Взаперти

Размер шрифта: 13

1
Поезд

Сегодня на вокзале было особенно холодно.

– Один билет, пожалуйста.

У касс обычно не протолкнуться. Я ненавидел такие места, где тебе вечно дышат в затылок. Обычно это делаю я. Но сейчас я не был собой. Точнее, так, я был не тем, кем был последние десять лет. Я бежал от себя и прошлого.

– Один билет до Нью-Дема. 7-й вагон, – сказал женский голос из небольшого окошечка. Рука с неровно выкрашенными ногтями протянула мне билет.

Я не любил поезда. Но самолёты не любил больше. Из них невозможно сбежать.

– Один билет, пожалуйста, – сказал голос позади меня, – один билет до…

Этот тип сейчас возьмёт купе рядом со мной.

– Один билет до Нью-Дема, – повторили ему из окошка. – 7-й вагон.

Точно.

Я всегда изучал соседей у кассы. Если мне не нравилось что-то или вызывало хоть толику подозрений, я мог взять и другой билет.

– Тоже до Нью-Дема? – повернулся ко мне этот парень с вылизанной донельзя прической.

– Да, – ответил я, – до Нью-Дема.

– Значит, вместе поедем.

– Значит, вместе, – окинул я его взглядом.

Аккуратный костюм, не из дешёвых, начищенные ботинки, белые манжеты и запонки на них. А ты не похож на здешних, да, парень? Кто ты?

– Михаэль Полянский, – представился он, будто прочитав мои мысли.

– Эд Берроу, – ответил я.

– Очень приятно, мистер Берроу, – протянул он мне руку, из которой тут же выпал билет.

Какой неуклюжий тип, подумал я, зато не карманник. Он поднял билет.

– Всё хорошо? – спросил я, смотря, как его пальцы дрожат.

– Защемило, наверное, между лопаток, – он сжал и разжал кулак, – бывает такое.

Странный был этот Полянский. Я не любил никакую странность, от неё всегда ждёшь беды.

Нью-Дем был городком развлечений и небывалых свобод. Кто-то сказал, это рай на земле. Для меня же это было единственным местом, где можно было залечь на дно и спокойно обналичить деньги или перевести их на счёт в любой из банков страны. Без лишних вопросов, без лишних проверок. Такой был Нью-Дем.

Город держали мафиози. Нет, конечно, сейчас это были серьёзные люди, но раньше, лет тридцать назад, они просто заселились в этот городишко и начали скупать в нем всё – от магазинов до фабрик. А тот, кто скупает рабочие места, подчиняет себе и людей, а вместе с людьми и законы. Я никогда раньше там не был, только слышал об этом городе прав и свобод. Его ещё называли городом грешников. Я всегда думал о нём как о месте, куда бы хотелось сбежать, всегда держал его в уме. Размышляя о нём в двух ключах: «видит бог, как бы туда хотелось» и «не дай бог, чтобы пришлось». К сожалению, сейчас был второй вариант. В Нью-Дем приезжали люди обналичивать как свои, так и наворованные деньги, но это даже не важно, а важным было то, что половину они спускали там же: в местных казино, магазинах и разных злачных местах. Куда же без них. Да и какая, собственно, разница, кто заберёт твои грязные деньги? Чистых там не было ни у кого. В общем, город-рай богател с каждым днём.

Я вёз с собой спортивную сумку, в которой помимо вещей был пистолет, немного наличных и дорогие часы – всё, что осталось у меня от той жизни. Всё, чего должно было мне хватить на первое время. Этот холёный тип был с одним дипломатом, и хоть внешне он походил на интеллигента, я бы не удивился, если б в его чемодане лежал кольт и несколько стопок купюр.

– Мы раньше нигде не встречались? – спросил он меня перед лентой просмотра багажа.

– Не думаю, у меня отличная память на лица.

«Хотя, может, и встречались. Вот только где?» – подумал я.

– Значит, показалось, – сказал он.

Я положил сумку на ленту и следил за взглядом контролёра. За этим очень важно проследить. Если человек не меняется в лице, а в глазах его читается алчный проблеск, значит, он сдаст тебя сразу, как только ты сядешь в вагон. Обычно в соседнее с тобой купе сажали шулера, который мог с лёгкостью тебя обчистить этой же ночью. Но если взгляд у проверяющего такой, как сейчас, то волноваться было не о чем.

Он сам меня испугался, это было видно по его лицу и рукам (одну из которых он вытер о брючину) и по ходячему вверх-вниз кадыку. Пистолет разглядел, понял я.

Мы вышли на станцию. Позёмка чуть покрывала перрон. Ветер поднимал её с пылью. В моём городе снегом ещё даже не пахло, обычная поздняя осень, а тут он уже над тобой нависал, будто замирая в воздухе, – это ветер держал его над головой.

– Как быстро похолодало, – повернулся ко мне Полянский, крича сквозь нарастающий ветер, кутаясь в лёгкий пиджак.

И правда, вроде вчера только было тепло. Как быстро менялась погода.

– Это невозможно! – ворчал какой-то мужчина рядом. На нём были песочного цвета ботинки и такой же бежевый плащ. Человек был в небольших очках и походил на учителя, одним словом, ботаник. – Мало того что я заплатил за один билет дважды, так теперь не знаю, куда его подевал! Ах, вот же он.

Мужчина достал корешок твёрдой бумаги. Контролёр посмотрел на него и кивнул.

Поезд был дальним и, кажется, набирал пассажиров на каждой следующей станции. Мне это не очень-то нравилось. Чем меньше людей, тем лучше.

Двери в купе накрепко закрывались, и это было хорошо.

– Увидимся в ресторане, – сказал мне Полянский, когда мы дошли до своих мест.

– Конечно, – открыл я дверь.

Как же, подумал я, закрывая её за собой.

Передо мной – место и стол.

Я стряхнул с ворота редкий снег, снял куртку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Как здорово, что удалось попасть в купейный вагон.

Спортивная сумка лежала под полкой рядом, а я всё не верил, что слежки нет. То, что лежало там, в потаённом кармане, чуть не стоило мне жизни, по крайней мере, сам я стоил гораздо дешевле. Но избавиться от этого уже не мог. Да и зачем? Когда всё уже случилось и пути назад никакого.

По покрытому позёмкой перрону ходили тени спешащих людей, то проявляясь в столбах поднимаемой пыли, то исчезая опять. Как-то резко стемнело. Всё небо заволокло.

«В каждом облаке есть просвет», – так любил говорить мой отец. Сейчас и просвета не было видно.

Скорей бы уже уехать, скорей бы оставить всё позади. Затеряться в этом проклятом мире, чтобы никто тебя не нашёл и ты никого не видел. Я подумал о бедной Лиан и тут же осёкся. Не сейчас, я вспомню о ней потом. После. Когда приеду. Сниму недорогой номер в одной из гостиниц Нью-Дема, закажу себе старого виски и, смотря в янтарный просвет, буду думать о ней.

Всматриваясь в перрон, будто в тёмную сцену, где вот-вот должно разыграться действо, я следил за каждым патрульным. Вот сейчас тот, что плечистей, поднесёт к губам ворчащую рацию, кивнёт ей в ответ и побежит осматривать вагоны. Хотя если меня и задержит полиция, в безопасности я не буду даже в тюрьме. Даже под постоянным конвоем меня всё равно найдут. Я не знал, была ли у них ориентировка, если бы была, меня бы уже задержали на станции или у билетных касс, но я прошёл без лишних проверок. И это не могло не насторожить. Любая удача отнюдь не случайна.

Я вытащил сумку, поставил себе на колени, открыл тугие замки и тут же закрыл их снова.

Ко мне кто-то ломился, так и норовя войти.

Задвинув сумку подальше, я подошёл к двери.

– Кто?

Дверь продолжали трясти.

Обычно проводники отвечают сразу, но либо это был глухой проводник, либо…

– Кто? – повторил я, уже представляя себе план побега. Поезд тронулся, оставляя вокзал позади.

Теперь, если бежать, то только на крышу.

В дверь перестали ломиться. Послышался звук уходящих шагов.

– Мисс, – раздался отточенный голос, – это не ваше купе. Ваше сразу за ним.

– Извините, – донеслось еле слышно, с акцентом.

– Что-то не так? – Я повернул замок и высунулся в проход.

Впереди лишь пустой коридор.

– Это я, – из соседней двери купе показалась кучерявая женская голова, – дверью ошиблась.

Лицо напоминало итальянское или испанское, совсем молодое, почти что дитя, а вроде и нет, взгляд покорный и виноватый.

– Всё в порядке? – спросил я.

И зачем я спросил? Ах да, из чувства проклятого такта. Как же в нас много ненужных чувств.

– Да, всё хорошо, – выдавила она из себя улыбку и тут же скрылась.

Мне казалось, я её уже где-то видел, вот только не помнил где. Вообще, за мной могли послать кого угодно. Она могла выслеживать меня всю дорогу, мелькать среди случайных прохожих и теперь взять соседнее купе. Волк в овечьей шкуре опаснее стаи волков. Я опять посмотрел на сумку, угол которой торчал из-под полки.

Плохо, что снаружи двери не закрывались на ключ, чёртова техника безопасности.

Я предпочитал предугадывать, опережать, просчитывать всё на три хода. Но для этого нужно увидеть всю шахматную доску целиком. Мне нужно было увидеть всех. Всех, кто был в этом вагоне, а лучше – в каждом из них.

Здание вокзала уплывало от окон, оставаясь далеко позади. Поезд набирал ход.

Даже если эта девчонка следила за мной… Нет, я точно её где-то видел. И этот её голос… Даже если она следила за мной, что она сможет мне сделать? Вид у неё совсем нездоровый.

Кем же она была? Кем была…

Я так и стоял в дверях, боясь вернуться к себе и упустить кого-то из виду.

«Яхве воздаст», – вдруг послышалось издалека.

Кто это сказал?

– Я бы хотел карту бара, – раздалось из другого купе.

– Пожалуйста, меню ресторана, – проходил проводник по вагону. – Кому меню ресторана?

«Яхве воздаст», – послышалось опять.

Кто это сказал? Я огляделся. Нет, это было не рядом, это не из вагона, это вышло из спутанных мыслей, мыслей об этой девчонке. Как это связано с ней?

Я попытался вспомнить весь прошлый день и вечер, но никак не мог сообразить. Мысли путались и блуждали, натыкаясь одна на другую, не позволяя собрать их в один стройный ряд. Я помнил лишь, что доехал до города. А как я ехал и на чём? На машине. Точно. Меня подвезли. Чёртова суматоха с этими часами выбила меня из колеи. Последнее, что всплывало в памяти, это как меня избили в баре. Всей пьяной толпой. Чёртовы ублюдки, их было пять или шесть. Я схватился за бок, потом за желудок, он как-то резко заныл.

– Мисс, – стучался проводник в её дверь, – заказывать что-нибудь будете? Приглашаем вас в наш ресторан, сэр, – обратился он и ко мне, – вам помочь?

Не хило меня скрутило, кажется, всё же сломали ребро.

– Нет, спасибо, – выдохнул я.

– Простите, – высунулась всё та же испанка, – я бы хотела…

– Меню? – улыбался ей проводник.

Она задумалась.

– Нет, ничего не надо. Только стакан воды.

Мы опять с ней переглянулись. Она опустила глаза. И сейчас я был готов сказать то же, что сказал мне Полянский: мы с вами нигде не встречались?

Странно, но вот Полянского я точно раньше не видел. Как я ни пытался вспомнить его лицо, ничего не приходило на ум. Никаких мыслей. А вот она, её лицо и робкий голос будто отпечатались в мозгу.

Я закрыл дверь. И опять сел на кровать, достал сумку, положил перед собой, выдохнул и открыл.

Под ровными стопками нижнего белья и кое-какой сменной одеждой был потайной карман, где лежали они – золотые часы, из-за которых всё и началось.

Честное слово, это было последнее дело, на которое я подписался. Золотой ободок швейцарских часов отражал весь сумрак купе, я включил настольную лампу. Чистейшее золото, бриллиантовый циферблат, стрелки из белого золота стояли совсем неподвижно.

