Конченая луна
© Денис Славиков, 2025
ISBN 978-5-0064-7820-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Луна свалилась
– И ты верно думаешь, что всё это действительно случится? По-моему, это просто сон. Сон как сон. У тебя хорошая фантазия! Да настолько.. что просто обзавидуешься! Ты же писатель.
– Поверь мне, это не просто сон. Я ручаюсь! Мне снились сны. Но все они не были такими как этот.
– Какими? Такими… – произнесла сонная Дари, закатив глаза.
– Словно он случился со мной взаправду. Словно я и не спал вовсе тогда. Тогда, когда они мне всё рассказали. То, о чём никто, кроме меня, не знает и не узнает.. ну, по крайней мере, они так сказали…
– Ой, ну ты и ушлёпок! Только зря разбудил.. я ещё бы часик.. подрема-а-а-ла, – прерываясь тремя зевками перебила меня и закуталась в одеяло.
Дари – моя подруга. Я стрелял у неё приторные сигареты, а иногда и вправе был получить порцию массажа. Однако последнее зависело исключительно от её настроения. Дари всегда выслушивала, если же того требовали обстоятельства, и всегда подсказывала как поступить, даже если об этом и не просили. Да, у неё характер на любителя. На любителя массажа и сигарет.
Я принялся выходить из комнаты, и, о Боги! Она лежала на тумбе у двери! Приоткрытая, на половину окутанная целлофаном пачка тех самых сигарет. Без спроса, чтобы не будить Дарьку повторно, я стащил одну папироску и жёлтую зажигалку.
Кладбище бычковое. Так я обозвал в то утро балкон, где мы часто курили. Баночка под окурки всегда была переполнена, и их разбрасывали прямиком по балкону. В семь часов тридцать девять минут я уселся на холодных стул, стиснул несколько раз фильтр сигареты и обдал её конец крохотным пламенем. За ржавыми прутьями моросил дождь, что ловил лучи солнца, которое вот-вот взойдет над округой. Я безуспешно принялся перебивать неспокойные мысли о сновидении никотином. А уже когда кладбище пополнилось новосельцем, я рванул в свою комнату, дабы начать собираться для поездки в Петербург.
Первая мысль после пробуждения у меня была такая: «Хочу признаться в своих чувствах Войке». Это девушка, в которую я уж три месяца был влюблён, но всё никак не собирался с духом, чтобы всё рассказать ей. Мы часто виделись: то я приеду в тучный Пи, то она ко мне. Ведь когда ещё, если не сегодня? Ведь сегодня ровно в шесть часов вечера на Землю упадёт Луна. Вторая мысль после пробуждения являлась таковой: «Надо разбудить Дари и обо всём ей рассказать. А ещё стрельнуть сигарету!»
Я зашёл в свою комнату. Два сожителя ещё безмятежно валялись на кроватях. Обременять их своими новостями я не собирался. «Всё равно не поверят да вдобавок и рассердятся, что я потревожил их забвение…» – подумал я. Схватил пожухлую мочалку, бритву, пену, чистые «стыдливые», шампунь и устремился в душ.
Жесткая вода беспощадно закупоривала дырки лейки в нашей душевой. И да, тогда был именно тот день, когда её нужно было прочистить. Пришлось вернуться в комнату голышом и отыскать скрепку. Туда-сюда, туда-сюда. И так около шестидесяти раз… И так… струи устремились мне в недовольную физиономию. Горячая вода успокоила мысли, смыла хаос, что злорадствовал в голове. И я бы так и простоял там весь день, но «признание» ожидало меня.
Я был готов через полчаса. Отправил сообщение-приглашение на рандеву в час дня и после поднялся в комнату Дари. Она всё ещё спала, и не удивительно: ведь ложится она довольно-таки поздно, где-то в три-четыре ночи. Сокрушительно негромко я пробрался до стула, увенчанным парой чёрных брюк и чуть ли не дюжиной футболок. Я переложил кучу на ближайшую свободную кровать. Около пяти минут проползли – сидеть я не мог более, и я взял цель на цветочный. Открывался он в девять, через две трети часа. И перед ним было бы неплохо прогуляться.
У выхода из общежития урну растрепали вороны, я же даже упаковку шоколадную не подобрал, хоть она так просилась в руки и лежала на моём пути. Вот они: привычные куст, дерево, куст, тропинка. Только сегодня я уловил, я разглядел их «последность». Рассуждения ввели меня сначала в ступор, а затем ускорили. Их «последность» ничуть уже не волновала.
В квадратах малых плантаций мне посоветовали взять «розыыы». Альстромерии – мои спасители в обыденности и стандартизации цветников! Сегодня деньги – копейки, они не имели ценности, лишь время, время, оставшееся на желаемое, что обычно подавляется устоями и страхами. После забежал в табачный магазин.
Через десять минут я ждал автобус до города: все куда-то спешили.. неужели они тоже знали ПРАВДУ? Пока мои ноги упирались в асфальт, а мысли в Войку, я разглядывал широкие штаны, что были на девушке близ фонарного столба у остановки. Они лились в камень, прямо как мои намерения, но лишь с огромным отличием в постоянности первых. Мне захотелось их потрогать, и я это сделал. Чем я руководствовался? Ничем. У меня была только отмазка на все свои сегодняшние спонтанные действия. Девушка оцепенела и после, помявшись, заявила: «С вами всё нормально?» и отстранилась, скорчив физиономию. Все мигом выстрелили в меня взором, и мне не было не по себе, наоборот… Они же не знают… В тот момент во мне взбурлило желание рассказать правду.
«Люди! Сегодня вечером Луна падёт на нас! У вас мало времени! Правда!» Кто-то начал смеяться… «Поверьте мне! Ну! Я не сумасшедший…» Смех прибавился. Кто-то отшатнулся назад, кто-то безразлично выслушивал мои бредни. Одна девушка даже достала телефон и видимо включила видеозапись. Я замолчал и потупился. Белые цветы поникли со мною.
Разумеется, я дождался следующий транспорт. Моё любимое место: последнее в ряду слева, если смотреть при входе внутрь. Не стоит путать с самыми последними соединёнными местами. Я приоткрыл окошко, и при движении в эту консервную банку влился свежий воздух. А в голове витали сценарии встречи с очаровательной кареглазой Войкой. Усидеть спокойно я никак не мог все сорок минут, таких долгих и выщипанных минут.
Примерно в десять я уже был на Московском проспекте. Духота. Чёрная вельветовая рубашка прилипала к телу, пиджак прилипал к рубашке, тоже чёрный, поглощал фотоны и нагревался. В меру широкие брюки чуть волновали воздух, подхватываясь редкими слабыми дуновениями. До встречи еще три часа, однако на сообщение мне всё ещё не ответили. «Верно спит или занята, или на занятиях», – размышлял я. Глаз приметил кофейню, куда я и направился.
За кассой исполняла обязанности приветливая и учтивая девушка. Сделав заказ и получив чек, я поблагодарил её и искренне выдал: «Вы очень милая, и движения ваши плавны…» Я почувствовал, как кровь прильнула к щекам, и устремив взгляд в пол, схватил номерок и поспешил в зал. Реакцию девушки я не запечатлел. Ну и как же я умудрился такое сказать. Вот смеху.. «И движения ваши плавны…» Я минуту прогонял по кругу эту фразу в своём котелке, затем отбросил дурацкие переживания, когда мне принесли чаемую корзинку с клюквенным джемом и каким-то кремом.
Там было тесно, но всё же уютно: справа, слева, вот только руки разведи и похлопай соседей по столикам по плечу. Справа, слева в тарелочках по тортику: один из сладких точно-точно «морковь и зайцы», а другой, вероятно, «вишнёвый бархат». Их рассекали ложками и закидывали в рот совершенно опосредованно. А ведь это их последние десерты, и, если бы они задумались об этом, надеюсь, хоть чуть-чуть повнимательнее бы уплетали их. Пока их мысли направлялись куда-то далеко; прямо перед их носом было то, чего мысли жаждали. Или же, тортики, каждый слой, песчинка посыпки, шероховатость бисквита, нежность, смак, первое соприкосновение с языком, движение языка после по зубам и дёснам в поисках остатков жаждали их мысли в первую очередь. Прямо перед их носом то, что они упускают и то, во что не вовлечены… Я задумался ещё пуще. Могу ли я что-то упускать? Могу же я чего-то не замечать? Ответа не было, так же как уже и моих вкусностей.
На меня спустилась неизвестная тоска. Тоска о «спящих», «дремлющих» и всех этаких. Иногда, вспоминаю, люди меня раздражали, чаще мне было жаль их: пока улавливал разговоры и речи окружающих. Впрочем, мои слова чаще так же не блистали особенностями, однако насчёт непосредственности мыслей уверен больше. И что же? Осознавая это, непосредственность и дрём масс не доказывалась.
Уверен всегда был в том, что ночью абсолютно у всех мысли цветут правильностью и благоухают большей откровенностью и «моментностью»…
Кондиционер базировался недалеко от моего столика, но и не близко, прохлада еле добиралась до меня; соседи сменились; становилось душно, и никакой холодный кофе не спасёт меня в такой день. Разглядывая беловатый плиточный пол, минул кассу и выбрался на воздух.
Тридцать восемь минут одиннадцатого часа. Два с половиной часа до встречи. Отбросим тридцать минут в метро и около пятнадцати дороги до места встречи на «Ваське». Оставалось чуть больше часа с его пятьюдесятью процентами. Скоро, милая Войка, скоро. Я рассмотрел букетик – ещё живой. «Ну и зачем ты вот так таскаешься теперь с ним.. надо было купить на месте…» – ругался я.
