Внучка. Роман

Размер шрифта: 13

Издательство «Литературная Республика»

Выпускающий редактор Людмила Топольницкая

Дизайнер обложки Егор Савченков

ISBN 978-5-605-27106-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Людей в кафе было немного и Николай Борисович Спицын, высокий, плотный мужчина лет пятидесяти с густой шевелюрой наполовину седых волос, с аккуратной бородкой толщиной в палец, решил, чтобы малость отдохнуть и поднабраться сил, выпить чашечку кофе. За сегодняшний день он устал – почти четыре часа бродил он по городу, не гнушаясь заглядывать и в те закоулки, куда обычно приличных людей не водят. Изучал один из крупных районных центров области и людей, живущих в нем. Район был самый дальний, километров триста от областного центра и таким закругленным клином врезался в соседнюю область.

Уже четвертый день он ездил по области, посещая райцентры, знакомясь со своим новым полем деятельности.

Как раз в одном таком закоулке, на самой окраине Воровайска он и забрел в кафе перекусить. И остановился на пороге в нерешительности: вероятно, в нем ничего не поменялось с поздних советских времен. Ну, разве что, декор да оборудование с мебелью. Насколько он понял, официантами здесь и не пахло (хорошо, что, в обмен, не пахло, образно говоря, и кислыми щами да тараканы не бегали тарелкам). Впрочем, секундное замешательство завершилось решимостью дойти до кассы и заказать себе кофе.

Очередь, пусть и небольшая, двигалась медленно. Точнее, пока не двигалась вообще. Раздатчица куда-то ушла, толстая кассирша, позевывая в кулак, сонными глазами блымала по очереди, пока не наткнулась на помятое, плохо выбритое лицо Аркаши Худикова, бывшего завсегдатая, бывшей пивнушки, сменившей нынче вывеску на более приличную – кафе «Цезарь», хотя и совсем не подходившую данному заведению. Скорее, это была память о советской столовой. Аркаша тут же поймал взгляд кассирши и, в знак приветствия, чуть приподнял за козырек поношенную бейсболку.

– Чё, Аркаша, тянет сюда, как к матушке? – ехидно поддела мужика кассирша.

– Да черт-те что сделали. Ну, черт с ней, с вывеской, так хоть бы пиво оставили разливное, – проворчал Аркаша в ответ.

Кассирша глухо засмеялась и живот ее при этом грозился сорвать кассу.

– Куда бес унес эту Райку? Тут жрать охота, хоть лопни, – отозвался еще один бывший завсегдатай.

– Придет сейчас. Чё ей спешить-то? Навару никакого нету, – снова зевнула кассирша.

Наконец, пришла раздатчица Райка. Очередь зашевелилась. Николай Борисович получил свой кофе, два кусочка сахару (кассирша лишь удивленно пожала плечами – и это всё?), и окинул взглядом зал, выбирая, куда бы пристроиться. Взгляд его упал на столик, за которым уже сидели Аркаша с сотоварищем. Его почему-то потянуло именно туда, хотя рядом были совершенно свободные столы.

– К вам можно присоединиться? Не помешаю?

Аркаша лишь молча зыркнул на слишком прилично одетого Спицына и предупредительно убрал со стола кепку, водворив ее вновь на давно нечесаную голову, повернув козырьком назад. Его сотоварищ придвинул поближе к себе тарелку с макаронами и двумя бледно-розового цвета сосисками. При этом он удивленно окинул взором полупустой зал.

– Если не погнушаетесь, милости просим.

– Что значит, не погнушаетесь? Я людей никогда не гнушался, – Николай Борисович сел, развернул упаковку сахара, оба кусочка опустил в чашку, тщательно размешивая ложечкой.

– Сидят там депутаты-дармоеды, в этой Москве. От сытой жизни законы всякие выдумывают, учат, как жить. То не пей, это не ешь, – причитал Аркаша. – А у меня каждодневно руки дрожат, понял. Раньше как хорошо было: шел на работу, свернул сюда, принял кружечку пивка и со спокойной душой к верстачку, понял. Как миленький работал. А работа у меня – во! Сам директор за меня пишется. Золотые потому что руки. А теперь: ни пивка тебе, ни креветок, одни приветы. Зато всё прибрали, стульёв понаставили, как на этом Западе.

– Так и завод теперь не тот, слышь, Аркаша! Прихватизирован! А кем?

– Кем?

– Так это, бывшим главным нашим ментом.

Разговор все более заинтересовывал Спицына. Он сначала слушал молча, затем решил спросить.

– Не нравятся, значит, новые порядки?

– А чё хорошего? Одна сплошная коррупция. А эта, едрисня так и вовсе распоясалась в горсовете: все под себя. А как выборы, так сразу все из нее, из этой партии и выходят. Стесняются, что ли?

– Знаешь, что недавно меня мой отпрыск тринадцатилетний спросил? – обратился Аркашин сотоварищ к Спицыну.

– Что?

– Папа, говорит, я теперь единорос, посмотри, как я подрос.

Аркаша прыснул со смеху, да при этом так неловко хотел поддеть сосиску вилкой, что она, подпрыгнув от прикосновения, выскочила из тарелки и подкатилась к чашке Спицына. Аркаша, засмущался, налившись краской, и быстро схватил ее потемневшей от постоянного общения с металлом ладонью и быстро вернул ее на предназначенное ей место. Сотоварищ сообразил в такой неловкий момент несколько отвлечь внимание Спицына и спросил:

– А вы, как я погляжу, не местный?

– Вы наблюдательный товарищ. В командировке я здесь.

– Судя по костюмчику, импортный?

– Верно! С запада привезли.

– А вы на Западе бывали? В Европе? – снова подал голос Аркаша и его давно выцветшие от хмеля глаза покрылись серой пленкой восхищения и зависти.

– Приходилось и в Европу ездить, и в Америке бывать.

– А правда, что нас, русских, в этих европах-америках не любят?

– Скорее, боятся. Непредсказуемости нашей боятся, не знают, что можно от нас ожидать.

– А это хорошо или плохо? – спросил сотоварищ.

– Смотря с какой стороны смотреть.

– Вот там житуха, наверное? – проглотив очередной кусок сосиски, произнес Аркаша.

– Разная там житуха, но я не об этом. Я о том… Тебя как зовут? – Николай Борисович, казалось, совсем забыл про уже совсем остывший кофе. Разговор его начал увлекать все больше.

– Аркаша я. Худиков.

– Так вот знай, Аркаша Худиков, если бы ты на Западе, перед приходом на завод принял бы кружечку, тебя бы даже через проходную не пустили. Да и в России при царе-батюшке Николае Втором, сразу после начала первой мировой войны был объявлен по всей Российской империи сухой закон…

– Иди ты! – Аркаша аж привстал.

– Врешь, поди! – вставил слово и сотоварищ.

– Не верится, правда? А ведь и тогда народу с трудом верилось. Казалось, убытки от этого будут колоссальные. А получилось-то что?

– Что получилось, не тяни?

– А то получилось, Аркаша, что в то время, при той организации труда, с теми средствами производства производительность труда возросла сразу в три раза. И Россия, отсталая, забитая, мужицкая Россия сумела в той войне с развитыми Германией и Австрией выдюжить.

– Ну да, а после этого мы еще и половцев с печенегами одолели, – как само собой разумеющееся произнес Аркаша.

Спицын, который в этот момент отхлебнул уже почти остывший кофе, выплеснул все это назад, в ту же чашку. Он тут же отставил ее в сторону, затем достал платок вытер губы и захохотал.

Оба друга удивленно смотрели на Спицына, искренне не понимая, что его так рассмешило.

– А чё я такого сказал? – наконец спросил Аркаша. – Это ж по телеку говорили.

– Мой тебе совет, Аркаша, не смотри ты этот телек. А если уж смотришь, то воспринимай все критически.

– А что, ты хочешь сказать, что в телеке все вранье? Так ведь, в самом деле, там про печенегов говорили. Я тоже слышал, – поддержал приятеля сотоварищ. – Или что – не одолели?

– Да нет, все правильно – одолели! Только это было лет за тысячу до германской войны.

– Ни х… фига себе! – присвистнул Аркаша. – Я и правда, об этом не подумал.

Спицын взглянул на часы и поднялся.

– Спасибо за компанию, мужики. К сожалению, у меня еще дела.

Аркаша с сотоварищем приподнялись, прощаясь. Спицын направился к выходу, достав телефон и приложив его к уху.

– Умный мужик, видать! – почтительно протянул, глядя ему вслед, Аркаша.

– Слушай, Аркаш, мне кажется, я его уже где-то видел, – также наблюдая за уходившим Спицыным, сотоварищ почесывал затылок.

– И где б ты его мог видеть, дура?

– Кажись, по телеку и видел.

– А что! Он может и в телеке – язык у него подвешен.

Николай Борисович вышел на улицу. Первые летние сумерки незаметно подкрались к городу, хотя до наступления темноты было еще далеко. Повсюду царила суета часа пик. Разумеется, она не сравнится с суетой большого города, но по местным меркам – было достаточно людно. То и дело туда-сюда проносились автобусы и маршрутки, лавировали на запруженной проезжей части разноцветные и разномастные легковушки и даже грузовики не были редки. Спицын видел, что мостовые в городе совсем никудышные и это еще больше замедляло движение. Впрочем, это беда всей страны.

Впрочем, Спицыну дышалось здесь довольно легко – в сравнении с загазованностью Москвы, да и областного центра, экология в Воровайске пока еще была в порядке. К тому же, здесь зелени много, да и река Воровайка, хотя и небольшая, и неширокая, зато чистая, вносила свою добрую лепту. Кстати, что за название интересное такое, надо бы выяснить.

Николаю Борисовичу захотелось спрятаться в тень какого-нибудь парка или скверика, чтобы вдохнуть полную грудь озона и осмыслить увиденное здесь и в других городах за эти четыре дня, понять, с чего ему начинать и что нужно кардинально изменить. Завтра он вернется в область. По своему многолетнему опыту он знал, что лучше всего и спокойнее всего ему думается именно при тихом шелесте зеленых волн на каком-нибудь уединенном зеленом островке, куда не доносится надсадный рев автомобильных моторов и где лишь изредка разрывают тишину звонкие детские голоса.

В задумчивости Николай Борисович едва не наткнулся на среднего роста худую женщину лет сорока пяти с распущенными длинными волосами медного цвета, несшую две тяжелые сумки с продуктами. Женщина решила немного передохнуть и, остановившись, поставила сумки на землю. В этот момент Николай Борисович и наткнулся на нее.

– Смотреть надо, куда идете, – раздраженным от усталости голосом бросила та.

– Простите, ради бога, – смутился Спицын. – Задумался я немного.

– Здесь людей, что червей после дождя, а он задумался. Того и гляди, сами кого-нибудь раздавите, либо на вас наступят, – уже более добродушно произнесла женщина, откинув назад вырвавшийся от ветра вперед локон, и снова берясь за сумки.

– Меня не раздавишь, я толстый, – улыбнулся Спицын. – Далеко вам идти-то? Позвольте я вам помогу.

Он вопросительно посмотрел на женщину своими большими, карими глазами и та благодарно улыбнулась.

– Спасибо вам огромное! А то устала после работы, такой пустячок домой не донесу.

Николай Борисович подхватил сумки и у него тут же от напряжения вспухли жилы на руках и шее.

– Ничего себе пустячок! Килограммов десять, не меньше! Как вам муж позволяет такие тяжести носить?

– А у меня нету мужа. А дочку жалко просить, она еще молодая, силы ей для другого пригодятся. Да и не далеко мне – напрямую через сквер, за мостом.

Они потихоньку пошли вперед.

– А я признаться, как раз какой-нибудь сквер или парк ищу. Хочу подышать свежим воздухом да птичек послушать.

– Да вон, сквер-то! За угол только свернуть. Там и правда зелени много… А вы, значит, нездешний?

– Да вот… Приехал сюда только сегодня.

– Проездом или работать, извините за любопытство?

– Ну, как сказать, – Птицын на мгновение задумался. – Считайте, что работать.

– Значит, надолго.

– Как получится. А город красивый, мне нравится.

Они дошли до перекрестка, за ним нужно было повернуть налево. И там Спицын, действительно, увидел много деревьев и окрашенную в черный цвет ажурную чугунную ограду. Он слегка замедлил шаг и стал с любопытством рассматривать свою случайную спутницу. Это была довольно живая, симпатичная женщина, с ухоженным лицом и роскошными, длинными ресницами. Женщина боковым зрением поймала его взгляд и немного смутилась.

– А вы давно живете в этом городе.

– Да, практически всю жизнь, – усмехнулась женщина. – С небольшим перерывом на учебу в институте. И родители, и прародители мои здесь жили. Город знаю, как собственную руку: где болит, и где тонко, а где и помыть не мешало бы.

– Простите, пожалуйста, мне неудобно обращаться к вам, не зная вашего имени-отчества.

– Тамара Ивановна.

– Очень приятно! А меня – Николай Борисович, – Сивоконь кивнула в ответ, а Спицын, между тем, продолжил:

– Не могли бы вы мне, Тамара Ивановна, в таком случае, сказать, где у вас тонко, и где не мешало бы помыть?

Они вошли на территорию сквера через такие же чугунные ворота, и Тамара Ивановна остановилась. Она этим самым хотела сказать, что он уже у цели, но Спицын смотрел на нее в ожидании ответа на поставленный вопрос и Сивоконь, немного смутившись, продолжила движение.

– Вы хотите откровенного ответа?

– Разумеется!

– Побольше бы порядка да поменьше шараханий и суматохи. Да еще хватит людей красить в белый и черный цвета.

– И что, много здесь краски на это уходит?

– Вы что, с луны свалились, или такой уж дотошный журналист? – засмеялась она. – Сейчас ведь всё журналисты моду взяли к людям приставать.

– Давайте считать, Тамара Ивановна, что я – свалившийся с луны дотошный журналист.

Женщина еще громче рассмеялась и остановилась.

– Есть тут у нас один… Ну, критикует очень сильно бывшего губернатора, да и мэра не забывает. Так его чем только не поливают. И в телевизоре, и в газетах. А ведь он нередко говорит в глаза властям то, о чем думает практически каждый вороваец. Потому что пресса вся куплена олигархом, да губернатором Коньковым. Или вот завод, где я работаю мастером. Электромеханических инструментов. Чудом уцелел завод в девяностые. В нулевые на ладан дышал после приватизации. А потом купил его наш бывший начальник УВД – и совсем плохо стало.

– А что так?

– Да ему на нас, наплевать, он там какие-то свои делишки проворачивает, даже зарплату не всегда вовремя выплачивает.

– И вы это терпите?

– А что делать? Куда пойдешь? Здесь, кроме этого завода, еще только трикотажная фабрика да пару пекарен и всё!

– А раньше как было?

– Раньше здесь еще большой домостроительный комбинат был – теперь на этом месте торгово-развлекательный центр открыли. Дело, конечно, тоже нужное: молодежи ведь надо где-то энергию свою сбрасывать. Зато сколько криминала там происходит.

Они перешли через небольшой мост, под которым лениво катила свои серого цвета воды речка Воровайка. Сивоконь остановилась и протянула руки к сумкам.

