Путь селекционера

Путь селекционера

Какие дьяволы и боги

К нам ринутся из темноты

Там, где кончаются дороги

И обрываются мосты?..

В. Шефнер

Часть I. Путь Йохана

Глава I. Великий Молот Бак

Из Слова о новой вере Всеслира и подчинённых земель:

…Поэтому не подобает верующим посещать бесовские игрища, которые заключаются в плясках, гудении, пении бесовских песен и принесении жертв идолам, когда молятся богу Глубин и Великому Стихотворцу…

Утренняя заря потихоньку заливала светом неровные ряды избушек. Они растянулись в лощине меж двух холмов, словно змея. Светило ещё не полностью взошло, и если повернуться к нему спиной и поднять глаза, то можно было увидеть едва заметные звёзды, которые в этот час терялись в красном небе.

Люди уже выходили из домов. Кто-то нёс рыболовные сети, кто-то шёл с двустволкой в лес на охоту. Ребятишки шагали в приходскую школу, а некоторые, прячась за заборами и кустами, бежали на западный холм, порезвиться в развалинах.

Я вздрогнул: так бывает, когда видишь что-то важное, но осознать это ещё не успел. Ба! Да это же Кор и Нук! Мои младшие братья тоже отправились на руины. Ну, я их догоню!

Потянувшись, я встряхнулся и бросился по дороге. Обогнав строй угрюмых охотников, нервно заозиравшихся на меня, я взбежал на холм и теперь стоял перед воротами некогда мощной заставы, отражавшей набеги лесных жителей на город Всеслир пару веков назад. Лесных жителей давно не осталось, гарнизон вывели, а крепости понемногу ветшали и разрушались, не выдерживая натиска зимних гроз.

Как это ни странно, я не слышал вообще никого, а ведь детям дай только вволю покричать. Внутри тоже было пусто, лишь в единственной башенке кто-то маячил. Действительно, поднявшись, я заметил своих голубчиков в кругу других ребят.

– Кор, Нук! – крикнул я им. – А вы почему не в школе?

Мелкотня испуганно обернулась, а потом их лица исказились детской яростью.

– Йохан! Если маме расскажешь, мы тебе помёт птичий в кровать положим! – отозвался Нук.

– Я маме не расскажу, но дьякон-то всё равно узнает: вы же ему сегодня обещали помочь в библиотеке!

– Кишка собра, дерьмо собаки! – неумело выругался Кор, после чего опасливо посмотрел на меня.

Я сделал вид, что не услышал.

– Собирайтесь, ещё успеете…

Меня перебил крик одного из мальчишек. Тот указывал куда-то в сторону. Я посмотрел вместе с остальными. Через бойницу было плохо видно, но я догадался, к чему привлёк внимание мальчик: по дороге с запада медленно двигался какой-то транспорт. Когда он приблизился, я узнал в нём броневик, окружённый солдатами! Я такой видел раз в жизни, в городе, на военном параде. Как сейчас помню: шли подряд – красивые, блестящие, с солдатами на броне.

Однако этот явно двигался не сам: его толкали. Я велел мелким, чтобы шли помогать дьякону, и тут же думать о них забыл.

Я побежал на дорогу, навстречу машине. Завидев меня, солдаты остановились на перекур. Подбежав, я облокотился на броневик и теперь жадно хватал ртом воздух.

– Что, пацан, – скрестил руки вояка, весь в пыли, – поможешь?

– Ага, – ответил я, переводя дыхание и стараясь не обращать внимания на «пацана».

Тут я заметил оружие, вложенное в тюк на броне. Это была такая же грязная, как и всё вокруг, боевая винтовка Мартинса. «Издалека, наверное, ребята пришли: у нас-то места тихие, про войну полвека не слышали», – смекнул я.

– Понравилась? – усмехнулся солдат.

– Очень. Я такую только в книжках видел.

– А стрелял вообще?

– Да, в школе учили – из двустволки по собрам.

– У-у-у, из двустволки-то собру ничего не будет!

Я пожал плечами. Солдаты между тем докурили и теперь просто отдыхали.

– А откуда вы идёте?

Те помрачнели, и всё тот же ответил мне:

– А то ты не знаешь! Вот за тем лесом уже война.

– С кем?!

Солдат промолчал, уставившись себе под ноги, а я испугался. Что же это за война такая, о которой не слышал? Ведь пушки не могут стрелять бесшумно! И в газете, которую присылали раз в неделю и которую мы с дьяконом читали местным после службы, ничего не писали… А потом сделалось ещё страшнее. Вдруг вспомнились все худые знамения, которыми пугала бабка Ниша с того момента, как полгода назад из деревни прогнали невесть откуда забрёдшего юродивого.

Солдат промычал что-то невнятное. Его сослуживцы почему-то с сочувствием смотрели на него. Наконец он поднял голову и произнёс то, что я меньше всего ожидал услышать:

– Молот Бак.

Я выдохнул. Пересуды пересудами, но нельзя же услышать такое от воинов Е. И. В. губернского полка!

– Тоже не веришь? – Солдат сощурился. – Так они и победят – никто не верит.

– А кто – они? Молот?

Солдат грустно улыбнулся:

– Там малые Молоты. Натуральные черти.

Ругаться не хотелось, и я только пожал плечами.

– Ну, ладно. Не хочешь – не верь. Я б сам не поверил. Пальнёшь? – вдруг сменил тему собеседник.

– Да! – Мои руки потянулись к винтовке.

– Хорошо. Видишь дерево вон там? – Солдат указал на засохший дуб.

– Ага.

– Теперь смотри. Держи винтовку, вот так. Теперь затвор назад отведи… вот так, правильно. Вставляй патроны. Всего дюжина, плюс один в патроннике. Закрывай затвор. Всё. Целься в дерево, так, чтобы прорез в целике и мушка на одной линии были. – Он поправил мою руку, направив её куда-то явно не туда. – Теперь на крючок нажимай…

Раздался оглушительный грохот, от которого я зажмурился и выронил винтовку. Это было совсем не похоже на школьные двустволки. Солдаты засмеялись, а я сперва опустил взгляд, затем поднял оружие и опять прицелился. Я надавил на крючок, но ничего не произошло, и только солдаты рассмеялись ещё громче.

– Вот, – кивнул солдат. – После выстрела затвор передёрни.

Я сделал, как он велел, навёл винтовку на самую толстую ветку и выстрелил. От звука я опять зажмурился, но оружия не выронил, и когда я всё-таки открыл один глаз, то увидел, что ветка исчезла: видимо, пуля разнесла сухую древесину в щепки.

– Нормально, – одобрительно кивнул солдат и похлопал меня по плечу, забирая винтовку. – А теперь помоги нам – хотя бы до деревни доедем.

Я встал со всеми, и мы покатили броневик вперёд. Когда мы дошли, руки словно отваливались, с ботинок осыпа́лась грязь, но я был доволен: как-никак стрелял из винтовки. Кому рассказать – обзавидуются!

На улице уже подсобили прохожие и помогли оттащить броневик к обочине. На шум сбежалась ребятня, и даже дьякон ковылял из школы навстречу. «Ну всё, – решил я, – моё дело сделано, дальше пусть взрослые разгребают».

Я сел на пенёк, вытянув ноги. Спустя полминуты до меня донёсся разговор военных с дьяконом, бывшим у нас по совместительству старостой.

– Не нужны нам ваши враки! Идите в город, а здесь не задерживайтесь! – настаивал дьякон.

Солдаты ему что-то отвечали, но в конце концов, смачно выругавшись, прокляли нас, взяли винтовки с броневика и пошли дальше, а машину бросили. Ребятишки сразу же её облепили, а дьякон всё ругался на них и пытался вернуть в школу, но куда там! Наконец, он заметил меня и, подойдя, спросил:

– Ты им помогал?

Я кивнул.

– Молодец, Нюха любит хорошие дела, пусть и для плохих людей. Завтра жду стих, он готов?

– Да, почти. Я написал, но не уверен…

– Молодец, день святого Нюхи скоро.

Нюха был очень важным святым, а в окрестностях Всеслира его ещё и почитали особо: считалось, что сам жил где-то неподалёку до того, как он потерял близких из-за козней Бака и изгнал его дьяволов.

Старый дьякон поковылял дальше, опираясь на свою тросточку. Я его знал долго, он слыл человеком хорошим, хоть и с несколько жёсткими взглядами на жизнь. Говорят, в церковь он пришёл ещё подростком, даже моложе меня, и с тех пор дослужился до сана. Потом, когда все священники умерли, он писал в город, чтобы его повысили, но без толку. Так дьяконом и остался – одним-единственным на всю деревню.

До вечера дел не было; редко так получается, а раз уж день свободен, следовало провести его с пользой. Я дошёл до школы, убедился, что младшие братья там, и побрёл к дому. Когда я проходил мимо избы Кломки, вдруг услышал, как меня окликнули через открытое окно. Хозяйка облокотилась на подоконник и поманила меня пальцем, я помахал рукой в ответ и пошёл дальше. Девушка она была в целом неплохая, но с характером слишком уж лёгким. Некоторые наши парни захаживали к ней, хотя, конечно, открыто в этом не признавались. Сам я не ходил. Тем более если мама узнает, или пуще того – дьякон…

Моя избушка ничем от других не отличалась: добротная, построенная ещё прадедами, но уже покосившаяся от времени и невзгод. Снаружи резная лавочка заслоняла обломанный бревенчатый стык: когда-то неподалёку от дома взорвался собр и повредил нижний венец.

Внутри стояли грубый стол, покрытый сшитой матерью скатертью, стулья и резной шкафчик, сделанный нашим соседом Бояром, а в красном углу – лики святых. Дома ждала мама, и как только я вошёл, сразу же услышал причитания. Она говорила, как плохо спала ночью, что жидкоплод сгнил, как Нук вчера гвоздик выковырял из серванта, а забить-то она сама не может…

Гвоздь я забил, а потом и остался помогать по дому. Пожилая женщина с изрезанным морщинами лицом и в оставшемся от бабушки ношеном сарафане всё суетилась и причитала. В такие моменты хотелось остановить её, поцеловать и отправить отдыхать, но, во-первых, тогда она расплывалась в улыбке, начинала меня хвалить и целовать в ответ, чего мне не хотелось, а во-вторых, ещё сильнее начала бы причитать, подумав, я что всё пойму. Пойму-то я всё, да вот надо ли мне оно?

Когда дела кончились, мама отпустила погулять. Первым делом я зашёл к Бояру. Тот встретил радушно, спросил про сервант – крепок ли. Я всё рассказал и ещё раз поблагодарил, а потом попросил потренировать бою на мечах. Бояр, бывший боевой офицер, под конец службы стал инструктором рукопашного боя в военной академии, а потом устал от городской жизни и осел в деревне.

Сосед с радостью согласился: я, пожалуй, был единственным, кто интересовался холодным оружием больше, чем огнестрельным. Мы вышли в небольшой дворик, взяли по деревянному мечу и встали друг напротив друга. Бой начался просто: сначала Бояр меня повалил на землю, ни разу не коснувшись мечом, однако поединок не остановил. Такая у нас была договорённость: даже если упал – дерись до последнего. Наконец, улучив момент, я смог плюнуть Бояру в лицо, тот на миг отшатнулся, и я, воспользовавшись этим, рывком поднялся и рубанул наотмашь.

– Хе! – улыбнулся Бояр. – Давай ещё раз!

Второй поединок прошёл быстрее: Бояр заколол меня практически сразу.

– Вот видишь! – Сосед поднял палец вверх. – Как я говорил? Бой должен быть выигран в первую секунду, иначе он перерастает в драку. Ещё разок?

Так мы бились до вечера. Наконец, я, уставший, весь в синяках и ссадинах, но безмерно довольный, пошёл домой. Уже вернулась старшая сестра Нора. Старше она всего на год, недавно её шестилетие отмечали.

Теперь мы сидели и пили травяник. Я всё думал о стихотворении и о том, когда дьякон примет меня на работу. Обучение я закончил месяц назад, с отличием, и договорился, что он примет меня к себе. Письму я обучен, а чего ещё надо? В Создателя верить? В Слыню? Едва ли.

Незаметно наступили сумерки. Я вышел на улицу и посмотрел на небо. Всё было на своих местах. Взгляд упал на созвездие Семихвостой змеи прямо над коньком избы. Говорят, если первое, что увидел на небе, – это змея, то жди несчастья. Бред! Если бы небо каждый раз выглядело по-новому – ладно, но ведь я-то знаю, что она всегда стояла над коньком, а я сам мог смотреть в любую сторону – куда захочу. Созвездие Наковальни раскинулось между церковью Святого Нюхи и пригорком. Я опустил глаза, но и тут всё было, как обычно. Косые избы, походили на кривые огарки спичек, разбросанные по скатерти.

Я ещё раз взглянул на небо. Звёзды. Для чего они существуют? Если верить дьякону, это духи святых, а если верить тому, что я прочитал за те немногие разы, что оказывался в городской библиотеке, – это подобия нашего светила, но далеко-далеко. Если честно, в первое я не верил, а во втором сомневался. К тому же если это – правда такие же светила, то там есть такие же планеты, и на них ведь кто-то живёт! Об этом тоже в городах говорили. Но говорили, и что астрономы как-то умудрились узнать, что на других планетах воздуха нет, а стало быть, как ни поверни – всё выдумки.

– Йохан, иди скорей! – раздался мамин голос. – Все уже собрались.

Так бы и стоял здесь вечность.

– Иду, – вздохнул я.

Вокруг простого деревянного стола собрались домашние. Мерно горела лучина, едва освещая плотные стыки брёвен, скудное убранство и красный угол. Святые с образов как-то печально смотрели на лучину, меня, маму… Каждый раз, глядя на иконы, я не мог понять, куда они смотрят.

Мама резала жёсткое мясо собра. Нож ходил свободно, и я порадовался, что в город за новым придётся идти не скоро. Меня частенько туда отправляли продать кое-что из еды и купить инструмент. И когда я сам ходил – полбеды, – я там вроде как на хорошем счету – а вот когда мама (младшим тогда даже года не стукнуло), её и обворовывали, и обсчитывали. Бывало, потащит она на горбу мешок с овощами, и встретятся по пути мужики – скажут, мол, давай нам, баба, мешок именем князя такого-то. Тогда куда ей деваться? Один раз уже по шее дали. Хорошо, если военные встретятся: те обменяют за него что-то, а другие могут до нитки обобрать. А если нет – то и в городе порой обманывали… Я как-то наловчился разок и врезал промеж глаз одному жирдяю… Конечно, потом провёл пару ночей в каземате. Спасло то, что я был примерным учеником церковно-приходской школы, и сам дьякон за меня хлопотал. Однако, после того, как полплощади базарной видело, как я борову по роже съездил, меня вроде как зауважали и обманывать стали меньше…

Слева от матери, внимательно глядя на плавные движения, стояла Нора, а где-то под столом резвились два младших братика. Мама дорезала мясо, разложила его и уселась за стол. Нора достала бутылку браги и налила в деревянную чарку, в ответ на укоризненный взгляд мамы протянула её мне. Я отхлебнул, поморщился.

– Мелочь, давай за стол, – улыбнулась мама, и братики, как два жучка, вскарабкались на табуретки.

Мать прочла молитву, мы начертали круг над головой – ритуал изгнания нечистой силы – и принялись за еду. Я пережёвывал мясо, уставившись в узенькое окошко. Небо едва виднелось над холмом.

– Опять смотришь? – то ли с упрёком, то ли с усмешкой спросила мама.

– Смотрю.

Тут в разговор включилась Нора:

– Ты бы кушал лучше! На небо попасть ещё успеешь!

