Имя Нормы

Глава 1. Ужас воплощения мечты

«Все люди умирают. Моя мама умерла тоже.

Вокруг безжизненного тела куча пустых склянок. Совсем новеньких и пустых. Кино-дешёвка пощекотать нервы и дать понять: её жизнь была такой же вот склянкой. Ещё один ловкий обман по их паршивому сценарию».

Тому, кто ценит элементарный порядок, сюда лучше не соваться. Чтобы не мешать существующему беспорядоку. Груды бумаг, мусорные корзины, переполненные обёртками от снеков, провода всех калибров, металлические кишки вытяжек; на стеллажах и столах нагромождения химической посуды, микроскопов, гипсовых слепков частей человеческого тела. Если же не вдаваться в детали, в картине здешнего хаоса определённо есть… своя гармония. Ничего лишнего.

Подземное пространство, подвал. Так было задумано с самого начала. Лучшее место для хранения тайны.

«Да просто здесь лучше работается, не отвлекают ни звуки, ни виды из окна, день, ли ночь – всё одно. Только ты и твой лучший друг Комп. Воздух будто бы и нагоняется кондиционером, всё равно ты как в громадной жаркой кастрюле, где варятся твои мозги. Безумие. Всё та же шизофрения, что была у родичей? Если они родичи. Сколько раз подступало – схватить своего единственного друга, выдрав его пуповину из розетки, и швырнуть в окно! Если бы оно здесь было.

Потом когда-нибудь… Я расскажу уже ей самой, что меня останавливало. Собственно, она. Девочка-младенец с фотографии. В белой пупсовой рубашечке. Уже умеет сидеть. Тянет к вам крошечную ручонку с растопыренными пальчиками, будто хочет схватить что-то. Знать бы, что? Непонятную штуковину на штативе, нацеленную на неё единственным тёмным глазом? Девочка на фото хватает пустоту. Неправдоподобно высокий лоб, вроде улыбка, а в глазах слёзы. Почему ты плакала тогда? Так и не смогла ухватить то, что хотела? Всё, что потом шло тебе в руки охапками, самое невероятное, оборачивалось мыльным пузырём. Пустотой, которая не могла наполнить ни душу, ни сердце. И даже твои сны были кошмарами. А я, я придурок… Мне так обидно за тебя!»

Тщедушный сгорбленный человек лет 60-ти перед большим монитором. Скрюченная поза при росте выше среднего делает его почти карликом. Самое обычное для него дело – сидеть вот так, с горбатой от непосильного груза спиной, уставившись очками в неживой экран. Служить ему. Быть одним целым с ним и с приборами на столах. И не ждать помощи ниоткуда.

Встаёт ли он хоть иногда со своего кресла на колёсиках? Ест ли что-нибудь? Вот прямо сейчас, не глядя, движением автомата выгребает что-то из разодранного пакета и отправляет в рот. Как автомат жуёт. Фигура, будто тронутая пылью, как и вся обстановка вокруг, – продолжение беспорядка. Выгоревшая футболка когда-то синего цвета, одно плечо ниже другого, слуховой аппарат – любого сделают старее, чем он есть. Седеющие волосы, давно не стриженные, падают на лицо, давно не бритое. И при этом его лицо, оно здесь… ошибкой.

Природа может позволить себе любую шалость: взять и присоединить к жалковатой фигуре лицо брутального красавца из популярных фильмов. И даже явные следы недосыпа не вредят выразительности черт. В форме подбородка – сила характера, упорства. Или упёртости? Крупный нос; густые, но не отягощающие лица, брови; и «особая примета» – обширность лба. Диковатая шевелюра напоминает ту, что отличала отца теории относительности. Нет ни времени, ни смысла лишний раз убирать космы с лица и глаз. Всё, что нужно видеть их хозяину, есть в мониторе.

За стёклами очков отрешённый взгляд тёмно-серых глаз, мрачные тени под ними – следы одержимости. Когда вопреки прежним законам из ничего, или из никому неведомого, из тьмы надо выдернуть… Он сам содрогался от того, что именно. От недовольства собой вечно сдвинутые брови, лоб, собранный в скорбные складки.

Перестав жевать, через заметное усилие, будто опасаясь чего-то, хозяин подземелья поворачивает голову в неосвещённый угол. Там у стены, позади столов с приборами, нечто вроде ниши, затянутой полупрозрачным материалом. Человек с трудом поднимается, опираясь на трость, и ковыляет в тот угол сложной походкой переболевшего полиомиелитом. Раздвинув молнию на ткани, входит в нишу, бессильно оседает на табурет рядом со стоящей вдоль стены кушеткой. На ней, накрытая лёгким покрывалом, лежит женщина. Голова и руки её опутаны проводами с датчиками. Ткань не скрывает, напротив, подчёркивает линии фигуры – те, что со времён греческих ваятелей стали каноном.

Подле кушетки стойки с капельницами, одна введена в вену лежащей. На металлической тумбе, какие бывают в больницах, кислородная маска, упаковки шприцев и лекарств, ёмкости с водой, лотки с ватными тампонами. Застыв в одной позе, исследователь долго без выражения смотрит на лежащую, только не в её лицо. Что-то ему мешает. Неуверенность, страх?

«Она почти готова. Её надо только включить. Боже!» Медленно протягивает свою тонкую, как у подростка, руку к её руке. Видит голубоватые жилки под нежной кожей, перевернув, нащупывает пульс на запястье, и… его подбрасывает, как от удара током. "Пульс! У неё!" Срывается с места, едва не упав! Отчаянно хромая, выбегает из комнаты, в которой, как ему показалось, подскочила температура.

Так дышат спринтеры на последних метрах, когда ему удаётся преодолеть лестницу из подвала. Тяжёлая бронированная дверь с обратной стороны – полка с искусственными растениями. За ней большая комната, похожая на кабинет, с натяжкой на гостиную, со встроенным подобием кухни. Никакой привычной для неё техники, кроме ущербной плиты на две конфорки, микроволновки и кофеварки. Скудное освещение от единственного настенного светильника – хозяин не выносит яркого света.

Несколько дверей из этой комнаты ведут в другие комнаты и на улицу. Просторное помещение пребывает во власти журналов и книг. Они на обеденном, рабочем столах, стопками на полу, на креслах перед камином, и даже на беговой дорожке, непонятно как здесь оказавшейся. В углу комнаты такими же чужаками – пара гантелей и турник. Вместо штор на окне сломанные жалюзи, инвалидски застрявшие где-то на середине.

Самым внушительным выглядит занимающий целую стену стеллаж с книгами и объёмными альбомами для фото. Притянутый к ним, учёный рывком достаёт один из них. И вздрагивает от окрика.

– Опять за своё! Мёдом тебе здесь намазано? И самая высокая полка нипочём!

Он осторожно оборачивается. Ему чудится сладковатый запах зажжённых церковных свечей, их дымом, как бледной тканью, подёргивается пространство комнаты. Пожилая дама в старомодном платье и фартуке, с гладко зачёсанными на прямой пробор волосами, с лицом строгой учительницы, хватает за ухо… не мужчину-учёного, а очкастого мальчишку лет семи. Вместо солидного стеллажа зыбкие очертания простенького книжного шкафа из прессованной фанеры, обычного для 60-х лет.

– П-почему? Почему я не могу смотреть на это? Что п-плохого? – выкрикивает мальчик, заикаясь, красный от гнева и обиды, хотя ухо его уже отпустили.

– Ну… Ты же не девчонка. Что тебе эти картинки? Что ты всё сидишь в этом углу? Лучше пошёл бы…

– ….п-погонял в футбол, Да? С этой ногой! Д-да? – мальчишка, отпихнув «учительницу», пытается убежать, припадая на одну ногу.

Она успевает схватить его в охапку, усаживает на диван рядом с собой. Пленник вырывается, со злостью размазывая слёзы под очками.

– Ну, постой! Ну, дай же сказать! Ты не должен о себе думать, как о каком-то… хуже других. Ты же первый по всем предметам, куда там всяким двоечникам, – дама крепко держит мальчика, прижавшись подбородком к его голове.

– Как будто ты не знаешь, тётя! Они все меня обзывают. Все до одного! И с кем мне играть?

Да. Велосипеды, ракетки, клюшки, мячи – все эти мальчишеские радости существовали для того, чтобы причинять ему боль. Своей недосягаемостью. Не только из-за ноги. То, что он начал ходить, вообще, было чудом – после врождённого частичного паралича. Если бы ещё не одышка, слабое зрение, сниженный слух.

Зато у него было другое.

Дня не проходило без того, чтобы его рука не потянулась – сама – к тому альбому, хоть и надо было сначала вытащить из угла тумбу, совсем не лёгкую, придвинуть её к шкафу и вскарабкаться на неё, сделав ступеньку из двух толстых словарей и Библии.

Что-то было в этой вещи неуловимо уютное, родное. Стоило взять её в руки, чтобы понять, что она создана для удовольствия. Удовольствия трогать. Под тонким пунцово-розовым шёлком альбомной обложки был слой чего-то мягкого, податливого, пальцы слегка утопали в нём, оставляя вмятины. И большим удовольствием, чем всякий мёд, было – смотреть. Даже ещё не открывая, можно было любоваться вытканным узором обложки – золотистыми ромбами с бутонами цветов внутри.

«И не альбом то был, а волшебный замок, в котором жили заколдованные принцессы. Там была и она. Я не думал: «Вот бы! Была бы она моей мамой». Я смотрел на неё, нет, я поглощал этот образ, питался им. Подыхал от единственного желания, не понимая, понятия не имея, что это за наваждение – никого, а только одну её видеть, пролистывая остальных.

И что из того, что все обитательницы были собраны там одна красивее другой, в нарядах королев – в струящихся шелках, драгоценностях, мехах. На наших улицах таких не увидишь. Нереальных, недостижимых, как радуга. Одна только среди них была реальной, потому что… Да я уже видел её раньше, может, где-то в городе, может, во сне. Она могла быть и мечтой и всё-таки настоящей – тёплой, без этого «не подходи ко мне, я звезда, а ты кто?!»

Девушка на картонке была живой. На плоской никчёмной картонке, как и все те – и живая. А другие нет.

