Млечный путь

© Вильнер В. Л., 2024

Уважаемые читатели!

Все события, описанные в этом романе, не имеют ничего общего с реальностью.

Глава первая. День рожденья

Прошло очень много лет, но я помню всё так, как будто это было только вчера. Собственно, вчера, позавчера, неделя. Месяц, год, двадцать лет, тридцать лет – какая разница? Эти события разорвали мою жизнь пополам и, поэтому, будут жить во мне столько, сколько буду жить я сама.

Всё случилось странно, неожиданно, и до сих пор мне непонятно, было ли оно предопределено свыше или произошло со мной совершенно случайно, а могло произойти и с любой другой женщиной. Не знаю… Во всяком случае, сейчас мне кажется, что незадолго до этого происшествия, перевернувшего всю мою жизнь, меня начали томить какие-то странные предчувствия.

Началась эта история 8 февраля 1998 года. Мне исполнилось 37 лет. День рождения я отмечала со своим бойфрендом в китайском ресторане. Играла какая-то тихая музыка. Над нами свисал оранжевый абажурчик. У меня было радужное настроение, потому что я выспалась, прекрасно выглядела в новом платье, получила дорогой подарок – колье, очень к этому платью подошедшее, и чувствовала себя привлекательной и желанной. Алик (так звали моего друга) наговорил мне положенный к этому случаю комплекс комплиментов и очень смешно пытался поддевать палочками свиные нити в сладком соусе. Ему это не слишком удавалось, что служило поводом моих шуток, впрочем, беззлобных. Я не помню, что тогда ела. Видимо, приятных эмоций было достаточно, так что вкусовые отошли где-то на второй или третий, а то и на пятый план. У меня было отличнейшее настроение с самого утра, потому что позвонила дочка и радостно защебетала своим нежным, почти детским, голосом.

– Мамульчик! Целую тебя стократно в каждую щёчку! Happy birthday! Будь всегда такой же красивой, доброй, жизнерадостной и счастливой! Я тебя очень люблю. Пламенный привет от Роберта. Мы тебе приготовили подарок, его скоро привезут. А летом мы планируем приехать на пару недель, Роберту наконец-то дают отпуск. Ладно, не буду задерживать, на днях позвоню ещё – поболтаем! Пока-пока.

Весело протараторив всё это, она повесила трубку.

Моя маленькая дочка, моя Верунчик, как-то неожиданно быстро выросла! Я родила её очень рано, в 18 лет, сама была почти ребёнком. Так вот, Верочка вышла замуж так же рано, как и я, (видимо подобная дурость передаётся по наследству!) и уехала с мужем в Америку! Поначалу я проливала потоки слёз, постепенно успокоилась, свыклась, тем более, что очень часто звонила – несколько раз в неделю, и я уже успела дважды побывать у неё в гостях – делала себе командировку в Калифорнию.

Сразу после Веры позвонила старшая сестра Маша.

«Жанночка-лапочка, с днём рожденья тебя, дорогая! Всех тебе благ. Я так понимаю, что сегодня ты нас видеть не захочешь, но в воскресенье мы с Костиком обязательно придём. Жди к обеду. Чмок-чмок. Пока-пока.»

Вера до отъезда была очень дружна со своей тёткой, «пока-пока» у них общее, «слизанное» с популярного киноведа-телеведущего Сергея Шолохова.

Остальные мои родственники и друзья позвонят вечером и оставят свои поздравления на автоответчике. Я прочту их, скорей всего, завтра утром. После ресторана мы поедем к Алику, договорились об этом заранее. У Алика хорошая машина (опель) и уютная однокомнатная квартирка на проспекте Ветеранов. Он аккуратен до педантизма. Именно это меня отпугивает. В моей роскошной трёхкомнатной квартире на Фурштатской улице (родовое гнездо, доставшееся от родителей) постоянный бардак. Я много работаю, а когда без всяких сил заваливаюсь домой, у меня нет ни малейшего желания изображать из себя добросовестную хозяйку. Я быстро ем, что попало, принимаю душ, а потом лежу на диване с котом на животе, посматривая какое-нибудь телешоу или фильм. Уборка же обычно происходит в судорожном аврале перед приходом гостей. Меня такой образ жизни очень устраивает. Алик, с его супер аккуратностью в мой быт не вписывается. Поэтому я вежливо отклонила его предложение соединить наши судьбы. Впрочем, он не очень настаивал. Видимо, ему тоже было чем заняться в свободное от работы время, а в домработнице он не нуждался, поскольку всё умел делать сам. Он уже шесть лет был в разводе. Два раза в месяц навещал свою двенадцатилетнюю дочку. Больше я ничего не знаю о его прошлой жизни – он не распространялся, а я не люблю «въедаться в печёнку». Короче, нас обоих отношения с субботы на воскресенье очень устраивали. К тому же, он был чистоплотен, корректен, не глуп и умел обращаться с женщинами так, что это им было приятно. За нервы не дёргал. Согласитесь, что это встречается не часто, поэтому я Алика ценила.

Ночь была восхитительна. Ванна у Алика сверкала. Все шампунчики, гели для душа, щёточки, мочалочки, полотенчики, махровые халатики были на своих местах в идеальном порядке и чистоте. Пена в ванне ароматно благоухала. Кафель сиял новизной и большими деньгами – четыре месяца назад Алик закончил в квартире евроремонт. Разомлев в тёплой ванне, я проплыла в комнату, скользя мягкими тапочками по лакированному паркету. Возле широкой тахты стоял сервировочный столик. В бокалах мартини с апельсиновым соком и кубиками льда. На тарелке маленькие бутербродики с икрой – на закусончик. Постельное бельё нежно розового шёлка мягко шуршало… Трудно представить что-либо более приятное! Ничто не омрачало мой праздник. Хотя. Один момент, ещё в ресторане. Я смаковала какой-то сладкий десерт, когда из моего мобильника неожиданно зажурчала «Шутка» Баха. Это было странно прежде всего потому, что в моём телефоне эта мелодия не была закачана. Я сделала квадратные глаза от удивления. «Алё…» Мне ответил незнакомый, очень низкий, мужской голос: «Что, веселишься? Хм. Ну недолго тебе осталось». И отключился. Видимо, у меня был совершенно стеклянный взгляд, потому что Алик встревоженно спросил: «Что случилось?» «Да ничего, просто не туда попали» – ответила я, но тут же набрала номер, с которого мне звонили. Женский голос оповестил меня, что абонент временно недоступен. Больше я звонить не стала, быстро отвлеклась, а к утру и вовсе забыла о неприятном звонке.

Утром Алик накормил меня завтраком: йогурт, омлет с ветчиной, и чашка кофе с тостами. Я набросала утренний макияж, и он отвёз меня домой. Мне нужно было подготовиться к приходу сестры.

Приехала, быстро разморозила мясо, отбила, поджарила. Накромсала салат и заправила майонезом. Разнообразную нарезку в вакуумных упаковках разложила на тарелочки. Рис на гарнир. Напитки из бара. Скатерть на стол – и праздничный ужин готов. Надела брюки и блузку. Через пять минут пришла Маша с мужем и кокер-спаниелем Бозиком. Я к Бозику относилась лояльно, а вот мой кот Семён Семёныч этого собачьего субъекта ненавидел всеми фибрами своей кошачьей души. Как только он видел Бозика, то бросался или под стул, или под кресло и оттуда издавал оглушительное рычание, необъятно распахивая свою клыкастую пасть, демонстрируя всем своим видом, что в этом доме хозяин – он, и терпеть здесь каких-то собак он не намерен. Порычав так минут десять, вызывая оглушительный смех всех окружающих, он убегал в соседнюю комнату, забивался под диван и весь вечер сопел от горя, дожидаясь, пока его врага увезут.

Костик, Машин муж, большой, толстый и усатый, с красным носом и громким голосом болтает почти непрерывно. Отвешивает стандартные комплименты, провозглашает стандартные тосты, рассказывает бородатые анекдоты, каждый раз одни и те же, и долго над ними ржёт. Маша корчится от стыда за своего благоверного, но терпит. Вообще мы с ней очень разные, и внешне, и по характеру. Маша невысокая и довольно полненькая, а я высокая и худая. Маша – светлая шатенка, а я брюнетка. Маша очень общительная, у неё миллион знакомых и тысяча подружек, и все они постоянно болтаются у Маши дома, а если их нет, то она непрерывно с кем-то из них трещит по телефону. У меня очень мало близких друзей, и от длительного общения я устаю и предпочитаю уединение и книги.

Маша старше меня на десять лет и поэтому постоянно учит меня уму-разуму. Все её наставления начинаются со слова «зачем».

– Зачем ты одела эту блузку? Она тебе не идёт.

– Зачем ты опять летишь к Вере в Калифорнию? Могла бы и она уже приехать домой.

– Зачем ты так много работаешь? Тебе что – денег не хватает? Сократи расходы, а то ты подорвёшь своё здоровье.

– Зачем ты повесила зелёные шторы? Это банально и безвкусно. Завтра я тебе принесу другие.

И так постоянно.

У Маши и Костика двое сыновей, они двойняшки, им по двадцать пять лет. Оба уже женаты. У каждого по дочке.

Маша жутко боится слова «бабушка», потому что оно у неё ассоциируется со словом «старушка». Поэтому она требует, чтобы внучки называли её по имени. Это у неё получается. Но невестки тихо шизеют, когда их малолетние дочки, картавя и пришепётывая, кричат: «Маска, иди сюда, я покажу тебе новую куклу!» А Маша при этом расплывается от счастья, ничуть не обижаясь на фамильярность.

Когда мы доедали салат, селёдочку и ветчинку, пришла Ирина. Это моя самая лучшая подруга. Мы дружили ещё со школы и всегда были очень близки. В последнее время, правда, общение стало более редким, так как у каждой из нас своя очень насыщенная жизнь. Но всё равно, у нас много общего, и мы, по-прежнему, близки. Мы обе имеем гуманитарные специальности, я закончила иняз, а Ира журналистику, и обе сделали достаточно успешную карьеру в своей области. Я работаю переводчицей в очень крупной рекламной компании, а она занимается тележурналистикой. Живёт в сумасшедшем ритме, так что в последнее время я чаще вижу её на экране телевизора, чем вживую.

– Я всего на полчасика, – бросила Ира почти с порога, когда мы поцеловались, и она вручила мне большую коробку в красивой упаковке. Тяжёлая!

– Спасибо! Что это?

– А ты распакуй – узнаешь. Только осторожно.

Я поставила коробку на столик и стала обдумывать, как её распаковать, не повредив красивую обёртку.

– Смелей. Смелей! Прикрикнула Ира, сдёргивая с шеи белый шифоновый шарфик и расстёгивая роскошное пальто из чёрной мягкой кожи с воротником из неизвестно какого зверя.

– Я не видела у тебя это пальто, – с нескрываемым восхищением сказала я.

– В прошлом месяце привезла из Парижа, – небрежно бросила Ирина, явственно гордясь этой небрежностью.

В прихожей материализовалась Маша.

– Жанна, зачем ты держишь Ирочку так долго в прихожей? Скорей за стол! Здравствуй, Ирочка, дорогая, как я рада тебя видеть! В четверг я смотрела твою программу «Дождались!». Я прямо вся обревелась. Это просто супер, просто супер!

И Маша, обхватив Иру за талию, потащила её в гостиную. Я продолжала колдовать над коробкой. Из комнаты слышалось позвякивание и бульканье, а потом громкий хохот Костика.

– Жанночка, иди скорей, мы за тебя пьём, – сладостно пропела Маша. Для неё, с приходом Ирины, наша вечеринка превратилась в свадьбу с генералом.

Я справилась с коробкой и, наконец, к своему изумлению, извлекла из неё довольно большую картину, написанную маслом, в увесистой раме. Раньше Ира особо живописью не увлекалась. На картине было изображено звёздное небо. Я взяла подарок на руки, как большого ребёнка, и внесла в комнату.

– Какая прелесть! – запищала Маша восхищённо. – Вылитый Куинджи.

– Ну это не Куинджи, – возразила Ирина с лёгкой усмешкой. – Это картина моего друга. Он очень талантливый астроном и ещё более талантливый художник.

«Значит, это новое серьёзное увлечение Ирины», – подумала я. До этого её другом был лётчик, а до лётчика – очень известный артист. Настолько известный, что не буду его называть, тем более, что их связь уже в прошлом. Если в отношении профессии и карьеры у нас с Ирой много общего, то в подходе к личному счастью мы совершенно различны.

Ира всегда была блистательной, и за ней непрерывно струился шлейф восхищённых поклонников. Время от времени кому-то из них оказывалась благосклонность. Тем не менее, она никогда не была замужем, и у неё не было детей. Похоже, это был сознательно выбранный ею путь. А может быть, она не встретила человека, который показался ей достойным такой чести. Но она не страдала от этого. Она так быстро мчалась по жизни, что не замечала бега времени. Она была в зените своей популярности и купалась в лучах славы и всеобщего восхищения. Новые проекты постоянно бурлили в её умной, красивой головке, и она всегда находила способы их реализовать.

Что касается меня, то я была замужем дважды. Первый мой муж погиб в автокатастрофе совсем молодым. (От него у меня родилась Верочка). А со вторым мужем я развелась по причине его горячего пристрастия к алкогольным напиткам и к другим женщинам. Может быть, я и решусь когда-нибудь снова выйти замуж, у меня нет отвращения к институту брака. Но только не за Алика. Он идеальный любовник, а, значит, мужем, скорей всего, будет никудышным.

Картина произвела фурор. Во всяком случае, наскоро выпив и закусив жареной свининкой (кстати, оказалась мягкой и сочной. Зря я боялась, что её пересушила), все бросились бегать по квартире в поисках наилучшего места для картины. Особенно радостно суетился Костик. Поскольку с интеллектом у него большая напряжёнка, он находит своё призвание во всяческих рукоприлагательных областях, типа, построгать, покрасить, попилить, прибить, и всё в таком духе. А тут ему как раз засветило прибить гвоздь и повесить картину. Посуетились недолго и единогласно одобрили мою спальню. Стенка как раз напротив изголовья, то есть я просыпаюсь и сразу смотрю на звёздное небо. Костик встал на табурет и, прибивая, от счастья мурлыкал «Мурку».

– Ира, а что конкретно здесь изображено? – Не боясь показаться серой, спросила я.

– Это же наш Млечный путь! – Уничтожив меня презрительным взглядом, ответила Ирина. Я астрономией никогда не увлекалась. И вот результат – «наш» Млечный путь сразу не признала. – Ах, да Млечный путь… – пришлось подхватить мне. Интересно, почему «наш»? Можно подумать, что есть ещё какой-то Млечный путь – «не наш».

Через 10 минут «Млечный путь» занял своё место на стене.

– Пошли пить чай! – Сказала я, подталкивая гостей снова к столу.

Ира взглянула на свои изящные часики. – О, прошу прощения, я должна откланяться. Страшно рада была всех снова повидать.

– Ириша, а вкусный тортик?

Ира картинно развела руками и с пафосной грустью и нарочитой отчётливостью произнесла: – НУ НЕ МОГУ!

– За мной сейчас подъедут. Надеюсь, что скоро увидимся. В следующем месяце в ДК Ленсовета будет презентация нашей новой программы. Приходите! Я пришлю приглашения.

И одарив всех и каждого в отдельности своей солнечной улыбкой, она выпорхнула в прихожую, оставив нам на память ароматный шлейф дорогих французских духов.

Как только за Ириной захлопнулась дверь, Маша широко открыла рот, распахнула глаза, сделала глубокий вдох, и из неё полилась горячая лава. Это был поток междометий и восклицаний, перемежаемый, правда, иногда прилагательными. Другие части речи появлялись реже. Тем не менее, общий смысл сказанного вырисовывался легко. В переводе на нормальный язык, Маша давала Ирине характеристику заносчивой выскочки, бездарной, но настырной, сделавшей свою карьеру известным способом, ловко перепрыгивая из одной постели в другую, а весь её лоск – это тряпки и ухищрения стилистов.

– Маша, прекрати сейчас же! Это моя подруга, я её люблю, и не надо поливать её грязью, тем более в мой день рожденья! Мне это неприятно. Поэтому скушай кусок торта и смени пластинку. Маша насупилась, потому как, кто же любит, когда ему затыкают рот, но возражать не стала и действительно принялась за торт.

Костик к этому моменту сидел на диване, наслаждаясь футболом на экране телевизора. Разговор дальше как-то не очень клеился, да и Бозик затосковал и тихо поскуливал под столом.

– Завтра всем рано вставать, – сказала Маша, вздохнув. – Пойдём, Костик, Жанночке надо отдохнуть.

Мне действительно надо было отдохнуть. Пустота нашего общения меня настолько вымотала, что когда за любимой сестрой и любимым зятем закрылась дверь, я испытала прямо-таки животную радость. Точно такую же радость явно испытывал Семён Семёныч, выбежавший прямо мне в ноги из-под дивана. И мы, как два сообщника, только что завершившие выгодное дело, бодро прошествовали в кухню. Я с высоко поднятыми руками, раскалывавшими ненавистную причёску, он – с высоко поднятым хвостом.

На кухне каждый получил свою маленькую радость. Семён Семёныч уткнулся в Китекэт с рыбой, а я закурила сигарету Вирджиния слим. При Маше я старалась не курить. Она терпеть не могла табачный дым и не воздерживалась от едких и нудных нотаций в мой адрес. Несмотря на то, что моё курение длилось уже двадцать лет, Маша не могла мириться ни с чем, что не вписывалось в её личный кодекс правил достойного поведения.

Сигарета меня совершенно успокоила, душ умиротворил, и я быстро нырнула в постель. Глаза слипались, я поворочалась, ища самое удобное положение, и на две секунды приоткрыла левый глаз. «Млечный путь» в слабом освещении некоторых неспящих ещё окон дома напротив, уставился на меня тысячами глаз. И вдруг одна звёздочка зашаталась, отделилась от картины и полетела прямо мне в лицо! Я вскрикнула, и всё исчезло. Я закрыла глаза и сказала себе: «Я сплю», и действительно заснула.

Мне снилось, что я бегу по какой-то улице, мне незнакомой. Бегу долго. И рядом со мной бежит кто-то, кого я не вижу. Я понимаю, что мы бежим куда-то вместе, но я понятия не имею, с кем. Я слышу звук наших подошв об асфальт. В глазах всё трясётся, дома мелькают, улица кажется бесконечной, и я не знаю, куда бегу, но знаю, что это совершенно необходимо. Тот, кто бежит рядом со мной, вдруг начинает громко кричать – противно резко, сиренообразно. От этого крика я бегу ещё быстрее, начинаю задыхаться, мне жарко. Я начинаю сбрасывать с себя пальто, и в этот момент понимаю, что сбрасываю одеяло, а крик – это мой отвратительный будильник, который может орать в течение часа. Я вяло встаю, закрываю пасть этому орущему монстру, и машинально, как робот, проделываю всё, что положено проделывать рано утром. Никак не могу избавиться от ощущения, что я только что действительно долго бежала. На душе как-то гадко. Проглатываю йогурт и чашку кофе. Даже не закуриваю и мчусь на работу.

