего не предпринял? Что за вопиющая недальновидность?!

Мрак уплотнился, звезды потускнели, только призрачная луна проливала мертвенный лучик на бушующий лес.

– А я и думал переждать в Варди‑тэл, – проворчал Къельт. – Но твой заединщик подоспел.

– Не мой он заединщик, – просопела Эрсиль, костеря про себя уэля – именно он смешал им все карты. – И что нам грозит?

– Да ничего. Понаблюдаем за великой попойкой крандов. Это их ночь.

– Кранды? – удивилась Эрсиль – Кто они?

В ее справочниках не было ни строчки о крандах, и это несколько уязвило Эрсиль. Не напрасно ее бабушка твердила: «Век живи, век учись». Впрочем, бабушка любила прикрываться истертыми пословицами и сыпала ими напропалую.

– Иногда кранды вредничают, иногда действуют жестоко, – говорил Къельт, – но чаще всего шкодят по мелочи. Сегодня они празднуют завершение трудов своих – за день до октябрьской полной луны, а затем впадают в дрему до весенних оттепелей. Ты вольна присоединиться к их пиршеству, гостям кранды обрадуются. Самое главное – притворись немой. Брякнешь что‑нибудь – и пиши пропало.

– Это еще почему? А вдруг я чихну? А кивать не запрещено? И отчего у них такие обычаи чудны́е? Какие‑то сложные чары, да? – загорелась Эрсиль.

– Почему и отчего, выспросишь потом, – приструнил ее Къельт. – Чихать и кивать разрешается. Но различить твой голос кранды не должны, не то превратят тебя… в черемуху, например.

– Ну и ну, в черемуху? А если это я их превращу в жаб‑лягушек? – Обморочных барышень Эрсиль не жаловала и худо‑бедно умела за себя постоять.

– Намерена тягаться с толпой крандов? – не без иронии поинтересовался Къельт и добавил: – Повнимательнее их слушай. Они способны дать толковый совет или на прорицание расщедрятся.

– Ах ты жулик! – вспыхнула Эрсиль. – Нарочно подгадал! Свою судьбу узнать припекло?! Или ты за советом?

Вместо ответа Къельт прижал ладонь к губам Эрсиль и указал на прогалину. Там, перед вязом, невесть откуда возникли сотни – а то и тысячи! – золотистых светлячков. Они немного покружились в медленном завораживающем танце – их вовсе не смущали порывы студеного ветра – и облепили ствол, начертав некое подобие арки.

На краткое мгновение воцарилась тишина, и тут же грянула веселая разухабистая мелодия. Арка ослепительно засверкала, из нее выплеснулась целая орава низкорослых, человеку по пояс, существ, распевающих песни. Одни тащили с собой запотевшие пузатые бутыли, другие играли на дудках, свирелях, барабанах и даже на макушках соседей, и все без исключения шевелили большущими мохнатыми ушами под музыку. То и дело коротышки щелкали крючковатыми пальчиками, и в небо взмывали мириады разноцветных искорок. Они учинили на лужайке такую кутерьму, что аж в глазах зарябило.

По заведенному у фейри порядку ветродуйская пирушка была весьма буйной, а участники ее разоделись в пух и прах. Кранды щеголяли в парадных камзолах и курточках, увитых золоченым шнуром, похвалялись тростями из перекрученных сучьев, отполированными когтями на ногах и экстравагантными шляпами с перьями и прорезями для ушей. Настроение у крандов тоже было хоть куда: они пили, плясали, ловили и лопали светлячков, затевали потасовки и ежеминутно сотрясали округу гомерическим хохотом. Эрсиль не терпелось примкнуть к их гулянью и позабыть обо всем. А Къельт сидел каменным истуканом и ни разу не шелохнулся.

Час спустя вошедшие в раж коротышки измыслили соревнования по бегу вверх тормашками. Высоко подпрыгивая, они делали переворот и приземлялись на волосатые кончики ушей. Изрыгнув воинственный клич – что‑то вроде «Берегись, щас всех по траве размажу!» – кранды бросались в разные стороны. Мастерски переступая ушами, каждый из них носился до тех пор, пока не сшибался лбом со столь же непутевым крандом. А после столкновения они долго хвастались и спорили о том, у кого роскошнее шишка.

Именно таким образом, то есть на ушах, в кусты к Эрсиль и Къельту залетел кранд, дрыгающий ногами в воздухе. Треск ломающихся веток, крепкая брань – и он пребольно впечатался в подобранные к груди колени Эрсиль. Она чуть не охнула, опрокидываясь назад, но Къельт вовремя поддержал ее, так что Эрсиль всего лишь булькнула.

– Огогонюшки! Братики! У нас здесь Водохлёб с милушкой затаились, козявочками‑невидимочками подглядывают! – заверещал кранд, пританцовывая и дергая поганкой на зеленоватом носу.

Захмелевшие коротышки возликовали и рекой потекли к густому ивняку в сопровождении верной свиты блуждающих огоньков. Къельт приветливо улыбнулся и на четвереньках явил себя обществу.

– Ветер, ду‑у‑уй! – крикнул он, выпрямившись.

У Эрсиль оборвалось сердце: обернется Къельт деревом – и прощай! Но ничего ужасного не случилось.

– Дуй, дуй, дуй! Ветродуй! – Кранды захлопали, затопали…

Надо понимать, это было поздравление такое или обмен любезностями. Что Эрсиль могла сказать? С выдумкой у ребят туговато.

– Приглашаем, Водохлё‑ё‑ёб! – выкатился вперед упитанный раскрасневшийся кранд в пунцовом бархатном сюртучке.

– Приглаша‑а‑а‑ем! – одобрили пирующие и ринулись обнимать гостя. Сомнительное удовольствие, если уж откровенно.

– И девицу к нам зови‑и‑и! – не унимался кранд, тыкая пальцем в Эрсиль.

– Позови‑и‑и! – Похоже, у этого народца было принято все повторять за старшим.

Эрсиль съежилась, а неугомонный коротышка с поганковым носом сцапал ее за рукав и с бычьей силой дернул на себя. Вполне ожидаемо, что кранд вывалился из ракитника – визжа и победно стискивая клок жакета Эрсиль.

«Ну что за стервец! И без того я как нищенка, а теперь еще с прорехой на заметном месте!» – рассердилась она.

Къельт повернулся и махнул Эрсиль, дескать, переставай чураться и уважь честную компанию. Иначе по кусочкам выковыряют.

Избегнуть страшной участи, что постигла Къельта, Эрсиль не сумела. Едва она вылезла, как ее страстно облобызала свора подвыпивших карликов. Отпихивать наглецов Эрсиль постеснялась: праздник все же…

– Молчи, только молчи, – проронил Къельт и выразительно обвел глазами резвящихся крандов.

– Не надо молчать, давай‑ка болтать! – встрял со своими пожеланиями тщедушный невеличек и звонко чмокнул Эрсиль в живот.

– Молоть, молоть, языками молоть! – взревели кранды, и вопли эти ознаменовали начало разудалой песенки. Музыканты подхватились, дудки заиграли, коротышки пустились в пляс, подскакивая, точно горные козлы, а Эрсиль под дикий галдеж потащили к прогалине.

Языками помелем,

Потом их помоем,

Начистим до блеска –

И снова болтать!

А ночь будет длиться,

Вино будет литься,

Букашки кружиться –

Какое там спать!

Эй, прыткие белки,

Ежихи‑сопелки

И люди смурные,

Пожалуйте к нам!

Мы вас не обидим,

Судьбу вашу видим,

Забудете беды

Под наш тарарам!

Тара‑ра‑ра‑ра‑ра‑ра‑рам!

Вот такими незатейливыми куплетами шебутные кранды развлекали себя и гостей до утра.

Коротышки усадили Къельта и Эрсиль в середине поляны, заключили их в кольцо и взялись потчевать. Услужливый карлик с лицом, облепленным дубовыми листочками, поймал светляка и протянул его Эрсиль со словами:

– Скушай огонек, и во мраке веков твое чрево осветит тебе дорогу.

Къельт рассмеялся:

– Да, скушай, Эрти. Объедение! Перечить хозяевам невежливо.

Эх, озвучила бы ему Эрсиль кое‑что действительно невежливое! Но как ей потом расколдоваться?

Между тем кранды горланили имя Эрсиль, произнесенное Къельтом:

– Эрти, Эрти, Эрти! – выкрикивали они на разные лады: кто грохочущим басом, кто писклявым истошным голоском.

Эрсиль медлила, прикидывая так и этак. В итоге отобрала насекомое у дубовичка и быстрее сунула в рот. Къельт поморщился, и зря: жук был и не жук вовсе – мягкий, наподобие пастилы, и нежно‑сладковатый.

Эрсиль подманила к себе бочкообразного кранда и, злорадствуя, указала на снующих под деревьями светлячков, а потом на Къельта.

– Десяток огоньков Водохлёбу! – здоровяк правильно истолковал жесты Эрсиль. Кранды были сметливым народцем.

Къельт укоризненно покачал головой и занялся уничтожением лакомства, чтобы не огорчать старательных хозяев. На миг он прервался и потребовал:

– Об Эрти тоже позаботьтесь. А то она на меня волком смотрит – голодная, небось.

Эрсиль насупилась, а кранды восторженно засуетились.

– Находилась, бедолажечка,

И грустит теперь, бедняжечка.

Мы на славу угостим

Маленькую Эрти фняжечкой! –

разродился дивным творением местный стихоплет в шляпе набекрень.

Его обещания встревожили Эрсиль, но, по счастью, загадочной «фняжечкой» он назвал уже опробованные огоньки с ванильным сдобным вкусом.

Предаваясь свежеизобретенной потехе, кранды с азартом ловили и скармливали Къельту и Эрсиль светляков, так что это изысканное блюдо оба запомнили надолго. Затем подошел черед берестяных стопочек с горькой настойкой – на почках, как объяснил вихрастый коротышка, отвечая на вопрос Къельта. Эрсиль же понадеялась, что почки были не человеческие.

– Ей больше не добавляйте! – громким шепотом предупредил виночерпия Къельт, хотя Эрсиль даже не пригубила хмельное. – Она под куражом – жуткая зверюга. С двух рюмок взбеленится и всыплет нам перцу!

Кранд спрятал за спину обвитую лозняком бутыль и погрозил когтем. Эрсиль осуждающе покосилась на Къельта – пользуется ее немотой, прохиндей! А позже осознала, что он радеет за трезвость ее рассудка не для забавы: разомлеет она, расхрабрится и, не приведи господь, выскажется по случайности.

Когда ночь утратила глубину красок, веселье затихло. Коротышки притомились, разбились на кучки и таинственно шушукались о чем‑то своем, недоступном разуму простых смертных. К тому времени Эрсиль вдоволь налюбовалась крандами, наслушалась их прибауток – ее праздничный запал почти иссяк. Подперев кулаком подбородок, она лениво грызла травинку. Взгляд ее скользил по зеркальной поверхности озера.

– Если решаешь, топиться тебе или нет, советую отложить это дело, – заметил Къельт и легко вскочил на ноги. – Поднимайся, поднимайся, сейчас будет самая захватывающая часть.

Эрсиль подчинилась, слишком умиротворенная, чтобы упрямиться назло Къельту.

Нарядный кранд, пригласивший их на пир, величаво шагнул вперед. Он приосанился, откашлялся и продекламировал:

– Зарница близится, дружочки.

Срок истекает, и забвенье

Нас поглотит.

Но мы еще

Подарим жар свой,

Прорастим коренья!

Сокрушенно поохав, коротышки сгрудились возле норки‑ямки, чуть было не затоптанной Эрсиль. Ветер ослаб, лес погрузился в безмолвие. Кранды закрыли глаза и запели печальную песню на диковинном языке, под которую прорезался из земли тоненький стебелек и заколыхался в такт музыке.

– Это молоденький кранд, – сообщил Къельт на ухо Эрсиль. – За зиму он отоспится, накопит сил, а весной научится понемногу хулиганить: кольцевать тропинки и подшучивать над всякими растяпами.

«Очень трогательно», – хмыкнула Эрсиль, а колдовская мелодия лилась, обволакивая и чаруя. Эрсиль видела падающий листок с каплями росы, бескрайнее темно‑синее небо и вереницу золотых светлячков, медленно облетавших деревья… Только когда пухленький кранд с одуванчиком на лбу ущипнул Эрсиль за палец, она сообразила, что церемония завершилась.

– У меня напутствие для тебя, – прогудел толстячок.

Эрсиль обернулась: Къельт и главный кранд беседовали возле жухлых папоротников. С берега наползала волглая предутренняя дымка. Эрсиль кивнула и последовала за карликом, сжимавшим ее ладонь.

На краю поляны, где фейри шушукались и допивали мутную брагу, кранд обнял колени Эрсиль, улыбнулся ей и произнес:

– Он ждет тебя,

Иди к нему

И не пеняй на горемыку‑рок.

Ты скорби отхлебнешь глоток,

Но не спеши, все хорошенько взвесь.

Ведь это жизнь,

А жизнь порой дает плохой урок.

Так вот поэтично и малопонятно изъяснился кранд и поцеловал Эрсиль в щеку, вынудив наклониться. Помахав ей ручкой, он засеменил к высокой арке, что вновь замерцала на стволе древнего вяза. Кранд выкрикнул «Го‑гой!» и юркнул внутрь, а Эрсиль осталась в растерянных чувствах: прорицание явно не сулило ей ничего радостного.

Лесная прогалина опустела быстро. Выцвели звезды, магические фонарики погасли, и Эрсиль пожалела, что Ветродуй закончился так скоро. Вряд ли она в будущем очутится на гулянье волшебного народца. Да и какое гулянье! Издалека понаблюдать за чудесными существами – и то огромное везение!

Къельт в свою очередь суховато попрощался с крандами и заторопился. Он не позволил Эрсиль подремать ни минутки, ссылаясь на то, что они наотдыхались в теплой компании фейри и досыта наелись букашек. Самым убедительным доводом, как всегда, был наемник‑уэль, якобы уже пыхтевший им в затылки.

Эрсиль побрюзжала, окрестила Къельта тираном из тиранов и поплелась за ним. Виски набухали тупой болью, ноги подгибались. Эрсиль спотыкалась, царапалась о сучья… Къельт отнял у нее тюки и подхватил под локоть. Отвергать помощь Эрсиль и не думала, вяло пробормотав: «Благодарю, о добрейший господин».

Горизонт, едва посерев, снова укрылся мягкими валами туч. Эрсиль сонно размышляла о том, что из‑за Къельта усвоит привычку странствовать с дождями.

Выбравшись на Дунумский тракт, Эрсиль начала откровенно клевать носом. До самого обеда она ковыляла, нещадно цепляясь за врага. Тот мужественно терпел ее безволие и даже словом не попрекнул.

Когда окутавший Эрсиль туман рассеялся, она почувствовала себя до крайности неловко. Отодвинувшись от Къельта и пробурчав: «Спасибо», Эрсиль принялась озираться.

Природа вокруг стремительно менялась. Луга и пастбища оскудели, все чаще встречались каменистые всхолмья и вересковые пустоши – сизовато‑лиловые, овеянные предвечной тишиной. На западе сиротливо качали иглистыми кронами сосны. Рощи и тенистые дубравы отхлынули к востоку. Къельт и Эрсиль приблизились к Мшистому кряжу, ведь Дунум разместился в предгорьях, а до него было всего пару дней пешком.

Эрсиль вспомнила предостережение кранда и повторяла про себя, надеясь извлечь какую‑никакую пользу, но лишь расстроилась. Поравнявшись с Къельтом, она небрежно спросила:

– Ну и чем побаловали тебя коротышки? Пророчеством?

– Тебе‑то что? – Къельт недовольно покосился на Эрсиль.

– Просто интересно. Хочешь, вкратце обрисую свое. Рифма с детства выпрыгивает у меня из головы на раз, два, три.

– Тебе понадобятся меч и кровь. И вся твоя любовь, – процитировал Къельт, обращаясь к кому‑то в дорожной слякоти.

