Что ж ты, Дуся…
Дмитрию Петровичу Харланову, дедушке моему
1
– Дуся! Я вернулся!
Он бежал, – да, бежал! – по крутому глинистому берегу наверх, к родному посёлку, а на вершине крутизны стояла в белом крепдешиновом платье в синий горошек, сливаясь с выстиранным тёплыми весенними дождями небом, его Евдокия. Но она не слышала мужа, не видела. Смотрела через вздувшуюся полными водами Каму на другой берег, на тёмный от новых сочных листьев и старой хвои лес. Дмитрий оглянулся, чтобы тоже посмотреть туда, не удержал равновесия, пошатнулся и… перекати-полем покатился к причалу, к трапу пароходика, с которого только что сошёл, к тому месту, откуда начал свой бег.
– Что ж ты, Ду-у-ся-я-а-а!
Падение прекратилось. Мозг выстрелил мысль: подняться, непременно подняться!
И Дмитрий поднялся. Провёл ладонью по лицу, голове. Что это? Когда он успел окунуться в Каму, намочить волосы, щёки? И почему этой весной вода в реке такая вязкая? Поднёс мокрую ладонь к глазам, растопырил липкие пальцы. И отчего вода красная? С пальцев капала кровь. Осознание реальности вернулось вмиг. Оглянулся. От батареи «сорокапяток» остались груда металла и рыхлые земляные холмики. Уцелело только его орудие. Номера расчёта лежали рядом кто кверху лицом с уже стеклянными глазами, кто, уткнувшись в чужую, вспомнил – германскую, землю, куда шли черепахами тянувшихся четыре года. Шума боя не было. В ушах застряло нарастающее лязганье гусениц. Прорвались! Вот они, «тигры», на полной скорости приближаются к позиции теперь уже бывшей батареи на краю леска. А приказ был не подпустить к нему немецкие танки. Дмитрий отёр тыльной стороной ладони кровь, слепляющую веки. И отчётливо увидел чёрные кресты на вражеской броне. Ещё раз оглянулся. Ящики со снарядами – вот они. Правая рука слушалась. Левая – не очень. Пойдёт! Опустил ствол на прямую наводку. Какие снаряды тяжёлые на одну руку! Левой только придерживал. Зарядил. Ну, давай, фашист, бочину, покажи-ка свой гадкий крест! На колосящемся зелёном хлебном поле, по которому наступали танки, заполыхали преждевременными соломенными копнами «тигры» – один, второй, третий… Когда Дмитрий распухшими окровавленными губами прохрипел – «пятый», из-за леса на высокой ноте запели наши «катюши». Победная мелодия опустилась на поле, превратив ячмень и тех, кто его так бесцеремонно топтал железом гусениц, в земляное ничто. Дмитрия прошили ещё несколько осколков. Он опустился на землю, привалился спиной к лафетной раме, и только теперь позволил сознанию окончательно уйти.