А мне помогло. Как ориентироваться в море информации о здоровье и осознанно принимать решения

1.1. Как родильная горячка уносила много жизней, но никто не знал ее причины

Одни открытия приходят как дорогие гости: через распахнутые двери, по красным ковровым дорожкам. Другие стучатся в окна, забираются в дом через дымоход в камине или просачиваются через замочную скважину. Таким нежеланным гостем стало открытие, которое спасло бы тысячи женщин от смерти, но впускать его не спешили.

– В первое отделение! – голос медсестры вырвал молодого врача Игнаца Земмельвейса из облака тяжелых как свинец мыслей, роившихся в его голове. Со стола для осмотров спускалась молодая женщина в огромном халате, наспех накинутом поверх ночной рубашки, из-под которой выглядывал большой живот. Босая нога уже опустилась на пол, вторая застыла в воздухе, будто в нерешительности.

– А в первом отделении роды принимают врачи или акушерки? – прошептала она, оглядываясь на стоящего у другого края стола студента. – Я слышала, там умирает много женщин.

– Не забивай голову глупостями, моя дорогая, – по-матерински строго, но мягко ответила медсестра, морщинистыми руками поправляя длинный накрахмаленный передник, который словно портьеру перетягивал темно-синее фланелевое платье. – Это большая и знаменитая больница, лучшая в Европе. А на дворе 1846 год! Все будет хорошо.

– Нет, пусть моего ребенка примет акушерка, пожалуйста, я… – ее мольбы захлестнула новая волна схваток, и она вжалась в стол.

– Опять, – пробурчал в усы Земмельвейс и вышел из комнаты, оставив дальнейшее на медсестру. Он понимал, о чем пыталась сказать роженица, но помочь не мог.

Когда схватки ослабли, женщина протянула руку медсестре и встала. Дольше ждать не получится. Может, пронесет. Хотя шансов мало. Роды в первом врачебном отделении венской больницы были сродни русской рулетке: каждая третья роженица умирала от родильной горячки. А вот в отделении, где роды принимали акушерки, умирали в 2–3 раза реже. Поэтому женщины тянули, насколько возможно, если в этот день дежурило врачебное отделение. А если не получалось, сбегали оттуда как можно быстрее.

Центральная Венская больница, больше напоминающая крепость, нежели больничный блок, в современном эквиваленте приравнивалась бы к НИИ или Национальному научно-медицинскому центру. Для молодого врача, только два года назад окончившего медицинский университет, зарекомендовать себя и удержаться там значило бы, что он мог рассчитывать на престижную позицию в любой больнице Европы. Должность старшего ординатора Земмельвейс ждал два года, подрабатывая на кафедре и в больничном морге, который был полон трупов умерших от родильной горячки. Их было так много, что в Вену съезжались врачи и студенты со всей Европы. Поэтому реакция беременной женщины его не удивила, но каждый раз, когда он думал об этих смертях, внутри все сжималось от злости и беспомощности. Никто не знал, откуда приходит эта напасть и как от нее избавиться. Неизвестность всегда была постоянным спутником врачей. Как коварный злодей, она подстерегает за углом и застигает врасплох в самый неподходящий момент.

Одни считали, что родильную горячку вызывают страх и стыд, которые испытывают женщины, вынужденные рожать в присутствии мужчин. Другие винили скопившиеся в организме за время беременности токсины, выделения после родов, которые не вышли наружу, и даже грудное молоко, пролившееся не туда, куда надо. Список подозреваемых постоянно разрастался: может, виной тому грязный воздух, неприятные запахи или сквозняк в родовой палате, а может, роженица застудила ноги или выпила холодной воды. А самые великие авторитеты того времени склонялись к мнению, что все дело в genius epidemicus [2] – так называли необъяснимые вспышки заразных болезней, перед которыми врачи были бессильны и за которые не несли никакой ответственности.

– Полная чушь, – ворчал Земмельвейс, пробиваясь уставшими серо-голубыми глазами сквозь очередной отчет по расследованию высокой материнской смертности в больнице. – Эти причины упоминал еще Гиппократ, и за две тысячи лет так и не нашлось нормального подтверждения. Молодые, здоровые, так нужные их семьям и обществу женщины через пару дней в больнице умирают в бреду и поту, истекая гноем из родовых путей. А мы не знаем почему. Как это возможно?

Земмельвейс оторвался от листка, заполненного рядами цифр, устало вздохнул.

– Что такое, доктор? – спросила медсестра. – Снова не сходится?

Он кивнул, бросил листок на стол и начал ходить по тускло освещенной комнате.

– Не верю я в то, что болезнь приходит ниоткуда. Или что виноваты сами женщины. Ведь когда они рожают дома или даже на улице – на улице! как кошки! – даже тогда они не умирают так часто, как у нас в отделении. И проблема не в женщинах, дело в чем‐то другом. – Он остановился, тоскливо поглядел в окно, в котором уже поблескивал рассвет, и снова сел за стол.

– И в чем же?

– Не знаю. Но я должен остановить этот кошмар, – пообещал себе молодой врач, еще не подозревая, что его желание исполнится меньше чем через год.

Мы еще вернемся к истории о причинах родовой горячки, а сейчас поговорим о современных врачах.

1.2 Как мало симптомов, как много диагнозов

Конечно, многое изменилось в медицине со времен Земмельвейса. Сегодня мы лучше понимаем, как устроен организм и как развиваются болезни, и, главное, многие можем вылечить. Тем не менее и сегодня в работе врачей есть много неизвестности: тяжелые случаи, нетипичные проявления, редкие диагнозы и целые букеты болезней, когда вроде бы понятные и часто встречающиеся болезни объединяются в сложную комбинацию, к которой не знаешь, с какой стороны подступиться. Уже прошло 10 лет, как я не работаю в больнице, но помню это чувство, когда каждое утро, приходя на работу, не знаешь, что тебя ждет.

А вы когда‐нибудь задумывались, как вообще врачи ставят диагноз?

Мне кажется, работа врача в чем‐то схожа с детективным расследованием. Помните, как работал Шерлок Холмс? Он сначала собирал улики и доказательства, затем методом индукции формировал список гипотез, а потом методом дедукции исключал одну гипотезу за другой, пока не останется единственно верная. Так и врачи: сначала собирают как можно больше фактов о пациенте и его состоянии – слушают историю пациента, изучают имеющиеся медицинские записи, осматривают. Из полученной информации выделяются симптомы, которые затем объединяют в синдромы (так в медицинской среде называют определенное сочетание симптомов). Далее формируют список вероятных гипотез, то есть альтернативных диагнозов, способных объяснить имеющиеся у пациента проблемы. Дополнительные анализы и обследования помогают исключить одни гипотезы и подтвердить другие. С различными вариациями такой пошаговый алгоритм рассуждений от симптома к диагнозу принят во всем мире и называется «дифференциальная диагностика».

Только сегодня редкий доктор может позволить себе, сидя в кресле и покуривая трубку, как Шерлок Холмс, рассуждать о возможных диагнозах. Время на размышления – большая роскошь в нашей системе здравоохранения, где загружена каждая минута врачебного дня. А ведь от правильного диагноза и тактики ведения зависит человеческая жизнь!

В рамках одного исследования, проведенного в США в 2019 году, ученые проанализировали 112 видеозаписей врачебных консультаций. Оказалось, большинство врачей прерывают рассказ пациента уже через 11–18 секунд [3]. У врачей первичного звена немного больше терпения, чем у узких специалистов, но только 25 % врачей смогли выслушать пациентов, не перебивая, дольше 22 секунд. И, по мнению доктора Групмана, профессора медицины Гарвардского университета и автора книги «Как думают доктора?», нетерпеливость врачей (помимо огромной нагрузки и сжатых минут приема) объясняется тем, что «к этому моменту он уже знает, что не так с пациентом, и догадка оказывается верной примерно в 80 % случаев». Шерлок Холмс точно не раскрывал преступления за 11 секунд.

Практические рекомендации

В каждой главе будут такие сноски с рекомендациями, чтобы вы могли применить информацию из книги в вашей жизни. Возможно, некоторые покажутся очевидными или, наоборот, не относящимися к вам – воспринимайте их как шведский стол, где много разных вариантов: пробегитесь глазами и выберите, что вам подходит.

Я очень надеюсь, что ваш доктор сможет вас выслушать и не будет прерывать через 11 секунд, и все же лучше подготовиться заранее.

Как подготовиться к разговору с врачом на этапе постановки диагноза: что сделать перед приемом, на какие вопросы ответить?

• Четко сформулируйте цель приема: чего ожидаете и на какой результат надеетесь. Например, можете прийти с жалобами на сезонную аллергию, чтобы он выписал вам назначения, или поговорить с ним о дополнительных обследованиях и возможности иммунотерапии.

• Выпишите на отдельный листок (или сделайте заметку в телефоне) все, что вас беспокоит, начиная с физических симптомов, например зуда в глазах, и заканчивая тем, как это влияет на вашу жизнь и работу.

º Начните с самой важной для вас проблемы.

º Постарайтесь быть конкретными. Например, слово «усталость» может подразумевать разные состояния: от «я немного сонный хожу на работе» до «мне нужна помощь умыться и одеться».

º Выпишите все жалобы, даже незначительные.

• Подумайте, как бы рассказали о вашей истории болезни или о вашем состоянии.

º Когда и с чего начались эти проблемы/симптомы? Если болеете давно, выпишите краткую хронологию событий: в каком году начались проблемы, какие действия предпринимали, как развивались события и т. д.

º Изменились ли симптомы с начала заболевания – стало лучше или хуже?

º С чем вы сами связываете появление ваших симптомов?

Не забудьте сказать, если недавно путешествовали в страны с высоким риском инфекционного заражения или были в контакте с инфекционными больными.

• Отметьте, какое лечение уже получали, включая БАДы и нетрадиционную медицину, и было ли улучшение после.

• Вспомните, обращались ли к врачу по этому поводу.

º Если да, приготовьте все карточки, записи специалистов, результаты проведенных анализов/обследований и снимки.

• Опишите вашу медицинскую историю.

º Какие еще заболевания у вас есть?

º Какое лечение принимаете?

º Чем болели в прошлом?

º Были ли операции?

º Были ли аллергические реакции на латекс, лекарства, вакцины, анестезию?

º Узнайте вашу семейную историю (случаи подобного заболевания в семье, сердечных и редких заболеваний, онкологии, диабета, смерти в молодом или детском возрасте).

• Уделите внимание вашему психоэмоциональному здоровью: есть или были стресс, тревога, депрессия, периоды сильного напряжения на работе и в жизни, возможно, какие‐то события, которые вас потрясли.

Дополнительно: когда будете записываться на прием, спросите, сколько обычно он длится по времени. Конечно, прием в частных центрах и специализированных клиниках обычно длится дольше, чем прием в поликлинике, и это нужно учитывать. В Англии и Швейцарии, например, можно забронировать обычный прием, который длится 10 или 20 минут соответственно, а можно попросить более длинный прием или забронировать два окошка, если у вас серьезная проблема. Уточните в регистратуре, есть ли в вашей клинике возможность забронировать более длительный прием, если того требует ваша ситуация.

В какой‐то мере процесс постановки диагноза похож на то, как мы собираем пазл. В первый раз перебираем сотни одинаковых, на первый взгляд, разноцветных кусочков в попытке найти правильную комбинацию. Второй раз собрать его будет легче, и, даже если каждый раз мы собираем разные пазлы, потихоньку начинают вырабатываться стратегия и собственные хитрости, помогающие решить задачу быстрее. Это похоже на то, о чем думает врач, когда ставит диагноз.