– Э‑э‑э, – озадачилась Эрсиль, – зато четко и без философии. Не чета моему стихотворению.

Чрезвычайно суровое «угу» призвано было пресечь разговор и донести до некоторых, что они не желанные собеседники, а докучливые приблуды, но Эрсиль не отчаивалась.

– Ты обещал мне рассказать о крандах. Почему, если держать рот на замке, они тебя не тронут? И почему мы не вышли к ним сразу? – допытывалась Эрсиль, заглядывая Къельту под капюшон. – По‑моему, они ничего – потешные и гости им нравятся. Зачем мы отсиживались в кустах?

Къельт возвел очи горе.

– Ни при каком раскладе нельзя попадаться крандам в Ветродуй раньше, чем они выпьют своего вина, – приступил к лекции он. – Иначе коротать тебе годы рябиной там или березой. В прежние времена у крандов бытовало поверье: недурно бы ухлопать человечишку, чтобы юный кранд перезимовал легко.

– А у них с этим трудности? – засомневалась Эрсиль.

– По‑разному случается… – Къельт исподлобья посмотрел на пустующий тракт и продолжил: – Кранды считали, что, превращая человека в дерево, они борются за справедливость. Вы, смертные, издавна вырубаете леса и ничем не восполняете ущерб. А так кранды принуждают вас делиться жизнью с фейри и платить долг. Но кранды очень редко заманивают к себе. Другая история, когда к ним забредают сами. Однажды в заветную октябрьскую ночь на Ветродуй пожаловал неурочный путник. Торжествующие кранды решили сделать его праздничной жертвой, о чем ему и доложили. Тот сперва хныкал, молил освободить его. Потом ревел в три ручья на протяжении всего пиршества – ворожить над ним требовалось перед рассветом. Своими причитаниями нытик изрядно подпортил веселье. Кранды закусили удила и оприходовали бедолагу до срока. Да еще в сердцах поклялись не причинять вреда всякому молчуну, заскочившему к ним на колдовской огонек, и помочь, чем сумеют. Вот кое‑кто из грамотных и прибегает к этой хитрости, дабы получить совет или проникнуть в тайну грядущего.

– Опасно, – рассудила Эрсиль. – Зашли бы к гадалке, и нечего мудрить. В каждом городе отыщется какая‑нибудь древняя старушка с картами, рунными косточками или даже с потрохами животных.

– Именно что какая‑нибудь с потрохами, – ядовито подчеркнул Къельт. – У тебе подобных нет вещего дара. К ясновидению способны только фейри. Для вас они нечисть, но они‑то почище многих. Вы боитесь и воротите нос от всего, что за гранью вашего понимания. Счастливое исключение, разумеется, составляет гадание на потрохах… А за минувшее десятилетие большинство из вас до того отупело, что ни черта не замечает.

Эрсиль искренне обиделась за род людской, но ответила по возможности беспристрастно:

– Ты говоришь так, собственно, потому, что у тебя рыльце в пушку. Сколько безвинных душ ты погубил?

– Ни единой… – заикнулся Къельт, но Эрсиль его прервала:

– Ох конечно‑конечно, все они были негодяями самого чудовищного свойства! Но ты тоже убийца, Къельт – палач! – Вопреки намерению, Эрсиль разгорячилась и шипела, проталкивая слова сквозь зубы. – А что до твоих чепуховых пророчеств… То этот кранд не лучше ярмарочных шарлатанов, ничего ценного он мне не сообщил. «Плохой урок», «не спеши», «все взвесь» – никчемные прописные истины, которые всегда кстати!

– Забавно выслушивать обвинения от тебя, – процедил Къельт надменно. – Палач? Неужели я пришил кого‑то из твоей добродетельной семьи, а ты обязана со мной расквитаться? И прими к сведению: коли у тебя в мозгах не хватает шестеренок, это не значит, что вместо пророчества тебе подсунули шелуху.

– Зато у тебя этих штуковин выше крыши, вон из ноздрей вываливаются! – рассвирепела Эрсиль и, не совладав с накатившим гневом, наказала Къельта подножкой.

Он просто шагнул, не заостряя на ее действиях внимания, а Эрсиль охнула и, потеряв равновесие, полетела в лужу. Упала, опершись на локти, и почти не ушиблась, но обляпана теперь была, что ваша хрюшка.

На ресницах скапливались злые слезы. Эрсиль зажмурилась. А что ей созерцать? Запечатлевать в памяти ухмылку врага?

– Эрти, нам надо идти, – произнес Къельт. – Брось притворяться…

Но Эрсиль не шевелилась, пока Къельт не склонился над ней и не тронул ее за плечо. Тогда она резко села и изо всех сил дернула Къельта за край плаща. Нижний крючок с треском отодрался, Къельт покачнулся, уронил тюк. Вдруг справа от него что‑то мелькнуло – тонкий стальной проблеск. Сию же секунду Эрсиль швырнула в Къельта горсть мокрой земли. Он отмахнулся, разбрызгивая бурое месиво во все стороны, а Эрсиль скорее отползла, прикрывая собой выскользнувший кинжал.

– Молодец, – фыркнул Къельт. – Отомстила. Глупо, недостойно, исподтишка – но отомстила.

К облегчению Эрсиль, Къельт ничего не заподозрил. Он вытер испачканный подбородок и нагнулся за котомкой. Эрсиль напряженно следила за ним, лихорадочно соображая, как поступить. Внутри у нее все кипело, но Эрсиль чувствовала: сейчас не время и не место.

Неожиданно Къельт обернулся и сгреб Эрсиль за воротник жакета.

– Что ты задумала?! – рявкнул он.

Эрсиль мысленно наградила себя затрещиной: опять она не сдержалась, Къельт поймал ее ожесточившийся взгляд. Пришлось выкручиваться.

– Да прикидываю, куда бы тебя пнуть, чтоб побольнее! – выпалила Эрсиль.

Стилет холодил ей ладонь, она старалась запихать его в ботинок.

– Врешь! Вижу, врешь! – почему‑то закричал Къельт и тряхнул Эрсиль так, что она клацнула зубами.

– Прекрати. Экипаж поедет, что о нас подумают? – сдавленно хлюпнула Эрсиль.

– Чихать я на это хотел! – Лицо Къельта перекосилось, губы искривила жуткая омертвелая усмешка.

Эрсиль отпрянула в попытке высвободиться. Порой Къельта захлестывало волной то ли безумия, то ли ненависти, и у Эрсиль кровь леденела в жилах, когда белки его глаз застилала иссиня‑черная пелена.

– Мало мне этого паршивого уэля, – рычал Къельт, все туже стягивая воротник Эрсиль, – еще ты покоя не даешь! Черт возьми, и пристукнуть тебя рука не поднимается! А если прогнать, все равно увяжешься за мной!

Возразить Эрсиль было нечего. Къельт поставил ее на ноги и, стискивая запястье, поволок вперед. С отвратительным настроением и вымазанные по уши, они одолели три мили за три четверти часа и заодно поостыли.

– Къельт, – пропыхтела Эрсиль, у которой уже в боку кололо от быстрой ходьбы, – ты извини, что кинула в тебя. И что наговорила всякого. Я не серьезно, то есть… тебя же это не задело, правда?

– Эх, Эрти, – вздохнул Къельт и посмотрел на нее с такой необъяснимой тоской, словно ему известно было, за что она на самом деле просит прощения.

У Эрсиль заныло в груди, а Къельт, помедлив, разжал пальцы, отпуская ее.

– Полюбовалась бы ты на себя, – примирительно улыбнулся он и вытащил из кармана носовой платок. – На. Тебя в болоте топили, не иначе!

– А как же, ты и топил! – Из‑за потасовки с Къельтом Эрсиль без труда победила бы огородное пугало в состязаниях по устрашению.

К вечеру зарядил ливень. Он поотмыл одежду Къельта и Эрсиль, поэтому в Са́йвиль они прибыли более‑менее чистые и насквозь промокшие. Небеса рассудили, что разгуливать в грязи с макушки до пят – это чересчур, и с готовностью подсобили.

В разросшемся за каких‑то двадцать пять лет городке Сайвиль жизнь текла своим чередом. Даже в глубоких сумерках люди не спешили запирать двери. Разбойники и грабители хозяйничать здесь остерегались. А все потому, что Дунум – некогда столица королевства Эльсул – расположился неподалеку, а там и гарнизон, и полицейских хоть отбавляй.

В тени узких кирпичных домов сновали горластые мальчишки, играя среди луж. Почтенная старушка с корзиной спелых румяных яблок вприскочку перебежала дорогу, торопясь к жаркому очагу и сытному ужину. Степенно вышагивали господа посолиднее и с пренебрежением морщились, стоило их взорам упасть на Эрсиль – фу, босяки! Взашей таких надо гнать!

Сама же Эрсиль прятала дырявый по милости кранда рукав и обещала себе купить новенький жакет. Обзавестись хорошим платьем тоже не помешало бы… Но за эти две недели с ней столько всего приключилось, что уж не до мелочей.

Внезапно сердце Эрсиль бешено заметалось и куском свинца ринулось в пропасть. Кто‑то схватил Эрсиль за плечо, грубо разворачивая назад. Перед ней оказалось бледное изможденное лицо, наполовину завешенное черными прядями. Эрсиль в растерянности отшатнулась, а Къельт мгновенно извлек из ножен клинок, переполошив обывателей.

– Это он? – наклоняясь к Эрсиль, прохрипел незнакомец.

– Ты тоже? – догадалась она. Так вот чье присутствие тревожило ее со вчерашнего утра!

– Убирайся, – велел Къельт и подступил к незнакомцу, оттеснив Эрсиль.

Трое зевак, наблюдавших за случившимся, возомнили, что побоища не миновать, и шарахнулись кто куда. Молодая женщина начала громко звать констебля.

– Къельт, – встрепенулась Эрсиль, – этот человек, он не чужой мне!

Къельт чуть отстранился, все еще угрожая незнакомцу сталью.

– Ты должна пойти со мной, – обратился тот к Эрсиль. – Я ждал тебя.

– С чего это она должна? – недовольно прищурился Къельт.

– Мне нужно. Он мой друг… э‑э‑э детства. Я не сразу его вспомнила, – убеждала Эрсиль.

– Уверена, что не ошиблась?

Эрсиль кивнула, и Къельт безучастно продолжил:

– Твое решение. Я заночую в ближайшей гостинице. Если до рассвета не явишься, отправляюсь без тебя.

Предупредив Эрсиль, Къельт окатил незнакомца морозным взглядом и устремился вверх по крутой улице.

От столярной мастерской с сияющими фонарными окнами долетели строгие окрики. Из‑за угла выскочили патрульные и зашумели: «Где тут злостные возмутители спокойствия? Ну они у нас схлопочут!» Эрсиль и незнакомец точно по команде нырнули в сквозной дворик. Немного попетляв по Сайвилю, они влезли в пропахший плесенью тупичок между трехэтажными домами и высоким каменным ограждением. Эрсиль прислонилась к стене, незнакомец согнулся, опираясь на колени. Во мраке, в своем длиннополом сюртуке угольного цвета и серой накидке, он был подобен бесплотному сгустку мглы. Но Эрсиль, впервые повстречавшая этого мужчину, не боялась его. Она просто знала, что он такой же.

Незнакомец придвинулся к Эрсиль. Взял ее ладонь мокрыми, стылыми, как тающий снег, пальцами и повторил:

– Это ведь он? – Голос его слабел.

– Д‑да, – ответила Эрсиль, запнувшись. – Тебе плохо? Ты… плачешь?

– Сегодня я погибну.

Эрсиль вздрогнула, а незнакомец вдруг крепко обнял ее. Словно надеялся, что она способна удержать его в этом мире вопреки всему.

– Побудь со мной до конца, – попросил он, безжалостно наваливаясь на Эрсиль.

– Побуду, – тихо произнесла она, и накопившиеся слезы ее хлынули наружу. Тучи за компанию разрыдались, в отчаянии колотя Сайвиль.

– Как твое имя?

– Я не заслуживаю имени. Я не сумел настичь ее за целых три года.

– Не сумел?

– Нет, – качнул головой незнакомец.

Тяжело было стоять вот так, слушая дождь и прерывистое дыхание обреченного, – стоять на пороге чьей‑то смерти. Эрсиль знобило, ей хотелось высвободиться, убежать, спрятаться. Но оттолкнуть незнакомца, бросить его – это приравнивалось бы к предательству.

– Ты со мной, – прошептал он. – Я очень рад. Я почувствовал тебя вчера.

А Эрсиль могла лишь гладить спутанные волосы несчастного, потому что ей нечем было утешить его.

Неизвестно, сколько прошло времени – час ли, два. Незнакомец уткнулся Эрсиль в плечо и почти не шевелился. Осенняя тьма заволокла город, не пощадила она и квадратик неба за кромкой ржавых водостоков. Единственно, из щели под дверью напротив сочился зыбкий желтоватый свет.

– Ничего, что мы с тобой в таком месте? – пробормотала Эрсиль, когда молчание сделалось нестерпимым.

– Мне это не важно, только не уходи, – откликнулся незнакомец и как подкошенный рухнул на землю.

Эрсиль устроилась рядом, стараясь плотнее обхватить его, чтобы подарить каплю тепла. Незнакомец облокотился на кирпичную приступку. По заострившемуся лицу скользнул блеклый лучик, отразившись в широко распахнутых глазах.

– Ты обязана убить его… – простонал незнакомец и закашлялся. – Ты осталась последняя.

– Нас же было четверо: Саэльвин, Нурт…

– Все канули.

Эрсиль почудилось, что она ломается, что ее перекручивает от ощущения собственной беспомощности. А потом Эрсиль затопила пустота. «Все погибли». Невелика беда, она же никогда не видела их. Связана с ними по крови – и кого это волнует? Люди угасают каждую секунду – десятками, сотнями. Не лучше ли и ей? Прямо сейчас, здесь, сидя в подворотне бок о бок с человеком, испытавшим все то, что испытала она?

А силы быстро покидали незнакомца. Он сползал влево, придавливая Эрсиль. Тело его подергивалось.

– Ты совершишь это ради всех нас. Живи ради всех нас. Я не выполнил свое предначертание. Она скрывалась от меня. Я не догнал ее или боялся догнать. Но ты владеешь магией…

– Он – Идущий за Дождем, – возразила Эрсиль.

– Тогда убей его во сне. Он верит тебе, желает верить безгранично, воспользуйся, – сипел незнакомец, цепляясь за Эрсиль. – Скоро… Скоро я исчезну…

Чьи‑то шаги пресекли его напряженную речь. Между домами возникла длинная тень.

– Эрти, ты простудишься…

– Уходи, Къельт! – крикнула Эрсиль. – Уходи отсюда!

Къельт повиновался, а Эрсиль не интересовало, как он нашел их: крался по пятам от основной дороги или позже рыскал, заметив направление. Мысли ее скомкались запятнанными листками с глупыми разрозненными записями. А ливень все рисовал свои вертикали, тщетно сражаясь с чернотой ночи.

– Он беспокоится за тебя, воспользуйся, – прохрипел незнакомец и сунул в руки Эрсиль некий предмет в холстине. – Теперь… прощай.

Не было ни грома, ни яростного всепоглощающего пламени. Незнакомец просто сгинул, растворился, словно никогда его не существовало. Эрсиль не удивилась. Она думала, что самое позднее к утру околеет и что, пожалуй, это хорошо. Испариться бы так же, как незнакомец…

В проеме опять мелькнул Къельт. Подскочил, глухо бранясь, и взялся хлопать Эрсиль по щекам. Поднял ее с грехом пополам и поволок за собой. Вокруг Эрсиль все расплывалось. Низкий одурманивающий гул стоял в ушах.

Къельт ногой пихнул дверь трактира и повел Эрсиль через общий зал наверх. Кто‑то охал, кто‑то смеялся. Эрсиль ничего не различала: искры перед внутренним взором опаляли ей веки. Къельт стащил с Эрсиль мокрый измаранный плащ, уложил ее на постель и удалился, не проронив ни звука. Эхо голосов и шум в голове Эрсиль внезапно смолкли, на нее обвалилась тишина. А точнее, Эрсиль показалось, что темную комнатку захламили тишиной, как мешками с овечьей шерстью: густой, пахучей и жаркой.

