Проблемы с драконом, проблемы дракона, часть I
Пролог
в котором майор подглядывает, а потом пишет в блокнот
Он не был похож на учителя физкультуры. Да и вообще на учителя.
Учителя бывают двух видов. Первые – неудачники, случайные люди, они не знают, что здесь делают, и отрабатывают. Просто пытаются делать, как понимают, а понимают они – никак, и от этого еще больше чувствуют себя неудачниками.
Вторые – молодые энтузиасты. В них горит огонь юности, они пришли свернуть горы… порой огонь перегорает, и человек превращается в неудачника, но иногда отсветы этого огня еще долго пляшут в лицах учеников, даже когда самого вечно молодого учителя, уже седого или лысого, закрывают в гробу. Бывает и так.
Николай Федотович не был похож ни на неудачника, ни, тем более – на энтузиаста. При виде него почему-то вспоминалось, что в городе есть улица Энтузиастов, и ведет она на кладбище…
На уроке почти тишина. Стучит мяч, слышен топот десятков ног, дыхание… и все же тишина. Ни азартных выкриков, ни смеха, ни подначиваний друг друга.
Майор Филиппов ждал конца урока. Стоял в коридоре и подглядывал в щель. Ему хотелось посмотреть на урок, никого не беспокоя. Он мог просто зайти и сесть в уголке, но посторонний всегда отвлекает, а Филиппов хотел увидеть урок. Составить мнение об учителе не по протоколам, а лично. По его делам.
Сам Николай Федотович почти не появлялся в поле зрения. Похоже было, что он просто выдал детям мячик, велел играть в баскетбол, а сам занялся чем-то своим. Когда сам Филиппов был школьником, он такие уроки любил больше всего – не надо делать глупые приседания, ходить по залу строем, можно просто играть в свое удовольствие. Но здесь не было удовольствия, дети вяло двигались, вяло перекидывали мяч, вяло бросали в корзину и не расстраивались промахам – не играли, а словно изображали игру. И молчали.
Филиппов хмурился и думал, что хорошо было бы задержать этого Николая Федотовича. Просто так, до выяснения. Не мог он быть ни в чем не виноватым. Даже жаль было, что нынче нельзя арестовать человека, руководствуясь пролетарским чутьем, как в старых книгах. Здесь, в школе сами собой вспомнились романтические книги, читанные в детстве. Про борьбу за справедливость, про горячие сердца и холодный разум, про маузеры и романтику… Книги, которые вели Филиппова до сих пор, хотя давно уже стало ясно – нет никакой романтики, а есть только грязь, труд и снова грязь. И куча бумаги. Отчеты, отчеты и еще раз отчеты. По каждому движению надо писать отчет.
Тут его размышления были грубо прерваны – дверь резко открылась и ударила майора в лоб.
– Ох, извините, – Николай Федотович смотрел в глаза и улыбался, – Не знал, что за дверью кто-то есть.
Филиппову показалось, что он лжет – отлично он знал, и специально подобрался тихо и открыл резко. И глаза у этого учителя были какие-то неприятные – мутные и глубокие, непонятного цвета. То ли серые, то ли зеленые… Как ориентировку про такие писать?
– Ничего, я сам виноват, – ответил он и достал удостоверение, – Мы можем побеседовать?
Николай Федотович улыбнулся еще шире.
– Разумеется, урок как раз заканчивается.
И тут прозвенел звонок. Дети словно очнулись, начали галдеть, побежали в раздевалку. Торопливо, и как показалось Филиппову – с облегчением.
В кабинете Николая Федотовича было тесно, стоял небольшой стол, почти чистый, на полке несколько дипломов и две каких-то награды. В углу – огромная спортивная сумка, набитая каким-то инвентарем. За столом – расшатанный стул, на который сел хозяин кабинета, перед – узкая скамья. Майор немного постоял, чувствуя себя глупо от того, что возвышается, как каланча, и сел. Стало еще неудобнее, но не подскакивать же теперь.
– Я хотел задать вам несколько вопросов… – начал говорить Филиппов, но Николай Федотович перебил.
– Ужасная история! Поистине ужасная! – и снова майору показалось, что над ним глумятся, – Но ведь вы найдете маньяка? Я верю вам!
Николай Федотович снова глянул прямо в глаза Филиппова, и тот вдруг удивился, насколько тут душно. В ушах зазвенело, голова закружилась. А Николай Федотович продолжил говорить, теперь тише, внушительнее.
– Я верю вам, а вы верьте мне. Вы же верите мне, правда?
В ушах Филиппова шумело, он почти не слышал слов, но машинально кивнул.
– Я не имею отношения к гибели этих девочек. Так и запомните, – сказал Николай Федотович, – А в протокол допроса запишите что-нибудь на свой вкус.
Майор достал блокнот с потрепанной обложкой, на ощупь, не отрывая взгляда от глаз собеседника, открыл его.
– Нет-нет, – сказал Николай Федотович, – Пролистайте дальше, чистый лист дальше.
Майор глянул в блокнот, перелистнул еще две страницы. Здесь он делал пометки для себя, чтобы не забыть. На память Филиппов не жаловался, и обычно помнил все и без блокнота, но ему было удобнее думать, помечая ключевые точки на бумаге.
На открытой странице было записано "Василиса Кошкина, прозвище Кошка Васька", и еще "поговорить с физруком. Н. Ф."
Остальная часть была пустой, и Филиппов начал быстро писать.
Николай Федотович с улыбкой смотрел на него, потом вдруг резко хлопнул в ладоши и встал.
Филиппов тоже встал, потряс головой. В глазах его прояснилось, но ноги подкашивались.
– Душно тут у вас, – сказал он.
– Дети, – ответил Николай Федотович, – Физические упражнения, пот. А вентиляция, сами видите.
Филиппов машинально отметил, что тот говорит как-то рублено, отрывисто… но что это могло значить, не мог понять, в голове гудело. Он чувствовал, что произошло что-то неправильное, но что?
– Приятно было поговорить, – сказал он почему-то, и пошел прочь.
Пришел в себя он только в своей машине. Достал мятый лист с записью разговора – не протоколом, просто своими пометками. Повертел в руках, попытался разобрать собственные каракули, и решил внимательнее вспоминать уже в кабинете.
А сейчас некогда было задерживаться. И так потеряна куча времени. Ни черта он не знает, этот физрук. Не слышал, не в курсе, не видел.
А между тем пропала еще одна девочка.
Василиса Кошкина, с глупым прозвищем Кошка Васька и совершенно дурацким сетевым псевдонимом Киска-Мяу.
Глава первая
в которой девочка выкладывает новость, а Виктор идет гулять
Виктор крутил ленту новостей. Реклама, реклама, кто-то кого-то сбил, кто-то бубнит свое очень ценное мнение о политике… снова реклама… убийство и жертвоприношение в парке… реклама… снова дтп…
Виктор промотал эту новость, не заметив, но что-то все же зацепило его. Убийство – это случается в ленте. Нечасто, но все же. И жертвоприношение.
Он вернулся обратно и прочитал начало.
"В Михайловском Парке найдено тело девочки. Следы указывают на жертвоприношение. Это уже пятое… читать дальше".
Виктор подумал, что внутри может оказаться, например, реклама компьютерной игры. Или… или магазина для извращенцев. Какие-нибудь резиновые куклы с возможностью отрезать им голову, или еще что-нибудь. В наше время в интернете может быть что угодно. А такой заголовок наверняка придуман просто для привлечения внимания. Он уже решил промотать страницу дальше, но потом все же ткнул на ссылку.
