Луна убывает

Глава 1

Нежный рассвет разгорался над Варшавой, обещая погожий майский день. Небо наливалось заревом, будто смущенным румянцем, а редкие голубые облака казались акварельными мазками кисти художника-импрессиониста. В панорамном окне на тридцать шестом этаже отеля «Марриотт» заря смотрелась особенно роскошно, что неудивительно, ведь этот вид стоил немалых денег. Солнечные лучи проникали через неплотные занавески из органзы, подсвечивая стены номера люкс розовым золотом, но не дотягивались до огромной кровати, где в обнимку спали двое. В комнате не было наглядных свидетельств страстной ночи: ни шампанского с клубникой, ни пустых бокалов. Только красное платье алело на кресле кровавым пятном, и в воздухе витал горьковатый аромат ландыша.

Эдгар проснулся на белоснежных простынях и лениво потянулся. Его любовь по имени Лаура спала мертвым сном у него на груди, приобняв одной рукой и закинув обнаженную ногу ему на бедро. Распущенные светлые волосы девушки укрывали его шелковистым облаком. В сиянии утра лицо Лауры выглядело совсем юным и безмятежным. Но она не дышала и была абсолютно холодной, окоченевшей, как свежий труп. Неподвижность любимой не удивляла Эдгара, ведь он сам убил ее.

Он ласково погладил платиновые волосы Лауры, затем приподнял ее голову за подбородок и поцеловал в губы. Лаура сделала слабый вдох, как Белоснежка в сказке, и сонно уставилась на Эдгара большими голубыми глазами. Он ждал, пока ее тело нальется теплом и кровь быстрее заструится по венам. Эдгар нежно водил рукой по ее ноге, бедру, груди и шее, улавливая мерное движение крови под бледной кожей. Рассветный сон отступил, девушка пробудилась к жизни, перестала выглядеть покойницей и превратилась в прекрасного вампира, кем на самом деле была. Лаура лучезарно улыбнулась и теснее прижалась к нему.

Эдгар перевернул ожившую Лауру на спину и глубоко вошел в нее, получив в ответ блаженный стон. Ее тонкие руки взметнулись и пленительно обняли его за плечи. Лаура неотрывно смотрела на Эдгара, и в глазах ее читалось немыслимое счастье, которым он наслаждался больше, чем близостью с ней. Наконец-то Лаура всецело принадлежала ему, даря пылкую любовь и безмерное обожание. Эдгар обрел то, в чем нуждался все прожитые им столетия, неутомимо черпал ее эмоции и не мог насытиться. Он искал приоткрытые губы Лауры, с упоением целовал, впитывая ее вздохи и стоны, погружаясь вновь и вновь в податливую плоть этой чудесной девушки.

Эдгар обратил Лауру в вампира, когда той было девятнадцать лет. Сейчас, в 1990 году, ей исполнился двадцать один. Разница пока незаметна, но Эдгар знал, что Лауре теперь всегда будет девятнадцать, даже если она проживет века. В Лауре, потомке Эдгара в десятом поколении, влияние его крови проявилось особенно сильно. Девушка пошла в его древний аристократический род, унаследовала светлые волосы, голубые глаза, изящные кисти рук и ямочку на подбородке. Проклятие Эдгара заключалось в том, что его неодолимо тянуло к собственной крови. Прожив на свете около двухсот пятидесяти лет, он выбрал в вечные спутницы девушку из своего рода. Эдгар обладал способностью чуять родную кровь на расстоянии и не мог выбрать никого, кроме той, кто неразрывно связан с ним кровными узами. Это нельзя было считать инцестом, так как пропасть между ними более чем в два века свела родство почти до абсолютного нуля, с точки зрения генетики общей крови у них осталось ничтожно мало. Лаура пробуждала в Эдгаре воспоминания о единственной его прижизненной любви – Эвелине, которая доводилась ему сестрой, и приглушала горечь той потери. С недавних пор в Лауре текла и кровь его дочери Магдалины – девушки успели обменяться ею, когда он попытался воскресить обожаемую дочь. Но Магда предпочла уйти в небытие, отдав кровь Лауре. Эдгар знал, что дочь поступилась своими принципами и католической верой из жалости к отцу. Лаура же оказалась под стать Эдгару, со сходным образом мыслей. Как вампиры они существовали вне времени и ощущали себя двумя половинками одной темной души. Лаура стала для Эдгара всем, что имело важность в этом мире: его созданием, ученицей и возлюбленной.

Она встала с кровати и с сожалением оглядела мятое платье из алого шелка, брошенное на кресло.

– Мне совсем нечего надеть, – посетовала Лаура. – Давай уже съездим за моими вещами!

Эдгар приподнялся на локте, любуясь девушкой, и она в очередной раз отметила, как же совершенен ее возлюбленный. В его длинных волнистых волосах, ниспадающих ниже плеч – по моде XVIII века, когда и родился пан Эдгар Вышинский, – словно запутались солнечные блики. Золотые волосы в сочетании с кобальтово-синими глазами производили ошеломляющее впечатление, особенно на его жертв женского пола. Выглядел Эдгар на тридцать два года, в этом возрасте он погиб на дуэли и переродился в иное существо. Его лицо обладало одухотворенностью галантного века, как на старинных портретах кисти великих художников, на которых изображались государственные деятели, философы и мыслители в парадных камзолах и напудренных париках. Единственным изъяном в ангелоподобной внешности Эдгара был незаживающий шрам на правом виске, прикрытый волнистым локоном. Сейчас обнаженный гладкий торс, каждая мышца которого будто высечена из камня, напоминал мраморное изваяние, и Лауру тянуло дотронуться до его белоснежной кожи, чтобы проверить, действительно ли она такая прохладная, как кажется, и в очередной раз изумиться ее шелковистости в сравнении с камнем. Эдгар не был похож на бездушную статую – он улыбался и излучал тепло, хоть и отнятое у других. Несмотря на утонченную красоту и аристократическое изящество, его облик дышал мужественностью, а лицо часто становилось непреклонно суровым, чему способствовали волевой подбородок и жестокая усмешка в уголках рта. За двести пятьдесят лет скитаний по земле Эдгар преисполнился молчаливого презрения к человечеству, за исключением одной его представительницы, которая, благодаря ему, уже не человек.

– Отдай платье горничной, пусть погладит, – посоветовал Эдгар с беззаботной улыбкой, – или купим тебе новое.

Лаура присела на край кровати и вытянула к окну босые ноги, подставив их под несмелые солнечные лучи. Вопреки распространенным заблуждениям, дневной свет никак не вредил вампирам. Даже бывал приятен, если его не в избытке.

– Нет, так не пойдет, – сказала она, взглянув на Эдгара из-за упавших на лицо прядей волос. – Нам когда-нибудь придется выбраться из этого номера. И я хотела бы выехать за пределы Варшавы, посмотреть Польшу и другие страны. Ты обещал мне целый мир! Но сначала нужно забрать мой чемодан.

Эдгар притянул Лауру к себе и ласково погладил по лодыжке – ее кожа словно запечатлела прикосновение солнца.

– Мне сложно отпустить тебя даже в душ. Ты сейчас как дикий, согретый солнцем мед, моя сладкая девочка. Кажется, если мы покинем номер, ты передумаешь, растворишься где-то в огромном мире, и я снова потеряю тебя.

– Нет, я не передумаю, – ответила Лаура, непокорно встряхнув волосами. – При условии, что ты будешь слушать меня. Что хотя бы иногда будет по-моему!

«Делай что хочешь, только оставайся рядом» – по такому негласному правилу они стали жить. Эдгар прислушивался к желаниям Лауры, если те не расходились с его стремлениями. Он успел повидать мир задолго до ее рождения, и Эдгару было безразлично, куда они поедут и где поселятся, лишь бы увлечь свою юную последовательницу.

Первые годы после их воссоединения понеслись с безумной скоростью. Незабываемые девяностые взорвались фейерверком из дней, насыщенных новыми впечатлениями, и ночей, полных любви. Вскоре после падения режима Чаушеску Эдгар продал замок в Румынии, окончательно расставшись с прошлым. Руины навевали слишком грустные воспоминания. Весь мир стал их с Лаурой домом, и жизнь не стояла на месте: в 1991 году распался Советский Союз, после чего холодная война завершилась – официально, но не кулуарно. Человеческий разум не успевал за переменами, в предчувствии конца света становясь податливым, как воск. В США Дэвид Кореш, проповедник секты «Ветвь Давидова», объявил себя мессией, обосновался на ранчо Маунт-Кармел со своими приверженцами, завел гарем из их жен и несовершеннолетних дочерей. Пятьдесят один день все пристально следили за осадой ранчо военными. Арсенала Маунт-Кармел хватило бы для вооружения небольшой армии. Но взрыв в доме и огненный апокалипсис, о котором пророчествовал Кореш, не пощадил никого из последователей культа, даже детей и младенцев. Другая секта – «Аум Синрике» – в Японии отравила пассажиров метро нервно-паралитическим газом. На подиумы взошли модели в стиле «героиновый шик», похожие на подростков, с острыми скулами и выступающими ключицами. Отовсюду гремели гитарные риффы музыки гранж. XX век доживал отпущенные годы как последний день, уходил в прошлое шумно и бесшабашно. Все с нетерпением ждали миллениума.

Эдгар и Лаура избегали территорий, где происходили братоубийственные войны, вроде раздираемой на части Югославии. Они предпочитали оставаться в Центральной Европе, приходившей в себя после распада Варшавского блока. Эти страны считались безопасными, но не настолько, чтобы избавиться от трупа представляло трудности. Сытая и благоустроенная Европа напоминала вампирам уютный ресторан с выбором блюд на любой вкус и развлекательной программой. Лаура была полна любопытства к жизни, и Эдгар, заряжаясь ее энергией, тоже ощущал себя молодым. Они посещали рок-фестивали – раздолье для поиска жертв, лишь бы те оказались не слишком пьяны.

Роскилле, древняя столица Дании, где погребенные в кафедральном соборе короли с грустью вспоминают былое величие, раз в год оживала. Спящий на берегу фьорда городок каждое лето становился пристанищем самого громкого фестиваля в Северной Европе. Чистые, вымытые шампунем улицы наводняли толпы меломанов, в основном молодежь. Впрочем, они быстро перемещались из центра в палаточный городок.

Рок-фестиваль в Роскилле длился неделю и воплощал целый мир со своими законами и непередаваемой атмосферой. Нигде не встретишь столько счастливых, опьяненных музыкой людей. Край неба еще горел закатным заревом, но поле уже накрывали медлительные северные сумерки. Над сценой, мерцающей разноцветными огнями, взошла полная луна и томно застыла в ожидании. Незадолго до начала выступления любимой группы Лауры вампиры обменялись многозначительными взглядами и разделились.

Лаура вышагивала сквозь плотную толпу, и люди невольно расступались, освобождая путь. Ее даже ни разу не толкнули: она излучала нездешнюю энергетику. Брюки из натуральной кожи сидели на Лауре как влитые, подчеркивая ее округлые бедра и длинные стройные ноги, а благодаря отличной терморегуляции, свойственной вампирам, девушка не страдала от жары. Белокурые волосы свободно рассыпались по плечам, а грубые ботинки на платформе и небрежный макияж в стиле гранж придавали образу дерзость. Майка с надписью The Cure не скрывала очертаний высокой груди. В облике Лауры не осталось и воспоминания о той неуверенной в себе девочке, которую не так давно обратил Эдгар. Она выглядела великолепно и сознавала, кто она: чудовище под ангельской личиной. Высшее существо, которое вправе решать, кому сегодня суждено умереть, – так сказал ей Эдгар в самом начале пути. Иногда Лауре даже нравилось чувствовать себя олицетворением зла, эдакой вершительницей судеб. Она попала в сказку о Красавице и Чудовище, которое заточило ее в замке и навечно привязало к себе. Только Лаура не могла расколдовать мертвого принца и со временем смирилась с новой сущностью. Иногда, чтобы стать счастливее, нужно сделаться чуточку хуже. Тогда «жили долго и счастливо» обеспечено для вас, но не для всех.

Лаура неспешно двигалась среди зрителей, ощущая вибрации, исходящие не только со сцены, где играли музыканты на разогреве, но и от зрителей. Жажда дразнила вкусовые рецепторы, щекотала, ощущалась зудом на коже. До тех пор пока Лаура не выпьет чужую жизнь, присутствие людей не перестанет ее раздражать. Так не может успокоиться комар, если в комнате спит теплокровное существо, пока не укусит его или сам не погибнет. Умирать Лаура не хотела – уже не раз пробовала, поэтому ей оставалось только следовать зову полной луны и придирчиво выбирать в меню коктейль вплоть до уровня алкоголя в крови.

Вампирша шла медленно, заглядывая потенциальным жертвам в глаза и вытягивая господствующую эмоцию, как ниточку из клубка. Влюбленность. Эйфория. Сильное опьянение. Восторг. Беременна и счастлива. Зависть, но под кайфом, – нет. Ревность, агрессия – то, что нужно! Лаура остановилась, обворожительно улыбнулась и без лишних слов взяла удивленного парня за руку. Ее голубые глаза под влиянием лунного света менялись, приобретали зыбкость и глубину бирюзового моря. При взгляде в них растворялись все посторонние мысли, кроме одной: повиноваться.

Лаура увлекла жертву под сень деревьев, достала из кармана брюк миниатюрный нож, который без труда пронесла на фестиваль, и провела по запястью парня, не сводя с него сияющих глаз. Несколько лет практики научили ее аккуратности, и Лаура не пролила ни капли. Ей нужно выпить его жизнь и энергию, но оставить в трупе достаточно крови, чтобы патологоанатом в морге не заподозрил неладного. Ранки, если наносились вампирскими клыками, не затягивались, как порез. Трепет и предвкушение, когда ее заостренные клыки протыкали мягкую кожу и погружались в пульсирующую вену, не сравнимы ни с чем. Укус в шею был, безусловно, более приятным и интимным действием, но слишком рискованным в современной Европе, где все знали, кто такие вампиры. Подобную роскошь можно позволить себе, если есть возможность как следует спрятать тело или же где-то в забытой богом экзотической стране, какие они с Эдгаром посещали время от времени.

Кровь – странная субстанция, отвратительная на вкус для людей и сладостная, имеющая множество оттенков для бессмертных. Кровь из вены вытекала медленно, тягуче, позволяя смаковать каждый глоток, а не била фонтаном, как из артерии, хотя для быстрого питания и сонная артерия годилась. Живительный эликсир проникал в каждую клеточку мертвого тела Лауры, окуная ее душу в безвременье, сулил обновление и вечную молодость. К счастью, Лаура не перенимала память и черты характера жертвы, иначе это было бы невыносимо: она превратилась бы в законченную мегеру или повредилась рассудком. В ее смертельных объятиях самый отъявленный мерзавец расслаблялся и испытывал удовольствие. Смерть избранных ею жертв была полна неги и наслаждения, чего они явно не заслуживали.

Почувствовав, как сердце человека останавливается, Лаура сделала последний, самый вкусный глоток и отстранилась, затем прислонила к дереву вялое тело парня. Его голова свесилась на грудь, и со стороны казалось, что он перебрал спиртного и уснул. Такими бессознательными телами поутру было усеяно все фестивальное поле – посетители напивались, совокуплялись, испражнялись и часто засыпали на том же самом месте, не дойдя до своей палатки. Вряд ли его найдут до утра, если только друзья примутся за поиски. Лаура пошла прочь, не беспокоясь, что ее поймают: она умела создавать вокруг себя ауру неузнаваемости. Благодаря вампирскому гипнозу никто из свидетелей не запомнит ее внешность, даже если и видели, как парень уходил с ней.

Внезапно Лаура услышала до боли знакомые звуки и ускорила шаг: ей не хотелось опоздать на выступление. Со сцены полились чарующие вступительные аккорды песни Want[1], слова которой вещали о неутолимом желании большего, что присуще людям. Чем бы мы ни обладали, все равно испытываем голод и хотим невозможного, зная в глубине души, что никогда не получим всего желаемого. Девушке, награжденной бессмертием помимо своей воли, это было известно как никому другому. Благо для восполнения сил вампирам нужна только одна жертва в месяц. Если бы им требовалось убивать каждую ночь, прятаться от солнца и спать в гробах, как описано в классических романах, Лаура не выдержала бы и недели такой нежизни. А так их существование казалось вполне сносным, за исключением некоторых особенностей: вампиры не употребляли человеческую пищу, на несколько часов перед рассветом превращались в мертвецов и не видели снов. Эти потери компенсировались сверхъестественной силой и выносливостью, способностью летать, даром создавать пространственные порталы сквозь зеркала. Что же, даже в посмертном существовании можно найти преимущества. Лаура грустно вздохнула и нырнула в толпу.

Эдгар и Лаура безошибочным чутьем отыскали друг друга среди волнующегося людского моря и тут же слились в страстном поцелуе. Вкус меда на их губах лишь слегка отдавал металлическими нотками выпитой обоими крови, что прибавляло поцелую пикантное послевкусие. Окружающие, поглощенные выступлением легендарной группы, не замечали влюбленную пару. Взгляды зрителей были прикованы к сцене, руки взметнулись вверх в едином порыве. А Эдгар и Лаура стояли в обнимку, затерянные в толпе, и слушали пронзительную песню, как солнце восходит из глубокого зеленого моря[2]. Они чувствовали счастье, столь же неисчерпаемое и необъятное, как небо с россыпью бесчисленных звезд, что раскинулось у них над головой.

Глава 2

Кровные узы связывали Эдгара и Лауру не только друг с другом. Существовала и другая, живая ветвь их рода, расцветшая, словно сирень по весне, свежими ароматными цветами. Старшая сестра Лауры Джемайма жила в Лос-Анджелесе с мужем Дэвидом и детьми. Появление первых близнецов в их роду было предсказано более двухсот лет назад прародительницей Кресентой. В загадочном пророчестве не говорилось, что они совершат, но, пока Джек и Джекки просто дети, Эдгару было интересно взглянуть на своих потомков.

Дом, в котором выросла Лаура, преобразился после ремонта и ожил от детских голосов. У них с сестрой никогда не было такой счастливой семьи. Не дом, а воплощение американской мечты с участком, обнесенным белым штакетником, над которым всегда сияет солнце. Воздух словно звенел от радости, наполненный щебетанием птиц и детским смехом. По идеально выкошенной лужайке вслед за ребятишками с лаем носилась собака, убегая от струй вращающегося разбрызгивателя.

Близнецы были дружны между собой, но внешне сильно различались: мальчик по имени Джек получился копией Джемаймы, с такими же любопытными карими глазами, темными, слегка вьющимися волосами и проказливым характером. Младшая сестра, извлеченная из чрева матери через три минуты после него, носила изысканное имя Жаклин, или по-домашнему Джекки. Внешностью, как часто бывает у девочек, Джекки пошла в отца, унаследовав пепельно-русые волосы и серые глаза в обрамлении кукольных ресниц.

Собака породы чау-чау, похожая на маленького пушистого льва, подозрительно заворчала, но быстро притихла, когда почуяла, что от чужаков не веет опасностью. Животные с присущей им чуткостью ощущали, что вампиры – другие, но интуитивно понимали, что те не причинят им зла. Кровь животных, вопреки заблуждениям, не представляла для вампиров интереса.

Джемайма вышла из дома с подносом и остановилась на пороге, одарив гостей белоснежной улыбкой. После отпуска, проведенного с семейством на курорте Канкун, она напоминала бронзовую статуэтку – белый сарафан на бретельках выгодно оттенял ее загорелую кожу.

– Лолли! – радостно воскликнула Джемайма и поспешила навстречу, чуть не опрокинув пирог, который несла в руках, но Дэвид вовремя подоспел и перехватил у нее поднос.

Джемми сбежала по крыльцу и бросилась обнимать Лауру, едва удостоив Эдгара приветственным кивком. Лаура замерла и невольно зажмурилась, вспоминая тепло сестринских объятий. От Джемаймы пахло солнцем и лимонным пирогом, она олицетворяла уют и спокойствие. Кто бы мог подумать, что из хладнокровной и беспринципной карьеристки выйдет идеальная жена и мать?

Джемайма радушно пригласила гостей в зону барбекю, где в тени деревьев был приготовлен стол. Дерево жакаранда, что зацветало в Лос-Анджелесе дважды в год, оделось нежно-лиловыми колокольчиками и источало медвяный аромат. Лаура по совпадению надела платье фиалкового оттенка. Со временем она переступила внутренний барьер и начала носить любимые цвета своей матери, с которой никогда не ладила: сиреневый и фиолетовый.

Над столом витало напряжение, что несколько разбавляла непосредственность детей: Джекки принесла показать своих кукол Барби, а Джек хвастался жабой, которую нашел у озера в каньоне Франклин. Жаба уже несколько дней жила в стеклянной банке с травой, Джек исправно кормил ее муравьями и паучками, выпускал попить воды и опрыскивал ей кожу из пульверизатора. Жаба выглядела великолепно: сантиметров пятнадцать в длину, зеленовато-ореховая кожа, покрытая шоколадными крапинками, с кремовой полосой на спине. Джек невероятно гордился своей находкой.

– Зачем ты притащил к столу эту гадость? – брезгливо поморщилась Джемайма, испытывая неловкость перед гостями.

– Пусть играет, дорогая, – мягко возразил ей Дэвид, – он ведь мальчик, а им положено быть любознательными.

Дэвид оказался на удивление добрым и снисходительным отцом. Его трепетное отношение к детям не вызывало сомнений: он следил, чтобы малыши помыли руки перед едой и надели шапочки от солнца, помог дочери собрать кукол и не потерять ни одного их аксессуара. Лаура пристально наблюдала за его действиями, не упуская ни единой мелочи.

Обе сестры недолюбливали избранников друг друга, и на то были причины. Лаура помнила, что Дэвид когда-то пытался застрелить Джемайму, хоть та сама спровоцировала его на такой шаг. Пользуясь своими способностями, Лаура изо всех сил старалась разглядеть в Дэвиде признаки психопатии или нездоровую ревность, но не усмотрела ничего, что могло бы насторожить. Изучив Дэвида, Лаура поняла, что тот обожает Джемайму, но в этих отношениях нет ничего общего с его пугающей одержимостью первой женой, которую он убил на почве ревности. Страсть Дэвида к Джемайме горела ровно, как огонь в камине на Рождество, когда вся семья собирается за праздничным столом. Впрочем, в роду Эдгара и Лауры у всех имелись скелеты в шкафу, это стало своеобразной семейной традицией.

