Сын Петра. Том 3. Шведский стол

Глава 1

1702 год, январь, 29. Лувр – Москва

Людовик XIV сел за небольшой журнальный столик.

Поставил бокал с вином.

И небрежно принял у Жан-Батиста Кольбера маркиза де Торси письмо. Осмотрел тонкий конверт из весьма и весьма дорогой шелковой бумаги. На нем красовалась только литера «А» и ничего больше.

Хмыкнул.

Посмотрел на печать.

Там стояла такая же литера. Лаконичная и без украшательств.

Король поднял глаза на своего министра иностранных дел. Уже успевшего себя проявить с самой лучшей стороны.

– Что внутри?

– Не знаю, сир, – соврал Кольбер с максимально невозмутимым лицом.

Король прищурился, силясь распознать эмоции собеседника. Но тщетно. Тот умел слишком очень хорошо контролировать себя.

– И ты вручаешь мне письмо с непонятным содержанием? Да еще и отвлекая от важных дел?

– Ваше величество, человек, который его мне передал, сумел меня заинтриговать.

– Значит, ты знаешь, что внутри?

– Догадываюсь. Но я не хочу высказывать своего мнения, чтобы не обнадежить ваше величество. Одно могу сказать – вас это должно заинтересовать.

Людовик немного помедлил.

Наконец, преодолев определенные сомнения, он сломал печать, вскрыл конверт и достал письмо. Написанное, кстати, на еще более дорогой бумаге с золотым тиснением. Таким же лаконичным, как и печать с подписью. Выглядело весьма дорого, но скромно. Крайне непривычно, но интересно.

Вновь хмыкнув, он начал читать.

Формальную «шапку вежливости» он просто пропустил. А вот дальше…

«…Мне стало известно о ваших планах снарядить армию для Джеймса Стюарта и переправить ее в Шотландию. Это очень сильный ход, особенно сейчас, когда английская армия на материке разбита и слаба как никогда. Однако шаг крайне рискованный. Флот Англии не разбит и снабжение этой армии в любой момент может быть прервано. Что, в свою очередь, повлечет за собой ее верное поражение. Обстановка в Шотландии неопределенная. Надеяться на местную лояльность нет оснований. Во всяком случае, пока шотландцы не уверятся в успехе дела. Так что, если англичане станут действовать решительно, Стюарт практически наверняка потерпит поражение.

Посему я рискну посоветовать вашему величеству направить Джеймса с армией сначала в Ирландию. И, закрепившись там, уверившись в готовности шотландцев, предпринять атаку уже оттуда. Благо, что из Ирландии в Шотландию войска перевозить можно едва ли не на плотах. Армию же для этого похода набирать среди бретонцев. И непременно католиков.

Ирландцы ненавидят англичан. Отчаянной, черной ненавистью. Прекрасно помня о том, как с ними обошлись протестанты, ведомые Кромвелем, совсем недавно. Эти людоеды и мясники убили трех ирландцев из четырех каких-то полвека назад. И сейчас старательно ссылают в колонии Нового Света оставшихся честных католиков, где обращают в рабство. Да, они стыдливо это оформляют как временное закабаление, но, кроме лживой обертки, между этими состояниями нет никакого отличия. Потому как до освобождения такие ирландцы обычно не доживают. Англичане сделали достаточно дел, чтобы любой честный ирландец желал им смерти и только смерти. А потому они охотно поддержат Джеймса – выходца из кельтов и католика. Особенно если их освобождать явятся такие же, как и они, природные кельты – бретонцы. Единство веры и происхождения во благо общего дела сыграют добрую службу.

Даже если боевые действия затянутся, у англичан станет гореть земля под ногами. Каждый крестьянин будет считать за счастье пырнуть их вилами или ударить дубинкой. Да и вашему флоту будет легче оказывать этой армии содействие. А потому успех этой экспедиции многократно выше, чем такой же, но произведенной сразу в Шотландию.

Успех в Ирландии воодушевит шотландцев. И к горным кланам пиктов присоединятся равнинные скоты, которых Джеймсу останется только возглавить. К тому же, приняв под свою руку ирландцев, Стюарт лишит Англию самой удобной кормовой базы. Свои же поля они в основном отдали под пастбища, а разорившихся крестьян выслали в колонии или загнали на мануфактуры. Так что, если присовокупить к этому активные действия французского флота по перехвату торговцев, можно будет обречь Англию на голодные бунты черни.

В комплексе эти меры, вероятно, приведут к тому, что пастбища распашут, овец забьют, а горожане окажутся вынуждены покинуть города, вернувшись в села. Ведь землю потребуется кому-то пахать. Отчего, лишившись сырья и дешевой рабочей силы, крайне ослабнут английские мануфактуры. Что, в свою очередь, ударит по английской «треугольной торговле», ведь везти в Африку им будет нечего, дабы купить рабов и выгодно продать их в Новом Свете. Что в итоге совершенно разрушит их флот. Не сразу. Но если вдумчиво работать в этом направлении и дальше, то безусловно. Для Франции же это станет большим облегчением.

Кроме того, я бы предостерег ваше величество от вручения Джеймсу Стюарту короны не только Ирландии и Шотландии, но и Англии. Любой здравомыслящий человек после соединения корон при первом удобном случае вернется к политике в интересах объединенных британских островов – Великобритании. А она враждебна Франции по своей естественной природе. Вернув кормовую базу в Ирландии, он возобновит работу мануфактур и вдохнет новую жизнь во флот…

Самым замечательным исходом окажется ситуация, при которой Англия останется за протестантами, а Шотландия и Ирландия отпадет в руки честного католика. Как говорили древние – divide et impera[1]. Так что вам или вашим наследникам останется только оказывать помощь слабейшему и не позволять никому из них победить. Проще говоря, всячески противодействовать объединению британских островов под одной короной. В идеале бы их разделить на три независимые державы, но как Шотландия, так и Ирландия слишком слабы, чтобы противостоять один на один Англии, из-за чего велик риск у последней преуспеть и вновь собрать их под свою руку. Саму же Англию расколоть на два-три осколка – задача нетривиальная. Даже Уэльс отколоть, скорее всего, не получится. Слишком он прижился внутри этого государства.

Кроме того, до меня дошли слухи, что ваше величество ведет переговоры с Голландией, обещая им испанские Нидерланды за переход на его сторону в этой войне. Это отличное решение! Англия и Голландия – естественные враги, которые лишь происками Лукавого оказались в руках одного правителя. Да и то, видимо, ненадолго. Они не смогут существовать на равных хоть сколь-либо долгое время. Вон уже три войны за первенство отгремели между ними. И рано или поздно одна из этих держав усилится настолько, что подчинит вторую прямо или косвенно. Пока к этому идет Англия. Что крайне опасно. Для Франции в первую очередь, так как в перспективе превратит Англию в настоящую царицу морей с поистине огромным, просто прямо-таки чудовищным флотом, способным лишить Францию связи с ее заморскими владениями, а также всяческой торговли. Последствия чего, полагаю, вы лучше меня понимаете.

Да, Голландия – ненадежный союзник. Но у вашего величества отличная армия. Лучшая в Европе! Так что вам выгоднее позволить усилиться Голландии, которую всегда при случае можно поколотить и ограбить. Ведь она не отделена от вас рвом Ла-Манша.

Прошу простить мою навязчивость, но я глубоко импонирую вашему величеству и не мог не высказаться.

С уважением, А.

Если ваше величество не затруднит, я хотел попросить вас оказать содействия в прояснении судьбы Анны Русской[2]. Французской королевы, прибывшей в XI веке из России».

Король закончил чтение и поднял взгляд на Кольбера.

Удивленный.

Сильно удивленный.

Впрочем, его брови взлетели ввысь уже с первых строк.

– От кого это письмо?

– От принца Алекса из России.

– Россия?

– Несколько лет назад их король приезжал в Голландию, а потом и в Англию.

– А… эти варвары… – покивал Людовик XIV. – Я слышал, их король подрабатывал на голландской верфи плотником.

– Он учился строить корабли.

– Да-да. Очень интересно. А он пробовал править? Или он предпочитает бегать за своими подданными, делая их дела? Землю крестьянам он тоже лично пашет? Впрочем, неважно. Судя по вашему лицу, я могу биться о заклад – вы знали, что внутри.

– Догадывался, сир, – невозмутимо соврал Кольбер, отчего Людовик демонстративно фыркнул, показывая свое отношение к этой лжи.

Но Жан-Батист стоял на своем. О своей переписке с Алексеем он вообще не распространялся.

– Про эту Анну Русскую вы что-то слышали?

– В монастыре святого Викентия в Санлиссе стоит ей памятник. Говорят, она этот монастырь и основала. И там действительно написано, что она королева Франции. Более ничего мне не известно.

– Вот как? Это не выдумка?

– Такая королева была.

– Хм… интересно. А этот Алекс. Что он за человек?

– Юн. Ему одиннадцать лет.

– Сколько? – удивился Людовик.

Перевел взгляд на письмо, а потом снова на Жан-Батиста. Потом опять на письмо. И вновь на Кольбера.

– Через месяц будет дюжина. Впрочем, вы на возраст не смотрите. Он не по годам зрел и образован. Принц уже успел отличиться в подавлении бунта против своего отца. Совершил несколько научных открытий, которые описаны в ведущих журналах Европы. Даже в наших. Помогал матери создавать публичный театр и газеты в Москве. Выполнил кое-какие поручения отца, например, руководил возведением важной дороги. Это очень деятельный и одаренный юноша с совершенно удивительным умом.

– Самородок… – чуть растерянно кивнул Людовик.

– Так и есть, ваше величество. Поговаривают, что если он доживет до восшествия на престол, то войдет в историю как великий правитель.

– А… – Людовик помахал письмом. – Это ему зачем? Московия разве не союзница Англии?

– Россия вымогает из Англии деньги за свое участие в коалиции, – улыбнулся Кольбер. – Русские вообще последние несколько лет только и делают, что пытаются под любыми предлогами взять денег. У всех и за все. И у них это неплохо получается.

– Да? Серьезно? Этот плотник открыл в себе новые таланты?

– Говорят, что за всеми этими денежными делами стоит принц, – ответил Кольбер, продолжив вежливо улыбаться. – За минувшие три года они получили больше десяти миллионов талеров из Англии, Голландии, Австрии, Венеции и Франции. Даже Персия оказала им помощь в войне с турками. Материальную.

– О да… – покачал головой Людовик. – Талант! Боже… может быть, этот принц Алекс пойдет ко мне министром финансов?

– Я обязательно передам ему ваше предложение. Но, боюсь, отец не отпустит, пользуясь его несовершеннолетием.

– Да полно те, – улыбнулся король. – Как будто совершеннолетие что-то решит. Представляю, как он дорожит сыном.

– Большое видится на расстоянии. Поговаривают, что он сыном даже в чем-то тяготится. Но, возможно, это пустые наветы.

– Скажи, а ты не слышал, эти московиты не брали большого кредита у англичан? Уж больно удобно все это выглядит. Если мы уничтожим Англию, то ей можно будет и не отдавать деньги.

– Я не слышал о том, чтобы Россия брала кредиты.

– Странно. Но почему тогда этот принц Алекс ей смерти желает?

– У него свои мотивы. И они мне неизвестны, сир. Но одно могу сказать, предложенный им план выгоден Франции. Решив вопрос с Англией, мы, объединившись с Испанией, окажемся настоящими гегемонами в Европе. По сути, возродим древнее величие Западной Римской империи в ее старых границах, которой останется только вернуть Италию. Что, как вы понимаете, станет достаточно простым делом. Испания будет за нас, а Габсбурги более не смогут достойно нам противостоять.

– Я это отлично понимаю. Но зачем это нужно ему? – с нажимом спросил Людовик XIV.

– Я постараюсь это выяснить, ваше величество.

– Постарайся… – чуть помедлив, кивнул король. – Это не может быть ловушкой?

– Я уже направил своих людей в Ирландию, сир.

– И в Шотландию?

– Разумеется, сир, – кивнул Кольбер.

– Хорошо… Хорошо… И да, удовлетвори просьбу этого принца. По поводу королевы Анны.

– Я уже отдал приказы на поиск сведений о ней в архивах.

– Предусмотрительный…

Тем временем в Москве царевич обсуждал на заседании Нептунова общества куда более приземленные вопросы. Хотя и не менее важные… Зачитывал свои проекты новых законов.

С законом «о наследовании» все было предельно просто. Алексей предлагал установить майорат, распространив его на все слои населения, то есть все имущество наследовал только старший наследник.

Этим царевич хотел решить вопрос службы дворян и аристократов, приводя в пример опыт западноевропейских стран. И не только к службе склонить людей, но и вообще спровоцировать активность широких масс. Чтобы люди шевелились.

Понятное дело, вводились и нюансы. Например, право образования и приданого. Владелец имущества обязан был давать младшим наследникам образование не ниже минимального для их сословия. А девушкам семьи давать приданое, также не ниже сословного ценза.

Эти два нюанса плавно пересекались со вторым законом – о чести. Алексей предлагал разделить все население России, за исключением правящей семьи, выведенной за скобки, на четыре больших сословия. На лордов, дворян, свободных и зависимых. К первым относилась высшая аристократия, для которой вводились европейские титулы. Для второй категории уже шла определенная синкретика[3]. Свободные делились на мещан и селян как жителей городов и сельской местности, то есть горизонтально, а не вертикально, как в предыдущих категориях. С зависимыми была аналогичная ситуация.

Царевич предлагал все существующие категории подданных впихнуть в эту систему. Например, князей в зависимости от родовитости записать герцогами, маркизами или графами. А тех же казаков отнести к однодворцам, то есть к аналогу английских джентри…

На первый взгляд все выглядело довольно мрачно в этом законе. Во всяком случае, для человека XXI века. Ведь этим законом формализовывались сословия. Вдумчиво так. Да, де факто они сохранялись и в далеком будущем. Ведь у генерала всегда был свой сын. И сын банкира не брал в жены уборщиц, общаясь совсем в ином кругу. Но в том-то и дело, что эти сословия не были не были оформлены открыто, отчего они вызывали у людей только глухое ворчание…

Алексей же решил пойти другим путем.

Все формализовать. А потом ввести такие же четкие критерии перехода из категории в категорию, то есть социальные лифты как вверх, так и вниз. Завязать их на службу и образование, ориентируясь тут уже на китайские традиции. Частично. Установить, например, для каждого сословия свой минимальный уровень образования, который должен быть обеспечен для младших наследников.

Оптимистичные уровни.

Но все же.

Царевич рассчитывал вывести ситуацию в области образования в формат внеэкономической, социальной конкуренции. Своего рода аспект демонстративного потребления. С тем, чтобы получить опережающий рост уровень образования и спроса на него. А не догоняющий, как это бывает при обычном ходе вещей. Хотя и не особо надеялся на успех.

К закону о чести царевич предлагал еще закон о наградах. Ведь в России на тот момент был только один орден, что выглядело совершенно недостаточным, не позволяя отмечать менее значимые успехи, которых большинство.

В дополнение к ордену Андрея Первозванного, который не должен был теперь иметь более дюжины одновременно награжденных, вводилось еще три. Орден святого Георгия, вручаемый за личное мужество, святого Владимира, даваемый за успехи в управлении, и святой Ольги[4], которым должно было бы награждать за добрую службу в целом. Эту троицу вводили без степеней. Но, в отличие от «Андрея», дозволялось повторное награждение. Кроме того, вводилась форма «с самоцветами», чтобы выделить особые достижения, а также для Владимира и Ольги вариант «с мечами» за отличие на войне или в иной опасной для жизни ситуации. А чтобы еще больше разнообразить эту систему, Алексей предложил ввести наградное оружие к каждому ордену и различные аксессуары вроде перстней или карманных часов. Как отдельных поощрений. Ну и медали.

Так-то в предложенных царевичем статутах не были указаны ограничения для личности награждаемого. Ни пол, ни возраст, ни вера, ни подданство, ни благородство. Главное – заслуга. Так что любой, даже рядовой или простой служащий, мог получить орден. Но, как правило, такие люди совершают успехи менее значимые в силу занимаемой должности, которые, впрочем, также требуется поощрять. Почему не медалями[5]?