Помаленьку Эрсиль отогревалась. Разум начинал проясняться, и, правду сказать, Эрсиль предпочла бы, чтоб он не прояснялся. Забыться, стереть из памяти умершего мужчину и все, что он говорил перед гибелью, – об этом мечтала Эрсиль. До сих пор она стискивала принадлежавший незнакомцу сверток, и не было нужды разматывать тряпицу. Эрсиль поняла, что внутри – старинный кинжал рода, который наследовался в пределах одной ветви и которого ее ветвь лишилась давным‑давно. Приняв его, Эрсиль не могла вырезать сердце врага иным оружием – так завещали Первые.

Небрежно затолкав под тюфяк и собственный стилет, и клинок незнакомца, Эрсиль смотрела в потолок. Возвратился Къельт, зажег коптящую лампу, налил в стакан коричневатой жидкости из стеклянной бутыли и заставил Эрсиль отхлебнуть. Горькое огненное бренди притупило боль, отвлекло.

– Еще, – потребовала Эрсиль.

Къельт плеснул не скупясь и, надо отдать ему должное, ни о чем не расспрашивал. Эрсиль выпила залпом. Полегчать ей не полегчало, но спустя минуту она уже спала.

Глава 4. Лиловый бант

Мерзлым бесцветным лучом в каморку заглядывало яркое солнце. Оно подмигивало Эрсиль и мешало ей невыносимо.

– Окно, пропади оно… Занавесь, – проворчала сквозь дрему Эрсиль, убежденная в том, что спиной она вросла в кровать и что пошевелить даже бровью – задача наитруднейшая.

– Полдень. Не занавешу. Нам пора, – ответил Къельт.

Эрсиль завозилась и натянула лоскутное одеяло повыше. Но Къельт изобрел новый способ истязания.

– Не тряси меня, ты, вражина! – пропыхтела Эрсиль и, отмахнувшись, ненароком ударила Къельта.

Получилось звонко. Къельт в отместку сдернул покрывало, зашвырнул его в угол. Эрсиль съежилась и попробовала спрятаться в соломенных недрах матраса. Но матрасы, как правило, нечасто продырявливаются, если воткнуться в них макушкой.

Вчера Къельт позаботился об Эрсиль: ни башмаков, ни жакета на ней не было – только фланелевая рубашка и штаны. Открытие это смутило Эрсиль. Она тут же окунулась в действительность, и в действительности оной преобладало чувство стыда.

– Сделай милость, Къельт, выйди вон. – Язык у Эрсиль еле двигался, в горле пересохло. – Ты меня разбудил. С твоего разрешения, я бы переоделась.

Скрипнули петли, хлопнула створка. Эрсиль медленно села.

– Виверн, забери меня отсюда. Позвольте скончаться в одиночестве… – кряхтела она, вынимая из тюка влажную измятую юбку.

В маленьком выщербленном зеркальце над умывальником Эрсиль с содроганием увидела разнесчастную припухшую физиономию. На затылке, судя по всему, некогда гнездовались крайне неопрятные вороны, в глаза как песку насыпали, и шрам – куда без него? – белым росчерком дополнявший наружность Эрсиль, имел место.

– Образина, – скривилась она.

Холодная вода чуть сбавила отек, щетка и зубной порошок из керамической баночки изничтожили гадостный привкус во рту, гребень повыдергал колтуны, но почему‑то Эрсиль от этого не повеселела.

Коротко постучав, из затененного коридора вынырнул Къельт. На лице его не отражалось ничего, кроме сосредоточенности. Он увязал сумки и повел Эрсиль завтракать.

В нижнем зале обосновалось человек шесть, целеустремленно поглощавших супы, рыбные пироги и прочее. Возле Къельта и Эрсиль тотчас захлопотал надоедливый трактирщик. Он пригласил их за стол и, помимо тарелок со всякими разносолами, водрузил перед ними глиняное блюдо с овощами и тушеной бараниной под соусом из чесночной горчицы.

Аппетит у Эрсиль отсутствовал. Ковырнув мясо, она отложила вилку. Къельт нахмурился и обязал Эрсиль наедаться впрок. После утомительных препирательств она сжевала‑таки гренку с маслом и кусок сыра.

Без четверти два Къельт и Эрсиль покинули Сайвиль. Шагая по его сутолочным горбатым улицам, Эрсиль уныло рассматривала людей. Многие улыбались, о чем‑то беседовали, спорили. Из торговых лавок с украшенными витринами появлялись довольные покупатели, трепетно сжимая в объятиях упакованные в бумагу вещички… Эрсиль была здесь чужой, как и везде. Против воли она задумалась о том, чтобы бросить все и избавить грешную землю от гнили Проклятых – раз и навсегда.

Къельт, на удивление, попытался ободрить Эрсиль – способом несколько странноватым. Он потрепал ее по плечу и заметил, что погода налаживается. Эрсиль вяло кивнула, а Къельт вдруг разразился потешной байкой о трусливом кудеснике, до обморока боявшемся коров, и о проказливом импе. Эрсиль слушала Къельта вполуха, проваливаясь в собственные воспоминания.

До того как бабушка поведала ей страшную истину, а случилось это на тринадцатом году жизни, Эрсиль была почти счастлива. Да‑да, счастлива, теперь она понимала… Бабушка не ленилась рассказывать ей чудесные сказки, а когда Эрсиль освоила грамоту в сельской школе, подсунула некие рукописи. Они не ошеломили Эрсиль, не перевернули ее мир – и без них Эрсиль знала, что магия существует на самом деле. Зато эти книжицы – краткие справочники, так они назывались, – содержали немало интересного. Эрсиль нашла историйку о садовых фейках и месяц за месяцем таскала в одичавший сад мисочки с молоком, караулила ночами подле окна. Она верила, что феи прилетят. Не прилетели. Зато угощение оценили ежики. Эрсиль расстроилась. Хорошо, еще не подозревала, что ждет ее впереди.

Первые справочники – по утверждению бабушки, они достались ей от прапрапра‑кого‑то, – увлекли Эрсиль. С течением лет они исчезали, а на их месте возникали новые. Каждый последующий справочник был мрачнее прежнего. Захватывающие приключения и диковинные фейри затерялись в детстве. Их сменили законные волшебники, жаждущие упечь Эрсиль за решетку, и хитрая нечисть – к примеру, Идущие за Дождем. Не сразу Эрсиль приняла все всерьез. Читала, затаив дыхание, о коварных ведьмарях и мастерах Тайного Сыска, которые этих ведьмарей отлавливали. У Эрсиль и мысли не промелькнуло, что она вовсе не отважный герой, воспитанник Колледжа Колдовских Искусств, а негодяй‑ведьмарь. Бесчисленные угрозы, нотации, советы, как избежать разоблачения Тайным Сыском, нагоняли скуку. Для чего они ей?! Эрсиль уяснила, на кого она должна равняться, в свой тринадцатый день рождения.

Бабушка подарила ей карманный томик заклинаний и наговоров. Семь из четырнадцати устных формул служили для убийства врага – ее надежда на спасение. Заветная мечта поступить в Колдовской Колледж дала трещину, Эрсиль оплакивала ее и себя две недели.

Она вызубрила все предостережения под давлением бабушки, затем украдкой начала ворожить. Учебник Эрсиль попался на зависть: подробно расписано, что произносить, как двигать руками, сколько продлится действие чар. Сама бабушка запретными талантами не обладала, но лютовала жутко, если Эрсиль увиливала от занятий. А причины у той имелись: упражнялась‑то она на кроликах. Столько их уморила! И над каждым проливала слезы. Но бабушка усмехалась, стряпая традиционное рагу из крольчатины: «Нынче помучаешься, потом порадуешься». Эрсиль упрямилась, жалела ушастых питомцев, но, получив с размаху метлой по шее, всхлипывая, брела к сарайчику сеять гибель.

Забавно все обернулось. Эрсиль истребляла ни в чем не повинных зверьков, корпела над книгами, а ее врагом оказался Къельт. И пускай он не сообщил напрямую, что работает на Тайный Сыск, это подразумевалось. То есть Эрсиль рассекретила себя в одночасье. И на кой дьявол, спрашивается, были все ее усилия, все жертвы?

Едва Эрсиль исполнилось девятнадцать, она простилась с домом на окраине Кверка, где выросла. Бабушка к тому времени уже год обитала в гробу, но Эрсиль все равно любила кроликов больше, чем ее.

Рано или поздно сердце Эрсиль окончательно зачерствеет, и – у нее щемило в груди от этого – она превратится в подобие своей бабушки. Впрочем, был и другой выход – на тот свет.

– Эрти, тебе плохо? Эрти! – громыхнуло рядом, точно шквалом сметая все образы. – Лодыжку повредила? Устала?

– С чего бы? – буркнула оглушенная Эрсиль.

– Тебе удобно на коленях?

Эрсиль моргнула и обнаружила себя рассевшейся посередь дороги. Мимо, как назло, проехал на лошади посыльный – и ну оглядываться, пока тракт не скрылся за каменистым увалом.

Къельт помог Эрсиль подняться и плеснул ей в лицо водой из фляги.

– Вот спасибо, – надулась Эрсиль, – дождя нет, так теперь ты за него!

– Авось встряхнешься, – парировал Къельт, поправляя ей капюшон. – А то ковыляешь, мотыляешься…

Эрсиль отфыркалась и, тихонько выругавшись, поплелась за Къельтом. Он затеял очередную побасенку: о некоем престарелом господине. Седины умудрили дедушку до такой степени, что он, аки пташка вольная, жил‑поживал себе на дереве, покуда не брякнулся с него, зашибив кровожадную лесную Аннис…

Еще немного, и Къельт закрепил бы за собой титул враля‑болтуна, поломав все представления Эрсиль о рыцарственной отрешенности тъельмов дождя. На ее удачу, словоохотливость Къельта убывала с каждой минутой.

А в серебристом мареве между тем виднелись западные отроги Мшистого кряжа. Тусклое, притомившееся за лето солнце выбелило сиреневатые вересковые просторы. Воздух сделался прозрачным, хрупко‑морозным, легкий ветерок ласково освежал горячий лоб Эрсиль. Къельт несколько раз предлагал устроить перерыв и пообедать, Эрсиль же головой качала. Сыта она или голодна – лишняя морока.

Вскоре Къельт отчаялся развеселить такую упертую буку, как Эрсиль, и отложил свои истории до лучшей поры. В молчании созерцать пустынные холмы было куда приятнее. Линия горизонта над ними окрашивалась закатными по‑октябрьски холодными тонами, оттеняла чуть тронутые снегом верхушки гор. Эрсиль наблюдала за реющим в поднебесье орлом, рассматривала замшелые обломки скал у обочины, принесенные в древности ледником, убеждала себя, что молочного цвета крапинки на пастбищах – это не овцы, а невесомые клочки пуха, бездумные и оттого счастливые… Иначе выражаясь, Эрсиль всячески старалась забыть Сайвиль и сгинувшего в его тьме человека.

Когда впереди маняще заблестели огни, ночь безраздельно завладела миром, и пригород Дунума готовился ко сну. По малолюдным улицам под желтыми пятнами фонарей Къельт и Эрсиль прошагали к гостинице с облезлой вывеской в форме островерхой шляпы.

Угрюмое заведение под названием «Колпак Нёрха» не желало приютить изнуренных путешественников. Къельт барабанил и барабанил в дверь кулаком. В итоге упорство его вознаградили: одергивая мятую рубаху до пят, вылез насупленный хозяин.

Очутившись в свободной пыльноватой комнате, Эрсиль нахально согнала Къельта с кровати у окна – взяла и упала ему за спину. И без разницы, что он расстегивал сапоги, примостившись у изножья.

Къельт покладисто откочевал на соседнюю койку, терпения ему было не занимать.

– Доброй ночи, – хмыкнул он.

– И тебе того же, – проронила Эрсиль.

Во сне к ней пожаловал черноволосый и все хрипел: «Убей, и не умрешь, убей, убей…» Напоследок он скорчил омерзительную гримасу и поинтересовался: «Откушаешь рагу из кроликов? А в Дунум со мной пойдешь? Эрти, ты пойдешь со мной в Дунум? Пойдешь?»

Тут Эрсиль вздрогнула и очнулась. Къельт, склонившись, дышал ей в висок.

– Не пойду я в твой Дундум. Уж прогуляйся без меня! – просипела Эрсиль и повернулась на левый бок.

– Меня не будет весь день, – предупредил Къельт.

– Да хоть четыре дня! – ощетинилась Эрсиль. – Спать только не мешай.

– Ладно, грубиянка. Жди меня к вечеру.

С тем Къельт и удалился, а Эрсиль не меньше часа ворочалась в постели, сварливо жалуясь подушке:

– Наконец‑то учертыхался… покоя от него нет…

Спустившись вниз, Эрсиль изъявила трактирщику намерение искупаться в ванной. За шесть медяков трое нанятых парней заволокли в комнату дубовую бадью и натаскали ведрами кипятка с кухни. Залили весь пол, между прочим. А все потому, что усердно косились на Эрсиль.

Выпроводив любознательных тружеников, она стянула капюшон, под которым привыкла ото всех прятаться, и сунула в воду даже не пучок, а целый куст чистотела из своих запасов.

Мылась Эрсиль долго и тщательно. Потом выстирала штаны, юбку, отдраила жакет и башмаки, просушила все около небольшого камина и тогда уже выбралась из дома.

Погода стояла ясная – тепло, ни единого облачка.

Эрсиль лениво бродила, посещая встречные магазинчики. Разжилась новыми ботинками (а то обувка, что на ней, вот‑вот каши запросит), дорогой зубной щеткой с прочной свиной щетиной.

– Нипочем не истреплется! Зубки жемчугом засияют! – распинался продавец в мелочной лавке.

После поедания окровавленного сердца врага жемчужное сияние особенно порадует Эрсиль, да…

Также она потратилась на голубое платье из тонкой и гладкой мериносовой шерсти – чтобы в гардеробе присутствовала какая‑никакая приличная вещь. Платье числилось «отказным», то есть пошили его на кого‑то другого, поэтому Эрсиль вынужденно оплатила еще батистовые исподние юбки. Позже она их выкинула, поскольку те не запихивались в котомку.

Но самым безумным приобретением Эрсиль был великанский лиловый бант. Она понятия не имела, на что его нацеплять, просто ей приглянулась аккуратненькая галантерея с пеной кружев и гирляндами атласных лент на витрине.

Деньги Эрсиль, в сущности, не берегла и торговалась редко: бабка оставила ей порядочно – хватит на годы вперед, а то и вовсе не понадобится…

Обогнув рабочие кварталы и дымящие трубы фабрик, Эрсиль направилась к самому Дунуму – старому городу. Серые гранитные стены вздымались на высоту пяти этажей; гигантские шестиугольные бастионы пронзали синеву шпилями свинцовых крыш; мостики с гуртовыми3 арками, стрельчатые бойницы, мощные контрфорсы4… Одним словом, точнее, двумя – несокрушимая крепость. Была раньше. А ныне все это обветшало, пообсыпалось и поросло кое‑где мхом и тоненькими деревцами.

Эрсиль уступила дорогу бричке извозчика, затем приблизилась к барбакану5, охранявшему двустворчатые распахнутые ворота. Подле них считал ворон караульный с ружьем у плеча. Одетый в геральдические цвета графства Эльсул (зелень и серебро), он, предположительно, исполнял обязанности немудреного украшения.

Миновав широкий замковый проезд, где громко отзывался каждый шорох, не говоря о лошадином цоканье и скрипе колес, Эрсиль оказалась среди подлинного столпотворения. Всюду грохотали экипажи, пчелиным роем гудели голоса, покрикивали всадники, едва не топча людей копытами своих коней.

