Боковой ветер
Вместо предисловия
Это, возможно, первое произведение, которое написано о пройденном мною этапе собственной жизни. Ведь писатель только тогда бывает полностью честен с читателем, когда вкладывает в историю частицу себя, рассказывая о том, что происходило с ним самим на самом деле, пусть и устами созданных им персонажей, которые также не являются полностью выдуманными, ведь они – прототипы реальных людей, оставивших свой след в жизни рассказчика.
Быть может, читая эту историю, вы сможете увидеть события, которые схожим образом происходили и с вами, а те, кто волей или неволей был вынужден стать непосредственным участником описываемого действа, узнают себя, словно зеркальное отражение, но через призму авторского восприятия и художественного вымысла.
Признаться честно, в период, когда я создавала это произведение, именно мечта создать что-то своё поддерживала меня, хотя порою казалось, что жизнь, которая ещё недавно переливалась всеми цветами радуги, превращается в обыденность, теряет всякий смысл, становится невзрачной, серой и унылой, наполненной лишь рутиной, да чередой повседневных хлопот.
Счастлив тот, кто владеет мечтой,
Ведь она, как маяк, ведущий корабли.
Но представь, на один только миг,
Что исчезла мечта, померк тот маяк,
И сбился ты с пути…
Я писала эти строки ещё тогда, когда умела ловить вдохновение, черпать из ниоткуда идеи и воплощать их в жизнь. Могла ли я тогда подумать, что мне придётся самой искать свой собственный маяк, чтобы вновь обрести себя, воскресить то, что, казалось, умерло для меня навсегда.
Вновь обретя мечту и преследуя цель через литературу оставить по себе хоть какое-то воспоминание, заинтересовать своей историей любого, даже самого взыскательного читателя, я нашла в себе силы выкарабкаться из повседневной, пусть и дарящей спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, рутины, и, наконец, дать жизнь новому произведению, которое, надеюсь, будет жить…
Посвящается моей горячо любимой мамочке Ире, младшей сестрёнке Ксении,
а также всем, кто верил и верит в меня, несмотря ни на что.
Две сестры
Кэт шагала по ночным, едва освещённым пустынным псковским улицам. Легкий весенний ветерок трепал её чуть вьющиеся короткостриженые рыжеватые волосы, обдавая прохладой уже загоревшее, ещё совсем юное лицо. Стояли белые ночи. Небо было чистым и светлым, несмотря на то, что солнце уже зашло за горизонт. Здесь, на окраине города, где нет высотных зданий и многоэтажек, а немногочисленные дома скрыты уже зазеленевшими кронами деревьев, небо всегда такое близкое, такое открытое и манящее, влекущее в свою бескрайнюю высь.
Внезапно послышался нарастающий машинный гул, доносившийся откуда-то позади. Дорога все ещё была пустынна, но вот, из-за поворота показался едва различимый в свете фар силуэт грузовика. Машина вдруг резко сбавила скорость и стала прижиматься к обочине, по которой шла девушка. Из кабины выглянул уже не молодой мужчина лет шестидесяти. На его испещренном морщинами лице читалась усталость, но глаза по-прежнему горели каким-то невидимым светом, несмотря на то, что сейчас в них отражалось нетерпение.
– Кать, ты? Чего здесь, в такое время?
– Дядя Вова? – облегченно произнесла девушка и тут же замешкалась. – Я решила немного пройтись, хорошая погода. А Вы что так поздно?
– Двигатель перебирал. Вот сволочь, пришлось снимать. Везу его к себе в реанимацию, почти сдох проклятый – мужчина посмотрел в сторону кузова, где и лежал скорее всего неизлечимо больной пациент, имя которому двигатель Ан-2. – Ты домой? Садись, довезу! Мама, наверное, места уже себе не находит. Хоть здесь-то её пожалей.
– Тут недалеко идти осталось.
– Недалеко? Ещё час ходу. Что, я не знаю, где ты живешь? Садись!
Девушка невесело улыбнулась, но возражать больше не стала. Она легко запрыгнула в тускло освещённую кабину грузовика и уселась в переднее правое кресло. Послышалась смутно знакомая мелодия какой-то довольно старой песни, тихо доносившаяся из колонок встроенной магнитолы.
– Ветер перемен… – вспомнила Катя – хорошая песня.
– Послушиваю бывает радио «Ретро», хоть тут хорошие песни крутят, современную вашу «попсу» слушать невозможно.
– Почему сразу «вашу»? Я её тоже перестала слушать, ни слов нормальных в песне, которых порою даже не понять, ни мелодии, один бум-бум. Хороших песен действительно мало стало, слушать абсолютно нечего.
На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая едва различимой мелодией Дунаевского. Взгляд девушки скользнул по салону, едва освещаемому подцветкой приборной панели. Полный порядок, ничего лишнего и ненужного, где-то в уголке маленький образок Николая Чудотворца, а рядом с ним, чёрно-белая фотография какого-то совсем юного мальчишки.
– Кто это?
– Это? Мой сын. Ладно, поехали давай, поздно уже.
– Сын? Я не знала, что у Вас есть сын. Он, наверное, уже взрослый.
– Ну да, если бы не…один ублюдок.
– Эм…– замешкалась Кэт, – это у Вас руководство по лётной эксплуатации Ан-2? – девушка заметила в чуть приоткрытом бардачке толстенную книженцию с кое-где загнутыми пожелтевшими от времени страницами и аккуратно перемотанным скотчем корешком.
– Да, на досуге читаю, а теперь ещё этот чёртов двигатель.
– Со второй машины который?
– Ага.
– Значит, учебные полеты будут только на первой…
– Да.
– Но ведь они же так до конца лета не управятся. Ни у кого не будет нормального налёта, а в группе десять человек. Хотя, чего я волнуюсь!
– Полно тебе.
Катя резко замолчала, она достала из бардачка руководство и стала бесцельно перелистывать и просматривать многочисленные схемы и таблицы, которыми, как правило, пестрели страницы РЛЭ1. Мужчина бесцеремонно выхватил из рук девушки книгу и положил обратно, плотно закрыв бардачок.
– Я знаю, что сегодня произошло, и я никак не ожидал, что Катя Герасимова так легко отступится, надувшись на весь мир.
– Вам легко говорить.
– Мне легко? Может и легко, меня в небо никогда не тянуло. Комбез авиатехника меня вполне устраивает, который ношу уже без малого тридцать пять лет. Мать и сестра, я так понимаю, не знают?
– Нет. Мама точно обрадуется, а сестра, хм, она вся в работе, ей не до меня. Я ненавижу Коваленко, ненавижу! Я сдала теорию на отлично, как бы он меня не валил, знаю руководство от корки до корки, и ведь надо же было найти предлог, чтобы не допустить меня к лётной практике. Сволочь. Десятерых парней взял, даже Папахина, который до сих пор не научился нормально считывать показания аэронавигационных приборов. А мне отворот-поворот. Зрение у тебя не очень, видишь ли,…самодур проклятый.
– Сколько желчи!