Немного особняком Алексей выводил систему нагрудных знаков. Стоящих вне системы орденов. Но нужные для поощрения всякого разного, что не дотягивало даже до медали. Например, знак «Отличник боевой подготовки», или «За ранение», или «За выслугу». Хорошее же дело…

Зачем все это?

Алексей с помощью таких наград предлагал повышать титул по разработанной им системе чести. Он составил таблицы с очками рейтинга для каждой из наград. Набрал столько-то очков? Поднялся из мещан или селян в однодворцы. Еще набрал? Еще продвинули. И так в теории до герцога. При этом для родов дворян и лордов вводили общую систему рейтинга, в рамках которой каждый год с рода списывали рейтинг в зависимости от количества совершеннолетних мужчин. Его мог списать в каком-то объеме и лично царь в качестве наказания. Пополнялся же рейтинг через службу, награды и прочие общественные полезные дела членов рода. С подведением итогов в январе каждого года. Для чего предлагалось учредить отдельное ведомство.

Опустился рейтинг ниже порогового значения? И графский род понизили до виконтов. Еще упал? Еще понизили. Что, как несложно догадаться, вызвало весьма болезненную реакцию аристократов… даже здесь – в Нептуновом обществе…

– А что вам бояться? – удивился Алексей. – Вы все толковые люди и на совесть служите отцу. К вам это все едва ли применимо.

– Ты предлагаешь немыслимое! Чтобы простолюдин стал так высоко!

– А как же Корнелиус Крюйс, награжденный орденом Андрея Первозванного за славные виктории при Керчи и Азове? Он ведь сын портного. Но ведь славно же воюет? И награду получает, которая не у каждого князя есть.

– Славно, – согласился Петр, хмуро поглядывая на возмущающихся личностей.

– И что же получается? Норвежцу там или голландцу можно быть простолюдином для того, чтобы находить свою честную награду, а русскому нет? Русские что, ущербные или убогие? У влиятельных домов есть все возможности превзойти простолюдинов на службе, принося державе победы, славы и иные великие пользы. Кто, как не дети влиятельных домов, могут получить самое блистательное образование и с умом его применить? Кто? Или, быть может, им удобнее сидеть на печи, выступая посмешищем для иноземцев? А так будет повод шевелиться.

– Так ты что, бояр да князей вровень ставишь с простолюдинами? – нахмурился князь Михаил Голицын.

– Родителей на сына честь не прехождает, аще добродетелей их не подражает. Лучше честь собою комуждо стяжати, нежели предков си честию сияти. Симеон Полоцкий. Скажете, не верно это?

– А как же родовая честь?

– Родовая честь складывается из представителей рода, что делами своими ее подтверждают. Или как выходит? Однажды далекий предок был молодец. Отличился. Оказался выдвинут и прославлен. Обрел достоинство благородное. Обрел честь. А дети его что? Они-то чем хороши? Только тем, что его дети? Ежели дела его продолжают – да, честь и хвала. А если нет? Если они выродились и сгнили? Отец мой славой деда не кичится – свою ищет. Трудом и усердием пытливым. Царь! Я тоже стараюсь, сын его. Отчего же и те, кто ниже честью, должны иначе поступать?

Петр покивал, хмуро поглядывая на возражающих.

Ему аргументация понравилась. Очень понравилась, так как он мыслил – все должны служить. А тут такие удобные законы. Вроде прямо и не заставляют, вроде бы и лазейки есть, но для большинства выбор очевиден.

Ближайшее окружение тоже, пусть и нехотя, но согласилось. Во всяком случае, на словах. Однако Алексей не обольщался. Это шоу только начиналось…

Он внимательно осмотрел присутствующих.

Хмурых.

Недовольно поглядывающих на него и друг на друга.

Нептуново общество согласилось с его предложениями только из-за Петра. Но было ясно – жалует царь, но не жалует псарь. Так что саботироваться эти законы будут дай боже. И хорошо, если только саботироваться.

Он же, чуть помедлив, перешел к четвертому проекту закона. О государственной символике.

Ничего особенного тут не было. Просто государственный герб, флаг и символ. Личный штандарт царя. Герб правящего дома. Ну и полковые знамена единого образца, а также ведомственные гюйсы.

Выдумывать царевичу особо ничего не хотелось при выполнении этого поручения отца. Тратить свое дефицитное время еще и на это тоже совершенно не хотелось. Были дела и поважнее. Так что он просто формализовал то, что, по сути, и так имелось. А где чего не хватало – постарался бесхитростно позаимствовать из воспоминаний.

Как он подошел к вопросу?

Его отец во время Великого посольства пользовался флагом из бело-сине-красных полос с наложенным на них золотым двуглавым орлом. Так чего мудрить? Этот флаг и стал личным штандартом царя.

Как следствие, просто государственным становился он же, только без гербовой фигуры, наложенной поверх. Да, похож на голландский. Плевать. Главное – вот он. Государственный флаг. А к нему и правило – нести его кормовым на любых кораблях России, вывешивая на военных кораблях в дополнение к нему ведомственный гюйс – Андреевский флаг. В дополнение, но не взамен.

Шаблон стандартного полкового знамени Алексей честно подглядел в свое время в музее. Что-то из Наполеоновских войн, порадовавшее глаз. Само собой, скопировать полностью царевич его не мог, так как просто не помнил деталей. Только общую идею компоновки. Так что изобразил только некую стилизацию на тему.

В квадратное полотнище знамени вписывался белый ромб, формируя четыре треугольника. В первый и четвертый, закрашенные в красный цвет, вписывался номер полка, во второй и третий, уже синего цвета, помещался знак войск. А в центре вольготно размещался золотой двуглавый орел с герба царства. Завершался же образ типового полкового знамени золотой бахромой, трехцветными лентами и небольшим навершием в виде золотой фигурки двуглавого орла.

Просто, лаконично и красиво.

Во всяком случае, царевичу именно так и подумалось… а так как дело это глубоко второстепенным было в его понимании, то он и не парился сильно. Сделал? Сделал. Сойдет? Сойдет. Пошли дальше…

Алексей все это показывал и рассказывал. Но никому из присутствующих сие было не интересно. Мысли о крайне невыгодных для высшей аристократии законах занимали их всеобъемлюще. Кто-то проецировал их на себя, кто-то на других, прикидывая свои шансы возвыситься… Разве что Петр с интересом рассматривал эти картинки с пояснениями. Ему все нравилось.

В канун войны такие проекты, конечно, претворять в жизнь не самый лучший вариант. На первый взгляд. Но, с другой стороны, отец, без всякого сомнения, воспримет попытку взбрыкнуть как измену. И с его буйным характером он очень легко наломает дров, заломав заодно и бунтаря. Так что после некоторых терзаний Алексей решился. И теперь готовился, потому как совершенно точно – просто так эти законы не пройдут…

Глава 2

1702 год, февраль, 14. Москва

Солдат подбросил в костер пару поленьев и погрел руки, протянув ладони к огню.

Было морозно.

Но на проходной полкового поста жизнь била ключом. И отнюдь не газовым…

– Чего хмуришься? – хлопнув товарища по плечу, спросил капрал.

– А чего радоваться? Сидел бы сейчас в лавке. Бубликами торговал. Эх…

– А то сейчас у тебя довольствие хуже?

– Не хуже. Если на круг. Но там было как-то приятнее, роднее.

– Роднее ему, – хохотнул другой солдат из бывших стрельцов.

– Свое же… своим же трудом жили.

– А то сейчас не своим? Али за службу не платят? Вон и жалование положено, и кормление казенное, и мундир, и семье кормление выдают. Дурно ли?

– Почему дурно?

– А чего же ты же недоволен?

– Ну…

– Многие ли из нас хорошо жили? – спросил еще один солдат. – На городовую службу заступили годовую – и лавки да мастерские стоят. Обузой. Одно разорение. И женки с дитями перебиваются. У единиц дела шли хорошо.

– Вот! – патетично воскликнул капрал.

– Но это было наше! – не унимался солдат.

– Так-то жили плохо, но как-то хорошо! – хохотнул еще один. И наряд у проходной засмеялся.

– Зубоскальте… зубоскальте…

– Ишь! – фыркнул капрал. – А чего бы нам не позубоскалить? Али ты в купчишки собрался?

– Еще чего!

– Так к чему такие разговоры ведешь?

– Тоскую…

Капрал покачал головой.

Он прекрасно знал, что если такие разговоры дойдут наверх, то этого солдата просто могут выгнать из полка. Чтобы не занимался его разложением. А его он знал давно. Еще с тех времен, когда был его десятником в стрелецком полку.

Да и, положа руку на сердце, многие из стрельцов ностальгировали.

Солдатская служба не стрелецкая. Воли меньше.

И глухое ворчание не прекращалось.

Ни на минуту.

Стрельцам сложно было смириться с тем, что их понизили статусом. До солдат. А именно так это ими и воспринималось. Хотя по уровню материального обеспечения их служба стала лучше. Ощутимо лучше…

Капрал посмотрел на солдата, что нес дрова к костру.

Усмехнулся.

Новая форма ему нравилась больше старого платья[6]. В первую очередь тем, что шить ее самому не требовалось. Выдавали из казны.

Всю и все.

От исподнего до головных уборов, обуви и прочего. Раньше о таком и помыслить было нельзя. А теперь – вот, пожалуйте.

Новая форма, в которую переодели все московские полки, была максимально единообразна и стандартизирована. Только офицерам определенные поблажки допускались, причем небольшие. Ну и по видам войск имелись небольшие отличия, минимальные. А вот от такой блажи, когда своя форма для каждого полка, отказались. Слишком много это создавало проблем.

Все это порождало удивительную монолитность войск.

Глянул. И сразу понял – свой.

Причем издалека.

Кто-то по этому поводу ворчал. Но не сильно. Потому что деньги, сэкономленные на мундирном разнообразии, Петр пустил на улучшение материального положения солдат и офицеров. Их стали лучше кормить бесплатно во время службы, выделяли семейный паек, ну и жалование платили исправно, пусть и достаточно скромное. Да и сам мундир выдавали из казны с разумным интервалом замены. Для чего в Москве было открыто десятка три мастерских, каждая из которых специализировалась на каком-то своем элементе обмундирования, делая его установленных размеров[7] и качества. С тройной приемкой: при получении у производителя, при приеме на склад и при выдаче полку.

Переодевание шло не быстро. Однако к началу 1702 года бо́льшая часть московских полков щеголяли уже в новой форме. И к лету были все шансы закончить переодевание войск Московского военного округа…

Сама форма не представляла из себя ничего особенного, вполне вписываясь в парадигму эпохи. За исключением некоторых нюансов и анахронизмов. Ее сила и преимущество заключались в стандартизации и максимальной унификации.

Какой она была?

Исподнее было представлено нижней рубахой и портами, которыми называли, по сути, кальсоны. Сюда же относились портянки и аккуратные шейные шарфы, выполнявшие функции подворотничка.

Далее надевались шаровары венгерского кроя, то есть сужающие ниже колена. Держались они на кожаных подтяжках, «выдуманных» Алексеем. Этот вариант показался самым удобным. Веревочкой подвязываться выглядело слишком несолидно. Крючки казались излишней морокой, а внутренний, нижний ремень – глупостью. Так что вариант с подтяжками пришелся очень даже кстати.

Поверх них надевался приталенный однобортный кафтан, названный царевичем кителем. От обычного кафтана он отличался накладными карманами с клапанами, чеканными гербовыми пуговицами и длиной до середины бедра.

Обувью были сапоги и только сапоги. У пехоты – свои, у кавалерии – свои. Головной убор – кивер, тот самый, что имел по верху кольцо из толстой проволоки. Ну и перчатки. Кожаные. У всех, даже у простых солдат.

Завершала этот образ так называемая «сбруя», состоящая из достаточно широкого кожаного поясного ремня с металлической чеканной пряжкой и Y-образной портупеи, что позволяло навешивать на этот ремень много всего, в том числе довольно тяжелые вещи, без угрозы сползания.

Так выглядел стандарт.

Один крой, одни цвета. Будь ты хоть солдат пехоты, хоть офицер улан. Не важно. Именно этот комплект ты и получал. Подобранный по размерам.

У солдат пехоты ко всей этой красоте добавлялась поняга, в верхней части которой крепился кожаный ранец для важных вещей. Под ним – тряпичный мешок для остального. Поверх же укладывалась скатка из плащ-палатки. Кавалеристы и офицеры все это перевозили на коне. А артиллеристы – комбинированно. Офицерам сверх того полагалась ташка – плоская кожаная сумка с клапаном для перевозки бумаг и письменных принадлежностей.

Зимой к этому комплекту выдавали ферязи армейские, под видом которых маскировались самые обычные двубортные шинели со стоящим воротником. Тут уж Алексей расстарался, доводя оригинальный крой ферязи до более привычного ему варианта. Проверенного временем, так сказать.

В качестве специальной одежды для особых случаев, например стояния зимой на посту, вводился длинный тулуп. Из шкур, мехом внутрь, да с внешним суконным подбоем. С высоким стоячим воротником и хорошим запа́хом. Чтобы точно выдержали и мороз, и ветер.

Обувь зимой выдавали дополнительно, как и шинель. Морозы ведь трещат не всю зиму напролет. Бывают и оттепели. И вообще одеваться лучше по погоде. Для этих целей были предназначены войлочные сапоги[8] в резиновых калошах. Да, именно так. Царевич пустил на калоши бо́льшую часть закупленного им в португальских колониях каучука, посчитав, что иным образом добрую зимнюю обувь для армии не добыть.

Головные уборы зимой также меняли, заменяя кивера шапками-ушанками, называемые тут карпузами. Ну и толстые теплые перчатки. Куда уж без них?

Цвета же…

С ними все вышло крайне неожиданно для Алексея.

Он как думал, вспоминая фильмы о петровской России? Что зеленый мундирный цвет был выбран царем из экономии.

Как бы не так!

Самыми дешевыми из относительно стойких красителей оказались индиго, марена и кошениль, то есть синий и красный[9]. Во всяком случае, именно такой расклад был в середине и второй половине XVII века, да и в XVIII веке тоже.

Все.

Остальные были либо дороже, иной раз сильно, либо очень быстро сходили, либо имели такие оценки, что без мата не пересказать. Взять тот же зеленый, который разгоняли в XX–XXI веках для ассоциации с петровской армии. Его получали двойной покраской. Сначала в индиго, а потом в какой-нибудь сочной желтой и весьма недешевой краске.

Задачи каждый полк одеть в свой уникальный мундир не стояло, поэтому Алексей начал закупать сукно именно этих двух цветов: красного и синего, прикидывая с отцом то, как лучше их сочетать. Остановились в итоге на индиго как основном мундирном цвете просто в силу его наибольшей дешевизны в те годы. Соответственно, красный стал приборным цветом, который применяли достаточно широко.

Чтобы как-то друг друга различать в этом море однообразия и стандартизации применяли нарукавные нашивки. Сюда нашивали все – и номер полка, и знак рода войск, и звание, и прочее. Получалось в какой-то мере пестро, но почему нет? Вполне удобно для распознавания, где кто.

Не все были довольны таким положением дел, особенно среди офицеров. Но что поделать? В конце концов, за дешевизну и практичность обмундирования[10], а также за простоту обеспечения им приходилось чем-то платить.

Царь регулярно хмурился.

Но, видя смету и логистические расчеты, уступал.

Потом его снова кто-то подбивал.

И он снова хмурился.

Снова смотрел сметы и прочие расчеты.

И снова уступал.

Слишком уж выгодным выглядело такое единообразие. Может быть, не в моменте. Но в горизонте нескольких лет уж точно…

Капрал вновь хмыкнул, глядя на суету солдатиков. Ругаться ругались, а дело делали.

Вон, накинув тулупы, двое стоят у самого прохода. Поглядывают. На выстрел по такой погоде мало надежды. Кресало может обледенеть. Так что у них на всякий случай примкнуты штыки.

Еще один паренек таскает дрова.

Двое остальных солдат его звена отогреваются у костра, заодно занимаясь мелкими бытовыми делами. В тепле у огня это всяко лучше, чем просто на морозе.

Парил подогретый чайничек с кипяченой водой.

Лясы же они точили просто так – по ходу дела. Как эти трое, так и изредка к ним присоединялись еще двое с поста, что стояли так-то совсем рядом и отлично слышали все эти разговоры.