Из всех открыток любимых было три. Полукруглые вырезы на картонных страницах альбома, держащие фотокарточки, кое-где надорвались – так часто их вытаскивали. На одном фото она почти девочка – подросток. С закрытыми глазами, волосы треплет ветер, она слушает, что он говорит ей. И думает, что ему ответить. Но не знает. И вроде догадывается уже, что ветер в лицо – не самое страшное, что готовит ей судьба… Постарше: в летнем белом сарафане, тесно облегающем фигуру, сидя по-турецки с тетрадкой в руках. Кажется, что в этот момент она на каникулах и мысли её далеки от уроков… Ещё старше – с ромашкой в зубах, озорство в глазах, обещание в улыбке. Сладостное, но не слащавое.

Платья у неё тоже были эффектные, хоть и без дурацких перьев, вполне понятные, в которых могут ходить обычные девушки даже сегодня. И не платья были главным, а… излучение. То, что излучали её счастливое лицо и все линии фигуры. Не излучали даже, а облучали. По неизвестным законам это облучение переходило от картонок на смотрящего, поглощая его целиком. Может, и было что-то болезненное в том состоянии, с которым хотелось находиться в поле этого неизученного облучения, не выходить из него и возвращаться в него снова и снова.

Милая, милая тётя Ида. Все её строгости, принципы, партизанская верность тайне… Да не боялся я её ни капли. Без неё мне было и не выжить. Ну, прости меня, ничего я не мог поделать с собой после того, как в первый раз увидел тот альбом. Он стал единственным… Вроде острова спасения в мире, откуда меня постоянно гнали. Я убегал к нему, как к себе домой. Там я никого не боялся.

И зачем надо было устраивать сцены? Если бы тётушка по-настоящему хотела, чтобы я никогда не открывал того альбома, она сделала бы его невидимым. Но она и сама частенько застревала в нём. «В молодости я мечтала стать актрисой», – виновато подняв глаза, если её застукать, произносила она. Она актрисой?! С её родителями, образцовыми баптистами? И если она была сухарём и куском льда, как считали самые умные из соседей, что же ей взбрело в голову усыновить кучу детей, да ещё таких, как я, полукалек?»

Видение исчезает. Стеллаж на месте. В беспомощном оцепенении взрослый мужчина смотрит на альбом, который держит в руках, не решаясь его открыть.

– Нет, я не смогу, я свихнусь! – запихивает альбом снова на полку. Валится в кресло рядом, окончательно лишившись сил. Измождённый человек с воспалёнными глазами, не знавшими сна многие сутки.

– Слишком долго, слишком… И что теперь? Она будет благодарна? Ха-ха. Или захочет меня прикончить? Будет права.

Кое-как поднимается из кресла. Направляется вновь в подвал. Но вдруг застывает с гримасой досады.

– Ч-чёрт!.. Она ведь там совсем голая! Кретин! Раньше не мог подумать? Чёртовы м-магазины уже з-закрыты.

Скромный дощатый дом, совсем небольшой, но с пышным цветником перед входом. Розам, настурциям, ипомеям мало места на земле, они взбираются по аркам вверх, ближе к небу.

Подъехавшему на автомобиле учёному не до красот, всем телом припав к двери, он давит на звонок. Стоило двери отвориться, он, пошатнувшись, делает движение, чтобы шагнуть в сторону и уйти, но его силой втягивают внутрь.

– Бог мой! Крис! Нет, гляньте на него! Ты откуда? Из преисподней? Э-ээ, только не падать!

Хозяйка дома – невысокая, средних лет дама, в не менее потрёпанной футболке, чем у гостя, старых джинсах; с неопознанной стрижкой на голове, должно быть, самодельной. Разной длины прямые пряди напоминают солому. Если бы не маленький настырно вздёрнутый нос, ничем не примечательное лицо. Неухоженность и очки на этом носу роднят её с гостем, но лучшая физическая форма позволяет ей, подставив плечо, помочь человеку крупнее себя сделать несколько шагов и благополучно усесться.

– Чушь. Есть вещи пострашнее преисподней, – откинув голову на спинку дивана, Крис смахивает пот со лба. – Есть и типы похуже… Люцифера, – пот снова выступает на его лбу и висках, он шарит по карманам, не находя нужного. Вяло прикрывает ладонью глаза. – Хочешь, чтобы я ослеп от твоей иллюминации?

Хозяйка неохотно тянется к выключателю и гасит яркую люстру под потолком, оставив небольшое бра подле дивана. Нежданный гость, поставив трость перед собой, упирает в неё подбородок.

– Ничего-то ты не знаешь обо мне. Я и сам до ужаса мало знаю о себе.

– Удивил. Никто ничего о себе толком не знает, – собеседница сбита с толку столь драматичным заявлением по непонятному поводу.

– Я слишком много знал о себе – раньше. С три короба рассказов про моих родителей. Хоть их и не было никогда, – кисло усмехается. – Тех, о которых рассказывали, – не было! Всё тётушкина работа, чтоб никто не догадался… Только доказательств у неё никаких не было, ноль! Потому что ничего, понимаете ли, не уцелело в огне. Ничего и никого. Один только я, счастливчик, – продолжая диковато усмехаться. – Не видел я никаких родителей, значит, их и не было, точка!

Он вдруг замолкает. Окидывает придирчивым взглядом подругу, которая застыла в готовности номер один, вытащив из видавшего виды футляра тонометр. Он лежал тут же, на журнальном столике, видимо, на своём привычном месте. Не замечая прибора, гость обшаривает глазами всю комнату, что-то выискивая в ней.

– Слушай, дай мне какое-нибудь платье, я ничего не смыслю в этих тряпках. Не самое дерьмовое. У тебя рост подходящий. Вот именно… Хорошо бы и туфли.

– Платье?! Женское? Ты… серьёзно? У тебя что, завелась женщина? – откладывая в сторону тонометр.

– Заводятся, знаешь кто? – Крис, нервничая, перекладывает трость из руки в руку.

– Ну, ты сегодня… Я сейчас чаю…

– Не надо! Нет времени.

– Да что случилось-то? Пропал на неделю. Уж если ты выполз из своей… преисподней, значит что, конец света? Говори уже!

– После того, как ты дашь мне платье.

– Да за кого ты меня принимаешь? Не видишь, в чём я хожу? Одни штаны. И кто сейчас носит платья, подумал бы! – хлопает себя по лбу.

Он с досадой делает движение, чтобы подняться с дивана, но ему это не удаётся.

– Вот всю жизнь ты такая – типичная Ирэн! Само спокойствие и дотошность – взбесит любого. Уж если я выполз оттуда, откуда ты говоришь, значит мне нужно это чёртово п-платье! – ударяет в пол тростью.

Ирэн, приподняв брови, а заодно и без того вздёрнутый нос, не говоря больше ни слова, уходит в другую комнату и возвращается с ворохом тряпья. Бросает его на диван рядом с Крисом.

– Я просил только одно.

– Возьми лучше вот его. Можно и на улице и дома, – достаёт из кучи серо-голубой комплект спортивного вида с блузой-худи из мягкой трикотажной фланели. – И кроссовки на всякий…

Уже у двери Крис поворачивается к подруге.

– Ты извини меня. Я скотина. Нагрянул… Только тебя ведь и мог просить. И, наверно, одной тебе смогу и рассказать… потом. Во что, конечно, никто не поверит, – поспешно чмокает Ирэн в щёку.

– Побрился бы… Нет, тебе точно нужна женщина, хотя бы для этого. Чтобы не зарос окончательно.

Крис, махнув рукой, отрубает всякую возможность говорить с ним и выходит за дверь.

– Постой, давай я сяду за руль.

– Не надо. Но сильно не расслабляйся. Скоро ты мне понадобишься. Даже очень.

 Дома Крис открывает холодильник, чего крайне не любит делать. Ну да, источник жизни, куда без его содержимого. Или смерти? Зависимость от вездесущего стального шкафа выводила его из себя. Когда он распахивал его дверцу, свет, который был заперт там, холодный и мертвящий, вырывался, чтобы алчно впиться в его лицо такой же мертвящей маской. Это ли не знак того, что в этом аппарате гораздо больше не от жизни, а от смерти? Каждая новая трапеза не даёт умереть, но в то же время и приближает к концу. Неспособные ограничить число подходов к кормушке с уверенностью укорачивают этот процесс.

И потом. Убивать такую массу времени на приготовление этих супчиков, салатиков… Держать запасы? Бред! Сухарики с имитацией самых разных вкусов, не отличишь от настоящих: сыра, бекона, грибов – жуй не хочу! Или же готовое блюдо подобрать у калитки и запихнуть в микроволновку – куда ни шло.

На этот же раз у хозяина кое-что припасено. Не для себя.

– Так, это пойдёт, – вытащив пару пластиковых упаковок. – Вода есть. Что ещё? Фрукты? Нет, всё сразу нельзя.

В подвальной лаборатории горит только одна настольная лампа, которую он не погасил, убегая. Заглянув в монитор работающего компьютера, включает ещё два монитора, сравнивая то, что видит на всех трёх. Заносит руку над клавиатурой и… Замирает. С усилием сгребает волосы со лба назад двумя руками, как делают, перед прыжком в воду с высоты, и, не давая себе опомниться, быстро нажимает несколько клавиш.

Вновь подойдя к кушетке, накидывает на плечи что-то среднее между врачебным халатом и робой грузчика синего цвета и опускается на табурет перед лежащей женщиной. Пристально смотрит на неё – из-за неяркого освещения чёткими выглядят только линии, как в чёрно-белом кино. Вдруг замечает: у героини дрогнули пальцы рук и на мгновение приоткрылись веки. Быстрым, неумелым движением Крис крестится, запоздало хватается за свой подбородок: «Чёрт, так и не побрил!» То ли с мольбой, то ли со страхом продолжает смотреть на «пациентку». Осторожно, будто опасаясь обжечься, снимает с неё все датчики и убирает капельницу.

Резким движением, похожим на отчаяние, женщина запрокидывает голову, на шее вздувается артерия, лицо искривляется в безжалостной судороге, которая переходит на всё тело. Руки и ноги неистово дёргаются, бледное лицо становится пунцовым, минуту-две вдохнуть не получается, но когда всё же удаётся, дыхание сбивает надсадный кашель, рот открыт, воздух со свистом вбирается и вырывается наружу – крик!

Режущий, обиженный и безысходный крик, каким кричат новорожденные, с лицом, собранным в складки, с посиневшими губами.

Кислородная маска уже у неё на лице, крик снова переходит в кашель. Крис суматошно приподнимает изголовье кушетки, подсовывает большую подушку под спину пришедшей в себя, чтобы она смогла сесть. Укутывает её получше в покрывало, оставив свободными только руки. Она срывает маску с лица, по щекам катятся крупные капли слёз. Но кашель постепенно стихает.