– А разве не так? Подумаешь зрение не очень, что же такого? Как будто у всех оно идеальное. Вон люди, машину же водят как-то. Это лишь глупая отмаза, он вычеркнул меня из группы просто потому, что я девушка, вот и всё. Вы не представляйте дядя Вова, сколько раз я слышала пренебрежительные фразочки на эту тему, знаете как обидно? Это всё равно, что расизм какой-то. Моя в том вина, что не уродилась парнем?
– Хм. Коваленко мыслит практически. Он взял парней, потому что у них есть шанс из ДОСААФа2, который даст им базу и первоначальный налёт, поступить в лётные училища. В лётку, к сожалению, даже сейчас бо́льшей частью берут мужиков. Пробиться девчушке при одинаковых требованиях к физподготовке очень сложно. Вот это действительно несправедливо, но таковы реалии, и Коваленко вынужден их учитывать. Так что ты не сердись на него.
– Хм. И что теперь? Получается всё в пустую?
– Если будешь продолжать ныть, то может быть и впустую. У тебя хорошая теоретическая подготовка, ты девка с головой. Не опускай руки.
– Вы меня утешаете, дядя Вова.
– Понимай, как хочешь, но если будешь строить из себя жертву, так и будешь сидеть у разбитого корыта.
Мужчина замолчал, Катя тоже не торопилась продолжать разговор. Она посмотрела за окно. Вот уже промелькнули высотные новостройки, замерцали всеми цветами радуги яркие огни знакомого торгового центра, парк аттракционов, а вместе с ним и летний сад.
– Остановите здесь, пожалуйста, дядя Вова.
– Как здесь? Ещё ехать и ехать. Ты обиделась что ли?
– Нет…просто, видите то здание, большое такое?
– Да, это городской суд.
– Свет горит в единственном окне на третьем этаже. Сестра ещё работает.
– Как работает? Так поздно?
– Ага. Она сумасшедшая, мечтает стать судьёй. Вот сдалось же её это! Как крот сидит, зарывшись по уши в свои дела. Я пойду, вытащу её из этой норы, а то ещё опять останется там ночевать.
С этими словами девушка схватила свой рюкзак, с легкостью открыла дверь и спрыгнула с подножки грузовика.
– Матери хоть позвони, она волнуется ведь!
– Ага, до свидания, дядя Вова! Увидимся на аэродроме.
ххх
Взлетев по ступенькам парадного входа, Катя заметила за стеклянными дверями в полутьме холла чью-то чуть сгорбленную фигуру. Девушка прислонила ладони к стеклу, чтобы разглядеть стоявшего на проходной человека. К своему облегчению она узнала в нём Юру О́зерова, как обычно, уткнувшегося в мерцающий экран мобильного телефона. Он нисколько не изменился, разве что чуть возмужал после того, как отслужил год в армии, ну и начал интересоваться чем-то помимо футбола и своих компьютерных игр. Настойчиво постучав, Катя дождалась, когда парень отворит дверь, и, не говоря ни слова, юркнула в просторный, но пустынный холл городского суда.
– Катя? Меня же уволят. Я только что устроился на эту работу!
– Не говори ерунды!
– Жанна ещё не выходила.
– Знаю, вот поэтому и иду за ней.
– Тут везде камеры, если обнаружат, что я тебя пропустил, то…
– Прекрати. Я думала, армия меняет людей. Внешне ты действительно изменился, стал более подтянутым что ли, но я думаю, она это вряд ли заметила.
– О чём ты говоришь?
– Не прикидывайся. Хорохоришься здесь уже месяц, одеваешься, как с иголочки, несмотря на эту ужасную чёрную форму, всё время берёшь вечерние дежурства, зная, что она работает допоздна. Только вот Жанна погрязла в своей работе настолько, что, вероятно, даже не заметила, что и ты тут теперь тоже работаешь.
Воспользовавшись замешательством юноши, девушка перелезла через турникет и скрылась за поворотом, ведущим к лестничным пролётам, затем с легкостью поднялась на третий этаж и, без всяких церемоний, распахнула уже ставшую знакомой дверь, откуда одиноко сочился неестественный свет офисных ламп.
– Кэт, ты меня напугала! – выдохнула, сидевшая за столом, заваленным грудой дел, Жанна.
– Ты знаешь который час?
– У меня много работы, Кэт, и поэтому…
– И поэтому я не понимаю, какого чёрта ты тут делаешь!
– Прекрати. Сама-то, чего так поздно шляешься по улицам? С аэродрома, поди?
– Да – буркнула Катя, плюхнувшись на свободный стул, – давай чаю.
– Что случилось?
– Всё нормально.
Жанна устало вздохнула, отодвинула лежавшее перед нею дело, встала и начала суетиться возле чайника, стоявшего на выцветшей от времени тумбочке.
– Я вижу, как всё нормально. Рассказывай.
– Видишь? Ты в последнее время вообще ничего не видишь, даже то, что происходит у тебя под носом.
– Ты пришла сюда ругаться? Помощник судьи – это тебе не повестки отправлять и не дела шить, да и судья у меня своеобразный, мыслит нестандартно, надо соответствовать.
– Дак ты это ради него так убиваешься?
– Нет, конечно. Как там твой Коваленко? Рычит?
Жанна разлила чай и подала одну кружку сестре, одновременно достав из шкафа корзинку с печеньем и конфетами.
– Чёрт с ним, с этим Коваленко!
– Опять гонял тебя?
– Загнал уже. Оставил десятерых парней для лётной практики, а мне указал на дверь.
– Как? Ты же все экзамены хорошо сдала.
– Типа зрение у меня не идеальное, а на самом деле…, ну, ты знаешь Коваленко. Он гонял меня по теории хлеще всех только чтобы выпихнуть из аэроклуба под предлогом незнания материала, а когда не получилось – зацепился за медицинское заключение, в соответствии с которым, кстати, я могу быть допущена до обучения в аэроклубах ДОСААФ, а это, знаешь ли, почти ВЛЭК3, который ещё попробуй пройди, если у тебя здоровье не как у космонавта.
– И чего теперь?
– Не знаю. Ты только маме не говори, может ещё всё как-нибудь выгорит.
Жанна отодвинула в сторону кипу дел и присела на краешек стола, продолжая пристально поглядывать на сестру.
– Пошли домой, к нам домой – прервала повисшее молчание Кэт – чего ты придешь в свою пустую квартиру, у тебя, наверное, в холодильнике мышь повесилась. А у нас суп, запеканка. Мама сделала картошку по-французски, которую мы так ненавидели в детстве. Ты давно у нас не была, мама обрадуется.
– Мне надо дописать хотя бы это дело. Завтра будет некогда. Полдня будем сидеть на планёрке, а потом ещё полдня – на приёме граждан.
Жанна поставила кружку с чаем и вновь села за письменный стол, придвинув к себе дело, над которым работала уже несколько часов.
– Ты видела Юрку Озерова? – прищурившись и выглядывая из-под чёлки проговорила Кэт.
– Озерова? Нет. А что?
– Он из армии пришёл и устроился сюда работать приставом. Уже как месяц тут торчит ночами, он и сегодня дежурит.
– Понятно, ладно, ты допивай чай, а я пока поработаю.