Мама отвесила ей лёгкий подзатыльник и потом снова начертила круг над головой каждого из нас, а младшим – даже по два раза.

Я усмехнулся про себя, Нора, по-моему, тоже. Всё-таки как здорово, что она у меня есть! Маме многого не объяснишь, мелким – тем более, и другие деревенские ребята наверняка не поймут и даже будут смеяться… Помню, когда в первый раз с сестрой в город попали, увидели, как монах спорил с каким-то студентом, причём злобно так, с пылью из-под ног. Мы с Норой потом играли в них дома: кто-то был священником, кто-то – студентом. Мы тогда так ногами топали, что домой приходили и сами в пыли, и пыли наглотавшиеся.

– Слушай, – попросила Нора, – можешь ещё раз прочитать? Понравилось больно.

– Да, прочитай! – поддержала мама.

Я прокашлялся, встал в угол, чтобы как в школе было. Достал заткнутый за ремень скомканный лист, вырванный из учебника истории, посмотрел на написанный огрызком карандаша текст и начал:

– Хороша страна моя,

От конца до края.

Что хочу? – спроси меня,

Ум мне пробуждая…

Вдруг из-за окна донёсся какой-то гул, я немного сбился, но внимания никто не обратил.

– К храму тропку протоптать,

Заложить там печку,

В той работе удержать

Ёмкое словечко,

Здравый ум к годам нажить,

Дружбой укрепляя,

А пока – тебя любить,

Мама дорогая.

Когда я закончил, Нора довольно улыбнулась, будто заметив что-то, а мама захлопала. Я терпеть не мог такого отношения. Зачем хлопать, когда кругом все свои?

Впрочем, я промолчал и, смущённо улыбнувшись, вернулся к еде. Мясо жёсткое, конечно, но хорошо, что вообще было. «Эх, – подумал я – продать бы двустволку, денег накопить и вместо неё винтовку купить – на собра ходить. Стрелять-то из неё – ничего сложного: сегодня вот ветку сбил. Ещё подучусь – и ни один собр зазря не пропадёт!» Однако я хорошо представлял, чем всё закончится, если я заикнусь об этом при матери. Начнёт причитать, мол, память об отце, о деде… Вот кто-кто, а они бы со мной согласились.

– Слушай, – прервала мысли мама. – Не хочешь сходить в город?

Странно. Обычно вопрос стоял не о том, чего я хочу, а о том, что надо.

– Если надо – схожу.

– Просто у дядьки Григи мастеровой помер, а ты вроде в этом транспорте разбираешься. Да и он, если что, научит…

Я закрыл глаза и выдохнул. Не хотелось ругаться, но я ей уже сто раз говорил, что не пойду в город на заработки: дела и в деревне есть. В конце концов, дьякон обещал меня при школе пристроить, деньгу платить, а потом, может, я учителем стану. Но мама все говорила и говорила. Я её очень любил, но так бесило, когда она лезла куда не надо, тем более что вопрос был уже решён…

–Мам, – перебил я её, – я же уже сказал тебе…

– Ой, ладно, ладно, вот не хочешь, и не надо, я же говорю, если хочешь, ну а если не хочешь… А вот Нора, ты-то куда подумала уже? Вот тебя я в город не пущу, лучше тут будь. Как Йоха деньги начнёт зарабатывать, вы отложите, купите земли у Бояра – я уж договорюсь, чтобы подешевле… так вот, Нора, заведёшь на земле той огород, а мелочь помогать будет.

– Да они помогут разве? Потопчут только…

Нора улыбнулась и погладила кудри Нука.

– Ой, ладно тебе. – Мама ещё раз всплеснула руками и принялась, кряхтя, убирать посуду. – Давай-ка, Нора, помоги мне. Йоха, а ты ложись спать: тебе завтра бодрым быть надо.

– Сейчас, погоди немного, проверю сарай. – Я встал из-за стола и пошёл к двери.

– Да знаю я, как ты его проверяешь! Опять на небо глазеть будешь… Над козырьком не смотри! – крикнула она в уже закрывающуюся дверь.

Я прошёл до сарая и честно всё проверил. Заперт он был надёжно, теперь можно и на звёзды полюбоваться. Одна из них светила, наверное, ярче остальных – и странно так: раньше я её не видел. Или не замечал… Эх, вот всегда так, казалось, долго по земле хожу, а столько открываю каждый день! И столько ещё открыть предстоит! Старикам, наверное, жить уже неинтересно. Я прикрыл глаза и стал представлять себе, кто может странствовать по далёким безвоздушным планетам меж мёртвых деревьев… Я вздрогнул: подумалось, что ходят там Молот Бак и малые Молоты его. Потом я вспомнил сегодняшних солдат, мечтательное настроение сразу пропало. Пора было спать, а то так и всю ночь можно простоять…

Думал я это, уже валяясь в канаве и пытаясь вырвать горящие волосы из головы. Дом полыхал. Показалось, будто Нора кричала. Небо застилал чёрный дым. Справа от меня горело полено – или это был Нук?.. Сердце бешено билось, глаза высохли моментально. Хотелось плакать, но я не мог. Руки дрожали. Думал только о том, что же будет дальше? В такие моменты почему-то не хочется рассуждать, что происходит сейчас или как выбраться. Вот где я буду через месяц? Буду я один или мама тоже жива? А Нора? А младшие? Что произошло? Не собр же в дом зашёл!

Так, шаг за шагом, мои мысли вернулись к происходящему. Я поднял глаза. По дороге шагах в пяти от меня не спеша шла колонна бесов. Я не поверил своим глазам, а они вышагивали по выжженной земле в ногу, словно на параде. Их абсолютно чёрная кожа огонь не отражала, а будто бы, наоборот, – поглощала, и из-за этого они выделялись в окружавшем хаосе. Нечеловеческие головы, похожие на молоты, то и дело поворачивались в мою сторону, и тогда я плотно прижимался к земле и старался не дышать. Прямо как в рассказах, каждый из чертей нёс посох, и, если верить молве, посохом этим можно хоть десять броневиков испепелить. А по ним самим сколько из броневика ни стреляй – всё будто собру дробина.

Когда они скрылись, я осмелился поднять голову и увидел горящую деревню. Домов уже не было – все слились во всепожирающий огненный вал. Лишь каменная верхушка церкви возвышалась над слепящим жаром. Не помню, сколько я лежал, ожидая непонятно чего. Потом выбрался из канавы к пожару, который уже поглотил мой дом. Все здесь сгорели – и мама, и Нора, и Кор с Нуком. А я вдруг осознал, что все ещё сжимал бумажку со стихотворением, обгорелую, в грязи. Я швырнул её в огонь и так заплакал, как никогда прежде. Они же настоящие, живые люди! Таких людей уже не сыщешь! Каждый же обмануть может! А мама… Я же любил её, и она меня… Нора вообще была сущий ангел. Нука и Кора-то за что?! Они-то невинные, по какой вере ни смотри, какой угодно Бог тебе скажет… Черти сошли на нас, и Молот Бак!

Я с ненавистью посмотрел на небо. Звёзды горели, и у Змеи семихвостой хвосты будто опалились. Потом взгляд упал на броневик, и такая ярость взяла! Я стал носиться по полю, пиная ногами камни и выдирая с корнем траву. Когда солдаты те броневик тащили, говорили же, что неподалёку враг. Говорили! Говорили! Говорили!.. А я же не верил!

Дом всё горел, и я не смог больше стоять – жар от пожара был адским. Тогда я пошёл до города, не чтобы предупредить или дать отпор, а чтобы просто не останавливаться. Выходит, и вправду была война. Но почему военные сказали, что именно с нежитью? Сказали бы, мол, соседи напали – беда, конечно, но хоть поверили бы… Полгода назад юродивый какой-то приходил, тоже вещал, что Молот идёт, да пока мешкает. Дьякон спросил его смеху ради, мол, откуда он придёт, а тот возьми да ляпни – мол, с неба. Ясное дело, что на небе черти не живут! Дали юродивому сапоги да спровадили из деревни…

Я побрёл по старому рву вдоль дороги – чтобы этих обогнать. Нагнал я чертей довольно скоро. Они стояли и что-то беззвучно обсуждали: поворачивая рога друг к другу и показывая куда-то пальцами. Но настоящего страха придавала тишина, в которой это происходило: пятеро гигантов под звук сверчков и колыхание травы махали руками, явно что-то требуя друг от друга. Вдруг кто-то из них резко отшатнулся, и я подумал, что меня заметили. Потом заметил, что смотрели они в сторону, где вышагивал собр. Пасть зверя соединяла с телом длинная шея, ноги были тонкие, как спички, а брюхо огромное, с полдома. При каждом шаге хитиновые пластины перекатывались, будто волны, а шкура при луне отливала зелёным свечением. Мы по таким в школе на уроках стреляли – дробь их всё равно не брала, а если взять что-то посерьёзнее, то он просто взрывался. Вроде внутри высокое давление было – уже точно не помню…

Один из бесов поднял свой посох, взмахнул, и всё вокруг озарилось светом, будто рассвело уже, а с верхушки что-то метнулось к собру. Я подумал, что тот сейчас взорвётся, зажмурился – но нет. Зверь лежал с огромной, с колесо размером, дырищей в боку. Тут меня осенило: впереди был деревянный мостик. Он, конечно, выдержал бы тварей, но, может, я сам мог что-то с ним сделать. И я помчался напрямик – благо, поворотов с дороги той не было, так что рано или поздно они пришли бы к мосту. Приблизившись, я спустился по тропинке и упёрся в ворота. За ними обычно в сторожке спал охранник: он был приставлен, чтобы собров не подпускать. Он, как всегда, дрых и не подозревал о творящемся ужасе.

– Заш! За-аш! – позвал я. – Вставайте! Там бесы!

В сторожке засуетились, загорелся свет, и через пару секунд на полянку выбежал заспанный охранник с винтовкой в руках.

– Тьфу ты! Йоха, ты, что ль? Чего орёшь?! Мамка знает?! Уж она-то узнает…

– Тихо! – рявкнул я седому солдату. – Нету мамки! И Норы нету! Всю деревню испепелили!

– Да чего ты несёшь?! Давай, проваливай!..

Но то ли вид у меня был слишком дикий, то ли голос – больно убедительный, а Заш замолк и лишь недоверчиво покосился наверх.

– Пойдите, посмотрите. Огонь отсюда видно! Только осторожно! Бесы во Всеслир идут…

Заш, пыхтя, открыл замок и взобрался на пригорок. Зарево пожара выделялось на тёмно-красном небе, звёзд было не видно. Я, признаться, сам потерялся от такого вида, и несколько секунд мы с Зашем тупо пялились на догорающую деревушку.

– Что делать будем? – прервал молчание Заш.

«Бежать, – билось в голове, – бежать как можно дальше, за Всеслир, из Амовии, на другой конец света, бежать от бесов, от длани Молота Бака, спустившейся на Рпй».

Но вдруг передо мной возник образ Бояра. Он бы не бежал. Он бы дрался до последнего – так он и меня учил, словно догадывался, что будет. Да и как сейчас ни хотелось бы удрать, потом я стал бы корить себя за малодушие. Тем более Молот Бак всё равно меня найдёт: он не успокоится, пока не истребит всех – так написано в священных книгах. Теперь я им верил.

– Вот что, тут собры близко есть?

– Да, – сдавленно выплюнул Заш. – Я одного отпугнул… Ниже по течению воду пьёт, должно быть.

– Хорошо, я схожу за ним, а вы откройте ворота нараспашку и смотрите за дорогой! Если не успею, а бесы пойдут, не стреляйте, вообще ничего не делайте, как мост пройдут, за мной бегите! Я до Всеслира добраться успею – предупредить.

Заш лишь вяло покивал и поковылял к воротам. Я же опрометью бросился за собром. Вскоре я его увидел: он стоял на небольшой отмели и жадно пил. Я спустился и, показавшись, начал вычёсывать ему грязь из-под пластинок на ногах. Он прекратил пить, внимательно посмотрел на меня и довольно заурчал. Потом я дал ему понюхать свою руку. Морда у него, конечно, зрелище ещё то! Когда собр открывал рот, было видно глотку. У него головы-то как таковой и не было – только пасть на конце массивной шеи да две ноздри по бокам. Зверь принюхался и полез ласкаться – чуть меня не сбил. Я побежал к подножию моста, а он – за мной. Бежал зверь быстро, но бесшумно; тонкие лапы на две ладони входили в песок.

Заш помог подвязать собра к опоре, затем мы разделились: сторож засел в кустах с винтовкой, готовый выстрелить, а я – в канавке около дороги, так, чтобы и мост видеть. Когда пойдут бесы, я Зашу махну – и тот в собра пальнёт. Речка протекала в овраге, так что мост оказался довольно высоким.

Через некоторое время я услышал шаги и ждал, пока твари ступят на мост… и дождался. Заскрипели доски, а я смотрел на мотающего головой собра и молился, чтобы тот не шумел. Когда бесы были на середине моста, я махнул Зашу. Выстрел. Собр рухнул с дырой в боку, а спустя миг раздался мощный взрыв – меня аж контузило. Полетели щепки, а твари рухнули вниз, на камни. Когда я подошёл к Зашу, тот курил, опираясь на винтовку.

– Померли, – заявил он, – пороги там… Да и высота. Никто бы не выжил.

И правда – от речки до моста высота как от паперти церкви – до самой её верхушки. Но как ни хотелось в это верить, я всё же спустился посмотреть. На первый взгляд всё было нормально: бесы лежали на камнях, устремив рога в небо. Но это и было странно: как они могли настолько глупо погибнуть?

Словно в подтверждение моим мыслям, сначала поднялся один, затем второй, и всё – в абсолютной тишине. Сначала я, обессилев от злобы и чувства беспомощности, стоял и наблюдал, как упавшие на острые камни с большой высоты голые порождения ада молча встают как ни в чём не бывало. А потом я бросился к Зашу и выпалил:

– Живы они! Стоят.

Смачно выругавшись, Заш закинул винтовку на плечо, и мы поковыляли во Всеслир.

Глава II Пророк

Параграф 12.3 Слесарного наставления: щёчки броневика исполнены по средней точности чертежу 12-47-90-ртё, плотность материала не менее пятнадцати.

Усталость не чувствовалась даже в самом городе, где можно было расслабиться хоть ненадолго. Пусть кабаки и зазывали на короткий, но заслуженный отдых, ни я, ни Заш даже не заикнулись на эту тему. Мы шли к тому самому дядьке Григи, у которого помер мастеровой: я ходил к нему всего пару раз в жизни, но путь помнил хорошо.

После пригорода, по сути, беспорядочного нагромождения бараков да домов бедняков, мы пересекли первый земляной вал. Здесь всё было немногим лучше: к дешёвым домишкам добавились редкие лавочки и дрянные кабаки. Мастерская Григи находилась за вторыми стенами и, помимо прочего, имела своё ограждение. По сути, вся эта мнимая оборона осталась с давних пор и теперь была бесполезна против пушек – чего уж говорить о Молоте Баке… Тем жальче выглядели все патрули, роторные пулемёты на башточках. Что самое обидное, начни мы сейчас убеждать хоть кого-то, что враг уже у ворот, нас бы в лучшем случае послали куда подальше, а в худшем – определили в каземат как провокаторов.

Поэтому нам и нужен был Григи: во-первых, он был весьма уважаемым человеком, вхожим в княжеский круг, а во-вторых, если верить маме, он хотя бы выслушал нас. Конечно, виделся я с ним в последний раз, когда день рождения мой отмечали, и много что с тех пор могло поменяться, но сейчас последняя надежда была на него.