Эрсиль быстренько ретировалась с шумной площади и до заката блуждала по извилистым улочкам. Но и так ей не удалось избежать досадных неурядиц. Внушительных окружностей матрона пыталась огреть ее тазом за то, что Эрсиль «шастает и отвлекает честных женщин от честных женских хлопот!». Какой‑то лиходейщик с извечным волнующим подобную братию вопросом «Кошелек или жизнь?» решил обратиться к безнадзорной девице и получил исчерпывающий ответ в виде заклинания обездвиживания. Кроме разбойника и Эрсиль, во дворе никого не было, колдовства никто не приметил. Сам же вымогатель вряд ли что сообразил, а если сообразил, вряд ли поверил. Коротенькую формулу О́бэкс Эрсиль шепнула в воротник и поручилась бы перед кем угодно, что бандит ничего не расслышал.

Боль настигла Эрсиль возле калитки маленького городского сада, когда над ветвями боярышника засверкали юные звезды. На сорочке, у правой манжеты, расплылось липкое багровое пятно. Эрсиль обомлела, но через миг сорвалась с места и вихрем помчалась к гостинице «Колпак Нёрха». Къельт вернулся, и ему грозила опасность.

Заплутать Эрсиль не позволила тугая нить. Ее нельзя было ни потрогать, ни рассмотреть, но вела она прямиком к сердцу Къельта. В спину Эрсиль летели ругань и проклятия расталкиваемых зевак. Промелькнули окованные ворота, стражники с равнодушными лицами; вон и галантерея, где Эрсиль купила несуразный бант… Все происходило как в полусне: вроде торопилась, а в голове болотной тиной расползался страх.

Гонка прекратилась, Эрсиль застыла на пороге комнаты. Под звуки лязгающей стали метались двое: Къельт и его рогато‑шерстистый преследователь. Уэль с противоестественной ловкостью размахивал укороченным копьем, кроша в щепу мебель. Къельт еле‑еле отбивался, сдерживая натиск парными кинжалами.

Эрсиль собралась с мыслями. Лишь бы не упустить момент. Къельт слабеет, пятится, сейчас зацепит каблуком половик и… Нет, он не споткнулся, отпрыгнул. Сейчас!!!

– Э́отэн э́гралин, – отчеканила Эрсиль, сомкнув ладони у солнечного сплетения и резко выбросив их вперед.

Уэля отшвырнуло к каминной решетке. Къельт пригнулся.

– Ирсокогна́риэт! – У чудовища из левой части груди заструилась кровь.

– Фламефла́грум! – Уэля поглотило неистовое пламя.

Эрсиль отшатнулась в коридор. «Эх, эту бы управу да на Седого три года назад», – вздохнула она и обернулась в поисках нежелательных наблюдателей. Их не нашлось: в захудалом «Колпаке Нёрха» Къельт и Эрсиль были единственными съемщиками.

– Придется раскошелиться, – оценив полыхающий ковер и закопченную штукатурку, подытожила Эрсиль.

Она не сумела замкнуть огонь в точке, от смертоносного уэля осталась горка пепла и оплавленный наконечник копья. Тут Эрсиль запоздало скрутил ужас. Затошнило от запаха гари и понимания того, что она сделала.

– Все в порядке. Спокойно. – Къельт плеснул из умывального таза на тлеющую занавеску и махом опрокинул купальную бадью с водой. – Деньги у меня имеются, заплатим.

Эрсиль прислонилась к дверному косяку, уткнулась взглядом в круг обугленных досок на полу и опять вспомнила. Ее первая встреча с Къельтом: если бы он был человеком, Эрсиль убила бы его, он превратился бы в жалкую кучку праха, как уэль.

Дурнота подкатила к горлу, Эрсиль закашлялась. Просто сказать «убью», даже подумать просто, но знать, что ты убийца… Знать, что ты поступала так, и неважно, чем все закончилось. Неважно, что Къельт здоров благодаря своей волшебной сути. Эрсиль не догадывалась и совершила – спалила его тогда, еще три года назад. И совершит вновь – ведь она уже убийца.

– Хорошо, дом каменный… и что кроме глухого бестолкового хозяина здесь никого нет, – вполголоса проговорил Къельт. Отблески масляного светильника, болтавшегося на крючке, скакали по его взлохмаченным седым волосам. – Спасибо тебе, Эрти, – кивнул он и с треском распахнул окно.

Эрсиль ничего не ответила, зато пришаркал хозяин и начал охать, ахать, хвататься за лысину, вынюхивать, что стряслось. Горсть монет спровадила его туда, откуда он приковылял, а заодно обеспечила его молчание на несколько дней.

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Эрсиль сгребла обломки стульев в угол. Сырость распространилась повсюду – с потолка внизу текло ручьями.

– Не нужно, Эрти. Что это у тебя? – поинтересовался Къельт, коснувшись запястья Эрсиль.

– Свезла, – прошипела та, отпрянув.

Къельт не позволил. Задрал обшлаг жакета и, сравнив порез Эрсиль со своим, прищурился.

– Совпадение, – пояснила она. Небо сохрани быть раскрытой!

– Занятное совпадение, – рассудил Къельт.

«Ох уж мне эти пытливые умы!» – фыркнула Эрсиль. А Къельт подтащил ее к себе и промокнул рану чистой тряпицей. Покопавшись в котомках, он вынул глиняный горшочек и наложил на царапину толстый слой желтовато‑белой мази. Внутри у Эрсиль все перекувыркнулось – мазь пахла сосновой живицей, травами и чем‑то кисловатым… Как тем давним утром, когда Эрсиль очнулась с раскроенной щекой.

Вскоре комната приняла подобающий вид. Об этом Къельт и Эрсиль позаботились сами. Хозяин был не семи пядей во лбу, и все же Къельт постарался, чтобы некоторые мелочи не достигли его внимания. Приключился‑то будничный пожар – из очага вывалился уголек, прошмыгнув сквозь железные прутья загородки.

– Отпразднуем? – спросил Къельт, затолкав в камин лоскуты ковра.

– Отпразднуем, – эхом откликнулась Эрсиль: при таком раскладе кое‑что могло у нее получиться, теперь отсрочки ей без надобности.

Первый и последний тост прозвучал в честь Эрсиль. По мнению Къельта, она с ее талантом появляться не вовремя на этот раз его спасла.

Они разместились друг перед другом, каждый на своей кровати. Къельт осушал кружку за кружкой, а Эрсиль сливала грошовое вино под одеяло – все равно не до сна ей сегодня будет. Распив бутылку прегадкой крепленой ревеневки – ничего лучше в «Колпаке Нёрха» не водилось, – Къельт оттаял, раззадорился и взял две четвертушки вдобавок. Опорожнив их с проворством заядлого бражника, он обнял подушку, улегся и пробуровил: «Я ферю фебе, Рррти».

Зря он это. Эрсиль сама себе уже не верила.

Около часа она сидела почти не двигаясь и смотрела на луну – красноватую, пятнисто‑выпуклую из‑за дешевого пузырчатого стекла. Лицо пощипывало от слез, перед глазами чернел выжженный круг и летел сизый пепел. Эрсиль до крови искусала губы – так мучительно чувствовала она свою вину, прежнюю и грядущую.

Терзалась ли она раньше? А как же? Эрсиль все обдумала, выплакала и запрятала поглубже. Поэтому она бесконечно врала себе, оберегала себя. Защищалась гневом и словами «ненавижу», «враг», но совесть всегда отыскивала лазейку. С детства Эрсиль склоняли к убийству, внушали, что она обязана подчиниться жребию. И Эрсиль шла намеченной дорогой до сих пор, потому что иных дорог для нее не было.

Фитиль заискрил, и лампа угасла. Привыкнув к сумраку, Эрсиль развязала наполненный до отказа мешок. В ладонь, как назло, все совалось что‑то не то. Лишь вывернув тюк наизнанку, Эрсиль обнаружила прямой обоюдоострый кинжал.

Преодолев себя, она шагнула к безоружному Къельту. Он распростерся на смятых простынях – такой несносный и такой близкий. Близкий еще более оттого, что она в неоплатном долгу перед ним. Зачем Къельт возится с ней? Почему не сдал магам? Она действительно способна отнять его жизнь, неужели он не понимает?

Темные пряди у висков, брови в кои‑то веки не нахмурены. Все, ждать нельзя, решила Эрсиль и замахнулась. Помешали кролики. Они вынырнули из полумглы, захлопали ушами, захныкали: «Пощади, пощади!» Им воспротивились бабка и черноволосый. «Ударь! Ударь!» – каркали они. Неразбериху усугублял ветер, завывавший под окном. Эрсиль стояла с нацеленным клинком, а слезы бежали, соскальзывали с подбородка, капали на грудь…

Стиснутые пальцы заныли, потом окостенели. Эрсиль медленно опустила нож. Мать не сумела, и она не сумела, хотя попробовала в отличие от нее. Бредовая затея эта была обречена с самого начала. И хорошо, что все так обернулось, что Къельт невредим после ее покушений – нелепых и не очень уж нелепых. А она, Эрсиль, заслужила каждое мгновение претерпеваемой боли. Обидно только, что Къельт не пресек ее бесполезное утомительное существование – он имел на это право.

Эрсиль покачнулась и отступила от Къельта – уже не врага. Сердце ее точно сковало цепью, уснащенной кривыми гвоздями, и тянуло, тянуло обратно. Секунда – и ржавый гвоздь вонзается в плоть, вторая секунда – и второй гвоздь…

Дернув за ремень отощавшую котомку, Эрсиль ринулась в коридор. Прочь, не оглядываясь: от людей, от Къельта, от собственной низости! Эрсиль готова была на все, чтобы страх и отвращение к себе не раздирали ее изнутри.

Едва Эрсиль нащупала дверное кольцо, как оно, скрежетнув, выскользнуло и стукнулось о щеколду. Къельт обхватил Эрсиль поперек живота, оттащил.

– Не трогай меня! – кричала Эрсиль, молотя каблуками по доскам пола и рассчитывая освободиться.

– Я догадался, кто ты.

– Молодец! Купи себе пряник!

Эрсиль не прекращала извиваться, в исступлении орудуя локтями. За пять минут яростной борьбы она вымоталась и обвисла на руках Къельта. Он устроил ее на постели, щедро сдобренной ревеневкой, и принялся гладить по голове.

– Чего тебе надо? – просипела Эрсиль, чуть не всхлипнув во весь голос.

– Помочь, – ответил Къельт.

Он нагнулся, вытер мокрые щеки Эрсиль. Она оттолкнула его и рывком поднялась.

– Кто, говоришь, я?

– Ллойла́р. – Къельт надавил Эрсиль на плечи и снова уложил ее.

– В десятку, – процедила Эрсиль. – Проклятая! И это значит, что я собиралась уничтожить тебя! Не в шутку, не понарошку. Как несчастного уэля! Дошло до тебя? Но я струсила. И это значит, что восемнадцатого ноября, в день моего рождения, я умру!

– А также это значит, что ты меня любишь, – заключил Къельт.

– Ненавижу!!! – Эрсиль затрясло, она вскинулась, попыталась откатиться.

– Ну да, не без этого, – усмехнулся Къельт, легко удерживая ее.

Дабы не разреветься самым постыдным образом, Эрсиль сжала зубы, отчего дыхание стало затрудненным, судорожным.

– Тихо, тихо, – шептал Къельт, касаясь ее волос. И от его сочувственного «тихо» Эрсиль совсем поникла. Разве она не мерзкая? Къельт утешает ее, а она продолжает бояться и горевать о себе.

Эрсиль зажмурилась и постаралась не шевелиться. Вдруг она уснет навсегда – неплохое завершение ее безрадостного земного пути… Так‑то оно так, но через полчаса Эрсиль озябла. Сна не было ни в одном глазу, а Къельт сидел подле и стерег ее.

– Что тебе известно о Ллойлар? – наконец спросила Эрсиль.

– Вам нужно вырезать сердце своей второй половины. И съесть его. В противном случае вы погибаете. На поиски у вас три года, с девятнадцати лет. – Къельт произнес это бесцветно, словно во вселенной не было ничего зауряднее проклятия Ллойлар.

Эрсиль поежилась.

– Мне холодно. Тюфяк отсырел.

– Еще бы, – серьезно подтвердил Къельт, – ты туда без малого полторы кварты6 ухнула.

– Ты видел? – простонала Эрсиль. Получается, она глупая вдобавок ко всему.

– Видел. Поэтому в два бутыля мне налили компота. Но ради справедливости скажу, что здешний компот немногим вкуснее ревеневого пойла.

– М‑да, перехитрил, – засопела Эрсиль. – Гений изобретательности!

– Ты должна была сделать выбор.

– И я его сделала. Теперь никто мне не поможет, а ты и подавно. Даже искусство фейри не обманет проклятие.

– А я и не владею ничем подобным.

– Ой ли? – усомнилась Эрсиль. – А то, что ворожба на тебя не влияет?..

– Идущие за Дождем, Выгрызающие Скалы, Преследующие Ветер, в просторечии бродяги, пещерники и ветряки – мы, тъельмы, не плетем чар. Мы накапливаем в себе волшебство, но черпаем его только из наших стихий, – размеренно объяснял Къельт. – В каждой крупице мироздания хранится магия. Древние называли ее хоэйф – «дух» в переводе с эвэ́рдвиса. Вокруг меня хоэйфы смыкаются щитом, отклоняя чужое колдовство. Если меня убить, то есть способы запечатать, присвоить мой запас и применить его для усиления заклинаний и некоторых обрядов. Что за обряды, упоминать не стоит…

Рассыпанные по кровати вещи из тюка Эрсиль уже порядком намяли ей бока – особенно в этом богоугодном занятии усердствовали новенькие ботинки. Помимо того, в носу свербело от приторного запаха браги, мешавшего сосредоточиться.

– Къельт, – взмолилась Эрсиль, – будь добр, отпусти меня, а то я, честно, скоро задеревенею.

Къельт повиновался, но выглядел напряженным – опасался подвоха. Эрсиль выдернула из‑под пятки лиловый бант, утративший всякую форму, и всучила его Къельту. Прискорбно, но воображение не соизволило подбросить более пакостную идею. Эрсиль перебралась на соседнюю постель, а Къельт озадаченно покрутил в пальцах подарочек и не придумал ничего лучше, чем сунуть его за пазуху.

– Что ж, и как ты намерен меня спасать? – Эрсиль уютно закуталась в одеяло, убеждая себя, что последние шесть недель она обязана прожить с огоньком и в свое удовольствие. Напрасно убеждала, потому что Къельт бесцеремонно подвинул ее и растянулся с краю.

– Во‑первых, – объявил он, лениво отмахиваясь от Эрсиль: она порывалась спихнуть его на пол, – я намерен помогать, а спасать тебя мы будем вместе. Разнюнившихся девиц я не потерплю.

– Сдается мне, ничего умного ты не сочинил, – попеняла Эрсиль, ткнув Къельта под ребра.

Он перехватил ее запястье и повернул к ней лицо – серовато‑бледное в мутном свете, проникавшем снаружи.

– А во‑вторых… действительно ничего умного, – подвел черту Къельт. – Но нам потребуются лошади, так или иначе.

Закоренелое глухое отчаяние навалилось на Эрсиль, как наваливалось сотни раз прежде. Вопреки здравому смыслу, вопреки собственному пониманию того, что все тщетно, Эрсиль втайне надеялась на зацепку, плохонький, черновой план.

– Пожалуйста, Къельт, – поморщилась она, – мне неудобно. Больно.

– Рана?

– Нет.

– Что тогда? – насторожился он.

Эрсиль замерла, и Къельт истолковал это по‑своему.

– Мне обосноваться в сотворенном тобою болоте лишь потому, что тебя стыдливость внезапно одолела? – беззлобно поддел он.

– Да ни при чем тут это, – буркнула Эрсиль, раскаиваясь, что заикнулась о себе. – Ладно, я сама там обоснуюсь, плащом накрою…

– Подожди… Тебе больно, когда я нахожусь рядом? – догадался Къельт.

– Мне больно, когда ты вообще находишься, – ответила Эрсиль мрачно. – К этому я успела привыкнуть. Все будто бы не взаправду: крови нет, сквозной дыры тоже нет, но… не надо очень близко.