– Уже допила – Кэт залпом выпила всё содержимое кружки и ехидно улыбнулась. – Пошли! Я вызываю такси.
– Нет, мне нужно много работать.
– И много ты наработала? Сдала экзамен уже больше двух лет назад, при чем отлично сдала, ну и что с того? Тебя завернули раз, завернули два, вежливо попросив подождать с подачей документов, уступить дорогу более «опытному» товарищу, хитрожопому и удобному. А ты, как дура, всё надеешься, ждешь, пашешь так, что света белого не видишь. Тебе кто-нибудь помог? Кто-нибудь замолвил за тебя слово? Нет. А без этого здесь не пробиться. Никому не нужны твой острый ум, трудолюбие и повышенное чувство справедливости. Ты не нужна этой системе, неужели ты этого не видишь? Ты жертвуешь своей жизнью ради…этого?
– Ты ничего не понимаешь!
– Может быть я не такая умная, как ты, но посмотри в кого ты превратилась? Кроме меня и мамы у тебя больше никого нет, мы единственные, кто тебе звонит. А ведь когда-то у тебя были друзья, театр, кино, где ты отрывалась по полной и творила, выходя на сцену или работая на импровизированной съемочной площадке. Как же я тебе завидовала и одновременно гордилась, когда ты со своим фильмом вышла в финал кинофестиваля короткометражного кино. И что теперь? Жизнь в четырех стенах?
– Прекрати! Сама лучше что ли! Поселилась на аэродроме. Ну и что из этого вышло? Тебя даже к самолету не подпустили.
В кабинете повисла гнетущая тишина. Внезапно раздалась веселая, такая жизнерадостная мелодия, которая вмиг разрядила обстановку и возникшее напряжение.
– Мама звонит – Кэт вытащила телефон из кармана джинс – мы когда-нибудь её с ума сведём! Привет, ма, а мы уже с Жанной едем к нам домой. Она решила у нас переночевать. Ты не представляешь, какая она голодная, как волк, будем и суп и второе. Ага. Сейчас приедем. – С этими словами девушка отключила телефон и схватила свой рюкзак. – Ты идешь?
– Да, блин!
– Идем, теперь тебе уже точно не отвертеться, вызывай такси!
Мама
Ещё слышен был шум автострады, сигналы проносящихся мимо машин, но здесь, в цветущем палисаде, это казалось таким далеким, не городским. За несколько лет, построенный в лихие девяностые псковский спальный район, стараниями жителей и местных активистов превратился в тихое, лишённое городской суеты местечко. Тут был и цветник, и спортивная площадка с уличными тренажёрами, собственным футбольным полем, детский сад и школа, а неподалеку раскинулся парк, скрытый кронами многочисленных деревьев от жаркого летнего солнца и любопытных глаз.
Как же тут всё изменилось. Казалось, что ещё недавно здесь была масштабная стройка. На месте огромного котлована, где, будучи детьми, сёстры зимой учились кататься на коньках, а летом сплавлялись на самодельном плоту по воображаемой реке, высился огромный многоквартирный дом. Старая площадка с железными качелями, с которых так неловко когда-то упала Жанна, до ужаса боявшаяся высоты, преобразилась в красивый цветник. Дети здесь теперь не бегали вокруг дома, играя в прятки, и не спускались на ногах с ледяной горки, норовя переломать себе все кости, они гоняли в футбол на современном футбольном поле, занимались на новомодных тренажерах и катались на скейт-площадках.
Поднявшись на четвёртый этаж, стены которого некогда так искусно разукрасил Юрка Озеров, нарисовав заснеженную зиму и роскошного снегиря, сидящего на ветке, можно было почувствовать вкусный запах жареной картошки и какой-то выпечки. Возможно, это соседка тётя Лена задумала под вечер порадовать своих домочадцев чем-то вкусненьким. На общем балконе неизменно курил дядя Костя, быть может, по старой привычке, выработавшейся у него за годы напряженного труда врача-хирурга. Он, как и всегда с интересом наблюдал за своим соседом. Тот каждый вечер копошился внизу у своей машины, обхаживая и лелея её будто любимую жену, при этом не обращая никакого внимания на снисходительные улыбки старушек, устроившихся на скамеечке, которую этот верный своей «птичке» автомобилист сам же и смастерил.
Едва переступив порог родного дома, сёстры наткнулись на строгий, даже сердитый материнский взгляд. Ещё молодая женщина с роскошными, чуть вьющимися каштановыми волосами, одетая в домашний костюм, стояла в прихожей, взирая на своих таких разных, но в то же время похожих дочерей.
– Вы вообще знаете который час? Завтра понедельник. Тебе нужно идти в школу, а ты на аэродроме пропадаешь и звонить не считаешь нужным!
– Ну, хватит! Завтра почти никаких уроков не будет, классный час и всё. Через пару дней летние каникулы! Для десятого класса пока экзамены не придумали. Блин, я думала, ты обрадуешься. Я ведь Жанну привела.
– Ладно, давайте ужинать, я умираю с голоду! – встряла Жанна, пытаясь затушить разгорающийся пожар. Она подошла к маме и легонько её обняла. – Кэт сказала, что у тебя сегодня отменный суп и картошка по-французски.
– Да – выдохнула женщина, улыбнувшись в ответ, – разувайтесь, а я пока разогрею.
Убирая со стола кипу медицинских карточек, которым как всегда не было числа, и ставя на плиту остывшую кастрюлю с супом, женщина невольно вспомнила ушедшие в прошлое совместные вечера. Каким бы сложным не выдался трудовой день, именно они всегда были отдушиной, даже несмотря на вечный бардак, который всякий раз устраивала Кэт, выдумывая соревнования в духе телевизионной игры «Форт Бойярд», на несделанные Жанной уроки, всё своё свободное время проводившей в театре, и даже на нудную, но необходимую «подработку», выглядывающую из-за огромной печатной машинки, стоящей в углу.
Как же скоротечно время. Дети повзрослели. Даже Катя, которая, казалось, ещё вчера бесшабашно носилась по дворам, со скандалом рвалась на школьную дискотеку, теперь засела за учёбу, нашла подработку, чтобы купить себе новый мобильный телефон, да какие-то РУДы4 для своего симулятора полётов. А Жанна? Жаль, конечно, что она оставила свои юношеские увлечения, забросила музыку, но это рано или поздно всё равно бы произошло, тут уж ничего не поделаешь.
– Как твои тренировки? – донесшийся как будто бы издалека вопрос старшей дочери заставил женщину вновь вернуться в «здесь и сейчас». – Кэт говорила, что ты вновь решила ходить в спортзал.
– Пришлось отложить. Вторая работа отнимает много времени, поэтому тренируюсь дома. Как ты?
– Нормально. Дело тут рассматривали, что творилось в зале судебных заседаний, это надо было видеть. Жаль, меня не было, я это от нашего секретаря услышала. Мужик, лет пятидесяти, женился на молоденькой девушке. Она забеременела и родила ребёнка. Тот не поверил, что ребенок его и обратился в суд с требованиями об установлении отцовства. В судебном заседании была просто свистопляска. Однако когда пришли результаты генетической экспертизы, которые подтвердили отцовство этого мужика, тот пришёл в последнее судебное заседание в накрахмаленном костюме, с огромным букетом роз, и, в присутствии всех, встал перед девушкой на колени.