К счастью, и за вторые стены нас пропустили: потрепанная форма Заша, по всей видимости, вызывала доверие. Впрочем, с воротами мастерской удача нас покинула. Даже несмотря на уверения, что Григи знает меня лично, сторож дал нам от ворот поворот. Пришлось идти в кабак и брать одну кровать на двоих: на большее у Заша денег не хватило. Но мне всё равно спать не хотелось, то ли от чувства собственного бессилия (ведь сейчас я действительно не мог ничего сделать, без риска попасть за решётку), то ли от страха, что приснится семья.

В общем зале было тепло от камина. Я сидел, вдыхая табачный дым, и слушал пьяные разговоры. Мысли о семье лезли в голову сами по себе: я вспоминал маму и понимал, что больше не услышать мне её причитания, не увидеть улыбку Норы, не загнать мелких в школу. Перед глазами постоянно всплывал наш последний вечер: вот я стою, читаю стих ко дню святого Нюхи, а семья за столом хлопает. Наконец, воспоминания померкли, и я заметил чей-то плащ и услышал странный и необычный говор его обладателя:

Как дьявол Молот был не в духе

И посягнул на род людской.

Но отлизал он… Нюхе!

Обижен…

– Заткнись, блаженный! – раздался пьяный вопль откуда-то из глубины зала, и тогда говоривший, процедив сквозь зубы крепкое ругательство, плюхнулся на стул рядом со мной.

Признаться, то, что хоть кто-то здесь говорит о Молоте Баке, меня воодушевило. Возможно, этот господин выслушает меня. Он мне напоминал священника. Пусть кроме нашего дьякона и того, с которым спорил студент в детстве, других я не встречал, но схожая одежда – плащ с фибулой-змеёй, кусающей себя за хвост, чёрные сапоги, которые снабженцы Синода выдавали всем духовникам раз в год, и широкие шаровары – наводили на мысль о принадлежности незнакомца.

Однако его состояние, как говорится, немного не доводя до положения риз, не пристало служителю церкви. Впрочем, мне было всё равно, я просто хотел выговориться:

– Ваше преподобие… Молот Бак Заставницу сжёг… Это вот туда… – Я махнул на одну из стен кабака.

– Не закусывал, что ль? – ехидно перебил священник. – Ты такое не болтай: быстро загребёт наш батюшка-князь и втопчет в грязь да на коновязь. Будешь на сковородке, словно язь…

Собеседник явно бредил, но заливаться алкоголем не переставал.

– А ты непьющий? Или неимущий?

– Второе, – ответил я, раздражаясь от его попыток всё рифмовать.

– Это поправимо, – шепнул он, подмигнув, а затем продолжил криком: – Народу нужно пиво!

Тот же пьяный голос, что до этого осадил гостя, послал его куда-то во второй раз. Но вскоре неприглядного вида женщина всё же принесла пойло.

– Пей, юноша, пока не загребли хорунжие!

Я благодарно кивнул и пригубил. Должен сказать, что все разговоры о слабости пива – брехня. Нет, может, где-то и варят такое, но конкретно в этом кабаке оно било мощно и жёстко.

– А чего ты про Заставницу говорил?

– Молот Бак сжёг. Чертей, малых Молотов его своими глазами видел.

– Это тебе до князя надо, я сам пытался вразумить, да плетью будут бить – экая наклада!

– Никто не верит?

– И не поверят, пока самих не повесят… Я ведь давно о пришествии Молота Бака говорил, ещё полгода назад! Мне тогда дух сказал – придут искатели чудес! Вот и пришли! А до сих пор никто не верит!

Священник пошёл вразнос; он уже не пытался говорить со мной, а орал на весь кабак, вставляя условные рифмы. В другой ситуации, может, мы бы и сошлись с ним на любви к сочинительству, но…

– Молот снизойдёт с небес,

Будет алкать он чудес,

Свет убьёт его чертей,

Вот-те круг и вот-те змей!

Закончив декламировать, священник сорвал с себя фибулу и вознёс высоко над головой. Однако внимание окружающих уже было приковано к входной двери: там стояли два стражника при полном параде – в тёмно-зелёных шинелях, боевых кепках, широких штанах и кирзачах. За ремешок были заткнуты посеревшие перья с металлическими остриями; раньше их использовали то ли для кровопускания в полевых условиях, то ли для различия отрядов. Впрочем, сейчас думать о них времени не было: стражники, расчищая себе путь прикладами, прорвались к незадачливому рифмоплёту и жёстким ударом уложили того на пол.

– Имя?! Год рождения?! – взревел один из них.

– Пыля Яркокосмый… Ай, да не бейте! – завопил вмиг протрезвевший священник. – Родился в три тысячи шестом… Ай!

– Пыля Яркокосмый, вы обвиняетесь в умышленном очернении Гвардии Княжества и в распространении слухов тревожного характера!

Протараторив, видать, приевшуюся за последнее время фразу, стражник поднял обессилевшего Пылю и, связав ему руки бечёвкой, повёл на выход. Я остался сидеть один с двумя полупустыми пинтами и без слушателя. Когда я допил своё пиво, осознание всего ужаса ситуации наконец дошло до меня. Наверняка последней каплей было задержание Пыли, что было явной глупостью со стороны князя и бедой всего города. Они не хотели верить и делали всё, чтобы не услышать слов правды. На глаза навернулись слёзы, и внутри без того душного и сырого помещения стало совсем невозможно находиться. Я взял недопитую пинту Пыли и прислонил ещё холодное стекло ко лбу, а затем залпом осушил её. Слёзы всё не унимались, и тогда я, дабы не привлекать лишнего внимания, вышел на улицу.

Хоть здесь воздух и был свежее, лучше от этого не стало. Слегка пошатываясь, я побрёл во внутренний двор кабака, улёгся на мягкое сено и тихонько заскулил – сейчас это казалось мне лучшим выходом… Когда полегчало, я отправился спать, и, как я и боялся, мне снилась семья…

Наутро меня разбудил Заш, мы умылись и направились к Григи. На проходной пришлось немного подождать, но когда пришёл сам хозяин, дело пошло быстрее. Он сразу повёл нас в столовую, накормил, потом показал, где баня, и, наконец, пригласил в кабинет. Надо сказать, мама скромничала насчёт Григи, постоянно рассказывая, что он, мол, обслуживает транспорт, в небольшой мастерской – не более того. На деле у него в цехах собирали броневики!

Кабинет соответствовал серьёзности предприятия: узорчатые обои на стенах, трофеи хозяина – от хитиновых пластин собров до рыбьих чучел, деревянный приятно пахнущий стол с зелёным сукном, канцелярские принадлежности – в общем, все приметы богача, как его описывают в книгах. Сам Григи был весьма не молодым, жирным мужиком, но с лицом не холёного господина, а человека, который честно отработал всю жизнь. По всему было видно: «вес» тот заслужен.

– Итак, говоришь, Заставница сожжена?.. Да, слыхал, что видели какой-то дым, думали от посевных работ… В общем, вы на эту тему не распространяйтесь. Место я вам дам, ты, Йоха, будешь на штамповке стоять – там мастера всему научат, а Зашен за тележкой – заготовки между цехами возить… Платить будем, а сколько – об этом лучше в бухгалтерии… Та-ак. Вроде всё. Про Заставницу постараюсь князю сказать. И мать, говоришь, померла?

– Да.

– Жаль. – Григи мрачно уставился куда-то в угол, словно вспоминая что-то. – Очень жаль…

Разговор выдался настолько не понятным, что опомнился я уже в бухгалтерии. Там мне рассказали про доход, но мне было всё равно. Интереснее было в самом цеху; там меня сразу же отдали мастеру Маку. Он был грузным, всё время курил и, казалось, не обрадовался мне – мол, сбросили молокососа в свободные руки… Впрочем, он действительно учил. Показал станок, объяснил, куда надо жать, а куда – не стоит, словом – рассказал все, что требовалось, и под конец дня я уже отштамповал первую партию щёчек броневика.

На второй день мне никто не помогал; лишь иногда Мак подходил проверить партию. Признаться, работа была сложной, каждую заготовку приходилось сверять со стандартом, затем опять отправлять на станок, с силой жать на рычаги и опять сверять… Руки болели неимоверно, но думать о Молоте Баке и времени не было. Одно успокаивало: Григи пообещал разобраться. Лишь за обедом да ночью возвращались старые мысли. Шутка ли: за те шесть дней, что я работал в цеху, я ни разу не взглянул на звёзды! А мне их так не хватало! Так бы и продолжалось, если бы однажды к нам в цех не пришла стража. Работяги даже и ухом не повели: видимо, такие визиты были здесь обычным делом. Но я почему-то понял, что идут именно ко мне: может, потому, что я весь день не видел Заша.

– Йохан из Заставницы? – дежурным голосом осведомился один из них.

– Да. – Я внутренне сжался.

– Знаете Зашена?

– Конечно, – стараясь не выдавать тревоги, ответил я, – он мне заготовки возит.

– Мы знаем, что вы пришли вместе. Пройдёмте с нами: дадите показания.

Дворец княжеской стражи встретил меня душным, затхлым воздухом и множеством дверей, за которыми, надо полагать, сейчас сидела куча таких же людей, дающих показания. Следователь был ни грубым, ни доброжелательным, а ровно таким, каким надлежало. Вопросы он задавал и напрямую, и с подвохом, да так, что я не мог угадать, какой ответ будет правильным. Скоро я ему выложил всю правду, и тот, казалось, остался доволен, велел пять минут подождать и вышел. Вскоре ввалились два охранника и, не церемонясь, потащили меня в камеру. Я почему-то не удивился: за последние дни произошло слишком многое, чтобы удивляться такому пустяку. Даже напротив, увидев сокамерников, я обрадовался: с коек на меня смотрели Заш и Пыля.

Оказалось, Заша повязали в какой-то пивной. После рабочего дня он решил отдохнуть и, надравшись, принялся рассказывать о сожжённой деревне. Обо мне же соображений не было: не верилось, что меня сдал Заш, и тем более Пыля, который имени-то моего не знал. Впрочем, сейчас это не было важно. Мне уже ничего не казалось важным, и если бы прямо сейчас сюда ввалились бесы Молота Бака и принялись всех жечь живьём, мне бы и это важным не показалось! Видит Нюха, я старался донести, и да, я… нет, мы… были единственным шансом князя принять хоть какие-то меры до того, как станет слишком поздно! Однако было уже поздно, и теперь приходилось лишь злиться на собственное бессилие и окружавшую тупость. Получается, что целая деревня погибла зря.

– Эй, юноша… – начал было Пыля, но я, неожиданно грубо даже для себя, оборвал его:

– Если сейчас рифмовать попытаешься, язык оторву!

Пыля замахал толстыми руками, выпалив что-то вроде: «И не собирался», а Заш, не глядя на нас, задымил самокруткой.

– Чего хотел? – спросил я, чтобы разрядить обстановку.

– Всего лишь узнать, далеко ли Заставница находится.

– Часах в пяти ходьбы.

– Почему же бесы ещё не в городе?

– Не знаю…

– А-а… – протянул Пыля и махнул рукой. – Князь всё равно не поверит. Хотя, думаю, шанс был.

– Какой ещё шанс?! – огрызнулся я. – Что, я ночью бы к князю в спальню завалился?

– Не горячитесь, юноша. Я всего лишь говорю о том, что из тысячи дорог всегда хотя бы одна правильная. Всегда можно пойти по другой, но если выберешь верную, поверь – всё сложится так, что и одиночка сможет победить всех людей мира. Главное, по дороге не растерять себя самого.

– Нашёл время философствовать! Скажи лучше, по какой дороге сейчас идти.

– Есть, конечно, и точки невозврата, – озадаченно заключил священник, и на этом разговор заглох.

Надо сказать, я злился на него без какой-либо причины: просто нужно было на кого-то сорваться, а Заш для этого повода не давал. Он всё сидел и, шевеля бакенбардами, потягивал табак. Нет, не он меня сдал. Григи? Возможно. Узнал, что взяли Заша, и решил избежать проблем? Но что означал грустный взгляд Григи в кабинете? Почему-то он не выходил у меня из головы. Мне казалось, что я вот-вот разгадаю загадку, как вдруг в камеру ворвался охранник с выпученными глазами.

– Все! На выход! – гаркнул он и убежал, даже не думая нас сопровождать.

Мы недоуменно посмотрели друг на друга, но в коридор выбрались. Туда же повыходили и заключённые из других камер – но вскоре мы уже одним потоком неслись вперёд, подгоняемые криками охранников. Наконец нас построили в просторном помещении в две шеренги. Перед нами стоял какой-то офицер и по памяти толкал лишь отдалённо похожую на официальный приказ речь.

– Волею князя Всеслирского, Черноозёрского… Чёрт с ним… Приказываю раздать… Чёрт, приказываю произвести вас в кандидатов… В действительных рядовых… В связи с военным положением… Ура, бойцы!

Должно быть, от нас сейчас требовалось что-то выкрикнуть, и в подтверждение этому чин с секунду смотрел на ряды в ожидании, а затем опомнился и лишь крикнул кому-то:

– Грузите!

В образовавшейся суматохе я увязался за Пылей: благо, за его плащ было удобно уцепиться, и лишь когда мы расселись в душном грузовике, я отпустил его. Вместе с нами оказались Заш и ещё несколько сидельцев – все угрюмые, грязные, в наколках и шрамах. Наверняка убийцы, насильники, воры…

– Вот тебе ещё одна дорога, – произнёс Пыля и ехидно подмигнул мне.

Я лишь слабо улыбнулся в ответ и закрыл глаза. Наконец тряска прекратилась, и нам приказали «выгружаться». Когда мы оказались на земле, офицер, стоя в кузове, крикнул:

– Бесы там! – Он показал пальцем в сторону городской стены, выкинул рюкзак из машины и приказал водителю ехать.

Грузовик загрохотал, взвизгнул колёсами и, метнув в нас облака пыли, скрылся за поворотом.

Наконец до всех дошло: бесы приступили к штурму города. В рюкзаке оказалось оружие и патроны – шесть стволов для шести заключённых… Простите, действительных рядовых.

– Ну, чё? – Один из новых знакомых проверил затвор. – Наведаемся сначала к Шилину? Давно ему промеж глаз засадить хотел… Хе-хе. А потом валить надо. Канализацией уйдём.

– Да, – подхватил второй. – Только заглянем к Ройке. У него пива – до конца жизни хватит…

– Жизнь начинается, – подытожил третий.

– Надо только решить, чё с этими делать. – Первый ткнул в нашу сторону стволом винтовки.

– А очень просто, – ответил второй и обратился к нам: – Эй, вы! Если хотите с нами – то милости просим, а если отчаливаете – то оружие на землю! Нам конкуренты не нужны.

– Постойте! – встрял Пыля. – Может, будем действовать слаженно? Дело в том, что мне было видение…

– Угомонись, святоша. Если кто с кем и пойдёт, так это ты с нами, а свои пьяные бредни оставь другим.

Пыля молча, даже с некоторым отвращением, бросил винтовку на землю. Заш, невозмутимо дымя цигаркой, сделал то же самое.

– Ну что, юноша, – вновь, будто издеваясь, начал Пыля, – теперь у тебя опять есть выбор дороги.

Впрочем, он мог этого не говорить: выбор был очевиден. Я тоже бросил винтовку на землю, и с бывшими собратьями по несчастью мы расстались полюбовно.

– А теперь, стихоплёт, – наконец заявил до того молчавший Заш, – рассказывай, что тебе привиделось… Да пойдём куда-нибудь… Не дай бог, действительно бесы нагрянут.