"404 – страница не найдена…"
Он вернулся и обновил сайт. Новость пропала. Виктор пожал плечами и продолжил. Но через некоторое время вернулся назад, туда, была та странная новость и снова обновил страницу. Новость про жертвоприношение не появилась. Он попробовал вспомнить автора того сообщения, он видел его краем глаза, но что там было? Что-то дурацкое, глупое и…
Киска-Мяу. Кажется, так. Что интересного может написать человек с таким ником?
Виктор немного подумал, потом запустил поиск по имени автора.
Киска-Мяу оказалась девочкой-пятиклашкой, обитательницей пабликов про милых котиков и каких-то мультяшных красоток. Новости в общую ленту не предлагала, и никакой мистикой не увлекалась.
Виктор немного покрутил колесико мышки туда-сюда, глядя, как мелькают заголовки новостей. Заголовок застрял в голове и не желал уходить. Почему-то казалось, что за ним стоит что-то настоящее, не глупость, не очередной интернетный розыгрыш.
Мысли плясали в голове.
Киска-Мяу…
Жертвоприношение…
Фальшивые новости в интернете называются фейки…
Пятое…
Фейки…
Страница не найдена… пятое жертвоприношение и не найдена…
Киска-Мяу…
Виктор прикрыл глаза, потом вздохнул и выключил компьютер. Встал, надо было прогуляться и развеяться.
Виктор оделся, повертел в руках смартфон, подумал, не оставить ли его дома, но потом все же сунул в карман.
Выходные, и с работы никто не позвонит, но все же он так привык к тому, что в кармане всегда есть телефон, что без него чувствовал себя неловко. Как без штанов на улицу вышел. Гулять не хотелось, но надо. С возрастом он начал набирать лишний вес, появилась легкая одышка, а работа сидячая… и денег на гимнастические залы жалко. Виктор был уверен, что большая часть этих тренировок – обычное состязание понтов, хотя ни разу не ходил на них. Вместо этого он сам себе назначил регулярные прогулки, хотя бы час в день. В рабочие дни он выходил пораньше и шагал пешком, а выходные приходилось самого себя выгонять на улицу. Зато здоровья прибавилось, и одышка исчезла, и животик… Виктор верил, что он стал меньше, но взвешиваться не хотел. Он и перед своими прогулками не взвешивался.
Он вышел и не спеша пошел по улице. Гулял бездумно, погружаясь в свои мысли.
Работа… надо пройтись по всем рабочим местам, проверить, где болтаются провода под столами. Но Михайловна опять станет говорить, что она очень занята, хотя просто пьет чай. А Ольга Семеновна снова начнет пристраивать свою племянницу за него. Виктор не видел эту племянницу, может, она и ничего девушка, но все же…
Работа… Компьютерный парк почти в порядке, деньги на четыре новых выделили, и теперь у всех машинки… ну, не прямо хорошие, но неплохие. Терпимые. Четыре новых заменили самые отсталые компьютеры, и теперь можно говорить, что все в порядке. Пока. Программы усложняются, требования к железу растут, но пока Виктор считал, что прогресс он догнал.
Работа… Она заполняет всю жизнь и заменяет ее. Ольга Семеновна спрашивала, почему он до сих пор не женился, и Виктор отшучивался, а внутри чувствовал легкую обиду. "Не твое дело!" – хотелось ответить ему… но сейчас, наедине с собой он думал, что в самом деле, что-то в этом не то. Вполне комфортно, у него своя квартира, неплохая работа… но все же чего-то не хватает. Он никак не мог сформулировать для себя, что же ему не нравится, но чувствовал, что его жизнь идет как-то неправильно.
Ноги принесли его в осенний парк. Конец октября, сыро, слякотно. Листья облетели давно, и успели слегка подгнить на земле. Теперь они не шуршали, а хлюпали под ботинками. Виктор поднял голову, осмотрелся, пытаясь понять, куда его занесло, пока он размышлял. Знакомый парк, не очень близко от дома, но все же летом он часто гулял здесь. А в нынешнюю погоду обычно ему было лень ходить сюда, видимо, он задумался глубже, чем предполагал.
Горели фонари, и небо уже совсем потемнело. Виктор достал телефон, глянул время, и тут услышал рев мотора.
Он дернулся и отскочил в сторону, прямо в мокрые кусты. Телефон выпал из руки, и Виктор тут же забыл про него. Звук казался прямо за спиной, хоть никаких фар не горело. Он оглянулся и увидел огромный мотоцикл, с рычанием и грохотом летящий по пешеходной дорожке. Виктор попятился еще дальше в куст, не обращая внимания на мокрые ветки, царапающие куртку. Тут мотоцикл взревел особенно громко и повалился на бок. С седла соскочил какой-то тип, и бросился в темноту. Мотоцикл глухо рыкнул и заглох. Странный парень неуклюже пробежал совсем рядом, и Виктору показалось, что на нем что-то вроде маски. Парень бежал качаясь, размахивал странно короткими руками, словно пытался удерживаться за воздух.
– Эй, с тобой все в порядке? – крикнул ему Виктор. Ему показалось, что тот ударился при падении, и теперь бежит не зная куда.
Парень обернулся, злобно глянули маленькие змеиные глаза, зубастые челюсти чуть раскрылись и раздалось шипение, от которого у Виктора побежали мурашки по спине. Он шарахнулся назад, запутался ногами в ветках и упал на спину.
"Рептилоид" – всплыла в голове мысль, Виктор видел таких уродцев на шуточных картинках в интернете, но никак не думал, что такие бывают на самом деле.
Со стороны, откуда приехал этот ящер ударил яркий свет и взревели моторы. Виктор понял, что едут мотоциклы, на этот раз ослепляя фарами. Рептилоид прекратил шипеть, оглянулся на подъезжающих и бросился бежать прочь. Виктор попытался подняться, лежать в кустах было неудобно и грязно, к тому же одна ветка неприятно втыкалась в левый бок.
– Не двигайся, – раздался шепот прямо над ухом. Виктор замер, и смотрел, как рептилоид бежит в глубину рощи, как с мотоциклов спрыгивают двое парней и бегут следом. Как вдруг перед рептилоидом открывается залитая лунным светом тропинка, заканчивающаяся необычно зеленым деревом. Как парни делают бросок и почти хватают ящера за длинный упругий хвост, но один в последний момент спотыкается и валится под ноги второму. Рептилоид прыгает вперед, на лунную дорожку, и тут все пропадает. И дерево, и дорожка, и странный ящер. Только двое парней матерятся и встают.
– Какого хера ты мне под ноги бросился?!
– Какого хера ты на меня навалился?!
Парни орут друг на друга и отряхиваются.
Виктор уже почти собрался подняться, но тут над ухом прошелестел тот же голос,
– Сдвинься правее.
Он уже настолько ошалел от происходящего, что покорно сдвинулся вправо. Один из парней подошел к мотоциклу, который ящер бросил на дорожке, злобно пнул его ногой.
Второй поднял свой мотоцикл, буркнул,
– Лучше прибери свидетеля.
Виктор даже не понял, что это значит, даже когда после негромкого хлопка плечо взорвалось горячей болью.
Сразу стало одновременно очень холодно и жарко, волнами накатывали разноцветные пятна, сквозь гул крови в ушах он слышал, как парни завели свои мотоциклы…
Спустя некоторое время Виктор понял, что если будет лежать, то так можно и сдохнуть… он медленно сунул руку в карман, и вспомнил, что телефон выпал, когда он шарахнулся от мотоцикла. Расстроиться не успел, увидел его совсем рядом, словно он был подсвечен. Протянул руку, удивляясь слабости, апатично глядя, как дрожат пальцы. Взял.