Лаура отвлеклась от Дэвида и заинтересовалась жабой. Та грустно смотрела на девушку мудрыми черными глазами и слабо шевелила бледным горлом, будто бы хотела что-то сказать. Лауре много раз приходилось умерщвлять людей, но это не убило в ней чувство жалости. Она искренне пожалела это живое существо, задыхающееся в банке под жарким солнцем.

– Тебе не стоит держать жабу в заточении, Джек, – сказала Лаура племяннику, и ее губы задрожали. – Она скоро погибнет у тебя. Отпусти ее на свободу!

– Но я забочусь о ней, кормлю, – запротестовал мальчик, – и придумал ей имя! Я хочу, чтобы она жила у меня.

– Жабы не могут жить в неволе, – умоляюще настаивала Лаура. – Ей нужен водоем, прохлада, а в банке тесно и душно. Прошу тебя, отнеси ее туда, где взял, и выпусти.

– Я завтра отвезу ее в парк, – неожиданно поддержал Лауру Дэвид. – Ты права, это жестоко – держать земноводное в таких условиях. И эта жаба не нравится маме. Если хочешь, сынок, мы купим аквариум с рыбками, только ухаживать за ними будешь сам.

Джек сокрушенно вздохнул, соглашаясь, и унес жабу в дом.

Время медленно текло за светской беседой, хотя общих тем за столом не возникало. Джемми вспоминала какие-то смешные проделки детей, а Лаура рассказывала о странах, где им с Эдгаром довелось побывать. Мужчины в основном хранили молчание и вежливо улыбались. Обе пары были из разных миров, орбиты которых на несколько часов пересеклись, чтобы снова разойтись.

Мясо, зажаренное Дэвидом на барбекю, источало такой аппетитный аромат, что Лаура сглотнула слюну. Однако вампиры были лишены возможности пробовать что-то иное, кроме человеческой крови, – одна из самых досадных утрат среди доступных удовольствий. Лаура вяло разрезала стейк и скармливала мясо под столом прожорливой собаке, чья плюшевая морда тыкалась ей в колено и облизывала руку языком черничного цвета, снова требуя угощения.

– Почему бы тебе не пойти учиться, Лолли? – осведомилась Джемайма. – Или вы планируете в ближайшее время завести детей?

– Нет, пока нет. Мы хотим сначала пожить для себя, – ответила Лаура заученной фразой.

Эдгар улыбнулся одними уголками губ и привлек к себе Лауру, как бы подтверждая, что это их общее решение. Так ведут себя бесплодные пары, скрывая за улыбками свою боль.

Физиология вампиров мужского пола не сильно отличалась от человеческой, но их семя не могло заронить жизнь в женское тело. У вампирш прекращались ежемесячные кровотечения. Обретя бессмертие, они утрачивали способность к размножению естественным способом. Лауре исполнилось двадцать шесть, ее биологический возраст пока не сильно отличался от того, в котором ее плоть запечатлелась в вечности. Молодую девушку не тяготила вынужденная бездетность, ей все еще хватало Эдгара, только его одного. Он стал для нее целым миром, который расцвел яркими красками.

Эгоистическое нежелание обременять себя заботой о ком-то крупнее кота породило в конце двадцатого века движение чайлдфри. В противовес обидному определению «бездетный» люди, сознательно отказавшиеся от родительства, стали называть себя «свободными от детей». Они путешествовали и жили в свое удовольствие, лишенные обязательств и привязанностей. Подобный образ жизни стал модным в развитых странах, ограничивая рождаемость в перенаселенном мире, в то время как жители Африки и Индии продолжали безудержно плодиться.

– Ты счастлива? – спросила Лаура сестру, когда они мыли посуду на кухне, – в выходной Джемми отпустила домработницу.

В этом вопросе не было необходимости, потому что Джемайма сияла от счастья.

– Конечно, ты еще спрашиваешь! – не задумываясь ответила Джемми и расцвела улыбкой, заправив за ухо выгоревшую каштановую прядь. – У меня есть все, о чем я мечтала: муж, дети и любимая работа. Я ушла в гражданское судопроизводство, чтобы не иметь дел с преступниками, которые могут угрожать моей семье. Ты бы видела, как меня отговаривали! Убеждали, что я создана для уголовного права. Но благополучие близких для меня гораздо важнее славы. Теперь я занимаюсь разводами и разделом имущества. Драмы не меньше, но работать гораздо спокойнее, а иногда дело и вовсе заканчивается примирением – к радости обеих сторон.

Лаура прошла в гостиную и взяла с полки семейную фотографию с их родителями. Отец, известный врач, смотрел на нее умными карими глазами, точно такими, как у Джемми, которая всегда была папиной любимицей. На красивом лице матери застыло презрительное выражение. И две девочки на переднем плане, одна с каштановыми локонами, другая белокурая, держатся за руки. На первый взгляд идеальная семья, но впечатление обманчиво. Лаура вздохнула и поставила рамку на место. Жизнь окончательно развела сестер в противоположные стороны, и Лаура начала это понимать.

– Я безмерно рада за тебя, – медленно проговорила она, взвешивая каждое слово. – У вас замечательная семья. Джек и Джекки просто прелесть! Ты присылай мне их фотографии, пожалуйста. Ну а нам пора ехать.

Эдгар и Лаура не остались ночевать в гостях, распрощались и под благовидным предлогом уехали в отель. По дороге Лаура, повеселевшая было после долгожданной встречи с сестрой, впала в задумчивость.

– О чем размышляешь, любовь моя? – участливо спросил Эдгар, отрываясь от дороги. – Куда поедем?

– Я не хочу сразу в отель, – решила Лаура. – Впереди целая ночь, давай прокатимся по Лос-Анджелесу, по нашим местам.

Их автомобиль плыл по артериям, питающим город, – освещенным улицам и шоссе, расчерченным будто по линейке. Они миновали Беверли-Хиллз, Голливудское кладбище, Аллею Славы и свернули в горы. Буквы легендарного знака «Голливуд», с высоты которых Эдгар учил Лауру летать, теперь стали недоступны даже для вампиров. Неоднократные акты вандализма и попытки видоизменить надпись так надоели властям, что символ мечты обнесли забором и установили систему круглосуточного видеонаблюдения. Нарушать закон не стоило даже ради дорогих сердцу воспоминаний.

Эдгар неспешно вел машину по сумеречному шоссе Малхолланд-драйв, петляющему по холмам Санта-Моники. Наконец он сделал остановку на самой известной смотровой площадке – над Голливуд-боул. Закат успел угаснуть, и по счастливой случайности здесь не было вездесущих туристов. На фоне чернильного неба ощетинились сверкающие силуэты небоскребов Даунтауна, а по автостраде внизу текла огненная река машин. Город ангелов раскинулся перед ними как на ладони, раскрылся подобно электрическому цветку, мерцая разноцветными огнями. Завораживающий вид позволял провести несколько сладких минут наедине.

Эдгар обнял за талию свою калифорнийскую мечту, пропуская сквозь пальцы шелковистые пряди ее длинных прямых волос. Казалось, их натуральный оттенок вобрал в себя и отблески солнечных лучей, и лунный свет. В глазах Эдгара Лаура преобразилась в тот самый идеал, который он всегда стремился создать, каким хотел обладать. Он поцеловал ее в макушку, вдыхая теплый аромат волос, и задержал дыхание от блаженства.

– Давай уедем подальше отсюда! – неожиданно прошептала Лаура.

– Я полагал, ты захочешь задержаться в Лос-Анджелесе, ведь это твой родной город, – напомнил Эдгар. – Помню, раньше тебя тянуло сюда, ты постоянно тосковала по нему.

Лаура слегка нахмурилась и мягко высвободилась из его объятий. Размышляя, она неторопливо подошла к ограждению и обвела взглядом темную долину Сан-Фернандо, очертания знака «Голливуд», белеющего справа.

– Это уже не мой город, я потеряла его. Приобрела взамен целый мир, но семью я утратила. Впрочем, у меня ее никогда и не было, только сестра. Мне не о чем жалеть, я свободна!

Лаура раскинула руки и звонко рассмеялась, казалось, она сейчас взлетит. Но Эдгар с его проницательностью уловил в ее смехе надрывные нотки. Радость Лауры выглядела слегка экзальтированной и потому наигранной.

– Ты недовольна тем, что увидела у Джемаймы? – осторожно спросил Эдгар.

– Нет, я рада за нее, она счастлива, это заметно. Для нее все сложилось наилучшим образом, муж любит ее и детей. Не сомневаюсь, у них впереди прекрасное будущее. Они будут жить долго и стариться вместе. Но мы с Джемми стали почти чужими… Нам не о чем говорить. Я буду ей звонить, но оставаться здесь больше не хочу.

Лаура окинула прощальным взглядом равнодушный город в ореоле огней, на которые слетались доверчивые мотыльки. Вечерний воздух был свеж и прохладен, а бриз, доносящийся с океана, хотелось пить, смаковать маленькими глотками. Цикады стрекотали оглушительно и навязчиво, казалось, что шум, создаваемый ими, забирается под кожу. Лаура поежилась, хотя была почти нечувствительна к холоду, и обняла руками себя за плечи.

– Ладно, мы поедем, куда ты захочешь, хоть в самый далекий уголок мира, где нет никого, кроме нас двоих, – согласился Эдгар не раздумывая.

Однако его возлюбленной такая покладистость казалась недостаточно весомым возмещением того, что она оставляла в прошлом. Лаура не могла просто мило улыбнуться и, не оглядываясь, идти дальше. Ей думалось, что ее жертва гораздо более существенная.

– Мы постоянно путешествуем и даже питомца не можем себе позволить, – изрекла она, не в силах скрыть недовольство, и снова повернулась лицом к покидаемому городу, ловя ускользающие мгновения.

Эдгар воспринимал красоту ночи как само собой разумеющееся и смотрел только на Лауру. За годы совместной жизни он научился видеть ее насквозь, предугадывать колебания и не упускать ничего важного. Эдгар приблизился и взял лицо Лауры в руки, поглаживая бархатистую кожу щек, обводя ее подбородок, и испытующе заглянул в глаза.

– Я вижу, что на самом деле волнует тебя. Ты видела их, в этом дело, и поневоле примерила на себя жизнь Джемаймы. Но ты не такая и знаешь это. Она живая и изменчивая, как огонь, но земная, даже приземленная. У тебя иная природа и другое предназначение. Но я от души сожалею, что не могу дать тебе обычную семью. И детей.

Лаура удивленно взглянула на него, зная, что Эдгар обладает должной деликатностью, чтобы лишний раз не касаться этой болезненной темы. Она видела, что он переживает встречу куда легче, чем она. Долгожданные близнецы вызвали у него не более чем любопытство. Он как будто посмотрел диснеевский фильм. В главных ролях: образцовая американская семья, очаровательные дети и забавная собака. Прожив двести пятьдесят шесть лет, Эдгар чувствовал себя достаточно оторванным от жизни, чтобы фантазировать о подобном. По этой причине он когда-то не забрал на воспитание маленькую Лауру, хотя располагал такой возможностью.

– Рожать от своего предка – это уже чересчур, – отшутилась она. – Мне хватает твоего общества, нашей любви и моей привязанности к тебе.

Лаура приподнялась на цыпочки и потянулась к нему. Эдгар с готовностью заключил ее в объятия и ответил на поцелуй. Он целовал Лауру осторожно, с прерывистой нежностью, выказывая ей свою безоговорочную поддержку, желая даровать утешение, заполнить собой пустоту в ее душе. Его губы были мягкими, и Лаура требовательно приоткрыла рот, углубляя поцелуй, растворяясь в знакомых пьянящих ощущениях. Если бы она могла выбирать между Эдгаром и обычной человеческой жизнью с ее радостями и проблемами, она все равно выбрала бы Эдгара.

Пустынную дорогу осветили огни фар, и на обочине затормозил автомобиль. Хлопнула дверь, послышался шорох шагов по гравию и визгливый женский смех. Влюбленные двигались к обзорной площадке, желая насладиться видом, и поминутно останавливались, чтобы припасть друг к другу с поцелуями. Девушка, тоже блондинка с длинными волосами, висла у парня на шее и будто бы не могла идти самостоятельно. Не дожидаясь их приближения, Эдгар и Лаура с неохотой разомкнули объятия и направились к своей машине. К счастью для этой парочки, полнолуние миновало, вампиры не были голодны. Фаза убывающей луны являлась самым спокойным временем в их жизненном цикле, но не в душе, где всегда клубилась мгла.

Этой ночью в отеле обоим не хотелось заниматься любовью, они просто лежали рядом в ожидании необходимых часов мертвого сна, пока не взойдет солнце. Лаура смотрела на Эдгара, бледного и нечеловечески красивого в предрассветных сумерках, и размышляла о своей необыкновенной судьбе. Она сознавала и прежде, что обречена быть вечным пустоцветом, но, когда увидела близнецов, которых нянчила в младенчестве, что-то кольнуло в сердце. Да, в двадцать шесть лет не каждая девушка задумывается о детях, но то обычная девушка, а не вечная.

Их с Эдгаром раздельное одиночество превратилось в двоеночество: вместе и навсегда, но только вдвоем. Дышать одним дыханием, жить лишь друг другом. Романтично, пожалуй, но есть в этом некая безысходность, подумалось Лауре. Ее тягучее медовое счастье стало приобретать терпкий привкус с ноткой полынной горечи. Однако Лаура достаточно поумнела с годами, чтобы принимать это с холодным рассудком и душевным смирением. Она только вздохнула и теснее прижалась к Эдгару.

Глава 3

Спокойные нулевые стали для Эдгара и Лауры золотым временем. Их можно было сравнить с тридцатилетней парой, оставившей позади безумства юности, но еще полной задора и огня. Они распробовали свою любовь и смаковали ее маленькими глотками, как сладкое крепленое вино.

Совет Джемаймы пойти учиться отпечатался в памяти Лауры, и спустя время, начав уставать от праздности, она выносила идею получить образование. Пусть даже оно не нужно никому, кроме нее самой. Лауре захотелось доказать, что она умная, поэтому девушка задумала поступить не куда-нибудь, а в Оксфорд – элитарное учебное заведение Великобритании. Университет веками поставлял империи чиновников, премьер-министров и епископов, здесь учились и преподавали известные писатели: Оскар Уайльд, Льюис Кэрролл, Ивлин Во и Джон Толкин.

– Я хотела бы иметь профессию, хотя бы для души, – объяснила Лаура Эдгару. – Раньше ты сам советовал мне учиться, и вот к тридцати годам я созрела! Мне не хочется ощущать себя пустышкой рядом с тобой и превратиться в обычную домохозяйку. Я должна получить образование, причем самое лучшее.

– Почему бы и нет? – одобрительно улыбнулся Эдгар на ее затею. – Готовься и проходи вступительные испытания. Денег у нас предостаточно, времени сколько угодно. Возраст для поступления в Оксфорд не имеет значения, поэтому можешь подавать документы под своим именем.

– Да, я хочу получить диплом на мое имя, чтобы похвастаться Джемайме, – воодушевилась Лаура.

Пару лет девушка потратила на скрупулезную подготовку к экзаменам, переживая, что не поступит. Опасения оказались напрасны: ее приняли в Магдален-колледж, название которого вызывало у Эдгара печальные ассоциации, а Лаура восприняла знаком из потустороннего мира.

Британские острова, утопающие в туманах, были раем для поэтов и музыкантов, меланхоликов и вампиров. Англия всегда держала вежливую дистанцию с большим миром и стала для Эдгара с Лаурой прибежищем, тихой гаванью после надоевшей Европы и утомительной Америки. Мягкий климат и низкое, будто бы предзакатное солнце подходили их бледной чувствительной коже как нельзя лучше. Когда Лаура впервые увидела «грезящие шпили» Оксфорда, затянутые дымкой, его изумрудные пойменные луга, что носили поэтические названия Музыкальный и Ангельский, она поняла, что влюбилась в это место и хочет задержаться здесь надолго.

Эдгар и Лаура поселились неподалеку от центра Оксфорда, в деревушке Радли, на улице с романтическим названием Селвин-Кресент. Улица, застроенная типовыми коттеджами из красного кирпича, действительно изгибалась полумесяцем. Небольшой дом, окруженный садом, где им не грозило докучливое внимание соседей, был предпочтительнее тесной квартирки в центре Оксфорда, переполненном студентами и туристами. Не так далеко располагался бедный район Блэкберд-Лейс с бетонными блоками, где обитали эмигранты и безработные, сидящие на крэке, – неисчерпаемый котел, который исправно поставлял вампирам питание каждое полнолуние.

Университетский Оксфорд, казалось, застыл в прошлом, каждый шаг по его мощеным улочкам уводил в глубину веков. Все архитектурные стили Англии собрались по соседству: колледжи и церкви, возведенные по канонам пламенеющей готики или испытавшие влияние эпохи Возрождения, строгие георгианские здания и изящные викторианские.

Стены средневекового Магдален-колледжа, где новоиспеченная студентка приступила к изучению истории искусств, впитали знания, копившиеся столетиями. Главная улица Хай-стрит плавным изгибом упиралась в готическое здание, увенчанное знаменитой башней, с вершины которой в Майский день пел хор мальчиков, знаменуя наступление весны. Справа текла речка Черуэлл, когда-то по ее водам преподававший в Оксфорде Льюис Кэрролл[3] катал на лодке маленькую Алису Лидделл, дочь декана Крайст-Черч-колледжа. Истории, рассказанные под ленивый плеск воды, уводили Алису в Страну чудес и абсурда, за грань Зазеркалья и логики, чтобы впоследствии стать известными всему миру. Остров, собственность Магдален-колледжа, окаймляла аллея Аддисона – живописное место для неспешных прогулок и размышлений, способствующее полету фантазии. Здесь росли плакучие ивы, роняющие ветви в реку Черуэлл, дубы, вязы, тисы и лавры. С начала XVIII века на заливном лугу обитало стадо резвых ланей. Студенты подкармливали их хлебом, смоченном в красном вине, и олени позволяли себя гладить.

В просторном холле за студентами наблюдало изваяние Оскара Уайльда – самого знаменитого выпускника Магдален-колледжа. Столовая, которой Лауре, к сожалению, не приходилось пользоваться, больше походила на музейный зал: обшивка стен эпохи Тюдоров с тяжелыми драпировками, серебряные канделябры на ректорском столе, мраморный камин, резной деревянный потолок и ренессансный барельеф со сценами из жизни Марии Магдалины. Лаура могла часами бродить по гулким коридорам колледжа, выглядывать в стрельчатые окна, рассматривать гротескные скульптуры – химер и горгулий, призванных отгонять злых духов. В их уродстве Лаура находила своеобразную красоту. Ажурный орнамент окон обрамляли цветущие глицинии, а по стенам колледжа взбирался плющ, оживляя древние серые камни.

Лаура не чуждалась и капеллы колледжа, с ее неоготическими сводами, украшенными лепниной. Девушка задерживалась подолгу у витража западного окна со Страшным судом, созданного прерафаэлитами, и раздумывала о своем посмертном существовании, что рано или поздно наступит. Солнечный свет лился сквозь огромный витраж в оттенках сепии, расцвечивая пол янтарными отблесками. Ангелы трубили о конце всего сущего, Спаситель с радуги наблюдал за вознесением праведников на небеса и низвержением грешников в ад. Лаура безапелляционно причисляла себя к последним, но все же лелеяла надежду, что не существует ада, а только небытие. Что ждет ее душу, когда тело рассыплется пеплом? Лаура стала вампиром против воли, но это не отменяло того, что она мерзкая грешница, убийца, отнимающая жизни двенадцати человек в год.

Она помнила, как впервые осмелилась войти в церковь, боязливо держась за руку Эдгара. Это случилось в 1990 году в средневековом пражском храме Девы Марии перед Тыном – он привлек ее взгляд остроконечными шпилями-близнецами, которые выглядывали из-за фасадов домов и пронзали затянутое низкими облаками небо. Из недр храма доносились звуки органа, задевающие самые потаенные струны души и заманивающие внутрь, подобно дудочке Гамельнского крысолова. Входя под своды церкви, Лаура страшилась, что ее испепелит небесный огонь или поразит гром, но ничего подобного не произошло.

– Ты знал, что не погибнешь, когда в первый раз зашел в церковь? – спросила Лаура у Эдгара.

– Нет, не знал, – ответил тот. – Мой создатель не просветил меня, но он и не был христианином. Я решился уже после смерти Магды, тогда мне было все равно, обрушится ль на меня гнев Господень или я сгорю заживо. Меня даже разочаровало, что я остался жив, точнее, немертв. С тех пор я смотрю на древние соборы исключительно как на шедевры архитектуры. Но никогда не стал бы лишать кого-то жизни в них.

Зимними вечерами Лаура заглядывала в капеллу колледжа, чтобы послушать хор мальчиков, чистыми голосами возносящий хвалу Господу. Она была восприимчива к искусству, ее манили уединение и сакральность вечерней мессы, когда прихожан меньше, чем певчих. Казалось, поют только для нее и каменных скульптур святых, сокрытых в тени алтарных ниш. После мессы Лаура выходила на улицу, вдыхая приятный запах угля, которым отапливали старые дома, и возвращалась домой к Эдгару, чтобы провести томный вечер вдвоем у пылающего камина. В ее голове еще звучали песнопения, наполненные истинной верой, и торжественное эхо органа, отчего в теле появлялась звенящая легкость.

Занятия в старинных читальных залах Бодлианской библиотеки, где до самого потолка высились стеллажи с книгами, вызывали в Лауре благоговение, чувство сопричастности чему-то великому. Бодлианская библиотека оспаривала звание старейшей в мире у самого Ватикана. Чтобы получить доступ к сокровищнице знаний человечества, студентам приходилось произнести вслух клятву и расписаться разве что не кровью, пообещав бережно относиться к книгам и ничего не выносить из библиотеки. Круглая ротонда Рэдклиффа в стиле Ренессанс словно перенеслась из солнечной Италии и выделялась на фоне готического главного корпуса, опутанного изысканными двойными арками. В актовом зале Школы богословия с огромными окнами и причудливым сводчатым потолком снимали фильмы о Гарри Поттере, мальчике-волшебнике. В Магдален-колледже преподавал знаменитый писатель Клайв Стейплз Льюис, открывший путь через шкаф в вымышленную страну Нарнию. Оксфорд и сам напоминал сказку, все здесь было пронизано волшебством.

Училась Лаура с удовольствием, но имелся один нюанс. Чванливые англичане по традиции недолюбливали американцев, а Лаура с ее неистребимым акцентом воспринималась стопроцентной янки, хоть и была на четверть английских кровей. Студенты вели себя неизменно вежливо с застенчивой новенькой, однако не спешили принимать в свой круг, избегая ее общества. Лаура так и осталась бы изгоем, если бы не счастливая случайность.