Обрадованный наличием слушателя, Пыля рассказал следующее: в ночь празднования Нового года, во время ритуала очищения, Пыля во Всеслирском соборе принимал хоругвь из рук дьякона, дабы окурить стяг святым духом. Сам дух вдыхать воспрещалось: в Писании было сказано, что грешник, лишь вдохнув испарения, тут же заболеет и погибнет. Но так получилось, что Пыля в ту ночь страдал от икоты и, не сдержавшись, случайно вдохнул его. Однако дурно Пыле не стало. В Писании говорилось, что лишь пророки могут дышать духом; и действительно: через несколько часов после ритуала Пыля начал «пророчить». Как сказал дьякон, находившийся тогда рядом (сам священник этого позже вспомнить не мог), тот сел на пол и, обхватив голову руками, принялся твердить:

«Сойдёт малый Молот с небес,

В поисках неких неясных чудес,

Но свет уничтожит молчащих чертей!

Символом силы станет мой змей!»

Собственно, это был тот самый стишок, что декларировал Пыля в таверне – с поправкой на крепость пива. Я тогда, признаться, подумал на другое, а вон оно как обернулось! Пророчество…

– Это всё прекрасно, – поглаживая бакенбарды, говорил Заш. – А что нам делать-то?

Этого не знал никто. Для начала мы решили захватить из ближайшего магазина еды хотя бы на пару дней – благо жители разбежались – и уходить за город. Ко всему прочему, поторопили нас звуки взрывов: бесы Молота Бака входили в город.

Глава III Погост

Из газет от 8 выхня года 3016: именем князя Всеслирского, Черноозёрского и Имперской деревни Шестьдесят седьмой, отныне и впредь запрещается вера в плотские воплощения Молота Бака как противоречащие Священному Писанию.

Как гласило Писание, Молот Бак – демон неразумный. То есть разум у него есть, но используется он только для достижения одной цели – убийства. Мотив возник ещё в древнейшие времена, и до наших дней дошло аж три версии: первая поведала, что кто-то из людей возлюбил его дочь, вторая – его жену, а третья их объединяла. Все три версии сходились в одном: после грехопадения люди украли у Молота способность к чудесам, и теперь он жаждал получить свой дар обратно.

О каких именно чудесах шла речь, не давала ответ ни одна из теорий, да, признаться, Пыля и сам не до конца понимал своё пророчество. Однако для троих испуганных людей такой план был единственным. А заключался он в следующем: Пыля с Зашем подготовят змеиный огонь, поскольку недалеко от погоста, где мы обосновались, есть болота. Немного торфа, селитра, капелька слюны собра – и Пыля устроит бесам Молота Бака настоящие «чудеса». Сам Пыля был против затеи. Заш предлагал угнать броневик и дать бой – он относился к врагам, как к людям. Беда была в том, что оба они видели Молотов лишь мельком, а я – во всей красе. И я помнил, что в них нет человеческого – ни жалости, ни милосердия, ни доброты. Пыля ныл, что «нужно больше молиться, чтоб добра добиться», и я внутренне был с ним согласен, но… Наверное, это была греховная тяга к самоубийству, поскольку я хотел сразиться с ними. Поэтому был готов на любую авантюру.

Также, по преданию, Молоты Бака безмозглы и ленивы. Первым мы собирались воспользоваться, обеспечив им «чудо», а второе помогло бы мне. Я планировал прийти к ним и заявить, что за сохранение жизни покажу им чудеса, потом отвёл бы их прямо на погост, а дальше… Дальше наш план был слабым. Несколько дней мы делали вылазки в город. Люди говорили, что бесы иногда бродили по улицам по двое или по трое, но пока что больше никого не убили. Ни от князя, ни от императора новостей не было. Мы несколько раз видели бесов, покрытых чёрной кожей, но ни разу я не заметил того посоха или жезла, которым, как мне показалось, они убили собра в деревне. У меня возникла мысль, может, и глупая, но Заш её поддержал: стоило попробовать добыть оружие врага и попытаться расправиться с его помощью с самими Молотами.

План был прост: пока бесы враждебности не проявляли, стоило подманить их к нашему убежищу. На лужайке рядом с погостом были неглубоко прикопаны мины, соединённые «горючим проводом»: Заш через дальних родственников в городе сумел добыть несколько мотков. Конечно, нельзя рассчитывать на то, что удастся их убить, но если сперва напугать, скажем, одним взрывом, то остальные могут заставить хоть одного выронить посох.

Так прошла неделя. Бесы крутились по улицам, не напоминая нормальных захватчиков: скот не угоняли, женщин не обижали, даже не убивали никого – только разнесли стену замка и поселились в нём. Из разговоров жителей получалось, что их там была не целая армия, как казалось поначалу, а всего чело… то есть бесов пять. Они бродили по городу, взрывая храмы.

Немного покумекав, мы с Пылей решили, что бесы сами, конечно, не хотят искать чудеса – они хотят пить. То есть если, скажем, прелюбодеянием бесы не интересуются, то, возможно, стоит зайти с другой стороны… Ночью я пробрался в дом Григи и тормошил его, пока тот не проснулся и, узнав меня, не заплакал. Для убедительности я держал в руке нож, но, кажется, Григи его даже не заметил. Тогда я приказал принести самой крепкой браги, какую он сможет отыскать. Получив две ярко-зелёные бутыли, я ушёл к «своим».

На следующий день я, не таясь, шагал к замку. Как это бывает иногда, люди вдруг высыпали из дверей и молча смотрели вслед, поняв, куда я направляюсь. Я добрался до ворот замка; черти, похоже, не обладали острым чутьём и открыли только после стука. Два тёмных, почти чёрных создания уставились на меня. Но, в отличие от горожан, на их мордах мне чудилось удивление. Сейчас они были не огромными, как показалось когда-то, а самыми обычными, с меня ростом или, может, чуть повыше. Их безглазые лица смотрели на меня, а я вглядывался в них, и постепенно до меня начинало доходить, что я наделал. Я всегда по-хорошему относился к церкви (если не считать милых шуточек вроде недавнего стишка, которые дьякон прощал мне) и не допускал грешных мыслей. Даже с Кломкой не виделся. Дьякон видел меня будущим священником. И тут я пришёл – к кому! Почти что к самому Баку! А ведь он может обмануть любого, кроме самого чистого!

Я закрыл глаза, как учил меня дьякон, и начал молиться, надеясь, что, когда закончу, чёрт исчезнет:

– Рпень, «который… иже… сотворих…» – кого он там сотворих? – «меня и Бака, уведи его отсюда…»

Ну, пусть он не исчезнет, а хотя бы просто уйдёт, чтобы я мог спокойно вернуться в город и сказать, что молитва спасла меня.

Когда я открыл глаза, голова чёрта чуть крупнее моей была похожа даже не на головку молотка, как должно было быть, а скорее, на утюг. Носом-остриём оно было обращено в мою сторону, и от того, что на нём не было глаз, казалось, что оно смотрит в разные стороны, как маленький собрёнок. Его цвет перержавевшего и обгорелого металла напоминал об адском пламени, в котором эти молоты перековывали людей, выбивая из них грехи, словно шлак из крицы1. Поверья, от которых священники плевались, гласили, что к самым грешникам черти поворачиваются задней плоской стороной и бьют его вечно. А если грешника бьют узкой стороной, то это значит, что человек ещё может перейти в Верхнюю Палату. Черти стояли ко мне как раз узкой стороной своих морд и молчали.

Я рванулся было прочь, но тут же упал: ноги подкосились от ужаса, и я выронил бутыль, которая, впрочем, не разбилась. Молот наклонился надо мной. Вблизи его морда не казалась утюгом – скорее, каким-то изощрённым самогонным аппаратом, вроде того, что я мельком видел у Бояра в подполе. «Значит, – вдруг подумал я, – план был верным: эти должны были отвечать за грех пьянства». На морде виднелись ржавого цвета трубочки, заклёпки… Ржавое пятно на месте рта оказалось усеяно дырками. И тут я услышал их нечеловеческий голос. Так могло бы говорить скрипучее колесо от телеги. Однако я их понимал. Один из чертей сказал, невыносимо книжно составляя слова:

– Ты принёс нам дар?

Я сглотнул, кое-как вставая и поднимая бутыль:

– Это брага.

Черти, как мне показалось, были недовольны. Внезапно я почувствовал рывок, и бутыль оказалась в руке чёрта. Теперь, приглядевшись, я видел, что один из них был чуть пониже. Также вдруг я осознал, что мы до сих пор стоим на пороге замка и меня видит полгорода. Со страхом я ощутил ненависть людей за моей спиной – ненависть к предателю, как им, наверное, казалось.

– У нас говорят, вы ищете чудеса?.. – промычал я.

Черти так же, не открывая ртов, ответили:

– Ты пройдёшь с нами.

Сперва князь, теперь эти… Однако я последовал за ними, успокаивая себя тем, что, по крайней мере, меня не убили. Мы миновали несколько проломов в стенах. Я подумал, что им просто лень было ходить по коридорам, а разрушать они горазды, потому и взорвали городскую стену. Они бы это сделали, даже если бы ворота были открыты. Князь им был не нужен, а что им нужно, я скоро узнаю и, может, придумаю, как это использовать. Вскоре мы оказались в обеденном… точнее, это место при князе называлось «обеденным залом», наверное, а сейчас больше напоминало что-то среднее между помойкой и адским котлом. За столом сидел ещё один чёрт. Мои конвоиры даже ничего не успели ему сказать, как он обратился ко мне тем же низким, скрипучим голосом:

– Ты знаешь про чудеса. Что?

Я замялся. Кто их знает, какие чудеса они ищут? Не рецепт браги же! А выдавать секреты изготовления броневиков, даже если б я их знал, наверное, не стоило… Хотя, по уму, зачем им броневики? Внезапно вспомнив тех солдат в деревне и маму, я заплакал. Черти подняли меня и усадили за стол. Через минуту я пришёл в себя и то ли от страха, то ли от безразличия сплюнул в ответ главному чёрту:

– Вы мою семью убили. Какие ещё чудеса вам нужны?!

Бес равнодушно ответил:

– Мы убили тех, кто стоял на дороге. Мы знаем, что на вашей Рпй знали о нашем приходе. Откуда? Кто знал? Как?

От догадки у меня закружилась голова, перед глазами помутнело и, кажется, меня начало тошнить… Проснулся я ближе к ночи на копне соломы во дворе замка. Никого поблизости видно не было, но стоило мне приподняться, передо мной будто из воздуха возник чёрт, преградив путь. Кажется, это был тот, что поменьше ростом.

– Что случилось с тобой? Ты что-то вспомнил? – спросил он.

Я вздохнул. Хорошо, хоть Нюха отобрал у чертей, как у главных лжецов, способность копаться в мыслях людей.

– Да… не то, что вспомнил, но я понял, о чём речь… Вы же поэтому церкви грабите? Ищете?

Чёрт молчал. Эх, была – не была…

– Я могу поискать то, что вам нужно. Только вынесите меня за город, а то ведь мне одному не пройти. Убьют.

Чёрт как-то по-человечески, даже ласково, кивнул. Он взял меня на руки, будто я ничего не весил, и побежал. Он бежал быстрее броневика или лошади, и – о чудо! – никто из людей, попадавшихся в сумерках нам по дороге, не обращал на нас внимания.

Через несколько минут чёрт оставил меня, предупредив, что достаточно мне прийти на это самое место, как они заберут меня. Ещё через час я был в нашем убежище. Пыля и Заш спали. Я забился в кладовку, где за последние дни, кроме провизии, появилась и парочка винтовок, но даже здесь сон охватил меня не сразу.

Проснулся я от окриков Заша; сонный, вышел к нему и с трудом удерживался от того, чтобы рассказать, что же было в замке. Пыля ещё спал. Заш смотрел на меня с каким-то испугом, и я понял, что, пообщавшись с Молотами, сам в его глазах, как и в глазах горожан, стал нечистым. Очень захотелось дать ему в рожу, но я сдержался:

– Заш… Я понимаю тебя. Хочешь – сходи к ним сам. Мне кажется, что ты был прав, они – враги. Не враги рода человеческого, а просто враги, с которыми можно сражаться. И то, что наше оружие их не берёт, значит лишь то, что их броня крепче.

Заш кивнул, но холод из его глаз никуда не исчез. Он ждал рассказа. Вздохнув, я покачал головой:

– Подождём Пылю. Есть брага? Я б муху-другую сглотнул.

Заш, стараясь не терять меня из виду, отошёл за угол траншеи и спустя минуту вернулся с небольшой бутылочкой и рюмками. Налил мне и себе. Вид у него был такой, что в другой обстановке я б подумал, что он захочет меня отравить. Глупая мысль, конечно. Будь я чёртом, его бы уже ничто не спасло.

Брага пошла плохо. Отдышавшись, я пошёл будить Пылю. Он сперва отнекивался, но когда до него дошло, что это я, живой и вроде невредимый, он тут же вскочил и подбежал к столу.

– Шёл наш парень по дороге, видел он чертей, а потом он вдруг сумел их затащить в постель! С ними вместе напивался из последних сил! А потом всех победил он и спокойно жил! – После этого он съёжился и тихо продолжил: – Вещай, а коль не хочешь, так прощай!

Мысленно махнув рукой, я начал рассказ:

– Пыля, они действительно ищут чудеса. И знаешь, какое чудо они ищут?

Я не пытался его пугать, но, видимо, сам был настолько напуган, что ему тоже стало не по себе. Он задрожал, а я мрачно кивнул:

– Видения о приходе Молотов на землю. Наверное, «вещие» сны – бред, но они оказались пророческими. Бесы ищут тех, кто предсказал их приход. Они ищут тебя. И других, кто мог предугадать.

– Хотели бы – нашли бы, – вздохнул Заш.

В глазах Пыли понемногу проявлялись понимание и тоска: если не сообщим мы, то кто-то другой, рано или поздно, вспомнит про его пьяные речи. Хоть вообще в городе не появляйся! Я пожал плечами, стараясь не показывать, что мне такие мысли тоже приходили в голову.

– Если они, например, найдут Пылю, то кто скажет, что они остановятся? Они наказывают грешников. Может, они хотят увести от наказания праведников?

Пыля, конечно, на праведника походил мало, но рядом с нами и Зашем смотрелся вполне благопристойно. Даже рюмку двумя пальцами держал.

– Мне терять нечего, – продолжил я. – Семью мою они убили… Невинных…

Слёзы на минуту заставили меня умолкнуть, но потом я высказал, наконец, в чем боялся признаться даже самому себе:

– И я готов погибнуть, но только в сражении с ними.

Признавшись в двух грехах – стремлении к смерти и к мести, – я, наверное, потерял право на место в Верхних Палатах. Пыля, словно болванчик, качал головой, а Заш ходил кругами. Они перестали верить в тот план, который сами же придумали. Но иного выхода всё равно не было. Никто из нас не хотел возвращаться к «нормальной» жизни, и было решено послать меня завтра вновь в «Чёртов замок», как его успели окрестить горожане.

Заша отправили спать. Моё задание было самым простым, хотя и не из приятных: нужно было завлечь чёрта сюда так, чтобы он был один. Пыле нельзя было оставаться. Кто знает: вдруг, увидев его, черти поймут, кто он, схватят, и тогда… Не знаю, что тогда. Но пока что враги жили в замке и никого не трогали, это всех устраивало. Жизнь в городе возвращалась в прежнее русло. Во всяком случае, крестьяне привозили муку, город платил налоги и без участия князя, которого, по слухам, арестовали, хотя никто толком не мог объяснить, за что именно. Говорили также, что к городу стягивают пушки, оставшиеся после Великой войны – так, на всякий случай.

Мы с Пылей проверили расстановку мин, приготовленных Зашем. Ему выпала сомнительная честь, когда или если чёрт уронит посох, схватить его и выстрелить. Мы надеялись, что эти посохи будут работать и в человеческих руках. В конце концов, когда Нюха ещё не был святым, он как-то уничтожал Молотов! Это, а также уверения Пыли о том, что наши догадки Писанию не противоречат, вселяли хоть и слабую, но надежду.