Къельт стремительно поднялся.

– И у всех Ллойлар так? – спросил он из темноты.

– Не допытывалась, что и как у других, – ворчливо отозвалась Эрсиль. – Разве это имеет для тебя важность?

– Нет, – выдохнул Къельт и, помедлив, добавил: – Я решил, к кому мы с тобой обратимся за советом.

Глава 5. Компания в сборе

Скотное торжище раскинулось у северо‑восточной окраины Дунума. Впереди, за частоколом загонов, за волнующимися толпами людей, громоздились Мшистые горы: здесь – невысокие и полуразрушенные, зато с юго‑запада к ним примыкал великий А́ла‑Лкала́нский хребет. Эрсиль читала, что в древнюю эпоху там обитали драконы: на самом крутом, заоблачном пике Эглвейд. Вероятно, так оно и было, вот только поиски истины в этой области Эрсиль тем утром не интересовали. А интересовало ее одно – как побыстрее и желательно подальше убраться из давки, устроенной на базаре.

Стояла Эрсиль вроде бы в закутке, скромно прижавшись к крепостной башне… Но нет, с ее ли счастьем?! Каждый лоточник, каждый неотесанный крестьянин в засаленной безрукавке, каждый богатенький франт с ярким, кокетливо повязанным шейным платком делали все, чтобы утрамбовать Эрсиль в каменную кладку.

– Вчера я столкнулся с приятелем, – обронил Къельт, разбудив Эрсиль без четверти восемь. – Он поедет с нами.

– Для тебя это увеселительная прогулка, что ли? – зевнула в кулак Эрсиль.

– На него можно рассчитывать, он ветряк.

– Ах да, рассчитывать на него можно, конечно…

На иронию Къельт внимания не обратил, и теперь Эрсиль ждала, когда он увидится с помянутым ветряком и соблаговолит забрать ее, а точнее, выколупать из стены.

Идти с Къельтом Эрсиль наотрез отказалась, полагая, что ветряк и не подозревает о ее существовании. А за время пути от северного бастиона, где была намечена встреча, Къельт худо‑бедно подготовит товарища.

В трех шагах от Эрсиль дико заверещал поросенок. И немудрено, Эрсиль тоже заверещала бы, начни ражий чернобородый мясник щупать ей ребра. Из‑за густого животного духа, пропитавшего всю округу, у Эрсиль напрочь отшибло нюх, а из‑за блеяния, мычания и ора звенело в ушах. Чувствовала она себя отбивной, которую почему‑то сварили, а не пожарили.

В щель между штакетинами отгородки просунулось розовое с белыми щетинками рыльце.

– Хрюшка, хрюшка, купят тебя и съедят, а я и сама скопычусь, без посторонней помощи, – тихо пожаловалась Эрсиль.

Пятачок трогательно пошевелился, вынудив Эрсиль присесть и погладить его.

– Додумался, где барышню оставлять! – послышался веселый мужской голос. – Лучшего места и вообразить нельзя: справа – свиной хлев, слева – овчарни!

Эрсиль выпрямилась и обнаружила Къельта в компании странного молодого человека. Она не взялась бы утверждать, что тотчас разглядела бы в нем фейри, не предупреди ее Къельт заранее, и все же на обычного смертного он походил не слишком. Это проявлялось и в легкости его движений, и в развязной манере держать себя, в глазах – цепких и насмешливых – и в едва уловимом запахе трав и свежего ветра. Одевался он неброско, во все серое. Его светлые волосы, стянутые сзади ремешком, отливали на солнце медью.

– Познакомься, Эрти, это Инта́йгль. О тебе ему уже многое известно, – произнес Къельт без выражения.

Как ни обидно было Эрсиль, но двоих тъельмов все безропотно огибали. Даже не побранил никто за учинение препятствий на дороге к индюшатникам.

– Многое известно?.. – пробормотала Эрсиль.

– Не тревожьтесь, сударыня! – подскочил к ней ветряк и беззастенчиво поцеловал ей ручку. – Я не ведаю ничего такого, чего не сумел бы сохранить в секрете, а храню в секрете исключительно то, о чем ведаю!

От столь затейливых оправданий Эрсиль ощутила неловкость. Она робко кивнула ветряку, поглубже нахлобучив капюшон.

– За мной, – скомандовал Къельт и растворился в шумном водовороте рынка.

– Не обижайтесь, мисс! Наш миляга Къельт не обучен куртуазному обращению с юными леди. – Интайгль аккуратно подхватил Эрсиль под локоть. – Кстати, для вас я просто Нтай. У нас в семье принято одарять детей замысловатыми именами. Никого не заботит, что их не больно‑то удобно выговаривать!

Ветряк, как выяснилось, был душой компании. Сперва его непринужденность смутила Эрсиль: Нтай вел себя так, словно причислил ее к закадычным своим друзьям. Хотя, бродяжничая с Къельтом, Эрсиль убедилась, что у волшебного племени куда менее строгие понятия о приличиях – если, разумеется, они есть у них вообще.

Пока Эрсиль старалась поравняться с Къельтом, чей плащ то исчезал, то промелькивал впереди, Нтай успел растолковать ей, почему за лошадьми надо продираться к окраинам: «И коняшки там из чистокровных, и цены не кусаются»; посетовал, что отец обязывает его жениться на прелестной, но жутко сварливой особе из рода Подхлестывающих Ветер.

– А из какого рода Къельт? – встрепенулась Эрсиль.

– О‑о‑о! Он принадлежит к древнему клану Хи́флу – Взывающие к Тучам…

В целом при участии Нтая Эрсиль открыла для себя немало занятных подробностей. Например, дедушка Къельта слыл у тъельмов вопиющим лентяем и до чрезвычайности любил увиваться за дамами.

– …Но в Къельте дедовы качества проступают редко. Ой, чего это я мелю?! Они ему совершенно несвойственны! – якобы опомнившись, затараторил ветряк. – Ты же не наябедничаешь на меня Къельту?

Эрсиль догадывалась: Нтаю, в принципе, без разницы, расскажет она кому‑либо о том, что он выбалтывает чужие тайны, или нет. Однако Эрсиль пообещала молчать, заработав тем самым второй поцелуй ручки.

Среди пестрой гомонящей толпы ветряк был как рыба в воде. Лавируя между людьми, он умудрялся не потерять Къельта и беспрестанно хохмил. Наконец они достигли последних загонов. За ними бугрились пыльно‑зеленые предгорья Мшистого кряжа.

– Мне лошадку поменьше и поспокойнее, – шепнула Эрсиль Къельту, покуда Нтай рассматривал у барьера скакунов и с азартом расписывал их изъяны и стати.

Ответа Эрсиль не дождалась, поскольку из царящей слева толкотни ликующе закричали:

– Къе‑е‑ельт!

Через мгновение ладони Къельта сжимала высокая белокурая девушка. Красавица не иначе как собралась на лисью травлю с дунумской знатью: темно‑алый костюм для верховой прогулки, тугой жакет, бирюзовый шейный платок… Все детали туалета пребывали в некотором беспорядке, что придавало барышне дерзкий и очаровательный вид. Объемную прическу ее венчали ажурные шпильки и бархатная шапочка.

За спиной Эрсиль отчетливо фыркнул ветряк, подошел и коснулся ее запястья.

– Ну, мужайся, Эрти, – склонился он. – Живоглотница нагрянула.

Эрсиль с удивлением покосилась на девицу – та расцеловывала Къельта в обе щеки. Едва ли она приходилась ему сестрой, поэтому раскованность ее поражала.

– Почему ты не откликнулся вчера? Неужели не слышал? Я чуть горло не сорвала… Да там, возле Судейского Двора!

– Здравствуй, Глия. Нет, я тебя не слышал, – приветливо улыбался Къельт.

Пять минут спустя девица нашла в себе достаточно сил, чтобы отодвинуться от него и обернуться к Эрсиль и Нтаю. Точеное личико девушки искривилось, как от судороги, и Эрсиль невольно, по привычке, запахнула плащ, зачем‑то спрятав новое голубое платье.

– Фу! И ты тут трешься, Интайгль‑Дурайгль!

– Ваша наблюдательность, леди Глина, воистину похвальна! – оскалился Нтай. – Раньше за вами подобного не водилось.

– Уймитесь со своей ерундой, – вмешался Къельт. – Глия, это Эрти, моя…

– Служанка? – с проницательностью кирпича предположила Глия.

– …очень дальняя родственница. Эрти, это Глиэна, моя бывшая подопечная. Она тоже Охотник.

Девушка, надув губы, ощупала Эрсиль неприязненным взглядом, а Эрсиль искренне порадовалась, что одета сегодня по‑человечески.

Внезапно Глия просветлела, смягчилась и ласково поинтересовалась:

– Ты из деревни, Эрти? Имя у тебя до того простецкое!

– Не всякому же быть из клубка гадюк, – елейным голосом пропел Нтай, за что Эрсиль испытала к нему вселенскую благодарность.

– Тебя не спросила, чумырь болотный! – огрызнулась Глия и, делая круглые недоуменные глаза, подлетела к Къельту. – А почему твоя родственница натягивает капюшон? Неужели такая дурнушка? – выпалила она.

– Нет, не поэтому, – отрубил Къельт и увлек свою подопечную в сторонку – потолковать о вежливости.

«Чтоб тебя приподняло и пришлепнуло, змеючина окаянная!» – рассердилась Эрсиль. Она и покрепче рассердилась бы, но прямолинейность Глиэны буквально огорошила ее, ибо не лезла ни в какие ворота.

– И откуда она свалилась на наши головы? – приуныла Эрсиль.

– С Тана́й А́рхена, укрольских холмов. Она полукровка: наполовину ярткин, наполовину колдунья. Способна подогреть котлетку волшебством, не более того. Работает Охотницей низшего круга, то есть изредка шугает вредных нисфейри, в основном же бьет баклуши, – коротко пояснил ветряк и похлопал Эрсиль по плечу. – А чего мы канителимся? Подыщем‑ка тебе животинку посообразительнее… О, вот у яслей каурая девятилетка – слегка коренаста, зато морда у нее неглупая.

Каких здесь только не было лошадей! Рысаки, тяжеловозы, иноходцы… Саврасые, вороные, соловые – всех и не перечесть. Эрсиль они казались возмутительно огромными: в седле‑то она никогда прежде не ездила. Ребенком на овцах каталась с дружком Твы́чеком, за что не раз получала от дядюшки Ви́лба, но вряд ли этот давний опыт пригодился бы ей сейчас.

Нынешним утром Эрсиль выразилась в том смысле, что хорошо бы воспользоваться дилижансом и не тратиться на коней. Ее идею Къельт отверг с брезгливостью: подстраиваться под кого‑то, трястись в затхлом экипаже с кучкой людишек – нет, уж лучше пешком! Вдобавок, по утверждению Къельта, им требовалась скорость, что для Эрсиль стало известием волнительным. Скорость? И это с ее ничтожными умениями? О звезды!..

– Глия посмотрит скаковых с нами, – заявил Къельт, прислонившись к ограде загона.

– Да‑да, – тут же расцвела Глиэна. – Эрти подойдет вон та!

И она ткнула пальцем в, должно быть, единственную на торжище костлявую заморенную кобыленку.

– А тебе подойдет сиденье от табуретки, – усмехнулся ветряк.

Эрсиль тоже усмехнулась краешком рта, а некий степенный господин в негодовании отпрянул, спеша уберечь свою неземную аристократичность от такого грубияна, как Нтай. Где это видано – обращаться к даме на «ты» и, хуже того, подначивать?!

– Къельт, а куда вы направляетесь? – Глия предпочла не утруждать себя ответом на колкость ветряка.

– В графство Ви́рдхоль.

– Невероятно, и я туда же! Вчера заказ взяла! В одной захолустной деревеньке творится что‑то скверное. А я всего‑навсего Охотница из младших. И не особенно везучая. В тайной конторе мне ничего не сообщили: сами гадают, что там. Боюсь, для геройства я слабовата…

– В тайной конторе? – похолодела Эрсиль.

– Не пугайся, это не Тайный Сыск, – прошелестел ветряк, будто почувствовав ее тревогу. – Все Охотники так или иначе содействуют волшебникам, но мало кто связан непосредственно с Тайным Сыском. Мелкие происшествия разбираются в Магической Канцелярии и передаются Охотникам, а те призывают к порядку шкодливую нечисть.

Эрсиль хотела уточнить, чем занимается сам Нтай, если он посвящен в подобные тонкости, но в этот миг Глия звонко воскликнула:

– Къельт, ты ведь поможешь мне? Как в старые добрые времена!

– Угу, – бросил Къельт.

А вздох отчаяния его спутников истаял, заглушенный рыночным гвалтом.

Эрсиль купили серого мохноногого жеребца с дрёмными глазами и потертую, но ладную сбрую для него. За все Эрсиль уплатила из собственного кошелька, оттеснив Къельта от продавца. Не хватало еще, рассуждала она, чтобы эта прохвостка Глия распахнула лазоревые очи и невинно полюбопытствовала: «Къельт, а ты ее что, обеспечиваешь?»

Знакомой дорогой Эрсиль продвигалась к трактиру, Тенька она опасливо держала под уздцы. Сбоку вышагивал Къельт со своим норовистым гнедым – Ку́ристом.

«Нет, это болезнь – нарекать всех и вся несуразными именами: то миссис Бжобраз, то Курист – помесь куста и аиста…» – думала Эрсиль, украдкой наблюдая за Къельтом.

С членами внезапно разросшегося отряда договорились встретиться завтра на рассвете у западных ворот. Прощаясь, Нтай горячо сжал ладонь Эрсиль.

– Ни в коем случае не пробуй Глийкину стряпню… – предостерег он.

Очаровательная шалунья забавлялась тем, что подсыпала в чужую еду тошнотного порошочка – Нтаю как‑то подсыпала. Глия, в свою очередь, пощебетав с Къельтом, наградила Эрсиль надменным кивком и волчьим прищуром. Она, пожалуй, не замечала, но почти таким же прищуром городские модницы, облаченные в дорогие кружева и подбитые шелком мантильи, одаряли саму Глиэну, страшно завидуя ей и притом считая ее испорченной.

День потихоньку клонился к закату, Эрсиль и Къельт огибали крепость Дунума по солнцу, чтобы не соваться в людные места. Народ с улиц немного схлынул, обнажив замусоренную, заплеванную мостовую. Окна затеплились огоньками, в небо поплыли дымки из труб, на двускатных черепичных крышах сонно курлыкали голуби.

– Ты мне так и не объяснил, к кому мы едем, – нарушила молчание Эрсиль.

– К мудрому, искушенному в заклинательстве человеку.

– Он способен меня исцелить?

– Очень надеюсь.

Минуту или две слышался только перестук копыт, да некая седовласая дама втирала нерадивому внучку, как правильно вытряхивать половики. У гостиницы Эрсиль напрямую спросила Къельта, не рассказал ли он Глиэне чего лишнего.

– Нет, конечно. Просто у нее сейчас затруднения. Оттолкнуть Глию я не могу, – сухо произнес он и, забрав у Эрсиль поводья Тенька, потянул скакунов в хлипкий сарай‑конюшню возле «Колпака Нёрха».

Поймав Эрсиль на лестнице у обеденного зала, Къельт предупредил:

– Мне нужно пройтись по лавкам.

– Для Глиэны принарядиться решил? – подняла брови Эрсиль.

– Да, – безучастно согласился Къельт, – если сумею это сделать при помощи двух шерстяных одеял, мешка перловки и нового котелка.

Эрсиль слегка устыдилась, и тем не менее желала прогуляться с Къельтом. Он долго отбивался от нее, но в итоге потребовал, чтобы Эрсиль была нема как рыба, и позволил следовать за собой.

Они уже возвращались с охапками свертков, когда Къельт пробурчал:

– Я загляну кое‑куда, а ты позаботься об ужине.

– Ишь чего! – заупрямилась Эрсиль.

Къельт темнил, и это ее беспокоило. Что за секреты? Уж не к своей ли обольстительной подопечной он рвется?