В голове мутилось, мысли медленно плыли, недавние заботы и новые проблемы причудливо смешивались в голове. Пальцы почти сами собой коснулись экрана, пошел вызов.
– Ольга Семеновна? Это Виктор. Я наверное, завтра не выйду… меня застрелили в Михайловском парке…
Он не слышал, что ему ответили, но только договорив, понял, какой идиотизм совершил. Сквозь боль накатил смех, вот только смеяться было нельзя – даже от попытки глубже вдохнуть стало больно, и по боку потекла горячая кровь. Он отключил вызов и набрал номер скорой.
– Михайловский парк, на дорожке к дереву, меня подстрелили, – прошептал он в трубку, не дожидаясь слов оператора.
– Про теннисный корт скажи, а не про дорожку! – сказала какая-то девочка. Откуда она взялась, Виктор не понял, она сидела на корточках прямо перед ним и смотрела равнодушно и как-то недобро.
– Теннисный корт, да… – сказал Виктор, и понял, что дыхание кончилось.
– Не умрешь, – сказала девочка, и Виктор снова смог вдохнуть. Хотел спросить, кто она такая, но стало темно и девочка пропала.
Глава вторая
в которой Лена становится невестой, а таинственный незнакомец надевает халат на голову
Лена была странной. Сама она давно смирилась со своей странностью, решила, что вполне можно прожить и сильной, независимой женщиной, и даже успела завести себе котенка. Дело в том, что мало кто из парней нормально отнесется, если девушка на свидании вдруг прокомментирует их преувеличения. Рассказывает, например, парень, что давно одинок, а Лена возьми, да и ляпни, что давно – это со вчерашнего вечера, после того, как ушел от другой дамы сердца, которая чаем напоила, а ночевать не оставила. Она сама не знала, откуда ей в голову приходят такие вещи, но судя по реакции людей – угадывала она верно. Правда, неуместно. Никогда ей не получалось угадать выигрышный номер на бегах, например, а когда она однажды решила купить лотерейный билетик, интуиция подсказала, что лучше не покупать.
Обидно было то, что она никак не могла вытворять те фокусы, что ведьмы в телевизоре, например – по требованию искать потерянное или хотя бы предвидеть… да хоть что-нибудь!
Поэтому котенка она завела себе черного, а на разговоры тетки, мол, "замуж пора, а у нас на работе как раз есть сисадмин – умница, и неженатый", Лена только улыбалась, отмалчивалась. Муська лучше. В интернете не зависает, пива не пьет, а ее игры сводятся к скачкам по квартире за шуршащим пакетом в четыре утра. Недорогое хобби. И прокормить Муську куда как проще.
Тетка как раз сидела у нее на кухне, пила чай и говорила. На этот раз – не о замужестве, а о важном деле – приобретении в ипотеку квартиры для ее сына. Оболтуса, разумеется. Лена должна была подсказать, будет ли ставка ипотеки расти или падать, а значит – брать ли сейчас или подождать? Все родственники Лены как-то молча уже догадались, что ее догадки иногда сбываются, хоть и не всегда, и порой приходили "попить чаю" с неожиданными вопросами. Лена не знала, но сказала, что упадет еще немного – ей показалось, что тетка хочет подождать с этим делом до нового года. А ставка… да кто ж ее знает? Авось если и вырастет, то не сильно.
У тетки зазвонил телефон, она глянула, кто и многозначительно сказала,
– Витя, сисадмин наш!
Приняла вызов и манерно сказала,
– Витя? Слушаю…
Потом изменилась в лице, словно он плюнул ей в ухо прямо через трубку. И Лена поняла, что этот самый Виктор в большой беде.
– Какая глупая шутка! – возмутилась тетка, а Лена напряглась, пытаясь выудить у интуиции хоть какие-то подробности. Вышло как обычно – никак. Знание приходило само, или не приходило вовсе. Но что беда у Виктора серьезная, было несомненно.
– Может, ты и права, что не хочешь с ним знакомиться! – тетка сбросила вызов и положила телефон на стол. Муська подняла голову и уставилась янтарными глазами на предмет. Лена погладила кошку между ушами, та успокоилась и снова улеглась на коленях. Смартфон все равно не шуршал и не убегал – ничего интересного для кошки.
– Вам, наверное, домой уже пора, – невежливо сказала Лена, – А то потом авария может случиться, и придется в пробке стоять.
Она конечно, ничего не знала про аварию, но тетка тут же засобиралась. Лене стало немного стыдно за свой обман, но разговор грозил переключиться на заочное обругивание неизвестного ей Виктора, а это было даже более неприятно, чем заочные похвалы. Тем более, парень в самом деле в беде.
Наконец, тетка ушла. Под окном заурчал мотор, она медленно вывела свою тойоту от подъезда… опять поставила машину прямо перед подъездом! Хорошо, хоть соседка не выскочила ругаться…
Лена погладила Муську и прислушалась к тишине. Ужасно хотелось понять хоть что-то, например – что в самом деле случилось с Виктором. Она прикрыла глаза, постаралась сосредоточиться. Она читала в статье по экстрасенсорике, что надо очистить разум и сосредоточиться. Она перечитала целые тома статей, но толку от них не было никакого. Вот и сейчас ничего ясно не стало, и даже уверенность в том, что Виктор в беде, пропала.
Муська немного подождала, пока хозяйка неподвижно сидела и пучила глаза в стену, потом ей надоело и она шумно спрыгнула на пол. Коротко мяукнула и пошла прочь, раз ее перестали чесать за ухом. Лена вздрогнула и словно проснулась. Встала и пошла мыть посуду. Все равно никакого толку от ее странности!
Ночь она спала плохо. Снилось что-то мрачное и странное, но когда она просыпалась, вспомнить ничего не могла. Среди ночи она подскочила от того, что Муська вдруг пронзительно мяукнула, как-то одновременно испуганно и грозно. И в лунном свете ей в первый миг даже показалось, что около окна стоит кто-то, но когда Лена включила свет, оказалось, что это просто тени и наполовину отодвинутая занавеска.
– Не глупи, Муська, – сонно пробормотала девушка, – Нет здесь никакой мертвой девочки…
Муська запрыгнула к ней в кровать и улеглась рядом. Лена сразу уснула, а кошка еще некоторое время пялилась в темноту янтарными глазами.
Утром Лена проснулась с отчетливым ощущением, что она стоит на пороге чего-то. Важного, опасного… и чего-то, что наконец-то объяснит ей, что делать с ее странностью. Ее это все немного пугало, но она вдруг почувствовала, словно с застарелой раны, о которой она давно забыла, содрали корку. Она долго, невыносимо долго, старалась сделать вид, что ничего не видит, не знает, "это просто интуиция, ну, вы знаете…". И сейчас она могла пройти мимо, надо было просто умыться и пойти готовить завтрак. И забыть.
Забыть сон, где пять девочек танцевали на огромной фарфоровой тарелке. Забыть пронзительные глаза мертвеца за окном, забыть, как ночью Муська сторожила ее…
Лена остановилась посмотрела на кошку, уже мирно спящую на заправленной кровати, сказала,
– Ведь это все просто отголоски сна. Ничего этого не было?
Кошка спала и не отвечала. И мертвецы тоже молчали. Но Лена знала, что…
Ведь тетка не попала в аварию. И ставки упадут еще немного, к новогодним праздникам (не надо быть ясновидцем, чтобы знать, что к Новому году всюду делают заманчивые скидки, верно?). И Виктор лежит в третьей городской больнице с пулевым ранением в левое плечо.