Глава вторая. Командировка

К счастью, моя «девятка» благополучно завелась. Я имела шанс не опоздать на работу, но всё-таки попала в «пробку», из которой мне удалось освободиться минут через двадцать.

Дальше я бросилась в объезд, решив применить тактику «тише едешь – дальше будешь». В офис я вошла ровно через двадцать пять минут после начала рабочего дня. Вообще-то опаздывать – это моё нормальное состояние. Как меня шеф до сих пор не уволил, непонятно ни мне, ни окружающим. Очевидно, очень уж сильно ценит мои деловые качества, другим сотрудникам такое с рук не сходило.

– Доброе утро, – сказала я, как можно приветливее растягивая лицо в улыбку. Три пары глаз одновременно оторвались от своих занятий. Крашеная блондинка Вероника с огромными серыми глазами, посмотрев на меня, жизнерадостно хохотнула и сказала:

– Привет! Ну неужели ты всё-таки пришла на работу?

Нина, серая неприметная мышка, обременённая вечно гуляющим мужем, тремя детьми и полусумасшедшей мамой, только на работе и была счастлива. Здесь её ценили, и, в отличие от домашнего бедлама, в офисе царила спокойная, доброжелательная, интеллигентная атмосфера.

– С днём рождения, Жанночка! – Сказала она с лёгкой завистью в голосе. – Хорошо отметили? Наверно, очень хорошо, раз на работу не спешишь.

А Лида, довольно яркая брюнетка неопределённого возраста (амплитуда могла простираться от тридцати до шестидесяти), с резкими чертами лица и резким голосом быстро сказала: – Привет, Жанна! Тебя уже давно ждёт шеф в своём кабинете, перебирая ногами от нетерпения. После этих слов мои соратницы вновь погрузили очи в свои компьютеры. Я достала из ящика стола папки с последними работами и отправилась к шефу.

Я давно работала под его началом. Собственно, мы эту контору когда-то вместе поднимали, и отношения у нас были очень дружеские, но он всегда был начальником, а я подчинённой, эта грань была неприкосновенной. Поэтому я шла и немного нервничала, мне не хотелось получить выговор, и я пыталась придумать себе какие-то оправдания. Оправдания не придумывались. Тогда я сделала праздничное лицо и, широко распахнув дверь кабинета, радостно спросила:

– Игнатьич, ты меня вызывал?

– Садись быстро, тут форсмажор.

– Какой форсмажор? – Спросила я, подозревая что-то нехорошее.

– Ты, Жанна Борисовна, – торжественно объявил мой начальник, – через четыре часа вылетаешь в Сургут.

– Что?! Какой Сургут? Игнатьич, очнись! – взбеленилась я. – О командировке надо хоть как-то предупреждать. Когда это свалилось на нашу голову?

– Свалилось это полчаса назад. Их комбинат предлагает нашей фирме очень выгодный контракт, и если мы промедлим хотя бы один день, они обратятся в другое агентство.

– А почему именно я?

– Попов в Париже, Серый в Москве, у Нины семья, Лида скорее наломает дров, чем соорудит что-то дельное, Вероника вообще не в счёт, а Василий… ну это несерьёзно. Короче, езжай обратно домой, собирай вещи. Через полчаса Петька-курьер привезёт тебе билет. Я молча сидела, погружённая в своё недовольство. Андрей Игнатьевич повысил голос: – Дуй, Жанна, домой! Не буравь мне душу своим яснооким взглядом, не дави на психику. У меня двадцать пять дел одновременно.

Он для убедительности потряс пачкой бумаг со своего стола. – Если ты принесла ещё и своё, то оставь. Может быть, к вечеру сумею взглянуть.

– Ой, Андрей, когда-нибудь я тебя убью, трудоголик чёртов! – сказала я, довольно резко встав со стула.

– Вот и хорошо, – сказал он, даже вздохнув с облегчением. В аэропорту тебя встретят, но вот тебе на всякий случай все координаты.

Он протянул мне лист бумаги, наполовину исписанный его корявым почерком. Там было название комбината, адрес, название отдела и фамилии сотрудников, к которым я должна обратиться.

– Слушаюсь, гражданин начальник, – мрачно пошутила я, – Деньги, ксива?

– Пропуск и паспорт при тебе. Вот командировочный лист. За авансом зайди в бухгалтерию, я сейчас туда звякну.

– Сколько я должна там пробыть?

– Думаю, три-пять дней. Посмотришь по ситуации.

«Интересно, какая погода в этом Сургуте? Наверно, очень холодно и мерзко, надо одеться потеплее», – подумала я, идя в бухгалтерию.

Бухгалтерия этажом выше. Пока иду, успею позвонить. Нажимаю на мобильнике кнопку «3», на «1» у меня Маша, а на «2» Алик.

– Ритуля, привет, это Жанна. Слушай, меня опять выпихивают в командировку, уже сегодня днем. Пожалуйста, позаботься о Семёне. Корма много, я два дня назад как следует затарилась. Да, к концу недели я точно приеду. Целую.

Рита, это моя соседка с четвёртого этажа. У нас довольно дружеские отношения, и она меня всегда выручает, если я уезжаю. У неё ключ от моей квартиры, она кормит Семёныча два раза в день и чистит его туалет.

Дома я быстро пихаю в спортивную сумку необходимые мне вещи – самый минимум, потом доедаю вчерашний салат, бутерброды с ветчиной и пью чай с остатками торта. Но в холодильнике ещё винегрет, шпроты, мясо с гарниром и творог. Опять кнопка «3».

– Рита, умоляю, выгреби всё из моего холодильника и употреби, пожалуйста. Ну да, ну да, ну я же не могу по заказу съесть всё. Ладно, в общем, ты меня поняла. Целую!

А вот и курьер Петя. Привёз мой билет на самолёт.

– Жанна Борисовна, если Вы уже готовы, могу вас подбросить в аэропорт, я на машине.

– Петруша, ты просто лапочка! Конечно, я готова.

Петя очень хороший мальчик. Ему двадцать лет, он учится на платном отделении и подрабатывает курьером. Родители его, насколько я знаю, состоятельные люди, во всяком случае, машину ему купили на восемнадцатилетие. Но Петя зарабатывает и на своё обучение, и на личные расходы, пользуясь как раз этой самой машиной. Очень хороший мальчик – вежливый, ответственный, скромный, умный. Просто кладезь добродетели. Какие счастливые родители!

Я, правда, тоже счастливая мама. Верочка всегда хорошо училась и в школе, и в музыкалке, ещё художественной гимнастикой занималась. В институт поступила легко и без всяких протекций, почти не грубила, друзей и подруг имела очень приличных. Она жизнерадостна, смешлива и неконфликтна. Характер спокойный. С ней всё было здорово, она почти никогда не создавала мне проблем. Вот только это неожиданное замужество…

Она пришла как-то вечером домой какая-то вся странно собранная и даже напряжённая. Тряхнула чёлкой и сказала: – Мама, познакомься, это Роберт. Он заканчивает университет, мы скоро поженимся и уедем жить в Сан-Франциско. Там его родители. Из-за дверного проёма в коридор вплыл высокий обаятельный мулат. Он улыбался и держал мою дочь за руку. Сначала я подумала, что это первоапрельская шутка (было как раз 1 апреля), но я быстро поняла, что никто не шутит, это всё правда, и что мне теперь делать, я не знала.

У меня было три варианта поведения. Первый: «Как я рада. Будьте счастливы, благословляю». И дальше приступать к практическим вопросам – свадьба, отъезд, где будут жить, что делать с институтом и т. д.

Второй: «Ни за что! Через мой труп! Ты с ума сошла! В чужую страну, где у тебя никого нет! В чужую семью! Бросаешь институт! Бросаешь меня, которая тебя растила, кормила, учила! И ради кого! Ради этого? Ты его совсем не знаешь! Ты – сумасшедшая дура! Подумай головой. И вообще, ты ещё слишком молода для любого замужества, тем более для такого!» Потом слёзы, вопли, сопли, упрёки и т. д.

И третий вариант. Ничего пока не высказывать. Поговорить, разузнать, наладить контакт, потянуть время, а там, может быть, аккуратно отговорить. Я выбрала третий вариант. Старалась держать себя в руках, ведь всё ещё можно изменить. Я накрыла ужин. Даже улыбалась. Говорила на светские темы, только иногда задавала вопросы, чтобы не набрасываться сразу. Я видела, что Вера довольна. Роберт очень хорошо говорил по-русски с мягким акцентом и всё время улыбался. Но когда Вера вышла на кухню помыть посуду, я сразу перешла на английский, чтобы наш разговор не был ей понятен. Вере не очень-то давались языки, поэтому, хоть она и учила английский, словить смысл нашего разговора, да ещё сквозь шум воды, она бы не смогла.

Я стала быстро говорить Роберту, что очень обеспокоена, что Вера молода и не знает жизни, и что она плохо владеет английским. И что, возможно, это просто первая любовь (ну, в крайнем случае, вторая, подумала я, зная её предыдущее увлечение). У неё ещё нет образования, кем она будет работать? Я не хочу, чтобы она была просто домохозяйкой. И неизвестно ещё, как к ней отнесутся его родители. Роберт выслушал всё с неизменной улыбкой и стал спокойно отвечать. Он сказал, что очень любит мою дочь, что сделает всё для её счастья, благополучия и спокойствия. Он сказал, что в языковой среде она моментально выучит английский именно потому, что очень молодая. (Вере тогда только исполнилось девятнадцать.) Он сказал, что ему двадцать семь лет, что у него два хороших образования и в Сан-Франциско он может рассчитывать на хорошо оплачиваемую работу. Он легко сможет оплачивать Верино обучение в колледже по любой специальности, какую она только пожелает. Он сказал, что его родители очень состоятельные люди у них большой дом в Сан-Франциско. Но как только Роберт с Верочкой приедут в Штаты, и он устроится на работу, он сразу снимет или даже купит свой собственный дом. Родителям он уже обо всё сообщил, послал фотографию Веры. Они одобрили его выбор и с нетерпением ждут их приезда. Его мама – адвокат, имеет свою контору, а отец (вот он как раз темнокожий) – врач-уролог, работает в хорошей клинике.

Верочкины перспективы казались безоблачными. Но Роберт понял и то, о чём я не сказала. – Я понимаю, что вас беспокоит разлука с дочерью. Если Вы будете очень скучать, то мы будем рады, если Вы переедете к нам в Сан-Франциско. Для вас не будет сложным устроиться на хорошую работу, поскольку Вы превосходно владеете английским языком. А такая очаровательная дама, как Вы, легко найдёт себе там достойного спутника жизни, если, конечно, захочет. Я улыбнулась и сказала: – Спасибо за комплимент, я подумаю.

Короче, когда Вера вошла в комнату с электрочайником в руках, я уже испытывала к Роберту и симпатию, и доверие. Постепенно я смирилась с необходимостью отпустить дочку в Америку, но ехать туда сама я категорически не хотела. И поэтому мне было очень грустно. Подумав о предстоящей разлуке, я начинала плакать. Я буду приходить в пустую квартиру. Я буду знать, что она не забежит даже на минуту, что она не придёт со своим мужем на обед в воскресенье, что я не приду к ней в гости. Я буду до боли хотеть её видеть и буду знать, что это невозможно. И по телефону так уж много и так уж часто не поболтаешь, даже если ухлопать на это всю зарплату (скайпа ещё не было) – разница во времени одиннадцать часов: у них день, у нас ночь. Я лила слёзы почти непрерывно, пока они не уехали, я лила слёзы, представляя свои будущие страдания. А когда они уехали, страдания и слёзы, как ни странно, прекратились. Я вдруг поняла, что рабочая неделя пролетает очень быстро, а в субботу Вера обязательно звонит, и мы обязательно долго болтаем. А в воскресенье звоню ей я, и мы опять долго болтаем, и всё это оказалось не так страшно.

Петя привёз меня в Пулково очень быстро, так что мне пришлось там проторчать ещё полтора часа. К счастью, я успела сунуть в сумочку какой-то идиотский детектив, и он помог мне скоротать это время. Я не люблю аэропорт, это какое-то холодное место. То ли дело железнодорожные вокзалы с их толчеёй, сумятицей, грудой вещей, платформами и рельсами. Радость встречающих, грусть провожающих, тревожное возбуждение отъезжающих. Усталость и надежда приезжающих – всё это повисает густой атмосферой, насыщенной людскими эмоциями. Этим необъяснимым чувством заражаешься моментально, как только попадаешь на вокзал. Но в последние годы мне гораздо чаще приходится летать, чем ездить. Скорость, экономия времени. Впрочем, не любя аэропорты, я, тем не менее, люблю летать. Я обожаю во время взлёта смотреть в иллюминатор, видеть этот бесшабашный разгон, этот удивительный, всегда кажущийся мне чудом, отрыв от земли, видеть, как всё, что казалось большим и значительным, становится меньше, меньше, меньше, совсем малюсеньким, и, глядя на крошечный, словно игрушечный город, крохотные, ровно расчерченные поля, луга, деревеньки, озёра-лужицы и тоненькие извивы рек, начинаешь чувствовать себя немного богом.

Я обрадовалась совершенно по-детски, когда обнаружила, что мне и на этот раз досталось кресло возле иллюминатора. Я снова предавалась любимому занятию и оторвалась от окошечка только тогда, когда мы прочно поплыли над облаками. Смотреть на белую вату, пусть даже подсвеченную солнцем, мне быстро надоело. Я заснула. Мне приснилось, что я вхожу в большую, круглую серую комнату. Ставлю на пол дорожную сумку и говорю: «Вот я и дома». И вдруг комната начинает вертеться всё быстрее и быстрее. Я кричу от страха и просыпаюсь. Рядом стоит стюардесса и предлагает мне обед. Как ни странно, я голодна. Съедаю куриный окорочок с картошкой фри, пью кофе и Акваминерале. Я успокаиваюсь и вновь погружаюсь в идиотский детектив. Когда до конца остаётся пять или шесть страниц, объявляют посадку.

Я спускаюсь с трапа, иду по дорожке и напряжённо вглядываюсь в лица людей, которые там впереди, стараясь угадать, кто же меня встречает. Я приближаюсь. Я уже дошла. Разные люди – мужчины, женщины, с радостными улыбками обнимают и целуют кого-то из тех, кто летел со мной в этом самолёте. И все они уходят, уходят… А я остаюсь одна и испуганно озираюсь в поисках того, кто же встречает меня. Тщетно. Меня никто не встречает. Я хожу по аэровокзалу и так же вглядываюсь в лица. Лиц немного. «Наверно опаздывают.», – думаю я, продолжая бродить взад и вперёд в надежде, что сейчас по радио объявят: «Такая-то, Вас ожидают там-то.! Но проходит 15, двадцать, тридцать минут, и никто ничего похожего не объявляет. Мне становится тревожно, очень тревожно. Но я собираю волю в кулак, достаю из сумочки листок, который мне дал Андрей и решительно выхожу на улицу. Машин тоже нет. Все разъехались…, а следующий самолёт не скоро. Нет, вот слева притулилась одна грязная таксишка. Я подхожу. За рулём ссутулился мужичок в кожаной кепке и тулупе. Я стучу. Он приоткрывает дверцу.

– Простите, Вы отвезёте меня вот по этому адресу?

И я протягиваю ему Андреев листок. – Сколько дашь? – не глядя на меня, цедит он сквозь зубы.

– Не знаю… Ну, сто пятьдесят… Я ведь действительно не знаю ни здешних расценок, ни как далеко мне ехать. Впрочем, приезжающих на этом ловят таксисты во всех городах нашей необъятной родины.

– Двести пятьдесят, процедил он. – Хорошо, – говорю я и сажусь в машину. А какой у меня, собственно, выход? Да никакого.

Он трогается. Едем, молчим. Едем по шоссе. Скоро справа начинают появляться дома, в основном, пятиэтажки, изредка девятиэтажки.

«Ну вот и хорошо, – думаю я, – значит, скоро приедем.» Это я себя так ласково успокаиваю.

Не успела я подумать, как он резко разворачивает налево, и дорога, по которой мы едем, начинает врезаться в лес.

– А почему мы едем не в город? – спрашиваю я, тревожно повышая голос.

– Ехать далеко, – спокойно сказал он, – комбинат на другом конце города. В центре большое движение, в объезд будет быстрее.

Меня это объяснение как-то не успокоило. Сердце стало биться учащённо. А что мне делать? Какой выход? Никакого. Едем, молчим. Справа лес, слева лес. И никакого просвета. «Господи, пронеси, господи, помоги», – начинаю я мысленно судорожно молиться. Это уже паника. А какой у меня выход? Выброситься на ходу из машины?

Так он даст задний ход и через минуту заберёт меня обратно в машину, если я ему зачем-то нужна. А если не нужна, и он уедет (кстати, с моей сумкой), то не обгладают ли меня потом волки. А вдруг, ничего страшного, и он действительно привезёт меня на комбинат? Такое ведь тоже возможно. Сижу, молчу. Он тоже молчит. Это странно. Обычно таксисты любознательны. А может быть, у него какие-то личные неприятности, и поэтому он так угрюм. Успокаиваю себя, как могу. Едем уже полчаса, а лес всё такой же. Ни конца, ни края. Я только открываю рот, чтобы спросить, скоро ли мы приедем, как машина начинает урчать, чихать, кашлять и двигаться резкими толчками. А потом тупо встаёт.

– Ну вот, отъездился, – спокойно цедит он и закуривает. Я достаю из сумочки свои сигареты и тоже закуриваю, стараясь казаться очень спокойной.

– Что же теперь будет? – спрашиваю я.

– Ну я простою здесь час или два, а потом какой-нибудь грузовик подберёт меня и потянет на тросе.

– А мне что делать?

– Так мы уже почти приехали. Тут если пешком, напрямик, за полчаса добежишь.

– Куда же мне бежать?

Я говорила вроде бы спокойно, но меня уже била дрожь – и от страха, и от холода. Поскольку мотор заглох, в машине стало холодно.

– А вон там впереди, видишь, налево дорожка через лес? Вот по ней прямо и беги. Да тут метров пятьсот. Всё прямо и прямо. Там и комбинат увидишь. Там, наверно, даже протоптано, так что не увязнешь в снегу.

– Ладно. Спасибо, – сказала я. Достала из кошелька стольник (ну не двести же пятьдесят за такой сомнительный сервис) и протянула ему.

– Да ладно, не надо… – сказал он неуверенно, – а вообще-то давай.

Он выхватил у меня из пальцев стольник и резким движением открыл дверцу. Я выскочила наружу, одела свою сумку через плечо и вдохнула полной грудью. Воздух был вкусный – свежий, лесной, морозный. Это придало мне сил и даже чуточку оптимизма.

– Счастливо, – сказала я.