– Эх, – протянул один из бывших стрельцов, – вот ты бурчишь Игнат, бурчишь, а хорошего не видишь. Кормить стали сытно. Платье вон доброе. Оружие сладили хорошее. Жалование не задерживают. А то ведь лишь начало.

– Ой ли?

– А чего нет-то? Слышал я, что Петр Алексеевич всю Москву перестроить задумал.

– К чему такое? Чай, не пожар.

– Так чтобы пожара не было, дурья твоя башка! Я слышал, что сначала для нас – для солдат – слободы выстроит. Да не деревянные или мазанки, а из кирпича.

– Брешешь!

– Это собаки брешут, а я говорю. Жинка моя видела, как какие-то головастые люди что-то измеряли. Подошла. Спросила. Не у них, понятно, а у тех, кто им служил да помогал.

– В жизнь в то не поверю!

– А ты и не верь. Слушай, что говорю. Царевич задумал сие. Сначала слободы нам для семей поставить. После при них казармы возвести. Новые. Добрые. Тоже из кирпича. С плацами каменного мощения. Потом и за остальной город стольный приняться.

– Это я тоже слыхал, – отозвался капрал.

– Это где же? Тоже от жинки? Так они любят лясы точить. Одна ляпнула, остальные подхватили, – не унимался Игнат.

– Помните, я ездил в Коломну седмиц пять тому назад? На свадьбу к шурину.

– Помним, – покивали все слушавшие.

– Он за оснастку для кирпичей ныне взялся. Сказал – много надо. Хорошо берут. Как раз заводы. Я стал расспрашивать. Думал, может, и самому службу оставить. Так и узнал, что ставить нам слободы кирпичные будут. Не веришь? Вот тебе крест! – произнес капрал и степенно осенил себя крестным знаменем.

– Да… – тихо протянул Игнат.

– Вот тебе и да… – передразнил его собеседник. – В кирпичном доме, чай, получше будет. Болтают, будто бы в два этажа их ставить станут. Чтобы много места не занимали.

– А чего с нас-то начали?

– А с кого? – усмехнулся капрал. – С купчишек, что ли?

– А чего бы и не с них? Деньжищ-то у них всяко больше будет.

– Так, да не так. Казна те слободы строит. А кто опора казны? Кто опора царя? Вот! То-то же…

– Не верится мне что-то… вот помяните мое слово – гладко стелют, да жестко спать.

– Тебе не угодишь.

– Угодить мне дело не хитрое. Вон возверни старину, я и рад буду.

– Снова год через год недоедать будешь. К тому стремишься?

– Может, так, а может, и не так. Может, и у меня дело пойдет.

– Так чего ты в солдаты пошел? Сидел бы – торговлишкой своей промышлял.

– Дык…

– Мык! – хохотнул капрал. – Сам же раньше жаловался, что тяжко она у тебя идет. Али все позабыл?

– Да бес с вами. Плохо жил. Чего уж там? Не шла ко мне деньга. Но на душе было как-то хорошо. А сейчас… не знаю. Словно какой-то червь внутри грызет. Сам не ведаю отчего.

– То не червь, то жаба, – хохотнул сослуживец. – Ты ведь хочешь довольствие как сейчас и домик кирпичный, а службу справлять как раньше. Али нет? Чай, среди первых в упражнениях воинских не замечен.

– Может, и жаба, – не стал спорить Игнат, нахмурившись. – Что до упражнений – стар я уже. Отучился свое.

– Ей-ей, тебе не нужно было идти в солдаты, – заметил капрал. – Сам тоскуешь по родной лавке, бурчишь и ребятам нрав портишь. Того и гляди – еще кто стенать начнет.

Игнат скосился на командира. Но промолчал. Намек был слишком прозрачный. А уходить со службы он не хотел совершенно. Несмотря на все свое недовольство…

Тем временем Герасим, что командовал охраной царевича и по совместительству лейб-кирасирами, пил.

Уже который день.

Праздновал.

Свадьбу свою.

Долго ли коротко, а сыскал ему Алексей невесту. Правда, забраться пришлось далеко. Ой как далеко. Аж в земли черкесов. Где нашлась хоть и страстная да красивая, но покладистая девица из местных благородных…

Царевич не тревожил Герасима.

После того, что ему пришлось пройти и пережить, это было самой малой наградой. Не столько от него самого как сюзерена, сколько от жизни.

Заодно и для себя кое-какие преференции царевич приобретал таким шагом. А именно дополнительные связи с черкесами. По своему образу жизни они мало отличались от крымских татар. Формально-то нет. Формально-то они были более-менее нормальным раннефеодальным обществом. Только бедным. Из-за чего постоянно участвовали в набегах для разбоя и захвата рабов на продажу. Отчего иной раз отличить их крымских татар «во внешней политике» было сложно.

И тут либо как-то пытаться с ними договариваться, меняя вектор их активности, либо вступать в предельно жесткую борьбу. Потому что набеги этих лихих ребят на поселенцев в низовьях Волги и особенно Дона – последнее, что требовалось России.

Вот Алексей и сделал ход в этой непростой партии.

Впрочем, уже не первый.

То самое пресловутое Е2‑Е4 он походил, когда по его предложению черкесов наравне с казаками привлекали к набегам на южное побережье Черного моря. Через что создавали прецедент альтернативного вектора активности. В конце концов, у турок было что взять.

С невестой приехала делегация.

И пошли интересные разговоры. Планы. Очень интересные и взаимовыгодные… им ведь понравились эти набеги. Многие семьи добра подняли прилично. Отчего внутренняя напряженность их общества пошла на спад. И необходимость ходить в набеги за грабежом и ловлей людей для продажи в рабства несколько ослабла. Во всяком случае, друг друга они могли какое-то время не терзать в этом плане…

– Ваше высочество, – произнес Вайерсберг, прерывая задумчивость царевича.

– Да, да. Давайте посмотрим то, что у вас получилось, – протараторил Алексей и подошел к столу.

На нем лежал палаш.

Хороший такой, добротный легкий палаш.

Хотя знаток из будущего подумал бы, что перед ним лежит какая-то версия шашки драгунской образца 1881 года. Только клинок ее был совсем прямым, а не с едва заметной кривизной[11], острие имело более острые углы и явное ромбическое сечение, пусть и слабо выраженное.

– Интересно… – взяв с некоторым трепетом клинок, произнес царевич.

– Как мы и оговаривали. Вес палаша ровно два с четвертью фунта[12].

– А тяжелые палаши для лейб-кирасир?

– Мы же говорили о том, что сначала нужно с легкими палашами решить… – несколько растерялся член семьи Вайерсберг.

– Да, да, конечно. Сделайте десяток таких клинков. Помашем-поломаем их. Посмотрим. А потом сразу в производство, если все хорошо. И чем больше, тем лучше. Главное при этом, чтобы качество не падало.

– Палаш не эспада, с ним попроще многое, – усмехнулся оружейник.

– У вас все готово для их изготовления?

– Мы пока готовимся. Весной должны начать. Но если вашему высочеству потребуется, то часть оружия мы сможем заказать в Золингене. Пока у нас тут будет идти подготовка.

– А доставлять оттуда как? Через Голландию, как обычно, не переправить. Идет война. И кто-нибудь да перехватит столь ценный груз.

– О! Не стоит беспокоиться. У нас есть отлаженные торговые пути до Венеции. А оттуда уже в Азов мимо турок. Я могу хоть сейчас написать письмо и послать образец. К середине лета мы уже получим оттуда тысячу таких палашей.

– Так быстро?

– Палаш делать легче, проще и быстрее, чем эспаду.

Алексей прошелся по кабинету с этим легким палашом в руке. Немного им помахал. Скосился на оружейника. И спросил:

– Сколько у тебя уже сейчас есть подходящих образцов?

– Три.

– Давай мы три испытаем. Завтра. Если все пойдет хорошо, то уже завтра и отправишь письмо.

– Тогда только два клинка сможем испытать. Один придется отправить как образец.

– Хоть один… это не так важно. Но держите в уме – принимать оружие будете сначала вы, а потом я, уже после вас. И палаши, не подходящие под мои требования, просто не будут оплачиваться из казны.

– Я вам гарантирую качество.

– Получится больше тысячи палашей изготовить без падения качества – мы купим больше. И две тысячи, и три, и четыре. Обстоятельства-с.

– Понимаю. Но ничего сверх тысячи не обещаю…

Глава 3

1702 год, март, 10. Голландия – Новгород

– Ваше величество, – вкрадчиво произнес генерал-губернатор Сконе, барон Карл Густав Реншильд, прибывший в Голландию специально для переговоров со своим королем. – Эти обманщики вот-вот начнут войну!

– Кто именно?

– Датчане, мекленбуржцы, саксонцы и русские.

– А… эти… – пренебрежительно махнул рукой Карл XII.

– Сейчас их тормозят только русские, которые по природе своей растяпы. И медлят. Если бы их в этой коалиции не было, то они бы уже напали.

– Это да, – кивнул король, довольно невысоко ценивших русских в военном плане. – Почему, кстати, ты называешь их обманщиками?

– Так они союз собирали против турок! Столько криков было. Столько воплей. И тут, внезапно, оказывается, что он против нас. И на удивление всем им что-то нужно от Швеции. Русским – Ингрия, саксонцам – Рига, мекленбуржцам – Восточная Померания, а датчанам, как известно, Сконе.

– Да, это скверно выглядит, – равнодушно произнес Карл XII.

– Очень скверно. И как оказалось, эти мерзавцы даже не собирались всерьез воевать с турками. Просто болтали. Вон русские от Москвы до Новгорода построили хорошую дорогу. Привели в порядок несколько волоков. Так что теперь в состоянии перебросить в Ладогу свои корабли из Азовского моря!

– Галеры, – поправил его Карл XII.

– Да, сир, галеры. Но все одно это готовые корабли со слаженными экипажами.

– Быть может, наш флот с ними не справится? Или, как турки, прозевает атаку целой армады брандеров?

– Никак нет, сир. Наш флот не чета турецкому. Но они готовились к войне с нами!

– Вы так об этом говорите, будто это какая-то трагедия.

– Но, сир! Это же ловушка! Они помогли вас втянуть в войну здесь, в Голландии. Вдали от родных берегов. В случае перехода этой коалиции на сторону наших врагов ваша армия оказывается полностью отрезана от снабжения.

– Тем интереснее, – улыбнулся король. – В конце концов, гонять голландцев, что не желают драться в поле, довольно скучно.

– Это они все и подстроили, сир! Они и англичане. Русские до последнего упирались. Они до сих пор упираются.

– Боятся, что ли?

– Конечно, сир.

– Дал же бог врагов… Кстати, а как тебя понимать? То ты говоришь, что русские с самого начала готовились на нас напасть, а теперь утверждаешь, будто бы упираются и боятся. Нет ли в твоих словах противоречий?

– Никаких противоречий, сир. Они готовились. С самого начала. Но, устрашенные вашими славными победами, боятся. Трусливое отродье!

– Как же они турок побили?

– Хитростью. Исподтишка. На честный открытый бой они с ними не выходили.

– Может быть, может быть… – покивал Карл XII. – Возвращайся в Сконе и готовься. Если получишь сведения, что датчане готовят десант, – собирай индельту[13]. Твоя задача – задержать их там как можно дольше. Пока я не подойду.

– Так точно, ваше величество! – козырнул генерал-губернатор.

– А теперь ступай. И не медли!

Реншильд вышел.

Король же подошел к окну и уставился куда-то вдаль невидящим взглядом. Это был не первый человек, который его предупреждал. Хуже того, с каждым днем поддержка французов ослабевала. Раз за разом они ссылались на голландские отряды, мешавшие доставить провиант и фураж. Врали, конечно.

Ему было совершенно ясно – этот поход заканчивается.

А вот партия, которую, без всякого сомнения, по его мнению, затеяли датчане, выглядела крайне интересной и позволяла прирезать к королевскому домену новые владения. Не говоря уже о славе.

Чуть помедлив, он подошел к столу и взглянул на карту.

Россия в нее не попадала. Зато вся центральная Европа влезала. Реки, города, дороги. Здесь отображалось все, что ему требовалось. Оставалось только продумать предстоящую кампанию. Кампанию, которая обещала увенчать его славой, как некогда Густава II Адольфа, и, вероятно, открыть дорогу на Вену…

В Новгороде тем временем шла подготовка к войне.

Открыто.

И Петр Алексеевич вместе с сыном прибыли вместе, чтобы все проверить и осмотреть. В первую очередь, конечно, новгородскую верфь.

Так-то царь в оригинальной истории верфи в Новгороде не имел. Но то – в оригинальной истории, а тут – вполне. Потому что от нее не требовалось строить большие корабли, которые не пройдут по порогам Волхова. Эта верфь строила, по сути, крупные, 40-футовые[14] баркасы особого «кроя». По своей конструкции – крупные джонботы. Плоское днище, тупой нос. Из-за чего хорошая грузоподъемность, приличная остойчивость, малая осадка. Ну и определенные удобства при погрузке-выгрузке на необорудованном берегу. Из недостатков – плохой ход на волне и низкая курсовая устойчивость, а также некоторые проблемы с парусным вооружением. Оно, конечно, имелось – одна съемная мачта со стакселем и гафелем, но невысокая, и при сильном ветре ей было опасно пользоваться, поэтому основным движителем выступали весла.

Важным нюансом были предусмотренные конструкцией крепления для упрощения волока. Например, в носовой части имелись два крюка для накидных буксировочных петель, а по бортам специальные усиления и выступы для тележек.

В основном строили универсальные баркасы для перевозки грузов и людей. В дополнение к ним шли баркасы огневой поддержки, имеющей на носу и корме по одной 6-фунтовой полевой пушке на поворотной платформе, с гравитационным противооткатным устройством. Максимально бесхитростным – простейший клин, по которому пушка при выстреле откатывалась не только назад, но и вверх. Именно благодаря им удалось эти относительно небольшие кораблики так сильно и интересно вооружить.

Строили такие «москиты» из расчета один баркас огневой поддержки на четыре обычных. Кроме того, на каждый такой «сет» из пяти корабликов делали комплект буксировочных тележек для волоков. Да, рабочее водоизмещение подобных изделий находилось в районе 25–30 тонн. И можно было их волочить обычным способом. Однако на тележках получалось сильно легче и сподручнее.

Кроме того, на каждый обычный баркас делался комплект штурмовой лестницы из четырех сегментов по четыре метра. Ну и иные приятности. Баркасы строились совсем не изолированно, а как некая система с разнообразным снаряжением.

Джонботы эти делали по чертежам, которые по ходу дела уточняли и дополняли всякими пояснениями. Тут. В процессе строительства. Потому как такой небольшой кораблик был много где полезен на речных коммуникациях. И нужда в нем вряд ли уйдет после войны. Так что здесь и сейчас обкатывали технологию, которую потом хотели запустить шире.

По всей стране.

– Не успевают… – покачал головой Петр, остановившись в стороне.

– Бог даст – в этом году кампании не будет, тогда успеют.

– Верится с трудом.

– Мы с англичан и голландцев еще не все вытрясли. Куда нам спешить?

– Август и прочие копытом бьют. Торопят.

– Раз торопятся – пускай и воюют. Нам-то что? Мы будем ждать их с победой. А потом сами попинаем ослабленного шведа.

– Не хочешь ты поспешать… – усмехнулся отец.

– Поспешишь – людей насмешишь, – развел руками сын. – Нам ведь не только шведа победить надо, но и выгоду с того наибольшую получить. А эти торопыги… да Бог им судья.

– Нет в тебе уважения к союзникам… нет… – пыхнув трубкой, усмехнулся царь.

– А за что их уважать? Али они что доброе нам сделали? Мекленбург вообще ты недавно спас. Он калека слабосильный. Саксония и Дания в одиночку связываться со шведами боятся. И надеются на то, что мы отвлечем их силы.

– Так-то так, но это наши союзники.

– Год до генеральной баталии нам лишний выбьют – честь им и хвала. Так-то, если бы Карл наступал откуда-нибудь от Риги, могли бы несколько лет дать. За счет Речи Посполитой. Большая она, и бардак там великий. Быстро не пройти. А так… он их просто раздавит как гнилое яблоко.

– Карл силен, да. Но и саксонцы ребята серьезные.

– Они не уважают штыковой удар, да и вообще натиск. Полевые укрепления, чтобы сыграть от полевой артиллерии и мушкетного огня, они тоже не ценят. У них просто нет шансов.