Она пожала плечами и вышла из дома в поиске своей судьбы – так рыцари выходили на поиски Грааля, в неизвестность, ведомые одной лишь верой.
От последней мысли Лена хихикнула, представив себя в кольчуге и с длинным копьем. Очень красиво вышло бы. И чтоб конь был рыжий, огромный и дикий, и рога трубили… В какой-то момент она даже услышала этот звук, но это просто на улице кто-то нетерпеливый жал клаксон.
В больнице, когда ее спросили, кто она больному, Лена не долго думая заявила – "невеста!", и вопросов больше не было. Медсестра только попросила подождать, мол, там сейчас занято. Оставила ее в коридорчике и ушла.
Просто так стоять было скучно, и Лена подошла к двери палаты. Попыталась заглянуть в щель, узнать, чем это таким занят Виктор – осмотр наверняка уже прошел, а посетителей у него не должно было быть. Наверное. Тетка вроде, говорила, что у Виктора есть мать, но она живет где-то в деревне, вряд ли успела бы приехать.
Дверь оказалась плотно закрытой, но Лена догадалась – полиция. Огнестрельное ранение она видела во сне, но это было совершенно точно. А значит, должно быть следствие. И мертвые девочки – не зря же они снились всю ночь!
Она еще немного постояла в коридоре. Прошла туда-сюда, изучила плакаты на стенах. В больницах на стенах зачем-то всегда висят плакаты, описывающие всякую ерунду. О вреде курения, например. Легкие здорового человека и легкие курильщика… Лена подумала, что если у здорового человека так видны легкие, значит, ему разворотили грудную клетку, и ему уже все равно – курил он или нет. Этот образ как-то неприятно повис в воображении – разрезана грудь, легкие и сердце вывалены наружу, и ночь, и тени кругом.
– И бросать курить уже поздно, – пробормотала Лена. Оглянулась – не слышит ли кто, как она сама с собой беседует. И так странная, а если еще и начнет болтать сама с собой, вовсе люди шарахаться начнут.
Она еще немного подождала, а потом прикусила губу и толкнула дверь.
Полицейский оказался красавчиком. Высок-строен-мускулист. Легкая проседь на висках, волевая складка на лбу, сурово поджатые губы. К тому же, целый майор. А вот потенциальный жених подкачал. Бледный, с синяками под глазами, какой-то весь мятый, вялый, и… впрочем, он же раненый. Поверх одеяла лежат крупные руки, пальцы нервно теребят ткань. Левое плечо замотано бинтами, белыми и аккуратными, видимо, недавно была перевязка. Оба мужчины уставились на нее с ожиданием. Лена в ответ на немой вопрос в глазах полицейского заявила,
– Я Лена, его невеста, – и наивно захлопала глазами. Потом подумала, что надо добавить натиска, пока Виктор не начал задавать глупые вопросы, и добавила,
– Ой, доктор, скажите, он ведь поправится, да? Ведь поправится?
Майор смутился, и тут только Лена поняла, что она не могла знать его звания. Он был в штатском, а поверх еще и в белом халате, но она почти видела его погоны. "Ясновидение… вот что это такое – ясно вижу…" – подумала Лена, пока майор объяснял ей, что он не доктор, но Виктор непременно поправится, а он уже закончил.
Виктор все это время молчал – то ли устал от допроса и раны, и не соображал, что тут происходит, то ли и сам хотел отделаться от майора. А может, ему понравилась "невеста", и он был не против небольшого обмана.
Майор оставил визитку, попросил "если что-нибудь вспомните, немедленно звонить", пожал вялую руку Виктора, коротко поклонился Лене, и вышел. Когда он проходил мимо, Лена словно услышала шепоток его мыслей: "хорошо, что ты, парень с этой девкой там не гулял… подняла бы визг, и они сделали бы контрольный обоим. И было бы у меня еще два молчаливых трупа…"
Лена вежливо улыбнулась и подождала, пока майор выйдет.
– Невеста? – голос Виктора звучал тихо и глухо, но смотрел он вполне осознанно.
– Я Лена, – представилась девушка.
– Надеюсь, не репортер? – так же тихо сказал Виктор, – В книге бы уже явился репортер, и попытался бы взять… – тут он задумался и наморщил лоб, словно забыл слово.
– Интервью, – подсказала Лена, – Нет, я не репортер. Я племянница Ольги Семеновны, она про вас мне и рассказала.
– В самом деле, невеста, – начал говорить Виктор, и Лена почувствовала в нем раздражение.
– Вряд ли, – сказала она и села на табуреточку рядом с койкой, – Тетка про вас слишком хорошо рассказывала, чтоб я захотела замуж.
Виктор помедлил. Лена почти видела, как он медленно ворочает ее слова в голове, и вдруг ей стало стыдно. Человек потерял много крови, у него слабость, головокружение, болит, наверное, все. А она ему морочит голову.
Тут Виктор засмеялся. Тихо, слабо, стараясь не шевельнуться лишний раз, но вполне весело.
– Взаимно, – сказал он, – Взаимно… Так зачем вы…
– Тут сложно сказать, – ответила Лена, и вдруг поняла, что не знает, как объяснить то, что привело ее сюда.
"Он не первый, кто будет считать меня странной…" – подумала она, и эта мысль ее утешила.
– Понимаете, я иногда вижу кое-что… как это сказать…
Теперь уже Лена мяла нервными пальцами подол халата, пыталась оформить в слова то, что видела во сне. И чувствовала. И слышала.
Оказалось, это очень сложно. Особенно сложно было объяснить, зачем она сама сюда пришла. Лена была уверена, что так надо… до тех пор, пока не начала об этом говорить.
– Настоящие голубочки, – сказал чей-то голос, и Лена вздрогнула. Не просто от того, что только что в палате никого не было, дверь не открывалась, а окно было на третьем этаже. Дело в том, что голос был какой-то неправильный. Вроде бы детский, но в нем слышалась злоба и ярость.
На подоконнике сидела девочка. Почти голая, худая и полупрозрачная.
– Киска-Мяу? – вдруг спросил Виктор. Девочка заулыбалась. Один передний зуб у нее отсутствовал, и улыбка была безрадостной, злой. Словно девочка знала, что сейчас надо улыбнуться, и растянула губы.
– Еще немного, и вы ляжете рядышком. Догоните меня, – сказала она, – Тем, кто болтает, предлагают помолчать.
Лена вздрогнула. Девочка была мертвой, она узнала ее – это она висела с рассеченной грудью, и легкие "здорового человека" были видны в кровавой дыре. Лена видела это во сне, забыла и вспомнила…
Снаружи послышалось, как кто-то подошел к двери, тихонько взялся за ручку.
– Бегите, глупцы, – сказала девочка и захихикала. Лена схватила, что попалось под руку – увесистое, длинное и неуклюжее. Дверь раскрылась, Лена почти не глядя треснула вошедшего по голове.
Вешалка с висящим на ней одиноким белым халатом наделась вошедшему мужчине на шею, зацепилась рогульками за голову, намотала на глаза белую ткань. Девочка-призрак засмеялась. Теперь в голосе слышалась искренность – она откровенно злорадствовала. Лена подумала, что вдруг это просто врач, пришел выгонять тех, кто слишком утомляет больного, но тут раздался негромкий хлопок, и по левому уху хлестнули мелкие осколки штукатурки и кирпича. Она не задумываясь ударила по руке, которая угадывалась под тканью халата, и не удивилась, когда увидела упавший на пол пистолет с длинным глушителем.