– Мы, собственно, из сквера-то вышли, Николай Борисович.

– Нет, нет, не беспокойтесь! Сквер ведь от меня теперь не уйдет. Я вас провожу до дома и назад вернусь, если не возражаете, конечно.

Она молча кивнула и не спеша двинулась дальше.

– А за то, что душу мне раскрыли, огромное вам спасибо.

Немного помолчали. Подошли к старой панельной пятиэтажке хрущевского призыва. Немного не доходя до первого подъезда, Сивоконь остановилась.

– Ну, вот мы и пришли. Еще раз спасибо за помощь.

– Не стоит благодарности.

Николай Борисович поставил на землю сумки, погладил одну другою покрасневшие от напряжения руки. Глянул на табличку с улицей и номером дома. Наконец, решился на самый важный вопрос.

– Простите, ради бога, еще раз Тамара Ивановна, что совсем замучил вас вопросами, но мне хотелось бы вас спросить еще кое о чем.

– Пожалуйста! Вопросы, это такая ноша, от которой я пока не устаю.

– Вы, вероятно, знаете о том, что сняли вашего губернатора?

– Конькова, что ли? Как же не знать. Почти десять лет здесь хозяйничал. Мы вообще удивлялись, как его не арестовали, как некоторых его коллег.

– А есть за что?

– Так это вы лучше в прокуратуре узнайте.

– Обязательно узнаю. А вас хотел бы просто спросить, каким человеком был Коньков?

– Себя он слишком любил. Ну, и деньги, конечно! Нравилось ему, когда его хвалили и заискивали перед ним. Хотя и не глупый мужчина был. При нем ведь не так и плохо народу жилось. Хотя, как я уже и говорила, не любил, когда супротив его воли шли. Ни один оппозиционный митинг не разрешал.

– Ну а как вы лично к нему относились?

– Да никак! Он что мне муж, сват, брат?

– Спасибо, Тамара Ивановна! – он взял ее маленькую ладонь в свою большую и пожал ее.

– Так это вам спасибо! И сумки мне помогли нести и разговором развлекали, – засмеялась она.

Николай Борисович повернулся и быстрым шагом заторопился к скверу. Достал телефон, набрал номер.

– Петя, улица Школьная у сквера. Давай, подъезжай.

Водитель, даже задремавший в салоне от долгого ожидания, включил зажигание.

– Уже еду, Николай Борисович.

Тамару Ивановну у самой двери подъезда остановили сидевшие на лавке две старушки-соседки.

– С кем это ты погуливаешь, Том?

– Я не погуливаю, теть Маша, просто вежливый мужчина предложил помочь мне донести сумки до дома.

Она не стала останавливаться, а сразу вошла в подъезд. Старушки же, глядя ей вслед, переглянулись.

– Знаем мы этих вежливых.

– Погоди, погоди, Тонь! Что-то мне лицо этого мужчины знакомым показалось. А?

Та лишь пожала плечами.

Никому ведь не могло даже в голову прийти, что по их городу ходит собственной персоной назначенный Москвой исполняющий обязанности губернатора Николай Борисович Спицын. Он всегда так делал, прибывая на новое место службы – сначала лично сам ознакомится со своим новым хозяйством, а затем уже соберет администрацию.

2

Тихонов сделал последнее усилие и устало сначала прилег на Филатову, затем откинулся на спину, прикрывшись одеялом до уровня груди. Они оба тяжело дышали, лица их хоть и были раскрасневшимися, но сладостно-умиротворенными.

Чуть более года прошло, как они стали интимно близкими людьми, и это их сблизило не только в постели, но и в общих целях в бизнесе. Ему под сорок, ей слегка за тридцать. Как раз пора обозначать перспективы дальнейшей судьбы.

Ирина Филатова – помощница президента крупной финансовой корпорации «ФедКол», одного из крупнейших налогоплательщиков региона, и, по совместительству, любовница этого самого президента – Фёдора Максимовича Кольчугина, который, несмотря на свои почти семьдесят и большие болячки, был все еще весьма активен и в бизнесе, и в постели (правда, здесь он редко когда мог обходиться без вспомогательных препаратов). Разумеется, Евгений Тихонов знал о периодических забавах своей любовницы со стариком, но они совместно выработали определенную тактику и целеустремленно ей следовали.

Тихонов с бритой налысо головой и довольно скуластым лицом был вице-президентом корпорации, блестящий экономист с оксфордским образованием. И мало кто сомневался, что, в случае отхода от дел, именно он станет президентом «ФедКола». Сам Кольчугин и Филатовой, и Тихонову доверял безоговорочно, а они, в свою очередь, делали все, чтобы привлечь на свою сторону весь, ну или, по крайней мере, большинство из топ-менеджмента корпорации.

– Я вчера получила результаты теста, – Филатова повернулась на бок и положила голову на плечо Тихонову. – Могу тебе официально сообщить – я беременна уже на третьем месяце.

Он поднял голову, посмотрел на нее сверху, но она продолжала лежать на плече, прилагая усилия и не давая ему повернуться. Они встретились глазами, и он заметил в ее зрачках какие-то лучики то ли радости, то ли хитрости. Выдохнув весь накопившийся в груди воздух, он снова опустил голову.

– Я смотрю, ты не рад?

– Я рад, – после небольшой паузы ответил он. – Только считаю, что это не совсем вовремя. Могли бы и подождать полгодика. Ты ведь сама говорила, что он проболтался тебе о том, что врач дал ему полгода – от силы год жизни.

– Наоборот! Как раз очень вовремя.

На сей раз уже она сама приподнялась и, согнув руку в локте, подставила ее под голову. Он повернулся к ней, и она прочитала в его взгляде удивленный вопрос.

– Но ведь нам еще практически целый год придется играть в подпольщиков, а тут твоя беременность.

– Зато потом мы сразу станем генералами, Жень.

– Объясни, пожалуйста.

– Теперь я заставлю старика на себе жениться. Ну, или, по крайней мере, переписать завещание на мое имя.

– И каким же образом, Ира? Ты, вероятно, забыла, что он женат.

– Да у него жена – божий одуванчик. Сама уже на ладан дышит. Зачем ей целый миллиард?

– Я знаю подобных божьих одуванчиков, которым уже под сто лет, и они прекрасно себя чувствуют.

– Я скажу ему, что жду от него ребенка.

– Ты хочешь меня убедить, что у этого старпера еще что-то стоит?

– А куда он денется, если снова выпьет вуку-вуку.

– Хорошо! Но ты уверена, что он тебе поверит?

– Поверит! Я же и в самом деле беременна…

– Но теперь ты повергаешь меня в сомнение, на счет твоей беременности.

Филатова поняла, что переборщила. Наклонилась к Тихонову, поцеловала его в губы.

– Не думай, что от него, Женя. Это твой ребенок. Представляешь, я стану наследницей всех его капиталов, а ты – президентом корпорации.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнем. Я думаю, некоторые члены Совета директоров с этим не согласятся.

– А куда они денутся, если мы с тобой еще и официально заключим брак.

– Послушай, детка! Он хоть и старый, но еще не в маразме. Ты не думаешь, что он может потребовать сделать ДНК-тест.

– Конечно, потребует. Но, Женечка, милый, в этой стране все продается и все покупается. А у нас с тобой денег достаточно, что получить нужное нам заключение медиков.

– Ты, оказывается, очень опасный человек, Ириша. Так ты когда-нибудь и меня самого подсидишь.

– Не дождешься, милый, – засмеялась она. – Я тебя люблю и никогда не предам… Ну, если, конечно, ты не станешь мне изменять с какой-нибудь молодой стервой.

Он обхватил ее тело, прижал к себе, пытался поцеловать, а она хохотала и вертела головой, уворачивая свое лицо.

3

Совет директоров корпорации принял решение вложиться в реальное производство, для чего была создана управляющая компания, а ее руководитель введен в совет директоров. Выбрали несколько вариантов в разных городах области, промониторив заранее промышленные предприятия. В каждый из этих городов Кольчугин отправил двух вице-президентов и исполнительного директора. Филатову выпал город Воровайск с его заводом электромеханических инструментов. По оценке экспертов, завод в последние пару лет резко снижал производительность, хотя возможности для его дальнейшего развития, безусловно, были.

Кроме мониторинга завода и его акционеров, была получена полная биографическая справка о мэре Воровайска Иванове. Ознакомившись с ней, Тихонов сразу понял, что эта рыбка клюнет на наживку. Он заранее созвонился с мэром и договорился о личной встрече. Речь в разговоре, разумеется, шла об инвестициях в городской бюджет.

И вот «гелендваген» Тихонова въехал в Воровайск, проехал самый большой мост через речку Мамайку, свернул на улицу, ведущую к центральной площади, где и находилась администрация города и района. Впереди на светофоре загорелся красный свет. Пока стоял в ожидании зеленого, Тихонов вдруг передумал ехать к администрации. Решил сначала проехать к заводу. Пока выстраивал в смартфоне новый маршрут, загорелся зеленый свет, и нетерпеливые водители сзади стоявших машин начали сигналить. Тихонов проехал перекресток и остановился у тротуара. Наконец, регистратор показал маршрут: нужно было развернуться и поехать в другой конец города.

Он затормозил у проходной, вышел из машины, пока не решив, что будет делать. Через проходную внутрь прошло сразу несколько человек. Судя по их неброским одеждам, это были рабочие. Он знал, что завод работал в две смены, и, глянув на часы, не без основания предположил, что это шла, как раз вторая смена. Пристройка проходной располагалась рядом с двухэтажным зданием администрации из белого кирпича, построенной, скорее всего, еще в шестидесятые-семидесятые годы прошлого столетия. Впрочем, здание было в приличном состоянии. Видно по всему, что администрация заботилась о нем. Сразу за пристройкой находились автоматические металлические ворота. Они как раз в этот момент открылись и с территории завода выехала груженая тентовая «ГАЗель».

Он прошелся несколько раз туда-сюда вдоль забора. Неожиданно ему в голову пришла лихая мысль – прикинуться человеком, который устраивается на работу на этот завод. Оставив вещи в машине, он вошел в здание и подошел к турникету, слева от которого сидел в плексигласовой кабинке охранник. Здесь была своя проходная.

– Добрый день! Подскажите, пожалуйста, я бы мог увидеться с директором, его замом или хотя бы с главным инженером.

– А вы кто такой? По какому вопросу?

– Видите ли, я экономист, из области. Так получилось, что мое предприятие закрылось. Вот езжу, ищу работу. А тут увидел в интернете, что как раз на вашем ЗЭМИ требуется специалист по логистике.

– Так что ж вы без звонка-то приезжаете? Надо ж было заранее созвониться, договориться.

– Да я вот езжу, а позвонить не догадался.

– Сегодня директора и главного инженера нет, – подала голос сидевшая тут же женщина-охранница. – Можете позвонить в приемную, записаться на прием.

– Логично! А телефончик не подскажете?

– А вон, звоните по местному 1—1.

– Спасибо!

Тихонов подошел к стоявшему на столе сбоку от охраны телефонному аппарату, сделал вид, что набирает номер. Пару минут подержал у уха трубку, якобы с кем-то разговаривая, затем положил ее обратно и решил еще немного поговорить с охранниками. Пока шел, через турникет, приложив пластиковый пропуск, прошла Тамара Сивоконь.

– Привет, Светик! – поприветствовала она охранницу.

– Здравствуй, Тома!

– А меня для вас как бы и нет, мадам? – деланно возмутился охранник.

– И тебе привет, Саня, – улыбнулась Тамара и ее каблуки зацокали по плиткам пола.

– Простите, пожалуйста, еще раз, – обратился Тихонов к охранникам. – Я записался на прием, но мне хочется чуть подробнее узнать, как тут у вас.

– А что у нас, у нас все нормально! – ответил мужчина.

– А я слышал, будто в последнее время начались проблемы с выплатой зарплаты.

– Это где вы такое слышали? – насторожилась женщина.

– Говорят…

– Говорят, что и кур доят. Сокращения небольшие были, да. Как говорится, лишних сократили. Заказов-то меньше стало. С экономикой-то в стране, сами знаете, что творится.

– Ты бы поменьше болтала с незнакомыми, Светка, – недовольно проворчал напарник.

– А что я такое сказала? Он же сказал, что, вон, его и самого сократили. Это и ни для кого не секрет.

– Действительно, это секрет полишинеля.

– А при чем здесь шинель? – не понял охранник. – Шинели здесь, конечно, не выдают, но комбинезонами и робами обеспечивают.

Тихонов прокашлялся.

– Простите, это я так. Про себя… А еще скажите, я знаю, на заводе есть закрытый цех, военный. Он, как, работает еще?

– А вот когда устроитесь на завод, если устроитесь, тогда и узнаете, – сказал, как отрезал, охранник, которому уже стал надоедать этот дотошный незнакомец.

Мало ли? Раз интересуется военным цехом, может какой диверсант.

Тихонов и сам понял, что этим вопросом перегнул палку. В этот момент у охранников зазвонил телефон, мужчина тут же снял трубку.

– Охрана! Слушаю!

– Да, логично! – кивнул он головой и, посмотрев на женщину-охранницу, приподнял согнутую в локте руку, прощаясь, и вышел на улицу.

Пора было ехать к мэру. Заждался уже небось. Тихонов глянул на часы – да и неудобно заставлять ждать лишние двадцать минут такого уважаемого человека.

Тихонов вошел в приемную. В руках его был большой кожаный кейс. Он обвел глазами присутствующих – на стуле недалеко от двери с табличкой «Иванов Г. В.» сидел, держа на коленях коричневый портфель седой усатый мужчина неопределенного возраста, чуть поодаль от него – дама лет тридцати в ярко-красном платье, едва прикрывавшем колени, с дамской сумочкой и каким-то цветастым полиэтиленовым пакетом. Тихонов перевел взгляд на большой стол с двумя телефонными аппаратами, пластмассовыми ящичками для бумаг, плоским монитором компьютера. За столом в высоком кожаном кресле сидела миловидная шатенка с короткой стрижкой, а рядом на стуле сидела белокурая девушка чуть моложе первой. Они о чем-то еле слышно переговаривались и негромко хихикали, прикрывая рот кулачками.

Когда Тихонов подошел к столу, девушки замолчали, а шатенка подняла на него глаза.

– Добрый день, барышни. У меня была договоренность с Ивановым о встрече, – Тихонов положил на стол визитку.

Шатенка взглянула на нее, затем на улыбнувшегося Тихонова и, отодвинув кресло, поднялась. Это была секретарша мэра.

– Секундочку! Я узнаю!

Она вошла в кабинет и буквально через полминуты вернулась, изобразив на лице улыбку и придерживая открытую дверь.

– Пожалуйста! Геннадий Валентинович вас ждет!

Но не успел Тихонов войти в кабинетный предбанник, как седой усач начал возмущаться:

– Послушайте, я уже час здесь сижу, а этот только пришел и сразу на прием.

Тихонов, на мгновение остановившись, тут же дернул за ручку вторую, внутреннюю дверь кабинета, а секретарша, закрыв первую дверь довольно резко ответила:

– У этого господина была предварительная договоренность с мэром. И потом у него очень важное деловое предложение.