Однажды на лекции сидящая рядом девушка, задрав красиво очерченный подбородок, задумчиво грызла ручку. Лаура заметила, как потекли чернила, и быстро протянула соседке салфетку, пока та не испортила белую блузку.

– Спасибо, – с благодарностью шепнула девушка и улыбнулась синими губами, испачканными чернилами.

Мисс Шейла Торн, стройная шатенка с пышными кудрями и румяными щечками, была студенткой из приличной семьи – настоящая английская роза. При этом Шейла имела репутацию оторвы, состояла в женском клубе «Гулящие кошки», могла выпить залпом пинту пива и никогда не страдала от похмелья после попойки. Впрочем, все это не мешало ее безукоризненной учебе. Слишком яркая Шейла нуждалась в подруге, которая будет уравновешивать ее задорный нрав и временами взывать к благоразумию.

Лауре новая знакомая напоминала сестру Джемайму, и девушки быстро сдружились. Утомленную однообразием Лауру постепенно увлекла студенческая жизнь, что не ограничивалась лекциями и написанием эссе. Вместе c веселой и изобретательной Шейлой Лаура погрузилась в водоворот развлечений: соревнования по гребле, вечеринки в загородных домах, посиделки в пабе «Орел и дитя», известном тем, что в нем проходили встречи литературного кружка «Инклинги», основанного писателями Толкином и Льюисом. Шейла стала для Лауры проводником в мир привилегированных, которым в дальнейшем предстояло управлять Великобританией.

Новая подруга отнеслась с пониманием к факту наличия у Лауры такой досадной помехи, как супруг. Несколько раз мисс Торн видела Эдгара, когда тот забирал Лауру после занятий на черном автомобиле Jaguar XJ Sovereign, длинном, лупоглазом и очень английском. Когда Эдгар выходил из машины, высокий и статный, с длинными золотыми волосами, убранными в хвост, и скользил по студентам равнодушным взглядом, ища в толпе свою Лауру, девушки роняли сумочки и рассыпали папки с докладами.

– Это твой муж? – каждый раз восклицали они. – Какой красавец! Тебе повезло, Лори!

– Более чем, – с иронией отвечала Лаура и шла навстречу своему выстраданному счастью.

Иногда она брала такси и ехала в Радли сама. Лауре не хотелось лишний раз подчеркивать тот факт, что она живет в гражданском браке. Официально они с Эдгаром не были женаты и не стремились к этому, учитывая их сущность. Венчаться в церкви оба считали кощунством, а оформлять брак по поддельным документам не имело смысла.

Эдгар не ограничивал Лауру рамками, не требовал, чтобы она ехала из колледжа прямо домой или отчитывалась, где была. Он доверял ей, зная, что его возлюбленная не пьет спиртное в силу своей природы и не замечает других мужчин. Но и Лаура не преступала грань: никого, кроме Эдгара, она не воспринимала как объект сексуального притяжения, только в качестве потенциальной жертвы.

Лаура с жадностью восполняла то, чего ей не хватило в человеческой жизни: в школе подругами она так и не обзавелась. Ей хотелось иногда почувствовать себя обыкновенной студенткой, живой и молодой. При этом Лаура не могла избавиться от некой отстраненности и наблюдала происходящее как спектакль. Со временем она начала разочаровываться в однокурсниках. От скептического взгляда тридцатилетней женщины не ускользнули тщательно скрываемые пороки британской элиты: наркотики, беспорядочные половые связи, эротические маскарады и разнузданные оргии – когда Лаура слышала рассказы об этом, ей становилось противно. Утехи избранных не вызывали у нее иного отклика, кроме отвращения. Она приехала сюда учиться, но не хотела превращаться в синий чулок, становиться книжным червем.

Все это казалось безобидным развлечением, пока однажды на злачной Джордж-стрит Лауру не заметил Грегори Клиффорд Третий. Он курил у паба, когда увидел в смеющейся стайке первокурсниц ту, которая могла бы позировать для рекламного плаката «Образцовая студентка Оксфорда». Лаура не переоделась после занятий, так как проживала не в кампусе, и была в университетской форме: белая блузка, черная юбка-карандаш, на сгибе руки – аккуратно сложенное пальто из твида.

Спустя пару часов Грегори Клиффорд Третий, пошатываясь, выходил из паба в сильном опьянении и не сумел преодолеть тот самый высокий порог, об который спотыкались два поколения его предков. Тут будущего баронета поддержали за локоть женские, однако на удивление сильные руки. Грегори сфокусировал взгляд в попытке рассмотреть свою спасительницу, но увидел только размытый образ светловолосого ангела в распахнутом пальто винного цвета, под которым виднелась форма студентки.

– Кто ты такая? – едва ворочая языком и стараясь удержать рвотный позыв, спросил Грегори.

Его взгляд уцепился за знакомый академический шарф в черно-белую полоску – отличительный знак Магдален-колледжа. Так Грегори узнал, что блондинка учится там же, где и он. Вместо ответа девушка улыбнулась и проскользнула в дверь паба, украшенную рождественским венком и ветками омелы.

На следующий день Грегори прохлаждался во дворе колледжа и пил колу, пытаясь выполоскать из своих аристократических мозгов вату мучительного похмелья. Вдруг он увидел девушку, с которой столкнулся в дверях паба накануне, и застыл, пораженный ее красотой, обостренной его муторным состоянием.

Внешне Лаура старалась соответствовать строгим правилам и вековым традициям Оксфорда: она подкрашивала только брови и ресницы, на губы наносила розовый блеск, волосы убирала в пучок или стягивала в высокий хвост. Тем не менее чопорная университетская форма и незаметный макияж не могли скрыть ее потустороннего очарования. Лаура поневоле притягивала внимание мужчин, как плотоядный экзотический цветок. Ее ярко-голубые глаза таили манящую глубину моря, волосы золотились в рассеянном свете северного солнца, а кожа казалась идеально белой и полупрозрачной, как английский фарфор. Лаура излучала ауру счастливой женщины, обласканной любящим мужчиной. Ее сияющая красота достигла своего зенита.

И случилась катастрофа: будущий баронет Грегори Клиффорд Третий безответно влюбился в незнакомую блондинку с черно-белым полосатым шарфом Магдален-колледжа.

Грег, обладающий атлетическим телосложением благодаря занятиям регби и греблей, считал себя привлекательным парнем. На первый взгляд небрежно, а на деле тщательно растрепанная шевелюра, сшитые у искусного портного брюки, начищенные до блеска ботинки из дорогой кожи, – все свидетельствовало о его принадлежности к сословию избранных. Грег одним из первых прыгал с моста Магдален-бридж в Майский день, положив начало традиции. Он состоял в скандально известном студенческом клубе Буллингдон, о выходках членов которого ходили легенды. Наследники влиятельных семейств Англии не гнушались сжечь купюру в пятьдесят фунтов на глазах у нищего, взять одну проститутку на дюжину человек и довести ее до полусмерти или же разбить в ресторане дорогой сервиз на двести персон, возместив убытки толстой пачкой наличных. У золотых мальчиков хватало средств платить за все хулиганства. Грегори вел беспутный образ жизни и был всеяден, не имея определенных половых предпочтений. Его родители закрывали на это глаза, зная, что отпрыск рано или поздно перебесится, получит диплом Оксфорда, затем место в парламенте и женится на достойной девице из благородного пансиона, чтобы продолжить род Клиффордов. Сейчас его внимание привлекла Лаура – избалованному мальчику захотелось получить ее как очередную игрушку.

– Привет, детка, – произнес Грегори, подойдя к ней, и неаристократично рыгнул. – Спасибо тебе за то, что удержала меня от падения. На улице выпал снег, стало грязно, и это было бы весьма неприятно.

– Не стоит благодарности, – вежливо отозвалась Лаура и собралась уходить, но парень остановил ее.

– Я Грегори Клиффорд Третий, будущий баронет, – с важностью представился он. – И хочу отблагодарить за свое чудесное спасение, пригласив тебя на свидание.

– Снова в паб? – иронично усмехнулась Лаура. – Спасибо, я не пью.

– Вовсе не обязательно идти в паб, я могу позволить себе самый роскошный ресторан или загородный клуб, – не отступал Грегори. – Или ты не ешь?

– Вынуждена отказаться, я замужем, – твердо ответила Лаура, но смягчила свой отказ невольной улыбкой: будущий баронет и не знает, насколько оказался прав.

– Ничего себе! Ты ранняя пташка, – изумился кавалер.

Лаура предпочитала не распространяться, сколько ей лет по документам, но тут решила сказать правду, – возможно, разница в возрасте остудит пыл ее поклонника.

– Мне тридцать один год.

– Вот это да! А ты хорошо сохранилась!

– Тебя послушать, в тридцать лет уже не девушка, а старушка, – оскорбилась Лаура.

– Нет конечно! – воскликнул Грегори, нахально ощупывая ее взглядом. – Но ты выглядишь возмутительно юной… и в то же время какой-то зрелой, опытной. Как давно ты замужем?

– Десять лет, – нехотя ответила Лаура.

– Ты и жизни-то не видела! – возмутился Грегори. – И поступила учиться только сейчас. Муж держал тебя в золотой клетке? У вас есть дети?

– Нет.

– Значит, обычный собственник и тиран, – подытожил Грегори. – Как ты сумела поступить сюда?

– По квоте для иностранных студентов и благодаря выдающемуся уму, – обиженно буркнула Лаура. Видимо, он из тех, кто считает блондинок глуповатыми. – Извини, мне пора на занятия. Пока!

Грегори проводил девушку заинтересованным взглядом, задержавшись на ее крутых бедрах, заметных даже под пальто. «Эта цыпочка будет моей», – решил он.

Лаура и не подозревала, что в лице Клиффорда столкнется с явлениями, процветающими в Оксфорде: снобизмом, шовинизмом и буллингом. Девушкам приходилось учиться не просто блестяще, а лучше мужчин. Век за веком женщины отвоевывали себе равные права, чтобы занять в Оксфорде подобающее место. Первые женские колледжи открылись в конце XIX века, но они страдали от нехватки средств и не могли сравниться со старейшими мужскими колледжами, с их роскошью и эксклюзивностью. В 1920 году, через два года после введения в Англии избирательного права для женщин, Оксфорд предоставил студенткам право на те же ученые степени, что и мужчинам. Тем не менее квоты для приема девушек в колледжи постоянно урезались. Только в семидесятые годы XX века обучение стало смешанным, но случалось, что студенты мужского пола встречали первокурсниц оскорбительными танцами с раздеванием, как в Крайст-Черч-колледже в не таком уж далеком 1981 году. Оксфорд и поныне оставался миром мальчиков из Итона и других закрытых школ, а девушки рассматривались как существа второго сорта. Разумеется, если студентка из аристократической семьи, она вполне годилась в будущие жены, чтобы следить за порядком в поместье, рожать наследников и пить чай в неизменные пять часов с такими же скучающими леди.

Поначалу Грегори Клиффорд Третий заваливал Лауру цветами. Каждое утро в колледже ей передавали свежий букет, один дороже другого: сотня алых роз, изысканная композиция из орхидей, белые, словно восковые, каллы. Лаура отдавала цветы приятельницам и никогда не забирала домой. Но Грегори не терял надежды взять неприступную добычу измором. В ход пошли драгоценности, которые Лаура не принимала. Аристократа бесило, что какая-то янки, выскочка, пренебрегает его высочайшим вниманием. Он рассказал всем, сколько на самом деле лет Лорелии Уэйн, и стал распускать отвратительные сплетни с целью погубить ее репутацию. Но Лаура не сдавалась, хотя ее постоянно преследовали смешки и перешептывания за спиной.

Как-то уже весной Грегори отловил Лауру во дворе колледжа, бесцеремонно схватил за руку и увлек в тень.

– Тебе не надоело меня мучить? – спросил Грег, притиснув девушку к стене, увитой плющом. – Ты вымотала мне душу! Ну что тебе стоит? Хотя бы разок попробовать с другим мужчиной, молодым и красивым жеребцом.

Лаура выслушала его горячечный бред, подняв голову и рассматривая симпатичную горгулью на сточном желобе, – скульптура занимала девушку куда больше, чем обуреваемый страстью Грегори. Он взял ее за подбородок и силой заставил взглянуть на него. Безразличие Лауры выводило баронета из себя.

– Что ты как монашка, право же! В каком веке ты живешь, детка?

– В двадцать первом, – отчеканила Лаура. – Но мне не близки новомодные понятия свободной любви и полиамории.

Грегори склонился к Лауре, его лицо оказалось в опасной близости, а в глазах сверкнула угроза. Лаура рефлекторно сглотнула, его поведение начинало пугать.

– Твое кольцо не похоже на обручальное, – произнес Грег, подчеркивая каждое слово. – Ты лжешь, что замужем. И фамилия у тебя девичья, я узнавал про твою семью. Ты обычная содержанка.

Лаура поневоле взглянула на кольцо – подарок Эдгара в знак вечной любви, которое носила на безымянном пальце. Кольцо не было антикварным, чтобы случайно не навлечь на себя чужое проклятье, но выполнено в стиле винтаж. Круглый рубин в обрамлении мелких бриллиантов, по бокам изогнутые полумесяцы, смотрящие в разные стороны. Глубокий пурпурно-красный цвет камня завораживал, его переливы на свету напоминали сгусток крови. Кольцо символизировало любовь и кровь, связывающие Лауру и Эдгара, и фазы луны, от которых они зависели.

– Уходи от него, – продолжал Грегори, – перебирайся в кампус. Я помогу тебе, денег у меня полно. Обеспечу тебя как королеву, если станешь моей.

«С сумасшедшими лучше не спорить», – промелькнула мысль в голове у Лауры. Она обладала силой свернуть ему шею одним движением или выпить его жизнь за десять минут, но не могла осуществить этого сейчас, чтобы не выдать себя.

– Ты думаешь, это так легко… – протянула Лаура, лишь бы отвязаться от него.

– Решайся, – сказал Грегори и грубо поцеловал, через сопротивление проталкиваясь языком ей в рот.

Хоть Лаура не ответила на этот насильственный поцелуй, она его стерпела, и в душе у нее поднялся мутный, мерзковатый осадок, будто она в чем-то провинилась.

Глава 4

Настойчивые ухаживания Грегори Клиффорда со временем сделали пребывание Лауры в колледже невыносимым. При мысли о поклоннике у нее вскипала кровь, только не от страсти, а от гнева. Лаура недоумевала, почему среди всех студенток, более ярких, родовитых и благовоспитанных, будущий баронет выбрал ее, замкнутую и замужнюю. Воистину запретный плод сладок.

Последней каплей стал анонимный подарок, найденный Лаурой в сумочке, когда они с подругой сидели на лекции. Его мог подкинуть кто угодно, пока Лаура находилась во дворе, но посторонних на территорию колледжа не пускали, значит, это сделал кто-то из своих. Красивая коробочка шоколадного цвета была перевязана розовой ленточкой, а внутри обнаружилась дохлая серая крыса со свалявшейся шерстью. Брюшко крысы было вскрыто, а рваные края аккуратно прошиты такой же розовой ленточкой. Рядом лежали извлеченные внутренности. Привычную к виду крови Лауру затошнило от отвращения. Она была изнеженной вампиршей и даже убивала эстетично, стараясь не замараться. Разложившиеся трупы и могилы с червями пугали ее до дрожи. Лаура вскрикнула и машинально отодвинула коробочку как можно дальше от себя.

– Фу, – скривилась Шейла, заглянув ей через плечо и надув пухлые губки, – это что за послание от Джека-потрошителя? Или мы смотрим очередной ремейк «Укрощения строптивой»?

– Да уж, «Десять причин моей ненависти»![4] – вспомнила Лаура недавнюю экранизацию, пребывая в шоке. – Он просто псих!

– Тебе следует пожаловаться дону[5], – дала разумный совет подруга.

– У меня нет доказательств, что это Грег, – беспомощно пожала плечами Лаура. – И ты знаешь, Шейла, кто я и кто он! Потомственный баронет, возможно, будущий премьер-министр. Его никогда не отчислят из колледжа! Скорее выгонят меня, найдут, к чему придраться.

– Да, дело дрянь, – посочувствовала Шейла. – Надо поговорить с ним, вдруг одумается. Другой вариант – сдаться. В конце концов, что ты теряешь? Переспите, и Грег успокоится. Только ты ничего не делай, лежи как мертвая, оргазм не имитируй. Тогда он точно потеряет интерес и найдет себе новую жертву. А мужу об этом знать необязательно.

Лаура ничего не ответила, сжала губы и задумалась. Вечером она первым делом рассказала обо всем Эдгару. Лаура ворвалась в дом, кипя от ярости, сбросила туфли на пороге и швырнула рюкзак на кровать.

– Что случилось, моя сладость? – спросил Эдгар, которому нечасто доводилось видеть Лауру в таком взвинченном состоянии. Дома она бывала спокойной и ласковой кошечкой. Но характер у нее определенно имелся, и с возрастом его грани только обострялись.

– У меня появилась проблема в колледже. Ее зовут Грегори Клиффорд Третий, будущий баронет. Он ухлестывает за мной с Рождества, мешает мне учиться и не дает проходу.

Лаура расхаживала по комнате, хмурясь и возмущаясь, но Эдгару она напоминала котенка, которого гладят против шерсти. Он не смог сдержать улыбки.

– Ты такая забавная, когда сердишься.

– Тебе смешно?! – взвилась Лаура и рванула черную бархатную ленточку на шее, как будто ей не хватало воздуха. – Конечно, это ведь не тебя преследуют в колледже и не о тебе распространяют грязные сплетни! А сегодня он подкинул мне дохлую крысу в подарочной коробочке, перевязанной ленточкой!

Эдгар усадил негодующую Лауру в кресло, снял с нее жакет и начал массировать ей плечи размеренными, успокаивающими движениями.

– Почему ты не пожаловалась мне раньше?

– Я не видела причин для беспокойства, ничто не предвещало серьезных проблем, – оправдывалась Лаура. – А сейчас я боюсь, что он не оставит меня в покое: вынудит бросить учебу или добьется, чтобы меня исключили. Это уже нешуточная угроза! Почему он влюбился именно в меня?

Тем временем Эдгар распустил ее пучок, чтобы волосы рассыпались по плечам волнами.

– А почему ты думаешь, что в тебя нельзя влюбиться? Ты прекрасна, – прошептал Эдгар ей на ухо, с дразнящей лаской проведя рукой по волосам.

Лаура досадливо поморщилась, все еще пребывая в дурном настроении, сбросила его руки с плеч и встала.

– Я не давала повода! Но он привык ни в чем не знать отказа. Тебе это кажется забавным и незначительным, а я приложила столько усилий, чтобы поступить в Оксфорд! И не намерена терпеть его домогательства еще несколько лет. Скоро наступят каникулы, но осенью этот кошмар может продолжиться.

– Ты пробовала гипноз? – спросил Эдгар, посерьезнев.

– Разумеется, но это возымело краткосрочный эффект, уже через несколько часов он вел себя как прежде. Я не смогла внушить ему равнодушие или отвращение ко мне.

Лаура в образе прилежной студентки выглядела беззащитно и прелестно. Эдгар подошел к ней вплотную, заставив отступить к стене, и обнял, заключая в томительный и сладкий плен. Эдгара возбуждала мысль, что его женщину хочет кто-то еще, вожделеет вплоть до одержимости, в то время как она принадлежит только ему.

– Если хочешь, я убью его, милая, – добродушно сказал он, расстегивая Лауре блузку. Под ней обнаружилось атласное белье молочного оттенка, но оно не могло соперничать с шелковистостью кожи девушки.

Эдгар поцеловал Лауру в шею, где билась ниточка ее пульса, затем спустился с поцелуями к ключице и зарылся в бархатистую ложбинку между грудями, привычным движением расстегнув застежку бюстгальтера. Лаура запрокинула голову, захлебнувшись приливом нежности и нестерпимым желанием, которое тут же скрутилось внизу живота тугим жгутом. От его поцелуев перехватывало дыхание, кожа покрывалась россыпью восхитительных мурашек. В Эдгаре Лаура находила идеальный баланс деликатности и мужественности, иногда даже жесткости. Ей нравилось чувствовать себя плавящимся воском в его руках, его единоличной собственностью. Никто из мужчин никогда не сравнится с ним в ее глазах!

Эдгар наклонился и с упоением вдохнул ее естественный запах, пробивающийся сквозь аромат духов, – ваниль, запах юности и чистоты. Лаура не утратила его, оставшись такой же соблазнительно сладкой, хотя давно не была невинной.

Она лукаво взглянула на него, ее голубые глаза сверкнули озарением, как у сиамской кошки. Лаура уже не походила на рассерженную принцессу из диснеевского мультфильма, в чертах лица проступила ее истинная вампирская сущность.

– Нет, благодарю тебя, я справлюсь сама. Но для этого мне придется поехать с ним в уединенное место.

Ее юбка упала на пол, за ней последовали атласные трусики. Чулки, согласно правилам Оксфорда, были черными и эффектно контрастировали с белоснежной кожей.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – одобрил Эдгар.

Он окончательно освободил Лауру от одежды, оставив в одних чулках, и с предвкушением осмотрел с ног до головы, вбирая взором каждый сантиметр ее безупречного тела: пышную грудь с розовыми ареолами, узкую талию и округлые бедра.

– Ты не будешь ревновать? – с насмешкой спросила Лаура, проследив за его восхищенным взглядом и любуясь отражением своей красоты в его глазах.

– Нет, – улыбнулся Эдгар.

Он приподнял ее стройную ногу, обтянутую тонким чулком, затем расстегнул джинсы и резко вошел в ее тело, припечатав к стене. Лаура ахнула от внезапного, пронзительного удовольствия и вцепилась в его плечи. Эдгар легко подхватил ее под ягодицы, а она в ответ закинула ноги ему за спину, желая более полного слияния. Ткань чулок мягко скользила по его бедрам, что обостряло ощущения до предела.

Эдгар, держа девушку на весу как пушинку, двигался внутри нее поначалу медленно, наслаждаясь каждым движением, и постепенно ускорился, пригвождая Лауру к стене на дыбе сладостной муки. Каждый раз он безошибочно чувствовал, чего она ждет от секса: нежности или напора. И сейчас решительно брал Лауру, властвовал, показывал, кто здесь хозяин.