Виктор сел на кровати.
– Он не один, – заявила девочка, – Ведь дружба – это чудо!
Лена подскочила к нему, подхватила его под руки. Виктор глухо застонал, но встал, сильно навалившись на нее. Мужчина вслепую махал руками, пытаясь высвободиться, и Лена тихо сказала,
– Замри, пристрелю!
Тот послушно замер, приподнял руки. Выглядел он при этом невероятно нелепо – с халатом, намотанным на голову, с вешалкой надетой на шею и с поднятыми руками. Лена подумала, что стоило бы в самом деле подобрать пистолет, глянула на пол и не увидела его. Вспомнила, что когда бросилась помогать Виктору, запнулась обо что-то тяжелое, железное. Видимо, теперь оружие улетело куда-то под кровать, или под тумбочку, и искать его совершенно некогда.
Мертвая девочка все хихикала своим странным, злым смехом, а Лена и Виктор медленно вышли из палаты. Лена напоследок пнула мужчину, пытаясь попасть носком туфли по копчику, прорычала, как могла грозно,
– Сунешься за нами – пристрелю!
И поволокла Виктора прочь, к пожарной лестнице.
Глава третья
в которой Костик ужинает, а Василиса бежит впереди мотоцикла
За три дня до того, как Виктор вышел на прогулку, Костик вышел из машины. Не совсем сам, ему помогли. Обычно Костик был довольно шустрым и подвижным мальчиком, но он еще не привык к своей новой форме, и двигался неуклюже. Николай Федотович одной рукой придерживал Костика за лапу, помогал и направлял его. В другой руке он сжимал амулет, так, чтоб Костик видел его. Конечно, Костик был послушный мальчик, но превращение нестабильно и лучше подстраховаться.
Мысли Костика были простыми и легкими, и чем дальше, тем легче и проще они становились. Свежий осенний ветерок приятно холодит тело. Под лапами мягко проминается мокрая земля. Очень хочется кушать, но второй человек уже достает из второй машины еду. Костик не помнит, как зовут второго человека, к тому же, кажется, это иногда разные люди. Николай Федотович – тоже слишком сложно, но Костик пока стесняется называть его проще – Хозяином. Николай Федотович говорил, что это временно, что потом будет проще, а пока можно и так.
Второй человек сажает еду под деревом, подходит к Николаю Федотовичу.
– Не нравится мне это место, Хозяин, – говорит он, – Какое-то оно…
– Ты девчонку хорошо связал? – перебивает его Николай Федотович, – Гляди, она вредная, сбежит.
Второй человек оглядывается, но еда смирно сидит, где положили. Костик тоже смотрит туда, облизывается. Он уже очень голоден, настоящей еды ему не давали целый месяц, а его новая форма требует все большего.
– Да сами видите, смирно сидит, – говорит второй человек, – А место мне все равно не нравится.
– Конечно, это ж место Силы, – отвечает Хозяин, – А время подходит, Грань истончается. Потустороннее становится ближе, но нам того и надо.
– На кладбище спокойнее было, – говорит второй человек.
– Само собой, тамошние Силы нам не противники. Здесь опаснее, но до Дня еще почти неделя, – отвечает Хозяин, – Мы спокойно сделаем свое дело и уйдем.
Костик лег прямо на опавшие листья и стал ждать. Он знал, что сейчас Хозяин будет говорить слова, и готовить еду, потом даст немного, потом снова говорить слова, и еще немного, и только через час настанет время настоящего пира. Он снова глянул на еду, еда глянула в ответ на него. Еда его не узнала, и не удивительно – в его новой форме-то, а вот в голове Костика что-то мелькнуло. Еда казалась смутно знакомой. Чем-то, как-то… еще с тех времен, когда мысли были сложными, и порой причиняли неудобство.
Хозяин подошел, одной рукой погладил чешуйчатый гребень, второй показал амулет.
– Как настроение, Костик? – сказал он, – Кушать скоро будет готово.
Костик заурчал. Говорить было сложно, к тому же в голове что-то немного смешалось, и амулет перед глазами добавлял путаницы мыслям, но Хозяин понял так, что Костик согласен и ждет еду. Хозяин отошел, а Костик продолжил думать. Прежние мысли, мысли мальчика, мысли слабой формы пробивались в его голову, и от этого голова слегка кружилась. Еда смотрела на Костика с испугом, но это так и должно было быть, тут все было правильно. Неправильным было что-то другое, но Костик никак не мог понять, что именно. Подумал даже, не попробовать ли напрячься и спросить Хозяина, но пока не стал. Сейчас каждая мысль требовала сосредоточенности и усилий. На морде Костика невозможно было прочесть его состояние, и ни еда, ни Хозяин не замечали его смятения.
Второй человек расчистил площадку, расставил огни. Хозяин подошел, взял еду. Она слабо застонала, но кляп во рту не дал ей кричать громко. Хозяин повесил еду на дерево, как мясники вешают туши. Собственно, еда и была такой тушей, только пока еще живой. Костик почувствовал, как в брюхе заурчало, а пасть наполнилась слюной. Еда снова застонала, и поглядела на Костика. Костик в ответ облизнулся, но при этом смутился еще больше. Еда не должна была так смотреть. Еда не должна была казаться знакомой. Это же еда!
Хозяин начал говорить слова и ритуал пошел своим чередом. Еду раздели, она немного поскулила сквозь кляп – поняла, что сейчас будет. Костик подошел ближе, втянул ноздрями запах страха и пота еды, сладкий и аппетитный. И знакомый. Чем-то смутно, очень смутно знакомый. Костик глянул на Хозяина, тот больше не держал амулет в руке, повесил его на шею, и вид амулета успокоил мальчика. Все в порядке, все идет, как должно. Он снова глянул на еду, и понял, что все же, что-то неправильно.
Когда Хозяин надрезал живот еды и полилась кровь, голод на время заглушил все мысли. Костик с аппетитом съел потроха, потом слизал с брезента кровь – Хозяин заботливо подстелил под тело брезент, чтоб Костику не пришлось облизывать землю. Кровь была очень сладкой, и небольшая примесь мочи нисколько не портила вкус. Наоборот, было даже лучше. Костик глянул вверх, увидел, что прямо перед носом висят маленькие ступни еды. Подумал, вырастет ли он когда-нибудь настолько большим, чтобы кушать все это вместе… и тут увидел лицо.
Кошкина.
Это была Васька Кошкина, Василиса из параллельного класса, Киска-Мяу. Она смотрела на него угасающим взглядом, она была все еще жива – искусство Хозяина позволяло съесть почти всю еду живьем. Костик не знал точно, но чувствовал, что это правильно, это вкуснее, сильнее… но это же была не еда, это была Василиса!
Была.
Хозяин снова не заметил замешательства Костика, он ловко вырезал легкие и бросил прямо в пасть мальчика. Он машинально начал жевать, не чувствуя вкуса. Обычно легкие были почти самым вкусным, лучше был только последний кусочек… но сейчас Костик вдруг понял, что делает что-то совсем не то. Что-то плохое, совсем плохое. Прежние, такие сложные мысли словно прорвали какой-то барьер, потоком влились в голову, закипели, забурлили. Голова заболела, на глазах выступили слезы.
Хозяин… Николай Федотович глянул на Костика, усмехнулся, сказал,
– Крокодилушка ты мой.