Рядом спуск в метро – поток людей то и дело намеревался задеть букет, и лишь тогда мне вздумалось подарить этот – случайной прохожей, а Войке взять новый, даже лучше прежнего. Я завернул за угол и выбирал. Случай решил порадовать пышногрудую женщину с яркими красными губами.
– Постойте, это вам. Вам от меня. Просто так.
Я протянул жухлый, зафиксировав его прямо перед её ликом. Тут она рукой плавно сместила загромождение и высунулась, точь любопытная кошка, услышавшая «кис-кис».
– Симпатичный, а с головой какие-то проблемы. Кто ж так дарит цветы?
Я машинально сравнял их со своим коленом.
– Почему нет?
– Юноша!.. – начала она, и затем резко сменила тон, – Во-первых, букет держать надо в левой руке, этак от сердца; во-вторых, было бы неплохо что-то сказать приятное при этом, а то суёт он в лицо тут; в-третьих, давай хоть мини-свидание организуем, этак на полчаса…
Меня чуть озадачило и ступило происходящее, однако, и заполнить свободное время чем-то было необходимо.
– Идёт. Только сначала покурить хочу. И тогда: вот, вам.. за приглашение и за уроки этикета.
Я перехватил букет в левую конечность и, со второй попытки, вручил его женщине.
– Благодарю. До моего дома три минуты, там и покуришь.. у меня перерыв на работе.
– Свидание будет у вас дома?
– А почему бы и нет?
– Ну. Ладно… – неуверенно и невнятно вытянул я. – Действительно.
– Да не бойся! Не кусаюсь.
В ответ я лишь обронил малюсенький смешок, а затем последовал за ней.
Снаружи тринадцатиэтажное здание выглядело захудало и обшарпано, то было полной противоположностью внутреннему: новый блестящий лифт, мозаичные стены парадной, мощные металлические двери квартир. То было вольное творение мира, такое же, как и человек: пока не приложишь ключ к домофону, пока не впустят – противоположности не сменятся. В квартире очень чисто, минималистично и уютно: располагалась она так, что в летний период солнце вглядывалось в окна лишь малиновыми или мандариновыми оттенками, когда стекало по небосводу за здания вдалеке; отсутствовали захламлённости; стеклянные поверхности кристальны.
«Покурим на лоджии, проходи», – произнесла она, точь мы переместились в гостиную из прихожей, и уложила букет на читальный столик из дерева посреди комнаты.
Мы втягивали густой дым; из нас вытягивала энергию духота; под нами машины играли в догонялки; я изучал её, быстро, не вдаваясь в особенности. Зеленоватый топ, белые брюки палаццо, бежевые новенькие вьетнамки. Прямые русые волосы, загорелая кожа, пухлые губы, прямой красивый нос, длинные ноги, хорошенькая фигура. Взгляд невольно цеплялся за шикарные груди, бёдра, через манящую талию.
– На встречу не пришла?
– Что, извините?
– Та, кому цветы предназначались.
– Аа.. не совсем.. просто до встречи еще пару часов. Уже на месте куплю новый.. свежий…
– Ты забавный. Ну да ладно.. цветы лишними не бывают…
Я молчал, вот-вот заканчивая сигарету.
– Красивая?
– Ох, очень!
– А я? Красивая?
– Вы.. очень сексуальны.
Она улыбнулась и придушила сигарету. Я же поступил полностью аналогично.
– Не жарко в таком одеянии? Можешь сходить освежиться.. быстренько.
Я не стал упускать момент, снял пиджак и нашёл ванную комнату, разумеется по указке хозяйки. Через пять минут вернулся. Странно, конечно, было вот так вот идти в гости к незнакомой женщине, мыться у неё, но все эти странности вполне вписывались в мой последний день. Да и странности на этом вовсе не закончились… Столик пододвинули к большому низкому дивану, располагавшемся по основанию панорамного окна; шторы из тюля цвета каштана цепляли подушки; играла классическая музыка; на столике же меня уже поджидал стакан алкогольного шорли.
Закончив с закусками, она внедрила их в одиночество моего стакана, после забрала свой с кухонной стойки, пригубила и улеглась на диван. Я заметил, что бюстгальтера под топом уже не было, проглядывались соски.
– Я тут подумала.. может быть ты пока переоденешься, а то жарко очень так…
– Дело говорите!
– Она вот там, на спинке стула.
Сменив рубашку на хлопковую белую майку, я присоединился к женщине, отхлебнул холодный напиток и принялся сидя рассматривать жилище.
– Вы часто так? На перерывах выпиваете? И гостей приглашаете?
– Да не работаю я, соврала. Ходила за «Харвестом». Живу одна. Стало быть, пригласить приятного молодого человека – замечательное действо.
– Вот оно как.. занятно, конечно, необычно.
– Вот ты же сам мне букет подарил, сам согласился на маленькое свидание. Да и мне скуку разбавить поможешь. А когда тебе, кстати, на встречу?
– Тоже верно. Через два часа надо быть на месте, – не вдаваясь в подробности ответил я.
Минуты таяли быстрее кубиков льда в стакане, что чудно, точно по волшебству, наполнялся вовремя новой порцией; меня затягивало в дрёмы моё вольно развалившееся положение на ложе, её угощения, да и воздух, уже пропитанный забавной беседой и огромной ленью. Когда же глаза были готовы вот-вот закрыться, а муть в голове провалиться в темноте короткого сна, она уже с минуту или с половину часа лежала рядом, левой рукою подпирая голову, правой же поглаживая меня точь какого-то кота. А вот дальнейшее, что произошло, я считаю или же ярким сном, или же странной правдой, но склонен принимать за чистую монету именно второе.
В момент, когда меня перестали поглаживать, я приоткрыл стёклышки. Женщина улеглась на спину и плавным лёгким движением стянула топ, элегантно швырнув его куда-то на пол. Большие упругие и подтянутые груди с вдохом чуть поднимались, становясь объёмнее, а с выдохом чуть опускались, приближаясь друг к другу поближе. Вожделение. Только оно осталось в мыслях, только оно распространялось по артериям, венам и капиллярам всего тела вездесущими корнями.
– Ты же не против? – прошептала она. – Очень жарко…
– Как я могу быть против в вашей квартире…
Перевернувшись на живот, я уткнулся в подушку и принялся осмыслять такую небылицу; также я резко вспомнил о своих намерениях на день.
– Который час? – поинтересовался я, всё так же, не меняя своего положения. Хоть и чувствовал, что время ещё есть.
Ответа не последовала, послышался лишь звук лёгких шагов и хлопок двери, видимо душевой или уборной.
Немного придя в чувства, перевернулся и меж мотивов музыки прислушивался к шуму за окном, а после к потоку воды в душевой.
Вышла она совершенно голая и направилась курить. Я оставался неподвижен, взгляд мой был уставлен в потолок, и лишь периферическим зрением наблюдал за остальным, наблюдал за ней. Как только запах табака донёсся до моих головных отделов – они изволили срочно отдаться сигарете, но я успешно сопротивлялся.
Она легла очень близко. Прибавился аромат шиповника и ещё каких-то отдушек. Я чувствовал её дыхание, чувствовал непреодолимое желание прикоснуться к ней: к лоснящейся коже, к влажным волосам, к её губам. Я сглотнул появившуюся слюну, продолжая смотреть в одну и ту же точку на потолке.
– Двенадцать часов.. двадцать минут… – протянула она. – Ты можешь остаться…
Я был в замешательстве, в таком, в котором, казалось, никогда не был и никогда не буду. Тут же её рука прикоснулась к моему оголившемуся участку подвздошной кости, и когда рука медленно и нежно устремилась под брюки, я подскочил с дивана и удалился подымить. А после молча мигом собрался и поспешил на «Василеостровскую». Призраком в сознании осталась та женщина; когда я уходил – она лежала неподвижно, будто бы спала…
В назначенный час уже был на месте, с букетом, расположившись на скамейке. Было намного комфортнее и легче в белой майке. Свой прежний туалет я в попыхах забыл прихватить, но то меня вовсе не тревожило. Также хотелось бы придать вниманию этакую забавность: входная дверь той парадной громко закрылась; и в ту же секунду, уверяю, весь алкоголь из меня вышел, без последствий, дымка развеялась, невесомость обернулась притяжением и твёрдостью. Как я и рассуждал ранее: сон это был, или такова реальность? Вспоминания прервал звонок.
– А ты где? – поинтересовалась она.
– Я жду Войку…
– Аа.. а то, что ты сказал.. действительно случится?
– Да, я уверен.
– Тогда.. может быть.. где-нибудь в четыре или пять часиков.. поднимемся на крышу? Посидим там с вином и пиццей, подождём конец? Поболтаем.. ты же знаешь, мне так-то некого позвать и не с кем так посидеть. Что думаешь?
«Определенно нет», – твёрдо ответил я – «Я собираюсь признаться ей в чувствах, и, вероятно, после нам будет чем заняться».
– Ясно.. а ты уверен, что тебя не отвергнут?
– С чего бы это?
Тут в сознании повисли крошки сомнения. Верить в такое я не хотел. И в трубке повисла тишина. И рука повисла вслед.
Я ждал уже двадцать две минуты. Прискорбно предаваться мысли, что моя муза не явится на свидание в такой день. Каждую минуту предыдущая минута тащила совсем неохотно. Вероятно под таким солнцем тащить своих сестриц и вовсе не хочется им. Или же виной мои громадные ожидания между ними.. препятствие вовсе не маленькое. Три.. шесть.. десять.. пятнадцать полных оборотов по циферблату длинной стрелки. Три, шесть десять, пятнадцать человек прошагали мимо. Девицы и реже юноши сначала подмечали меня красивого, затем и свеженький букет. У некоторых он приподнимал уголки губ, у некоторых – лёгкую зависть. Я же устал сидеть, встал и начал расхаживать туда-сюда.