– Тебе счастливо, – процедил он тоже как-то дружелюбно и нахохлился в своём тулупе. Я пошла решительной походкой к той дорожке, которую он мне показал. Не сказала бы, что она была сильно утоптана, я всё-таки увязала в снегу, правда, не очень глубоко, не по колено, а где-то по щиколотку. Значит, была протоптана, но её недавно замело. Хорошо, что я надела высокие сапоги на толстой подошве, а не замшевые на шпильке. Как сердце чувствовало, что нужны будут именно говнодавы. Смотрела, в основном, под ноги, а не вперёд. Если появится комбинат, я его и так увижу, а мне нужно дойти без приключений и травм. Я старалась идти быстро, чтобы поскорее добраться до цели своего приезда, а, главное, до каких-либо признаков цивилизации. Но от этой скорости я стала уставать и запыхалась. «Надо чуть-чуть передохнуть», – подумала я и остановилась, рукой откинула с лица выбившуюся прядь волос, посмотрела вперёд и… остолбенела. Примерно в ста метрах от себя я увидела огромное круглое сооружение серебристого цвета. Оно стояло на трёх подставках – «ногах» треугольной формы. Над самой широкой частью этого круглого здания располагались круглые окошечки-иллюминаторы, такие, как на теплоходах и самолётах. Это не было похоже на комбинат, но что-то знакомое напоминало. Что-то такое, что я никогда не видела, но об этом знала. «Боже, да ведь это «Летающая тарелка», НЛО!» От этой догадки меня бросило в жар и зашатало. И вдруг я увидела, что от «тарелки» в мою сторону движется какая-то тёмная фигура. Я вскрикнула от страха и стала озираться, куда бы мне сбежать. Но почти в то же мгновение меня буквально ослепил яркий, мощный луч света. Я инстинктивно зажмурилась и почувствовала лёгкий укол в область правого виска. Стало темно, и я отключилась.

Глава третья. Звездолёт

Я не знаю, через сколько времени я очнулась, видимо, не скоро. Во всяком случае, придя в себя, я долго лежала с закрытыми глазами, с трудом пытаясь припомнить, что со мной произошло и понять, где же я нахожусь. У меня было ощущение, что я пробуждаюсь от очень глубокого сна. Пробуждение было постепенным. Сначала я вообще ничего не чувствовала и очень слабо соображала. Потом я почувствовала свою спину, затылок, руки и ноги. Я поняла, что лежу на чём-то мягком. Я попыталась пошевелиться, но это оказалось бесполезным. Мои руки и ноги были зафиксированы, иными словами, прикованы, но тоже чем-то мягким, потому что при попытке движений не было больно. Я открыла глаза, но ничего не произошло. Вокруг было абсолютно темно. Я полежала немного с открытыми глазами, надеясь, что глаза привыкнут к темноте, и я увижу какие-то сумеречные очертания. Но этого не произошло, темень была непробиваемая. Одно из двух: или я ослепла, или я нахожусь в совершенно замкнутом пространстве, герметично закрытом – как в гробу. И то, и другое предположения были крайне неутешительны. Если я нахожусь в гробу, но мыслю, значит, я не умерла. Может быть, меня похоронили заживо? Замуровали? Что со мной было? Не помню ничего.

Как ни странно, несмотря на такое жалкое и странное состояние моего тела, я была совершенно спокойна. Мною не владели ни страх, ни истерика, ни паника. Я не пыталась закричать. Просто лежала и спокойно анализировала своё состояние. Здесь мягко, здесь тепло и не жарко, температура очень комфортная, воздух свежий, приятный запах. Нет, это никакой не гроб. Ещё немного полежу, и всё прояснится. И действительно, через несколько минут после того, как я пришла к этим выводам, прямо передо мной, но несколько выше (ну, примерно, как экран в кинотеатре,), отодвинулась какая-то створка, и сквозь открывшееся овальное окошко просочился свет.

Свет был тусклым, слабеньким, но, по сравнению с непроглядной мглой, в которой я только что находилась, он мне показался яркой вспышкой. Я зажмурилась, но потом стала очень постепенно приоткрывать глаза, привыкая к свету. Я освоилась и поняла, что действительно лежу в замкнутом пространстве, в какой-то капсуле, похожей на барокамеру. Ещё через несколько минут в окошке показалось лицо, а в моей барокамере сбоку зажглись маленькие лампочки, так что это лицо оказалось хорошо освещённым, и я с большим любопытством стала его рассматривать. Это был немолодой мужчина. На голове седой ёжик, резкие морщины на лбу, под глазами и возле рта. Серые, очень светлые, почти белые глаза с чёрными точками зрачков. Нормальный, благожелательный взгляд. В этом лице были только две странности – зато какие! Кожа его была зелёной. Ну не зелёной, а, скорее, оливковой. Лиц такой расцветки я не видела до этого никогда. Но, может быть, покрашен, загримирован? Это ещё могло быть. Но вот форма носа не выдерживала никаких разумных объяснений. Нос был очень длинным, имел трубчатую форму (слегка смахивал на пенис или на малюсенький слоновий хобот), а заканчивался круглой плоскостью с двумя дырочками, точь-в-точь, такой же, как у наших розовых братьев меньших, из которых мы любим приготавливать сало, шашлык, отбивные, шницеля и прочие вкусности. Всё, что я подумала про этот нос, меня так позабавило, что я не удержалась и неприлично громко расхохоталась.

– Я вижу, что Вы уже пришли в себя и даже находитесь в весёлом расположении духа, что меня радует, – услышала я приятный мужской голос, говорящий на чистейшем русском языке. Меня это удивило. К тому же показалось странным, что его губы как будто не размыкались. Откуда же лилась речь?

– Извините за мой смех, – сказала я, но я никогда не видела таких лиц, как у Вас. Это была непроизвольная реакция. На самом деле моё расположение духа никак нельзя назвать весёлым. Я не понимаю, где нахожусь. Понятия не имею, каковы Ваши намерения по отношению ко мне, не знаю, кто Вы, и, к тому же, вообще не помню, что со мной произошло.

– Постарайтесь не волноваться, – снова услышала я голос, – Вам ничего не угрожает. Я постепенно буду Вам рассказывать.

– Почему постепенно?

– Нельзя всё сразу, – уклончиво ответил он. – А теперь отдохните. Когда Вы проснётесь, я начну отвечать на Ваши вопросы. Выпейте вот это.

Сбоку открылось маленькое отверстие, и металлический рычаг просунул внутрь маленький пластиковый стаканчик с жидкостью. Что-то щёлкнуло, и моя правая рука освободилась от привязи. «А вдруг меня сейчас отравят?» – мелькнула мысль. Но я её быстро отогнала. Хотели бы убить, давно бы это сделали – я ведь полностью в их власти. Подумала «в их», будучи отчего-то уверенной, что этот носатик здесь не один. Я взяла стаканчик и выпила что-то кислосладкое, отдалённо напоминающее разбавленный гранатовый сок. Свернула стаканчик обратно в круглое отверстие рычага и тут же провалилась в глубокий сон без сновидений.

Когда я снова очнулась, почувствовала себя достаточно бодрой, хорошо помнила разговор с зелёным «носатиком» и с любопытством ждала продолжения. Ждать мне почти не пришлось – минуты через три открылось овальное окошечко, и в освещённом проёме появилось уже знакомое мне теперь лицо. А в моей капсуле в это же самое мгновение с обоих боков зажглись маленькие светильники. Я увидела, что стенки моей капсулы обтянуты бархатной тканью бордового цвета.

– Ну что ж, я готов отвечать на Ваши вопросы, – услышала я всё тот же мягкий баритон.

– Скажите, – спросила я, – каким образом Вы говорите, если Ваши губы не размыкаются?

– Это очень просто, – сказал он, – сейчас Вы поймёте.

Раздался щелчок, и я поняла, что теперь обе мои руки свободны.

– Поднимите руки к ушам.

Я послушалась и сразу нащупала на себе мягкие наушники.

– Мой голос доносится из этих наушников. Я не размыкаю рта, так как говорю с Вами мысленно на своём языке, а Вы слышите синхронный перевод. Вы точно так же можете говорить со мной мысленно, не двигая губами, а я в это время буду слышать синхронный перевод Ваших слов на мой язык.

Я оторопела от такого чуда и действительно попробовала заговорить с ним, не открывая рта.

– Как же это осуществляется? – мысленно спросила я.

– Это просто. Обратите внимание на Вашу левую руку.

Я посмотрела. На запястье был надет какой-то круглый прибор, похожий на часы.

– Что это?

– Это устройство у нас называется «бартац». С помощью него мы можем мысленно разговаривать с человеком, находящимся даже на большом расстоянии.

– Это как наши мобильные телефоны?

– Функционально похоже. Но этот прибор улавливает биоритмы. Наиболее совершенные из них запрограммированы на синхронный перевод с разных языков Земли. Если быть наиболее точным по отношению к Вашим понятиям, то «бартац» осуществляет телепатическую связь с человеком, на руке у которого такой же прибор.

И тут я всё вспомнила и всё поняла. Я вспомнила огромную серебристую «тарелку» на заснеженной равнине возле хвойного леса, я вспомнила себя, вязнущую в рыхлом снегу, и яркий луч, направленный мне прямо в лицо.

– Вы инопланетянин? – спросила я вслух дрожащим голосом. – Я нахожусь на инопланетном корабле?

– Пожалуйста, не волнуйтесь, – сказал он, не отвечая пока на мой вопрос.

Открылось справа отверстие, и мне опять просунули пластиковый стаканчик.

– Я не хочу пить и не хочу спать, я хочу, чтобы мне сказали правду! – раздражённо выкрикнула я.

– Вы не будете спать, я Вам обещаю. Выпейте, Вы только немного успокоитесь, и мы сразу будем продолжать разговор.

Я взяла стаканчик. На этот раз жидкость была похожа на малиновый кисель. Я действительно довольно быстро успокоилась. Прекратилось учащённое сердцебиение, и истерика сошла на «нет».

– Теперь я отвечу на Ваш вопрос. Мы с Вами действительно находимся на борту космического «домика». Мы – жители планеты Вырца.

После этих слов отодвинулась створка ещё одного овального окошечка, и перед моими глазами предстала освещённая карта звёздного неба. Это был Млечный путь. Точно такой же, как в моей спальне. Оказывается, Ира вместе с картиной подарила мне новую судьбу. Я вздрогнула. Он это заметил.

– Уверяю Вас, ничего фатального. Итак, это Млечный путь, наша с Вами галактика.

На экране появилась маленькая красная стрелочка, она подвигалась по небу и остановилась возле одной из звёзд.

– Это Солнце. Естественно, планеты Земля, как и других планет солнечной системы, здесь не видно. А вот это (стрелочка передвинулась к другой звезде) – Толиман, одна из звёзд Альфа Центавра. Это наше Солнце, оно у нас называется Сэрц. Наша планета Вырца немного меньше, чем Земля. Вырца находилась от Сэрц почти на таком же расстоянии, как Земля от Солнца. У нас была сходная с вашей температура воздуха и химический состав атмосферы. Поэтому на нашей планете, как и на вашей, зародилась биологическая жизнь. Орбита Вырцы вокруг Сэрц несколько меньше, чем орбита Земли. А вращение чуть быстрее. Сутки на Вырце длились не двадцать четыре часа, как у вас, а восемнадцать. Год состоял из 320 суток. В космосе мы с вами соседи. Расстояние между нашими орбитами 4,3 световых года. Согласитесь, что по космическим меркам, это очень близко. На третьей космической скорости мы летели сюда 75 земных лет, а по вырцанскому календарю – 114 лет. Средняя продолжительность жизни вырцанина была 132 года (вырцанских, разумеется), что равно 84 годам земным. Нетрудно догадаться, что молодой вырцанин, севший на космический корабль в возрасте, скажем, тридцати лет, почти не имел шансов долететь до Земли. Люди этого возраста состарились и умерли во время полёта. Долетели те, кто, садясь на корабль, были детьми, как я, например, или те, кто родились во время полёта.

Я слушала всё это и не верила своим ушам. Мне казалось, что я или читаю фантастический роман, или нахожусь в виртуальном пространстве, или вижу сон. Я зажмурила глаза, открыла их, и ничего не изменилось.

– Всё это правда, не сомневайтесь, – заверил меня зелёный космонавт, – продолжить, или Вы устали?

– Нет, я не устала. Мне просто как-то не по себе от всего услышанного.

Моё любопытство смешивалось со страхом неизвестности, но я пока боялась задать вопрос о том, что же ждёт меня в этой космической реальности.

– Спрашивайте, что Вас интересует, – любезно предложил он.

– Как к Вам обращаться? Я не знаю Вашего имени.

– Меня зовут Винц, я командир экипажа нашего космического дома. Извините, что не представился сразу. А то, что Вас зовут Жанна, я и так знаю.

– Знаете?! – и я очень удивилась.

– Конечно, Жанна Борисовна, мы многое о Вас знаем.

Я похолодела от страха и возмущения. Это что же – у них на меня досье? Они за мной следили, и я здесь не случайно?

– Жанна Борисовна, само собой, Вы здесь не случайно. Не будем же мы кого попало приглашать в гости, – прочёл Винц мои мысли.

– В гости?! – возмутилась я, – Приглашённый в гости человек идёт туда добровольно, а Вы взяли меня в плен, и не надо прикрываться сладкой демагогией.

– Да, я думаю, добровольно Вы могли и не пойти к нам. Мы не хотели так рисковать, поэтому пришлось Вас похитить.

– Тогда, может быть, Вы объясните, зачем я здесь, зачем я Вам понадобилась.

– Обязательно объясню, но несколько позже, мы к этому ещё не подошли. Если Вы будете достаточно уравновешенны, чтобы вести беседу, я готов продолжить свой рассказ.

Хорошо, продолжайте, – милостиво разрешила я, – немного смирив своё негодование. Во-первых, мне было интересно, а, во-вторых, я и так понимаю, что нахожусь в плену, так какая польза от того, что я начну скандалить.

– Я уже говорил, что планета Вырца почти в половину меньше, чем Земля. К тому же, заселена она не очень густо. Разумные существа поселились только на самых удобных почвах при наилучших климатических условиях. Планета заселена была вырцанами примерно на четверти её поверхности. Морозные полюса, пустыни, болота, горы, каменистые местности – все эти места оставались безлюдными. Разумные существа заселили лишь те пространства, где температура воздуха почти весь год +23 – +28, и только небольшая зима с температурой +10 – +15, где достаточно много воды и полезной растительности с плодами.

Население планеты по данным последней переписи, незадолго до Катастрофы, равнялось примерно двустам восьмидесяти тысячам вырцан. По вашим меркам, ничтожно мало. Вырцане, в отличие от вас – землян, все одинаковые. У нас нет различных рас, наций и языков. Мы – единый народ планеты Вырца. Цивилизация наша насчитывала четыре тысячи лет своего существования. Мы, как и вы, прошли от первобытнообщинного строя до технократической демократии. У нас были и монархия, и диктатура, но всё это в далёком прошлом. У нас было единое вырцанское государство с общими законами. Были у нас, правда, племена Кэськота, они жили обособленно, за горами Мэц, и не желали подчиняться государству, а также, насаждать у себя цивилизацию. Позднее они все погибли во время Катастрофы.

У нас достаточно богатый растительный и животный мир, хотя он в несколько сот раз менее разнообразен, чем земной.

Он на несколько секунд умолк, а во втором окошке исчезло звёздное небо, и появились иллюстрации (и рисунки, и фотографии), наглядно демонстрирующие флору и фауну планеты Вырца.

Растительность у них была довольно низкорослая, в основном, кусты, а не деревья, а листва была и зелёная, и синяя, а также каких-то промежуточных оттенков между зелёным и синим. Винц говорил мне названия растений, но их было много, и я не запоминала. Только одно растение привлекло моё особое внимание. Это был кустарник с огромными ярко розовыми цветами, между лепестками которых струились тоненькие разноцветные прожилки. Это было необыкновенно красиво. Цветок как будто переливался всеми цветами радуги. Я представила себе, как это здорово выглядело, когда ветер полыхал лепестки. Впрочем, я ведь не знаю, был ли у них ветер.

– Этот кустарник называется Ленценза. Мы взяли отростки этого растения с собой, и, к счастью, он прижился, не погиб и продолжает цвести здесь, на корабле. Раз он Вам так понравился, я Вам этот цветок подарю.

Винц отвернулся от моего окошка и что-то сказал на своём языке. Примерно через две минуты он открыл окошко и протянул мне цветок. Я увидела его руку. Это была совершенно человеческая рука, только зелёного цвета. Рука немолодого мужчины, одетого в тёмно-синий комбинезон. Ткань напоминала синтетический трикотаж. На среднем пальце его правой руки было интересное кольцо – тёмного золота с красноватым оттенком и причудливым чёрным орнаментом. Я приняла цветок из его руки, не дотронувшись до неё, хотя мне было бы интересно пощупать, какова его кожа. Я взяла этот удивительный цветок в руку и долго не могла им налюбоваться. Цветок был на тонком, но очень крепком стебле, а сам по величине напоминал небольшой арбуз. Удивительная гамма красок сочно переливалась даже при скромном освещении моей капсулы. Каждый лепесток, а их на цветке было очень много, имел тоненький ободок контрастного цвета. По-моему, они вообще не повторялись, все были разные. Бежевый, тёмно-коричневый, лимонный, фиолетовый, белый, изумрудный, серый, алый, чёрный, тёмно-синий, нежно голубой, лазурный, салатный, оранжевый и… Список можно было бы продолжить бесконечно, если бы только удалось к каждому из оттенков подобрать слово. К тому же, цветок издавал нежный, но достаточно сильный аромат, отдалённо напоминавший запах жасмина.

– Надо поставить его в воду, – сказала я, – будет жаль, если он завянет.

– Он не завянет, – ответил Винц, – он особым образом привит, и в течение месяца после отделения от куста может сохранять свежесть. А после этого срока его можно будет снова подсадить на куст.

– Грандиозно! – вырвалось у меня восхищение. – Спасибо.

– Пожалуйста, – ответил Винц и продолжил моё ознакомление с природой Вырцы.

С животными у них было весьма своеобразно. Все хищники были ярко красного цвета. Я была очень удивлена и спросила, почему они имеют такой заметный окрас. Винц объяснил, что когда преследуемое животное видит красного хищника, оно оказывается буквально парализованным от страха, животное в шоке и некоторое время не может двигаться. Это даёт хищнику возможность его настигнуть.

– Вы знаете, – сказал Винц, – мы боялись, что Вы можете испытывать похожий шок, увидев меня или кого-нибудь из моих коллег. И я счастлив, что этого не произошло – у Вас очень крепкая нервная система. Правда, мы дали Вам сильное успокоительное. Итак, продолжим.

Он показывал мне красного волка – Хынцавра, красного Дракона – Вранцавра. У Дракона, как и положено, три головы. Причём с разноцветными языками. Красный Лев с ярко жёлтой гривой. Красный Непонятно – Кто с огромной пастью, в которой торчали по три ряда зубов в каждой челюсти. Красные Звинцеры – маленькие кругломордые хищники с острыми клыками. Были и какие-то другие – всех не помню.

А травоядные были синенькими, причём разных оттенков. Первым делом мне показали милое семейство свиней. Большой тёмно-синий боров, малюсенький светло-голубой поросёнок и довольно внушительных размеров свиноматка с короткой мягкой шерстью цвета морской волны. Они стояли на фото рядом, как будто позировали, причём поросёночек в середине, между родителями, у них под ногами. Они гордо смотрели вперёд, прямо в объектив, и были настолько вызывающе забавны, что я расхохоталась, и смеялась довольно долго.

– Что мне в Вас нравится, – сказал Винц, когда я прохохоталась, – это то, что Вы в стрессовой ситуации не теряете непосредственность восприятия.