Лаура откинулась к стене и протяжно застонала от безумной вспышки удовольствия, что прошило каждую клеточку тела чувственной молнией, а затем подалась вперед и уткнулась ему в шею, расслабленная и умиротворенная. Эдгар сделал несколько сильных толчков и содрогнулся, тоже достигнув вершины экстаза от безраздельного обладания ею. Затем отнес обмякшее тело Лауры на кровать и прилег рядом.

– Я не стану тебя ревновать, потому что ты часть меня. Лучшая часть. Я доверяю тебе, – прошептал он, погладив Лауру по щеке и с любовью всматриваясь в ее глаза, которые еще застилал туман эйфории.

– Я твоя, – удовлетворенно согласилась Лаура и прильнула к его губам. Долгий поцелуй, наполненный томной негой, вызвал новый всплеск вожделения.

Ловкими пальчиками Лаура вновь расстегнула джинсы Эдгара, взобравшись сверху, и добавила:

– Как и ты – мой! Я снова хочу тебя!

На следующий день в перерыве между лекциями Лаура сама подошла к Грегори, как маску нацепив простодушное выражение лица.

– Привет, Грег! Нам нужно поговорить. Пойдем прогуляемся.

Будущий баронет взял Лауру под руку и повел на аллею Аддисона, готовясь отрицать обвинения в истории с крысой. Но девушка удивила его.

– Мне понравился твой подарок, – без предисловий начала Лаура, – хотя ты явно хотел меня напугать, я не из пугливых.

– Тебе правда понравилось? – с недоумением уточнил Грегори.

– Да, – Лаура зловеще улыбнулась. – Тут ты угадал. Мой любимый фильм – «Семейка Аддамс». И я обожаю всякие страшилки, фильмы ужасов. Это было оригинально, лучше банальных цветов. Ты сумел меня заинтересовать. Я думала, ты обычный туповатый ловелас, а ты нестандартно мыслишь.

– Ты сама необычная, я бы даже сказал, странная, – с недоверием протянул Грегори.

Прогуливаясь по аллее Аддисона, молодые люди добрались до поляны, что утопала в лилово-розовой пене распустившихся цветов вперемешку с голубыми звездочками незабудок. Грегори сорвал один цветок и преподнес Лауре: хрупкий, полупрозрачный, с шахматным узором.

– Fritillaria meleagris, – пояснил Грегори с пафосом старожила, – местная достопримечательность, вымирающий вид. Ее еще называют «Угрюмая девица» или «Колокольчик мертвеца». Как тебе больше нравится?

Лаура улыбнулась и поднесла цветок к губам, и это смотрелось так притягательно, что Грегори не удержался и прижал девушку к трехсотлетнему дубу. Сегодня Лаура накрасилась ярче обычного, ее губы горели, как красный мак, опасный цветок, и манили, призывая их коснуться, ощутить дурманный вкус. Грегори жадно искал алый рот, но чертова кукла уворачивалась, подставляя ему то одну щеку, то другую.

– Нет, не целуй меня сейчас, смажешь помаду, все поймут, что мы целовались. Она плохо оттирается. Вот уедем на выходные – и делай что хочешь. Я буду всецело твоя, – многообещающе прошептала Лаура прямо в его приоткрытые губы.

Дыхание у девушки было прохладным и свежим, но не таким, как бывает после жевательной резинки с ментолом. В голубых глазах плясали озорные искорки, похожие на солнечные блики в морской воде. Грегори часто проводил каникулы на Средиземном море и помнил этот бирюзовый цвет на мелководье. Нет, это у нее не линзы, подумал он, пропадая в этих глазах.

– Ты согласна уехать со мной на выходные? – неверяще переспросил он.

– Да. Сними номер в каком-нибудь загородном отеле, – заговорщическим тоном продолжила Лаура. – Тронемся в путь в пятницу, на твоей машине. Я скажу мужу, что поеду с Шейлой. Только никому ни слова! Обещаешь?

Грегори на минуту задумался. Ему было важнее овладеть этой девушкой, чем заранее растрепать всем о своей победе. Кроме того, поездка может сорваться, если он будет несдержан.

– Да, обещаю сохранить все в тайне, – заверил он Лауру, за что был вознагражден лучезарной улыбкой.

В пятницу Грегори встретил девушку в условном месте на спортивном автомобиле Aston Martin, разумеется, красном и ослепительно-блестящем.

После занятий Лаура успела переодеться в длинное черное платье с откровенным вырезом и расшитую бисером джинсовую ветровку с бахромой. С распущенными волосами она выглядела богемно и обворожительно. Машина тронулась в путь. Грегори постоянно отвлекался от дороги, заглядывал в декольте спутницы и норовил приподнять подол, чтобы потрогать ее колено.

– Я вижу, тебе невтерпеж, – сказала Лаура, когда они проезжали пригород Радли. – Поверни налево. Давай сделаем остановку и перекусим, тут рядом есть красивые озера.

– А на десерт на пикнике я могу рассчитывать?

– Если будешь хорошим мальчиком! – Лаура завлекающе улыбнулась.

Они проехали по Трапп-лейн мимо промзоны, тут располагались Оксфордская электрическая компания и фирма по производству бетона, опустевшие в конце рабочей недели. На озерах Радли добывали гравий, однако дикая природа брала свое. Молодые люди оставили машину на обочине и углубились в перелесок. Весенний лес пробуждался от зимнего сна, полнился пением птиц, был напоен ароматами лопнувших почек, влажности и прелой листвы. По шуршащей тропинке студенты вышли на берег озера. Лаура огляделась по сторонам и, убедившись, что вокруг безлюдно, расстелила на траве шерстяной плед, затем открыла корзинку для пикника. Внутри обнаружилась бутылка виски и еще теплые фиш-энд-чипс[6], приготовленные в пабе.

– А ты предусмотрительная, – заметил Грегори, пожирая взглядом выразительные изгибы ее фигуры.

Оперевшись на руку, Лаура откинулась назад, чтобы продемонстрировать великолепную грудь, и повернулась в профиль, якобы созерцая пейзаж. На озере цвели водяные фиалки, над ними носились голубые стрекозы с переливающимися радужными крылышками. Откуда-то издалека, с водных просторов, долетало кваканье лягушек. По небосклону расплескалась акварельная палитра красок – от конфетно-розового до сиреневого, а на востоке воспарила бледная полная луна. Девушка улыбнулась ей, как старой знакомой.

Красота Лауры в меркнущих закатных лучах солнца казалась запредельной, кожа приобрела персиковый оттенок, а солнечные зайчики в отливающих бирюзой глазах плескались опасно близко. Обманчивое мелководье.

Грегори Клиффорд Третий, признанный ловелас, необъяснимо робел перед этой девушкой.

– Если хочешь, выпей, – посоветовала Лаура, доставая пластиковый стаканчик. – Дальше машину поведу я, мне все равно нельзя алкоголь из-за лекарств.

– Ты поэтому так хорошо выглядишь?

– Да, – отшутилась Лаура, – не курю, не пью, не употребляю наркотики и не загораю на солнце.

– Ты словно святая Фридесвида, покровительница Оксфорда. А как насчет чего-нибудь предосудительного, например адюльтера?

Едва уловимая улыбка порхающей бабочкой тронула ее губы.

– Ничего не имею против.

Успокоившись, что обещанное непременно произойдет, Грегори покурил, отхлебнул виски и приступил к еде: алкоголь возбуждал аппетит.

– А ты не будешь есть? – спросил Грег, оторвавшись от фиш-энд-чипс, и вытер жирные пальцы белоснежным платком за сто фунтов.

– Нет, я не могу есть вашу английскую еду, – сказала Лаура и неосознанно облизнула губы, что завело ее кавалера еще больше. У него промелькнула мысль, что девушка играет с ним, как кошка с мышью, но он быстро отмел это неуместное подозрение.

Грегори нетерпеливо полез ей под юбку, но под тканью джерси обнаружились плотные колготки, препятствующие доступу к желанной цели. Это распаляло его, но от виски закружилась голова, пальцы стали неловкими, и тогда Лаура взяла ведущую роль на себя.

Она мягко толкнула Грегори на плед и накинулась с поцелуями, незаметно подбираясь к его беззащитной шее. Молнией сверкнул нож, и на шее Грегори Клиффорда Третьего появился небольшой надрез. Он вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли, и встретился взглядом с Лаурой. Ее глаза затягивали в пучину без дна, в неизвестность и беспросветность, а клыки слегка удлинились.

«Русалка, самая настоящая русалка, – завороженно подумал Грегори. – Лорелея…»

«Все-таки я люблю английскую еду, – мысленно усмехнулась Лаура, оторвавшись от его шеи, когда сердце еще билось. – Он мерзавец, конечно, но пахнет гораздо лучше, чем эмигранты. Да и на вкус кровь человека, которого ты ненавидишь, слаще вдвойне. Как тяжело убивать ради еды и как отрадно – из мести, ощущения совсем иные, острее и приятнее».

Лаура быстро пригнала на берег машину, оставленную неподалеку, усадила туда бесчувственное тело, пристроив рядом на пассажирском сиденье бутылку виски. Затем тщательно протерла спиртовыми салфетками все, чего касалась, на случай, если ее отпечатки не смоет вода. Следы пикника могли стать уликами, поэтому пустой стаканчик, корзинку и плед Лаура забрала с собой. Она с усилием подтолкнула автомобиль в озеро, проводив его взглядом, полным сожаления, – тот случай, когда ей было больше жаль машину, над которой трудилось столько механиков, чем одного никчемного человека.

Пригород давно спал, и в их коттедже свет не горел, дабы не привлекать лишнего внимания. Лаура бесшумно повернула ключ в замке, переступила порог и со вздохом облегчения заперла дверь, радуясь, что вернулась в безопасное убежище.

– Ты быстро управилась, прелесть моя, – раздался из глубины дома голос Эдгара, однако она уловила в его бархатном тембре нотки тревоги.

Эдгар вышел из комнаты и остановился на пороге, прислонившись к дверному косяку.

– А зачем далеко ездить? – ответила Лаура таким тоном, будто сходила в магазин возле дома. – Заодно прогулялась по лесу в лунном свете, проветрилась.

– Признаюсь, я волновался за тебя. Лучше не охотиться там, где живешь, – наставительно произнес Эдгар. – Его будут искать, это ведь не безвестный рабочий с окраин.

– Все получилось как нельзя более естественно, – возразила Лаура, снимая кеды, испачканные тиной. – Его найдут в озере неподалеку от колледжа в собственной машине, с початой бутылкой односолодового виски и алкоголем в крови. И вскрытие покажет, что он захлебнулся. Ты меня недооцениваешь, милый! Он у меня сто пятьдесят седьмой как-никак!

Эдгар попытался притянуть Лауру к себе, но она уклонилась от объятий.

– Не сейчас, я хочу в душ, одежда и волосы пропитались запахом его сигарет, – капризно пожаловалась она.

– Ты что, считаешь своих жертв? – Золотисто-медная бровь Эдгара поползла вверх.

– Да, – отрезала Лаура, порывисто отвернувшись, и скрылась в ванной.

Когда Оксфорд потрясла трагическая гибель Грегори Клиффорда Третьего, Лаура сидела на лужайке, любуясь цветами и с упоением вдыхая смолистый аромат бальзамических тополей. В этот апрельский день ей исполнилось тридцать два, и она сравнялась с Эдгаром по земному возрасту, навсегда оставшись юной ценой чужих жизней.

В хрустальном воздухе плыл погребальный звон колокола с капеллы Магдален-колледжа. «Колокольчик мертвеца» – вспомнилось Лауре прозвище цветка, оказавшееся пророческим. Она сорвала один цветок и снова поднесла к губам. Все устроилось наилучшим образом, но к торжеству Лауры примешивалось угнетающее чувство отчужденности. Никто, кроме Эдгара, не ведал о том, как блестяще она сумела взять реванш. Некролог в университетской газете гласил, что молодой, подающий надежды студент, спортсмен и атлет, гордость Оксфорда скоропостижно скончался в результате несчастного случая, вызванного проблемами с сердцем. Лаура с долей злорадства поняла, что благородное семейство отказалось от расследования смерти наследника, дабы не запятнать свою репутацию. Одно дело – шалости в колледже, каковыми грешило большинство студентов, и совсем другое – глупая и позорная смерть с бутылкой в руках. Кроме того, Лаура знала, что у Клиффордов имеется двое младших сыновей, и очевидно, что отныне за их поведением последует неусыпный контроль.

«Надеюсь, вместо зла я совершила благо, – рассуждала Лаура. – Убив Грегори, я наверняка уберегла от его преследований других потенциальных жертв. Маньяком его не назовешь, но он точно был психически неуравновешен и пресыщен вседозволенностью. Однако я тоже не создана для общества. Мне нельзя сближаться с людьми и заводить подруг. Я несу опасность и окружена тайнами. Когда я доучусь, мы с Эдгаром уедем и останемся только вдвоем, как прежде».

Последующие годы учебы пронеслись для Лауры на одном дыхании, стремительные и ничем не омраченные. Эдгар пришел поздравить свою девочку на вручение диплома, чтобы полюбоваться на нее в черной мантии и шапочке-конфедератке. Она заслужила его уважение, став высокообразованной леди.

Лаура с гордостью поставила на полку свой диплом в рамочке и регулярно смахивала с него пыль. Шейла тоже окончила Оксфорд и вскоре удачно вышла замуж за молодого британского дипломата, начала колесить по отдаленным уголкам мира. Какое-то время они с Лаурой поддерживали общение через интернет, но потом переписка заглохла. Все вернулось на круги своя: в мире Лауры снова воцарился один Эдгар.

Глава 5

Во втором десятилетии ХХI век разогнался с немыслимой скоростью. К две тысячи семнадцатому году каждый второй житель Земли пользовался интернетом. Социальные сети вовлекли в свою паутину молодых и активных людей, зачастую обрывая их связь с реальностью и препятствуя живому общению. Ведь написать «Привет, как дела?» и поставить лайк на фото гораздо проще, чем встретиться за чашкой кофе или бокалом вина. Люди сами превратились в тени, спрятавшись за аватаром и глянцевыми фотографиями, улучшенными при помощи фильтров.

Большие города опутала сеть камер CCTV, благодаря чему находить там жертв стало затруднительно. Эдгар и Лаура долго приглядывали место, где осесть, и наконец остановили выбор на провинциальном Дувре. Они никогда не нуждались в деньгах, поскольку Эдгар сумел удачно инвестировать наследство, полученное от тетушки в далеком XVIII веке, и приумножить свой капитал. Как любил говорить Эдгар, нужно быть совсем безнадежным, чтобы за двести лет ничего не нажить. Он прекрасно разбирался в биржевых играх и своевременно выбирал, куда выгоднее вложить средства, будь то золотые слитки или криптовалюты, ценные бумаги или облигации федерального займа, акции нефтяных или IT-компаний. Процентов хватало им с Лаурой на безбедную жизнь, хотя собственного острова у них не было. Эдгар и Лаура никогда не стремились к кричащей роскоши, лишь к комфорту и уединению.

Наблюдая, как мимо пробегают годы, Лаура незаметно подобралась к полувековому юбилею. За минувшие десятилетия ее сестра Джемайма успела дослужиться до звания судьи по гражданским делам. Они с Дэвидом жили по-прежнему душа в душу – счастливый брак сестры напоминал Лауре отношения их родителей. Джемайме повезло унаследовать чутье Элеоноры на мужчин. В свои пятьдесят Джемми выглядела моложавой и ухоженной дамой: густые каштановые волосы, окрашенные в натуральный тон, подтянутая фигура. Лаура не знала, причина ли тому усилия косметологов, хорошая наследственность или же бессмертная кровь, когда-то отданная ею раненой Джемайме. Сестры нередко общались по скайпу, и Лауре приходилось маскировать свою неувядаемую юность, нацепив очки или замыливая изображение. Джемми настойчиво звала ее в гости, но Лаура каждый раз отказывалась.

Близнецы Джек и Джекки стали совсем взрослыми: он был востребованным программистом в Кремниевой долине, она – талантливым вирусологом. Однако ни брат, ни сестра пока не вступили в брак. Тетя Лора, которая меняла им подгузники в младенчестве, оставалась для них чужой, просто лицом с фотографии.

Лаура тяжело переживала и тот факт, что вскоре ей придется прекратить общение с Джемми или даже сымитировать собственную смерть. В возрасте за пятьдесят нельзя выглядеть на двадцать.

– Я понимаю твою привязанность к сестре, но она смертная, – говорил Эдгар. – Пройдет еще лет тридцать-сорок, и она покинет этот мир. Ты будешь страдать, Лаура. Тебе лучше поменьше думать о ней и о племянниках. Пусть наша человеческая семья живет своей жизнью. Нам нужно лишь знать, что у них все в порядке.

Всякий раз, когда Лаура любовалась в зеркале своим гладким лицом без единой морщинки, вспоминала о том, сколько же в действительности ей лет. Иногда она переставала ощущать себя среди живых и тогда слегка меняла свой облик, следуя трендам. Лаура сделала модные широкие брови, оттенив их хной, а волосы покрасила по технологии «омбрэ»: искусственно затемненные корни плавно переходили в светлые пряди, расцвеченные бликами от медового до пепельного. Ее лицо смотрелось более выразительным и оттого казалось немного старше, чего Лаура и добивалась. Не девятнадцать, а двадцать пять лет. Красивая, образованная, уверенная в себе девушка, а не то юное создание, похожее на неоперившегося птенца, как когда-то сказал о ней Эдгар. Он относился к ее стремлению к переменам снисходительно, хотя по-прежнему любил в ней ту наивную белокурую девочку.

– Я думаю, у всех вампиров бывает подобное чувство в первые десятилетия, – успокаивал он Лауру. – Когда знакомые стареют, дети взрослеют, а ты не меняешься, неизбежно чувствуешь себя вычеркнутым из жизни. Скоро это ощущение у тебя пройдет, полагаю, лет через двадцать.

После окончания Оксфорда Лаура нашла применение своему образованию в сфере искусства, помимо того, что научилась отличать художника Моне от Мане. Она сама начала писать картины. Сначала это были робкие мазки красками по бумаге, но со временем она набила руку и раскрыла свой природный талант. Нет, Лауре не было суждено стать великим художником, но ее способностей хватало для того, чтобы иногда участвовать в выставках и продавать картины через интернет. Критики хвалили ее работы, хоть и считали мрачноватыми: бушующее море, окутанные туманом маяки, кровавые закаты и лиловые грозовые облака, пронизанные молнией. И луна. Лаура обожала рисовать луну во всех ипостасях: от тоненького новорожденного серпа до торжествующего полноликого светила. Луна бывала застенчиво розовой, пламенно-оранжевой или призрачно-бледной. Лаура переносила на бумагу все луны, которые видела и запомнила за свою жизнь.

Мир не ограничивался одной Великобританией. Выбрав наконец место, которое они могли называть домом, Эдгар и Лаура продолжали путешествовать. Одна из поездок привела их в сердце Европы – в живописное место, называемое Чешским раем. Заповедник и вправду оказался раем для художника. Лаура изобразила рогатый силуэт разрушенного замка Троски, чьи башни словно выросли из жерл потухших вулканов. В Средние века в этом замке был разбойничий вертеп, наводивший ужас на всю округу. На другой картине она нарисовала хорошо сохранившийся замок Кость, неприступную твердыню. Он выдержал не одну осаду, за что и получил свое название. Существовала легенда, что во время самой жестокой осады голодающие защитники замка выбросили за стену свиную голову и бурдюк вина, призывая противников пировать с ними. Войско зароптало и разбежалось, и обозленный король Ян Жижка в сердцах сказал: «Этот замок твердый, как кость. Только собака может сожрать его!»

Но настоящим шедевром, сотворенным самой природой, были Праховские скалы. Некогда на их месте плескалось море, и сильные подводные течения наносили сюда песок. Минули века, море отступило, и из песка, называемого по-чешски «прах», под действием воды и ветров выросли скалистые глыбы. Рисовать скалы, напоминающие своими причудливыми формами древние монументы или сказочных великанов, Лаура могла бесконечно. Ей хотелось запечатлеть красоту величественных исполинов в обрамлении пышных лесов.

В один из ясных дней Лаура отправилась рисовать вместе с Эдгаром. Подниматься по крутым лестницам в летнюю жару было тяжело, у смертных сбивалось дыхание, но вампиры всегда ощущали легкую прохладу благодаря особому теплообмену. Взявшись за руки, Эдгар и Лаура без труда обогнали пыхтящих туристов и устроились на одной из смотровых площадок. Лаура поставила мольберт и достала краски. Отсюда открывался головокружительный вид на скалистый амфитеатр, подсвеченный предзакатным заревом.

Эдгар любовался Лаурой, пока та рисовала: как она задумчиво наклоняет голову вбок, покусывает губы, заправляет за ухо непослушный локон, выбившийся из хвоста, и как горит в ее глазах пламя вдохновения. С каждым мазком кисти картина становилась объемнее и выразительнее. Каждый новый штрих на изображении скал, изрезанных ветрами, сочной зелени и солнечных бликов, был уместен и необходим.

– В такие моменты я ощущаю себя на вершине мира, – произнесла Лаура, закончив картину. – В этих скалах застыла вечность. Подумать только, они стояли здесь еще до появления людей! И останутся стоять после исчезновения человечества.

– Так и есть, любовь моя, – откликнулся Эдгар, – даже вечность относительна и познается в сравнении. Но у нас с тобой впереди еще много счастливых лет, я тебе обещаю. А сейчас собирайся! Скоро стемнеет, да и сегодня полнолуние, нам нужна новая жизнь взаймы.

Солнце спряталось за вершинами скал, и тень огромного горного массива накрыла гостиницу, что приютилась у его подножия. Небольшой отель с кремовым фасадом и красной крышей, увенчанный изящной башенкой, напоминал сказочный дворец. Ночь в этих краях наступала мгновенно, поэтому здесь было принято ложиться рано. Сразу после ужина свет в номерах, занятых немногочисленными постояльцами, потух.

В такую ночь утомленные прогулками парочки спали бы или занимались любовью, но Эдгара с Лаурой волновало другое. В их сексе давно уже не было той искрящей магии, которая вызывала грозу, он стал почти таким же, как у людей. Наиболее ярко их страсть вспыхивала на месте преступления, когда они убивали вместе, как Бонни и Клайд[7], и кровь бурлила в их венах. Но такое случалось редко: Лаура не любила охотиться вдвоем, предпочитая не знать о его безвинных жертвах. Она старалась не отступать от своих принципов и умертвлять только аморальных людей. Однако не обходилось без исключений.