Звонок. Вероятно, это Дари. На экране имя другое. Я очень обрадовался.
– Да, Войка, а ты где?
– Извини, только проснулась. Поздно легла. Прости, прости. Ты уже на месте?
– Угу… Раз так, может пока будешь собираться, я к общежитию доберусь? И там уже встретимся…
– А может перенесём? Я что-то уж совсем не в настроении.
– На часик? Два?
– А завтра? Не? Прости меня, прости…
– Завтра совсем никак. Давай сегодня, пожалуйста, это очень важно. У меня новости.
– Какие ещё новости?!
– А вот узнаешь!
– Ммм.. ну хорошо, собираюсь, так уж и быть, хи.
– Ура! Я напишу, как буду у тебя.
Звонок резко завершился, не успев я договорить второй слог последнего слова. Минутные подозрения о неискренности и неправды от её слов прошли микроскопическими иголками от одного виска и вышли через другой; да и уж голос был её совсем не заспанный; да и она обычно рано встаёт, не зависимо от срока отхода ко сну… Но всё же, досадовать от таком не было времени; необходимости тоже, ведь она всё же согласилась; и я вновь понёсся с цветами к обители возлюбленной.
Прибыл быстро; заранее отписался – она любила опаздывать…
…Войка, моя любимая Войка приближалась ко мне: теперь же взгляды ловила она (пока я ожидал, совсем немного, около пяти минут, снова поглядывали зорко на меня, а затем и на цветы, и всё так же), или же мне таковое казалось; и если же я являлся всеми теми глазами, что окружали нас двоих тогда, я бы точно-точно засматривался только-только на неё; лёгкое бледно-розовое платье вибрировало в пространстве, рывками поддаваясь моей очаровательной возлюбленной, словно балерина, она, прыгая с ножки на ножку, подбиралась ко мне; кудрявые чёрные, как смоль, короткие волосы вверх-вниз подпрыгивали за ней, напоминая небольшие морские волны, что бьются о риф. Брызги тех волн рассыпались веснушками под шоколадными зеницами её; на полянах-щеках её; аккуратно в двух ямках над рядами жасминовых соцветий-зубов, окутанных сочными перламутровыми губками; на аккуратном вздёрнутом носике. Шоколад тех очей охранялся длинными шипами-ресницами, а чуть выше ступенькой каскада чёрных бровей. Таково её изумительное лицо-пейзаж. И если оно – пейзаж, то тело её – небо над ним. И если же вспомнить, то прикосновение к нему: ладони к ладони, пальцами к плечу, случайное кисти к кисти – есть полёт за горизонт времени и сущности, то есть оно и есть то самое небо, уходящее куда-то за рамки всей картины, со всеми своими звёздами-родинками, галактиками-рубцами и сетью паутин эпидермиса, точь пространства пустоты космоса. Таково её притягивающее тело-высь. Нутро же её – океаны; слова – звучания природы, молчание – шёпот; присутствие – тёплое счастье, а отсутствие – смерть. Такова была Войка.
– Привет-привет, – вытащила меня из забвения. – Жарковато сегодня, однако! Что у тебя там за новости? А ну-ка, давай-ка делись!
– Поделюсь, поделюсь. Только давай сначала в тенёк спрячемся.
Тут же напомнили о себе «маленькие солнышки». Скучающие на скамейке они рвались в руки своей последней спутницы.
– Ой, это мне! Как мило! Сейчас-сейчас, только сбегаю.. поставлю их в вазу! Я мигом! Спасибо! Спасибо! – слова благодарности доносились уже у ворот общежития из-за спины удаляющейся трепетульки.
«А если же Луна упадёт уже через четыре часа, то и букету осталось совсем немного… И остаётся лишь надеяться, что им понравилось сегодняшнее приключение: от цветочного магазина до этой лавочки, и от лавочки, через КПП, малую аллею молодых лип, по широкой лестнице, прямиком в одинокую уютную комнату. Да и я, и Войка, и мимолётные студенты, и шикарная белая ваза с ангелами всё же будут приятны, милы и удобны весенним жёлтым нарциссам…» – ожидая, размышлял я…
День стал солнечным и прекрасным, теперь не таким палящим. В воздухе уже не зной – в воздухе флёр парфюма Войки; а каковы студенты вокруг: милые, приятные, вовсе не завистливые; вот так она изменяла мир, мой мир, каждый раз.
Когда же я рассказал ей о Луне, она лишь скорчила мину и мило заявила: «Клоун ты!..»
…Мы долго гуляли по набережной, держась за руки, хоть ладони моментально и покрывались испариной; смеялись, она даже иногда прыскала; прокатились на велосипедах, в моих маленьких мечтах мы так же катались на них, только где-то в деревне: по извилистым заросшим дорогам, меж шелестящих колосьев, к громадному дубу, в ожидании дождя. Когда же она проголодалась, мы отыскали место изысканное и богатое. Последние деньги я так и собирался потратить: на что-нибудь деликатесное для нас…
…Я избавлю вас от описаний этого ресторана, вкусностей за нашим столом, атмосферы заведения и всех подобных деталей. Мне так хочется, ведь завершение нашего обеда мне вовсе не понравилось, а поэтому и вспоминать весь обед незачем. После десерта у меня был подготовлен свой «десерт». То моё признание: лаконичное, короткое, но понятное и исчерпывающее. Вот такое: «Войка, хочу сказать, что в моих мыслях, целыми днями одна девушка, а в моих снах, целыми ночами одна девушка. Ты.»
Войка же опередила меня и мой «десерт». Опередила невкусно и неприятно. Примерно вот так:
– Хочу тебе сказать сейчас, чтобы не тратить больше твое время. Я уже несколько дней об этом думаю, поэтому вот… Сначала я думала, что ты мне нравишься, но сейчас я поняла, что это было просто увлечение чем-то новым, потому что до этого у меня ничего даже не шло к отношениям, как я уже тебе говорила. Мне правда нравилось с тобой проводить время. Поэтому я лучше скажу это сейчас, чтобы быть честной с тобой. Надеюсь, я не сильно тебя задела этим… И, если ты не захочешь больше общаться, я пойму.
Я лишь молчал и обдумывал ею сказанное; а нутро скукожилось, вынесло из равновесия предубеждений.
– Получается, что я думала, что что-то чувствую к тебе, но оказалось, что нет. И если у тебя ко мне что-то есть, то лучше я тебе сразу скажу… Надеюсь, я поступаю правильно…
Сдаваться мне не хотелось, и я задумал выложить все карты на стол:
– Сегодня в шесть Луна упадёт на нашу планету, и я бы не хотел, вот так вот заканчивать… При другом стечении обстоятельств я бы вероятно принял всё как есть, без обиды и какой-либо злости (однако я тогда нещадно врал).. но этот день последний.
Войка с изумлением слушала меня.
– Войка, быть может мы забудем всё тобою сказанное.. и пойдём целоваться?..
– Что за ерунду ты несёшь? Видимо, тебя сегодня солнце припекло… Да и в таком случае у меня и свои дела есть.
– Тогда хоть один поцелуй.
– Клоун. Самый настоящий.
Она встала, задумалась на секунду и произнесла:
– Всё, что я хотела сказать.. я сказала. Я пойду.
И она действительно ушла. Через пару минут подозвав официанта, заказал выпить, хотя и не очень хотелось. После бесполезных раздумий, двух бокалов коктейлей рассчитался, и удушился двумя сигаретами. При ней я не курил; ей это не нравилось, да и сама она не курила вовсе. За эти несколько месяцев два раза бросал это занятие: в первый хватило на восемь дней, во второй – на одиннадцать.
Стало прохладнее и свежее. Город понемногу оживал, очухиваясь от зноя. Вдруг мне пришло сообщение от Дари:
«Я пошла на крышу, всё купила.. и на тебя тоже.» С точкой в конце: обиделась.
На часах – 16:33! Я мгновенно вызвал такси до того самого дома, где будет Дарька, сообразив, что на общественном транспорте уже не поспею. Пока добирался, жутко мучила жажда, да и мутило.
Пока добирался вспоминал Войку. В особенности наш по обыкновению полуночный разговор по телефону. Мы тогда забавно и смущенно обсуждали наш, как мне казалось, скорый первый поцелуй, возможно и ей так казалось, не осмелюсь утверждать обратное. Она поделилась в ту июньскую ночь о том, что и никогда не целовалась. То был очень трепетный разговор. Я делился, что в этом ничего сложного, однако сомнения её и смущения передавались отчётливо по трубке. И как я это себе часто представлял… И всю долгую поездку я зациклился на вышеперечисленном с лёгким туманом приятных воспоминаний и дополнительным слоем дымки опьянения. Думы же эти мне помогали и отвлечься от карусели внутри, и карусели заканчивающегося дня. Не обошлось, конечно, без нот грусти мгновенно разбитого сердца. Пустяк.
Перед тем как подняться на крышу, я долго курил. Мне пришлось взбираться через шесть этажей, снять замок от решетки на чердачное помещение, и вновь вернуть его на место с обратной стороны (дабы нас раньше срока не выгнали с крыши), и в завершении подняться еще по одной лестнице, уже небольшой и деревянной.
Плоская кровля, застеленная рубероидом; торчащие три округлые трубы вентиляции, такие, с зонтиком; невысокий парапет. В чистом небе виднелась блёклая убывающая Луна; дул ветерок, что сзади тщетно потрёпывал укладку Дарьки. Она сидела посреди, скрестив ноги, тянула белое вино; под нею покрывало в различных синеватых узорах, а рядом две бутылки хереса, пустой бокал под меня, сыр, чипсы, мускатные орехи и пачка курева с зажигалкой. Подойдя ближе, я уселся чуть впереди спиною к ней, посмотрел на часы, проверил, нет ли хоть какого-нибудь сообщения от Войки. Его не было. Она заговорила первая:
– Ну как? Признался?
