Черное солнце

Смоленская область, июнь 1941

Почтальонша тетя Шура уже который час скучала у окна, лениво отгоняя мух, когда ее внимание внезапно привлек шум на улице. Вытянув шею и прильнув к пыльному стеклу, она увидела участкового. Тот, несмотря на свой преклонный возраст, стремглав пронесся по грязной улице, придерживая на ходу фуражку и распугивая зазевавшихся кур и неповоротливых уток, влетел в здание почты и, задыхаясь на бегу, прямо с порога зашептал:

– Шура, связь с городом, быстро, – и не дожидаясь, пока сотрудница наконец сообразит, что от нее требуется, схватил трубку и сам крутанул ручку аппарата: – Коммутатор? Девушка, срочно дайте Смоленск, дежурного НКВД. Говорит лейтенант Иванюта, участковый деревни Богданово Колодези. – Прокашлявшись и громко, пытаясь перекричать сильный треск в телефонной трубке, продолжил: – Тут у нас вот какое дело. Вчерась двое мальцов плот соорудили, поплыли по реке да перевернулись. В общем, утопли. Ребята, что постарше, сегодня ныряли все утро…

– Тела обнаружили? – Едва расслышал Иванюта сквозь помехи на линии голос дежурного по городу.

– А? Не, мальцов не нашли пока. А наткнулись сперва на три сундука больших. На дне. Прямо под обрывом, видать, берег сильно подмыло. А в сундуках посуда серебряная царская и разные цацки золотые, каменья разноцветные, жемчуга. А рядом, метрах в десяти, нашли еще два железных ящика, размером поболее. Тяжелые. Еле на берег выволокли. Я дал команду в сельсовет все свезти.

– Правильно. Распорядитесь выставить охрану и никого не подпускайте к ценностям, – звучал голос из трубки.

– Дак я по этому поводу и звоню. Кого я часовым поставлю? У меня же в деревне, почитай, одни бабы остались. Разве их, окаянных, можно к таким побрякушкам подпускать? С их языками-то? Дак я и прошу: пришлите кого-нибудь, а то как бы чего не вышло.

– Вас понял. Сигнал принят. Сегодня вечером из НКВД Смоленска к вам прибудет лейтенант Козлов с бойцами. Вместе с ними опишете ценности и передадите их в полном объеме нашим сотрудникам для доставки в смоленский банк. Обязательно возьмите с них расписку в получении ценностей. Все поняли? Ждите.

Смоленская область, наши дни

Под верхним слоем рыхлой почвы пошла глина, спрессованная временем почти до каменного состояния. Лопата уже не срезала, а с трудом ковыряла грунт.

– Наташка, брось это дело, темнеет уже. Ничего там нет. Слишком глубоко берешь, – стоял на своем Мишка.

– А я говорю – есть, миноискатель пищит как потерпевший. – Я встала с колен и бросила саперную лопатку под ноги: – Все, перекур! – И, откинув со лба мокрую прядь, вытащила сигареты.

– Упрямая ты, – в сердцах пробормотал Мишка, – видишь же, что грунт последние лет сто не тревожили.

– Не знаю, посмотрим. – Я щелчком отправила недокуренную сигарету в ближайшие заросли малины и снова взялась за лопату.

Глина закончилась, пошел чистый песок, лопата наконец царапнула что-то железное. На поверхности грунта сразу появились характерные рыжие следы ржавчины. Я выразительно посмотрела на Мишку и стала осторожно углубляться в почву, теперь торопиться было нельзя. Очистив довольно большой металлический предмет со всех сторон, подковырнула лопатой и, поддев как рычагом, не без труда вывернула железяку на поверхность.

– Хм, похоже на щиток от «максимки», что это? – Мишка задумчиво почесал двухдневную щетину.

– Ага, сейчас посмотрим, – пробормотала я, поставив рыжую от окислов металлическую пластину на попа, и пару раз плашмя ударила лопатой. Комья песка и лохмотья ржавчины осыпались, обнажая черную поверхность со следами светло-зеленой краски.

– Ты смотри, и правда пулеметный щиток. – Я удивилась и снова включила миноискатель. Но не успела сделать и шага, как тот снова пронзительно запищал. На этот раз Мишка проворно схватил лопату.

Не прошло и пяти минут, как он извлек на поверхность довольно увесистый золотистого цвета брусок с четким клеймом Госбанка СССР. Мишка слегка потер перчаткой чуть ниже, и тут же на поверхности выступили цифры 1000 и 99.9.

Можете себе представить, с каким усердием мы снова взялись за дело.

Однако, похоже, наше везение на этом закончилось. Мы тщательно проверили всю местность в радиусе пятисот метров, но, кроме трех стреляных гильз от нагана, больше ничего не нашли.

– Все. На сегодня хватит. Сейчас темнеет быстро, а нам еще выбираться. До машины топать километров пять. Не меньше, – взмолился Мишка.

– Жаль, навигатор сел. Ладно, забиваем место в компьютер и завтра с утречка продолжим. – Я с явным сожалением выключила чудо американской поисковой техники.

Сложив инструмент и находки в рюкзаки, мы двинулись в обратный путь. Конечно, по-своему Мишка был абсолютно прав. Поскольку передвигаться в кромешной темноте, да еще по малознакомой лесистой местности, – занятие отнюдь не из приятных. Однако, учитывая значимость находки, которая уже не косвенно, а напрямую указывала на то, что мы идем точно по следам пропавшего обоза, можно было плюнуть на все условности и переночевать прямо на месте в лесу.

– Опаньки! – Я резко затормозила. Мишка от неожиданности налетел сзади, незамысловато чертыхнулся и вопросительно воззрился на меня.

Я взглядом указала в сторону заросшей молодой сосновой порослью просеки, которая по прямой пересекала лес и упиралась в поле, где мы оставили свою машину. Вот там-то, рядом с ней, и наблюдалось неизвестное нам транспортное средство.

В такой глуши это было малоприятной неожиданностью. Я быстро расстегнула наплечную кобуру и поставила пистолет на боевой взвод. Мишка понимающе кивнул и, резко шагнув в сторону, бесшумно растворился в зарослях папоротника.

Чем ближе я подходила к нашей машине, тем больше неприятных ручейков пота сбегало по моей спине. За нашим «Лендровером» пристроился, сверкая на солнце, огромный «Хаммер» черного цвета со смоленскими регистрационными номерами. Рядом с ним парочка ребятишек нехилого вида откровенно пялилась на меня, нагло ухмыляясь.

Приблизившись и нацепив на лицо глупую улыбку, я как можно дружелюбнее прощебетала:

– Здравствуйте, мальчики, – и махнула перед мордоворотами удостоверением, естественно не раскрывая его, – Третий канал, «Губернские новости», отдел криминала. Собираем материал о «черных копателях», по заданию главного редактора, – затараторила я.

– Слушай сюда, матрешка, – невежливо прервал меня один из них. – «Аську» давай сюда, – и выразительно посмотрел на металлодетектор, который я несла на плече.

– Пожалуйста, – не убирая с лица идиотскую улыбку, я протянула ему прибор. – Только учтите, имущество казенное.

– Засохни, – подал голос второй. – Где остальные?

– Кто? – продолжала я разыгрывать недалекую телевизионную диву.

– Ты что, одна тут по лесам шастаешь?

– Да нет, что вы! Там еще наш телеоператор Мишка и Петрович, ну, местный участковый. – Махнула я рукой в сторону леса. – Отстали они, сейчас подойдут.

Услышав про оператора, а тем более о сотруднике милиции, мордовороты переглянулись и, мгновенно потеряв ко мне весь интерес, сосредоточенно уставились в сторону леса. Я же, ловко подпрыгнув, уселась попой на нагретый солнцем капот нашего «Лендровера», сложила ручки на коленях и, беспечно покачивая ножкой, принялась рассматривать одного из незнакомцев, по привычке составляя его словесный портрет. Так, рост примерно метр восемьдесят, крупного телосложения, волосы темно-русые, короткие, зачесанные назад, лицо овальное с ярко выраженной, как говорят, тяжелой нижней челюстью. Нос широкий, крупный, со старыми следами перелома носовой перегородки, глаза карие, глубоко посаженные, брови темные густые…

– Наташка! Ты где? – Наконец услышала я доносившийся из леса Мишкин голос. – Ау!

– Да здесь я, выходите быстрее, тут какие-то мужики. Мне страшно! – взвизгнула я и, нагло провоцируя карауливших меня верзил, резко соскочила с капота.

Мордовороты как по команде развернулись на сто восемьдесят градусов и пребольно схватили меня за руки. Я усмехнулась про себя. Сейчас такую святую наивность уже не встретишь в Первопрестольной. Здесь же, похоже, край непуганых идиотов. Я слегка присела, сильно оттолкнулась ногами и, сделав сальто, без труда выскользнула из их рук, в мгновение ока оказавшись позади неприятеля. Остальное было делом техники. Едва уловимый тычок согнутыми большими пальцами обеих рук в область шеи, и мордовороты тут же тяжело осели на траву, закатив глаза.

– Ну что, сама справилась? – Подоспевший, как всегда, вовремя Мишка обиженно засопел.

– Они в твоем полном распоряжении, – великодушно махнула я рукой и, удобно устроившись на широченном бампере теперь уже трофейного «Хаммера», стала наблюдать за Мишкиными манипуляциями. Ему хватило минуты, чтобы обыскать неподвижные тела и освободить их от разного рода серьезных взрослых игрушек. Улов получился весомым. Пара пистолетов Макарова, одна «Беретта» и два удостоверения сотрудников местного частного охранного предприятия.

Метод экстренного допроса, или, как говорят у нас в конторе, потрошения, признанным и виртуозным мастером которого, несомненно, был мой напарник, принес еще более интересный результат. Ну, как говорится, на ловца и зверь бежит.

Москва, Лубянка, наши дни

…Генерал-лейтенант Тарасов, одетый по обыкновению своему в легкий льняной костюм светлокремового оттенка, сидел за огромным письменным столом, зеленое сукно которого, вне всяких сомнений, еще помнило грозного наркома госбезопасности. Имя его, впрочем, всуе не принято было поминать в этих стенах. По привычке покусывая дужку очков в тонкой золотой оправе, генерал задумчиво смотрел на килограммовый слиток банковского золота, который приволокла из смоленских лесов майор Наташа Ростова.

С одной стороны, находка этого предмета сильно осложняла дело, ибо рассматривать ее как случайную – значило откровенно закрывать глаза на вполне очевидные факты. С другой стороны, даже без заключения экспертов, которое, кстати, готовое лежало на столе, было ясно как день, что это – то самое золото. А сие обстоятельство как нельзя лучше работало на официальную версию, как говорится, било в самую десятку. Ростова, конечно, молодец. Хватка у нее бульдожья. Вцепится – не отпустит. Это же надо – раскопать в бездонном архиве ГУВД Москвы дохленькое дело об убийстве профессорши почти тридцатилетней давности, провести параллели и, что самое главное, – сделать правильные выводы. Такое, вне всяких сомнений, даже не каждому оперу со стажем по плечу. Конечно, милицейские эксперты – тоже молодцы, тут ничего не скажешь. Умели все-таки в советское время работать. Генерал вздохнул. Догадались же взять пробы и провести экспертизу золотого слитка с письменного стола в кабинете мужа убиенной. И не просто взять, а сделать сравнительный анализ, показавший: на месте убийства обнаружен слиток золота чистейшей 999-й пробы, по заключению химической экспертизы, из того самого груза, след которого теряется аж в 1941 году. Правда, тогда, в далеком семьдесят четвертом, дело по какой-то причине так до конца и не довели. И после долгих мытарств по разным кабинетам оно в итоге оказалось надежно заперто в архиве. Как Ростовой удалось за столь короткий срок построить вполне реальную версию, да в придачу в таком огромном лесном массиве, как смоленский, разыскать еще один золотой слиток, идентичный зафиксированному в мае 1974 года на месте убийства женщины в доме на Котельнической набережной? Лично для генерала это оставалось загадкой. А вот для Ростовой, похоже, такой фарт вполне в порядке вещей. Вон сидит себе напротив и как ни в чем не бывало кокетничает с Михаилом Суходольским, все-то ей нипочем.

– Товарищи офицеры, попрошу внимания, – генерал кашлянул в кулак, – Ростова, докладывайте.

Я, пригладив волосы, нараспев начала:

– 23 мая 1974 года в квартире на Котельнической набережной был обнаружен труп гражданки Блюмкиной Елены Владимировны, в девичестве Веретенниковой, 1923 года рождения. Красивая женщина, супруга известного хирурга, была убита тупым округлым предметом. Удар страшной силы был нанесен в правую височную область. Там же, в квартире, был обнаружен труп пресс-атташе посольства ФРГ в Москве, некоего Карла Вассермана, естественно гражданина Германии. Из квартиры ничего не пропало. Что подтвердили соседи и прибывшие потом сын и муж.

– Почему «потом»? И кто у нас муж и сын? – перебил генерал.

– Супруг Веретенниковой – профессор медицины Блюмкин, светило советской науки, обладатель всевозможных степеней и званий. Сын по образованию историк. На момент убийства оба были в служебных командировках и в Москве отсутствовали. Алиби у обоих просто железобетонное. Так вот, сыскари встали было в стойку, когда обнаружили в кабинете профессора большой слиток желтого металла. А уж когда получили результаты экспертизы, которая показала, что слиток этот из золота, причем высочайшей пробы, да еще и весом в целый килограмм, сами понимаете, такое началось… Учитывая тот факт, что находящийся на международном научном симпозиуме в Швеции супруг убитой был все-таки хирург, а не дантист, а также немалый вес слитка, суета вокруг убийства поднялась большая. Кстати, откуда в квартире взялся слиток золота, никто из домочадцев так и не смог объяснить. Интерес к этому делу подогревался еще и тем, что хозяин квартиры, как я уже говорила, был крупным ученым, лауреатом Государственной премии и дважды Героем Социалистического труда и вдобавок членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Ну а из-за мертвого иностранного дипломата, обнаруженного в центре Москвы, такая волна поднялась… Вполне естественно, что поначалу все заинтересованные службы стояли, как говорится, на ушах. Но вскоре дело резко затормозилось. Мощная следственная машина начала давать серьезные сбои прямо на глазах. А потом и вовсе все материалы по этому делу оказались в архиве. Громкое по сути дело спустили на тормозах. Но поскольку, как известно, в те былинные времена отношения между МВД и КГБ СССР были, мягко говоря, не совсем теплыми, да и доступа к особо важным и секретным материалам, как вы помните, даже у «важняков» нашей конторы практически не было, то, как говорится: «Пока волкодавы дрались, кость шавка утащила». Очень было похоже, что в этом деле сильно замешан кто-то из тогдашнего высшего политического руководства. В этом случае, согласитесь, все сразу встало бы на свои места. Дом-то стоит на Котельнической набережной – это вам не пятиэтажка в Бибирево. Правда, тут оказалось чисто. Никаких тебе кремлевских жен, отцов, любовников. На мой взгляд, в этом деле прослеживается еще одна странность. Ну кто у нас жертва? Профессорская жена – серая мышка, домохозяйка. Все просто и вроде бы понятно. Но во время осмотра в квартире был обнаружен тайничок, прямо как в кино, – аккурат под каминной полкой. А в нем – свидетельство о награждении капитана НКВД Веретенниковой Е.В. именным оружием! Вальтером модификации Р.38 К, и год стоит – 1944, причем за подписью самого Берии Л. П. Я, честно говоря, чуть с катушек не слетела. Веретенникова – девичья фамилия потерпевшей!