– Вот прям совсем?

– А как? Как швед воюет? Быстрое сближение. Залп в упор. И в рукопашную без промедления. Отчаянно и решительно. Как они останавливать его будут? Двумя залпами из мушкетов? Или сколько они сделают на сближении? Картечью легких полковых пушек? Так они бьют не дальше мушкетов, и картечи в них мало. Это слабое подспорье. Неудивительно, что Карл такими орудиями пренебрегает. Что еще? Что я забыл?

– Кавалерия. У Августа сильная кавалерия.

– Которая не уважает натиск. А у шведов все, даже рейтары с драгунами, атакуют белым оружием. Не вступая в перестрелку перед тем. Как они их остановят? Нет, отец. Не верю я в то, что эта троица как-то сможет серьезно навредить шведам. Даже объединившись.

– А мы?

– А мы – сможем. К тому и готовимся. Но лишний год подготовки нам не повредит. Он нас усилит. В то время как Карл как был на своем уровне, так и останется. Это мы развиваемся и укрепляемся, а он бегает по Европе и воюет. Непрерывно. Разве это делает его сильнее?

Петр хмыкнул.

Пыхнул трубкой.

Но отвечать не стал.

Его руки прямо зудели побыстрее влезть в эту войну. Но сын был прав. И царь это прекрасно понимал. Годик еще, а лучше два, на подготовку сказался бы как нельзя лучше. Но где его взять? Союзники били копытом, не рискуя лезть в драку без России. Англичане, голландцы и австрийцы уже буквально осаждали Петра, умоляя начать…

Была готова только пехота. Двенадцать московских полков[15]. Да и то… имелись некоторые недоработки. И годик подготовки им точно бы пошел на пользу. А вот все остальное…

Кавалерию свели в две дивизии по шесть полков[16]. Первая – уланская, вторая – карабинерская. Только вот беда – настоящих улан имелось всего два полка. Остальные четыре – конные копейщики, то есть формально уланы, только на мелких степных лошадках. Карабинерам же хороших лошадей вообще не выдавали.

Поставки лошадей пока шли.

Но тоненькими ручейками, и к лету хорошо если удастся довести улан до трех полноценных полков. Война выгребла всех доступных лошадей. И даже обещанные заказы срывались. Например, англичане вместо коней везли олово, дико извиняясь…

Хуже того, эти кавалерийские части пока еще не были толком вооружены. С пиками особых проблем не было. А вот клинковое оружие у них имелось самое разнообразное. Прямо по правилу: «форма одежды номер восемь, что нашли, то и носим». Сабли, шпаги, палаши… разные и вперемешку.

Еще хуже обстояли дела с огнестрельным оружием.

Карабинеров пока вооружили пехотными мушкетами. Пока. И ждали от Никиты Демидова решение этого вопроса.

Компромиссное, разумеется.

По предложению царевича он, используя ту же оснастку, запустил в производство карабины и пистолеты. В мушкетном калибре. С уменьшенным зарядом, само собой.

В принципе, ни карабин, ни пистолет в таком калибре были не нужны. Во всяком случае, для пулевой стрельбы. Из них решили бить картечью. Из пистолета только ей, а из карабина в основном. Что сделало Никиту Демидова первым в мире производителем серийных хаудахов и лупар в истории.

Не лучший, но вполне рабочий вариант.

Во всяком случае, для конного боя.

Впрочем, даже таких образцов не хватало. Ведь для вооружения этих двух кавалерийских дивизий требовалось изготовить двенадцать тысяч пистолетов и три тысячи карабинов. Лучше шесть тысяч, но на первое время решили уланам карабины не выдавать. Не до того.

В непростом положении находился и обозный парк этой армии.

Да, с мая 1701 года царевич начал разворачивать производство лафетов для 6-фунтовых полевых пушек и под шумок еще и затеял распределенную мануфактуру для фургонов, куда к началу 1702 года было включено сорок семь уже существующих мастерских и мануфактур центральной России. В самой Москве было организовано только сборочное производство. Как самих стандартных фургонов, так и их вариантов вроде походных кухонь, кузниц, бочек, походных вышек и прочего. А также артиллерийских лафетов и передков с зарядными ящиками. Все, разумеется, было максимально унифицировано.

Сборка шла быстро.

ОЧЕНЬ быстро.

По местным меркам – просто реактивно. Но все одно – подвижного парка требовалось очень много. Около десяти тысяч единиц. Что за год с нуля сделать не получалось. Ну вот никак. И лишний год здесь выглядел просто подарком небес.

А ведь в планах были отдельные роты и батальоны снабжения. Про которые, впрочем, пока можно было забыть…

Полков полевой артиллерии развернули три – по одному на дивизию. Полностью укомплектовав их 6-фунтовыми пушками. Почти сотней.

Но и тут была беда.

Лошади.

Степных требовалось много в упряжку. Слишком слабые. А нормальных тяжелых завезти пока в нужном количестве не удалось. И хорошо если в этот 1702 год хотя бы упряжки орудийные будут переведены на нормальный конский состав…

А там еще осадный парк виднелся за натуральной горой дел.

Так что Петр был полностью согласен с сыном – еще годик бы, другой. И начинать. Но обстоятельства складывались таким образом, что этого времени у них не было.

Тяни не тяни, а все одно – в этом году придется в войну вступать…

– Эх… жаль, быстро сгниют, – тихо произнес Алексей.

– А что делать? – пожал плечами Петр. – У всех гниют.

– Краску можно сделать. Ядовитую. Из мышьяка там или еще из чего.

– Это еще зачем? – напрягся царь.

– Гниль – это что? Мельчайшие животные, что пожирают древесину, вот она и разрушается, перевариваясь. А если ядом борт измазать, то и существа эти невидимые от мелочности своих размеров дохнуть будут.

– А ежели солдаты с матросами?

– Так неужто они борт грызть станут? – удивился царевич.

– Всякое бывает. Краска отойдет, и отравятся.

– Тоже верно. Там, – махнул он неопределенно головой, – я видел решение. Если борта эпоксидной смолой промазывать, то они и по двадцать, и по тридцать лет служить могут. И более.

– Это яд какой-то?

– Полимер. Жрать его вряд ли полезно. Но не яд.

– Знаешь, как сделать?

– Очень приблизительно представляю, в какую сторону копать. Опыты на годы растянутся. Так-то можно и бакелитом мазать. Тоже полимер, только похуже. Он там как-то делается из продуктов перегонки дерева. Только как? Не помню, хоть убей.

– Тоже годы?

– Тоже. Хотя, быть может, побыстрее получится. Сырье исходное понятно. И дальше играться. В любом случае химические мастерские опытные нам нужно ставить. И копать. Опыты проводить. Много опытов. Потому что даже бакелит если получим – это много возможностей нам откроет.

– А эта смола… как ее?

– Эпоксидная?

– Да. Она из чего делается?

– Кажется, из земляного масла. Нефти. Но я не уверен. Да и нефть – эта такая дикая смесь всякого. Десятки компонентов. И простой перегонкой многие из них не получишь.

Царь скосился на сына.

Пыхнул трубкой.

Подумал.

– Сколько тебе денег нужно?

– Не знаю. Если через год-другой что-то получится хотя бы по бакелиту – чудо, считай. Все это время потребуется проводить постоянные опыты. Недорогие. Но опыты. Тщательно все документируя. Я бы меньше пяти лет не закладывал, а лучше десять.

– Ладно. Как вернешься в Москву – займись.

– Бакелитом или смолой?

– А что быстрее получить сможешь, тем и займись. Сам подумай. Я, в отличие от тебя, даже не видел, о чем речь идет.

– Может, для начала краску ядовитую сделать? И красить ей днища морских кораблей. Чтобы черви и прочая гадость их не портили. С этим я быстро справлюсь. Наверное.

– Ну… – Петр задумался.

– Не нравится, что яд?

– Да. Опасно это.

– Так мышьяк же. Им и так постоянно все друг друга травят. Ничего нового.

– Этот яд будет краской. А ну как ей станут одежду красить?

– Эта краска увеличит на несколько лет срок службы корабельной обшивки. А если регулярно подкрашивать, то еще больше. Выгода великая.

Петр вновь пыхнул трубкой.

Впустую.

Табак прогорел.

Он стал выбивать ее. Молча. Деловито.

Царевич тоже молчал.

Прочистил.

Убрал.

Глянул на сына и произнес:

– Ладно, черт с тобой. Займись для начала ядовитым зельем этим.

Алексей кивнул, скрыв улыбку.

Он давно искал способ подвести отца к созданию научно-исследовательского центра. Не такого, так этакого. А тут удача. И настроение подходящее, и тема морская. Красота. Химия – значит, химия. В конце концов, тоже очень дельное направление…

Глава 4

1702 год, май, 2. Москва

– Не будет нам покоя с этой семейкой, – тихо произнес человек.

– А с другой будет? – фыркнул собеседник.

– Старину рушат.

– Старина рушится.

– О нет! Не скажи! Я проехал всю Европу. И там за нее держатся.

– Серьезно?

– Нашим там всегда почет и уважение.

– А тут разве нет? – усмехнулся Василий Голицын.

– Ты видел законы, которые этот бесенок убедил подписать отца?

– Так что дурного? Учиться дурней обязал. Дело доброе.

– Это наше дело! Учиться али нет!

– Неужто детей в тьме невежества оставишь?

– Нет, конечно.

– Так чего же тебе не нравится?

– Я сам хочу решать! А он мне руки выкручивать надумал!

– И много нарешали? – усмехнулся Василий. – Образованного среди аристократов днем с огнем не найти. Поди, на печи лежать сподручнее. На посмешище всей Европы.

– А то там так же руки выкручивают? Что-то я не приметил.

– Они и сами стараются. Редкий граф или барон ныне в том же Париже не обладает хорошим уровнем образования. Это просто неприлично – оказаться в светском обществе, проявляя неотесанность.

– Так мы и сами справимся. Зачем нас подталкивать?

– Так в чем же дело? – усмехнулся Голицын. – Что-то я не вижу рвения.

– Ты что, поддерживаешь эти законы?

– Я не против них. Тем более что в их написании опирались именно на Европу. Тот же майорат, он там вовсю процветает. И обязывает младших сыновей обучать, с тем чтобы выгнать потом на улицу. Алексей это все просто оформил по уму.

– Отрабатываешь освобождение из ссылки? – усмехнулся собеседник.

– Меня освободили под определенное дело. Я его выполнил. Перевыполнил. Али про лошадей персидских забыл? Дальше я никому ничего не должен. Скорее это мне должны. Впрочем, это пустой разговор. Нравится тебе эта семейка или нет – другой нет.

– Почему же?

– Ну-ка? И кого ты метишь вместо Романовых?

– Вместо эпилептика и бесенка? Старинных Рюриковичей.

– Брось. Там все седьмая вода на киселе. У нас с тобой, если так подумать, прав как бы не больше на престол, чем у них.

– Не скажи. О Шуйских ты позабыл?

– Тех, что в Польше живут и католичество приняли?

– Ты на это не смотри. Перекрестятся в православие. Как запахнет престолом – мигом все провернут.

– На кой бес нам они сдались?

– Если бы не Борис Годунов, то трон унаследовали бы именно Шуйские. Законно. А после пресечения старшей ветви он отошел бы младшей ветви. Они законные наследники.

– Самому не смешно? – усмехнулся Голицын.

– За ними силы нет. Вообще. Понимаешь? А значит, они будут слушать наших советов. Так что законность им это поднимает крайне.

– Соблазнительно звучит. Но… ответь мне на вопрос. Через сколько часов Алексей узнает о твоих словах?

– Если ты не расскажешь ему, то очень нескоро или вообще никогда.

– Вот как? – оглянулся Голицын. – Здесь все свои?

– Да.

– И как ты представляешь себе возведение тех Шуйских на царство?

– Соберем Земский собор и изберем. Вместе с тем утвердим Конституцию, в которой строго опишем наши права и место царя.

– Как в Речи Посполитой?

– И как в Англии. Там ведь король силы не имеет. Как парламент скажет, так и будет. А в парламенте кто? Мы… – Он улыбнулся.

Василий Голицын промолчал.

– Пойми, это наш шанс. Упустим – и этот эпилептик с бесенком загонят нас под лавку. В угоду своим дурным грезам.

– Таким уж и дурным? Али войско ныне московское худое? Их же грезы. Да и турка побили. Крымчаков под руку подвели.

– Брось – то до первого промаха. Сам же знаешь, турок спит и видит, как все возвернуть. А те торговые договора не стоят бумаги, на которой они написаны.

– Пусть так. Но разве в былые года о таком мы могли хотя бы мечтать? Не все так плохо в их делах.

– Они словно одержимые.

– Зря ты так. Отец горяч, да. Но сын весьма разумен. С ним можно разговаривать.

– Это ведь он тот вздорный закон предложил!

– Он выполнял просьбу отца, насколько я знаю.

– Просьбу?

– Ну хорошо – приказ. Петр спит и видит, чтобы вся страна служила. Поверь, сын лишь делал то, что хотел отец. И он еще неплохо этот закон написал.

– Ты это называешь «неплохо»?

– А как бы сделал Петр? Просто обязал всех служить. Я знаю. Слышал. Он сам так и говорил. Как сделал Алексей? Написал закон, которые открывает массу возможностей для влиятельных домов. Да, нужно будет шевелиться. Но он ведет к увеличению нашего влияния, а не наоборот.

– Тебя послушать, так он молодец.

– А он и молодец. Во всяком случае, Алексей намного лучше любых Шуйских. Да, он непростой человек. Но с ним можно договариваться.

– Ой ли?

– Разве четыре года назад он не пошел на соглашение? – усмехнулся Голицын. – Петр на его месте просто повел бы войска на Москву и всех причастных вырезал. Он в ярости меры не знает. А Алексей обошелся малой кровью. Хотя мог просто подчистить всех причастных. И Леша не Петр. Он бы точно докопался до каждого причастного. Или ты сомневаешься в том, что царевич поименно знает участников того заговора? Серьезно? Ты разочаровываешь меня.

Собеседник недовольно пождал губы.

– И вообще – нам пора заканчивать этот разговор.

– Отчего же?

– Ты очень сильно недооцениваешь Алексея. А я вот не сильно рвусь оказаться в новой ссылке. Да и вам, полагаю, она ни к чему.

– Нас окружают верные люди.

– Если вы хотите вести игру против Алексея, то я бы на это не надеялся. К тому же царевич намедни мне одну песенку напел. Я тогда подумал – к чему бы это. А теперь понимаю. Судя по всему, он знал, что вы готовите этот разговор. И играет с вами как кошка с мышкой.

– Что за песенка? – напряженно спросил молчавший до того мрачный аристократ в годах.

– У нас в стране на каждый лье по сто шпионов Ришелье, мигнет француз – известно кардиналу. Шпионы там, шпионы здесь, без них не встать, без них не сесть. Вздохнет француз – известно кардиналу…

В комнате воцарилось молчание.

Вокруг кутила ассамблея. А тут, в отдельной комнате дворца, все заткнулись и зависли.

– Так что, если вы позволите, я оставлю вас. На дыбе, знаете ли, не очень удобно висеть, а его терпение не безгранично…

С этими словами Василий Голицын вышел. Да и остальные постарались «рассосаться». Причем быстро. И постоянно озираясь.

Минут через пятнадцать, поблуждав, уже немолодой князь приметил Алексея. Он крайне не любил эти все ассамблеи отца. Но посещал. Больше для того, чтобы послушать. Пьяные много чего интересного болтают…

– Ты позволишь? – спросил царевича Василий Голицын, указав на диван.

– Да, конечно, – ответил Алексей, сдвинувшись.

– Скучаешь, я погляжу? – усмехнулся князь, усевшись рядом.

– Мудрецы говорят, что сытый голодного не разумеет. Но мне кажется, трезвый пьяного куда сильнее не понимает.

– Ой ли? Ты, я гляжу, внимательно слушаешь.

– А что мне еще остается? Ты бывал в зверинце? Что в Измайлово.

– Конечно.

– Там все обитатели тоже что-то болтают, на своем, на птичьем. Только как вступить с ними в беседу?