Надо держать их при себе, подумал я и защёлкнул браслет на запястье. Так будет спокойнее, опустил я рукав, но сразу же поднял и опять посмотрел на циферблат, а потом на свой вид… Потёртые ботинки, брюки с заломом от загиба, дешёвая куртка – да, чёрт возьми, такое себе соответствие. Нужно как-то не светить этим богатством. Я хотел в ресторан, мне нужно было что-то поесть, да и присмотреться ко всем не помешало. Ко всем, кто здесь был, и ко всем, кто…

Глухой крик за стеной.

Со стороны этой испанки.

Я прислушался.

Двери в купе Полянского открылись, он пробежал мимо моей двери, я тоже выскочил в коридор.

– Вы слышали? – спросил он.

– Думал, что показалось.

– Видимо, нет. Там кто-то есть? – Он собирался постучать.

– Да, там девушка…

Стон повторился.

– Мисс, – постучался Полянский, – мисс, откройте дверь.

Тишина.

– С вами всё хорошо?

Шаркающие шаги, поворот замка, полные страха глаза смотрели на нас.

– Мы слышали, кто-то кричал, – сказал я, всматриваясь в её черты.

Испанка как-то странно склонила голову, приложив ладонь к плечу. Глаза её, чёрно-бездонные, наполнялись каким-то безумием, через тонкие бледные пальцы просачивалась кровь.

– Всё в порядке, – прошептала она.

Оно и видно.

– Я доктор, – сказал Полянский и прошёл в купе. Он буквально снёс её с прохода, предварительно осмотревшись по сторонам.

Суматоха тебе ни к чему, правда, доктор?

Через пару минут он уже обрабатывал её рану.

– Порез не такой глубокий, – сказал Полянский, – не стоит так с собой, мисс…

– Хосефа Суарес, – сказала она.

– Не стоит так с собой, мисс Суарес.

Он огляделся по сторонам в поисках ножа.

Я тоже искал нож глазами, мы искали его вместе, пытаясь не показывать виду. Если суицидник поймёт, что у него пытаются отнять последний шанс на смерть, он может убить и спасающего.

– Это не я. – Девушка задрожала.

– Не вы? – удивился Полянский, – Кто-то к вам заходил?

– Я не знаю, – сказала она, – но это не я.

Врёт, подумал я.

Мы обменялись с доктором взглядами, будто были сто лет как коллегами, а она наш давнишний пациент. Кстати, в том, что он был доктор, я всё-таки сомневался.

– Понятно, – улыбнулся Полянский, – конечно, не вы, но больше так не делайте, хорошо?

Мы сидели рядом друг с другом, и никто из нас не обмолвился об обращении за помощью. Будто мы все трое хотели, чтобы так оно и замялось. Девушка вытирала окровавленные пальцы белым хлопчатым платком. Но кровь и не думала исчезать, она въелась ей в кожу, въелась в платок… На секунду мне показалось, что крови становилось всё больше и она уже капала с рук. Я посмотрел на Полянского, – кровью заливало весь пол, – потом на Хосефу, потом снова на доктора, он вёл себя так спокойно, будто ничего не происходит, будто эта чёртова кровь не доходит уже к ногам.

– Как вы считаете, мистер Берроу? – толкнул он меня локтем.

Я очнулся. Кровь с пола исчезла. Бледная как смерть Хосефа так и сидела с платком в руке. Рана на плече почти затянулась. Видимо, помог порошок и пластырь из аптечки Полянского.

Он смотрел на меня, ожидая ответа.

– Что? – переспросил я.

– Я говорю, может, вызвать проводника?

– Нет! – ещё больше испугалась Хосефа. – Всё уже хорошо!

– Отдайте нам нож, мисс, – как можно спокойнее попросил Полянский.

– У меня нет ножа, – смотрела она на нас полным невинности взглядом.

– Ножницы? – спросил я.

Она замотала головой.

– Бросьте, мисс, – я уже выходил из себя, – нам нужно забрать то, чем вы себя…

Я вдруг посмотрел на окно, оно было чуть приоткрыто.

Выбросила, понял я.

– Убежал, – сказал мне Полянский, выходя за мной из купе.

– Не понял…

– Похоже, кто-то здесь был и убежал до того, как мы зашли.

– Вы же шутите, да? – уставился я на него. Ещё маньяков мне здесь не хватало.

Полянский молчал.

– Может, в ресторан? – предложил он.

– Да, пойдёмте. – Я похлопал себя по карманам.

– Не волнуйтесь, я угощаю.

Доктор пошёл вперёд, а я, ощупав ещё раз часы на запястье, пошёл вслед за ним.

В ресторане было безлюдно, никто не спешил приходить. Лишь пара человек сидели за столами, ещё трое – за стойкой, что-то помешивали, тихо жуя.

– Вы же понимаете, что это чистой воды попытка самоубийства, – начал было я, не понимая, как можно того не видеть.

– Не думаю, – сказал доктор. – Порез чёткий, ровный, рука военного или профессионала, ничего серьёзного не задето. Так делают, когда хотят устрашить. И крови будет немного, и человек не умрёт. Она бы сама не смогла, это я вам как хирург говорю.

Как хирург, повторил я про себя. Как же! На хирурга он был совсем не похож. Я хорошо разбирался в людях, я пытался разобраться и в нём, но, видимо, на пустой желудок мозг уже плохо работал.

Он отхлёбывал кофе.

Мы оба прекрасно знали, что оставили девчонку одну, также мы понимали, что её могли убить, а ещё, что нам было не до неё. У каждого из нас своё прошлое, каждый из нас от чего-то бежал, и если кто-то из нас и обнаружит её мёртвое тело, то оставит его там, как есть. Полиция нам была ни к чему, допросы тоже. Я бы лично накрыл её тело одеялом, да так и оставил до самой конечной. В голове уже строился план, как в случае её неожиданной смерти закрыть купе так, чтобы в него не зашёл никто. Может, сломать снаружи замок?

– Надеюсь, с ней будет всё хорошо, – сказал Полянский, изображая неравнодушие.

– Надеюсь, – ответил я тем же.

Он отхлёбывал кофе, я смотрел на его дрожащую руку.

Ресторан наполнялся людьми и ароматами с кухни.

За соседний столик подсели двое – скромного вида меланхоличная женщина и грузный мужчина, лет сорока пяти в широком клетчатом пиджаке, таком же широком, как он.

– Я всё же не понимаю, Софи, – ворчал этот мужчина, – почему мы должны плестись двое суток, вместо того чтобы долететь за три часа?

Он вдевал за ворот салфетку и учащённо пыхтел.

– Ты же знаешь, я боюсь летать, – говорила она, изучая меню.

– А я боюсь не уснуть сегодня ночью. Я плохо сплю в поездах!

– Пожалуйста, не шуми, – шикнула она на мужа.

Скорее всего, это был муж, на них обручальные кольца.

– Я в поездах задыхаюсь! – продолжал он пыхтеть, тяжело и натужно. – Меня здесь тошнит и воротит!

Жена только стрельнула в него осуждающим взглядом и не ответила ничего.

Я заметил, что этот поляк, или кем там был наш доктор, смотрел на посетителей так же выпытывающе, как на меня. Проверяет, нет ли за ним хвоста, понял я. Этот взгляд мне был очень знаком, я смотрел на него точно так же.

Уже двадцать минут прошло, а я всё ждал этот чёртов заказ. За это время успел поесть сам Полянский, и даже этот господин в клетчатом пиджаке уже дожёвывал свой омлет.

Наконец, и мне принесли отбивную с грибами, наконец я мог…

– Господи! – завопила женщина за соседним столом, Полянский кинулся к ним, а солидный, в клетку мужчина скатился на пол, хватаясь за горло.

– Помогите! – кричала его жена. – Пожалуйста, кто-нибудь!

– Я врач, – склонился над мужчиной Полянский.

«Может, он действительно хирург?» – смотрел я на всю картину, переживая только о том, что моя отбивная с грибами так и остынет в тарелке. Ужинать, когда кто-то так мучительно умирает, или же после того, как внезапно умрёт, не очень по-джентльменски.

Пассажир задыхался, покрываясь розовой сыпью. Полянский делал искусственное дыхание, массаж сердца, щупал пульс. Через десять минут несчастного господина уже куда-то унесли, как и его жену – она то и дело теряла сознание.

– Отёк Квинке – нелепая смерть, – сказал доктор, возвращаясь к столу.

– Ещё одна? – посмотрел я на него.

– Не понял, – допивал он остывший кофе.

– Вы же не думаете, что Хосефа жива?

Мы смотрели друг на друга, будто бы ожидая, кто из нас первый вытащит пистолет. Кто первый вспомнит, где видел другого. А может, он уже знает, кто я, и на следующей станции меня будет ждать наряд полицейских? Или, может, он сам полицейский? Кому, как не ему, тогда знать всё об особенностях порезов и спасении людей. Кем же он был, чёрт возьми? И знает ли он, кем был я?

2
Фокусник

Концертная сцена при отеле Лос-Рамо погрузилась в тишину наступающей ночи, лишь изредка прерываясь шёпотом голосов.

– Дамы и господа, – раздалось из микрофона ведущего, – мы представляем вам Диего Милони, лучшего фокусника на побережье.

То место, где я выступал, трудно было назвать настоящей сценой, скорее это была площадка для выступлений перед жующей и пьющей публикой – постояльцами одного из отелей нашего городка. Город наш славился тёплым климатом и привлекал туристов в любое время года, даже осенью. Отъедешь от него на двести километров, и в это время года ветра уже смешивались со снегом. У нас же можно было отдыхать круглый год. Бродить по закоулкам старых улиц и любоваться на снежные горы, что были где-то там за горизонтом, будто не в этой жизни, в другой.

В зале было суетно-шумно, в лицо мне светил прожектор, слух раздражал пьяный смех и жующие рты.

С детства я привык к другим сценам, но сейчас имел что имел. До меня здесь выступало варьете – блёстки от их костюмов всё ещё сверкали на полу. Я указал осветителю, чтобы опустил прожектор пониже, но этот пьяный болван так и слепил мне в лицо.

Состояние зрителей всегда было пограничным, между сознательным и без, между обдуманным и рефлекторным, в зависимости от того, что выпьет или чем закусит гость. В таком дымно-спиртном угаре, что буквально висел над потолком, я и правда мог показаться лучшим фокусником на побережье.

Хотя, может, я таким и был.

Я показывал фокусы: с картами, которые то исчезали, то появлялись, с голубями, с монетами, с деньгами – не своими, а зрителей. Мой отец говорил, что я мог быть отличным иллюзионистом и собирать хорошие залы, но я не хотел разрабатывать фокусы, они создавались годами, их секреты хранились десятки лет… А что я? Мне достаточно было лишь развлечь этих зевак, без громоздких и дорогих реквизитов. Тем не менее своё дело я знал. Кто-то даже писал в газетах, что человеческий глаз не способен проследить за движением моих пальцев, потому и невозможно понять, куда исчез или как появился предмет. Конечно же, я не ограничивался мелкой ерундой. Какой фокусник может считать себя таковым, если на глазах у удивлённой публики не распилит красивую женщину. Женщин, конечно же, было две: красивая и не очень. От той, что не очень, мне нужны были только ноги, с той, что была головой, а после и всем телом, достаточно симпатичным телом, в общем, с этой я спал. Её звали Лиан, и все заработанные деньги я отдавал ей. Она говорила, у нас семья, я не особо сопротивлялся – в принципе она была единственным человеком, кто переживал за меня.

Публика ликовала, отпиленное тело отъехало от ног, я прошёл между ними и поднял в воздух аплодисменты.

Показав ещё несколько трюков, с птицей, сгоревшей в клетке и тут же воскресшей в руках, с кроликом на дне шляпы и колодой танцующих карт, я поклонился и удалился со сцены.

Раньше я не понимал, почему людям так нравится, когда их дурят, но потом отец мне сказал, что это совсем не обман, а настоящее чудо. Людям, мол, надо в него обязательно верить, хоть изредка, хоть раз в год.