Каждый симптом – это отдельный элемент пазла. Некоторые диагнозы состоят всего из трех-четырех пазлов, другие – из десятков. Часто мы начинаем собирать пазл с легко узнаваемых кусочков определенного цвета или формы. Так и диагностический пазл будет легче собрать, если симптомы легко узнаваемы и характерны только для одного заболевания. Например, появление «простуды» на губах с характерными пузырьками говорит об инфекции вирусом простого герпеса, а стремительно распространяющаяся у ребенка сыпь с мелкими пузырьками, которые практически равномерно покрывают все тело и волосистую часть головы, кроме ступней и ладоней, вероятно, укажет на ветрянку. В таких случаях врачу достаточно пары секунд, чтобы понять, что не так с пациентом и что с этим делать. Конечно, скорость приходит с опытом. Когда мы, будучи студентами медицинского университета, только учились ставить диагнозы, этот процесс занимал у нас гораздо больше времени. Однажды на пятом или шестом курсе у нас по программе было ночное дежурство в больнице, и наутро нам нужно было обосновать диагноз одного из пациентов, поступивших ночью. Мы потратили на это половину ночи.

Однако некоторые симптомы встречаются при различных заболеваниях: лихорадка, тошнота, головная боль, боли в мышцах, усталость. Зимой внезапное повышение температуры тела, боли в мышцах и общая слабость указывают на возможную простуду или грипп. Те же самые симптомы у только вернувшегося с сафари в Кении пациента могут означать малярию. Как 33 буквы алфавита складываются в миллионы слов, так всего пара десятков маленьких пазлов-симптомов складываются в десятки тысяч диагнозов! Добавим к этому то, что одни и те же пазлы повторяются и подходят к разным картинам, а также то, что симптомы могут изменяться во времени, – и готова врачебная головоломка. Поэтому, когда пытаетесь просто загуглить свои симптомы, так легко ошибиться. Ведь важно учитывать не только то, при каких заболеваниях встречаются эти симптомы, а при каких нет, но и полную историю пациента.

Практические рекомендации

Если захотите проверить свои симптомы в интернете, обратите внимание на следующее:

• характерные для определенного заболевания симптомы и их сочетания;

• нехарактерные симптомы, которые при этом для заболевания нетипичны или не встречаются вовсе;

• на что еще могут указывать подобные симптомы;

• с какими заболеваниями часто проводят дифференциальный диагноз при таком сочетании симптомов и какие тесты позволяют уточнить диагноз.

«Хитрость в том, чтобы выяснить, как применить то, что вы уже знаете, к рассматриваемому случаю. На деле это оказывается очень сложным навыком», – говорит Лиза Сандерс, практикующий врач, исследователь и писатель, чья колонка в New York Times легла в основу известного сериала «Доктор Хаус».

Как тогда у врачей получается так быстро ставить диагнозы?

1.3 Что такое врачебная интуиция

Если интерн начинает диагностический поиск с длительных размышлений и попыток вспомнить, на что еще могут указывать имеющиеся у пациента признаки, опытный врач полагается в первую очередь именно на «кратчайшие пути», или так называемые эвристики – упрощенный вид аналитических рассуждений. Эвристики помогают быстро распознавать проблемы и принимать решения, а также позволяют избежать аналитического паралича, когда страх совершить ошибку приводит к чрезмерному обдумыванию и просто ступору [5, 6].

«Каждый наблюдательный клиницист знает: есть определенные “кратчайшие пути” или другие маневры, будь то умственные или технические, которые могут повысить эффективность его работы в клинической практике», – говорил Альван Файнштейн, основоположник современной клинической эпидемиологии.

Чем больше неопределенности при анализе медицинского сценария и меньше времени на обдумывание, тем больше вероятность, что врач перейдет именно на «кратчайшие пути». Врачебная интуиция, отточенная годами обучения и практики, тысячами выслушанных историй и пролеченных случаев, во многом является набором эвристик. Поэтому опыт, исчисляемый количеством пролеченных случаев, всегда важнее стажа, исчисляемого количеством проработанных в профессии лет.

Одним из таких «кратчайших путей» является распознавание образов или закономерностей (с англ. pattern recognition). За доли секунды мы можем узнать старого знакомого в толпе, по нескольким нотам определить всю музыкальную пьесу, а врач порой может поставить диагноз с одного взгляда на походку или вид пациента.

Несколько лет назад исследователи из Бразилии изучили мозг 25 опытных рентгенологов, чтобы понять, как именно происходит процесс постановки диагноза. Участников эксперимента поместили внутрь аппаратов МРТ и попросили оценить рентгеновские снимки легких, один за одним появлявшиеся на экране. Некоторые отображали болезненные изменения, с которыми рентгенологи были хорошо знакомы: тень очаговой пневмонии или тусклый непрозрачный уровень жидкости, которая скопилась между плевральными оболочками легкого. Остальные снимки включали штриховые рисунки животных и очертания букв алфавита. Изображения показывали в случайном порядке, а рентгенологи должны были как можно быстрее назвать поражение, животное или букву, в то время как аппарат МРТ отслеживал активность их мозга. Рентгенологам требовалось в среднем 1,33 секунды, чтобы поставить диагноз. При взгляде на все три вида снимков – с легочной патологией, животными или буквами – активировались одни и те же участки мозга: широкая дельта нейронов возле левого уха и полоса в форме бабочки над задним отделом основания черепа.

«Наши результаты подтверждают гипотезу о том, что врач быстро распознает характерное и ранее известное поражение, подобно тому, как он распознает и называет вещи в повседневной жизни», – сделали вывод исследователи. Когда вы видите носорога, вы не рассматриваете детали в попытках исключить альтернативных кандидатов – единорога, броненосца и маленького слона. Вы узнаете носорога мгновенно, ведь у вас уже есть мысленный шаблон «как выглядит носорог». То же и с рентгенологами. Они не размышляли, не вспоминали, не дифференцировали – они видели знакомый образ и узнавали его мгновенно. И то же самое происходит, когда доктор слышит знакомую комбинацию симптомов в рассказе пациента.

Еще одной разновидностью «кратчайших путей» является распознавание сходства или типичности объектов, или эвристика репрезентативности, от английского слова represent – представлять, изображать. В книге «Озарение: сила мгновенных решений» [4] Малкольм Гладуэлл объясняет, что, когда мы встречаем незнакомых людей, мы мгновенно делаем выводы о том, кто они есть (название книги в оригинале Blink – c англ. «моргнуть» или «вспышка света»). Этот прохожий похож на библиотекаря, этот – на спортсмена, а этот – на фермера.

Благодаря эвристике репрезентативности мы быстро вычисляем представителя той или иной национальности, профессии или группы, выявив типичные черты представителя этой группы. Простыми словами: если это похоже на утку и крякает как утка, значит, это утка.

Сжимающие боли в груди, отдающие в руку, у мужчины средних лет указывают врачу на коронарную болезнь сердца; боли в коленных суставах у пожилой женщины – на остеоартроз; чихание, насморк и зуд в глазах в разгар сухого жаркого лета – на сезонную аллергию.

Однако эта суперспособность развивается не только у врачей. Ею обладает каждый из нас. Недавно слушала выступление одного юмориста, в котором он предлагал женщинам с двумя-тремя детьми выдавать документ о медицинском образовании, потому что они уже знают, что делать, когда болеют дети. Неудивительно: после первых 10–20 простуд с первым ребенком, а потом со вторым и третьим мама может рассказать многое о том, какие симптомы подсказывают ей, когда можно пролечиться дома и даже не надо идти в поликлинику, а когда точно пора обращаться к врачу или даже вызывать скорую.

Именно поэтому много усилий направляется на осведомленность населения о различных заболеваниях: первых признаках инсульта, симптомах депрессии, тревожных звоночках онкологических заболеваний. Нам легче распознать только то, что мы уже знаем или о чем хотя бы слышали.

Практические рекомендации

Поинтересуйтесь у врача, если есть симптомы, о которых вам следует знать, чтобы вовремя предпринять необходимые действия. Это могут быть тревожные симптомы или «красные флаги», при которых нужно срочно обратиться к врачу или вызвать скорую. Также это могут быть менее опасные признаки, которые при этом требуют внимания или повторного осмотра.

1.4 Как мы нашли кратчайший путь

Несомненно, способность быстро думать была и остается нашим явным преимуществом. Особенно если представить, в каком опасном и непредсказуемом мире жили наши предки, которые, в отличие от других хищников, были не такие уж быстрые и сильные, не умели летать и хорошо плавать; у них не было когтей, саблевидных клыков или панциря. Но они научились быстро анализировать окружающую обстановку, находить связи между явлениями, узнавать знакомые образы, реагировать на опасность – ведь промедление могло стоить им жизни. А еще мы, вероятно, научились думать так быстро, чтобы экономить энергию. Ведь мыслительная деятельность, а особенно анализ новой информации и формирование новых навыков требует большого количества энергии. Наш мозг, вес которого составляет всего 2 % от веса тела, потребляет 20 % всей энергии даже в спокойном состоянии [17].

Быстрое мышление не требует или почти не требует усилий для принятия решений, то есть экономит время и энергию. И хотя нам порой кажется, что мы все время что‐то думаем, обдумываем, о чем‐то размышляем, «большая часть нашей умственной жизни протекает относительно без усилий», – говорит Даниэль Канеман, профессор психологии Принстонского университета в США, получивший Нобелевскую премию за исследования мышления в условиях неопределенности. И помогают нам в этом две стратегии.

Первая стратегия – постоянная фильтрация входящей информации. Чем меньше информации поступает для дальнейшего обдумывания, тем меньше мозг затрачивает энергии. Подобно тому как билетеры у ворот стадиона фильтруют огромный поток болельщиков, чтобы внутрь могли попасть только те, у кого есть билеты, наш мозг избирательно пропускает ограниченное количество информации от органов чувств: то, что мы видим, слышим, осязаем. В английском языке этот процесс так и называют – «сенсорные ворота» (sensory gating), когда из миллиона поступающих битов информации для осознанной обработки проходит только порядка 60 битов в секунду. Приоритет отдается наиболее важной, остальное игнорируется [12]. Поэтому, разыскивая кошку в комнате, мы не замечаем остального.

Вторая стратегия – доведение привычных действий до автоматизма и использование шаблонов мышления, когда в похожих ситуациях мы мыслим и действуем одним и тем же образом благодаря проложенным нейронным путям. Пробираясь через некошеный луг в первый раз, мы тратим много времени и усилий, чтобы оказаться в пункте назначения. Но если пройти одним и тем же путем 10 раз, то уже видна тропинка и становится легче, а после сотни раз тропинка превращается в дорогу, и вы уже можете не идти, а бежать по ней. Так же и с мозгом: автоматические действия и мысли происходят как бы сами собой без больших усилий и затрат энергии. Например, когда нам нужно вспомнить, сколько будет дважды два или столицу Англии, когда выбираем один и тот же маршрут по дороге домой, одну и ту же торговую марку чая и молока, говорим одни и те же слова, когда кто‐то чихнул или поскользнулся.

Практические рекомендации

Хотите внедрить изменения в питание, физическую активность, образ жизни, чтобы быть здоровее, но не получается? Упростите процесс насколько возможно, доведите до автоматизма и сделайте его привычкой. Хотите лучше питаться – начните с малого, например, добавьте в рацион полезные перекусы, а первым шагом будет положить их в корзину в следующий поход в супермаркет. Не получается регулярно ходить в спортзал – соберите сумку заранее и поставьте ее у выхода, или бросьте в машину – первый шаг уже сделан.