Костик мельком глянул на амулет на шее Николая Федотовича. Тот снова, как обычно шепнул ему, что все хорошо, все так и надо, но Костик уже понимал, что это не так. Николай Федотович отрезал последний, самый сладкий кусочек, сердце девочки и бросил Костику. Костик поймал, но не проглотил, как обычно. Он медленно отполз в сторону, мусоля в пасти подачку, стараясь не задевать ее зубами.
– Все таки, вы, Хозяин, как хотите, – сказал второй человек, и начал скатывать брезент. Кровь уже стекла, и Костик все вылизал дочиста, нужно было прибирать, – А место здесь плохое для нас.
Николай Федотович усмехнулся.
– Силы природы такие же силы, как Смерти или Полночи, и так же должны быть покорны нашему дракону, – сказал он, – Исконно-посконно, но нам придется их так же покорить. Вот откормим дракона девственницами, вырастет он большой и послушный… Верно, Костик?
Тот почти не слышал их, а Николай Федотович не оглянулся посмотреть, чем занимается юный дракон. А пока они говорили, Костик аккуратно расковырял когтями небольшую ямку и выплюнул туда сердце Василисы. Снова глянул на лицо девочки, бледное, искаженное болью и ужасом. Сказать он ничего не мог, пасть и гортань его новой формы не были приспособлены для разговоров, но подумал он как мог громко,
– Прости, Васька! Прости, я стал чудовищем!
Он собирался присыпать сердце землей, как-бы похоронить его, но не успел. Откуда-то издали донесся звук рога. Николай Федотович вдруг перестал усмехаться, сделался серьезным, даже испуганным.
– Ты слышал? – спросил он второго человека. Тот помотал головой, сунул свернутый брезент в багажник.
– А что такое? – сказал он.
Николай Федотович выругался, потом сказал,
– Придется оставить улики, ничего не поделаешь. Костик, в машину! Быстро!
Костик машинально глянул на Николая Федотовича, увидел амулет, и поспешил выполнять приказ. Уже из машины он оглянулся на висящую девочку, и снова ужаснулся тому, что только что сделал. Голод отступил, хоть он съел и не все, но достаточно, чтобы забыть о пустоте в брюхе, но душевные терзания были ужасны.
Когда машина уже отъезжала, Костику показалось, что Василиса подняла голову и посмотрела ему вслед злыми серебряными глазами.
"Ты права, Васька, – подумал он, – Ты права. Я чудовище, и меня надо убить…"
Голод вернулся очень скоро. Обычно еды хватало почти на месяц, а тут уже через три дня Костик понял, что брюхо прилипает к хребту. Свою новую, сильную форму он уже почти ненавидел, но не мог вернуться в нормальную. Мысли то сбивались на простые и легкие чувства дракона "есть хочу, хочу есть!", то плясали в голове с оглушительным грохотом вины – "Убийца! Людоед! Убийца!"
Костик наполовину превратился в человека, но морда оставалась чешуйчатой и уродливой. Николай Федотович чем-то был очень занят, и домом занимались трое "вторых людей", а они Костика опасались, и не тревожили лишний раз.
Костик сидел в своей комнате и тихонько стонал, чтоб не привлечь внимания "вторых людей". Он даже начал думать, сможет ли он как-то самоубиться, но резать вены было нечем, а повеситься – не на чем. Выброситься из окна было можно, но этаж был всего лишь третий, а крылья уже отросли, и он опасался, что рефлекторно спланирует вниз. А тогда "вторые люди" решат, что он хотел убежать, доложат Николаю Федотовичу, и тот его снова околдует амулетом.
– Тебе и надо сбежать, – сказал чей-то голос рядом. Костик обернулся, прежде, чем человеческая голова что-то успела понять, драконья пасть уже щелкнула голодной пастью. На миг на языке оказалось что-то гниловатое, но сладкое, что-то зыбкое, но так нужное голодному дракону, но тут Костик начал соображать, и разжал челюсти. Василиса, полупрозрачная, зыбкая, но все же Василиса выскользнула из пасти и повисла в воздухе прямо перед носом. Она смеялась.
– Тогда недоел, решил сейчас? – сказала она.
– Прости, Васька, я… – пробормотал Костик. Он говорил невнятно, пасть слушалась его плохо, но Василиса похоже, понимала его.
– Беги, ящер, беги! – воскликнула она.
– Нет, – твердо ответил Костик, – Я не стану убегать от тебя. Ты пришла покарать меня, и я принимаю свою судьбу.
Ему смутно казалось, что похожую речь он читал в какой-то книжке, но он не помнил, в какой. Он даже подумал, что может, ему удастся твердостью духа стать похожим на того героя, которого он не мог вспомнить. И может, это хоть как-то, хоть чуточку искупит его поступки. Но Василиса ответила,
– Я не могу тебя наказать. Я сдохла, если ты забыл.
Ее глаза были пустыми и страшными, но драконье тело хотело схватить девочку за ногу, которая была в такой опасной близости от ноздрей. Схватить, впиться зубами, посмаковать гниловатую сладость длинным языком, проглотить и утолить голод. И Костик больше боялся сам себя, чем той кары, что могла принести ему Васька. Девочка то ли не замечала этого, то ли нарочно дразнила его. Она поставила босые ступни на нос, сказала,
– Беги не от меня, дурень! От Николашки беги, от хозяина своего!
Костик сглотнул слюну, и сжал челюсти крепче. Василиса, в классе ее прозвали Кошкой Васькой. Она не была самой красивой девочкой в классе, но Костику нравилась. Он не решался подойти к ней и предложить дружить, а она была гордой и неприступной. Она говорила, что она Киска-Мяу, ходит, где вздумается и гуляет сама по себе… и вот, она пришла сюда. Одно неосторожное движение жестоких челюстей – и она придет окончательно. Совсем. Костик отодвинулся назад, отполз, уперся задницей в стену. Только тогда решился заговорить.
– Куда мне бежать? У Николая Федотовича амулет, он мне покажет, и все… Я пропал, я…
– Помнишь, где ты меня слопал? – перебила Василиса, – Туда беги. Там дорожка, которая может открыться. Мне туда ходу нет, и хозяину твоему тоже. А вот ты, если не врешь, и тебе в самом деле стыдно, сможешь пройти.
Костик шумно вздохнул. Ноздри заполнились вкусным Васькиным запахом, но теперь он почти не заметил этого. Когда появилась цель, держать под контролем тело оказалось проще.
– Да, – сказал он. Мысли вдруг снова стали простыми и прямыми, но на этот раз это было хорошо. Он кивнул Ваське, прополз мимо нее к окну. У входа стояли три мотоцикла, на которых приехали "вторые люди". Костик умел водить мопед, и подумал, что и с мотоциклом должен справиться. А если разобьется – значит, так надо. Он торопливо, но неуклюже достал свою куртку и кое-как натянул, чтобы его форма не бросалась в глаза. Когтистыми лапами это было очень неудобно, к тому же рукава оказались слишком длинными, а сама куртка – слишком короткой, но он кое-как справился. Оглянулся на Ваську, та смотрела на него все так же равнодушно и молчала.
– Пока, – сказал Костик и бросился в окно. Стекло зазвенело и разлетелось, царапая крепкую чешую. Крылья все же оказались слабоваты, и Костик рухнул на землю почти без планирования, но тело было сильным, крепким, хоть и голодным. Костик потряс головой, поднялся на лапы и побежал к мотоциклам. Только когда он кое-как умостился на сиденье, из дома послышались шаги “вторых людей”, недоуменные голоса, вопросы. Сидеть было неудобно, задние лапы едва дотягивались до подпорок, и от этого мотоцикл качался и то и дело норовил упасть на бок. Костик выехал из двора на дорогу и завертел головой, пытаясь понять, куда теперь ехать.