В итоге я обманывал людей, а они платили мне за это. Всё по-честному. Куда ещё честней…

«Ноги» ушли домой, а мы с Лиан ещё остались в гримёрной, если так можно было назвать обычную ширму за сценой, со столом и вещами на нём. Лиан снимала концертное платье, переодеваясь в брюки и свитер.

– Я не хочу всю жизнь пролежать скрюченной в этом гробу! – сказала она, вынимая шпильки из туго натянутого пучка.

– И я не хочу всю жизнь показывать фокусы, – сказал я, толком не зная, чего же хочу.

– Не говори так, у тебя талант, – она взяла меня за руку, – у тебя волшебные руки. Может, это мне надо найти вторую работу…

– Зачем, – удивился я, – денег вполне хватает.

Лиан поморщилась и отвернулась.

– Не говори мне об этих деньгах, – сказала она, складывая в пакет сценические туфли, к которым сама же приклеила стразы.

– А на что, по-твоему, я купил тебе эти серёжки?

Она дотронулась до брильянтовых серёг, что были единственной ценностью во всей её бедной жизни, и посмотрела на меня:

– Не хочу даже думать об этом.

– Я ради нас же стараюсь, Лиан, – сказал я и даже сам в это поверил. На самом же деле я старался ради себя, а она просто была рядом.

– Тебя в любой момент могут посадить или убить, – надула она свои пухлые губы.

– Посадить или убить могут кого угодно, ты слышала историю Рикардо?

– Фокусника из Италии?

– Да, вот его недавно посадили.

– Его партнёрша просто запуталась в цепях, – пожала плечами Лиан. – Она сама виновата, что выронила ключ.

– Но его же посадили! Это куда опаснее того, чем занимаюсь я.

– Мне всё равно не нравится, чем ты занимаешься, – складывала она реквизит в сумки.

– Это лишь другая сторона медали, Лиан, – поцеловал я её в напудренную щёку.

– Это другая сторона тебя, и она мне не нравится!

Другая сторона меня занималась и правда непотребным делом, но мне оно нравилось куда больше, чем работа на сцене, перед жующей толпой. Я любил дурить эту толпу, но не иллюзорно, а на полном серьёзе.

– Добрый вечер, – подсаживался я к любому пьяному господину за стойкой бара при том же отеле. – Не помешаю?

– Выпьем? – наливал он мне полную рюмку.

Я не любил спиртное, совсем.

– Конечно! – соглашался я, и пока мой случайный знакомый осушал свою целиком, я выливал содержимое, наполняя рюмки по новой.

Уходил я с таких посиделок с бумажником в заднем кармане.

Эти недоумки были до такой степени пьяны, что, обойдя посетителей по кругу, я однажды наткнулся на того, с кого и начал заход.

– Я потерял бумажник, – сказал он, опрокидывая очередную рюмку, наполняя и без того опьяневшее тело очередной порцией коньяка.

– Я угощаю, – положил я его же купюру на стол.

– Вы так добры!

И он был прав. Я и правда был добр. По крайней мере, ему не на что будет пить. Надеюсь, он купил билеты домой.

Я уже разгребал добычу на кухне под тусклым светом старого ночника, когда Лиан вышла из спальни.

Её ночная сорочка просвечивала, оголяя идеально гибкое тело. Пять лет назад она работала гимнасткой в цирке, но как-то раз сорвалась. Больше она так рисковать не стала и ушла из цирка. Точнее, это я её забрал. Мне нужна была ассистентка, женщина и художница по костюмам – со всеми тремя ролями она справлялась сама.

– Четыре часа утра. – Лиан щурилась и прикрывала глаза рукой.

– Ну и что, – пересчитывал я купюры, выкидывая пустые бумажники в мусорное ведро, – есть целый день, чтобы поспать. На работу нам только после заката.

Она посмотрела на кухонный стол, на котором лежали стопочки разных купюр, и вздохнула:

– И тебе не противно?

– А тебе есть чем платить за это жильё? – протянул я ей свёрнутую пачку наличных. Я таки вытащил их из кармана одного толстосума.

Лиан задержала взгляд на деньгах, поморщилась, но всё же взяла и положила их на верхнюю полку кухонного шкафа.

Так и проходит вся жизнь, думал я, мы морщимся, но всё же живём.

Оба мы выросли в бедности, без своих комнат и спален, мы жили всю жизнь в разъездах и спали в домах на колёсах.

Эта небольшая квартирка была нашим первым домом, тем, что не сдвинется с места, если только его не снесут.

Мы жили в хорошем районе, но хозяин был та ещё сволочь. С каждым месяцем цена повышалась.

– Сезон, – говорил он раз в месяц, – я могу сдать её подороже.

Чёртов ублюдок. Когда-нибудь мы купим своё жильё.

Я закончил считать и рассовывать деньги по разным углам квартиры. Лиан знала каждый тайник. Это было на всякий случай. Обычно воры уходят сразу, как только найдут хоть один, они считают, он единственный в доме, но как бы не так. Нам с Лиан будет на что жить, даже если нас обворуют дважды, даже если с обыском нагрянет полиция, даже если не один раз.

Она ступала мягкими пятками по тёплому полу спальни. Утренний свет уже проникал в комнатушку, плавая по кровати и серым стенам. Лиан зашторила окно.

– Если бы ты думал о нас, ты бы давно бросил это нечестное дело, – сказала она, ложась в кровать, укрывая нас обоих одеялом.

Лямка её сорочки ловко спала с плеча, оголив тонкую шею и небольшую грудь. Я не всегда был уверен в том, что любил Лиан, но в такие моменты я чувствовал едва уловимое счастье.

Поцеловав её перед сном, я уже хотел отвернуться, как был пойман её осуждающим взглядом.

– И когда ты стала такой моралисткой? – не выдержал я.

– Ты талантливый иллюзионист, – провела она по моим волосам.

– Я обычный фокусник, малышка.

– Тебе аплодируют стоя!

– Это всегда официанты. Они обычно стоят.

Она замолчала, её глаза, как всегда, засверкали отблеском от подступающих слёз.

– Ну не надо, – протянул я как можно нежнее.

– Значит, этим ты собираешься зарабатывать всю жизнь?

Я посмотрел на неё и вздохнул:

– Когда-нибудь я сорву большой куш, и мы уедем отсюда, купим дом, заведём собаку или кошку, в общем, кого-нибудь заведём. – Сон уже меня забирал. – Животное, как говорится, признак оседлой жизни, признак смирения или чего-то вроде того, в общем, хороший признак. – Я зевал и уже не слышал даже себя самого.

– Дом, – ухмыльнулась она. – Ты собрался ограбить банк?

– Нет, – зевнул я ещё раз.

– Но люди не носят такие суммы в карманах брюк!

– Как-то я нашёл в одном бумажнике чек.

– Он был на чёртову сотню…

– А мог быть на несколько тысяч!

Лиан тяжело вздохнула и выключила прикроватный ночник.

* * *

На тот день у меня не было планов. Я мог просто слоняться по городу или засесть где-то в баре… мог бы, если бы я жил один. Но я был почти женат, и поэтому полдня мы провели в магазинах, выбирая новую утварь на кухню. Я, правда, не понимал, зачем нужна новая посуда, когда старая ещё цела, но подчинялся Лиан. Мне было интересно за ней наблюдать, когда, проходя по стоянке, она не сводила глаз с каждого из столбов, на которых висели объявления из серии «Разыскивается». Разыскивается опасный преступник, разыскивается вор-рецидивист, разыскивается наркоторговец…

Она всё искала и боялась найти на этих листовках меня.

– Разыскивается вор-иллюзионист? – рассмеялся я.

– Не смешно! – цыкнула на меня Лиан. – Я уже спать спокойно не могу! – оглядывалась она по сторонам, складывая пакеты в багажник. – Мне снятся страшные сны. То тебя забирают, то избивают, один раз тебя убили и прислали мне твоё фото!

– Ну и как я на нём?

– Как труп!

– Тебе надо просто расслабиться, – поцеловал я её в щёку. – Посмотри на меня, я сплю как младенец.

– Потому что даже тебе на себя наплевать!

Может, она и была права, но я всё же верил в судьбу – если тебе суждено быть пойманным, тебя всё равно поймают.

Лиан ещё долго ворчала, пока мы добирались до дома, пока поднимались до квартиры, пока я сбегал от неё, отпросившись в ближайший бар.

– Если от тебя будет вонять женскими духами, можешь домой не приходить! – крикнула она мне в окно.

Я помахал ей, не обернувшись, она выругалась и захлопнула окна, дрожь от которых донеслась и до меня, через весь уличный гул.

От меня не пахло ничьими духами, потому что до бара я не дошёл…

За двести метров от него путь мне преградил серый седан без каких-либо номеров и опознавательных знаков. Он вылетел с дороги прямо на тротуар, чуть не врезавшись в стоявшие рядом вазоны. Я видел немало психов и поначалу даже не думал, что эти за мной.

Двери открылись, водительская и та, что за ней; двое парней неслабой наружности схватили меня, прежде чем я успел что-то сделать.

Я сидел на заднем сиденье. Нет, не так – я лежал на заднем сиденье с кляпом во рту и перевязанными глазами. Руки мне тоже завязали, но я успел высвободиться уже через пару минут. На всякий случай я так и держал их за спиной, придерживая и верёвку. Что я мог сделать в мчащемся автомобиле? Заработать себе пулю в лоб? Справедливости ради стоит сказать, что меня не избили. Я, конечно, не знаю, может, меня изобьют потом, может, меня и везут, для того чтобы избить. Перед глазами мелькали лица всех тех, кого я когда-то обчистил: пьяные, потные, лоснящиеся от жира. Честное слово, я не хотел бы попасться ни одному из них. Последним в списке мелькающих лиц было лицо Лиан. Она смотрела на меня из вчерашнего дня и повторяла всё с тем же упрёком: тебя могут убить или посадить…

Убить или посадить, думал я.

Скорее первое, чем второе.

– Не высовывайся, – сказал человек за рулём.

Да я и с завязанными глазами всё понимал – мы проехали один туннель и два оживлённых перекрёстка, дорога вела за город, к посёлку элитных особняков.

В животе всё свело от волнения, я вспомнил всю свою жизнь. Как рос за кулисами цирка, как воспитывался там же, как однажды отец упал с высоты, а представление не остановили, его лишь быстро унесли со сцены и продолжили шоу. Тогда-то я понял, что жизнь не оборачивается ни на чьи беды, даже ни на чью смерть. Она перешагивает через трупы, через покалеченные тела и идёт себе дальше, и все идут вместе с ней. И стоит ли заботиться о ком-то, блюсти какую-то мораль, если всем на всех наплевать? Зал гремел аплодисментами, приветствуя других каскадёров, зал кричал «браво», когда мой отец умирал. Больше он на сцену не вышел, но этого никто не заметил, для публики все мы были, как на одно лицо. Может, поэтому я и ушёл.

Эти парни, что похитили меня, не проронили ни слова, так и ехали молча, только изредка посматривая назад.

Их широкие шеи морщились шарпейными складками, их квадратные желваки ходили вверх и вниз, пережёвывая резиновую мяту, их огромные лысые головы не отличались друг от друга ничем.

Через полчаса двери машины открылись.

Меня выволокли из салона и толкнули вперёд.

– Осторожно, ступени, – сказал один, когда я уже два раза споткнулся.

– Порог, – сказал другой и ударил меня об косяк.

О, это был богатейший дом. Нет, мне ещё не развязали глаза, богатство я за версту чуял, а когда находился в нём, это просто дурманило голову. Знаете, чем пахнет роскошь? Избранностью. Да, я был уверен, что каждая деталь в этом доме избиралась тщательно и кропотливо, она была дороже всех других, она была произведением искусства в доме того, кто ни черта в нём не понимал. Что для богачей являлось искусством? То, что стоило дороже всего.

Меня вели по коридорам, мимо открытых окон, из которых доносилось пение экзотических птиц. Неподалёку журчали фонтаны, со стен пахло маслом от дорогих картин. Наконец, мы дошли. Эти двое остановились и толкнули меня к дверям.

– Посадите его, – сказал старческий голос.

Похоже, мы вошли в кабинет. Он отличался от остального дома запахом кожи и сигар.