«Мы не меняемся по щелчку пальцев или просто потому, что захотели стать кем‐то абсолютно другим. Мы меняемся постепенно, день за днем, привычка за привычкой», – писал автор книги «Атомные привычки. Как приобрести хорошие привычки и избавиться от плохих» Джеймс Клир, и я с ним полностью согласна.

Помимо быстрого мышления, у нас есть более медленная и глубокая форма мышления, требующая бо́льших умственных усилий и внимания. Основную часть дня медленное мышление занимает место пассажира, спокойно наблюдая за происходящим и ничего не делая. Включается оно только тогда, когда мы не можем найти быстрого интуитивного решения или предпринимаем сознательные усилия. О работе двух типов мышления Канеман подробно рассказывает в своей книге «Думай медленно… решай быстро».

Быстрое мышление – наш незаметный и незаменимый помощник, который всегда первым приходит на помощь и помогает действовать в опасных и экстренных ситуациях. Например, дотронувшись до горячей поверхности, мы сначала отдергиваем руку и только потом думаем, что случилось. Однако быстро не всегда хорошо, особенно когда дело касается логики и цифр. «Поспешишь – людей насмешишь», – гласит старая пословица, часто так и происходит.

В одном исследовании Канеман задал студентам Принстонского университета следующую задачу: «Бита и мяч вместе стоят 1,10 доллара. Бейсбольная бита стоит на доллар дороже мяча. Сколько стоит мяч?» Половина студентов ответили неправильно: 10 центов. Результат не удивил Канемана, а подтвердил его предположение, что мы склонны полагаться на быстрое интуитивное мышление и выдавать ответ, который первым приходит в голову, и ленимся пересчитать. В большинстве случаев мы этого даже не замечаем, ведь чтобы думать на большой скорости, мозг не утруждает себя советоваться с нами по каждому поводу.

Ученые, изучающие наш мозг и поведение, сходятся во мнении: большинство наших ошибок обусловлены самим механизмом мышления, который формировался на протяжении сотен тысяч лет. Согласитесь, ведь наши предки очень долгое время жили в другом мире, совершенно не похожем на современный, – и это не могло не наложить определенный отпечаток на то, как мы думаем и принимаем решения сегодня.

«Наш вид существовал в качестве охотников и собирателей в 1 000 раз дольше, чем в любом другом состоянии. Мир, который кажется нам таким привычным; мир с дорогами, школами, бакалеями, заводами, фермами и национальными государствами существует буквально мгновение по сравнению со всей историей эволюции. Компьютерная эра лишь чуть старше среднестатистического студента колледжа, а промышленной революции исполнилось всего 200 лет. Сельское хозяйство впервые появилось на Земле 10 000 лет назад, и только 5000 лет назад половина человечества предпочла сельское хозяйство охоте и собирательству», – говорят Джон Туби и Леда Космайдес, руководители ведущего научно-исследовательского центра по эволюционной психологии.

И хотя биологически мы не сильно отличаемся от наших древних предков, быстрое мышление и «кратчайшие пути» – благодаря которым, возможно, мы выжили как вид тогда и продолжаем успевать жить при немыслимой скорости нашей жизни сегодня, – вероятно, не всегда помогают, когда мы говорим о принятии важных решений. Обсудим это далее.

2.1 Как Земмельвейс победил родильную горячку, но его никто не послушал

Вернемся к доктору Земмельвейсу.

Родильные отделения начала XIX века были далеки от идеала. Палаты плохо убирали и редко проветривали, больные лежали на койках, стоящих близко друг к другу. В операционных было не чище, чем в палатах. В центре стоял стол из неотесанных досок. На стене висели хирургические инструменты. В углу на табурете стоял таз с водой для хирурга, где после операции можно было смыть кровь с рук. До операции, по общему мнению, мыть их было бессмысленно – ведь они еще чистые. Вместо ваты использовали клубки ниток, вырванных из старого белья, чаще всего нестиранного. Сам хирург в сюртуке, испачканном кровью и гноем больных, был больше похож на трубочиста, чем на современного врача в белом халате. Как хороший трубочист должен был быть измазан сажей, так грязный сюртук хирурга говорил о его большом опыте и умении.

«Возможно, корень проблемы кроется в самой клинике», – предположил Земмельвейс. Ведь чем больше времени проводили беременные в больнице, тем выше шансы получить горячку, и не только после, но и во время родов. Но что же конкретно вызывает болезнь, назвать не мог.

Подсказка пришла неожиданно. Трагически погиб его наставник, профессор судебной медицины Якоб Коллечка. При вскрытии трупа он случайно поранил палец, что привело к заражению крови. Земмельвейс, так много думавший над причиной родильной горячки, быстро сообразил, что смерть Коллечки произошла по той же причине, по которой гибли роженицы. В кровь профессора попал трупный яд, который остался на ланцете. В родовые пути женщин трупный яд, вероятно, попадал через грязные руки персонала. Ведь в те годы акушерская клиника была тесно связана с анатомическим театром (аналог современного учебного зала с трупами при медицинском университете или морге, а исторически в этих помещениях врачи в парадных костюмах проводили публичные вскрытия трупов, отсюда и название – театр). Там Земмельвейс, как и другие акушеры, прежде чем отправиться к беременным, ежедневно препарировал трупы.

«Если причиной родильной горячки является трупный яд, – рассуждал Земмельвейс, – чтобы предотвратить его распространение на беременных, нужно тщательно очистить все, что было в контакте с трупом, и прежде всего руки докторов». Не откладывая, он предложил обеззараживание рук медицинского персонала хлорной водой.

Результаты этого нововведения были поразительны. В апреле 1847 года, до введения хлорированной воды, из 312 рожениц умерло 57 (18,26 %). Уже в первый месяц после введения обеззараживания процент смертности снизился до 12 %, в следующие семь месяцев – до 3 %, и, наконец, в 1848 году умерло всего 45 женщин из 3556 (1,27 %). Для сравнения: в настоящее время материнская смертность в развитых странах Европы и Северной Америки составляет в среднем 13 случаев на 100 000 новорожденных (0,01 %) [25]. Эти результаты окончательно убедили Земмельвейса, что причина родильной горячки и смерти рожениц в родильном отделении кроется в грязных руках хирургов и акушеров, в числе которых был и он сам.

«Один Бог знает число тех, которые по моей вине оказались в гробу. Я так много занимался трупами, как редко кто из акушеров…» – винил себя Земмельвейс. Он понимал: любое промедление уносит жизни огромного количества женщин, которых можно спасти. Земмельвейс рассказал о своем революционном открытии другим врачам, написал письма зарубежным профессорам, взялся за написание монографии: «Я хочу разбудить совесть тех, кто еще не понимает, откуда приходит смерть, и признать истину, которую узнал слишком поздно…»

Но революции в госпитальной гигиене открытие Земмельвейса не произвело. Доктора отказывались мыть руки перед осмотром женщин, игнорировали рекомендации Земмельвейса или даже высмеивали его, считая, что «больничную смерть» невозможно перехитрить кусочком хлорной извести. А указания на грязные руки считали личным оскорблением. Известный акушер того времени Чарльз Мейгз говорил: «Доктора – джентльмены, а у джентльменов руки чисты». Медицинское сообщество не могло согласиться, что являлось причиной смертей от лихорадки во время родов и жизни женщин можно было спасти просто путем улучшения гигиены.

Непонятый, отвергнутый и осмеянный коллегами, последние дни Земмельвейс провел в психиатрической клинике, где умер в 1865 году в возрасте 47 лет. Совсем незадолго до того, как микробная теория болезней Луи Пастера в Париже сможет объяснить наблюдения Земмельвейса и в крови женщин с родильной горячкой обнаружат наличие стрептококков.

А пока смерти в акушерских клиниках из-за послеродового заражения крови, или сепсиса, все продолжались и продолжались.

2.2 Предвзятость подтверждения

Почему доводам Земмельвейса не поверили?

Сейчас нам кажется очевидным: если смертность рожениц снизилась после введения мытья рук с хлором, значит, оно эффективно; и даже может показаться абсурдным, что коллеги отклонили утверждения врача на основании того, что те не были научно обоснованы.

Научная методология того времени отличалась от современной. Научная революция, основы которой заложил еще Фрэнсис Бэкон, произошла за столетие до открытия Земмельвейса. Однако научный прогресс двигался неодинаково среди дисциплин: быстрее в области физики и химии, геологии; гораздо медленнее в медицине. Эксперименты и статистический анализ были непопулярны, а некоторые знания тянулись еще из Средневековья. Изучение трупов долго запрещалось из-за религиозных соображений, большинство врачей-ученых занимались сложными теоретическими рассуждениями, детальными описаниями и классификацией симптомов и болезней, нежели изучением их причин и анализом данных [7].

Земмельвейс не мог объяснить доступными тогда способами, почему мытье рук с хлором снижает смертность рожениц. О микробах тогда еще не знали, а предположение Земмельвейса о заражении трупным ядом посчитали малоизученным и плохо аргументированным.

«Предположение о том, что трупы могут инфицировать и действительно заражать, без учета того, происходит ли инфекция от родильниц или от других трупов, является следствием непризнанных априорных предположений, как и приведенных фактов. Строгое обследование обязательно потребует принятия во внимание различных источников инфекции и создания основы для классификации наблюдений… Прежде всего следует сожалеть о том, что ни наблюдения, ни основанные на них мнения не представлены с той ясностью и точностью, которая была бы желательна в таком важном вопросе этиологии», – критиковал выводы Земмельвейса известный датский акушер Карл Эдвард Мариус Леви.

Многие врачи того времени замечали при вскрытии женщин, умерших от родильной горячки, что это не одно, а множество различных неустановленных заболеваний. Видел это и сам Земмельвейс, но он был настолько уверен в своей правоте, что отказывался прислушаться к коллегам, указывающим на недостатки его теории. Вместо того чтобы согласиться с тем, что не все наблюдения вписываются в одну гипотезу и, возможно, существуют другие причины родильной горячки, Земмельвейс защищал свою теорию и отвергал другие идеи. Подобное поведение еще больше убедило других докторов, что его рассуждениям и выводам нельзя доверять.

Сегодня мы знаем, что Земмельвейс ошибался, утверждая, будто родильная горячка вызывается трупным ядом, который попадает на руки врачей во время работы в морге и затем переносится в родильное отделение. Однако он был прав в том, что мытье рук хлорированной известью перед контактом с роженицей снижает заболеваемость родильной горячкой и смертность. Земмельвейс не смог разделить эти две идеи и признать, что, возможно, в одной из них был неправ. Он был ослеплен собственной правотой и полностью игнорировал факты, доказывающие обратное. Земмельвейс попал в ловушку собственного мозга, который в погоне за экономией времени и энергии позволил себе принимать решения без ведома хозяина.

Помните, мы говорили про сенсорные ворота, которые избирательно пропускают информацию для осознанной обработки? Так вот, в первую очередь через ворота проходит информация, согласующаяся с тем, что мы уже знаем, с нашей точкой зрения и убеждениями, а все, что этому противоречит, отвергается. «Что у людей получается лучше всего, так это интерпретировать новую информацию таким образом, чтобы старые выводы остались нетронутыми», – говорил знаменитый инвестор Уоррен Баффетт. Как раз это и делали коллеги Земмельвейса, отвергавшие все его утверждения, так как они были спекулятивны и теоретичны, хотя некоторые все же были вполне оправданы.