– По-моему этот придурок не столько не доверял своей жене, сколько сомневался сам в себе, в своих способностях – хихикнула Кэт, продолжая уплетать картошку.
– А вот ещё было дело. Жила женщина одна в своей однокомнатной квартире. Её знали все соседи, так как часто видели, как она ходит за продуктами или работает в цветнике, разбитом возле дома. Однако потом, старушка как будто пропала. Никто её не видел очень долгое время, она перестала вносить плату за коммунальные услуги, хотя раньше исправно это делала. Одна из активисток решила заглянуть к ней, узнать, всё ли в порядке, однако дверь никто так и не открыл. Недолго думая, соседка вызвала участкового и вместе с ним вошла в квартиру, которая, на первый взгляд оказалась совершенно пуста. Пройдя в кухню, а затем в единственную комнату, активистка обнаружила свою соседку, которая, казалось, спала на своем диване, укутавшись шерстяным пледом. Но не тут-то было, оказалось, что женщина была мертва уже несколько месяцев, при этом её труп нисколько не разложился, он превратился в мумию. Не египетскую, конечно, но всё-таки. Это невероятно. При этом на столе осталась лежать записка, в которой старушка рассказывала о своих детях и о том, что она прощает их за всё и дарит им эту квартиру.
– Суицид? – тихо проговорила Кэт.
– Не думаю. Полиция установила, что женщина накануне принимала какие-то таблетки, но они не могли стать причиной её смерти. В общем, сплошная загадка, однако самое поганое в этой истории другое. Дети этой старушки, которым она завещала свою квартиру, не приезжали, не писали, не интересовались её здоровьем и жизнью. Она была одинока. Наверное, единственной её отрадой был тот сад, за которым она ухаживала. Активистка пыталась связаться с родственниками, но в доме не нашлось ни открыток, ни писем, адресованных умершей, разве что старые счета по квартплате. Только с помощью сотрудников полиции удалось выйти на связь с этими…, которые даже не удосужились приехать и достойно похоронить женщину, вместо них это сделали местные жители и муниципалитет. А теперь они возьми и обратись в суд с заявлением о восстановлении срока для принятия наследства. В заседание, естественно, никто из них не пришёл, ограничились представителем. Хм. Мы, конечно же, отказали, по-другому и быть не могло.
– Отвратительная история – проговорила мама, разливая чай.
– А ты видела труп, хотя бы на фото? Я не представляю, как это…мумия.
– Да, нам предоставляли материалы КУСП5, не самое лучшее зрелище.
– Ладно, хватит рассказывать всякую жуть, да ещё и на ночь глядя – сказала мама, наконец, придя в себя от посетившего её наваждения, – лучше скажи мне, ты знакомишься с кем-то?
– Мне не до этого сейчас.
– Как не до этого? Надо знакомиться. Ты зарегистрировалась на сайте знакомств? Ты мне обещала. Может Катя тебя с кем-то познакомит, например, с тем же Коваленко…
– Ты что, мама! Коваленко – старпёр ещё тот. Нет, Жанне такой не нужен.
– Так, хватит. Давайте мы сейчас не будем об этом говорить – нервно сказала Жанна.
– Время уходит, нужно торопиться, пойми ты, наконец, – возразила мама – я за тебя беспокоюсь. Работа работой, но как же без семейного счастья, без детей?
«Семейное счастье? Что это вообще такое? Видела я это мамино семейное счастье» – подумала Жанна, чуть потупив взор, одновременно пытаясь отогнать от себя дурные воспоминания. В них мама, всегда такая уверенная в себе, любящая, заботливая, знающая себе цену, почему-то потакала прихотям того, кто пришёл в её дом, в её семью. Она бегала за ним, когда тот решал надуться, словно «кисейная барышня», заставляла дочерей извиняться за неосторожно сказанное ими слово или вовсе молчать, когда тот, используя непотребные слова, кричал просто потому что кто-то тронул его вещи или положил его чашку не в тот шкаф.
И вот оно, одно из самых наихудших воспоминаний, ворвавшееся, словно непрошеный гость, заставляя вновь почувствовать ту боль, негодование, гнев и чистую ненависть.
В тот день Жанна, ещё до конца не веря в свой настоящий успех, доставшийся ей ценой неимоверных усилий, спешила в родительский дом, где её уже ждало вкусное угощение – фирменный шоколадный торт, сделанный по семейному рецепту. Предвкушая, ставший таким редким событием, семейный вечер, и уже слыша мамины слова поздравления, наполненные гордостью за дочь, выдержавшую квалификационный экзамен на должность судьи, девушка распахнула дверь. Однако вместо счастливых лиц Жанна увидела Кэт, которую словно котёнка, держал за шиворот тот, кого мама зачем-то полюбила. Он махал перед лицом сестры раскрытой пачкой сигарет и, не гнушаясь, бранился, используя самые непотребные слова, приличные разве что для завсегдатаев пьяных сборищ.
Не замечая изумленный и в тоже время испуганный взгляд матери, стоящей в межкомнатном дверном проёме, Жанна отпихнула мужчину от Кэт и схватила его за отвороты рубашки, прошипев: «Не тронь!» Тот, на мгновение опешив, толкнул её, да так, что она, не удержавшись на ногах, повалилась на пол, но тут же, к своему удивлению, ловко и быстро вскочила на ноги, готовая биться вновь, несмотря на очевидное превосходство на стороне противника. Однако в этот момент между ней и стоявшим напротив мужчиной возникла мама. Она, словно львица, прыгнула навстречу опасности, заслоняя собою своего львёнка, забыв о своих надеждах, чувствах и чаяниях. «Ты что творишь!» – звенел в ушах несвойственный материнскому стальной голос, который сейчас, словно за шиворот, вытаскивал Жанну из цепких объятий окутавших воспоминаний.
– Мам, если я сейчас найду кого-нибудь, выйду замуж, а потом буду подавать документы на судью, меня могут завернуть из-за биографии новоиспеченного мужа. Может у него будут административные правонарушения, неуплаченные налоги или ещё того хуже – дальние родственники с тёмным прошлым.
– Сейчас тебя будто не заворачивают – встряла Кэт.
– А тот мальчик, Олег, с которым вы вместе в театре занимались и кино снимали, вы переписывайтесь, общайтесь? – не унималась мама.
– Общались пару раз, он сейчас пытается свой бизнес открыть, ему не до болтовни особо. Ладно, я вот, что хотела предложить. Может быть, мы съездим куда-нибудь вместе. У меня скоро отпуск, как и у тебя, мам. Кэт на каникулах. Давайте махнем заграницу? Никогда ведь там не были.
– Круто! – обрадовалась Кэт.
– Ну не знаю, это дорого, наверное, – с сомнением проговорила мама.
– Мы ведь давно хотели, давайте съездим, развеемся, ты отдохнешь от своих карточек, а я от своей работы. Почему нет? – настаивала Жанна.