Меня усадили на стул и сняли повязку с глаз.

Я чуть поморщился от яркого солнца. Точно, это был кабинет. Массивный дубовый стол, такое же кожаное кресло, высокие окна от пола до потолка, а за ними – посадки карликовых пальм.

У окна стоял человек, он был в светло-сером костюме, с ровно прорисованной седой бородой и в очках, затемнённых кверху, не дающих разглядеть его глаз.

Это было всегда неудобно – не видеть взгляда того, кто мог тебя пристрелить.

– И руки ему развяжите, – сказал он, когда эти двое усадили меня перед ним.

– Уже, – показал я верёвку.

– Ах да, – цокнул он сигарой во рту, – я и забыл, с кем имею дело.

Он был как-то странно настроен, и я уже, грешным делом, подумал, что могу и не умереть.

– Вы свободны, – сказал он своим.

Амбалы замешкались, но не спешили.

– Ну же! Идите-идите! Чего встали, как идиоты!

Те подчинились и вышли.

Человек подошёл ко мне ближе и стал всматриваться в моё лицо.

– Знаешь, что я тебе скажу, – ухмыльнулся незнакомец, тыча в меня сигарой, – ни хрена ты не Диего.

– Ну почему же… – перебил я его.

– Потому что рожа твоя европейская!

– Моя мать – француженка.

– А отец, поди, англичанин? – ухмыльнулся он. – Ладно, мне всё равно, как тебя зовут.

Меня звали Эд Берроу. Для выступлений я брал псевдоним. Если меня кто поймает за кражей, то будут искать Диего, а я успею замести следы. А мой отец и правда был англичанин. Но это уже не важно.

– Это очень важно, с кем ты имеешь дело, – сказал хозяин дома. – Я хорошо читаю по лицам. Я вижу кровь, понимаешь?

Я, если честно, плохо соображал. Вся эта роскошь вокруг просто дурманила голову, весь этот запах богатства сводил с ума. А философствующие старые мафиози напоминали мне героев из гангстерского кино, ему бы ещё кота и сицилийский акцент…

– Значит, так, Эд, – ухмыльнулся он, – мне нужна твоя помощь.

Он знал моё имя… Отлично. Значит, он знал обо мне всё. Всё, не отвертеться! Не показывай страха, говорил я себе. Пусть он боится, не ты. Ага, как же, так он тебя и испугался. Будь хотя бы наглей!

– С чего вы решили, что я могу чем-то помочь?

Старик удивился и приподнял седую бровь.

– С того, что ты единственный, кто стащил бумажник у Виктора Амаро, в толпе людей и при охране.

Я попытался вспомнить, и не мог. Конечно, не мог! Я же не знал имён тех, у кого воровал.

– А кто такой этот Виктор Амаро? – промолвил я.

– Виктор Амаро? – оголил он белоснежную челюсть, на которой все зубы были давно не его. – Виктор Амаро – это я.

Ну вот и конец… Сейчас он потушит об меня эту свою сигару.

– Простите, – я достал смятые купюры из карманов штанов, – боюсь, это всё, что осталось.

Он расхохотался, потом подавился дымом и ещё долго приходил в себя.

– Оставь эту мелочь себе, – сказал он, отмахнувшись. – Ты получишь в сто раз больше, если согласишься украсть кое-что для меня.

Меня используют. Ну, что ж. Лучше быть использованным, чем убитым.

– А если я не соглашусь?

Он открыл ящик стола и достал из него пистолет.

– Понятно, – проглотил я слюну. – Да я просто спросил.

– Я так и думал, – улыбнулся Амаро. – Давай ближе к делу. Нужно стащить часы.

– Из сейфа?

– Если бы из сейфа, мой мальчик, я бы нанял вора, а не фокусника. Часы нужно украсть с руки.

– Живого человека?

– Решил пошутить?

– Нет, сэр…

– Так-то лучше.

Мне дали фотографию объекта, некоего мистера Майлза, и копию точно таких же часов, которыми предстояло подменить оригинал.

– Вы же знаете, что вещи на самом деле не исчезают? – крутил я в руках часы из настоящего золота, после того как выслушал всё: и кем был этот Майлз, и что это были за часы.

– Я знаю лишь, что ловкость твоих рук не заметна глазу, – сказал, улыбаясь, старик.

И это мне даже польстило.

– Так что от меня нужно? Просто подменить часы, и всё?

– Да, – кивнул мне Амаро, – проще простого для такого, как ты. Эти часы почти не отличны от тех.

– И что, бриллианты под стеклом тоже настоящие? – вглядывался я в циферблат.

– Всё настоящее, – сказал Амаро, – но не вздумай их сдать в ломбард, Эд, не вздумай, – пригрозил он мне перстнем на пальце.

– Я фокусник, а не кретин.

– Надеюсь, – ухмыльнулся он. – Ах да, и ещё кое-что. – Амаро достал какие-то распечатки. – Если что-то пойдёт не так, ты прославишься на весь город.

На распечатках был я, с пометкой «Разыскивается вор-карманник».

– Хотя это больше для антуража. Мы-то скорее тебя найдём.

А Лиан как в воду глядела, подумал я.

– Ну что? – не сводил он с меня глаз. – Ты всё понял? Подменишь часы – получишь деньги. Решишь с ними сбежать – схватишь пулю.

– Я так понимаю, вы можете мне и не заплатить, – смотрел я на пистолет.

– Эээ, нет, парень, – взял он шестизарядный кольт и прокрутил барабан, – я, может, и вор, но я знаю о правилах чести. Договор есть договор!

Он закрыл барабан и нацелился прямо в меня. Пуля пролетела над моим ухом, застряв в обстрелянной мишени на стене.

* * *

Итак, что у меня было…

Фотографии мистера Майлза, план его дома, план его офиса, план распорядка его рабочего и выходного дня и поддельные часы, точно такие же, что и носил сам Майлз, не снимая их ни на минуту. Я навёл справки об этих часах – они относились к какой-то эксклюзивной коллекции, и, скорее всего, те, что были у меня, были из той же серии. Вот только часы Майлза показывали больше, чем время – они передавали секретный код, который менялся каждые несколько часов путём замирания стрелок на определённой секунде. Интервал и алгоритм их остановки никому не были известны.

От меня требовалось не только найти объект, но и подойти к нему так близко, чтобы подменить часы. Я проверил замок на браслете – вполне стандартный, как у всех швейцарских часов, просмотрел все фотографии Майлза – люди Амаро работали без выходных, фотографируя его то на балконе особняка, то во время гольфа, то в одном из казино города, за столом с крутящейся рулеткой. И на каждой его фотографии были они – часы фирмы Лоренсо – золотые, с бриллиантами под сапфировым стеклом.

Что им ещё удалось узнать? Что он ходил в один и тот же ресторан по вторникам и четвергам. Самый дорогой ресторан города. Не так-то просто было туда попасть. Но этот вариант был для меня самый подходящий, о чём я и сообщил старику.

«Всё готово, – читал я записку, переданную мне вместе с костюмом. – Тебя ждёт пятый столик на имя Нила Флеминга, будешь там в девять. Надеюсь, у тебя есть хороший план, мой мальчик.

P.S. И вот ещё что. Переоденься».

Я знал этот тон. Человек с таким тоном мог убить тебя не моргнув. Передо мной так и стояла картина: я посреди океана, на яхте Виктора Амаро, и он с сочувственным взглядом говорит мне так же, почти по-отечески: «Ты всё провалил, мой мальчик». Один из его людей пускает мне пулю в лоб, другой – выбрасывает за борт.

Я надел костюм и вышел из дома. Возле подъезда – автомобиль класса люкс. Конечно, приехать на моём «Фиате» было бы идиотской затеей.

Дверь машины была открыта, ключи – в замке зажигания. Я сел в неё и онемел. Воздух, пропитанный роскошью, добрался до самых лёгких, а после пошёл по крови, будоража и возбуждая. Сейчас бы уехать на этой красотке и больше не возвращаться сюда.

Боже, как она завелась!

Мимо меня проносились старые улочки и накренившиеся дома с маленькими балкончиками, на которые нельзя было выйти. Я ненавидел этот район. Для туристов здесь пахло историей, для меня – нищетой. Выехав на Восточную улицу, я свернул на дорогу, ведущую в центр. Туда, где царила совсем другая, недоступная многим, жизнь.

– Столик на имя Нила Флеминга, – зашёл я в назначенный ресторан.

– Пятый столик, сэр, – улыбнулся мне метрдотель своей стандартной улыбкой.

– Спасибо, – сказал я ему и уже прошёл было мимо, но вернулся опять. – Простите, – подошёл я поближе.

– Да-да, – наклонился он ко мне, как к какой-то важной персоне.

– А кто здесь шеф-повар?

– Аугусто Сантини, сэр, самый известный повар в городе. Входит в десятку лучших в Европе.

– Хороший, говорите?

– Два года назад он победил в конкурсе шефов во Франции.

– Отлично! Люблю итальянцев.

– Они лучшие повара, сэр.

Стены ресторана в лепнине, роспись на потолках, что-то винтажно-античное, с широкими арками вдоль и колоннами по углам, со статуями полуголых богов, подпирающими потолки.

Я сидел через столик от Майлза, придя чуть раньше его, и уже дожёвывал свой недожаренный стейк.

Майлз пришёл с охраной и заказал спагетти под грибным соусом и греческий салат.

– Пусть приготовит шеф! – сказал он официанту.

Часы выглядывали из-под его манжет, заколки на них слепили бриллиантами, я начинал потеть.

– Простите, – подозвал я своего официанта.

– Слушаю, сэр.

– Я бы хотел поблагодарить шефа.

– Поблагодарить шеф-повара, сэр? – недоумённо смотрел на меня официант.

– Да.

Все клиенты таких заведений были те ещё снобы. Нечасто здесь кто-то кого-то благодарил.

– У нас есть книга благодарностей и пожеланий, я сейчас вам её принесу, – сказал официант и уже собрался за ней.

– Нет-нет, – остановил я его, – мне бы хотелось поблагодарить его лично.

Прошло уже пятнадцать минут, с тех пор как у Майлза взяли заказ. Ещё немного, и этот официант провалит мне всё дело.

– Хорошо, – наконец сказал он, – я сейчас его позову.

– Не стоит, – встал я из-за стола, – мистер Сантини – мой давний друг. Я бы хотел сделать ему сюрприз. Пожалуйста, проводите меня на кухню.

– Конечно, – официант расплылся в улыбке, – прошу вас, сэр.

Люди Майлза не ели, не жевали, не дышали, почти. А только глядели по сторонам, высматривая опасность. На меня никто не смотрел. Амаро знал, кого выбрать. Внешность у меня была неподозрительная. От матери я унаследовал лицо интеллигента, от отца – крайне невинный взгляд, от Майлза – этот костюм буржуа. Мне к нему не хватало лишь трости.

Двери кухни широко распахнулись и тут же закрылись за мной, чуть не шлёпнув меня по спине. Из-за густого и жаркого пара лиц почти не разглядеть, ни черта не поймёшь, кто тут из них итальянец. В помещении шесть поваров, и все в одинаковой форме. Официант, предвкушая сюрприз, улыбался во все свои зубы, я приложил палец к губам и пошёл вглубь.

Они жарили и варили, подбрасывали содержимое вверх, мешали, перчили, раскладывали по тарелкам. Заказа Майлза не было видно. Неужели его уже кто-то унёс? Я всматривался в каждую тарелку, когда один из поваров вдруг повернулся:

– Рикардо! – крикнул он. – Восьмой столик!

На бейдже: «Шеф-повар Сантини», а в руках тот самый заказ: салат и спагетти под соусом.

– Аугусто! – крикнул я на всю кухню, раскинув в объятьях руки.

– Простите… – вылупился он на меня.

– Ты что, не помнишь? А? Аугусто! Конкурс, Франция! Ты занял там первое место! И хоть я не вошёл и в пятёрку, но обещал, что приеду в твой ресторан! И вот – я здесь!

– Ах да… – протянул неловко Сантини, пытаясь вспомнить хоть что-то.