– Где же мы возьмем жертв в этой глуши? – тихо спросила Лаура. – Нужно было остаться в городе, там есть выбор. В отеле только семьи с ребятишками, я не пойду на такое. Не могу оставить детей сиротами.

– До ближайшего города не так далеко, доедем, – уверенно сказал Эдгар, – но сначала поищем что-нибудь поближе.

Лаура облачилась во все черное, чтобы слиться с темнотой, надела удобные кроссовки, заплела волосы в косу. По скрипучим коридорам вампиры миновали номера с безмятежно спящими туристами и альпинистами, которые не подозревали, что опасность притаилась по соседству.

Эдгар открыл входную дверь и замер на пороге, вслушиваясь в темноту. Сейчас он был способен почувствовать течение крови и биение человеческого сердца на расстоянии нескольких километров. Лаура с восхищением наблюдала за ним, полностью доверяя его чутью. Эдгар еле заметно кивнул ей и направился в сторону скал, что подступали к отелю почти вплотную. Вход в скальный город преграждала кромешная тьма, но не пугала вампиров: они видели во мраке как кошки.

Лаура тенью следовала за Эдгаром, ступая по неровным ступенькам, вырубленным в скале. Они избегали опасных мест, с осторожностью перешагивали через корни деревьев, хватались за покрытые мхом стены. Местами утесы почти смыкались, и с трудом удавалось протиснуться через узкую расщелину. Скалы спали, но так казалось только на первый взгляд. В траве шуршали ежи, по воздуху в поисках пищи носились летучие мыши. И Эдгара по каменным лабиринтам вел безошибочный инстинкт охотника, зов крови.

Наконец вампиры выбрались на открытое место и поднялись достаточно высоко, чтобы увидеть луну, которую больше не заслоняли высокие утесы. Ночное солнце заливало амфитеатр мертвенным голубоватым сиянием, вычерчивая строгие силуэты скал и растущие на них деревья. На дне ущелья от влажных испарений после дневной жары клубился туман. Лаура затаила дыхание, поражаясь мягким переходам светотени, каких не увидишь ни на одной картине.

На одной из смотровых площадок у обрыва Эдгар и Лаура наткнулись на припозднившуюся парочку, парня и девушку, которые сидели в обнимку спиной к ним и любовались лунной панорамой скалистого города.

– Я не хочу этого видеть, – шепнула Лаура одними губами.

Эдгар понимающе кивнул. В мгновение ока он сдернул девушку с бревна и утащил во мрак, та даже оглянуться не успела.

Лаура опустилась на поваленное дерево рядом с парнем, изумленным, куда делась его подруга. И заглянула в глаза, высматривая самые темные тайны его души, затем дотронулась до щеки и загадочно улыбнулась.

Спустя четверть часа Лаура сидела на бревне уже в одиночестве, подперев подбородок рукой и дожидаясь возвращения Эдгара. Тело парня лежало возле ее ног – она пока не придумала, как с ним поступить.

– Где она? – спросила Лаура у Эдгара, не оборачиваясь: она кожей ощущала его присутствие.

– На дне пропасти. Подумают, что они поссорились и девушка убежала. Давай отправим и его туда же. Я тебе помогу.

Эдгар перевернул труп, предусмотрительно сняв с него куртку, и бросил на траву. Затем подхватил тело под мышки, подтащил к краю обрыва и столкнул. Эдгар повернулся к Лауре и улыбнулся, довольный проделанной работой.

В первые минуты после пира Эдгар светился изнутри и выглядел настолько ослепительно, что глазам больно. Устоять перед ним было невозможно. За его обаятельной улыбкой таилась непостижимая вампирская тьма, которая пугала и одновременно притягивала. После совершения убийства Лаура отчего-то стыдилась смотреться в зеркало, но полагала, что тоже излучает потустороннее очарование. Она видела свое сияющее отражение в глазах Эдгара, в которых нарастало острое желание.

Эдгар схватил Лауру в охапку, опустил на расстеленную куртку, еще хранящую тепло чужой жизни, и накрыл своим телом. Сдернул с Лауры джинсы, раздвинул ей ноги и решительным толчком, без прелюдий, соединил их тела. Эдгар испытывал потребность выплеснуть полученную энергию, поделиться ею со своим созданием. Лауру заводило, когда он вот так брал ее, властный и дикий. Не такой, каким бывал дома, когда они на диване пересматривали любимые фильмы, она в пижаме уютно прижималась к нему, и для полной идиллии не хватало только горячего шоколада. Сейчас они были хищниками, порождениями мрака и неотъемлемой частью этой ночи. Лунный свет омывал их прохладными волнами, в росистой траве мерцали зеленые огоньки бесчисленных светлячков. Вдалеке раздавалось уханье совы, скалы многократно отражали его жутковатым эхом. Эдгар наклонился к Лауре и страстно поцеловал, прокусив ее пухлую нижнюю губу до крови, словно напоминая о том, кто он.

– Отпусти себя, – прошептал он, погружаясь в ее глаза. – Дай волю своей натуре!

Лаура сдержанно молчала, чтобы все не испортить, и лишь вслушивалась в бешеный стук их сердец, бьющихся в унисон. Если бы Эдгар не прижимал ее к земле, она взлетела бы, ее тело делалось невесомым. В такие моменты Лаура становилась его продолжением, осколком его души, нашедшим свое место. Она чувствовала течение крови в венах Эдгара так же хорошо, как в собственном теле, которое сейчас отдавала ему, разделяя с ним вечность. Лаура предугадывала любое движение Эдгара, впитывала губами каждый его выдох. Она закрыла глаза, растворяясь в неземном наслаждении, и двигала бедрами в едином ритме с ним, пока не почувствовала, как вскипает свежая кровь в венах. Затем мир полыхнул огнем и взорвался, ночь на миг превратилась в день. Лаура лежала, распластанная под Эдгаром, ощущая, как лунный свет покалывает кожу серебристыми иглами, и постепенно приходила в себя. Ее тело вновь обретало вес. Их близость была упоительна, однако слова Эдгара оставили неприятный осадок в ее душе, вязкий и темный, как кофейная гуща на дне чашки.

– Чего ты ждешь от меня? – не выдержала Лаура, отстраняя его и резко садясь. – Я убиваю людей каждое полнолуние, и не тебе осуждать мой выбор! Живи как хочешь, а я буду поступать так, как считаю нужным.

– Я имел в виду другое, – мягко возразил Эдгар, – ты внутренне несвободна и боишься признать, что тебе нравится быть вампиром. Подобное уже случалось в моей прежней жизни.

– Да, я знаю, о ком ты говоришь, – ответила Лаура, не скрывая раздражения. – В отличие от Эвелины я не отрицаю, что счастлива с тобой и хотела бы всегда быть вместе. Но убивать невинных – это совсем другое! К этому невозможно привыкнуть! Я стараюсь хоть как-то смягчить свои действия, выбирая порочных людей.

– И чем же был обусловлен твой сегодняшний выбор? – с сарказмом спросил Эдгар.

– Так уж совпало, но он бил эту девушку и изменял с ее подругой. – Лаура брезгливо поморщилась. – А она терпела. Сегодня мне повезло.

Лаура натянула нижнее белье и джинсы, встала и без предупреждения исчезла во тьме. Ей требовалось побыть в одиночестве и все обдумать.

Эмпатия стала для Лауры даром и проклятием. К счастью, ей не было дано читать чужие мысли, но она каким-то образом проникала в устремления людей. Лауре удавалось отчасти оправдывать свои поступки тем, что ее жертвы вовсе не безгрешны и злоупотребляли своей безнаказанностью. Однако она не могла до конца примириться с жаждой крови. Убийства плохих людей не делали ее лучше, и грехи на ее совести только множились.

Пробираясь сквозь густой лес, разросшийся на каменистом гребне, Лаура взобралась еще выше – на голый утес, где росло одинокое дерево. Она ухватилась за шершавый ствол, чтобы случайно не поскользнуться, и на несколько минут замерла, вбирая взглядом открывшуюся панораму. Впереди высилась исполинская скала хозяина гор Краконоша, к нему прильнула скульптура, высеченная силами природы, напоминающая Мадонну с младенцем. Лаура подошла к обрыву и в грациозном прыжке оторвалась от земли. Пустота под ногами не пугала – девушка давно научилась летать, но редко пользовалась этим умением. Риск быть застигнутой врасплох в мире, где магия недоступна простым смертным, перевешивал искушение вновь испытать счастье полета. В быту Лаура с Эдгаром почти не пользовались магическими способностями и практически не развивали их, предпочитая притворяться людьми и вести обычную жизнь. Но сейчас Лаура ощутила безграничную свободу: ночной заповедник хранил уединение и ее секрет. Мало кто из туристов решился бы на опасную прогулку в кромешной тьме по скалам, как умерщвленная вампирами парочка.

Лаура невесомо воспарила над пропастью, лунные лучи подхватили ее тело и понесли, качая в неосязаемой серебристой паутине. Прохладный ветер нежно овевал лицо и шевелил волосы, выбившиеся из косы. Лаура как никогда ощущала единение с природой, ею овладел головокружительный восторг, а из уст невольно вырвался радостный смех. Утесы ответили звонким переливчатым эхом. В конце концов, быть вечно молодой, сверхъестественно одаренной и почти неуязвимой – не такая уж плохая участь, подумалось Лауре.

В отеле она появилась только перед рассветом. Эдгар лежал на кровати и смотрел в потолок, терпеливо поджидая ее. В ночных блужданиях по скалам злость Лауры успела остыть, поэтому она просто легла рядом и приникла к нему. Эдгар молча обнял ее в ответ, с присущей ему мудростью стараясь не усугублять конфликт.

Глава 6

От праздной скуки Лаура за годы их сосуществования с Эдгаром перечитала горы книг, в том числе и по психологии. Как здравомыслящая особа она понимала, что их любовь очень напоминает созависимость, но и отдавала себе отчет, что природа этих отношений иная и не вписывается в узкие рамки модных психологических терминов, таких как «абьюз», «нарциссизм» и даже «инцест». Эдгар и Лаура принадлежали к другому биологическому виду, хоть и сохранили человеческие эмоции, и ввиду отсутствия себе подобных будто бы вросли друг в друга, переплелись сосудами, разве что мыслями обмениваться не могли. Да, между ними существовала родственная связь, которая, с точки зрения генетики, была ничто. Только вампиры, способные чуять кровь через поколения, могли уловить эти кровные узы. Преемственность поколений подкреплялась извечной преемственностью создателя и ученицы. Эдгар усилил собственную кровь в Лауре еще до ее рождения, а затем при обращении. Они стали почти как одно целое, им было легко вдвоем.

Годы словно уплывали в старой Англии с ее вековыми традициями и неспешным ритмом жизни. Дувр, в котором окончательно обосновались Эдгар и Лаура, дышал историей. Сам город был небольшим, но здесь располагался крупнейший в Англии порт, пропускающий огромный поток людей.

Меловые утесы Дувра – первое, что увидели норманнские завоеватели, когда переплыли пролив Па-де-Кале. По одной из версий, Великобританию называют Туманным Альбионом благодаря белоснежным отвесным берегам, нередко погруженным в густую дымку из-за теплого течения Гольфстрим. Над Дувром господствовал укрепленный замок, в скале под которым продолбили лабиринт из туннелей для обороны от войск Наполеона. Во время Второй мировой катакомбы превратили сначала в бомбоубежище, а потом в командный пункт и госпиталь. Оттуда руководили спасательной операцией в Дюнкерке, которой англичане очень гордятся. После войны там какое-то время располагался временный штаб правительства на случай ядерной войны. Дувр был тихим, типично английским городком со старинной ратушей, маленькими магазинчиками и пабами. Вечерами и в воскресные дни он пустел, словно вымирая, только в порту всегда кипела жизнь. Именно в таком месте, всего в часе езды от шумного Лондона, и стоило жить.

Дом, который купил Эдгар, находился на окраине Дувра. Здание, возведенное в неотюдоровском стиле, представляло собой образец респектабельной английской архитектуры, характерной для сельской местности. Не такой скромный типовой коттедж, который они снимали возле Оксфорда. Достаточно просторный, новый дом не обладал затхлостью и прочими недостатками старинных особняков. Над каменной аркой парадного входа Эдгар, не удержавшись, поместил герб Вышинских. Из холла на второй этаж вела широкая лестница с резными перилами. Наверху располагалась спальня и еще две комнаты: в одной Лаура устроила студию для рисования, а для второй не нашли применения, и она стояла полупустая. Это был лучший дом на свете, их собственный дом.

Ощущение пространства в главном зале создавал высокий потолок на уровне второго этажа, под двускатной крышей проходили несущие деревянные балки. С потолка на цепи свисала круглая медная люстра с лампами в форме свечей, стилизованная под Средневековье. Стены украшали дубовые резные панели и картины в рамках, написанные рукой Лауры. Солнечные лучи преломлялись в цветных витражах окон, наполняя дом светом и теплом. В центре зала царил массивный камин, облицованный мрамором, который в холодное время года Эдгар топил дровами. Промозглые зимние вечера они проводили в созерцании пляшущих язычков пламени, сидя на мягком диване или на ворсистом ковре возле камина. Вампиры особо не испытывали холода, но им нравилось ощущение уюта.

Летом в их саду, обнесенном кованой оградой, наступало буйство цветов и красок. Из распахнутых окон лился нежный аромат роз, что окружали дом: белых, чайных, ярко-алых и темно-бордовых, почти черных. Стены густо оплетал плющ, чьи листья по осени становились багряными, и клематис, расцветающий фиолетовыми звездочками. Перед домом раскинулась лужайка с аккуратным изумрудным газоном. Эдгар находил уход за садом достаточно джентльменским занятием, чтобы им не пренебрегать.

Лаура не любила убирать в доме, но ей нравилось заботиться о своем мужчине, гладить ему рубашки. Эдгар был аккуратен и чистоплотен, совместный быт с ним не доставлял никаких хлопот. Лауре не требовалось готовить обед или утруждать себя мытьем посуды. Поддерживать порядок в доме помогала приходящая женщина, эмигрантка из Индии, а все остальное Лаура делала сама. Быт в XXI веке упростился до невозможности: стиральная машина и пылесос сделали его необременительным. Эдгар и Лаура вели довольно скромный образ жизни. Им не приходилось зарабатывать деньги, не хотелось признания или славы. У обоих было полно времени, чтобы заниматься тем, что им по душе: много читать, смотреть кино, слушать восхитительно потрескивающие виниловые пластинки с песнями восьмидесятых. Лаура даже считала, что у них слишком много свободного времени, – дни протекали в томной неге, лениво и бесцельно. Иногда вампиры словно застывали и могли молчать по нескольку часов кряду. Они улавливали настроение друг друга, даже не говоря ни слова.

Эдгар и Лаура любили прогуливаться по побережью, подолгу сидеть на утесе, смотреть на море и слушать умиротворяющий шум прибоя. Протяженная и сильно изрезанная береговая линия была идеальным променадом для не знающих усталости бессмертных. В ясный день вдалеке виднелся берег Франции, куда они иногда путешествовали на пароме. Суровая нордическая красота моря вдохновляла. Лаура часто рисовала белые утесы Дувра, и сюжеты картин выдавали ее подспудную депрессию: девушка, летящая в морскую пучину, белая фигура утопленницы, проглядывающая в обманчиво спокойной воде, маяк на скале у штормового моря, в котором не горит свет. Иногда Эдгар и Лаура выбирались в местный паб, где для виду брали по пинте пива, чтобы посмотреть на людей. Даже эксцентричным англичанам эта парочка казалась странной. Их знали в городе, с ними здоровались, но считали социопатами. При этом никто не связывал с ними несчастные случаи, что случались в порту каждое полнолуние.

Отшельнический образ жизни и вынужденное отсутствие друзей делало их пару уязвимой. Когда двое находятся постоянно вместе, рано или поздно наступает усталость друг от друга, что выливается во взаимные претензии. Повзрослевшая Лаура обладала сговорчивым, но вспыльчивым нравом и давно не взирала на своего создателя со слепым обожанием.

Однажды, на следующий день после очередной охоты, она спросила Эдгара, что чувствуют, по его мнению, их жертвы. Было время ужина, и вампиры чинно сидели за столом, который стоял у них в главном зале, как в любом благопристойном английском доме. Вот только фарфоровая посуда неизменно оставалась пустой.

– Наши жертвы умирают в эйфории, испытывая удовольствие, – не задумываясь ответил Эдгар. – Я точно не представляю, потому что создатель не пил мою кровь. Ты должна помнить, как это было у тебя. У нас с тобой.

Он подался вперед, изящно переплел их пальцы и вопросительно посмотрел на Лауру.

Та каждый раз переживала смешанные чувства, стоило ей подумать о ночи своего обращения. Она не могла об этом забыть, но и вспомнить всего до конца не сумела, как ни пыталась. Лаура не обманывалась, что Эдгар поступил с ней бесчеловечно, когда обрек на вечное существование, не спросив ее мнения. Ей не нравилось ощущать себя жертвой, и она предпочла изгнать этот досадный эпизод из памяти, но не могла сгладить шероховатостей в своей нежной душе.

– Да, я помню, – ответила Лаура с нотками раздражения в голосе, – но не помню, что произошло после того, как ты выпил мою кровь. Хотя формально у меня случился секс еще при жизни, я и не знаю, как это бывает у смертных. Мне даже не с чем сравнить, потому что я не могу вспомнить наш первый раз.

– Что тебя не устраивает? – изумился Эдгар. – Каждый раз у нас прекрасен по-своему. Я бы хотел, чтобы ты вспомнила ту первую ночь, но, к сожалению, это не в моей власти. Прости меня! Я был слишком опьянен тобой, твоей кровью и близостью, чтобы в тот момент задуматься о последствиях. Зато теперь ты вечно молода и прекрасна. Я бы советовал тебе учиться находить во всем преимущества. Мыслить позитивно, как сейчас принято.

– Да, мы не стареем, потому что забираем чужие жизни, – проворчала пятидесятилетняя девушка. – Но мы живем как пенсионеры. Гуляем, читаем, смотрим телевизор. У нас нет ни друзей, ни детей. Я боюсь, что со временем надоем тебе.

– Ты – моя вторая жизнь, – поспешил успокоить ее Эдгар, – и не можешь надоесть. Я хочу тебя так же, как в первый раз, и даже сильнее. И мне не понять твоего недовольства. Я всегда поощрял твое стремление учиться, а потом рисовать. Придумай себе новое интересное занятие.

Эдгар проникновенно посмотрел на свою возлюбленную. Зыбкая синева его глаз затягивала, погружала в бездну его чувств к Лауре, но не могла умерить ее разочарования.

– Я уже испробовала многое, – угрюмо пробормотала она. – Да и какой смысл в моих мечтах и увлечениях, если на самом деле я – убийца трехсот семидесяти человек? Каждый раз с новой жертвой я словно умираю! Счастье, что меня хотя бы не преследуют их голоса или воспоминания! Я даже разучилась плакать. В последний раз я проронила слезу более двадцати лет назад!

Эдгару не дано было понять ее боль и всю глубину страданий. Он стал вампиром в XVIII веке, когда крепостных крестьян и вовсе не считали за людей, поэтому у Лауры не вызывал удивления тот факт, что убивал он легко. К тому же поначалу убийства Эдгар совершал ради самого дорогого существа – с целью поддерживать жизнь смертельно больной дочери. Впоследствии он оправдывал себя этим, а на деле просто привык не думать о жертвах как о живых людях, обладающих чувствами и мечтами. Лауре хотелось бы стать такой же, как ее покровитель, но за тридцать лет ей не удалось достичь подобного величия и обрести полное равнодушие к чужим судьбам. Эдгар видел это, но никак не мог ей помочь.

– Ты способна так глубоко чувствовать и сопереживать, что мне жаль тебя, – сказал он c горечью.

– Однако в тебе не было ни капли жалости, когда ты обратил меня в вампира, – огрызнулась Лаура.

– Дорогая, неужели мы будем бесконечно ссориться из-за этого? – устало произнес Эдгар. – Тебе, как никому другому, известны причины, побудившие меня сделать это. Нет смысла дальше что-то тебе объяснять.

Лаура с грохотом отодвинула стул и встала, взглянув на Эдгара сверху вниз.

– Я все понимаю и больше не виню тебя. Но позволь мне справляться с этим самой! Я уже не маленькая девочка. Мне пятьдесят лет! И я не забыла, что ты пил мою кровь и убил меня.

Она уже запамятовала, что сама затеяла этот неприятный разговор.

– Не убил, а даровал бессмертие, – отчеканил Эдгар, тоже поднимаясь из-за стола и начиная злиться. – Об этом нюансе ты позабыла? Я избрал тебя, более того, вытянул из небытия, когда ты была зародышем, который не развивался в материнской утробе! Благодаря моей крови ты начала расти и появилась на свет. Без меня тебя не было бы, прелесть моя, посему я имел моральное право тебя обратить в себе подобную. Ты должна быть благодарна мне – за жизнь человеческую и вечное бытие. Лаура, ты неотъемлемая часть меня.

– Не много ли ты на себя берешь?! – вскипела Лаура. – Думала, мы уже прошли это: я твой властелин и прочее. Я взрослая, независимая женщина! С меня хватит! Я ухожу!

Лаура сердито встряхнула волосами и взбежала вверх по лестнице в спальню. Там она распахнула платяной шкаф и стала доставать вещи, беспорядочно швыряя их на кровать.

Эдгар медленно поднялся следом за Лаурой и насмешливо наблюдал за ее истерикой, стоя на пороге.

– Если бы ты хотела уйти от меня, давно бы совершила этот шаг. Я знаю тебя с твоего первого вдоха, Лаура. И мне ли не знать, какие чувства ты испытываешь ко мне с самой юности? Поначалу неосознанные и призрачные, со временем они стали нерушимыми, неподвластными времени.

– Все было не так, – упрямо возразила Лаура. – Еще до моего рождения ты рассудил, что моя мать тебе не нравится. Думал, я создам себе новую, такую, какую захочу. Ты не учел одного: у меня тоже есть свобода воли! И я не выбирала такую жизнь! Мне приходится проживать ее как бесконечный однообразный день, у меня нет больше на это сил!

– При чем здесь твоя мать? – не понял Эдгар. – Я ни в коей мере не виновен в ее обращении, но брать на себя заботу о ней, когда наш общий создатель ушел в небытие, было бы слишком. Я двести лет ждал одну тебя, Лаура. Кроме тебя, мне никто не нужен.

– А вот я вполне способна обходиться одна! – отрезала Лаура, порывисто снимая свою одежду с вешалок. – Что и намерена тебе доказать! У меня имеются собственные накопления от продажи картин. Я уеду, и ты не остановишь меня!