– Признался. – сухо ответил.
– Что-то ты грустный и необщительный какой-то.. видимо, отвергла.. ну как я и говорила.
– Ай!
– Ну ладно.. девушки такие.. особенно такие как она. Я тебе сразу говорила, что из этого ничего не выйдет. Угощайся, налей выпить. Могу тебе массаж сделать. Как раз двадцать две минуты осталось…
– Не хочу. Спасибо.
– Ну и ладно. Мне больше достанется. Уверена, что и Луна никакая не упадёт.
– Упадёт.
Она продолжала о чём-то говорить, однако я совсем уже не слушал, лишь иногда ловил определённые предложения, но думал и думал, в основном о Войке. До неминуемого оставалось пару минут; во второй бутылке оставалось теперь на пару бокалов, заметил я, когда повернулся за полосками чечила. Внезапно Дарька выдала монолог:
– А знаешь, я ведь тебя люблю. Еще с первого курса. Не помню правда, когда именно полюбила, но всё равно. Это ведь происходит постепенно. Если что, я вообще не шучу, если ты так вдруг подумал. Думаешь, я бы делала тогда тебе массажи по целому часу? Хоть и звучит смешно. Или вот, приглашала бы так часто к себе в комнату? Готовила тебе, выслушивала бы так? Постоянно угощала бы сигаретами… Вот стрелял бы их кто другой так – я бы сразу послала бы его… Знаю, ты ко мне такого чувства не питаешь, но раз Она вот-вот упадёт, то почему бы и не признаться… Или вот даже – моя ревность к твоей Войке (букву «о» она протянула)? Я её, разумеется, скрываю.. но всё равно. И подарочки всякие делаю, а ты в ответ ничего… Но ты мне такой и нравишься.. не знаю почему… Нравишься. Хотя.. это не то, всё же, слово. Люблю я тебя… Люблю всего. Ну а мне нечего терять.. сейчас Луна бац.. и всё.
Тут я упустил её продолжение, так как, интуитивно понял, что перевалило за шесть часов. Полностью погряз в своих мыслях. Они целиком потоком сливались к одному искромётному должному утверждению: «Даже и хорошо, что ничего на планету и не упало; и столько успело случится».
Дарька замолкла и встала, щёлкнула огнивом, «щёлк-щёлк», и отошла ближе к двери. Я же чуть пододвинулся назад, лёг, и выпрямил ноги. Место было нагрето. По экрану синего неба метнулись ласточки. Ненадолго моё внимание приковала бесконечная глубина надо мною.
Послышались звонкие звуки шарканья о тонкий металл, пару аккуратных шажков по нему, после глухое приземление бычка о рубероид. И только пронзающие крики. Это Дари спрыгнула вниз…
Внутри мелькнуло: «Лучше бы остался у той женщины».
Сегодня весь день такой: непонятный, неестественный, весь в оболочке, за которой другая оболочка, а за ней ещё и ещё таких. Стало невыносимо одиноко и даже страшно. Я не мог проснуться, совершенно не мог…
Меня спасла рука; я ощутил её нежно-нежно: сначала на кончиках волос, затем заплутавшую близ корней, фланирующую меж тёмной травы, и, наконец, по почве мягко-мягко скользящей, в основном по макушке.
– Плохой сон уходи-уходи… – шептала она.
Вздрогнув, я резко приподнялся и попытался осмотрелся. Взор мутный; как и комната, и та женщина-колдунья рядом.
– Кошмар приснился?
– Сколько времени? Сколько я спал? – парировал медленной вялой речью я.
– Около семи. Ну, получается, семь часиков.
Я был весь потный, растерянный, и был даже рад такому пробуждению.
– Всё повторял: Луна упадёт.. Луна. Расскажешь, что тебе там снилось?
– Расскажу, только сначала душ приму, пожалуй.
Прохладная вода успокоила сонные мысли, смыла их хаос. По возвращению помещение освежилось – она открыла абсолютно все окна; меня уже ожидали: ледяная вода с выжатой долькой лимона, по-новому застеленный диван, её жажда рассказа и моих губ…
– И ты верно думал, что всё это действительно случиться? Такой забавный ты!
Инцидент под лунным светом
Если я расскажу эту таинственную короткую историю кому-либо из своих близких или случайному прохожему, то они вероятно сочтут меня или умалишённой, или сказочницей. Поэтому я помещу её на страницы для Вас, мой читатель. Одна история, две ночи, два дня. Моё имя – Винсента Бочсони. Тогда мне было семнадцать, а ему на днях исполнилось восемнадцать…
…Тогда в Италии лето завершал чарующий август: луга засыпанные цветами; запах хвои вперемешку с лёгкой прохладой, набегающей с горных цепей, что окружали нашу деревню; и свежий воздух, который постепенно освобождался от июльской знои.
Под вечер он поймал меня в одной из узких улочек, близ дома с фреской с изображением рыжего кота в больших чёрных очках. Схожими фресками у нас был украшен каждый домик без исключения.
– Винс, а давай сегодня ночью погуляем? Под Альпы. Я стащил у мамы бутыль вина. Белое домашнее.. чуть с кислинкой.. как ты любишь.
– Нет. Я сегодня занята, понял?! – грубо ответила я и ускорила шаг. Он остался где-то позади, я не оборачивалась.
Его уверенные шаги нагнали меня и синхронизировались с моими по левое плечо. Я всё также не подавала виду, что хоть и на каплю, но его предложение заинтересовало меня сильнее, чем сегодняшняя запланированное времяпрепровождение с моей подружкой Эвэли.
– И яблочная шарлотка на такой случай тоже будет! Представь: маленькая долина, мы лёжа на покрывалах, попиваем вино, закусываем десертом.. а вокруг соцветия, горы, лес, ручьи…
– Я же говорю – занята! Не сегодня!
Мои шаги остались одни меж едва соприкасающихся домов, и оставалось мне только повернуть за угол, как сзади я услышала чуть ли не вопль:
– Да когда потом?! Потом мы разъедемся на учёбу!
По дороге к Эвэли я рассудила, что было бы прекрасно выпить и съесть всё это с ней. Или одной. Но никак не с ним.
Подружка ждала меня у себя. Прелестный домик у её семьи: покоящийся в сторонке толстостенный каменный домик; у входа горшки со всякими цветушками и зеленушками, по крыше к деревянному козырьку тянутся жилы папоротника; внутри просторно и уютно: секретник из красного дерева, печка-буржуйка обыкновенная, маленькие функциональные побрякушки… Комната Эви находилась на втором этаже, через узкую лестницу, а до этого через не менее узкую прихожую.
– Привет, сердцеразбивающая Винсента! – как только я преодолела последнюю ступеньку, воскликнула она.
Я сразу же бросилась на пышную кровать, сбросила босоножки и принялась изучать узоры покрывала.
– Добрый вечер! Не называй меня так, надоело…
Разговор в привычной манере и привычном искреннем непонимании допытывающей стороны завязался о нём, хоть я и не раз переводила тему. Тянулся, тянулся под доносящуюся снизу неразборчивую беседу её родителей и дотянулся до следующего:
– Почему ты и шанса ему не даёшь? Он же такой хороший! Бегает за тобой уже сколько?.. Года два?.. Вся деревня ждёт не дождётся, когда вы уже будете вместе. И в город ездил тебе за лекарствами; цветы чуть ли не каждую неделю приносит; помогает всячески… ну старается парень! Мне бы так! Собою красив, сложен! И никая другая ему не нужна, видно же!
– Да забирай! Надоел он мне уже со своими ухаживаниями.. букетики эти.. караулит везде.. такой он хороший весь: то попроси – сделает.. другое попроси – сделает…
– Ну что ты такое говоришь! Забирай… Какой тебе тогда нужен?
– Сама не знаю.. но не такой.. это точно.
– Дурочка ты! – заключила она…
…В ту чудную безоблачную погоду ближе к полуночи мы побрели на наше любимое место: тихонько спустились, дабы нас не обнаружили, по тропке выдвинулись вверх, в сосновую чащу. Долина сменила розоватый окрас на синеватый, местами набежал туман, вылезала нежная серая Луна, горы же бледнели, отражая её сияние. Мы тепло оделись, вооружились палками и взяли с собою чуть перекусить. Воздух! Воздух неописуем, такое его состояние не обуздать буквами… По пути нарвали забавных эдельвейсов и синеватых колокольчиков, дабы смастерить друг дружке венки. Запах! Ах, какой запах! Почти три часа мы взбирались и устали неимоверно, однако это того заслуживает…
Видовая площадка располагалась на обрыве отвесной скалы, в ущелье которой блестело маленькое озерцо, а вокруг одеяла хвои, везде-везде. Хоть нам и было страшно – всё же усаживались на край, свешивали ноги и любовались небом ночи, увлекались звуками ночи и в ней же растворялись. Наши диалоги чаще сводились к обсуждению мальчиков со стороны Эви, к моим беспокойствам о будущем, да и о всяких остальных мелочах. Вот, только на прошлой недели, здесь же, подруга жаловалась на трудности выбора заколки для волос: длинную японскую шпильку с металлическим листочком клёна или изящный леопардовый крабик?
Я откинулась на моховую подушку и закрыла глаза, спутница моя бродила на расстоянии от обрыва, что-то рассказывая.