– Знаю я этот пистолетик с укороченным стволом, – прервал генерал доклад, видимо не упустив момент в очередной раз блеснуть эрудицией, – стоял с 1944 года на вооружении СС, Гестапо и СД.

– Совершенно верно, – я восхищенно посмотрела на начальника и протянула ему лист бумаги, – вот краткая справка.

– Молодец, Ростова, как всегда, поработала хорошо, основательно. Учись, Суходольский, – генерал передал справку моему напарнику, – зачитай вслух, заполни пробелы в своей эрудиции, я-то еще в советские времена с этим оружием сталкивался. Агенты «Штази» вовсю его пользовали. Правильно я говорю? А, Ростова?

– Так точно, товарищ генерал.

– Ну давай, Суходольский, мы ждем.

– В 1944 году Главное управление имперской безопасности – РСХА (Reichssicherheitshauptamt – RSHA), – еле выговорил Мишка по-немецки, – заказало партию укороченных пистолетов Р.38 для нужд СС, Гестапо и СД. Однако заказ был выполнен не Carl Walther GmbH, а фирмой Spree-Werke GmbH. На этих пистолетах уже не было фирменной эмблемы «Вальтера» в виде флажка, и на оружии стало ставиться новое оригинальное клеймо. Всего было изготовлено несколько тысяч укороченных вариантов, получивших обозначение Р.38 К. Длина ствола таких пистолетов составляла 72 мм. Патрон – 9 мм. Вместимость магазина – восемь патронов, – громко закончил Мишка и, вернув справку генералу, сел на место.

Генерал усмехнулся и продолжил, не глядя в документ:

– Мушка у этой модификации вальтера была выполнена заодно с затвором-кожухом и являлась его частью. Целик тем не менее был регулируемый. После Второй мировой войны бойцам спецподразделений ФРГ по борьбе с терроризмом требовался как раз такой небольшой пистолет для скрытого ношения. Специально для этой цели фирма Walther вновь наладила мелкосерийное производство укороченного варианта под обозначением Р.38 К. С 1974 по 1981 год было выпущено около 1 500 таких пистолетов. В них уже использовался патрон 7,65 мм Parabellum. В ГДР также использовали Р.38. В частности, такой укороченный вариант состоял на вооружении Министерства государственной безопасности (Ministerium fiir Staatssicherheit, «Штази»), – скороговоркой просветил нас генерал и кивнул в мою сторону – мол, Ростова, продолжай.

– Интересная деталь: безутешный вдовец, вернувшийся с конференции и немедля вызванный в прокуратуру, клялся и божился, что понятия не имеет о том, откуда у его благоверной пистолет, – продолжила я. – Твердил как заведенный, что предъявленные ему следователем для опознания документы на вальтер видит первый раз в жизни. Каково? Кстати говоря, на том историческом документике отпечатки пальцев были исключительно Веретенниковой. А сам пистолет при обыске обнаружен не был. Зато в том же тайнике найдена коробка с патронами, где не хватало именно восьми штук. Напомню, что емкость магазина этой модели пистолета – аккурат восемь патронов. Из тела пресс-атташе были извлечены три пули калибра 9 мм. На месте преступления обнаружены три стреляные гильзы того же калибра и маркировки, что и остальные в найденной коробке. Складывалась картина, что дипломата могла убить хозяйка квартиры. Но и это еще не все. В том же тайнике было обнаружено большое количество нехилых государственных наград. Причем все как на подбор боевые, в количестве, всем внимание, – восьми штук! Юбилейные медальки в расчет, естественно, не брались. Одних только орденов Боевого Красного Знамени пять штук! Документы выписаны всё на ту же гражданку Веретенникову. И опять профессор утверждал с пеной у рта, что понятия не имеет, откуда у его законной супруги взялись все эти награды. Получилось в срочном порядке отправить запрос в архив наградных дел, и вот – пожалуйста! – Я протянула генералу официальный бланк ответа, – Все орденские книжки подлинные. Только в личном деле Веретенниковой никаких отметок о награждениях нет, за исключением медалей «За боевые заслуги» и совсем уж массовой «За Победу над Германией», ну и весь набор «юбилеек». Но это уже всё – послевоенные награждения. В военкомате ничего толком мне сказать не смогли, только разводили руками. Самое интересное, воевала она отнюдь не летчицей, как можно было подумать исходя из наград, а простой медсестрой, Второй Белорусский. Да и то только с мая 1944 года, а в ноябре того же года она уже была демобилизована из действующей армии в связи с беременностью. Хотя в армию она призывалась изначально в июле 1941-го, но практически сразу пропала без вести, о чем в личном деле стоит соответствующий небрежный фиолетовый чернильный штамп. Видите, что получается? В личном деле одно, а в архиве наградных дел – совсем другое.

– В архиве собраны Указы Президиума Верховного Совета СССР, Приказы командующих фронтов о награждении за воинские заслуги во время Великой Отечественной войны с указанием наград и списков награжденных. В сопроводительных документах к ним – списки представленных к орденам и медалям и наградные листы с личной информацией о героях и, насколько я помню, даже с описаниями боевых подвигов, за которые произведены награждения. Или я, по старости лет, что-то путаю? – генерал удивился.

– Все-то оно так, товарищ генерал, но, к сожалению, как у нас часто бывает, наградные листы имеются в архиве далеко не ко всем наградам. Для части награжденных в делах имеется только сокращенная именная информация в списках Указов и Приказов, а описание подвига как такового вообще отсутствует. Это обусловлено тем, что по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 ноября 1942 года право производить награждения получили также командующие армиями, командиры корпусов, дивизий, бригад и даже полков. В наградных делах, охватывающих период с этой даты и до конца войны, кроме Указов Президиума Верховного Совета СССР и Приказов командующих фронтов содержатся приказы о награждениях, выпущенные непосредственно в воинских частях. К этим приказам наградные листы не были предусмотрены, а описание подвига содержится непосредственно в соответствующей строке списка награжденных. – Я развела руками.

– Ростова, – Тарасов вдруг подозрительно посмотрел на меня, – а скажи-ка мне, красавица, каким образом без моей подписи ты умудрилась не только отправить запрос в архив наградных дел, но и заполучить оттуда официальный ответ?

– Вы опять правы, товарищ генерал, грешна. – Я села прямо как примерная школьница на уроке, опустила глазки и сложила ручки на сдвинутых вместе коленках. – Съездила к ребятам, попросила. Они вошли в положение и помогли. Но я же старалась в интересах общего дела.

– Доиграешься ты у меня, точно говорю. Ростова, предупреждаю, чтобы это было в последний раз. А то я с вами так до пенсии не дотяну.

– Есть, товарищ генерал! – Я подняла голову и, посмотрев на начальника, увидела лукавые искорки в его обычно холодных как лед голубых глазах.

– Так где, говоришь, пропала наша медсестра? – спросил генерал.

– Под Смоленском. Откуда и призывалась. А дальше – полная неизвестность, вплоть до мая 1944 года.

– Опять Смоленск? – нахмурился Тарасов.

– Ну, это, скорее всего, простое совпадение. Хотя… всякое бывает. Я считаю, что со всей этой историей нужно разбираться очень вдумчиво. Но собирать информацию придется буквально по крупицам. Уж очень все в этом деле непонятно.

Теперь что удалось нарыть по основному направлению. Предположительно в двадцатых числах июля 1941 года из Смоленска, южная часть которого уже была захвачена немцами, вышла колонна из восьми грузовиков с ценностями Смоленского Главювелирторга. Отправка происходила в авральном порядке, прямо под самым носом у наступающих немцев. Поэтому официальная опись отправленных ценностей в архивах не сохранилась. По некоторым данным, груз составляли килограммовые золотые слитки, маркированные Госбанком СССР, и большое количество серебряных монет 1924 года выпуска номиналами 50 копеек и 1 рубль, к тому моменту уже вышедших из обращения. А также, возможно, имелось несколько ящиков с антикварными изделиями. Золотые слитки, вероятнее всего, были упакованы в стальные банковские сейфовые ящики по двадцать килограммов каждый, монеты – в брезентовые инкассаторские мешки. И ящики, и мешки по инструкции Госбанка СССР полагалось опломбировать. Покинув Смоленск, колонна почти наверняка взяла курс на восток, по Старой Смоленской дороге. По Минскому шоссе машины двигаться не могли в силу того, что оно к тому времени уже было перерезано танковой группой Гота в районе Ярцево. Но тем не менее известно, через двадцать километров колонна напоролась на немецкий десант и была вынуждена свернуть в сторону от шоссе. Лесной дорогой машины беспрепятственно вышли к реке Вопь. Поскольку все части отступающей 152-й стрелковой дивизии к тому моменту были уже на другом берегу, переправа была подготовлена к взрыву. Из сохранившегося в архиве рапорта командира роты саперов капитана Васюка следует, что колонна из восьми грузовиков вышла к мосту за сорок минут до запланированного подрыва. Три автомашины были сильно повреждены в бою, поэтому на восточный берег переправились только пять. Ящики из поврежденных машин перегрузили в оставшиеся на ходу полуторки. Получается, груз, по крайней мере на данном этапе, удалось сохранить полностью. Далее Васюк докладывает о появлении немецких мотоциклистов уже в тот момент, когда оставленная переправа была взорвана. Больше в рапорте Васюка о колонне нет ни слова. Логичнее предположить, что ценности проследовали дальше по единственной дороге в направлении деревни Остроумово. Потом следы колонны теряются окончательно.

– Насколько я понимаю, ящики перегружали не вскрывая. К чему было в спешке переправы нарушать банковские пломбы? – задумчиво произнес Суходольский. – Если это так, то откуда взялся найденный нами слиток?

– Ну, если объективно, то ни Васюк, ни уж тем более мы пока еще не знаем наверняка, что было в тех ящиках. Вполне вероятно, что это вообще не «наша» колонна. Совпадают пока только количество машин и их примерный маршрут, – парировала я.

– А что известно о дальнейшей судьбе фигурантов дела? – поинтересовался Тарасов. – Суходольский, перестань писать, что ты там все время конспектируешь?

– Мои гениальные мысли, – улыбнулась я.

– Ростова, отставить шутки! – Генерал хлопнул ладонью по столу.

– Итак, по порядку, – начал Мишка, деликатно откашлявшись в кулак. – Генерал Галиев Рашид Галиевич – начальник Смоленского Главювелир-торга, он, собственно, и контролировал отправку колонны. После того как машины покинули город, Галиев еще некоторое время оставался в Смоленске. Известно, что в ночь на 27 июля 41-го года противник окончательно замкнул кольцо окружения наших 16-й и 20-й армий. Последние же подразделения Красной армии покинули Смоленск в ночь на 29 июля. За исключением одного батальона 152-й стрелковой дивизии. По имеющимся данным, генерал Галиев погиб при выходе из окружения в составе указанного подразделения. Далее идет Глаголев Иван Тимофеевич, старший инкассатор Смоленского Главювелирторга, данных нет. Я хочу сказать, что с начала августа 1941 года и по настоящее время о нем ничего не известно. Официально – «пропал без вести». Гудков Сергей Владимирович, майор НКВД, до июля 1941 года – начальник Смоленского НКВД, ответственный за эвакуацию груза, по данным Министерства обороны, с августа воевал в составе партизанского отряда «Дед», погиб в сентябре 1941-го. Каким ветром его туда занесло – пока неясно. Будем разбираться.

– Кто отвечал за груз от МГБ? – Генерал встал и начал неторопливо прохаживаться по кабинету.

– От нашей «конторы» колонну сопровождал капитан Пустовалов Иван Иванович. Он также «пропал без вести», как следует из личного дела. Вот копия «Списка безвозвратных потерь командного и начальствующего состава 16 армии с 18 июля по 7 сентября 1941 года», входящий номер 08072,– Я достала листок в пластиковом файле. – Запись за номером 29 – «капитан НКВД Пустовалов И.И. пропал без вести». – Документ спланировал на стол генералу. – Интересная деталь: пропал он в июле 1941-го, а в сентябре того же года награжден орденом Боевого Красного Знамени «за выполнение особо важного задания командования и проявленные при этом мужество и героизм». Причем присутствуют и более поздние награждения. Второе «Боевое Знамя» – уже в июле 1942-го, и далее по списку вплоть до апреля 1945-го. Но это – по данным опять-таки наградного архива. В личном же деле, что любопытно, об этих награждениях тоже нет ни слова. Только стандартные записи. Окончил военные курсы НКВД тогда-то, приказы о присвоении очередных званий до мая 1941-го, когда он получил звание капитана, потом отметка о том, что «пропал без вести», и опять ничего нет до 15 апреля 1945 года. И, наконец, предпоследняя запись в личном деле – «…присвоено внеочередное специальное звание "полковник государственной безопасности’’». А 20-го апреля того же года: «Выбыл из списков части в связи со смертью».

– То есть, иными словами, по данным наградного отдела, в каждом конкретном случае награждался сотрудник, пропавший без вести? Или же он периодически выходил к своим, а потом опять пропадал? – генерал удивленно поднял брови.

– Не выходил, так как сведений об этом, даже со слов третьих лиц, в отделе кадров не зафиксировано. Из материалов личного дела напрашивается однозначный вывод: весь этот период он постоянно числился пропавшим без вести, – Суходольский закрыл папку с бумагами и положил ее на стол, – Как видите, ситуация полностью аналогичная тому, что мы имеем по гражданке Веретенниковой. По-моему, параллель налицо.

– Точнее, не аналогичная, а алогичная, – опять пошутила я.

– Не зубоскаль, – сердито оборвал меня генерал, – дело серьезное, а вы прямо как дети малые.

– Я думаю, выйди он в расположение регулярных частей Красной армии, в личном деле сей знаменательный факт тут же в обязательном порядке зафиксировали бы особисты. И вот уже наш храбрый капитан валит лес где-нибудь на Соловках, а может быть, не дай бог, воюет в составе какого-нибудь штрафного батальона. Но там, по счастью, ничего больше нет. Кроме, конечно, повторюсь, многочисленных приказов о награждениях. Мне кажется, кадровики, как всегда, что-то напутали. Ибо такого попросту быть не могло. Особенно учитывая крайне непростую специфику того исторического момента. Отступление Красной армии по всем фронтам. Сдача Киева, Минска, немцы в Смоленске. Практически у ворот Москвы! Расстрел генерала Павлова. Даже не могу себе представить, что же такое в то время можно было совершить, чтобы получить «Красное Знамя», числясь при этом пропавшим без вести. Если только в одиночку остановить танковую армаду Гудериана у стен Кремля? – развела я руками.

– Ростова, вы по молодости лет еще очень много чего не можете себе представить. А я всегда учил вас не торопиться с выводами. Возможно, здесь мы имеем дело с недобросовестным отношением к своим служебным обязанностям отдельных штабных служб. А может, все намного серьезней. Возможно, капитан Пустовалов выполнял какое-то важное задание в тылу у немцев. Необходимо максимально прояснить ситуацию. Тогда значительно легче будет разобраться со всеми этими нестыковками. А значит, и со всем делом в целом. – Генерал махнул рукой, разрешая мне сесть. – Теперь надо в срочном порядке найти родственников Пустовалова и переговорить с ними. Возможно, они внесут ясность в ситуацию с наградами. И, чем черт не шутит, возьми переснять из личного дела фотографию Пустовалова. Покажешь родственникам. Да пусть посмотрят внимательно, он ли на том снимке запечатлен.