Лицо Эдгара помрачнело, черты стали резче и суровее. Синие глаза потемнели, как грозовое небо, в них засверкали предостерегающие отблески.

– А тебе известно, что как твой создатель я могу тебе приказать? – произнес он вкрадчивым голосом. – Я никогда не пользовался этим правом, вот ты и решила, что можешь все. Между тем мне достаточно произнести несколько слов, чтобы остановить тебя.

Лаура опешила и уронила на пол платье, что держала в руках. Об этом она действительно не знала, Эдгар ранее не говорил ей. То есть он притворялся, что его подопечная обладает свободой воли, а на деле упивался своей безграничной властью.

– Ты этого не сделаешь, – проговорила Лаура, подчеркивая каждое слово.

– Сделаю, – повторил он со зловещим спокойствием, – если так будет нужно.

Лаура уловила угрозу, исходящую от него темной волной, и испугалась. Столько лет она видела со стороны Эдгара исключительно заботу, нежность и страсть, что почти забыла, каким он может быть: хладнокровным и безжалостным не только по отношению к жертвам, но и к ней.

Ее взгляд заметался в поисках выхода и остановился на большом зеркале на стене – почти в человеческий рост. Вампиры умели перемещаться через зеркала, но Лаура не делала этого уже тридцать лет. Она пристально всматривалась в блестящую поверхность, но та не поддавалась: вероятно, мешал вихрь противоречивых эмоций Лауры, а может, зеркало недостаточно старое. Разозлившись, Лаура схватила с полки вазу и хотела было запустить в неподатливое стекло, когда за спиной раздался будничный голос Эдгара:

– Не стоит разбивать зеркало, дорогая, я тебе говорил уже. Это опасно и, кроме того, плохая примета.

Лаура резко обернулась к нему, но поставила вазу на место. В отместку она одним движением смахнула с туалетного столика безделушки, которые не преминули тут же рассыпаться на мелкие осколки. Среди них были сувениры, привезенные со всех уголков мира: фарфоровые совы, летучие мыши, денежные жабы, фигурки Джека Скеллингтона и трупа невесты из мультфильмов Тима Бертона. Лаурой овладели жгучая обида и непримиримое желание расколоть на части все, что любовно собиралось годами. Разбить вдребезги, как свою жизнь.

Эдгар стремительно шагнул в комнату и перехватил ее запястья, пока она не разнесла весь дом. Сжав зубы, Лаура принялась вырываться, задыхаясь от неудержимого гнева. Нога девушки поскользнулась на полированном паркете, и Лаура упала навзничь, увлекая за собой Эдгара. Он вздернул ее руки за голову и крепче сжал запястья, прижимая своим весом к узорчатому паркету.

Лаура отчаянно сопротивлялась и пыталась высвободиться из его тисков, но Эдгар был сильнее. Он не причинял ей боли, лишь наблюдал за ее тщетными усилиями. Оба тяжело дышали, разгоряченные схваткой, так что кровь быстрее быстрого бежала по их венам.

– Отпусти меня! Я хочу уйти, – упорно твердила Лаура.

Эдгар приподнялся, нависая над ней и оценивая масштаб катастрофы. Волосы у Лауры разметались, голубые глаза превратились в осколки льда, губы побелели. Судя по всему, настроена она была решительно.

– Никуда ты не уйдешь, – возразил Эдгар со своей извечной невозмутимостью, от которой Лауру трясло до мороза по коже. – Я отлично знаю тебя – ты гневливая, но быстро отходишь. Готов поспорить, уже через час все будет в порядке. Аккуратнее, милая, кругом полно битого стекла. Мне не хотелось бы, чтобы ты поранилась.

Лаура фыркнула, точно рассерженная кошка, сдувая с лица непослушные пряди и пылинки, что кружились в солнечном свете и оседали на ее волосах. Даже в таком положении она не выглядела беспомощной: на щеках играл румянец – отголосок ее яростной вспышки.

– И что ты сейчас сделаешь? – спросила Лаура с вызовом. – Возьмешь меня силой, чтобы доказать свою власть, как было с Эвелиной?

– Зачем же? – в тон ей ответил Эдгар, хотя упоминание имени Эвелины считалось в их семье запрещенным приемом. – Я сполна расплатился за содеянное и давно раскаялся. Более того, у меня нет потребности принуждать тебя к близости, унижать или мучить. Я подожду, пока ты остынешь, твой взгляд сейчас может прожечь дыру в стене. Мы спокойно поговорим и будем жить как раньше. Хотя, если ты настаиваешь, мы можем попробовать что-то новенькое. Я давно подозревал, что тебе нравится пожестче.

Эдгар посмотрел на Лауру тем самым обезоруживающим взглядом, который ее когда-то покорил. Затем наклонился и скользнул поцелуем от ее виска до скулы и легонько прикусил мочку уха, отчего у Лауры сладко заныло внизу живота. Щеки у нее стали совсем пунцовыми, губы задрожали, в теле появилась звенящая слабость и смутное томление. Лауре пришлось признать: она желала Эдгара, даже когда злилась. Ей больше не хотелось бороться, вместо этого появилась неодолимая тяга в очередной раз отдаться ему – прямо на полу, среди осколков. Позволить Эдгару доминировать, а себе, не сдерживаясь, извиваться и стонать под ним. Лаура недоумевала, как он добился, что за минуту от ее ярости не осталось даже ничтожной искры.

Эдгар поднял ее тело, как тряпичную куклу, и перенес на огромную кровать, прямо на ворох разбросанной одежды.

– Так-то лучше, – сказал он и поцеловал Лауру, разомлевшую и уже побежденную, подчеркнуто нежно коснулся полураскрытых в изумлении губ. Больше он ничего не делал, просто наблюдал, как утихает ее гнев и постепенно выравнивается дыхание.

– Ладно, – протянула Лаура, – я останусь, но при одном условии!

– Это смахивает на шантаж, – усмехнулся Эдгар, – а шантажистам нельзя давать ничего, мне ли не знать. Однако мне любопытно: чего же ты хочешь?

– Одно мое желание, – выдала Лаура, поразмыслив, – не сейчас, а когда оно мне понадобится.

– Всего одно? – осведомился Эдгар, продолжая крепко удерживать ее за руки. – Твои желания и так исполняются!

– Речь идет о желании, которое ты выполнишь, даже если оно будет идти вразрез с твоим, – уточнила Лаура. – Мое право вето, как было у вас в польском сейме[8].

– А у меня будет право вето на твое вето? – Эдгар вопросительно изогнул бровь.

– Нет, ни за что, – твердо заявила она. – Ты дашь мне слово и сдержишь его!

С лица Эдгара вмиг слетело всякое выражение, взгляд стал отстраненным, пальцы на ее запястьях разжались. Лаура не воспользовалась этим моментом, чтобы освободиться, потому что поняла: он смирился, а она выиграла. Наконец Эдгар посмотрел на нее в упор.

– Ладно, я обещаю.

Лаура отодвинула его в сторону и присела на кровати. От осознания своей неожиданной, но такой приятной победы ее вожделение к Эдгару испарилось, уступив место насущным заботам. Она оглядела следы разгрома в их уютной спальне и расстроенно вздохнула.

– Ратха не поймет, придется убирать все это самой. Эх…

– Так уж и быть, я тебе помогу, – смилостивился Эдгар и отправился за пылесосом.

Мир в доме восстановился, однако оба не подозревали, что их скучной и спокойной жизни настал конец.

Глава 7

В пятницу вечером поезд на Лондон был набит битком. Англичане, честно отсидевшие неделю в пыльных офисах, ехали в столицу спускать заработанное в ночных клубах Сохо и бесчисленных пабах. Вампиры видели, как блестят их глаза в предвкушении отдыха, и почти физически ощущали, как бурлит кровь в их телах подобно игристому вину. Кое-кто уже открыл пиво и осторожно отхлебывал из банки, стараясь не попасть в поле обзора камер CCTV. Громкие разговоры и взрывы безудержного смеха отвлекали Лауру от чтения. Она улыбнулась, закатила глаза и вставила в уши беспроводные наушники, прильнув к плечу Эдгара. Однако он отстранил ее, вместо того чтобы привычно обнять.

– Подожди, – тихо произнес он в ответ на ее невысказанный вопрос, – здесь что-то не так.

Он медленно обвел взглядом вагон первого класса, но не увидел ничего подозрительного. Три бесшабашные девушки извлекли из рюкзака бутылку шампанского, шумно открыли, показав направленной на них камере языки, разлили содержимое в пластиковые стаканчики и быстро выпили. Когда на следующей остановке в вагон наведался констебль, девушки сидели с самым невинным видом.

– Все как всегда, – отозвалась Лаура, прервав настороженное молчание.

– Нет, – еле слышно ответил Эдгар, и ни один мускул не дрогнул на его лице, – мое чутье редко меня подводит. Будь начеку!

Лаура умолкла и стала делать вид, что слушает плеер, но сама даже не включила музыку.

Лондон в лице помпезного вокзала Виктория встретил их многолюдной суетой. Жители столицы торопились в пригороды, туристы уезжали в другие города. В подобном калейдоскопе лиц нельзя выловить нечто необычное, кого-то, замышляющего зло. До забронированной гостиницы было рукой подать, но вампиры остановили кэб и проехали ровно шестьсот метров, пытаясь запутать следы в плотном потоке автомобилей.

Оставив вещи в отеле, Эдгар и Лаура спустились в подземку и отправились на прогулку по вечернему Лондону. Район Олдгейт славился кинематографическими местами: улочкой, где снимали Косой переулок в киносказке о Гарри Поттере, церковью из фильма про зомби «Двадцать восемь дней спустя». Но главное, именно здесь когда-то укрывалось печально известное чрево Лондона – район Уайтчепель, где орудовал Джек-потрошитель.

Двери пабов были распахнуты настежь, и оттуда поминутно со стаканами пива выходили клерки. Одетые в неизменные белые рубашки, черные брюки и юбки, они напоминали стаю сорок и уже не слишком беспокоились о чистоте накрахмаленных воротничков. Неподалеку высились зеркальные небоскребы Сити, их стекла горели пламенем в лучах закатного солнца. Непередаваемая атмосфера английского паба не могла оставить равнодушными даже тех, кто в силу своей природы не способен пить холодное пиво, предпочитая теплую кровь. Эдгар указал на историческое здание цвета «королевский синий», украшенное медными фонарями и традиционными кашпо с пестрыми цветами.

– Давай зайдем, это непростое место.

Взяв на стойке по стакану эля, вампиры устроились за высоким столиком у окна.

– Мне нравится Англия тем, что здесь чтут традиции, – сказал Эдгар, кивнув на табличку над барной стойкой, – 1721 год. Подумать только, этот паб старше меня! Именно здесь веселилась первая жертва Джека-потрошителя, прежде чем выйти и быть убитой. Ее нашли вон там, за дверью.

– Откуда тебе столько известно? – улыбнувшись, спросила Лаура – под влиянием непринужденной обстановки тревога понемногу отступала. – Я надеюсь, это был не ты?

– Нет конечно, – в тон ей ответил Эдгар, – я против такой бессмысленной жестокости.

– И ты не знаешь, кто он?

– Нет. К сожалению, это так и осталось тайной. – Эдгар вздохнул и отодвинул стакан с нетронутым пивом. – Пойдем, я покажу тебе.

Он поднялся, помог Лауре надеть пальто и галантно распахнул перед ней дверь на улицу. Они вышли из паба и свернули в узкий переулок, удаляясь от несмолкаемого гула голосов.

Мрачная уайтчепельская улица почти не изменилась за сто пятьдесят лет, минувших с того времени, когда Лондон потрясли самые громкие убийства XIX века. Недавно прошел дождь, и брусчатка влажно блестела в тусклом свете фонарей, как черное золото. От земли поднимались испарения, сплетая белесую завесу знаменитого лондонского тумана.

– Здесь, – сказал Эдгар, и в его глазах засветилось вдохновение. – Такие места долго хранят свою энергетику. Там, где совершено убийство с особой жестокостью, кровь никогда не впитается в землю.

Лаура встала точно на указанное место, зажмурила глаза и сосредоточилась. Когда она их открыла, зрачки ее уменьшились, как перед нападением на жертву.

– Я чувствую запах крови, – взволнованно прошептала она, – а еще…

Эдгар окаменел, всматриваясь в темноту мимо нее. По улице пронесся потусторонний ветер, разорвав туман в клочья. Эдгар быстро схватил Лауру за руку и потянул за собой во мглу. Они не бежали, но постарались поскорее покинуть опасный переулок и свернуть на оживленную улицу. На углу Эдгар сделал Лауре знак остановиться и обнял девушку, прижавшись щекой к ее волосам и поглядывая поверх головы. Со стороны они напоминали обычных влюбленных и не вызывали вопросов у спешащих мимо лондонцев.

– Ты раньше чувствовал, что за тобой следят? – обеспокоенно спросила Лаура, отдышавшись.

– Изредка. Но так явно никогда. У меня есть мысли на сей счет. Вряд ли это люди.

– А кто? – в ужасе пролепетала Лаура, догадываясь, какой ответ услышит.

– Бессмертные.

– Ты знаешь о существовании других вампиров?

– Нет. Я был знаком только со своим создателем, но мне неизвестно, кто создал его. Логично, что, раз существуем мы, могут быть и другие. Я никогда не задавался целью найти их. По мне, ничего хорошего такое знакомство не сулит. Я предпочитаю уединение. – Эдгар нежно коснулся ее щеки: – Разумеется, вместе с тобой, моя вечная любовь.

– Ты предлагаешь уехать, сбежать? – растерянно вопрошала Лаура.

– Вряд ли это поможет. – Эдгар с мнимым спокойствием пожал плечами. – Если они преследуют нас по пятам, вскоре с нами свяжутся. В эпоху CCTV трудно ускользнуть незаметно. Но мы не должны бежать и тем более показывать, что боимся. Сегодня мы продемонстрировали, что хотим уклониться от любых контактов с ними, что мы, парочка мизантропов, не представляем для них опасности.

Эдгар и Лаура вернулись в свой маленький отель в престижной Белгравии, где не обнаружили ничего подозрительного. Следующий день начался обыденно, хоть и не убавил тревоги. Но вампиры решили не отступать от намеченного плана, поэтому сели в кэб и отправились в самый живописный район Лондона.

Камден-таун накрыл Лауру вибрациями рок-музыки, закружил в калейдоскопе лиц, настиг окриками вьетнамских торговцев, защекотал нос ароматами карри и жаренных на гриле колбасок. Она любила этот кусочек Лондона за его неповторимую многоликую атмосферу. Каждый раз, когда они посещали столицу, Лауру влекло не в гламурный Сохо, а сюда, в отвязный Камден, на его блошиные рынки и в пропахшие пивом бары. В этом районе проживала рок-дива Эми Уайнхаус, которая получила титул «Королева Камдена» после того, как ее бездыханное тело нашли в квартире неподалеку. Именно здесь находились легендарные клубы Roundhouse и Electric Ballroom, в которых частенько давали концерты готические группы. Лаура любила темную музыку – то были отголоски ее истинной юности, оставшейся в восьмидесятых годах. Поэтому по ее желанию они иногда посещали концерты тех немногих групп, которые еще продолжали выступать. Эдгар не возражал и всегда потакал ее капризам, – почему бы и нет, лишь бы избежать рутины и скуки в их отношениях.

Эдгар и Лаура неспешно прогуливались вдоль Риджентс-канала, наблюдая за работой ручных шлюзов, построенных еще в ХIX веке, и не забывая посматривать по сторонам. Вечерело. Заходящее солнце отражалось в воде бликами расплавленного золота. Деревья, начавшие желтеть, лениво роняли свои листья. Под руку с Эдгаром Лаура пробралась сквозь тесные рыночные ряды, где год назад купила у индийца чудесное черное пальто с манжетами в стиле эпохи рококо. Попутно вампиры любовались на причудливые блюда, что жарились на гриле и источали восхитительные запахи – пусть они не могли вкушать человеческую пищу, но их острое обоняние отчасти компенсировало эту утрату. Здесь кипела жизнь, как чикен-тикка-масала[9] в бурлящем котле. Неформалы разных мастей, панки, готы облюбовали этот район и сделали своим пристанищем. В Камдене можно было приобрести что угодно – от винтажных платьев и тяжелых рокерских ботинок до индийских благовоний и раритетных изданий книг. Этот район пережил и взрыв бомбы в 1993 году, и пожар 2008 года, который затронул часть рынка, но не уничтожил атмосферу Камдена, не убил его вольный дух.

Целью вампиров сегодня был «Конец света» – паб World's End, в подвале которого располагался ночной клуб с многозначительным названием Underworld[10]. Там должен был состояться концерт. В перерыве между выступлениями Лаура мазнула Эдгара по щеке поцелуем и направилась в дамскую комнату попудрить носик. Она красила перед зеркалом губы, когда в уборную вошла девушка, на первый взгляд, приверженка готической субкультуры.

– Красивое платье, – сказала она, искоса взглянув на Лауру, и включила воду. – И как тебе здесь?

– Ничего, – машинально откликнулась Лаура.

Не отрываясь от зеркала, она рассматривала собеседницу – удивительно, но в отличие от готических дам на той совсем не было косметики, да она и не нуждалась в макияже. Природная утонченная красота: правильные черты лица, полупрозрачная кожа, холодные зеленые глаза малахитового оттенка, обрамленные натуральными пушистыми ресницами, бледно-розовые губы. Ее волосы, опять же не черные, а каштановые, ниспадали из-под изящной шляпки идеальными тугими локонами, как у фарфоровой куклы. В черном платье с турнюром незнакомка как будто явилась из XIX века, настолько точно был стилизован ее наряд под эпоху стимпанк. Тонкая талия затянута в атласный корсет, расшитый золотом. По сравнению с незнакомкой Лаура вдруг показалась себе простушкой в своем довольно сдержанном черном платье с тюлевой юбкой до колен. У Лауры имелось предубеждение, что ей уже не по возрасту одеваться вычурно, хотя Эдгар не был против. Но за годы жизни в Англии консерватизм постепенно проник им в кровь.

«Я становлюсь брюзгой, – уныло подумала Лаура, глянула на себя в зеркало и поправила вырез декольте. – Ну и ладно, зато бюст у меня что надо».

– Не хочешь покурить? – между тем предложила девушка, и Лауре показалось странным услышать подобный вопрос из этих нежных уст, похожих на бутон шиповника.

– Здесь запрещено курить, – сухо ответила Лаура и убрала помаду в сумочку, собираясь уходить.

– И то верно, – согласилась девушка и таинственно улыбнулась, – уже двенадцать лет как. Этот закон вступил в силу 1 июля 2007 года.

– И сколько же тебе лет было тогда – шесть или восемь? – буркнула Лаура, рассматривая незнакомку в зеркале.

– Гораздо больше, – весомо произнесла та и выключила воду, – да и тебе давно не девятнадцать, Лорелия-Вирджиния. И даже не двадцать пять, как ты хочешь выглядеть, чтобы быть под стать ему.

Лаура порывисто повернулась к девушке и невольно попятилась. В наступившей тишине был слышен только гулкий стук каблуков. Лаура опомнилась, только когда уперлась спиной в стену. В этот момент справа от ее головы сработала сушилка для рук, шум разорвал тишину, а ветер мгновенно взъерошил волосы. Лаура вздрогнула, отвлекшись на секунду, и снова перевела взгляд на опасную незнакомку.

– Сто лет не бывала на людях, – беззаботно проворковала та, отвернувшись к зеркалу и доставая пудру – настоящую, с пуховкой. Лауре подумалось, что ее слова вовсе не преувеличение. – Завидую тебе, подруга, ты везде ездишь и, видимо, счастлива.

– Это ты следила за нами? – с усилием выговорила Лаура.

– Да, и не только я.

– И много вас?

– Не очень. Из женщин только я и Сусанна. Та еще стерва, скажу тебе по секрету. Остальные – мужчины. Скоро вы со всеми познакомитесь. А мое имя – Шарлотта.

Лаура нервно облизала губы, накрашенные матовой помадой ее любимого оттенка «запекшаяся кровь».

– Чего вы хотите?

– Пока только поговорить, – пропела собеседница с ехидной улыбкой. – Но я вижу, ты струсила. Беги, жалуйся своему создателю. Договариваться с тобой бесполезно, ты ничего не решаешь. Я подойду через пять минут. И давайте без глупостей вроде побега через черный ход.

Лаура развернулась и молча покинула уборную, стараясь идти помедленнее.

Эдгар все понял еще до того, как она приблизилась: хотя его красавица вышагивала обычной плавной походкой, в ее глазах метался страх.

– Уже? – коротко спросил он. – И кто там?

– Девушка. Одна, пока одна, но ей удалось меня напугать. Она сейчас подойдет. Ее зовут Шарлотта.

– Девушка… – повторил Эдгар и нахмурился. – Неожиданно. Иди сюда, встань поближе ко мне.

Шарлотта вплыла в зал горделиво и воздушно, как настоящая леди викторианской эпохи. В XXI веке девушки не умели с такой легкостью нести себя, столь изящно подбирать шлейф длинного платья. Эдгар рассматривал ее внимательно, желая оценить уровень силы, но без типично мужского интереса – кроме Лауры, его никто не привлекал. Шарлотта прошествовала сквозь толпу и остановилась напротив.

На сцене готическая группа The Nosferatu исполняла песню о вампире, влюбившемся в истребительницу, а та освободила его душу при помощи благословенного серебра. Шарлотта поневоле вслушивалась в слова песни.

– И часто вы так развлекаетесь? Удивительно, он так поет, как будто знает про нас все. – Шарлотта кивнула на немолодого вокалиста в бархатном пиджаке и темных очках, который манерно извивался на сцене. При этом она выказала настороженность тем, что ни на миг не обернулась к источнику музыки и взгляда от вампиров не отвела.

– Иногда приятно послушать правду о себе, так сказать, ощутить сопричастность, – учтиво пояснил Эдгар. – Даже если пытаешься жить обычной жизнью, похожей на человеческую хотя бы отдаленно. Впрочем, здесь слишком шумно, чтобы вести светские беседы. Извольте сообщить, что вы хотите от нас, мисс Шарлотта.

– Миссис, – важно провозгласила та. – У меня есть муж, мы вместе уже сто пятьдесят лет. И не стоит завидовать, и у вас так будет… если вы, конечно, доживете. А может статься, умрете в один день, и довольно скоро.