Рассказывала, рассказывала, и изнавись замолчала; послышался мне малосильный хруст ветвей сначала, и сразу же пронзительный крик Эвели. Невольно дёрнулась от испугу, да и поняла сразу же, что перевесили меня мои свисающие ноги. Попытавшись зацепится за лепесточник, сорвалась всё же и прошершавила по окаменелой плоскости, стирая корчущиеся руки в кровь.. а после.. помню лишь усиливающийся шум стремительно обтекающего меня воздуха, нарастающий и страшный, и пустоту под истерически двигающимися ногами… Так и умерла…
…Вернулась домой Эви под утро, поникшая и испуганная, встретила родителей, неторопливо собирающихся и настраивающихся на рабочий день, а когда те поинтересовались о ней и обо мне, она сочинила историю, мол мы с ней просто поругались, а сама я, по её версии, у себя, или гуляю одна где-нибудь после ссоры…
До сумерек пробыла в своей помпезной кровати с подружками – нескончаемыми слезами и подружкой подружек – мнимой виною, пока не сдружилась притом со смелостью, да и не сообщила всю правду-матку папеле и мамеле.
Собрали через час поисковый отряд из порядка десяти человек, благо деревушка у нас ладком, и замельтешили фонариками близ озера, разыскивая моё тело.
В то же время в другой части селения, где жители набирают минеральную водичку, случайно прознал о случившемся и мой ухажёр. Ему до последнего не собирались ничего говорить – знали ведь, что без ума от меня был и всё такое. Бросив канистры наземь, рванул куда-то в неизвестном направлении.
– А баклаги то? Баклаги! – надрывался старичок, изнемогая, но так и не был услышан…
По преданию, в юго-восточной гуще пускает корни загадочное растение: на его тонкой ножке без листиков в минуты необходимости под светом Луны распускается четырёхугольный заострённый по краям, огромный для такой ножки, цвет. Говорят, лепестки его освещают округу бирюзовыми оттенками, а сам он точь танцует, игнорируя существующие законы физики. А самое главное, что, если ему нашептать своё заветное желание – оно обязательно в тот же миг исполнится. А за загаданное придётся отдать соответствующую плату…
Туда он и побрёл тогда; долго разыскивал чудо-культуру: вскарабкался по утёсу, преодолел мелководную каменистую речушку, не раз вляпался в паучьи сети-невидимки, исцарапал руки, расчищая путь от занавесов деревьев, проползал по кустам; и когда уже нашёл то, что искал, чертовски выдохся… Лежал рядом, дожидался положенного часа; и вот, уже под покровом ночи, среди просветов Лунных и высоких шатающихся теней, нашёптывал желание своё цветку…
Откуда я знаю это? Лишь потому, что загадал он тогда вернуть меня. Душа взамен души…
Больше его никто никогда не видел… А я до сих пор ненавижу себя…
Миазматический полунамёк
Тот вечер был знойным и пытливым, когда заканчиваются рабочие дни, и все спешат в сокровенный домашний уют. Вечер чудесный, когда в воздухе, помимо мимолётного ветерка шарятся несказанные кому-то слова, испаряющийся пот и услада неминуемого выходного, таятся ночные тайные в ночных разговорах и тонны их будущих вспоминаний… Вечер, который и мне посчастливилось, или же нет, в дальнейшем отмечать…
Она соизволила неожиданно пригласить меня на ужин в ближайший ресторан. Да и если бы гастрономическое удовольствие способно было бы переплюнуть иное удовольствие, что мне пришлось испытать.. однако не обошлось и без нот сожалений. Сожалений о ней? Или же о самом себе?..
И вот мы принялись слегка трапезничать, боле утолять жажду жидкости. Всё открылось мне именно в тот миг, хоть подозрения закрались еще при самой непосредственной встречи с ней в тот день, точнее в тот неоднозначный и долговечный вечер…
В пространстве меж нами витало чувство недосказанности: такое, когда одно сердце трепещет признаться в своих искренних нежных чувствах к другому в надежде на искромётную взаимность. Что редко, когда за столом таких сердец пара…
Напряжение было заметно во многом, однако я беспристрастно наслаждался в первую очередь застольем. Прямых наводящих вопросов задавать я не собирался, да и ей без их помощи было бы труднее выговорить желаемое. Желаемое такое недолгое на мой взгляд. Именно из-за таких суждений я и молчал. Но каково же милое и благое было то молчание, тот вечер, та недосказанность. Та недосказанность, что источает миазмы: противная, потешная.. да такая, что внутри я смеялся над ней, над изящной симпатичной девушкой, которая сидела напротив, дабы её чувства были мне и не интересны, и не внушали доверия.
Мы так и разошлись после, не сказав важных слов друг другу. К счастью или же нет… И даже если бы она осмелилась тогда, я бы верно рассмеялся, если же не вслух, то про себя. И тот вечер так бы и минул зноем и потом надвигающегося августа: без его чудесности, без его изящества, без его неловкости, но такой блистательной…
Конченая луна
Предисловие
Не любя макаронистые предисловия, сейчас читателю-зрителю я лишь настойчиво дам рекомендацию… Итак, на протяжении всего представления наши абстрактные софиты, что погружают сцену в глубокий синеватый свет, справляются; однако, когда напряжение сбоит, а сбоит оно частенько – они выключаются, а перезагружать их приходится долго. Поэтому, пока амплуа сменяются перед вами, наденьте очки холодных сумерек, дабы страницы, сцена и ваше сознание погружались в синеватые мистические оттенки. Этакий исчерна-синий светофильтр в глазах у зрителя, этакий исчерна-синий светофильтр в сознании у читателя. И даже если он вдруг смешается с другими фоновыми колоритами и родит новые тона – ничего страшного; наслаждайтесь!
О, и чуть не забыл: включите на фон «Мистическое» в «Яндекс Музыке» – так будет вкуснее.
Дивертисмент (первый танец)
И в начале было никак не слово, то была мысль моя: «я излишне хорош для неё…». И как же ошибочна была та мысль…
Я приметил ту шатенку на лакированных лоферах ещё на входе в театр, что располагался близ «Медного всадника». И в тот поисковой вечер лишь одну её мой внутренний сонар обнаружил: не потому, что лишь одна она была столь притягательна и лишь отчасти подходила под критерии «охоты» среди посетительниц сего заведения.. нет.. то было ошибкой в работе прибора, но судьбою уготованной неслучайно.
Кулисы распустились, и точно распустился пышный цвет из бутона мака – на сцену вышла компримарио, когда я сделал умозаключение, что на нашей с вами сцене метатеатра минутами ранее появилась солистка, точно расцвело уже поле маковое, всецело, в один миг, в миг, когда её рука толкнула огромную входную дверь, а я сосредоточенно выискивал жертву из приходящих зрителей.
Пока свет не приглушили, та фрейлейн заняла место в двух рядах передо мною, и я уже блаженствовал в предвкушении того момента, когда я примкну губами к её кудрявым карамельным волосам; когда я глубоко вдохну лёгкий и ненавязчивый земляничный аромат её духов.
Меня уже никак не интересовало, что бурлило под светом софитов. Лишь одно – тёмный силуэт, что въедался в глаза; лишь бы придумать, как после к нему подобраться поближе. Я бы сравнил это с ловлей бабочек, однако по завершению их накалывают на булавку, а я же выискивал раненых и покалеченных, дабы даровать им благо, высвобождая от их собственного плена. Да, цепи её не так уж и длинны, но упустить такову прелесть не представлялось возможным. Варианты развития событий так и мелькали в возбуждённом сознании, пока не выстроился идеальный план действий, мною нелепо проваленный, и всё же победный…
Все начали расходиться, и в толпе я юркнул за нею. Вечерний город пал в лёгкую хандру, то есть заморосил дождь (это было видно из огромного окна), я же подстраховался и прихватил с собою зонт, мне лишь оставалось не упустить девушку, пока пришлось бы стоять в очереди к гардеробу. «Как же мне свезло» – подумал я, когда увидел, что и она заняла позицию в соседней колонне. Я любовался, и налюбоваться не мог: такое изящное элегантное чёрное платьице; на нежной ручке пару браслетиков; незатейливая укладка, но какая милая, с непонятной штучкой у виска; и всё-всё, на что я засматривался – всё-всё определённо было ей к лицу, фигуре и нутру. Будто кукла на витрине, самая дорогая, вот подойди, купи, и забери домой, потом на самое видное место в доме поставь. Но мне так не хотелось, мне вспомнились этакие фразы: «кто владеет ничем, тот не боится это потерять» или же, «кто ничем не обладает, тот обладает всем». Поэтому, будь она этой куклой, этой бабочкой или этим полем маковым, я бы ни за что на свете не обладал всем вышеперечисленным. Верно, чтоб она просто цвела, летала и красовалась в свободе и живой.
Вдруг меня окликнули: «Молодой человек, вы дадите уже свой номерок?! Очередь задерживаете!» Тут то я и опомнился: цепи.. мне от неё нужны лишь цепи, чуждые раздумья пусть исчезнут.
Пока я возился с курткой, упустил из виду жертву и сразу устремился на выход. Упустил? Раздосадовался. Но вдруг косой дождь сменил направление, и меня понесло за ним. Ускорив шаг, я шлепал по лужам, и вот он, тот самый силуэт в пятнадцати метрах. Никого вокруг, канал по правую руку, узкая тусклая улица и усилившиеся осадки. И цель моя, сердешная, без зонтика.. идеальный повод проводить до дома. Но затея изначально была вовсе другая: я собирался подойти и сыграть дурачка, мол, извините, я всю оперу проспал, расскажите мне, что да как.. за чашкой кофе…
Я побежал за ней, зонтик беспощадно сдувало ветром. И вот на полпути, крича: «Девушка! Девушка! Позвольте вас…», ваш покорный слуга был уже в пяти метрах от той самой, но не успел он закончить реплику, как запнулся, и всем телом рухнул в лужу.