– Остро, – усмехнулся Василий Голицын, заметив, что бо́льшая часть тех заговорщиков, что были еще недавно там в комнате, уже переместились сюда и внимательно их слушают. Разумеется, делая вид, что обсуждают что-то свое.

– Я вообще не большой ценитель пьянства.

– Ты же даже не пробовал.

– Скажи, а ты пробовал конские яблоки?

– Нет.

– А почему? Вдруг понравится. Или был негативный опыт? – смешливо фыркнул царевич. – Видишь, не все нужно пробовать, чтобы понять. Достаточно понаблюдать со стороны. Вот я и к пьянству так отношусь. Как гляну на страдания людей поутру, так и задаюсь вопросом: зачем пили? Добровольная пытка. Да и потом голова еще сколько толком не варит? Считай, пьешь и веселишься вечер, а потом сутки, а то и двое страдаешь. А если жирноват или уже немолод, то и более. Там, глядишь, и до удара какого недалеко.

– Ты просто не пробовал, – усмехнулся князь. – Видишь, скольким людям это по нутру?

– Миллионы мух не могу ошибаться?

– Сложный ты человек, – с улыбкой покачал головой Василий Голицын. – Иной раз все так выворачиваешь, что я диву даюсь.

– Настроение просто озорное, – улыбнулся царевич. – А алкоголь я попробую. Обязательно попробую. Но потом. Может быть. Половину.

– Без всякого сомнения, – серьезно кивнул Голицын. А потом, сделав небольшую паузу, начал тему, ради которой он и подошел. – Я давно хотел тебя спросить об одной довольно интимной вещи. Хм. Даже не знаю, как начать…

– Начните с самого начала. Обычно так проще.

– Думаешь?

– Уверен.

– У нас в державе все общество разделилось на ревнителей старины и тех, кто смотрит на Запад. А ты… я никак не могу тебя понять. Какая-то серединка на половинку. То стоишь за самое рьяное обновление. То за старину держишься похлеще иного ревнителя. Как так?

– Понять меня несложно, Василий Васильевич. Наша страна отстала. Это факт. Сильно отстала от ведущих мировых держав. И людей мало, и производств, и вообще. На века. И там, где француз может идти спокойной походкой, двигаясь в ногу со временем, нам нужно бежать самым отчаянным образом.

– Я согласен, – кивнул князь. – Но тогда отчего ты непоследователен в стремлении в переделке России по западному образцу?

– На это есть две причины. Первая лежит на поверхности. Ну сам посуди, если мы будем у них только учиться, то никогда не обгоним. Не так ли? Они придумали. Мы взяли. Пока брали, они придумали что-то новое. Мы вечно будем догонять. Идти в кильватере послушным мателотом. Разве нет?

– Пожалуй. Я никогда не думал в таком ключе.

– Это на самом деле то, что лежит на поверхности. Ученик может превзойти учителя только тогда, когда сможет жить своим умом, а не просто подражать мастеру. К тому же слепое подражание опасно и другим неприятным следствием. Превращением в колонию.

– Но позволь! Колонии завоевывают!

– Не всегда. Есть разные формы колониализма. Хм. Вот ответь – что такое колония?

– Эм… – задумался Голицын, явно не имея в кармане удобного и готового ответа.

– Обычно это зависимая территория, которая обеспечивает сырьем метрополию, получая взамен ремесленные товары. Так?

– Допустим.

– Вся суть колонии в так называемом торговом балансе. Метрополия покупает у вас сырье, перерабатывает, продает вам более сложные товары. Разницу же кладет себе в карман. Иначе это равноправные отношения. Как несложно догадаться – в колониях нужно только добывать сырье. Его переработка – удел метрополии.

– И как это связано с нашим случаем?

– Если мы учимся у Запада, то оказываемся вечными учениками, которые раз за разом покупают этот самый продукт переработки – знания. Что делает нас сначала вечно догоняющими. Этакой развивающейся державой, стоящей всегда на ступень ниже развитых. А потом, в процессе, ставит нас в зависимость совершенно колониального толка. Сначала в культурную, а потом и экономическую. Или ты думаешь, наши учителя будут такими благодушными и не воспользуются этой возможностью? – усмехнулся Алексей. – В таких делах нужно держать нос по ветру и помнить о торговом балансе. О его равновесии не только количественном, но и качественном. Об определенной равнозначности. Так что вряд ли меня можно отнести к подражателям. Ибо они не ведают меры. Брать нужно. Все, что плохо лежит. Все, что можно применить. Но не подражать и тем более не становиться учеником. Это путь в бездну.

Голицын задумался.

Скосился на своего недавнего визави в беседе. Тот скривился. Было видно – его речь царевича не убеждала. Но такое выражение лиц наблюдалось далеко не у всех.

Пауза затягивалась, поэтому князь, спохватился и спросил:

– Это первая причина. А вторая?

– Вторая заключается в нулевой изотерме.

– В чем? – удивился Голицын, который и слова-то такого не знал.

– Нулевая изотерма – это природная граница в Европе, с одной стороны от которой средняя температура в самый холодный месяц не опускается ниже замерзания воды, а по другую – опускается. Эти особенности природы диктуют свои условия для ведения хозяйства. Если мы просто скопируем Францию, Англию или там Голландию, то при самом лучшем раскладе окажемся бедной их версией. Жалкой тенью. В силу того, что, прикладывая те же усилия и используя их приемы, будем получать меньше прибавочного продукта.

– Звучит как приговор, – нахмурился Василий Голицын.

– Отнюдь нет. Для каждых природных условий нужна своя тактика ведения хозяйства. Своя стратегия. Что порождает иные управленческие и организационные решения.

– Но тогда отчего ты не выступаешь ревнителем старины? Ведь старина получается именно тем… той… хм…

– Адаптацией? Приспособлением к особенностям местности?

– Да. Адаптацией.

– Если бы мир не развивался – я бы первым за нее стоял. Но он, зараза, постоянно двигается вперед. Так что эта адаптация устаревает и приходит в негодность. Сгнивает и рассыпается, если хочешь.

– Выходит противоречие. Причем едва ли разрешимое?

– Отчего же? – улыбнулся царевич. – Учиться надо. Но не слепо копировать, а крутить головой по сторонам и брать то, что мы можем с пользой применить. У всех подряд и никем не пренебрегая. Ну и помня про наши особенности.

– Свой путь? А получится? Может, в кильватер?

– Можно и в кильватер. Только нужно держать в уме – мы в таком случае для головного мателота всегда будем людьми и страной второго сорта. Или даже хуже. Вроде тех туземных вождей, у которых они рабов покупают для Нового Света.

– Ну что ты такое говоришь. В Европе к нам тепло относились.

– А что говорили за глаза? Что на самом деле думали?

– А ты знаешь?

– Знаю. Нас называют варварами, дикарями и так далее… Мне и люди шепнули на ушко, и опусы их я почитал. Как изданные, так и кое-какую переписку. В Европе при желании даже личные письма королей можно купить. Так что для меня секретом их отношение к нам не является.

Василий выразительно посмотрел на недавнего собеседника, намекая на очень толстые обстоятельства. Царевичу же он ответил, возражая:

– Это пока.

– А потом что изменится? Именно по этой причине, к слову, я так об образовании и пекусь. Мы ведь не дурнее. Все, что можно, у них заберем. Подучимся. И сами, своим умом будем жить. Но для этого надобно поднимать уровень образованности наших людей. И в первую очередь – аристократов. Особенно высших аристократов. Ибо они опора престола. Ежели будут и дальше в невежестве сидеть, то добром это не кончится. Для всех нас…

На этом, в общем-то, разговор и закончился.

Василий Голицын, выразительно улыбнувшись своим недавним слушателям, удалился. Комнат было много. И он хотел немного развлечься после этих игрищ. Алексей же проводил его с легкой усмешкой, едва заметной. Он прекрасно заметил весь тот кагал, что приперся в комнату за ним. И эти выразительные взгляды.

Царевич и сам не остался сидеть на диване и отправился блуждать по комнатам этой ассамблеи, которая «пела и плясала», местами давая фору цыганской свадьбе. Вслушиваясь в разговоры и ища зацепки. Правда, для совсем других дел, нежели заговорщики…

Продолжая анализировать ситуацию с развитием Урала, он был вынужден констатировать прискорбный факт: он не знает, как сделать обогащение руды. Во всяком случае, малыми силами и каким-то простым способом. А возить руду оттуда хоть и выгодно, но не так чтобы очень. Как следствие, пришлось немного изменять стратегию.

В его новой модели ключевым узлом Урала становился город Пермь как самый крупный и удобный с точки зрения логистики. Ведь туда можно было водить большие струги и в тысячу тонн водоизмещения, и в две.

Так что там он мыслил поставить большое предприятие по выплавке чугуна. А заодно развернуть нормально связанные с этим производства. Например, добычу того же древесного угля. В ямах его жечь – расточительство. Нужно печи ставить, чтобы получать массу полезных побочных продуктов. Вот. А заводы Льва Кирилловича превратить в крупный перерабатывающий комбинат, требующий большого количества дешевых рабочих рук.

Кроме того, он определился с маршрутом первой промышленной железной дороги нормальной протяженности. От Перми к Чусовой и далее в сторону Нижнего Тагила. Это где-то около 150–200 верст. Примерно. Да, по горам, но не самым крутым. Тем более что даже для сильных подъемов всегда можно найти интересное решение.

Почему туда? Алексей помнил, что где-то возле этого Тагила находилось одно из крупнейших месторождений меди России. И кажется, его даже нашли уже. Но это, конечно, не точно. В любом случае этот небольшой участок железной дороги имел бы не только огромное экономическое значение уже сейчас, ибо связывал Каму с судоходным притоком Оби, но и перспективное, открывая новые горизонты в добыче меди.

Понятно – дело это долгое.

Но выгоды сулило большие. И он старался найти влиятельных людей, которые бы смогли выступить союзниками для него в этом предприятии. Вот и ходил – слушал. Приглядываясь к этим пьяным рожам. Прислушиваясь. Пытаясь понять – чем дышат, чего хотят.

Строго говоря, Петр Алексеевич и завел подобные попойки с похожей целью. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И в обстановке постоянных заговоров знать, какие мысли, страсти и желания обуревают твоих соратников, дорогого стоит…

Глава 5

1702 год, июнь, 8. Лондон – Москва

– Ваше величество, – возбужденно произнес советник. – Ситуация критическая!

– Успокойтесь, – холодно произнесла Анна Стюарт.

– Виноват, ваше величество. Но все действительно очень плохо.

– Что произошло?

– Французы собирают в Бретани новую армию во главе с вашим братом – Джеймсом Стюартом. Мы полагаем, он собирается высадиться в Шотландии.

– Наш флот разве не может этому воспрепятствовать?

– Может, но… до нас дошли сведения о том, что Людовик ведет переговоры с домом Оранских. И злые языки болтают, что он предложил Голландии испанские Нидерланды, если они отменят законы против католиков и перейдут на сторону Франции в этой войне.

– Вот как? – нахмурилась Анна. – И они на это пойдут?

– Людовик не требует невозможного. Просто разрешить католикам открыто исповедовать свою веру и занимать должности на равных с протестантами. В обмен на Фландрию и союз. Это ОЧЕНЬ соблазнительно.

– А Габсбурги… они это примут?

– Габсбурги не в том положении, чтобы этому помешать.

– А испанцы? Их это устраивает?

– Испанцы… их страна разорена, – заметил другой советник. – Они нуждаются в покое. И прекращении войны. Да, это им не нравится. Но они уступят.

– Ваше величество, это грозит катастрофой! Если Оранские согласятся, то голландский флот парирует наш. А французы осуществят высадку бретонской армии в Шотландию.

– А французы… они разве не испытывают трудности с содержанием трех крупных армий?

– Испытывают.

– И теперь они собирают четвертую?

– Та армия, что сейчас стоит во Фландрии, станет более не нужна. И частично, вероятно, будет включена в бретонскую. Туда же пойдут деньги. В случае, если голландцы согласятся. А для них предложение очень заманчиво. Тем более что отмена законов против католичества не мешает им продолжить выполнять по факту. Ведь лютеране и кальвинисты удерживают за собой все торговые компании и административные должности.

– Это плохо… – тихо прошептала Анна.

– Хуже ваше величество. Это катастрофа!

– А что шведы? Этот горячий Карл уже убедился в лживости католических обещаний?

– Мы провели с ним переговоры и можем сказать, что он в ярости. Если не больше. Но он, как честный христианин, верен своему слову.

– Было бы славно привлечь его на нашу сторону.

– Да, было бы славно. Но он уперт. Признает гнилую натуру французов и сильно ими разочарован как союзниками. Они ведь не оказывают ему никакого содействия. И вообще ведут себя крайне вызывающе. Раздражающе.

– И что вы предлагаете?

– Сейчас крайне важно отвлечь Карла от Голландии. Увести его оттуда, чтобы у наших друзей там появились возможности. Как можно скорее. Несмотря на нашу к нему симпатию, в интересах Англии его поражение. Мы ведем работу с коалицией, что собрала Россия.

– Россия… – скривилась королева Анна.

Петр уже немало ее раздражал со своим меркантильным подходом к делу. Скотина. Требовал плату вперед за политические решения, а не довольствовался обещаниями, как все приличные люди.

А платить было уже нечем.

И ладно это. Даже то, что они могли передавать Петру в качестве платы, требовалось как-то доставить. Наличных денег у королевства имелось мало. В моменте. И передавать их русским не хотелось совершенно. Они согласились на лошадей. Но как их доставлять? Через Архангельск? Сущее безумие. Через Балтику? Так тут либо через шведский флот нужно водить большие конвои, либо пользоваться посредничеством Дании. А та заламывала цену. Да и шведы шалили. Из-за чего и этот вариант заглох. Слишком дорого и сложно. Тогда Петр «милостиво» позволил им заплатить оловом и медью. Но столько этих металлов у королевства не имелось в наличии. Да и самим они требовались, из-за чего вступление северной коалиции в войну буксовало. Русские не собирались начинать драку со шведами, не получив запрошенную плату в полном объеме. А саксонцы, датчане и прочие побаивались влезать в нее без Москвы…

– Как быстро мы сможем собрать войско для отражения вторжения в Шотландии? – спросила королева после затянувшейся паузы.

– Если мы заберем удаленные гарнизоны, то довольно скоро. Хотя качество будет посредственным. Но если мы так поступим, то это будет означать ослабление нашего присутствия в других землях. В той же Ирландии.

– Полагаете, они снова восстанут?

– Ирландцы истово ненавидят англичан. Но после порки, которую им устроил Кромвель, еще долго будут сидеть тихо. Их земли обезлюдели, а горячие головы выбиты.

– А что шотландцы? Какие у них настроения?

– Брожения. Горные кланы продолжают бунтовать против короны уже много лет. У остальных все тоже непросто. До нас доходят слухи, что готовится большое восстание для поддержки вашего брата.

– Насколько можно верить этим слухам?

– Не более, чем обычно. Но если Джеймс высадится с бретонским войском в Шотландии, то будьте уверены – они восстанут. И выставят против нас огромную армию. Тысяч сорок, может, пятьдесят. Или даже больше. Нужно срочно что-то делать. Иначе Джеймс не только сбросит вас с престола, но и выжжет каленым железом англиканство на нашей земле. Вы же знаете, он рьяный католик. Мария Кровавая нам всем покажется ангелом во плоти.

– Братец… – покачала головой королева Анна. Обвела взглядом присутствующих и несколько растерянно спросила: – А где командующий?

– Командует, ваше величество.

– Исчерпывающий ответ. Вы бы еще сказали, что он кого-то обходит с фланга. Или даже всех разом. Пьет, что ли, опять?

– После серии поражений в Голландии он захворал душой.

– Завтра же пусть явится ко мне и представит план действий.

– Да ваше величество, – поклонился советник.

А следом и остальные…

Английской аристократии, пришедшей к власти на волне успеха революций 1639 и 1688 годов, очень не хотелось терять свои позиции и жизни. А Джеймс им не простит изгнания отца. Тем более заходя в страну с позиции силы. И они были готовы пойти на все, чтобы не допустить его возвращения.