– Товарищ генерал, вы будете удивлены, но фотография Пустовалова в личном деле отсутствует. А насчет родственников… я уже все проверила – воспитывался в детском доме, жениться, видимо, не успел. Во всяком случае, документов никаких на сей счет не сохранилось. Соответственно, можно сделать предварительный вывод о полном отсутствии родственников. Поэтому все награды так и остались лежать вместе с орденскими книжками в архиве наградного отдела. Хотя, по логике, после смерти героя их должны были передать на хранение родственникам.

– А формулировка? Почему не вручались? – продолжал удивляться генерал.

– Стандартная формулировка: «В связи с невозможностью вручения».

Генерал хмыкнул:

– Последнее время постоянно ловлю себя на мысли: а существовал ли в реальной жизни такой человек – капитан Пустовалов Иван Иванович? Ладно, Ростова, мне все ясно – по этому вопросу пока отбой. Попробую разобраться сам. Будем подключать связи в других ведомствах, поскольку официальными запросами тут делу явно не поможешь. Отписками закидают. Суходольский, – генерал вспомнил наконец о моем напарнике, – поднимешь архивы центральных московских газет за сентябрь-октябрь 1941 года. Приказы о награждениях высшими орденами, как правило, печатались в центральных изданиях. Возможно, именно там следок какой и проявится. Должно же всему этому быть логическое объяснение. Перешерстишь именно подшивки газет, оцифрованные материалы практически всегда содержат серьезные огрехи. Надежды, конечно, мало, но попробовать стоит. Если в прессе ничего нет, то, скорее всего, Пустовалов находился на нелегальной работе. И самое время еще раз провести самым тщательным образом осмотр квартиры Веретенниковой на Котельнической набережной. Я, конечно, понимаю, что прошло уже больше тридцати лет, но… чем черт не шутит. Вдруг какой тайничок забытый отыщется? Все же техника сейчас не то что раньше. Обязательно захвати с собой наших спецов, пусть колдуют как хотят, но вытрясут из этой квартиры все возможное.

– Товарищ генерал, я тут на днях заскочила по этому адресу… ну так, осмотреться…

– Осмотрелась? – прямо-таки взревел генерал. – Нет, Ростова, ты у меня точно допрыгаешься!

– Но это опять же в интересах общего дела. Я попросила наших экспертов, и они просканировали квартирку по всем правилам. Все чисто. Самого академика, правда, уже в живых нет, там проживают его сын с женой. Ничего путного они так и не сказали.

– Понятно. Суходольский, что у нас сегодня на десерт? – Тарасов даже не взглянул в мою сторону.

– Во время проведения спецоперации в Смоленском лесном массиве на нас с Ростовой вышли люди некоего Филиппа Шварца, известного местного предпринимателя. Примечательно, в прошлом он – капитан милиции, а ныне бизнесмен. Но это, так сказать, официальный статус. Правда, по милицейским сводкам нигде за последние пять лет после увольнения из органов не проходил. По имеющейся у местных сыскарей информации, контролирует большую часть «черных копателей», промышляющих в основном в Дорогобужском районе Смоленской области. Задержанные нами, а точнее капитаном Ростовой, в лесу колоритные личности – обычные «быки». Интересующей нас информацией не владеют. Находились там по приказу этого Шварца. Утверждают, что проверяли сигнал, поступивший от осведомителей, они его проверили, вот и все. Мы можем сделать вывод, что оперативная работа в команде Шварца поставлена на достаточно высоком уровне.

– Мне пока не совсем понятно, что за бизнес у него? Вроде же просто торгует раритетами Второй мировой. Или все же банально стрижет деньги с копателей? – Генерал обвел выразительным взглядом присутствующих.

– В том-то и дело, что ни то ни другое. Здесь все сложнее. Не тот масштаб. В местном УВД утверждают, что все попытки взять Шварца на чем-нибудь горяченьком, к сожалению, так и не увенчались успехом. Опера подергались было да и плюнули на него. Впрочем, бывший начальник смоленского розыска, он сейчас на пенсии, выдвинул, на мой взгляд, интересную версию. Он уверен, что Шварц со своей командой что-то ищет. Но при этом военные трофеи, в обычном смысле этого слова, абсолютно не его профиль. Этим, скорее всего, и объясняется неэффективность работы местных сыскарей. Нашего фигуранта определенно интересует что-то другое. Но что именно – мы пока не знаем. – Суходольский пожал плечами.

– А если Шварц со своими людьми ищет то же, что и мы? – решила я вмешаться в мыслительный процесс мэтров розыска.

В кабинете повисло молчание. Генерал кашлянул в кулак и, прихлопнув на столе несуществующую муху, несколько секунд рассеянно смотрел на меня и вдруг рявкнул:

– Этого Шварца – срочно в разработку! Делайте что хотите, но чтобы завтра к вечеру у меня по нему была ясная картина. Если вопросов нет, то по коням.

Москва, май 1974

– Осмотр проводится в светлое время суток при естественном дневном освещении. – Следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Константин Иванович Мазин привычно бросил грустный взгляд на часы. – Осмотр начат в 14.57, по адресу: Котельническая набережная, дом 1, квартира 5-бис. Помещение находится на втором этаже. Комната, которая является местом преступления, – прямоугольная, первая направо от входа в квартиру, занимает площадь 30 квадратных метров. В коридор выходят еще три двери: одна на кухню, вторая в спальню и третья – в санузел. Прямо напротив двери два окна с эркером. Створки открыты, выходят во двор. Справа, при входе, расположен шифоньер темного цвета. В правом большом отделении висят на плечиках: пальто мужское зимнее с каракулевым воротником светлого цвета, женская норковая шуба, два мужских костюма, четыре женских кримпленовых платья, два ситцевых сарафана. В левом отделении на полках лежит постельное белье. Все чистое, выглаженное, аккуратно сложено в стопки. В углу слева – кожаный диван с высокой спинкой. Над ним на стене несколько фотографий в рамках. Посреди комнаты круглый стол, накрытый скатертью ручной вышивки. На столе фарфоровый чайник, – Мазин кончиками пальцев поднял его, – работы Кузнецова. Чашка чайная с синей каймой, с остатками темной жидкости и характерным запахом чая. Сахарница круглая бесцветного стекла наполовину наполнена белыми кубиками, по внешнему виду похожими на рафинад. На чайнике, чашке и сахарнице видны отпечатки пальцев. Записали? Так, далее: на полу у левой стены женщина, лежащая на животе, лицом вниз, головой к окну, – следователь взял со стола паспорт и перелистнул страничку, – Блюмкина Елена Владимировна. Голова повернута влево и касается лбом ножки дивана. Правая рука откинута в сторону. Далее… Семенихин, успеваешь записывать? – Уловив кивок лейтенанта, сидящего за столом и кропотливо составляющего протокол осмотра места происшествия, продолжил:

– На чем я остановился? Так: левая рука вытянута вдоль тела. На голове в области теменного бугра округлая припухлость диаметром пять сантиметров. На правой височной области прямолинейная рана длиной в четыре сантиметра с неровными осадненными краями. Рана направлена сверху вниз и внутрь. Вокруг головы темное пятно размером примерно двадцать сантиметров на десять. На убитой домашний халат зеленого цвета, поверх него – безрукавка из темного овчинного меха.

Мазин махнул рукой эксперту и тот зачастил:

– Трупные пятна выражены незначительно. При надавливании пропадают. Трупное окоченение не выражено. Глаза закрыты, роговицы глаз блестящие, прозрачные. Рот приоткрыт, язык находится за зубами. Ребра, грудина, кости тела на ощупь целы. Других повреждений на трупе женщины не обнаружено. Предположительно, смерть наступила примерно в диапазоне между одиннадцатью и двенадцатью часами, то есть около трех часов назад. – Эксперт снова склонился над телом.

– В центре комнаты шерстяной ковер красного цвета размером… – следователь опять бросил тоскливый взгляд на понятых, пожилую пару, притулившуюся на диване, – примерно полтора метра на два. Далее. У окна тело мужчины, на вид АО-45 лет, нормального телосложения. Температура при измерении в прямой кишке равна 34 градусам по Цельсию. Трупные пятна незначительно выражены на правой боковой части тела. При надавливании исчезают. Трупное окоченение слабо выражено в группе жевательных мышц. Глаза закрыты, роговицы блестящие, прозрачные. Носовые отверстия содержат засохшую кровь. Грудная клетка цилиндрической формы, ребра и грудина на ощупь целы. Под грудиной – входное пулевое отверстие. Выходного отверстия нет. Кости конечностей на ощупь целы. Тело расположено на правом боку в позе «эмбриона», вследствие огнестрельного ранения в область живота, вероятно и повлекшего смерть, – Мазин бросил вопросительный взгляд на эксперта и, уловив едва заметный кивок, продолжил: – Теперь по документам. – Мазин взял со стола темно-синюю книжицу с тисненым имперским орлом. – Карл Вассерман, гражданин ФРГ… Только этого нам не хватало! Далее, дипломатическая карточка пресс-атташе посольства ФРГ в Москве. – Следователь оторвал взгляд от документов. – Семенихин, срочно вызывай посольских и следственную группу с Лубянки, пускай летят сюда в темпе и сами эту кашу расхлебывают.

Мазин недовольно повернулся, ощутив на плече легкое прикосновение Голикова – курсанта Высшей школы милиции, присланного на стажировку из Главного следственного управления.

– Товарищ майор, пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату.

Мазин скривился и все же двинулся в указанном направлении. Он оказался в полумраке то ли кабинета, то ли библиотеки. Мазин остановился за спиной стажера и, проследив за его взглядом, замер на месте. На зеленом сукне письменного стола, рядом с большой бронзовой чернильницей, как ни в чем не бывало лежал большой слиток желтого металла. маслянисто сверкая угловатыми гранями в полумраке комнаты. Следователь вдруг почувствовал, как внизу живота мгновенно образовалась пустота. На непослушных, враз ставших ватными ногах он сделал два шага до стоящего в полумраке кресла и в изнеможении упал на мягкий плюш.

– Всё – приехали. Стоп. Ничего больше не трогать! Семенихин, ты вызвал комитетчиков?

– Уже едут, – доложил стажер. – Тут вот еще под каминной полкой коробку нашли…

Мазин показал рукой:

– Поставь на стол. – Тяжело поднялся и, достав чистый носовой платок, двумя пальцами осторожно приоткрыл картонную крышку.

И снова обессиленно упал в кресло.

– Руками ни к чему не прикасаться! Сидим и спокойно ждем коллег с Лубянки. Всем понятно? – Голос у следователя сел, он почувствовал, как в горле пересохло, а в затылок как будто воткнули раскаленную иглу.

Смоленск, июль 1941

– Рашид Галиевич, батальоны докладывают: немцы уже полностью заняли южную часть города. С минуты на минуту они перережут последнюю, пока еще свободную дорогу на Москву. Нужно срочно отправлять колонну. Иначе я не могу ничего гарантировать, – закричал начальник НКВД Смоленска, выслушав доклад и положив телефонную трубку.

– Товарищ Гудков, я все понимаю, но команды из Москвы пока не было. Значит, будем ждать, майор.

Во дворе со страшным грохотом разорвался крупнокалиберный снаряд. В кабинете начальника Смоленского отдела Главювелирторга Галиева осыпались все стекла. Но ни начальник НКВД города Гудков Сергей Владимирович, ни хозяин кабинета, казалось, даже не обратили на это внимания.

– Товарищ генерал, – без разрешения заглянул в кабинет молоденький лейтенант, – связи нет.

– Черт знает что. – Гудков тяжело опустился на стул и, сняв фуражку, бросил ее на засыпанный штукатуркой и осколками стекла стол. – Немедленно высылайте делегата связи, и чтоб через пять минут связь была восстановлена!

Над площадью совсем низко с характерным звуком, напоминающим тонкий визг, пронеслись два «Мессершмитта», поливая все вокруг из пулеметов. Отпрянувший было от окна Рашид снова выглянул. Грязная, вся в засохших комьях глины «тридцатьчетверка» с выведенным белой краской номером «145» на башне и восемь новеньких полуторок, крытых брезентом, с надписью на синих деревянных бортах «Почта», как заговоренные, абсолютно невредимыми стояли в тени пыльных тополей.

– Не понимаю, что мы ждем. Немцы уже в двух кварталах отсюда. – Гудков тоже мрачно посмотрел сначала в окно, а потом на сидящего в углу кабинета уже немолодого, но жилистого, спортивного телосложения капитана с тремя эмалевыми шпалами на темно-синих петлицах. Этот офицер МГБ приехал два часа назад, с порога по-свойски, за руку, поздоровался с Рашидом Галиевичем, уселся в уголок и с тех пор не проронил ни слова.

– Сергей Владимирович, познакомьтесь, – поймав взгляд Гудкова, проговорил Галиев, – капитан Пустовалов Иван Иванович. Он поедет с вами. Специально прибыл к нам из Москвы. Но общее руководство в любом случае остается за вами. – Генерал сцепил руки на затылке и, потянувшись, опять посмотрел за окно.

Еще вчера все улицы города были забиты беженцами. Автомашины, повозки, велосипеды и подводы, груженные домашним скарбом, непрерывно двигались в сторону Москвы. Этот огромный и, казалось, неиссякаемый поток людей закончился к утру сегодняшнего дня. Это могло означать только одно: немцы ворвались в город. И все те, кто не успел уйти на восток, так и остались по ту, другую, сторону фронта. Теперь шоссе за окном было пустынно. Ветер лениво гонял по щербатому асфальту тучи бумаг, кругом валялись брошенные во время последнего воздушного налета вещи. В пыльном кювете догорала, завалившись на бок, «эмка».

– Не понимаю, к чему этот риск? Почему нельзя было отправить весь груз по железной дороге? Позавчера же отправляли спецвагон в Москву, что мешало прицепить еще один? – продолжал возмущаться Гудков. – Что они там ждут? Пока немцы проедут по этой самой улице? – И майор с досадой кивнул на окно.

– И тем не менее, майор, будем ждать. – Галиев повернулся к присутствующим и укоризненно посмотрел на начальника НКВД: – Вы, товарищ Гудков, кадровый офицер и должны лучше моего знать, что бывает с теми, кто не выполняет приказы.

Галиев, высоченного роста татарин, стриженный налысо, застегнул новенький китель с двумя генеральскими золотыми ромбами в петлицах, продолжил:

– Тем более, я считаю, Москве видней, когда и каким способом отправлять груз. Видимо, на этот счет имеются определенные оперативные соображения, о которых нам с вами знать необязательно. От нас требуется только одно – выполнить приказ.

Еще три дня назад он был сугубо штатским человеком. Однако начальство в Москве, вероятно, вспомнило его боевое прошлое. В молодости Рашид несколько лет отчаянно дрался с басмачами в песках Туркестана. О его кавалерийском эскадроне ходили легенды, но сейчас о лихом красном командире напоминал только потемневший орден Боевого Красного Знамени на груди.

