Свора певчих

Часть

I

Пролог

За двадцать лет до…

Чёрная как уголь лестница казалась бесконечной. Вокруг неё клубился сизо-рыжий туман, сбивающийся в крепкие облака, скрывая тени, парящие в сумрачных небесах. На такой высоте дыхание смерзается, даже пар не вырывается изо рта, застывая на губах тонким, болезненным стеклом.

Он тяжело поднимался по ступеням, направляясь к входу в заброшенную церковь. Боги покинули это место, уступая место павшим. Достигнув площадки перед вратами с ангельскими крыльями, мужчина замер, вглядываясь в лицо ангела, подпиравшего одну из входных дверей. Из его глаз текли чёрные слёзы, скульптор обезобразил лицо мукой гнева и печали.

Это гнилое место. Некогда величавая церковь превратилась в сверкающий кровавым золотом символ скверны, пронзившей плодородные земли. Теперь здесь пируют павшие, вознося молитвы своим святым.

К несчастью, их молитвы есть кому слушать.

Мужчина сплюнул под ноги и толкнул входную дверцу с правой стороны от главного входа. Огромные врата откроются в День возвращения. И горе будет тем, кто не склонится перед вернувшимся.

Подувший ветер бросил пригоршню пепла в лицо просителя, оставив на щеках бордовые разводы, как если бы пепел состоял из частиц крови, что так и было. Рассеянно смазав его, мужчина зашёл внутрь, щурясь от яркого света, исходящего из прозрачного потолка, над которым сияло нездешнее солнце в голубом обрамлении чистейшего неба.

Контраст тьмы и света слепил глаза просящего, мешая разглядеть церковное убранство, пребывавшее в привычном для себя запустении. Веерный свод как тысячи змей скользил по прозрачному потолку, подпирая стекло и кутаясь в тончайшую паутину, сгорающую от соприкосновения с ярким светом, и опадавшую вниз пепельными снежинками. Узорчатая плитка, покрытая глазурью, отзывалась на шаги просителя, эхом разносясь по бесконечному пространству церкви.

Колонны с ангельскими кариатидами безмолвно наблюдали за ним, идущему прямо к центральному нефу, где чернела фигура в десятки раз выше его роста, увенчанную золотыми крыльями и кровавым подбоем, спускавшемся до пола.

Казалось, что кроме мужчины, здесь никого нет. Что осквернённое место заброшено, что высоченные своды и разноцветные мозаики с историями вознесения и падения забыты. Что здесь дремлют сквозняки, да малые ветра проносятся по пустотам, обтёсывая камни на лицах спящих ангелиц.

Но стоило просителю остановиться напротив фигуры архиепископа в чугунных одёжах, от тихого звона которых немели зубы, как смолкла музыка тишины, оживились тени. Голова статуи приподнялась, оглашая пространство невыносимым скрипом.

Мужчина не дрогнул. Он вытащил из-за спины холщовый мешок, выуживая наружу пропитанную кровью ткань. Развернув её, он бросил содержимое прямо под ноги застывшей фигуры и безмолвно наблюдал, как приходят в движение красные ткани, устремляясь к подношению.

Фигура архиепископа казалась полуживой. Она чернела бесконечностью и только крылья подрагивали, разбрасывая по полу золотисто-радужные блики.

Существо насытилось и во мраке пробудились янтарные точки глаз.

– Ты принёс так мало, рабэ.

– Однако ты заговорил со мной, значит плата приемлема, – голос с хрипотцой разнёсся по нефу тихим шёпотом.

– Да, вместе с платой несёшь ты в себе благую весть для изварэ. Для проклятых и забытых. Внутри тебя горит белое пламя нашей веры, хоть ты пришёл за иными словами, твоё присутствие – весть с той стороны.

Проситель внутренне скривился. Не за этим он проделал такой путь и пошёл на такую жертву, чтобы разговорить архиепископа скверны. Он нуждался в ясности. Только эта тварь была способна дать ему надежду. Так что он затолкал гнев себе в глотку и, склонив голову, встал на колени, упираясь руками в пол. Его шёпот был тише мышиной возни и громче ударов по наковальне:

– Скажи мне то, что желаю услышать. Подари надежду заблудшему.

Архиепископ, превращённый почитателями в бессмертный камень, блуждающий сознанием среди бесконечности звёзд и холода тьмы и света, запрокинул голову. Задрожали роскошные крылья, осыпая плиточный пол золотым песком, обнажая костяную основу. Лицо, вычерченное пустотой, зажглось ясностью и янтарные глаза обратились внутрь, в первобытное полотно хаоса, выискивая слова, что так жаждал услышать проситель и которых не должен был знать.

Вновь пала тишина на пустоту осквернённого здания. Изварэ, ползавшие по стенам в поисках успокоения, застыли искривлёнными горгульями, в безмолвии пялясь на просителя, чувствуя его нетерпение и отзываясь шелестящими соблазнами в его мозгу: «Приникни к чреву нашей паствы, отведай золотой пыльцы и разгадай карту, что откроет двери и впустит нас в свет дня».

Тщетно, как липких мух, пытался мужчина изгнать из себя их слова. Но они лишь сильнее держались за его нутро, блуждая по его сознанию, чтобы изменить его, превращая в одного из них. Ещё одного изварэ, но с сознанием, способным удержать целостность. Говорят, такие есть по обе стороны междумирья. Говорят, они готовятся исполнить предначертанное, чтобы вернуть своего бога.

Ударив кулаком по плитке, проситель вцепился в волосы, пытаясь не дать себя сломить. Он знал, что будет трудно, но только здесь есть развилка будущего. Только у этой высохшей мумии внутри есть ответ, который он так жаждал услышать.

– Говори же, мерзость! Не вынуждай меня сломать твой дом и уничтожить слуг твоих! – в отчаянии заорал он, вскакивая с места.

Тотчас пришли в движение полы одеяния архиепископа, они молниеносно обвили руки и ноги мужчины, и даже астральные крылья, разлетевшиеся из его спины для защиты, оказались бесполезны. Его подняло в воздух, шею захватила ткань, липко удерживая от сокрушительного крика, рвущегося из его горла.

Изварэ зашипели на возмутителя, когтями кромсая камень до крошки. Как сороконожки они спустились вниз и столпились под зависшим в воздухе мужчиной, стремясь дорваться до нежной плоти, когда пророк покончит с ним.

Архиепископ вернул себе зрение и уставился на потерявшего надежду просителя. Не думал падший, что именно этот якшарас, никчёмный смертный, окажется потомком исполнителя затаённых мечтаний изварэ. Он был пустышкой, но с крепким ядром, чтобы удержаться от падения. Идеальный сосуд.

– Ты получишь ответ. Он обрадует и огорчит тебя. Внесёт смуту в твою душу, что откроется для нашей истины.

Голос скрежетал, как металл, бьющийся о стекло. Но боль – ничто, по сравнению с тем, что говорил архиепископ, наслаждаясь страданиями мужчины.

– Твой ребёнок станет великим якшарас. Он закроет двери междумирья и откроет врата к свету. Исцелит израненное и уничтожит скверну. Ваши мечты исполнятся.

Проситель вздрогнул от этих слов. Ему было больно – ткань будто тянула из него волю, лишая сил, но предсказание как бальзам пало на его душу, возрождая надежду. Он сделает это. Даже если придётся пожертвовать всем, цель оправдается.

Архиепископ дрожал от поступающей к нему энергии. В ней содержалось так много ценнейших элементов, среди которых так явственно проступал вкус далёкого предка просителя. Достойная плата, чтобы укротить надежду глупца, и показать, чем обернётся воплощение его идеи.

Он подтащил мужчину ближе, чтобы разглядеть в его чертах знакомый почти забытый лик. Архиепископ не удержался, проведя тонким раздвоенным языком по щеке якшарас, оставляя красный след, чтобы каждый увидел в нём отметину скверны.

– Слушай меня, потомок первозданного. Я не закончил – ты не услышал моих слов.

Мужчина вздрогнул. Его щеку жгло от ослепительной боли, и он понимал, что шрам навсегда обезобразит его лицо. Любой, кто увидит его, будет знать, что он осквернён. Но разве это не та цена, что он был готов уплатить за надежду?!

– Твоё дитя станет великим якшарас. Он откроет двери междумирья, стирая границы в порошок. Вот твоё предсказание, потомок первозданного. Вот твоя надежда, глупый якшарас! Мои слова – конец вашего мира. Мои речи – опора нашего грядущего. Какой великий момент, День возвращения близок!

Архиепископ распалялся, и голос, звучащий поначалу как змеиный шёпот, гулко разнёсся по церкви. Вожделение раскрылось в животах изварэ, они задрожали в исступлении, как и их пророк, что грохотал, раз за разом повторяя своё предсказание. Чтобы теперь не сделал этот глупый якшарас, предсказание исполнится. Века ожидания подходят к концу.

Мужчина был отпущен. Не смея его тронуть, падшие расползлись в разные стороны. Только глаза их сверкали в матовой тьме, что не способно было разогнать солнце иного мира. Астральные крылья укутали якшарас как саваном, он лишился сил. Обретя и надежду, и проклятие, он с трудом дышал от навалившегося отчаяния, что никак не вязалось с той самоуверенностью, с которой он явился в проклятое место.

Что же, он не был дураком. Нет, мужчина намеревался сжечь судьбу дотла, раз она решила так жестоко обойтись с ним!

Белоснежные, отливающие радугой, крылья дрогнули, помогая ему встать на ноги. Лицо утратило живость из-за почерневшего следа на щеке, но камень в чертах только добавил присущей от рождения жестокости.

– Раз ты не смог узреть истину, придётся познакомиться с огнём. Уж ты, пророк, не сумевший увидеть свою смерть, как можешь видеть будущее?! – гроза вторила его словам и снаружи раздались вопли сражаемых пламенем и металлом изварэ. – Ведь я пришёл к тебе не один.

Архиепископ вновь обратился в безмолвный камень, готовясь принять давно известную ему гибель. Однако пред его глазами проносились сладкие видения грядущего. И что такое огонь по сравнению с тем пламенем, что горит внутри каждого изварэ? Коли им прежде не приходилось гореть пред ясными очами вездесущих якшарас?..

– Ты уйдёшь, но мы пойдём следом за тобой. Ведь в твоих венах течёт скверна. Ведь ты – один из нас. Изварэ. Утраченный. Но обретённый. Сколько хочешь отрицай судьбу, однако грядущее будет исполнено. Именно ты его свершишь, как бы сильно не сопротивлялся, ведь ты сам приблизил День возвращения. Бойся дитя своего, ведь оно уничтожит и тебя.

Якшарас быстрым шагом покидал церковь, пока его крылатые воины громили колонны и уничтожали скульптуры, сжигали падших и коверкали металлом клубящуюся тьму. Всю дорогу до седых садов он слышал в голове слова умирающего пророка, и как бы сильно мужчина не пытался прогнать видения из своих мыслей, там, где ступал он, земля обращалась в пепел.

Глава 1. Пусть весна продлится дольше

Каждый раз, когда Реми снился кошмар, она говорила себе: «Я ничего не видела. А раз не видела, значит не было. Со мной всё хорошо!» Слабое утешение для повторяющихся из года в год кошмарных ночей, но кто знает, может однажды этот приём сработает, и она перестанет видеть пепельное небо и бесконечный лес с жуткими деревьями, за которым на горе высится огромный, остроконечный замок?..

Когда девушка спустилась вниз, ничто в ней не говорило о том ужасе, что она пережила прошлой ночью. Нет ни единого следа в её жизнерадостных, карих глазах и тонкой мягкости улыбки, что часто держалась на устах. Она негромко напевает незамысловатую песенку, ерошит волосы старшего брата Павла, сидящего с газетой за столом, и чмокает в густую бороду отца Дмитрия, суетящегося у плиты.

Вынимая тост, садится напротив Паши, заправляя ногу под попу, совсем непочтительно сминая платье. Только семья знает, какой была эта ночь. Кошмары навещали Реми без всякой системы, и поначалу отец пытался разбудить дочь, но становилось хуже – девочка грезила наяву и тогда они предпочли сделать вид, что ничего не происходит. Ведь, кроме мешков под глазами и редкой головной боли, так и было.

– Привет, семья! – восклицает Реми, когда отец раскладывает по тарелкам еду, приготовленную приходящей кухаркой, и садится рядом, забирая у сына газетный выпуск. – Так здорово, что мы так внимательны друг к другу!

Реми немного ёрничает, ведь Паша подкручивает регулятор громкости радио, и из него доносятся звуки музыки и голос великолепной певицы, сэвы Валерии.

– Какое утро без музыки, Рэм? Никто ещё в этом доме толком не проснулся, – Паша очаровательно ухмыляется, и его голубые глаза блестят, когда он указывает на полусонного отца, хмурящего брови от очередных заграничных новостей.

– Что за подлецы, – ворчит он, рассеянно принимая из рук дочери тост с маслом и сыром. – Конечно, забота о безопасности, а под этим всё то же самое – не дать своим сэвам убежать за границу.

– Новости из Урласка? От них будет несварение, – легкомысленно отвечает Реми, впиваясь зубами в хрустящий хлеб, мыслями увлекаясь прелестным голосом Валерии.

Сэвы – непревзойдённые певцы. А ещё их покровители. Защитники. Дворяне. Они убивают морликаев из адских разрывов и давят простолюдинов налогами и поборами, жестокими законами и несправедливостью. Разница между сэвами и людьми лишь в том, что одни – потомки ангелов, спасших землю, а другие – простаки, не способные голосом даже бокал разбить.

– Важно знать, что происходит в мире, дорогая, – назидательно отвечает Дмитрий, откладывая тост и возвращаясь к газете. – Знание – это сила. Чтобы случилось, если бы сэвы Урласка знали о грядущем перевороте? О том, что ревуны, проклятые революционеры, заручатся поддержкой Асслейского государства и уничтожат королевскую семью, а самих сэв низвергнут до положения рабов?

– Но мы же не знаем наверняка, что там происходит. Это может быть имперской пропагандой, чтобы мы сидели тихо, как мышки, и особо не рыпались, – отвечает Реми, с тоской поглядывая на часы.

Отец любил поучать детей. Политические и исторические дебаты в их доме – частое явление. И как бы Реми не противилась, ей доставляло удовольствие говорить на равных с братом и отцом.

– Реми, всегда обращайся к истокам. Пропаганда и реальность часто дополняют друг друга, если правильно задавать вопросы. Как часто к нам приезжают сэвы из Урласка? Может быть, наши сэвы ездят туда? Не дипломаты, а обычные сэвы, желающие совершить путешествие или завести рабочие контакты? Таких нет. Даже люди признают, что в Урласке к сэвам ужасно относятся. Хуже, чем в Сентийском объединении. Там они имеют почести и уважение, как божественные воины сентийской религии. Но Урласк стоит на грани между полным уничтожением, как в Асслейске, и работорговлей, как в том самом Сентийске, – заговорил Павел, также поглядывая на часы.

Он мог долго рассуждать на тему положения сэвов в мире. Одно останавливало двадцатишестилетнего парня – время.

Реми про себя ухмыльнулась. Она знала эту улыбку, лишь чуть осветившую его уста, – он думал о прелестной Николь. Вероятно, о скором свидании. Укромном поцелуе в вишнёвом саду. Или даже более крепком объятии, ведь кольцо так и жжёт нагрудный кармашек его жилета.

– Я поняла, всё поняла! – привычно ответила Реми, вставая с места. – Как и говорила – политика и завтрак – да здравствует несварение! Я, пожалуй, оставлю вас. Сегодня такой замечательный день для долгой прогулки!

Отец, вполуха слушавший сына, встрепенулся и с удивлением глянул на Реми.

– Рэм, а как же книжный магазин? Ты работаешь с понедельника по субботу. Сегодня среда.

Девушка стрельнула глазами на брата, и чуть поморщилась:

– Другие планы. И я взяла отгул. Официально. Ты же не возражаешь?

– Я бы предпочёл вообще не видеть тебя помощником продавца. Твои таланты пригодились бы мне в работе. Пора учиться настоящему делу.

Павел дотронулся до рукава рубашки Дмитрия и чуть мотнул головой. Набившая оскомину тема явно не укладывалась в планы своенравной девушки, у которой на уме было иное. И Паша не хотел, чтобы отец слишком давил. Когда придёт время, Реми присоединится к ним. А пока она так молода! Чертовски, непозволительно наивна и юна. И как же здорово видеть её улыбку, неомрачённую знанием!

Пусть весна в её глазах продлится чуть дольше.

Реми уже убежала наверх, когда раздался стук в дверь и в руки подошедшего Павла упало письмо, запечатанное зелёной печатью с трёхголовым змеиным вензелем на сургуче, адресованное Дмитрию. Отец только глянул на печать, и сразу побледнел. Он немолод и слишком стар для того, что упало на его плечи шестнадцать лет назад. Только глаза, голубые до небесной синевы, отражали цепкий и острый как бритва ум.

Мужчина вскрыл ножом печать и по щелчку пальцев Паша принёс книгу из библиотеки. Путеводитель по столице Ролльск – одна из самых популярных книг, которую можно найти в любом доме. Именно она послужила ключом для замысловатого шифра в принесённом письме.

Сын выкрутил громкость радио, чтобы сестра не услышала, о чём пойдёт речь, и забрал чуть смявшуюся бумагу из ослабевших рук. Дмитрий прикрыл глаза. Опять. Снова убегать. А ведь он начал верить, что во́роны императора потеряли след.

– Она будет в бешенстве, – верно поняв посыл проговорил Паша, разворачиваясь к камину и бросая бумаги в огонь, вспыхнувший на мгновение зелёным, обращая письмо в пепел. – С каждым разом ей всё тяжелее даются переезды.

– Значит пора узнать правду, – ответил Дмитрий, потирая лицо, а потом, растопырив пальцы, положил их на стол, вглядываясь в старческие узелки.

Когда всё это началось, он был полон сил и веры в будущее. И с тем, и с другим пришлось так рано распрощаться. Дмитрий утратил веру, что удастся найти способ изменить грядущее. Слишком много псов и во́ронов шло по их следам. Скоро придётся решать, что важнее – будущее или настоящее его детей.

С улицы доносился городской шум. Газетчики выкрикивали горячие новости об императорской семье, об интригах театрального сезона, о грядущих и былых сплетнях, обо всём и ни о чём на свете. Очередная песня прекрасной Валерии подошла к концу и радио переключилось на выдержку из пьесы известного драматурга. Павел с раздражением щёлкнул тумблер, осторожно касаясь своего жилета. Не одной Реми тяжело от бесконечных переездов.

– По глазам вижу – хочешь остаться. Но ты мой сын, хоть и приёмный. Они знают о тебе. И о ней. Что будет, если вы пострадаете?

– Они заполучат тебя и твои знания.

– Ценность знаний?

Павел отмахнул от надоевшего опроса. Это они обсуждали ещё когда ему было десять. Дмитрий не скрывал от Павла сути происходящего, в отличии от его сестры. Вместе, они, как могли, заботились о девочке, стараясь, чтобы она выросла счастливой. Насколько это возможно.

Однако Реми была не так проста. Вернувшись на кухню, она сходу догадалась, что происходит, стоило ей только взглянуть на вытянутые лица брата и отца. Резко выдохнув, девушка мотнула головой, ставя руки в боки.

– Нет. Нет! Я не поеду! Да сколько можно? Что на этот раз? Богатый покупатель картин? Умерший владелец уникальных манускриптов? Или же нас попросили из города недобросовестные конкуренты? Что на этот раз?! – взбеленилась Реми, хмуря брови и обходя небольшую комнату по кругу, обличительно выставляя указательный палец то на отца, то на брата. – Разве мы не можем жить нормально? Сколько ещё придётся начинать всё сначала? Я устала! У меня есть своя жизнь! Друзья, работа, планы на будущее!

– Хватит! – глухо прикрикнул Дмитрий, ударяя кулаком по столу. – Ты моя дочь. Ты будешь делать то, что велено. Прекращай истерику. В этом мире нет ничего важнее семье. Мы сильны пока вместе. Давно надо было всё рассказать…

Павел резко наклонился и сжал запястья отца, что-то прошептав на ухо. Тот насупился, потом, подумав пару секунд, кивнул.

– Вечером. Будь дома в шесть. Мы уедем ночным поездом. А до того я расскажу тебе всё.

Реми искренне хотелось услышать всё сейчас, но по глазам не в меру умного братца, она поняла, что с этим не стоит торопиться. Возможно, услышав правду, её мир перевернётся и ей станет непросто желать исполнения всех своих мечтаний, сосредоточенных в этом дне, о чём, разумеется, Паша знал.

Она молча кивнула и вышла в коридор, стараясь не прислушиваться к шёпоту:

– Такая задержка опасна, нас могут…

– Нет. Ты видел письмо. Они не знают точно, где мы. Время есть. Ты сам выторговал его для сестры.

Реми замерла перед зеркалом. В тусклом свете из витража над входной дверью, её лицо казалось чересчур бледным, а синяки под глазами густыми до синевы. Она расплела косу и вновь заплела, формируя две косицы. Вплела зелёные ленты, подчёркивающие черноту волос и блеск тёмных, как омут, глаз.

– Ты похожа на норку. Такая же мелкая и хрупкая, но хитрая и кусачая. Отец ведь не знает о твоих планах на сегодня, иначе запер бы в комнате до самого отъезда и никаких прощаний с «друзьями».

Реми ухмыльнулась, подмигивая братцу, застывшему на пороге, когда отец ушёл к себе в кабинет собирать вещи.

– Как всегда прозорлив и заботлив. Просто пожелай удачи!

– Надеюсь, ты не представилась настоящим именем?

Реми кивнула. Самым острым камнем преткновения истории её семьи – фальшивые документы и имена. Всё ради нелегальной торговли артефактами, картинами и антиквариатом. Легенда отца долго держалась в мыслях девушки, однако, в последнее время, она догадывалась, что всё не так просто.

Частенько Реми задумывалась над теми «коллегами», являвшимися в их дом и к которым обращались после каждого переезда. Было в них нечто объединяющее. Как если бы они были не теми, за кого себя выдавали. Как и их семья – Дмитрий, Павел и Реми Ашайс.

– Я буду осторожна.

Павел встал позади сестры и с удовольствием оглядел её веснушчатое лицо. Маленькая девочка, которая плакала из-за темноты в спальне, любительница сказок про чудовищ и принцесс, превратилась в настоящее чудо. Прелестное дитя. Он осторожно коснулся её щеки, ощущая бархат нежной кожи. Сердце защемило от мысли, что с ней может что-то случится.

Он не допустит. Никто не тронет его сестрёнку.

– Желаю удачи.

– Ты же знаешь, удача мне не поможет. Но я не могу не попытаться, – она обнимает его, встаёт на мысочки и целует в щёку.

Паша всегда переживает за неё. Хоть она и сильнее прочих девушек её возраста. Только с сэвами не сравнится. А именно их её семья почему-то боится больше всего.

* * *

Запрыгнув на подножку трамвая и прокатившись с ветерком снаружи, пока толпа протискивалась внутрь, девушка скользнула следом и хлипкие двери затворились за её спиной. Расплатившись, она пролезла глубже и замерла у заднего окна, наблюдая как блестит металл на рельсах и удаляется брусчатка, стоптанная тысячами башмаков горожан. Ей безумно нравилось кататься на трамвае, её поражала доступность и комфорт этого жёлто-серого транспорта, выкрашенного в цвета города Вильнёва.

Вот уже второй год, как она не могла нарадоваться, что они перебрались в современный город с развитой инфраструктурой, музеями и театрами, и даже одним кинотеатром, построенным лет десять назад.

Вагончик дёрнулся, останавливаясь, и существенная часть пассажиров вытекла наружу, протискиваясь сквозь желающих попасть внутрь. Реми чуть вжалась в заднее стекло, пропуская людей, сама же опуская руку в маленький ридикюль, откуда выудила потрёпанную листовку с заломом посередине. Вновь раскрыв её, она провела указательным пальцем по красивым завиткам текста, и сердце в очередной раз совершило кульбит от нетерпения.

Выездные … вступительные экзамены в Ролльскую консерваторию … допустимы люди.