– За мной! – крикнула Васька. Она оказалась прямо перед носом мотоцикла, протянула вперед правую руку и полетела, указывая путь. Костик представил, как это может выглядеть со стороны и засмеялся, впервые с тех пор, как осознал, чем он стал. А может, даже и впервые с тех пор, как увидел амулет в руках Николая Федотовича.
Глава четвертая
в которой учитель физкультуры говорит по телефону, а сторож нагибается к самой земле
Цернех прошел взглядом по кабинету. Все было прибрано, ничего не оставалось на виду. То, что нельзя было оставить, лежало аккуратной стопкой на столе. Пустая сумка распялила рот в ожидании всего того, что необходимо забрать с собой. Пора было сворачивать свои дела в этой дурацкой школе, хорошего понемногу. Конечно, школа – хороший источник девственниц для дракона, люди здесь наивные, простые, легко поддаются внушению. И информацию обо всех легко достать, не зарываясь в колдовские, такие утомительные, практики. Просто берешь, и смотришь в списках. И сразу видно, каких детей никто не хватится. А дальше уже магия, магия, еще магия и капелька удачи.
Путь почти пройден. Драконы летают, где хотят, порой западают на человеческих женщин. Некоторые женщины после этого остаются живы. Это редкость, большая редкость, но потомки драконов бывают. Правда, ушли годы на то, чтобы придумать, как их найти. И еще столько же времени, чтобы вычислить Костика. А дальше оставалась ерунда – подчинить разум мальчишки, пробудить в нем его вторую суть. Напитать жертвенной кровью, вскормить плотью и духом невинных – чтобы он одновременно и вырос, и пал навеки, и стал покорен. Это все глухая и глубокая метафизика, единение морали и магии, экспериментальная этика. Цернех вспомнил, как он мучился, перечитывая дневники учителя, разбираясь в его каракулях… и по инструкциям проверял связи, высчитывал тончайшие нити устремлений, выяснял возможности. И венец его работы – Костик. Настоящий дракон. Еще немного, и можно будет закрывать здесь дело. Полностью.
Может, уже сейчас пора, но слишком уж удобно он здесь расположился. Хороший здесь мир – отопление и водопровод, электричество и автомобили. В родном мире Цернеха ничего подобного нет, зато есть магия. И маги. Самодовольные ублюдки. Как им понравится, когда он прилетит в Саальден верхом на драконе? Взрослый дракон неуязвим для чар, но ему, Цернеху, Костик будет подчиняться – ведь корень этой покорности уже растет в его душе. Цернех прикрыл глаза и представил себе госпожу Ямиару в пасти дракона. Она изгнала студента, и Цернеху пришлось учиться в частном порядке, почти воруя знания… Да и почему "почти"! В конце концов пришлось и учителя убрать, чтоб не мешал черпать полной чашей от чудес Великой Магии!
И госпожа Ямиара скоро встретится с магом. Цернех надеялся только, что за прошедшие годы она не умерла от старости. Маги живут долго, но все же…
Разумеется, она далеко не девственница, и чудесной сладости Костик не получит, но к этому времени мнения Костика никто не станет спрашивать, его душа растворит сама себя едкой кислотой вины и растерянности. Она убежит в вечное Ничто, чтобы не помнить, не знать, не видеть того, что натворил и продолжает творить. Останется лишь покорность Цернеху. И челюсти. Как это будет прекрасно, как сладко! Он как будто сам разорвет плоть чванливых аристократов, высокомерных колдунов, безмозглых…
– Николай Федотович, извините, я не знала, что вы здесь…
Цернех открыл глаза, увидел, что в кабинет заглядывает Марина Федоровна, новый завуч. Она здесь уже почти год, но он все еще считал ее новой. Прежнего завуча пришлось прибрать, чтобы расчистить место, чтобы она не мешала ему заниматься с детьми тем, чем он хотел. Эта хоть формально и была ему начальницей, но Цернеха побаивалась. И заслуженно. Конечно, она не знала о нем ничего такого, но чувствовала. Все они чувствовали. И молчали.
Что они могли о нем рассказать, даже если бы и захотели? Единственное, где он всерьез прокололся – это труп той девчонки, что пришлось оставить в лесу.
Цернех поднялся, глядя тяжелым взглядом в лицо Марины Федоровны, подождал, пока она побледнеет и шагнет немного назад и приподнимет руки в жесте защиты. Потом любезно улыбнулся, сказал спокойно,
– Добрый вечер, Марина Михайловна! Вы чего-то хотели? – он нарочно “перепутал” отчество, но завуч не посмела поправить его. Он всего лишь учитель физкультуры, к тому же уже уволившийся, она завуч… И она не смеет даже долго глядеть на него. Все верно – он больше, сильнее, старше. Страшнее. Если он захочет, она умрет – мучительно и неотвратимо. Он – маг, и она не знает этого, но чует всем своим сердечком маленькой девочки.
В школах часто работают маленькие седые девочки. Они вырастают, но по-прежнему где-то в глубине своей душонки остаются играть в детской песочнице, в смешных платьицах, из под которых видны ободранные коленки. Таких чудовищ, как Цернех, они видят лишь на страницах своих глупых книжонок, а если на самом деле встречают, не знают, что делать. Они просто замирают в страхе и надеются, что ужас пройдет мимо и не сожрет.
Что ж, ей повезло, он уже почти прошел мимо.
– Я только хотела посмотреть, почему кабинет открыт. Поздно уже, все ушли, а у вас свет горит. Завтра должен прийти на собеседование новый физрук, вы знаете… Я думала завтра-послезавтра собеседовать кандидатов, а со следующей недели чтобы уже возобновились занятия.
Марина Федоровна частила, смущалась, словно извинялась перед Цернехом за то, что она выполняет свои обязанности завуча. Он покивал, чтобы она успокоилась немного, потом шагнул к ней вплотную и с удовольствием увидел, как она шарахнулась прочь.
– Разумеется, Марина Федоровна! – сказал он тихим, почти интимным голосом, – Конечно, просто необходимо, чтобы занятия продолжались. А то сейчас здесь так тихо. Так безлюдно. И мы здесь с вами совсем одни… – он позволил последним словам повиснуть в воздухе странным намеком, и с удовольствием смотрел, как Марина Федоровна бледнеет почти до обморока.
И тут на столе зажужжал телефон. Завуч опомнилась, и пока он наклонился посмотреть, кто там звонит, она пробормотала что-то вроде – “Не буду мешать, собирайтесь спокойно”, и убежала.
Жаль.
Цернех мог часами любоваться на трепет маленьких птичек.
Но звонил Сергей – местный мелкий бандит, выкормленный и прирученный, и приставленный к службе.
– Николай Федотович, тут такое… – Сергей мялся, словно не мог подобрать слов, и Цернех почуял, что сломалось что-то еще. Что-то важное и опасное.
– Не тяни, что ты мямлишь, как ребенок! Костику скормлю! – рявкнул он, и тут вспомнил, что Марина Федоровна могла и не успеть убежать далеко, могла услышать, как он упоминает имя мальчика пропавшего почти полгода назад.
Могла? Да нет, она струсила и побежала в туалет, менять обмоченные трусики и убеждать себя, что вовсе и не боится, просто вдруг животик прихватило. Съела должно быть, что-то не то.
И все же, что-то серьезное сломалось, и он совершенно зря потерял контроль над собой.