– Звучит как угроза, – ровным голосом изрек Эдгар, глядя на нее свысока, – рост давал ему это преимущество.

Шарлотта уморительно наморщила носик и заливисто рассмеялась, помотав головой. От мерцания стробоскопов по ее блестящим локонам пробежали красноватые блики и такой же кровавый отсвет промелькнул в глазах.

– Отнюдь. Мы просто хотим познакомиться с вами. Нас ведь так мало, вымирающий вид. – Девушка с печалью вздохнула, но выглядело это излишне театрально. – Мы живем одной семьей и готовы принять в нее и вас.

– Нас не волнуют ваши дела. Мы и есть семья друг для друга, больше нам никого не надо, – сказал Эдгар и демонстративно обнял за талию застывшую в ужасе Лауру. – Мир достаточно большой, мы готовы покинуть Великобританию и больше не вспоминать о вашем существовании.

– Я согласилась бы с вами, но не могу… – с показным сожалением произнесла Шарлотта. – У нас все решают мужчины, а я всего лишь слабая девушка. Вам придется нанести нам визит… Объясните главе клана вашу позицию, и вы свободны. В противном случае меня ждет строгое наказание. Вы же не хотите причинить мне зло, когда я расположена к вам всей душой?

– Если быть откровенным, мне все равно, – жестко заявил Эдгар. – Повторяю, ваши дела нас не касаются.

Прелестное лицо Шарлотты окаменело и стало слишком суровым для ее нежных черт. Наигранный детский восторг вмиг улетучился, явив ее истинную сущность – старой и очень сильной вампирши.

– Как знаете, – процедила она. – Я бы советовала вам заручиться моей поддержкой, пока я в хорошем расположении духа. Но насильно мил не будешь… Кто знает, как вас встретит Эдинбург.

– Эдинбург? – переспросила Лаура.

– Да, – подтвердила Шарлотта, и ее лицо снова озарилось приветливой улыбкой. Она напоминала кошку, приглашающую мышей поиграть. – Самый красивый город Великобритании! Вы там бывали, но уверена, не видели самого главного. Мы устроим для вас незабываемую экскурсию.

Шарлотта достала из сумочки современный сотовый телефон и добавила:

– Вы удивлены, что я не пишу вам адрес на клочке старинной бумаги со строжайшим указанием сжечь? Нет, я не настолько старомодна. Все просто – когда прибудете в Эдинбург, напишите мне в мессенджер, в каком отеле остановитесь, и с вами свяжутся. А сейчас я, пожалуй, удалюсь. Не смею мешать вам наслаждаться музыкой. До свидания.

Лаура невольно дернулась, когда на ее телефоне пискнул сигнал сообщения. Шарлотта торжествующе улыбнулась на прощание, развернулась и ушла, игриво покачивая турнюром на бедрах.

Оставшийся вечер в клубе прошел для Лауры как в тумане. Она не различала лиц и не слышала музыки, в ее уши будто бы вложили вату, а в голове роились бессвязные мысли.

– А ты жаловалась, что мы скучно живем, – мрачно сказал Эдгар, когда они вернулись в отель. – Надеюсь, теперь тебе весело и интересно.

У Лауры задрожали губы, как если бы она снова стала беспомощной девочкой. От обвиняющих слов Эдгара тягостное чувство вины вмиг подкосило ее, снесло самоуверенность, как шелуху. Лаура одним движением стянула платье через голову и кинулась ему на шею. Эдгар все понял, поднял ее на руки и отнес на кровать. Они любили друг друга с отчаянной страстью обреченности, будто бы в последний раз. Узнавали каждый сантиметр кожи, пробуя поцелуями на вкус, и черпали силу в своей близости.

– Что же нам делать? – прошептала Лаура, машинально водя пальчиком по груди Эдгара, где был различим едва заметный шрам – напоминание о ее собственной безрассудности, из-за которой они оба едва не погибли тридцать лет назад. Теперь, перед лицом неизвестности и очевидной угрозы, Лаура осознала, как ничтожна была та опасность: всего лишь ребячество и глупость. На сей раз не она навлекла на них слежку, но преследователей много, они наверняка сильны и жаждут бессмертной крови. – Только не говори, что не знаешь! Ты всегда знаешь все!

– У нас особо нет вариантов, милая, – вздохнул Эдгар, одной рукой крепче прижимая ее к себе, а другой очерчивая изгибы девичьего стана: высокую грудь, переходящую в точеную талию и округлые бедра. – Если мы уедем, то не сумеем скрыться, не оставив следов. Даже если выберем самую глушь, они настигнут нас. Кроме того, есть семья Джемаймы – наше уязвимое место. Нам остается покориться или бороться. Что ты выберешь?

Лаура настолько привыкла полностью полагаться на Эдгара в решающих вопросах, что даже не нашлась что ответить, когда он поставил ее перед выбором.

– Поступай как считаешь правильным для нас, – растерянно проронила она.

– Начнем с простого, – рассуждал Эдгар. – Мы должны выяснить, что им на самом деле нужно от нас. Леди Шарлотта выражалась весьма туманно, и я уверен, что она многого недоговаривает. Или врет. Для начала нам придется принять решение, поедем мы к ним или нет.

– Мне страшно, – призналась Лаура с запинкой. – Это же все равно что идти прямо волку в пасть, на верную смерть.

Эдгар скользнул поцелуем по ее виску и заговорщически прошептал на ухо:

– Если мы откажемся, то лишь оттянем неизбежное, моя сладость. И неужели тебе не любопытно, какие они?

– Ты всегда был столь осторожен, Эдгар! – воскликнула Лаура, приподнимаясь на локте и натягивая на грудь простыню. – Сколько я тебя знаю, ты никогда не плыл по течению и ни разу не делал ничего против своей воли!

– Мы поедем, – неожиданно изрек Эдгар, и глаза его блеснули азартом. – Я люблю рисковать. Иногда приходится уступить в малом, чтобы выиграть большее.

Лаура откинулась на подушку и промолчала, уставившись в украшенный лепниной потолок. Она доверилась Эдгару, понимая, что они подошли к черте, откуда не будет возврата к прежней размеренной жизни. Впрочем, Лаура подсознательно хотела какой-то встряски. Ей иногда казалось, что ее кровь помутнела от неизменной рутины и стала медленнее течь по венам. Недовольство подспудно копилось в ней и когда-то должно было вырваться наружу, как пробка из бутылки шампанского, если ее взболтать.

«Эдгар лучше знает», – повторяла она про себя как заклинание, хотя не особенно верила в это.

Глава 8

«Эдинбург – самый красивый город на свете», – думала Лаура по пути из аэропорта в отель. Город-праздник, город-фестиваль, готическая сказка, словно кинодекорация, – только все настоящее и невообразимо старое. Город королей и повстанцев, коварных заговоров и хладнокровных убийств. Здесь во дворце Холируд на глазах у беременной королевы Марии Стюарт умертвили ее ближайшего советника Дэвида Риччио. Согласно легендам, в Эдинбургском замке бродят призраки безголового барабанщика, замученных в темницах пленников и волынщика, бесследно сгинувшего в подземелье. Пожалуй, Эдинбург самый лучший город для смерти – эта мысль не выходила у Лауры из головы.

Они с Эдгаром посещали Эдинбург дважды: во время летнего кинофестиваля и парада военных оркестров. Августовское солнце плавилось в речушке Уотер-оф-Лейт, чертово колесо «Глаз Эдинбурга» плавно крутилось в саду Принсес-стрит, как бы повинуясь дуновению ветерка, центр города наводняли толпы туристов и пронзительные звуки волынок. Тогда Лаура сетовала лишь на то, что не может попробовать, какой на вкус хаггис[11], и не понимала, что в действительности она счастлива. Сейчас же Эдинбург настороженно застыл под низким серым небом, одетый золотом и дышащий тленом.

– вспомнилось Лауре стихотворение тезки ее возлюбленного. Прах к праху. Все, что живет, рано или поздно погибнет.

Эдгар, обладая своеобразным чувством юмора, забронировал для них отель с вызывающим названием «Дом богов». Современное здание на злачной улице Каугейт, в одном лишь квартале от Королевской мили, квадратное и не слишком привлекательное внешне, скрывало внутри серых стен претенциозную роскошь на грани эпатажа.

– М-да, мне кажется, или мы попали в бордель? – проворчала Лаура, окинув взглядом номер в багровых тонах: красные стены, огромную кровать с бархатным балдахином оттенка марсала, светильники с абажурами, обтянутыми алым плюшем с кистями. Рядом с кроватью одиноко стояла медная ванна, сверкая хромированными кранами. Олицетворению викторианской экстравагантности и утонченного порока противоречили полотенца, сложенные в виде целующихся лебедей, и два бокала с приветственными коктейлями «Маргарита» на туалетном столике.

– Ты просто устала, милая, – миролюбиво сказал Эдгар. – Нам стоит освежиться после перелета. Я распоряжусь, чтобы приготовили ванну.

В теплой воде, насыщенной морской солью с ароматом лаванды, Лаура вскоре сменила гнев на милость.

– М-м-м, пожалуй, тут не так уж плохо, – проворковала она, млея в объятиях Эдгара. – Я боюсь подумать, что это наша последняя ночь вдвоем. Что ничего больше не будет как раньше. Что нас ждет?

Эдгару хотелось бы успокоить и разубедить ее, но он не мог притворяться, что все в порядке. Вместо пустых слов он привлек Лауру к себе под тихий плеск льющейся из крана воды. Девушка перевернулась на бок, удобно устраиваясь меж его коленей, обняла одной рукой за шею и потянулась к нему поцелуем. От блаженства Лаура прикрыла глаза, наслаждаясь мягкостью губ Эдгара и его волнующими прикосновениями. Ее тонкие пальчики запутались в его распущенных волосах, блестевших в приглушенном освещении номера как расплавленное золото. Эдгар охотно ответил на поцелуй, смакуя вкус ее губ, опьяняющих, как ледяное вино, которое получает свою сладость из замороженных на лозе ягод.

Эдгар пошел бы на многое, чтобы и дальше коротать подобным образом свою вечность, которая его более чем устраивала. Бесконечно любить Лауру, пить ее медовое дыхание, ласкать грудь с тугими розовыми венчиками, что высовывались из воды, дотрагиваться мочалкой до скользкого от пены бедра. Эдгар не мыслил своей жизни без возлюбленной. Ни с одной женщиной в его человеческой жизни ему не было так хорошо, как сейчас с Лаурой. А после своего перерождения вампиром Эдгар попросту никого не хотел на протяжении более чем двухсот лет. Мнил себя высшим существом, чуждым человеческих страстей, пока не появилась она. К моменту ее рождения Эдгар истосковался от одиночества и возмечтал создать себе достойную ученицу. Лауру он полюбил с первого взгляда, когда встретил ее уже взрослой девушкой, и время не притупило его чувства, они становились только глубже. Эдгар не желал видеть в своей жизни никого, кроме Лауры, она завладела им полностью и безраздельно.

– Я всего лишь хочу, чтобы мы с тобой жили спокойно и незаметно, не опасаясь преследований. Нам от них ничего не нужно. Попробуем донести до них эту мысль. – Эдгар тронул указательным пальцем впадинку над верхней губой Лауры, а затем мягко провел по нижней. – Оденься завтра поскромнее. И лучше молчи, говорить буду я. Скажу откровенно, ты не слишком сильна в искусстве дипломатии.

Лаура не стала спорить и кивнула, чтобы не портить этот вечер, что обещал перетечь в незабываемую ночь на кроваво-красной кровати. Они выбрались из ванны и закутали друг друга в махровые полотенца. Лаура читала в глазах Эдгара восхищение и нарастающее вожделение, понимала, что он хочет большего, а не просто принять ванну вдвоем. Она сбросила покрывало с кровати на пол и улеглась на черные простыни, приняв соблазнительную позу. Следом упало полотенце. Эдгар опустился на кровать и жадно привлек Лауру к себе. Его пальцы погрузились в ее влажные волосы, мягко и деликатно массируя затылок. Лаура призывно обнажила шею, и губы Эдгара тут же скользнули туда, ловя биение пульса там, где было средоточие нервных окончаний. Он любил вспоминать, как когда-то укусил ее в это место, выпил ее жизнь и даровал взамен новую. Его руки неторопливо разминали ее тело, разгоряченное после ванны. Волосы Лауры благоухали лавандой, а касаться ее кожи было столь же приятно, как гладить лепестки свежесрезанных роз.

Лаура откинулась на подушки и почти мурлыкала, самозабвенно отдаваясь во власть его рук и губ. Ее тело чутко откликалось на каждое прикосновение Эдгара, даже самое легчайшее. Внизу живота растекалось сладостное томление, а в груди порхали огненные бабочки с бархатными крыльями. Лаура забыла обо всем, кроме упоительных ощущений, которые переполняли ее, пронизывали каждую клеточку, подобно тому как солнечные лучи проникают сквозь ветви цветущих деревьев, согревая каждую травинку.

За тридцать лет страсть Лауры и Эдгара ничуть не остыла, хотя за это время они успели изучить каждый сантиметр тел друг друга. Его руки и губы блуждали повсюду, даря неописуемое наслаждение, разливая под кожей мед и огонь. В ответ ее пальцы игривой лаской пробежали по его спине к ямочкам на пояснице, настойчиво сжали бедра. Эдгар, не в силах дольше сдерживаться, раздвинул Лауре ноги и плавно погрузился в ее жаждущую плоть. Близость с ней напоминала соскальзывание в пламя, но не обжигающее, а ласковое. Только сливаясь воедино и растворяясь друг в друге, вампиры чувствовали себя по-настоящему теплыми и живыми, почти людьми.

Лаура тихонько постанывала в такт его ритмичным толчкам, возбуждая приливы жгучего желания. Как заклинание она повторяла имя Эдгара в тишине, напоенной истомой и дурманящим запахом лаванды. Лаура крепко обняла руками шею Эдгара и обвила ногами его бедра, стремясь как можно полнее ощутить его, усилить надвигающийся экстаз и вычерпать вместе до дна. Огненная паутина опутала ее тело от макушки до кончиков пальцев, вызывая приятные покалывания и мириады мурашек по коже. Эдгар замедлился, желая оттянуть финал, и со сдавленным стоном захватил в плен ее рот, соединившись с Лаурой в очередном поцелуе, который не мог утолить их обоюдную жажду. Этот поцелуй, наполненный томительной нежностью и опаляющей страстью, казалось, длился вечность, и мир вокруг вращался в едином ритме с ними.

Оторвавшись от губ Эдгара, Лаура сделала глубокий вдох и грациозно переменила позу, очутившись сверху. Его руки заскользили по ее спине и округлым бедрам, неустанно исследуя такое желанное, вечно юное тело. Лаура совершала размеренные движения, отбрасывая назад светлые волосы и изящно прогибаясь в пояснице, давая возможность вдосталь любоваться ею. И тонула в бездонной синеве его глаз, подернутой дымкой сладострастия. Ни с чем не сравнимое счастье – чувствовать себя любимой и единственной, даже спустя тридцать лет совместной жизни.

Лаура наклонилась и припала к губам Эдгара, ускоряя темп и ощущая приближение финала. Они предугадывали каждое движение друг друга, эхом повторяли каждый стон. Их вздохи в унисон превратились в одно дыхание на двоих. Вспышка огня, зародившегося глубоко внутри, накрыла подобно лавине, начисто сметая все мысли и ощущения, кроме всепоглощающего экстаза. Сладостные стоны прозвучали завершающими аккордами в симфонии их страсти. Лаура в изнеможении упала на грудь Эдгара, все еще оплетая его ногами. Какое-то время они лежали в эйфории, не желая разъединяться и словно врастая друг в друга. Их длинные волосы спутались, дыхание постепенно выровнялось, а лица излучали неземное умиротворение.

– Я люблю тебя, – нежно произнес Эдгар, и его голос ощущался на коже как особый, изысканный вид ласки. – Помни об этом, что бы ни случилось.

– Я тоже тебя люблю, – отозвалась Лаура, – кроме тебя, у меня никого нет и не будет никогда!

На следующий день Лаура надела темно-синее платье в цветочек с кружевным воротничком, а волосы собрала в пучок на затылке. В таком наряде выглядела она похожей на ученицу закрытого пансиона. Краситься Лаура не стала, лишь слегка оросила себя духами. Она давно отказалась от излюбленного запаха ландыша, посчитав себя слишком взрослой и искушенной для него. Теперь она меняла духи прежде, чем они успевали надоесть. В этот день девушку окутывал шлейф пудрового аромата со свежими нотами туберозы – сама невинность, томная луна, растворившаяся в воде ранним утром.

Лаура взглянула на Эдгара, который уже оделся и ждал ее. Он давно не носил прекрасные старомодные костюмы, сшитые специально для него по лекалам XVIII века. В Англии Эдгар предпочитал стиль кэжуал – твидовые пиджаки, английские рубашки и классические брюки, что ему невероятно шло. Золотистые волосы Эдгар по-прежнему убирал в хвост, но в последние годы стригся короче – они едва доходили до лопаток. Великобритания с ее сдержанной элегантностью была ему к лицу, хоть Эдгар и не являлся англичанином. Он мимикрировал под эту консервативную страну с ее устоявшимися традициями.

Эдгар и Лаура покинули отель и двинулись по улице Каугейт мимо закрытых в утренние часы баров и клубов, размалеванных граффити. Название улица получила в Средние века, когда по ней гоняли коров на рынок. Она протянулась под Южным мостом существенно ниже уровня других улиц и упиралась в площадь Грасс-маркет, где в прежние времена проводились публичные казни, о которых напоминала вывеска одного из баров – «Последняя капля». Из-за высоких мрачных домов по обе стороны улицы и нависающей впереди скалы, увенчанной Эдинбургским замком, казалось, что путь пролегает по дну глубокого оврага. Вампиры свернули в узкий проулок Олд-Фишмаркет-Клоуз, где когда-то располагался рыбный рынок, и вскоре вышли на Хай-стрит.

Как обычно, на Королевской миле было не протолкнуться из-за вездесущих туристов, мимов, волынщиков и зазывал. Эдгар остановился, достал телефон и сверился с адресом, указанным в сообщении. Перед ними высился не особо примечательный, типичный для средневековой застройки Эдинбурга дом: пять этажей, зарешеченные окна, мансарда и двускатная черепичная крыша. Из трубы валил густой дым. От здания исходило давящее ощущение тайны и опасности. Даже в мистическом Эдинбурге этот дом выделялся, вызывая у чувствительных людей мурашки по коже.

– Удивительно, что они обосновались в самом центре города, – с опаской заметила Лаура. – Судя по всему, они не боятся ничего.

– Почему же, это не лишено смысла, – возразил Эдгар. – Взгляни, сколько людей вокруг. Готов поспорить, здесь иногда пропадают неудачливые туристы.

Он не успел нажать на кнопку звонка, как деревянная дверь отворилась, и на пороге возникла их новая знакомая. Шарлотта была затянута в изумрудно-зеленое платье под цвет глаз, с глухим воротом и плотным лифом на пуговках, что делало ее грудь почти плоской. Роскошные каштановые волосы оттенка красного дерева убраны в высокую прическу помпадур. Лишь несколько непослушных локонов выбивались на висках, подчеркивая очарование ее задорного личика. В длинном платье, с подсвечником в руках, Шарлотта представляла собою образ истинной викторианской леди и при дневном свете казалась еще красивее. Явление девушки с подсвечником на пороге старинного дома в Эдинбурге никого не удивляло. На Королевской миле постоянно проводили экскурсии актеры, одетые в средневековые костюмы.

– О, вы приехали! – воскликнула Шарлотта с наигранным удивлением. – Добро пожаловать в клан Вечерней зари!

Лаура и Эдгар переступили порог, и дверь захлопнулась, отрезав их от городской суеты глухой тишиной и темнотой. В прихожей изящный мужчина с оливковой кожей и короткими черными волосами снял с Лауры пальто, как бы невзначай огладив ее плечи.

– Delizioza[13], – слащаво произнес он по-итальянски.

Лауру передернуло, а Эдгар метнул на него свирепый взгляд, но ничего не сказал.

– Оттавио! – звонким голосом осадила наглеца Шарлотта, от которой не укрылась неловкость ситуации.

Она виновато улыбнулась гостям и предложила следовать за ней, подняв подсвечник. По скрипучей деревянной лестнице вампиры поднялись этажом выше, но Лауре казалось, что восхождение длится целую вечность. Она рассматривала безупречно прямую спину Шарлотты, как плавно колышется подол ее платья и как трепещет пламя свечей. Лауру не покидало ощущение, что XXI век остался позади и они стали героями готического романа. Итальянец по имени Оттавио замыкал процессию.

Через двустворчатые двери они вошли в большой зал, что занимал все пространство второго этажа и впечатлял убранством. Стены украшали деревянные панели с изображениями демонических существ, обрамленные растительными узорами. Над панелями возвышались полированные колонны из дерева, переходя в каркас сводчатого потолка. Деревянный потолок представлял собой сложное сплетение тончайших узоров, выполненное искусными мастерами. Высокий камин у западной стены был тоже облицован узорчатыми деревянными панелями, закрывающими дымоход. Бросался в глаза мастерски вырезанный герб и лик улыбающегося Мефистофеля.

Сквозь витражные окна слабо сочился свет пасмурного осеннего дня. Шум с оживленной улицы не проникал внутрь: видимо, благодаря современным стеклопакетам, подумалось Лауре. У окна на красном плюшевом диване раскинулась знойная брюнетка с волосами цвета черного кофе. Рассеянный дневной свет омывал ее кожу оттенка слоновой кости, не причиняя таких неудобств, как яркие солнечные лучи. Внешность у брюнетки была европейской, но с пряной приправой Азии, о чем свидетельствовал разрез ее раскосых глаз с приподнятыми уголками. Кожаный корсет не скрывал роскошных форм, казалось, ее грудь сейчас выпрыгнет из выреза. Темноволосый вампир, поднявшийся следом, присел у девушки в ногах и беззастенчиво погладил ее стройную лодыжку.

В центре зала под тяжелой люстрой стоял массивный стол, окруженный стульями в готическом стиле с высокими спинками, вырезанными в форме остроконечных башенок, и точеными ножками. Но самый большой трон, обитый алым плюшем, занимал почетное место во главе стола, на спинке – изображение герба и улыбающегося дьявола.