Наша склонность отвергать все новое и стоять на своем называется предвзятостью или склонностью к подтверждению. И это тоже шаблон мышления, или «кратчайший путь» для мозга, который позволяет нам сохранять стабильность, предсказуемость и спокойствие.

Наши убеждения и стереотипы, как сетка безопасности, охраняют нас от неизвестности, которой мозг старается избежать всеми силами, – даже если неизвестность сулит больше, чем то, что у нас есть сейчас.

То, что мы уже знаем, влияет на то, что мы видим. Чем сложнее и противоречивее новые данные, чем важнее для нас то, что мы уже знаем, тем больше у мозга причин уклониться от этих данных и отбросить их. Во-первых, анализ новой информации, особенно сложной или незнакомой, требует больших умственных усилий – намного легче принять уже знакомое. Во-вторых, новая информация может привести к когнитивному (мыслительному) диссонансу, то есть конфликту с имеющейся информацией, а значит, дополнительным усилиям.

Когнитивный диссонанс (от лат. cognitio – «мысль» и dissonantia «несозвучность», «нестройность», «отсутствие гармонии») – состояние психического дискомфорта или конфликта, которое возникает при столкновении противоречивых представлений, убеждений или ценностей [18]. Например, когда делаете одно, а верите в другое, или когда желаемое не соответствует реальному, или когда новые знания противоречат имеющимся. Вы знаете, что ночью должно быть темно, а днем светло, но, когда приезжаете летом в Санкт-Петербург или зимой в Скандинавские страны, вам кажется странным, что это не так. Вы легли в стационар с расчетом, что вас будут лечить капельницами, а вам дают только таблетки – и у вас в голове не укладывается, как они могут вам помочь.

И наоборот, мы испытываем истинное удовольствие – прилив дофамина, – когда получаем информацию, поддерживающую наши убеждения. Это чувство подобно тому, когда едим шоколад или влюбляемся. Приятно стоять на своем, даже если мы ошибаемся. Поэтому охотно верим новостям, которые говорят, что бокал вина за ужином полезен, и быстро пролистываем новости, где говорится, что лучше отказаться от чего‐то любимого, но, возможно, неполезного для организма.

По этой же причине, даже взглянув на одни и те же доказательства, два человека с противоположными взглядами на какой‐либо вопрос все равно могут интерпретировать их так, чтобы укрепить свою текущую точку зрения. В одном из исследований Стэнфордского университета в 1979 году ученые собрали группу студентов, которые придерживались противоположных мнений о смертной казни [27]. Половина студентов поддерживали ее, считая, что это сдерживает преступность; другая половина была против и отрицала положительное влияние. Участников обеих групп попросили прочесть результаты двух исследований. Одно подтверждало сдерживающий эффект смертной казни, а другое ставило его под сомнение. Оба исследования – как вы уже догадались – были сфабрикованы таким образом, чтобы представить одинаково убедительные статистические данные. Студенты, изначально поддерживавшие смертную казнь, оценили данные о сдерживании как очень достоверные, а данные против как неубедительные; студенты, изначально выступавшие против смертной казни, поступили наоборот. В конце эксперимента всех еще раз спросили о взглядах. Те, кто выступали за смертную казнь, теперь были еще больше за нее; те, кто выступал против, были еще более отрицательно настроены.

Позже исследователи из Университета Инсбрука повторили эксперимент. На этот раз вопрос был задан о видеоиграх со сценами насилия. Результаты показали: те, кто верит в негативные последствия жестоких видеоигр, были склонны больше верить исследованию, доказывающему повышение уровня агрессивности после видеоигр, чем исследованию, доказывающему отсутствие эффекта, тогда как скептики наблюдали обратное. Как и в Стэнфордском эксперименте, вместо того чтобы убедить людей изменить мнение, эксперимент, наоборот, привел к тому, что люди еще более убедились в первоначальной точке зрения, вызвав так называемый эффект поляризации мнений.

То есть, взглянув на одни и те же доказательства, люди могут прийти к разным выводам в зависимости от существующих в их голове убеждений. А значит, чтобы быть объективным, нужно научиться беспристрастно оценивать информацию, исходя из объективных критериев ее достоверности, а также учитывать влияние наших убеждений на доверие к этой информации. Ведь в спорах о здоровье для нас важно не выиграть, а найти истину: что действительно правильно и поможет нашему здоровью. Если жестокие видеоигры вызывают негативные последствия для здоровья, мы должны об этом знать вне зависимости от того, нравится нам это или нет.

Это не значит, что нам стоит больше доверять тем источникам, которые противоречат нашим убеждениям, а скорее быть более внимательными к тому, насколько полно и объективно мы оцениваем имеющиеся доказательства, в том числе те, которые поддерживают наши убеждения, и те, которые противоречат им.

Практические рекомендации

Можете ли вы вспомнить, какие утверждения вызвали у вас сопротивление или недоумение в последнее время? Отбросили вы их сразу или решили ознакомиться с ними получше?

Повлиял ли на вашу оценку источник информации? А также достоверность уже имеющихся знаний?

Ведь, с одной стороны, большинство наших знаний корректно отражают нашу действительность, иначе мы бы, наверное, не выжили. Поэтому утверждения, что Земля плоская, легко отсеиваются как заведомо ложные. Но, с другой стороны, у каждого из нас есть устаревшие или некорректные знания и убеждения, что тоже нормально и в большинстве случаев не так уж и страшно. И я не призываю вас искать и выкорчевывать все некорректные убеждения до последнего, но хочу обратить ваше внимание на то, что существуют разные ловушки мышления, которые препятствуют объективной оценке новой информации. Если мы хотим сохранить наше здоровье, вовремя диагностировать заболевания и эффективно их лечить, нам нужно внимательно относиться к информации, которая противоречит официальным рекомендациям и достоверным источникам.

2.3 Открытия, опередившие время

Может показаться, что ученые постоянно находятся в поисках новой информации, всегда за прогресс и инновации и готовы с легкостью отказаться от своих теорий в свете новых открытий. В действительности совсем иначе. Гораздо чаще научное сообщество реагирует на открытия именно неприятием, когда ученые с большей охотой сомневаются в новых данных, чем в старых теориях, и, наоборот, пытаются приспособить старые теории к новым данным. Умные люди, ученые и эксперты могут переоценивать свои знания и бояться признавать собственное ошибочное мышление или неправоту, что приводит к нежеланию учитывать противоположные взгляды.

Например, в 1920‐х годах, когда появились первые исследования о влиянии курения на здоровье, курение было нормой, сигареты – модным атрибутом, а врачи участвовали в рекламе со слоганом «Больше врачей курят Camel, чем какие‐либо другие сигареты» (More doctors smoke Camels than any other cigarette). В то время было сложно поверить, что курение вызывает многочисленные заболевания легких и способствует ранней смерти.

О вреде курения заговорили только в 1950 году после публикации результатов пяти научных исследований, подтверждающих, что курение вызывает многочисленные заболевания легких и способствует ранней смерти. В 1954 году Национальный совет Американского онкологического общества объявил «без возражений», что «имеющиеся в настоящее время свидетельства указывают на связь между курением, особенно сигарет, и раком легких». Но многим врачам и ученым было сложно в это поверить. Пройдет еще 30 (!) лет, прежде чем курение признают зависимостью и начнется массовая государственная кампания по борьбе с ним. Однако некоторые курильщики и сейчас не верят, что курение вызывает рак.

История открытия причины язвенной болезни, впоследствии удостоенная Нобелевской премии, – еще один пример, с какой неохотой порой медицинское сообщество принимает новые теории. В начале 1980‐х годов Барри Маршалл совместно с патологом Робином Уорреном представили доказательства, что большинство язв желудка у человека вызываются бактерией Helicobacter pylori, а не стрессом, неправильным питанием или повышенной кислотностью желудочного сока, как предполагалось ранее. И эту инфекцию можно вылечить антибиотиками, покончив с рецидивами язвенной болезни и уменьшив риск рака желудка в будущем. Однако факт, что язвенная болезнь вызывается бактериальной инфекцией так же, как стрептококковая ангина, был слишком шокирующим и вызывал отторжение коллег. «Для гастроэнтерологов идея, что бактерии вызывают язвы, была слишком странной – как если бы им сказали, что Земля плоская», – вспоминает Маршалл. Лечение того времени ограничивалось лекарствами, которые нейтрализуют кислоту (антациды) или снижают ее продукцию в желудке (ингибиторы протонного насоса, блокаторы H₂‐гистаминовых рецепторов, М-холинолитики и др.), диетами и поездками в санаторий. Несмотря на то что такое лечение приносило временный эффект и язвы возвращались, вплоть до середины 1990‐х годов – почти 10 лет после открытия Helicobacter pylori – гастроэнтерологи категорически отказывались прописывать антибиотики пациентам с язвой.

Подобные ситуации встречаются настолько часто, что даже получили название «рефлекс» или «эффект Земмельвейса», которое отражает нашу склонность отвергать новые факты, если они кажутся слишком новаторскими, невероятными и противоречат нашему мировоззрению, нашей вере и парадигме.

Любое устоявшееся представление с трудом претерпевает изменения в нашем сознании. Иногда на это уходят десятилетия или даже целые поколения.

Известный немецкий физик Макс Планк говорил: «Новая научная истина побеждает не потому, что убеждает своих противников и заставляет их прозреть, а потому, что ее противники в конце концов умирают и вырастает новое поколение, знакомое с ней» [8]. Надеюсь, это не про нас с вами, и мы сможем объективно воспринимать новые факты и изменения.

2.4 Почему врачи совершают ошибки

Врачебные ошибки ежегодно уносят тысячи жизней. Эксперты, изучающие врачебные ошибки, утверждают: врачи ошибаются не потому, что чего‐то не знают или не умеют, а потому, что попадают в ловушки мозга. Те же самые «кратчайшие пути», которые помогали врачу ставить быстрый и правильный диагноз, могут обернуться против него и направить внимание и усилия к ложному диагнозу или лечению. Наиболее часто врачи ошибаются, когда дело касается оценки вероятностей того или иного диагноза, сходства с типичной картиной болезни, когда запоминающиеся случаи перевешивают менее запоминающиеся и когда застревают на первоначальном диагнозе, игнорируя последующую информацию. Но обо всем по порядку.

Давайте вернемся к эвристике репрезентативности, которая помогала врачам быстро ставить диагноз, подтвердив несколько типичных признаков той или иной группы пациентов. Однако сложность заключается в том, что не все являются типичными представителями своих групп и из каждого правила есть исключения. Как раз это и случилось с Георгием в фильме «Москва слезам не верит», помните? Встретив главную героиню в электричке, он быстро сделал вывод, что Катерина не замужем и работает мастером на заводе. Действительно, это было более вероятно, ведь по статистике женщин-мастеров больше, чем женщин-директоров или женщин-милиционеров. Или возьмем пример из врачебной практики: ребенок поступил в больницу с одышкой и небольшими хрипами, и врач сразу решил, что у него пневмония, а в итоге оказался сахарный диабет, который у детей тоже может проявляться одышкой.

Существует много исследований, доказывающих, что стереотипы о поле, возрасте, цвете кожи и профессии могут повлиять на суждение врачей. Например, найдя бездомного пациента, в прошлом употреблявшего наркотики, лежащим без сознания, легко предположить передозировку, тогда как на самом деле у него может быть тяжелая гипогликемия, то есть резкое снижение уровня сахара в крови. Также гораздо легче заподозрить сердечный приступ у 50‐летнего мужчины, чем у 35‐летней женщины [9].