– А у меня пустяшное, конечно! – недовольно хмыкнул мужчина, чуть приподняв и снова опустив на колени свой портфель.

Когда секретарша вернулась на свое место, Оксана Сивоконь, секретарь отдела кадров районной администрации, успевшая глянуть на визитку Тихонова, так же, как и до этого, тихо спросила:

– Что это за ФК? Футбольный клуб, что ли?

– Какой футбольный клуб, Ксюш! – засмеялась Мария. – ФК – это, в данном случае, финансовая корпорация.

При этих словах усач оживился и поднял голову, глянув на двух девушек. Заметив его реакцию, девушки снова понизили тон.

– А-а! О-о! Инвестор, значит?

– Кто же его знает. Посмотрим. Ты, лучше, проследи за его руками, когда выйдет из кабинета.

– В смысле? – не поняла Оксана.

– В том смысле, с портфелем он выйдет, или оставит его в кабинете.

Тихонов, изобразив на лице виноватую улыбку, направился к мэру, заранее протягивая руку для приветствия. Иванов тут же вышел из-за своего массивного стола и пошел навстречу. Они встретились практически в самой середине большого кабинета. Чуть правее от них, ближе к окну находился длинный стол для заседаний с ровными рядами стульев и планшетами каждом месте.

– Сразу прошу прощения, Геннадий Валентинович, за опоздание. Слегка время не рассчитал. Проехался по городу, так сказать, познакомился с вероятным объектом наших инвестиций.

– Ну что вы, Евгений Петрович! Я все понимаю. Давайте присядем и обстоятельно поговорим.

Иванов жестом указал на квадратный приставной столик у своего стола. Сам тут же обошел его и сел спиной к окну, Тихонов, поставив кейс на пол рядом с собой, устроился напротив.

– Кстати, может коньячку с лимончиком?

– Нет, давайте сначала о деле.

– О деле, так о деле! Секундочку! – он приподнялся и, достав до кнопки селектора, произнес:

– Маша, со мной никого не соединять. Ну, кроме звонков сверху, сама понимаешь.

– Хорошо, Геннадий Валентинович.

– А вот теперь я вас внимательно слушаю, Евгений Петрович.

Сначала Тихонов красноречиво живописал историю корпорации «ФедКол», его связи, контакты и успехи в инвестировании в некоторые проекты, оказавшиеся весьма успешными и прибыльными, достал из кейса прозрачную папку с файлами и положил ее на стол перед мэром.

– Это я оставлю вам, чтобы, так сказать, было чем аргументировать, когда будете разговаривать со своими людьми. Уверяю вас, если у нас получится то, ради чего я приехал, корпорация готова будет, помимо вкладывания в оживление завода, инвестировать в экономику города порядка пяти миллионов долларов, – Тихонов поднял вверх указательный палец. – Заметьте – это на первом этапе.

Мэр кивнул и удовлетворенно сглотнул поднявшуюся слюну.

– А теперь, собственно, то, ради чего я приехал. Мы навели справки по поводу завода ЗЭМИ, и наши эксперты пришли к выводу, что мы сможем, в случае покупки завода, не только оживить его, но и сделать глубоко прибыльным, каковым он и был в советские времена. Я понимаю, что сиюминутно это не делается. Нужно время для размышления и потому пока не тороплю вас. Но и расслабляться не советую. Вы же, надеюсь, понимаете, что у нас есть несколько вариантов, просто ваш мы посчитали наиболее перспективным. И, заметьте, мы работаем на благо нашей родной области – все инвестиции направляем исключительно в экономику области, а не в жиреющую Москву.

– Да, да, конечно! Но, видите ли, город хоть и владеет солидным пакетом акций ЗЭМИ, но решает все главный акционер, то есть владелец контрольного пакета.

– Разумеется, это нам известно. Известно даже то, каким образом полковник полиции в отставке Кротов приобрел эти акции.

Иванов при этих словах слегка напрягся и прокашлялся в кулак, на что Тихонов едва заметно улыбнулся.

– Но мы готовы к переговорам. Наши юристы подготовили несколько вариантов договоров с руководством района и ЗЭМИ. Все их с нашей стороны уже подписал наш президент Фёдор Максимович Кольчугин. Нужны только ваша подпись и председателя Совета директоров ЗЭМИ Кротова.

Пока мэр бегло просматривал варианты договоров, Тихонов изучал его кабинет. И был очень поражен, когда увидел на стене за столом Иванова вместо портрета президента портрет Ленина. Он удивленно качнул головой, но тут же вспомнил, что мэр Воровайска баллотировался от КПРФ. Столько шума было два года назад, когда в Воровайске проходили выборы главы администрации района и мэра. Даже личный приезд губернатора Конькова и его страстный спич за своего однопартийца из «Единой России» сопернику Иванова не принесли никаких дивидендов. А народ, скорее всего, даже голосовал не за коммуниста, а против единоросса.

Поняв, что мэр готов к продолжению разговора, Тихонов поставил на стол кейс и открыл его.

– Здесь, как мы и договаривались, ровно половина. Остальные сто тысяч вы получите после того, как наша управляющая компания возьмет бразды правления заводом в свои руки.

– Да, да, я помню. Только я хотел бы немного поменять условия.

– В смысле?

– Вторая часть будет не кэшем, а переводом на мой счет, который я вам потом укажу.

– Не проблема, – после короткой паузы произнес Тихонов.

Они ударили по рукам.

– У вас ведь выборы через год, и инвестиции в город вам, думаю, не помешают. Не так ли?

– Не помешают, не помешают, – засмеялся мэр. – А теперь – по коньячку?

– Теперь по бокальчику можно, – согласился Тихонов.

Иванов поднялся и направился к двери в комнату отдыха. Тихонов последовал за ним.

Пока Иванов доставал из бара едва початую бутылку французского коньяка и резал лимон, Тихонов заговорил о другом.

– Кстати, Геннадий Валентинович, хотел поинтересоваться. У вас в кабинете вместо президента Ильич висит, который живее всех живых. Единороссов это не задевает? На вас не давят?

– А вы не ёрничайте по поводу Ильича. Его уже почти сто лет, как нет, а учение его до сих в силе.

– Ну да, ну да! Потому что оно верно! Это я в курсе. Но я не о том. Я имею ввиду, на вас не давят из губернии в плане вступления в другую партию? Вы понимаете, в какую.

– Понимаю, – усмехнулся мэр, разливая коньяк. – Но я им на это знаете, что отвечаю?

Он взял в руки свой бокал, предложил то же самое сделать Тихонову. Они чокнулись:

– За знакомство!

– И за инвестиции! – добавил Тихонов.

Затем, положив на язык дольку лимона, Иванов начал смаковать, прикрыв от удовольствия глаза.

– Так что же вы им отвечаете, Геннадий Валентинович! – обошедшийся без лимона, Тихонов вернулся к вопросу мэра.

– Что? А! Я им говорю: с удовольствием вступлю, если вы мне объясните, какая у «Едра» идеология. Вы же понимаете, говорю, что у любой партии должна быть идеология. А у нас в стране, по сути, партийная идеология есть только у КПРФ… Ну еще, предположим, у «Яблока». А у вас, господа, партия не идеологии, а номенклатуры. И знаете, что они мне ответили?

– Что?

– Наша идеология состоит в том, чтобы Россия была единой.

– Ха-ха, говорю! Отлично! Значит у всех остальных партий идея заключается в том, чтобы разъединить Россию?

– Браво, Геннадий Валентинович! Если все действительно так, как вы мне рассказываете, то вы довольно смелый человек, при вашей-то должности.

– А! – махнул рукой Иванов, наливая по второй. – Честно говоря, я же понимаю, что на второй срок они мне все равно переизбраться не дадут. Даже если с вашей помощью в город придут инвестиции. Впрочем, не знаю, сейчас губернатор новый пришел…

– Тогда зачем это вам?

– Да знаете… – мэр снова поднял бокал. – Хочется по себе добрую память оставить. Мне ведь здесь все равно жить еще.

Довольный Тихонов вышел из кабинета.

– До свидания, барышни! Надеюсь, до скорого свидания!

– Маш, а ты заметила? – спросила Оксана.

– Что?

– Как ты и предполагала, входил этот тип к Иванову с портфелем, а вышел с пустыми руками.

– Ну и что?

– Ну, как что! Как ты думаешь, он вернется за портфелем?

– Конечно, нет!

В этот момент Иванов позвонил Марии.

– Да, Геннадий Валентинович!.. Сидит, ждет… Хорошо! А здесь еще и Степанова… Поняла.

Мария обратилась к уже заметно нервничавшему усачу.

– Сергей Сергеевич, проходите! Геннадий Валентинович вас ждет.

– Как говорится, не прошли и сутки! – мужчина взял портфель и поднялся.

– А вам, Жанна Ивановна, мэр предлагает перенести встречу на завтра на десять часов. Он, к сожалению, через двадцать минут должен уезжать.

– Хорошо! – тяжело вздохнула женщина и покинула приемную.

Когда они остались вдвоем, Оксана вернулась к прерванному разговору.

– А мне кажется, вернется.

– Кто?

– Ну этот, инвестор, или кто он там.

– Ксюш, ты дура, что ли? Ты что, совсем ничего не понимаешь?

– А что я должна понять?

– Да в этом портфеле деньги у него были. А теперь эти деньги уже у Иванова, – при последней фразе Мария понизила голос.

– А-а! То есть, это взятка, что ли?

– Ты еще на улицу выйди и покричи: наш мэр – взяточник!

– Но ведь и взяткодателей тоже судят.

– Ну да, только я чего-то не заметила, чтобы у нас взяткодателей сажали.

– Но это же уголовное дело, Маш.

– Слушай, Ксюха, ты гляди, еще своему лейтенанту Боброву об этом не ляпни.

В этот момент Марию вызвал по селектору мэр. Мария тут же взяла блокнот для записи указаний и вошла в кабинет. Оксана не стала дожидаться, когда она вернется и ушла к себе.

4

Фёдор Максимович Кольчугин собрал Совет директоров корпорации. На повестке дня один-единственный вопрос – выбор места для инвестиций. Трое вице-президентов корпорации, вернувшиеся из командировок, уже подготовили свои отчеты и предложения. Весь совет директоров сидел в зале заседаний за большим, полированным красного дерева столом со встроенными микрофонами и планшетами, рядом с которыми лежали несколько листов чистой бумаги и ручка. Прямо над столом висели две люстры, в зале работал кондиционер. Во главе стола восседал президент корпорации. Справа от него – вице-президенты, исполнительный директор и глава управляющей компании Чумаков. Слева – первой помощница Ирина Филатова, готовая в любой момент найти шефу нужный документ или подсказать какие-то цифры или данные, а далее – все остальные.

Тихонов, как первый вице, так же, как и сам Кольчугин, ознакомился с подробными отчетами и презентациями своих коллег и был спокоен, понимая, что его проект – лучший. Поэтому он спокойно выслушивал их доклады, время от времени делая какие-то пометки в своем планшете. Докладчиков внимательно выслушивали, задавали вопросы. По просьбе самого Тихонова, Кольчугин поставил его выступление последним. По принципу – последнее запоминается лучше всего.

Наконец, презентации вице-президентов и вопросы к ним закончились. Обсуждение, разумеется, должно было быть в конце после того, как будут выслушаны все доклады.

– Ну и напоследок, третий наш докладчик, господин Тихонов, – Кольчугин повернул голову в его сторону. – Прошу, Евгений Петрович.

Тихонов поднялся, взял указку и джойстик управления презентацией. На экране высветилась виртуальная карта сначала области, затем увеличенная карта Воровайского района.

– Постараюсь быть как можно более краток. Пресс-релиз моего отчета вы получили заранее. Поэтому перейду к самой сути. Как видите, Воровайский район – самый дальний из всех нами рассматриваемых. Чуть менее трехсот километров от центра. Тем не менее, я бы не назвал район, а тем более райцентр деструктивным. В последние годы там экономика стала оживать, поэтому, в случае принятия решения об инвестициях в Воровайск, на окупаемость проекта, по моим расчетам, уйдет не более трех-четырех лет. Теперь коротко о самом Воровайске. Город с населением около ста тысяч жителей, расположен на небольшой речке Воровайке – всего около ста километров длиной. Мне, кстати, так и не удалось выяснить, почему у реки такое название. По одной из версий, когда местный князь переправлялся через реку по одному из бродов, у него слетела шапка, которую течение тут же унесло вниз, и которую слуги княжеские так и не смогли найти. Получается, что река – воровка.

В городе сейчас действует три предприятия, но меня заинтересовало одно, крупнейшее еще с советских времен – завод электронно-механических инструментов (ЗЭМИ). Инструменты там выпускаются еще, мягко выражаясь, совковые (электродрели, шуруповерты, а также молотки, напильники и прочая дребедень), которые, впрочем, при соответствующих инвестициях и новейшей технике можно вполне сделать конкурентоспособными. Но главная изюминка ЗЭМИ – закрытый (раньше чисто военный) цех, сегодня выпускающий продукцию двойного назначения. У начальника этого цеха двойное подчинение – генеральному директору завода и куратору из Ростеха. Цех участвует в тендерах гособоронзаказа и периодически выигрывает их. Сами понимаете, господа и дамы, при наших возможностях (и желании, естественно) данные тендеры можно будет выигрывать чаще.

– Ты точно уверен, что этот завод – то, что нам нужно? – спросил Кольчугин.

– Абсолютно, Фёдор Максимович!

– А какие у него преимущества перед теми заводами и городами, о которых нам рассказали Бауман и Швец? Ведь и на тех предприятиях можно организовать производство продукции двойного назначения.

– Ну, во-первых, в ЗЭМИ это производство уже есть, а там придется все начинать с нуля. А во-вторых, в Воровайске есть одна фишка, которой нет у других.

– Что за фишка?

– Как я уже отметил в пресс-релизе, места там красивые, интересные – река, лес, чистейший воздух. Но самое главное, – Тихонов красиво выдержал театральную паузу, обежав взглядом всех присутствующих и остановившись на Кольчугине. Это как раз то, что Тихонов специально не отразил в пресс-релизе, оставив сюрпризом для заседания Совета директоров. Филатова, разумеется, посвященная во все тайны, улыбнулась, опустив голову. – Самое главное, – повторил он, – всего в тридцати километрах от Воровайска расположено небольшое охотничье хозяйство Красилово. Я переговорил с егерем – там водятся кабаны, волки, лоси, глухари. Словом, мечта охотника, Фёдор Максимович.

Тихонов знал слабость Кольчугина – тот был заядлым охотником, и при этих словах давно выцветшие от старости и болезни глаза президента корпорации вдруг вспыхнули зеленым (по-прежнему цвету) блеском.

Пока Кольчугин переваривал сказанное, взял слово директор управляющей компании Чумаков.

– О каких инвестициях идет речь?

– Порядка 10—15 миллионов долларов. Причем, я имею в виду не только инвестиции в завод, но и район в целом.

– Окупаемость?

– Как я уже докладывал здесь, максимум три-четыре года.

– Ну что, господа, предлагаю высказываться по проектам. Соответственно, по порядку – Бауман, Швец, Тихонов.