– Нил! Нил Флеминг! Друг! – Я забрал у него тарелки и поставил их на стол. – Дай я тебя обниму!

– Да-да, – растерялся Сантини, – сколько лет, сколько лет, – хлопал он меня по спине.

– Два года! – выкрикнул я и обнял его снова, так что обе мои руки были за его спиной, над самым заказом Майлза.

– Точно, два года, – кивал итальянец, – два года, как один день!

– Отличный у тебя ресторан!

– Да, я… – хотел было ответить Сантини, но я не дал ему вставить и слова.

– Ну, не буду тебя отвлекать, – тряс я его вспотевшую руку. – Ещё увидимся! Может быть, завтра?

– Завтра, отлично, – щурился он, вытирая вспотевший лоб.

– А мне нужен ещё десерт! – тряс я перед ним своим пальцем, – Твой фирменный, Аугусто, твой фирменный десерт!

– Десерт! – кивал он мне, улыбаясь, – Сейчас полный завал…

– Тогда завтра, нет вопросов, Аугусто, я приду сюда завтра, и ты меня угостишь!

– Завтра будет отлично, – кивал несчастный Аугусто Сантини, смотря на стоящие блюда.

– Официант! – крикнул я. – Заберите у шефа заказ! Ну, не буду тебя отвлекать, – хлопнул я его по плечу и направился прочь из кухни, через всё марево душной жаровни. – Встретимся завтра, мой друг! – обернулся я у двери.

Тот был рад, что я уходил.

Через пару минут официант принёс Майлзу салат и спагетти, через пятнадцать тот уже выдохнул тихой отрыжкой и, развалившись вальяжно на стуле, тяжело и протяжно дышал. Я нащупал в кармане часы, я считал про себя секунды, до того как этот холёный тип…

Упадёт!

Он закрыл глаза и, медленно скатившись со стула, рухнул на мраморный пол, как тяжёлый мешок.

Там, на кухне, я подсыпал ему в салат немного сонного порошка.

– Господи! – встал я с места. – У человека инфаркт!

Люди встали из-за столов.

– Спокойно, я доктор. Вызовите «Скорую»! – скомандовал я охране, а сам склонился над ним.

Охрана звонила в больницу, я делал ему массаж.

Вспотевшая рожа Майлза сопела в моё лицо.

Я смотрел на его часы, держа наготове свои.

Только я щёлкнул застежкой, как Майлз вдруг пришёл в себя. Он дёрнул рукой так резко, что наши часы упали на пол. Через секунду он опять отключился, а я смотрел на два циферблата и не мог разобрать, где чьи…

У меня был отличный план, но, как любому отличному плану, ему суждено было провалиться.

Золотые часы мистера Майлза лежали рядом с моими часами, или мои часы лежали рядом с его… Они были идентичны, чёрт их возьми. Охрана уже вызвала «Скорую» и подходила ко мне. Я схватил одни наугад и положил их себе в карман, надев вторые на руку Майлза.

– Отойдите! – приказал мне охранник. – «Скорая» скоро будет.

– Конечно-конечно, я только хотел помочь. Только хотел…

Я встал, отошёл от сопящего Майлза и, слившись с людьми в ресторане, проскользнул в стеклянную дверь.

Нащупав в кармане часы, я вышел на воздух.

Невысокие пальмы у входа шептались колючими листьями: ты провалил это дело. Ты всё провалил…

Часы мистера Майлза или Виктора Амаро, теперь это было не важно, тяжёлым грузом лежали в моей руке.

Голова ужасно болела, люди плыли перед глазами, превращаясь в безликие тени, дома кружились вокруг. Я куда-то бежал, спотыкаясь, озираясь на звуки вечерних улиц.

Где-то вдали – сирены мчащейся «Скорой». Наверное, к ресторану. Я бежал по вечернему городу, не веря в этот кошмар.

3
Поезд

Хосефа была жива, если так можно назвать человека с совершенно стеклянным взглядом и ещё одним порезом, но уже на другой руке.

Полянский осматривал рану.

– Вы сами порезали себя? – спросил он.

Она качалась, уткнувшись в стенку, и не могла ничего сказать.

– Вы хотите себя убить? – накладывал он на рану пластырь. – По-хорошему, здесь нужно зашить. Вам необходимо выйти на следующей станции и обратиться в медпункт.

Этот доктор прекрасно разбирался в людях, он будто читал по глазам. Хотя чего это я, трудно было не счесть этот животный страх во взгляде несчастной.

Где же я её видел… Её лицо так и стояло у меня перед глазами, вот только не такое измученное. Мне кажется, я слышал её голос, и в нём было столько же страха.

Доктор рылся в вещах Хосефы.

– Не поможете? – шепнул он мне.

Вообще, шептать было совсем необязательно. Эта несчастная испанка и так была не в себе, или, наоборот – глубоко в себе, но то, что не с нами, так это точно.

– А что мы ищем? – вдруг опомнился я.

– Нож, – сказал спокойно Полянский и продолжил рыться в её спортивной сумке.

И, надо сказать, она ничуть тому не сопротивлялась. Человек, которому есть что скрывать, не позволит и притронуться к своим вещам, да, собственно, в этих вещах, кроме нижнего белья и некоторой верхней одежды, ничего и не было больше.

– Встаньте, – обратился он к ней.

Она покорно подчинилась.

Доктор оставил её сумку в покое и принялся поднимать матрас.

– Помогите мне, я подниму, а вы там проверьте.

Я наклонился и провёл рукой под койкой – ничего. Глянул под стол – тоже пусто.

– Вы же сказали, здесь кто-то был, – шепнул я ему.

Доктор молчал.

– Значит, сама? – смотрел я на него, ожидая ответа.

– Я не знаю, – сказал, наконец, Полянский, и это было нехорошо. Когда такие люди, как он, поддаются смятенью, это пугает побольше, чем впавший в психоз неврастеник.

Да и я немного сдавал, точнее, это нервы сдавали, а я не показывал виду – практика, многолетняя, профессиональная, не нервничать при всех. Если поначалу мне было глубоко всё равно, убьёт она себя или нет, то сейчас мы оба понимали, что нож у помешанной особы лучше забрать. Кто его знает, может, она решит покалечить кого-то из нас.

Да и связываться с полицией никак не хотелось.

– Это не я, – вдруг сказала Хосефа, – не я.

– Ничего нет, – сказал Полянский, ещё раз осмотрев всё вокруг.

– У меня нет ножей, – повторила она.

– Послушайте, мисс, – наклонился к ней доктор, – мы обязаны сообщить об этом начальнику поезда. На следующей станции сюда придут полицейские, возможно, и медики, и тогда…

Он знал, на что давить. Не хотел он никакой полиции, и это было ясно.

– …и тогда вас заберут в отделение, – продолжал он, – и будут допрашивать несколько часов.

Я посмотрел на Хосефу – губы её, и без того бледные, отдавали теперь синевой, руки дрожали, казалось, она еле дышала, если вообще могла дышать.

– Может, притормозить? – наклонился я к нему. – Вы как-то перегибаете.

– Хотите в следующий раз найти её труп? – сказал он сквозь зубы. – Или труп кого-то ещё?

Он был прав. Надо было её дожимать.

– Вам нужны неприятности с законом, мисс? Вы слышите меня, Хосефа? Вас снимут с поезда, если вы не отдадите нам нож.

– Это был кто-то другой! – вдруг закричала она и рухнула на подушку.

Этот крик был последним, на что у несчастной хватило сил. Она уткнулась в подушку и задрожала всем телом в нарастающем тихом плаче. Полянский тем временем по второму разу осматривал её купе.

– Кто-то ранил меня, – бормотала Хосефа, – кто-то порезал мне руку, это не я, не я…

– На вас напали? – переспросил доктор.

Хосефа подняла заплаканное лицо и еле заметно кивнула.

– И как он выглядел?

Хосефа пожала плечами.

– Какой рост, возраст, какие-то приметы?

– Я его не видела, – сказала она, – я решила прилечь, а проснулась от резкой боли. Я чувствовала нож, как он впился мне в руку…

– Куда он ушёл? – спросил я.

– Не знаю, – мотала она головой.

– Вы и не взглянули на него?

– Мне было больно и страшно, – истерично шептала она. – Я зажмурилась, а когда открыла глаза, никого уже не было рядом. И моя рука, – она дотронулась до пластыря, – рука сильно болела.

– Неудивительно, – сказал доктор, – дайте посмотреть вашу руку.

Он отклеил один пластырь, потом второй, ещё раз посмотрел на порезы, потом заклеил и вышел за дверь.

А я всё сидел возле Хосефы и всматривался в её лицо. По нему пробежала нервная дрожь. Где же я тебя видел? Может, в городе? Среди прохожих или зрителей в зале? Кто же ты…

Полянский стоял в коридоре, напротив открытой двери, и смотрел в мчащийся горизонт.

Я дождался, пока девушка закроет глаза, и накрыл её одеялом.

– Вы же понимаете, что это бред? – шепнул я Полянскому, прикрыв за собой дверь.

– Не уверен, – сказал он.

– Мы же не собираемся постоянно её караулить?

– Я – точно нет, – сказал он, а сам прислушивался к тому, что было за дверью.

Я тоже слушал и не понимал, когда равнодушие к человеку сменяется треклятой заботой. На какое-то время я даже забыл, куда ехал сам.

Поезд мчался сквозь ветер и редкие хлопья снега, они оседали на окнах и таяли в тот же миг. В вагоне как-то резко похолодало.

– Откуда здесь столько снега? Так всегда на пути в Нью-Дем? Я никогда там не был.

– Горы недалеко, – указал на хребты Полянский. Они уже почти утопали в подступающей темноте.

Как сказал нам проводник, которого мы встретили, только выйдя в тамбур, тело Генриха Салливана (так звали несчастного с отёком Квинке) довезут до следующей станции, что будет через два часа, а там отдадут полицейским.

Из-за темени и поднимавшейся бури ничего не было видно. Я понятия не имел, где мы сейчас.

– Итак, – посмотрел я на задумчивую физиономию доктора, – кто-то из пассажиров убийца?

– Если бы он был убийцей, – доктор зажёг сигарету, – мисс Суарес была бы уже мертва.

– Но кто-то же на неё покушался.

– Да, но не сейчас.

– Вы хотите сказать…

– Я ещё по первому порезу заметил, – Полянский причмокнул дымящейся сигаретой, – но думал, мне показалось.

– Показалось что?

– Этим порезам порядка трёх часов, – сказал он, выпустив дым мне в лицо.

– Как тогда вы не заметили второй порез раньше, если он там уже был?

– Он был под другим рукавом, – сказал Полянский. – Мне не пришло в голову раздеть её догола.

– Значит, вы полагаете…

– Она уже села на поезд с этими порезами, – причмокнул он ещё раз.

– Кто-то напал на неё на вокзале?

– Может, она оттого и бежала, – пожал он плечами, – откуда мне знать.

Мне хотелось спросить, от чего бежал он, но я промолчал.

– Вполне может быть, – согласился я, – и как думаете, он, этот кто-то, тоже сел в поезд? Я имею в виду, он может быть здесь, среди нас?

– А кто его знает, – затушил он окурок. – Я бы не лез в это дело.

И я не хотел в него лезть, но всё же, – я посмотрел на Полянского.

– Мне кажется, это что-то психическое. Вы же видели её взгляд?

– Кстати, – он повернулся ко мне, – по поводу её взгляда, вы тоже заметили, да?

– Заметил что?

– У неё там, на плече, выше пореза, хороший след от укола.

– Вы уверены?

– Поверьте, я знаю, как выглядят такие следы – небольшая красная точка и ещё не пожелтевший синяк. Так и делают такие уколы – с размаху, боясь не успеть.

– Не успеть что?

– Не знаю, – ухмыльнулся Полянский. – Что первое приходит вам в голову?

– Так что же, она наркоманка? И укололась, и порезалась сама?

– Может, и так, – всматривался он в окно. – Может, и так. По крайней мере, давайте надеяться на лучшее.

– По-вашему, лучшее – это ехать в соседнем купе с сумасшедшей, которая режет себя?