– Ты мне из вредности досаждаешь? – нахмурился Къельт. – Я не намерен спорить с тобой и переубеждать. Стремишься к неприятностям – ступай за мной. Но запомни: ты моя напарница, ученица, Идущая за Дождем. И ни звука об этом, пока не допытываются… И не сморозь чего‑нибудь о волшебниках или волшебстве!

– Твое слово для меня закон, напарник! – торжественно пообещала Эрсиль, найдя указания Къельта весьма загадочными.

Они миновали торговый ряд и закоулками проскользнули к опрятному домику с витринами‑эркерами на первом этаже. Сквозь них просматривались столики с букетами полевых цветов в вазочках и яркие картинки, стайками облепившие сливочно‑желтые стены. «Чайная миссис Арберт», – прочитала Эрсиль на круглой деревянной вывеске.

У порога Къельт помедлил.

– Рот на замок, – скомандовал он.

– А как же я буду пить чай? – удивилась Эрсиль, обнимая толстое, перевязанное тесемкой одеяло.

– Мы не будем пить чай, – обреченно отозвался Къельт и пропустил Эрсиль вперед.

На мелодичную трель колокольчика у притолоки явилась привлекательная женщина средних лет в широком черном одеянии – ни дать ни взять парадная ночнушка колдуна.

– Полакомиться заскочили? – неожиданно твердо и басовито осведомилась дама, облокотившись на стойку с квадратными ящичками – в них хранились разные сорта заварочных листьев. Здесь имелась еще одна стойка с булочками и пирожными на блюдах под стеклянными колпаками.

– Нет, – качнул головой Къельт.

Он сгрузил котомки и кульки на ближайший стул, измяв узорчатую накидку‑паутинку, и, порывшись в карманах, вынул удостоверение Охотника – два сшитых клочка плотной бумаги.

– Да‑да‑да… Я и так не забыла тебя, Къельт. – Миссис А́рберт потерла дебелые руки в изящных кружевных перчатках. – Ты что это, опять молоденьких натаскиваешь? И опять девушка? – красноречиво улыбнулась она.

– Вы зрите в корень, миссис Арберт. Как всегда. – Къельт поравнялся с хозяйкой. – Мне надо отослать письмо.

– Личного характера, я полагаю? – усмехнулась она. – Иначе ты отослал бы его в Тайной Канцелярии.

– Вы все верно поняли, – холодно промолвил Къельт. – Не возражаете, я воспользуюсь вашим устройством?

– О, милости прошу! Единственно, на почтовые услуги вдруг повысились налоги, и плата тоже повысилась. Три полукроны.

– Хорошо, – ответил Къельт.

– Превосходно! – засияла миссис Арберт и повела Къельта и Эрсиль через проем за прилавком в глухой внутренний дворик, где ничегошеньки не росло.

Они одолели его пятью шагами и задержались у двери, над которой была приколочена резная доска, испещренная причудливыми знаками. «Девятый Пента́кль»7 – сверкали крупные позолоченные буквы.

– А ты неплохо ее натренировал, дорогуша, – прогудела дама, отпирая замок массивным ключом. – Она у тебя тихая, серая как тень. Она человек?

– Она моя дальняя родственница, – не моргнув, соврал Къельт.

– Тогда ясно. Вы все скрытники жуткие! – Миссис Арберт что‑то пошептала, а затем поманила Къельта и Эрсиль внутрь.

Чародейский магазинчик был мал, очень мал: спертый воздух наполнен запахами трав, свисающих с потолка вениками, сумрак, разгоняемый пятью восковыми свечами возле конторки продавца, и стеллажи во все стены, заваленные магическими вещицами. Тут – грозди амулетов и оберегов, там – колбочки с мерцающими жидкостями, костяные кинжалы, фолианты в старинных окладах, несколько чучел… Таких уродцев Эрсиль в жизни не видывала – обитатели людских кошмаров как есть!

– Тебе сюда, мой дорогой Къельт. – Миссис Арберт кивнула на смежную комнатку, а Эрсиль принялась любоваться диковинками и бороться с желанием скупить все подчистую.

«Вот незадача, столько блуждала, скиталась, и лишь теперь началось интересное, а скоро умирать», – пожаловалась она самой себе.

– Разыскиваете что‑то определенное? – Прислонившись к боковине шкафа, миссис Арберт изучала Эрсиль.

– Нет‑нет, ничего… – пролепетала та, надвигая капюшон.

Пухлое личико миссис Арберт в бронзовых отблесках пламени выглядело злым.

– Повремени, девочка! – Ее низкий голос всколыхнул пространство. – Я догадываюсь, что тебе пригодится.

– И что же? – застыла Эрсиль.

Лукаво похмыкивая и скрипя растоптанными домашними туфлями, миссис Арберт прошествовала к полке с грудой потертых коробочек. Основательно пошуршав в этих залежах, она выудила круглую шкатулку с кленовым листом на крышке. Листок был сплетен множеством тонких серебряных линий и завитков на темной деревянной поверхности, в центре же искрился крошечный глаз из горного хрусталя и перламутра.

– Нужденник – редчайшее, бесценное творение! – восхищенно пророкотала хозяйка чайной. – Он указывает на то, что нужно тебе более всего.

– М‑м‑м… и стоимость? – заколебалась Эрсиль: как ни крути, а слово «нужденник» звучало сомнительно.

– Десять золотых. Но учти, он не для потехи. Применяй нужденник в крайних случаях.

Эрсиль полезла в карман за деньгами, а из соседней каморки появился Къельт.

– С ума сошла? – просвистел он, заметив у Эрсиль монеты. – За никчемную побрякушку десять золотых! Половина лошади, к твоему сведению. А у тебя эта штуковина даже не сработает…

– Что за хамство?! Ты же с барышней разговариваешь! – Миссис Арберт уцепила Къельта за локоть и потянула его к тумбе с банками, забитыми не то расплющенными тритонами, не то сушеными лягушками.

Пока Къельт из‑за спины необычной дамы укоризненно взирал на Эрсиль, эта самая дама посоветовала ей приобрести вечное перо, в котором никогда не иссякают чернила. В придачу ко всему Эрсиль не утерпела и взяла еще бальзам «для красоты волос», приготовленный из целебных водорослей Льдистого моря.

Расплачиваясь с миссис Арберт, Эрсиль якобы ненароком уточнила у нее, как трактуется название магазина.

– Девятый Пентакль – это мощнейшее ожидающее заклинание, – вкрадчиво прошептала дама. Медленно сняв перчатки, она погладила одутловатые пальцы, изрисованные поблекшими символами. – Его всегда ставят на безымянный левый. Отсчет у нас ведется с правой руки, с мизинца, так получается девятый.

Эрсиль обуяла зависть: миссис Арберт была законной волшебницей и, судя по всему, окончила Колдовской Колледж.

– Но у вас на безымянном левом не пентаграмма…

– Нет, не пентаграмма, поскольку Девятый Пентакль – образное выражение. – Миссис Арберт резко отдернула кисти и спрятала их под кружевами. – А лавка именуется так, потому что здесь можно найти удивительные предметы: огромной силы и высокого качества.

За хозяйкой Къельт и Эрсиль пересекли дворик в обратном направлении и снова очутились в просторной цветастой чайной. Къельт дулся, тогда как миссис Арберт лучилась счастьем: Эрсиль обеспечила ей хорошую прибыль на сегодня.

– Не попробуете моего чайку с корзиночками безе? – промурлыкала дама, томно рассматривая Къельта, сгребавшего котомки со стула. – А не угодно ли тебе, Къельт, кофейного бисквита по рецепту из Тана́йсквиля?

– В следующий раз, спасибо, – ответил он.

– Что ж, не обижай свою дальнюю родственницу, – напутствовала миссис Арберт, когда Къельт повернулся к дверям. Она произнесла это с таким нажимом, что Эрсиль мигом сообразила – их обман разоблачен.

– Мотовка. Тебе всучили бесполезное завалявшееся барахло. Никуда тебя впредь не возьму, – процедил Къельт.

– Скареда. Ну и не надо, – фыркнула Эрсиль.

Поделившись нелестными мнениями друг о друге, они заторопились к «Колпаку Нёрха». Вдалеке мяукали кошки. Повлажневший юго‑восточный ветер опьянял. На Дунум опускался вечер, и Эрсиль была довольна, как наивное дитя.

Коротать эту ночь в спальной, где до сих пор отчетливо пахло гарью, ни Къельту, ни Эрсиль не хотелось, поэтому они переселились в комнату напротив. Плутоватый трактирщик затребовал удвоенную сумму, но под тяжелым взглядом Къельта уступил площадь «за полцены».

– Эрти…

Эрсиль потушила светильник и устроилась на мягкой постели, а Къельт не унимался:

– Глия не плохая, просто взбалмошная. Не воспринимай серьезно все, что она болтает. Иногда она не замечает границ, понимаешь? Зато смелая, поэтому и служит Охотником. – Къельт помолчал, затем продолжил: – Ей нечего терять. Ее отец, чародей, отрекся от нее: у Глии почти нет магического дара. И того хуже – ее неспокойный характер, от ярткинов, природных духов. В десять лет Глия попала в человеческий приют для сирот, откуда сбежала. В окрестностях Танай‑Архена ее подобрали тъельмы, они воспитали ее… и… На твоем месте я бы поостерегся откровенничать с ней.

– Я и сама об этом догадалась, – проворчала Эрсиль и тихонько добавила: – Къельт, всадница из меня никакая. Не умею я.

– Ну и ладно, научим, – утешил он.

Ранним зябким утром постовые у западных ворот славного города Дунума развеивали скуку, наблюдая за попытками неуклюжего парнишки вскарабкаться на мышастого жеребца. Тем горемычным недотепой была переодетая Эрсиль.

Ей надавали воз и маленькую тележку ценных советов, а Глия снизошла до ее скромной особы и охаяла по первому разряду. Эрсиль успела посидеть на удрученном Теньке задом наперед, ухватиться за высокую переднюю луку, подтянуться и побарахтаться на животе и упасть, чуть не раскрошив в труху позвоночник… Нтай подстегивал ее бешенство, разглагольствуя о пользе конных прогулок и с восторгом порицая безалаберность и лень родителей, которые не прививают своему чаду навыки обращения с тварями божьими. В итоге Къельт, обещавший Эрсиль участие, все же спешился и помог ей.

– Эта лошадь так подходит к оттенку твоей кожи! – расщедрилась на «похвалу» Глиэна, горделиво выпрямившись на своей пегой трехлетке.

Сегодня Глия нарядилась менее роскошно, но не менее вызывающе. Богатый темно‑алый костюм она сменила на узкие брюки и кожаный плащ, как у Къельта, только прикрытый дымчатой накидкой. Волосы Глия заколола на затылке, и они белым шлейфом струились по ее спине.

– Твоя кобыла тебе тоже подходит, – засопела Эрсиль, шаря пятками в поисках стремян.

По теории, изложенной вчера Къельтом, теперь Эрсиль должна была легонько стиснуть каблуками бока жеребца. Спутники уже тронулись и нетерпеливо оборачивались на нее.

– Ну, Тенечек, не позволь мне ударить в грязь лицом… опять.

Обмирая, Эрсиль выполнила предписание. Тенек всхрапнул, стриганул мохнатыми ушами и размеренно зашагал.

– Молодец, Эрти. Не так и страшно, да?! – ободряюще воскликнул Нтай, заставляя гарцевать своего буланого.

Перед Эрсиль расстилался Северный тракт, утоптанный тысячами тысяч ног. Пасмурное небо укуталось свинцовыми тучами до самого окоема. Чахлые одинокие деревца вползали по зеленовато‑бурым холмам на гребни, ершился полосами игольчатый дрок.

Казалось, за многие сотни лет солнце, дожди, усталые взгляды истерли эти пейзажи до серых проплешин, отняли яркие краски. Там, где кончались угодья мхов‑лишайников, тревожно шуршала сизая трава. Все чаще встречались зеркальные глади небольших озер, питаемых тонкими ручьями.

Дорога пока была ровная и широкая. Эрсиль порадовалась, что дергать Тенька за уздечку нет надобности – а то вдруг он не одобрит. Чувствовала себя Эрсиль неуверенно, жеребец улавливал это и осуждающе потряхивал гривой.

Нтай, чтобы развлечь Эрсиль, сыпал шутками. Глия (исключительно для разминки, а не ради хвастовства) помчалась к горизонту.

– Къельт, а долго нам добираться? – вздохнула Эрсиль, старясь держать поводья крепко, но без лишнего усилия.

– Неделю, если не плестись, как сейчас, а хотя бы перейти на рысь, – сообщил Къельт, и внимание его вновь сосредоточилось на Глиэне.

Эрсиль от обиды бросило в жар, к горлу подкатил комок. «Зря я не пырнула его кинжалом!» – пронеслось в ее голове, и с подобными мыслями Эрсиль начала постигать основы верховой езды.

За день ничего памятного не случилось. Отряд почти сразу раскололся. Нтай и Эрсиль были замыкающими, а Къельта отвоевала себе Глия, неутомимо лопоча что‑то до противного слащавое. Ветряк не возражал перемыть ей косточки, и Эрсиль с редкостным усердием предалась этому занятию.

Нтай не поскупился на откровения. Выяснилось, что черная кошка пробежала между ним и Глией, едва он озвучил свое нежелание сближаться с ней, ограничиваясь сугубо приятельскими отношениями. Дружно поохав и попеняв на распущенность нравов, Эрсиль и Нтай ласково окрестили Глиэну любодейкой и порешили на досуге ей напакостить. Собственно говоря, это сам Интайгль познакомил Глию с Къельтом четыре года назад, после чего под сурдинку улизнул. Поэтому на смущенный вопрос Эрсиль, насколько плодотворным было их знакомство, ветряк пожал плечами.

Не раз и не два к ним подлетала виновница сплетен и задорно выкрикивала:

– Скачем наперегонки! Галопом!

– Чтоб по тебе Ву́вир галопом проскакал, – неизменно отвечал Нтай.

А Глия, изобразив тоскливую гримасу, неизменно роняла:

– Ох, Эрти, ты же не обучена, вот неудобство!

Сквозь облака робко мелькнуло в зените лучистое пятнышко, и вскоре компания достигла Хвоистого перевала. Тракт запетлял среди обомшелых взгорий, поэтому все внутренние силы Эрсиль тратила на управление Теньком. Под командованием Нтая она частенько ошибалась и пыталась свернуть не в ту сторону, а разволновавшись, поддавала шенкеля несчастному жеребцу. На ее спасение, Тенек проявлял себя существом кротким. Он печально косил черным глазом и поступал по‑своему, то есть так, как нужно.

Изъеденные ветрами склоны, набиравшие высоту, поросли кое‑где корявыми соснами. Оттого и перевал именовался Хвоистым, но хвои здесь было кот наплакал.

Пообедали и пополдничали на ходу. Эрсиль и Нтай благоразумно отказывались от угощения Глиэны – аппетитных кексов с миндалем.

– Вы что, за стройностью фигуры следите? – наигранно изумлялась она. – Вам действительно не помешает. На дворе не Темные Века, когда дородность почиталась здоровьем!

Ветряка Глиины остроты не беспокоили. Зато Эрсиль втягивала живот – даром что под двумя рубахами, меховой жилеткой и курткой это вряд ли бы кто заметил. Она понимала, да. Упрекала себя и потерянно осматривала скудные, оцепеневшие под гнетом осени края.

К вечеру у Эрсиль ныло все тело, ноги закаменели, и она боялась, что сумеет только упасть с Тенька, но никак не слезть. Лагерь разбили южнее торного пути, в укромной седловине, затененной деревьями. Спешиться Эрсиль помог Нтай, пока Глия была поглощена раскопками в переметных сумках, забыв на минутку об окружающих.