«Ого, – подумала я, – какая изысканная фраза! Интересно, как это звучит по-вырцански.»

– Я ждал чего угодно: истерик, слёз, попыток разломать капсулу, требований позвонить домой, вызвать сюда адвоката, и тому подобной чуши. Вместо всего этого Вы спокойно и с интересом рассматриваете наших зверюшек. Я просто восхищён и Вашим интеллектом, и Вашим самообладанием.

Не скрою, мне было приятно это услышать. Не только потому, что это комплимент, а ещё потому, что между нами завязываются контакты. Я для него не просто подопытный кролик с планеты Земля, а личность, которую он способен уважать. Это вселяло надежду на какой-либо благополучный исход моего приключения.

Далее на экране последовательно появлялись голубые коровы с синими пятнами, лошади различных оттенков синего цвета, зебра в сине-голубую полоску, длинношёрстые синие козы, голубенькие бараны и овечки. По деревьям скакали василького цвета белки, под деревьями бегали светло-синие зайцы, а также ежи с синими иголками и голубым брюшком. Птицы были зелёными, как и люди, а вот рыбы, как и у нас, вполне разноцветными. Насекомые были жёлтыми или розовыми. За ними охотились бордовые лягушки. Словом, цветовая гамма их фауны была очень оригинальна.

– А собаки и кошки у вас есть? – поинтересовалась я.

– Конечно, есть, – ответил Винц.

На экране появилось великое множество собачьих пород. Крупные, сторожевые, имели цвет, близкий к коричневому, а декоративные породы изощрялись в различных оттенках красного и розового цвета. Пудели и болонки были, конечно, розовыми. Эрдельтерьер – малиновый, и так далее. Я называю наши породы по аналогии. На самом деле, они похожи, но не совсем. Некоторые породы никаким образом не походили ни на одну из наших пород, тем не менее, было понятно, что это собаки. Пёсик, похожий на наших кокер – спаниелей был ярко оранжевого цвета. Весёленькая у них планета. Потом появились кошки. Разные. В основном, малиновые, бордовые, вишнёвые, розовые, кремовые. Я, как давняя поклонница этих животных, была просто очарована их окрасом и нежной шерстью.

– Раз они Вам так нравятся, – вдохновился Винц, – то могу прямо сейчас познакомить с живым экземпляром.

– Конечно, конечно! – обрадовалась я. «Раз на борту есть кошка, то, опять же, не всё потеряно. Как это мило, по-домашнему».

Прошло минут десять, прежде чем появилась кошка, за это время я успела Винцу рассказать немного о повадках моего Семён Семёныча. И вот, наконец, Винцу подали это создание, которое только что удалось отловить. Он просунул её в моё окошко, но продолжал держать в руках. Я думаю, чтобы она меня не цапнула, потому что кошка громко возмущалась и выпускала красные коготки. Это было очаровательное малиновое создание, похожее на наших персов, с длинной шерстью и слегка приплюснутой мордочкой. Я чуть-чуть погладила по голове – шерсть была нежнейшая.

– Её зовут Мрэцутка, – сказал Винц, убирая кошку и отдавая её кому-то, оставшемуся «за кадром».

– Ну что, продолжим? – спросил Винц.

– Вы знаете, зверюшки мне немного поднадоели, расскажите что-нибудь о жизни людей.

Лицо Винца как будто затуманилось грустью. Он немного задумался, потом вздохнул. Казалось, он не знает, с чего начать этот разговор. Я насторожилась – что тут не так?

– Жизнь вырцан была очень похожа на жизнь землян. Рождались, учились. Работали, влюблялись, женились, растили детей. Всё то же, что и у вас на Земле. У вас, кстати, всё гораздо более разнообразно и экзотично. У вас разные страны, культуры, языки, традиции. А у нас всё почти одинаково. Небольшая разница между крупными и мелкими городами. Деревень у нас не было вообще. Поля, огороды, оранжереи и фермы расположены вокруг мелких городов, и люди там просто работают. В смысле, работали, – поправился он.

– Почему в прошедшем времени? – спросила я, уже смутно догадываясь о причинах грусти капитана Винца.

– Потому что это всё в прошлом, – ответил он, глядя мне прямо в глаза, – планеты Вырца больше не существует. Пятьдесят восемь лет назад по земному летоисчислению произошла Огромная Космическая Катастрофа. Гигантская комета на третьей космической скорости врезалась в Вырцу, произошёл ужасный взрыв, и планета разлетелась на куски. Винц явно страдал, говоря это. Его голубые глаза почти побелели от горя.

– Простите, я понимаю, какая это трагедия. Вы остались без дома, без родины. А как удалось спастись вырцанам?

– Спаслись далеко не все. Вырцане узнали о приближении кометы за двадцать лет до Катастрофы. Учёные быстро поняли, что столкновения не избежать. Собрался экстренный Всевырцанский Учёный Конгресс. Это произошло в главном Дворце Конгрессов в нашей столице Йецы. Посмотрите.

Во втором окошке показалась фотография. Городской пейзаж. Круглые белые дома с овальными окнами. Похоже, ничего с углами они не любили. Красивый город – круглые дома разной высоты с украшениями, балкончиками и лесенками. Мощёные розовым камнем (похожим на туф) улицы, по обочинам которых росли синие и зелёные кустарники и цветы. Рядом с домами шли пешеходы в костюмах спортивного типа, в основном, светлых тонов. По проезжей части ехали автомобили совершенно не похожие на наши. Маленькие, в форме жучков, божьих коровок с разноцветным раскрасом. А средние и крупные напоминали гигантских черепах. Интересно, какое расположение кресел в салоне. Впрочем, этого всего уже нет – не существует. Как жаль! Потом картинка сменилась. Я увидела крупный план величественного круглого небоскрёба с зеркальными окнами разной формы. Красивая широкая лестница с резными перилами вела к главному входу в здание. Огромная дверь была инкрустирована цветными блестящими пластинами типа мозаики, а над дверью во всю высоту этого огромного здания тянулись витражи. В центре крыши этого здания располагалась терраса с искусственным садом, в котором росли ровно подстриженные кустарники с цветами. Между кустами стояли скамеечки. По бокам крыши были установлены антенны, каждая из которых имела причудливую форму. Во всяком случае, среди наших антенн, я таких аналогов не встречала.

– Это здание Правительства и Конгрессов в центре Йецы, – сообщил мне Винц.

Потом фотография сменилась, и я увидела круглый, очень большой конференц-зал, где маленькие креслица были расположены полукруглым амфитеатром, и в центре этого полукруга высилась трибуна. Всё это очень похоже на наше. По-видимому, мышление вырцан практически не отличалось от мышления жителей Земли. Разницу я увидела лишь в форме автомобилей, а любовь к круглому и овальному затмевала все другие геометрические формы.

Действительно, Винц был прав – на нашей Земле всё гораздо более экзотично. Я мысленно представила себе поочерёдно то блестящих шоколадных африканцев с яркими бусами на шее и запястьях, бьющих в свои там-тамы, то узкоглазых эскимосов в меховых шубах и унтах рядом с оленьими упряжками, то белокурых скандинавов и прибалтийцев с их крупными подбородками, неторопливой речью и мягкой голубизной глаз, то воинственных японцев с мечами самураев и их хрупких жён с кукольными личиками, одетых в красочные, а то и в снежно-белые кимоно, и бедуинов на верблюдах, и восточный базар, и узбеков в ярких халатах с тюбетейками, пальцами зачерпывающих плов, и цыган с из горящими чёрными очами, монистами и гортанным страстным пением, и индусов в чалмах с их загадочной йогой и верой в реинкарнацию. И это только те обряды и костюмы, какие всплыли в моём мозгу в первое мгновенье, а если по-настоящему перечислять все существующие на нашей планете соцветие культур, одежд, языков, верований, традиций – этого занятия, наверно, хватило бы на год с лишним. А даже если не трогать этнографические корни и представить себе современные мегаполисы западных, и восточных стран, современных французов, немцев, голландцев, японцев, американцев и прочих людей планеты в европейской одежде, да ещё и за рулём какого-нибудь фольксвагена – всё равно они будут очень разными.

Да уж, по сравнению с нами, зелёненькие вырцане с их пятачками на длинных носах казались мне какими-то пресноватенькими. Впрочем, может быть, это только первое впечатление. Но ведь именно оно обычно не обманывает.

Я как-то прониклась гордостью за своих однопланетян. Винц, конечно, сразу прочёл мои мысли и, видимо, обидевшись за свою планету и своих соотечественников как-то странно выпалил:

– Зато мы никогда не убивали себе подобных!

Он сказал это и посмотрел на меня с вызовом.

– Неужели? – удивилась я. – Так не бывает. То есть, так должно было бы быть. Любая наша религия запрещает убийства. Но на самом деле – так не бывает.

– Ваши религии хоть формально и запрещали убийства, призывали к физическому уничтожению иноверцев или насильно обращали в свою веру. Насилие – вот что всегда руководило человечеством. Вы почему-то не можете без порабощения, без навязывания своего мнения другим, без уничтожения тех, кто вам не нравится. У нас, за всё время существования планеты Вырца, ни один вырцанин не убил другого. Только если совершенно случайно, по неосторожности. И это наказывается суровейшим образом. А люди, натворившие такое, полны самого искреннего раскаяния.

– И что, у вас действительно не было войн? – с большим сомнением спросила я.

– Никогда не было, – гордо ответил Винц.

– Неужели никогда не было конфликтов? – ещё больше усомнилась я.

– Конфликты были, но они всегда решались мирным путём за столом переговоров. Обычно побеждало мнение большинства, а меньшинство вынуждено было подчиниться. Таковы правила. Их никто никогда не нарушал. Никому и в голову не приходило доказывать свою правоту насилием. У нас вообще нет оружия. Нам пришлось изобрести только средства космической защиты. Но применять их нам пока не приходилось, очень надеюсь, что и не придётся.

Винц говорил с некоторым запалом, очевидно, это больная для него тема. Он даже, видимо, невольно, стал говорить вслух. Я видела, как шевелились его губы, причём шевелились достаточно быстро, то есть, речь его была весьма возбуждённой, а глаза снова стали почти белыми. И тут я увидела, что шевелились не только губы, ходуном ходил в разные стороны его крупный нос. Винц почти что «вилял» носом, как собаки виляют хвостом. Но в данном случае скорее подходила аналогия с кошками. Когда они недовольны, то хвост бьётся из стороны в сторону. Когда кошки довольны или ждут чего-то приятного, то хвост задирается вверх. А когда обижаются, то хвост опускается вниз. Впоследствии я неоднократно убеждалась, что нос вырцанина производит точно такие же движения в сходных ситуациях. И мне стало понятно, зачем им нужны такие длинные носы – они с помощью носов выражали свои эмоции, так же, как звери с помощью хвостов.

– Вся ваша история, – продолжал Винц, говоря с некоторым пафосом, – это сплошная кровавая бойня. – Нам пришлось в школах снять уроки по истории земной цивилизации, потому что наши дети, изучая вашу историю, горько плакали от страха, и мы стали бояться за их психическое здоровье. Хотя у нас было очень мало психических заболеваний на душу населения. В основном это были случаи врождённых генетических нарушений. Вырцане – очень уравновешенные люди. Вывести нас из равновесия может только воспоминание о Катастрофе или разговор о вашей истории или политике. Что сейчас, собственно, и происходит, поэтому я взволнован.

– Согласитесь, – опять продолжил он после некоторой паузы, – что ежедневно, если не ежеминутно, на Земле хоть в каком-нибудь её уголке происходят военные действия. Я не говорю уже о единичных преступлениях человека против человека – грабежах, убийствах, криминальных разборках. Это у вас творится постоянно. В вас, землянах, сидит ген насилия. История всех стран у вас на этом построена. Кровавый путь к власти, кровавый способ удержания власти, кровавый синдром смены власти.

В семье у вас жена может убить мужа, а муж – жену, бывают даже изуверские случаи, когда дети убивают родителей. Посмотрев вашу криминальную хронику (а мы смотрим ваши телепрограммы), некоторые вырцане падают в обморок. А ужасы Второй мировой войны с массовыми уничтожениями людей в лагерях смерти. А бомбёжки мирных городов, а атомные бомбы, сброшенные на Японию, а терроризм, достигший сейчас гигантских размеров на вашей планете! Да что вам не живётся-то спокойно?!

Солнце светит, вода журчит, еда есть. Из космоса пока вам ничего не угрожает. Экология – вот что важно. Многие ваши это, конечно, понимают. Но далеко не все. Всё остальное чушь!

Но ваши люди в большинстве злы и невежественны, а политики корыстны. На Земле всё время полыхают пожары. Люди кричат от боли и страха, дети плачут. Какая несчастная планета! Из-за этого мы до сих пор не спускаемся на Землю (только эпизодически и тайно), мы просто боимся. Вы же понимаете, Жанна Борисовна, что реакция землян на наше появление может быть очень неоднозначной.

Мне стало неловко и даже стыдно. Как представительница Земли, я чувствовала свою ответственность за всё то зло, которое происходило, происходит и ещё может произойти на моей планете.

Однако (о проза жизни!), наряду со столь серьёзными размышлениями и переживаниями, я почувствовала, что мне настоятельно требовалось посетить какой-нибудь санузел. Но не могла же я после такого серьёзного, страстного и даже трагического монолога Винца тут же спросить про туалет. Надо сначала что-то сказать, как-то закруглить этот разговор. А, собственно, что я могу ему ответить. Винц был прав. Но не во всём. Разве на Земле только зло? Сколько красоты, добра, любви! Искусство, наконец! А если бы не было зла, кто бы ценил добро? Это длинный философский разговор, а мне сейчас как-то не до него. Я едва успела об этом подумать, как Винц уже отреагировал.

– Мы действительно позднее продолжим этот непростой разговор, а сейчас Вас проводят туда, куда Вам нужно.

Крышка капсулы отъехала наверх, и я увидела помещение, в котором мы находились. Большая овальная комната, стены, потолок и пол которой плавно переходят друг в друга. Кругом мягкое сукно зелёного цвета чуть темнее, чем кожа Винца. Множество маленьких встроенных светильников казались светлячками и создавали в комнате неяркий струящийся свет, который окутывал помещение со всех сторон сплетающимися лучами. Непривычное освещение.

Винц протянул мне руку, и я с его помощью, встала и, перешагнув барьер капсулы, оказалась в комнате. Тут я, наконец, обратила внимание и на себя. Я увидела, что моей одежды на мне нет. Я была облачена в комбинезон бордового цвета, плотно облегавший фигуру. Он был очень тонкий и мягкий, и мне казалось, что под ним ничего нет.

– А где моя одежда? – спросила я с некоторой тревогой.

– Вы её получите, как только она пройдёт полную дезинфекцию. Нам здесь земные микробы не нужны.

Мне стало как-то не по себе от зародыша одной мысли, и чтобы этот зародыш не успел родиться, я торопливо спросила:

– Здесь есть женщины? Кто меня переодевал?

Видимо, тон моего вопроса был настолько гневен, что Винц явно смутился, мне даже казалось, что он покраснел, хотя определить это сложно – ведь он зелёный. Его смущение доказывало… что он правильно воспринял не только смысл моей интонации, но и поймал зародыш моей мысли, и этот зародыш в его мозгу уже начал развиваться.

– Вас переодевала Дарценна, это единственная женщина в нашем экипаже. Как раз она Вас сейчас проводит. Винц нажал кнопочку на боковой стене. Кусок стены, который оказался дверью, плавно отъехал в сторону, обнажив овальный выход из комнаты.

– Прошу Вас, – сказал Винц, протягивая руку к этому проёму. Я вышла, ожидая увидеть какой-нибудь узкий тёмный коридор, но была приятно удивлена, когда оказалась в довольно просторном, ярко освещённом, да к тому же, вызывающе оранжевом помещении. Я обернулась, чтобы задать Винцу очередной вопрос, но стена за мной уже сомкнулась, и Винца не было, он остался в зелёной комнате. Когда я снова повернула голову, рядом со мной уже стояла женщина в светло-сером комбинезоне. Она была ниже меня почти на голову, и у неё были ярко голубые глаза, смотревшие на меня с настороженным любопытством. У неё были седоватые волосы, собранные сзади в пучок, морщинки на лбу, вокруг глаз и даже на щеках. По земным представлениям я бы дала ей лет 60–65. Она была худощава, держалась прямо и имела очень хорошую для такого возраста фигуру. Её талия была подчёркнута тонким чёрным ремешком и сделала бы честь любой нашей топ-модели, грудь прекрасной формы, причём под комбинезоном явно был бюстгальтер. Я даже позавидовала: в таком возрасте иметь такую фигуру – об этом можно только мечтать. У меня уже сейчас похуже. «Когда вернусь домой, обязательно снова возьму абонемент в фитнес – клуб.» И тут меня пронзила остриём очевидная мысль, которая до той минуты ещё не успела меня посетить: «А вернусь ли я домой?» Мне стало страшно, и я тут же запретила себе об этом думать, чтобы не впадать в панику.

– Здравствуйте, – сказала я, чуть-чуть улыбнувшись.

Её зелёный нос с пятачком на конце (кстати, он был существенно короче, чем у Винца) приветливо вздёрнулся вверх.

– Кацл, – сказала она негромко, но отчётливо, (Приятный голос, скорее низкий, чем высокий) и жестом пригласила меня последовать за ней. Я поняла, что между нами нет телепатической связи и, тем более, синхронного перевода с вырцанского на русский. Я пошла за ней по этому весёлому оранжевому коридору, где, на равномерном расстоянии висели светильники причудливой формы, которые явно не только освещали, но и украшали помещение. Дарценна подвела меня к овальной двери, на которой был белый кружочек с чёрной женской фигуркой. Надо же – никакой оригинальности! Всё как на Земле.

Я вошла в кругленький санузел. К моему глубокому удивлению, там было только мягкое пологое кресло со светло-зелёной обивкой в цвет кожи вырцан. Рядом стоял круглый серебристый столик. Это было очень странно. Правда, одна туалетная принадлежность всё же была – на стене висел рулончик туалетной бумаги. В сочетании со всем остальным он здесь казался неуместным. Я поискала какие-нибудь кнопки, рычаги, подёргала кресло – бесполезно. Превращаться в унитаз оно никак не хотело. Отчаяние нарастало. Рулончик весело белел и насмехался над моей проблемой. Я уже шагнула к двери, чтобы позвать Дарценну, потом передумала – мне было бы неприятно в этой ситуации объясняться с ней жестами. В изнеможении я опустилась на кресло, прикрыла глаза и почувствовала, как сиденье подо мной как бы растворяется. Я вскочила, но почти ничего не успела заметить: тончайшая полоска, и ворс снова сомкнулся. «Да, вот это чудеса!» – подумала я и занялась своим комбинезоном. В поисках застёжек я случайно нажала пальцем на то место, где у меня был пупок. Немедленно брюки отделились от лифа и как будто сами собой освободили нужную часть тела. Я снова плюхнулась в кресло и через минуту была абсолютно счастлива. Из стены тут же выехал ящичек для использованной туалетной бумаги. Из другой стены на уровне моих рук выехал умывальник. Жидкое мыло, тёплая водичка – как это приятно было осязать! Я почувствовала себя совершенно в своей тарелке – как будто я действительно в командировке, в гостиничном номере. Я приподняла глаза. И мне навстречу из стены выехало бумажное полотенце, а рядом с ним выскочило зеркало. Я стала себя разглядывать – ничегошеньки не изменилось. И этот бордовый инопланетный комбинезон мне очень к лицу. Глаза большие, серые, вид отдохнувший, и макияж не размазался. Надо бы попросить зубную щётку.