Отрывки из текста так и стояли перед глазами с того дня, как подруга Анастасия протянула листок, вспомнив, что Реми любит петь. Да, это была шутка. Невинная затея, вызванная несбыточностью этой мечты. Но Реми действительно любила петь. И если бы не активное противоборство отца, девушка пошла бы учиться пению. Она знала, что сможет, что выстоит, что не только сэвы способны творить удивительные мелодии своими голосами, есть же талантливые певицы и певцы среди людей! Она может стать одной из них!

Эта листовка – её шанс. Если она пройдёт, то откажет отцу и уедет в столицу.

Когда в очередной раз трамвай тряхнуло, и в дверях возникла улыбающаяся мордашка Стаси, Реми помахала ей из другого конца вагона, дожидаясь пока подруга заплатит за проезд и протиснется к ней.

Реми внутренне стукнула себя – нельзя пессимизмом давить хорошее настроение. Чем бы этот день не закончился – он лучше, чем тысячи предыдущих дней, ведь сегодня она будет петь перед приёмной комиссией на настоящей сцене! Прежде ей уже приходилось выступать, но маленькое кафе с дружелюбным сыном хозяина – ничто по сравнению с театральными подмостками!

– Вот ты где! – Стася улыбается, она целует Реми в щёку, а потом придирчиво оглядывает подругу, замечая и потёртости на локтях пальто, и пыль на юбке, и торчащие нитки шарфика, и, разумеется, полное отсутствие косметики на лице. – Ари, ну что за вид! Такой важный день, стоило подобрать наряд поприличнее!

Городская кокетка, дочь состоятельного владельца кондитерской фабрики, белокурая Анастасия никогда не знала бедности и нужды. Более того, она всячески отвергала это в других, предпочитая в упор не замечать разницу между собой и Ари (так Реми именовалась в фальшивом паспорте).

В Стасе был неоспоримый плюс – она была легка на подъём, весела и хороша собой. С ней просто дружить и невозможно ссориться. Девушка же видела в подруге Ари вызов отцу, считавшему, что его прелестной дочурке пристало общаться только с девушками своего круга.

Это бунтарство приятно разбавляло повседневную скуку пресытившейся городской штучки, уставшей от бесконечных однообразных салонов и выходных прогулок, шумных вечеринок и сплетен о проколах состоятельных девиц.

С Реми Стася открыла для себя новый мир. И ей он нравился возможностью быть собой и не думать над каждым сказанным словом.

– Мои единственные пальто и приличное платье, и да, перчатки с шарфиком могли быть и получше. Косметика? Смеёшься? Мой отец сразу заподозрил бы неладное! Ничего не поделаешь, но так даже лучше – я буду естественна до безобразия! – Реми всплеснула руками, театрально закатывая глаза.

Она не сдержала ухмылки, когда, сойдя с трамвая и оказавшись в светском районе города, была схвачена под руку и утащена в ближайший переулок, где подружка наскоро нанесла простой макияж, воспользовавшись своей палеткой.

– Немного румян, чуть-чуть помады и вот, ты уже не бледная, не выспавшаяся моль! Не поверю, что девчонка, способная в День переворотов обернуться парнем, от нервов не спала всю ночь!

Реми с ностальгией вздохнула. Носить брюки официально не возбранялось, но порицалось. Только боевые сэвы да рабочие фабрик имели право наряжаться, как им вздумается. Приличная девушка должна быть в платье или юбке. И хорошо, что уже нет контроля длины!

– Чтобы я без тебя делала, – Реми порывисто обняла Стасю, вдыхая цветочный аромат духов и чувствуя тоску от мысли, что они скоро расстанутся.

После переезда она утратит имя Ари, превратится в кого-то другого и даже весточки не сможет послать. Но если она пройдёт отбор, то сможет стать кем захочет. Её родные уедут и что бы они там не скрывали – к ней не приведёт ни единой ниточки. Она станет сама по себе. Иная жизнь. Иная судьба. Какая это всё-таки волшебная мечта…

Глава 2. Коготки пташки

Стася что-то щебетала под ухо, выводя подругу к центральной площади, увенчанной скульптурой трёх крылатых сэв, которые длинными пиками пригвоздили к постаменту особо уродливого морликая. Они застыли с открытыми ртами, что указывало на пение, из-за которого от адского создания останется мокрое пятно.

Реми сама никогда не видела морликаев и уж тем более огненных разрывов, из которых те выползают. Отец видел. И говорил, что страшнее этого нет ничего в жизни. Разрыв будто высасывает из тебя все соки. Он подавляет отупляющим чувством страха. Он может висеть в воздухе или держаться над землёй. Он может быть с человеческий рост или размером с трёхэтажное здание. Он может впустить в мир одного морликая, а может целую дюжину и никогда не знаешь, какую именно форму примут эти твари. Одно точно – если резко понижается температура, а волосы встают дыбом – беги, беги со всех ног, и всё равно не успеешь.

Увидев стоящую у дверей театра толпу младших сэв, пришедших на кастинг, девушка расстроилась.

– Как воробьи на крупу, – пробормотала она, пока Стася с восторгом рассматривала наряды дворянок и их сопровождающих.

– Ари, не грусти, ты не хуже их, – подруга сжала локоток Реми и широко улыбнулась. – Побед не будет без попыток. К тому же, присмотрись, видишь? Там есть и люди. Ты не одна.

– Неужели сама Вертлицкая решила попробовать? – удивилась Реми, замечая ладную фигурку вильнёвской певицы, сумевшей добиться выступлений не только на частных вечеринках богатых людей, но и выхода на сцену в театре Ломпас.

Удивительный голос, низкий, грудной и очень мощный. Благодаря Стасе Реми доводилось слышать Асю Вертлицкую и это было прекрасное пение, не хуже сэвского.

Приободрившись, они проследовали ко входу и как раз вовремя – двери отворились, а на пороге возникла немолодая, сухощавая женщина, которая, оглядев собравшуюся толпу невозмутимым взглядом, громким поставленным голосом пригласила абитуриенток пройти на регистрацию.

– Да пребудет с нами сила ангелов! – прошептала Стася, заходя внутрь.

Девушка шла за компанию и в надежде послушать пение сэв. С такими же надеждами следом устремились и другие люди, что не понравилось секретарю комиссии, с прищуром оглядывавшую заходившую толпу.

Когда все столпились в фойе, она предупредила, что от каждой участницы дозволен лишь один сопровождающий и посторонним следует удалиться, коли они не хотят быть с позором выставлены вон. Это несколько охладило воодушевление собравшихся и изрядно сократило количество людей.

Оставшиеся последовали за женщиной, ступая по истёртому красному ковру к небольшому залу со сценой, напротив которой расположилась комиссия, состоящая из сэв. Особое впечатление произвёл мужчина в центре – его глаза сияли ярче прочих, что указывало на принадлежность к старшим сэвам. По рядам абитуриенток пронёсся взволнованный шёпот и Реми сжала снятые перчатки. Это её шанс показать себя.

Секретарь пригласила девушек на регистрацию в другом конце зала. Она села за стол и перебрала лежащие на нём бумаги. Выудив чернильную ручку, она велела абитуриенткам выстроится в очередь и по одной подходить к ней. От каждой девушки требовалась краткая биография, возраст и сценический опыт. В итоге им присваивался порядковый номер, после они занимали место в зале, ожидая, когда их вызовут.

Когда очередь дошла до Реми, секретарь удивлённо приподняла брови, оглядывая девушку с головы до ног, настолько её удивило полное отсутствие музыкального образования.

– Даже уроков пения никогда не брали? – цепкий взгляд женщины заострился на потёртостях одежды Реми и её общей непритязательности на фоне разодетых младших сэв. – Кто вы такая, чтобы быть здесь?

Вопрос, заданный с целью указать, что Реми не является сэвой, был призван уколоть девушку, но та равнодушно пожала плечами.

– В листовке таких требований не было, значит могу участвовать. Я умею петь и готова продемонстрировать это прямо сейчас!

Женщина фыркнула, что-то черкнула на бумаге и протянула Реми номер «21». Обычно она желала удачи абитуриенткам, но девушка не удостоилась и слова, что несколько укрепило её в своих намерениях.

Так было всегда. Стоит кому-то поставить под сомнение её возможности, как она ершилась, как колючий ёж и выпускала иголки.

Расположившись в среднем ряду, поодаль от младших сэв, Реми покрутила головой, оглядывая остальных поступающих. От неё не ускользнул презрительный взгляд блондинки с яркими, янтарными глазами, которая что-то уничижительное сказала своим подругам, кивая в её сторону. Не удержавшись, Реми показала язык, шокировав девушек, и улыбнулась.

Настроение улучшалось с каждой минутой и ей не терпелось услышать пение остальных, как и показать свои способности.

Ещё будучи малышкой, она захотела петь, услышав по радио голос одной дивы прошлых лет. Запись была так себе, постоянно доносились помехи, но пение так врезалось в мысли девочки, что она непроизвольно запела сама, что не понравилось отцу. Дмитрий не хотел, чтобы она пела на людях. Даже пытался задеть, говоря, что её голос как у мышки, невыразителен и тих. Чем добился противоположного эффекта – Реми стала почти кричать, вызвав приступ хохота Павла.

С тех пор она пела при каждом удобном случае. Незамысловатые песенки по утрам, пение в книжном магазине до прихода посетителей, по дороге домой и на работу. Впервые спев на людях, Реми испытала весь спектр от смущения до полного удовлетворения возможностью петь во весь голос и ей было приятно, что гостям кафе нравилось, как она поёт. Теперь представился шанс услышать себя на настоящей сцене.

– Посмотри на них, такие талантливые. Слышишь? От их пения хочется сделать что-то великое! Душа просто переворачивается, – шептала Стася, когда абитуриентки сменялись на сцене одна за другой. Сэвы и правда были великолепны.

Реми прежде не приходилось слышать их пение вживую, это было слишком дорого для её семьи и отец очень не хотел, чтобы его дети пересекались с дворянами, считая, что от них одни проблемы. Мир в Ролландской империи делился надвое – один для людей, другой – для сэвов. И он очень неохотно пересекался.

А голоса и правда были потрясающие! Высокие, низкие, глубокие, чувственные и возвышенные. Некоторые стеснялись выступать, другие смело беседовали с комиссией, не смущаясь говоря как о достоинствах, так и о своих состоятельных и знатных семьях. Девушки по-разному стремились выделиться, не гнушаясь средствами. Одна сэва и вовсе вышла в коротком платье с глубоким декольте, чувственно наклоняясь вперёд и патетично выставляя руки, как бы обращаясь к главе комиссии, будто они здесь только вдвоём.

– Это было жалко, – едко воскликнула Реми, и Стася кивнула.

Шёл второй час выступлений, все изрядно устали, и Реми понимала, что шансов выделиться почти нет. Наверняка, комиссия уже отобрала подходящих девушек и всё происходящее – лишь проформа, чтобы не обидеть благородных сэв. Про людей никто и не думал.

Хотя, когда вышла Ася Вертлицкая, в зале возникло некоторое оживление. И голос старшего сэва наполнился благосклонностью.

– Вы в представлении не нуждаетесь, моя дорогая. Прошу, пойте как есть. Мне говорили, у вас очаровательный голосок, – мягко заявил он, когда девушка с достоинством ступила на сцену и поклонилась.

Её голос и правда ничем не уступал сэвским. Он тёк медовой рекой по залу, усиливаясь вместе с игрой опытного пианиста, подобравшего отличную мелодию для великолепной Аси. Она пела про подвиг двенадцати сэв прошлого, ценой своей жизни защитивших детский дом, когда прямо в актовом зале открылся огромный разрыв, пустив в мир две дюжины вертлявых морликаев с жалами, как у злейших ос.

Эта трагичная песня тянулась прекрасной нитью над залом и Реми смотрела по сторонам, наслаждаясь недовольством сэв, которым претила сама мысль, что люди тоже способны петь так чисто, так нежно и так душевно. Всё закончилось в один миг, когда девушка увидела ту самую белокурую сэву, незаметно открывшую рот.

– Ультразвук, – прошептала Реми, почувствовав негромкое волнение, как будто по залу потёк горячий воздух.

Другие девушки ничего не заметили, зато Ася подавилась словами и в ужасе обхватила горло. Она потеряла голос.

– О! Какая неудача! – воскликнул один из комиссии. – С вами всё в порядке?

Ася попыталась что-то сказать, но не сумела – даже хрип не доносился из её рта. Тогда Реми вскочила, восклицая:

– Вот та девушка под номером шестнадцать! Она что-то сделала с ней! Я видела, как она открыла рот прямо на Асю! Ты ультразвуком загасила её, да? Чёрт побери, да это прямое нападение! – она вышла из ряда и прошла вперёд прямо к комиссии, недоумённо переглядывавшихся между собой.

Только их глава сохранял спокойствие и у Реми закралась мысль, что он, возможно, что-то слышал. Но почему не отреагировал?!

– Вздор и чушь! – взъярилась белокурая сэва, также вскакивая с места. – Кто ты такая, чтобы обвинять меня? Меня, благородную сэву! Человечки совсем распоясались и забыли своё место. Подумать только, считать, что я унижусь до такого поступка?! Ты просто ничтожна!

– Но это правда. И ты это знаешь. Следует вызвать полицию, ведь ты причинила вред человеку, – Реми скрестила руки на груди.

Искоса она заметила, как побледнела подруга. Ещё бы – прямой вызов сэве. На такое не каждый осмелится.

– Ещё кто-нибудь может это подтвердить? – старший сэв успокаивающе положил руку на плечо своего покрасневшего от гнева коллеги, который явно хотел разразиться гневной речью против возмутительного обвинения.

Зал промолчал и на щеках Реми расцвели пунцовые пятна стыда.

– Подумайте вот о чём, если одна сэва способна на такое, что будет когда другой человек выйдет на сцену? Пока мы все здесь – это риск для каждой, – в могильной тишине заявила Реми, поочередно оглядывая девять человеческих девушек, в смущении сидящих на задних рядах.

– Видите? Она врёт. Нет доказательств! – самодовольно заявила блондинка. – Кажется, кое-кто просто хочет саботировать отбор. Или выгородить эту слабачку Асю, потерявшую от волнения свой визгливый голосок, – с язвительной заботой добавила сэва и несколько её подруг поддерживающе хихикнули.

– Однако я кое-что слышал, – заговорил глава комиссии.

Он был немолод и его холодные глаза повидали много отборов за годы поиска исключительных талантов для столичной консерватории. Всякое бывало на его памяти. И случившееся – не стало сюрпризом.

– Нет подтверждения вины благородной сэвы. Но Ася не могла потерять голос просто так, – мужчина повернулся к остальным членам комиссии и они тихо обсудили варианты.

После чего он извинился перед застывшей Асей, и утвердившись в том, что потеря голоса лишь временная, сэв отпустил её, а потом заявил оставшимся абитуриенткам:

– Кто не хочет рисковать – можете удалиться. Остальные ожидайте в фойе. Дальнейшее прослушивание после небольшого перерыва пройдёт без зрителей, – вынес вердикт мужчина.

– Но также нельзя! – воскликнула Реми. – Ася пострадала! А что если она больше не сможет петь так, как сейчас?!

– Отобранные абитуриентки станут студентками элитного заведения. После выпуска их ожидают выступления в столице на самых крупных площадках и самых популярных сценах. Риск будет всегда и вопрос лишь в том, способна ли человеческая девушка с ним справиться, – холодно заявил мужчина, с неприязнью разглядывая Реми.

У той была лишь одна мысль: «Зачем тогда весь этот фарс?!»

Выйдя из зала, она безмолвно наблюдала, как остальные человеческие девушки уходят прочь. Только Ася задержалась, выслушивая гневные слова от своего сопровождающего. Реми было направилась к ней, но путь ей преградила давешняя блондинка, пышущая гневом:

– Кто ты такая, чтобы вмешиваться? Грязь под ногами, луковая дешёвка. Проваливай из театра, пока тебе не объяснили, что бывает с букашками, лезущими под ноги! – цедила слова сэва, и её глаза поблёскивали оттенками ртути с янтарём, так ярко, что больно смотреть.

– Тронешь – и никакие доказательства не потребуются, чтобы обвинить в нападении. Даже «благородные» сэвы не имеют права безнаказанно калечить людей, – Реми резко шагнула вперёд, вынуждая опешившую блондинку шагнуть назад. – Я знаю своё место, а вот ты своё держишь слишком высоко. Кабы чего не вышло с таким высоким насестом. Не зря говорят – ветер крепчает. И деревья гнутся.

Иносказательно намекнув на ревунов, что в последнее время так часто проявлялись то здесь, то там, Реми вынудила противную сэву отступить. Однако по глазам видно – та запомнила её. Девушке даже почудилось, что она слышит, как та пытается выяснить её имя.

«Да подавись. Всё равно уже завтра меня будут звать по-другому», – подумала она, оборачиваясь назад.

Чуть поодаль, как бы в сторонке, стояла Анастасия, притворно внимательно изучая портрет известной примы прошлых лет. По кивку головы и одному взгляду они договорились, что Стася пойдёт домой. Ей не стоит ввязываться в скандал. Слишком опасно.

Оставшись в одиночестве, Реми раскрутила фантик конфеты, что на удачу сунула ей подруга. Шоколад – проверенное средство, чтобы унять злость и успокоиться. Через полчаса её вызвали на сцену.

«Соберись, тряпка. Ты этого хотела!» – стиснув зубы, Реми вернулась в зал, напоследок окинув задумчивым взглядом стоящую поодаль блондинку. Та была мерзавкой, но голос у неё что надо. В своих силах Реми не была так уверена.

Она прошла через всё помещение и поднялась по ступенькам, оказываясь под перекрёстным светом софитов. Видимо к вечеру, комиссия отказалась от потолочных ламп, решив повнимательнее оценить оставшихся девушек. И Реми не была в списке любимец.

– Значит Ари Ломова, девятнадцать лет. Родом с артэкцого побережья, воспитываешься отцом, музыкального образования нет, учителя музыки тоже, профессионального опыта тем более. Собственно, на этом можно и закончить. Спасибо, вы свободны, – раздался голос одного из комиссии.

Прислонив руку над лбом, укрываясь от света, Реми уставилась на невозмутимые и в чём-то самодовольные лица сэв. Особенно выделялась секретарь, сидевшая в первом ряду в стороне. «На что ты надеялась, девчонка?» – говорили её выразительные глаза.

– Вы даже не послушаете меня? – воскликнула Реми, когда их главный велел секретарю вызывать следующую. – Это такая форма издёвки? В листовке сказано, что вы прослушаете любую, способную красиво петь. Так вот я именно такая. Я не уйду, пока вы не услышите мой голос!

Мужчина жестом остановил секретаря. В полутьме его глаза особо сверкнули жёлтым. Он фыркнул, не в первый раз сталкиваясь со своенравием абитуриенток.

– Не боишься, что на сцене кто-то поломает твой голосок?

– Если бы людям было невозможно уклониться от ультразвука, вы не стали бы допускать нас до отбора. Однако история знает немало талантливых певиц и ни одна из них не потеряла голоса! – заносчиво ответила Реми, скрещивая руки и задирая подбородок.

Ей очень хотелось позубоскалить. Это как щекотка под кожей, не держалось внутри, а рвалось наружу. Она ненавидела несправедливость.

– Другие просто не смогли подняться так высоко. Им не хватило силы, – ответил мужчина, откидываясь назад. Сэв справа что-то прошептал ему на ухо, но тот отмахнулся. – Сэва-певица – привычное зрелище на сцене. Даже ангельский голосок теряется среди других. Нет изюминки, нет шоу. Знаешь, почему волшебная Дива так интригует зрителей?

– Никто не знает, как она выглядит.

– Вот именно! В этом суть! Она может быть дворняжкой, цесаревной или самой морликайкой, вырвавшейся из преисподней, – никто не знает. Поэтому на её выступления валят толпы.

– Вы хотите найти новую историю? – догадалась Реми.

– Что может быть интригующе человека с голосом сэвы. Ангельская душа в приземлённой оболочке. Консерватория ищет исключительность, – в голосе мужчины мелькнули мечтательные нотки.

– Ладно, если она хочет петь, пусть споёт, – в наступившей тишине заявил другой сэв. Он махнул рукой пианисту, – сыграй что-нибудь возвышенное. Надеюсь, девушка без образования знает классическую программу. Иначе выйдет конфуз.

Реми набрала побольше воздуха и выдохнула. Она не знала. Даже не представляла, что есть что-то подобное. Весь её опыт – это прекрасная память и сотни часов у радиоприёмника. Она переписывала понравившиеся песни и по вечерам заучивала, чтобы потом петь их самой. В чём ей повезло – у неё был слух. И бесконечное упорство.

Вот и сейчас, осознав, что выбранная пианистом композиция незнакома, она не спасовала, а лишь перебрала в уме бесчисленный ряд выученных песен и отыскала схожую. Подняв голову выше и смотря поверх рамп, уставившись в одну точку над балконом, она дождалась нужного момента и запела, стараясь вложить всю нежность, страстность и чувственность, что были в ней.

Она пела о первой любви и ей на ходу приходилось подстраиваться под иной темп музыки, вкладывая бессмертные стихи о любви первой сэвы и человека, великолепной Аллейн, архангелицы, спустившейся с небес, чтобы одолеть морликаев, и простого мужчины-воина из северных земель.

Реми так увлеклась, что не сразу сообразила, что пианист остановился. Музыка надорвалась как лопнувшая струна, и девушка шагнула вперёд, будто пытаясь ухватить ускользнувший миг.

А внизу сидели недовольные мужчины и кривящая губы женщина.

– Программа тоже прошла мимо. Похвально, что вы сумели найти выход из ситуации. К сожалению, но вам это не помогло. У вас никудышный голос. Бесспорно, вы способны попадать в ноты. Умеете петь на вдохе и даже тянете высоко, но это абсолютно не уровень высшего учебного заведения. Если бы вы с детства учились с репетиторами, разрабатывали связки, что-то, может, и получилось, но увы. Вы нам не подходите, – старший сэв смотрел на Реми, как на пустое место.

От былого воодушевления не осталось и следа – не та девушка. Только зазря потратили драгоценное время.

Не обращая на неё внимание, они вернулись к разговору: пора сделать перерыв и было бы неплохо перекусить в ресторане неподалёку. А может и вовсе перенести оставшихся абитуриенток на другое время? Ближе к вечеру. И прослушать ещё раз отмеченные номера…

В ушах Реми стоял противный голос сэва, вновь и вновь повторялись слова «Вы нам не подходите», с каждым разом всё визгливее и злее, всё высокомернее и спесивее, как будто она мелкая собачонка под когтём противных сэв. Всего лишь человечка, пустое место, без таланта и навыков. Никто. Она никто.

Реми сама не поняла, как нырнула в подобие транса. Все злые словечки, услышанные за день, мошками прогрызли путь к её мыслям, сплетая липкие паутинки там, где был здравый смысл. Вера в то, что нет беды от неудач, есть беды в не старании.

– Я покажу вам ничтожество! – прошипела она, чуть наклоняясь вперёд и ощущая солёный привкус пепла на губах.

Её руки сжались как у хищной птицы в момент нападения на грызуна, а потом её вывернуло назад и она не запела, а закричала, да так громко, что крик захлебнулся на высокой ноте, разбивая рамповые светильники, и полился волной, да такой силы, что Реми раскинула руки, и её подняло в воздух, окутывая белым сиянием.

Она не могла остановиться. Песнь лилась наружу, черпая силы из области ниже лёгких, но выше живота. Это место нагревалось, и также теплела её шея, будто умасливаясь золотистым мёдом, чтобы пение неслось чистейшей рекой.

Всё закончилось также резко, как и началось. Песня исчезла и Реми задышала как рыба на льду, а потом ухнула вниз, больно приложившись лопатками о дощатый пол сцены. Несколько десятков секунд она провела в безмолвии, лёжа в полной темноте с закрытыми глазами.

Комиссия пребывала в глубочайшем шоке. В отличии от девушки, они точно знали, что произошло. И это было настолько невероятно, что никто не мог двинуться с места. А потом раздался вой сирены предупреждения.