Кольчугин завел такой порядок в совете директоров, что не только не возбранялось, но даже поощрялось возражать, сомневаться, при этом, конечно же, аргументируя свои соображения. Но в данном случае проголосовали практически единогласно за вариант с Воровайском и ЗЭМИ. Хотя Тихонов ни секунды не сомневался, все же после голосования он облегченно выдохнул.

– Ну что же, Женя, жду от тебя план дальнейших действий, – пожимая руку Тихонова, Кольчугин улыбнулся. – Знал, ведь, мерзавец, чем меня можно зацепить. Охота – это моя страсть.

Он хлопнул Тихонова по плечу и посмотрел на Филатову.

– Ира, зайди-ка на пару минут ко мне в кабинет.

– Хорошо, Фёдор Максимович.

Филатова тут же встретилась взглядом с Тихоновым и слегка кивнула головой. А Тихонов, понимая, о чем пойдет речь, еле заметно недовольно поморщился.

– У тебя вечер свободен сегодня? – спросил Кольчугин.

– Абсолютно, Фёдор Максимович.

– Отлично! Значит, в восемь поедем в ресторан поужинаем. А потом к тебе. Как говорится, на огонек! – он засмеялся дребезжащим смехом.

Филатова молча воспринимала все сексуальные потуги Кольчугина, который, несмотря на свои семьдесят был еще тем ловеласом. Понятно, что с помощью специальных средств. Но все же!

Но сегодня он как раз был не очень доволен поведением Филатовой, ее демонстративным безразличием. Он откинулся сначала на спину, затем повернулся к ней боком, подперев голову согнутой в локте рукой.

– Ты мне сегодня не нравишься, Ира. Чем-то недовольна? Или со мной что-то не так?

Он смотрел на нее в упор, она выдержала его взгляд, но через несколько секунд откинула одеяло и встала, на ходу подцепив халат. За эти пару секунд Кольчугин в очередной раз залюбовался ее стройной, точеной фигурой, высокой упругой грудью с торчащими сосками и крутыми, как наливные яблоки, ягодицами.

– Да нет, это со мной не так! – сказала она на ходу.

– Что не так?

– Я приму душ, потом все скажу.

Когда она вернулась с накрученным на голове полотенцем, Кольчугин уже сидел в кресле в теплом, махровом полосатом халате за маленьким спальным столиком. Перед ним стояла бутылка бренди и два бокала, а также бутерброды с черной икрой и красной рыбой и ваза с крупными кистями винограда. Пока Филатова устраивалась в соседнем кресле, Кольчугин наполнил на треть бокалы бренди. Поставив бутылку на стол, он взял свой бокал в руку и вопросительно посмотрел на любовницу.

Филатова взяла свой бокал, поднесла его к носу, насыщаясь запахом, потом слегка пригубила его. Поняв, что она специально тянет, Кольчугин недовольно произнес:

– Я жду, Ира.

– Давай сначала выпьем, Федя.

– Она снова пригубила. Кольчугин также сделал несколько глотков и взял в руку бутерброд с икрой.

– Я хочу сказать… Короче, влипла я, Фёдор Максимович.

– Что значит, влипла? – у Кольчугина от догадки даже мурашки по коже побежали.

– У нас с тобой будет ребенок.

– Это точно?

– Да! Тест показал, что я уже на третьем месяце.

Она знала, что дети – это больное место Кольчугина. Много лет назад его единственный сын трагически погиб. Утонул. С тех пор прямых наследников у него не было. И этот ребенок от любовницы мог бы стать настоящей отрадой стареющего Кольчугина. На этом Филатова с Тихоновым и решили сыграть.

Переварив услышанное, Кольчугин снова наполнил бокалы.

– Смотри, Ириша, если это не шутка и не подстава…

– Ты меня обидеть хочешь, Федя? – теперь уже она устремила на него взгляд своих больших синих глаз. – Закажи ДНК-тест, чтобы без всяких сомнений.

– Не обижайся, дурочка! – он протянул к ней руку и провел по лицу. – Я только рад этому. И не волнуйся! Наш ребенок ни в чем не будет нуждаться. Вот за это нужно выпить еще по одной.

– Ну, знаешь ли, Федя! – она отщипнула несколько крупных виноградин и послала их в рот. – Ты сам мне говорил, что врачи дают тебе от силы год жизни. И что я потом буду делать? Кому я потом буду нужна, да еще с ребенком?

– Ничего, рыбка, ты женщина не бедная, найдешь себе мужа… С такими-то деньгами.

– Нет, милый! Меня такая перспектива не устраивает.

– А что же ты хочешь?

– Я хочу, чтобы твой… наш ребенок стал твоим наследником, и в будущем возглавил бы корпорацию.

– И как ты себе это представляешь? – Кольчугин допил свой бренди и поставил бокал на столик.

– Женись на мне!

– Но я тебе уже не раз говорил, что это невозможно. Я не могу развестись с Ниной. Я слишком многим ей обязан. К тому же через четыре месяца мы с ней отметим золотую свадьбу. А ребенка я признаю, дам ему свою фамилию и отчество…

– Тогда перепиши на меня завещание. Ведь Нина Павловна также не молода, ей столько денег не нужно. А наследников у тебя нет.

Кольчугин сразу помрачнел, вспомнил трагическую смерть своего единственного, но непутевого сына. Он вместе с женой поехал на отдых на Ибицу, но страсть к зеленому змию тоже взял с собой. Она, эта страсть, его и погубила. На море был легкий шторм, но Дмитрий, в очередной раз повздорив с женой, пошел сначала в бар, а затем на берег. Плавал он неважно, и не смог справиться с волной – кричать было бессмысленно – в такую погоду, да еще в сумерки на пляже никого не было. Лишь на вторые сутки его труп выбросило на берег.

Поняв, что немного перегнула палку, Филатова перебралась к Кольчугину на колени, стала прижиматься к нему и ласкаться.

– Прости, пожалуйста, я не хотела разбередить твою рану. Случайно вырвалось.

– Да нет, ты права насчет наследника. Я подумаю.

5

Аркаша Худиков явно опаздывал. Вбежал в раздевалку, когда там оставался лишь один человек – фрезеровщик Никита, да и тот уже переоделся в рабочую одежду, украдкой глотнул пива из пластиковой полуторалитровой бутылки, сунул ее в самый угол шкафчика, прикрыв брюками и ветровкой. В этот момент и появился Аркаша.

– Привет, Никитос!

– Опять опоздал, Аркаша! Вставит тебе Кузьменко одну штуку в одно место.

– Договоримся, не боись. Не мог раньше! Еле встал, голова гудит, трубы горят.

– Опять перекушал, что ли? – на ходу спросил Никита, усмехнувшись.

– В свой законный выходной имею право! – крикнул ему вслед Аркаша, расстегивая пуговицы на рубашке. – Лучше бы дал пару глотков сделать, – Аркаша говорил уже сам с собой. – Я ведь знаю, у тебя в шкафчике всегда что-то есть.

Напялив с трудом дрожащими руками на себя рабочий комбинезон, на голову надел кепку козырьком назад и уже хотел было выйти в цех, но остановился, махнул с досады рукой и, выглянув в коридор, не идет ли кто в раздевалку, вернулся, подошел к шкафу Никиты, отщелкнул замок, не закрытый на ключ, пошарил там среди одежды и нащупал-таки такую желанную бутылочку пива.

– От пары глотков тебе не убудет, Никитос.

Лицо его сразу посвежело, но голова все равно была, как в тумане. Быстрой походкой он вошел в цех, мимоходом глянул на свой верстак и направился в каморку мастера цеха.

– Привет, Степаныч! Я за инструментом и фронтом работ.

– Аркаша, последний раз я прикрываю твое опоздание, – недовольно произнес тот, подходя к шкафу с инструментами. – Березин мне уже четко сказал, что ему надоели твои выходки и он готов перевести тебя в механический цех. Ты же понимаешь, здесь цех серьезный, никаких послаблений никому…

В этот момент желудок Худикова отрыгнул глоток пива, и, хотя Аркаша успел прикрыть рот сжатой в кулак ладонью, запах вырвался из закрытого рта. Кузьменко брезгливо скривился.

– Извини, Степаныч, так получилось. Голова болит после вчерашнего, вот и желудок бунтует.

– Жрать надо меньше! – произнес мастер, вручая Аркаше чемоданчик с инструментом и рулон чертежей. – Здесь, как всегда, – кивнул он на чертежи, – твое задание на сегодня.

– В свой законный выходной имею право делать, жрать и пить, что хочу. А по поводу задания – Березин прекрасно знает, что я его никогда не подводил.

Аркаша подошел к своему обитому жестью верстаку, разложил на нем чертежи: рассмотрел сначала один, потом второй и третий. Кивнул сам себе, выбрал для начала самый несложный. Остальные спрятал в ящик верстака, открыл чемоданчик с инструментом, достал молоток, надфиль, напильник, штангенциркуль, затем пошел за нужных размеров заготовкой, которые были на выбор в большом металлическом ящике в углу цеха. Цех уже работал вовсю: гудели токарные и фрезерные, точильные и сверлильные станки – работал закрытый цех всегда на полную мощность.

Худиков зажал тисками болванку, еще раз заглянул в чертеж, стал работать напильником. Через некоторое время разжал тиски, промерил деталь со всех сторон штангенциркулем, удовлетворенно кивнул. Выбрал нужное сверло для сверления конического отверстия, взял его в одну руку, в другую – заготовку и направился к сверлильному станку. Но чувствовал себя Худиков неважно – во рту пересохло, пальцы подрагивали. Начал сверлить, но опустил сверло чуть резче, чем требовалось и победитовый кончик сверла откололся. Худиков зло выматерился, сплюнул на пол, тут же размазав плевок подошвой ботинка. Постоял пару секунд, почесывая затылок. Затем хотел было вернуться назад, чтобы взять новое сверло, но, когда шел к верстаку, взгляд его уткнулся в полусогнутую фигуру Никиты, который работал на фрезерном станке. И тут Аркаша недобро ухмыльнулся.

Положив сверло в карман комбинезона, он скорым шагом направился в раздевалку, по пути оглядываясь – не видит ли его кто-нибудь. Так, никем не замеченным он и вошел в раздевалку и сразу же направился к шкафчику Никиты. Снял замок, сунул руку в угол (он ведь уже знал, место), достал пластиковую бутылку пива, отвинтил крышку и, еще раз осмотревшись и убедившись, что никого рядом нет, приложился к горлышку. Пиво было теплым, но его сейчас это меньше всего беспокоило: он чувствовал, как напиток разливается по всему телу, расправляя конечности – хорошо пошло! – пела его душа. Он пил, не отрываясь, часть пенного напитка проливал на одежду, и автоматически свободной рукой, отряхивался.

Выпив до донышка, он даже крякнул от удовольствия. Выждав, пока пиво полностью осядет внутри, он удовлетворенно произнес вслух:

– Ну вот, теперь совсем другое дело! А этого жадину Никиту я проучу.

Он взял бутылку и зашел в уборную, закрылся в кабинке и через пару минут вышел, завинчивая крышку. Поставил бутылку в то самое место и быстро вернулся в цех. Тут же направился к точильному станку. Заточить сверло для него – пустяшное дело. Зато после этого работа у него спорилась, детали прямо плясали в руках.

В конце смены он не стал задерживаться. Даже в душ не пошел. Просто вымыл руки и лицо с мылом, переоделся и исчез, понимая, что, если Никита, как всегда после смены, приложится к бутылке – будет большой скандал.

Так оно, в общем-то и случилось. Никита пару минут посидел у шкафчика, расслабляясь, затем пошел в душ, а после приложился к бутылке. Но, сделав лишь пару небольших глотков, тут же выплюнул содержимое на пол.

– С-суки! Кто это сделал? – закричал он, испугав нескольких переодевавшихся товарищей.

Те в удивлении посмотрели на него.

– Кто выпил пиво, а затем нассал сюда?

Он держал бутылку на вытянутой руке, переводя взгляд с одного на другого. Мужики не сразу сообразили, о чем речь, а, сообразив, захохотали.

– Ник, может просто в тепле у тебя пиво забродило? А ты его за мочу принял, – произнес один из них, чем вызвал повторный взрыв смеха.

– С-суки! Узнаю – кто, кишки на фрезу намотаю!

Он пошел в уборную и вылил все это в унитаз.

6

Наконец, Николай Борисович Спицын собрал аппарат областной администрации. Его знакомство с подчиненными и так уже затянулось до неприличия. Да и сами члены администрации были весьма удивлены таким неординарным поведением нового губернатора, пусть и временно исполняющим его обязанности: вместо того, чтобы сразу приступить к своим обязанностям, он разъезжает по области. Но на Руси известна поговорка, что нет ничего более постоянного, чем временное. Им, и правда, было невдомек, что как раз разъезжая по области и знакомясь с ситуацией на местах, в районах, он уже приступил к работе.

Впрочем, все уже знали, что его секретарь и помощник, которых он привез с собой, активно изучают документы, оставленные в наследство Коньковым, и обо всем достойном внимания тут же докладывают Спицыну. Они же пока занимаются и изучением кадров. Поэтому, несмотря на свое отсутствие на рабочем месте, Спицын был в курсе всех дел в области.

Сам же Коньков предпочел вместо того, чтобы сдать дела преемнику, тут же укатить на свою дачу под Грушином: как говорится, от греха подальше. Спасибо и на том, что его просто сняли, а не отправили под арест, как некоторых его коллег по губернаторству.

К назначенному времени, к 11.00, весь аппарат собрался в малом зале администрации без опозданий. Николай Борисович разглядывал всех с любопытством, словно желал по лицам присутствующих определить их возможности. Разумеется, ему были представлены характеристики на всех руководителей аппарата (даже собранный на некоторых местными эфэсбешниками компромат), однако он не очень вчитывался в них, понимая, что живой характер человека весьма и весьма порою отличается от сухой, мнущейся бумажки. Справа от него сидел Орленко – бывший у него вице-мэром в его прежней епархии. Слева – вице-губернаторы коньковского разлива. Ну и дальше все, кому положено было здесь быть. Сбоку, за отдельным столом сидели его личный секретарь Галина Петровна, женщина лет сорока с крашеными в медный цвет густыми волосами до плеч, и тридцатипятилетний помощник Артур (пока еще держалось в секрете, что Артур – его двоюродный племянник). Еще за одним отдельным столом сидели стенографистки и техник, записывавший на диск совещание.

Спицын еще раз бегло прошелся глазами по сидевшим, желая понять, что же его все-таки здесь не удовлетворяло. Но пока не мог сообразить, что именно.

Наконец, он заговорил:

– Прежде всего, дамы и господа, мне хотелось бы попросить у вас прощения за то, что наше знакомство несколько оттянулось во времени, но я так привык. Сначала я должен познакомиться с местом, где мне предстоит работать, а потом уже с людьми. Думаю, что это вполне нормально, а? Или я ошибаюсь? – Николай Борисович снова поднял глаза и тут же поймал на себе взгляды десятков глаз. – Ведь в народе не зря говорят: какой дом, такой у него и хозяин.