– Но связи с Москвой нет. И, учитывая сложившиеся обстоятельства, неизвестно, сколько времени займет восстановление линии, – продолжал нервничать начальник НКВД.

– Товарищ Гудков, я повторяться не буду, всем ждать. И, кстати, дайте команду, пусть еще раз проверят грузовики.

– Механики уже занимаются.

– Хорошо. Сопроводительные документы и опись у кого?

– Один экземпляр у меня, второй – у старшего инкассатора.

Телефон на столе, усыпанном битым стеклом, зазвонил так неожиданно, что все присутствующие невольно вздрогнули.

– Слушаю, товарищ Шестой, Березина на связи, – начальник Ювелирторга поднял трубку, – так точно, все готово к отправке. Немцы от нас в двух кварталах. Проскочат, уверен. Понял. Разрешите приступить к выполнению задания? Есть.

Рашид положил трубку на рычаг аппарата и кивнул Гудкову:

– Можете выдвигаться. Помните о неукоснительном выполнении всех без исключения инструкций. Колонну поведете по Старой Смоленской дороге, на шоссе Минск – Москва ни при каких обстоятельствах не соваться, оно перерезано немецкими танками в районе Ярцево, – Рашид Галиевич внимательно посмотрел на Гудкова, – Напоминаю, движение строго по графику, остановки делать только в установленных пунктах. Очередность машин в колонне по возможности не менять. Надеюсь, вы полностью отдаете себе отчет в том, что груз не должен попасть к немцам, независимо ни от каких обстоятельств? Вы – в замыкающей машине, капитан Пустовалов – в головной. Все понятно? Вопросов нет? Тогда приступайте к выполнению, иначе действительно будет поздно. И помните, контроль за ходом операции осуществляет нарком внутренних дел. Лично.

– Есть приступить к выполнению задания! – Гудков бросил руку к фуражке, отдавая честь, с облегчением вздохнул и, несмотря на явную склонность к полноте, проворно выскочил из кабинета. Бегом пересек большую приемную, кубарем скатился на первый этаж, где в томительном ожидании курили бойцы, и, отдав команду «По машинам!», выскочил на улицу.

…По обе стороны пустынной дороги тянулся бесконечный березняк. Колонна, беспрепятственно миновавшая пригороды Смоленска, начала движение в сторону Вязьмы. Пылившая впереди «тридцатьчетверка» угадывалась только по реву мотора. Гудков, ехавший в замыкающей машине, по пояс высунулся из кабины, пристально вглядываясь в небо.

– Товарищ майор, вы бы сели в кабину. Если что, самолеты издалека услышим.

Гудков недовольно покосился на водителя, но сел нормально, откинулся на спинку сиденья и даже постарался придать своей позе некоторую беззаботность, продолжая, впрочем, тревожно коситься на небо. Раньше он никогда не был трусом. Храбро сражался в Гражданскую, рвался воевать в Испанию, и не его вина, что начальство решило оставить его в родном городе. Родина решила, что в своем кабинете он нужнее, чем в оливковых рощах Гренады, где сражался с фашистами и умирал братский испанский народ. Но в один роковой день все изменилось. Тогда его, начальника городского угрозыска, арестовали по ужасному в своей нелепости обвинению в связи с английской разведкой. И потом уже ничто для него не имело значения: ни кошмар ночных допросов, ни издевательства молодых, не знающих жалости следователей, ни даже внезапное освобождение. Он сам каждой клеточкой своего организма чувствовал, что некий стержень внутри него сломался. Он продолжал ходить на работу, ловить преступников, подписывать уголовные дела, но это был уже совсем другой человек. Человек, который боялся. Боялся сделать что-то не так и вновь оказаться в сырых подвалах областного НКВД.

«А теперь на мою голову свалился еще этот капитан из Москвы, – неприязненно подумал Гудков, – значит, мне по-прежнему не доверяют». И он снова почувствовал, как неприятный холодок страха разрастается в груди.

Гудков опять тревожно посмотрел на небо. Высоко, среди легких перистых облаков, медленно ползли на запад три тяжелых бомбардировщика ТБ. Вокруг них, то пчелами взмывая вверх, то ястребами падая вниз, резвилась пара краснозвездных истребителей сопровождения.

Внезапно совсем низко над дорогой, едва не задевая своими серебристыми брюхами брезентовые тенты автомашин, пронеслись два «Мессершмитта». Снова высунувшийся из кабины Гудков, казалось, даже разглядел бледное лицо немецкого летчика. Через мгновение вражеские самолеты ушли уже далеко, но впереди было хорошо видно, как они заходят на вираж, набирая высоту и перестраиваясь для атаки. Майора прошиб холодный пот. Он сразу понял: пара заходов с воздуха – и от колонны ничего не останется. Однако с высоты, стремительно набирая скорость, наперерез им решительно шел в бой советский истребитель. Строй немецких машин смешался, пара разошлась в стороны, пытаясь уйти от внезапной атаки. Но было поздно. Из-под крыльев советской машины брызнули огнем пулеметы, один из немцев задымил и сразу, быстро теряя высоту, потянул в сторону леса. Второй немецкий самолет свечой взмыл вверх, пытаясь сбросить с хвоста юркую краснозвездную машину.

Громкий треск пулемета впереди колонны отвлек майора от воздушного боя. Машины, одна за другой, начали резко тормозить, останавливаясь и едва не налетая друг на друга. Гудков выскочил из кабины, но впереди, за плотной стеной пыли и дыма, уже ничего не было видно. Пробежав вперед метров сто, он налетел на танкиста в черном комбинезоне без шлема, который, больно схватив майора за руку, столкнул его с обочины в кювет. Только теперь, когда глаза немного привыкли к едкому дыму, он понял, что произошло. Они всё же нарвались на невесть откуда взявшихся здесь немцев. «Тридцатьчетверка» уже вовсю чадила жирным черным дымом, но продолжала огрызаться короткими пулеметными очередями. Из-за грохота орудийного выстрела заложило уши, но Гудков, проследив за торопливыми жестами танкиста, увидел в поле несколько белых парашютных куполов, еще не погашенных немецкими десантниками. Мгновенно оценив обстановку, майор, наклонившись вплотную к вихрастой голове танкиста и пытаясь перекричать грохот боя, громко приказал:

– Задержите их сколько сможете и отходите в лес!

Судя по тому, как энергично закивал головой танкист, смысл приказа до него дошел, и Гудков, хлопнув его по плечу, бросился к грузовикам, сбившимся в нелепую кучу на самом виду у немецкого десанта. Несколько раз споткнувшись о растянувшуюся на дороге гусеницу «тридцатьчетверки», майор добежал до головной машины. По пути, вспомнив, что километра за полтора до этого места они миновали вполне сносную грунтовую дорогу, уходившую влево от шоссе в лес, Гудков принял решение. План родился молниеносно. Другого выхода все равно просто не было. Подбитая «тридцатьчетверка», намертво вставшая поперек дороги, отрезала колонне путь вперед. Отдав водителю полуторки приказ разворачиваться, он подхватил из кабины автомат и тут столкнулся с капитаном Пустоваловым.

– Занимай оборону, майор, я разверну колонну.

Гудков согласно кивнул в ответ и побежал собирать бойцов. Через несколько минут цепь из бойцов сопровождения заняла оборону.

Немцы грамотно рассредоточились по нескошенному полю. Залегли и теперь вели прицельный огонь по автомашинам, которые, как неповоротливые черепахи, то сдавая назад, то подавая вперед, явно мешая друг другу, никак не могли развернуться на узкой дороге.

Гудков краем глаза увидел, как немецкая пулеметная очередь угодила в деревянный борт одного из грузовиков. Белоснежная надпись «Почта» брызнула щепками и мгновенно покрылась паутиной черных дырок. На обочине, регулируя движение автомашин, в полный рост, не обращая никакого внимания на рой трассирующих пуль, шныряющих вокруг, стоял капитан Пустовалов. Наконец машинам удалось развернуться, и они помчались назад к Смоленску. Немецкий десант, видя, что добыча уходит, перешел в наступление. Однако в этот ответственный момент вновь проснулось орудие «тридцатьчетверки», и несколько артиллерийских выстрелов заставили немцев торопливо залечь. Минут через десять, окончательно убедившись, что колонна уже ушла на значительное расстояние, а значит, находится в относительной безопасности, Гудков дал команду отходить к лесу.

Из шестнадцати бойцов сопровождения на лесной поляне удалось собрать всего одиннадцать человек. Последними подошли капитан Пустовалов и два танкиста, волоча под руки своего раненного в ногу командира. Пока бойцы оказывали ему первую помощь, Гудков вместе с капитаном изучал карту местности. Лесная дорога, по которой должен был вывести автомашины старший инкассатор Иван Тимофеевич, давала небольшой крюк и километров через пять выходила к реке Воль, к счастью, с обозначенным на карте мостом. По последним данным, полученным Гудковым еще в Смоленске, в районе этого самого моста должны были находиться регулярные части 152-й стрелковой дивизии. Ситуация складывалась пока терпимая. Напрямик через лес до означенного моста, судя по карте, – не более полутора километров.

Оперативные документы

«…Разведсводка № 53. Штаб Западного фронта.

Первое. Противник в течение 22 и 23.7, напрягая основное усилие на Витебском и Смоленском направлениях, подтягивает силы с целью ликвидации ношей смоленской группировки.

На Невельском направлении противник стремится завершить наступательные действия в направлении Невель, Великие Луки, перебрасывая часть сил из района Невель, Городок на Ильино, Торопец.

На Могилевском направлении противник перешел к активной обороне на р. Сож, одновременно продолжает окружать могилевскую группировку.

На Рогочевском и Пинском направлениях противник продолжает сосредоточивать силы для перехода в общее наступление.

Второе. Невельское направление.

Противник в течение 22 и 23.7, завершая наступательные действия силами пяти-шести дивизий против ношей Невельской группировки, производит перегруппировку сил из района Невель, Городок на Ильино, Торопец с целью обеспечения Витебского направления от флангового удара с севера.

В районе Новосокольники и Великие Луки – бои местного характера.

Для организации противотанковых районов противник приспосабливает населенные пункты, леса, овраги, ущелья и гати.

Третье. Витебское направление.

Но Витебском направлении противник, основными силами ведя наступление в направлении Ярцево, успеха не имел. Одновременно подтягивает до двух пехотных дивизий в район Велиж, Кресты, Соловьева с целью обеспечения прикрытия от флангового удара наших частей с севера.

В районе Карповко, ст. Ломоносове противник подготавливает рубеж для обороны.

По данным авиации, в период 6.00–17.0023.7 отмечено движение колонн по шоссе Невель, Усвяты, Лопатине, Соловьева, Велиж, Кресты, Ильино и подход колонны до батальона танков в район Духовщина.

Четвертое. Смоленское направление.

Но Смоленском направлении противник подтянул до трех свежих дивизий (5-я пехотная дивизия, дивизия СС и пехотная дивизия неустановленной нумерации) в район Каспля, Рудня, Комиссарова и до одной механизированной дивизии и танковой дивизии в район Ленино, Красное.

Сутра 23.7 противник перешел в наступление в общем направлении на Смоленск и несколько потеснил ноши части на юго-восток от Рудни.

В районе Ельня, Казанка, Починок частями 17-й и 18-й танковых дивизий противник перешел к частичной обороне с целью обеспечить сосредоточение имперской дивизии СС для последующего перехода в наступление на Смоленск, Дорогобуж.

В районе Коробкино, Рябцево (юго-восточнее Смоленска) продолжаются бои местного характера.

Действия группы Гудериана поддерживаются первым авиационным корпусом.

Пятое. Могилевское направление.

На Могилевском направлении противник, перейдя к обороне на р. Сож, в течение 22 и 23.7 удерживал за собой восточный берег у Кричево. Передовые части 4-й танковой дивизии двигаются вдоль шоссе на Рославль. В результате боя на рубеже Петровичи, Студенец 39-й танковый полк, неся большие потери, отошел в район Мстиславовичи.

В районе Могилева противник силою до пяти дивизий продолжает вести бой с Могилевской группировкой.

Шестое. Рогочевское направление.

Но Рогачевском направлении противник в течение 23.7 продолжал сосредоточение частей в районе Поречье с целью нанесения флангового удара по частям 21-й армии. В районе Нов. Выхов противник силами 31-й пехотной дивизии с танками, перейдя в наступление в направлении Довск, успеха не имел и понес потери до двух батальонов пехоты.

На Пинском направлении противник продолжает теснить наши части на восток.

Вывод:

Противник в течение 21–23.7 на всем фронте ввел до трех-четырех свежих дивизий. И, производя перегруппировку войск на центральное направление, главное усилие направляет на ликвидацию смоленской группировки, ударами трех дивизий с запада на Смоленск, и одновременно пытается завершить окружение наших войск в районе Ярцево, обеспечивая главный удар в районе Кресты, Ильино, Соловьева.

Но Невельском направлении главные усилия направлены на предотвращение отхода наших частей на восток.

Но Рогочевском направлении противник создает угрозу левому крылу нашей армии».

Смоленск, июль 1941

Когда перед запыленными стеклами санитарного поезда медленно проплыли дымящиеся руины совсем еще недавно, всего какую-то неделю назад, белоснежного здания железнодорожного вокзала города Смоленска, Леночка не поверила своим глазам. Картина родного города изменилась до неузнаваемости. Все пространство станции теперь было забито войсками. Впрочем, сейчас удивляться и смотреть по сторонам ей было решительно некогда. Поезд скрипнул буксами и остановился. Тотчас уже с перрона раздался громкий прокуренный голос начальника санитарного поезда, майора медицинской службы Песковской, вовсю распекавшей начмеда Толоконникова.

– Тяжелых – в третий и четвертый вагоны! Где, черт его задери, начальник станции? – Песковская ловко поймала за рукав гимнастерки подвернувшегося под руку пехотного лейтенанта. – Найдешь начальника станции, пусть срочно организует погрузку продуктов и медикаментов в пятый вагон. Одна нога здесь, другая – тоже уже здесь. Все понял? Тогда выполнять!

Леночка торопливо накинула белый, еще влажный после стирки халат и помчалась со всех ног на перрон. Она, как медсестра хирургического отделения, должна была помочь при первичном распределении раненых. Выскочив из вагона, девушка по привычке бросила быстрый и опасливый взгляд на небо. И тут же получила несильный шлепок пониже спины. И уже на привокзальной площади, где был организован приемно-распределительный пункт для прибывавших раненых, она услышала Песковскую:

– Не дрейфь, Ленусик, пока нас бомбить никто не собирается. Тьфу, чтоб не сглазить, немцы только полчаса как отбомбились. – Начальник медпоезда кивком головы показала на еще дымящиеся руины и, казалось, бесконечную вереницу носилок с ранеными, выставленных под единственной уцелевшей стеной вокзала. Потом машинально поправила портупею на тонкой талии, перебросила папиросу из левого угла рта в правый и громко на весь перрон закричала:

– Нет, этот начальник станции у меня доиграется!

Затем Песковская, поправив на гимнастерке орден Красной Звезды, полученный еще в финскую, и оглянувшись по сторонам, обратила внимание на толстого интенданта, явно страдающего одышкой, с трудом пытавшегося восстановить дыхание:

– Начальник станции интендант 3-го ранга Королев. К погрузке все готово. Но нужно дождаться эвакуированного из южной части города госпиталя. Сейчас подойдет последняя колонна автомашин. Медикаменты и продукты уже грузятся. Только у меня будет к вам настоятельная просьба. Сегодня ночью было получено распоряжение подцепить к воинскому эшелону почтовый вагон с архивной документацией горкома партии.