Прошла тревожная ночь. Взяв ещё бутыль браги, добытую накануне Зашем, я отправился в условленное место. Там никого не было, но стоило мне остановиться на своих же следах, как из ниоткуда послышался голос. Он напоминал шелест листьев, но был чётким и заглушал остальные звуки:

– Стой здесь. Ты сейчас будешь перенесён.

Спустя минуту передо мной появился чёрт. Он был один. Стараясь выглядеть как можно более честным, я сказал:

– Вот бутыль… Но у меня и ещё найдётся. Я нашёл источник чудес, которые вы ищете. Но нужно торопиться: он может уйти.

Существо, стоявшее передо мной, проскрипело:

– Иди туда.

Мы направились к погосту… И всё пошло не так.

***

Когда нам оставалось меньше сотни шагов, и я уже начинал подумывать, что понятия не имею, как заставить чёрта пройти оставшееся расстояние одному, он вдруг остановился и проскрипел:

– Слушай.

Я сперва не понял, но тут же пространство вокруг заполнилось голосами Заша и Пыли:

– Заш, а, Заш? Они идут.

– Вижу. Жалко Йоху.

– Да… Вот не подумали… Может, не нужно взрывать?

– А как? Ты хочешь, чтобы мы тут все погибли? Это же Молот Бака, как его рисуют! Если он нас увидит – погибнем все!

– Но Йохан не погиб?

– А Йохан сам душу дьяволу продал!…

Я понял, что они думали примерно о том же, о чём и я: спутники настолько не верили в свой план, что не понимали, как теперь поступить, когда чёрт уже почти угодил в ловушку. Я был готов пожертвовать собой, но осознал, что чёрт теперь откуда-то знал, о чём они говорят. Мерзкий скрипучий голос подытожил диалог моих союзников:

– Они намерены убить тебя.

Я понял, что план рухнул. Дьявол направил свой жезл в сторону, где прятались остальные заговорщики. Я лихорадочно соображал, как продлить себе жизнь хотя бы ещё на несколько минут.

– Это Пыля, – безумно шептал я. – Он пророк! Он знал, что вы придёте… Есть ещё много таких, я покажу где!

Вдалеке я увидел белый шар, вздымающийся из земли…

***

Комната была чистой. Рядом сидел грешник. Я понял, что это грешник, так как в комнату вошёл чёрт, схватил со стола череп другого чёрта и начал давить им незнакомца. Тот вяло сопротивлялся. Может, конечно, мне это лишь привиделось, так как в голове немилосердно звенело, и, стоило мне закрыть глаза, как перед внутренним взором вставал огненный шар, в котором, шипя, плавилась земля, испарялись деревья… и исчезали Заш с Пылей.

Грешник что-то шипел, отбиваясь. Я смотрел на него, втайне надеясь, что это один из моих погибших друзей или даже родных. Но нет, это был настоящий грешник, из тех, кого изображали на стенах больших соборов: с длинными, будто вытянутыми, ушами, узким, сплющенным ударами молота лбом, раскосыми глазами. Но тут я опять уснул, а проснулся с ощущением, что во сне понял нечто важное. Грешник сидел рядом со мной, похоже, ожидая, пока я очнусь. Одет он был в белые одежды, на которых должна была быть видна кровь, когда из него будут выбивать грехи. И тут до меня дошло. Похоже, что это была не голова, а…

Догадка словно долотом стучала в мозгу, слова Заша о том, что Молоты ведут себя как люди снова и снова всплывали в памяти. Я ни в чём не был уверен, кроме того, что на них по-прежнему кровь моей семьи. Я, всё ещё находясь между сном и явью, подумал, что если я отниму жизнь грешника, то худшее, что меня ждёт, – я займу его место. Так как место в Нижней Палате я себе уже обеспечил, я попытался напрячь руки под одеялом, а заодно ощупал набедренный карман. Я был ещё слаб, но по меньшей мере мог шевелиться и не был связан. Я тихонько застонал, чтобы привлечь внимание грешника, а когда он наклонился ко мне, ударил его Последней Надеждой, которую носил с пятнадцати лет. Удар пришёлся ровно в глаз. Глядя на раненого, который корчился в луже коричневой крови на полу, я в страхе шептал слова молитвы:

– Не мне возмездие, но Господу Повелителю, единому и всесильному…

Я поднялся и, пошатываясь, подошёл к столу. На нем лежал череп Молота. Я попытался найти на нём глаза, но их не было. С чувством, что делаю что-то непоправимое, я дотронулся до него. Ничего не произошло.

Тогда я взял его в руки – он оказался очень лёгким – и надел его себе на голову, понимая, что назад пути нет.

– Да не коснусь я в будущей жизни грешника, ибо сделавший работу дьявольскую станет Молотом и не уйдёт от Бака…

Послышался тихий звон. Внезапно темнота отступила, а я разглядел, что меня окружало. Но теперь моё зрение изменилось. Я видел не только комнату, стол, мёртвого грешника на полу, а следом проступали, как сквозь дымку, черти – или грешники? – сидевшие в другой комнате вокруг стола с… бутылью браги?

– Да не убоюсь я Бака и приспешников его…

Грешник на полу почему-то отливал ярко-жёлтым цветом. Приглядевшись, я понял, что это какой-то костюм. У шеи мертвеца ярко светилась красная точка. Странно… Я же видел, что он – или тело? – был абсолютно белым. Я коснулся этой самой точки, и одежда ссыпалась с тела, развалившись на части. Точнее, на полу осталась внутренняя часть подошв сапог, а все остальное будто разрезалось на полосы, которые быстро тускнели.

– И молю за всех грешников, чтобы муки их да привели их к Тебе… – Я наступил на подошвы и безучастно смотрел, как полосы ткани, словно змеи, начали оплетать моё тело. – И молю, если суждено мне стать Молотом да делать своё дело без жалости и без пристрастия.

Наконец ко мне пришло понимание ужаса происходящего. Я сам становился Молотом! Я попытался содрать с себя костюм и чёртову голову, но ничего не выходило. Зрение чёрта становилось моим зрением. Потом раздался чарующий девичий голос, говоривший что-то на незнакомом языке. Одежда грешника становилась моей кожей и медленно ползла к шее. В ужасе я огляделся: на столе алел ранее чёрный посох Молота. Я схватил его, и в тот момент, когда чёрно-жёлтая кожа-костюм сомкнулась вокруг шеи, я изо всех сил сдавил жезл.

Очнулся я совсем в другом месте. Я просто лежал, скрючившись, обнимая себя, и смотрел на небо. Оглядевшись, я заметил вдалеке дым. Рядом лежали чёрная, темнее зимнего неба, дьявольская кожа и голова Молота. Всё тело болело, будто бы весь день я проработал на шахте. Я с трудом встал и попытался разобраться, куда это меня занесло. Ещё целую минуту я соображал, прежде чем понял, что стою невдалеке от погоста, а дым поднимается от города… похоже, от того места, где прежде находился замок. Я вздрогнул: что же там произошло?

Я подошёл к коже и будто впервые увидел: что это костюм наподобие тех, которые делают для ныряльщиков… О голове теперь я тоже старался думать как о шлеме… Я вновь надел его, и мир вокруг изменился: цвета стали прозрачными, я теперь видел сквозь деревья животных, которые там прятались. Стоило мне обратить внимание на какое-то движение в листве – и я будто подлетел туда. Я заметил с десяток мышей, спешащих по одним им ведомым мышиным делам. При этом я оставался на месте, а наблюдал их будто бы в зрительную трубу. А сами зверьки вдруг сделались не серыми, а ярко-голубыми, отчётливо выделяясь на фоне земли.

Тогда я наступил на следы ног, бывшие частью кожи-костюма, он опять зазмеился вверх, но теперь я смотрел на это с любопытством. Когда он дополз до шеи, с макушки ударил свет, будто тысяча ламп осветила поляну, и глазам стало больно.

– И да ниспошли милость свою всем грешникам, чья кожа горит вечно.

Я ощутил жжение по всему телу. Да, скорее всего, я уже умер, и теперь кожа и глаза будут вечно гореть… Но сияние понемногу ослабевало: а точнее, пятно ярчайшего света перемещалось по поляне и наконец стало совсем маленьким. Трава пожухла и местами задымилась. Я поднял голову: прямо с неба на поляну передо мной в испепеляющем свете снижался сам Великий Молот Бак. Странно, конечно, что он пришёл сверху: даже дети знают, что Молоты живут в преисподней…

И вот он опустился. Свет погас. Передо мной было нечто вроде здания, какие я видел в картинках про далёкие страны. Пирамида в несколько этажей стояла на поляне. Ни в одной священной книге не упоминалось, чтобы сам Бак мог прийти в наш мир: считалось, что Нюха прогнал его навеки, и за это и стал первым среди святых. Стало быть, не навеки… Заворожённый происходящим, я перестал обращать внимание на жжение, однако теперь оно сделалось невыносимым. Как и в прошлый раз, в замке, я услышал девичий голос, всё говоривший и говоривший что-то на незнакомом языке.

Внезапно его перебил мужской бас. Он то ли приказывал, то ли спрашивал, но я ничего не понимал. В следующий миг я упал от неожиданной боли в ноге, и тут же, будто желудок, извергающий дурную пищу, костюм Молота начал «выплевывать» меня. Змеи, из которых он состоял, поползли вниз от головы, подставляя тело свежему воздуху. Я смотрел на себя: в некоторых местах на коже были небольшие проколы или укусы, будто это и вправду были змеи, которые меня жалили, но в целом я чувствовал себя сносно. Ленты сползали медленно, а женский голос в моей голове продолжал и продолжал говорить…

Два малых Молота – такие же, какие сожгли мою деревню – неведомо как, оказались рядом и склонились надо мной. Я хотел убежать, но ноги не слушались. Молоты бережно взяли меня под руки, подобрали валявшуюся рядом кожу их соплеменника и направили на меня оружие. Я закрыл глаза, успев заметить, как один из них нажимает… спусковой крючок? Укол. Обычный укол в плечо, как доктор колет. Я тут же перестал чувствовать что бы то ни было. Открыв глаза, я увидел, что руки-ноги на месте, только свисали, будто старые тряпки, а они несли меня в свою пирамиду – получается, в ад.

Дальнейшее я помнил плохо, будто всё время засыпал. Меня раздели и положили на кровать. Комната была вся белая, и эти бродили рядом, и слабость в теле была такая, что руку поднять было невозможно. Я понимал, что не важно, кем они были, но я хотел с ними поквитаться. А они ещё и Пылю с Зашем убили… А ведь Заш… И тут меня как подбросило: понял я, что получилось то, что и хотел Заш. Не знаю уж, почему, но других они убивали, даже не глядя, только меня пожалели, даже по-своему подлечили. И я вновь заснул, на этот раз, кажется, надолго.

Глава IV. Фрейм «Неофит»

Из наставлений Имперской армии Её Императорского Величества: «…Также предписывается оказывать медицинскую поддержку и расположение военнопленным, допускается смотреть на них чуть сверху и искоса, чтобы чувствовали благожелание, но и превосходство ваше…»

Следующее, что вспомнил: я попытался открыть глаза. Получилось не сразу. Комната. Как госпиталь вроде. Но не для «сирых», а вроде как для вельмож. Всё белое.

Рядом стояли двое: не черти, люди вроде, только разные, один на другого не похож… Первый был конопатый, с завитушками в каком-то мудрёном пенсне, закреплённом на ушах. У нас такое носил дьякон. Этот конопатый что-то объяснял второму – лысому, жилистому военному. А белый халат, как я слышал, в хороших больницах даже военных заставляли надевать, и те не перечили. Я понимал, что этим могу всё рассказать: отбили, получается, меня у чертей. Уже не знаю, как это случилось: наш-то князь струсил, убежал, а император сумел-таки победить. И меня смогли найти – в аду или где-то ещё. Я даже заплакал.

Но стоило мне застонать, как конопатый встрепенулся, взглянул на меня – и его взгляд изменился. Он сразу забегал, засуетился, всё бормотал на своём языке, спрашивал что-то, а я, как рыба, только открывал рот, не понимая ни слова. Может, он иностранец? Могут же у нас врачи-иностранцы быть! Хотел его обматерить на нашем – так все слова вылетели. Наши-то матюги каждая зараза с любой точки света понимает.

Вдруг военный что-то ответил, причём серьёзное что-то – у очкарика аж глаза что медяки сделались. Тот вновь забегал, сначала с железной палкой какой-то, к голове моей её всё прикладывал, потом будто трубу надел, цокнул: видимо, что-то не понравилось. Другую взял, снова…

А я только трясся, глядя на военного… и вдруг увидел, что у него халат немного сбился, а из-под халата чёртова кожа торчит! И у меня потемнело в глазах. Понял я, что вот он, ад. Я теперь совсем один, а они меня родной страной дразнить станут или Молота ко мне присылать – и каждый раз нового, а тот будет говорить, что один раз ударит, и будет это вечно… Тут же захотелось умереть, убежать, заснуть, но сил не было.

Тут конопатый подошёл и напялил мне на голову что-то вроде тазика. Я подумал, что пытать будут. У них, конечно, все было не как у нас – дыба, пальцевёртка там, ногтеснималка: они одну свою адскую песню споют – и поминай как звали.

Потом я как будто захворал. Эти двое вышли, а я всё не мог пошевелиться и в то же время так хотел вскочить и выбежать куда-нибудь. Я даже комнату уже не осматривал. Я помнил, что всё здесь белое: стены, потолок, пол, табурет прикроватный, да что-то яркое на потолке.

Единственно, на одной из стенок выделялся какой-то чёрный круг. Я сначала посмотрел и забыл – кто их знает, зачем он. Потом боковым зрением заметил: в нем постоянно что-то мелькало, причём настолько быстро, что я даже не смог разглядеть – просто что-то светлое, двигающееся по дуге. Это что-то пролетало примерно раз в минуту и, признаюсь, на какое-то время стало единственным моим развлечением. Я просто наблюдал за движением в круге, таким же непонятным, как и всё окружающее.

Наконец, те же незнакомцы вернулись. Получается, они ещё не поняли, что я их разгадал, дальше собирались играть. Говорить, что всё хорошо, а как только я поверю… И вот «чёрт» в простыне белой снял непонятную штуку, а военный спросил на чистейшем нашем:

– Ну, и как вас угораздило?

Я задумался, что ответить, но только разевал рот. Надо ли отвечать? Зачем спрашивает? Хотел сказать им, мол, Молота ведите, а язык не слушается – страшно.

– В шоке он, что ли? – спросил военный.

Второй пожал плечами:

– Шок пройти должен был. Может, боится.

– Кого?

– Вас.

Военный засмеялся.

– Да не бойся ты, – произнёс он с весёлым прищуром и ткнул в плечо, но всё равно казался расстроенным. – Повезло тебе – считай, один выжил. Как угораздило-то?

Один. Как это – один? Всеслир сожгли? Напугать хочет дьявольское порождение? Не буду ему ничего говорить – пусть подавится.

– Не помнишь?

Я молчал.

– А вот лучше бы вспомнил. В общем, погибли все. Испарились. Только скафандры остались, а тебе вообще повезло – в момент отказа что-то с настройками случилось, и он тебя узнавать перестал. Случись выстрел на минуту позже – и тебя бы тут тоже не было. Как так получилось, что из вашего отряда остальные четверо шлемы сняли? Ведь Устав един для всех! – Он посмотрел на меня мрачно и продолжил: – Ладно, Декстер Новик… Не о том. В общем, смотри: мы сейчас летим на «Неофит». Оттуда есть прямой до Ах-Каха… Ты же оттуда? Окраина та ещё, лететь будешь цикл, не меньше, но в криосне, сам понимаешь. Родной язык хоть не отшибло?