Глава 3. Разбивая иллюзии

Под вой сирен Реми открывает глаза и сразу зажимает уши, сворачиваясь в клубок. Так больно! Почему так больно?! Будто тонкую иглу вставили прямо в мозг и теперь медленно прокручивают, стремясь задеть как можно больше нервов. Она не сразу смогла разбить это жужжание, этот визг на составные, чтобы понять – крик идёт снаружи. Вновь открыв глаза, она увидела, что тьмы больше нет. А прямо за спинами приёмной комиссии раскрывается огненный цветок разрыва.

– Нет-нет-нет, – зашептала она, щурясь от нестерпимой яркости сияния.

Глаза Реми заострили картинку до такой чёткости, будто она шагнула в портал в объятия твари с паучьими лапками. Багровая тушка морликая подрагивала в обрамлении огненного кольца, издавая тонкий, шипящий звук, как из чайника. Тварь выбралась наружу и тотчас прыгнула вперёд, пронзая передними лапами грудь главы комиссии.

Рядом с Реми завопил пианист, он кубарем вывалился из-за пианино и бросился по ступенькам вниз. Через миг его окутал плевок паутины, сплетая в тугой кокон, из которого донеслось неистовое мычание. Остальные пытались кричать на демонического паука, раздирающего на части старшего сэва, но как много силы найдётся в неопытных младших?..

Реми нырнула на место пианиста, сжимаясь под клавишами, и пряча голову между ног. «Слишком ярко, слишком громко, почему же так больно слышать?!»

Прикусив губу, она вздрагивала от каждого удара за спиной, дрожа как осиновый листик. Старания сэв не увенчались успехом, нижний крик так и не родился, ограничившись пронзительным визгом, следом какофония из треска ломающихся костей и рвущейся плоти.

Снаружи доносилось ещё больше женских криков. Похоже в театре открылся не один разрыв, и абитуриентки оказались деликатесным блюдом для морликаев. Те предпочитали есть человеческую плоть, а над ангельскими потомками свершать страшные мучения, разделывая их тела на кусочки.

Вот и сейчас чавкающие звуки позади холодили сердце Реми, дышащей через раз. Она не знала, за что хвататься – то ли зажимать уши, не выдерживающих звуковых волн, то ли рот, чтобы даже тишайший всхлип не вырвался изнутри.

Девушка всего лишь неудачно дёрнулась, тело затекло от напряжения, вот и отклонилось назад, задевая педаль пианино и ударяясь головой о клавиши, порождая негромкое звучание. Оно было тихим. Очень тихим на фоне воющих, скрежещущих звуков, но морликай услышал.

Тотчас бросившись вперёд, перебирая паучьими лапами, он с лёгкостью опрокинул пианино, завизжав прямо в лицо Реми. Как марионетку тварь подхватила девушку за руки и подняла в воздух, распяв на манер креста, растягивая в разные стороны. И Реми закричала так громко, как никогда прежде, так сильно, что невозможно поверить, что в этом тщедушном тельце может родиться такой первозданный звериный крик.

Она упала на колени, чёрная кровь брызнула на лицо, заляпав глаза. Стало тихо. Девушка не двигалась, царапая ногтями дощатый пол и слушая, как стихают вопли и стоны, как сходит на нет вой сирены.

В зале стало темно – разрыв закрылся сам собой. Они всегда закрываются, иначе даже все сэвы мира не смогли бы остановить адских легионеров, пытающихся прорваться в мир людей.

Последующая тишина оглушила заострённый слух девушки. Она боялась, как никогда в жизни, и память услужливо стёрла последние мгновения, оставив только рвотный привкус страха во рту. На коленях двигаясь наощупь, она спустилась вниз по лестнице со сцены и шатаясь побрела вперёд, касаясь стены.

Она упала, когда споткнулась о тело пианиста, – тот был уже мёртв, задохнувшись в липком коконе. Реми удержала себя, только сжала сводящие судорогой кулаки, и вновь поднялась.

«Когда страшно, нужно сосредоточиться на простых вещах», – подумала девушка. – «Это как с кошмаром. Его нужно пережить. А сначала – дойти до выхода. Коснуться ручки и заставить себя её повернуть. Соберись, трусиха, ты сможешь это сделать!»

Открывшаяся картинка ослепила Реми яркими, золотыми и красными тонами. День успел спуститься к вечерним сумеркам, а из потолочных ламп горящими осталось всего несколько штук, раскрывая следы прошедшей резни.

Наверное, среди них были живые. Она слышала биение сердец и прерывистое, натуженное дыхание. И даже запахи, обрушившиеся на неё, подсказывали, как много перед ней раненных. Но Реми не могла остановиться. Она не могла смотреть на покорёженные тела красавиц сэв, сломанными куклами лежащих у её ног.

«Я должна дойти до фойе. Выйти наружу. Выбраться отсюда. Просто уйти. Это не сложно, если не смотреть вниз».

И она пошла, как сомнамбула, шатаясь из стороны в сторону. Не останавливаясь, даже когда кто-то попытался ухватиться за щиколотку. Девушка только взвизгнула и побежала вперёд, вываливаясь на улицу и повисая на ручке, глядя на объятый дымом и огнём город.

Разрывы случились не только в театре. Они накрыли весь Вильнёв.

* * *

Дорогу домой девушка не запомнила. Всё слилось в какую-то красную дымку. Ей было холодно, пальто и перчатки остались в театральном фойе. Дрожь сотрясала тело и никак не удавалось унять внутренний холод. Повсюду встречались следы разрушений. Она даже представить не могла, что разрывы оставляют такие следы. Ей казалось, что они не могут быть настолько фундаментально-огромными, чтобы прожечь насквозь трёхэтажное здание и перерезать трамвай напополам.

Повсюду раненные тела и искалеченные трупы. Дважды Реми пряталась за автомобилями, когда подразделения боевых сэв атаковали оставшихся морликаев. После закрытия разрывов, адские твари становились сонными мухами, но некоторым хватало сил, чтобы продолжать нападать на людей и сэв.

Во время второй стычки, Реми заползла под днище машины, свернувшись в клубок, вновь зажав уши, – повторился приступ, во время которого усиливались звуки, смешиваясь в невообразимый гул.

Её держала только одна мысль. Вернуться домой. Дома всё будет хорошо. Там отец и Пашка. Дом находится в стороне от основной волны, они в безопасности. С ними всё в порядке. Нужно только добраться, чтобы они не беспокоились о ней. Чтобы увидели, что с ней всё хорошо.

Но так ли это?

Реми чувствовала – что-то переменилось. В ней открылось нечто новое. Нечто утерянное, что она так отчаянно искала все эти годы. Ничего, отец знает, что делать. Он такой умный. И Паша – он всегда заботился о ней, о своей маленькой сестричке. Только бы добраться. Только бы не сойти с ума.

Когда очередную тварь уничтожили до красной пены на брусчатке, ей помогли выбраться из-под машины. Рыжеволосый, уставший сэв в заляпанной кровью форме, придерживая её за локоть, спросил:

– Госпожа, с вами всё в порядке? Как вы себя чувствуете? Может позвать доктора? – голос с акцентом нёс оттенок искренней заботы, что несвойственно сэвам в отношении людей. Да и обращение было как к благородной.

Реми вырвался из рук, воскликнув:

– Я в порядке, правда. Не утруждайтесь! – и побежала прочь.

Он что-то кричал вдогонку, но она не могла остановиться. Не могла видеть, как на неё смотрят. Только чувствовала корку застывшей слизи на лице и груди. Она вся была в этом. В том, что осталось от морликая, уничтоженного её голосом.

* * *

Родной дом встретил тишиной. Здесь не было разрывов, как и людей, попрятавшихся в подвалах и ждущих, когда город успокоится. В отдалении раздавались сирены скорой помощи, непрестанный гомон автомобильных клаксонов, заунывная трель полицейских машин. Что-то падало, трещало и рвалось. Над Вильнёвом взошёл густой дым, в сумерках казавшийся лиловым.

Её дом находился на возвышении, так что она могла видеть масштаб разрушений и ужаснуться. Неужели все разрывы такие? Ей не верилось, что всё это правда. Что полюбившийся городок превратился в оскалившиеся битыми окнами руины, полные мертвецов и кричащих людей.

Девушка так устала от бега, что вверх поднималась, держась за перила, рывками подтягивая себя к входной двери. Она хотела постучать – её ключи остались в утерянном ридикюле, но дверь оказалась открыта.

Несмело потянув её на себя, Реми ощутила холод от сквозняка. В доме не горели лампы. В доме царила тяжёлая тишина. Может они ушли на поиски? Может где-то лежит записка…

Она вошла внутрь и тотчас поняла, как всё плохо, ведь по комнатам будто ураган прошёлся. Повсюду следы борьбы – перевёрнутые шкафы, разбитые зеркала и сломанные стулья. Обеденный стол, за которым они собрались солнечным утром, валялся у стены, снеся комод и буфет, его ножки смотрели прямо на Реми, показывая на себе бурые пятна.

И повсюду – битое стекло. Без света девушка почти ничего не видела, но даже так понимала, что видит слишком много, ведь от закатных лучей оставалась лишь узкая золотая линия на горизонте, да и та скоро сожмётся до красноты и исчезнет.

Нужно торопиться.

– Папа? Паша? Вы здесь? – её голос охрип и прозвучал по-глупому жалко.

Прочистив горло, она попыталась крикнуть громче, но вместо этого раздался приглушённый всхлип. Она больше не могла кричать.

Снизу из подвала послышался какой-то звук. Подгоняемая вспышкой радости – «Они, наверняка, там!» она бросилась вниз, почти кубарем скатившись по деревянным ступенькам, оказываясь в полной темноте.

Было слышно только её дыхание. И девушка вновь вернулась на сцену театра, вновь почувствовала, что паучий морликай поблизости и вот-вот вонзит в неё свои хлещи. Реми с детства боялась темноты и всегда спала с лампадкой у кровати, засыпая под ровный, золотистый свет. Сейчас она оцепенела от страха, шестым чувством понимая – родных здесь нет. Но есть кто-то другой.

И он смотрит на неё холодным, немигающим взглядом. Реми почти чувствовала, как неизвестный перетекает с места на место, приближаясь к ней. Она попыталась нащупать позади перила лестницы, когда существо бросилось на неё, вцепившись в сгиб локтя и оттаскивая в сторону, попутно снося столик с колбами и ретортами – научными инструментами её брата.

Она прошлась животом по всей лабораторной посуде, пока не оказалась на полу, а неизвестный прямо над ней. Его дыхание резало глаза и отдавало привкусом серы. Тяжесть его тела придавливало девушку, а его руки держали за запястья, чтобы она не могла пошевелиться. Он наклонился ближе, шумно вдыхая её запах, пока она тоненько-тоненько всхлипывала, соображая, что именно за существо поймало её.

Внезапно появился свет. Белый и тонкий как лезвие. В его отсветах форма морликая причудливо напоминала человеческую, только с огромными, фасеточными глазами и без рта. Скосив глаза, Реми увидела, как открывается белоснежный разрыв. И в тот же миг, тварь довольно загудела как тысячи мух. Она оторвалась от девушки, а потом схватила за шиворот и потащила к разрыву, как бы та не пыталась вырываться. Реми била и била по жилистым, чёрным рукам монстра, но тот лишь отмахивался от её попыток, ведя прямо к расширяющемуся разрыву.

В метре от него монстр пригнулся в сторону лестницы, а потом попытался поднять Реми, чтобы зашвырнуть её в белую дыру, когда их обоих откинуло звуковой волной.

От удара Реми оглушило и всё смазалось в единое, разноцветное пятно. Она понимала, что идёт борьба неизвестного человека с морликаем. Прозвучали выстрелы. Жужжание фасетчатого монстра усилилось, а потом его разорвало на кусочки и разрыв тотчас схлопнулся. Вновь вернулась темнота.

Только теперь она была не одна. Незнакомцы, а их оказалось несколько, фонариками высветили её тело, и они столпились вокруг неё.

– Кажется, она в сознании, – раздался женский голос, чья обладательница осталась сокрытой из-за света фонарей. – Нужно вытащить её отсюда и осмотреть. Эта тварь здорово приложила девчонку.

– Эй! Ты как? Говорить можешь? – кто-то склонился к ней, и, не дождавшись ответа, обхватил за спину и под коленками, поднимая с места. – Сейчас станет легче, всё закончилось.

– Но нет. Кажется, я поторопилась с выводами, – цокнула языком незнакомка, когда Реми всё-таки нырнула в спасительную темноту.

* * *

Голоса раздражали, а ей так хотелось поспать. Выспаться, ведь она не спала целую вечность. Заткнуть подушкой уши, зарыться носом в одеяло, чтобы осталась лишь крошечная щель для воздуха. Немного покоя после всего, что случилось.

Ленивые мухи-мысли копошились в мозгу, не выныривая наружу, только приглушённо, какими-то вспышками показывая отрывки вчерашнего дня. Отец у плиты, Пашка с газетой, трамвайный гудок…

– Как они могли так долго её скрывать? Один взгляд и сразу видно, что девчонка – сэва!

– А ты не беги вперёд паровоза, Виви. Ремия проснётся, тогда спросим. Пока нужно понять, что делать дальше. С полицией разобрались, Фел скоро вернётся с билетами. Поедем назад?

– В доме я ничего не нашёл. Похоже здесь была та ещё заварушка. И ты видел, во что превратился подвал? Все эти смеси, какие-то банки, жидкости… Может над ней ставили опыты?

– Просто заткнись! Довольно, Роб!

Она слышала, как они спорили, но не улавливала смысла в их словах. Только предчувствие, что за этим скрывается нечто большее. Нечто, что она не хочет вспоминать. Однако вспомнила.

Откинув одеяло, окинула платье в бурых пятнах взглядом отвращения. Только обувь сняли, укладывая в постель. И лицо с руками вымыли. Но в волосах остались куски плоти. Или чего похуже. Она была грязной. По-настоящему грязной и испачканной, и от запаха просто мутило.

– Не всё сразу, дорогая, – пробормотала Реми, выбираясь наружу.

Сначала душ. Свежая одежда. Если повезёт – кофе. Потом всё остальное.

Она сделала несколько шагов, когда в дверь постучали и на пороге появилась рыжая лисья мордашка с яркими, жёлтыми глазами старшей сэвы. Девушка пристально окинула её взглядом, потом спросила:

– Ты как? В норме? Помощь нужна?

– Я бы предпочла сначала привести себя в порядок, – Реми скрестила руки на груди, выжидательно глядя на девушку. – И для этого мне нужно принять душ.

– Подачу электричества восстановили, вода есть. Если что – зови, – и она тонко улыбнулась, чуть сощурившись. – Меня Вивьен зовут. Как будешь готова – спускайся вниз.

– Вы здесь из-за меня?

– Ты же слышала наш разговор, – она открыла рот, чуть выставляя ненормально длинные клыки и провела по ним языком. – Будет хорошо, если обойдёмся без недоразумений.

Когда она вышла, Реми выдохнула и приложила похолодевшие руки к вискам. Ей всё ещё было нехорошо после вчерашнего. И она не знала от чего больше – то ли от морликаев, то ли от того, что случилось до встречи с ними.

* * *

Спустившись, она застала всю компанию в сборе. Четверо старших сэв. Вивьен и трое парней примерно одного возраста. Кто-то перевернул стол и воспользовался тем, что осталось в кухне, чтобы накрыть его на пятерых. Там даже был кофе и свежие булочки. Неужели кто-то додумался открыть пекарню после вчерашнего?..

Больше всего выделялся черноволосый парень, который вскочил сразу, как Реми вошла в столовую. Она даже отступила назад, так жадно он посмотрел на неё, так же смутившись своей порывистости.

Другой, крепкий парнишка, ударил по животу черноволосого, говоря:

– Проклятье, Рен, ты на неё смотришь как на явление ангельского лика на блинчике! Ущипни себя или её, и успокойся. А то она свалит отсюда, только пяточки сверкнут.

– Я должна сказать вам… спасибо? Вы спасли мою жизнь, – в возникшей паузе осторожно произнесла Реми. – Но хотелось бы узнать, как вы оказались в моём доме. И где мои родные.

– Располагайся, завтракай, поговорим позже, – Вивьен обворожительно улыбнулась, кивая на пустое место за столом.

Девушке было крайне неуютно. «Держись подальше от сэв», – говорил отец. И она старалась придерживаться этого правила. Теперь в её доме находилось аж четыре сэвы и им что-то нужно было от неё. Учитывая, что она увидела в зеркальном отражении, когда умывалась, их заинтересованность оправданна.

Однако еда была свежей, кофе горячим, а заговорившая непринуждённым голосом Вивьен – дружелюбной.

Она поочерёдно представила всех. Черноволосого Рене, старшего группы, далее – братьев Феликса и Роберта, крепких парней с волосами цвета соломы и добродушными глазами. Старший Феликс вёл себя сдержанно, а вот Роберт наоборот пытался шутить и подначивать. И в глазах сияло жгучее любопытство. Собственно, как и у всех.

Удивительно то, что они походили на обычных людей. И как близкие люди подшучивали друг над другом. Разговор быстро свернул на вчерашний инцидент, их всех тревожило, как много разрывов открылось в городе. А проболтавшись о самоволке, заговорили о том, что надо сделать, как домой вернутся. Они вели себя спокойно, но то и дело поглядывали на молчаливую Реми. Единственный, кто откровенно напрягал, – Рене. Парень, сидя напротив, крошил в руках хлеб и никак не мог отвести от девушки взгляд. Даже когда заработал выразительный тычок от сидевшей рядом Вивьен.

– Вы не отсюда?

Стоило ей задать вопрос, как за столом стало тихо. Ребята переглянулись и слово взял Рене.

– Из Ролльска. Вчера приехали дневным поездом. Ты когда-нибудь бывала в столице?

Реми отрицательно покачала головой.

– Что вас привело в Вильнёв?

– Ты, – просто ответил он. – Я думаю, пора нам поговорить. И тебе не понравится этот разговор.

Рене поднялся из-за стола, предлагая последовать за собой наверх. Остальные остались внизу, только Феликс вышел – нужно было дать телеграмму начальству.

Они расположились в кабинете её отца, заняв разные стороны массивного стола. Реми откинулась на спинку отцовского кресла, отмечая, что здесь тоже всё перевернули, только стол и стулья вернулись на свои места. Книжный шкаф лежал на боку. Окно выбито и ветер поднимал кверху занавески. Повсюду виднелись чернильные пятна. Из секретера кто-то вывалил полки, разбрасывая документы отца, словно разыскивая что-то.

– Когда мы пришли – здесь всё уже было таким, – мягко заметил Рене, скрещивая руки на груди.

Девушка с особенным интересом разглядывала его одежду. Такой она прежде не видела. Очень стильная кожаная куртка с брюками, заправленными в высокие ботинки. Под курткой белая майка, из-под которой до шеи поднималась татуировка крыльев птицы.

Почему-то он вызывал в ней смутное чувство узнавания. Будто они уже встречались, просто она забыла когда и где. Расположившись на стульях, Реми выжидательно уставилась на него.

– Я готова тебя выслушать.

Рене ухмыльнулся.

– Ты видела свои глаза.

– А ещё шокировала приёмную комиссию столичной консерватории, когда во время выступления взмыла вверх и запела. Кажется, именно с того момента всё пошло наперекосяк.

– Это называется дебют. Обычно он происходит лет в одиннадцать–двенадцать.

Его слова обрушили так многое, что девушка поёжилась, оглядываясь по сторонам. После стольких переездов, Реми научилась не привязываться к зданиям и людям, но именно сейчас она особо остро осознала, что дома у неё больше нет. И никогда не было, так как уверенность сидящего напротив парня сложно перебить. Он знает её лучше, чем она сама. И теперь Реми иначе смотрит на то, чем занимался её отец.

– Ну, до этого события, я была человеком. У людей ведь не бывает дебютов? Люди не могу стать сэвами. Это же невозможно?

– Шестнадцать лет назад один подлый ревун похитил мою сестру. Ремию Беркут. Все эти года семья пыталась её отыскать. Этот… человек с именем Дмитрий или Паук, или Птицеед, ворвался в наше загородное поместье, когда в столице праздновали дебют цесаревича Константина Орлова. Во время празднования в Кремлёвский дворец проникли ревуны, стремясь уничтожить императорскую семью. Ты об этом наверняка читала. Но в историю не попали другие события того вечера. Как революционер Дмитрий пришёл с подельниками в мой дом и сжёг его, похитив сестру, – в глазах Рене была странная смесь сочувствия, обиды и гнева. Он будто понимал, насколько опустели её мысли с каждым его словом.

– За прошедшие годы во̒роны дважды выходили на след Дмитрия, но он ускользал из-под носа. И на прошлой неделе, я случайно подслушал разговор нашего командира о том, что у них появилось несколько зацепок. Несколько имён и адресов. Я не смог остаться в стороне. С ребятами мы изучили варианты, и выбрали этот город. Нам всем показалось, что ты окажешься здесь. Так и вышло.

Парень говорил скупо, бросая слова как кинжалы прямо в цель. Это было сложно переварить. Реми даже на секунду захотела просто сбежать от него, чтобы больше ничего слышать. А слышала она теперь так много! И о чём говорили на первом этаже, и что происходило в городе, и как быстро бьётся сердце парня напротив. Неужели он и правда её брат?

В это слишком сложно поверить.

А Рене просто хотел знать, что именно известно ей. Что было с ней все эти годы. Потому что сверху-донизу изученный дом говорил, что здесь живёт семья. Никто не запирал Реми, не держал на привязи. Девушка не походила на запуганного ребёнка, которого истязают в лаборатории или пытают ради каких-то извращённых потребностей.

– Что ты хочешь услышать? – в ответ на невысказанные вопросы, спросила она, наклоняясь вперёд и касаясь поверхности стола. – Я ничего об этом не знаю. Тот, кого ты называешь Пауком, Птицеедом, ревуном, для меня папа Дима. Он вырастил меня и Пашку. Моего старшего брата. Приёмного… Мы много путешествовали из-за папиной работы. Он антиквар и не всегда работает законно, поэтому у нас часто менялись паспорта. Папа велел избегать сэв и не произносить настоящих имён на людях. И он был против того, чтобы я пела. Вчера мы должны были уехать из города. Но я попросила об отсрочке, чтобы попрощаться с друзьями, а на самом деле рванула на прослушивание. Мне так хотелось петь…

Реми горько улыбнулась. На глаза наворачивались слёзы, ей стало больно дышать. Всё как-то разом навалилось, и Рене наклонился вперёд, кладя ладонь поверх её руки, и осторожно сжал. Он был горячим, таким живым, что девушка прерывисто вздохнула, успокаиваясь, а после выложила всё, что случилось за прошедшие сутки.

– Ни Дмитрия, ни Павла здесь не было. Вероятно, на них напали. Возможно ревуны. А может кто-то ещё. Может их похитили. А может они сбежали раньше. Что ты теперь будешь делать? – выслушав её, Рене заговорил отрывисто, складывая картинку и не скрывая разочарования, подспудно догадываясь, что иного и не следовало ожидать.

– А у тебя есть предложения? У меня в голове пустота. Я не могу обратиться в полицию. Я не знаю близких друзей отца. И вряд ли среди его бумаг найдётся хоть какая-то подсказка. Папа всегда был дотошен в деталях, – Реми заметила, как кривится Рене от слов «папа» и «отец», и незамедлительно добавила, – может для тебя он ревун, вор и похититель, но папа всегда был рядом. Он любит меня. Понимаешь? Я не могу услышать тебя. Ты свалился как снег на голову и мне сложно доверять словам старшего сэвы. Это… трудно понять. Мне просто хочется увидеть папу и брата, – Реми сделала глубокий вдох и медленный выдох. – И я найду способ как.

– Феликс купил билеты в Ролльск. На пятерых, – медленно произнёс Рене.

– Предлагаешь поехать с вами?

– А есть иной выбор? Останешься здесь и за тобой придут из внутреннего управления, а репутация во́ронов известна всем. Они будут допрашивать тебя насчёт отца. А если не повезёт, то могут явиться похитители Дмитрия и… Павла?