Не в грязной воде я лежал, не в сырую землю уткнулся я.. то были разочарование и неминуемая гибель последних надежд. Так печально мне было в тот миг, потому и голову поднимать не хотелось, но когда всё же это сделал, то увидел перед собою её. И так хорошо сложилось – так хорошо дождь скрыл мои слёзы. Я ведь всплакнул не потому, что валялся там, не потому, что вот-вот мог упустить намерения, а лишь из-за неё. Как она не убежала и не покинула меня. Другая убежала бы, вероятнее, а она не испугалась, протянула руку даже.. так по-ангельски…
Либретто
Прошу простить меня, простить как прощает любовь бугорки и неровности того, на кого направлены её лучи; простить как прощаем мы маленького котёнка, что помочился не там, где хотелось бы; простить легко и понимающе. На нашей сцене декорации будут, но возможно, не в стольком количестве или не в столькой детализированности, как вам позволительно ожидать. Мы же акцентируем внимание на внутренних пейзажах: на перегное, тенях, шероховатостях, пыли, запахах душевных, головных. В течение всего представления попрошу это хотя бы припоминать. Также не забывайте разглядывать, например, рояли в кустах, тумбочки с выдвижными ящиками, цвет и структуру блюд, отражение, одежду, частные домики или многоэтажные высотки где-то и у себя. Зритель, актёр, рассказчик – одно и то же лицо: и нутро наше, это целое, это, если вам понятнее, наша сцена. Простите за то, что вы можете увидеть и разглядеть здесь; простите себе непонимание и слепоту вероятную; простите, если увиденное и внемленное не понравится вашему критику, возможно, он фанатик своего дела; и простите моё занудство; ещё чуть-чуть и представление начнётся. Слышатся вздохи, смех, бормотание в полном зале, и полон он лишь одним зрителем, как полна скорлупа орехом и только. Свет приглушается, и взбирается занавес. Прошу не влюбляться, не кривить губою, не кидаться камнями и не отдаваться дремоте. Нас ждут четыре акта, два дивертисмента, и, конечно же, антракт, дабы вы были сыты не только питательными буквами и вкусными образами, но и метафизическими изысканными закусками, сочными фруктами, горьким пивом, бурлящим шампанским и неласковым вином в нашем не более реальном буфете «Приятного аппетита»!..
…Вечно печальный город П кутали сумерки, каждый раз когда я выбирался на свою «бесцеремонную охоту». Бесцеремонной она являлась в первую очередь для меня самого, как бы это не противоречило самой сути этого слова: она противилась мне в ином состоянии – состоянии вне ловли и мании. И если процесс ловли я поясню с минуты на минуту, то картину мании озарю позднее.
В периоды обострения, если же их так можно обозвать, мои зрачки изрядно увеличивались для обнаружения «оков». И были они точь солнечное затмение, точь лунный диск, в тот миг опалённый по окружности остатками солнца, в тот миг своего величия и превосходства. Слух усиливался и позволял за сотни метров улавливать звон и скрежет цепей, что тянулись за поникшими девушками. Как бы они не пытались скрыть внутреннюю искреннюю безнадежность за натянутой гримасой – это не спасало их от меня. Кандалы, свисающие, громоздкие, адски впивались в их тела и позволяли опознавать цели. Оковы отчаяния – это инструмент моего воздействия на жертв.
Не зная пленниц лично, или же зная (это не имело значения) я легко подбирал металлические тяжелые поводья и мастерски овладевал ими. Отчаяние оставляет глубокие шрамы, что в мгновение позволено заполнить забытьём. Однако забытьё, что я внушал, служило и ядом и панацеей для нас обоих.
Я затаскивал их в постель. Тот алтарь и тот акт являлись завершающими во всём нашем обоюдном спектакле. Когда же они были на мне, все их страхи исчезали; последние сомнения просачивались с потом; а отчаяние сменялось на смирение: смирение существующее в полудремоте и порождённое ею. И оковы спадали с их нежных шей, изувеченных запястий и натёртых лодыжек. И устремлялись прямо на меня. Я разбивался как хрусталь; вновь и вновь, дабы собраться правильно. Моему безумству и.. были нужны сверкающие чарующие цепи… Резон сие необходимости, уверяю, вы обязательно узнаете…
Мимесис
– А вот ты как-то выражался: абсолютная свобода наступает со смертью; а наша с тобою близость есть акт освобождения от оков… Тогда получается верно и следующее: соитие – это смерть? Или как?
– Что-то в этом духе. Тем самым мы делаемся свободнее, но никак не свободными абсолютно. Однако, и смерть там присутствует, а именно в лице бесконечной темноты… Мы ведь обычно занимаемся под одеялом, ночью и без источников света…
– Дурак! – возмутилась она, и щеки её опалились. – Я ведь серьёзно спрашиваю.
А серьёзен я, в действительности, тогда был лишь в одном. В намерении укорениться в её бедном сердце, в её наивной голове, дабы первое никак и никогда не наивно, если же можно приписать ему такое качество. В делах обольстительных важно понимать, что захватить ретивое труднее, тогда как рассудок более шаблонен – в данной ситуации он улавливает прописную истину, мол дурачество с умным свыше умничества с дураком, и поэтому клюёт даже на такую пошлость.
Показательно обидевшись, лишь на толику, она аккуратно встала и направилась к холодильнику, вынула дорогой херес, бахнула его на стол, а после, подставив дряхлый табурет, полезла за бокалами. Не торопясь огорчать её, я только после всех процедур заявил, что компанию в распитии ей не составлю.
– В следующий раз – обязательно, – утешил я, – сегодня что-то не хочется.
Однако я врал: мне же желалось, но не дело пенициллиновым в моей крови бултыхаться со спиртным – печени не по нраву такие нагрузки. Да, и с такими бывавшими жертвами ради дела приходилось мириться и справляться. Что ж, пока что, с минуту назад я лицезрел белизну её стройных ног, чтобы в конце таки концов, не только лицезреть, но и слиться, сегодня – с ней, а уже завтра – с белизной, пока что и лишь пока что, недосягаемой Луны. Да, такими мыслями я тешился из раза в раз с такими же, как она, прелестными бедными сердцами…
Плыл вечер медленно; также как и холодные крупные лохмотья за окном, точь кто-то свыше распотрошил облачные подушки и одеяла и расшвыривал их набивку всеми десятью руками своими; фонарный свет улицы внутри кухни сливался с приглушёнными лучами настольной лампы; шуршали страницы неизведанного журнала в её руках; томилась батарея, иногда в ней еле слышно булькала вода; а подо мною поскрипывал стул. Второй бокал опустел.
– Ты ведь ко мне ничего не питаешь? Правда?
– Определённо я питаю…
– Сь! Питаюсь! Вот именно! Я тебе даже не нравлюсь! Ну подожди, дай мне сказать, пожалуйста. Ты приходишь так уже месяца два.. а зачем всё это?.. Чтобы что?.. Когда тебя любят.. в глазах всё видно.. а у тебя там ничего, у тебя там пустота.
Мне резко вспомнились тёмно-карие глаза, не собеседницы; другие; вот они, а вот и другие; на тёмно-кареглазых мне когда-то не везло – в таких зеницах трудно различить хоть что-то.. вот оно что…
– Если же я не умею выражать это…
– Прошу замолчи… Всё ты умеешь, я знаю…
Она застала меня врасплох: от неожиданности и притуплённого чувства вины хотелось вовсе ничего не говорить, покорно соглашаясь, проваливать взор куда-то вниз. Она начала плакать.
– Не делай из меня дуру, пожалуйста…
После она молчала – лишь шмыгала носом, тёрла глаза и выжимала оставшиеся слёзы. Я тоже молчал. Спустя пару минут щёлкнула пальцами и широко раздвинула ноги, продолжая плакать. Таков был звоночек к действию: и я спустился под стол.
Её стопы укутаны в шерстяные чёрные носочки, особо, на удивление, колючие; я аккуратно снял их; рассмотрел каждый пальчик, они мне нравились: базовый педикюр, ровные и милейшие; после, нежно и подробно, предварительно увлажнёнными губами, покрыл поцелуями путь дальше, путь, изредка вымощенный шрамами селфхарма – и левая, и правая не оставались обделёнными никогда. Плач прекратился, а я добрался до соединения ног-дорог, уже вовсю покрытых мурашками; поёрзав, она позволила мне стянуть своё единственное нижнее белье. Первое прикосновение, дёрнулась еле заметно, а после, глубокие нарастающие вдохи…
После полуночи я сбежал от неё. С небес всё также рушился снег, так тяжело он падал на меня, так мне казалось… На такси я добрался в окрестности своего дома, лишь потому, что собирался сначала забрести в круглосуточный магазин за песочными палочками. Захотелось сахара добавить в горькую реальность. После таких встреч на меня всегда накатывало… То вовсе не удивительно: мне и самому от всего этого было тошно, но больше воздействие оказывали приобретённые цепи. Они никуда не девались, они нарастали на меня, прорастали в меня, вселяя в каждый уголок нутра чужую боль. К утру становилось полегче, однако после содеянного иногда бывало и вовсе невыносимо. Зависимость прямо пропорциональна: чем длиннее похищенные цепи, тем больше похищенных страданий; тем свободнее спасённым, тем ближе я к своей цели… Когда-то я любил жизнь, её целиковою, когда-то я любил людей, каждого по-своему. Но что-то произошло – цвета померкли, окружение отпало, словно некогда листья потеряли Солнце, скукожились, а затем сгодились перегноем. Настала зима внутренняя: в ней же я не знал чего хочу: ни от себя, ни от других… Простейший обыватель, что бороздил привычные улицы, вдыхал неогранённый тяжёлый воздух и плыл в бензиновых лужах. Ничто не волновало меня: сам себя не волновал, окружающие и тем более меня не интересовали… И явилась весна! Нам, каждую минуту, точно прописано доктором, что-то или кого-то любить, и я вновь полюбил… И любовь та сталась обречённой на вечность…
Близ шкатулки с товарами на высушенном канализационном люке теплилась дворовая кошка, окинувшая меня тусклым взглядом, пока я проходил мимо.