Заведомо приготовленный стакан с водой. Крис держит его двумя, заметно трясущимися руками, и она пьёт, захлёбываясь, проливая на себя, зубы ударяются о стекло. Не выпив и половины, откидывается на изголовье, закрыв глаза. Он торопливо допивает за неё. Вновь ловит её запястье.

Она открывает глаза, цвет их неразличим, такое в них изнеможение и беспокойство, взгляд описывает круги то по потолку, то хаотично по всему, что есть в помещении. Натолкнувшись на «доктора», останавливается на нём.

– Что?!.. Кто… вы здесь делаете? – слабым, немного осипшим, и всё же на редкость мелодичным голосом.

– Я? – Крис смотрит на свою пациентку заворожённо, с робким подобием улыбки, поправляет очки и с минуту молчит. – Сам н-не знаю… Я… к-кажется… принимаю р-роды, – отпуская её руку, говорит он с видом человека, не понимающего, он ли это говорит.

Новый приступ кашля, слабее, чем первый. Чуть успокоившись, женщина медленно двигает рукой под покрывалом, нащупывая живот, осматривает своё ложе со всех сторон, и вскидывает уже негодующий взгляд на «врача».

– Вы изведаетесь?.. Из-ве… из-де-ва-е-тесь? Кто-вы-такой?

– Я… Я Крис.

– Ну да, я пебербала вчера… Пе-ре-бра-ла, – неуверенно. – Что со мной? – трёт лоб, вытаскивает проводок из волос. – Что за?.. Это вчера? И что вы делаете в моей спальне, я вас спрашиваю!

Она окидывает помещение уже другим взглядом.

– Это не моя спальня. Какой-то… уз-заж! Меня похитили?! Где телефон? –  Его нет! – в панике отталкивает мужчину, пытаясь встать. Покрывало норовит сползти вниз, она подхватывает его рукой.

– Поверьте, я совсем не… Вы даже не представляете, насколько… совсем наоборот. Меня зовут Крис Земски. Это была фамилия врача, без которого… в общем, меня записали на неё…

– Где телефон? Не знаю я никакого Криса!

– А… Тётю Иду?

Заплаканное лицо женщины чуть проясняется.

– Кто вы? Прочли все мои интервью? – уже спокойнее.

Он берёт с тумбы упаковку салфеток. Направляет свет лампы на подвижном штативе в её лицо. Свет тёплого оттенка, не раздражающий.

– Дайте-ка, я промокну… – «Вот так, спокойнее. Ну, что случилось?»

Она позволяет протереть себе лицо, сидя неподвижно, в послушном оцепенении, лишь иногда судорожно вздыхая.

В простой бумажной салфетке кроется сила магии.

Замедленно, как при проявке фотографии, искривлённые гримасой черты лица разглаживаются и проступают те, что известны любому на земле, кто хоть раз бывал в кино. Все вместе черты эти смотрелись не просто «личиком», но за годы превратились в феномен, воплощение стихии, или загадки. Никем, впрочем, так и не разгаданной.

Чем она так манила, околдовывала, что, вообще, за стихия такая? Безудержной радости жизни? Упоения всеобщим обожанием? Такого сияющего счастья, что в его лучах хотелось обманываться, верить в его возможность, подчиняться ему. Ведь его источником была реально существующая девушка. Она занималась тем, что и миллионы других девушек: снималась в кино, танцевала, пела. Её звали Мэрилин.

Салфетка в руках Криса явила черты именно той, совсем ещё юной актрисы, в дни её невероятного взлёта. Но не со светлыми волосами, а каштановыми с золотистым отливом, только-только отросшими слегка волнистым ёжиком – без малейшего ущерба для женственности. Лицо предельно открыто, с налётом бледности, и кажется выточенным из слоновой кости тонкой работы, без всякого декора.

Внезапно она хватает руку доктора в свою, широко открыв глаза.

– Послушайте, мне или показалось, или вы похожи… Если снять ваши очки. Кто вы?

Крис снова поправляет очки, но не снимает их, устремив на девушку прямой взгляд, давшийся ему не без труда, столько в нём безысходности. И вынимает руку из её руки.

– Сейчас… Я… Нет, лучше скажите, а вы? Вы знаете, кто ВЫ?

– Представьте, знаю, – хоть и через короткую паузу, но с вызовом. – Если бы ещё… с головой что-то… её будто подменили. И тут вовсе не «Дом Периньон»… Ох нет, не снимайте очков, такие красные глаза… Ужасно… А я, знайте, я Норма… – стараясь говорить уверенно, оттого чуть агрессивно, – Норма Джин… Бейкер, – и тут же сникнув. – Не могу толком припомнить, что было вчера, чёрт! Кажется, какой-то кошмар. Я что, была без сознания?

– Вот именно. Без… сознания. Совсем. Больше п-полувека.

– Что, обязательно напоминать о возрасте, если даже я неважно выгляжу, – повысив голос.

– Я не про возраст!

– Довольно! Вместо вас тут бы должен быть Ральф, раз мне было плохо. А вы, что вы нацепили этот халат? О господи, да кто вы?

– Вот-вот, о господи! Прости меня, если что… Не знаю, как можно меня назвать. Названия ещё не придумали. Да кто бы придумывал? О господи! На сегодня, я, кажется, и есть… – вот именно, Господи…

Он, как большой ребёнок, закрывает лицо руками и обречённо качает косматой головой. Норма смотрит немного испуганно и неприязненно. Натягивает покрывало до самых глаз, но затем резко отбрасывает его.

– Мне надо в туалет, – решительно спуская ноги с кушетки.

Заявление вмиг отрезвляет Криса.

– Стойте… Подождите, вот, я принёс тут… Наденьте. Я помогу…

– А где моя одежда?!

– Одежда?.. Она где-то… То есть, её д-давно всю раскупили, разные… негодяи. Я п-потом… вам всё расскажу. Если смогу, – вид у Криса снова потерянный.

Помогает Норме влезть в костюм, взятый у Ирэн.

– Это что, пижама?

– Нет… Можно и дома и на улице. Сейчас все в таких…

Не с первой попытки, но приноровившись, засовывает ноги Нормы в кроссовки.

Сделав шаг, однако, она теряет равновесие. Крис хватает её под руку, намереваясь сопровождать в туалет.

– Оставьте!

– Прошу вас, не спешите. Это вот туда, – машет рукой и сам идёт рядом.

– Да отстаньте же! Я вам не грудной ребёнок.

«Не грудной, конечно. А какой, какой?! Нет, ты не ребёнок, вовсе нет, я что, окончательно спятил?..» Он, то неуверенно присаживается на стул, то нервно подскакивает и начинает сновать из угла в угол…

Норма тем временем возвращается – довольно уверенной походкой, лишь по временам останавливаясь, не без удивления рассматривая в интерьере какую-нибудь диковину. Тонкие мониторы один за другим, принтер, непонятный аппарат, похожий на центрифугу, целый ряд широких холодильных шкафов и среди них металлический шкаф ещё большего размера.

– Что это? – с невольным страхом, приложив ладонь к дверце, спрашивает Норма.

– Это… дефрагментатор. На случай… неудачных опытов.

Норма с негодованием отдёргивает руку и быстро шагает прочь. Крис идёт ей навстречу, с беспокойством родителя, чей ребёнок только-только научился ходить.

– Всё нормально?

– Вы про туалет? – слегка оторопев, спрашивает она, – В основном… Ну, сиденье было поднято. И зеркало… Мне показалось, я… помолодела. Руки… пальцы, не пойму, вроде стали утончённее. Странно. И когда меня успели подстричь? – трогая свой ёжик. – Я чем-то болела, чего не знала? И где моя помада и вообще, хоть что-нибудь моё?

– Подождите, подождите! Вы что, совсем по-настоящему… смогли помочиться??? Но ведь это же… фантастика! – Крис в мгновение ока оборачивается безумцем, запрокидывает голову, адресуя иступлённый взгляд сквозь все потолочные балки и облака, не иначе, самому создателю, и улыбку неимоверного, внезапно свалившегося счастья, ему же, взъерошивая и без того лохматые волосы, будто бы пританцовывая на месте, забыв о трости.

– А многие так и промучаются всю жизнь, не узнав в чём счастье, – без улыбки, но с некоторым любопытством взирая на Криса, произносит Норма, и её негромкий голос звучит проникновенно, почти нежно.

Крис застывает на мгновение, молча уставившись на девушку, но, сделав над собой усилие, подаёт голос.

– В следующий раз надо собрать в ёмкость для анализа. Такие есть специальные… Я растерялся… Вы просто совершенно не представляете! Можно я?.. – он протягивает обе руки к Норме в умильной невменяемости. – Я бы расцеловал вас сейчас. Или нет, давайте станцуем… Я же не танцевал ещё никогда, ни разу в жизни! – заикающийся смех слетевшего с катушек. – Получилось! Понимаете?

Норма смотрит взглядом медсестры, ко всему привычной, не трогаясь с места.

– Ну, разумеется, как иначе. Потанцуем… Так всегда и бывает, – и зачем-то опять трогает свой живот.

Крис опускает руки. И враз сникает. Концы бровей и губ опускаются, вся фигура съёживается, будто лишившись внутреннего каркаса. Ему трудно удержаться на ногах, но рядом нет стула.

– Ох, я совсем… – трёт лоб, – Вы ведь ничего не ели. Как-то нам надо бы сесть, что ли, чтобы я смог… рассказать. Только знаете, не думайте, что я сумасшедший, нет-нет, не в этом дело, вот именно, не в этом… хотя… – не глядя на Норму, старается придать лицу серьёзность, чуть ли не официальность. – Почти сорок лет на то, чтобы… вы сейчас были вот здесь, – он хихикнул. – Смешно, конечно, за столько лет не пришло в голову, как же… рассказать, с чего начать?

– Про еду вы что-то… – с напряжённым недоверием глядя на хозяина, замечает Норма, при этом вполне грациозно усаживается на подозрительный по чистоте стул, хотя бы не заваленный книгами. С сокрушённым видом осматривается кругом. – Странно. Мне бы встать и пойти домой. Но у меня такое чувство, что нет у меня никакого дома. И, вообще, ничего нет.

Последнее она произносит пугающим по безнадёге шёпотом и больше не смотрит ни на Криса, ни по сторонам. Сидит неподвижно, сложив руки на столе, опустив голову, как школьница, пришедшая на урок без подготовки.