– Да, Паши. Если бы он был здесь, то подсказал бы как поступить. Он очень умный, – девушка откинулась на спинку кресла, задумчиво разглядывая Рене.

– Я не хочу торопить, но решать нужно сейчас.

Это было сложно. Реми не знала сэва перед собой. Но он казался надёжным. Было в нём нечто успокаивающее. Как если бы он и правда был её братом. Как если бы он, а не Пашка накладывал бинты на разбитые локти и ссадины на коленках. Как если бы он сидел у её кровати ночами и рассказывал сказки, прогоняя кошмары. Как если бы она была Ремия Беркут, а не Ремия Ашайс, дочь загадочного антиквара.

Ей не хотелось уезжать. Не хотелось бросать всё и вверять свою жизнь сэвам. Но Реми некуда было идти. Не у кого просить помощи. А Рене и его друзья спасли ей жизнь. Если и довериться кому-то, то только ему.

Глава 4. Отсекая прошлое

Как много вещей можно собрать, когда времени совсем нет, а есть понимание, что домой уже не вернёшься? Когда каждая мелочь кажется важной? Когда за каждой вещицей скрывается какая-то история, что не уместится в паре слов?..

Реми с блеском справилась с этой задачей. Сменное бельё, пара тряпок из бельевого шкафа. Кулон с фотографиями папы и брата, любимая книга и наручные часы. Всё остальное не имело значения. Всё остальное было без души. Разве только деньги, припасённые отцом на экстренный случай. Их нападавшие не взяли. Так что через час она уже спускалась вниз с сумкой, которую перехватил Рене.

Сами ребята прибыли налегке с заплечными торбами. Для них самым важным было их оружие – пистолеты и ножи. У них были одинаковые кожаные куртки с нашивками Ролльской академии боевых сэв. Жгучий интерес вызывала униформа Вивьен – те же брюки, как и у парней, те же ботинки на шнуровке со стальными носками. Она смотрелась вызывающе по-женски в этом обтягивающем обличии, подчёркивавшем женские формы. Рыжая коса оплетала голову, как венок, на лице косметика, на поясе длинные ножны с одной стороны, а с другой – кобура с пистолетом.

Так выглядеть могла только боевая сэва. Даже работницы фабрик, носившие мужскую одежду, скрывали себя под ней, но боевая сэва могла позволить себе выглядеть, как угодно. В этом раскрывался их особый статус.

– У нас два часа до отхода поезда, а вокзал на другом конце города – стоит поторопиться, – постучав по наручным часам, заявила Виви.

– Я купил последние билеты. И то лишь благодаря форме, – проворчал Фел, открывая входную дверь, а затем обращаясь к Реми. – Ничего не забыла? Сюда ты не вернёшься.

– Самое важное уже со мной, – Реми выудила из-под майки кулон и показала остальным.

Роберт как-то по-дружески усмехнулся. Остальные сделали вид, что не заметили. Им было тяжело принять то, кем были для Реми Павел и Дмитрий.

Девушка вышла следом за группой, закрыв за собой дверь. Она даже не обернулась. Шмыгнула носом, засовывая руки в карманы, и пошла рядом с Рене, негромко обсуждающего с остальными, что их ждёт в городе.

Роберт узнал в полицейском участке, что прошлым вечером произошло сорок разрывов. Немыслимая цифра. Никто не смог вспомнить, когда и где такое уже бывало. Пожалуй, в Асслейске, где не осталось сэв, возможно такое кровопролитие, но закрытое государство не делится своей статистикой разрывов, виня сэвов во всех бедах.

– Да уж, вот вам и День гласа! Всего три месяца прошло, а в стране случилось с десяток происшествий. Вчерашний день переплюнул их всех, – пробормотал Рене, пока они добирались на такси до вокзала, набившись в шестиместную машину, как сельди в бочке.

– Говорят один разрыв прошёлся прямо по мосту, разрезав его и опрокинув на шедший под ним корабль. Сейчас там стоит куча скорых и пожарных машин. Да что толку? В сентябрьской воде уже нет живых… – несмело проговорил кучерявый таксист, с любопытством оглядывая звёздных пассажиров. Нечасто приходилось видеть на заднем сидении сэв, а уж тем более боевых.

– Всё чаще и чаще, – пробормотала Виви, переглядываясь с Робом и Фелом.

Оглядывая компанию, Реми вспоминала, как много ей было известно о сэвах. Они действительно потомки ангелов? В просвещённый век религия отходит на задний план, но факты упрямы.

Тысячу лет назад в мире произошли первые разрывы и из них полезли морликаи. Потом открылись небесные порталы и на битву с адскими тварями вышли ангелы во главе с архангелицей Аллейн. Они остановили вторжение демонов, и остались среди людей, как пастухи, сторожащие стадо овец.

Так началась новая эпоха. С тех пор минуло 1046 лет.

Каждое лето в самый долгий день, именуемым Днём божественного гласа, мы празднуем пришествие ангелов и восхваляем их потомков. Во всём мире лидеры сэв поют в Аллейских операх, уникальных сооружениях, выстроенных самой архангелицей, которые усиливают пение старших сэв. Это смягчает ткань междумирья и количество разрывов сокращается на порядок. Однако поговаривают, что это больше не работает. Что устройство опер от старости приходит в негодность и пение не помогает.

Ролландская великая империя, берущая начало с небольшого княжества, исторически находится под властью сэв. Князь женился на прекрасной ангелице и у них родился первый в своём роде полукровка. В дальнейшем их потомки всегда женились на сэвах, чтобы не терять способность к пению. Но даже небольшое разбавление крови привело к тому, что среди наследников рождаются пустышки, и император называет преемника не по праву первенства, а по силе таланта.

Машина затормозила у здания театра, чуть не врезавшись в упавший фонарный столб. Реми выбросило из размышлений, и она упёрлась взглядом в покрытые белыми простынями тела погибших абитуриенток. Таксист не преминул упомянуть:

– Здесь было жарко. Аж три разрыва и два из них прямо в театре! Говорят, там репетиция какая-то была, куча младших сэвушек собралось. Не многие выжили. Да и их знатно покорёжило, тварюга была кислотная…

Реми судорожно вздохнула и Рене наклонился к ней, прошептав:

– Ты была там?

Глотнув воды из маленькой бутылки, она ответила:

– Прямо в эпицентре. Кажется, я убила паука.

– Серьёзно? – подслушавший Роберт удивлённо хмыкнул. – Вот что значит порода! Я, когда впервые увидел морликая, чуть в штаны не наложил, до того жуткая была морда о шести глаз и с вот такими клыками! – он раздвинул руки на ширину локтя и присвистнул. – Если бы не командир – лежать мне в земле, разорванным на куски, но повезло. Следующего уже сам завалил.

– Я просто громко закричала, ничего такого. Тут любой заорёт, когда такое выползет на белый свет, – даже не смутившись, ответила Реми, пожимая плечами. – Хуже было потом. Когда из зала вышла. Я видела этих девушек живыми, самодовольными, заносчивыми дворянками, а потом они превратились в груду мяса, – от воспоминания её передёрнуло, и она вновь глотнула воды.

– Потом станет легче, – прошептал Рене, наклоняясь к её уху. – Не бери близко к сердцу, мы не в силах спасти всех. Постарайся расслабиться и выспаться в поезде. Когда приедем в Ролльск будет не до сна.

Заметив, что таксист прислушивается к разговору, Рене пристально уставился на него, глаза парня ярко сверкнули, отчего зеркало заднего вида треснуло посередине и водитель тотчас сосредоточился на дороге.

* * *

На вокзале царила жуткая суета. Казалось, что весь город в едином порыве решился убраться из зоны бедствия – люди с чемоданами и налегке осадили привокзальные кассы, игнорируя таблички «Все билеты проданы!» Отовсюду доносилась ругань и детский плач. Если закрыть глаза, можно услышать единое чувство толпы – бесконечный страх, ужас перед произошедшим. Отчаяние. И злость.

Ещё по дороге Феликс обратил внимание, как уличный работник торопливо пытается закрасить символ группировки «Рёв свободы» – красный коготь на стене городской управы. Ревуны напоминают, что император не в силах прекратить разрывы, что сэвы узурпировали власть и купаются в роскоши, вместо выполнения своих прямых обязательств.

После такой трагедии у революционеров прибавится сторонников, особенно среди тех, кто потерял близких в этой резне.

Прибыв на перрон, Феликс отошёл переговорить с начальником поезда. Остальные направились в вагон первого класса. Реми с любопытством оглядывала великолепное убранство. Она впервые видела такую изящную красоту, отчётливо понимая – для сэвов всё это норма жизни. Только очень небольшому проценту людей доступна такая роскошь.

Всю дорогу девушку не покидало чувство нереальности происходящего. Она кусала губу изнутри, замечая какими взглядами окидываю люди их компанию. Во многом – благоговейные, ведь город выстоял благодаря боевым сэвам. Но в некоторых читался откровенный страх перед возможностями благородного сословия. Теперь Реми стала частью этого чувства. И подтверждение её мыслям случилось раньше, чем она думала.

– Стася? – удивлённо прошептала девушка, замечая подругу, стоящую снаружи.

Рядом были её сёстры с чемоданами, а чуть поодаль мать ругалась с проводником поезда.

– Я сейчас вернусь! – крикнула Реми, выходя из купе.

Из другого купе выглянул Рене, успевший раздеться до майки и штанов. Он удивлённо спросил:

– Всё в порядке?

Отмахнувшись со словами «Не переживай, я буду на перроне», Реми выбежала наружу прямо к потерянной подруге. Теперь было слышно возмущение её матери, утверждавшей, что билеты правильные, что они должны сесть в этот поезд!

– Стася! – повторилась Реми и только сейчас подруга обратила на неё внимание.

Смесь удивления и радости быстро сменились чистейшим шоком, совсем как у приёмной комиссии в театре. Девушка никак не ожидала увидеть подружку в таком виде.

– А-ари? – неуверенно протянула она, оказываясь в крепких объятиях сэвы.

– Я так переживала! Если бы могла, то сразу пошла бы к тебе. Хорошо, что удалось пересечься до отъезда, – отлипнув, Реми широко улыбнулась, радуясь, что подруга осталась невредимой. – Святые ангелы, так здорово, что тебя не было в театре! Там был настоящий ад!

– Реми! Скоро отправляемся! – донёсся голос позади. Феликс вернулся к вагону и с интересом смотрел на неё, выразительно постукивая по наручным часам. – Поторопись!

– Долго объяснять, – заметив непередаваемую череду эмоций на лице Стаси, Реми потупила взгляд.

Как сказать другу, что ты врал ему? Как сказать, что ты не тот, кого он знал? И как уместить всё это в несколько секунд до окончательной разлуки? Никак. Это разъедало как перец с солью на свежую рану. Ей было больно от потери брата и отца, страшно перед будущим, а сейчас добавилось ощущение предательства – она оказалась чужачкой для той, кого считала близким человеком.

– Я уезжаю в Ролльск. Навсегда. Прости, если обидела. Но я не знала. Правда не знала, кто я, – негромко заговорила Реми, отводя подругу в сторону, чтобы её не в меру любопытные сестрицы не услышали.

– А мы не можем уехать. Из-за боевых сэв. Когда они купили билеты, то все остальные в этот вагон аннулировались. Не всем повезло попасть в другие купе и на другие поезда. Теперь неизвестно, когда уедем. Папа говорит, в городе небезопасно. Ревуны и просто бандиты… – холодно заговорила Анастасия, а потом, будто опомнившись, прошептала. – Прости…те. Я не то имела ввиду…

– Ничего, – Реми сглотнула вязкую слюну и опустила голову. – Я посмотрю, что можно сделать. Береги себя, – девушка порывисто чмокнула Стасю в щёчку, отчего та сильно вздрогнула, а потом нырнула в вагон к остальным.

Разумеется, сделать нечего было нельзя. И не потому, что мест нет. А потому, что боевые сэвы не ездят в одном вагоне с простолюдинами. Слова о том, как важно в целостности доставить Реми в столицу, вызвали только кривую усмешку. Она знала, что сэвы другие. Знала, что они не такие, как люди, что делят мир надвое – для людей и для потомков ангелов. Последним – всё самое лучшее.

Единственное, что она смогла сделать, это принудить Феликса вновь сходить к начальнику поезда и заставить того отыскать места для Анастасии и её семьи. Только убедившись, что подруга получила новые билеты на другой поезд, Реми успокоилась.

– А ты своего не упустишь, – задумчиво протянула Виви, когда поезд тронулся, а они расселись в общей комнате двухместного купе первого класса.

– Разумеется, она же Беркут, – рассмеялся Рене, шутливо ударяя по плечу Реми, и та впервые со вчерашнего дня улыбнулась.

* * *

Чем больше Реми узнавала Рене и остальных, тем больше они ей нравились. Хоть некоторые «сэвские» замашки и коробили девушку, она понимала, что это из-за разницы в менталитете. Им не приходило в голову, как живут обычные люди. Те были для них невидимками.

В остальном, они держались дружелюбно. Спокойно отвечали на бесчисленное количество вопросов. Что такого особенного в Беркутах? Как они смогли найти её дом? Бывают ли различия между разрывами? Неужели все морликаи такие уродливые? Видели ли они Императора? Можно ли сходить на концерт Дивы? Знают ли они, кто она?

Реми на многие вопросы получала развёрнутые ответы. Они засели за игру в покер, из ресторана заказали еду и напитки, и весь день просто отдыхали, попутно развлекая девушку, показывая, как можно голосом заставить воду в бокале подпрыгивать, будто она состоит из желе.

Она узнала, что принадлежит к древнейшему военному роду Беркут. В семействе множество родственников, но она с Рене – прямые потомки основной линии. Что в их семье полно женщин боевых сэв, что она тоже может стать такой. Задатки-то уже есть!

То, что они видели в подвале, не поддавалось объяснению, ведь ни в одной книге академии не было описания подобного разрыва. А внешний вид морликая вызвал ещё больше вопросов – твари никогда не принимали человеческую форму. Это было крайне жутко. Как и то, что монстр пытался затащить Реми в разрыв.

– Когда всё успокоится, я свожу тебя на концерт Дивы, – видя, что Реми загрустила, заявил Рене, подмигивая остальным. – А потом устроим небольшой сюрприз. Тебе понравится.

Девушка ухмыльнулась, загадочно постукивая по своим картам. Она очень хорошо играла в покер и уже выиграла именную зажигалку Рене, перчатки Вивьен и часы на цепочке Роберта. Фактически вся игра шла между ней и Феликсом, который сидел как невозмутимый сфинкс, и ничем не выдавал своих эмоций. Ему она проиграла брошку со скарабеем.

К вечеру все отправились спать. В Ролльск они приедут к полудню. Однако Реми не спалось, в отличие от Виви, сладко дрыхнувшей под мягкое покачивание вагона и стук колёс. За окном серебрился под луной золотой лес, редко проглядывали убранные поля и далёкие огни небольших городов.

Несколько раз останавливались на станциях, кто-то сходил с поезда, кто-то загружался. В голове Реми стоял шум, как если бы все звуки из всех вагонов стремились забраться в её черепную коробку, чтобы устроить вечеринку. Чуть прикроешь глаза – и слышно, как хнычет маленький ребёнок в плацкарте или ругается помощник машиниста, отловивший безбилетника.

Это будто плотину прорвало – всё стало таким насыщенным, плотным, близким. Будто в неё весь мир вошёл и никак не может успокоиться, и обосноваться в тощем тельце.

Ей приходилось напрягаться, чтобы утихомирить сверхчувствительность. Поэтому сон не шёл. Слишком много мыслей, эмоций, кружится остаточный страх, колет нервозность. И щемящее чувство боли в груди. Реми держала в кулаке медальон с фотографиями Паши и папы, и пыталась представить, где они. Надо было связаться с Николь… может Павел приходил к невесте.

Именно из-за бессонницы она услышала шаги за стеной, как открывается дверца тамбура, а потом раздалось пригласительное постукивание по металлической двери. Реми решительно выбралась из постели. Быстро переодевшись в платье, она вышла к позвавшему её Рене.

Он, прислонившись к стене, запрокинул голову, наблюдая, как бьётся большой мотылёк у потолочного светильника. Казалось, что на его плечах лежит плита атлантов, пригибая к земле, и он не знает, как её сбросить. Реми подумалось, что он и сам не знает, чего теперь ожидать, когда она нашлась.

Девушка прислонилась к стене напротив, и брат странно глянул на неё. В жёлтых глазах невозможно сразу прочесть, о чём он думает. Но девушка уже начинала видеть оттенки эмоций за яркой палитрой глаз сэвов. И сейчас почувствовала его усталость.

– Мне уйти? – деликатно поинтересовалась она.

– Только не ты, – тотчас ответил он, а потом коротко улыбнулся, взъерошив короткие волосы. – Тебе я всегда рад, Реми.

При взгляде на него, она отметила, как много в них схожего. Тот же чёрный, как вороное крыло, цвет волос. Пухлые, тёмные губы, выделяющийся изгиб бровей, тонкие черты лица, и ямочка на подбородке. Худощавое телосложение, правда Рене выглядел крупнее – как и остальные, он учится в Ролльской академии для боевых сэв, где весьма серьёзно подходили к физической подготовке курсантов.

– Я не знаю, чего ожидать, Рене, – сказала она, скрещивая руки и устало качая головой. – Ты знаешь, я всегда чувствовала себя немного странно. Будто чего-то не хватает. Мне казалось – это из-за смерти мамы. Папа говорил, она умерла, когда мне было три года. Это правда?

– Да. Алисия Беркут погибла в пожаре шестнадцать лет назад.

– Из-за Дмитрия, – Реми нервно дёрнула головой. Ей стало очень-очень больно.

– Вероятно, да. Кроме меня и слуг никто не выжил. Загородное поместье сгорело дотла. Не осталось даже тел. И некому тушить – волнения в столице, было не до того. Разбирались с последствиями покушения на императорскую семью.

– Ясно, – Реми кивнула, вновь уходя в мрачные мысли.

Прежде она не сталкивалась ни с чем подобным. Всё казалось иллюзорным и ненастоящим. А представление о будущем – смутным.

Она обняла себя за плечи, украдкой наблюдая за братом. В нём читались тёмные порывы. Будто под белой кожей скрывается огонь, который он едва сдерживает. Только поднеси спичку и полыхнёт. Иногда Реми чувствовала и в себе подобную злость. Как тогда в театре, когда она была готова наброситься на блондинку. Иногда девушка не доверяла себе, не зная, как поступит, если ставки будут высоки.

– Значит в Ролльске меня ждёт допрос? А потом что? Мы приедем… домой и заживём долго и счастливо? После всего?

Рене нахмурился.

– Подозреваю, что без допроса в вороньем гнезде не обойтись. Но я буду рядом, так что никто не посмеет навредить тебе. Тебе нечего бояться.

За ровным тоном скрывалась абсолютная уверенность в своих силах, будто парень и мысли не допускал, что всё может сложиться иначе. В том, как он себя вёл, скрывалась привычка руководить. В их группе старшим оказался Феликс, которому шёл двадцать четвёртый год, но лидером, несомненно, был Рене.

– А с чего ты решил, что я боюсь? – Реми удивлённо изогнула бровь. – Мне нечего скрывать.

– Хорошо. Тогда всё закончится быстро. Потом ты познакомишься со своей настоящей семьёй, – Рене особо выделил это слово, показывая, как это важно для него. – Увидишь нашего отца, Романа Беркута. И мачеху – Ингу. Она прекрасная женщина, воспитала меня как своего родного сына. Кстати, у тебя есть ещё один брат, единокровный, – Олег. Правда он учится в пансионате на севере страны, но возможно приедет на каникулы в конце октября на Новый год.

По лицу было видно, что мальчик дорог брату и Реми вдруг почувствовала себя частью чего-то большего. Частью истории. Поколений семейства Беркут. Не маленькая семья из трёх человек, а ветвистое древо из сотен имён.

– Потом, когда освоишься, отец устроит приём в твою честь. Познакомишься со всеми родственниками. Поверь, нас очень много, и мы все своенравны и независимы. Наша отличительная черта, – он усмехнулся, обнажая зубы. – Думаю, ты впишешься, я заметил, как ты смотрела на форму Виви. Тебе пойдёт.

– Эй-эй! Не забегай вперёд! Всё это слишком быстро для меня, – Реми тоже улыбнулась, отзеркалив его улыбку. – К тому же я не успокоюсь, пока не узнаю, что случилось дома. Я должна понять, зачем отец похитил меня. Куда его и брата забрали. Мне кажется, все эти годы он что-то искал. И я думаю, он никогда не желал мне зла. А хотел защитить. И подготовить к чему-то.

Девушка пыталась уловить общее впечатление от жизни с отцом, но как вычленить важное среди тысячи греющих сердце мелочей? Как понять, когда он говорил с будущей Реми через малышку или непослушного подростка, пытаясь указать путь, по которому она пойдёт?

– Мы во всём разберёмся, – Рене подошёл к ней и протянул руки, обнимая. Они были примерно одного роста, а встав рядом казались единым целым. – Ты и я. Как и должно было быть. Я не говорил, но мы же близнецы.

Реми кожей чувствовала эту связь. Да. Сомнения не для того, что она чувствовала рядом с ним. Это не походило на близость с Пашей. Это шло изнутри, откуда-то из глубины. Две частицы, все эти годы пытавшиеся найти друг друга, наконец нашлись.

И в этот момент поезд резко затормозил.

Глава 5. Поезд дальше не идёт

Они повалились вниз, цепляясь друг за друга. Реми больно приложилась головой о стоп-кран и, лёжа на полу, видела сплошные красные звёздочки. Брат дотронулся до её затылка, отчего она недовольно зашипела – звёзды сменились золотыми вспышками. Снаружи доносились приглушённые голоса, протяжный скрип металла о металл и глухие стуки.

– Ты в порядке?

– Буду через минуту, – вяло ответила она, пытаясь проморгаться.

Рене помог ей подняться, настороженно прислушиваясь. Такая внезапная остановка не к добру. Они вошли внутрь как раз, когда из купе вышли братья, а Виви уже застёгивала куртку, прислонившись спиной к двери – на её лбу блестела крупная ссадина – девушка упала во время торможения, ударившись лбом о край стола.

Никто из них не выказал ни малейшей тревоги. По-боевому собранные, они окружили Рене, всё ещё пытавшегося уловить голоса снаружи. Из громкоговорителя доносились помехи и какие-то булькающие звуки – передатчик сломался.

– Вот и прокатились на поезде, – проворчала Виви, морщась. Роберт протянул девушке платок, и она приложила его ко лбу.

– Фел, идём к машинисту, проверим, что происходит. Роб и Виви – охраняйте Реми, – сухо приказал Рене, оглядывая друзей. – Возможно просто пустяк, но будьте готовы ко всему.

Оставшись с Виви и Робертом, Реми подошла к окну общей комнаты, пытаясь хоть что-то разглядеть во тьме. Тщетно. Луна скрылась за облаками, а потолочный свет освещал только примятую траву у железнодорожной колеи и плотный строй деревьев дальше. Они слышали, как остывает металлическая обшивка поезда, резкими звуками оглашая пространство снаружи и внутри.

– Ни черта не видно, – проворчала девушка, садясь в кресло и прижимая руку к затылку. Будет ли шишка – вопрос времени.

– Что вы делали в тамбуре? – поинтересовалась Виви, усаживаясь напротив, пока Роберт отправился проверять пустые купе вагона.

Нагнувшись, она достала из упавшей вазы сочное яблоко и тотчас захрустела, с прищуром поглядывая на Реми. Понять её отношение было нетрудно. Гораздо труднее не поддаваться на провокации. Видно же, что Виви ревностно охраняет своё положение в сложившейся четвёрке. Она просто пытается взять её на слабо, чтобы узнать, что из себя представляет Реми.

– Разговаривали, – отрывисто ответила Реми.

Она заметила, что её пальцы немного подрагивают от ожидания новой пакости, и разозлилась на себя. Раньше она не была такой. До встречи с морликаем.

– Знаешь ли, не каждый день находишь нового брата.