– А, по-вашему, лучше быть в одном поезде с психом, который режет других? – смотрел на меня Полянский.

Я не знал, что было лучше. Чёрт возьми, в этом поезде всё было не так.

– Значит, мою гипотезу, что мистера Салливана отравили, вы не примете тоже?

– С момента, когда он положил себе первую вилку омлета в рот, – задумчиво прищурился Полянский, будто вычисляя, – и после того, как упал, прошло примерно пять минут.

– Вы что, считали?

– Я сказал примерно…

– Значит, возможно?

– Смотря какой яд.

Мы оба молчали. Полянский смотрел в окно, я смотрел на него, пытаясь понять, не видел ли я его раньше.

– Отличные часы, – вдруг сказал он.

Я взглянул на свою руку – часы, что всё это время были выше запястья и прикрывались рукавом, спали, показавшись из-за рукава куртки.

– Копия, но качественная, – сказал я.

– Любите блестящее? – ухмыльнулся Полянский.

– Жена подарила, – соврал я.

– Женщины, – протянул он, – подарят блестящую дешёвку, а ты будь добр, носи.

– Попробуй ещё потеряй, – ухмыльнулся я.

– Боже упаси!

Боже упаси от таких, как этот доктор. Я был почти уверен, что его приставили ко мне. Я был почти уверен, что он разбирался в часах так же хорошо, как в строении мышц и скелета, если, конечно же, он был настоящим врачом.

Я взглянул на часы и одёрнул рукав.

Несколькими днями ранее. Дом Виктора Амаро

– Кто это? – Мне дали фотографию одного представительного мужчины.

– Это Сайман Майлз – золотой магнат, а это его часы, – указал он на фото. – Они идут как обычные, вот только со скоростью, установленной специально для них. Каждые несколько часов стрелки останавливаются на определённом времени и держатся на нём несколько секунд, а после идут дальше.

– Он не определяет по ним время, не так ли? – отдалил я от себя фото.

– Он определяет по ним код доступа к одному из крупнейших банковских счетов, который меняется несколько раз за день, – сказал Амаро.

– Узнать который можно только по времени на часах, – догадался я.

– А ты соображаешь, – смотрел он на меня с хитрым прищуром.

– Он, наверное, и спит в этих часах, этот Майлз?

– Да, и спит, и ест, и… Ну, в общем, мы один раз подослали к нему проститутку, она была лучшим агентом.

– Просёк?

– И пристрелил.

– Знаете, я правда польщён, но не думаю, что смогу быть лучше проститутки.

– Ты недооцениваешь себя, мой мальчик, – ухмыльнулся старик.

– Надеюсь.

– Мне нужны эти часы, Берроу. Они точно такие же, – достал он подобные из футляра.

Я взял часы и покрутил их в руках…

– Вы же знаете, что вещи на самом деле не исчезают?

– Я знаю лишь, что ловкость твоих рук незаметна глазу…

– Ничего не пойму, – услышал я рядом и очнулся от воспоминаний. Схватился за руку – часы были на мне, а Полянский всё ходил по тамбуру, как загнанный зверь.

– Вы что-нибудь понимаете? – уставился он на меня.

– Понимаю что?

– Здесь закрыто, – вдруг сказал он.

Я окончательно пришёл в себя.

– Закрыто?

Я подошёл к двери и дёрнул за железную ручку. Ещё час назад мы проходили через неё в вагон-ресторан, но сейчас, – я потянул тяжёлую дверь, она и правда не открывалась.

Полянский рванул на другой конец вагона, я побежал за ним.

– А может, так положено? – спросил я его, догоняя.

– Что? – обернулся он. – Блокировать вагоны? Не будьте идиотом, Берроу!

Дверь с другой стороны тоже была заперта.

Он ударил по ней кулаком.

У меня пересохло в горле. Я не чувствовал ног.

– Мы заперты, – сказал доктор, – заперты, как овцы в загоне!

– Для доктора у вас слишком хлипкие нервы, – посмотрел я на него. – Двери могло просто заклинить, такое бывает.

– Да? И часто? – Он достал платок и вытер проступившие капли пота со лба.

– Поезд, всякое может быть, – сказал я.

Душераздирающий мужской крик раздался за одной из дверей. Мы побежали на звук. Свет потолочных ламп затрещал и погас. Весь вагон погрузился во мрак, наполняясь шёпотом и голосами, звуком открывающихся дверей, тенями растерянных пассажиров.

В купе номер восемь – мужчина средних лет с простреленной грудью.

Он ещё дышал, когда мы вошли. Толстые линзы его огромных очков запотели от крика. Рыжие с проседью волосы упали на лоб. Грудь поднималась, задерживалась на вдохе, но тут же резко упала, равняясь со всем его телом.

Полянский надавил полотенцем на рану, пытаясь её перекрыть, но оно сразу же пропиталось кровью. Пассажир вскрикнул и обмяк. Шансов у бедолаги не было никаких.

Через пару минут он скончался. Собрав своим предсмертным хрипом всех, кто был здесь. Его звали Патрик Бенсон.

Я смотрел на Полянского, на всех вокруг… А ведь доктор был прав. Нас здесь заперли, как овец. И это он понял первым. Кем же ты был, Полянский? Кто же ты, чёрт возьми?

4
Полянский

– Привет, Мари, как дети?

– Хорошо, мистер Полянский, как вы?

– Работаю, – сверкнул он своей улыбкой и сел в автомобиль.

Кем работал мистер Полянский, никто не знал, да и заселился он в этот район недавно, недели четыре-пять назад. Одни поговаривали, что он работал менеджером в банке, старшим менеджером, уточняли другие, потому что не старший на такую машину не заработал бы. Как и на такой дом. Третьи уверяли, что он был юристом, потому как кому, как не им, обкрадывать простых граждан, беря несусветные суммы за заведомо проигрышные дела, тогда как за выигрышные они брали в три раза больше.

Мистер Полянский не работал банковским клерком, хотя и уходил с дипломатом из дома, юристом он тоже не работал, хотя носил очень солидный костюм. Одному из соседей он как-то сказал, что работает обычным менеджером в филиале одной заграничной фирмы, и произнёс её название так, что вроде бы было понятно, но запомнить никто не мог. Такое не перепроверишь. Да и зачем? Ни у кого из своих соседей он подозрений не вызывал.

Мистер Полянский выходил на пробежку каждое утро, а каждый вечер возвращался с пакетом здоровой еды. Его отличной форме мог позавидовать каждый, буквально каждый из соседей, чьи жены прилипали к окнам, когда он проходил мимо них. Когда же через пару недель рядом с ним не обнаружили ни жены, ни подружки, несколько смелых соседок, разводящихся и холостых, нагрянули к нему с бутылкой вина. Вот только он никого не впустил. Не пронося обиды и дня, они всё так же выглядывали из окон, всё так же следя за таинственным господином в дорогом костюме и с дипломатом в руках.

В дипломате мистера Полянского всегда были: пистолет, пара наручников, для рук и ног (вторые были значительно больше), электрошокер, пара ножей и снотворное. Хорошо, чуть больше ножей и чуть больше снотворного – у дипломата имелось второе дно. Но всё это такие мелочи, когда главным в его деле были ловкость и профессионализм. Помимо всего прочего, мистер Полянский всегда уважал удачу, выгодное стечение всего в одном единственно верном моменте. Он говорил, что удача ещё никогда ему не изменяла, но сегодня эта стерва его подвела.

Он стоял на пороге спальни нужного ему дома с пистолетом в руках и не мог поверить глазам…

Двумя днями ранее

– Значит, так, дело очень простое.

– Дело не бывает простым.

– Брось эту лирику, Михаэль. Мне нужно, чтобы ты пробрался в тот дом.

Полянский стоял в кабинете знакомого особняка, здесь он появлялся раз в месяц или даже в квартал, но и этого ему хватало, чтобы безбедно жить.

Амаро протянул ему листок бумаги, на котором кривым почерком был написан адрес.

Полянский прочитал и скомкал лист.

– Хозяин в доме будет один, – продолжал Амаро, – жена его укатила в отпуск, это сын Майлза. Видит бог, я хотел поступить по-доброму…

Полянский приподнял бровь.

Бог давно позабыл про Амаро, и, судя по годам старика, даже видеть его не хотел.

– Что ты так смотришь, я бываю добр, – закурил хозяин, – но этот план провалился из-за одного идиота, чтоб его. Придётся всё делать по старинке.

Амаро уже давно заметил: стоит ему поступить по-другому, по-доброму, как-то помягче, так всё идёт… нет, всё просто катится ко всем чертям. Эх, не суждено ему было под старость сделаться хорошим человеком…

Ну нет, так нет, подумал он, и, хлопнув себя по ногам, встал с огромного кресла и подошёл к окну.

– Знаешь, земля – она круглая, – с мудростью старого горца произнёс он. – Когда-то Майлз лишил меня всего, а теперь я…

– Так что нужно делать? – перебил его Полянский.

Вообще, он был единственным, кому это не запрещалось. Он был так точен и умён, что Амаро прощал ему всё. Он подобрал его студентом, сопливым студентом, или уже интерном, Амаро не помнил совсем, но то, что этот сопляк при нём возмужал, это было бесспорно. При нём многие возмужали, и никто этого не ценил. Он для них был вторым отцом, или первым, так даже точнее. И правда, чем же он им не отец? Виктор Амаро давал им путь в жизнь, в жизнь безнаказанности и денег. Он затянулся пьянящим дымом, сморщил в улыбке старческое лицо и всё смотрел и смотрел на свой сад с журчащим белым фонтаном.

– Так что от меня требуется? – повторил Полянский.

Его время стоило денег, его время пригодилось бы ему самому, слишком мало в сутках было минут.

– Мне нужны часы, – сказал Виктор Амаро.

– Часы?

– Да, вот этой фирмы. – Он протянул ему фото.

– Непростая модель, – взглянул на часы Михаэль. – Клиент носит их с собой?

– Нет, с собой их носил Майлз-старший. Но точно такие же должны быть и у его сына. Вот только где? В какой-то ячейке банка или дома – это мне не известно. Тот фокусник…

– Кто?

– Неважно. Он уже не жилец, его ищут. Так вот, он провалил это дело и, похоже, забрал часы себе, так что я не знаю, просёк это Майлз или нет. Если просёк, то отключил те часы от системы и оставил лишь часы сына, и теперь код показывают только они.

– Код от чего?

– Ах да, код от счёта.

– А этот клоун, который забрал часы, не успел им воспользоваться?

– Не смеши меня, для этого нужны мозги или парочка программистов.

– Понятно. – Полянский рассматривал фото.

– Его сын что-то знает, – продолжал Амаро, – может, даже время замирания стрелок…

– Замирания? – не понял Полянский.

– Ах, да, не сказал. – Амаро почесал седую макушку. – Стрелки на часах останавливаются через определённый интервал, меняя код, обозначая новый…

– Временем, на котором остановились, – пробормотал Полянский. – Часы, минуты, секунды.

– Именно. Так вот, эту последовательность замирания стрелок он должен знать. Но, по-хорошему, у него должны быть вторые часы. Он просто не носит их с собой, как папаша.

– Надо заставить его говорить.

– Рад, что ты понял. И будь на связи, я всегда нервничаю, когда мои люди молчат. Позвони сразу же с места, как выяснишь всё.

С места Полянский предпочёл бы сразу бежать, а не докладывать этому скупердяю, что ему удалось раздобыть.

– Конечно, – согласился Полянский и ушёл проверять расположение дома, в который ему предстояло залезть.

Дом Майлза-младшего охранялся с четырёх позиций. Охранник периметра осматривал двор – его Полянский отрубил сразу, ещё до того как спрыгнул с забора; охранник возле входной двери – к нему он подошёл со спины и отключил электрошокером; и двое в самом доме – один, как правило, находился на кухне, она как раз выходила на задний двор, а другой ходил по второму этажу, изредка заглядывая в окна. Из одного такого окна Полянский его и скинул. Конечно, решение было неправильным, не может быть правильным то, что может поднять столько шума. Этот идиот орал пару секунд, пока не свернул себе шею. В этих охранных фирмах их совсем ничему не учат, даже тому, как падать со второго этажа.