Крис, и без того нервничая, не находит слов в утешение или оправдание, лишь изо всех сил увеличивает суету. Смахивает со стола перед гостьей бывшую там одноразовую посуду в бумажный пакет. Без толку передвигает стулья. Приносит упаковки с едой, бутылки с водой, стаканы, вилки и тарелки. Наливая кипяток дрожащими руками, переливает через край. Норма вскрикивает, отшатнувшись от стола.

– С-сейчас я… н-найду мазь или… – в отчаянье протягивает ей целую пачку салфеток.

– Не надо! Почти не попало… – Норма отбирает у него пару салфеток, сама укладывает их на колени и сама же наливает себе полный стакан воды, вместо чая.

Не притрагиваясь к еде, Крис придвигает к ней тарелку.

– Всё-таки поешьте. Лучше пока что-то лёгкое. М-морковный салат, вы же любите? Не острый, почти без соли. Пока без соли… П-прошу вас, только не торопитесь. И… терпение. Каким бы диким не показалось вам то, что я сейчас… Как человек с воображением, вы… Я попробую, в общем.

Норма пристально рассматривает пластмассовую вилку, недоверчиво тычет ею в морковь, не попадая. Откладывает её в сторону, берясь за стакан с водой.

– Послушайте, мистер… Земски? Скажите, наконец, что я делаю в квартире, если это квартира, у незнакомого мужчины, в чужой идиотской одежде… В состоянии паршивее похмелья! Если бы в голове у меня не было наковальни со свихнутыми кузнецами, я бы вам… я бы, не знаю… – схватившись за виски, в отчаянье мотает головой.

Крис взирает на неё с беспомощной мольбой. Стягивает с себя нелепый халат.

– Если бы ещё и я сам смог поверить, что всё это правда. Мне сейчас тоже нужна помощь, понимаете? Нет всё, точка! Будем исходить из того, что это самая настоящая правда. Вы ведь почувствовали, как обжигает горячая вода. Посмотрите кругом. Если бы это был сон, невозможно воспроизвести в нём столько подробностей: этот стол с крошками на нём, подплавленную ручку у чайника, всю эту обстановку… как после землетрясения. Мне просто некогда было наводить порядок, простите уж…

– Знаете, почему я ещё не закричала «Хелп!» – всё же кричит она. – Ваше лицо напоминает мне одного человека… вас бы ещё побрить. Только он был более решительным. И…когда-то в детстве я тоже немного заикалась… Признавайтесь наконец, что за… что здесь происходит? На психушку похоже, но не совсем, я там была, знаю…

– Ладно, – он вдруг становится внешне спокойным и даже уверенным в себе. – Тётя Ида. Можно начать с неё. Ты ведь помнишь её? – с надеждой.

И эти «Ида» и «ты» сразу стали простым и спасительным мостиком, перекинутым поверх недоверия, таким человеком была тётушка для обоих.

Удивлённая Норма смотрит уже без раздражения, с невольной улыбкой.

– Да. Тётя Ида, она хорошая. Хотела сделать из меня тоже хорошую, скромную девушку, чтобы я сидела в уголке и молилась. Строгая она была. И смешная, до ужаса! «Ходить в кино – грех», – как же дальше у неё?.. – «А если конец света случится, когда ты будешь там? Сгоришь вместе со всеми этими испорченными пропащими людьми».

– Недалека была от истины… А мне она не разрешала смотреть на твои фотографии. Это когда о тебе уже вышли сотни книг… Больше написано только о Джоконде.

– Каких книг? О чём ты опять?

– И продолжают писать. Прямо в эту минуту кто-нибудь пишет…

– Уж конечно! О чём там писать? Я ведь не сделала ничего. И без меня все только и делают, что делают что-то, делают....  Актриса! Ну правда, из кожи лезла, старалась, училась… Никто просто не верил. И всё… Так что Ида?

– Она стала и моей тётей. Прошу, только не перебивай. И… прости. Потому что против твоего желания… Но я надеялся, я хотел… Чтобы это стало чем-то невероятным… вообще, огромным счастьем. И это можно! Потому что ты теперь не будешь одна! Надо только настроиться… С самого начала, – Крис слабо улыбается, уже ничем не напоминая Криса пятью минутами раньше. – Взять и запрограммировать! Жёстко! Если бы были такие программы – на установку счастья. Но пока надо без программ, самим. А иначе… Нет мне прощения.

Крис трёт усталые глаза под очками и рассказывает. Почему до того, как попасть к тёте, он провёл годы маленьким подопытным существом в стерильном прозрачном ящике, почти гробике. Над ним корпели и врачи и учёные, потому что таких, как он, единицы. Операции на кишечнике, глазах, суставах, бесконечные вентиляции лёгких, переливания крови… Вопреки всему, с чем медицина сталкивалась до того, его решили выходить из плода, не банально недоношенного, а фатально – плода на сроке ниже минимально допустимого наукой того времени.

Норма меняется в лице, открывает рот, чтобы выпалить что-то гневное, даже приподнявшись на стуле, но Крис останавливает её жестом руки.

– Иначе я не расскажу никогда. Тётя Ида забрала меня. И спасла. П-потом у неё я увидел альбом с фотографиями и понял, что… что мне надо жить. Чтобы… т-та д-девушка с развевающимися волосами тоже жила, и чтобы она не знала тех бед, которые… – запинающейся скороговоркой твердит Крис всё быстрее и громче, не глядя на собеседницу, не желая видеть её реакции, которая могла свести всё на нет. – И я стал учиться, только и делал, что учился без остановки, как ненормальный. Химия, нейробиология, генетика, вычислительная биология, геномика… Это только основные. Сначала долго плутал… в с-смерти, да, потому что без неё не постичь зарождение жизни. Раз сто думал, всё, конец! Валюсь в чёрную дыру, всё бесполезно, я безумен. Но всё равно не останавливался и не отвлекался. Мне не на что было. В университете на меня смотрели так же как и в школе, «ах ты, бедненький хромоножка»… За всё время только один друг, подруга точнее. Но даже она ничего не знала о моих… исследованиях. Наследство тётушки, если бы не оно, мне бы не осилить…

Норма сидит, застыв в неестественно-напряжённой позе, уставившись на Криса в немом ужасе, сжимая в руке стакан с водой побелевшими пальцами. Крис же, быстро отхлебнув из своего, так же торопливо продолжает.

– Что она за м-молодец! Сохранила в шкатулке для ниток пряди твоих волос. Три всего! Как уже понятно, наши ДНК т-тождественны, в чём я и не сомневался. После этого остановиться уже было нельзя. И я… – внезапно он замолкает, посмотрев Норме в лицо, в её расширенные от потрясения глаза, отчего она ещё больше ошеломляет непререкаемой… не красотой даже, а неповторимостью. Никому, никогда не повторить ЕЁ! Его собственное лицо искажается мукой. – О боже, нет! Я не могу, это ведь совершенно… этого нельзя было!..

Роняет голову на руки.

– Что я наделал?!

Глава 2. Некоторые любят ходить сквозь стены

Автомобиль несётся к вокзалу. Привычный для Криса маршрут невдалеке от дома. Он выбрал старый железнодорожный мост через пути для своих редких прогулок, когда было уже невмоготу сидеть затворником в подвале со стоячим воздухом. Здесь же воздуха было в избытке, и не застывшего, а самого буйного, пусть и злобного иногда, но живого, бьющего в лицо помощнее вентилятора, и кажется, проникающего внутрь под корку. Окончательно мозги он не выдувал, но ощутимо проветривал, что от него и требовалось. Перетруженный мозг необходимо было проветривать хоть иногда.

Грохот железных колёс по-своему тоже освежал – контрастом с тишиной. Её избыток способен оглушить сильнее всякого шума и свести с ума. Прохожих в таком месте почти нет. Ничьих взглядов, попыток заговорить – то что надо.

«Не хуже ли это, чем убийство? Против её воли. Против… всего вообще, что было когда-либо. Кто-то дал мне право? Ни черта! Зато моей воли хватит на несколько миллионов. Ведь не меньше мечтали бы о её возвращении. Но она! Мечтала ли она? Бред! Как она могла о чём-то мечтать? Точно, схожу с ума? Перед такой задачей ещё никто не стоял. И я, идиот, при всём сумасшедшем желании, я просто до конца не был уверен, что это возвращение возможно. Не представлял, как это – вот она, здесь, ЖИВАЯ?! Она?! И что теперь? Покончить с этим сейчас».

В своей ветхой футболке, перечёркнутый руками крест-накрест, он всё равно что без одежды на резком ветру, настоящем осеннем, в эти последние дни лета. Насквозь металлический мост не добавляет тепла, под ним оглушительный лязг грузовых составов. Пробирает дрожь. Но ему всегда нравилось созерцать сверху движение этих могучих километровых пресмыкающихся, развивающих пугающую скорость. Их неумолимая мощь в бездумном сокрушении живого на своём пути завораживала…

«Лев Толстой, хитрюга, ловко скрестил тонны железа в мазуте с беззащитной человеческой плотью. Послать свою кружевную Анну в объятия многотонной мясорубки! Если бы не это, никто бы и не помнил имя – Каренина».

Крис смотрит вниз на рельсы. Пронзительный свисток. К нему бегут, вроде бы без особой охоты, двое в форме.

«Каренина недоделанная!» Собравшись с силами, пускается в обратном направлении, задыхаясь. На ходу прыскает в рот аэрозоль с лекарством, остановившись, напряжённо смотрит на баллончик, будто прощаясь с ним, и швыряет его вниз. Свесившиеь с перил, наблюдает полёт спасительной трубочки, явно намереваясь последовать за ней.

«Крис!», – откуда-то издалека.

«Чёрт! Им же неизвестно моё имя». И понимает, что окрик не со стороны полицейских. Сощурившись, со злостью оборачивается в противоположную сторону. Сначала фигура выглядела неясной, но она так стремительно не шла, а летела к нему, что стали вполне различимы спортивный костюм, капюшон на голове… Даже в сумерках по очертаниям фигуры было понятно, кто это. Крис так и застывает, навалившись на перила, растеряв последние силы. Она! И она уже рядом.

– Как т-ты… Здесь?! – трясясь мелкой дрожью, но уже не от холода, выдавливает он, – Я на машине, а ты? Т-ты – как?

– Я вышла подышать… Там можно задохнуться, и я… тоже люблю мосты. А вот ты как? В такой холод!

Уставившись на девушку – перед ним явление сверхъестественного, – он сникает.

– О господи! Нам конец, они сейчас догонят нас! У тебя нет документов.