– И не говори, у меня три сестры и все старшие! Такие талантливые, не то, что я, – фыркнула Виви. – А уж как отец мечтал о сыне, можешь себе представить? И вот она я! – девушка всплеснула руками, показывая безупречные линии военной формы. – Первая в семье поступившая в Ролльскую академию!

– Значит оправдала надежды родителей. Поздравляю.

– А чего хочешь ты? – резко спросила Виви, наклоняясь вперёд и вперив в Реми игольчатый взгляд, в котором читалось: «Только посмей всё испортить! Посмей оказаться не такой, как о тебе думает Рене!»

Как люди, так и сэвы, мы все по-разному реагируем на стресс. Вивьен выбрала мягкую агрессию, чтобы отвлечься от ожидания. Но нервные нотки в голосе выдавали её с головой. И то, как она шевелила ушами, прислушиваясь к разлившейся по поезду тишине. То, как всматривалась в окно, пытаясь увидеть врага или воронку разрыва. Она готовилась к нападению, хоть предпосылок к этому и не было.

Реми вновь прильнула к окну. Нервозность передалась и ей. Она слышала, как идёт по коридору Роберт, значит в вагоне посторонних нет. Но Рене и Фел ещё не вернулись. Девушка рассеянно провела рукой по неубранному после вечернего застолья столу, отмечая оставшиеся на местах столовые приборы. Заработала ставшей привычной мантра – трогать и повторять. Это успокаивало.

– Хочу, чтобы эти два дня превратились в страшный сон, и я проснулась дома, – пробормотала Реми едва слышно.

Вместе со скрипом открывшейся двери, Реми дёрнулась, что-то услышав. Её слух из-за новизны впечатлений был острее, чем у остальных, так что она первой заметила перемену в ночной тишине:

– Там кто-то есть! – воскликнула она, и в тот же миг закричала Виви:

– Закрой глаза!

Погас верхний свет, а они оказались на полу прямо за мгновение до того, как выбило стёкла. Звон ударил по усилившемуся слуху Реми, и та сжалась, будучи прикрытой телом Виви. Девушка скатилась с неё и Реми на коленях поползла к выходу, слыша и видя вспышки выстрелов, и почти зародившийся крик Виви – он остановился, захлебнувшись, а потом глухое падение и возня совсем рядом с ней.

Что-то схватило Реми за щиколотку, когда она почти добралась до выхода, и потянуло назад. Девушка пыталась ухватиться хоть за что-нибудь, она перевернулась на спину, целясь свободной ногой в держащую руку. В полутьме ничего нельзя разобрать, но она заметила странный блеск на месте глаз напавших. Она попыталась закричать, в ответ раздался свист, а затем резкая боль вокруг шеи – на неё накинули удавку.

– Вот уж дудки, – зло прошипели сверху, а потом раздался крик, – свет!

И запульсировали белые вспышки – в глазах моментально задвоилось и в голову вонзились стальные иглы, и как бы Реми не щурилась – светоудар оказался слишком силён. Она слышала, как оттеснили Роберта, как продолжает биться Виви, но саму её подхватили будто она беспомощный котёнок и вытолкнули в окно прямо в руки других мужчин.

– Уходим! – вновь донёсся хриплый голос, и её поволокли в лес по сырой земле, не заботясь, что она цепляется голой кожей о сучья и ветки, а грязь забивается в волосы и на теле скоро расцветут новые синяки от каждой встречной кочки.

Однако она не была беспомощной, как думали похитители. Реми удивительно быстро оклемалась от светового удара, и, лишившись всякого освещения, внезапно осознала, что способна видеть в темноте. Она видела своих похитителей. Это были люди, трое простых мужиков в одежде работяг. Только их лица были злыми, искривлёнными. Они не желали ей добра.

Этого было достаточно, чтобы девушка вновь начала извиваться, а когда один из них собрался вырубить её, она вонзила столовый нож прямо в бедро мужчины и тотчас выдернула. От неожиданности её отпустили и Реми больно приложилась лопатками о землю, переворачиваясь, пытаясь подцепить ножом верёвку на шее.

– Ну всё, гадина, сейчас…

Тот, кого она пырнула, уже упал от кровопотери, и другой мужик пытался обвязать рану, из которой хлестала кровь, когда её грубо схватил за плечи, намереваясь ударить по лицу. Пришедший звук напомнил нарастающую городскую сирену на низких частотах, похититель даже не успел дёрнуться, взорвавшись на глазах Реми, окатив её смрадной волной.

Она услышала, как та же участь постигла остальных. А потом её бережно обняли за плечи, освобождая от удавки, и обтёрли лицо, чтобы Реми могла видеть. Перед ней стоял пышущий гневом Рене, а удерживал в вертикальном положении Феликс, проверяя самочувствие. В полутьме его глаза светились зелёным.

– Почему они так светятся? – рассеянно пробормотала она, пока Феликс водил пальцем из стороны в сторону, следя за реакцией зрачков.

– Немного контужена, но в порядке, – заключил он, отпуская Реми.

Девушка тотчас закашлялась, прижимая руку к шее.

– Уходим, – скомандовал Рене, и они быстро направились обратно к поезду. Реми старательно отводила взгляд от останков похитителей. Ей точно не хотелось знать, как выглядит она сама.

Пока её тащили, путь казался бесконечно-долгим, однако от железной дороги они отошли всего на несколько сотен метров, и сейчас сквозь листву отчётливо проступали очертания поезда, из которого вновь лился электрический свет.

Люди высыпались наружу, сгрудившись вокруг вагоновожатых и проводников, над ними стоял такой низкий, приглушённый гул, в котором одинаково читались как страх, так и злость на задержку. Реми слышала, что они не в курсе о случившемся в вагоне первого класса. Никто ничего не заметил, считая, что все беды от упавшего на рельсы дерева.

Рене сказал Феликсу: «Пусть медсестра осмотрит Реми, ей крепко досталось!», а сам вернулся в лес в компании нескольких младших сэв. Девушке помогли влезть в вагон и завели в свободное купе, где на кровати лежал полуобнажённый Роберт, над которым хлопотала человеческая медсестра. Она только начала перевязывать его плечо и сквозь бинты проступали бордовые следы, а парень морщился, со свистом пропуская воздух сквозь плотно сжатые зубы.

– Ты в порядке? – спросил Феликс.

– Пострадала только моя гордость, – проворчал Роб, мельком глядя на вошедших.

Парень отметил, что Реми цела и только после этого свободно выдохнул – она была под его защитой, а он не справился.

Когда девушка закончила с перевязкой, то сразу переключилась на Реми, тихонечко охая, отмечая сеть из крупных и мелких царапин на руках, шее и лице. Её особенно взволновала шишка на затылке, она порекомендовала по прибытии в Ролльск наведаться к доктору. Хорошо, что отсутствовали признаки сильного сотрясения, иначе было бы худо.

Закончив и с Реми, медсестра пообещала скоро прислать кого-нибудь, чтобы та могла вымыться и сменить испачканное платье. Её предупредили, чтобы она молчала, используя весьма крепкие обороты.

Реми проворчала:

– Обязательно было запугивать? Она же медсестра!

Феликс хмыкнул. Расположившись в единственном кресле, он пил крепкий чай с дольками лимона и вяло отмахивался от желания Роберта сменить постный напиток на что покрепче.

– Может и промолчала бы. Хотя достаточно лишь слова, чтобы эхо пошло кругами по воде, оставляя следы. Никто не должен знать, что ты здесь, Реми. Достаточно тех, кто уже об этом знает.

Через несколько минут заявился молодой проводник, дико извиняясь за задержку. Выяснилось, что нападавшие убили проводника вагона первого класса, из-за чего возникла некоторая неразбериха, но лично он обещает позаботиться о дорогих гостях и не допустить повторения случившегося. Парень был отчаянно юн и человечен, так что даже Роберт не стал язвить на его нелепые слова.

С проводником вернулась медсестра. Она решила лично заняться Реми. Так что минут через пятнадцать Реми уже была в новом платье, взятом из багажа медсестры, и с мокрыми волосами, спрятанными под полотенцем. Молодая сэва всё ещё чувствовала на себе фантомные следы крови, ощущая тот миг, когда теплом обдаёт тело, а потом разом становится холодно.

Минут через десять возвратился Рене в компании недовольной Виви. Они затащили в и так тесное купе пару стульев, прикроватный столик, на который водрузили нехитрую снедь и горячий чайник, вежливо отстраняя проводника от его невыносимого желания хоть чем-нибудь услужить. Закрыв перед его любопытным носом дверь, пятёрка, наконец-то, решила обсудить случившееся.

– Их было пятеро. Двоих убили в поезде, остальных добили Феликс и Рене. Всё чертовски паршиво! – проговорила Виви. Она почти не пострадала, если не считать нескольких царапин и синяка вокруг шеи – её тоже заткнули удавкой. – Что это была за светобомба? Я такого никогда не видела!

– Ревуны постоянно придумывают что-то новенькое, – сухо заявил Рене, бросая на стол оторванную нашивку группировки, на которой были изображены следы когтистой лапы.

Он был крайне не в духе и посматривал на Реми, злясь на себя за то, что оставил её. Мысль, что она могла быть вновь похищена, наполняла его лёгкие сухим гневом и он сдерживался, чтобы не начать орать.

– Было ещё четверо, – заявила Реми. Девушку переполняла похожая дрожь и она вцепилась в кожаную обивку кровати, чтобы не сорваться. – Дальше в лесу пролегает дорога. Я слышала рёв мотора и голоса людей. Кажется да, их было четверо.

– Девять человек, чтобы украсть мою сестру, – заключил Рене, стараясь успокоиться вместо того, чтобы взорваться.

Гнев ему не друг. Нужная ясная голова. Собравшись с мыслями, он приказал остальным:

– Феликс отправляйся к головному вагону – используй младших, нужно убрать дерево с путей. Оно там не само по себе возникло. Виви, пройдись по составу, возьми оставшихся сэв, заметишь, что подозрительное, – действуй по обстоятельствам. Роб, ты как? Если в норме – иди с Виви. И кто-нибудь, прикажите проводнику навести порядок в общей комнате – нужно заделать окно, пока поезд не тронулся, иначе замёрзнем во время движения. Также нужно по-тихому убрать тела ревунов. В столице ими займутся во́роны.

Роберт тотчас подорвался, и хоть рана на плече была серьёзной, его голос не пострадал, так что он стремился оправдать свой «провал».

Реми и Рене остались вдвоём. Девушка задумчиво вертела в руках чашку крепкого чая, от которого уже слегка тошнило. Она заметила под ногтями бурую грязь и тяжело вздохнула.

– Не в первый раз я вся в крови, – брезгливо буркнула она. – Становится традицией. Как думаешь, что им от меня надо?

– Думаю, не только мы искали Дмитрия. У него остались долги перед ревунами. Возможно, через тебя они хотят выйти на него, – ответил Рене, перебираясь на освободившуюся кровать и прислоняясь к подушке. – А может это его люди пытались вернуть тебя.

Реми скептически уставилась на него.

– Папа никогда бы до такого не опустился.

– Я лишь рассматриваю варианты, – тотчас отступил Рене, отмечая, как девушка выделяет Дмитрия. Ему было трудно принять, что она считает Птицееда отцом. – Ты как? Столько потрясений за короткий срок. Можно сказать, что это какая-то бесконечная полоса невезения.

– Дай мне выспаться в нормальной кровати, отмыться под горячим-горячим душем, а ещё угости приличным ужином с хорошим куском мяса под каким-нибудь острым соусом – и я буду как огурчик, – Реми нервно рассмеялась, проводя рукой по полотенцу на голове. – Нет правда, я не кисейная барышня, чтобы хлопаться в обморок всякий раз, когда какая-то шваль пытается сделать мне больно. Главное, чтобы всё это не вошло в привычку.

Рене поднялся с места и приземлился рядом с Реми. Он аккуратно взял её за руку, поглаживая тыльную сторону ладони, показывая, что он рядом. Вблизи заметно, как сильно парень задеревенел от напряжения. На его кожанке проступали следы крови и несколько порезов, но Рене игнорировал собственную усталость ради неё. Чтобы она видела его сильным и способным защитить.

– Спасибо, что переживаешь за меня, – прошептала она, переворачивая их руки и утыкаясь головой в его плечо.

– Ты моя сестра. Я не готов потерять тебя, только обретя.

* * *

К вечеру они подъехали к столице. Реми даже умудрилась немного поспать под тихий разговор ребят, обсуждающих детали случившегося. Однако она не видела снов, только какую-то горячую вязь из осколков прошедших событий, в которой сплетались крики, громкий бой часов и запах затхлости. Проснувшись разбитой, она выпила несколько чашек кофе, чтобы сбросить оковы неприятной дрёмы.

К концу поездки пятёрка сошлась на том, что их преследовали от самого дома Реми. Вероятно, ревуны проследили покупку билетов Феликса и смогли заранее спланировать нападение.

– По крайне мере, ясно, что ты не одна из них, – очаровательно улыбнувшись, заявила Вивьен, заслужив тычок от Роберта. – А что? Неужели вы думаете, что во́роны не сочтут Ремию подозрительной? Такая внезапная удача – найти дочку графа после стольких лет! А, в результате, она ничего не знает. Это породит много неприятных вопросов.

– Можешь себе представить, сколько их у меня самой, – пробормотала Реми, совсем не обидевшись на выпад сэвы.

– Мы во всём разберёмся, – кивнул Рене, когда поезд начал тормозить, подъезжая ко вокзалу.

Солнце освещало яркие, сентябрьские деньки, и столица купалась в рыжих и сизых от дыма тонах, наполняя поезд городским гамом из самых разных звуков. Они видели, сколько людей и сэвов собралось на перроне встречать поезд из пострадавшего Вильнёва. Они слышали зазывающие крики мальчишек – торговцев газетами, кричащих о жутких разрывах и предлагавших узнать подробности всего за несколько роллов.

Однако готовясь к выходу, они не ожидали, что их так быстро возьмут в оборот. Стоило поезду затормозить, как лязгнули входные двери и на пороге их общего купе появилось сразу несколько во́ронов. Все – старшие сэвы и при оружии, которое тотчас наставили на Реми.

– Сударыня, именем Императора, просим вас выйти из вагона. Без резких движений и криков, – холодно заявил мужчина посередине. Единственный безоружный.

Он сразу не понравился Реми. Холёное лицо, квадратная как у бульдога челюсть и немигающие, золотые глаза. В представительной, вороньей форме тёмно-серого цвета. Даже не разбираясь в нашивках, девушка быстро поняла, кто здесь самая большая шишка.

– Ваша благородие, здесь какая-то ошибка, – вступился Феликс, пытаясь оттеснить Реми в сторону.

Ему не дали этого сделать – парня тотчас оттолкнули в сторону, прижимая лицом к стене. Аналогичным образом попытались поступить и с Рене, когда главный прикрикнул:

– Отставить! Это же сынок графа Беркута. Ушедший в самоволку вместе со своими сокурсниками, – хищно усмехнулся мужчина, входя в купе и вынуждая Рене отступить назад. – С ними будет говорить их начальство. Думается мне, господин командир Виктор Гриф в высшей степени оценит поведение своих подчинённых. Как и его сиятельство, господин граф. А с девицей, до выяснения обстоятельств, разговор будет особый. И без поручителей, легко внушаемых молодых мужчин, – добавил он, цепляя взглядом как Феликса с Робертом, так и было возмутившегося Рене. – В противном случае, поступки будут оценены не в частном порядке, а в соответствии со всей строгостью закона. Напомнить вам обо всех прегрешениях или вы готовы вести себя подобающим образом?

– Рен, всё в порядке. Я ожидала чего-то подобного, – воскликнула Реми, замечая, как вскипает брат. Девушка смело вышла вперёд прямо под немигающий взгляд во́рона. – Однако смею заметить, что в случае вашей недальновидности, другие последствия не замедлят себя проявить. Ведь если ваши планы на мой счёт выйдут за пределы разумного, а подозрения окажутся беспочвенными, как всё это отразится на вас? И как к вам обращаться, сударь?

– Ваше высокопревосходительство – так было бы уместнее. Имею честь представиться – действующий тайный советник, Коршун Ульрих, сударыня. И вам следует хорошенько запомнить моё имя и звание. В моих силах основательно испортить жизнь всем юным птахам, стоящим передо мной, – с ироничной назидательностью отбрил её мужчина.

Даже Рене вздрогнул от имени этого сэва, что уж говорить об остальных.

«Очень высокий чин. Значит я влипла», – сообразила Реми, стараясь не выдать лицом своего потрясения. «Если такой сэв лично вышел взять меня в оборот, дела скверны до безобразия!»

– Вяжите! – Реми выставила руки вперёд. – Но вы, Ваше высокопревосходительство, будете разочарованы.

– Это мы посмотрим, – мягко ответил тайный советник, щёлкнув пальцами.

Девушку аккуратно взяли под руки, выводя наружу к освежающему холоду осеннего полудня. Реми не расслышала, что Ульрих прошептал на ухо Рене, но догадалась, что ничего хорошего.

На улице их уже ожидали остальные во́роны, устроившие всё так, чтобы праздные гуляки и посетители вокзала не заметили деталей происходящего. Реми отделили от остальных и повели в полицейскую машину, однако она успела заметить, как отпустили Вивьен, когда к Ульриху подошёл высокий мужчина в такой же, как и у ребят, военной форме, который сказал что-то негромко, кивая на Виви.

Незнакомец был крайне недоволен Рене, он едва сдерживался, однако заметив, что Реми смотрит, как-то разом успокоился и даже подмигнул ей, что вызвало в ней крайнее удивление.

«Он знает меня?» – подумала она.

– А поаккуратнее нельзя? Меня уже повозили ночью по земле, это, знаете ли, было неприятно! – воскликнула сэва, когда её грубо затолкнули в машину.

– Всё будет, милочка. Мы с тобой только начали, – довольно заметил Ульрих, размещаясь рядом с водителем и приказывая трогать. Реми зажали как в клещах, и она решила заткнуться, понимая правоту его слов.

Глава 6. Души жестокие порывы

Под потолком летала муха. Маленькая такая, вертлявая и со сбитым прицелом, так как постоянно врезалась в лампу и от этого носилась ещё быстрее и суматошнее. Реми уже несколько часов развлекала себя наблюдением за мухой и периодическими попытками её поймать. Чем ещё можно заниматься в комнате для допросов?

Скрипящие стулья, стол со сколами, ржавая решётка на окнах и облупившаяся краска на стенах, от которой шёл странный, металлический запах. Кроме мухи, влетевшей сквозь приоткрытую форточку, заняться было нечем. Здесь было промозгло, сыро и скучно.

Пару раз Реми пыталась призвать стражу, чтобы попросить воды и напроситься в туалет, просто чтобы отвлечься, но нет. Если подозрительную деточку нужно подольше промариновать, так тому и быть.

От неопределённости в голову лезли всякие нехорошие мысли и наступало противное отупение. Никто за ней не пришёл. Ни Рене, ни остальные. Они забыли о ней или же с ними обращаются ещё хлеще?

Чего хочет этот действующий тайный советник? Чистосердечного признания? Но в чём?

Два дня назад она была дочерью антиквара, а сегодня неизвестная сэва. Разве Рене может быть уверен в том, что она его Реми? Совпадают имена, внешность, возраст, какие-то характерные особенности, но так ли всё однозначно? Как она могла быть человеком все эти годы? Нельзя перестать быть сэвой. Это не готический роман про вампиров и оборотней. Вид изменить нельзя.

Щелчок отворяемого замка одномоментно обрадовал и испугал, а появившийся Ульрих вновь вернул ей скверное расположение духа. Его вопросы и злобный, но в то же время ласковый голос, вызывали головную боль и злость. Вопросы-вопросы-вопросы. Где её отец. Чему он её учил. Были ли другие ревуны. Знает ли она места встреч. Кто отдавал приказы Дмитрию. Чем занимается её брат. Её перевербовали? Послали сюда, чтобы она навредила императорской семье? Поэтому её нашли? Всё это было спланировано?

– Да сколько можно?! – заорала Реми, ударяя кулаком по столу, а Ульрих только глазами сверкнул, словно дождавшись нужной реакции. – Я ничего не знаю! Меня никто не вербовал! Или вы считаете, что случившееся в поезде, – моя вина?! Думаете, я совсем тупая?! Хватит рисовать из меня невесть кого! Я ничего не знаю! – она вновь сорвалась, предчувствуя остроту в лёгких.

– Но-но-но! Не надо будить нижний крик. Вы не первая подозреваемая сэва. Эти стены отразят вопль, возвращая назад. Будет больно.

Реми злобно сощурилась, скрипя зубами.

– А что вы хотите тогда услышать?

– Правду, – Ульрих наклонился вперёд, заостряя внимание на ней. – Если вы не готовы к признанию – это ничего. Мы подождём. Здесь полно уютный камер два на два метра. Правда без окон и отопление так себе, а осень в столице холодная. Зато кормят. Чаще чем раз в сутки. Будет хлеб, и даже каша на воде. Не шикарные апартаменты, но и вы не благородная сэва, думаю привыкните быстро.

Скрестив руки на груди, Реми мягко прошлась по родословной Ульриха, сопроводив речь дополнительными едкими комплиментами с участием птиц и червей. Она очаровательно улыбнулась, когда он поморщился.

– Вы не похожи на девушек вашего положения. Следует быть более воспитанной со служителем закона, – процедил он. – Должны же понимать, что у каждого вашего слова будет последствие.

В ответ она выставила средний палец, восклицая:

– Да, действительно, где мои манеры! Видимо, не научили, как правильно вести себя в застенках вороньего гнезда! Но вы же такой представительный сударь, наверняка знаете, как воспитывать таких негодниц, как я. Только воспитывая и вы не забудьте о последствиях своих действий.

– Острый язычок. Как и должно быть у юной революционерки. Никакого уважения к сэвам и закону. Отец наверняка вами гордится. Вот вы утверждаете, что ничего не знали. А как вы не могли знать, что вы тоже сэва? Неужели мы что-то упустили и теперь по стране ходят желтоглазые человечки с острым слухом и зрением?

Реми смутилась. А эта воронья падаль не мытьём, так катаньем лезет в душу, пытаясь хоть что-то вынуть.

– Я была нормальной до театра. Говорила же. Там что-то случилось со мной. И я стала такой.

– Есть способ заглушить сэву, – Ульрих решил подкинуть косточку, заметив, как заинтересовалась девушка. Он, сделав вид, что думает, вынуждая её раздражаться сильнее, и заговорил медленно: – Наши младенцы громко кричат. Иногда крик становится нижним, что несёт угрозу таким слабеньким человечкам. Тогда малышам дают молоко. Особенное молочко из особенных травок. В больших концентрациях он может даже погасить сияние детских глаз, а если превысить дозу – убить.

Она хотела было что-то сказать, но осеклась. Только открывала рот, обращаясь к воспоминаниям. А потом прерывисто выдохнула, стекленея на глазах. Такое не подделаешь. Осознание предательства близких людей.

– Молоко, – облизнув губы, через силу выговорила она. – Мне с детства давали молоко. Паша говорил, что в нём особые витамины, ведь я была хилым ребёнком. Часто болела. Кружилась голова и я ходила во сне. Каждые недели две он приносил его перед сном.

– Тебе от него становилось легче?

«Я от него не видела сны», – но девушка промолчала.

– На этом пока всё. Вам нужно время обдумать свои слова.

Реми вырвалась из воспоминаний и хмуро уставилась на поднявшегося Ульриха. Мужчина выглядел чересчур довольным и ей захотелось насолить ему, но она не знала как. Он здесь, чтобы выжать из неё всё до капли, а она не знает, как это остановить!

В дверь постучали и на пороге появился младший офицер в сопровождении высокого, черноволосого мужчины в мундире с незнакомыми знаками отличия. Он сухо оглядел Реми, его брови приподнялись, будто он узнал её, а потом сэв сосредоточился на советнике.

– Что здесь происходит?

– Господин граф, Роман Беркут, какая встреча! Вы быстро обо всём узнали.

– А разве могло быть иначе, если вы взяли мою дочь под стражу и допрашиваете как какую-то вшивую человечку? Думаете, не найдётся способа охолодить вас?