– В народе говорят немного по-иному, Николай Борисович, – подал голос вице-губернатор Дьяченко, – каков хозяин, таков у него и дом.

– Но ведь это не меняет сути, Михаил Гранитович, если не ошибаюсь, – Спицын сразу понял, кто это – по его колкому взгляду, по баритону с небольшой хрипотцой. – И в том, и в другом варианте определяющим является хозяин.

– Совершенно верно, Николай Борисович, я Михаил Гранитович.

– Кстати, простите за бестактность, возможно и за неосведомленность, но уж больно у вас отчество замечательное.

Дьяченко налился краской. Он не любил, когда ему задавали подобный вопрос, точнее, устал на него отвечать. Еще в детстве он натерпелся по этому поводу, когда мальчишки узнали, как зовут его отца. Те стали его дразнить, он, в ответ, начинал драться, но, поскольку мальчишек было несколько, а он один, то, естественно, ему всегда доставалось. А это давало повод придумывать новую дразнилку: «Мишка, сын Гранита, морда вся разбита».

И поэтому, когда он, уже будучи взрослым, самостоятельным мужчиной, начинавший свой карьерный рост, собирался первый раз в какую-нибудь компанию, просил друзей или коллег заочно представлять его и, коли уж была необходимость в общении по имени-отчеству, давать необходимые разъяснения с тем, чтобы уже при личной встрече ничего не объяснять. Но сейчас была несколько другая ситуация, и поэтому Дьяченко пришлось объясняться.

– Двадцатые годы прошлого теперь уже века, сами знаете, какими были, – начал Дьяченко немного издалека. – Народ мечтал не только о любви и детях, но и о победе мировой революции. Тем более, если учесть, что мой дед был профессиональный революционер, потому и свою подпольную кличку – Гранит, подарил моему отцу в качестве имени. А отец мой, Гранит Емельянович, как говорится, тоже повернутый на коммунистической идее, весьма гордился этим именем…

– Прошу вас чуть покороче и по существу, Михаил Гранитович, – перебил его Спицын. – У нас еще будет с вами время поделиться воспоминаниями.

В зале воцарилась гробовая тишина. Пожалуй, впервые Дьяченко был остановлен на полуслове, и все почувствовали, с каким трудом вице-губернатору удалось проглотить эту пилюлю. Все знали его злопамятство. Михаил Гранитович был единственным человеком в области, которого побаивался сам Коньков. В кулуарах поговаривали, что Дьяченко слишком многое знает о Конькове, и, между прочим, в отставке последнего многие видели и руку Дьяченко. А еще поговаривали, что он сам метил на пост губернатора, да, видно, в Москве считали по-другому.

Дьяченко покраснел еще более, до пунцовости, и опустил глаза так низко, что мог видеть только свою большую ладонь, лежавшую на черной кожаной папке.

– Да я, собственно, и ответил уже на ваш вопрос.

– Ладно, товарищи, мы с вами отвлеклись, – прихлопнул ладонью по столу Спицын. – Перейдем к делу.

Спицын на минуту замолчал, собираясь с мыслями. Все сидели, ожидающе устремив свои взоры на него, пятидесятилетнего с небольшим мужчину со строгими чертами лица, от которого отныне будет зависеть очень многое. У него пока еще не было здесь ни друзей, ни врагов (их еще следовало приобрести), ни завистников и подхалимов (эти обычно появляются сами собой). В этом отношении Спицыну было очень легко начинать деловой разговор, но вместе с тем и архитрудно, ибо первые же слова этого разговора должны сказать о многом, если не обо всем.

– Для начала я хотел бы представить вам Орленко Сергея Сергеевича, – все повернули голову в его сторону. – Это мой зам по прежней работе. Своим указом я назначил его вице-губернатором, курирующим экономику. Товарищ компетентный, надежный, с двумя высшими образованиями – экономическим и юридическим. Так что, прошу любить и жаловать. Вы с ним еще успеете познакомиться, как и мы с вами, – все остальные кадровые вопросы я решу в ближайшую неделю. Сейчас же поговорим, собственно, о нашем с вами хозяйстве… Разумеется, я не стану спрашивать у вас, как вы жили до этого. Об этом у меня сложилось достаточно определенное мнение после очного знакомства с вашими делами, благодаря моим помощникам, с которыми вы уже, надеюсь, успели познакомиться.

Спицын повернул голову в сторону секретаря и помощника, те в ответ утвердительно кивнули.

– Скажу коротко: я сделаю все возможное, чтобы вы изменили свою жизнь, если хотите, чтобы мы с вами сработались. Да, да, в данном случае я имею в виду вас, господа и дамы, а не жизнь. Пора кончать с фразерством, очковтирательством, обманыванием и одурманиванием не только Москвы, но и собственных жителей. Я имел честь в эти несколько дней говорить с некоторыми из них, и они обрисовали мне весьма безрадостную картину.

– Не всегда можно верить людям, Николай Борисович, – перебил Спицына Дьяченко. – Кто-то обижен жизнью, кто-то начальством. Всякое наговорить могут.

– То есть, вы советуете верить только вам? Вы прямо как Мюллер Штирлицу из «Семнадцати мгновений весны», – Спицын поймал взгляд Дьяченко и тот тут же опустил глаза, произнеся:

– Это вы сказали, не я.

Но Спицын сделал вид, что не услышал, ему важно было, ухватив кончик нитки, размотать именно сейчас весь клубок.

– Ну что ж, теперь, по крайней мере, знаю причину одной из ошибок, которые допустил мой предшественник Коньков. К сожалению, слишком многие до недавних пор увлекались краснобайством о жизни народа, сидя в удобных креслах в своих кабинетах и читая сводки своих пиарщиков, составленных под желание шефа. А народ, он внимания к себе требует.

Кто-то тихо хмыкнул, кто-то шепнул соседу на ухо:

– Держу пари, он долго не продержится. Уберут! – сосед согласно кивнул и под столом пожал руку шепнувшему.

Дьяченко тоже отреагировал.

– Я совсем не то имел в виду, Николай Борисович. А вам бы осмелился посоветовать не начинать сразу так круто. На вираже можно и шею свернуть, а нам ведь с вами еще работать, Николай Борисович.

На сей раз Дьяченко не стал отводить взгляд, но Спицын спокойно его выдержал. В зале тут же воцарилась напряженная тишина – никто ведь еще не знал, какова в таких случаях будет реакция нового губернатора. Возможно, что назревал крупный конфликт. Впрочем, было известно, что у Дьяченко есть свой человек в администрации президента и, в случае чего, он его отмажет. Возможно, именно поэтому Дьяченко и ведет себя так.

– Хорошо! Если вы не доверяете людям, перейду к фактам. Как прикажете мне начинать, если вами же утвержденный план по жилью в области не выполнен на семнадцать процентов, хотя бюджет освоили на все сто? В чей карман ушли деньги? Я попрошу счетную палату совместно с прокуратурой проверить департамент строительства и промышленности, – Спицын посмотрел на прокурора области, высокого, сухощавого с легкой сединой и большим носом мужчину, тот тут же кивнул и стал записывать поручение в блокнот. – Кстати, о промышленности. Насколько я выяснил, еще пять лет назад в области насчитывалось девятьсот девятнадцать крупных и средних промышленных предприятий. На сегодня их осталось восемьсот тринадцать. Я попрошу руководителя департамента подготовить мне докладную по этому поводу. Далее, нужно детально разобраться, куда уходят деньги для нецелевого финансирования. Аудит будет полный, включая и результаты тендеров. И, кстати, Михаил Гранитович, вы же курируете в области финансы.

Николай Борисович замолчал, переводя дух. Затем заговорил снова.

– Как я представляю себе начало работы, спросите вы? – Спицын вздохнул и еще раз обвел всех взглядом. – Разумеется, придется начать с кадров, ибо, как в свое время говаривал Иосиф Виссарионович, кадры решают все. А я от себя добавлю: ибо они определяют стиль и ритм работы.

По кабинету прошел ропот, что, впрочем, было вполне ожидаемо. Однако ропот этот закончился довольно неожиданно – голос подала женщина, руководитель департамента здравоохранения Елена Дмитриевна Клочко.

– Прошу прощения, Николай Борисович, но Виктор Семёнович Коньков, помнится, тоже не раз такие слова говаривал. Но воз, как говорится, и ныне там.

– Абсолютно с вами согласен! Между словами и делами есть определенная дистанция, но я постараюсь сделать так, чтобы эта дистанция с каждым шагом сокращалась. Однако, вы чем-то не были удовлетворены, Елена Дмитриевна, если я правильно уловил смысл ваших слов?

– Вы правильно уловили смысл моих слов, Николай Борисович.

При этом Дьяченко недовольно поморщился – знал, что это камешек и в его огород тоже, но не ожидал, что эта дама рискнет сразу же пойти в атаку.

– Ну что же, тогда я готов вас выслушать, только, если можно сейчас покороче и самую суть.

– А если покороче, то могу сказать прямо, что мои реляции и просьбы просто игнорировались Коньковым и почему-то не поддерживались Михаилом Гранитовичем, хотя я просила всего лишь выделить около сорока миллионов рублей, во-первых, на закупку нового медицинского оборудования, которое даже в конце двадцатого века уже устарело; во-вторых, на ремонт зданий больниц и поликлиник, во многих из которых просто штукатурка с потолка сыплется. Все мои реляции уже не первый год лежат на столе у нашего уважаемого Андрея Ивановича, – Клочко сверкнула очками в сторону руководителя департамента финансов, – но он просто-напросто их игнорирует, словно бы речь идет лично обо мне, а не о моем департаменте.

Спицын взглянул на финансиста, сидевшего с невозмутимым лицом, и только бегающие желваки выдавали его волнение.

– Что вы на это ответите, Андрей Иванович? – спросил Спицын.

– То, что и раньше отвечал. Лишних денег у меня нет, это первое. У ДСК не хватает мощностей, а он у нас в городе остался один. Это второе.

– И тем не менее, на новую губернаторскую дачу деньги и мощности нашлись, – Клочко интуитивно почувствовала поддержку Спицына. – У меня на столе лежит несколько экспертиз по состоянию помещений: и Госпожнадзор, и Роспотребнадзор признают эти помещения аварийными и предписывают немедленно их закрыть. Если бы вы знали, Николай Борисович, сколько усилий я трачу на то, чтобы оттянуть это закрытие на как можно более дальний срок. Ведь люди в маленьких райцентрах тогда вообще без медпомощи останутся. И так уже с этой оптимизацией мы перегнули палку…

– Прямо крик души небезразличного человека. Надеюсь, вы его услышали, Андрей Иванович? Надо помочь нашей медицине.

– Николай Борисович, – Макушкин открыл кожаную папку, просмотрел несколько бумаг и протянул одну из них Спицыну, – вот все, что у меня осталось на этот год. А в будущем году заказ Клочко будет стоять под первым номером.

– И так из года в год, – вздохнула Клочко.

Спицын посмотрел в протянутый ему лист бумаги, что-то прикинул в уме, что-то черкнул в своем блокноте, наконец сказал:

– Я вижу, здесь выделено дополнительно четырнадцать миллионов на строительство здания цирка…

– Да, к сожалению, подрядчик не уложился в утвержденную смету. Этот наш знаменитый долгострой мы хотели бы завершить в этом году.

– Ну, раз это долгострой, то еще один сезон он вполне может выдержать, а ваш подрядчик впредь будет думать, как более рационально тратить выделенный ему бюджет. Так вот, я своим распоряжением секвеструю эту статью расходов, и перенесем эту строку в бюджете на ремонт наиболее аварийных больниц. А на следующий год, как вы и обещали только что, Андрей Иванович, средства в первую очередь будут направлены на ремонт всех остальных больниц области.

– Но это идет вразрез с принятым на областном совете нашей партии решением, – попытался вступиться за коллегу Дьяченко. – Вы же прекрасно знаете, что досугу населения сейчас уделяется партией большое внимание. А в нашем большом городе, более того, во всей области, нет ни одного стационарного цирка.

– А я придерживаюсь решений другой партии… – Спицын сделал театральную паузу, желая увидеть реакцию присутствующих – и не прогадал: многие от удивления даже рты раскрыли. – Партии РОЗы. Расшифровывается как Россия образованная и здоровая. Только тогда Россия займет подобающее ей место в мировой политике, когда она во главу угла поставит образование, науку и здоровье нации. Или кто-то из вас с этим не согласен? Кто-то не желает, чтобы наша с вами страна стала более сильной?

Все молчали. Даже стало слышно, как большие настенные часы, висевшие за спиной у Спицына, отсчитывали стрелками секунды. А кондиционеры как-то даже громче стали гонять воздух по залу.

– Вы точно уверены, что ваши решения поддержат в аппарате президента? – наконец прервал молчание Дьяченко.

– А вы позвоните туда, проверьте!

На некоторых лицах прочитались даже улыбки после этих слов.

Спицын понял, что он добился, чего хотел – разворошил улей. Вот как раз та ситуация, когда проявят себя товарищи и соратники, и затаятся недоброжелатели и враги. Но, как ни странно, к последним он не торопился относить Дьяченко – ему нравился этот прямой человек, за словом в карман не лезущий, отстаивающий свою позицию, спорящий, но не переходящий рамки приличия. А вот тех, кто тут же старается тебе угодить и сразу начинает заглядывать в рот, он терпеть не мог. Он понимал, что далеко не все могут сразу же повернуть на новую стезю, что многим нужно разъяснять, многих убеждать, а иных и просто ломать. Он понимал, что человек, десятки лет молчавший, начнет говорить не вдруг; начав же говорить, он на первых порах будет вместе со злаками перемалывать столько плевел, сколько сможет вместить в себя его организм, и будет это делать до тех пор, пока не отравится; и лишь после этого, промыв желудок, этот человек успокоится и речь его польется густым и мощным потоком, который затем превратится в дающую жизнь огромной стране энергию. Но то обычный человек. С руководителем же все гораздо сложнее и неопределеннее, ибо он, наученный горьким опытом, начнет скорее подстраиваться, чем перестраиваться. И, чтобы разобраться во всем этом нужны талант и провидение. Когда тебе прямо в глаза высказывают свое несогласие с тобой, это гораздо лучше, чем когда просто отмалчиваются. Поэтому Спицын больше приглядывался к последним, нежели к первым. Впрочем, придет время – заговорят и молчуны.

– Давайте, товарищи, на сегодня мы наше с вами знакомство закончим. Все свободны, а вот прокурора и начальника УВД я попрошу еще на некоторое время задержаться.

7

Оксана Сивоконь дружила со Стасом Бобровым с седьмого класса. В десятом у них случился первый секс. Собственно говоря, после этого и пришла к ним настоящая любовь. До этого было так: ни то, ни сё – ни дружба, ни влюбленность; часто ругались, даже разбегались, затем снова влюблялись. Секс же случился тогда, когда осознали, что беззаботные школьные годы заканчивались и вскоре могло произойти так, что они разъедутся по разным городам и больше могут не увидеться. Вот тогда, лежа в кровати на даче Бобровых, где они не боялись, что кто-нибудь из родственников их может неожиданно застукать, они и поклялись никогда больше не расставаться друг с другом. И оба держались клятвы. Не помешала этому и короткая разлука – Бобров отслужил срочную в армии. А Оксана за это время поступила в местный пединститут. Бобров же, вернувшись из армии, сразу поступил в школу полиции – служа в армии, он вдруг почувствовал, что ему нравится носить форму. Правда, военным он становиться не собирался, а вот служба в полиции его полностью устраивала – ведь, в случае чего, из полиции уволиться можно без проблем, чего не скажешь об армейской службе.