– Вон те? – беспечно заявляет Норма. – Не догонят, – и смотрит в сторону полицейских. Смотрит пристально, не мигая, с каменным лицом. Надвигает капюшон на лоб и выставляет обе руки вперёд, с силой растопырив пальцы. Преследователи замедляют шаг, начинают неловко пятиться назад, наступая друг другу на ноги.

– Это ещё что? Откуда?.. – еле выдавливает из себя учёный.

– Я где-то читала о таком, чтобы… помешать. А ты разве не знал? – подхватив его под руку, Норма устремляется к оставленному автомобилю.

Ввалившись в него, Крис некоторое время сидит без движения, со скрипом восстанавливая дыхание. Только изредка с несчастным видом поглядывает на спасительницу. Во взгляде его недоверие и вопрос. Наконец находит в себе силы заговорить.

– А входная дверь? Ключ? Без него невозможно!

– Дверь? Ты, наверно, не запер её, так резко исчез. А как бы я иначе вышла? – непонятно с чего повеселев, с невинной интонацией в голосе говорит Норма.

Небольшой приземистый дом, будто без крыши. Зато тёмный, почти чёрный забор, которым он обнесён, необычно высок в сравнении с соседскими. Похож на деревянный, в действительности же из прочного металла. Входная дверь закрыта на замок. Крис, вроде и не удивившись, обречённо достаёт ключи.

– Чтобы ты знала: без ключа дверь в дом не закрыть. И не открыть. Это невозможно, если ты не медвежатник.

Норма выглядит безучастной и как бы ослабевшей, но не без вызова заявляет:

– Чтобы ты знал, то, что ты тут недавно наговорил, в бреду или нет… Надо быть настолько же… не в себе, не меньше, чем ты, чтобы поверить.

– Нет, прошу, не сейчас, – гримаса страдания на лице Криса. – Я уже совсем ничего не понимаю! Мне вот что, мне просто надо поспать. Давно уже. И ты… тебе тоже надо отдохнуть. Вот именно… Даже компьютерным мозгам нужен отдых, а тут простые, кашицеобразные, на 80 процентов из воды…– язык его слегка заплетается, – ты знала, что наши мозги на 70-80 процентов состоят из воды?

В полутёмном кабинете-гостиной он валится на старый диван, со следами былой роскоши в виде натуральной кожи, теперь изрядно потёртой. Но тут же встаёт.

– Прости. Ложись здесь. Ох, нет… Вон там спальня, всё в ней найдёшь.

– Где телефон?! – слабым голосом спрашивает Норма, заметно обессиленная и побледневшая.

Крис нехотя достаёт из кармана мобильник, не глядя на неё, отдаёт его, вновь упав на диван лицом к спинке.

Увидев в своей руке прямоугольный кусок пластмассы, Норма лишь открывает рот, чтобы что-то сказать, но взглянув на повёрнутую к ней спину, молча, с некоторой брезгливостью прикладывает тёмный прямоугольник к уху. В следующую минуту отодвигает его от себя, окинув недоверчивым взглядом, и обиженно кладёт на пол рядом с диваном.

…Мелодия из фильма «Река не течёт вспять». Звонок телефона Криса, который он не слышит, хотя он звонит довольно долго. Прошло не больше часа, как он заснул. Очнувшись, обнаруживает телефон на полу, но поздно. Напяливает очки, чтобы прочитать, кто звонил. Прячет телефон в карман.

Норма с ногами в кресле у холодного камина, обложенная журналами, и это не журналы мод. Вид у неё хмурый и несчастный.

– Откуда это у тебя? – схватив два журнала, трясёт ими в негодовании. – Они бракованные? Что за даты?! – голос, дрожа, едва не срывается на крик.

Крис медленно спускает ноги на пол, по-прежнему воспалёнными глазами смотрит на Норму, видя её впервые – по растерянному выражению его лица.

– Нет, я не снюсь тебе! Спортивные туфли на босу ногу натёрли мне настоящую мозоль, можешь проверить… Такие подробности во сне не увидишь, как ты сам знаешь, – уже не сдерживая панических нот.

– Спортивные туфли называются кроссовки, – сонно бормочет Крис. – Зря ты не поспала, хорошо было бы убедиться, сможешь ли ты спать…

– Роботы тоже спят? Мне самой интересно, – задыхающимся, плаксивым от обиды голосом. – Думаешь, я ничего не понимаю? Как все они, думаешь, что я последняя идиотка? Этот твой лепет… Придумать такое! Да кем ты возомнил себя, по какому праву?! – в голосе близкие рыдания.

Крис вскидывает на неё ошеломлённый взгляд, но тут же отводит его, приглядываясь к обложкам журналов, что на полу подле её кресла. Его International Journal of Molecular Sciences, Biological Chemistry, Intelligent Robots and systems. Плечи его горестно опускаются, он вновь уменьшается в размере.

– Послушай… Что ж. Ты… вот ты и узнала. Да, я трушу. Но… только ты можешь помочь мне. П-пойми! Моя связь с тобой не прервалась тогда…

– Когда тогда? Когда я умерла? Скажи прямо! Или не я? Или она, та, о которой, непонятно почему, столько разговоров до сих пор, я тут читала. Ты вообще понимаешь, что такое смерть? И что такое жизнь? Второй ЕЁ не может быть! Никогда! Как не может быть две луны.

– Нет! Вот в этом-то и дело – нет, нет и нет! Я тебе уже говорил, я копался в этой чёртовой смерти, увязал по уши, но тут особый случай! Ты никогда не умирала – для меня. На той каталке под их грязной тряпкой была другая свёрнутая в рулон тряпка, не ты. Хоть я тебя и не видел ни разу, но я знал тебя. Я чувствовал… то, что терзало тебя, мешало быть тобой. По твоим фото, записям, стихам. Если бы не они, я бы, может, не стал… Но я всё это… я жил этим. И я думал, думал… о тебе, твоих днях, часах, – он безотчётно раскачивается, сидя на краю дивана, обхватив себя руками, будто защищаясь от холода. – Как ты просыпалась утром… так и я просыпался, и тебя-меня охватывал страх. Как ты билась о недоверие, неверие в себя. Ты была в моей голове, крови, лёгких постоянно – вся, как есть, вот здесь, – он выпрямляется и кладёт ладони себе на грудь. – И из всего, что было твоего во мне, ты перешагнула сюда.

– Перешагнула! И чем закончится перешагивание, если это я? Не знаешь? Той же идиотской гибелью. Ты этого хочешь?!

Он поднимает на неё медленный страдальческий взгляд.

– Как же всё… Неужели ты не понимаешь? Ведь я знаю, тебя мучило то же самое! Ты изо всех сил разыскивала своего отца, хотела встретиться с ним. А он послал тебя!.. И я просто… Я думал, будет праздник, сумасшедший… Мы оба будем праздновать, мы… обнимемся…

– Вот ты действительно сумасшедший. Вбил себе в голову, что ты мой сын, – Норма смотрит на него с сожалением. – Извини. Так не бывает. Ну, не бывает так после ничтожного срока беременности, любой, даже не медик тебе скажет.

– Так бывает! Посмотри в Интернете.

– В чём?! Ладно. Предположим, ты выжил. Почему тебя не отдали мне? Ведь я хотела ребёнка больше всего на свете! Да если бы это произошло, всё было бы иначе! – и со всей силы запускает журналом в Криса. Отворачивается и припадает к спинке кресла, сотрясаясь от рыданий.

Журнал распластанно, как умершая на лету птица, падает на пол к ногам Криса. Он смотрит мимо него пустым взглядом, не поднимая

– Послушай. Это всё было тайно. То, на что решилась тогда группка докторов, было не только на грани невозможного, но и незаконного. Один там был… Хотел совершить чудо ради тебя. Никто другой особо не верил. Ида забрала меня, когда все смирились с тем, что я труп. И… А когда стало ясно, что я… всё-таки человек, тебя уже не было.

Явственный звук ключа в замке входной двери. Крис, зло дёрнувшись, поворачивается на звук. Дверь медленно отворяется, крадучись входит Ирэн, озираясь по сторонам. В руках у неё медицинский кофр первой помощи, в который она вцепилась, как в спасательный круг, прижав к себе.

– Я звонила, ты не отвечал… А свет горит. Хорошо, что ключи… ты дал мне их, помнишь, на случай… – неуверенным тоном говорит она и резко замолкает, заметив в кресле Норму.

– Простите… Я не хотела… –  бормочет гостья, пятясь назад к двери, явно не веря своим глазам.

Крис, уперев локти в колени, обхватывает голову двумя руками. Но вдруг вскакивает и решительно хромает к Ирэн.

– Ничего, ничего… Нормально. Рано или поздно… Вот именно… – беря ошарашенную подругу под руку, подводит её чуть не силой к креслу у камина. Не успевает ничего сказать, как это делает Норма.

– Ох, я, наверно, в вашем костюме? Вы так смотрите…

– Подожди!.. – обрывает её Крис, – Ирэн, это Норма. Я очень надеюсь, что ваше знакомство… Я только на него и надеюсь, если честно. Вот именно. Норма, Ирэн – это удивительная, самая… это человек, который хронически всегда помогает…

– Крис! – досада Ирэн даже больше растерянности.

Норма, смахнув слёзы краем рукава, привстаёт из кресла, чуть пошатнувшись, протягивает руку Ирэн, которая даже не пытается выглядеть светски учтивой, не в состоянии припомнить положенной при знакомстве реплики. Говорит опять Норма.

– Костюм… в нём так мягко. Спасибо.

– Он вам к лицу, – механически говорит наконец Ирэн, еле шевеля языком, но довольно уверенно пожимает протянутую руку так, как если бы она принадлежала какой-то родственнице Криса, давно не навещавшей его.

– А спортивные… что? Кроссовки? Они мне натёрли… ох, о чём я? – Норма, прикрыв глаза, мучительно наморщивает лоб, говорит всё медленнее, почти неразборчиво. – Крис мне рассказывал… о вас. Лу… лучший друг?..

Ирэн, не выпуская руки, показавшейся ей прохладной на ощупь, с тревогой рассматривает её, видя бескровность и вялость той, глянув же в лицо Нормы, замечает капельки пота на лбу.

– Как вы себя чувствуете? – торопливо спрашивает она, и не получив ответа, берётся за запястье Нормы, – Крис!

– Что с моими руками? Они не такие… – произносит Норма еле слышно и валится обратно в кресло.

– Крис! Воды! – крик Ирэн, в котором слышно лишь одно: «На помощь!»