Я вышла. Дарценна ждала меня с каким-то скучающим и обречённым видом. Она молча повернулась и пошла по коридору, я за ней. Я думала, что она приведёт меня снова в зелёную комнату к Винцу, но она прошла дальше, остановилась, нажала на кнопочку в стене, дверь отъехала, и Дарценна жестом пригласила меня войти. Я вошла. Дверь за мной тут же приехала обратно, и я оказалась одна в новом для меня помещении. Я почувствовала растерянность – никого нет, что я тут буду делать? Может быть, это моя тюрьма, и меня в этой комнате будут держать взаперти неизвестно сколько времени. Я стала озираться и расхаживать по комнате в робкой попытке адаптироваться. Комната была такая же по габаритам и форме, как и та, в которой находилась моя капсула. Тоже круглая, потолок в ней так же плавно переходил в стенку, как стенка плавно переходила в пол. Только эта комната была не зелёной, а серой, и у меня появилось ощущение, что я нахожусь внутри валенка, настолько обивка напоминала войлок. В центре этой серой «шайбы» стоял круглый стол, на котором находились два больших монитора и два очень больших пульта с разноцветными кнопками. Когда я подошла к столу, то увидела, что вдоль противоположной стенки, практически сливаясь с ней, стоял огромный закругляющийся диван с такой же серой обивкой, как и вся комната. Я подошла к нему и увидела, что с двух сторон на диване лежали две большие подушки. Я легла на диван, опрокинув голову на одну из подушек. Она оказалась очень мягкая. И в ту же секунду из стенки на меня свалился тоненький тёмно-зелёный плед, тёплый и очень мягкий. Как комфортно! Я даже закрыла глаза и приготовилась заснуть. Но из этого ничего не вышло – видимо, я в капсуле отоспалась на несколько суток вперёд. Повалявшись некоторое время в этом мягком великолепии, я всё-таки решилась встать и продолжить обследование. Я подошла к монитору и на рядом стоящем пульте нажала самую крупную зелёную кнопку. Экран засветился, но изображения никакого не было. Тогда я нажала на соседнюю кнопку синего цвета – экран погас. Я снова нажала зелёную кнопку – экран засветился. Тогда я совершенно наугад нажала на белую кнопку, которая находилась под зелёной – на экране появился Винц. Он улыбнулся и сказал:

– Это Ваши апартаменты, отдыхайте. Завтра мы продолжим наши беседы. Если Вам что-нибудь будет нужно, нажмите жёлтую кнопку справа внизу. После этого экран погас сам собой. Я потеряла интерес к этому монитору и перешла к другому. Справа от него тоже располагался пульт. Я опять нажала крупную зелёную кнопку – экран засветился. Ну что ж, если я опять нажму теперь белую, опять появится улыбающийся Винц? Попробую. Я нажала белую кнопку, но, вопреки моему ожиданию, на экране появился другой вырцанин, помоложе, с гладкими тёмными волосами, зачёсанными набок. На носу у него были круглые очки.

– Здравствуйте, – бодро сказал вырцанин, и нос его заметно приподнялся вверх, – рад приветствовать Вас в системе обучающих и игровых программ. Если Вас интересует история, наука и культура планеты Вырца, нажмите красную кнопку. Если вас интересуют игры и кроссворды, нажмите фиолетовую кнопку, третью в четвёртом ряду. Если Вас интересуют сказки, стихи и анекдоты, нажмите голубую кнопку, вторую в пятом ряду. Спасибо за внимание. Вырцанин исчез, а на экране появилась мультипликация: разнообразные цветочки носились по экрану, складываясь то в причудливые букеты, то в узорчатые декоративные клумбы. Всё это пребывало в постоянном движении. У меня зарябило в глазах, и я нажала красную кнопку. На экране высветилось меню – тематический перечень с указанием нужной кнопки. Я быстро пробежала глазами по мелкому шрифту (всё было по-русски), потом поняла, что это не всё, и нашла колёсико, которое совершенно явно предназначалось для регулировки продвижения текста на экране. Я стала медленно крутить, и текст пополз вверх. Темы были расположены в алфавитном порядке. Когда я дошла до буквы «Я» и увидела тему № 230, «Языкознание», радости моей не было границ. Рядом с темой была указана полосатая кнопка, бело-синяя, как тельняшка. Я её довольно быстро нашла на пульте и нажала. В этом разделе тоже высветился большой перечень подразделов. Здесь меня прежде всего интересовал вырцанский алфавит и грамматика, а потом русско-вырцанский словарь. Всё это там было. Я мысленно возликовала. Этим занятием я была обеспечена надолго, поэтому решила сесть. Пошарив глазами вокруг себя, я, наконец, обнаружила под столом несколько серых пуфиков. Их трудно было заметить, так как они, как и диван, совершенно сливались с полом и стенами. Я выдвинула пуфик и села вплотную к монитору. Честно говоря, в кресле было бы удобнее, но и это неплохо. К тому же, я ногой ощущала педаль, которая, как оказалось, регулировала высоту пуфика. Тогда я немного «попедалировала», чтобы опустить сидение ниже, так мне было удобнее, и погрузилась в монитор. Часа четыре примерно мне хватило, чтобы получить весьма сносные представления о вырцанском языке. Он был предельно прост. Ни артиклей, ни склонений, ни спряжений. Глаголы не изменялись ни по родам, ни по временам. Будущее и прошедшее время обозначались специальными словами. Местоимения были женского и мужского рода, причём «я» и «ты» тоже имели мужской и женский род. Среднего рода в вырцанском языке не было вообще. Короче, язык был прост до примитивности. Я, конечно, не выучила его сразу весь, но это было вопросом нескольких дней. С моим опытом и с моей профессиональной памятью овладение таким лёгким языком не представляло для меня никакой проблемы. Я не знала, зачем мне это нужно, ведь мы легко общались с помощью этих наручных «телепаток», но, во-первых, мне было просто интересно, а, во-вторых, я чувствовала, что мне это знание обязательно пригодится. Но пока что я утомилась и решила оставить следующий этап обучения на завтра. Я потянулась, чтобы размять затёкшие плечи и спину, потом попыталась откинуться на спинку и чуть не упала. Это же пуфик, как я забыла! Тут я вспомнила, что Винц разрешил обращаться с вопросами и просьбами. Я перешла к другому монитору и нажала сначала красную кнопку (экран загорелся), потом жёлтую. На экране появился Винц.

– Внимательно Вас слушаю, Жанна Борисовна!

– Уважаемый Винц, у меня к Вам, по крайней мере, три вопроса. Первый: почему вся комната и весь интерьер выдержаны в одном цвете и даже в одном материале?

– Отвечаю, – сказал Винц, улыбнувшись, – эта комната, по своему предназначению, рабочий кабинет. А наши психологи считают, что интерьер должен быть предельно прост и однотонен, чтобы ничто не отвлекало от работы.

– Коль скоро Вы поселили меня в рабочем кабинете, могу ли я считать, что Вы приняли меня к себе на службу?

– Ценю Ваше остроумие, – рассмеялся Винц, и его нос при этом очень смешно прыгал вверх и вниз, – видите ли, у нас здесь нет гостевой комнаты, а эти апартаменты просторны и удобны. К тому же, я не сомневался в том, что Вы с Вашей пытливостью и трудоспособностью не будете только валяться на диване, а обязательно найдёте себе дело, и, как видите, я не ошибся.

– Спасибо. Вопрос второй: есть ли здесь принтер, и можно ли им воспользоваться?

– Справа от Вас под поверхностью стола находится большой ящик. На нём кнопка. Нажмите её, и Вы получите то, что Вам нужно.

Я нажала кнопку, ящик выехал наружу. В нём находился небольшой принтер, а вдоль бортика боком лежала прозрачная папка с бумагой.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Сиреневая кнопка на пульте – вывод на принтер. Ещё есть вопросы?

– Да. Скажите, можно мне утром получить зубную щётку и пасту?

– Разумеется. Утром у нас подъём в 7–30. Вы услышите сигнал. Встанете, потом нажмёте зелёную кнопку над диваном. Придёт Дарценна, принесёт Вам зубную щётку, пасту, полотенце и проводит Вас в туалет, а затем проводит в столовую, где мы все завтракаем. Ещё вопросы есть?

– Конечно, есть. Я бы хотела получить постельное бельё и какое-нибудь подобие пижамы или ночной рубашки. И мне бы хотелось снова посетить туалет. Да. И ещё. У вас здесь нет случайно традиции принимать на ночь душ?

– Да, Ваши потребности возрастают в геометрической прогрессии. Воды у нас очень мало, поэтому о душе Вы можете только мечтать. Для мытья мы используем влажные салфетки и влажные простыни со специальной пропиткой, так что, если Вам захочется сполоснуться, то Вы получите влажную простыню, полотенце и ночное бельё. Сейчас к Вам придёт Дарценна.

– Скажите, а я всегда буду ходить в туалет под конвоем?

– Нет, только первое время, пока не освоитесь.

– А скажите, надолго ли я здесь задержусь?

– Сегодня я не готов ответить на этот вопрос, – уклончиво отозвался Винц. – Спокойной ночи, до завтра.

И экран погас. Винц как будто торопился закруглить нашу беседу, пока я не атаковала его новой серией вопросов. Тогда я пересела за другой монитор и приготовилась к серии распечаток. Я надеялась унести с собой на Землю и вырцанский алфавит, и вырцанско-русский словарь. Как только я снова вошла в «Языкознание», дверь в стене «отъехала», и в комнату вошла Дарценна. У неё в руках был большой пакет, который она положила на стол. Потом она улыбнулась и жестом пригласила меня последовать за ней. Я послушно встала и вышла из комнаты в оранжевый коридор. Путешествие в туалет повторилось. Когда я вернулась в комнату, то сразу стала изучать содержимое пакета, решив, что принтером я буду пользоваться уже на следующий день. Поэтому я отключила монитор и закрыла ящик. Содержимое пакета оказалось для меня очень полезным. Я обнаружила там комплект постельного белья нежно розового цвета и точно такую же пижаму, которая состояла из кофточки свободного покроя с широкими рукавами до локтя и штанов до колен. Ещё в пакете находилась большая влажная простыня белого (как ни странно) цвета, розовое пушистое полотенце, розовые тапочки, такие же пушистые, зубная щётка в футляре и тюбик зубной пасты.

Я быстро постелила бельё, скинула свой комбинезон, предварительно оглядев комнату – нет ли тут скрытой камеры, обтёрлась влажной простынёй, потом полотенцем и, чувствуя себя весьма посвежевшей, одела пижаму и нырнула под одеяло. В то же мгновение я заснула крепким сном без сновидений.

Глава четвёртая. Вырцанские будни

Утром меня разбудил довольно резкий зуммер. Я сразу поняла, что это сигнал к подъёму. Я встала, сделала несколько гимнастических упражнений, напялила свой комбинезон и нажала зелёную кнопку. Через полминуты в комнате уже стояла Дарценна.

– Кацл, – с улыбкой сказала она.

– Доброе утро, – ответила я как можно приветливее. И мы снова отправились в традиционное путешествие. На этот раз я сжимала в руке зубную щётку и тюбик с пастой. После утреннего туалета мы пошли дальше по коридору в ту же сторону, пока не очутились в большом, ярко освещённом зале. Это была столовая. Весь интерьер этого помещения был светло-жёлтый и создавал ощущение праздника. Большие плоские светильники квадратной формы, но с закруглёнными углами, располагались вдоль стен и напоминали окна со струящимся из них солнечным светом. Почти во всю длину зала стоял стол, за которым сидели рядком вырцане. На первый взгляд, их было человек семьдесят – восемьдесят. Когда мы с Дарценной вошли в зал, все устремили на нас свои ярко голубые глаза. Я вспомнила, как меня приветствовала Дарценна, и, улыбнувшись, звонко сказала: – Кацл!

«Зелёные» заулыбались, встали со своих мест и нестройным мужским хором тоже проговорили «Кацл». Мы с Дарценной подошли к двум свободным пуфикам и сели, тогда все остальные тоже сели на свои места. Справа от меня сидела Дарценна, а слева темноволосый вырцанин средних лет. Он всё время скашивал на меня глаза, так как повернуть голову и разглядывать в упор было неловко. При этом нос у него всё время задирался выше и выше.

Прямо напротив меня сидел Винц. Он тут же начал свой молчаливый разговор. Губ он не разжимал, но я слышала его речь на русском языке.

– Рад Вас приветствовать. Надеюсь, Вы хорошо спали? Отведайте нашу пищу, думаю, она Вам понравится.

– Спасибо, – ответила я молча.

Стол, как ни странно, был пуст. Тут я заметила, что длинный стол одним концом упирается в стенку. Кусок стены отъехал наверх, и из большого отверстия на стол поплыл конвейер с тарелками. Через несколько секунд возле каждого стояла тарелка с едой, справа лежала маленькая вилка с двумя зубцами. На всех тарелках были одинаковые горки чего-то серого.

«Зелёные» дружно принялись за еду. Я тоже взяла в руки вилку, осторожно наколола серый круглый кусочек и отправила в рот. Весьма безвкусная, резино-образная пресная масса. Разжёвывая, я прикинула, что на вкус это напоминает нечто среднее между кальмаром и варёным соевым мясом.

– Что это? – мысленно спросила я у Винца.

– Это дромбика, – ответил Винц, – варёный ствол кустарника, одно из наших любимых блюд. Мы выращиваем его в оранжерее.

Я ещё немного пожевала ствол кустарника, но доесть всю порцию до конца была совершенно не в состоянии. Вырцане же опустошили свои тарелки с большим энтузиазмом. Конвейер поехал обратно. Я думала, что завтрак окончен, но никто не поднимался с места. Примерно через 5 минут конвейер приехал снова. На этот раз возле каждого остановились маленькие вазочки с чем-то розовым, ложечки и пластиковые стаканы с напитками. Сладкое суфле или мусс, вполне земной вкус. Это я съела до конца и запила чем-то кисло-сладким.

– А это понравилось? – спросил Винц.

– Да, спасибо, а это что такое было? – спросила я.

– Это мусс из плодов мунца и сок гронца.

На этом древесно-фруктовый завтрак был завершён. Все поднялись и стали медленно просачиваться в открывшуюся дверь. Нас с Дарценной вежливо пропустили. Мы пошли по коридору, и через несколько шагов меня догнал Винц.

– С Вашего позволения, я зайду к Вам минут через двадцать, и мы продолжим беседу.

– Очень хорошо, – отозвалась я, – буду Вас ждать с нетерпением.

Когда я пришла к себе в комнату, то опустилась на пуфик и почувствовала, что у меня совершенно сдали нервы. Сердце заколотилось, в висках запульсировало, и мысли бешено заскакали. Что я здесь делаю? Для чего я им нужна? Я не вижу никакой связи между своей обычной земной жизнью и этим межпланетным ковчегом. Я никогда не интересовалась ни астрономией, ни космонавтикой. А про инопланетные цивилизации я слышала только то, что они пока никем не обнаружены, и, возможно, их нет совсем. И вот, на тебе, я в гостях у каких-то зелёных пришельцев с далёкой планеты Вырца, о которой я никогда не имела никакого понятия. Наверно, я попала в какую-то аварию и лежу сейчас в коме или просто в глубоком, почти гипнотическом сне, и это всё мне снится. Это не может быть реальностью. Я зажмурила глаза и стала молиться о том, чтобы поскорее проснуться, прийти в себя, хоть бы и на больничной койке, всё равно. Должна же эта фантасмагория когда-нибудь закончиться.

Просидев так несколько минут, я вздрогнула от резкого зуммера. Открыла глаза и увидела, что над дверью мигает зелёная лампочка. Я встала, подошла к двери и услышала голос Винца.

– Можно мне войти?

– Конечно.

– Тогда нажмите зелёную кнопку справа от двери.

Я нажала кнопку и отступила назад.

Дверь отъехала в сторону, Винц вошёл.

– Давайте сядем и поговорим, – сказал он, направляясь к столу. Я пошла за ним. Мы сели на пуфики по разные стороны стола.

– Вы опять очень взволнованы, – сказал Винц, – это меня не радует.

– Меня тоже, – сказала я.

– Я отвечу на все Ваши вопросы, но в последнюю очередь на тот, который Вы хотите задать мне сейчас.

– Иными словами, Вы опять не хотите объяснить, почему я здесь нахожусь.

– Вы ещё не готовы к этому.

– Вы пугаете меня этой неизвестностью.

– Возьмите себя в руки, всё в своё время. Как видите, никто Вам не причиняет зла и не собирается этого делать, уверяю Вас.

– Вы понимаете, что у меня есть работа, родственники, друзья, деловые и просто человеческие обязанности, а Вы вырвали меня из привычной жизни. Я же пропала, исчезла, меня наверняка ищут. Может быть, думают, что я погибла.

– Не волнуйтесь, все эти проблемы разрешимы.

– Вы что, хотите мне предложить позвонить по телефону и рассказать своей сестре, начальнику, подруге, другу, что я нахожусь на инопланетном корабле?

– Нет, пока в этом нет необходимости, все думают, что Вы в командировке.

– Но я ведь оттуда ни разу не позвонила ни на работу, ни друзьям.

– Не волнуйтесь, они получали от Вас сообщения.

Я остолбенела. – Как? Вы посылаете от меня фальшивые послания? Это просто мерзко с Вашей стороны!

– Зато они не волнуются, а у Вас нет возможности с ними связаться.

Я вскочила и стала кружить по комнате.

– Давайте не будем ссориться, Вы же понимаете, что это ни к чему хорошему не ведёт. Вы попали в экстремальную ситуацию, но, согласитесь, Вам ведь интересно. Неужели Вам было бы сейчас интереснее, находиться в Сургуте в обычной командировке? Живите сегодняшним днём, извлекайте для себя максимум положительного. Вы уже узнали столько нового для себя, и ещё узнаете. Пользуйтесь тем, что подарила Вам жизнь сегодня. А домой Вы вернётесь, не беспокойтесь. Он помолчал, потом добавил: – Если, конечно, захотите.

Я вернулась на своё место. Несколько минут посидела молча, заставляя себя успокоиться и сосредоточиться.

– Мы остановились с Вами на Катастрофе. Пожалуйста, расскажите дальше.

– Хорошо. Итак, за тридцать лет до Катастрофы собрался Всевырцанский Учёный Совет, в который входили самые светлые умы нашей планеты. Совет заседал двадцать пять дней от зари до зари, и, наконец, было вынесено решение. Избежать Катастрофы было невозможно. Даже если бы мы сумели разрушить комету мощным космическим оружием, которого у нас, кстати, не было, то его обломки всё равно врезались бы в планету, протаранив её в разных точках. Это тоже была неминуемая гибель. Единственной возможностью спасения хотя бы части населения Вырцы было строительство на орбите гигантского звездолёта, этакого Ноева ковчега, который унесёт часть населения Вырцы в неведомые космические дали в поисках обитаемых или просто пригодных для жизни планет.