– Ну а мы здесь при чем?

Песковская в раздражении нетерпеливо оглядывалась на третий вагон, около которого творилась полная неразбериха.

– Такое дело, во время ночного налета немцы повредили пути железнодорожного тупика, и мы не успели подогнать вагон с документами к составу. Эшелон литерный, сами понимаете, я должен был отправить его точно по графику. А этот злосчастный почтовый вагон кровь из носа необходимо эвакуировать в тыл. Придется цеплять его к вашему составу, другого выхода у меня просто нет. Ваш поезд уходит из Смоленска последним. – Начальник станции замолчал, тревожно прислушиваясь к звукам все приближающегося боя.

Песковская от возмущения только развела руками и, чертыхнувшись про себя, вслух добавила:

– Какой еще почтовый вагон? На черта он мне нужен? Отвечай потом за него. Мне раненых грузить некуда, а они бумажки целыми вагонами отправляют. Сжечь его, и всего делов.

– Аполитично рассуждаете, товарищ майор! – возмутился начальник станции. – Не боитесь, что я доложу куда следует?

– Да идите вы… Делайте что хотите, – Песковская досадливо махнула рукой и растворилась в круговерти вокзала.

Поезд отошел от станции «Смоленск» точно в срок, и, хотя погрузка прошла как по нотам, Леночка буквально валилась с ног. К часу ночи, когда все перевязки были завершены, она могла наконец отдохнуть. Лена доплелась до хвоста поезда и в маленьком закутке тамбура предпоследнего вагона прикорнула на огромных узлах с грязными простынями. Сильно болела голова, как всегда, когда у нее начинались критические дни. Постепенно боль утихла, и под мерный стук колес Леночка забылась тяжелым и тревожным сном.

Сначала медсестре показалось, что началось землетрясение. Неведомая сила вдруг подбросила вверх узлы с бельем, на которых она спала. В один момент узлы вспыхнули, обдав еще непроснувшуюся девушку сильным жаром. Когда она пришла в себя, оказалось, что поезд стоит посреди темного поля. Над головой с диким воем проносятся немецкие самолеты, вокруг рвутся бомбы, а все небо до самого горизонта исчерчено трассирующими пулеметными очередями. Кое-как выбравшись наружу, Леночка увидела, что половина вагонов уже охвачена огнем. Со всех ног бросившись к вагону с тяжелоранеными, Лена успела принять из разбитого окна перевязанного с ног до головы окровавленными бинтами бойца и услышала, как всегда, громкий голос Песковской:

– Всех, кого можно вытащить, оттаскивайте в поле как можно дальше от горящего поезда. Веретенникова, пошевеливайся!

Сколько раз она сползала с ранеными за спиной от пылающих вагонов по жесткому нескошенному полю до ближайшего перелеска, где врачи развернули полевой госпиталь, и обратно, Леночка вспомнить потом не могла. Вскоре рассвело. За всю ночь девушка не присела ни разу. Она то перевязывала раненых, то поила их водой, а потом еще помогала при срочных операциях. Когда день уже был в разгаре, она просто свалилась от усталости в какие-то кусты и заснула, что называется, мертвецким сном. Казалось, никакая в мире сила не сможет разбудить ее.

Проснулась она только под вечер, от того, что вокруг сухо трещали выстрелы и повсюду слышалась немецкая речь. Леночка зажмурилась, пытаясь отогнать наваждение, но сильный удар сапога в живот и грубый окрик «Halt!» заставили ее в ужасе открыть глаза. Перед ней, небрежно похлопывая себя длинным кавалерийским хлыстом по голенищу сапога, стоял немецкий офицер. Сон слетел с Леночки в мгновение ока.

– Bitte[1], —дрожащим от страха голосом неожиданно для себя произнесла девушка и протянула офицеру руку.

Выражение презрения на лице немца исчезло, и он с интересом несколько секунд смотрел на Леночку. Потом неожиданно протянул руку и помог девушке подняться.

– Das Madchen spricht Deutsch?[2] – быстро спросил он.

– Ja, Herr Offizier[3], – уже более уверенно ответила девушка и попыталась улыбнуться.

– Gut, – произнес немец и показал рукой в сторону опушки.

Она кивнула головой и медленно пошла в сторону леса, туда, куда указал офицер. Дальше все происходило как во сне. Всех уцелевших медработников немцы согнали в небольшую балочку на краю леса и заставили стаскивать туда трупы расстрелянных раненых. Тех из них, кто еще проявлял признаки жизни, безжалостно добивали выстрелом в голову. От всех этих ужасов у Леночки голова шла кругом, и она уже почти ничего не соображала. Все приказы немцев выполнялись машинально, девушке все время казалось, что это какой-то ночной кошмар, который скоро обязательно закончится.

Когда трупы раненых были свалены в овраг, немцы построили всех медработников и расстреляли одной длинной очередью из пулемета. В живых оставили почему-то только Лену. Но ей не разрешили присесть и оставили несколько часов стоять на дрожащих от страха и усталости ногах.

Когда стемнело, к Леночке подошел тот самый офицер, который нашел ее в кустах, и внимательно посмотрел на девушку. Потом повернулся и махнул рукой. Сразу вспыхнули фары автомобиля. Они сильно слепили глаза, и Леночка невольно прикрыла их рукой, за что тут же получила ощутимый удар хлыстом по плечу.

Офицер приблизился к Леночке вплотную, поднял хлыстом ее подбородок и вдруг на вполне сносном русском языке произнес:

– Чтобы остаться в живых, от вас требуется совсем немного. Вы должны мне понравиться, причем не потом, а сейчас. Поэтому вам придется пройти небольшой, как это у вас называется, медицинский осмотр. Я говорю понятно?

Неожиданно для себя Леночка энергично закивала.

– Вам нужно раздеться. Я жду.

Дрожащей рукой Леночка взялась за верхнюю пуговицу халата.

Когда девушка разделась, офицер внимательно оглядел ее сверху донизу.

– Очень хорошо, – удовлетворенно проговорил он.

Потом еще раз смерил уже восхищенным взглядом, словно ощупал с головы до ног, прекрасную девичью фигурку и внимательно посмотрел ей прямо в глаза.

В тот же миг Леночке показалось, что у нее остановилось сердце. Она сразу поняла, чего этот немецкий офицер ждет. Такого стыда она не испытывала еще ни разу в жизни.

Стояла тишина. Время шло, и немец потянулся к кобуре. Тогда Леночка, пытаясь унять дрожь во всем теле, медленно опустилась перед ним на колени и взялась за пряжку офицерского ремня.

Когда все закончилось, тот оттолкнул девушку от себя, и она, едва сдерживая слезы, упала ничком на жесткую, уже влажную от росы траву.

Вдруг к офицеру подбежал совсем молоденький солдатик в очках и что-то еле слышно, запинаясь, пробормотал. Строй солдат дружно загоготал. Послышались иронические замечания. Леночка разобрала только одно слово – «Марта».

Офицер подумал несколько секунд и произнес:

– Ну что же, хорошо, Ганс, не посрами Германию. – И присоединился к хохочущим солдатам.

Даже в свете кроваво-красного заката было видно, как краска залила лицо Ганса. Он, видимо для храбрости, вскинул автомат и, показав стволом на раскиданные по земле вещи, грозно произнес: «Ging!»[4]

Леночка, поняв, что хуже уже не будет, как во сне подобрала с земли только замызганный медицинский халатик, накинула его на плечи и побрела в поле, к догорающим вагонам санитарного поезда, туда, куда указал автоматом Ганс.

Они подошли к железнодорожной насыпи и довольно долго брели вдоль исковерканных бомбами путей. Леночка то и дело бросала взгляды на черный остов догорающего состава. Около последнего, чудом уцелевшего при налете, вагона с надписью «Почта», прямо на насыпи лежали в ряд четверо убитых офицеров НКВД, как догадалась девушка по синим петлицам на залитых кровью гимнастерках. Вокруг вагона суетились немецкие солдаты. Лена равнодушным взглядом посмотрела на происходящее и пошла дальше, к темнеющему впереди лесу. Вскоре немец осторожно ткнул ее автоматом между лопаток, Леночка остановилась. Готовая уже ко всему, она медленно повернулась к Гансу.

Немец опять поднял автомат и вдруг дал короткую очередь над головой девушки. От неожиданности она присела и, несмотря на ситуацию, опять отчаянно покраснела, так как халатик распахнулся и немец смог видеть ее нагую, всю, до мельчайших подробностей. Немец подошел вплотную и, протянув руку, вдруг погладил Лену по щеке, внимательно посмотрел девушке прямо в глаза, потом ободряюще улыбнулся и качнул автоматом в сторону леса. Видя, что Леночка его не понимает, махнул рукой в том же направлении. Когда до нее наконец дошло, чего на самом деле хочет этот странный немец, она неожиданно для себя рванулась к нему, неумело чмокнула его в холодную гладкую щеку и, развернувшись, не разбирая дороги, бросилась бежать туда, где темной зеленой стеной стоял такой далекий и спасительный лес.

Калужская область, наши дни

– Наташка, привет!

– Привет, Томка! Сколько лет, сколько зим! Ты сейчас в Москве?

– В Москве. Срочно нужно пересечься. У меня к тебе дело есть на целый миллион.

– Долларов или рублей? Шучу. Приезжай ко мне. Я на даче в Острожном. Дорогу помнишь?

– Послушай, а где твой шкаф?

– Шкаф? – удивилась я.

– Я имею в виду вашу семейную реликвию.

– Да здесь, на даче. Вот он стоит. Куда ему деться?

– Ну жди, я уже лечу, часа через три буду…

Так, три часа в запасе у меня есть – сразу решила я. Пожалуй, напеку беляшей. Побалую подругу, а то Томка в своих заграницах, наверное, совсем отощала. Дело в том, что Тамарка – основатель и полноправная хозяйка сети антикварных магазинов и по работе много времени проводит в зарубежных командировках. Так что не виделись мы целую вечность. Сказать, что вопрос Томы по поводу нашей семейной реликвии поставил меня в тупик, я не могу. Шкаф этот привез из Германии мой дед, который во время войны командовал танковой дивизией на Втором Белорусском фронте, а после Победы был военным комендантом города Гюстрова. По рассказам предков, этот трофей был вывезен дедом из загородной резиденции самого рейхсмаршала Германа Геринга. Так что интерес к этому гардеробу со стороны такой прожженной акулы антикварного бизнеса, как Тамарка, был, на мой взгляд, вполне закономерен.

Выпив по рюмочке за встречу и закусив ароматными беляшами, мы вышли на берег озера покурить.

– Наташка, ты не поверишь, но я раскопала в Штатах старикашку весом в одиннадцать миллиардов долларов. Так вот, он просто тронутый на тему Третьего рейха. Особенно шизеет от предметов, принадлежащих именно Герингу. А если бы ты видела его коллекцию мейсенского фарфора! Мечта! Наташ, ну продай ты мне этот шкаф. Отреставрировать – цены ему не будет. Американец такой экземпляр с руками оторвет. А я у него под это дело кое-что из фарфора зацеплю. Ну скажи, на кой черт тебе этот деревянный гроб сдался?

Тамарка все канючила и канючила.

– Ты же знаешь, он не продается. А впрочем, – задумалась я на минуту, – услуга за услугу.

– Проси что хочешь. Ты меня знаешь, если в моих силах…

– Кое-какая информация по работе в ближайшее время понадобится. Меня будут интересовать любые документы, связанные… – я на мгновение задумалась, – …в общем, потом определюсь. Вот тогда и потрясешь хорошенько своего заокеанского миллиардера.

– Так ты в своей конторе в сто раз больше нароешь, – удивилась Томка.

– В сто раз больше, это точно. Только тут дело, как ты понимаешь, не в количестве, а в качестве. И частенько положительный результат может зависеть от одного-единственного клочка бумаги, а его как раз в наших архивах может и не оказаться. Ты же знаешь, сколько поистине бесценных документов после войны америкосы хапнуть успели, страшно подумать. А сколько вообще всего осталось в так называемых союзнических оккупационных зонах?

– Ну, старикашка он, конечно, прижимистый, хотя, думаю, узнав про твой шкаф, немного расслабится. Обещать не буду, но попробую.

Москва, июль 1941

– Коновалова ко мне! – Мощной, по-борцовски широкой рукой начальник 4-го Управления НКВД СССР осторожно положил телефонную трубку.

– Разрешите? – Открыл дверь в кабинет высокий и худой как жердь капитан с бледным лицом и светло-серыми умными глазами.

– Что нового по операции «Смоленский капкан»? – Старший майор Береговой внимательно посмотрел на вошедшего. – «Грачи» не проявлялись?

– Есть весточка, товарищ старший майор, – капитан развернул узенькую бумажную полоску донесения и положил на стол начальнику.

Тот быстро прочитал и поднял на подчиненного холодные голубые глаза, в которых, впрочем, метались озорные искорки:

– Значит, приступили к выполнению задания? Молодцы. А что там немцы? Встали на крыло?

– Хотя операция и находится в самой начальной стадии проведения, тем не менее, по данным фронтовой разведки, немцы уже предприняли попытку высадки десанта на маршруте движения колонны.

– Какова численность десанта, по данным фронта?

– Небольшая. До пятнадцати человек.

– Ваши соображения?

– Обстановка на Западном фронте складывается не лучшим образом, – капитан положил на стол перед генералом тонкую папку, – вот последние сводки.

Тот немедленно раскрыл алый коленкоровый переплет и внимательно прочитал напечатанное:

«Москва

Копия: Товарищу Сталину

тов. Шапошникову

31 июля 1941 г.

1. 20-я армия, о вместе с ней 16-я армия отошли без санкции командования от Смоленска на восток и оставили Смоленск 29.7 при следующих обстоятельствах:

20-я армия с начало полуокружения непрерывно атаковалась крупными силами противника – 6 пехотными дивизиями, 1 танковой дивизией, с большим количеством авиации. С 25.7 противник усилился двумя свежими дивизиями. За это время 20-я и 16-я армии понесли огромные потери.

В связи с этим 20-я армия, ведя напряженные бои, отходила под сильным давлением противника на восток севернее Смоленска.

28.7 левофланговая 73-я стрелковая дивизия 20-й армии, отходя, открыло правый фланг и тыл 152-й стрелковой дивизии 16-й армии, ведущей бои в северной части Смоленска. 152-я стрелковая дивизия, наблюдая отход 73-й стрелковой дивизии и находясь, по донесению Лукино, под сильным огневым воздействием противника и ударом его по флангу и тылу, по распоряжению командира начала отход на восток от Смоленска. За 152-й дивизией отошла и 129-я стрелковая дивизия из северо-восточной части Смоленска.

2. Командованию и штабу Западного направления и фронта из донесения Курочкина стало известно об оставлении Смоленска в ночь с 28-е на 29-е июля. Немедленно было дано распоряжение Курочкину приостановить отход 152-й и 129-й стрелковых дивизий и восстановить положение. По выяснению обстановки 29.7 отдан приказ Курочкину объединить руководство 20-й и 16-й армиями и, используя резервы 20-й армии, восстановить положение в Смоленске.