– Посмотрим, так, давайте, спать, завтра понедельник – с этими словами, мама поднялась и стала убирать всё со стола. Девочки тоже встали. Жанна принялась мыть посуду, а Кэт пошла в комнату расправлять постель.
– Ты говорила, что хотела уходить с работы после получения досрочной пенсии, дело своё открывать. Передумала? – чуть погодя начала Жанна.
– Наверное, да. Муторно и рискованно это, а в больнице хотя бы зарплату каждый месяц платят, тем более сейчас нам прибавку хорошую обещали, да и Кэт в следующем году поступает, а с её-то выкрутасами, может и на бюджет не пройдет, о лётном я даже думать не хочу.
– Я могу помочь, если что. У меня есть деньги, мне всё равно их тратить не на что.
– Ты лучше копи, потом квартиру побольше купишь, в однокомнатной трудновато семье жить, уж поверь мне.
В этот момент в кухню вбежала Кэт, вся раскрасневшаяся и счастливая.
– Вы не представляете. Дядя Вова звонил. Завтра с самой рани я должна быть на аэродроме, он покажет мне свой собственноручно сделанный самолёт, быть может, я смогу на нём даже полетать!
– Самодельный самолёт? Ты хочешь разбиться? Нет. У тебя школа! – отрезала мама – никуда ты не пойдешь и не полетишь!
– Да успокойся, такие самолёты проще в управлении, там из приборов всего-то ничего, даже, может, и авиагоризонта нет. У них мощность небольшая, так как двигатель скорее от машины или вообще от какого-нибудь мопеда, поэтому подняться можно ну максимум на метров двести или триста.
– Я сказала «нет».
– А я говорю «да». Это быть может мой единственный шанс подняться в небо и показать этому придурку Коваленко, что он придурок.
– Прекрати, разговор окончен.
– Нет, не окончен.
– Кэт, ну в самом деле, ты ведь ещё даже с инструктором не летала, а уже хочешь в самостоятельный полёт, да ещё на самоделке, какой бы она замечательной не была – миролюбиво проговорила Жанна, пытаясь разрядить накалившуюся обстановку. – Ты ведь уже не ребёнок и должна понимать, что одних теоретических знаний не достаточно, нужна практика, при чём под руководством опытного наставника.
– И ты туда же! От своей дурацкой мечты, нет, не мечты, а от амбиций, ты почему-то не отступаешься, несмотря на то, что эта работа превратила тебя в зануду.
– Кэт, немедленно прекрати – вспыхнула мама.
– Всё, вы все мне надоели, я иду спать! – с этими словами Катя выбежала из кухни и громко хлопнула дверьми бывшей когда-то «детской» комнаты.
Мама устало села на стул и глубоко вздохнула.
– Она несносна.
– Не переживай, мам, ты же знаешь, Кэт. С ней всегда было непросто.
– Она со своим характером никогда ни с кем не уживётся. Сейчас главное, чтобы она не села в этот проклятый самолёт. Чем думает этот дядя Вова или как там его. Надо связаться с аэроклубом, у меня вроде был телефон Коваленко. Я, конечно, стараюсь не вмешиваться во всё это, сама видишь – чревато очередным атомным взрывом, но каждый раз, когда она там, я…ох.
– Может быть, этот дядя Вова просто хочет показать своё изобретение, чтобы как-то утешить Кэт, а она подумала, что он зовёт её опробовать машину и полетать.
– Утешить?
– Блин, я обещала не говорить тебе.
– Нет уж, говори. Что там опять стряслось?
– Ну, особо ничего такого, просто Кэт пока не допустили к полётам. Ты только ей не говори, что я тебе сказала, я ведь обещала.
– Не допустили к полётам? Почему?
– Я не знаю точной причины, поскольку услышать от Кэт что-то вразумительное на этот счёт просто невозможно, у неё своя правда.
– В любом случае, это даже хорошо, однако Коваленко я всё-таки позвоню.
– Сейчас? Уже почти ночь.
– Ты права, позвоню утром. Может оно и к лучшему, что не допустили. Всегда боялась летать, а тут ребёнок. Если с Катей что-нибудь случится…
– Кэт, кстати, как-то упоминала, что ты почему-то больше не садишься за фортепиано, не поёшь. Пойдём, сыграем что-нибудь. Сама давно уже клавиш не касалась, всё напрочь, наверное, забыла. Ты так классно умела подбирать песни, разные мелодии. Всегда тебе завидовала, у меня так никогда не получалось.
– Хм. Ты просто…не старалась – ухмыльнулась мама, вставая из-за стола.
Жанна засмеялась. Возможно впервые за долгое время на её бледном, усталом лице, которое, словно зеркало, отражало её внутреннее душевное и физическое состояние, появилась улыбка, глаза вновь загорелись живым светом, который, как и прежде, будто-то что-то незримое, заставлял окружающих «заразиться» излучаемым девушкой энтузиазмом, сжигающим её изнутри.
Словно повинуясь внезапно возникшему порыву, мать и дочь направились в довольно просторную гостиную, где стояло фортепиано, с таким трудом купленное женщиной в голодные девяностые годы. Тогда на одной крохотной зарплате вдовы и матери-одиночки жила вся семья. Однако ни Жанна, ни тем более Кэт, которая в то время ещё была совсем маленькой, даже не догадывались о том, как трудно было их маме, пытающейся сделать всё для того, чтобы у детей было счастливое детство. И ведь оно было счастливым, таким, каким и должно быть настоящее детство.
Женщина уселась за фортепиано, а рядом примостилась, пододвинув стул, Жанна, неотрывно наблюдающая за тем, как её неизменный аккомпаниатор медленно поднимает крышку инструмента и касается клавиш.
– Катя ведь легла спать, да и поздно уже – вдруг встрепенулась мама.
– Мы не громко. Сыграй что-нибудь. Мне так хочется послушать.
Немного помедлив, женщина вновь коснулась клавиш и, наконец, взяла первый аккорд, потом второй, а затем, словно по наитию, заиграла аккомпанемент к песне, так часто звучавшей в стенах этого дома.
– Ты, теперь я знаю, ты на свете есть – вдруг тихо запела мама – и каждую минуту, я тобой дышу, тобой живу и во сне и на яву6.
– Пройти, не поднимая глаз, – подхватила Жанна – пройти, оставив лёгкие следы. Пройти, хотя бы раз, по краешку твоей судьбы.
«Пусть, любовь совсем короткой будет, пусть, и долгою разлука…солнечным лучом мелькни в окне, вот и всё, что нужно мне». Боль и нежность сплелись в единое целое, а перед глазами вновь возник образ того, кого полюбила ещё в юности, того с кем так рано простилась, кто уходил у неё на руках, того, чья улыбка теперь светится на лице дочери, наслаждающейся музыкой, звучанием собственного голоса, чьи чуть вьющиеся волосы украшали не заморачивающуюся с причёсками Кэт, сейчас мирно спящую за стенкой.
– Ох, как же хорошо-то – прошептала Жанна, после того, как отзвучала последняя нота. Она откинулась на спинку стула и чуть прикрыла глаза. – Как же хорошо. Надеюсь, наш сосед дядя Костя не придёт ругаться, если мы сыграем ещё одну. Как думаешь?