– Ноев ковчег? – с сомнением спросила я.

– Не удивляйтесь, мы знаем вашу Библию. Все силы и средства с того момента были брошены на осуществление этой программы. Шесть лет создавался проект звездолёта. Обсуждался, дорабатывался. Переделывался и, наконец, был закончен и утверждён. Приступили к строительству. Детали звездолёта создавались на Вырце, потом летательные аппараты выводили их на орбиту, и там астронавты монтировали их в открытом космосе. В непосредственной близости от строящегося звездолёта постоянно работала космическая станция с экипажем из двенадцати человек. Они периодически менялись. Наряду со строительством звездолёта, учёные и политики вели учёт и составляли списки тех, кто должен улететь. Было решено, что в космос отправятся ведущие специалисты во всех областях жизнедеятельности, все дети и молодые люди обоего пола до двадцати восьми лет. Это была приблизительно четвёртая часть населения планеты. Поверьте, им было очень жалко наших стариков. Но другого выхода не было. Помимо звездолёта было создано десять среднегабаритных космических домиков, в одном из которых мы с Вами сейчас находимся. Во время строительства астрономы и астронавты тщательным образом исследовали ближайший космос в поисках или населённой, или просто пригодной для жизни планеты. И когда учёные обнаружили, что в вашей солнечной системе на планете Земля (мы назвали её по-другому – Келёмца, а ваше Солнце – Дарц) есть пригодная для жизни атмосфера и явные признаки разумной цивилизации, вся Вырца ликовала. Нам есть, куда стремиться! Была тщательно просчитана траектория движения в вашу солнечную систему. Сначала мы хотели посылать на Келёмцу сигналы, но потом решили повременить и сделать это уже тогда, когда подлетим поближе и получше изучим вашу цивилизацию.

– А почему же до сих пор не посылали сигналы?

– Мы посылали, но очень немного. Так сказать, пробные. Вам же об этом неизвестно, потому что этот факт, скорей всего, секретные службы держат в строжайшей тайне. И, возможно, они ещё не сумели расшифровать наши сигналы.

– Откуда же вы так много знаете про Землю, если вы никогда не вступали в прямой контакт? Насколько я поняла, вы знаете и историю, и культуру, и науку, и политику нашей планеты, и даже создали этот замечательный прибор, который осуществляет перевод с вырцанского на русский и обратно! Я полагаю, что вы изучили и другие языки.

– Конечно, изучили. Ведь мы не знаем пока, с представителями каких стран нам придётся общаться в первую очередь. Но мы изучили, конечно, не все, а только самые значимые для культуры вашей планеты. У нас есть электронные словари английского, французского, немецкого, испанского, португальского, русского, арабского, японского языков, и сейчас дорабатывается словарь китайского языка.

А откуда мы всё это знаем, так ведь проще простого – как только мы вошли в Солнечную систему, мы стали ловить ваши радио и телесигналы, а сейчас, когда мы работаем на околоземной орбите, мы принимаем спутниковое телевидение и легко входим в интернет. Целый штат наших сотрудников с утра до вечера, с перерывом на обед и краткий ужин, сидят у компьютеров, считывая информацию и систематизируя её. Есть даже ночная смена, в которой на дежурстве трое специалистов. В этом месте его речи я почувствовала себя очень озадаченной и поспешила высказаться.

– Простите, я ничего не понимаю. Как вы можете работать на околоземной орбите и оставаться незамеченными? Это просто бред какой-то!

– Никакого бреда, – усмехнулся Винц, – у нас мощнейшая система антипеленгаторов с установкой специальных зеркал и сверхглушителей. Над этой системой наши учёные трудились ещё на Вырце и снабдили ею все наши летательные аппараты. Уверяю Вас, что нас никто не видит и не слышит до тех пор, пока мы сами этого не захотели.

– И почему вы до сих пор не захотели?

– Я уже касался этого вопроса в предыдущем нашем разговоре. Реакция землян на наше появление совершенно непредсказуема. Хотя кое-что предсказать можно, но никаких особо положительных перспектив я не вижу. Правительство той страны, на территорию которой мы высадимся, прежде всего начнёт зарабатывать на нас свои политические дивиденды. Выведают у нас все наши научные и технические достижения и тут же поставят это себе на службу. Нас начнут обследовать, исследовать и изучать. Другие страны станут переманивать нас к себе, может даже возникнуть вооружённый конфликт. А население может быть очень неблагожелательно настроено. В общем, проблем будет очень много. Нам ведь надо будет получать какой-то статус, какие-то права. Не сможем же мы вечно быть гостями. Придётся вступать в самые разнообразные отношения, вливаться в социум.

– Знаете, у нас в таких случаях говорят: «Волков бояться – в лес не ходить».

– Такая хвала авантюризму может подходить только к отдельно взятой личности, а мы из-за неверно сделанного шага можем погубить всю нацию. Так что мы не идём в лес именно потому, что боимся волков. Решение спуститься на Землю будет очень обдуманным и обоснованным. Мы сделаем это только в случае крайней необходимости.

– Но ведь скучно жить в таком замкнутом пространстве, как летающий дом.

– Но мы иначе никогда не жили. Самые старшие из нас сели в звездолёт или на этот корабль, когда были ещё маленькими детьми, остальные родились в полёте. Мы – люди космоса, мы никогда не гуляли по земле.

– Неужели страх перед неизвестностью у Вас сильнее, чем желание погулять по земле, подышать свежим воздухом, искупаться в море или хотя бы в бассейне.

– Но это чужая земля. Мы – беженцы из космоса, а кто же любит беженцев. «Здрасьте, мы пришли у вас здесь поселиться.»

Винц горько усмехнулся. Я поняла, что переубеждать его бесполезно. Именно крайний рационализм спас эту нацию от неминуемой гибели, эмоциональность в поступках им не свойственна.

– А хотите осмотреть наш летающий дом? – переключился на другую тему Винц. – Я готов быть Вашим экскурсоводом.

– Конечно, хочу, – оживилась я, – буду Вам очень благодарна.

– Тогда пойдёмте, – сказал он, поднимаясь с пуфика.

Мы вышли в коридор.

– Сейчас мы с Вами находимся на втором этаже. На первом расположены все технические службы, туда мы не пойдём. Всё самое интересное для Вас здесь, на втором этаже.

И он повёл меня по большому оранжевому коридору. Он останавливался возле каждой двери, нажимал кнопку, дверь отъезжала, и мы входили.

– Это первый компьютерный зал и библиотека, – сказал он, когда мы вошли в первое помещение. Внутри комната была светло-голубая. В стены были вмонтированы шкафы. Я поняла, что это и есть библиотека. В центре комнаты стояли столы с большими компьютерами. За ними сидели люди и работали. Их было семеро. Восьмой компьютер одиноко скучал в отключенном состоянии. Когда мы вошли, нас заметили и встали. Кацл, – прозвучало приветствие. Я улыбнулась и тоже сказала «Кацл». Вырцане были, по моим меркам, среднего возраста, где-то от пятнадцати до сорока лет. При беглом взгляде они все казались мне на одно лицо. Хорошо различала я только Винца, потому что уже довольно долго с ним общалась. Все были одеты в комбинезоны одинакового фасона, но разных цветов. После приветствия они сели и продолжили работу.

– Пойдёмте дальше, – предложил Винц, и мы вышли.

Возле следующей двери мы не остановились.

– Там комната, в которой Вы вчера проснулись, Вы её видели, и больше ничего интересного там нет.

Следующую дверь он открыл. – Это видеозал и лекторий, – сказал мой проводник, пропуская меня вперёд.

Небольшой зал с рядами кресел. Перед креслами узенькие столы. Напротив кресел большой серый экран. Винц взял со столика пульт, и экран загорелся. Седовласый вырцанин с небольшой аккуратной бородкой высветился на экране и довольно быстро заговорил по-вырцански. Моих познаний в этом новом для меня языке явно не хватило, что бы хоть что-нибудь понять в его быстрой речи. За его спиной была доска, исписанная какими-то формулами, и он время от времени туда разворачивался и водил указкой.

– Это лекция по физике, – сказал Винц и погасил экран. – Здесь у нас проходят занятия. Дети от девяти до пятнадцати лет получают общее, школьное образование. Потом два года работают в технических мастерских, а с семнадцати до двадцати трёх лет они получают специальное образование, в зависимости от их склонностей и нашей необходимости в кадрах. Мы готовим физиков, астрономов, программистов, лингвистов-переводчиков, врачей, психологов, ботаников, историков, радио-телеэлектронщиков и, сейчас это особенно важно, специалистов по изучению земной цивилизации.

– А меня Вы сюда пригласили в качестве консультанта?

– Ну-у…, – Винц явно замялся, – и это тоже. Я думаю, мы с Вами можем обговорить темы лекций, с которыми Вы выступите.

Мне показалось, что этим заявлением Винц «шаркнул в меня ножкой». То есть, Вы этого хотели, ну ладно уж, развлекитесь. Значит, не консультанта по земным проблемам он во мне видит, а кого же? Пока это остаётся вопросом. В качестве переводчика я ему не нужна. Как я понимаю, у него своих навалом. Зачем я им?

Пока я предавалась своим размышлениям, мы подошли к следующей двери.

– Здесь второй компьютерный зал, – сказал Винц.

Мы вошли в очень большое помещение. Здесь стояло, по меньшей мере, двадцать компьютеров. Работали четырнадцать человек, остальные компьютеры были выключены. Вдоль стен находилось ещё много разной аппаратуры, назначение которой было мне непонятно. Кое-какие приборы работали, они мигали, жужжали, и возле них суетились шестеро или семеро вырцан. Все были поглощены работой. Только некоторые отвлеклись и приветствовали нас кивком головы, а потом тут же вернулись к своим занятиям.

Возле следующей двери Винц остановился, как мне показалось, с некоторой торжественностью.

– А здесь мой кабинет, он же зал заседаний, – провозгласил Винц и достал из маленького кармана на груди… ключик! И этот ключик (очень похожий на наши домофонные ключи) он приложил к кнопке. «Так, – подумала я, – а в его святилище просто так не войдёшь, небось, ключик только у него, и где-нибудь ещё спрятан запасной».

Дверь отъехала, мы вошли в капитанский кабинет. Помещение такого объёма, как столовая, тоже посередине длинный стол, а возле центрального председательского места стоит внушительного размера кресло. Ну прямо трон! А над этим креслом на стене висит портрет самого Винца! Похоже, Винц чувствует себя президентом своей маленькой страны. А может быть Императором? Он поймал мой взгляд.

– Да, Вы всё правильно поняли, я не только капитан космического корабля, я исполняю обязанности главы нашего государства, республики Вырца. Еженедельно в этом кабинете собирается Большой Совет, обсуждающий и решающий все насущные вопросы. Это вроде Совета министров, но в миниатюре. В Совет входят тридцать пять человек. Все вопросы решаются голосованием, но я обладаю правом «Вето».

Кабинет был абсолютно белый. «Маленький Белый дом», – подумала я. На одной из боковых стен были вмонтированы сейфы разной величины. На каждой сейфовой дверце индивидуальная система кнопок.

– Здесь хранятся государственные тайны? – спросила я, кивнув на эту стену. Винц загадочно улыбнулся и ничего не ответил. На стене, противоположной портрету, висели большие часы с календарём.

– Скажите, а календарь вырцанский или земной?

– Конечно земной, – ответил Винц, – планета Вырца давно не существует, а мы с Вами вертимся на околоземной орбите, какой же у нас ещё может быть календарь?

– Подождите, как это вертимся? Мы что, сейчас на орбите? Мы в космосе?

– Конечно. А почему Вас это удивляет? Неужели Вы думаете, что наш космический дом до сих стоит на Земле, на том самом месте, где мы Вас забрали? Знаете ли, такой роскоши мы себе позволить не можем. Там, на Земле, нас могут обнаружить. Даже если включить все антипеленгаторы на полную мощь, мы можем быть замечены. Да и энергии на такую скрытую стоянку уходит несметное количество. Поэтому, как только мы Вас подобрали, то тут же, как это у Вас принято говорить, «сделали ноги».

Я была в шоке от услышанного.

Ничего себе – «подобрали»! «Подобрали, обогрели» или «подогрели, обобрали», – пришла в голову цитата из нашей классической комедии Эльдара Рязанова «Ирония судьбы». Если для них каждая стоянка сопряжена с массой сложностей, то вот уж размечталась, отпустят они меня домой, как же – держи карман шире! «Подобрали» – и всё теперь, летай с ними на орбите всю жизнь. Я почувствовала, как в горле появился комок, а в глазах стали щипать слёзы. «Стоп, стоп! Только не разнюниться! Опять засунут в барокамеру и будут пичкать успокоительными. Я сглотнула, шмыгнула носом и попыталась сосредоточиться. И тут меня пронзила очевидная догадка. Нет! Этого просто не может быть! Это розыгрыш! Или кино снимают фантастическое, а я им понадобилась, чтобы демонстрировать непосредственность и абсолютную веру в предлагаемые обстоятельства. И весь антураж, который я вижу, это построенные декорации на какой-нибудь киностудии. А актёры так тщательно загримированы, что это трудно распознать. Я резко развернулась к Винцу и оказалась с ним лицом к лицу почти вплотную. Мне даже захотелось пощупать его нос, чтобы убедиться в том, что накладной.

– Послушайте, Винц, или как Вас там по-настоящему, – сказала я жёстко, чтобы он понял – отпираться бесполезно, – я раскрыла весь этот розыгрыш, объяснитесь со мной, наконец, откровенно. Хватит меня обманывать, я отлично понимаю, что мы не можем быть на орбите. Я уж не такая наивная дурочка, говорите мне правду.

Лицо Винца выражало крайнее изумление, и он молчал. «Не ожидал, что я его разоблачу!» – подумала я и продолжила:

– Если бы мы были действительно на орбите, то плавали бы сейчас в состоянии невесомости! А все здесь, включая и Вас, и меня, ходят точно так же, как на Земле, с полным ощущением земного притяжения. Так что колитесь, давайте настоящую правду немедленно!

И я посмотрела на него с торжеством. Винц дослушал меня и, кажется, даже вздохнул с облегчением. Морщины на лбу разгладились, и он разулыбался. «Чему это он так возрадовался?» – удивилась теперь я.

– Милая Жанна Борисовна, успокойтесь, сейчас всё объясню.

«Опять «успокойтесь», как это мне надоело!»

– У нас здесь искусственная гравитация. Для Вас это звучит фантастически, потому что ваши физики этим не владеют, а мы умели создавать искусственное гравитационное поле уже двести лет назад, на заре вырцанской космонавтики.

Я заметно приуныла. Моё стройное умозаключение дало внушительных размеров трещину, и я оказалась в глазах Винца круглой дурой. Как же он, наверно, во мне разочарован. Или это продолжение вранья? Я засомневалась:

– Послушайте, Винц, чтобы я окончательно убедилась в том, что все Ваши слова – правда, не могли бы Вы мне предоставить доказательства?

Винц несколько секунд помолчал, потом сказал: – Будут Вам доказательства. Подойдите, пожалуйста, сюда.

И он отошёл к глухой стенке, противоположной той, на которой были сейфовые дверцы.

– Сейчас будете смотреть, – сказал он и дёрнул на себя какой-то рычаг. Три куска стены плавно отъехали вверх, обнажив три квадратных окна с закруглёнными углами. Я быстро подошла к среднему окну, взглянула вниз и увидела Землю. Именно так она выглядела на экране телевизора, когда нашу планету снимали со спутника или космического корабля, только сейчас она была гораздо красивее. Это был роскошный сказочный глобус, который медленно двигался под нами. Я стояла, как завороженная и не могла оторвать глаз от этого неописуемо прекрасного зрелища. И чем больше я смотрела, тем яснее понимала, что всё происходящее со мной – чистая правда. Я действительно в космосе на инопланетном корабле. Это было неопровержимым фактом. Я смотрела в окно, и по моим щекам текли слёзы. Это были слёзы восторга и отчаяния одновременно.

– Вам нужна помощь? – спросил Винц, видя моё состояние.

– Нет, – прошептала я, покачав головой. – Всё в порядке. Теперь я абсолютно Вам верю. Пойдёмте дальше.

И я медленно отошла от окна.

– Вы позволите мне когда-нибудь ещё посмотреть на Землю?

– Конечно, в любой момент, когда Вам этого захочется. Впрочем, я научу Вас открывать окно в Вашей комнате, и смотрите, на здоровье, сколько хотите.

С этими словами он повернул рычаг, и окна медленно стали закрываться.

Мы снова вышли в коридор. Следующая дверь привела нас в спортзал. Потом была видеотека с двумя большими мониторами и очень большим количеством стеллажей, на которых хранились диски с кинофильмами и сериалами. Были и вырцанские фильмы, но их, по сравнению с земными, крайне мало.

Когда мы снова вышли в коридор, я спросила: – А почему у вас и спортивные снаряды, и игры, и фильмы – всё земное? Я не вижу в вашем космическом доме практически ничего вырцанского.

– Странно, что Вас это удивляет. Я ведь говорил Вам, что старшие из нас покинули родную планету, когда были ещё маленькими детьми, а все остальные родились в космосе. У нас с планетой Вырца нет никаких личных ассоциаций. Кое-что, конечно, передалось по традиции от родителей, но все последние годы мы читаем ваши книги, смотрим ваше телевидение и заходим на любые сайты всемирной паутины. Так что мы уже в большой степени земляне. «Вот это да! – подумала я. – Вырцанская диаспора на околоземной орбите. Как это странно, и как это не вяжется с нашими привычными представлениями о возможностях внеземных цивилизаций. Действительно, не случись у них Катастрофы, жили бы они спокойно на своей Вырце, и триста лет ещё мы были бы им не нужны. А теперь эта Катастрофа вторглась и в мою жизнь. Зато как интересно мне будет обо всём этом рассказывать, когда вернусь домой. Или не вернусь… А если вернусь и буду рассказывать, то моя родня, скорей всего, потащит меня к психиатрам. Вот так-то, Жанна, никакого положительного КПД тебе от этого космического приключения не будет. Да и как бы действительно не свихнуться».

Тем временем мы подошли к следующей двери. – Сюда мы не пойдём, сказал Винц, – здесь больница. Чтобы её посетить, нужно облачиться в специальные стерильные костюмы и маски. Без этого сюда нельзя.

Ну что ж, нельзя так нельзя. Я не медик, профессионального интереса у меня нет. А как любой потенциальный пациент, больницы я не люблю. Следующую дверь Винц открыл без предисловий. Мы оказались с небольшой швейной мастерской. По бокам стояли манекены, облачённые в уже привычные мне комбинезоны разных цветов, а за столами сидели трое вырцан, строчивших на швейных машинках.

– А где вы берёте ткани? – поинтересовалась я. – Их тут ткут в соседнем помещении, – ответил Винц и кивнул на открытую дверь смежной комнаты. Оттуда раздавалось жужжание станков.

Один из сидящих за машинками вырцан поднялся и подошёл к нам.

– Кацл, – сказал он, подойдя. – Верст харста. Систа ум бирст.

Винц сразу перевёл. – Это Ранц, наш закройщик – стажёр. Он сказал Вам: «Возьмите, пожалуйста. Это Ваш костюм».