Лицо Ульриха превратилось в холодную маску. Он сумрачно глянул на подмигнувшую ему Реми и, пожевав губы, произнёс спокойным тоном:

– Кроме заявлений вашего сына, нет никаких доказательств, что эта сэва является вашей дочерью, господин граф. А обстоятельства её обнаружения крайне подозрительны, как и поведение данной особы. Прежде чем не выясним всё о её прошлом, было бы крайне неразумно выпускать девицу.

– А как вам это доказательство, – Роман Беркут вытащил из скрытого кармана мундира небольшую фотографию и протянул её Ульриху. – Вы прежде уже видели этот портрет, но стоит освежить воспоминания.

Реми не удержалась и подошла к мужчинам, из-за плеча глядя на фотографию. На ней была изображена она сама. Старше и немного иначе. Чуть глубже посажены добрые глаза, губы мягче и линия скул круглее. Но в остальном – несомненное сходство!

– Это моя мама? – осторожно спросила она, глядя на настоящего отца.

Что-то в нём было такое, что отличало его от Рене. Может жёстче взгляд? Осанка или какая-то струна внутри, о которую легко порезаться. Внешне они, наверное, похожи. Правда он выше и крупнее, чем сын. Короткая борода делает лицо квадратным, и глаза, они были слишком жёлтыми. А от того казались неестественными. Звериными. Реми передёрнула плечами от неприятного ощущения.

И этот холодный старший сэв – её отец?

– Да, Ремия Беркут, дочь Алисии Беркут. Старшая сэва, графиня из рода Беркутов, – он отвечал ей, но смотрел исключительно на Ульриха, словами надавливая на мужчину.

Тот и рад бы ответить, но сейчас все его карты биты. На Реми не было ничего, кроме подозрений, а их недостаточно, чтобы задержать девушку, выглядевшую совсем как Алисия Беркут. Девушку, которую признал как Рене Беркут, так и его отец.

– В таком случае, вы свободны, госпожа графиня, – без улыбки заявил Ульрих, разворачиваясь к Реми. – Простите за неподобающее обращение, обстоятельства были исключительными. В дальнейшем рассчитываю на сотрудничество в поисках ваших похитителей.

Реми обошла Ульриха, вставая рядом с Романом Беркутом, вблизи ощущая мощную волну силы, исходившую от этого сэва. Он положил руку ей на плечо, словно предугадывая её намерение сказать что-то неприятное и злое.

– Что именно вы хотите от меня?

– Постарайтесь вспомнить названия городов, где вы проживали. Имена людей, с которыми контактировал Дмитрий или Павел. Мы должны поэтапно составить карту ваших перемещений за эти годы. Возможно, это поможет выйти на похитителей или на другие ячейки ревунов.

Рука Романа сделалась горячее, она давила на Реми, будто состоя из адского пламени.

– Сделаю всё, что в моих силах. Но боюсь, мало чем смогу помочь. Оте… Дмитрий не посвящал меня в свои планы, а события детства помню слабо. Мы жили обособленно и у нас не бывало гостей.

– Вы уж постарайтесь. Мало ли что может ещё случится. Стоит обезопасить вас и вашу семью.

Ульрих будто лимон проглотил, так позеленело его лицо от натуги. И ей бы ввернуть пару насмешливых слов, но прикосновение Романа уже сравнялось с тисками стальной перчатки. Он отпустил её только когда они раскланялись и покинули допросную. И ни слова не сказал до момента, пока не покинули задворки гнезда и не оказались в приёмной, где их ожидала немолодая, но красивая и элегантная женщина.

– Ремия, – поднявшись с кресла, воскликнула она, с добрым удивлением разглядывая её. – Поверить не могу, ты правда нашлась!

Реми перевела взгляд на Романа и тот пояснил:

– Это твоя мачеха, моя жена Инга Беркут.

– Когда услышала, что тебя нашли, я возблагодарила ангелов за чудесное спасение! Это же настоящее чудо! Божественные создания благословили нашу семью – мы все снова вместе, – она говорила мягко и в порыве чувств даже обняла застывшую Реми, которая нет-нет да и поглядывала на невозмутимого отца.

Тот изучал девушку, словно складывая в голове головоломку – кто это и что с ней делать. Абсолютно недушевный сэв. Правда жену любит – взгляд золотел, когда он смотрел на неё.

– А где Рене?

Инга отстранилась и как-то заискивающе улыбнулась, печалясь на глазах.

– Он несёт наказание за свои прегрешения. Не удивлюсь, что Рене станет первым Беркутом, исключённым из академии, – холодно заявил Роман.

– Наказание? – Реми чуть прикрыла глаза. – Он здесь?!

И, не дожидаясь ответа, почувствовала – да, брат рядом. И ему больно.

– Да. Вероятно, сейчас он проходит через первый этап. Виктор слишком добр к моему сыну. Оставляет шанс на искупление вины.

Слух Реми заострился до предела, она разом ощутила всё воронье гнездо, услышав каждого сэва, присутствующего в здании. Здесь было что-то ещё. Какое-то скопление, прямо в центре. Она не слышала, что продолжал говорить Роман, сосредоточившись на своём слухе, выуживая каждую деталь, а когда картинка собралась в единое целое, без слов вырвалась из рук Инги и бросилась обратно вглубь гнезда, огибая и сбивая каждого, кто попадался на пути.

Её будто чутьё вело, она точно знала, куда бежать и в конце концов вынырнула на внутренний дворик, где под проливным дождём собрались старшие и младшие сэвы, окружая двух мужчин, застывших под светом единственного фонаря. Один из них был прикован цепями к выступам в брусчатке, а другой нависал сверху, крича низким, вибрирующим голосом, отчего прикованного клонило к земле, и вода вокруг танцевала, будто по ней били молоточками.

Это был Рене, и девушка, расталкивая собравшихся, бросилась вперёд, наперерез кричащему, накрывая брата собой и получая вместо него очередную порцию крика, от которого завибрировали внутренности и Реми завопила не своим голосом, но рук не убрала.

– Прекратите! – заорала она, удерживая полуобнажённого и мелко дрожащего брата. – Так нельзя!

Она чувствовала его боль, как свою и не слышала ничего, что пытались ей сказать снаружи. Только биение сердца брата, только это бесконечное давление, от которого всё крутило и сжималось до точки, пытаясь принизить её, пытаясь укротить, сжать и сделать невыносимо мелкой, ничтожной, крошечной. Крик оборвался и её попробовали стащить с брата, но Реми по-звериному вырывалась, продолжая за него держаться.

– Отстаньте! Хватит! – кричала она, когда отцепились пальцы и её отшвырнуло назад.

Под бесконечным дождём зрение затуманилось, и она не сразу разглядела очертания Романа Беркута, в бешенстве глядящего на неё. Только тогда Реми увидела картину целиком. Увидела стоящих поодаль Феликса и Роберта, в немом изумлении глядящих на неё. Увидела ошарашенного истязателя брата, того самого незнакомца с перрона.

Остальные стояли неподвижно. В них читалось непонимание случившегося. Как трое старших сэв так долго не могли вырвать Рене из её рук? Что за гнев раскрылся в девчушке, отчего она смогла выдержать давление нижнего крика и удержаться на месте?

– Реми, всё нормально, – раздался охрипший голос Рене, он лежал на брусчатке, прижимаясь к ней всем телом. Подняв голову, он улыбался, пытаясь успокоить её. – Так надо. Это часть наказания. Я должен через это пройти.

Она выдохнула со свистом, не сумев выразить словесно всю ту ярость, что скопилась внутри. Это ненормально. Так нельзя поступать со своими. Это бесчеловечно! Мысли остались при ней, а после ей помогла подняться Инга, что-то шептавшая на ухо.

– В ней есть запал Беркутов, – внезапно заявил незнакомец, улыбаясь и гася гневную отповедь Романа, который смотрел на Реми как на злостную букашку, выползшую из-под каблука. – Меня зовут барон Виктор Гриф, я старший офицер и командир этих своевольных курсантов под предводительством твоего братца. Ремия Беркут, рад с тобой познакомиться! Твой поступок запомнят надолго, – и он засмеялся. – А теперь уведите её отсюда, пока она ещё что-нибудь не отчебучила, что может сильнее навредить Рене. Строгость наказания соразмерна преступлению. А вы, госпожа, не на службе и не можете знать наших распорядков.

– Реми, езжай домой. Я вернусь, когда со мной закончат, – выговорил Рене, вставая на колени.

От холода дождя он посинел, отчего ярче проступили жилистые мускулы на его теле. Он едва держался, но был готов принять новый удар, если того требует закон.

– Да, дочь. Отправляйся домой. Я останусь с сыном и прослежу за дальнейшим укрощением строптивца. С тобой мы поговорим позднее. Инга, – Роман обратился к жене, и та кивнула, мягко удерживая Реми.

Однако девушка сделала лишь несколько шагов назад, а потом остановилась и, оглядев всех и каждого, ледяным тоном заявила:

– Если вы навредите моему брату – я сделаю так, что вы никогда об этом не забудете!

И только потом позволила себя увести.

* * *

На улице их ожидала машина с шофёром Иваном, расторопно раскрывшим перед ними заднюю дверь. Он с тщательно скрываемым интересом поглядывал на Реми, но вёл себя сдержанно и учтиво.

Роскошный автомобиль тронулся в сторону городского поместья семейства Беркут. Реми невнимательно слушала мягкую речь Инги, говорившую о том, как они все счастливы, что она снова с ними. Какое это благословение, что она нашлась. Что обязательно нужно устроить приём в её честь, когда девушка немного освоится и, разумеется, сходить в церковь и воздать должное хранителям рода Беркут за то, что Реми цела и невредима, и что с ней не случилось ничего…

– А вы думали, меня будут держать на привязи в цепях, и тыкать иголками? – перебила Реми, когда женщина начала прохаживаться по её отцу в самых нелестных выражениях.

Та осеклась и виновато улыбнулась.

– Но мы же ничего не знаем о том, через что ты прошла, милая. Все эти годы только я и Рене действительно не сомневались, что ты жива, – она прижала руку к нательным крыльям, что всегда носили истово верующие англикане.

При свете фонарей, Инга выглядела доброжелательно, но слишком уж наивно. Белокурая, лет сорока, в скромном, зелёным платье, но с дорогими украшениями. Она коротко стригла волосы, завивая их как волну с правой стороны, и мало пользовалась косметикой. Одинаково хорошо подходила и к представительному приёму в графском доме, и к посещению церковных собраний. Слишком милая для никак не утихавшей Реми.

– Как они могли так обойтись с Рене? – порывисто выпалила девушка и даже водитель, сидевший за стеклом, вздрогнул от резкости вопроса. – Он же один из вас. Это давление могло его убить!

Инга сморщила нос, потом вновь улыбнулась, как-то заискивающе, словно пытаясь про себя подобрать правильные слова, которые Реми будет готова услышать.

– Мы не люди, Ремия. Нас часто обвиняют в буржуазных замашках, в потворстве низменным порывам, в том, что мы купаемся в роскоши, не заботясь о черни. Но подумай – даже сын графа несёт ответственность за свои действия. Мы единственная защита людей от морликаев, – она провела рукой справа налево, будто помахав крыльями, отгоняя нечистую силу. – Это несёт в себе определённые обязательства. Рене является курсантом Ролльской академии боевых сэв. Со второго курса он, как и его сокурсники, приступил к патрулированию городских улиц. Так действуют по всей империи. Наши дети первыми бросаются к разрывам, оберегая людей. А он ушёл с дежурства. Влез в кабинет своего командира и украл важные сведения. Чудо, что ему удалось вернуть тебя целой и невредимой. А что, если бы действия неопытного курсанта привели бы к тому, что Дмитрий снова сбежал бы с тобой? Ты могла погибнуть. Он сунул нос в то, чего не понимал. За такое его обязаны исключить из академии. Вместе с остальными.

– Мне казалось здесь уместнее награда. Я же вернулась домой, – пробормотала Реми. – Если закон так суров и однозначен, зачем эти бесчеловечные пытки?

– Потому что командир Виктор Гриф ценит Рене. И уважает наш дом. Он отпустил Вивьен, чтобы она успела предупредить Романа о происходящем. Именно так отец нашёл тебя, – Инга облизнула губы, наклоняясь вперёд. Она говорила негромко, чтобы водитель не слышал их беседу. Только острый сэвский слух позволял Реми слышать её слова. – Виктор выбрал наказание, которое не использовали несколько десятков лет именно потому, что оно такое суровое. Младший сэв лишился бы слуха от этого давления, но не Рене. Он выстоял, потому что он Беркут. Потому что он сын своего отца. Это давление используется, чтобы приглушить инстинкты, сделать сэва более послушным. После такого никто не посмеет требовать исключения Рене из академии.

– А академия для Рене – это всё?

– Испокон веку практически все члены семьи Беркут являются боевыми, а не светскими сэвами. Чтобы прямой наследника графа был исключён? Это уничтожит Рене и поставит пятно на репутацию твоего отца.

– Что-то он не шибко был рад меня видеть.

Инга положила руку на колено Реми, чуть сжимая его. Она вновь превратилась в мягкую женщину с тёплой улыбкой на устах.

– А как иначе? Он же военный. Для них естественно терять друзей и близких. Он лучше обучен укрощать горе, чем жить с ним. Потребуется время, чтобы Роман оттаял и принял тебя. Но, поверь, за этой холодной маской скрывается любящее сердце! – Инга улыбнулась вновь и Реми осторожно ответила на улыбку.

* * *

Городское поместье семейства Беркут имело перед собой средней величины дворик с оградой и кованными воротами, само двухэтажное, окрашенное в приятный, голубой цвет, и при свете фонарей казался почти сказочным. На втором этаже располагался балкон с высокими, пухлыми колоннами, а на самом верху – застеклённая башенка с птичьим флюгером. По обе стороны от здания находились хозяйственные постройки, а в центре двора клумбы с фонтаном, уже отключённом из-за наступления холодов.

Инга отпустила водителя и провела Ремию внутрь. Сейчас большая часть слуг спала – время за полночь, но для девушки разбудили служанок, чтобы они помогли ей переодеться, вымыться и отужинать.

– Я взяла на себя смелость распорядиться, чтобы подготовили комнаты твоей матери, – деликатно заговорила Инга, за руку ведя Реми под любопытные взгляды неспящей прислуги. – Твоя детская слишком мала, а ведь ты выросла в настоящую леди. И выглядишь в точности, как она! Та же фигурка, цвет волос и глаз. Я будто гляжу в прошлое.

– Вы знали мою маму?

Лёгкая тень проскользнула по лицу Инги, застывшую на пороге комнаты.

– Мы были подругами, – она чуть поджала губы, с печалью глядя на Реми. – Иногда я гадаю, как сложилась бы наша жизнь, если бы не те события. Были бы мы счастливее?..

Женщина, стирая грусть с лица, очнулась и отбросила прошлое, раскрывая двери и пропуская Реми внутрь. Это была гостевая комната, из которой вели двери в небольшую, уютную спаленку с одной стороны, а с другой – в ванную и гардеробную.

Было заметно, что чехлы сняты совсем недавно и комнату проветривали, однако запах пыли и запустения всё ещё держался в воздухе. Реми отметила, насколько роскошно выглядит это место. Слишком богато для девчонки, выросшей на чемоданах.

Огромная кровать почти в половину комнаты потрясала количеством подушек и тяжеловесным двухсоставным балдахином в зелёных тонах. Окна, выходящие на задний дворик с беседкой, открывали вид на городской парк, ныне утопавший в золотых и красных листьях. С небольших тумбочек на неё смотрели портреты незнакомцев, а напротив кровати уместился туалетный столик с высоким ажурным зеркалом и десятком баночек, вытащенных из полочек под ним.

От слабого ветра ветви деревьев царапали стёкла, и где-то негромко пела ночная птица. Подойдя к окну, Реми заметила внизу кормушку, качающуюся в полутьме.

Комната успела прогреться – ради неё включили отопление. Запустили водопровод, и она, впервые со вчерашнего дня, смогла нормально вымыться. Девушка не допустила до себя служанок, предпочтя самостоятельно заняться собой. Её поразило количество изысканной одежды в гардеробной, ныне устаревшей, но всё ещё очень красивой. Зайдя внутрь, она задержалась на мгновение, впитывая в себя остатки аромата женских духов.

– Мама, – она вздрогнула, будто на миг окунувшись куда-то глубоко-глубоко внутрь себя, воскрешая нечто утерянное. Прикосновение женской руки к щеке, влажный поцелуй в лоб, касание глаз и мягкое объятие. Нижняя губа Реми задрожала, и она медленно опустилась вниз.

«Как он мог так поступить со мной? За что? Он лгал каждый день. Обо всём!» – она захотела возненавидеть его, но не смогла. «Я должна найти Дмитрия. Должен быть правильный ответ, который всё объяснит!»

Она не могла долго так сидеть – скоро вернулись служанки с ужином, и заглянула Инга пожелать спокойной ночи. На вопрос, когда возвратятся Рене с отцом, женщина пожала плечами.

– Это мужские дела. Я знаю, ты многое пережила за последние двое суток. Все мы скорбим вместе с Вильнёвом – случившаяся трагедия ужасает. Ты отдыхай. Набирайся сил, выспись. А когда будешь готова – вернутся и они, – Инга осторожно обняла девушку, проводя рукой по её волосам, шепча, – всё будет хорошо, милая. Тебя никто не тронет. Ты, наконец-то, дома.

* * *

Она плохо спала. Слишком мягкая постель, слишком тихий дом. С улицы не доносилось ни звука, не было привычной трамвайной трели, разговоров ночных гуляк, шума автомобильных шин, гомона никогда не спящей улицы.

Каждый раз, когда глаза закрывались, что-то заставляло её подскочить, оглядываясь, будто вокруг всё пылает огнём. Она заново переживала последние дни. Заново чувствовала запах из пасти морликая, заново ощущала цепь на своей шее и вновь пыталась вырваться из пут.

Оставленные стеклом царапины на животе ныли, а плечо жутко болело от удара. И она чувствовала то невыносимое давление, что пригибало к земле, сводя мышцы судорогой. Она чувствовала боль брата, чувствовала нестерпимое желание остановить крик в глотке его командира и растерзать его трахею за то, что он творил.

Перед глазами вставало самодовольное лицо Ульриха, высокомерно глядящего на неё. Как же её бесило, что он посмел так говорить о её семье и о ней самой! Она представляла, как стирает птичьими когтями ухмылку с его губ, навсегда искажая ненавистное лицо. И отец… этот холодный, чёрствый сэв, в котором не было ни капли любви к собственному сыну! Как смел он бросить его во́ронам на съедение? Как мог он допустить такое?!

Она ворочалась до самого утра, пока не услышала снизу шум, а потом полоска света прошлась по её комнате, и она увидела фигуру брата на пороге спальни. И тотчас поднялась, опираясь о подушку.

– Рене!

Он шире открыл дверь и зашёл внутрь, ступая медленно, идя, как если в его спину вставили металлический штырь. Но всё равно, присаживаясь на кровать и беря девушку за руку, Рене улыбался с заботой, без всякой тяжести.

– Почему-то так и думал, что ты не будешь спать, – негромко произнёс он, сжимая её ладонь. – Я лишь хотел удостовериться, что с тобой всё хорошо.

– Лучше скажи как ты? Этот пресс…

– Называется Ангельская длань. Чертовски больно, но лучше так, чем быть исключённым из академии, – кривая усмешка и немного печали – Рене не хотел показывать, как на самом деле тяжело ему всё это далось. – То, что ты сделала, было невообразимо. Ты настоящая Беркут. Ничто не способно нас сломить.

Реми провела рукой по его щекам и лбу, стирая усталость. Она хотела сказать что-то резкое насчёт их отца, но сдержалась. Сейчас многое стало неважным.

– Прости, что не смог уберечь тебя от Ульриха. Он оказался расторопнее, чем я думал. Прежде мы не встречались, но я много наслышан о действующем тайном советнике. Он не тронул тебя? Чего он хотел?

– Запереть меня в камере и выбросить ключ. Это если кратко. В остальном, основной целью было вытащить из меня всё, что знаю о Дмитрии. Историю наших перемещений, контакты, связи, пароли-явки. Будто я и правда часть какой-то сверхсекретной группировки, – ворчливо ответила Реми, подтягивая выше одеяло. – Роман вытащил меня. Но не думаю, что Ульрих так легко отцепится. Он как ищейка – взял след и не слезет, пока не получит желаемое.

Рене что-то проворчал неразборчиво, а потом качнулся вперёд, чуть теряя равновесие.

– Эй, всё в порядке?

– Просто устал. Это были долгие дни. Пожалуй, мне нужно выспаться. Впереди не менее насыщенные события ожидаются.

– Наш… отец что-нибудь сказал обо мне?

Рене не ответил, просто пожал плечами, отметая возможные слова как несущественные. Он смотрел на сестру и не мог налюбоваться. Она напоминала ему сказочную птицу, вернувшуюся в родные края. Его завораживала сама мысль об окончании долгого и трудного перелёта, и что теперь всё в его жизни изменится. Что теперь есть та, о ком он хочет заботится. Та, кто, не раздумывая, бросилась ему на помощь. Его маленький воробушек, который когда-нибудь превратится в огненную жар-птицу.

Глава 7. Дома ли я?..

Утро Реми провела с Рене и Ингой за плотным завтраком. Ей представили прислугу, многие из которых служили при семействе Беркут более двадцати лет, так что помнили её ещё маленькой. Сухощавая старшая по дому Татьяна умилилась, говоря, как же Реми похожа на мать и какое же это горе было её лишиться.

В доме также проживали родители графа, престарелые Михаил и Агафья Беркут, жившие в правом, удалённом крыле здания. Будучи весьма почтенного возраста, они имели проблемы с памятью, им было тяжело передвигаться, и пара редко покидала свои комнаты, предпочитая слушать в полутьме музыкальные пластинки, сидя на глубоком диванчике под тёплыми пледами. У них мёрзли кости, а глаза болели от яркого света.

После завтрака Инга отвела Реми познакомиться с ними, и Агафья узнала в девушке свою первую невестку – Алисию. Подслеповато щурясь, старушка растроганно прошептала:

– Такое прелестное личико. Ты ему обязательно понравишься, моя милая. Ты породистая птичка, ему под стать.

Реми удивлённо охнула, когда Агафья с неожиданной твёрдостью сжала её запястье, наклоняя ниже и шипя прямо в лицо:

– Не вздумай противиться. Мы не зря выбрали именно тебя.

Вырвавшись и потирая разнывшуюся руку, Реми отошла назад, наблюдая, как Инга что-то убаюкивающе шепчет Агафье, пока Михаил сумрачно разглядывал Реми, силясь что-то вспомнить. Эта гостиная, полная фотографий и пожухлых цветов, напоминала склеп забытых эпох, как и сэвы, сидевшие перед ней. Тягостная атмосфера давила на девушку, вместе с заунывной мелодией, доносящейся из граммофона.

– Хараша! – внезапно чётко заявил Михаил, приоткрывая глаза и пялясь на Реми. – Ты покричи для старика, я хочу услышать, как ты кричишь!

Инга тотчас переключилась на него, подоткнув одеяло и расправляя складки. Она шептала, что слишком рано, девочка ещё не готова, а как будет, то обязательно споёт для него. Старик не унимался, тогда Инга тихо-тихо запела, и Михаил с Агафьей задремали.

Обернувшись к Реми, она жестом предложила оставить стариков. Плотно прикрыв за собой дверь, женщина отчитала стоявшую в коридоре служанку, велев лучше за ними присматривать – чаще менять цветы и протирать пыль. И пора бы устроить генеральную уборку, а вечером вывести пожилую чету в парк на прогулку.

Когда служанка ушла, Реми поинтересовалась, о чём говорили старики.

– Они сэвы старой формации, дорогая. Граф Михаил Беркут выбрал невесту после тщательно отбора. Он готовился передать бразды управления семьёй и хотел, чтобы рядом с сыном находилась достойная девушка с идеальным голосом. Твоя мама, Алисия Беркут, из очень отдалённой боковой линии, оказалась подходящей кандидатурой. Позже я покажу тебе родовую книгу.

– То есть родители не любили друг друга?