Глава 3. "Кто я? Или что?! "

Норма довольно быстро приходит в себя. Заметив рядом со своим креслом распахнутую сумку первой помощи и озабоченные лица Ирэн и Криса, поспешно произносит:

– Со мной бывает…

– Этот изверг хотя бы покормил тебя?

– Да, он хотел…

– Крис, ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? Откуда ей взять энергию? И ещё по улице гоняешь! Ей нужен покой и постельный режим хотя бы на первые дни. Провести обследования, анализы! И кормить, кормить!

– Он не гонял… Да мне уже нормально. Не зря же я Норма, – через бледную улыбку. – А вы всегда ходите в гости с этим чемоданчиком? – кивнув на сумку с медикаментами.

Вопрос хоть отчасти и смутил Ирэн, но отвечает она тоже с улыбкой:

– Н-нет. Только когда этот чокнутый гений не отвечает на звонки.

Отклонив порыв «гения» перенести её на руках из кресла на нормальную кровать, Норма осторожно поднимается сама. Поддерживаемая с двух сторон, благополучно водружается на кровать в спальне. Ирэн устраивает так, чтобы её ноги оказались выше головы, укутывает её в одеяло и отворяет окно.

– Пойду, приготовлю чаю покрепче и… чего-нибудь ещё.

Крис с виноватым видом бесцельно сидит у постели «больной». После нервной встряски, которая обошлась без фатальных последствий, на него с новой силой наваливается муть усталости, практически прострации, не оставляющей сил заговорить.

– Ты так и не поспал толком, пойди же, отдохни как следует, – слышит он обращённое к нему.

Ясный согревающий луч прорезал муть, такие это были слова. Сказанные не голосом, а шелестящим дорогим шёлком, какого не найти больше ни в каком уголке земли. «Пойди, отдохни…» И Крис продолжает ошеломлённо молчать – от какого-то нового, хрупкого удивления. Боясь спугнуть. «Эт-то, вот именно, шёлк… Боже, Норма, ты хоть знаешь, какой у тебя голос? Как он… обволакивает? Убаюкивает…»

Ирэн, чай и ещё что-то. Пообещала – сделала. У этой женщины всё чётко, без заминок. Чуть вздёрнутый нос не мешает, а скорее, помогает, улавливать в воздухе моменты, когда кто-то нуждается в её, пусть и не широком, но надёжном плече. Заметив Криса, не согнувшегося, а откинувшегося на спинку стула с незнакомым выражением лица, то ли мечтательным, то ли смертельно-усталым, она качает головой.

– Ну, а с тобой-то что? Хватит с нас одного обморока. Чай очень горячий, я напою девочку, а ты нальёшь себе сам?

«Девочку»! Которой за 90». Очнувшись от грёз, Крис видит помимо чая, миску с чем-то вроде супа-пюре, и понимает, что Норма в надёжных руках. Послушно покидает спальню, чтобы залечь на свой облупленный диван.

– Она заснула, представь! – врывается Ирэн. – Нет, ты молодец! У неё же давление упало до почти что ничего. Или ты так ошарашен успехом, что…

– Зато ты так спокойна – за двоих. Будто бы каждый день… поишь чаем Норму Джин, – бубнит Крис, отворачиваясь к спинке.

Ирэн подсаживается к нему на диван.

– Видишь ли, мой лучший друг и великий партизан. Ты настолько был увлечён своей конспирацией все эти годы, что она уже давно и не конспирация никакая, а так, ерунда полная и чушь собачья. Думаешь, я не знаю, чем у тебя забиты эти сотни альбомов? – она кивает на стеллажи. – Нет, я не подглядывала. Ты их то и дело оставлял открытыми тут на столе, думая, что я без глаз. Потом, если помнишь, ты иногда выдавал мне задания для обработки, которые наводили на определённые мысли… Ну и хотя бы сегодня, когда ты явился ко мне с ножом к горлу за платьем. Мне даже стало казаться, что ты нарочно… хочешь, чтобы я догадывалась.

– Так ты знала! – Крис рывком поворачивается к ней, но Ирэн не смотрит на него, а, закинув руки за голову, преувеличенно восторженно созерцает полки стеллажа с фотоальбомами.

– Тысячи изображений! Я знаю, так надо было – пропитаться ими до предела, оцифровать эту гигантскую базу для нейросети. Ну ладно, создать программную симуляцию, какой угодно дипфейк сегодня даже подросток в состоянии, но как перенести их… сюда, к нам?! Бог мой! Ведь даже голос у неё тот же, точь-в-точь… Крис, ты хоть понимаешь, что ты… сотворил? И теперь, судя по всему, хочешь всех оставить с носом, утаив своё открытие?

– Какое ещё открытие?! Ты что, с ума сошла? Да я тебя… придушу! Если ты посмеешь кому-нибудь… – забыв про усталость, Крис подскакивает, как на пружине, и даже тянет руки к Ирэн, но она быстро отсаживается от него подальше. Он снова без сил валится на диван. Сворачивается эмбрионом, подтянув ноги к подбородку, накрыв голову рукой.

– Сам ты сошёл с ума! Хотя особо и сходить было не с чего. Псих! – Ирэн вдруг осекается, глянув на горестно-беззащитную позу своего друга. Оглядев комнату, замечает скомканный плед в одном из кресел. Накрывает им Криса.

«Ну, и как их тут оставить?»

Устроившись на двух сдвинутых креслах, Ирэн сразу понимает, что не уснёт. И не кресла тому виной. Собирая в кучку разбросанные возле них журналы, она немало подивилась их тематике. «Вот уж действительно, ценная подборка для Нормы Джин – Evolutionary Bioinformatics. Боже! Да ведь она смекнула… Эта девушка, знакомая с химией благодаря краске для волос! Во-первых, она увидела год на этих журналах. Почитав, она оценила уровень открытий в науках, которые ещё даже не зародились полвека назад. Решила, что из неё сделали робота. Но старалась всё же держаться при мне. Да она умнее некоторых образованных с двумя университетами. Скоро он в этом убедится!

То что он одержим, было понятно, но… Господи, неужели это правда? «Правда», а никакой не робот, лежит в соседней комнате в моём худи. Ей надо было согреться. Как она?»

Ирэн у постели Нормы, легонько трогает её лоб. Никаких причин для беспокойства. Девушка лежит в той же позе, в какой заснула накануне. На спине, с лицом вполоборота к окну, запрокинув одну руку за голову, как на картине Модильяни. Дыхание ровное сквозь чуть приоткрытый рот, на лице еле заметный румянец и выражение безмятежности. «Немыслимо! Как он это сделал?»

Из роскоши в обстановке комнаты только ноутбук на рабочем столе. Конечно, не без книг и журналов – на подоконнике, столе, прикроватной тумбе. Из живого не слишком живой на вид кактус по соседству с компьютером.

Со знанием дела – никто, кроме неё, Ирэн, в этом доме такого не проворачивал – убрала залежи пыли, сложила книги и журналы в аккуратные стопки. Несколько раз за ночь она, не хуже примерной матери, вставала к Норме. Всякий раз картина была неизменной в своей безмятежности. «Интересно, и младенцем она была таким же образцовым? Эх, никто ведь этого теперь не подтвердит».

Так и не заснув, лучшая подруга поднимается первой совсем ещё ранним утром.

– Пора за работу. Работёнка, какой ни у кого и никогда ещё не бывало. Завтрак для девушки, которой… временно не было ни в одном из городов, ни вообще на земле – физически, а вчера она появилась. Что такого? Нефизически-то её было сколько угодно, куда не кинь. Если бы не это, может, и не смогла бы вернуться».

Деревянная лопаточка едва не выпала из рук Ирэн, и молоко чуть не убежало. В дверях спальни стоит Норма. В самом естественном виде – без косметики и без одежды. Обыкновенная девушка лет двадцати с небольшим. Не худощавая и не полная, не дылда и не коротышка. Грудь не большая и не маленькая. Талия – тонкая. Руки, ноги, живот. Кожа с нежно-молочным отливом, будто из мягкого флиса. Почему от вида этой обычной девушки случается столбняк? Линии? Контуры тела – они прочерчены с таким знанием дела… Кто чертил? Чёрт! Они такие нарочно, чтобы поймать тебя в ловушку. Чтобы твои глаза без малейшего напряжения, а единственно с жадным интересом, скользили по ним вверх-вниз и во всех направлениях, не уставая. Но удивляясь…

Откуда эти плавные чередования утолщений и сужений, ничего резкого, всё ласкающее! Старик Да Винчи сошёл бы с ума от торжества пропорций.

Приметив неподвижность и открытый рот Ирэн, Норма с трогательной улыбкой торопливо произносит:

– Мне вдруг стало ужасно жарко… Доброе утро!

– Доброе! – Ирэн вернулась к молоку. – Твой любимый завтрак, если верить разным журналам.

– Интересно, какой?

– Узнаешь. Посмотри там, в шкафу что-нибудь полегче из одежды, Крис всё равно не носит все эти рубашки.

Норма послушно появляется вновь уже в мужской белой рубашке, почти до колен. Закатывая рукава, она с сочувствием смотрит на Криса, сиротски накрытого пледом.

– Бедняжка, он ещё спит.

– Не называй его так, пожалуйста, – одёргивает её Ирэн, хочет сказать что-то ещё, но в этот момент у неё звенит в заднем кармане джинсов.

– Да-да, я помню. Тут у меня… Давайте, часа через два, – говорит Ирэн, приложив к уху пластмассовую плитку шоколада.

На лице Нормы восторг ребёнка, который видит живого кролика из цилиндра.

– Так это, правда, телефон?!

– Конечно. И не только телефон, фактически компьютер, который всегда с тобой. Тебе как можно скорей надо такой же.

– Ну да. Если учесть, что вся моя телефонная книжка – это… кладбище. Кому я буду звонить?

– Как это? Мне, например. И Крису. Уже двое. Да я же говорю, это гораздо больше, чем телефон. Это часы, фотоаппарат, видеокамера, словарь, карта города, банковская карта, книжка, кино, соцсети, интернет, любая информация… Без телефона теперь и не жизнь.

– Ты меня разыгрываешь. Как такое может быть?

– Да вот так! – щёлкает фотокамерой и показывает фото заворожённой Норме, подскочившей поближе. – Потом тебе всё объясню и покажу, а то сейчас молоко убежит.

– Я уже слышала это слово – интернет… Это что, колдовство какое-то? Запасные мозги? И здесь, пока я спала, как-то стало всё по-другому, как в сказке, – обводя комнату глазами. – Так чисто!

– Никакого волшебства, я прибралась, без потусторонней помощи. Прислуги у него нет. Не мог никого нанять из-за своих сверхсекретных… исследований.