В одном исследовании медицинских сестер попросили прочесть два типичных клинических случая, один – пациента с сердечным приступом, а второй – пациента с инсультом, и поставить предварительный диагноз [13]. Однако в первом случае к перечисленным жалобам и симптомам добавили факт, что пациент недавно потерял работу и очень переживает по этому поводу, а в сценарии с инсультом – что у пациента был запах алкоголя изо рта. Думаю, вы догадались, что большинство медсестер поставили неправильный предварительный диагноз, решив, что с пациентами ничего серьезного не произошло. Возможно, их сбила с толку дополнительная информация в описании больных, и они пошли на поводу стереотипов, списав симптомы на нервное перенапряжение или на последствия злоупотребления алкоголем.

Когда врач полагается на типичные случаи или стереотипы, делая вывод о вероятности того или иного диагноза, он может начать спрашивать пациента о симптомах конкретного заболевания, переоценивая факты, подтверждающие его предположения, и перестает рассматривать альтернативные диагнозы, пропуская атипичные проявления болезней. Или еще хуже: перестает задавать вопросы, поскольку пара первых ответов уже подтвердила предварительный диагноз, и дальше расспрашивать он считает бессмысленным. Поддавшись первоначальному импульсу, врач недооценивает важность последующей информации и иногда даже неосознанно игнорирует все, что ему противоречит. Именно так ведет себя доктор Хаус в одноименном сериале: постоянно перебивая рассказ пациента, как только ему в голову пришла идея диагноза.

В таких ситуациях важную роль играет эвристика якорения, когда врач продолжает настаивать на своем первоначальном мнении, даже если есть доказательства, подтверждающие обратное. В процессе диагностического поиска вероятность того или иного диагноза меняется, новые анализы и обследования могут изменить диагноз с более вероятного на менее вероятный. Однако, встав на «якорь» первоначального диагноза, врач не может адекватно оценить новую информацию, взвесить изменившиеся вероятности и, возможно, отказаться от предварительного диагноза. А если добавить к этому эмоции, предыдущий опыт, личные убеждения и ценности, ограниченное время, давление и влияние коллег, то об объективности можно забыть.

Практические рекомендации

Иногда пациенты скрывают свои медицинские записи и диагнозы от нового врача, чтобы «не скопировали». И возможно, если вы прочитаете про эвристику якорения, может показаться, что это правильно. С одной стороны, совсем исключить такую возможность сложно, и диагноз, поставленный другим врачом, особенно авторитетом, способен повлиять на восприятие других врачей. С другой стороны, мне кажется, если скрывать диагноз и записи, шансы даже выше, что новый доктор в условиях нехватки времени и груза жалоб тоже попадет в ловушку быстрого, но, возможно, ошибочного диагноза. Рациональным решением будет обсудить с новым врачом ваше несогласие с предыдущими специалистами, тревоги по поводу диагноза и страхи, сопряженные с последствиями неправильного диагноза или тактики лечения. Доверительные отношения между врачом и пациентом – важный элемент успешного лечения, и мы вернемся к этому вопросу в заключительной главе.

Еще одна ситуация, когда стереотипы и «кратчайшие пути» скорее мешают, – диагностика редких болезней. «То, что частое, – часто, то, что редкое, – редко», – говорим мы себе, забывая, что редкое не есть невозможное. Редкие болезни в среднем диагностируются через 5–7 лет после начала заболевания. Все это время пациенты ходят от одного врача к другому, с толстенной карточкой, сотнями результатов анализов и обследований, но без диагноза.

Одна из причин, почему редкие диагнозы так сложно поставить, это именно то, что они редкие и не каждый доктор сталкивается с ними за свою карьеру. Вторая – их на самом деле много, а именно где‐то 7000 болезней, многие из которых даже не входят в программу медицинского университета. Однако самое важное то, что редкие заболевания часто выглядят как другие распространенные, особенно вначале. Как мы уже говорили выше, одни и те же симптомы могут иметь десятки различных причин. Это сходство способно привести к ошибочным диагнозам, которые потом «прилипают» к пациентам, и они годами ходят по врачам, прежде чем один из них не решится полностью пересмотреть имеющиеся данные и поставить новый диагноз. Согласно исследованиям, больше всего шансов поставить правильный диагноз не у самого умного или самого опытного доктора, а у того, кто уже сталкивался с подобным случаем в своей практике. Мы еще вернемся к этому в 3‐й главе про выбор специалиста.

Мы склонны судить о вероятности явления на основе того, насколько нам это явление легко вспомнить или представить.

Если мы много раз слышали о каком‐либо явлении – например, падении самолета, стрельбе с участием полиции, – то, скорее всего, посчитаем его более вероятным, чем те события, о которых никогда не слышали. Это явление получило название эвристики, или иллюзии доступности.

Самые успешные и самые неудачные, самые необычные и редкие случаи запечатлеваются в памяти врачей и влияют на все последующие диагнозы и решения. Так, в одном исследовании терапевты отделения приемного покоя после каждого диагноза тромбоэмболии легочной артерии (потенциально угрожающего жизни состояния, когда в легочные артерии попадает тромб и нарушает кровоток) еще в течение 10 дней чаще, чем обычно, назначали дополнительные анализы всем пациентам с одышкой [22]. Особенно хорошо запоминаются события, произошедшие с нами лично или в кругу друзей, родственников или знакомых. Так, мы с вами оцениваем пожар как более вероятный, если своими глазами видели пожар. Или судим о вероятности сердечного приступа на основании того, сколько таких случаев произошло с нашими друзьями, родственниками и знакомыми. Оцениваем частоту разводов по тому, сколько из наших знакомых развелись. Также считаем более вероятным событие, которое случилось недавно, когда воспоминания еще не запылились в нашей памяти.

Именно из-за эвристики доступности можно ошибочно оценить вероятность опасности ездить на машине или летать на самолете. Падение самолета – редкое событие с большим количеством жертв, которое обязательно освещается в СМИ, и мы, вспомнив о трагических кадрах с места авиакатастроф, наверняка посчитаем самолет более опасным. Однако, по статистике, больше людей умирает в дорожных авариях. А из-за нашей склонности полагаться на эвристику доступности интуитивно складывается впечатление, будто летать на самолете опаснее, чем ездить на автомобиле.

Вернемся к шутке о мамах, которым можно выдавать документ о медицинском образовании, – хорошо, что это только шутка. Да, эти мамы действительно знают достаточно много о заболеваниях своих детей (как и многие пациенты с хроническими заболеваниями – о своих болезнях). Только не забывайте, что они сталкивались много раз с одной ситуацией, которая закончилась хорошо, но есть много ситуаций, когда все может пойти не так, и об этом мамы и пациенты часто не догадываются. Так, пациентка после нескольких эпизодов цистита может думать, что она теперь все про это знает: может распознать симптомы и даже «назначить себе» подходящий антибиотик, – однако она не задумывается, что далеко не все обострения цистита вызываются инфекцией, а значит, она, возможно, зря принимает антибиотики и, главное, – не решает основную проблему, из-за которой случается обострение. Поэтому, пожалуйста, не занимайтесь самолечением и обязательно уточняйте у врача, в каком случае вы должны точно обратиться к нему, если в следующий раз возникнут подобные симптомы.

Практические рекомендации

Если мы хотим сохранить или восстановить здоровье, получать эффективное лечение, наша склонность якориться, или застревать на устаревших убеждениях, или переоценивать важность или вероятность того или иного события навряд ли поможет. Замечайте такие мысли и прикладывайте усилия, чтобы оценить достоверность и актуальность ваших убеждений.

2.5 Как ловушки мышления влияют на наши мысли о здоровье

Мыслительные стереотипы проявляются и в отношении здоровья, когда мы делаем что‐то по привычке, автоматически, как научили. Кажется логичным, что, если что‐то работало в прошлом, зачем это менять: «мы всегда так делали, и помогало», «не нужно чинить то, что работает». Вопрос в том, действительно ли это так или только кажется.

Взять, к примеру, традицию при простуде пить чай с лимоном или малиновым вареньем и есть фрукты в надежде, что витамин С поможет быстрее выздороветь. Да, витамин С можно встретить в любой аптеке, многие привыкли его использовать в качестве профилактического и лечебного средства. А во время пандемии COVID‐19 в сентябре 2020 года продажи витамина С в России выросли на 230 % [23]. Однако нет реальных доказательств его эффективности при острых респираторных вирусных инфекциях, или, как мы привыкли их называть, «простудах».

Мнение, что витамин С помогает при ОРВИ, распространилось в 1970‐х годах, когда лауреат Нобелевской премии Лайнус Полинг на основании ранних исследований пришел к выводу, что витамин С предотвращает и облегчает простуду. После этого было проведено более двух десятков новых испытаний, которые не поддержали ранний энтузиазм в отношении витамина С. Так, Кокрейновский обзор 2013 года на основании данных 29 рандомизированных испытаний с участием 11 306 человек доказал: если принимать витамин С регулярно, это никак не влияет на то, заболеете вы простудой или нет, хотя немного помогает облегчить симптомы, и в среднем вы выздоровеете на один день раньше других [19], что тоже является хорошим результатом, который сравним с некоторыми противовирусными, Но важно отметить, что исследования фокусировались на длительном и «регулярном приеме», а значит, что витамин С – как и другие важные витамины и микроэлементы – должен быть на вашей тарелке постоянно как компонент сбалансированного питания, а не в виде трех апельсинов и двух чашек чая с малиновым вареньем в период простуды.

Но если кратковременный прием витамина С в период простуды не помогает, почему мы продолжаем в это верить? Опять же, из-за склонности подтверждать идеи, в которые мы верим. Наши знания и идеи – часть нашего мировоззрения и даже самоощущения, отказаться от них – значит потерять часть себя.

Представим человека, который лежит с простудой и лихорадкой, пьет чай с лимоном, аскорбинку и думает: «Какой я молодец, забочусь о своем организме, помогаю себе выздороветь». Приятно ведь? А тут еще в интернете попадается статья о пользе витамина С при простуде, и ему становится еще приятнее, что он такой умный, уже это знал и всегда так делал. При этом из его поля зрения ускользает информация, что статья написана продавцами БАДов и основана на мнении, а не на фактах.

Теперь представьте, что я говорю ему: «Витамин С при простуде бесполезен. Нужно было заботиться об иммунитете заранее: правильно питаться, делать упражнения и высыпаться». Как бы вы себя после этого чувствовали?

Во-первых, наверное, немного глупым: «Ну как я мог столько времени ошибаться! Я же уже это где‐то слышал. Но я уже привык так. И в аптеке предложили. А я взял. Вот лопух». Во-вторых, появляется чувство вины: «Признаюсь, на самом деле о здоровье‐то я не заботился и спортзал забросил, да и следить за питанием получается не всегда». Неприятно, согласитесь? И вот от этих мыслей вас и защищает мозг своей склонностью подтверждать то, что мы уже знаем.

Мы склонны больше любить и ценить вещи, которые сделали сами или в создании которых хотя бы принимали участие. Психологи назвали это явление эффектом IKEA, в честь шведского магазина, чью мебель после покупки приходится собирать самим.