Хитро ухмыльнувшись, девушка, не дожидаясь ответа, резко выпрямилась и ударила по клавишам. Первые аккорды, будто грубый, но страстный поцелуй, вырвались из акустического сердца, распаляя и заводя ещё больше, требуя не нежности, а яростного натиска, обладания и подчинения, беглости прикосновений тонких, музыкальных пальцев.
Приходит ночь, я на танцпол спешу.
Уроки подождут, я танцевать хочу.
Хоть не умею я дрыгать ногами
Мне всё равно, я ведь с друзьями.
Пам, пара-пара, пам (парам пара)
Пам, пара-пара, пам
Пам пара пара-пам…еее
Ещё не рассвет, мама не зови.
Ещё рок-н-ролл, джига, попурри
Плевать мне, что будет завтра
Тебе, моя ночь, отдаюсь без остатка.
Пам, пара-пара, пам (парам пара)
Пам, пара-пара, пам
Пам пара пара пам…еее
– Сейчас будет бридж, помнишь? – выкрикнула Жанна, продолжая ускорять темп.
По улицам тихим, асфальту босые
Торопимся в новый бесконечный рассвет
И нам всё равно, по камням, что нагие
Летим, чтобы Солнцу крикнуть «Привет!»
Чтобы крикнуть «Привет»!
Вау!
Приходит ночь, я на танцпол спешу.
Уроки подождут, я танцевать хочу.
Хоть не умею я дрыгать ногами
Мне всё равно, я ведь с друзьями.
Пам, пара-пара, пам (парам пара)
Пам, пара-пара, пам
Пам пара пара пам…еее
Внезапный тяжёлый стук, больше похожий на грохот, развеял ожившую, но хрупкую иллюзию, возвращая к действительности. Кто-то настойчиво, продолжая стучать по батареям, словно в набат, насильно вытаскивал посмевших уйти в другое измерение. Жанна неожиданно звонко рассмеялась, как будто потешаясь над бесцеремонностью, с которой вломился тот незримый, приходивший всякий раз, когда по его разумению музыка должна смолкнуть.
– Ну, хоть бы в ритм попадал! Ничего не меняется – улыбаясь, проговорила девушка, устремив взгляд в потолок.
– Подожди, сейчас, как опять заявится к нам и с порога начнёт читать длинную отповедь о необходимости тишины в ночное время – усмехнулась мама.
– Знаешь, а я ему была рада, когда он приходил. Можно было сразу под благовидным предлогом улизнуть от этих бесконечно нудных этюдов и гамм. Вот ненавидела я их.
– Не сомневаюсь. Ну ладно. Уже действительно поздно, надо рано вставать.
– Да – проговорила девушка, внезапно посерьезнев – мне завтра никак нельзя опаздывать, у нас планёрка и очень много сложных дел, по которым я ещё практику не смотрела, а судья, скорее всего, с меня её спросит.
Жанна торопливо закрыла крышку пианино, встала и, не дожидаясь пока мама выключит свет, пожелала ей спокойной ночи, а затем направилась в комнату, которую когда-то делила с Кэт. Открыв дверь «детской», девушка на ощупь добралась до кровати уже приготовленной ко сну, сняла с себя одежду и облачилась в ночную сорочку. Кэт как обычно устроилась у стенки, с головой укутавшись одеялом, предоставив старшей сестре спать на самом опасном месте – на краю, ведь именно из-под дивана мог кто-нибудь вылезти и схватить за ногу.
– Кэт! Ты спишь? – В ответ была лишь тишина. – Прекрати дуться! Мы же о тебе беспокоимся, а ты на всех за это кидаешься. Ты, наверное, не так поняла своего друга, он, вероятно, просто хотел показать тебе своё изобретение. Кэт, ты меня слушаешь или нет? – девушка хотела было одернуть сестру за плечо и развернуть к себе, однако, едва коснувшись одеяла, оно просело, что говорило лишь об одном – кроме Жанны в комнате никого не было.
Ночные полёты
Майская ночь была короткой и светлой, а псковские улицы – пустынны. Лишь на больших автострадах города царило оживление, а со стороны центральной площади доносились веселый смех и музыка, под которую так любила танцевать современная молодежь. Жанна пыталась словить такси, чтобы хоть как-то добраться до аэродрома, а мама судорожно искала в записной книжке номер Коваленко, намереваясь поднять и его на ноги, несмотря на поздний час.
– Может она и не на аэродром пошла вовсе, до него шагать и шагать – предположила девушка, продолжая набирать все известные номера служб такси.
– Куда тогда она могла пойти? – нервничала мама.
– Не знаю, может быть к кому-то из одноклассников.
– На ночь глядя? Все спят давно. Никак не могу дозвониться до Коваленко.
– Поехали на аэродром, может быть, по пути встретим Кэт. В конце концов, этот дядя Вова позвал её утром смотреть самолёт, а Кэт как раз к утру туда и доберётся.
– Если до этого с ней что-нибудь не случиться, она же одна – с тревогой проговорила мама, безрезультатно продолжая набирать телефон Коваленко.
– Стоя здесь мы лишь тратим впустую время, всё городское такси, как назло, сквозь землю провалилось, а другого транспорта, кроме старых велосипедов из подвала, у нас нет. Если сейчас не начнем крутить педали, к утру мы не успеем.
Всегда уверенная в себе женщина, не боящаяся трудностей и с улыбкой преодолевающая все невзгоды, которых было в её жизни не мало, казалось, сейчас потеряла всё своё самообладание, утратив способность с холодной головой быстро решать возникающие проблемы и находить выход из любой ситуации. Однако внезапно почувствовав чью-то тёплую руку на своей ладони, мама чуть встрепенулась, будто скидывая с себя охватившее наваждение, и, сунув телефон в карман, словно бесполезную игрушку, согласно кивнула, а затем последовала за дочерью в подвальные помещения дома.
Ехали молча, легкий достаточно тёплый ветер трепал волосы, ласково касаясь раскрасневшихся щёк. Дорога была пустынна, только изредка попадались случайные прохожие, среди которых так и не оказалось Кэт. По мере приближения к набережной, улицы становились всё оживленнее и многолюдней, под стенами Кремля гуляла молодежь, шумными компаниями направляясь в недавно облагороженный парк с его красивыми аллеями, велосипедными дорожками и небольшими улочками, ведущими вдоль берега реки Псковы́. На другом берегу виднелись небольшие дома, выполненные в европейском стиле, как будто бы в дань уважения и памяти иноземцам когда-то густо населявшим эти «немецкие» берега.
Едва преодолев Ольгинский мост и оказавшись на противоположном берегу широко раскинувшейся реки Великой, путники натолкнулись на оголтелую толпу, перекрывшую по ширине всю пешеходную часть улицы, что заставило велосипедистов спешиться и идти сквозь горланившую во все горло песни молодежь, спешащую на рок-концерт местной группы.