Теперь в доме остался только он и Майлз-младший.

Полянский прислушался к дому, к стенам, к шороху ветвистых пальм, что стояли у лестниц, к звону хрусталя на крутящейся люстре. И к чему нужны были такие люстры? Можно свихнуться, смотря на них. Он вышел в коридор – предстояло действовать быстро, пока прислуга не подняла шум. Конечно, не мешало бы обездвижить прислугу, но сейчас было не до неё. Он займётся ею потом.

Михаэль не убивал безоружных людей, это было не в его правилах, он просто привязывал их к стульям и, надо сказать, не очень-то крепко, так чтобы к концу дня они всё же смогли расшатать этот узел.

Полянский прошёл в кабинет Майлза. Там было пусто. Не мог же он, в самом деле, смыться так быстро? Автомобиль стоял во дворе, да и охрана не ходит по дому, как стая шакалов, когда ей некого защищать. Ненормальная, напряжённая тишина. Полянский взглянул на часы – было без четверти восемь. Майлз, скорее всего, ещё спал. А спальня его, как и спальни у всех богачей, должно быть, не пропускала никаких звуков. Звуконепроницаемая личная жизнь – самая идиотская затея, думал Полянский, пока поднимался наверх. Тебя же никто не услышит, когда придут убивать.

Хотя нет… Услышит!

Сверху раздался крик.

Полянский побежал на голос. Крик доносился из спальни. Мужской, сдавленный, хриплый…

Что за чёрт!

Полянский рванул к двери. Она была приоткрыта, прислушался – какие-то шорохи. Толкнул дверь ногой. На окне возле кровати сидела какая-то девушка в кедах, джинсах и растянутой кофте навыпуск. Она посмотрела на Михаэля, потом вниз, потом опять на него…

На кровати – обездвиженный Майлз, испускавший предсмертные хрипы, вся его грудь, как и постель, была в крови.

– Стой! – крикнул Полянский, нацелив на девушку пистолет.

Та зыркнула на него острым взглядом и спрыгнула вниз, будто кошка, на дерево под окном. Через секунду она уже на земле, бежала по каменистой тропинке, прямиком к высоким воротам. Полянский выстрелил ей по ногам, но пули пронзили лишь землю. Девушка добралась до забора и с лёгкостью открыла дверь.

Полянский спрыгнул за ней.

Он поверить не мог, что его так нагло опередили, он поверить не мог, что запутался в ветках этого дерева, он поверить не мог, что проиграл.

Скорее всего кто-то прислал её, также прознав про часы. Что она успела выпытать у хозяина дома? Что Майлз-младший сказал ей перед тем, как умереть, и как она прошла мимо охраны? Он услышал за воротами звук мотора, но успел добежать до своей машины, когда её уже скрылась из виду в листьях раскидистых пальм. Он втопил педаль газа и рванул за ней. Только через пару минут он понял, что с его машиной что-то не так. Она скреблась по асфальту и заносилась на поворотах. Эта стерва проколола ему колеса, нет, она разрезала их тем же самым ножом, которым заколола младшего Майлза. Почему нож, почему не пистолет, что за странный способ убийства? Может, она его им и пытала? Полянский и не думал о дисках, которые стёр, он хотел лишь догнать эту стерву и добыть из неё всё. Телефон разрывался в постоянных потугах – это был Виктор Амаро.

– Что там, чёрт возьми, происходит? – кричал по громкой связи осипший старик.

– Небольшая заминка…

– Убирайся оттуда!

– Да, я уже.

– К дому Майлза едет полиция! Надеюсь, ты его не прикончил?

– Нет, я – нет.

– Отлично! Проблемы нам не нужны.

– Его прикончила какая-то девка.

– Что? Так ты не узнал про часы?

– Его устранили до моего прихода.

– Значит, опередили, – шипел тот. – Найди мне её! Мне нужно знать всё, что узнала она!

– Понял, – сказал Михаэль и отключил связь.

5
Фокусник

Со случая в ресторане прошло около трёх часов. Я не хотел идти домой. Люди Амаро могли ожидать меня там. Я слонялся по спящим улицам и не знал, куда себя приткнуть. Часы то ли Майлза, то ли Амаро тяжким грузом лежали у меня в руке, отсчитывая неровный ход. Я посмотрел на них – полпервого ночи. Нужно было где-то залечь. Спрятаться на первое время. Если принести их Амаро, если это не те часы, он сотрёт меня в порошок.

Как я мог так оплошать?

В животе всё свело от волнения. Меня трясло, как тифозника на последнем вздохе, ещё немного – и всё, ещё немного, и земля разверзнется под ногами, и я упаду в её недра и похороню себя там. Пот проступил на шее, похолодев в ту же секунду. Я весь дрожал.

Что это, страх за жизнь или предчувствие смерти?

Я взглянул на часы.

Может, отдать их Амаро как ни в чём не бывало? Будто не было промаха, вероятность ведь 50 на 50… Но если часы не те, если это та же фальшивка? Амаро может подумать, что я обманул его, или, того хуже, что меня подкупил сам Майлз…

Можно было проследить за Майлзом: если тот не поднимет панику, значит, его часы всё ещё у него. Тогда попытаться ещё раз? Нет, это всё бред. Они запомнили моё лицо, и сам Майлз и его охрана. К тому же часы почти идентичны. Сколько мне ждать, пока он решит воспользоваться кодом от счёта и поймёт, что это не они? Неделю? Две?

Его, наверное, уже выпустили из больницы, или выпустят под утро, а перед этим обязательно сообщат о снотворном в крови. И тогда он поймёт всё. Камеры наблюдения в ресторане, мой визит на кухню – всё сложится в логичную для него картину и фатальную для меня. Даже если он не поймёт, что охота была на часы, он вспомнит, что именно я преследовал его. Пойди всё по плану, я бы мог уже скрыться на те деньги, что причитались мне, уехать хоть на край земли, купив там домик. Если бы я не оплошал… Любой фокус может убить исполнителя, если выйдет из-под контроля. Я думал, со мной такого уже не случится, но цирк убил и меня.

Нужно где-то залечь, снять номер. Я пересчитал наличные. На сколько здесь хватит? На несколько дней?

Какой-то голос внутри меня говорил, что нужно вернуться за Лиан, что они придут к нам в квартиру и, скорее всего, спросят с неё… Но сейчас, сейчас я хотел лишь бежать, раствориться в безликих улицах, в этой ночи, в этих спутанных переулках и домах. Я ещё раз открыл кошелёк и пересчитал, что у меня было – на первое время хватит. И почему тайники я делал лишь дома? Нужно было спрятать деньги где-то ещё.

Меня пробрало до костей – обычно тёплые ночи стали на редкость холодными. Или это я так дрожал?

Поймав такси, я ещё секунд десять всматривался в щетинистое лицо таксиста, а он, не понимая ничего, смотрел на меня. Мне показалось, он похож на одного из людей Майлза, мне показалось, я схожу с ума.

– Куда едем? – спросил он с акцентом.

Мы поехали на другой конец города. Я не знал, следили ли за мной люди Амаро, я не представлял, кто ещё мог за мной следить. Нужно было забрать Лиан, предупредить её как-то… Точно! Я достал телефон и судорожно набрал её номер. Сонный голос на том конце:

– Алло… Эд, это ты? Где тебя черти носят?

Нажал отбой.

Что ей сказать? Чтобы она убиралась оттуда? А куда? Она спросит, где я. Что я отвечу? Я ведь и сам не знал, где остановлюсь. Нужно где-то осесть, нужно…

Я набрал номер ещё раз. Гудки шли за гудками, она не брала трубку. Предупреждающий писк раздался посреди них. Я посмотрел на экран. Батарея была на исходе.

Трубку сняли…

– Алло, Лиан!

– Ты опять в клубе? – кричала она. – С кем ты шляешься?

– Нет, я не в клубе! – Попросил водителя сделать музыку тише. – Слушай, Лиан, тебе надо уходить…

– Алло, Эд, алло…

Мы въехали в туннель, сигнал исчез, как и подсветка экрана.

Может, я зря волновался?

Я пытался не думать о ней.

– Проблемы? – спросил водитель.

– Нет, всё хорошо, всё хорошо, – повторил я ещё раз.

Ничего хорошего быть не могло. Если никого ещё не было в нашей квартире, так у дома караулили точно.

Нужно было найти какой-то ночлег.

– Все места заняты! – услышал я на очередном ресепшене очередной из гостиниц.

Я слонялся по ночным улицам, отсиделся в парочке баров, пытался дозвониться из них до Лиан, пытался не думать о плохом, когда гудки прервались её голосом: «Вы можете оставить сообщение». Я оставил и, положив трубку, вышел в полуночный сумрак искать хоть какой-то ночлег.

Под самое утро мне улыбнулась удача. Я нашёл единственный номер – и это был люкс. Да, на такую роскошь я не рассчитывал, такая помпезность мне была не нужна, но я уже валился с ног и не хотел ночевать в подворотне, тем более с такими часами.

Консьерж показался хоть и вежливым, но чрезмерно надменным, таким, какими и были консьержи в подобных местах. Они обычно смотрели на тебя взглядом старьёвщика-нумизмата, оглядывая с головы до ног, так, что ты мог почувствовать, будто тебе на лоб лепят итоговый ценник. Видимо, вид у меня был не очень, потому как спросил он меня уже в третий раз:

– Вам точно этот номер, молодой человек?

– А у вас есть другие?

– Нет, других у нас нет, всё бронируется заранее. Для этого вам нужно зайти на наш сайт, вот возьмите, – протянул он мне визитку, – в разделе «номера» выбрать подходящий вам, оплатить можно там же.

– Мне нужен номер сейчас.

– Сейчас свободен лишь номер люкс, – скривил он брезгливую мину.

Будто зная, что кроме проблем я ничего с собой не принесу. А на мне, между прочим, дорогущий костюм. Я осмотрелся и понял, что пиджак был порван, а брюки ужасно помяты, я пропах после бара спиртным и, по-моему, чем похуже.

– Зайдёте в другой день? – скривил тот улыбку.

– Нет, люкс мне подходит! – положил я перед ним смятые купюры.

– Без вещей? – спросил он.

– Без.

– Хм…

– Я живу в этом городе.

Он приподнял бровь.

– Поссорился с женой, – решил я уточнить.

– Это не моё дело, – посмотрел он на меня ещё раз.

Да, конечно, тебе же до всего есть дело, брюзга, – этого я не сказал.

Роскошь просторного номера давила со всех сторон: хрустальная люстра играла мозаичным светом, кресла с резными спинками всем своим видом не позволяли на них и присесть, большая картина над изголовьем кровати и спокойное море на ней.

Мне вдруг показалось, это последнее, что я увижу.

Я подошёл к окну и отодвинул огромные шторы. На улице немного людей, гораздо меньше, чем днём, они слонялись в обнимку, слегка покачиваясь, держась друг за друга. Недавно и мы так ходили с Лиан…

Я посмотрел на часы, и мне вдруг показалось, что они остановились и не шли. Неужели это часы Майлза? Они либо встали на пару секунд, либо это сломались часы Амаро. Какие из двух? У меня двоилось в глазах, часы тоже двоились – и стрелки, и циферблат. Нет, они шли, как и раньше. На какой промежуток времени они должны были остановиться? Я всматривался в алмазные цифры около часа, почти не моргая, пошёл уже второй, когда я упал на кровать. Так и заснул одетым.

Ночью мне снился отец. Он лежал на арене цирка, под ним была лужа крови, цирк был пустой. Я всмотрелся в его лицо и отшатнулся, не узнавая – оно вдруг резко помолодело, отец превратился в Лиан. Из глаз её текли слёзы, из носа – тёмная кровь. Она стекала по шее в открытое декольте. Я кинулся к ней, но она воспарила над куполом цирка и так и исчезла во тьме.

– Лиан!

Я кричал её имя, я бегал по кругу, я проснулся от поворота ключей. Это соседний номер, не мой. Выдохнул, протёр глаза, дотронулся до запястья – часы всё ещё на мне.

Следующие два дня я провёл в том же отеле. Ровно столько, на сколько хватило наличных, ровно до недовольного взгляда швейцара, который не получил на чай.