– Снова вам не спится… Ну, хоть не под утро пришли…
Я ночной завсегдатай сего заведения, а добрый пожилой продавец – и работник и хозяин.
– Да уж, пораньше пришёл… Мне три штучки палочек, и пачку кошачьего корма.
Досадно! К лакомствам кисочка не притронулась, лишь шелестнула хвостом о брюки и выпросила почесать за ушком. Я не отказал ей в этом. Была бы она определённая, ну такая, какую мне разрешила Она, я бы забрал её к себе…
Впустить в свою обитель я мог лишь конкретную кошку: кошку белую-белую, короткошёрстную, с большими электрическими разрядами-вспышками справа и слева от розоватого влажного носика, с параллельными антеннками длинными-длинными, а главное – дабы кличка была ей Мунка. Она бы встречала меня как-нибудь грациозно или как-нибудь вприпрыжку, махая хвостиком; теплилась со мною в кровати, сладко мурлыкая и рефлекторно тиская кровать, оставляя при последнем зацепки на простыне; и в нашем маленьком мирке любила бы меня по-соседски или ещё как, была бы просто счастлива. А за такое счастье я бы разбивался в лепёшку, если потребовалось бы; был учтив и внимателен к маленькому комочку снега; развлекал и веселил; частенько готовил бы специальные угощения для всепростительной проказницы; когда надо – отвозил к филинологу и подлечивал.
До квартиры оставалось минуть безфонарную аллею голых клёнов. В ней мне обычно насаждались раздумья о тенях, или же раздумья о себе. И та ночь не сбылась исключением…
И если прежде я был тенью своего окружения, без которой никуда, хоть она и просто тень, то ныне я полутень того, кем я был когда-то, полутень бывалого окружения. Если тогда со мной можно было поиграть, сложив руки, а следом и пальцы, то ныне я блеклый и еле-еле заметный, хоть все еще и существую. А быть мне тенью Хиросимы, что запечаталась на стене в мгновение взрыва ядерной бомбы, быть мне обездвиженным и заточенным навечно в мгновении и пустоте одновременно, я станусь просто-напросто мыслью о прошлом, кому-то забредшей в голову…
А когда же домыслов становилось достаточно, я предварительно осмотревшись и убедившись, что впереди и сзади никого, где-нибудь на середине пути ложился спиною в сугроб, рассматривая ответвления деревьев надо мною. Черных сосудов движения завлекали меня наравне мыслей о тенях. Часто засматриваясь, я поднимался от жуткого холода или от прохожих, деликатно или не очень интересующихся, а жив ли я вообще… И та ночь не сбылась исключением.
Только я минул входную дверь, на телефон прилетело обыденное сообщение от «точки с запятой»: «Больше видеть тебя не желаю, не приезжай!» Мне же оставалось только дожидаться следующей весточки от неё, лишь дня через три-четыре, а может и меньше.. а может и через три-четыре месяца вовсе.
В квартире у меня уютно, минималистично и аккуратно; жилплощадь небольшая, однако со всеми удобствами и комфортная до жути. Три станции Алисы: две мини, одна из них лимитированной версии; одна побольше цвета малины. Лампочки, светильники, розетки, датчики влажности и движения, чайник, увлажнитель.. и все подключены к Алисе.. короче самый настоящий умный дом. Из всего этого хайтека выделялся пожалуй лишь старый кабельный телефон для особенных разговоров с особенной собеседницей. Мы с ней не виделись вживую, однажды она просто позвонила мне на этот самый телефон.. так и созваниваемся иногда по ночам.. и всё же – тягать цепи через два медных провода тщетная затея.. и чтобы забрать их в достаточном количестве, я кое-как подведу к личной встрече…
Что-то я отвлёкся, итак, насчёт квартиры.. в её цветах преобладает альпийский зелёный и его оттенки; под ногами кварцвинил, выложенный ёлочкой; по бокам дерево-дерево; комнатные растения, блэкаут шторы, кондиционер, книжки, всякие копилочки… Всего одна комната, кухня и раздельный санузел… Достоинство мыльной – это сразу два отдельных места для купания: резервуар для водных процедур, то есть ванна, и тропический душ. На кухне холодильник, морозилка, газовая плита, духовка, кофемашина, электрогриль, стационарный блендер, микроволновая печь, вытяжка, набор чугунной посуды и ещё всякого по мелочи…
– Алиса, я дома.
И загорелся свет где надо, включился котелок, заиграла музыка. Раздевшись и пригубив кружечку чая, я завалился в кровать, и запросив звуки камина, укутавшись в одеяло и красно-белый клетчатый плед, уснул во избежании трёпки собственной души.
В ту ночь мне снился сон, сон необычный и красочный, страшный и приятный. Я стоял в высокой траве, что нежно щекотала моё голое тело. Небо серо-голубое, однотонное и глубокое смотрело на меня; в ушах шумел ветер и шелестела растительность. И вдруг из пелены серых облаков показалось что-то.. сначала я отличил пальцы, затем фланги.. это была ладонь. Не успел я опомниться, как она заняла четверть купола надо мною. Она медленно приближалась, уже рука целиковая, и мне становилось страшно; казалось она вот-вот оторвёт кусок планеты и остальных в придачу… Я не отводил взора. Рука гладкая-гладкая розовая лоснящаяся вот-вот придавит меня… Я зажмурился и растворился в звуках природы, и тогда, уже готовый принять смерть и проснуться, я ощутил нечто. Рука гладила меня, сначала по голове, затем по лицу, по плечам, и тут она как будто разделилась на десятки таких же рук, только нормального и привычного размера. Они ласкали меня уже везде, абсолютно везде.. принялись за член, несколько секунд, и мне уже чудилось, что он вот-вот лопнет; и только в мгновение небывалого оргазма я поднял веки и посмотрел вниз. Руки те не останавливались, всё ласкали и ласкали; а из уретры вытекала чёрная густая слизь, она сочилась без остановки, стекала по рукам тем и устремлялась к почве. Экстаз сменился жутким отвращением, а я сразу же проснулся…
– Алиса, который час? – пустил в темноту я, весь покрывшийся испариной.
– Четыре часа, тридцать девять минут.
Затрещал телефон – это она на проводе.
Я подтянулся поближе к подушке, уселся позой бабочки, протянул руку к столику близ кровати и, ухватив аппарат целиком, положил его рядышком. Замолк. И снова звонок.
– Умри! Умри! Умри! Умри! Умри! Умри! Умри! Умри! Умри! – пискляво и быстро звучало оттуда.
Щелчок. Это я бросил трубку. И опять вызывают.
– Алло. Не разбудила, надеюсь?
Её спокойный бархатистый голос пришёлся кстати: он сразу же успокоил меня; и в ночи всегда казалось, что беседую я не с человеком по ту сторону, а с феей с другого измерения, или же с другой галактики, где звёзды между нами отдают неописуемыми звуками-свечениями в динамике.
– Это ты только что звонила? Твои проделки?
– Эм, о чём ты? Я первый раз вот только набрала тебя. Ты чего?..
– Да ничего…
– Я это. Я. Решила пошутить так. Испугался?
Она посмеялась.
– Ну и жуть. Мне только что приснился кошмар, вот и проснулся. А тут ещё ты со своими приколами.
– Прости.. кто ж знал. Вот и тема для разговора.. хотя у меня была одна заготовлена на сегодняшнюю ночь. Поделишься своим кошмаром?
– Разумеется – ответил я и в подробностях описал своё сновидение, наматывая на свой палец шнур звонилки.
– Что это может значить? Как думаешь? – поинтересовалась она.
– Ничего в голову не лезет.
– Ну у меня есть пару догадок; я насобирала их, пока ты рисовал. Первая. Раз сон есть наша проекция, точнее проекция нашего сознания – верно то, что тебе явилось – это своего рода зонг от самого себя себе же. То есть.. как бы так сказать.. ну ты понял…
– Понял, тогда уж грустновато это всё.
– Да, видно вокруг и в тебе та чёрная флегма, тот чёрный секрет…
Услышав такое сравнение, я призадумался, но дабы не прерывать, поставил воображаемую засечку на этот счёт у себя в сознании.
– Вторая. Может быть это предзнаменование? У меня вот, например, сны часто сбываются. Кстати! Недавно мне снился ты. Хоть мы и не виделись, но я точно знаю, что это был именно ты.
– Предзнаменование говоришь?.. Такс, и чем мы там занимались с тобой?
– Ну знаешь.. ну.. мы там просто гуляли, хи-хи. А ты что подумал? Извращенец! Вот и снится тебя всякое.. небось и трусы испачкал… Это моя третья догадка. Просто давно у тебя не было…
– А у тебя, когда в последний раз было? Мм?
– Такое не спрашивают.. и тем более по телефону…
– Ну ладно, ладно. Раз сны у тебя часто сбываются, тогда значит мы и правда отправимся на променад? Значит мы и правда просто погуляем? – перевел тему, выделив интонацией два последних слова.
– Всё может быть… Но я даже не знаю как ты выглядишь.. и ты не знаешь как выгляжу я. Как я тогда узнаю тебя? Давай ты опишешь себя прямо сейчас.