– То есть, из-за меня? Я пока не пойму, шутки ли это, или какая-то постановка, но… ведь я дышу! Хожу, говорю… Вот проверь, – протягивает вдруг руку Ирэн.

Та, слегка удивившись, берёт руку Нормы в свою.

– Тёплая. Почти горячая!

– Нормальная температура… для робота?

– Ха! Ну всё! Конечно, робот! А кто же ещё? Мне тоже вначале показалось… Нет, подожди, может, я ещё тебя и разочарую. Вот помучаю разными анализами, понаблюдаю. Как ты спала, кстати?

– Ох, я, кажется, никогда ещё так не спала. Даже в детстве. Не то что вчера. Вот где был кошмар! Сначала я там где-то нежилась в спокойном тёплом море, которое мой дом, и вдруг – на холодный скалистый берег. Швыряют меня нагую, чужую всем на этих скалах, и отовсюду подползают какие-то твари с голодными глазами. Потому они так истошно и кричат, только появившиеся на свет?

– Даже не знаю. Никто ведь этого не помнит. Твари… Может, это фантазия твоя?

– Но сегодня утром совсем другое. Из темноты в свет, в блаженство, кто-то заботливый укутал меня в мягкую фланель, или… в любовь… Вы ведь ничем меня не пичкали, никакими снотворными?

Ирэн, стараясь скрыть потрясение, – так тронули её эти слова – продолжает на автомате помешивать содержимое кастрюльки.

– Нет, никто тебя ничем не пичкал. Обморок твой, к счастью, был минутным. Но тут на тебя, между прочим, успели пожаловаться. Замечена в антинаучном… сверхъестественном, – Ирэн понизила голос. – Сквозь стены ходишь…

Норма загадочно улыбается и прикладывает палец к губам.

– Тише! Мы разбудим Криса. Он ведь и впрямь не спал сто лет… Про стены я потом, когда он проснётся.

Она вновь обводит взглядом комнату, будто ища в ней что-то.

– Ни одной пепельницы.

– Ты что, хочешь закурить? – Ирэн чуть ли ни с испугом.

– Нет. Но вдруг…

– Забудь! Лучше сразу. Вышло из моды. Сейчас почти никто не курит. Благодаря Голливуду, кстати. Везде теперь куряк в сто раз меньше.

– Что ты такое говоришь?

– Помнишь Юла Бриннера?

– Да. Я знала его. Он-то как раз смолил, как ненормальный!

– Умер в 85-ом году от рака лёгких. На следующий день после его смерти показали ролик, завещание, где он всем говорит, что умер из-за того, что курил. И сказал, вот всё что хотите, делайте, только не курите! И Америка бросила курить – вся, в один день. Остались отщепенцы, конечно. Но не так много.

– Узнаю Юла! Мастер выкидывать номера. Но это, по-моему, лучший из его номеров.

– Согласна. Сейчас даже дико смотреть, до чего были задымлены эти ваши фильмы. Прямо закашливаешься. Крис тоже раньше курил, хоть ему и запрещали. Но после подумал, если он умрёт, кто же вытащит тебя?

Норма, грустно улыбнувшись, тихонько присаживается на диван рядом с Крисом, глядя на него с нежностью.

– Когда я увидела тебя тут у плиты, и Криса… я хотела сказать, но сбилась. Ирэн! Я, может, этого ещё никому не говорила. Знаешь, я сейчас чувствую… необыкновенное что-то, – чуть не шёпотом говорит Норма, прижав руки к груди. – Жаль, Крис спит. Я бы его расцеловала! Что-то начинается такое… Мне кажется, что я вдруг попала… что это семья. В детстве я любила играть «в дом». Только в играх он и был.

Ирэн отходит от плиты, готовая вот-вот прослезиться, и тоже осторожно садится на диван рядом с Нормой. Глянув на неё раз и другой, придвигается, и, как бы прося позволения, неуверенно приобнимает её за плечи, как делают матери со своим ребёнком. Скорее всего, обнимая так кого-то впервые.

– Вы ведь не отдадите меня им? – с мольбой оборачиваясь к Ирэн, продолжает говорить очень тихо Норма. – Я не выдержу во второй раз… эту ненависть… бездарь, тупица, сексуальная кукла… И её тоже не надо, пожалуйста, этой несчастной… Нилирэм. Не хочу даже произносить то имя, как… этикетка. Если бы я узнала вовремя! О том некрологе в газете: о смерти семнадцатилетней девушки по имени Мэрилин Монро – точь-в-точь, как моё!.. Мне сказали о нём уже через много лет после того, как я уже стала… Нилирэм Орном. Я просто Норма! Помните?

Вулканическое шипение на плите, молоко взрывом извергнуто из кастрюльки. Ирэн вскакивает, как на пожар, нечаянно двинув локтем Криса. Встрепенувшись, тот подтягивает к себе ноги, бормоча: «Что-то горит»…

– Ничего не горит, – Ирэн у плиты, Норма подле неё, стирает следы сбежавшего молока.

– Думаете, я сплю? Я всё слышал. Про роботов, про тварей… Про чертовщину…

Норма терпеливо переносит процедуру взятия анализов, после чего и наступает завтрак… для неё с перерывом в несколько десятков лет. Взбитые по её рецепту яйца в горячем молоке у Криса и Ирэн энтузиазма не вызвали. Они обошлись обычной яичницей и разогретыми из замороженных круассанами. Стараниями кулинара не только стол оказался сервирован почти празднично – покрыт плотной тканой скатертью, с такими же салфетками возле каждого прибора, но и всё вокруг выглядело необычно для этой берлоги, очищенной от пыли и залежей хлама.

Аппетит у всех хороший, несмотря на то, что Крис не прочь совместить трапезу с научным заседанием.

– Так вот, об отклонениях… – остановив многозначительный взгляд на Норме. – Объясни нам, пожалуйста, как ты смогла догнать меня, когда я был на автомобиле, а ты нет. И дверь…

Девушка, слегка поперхнувшись, пытается сохранить невозмутимый вид, что ей не удаётся, и она с видимым удовольствием рассыпается звонким детским смехом. Первое в её жизни модельное агентство не ошиблось когда-то с характеристикой её зубов – «идеальные»!

– Вот как рождаются сенсации в научном мире. Новые сверхспособности у… у неизвестно кого! Когда ты вчера выбежал очень резко за дверь, я забеспокоилась – что с тобой? И пошла следом.

– Да как ты пошла следом сквозь закрытую дверь? – моментально выйдя из себя, чуть не кричит Крис.

Ирэн готова надавать ему оплеух – возмущённым взглядом, и только сокрушённо качает головой. Норма же, перестав смеяться, делает смиренное лицо и, молча, грациозным жестом указывает в сторону входной двери, на полочку с крючками рядом с ней. На одном из крючков висит связка ключей.

Теперь хихикает и Ирэн, искоса поглядывая на Криса. Он только ещё больше хмурится, в принципе плохо перенося шуточки в свой адрес.

– Я успела увидеть, как ты отъехал и остановила первую же проезжавшую мимо машину.

– Только этого не хватало! Значит, тебя уже видел ещё один человек – водитель?

– Ну, он видел мой костюм. В таком громадном капюшоне рассмотреть лицо… И вообще, не надо было так убегать. И вообще, всё это чепуха, а вот кто мне скажет, что теперь со всем этим делать? – Норма откладывает свою вилку. – Что делать со мной? Нет, не так. Это уже второй вопрос. А первый: кто я? Или ЧТО?

Тишина. Норма смотрит по очереди на Криса и на Ирэн.

– Как ни физиологично это звучит… – начинает Крис.

– Я уже пригрозила Норме, чтобы не надеялась… И без анализов понятно, что она КТО, а не что. Результаты нужны для того, чтобы выявить, не надо ли чем-то помочь организму, – вставляет Ирэн. – Другой вопрос – бюрократический. Надеюсь, ты думал о нём?

Крис тоже перестаёт есть.

– Да, я думал… – говорит он, комкая салфетку. – Серьёзно думал, – в подтверждение серьёзности насупив брови. – А как делают документы всякие беженцы? Из Мексики, например?

– Они делают на основании своих бумаг из Мексики.

– А если был пожар, у Нормы сгорел дом…

– Идеальная девушка из Мексики с её лицом и кожей. И ты что, не слышал про электронные базы данных? Просто, как дитя, ей богу!

– Я не дитя! И никогда им не был! То есть… Я действительно думал об этом. Если честно, надеялся на твою помощь, – глянув на Ирэн. – Ты ведь работала в этом, как его… Подкупить там кого-нибудь…

Ирэн молча взирает на Криса, в полной мере понимая, с кем имеет дело – человек не в себе.

– Ну что ты так смотришь? Да сотни путей можно найти! При желании. Норма – моя внебрачная дочь, которую я скрывал из-за… там, не знаю… А теперь хочу удочерить. Или она росла в отсталой стране, Румынии… Да что вообще устраивать из этого трагедию? В конце концов, я не сделал ничего противозаконного. В законах ничего нет о запрете на… восстановление. Вот именно, ни-че-го, – ожесточённо трёт глаза под стёклами очков. – Хотя… Они ведь тогда затаскают нас по шоу каких-нибудь… двухголовых.

И снова тишина. Её нарушает Норма.

– Можно уехать… Сначала создать такой кусочек страны, где нет паспортов, и нас никто не найдёт. Если ты смог создать человека, сможешь и это.

Крис сидит, уткнувшись взглядом в точку, видимую ему одному, не поднимая головы. Норма смотрит в другую сторону, как и он, неподвижно.

– Лучше бы я была роботом. Правда, почему бы не записать меня им? Какая разница, если и раньше я часто чувствовала себя чем-то вроде призрака.

Глава 4. Тебя убили люди

– Придётся тащиться в такой, где есть всё сразу. Только лучше загримироваться, – с тоской констатирует Крис.

Хоть Норме и действительно нужны одежда, косметика, блокноты, разные мелочи, она не горит желанием шляться по магазинам. Да и прежде это занятие её не увлекало.

– Из-за того, кстати, что надо маскироваться. И опять всё то же: появиться на свет, чтобы скрываться изо всех сил! – замечает она.

– Ну да. – мямлит Крис, – ничего нового. Ты и раньше это делала – парик, платочек, тёмные очки. Между прочим, костюм Ирэн идеален, чтобы слиться с толпой.

– Почему у меня его раньше не было? Слилась бы и спаслась, самой счастливой.