Сама по себе Анна им была нужна только как удобный инструмент. Послушная игрушка в их руках. И они бы махнули ее на брата в текущей ситуации, если бы тот дал им гарантии, денонсировав акт о престолонаследии. Но это виделось невозможным… Джеймс им ничего не простит и никого не забудет. Особенно если войдет в Англию, ведя за собой большую католическую армию…

Алексей в присутствии представительной делегации принимал работу команды, что разрабатывала ткацкий станок. Новый. Механический. Такой, чтобы мог заправленным работать без присутствия человека.

Поначалу дела шли ни шатко ни валко, продвигаясь очень медленно. Однако после решения вопроса с чеканной машинкой царевичу удалось перебросить всю команду оттуда на это направление. Объединив усилия.

И вот – результат.

Пусть и не сразу.

Станок работал.

Комиссия смотрела завороженно и молча наблюдала вот уже четверть часа, как механизм сам ткал ткань. Причем довольно приличной ширины.

В это сложно было поверить.

Царевич же рассказывал о проекте создания в устье Пахры крупной ткацкой мануфактуры. С целым каскадом корпусов и приводом подобных станков от множества больших водяных колес. Нижнебойных, что не требовало создания плотин. Особо отмечая, что причал и корпуса для этого предприятия уже начали строить на деньги банка.

Производительность мануфактуры, по предварительным подсчетам, казалась невероятной. Да, все потребности России не перекроет. Но это неважно. Потому что одним из основных направлений ее будущей деятельности станут паруса. Много дешевых, хороших и качественных парусов, которые пойдут вместо сырья на экспорт. Вкупе с тремя небольшими канатными мануфактурами в Твери, Казани и Рязани это позволило бы полностью отказаться от экспорта конопляного волокна, заменив его изделиями из него.

Петр ходил с каким-то неверящим взглядом.

Крутился вал привода.

И станок, словно живой организм, шевелился. Летал челнок. Подтягивалась и прибивалась нить. Наматывалась готовая ткань на бобину…

– Сколько ты, говоришь, хочешь таких поставить в мануфактуре?

– Не меньше тысячи. Для чего сделать еще одну мануфактуру по производству станков. На ней же и машинки монетные изготавливать. И иное по необходимости. Станочная мануфактура нам позарез нужна, чтобы строить другие. Чтобы их оснащать.

– Тысяча станков… – покачал головой Петр.

– Банк, – кивнул царевич в сторону Джона Ло, – готов выделить на это деньги. Уже выделяет. Опытное производство мы будем ставить тут, поблизости от Воробьевского дворца. При нем школу откроем. А потом, как подготовим рабочих, переведем станочную мануфактуру в село Подол, что на Пахре. Там уже начались работы – делают крепкие фундаменты. Кроме станков, и инструменты для них станем производить там же. Резцы и прочее. Никита Демидов самым активном образом участвует в этом деле. Он готов рабочими поделиться. Самых опытных пошлет за долю. Очень ему нужно все это.

– Я никогда не слышал, чтобы кто-то ставил мануфактуры по изготовлению станков, – потерев лоб, произнес Лейбниц. – Обычно все сами как-то обходятся. Нанимают инженеров, и те им все нужное изготавливают на месте.

– Так мы столетиями будем возиться. А нам нужно быстро наращивать промышленность. Без такого решения не обойтись.

– А будут ли покупать?

– А почему нет? Как я уже сказал – интерес много у кого возник.

– С этим понятно, – покивал царь, жестом прерывая дискуссию, которая явно уходила не туда. – А где таким количеством шерсти, конопли да льна напастись? Ты представляешь, СКОЛЬКО его нужно?

– У меня все посчитано, – улыбнулся Алексей. – Более того, после запуска этой мануфактуры я планирую сделать еще несколько таких же.

– Не перебор? Куда столько?

– Почему нет? Продавать ткань выгоднее, чем шерсть или коноплю.

– И откуда сырье?

– Мы уже сговорились с калмыками и татарами, что под твоей рукой ходят. Шерсть у них плохая, но ее много. Вывозить не получится. А вот дешевую ткань массово выпускать – самое то. Потом по Волге доберемся до прикаспийских кочевников, Ирана и Кавказа. Там шерсти СТОЛЬКО, что и не пересказать.

– А конопля? А лен?

– И крапива. Ты зря ее опускаешь – хорошая ткань. Тут тоже все просто. Сговариваемся потихоньку с сельскими старостами. Чтобы на круг выращивали и собирали да готовили. Ту же крапиву или коноплю можно в оврагах сажать и на прочих неудобных землях. Как ты понимаешь, этих общин тоже великое множество по державе твоей.

– А нить?

– С теми же самыми общинами сговорились, что они будут крутить нить сами, а также брать другое сырье на выделку в нить. Зимой у крестьян много свободного времени. И такой приработок многим пришелся по душе. Мы ведь предлагаем твердые, разумные цены. Почему нет? По моим подсчетам, некоторые крестьянские семьи с большим количеством женщин и девочек смогут таким промыслом зарабатывать больше, чем с земли.

– Вот как? – удивился царь.

– Причем для мануфактуры эта нить все равно будет обходиться очень дешево. И как следствие, получаемая ткань сохранит очень низкую себестоимость. Да, ее качество вряд ли будет хорошим. Но цена откроет для нее двери много где…

После завершения презентации Алексей повел комиссию дальше.

– Все, что вы сейчас увидите, – секрет. О том ни с кем болтать не стоит.

– Ты мне это говоришь? – удивился Петр.

– Нет, конечно. Ты мой отец и государь. И только ты решаешь, как поступать правильно. Но, я думаю, ты и сам согласишься с моим желанием хранить тишину вокруг этого вопроса.

Члены комиссии переглянулись.

Пожали плечами.

Но комментировать не стали, последовав молча за царевичем.

Зашли в одну из комнат дворца с охраной на входе.

Внутри – мастерская. У окна – большой, крепкий стол с какой-то странной медной конструкцией.

Алексей прошел ближе.

Зажег от свечи маленькую лучинку. И уже с помощью нее – широкий двухрядный фитиль внутри медной топки. Прикрыл дверцу.

– Теперь немного подождем.

– Что сие?

– Механизм, который открывает перед нами новые горизонты. Движение по воде в штиль и против течения. Механические повозки, которые могут перевозить тысячи пудов грузов. Привод механизмов на предприятиях без зависимости от водяного колеса или ветра. Не чудо, конечно, но…

– Ты это выдумал? – спросил Петр, подавшись вперед.

– Отчасти. Изучая историю, я наткнулся на описание одного механизма Герона Александрийского. Заинтересовался. И в какой-то момент понял, что он работает на тех же принципах, что и походная печь. Похожих, во всяком случае.

– Герон Александрийский – это же античный автор, – заметил Лейбниц.

– Именно так. А это, – махнул рукой царевич, – можно считать кусочком античного наследия.

– Но… хм… – Готлиб спорить не стал.

Он приблизился и стал осматривать конструкцию.

Петр и остальные тоже.

Так и ходили, изредка что-то спрашивая, пока не сработал клапан и механизм не пыхнул паром. Свистнул скорее, так как пар вырвался со свистом.

Люди отпрянули.

– Прогрелся, – с улыбкой произнес царевич, подходя.

Дернул за рычажок.

И закрутилось колесо.

В тишине.

Дав всем насладиться, он остановил его вращение. Прикрепил веревочку, к которой был привязан груз. И включил снова. И… груз медленно пополз к машинке. Хотя колесо вращалось уже куда как неспешно, нежели совсем недавно.

Снова остановил.

Смотал веревочку. И пустил вновь.

– Внутри этой медной бочки вода. Вот тут – топка. Жар идет по тонким трубкам, пропущенным через бочку, и выходит сюда. Воздух для топки забирается отсюда. Внутри закипает вода. Образуется пар, который перегревается и усиливается. Когда его давление достигает предельного значения – срабатывает этот клапан, спуская излишки. Чтобы вот эта штука не взорвалась. Прогретый пар подаем сюда. Тут, считай, помпа. Только работает не человек, качающий воду, а вода в виде пара. Короче, все наоборот, но обычно и привычно. Сначала подается отсюда, потом отсюда. Что позволяет поршню двигаться туда-сюда и через вот этот механизм вращать колесо… Как вы видите – все очень просто и, в общем-то лежит на поверхности.

– На поверхности?! – усмехнулся Лейбниц. – Я тоже читал трактат о механизме Герона Александрийского. У него он имеет совсем другое устройство.

– Там пар отталкивается от воздуха. Тоже решение. Но какая разница, от чего ему отталкиваться?

– Ты хочешь такие машинки делать из меди? – спросил Петр, который горящими глазами смотрел на паровую машину.

– Это слишком дорого. В античности, пожалуй, другого пути не было. Сейчас же, я думаю, его нужно делать из железа и чугуна. Лев Кириллович уже выпускает листы катаного железа. Из них можно собирать на заклепках корпус вот этой штуки. Крышки, склепанные таким же образом, крепить на болтах. Чтобы при случае можно было открыть и отремонтировать все. Вот эти трубки для жара – отливать из чугуна… Все остальное тоже сделать аналогичным образом. Но нужно быть очень осторожным. Я опасаюсь, что при небрежном изготовлении котел, – постучал он пальцем по детали, – может взорваться. Сильно и громко.

– Ты хочешь ставить такие машинки на корабли? Но как это поможет им лучше плавать?

– Есть же готовое решение уже. Водяные колеса. С бортов прицепить их и вращать их машинкой, чтобы гребли. Что может быть проще? А для суши ставить такой прибор на кованую тележку. И цеплять к ней повозки прицепами. Ну и тягать по специально устроенной дороге. Каждый такой состав, что струг, будет грузов вести.

– Как быстро ты сможешь это делать? – сделал стойку крайне возбужденный Петр, глаза которого натурально горели каким-то нехорошим огнем.

– Не спеши, отец. Увы, небыстро. Само изготовление таких машин – сложное дело. Использование не сильно легче. Это сложный механизм. А ошибка карается взрывом, сильным взрывом, способным уничтожить корабль. Тут же сила великая запасается. И нанять за рубежом специалистов не выйдет. Нету там таких. Дай бог – года через три что-то поедет или поплывет. Первое. Опытное.

– От меня какая помощь нужна? Как это все ускорить?

– Рабочих мне опытных надо. По металлу. Разных. Хоть из Англии, хоть из Италии. Неважно. Без них совсем беда. Все буксует. Школа при дворце работает, но… мало… слишком мало… и долго.

– Сделаю все, что в моих силах, – очень серьезно произнес царь, не сводя глаз с вращающегося колеса.

Алексей взял лопаточку. Открыл дверцу. Потушил огонь в топке.

Повернулся к наблюдателям и вкрадчиво произнес:

– И помните: все, что вы здесь видели, – секрет. Государственный секрет. Его разглашение под любыми предлогами воспрещается. Думаю, вы уже все поняли, какие огромные возможности этот механизм открывает перед Россией. Огромные мануфактуры с тысячами станков, приводимые в движение подобными штуками. Буксиры, тащащие за собой по рекам гирлянды груженых барж. Механические лошади, заменяющие сотни животных на перевозке грузов… Это поистине новые горизонты. И очень важно, чтобы мы смогли шагнуть к ним раньше других, собрав все сливки. Совершая неистовый рывок вперед…

Глава 6

1702 год, июль, 26. Окрестности Гамбурга

Карл XII смотрел в зрительную трубу на выстроенного и готового к бою неприятеля. Саксонские полки, датские, мекленбургские…

– А где русские? – тихо спросил он, озвучивая свое недоумение.

– Они же растяпы, – усмехнулся кто-то из свиты. – Не успели или струсили.

Король скосился на говорящего.

Остальные загалдели, вторя.

Поверить в это Карлу хотелось. Такие слова были удобны. Однако он слышал о том, что русские предприняли несколько штурмов Азова и в битве при Керчи брали османские корабли на абордаж. Так что назвать их трусами король не мог. Трусы не лезут в ближний бой.

Тогда что?

Важность для России Ингрии Карл также прекрасно понимал. И мотив для вступления в войну у них имелся очень веский. Но они не вступали.

Почему?

Растяпы?

Тоже сомнительное утверждение, хотя и удобное. Для взятия Азова они дважды собирали, и весьма быстро, большие армии, проводя их в удаленные земли. Снабжая их с плечом в сотни верст по голой степи. Быстро построили флот. Посредственный, но флот. И он теперь господствовал в Азовском и Черном морях. В общем, они могли, когда хотели.

Как все это понимать?

Да, слова советников было слушать приятно. Они льстили.

Да, победы над англичанами и голландцами кружили голову.

Однако поведение Петра он не понимал. Он находился при осаде Азова, рискуя в любой момент погибнуть. И явно трусом или растяпой он не был. Почему же они медлят? Почему не пришли на помощь своим союзникам, которых так тщательно собирали?

– Странно это все… – после долгой паузы произнес Карл, продолжая изучать неприятеля в зрительную трубу.

За кадром его внимания осталась большая дипломатическая работа англичан.

Огромная просто.

Они поставили на эту карту все и активно, без всяких стеснений подкупали всех, кто хоть как-то мог повлиять на вступление Дании, Саксонии и Мекленбурга в войну. Немедленно. Уже вчера.

И это произошло.

Обвинив Петра в волоките, из-за которой он утрачивает удобный для нападения момент, Август Саксонский, Фредерик Датский и Фридрих Мекленбургский объявили войну Швеции. И сразу же пошли на соединение. Чтобы не дать Карлу их разбить по отдельности. Посчитав, что их объединенной армии вполне достаточно для разгрома шведов в генеральном сражении.

И вот под Гамбургом они встретились.

Точнее, под Гамбургом была точка рандеву для трех армий, куда и поспешил Карл в надежде успеть разгромить их по частям. Но не успел. Его противник был готов и, только вручив послам ноты об объявлении войны, двинул свои войска. Чуть ли не одновременно…

Союзники заняли выгодную оборонительную позицию, уперев один свой фланг в лес, а второй – в речку. Саксонцы – в центре, датчане справа, мекленбуржцы слева. А перед ними – поле, через которое тек небольшой ручеек. Препятствием, впрочем, он стать не мог. Так – легкой помехой.

Саксонцы выставили четырнадцать тысяч пехоты и пять – кавалерии. Датчане – двенадцать тысяч пехоты. И мекленбуржцы – восемь тысяч пехоты и две тысячи кавалерии.

Солидная сила.

Очень солидная.

Совокупно получалось тридцать четыре тысячи пехоты и семь тысяч кавалерии при сорока трех полковых орудиях[17]. Для тех времен редкая Великая держава могла выставить на одном направлении такое войско разом.

У шведов было вдвое меньше пехоты и сопоставимо кавалерии. Артиллерия же была представлена всего четырьмя полковыми пушками, да и те отстали.

– Ваше величество, – произнес один из командиров. – Противник нас ждал. Он готов к бою. И сильно превосходит числом. Может, стоит отступить? Они сойдут с позиций. И мы сможем встретить их по частям.

Вслед за ним начали высказываться остальные командиры.

Карл же слушал молча.

Не отвлекаясь на это жужжание, он изучал позиции неприятеля.

Атаковать только центр не имело смысла в силу малочисленности шведского войска, так как это вело к весьма вероятным фланговым ударам и охвату. Да и саксонцы славились выучкой. Не блистательной, конечно, но их уважали и с ними считались.

Датчане в 1698 году распустили почти всю свою армию. Но уже в основном вернули в строй ветеранов. Опытных. Прошедших не одну кампанию. И хорошо знакомых с тактикой шведов. Привычных к ней. К тому же их поддерживала многочисленная кавалерия Саксонии.

А вот Мекленбург создавал армию в спешке…

Его армия была новой.

Да, какое-то небольшое старое ядро имелось, но финансовые сложности не позволяли герцогству содержать большое войско. И он его сформировал незадолго до войны из кого придется…

Карл улыбнулся.

Офицеры, что окружали его, замолчали.

В основном нахмурившись… Им стало понятно – отступления не будет.

И верно.

Король почти сразу начал отдавать приказы, приведя в движение всю свою армию.

Кавалерия, собранная, по его обыкновению, в кулак, двинулась как раз на левый фланг неприятеля. Туда, где укрепились войска Мекленбурга. Но не сразу, а совершая обманный маневр.

Пехота же, развернувшись в два эшелона, атаковала центр. Держа вторую линию в качестве оперативного резерва. Ведь саксонская кавалерия обязательно попытается ударить ей во фланг…

Август наблюдал за всеми этими движениями, казалось бы, равнодушно. Хотя внутри весь трепетал.