Инга аккуратно заправила вырвавшийся из причёски волосок, вновь улыбаясь как бы украдкой, словно делясь мягкими, семейными тайнами.

– Дорогая, мы старшие сэвы. В наших семьях брак – это обязательство перед предками. Мы должны блюсти чистоту линий, сохраняя уникальность своего вида. А любовь – это роскошь.

– Вы не любите графа?

Инга чуть зарделась, опуская глаза и комкая в руках край платья. Она не сразу ответила, подождав, пока мимо пройдёт несколько служанок с новыми цветами, а потом сказала:

– Иногда любовь благословляет нас, – её щеки окрасились сильнее, и она расцвела на мгновение, сбрасывая с себя прожитые года и превращаясь в молодую, прелестную невесту. – Ладно, не будем об этом. Ты так молода! Твоё время ещё придёт. К тому же ты Беркут. Став боевой сэвой, твой путь сложится иначе, чем у светской.

Реми хотела уточнить, о чём речь, но их нашёл камердинер графа и попросил девушку зайти в кабинет отца. Инга пожелала удачи, предполагая, что Роман определился с будущем дочери.

* * *

Широкий кабинет графа представлял собой светлое, но заставленное дубовой мебелью, помещение с двумя огромными окнами. Позади массивного стола, покрытого зелёным сукном, на стене висел портрет Великого Императора Николая Орлова в военном мундире. Сам Роман Беркут, сидя с идеально прямой спиной, подписывал документы, расторопно подаваемые секретарём. Немолодой младший сэв вежливо поприветствовал Реми, тогда как отец ограничился кивком, указывая девушке на неудобное кресло перед столом.

Несколько минут Реми сидела ожидая, пока на неё обратят внимание, оглядываясь по сторонам под тихий такт настенных часов и скрип перьевой ручки по бумаге. Когда они закончили, Роман отдал несколько распоряжений и секретарь удалился, оставляя отца и дочь наедине.

Граф выпил стакан воды, разглядывая своего ребёнка и ещё раз обдумывая её появление. Он явно не был готов когда-нибудь увидеть её живой, а уж тем более такой, какой она оказалась.

– Рене рассказал о твоих подвигах. Я рад, что ты проявила себя как настоящий Беркут, это говорит, что ты достойна нашего наследия и отвечаешь нашим стандартам. В тебе есть дух противоречия, как и в любом молодом сэве. В данный момент меня интересует, чего ты хочешь? – мужчина заговорил размеренно, без всякой эмоциональной подоплёки, как если бы речь шла о выборе мяса на ужин и подборе сортов вин. Он ничем не выказывал своего расположения к Реми, будто она обычный актив, которым следует грамотно распорядиться, а не его вернувшаяся дочь.

Прокашлявшись и осторожно подбирая слова, Реми заговорила также медленно, но уверенно, уже сложив в голове определённую картинку:

– Я хочу понять, в чём была причина событий двадцатилетней давности. Хочу узнать, зачем я была оторвана от семьи и выращена как… любимая дочь. Тех сведений, которые узнала о Дмитрии, недостаточно, чтобы разобраться в случившемся. Как верно заметил господин тайный советник, скорее было бы ожидать соответствующей подготовки как шпиона или лазутчика. Меня должны были воспитывать как коллаборациониста. Или же препарировать как лабораторное животное. Однако не случилось ни то, ни другое. Я росла в любящей, немного странной семье. Мне дали прекрасное образование, я говорю на нескольких языках, у меня есть познания в точных и гуманитарных науках. Я немного разбираюсь в правилах этикета и меня учили танцам. Мне знакомы исторические аспекты предметов древности и быта. Словом, я росла как дочь антиквара, и должна была стать его преемницей вместе с приёмным братом Павлом. Ничто в моём воспитании не указывало на какую-то иную цель.

– Однако ты здесь. А Дмитрий пропал. Тебя пытались похитить ревуны. И Ульрих уверен, что ты шкатулка с двойным дном. Всё это говорит о крайней запутанности твоей истории. Склонен доверять инстинктам старого во́рона, поэтому настоятельно рекомендую выполнить его требования и предоставить все значимые и нет сведения, которыми ты располагаешь. В остальном, мы выберем плавное знакомство общества с вернувшейся Ремией Беркут. Под руководством Инги ты изучишь историю и обычаи нашей семьи. Жена поможет тебе с исследованием сэвской натуры. Когда освоишься, мы поговорим вновь и решим, какое будущее тебя ждёт. Как Беркут ты склоняешься к историческому выбору семьи – быть боевой сэвой, однако ты не в том возрасте, чтобы начать полноценное обучение для поступления в академию, к тому же ты девушка. Всё это может создать сложности при окончательном выборе. В любом случае, ты моя дочь. Ты получишь соответствующие твоему положению права и обязанности. А что касается расследования – им и дальше будет заниматься группа Ульриха. Окончательные результаты будут сообщены, когда следствие подойдёт к концу.

Это была долгая речь. Реми никак не могла понять, что же именно думает господин граф. Её отец демонстрировал холодную выдержку и как будто, кроме обязательств перед родной дочерью, ничего не скрывал.

Он предоставлял ей выбор, но, в сущности, выбора не было. Чем бы она не решила заняться – это будет делаться в соответствии с его желаниями. Довольно однобокими, судя по его равнодушию. Вспомнив слова Инги о матери, Реми вздрогнула, представив себя сэвой, пригодной только для выгодного замужества. Молодой девушкой, которая не сможет уйти или отказаться, если ей такое вздумается.

Если она решится на побег – её вернут. Будет противиться – запрут в камере и допросам не будет конца. Всё чувствовалось как западня, где она в роли мышки, чья лапка уже касается взведённой мышеловки.

– Не имею возражений… господин граф?

– Не буду наставить на близости, Ремия. Ты можешь называть меня как тебе вздумается, – кивнул Роман Беркут. – Но на людях рекомендую всё же обращаться, как к отцу. Не стоит высшему обществу ставить под сомнение наше родство.

* * *

– Давай начнём с самого вкусного? – воодушевлённо предложила Инга, ведя Реми на подвальный этаж. – Прежде чем ты освоишь тонкости управления голосом, стоит начать с основ. Я хочу услышать твой крик. Рене говорил, ты сумела убить морликая. Это же потрясающе! Меня ангелы не одарили смелостью, присущей Беркутам, и я просто в восторге, что ты на такое способна!

– Вы не из Беркутов?

– Нет, моя милая. В девичестве я носила фамилию Сип. Мы с твоей мамой учились в одном пансионате. Я была её наперсницей и сопровождала на свадьбе, а после стала компаньонкой. Моя семья не такая знатная, как Беркуты, мы больше славимся духовными лидерами.

– Англикане?

– Священнослужители.

Спустившись по лестнице, они оказались в небольшом коридоре, ведущем к специальной комнате для тренировок управления голосом. Помещение изолировало звуки снаружи, также оставляя всё происходящее внутри. Пройдясь по абсолютно пустой комнате, Реми подвигала нижней челюстью, ощущая давление в ушах – так тихо здесь было.

Под потолком за толстым стеклом горело несколько лампочек, освещая небольшой металлический стол в центре, и подсвечивая серые стены с выступами в разных частях комнаты. Там прятали инструменты для практик.

– Это самое безопасное место для освоения нижнего голоса.

Инга обошла комнату по периметру, вытаскивая из стенного шкафа небольшую коробку и ставя её на стол. Она изменила своему привычному жизнелюбию, превращаясь в учителя, готового преподать первый урок. Взяв из коробки пустой бокал, она поставила его в центр.

– Ты можешь кричать как птица, тем самым создавая звуковую волну. Она уничтожит всё на своём пути, словно зверь, выпущенный на волю. Это первобытный инстинкт. Как когти и клыки у волка. Но мы можем контролировать инстинкты, как и люди, впервые взявшие в руки палку и сделавшие из камня оружие. Руки – это инструмент, как и наши голосовые связки. Ты способна выбрать длину звуковой волны, её ширину, массивность и конечный вес. Способна создавать ультразвук или гром, подобно штормовой волне. Голосом можешь управлять человеческими токами. Вызывать желание или страх. Усыпить или заставить гневаться. Ты можешь убить человека так, что все решат, будто это несчастный случай…

Инга говорила о множестве талантов, сокрытых в таком простом инструменте, как голос, но Реми слышала лишь одно. Всевластие. Сэвы способны так влезть в тело человека, что никто не поймёт, что с ним не так. Как ревуны смогли побороть эту власть в Урласке? Как они планируют провернуть нечто подобное здесь? Что это за ангельская сила? Как она уместилась в её шее? Неужели она способна на всё то, что говорила Инга?!

Как оказалось, вся палитра способностей недоступна никому. По природе сэвы имеют склонность к тому или иному дару, и, при правильном развитии, они могут достигнуть вершин мастерства. Чем больше заложено природой – тем больше возможностей.

Реми взяла со стола бокал, повертев за тонкую ножку. По весу и форме – бракованное стекло. Идеально для первой практики.

– Давай посмотрим, на что ты способна! – подмигнула Инга, вставая чуть позади тяжело вздохнувшей Реми.

По лицу девушки пробежала тень сомнения. Она неоднократно пыталась кричать прежде, но каждый раз что-то мешало рождению крика. Теперь она готова была увидеть себя настоящую. «Ты не человек. Ты сэва», – проговорила она про себя, пока Инга рассказывала, как стоит напрячь мышцы живота, расслабить и выпрямить спину, сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, и как стоит приспустить воздух из лёгких, нащупывая животом некоторую область чуть выше.

Она указала на своём теле это место, напрягая и выставляя, а потом втягивая живот. Реми, повторив, почувствовала какую-то пустоту там, где прежде не проявлялось никакой особенности. Последовательность действий привела к первому, слабому крику.

Ничего не произошло.

Реми пробовала вновь и вновь, экспериментируя так, как советовала Инга. И даже полностью расслабившись, просто крича во всё горло, она ничего не смогла сделать. От досады девушка разбила бокал о стену, чуть не попав в открывшуюся дверь, – на пороге возник Роман Беркут. Он оглядел осколки под ногами и выразительно изогнул бровь.

– Не получается?

– Крик есть. Но он слаб. Боюсь, события прошедших дней приглушили таланты Реми. Потребуется время, прежде чем она сможет пользоваться своими способностями, – объяснила Инга, успокаивающе кладя руку на плечо падчерицы. – Мы ведь никуда не торопимся?

– Печально, – сухо констатировал мужчина. – Я надеялся скорее узнать, на что способна моя дочь.

– Простите, что не оправдала возложенные надежды, – Реми сделала наиграно низкий реверанс, размахивая руками. – Видимо нападения, убийства и кровь на лице привели меня в недостойное состояние духа. Но я буду стараться!

Верхняя губа Романа дрогнула. Он чуть скрипнул зубами, никак иначе не выказывая своего раздражения. Оглядев паясничавшую дочь, мужчина кивнул, вслух не отреагировав на её вызов.

– Старайся лучше. Чем больше будет подтверждений твоего статуса, тем меньше у Ульриха окажется аргументов против тебя, – сказал он, а потом обратился к жене. – Если потребуется помощь со стороны – привлеки. Но аккуратно. Нам не нужны слухи. Я слышал, что Реми пытались похитить ревуны. Не стоит давать повод считать, что она беспомощна.

Реми передёрнула плечами, заявляя негромко:

– Я не беспомощна. И могу постоять за себя!

Отец лишь усмехнулся, немного с жалостью глянув на неразумное дитя. Максимализм юности, ершистость духа и переменчивое настроение – гремучая комбинация для молодой сэвы. Ей стоит быть осторожнее. Иначе обязательно найдётся тот, кто подрежет ангельские крылышки.

* * *

Реми почти не видела брата. Прошло больше недели с тех пор, как она оказалась в месте, которое должна называть своим домом. За это время ей неплохо удалось освоиться в новых обстоятельствах.

Вместе с Ингой девушка ходила к портному, у которого они заказали базовый комплект нарядов молодой сэвы. Она побывала в дамском салоне, где привели в порядок её лицо и тело.

Реми много времени проводила в библиотеке, изучая историю семейства Беркутов. Инга постоянно была рядом. Женщина подробно отвечала на сотни вопросов, объясняя, как и что Реми должна делать. Как вести себя со слугами, как со сверстницами, как реагировать на комплименты и как распознать завуалированную ложь. Важной частью обучения оставались занятия в подвале с бракованным сервизом – битые чашки, покоцанные тарелки и блюда со сколами – Реми безуспешно пыталась их добить, раз за разом упражняясь в крике, используя все известные Инге методики.

Единственное, что она смогла сделать, – это сдвинуть бокал, отчего он шмякнулся об пол и разбился. «Настоящая победа!» – язвительно проворчала девушка, а Инга только мягко поддержала её, обещая подыскать специалиста, чтобы скорее помочь Реми разобраться с голосом.

В остальном, она чувствовала себя… странно. Не на своём месте. Она не была воспитана как леди, для неё чуждо быть частью огромного семейства и занимать в нём высокое положение. Не воспринимая себя Беркутом, не имея даже возможности управляться с голосом, – кто же она такая? Чужачка, пробравшаяся в дом в обличие сгинувшей Реми? Или просто неудачница, которая всё делает не так?..

А ведь так и было! Она постоянно попадала впросак, общаясь со всеми, кто её окружал. Её пугали родители отца, поэтому она их избегала. Её раздражал Роман, поэтому она постоянно пыталась вывести его на ссору, чтобы услышать те самые слова, что вертелись на его языке.

Временами она злилась на излишнюю опеку Инги – она не понимала, как мачеха может так по-доброму к ней относиться. И уж больше всего её бесили слуги, которые благоговели перед ней – вечно упоминая, как переживали о её потере. Будто слугам нечего делать, кроме как скорбеть о пропавшей дочке графа.

Отдельной раздражающей статьёй шла сама жизнь светской сэвы, азы которой она только начала постигать. Нельзя то, нельзя это. Нельзя пить то, что хочется пить, есть так, как нравится. Обязательства по выбору нарядов, в чём можно показываться на улице, а что сочтут недостойным.

В Вильнёве по утрам она отправлялась на пробежку с Павлом. Была специальная юбка с гетрами и плотная кофта, удобные ботинки и даже очки от солнца. Они бегали рано, и всё равно выделялись своей привычкой, однако никто и слова не смел сказать против. Кто они такие? Так, странные соседи, дружелюбные, но держащиеся обособлено.

Иное дело дочка графа. Она не может надеть брюки и кофту и выйти в парк, чтобы пробежаться. Не может носить косы, как нравится, и красить губы красной помадой. Она обязана кланяться определённому списку старших сэв, и сносно приветствовать тех, кто младше и слабее.

Задирать перед одними нос, а перед другими делать унизительные реверансы. А самое обидное – ей было строжайше запрещено покидать городской дом без сопровождения. То есть она сменила тюремную клетку на роскошные апартаменты, которые всё равно превратились в камеру. Просто первого класса!

– С каждым днём, эти тиски становятся всё жёстче и жёстче. Клянусь ангелами, ещё одно правило – и я завою на луну! – жаловалась она, когда в один из тоскливых вечеров вернулся Рене, приведя с собой друзей.

Впервые после сошествия с поезда, они собрались вместе в уютной малой гостиной. Слуги накрыли на стол, принесли лёгкого вина и закуски. После ужина, Вивьен по-свойски забравшись на широкий подоконник с чашкой кофе и тугими чётками, посмеивалась над раздражением Реми, которая крутилась перед парнями, изображая, насколько дурацкое на ней платье: зауженное почти до колен, а снизу распущенное. Всё прикрыто, всё тесно, как если бы она была солдатиком, отлитым из настоящего олова! Ни двинуться, ни потанцевать, ни побегать от монстров – скукота!

– Побуду провидцем – не пройдёт и полугода, как Реми вломится в кабинет отца, требуя, чтобы он устроил её в академию! – смеясь во весь голос, заявил Роберт, когда Реми, в очередной раз попытавшись выставить правую ногу, не удержалась и свалилась на диван, смеясь над своей неуклюжестью.

– Что творится в нашем государстве – сэвушка ради брюк готова променять роскошные наряды с украшениями на простой солдатский быт! Страшная женщина! – продолжил он, ловя недовольную гримасу Реми. – Что не так? Я же вижу – ты на всё пойдёшь, лишь бы не быть светской леди.

– А как иначе? После людской вольницы и сразу в кандалы дворянки. Богатства, наряды и тысячи правил, нарушая которые запросто можно превратиться в старую деву или обречь себя на неравный брак. Думаете, почему многие светские сэвушки так завидуют боевым? Мы независимы. Жертвуя многим, получаем мужскую свободу, – Виви крутанула чётками, подмигивая Реми.

– Вот тут ты права. Не будь ситуация такой критичной – я бы уже сбежала куда подальше от наставлений Инги, – проворчала Реми, перебираясь на диван к Рене, который пододвинулся ближе, прижимая сестру к груди.

– С другой стороны, времена меняются. В самом воздухе чувствуется сопротивление. Попомните мои слова, рано или поздно, но дворянки взбунтуются и мир окончательно сойдёт с ума, – задумчиво проговорил Феликс, сидевший чуть в стороне от остальных с книгой в руках. – Эмансипация. Феминизм. Женщины людского рода во многих странах отвоёвывают себе равные права. Скоро дойдёт и до сэв.

Однако его никто не слушал. Роб и Виви уже шушукались о чём-то у окна. А Рене тихонько уточнял у сестры, насколько сильно её намерение удрать от опостылевших правил, а та, со смехом, отвечала, что ради него постарается выдержать все препоны дворянского быта. Она не могла признаться, как часто гостили в её голове мысли рвануть отсюда и скрыться в пелене дождя, укрывшей столицу осенними туманами.

– Реми, то, что ты сделала в ту ночь, – об этом до сих пор говорят, – чтобы привлечь внимание, Феликс заговорил громче. – Такая самоотверженность – дорогого стоит. Запоминается.

Реми нахмурила брови, замечая, как кивают остальные.

– Это от незнания, – она перевела взгляд на помрачневшего Рене. – Откуда мне было знать, что происходит? Я видела, что этот ваш командир делает Рене больно, и вмешалась. Любой поступил бы так же.

– Не любой, – отмёл её слова Феликс. – Ты смелая девушка, Реми. Независимая и с характером. Если ты действительно готова достичь чего-то большего, чем быть просто светской сэвой, поговори с отцом и займись подготовкой к экзаменам в академию. Это реальная возможность быть той, кем ты хочешь быть, – он был крайне серьёзен и Виви, оттолкнув излишне приставучего Роберта, согласно кивнула:

– Да, Реми. После твоего выступления в этом платье, ты скорее брюки натянешь и крылья наколешь, чем склонишь голову, делая реверанс!

– Крылья наколю? – заинтересовалась та.

И вся четвёрка продемонстрировала татуировки на теле. У Рене крылья поднимались от ключицы до подбородка. У Феликса на тыльной стороне ладони с треугольником власти в центре. Виви сделала на щиколотке маленькие крылышки, а Роберт намеревался обнажиться, чтобы показать роскошные крылья на спине, но Виви его остановила, со смехом ударяя ниже спины и вынуждая попятиться.

– Тебе лишь бы покрасоваться перед дамами!

– А что, нельзя?! Тут такие красавицы собрались! – залихватски подмигивая Реми, воскликнул он, запуская декоративной подушкой в возмущённую Виви. Его раскрасневшееся лицо так и светилось от удовольствия чуть поддеть подругу.

– А если серьёзно, вам сильно досталось за моё возвращение? – спросила Реми, когда они перебрались обратно за стол, решив разыграть партию в преферанс. – Инга объяснила вкратце, но всё-таки? Я думала, вас должны наградить.

Виви хмыкнула, утыкаясь носом в карты. Роберт поджал губы и что-то неприятное пробормотал себе под нос. Царившее минуту назад благолепие сменилось сухим раздражением. Молчаливым, пока Рене не ответил за всех:

– Нас отстранили на месяц от дежурств. Лишили премирования. Обновили личные карточки. Фел лишился крыльев выпускника на погонах. Он должен был приступить к службе в этом году, но его оставили на перевоспитание. Виви, кажется тебе письмо от отца пришло?

Сэва возвела очи к потолку, зевая от скуки.

– Позорище на его белокурые седины. Что сказать – если уж я шалю, то по-крупному! – Роберт дружески толкнул её в плечо, подглядывая в карты и получая за это по ушам. – Вот так доблестные курсанты и превращаются в порочные элементы нашего высокоморального общества! – назидательно проговорила она, водя парня за нос. А тот и не сопротивляется – улыбается, как мальчишка под укоризненным взглядом старшего брата.

– Реми, ничего из этого не сравнится с тем, что ты вернулась домой. Каким бы всё ни было для тебя – ты пребывала в неведении. А значит мы поступили правильно, – твёрдо заявил Феликс. – Рене уже неделю сияет как начищенная монета и никакие провокации сокурсников его не берут.

– К тому же Виктор, хоть и начистил нам рожи почище медного тазика, однако в приватной обстановке заявил, что мы сделали всё как надо! – дополнил его слова Роб.

– Спасибо. Кажется, я так толком вас и не поблагодарила. Мне… тяжело дались эти дни. Я всё ещё не могу поверить в то, что это правда. Что Дмитрий не мой отец. Что меня похитили. Опаивали зельем, обманывали, но любили, – Реми запнулась, опуская голову. – А вы, ребята, поступили очень смело. Вы изменили мою жизнь. Считаете, что мой поступок был храбрым, а что можно сказать о вас? Рискнуть всем и шагнуть в неизвестность… – она поочерёдно оглядела всех, в особенности брата, который внимательнее остальных слушал её слова. – Я буду счастлива называть вас своими друзьями.

Рядом с этой неразлучной четвёркой, Реми чувствовала себя действительно как дома. Могла говорить, что и как угодно. Могла быть собой. Но за пределами этой комнаты, от неё ожидали поведения светской сэвы, дочери графа.

– Эй, всё в порядке? – осторожно спросил Рене, кладя карты на стол и беря за руку.

Реми только головой мотнула.

– Всё нормально, день такой. Неделя такая. Впервые с тех пор, как оказалась в столице, я чувствую себя хорошо. Рядом с вами.

Она заметила, как стушевался Роберт от её слов, а Виви чуть выгнула брови, словно сожалея о чём-то. Только Феликс поддержал в открытую:

– Мы все рады, что ты здесь, Ремия. Надеюсь, ты найдёшь своё место в этом мире.

Словно почувствовав, что своими сантиментами она сгустила непринуждённую атмосферу, Реми извинилась и вышла из комнаты, чтобы проветриться. Спустившись вниз, девушка заскочила на кухню, где всё ещё суетились кухарки, готовя ужин поздно вернувшемуся графу. При её появлении они смутились, беспрестанно кланяясь среди кастрюлек и острых ножей, а на её просьбу сделать бутерброд младшенькие и вовсе носами столкнулись, пытаясь скорее выполнить заказ.

И как бы она не пыталась показать, что не ждёт от них подобострастия, всё тщетно – они видели перед собой золотоглазую старшую сэву. В её милости было и казнить, и поощрять. Вздумай Реми оговорить человека – и без свидетелей её слова примут за чистую монету. Просто потому, что она сэва. Эта чудовищная несправедливость, это разделение между людьми и сэвами тревожили девушку, но как изменить сложившееся положение?

Реми будто застряла меж двух миров. До сих пор глядя в глаза друзей, она видела сэвов и внутренне испытывала напряжение. Нужно быть незаметной. Не бросаться в глаза, как это было в театре. Но она больше не человек. И от неё ждут сэвского поведения. Острый слух уловил, как с её уходом в кухне заговорили о странностях госпожи. Сами люди, привыкшие к своему положению, относились к ней с опаской, как к чудачке, от которой всего можно ожидать.

Ох этот проклятый слух! Если бы не он, она и не услышала бы негромкий спор между Романом и Ингой, спустившейся к мужу, чтобы скрасить его трапезу.

– Я так решил. Не только Ульрих считает, что Ремия должна рассказать всё, что знает. Слухи ходят по столице, моя милая. Девушку необходимо как можно скорее представить обществу.