– Нет, – ответил я, от удивления нарушив своё обещание, и с ужасом понял, что и слово знакомое, но язык ворочается совсем по-другому! Получается, от собственного языка меня отучили!

– Вы что наделали? – глядя на этих, просипел я.

– Не волнуйтесь, – встрял очкарик, – через пару дней привыкните, а если надо будет говорить на вашем родном языке – просто попытайтесь сконцентрироваться на произношении слова.

Я, уже ничего не понимая, уронил голову на подушку и закрыл глаза. Эти вроде как ушли, и лишь через закрывающуюся дверь я услышал фразу военного:

– Вечно с низшими проблемы…

Всё увиденное за последние часы настолько не вязалось с представлением о Молотах, что в голову лезли самые разные мысли – от похищения меня каким-то тайным культом Бака до вторжения етусцев под видом Молотов в Амовию. Непонимание было, пожалуй, хуже всего, а потому я решил при первой же возможности спросить, что происходит. Но о чём спрашивать? О родной деревне? И кого? Чертей, которые её уничтожили, просто чтобы срезать путь?

Чем дальше, тем больше я смирялся с мыслью, которая не оставляла меня последние дни: это были не черти. Конечно, пророчества гласили… Но не похоже как-то на Молота Бака… Может, Нюха спасал нас не от чертей, которыми пугают в церкви, а от другого, более понятного, но более страшного зла? Может, эти – враги с других планет? Вспомнились слова дьякона, которыми тот завершал каждую проповедь: «Бойся Молота, но трижды бойся стать Молотом».

Когда в следующий раз очкарик с военным пришли навестить меня, я набрался смелости и спросил:

– А что с… – Я замешкался. – С планетой?

– С планетой?.. А, ты про С-два-С-восемьдесят пять-П-три? Ничего. Коррекция остановилась, верховный совет опять шалит.

– Что?..

– Да там же половина из этих… партии зелёной травы и цветочков. Вот и перетягивают одеяло на себя. Думаю, ещё два года ничего не будет. К тому же по секрету, но, в общем-то, я с ними согласен – они говорят, что зря туда ваш отряд послали.

– Два года… – повторил я, ничего из сказанного не понимая, и военный поспешил пояснить, впрочем, из его слов я ничего нового не извлёк:

– Два года не по тамошнему времени, по У. И. В.

Я решил больше не задавать вопросы. Какой-то «фрейм», «цикл», «криосон»… Стоп, он сказал, что мы летим? Значит, мы ещё не в аду? Или они по-прежнему в какую-то игру играют? Окон не было, только всё до тошноты белое. Оно давило на меня так, что глаза болели. Когда они вышли, я закрыл глаза, и мне вроде как полегчало. Тогда я уснул. Сны снились бредовые: что-то про Нору, про наших солдат, про этого военного.

Разбудил меня тот же очкарик, уже с отросшей щетиной, в других очках. Волосы у него вроде раньше были подлиннее.

– Вставайте, одевайтесь! – Он кинул мне на кровать какой-то комок. – Когда выйдете, повернёте направо, дальше – по указателям к выходу. Документы и деньги выдадут там же.

Сказал и вышел. Понятнее не стало. Впрочем, вспомнив Пылю, говорившего про дороги, Бояра, учившего драться до конца, и Заша, нескладного, но всегда считавшего Молотов не сильнее людей, я решил им подыграть. Долго я разбирался, как надевать их одежду: штаны то ли правильно, то ли задом наперёд, тонкая рубаха могла порваться о первый же сучок. Были ещё какие-то мешки вроде как на руки, некуда было сунуть пальцы, что неудобно. Когда решил надеть на ноги – подошли. Было что-то наподобие валенок, только поменьше… Словом, кое-как разобрался.

Когда я вышел в коридор, столкнулся с ещё одним военным, который пристально посмотрел на меня и сперва приложил руку к виску, как я понял – это у них что-то вроде приветствия, – а потом вдруг рассмеялся. Я думал двинуть ему в челюсть, затем заметил, что он указывает мне на штаны. Я опустил взгляд: там что-то блестело. Я дёрнул странную штуку вверх – та поддалась.

– Ничего, солдат, не боись, я после контузии не то что ширинку застегнуть – и подтереться не смог!

«Ширинка» значит? Запомним…

Я улыбнулся в ответ и зашагал дальше. Смотрю – и надписи их, буквы чудны́е, а вот слова понимаю вроде как, а вроде и нет. Вот что такое «резервный преобразователь энергии»?

Бредя с такими мыслями, я столкнулся ещё с одним незнакомцем, который протянул мне руку. Я видел уже, как они тут здороваются и ответил на рукопожатие не так сильно, как когда за ветку хватаешься, но и не так слабо, как собра чешешь. Их, чёртову, меру.

Незнакомец повёл меня дальше, к столику и что-то сообщил сидевшей там женщине. Та похлопала на меня глазками и сказала что-то моему спутнику.

– Фотографию сделать надо, садись.

Я сел. Я никогда не видел фотографий, только слышал, что Бояр рассказывал. Что-то щёлкнуло, а я испугался и зажмурился. Эти двое расхохотались, и мужик сунул мне что-то под нос. Я взял в руку какую-то пластину, на которой расположились моя фотография, несколько строчек, квадраты…

– Первый раз, что ли. Господи, наберут из низших миров, потом каждому объясняй, как на велосипеде кататься…

Потом мужик этот опять сказал что-то собеседнице, она что-то протянула ему, а он опять сунул мне. На этот раз это была какая-то карточка.

– Вот, зарплата твоя и компенсация. Или тебе лучше наличкой?

Кто его знает, что лучше: компенсация или наличка? Я решил попытать счастья:

– Наличкой.

– Хорошо, сейчас будет…

Он вернул карточку женщине, а та передала ему пакет.

– Вот двадцать тысяч, советую положить куда-нибудь в банк. Лучше «КФИМ Банк», у тебя там как у военного процент повышенный.

– Хорошо, – улыбнулся я, все ещё ничего не понимая. Только опасение у меня появилось, вернее, догадка, будто за своего меня приняли… Вот только кто принял? И за какого именно своего?

Я побрёл к выходу. Двери у них тоже оказались – чудо света, сами открывались, сами закрывались. Я читал в газете, что в императорском квартале такие недавно поставили. И дышалось здесь легче, что ли, а вид открылся незабываемый. Я увидел необычный спуск: не как у нас, дорожки да настилы, а как будто маленькие уступы из железа, а сбоку ручка, чтобы держаться за неё, пока идёшь.

Я аккуратно спустился, стараясь не сбиться. Чувствовал я себя при этом, конечно, как будто через корни в лесу перебирался. Потом уже я узнал, что у них тут везде так, и называется «лестница», а кубы вдалеке и какие-то будто штыки ещё дальше, а ближе – что-то вроде дороги, по которой ездили очень быстрые и большие капли. Солнце было, как у нас, только желтее. А кубы тянулись до самого неба и терялись в облаках. Получается, это не кубы уже, а как их… Параллелепипеды, во. Вдалеке виднелся лес, а за ним поблескивало что-то серенькое, но отсюда толком не видать. Если это и был ад, то явно не такой, каким пугали малых детей. Впрочем, к тому времени я уже и думать забыл про Молотов – тут наверняка что-то другое.

Я кивнул провожавшему и продолжил путь по лестнице. Передо мной стоял какой-то большой камень, на котором было написано: «Информация». Я уже привык, что все тут пользуются какими-то книжными словами. Осторожно встав около камня, я прочитал уже другую надпись в рамке на ровной поверхности: «Нажмите в любое место для продолжения». Я ткнул в неё пальцем и появилась другая: «Выберите ваш уровень осведомлённости: Фрейм, Низший Мир».

Что такое «Фрейм» я не знал, а потому нажал на «Низший мир», тем более что и военный, и мужик тот с женщиной меня вроде как называли низшим. Передо мной высветилось полотно текста, из которого я понял следующее: КФИМ, или Консолидированные Фреймы и Миры, – это что-то вроде империи во всём космосе. Фреймов у них штук двадцать, а миров – где-то сто пятьдесят. Также мне объяснили, что миры – это планеты как моя Рпй, а Фреймы – это что-то вроде самодельных планет, на которых время почему-то течёт медленнее. Я огляделся, но отличий не заметил. Писалось, как это работает, но я уже этот бред не читал: про какие-то «аккреционные диски», «баланс энтропии»… Главное, я уже был на другой планете… вернее, Фрейме. Назывался он почему-то Неофит. А то чёрное в кругу, что вокруг меня летало, получается, был космос? Ноги подкосились. Так значит, мне не приснилось! На звёзды полетел… Стихоплёт чёртов…

Тут меня опять пробрало. Я огляделся, и напала слабость такая, что я тут же на ступеньку и сел. Я смотрел на гигантские дома, стремительные капли с собра размером, небо – и всё это построено вот этими вот… Они даже языку меня обучили, причём сами они – идиоты. Как они не смогли меня вычислить? Я вспомнил разговор про остановку войны на моей родной планете. Почитал по У. И. В., универсальное исчисление времени… Пришлось ещё прочитать и про их устройство… Тогда я понял одно: два стандартных года на фрейме – это около ста лет у меня дома. Я все ещё мог что-то сделать, пусть шансы и были малы.

Потом я взглянул на руки, достал пластиковую карточку – «паспорт». «Декстер Новик» – значилось там. Нет, я не Декстер Новик, он тоже идиотом был. Я – Йохан из Заставницы. И я буду мстить. Возникла какая-то лёгкость – наверное, от ясности действий. Двустволку бы сюда!

Первым делом я прочитал памятку туристу из Низшего Мира: неловко будет, если меня сцапают на мелочи. Я научился пользоваться их деньгами, понял, что эти капли – машины, оказывается, вроде наших броневиков, но не на гусеницах и не на колёсах, а на чертовщине. Наконец я отстал от этого на удивление проинформированного камня, который, кстати, оказался тоже не камнем, а «терминалом». Я перешёл улицу с остальными, постоянно разглядывая их: одеты как-то странно, легко, и ткань странная. Такой ни у одного короля не будет. А самое главное, цвет кожи у всех был разный. Похоже, они сюда прилетали с разных планет. Одни были рыжеватые, вторые чёрные как смоль, третьи вообще переливались. Посмотрел я тогда на свои голубоватые с зелёным руки и подумал: «Вот повезло, что у Декстера того похожий цвет был. Может, он потому ко мне и полетел? Думал, что привыкать не придётся». Но как бы цветами местные ни отличались, у всех, как будто нарочно, – две руки, две ноги, голова. И то хлеб!..

Внезапно так захотелось есть! Оглядевшись, я увидел такой же камень: они тут вообще много где были разбросаны. Я подошёл к терминалу спросить, где здесь корчма ближайшая, на что получил ответ: «Кафе в ста метрах от вас». Знал бы я, что такое эти метры! А ещё тот терминал поправил меня: «Для более комфортного пребывания на фрейме убедительно просим вас, вместо слова „корчма“ использовать слово „бистро“, благодарим за понимание и желаем приятного аппетита!» Ишь чего! Как хочу, так и называю.

Дорогу он всё-таки указал, и пошёл я в харчевню, по дороге удивляясь практически всему: земля была ровная, словно на неё что-то тяжёлое и плоское упало, а деревья росли только в клетках…

Я вошёл в… бистро и ахнул: всё чистенько, всё тоже из металла, цвета пёстрые, где-то музыка играет, ни одного пьяницы не видно, не то что свиньи или курицы. Когда я присел за стол, подошла девушка и спросила, чего хочу. Я вежливо попросил жареного мяса с хлебом и браги, на что та смущённо улыбнулась, сказала: «Хорошо» и удалилась.

На столе лежали салфетки. Взял одну, поискал по карманам карандаш, но не нашёл. Пока еду готовили, я разглядывал других посетителей. Сзади меня сидел одноглазый мужчина, напряжённо говоривший с какой-то коробочкой, а спереди, насколько я мог судить, – девушка. Она с интересом рассматривала то ли меня, то ли того мужика, а я исподлобья следил за ней. Видок у неё был дикий – вся в чёрном, волосы короткие, всё лицо в каких-то украшениях. Я таких в городе видел, но тут всё было без меры.

Она вроде заметила, что я на неё смотрю, и странно кивнула. Я тоже кивнул. Юродивая – не юродивая, но повежливее с местными надо. Пока что. Она, видать, восприняла жест как приглашение и пересела ко мне. Тут я смог разглядеть её лицо и отшатнулся – ладно, серьги, кольца в носу и губы чёрные, но глаза… Радужка была не круглой, а как будто треугольной, и при том каждую секунду треугольник перетекал углами. Самая настоящая ведьма!

– Не пугайся, я сразу поняла, что ты с мира, – засмеялась она.

– Как узнала?

– По заказу. Поверь, «мясо, хлеб и брагу» местные не попросят. Бери «Мясницкий нож» и «Подросток-алкоголик», это если по-гурмански.

– Зачем мне нож и алкоголик? Тем более подросток.

– Это названия блюд такие. Мясо, хлеб и брага.

Девушка опять залилась смехом, это меня немного разозлило, но вида я старался не подавать.

– Да не обижайся! Я тоже с планеты, давно уже сюда прилетела, поначалу такая же была.

Что она от меня хочет? Да и что я вообще здесь делаю? Надо бы с мыслями собраться, думать, что дальше, а тут эта прилипла.

– Так как тебя зовут, красавчик?

– Декстер.

– А я Надья. Ты с войны же?

– Как поняла?

– А всем воякам такую одежду выдают. И не только её… Купишь чего выпить?

Я пожал плечами. Буду знать, что говорить. Да и друзьями обзаводиться надо, а эта хоть чем-то на меня похожа. Ну, или на Кломку…

– Чего тебе?

– Сидра. – Она поцеловала меня в щёку и закинула одну ногу на колени.

У меня отвисла челюсть, и секунду я так и просидел.

– Давай, сама закажу, – опять хохотнула она.

Я передал деньги и слегка улыбнулся. Стоило мне это сделать, как Надья уставилась в мой рот и разве что в ладоши от восторга не захлопала.

– Ты чего? – с опаской спросил я.

– У тебя зубы такие! Сам делал?!

– Да не, мама с папой постарались, а чего?

– А, так это натуральные… Ты бы цвет подобрал – на фреймах это первым делом.

Пыл Надьи заметно поуменьшился, а я, закрыв рот, облизал зубы. И чего ей мои зубы не понравились? Обычные, с желтизной, как у всех. Кривоватые, может.

Мы так сидели дальше, я выпил, поел, а она всё говорила о своём, глядя на меня зрачками-треугольниками. Потом спросила, есть ли у меня здесь дом. Я ответил, что нет. Тогда она потащила меня к себе, а я и не против: ночевать всё равно где-то надо.

Наверное, я мог бы описывать буквально каждую вещь, что видел, и подумать только – некоторые дома у них и правда до неба, а небо, как сказала Надья, искусственное! Люди были похожи на зверей, девки с грудями навыкате стояли прямо вдоль дороги, и каждая манила к себе. Правда, если верить рассказам старших, то и у нас такое в городах бывало.

Мы прошли переулками – но везде чисто и светло, хотя сразу видно – и здесь бедняки ошиваются. Они уже не манили, а просили, протягивая руки. Впрочем, чёрт их знает, кто тут бедный.

– Чего это они? – спросил я у Надьи, когда мы вышли из переулка.

– А, эти тоже с низших планет. Да тут вообще, нам особо работы нет. Это отслужившим хорошо: им паспорта дают, могут в полицию идти или ещё куда… Но на Фрейме работы мало.. Тебе паспорт-то выдали?