– Николай Федотович, Костик сбежал, – ответил Сергей, и замолчал. Цернех почти видел, как он, совсем как завуч только что, дрожит от страха, сжимает в потной ладошке телефончик, как второй рукой утирает пот со лба, как он…
– Как сбежал? – спросил Цернех, и Сергей начал торопливо рассказывать, что никто не виноват. Костик сидел себе спокойно в своей комнатушке и дремал. А потом вдруг как бросится в окно.
Стекло – вдребезги!
И никто не мог никак помешать! Второй этаж, не прыгать же следом. А пока выскочили из дома, пока увидели, пока разобрались, Костик сел на мотоцикл и уехал.
– А вы, три осла, хлопали ушами? Раззявили варежку и… – Цернех аж задохнулся от ярости и замолчал. К тому же, ему ни в коем случае нельзя было говорить громко, вечер уже, в пустой школе звук разнесется слишком далеко. Марина Федоровна вряд ли успела уйти далеко, да и сторож уже наверняка здесь. Если орать – недолго и выйти из себя. А там и до полиции недалеко, а с полицией Цернеху общаться не хотелось. Слишком много оставалось незаконченного, слишком много хлопот по обходу всех этих сторожевых псов.
– Шеф, как можно? Виталий с Ренатом в погоню полетели, а я докладываю. Мотоцикл-то мой угнали…
Сергей тараторил, стараясь высыпать все свои оправдания до того, как Цернех успеет разозлиться по-настоящему.
– Все по инструкции, шеф, все путем будет. Они поехали, я сразу же докладывать. Куда он денется, в таком виде? Он и на мотоцикле не усидит.
Цернех молчал. Все было правильно, но в то же время – неправильно. Возникло неприятное чувство, что все вдруг начало расползаться прямо в руках. А почему?
– Действуйте. По исполнению доложите, – сказал он и не слушая бормотания Сергея отключился. Обнаружил, что пока слушал блеяние этого остолопа, успел выйти на середину спортзала, остановился, невидяще уставился куда-то перед собой. Вдруг в голове с оглушительной силой возник вопрос – как так вышло, что он, лучший из магов Саальденской Академии, оказался здесь, в этом вонючем зале? Здесь никогда не исчезал запах пота, резины и дешевой девочковой косметики. Здесь было место веселых и глупых, место, где детишки бездарей прыгали и выпендривались друг перед другом. Место, где пасутся мирные и травоядные. Что он, старый волк, делает тут? Он попытался напомнить сам себе, что он сюда и пришел охотиться на глупых и веселых, на милых и простых… Но чувство, что охотятся на него не проходило. Где-то вдали слышался звук рога, и даже на миг показалось, что слабо ударили в твердую, тугую землю копыта.
Он с силой провел по лицу ладонью – стер пот, стер страх. Сосредоточился.
Что-то происходило, и это требовало действий. Цернех усилием воли выгнал из воображения лишнее. Некому на него охотится. Некому!
Медленно вернулся в кабинетик рядом со спортивным залом. Не глядя покидал свои вещи в большую спортивную сумку, в последний раз окинул взглядом помещение – не осталось ли каких либо улик… Нет, ничего не было. Чистота, пустота и беспорядок покинутого места. Сжечь бы это все, но сейчас слишком много хлопот и без этого.
Он вышел, молча прошел по ночной школе, открыл дверь своим ключом и побрел к своей машине.
– Федотыч, ты это… – послышался чей-то голос сзади.
Цернех оглянулся. Кто тут такой смелый? Сторож. Пожилое ничтожество, наверняка алкоголик, пустое место. Одинокий пенсионер, его тоже никто не хватится.
– Что такое Михалыч? – спросил Цернех, чувствуя, что произносит невнятно. Словно напряжение последних дней раздуло его горло и застряло тугим комом. Сторож не испугался, наверное, не видел Цернеха в темноте. Слепое ничтожество.
– Так ведь, Федотыч, ключи сдать надо, – сказал он.
Нельзя убивать, – напомнил сам себе Цернех. Да, старого дурня не хватятся, но Костик сбежал, и неизвестно заранее, насколько придется задержаться. Только полиции не хватает на хвосте. Повезло дурню. Повезло.
Цернех достал связку ключей и бросил сторожу. Сел в машину и уехал.
Михалыч посмотрел ему вслед, покачал головой. Поставил к стене обрезок железной трубы, который все это время держал в руке. Не на виду, но так, чтобы был рядом. Спокойнее как-то с ним. Мутный тип, этот Николай Федотыч. Очень мутный.
Кряхтя нагнулся, подобрал связку, запер двери. Уже повернулся, чтобы уйти в свою комнатушку, где его ждал чай и телевизор, но вдруг нахмурился – ему послышался глухой дробный стук. Словно прямо за дверью прошли шагом несколько всадников. Даже показалось, что брякнула сбруя. Михалыч вздохнул, потер лоб. Старость не радость – то кажется, что уволенный физрук сейчас набросится, как дикий зверь, и придется его железякой встречать, то вот кони за дверью мерещатся.
А через несколько дней Виктор ковылял от больничного крыльца к стоянке. Лена поддерживала его, и поэтому он все-таки мог как-то идти, но в ушах гудело, дыхание перехватывало, а улица вокруг качалась. В глазах стоял туман и слезы, и он нисколько не удивился, когда увидел в этом тумане лошадь.
Здоровенная рыжая коняга стояла и равнодушно глядела на него. Покачивались поводья, к седлу был прикреплен охотничий рог и что-то длинное, кажется, целое копье. Они с Леной прошли совсем близко, лошадь глянула им вслед, но не сдвинулась с места. Только когда Виктор сел в машину и смог вздохнуть чуть свободнее, понял всю нелепость этой галлюцинации. Потряс головой и тут же пожалел об этом – движение отозвалось возобновлением гула в ушах.
– Твоя машина? – спросил он. Вроде бы, на “ты” они не переходили, но после того, как в обнимку идешь с девушкой, навалившись на нее всем весом, называть ее на “вы” показалось слишком странным. Хотя, что тут не странное?
– А ты думал, я ее угнала? – Лена тоже запыхалась, руки ее дрожали, и ключ в зажигание вставился не сразу.
Виктор оглянулся, уверенный, что галлюцинация лошади пропала, и увидел, что лошадь по-прежнему стоит на газоне и смотрит на него. И копье, и рог – по-прежнему прикреплены к седлу.
Глава пятая
в которой Лена ведет машину, а Виктор встречает чудовище
Цернех сидел в полумраке своего кабинета. Горела одна единственная свеча, и она освещала только руки мага, лежащие на гадальной доске, длинные, тонкие пальцы и непонятные знаки. Все остальное лежало в тени.
Виталий и Ренат молча стояли у стены и ждали. Иногда им начинало казаться, что они стоят тут очень давно, что они вечно так и будут стоять здесь, и ждать, пока Николай Федотович изволит оторваться от своих раздумий. Но они не смели даже вздохнуть чуть громче – они проштрафились, ужасно проштрафились.
Костик, мерзкая ящерица, ухитрился сбежать. Свидетеля, оказывается, не добили, и он дает показания в полиции. К тому же только что позвонил Сергей – он упустил свидетеля прямо из больницы. Объяснить он ничего не успел, сказал только, что его сейчас возьмут, и он выкидывает телефон. И замолк.
Шеф ничего не сказал, но они все трое чуяли, что он очень гневается.
Работать с ним было хорошо и весело, он был невероятно могуч, он легко покрывал любые их выходки.
Избить кого-то? Запросто. Сама жертва наутро не вспомнит, что с ней было.