Наконец город остался позади. В предрассветных сумерках уже можно было различить знакомые очертания заброшенных, полуразрушенных казарм и ангаров некогда действовавшей воинской части, огороженной ещё довольно крепким бетонным забором, украшенным незамысловатыми символами советского прошлого. За периметром, возле самой обочины виднелось «кладбище» заржавевшей армейской техники, так и оказавшейся никому не нужной. Дорога резко поворачивала влево, а затем, как будто бы петляла, становилась неровной, местами ухабистой, а где-то и вовсе разбитой до такой степени, что приходилось либо спешиваться, либо съезжать на обочину и продолжать движение по насыпи или траве.
– Вот и территория бывшего колхоза – с облегчением проговорила мама, когда путники в очередной раз преодолели крутой поворот и перед ними раскинулись обширные поля, поросшие густой травой.
– Может, свернем? – предложила Жанна, указывая на тропинку, уходящую в сторону от дороги.
– Ты думаешь, эта дорога приведет нас на аэродром? – мама с сомнением посмотрела на дочь.
– Не знаю, но учитывая, что учлёты – это в основном школьники, не имеющие личного автомобиля, я бы предположила, что эта тропинка ими и протоптана. В любом случае, мы ничего не теряем.
– Как это не теряем! – воскликнула мама.
– Хорошо, забыли. Едем дальше. До аэродрома ещё два километра – недовольно проговорила Жанна, понимая, что сейчас с мамой спорить бесполезно, однако продолжать путь девушка не спешила. – Давай я поеду по этой тропинке, а ты, будешь следовать по автостраде. Если мне удастся срезать, то…
– Никаких срезать – перебила дочь мама.
– Но…
– Хватит, мы и так потеряли много времени – голосом, не терпящим возражений, проговорила женщина, вновь садясь на велосипед.
– Погоди, постой. Послушай! – Жанна заозиралась по сторонам, пытаясь определить откуда доносится непонятный, тарахтящий звук. – Слышишь? Рокот. Со стороны тех холмов.
Едва различимый гул, похожий на шум мотора, донёсся до слуха, он всё нарастал, делался отчётливым, и наконец, стал настолько узнаваем, что не оставалось сомнений в природе его происхождения. И, как бы в подтверждение страшной догадки, на горизонте, в свете занимающегося рассвета в небе показался совсем ещё крошечный силуэт самолета-биплана.
– Летит! – шёпотом проговорила Жанна, не сводя глаз с чёрной точки.
– Кэт…– мамины руки задрожали, грудь начала вздыматься от участившегося дыхания. Внезапно, будто очнувшись, женщина схватилась за руль велосипеда, намереваясь во чтобы то ни стало добраться до злосчастного аэродрома и сделать всё, чтобы этот чёртов самолёт сел.
– Может это и не Кэт, мам. Она не могла бы так быстро добраться до аэродрома.
– А кто это по-твоему? – резко оборвала дочь женщина, и, не замечая замешательства девушки, съехала на велосипеде с главной дороги на просёлочную, напрочь забыв о всех своих сомнениях.
ххх
– Снижайся по малу, убирай газ, едрит твою за леву ногу! Добирай, добирай, шарахнешься!
Коваленко нервно ходил взад и вперед по «диспетчерской» будке, сжимая в руках потрепанный от времени переговорный микрофон. Он следил, не отрывая взгляда за идущим на посадку бипланом, который, будто пьяный, переваливался то на одно, то на другое крыло, пытаясь выровняться по воображаемому центру необорудованной взлетно-посадочной полосы. Наконец плюхнувшись и вновь подскочив, как будто пытаясь вернуться в небо, самолётик нехотя все-таки прижался к земле и на довольно большой скорости побежал по укатанной площадке.
– Гаси – орал Коваленко – гаси, чёрт бы тебя побрал, включай реверс. Куда по тормозам?! Скапотируешь!
Бросив микрофон, мужчина выскочил из будки, и побежал за всё ещё нёсшимся по полосе бипланом, который нехотя, но замедлился и, наконец, остановился у обозначенного красными флажками торца. Не дожидаясь пока горе-пилот выползет из кабины, Коваленко влетел в салон и, взяв за шкирку словно котёнка, выволок Кэт из самолёта.
– Ты что, совсем дура? – мужчина грубо толкнул девушку, от чего та упала на землю. Ноги не слушались, все её тело била мелкая дрожь, в глазах читался ужас, а слова, казалось, застряли где-то в глотке, не желая произноситься. Обернувшись, Катя взглянула в переполненные яростью глаза своего инструктора, который, едва сдерживая гнев, на мгновение остановился, пытаясь совладать с собою. Только сейчас Кэт заметила зажатый в руках Коваленко гибкий деревянный прут, которым он не раз грозился выпороть учлётов, наивно полагавших, что эти угрозы лишь пустой звук. Памятуя единственную в своей жизни трёпку, учинённую мамой, девушка стала отползать к крылу самолёта. Заметив это, инструктор пресёк жалкую попытку перепуганного учлёта удрать, схватил того за шкирку и без зазрения совести ударил по самому уязвимому месту горе-пилота.
– Ай! – вскрикнула девушка, пытаясь высвободиться из мёртвой хватки. – Ай! Хватит, хватит…больно!
– Да неужели? А свернуть себе шею не больно?
– Не свернула же! Ау! – взвизгнула девушка, одновременно пытаясь защититься руками, по которым тут же получила хлесткий удар. – Пожалуйста…прекратите!
– Нет.
– Пожалуйста…
– Нет. Пока до тебя не дойдет, что твоя безумная бравада могла стоить тебе жизни.
– Это не бравада – глотая слёзы, проговорила Кэт.
– А что это по-твоему? Выпендрёж?
– Нет. Вы вычеркнули меня. Я хотела летать.
– Летать она хотела! – выплюнул Коваленко, со злостью отшвыривая прут в сторону, – хотеть летать можно и во сне, а тут надо уметь это делать! Что толку в заучивании РЛЭ, если ты не можешь включить мозги там, в небе!
– Могу – упрямо произнесла девушка, пытаясь подняться, отдышаться и унять предательски текущие слезы.
– Правда? Что это такое вообще было на посадке? У нас, что, машина напрочь лишена рулей направления или быть может закрылки отказались перейти в посадочное положение, а винт напрочь забыл, что у него есть ещё и реверс?
– Можно подумать, другие бы справились идеально! – огрызнулась Кэт, повернувшись к Коваленко,
– Другим бы достало ума не приближаться к самолёту без инструктора – рявкнул мужчина.
– О каком инструкторе Вы говорите? Вы же сами лишили меня возможности учиться, не дали даже шанса попробовать! Валили меня на экзаменах, на тренажёре задавали чудовищные условия полёта, придумывали всякие дурацкие правила, словом, Вы сделали всё, чтобы исключить меня из группы. Вы…закоренелый шовинисткий придурок! И…идите Вы к чёрту! – Кэт, едва сдерживая вновь подступившие слёзы, хотела было удрать, но мужчина преградил ей путь. Схватив за отворот рубахи, он с силой припечатал её спиной к фюзеляжу самолёта, и зашипел, нервно дыша и втягивая холодный утренний воздух.
– Я бы вымыл тебе рот с мылом и ещё раз хорошенько всыпал, чтобы вытравить из тебя подростковую дурь. Как я вижу, твоим воспитанием никто толком не занимался, раз ты позволяешь себе хамить, дерзить и вытворять всякие глупости.