– Выдали. – Я на мгновение замялся, а потом спросил, чтобы поддержать разговор: – А если не в полицию, то куда?

– В бандиты. Я тебе так скажу: если попал на фрейм и не нашёл работы, то это на один раз посмотреть.

– А ты?

Надья развернулась и взглянула на меня серьёзно.

– А у меня и паспорта нет, я здесь пока кандидат. Почти.

– Ну, и чем ты занимаешься?

– Говорю же, кандидат я. Ну, кандидатка…

До меня что-то начало доходить.

– То есть мы идём?..

– Ага. Как хочешь, конечно, но ночевать тебе всё равно негде, а отели нынче дорогие. – Надья опять хохотнула.

Квартирка у неё была – во сне не приснится: больше всего нашего дома. Внутри была травка, похожая на бумажную, на стенах – картины и узоры. «Если тут бедняки такие…» – подумал было я, но осёкся. Все вокруг было заставлено какими-то коробочками, наверное, каждая для чего-то своего. На одну она нажала – и стало светло, нажала на другую – заиграла музыка.

Мне опять захотелось есть, но просить было невежливо. Впрочем, похоже, она сама догадалась, бросила: «Ой, ты же из криосна только и не наелся наверное!» – и начала готовить что-то.

Принесла она какие-то комочки. Я попробовал: оказалось на вкус, как тесто с мясом. Когда я ей это сказал, она опять засмеялась и подтвердила, что так оно и есть.

– Пойдём спать. – Она опять улыбнулась, я пожал плечами.

Внезапно в дверь постучали, Надья пошла открывать, а я продолжил сидеть и думать.

Точно не Молоты… Значит, жители звёзд? Получается, так. И дом мой разрушили, и близких убили… Что с планетой делать будут? Через двести лет?..

Меня опять охватила ярость, и я решил, что первым делом куплю какое-нибудь ружьё или бомбу… А может, прямо отсюда нож возьму и пойду убивать. Один отряд военных они уже потеряли, потеряют ещё… Буду их леталки, или как их, корабли, взрывать…

Я уже схватил я нож, а потом подумал: кого я сейчас убивать собрался? Надью? Так она вроде хорошая. Да и тоже с планеты. Конечно, у неё-то семью не выжигали, но всё же с умом к делу надо подходить. Убивать планировал только этих, с Фрейма, и только главных. От этих мыслей полегчало: снова у меня была цель. Но тут послышался шум какой-то: как будто Надья что-то громко кому-то объясняла. Я подошёл посмотреть, в чём дело. В дверях стояло какое-то чучело. К внешности Надьи я уже привык, а этот меня опять из колеи выбил. А он посмотрел на меня и произнёс:

– Ладно, развлекайтесь, но с утра чтобы выручка была за месяц! – и хлопнул дверью.

– Кто это был?

Надья смерила меня взглядом – то ли тяжёлым, то ли насмешливым – и ничего не сказала.

– Слушай, а тут всегда с нами так?

– Бывает. – Надья отошла от неприятного разговора и теперь снова улыбалась. – Но думаю, тебе с этим не придётся сталкиваться.

– Да я-то не за себя переживаю: за других обидно.

– Ах, так? Давно чего-то такого не слышала.

Пока мы беседовали, она стояла возле большого зеркала во всю стену и нервно теребила верхнюю пуговицу блузки. Наконец, она всё же на что-то решилась и отстегнула её.

– Странно, что не слышала. На моей планете мы всегда друг за друга.

– Ну-у, здесь не то, что бы не так… Ну вот сколько в твоём городе людей было?

– Я из деревни, человек пятьдесят.

– А здесь – миллион. Вот и будь тут за каждого.

В руках у Надьи появились бутылка и два прозрачных стакана.

– Начнём твоё освоение с хорошей выпивки. Главное, сильно не налегай.

– И не собирался, спасибо.

Я взял один стакан, и, чокнувшись «за знакомство», мы выпили. Брага и правда была отменная, совсем не жгла горла, но оставляла ягодное послевкусие и легонько пьянила. Надья села на кровать рядышком, продолжая улыбаться. Потом она отвернулась и сняла блузку, под которой ничего не оказалось, кроме разве что ещё пары десятков побрякушек, продетых через кожу. Её это ни капли не смущало, а я хоть и не ожидал, но старался сохранить спокойствие. Мы выпили ещё по одной.

– Выпивка и впрямь хорошая, – говорил я, глядя то в глаза, то на угол комнаты. Очень уж меня этот угол спасал. – А на счёт того, чтобы вместе держаться, ты подумай – всяко легче.

– Обязательно подумаю. – Надья засмеялась, но по-доброму, а после вытянулась на кровати во весь рост. – Знаешь, ты мне даже нравишься.

Я постарался сразу заснуть.

Глава V. Повседневное

«Нормальным во сне является увидеть события прошедшего дня, как непосредственные, так и навеянные; так, например, автору этих строк после прочтения статьи о недавних изобретениях всю ночь снились конденсаторы, хотя он и не знал их внешнего вида…»

Сонник для новоприбывших на Фрейм

Снился всякий бред, конденсаторы какие-то… Начитался вчера!

С утра меня разбудила Надья – сказала, что из пачки не взяла ничего.

– А ты что, этим зарабатываешь?

– Ну, да, – снова засмеялась. – У тебя, что ли, проституток на планете нет?

– Нет, ну… В моей деревне была одна, но она вроде не за деньги, а из удовольствия…

– Дела! И ты у неё не был ни разу?

– Не-а. Некоторые в селе ходили, а мне ни к чему… и не рвался особо…

Снова посмеялась.

– Ладно, одевайся: сейчас главный за получкой придёт.

Стоило ей это сказать, как в дверь постучали.

– А, чтоб его… Ладно, лежи тут, я сейчас.

Она взяла какой-то пакет и ушла, а я принялся одеваться. Я уже натягивал рубаху, когда вдруг услышал удар. Потом вбежала Надья в слезах, принялась что-то искать за коробочками, вытащила ещё один пакет и отнесла обратно. Опять послышался удар, и меня опять охватила ярость. Значит, даже здесь к нам относятся, как к скоту?

Я вылетел в коридор: там стоял тот, что приходил вчера, а рядом Надья, опустив взгляд, выслушивала ругательства на каком-то неизвестном языке. Он опять замахнулся, однако ударить не успел: я рванулся вперёд и сшиб его, вдавив его в стену.

– Что ты делаешь?! – вскрикнула Надья.

Я отпустил негодяя. Он, пошатываясь, побрёл прочь. Надья смотрела на меня, явно жалея, что пустила в свой дом. На секунду мне стало не по себе, но потом пришла уверенность: здесь и сейчас я всё правильно сделал. Из задумчивости меня вывел голос Надьи:

– Сейчас за ним приедут, он подключён к удалённому мониторингу здоровья… Тебя найдут и меня найдут. Господи… Нам теперь из сектора бежать придётся!

Надья отвесила мне пощёчину и залилась слезами, а я просто стоял и ждал, пока её истерика пройдёт. Наконец она подняла заплаканные глаза и произнесла:

– Низший… Урод!

Надья снова полезла драться, но я схватил её за плечи и держал, пока она немного не успокоилась. Тогда она молча поднялась и, опираясь на стену и дрожа всем телом, вышла из коридора. Мне вдруг вспомнился тот случай на рынке. Мне стало немного стыдно: собирался за родных мстить, а на мелочи сорвался. Ну, убил бы этот негодяй Надью – моё дело сторона! Вспомнилась мать: небось когда у нее городские еду отбирали, тоже не очень переживали… От безнадёги хотелось выть. Да. Нужно было успокоить девушку, а то кто её знает…

Додумать я не успел. Из кухни донёсся какой-то грохот, всклокоченная Надья схватила меня за руку и потащила вон из дома.

– Всё! Уходим! – только и услышал я. Судя по её лицу, спрашивать её о чём-то было бесполезно.

Когда мы пересекли улицу, к подъезду подъехала пара машин. Мы шли, не оборачиваясь, не слишком быстро, но и не слишком медленно, чтобы внимания не привлекать. Когда мы отошли подальше, Надья повернулась ко мне:

– Куда поедем, я тебе не скажу, и ты не говори. Убежим раздельно. За меня не волнуйся, у меня есть какие-никакие связи. Всё, я пошла, и ты иди куда-нибудь. Я не хочу знать, кто ты, Декстер… Из-за тебя у меня теперь будут проблемы.

– А до этого их не было?

Надья засмеялась вновь, но уже по-другому, зло, затем открыла сумочку и, достав небольшую сеточку, протянула её мне:

– Надень на лицо, это мушки специальные. На камеры мы вроде не попали, но на всякий случай…

Я кое-как натянул эту штуковину, а она посмотрела раздражённо и добавила:

– Ты их вверх ногами нацепил! Давай, я.

Она поправила маскировку и побежала прочь, а я так и остался стоять в проходном дворике. Вокруг стояли лишь коробки, коробки, коробки домов… Не помню, как пришёл в отель и снял комнату, но потом отлепил мушки, выкинул в окно. Потом лёг на диван, потягивая холодную воду, которая там стояла на столике, и смотрел на город. Там высилось большое старинное здание (или сделанное под старину, а на самом деле – наверняка тоже металл или… как его… пластик).

Над входом надпись гласила: «Столичная администрация фрейма „Неофит“».

Администрация, значит? Столичная? Я заглянул в пакет: внутри оставалась ещё одна увесистая пачка денег. Надеюсь, оружие у них тут продаётся. Прервал мои мысли звонок в номер. Я посмотрел в глазок. Там стояли люди в чёрной одежде, впрочем, мне ни о чём не говорящей. Внезапно дверь открылась сама по себе, и я услышал:

– Порядок Сектора. Декстер Новик? Вы арестованы по подозрению в покушении на убийство, пройдёмте с нами.

Мне заломили руки и вывели вон.

***

Камера подследственных мало чем отличалась от камеры во Всеслире, разве что стены не каменные да народу побольше. Правда, сидеть приходилось не на полу, а на стульях. Я сперва подумал, что они приделаны к полу, но, к моему удивлению, стул вполне можно было поднять. Правда, при этом он обвисал какими-то вялыми стебельками. Но стоило поставить его обратно на пол, как через секунду он вновь становился добротным прочным стулом. Чудеса! Наконец я просто сел и принялся тихонько думать о своём. Вскоре меня вывели.

Пройдя коридор, я оказался в кабинете, обставленном не многим богаче камеры. По центру сидел моложавый человек.

– Здравствуйте, я ваш следователь, Йелим. Должен вас предупредить, что я стажёр, и если вы хотите, чтобы ваше дело вёл более опытный сотрудник, прошу незамедлительно об этом сообщить. Так вы – Декстер Новик?

– Да, я Декстер Новик.

– Вы с Низшего мира?

– Да.

– Я почему-то так и думал. Перед допросом у нас принято адвоката просить, но, с другой стороны, я сам должен был его предоставить… Он вам нужен?

– Не знаю.

– Хорошо, я назначу. Итак, где вы были сегодня с двадцати до тридцати часов?

– Ну, гулял.

– Хорошо, вы знакомы с девушкой по имени Надья?

– Э… да.

– Во сколько вы ушли от Надьи?

– Утром, точно не помню.

– Кто это может подтвердить?

– Надья.

– Хорошо. – Йелим развернулся и велел кому-то: – Введите Надью.

Дверь сзади меня открылась, и вошла сама Надья, в наручниках, угрюмая и вроде даже побитая.

– Во сколько ушёл от вас Декстер Новик?

– Это он! – завопила Надья. – Он!

– Во сколько ушёл Новик?!

– В двадцать восемь!

– Спасибо, свободны.

Надью вывели, и Йелим перевёл тяжёлый взгляд на меня:

– Ну, что же, ничего не хотите сказать?

Со стороны наверняка было видно, как я боялся, но ябедничать – не выход. Наверняка есть какая-то лазейка…

– Новик?

Тут меня осенило: ну конечно, Новик!

– Слушайте, – я старался говорить спокойно, но ничего не получалось: меня трясло от страха, – я – разведчик КФИМа. Я воевал. Да, я родился на низшей планете. Вы думаете, мне делать больше нечего, как людей убивать? Только получив паспорт и попав на Фрейм? Да я ради этого паспорта столько по Низшим прошагал!

– Хм… хорошо. Как вы тогда объясните поведение Надьи Прим?

– А я знаю? Меня подставить захотела. Ну, нашла дурачка, который впервые на фрейме, и всё!

– Ладно. Следствие ещё идёт, так что вы будете сидеть в изоляторе до суда. Уведите!

Последняя фраза адресовалась конвоирам, тут же выполнившим приказ. Во Всеслире если и велось следствие, что бывало крайне редко, то длилось оно месяц или два, а потому сидеть я приготовился долго. Делать было откровенно нечего, и я попросил что-нибудь почитать. Мне дали тоненькую книжку «Социализация на Фреймах». Собственно, благодаря ей я и узнал многие вещи. Например, ножик, которым Надья разделывала мясо на кухне, назывался «резак плазменный бытовой». Также там было и про «имплантаты», а именно следующее: «Не бойтесь, если зрачки собеседника приняли необычную форму или их вообще не видно! Это имплантаты…»

Тут я подумал о Надье. Чёрт, как же плохо вышло. И она хорошая девушка, и я кретин! Ушёл бы спокойно и… Эх! Разозлившись, я ударил кулаком стену, разбил руку в кровь, но ничего не почувствовал. Зато я чувствовал обиду на всё: на тех, кто лишил меня дома, на Йелима, на Надью, но больше всего – на себя. Холод отчаяния, тихонько подкрадывавшийся всё это время, теперь не таился и открыто пожирал меня изнутри; голова раскалывалась от боли… Я уже готов был сдаться, лишь бы это прошло, но в один момент меня озарило: они – все они, и Йелим, и Надья, и весь этот проклятый КФИМ – одно целое. Нельзя выделять кого-то одного, чтобы малая часть заставила пожалеть остальное. Я – один против всех. И плевать на Надью – пусть её сажают. Я буду биться до конца.

Полегчало. Я лёг на койку, повернулся к стене и заплакал без слёз, а потом заснул. Снова снился бред: все эти новые вещи – резак, конденсаторы, автомобили… Надья, которая кричала и проклинала меня, мама, сестра, мелкие. Во сне я тоже плакал, но, слава богу, меня разбудили.

– Поднимайтесь. Сегодня суд.

– Уже? – удивился я.

– Давайте скорее…

Охранник оставил завтрак и вышел. В тарелке оказалась каша бурого цвета. Вкуса у неё не было, а потому я постарался съесть её как можно быстрее. О вчерашнем думать не хотелось, но нехорошие мысли сами лезли в голову.

Через несколько часов охрана провела меня в зал суда. Он располагался в этом же здании и походил на большой амбар со стенами, отделанными под дерево. Это меня в такой ситуации даже несколько умилило: сами живут в железных коробках, а здесь…

Меня усадили на скамью в прозрачном кубе рядом с Надьей, которая даже не взглянула на меня. Я потрогал грань: та была гладкая, но будто «кусалась». Кто-то снаружи усмехнулся. Помещение было практически пустым: кроме судьи, охраны и нас с Надьей – всего человек восемь, один из которых оказался побитым мною пройдохой. Он всё время зло смотрел то на меня, то на Надью. Первым заговорил судья, который рассказал о произошедшем, затем встал другой человек. Он тоже упомянул многое, чего я не понимал.

Я прикрыл глаза. В любом случае от меня мало что зависело. Надья же сидела ни жива ни мертва и лишь всхлипывала. Мне опять стало грустно, но вновь пришла на помощь вчерашняя мысль: пусть это жестоко, но всё же она живёт за счёт моей планеты.