Намучившись с подпругой, вьючными ремнями и прочей упряжью, Эрсиль сложила все у соснового корча. По совету Нтая она обвязала передние бабки Тенька веревкой и примотала ее конец к узлистому корешку. Потом наградила коня хлебушком помимо овса. Глия тем часом бурно хлопотала у костра, взяв на себя полевую кухню. Нтай сооружал шалаш. Къельт, снарядившись топором, удалился, чтобы запасти дров. Эрсиль прибилась бы к ветряку, эдаким подмастерьем, но Глиэна утащила ее варить кашу.

– Эрти, у тебя шрам, – поведала Глия, крутя шумовкой в котелке.

– Мне об этом известно, – буркнула Эрсиль, нарезая копченую грудинку ритуальным клинком черноволосого.

– Бедняжка! Кто тебя так?

– В детстве с лестницы сорвалась.

– Ах! – Глия заслонила рот ладошкой, что призвано было отразить всю глубину ее потрясения. – Ты не огорчайся, шрам тебя совсем не портит, нет…

Итак, за время готовки Глия в подробностях расписала, какой необязательный кавалер Къельт и какой бесстыдник Нтай – паясничает к месту и не к месту! Поделилась догадками о причинах «стремительного увядания» Эрсиль и «отечности» ее овала лица.

– Все из‑за вредной жирной пищи! – грозила пальцем Глиэна. – Поменьше мяса и ни крошки сдобы! Водяной кресс, шпинат – то, что тебе требуется!

А Эрсиль бледнела, сгорала, кусала губы, потихоньку закипая. Еще немного, и из ноздрей пошел бы пар. Но тут ветряк завершил стройку и пресек Глиино словоизлияние.

– В се‑е‑ентябре всего тридцать дней,

В о‑о‑октябре на один больше!

Съе‑е‑ел одну котлетку на ужин,

На‑а‑а одну котлетку стал толще! – провыл он, подсаживаясь к огню. – Леди Глина, надеюсь, вы нас не отравите?

Глия смерила ветряка уничижительным взором и зашагала к рощице – искать Къельта.

– Быстро! – шепнул Нтай. – Накладываем сами, не то повариха всех обслужит, а поскольку я и ты попали в фавор, тошнотный порошок нам обеспечен…

Нтай и Эрсиль бросились к мешкам за мисками, чуть не боднулись лбами, и, громыхая посудой, нагребли себе перловки. Ветряк сыпанул в тарелки какой‑то измельченной травы – «Для безопасности и пользы желудка», – а затем уже дозволил пробовать.

– Ужасно некрасиво начинать без товарищей! – надулась Глия, держа Къельта под руку.

Эрсиль поспешно отвернулась и закидала чувство душевной пустоты кашей.

Отужинав, Къельт назначил Нтая и Эрсиль караульными до середины ночи. По‑видимому, затеял он это во избежание ссор, а не для того, чтобы побыть наедине с Глиэной.

В туманной мгле шептались сосны. Изредка над их кронами и над клоками туч всплывала мутная луна, заливая потускневшим серебром макушки древнего кряжа. Землю усеяла роса, промозглый воздух отнимал накопленное тепло.

– Вслушайся, – хохотнул Нтай, качнув головой.

– Къельт, я замерзла, – доносились из‑под навеса стенания Глиэны. – Придвинься поближе, не то меня просквозит…

Эрсиль поежилась. Ресницы дрогнули, пряча заблестевшие глаза. И план мести с жадным урчанием выполз из мрачных закоулков ее разума.

Обсудив задумку с ветряком, Эрсиль решила отсрочить кару на сутки. Дабы заранее не трепетать в предвкушении, она вынула из котомки нужденник, щелкнула крышкой и взглянула на медную стрелку.

– Что это? Дай, дай посмотреть! – воскликнул Нтай.

Когда нужденник очутился у него, стрелка заходила ходуном.

– Получается, тебе ничего не нужно, – отнимая зачарованную вещицу, подытожила Эрсиль.

Нтай нахохлился и заявил:

– А тебе, получается, нужен Къельт. Точно на шалаш указывает.

– М‑м, не уверена. Может, любодейка?

Они дружно ухмыльнулись и провели свое дежурство, играя в зачеркивание палочек угольком на бревне и болтая о всякой всячине.

Глава 6. Заказ злокозненной Глии

– Поднимайся, лежебока, зовет нас дальняя дорога! – Ветряк ущипнул Эрсиль за коленку и сию секунду исчез, не дожидаясь возмездия.

Эрсиль поворчала, вылезла из шалаша и, потягиваясь до хруста в суставах, поковыляла умываться. На деревьях пересвистывались горихвостки‑чернушки, собираясь лететь на юг. Утренний ветер пах дождем и хвоей. Возле лагеря звенел ручеек, пробиваясь между позеленелыми камнями, искрящимися от влаги, вздыбленными корнями и кустиками желтой горечавки. (Кустики слегка поредели после того, как Нтай позаимствовал пару‑тройку лекарственных стебельков «для надобностей отряда». )

Проснулась Эрсиль позже всех и, возвратившись к угасшему костру, обнаружила, что котелок сверкает чистотой.

– Ой, а ты не позавтракала?! – обернулась Глиэна, седлавшая свою кобылу. – Угостить тебя печеньицем моего приготовления?

– Нет, спасибо, я не голодна. – Эрсиль еле‑еле подавила желание огреть Глиэну войлочным потником Тенька, подсыхающим на распорке.

Седьмое октября – день, когда все приличные онсельвальтцы гуляли на Празднике Урожая, – изматывал Эрсиль томительной серостью и зябкой вуалью мороси. Северный тракт нырял в ущелья, карабкался в гору, шел под изволок. Резко похолодало. Эрсиль куталась в затасканный плащ, неодобрительно косилась на бодрую, свеженькую Глиэну и тешила себя мыслями о скором осуществлении плана «Прищучь вредину и возрадуйся». Нтай тоже заметно скис, особенно после осознания суровой истины – очернять Глию в сотый раз совсем не так весело, как в первый. Къельт отмалчивался и даже не вникал в мелодичный щебет Глиэны.

Они миновали крохотное встречное селение и, преодолев около тридцати миль, заночевали в потайной пещере. Извне на грубой поверхности скалы темнела лишь вертикальная трещина. Но если подступить вплотную, с юга, отворялся узкий лаз в просторный обжитой зальчик. Опытные путешественники частенько использовали его: здесь имелся очаг, над ним – жестяной дымоотвод раструбом, в глубине – поленница и кадушка с водой.

Лошадей стреножили за бугром, заслонявшим от проезжего люда продолговатую травянистую впадину. Нтай разжег огонь, все торопливо перекусили и разбрелись по углам.

Караулили по одному. Настоял на этом ветряк – заговорил Къельта до полусмерти, так что тот согласился с товарищем и занял охранный пост.

– Фух, я уж хотел тяпнуть нашего командира чурбачком, – пропыхтел Нтай, укладываясь слева от Эрсиль. – Упрямый, что твой осел! Нам бы теперь не захрапеть до Глийкиной смены.

Словно почуяв их враждебные намерения, Глиэна застыла в проеме и требовательно спросила:

– Вы обо мне сплетничаете?

– Вот делать нам больше нечего, – оскорбился Нтай, – только всяких злокозючин вниманием баловать!

Глия, поцокав языком, обосновалась у стены и сердечно посоветовала:

– Эрти, дорогуша, выспись хорошенько, а то у тебя круги под глазами.

– Зато тебе не до сна будет, – процедила Эрсиль и заслужила болезненный тычок от ветряка за свою несдержанность.

По счастью, Глию не интересовала их возня, и через пять минут она мирно засопела.

Ветряк безжалостно растряс Эрсиль, вырвав ее из сладких грез: она с мамой, крандами и десятком очень воспитанных кроликов пила чай и кушала ванильные кексы.

– Пора, – тормошил ее Нтай. – Пора!

Красноватые отблески тлеющих углей расцвечивали неровный кремнистый потолок. Къельт устроился у камелька, замотавшись одеялом.

Выскользнув из укрытия, Нтай и Эрсиль прильнули к отвесному склону. Эрсиль была сама не своя. В голове вертелась бабушкина присказка: «Кишка кишке бьет по башке». И действительно, под ложечкой сосало, откуда‑то взялся недюжинный аппетит. Эрсиль затруднялась определить, из‑за волнения это или с желудком что‑то не то.

Глия – бледное пятно, выхваченное из сумрака, – проявляла завидную бдительность, прикорнув у развороченной сосны, росшей в семи ярдах от расселины. Справа, за грядой, топтались привязанные кони. Они изредка фыркали и подергивали хвостами. Сырой воздух загустел – ни малейшего дуновения.

– Ты полюбуйся на нее! Каково, а?! – негодовал ветряк.

То, что Глия пренебрегала своими обязанностями, было весьма кстати. Эрсиль прошептала формулу и выбросила ладонь вперед. Чуть выше дороги, за кустом утесника, соткался незабвенный уэль – правда, с некоторыми жуткими деталями Эрсиль переборщила. Острые клыки торчали кривыми спицами и на оленьей морде смотрелись инородно, а унизанные вороньими черепами рога скорее напоминали ветки новогодней елки, нежели грозное оружие.

– Святые небеса! – восхитился Нтай. – Ну ты мастер. Он же во плоти!

Глия стараний Эрсиль не оценила и продолжала кемарить, привалившись к стволу.

– Швырни в нее голышом, – велела Эрсиль.

Ветряк порыскал по полу и запустил в горе‑сторожиху камушком. Глиэна вздрогнула, окинула взглядом тракт внизу, приметила морок, но вместо того, чтобы завизжать, прошипела:

– Ты свихнулся? Чего тут ошиваешься? Ты должен ждать нас в Вирдхоле!

Эрсиль была поражена: это называется «прищучили»?

– Зачем так вырядился?! Убирайся отсюда, пока никто тебя не застукал, – ругалась Глия, приближаясь к чудищу и махая на него руками. Недоставало разве что гневного «Шу, шу!».

– Прогоняй его быстрее! – засвистел Нтай.

– Я не умею создавать подвижные мороки!

– Тогда развеивай!

Эрсиль стиснула кулак, и человекоолень растаял. Глия недоуменно покрутилась у обочины и возвратилась к дереву. Способность бесследно растворяться она, судя по всему, приписала диковинной магии уэлей.

Ветряк бесшумно попятился, Эрсиль – за ним. Едва не споткнулась о чей‑то мешок – ох и шороху бы навела! Она долго не могла задремать, все ворочалась, обдумывая случившееся. Ветряк пихал ее под лопатку и бурчал, что кое‑кому пора бы угомониться, а уж завтра поутру идти к Къельту с повинной. Но страшное предчувствие глодало Эрсиль изнутри, бередило подозрения. Да еще она, бог весть зачем, подсчитала отмеренные жизнью дни и совсем загрустила. А затем приспело ее время охранять покой лагеря. Глиэна мизинчиком надавила Эрсиль на плечо – с такой брезгливостью, с какой потрогала бы кусок мертвечины.

– Твоя очередь, – проронила она и удалилась в свой угол.

Час с лишним Эрсиль мерзла на улице и вполголоса препиралась сама с собой – ей всегда нелегко было принять решение. И все же она его приняла: подкралась и воровато, с опаской подтолкнула Къельта. Он молниеносно приподнялся, вцепившись в запястье Эрсиль. Она испуганно отшатнулась.

– Ловкость, чтоб ее… Къельт, это я. Нужно поговорить.

– О чем? – просипел он, разжимая пальцы.

– Лучше не здесь.

И вот они стояли под бескрайним темным небом, объятые ночной тишиной. Слабый ветерок трепал волосы Эрсиль. Она медлила, не зная, как начать. Во всей наружности Къельта сквозили холодность и отчуждение, отчего Эрсиль было больно – больнее, чем лезвием по лицу.

– Къельт, ты не сердись, что разбудила… Но боюсь, Глия замышляет плохое.

– Забавно, – хмыкнул Къельт. – Она о тебе то же самое сказала.

– И ты ей веришь?

Молчание Къельта затягивалось, проглатывая мгновение за мгновением. Эрсиль сковала мучительная обида.

– Если начистоту, Эрти, ты опять нацелилась меня убить?

– С чего ты взял?

– Со мной за сутки и словом не обменялась. За Нтаем хвостом ходишь. Глия намекнула мне, что ты просила его кое о чем… научить тебя стрелять из пистолета.

Эрсиль вспыхнула, оборвала поток клеветы и сама напустилась с упреками:

– А ты‑то! С этой Глией безотлучно! Ничего подобного я у Нтая не просила! Он что, владеет пистолетом?! Я только длинный кинжал у него видела! И между прочим, ты так и не объяснил мне внятно, к кому мы направляемся. Вдобавок своих приятелей втравил. А для чего они едут с нами, даже не сообщил!

– А должен? – съязвил Къельт, переплетая руки на груди.

– Да никому ты ничего не должен! – Эрсиль круто развернулась, шагнула влево и бухнулась на глыбу у сосны.

Отсюда хорошо просматривалась дорога, что устремлялась на восток. Луну заволокли тучи. Они плыли с ленцой, клубились и будто бы шуршали иссиня‑черными животами, задевая вершины отлогих гор.

Через минуту Къельту надоело созерцать затылок Эрсиль, он потеснил ее и присел рядом.

– Что там за история с Глией? Выкладывай.

И Эрсиль выложила – дурное ремесло нехитрое. Къельт слушал ее невозмутимо, с толикой любопытства, но под конец нахмурился.

– …Нтай все подтвердит, – для надежности присовокупила Эрсиль и, догадавшись, что Къельт погрузился в себя, громко кашлянула.

– Эрти, ты забываешь, Глия была спросонья, ее поведение вовсе не удивляет, – очнулся Къельт. – А вчера она показывала мне договор, скрепленный печатью Тайной Канцелярии. Глия обязана разобраться с переполохом в деревне Круксвик: к северу от нее творится что‑то странное. Нам до этой деревни миль сто по тракту.

– Выгораживай Глию на здоровье! – снова распалилась Эрсиль. – Внушай себе, что она не нам капкан готовит в Вирдхоле! Но простых совпадений не бывает, исключительно закономерные! В этом я убедилась давным‑давно.

– И что тут кроется? – осведомился Къельт.

– Кому‑то ты крупно насолил. Послали наемника‑уэля. Мы его, – Эрсиль передернуло, – обезвредили. Послали другого, и не одного, еще и Глию твою завербовали. Вы, по сути, близкие… мм… товарищи?

– Я немного потренировал ее, когда она присоединилась к Охотникам. Мы выполнили вместе четыре задания, а потом…

– Да? – навострила уши Эрсиль.

– Не сошлись характерами, – небрежно отмахнулся Къельт.

– И в чем же?

– Я что, на допросе?

Эрсиль вежливо кивнула:

– Могу устроить пристрастие.

– Нет, спасибо. Подозреваю, Нтай все уже разболтал…

Эрсиль замотала головой, изображая дремучую непросвещенность.

– Ну, воля твоя. Глиэна… как бы выразиться помягче? Любит общество мужчин и…

– И‑и? – Сердце Эрсиль забилось учащенно.

– …и самих мужчин. – В голосе Къельта не было ни брезгливости, ни порицания, а они не помешали бы, по мнению Эрсиль.

– То есть причина в неверности, – заметила она, внутренне сжимаясь от собственной прямоты.

– А, ты об этом, – бросил Къельт. – Для того чтобы вести речь о неверности, мне требуется основание, право на Глиэну. А я постыдно сбежал от нее – до крайности предприимчивой и, соответственно, докучливой.

– Вон оно что, – суховато откликнулась Эрсиль, но с души у нее точно камень свалился.

– Ладно, мы отвлеклись. – Къельт усмехнулся. – Если твоя жажда познания удовлетворена, как поступим с Глией?

– Зарубим ее, пока сопит в две дырочки!

И в самом‑то деле, сколько терпеть назойливость и спесь Глиэны? Эрсиль устала от компании. Нтая она тоже спровадила бы: спору нет, он славный малый, но уж очень… лихой, что ли. Эрсиль так хотелось возвратиться в Эльсул, на ту полянку в еловом лесу, к костру и тишине, к одиночеству. После принятия важнейшего в своей жизни (либо смерти) решения ей не хватало одиночества – привычного, вязкого, трясиной затягивающего на дно и дарящего чувство неповторимости. А не того одиночества, от которого изнываешь среди людей. В нем нет неповторимости, только понимание – ты лишняя.