Да. Он, как и все старшие офицеры объединенной армии, считал – шведы обречены. Слишком велико было численное превосходство. Слишком удобны позиции. Но внутри шевелился червячок сомнений… Он, пожалуй, у них у всех шевелился.

И вот Карл пошел в атаку.

Выглядело это так, будто он построил все свое войско в единую колонну, стремясь решительным ударом проломить центр. Вполне в его духе… вполне в шведском стиле… на это и был расчет. Одно Августа смущало – кавалерия. Она двигалась, замыкая пехоту. Зачем? Почему? Непонятно.

Каролинеры тем временем маршировали, приближаясь.

Заработали полковые пушки союзников.

С тысячи шагов.

Почти не причиняя им вреда. Короткие стволы и слабые заряды не позволяли нормально пускать ядра вскачь. Оттого они выбивали буквально двух-трех человек.

Пятьсот шагов.

Шведская кавалерия внезапно отвернула и, набирая ход, понеслась на левый флаг союзной армии. К мекленбуржцам.

Август дал отмашку.

И саксонская кавалерия пошла вперед, стремясь ударить шведскую пехоту во фланг. Но вторая пехотная линия тех словно этого и ждала. Тут же остановилась и стала перестраиваться. Готовясь залпами встретить саксонцев.

Мекленбургская кавалерия тоже пошла вперед.

В лоб на шведскую. Чтобы остановить ее натиск, замедлив перед атакой пехоты. Но это оказалось плохой идеей.

Шведы не стреляли.

Шведы с клинками наголо шли в решительную атаку.

Август медленно смотрел на сближающиеся конные массы.

Секунда.

Другая.

Третья.

И… мекленбуржцы стали стрелять по обычаям тех лет, потеряв темп. А шведы, хоть и понесли некоторые потери от этого огня, но, даже не замедляясь, врубились во врага.

Частью.

Больше их половины, не отвлекаясь, продолжили атаку пехоты. Набирая скорость и на последней сотне шагов уже идя самым решительным галопом.

Залп.

Мекленбургская пехота явно нервничала и произвела его слишком рано. А перезарядиться уже не успевала. Это расстояние всадники преодолевали явно быстрее, чем подобное было возможно.

Мгновение.

И около трех тысяч кавалеристов Швеции ударили прямо в центр мекленбургских порядков. Играючи их прорвали. И, развернувшись, открыли огонь из пистолетов. Почти в упор.

Строй начал рассыпаться.

Стремительно.

Буквально на глазах.

Минуту назад мекленбургские полки радовали глаз стройностью своих рядов. И вот уже толпа. Ничем и никем не управляемая толпа.

Герцог же, увидев это обстоятельство, развернулся со своей свитой и предпринял решительное наступление… куда-нибудь подальше от места боя. Попадать в плен он не желал.

Тем временем саксонская кавалерия предприняла атаку на шведов.

С фланга.

Но вместо решительного натиска затеяла перестрелку, не решаясь идти на пехоту шведов. Не принято это было ни у драгун, ни у рейтар тех лет. Тем более что строй неприятеля не был расстроен, и у шведов хватало пикинеров в боевых порядках. Да, не старая добрая терция, но вполне пугающе. Вон то тут, то там мелькали пики.

Обменявшись залпами с пехотой, саксонцы постарались обойти вторую линию шведов с тыла. Но та продолжала их «контрить», оперативно перестраиваясь. Огрызаясь слитными залпами из мушкетов, бьющих и кучнее, и дальше, и слаженнее, чем разрозненная пальба всадников.

Первая линия шведской пехоты тем временем продолжала свое наступление.

Пятьсот шагов.

Триста.

Сто.

Прозвучал первый залп саксонцев. В основном пустой залп. Они сильно нервничали, видя происходящее на фланге.

Пятьдесят шагов.

Саксонцы лихорадочно перезаряжались, глядя на то, как шведская пехота, не отвечая, быстрым шагом приближается к ним.

Новый залп саксонцев.

Довольно жестоко прошедшийся по шведам. Но не остановивший их.

Двадцать шагов.

Шведы замерли.

И произвели залп.

Практически ни одна пуля не ушла мимо! Отчего залп нанес страшное опустошение в саксонских рядах. Не говоря уже о моральном давлении…

Выстрелили и каролинеры и, громко закричав, бросились в ближний бой.

На шведский манер.

Зажав свой мушкет с примкнутым штыком под мышкой слева. А в правую руку выхватив шпагу.

Фехтовать, разумеется, так они не собирались. Мушкет был нужен для того, чтобы, набегая, воткнуть его в кого-то из противников. Отпустить. И дальше уже свободно орудовать клинком.

Этот прием уже добрые полвека давал шведам немалое преимущество в ближнем бою. Тем более что в Европе, кроме них, только шотландцы предпочитали ближний бой. Остальные толком-то ему и не обучались, что только усугубляло ситуацию…

Завязалась жесткая пехотная мясорубка.

Тем временем саксонская кавалерия, пройдя по дуге вокруг второй линии шведской пехоты и убедившись в бесполезности своей атаки, решила ударить всадников Карла XII в тыл. Они явно были увлечены рубкой разбегающихся солдат Мекленбурга и левого фланга саксонцев.

Датчане, видя развитие событий, вышли вперед и перестраивались для флангового удара.

Медленно…

Слишком медленно…

Из-за чего саксонский центр оказался продавлен решительной лобовой атакой шведов. И на глазах распадался. Солдаты, видя прорыв линии, обращались в бегство. Где-то поодиночке, где-то целыми группами. Что позволило второй линии шведской пехоты, которой командовал лично Карл XII, развернуться против датчан.

Командир саксонской кавалерии увидел, что шведская пехота подставилась. И попытался воспользоваться этим моментом, отворачивая своих ребят на нее. Но не сумел. Всадники уже слишком сильно приблизились к месту избиения мекленбуржцев. И как следствие, втянулись в эту собачью свалку.

А вот атака второй линии шведов датчанами так и не состоялась.

Командир датчан, видя творящееся на поле боя, приказал спешно отходить. Через мост. На ту сторону небольшой речки.

Он посчитал дело проигранным и пытался сохранить армию.

Надеялся… но тщетно.

Потому что Карл не собирался дать ему уйти.

И каролинеры бросились следом, нагнав датчан у моста…

Через четверть часа все оказалось кончено.

Прорвав центр саксонского построения, шведы обратили пехоту Августа в бегство. Да и его самого. А потом с большой охотой бросились на подмогу своей кавалерии…

Карл XII ехал по полю боя с каким-то безумным, торжествующим видом.

Это была победа.

Новая победа.

Куда более славная, чем та, в Голландии, когда он застал неприятеля «со спущенными штанами». Здесь все было честно. Лицом к лицу. Атака на вдвое превосходящего противника!

Слава!

Это была выдающаяся победа!

Оставалось только понять, какой ценой…

Петр Алексеевич же узнал о том, что Дания, Саксония и Мекленбург объявили Швеции войну, только 23 июля. За три дня до битвы при Гамбурге. И, несмотря на просьбу сына, поспешил присоединиться к этой войне, отправив шведам ноту честь по чести. Так что этот документ еще не успел доехать до Стокгольма, как он остался против столь грозного неприятеля один на один.

Да, шведы были далеко.

Пока.

Но кто ему мог бы помочь против них? Впрочем, этого он пока еще не знал…

– О чем ты хотел поговорить? – спросил царь, входя к сыну.

– Присядь, пожалуйста, – произнес Алексей.

– Она тут нужна? – указал Петр на Арину.

– Да, Миледи тебе все и расскажет.

– Миледи?

– Мне нравится ее так называть, – улыбнулся царевич. – Впрочем, давай к делу.

Отец кивнул.

И Арина начала свое повествование.

С ее слов становилось ясно, что в Москве потихоньку зреет заговор. Серьезный. В который оказывались так или иначе вовлечены многие высшие аристократы.

– Что, прямо вот все они? – удивился царь, когда Арина закончила перечисление выявленных заговорщиков.

– Да, государь.

– Ничего удивительного в составе нет, – вклинился Алексей. – В нем участвует много тех, кто помогал Софье. Не все. Например, Василия Голицына им пока вовлечь не удается. Видимо, ссылка на него благотворно подействовала…

– И что они хотят? Романовых свергнуть? Не верится что-то… А кого вместо нас?

– Польских Шуйских.

– Ты серьезно? – улыбнулся царь.

– Ты зря улыбаешься. Они законные наследники Василия Шуйского, который законный наследник Федора Иоанновича. По крови. Михаил Федорович, прадед мой, оказался на престоле только волей случая. Это с одной стороны. А с другой – за ними нет силы. Так что они идеальные претенденты для нашего боярства. Ими удобно крутить.

Петр Алексеевич нахмурился.

Хотелось высказать сыну что-нибудь грубое. За такие слова, что он произнес о законных наследниках, иных бы уже на дыбу повесили, а потом четвертовали. Но это сын. И… он был прав.

– И что ты предлагаешь?

– Поспешил ты с войной…

– Что ты предлагаешь? – перебил его отец.

– Нужно искать способ избавиться от этих Шуйских. И дальше наблюдать за заговором. Пока у них нет единства. Да и явного лидера. Посему они ничего не предпринимают. Пока. Однако ты уходишь в поход. С верной армией. Это очень опасно.

– Что сделано, то сделано.

– Да. Очень несвоевременно. Мне вообще кажется, что кто-то им помогает. Желающих подсобить тебя свергнуть хватает.

– Обратно не поворотишь, – хмуро произнес Петр. – Сможешь их удержать от глупостей?

– Попробую. Но мне нужно твое дозволение действовать на свое усмотрение в этом вопросе.

– Оно у тебя есть…

Петр ушел.

Алексей проводил его взглядом. И достал из ящичка стола два туго набитых мешочка и деревянный пенал.

– Здесь серебро. Польское. А здесь яд. Еще пояснения?

– Не нужно. Справлюсь, – усмехнулась Арина.

Глава 7

1702 год, сентябрь, 25–26. Нотебург

Вечерело.

Петр смотрел в зрительную трубу на Нотебург. Старый добрый русский Орешек, уже почти век стоящий под шведом.

Было тихо.

Там. На острове.

Здесь, на берегу, понятно, кипела жизнь. Ведь сюда подошла вся полевая армия России. Обновленная. Пусть и не грандиозная числом, как некогда к Азову во время второго похода, но не в пример лучше организованная, обученная и вооруженная. Считай, преображенная, хотя между ними было всего пять лет…

Отправив шведам ноту об объявлении войны, Петр не стал медлить. И уже через несколько дней выступил в поход.

Да, не в тот же день. Хотя хотелось. Но очень и очень скоро. В конце концов, особой спешки не требовалось. Шведская полевая армия находилась далеко, что открывало большое окно возможностей. По оценкам Генерального штаба, раньше будущего года Карл с основными силами не появится на границах России. А значит, можно действовать без суеты.

Выдвинулся царь в сторону Новгорода по возведенной загодя дороге. Хорошей дороге. Первому «макадаму» в мире – не до конца достроенному[18], но вполне приличному. Во всяком случае, ни колдобин, ни луж, ни грязи. Да и созданные загодя «магазины», то есть армейские склады, очень помогали, давая возможность войску идти налегке, а обозы держать полупустыми.

Впрочем, несмотря на эти обстоятельства, царь людей не гнал. Шел размеренно. Да и не мог иначе. Хорошей маршевой подготовки у войск не имелось. Царевич настаивал, убеждал, просил, но все без последствий. Петру было не до этого, остальным – тем более. Вполне объективно, кстати. Не все сразу. В текущей ситуации обучение пехоты стрельбе и штыковому бою выглядело принципиально более важным. А нормальных учебных центров с грамотным персоналом, чтобы комплексно и быстро готовить солдат, пока не существовало. Их Алексей только-только пытался создать…

Дошли до Новгорода – главной базы снабжения в предстоящей кампании. Именно тут находились основные склады с провиантом, боевыми припасами, обмундированием и прочим. И уже оттуда двинулись напрямки – в сторону Нотебурга по сделанной зимой просеке. Куда и начали выходить в районе 13 сентября.

Наконец 25 сентября подошли баркасы, спустившись по Волхову. Да и люди отдохнули после тяжелого перехода длиной без малого в тысячу километров.

Пора было действовать…

Укрепления Нотебурга не являлись секретом. Сами шведы крепость не перестраивали, поэтому царь и его командиры прекрасно знали, как что устроено внутри старой русской крепости. Что позволило много десятков раз обыграть ее взятие в командно-штабных играх.

Тут уж Алексею уступили.

Втянулись.

Раз за разом продумывали ее захват и так, и этак. Прикидывали сроки и методы. Реакцию шведов. И обстоятельства. Разные погодные условиях. И многое другое. Теперь у царя имелось несколько хорошо проработанных планов. Детальных. Взвешенных.

Он был волен выбирать.

Сам.

Смотря по ситуации, как командующий армией.

И он выбрал.

Как несложно догадаться – тот план, в котором взятие должно было происходить как можно быстрее. Горячий норов и общая нетерпеливость Петра Алексеевича дали о себе знать. Он и так последние пару лет, словно конь, бил копытом, с трудом себя сдерживая. А тут такая возможность…

– Открывайте огонь, – громко произнес царь.

Его приказ тут же передали по инстанции.

И уже минуту спустя 30-фунтовые гаубицы[19] осадного полка начали пристрелку. Гранатами. Полыми чугунными шарами с установленными в них трубками замедлителя из дерева. Их ставили вместо пробки непосредственно перед стрельбой, чтобы порох не отсыревал. В стволе такие гранаты позиционировались с помощью наплывов так, чтобы запальное отверстие было обращено в сторону среза ствола.

Первый выстрел.

Недолет. Взрыв прогремел на берегу возле стены.

Второй.

Удар в стену, от которого граната вообще раскололась без всякого вреда.

Третий.

Граната перелетела кромку стены и взорвалась где-то внутри.

После чего батарея из дюжины гаубиц перешла к рабочей скорострельности. Спокойной. Размеренной. С тщательной обработкой ствола банником и вдумчивой корректировкой наводки.

Выходило не очень быстро.

Где-то выстрел каждые две минуты.

Так что за час эта дюжина гаубиц накидывала порядка четырех сотен гранат в крепость. Достаточно убедительных 6-дюймовых гранат. Учитывая небольшие размеры Нотебурга – такой скорострельности хватало более чем. Как и количества стволов.

После трех часов непрерывного обстрела, выпустив больше тысячи гранат, батарея замолчала. Несмотря на все усилия и неспешный темп, стволы перегрелись. А внутри крепости горело все, что могло гореть. Ведь деревянных построек там хватало. Вон дым шел коромыслом. Местами черный, жирный и очень нехороший. Видимо, сырое горело…

Пару часов отдыха.

И вновь трехчасовой обстрел гранатами.

И вновь тишина.

Уже до ночи.

Артиллеристы же, обслужив свои орудия, сели снаряжать картузы порохом и заниматься прочими делами. Спокойно. Без спешки. Они бы не делали этих перерывов. Однако стволы перегревались, а второй батареи гаубичной у Петра не было. Собственно, осадный полк присутствовал у него пока в единственном числе, состоя из пушечной, гаубичной и мортирной батарей. Нового образца.

В принципе, можно было развернуть и еще полк, или даже два. Но, увы, обеспечить его боеприпасами просто не успевали. Вон всего дюжина гаубиц за день расстреляла две с половиной тысячи гранат. А ведь это всего один неполный день бомбардировки…

Да, шведам досталось.

Сильно досталось.

Крепость-то крошечная, и этот обстрел дал плотность порядка одной 6-дюймовой гранаты на 15 квадратных метров. Для тех лет – чудовищно. Просто чудовищно. Понятно, что они распределялись неравномерно по площади. Да и слепые зоны имелись, где находиться было относительно безопасно. Но все же… все же…

Ночью, чуть за полночь, бомбардировка повторилась. Два раза по полчаса. Скромная. Просто чтобы всех разбудить.

Ну а что? Царь им спать не разрешал.

Разумеется, ни о какой-то корректировке огня не могли идти и речи. Но это и не требовалось. За первые артиллерийские налеты батарея успела пристреляться и могла работать вслепую. Так что гранаты эти прилетали куда надо…

А утром, точнее под утро, 26 сентября началось самое интересное.