Нам нравится что‐то делать своими руками – так мы удовлетворяем глубокую потребность чувствовать себя компетентными. Поэтому нутрициологи рекомендуют привлекать детей к готовке, особенно овощей и других полезных блюд: увеличивается вероятность, что им эта еда понравится и они будут охотно ее есть (мечта любых родителей) [11]. Может, поэтому некоторым так нравится заниматься самолечением, назначать себе список лекарств, прилагать усилия, чтобы заказать труднодоступные БАДы, собирать сложные отвары. Бывает у вас такое?

Многие распространенные хронические болезни, например артериальная гипертензия, сахарный диабет, ожирение, остеоартроз, называют еще «болезнями образа жизни» (англ. lifestyle diseases). Их развитие причинно связано с образом жизни: питанием, вредными привычками, стрессом и способами борьбы с ним, физической активностью, социализацией. А что такое наш образ жизни, если не набор привычек: продуктов, которые мы автоматически кладем в корзину, блюд, которые готовим не задумываясь, занятий, к которым тянемся, если выдается несколько свободных минут. Нам легко делать то, что привычно и знакомо. Это нормально. Но когда у нас появляются проблемы со здоровьем, ежедневные привычки и образ жизни – это первое, на что нужно обратить внимание.

Когнитивные искажения приводят не только к врачебным ошибкам, но и к нашим проблемам со здоровьем и к тому, как мы с ними справляемся. Считаем ли мы лечение в уколах лучше, чем в таблетках. Сбиваем ли температуру тела при первых признаках лихорадки, чтобы «вылечиться». Пьем ли бульон или теплое молоко при простуде. Это все примеры распространенных убеждений в отношении здоровья, польза которых может быть сомнительна или доказана только для отдельных ситуаций и категорий пациентов (например, в некоторых случаях уколы могут обеспечить более быстрое действие, поскольку лекарство попадает непосредственно в кровоток, а также незаменимы, если прием таблеток невозможен, однако для многих заболеваний таблетки могут быть более удобными для применения). Как оценить, действительно ли они помогают, или это только кажется, поговорим дальше.

2.6 Когнитивные искажения – нормальная часть мыслительного процесса

Вспомнив историю доктора Земмельвейса и обсудив проблему врачебных ошибок, мы с вами убедились: во многом наше мышление формируют предвзятые умозаключения или убеждения, которые могут приводить нас к ошибочным выводам. Как, например, предвзятость подтверждения, когда мы продолжаем настаивать на своем мнении и не воспринимаем противоречащую информацию, или эвристика доступности, когда оцениваем вероятность события по тому, насколько легко нам это вспомнить или представить. Часто их объединяют одним термином, например «ловушки мозга» или «когнитивные (мыслительные, ментальные) искажения», подразумевая, что наши убеждения могут искажать восприятие реальности подобно тому, как кривое зеркало искажает отражение смотрящихся в него людей. Или «систематические ошибки», подчеркивая тенденцию постоянно допускать одни и те же оплошности. Когнитивные искажения – нормальный мыслительный процесс для всех людей вне зависимости от уровня интеллекта и полученного образования.

Ошибочно полагать, что чаще всего люди отвергают новые идеи, полагаются на стереотипное мышление и делают поспешные выводы из-за необразованности, незнания или недостатка информации.

«Иммунизация – один из триумфов современной медицины. Но, независимо от того, сколько научных исследований приходит к выводу, что вакцины безопасны и нет связи между иммунизацией и аутизмом, противников вакцинации это не убеждает. Предоставление людям точной информации, похоже, не помогает; они просто сбрасывают это со счетов», – говорит Джек Горман в своей книге «Отрицание до могилы: почему мы игнорируем факты, которые нас спасут». При этом среднестатистический сторонник антипрививочного движения имеет высшее образование, доход выше среднего и в супермаркете выбирает всегда органические и натуральные продукты. Коллег Игнаца Земмельвейса тоже можно считать одними из самых образованных людей того времени.

Очевидно, умные люди тоже ошибаются. Возможно, потому, что когда мы оцениваем, умный человек перед нами или нет, то в первую очередь мы думаем об интеллекте, который часто рассматривается как способность думать, обучаться и решать сложные задачи. Но, помимо известного коэффициента интеллекта, существует так называемый коэффициент рациональности, предложенный профессором Кейтом Становичем [14], изучающим проблемы развития человека и прикладной психологии в Университете Торонто. Рациональность подразумевает способность принимать взвешенные решения, основанные на фактических данных, вероятностных и статистических рассуждениях с учетом имеющихся предубеждений, стереотипов, эвристик, а также антинаучных убеждений.

Несколько рекомендаций о том, как прийти к более взвешенным решениям, вы найдете в последнем параграфе этой главы.

3.1 Как доктору Земмельвейсу удалось взглянуть на проблему с другого ракурса

Игнац Земмельвейс получил должность старшего ординатора в возрасте 28 лет [10] и по меркам того времени не казался таким уж молодым специалистом. И хотя на момент своего открытия проработал в этой должности всего около полугода, до работы в отделении Земмельвейс в течение двух лет препарировал трупы рожениц, умерших от родильной горячки. Тем не менее он был на 30 лет моложе заведующего отделением, а также других авторитетов того времени. Возможно, молодому специалисту бывает легче сделать революционное открытие, чем профессионалу с большим опытом и не меньшим количеством заблуждений, стереотипов и несбывшихся надежд. В этом нет никакого парадокса: крупные открытия, помимо прочего, требуют отказа от старых теорий, бремени опыта «мы так всегда делаем» и непроницаемого «так не бывает». А это нелегко.

Большинство автоматически принимает существующее положение вещей как данность и никогда не переспрашивает себя: «А можно ли по-другому?» Мы смеемся над людьми, до сих пор работающими на Windows 95 или пользующимися кнопочными телефонами вместо современных смартфонов, но сами продолжаем придерживаться мнений, которые были актуальны даже не в 1995 году, а гораздо раньше. Например, верить в идею перенаселения Земли, основанную на проекции, что рождаемость будет продолжать расти, а смертность уменьшится, что не подтверждается современными исследованиями [15]. Или в то, что Плутон – девятая планета Солнечной системы, что считалось правдой до 24 августа 2006 года, когда Международный астрономический союз присвоил ему статус карликовой планеты [16]. Эти примеры подтверждают: услышав что‐то однажды и запомнив это как истину, по прошествии времени мы редко решаем усомниться в том, в чем были уверены многие годы. Однако сейчас наш мир и знания о мире меняются так быстро, что периодически нужно переосмысливать свои знания.

Умение перестраиваться и переучиваться является одним из важных компонентов критического мышления, о котором сейчас много говорят.

Профессор психологии Уортонской школы бизнеса и автор бестселлера «Оригиналы: как нонконформисты двигают мир вперед» Адам Грант много лет изучал креативное мышление. Он утверждает, что одним из секретов новаторов и оригинальных мыслителей является состояние вужа де, vuja de. Вы наверняка слышали о дежавю – состоянии, когда мы сталкиваемся с чем‐то новым, но чувствуем, что видели это раньше. Вужа де – как раз наоборот: когда мы сталкиваемся с чем‐то хорошо известным, но воспринимаем с совершенно новой точки зрения, смотрим свежим взглядом. Те, кто может взглянуть на вещи под новым углом, способны изменить мир. Ведь многие инновации представляют собой просто творческий подход к старой проблеме.

Практические рекомендации

Умение взглянуть на ситуацию с нового ракурса в отношении здоровья прежде всего относится к ситуациям, когда, несмотря на ваши усилия, проблема остается. Когда испробовали все мази и примочки, а суставы продолжают болеть и опухать; когда соблюдаете диету и не нервничаете, а язвы желудка появляются снова и снова; когда пьете антибиотики от цистита или ангины, и вроде помогает, но вскоре проблема возвращается. Когда ходите к одному и тому же врачу, а лучше не становится. Спросите себя: а может, пора поменять тактику? А может, мы что‐то упустили? А может, можно иначе?

Чтобы выйти из привычного мира, полного стереотипов и шаблонов мышления, и взглянуть на мир свежим, непредвзятым взглядом, прежде всего нужно развивать в себе качество непредвзятости и быть открытым новому, или open-minded, как говорят по-английски.

3.2 Наблюдаем за мыслями, ищем стереотипы

Первый шаг к умению мыслить непредвзято вы уже сделали: узнали о существовании когнитивных искажений и эвристик. А значит, «с большей вероятностью их распознаете, когда в них попадете», – утверждает Бо Лотто, профессор нейробиологии Университета Лондона и автор книги «Преломление. Наука видеть иначе». Тараканов в голове все‐таки лучше знать в лицо.

Следующий шаг – научиться замечать мысли, предвзятости и убеждения, которые определяют, почему мы делаем то, что мы делаем. Ведь все, что мы делаем, идет из наших убеждений. Попробуйте поймать мысли, приходящие вам в голову при встрече с новой информацией. Например, что вы подумаете, если я скажу вам, что необходимость пить восемь стаканов воды в день – это миф; что здоровым людям не нужны мультивитамины (эта рекомендация не распространяется на беременных); а зеленые сопли могут быть и при вирусной инфекции?

Быть открытым новому – не значит верить всему новому и тут же отвергать старое. Но это значит, что, чувствуя в себе необъяснимое сопротивление новому, нужно не отвергать его мгновенно, а спросить себя: в чем новая информация противоречит тому, что мы уже знаем, – может, надо разобраться получше (как с новой информацией, так и с имеющейся)? Особенно если новая информация противоречит официальным рекомендациям и достоверным источникам.

Сомневаться в своих знаниях сложно. Еще сложнее признавать, что, возможно, то, во что мы верили, больше не является правдой.

Вообще, постоянно анализировать свои мысли очень утомительно, а наш мозг не любит перетруждаться. Поэтому не ждите, что сможете изменить собственное мышление за неделю или месяц. Дайте себе время. Старые привычки умирают долго, но по мере того, как вы приобретаете новый навык, он требует все меньше усилий. А результат может когда‐нибудь спасти вам жизнь.

3.3 Не торопитесь с выводами

Вы когда‐нибудь делали негативное предположение о ком‐то или о чем‐то, не имея достаточной информации? Поспешные выводы – это ловушка мышления, которая заставляет нас угадывать факты о ситуации, когда недостаточно данных. Часто наш мозг заполняет информационные пробелы прошлым опытом или предположениями, и мы даже не осознаем этого. И вместо того чтобы тратить время на понимание текущей проблемы, убеждает нас: «мы уже знаем» правильный ответ.

Поэтому, когда вы сталкиваетесь с новой проблемой, сделайте паузу, прежде чем ответить, и спросите себя:

• Действительно ли у меня есть все необходимые данные, чтобы прийти к заключению?

• Что еще это может быть? Что еще это может значить?

Практические рекомендации

В процессе постановки диагноза врач обычно держит в голове еще два-три альтернативных диагноза. Если вам поставили диагноз впервые или если у вас редкое или тяжелое заболевание, можете спросить у врача:

• Какие еще диагнозы он рассматривал и почему выбрал именно этот?

• Чем еще это может быть? Как можно это подтвердить или опровергнуть?

• Насколько сильно отличается тактика ведения пациента при поставленном и альтернативном диагнозе?

Будьте открыты к обсуждению, ведь вы задаете этот вопрос, не чтобы проверить врача, а чтобы лучше понять происходящее с вами, и это позволит избежать ненужных переживаний и поспешных выводов.