И только когда они оба окончили свои учебные заведения и начали становиться на ноги, завели речь о свадьбе. И родители Стаса, и мать Оксаны – не возражали, зная, как трепетно их дети относятся друг к другу.

Субботний день обещал быть теплым и солнечным. Свет его уже проникал сквозь не до конца задернутые шторы, но вставать не хотелось. В кои-то веки Стаса не выдернули из постели и дали возможность отоспаться.

Он лежал на спине, закинув одну руку за голову, а другой поглаживал волосы и обнаженную спину Оксаны, положившей голову ему на плечо и счастливо улыбавшейся.

– Как хорошо, Стас, что и у тебя, наконец, выходной, – сказала она, слегка приподняв голову и чмокнув его в щеку.

– Ну да! Спокойствие перед бурей, – хмыкнул он.

– А что, у нас в городе намечается буря?

– Не то, чтобы в городе, и не так, чтобы буря, но Адамян всех нас на уши поставил на ближайшие три дня.

– Неужели очередные митинги намечаются? Что-то в администрации я ничего такого не слышала? – она в удивлении приподняла голову, но Стас тут же ладонью снова прижал ее голову к своему плечу.

– Все гораздо банальней. Какой-то приезжий олигарх из области собирается поохотиться вместе с мэром и Кротовым в Красилово. У нас говорят, что олигарх этот хочет инвестировать в Воровайск, но для этого ему нужны акции ЗЭМИ. А Кротов просто так ничего не отдаст, ты же знаешь. Вот они, олигарх с Ивановым, думают, что на охоте им удастся уговорить Кротова.

И тут Оксана вспомнила разговор с секретаршей Иванова и исчезновение кейса у приезжего олигарха после посещения кабинета мэра. Видимо, это один и тот же человек. И она решила поделиться со Стасом своей информацией.

– Слушай, Стас, мне кажется, я видела этого олигарха у Иванова. Я как раз болтала с Машкой Рудковской, ну, секретаршей мэра, ты знаешь, – Бобров кивнул. – Так вот! Как раз в этот момент в приемной появился мужик лет сорока, с лысой головой и большим кейсом, показал Машке визитку, а та сразу к Иванову. Ну, и тот его тут же принял. Так вот, прикинь: он весь такой модный, с апломбом, вошел к мэру с кейсом, они там долго разговаривали, а потом, когда он вышел – кейса у него не было.

– Забыл, что ли?

– Я тоже об этом сказала Машке. А она покрутила пальцем у виска: дура, говорит, ничего он не забыл, а нарочно оставил – бабки там у него были, в портфеле. Взятка, то есть! Мы еще поспорили об этом: вернется он за своим портфелем или нет. Конечно, я проспорила… Скажи, Стас: за дачу взятки ведь тоже можно привлечь к уголовной ответственности?

– А с чего ты взяла, что этот приезжий дал Иванову взятку, а Иванов ее взял. Ты это лично видела, Ксюха?

– Ну, как же! Человек зашел к мэру с портфелем, а вышел без него. Это как?

Бобров хмыкнул.

– Может, у него в этом портфеле документы были. Ты же сама сказала, что это был, по всей вероятности, инвестор. А может, там была бутылка коньяка или виски. Или и того, и другого – тогда это никакая не взятка, а просто подарок, как говорится, джентльменский набор.

– Может, конечно, и так! Но Машка уверена, что там были деньги. И не подумай, что рубли.

– Пусть она эту свою уверенность засунет себе в задницу, и тебе голову не морочит. Как говорится: не пойман – не вор.

Бобров повернулся на бок и сначала сел на кровати, натягивая на ноги тренировочные штаны, а на тело майку.

– То есть, ты не веришь?..

– Я же мент! Я верю в доказательства, а не в предположения.

– Да ну тебя, Стас! Успокойся! Бог с ним, с этим олигархом и его кейсом.

Оксана также встала, надела халат, подвязав его пояском.

– Я первая в ванную, затем на кухню. А ты пока чайник включи.

8

Григорий Викторович Кротов въехал во двор дачи бывшего губернатора Конькова. Автоматические ворота тут же за ним закрылись. Кротов вышел из машины, не глуша мотор, за руль сел охранник Конькова, загнав джип гостя в гараж во внутреннем дворе. Стоявший до этого на крыльце двухэтажного особняка Виктор Семёнович спустился на бетонированную дорожку и, улыбаясь, пошел навстречу гостю.

– Рад тебя видеть, Григорий Викторович.

– Взаимно!

Они пожали руки и трижды приложились щеками друг к другу.

– Говорил я тебе, Витя, что мы еще друг другу понадобимся, а ты не верил, – засмеялся Кротов.

Коньков лишь руками развел.

– Человек ведь только предполагает, располагает же тот, кто сидит выше.

Они прошли в большую светлую гостиную с камином. Мебели там было не очень много, но она была дорогая и расставлена со вкусом.

– Присаживайся, дорогой!

Коньков указал Кротову на одно из глубоких, мягких кресел, стоявших с двух сторон от камина. Чуть подальше, на расстоянии вытянутой руки, стоял круглый стол из толстого стекла на одной резной ножке из черного дерева, на нем – два бокала, две рюмки и несколько разнообразной формы бутылок – виски, джин, водка, коньяк, а также большая из белого фарфора ваза с нарезанными фруктами.

– Что предпочитаешь, Григорий Викторович? – Коньков провел рукой над столиком.

– Я, знаешь ли, Виктор Семёнович, несмотря ни на что, патриот. Поэтому предпочитаю нашу легендарную русскую водочку.

Коньков улыбнулся.

– Ну, а я за коньячок. Не очень патриотично, но мне нравится. Попозже выйдем на лужайку. Вася офигенные шашлыки делает. Там и планы дальнейших действий обсудим.

Выпив по первой, оба, гость и хозяин, слегка расслабились.

– Как оно живется отставнику? – не без ехидства спросил Кротов, но Коньков либо не заметил, либо не захотел заметить ёрничанья и ответил серьезно:

– Знаешь, первую неделю просыпался в ужасе. Смотрел на часы и тупо соображал: что же делать? Все ждал, что из аппарата позвонят, напомнят о распорядке. Жена, Зоинька, даже беспокоиться начала: не обратиться ли тебе, мне то есть, к психологу. Но теперь уже привык, успокоился. И ты знаешь, даже полегчало.

– Где, кстати, Зоя Степановна-то?

– К подруге уехала. Если честно, не хотела с тобой встречаться. Как узнала, что ты приедешь, так сразу и укатила.

Кротов расхохотался.

– Ладно! Как-нибудь неожиданно нагряну, извинюсь перед ней.

– Да я тоже говорил: мол, кто старое помянет… Все равно обида на тебя осталась.

– Как говорила моя бабушка – на обиженных воду возят. Ладно, Семёныч, проехали. Давай к делу.

– Давай по второй тяпнем, а потом и к делу можно.

Коньков снова наполнил рюмку водкой, коньяком бокал и предложил тост:

– Давай, Гриша, за то, чтоб у нас все получилось.

– Да! Чтобы враги наши споткнулись о наши пороги.

Они чокнулись, выпили, потянулись к фруктам.

– Мне по старой памяти позвонил Саркисов, – заговорил Кротов. – Просил тебя предупредить, что Спицын начал рыть под тебя. Видимо, от босса получен приказ посадить тебя. Ты же знаешь, у нас же с коррупцией идет борьба.

– Да как не знать! – теперь уже съязвил Коньков. – Вон, сколько губеров и их замов пересажали. Честно тебе скажу, сам боялся, что вместо дачи окажусь на нарах. Кстати, тут про Спицына байки рассказывают, что он, прежде чем сесть в мое кресло, в народ пошел. Как говорится, с быдлом пообщаться.

– Да не байки это, Семёныч. Он и в Воровайск мой заглядывал. Естественно, инкогнито. Но мои бывшие его вычислили и незаметно вели все время, пока не уехал. А то мало ли что! От быдла всего можно ожидать, а потом бы все на меня повесили – ты, мол, в городе хозяин, а не уберег.

Коньков встал, прошелся по комнате, выглянул в открытое окно: там, на лужайке охранник Василий, тот самый, который встречал Кротова, хлопотал вокруг мангала, периодически переворачивая шампуры с нанизанными кусочками мяса, лука и помидоров. Отвернувшись от окна и облокотившись о подоконник, снова заговорил:

– У меня, между прочим, для тебя тоже есть информация.

Кротов развернулся в кресле в пол-оборота, чтобы видеть Конькова.

– Небезызвестный тебе Кольчугин решил вложиться в Воровайск. А ты сам понимаешь, какой актив в твоем городе самый сладкий.

Кротов махнул рукой и сел, как и прежде.

– Для меня это не новость, Витя! Намедни был у меня разговор с Ивановым, мэром нашим. Он мне открытым текстом сказал, что у некоторых людей есть интерес к ЗЭМИ, – заинтересовавшийся Коньков отошел от окна и вернулся на свое место. – Фамилий, правда, никаких не называл (ее я от тебя впервые услышал), зато принес в рюкзачке бабосики зеленые. Типа, подарок мне от инвестора.

– Ты взял?

– Пх-х! Я его послал. Сказал, что я на гособоронзаказе за один только контракт три таких рюкзачка заработаю.

– Молодец, Гриша! Я попробую пробить, что за интерес у Кольчугина в Воровайске. Пока еще связей у меня на это хватит.

– Держи тогда меня в курсе. Будем действовать на опережение. Мы ведь тоже не лаптем щи хлебаем.

В это время к открытому окну подошел Василий в кепке с повернутым назад козырьком, с раскрасневшимся от близости к огню лицом.

– Прошу прощения, Виктор Семёнович. Как говорится, поляна накрыта и ждет гостей.

– Спасибо, Вася! Сейчас идем.

Когда Василий скрылся, Коньков улыбнулся.

– Василий – мой прежний водитель. Когда меня на выход попросили, он уволился из гаража и попросился ко мне в охранники. Верный человек – никогда не подведет.

– Ты уверен? – засомневался Кротов.

От неожиданности Коньков даже опешил.

– Ты думаешь… приставили?

– Все может быть, – пожал плечами Кротов, поднимаясь с кресла.

– У тебя, Гриша, есть одна нехорошая черта, – Коньков взял гостя под руку и вышел с ним во двор.

– Какая же?

– Ты всегда деликатно умеешь испортить человеку настроение. И правильно, что Зойка на тебя дуется.

Кротов захохотал.

9

Тихонов снова приехал в Воровайск. Но на сей раз встретился с мэром не в мэрии, а в отдельном кабинете ресторана «Тайфун», считавшимся едва ли не лучшим в городе. Иванов частенько там встречался с людьми, если не хотел, чтобы о его переговорах узнали в мэрии. Входил он всегда через служебный вход, заранее бронируя этот самый кабинет. Собеседник же заходил в ресторан как обычный посетитель, не привлекая ничьего внимания, и тут же, в сопровождении метрдотеля, проходил в кабинет, где уже был накрыт стол и где его терпеливо ждал мэр.

Они поздоровались уже как старые знакомые, улыбнувшись друг другу.

– Чем порадуете, Геннадий Валентинович? – спросил Тихонов, усаживаясь за стол и прикладывая салфетку.

– Увы, особенно порадовать вас нечем, Евгений Петрович.

Они подождали, пока официант разольет по бокалам вино и удалится.

– Что так? Вы разговаривали с Кротовым?

– Разумеется! Но он отказывается и банкротить завод и проводить опцион продажи.

– Разговор был в открытую?

– Разумеется! И двадцать кусков не помогли. Он заявил, что только за один заказ Рособоронзаказа, сможет заработать вдвое больше. И ему нет смысла убивать курицу, несущую золотые яйца… Я, между прочим, вас предупреждал, что отставной полицейский полковник не так прост, как на первый взгляд…

– Нужно было лучше подмазать, – перебил мэра Тихонов, сделав очередной глоток вина, вытерев салфеткой губы и принявшись за салат.

– Не пройдет! Я же говорю, этот бывший мент…

– Интересно! – снова перебил Тихонов, уже более раздраженно. – У вас что здесь, в городе менты так хорошо зарабатывают, что могут себе позволить купить себе целый завод?

– Ну, я всей подноготной-то не знаю. Видимо, в лихие девяностые хорошо и вовремя подсуетился, скупил за гроши акции. Помните, кампанию по ваучеризации населения?

– А у нас сейчас какие годы – не лихие, что ли? Но я, в данном случае, не о том. Вы что-то плохо соображаете, уважаемый Геннадий Валентинович. Я-то вам намекаю на то, что следовало, помимо бабок, надавить еще на его больную мозоль, то бишь, на нечистоплотность приобретения акций ЗЭМИ. Уверяю вас, он сразу стал бы сговорчивее. А еще намекнули бы на то, что новый губернатор поручил областному прокурору проверить, как завод оказался в его руках.

– Но я же не знал о прокурорской проверке.

– А блефовать мы не умеем, правда?

Мэр лишь рукой махнул.

– Сейчас вообще не понятно, что в стране творится. Эти проклятые санкции, антисанкции…

Иванов тут же спохватился: не слишком ли он разоткровенничался с человеком, которого он практически не знает.

– Надеюсь, этот разговор останется между нами?

– Что вы сказали? Я не расслышал.

Мэр понимающе улыбнулся.

Некоторое время они молча поглощали пищу, периодически в кабинет заглядывал официант, убирая использованные приборы и тарелки и разливая вино по бокалам. При этом Иванов чувствовал, что Тихонов о чем-то раздумывает.

– Ваш этот, бывший мент, охоту любит?

– Конечно! – оживился мэр, догадываясь, о чем пойдет речь. – Он же председатель районного общества охотников и рыболовов.

– Вот и отлично! Пригласите его на охоту. Вы, естественно, в курсе, что наш президент Кольчугин собирается навестить ваш город и ваше охотхозяйство. Так сказать, совместить приятное с полезным. Он у нас тоже заядлый охотник.

– Конечно же, знаю! Готовимся к встрече.

– В неформальной обстановке всегда проще договариваться. Думаю, наш Фёдор Максимович сумеет убедить вашего Кротова совершить сделку.

– Хорошая идея.

– А для начала попросите его показать нам завод.

– Это я сделаю! Под предлогом инвестиций в город инвестор пожелал познакомиться с промпредприятиями.

– Не надо искать никаких предлогов, Геннадий Валентинович. Он же мент, сразу смекнет, что к чему. Тем более, что вы уже с ним беседовали на эту тему. Просто скажите, что инвестор собрался поохотиться, ну и, заодно, как радушный хозяин, провезите нас по городу, покажите и другие предприятия, а в конце заедем в ЗЭМИ.

– Логично! Так и сделаем.