3. Предпринятое контрнаступление 29.7 силами 152-й, 73-й и 46-й стрелковых дивизий успеха не имело. И части с большими потерями к вечеру 30.7 отошли к востоку от Смоленска на рубеж Суходол, Токари.

4. Курочкин отдал приказ с 3.0031.7 с остатками 152-й, 129-й и 46-й стрелковых дивизий с рубежа Суходол, Токари перейти вновь в наступление в направлении Смоленск.

5. Обстановка на фронте 16-й и 20-й армий в данный момент следующая:

Противник – 129-я пехотная дивизия, 15-я баварская, остатки 5-й пехотной дивизии,

35-й пехотной дивизии, 137-й пехотной дивизии с танками – с рассветом 31.7 ведет атаки в направлениях: Вейчо, Перфилова, Кореллы, Сеньково.

Дивизии 20-й и 16-й армий, растаявшие в длительных, непрерывных, напряженных боях (в ряде дивизий осталось по 1–2 тысячи бойцов), отбивают атаки противника на фронте свх. Шокино, Бережняны, Перфилова, Псарды, Мох, Богдоновко, Облогино. В армиях боеприпасы и горючее на исходе. Доставка идет только с воздуха в ограниченных размерах (каждую ночь десятью самолетами ТБ-3).

6. Принято командованием Западного направления и фронта решение:

Удерживать на западе и северо-западе занимаемое положение. Нанести частью сил (57-й танковой, 229-й стрелковой дивизий и частью 5-го механизированного корпуса) удар в общем направлении Ярцево, чтобы совместно с группой Рокоссовского разбить ярцевскую группу противника и освободить пути подвоза для 16-й и 20-й армий.

Тимошенко

Начштаб. Зап. Соколовский».

– Учитывая тот факт, что Смоленск полностью в руках у немцев, считаю: целью немецкого десанта мог быть только наш груз. Особого смысла в десантировании группы из пятнадцати человек на сравнительно небольшой участок территории, все еще занятой нашими войсками, я не вижу.

– Товарищ старший майор, я тоже почти в этом уверен. Однако целью десанта может быть и нарушение линий связи между нашими войсками, которые и так находятся в тяжелейшем положении. Но в любом случае, операция «Смоленский капкан» идет по плану.

– Кстати, спецвагон из Смоленска прибыл?

Капитан бросил взгляд на часы:

– По графику эшелон должен быть через час двадцать, наши сотрудники уже выехали на Белорусский вокзал.

– Ты тоже давай туда. Дело крайне серьезное. По прибытии эшелона сразу доложишь. Кстати, старшим охраны там кто?

– Лейтенант Сидоркин из Смоленского управления, товарищ старший майор.

– Как передадите вагон сотрудникам Гохрана, сразу ко мне. И Сидоркина этого с собой захвати.

– Есть!

– Давай в темпе. О ходе операции «Смоленский капкан» докладывать каждые три часа.

– Тут есть еще один нюанс. Связь с группой «Грачи» во время последнего выхода в эфир прервалась и больше не возобновлялась. Предположительно, во время столкновения с немецким десантом была повреждена рация. Поэтому местоположение автоколонны на данный момент нам неизвестно. Но, по всей вероятности, колонна находится уже в тылу у немцев.

– Как думаете исправлять ситуацию?

– Считаю, что капитан Пустовалов сам найдет способ возобновить канал связи. Либо выйдет на оставленное в тылу подполье. У него есть надежные контакты на крайний случай. Либо он воспользуется трофейной радиостанцией.

– Добро.

Смоленская область, июль 1941

Вопреки ожиданиям, частей 152-й стрелковой дивизии в районе переправы не оказалось. Когда Гудков со своими людьми вышел из леса, на мосту стоял старший инкассатор Иван Тимофеевич и что-то горячо втолковывал усталому пехотному капитану, отчаянно при этом жестикулируя. Все восемь машин стояли в тени больших деревьев метрах в ста от берега. Около них суетились водители. Когда Гудков подошел, выяснилось, что мост заминирован и у пехотного капитана есть приказ: взорвать его, как он выразился, к «чертовой матери», не позднее пятнадцати часов, поскольку остатки 152-й дивизии уже переправились, и на этом берегу с минуты на минуту должны появиться немцы. Гудков привычно бросил взгляд на часы: четырнадцать двадцать.

– Сергей Владимирович, три машины получили значительные повреждения, устранить которые до пятнадцати часов не представляется возможным. А этот, – старший инкассатор неприязненно посмотрел в сторону пехотного капитана, – ни в какую. Твердит, что у него приказ. Я ему объясняю, что у меня тоже приказ. А он уперся как осел! Попробуйте сами с ним поговорить.

– Товарищ майор, – сзади неслышно подошел Пустовалов, – я считаю, что необходимо перебросить груз и слить бензин в исправные машины и, не задерживаясь, продолжать двигаться дальше. Немцы совсем близко. Сейчас ни о каком ремонте не может быть и речи. Я переговорил с водителями, там возни часа на три, не меньше. Все равно не успеем.

– Действуй, капитан, – Гудков махнул рукой и добавил: – Как переправимся, прикажи перед взрывом затолкать на мост неисправные машины, не оставлять же их немцам.

Переправа заняла даже меньше времени, чем ожидалось. К пятнадцати часам все пять грузовиков были уже на восточном берегу и остановились примерно в километре от реки. Оставалось загнать неисправные машины на мост и дать саперам отмашку на взрыв. Однако на мост успели затолкать лишь два из трех поврежденных в бою грузовиков. Едва вторая полуторка на спущенных скатах остановилась на деревянном настиле моста, как на только что оставленном нашими бойцами западном берегу появились немцы. На нескольких мотоциклах с колясками они на большой скорости подскочили к переправе и открыли плотный огонь из пулеметов. Пехотный капитан, ругаясь на чем свет стоит, бросился к своей «адской машинке».

Гудков с бойцами залегли вдоль редкого прибрежного березняка и дали дружный залп по немцам. Сапер крутанул ручку взрывного устройства. От мощного взрыва содрогнулась земля. Огромный столб огня и дыма в мгновение ока разметал деревянный мост и стоявшие на нем грузовики. Через несколько минут, когда дым рассеялся, на поверхности воды плавали только обгоревшие бревна да криво торчала из воды покореженная рама одной из машин.

Капитан Пустовалов находился в кузове брошенной на западном берегу неисправной полуторки, когда мимо него проскочили к мосту немецкие мотоциклисты. Капитан неторопливо снял вещмешок, достал небольшой продолговатый предмет, по форме напоминающий кирпич, завернутый в кусок белой портяночной фланели. Присел на корточки у правого, изрешеченного пулями, борта автомашины и развернул ткань. Маслянисто блеснуло золото с четким банковским клеймом. Капитан положил брусок в угол кузова между досок и через дыру в брезенте выбрался наружу.

Когда Пустовалов перебрался на противоположный берег, там уже никого не было. Расположившись за кустами орешника, он достал бинокль. На противоположном берегу реки суетились немцы. Пригнувшись, Пустовалов выбежал на дорогу и на песке, среди россыпи свежих стреляных гильз, разбросал горсть новеньких серебряных монет – полтинников 1924-го года выпуска.

Поздно вечером, выставив боевое охранение, колонна остановилась в деревне Остроумове. Ночь прошла спокойно. С рассветом, уточнив по карте маршрут, двинулись дальше. Отсутствие данных о расположении частей Красной армии и обстановке на Западном фронте сильно беспокоило Гудкова. К тому же чувствовалось, люди сильно измотаны, испытания последних суток для многих из них не прошли бесследно. Однако присутствие капитана Пустовалова, как всегда спокойного и уверенного в себе, придавало всем силы.

Проселочная дорога петляла то по сосновым лесам, то по нескошенным полям. Вокруг стояла звенящая тишина. Напоенный хвоей горячий воздух почему-то навязчиво напоминал майору НКВД Крым, нарядную набережную Феодосии, по которой совсем недавно, в начале июня, он так беззаботно прогуливался с женой Ольгой. Огромные звезды над головой, шум прибоя, звуки духового оркестра – все это кружило голову и пьянило. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Вспомнилась и поездка в поселок Новый Свет, где Ольга бродила по колено в море, чуть выше, чем следовало, подняв подол белого, в огромных ромашках сарафана. И на ее стройные загорелые ноги, с завистью поглядывая на Гудкова, обращали внимание все без исключения мужчины. А потом ночью в уютном номере санатория он обнимал разгоряченное и утомленное любовью тело любимой жены, вдыхая запах ее волос, источавших свежий аромат моря. Казалось, что у них снова начался медовый месяц, и отныне они всегда будут вместе, и все будет хорошо. Теперь же майор осознавал весь ужас создавшегося положения. Ольга осталась на подпольной работе в захваченном немцами Смоленске, и мысль эта, казалось, разрывала ему сердце.

Единственная проселочная дорога, петлявшая последние несколько километров по лесу, внезапно вывела на поле и, продолжая виться, километра через два уперлась в деревню Гусевка, удобно раскинувшуюся на пригорке.

Гудков лежал на опушке леса и обдумывал ситуацию. В бинокль было хорошо видно, что Гусевка занята немцами. Собственно, от самой деревни остались только два дома. Дальше виднелись лишь черные печные трубы да кучи обгорелых бревен. У крайней, чудом уцелевшей хаты уткнулись передними колесами в плетень два немецких мотоцикла с колясками. В тени старой липы матово блестела крыша штабного автомобиля. Чуть поодаль, среди уже высоких, но еще зеленых подсолнухов, мирно дымила почерневшая от пожарища труба. Несколько полуголых немцев гонялись по заросшей огромными лопухами улице за курами, отчего по деревне стоял такой гвалт, что слышно было издалека. Судя по карте, обойти деревню стороной не представлялось никакой возможности. С южной и северной стороны деревня и проходящая через нее дорога были плотно зажаты непроходимыми болотами, наверное в изобилии усыпанными брусникой, не к месту подумалось Гудкову. Он тяжело вздохнул и повернулся к Пустовалову:

– Ну что, Иван Иванович, похоже, дальше нам дороги нет. Что делать будем?

Пустовалов протянул руку и взял командирскую планшетку. Бегло взглянул через исцарапанный целлулоид полевой сумки на замызганную и протертую на углах до дыр «двухкилометровку»[5]и положил обратно на траву.

– А что здесь сделаешь? – капитан поскреб небритый подбородок. – Остается только одно – дождаться темноты и, используя фактор внезапности, пробовать прорваться через Гусевку. Как стемнеет, схожу на разведку. Не похоже, чтобы немцев в деревне было много. Другого выхода я лично все равно не вижу. Гусевка – это что, вот если и Вязьма уже у немцев… – Капитан внезапно умолк, видимо сам испугавшись своих мыслей.

Стемнело. Время текло утомительно медленно. Наконец последние огоньки в деревне погасли. Пустовалов снял с петлиц капитанские шпалы, расстегнул карман гимнастерки, достал документы и, отвинтив орден Красной Звезды, все это выложил на траву перед Гудковым.

– Пойду один, – тихо проговорил он, проверив пистолет ТТ, сунув в голенище сапога нож разведчика, фонарик и закинув тощий вещмешок за плечи, – попробую разобраться на месте сам. Если что пойдет не так, то, как говорится, «не поминайте лихом». Если все в порядке, три раза мигну вам фонарем с угла крайнего дома. На все про все – два часа. Если через это время сигнала не будет, быстро уводи колонну назад к реке. Советую загнать машины как можно глубже в лес, а груз затопить. – Капитан хлопнул Гудкова по плечу. – Ну, бывай, майор! – Повернулся спиной и шагнул в темноту.

…Броском преодолев открытое поле перед деревней, капитан неторопливо восстановил дыхание и стал осторожно пробираться сквозь заросли малины, заполонившие все свободное пространство за домом. Заглянул в крайнее тускло освещенное окно. В комнате за столом со стаканом в руке сидел толстый фельдфебель, а двое прыщавых молоденьких унтер-офицеров старательно лапали зажатую в угол между облезлым буфетом и печкой девку. Та отчаянно сопротивлялась, офицеришки распалялись все больше. Фельдфебель, сидевший, по счастью, спиной к двери, жадно пожирал глазами происходящее.

– Этих мы оставим напоследок, – удовлетворенно хмыкнул Пустовалов, – пущай пока развлекаются, – и метнулся к соседней хате. Рывком распахнул дверь, в доли секунды миновал сени, зафиксировал положение развалившихся за столом солдат, влетел в дом волчком, молниеносно нанося удары финкой. Режущий, два колющих, снова режущий, бросок на пол, кувырок через голову. Нож со свистом пролетел через стол, и последний из солдат СС, пытаясь остановить бьющую фонтаном из горла кровь, повалился на спину. Капитан поднялся с пола и с удовлетворением оглядел дело рук своих. Четверо немцев так и застыли за столом в тех самых позах, в которых их настигла мгновенная смерть. Пятый же, в последний момент выскочивший из соседней комнаты здоровенный рыжий ефрейтор, хрипел на полу, сомкнув на своем горле огромные окровавленные ладони, меж которыми чернела деревянная рукоятка ножа. Пустовалов ловко нагнулся и, выдернув из страшной раны «нож разведчика образца 1940 года», тщательно вытер его о скатерть, неторопливо, по-хозяйски огляделся и, потушив керосинку, вышел на свежий воздух.

Через пять минут, почти в точности повторив свой боевой танец с финкой, капитан Пустовалов, волоча за собой насмерть перепуганную девицу, выскочил на крыльцо и три раза мигнул фонариком. Потом сунул руку в карман и что-то быстро высыпал на обочину. После чего уже совершенно спокойно вышел на середину дороги. В придорожной пыли остались блестеть несколько новеньких серебряных монет 1924 года выпуска…

Только заскочив на подножку последней, замыкающей колонну полуторки, капитан тяжело опустился на жесткое деревянное сиденье и, повернувшись к притулившейся рядом и дрожащей то ли от холода, то ли страха девушке, спросил:

– Как тебя хоть зовут, бедолага?

– Лена, – чуть слышно пролепетала девушка и благодарно улыбнулась.

– Ничего, Лена, прорвемся. – Капитан по-отечески похлопал ее по плечу, откинулся на спинку сиденья и позволил себе наконец перевести дух.

Грузовики, надрывно ревя двигателями, преодолели крутой подъем и, миновав деревню, быстро поехали по извилистой дороге. С обеих сторон снова вплотную подступил темный лес. Примерно через километр колонна остановилась.

– Жив? – спросил Пустовалова подбежавший Гудков.

– Живее не бывает.

– Что за девица? – майор НКВД кивнул в сторону темневшей впереди машины.

– Наша, похоже медсестра, была в одном белом халате. Не оставлять же было ее немцам. Совсем еще ребенок. – Пустовалов тяжело вздохнул. – Теперь о деле. Я так понимаю, майор, вляпались мы на сей раз крепко и находимся на территории, прочно занятой немцами. Чувствуют они себя здесь уже как дома. В сложившейся обстановке дальнейшее движение колонны без предварительной разведки невозможно. Давай думать.

– Вот тут, – Гудков развернул карту и посветил фонариком, – небольшой заброшенный песчаный карьер с очень удобным заездом. Вполне можно до утра укрыть машины, а за это время разведать маршрут до деревни Сокольники. Поворот на карьер через два километра.