А в зале тем временем нарастал шум. Я не мог понять из-за чего: то ли дело было настолько возмутительным, что его все обсуждали, то ли, напротив, от скуки стали беседовать. На замечание судьи никто внимания не обратил, и тогда он нажал на какую-то кнопку.

В зале тут же наступила неестественная тишина, я даже своего дыхания не слышал.

– Прошу рассмотреть следующие факты. – Голос адвоката звучал спокойно. – Надья Прим с низшей планеты, она работала проституткой и систематически подвергалась унижению со стороны сутенёра…

Потом адвокат рассказал суду о моих заслугах перед КФИМом, каким я был героем на войне, но что меня больше всего поразило – он точь-в-точь повторил слова, которые я сказал Йелиму. Как я понял, адвокаты были на нашей с Надьей стороне. По завершении их выступлений судья удалился на полчаса. Наконец, он постучал молоточком и огласил приговор:

– Ввиду улик и обстоятельств, в том числе наличии отпечатков пальцев Надьи Прим на регуляторе инжекторной печки, на которой также была кровь, но учитывая также смягчающие обстоятельства, как то: насилие…

Я удивился: ладно, ещё я не знал ничего про эти «отпечатки», но Надья-то! Она должна была знать! И что ещё за печка? Я-то думал, у них что-то более… технологичное.

– …суд приговаривает: Надью Прим к десяти годам на фрейме, или к двум месяцам на Низшем мире, или к сеансу снижения агрессивности – на выбор осуждённой. Для Декстера Новика, ввиду отсутствия явных улик, а также учитывая заслуги перед КФИМом, суд ограничивается порицанием в первой колонке завтрашней газеты «Сектор».

– Ваша честь! – выкрикнул сутенёр и показал на меня. – Но я же говорил этому Йелиму, что он меня побил!..

– А вам, – перебил судья, – лучше помалкивать! Вы-то что угодно скажете, чтобы свою девочку сохранить… Какой смысл Новику бить вас? К тому же, судя по синякам и информации с подкожных датчиков, били вас не так уж и сильно. Если бы вас бил Декстер, думаю, вы бы здесь не стояли. Тем более микрочастиц Декстера на вас не обнаружено, а Надьи – хоть отбавляй.

– Но, может, его кожа не…

Судья поднял руку, а я выдохнул. Наверняка, если бы дело было серьёзнее, и мою бы кожу обследовали бы и узнали бы, чего у неё «не…» , но мне повезло. Теперь-то я буду осторожнее… На меня накинулась Надья. Она била меня по всему телу, ревела, истерила, но я и не сопротивлялся – пусть считает, что я так извиняюсь. В конце концов её оттащили, а меня вывели. Напоследок я успел заметить, как адвокаты многозначительно переглядываются. Девушку я больше не видел.

Около здания полиции цвёл небольшой садик. Я решил было зайти в него, но вдруг услышал за спиной шаги. Это был адвокат, и, если честно, сейчас это был, наверное, самый родной мне человек. Немного смутившись, я подошёл, пожал ему руку и сказал: «Спасибо». Он же одарил меня снисходительно-брезгливой улыбкой и, отвернувшись, побрёл куда-то.

В итоге я заглянул в сад и наконец-то мог порадоваться. Я был на свободе, вынес какие-никакие уроки…

– Эй, Декстер!

Это был Йелим, следователь. Он неспешно шёл в мою сторону.

– Привет. – Йелим сел рядом со мной, я кивнул в ответ, как это делала Надья.

– Учиться жить тебе надо, а то опять к какой-нибудь «Надье» попадёшь, – посоветовал он и спросил: – Ты сейчас где живёшь?

– Нигде. В гостиницу пойду.

– На фрейме жить планируешь? Или к себе домой?

– Не знаю.

Меня откровенно смутил его дружеский тон. Только недавно мы были противниками, а сейчас…

– Слушай, не хочешь поселиться вместе?

– Что?

– Ну, тут такое дело… Я могу оформиться в администрации как твой наставник.

– Это как?

– Наставники – это люди, помогающие людям с нижних. Им полагается денежное вознаграждение… Да и тебе выгода: освоишься быстрее, у меня жить будешь, а это всяко дешевле. Плюс работу тебе найду.

– А я вам не помешаю?

– Нет, я один живу.

Не хватало ещё с сыщиком в одном доме жить! Он же меня в два счета раскусит!

– Нет, мне и так нормально. Да и стеснять не хочу.

Я встал со скамейки и уже собрался уйти, как вдруг Йелим схватил меня за руку:

– Да послушай ты! Сядь. Помимо всего прочего, у меня отец тоже из Низшего был, тоже в армии служил. Меня заделал, когда ещё молодым был, потом в тюрьму попал, причём из-за кого-то вроде Надьи! И то, что тебя не посадили сейчас, не значит, что завтра не посадят. А у меня и жить дешевле, и от всяких там, – Йелим неопределённо помахал рукой в воздухе, – уберегу. Ну, так что?

Я ещё подумал и решился. Правда ведь: денег у меня было мало, куда лететь, я не знал, да даже как тут жить не знаю! Так что, почему бы не остановиться у Йелима, отдохнуть, подзаработать… обвыкнуться, в конце концов?

– Хорошо.

– Вот и прекрасно! Пойдём, прохладно становится. Заглянем в бар? Там всё обсудим.

– Пошли… – Я точно не знал, что делаю, – просто плыл по течению. Предложили помощь – почему нет? Не побили – и на том спасибо.

Пока мы шли, он мне рассказывал об их устройстве, о секциях, помогающих жить людям из Низших миров, обсудили, на какую работу меня скорее возьмут, и так далее. Наконец, когда мы уселись за стойку и заказали пива, он спросил:

– Ну, о чём ещё рассказать?

– Расскажите, почему вы здесь живёте? Почему не на обычных планетах?

Йелим отхлебнул из кружки и продолжил:

– Знаешь о теории относительности?

– Более-менее. Ну, время… – Я лихорадочно вспоминал, что я читал на терминале после прилёта на Фрейм. Что же оно делает. Искривляется? Замедляется? А, Бак с ним. – Заменяется.

– Искривляется, но не суть. – Йелим энергично махнул рукой. – Так вот, время – такой же ресурс, и если есть вариант тратить его медленнее, хотя бы относительно других существ, то почему нет? Пока у нас месяц проходит, у них там несколько раз урожай успевают собрать. В общем, у нас всего в избытке. Но фрейм для этого должен двигаться быстро, я сам точно не знаю… И возможно, это на краю… диска. И в одну сторону улетим – плохо, и в другую – сам понимаешь, что будет.

Признаться, я ничего не понял, и мне показалось, что и сам Йелим не понимает.

– И что же будет?

– Нас расплющит в лепёшку. Поэтому мощные двигатели на каждом фрейме стоят.

– Понятно. А как они работают?

– Был один умный мужик…

Я понял, что пора его прервать, поскольку знал он явно едва ли больше моего. Поэтому я предложил беспроигрышный вариант, поднимая кружку:

– Ну, давай за умных мужиков!

– За них!

Выпили за умных, заказали ещё.

– Расскажи, кто у вас тут главный? Самый главный.

– Самый главный… – Йелим запнулся, будто вспоминая что-то. – Хм… есть у нас несколько планет, бывших обитаемых миров, откуда всех эвакуировали. Там теперь самые главные живут; это так называемый Высший Совет Флюксов.

– Это люди? Почему они живут на планетах, а не на фреймах?

– Да, вроде людей. На одной из планет нашли интересную технологию. Благодаря ей мы смогли объединить несколько людских разумов в один коллективный, и теперь их воля передаётся на все фреймы с помощью ретрансляторов. То есть они, по сути, – голова КФИМа и в прямом, и в переносном смысле. А на планетах они живут, потому что там у них больше времени думать и принимать решения. Правда, работа эта – то ли благословение, то ли проклятие. Ведь, с одной стороны, ты главный, гордость всего КФИМа, а с другой… Не просто же так их называют «скоротечниками». Передовые учёные, кстати, тоже с ними живут: там у них больше времени на исследования… по сравнению с нами.

– Понятно. Значит, живут они меньше нас?

– Ну, как сказать… Относительно нас – да, но и мы, и они, к примеру, прочитаем за жизнь одинаковое количество книг. Вот и понимай, как хочешь.

– Хочу, но не понимаю, – признался я.

– Ладно. Пока у тебя каша в голове, это бывает. Потом разберёшься.

– Ясненько. Ну, давай тогда за «главных»!

Так мы сидели до самого закрытия, а потом отправились к нему домой и, даже не раздеваясь, завалились спать.

Так и пошла жизнь в доме Йелима. Он работал в участке, а я – в бистро на окраине города, принадлежавшем семейной паре. Я там был официантом, попутно ходил в общество, помогающее освоиться чужакам, и писал стихи. Я попробовал даже написать рассказ в духе тех, которыми раньше развлекал Кора и Нука: например, как на далёкой планете на деревьях росли сорочки, которые сами умели рассказывать сказки.

Йелим прочёл черновик и хмыкнул: «Не было такого», после чего посоветовал даже не соваться с этим в издательство. Конечно, я попробовал и, конечно, – безуспешно. Стихи мои в итоге тоже оказались никому не интересны: здесь модно было писать о другом, а о другом я не хотел. Да и чем больше я узнавал этот мир, тем больше убеждался – стихи, как и многое другое творчество здесь давно отмерло. Конечно, я мог бы найти кружок по интересам, но это были бы скорее историки, которые эти стихи изучают.

Все библиотеки тут были завалены мемуарами неизвестных людей, и складывалось ощущение, что каждый, у кого была толика свободного времени, писал о себе. За всё время жизни на Фрейме я хотя и видел читающих людей, но не видел ни одной художественной книжки! Скукота.

Йелим оказался хорошим наставником, всегда объяснял мне что-то и помогал. Мне даже было стыдно, что мы познакомились при таких печальных обстоятельствах. Конечно, я твёрдо сказал себе: «Не смей привязываться к кому-либо здесь! Все враги!» Это сработало – по крайней мере, поначалу, – но потом я всё равно привязался к новому знакомому. Впрочем, и от своей цели я не отходил. Поиск планет Флюксов оказался делом сложным. Первой и плохой, и хорошей новостью было то, что тогда, в баре, Йелим рассказал не всё. Для начала, на планетах жили не только сами Флюксы и небольшая группа самых выдающихся учёных: там обитали вообще все учёные, давшие «согласие на невылет» и полный отказ от использования Мирового Пути.

Мало того, на планетах – а они, если верить весьма скромной информации в мировой энциклопедии, находились в одной системе, – были сосредоточены основные производственные мощи КФИМа. Нет, конечно, в государстве было множество частных верфей и ещё больше – государственных, но особенность крылась в географии… или как это… космографии.

Верфи вне системы Флюксов располагались на фреймах, что делало работы на них слишком медленными: пока там строили один лёгкий крейсер, на планете был уже готов десяток. На остальных планетах, подконтрольных КФИМу, частная деятельность строго регулировалась. Хорошей эта новость была потому, что, в теории, одним ударом можно было лишить КФИМ и технологий, и производства, и правительства. Плохо было то, что кулак, который нанесёт этот удар, должен был быть как минимум размером с систему.

Второй, уже просто хорошей новостью, оказалась статья о давней битве в системе Флюксов. Удивительно, что мне удалось её разыскать: ведь расположение местообитания было известно, но их вооружение всячески пытались скрыть. Впрочем, прочитав её, я подумал, что она была написана скорее для острастки: большую часть текста занимало описание уничтожения мятежников, в том числе ход расследования мятежа уже после его подавления. Случилось это десять циклов назад (по моим подсчётам – где-то треть жизни) и началось с недовольства одного адмирала налогами на поставки антивещества (я уже знал, что здесь всё на нём работает). Затем какой-то генерал возмутился квотой на использование оружия, масса антивещества в котором превышает пять граммов… Нашёлся и третий недовольный. Вообще, их было много, но более-менее подробно в статье описывались только трое главных заговорщиков. Про последнего было известно куда меньше: на государственной службе он не состоял, но был крепким предпринимателем, монополистом в области массовой транспортировки существ. Прочитав про эти перевозки, в восторг я не пришёл: перемещали, как правило, коренных жителей одной планеты на другую, причём миллионами за дни. Их использовали как рабов на ещё не опустошённой от вечной добычи всего и вся планете. Конечно, в статье это было описано не так, но кого они пытались обмануть? С другой стороны, все было логично: кто, если не высокий военный чин, сможет скрытно держать на борту десант, чтобы подойти близко к системам Флюксов!

Однако, самое главное, этот третий и разработал план, как победить Флюксов. Я крайне заинтересовался и перешёл к статье, посвящённой его персоне, но там практически ничего интересного не оказалось: мол, был такой, Рокнейстемен, уроженец фрейма «Варистор», но в родстве у него были и миряне. Меня это удивило. Как человек, в чьих венах течёт кровь порабощённых КФИМом жителей, мог зарабатывать, занимаясь бесчеловечными перевозками этих самых жителей? Впрочем, в конце концов, он против КФИМа и выступил – жаль, что неудачно.

Основная часть статьи относилась уже к его деятельности в компании перевозок и участии в мятеже, но что меня обрадовало: он был всё ещё жив! Даже спустя столько времени его сумели поймать. Вдохновлённый этим, я вернулся к статье про бой в системе Флюксов:

«104.302.ХХХ. 1:64 по У. И. В. Три дальнегалактические пироги, два космических копья и четыре катапульты антивещества приблизились к шестому миру системы ВСФ. В обозе находилось порядка двух сотен космических ускорителей, способных за сто собственных часов произвести до десяти граммов антивещества и шести грузовидовых кораблей, общей вместимостью три миллиона видомест.

104.302.ХХХ. 2:13 по У. И. В. Генерал службы безопасности Фольтол Тьюнин при высшем совете Флюксов вышел на связь с адмиралом Ёртокой Кидаторной и генералом Д. с предложением о безоговорочной капитуляции. Главы мятежной армии отказались и вскоре произвели выброс античастиц водорода и углерода по направлению к одному из миров, но система обороны сработала штатно. Следующий залп был дан из… «службы безопасности». Оба космических копья, две пироги и три катапульты антивещества подверглись… и открыли обоз, находившийся в 10⁸ километров под оптической защитой пирог. Второй залп службы безопасности уничтожил оставшиеся боевые корабли и весь обоз. Ввиду отсутствия обломков, кварковых, гравитационных и иных следов, определить количество десанта в грузовидовых транспортах не удалось. Адмирал Ёртока Кидаторна и генерал Д. погибли на борту арьергардной пироги. Рокнейстемен, как установило дальнейшее расследование, во время сражения пребывал на частном корабле и скрылся после первого залпа службы безопасности в неизвестном направлении. По сей день в розыске».

Радость роднилась с ужасом. Рок жив? Скрылся? Ещё не нашли? Это, конечно, хорошо. Но что было за оружие, способное не оставлять даже обломков? Даже «следа гравитационного», что бы это ни значило? И какая защита была способна отразить пучок античастиц? Мне Йелим как-то рассказывал, что у них тут всё работало на антивеществе: машине на заводе в реактор запихивали сотую долю грамма – так она и колесила потом циклов сто, а топливо ещё сохранялось. Пистолеты у них тоже использовали антивещество, а так они и стрелять могут как лучом, расход вообще был смешной. Я в местном стереофильме про корректоров видел, как из пистолета в лучевом режиме снесли целую стенку. Из этого оружия можно было стрелять и самим антивеществом, но, видимо, уже в более серьёзных случаях. В фильме это не показывали.