Гаубицы вновь открыли огонь, отправляя в Нотебург 6-дюймовые гранаты. Отошедшие же от берега баркасы огневой поддержки прошли вокруг острова на удалении около одного кабельтового. И, выйдя к северной стене, открыли огонь из своих 6-фунтовых пушек тяжелой, дальней картечью. Посылая ее так, чтобы она летела повыше стен. Куда-то туда – в слепую зону, куда ринулись обитатели крепости…

Ответный огонь из крепостной артиллерии не заставил себя ждать. Но он был весьма вялый. Сказывалось и общее состояние гарнизона, и идущая бомбардировка, и то, что огонь открыли осадные пушки. Почти одновременно с баркасами. Они вели обстрел верхней кромки крепостной стены, стараясь сбить оттуда крышу и бойницы. Но перелеты, случавшиеся довольно регулярно из-за малого размера цели по вертикали, прилетали как раз в галереи противоположной стены. Туда, где располагались шведские орудия, ведущие обстрел баркасов огневой поддержки…

Когда же вся эта круговерть заварилась, от берега к острову выдвинулся десант. Тихо. Спокойно. Уютно.

Шведам было не до них.

И, спокойно выгрузившись, десант занялся сбором осадных лестниц. Благо, что это было просто. Вставляешь штифты во втулки. Фиксируешь их болтом-барашком… Тем более когда работа проводится в полигонных условиях. Солдат даже мухи не кусали. Не было их ночью в конце сентября в тех краях…

Выгрузились и изготовились быстро.

Два полка за одну волну.

Можно было бы и больше, да места на той узкой полоске земли у крепостной стены немного.

Наконец сигнальщик замахал флагом, привлекая внимание царя.

– Прекратить огонь! – скомандовал Петр.

Осадный полк замолчал.

А в течение пары минут затихли и баркасы. Отреагировав на этот сигнал.

Установилась тишина.

Гулкая.

Давящая.

Ее нарушали только крики раненых из крепости.

Царь махнул рукой. И стоящий рядом с ним Меншиков выстрелил из пистолета в воздух.

Сигнал к общему штурму.

Пехота отреагировала мгновенно.

Начали подниматься лестницы. Все сразу.

И уже какие-то пятнадцать-двадцать секунд спустя по ним вверх полезли солдаты. Аккуратно на том участке, где осадные пушки разнесли крышу. Облегчая доступ штурмующих к галереям стены…

На стенах словно бы спохватились.

Начали раздаваться одиночные выстрелы. Но мало. Слишком мало. Явно силы защитников были на исходе.

Когда же пехотинцы ворвались в крепость, то сопротивления им уже никто не оказывал. К этому моменту из пятисот человек гарнизона на ногах стояли меньше полусотни. Остальные оказались уже либо убиты, либо ранены. А те, что еще держались, были деморализованы до крайности. Не к такой они привыкли войне, не к такой…

Арина стояла в торговых рядах у кремля и мило болтала с одной матроной. Из небогатого, но все ж таки аристократического рода. Этой семье постоянно требовались деньги. Взамен же они готовы были оказывать небольшие услуги. Не подставляясь, разумеется.

Вот сейчас они и обсуждали один вопрос.

И тут собеседница Миледи напряглась, глянув куда-то за плечо визави. Почти сразу ее лицо изобразило озабоченность. Брови взлетели вверх…

Арина почувствовала неладное.

Резко развернулась.

Увидела незнакомца с характерным взглядом человека, идущего убивать.

Попыталась отскочить.

Ее охрана тоже дернулась на помощь. Но неизвестный все-таки успел нанести ей удар стилетом. После чего бросился бежать, стараясь как можно скорее скрыться.

Несколько сопровождающих Арину подхватили ее и потащили в повозку, зажимая рану. Трое других бросились за нападающим. Но застали его в ближайшем переулке с проломленным черепом. Видимо, кистенем. Заказчики не собирались оставлять свидетелей…

Извозчик гнал так быстро, как мог, загоняя лошадей.

Повозку нещадно трясло, но Арине было все равно. Она теряла кровь и медленно проваливалась в беспамятство, все больше и больше превращаясь в безвольную куклу. Впрочем, ее спутники продолжали старательно зажимать тканью место ранения…

Вероятно, убийца метил совсем не туда, куда попал. Иначе бы женщина уже умерла. Но даже так стилет – это стилет. Дырки оставляет глубокие. А вместе с ними и обильные кровотечения, которые очень сложно остановить.

Алексей увидел в окно окровавленную Арину, которую у ее людей приняли лейб-кирасиры и спешно понесли во дворец. Бросил все. И ринулся туда. Навыки оказания первой помощи у него имелись. Травки, благодаря знахарке, принятой на службу, тоже подходящие были. Специально для таких целей аптечку держал, рядом со средствами от ядов. Он «пошел в рукопашную», лично пытаясь спасти женщину. Как мог. Потому как лекаря ждать было непростительно долго…

Минуло полчаса.

Ее сердце все еще билось, хотя Миледи и находилась без сознания.

Первый кризис явно миновал.

Жизненно важные органы, судя по всему, оказались не задеты, равно как и крупные кровеносные сосуды. Что обнадеживало. Оставалось не допустить заражения, от которого в здешних условиях скончаться было проще простого.

Царевич сдал ее прибывшему лекарю и устало откинулся на диван. Мрачно смотря перед собой и с трудом сдерживая ярость. Холодную жгучую ярость, которая не затмевает разум, но лишь смахивает всякие барьеры и морально-нравственные ограничения.

Решить вопрос с польскими Шуйскими не являлось большой сложностью. В конце концов, особого веса в Речи Посполитой они не имели. И двор у каждого был скромный. Что не мешало им по местным обычаям вести себя с прислугой как последние свиньи. Это и аукнулось им самым фатальным образом.

Как там говорилось в Бойцовском клубе? Мы готовим вам, выносим мусор, чиним телефоны, водим машины скорой помощи, охраняем вас, пока вы спите. Не надо злить нас…

Многие, слишком многие аристократы и дворяне забывали об этом. Обычно им сходило подобное с рук. Но не в этом случае. Так что задание царевича для Арины стало легкой прогулкой.

Да, щепок в процессе получилось сильно больше, чем нарубленных дров. Но что поделать? Слуги не умели правильно отравлять. Впрочем, на результат это никак не повлияло. Скорее оформило его интересным образом. Выглядело все так, что некто демонстративно устранял Шуйских. Едва ли не с помпой и фанфарами. Что вызвало определенное возмущение в самой Речи Посполитой. Ну и реакцию в Москве. Не все аристократы России оказались готовы смириться с таким щелчком по носу, произведенным едва ли не «в прямом эфире прайм-тайма».

До царевича дотянуться у недовольных явно не было возможностей или желания. Вот и решили выразить свое «фи» через ликвидацию Арины. Ведь именно ее руками Алексей порушил все их планы…

Глава 8

1702 год, октябрь, 2. Москва

Алексей спокойно перебирал бумажки, сидя в своем кабинете.

Арина пошла на поправку.

Это радовало. Но это было скорее чудом. Она лишь случайно избежала смерти. И кто-то за это должен ответить. Спускать такой выпад было нельзя.

Так-то царевич прекрасно знал всех заговорщиков поименно.

Первым делом, на эмоциях, он хотел устроить «ночь длинных ножей» или какой-то ее аналог. Благо что у него имелся отряд лейб-кирасир. Пулестойкий нагрудник и трехчетвертной доспех превращали их натурально в машины смерти в таких операциях. Они могли поздним вечером зайти на первое подворье, а утром выйти из последнего, оставив после себя только мелко нашинкованный винегрет.

Но это было слишком грубо.

Тогда, остыв, он перешел к мыслям о ядах.

В конце концов, в них он хорошо разбирался. Намного лучше местных. И пока еще не использовал этот козырь. Да, Шуйских потравили. Но сделали это очень топорно, что прямо вопило об безыскусности в подобных делах. Дилетантстве. Тут же, в Москве, опираясь на более развитую агентуру, можно было исполнить заговорщиков очень аккуратно и осторожно. Месяца за два-три выбив их самым деликатным образом…

Однако и эту мысль он тоже прогнал от себя.

Эмоции в таких делах – плохой советчик.

Вот убьет он их всех, и что дальше? С кем потом работать будет? Как там говорил Сталин? Другого народа у него нет. Есть, правда, высказывание, которое приписывали также Иосифу, будто бы незаменимых нет. Но тут Алексей не обманывался.

Вот перебил он всех заговорщиков. Считай, свыше семидесяти процентов всей высшей аристократии царства. И кем их заменять? Ведь, несмотря на все свои недостатки, они выполняли важные административные функции.

Да, Федор Алексеевич отменил местничество. Но то на бумаге. А на деле? За два века с гаком широкой практики применения этого приема он крепко укоренился в России. На всех уровнях. Людям было очень важно, кто именно над ними стоит. Абы кому они подчиняться не станут, даже если его лично царь назначил. Может, прямо отказываться и не будут, но саботируют все, что только можно. В отдельных случаях это было неважно, но в масштабах системы требовалось еще довольно много времени, чтобы переломить эту традицию.

Это с одной стороны, а с другой, как это не прискорбно, именно высшая аристократия получалась самой образованной и подготовленной частью населения. В комплексе. И над войском поставить, и над городом, и еще над чем. Кого, как не их?

Понятное дело, этот уровень, по мнению самого Алексея, был смехотворен в основном. Но встречались и исключения. Например, Василий Голицын был образован на очень хорошем мировом уровне. Он бы и в Европе таковым считался. К счастью, этот бывший сподвижник Софьи не влез в заговор, хотя и крутился вокруг…

В других социальных группах с этим вопросом все обстояло сильно хуже. Критически хуже. Дворяне в основной своей массе не умели читать и писать. Бо́льшая часть священников тоже. Ремесленники находились в еще более печальном положении.

Купцы считали и писали хорошо. Но сверх того нередко плыли. Да и их мало было. С заводчиками дела обстояли лучше, но имелось их буквально наперечет.

Крестьяне? Не смешно.

И ничего удивительного в такой ситуации не было. Церковных или каких-то иных школ попросту не было. Во всяком случае, в сколько-нибудь значимом количестве. Обучение грамоте и счету в основном шло в частном порядке. Даже в монастырях.

Да, учредили при Алексее Михайловиче Заиконоспасскую школу, которую позже превратили в Славяно-греко-латинскую академию, а потом силами царевича и Лейбница – в Московский университет вполне современного типа. Ну и Академию наук учредили, больше фиктивную покамест. Сверх того, царевич сумел организовать с десяток разных начальных школ, в основном для рабочих.

Однако этого было совершенно недостаточно.

И высшая аристократия в тех условиях совмещала в себе функции не только властной элиты, но и образованного класса. Крайне дефицитного для России образованного класса. Устрой он эту резню – и все. Сам, своими же руками избавит страну от львиной доли образованных людей. Остальная же часть его будет истово ненавидеть и прикладывать все усилия для ликвидации…

Переломить эту ситуацию ни за год, ни за десять реальным не виделось. Требовалось создать сотни, тысячи начальных школ. Какое-то количество средних. С тем, чтобы наполнить факультеты Московского университета, так сказать, разночинцами. А потом их прогнать через мал-мало значимый опыт управления… По самым скромным прикидкам, раньше 1720–1730-х никакой замены этой высшей аристократии ему просто не подготовить. Даже если прикладывать все силы. В идеальных условиях…

А ведь рано или поздно они догадаются… а ведь если это делать особенно рьяно, форсируя события, то высшая аристократия начнет не менее отчаянно этому противодействовать…

Убить их хотелось всех.

Очень.

Ну почти всех.

Однако Алексей сумел взять в руки первые эмоциональные позывы. И сел думать – как разрулить ситуацию. Убивать было нельзя, во всяком случае, устраивать резню. Спускать – тоже.

Одно радовало – все эти заговорщики не имели промеж себя единства. На какой-то момент Шуйские, как знамя, их стали объединять. Но их смерть опять привела к распаду заговора на фракционные течения. И теперь они вновь представляли собой классику из басни Крылова о лебеди, раке и щуке…

Постучались в дверь.

– Войдите.

Заглянул слуга.

– Алексей Петрович, ты просил сообщить, когда люди соберутся.

– Народ уже для разврата собрался?

– Что, прости? – удивился слуга.

– Да так, шучу. Хорошо. Спасибо. Ступай.

Дверь закрылась.

Царевич сложил бумаги, с которыми работал, в папку. Убрал ее вместе с двумя другими, лежащими у него на столе, в железный шкаф. Здоровенный такой. Тяжеленный. Технически несгораемый, потому что имел внутренний корпус, который отделялся от основного трехдюймовым слоем песка. Так-то сгореть содержимое могло. В теории. Но обычный пожар вряд ли ему был угрозой.

Закрыл замок на ключ.

Пока обычный, хоть и лучший, что ему удалось достать. До нормального кодового замка руки еще не дошли.

Потушил керосиновую лампу. Первую. Еще опытную, которую сам и испытывал, устав возиться со свечками.

И направился на выход…

Алексей в отсутствие Петра был назначен управлять делами Москвы. В силу возраста, понятное дело, под присмотром Ромодановского. Хотя тот не лез.

Царевич вообще везде и всюду, где выступал официальным лицом, действовал под присмотром некоего куратора. Пусть даже и фиктивного. Все-таки годиков телу было немного. И определенные «приседания» требовалось выполнять. Тем более что с семи лет именно Федор Юрьевич выступал его сначала неофициальным, а потом, с 1699 года, – официальным наставником.

Да, у царя и царевича имелись определенные вопросы к Ромодановскому после бунта 1698 года. Но в целом поведение того вполне устраивало. Тем более что с наследником он прекрасно ладил. Во всяком случае, так выглядело со стороны.

Алексей вошел в зал и прошел к своему месту.

Вскочившие гости сели по жесту царевича.

Парень окинул взглядом помещение.

На расставленных рядами стульях сидели выборные от купцов, ремесленников и прочих жителей столицы. По сути, Земский собор главного города России. Все они держали в руках свои головные уборы и внимательно смотрели на царевича. Нервничали. Что и не удивительно, так как сути вопроса, ради которого Алексей их пригласил, не знали…

Он развязал завязки на папке.

И достал лежащий сверху лист.

Начал его читать.

Простая сводка пожаров в Москве. И описание ущерба, понесенного от них.

– Алексей Петрович, – тихо произнес купец, сидевший в первом ряду, когда царевич закончил чтения, – нам ведомо, что Москва часто горит и бед от этого множество.

– Освежить не помешает, – кивнул ему царевич. – Вдруг кто запамятовал? Ущерб от этих пожаров колоссальный. Мы раз за разом Москву отстраиваем. Что ни в какие ворота не лезет.

– А что остается делать? – спросил Ромодановский, который тоже не знал тему встречи.

– Перестроить Москву в камне. С широкими улицами, чтобы огонь, случись пожар, с дома на дом не перебегал. И если где начиналась беда, то ограничивалась бы всего несколькими домами.

– В камне?! – удивился купец.

– В кирпиче. Но можно и в камне для тех, кому он по карману.

– Это же какие деньжищи! – охнул кто-то с задних рядов.

– Стоимость строительства новых кирпичных домов по моим подсчетам окупится после первого пожара. Не произошедшего, разумеется. Потому что к стоимости нового деревянного дома добавится утраченное имущество. Особенно если у вас в доме лавка или мастерская. Тут или один раз погореть, или кирпичный дом поставить. Только дом можно ставить спокойно, а гореть придется быстро.

– Как же спокойно? – удивился кто-то из купцов.

– Я сейчас строю новые солдатские слободы. После завершения туда переведу солдат и казармы. А те места, которые они ранее занимали, освобожу. Там и можно будет спокойно застраиваться какой-нибудь слободе или улице. Застроились. Переехали. Их старые дома снесли. На их месте строим дома для новых.

– Так это нам что, на новые улицы переезжать, что ли?

– А почему нет? Сто шагов туда, сто шагов сюда. Какая разница?

Загалдели.

Алексей поднял руку, призывая к тишине.

После чего помощник развернул на подставке генеральный план Москвы.

– Так город выглядит сейчас. Это деревня. Просто деревня. Только большая. Построенная без всякого порядка и устройства.