– Сама зарубишь? – поинтересовался Къельт. – Или тебе вдруг станет ее жалко и ты перепоручишь это мне?

Эрсиль ощутила укол совести. Воистину, безвременно почившие кролики подрядились донимать ее вечно! Опять они вынырнули из небытия всей гурьбой и заскулили: «Пожале‑е‑ей!»

– Твои идеи, господин Милосердие, – обреченно произнесла Эрсиль. – Как нам разоблачить Глиэну? И что, по‑твоему, происходит?

– Нечто на первый взгляд несуразное, но, по‑видимому, таковым не являющееся, – рассудил Къельт. – Я не говорил тебе прежде, но тот уэль, что налетел на меня в гостинице, слонялся неподалеку от нас – на протяжении всего пути в Дунум. Восемь из десяти, что он учуял меня, да и тебя, когда мы прятались в зарослях. Я попробовал выследить его – безуспешно. Нет, отпечатки сапог я обнаружил, но уэль бродил кругами, не иначе. До нашей с тобой встречи в «Клюке» он мелькнул передо мной пару раз и мигом исчезал. А его проникновение в «Колпак Нёрха»? Это совсем уж глупость. Почему он не атаковал меня раньше, а загнал себя в тесноту? Он же потерял часть преимуществ. Чем ему не понравились вересковые холмы, к примеру? На просторах я был бы легкой мишенью для него.

– Да, но как это оправдывает Глию? – напомнила Эрсиль.

– Никак. Во всяком случае, уэлю нужен я, опасность грозит мне, а не вам.

– Серьезно? – восхитилась Эрсиль. – Если тебя убьют, я тоже свои кости на покой сложу.

Къельт ссутулился, потер виски подушечками пальцев.

– Нам надо достичь юго‑западной границы Вирдхоля с Шетэ́льном. Там усадьба моего друга, магистра. Начнем вилять, и дорога отнимет две‑три недели. Для нас это долго: и так сотню миль поплетемся по дебрям между городом О́кли и древней столицей, А́рвелло, где и проселка‑то нет – звериная тропка разве что…

– А чуть менее подробно нельзя? – взмолилась Эрсиль. Что проку от описаний Къельта? Ведь ее карты Онсельвальта в сумке.

– Мы поедем с Глией до Кру́ксвика. Будем настороже. Надеюсь, ты ошиблась на ее счет.

– Надейся.

Условившись таким образом, Къельт и Эрсиль вознамерились растолкать на дежурство Нтая, но линия горизонта уже серебрилась на востоке.

– Я покараулю. До побудки всего ничего. – Къельт прислонился к сосне, чью кору успели пошлифовать спинами все члены отряда, кроме ветряка. – А ты иди, поспи немного.

– Угу, – буркнула Эрсиль, поднимаясь с камня. – Еще скажи, что у меня мешки под глазами.

– Погоди минутку, внимательно тебя изучу и скажу, – пообещал Къельт, всматриваясь в Эрсиль, как маститый доктор в нежданно‑негаданно излечившегося больного, то есть въедливо и с неодобрением.

– Да ну тебя, шут балаганный! – насупилась Эрсиль и полезла в узкую щель, что размыкала утес, но тут же высунулась: – Я не желаю твоей гибели, Къельт. Честно.

– Украденный стилет вернешь?

– Да пожалуйста! – Эрсиль нащупала кинжал в потайном кармане с изнанки плаща.

Къельт улыбнулся:

– Храни у себя. Пригодится.

Тем же утром перевал закончился, для Эрсиль – чересчур быстро. На прощание тракт вполз по гребнистому отрогу, и внизу распростерлось графство Вирдхоль. Дождливой осенью здесь и не пахло. С гор спускались величественные хвойные леса, темными клиньями они рассекали море золотистых крон лиственных деревьев. Эльсул со своей мокрядью остался позади. Чистый воздух подрагивал в преддверии солнечного дня.

Впрочем, насладиться красотами Эрсиль не давали тяжкие думы. Самая увесистая из них была о том, что вот‑вот прозвучит команда посылать лошадей рысью. Скалистая местность и ухабы теперь не послужат Эрсиль защитой от этого испытания. Вдобавок компания очутилась в пределах графства Вирдхоль, а значит, Глия способна выкинуть трюк с засадой. Къельт предупредил Нтая о вероятном покушении, вызвав у того бурю чувств, заключенную в одно‑единственное восклицание: «Ядрёный втрикандибобель!» У ветряка и мысли не возникало, что дело примет такой скверный оборот.

– Поэтому она не сдрейфила… – покачал головой Нтай. – А я грешил на то, что наш морок ее не обманул.

Встревожились все, особенно Эрсиль. И через полтора часа это обстоятельство к лучшему не изменилось…

– Ну же, Эрти, – снова поторопил Къельт. – Ничего трудного…

Они задержались в светлом, пронизанном косыми лучами бору, который был чудо как хорош: медовых оттенков хвоя толстым ковром, узорчатые папоротники в овражках, зеленые ершики хвоща на опушке… Погулять бы по нему пешком – но нет!

– Не бойся, при худшем раскладе – упадешь.

– И сломаю себе хребет, – подхватила Эрсиль.

– Всякая благовоспитанная девица должна уметь скакать верхом, – пропела Глия, вздернув подбородок.

«Без твоих напутствий, Живоглотница, нипочем не справляюсь! Тоже мне, благовоспитанная нашлась!» – невольно разгорячилась Эрсиль и пырнула каблуками неповинного, в общем‑то, Тенька. Он, позвякивая колечками в уголках рта, отрешенно жевал удила, но от резкого обращения вздыбился и сорвался в галоп, вынуждая Эрсиль лихорадочно уцепиться за холку. Из‑за Глиэны Эрсиль пребывала в гадостном настроении – иначе говоря, больше злилась, чем грустила, а посему махом приструнила коня, натянув узду.

– За что над скотинкой изгаляешься? – с постной физиономией упрекнул Нтай. – Ласково надо, бережно.

Эрсиль и без ветряка уже раскаялась. В порядке искупления она погладила мягкую гриву Тенька, а потом аккуратно надавила пятками на его округлые бока. Жеребец двинулся тряской рысью, все равно что тележка с разбитыми колесами. Под вечер Эрсиль приноровилась к его ходу и почти перестала неуклюже шлепаться на седло. Как ни крути, а повезло ей с Теньком: умный, покорный, только упрямится иногда и медлит, чтобы похрустеть мерзлой травкой, но кто же в этом мире безупречен?

Строптивый гнедой Курист перебирал ногами слева, на полкорпуса впереди. Его владелец, Къельт, наблюдал за Эрсиль: не отстает ли она, не болтается ли подобно студню, обессилев? Самой же Эрсиль льстило, что Къельт возле нее, а не с трещоткой Глией.

Ветряк замыкал процессию, Глиэна выступала в авангарде. Эрсиль тщательно осматривала ее на предмет вооружения, однако ничего нового не обнаружила. К поясу Глиэны была прикреплена сабля в черных изогнутых ножнах – короткая, около двадцати пяти дюймов. Еще позавчера Эрсиль приметила у Глии массивный, изукрашенный гравировкой пистолет – совсем не по женской руке. Интересно, он стреляет или им следует швыряться, не мудрствуя? В сущности, подготовилась Глия неважно. И все‑таки что‑то могло укрыться под ее охотничьим плащом, немилосердно зауженным у талии.

Обогнав торговый обоз из семи полосатых фургонов, отряд с лету миновал придорожные деревеньки, а для ночлега Къельт облюбовал широкую поляну. Обрамлявшие ее дубы и клены устлали землю разноцветными листьями, точно багряно‑медным лоскутным одеялом. Вдалеке запыленной лентой белел Северный тракт.

Вопреки опасениям Эрсиль, в засаду они не угодили. Глия вела себя обычно и опять хозяйничала на полевой кухне. Эрсиль суетилась в двух шагах от нее, изображая занятость и надзирая за поварихой: чтобы не подсыпала отравы в чечевичный суп.

К тому времени как все сытые и утомленные вольготно расположились у огня, по окрестностям расплескалась шелковистая тьма. Глию от дежурства освободили, заявив, что она печальная, изнуренная «и помятая» – беспощадно пригвоздил Нтай. Глия опрометью бросилась к своим котомкам, выскребла оттуда груду баночек, пузыречков и побежала к речушке на краю прогалины – умываться и мазаться «кремами из чудодейственных растений и ягод». Вернувшись, Глия растолковала всем, сколь губительно для юной кожи пламя в непосредственной близости, и улеглась спать в сторонке. Предварительно она натерла щеки тягучим малиново‑крапчатым снадобьем.

«А не умыкнуть ли у нее пару склянок? Личико освежить…» – прикидывала Эрсиль. Но в коленях после длительной скачки ощущалась слабость, да и какое тут личико, если жить осталось с гулькин нос?

Ветряк мурлыкал песенку, мечтательно щурясь на вспыхивающие звезды. Къельт тыкал палкой головешки в золе. А Эрсиль млела от пряных осенних запахов и чертила пальцем завитки на шершавой коре дуба, что приютил ее под своими узловатыми ветвями. Этот лес Эрсиль нравился: он был стар и по‑старчески добродушен.

– Нтай, – склоняясь к уху ветряка, прошептала Эрсиль, – прости за нескромность… но почему ты не захотел связываться с Глией? Э‑э‑э… я имею в виду…

Удивленный взгляд Нтая поверг Эрсиль в смущение, и она выпалила:

– Глия же такая роскошная дама!

Стоило Эрсиль разволноваться, как из нее лезла отменная белиберда! Къельт и Нтай расхохотались. Оказывается, Къельт тоже все слышал – вот стыд‑то!

– Понимаешь, – фыркая, объяснил ветряк, – когда тебе сто тринадцать лет, ты немного по‑другому оцениваешь некоторые вещи, чем в тринадцать лет или даже в тридцать три.

Откровение Нтая лишило Эрсиль дара речи – ненадолго.

– Это что же получается, – запинаясь, пробормотала она, – ты – трухлявый пенек?

– Трухлявый удалец, – хмыкнул Къельт.

– А тебе тогда двести? – обратилась к нему Эрсиль.

– Заблуждаешься. Восемьдесят четыре, – не утерпел Нтай. – А ты думала, чем угрюмее, тем взрослее?

Эрсиль ошеломленно кивнула.

– Так внемли же, дщерь из плоти и крови! – Ветряк патетически воздел руки к небесам, и Эрсиль испугалась, уж не припадок ли у него. – Истинная мудрость – это не тонна горьких мыслей, а легкость, веселье и простота!

– О великий дряхлый кашлюн! – подыграла Эрсиль. – Поучения твои навеки вгрызлись в сознание мое, как в яблоко червяк неразумный!

– Дурдом, – поделился догадками Къельт.

– Вы там умолкнете?! – не поощрила их спектакль Глиэна: должно быть, шум отрицательно влиял на целебные свойства ее бальзамов.

Скорчившись, Нтай и Эрсиль глотали беззвучные смешки и передразнивали украдкой Глиэну, но вскоре оба насторожились: у берега обеспокоенно всхрапывали кони.

– Что‑то не так, – посуровел Къельт. – Проведаю лошадей.

И ушел, а Эрсиль начала вздрагивать от каждого шороха. Списать бы все на мнительность, только и трех минут не истекло, как неподвижный воздух распороло истошное мяуканье – словно мартовские коты ринулись на поиски весенних приключений, ошибившись месяцем.

Все подпрыгнули. Сердце Эрсиль трепыхнулось и бешено застучало где‑то у горла. Нтай и Глия сверкнули обнаженной сталью. Эрсиль сверкнуть было нечем, разве что стилетом‑иголкой. А из густых теней к ним уже мчался Къельт.

– Быстро тушите костер, – сгребая Эрсиль в охапку, командовал он. – Ты, лезь на дерево.

– Почему? – воспротивилась она: не желала в кустах отсиживаться, наперекор своему страху.

Угли шикнули – пригодилась недоеденная похлебка.

– Наверху тебе не помешают колдовать! – Къельт тряхнул Эрсиль, приводя ее в чувство. – Эрти, нам понадобится твоя помощь.

– А Глия? Она же сдаст меня Тайному Сыску с потрохами!

– А морви подзакусят тобой и спасибо не скажут! С Глией мы все уладим.

Пререкаться времени не было. Эрсиль вскарабкалась на нижнюю ветку дуба и стиснула ее ногами. Спутники выстроились полукольцом у ствола. Поляну залил мерклый лунный свет – одна серость, затишье.

– Надеюсь, проскочат, – уловила Эрсиль приглушенный голос Нтая и скрестила наудачу пальцы: ей до зубовного скрежета не хотелось отбиваться сейчас от вертких жилистых тварей. И потом тоже не хотелось.

Эрсиль когда‑то давно читала о морви – четырехглазых кошках. В Темные Века люди верили, что это ведьмы, превратившиеся после смерти, – их называли поморниками и слугами зла. На самом же деле морви были малоприятными животными, хищниками, чье поголовье резко сократилось при возрождении Онсельвальтского королевства. Обитали они на заброшенных кладбищах и возле древних захоронений – Эрсиль предположила, что около лагеря такое присутствует. Зимой поморники иногда рыскали большой стаей, уволакивая особо невезучих в свое логово, то есть в разрытые могильники. Прежде всего страдали от их набегов курицы и прочая домашняя птица, изредка – женщины и дети. Морви не утащили бы на спинах здорового мужчину или крупный скот, поэтому не зарились. Добычу они обгладывали не сразу – не любили свежее мясо. Промышляли в основном по отдаленным фермам и охотничьим заимкам, поселков сторонились, а выходит, соображали неплохо.

Под чернотой леса что‑то закопошилось. Мгновение – напряженное, звенящее – и на луг хлынули морви – ободранные помойные коты с воинственно оскаленными мордами и тлеющими искрами зрачков. Траченным молью полотнищем они застыли в нескольких ярдах от готового к защите отряда, разинули пасти, хрипло вразнобой мяукнули и атаковали.

Къельт, Нтай и Глия сноровисто рубили кошек, не подпуская их к Эрсиль. Все трое владели клинками на зависть, но озадачивало кое‑какое несоответствие. Вместо того чтобы подтянуться к вожделенной девушке, Глии, морви ополчились на Къельта и Нтая, отчаянно прорываясь к Эрсиль. На тъельмов скопом налетало по дюжине, на Глиэну – по четыре зверя от силы. Не исключено, что виной тому был свекольный окрас Глииных щек. Смыть чудотворный крем она и впрямь не успела, но вряд ли это отвратило поморников – ерунда!

От наблюдений Эрсиль отвлек морви. Он проскользнул мимо линии обороны и с жадностью впился в новенький ботинок. Эрсиль взбрыкнула, отвесив наглому существу пинка, и спохватилась, что пора бы и ей поучаствовать в сражении.

Земля покачнулась, впитывая утробный грохот. Морви жутко вскрикнули, совсем по‑человечески. Этот наговор, «Исчезающие камни», Эрсиль на дух не переносила, оттого что… Зачарованные глыбы развоплотились, оставив на траве влажно блестевшее месиво расплющенных котов, зато число врагов уменьшилось вдвое.

Эрсиль сосредоточилась – не промахнуться бы. На Къельта и Нтая, что вихрями мелькали под деревом, магия не действовала, а вот на Глиэну – вполне. Да, заманчиво, чего уж лукавить! Но избавляться от нее таким варварским способом Эрсиль посчитала дурным тоном.

Пбух! Чавк, чавк, чавк… Никого из своих не задело, благодарение небесам! Использовать формулу камней опять Эрсиль побоялась. Она предпочла огненную плеть, и тут ее осенило, почему некоторые волшебники запасаются палочками, тростями, посохами и другими тонкими предметами: целиться ими гораздо удобнее, нежели руками. Как бы там ни было, в распоряжении Эрсиль имелись только ладони.