– Спасибо, – сказала я, очень удивившись и беря в руки мягкую серебристую вещь.

Винц перевёл Ранцу так: – Жанна карза балц. (Жанна сказала спасибо). Ранц улыбнулся и сказал: – Велц. Это было «пожалуйста». «Сегодня же сяду учить язык», – решила я, – негоже мне, профессиональному переводчику, пользоваться услугами другого толмача. Через неделю я должна свободно разговаривать по-вырцански.

– На меня специально сшили костюм? – поинтересовалась я.

– Да, – ответил Винц, – пока Вы спали, с Вас сняли мерки и за два часа сшили то, что сейчас на Вас надето. А это второй Ваш костюм. Не можете же Вы всё время ходить в одном и том же.

«Какая трогательная забота».

– А тот костюм, в котором я сюда попала, мне отдадут?

– Конечно, но позднее. Да и здесь Вам будет в нём неудобно. Носите пока этот, – он кивнул на серебристый, – Вам определённо понравится.

«В ближайшем обозримом будущем они не собираются вернуть меня на Землю, иначе не стали бы наряжать в свои комбинезоны», – сделала я безрадостный вывод.

Следующую дверь мы миновали, не останавливаясь.

– А здесь что? – спросила я. – Это комната наказаний, – ответил Винц на ходу.

– Да?! Вот это интересно.

И я остановилась. – А почему мы сюда не зайдём?

– Уверяю Вас, что это совершенно не интересно. Маленькая комната с диваном, столом и табуретом. Сюда запирают на несколько дней за некоторые провинности.

«Ага! Значит не всё так гладко в идеальной Вырцанской республике, тут есть и заключённые. Интересно, за что сидят – за воровство, убийство или инакомыслие?»

Винц ответил на мой в общем-то не обращённый к нему вопрос.

– Никаких серьёзных преступлений. В основном это касается подростков. Невыученные уроки, ложь преподавателям, неумышленная порча имущества.

– А взрослые никогда ничего противоправного не совершают?

– Было несколько случаев. Например, один рабочий по своей нерадивости испортил очень важный прибор. За это он просидел в комнате наказаний три месяца, а потом был переведён в мусорщики.

– А что ещё?

– Самый серьёзный проступок связан с медициной. В больнице умер один вырцанин из-за ошибки врача. За это доктор пробыл в комнате наказаний полгода, а потом тоже стал мусорщиком.

«Да, строго. Они живут без права на ошибку, поэтому и преступлений не совершают. Это закономерно. Их очень мало, и все на виду. В более свободном режиме они бы просто не выжили».

– А это наша гордость, – сказал Винц, открывая следующую дверь, – оранжерея, где мы выращиваем всё, что употребляем в пищу.

Это был огромный зал, очень ярко освещённый. Было очень жарко. По-моему, они там поддерживают субтропический климат. Длинными рядами произрастало роскошное ботаническое разнообразие. Между рядами сновали вырцанские ботаники. Кто-то снимал плоды, кто-то подрезал ветки, кто-то откапывал какие-то клубни, кто-то сыпал в почву подкормки. Я видела, что дел в этом растительном царстве невпроворот. Одеты ботаники были не в комбинезоны, а в очень лёгкие, из тонкой ткани, костюмы светлых тонов. Костюмы напоминали пижамы.

– Подробно об этом растительном мире Вам расскажут в следующий раз, а сейчас пойдёмте. Когда мы вышли, Винц сказал: – Дальше будет столовая, её Вы уже знаете, и, кстати, скоро обед. После столовой биохимическая лаборатория – туда мы не пойдём, а потом уже Ваша комната. Мы совершили полный круг по второму этажу. Он засунул пальцы в левый карманчик на груди и достал оттуда ключик, похожий на тот, которым он открывал свой кабинет. – Возьмите, – сказал он, протягивая мне ключик, – это ключ от Вашей комнаты. Теперь Вы можете беспрепятственно бродить по нашему Дому и возвращаться в свою комнату, когда Вам захочется. Минут через пятнадцать будет сигнал на обед. Так что, до встречи в столовой. Не заблудитесь?

– Нет, конечно. Спасибо!

Винц развернулся и пошёл в другую сторону, вероятно заспешил в свой тронный зал. Тут у меня назрел неожиданный вопрос. – Винц! – окликнула я его. Он развернулся. – Скажите, пожалуйста, а где живут вырцане, где их комнаты?

– На третьем этаже, – ответил Винц, для убедительности показав пальцем наверх, затем он снова развернулся и быстрыми шагами пошёл прочь.

Я подошла к своей комнате, открыла её, приложив ключик к кнопке. Войдя, я быстро переоделась в новый комбинезон и положила ключик от комнаты в левый карман на груди. Комбинезон мне понравился. Жаль, что в комнате нет зеркала, надо будет попросить. И тут прозвучал сигнал, призывающий мня в столовую. Я не была ещё голодна, но порядок есть порядок. Я думаю, потом отдельно кормить меня никто не будет. Когда я вошла в столовую, почти все сидели на местах, только три человека вошли после меня. Я запомнила, где сидела за завтраком, и сразу направилась на своё место, естественно, поприветствовав всех. Как и утром, «зелёненькие» подскочили со своих мест и поздоровались со мной, стоя. Потом все уселись и, ничуть не стесняясь, уставились на меня в упор. Даже когда «приехало» первое блюдо, большинство не уткнулись в тарелки, а продолжали пялиться на меня. При этом, я заметила, что у некоторых из них «пятачки» заметно посветлели и даже стали розоветь. Это было очень смешно – розовые «пятачки» на фоне зелёных щёчек. Я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. Потом схватила свою вилку и решила сосредоточиться на еде. На первое был салат из каких-то вырцанских овощей, политый растительным маслом. Видимо масло они тоже из чего-то выжимают. Салат очень вкусный. На второе были жареные коричневые непонятно что, которые сверху хрустели, а внутри были очень сочные. Никакие аналоги с земным продуктом мне в голову не пришли. На третье подали фруктовый салат – очень сладкий, там было что-то похожее на дыню и персики. На этом обед закончился. Я обратила внимание на то, что ни хлеба, ни выпечки у них не было. Значит, злаки они не выращивали и муку не мололи. Я встала из-за стола и тут только заметила, что Винца напротив меня не было – он почему-то не пришёл на обед. Видимо, занят своими неотложными государственными делами. Вырцане с розовыми носами, увидев, что я встала, нестройным хором прокричали мне «Мирц», я улыбнулась и ответила тем же. Скорей всего, это было «До свиданья».

Я отправилась в свою комнату и нажала на кнопку над диваном. Через несколько секунд явилась Дарценна, и я, ужасно кривляясь и жестикулируя, попыталась объяснить ей, что мне нужно зеркало. Сначала она стояла, открыв рот, и растерянно хлопала глазами, но, когда наконец догадалась, чего я хочу, радостно закивала головой и ушла. Через несколько минут двое вырцан вкатывали ко мне в комнату огромное зеркало овальной формы, помещённое в раму на колёсах. Поскольку я не помнила, как будет «спасибо», то улыбалась и благодарно кивала. «Зелёненькие» тоже покивали и ушли. Я ринулась к зеркалу и с первого взгляда поняла, почему вырцане пялились на меня с красными носами. Комбинезон выглядел роскошно, а если сказать ещё точнее, я в этом комбинезоне была сногсшибательна. Ткань переливалась разными оттенками при малейшем моём движении. Это блестящее великолепие приковывало взоры. Сшит он был безупречно, сидел на мне, как будто я в нём родилась, и ненавязчиво подчёркивал достоинства моей фигуры. Да, похоже, вырцанские закройщики очень расстарались – Карден, Версаче и Юдашкин могут отдыхать. Да и ткань эту, я думаю, они соткали эксклюзивно для меня. Что ж, это очень мило с их стороны. Повертевшись ещё некоторое время перед зеркалом, я отправилась к своему монитору и начала работать. Сначала я сняла на принтер краткий русско-вырцанский словарь, потом краткий вырцано-русский. Разложила вокруг себя на столике это богатство и стала учить, используя одной мне известную методику, то есть, попросту мою личную методику освоения нового языка. Часа через три я оторвалась от этого занятия и стала набирать на компьютере маленькие тематические рассказы, потом вывела их на принтер и проверила со словарём. Ошибок было не очень много. Тогда я снова их переписала и проверила со словарём. Ошибок больше не было! Тогда я стала учить их наизусть. Потом стала составлять диалоги с вопросами и ответами, тоже проверила, опять исправила и выучила наизусть. Тут я почувствовала довольно сильное утомление, пошла полежать на диване, и в этот самый момент прозвучал сигнал на ужин. На этот раз я решила не выпендриваться перед вырцанами и облачилась в свой первый комбинезон. Их реакция была уже не такой острой, но всё-таки многие из них с удовольствием на меня пялились, и носы их опять стали розоветь. «Вот раздразнила, – подумала я с сожалением, – и надо было мне этот серебристый надевать к обеду!»

Винц на этот раз сидел на своём месте напротив меня.

– Почему же Вы не надели Ваш новый наряд, – сразу спросил он, – неужели не понравился?

– Очень понравился, даже слишком, и я его надевала к обеду, только Вас на обеде почему-то не было.

– У меня оказались неотложные дела, и я перекусил прямо в кабинете. Сожалею, что не увидел Вас в новом костюме.

– Я думаю, мы видимся не в последний раз, и у меня ещё будет возможность доставить Вам такое удовольствие.

Винц широко улыбнулся с явным удовлетворением.

– Я сейчас очень интенсивно учу ваш язык и думаю, что дня через два буду сносно разговаривать. Можно будет мне с кем-нибудь из ваших переводчиков побеседовать без помощи «бартац»?

– Конечно, это будет просто прекрасно! Как только Вы будете готовы к этой беседе, дайте мне знать, и она сразу же состоится.

Тут Винц заметил розовые пятачки некоторых своих соплеменников, смутился, немного опустил нос и сказал, не открывая рта: – Не обращайте на них внимание. Это от неожиданности – скоро пройдёт.

– Да я и не обращаю внимание. Такую реакцию произвёл мой серебристый комбинезон.

Винц улыбнулся и принялся за еду.

На ужин подали что-то похожее не винегрет и фруктовый напиток. Я уже стала тосковать по хлебу и кофе, да и крепкий чёрный чай с сахаром скоро начнёт мне сниться.

После ужина я вернулась к своим занятиям и с удовольствием поняла, что усваиваю язык довольно быстро.

Следующие два дня прошли для меня в чередовании занятий и трапез. Я трудилась увлечённо и даже почти не думала о своей непонятной миссии в космосе. Сейчас мне было здесь интересно.

Глава пятая. Новые знакомства

На третий день за завтраком я сказала Винцу, что горю желанием побеседовать с кем-нибудь из его лингвистов.

– Отлично! – обрадовался Винц. – Сразу после завтрака ждите к себе гостей. «Наверно он всё-таки готовит меня в парламентарии между вырцанами и российскими властями», – не без гордости предположила я. Через пять минут после моего возвращения в комнату, в дверь позвонили. Я открыла дверь и увидела в дверном проёме троих вырцан, которые, улыбаясь и бормоча «кацл», медленно вошли.

– Велц сензац, – сказала я, что означало: «Присаживайтесь, пожалуйста».

Они радостно заулыбались и присели на пуфики напротив меня.

Старший из них, седовласый вырцанин с пышными усами, заговорил первым. Говорил он медленно, отчётливо, ясно понимая, что иначе я рискую не разобрать смысл его речи. Я же держала в руках свои словари, чтобы в случае чего-то непонятного, заглянуть в них.

– Анц перкс Минц! – представился он. (Меня зовут Минц). – Ам хантус Рэнц тэц Гинц. (Мои коллеги Рэнц и Гинц). – Анц тэц цырцы хоккос юнца зимпа вак тэц цырцы. (Мы рады, что Вы находитесь у нас).

– Анца хумнат мима, – вежливо сказала я. (Мне очень приятно).

– Юнца хоккос амс сердис сирва гикс? – спросил меня Минц. (Вам нравится наш летающий дом?)

Надо сказать, что в вырцанском языке вопросительная фраза строится как повествовательная, а в конце добавляется «гикс», и тогда понятно, что это вопрос. Впрочем, они, так же как и мы, произносят свои вопросы с соответствующей интонацией, но потом подкрепляют эту интонацию своим «гикс».

– Заж. Анца хумнат хоккос умс ирдис сирвас тэц зэмбл майс зимпасл, – ответила я. (Да. Мне очень нравится ваш летающий дом и все его обитатели).

В таком духе вежливой дипломатии довольно долго ещё продолжался наш разговор, причём только дважды я запнулась и попросила повторить свой вопрос. Это был весьма приличный результат для первой беседы, что весьма обрадовало меня и, как мне показалось, ещё больше обрадовало Минца и его более молодых коллег. Собственно, говорил только Минц, а Виц и Гинц внимательно нас слушали и кое-что записывали в свои маленькие блокнотики. Наверно это его лучшие ученики.

– Юнца хумнат линс карза Вырцас жет замп лилис, – сказал он, наконец. (Вы очень хорошо научились говорить по-вырцански за такой короткий отрезок времени. Буквально – «за маленькое время».)

А дальше он добавил медленно на чистейшем русском языке: – Если Вы не возражаете, я хочу говорить по-русски.

Я очень обрадовалась. Во-первых, разговор по-вырцански стоил мне большого напряжения, а, во-вторых, соскучилась по болтовне на родном языке. Далее он добавил:

– Спрашивайте, что Вам интересно.

И я тут же выпалила:

– Не могли бы вы объяснить мне, какая деятельность мне приготовлена на вашем летающем доме, и отпустят ли меня домой на Землю.

Минц без запинки ответил:

– Очень сожалею. Но эти вопросы не входят в мою компетенцию.

Ого, какая фраза! Видимо, он заучил её специально, будучи готовым к тому, что я задам этот вопрос. Я немного приуныла, но поняла, что такой ответ закономерен. Конечно, через голову Винца, никакая информация ко мне не просочится. Кто же из них захочет потом всю жизнь работать мусорщиком!

Тогда я стала задавать вопросы, которые явно входили в его компетенцию. Меня интересовало, как давно он изучает русский язык, какими пользовался источниками, по какой методике составлял словари, есть ли у него учебник грамматики, по какой методике они обучают школьников и студентов, и так далее, и тому подобное.

Минц отвечал подробно и с огромным удовольствием, радуясь, что имеет возможность говорить с носителем языка, изучению которого он посвятил всю свою сознательную жизнь. Когда темы языкознания и педагогики были исчерпаны, я решила задать ещё один вопрос: – Скажите, пожалуйста, уважаемый Минц, у вас есть религия?

Минц немного задумался, потом ответил: – Мы поклоняемся Высшему Космическому Разуму. У нас есть специалисты по космической философии, возможно, если захотите, Вы с ними встретитесь. Но религии в земном понимании у нас нет. У нас не было храмов, священнослужителей, священных книг и картин.

Далее Минц, а затем и его соратники, приподнялись с места.

– Большое спасибо за беседу, не будем Вас больше уставать.

– Утомлять, – поправила я. – Да, утомлять, – немного смутился он.

– И Вам большое спасибо, – сказала я. Они откланялись и ушли. А я сразу прилегла на диван, потому что действительно была утомлена беседой, и мне предстояло её ещё «переварить».

В целом я была довольна собой, но мне бы хотелось какого-нибудь неофициального общения, но как его организовать, я пока себе не представляла.

За обедом я попросила у Винца разрешение посетить библиотеку, чтобы взять себе на какое-то время вырцанские книги и фильмы. Он милостиво разрешил. И вид у него был очень довольный. Видимо, содержание нашей беседы с Минцем (я думаю, он подробно рассказал) его удовлетворило.

После обеда я отправилась в библиотеку. Там меня уже ждали. (Стало быть, Винц мгновенно отдал распоряжение.) Два улыбающихся сотрудника с задранными носами подвели меня к компьютеру и показали, как пользоваться каталогом. Я его полистала довольно бегло, потому что точно не знала, что именно мне нужно. Я выбрала две художественные книги и одну книгу по психологии. Книги были примерно столетней давности. Это меня и интересовало – о чём писали вырцане, когда жили ещё на Вырце. Кроме этого, я взяла диск с вырцанским фильмом.

Придя к себе и вооружившись словарём, я открыла первую книгу. Это была небольшая повесть под названием «Смелая вырцанка». Я читала, естественно, довольно медленно, но несмотря на это, к вечеру одолела всю книгу до конца. Героиней повести была женщина сорока лет по имени Мельдаза. Она была счастливой женой и матерью. У неё был любящий муж по имени Люмниц и трое детей: старший сын семнадцати лет и две дочки – одиннадцати и шести лет. Мельдаза была домашней хозяйкой. Первая половина книги в подробностях рассказывает о её деятельности на собственной кухне и вообще в квартире. Описание того, как она готовила пищу, убирала дом, ухаживала за детьми, а в выходные вся семья выезжала в парк покататься на речных водомобилях или в зоопитомник – полюбоваться на разных зверюшек. Это мне было очень любопытно, потому что быт несколько отличался от нашего, хотя и был очень похож. Пища готовилась в электропечах, похожих на наши микроволновки, продукты хранились в холодных шкафах, которые были встроены в кухню. Принцип их действия в книге не упоминается. Уборку она производила с помощью двух приборов: «поломой» и «стеночист», а чистка одежды производилась в специальном отделе платяного шкафа под названием «свежедуй». Самое интересное, что ни продукты, ни вещи, они не покупали. Они заказывали раз в неделю всё, что им необходимо, на базах. И всё им развозили по домам на пищемобилях и вещемобилях. Судя по всему, у них не было денег, а была тщательно спланированная распределиловка, в пределах которой каждый мог себе брать, что хочет. Модную одежду дамы заказывали по журналам или шили в ателье. Нормы потребления для каждого индивида были разные, в зависимости от того, какую должность он занимал и какой имел индекс профессионального мастерства. То есть, наличных денег не было, но и уравниловки тоже не было. В свободное время вырцане ходили в клубы по интересам, в кино, в театры и спортзалы. Героиня повести посещала танцевальный клуб и клуб семейных женщин, где у них были занятия с поварами, с психологами, врачами и педагогами и просто общение между собой. В гости друг к другу ходили очень редко, в основном, это были целевые церемониальные визиты вежливости.

Идиллия нарушается где-то в середине повести с первыми упоминаниями о грядущей Катастрофе. Выясняется, что Люмниц, поскольку он является высококвалифицированным хирургом с научным званием «Медикодум I степени», должен будет стать пассажиром строящегося звездолёта, так же и дети, так как на звездолёт брали всех детей. И только Мельдаза вынуждена остаться на Вырце в ожидании Катастрофы. Люмниц бегает по всяким инстанциям, пытаясь использовать своё влияние и связи, ввести жену в списки покидающих планету. Он пробует добыть ей высокую квалификацию повара или швеи, но ничего не выходит. Закон в этом вопросе неумолим. Лететь должны или очень ценные специалисты, или совсем молодые люди. Звездолёт не в состоянии увезти всё население планеты, даже если среди них очень достойные люди, даже если нужно разлучить мужа с женой или мать с детьми. Тогда Люмниц подаёт заявление в Главный Совет о том, что он отказывается лететь, он хочет остаться вместе с женой на Вырце и разделить её участь. Ему приходит ответ с отказом. Он слишком хороший специалист, и его присутствие на звездолёте необходимо. Он должен лечить и передавать свой опыт молодым преемникам. В преддверии Катастрофы проблема выживания нации становится основополагающей. При таком Глобальном Чрезвычайном Положении личные интересы учитываться не могут.