Я вообще не хотел выходить. Но и оставаться больше не мог. Не было никаких сил, да и денег, собственно, тоже. Я вздрагивал от всего, от каждого звона ключей, от каждого шага на лестнице, от каждого стука в дверь, хоть этот стук я сам же и ждал, заказав еду в номер.

Нужно было найти Лиан. Я думал об этом всё время, все два дня, что просматривал нервно газеты и новостные каналы, ожидая трагической сводки от ведущих дневных новостей: «Сегодня в одном из спальных районов города было обнаружено тело молодой женщины…»

Нет, ничего подобного они не сказали.

Я вышел из гостиницы с пустым кошельком и решил сам сдаться Амаро. Да, я приду к нему и скажу! Я скажу ему, что…

Я забыл, что надо сказать.

Все мои мысли в мгновенье исчезли, ноги вдруг онемели, сердце сжалось так, что не вздохнуть.

Я видел своё лицо.

На первом же встречном столбе.

Разыскивается вор-карманник. Работает фокусником в отелях. Особые приметы: рост 175 см, глаза серые, волосы тёмные, одет в серый костюм. На вид около тридцати. Всем, кто располагает хоть какой-то информацией о подозреваемом, просьба обратиться по номеру…

Меня стошнило прямо под этот столб.

Документов у меня с собой не было, ни своих, ни подложных, моя фотография висела на каждом столбе, мимо которого я проходил. У меня не было денег, чтобы арендовать машину, а ближайший вокзал был только в соседнем городке, до которого больше суток пути.

6
Полянский

Если она его убила, думал Полянский, значит, такой был приказ. Но почему? Он был уже связан по рукам и ногам. Или он узнал её? Узнал, кем она была, и потому ей пришлось устранить его?

Как много было вопросов…

Полянский не терял её из виду, она мчалась по серпантинной дороге, и он мчался за ней, на спущенных шинах, на дисках, сверлящих асфальт.

– И как она прошла через охрану, не убив никого? Втёрлась в доверие? Почему бы и нет…

Он говорил сам с собой, и эти вопросы не давали ему покоя. Какая-то девчонка была лучше его.

Машину уже заносило на поворотах, он чуть не влетел в фуру, вывернув в последний момент, под звуки её оглушающего клаксона. Диски скреблись по асфальту, выпуская фейерверк из искр. Он издавал столько шума, что, казалось, его слышали все. Он мчался не отставая, между ними лишь пара машин, он пытался прибавить газу, но машину каждый раз уводило, а эта девчонка рвала и рвала вперёд.

Вдруг она перестроилась на встречную полосу, ближе к оврагу.

Не хочешь же ты сброситься вниз? Он перестроился следом. Из-за поворота не видно почти ничего – вылети сейчас кто на неё, и аварии не избежать! Она открыла окно. Что-то блеснуло в руке и исчезло. Нож, понял он. Девчонка выбросила нож в овраг, вернулась на свою полосу и только прибавила скорость.

Он не мог сбавить обороты, не мог потерять её из виду, адреналин уже бил по вискам, руки потели, скользя по рулю. В такие моменты он не чувствовал страха, он не почувствовал бы его, даже если бы вылетел в пропасть. Что, кстати, вполне возможно. Его уже не волновало задание, сколько их ещё будет, его не волновал и Амаро. Чёртов старик! Единственное, что скрипело песком на зубах – это горечь провала. Он опоздал на пару минут, был вторым, был проигравшим.

Сзади – вопль сирен, Михаэль посмотрел в зеркало заднего вида – полицейские. Это за ним.

Пот проступил на висках, дрожь низковольтным током проходила сквозь всё его тело. Как он мог их не заметить.

Руль выбивался из рук, колёса не ощущали дороги, он сейчас разобьётся, если прибавит ещё! Чёрт возьми, он сейчас…

Вой сирен звучал ещё громче, они догоняли его. Сейчас будут стрелять или прижмут к ограждению, остановят, обыщут машину, найдут оружие, узнают, кто он, и тогда… Тюрьмы ему не избежать.

Полянский уже попрощался с целью и со своей проклятой свободой, как чёрный «Мерседес» этой девчонки стал петлять. Она тоже их испугалась, понял он. Она петляла и петляла по трассе, виляя между двух полос, как вдруг вылетела на встречку, затормозила до громкого свиста и врезалась в высокий отбойник перед встречным грузовиком. Грузовик с надписью «Fish» засвистел тормозами, попытался вырулить влево, но всё же протащил её метров пять. Полицейские, что гнались за Михаэлем, свернули к ней.

Полянский отъехал чуть дальше и остановился в дорожном кармане. Он видел, как они остановились и побежали к машине, как стучали по закрытой двери, как выбивали окно. Вскоре стекло разбилось, и дверь поддалась. Один измерил ей пульс, другой побежал к полицейской машине. «Скорую» пошёл вызвать, понял он. Когда всё утряслось, тот, что был с рацией, посмотрел в сторону Михаэля и теперь направлялся к нему.

– Вот ведь чёрт! – выругался Полянский.

Михаэль вжался в кресло, но тут же пришёл в себя. Главное – не показывать страха, что угодно, только не страх.

Полицейский подходил ближе, с каждым шагом всматриваясь в него.

Михаэль опустил стекло.

– Как водитель? Цел? – спросил он.

– Да, кажется, всё в порядке, но мы вызвали «Скорую», – крикнул ему сержант. – Вы знаете, что у вас спущены шины?

– Шины, – выдохнул Михаэль.

– Это не безопасно!

– Я как раз ехал в сервис, сержант.

– Вам лучше вызвать эвакуатор. – Полицейский указал на дымящийся «Мерседес»: – На её месте могли быть вы.

– Пожалуй, я оставлю машину здесь. – Михаэль заглушил двигатель и вытащил ключ. – Не подвезёте? – Он сам чувствовал, как наглел. Но что было делать? Не оставлять же её одну.

– Мы сейчас поедем за «Скорой», – щурился сержант, оттеняя рукой глаза от солнца, – как раз в город.

– Буду очень вам благодарен! – улыбнулся Михаэль.

Полицейский направился к месту аварии. Полянский пошёл за ним.

– Надеюсь, ничего серьезного? – спросил он, и в этом не было ни грамма лукавства. Без памяти и сознания она ему была не нужна.

– Удар был не очень сильным, – не сбавлял шага патрульный, – и это настоящее чудо, что так обошлось.

«Чудо – оно и есть», – подумал Полянский, он и не рассчитывал так быстро её догнать.

Девушка без сознания лежала на руле. Вокруг её машины бегал пахнущий рыбой водитель.

– Сэр, пожалуйста, отойдите, – отстранил его полицейский.

– Я и не заметил, – тараторил полноватый мужчина в рубашке, расстегнутой до груди, – а она сразу на меня… А я сразу по тормозам!

Он бегал и тараторил, бросая бессвязно слова, вплетая их в предложения, задыхаясь и начиная по новой.

– Мы всё видели, – сказал сержант, – пожалуйста, вернитесь в машину.

Но мужчина не возвращался, а всё бормотал, бормотал…

– Как жаль, очень жаль, – присоединился к его лепетанью Полянский. Он хотел сказать что-то ещё, но подумал, что чересчур.

Девушка так и не приходила в себя. Только изредка ресницы её дрожали, как и губы, как и все её хрупкое тело.

– Мисс, мы вызвали «Скорую», – говорил с ней один полицейский.

– Я осмотрел бардачок, никаких документов, – сказал второй.

– Совсем ничего? – переспросил Полянский.

– Ваша знакомая? – покосился тот на него.

– Нет. – Полянский замолк.

Сегодня он и сам себя не узнавал. Ещё немного – и они заподозрят его.

– У нас столько туристов, – говорил сержант. – Оставляют свои паспорта в номерах, а ты потом узнавай, кто есть кто.

– А если турист потерял и память, и документы, – добавил второй, – то, считай, всё – жди, пока родственники начнут его искать.

– И никаких личных вещей? – не унимался Михаэль.

– Никаких.

«Где же эти часы?» – всматривался он в салон дорогого авто.

Когда один полицейский пошёл оформлять документы к пострадавшему водителю грузовика, а второй направился к «Скорой», Михаэль открыл бардачок.

Чёрт возьми, это не машина Майлза!

Полянский держал в руках визитку проката машин. Она приехала сразу на ней. Умно.

В бардачке – ничего, под сиденьем – тоже. Полянский набрался наглости и заглянул ей под свитер – нет, ни документов, ни часов. Куда она собралась без всего?

Девушка нервно вздохнула и попыталась открыть глаза.

Полицейский с медбратом подходил к машине.

– На кого ты работаешь? Где часы? – шептал ей на ухо Полянский. – Что тебе сказал Майлз?

Девушка опять провалилась в себя.

Полянский приложил пальцы к её тонкой шее – пульс едва проступал.

– Вы доктор? – отодвинул Михаэля медбрат.

– Да…

– Из какой больницы? – осматривал он пострадавшую.

– Я давно не практикую.

– Тогда отойдите.

Ничего страшного с ней не случилось, размышлял Михаэль. Сработали две подушки, если у неё и было сотрясение мозга, так это от них. Или от бокового удара. Если она вообще не блефует. Будь он на её месте, так точно бы блефовал. Может, она и правда в отключке, и никакого блефа здесь нет? Заистерила, потеряла дорогу, врезалась в ограждение, чуть не улетев под грузовик… Для киллера она чересчур истерична, думал он, сидя в полицейской машине, не выпуская из рук полный оружия дипломат.

Они ехали впереди «Скорой», освобождая ей путь.

Так испугаться сирен, думал он, как же она шла на дело? Неужели не профессионал? Из вещей ничего не взяла – ни денег, ни украшений. Получается, ничего не украла, а единственное, что ей было нужно – информация, как и ему. Она узнала, где эти часы, может, в какой-то ячейке, может, он дал ей код. Неужели он всё ей сказал? Конечно, сказал! Такой сумасшедшей с ножом, как не скажешь?

Все люди с оружием были для него сродни психам, но сам себя таковым он не считал. Пазлы почти что сложились в горячей голове Михаэля, лишь одного он не понимал – как же она проскочила мимо охраны Майлза?

Они подъезжали к больнице, к той, что была ближе всего. Полянский поблагодарил патрульных и тут же исчез. Это им так показалось. Сам же он стоял за крыльцом и выжидал.

Когда её перенесли на носилки, она на мгновенье очнулась и даже попыталась привстать, но её силком уложили.

– Нам нужно обследовать вас, – сказал один из врачей и укатил её в стеклянные двери.

«Ничего, я подожду», – сказал про себя Полянский, смотря вслед врачебным халатам.

Он подождёт ещё час или два и зайдёт только потом. Чем позже, тем лучше, тем меньше к нему подозрений.

Было почти двенадцать, когда Михаэль вошёл в приёмный покой. Он прождал больше, чем надо, он решил присмотреться, понять, не придёт ли за ней ещё кто-то. Но за всё это время в двери больницы, кроме двух врачей, так никто и не зашёл. Полянский поправил причёску, одёрнул пиджак и принял взволнованный вид.

– К вам привезли мою жену! – быстрым шагом прошёл он к регистратуре.

Медсестра посмотрела на него исподлобья.

– Фамилия? – приготовила она пальцы.

– Ромер, Мария Ромер.

Она вбила данные, посмотрела на монитор, стёрла, вбила ещё раз.

– Через «о», – подсказал ей Полянский. – Р-о-мер, – протянул он.

Медсестра посмотрела на Михаэля, потом в монитор, потом опять на него:

– Простите, но таких пациентов у нас нет.

– Может, проблемы с программой? – смотрел он на неё.

– С нашей программой всё хорошо. Никакой миссис Ромер нет.

– Как же так! – Он учащённо дышал. – Мне звонили из полиции, сказали, она попала в аварию, здесь, недалеко. – На глаза Полянского накатились слёзы. – Молодая девушка, кудрявые тёмные волосы…

Продолжить чтение

Взаперти

1Поезд

2Фокусник

3Поезд

4Полянский

5Фокусник