На двух таких стульях, отодвинутых к стене, сидели мужчины. Один был маленького роста и совсем неприметной наружности: расплывшаяся фигура с небольшим брюшком, залысины и заурядное лицо. Если встретишь такого в толпе, пройдешь мимо и не заметишь, если бы не его цепкий взгляд. Второй мужчина обладал породистой внешностью британского аристократа: холеное, немного удлиненное лицо с высокими, резко очерченными скулами и квадратной челюстью, пышные темно-каштановые волосы и аккуратные бакенбарды, что напоминали о викторианской эпохе. Шарлотта юркнула в комнату и поставила подсвечник на стол, затем подошла к красавцу, словно сошедшему со страниц романов Джейн Остин, опустилась на низкий пуфик у его ног и взглянула снизу вверх с улыбкой, полной обожания. Он снисходительно посмотрел на Шарлотту льдисто-голубыми глазами и заправил ей за ухо выбившуюся прядь.

«Это и есть ее муж, – подумала Лаура, приглядываясь к незнакомым вампирам и безуспешно стараясь определить их возраст. – Из девятнадцатого века, судя по всему».

Одна из панелей в стене на противоположном конце комнаты скользнула вбок, и в комнату вплыл мужчина. Лет тридцати пяти на вид, высокий и коротко стриженный, с суровыми чертами лица, одетый во все черное, только на плечи была накинута пурпурная мантия, подобная тем, что носили короли. Слишком театрально, подумалось Лауре. Однако при его эффектном появлении девушка невольно вздрогнула: она ощутила чистое, беспримесное зло и великую силу. Стало очевидно, кто здесь главный. Лауре не хватило бы способностей, чтобы определить возраст этого вампира, но краем глаза она видела, что Эдгар, стоявший рядом, пристально всматривается в главу клана.

Тот прошествовал по залу и с надменным видом уселся на трон, не предложив присесть гостям. Он протянул руку к подсвечнику и медленно провел длинными пальцами сквозь пламя, что не оставило ожогов на его холодной коже. Затем поднял взгляд угольно-черных глаз и изучающе оглядел новоприбывших. Среди местных темноволосых вампиров, словно сошедших с киноэкрана, блондины Эдгар и Лаура в современной одежде смотрелись чужеродно и, пожалуй, чересчур лучезарно.

– Что тут у нас? – произнес вампир вместо приветствия. – Очень сильные кровные узы. О, кровосмешение. Как это мило. И каково это, спать с собственной правнучкой?

– Прекрасно, – сдержанно ответил Эдгар.

– До такого не додумался никто из нашего племени. – На тонких губах вампира промелькнула тень улыбки. – Мне даже стало жаль, что я не следил за собственным потомством – слишком много бастардов оставил по всей Европе. И как это – по-особому пикантно и приятно? Насколько остры ощущения?

– Лаура устроена как самая обычная женщина. И я сплю с ней как с обычной женщиной, – ответил Эдгар словами лорда Байрона[14] и скептически приподнял бровь. – Вы планируете перейти к делу или же продолжите выспрашивать интимные подробности нашей совместной жизни?

– Вы двое набрали слишком много силы, и теперь я вижу почему. У вас слишком крепкая связь, столько всего переплетено: кровь, секс и магия! – Глава клана сделал томительную паузу и продолжил: – Я не представился, а это невежливо. Мое имя Дугальд, я ношу прозвание Темнейший. Фамилию я уже утратил в веках. И, предваряя ваш вопрос, скажу сразу: мне пятьсот лет и я самый древний из ныне существующих вампиров.

– Есть ли в мире другие вампиры помимо вас и нас? – напрямую спросил Эдгар, желая без отлагательств выяснить самое важное.

– Нет, и мне это достоверно известно. Последние сгинули во время Второй мировой. Все, кто остался, – мои отпрыски. Сусанну, Ричарда и Жан-Рауля создал я сам, а они, в свою очередь, обратили Оттавио и Шарлотту. Мы не знали о вашем существовании до тех пор, пока вы несколько лет назад не наведались в Эдинбург на фестиваль Фриндж. И нам потребовалось время, чтобы разузнать, кто вы такие. Я чистокровный шотландец и знаю, что в вас тоже есть толика шотландской крови. Интересная женщина была ваша прабабушка. Но если бы ее в свое время сожгли на костре, было бы лучше для всех.

На алебастровом лице Эдгара не дрогнул ни один мускул, хотя Лаура чувствовала, что внутри него клокочет гнев.

– Мне известно, кто был ваш создатель, – продолжил свою речь Дугальд. – Я знавал Низамеддин-бея – очень давно, еще в семнадцатом веке. У вас с ним очень призрачная связь, хотя я чувствую внутри вас его силу. От вас, пан Эдгар Вышинский, пошла ваша собственная линия крови. Очень интересно. Отчего же у вас всего одно дитя?

– Лаура доставила мне слишком много хлопот, чтобы решиться на пополнение в нашей семье, – небрежно ответил Эдгар. – Мы планируем и дальше оставаться вдвоем, не создавая новых вампиров.

Дугальд недоверчиво посмотрел на Эдгара и перевел взгляд на Лауру. Как бы хорошо Эдгар ни играл свою роль, примеряя маску наигранного безразличия, ему не удалось уберечь свою подопечную от интереса Дугальда. Агатовые глаза Темнейшего напоминали два бездонных колодца, и Лаура невольно поежилась под этим взглядом, в котором зияла пустота. И с сарказмом подумала, что ей стоило бы примерить стиль брюнетки по имени Сусанна: надеть платье из искусственной кожи, натянуть высокие сапоги-ботфорты, а в руки взять хлыст. Тогда она бы соответствовала растиражированному в кинофильмах образу вампирши. Сейчас же Лаура чувствовала себя школьницей, выставившей напоказ непорочность и наивность точно лакомый кусочек, и стояла ни жива ни мертва, позволяя Дугальду оценивающе осматривать ее тело, как жертвенного агнца.

Напряжение висело в разреженном воздухе, как грозовая туча. Казалось, любое неосторожно сказанное слово ударом молнии разрушит хрупкое равновесие законов гостеприимства и вызовет магическую бурю.

– Вы почти не пользуетесь своей силой, особенно девчонка, – лениво проговорил Дугальд. – Нерастраченная энергия прямо-таки бурлит в ней. И она до сих пор подвержена рефлексии. Я научу ее уму-разуму.

– Нет! – вне себя от ужаса воскликнула Лаура, не сумев сдержать возгласа.

Дугальд смерил ее уничижительным взглядом, как букашку, неожиданно попавшую ему в тарелку.

– А тебе никто не давал права говорить, женщина!

Лаура вознегодовала и открыла было рот, чтобы дать отпор, но Эдгар кинул на нее предостерегающий взгляд, призывая к благоразумию. Лаура не думала, что ей, пятидесятилетней даме с оксфордским образованием, кто-то скажет подобные вещи, даже если это древнее зло. Особенно когда на дворе XXI век – время воинствующего феминизма.

– Вы так и не научили девчонку хорошим манерам, – презрительно изрек Дугальд, от которого не укрылся ее порыв.

– Это моя женщина, – отчеканил Эдгар, подчеркивая каждое слово. – Она принадлежит мне не только по праву обращения, но и по крови. Никто не вправе посягать на чужое, даже вы.

Эдгар жестом собственника обнял Лауру за талию, а между тем по комнате пронесся леденящий ветер. Стены вздрогнули от раскатистого удара грома, как будто бы вампиры находились под открытым небом, стекла жалобно зазвенели.

Низенький полноватый вампир ухмыльнулся и раскрыл над собой черный зонтик, материализовавшийся в его руках неизвестно откуда. С губ Лауры сорвался нервный смешок, а Шарлотта восторженно зааплодировала.

– Мы уедем, – весомо произнес Эдгар, выдвигая свои условия, – и не будем вмешиваться в ваши дела, равно как и вы – в наши.

– Вы уедете, – ответил Дугальд на ультиматум, выделив слово «вы». – Один. Она останется здесь. Знаю, навсегда вы ее не уступите, но пусть хотя бы месяц побудет нашей гостьей. Я должен разобраться в природе вашей силы и убедиться, что вы не представляете опасности для нашего клана. Гарантирую ей физическую неприкосновенность, никакого насилия. Заберете свою правнучку через тридцать дней целой и невредимой. Подумайте до завтра.

Лаура почувствовала новый прилив страха под взглядом Дугальда, как если бы вдруг очутилась обнаженной на трескучем морозе. Даже Эдгар, которого она не выпускала из вида, подпитываясь силой от его незримой поддержки, выглядел бледнее обычного. Верховный вампир, судя по всему, умел вселять ужас и играть на потаенных страхах других. Сейчас Дугальд задумал отнять у Эдгара Лауру, и тот не мог воспрепятствовать.

– А если мы откажемся? – задал Эдгар риторический вопрос, стоя плечом к плечу с Лаурой и удерживая ее за талию.

– Тогда война, – равнодушно пожал плечами Дугальд. – Но не забывайте, нас шестеро, а вас всего двое. И ваша пассия слишком молода и неопытна в сравнении с любым из нас. Вы нам не соперники. Куда бы вы ни сбежали, мы отыщем вас и предадим смерти, поэтому я советую вам хорошенько поразмыслить.

Красавица Сусанна текучим движением поднялась с дивана и прошлась по комнате, покачивая выдающимися бедрами, – очертания ее фигуры напоминали гитару. Вампирша встала позади трона, красноречивым жестом положив руку на резную спинку. В кошачьих глазах брюнетки тлела неприязнь.

Лаура видела, что в отчаянной попытке защитить ее Эдгар был готов подставить под удар себя, понимая, что силы неравны, но это не сработало. Всем вампирам в комнате было не меньше ста пятидесяти лет. Лаура осторожно оглядела зал, пытаясь прикинуть расстановку сил. Шарлотта по-прежнему сидела возле ног мужа, на ее губах стыла любезная улыбка. Идеальная маленькая женщина – как красивая безделушка, подумала Лаура. Зато ее супруг Ричард выпрямился и напоминал напряженную струну, от него исходила явная угроза. Итальянец Оттавио улыбался дежурной улыбкой лакея, а низкорослый шут по-прежнему держал над головой раскрытый зонт.

– Она ведь сделает все, что вы скажете, верно? – продолжал Дугальд, рассматривая обмершую Лауру. – У нашего Ричарда такая женушка. Или вы дали ей слишком много свободной воли? Что вы за мужчина, если не можете сладить со своим созданием?

– Как я велю, так и будет. – Эдгар и бровью не повел. – А сейчас нам пора откланяться. Мы хотели бы посмотреть город.

– Да, разумеется, – не стал возражать Темнейший. – Оттавио, проводи наших гостей.

В прихожей итальянец потянулся за пальто Лауры, но Эдгар опередил его.

– Не смей больше прикасаться к моей женщине, иначе тебе придется иметь дело со мной, – с обманчивым спокойствием произнес Эдгар. – Мне хватило силы определить, что я старше тебя почти вдвое, стало быть, не тебе тягаться со мной. Пойдем, милая!

Покинув вампирское гнездо, Эдгар и Лаура не сговариваясь свернули в сторону Лоан-маркет, но девушка не знала, куда ведет их путь. В растерянности цепляясь за руку Эдгара и едва поспевая за ним, Лаура спросила:

– Что ты задумал, куда мы идем?

– Нам нужно уединенное место, где мы сможем все обсудить, – понизив голос, сказал Эдгар и кивнул на гору «Трон Артура». – Я не доверяю этому городу, здесь повсюду у стен есть уши.

Дойдя до конца Королевской мили и обогнув Холирудский парк, вампиры быстро поднялись по извилистой тропинке и взобрались на Артуров трон – огромную вулканическую глыбу, парящую над городом. Они любили стоять на смотровой площадке и созерцать город, оставшийся где-то внизу, чувствуя себя на вершине мира. Но чем выше ты находишься, тем больнее падать.

Погода улучшилась, сквозь рваные серые облака пробились солнечные лучи, и со стороны залива Ферт-оф-Ферт веял морской бриз. Наверху дышалось легко, в свежем воздухе чувствовался соленый привкус. Склоны усеивали розовато-лиловые цветы вереска – редкость для октября. Эдинбург нежился в золотой дымке, расцвеченный яркой осенней листвой и увенчанный ажурной башенкой собора Сент-Джайлс точно короной. У подножья горы распростерся Холируд – бывшее аббатство, перестроенное в королевскую резиденцию. С высоты серое здание с затейливыми симметричными башенками напоминало игрушечный дворец. На скале напротив воцарился Эдинбургский замок в окружении стражей – почерневших шпилей церквей и готического монумента сэра Вальтера Скотта.

– Пожалуй, Эдинбург – самый красивый город для смерти, – обмолвилась Лаура, разглядывая панораму города.

– Ты приготовилась умереть, так быстро сбросив нас со счетов? – с упреком произнес Эдгар. – Нет, моя сладость, мы должны бороться! Безвыходных ситуаций не бывает.

Лаура усталым жестом вынула шпильки из пучка и высвободила волосы, рассыпавшиеся до талии белокурыми волнами.

– Нам следует отправиться в чертоги разума, – пошутила она, вспомнив недавний нашумевший сериал о Шерлоке Холмсе[15]. – Хорошенько поразмыслить, как сказал Дугальд, и что-то придумать.

– Я предпочел бы мирно разойтись разными дорогами, но клану Вечерней зари не дает покоя само наше существование, наша неразрывная связь и растущая сила. Значит, мы должны уничтожить их всех до единого. Я всегда так поступал, когда кто-то мешал мне спокойно жить. Мы останемся единственными вампирами в мире и продолжим существовать, как прежде… или погибнем. Даже если так случится, мне не будет жаль, потому что минувшие тридцать лет рядом с тобой – самое счастливое время в моей долгой жизни, – изрек Эдгар и ласково погладил Лауру по бледной щеке.

Та, казалось, не заметила его ободряющего прикосновения. Лаура отрешенно смотрела на залив, где белоснежный паром медленно вплывал в порт, и мысли ее витали где-то далеко. Невозможно было предугадать, что главу клана Вечерней зари заинтересует вовсе не Эдгар с его двухвековым опытом и силой, а Лаура – молодая и ничем не примечательная вампирша. Однако на этом любопытстве можно сыграть.

– Отличный план, – наконец проговорила Лаура, взвесив все за и против, повернулась к Эдгару и храбро заглянула ему в глаза. – И я знаю, как его осуществить. Я соглашусь на ультиматум. Поживу у них месяц и выявлю все слабые места. Должны же таковые у них быть? А потом мы их убьем.

Эдгар ухмыльнулся, но улыбка вышла нервной и неестественной, а на дне его глубоких синих глаз темной взвесью плескался страх.

– Нет. Ты, наверное, шутишь? Это недопустимо. Я не позволю тебе рисковать собой. Ты – смысл моей вечности. Я мужчина, значит, должен преодолевать все трудности и защищать тебя, моя девочка.

Лауре было больно смотреть на Эдгара, зная, какая буря чувств бушует у него в душе под непроницаемой маской рассудочности и власти. Любовь к Лауре, своему потомку и единственному созданию, стала его уязвимым местом, и Дугальд безошибочно вычислил его. Но Лаура твердо ответила Эдгару:

– Я уже не девочка, мне пятьдесят лет!

– Я слышу это не в первый раз. Как вампиру тебе всего тридцать.

– Тридцать один, – упрямо уточнила Лаура.

– Это неважно. Наверное, должно пройти еще по меньшей мере пятьдесят лет, прежде чем ты перестанешь считать года. Я говорю тебе нет! Это может нанести тебе непоправимый урон, уничтожить как личность, свести с ума.

– Мне кажется, глава клана тебя побаивается, не зная точно, на что ты способен, – рассуждала Лаура, – поэтому и не вступил с тобой в открытую конфронтацию. Меня же сэр Дугальд не воспринимает всерьез. Но я достаточно хитра, чтобы ослабить его бдительность и втереться к нему в доверие. Я должна выяснить все о вампирах его клана, сколько им лет, какие у них способности. Кроме того, он обещал мне гарантии физической неприкосновенности.

– И ты склонна верить ему? – Эдгар рассмеялся со злой иронией. – Нет, Лаура! Ты вовсе не хитра, а простодушна, как дитя. И никуда не пойдешь! Это мое последнее слово.

Он ожидал от нее уступчивости и сговорчивости, но девушка лукаво усмехнулась улыбкой Чеширского Кота и промурлыкала:

– Зато я не все сказала. Вынуждена напомнить тебе кое о чем, милый! У меня есть право вето, и полагаю, настало время им воспользоваться.

Вид у Эдгара был настолько обескураженный, что Лауре даже стало жаль его. Такого удара в спину ее покровитель и возлюбленный явно не ожидал и не заслуживал. Он долго молчал, обдумывая каждое слово, прежде чем ответить.

– Я вправе запретить тебе как твой создатель, и ты не сможешь ослушаться, Лаура, – вкрадчиво произнес Эдгар, и в его речи отчетливее послышался польский акцент, выдавая волнение.

– Нет, ты этого не сделаешь, – процедила Лаура. – Прими, наконец, тот факт, что я выросла и готова отвечать сама за себя! Ты слишком баловал меня, холил и лелеял, как нежный цветок. Теперь ты должен позволить мне принимать самостоятельные решения. Иногда даже жизненно важные, касающиеся нас двоих!

Волосы Лауры взметнулись, хотя день был безветренный, а глаза налились яростью, засветились пронзительной лазурью. Эдгар уловил в ней отголоски своей силы, узрел собственное отражение. И это ему нравилось: Лаура была восхитительна. У него получилось безупречное создание, смелое и жизнеспособное. Эдгар от всей души гордился ею, но панически боялся потерять.

– Это слишком рискованно, – попытался он воззвать к ее благоразумию, – ты можешь утратить себя и никогда больше не стать прежней. Он опасен и способен на что угодно. Пытать тебя, вывернуть наизнанку твое сознание, заставить тебя спать с ним и другими мужчинами.

Медовый голос Лауры сочился сарказмом.

– Пусть даже так, я выдержу и это. От меня разве убудет? Именно такие слова ты сказал моей матери, когда уговорил ее переспать с вашим общим создателем, а затем убить его. Ты использовал ее как пешку. Это ведь так благородно – творить месть чужими руками, правда, Эдгар? Тебе не привыкать играть чужими судьбами. Я помню все!

– Иногда мне становится жаль, что ты знаешь все и никогда не забудешь, – вымолвил Эдгар с грустью, понимая, что проиграл. – Я не подозревал, что в тебе довольно коварства, чтобы поймать меня на неосторожном слове.

Лаура наблюдала за его мучительными колебаниями колючим взглядом, полным непререкаемой решимости.

– Ты сам создал меня такой, – жестко сказала она. – Да, я проделала большой путь, Эдгар. Пойми, так нужно! Мне придется пройти через это, и я справлюсь. Ты дал мне обещание и сдержишь его.

Ветер резко усилился, почти сбивая с ног, когда они во всех смыслах балансировали на краю обрыва. Было ли то влияние вампирской силы или же шутки капризной шотландской погоды? Лаура порывисто подалась вперед и укрылась в объятиях Эдгара, вдыхая обволакивающий аромат его парфюма с полынной горчинкой абсента и мускусным послевкусием.

– Обещай мне, – настойчиво прошептала Лаура, подняв на него умоляющий взгляд, – что отпустишь меня и на этот месяц покинешь город ради нашей общей безопасности! Мне будет спокойнее, зная, что ты вне их досягаемости, чтобы не ожидать подлого нападения. Я ведь могу тебе верить?

– Последний раз прошу тебя: одумайся! – в отчаянии умолял Эдгар, вдыхая упоительный запах ее волос. – Я не в силах допустить мысли, что потеряю тебя. Только не тебя, Лаура! Мы должны быть вместе до конца.

– Если так суждено, мы еще будем вместе, в бессмертии или в смерти. – Лаура обвела взглядом город, залитый теплым светом октябрьского солнца и обманчиво приветливый, и высказала то, что занимало ее мысли последние недели: – Кроме того, Эдинбург настолько прекрасен, что здесь не стыдно окончить свое существование.

– Ты слишком часто стала задумываться о смерти, Лаура, – укоризненно покачал головой Эдгар. – Ты достаточно молода и по человеческим меркам! Рано ты собралась умирать.

– Меня не покидает чувство, что я не вполне живу, – шепотом призналась она. – Если я погибну, ты сможешь за меня отомстить.

– Слабое утешение, – с горечью усмехнулся Эдгар. – Я не готов пожертвовать тобой, чтобы самому жить дальше. Для меня это не имеет смысла. Я бы предпочел умереть вместе с тобой, будь у меня выбор. Но ты упряма и не даешь мне его. Что ж, надеюсь, хоть гореть в аду мы будем вместе.

– Вечно и навсегда. Благодаря тебе, – тихо отозвалась Лаура, и Эдгар понял, что она смирилась со своей участью, но не простила его. И, вероятно, никогда не сможет простить. Все эти обманчиво безмятежные годы Лаура носила в себе бомбу замедленного действия, и вот пришел час расплаты за содеянное с ней.

В отеле Лаура быстро собрала распакованные накануне вещи в свой лимонно-желтый чемодан, пока Эдгар не передумал. Она упорно избегала встречаться взглядами, чтобы не увидеть в его глазах мрак безысходности. Второй раз Лаура покидала Эдгара, и ее создатель, связанный словом, был бессилен воспрепятствовать. На прощание Лаура обернулась и кинула на Эдгара виноватый взгляд, затем дверь за ней захлопнулась. Так закончился их кроваво-медовый месяц длиною в тридцать лет.

Глава 9

Девушка по имени Жаклин Стюарт открыла глаза, разбуженная птичьими трелями со встроенного в смартфон будильника. Сквозь жалюзи в окно проникал скупой свет туманного утра Сан-Франциско. Жаклин, или Джекки, как ласково звали ее родные, полежала немного, собираясь с силами, затем решительно встала и направилась в ванную, готовая начать очередной серый день.

Из зеркала на Жаклин смотрела девушка еще молодая и бесспорно привлекательная. Однако тонкие черты лица и бледная полупрозрачная кожа делали ее красоту неброской. Прямые пепельно-русые волосы сейчас лежали шелковистой волной, высвободившись из резинки, которой Жаклин привыкла завязывать их на ночь. Цвет ее волос был натуральным и совершенно не модным, но Джекки не собиралась прибегать к окрашиванию до появления первой седины. Над переносицей от привычки много читать и думать образовалась неизгладимая вертикальная складка. Глаза у Жаклин часто называли «зеркалом души», настолько они были большими и выразительными, с темным ободком и причудливым рисунком радужки, что лучилась всеми оттенками – от антрацита до серебра. Сейчас в серых глазах дождливой пеленой застыла меланхолия. Девушка пребывала в глубокой депрессии и не находила из нее выхода.