Кротов понимал, с какой целью Кольчугин с Тихоновым колесят по городу и знакомятся с его экономической составляющей. Поэтому и не мог отказать в посещении завода. Тем более, что с ними был глава администрации района и одновременно мэр города. Это было бы слишком! Но он нервничал из-за того, что пока все шло не так, как они с Коньковым задумали. Ведь эта охота – он не рассчитывал, что Кольчугин тоже страстный охотник. И отказаться от участия в охоте с такими людьми ему, председателю общества охотников и рыболовов, было никак нельзя. А какое-то шестое чувство подсказывало ему, что там, в лесу, может что-то произойти.

А пока он встретил инвесторов в своем заводском кабинете. Кроме него гостей встречал и генеральный директор завода. Кабинетная беседа длилась не более получаса. При этом, ни Тихонов, ни сам Кольчугин даже не намекнули на имеющиеся у них виды на завод, хотя Кротов очень ждал этого. Наконец, мэр произнес:

– Григорий Викторович, что мы все разговоры разговариваем. Может, все-таки, лучше показать завод? Как говорится, лучше один раз увидеть.

– Можно и показать, если есть желание посмотреть, – Кротов вопросительно посмотрел на гостей, но Кольчугин тут же кивнул:

– Есть, есть желание! Геннадий Валентинович правильно сказал: лучше один раз увидеть. Сами понимаете, инвестиции – дело серьезное и дорогое. Кота в мешке покупать никто не будет.

– Ну, тогда, если позволите, то без меня, – едва заметно поморщился Кротов, и голос его сразу изменился. – Я хоть и в отставке, но общественной работы у меня хватает. Депутатство. Да и к охоте подготовиться надо. А гидом у вас, вон, Леонид Игоревич побудет, – Кротов кивнул на гендиректора. – Лучше него завод никто не знает. Сколько ты здесь, Игоревич?

– Да больше тридцати лет… Может быть сначала, чай, кофе или что покрепче?

– Нет, нет! Чай с кофе успеется, – отказался Кольчугин. – Давайте для начала пройдемся по заводу.

– Тогда прошу, господа! – Пархоменко жестом пригласил всех выйти и сам тоже пошел к двери, но его слегка придержал Кротов и на ходу быстро шепнул в ухо:

– По возможности, постарайся миновать военный цех.

Пархоменко кивнул и тут же вышел в приемную.

Завод работал в обычном режиме, разве что рабочие при виде делегации, оборачивались в их сторону на пару секунд. В каждом цехе присоединялся начальник цеха, который и показывал, и рассказывал гостям о своем цехе и его продукции.

В одном из цехов путь гостей пересекся с невысокой чуть полноватой женщиной лет сорока пяти с короткой стрижкой волос, спрятанных под завязанный назад ситцевым платком голубого цвета. Это была мастер ремонтного участка Тамара Сивоконь, мать Оксаны. Она быстро шла в прорабскую и даже вздрогнула от неожиданности, когда на ее пути выросло четверо мужчин.

– Ой, извините! Здравствуйте!

– Здравствуйте! – ответили одновременно Кольчугин с Тихоновым.

Тамара встретилась глазами с седовласым Кольчугиным и ей показалось, что тот даже задорно подмигнул ей, улыбнувшись. Она еще раз мельком взглянула на Кольчугина и ей снова показалось его лицо знакомым. Где она его могла видеть? Или, хотя бы, человека, похожего на него. Но задуматься ей не дали.

– Тамара Ивановна! – окликнул ее начальник цеха. – Вы кстати появились. Проводите наших гостей на свой участок, покажите, расскажите, как вы работаете, чем, как говорится, дышите. Это, господа, мастер ремонтного участка Тамара Ивановна Сивоконь.

– Здравствуйте! – еще раз поздоровалась Тамара.

Кольчугин протянул ей свою ладонь, она пожала ее, но он удержал ее руку и, нагнувшись, прикоснулся губами к тыльной стороне ее ладони.

– Ой, ну что вы! – растерялась Тамара, зардевшись от неожиданности. – Я же в цеху, рука не очень чистая.

– Нечистые руки у всякого рода ворья и жуликов, а у вас рука рабочего, и пахнет трудом, – произнес Кольчугин, теперь уже реально улыбаясь.

И, благодаря этой улыбке и этому немного скрипучему голосу, она еще больше убедилась в том, что где-то уже встречала этого человека.

Когда они покидали цех, Тамара придержала за рукав начальника цеха и негромко спросила:

– Никитич, скажи мне, кто этот седой?

– Носовский предупреждал на планерке, что на завод приедут познакомиться потенциальные инвесторы. Олигархи, ети их мать. Но кто есть кто, я точно не знаю. Фамилия одного – Кольчугин, другого – Тихонов.

– Кольчугин! – тихо ахнула она, прикрыв рот ладонью и долго смотрела ему вслед, пока вся группа не вышла наружу.

Она еле дождалась конца смены, стала какой-то рассеянной, на вопросы, которые ей задавали в это время, отвечала невпопад, чем удивляла рабочих.

– Том! Тебе не плохо? Что-то случилось?

– Мне плохо… Ой, нет, кажется, наоборот, хорошо, потому что что-то случилось.

Качая в удивлении головой и пожимая недоуменно плечами, от нее отставали.

Едва придя домой и сбросив туфли, она тут же бросилась к шкафу, выдвинула единственный ящик, начала перебирать там вещи, от старости покрывшиеся пылью, которую она где-то сдувала, а где-то просто смахивала ладонью. Наконец, добралась до старой деревянной шкатулки, расписанной под Палех, сдув пыль, открыла крышку и, усевшись на стул у подоконника, стала перебирать старые фотографии, аккуратно перевязанные тесемкой. Наконец, нашла ту, что искала. Внимательно всмотрелась в нее, поворачивая ее в разные стороны.

– Неужели!? – выдохнула она и облокотилась на спинку стула.

10

Лес в Воровайском районе густой, смешанный – сосны, дубы, осины и, конечно же, самосеющийся русский символ – береза. Деревьям не один десяток лет. Они стоят плотной стеной без широких троп, лишь одна разбитая проселочная дорога пересекает лес с запада на восток, сокращая путь до десятка километров между двумя райцентрами – Грушином и Воровайском. Правда, пользовались этой дорогой довольно редко, разве что в случае крайней необходимости и если кто-то хотел, чтобы о его передвижениях никто не узнал, как это недавно сделал, к примеру, Кротов, когда отправлялся на встречу с Коньковым. А так – всего восемь километров объезда, зато по широкой асфальтированной трассе. Правда, асфальт уже кое-где потрескался, но в целом, по русским понятиям, дорога эта считалась чуть ли не автобаном. Не мудрено, что в таком лесу, раскинувшемся на многие десятки километров, и живность не переводилась всякая. И когда начинался сезон охоты – лес оглашался не только звериным рыком и птичьим щебетом, но и человеческим криком, да еще охотничьими ружейными залпами.

Но, разумеется, для гостей охотничьего хозяйства Красилово сезон охоты был круглогодичным – кто мог указать власть (или деньги) имущим на какие-то сроки. Да, к тому же, не так уж и часто они выбирались в лес поупражняться в стрельбе по живым мишеням. А расслабиться таким людям просто необходимо.

Вот и в этот раз в усадьбе егеря Толмачёва стало тесно от приехавших гостей. С погодой, правда, не повезло: до этого дня бабье лето радовало людей не только осенними красками, но и летней безоблачной погодой. А тут с ночи зарядил такой дождь, что любящий свою собаку хозяин не выгонит ее на улицу. Но охота – пуще неволи. Коль уж собрались, не возвращаться же ни с чем.

Гостей встречал сам Толмачёв в непромокаемом плаще с капюшоном. Он открыл длинные, сколоченные из четырех относительно тонких сосновых стволов ворота, что-то типа шлагбаума. Рядом с ним бегала большая восточно-европейская овчарка, дружелюбно размахивая хвостом. Первым из своего джипа вышел Кротов. Овчарка бросилась к нему и, встав на задние лапы, передние положила на плечо, лизнув Кротова в лицо.

– Ай, Альма, ай молодец! – благодушно улыбался Кротов. – Ну, здравствуй, здравствуй, красавица.

Поприветствовав старого знакомого, Альма стала бегать вокруг остальных гостей, наматывая круги.

– Здорово, Антоныч! Принимай гостей!

Кротов пожал руку Толмачёву и стал знакомить его с приезжими.

– Этого мужика ты, наверное, знаешь, – улыбнулся Кротов. – Глава администрации нашего района Иванов Геннадий Валентинович…

– Очень приятно!

– А вот это – из самой области люди приехали, узнав про твое Красилово. Наши инвесторы, уважаемые люди, – с едва заметным сарказмом произнес Кротов. – Кольчугин Фёдор Максимович и его заместитель Тихонов Евгений Петрович.

– Прошу в избу, господа! Что ж мы под дождем-то. Хозяйка самовар вскипятила, варенье земляничное и из костяники.

Несмотря на то, что все были в непромокаемых плащах с накинутыми капюшонами, находиться под таким ливнем и в самом деле было не очень приятно. Потому они и не заставили себя упрашивать, послушно пошли за хозяином в дом. Двухэтажная изба-пятистенка оказалась довольно просторной и уютной. Раздевшись в предбаннике, они сразу прошли в просторную горницу, где посредине стоял покрытый скатертью, сделанный собственными руками егеря деревянный стол, за которым вполне могут удобно расположиться до восьми человек. На столе стоял двухведерный дымящийся самовар и две большие стеклянные розетки, в одной из которых было земляничное варенье, в другой – из костяники, а также большая деревянная тарелка со сладкими сухарями.

Едва гости вошли в горницу, из маленькой комнаты, служившей Толмачёвым спальней, вышла невысокая, поджарая с загорелым лицом и руками жена егеря.

– А вот и наша хозяйка, Антонина, – Толмачёв подошел к жене, обнял ее за плечи.

– Здравствуйте, гости дорогие. Рассаживайтесь, берите себе табурет, какой нравится. Они все разные, но все работы одного мастера, нашего Степана Антоновича.

– Ну, ты у нас, прям, мастер на все руки, Антоныч, – похвалил засмущавшегося егеря Кротов. – Вот только с погодой не угадал.

– Ну, это уж, как всевышний захочет, – усмехнулся егерь, подняв ладони кверху. – Человек тут бессилен.

– Как думаешь, к утру распогодится? – устраиваясь на табурете, спросил Кольчугин.

– Надеюсь! По некоторым приметам, дождь уйдет на восток. А там, как бог даст.

Все уже сидели за столом, хозяйка перед каждым поставила чашку с блюдцем и чайную ложку для варенья.

– Не стесняйтесь, наливайте чай, он у нас на травах, угощайтесь вареньем, сухарями. Устали с дороги, промокли, а чай согреет не только тело, но и душу.

– Если есть желание, баньку затопим. Она прямо за гостевым домом, рядом пруд.

– Банька – это хорошо, не отказался бы, – потер ладонью о ладонь Иванов.

Тихонов посмотрел на Кольчугина, а тот развел руки в сторону.

– С удовольствием, но нельзя мне. Сердечко пошаливает, – Кольчугин пару раз ткнул себя пальцем в левую сторону груди.

– Ну, нельзя так нельзя. Переживем и без баньки, Антоныч, – произнес Кротов, нарочно отстегнув желание Иванова. – Мы же к тебе охотиться приехали, а не в бане париться.

– Ружья-то ваши где?

– В машинах, зачехленные, – за всех снова ответил Кротов.

Напившись чаю и отдохнув, все вышли на застекленную веранду и заговорили о завтрашней охоте.

– Кабана я вам пригоню. Встану пораньше, у них логово у болота. А кто хочет птицу стрелять, тому глубже нужно в лес. Глухарь с тетеревом у нас пуганые.

– Слышал я, что и волки у вас тут водятся, – поинтересовался Кольчугин.

– И волки, и медведицу с медвежатами однажды встретил. Но на их отстрел, как вы понимаете, лицензия нужна, – ответил егерь.

– Лицензия-то у меня есть. Я же старый охотник. Трижды в Африку на сафари летал.

– Ух ты, Фёдор Максимович! – удивился Тихонов. – Вы ни разу об этом не рассказывали.

– Так никто же и не спрашивал, – засмеялся Кольчугин.

– Может расскажете сейчас? – попросил Иванов.

– Как-нибудь в другой раз, давайте. Чай, не последний раз видимся… А вот винтарь свой, карабин, с которым на сафари ездил показать могу. Сделай одолжение, Женя, принеси.

– Да, кстати, и другим бы не мешало вооружиться, – Тихонов с готовностью поднялся и направился к машине.

За ним вышли и Иванов с Кротовым. Дождь хоть и продолжался, но уже не с такой силой и появилась надежда, что к ночи он закончится вовсе.

Принесли ружья, расчехлили, и все сразу обратили внимание на карабин Кольчугина. Это и в самом деле было достойное оружие – «Blaser».

– Ну, как вам мой красавец? – не без гордости спросил Кольчугин. – Я из него на сафари однажды даже льва подстрелил, а уж газелей всяких – не счесть. Да и в наших лесах с ним и на медведя не страшно выйти.

– Действительно, красавец! – Кротов, сам заядлый охотник, по достоинству оценил карабин. – Можно? – он протянул руку к карабину, и Кольчугин передал ему оружие.

Кротов вертел его в руках, прикладывал приклад к плечу, повернувшись к окну, долго выцеливал через оптический прицел.

– Еще одно достоинство – легко разбирается и собирается, значит, удобно перевозить, – продолжал нахваливать оружие Кольчугин.

– Ну, у меня попроще, но зато из наших – лучшее, – Кротов вернул «Blaser» хозяину и тут же продемонстрировал свое оружие. – Во! «Вепрь»! Сделан на агрегатах и узлах ручного пулемета Калашникова. Немного тяжеловат, конечно, но не критично. За три года – ни одного сбоя, ни одной осечки. Магазин на десять патронов, отличная кучность. Что еще нужно, а? И тоже – медведь не страшен. На даче у меня шкура медвежья вместо ковра. Вон, Антоныч подтвердит, сколько я этого косолапого выслеживал.

– Так никто и не говорит, что винтовка плохая. У меня в коллекции тоже «Вепрь» имеется. Правда, более старой модели. Иногда тоже с собой беру.

Иванов скромно помалкивал со своим «Беркутом». Впрочем, он и не был заядлым охотником. Так, баловство! Да и стрелок он неважный. И как раз Кротов, тогда еще начальник ОВД, его и приобщил к охоте. Иногда приглашал с собой в Красилово.

– Мне, кстати, мой «Вепрюшко» однажды, можно сказать жизнь спас, – вдруг разоткровенничался Кротов. – Вон, Антоныч, тогда даже не очень поверил мне, но когда на следующий день вышел на то место, где я бой держал с целым кабаньим стадом, сам убедился в этом.

Кротов глянул на егеря, тот усмехнулся.

– Ты у нас, Григорий Викторович, вообще мужик рисковый.

– Что за случай, Григорий Викторович? – заинтересовался Кольчугин. – Коль уж сказал «а», нужно говорить и «б».