– Всё нормально с моим воспитанием, а вот Вы,…загнобили, наверное, свою дочь Асю…
– Замолчи – оборвал Коваленко – это не твоего ума дело!
– Да неужели!
– Заткнись! Ещё одно слово и…
– Катя! – послышался совсем близко взволнованный окрик, мгновенно разрядивший обострившееся до предела напряжение, заставивший обоих обернуться и обратить свое внимание на бегущую к самолету женщину.
– Мама?– удивленно проговорила Кэт. – Что ты здесь делаешь?
– Ну-ка немедленно отойди от самолёта! Подойди ко мне!
Коваленко отступил на шаг назад, но девушка не сдвинулась с места. Вместо этого она плотнее прижалась спиной к фюзеляжу, переводя взгляд то на мать, то на своего инструктора, как будто пытаясь выбрать наименьшее из двух зол, либо ища хоть какую-то возможность выкрутиться из той передряги, которую она сама же и заварила.
– Но – только и смогла вымолвить Кэт.
– Немедленно! – едва сдерживая гнев, повторила женщина.
– Но,…мама, ты что, на велосипеде приехала?
– Да – резко ответила женщина.
– Но, почему?
– Потому что другого транспорта, чтобы добраться до тебя не нашлось!
– Но ведь до сюда ехать-то далеко, да ещё и ночью.
– А что ты хотела? Чтобы я дома сидела и думала, свернет ли моя дочь себе шею? Хоть я и не одобряла твой выбор пойти в аэроклуб, я все-таки смирилась с ним, ведь я видела, как у тебя горят глаза, с каким энтузиазмом ты после уроков бежишь на аэродром, запоем рассказываешь о «нудных» лекциях, о тренировках на «допотопном» тренажере с «чокнутым» Коваленко. Я думала, что у тебя есть хоть какое-то благоразумие, что у тебя достанет мозгов не рисковать попусту собственной жизнью, что ты хоть немного думаешь не только о себе, но и о тех, кто ждёт тебя каждый вечер.
Не сумев удержать волной нахлынувшие эмоции, мама тихо заплакала, закрыв лицо руками. Казалось, что всё напряжение последних нескольких часов, словно тяжёлая стокилограммовая гиря, свалилось с плеч, выходя через эти безудержно текущие по щекам слёзы облегчения и одновременно обиды. Нет ничего тяжелее, чем видеть материнские слезы, виною которых оказался ты сам, которые будоражат всё человечное, что в тебе есть, потому что они искренни, наполнены одновременно горечью разочарования и в тоже время любовью.
– Мама! Не плачь, не плачь пожалуйста. Прости меня! Я…я не хотела – девушка подбежала и обняла мать, прильнув щекой к её плечу. Женщина коснулась чуть рыжеватой макушки рукой и нежно обняла дочь, одновременно пытаясь совладать с собой и выровнять дыхание.
– Пообещай мне…пообещай мне, что больше не сядешь в эту треклятую машину – тихо произнесла она.
– Я… – замешкалась девушка.
– Пообещай.
– Я обещаю – неожиданно встрял в разговор Коваленко – что она, будучи учлётом, не сядет больше за штурвал самолёта одна. Ваша дочь всё равно не сможет выполнить то, что вы просите, это невозможно, а давать матери заранее бессмысленные обещания я ей не позволю. Запомни, учлёт, мать – это единственный человек на земле, которому не безразлична судьба собственного ребёнка, которая искренне и бескорыстно любит, поэтому врать ей, наверное, самое постыдное и бессовестное дело.
– А вы? – замешкалась женщина.
– Коваленко, а если быть точнее, «чокнутый» Коваленко, раз уж на то пошло – усмехнувшись, мужчина подошёл и протянул руку. – Лётный инструктор и руководитель аэроклуба.
– Ах, это значит Вы! Это я до Вас сегодня дозвониться не могла целую вечность?!
– Вы мне звонили?
– Конечно, я Вам звонила. Мой ребёнок сбежал из дома чтобы опробовать какую-то летающую самоделку, какого-то дяди Вовы. Кто в здравом уме подпускает детей к самолёту непонятной конструкции? Они что лётчики-испытатели?
– О чём Вы говорите? Какой самолёт, какой дядя Вова? Михалыч что ли? Но на его самолёте ещё нет двигателя, кроме того, я не допускаю учлётов к полётам даже на Ан-2, пока не буду уверен в их готовности, чего уж говорить о самоделке.
– Тогда каким это образом моя дочь очутилась в кабине?
– Мама, это я во всём виновата. Я словила такси и приехала на аэродром, чтобы подождать дядю Вову у ангара, но увидев стоявший почти на исполнительном7 не зачехлённый самолет, и зная, что второго шанса не представится, полезла в кабину. А там, я не знаю, что произошло, но как-то само вышло.
– Вчера я вынужден был в спешке вернуться домой. По всей видимости, после проверки готовности учлётов к практическим полётам, я забыл отогнать самолет на стоянку и зачехлить. Вернувшись на аэродром ближе к рассвету, я никак не ожидал, что Ан-2 окажется в воздухе, да ещё и под управлением самого неуправляемого учлёта. Но больше такого не повториться, я Вам обещаю, а учлёт, я надеюсь, запомнил, наконец, урок, который сам себе и преподал. Не так ли?
– Да – кивнула девушка, опустив голову и уставившись на носки своих кроссовок.
– Кэт! – голос Жанны нельзя было перепутать ни с каким иным. Она бежала по полю отчего-то вся перемазанная в грязи, её строгий деловой костюм и белая рубашка превратились во что-то неописуемое, на локтях и коленях зияли дыры, а руки были изодраны в кровь.
– Что случилось? – вновь встревожилась мама.
– Я поехала дальше, не стала срезать, как ты, через поле. Но оказалось, что там крутой поворот, а потом резкий спуск, а я гнала, как сумасшедшая, чтобы побыстрее добраться сюда. В общем, я не сумела справиться с управлением и упала. Ну и ночь выдалась у нас сегодня.
– Зато, есть что вспомнить – ехидно хихикнула Кэт.
– Да уж, мне это на всю жизнь запомнится – строго сказала мама.
– Ну, когда ещё у Жанны были такие весёлые вечера! – не унималась девушка, радуясь, что разговор принял иной оборот.
– Учлёт! – одёрнул инструктор, предостерегающе посмотрев на девушку, от чего улыбка с лица Кэт в мгновение исчезла. – Я так понимаю, у вас нет транспорта, чтобы вернуться домой? К сожалению, я не могу покинуть аэродром, пока не разберусь с последствиями, учинённого здесь самоуправства. Однако скоро приедет Михалыч, он вас и подкинет. А пока можете расположиться в учебке, в комнате для предполётной подготовки есть чайник и аптечка. – С этими словами Коваленко, мельком глянув на положение закрылков, элеронов и руля направления, вскочил на подножку, но прежде чем скрыться в салоне самолёта, бросил через плечо вслед удаляющейся Кэт – и, учлёт, мы с тобой ещё не закончили.