Часто бывает, что после приема пациент возвращается домой и начинает в интернете проверять диагноз, однако вместо подтверждения заключения врача получает гору сомнительных историй и фактов, убеждающих в обратном. Именно в этот момент некоторые могут бросить лечение: «У меня точно не эта болезнь». Или отказаться от дополнительных обследований: «Это вообще не обязательно». Возможно, в действительности врач до конца не исключил альтернативный диагноз и как раз для этого назначает дополнительное обследование. Иногда для точного диагноза требуется время, что часто случается в ревматологии, тем не менее тактика ведения пациента может не отличаться, поэтому можно и нужно уже начинать лечение. Лучше заранее проговорить эти вопросы с врачом.

3.4 Учимся признавать ошибки

Бенджамин Франклин, американский политический деятель, лицо которого изображено на 100‐долларовой купюре, знал: он умнее большинства своих сверстников. А также был достаточно умен, чтобы понимать, что не может быть прав во всем. Вот почему всякий раз, собираясь поспорить, он начинал с чего‐то вроде: «Я могу ошибаться, но…» Услышав эту фразу, его оппоненты расслаблялись и переставали защищаться, а сам Франклин психологически был готов изменить свое мнение и обсудить новые идеи. Возможно, этот простой прием поможет и вам.

В научном мире готовность пересмотреть свою точку зрения, умение отделить собственные представления от фактов, проявить уважение к другим точкам зрения и, если нужно, признать себя неправым называют интеллектуальной скромностью (с англ. intellectual humility). Так, Стивен Хокинг, английский физик-теоретик, один из основоположников квантовой космологии, не раз публично признавал свои ошибки.

В 1980‐х годах Стивен Хокинг считал: все, что поглощает черная дыра, навсегда скрыто от внешней Вселенной. Он даже поспорил по этому поводу с Джоном Прескиллом, физиком-теоретиком из Калифорнийского технологического института. Тот утверждал, что информация, которую несет объект, не уничтожается полностью при попадании в черную дыру и ее можно восстановить. Спустя 10 лет Хокинг пересмотрел свою точку зрения и согласился с Прескиллом. Согласно его обновленной теории, черные дыры медленно испускают частицы информации в открытый космос. Потери происходят около краев черной дыры и создают так называемое излучение Хокинга. «Мои взгляды эволюционировали», – с улыбкой отвечал Хокинг на вопросы журналистов [20, 21].

Нам всем свойственно ошибаться. Это нормально. Как говорил Цицерон, «человеку свойственно ошибаться, но никому, кроме глупца, не свойственно упорствовать в своей ошибке». Нужно учиться признавать свои ошибки в свете новых доказательств.

В этой книге мы будем много говорить о разных источниках информации, включая личные истории, информацию из интернета, официальные и научные источники. И я надеюсь, в нужный момент вы сможете воспользоваться тем, что узнали, чтобы получить более полный и объективный ответ на ваш вопрос.

Итоги первой главы

В этой главе мы поговорили о том, как в мире, полном информации, неизвестности и ограниченных ресурсов, наш мозг научился оптимизировать свою работу путем развития «кратчайших путей», или эвристик, и других элементов быстрого мышления.

Эвристика – упрощенный способ мышления, позволяющий нам быстро делать выводы и принимать решения, не утруждая систему медленного мышления. В целом это не хорошо и не плохо. Это нормально, иногда полезно, иногда нет. В некоторых ситуациях способность думать быстро без учета всех деталей и особенностей ситуации становится «ловушкой» для нашего мозга, которая мешает объективно воспринимать окружающую нас действительность. Те же «кратчайшие пути», которые помогают врачам ставить диагнозы почти не раздумывая, ведут к врачебным ошибкам и неприятию нового. В такие ловушки мышления попадают и ученые, и врачи, и мы с вами. Как, например, случилось с венскими врачами, которые долгое время не могли найти причины родильной горячки, пока однажды молодой врач Игнац Земмельвейс не смог взглянуть на проблему под новым углом.

В современном мире, когда знания обновляются так быстро, важно быть открытым новому, чтобы находить и осмысливать информацию, которая бросает вызов тому, что мы уже знаем. А когда мы должны принять важное решение, например касающееся здоровья, следует помнить, насколько естественно наш мозг может выбрать легкий путь. Не делайте поспешных выводов. Избегайте стереотипов и рассматривайте альтернативы. Учитесь признавать свои ошибки и переосмысливать знания.

Научиться замечать шаблоны и ловушки мышления необходимо, но недостаточно. Нам нужны определенные знания и навыки, чтобы рассуждать рационально. Даже самой мощной гоночной машине, кроме двигателя, нужен умелый водитель. Так и нашему мозгу, со всеми его суперспособностями находить закономерности и делать быстрые выводы, порой нужна система сдержек и противовесов. О том, какие знания и навыки вам понадобятся, чтобы принимать взвешенные решения в отношении здоровья, мы продолжим говорить в следующих главах.

1.1 Соцсети рекомендуют

День, когда Тилли Витфелд, загорелая блондинка с выразительными глазами, решила добавить себе изюминку – веснушки на щеках, она запомнит надолго.

Вместо того чтобы обратиться к специалистам, 21‐летняя героиня австралийского реалити-шоу «Большой брат» последовала рекомендации, найденной в соцсетях. Видео подсказало простой способ сделать временные веснушки, не выходя из дома. Взять швейную иглу и краску. Какую именно краску – не говорилось, поэтому Тилли заказала краску для татуировок в онлайн-магазине и, как только получила заказ, нанесла ее иголкой, проходя по одним и тем же участкам несколько раз, как советовали в видео: «Было совсем не больно, поэтому я не думала, что следует остановиться» [1].

Однако вместо желанных веснушек Тилли получила отек лица, инфекцию и счет на оплату медицинских расходов – 12 000 австралийских долларов. О таких последствиях видео в соцсетях не упоминало. Еще много месяцев Тилли придется прятать следы от неудачной косметологической процедуры под толстым слоем макияжа или маской из голубой глины.

Соцсети чрезвычайно популярны. Одних привлекают танцевальные челленджи, в которых можно участвовать, снимая себя на видео. Других – советы по оздоровлению и питанию, которые также набирают миллионы просмотров и лайков. Так, видео, в котором блогер Тейлор Брук (Taylor Brook) наливает отбеливатель в ухо своему мужу, чтобы очистить от ушной серы, набрало более 8 млн просмотров. Это равно населению Швейцарии (8,7 млн человек) или Лондона (8,9 млн). А видеосовет использовать сырой чеснок при заложенном носе набрал 100 млн просмотров. А это уже ²/³ населения России (147 млн человек) и в 8 раз больше населения Москвы (12,6 млн человек). Далеко не все, кто посмотрел видео, решатся его повторить – во всяком случае, я очень на это надеюсь.

Насколько абсурдными ни казались бы советы из соцсетей, им верят миллионы людей. По данным недавнего опроса, 17 % американцев в вопросах здоровья доверяют инфлюэнсерам больше, чем врачам [10]. Хотя одни рекомендации безобидны и порой смешны, другие могут причинить вред здоровью. Среди самых популярных трендов, которые врачи не рекомендуют повторять, – подпиливать неровные зубы пилочкой для ногтей, приклеивать вампирские клыки суперклеем, использовать толстый слой вазелина на ночь для увлажнения лица, наносить солнцезащитный крем только на отдельные части лица для «естественного контуринга», отбеливать лицо зубной пастой и удалять родинки отбеливателем или уксусом.

Почему же мы, такие логичные и рациональные, соглашаемся попробовать рекомендации от гуру из соцсетей? А как не поверить видеороликам, где вы видите человека до процедуры и после – с желаемым результатом? С сияющей чистой кожей или милыми веснушками, без лишних килограммов или с грудью на два размера больше, с голливудской улыбкой или вампирскими клыками… Ему помогло! Тем более видео посмотрели уже миллионы людей и тысячи – повторили. Помогло ли им? Нам хочется верить…

1.2 Какую роль играют истории в нашей жизни

Истории всегда были неотъемлемой частью нашей жизни. Люди начали делиться ими друг с другом задолго до того, как научились писать и читать. Тысячелетиями легенды и рассказы, передаваемые из уст в уста, были основным источником знаний. В детстве родители через сказки, легенды и истории рассказывали нам, как устроен мир, что такое хорошо и что такое плохо. По мере взросления источниками историй становились друзья, коллеги и знакомые, дети и домашние любимцы, а также книги, журналы, фильмы и, конечно, социальные сети. Истории составляют 65 % наших ежедневных разговоров [2]. Маленькие и большие, веселые или грустные – одни нас чему‐то учат, а другие дают надежду. Мы все любим истории. Независимо от возраста, пола и языка, на котором мы говорим, и даже от предпочитаемого способа восприятия. Визуалы наслаждаются мысленными образами, которые возникают при рассказывании историй. Аудиалы сосредоточиваются на словах и голосе рассказчика. Кинестетики представляют ощущения тела (обоняние, осязание, движение, прикосновение и др.).

Исследования мозга показывают: когда вы что‐то рассказываете и кто‐то участливо слушает, ваши мозговые активности начинают синхронизироваться и отражать друг друга, как зеркало.

История становится мостиком между вами не только на эмоциональном, но и на физическом уровне. Эта связь дает нам возможность учиться на опыте другого человека и может формировать, укреплять или оспаривать наши мнения и ценности. Мы воображаем, как бы жили, что бы делали в похожей ситуации, – и это влияет на наше восприятие подобной ситуации в будущем.

Медицина во многом связана с историями. Одни мы слышим, другие – рассказываем сами, а иногда принимаем в них непосредственное участие. Врачи и медсестры проводят гораздо бо́льшую часть жизни, погруженные в истории и повествования, чем работники многих других специальностей. Работая врачом, я тоже всегда любила беседовать с пациентами, особенно с бабушками, ведь им всегда есть о чем рассказать. А уже во время моей докторантуры в Англии я вызвалась сопровождать участников исследования до рентген-кабинета после того, как сделала им УЗИ коленных суставов. Рентген-кабинет располагался в другом здании больницы в 10 минутах ходьбы. Обычно пациентов отводили медсестры, но мне было так интересно поговорить с местными бабушками и дедушками, что я с удовольствием отводила их сама (хорошо, что режим работы студентов-докторантов позволял такую гибкость во времени). Некоторые истории запомнились мне на всю жизнь. История бабушки-профессора, родители которой отдали драгоценный перстень за бутылочку одного из первых антибиотиков, чтобы спасти ее от воспаления легких. История другой бабушки, которая участвовала в одном из первых испытаний вакцин от полиомиелита в СССР. История двух бабушек-подружек, которые в свои 80 лет путешествовали по миру, несмотря на запреты детей, которые очень переживали за своих мам.

У каждого пациента есть история, выходящая за рамки жалоб и симптомов, рассказанных в кабинете врача. Эти истории могут пролить свет на то, как человек заболел, на переломный момент, заставивший его обратиться за помощью, и, возможно, на трудности, с которыми он сталкивается во время лечения. Поэтому рассказ об опыте лечения одного пациента может стать памятной иллюстрацией для других пациентов с таким же диагнозом.

«Каждый яркий случай становится зеркалом, отражающим возможное будущее», – говорит доктор Джером Групман в своей книге «Ваш медицинский мозг» [5]. Когда врач на приеме вам в очередной раз говорит, что надо прийти на скрининг по раку шейки матки или раку молочной железы, вы киваете в ответ, а про себя думаете: «Как‐нибудь потом схожу. Со мной такого не будет, я молодая, здоровая женщина». Другое дело, когда вы слышите от известной персоны, что ей поставили диагноз рак, – вы можете мгновенно изменить свое мнение. Так произошло со многими женщинами после того, как у певицы Кайли Миноуг в 36 лет обнаружили рак молочной железы. Яркая, эмоциональная история, которая бьет в самое сердце и трогает за живое, может сделать информацию более реальной или более важной.