– Я выгляжу как все. Как все, кто выглядит на четвёрку из пяти. Такую твёрдую четвёрку.
– Аа.. а я на пятёрку. Ну всё – не перепутаем получается. А если серьёзно?
Выкручиваться я не стал и подробно, вплоть до такой мелочи, как родинки в форме сердечка на одном из своих предплечий, описал свою внешность. А после мы болтали о природе снов, затрагивая все-все аспекты сего процесса: от мифологии до научного подхода и щепотку Фрейда. Когда же закончили – на часах горели цифры: ноль, шесть, пять, девять, а за окном было всё так же темно. А ровно в семь пришло уведомление: это время для цитаты какого-либо малоизвестного автора.. и так каждый день.. замечательное приложение… Тогда афоризм был таков: «„Зацикленность питает гений и безумие“, Дониэль Клейтон, Сона Чарайпотра, „Хрупкие создания“»
Вкусив мысль, за полчаса вытворил хокку и после снова отправился в просторы Морфея. Но перед этим путешествием кольнула засечка, и мне вспомнились слова о предзнаменовании и о её способности видеть вещие сны. Насчет первого мне на ум пришли некоторые догадки, а вот касаемо второго, я уверился в следующем: значит мы всё же с ней встретимся, и я смогу похитить цепи более привычным и результативным способом…
…Полчище снежинок, кружившееся подле фонаря в захудалом дворике, сменилось на полчище мошек, а мне же по-прежнему оставалось кружится, точь коршун, вокруг захудалых душ. Я забирал цепи новых девушек, я всё так же лишал оков прежних. Я вот-вот освобожу и ночную собеседницу; и снова получу сообщение от той, что и в феврале, и в марте, и в июне видеть меня больше не хотела; я вот-вот накоплю треть металлически-метафизических звеньев от требующегося; и снова, и снова буду разбиваться сам, и собираться сам; и уже скоро всё же соединюсь с Луною. Быть может, читателю интересно: где я их нахожу, как я с ними знакомлюсь, почему и чем я привлекаю их? Ответа я и сам толком не знал.. мне всегда казалось, что меня движут невидимые нити; и что они подвязаны и к моему языку и к голосовым связкам; что я, как будто бы, знаю что делать, и что говорить.. разумеется нити те спускались с небес.. это Она испускала их. Иногда, когда девушки ловили мой взор, будь на почти несуществующее мгновение, мне даже чудилось, что в расширенных зрачках моих висла Она, будь на такое же несуществующее мгновение… Но его хватало сполна: увидав нечто такое, они никак не могли перестать думать об этом, а, следовательно, не могли перестать думать о владельце лунных зрачков. Вот так это и работало. Получается – Она верила или знала, что я осилю такой путь.
Однако я и сам понимал те механики воздействия, часто подмечая их уже после взвода тросика управляющим, и всё же…
К лету, уже привыкнув к процессу со всеми его тонкостями, мне пришлось ускориться, дабы поспеть закончить сбор к суперЛунию семнадцатого октября следующего года. Если же в январе была необходима передышка в четыре дня после встречи, то в мае я практически полностью отходил уже на следующий день. А сейчас даже не май, сейчас – душный городской август.
Мы обусловились встретиться у неё на Спасской под вечер, когда пыл дня сойдёт на нет. Она караулила меня у пешеходного перехода напротив входа в метрополитен, такая красивая и лёгкая. Снизу-вверх: виднелись её пяточки в чёрных слингбэках; гладкие ноги скрывали брюки-клёш, с максимально зауженной частью в коленях, а поддерживали на подвздошной кости их тонкий кожаный ремешок; грудь третьего размера сглаживала хлопковая молочная футболка; шею украшала кружевная бархотка; вороньего цвета волосы собраны в пучок; а на носике прямоугольные окуляры с тонким стеклом. Очертания лица строго-сексуальные: с чёткими, но не грубыми линиями; с аккуратным подбородком и пухлыми губами, выделанных естеством; а также с прелестно в меру торчащими ушами. Как только я подошёл ближе к ней, запах краски, недавно нанесённой на скамейки поблизости, и доносящийся чуть ли не до эскалатора подземки, смешался с чудным ароматом лалары. Жженый сахар и летучие органические соединения – невкусно.
– Пойдем в магазин! – приказала она, и, живо подхватившись за мою руку, повела меня быстрым шагом куда-то в переулки.
– Надо взять перекусить! И тебе достанется! – на ходу делилась она, обгоняя вместе со мной статистов.
– Сегодня как обычно играем в шахматы? – разведывал я, пытаясь передать ей своё неутолимое желание её через эпидермис наших соприкасающихся предплечий в локтевых участках.
– Скорее.. как обычно я выигрываю несколько раз, а ты так и уезжаешь неудовлетворённый. И от игры, и от вздутой мошонки! Но всё в твоих руках! О! Как получилось! В твоих руках.. и там и там в твоих руках! – она рассмеялась. – Ну ты понял! – и снова залилась смехом.
– Сегодня я уверен в своей победе! Точнее в трёх! – заявил.
На самом же деле я не был в этом уверен вовсе; лишь чувствовал, что сегодня мне поможет Она. Да и не могу я, посетив её уже шесть раз, удалиться и в этот раз без цепей. Иногда и такие попадались… Однако с такими и сам акт ярче, да и получается добыть гораздо больше за раз. Причины возникновения таких исключений мне не были известны. И всё же сонар никогда не ошибался…
– И с чего бы это? Вот.. то есть.. только так фигуры теряешь-теряешь.. и опа.. вдруг всё наоборот?!
– До этого я поддавался как мог!
– Не верю!
– Ну, и не верь!
Дискуссия прервалась на входе в магазинчик, где я остался ожидать. Вернулась она с упаковкой зернёного творога со сливками в одной руке, и парой спелых инжиров в другой, напоминавших китайские музыкальные шары баодинга в таком положении.
Дома она первым делом закурила, прямо в разложестой гостиной с высокими обшарпанными потолками и арочными замутнёнными окнами; ещё, прямо там же, с сигаретой в зубах, мастерски, никак эту сигарету не потревожив, сняла с себя футболку. Видно она подготовилась: и была сразу в том самом красненьком браллете… Или в нём, или в тёмном бюстье её чертовски изумительная грудь была по обыкновению на протяжении всех наших партий, и ничем более не прикрытая. Признаться, во время мозгового поединка это здорово завораживало и тем самым отвлекало; но всё же соперницу это не волновало.. как она выражалась – это должно меня мотивировать… Издёвки! И только… Так как на кону у нас всё же был секс; а я так и ни разу не выигрывал. Вот так и сидела она всё время передо мной в браллете или в бюстье: то ноги раздвигает, то поигрывает ими, то гладит их, а то и вовсе снимает штаны, и сидит практически в чём мать родила, пуская дым… Получался у нас своеобразный шахматный перфоманс; где я – зритель, она – сама грация-гравитация.
Обмакнув кончик злодейки и выбросив в урну, решила похозяйничать: обмыла плоды фигового дерева; обдала кипятком; и отрезав хвостики, аккуратно порезала на дольки, а затем на масенькие кусочки; далее, вытворивши две глубокие чаши, разделила творог по посуде и добавила в него фрагменты субтропической сказки.
– Творог со сливками! С добавлением смоковницы обыкновенной! – презентовала она и вручила угощение.
Остатки сливок смывала струя воды, а новая сигаретка уже смаковалась очаровательницей.
– Вкусно! Возьму рецепт на заметку! – ёрничал.
– Ещё бы! – невозмутимо поступил ответ.
Табачный дым трудно выбирался из помещения – селился в обивку или копился в трещинках наверху. Его понемножку поджимала еле заметная и ещё неощутимая свежесть, тянувшаяся с Фонтанки, крадущаяся по переулку. Она заняла позицию на кожаной софе с закруглённой низкой спинкой; между нами, привычно, помимо нарастающего притяжения, находился невысокий двухъярусный книжный столик с игровой доской и разбросанными по нему пешками, конями, ладьями, офицерами.. также с пепельницей, портсигаром и огнивом на этажике повыше; и с тонким слоем пыли на нижнем. Я уместился на шофрезе…
– Расставляй! А я пока докурю.
Молча сосредоточив по позициям наши войска и не начиная битву, я поднялся и подался варить кофе, а она, докуривая, о чём-то долго думала, будто бы куда-то провалившись; её мысли были точно не в той квартире… Её разбудил стук кружки о столик.
– Ого! Ты точно знал, что я сегодня и позабыла даже выпить кофе с корицей. Даже запомнил, что по четвергам я маюсь такой ерундой?! А у меня что-то совсем из головы вылетело. Ну ты молодец! А то осталась бы без денег… – хоть она и склонила голову, было видно, как она улыбнулась, закончив реплику.
Внимание к мелочам, своим и чужим – вот ещё один ключик к сердцам. Да и записывал я такие мелочи обо всех в заметки, разумеется.. всего бы не запомнил.
– Угу, ещё без сахара и очень крепкий, как ты любишь.
Первый бой выдался нудным; мои съеденные фигуры неохотно лезли за бархотку на шее их пожирающей, по чуть растягивали ткань и придушивали. По моим подсчётам, так туда вмещалось максимум шесть-семь фигурок, а после она вытаскивала их и освобождалась от мягкого ошейника. Перемещая деревяшки, наклонялась к доске и, как бы невольно, жгуче дразнила ниспадающими персями.
Как и предвещал: три победы оказались за мной. Единичная ничья оказалась за нами; так и проиграли до двух ночи с перерывом на ужин. Мадмуа удивила вчерашним классическим «гранатовым браслетом», и ничего.. выдалось у неё и правда замечательно…