Мельдаза, хотя ей это и нелегко даётся, относится к решению властей с пониманием. Она старается успокоить мужа, внушить ему мысль о том, что ей будет легче на Вырце, если она знает, что муж в космосе нужен и приносит пользу. А если бы он остался с ней, она страдала бы гораздо сильнее. Она ведёт специальные переговоры с каждым из детей, постепенно подготавливая их к тому, что они расстанутся со своей мамой. Причём, щадя их психику, она внушает им, что полетит в следующую очередь на втором звездолёте, который тоже строится. И они встретятся в Космосе через несколько лет. Дети не должны догадаться о том, что их мать ждёт гибель. Мельдаза записывается в добровольную дружину по строительству и благоустройству убежищ, хотя шансов, что эти Убежища помогут людям спастись, почти нет. Но верить надо до последнего дня. Так заканчивается книга. Написана она довольно трогательно. В некоторых местах меня активно «прошибала слеза». Но в целом было понятно, что автор книги Марцен Гинц, написав эту повесть, выполнял госзаказ. «Смелая вырцанка» должна была поднять оптимистический дух населения. Это литература-агитка по типу советской прозы социалистического реализма.

Вторая книжка, которую я прочла на следующий день, была просто примитивной. Двое студентов, которые входят в бригаду проектировщиков Звездолёта, безудержно радуются своему предстоящему взлёту, несмотря на то, что знают о будущей судьбе своих родителей, остающихся на Вырце. Если «Смелой вырцанке» не чужды психологические изыскания, «Звездолётный рай» – просто сказка для умственно отсталых, во всяком случае, на мой вкус. А язык у этих двух произведений оставляет желать много лучшего, тем более, что вообще вырцанский язык очень скуден по сравнению с любым, известным мне земным языком.

После этих вырцанских «шедевров» мне безумно захотелось срочно перечитать что-нибудь из Пушкина и Гоголя. После обеда я подошла к Минцу и спросила, есть ли у них в библиотеке или в компьютере произведения нашего русского писателя Пушкина. Я бы хотела получить эту литературу, чтобы что-то перевести на вырцанский язык. Минц очень обрадовался и сказал, что произведения Пушкина я легко найду в своём компьютере, и, если мне в моей работе будет нужна его консультация, он с радостью готов мне помочь. Вернувшись в комнату, я разыскала в компьютере «Евгений Онегин» и сразу принялась за работу. Я остановилась на первой строфе:

И я тут же начала переводить эту живую, лёгкую, простую и изысканную, уникальную, необыкновенную поэтическую речь. Вот, что у меня получилось:

Я, конечно, перевела, но пока с поэзией это рядом не лежало. Я промучилась ещё часа три, пытаясь соорудить из этого подстрочника нечто рифмованное и ритмичное, но потом поняла, что вырцанский поэт из меня не получится. Я походила по комнате и решила попытать счастье с Маяковским. Вот, что у меня вышло;

Я обрадовалась. По-моему, получилось весьма сносное четверостишье, в оригинале это было:

Если мой вырцанский стишок буквально перевести на русский, то звучало бы это так:

Да, для начала недурно, Так можно вечера коротать, занимаясь стихотворными переводами. Детские стихи как-то даются мне лучше. Надо будет повспоминать Агнию Барто.

Поразмявшись немного лёгкой гимнастикой, я отправилась на ужин.

– Как Ваши успехи? – спросил меня Минц, когда мы встретились.

– Пока не очень хорошо, – призналась я, – но я буду стараться, – решила я не разочаровывать его сразу.

Когда я вернулась к себе, подумывая, не посмотреть ли мне диск с фильмом, раздался дверной звонок. Я нажала кнопку, и в дверях проёма показалась Дарценна.

– Извините, пожалуйста, – сказала она смущённо, – можно мне с Вами немного поразговаривать?

Я ужасно обрадовалась, чуть не подскочила от счастья. Я уже была почти готова заключить её в объятья и расцеловать в оливковые щёчки, но вовремя сдержалась. Ведь это то, о чём так я мечтала – возможность неформального общения.

– Конечно! Я очень, очень рада с Вами поговорить. (Естественно, наш разговор происходил на вырцанском языке, но сейчас я вспоминаю содержание беседы по-русски).

– Пойдёмте присядем, милая Дарценна, – сказала я и, взяв её под локоть, повела к дивану. Мы сели на мой мягкий, бархатный диван, повернувшись полуоборотом друг к другу. Дарценна улыбнулась, но пока молчала. То ли она хотела, чтобы я заговорила первой, то ли не знала, с чего начать. Она улыбалась, и глаза её излучали и волнение, и радость одновременно. И я решила заговорить первой.

– Мне так приятно, что Вы пришли, я ведь тут совершенно одна.

Я говорила медленно, стараясь не ошибиться. Дарценна оживилась и буквально затараторила мне в ответ.

– Как быстро Вы научились говорить по-вырцански, это просто удивительно! Я тоже совсем одна – других женщин нет на корабле.

Тут она замялась и помрачнела.

– Можно сказать, что я – последняя вырцанка.

В её глазах засветилась вселенская грусть.

– Почему так получилось? – спросила я.

– Никто точно не знает, – со вздохом сказала она. – Что-то происходит на генетическом уровне. Женщины на корабле стали умирать гораздо раньше, чем мужчины, а девочки перестали рождаться. Вот и у меня трое сыновей.

К ней опять вернулись радость и спокойствие. Глаза стали улыбаться. Она раскрыла маленькую пластиковую папку, которую держала в руках, и достала оттуда несколько фотографий. Глаза её совершенно просветлели. На фотках были три трогательные мордашки. Мальчики были, похоже, погодками. Самый маленький сидел на руках у матери – молоденькой Дарценны, совсем юной, хрупкой и очень хорошенькой, вполне по земным меркам. Если не считать, конечно, оливкового цвета кожи и маленького пятачка. Впрочем, эта деталь показалась мне даже пикантной. Во рту у пупсика была обыкновенная соска-пустышка. Кожа совсем светленькая. Почти белая. Малыш был в чепчике, из-под которого выбивался светлый чубчик. Рядом с Дарценной были ещё два карапуза, примерно двух и трёх лет. Старший из них сидел на четырёхколёсном велосипеде, а младший стоял рядом и держал в руках игрушку – синего зверька, похожего на зайца. На другой фотографии был семейный портрет – на диване сидела мама, папа и трое мальчишек – здесь они были старше, примерно младший школьный возраст. Все были в нарядных комбинезонах, а у Дарценны на голове довольно замысловатая причёска.

– Это мой день рожденья, – прокомментировала она.

Лицо мужчины показалось мне знакомым. Присмотревшись, я узнала в нём Минца, только молодого, темноволосового, подтянутого красавца.

– Господин Минц – мой муж, – с явной гордостью сказал она.

Так вот оно что! Мне сегодня повезло пообщаться с обоими супругами. Скоро мы будем дружить семьями. Тьфу, какую глупость я подумала! У меня-то нет семьи, тем более, здесь.

– А вот какими мои мальчики стали сейчас, – сказала Дарценна и протянула мне ещё три фотографии. На одной был мужчина средних лет с бородкой и в очках, очень похожий на Минца. – Это мой старший, – сказала Дарценна. – Он очень хороший физик и возглавляет отдел гравитационных систем.

На второй фотографии смеющийся вырцанин играет на струнном инструменте, похожем на гитару.

– Это мой средний, он был врачом.

– А почему был? – спросила я, как можно деликатнее.

– Да нет… он жив и здоров, ответила Дарценна. – Но с ним произошла большая неприятность. Он был хорошим врачом. Но, видимо, допустил ошибку. Он оперировал аппендицит, операция несложная, но на следующий день пациент скончался. Было назначено расследование. Комиссия определила некоторые действия доктора Халанца, моего сына, как ошибочные. Состоялось экстренное заседание Совета, который через несколько часов вынес решение дисквалифицировать Халанца как врача. Полгода он провёл в комнате наказаний, а потом стал работать мусорщиком. Это большое несчастье для нашей семьи, я очень за него переживаю. Каждые полгода он подаёт прошение о восстановлении в правах, но Совет ему отказывает.

– Сочувствую Вам, – сказала я и дотронулась до её маленькой зелёной руки, державшей фотографию сына.

– Скажите. Дарценна, а как Ваш сын сам оценивает случившееся? Он признаёт себя виновным?

– Нет, – покачала головой Дарценна, – он считал заключение комиссии ошибочным, но никак не мог это доказать.

Чтобы отвлечь Дарценну от грустных мыслей, я решила переключить разговор на другую тему.

– Скажите, милая Дарценна, а в каких условиях Вы живёте?

– У нас мужем двухкомнатные апартаменты на 3 этаже. Раньше мальчики жили с нами, а когда стали взрослыми, каждый из них получил свою отдельную комнату.

Дарценна явно оживилась, её обрадовало, что можно повернуть разговор в другое русло.

– В наших апартаментах просторный холл, санузел и две комнаты – моя и мужа, – продолжила она. – Если мне позволят, я приглашу Вас к себе.

– А почему могут не позволить? – невольно вырвалось у меня. Дарценна растерялась, глаза её как-то лихорадочно забегали, и так ничего и не ответила. Тогда я решила продолжить атаку и постараться хоть что-нибудь ещё узнать.

– Простите за любопытство, а Вы не знаете, почему меня поселили здесь, хотя все обитатели корабля живут на 3 этаже?

Это комната для гостей, – ответила она.

– И часто здесь бывают гости?

Выражение её лица вдруг утратило ту непосредственную живость, которой она меня так подкупила во время нашей доверительной и, казалось искренней и дружеской, беседы. Взгляд стал холодным и каким-то официальным. Она заговорила тихо и мягко, но тоном, не терпящим ни дальнейших расспросов, ни возражений.

– Извините меня, – сказала она, – но я не имею права отвечать на подобные вопросы.

«Что такого странного я спросила?» – мысленно изумилась я. Очевидно, этим вопросом я попыталась вторгнуться в государственные тайны. Впрочем, у меня ничего такого и в мыслях не было. Хотя, конечно, какие-либо гости на межпланетном корабле должны были предполагать важный государственный интерес к ним. Так что, я опять ляпнула, не подумав.

– Чтобы не совершить какую-нибудь ещё оплошность, предоставляю Вам, Дарценна, выбирать тему для разговора. Я постараюсь не задавать никаких глупых вопросов. Она улыбнулась, и глаза опять стали живыми и добрыми.

– Расскажите теперь о себе, – попросила она. – У Вас есть семья?

Я рассказала про дочку, немного про работу и про свою квартиру в центре Санкт-Петербурга, у метро Чернышевская. Дарценна слушала с большим интересом.

– Что такое метро? – спросила она.

– Это подземная железная дорога.

– А-а… – протянула она с таким видом, как будто поняла, но на самом деле у неё никаких ассоциаций со сказанным мною не возникло. Просто ей было стыдно в этом признаться. Тогда она переключилась на более знакомую ей тему.

– А почему Вы живёте одна? А где же Ваш муж?

– Я была замужем, но мы уже давно развелись.

На лице Дарценны читалось большое изумление. Очевидно, что у вырцан не было принято разводиться. Какая-то очень прямолинейно добропорядочная нация. Я решила пояснить. – Когда-то давно мы жили счастливо и растили вместе нашу дочку. Но потом он стал встречаться с другой женщиной. Я узнала об этом, и подала на развод.

Изумление Дарценны всё возрастало, даже рот приоткрылся, а нос стал подёргиваться то вверх, то вниз.

– А зачем же ему другая женщина, если у него уже есть жена? – удивлённо осведомилась она.

Я усмехнулась.

– Но женщин ведь много. Своя жена за много лет, очевидно, надоела, и он увлёкся другой. У нас так бывает довольно часто.

Глаза у Дарценны заметно расширились от крайнего удивления, и брови поползли наверх.

– Более того, – продолжила я, чтобы уж окончательно сбить с толку эту милую вырцанку, – у нас нередко и женщина может увлечься каким-нибудь другим мужчиной, кроме мужа.

Это её совершенно доканало.

– Это непостижимо, невероятно! – воскликнула она. – Наша история не знает подобных прецедентов. Я думаю, у нас бы за это строго наказывали.

Я не стала уточнять, что на Земле есть несколько мусульманских стран, где женщин действительно до сих пор строго наказывают – даже предусмотрена казнь за измену мужу. Но у вырцан, в принципе, таких мыслей не возникало – ни у женщин, ни, даже, у мужчин. Очевидно, Дарценне и в страшном сне не могла присниться попытка позаигрывать с кем-нибудь из вырцан, и уж тем более, её никогда не посещала мысль о возможной измене мужу. Вырцанские мужчины, значит, были так воспитаны, что никогда бы не посмели оказывать знаки внимания чужой жене. Теперь я понимаю, почему вырцанская литература такая скучная: ни измен, ни ревности, ни любовных треугольников, никаких страстей. И тогда я решила задать совершенно неприличный вопрос.

– Извините, Дарценна, если Вам не понравится то, что я спрошу, мы не будем говорить на эту тему. Но простите моё любопытство: ведь если на корабле, кроме Вас, больше нет женщин, то как же без них обходятся все ваши мужчины?

На этот раз она совершенно адекватно отреагировала на мой вопрос. Наверно здесь не было государственной тайны. Дарценна улыбнулась краешком губ и сказала:

– У нас есть резиновые вырцанки. Каждый мужчина, достигший двадцати трёх лет, имеет право раз в неделю взять себе со склада резиновую женщину.

Боже! Какая унылая, строго регламентированная, личная жизнь у несчастных вырцан. Господин Минц среди них просто счастливчик, ведь он единственный среди всех, у кого есть настоящая живая жена.

Поговорив ещё некоторое время о каких-то пустяках, в основном касающихся туалетных принадлежностей и прочих женских мелочей, мы расстались чрезвычайно довольные друг другом.

Ночь я провела спокойно, а утром, после зарядки и завтрака, решила отправиться в библиотеку, чтобы продолжить знакомство с вырцанской литературой. На этот раз моё внимание привлекла небольшая повесть «Приключения любопытного Линца». Написана повесть была весьма живенько и очень напоминала европейскую приключенческую литературу с поправкой на вырцанские реалии и стиль жизни. Я взяла книгу и отправилась обратно в свою комнату.

Студент Линц вместе со своими сокурсниками и руководителем отправляются в исследовательскую экспедицию с целью изучения флоры и фауны необитаемых лесов в южной части Вырцы. Через несколько дней после начала экспедиции, Линц, гоняясь за какой-то огромной бабочкой, отбивается от своей группы и, заблудившись, никак не может найти дорогу обратно в лагерь. Его ищут сначала пешеходным отрядами потом с вертолётом, но никак не могут найти. Дело в том, что во время поисков с вертолёта, Линц провалился в глубокий овраг, закрытый ветками и деревьями, и долго не мог из него выбраться. Поиски не дали никакого результата, экспедиция уехала, а Линца стали считать без вести пропавшим. Из оврага его достали обезьяны, и он долго жил с ними в стае. Его бытие в обезьянском сообществе описывается подробно и очень смешно. Нашли его только через год совершенно случайно. Член другой экспедиции, геологической, отошёл за куст по малой нужде, и там буквально нос к носу столкнулся с Линцем. Тот неописуемо обрадовался, он уже не чаял встретиться когда-нибудь с людьми, теперь же вскоре благополучно вернулся домой.

Когда я дочитывала последнюю страницу, в дверь постучали.

– Заходите, – сказала я по-вырцански, не отрываясь от книжки.

Я не сколько услышала, сколько почувствовала, как дверь отъехала, и в проёме кто-то застыл. Пришлось оторваться. В дверях стоял вырцанин, которого я раньше никогда не видала. Это меня очень удивило, ведь, по крайней мере, завтракают, обедают и ужинают обитатели звездолёта все вместе. Во всяком случае, мне так казалось. И я уже различала их лица, знала, где кто работает, а это лицо мне было незнакомо. Совсем молоденький, можно сказать, юноша. Он нерешительно переминался с ноги на ногу, явно желая войти, но пока не решался. Глаза у него были ярко голубые, а на лоб спадал светленький чубчик, который ему мешал, и он смешно потряхивал головой, чтобы его убрать.

– Кацл! – сказал он и улыбнулся.

– Кацл! – ответила я и включила на руке бартац, не надеясь на своё владение вырцанским – незнакомец был мне любопытен.

– Можно мне войти? – спросил он, заходя. Дверь закрылась у него за спиной.

– Конечно, можно, – ответила я и захлопнула книгу.

Подходя бодрыми шагами, он схватил стул и поставил его напротив меня на расстоянии примерно метра и уставился. Он улыбался и совершенно откровенно меня разглядывал. «Ну и наглец», – подумала я.

– Что это Вы меня так внимательно разглядываете? – Спросила я, стараясь казаться немного рассерженной.

– Ой, извините, – сказал он и протянул руку. – Дэнц, – отчеканил он.

– Жанна Борисовна, – милостиво ответила я и пожала ему руку.

Глаза его ещё увеличились, брови полезли наверх от удивления, а рот приоткрылся. Но он по-прежнему ничего не говорил. Тогда я спросила:

– Дэнц, а почему я Вас ещё ни разу не видела?

Он очень обрадовался тому, что я начала общение и чуть не затанцевал на своём стуле.

– Да потому что я семь дней сидел в комнате для наказаний! А как только вышел сегодня, мне ребята рассказали, что ты тут у нас поселилась. Вот я и пришёл познакомиться.

Он чуть-чуть замялся перед словом «познакомиться», видимо хотел сказать «Посмотреть», но вовремя осёкся и выбрал более вежливый оборот речи.

Я обратила внимание на то, что он сказал мне «ты». Непосредственность просто детская. Но я решила принять его правили игры и тоже перешла на «ты».

– А за что тебя посадили в комнату для наказаний? – полюбопытствовала я.

– Да ну, ерунда, немножко подшутил над учителем.

Он слегка замялся, но, видя, что я жду продолжения, сказал: – У нас была назначена контрольная, а поскольку никто ни фига не готовил (вечером был футбол, и мы по-тихому смотрели), то надо было спасать положение. Я принёс в аудиторию большую бутылку со сладким сиропом и, пока помощник учителя раздавал листочки, я её как бы случайно опрокинул. Ну и пришлось срочно мыть стол и большую часть пола вокруг, так что контрольная не состоялась, а меня упекли в карцер.

Тут уже у меня брови полезли вверх от удивления. Всё сказанное никак не укладывалось в моё уже сложившееся впечатление о вырцанах. Их регламентированность и «правильность» дала сильную трещину. Очень уж поземному это всё прозвучало. К тому же слова «ни фига», «упекли» и «карцер» были сказаны по-русски. Очевидно, аналогов в вырцанском не было, тем не менее, «великий и могучий» буйно прорастал в умах юных вырцан. Я поинтересовалась, откуда он знает эти русские слова.