«Истории обладают преобразующей силой, позволяющей нам видеть мир иначе, чем если бы мы просто сталкивались с ним сами. Истории – это отправная точка для понимания другого опыта мира» [4], – говорит художница Клэр Пейти, основательница Музея эмпатии, который представляет собой серию арт-инсталляций, позволяющих взглянуть на мир глазами других.

В психологии это называют «корректирующий эмоциональный опыт», когда какое‐то событие или информация в один момент позволяет вам взглянуть на проблему по-новому и отказаться от мыслей, стереотипов, которые нам мешают, и выбрать мысли и истории, подходящие нам и делающие наш путь легче.

Практические рекомендации

Сейчас в интернете вы можете найти много сообществ пациентов, объединенных одним диагнозом. Такие сообщества могут быть отличным источником информации и площадкой для общения и поддержки не только на медицинские темы, но и по различным правовым и социальным вопросам. Информацию о них вы можете найти в поисковике, узнать от врача или других пациентов, столкнувшихся с такой же проблемой.

Некоторые истории так сильно отпечатываются в нашей памяти, что всплывают в похожих ситуациях. Эвристика доступности, о которой мы говорили в 1-й главе, является мощной и часто встречающейся силой, влияющей на выбор пациентов. Так, некоторые пациенты отказываются от лечения, поскольку среди их знакомых были люди, испытавшие тяжелые побочные эффекты. Или если они знают тех, кто тоже отказался от лечения и жил долго и счастливо. Другие же, наоборот, стремятся лечиться по максимуму, если кто‐то из близких имел серьезные последствия без лечения. Например, пациент с повышенным давлением, вероятно, будет более дисциплинированным с назначенными таблетками, если в его семье были случаи инсульта.

Наверняка вы тоже сможете вспомнить подобный случай, когда истории родных и знакомых побуждали вас действовать определенным образом. Может, когда у вас был бронхит, но вы все равно решили пропить антибиотики, чтобы инфекция «не спустилась вниз» и не привела к воспалению легких, как у вашего дяди, который антибиотиками пренебрег, а потом еще полгода кашлял и ездил по санаториям. Или, может, когда однажды соседка рассказала вам, как у ее маленького сына рыбное блюдо вызвало пищевое расстройство, и вы решили никогда не давать маленьким детям рыбу.

В одном исследовании врачи из больницы Массачусетса решили посмотреть, насколько личная история одного пациента может повлиять на выбор лечения остальными. Для пациентов на поздних стадиях деменции надежды на выздоровление практически не остается. Поэтому им предлагают заранее определиться, как они хотели бы провести последние дни своей жизни: предпочли бы лечение, которое избавит их от боли и неприятных симптомов (паллиативное лечение), или лечение, способное продлить им жизнь, даже если совсем ненадолго, но, возможно, принесет побочные эффекты и дополнительные страдания. Сделать подобный выбор крайне сложно. Даже если нам расскажет врач или мы прочитаем в интернете, как будет выглядеть наша жизнь через 5 или 10 лет болезни, нам сложно примерить это на себя. Другое дело, если услышим от пациента с таким же заболеванием историю, с какими сложностями ему пришлось столкнуться на поздних этапах болезни и что для него было важно. Поэтому врачи, прежде чем спрашивать, какое лечение они бы выбрали, предложили пациентам с деменцией познакомиться с историей одной 80‐летней женщины с поздней стадией деменции и ее семьи [3]. Одной группе пациентов историю пересказали сами исследователи, а второй группе показали 6‐минутное видео с кадрами из жизни этой женщины, которая находилась на паллиативном лечении, не могла говорить, и испытывала значительные трудности с передвижением и самообслуживанием, а также с пояснениями о вариантах помощи. Неудивительно, что гораздо больше пациентов во второй группе предпочли паллиативное лечение, чем в первой: 64 % в первой группе и 86 % – во второй. Позже исследователи повторили эксперимент с участием пациентов на поздних стадиях онкологического заболевания и получили похожий результат: 91 % за паллиативное лечение в группе видеосообщений в сравнении с 22 % в группе слушавших пересказ истории от врача.

Чужие истории неизбежно влияют на то, как мы принимаем решения в отношении собственного здоровья. Это нормально. Однако следует помнить: каждая ситуация индивидуальна, и то, что хорошо для одного, может быть не самым оптимальным вариантом для другого. Возьмите из чужих историй самое ценное и подумайте, что из этого применимо к вам и что может приблизить вас к решению вашей проблемы.

1.3 Истории и факты

Надежные факты и информация всегда хороши и нужны. Но одних фактов бывает недостаточно. Хорошо рассказанная история помогает нам легче воспринять любую сложную информацию и запоминается гораздо лучше, чем факты и цифры. По мнению когнитивных психологов, личные истории задействуют сразу две системы мышления, о которых мы говорили в 1-й главе: быструю (меньше рассуждений, больше эмоциональных реакций и восприятий) и медленную (более осознанное и взвешенное принятие решений, более точные оценки риска и вероятностей) [29], – помогая слушателям обрабатывать сложную информацию даже при быстром мышлении.

Интересный эксперимент, демонстрирующий силу историй, описали братья Чип и Дэн Хиз в своей книге «Сделано, чтобы прилипать. Почему одни идеи выживают, а другие умирают» [30]. Студентов Стэнфорда попросили приготовить минутную речь о том, почему ненасильственные правонарушения могут быть или не быть серьезной проблемой. Все студенты использовали факты и статистические данные в своих речах, но только 1 из 10 связывал их с историями. Когда зрителей попросили через 10 минут вспомнить, о чем говорилось, только 5 % смогли вспомнить факты, но 63 % помнили истории. Ведь как говорил в своей книге «Фактологичность» профессор Ханс Рослинг: «Интересны не сами цифры, а то, что они нам говорят о жизнях за этими цифрами».

В этом убедился и Глобальный фонд по борьбе со СПИДом, туберкулезом и малярией, который в 2011 году был на грани закрытия. Скандалы с нецелевым использованием средств в Африке, финансовый кризис 2008 года и смена руководства привели к тому, что несколько стран-доноров сократили взносы в фонд, а другие и вовсе не выполнили ранее взятые обязательства. Чтобы собрать необходимую сумму для финансирования новых проектов, защитники Глобального фонда запустили необычную кампанию под названием «Я здесь» (ориг. Here I Am) [6]. Около 200 людей со всего мира, которые живут полноценной жизнью только благодаря лечению, оплаченному фондом, записали короткие видеоролики, которые разместили на веб-сайте кампании и на YouTube, а самые трогательные показали на заседании правления фонда в 2012 году. Обычно на подобных встречах представляют отчеты, сколько денег уже было потрачено на лечение и сколько еще потребуется, после которых у некоторых складывалось впечатление, что, несмотря на масштабы и результаты работы фонда, деньги утекают в бездонную пропасть, и они решали уменьшить или вовсе остановить выплаты. Но когда к цифрам добавили истории реальных людей, которые выжили благодаря фонду, сокращение выплат значило бы отказать конкретному человеку в жизненно важном лекарстве. А отказывать живым людям гораздо сложнее, чем просто сокращать цифры на бездушной странице. Так с помощью личных историй анонимная статистика обрела человеческое лицо, и 25 стран обязались выделить 12 млрд долларов, что на 30 % больше, чем было в предыдущем году.

Истории помогают не только с пониманием числовых статистик. Любая сложная информация лучше воспринимается рассказанной «на пальцах».

Проще разобрать сложную идею на составные кирпичики и один за одним составить ее снова. Понимая, как работает одна клетка, мы понимаем, как устроены многоклеточные организмы. Однако стремление к слишком упрощенной истории часто приводит к искажениям и неточностям.

Наверняка вы слышали, что у нас есть «рациональный» мозг, которым правят логика, факты и аналитические рассуждения, и «эмоциональный» мозг, которым, как вы уже догадались, правят эмоции. А еще есть эволюционно более новые части мозга, отвечающие за высшие когнитивные функции, и более старые части, так называемый рептильный мозг. Он появился несколько сотен миллионов лет назад, когда ящерицы были самыми совершенными существами на нашей планете. Его функции ограничивались базовыми потребностями: находить пищу, выживать и продолжать свой род. Уже у млекопитающих в мозге появилась новая область, благодаря которой мы с другими млекопитающими животными можем испытывать эмоции. А вот способности мыслить логически, делать прогнозы на будущее и планировать свои действия появились гораздо позже. В голове современного человека все три мозга продолжают сосуществовать и руководят нашими действиями. К счастью или к сожалению, но это неправда. Как и истории про правополушарных и левополушарных людей или про то, что мозг математиков устроен по-другому, чем мозг гуманитариев [38]. Подробнее об этом вы можете посмотреть в коротком обучающем видео ученой из Нью-Йорка Элизабет Уотерс (Elizabeth Waters) The left brain vs. right brain myth [39].

Идея триединого мозга появилась в середине прошлого века, когда мы знали совсем немного о строении и работе мозга, а основным инструментом для его изучения был микроскоп. Возможно, в этой идее нашли отражение рассуждения древнегреческого философа Платона, который считал, что в нашей голове сражаются три глубинные силы, контролирующие наше поведение: базовые инстинкты, чувства и эмоции, рациональное мышление.

На самом деле мозг в процессе эволюции не формировался слой за слоем, как осадочные породы, а трансформировался и становился более сложным и совершенным. «Практически все, что создает ваш мозг, от видений и звуков до воспоминаний и эмоций, возникает при работе мозга целиком. Каждый нейрон взаимодействует с тысячами остальных одновременно. В такой сложной системе мало что можно отследить до простой суммы частей», – говорит Лиза Фельдман Барретт, профессор психологии из Северо-Восточного университета, автор книги «Семь с половиной уроков о мозге». Тем не менее ошибочная идея триединого мозга остается популярной, и даже те, кто считает себя знатоками человеческой психики и нейробиологии, часто ссылаются на рептильный мозг в попытках объяснить, почему мы поступаем тем или иным образом. Это как раз пример того, как некоторые концепции и идеи, сопровождающиеся понятными историями, живут с нами намного дольше, чем должны были, и становятся научными мифами.

Логичная, наглядная и легкая для восприятия история впечатывается в нашу память, и все, что мы узнаем позже, воспринимается через ее призму.

Как говорит эксперт по общественным коммуникациям и автор книги «Почему о хороших делах рассказывают так плохо» Энди Гудман, «У каждого из нас в голове куча историй о том, как устроен мир. И с какими бы данными мы ни сталкивались, какие бы факты нам ни представляли, мы фильтруем их через эти истории. И если данные согласуются с нашей картиной мира, мы допустим их, а если нет – отклоним. Итак, если пытаетесь дать людям новую информацию, которой у них нет, у них должна быть история в голове, которая впустит эти данные» [22]. Поэтому на историю про рептильный мозг так часто ссылаются эксперты – эта концепция известна многим, и с ее помощью легче объяснить другие факты.

Истории помогают людям понять «факты», помещая их в определенное повествование о том, как устроен мир. Это замечательно, но иногда факты меняются, а истории остаются.

Понятные истории способны пережить факты, на которых они были основаны, и продолжают жить, даже когда наше понимание проблемы или процесса в корне изменилось.