– А до Сокольников, – Пустовалов внимательно посмотрел на карту, – километров пятнадцать? Ну что ж, вполне толково. Я схожу на разведку, посмотрю на месте, что там творится в этой деревне, а ты отряди бойцов назад, в Гусевку, пускай сольют бензин с мотоциклов и штабной машины. Чует мое сердце, горючее нам еще ой как пригодится. Да и автоматами не стоит разбрасываться. А то я в горячке сразу и не сообразил.

– Лады. Только возьми с собой пару человек, мало ли что.

– Нет, уж лучше я один. Ну сам посуди, кого я возьму, твоих милиционеров необстрелянных? От них здесь, у тебя, толку больше будет. Да и выбираться, если что, одному, сам понимаешь, все же сподручнее, – Пустовалов протянул руку, – Ну, как говорится, «живы будем – не помрем». Я тут напрямик через лес быстрее проскочу до этих Сокольников, – капитан прочертил пальцем невидимую линию на карте, – вернусь на рассвете. Машины хорошо замаскируйте лапником. И обязательно организуй людям горячее питание. Только с огнем, смотрите, поаккуратней.

Гудков благодарно взглянул на капитана и тоже протянул руку:

– Ну, как говорится, «ни пуха ни пера».

– К черту, – проговорил Пустовалов и растворился в темноте.

Оперативные документы

«…Разведсводка штаба Западного фронта № 69

к 8 часом 1 августа 1941 г. о боевых действиях противника.

Первое. В течение 31.7 противник активных наступательных действий не предпринимал. На отдельных участках производил безуспешные контратаки и одновременно на Великолукском, Ярцевском, Ельнинском направлениях подтягивал резервы.

Второе. Невельское направление.

Противник в течение 31.7 продолжал контратаки, но успеха не имел. Одновременно подтягивал резервы в район Щергинихо, Бондина, где сосредоточил до двух-трех пехотных дивизий с артиллерией.

По данным войсковой разведки, во второй половине дня 31.7 до батальона пехоты и 50 кавалеристов с минометами и артиллерией заняли оборону в полутора км зап. [западнее] Плоскишь.

По агентурным донным, документом и в результате допросов пленных установлено, что в боях по окружению наших частей сев. – зап. [северо-западнее] Невель действовало 110-я пд [пехотная дивизия], от Невель на Кочержино – 206-я пд [пехотная дивизия], с юга на Погребище, Ворково – 253-я пд [пехотная дивизия], с северо-запада на участке Дубинска, Городище, Погребище и со стороны Ленинградского шоссе – 14-я мд [механизированная дивизия], с северо-запада с заслонами у Богуново и Дубенское действовали отдельные подразделения 471-го и 451-го пп [пехотных полков].

Но аэродроме Борисов, по показаниям захваченного 30.7 агента немецкой разведки, находилось около двухсот самолетов, совершающих налеты на Москву. (Данные требуют проверки.)

В занятых районах противник колхозы не распускает, а предлагает колхозникам убирать хлеб. Продукты у населения отбираются насильно.

Третье. Ярцевское направление.

Противник продолжает вести оборонительные бои на рубеже Черный Ручей, Яковцево, Шелепы, Карпово, Ветлицы, Рядыни частями 19-й и 20-й тд [танковых дивизий], 106 пд [пехотной дивизии], 20-й мд [механизированной дивизии], 7-й и 12-й тд [танковых дивизий].

Сведений о действиях и положении частей противника северо-восточнее и южнее Ярцево не поступало.

Боем установлено, что в районе Остров действуют до двух батальонов 20-й тд [танковой дивизии], усиленных артдивизионом и тремя батареями минометов.

Южнее Марково действуют части 106-й пд [пехотной дивизии], о именно 240-й пп [пехотный полк]. Отмечено скопление пехоты до двух батальонов в районе Кросницо.

По показаниям пленного ефрейтора 74-го пп [пехотного полка], захваченного 30.7 в районе Чаминцево, 19-я тд [танковая дивизия] находится в районе Черный Ручей. Дивизия сильно потрепана, малочисленна. По донным пленного, 2–3 августа из района Смоленска ожидается прибытие трех свежих дивизий на смену 19-й и 20-й пд [пехотным дивизиям].

По донным пленных, 240-й пп [пехотный полк] переброшен из Смоленска в район боевых действий на автотранспорте; до Смоленска – шли походным порядком. Одновременно в район боевых действий прибыл и 241-й пехотный полк 106-й пд [пехотной дивизии].

20-я тд [танковая дивизия] в течение 29 и 30.7 понесло большие потери убитыми и ранеными (до 600 человек). Нашими частями захвачено 10 тонкое, 3 орудия, автоматическое оружие и др. трофеи.

Части 12-й тд [танковой дивизии] прибыли на смену частей 19-й тд [танковой дивизии], которая должна была уйти в резерв, а 12-я тд [танковая дивизия] должна была после 10-дневных боев отойти на отдых и пополнение, так как понесло большие потери в материальной части и живой силе. В отдельных ротах потери составляют 75 % личного состава, значительная часть танков, приданных ротам, потеряна, материальная часть оставшихся танков сильно изношено.

Четвертое. Смоленское направление.

Противник продолжает теснить наши части на восток и к исходу 31.7 вышел на рубеж с.-з. [северо-западнее] Шокино фронтом на юг и, по донным, требующим проверки, на Пнево, Пневская Слобода, Заборье (зап. берег р. Вопь).

Пятое. Ельнинское направление.

О положении противника на Ельнинском направлении будет донесено дополнительно, т. к. сведения получены в 8.00.

28.7 в районе Гороховый Бор сбит ME-109. При осмотре оказалось – мотор типа ДБ601А, дота изготовления – 6.6.41, вооружение – две малокалиберные пушки крыльевые, изготовленные в 1940 г., снаряды 1941 г., два пулемета, стреляющие через винт, сиденье летчика не бронировано.

Вывод:

Противник на Великолукском направлении, сосредоточив до двух-трех дивизий в районе Плоксино, Бондина, по-видимому, перейдет к наступательным действиям на север, в направлении ст. Великополье, с целью отрезать коммуникации Великолукской группировки».

Москва, Управление ФСБ, наши дни

В понедельник ровно в восемь часов утра мы собрались в кабинете Тарасова на утреннюю так называемую пятиминутку. Суходольский предусмотрительно расположился подальше от начальства, зато поближе к графину с водой. И, тяжело вздыхая, глотал минералку стакан за стаканом. Я же прекрасно выспалась и была готова к новым подвигам. Тарасов молча долго ходил взад-вперед по кабинету, явно ожидая кого-то. Когда же наконец адъютант доложил о прибытии фельдъегеря, генерал облегченно вздохнул и, поспешив к двери, буквально выхватил из рук у вошедшего майора пакет. Быстро расписался в получении и сразу отпустил офицера. Потом, водрузив на нос свои любимые очки, несколько минут внимательно изучал. Закончив чтение, снял очки и, легонько постучав в задумчивости золотой дужкой по столу, наконец изрек:

– Вчера вечером, пока некоторые из вас предавались блуду и иным порочным развлечениям, – он выразительно посмотрел на Мишку, – я сделал запрос в наш архив. И вот, пожалуйста, ознакомьтесь, – протянул он мне папку. – Читай внимательно, Ростова, учись работать, пока я жив. А майору Суходольскому, с твоего разрешения, я пока коньячку плесну, а то помрет еще болезный.

Я с интересом открыла папку:

«15 ноября 1943 года

…Органами НКВД СССР за пособничество немецко-фашистским оккупантом и измену Родине разыскивается особо опасный преступник Шварц Вольдемар Маркович, 1879 года рождения, уроженец г. Дорогобуж Дорогобужского уезда Смоленской губернии. По имеющимся данным, гр. Шварц причастен к многочисленным военным преступлениям на территории СССР. В том числе под его непосредственным руководством проводились карательные операции по ликвидации Дорогобужского партизанского края, сплошные зачистки отдельных деревень, массовые расстрелы мирных жителей и военнопленных…»;

«11 декабря 1944 года

…По донным НКВД СССР, Шварц В.М. 1879 года рождения – крупный помещик, имел несколько обширных поместий в Одесской и Херсонской областях. Жена гр. Шварца, урожденная Дарья Аладушкина – дочь купца Складушкина, купившего в конце XIX века имение в д. Семкино Дорогобужского уезда. Расстреляна в 1921 году. Шварц – активный участник белогвардейского движения. В 1919 году, после разгрома частей Деникина под Астраханью, бежал. Предположительно, сначала в Боку и потом в Германию (отец Шварца – по национальности немец). Есть непроверенные сведения об активном участии гр. Шварца в бандитском формировании атамана Махно. Вплоть до начала Великой Отечественной войны проживал в г. Кельне, в собственном доме. Рейхсдойче. В СССР объявился под Смоленском в 1941 году в звании зондерфюрера СС в качестве коменданта специальной абверкоманды. По имеющимся донным, летом 1943 года в результате наступательных действий Красной армии ушел со Смоленщины в сторону Белоруссии, вплоть до сентября 1943 года находился в Кричевском районе БССР».

– Прочитала? Какие есть мысли по этому поводу? – генерал хитро подмигнул мне. – А у Шварца-младшего генетика еще та. Боевой, видать, у него дедушка был.

– Честно говоря, чтобы делать какие-либо, пусть и предварительные, выводы, информации маловато, – не согласилась я. – Пока мне непонятно одно. К моменту появления Шварца-старшего на территории СССР ему уже было… – я заглянула в папку, – 62 года. Что заставило его приехать на родину жены и заняться столь хлопотным делом? Со всеми этими арестами, пытками и расстрелами? Обычно людей его возраста больше тянет внуков нянчить. Нет внуков? Тогда хотя бы мемуары писать. Тем более рассказать было о чем. И еще вопрос, почему именно Смоленск? Не Одесса или Херсон, а именно Смоленск? Неужели заявился просто проведать оставшихся в живых родственников, причем даже не своих, а по линии жены? Все это очень странно. Это первое. Второе, на сентиментального дедушку он явно непохож. Поэтому версия, что приехал мстить за жену, расстрелянную коммунистами, мне кажется несостоятельной. И потом, если он такой идейный и приехал насмерть драться с советской властью, то почему не дрался до конца вместе с немцами? Насколько я понимаю, после Смоленщины он отправился со своей зондеркомандой в Белоруссию. А дальше? Правильно, как в воду канул! Он что, вдоволь не навоевался в Гражданскую? Может, я, конечно, не права, но складывается впечатление, что Шварц выполнял в смоленских лесах какую-то архиважную задачу. А борьба с партизанами – просто прикрытие. Тем более что в Одессе на этом поприще тоже было где развернуться. Одни Одесские катакомбы чего стоили. Или я не права? Я так думаю: приехал, выполнил задачу, зачистил «хвосты» и уехал. Все грамотно, как по учебнику.

– Ты хочешь сказать, что Шварц-старший тоже что-то искал в смоленских лесах со своей зондеркомандой? – подал голос опохмелившийся и наконец воспрявший духом Суходольский.

– Похоже на то. особенно если учесть сильный интерес его внука к этому лесному массиву, – согласилась я. – Заметьте, если внук так упорно продолжает начатое дедом, почти со стопроцентной уверенностью можно утверждать: у Вольдемара Шварца задуманное не получилось. Скорее всего, ему помешало крупномасштабное наступление Красной армии летом 1943 года. Мое мнение – нужно как можно быстрее брать этого Шварца-младшего за мошонку и «колоть». Я уверена, он что-то знает про пропавший в 1941 году груз. Почти наверняка все крутится вокруг этого самого золотого обоза.

– Я так понимаю, нашего «героя» вы сами спеленаете? – генерал опять хитро посмотрел на меня, – Спецгруппу, надеюсь, вызывать не нужно? Ну и ладненько. Тогда за ордером на арест зайдете через час, а пока свободны.

– Товарищ генерал, разрешите вопрос? Личного характера, – спросила я, задержавшись у дверей.

– Валяй.

– От Егора[6] ничего нет?

– Нет, пока ничего. Заброска прошла удачно. Он выйдет на связь, как только внедрится. Да не переживай ты так, он опытный сотрудник, не впервой. Ничего не случится с твоим Егором. Если у тебя все, то иди и работай спокойно.

Смоленская область, наши дни

Во вторник утром мы с Суходольским отправились на задержание Шварца. Погода стояла прекрасная, мотор «Лендровера» урчал едва слышно. И я даже задремала под убаюкивающий шелест шин по асфальту. Проснулась только в обед, когда машина свернула на улицу Карла Маркса и затормозила около отдела внутренних дел по Дорогобужскому району Смоленской области.

Информация, которой по-братски поделились местные опера, ничего нового, как и предполагалось, нам не дала. Поэтому, быстро уточнив адрес проживания нужного нам объекта и не теряя времени на дальнейшие расспросы, мы выехали на место. Как оказалось, Шварц жил в собственном роскошном кирпичном особняке на улице художника Брюсова. Затормозив у высоченного кованого забора, за которым сквозь стройный ряд великолепных туй виднелся внушительных размеров красивый дом, крытый черепицей, Мишка завистливо присвистнул:

– Ничего себе домик. Хорошо же живут местные менты, хоть и бывшие. Пожалуй, как вернемся, сразу напишу рапорт о переводе. А чего? Городок мне понравился, зеленый такой. Вот только дороги подкачали. Но это ничего, моему «Лендроверу» эти ямки по барабану. А к пенсии тоже перееду в такой домик у леса. Свежий воздух и все такое. Ты как, может, присоединишься?

– Да ну тебя к черту, балабол, с твоими идиотскими шутками, давай звони, – кивнула я на кнопку видеодомофона.

Суходольский уже минуты две жал на кнопку, но тщетно. Стало понятно, что общаться с нами явно не хотят. Тогда Мишка со злостью сильно дернул дверь калитки, и она вдруг бесшумно отворилась. Я быстро расстегнула наплечную кобуру и, выдернув пистолет, поставила его на боевой взвод. Мой напарник боком просочился на территорию особняка. Перебежками миновав опрятный газон, мы приблизились к дому. Входная стеклянная дверь приоткрыта, из сумрачной темноты холла не доносится ни звука. Рывком открыв дверь, мы ринулись внутрь. Знаком показав, что за мной осмотр первого этажа, Мишка стал осторожно подниматься по лестнице и через мгновение скрылся в коридоре наверху. Я уже закончила осмотр, как увидела Суходольского, с удрученным видом спускающегося по широким ступеням деревянной лестницы.

– У меня ничего, – развела я руками.

– У меня тоже, если можно так выразиться. – Мишка выругался вполголоса и прошипел: – Все псу под хвост, иди сама посмотри.

Уже догадываясь, что произошло, я бегом преодолела два лестничных пролета и, оказавшись в темном холле второго этажа, чуть не споткнулась о распростертое на полу тело.

– Вот черт, – не в силах сдержать эмоции, тоже выругалась я.

Сомнений не было – на полу с несколькими пулевыми ранениями в груди, широко раскинув руки, лежал Шварц-младший. По привычке приложив три пальца к сонной артерии распростертого тела и убедившись, что передо мной труп, я обессиленно опустилась на пол.

Обшарив весь дом и не найдя ничего интересного, мы связались с Тарасовым.