– Ну, если есть желание, могу и рассказать.

– Конечно, есть, Григорий Викторыч! – поддакнул Иванов.

Охотники да рыбаки любят рассказывать всякие бывальщины, а еще чаще – небылицы. При этом всегда делают вид, что рассказывать не хочется, но коль уж вы просите, то так и быть.

– Дело было позапрошлой осенью, – начал рассказ Кротов. – Я спланировал охоту на одном из неубранных овсяных полей, которое находилось практически на опушке нашего леса. Мой путь к нему пролегал через покосное поле и весьма узкий пролесок, разделяющий эти поля. Красный закат предвещал ночные заморозки. Весьма сильный, порывистый ветер, дувший мне в лицо, расчистил небо, и на нем уже засияла первая звезда. В это время я подошел к пролеску, заросшему травой и еще не полеглым бурьяном, за которым и был овес. Порывы ветра, шумя редкой листвой, сильно раскачивали деревья. Засмотревшись на первую звезду, я неспешно пересекал этот пролесок, приближаясь к его краю. Вдруг все вокруг меня словно взорвалось, затрещало, забегало! Неожиданно я оказался в самом центре весьма большого стада кабанов, которые на краю этого пролеска, почти у самого овсяного поля, коротали день. Все мои последующие мысли пронеслись у меня в голове за долю секунды, да и действовал я в той нештатной обстановке скорее на подсознательном уровне.

Кротов на пару мгновений замолчал, чтобы выпить воды из стоявшей на подоконнике маленькой пластиковой бутылки. При этом успел заметить, что все с интересом ждали продолжения рассказа. Даже Антонина подошла и села на табурет рядом с мужем.

– Кабаны были всяких размеров: подсвинки, средние и три свиньи, каждая из которых весила за 200 кило. Я моментально срываю карабин с плеча, снимаю с предохранителя и передергиваю затвор. Четко помню молнией промелькнувшую мысль, которая руководила моими действиями: сеголеток не нужен, большого (на 100 и более кило) кабана не бить – с ним одному долго возиться, значит, бить среднего! Между тем, три здоровые свиньи стояли, как вкопанные, мелочь носилась из стороны в сторону, но никуда не убегала, средние же находились в слабом движении, которое, возможно, было бы круговым, если бы на это хватило времени. Все описанное длилось не более трех-четырех секунд, но за это время я осознанно выбрал кабана на 50—60 килограммов, до которого было метров семь, и навскидку выстрелил. Зверь упал. Пуля раскрылась, но прошла навылет.

После выстрела молодняк как ветром сдуло, они выбежали на овсяное поле, отбежали метров на шестьдесят и замерли, средние и более крупные выбежали за ними и там же остановились. А три самые большие свиньи даже не сдвинулись с места. Битый зверь в агонии, лежа на боку и пытаясь толкаться задними ногами, истошно завизжал. Дабы прекратить мучения вепря, я уже прицельно выстрелил ему в голову. Кабан навсегда затих, но и после второго выстрела эти три свиньи не бросились в бегство. Стояли они почти вместе, и до ближайшей из них было не более десяти метров. Я находился как раз почти между ними и полем. После моего второго выстрела ближайшая свинья захрюкала, дергая головой, и сделала три шага в мою сторону. Я моментально вскинул карабин и прицелился ей в голову. Четко помню те мысли, которые за долю секунды пронеслись в моей голове: возле меня две или три осинки чуть толще руки, и они не спасут, если свинья пойдет на меня. Надо бить, иначе конец. Но ведь столько мяса мне не нужно, да и никакой гарантии, что пуля положит эту тушу на месте, а стало быть, она в агонии может дотянуть до меня. К тому же, я не знаю, как поведут себя две другие свиньи. Свиней нужно во что бы то ни стало отогнать, отпугнуть!

Прижав левой рукой карабин к плечу и держа свинью на прицеле, правой начинаю колотить по затворной раме и магазину, крича во все горло, чтобы они убирались. И что самое важное – страха не было никакого! Несмотря на легкие сумерки, я хорошо видел глаза этой свиньи. Она еще раз посмотрела на меня, хрюкнула и, дернув головой, медленно обходя меня, направилась к стоявшим на поле кабанам. Две другие свиньи последовали за ней. Подойдя к стаду на поле, они остановились. Все стадо смотрело в мою сторону. Я через прицел насчитал семнадцать кабанов. Стадо кабанов весьма неспешно скрылось за пригорком, а я потащил свою добычу на край поля и, пока не стемнело, приступил к разделке.

– Страшно было, Викторыч? – спросил Иванов.

– Да, в общем-то нет! Страха я не испытывал ни в момент близкого контакта с кабанами, ни тогда, когда они скрылись из вида, а я приступил к разделке туши. Даже утром, когда проснулся и все вспомнил в мельчайших деталях, его не было и в помине! Но вывод для себя после этого случая я сделал: звери не только в состоянии хладнокровно оценить обстановку, просчитать степень опасности для себя, но и с достоинством выйти из критической ситуации, чего многим из нас, людей, весьма часто не удается.

– Пойду место для засидки выберу, – собрался егерь, закинув за спину двустволку, и повесив на шею бинокль. – За полночь – самое время для кабаньих троп.

– Слушай, Антоныч! Бинокль у тебя классный, – восхитился Кольчугин, подойдя к егерю и, не снимая бинокль, стал его рассматривать.

– Морской, 7х50 с осветленной оптикой. Брательник мой, кавторанг, прислал в подарок ко дню рождения.

– Ценный подарок! – похвалил Кротов.

– Еще бы! Я без него ночью был бы, как без рук, – сказал Толмачев и вышел наружу.

Когда Толмачёв ушел, беседа продолжилась – Кольчугин к месту вспомнил и свой случай.

– У меня тоже с кабаном есть одна история в анналах моей памяти. Правда, скорее, забавная. Когда-то давно, еще в прошлом тысячелетии, – улыбнулся Кольчугин, – в советские времена отдыхал я в Абхазии, в Пицунде, в одном прекрасном санатории. И познакомился там с чудесной девушкой Ниной. И вот как-то вечерком, когда уже стемнело, а в горах почему-то всегда раньше темнеет, чем в долине, пошли мы прогуляться. Разговоры, стихи, ля-ля, тополя, все, как обычно. А потом вышли на поляну, и Нина стала собирать цветочки и ушла немного вперед. А потом смотрю – чуть ли не бегом назад. Я – в чем дело? – спрашиваю. А она говорит: «Мне кажется, там впереди кабан на поляне. Мне страшно, Федь!» Ну, я, как истинный джентльмен, сами понимаете, пошел вперед посмотреть. А ведь самому тоже страшно: вдруг и правда – кабан, а у меня в руках даже палки нет. Но виду показывать перед дамой нельзя. И вот иду, приближаюсь к тому месту. А тогда не только сумерки уже были, но еще и мгла какая-то. То есть, почти ничего не видно даже шагах в десяти. И вдруг слышу – впереди кто-то фыркнул. Я присмотрелся и улыбнулся: там лошадь паслась с перемотанными передними ногами. Ну, чтобы не убежала. Вернулся я к моей даме и говорю сквозь смех: мол, иди полюбуйся на своего кабана. Я потом периодически напоминал Нине (ну, вы поняли, наверное, что это моя жена) про тот эпизод, когда она начинала говорить, что ей что-то кажется.

Эта история развеселила всех, и они дружно вышли на улицу. Антонина согласилась им показать усадьбу.

Егерь, естественно, великолепно знал все кабаньи тропы в лесу, сейчас нужно было только выбрать именно ту, по которой сегодня прошли кабаны после дневки близ болота к кормовому полю. Нужно было пройти два пролеска, пересекавших кабаньи тропы. Трава здесь была выбита почти полностью, кругом валялись обломанные ветви кустарников. Из-за близости болота, здесь было много комаров и прочей мошкары, но, когда видишь перед собой целое кабанье стадо, об этой мелочи забываешь.

Определив места для засидки, егерь поторопился вернуться в усадьбу.

Охотники собрались быстро. Разбились на пары – Кольчугин пошел с Кротовым, Тихонов – с Ивановым. Они заранее так распланировали. Тихонов уже общался с Ивановым, ему осталось только дожать мэра. Ну, а Кольчугину лучше всего было пообщаться с Кротовым с глазу на глаз именно в такой располагающей к интимным беседам обстановке, как сидя в кустах в засидке в ожидании появления кабанов.

Обе пары расположились в кустах на видимом расстоянии друг от друга. Моросящий дождь еще больше увеличивал темноту, комары свои зудящим звуком действовали на нервы. Но охотники замерли в ожидании.

И тут Тихонову стрельнула шальная мысль: а что, если подставить Иванова, и таким образом сделать Кротова более сговорчивым? Он поднес к глазам бинокль и высмотрел кустарники, за которыми укрылись Кротов с Кольчугиным. Кольчугин лежал справа, Кротов – слева. Судя по их время от времени открывавшимся ртам, он понял, что они о чем-то разговаривают. И, что было бы логично, скорее всего не об охоте. Тихонов попытался найти и место, где укрылся егерь, но так и не нашел его.

А сам Толмачёв в это время высматривал кабанье стадо. В свободной от бинокля руке он держал манок – звуки поросячьего визга должны были отвлечь хряка от стада и вывести его на нужный пролесок, где устроили засидку охотники. Главное, чтобы ветер не выдал охотников раньше времени: у кабанов неважные зрение и слух, зато обоняние прекрасное; и, если они учуют людей заранее, ни за что не пойдут по этой тропе. С заходом солнца ветер стих, только иногда напоминал о себе маленькими дуновениями. Вот эти самые маленькие, еле заметные и почти всегда непредсказуемые дуновения и доставляют больше всего хлопот и неприятностей для охотников.

Вот и кабаны объявились. Они звери шумные и об их приближении слышно издалека. По тропам кабаны идут весьма быстро и без особых предосторожностей. При подходе кабаньего стада послышался визг подсвинков. Двигаясь по тропе, кабаны особо не осторожничают, но перед межой, разделяющей поле и кустарник, всегда останавливаются и весьма громко тянут ноздрями воздух, и это протяжное сопение слышно издалека.

Стрелять нужно быстро и накоротке, поэтому времени на оценку ситуации остается очень мало. Толмачёв вставил в рот манок и засвистел, точнее завизжал, как подсвинок. Кабан тут же поднял голову и приостановился – мало ли, вдруг какой-то подсвинок отстал или пошел не в ту сторону; остальное стадо со свиньями и подсвинками продолжило путь. Секач был крупный – пудов десять не меньше, высотой в плечах около метра, а длиной – все два, огромные, чуть сточенные клыки торчали в разные стороны. Как раз то, что нужно!

Бесшумно передвигаясь, егерь двигался в сторону пролеска, где ожидали добычу охотники. К счастью, ветер дул параллельно тропе, и вепрь его не учуял. Услышали звук манка и охотники, сразу же вскинули карабины и направили их на тропу.

Когда кабан был уже метрах в восьмидесяти от засидки, его заметил Тихонов – их кустарник был чуть ближе к кабаньей тропе. Но кабан двигался ближе к месту, где его ждала вторая пара. И тут Тихонов решился. Не двигаясь, он еле слышно шепнул:

– Гена, кабана видишь?

– Где? – чуть не вскрикнул Иванов.

– Тише ты, господи! Уйдет ведь! Вон смотри – слева.

Иванов слегка прищурился, чтобы лучше разглядеть. Хотя он и не носил очки, но зрение у него уже было не стопроцентное. И в самом деле, увидел двигавшееся на них мощное животное. Иванов стал ловить его на мушку, предварительно сняв винтовку с предохранители и передернув затвор. «Теперь или никогда!» – решил Тихонов и, подкатившись к Иванову, тоже глянул в его прицел:

– Чуть правее возьми и стреляй, блин, уйдет ведь!

В этот момент раздалось сразу два выстрела – кто-то выстрелил из другой засидки. И одновременно раздался визг рухнувшего на землю кабана и нечеловеческий крик Кротова. Никто сразу не смог сообразить, что случилось. Кабанье стадо тут же бросилось врассыпную с визгом и хрюканьем. Егерь бегом направился к месту, где дергался в агонии вепрь, пытаясь встать на ноги. На секунду глаза егеря встретились с налившимися кровью глазами кабана. Даже мурашки пробежали по телу видавшего виды егеря. Он тут же сдернул из-за спины двустволку, снял с предохранителя и выстрелил кабану в голову, окончив его мучения.

Но тут раздался взволнованный крик Кольчугина (Тихонов даже не сразу узнал его):

– Сюда, мужики! Кротова убили!

– Как убили? Кто стрелял?

Тихонов первым выскочил из-за кустов и подбежал к второй засидке. А Иванов, поняв, что это его пуля вместо кабана попала в человека, в шоковом состоянии вжался в землю и зарыдал.

Подбежал Толмачёв. Помог Кольчугину перевернуть Кротова на спину, приложил руку к его груди и сразу же почувствовал на ладони что-то липкое – кровь. Приложив палец к шее Кротова, затем ухо к сердцу, констатировал:

– Живой! Но пульс почти не прощупывается и сердце еле бьется.

Он достал из кармана плаща персональную аптечку, которую всегда носил с собой, разорвал ее, разорвал на груди Кротова рубашку, капнул на кровоточащую рану йодом, отчего Кротов, находящийся в беспамятстве, даже вздрогнул и стал быстро перевязывать его. Ему помогали Кольчугин с Тихоновым.

Закончив перевязку, Толмачёв, глядя на Тихонова, произнес:

– Я так понимаю, стрелял кто-то из вас. И вместо кабана попал в Викторыча.

Тихонов открыл было рот, но его опередил уже пришедший в себя и поднявшийся на ноги Иванов.

– Это я выстрелил! Рука в последний момент дернулась… – дрожащим голосом выговорил он.

– Но так не бывает, чтобы одним выстрелом и человека, и кабана завалить.

– Видимо, кабана завалил Григорий. Я выстрелить-то и не успел, – сказал Кольчугин.

– Ладно! Это пусть разбирается Адамян. Нам нужно срочно доставить его в больницу.

Толмачёв снял плащ, расстелил его на траве.

– Ну-ка, помогите мне!

Кротова подняли осторожно и аккуратно положили на плащ.

– Теперь – двое спереди, двое сзади – и понесли! – командовал Толмачев.

Сам он встал впереди, тут же к нему с другой стороны присоединился Иванов. Кольчугин с Тихоновым взялись за плащ сзади. Несли осторожно, но и старались идти побыстрее, понимая, что каждая минута дорога. Но мешал накрапывающий дождь, ноги иногда скользили по траве и разъезжались в разные стороны. Кротов периодически постанывал, когда совсем тихо, когда громче. До усадьбы было не так далеко – меньше километра, но идти нужно было через бурелом, кустарники, а в одном месте перед ними оказалось поваленное дерево, обойти которое ни с одной из сторон было невозможно. На этом потеряли минут пять. Но вот показалась ограда усадьбы.

– Антонина! – крикнул Толмачёв.

Когда та выскочила из дома, он также громко, нервно произнес:

– Тоня, звони в больницу. Срочно! Пусть готовят операционную.

Продолжить чтение