– Она не готова! Пойми, Реми всё ещё считает себя человеком. Ей трудно свыкнуться с тем, кто она есть. А ты хочешь бросить её в когти во́ронов! Думаешь, это правильно возвращать её в воронье гнездо? Допросы не ускорят восстановление голоса. Она делает успехи, но скромные. Оставь её в покое, ради ангелов!

Что-то громко звякнуло за стеной и Реми затаила дыхание, стараясь не двигаться.

– Если она моя дочь, трудности только закалят её характер. Это окончательное решение. Послезавтра Ремия отправится к Ульриху. У неё было больше недели на то, чтобы сложить воспоминания в стройный ряд. Она могла уже сделать записи, чтобы отсрочить допрос, однако девушка отмалчивается. Значит будет по сему.

Инга что-то горячо говорила в ответ, но Реми уже не слышала, так быстро билось её сердце. Ей было всё равно, что они услышат её шаги. Она успокоилась, только у дверей малой гостиной, за стенами которой доносился дружелюбный смех и звон бокалов.

Если Роман Беркут подозревает в ней засланную кукушку, значит ничто в этом мире её не защитит. Рене самому нужна защита. Он может пострадать, пытаясь вновь помочь ей. Реми придётся действовать самой. И она знала, что делать, как если бы её отец Дмитрий предвидел такое развитие событий и заранее подготовил дочери пути отступления.

Глава 8. Ангел-хранитель

Рассвет она встретила, сидя на подоконнике, полностью собравшись к побегу. Реми аккуратно сложила в сумку одежду, деньги, памятные вещицы и всякую мелочёвку, которая могла пригодиться в дороге. Одного девушка не знала – чего ожидать.

Набираясь сил и чтобы поразмыслить, она засела на подоконнике, наблюдая, как в кормушке, висевшей на открытой веранде первого этажа, резвятся зеленогрудые синички, воруя друг у друга зёрна. Её невероятный слух улавливал тихое дыхание спящего поместья. Скрип старых половиц, тиканье часов, какие-то едва различимые шорохи и постукивания, будто дом, сам по себе, никогда не спал.

«Правильно ли я поступаю? Может, стоит убедить отца в своей невиновности?» – раздумывала она.

Роман Беркут – холодный, как айсберг, неприступный, в чём-то очень одиозный сэв. Приверженец правил и законов. Не зря возглавляет Военное министерство в должности генерала-лейтенанта. В первую очередь, такое звание и положение в обществе означали, что её отца практически никогда не бывает дома. Он часто отправляется в длительные командировки на границу с Урласком и Асслейском, отсюда и происходило его ожидание полного подчинения от собственной семьи.

Однако Реми не была готова слепо вышагивать, как солдатик в строю. И уж тем более добровольно вновь оказаться в застенках вороньего гнезда, из которого так непросто выпорхнуть. Поэтому она старательно воскрешала в памяти день своего пятнадцатилетия, когда настоящий отец вечером после празднества усадил её за стол, внимательно глядя в карие глаза.

– Ты стала совсем взрослой, моя дорогая. Пятнадцать лет – возраст, когда ребёнок окончательно перестаёт им быть. Ты уже способна нести ответственность за свои поступки и принимать непростые решения. Над тобой только небо и немного моей любви в сердце, – его губы растянулись в улыбке, но глаза остались серьёзными, как и его слова, когда он вытащил медальон со своей и Пашиной фотографиями и положил перед ней. – Ты знаешь, что у меня непростая профессия. Знаешь, как часто мы переезжаем и иногда даже в спешке, в которой легко потерять друг друга. На случай, если ты останешься одна, если твоё настоящее утратит связь с благополучием будущего, я подготовил запасной выход.

Реми внимательно слушала папу, но толком не понимала, о чём речь, лишь смутно догадываясь, что всё это неспроста. Что отец к чему-то готовит дочь.

– Запомни хорошенько это место, – он протянул ей открытку-рекламу с нарисованной экзотической птицей, на обороте которой – адрес столичной ювелирной лавки. – Может статься, что мы навсегда разлучимся, а ты окажешься в безвыходном положении.

– Я не понимаю, – проворчала девушка, вертя в руках плотный картон и разглядывая радужное птичье оперение. – Мы расстанемся? Ты уедешь без нас?

– Нет-нет, милая, что ты, – тотчас успокоил её Дмитрий, накрывая руки дочери своими, и пристальнее вглядываясь в угрюмые глаза. – Я лишь предугадываю возможные варианты. Это твой путь отхода, Реми. Твой спасительный билет. Возьми и никогда не снимай медальон с нашими фотографиями. Если тебе придётся бежать, покажи его владельцу лавки. Но не доверяй до конца этому человеку, пока он не назовёт твоё настоящее имя.

– Ашайс Реми, дочь Дмитрия, – проговорила девушка, надевая цепочку и пряча медальон под вырезом платья. – Ты же не веришь, что когда-нибудь всё это пригодится? Это просто на всякий случай?..

Вспоминая лицо отца, Реми чётко уловила эту перемену, неосознанно запомнившуюся ей. Отец знал, что так будет. Знал, что не сможет прятать её вечно. Сейчас возникал только один вопрос – зачем тогда он её забрал? Быть может, это было не похищение, а нечто иное?..

* * *

Морозная свежесть намекнула, что осень готовится перейти к зимним узорам на стёклах домов и фонарных столбах. Изо рта вырывались клубы пара, и с утра город наводнили туманные призраки, пряча лица в белой дымке, играя Реми на руку. Она выбралась из комнаты через окно – слишком близко посаженное к дому дерево имело весьма удобные сучья, по которым лёгкая девчонка запросто может спуститься вниз.

Она не стала сразу жечь мосты, не зная, что ожидает её по указанному адресу, и подготовилась к тому, чтобы успеть вернуться до завтрака, на случай если всё пойдёт не так. Пряча глаза за плотными очками, молодая сэва старалась быть незаметной, двигаясь по второстепенным улицам и переулкам, пока не добралась до симпатичного здания зелёного цвета с витиеватой табличкой на фасаде – «Ювелирные изделия А. Федорэ».

Разумеется, в такую рань заведение закрыто, поэтому Реми двинулась к заднему входу, зная, что даже в такой час столь дорогое заведение не оставят без присмотра. Так и вышло. На её стук отворилась дверь и на пороге показался заспанный охранник.

Трижды девушке пришлось давить на противного мужичка, чтобы он её впустил. Помог лишь золотой блеск недовольных глаз, зато потом с ней обращались максимально любезно, а спустившийся помощник ювелира проявлял исключительную деликатность, считая, что она явилась за обновкой, а там, что ещё может прийти в голову дворянке?..

Реми вновь пришлось надавить на служащих, чтобы они добудились до самого ювелира, дескать с прислугой она дел вести не намерена.

Через пять минут к ней вышла дородная женщина в деловом костюме без следов сонливости или удивления. Можно было подумать, что к ней регулярно по утрам заявляются старшие сэвы в поисках достойных украшений.

– Добрый день, госпожа, позвольте представиться, меня зовут Агриппа Федорэ, я владелица данного салона. Я готова предоставить вам всё, что вашей душе угодно, любой каприз будет исполнен если ни в эту секунду, так в следующую. Мои мастера готовы изготовить украшение для самой взыскательной…

– Мне не нужны украшения. Наоборот, я хочу показать вам одно… для оценки, – перебила заливающуюся соловьём ювелиршу Реми.

Девушка сняла с шеи медальон и протянула его Агриппе. Та не сразу поняла, что это такое, сохраняя на лице вежливое недоумение, однако, когда Реми поддела ногтём фотографию отца, а затем отворила двойное дно, показывая той скрытый символ, женщина покачнулась, на миг теряя присутствие духа, и тотчас велела слугам удалиться.

– Полагаю, имею дело с сударыней Реми Ашайс, дочерью Дмитрия Ашайс, – с каким-то трепетом выговорила она, возвращая медальон.

Только сейчас Реми увидела, какой именно символ скрывается за подкладкой. Знак группировки «Рёв свободы». А значит дела обстоят скверно. Хуже, чем она могла предполагать. И лучше было бы убраться из этого места, но она осталась.

– Мне нужен выход, – спокойно заявила Реми, кивая с достоинством. – Отец гарантировал, что вы сможете его организовать.

Агриппа ненадолго задумалась, оглядывая девушку более внимательным взглядом. От неё не укрылась явная несостыковка между внешностью Реми и тем, что ей было известно о Дмитрии. Однако женщина подтвердила его слова.

– Да, это можно устроить. Не так просто, как было спланированно изначально, но возможно. Ваш отец позаботился о том, чтобы вы оказались в безопасности. Однако потребуется время, чтобы всё организовать.

– Сколько?

– Возвращайтесь к полуночи. И постарайтесь быть более скрытной, чем сегодня утром. Только ленивый не заметил вашей требовательности, – Агриппа чуть покачала головой, оглядывая стройные витрины с драгоценностями.

Её взгляд остановился на одной подвеске, выполненной в цинцинском стиле, её она и извлекла с красной подушки, а затем положила в коробочку и упаковала в фирменный картонный пакет.

– Пусть люди считают, что вам срочно потребовалось это украшение, – язвительная улыбка прошла по её губам, а от предложения оплатить драгоценность, та отмахнулась. – Не стоит. Я всем обязана вашему отцу. Меньшее, что могу сделать, это устроить ваш отъезд.

– Сам он не объявлялся?

Агриппа непонимающе моргнула, а потом медленно ответила:

– Он и не должен был. Я думала, вы знаете.

– Что?

– Если вы здесь, значит ваш отец мёртв.

* * *

В полной прострации Реми вернулась в поместье. Она шла очень медленно, не замечая куда ноги несут, и несколько раз чуть не угодила под машину – движение здесь было не в пример быстрее, чем в Вильнёве, и гораздо шумнее. По дороге девушка оставила пакет на лавочке, даже не подумав сохранить подвеску, её мысли были заняты иным.

Возвратившись, она спокойно зашла через выход в парк – двери уже успели открыть, а время подошло к девяти утрам. На заднем дворе копошились слуги – что-то привезли из продуктов, кто-то громко ругался на просыпанную соль, весело шуршала метла. Перед ней кланялись, и она изо всех сил старалась показать, что ничего не произошло, обычная прогулка. Она в порядке, даже если кажется, что земля вот-вот вывернется из-под ног.

Поднявшись в комнату, девушка наскоро переоделась и спустилась на завтрак в обеденную комнату. Там уже заседала довольная жизнью Инга. Она отдавала последние распоряжения экономке, параллельно намазывая масло на поджаренный хлеб. В отдалении, у окна стоял Рене, подбиравший радиостанцию, пока не остановился на лёгкой музыке иностранного происхождения.

Чуть пританцовывая, брат, заметив Реми, поднял руку в знак приветствия. Девушка села за стол, стараясь улыбаться, здороваясь и следя за своим голосом. Однако парень сразу заметил, что с ней что-то не так.

– Ты как? Плохо спала прошлой ночью?

Она отрицательно мотнула головой, а потом укоризненно ответила встрепенувшейся Инге.

– Всё нормально, вы чего? Я же не хрустальная куколка и не принцесса из сказки. Просто не выспалась. Бессонницы у всех бывают. С утра сходила на прогулку, сейчас уже лучше. А с горячим кофе так вообще станет замечательно, – она улыбнулась шире, подтягивая к себе кофейник, пока Рене недовольно ворчал – ей опасно гулять в одиночестве, да ещё в такую рань.

От нервов она слишком резко опустила кофейник, и он звякнул, возвещая о её недовольстве.

– И что мне теперь до конца жизни ходить и оглядываться? Как под конвоем жить в клетке с толстой решёткой? Ну уж нет! Никому не позволю себя ограничивать!

– Если бы не происшествие в поезде, я бы с тобой согласился. Однако ревуны точно знали, за кем шли. Думаешь, они не посмеют подкараулить тебя, пока ты одна? Чёрт, Реми, я всего лишь беспокоюсь о тебе! – моментально закипел Рене, пока Инга пыталась успокоить обоих.

– Вам не стоит ссориться, дорогие мои, это же…

– Да к чёрту их! Хотели бы – через окно как тати влезли бы! Но нет, как видишь, всё спокойно. Думается мне, те «невидимые» воробьи, что больше недели сидят под окнами поместья отпугивают всяческих волков!

– Как ты?.. – вот уж чего Рене не ожидал, так это того, что сестра заметит слежку, устроенную Ульрихом.

Он сам уже выказывал недовольство отцу, но тот ответил, что всё организовано с его разрешения. Ведь Реми и правда пытались похитить.

– Наблюдательна, – огрызнулась та, кривя губами, сама пытаясь погасить не вовремя проснувшуюся злость.

Она не на брата злилась, а на себя. На то, что ставила под сомнение отца. На то, что позволила себе мыслить, что он преступник. А он… Прерывисто вздохнув, Реми постаралась успокоиться, делая вид, что поддаётся вразумлению Инги.

– Прости, как говорила, я не в духе. Постараюсь в дальнейшем вести себя прилично, – обворожительно улыбаясь, ответила Реми.

А про себя подумала: «Дотерпеть до вечера. Ночью меня здесь уже не будет». И как бы ей не хотелось объясниться, поговорить с братом, сообщить обо всём, она помнила слова графа. И не собиралась возвращаться в камеру, как и подставлять Рене под удар. Она обязательно оставит им письма. Она будет надеяться, что когда-нибудь, может быть, сможет вернуться и вновь встретиться с братом.

Но оставаться здесь было выше её сил.

* * *

Реми улизнула в самый тихий час. Рене ещё не вернулся из академии, как и отец из министерства, а Инга всегда рано ложилась спать. Никто не услышал, как она спустилась вниз по дереву, радуясь, что грядущий дождь откладывается.

Двигаясь как мышка, девушка перелезла через ограду в парк и, натянув поглубже капюшон, быстро зашагала по покрытым листвой тропинкам, в точности повторяя утренний маршрут. Дважды она пряталась среди деревьев, заслышав топот патрульных лошадей. Она видела лица младших сэв, слышала негромкие голоса и молилась ангелам, чтобы они не услышали, как быстро бьётся её сердце.

Больше всего Реми опасалась, что её выследят, поэтому девушка петляла по полупустым улицам, скрываясь в арочных пролётах, забегая за новостные тумбы, приглядываясь – не идёт ли кто следом. Она знала, что второго шанса не будет. Если поймают, то история подойдёт к концу.

Сэва пришла раньше условленного часа, поэтому выжидала в переулке, скрываясь в темноте от любопытных глаз. Это должно было стать дополнительной проверкой на случай, если во́роны всё-таки выследили её – ничто не должно привести к ювелирше. Однако, даже когда проезжали подозрительные чёрные машины, больше похожие на катафалки, а её сердце отправлялось вскачь от дурного предчувствия, всё было тихо. Такая спокойная, безветренная ночь. Откуда-то сверху доносилась джазовая музыка с хриплым женским голоском, где-то мяукал кот, и мимо прошла шумная компания, следовавшая из бара в бар.

Ещё раз повторив про себя все детали, продумав все варианты, она сжала кулак, отметая сомнения, и направилась в ювелирную лавку.

– Ты вовремя, – поприветствовала её Агриппа, впуская девушку внутрь, и, с прищуром оглядев пустую улицу, заперла за ней дверь. – Это хорошо, так как нам нужно подготовить тебя к отправке.

Женщина взяла Реми под локоток и повела вглубь здания на хозяйскую половину. Кроме неё никого не было, видимо Агриппа для конспирации отослала слуг. Ювелирша усадила девушку за кухонный стол, а сама засуетилась, готовя чай и вкратце рассказывая, что будет дальше.

– Твой отец оставил некоторую сумму денег на первое время, по приезду получишь их в местном банке. Вот твой новый паспорт, – Агриппа вытащила из-под кухонного стола сумку, раскрыла её и положила перед девушкой тёмно-синий документ с гербовой печатью.

– Дерванская республика? Я уезжаю из страны? – удивилась Реми, разглядывая свои новые имя и фамилию. Ребекка Астрид Шайн.

– Ты говоришь по-дервенски?

– Разумеется. Не в совершенстве, но бегло изъясняюсь, – кивнула девушка, закрывая паспорт. Мельком, она увидела конверт в боковом отделении, и Агриппа ногой подтолкнула сумку к ней.

– Вероятно, отец не знал, в каком здравии ты доберёшься до меня, поэтому подготовил дорожный набор. Кстати! – Агриппа всплеснула руками, будто только вспомнила. – Совсем забыла! Нам нужно спрятать твои глаза. Пусть ты и отправишься речным сообщением, но лучше сделаешь это как человек, а не сэва.

Ювелирша вернулась на кухню, вытаскивая из ящичка жёлтый порошок во флаконе. Она протянула его Реми, с как бы извиняющим взглядом. Девушка рассеянно поставила его на стол, изучая конверт со своим именем на обороте, написанным отцовской рукой.

– Пожалуйста, ты должна выпить его до того, как придёт твой сопровождающий. Ему не стоит знать, что он вывозит старшую сэву, – мягко сказала ювелирша, возвращаясь на место и пододвигая флакон к Реми. – У нас не так много времени. Письмо прочтёшь позже, на корабле.

Девушка отвлеклась на минуту, хмуро оглядела жёлтые песчинки, а потом непроницаемым взглядом уставилась на Агриппу. Та невозмутимо отхлебнула из чашки, отмечая, что у них разная комплекция, но наверняка найдётся что-то подходящее. Нужно сменить не только платье, но и обувь. И хорошо, что у девушки не такая модная причёска, как принято у дворянок, волосы можно заплести в косу и никто не разглядит в ней богачку.

– Я привыкла жить проще, не переживайте. Никто ничего не заподозрит, – кивнула Реми, медленно высыпая порошок в чай. – Столько достаточно? Хорошо.

Она пригубила получившийся напиток, отмечая травяную горечь.

– Было нелегко его достать. Дмитрий не предупреждал, что ты будешь одной из них. Это весьма дорогой порошок. Очень сильный. Должно хватить на несколько дней, – говорила Агриппа, чинно сложив руки на столе. – Пей аккуратно.

Позже ювелирша вышла, чтобы подыскать платье, сказав, что сопровождающий придёт через полчаса. Она порекомендовала девушке прилечь в гостиной, на случай если будут какие-то побочные эффекты, хотя зелье должно коснуться только цвета глаз.

Реми рассеянно кивнула. Она взяла с собой письмо и, устроившись в мягком кресле, включила настольную лампу, вскрывая конверт.

Дорогая Реми!

Очень жаль, что ты читаешь это письмо. Значит, меня уже нет в живых. Хотелось бы, чтобы наши жизни сложились иначе, но судьбу не изменишь. Вероятно, ты уже знаешь, кем являешься на самом деле. Вероятно, ты задаёшься вопросом, как такое может быть. Дело в том, что я…

Девушка мотнула головой. Слова на секунду слились в одно, а потом задвоились, танцуя перед ней. Показалось, что мигнул свет и она зажмурилась. Зелье начинает действовать. Прикусив губу, она вновь попыталась вернуться к чтению.

…забрал тебя из отчего дома. Совершил преступление, не видя в этом злодеяния, ведь ты словно сама шагнула навстречу. Доподлинно неизвестно, что на самом деле случилось в том поместье, но я должен рассказать тебе всё, что знаю сам. Тебе было всего три годика, когда я, ревун из правого крыла группировки «Рёв свободы», ворвался в загородное поместье семейства Беркут. Не ради мщения или затаённой злобы, нет. Воспользовавшись своими связями, я пыталась отыскать нечто крайне ценное, что хранилось у твоей семьи испокон веку…

Реми закашлялась. Голова отяжелела, став словно чугунной, а перед глазами заблестели разноцветные круги. Девушка отложила письмо на столик и попыталась подняться. С удивлением рухнув обратно в кресло, она заморгала, пытаясь разогнать звёздные вспышки.

– Милая, с тобой всё хорошо? – цветное пятно возникло в дверях. Голос Агриппы зазвучал визгливо, как будто она кричала через металлическую трубку. – Зелье действует?

– Что-то мне нехорошо, – пробормотала Реми, прикладывая руку ко лбу. – Так хочется спать…

– Значит действует, – удовлетворённо заявила Агриппа, наклоняясь к ней и беря за подбородок. – Такая милая сэвушка. Такая сильная. За старшую мне заплатят очень-очень хорошо. Скажи спасибо папочке, милашка!

* * *

Верёвки врезались в кожу. Пожалуй, это первое, что она почувствовала, когда жёлтый дурман пошёл на убыль. Что-то жжётся вокруг запястий. Нельзя пошевелиться. Её связали сверху донизу и заткнули вонючей тряпкой, чтобы даже пикнуть не смогла. В полутьме, Реми чувствовала все прелести узкого багажника автомобиля, запах бензина и аромат чего-то гнилого с привкусом пыли. От каждой кочки её подбрасывало вверх, и она билась затылком обо что-то сбоку.

Рёв мотора заглушал звуки снаружи, но Реми и так понимала, что влипла. Круче, чем если бы угодила в застенки вороньего гнезда. Слов ювелирши достаточно, чтобы понять, куда её везут. Работорговля. На чёрном рынке сэвы ценятся высоко и всегда найдётся покупатель на редкий товар – старшую сэву.

Сентийское объединение отрицает, что является крупнейшим покупателем сэв. Попасть к ним – оказаться в положении «благословенной» рабыни. Легче было бы, будь она мужчиной. От женщин ждут хорошего потомства.

Это если Агриппа продаст её им. Ходили байки, что внутренности сэв ценятся, как целебные или усиливающие людские способности. Её могут убить и пустить на снадобья для богатых цинцинов.

Или же…

Реми зажмурилась, прогоняя самые мрачные и жуткие вариации будущего. Её могут посадить в клетку и показывать как зверушку на потеху публике. Могут принудить убивать, ведь некоторые сэвы именно этим и промышляют. С ней сделают всё, что угодно, если она не выберется из машины до того, как они приедут. Она должна высвободить руки, убрать кляп и заставить себя кричать. Агриппа не знает, что Реми утратила голос. Будет лучше, если он вернётся до точки невозврата.

И в этот момент машина остановилась, а через минуту поднялся капот и на Реми уставились мужчины в компании Агриппы.

– Оба-на! Очнулась. Ты что ей мало дала? – проворчал один из них.

Его оттеснила ювелирша. Наклонившись, она больно схватила Реми за подбородок.

– Это же старшая сэва! Прежде их не ловили, так что чёрт её знает! Ничего, я прихватила ещё.

– А как в неё это дерьмо влить – она же заорёт, стоит повязку снять!

Реми схватили за плечи и вытащили на пристань возле стоявшего в полутьме трёхмачтового корабля. Вероятно, её привезли в самую удалённую портовую часть, поэтому здесь практически никого не было, за исключением двух матросов, капитана корабля в фуражке и самой Агриппы. Лишь отдалённо доносились звуки не спящего города, виднелись огни на воде – причаливали корабли и прохаживались катера в свете фонарей. Здесь же было тихо и безлюдно.

– Нужно погрузить её до выхода из порта. Не забывайте, сударыня, не всех можно купить, а она слишком приметная штучка, чтобы так рисковать, – заметил бородатый капитан, брезгливо поглядывая на Агриппу и со странным жгучим интересом на Реми.

– Да надо просто вырубить её, – проворчал один из матросов, пропахший табаком. Он смачно сплюнул под ноги, оглядывая пустую пристань.

– Значит ты этим и займёшься, – кивнул капитан, отступая назад.

– Ну что, дорогуша, пора прощаться? – погладив сопротивляющуюся девушку по голове, проворковала Агриппа, вмиг превратившись из доброй, немолодой женщины в какое-то кровожадное подобие человека. – Тебя ждёт долгая дорога и, если повезёт, насыщенная жизнь! Уверенна, на аукционе за тебя дадут очень много денежек. И потом, я исполняю волю твоего отца – вывожу из страны, – похолодевший голос Агриппы пробирал до костей. Она резко толкнула Реми в руки матросов. – Всё, как договаривались. В Орске передадите Брунскому. Вот аванс, – передав капитану конверт, Агриппа надменно оглядела его. – И только попробуйте тронуть её. Иначе мой компаньон с вас шкуру сдерёт.