– Опоздали? – только и спросил он. – Вызывайте местную милицию. Процедура вам известна. Если что – звоните, – быстро отдал он приказание и отключился.

Поздно вечером, голодные, злые и смертельно уставшие, молча выпив по стакану водки, мы завалились спать в местной гостинице.

Смоленская область, август 1941

Пустовалов вернулся под утро, до предела измотанный и промокший до нитки. Увидев капитана, Гудков почувствовал, как буквально гора упала с плеч.

– Потом, – Пустовалов отмахнулся от горячей еды и, взяв Гудкова под руку, увлек в сторону.

– Что, совсем все плохо? – спросил Гудков, разминая озябшими пальцами папиросу.

– Впереди нас немцы. Сокольники буквально забиты немецкой техникой. Одних танков я насчитал около полусотни. Так что, майор, дальше дороги нам нет. В Гусевке чем разжились?

– Бензин слили, пять автоматов забрали и мотоцикл со станковым пулеметом. Но самое главное – в штабной автомашине нашли на заднем сиденье рацию, – и, откинув брезент с заднего борта полуторки, показал на стоящий в кузове небольшой металлический ящик, тускло отливающий в темноте черным лаком.

– Вот это действительно хороший подарок, прекрасная машинка, – капитан похлопал Гудкова по плечу и сразу стал крутить ручки настроек. – «Телефункен», знаком я с этим аппаратом. Майор, давай-ка я сейчас помучаю эту красавицу, а ты выстави часового, чтобы мне не мешали. Мы и так уже пропустили несколько сеансов связи. В Москве, наверное, думают черт знает что. Добро?

– Хорошо, капитан.

Выйдя на связь с Москвой, коротко доложив обстановку и передав координаты колонны, Пустовалов наконец позволил себе задремать, устало прислонившись к стволу вековой сосны. Гудков же который час мерил карьер шагами и постоянно курил, папиросу за папиросой. Ситуация складывалась безвыходная. Ловушка захлопнулась. Ценности следовало доставить в Москву любой ценой, и Гудков не задумываясь заплатил бы эту цену. Но как правильно поступить, он не знал. Не знал он также, как давно они находятся в глубоком тылу у немцев. И как далеко теперь проходит линия фронта. Возможно, что следующий сеанс связи с Москвой как-то прояснит ситуацию. В который раз он развернул карту и стал прикидывать разные маршруты движения. Однако при любом раскладе выходило, что с таким количеством грузовиков просочиться сквозь районы, буквально напичканные войсками неприятеля, нечего было и думать.

На первый взгляд, сами собой напрашивались лишь два варианта. Первый: спрятать груз и, запомнив место «захоронки», самим пробовать перейти линию фронта. Шансов на это было немного, но все же больше, чем разделиться на несколько групп и прорываться хоть и порознь, но вместе с грузом. Риск потерять груз во втором случае слишком велик. Но и оставлять ценности на территории, занятой врагом, было тоже крайне опасно. А уж о том, что будет с самим Гудковым, если он выйдет к своим без ценного груза, да еще учитывая его прошлое, даже думать не хотелось.

Вечером вместе с Пустоваловым, после долгих размышлений и споров, они решились на отчаянный шаг. На карте в обход Сокольников была нанесена едва заметная тоненькая ниточка лесной дороги. Конечно, двигаться по ней на виду у немцев было чистым безумием. Но вот устроив ночью в деревне небольшой переполох, можно попытаться незаметно проскочить опасный участок. Главное – попасть на эту лесную дорогу, а для этого необходимо было примерно с километр двигаться по совершенно открытой местности в непосредственной близости от деревни.

Подготовка к диверсии заняла весь следующий день. Согласовав совместные действия и поставив задачи, к ночи приступили к выполнению плана. Первую группу возглавил капитан Пустовалов. Она, по общему плану операции, имела задачу под покровом ночи пробраться в деревню и заложить взрывчатку под технику неприятеля в дальнем конце деревни. Далее, осуществив запланированные отвлекающие взрывы, группа Пустовалова попытается навязать немцам бой и, отстреливаясь, будет уводить врага к непроходимым болотам, раскинувшимся на юго-востоке. Группа же Гудкова, как планировалось, воспользовавшись временным замешательством врага и соблюдая все максимально возможные меры предосторожности, проведет колонну с потушенными фарами через опасный участок на лесную дорогу и, форсировав небольшую речушку, уйдет как можно дальше вглубь леса. Также решено было сократить количество грузовиков до трех, перегрузив в них ящики и залив весь бензин. Один грузовик поступал в распоряжение старшего инкассатора. Иван Тимофеевич предложил установить в кузов полуторки имеющийся у них в хозяйстве пулемет «максим» и прикрывать прорыв замыкающим колонны.

«…Сообщения Советского Информбюро

за 2 августа 1941 года

Утреннее сообщение

В течение ночи на 2 августа продолжались бои с противником на Новоржевском, Невельском, Смоленском и Житомирском направлениях.

На остальных направлениях и участках фронта крупных боевых действий не велось.

Наша авиация во взаимодействии с наземными войсками продолжала наносить удары по мотомехчастям, пехоте и артиллерии противника.

Наступающие части Красной армии в лесу у города «3» ночью атаковали неприятельский батальон. Боясь окружения, фашисты стали поспешно отходить, бросая станковые пулеметы и минометы. В ночном бою отважно действовала рота лейтенанта Я. Шуйского. На поле боя осталось 350 убитых и раненых немецких солдат и офицеров. Наши бойцы захватили восемь станковых пулеметов, три миномета и 19 легких пулеметов.

Вечернее сообщение

В течение 2 августа ноши войска вели бои с противником на Порховском, Смоленском, Коростенском, Белоцерковском направлениях и на Эстонском участке фронта.

На остальных участках фронта происходили бои местного значения.

В Балтийском море ноши корабли и авиация атаковали восемь немецких транспортов, шедших под охраной пяти миноносцев. По предварительным донным, уничтожены один миноносец, один транспорт и повреждены два миноносца и один транспорт противника. Противник вынужден был повернуть обратно, не выполнив своей задачи. С нашей стороны потерь не было.

Ноша авиация во взаимодействии с наземными войсками наносила удары по мотомехчастям, пехоте и артиллерии противника.

За 1 августа ноша авиация уничтожило 41 немецкий самолет. Наши потери – 19 самолетов.

В течение 31 июля немецкие самолеты небольшими группами несколько роз пытались прорваться к Ленинграду, но были отогнаны нашей авиацией и огнем зенитной артиллерии».

Москва, Управление ФСБ, наши дни

В такой ярости я нашего генерала еще не видела. Конечно, Шварца мы прошляпили, и возразить тут было абсолютно нечего. Лопухнулись мы как сопливые новобранцы. А вместе с этим неизвестный нам убийца оборвал и единственную ниточку, которая, как мы полагали, должна была вывести нас на след пропавшей автоколонны. Если бы мы только знали тогда, как ошибаемся! Пока же было понятно, что кто-то постоянно идет на шаг впереди нас.

– Суходольский! Какого черта вы поперлись в местное УВД? Что, нельзя было уточнить фактический адрес места жительства фигуранта через нашу агентурную сеть? Вы вообще-то когда-нибудь слышали о таком понятии, как «утечка оперативной информации»? Что мне вам – лекции читать? Понимаете, что теперь вся ваша работа пошла псу под хвост? – не на шутку разбушевался Тарасов. – Ладно Суходольский, у него вечно все наперекосяк, – генерал в гневе развернулся в мою сторону, – но ты-то, Ростова, вот уж от кого я такого ляпа никак не ожидал. Вы же профессионалы! Волкодавы, мать вашу! – начальник упал в кресло и наконец позволил себе перевести дух. – Ладно, давайте по делу. Вот результаты вскрытия, ознакомьтесь, – и сильным движением толкнул папку, которая, проскользив по полированной поверхности стола, упала мне на колени.

«…Москва, Газетный переулок… Пулегильзотека МВД… Извлеченные из трупа гр. Шварца пули по характерным следам, оставленным на изучаемом материале нарезкой ствола… 100 % идентифицируются с… пулями, извлеченными из трупа, обнаруженного на месте преступления, совершенного по адресу: Москва, Котельническая набережная…»

Дальше я уже не читала, а просто передала документы напарнику.

– Какие есть соображения?

– Опять появился этот злосчастный пистолет, – начала я, сделав большой глоток минералки, – а это значит, на нашем поле вновь появился старый игрок. Хладнокровный и безжалостный. По сравнению с ним внук Шварца – это пешка, разменная карта в руках более крупной фигуры. К сожалению, никакой информацией о неизвестном мы пока не располагаем. По логике, им может оказаться кто угодно. Честно говоря, утром я еще готова была для очистки совести отработать окружение убитого на предмет возможного выявления бытовых мотивов убийства. Версию, что он просто перешел дорогу каким-то пришлым «черным копателям», а вы знаете, в этой области сейчас крутятся по-настоящему бешеные деньги, я рассматривала как маловероятную, но все же рабочую. И дело тогда, возможно, было бы вовсе не в нашем золотом конвое. А поимели бы мы просто банальнейшее стечение обстоятельств. При таком раскладе стоило со спокойной совестью спихнуть дело об убийстве гражданина Шварца в МВД и, уже ни на что не отвлекаясь, искать дальше. А теперь все, как вы говорите, «псу под хвост». По большому счету, мы еще не продвинулись в этом деле ни на шаг. Труп Шварца для нас бесполезен. Это тупик. Единственное, что у нас остается, – пистолет. И то не сам вальтер, а только его тень. И это обстоятельство сводит на нет весь мой оптимизм.

– Ростова, я думаю, впадать в панику пока рановато, – генерал опять нацепил свои знаменитые очки, – но, как говорится, что имеем, то имеем. Только прошу вас не забывать: поиск убийцы гражданина Шварца и так компетенция МВД. А у нас с вами совсем другие задачи. Но вы с Суходольским все равно отработайте эту, так сказать, бытовую версию. Как ты выразилась – просто для очистки совести. Только быстро и осторожно. Не будем путаться под ногами у милиции. А затем в понедельник, то есть послезавтра, займитесь ближайшим окружением Шварца-старшего. Потому как чует мое сердце, что этот загадочный мистер «X» с наградным пистолетом Веретенниковой – тень из далекого прошлого. С архивом я договорюсь. Все свободны.

Оперативные документы

«…Из журнала боевых действий 5-го механизированного корпуса о боевых действиях корпуса при выходе из окружения 3 августа 1941 г.

Боевая задача:

Согласно приказу штаба 20-й армии, 5-й механизированный корпус во взаимодействии с 229-й и 233-й стрелковыми дивизиями с 4.003.8.41 г., сосредоточив все усилия в направлении Усинино, Зодня, Пнево, Мокеево, прорывается через р. Днепр у Соловьева, Мокеево и, прикрываясь по рубежам 233-й стрелковой дивизией, начиная с р. Хмость, р. Орлея, р. Водва, к 5.004.8.41 г. занимает оборону за р. Днепр на участке устье р. Вопь, устье р. Устром.

1-й мотострелковой и 57-й танковой дивизиям удерживать рубеж Илья Пустой, Тресвятье, Курдимова и, ведя подвижную оборону на рубеже р. Орлея, р. Лосьмена, ударом в направлении Михайловка, Пищино прорваться к переправам через р. Вопь и к 5.004.8.41 г. занять оборону по р. Вопь на участке Лесн, устье р. Вопь.

Описание боевых действий:

Противник продолжал теснить 16-ю и 20-ю армии к р. Днепр, перерезав их коммуникации и стремясь расколоть их фронт и разбить по частям. По решению командира корпуса 229-я стрелковая дивизия имело задачу наступать в направлении высота 211.9, Пнево, устье р. Лосьмена, и совместно с 17-й танковой дивизией уничтожить противника в районе Пнево, в дальнейшем форсировать р. Днепр юго-восточнее Макеево и к 5.004.8.41 г. занять оборону на участке дорога Коровники – Соловьеве, устье р. Устром. 17-я танковая дивизия совместно с 229-й стрелковой дивизией имела задачу разбить противника в Пнево; в дальнейшем выйти на р. Днепр на участке Макеево, Соловьева и к 5.004.8.41 г. занять оборону на участке Соловьевская переправа, излучина р. Днепр.

13-й танковой дивизии наступать уступом слева за 17-й танковой дивизией с задачей занять Зодня и организовать оборону, прикрывая отход тылов на восточный берег р. Днепр, после чего к 5.004.8.41 г. занять оборону по восточному берегу р. Днепр на участке устье р. Вопь, шоссейный мост через р. Днепр. При продвижении в восточном направлении 13-й танковой дивизии прикрыть наступающие части 229-й стрелковой и 17-й танковой дивизий с севера и северо-запада.

233-й стрелковой дивизии, ведя подвижную оборону на рубежах р. Хмость, р. Орлея и р. Водва, к 5.004.8.41 г. выйти на восточный берег р. Днепр в резерв командира корпуса в район лес[а] северо-западнее Свирколучье.

Движение штаба 5-го механизированного корпуса прикрывать 8-му мотоциклетному полку. 17-му понтонно-мостовому батальону под руководством начальника инженерной службы 5-го механизированного корпуса навести переправу через р. Днепр, в районе устье р. Вопь, Мокеево.

При отходе за р. Днепр командиром корпуса объявлено в приказе: командирам и комиссарам частей под личную ответственность вывести всю материальную часть за р. Днепр.

Пытаясь перейти в наступление, части корпуса с приданными стрелковыми дивизиями встретили упорное сопротивление противника. 229-я стрелковая и 17-я танковая дивизии заняли оборону и продолжали оставаться на прежнем рубеже.

На фронте 13-й танковой дивизии с северного направления к 10-ти часам противник перешел в наступление, нанося 26-му и 25-му танковым полком большие потери. 13-я танковая дивизия, оказывая упорное сопротивление, организованно отошла и к 15.003.8.41 г. заняла оборону по Смоленскому шоссе на фронте Елагино, Водуево.

Противник силой до двух батальонов к шести часом вышел в район Вочково, Нодво. В течение всего дня части корпуса и штаб корпуса с корпусными частями были подвергнуты массированному перекрестному артиллерийскому огню в районе рощи восточнее, севернее и юго-западнее Лешеньки. Командованием корпуса были приняты все меры к круговой противотанковой обороне, был мобилизован весь личный состав штабов и тыловых органов.

Решение командования корпуса отправить все тылы частей с утро 3.8.41 г. за р. Днепр в район Ратчино [выполнить] не удалось, ток кок коммуникации и переправа были заняты противником. К исходу дня противник закончил окружение частей 5-го механизированного корпуса, 229-й и 73-й стрелковых дивизий, попытки со стороны противника отделить 73-ю стрелковую дивизию от 5-го механизированного корпуса успеха не имели.

Попытки со стороны корпуса в течение двух суток прорваться в направлении Пнево, Соловьева успеха не имели, части корпуса встретили со стороны противника организованную жесткую оборону. Кроме того, отсутствие снарядов, горючего и недостаточное количество продовольствия поставили [ноши войска] в тяжелое положение.

К исходу 3.8.41 г. командир 5-го мехкорпуса решил: совместно с 73-й и 229-й стрелковыми дивизиями в 23.303.8.41 г. начать выход из окружения в направлении Ратчино, навести переправы через р. Днепр и перейти на восточный берег р. Днепр.