Смирившись, Норма напяливает капюшон, большие тёмные очки Криса и проходит в гараж – через дверь прямо из дома.

Крис впервые чувствует некоторую досаду, садясь за руль. Его Кадиллак ДеВилль кажется ему дико устаревшим драндулетом. Каковым он, в сущности, и является. Однако пассажирке, похоже, он как раз в пору, чуть ли не её ровесник.

– Если не запоёшь в торговом зале «Лучших друзей девушек», точно, спасёшься, – для собственного приободрения заявляет Крис, и хотя не бог весть как любит вождение, в странном для него приподнятом настроении выруливает на улицу.

– Браво, браво! Чувство юмора у тебя всё-таки есть, – Норма весело глянув на Криса, быстро чмокает его в заросшую щёку. Он крепче вцепляется в руль и усиливает внимание к дороге, не глядя на неё. – Я ещё утром хотела, но ты спал, – уже довольно бесцветным голосом, немного отодвигается от него и направляет взгляд в окно. – А ты уже думал, чем будешь заниматься теперь? Ведь я… готова…

Крис ошеломлённо оглядывается на Норму, желая убедиться, что именно она произнесла такие слова.

– Ты что, слышала, как я это сказал ТОГДА?

– Точно не помню. Но помню, что очнулась в каком-то… застенке.

– Ну уж, застенок. Хотя для меня так и было – добровольное заточение.

– Все сорок лет?!

– Нет, не все… Начинал я, когда мы ещё вместе с Ирэн работали в таком институте… Там был перебор всякой зауми, включая жизнь после смерти, но в итоге, стало ясно, что «светила» занимаются там страшной белибердой. Опираясь на основной закон – Священное писание. Я, конечно, ушёл оттуда. Потом вообще переехал из Калифорнии сюда, после смерти тёти Иды, – Крис с готовностью, не слишком похожей на него, идёт на разговор, лишь бы побыстрее сбросить с себя потрясение от свалившегося на него поцелуя. – Позже и Ирэн перебралась. Она, получается, единственная, кто меня как-то выносит. Но… – глянув опять на Норму. – Знаю, что ты хочешь спросить. Нет, про это я ничего не собираюсь говорить.

– И не надо. И так понятно, что у тебя за характер… не самый уживчивый. Ничего удивительного, если ты с детства считал себя… калекой, чего там, и тебя тыкали в это носом. Но Крис! Теперь у тебя нет папки с файлами «Норма», заведи себе новую – папку «Крис». Займись собой! Ведь ты изумительно красивый мужчина!

Он чудом удерживает в руках руль. Взрыв диковатого хохота! Даже не успев наброситься на это нелепое высказывание, изумительно красивый мужчина смеётся взахлёб, как не он, – тряся своей нечёсаной головой, став будто бы даже моложе. Может, оттого, что в смехе открылись его ровные белые зубы, не менее идеальные, чем у его… матери. Вдруг он резко обрывает смех.

– Постой! Папки, файлы… Откуда ты знаешь такие слова?

– Ну вот, только обрадовалась, что ты умеешь смеяться… От Ирэн я знаю. Ей ужасно хочется подсадить меня на ваш волшебный телефон, но сначала, она сказала, надо посадить меня за компьютер. Это то пианино, за которым я тебя видела?

– Вот именно! – Крис снова невольно улыбается, – в том числе, на нём можно и играть. Многие только это и делают. Можешь не сомневаться, засажу я тебя за него, у меня их… не один. Но сначала – да, телефон. Их же специально изобрели для того чтобы выбраться из супермаркета, если там заблудишься.

Настороженность Нормы улетучивается без следа, как только уже в магазине Крис вкладывает в её ладонь гладкую плоскую коробочку, которая, судя по всему, хотела лечь именно в её ладонь. А уж когда он показал возможности этой крошки…

– Ради такой игрушки можно было и попробовать… возвратиться! – на лице Нормы азарт не меньший, чем на её фото с полными горстями бриллиантов.

– Даже если не сможешь выбраться отсюда, можно здесь и… как-бы пожить, – Крис показывает, как найти фильмы, музыку, книги.

– Да, но стоит эта игрушка! Как бриллианты. Раз у меня нет денег, значит, что? Ты должен меня содержать?

– Что такого? В общем-то, это принято – помогать родителям. И потом… ты сама сможешь зарабатывать.

– Тебе тоже необходимо купить кое-что. Вот что у тебя на голове? – она смотрит с выражением старшей, делающей наставление младшему.

Крис в недоумении проводит по своей голове рукой, определяя эмпирически.

– Волосы, – не слишком уверенно говорит он.

– Расчёска! Она тебе нужна. Слышал про такой девайс? Или думаешь, что так тебя можно перепутать с Эйнштейном? Ох, взять бы да намылить тебе твою гениальную голову. На бездомного бродягу ты похож, вот на кого!

– Да мне всё равно на кого я похож! – он помолчал. – Было всё равно. А теперь у меня ещё больше работы, чем раньше. Я должен обеспечивать…

– Подзарядку?

– Прекрати! Хватит уже этой чуши! – Крис вне себя.

– Тогда я – копия? Искусственная копия той актрисы?

– Да нет же! Ты – она! Как ты можешь быть кем-то ещё, если нейроны твоего мозга сохранили память о том, кто ты. Ведь не отшибло тебе память?! Этот-то блок воспоминаний как раз недоступен никакой… фальшивке. Ну, как доказать тебе?.. Нет таких критериев, которые показали бы идентичность, некому ещё было их разработать. Но… Если бы не совпали наши ДНК и Х-хромосома, я бы не смог добиться… возвращения.

– Ты опять про то, что ты мой сын? – увидев, как Крис, жёстко сжав губы, резко отвернулся от неё, она добавляет чуть мягче. – Тогда ты должен показать мне папку «Норма», чтобы я хоть что-то поняла.

Есть такой спорт. Гонки на магазинных телегах. В огромных супермаркетах они подстать им так огромны, что на них можно прилечь верхней частью туловища, да так и ехать – особенно удобно тому, у кого с ногами не всё ладно. Но Крис не был в чемпионах. Даже с такой «каталкой» он совершенно выбился из сил, когда было куплено всё необходимое. Уж он-то вовсе не был шопоголиком. Как раз-таки ярым шопоненавистником.

В походе в магазин ему виделась пугающая первобытность: только раньше люди выходили в поле или в лес с копьём и каменным топором, а теперь в супермаркет с телегой и банковской картой. Его покупки обычно совершались виртуально с доставкой в реальность. И даже они тяготили его. Вся-то суета ради права переступать порог лавки с запасами еды, чтобы насытившись, в самозабвении продолжать суету.

Он близок к обмороку. Ряды и полки превратились во что-то уплывающее за горизонт и невозможное для восприятия, пёстрые этикетки слились в одно грязное враждебное пятно. «Где выход? Помогите!» Крис озирается по сторонам и вдруг понимает, что Нормы нет рядом. А только что была.

Отчаянные гонки без правил на каталке, расталкивая и наезжая на другие неповоротливые телеги, делая заезды в каждый из бесконечных рядов. Костюма с капюшоном серо-голубого цвета нет нигде.

«Я сейчас закричу!» Обливаясь потом, Крис катит тележку, доверху набитую тряпьём и упаковками, неведомо куда, чтобы только не упасть… когда вспоминает о телефоне.

Ответили не сразу. После того, как Крис раз в третий выкрикнул свой вопрос, с потерянностью и непониманием в голосе «чего от неё хотят?», Норма смогла наконец назвать свои координаты. «Отдел игрушек».

«Игрушек!? Чёрт!»

Сидя на корточках, ребёнок, предоставленный сам себе, перебирает одну куклу за другой, все они в одёжках королев бурлеска. С головёнками, оправленными в подобие причёсок кино-Мэрилин-Нилирэм и лицами-карикатурами на неё же.

– У неё… мои волосы. Ну да, у меня были такие, – показывает Крису экземпляр блондинки с неестественно пышными закрученными волосами и остекленевшим взглядом. – Как же это?..

Крис, тут же забыв про смертельную усталость при виде Нормы, пытается говорить почти бодрым голосом.

– Очень просто. Сделали специально, как у тебя, все ведь видели твои фотографии. Расхожий товар.

– Товар? – она непроизвольно хмурится, но тут же заявляет, – Давай, купим эту.

– Господи, ты что!? Ночью ведь не уснуть, так она безобразна!

«Вот этого бы точно не надо!»

– Именно потому. В ней всё уродство той жизни. Мой портрет самой пустой и отвратительной женщины. Они говорили, что я была такой.  Они видели только такую.

«Нет, этого нельзя допустить!»

– Послушай, если это так, на кой тебе напоминание об этом? Мазохизм? И к тому же она уродина сама по себе, эту Барби давно уже не покупают, если хотят вырастить девочек без отклонений.

Норма продолжает сидеть, глядя куда-то вдоль длинного ряда с игрушками, вряд ли слыша Криса. Безобразная подделка прижата к груди.

– Я помню это розовое платье. Вот оно-то бесподобное, правда? – умилённо поворачивает куклу так и сяк. – Шёлк назывался «Кожа ангела». Только подумай! Ангела! Где оно сейчас, моё платье? Хотя… не было оно моим. Оно принадлежало студии. И я принадлежала студии вместе с этим платьем.

Обратный путь был совсем не похож на путь «туда». Нет, путь был как путь, но попутчики из собеседников, которые не могли наговориться, переродились в глухонемых. Норма теперь не одна. На её коленях лежит пошлая коробка с дурацким окошком. В нём виднеется кусок пошлой пластмассы с пластмассовыми глазами и волосами. «Гнусное создание!», – Крис не смотрит в их с Нормой сторону, понимая, что может сорваться, схватить эту коробку и швырнуть её в окно. Норма погружена в свои мысли, не похоже, что радужные, смотрит прямо перед собой на незнакомую ей дорогу.

– Я не хотела по телефону… – толком не причёсанная Ирэн, очки вот-вот свалятся с носа, оглядываясь по сторонам, лепечет срывающимся шёпотом. – Это касается Нормы.

– Что ещё? Быстрей говори, пока она в ванной. Устали до одури от этого шизопинга.

– Биохимия крови… Я расстроена ужасно. Перепроверю ещё, лучше узнать наверняка, как можно раньше. Пока в лимфоцитах превышение как раз того, что указывает на предрасположенность…

– Нет, нет! Лучше молчи. Снова наследственность? Не может быть! Я же это обходил. Чёрт! Её мать дожила до 82-х, шизофреники столько не живут. Она всех обвела вокруг пальца, актриса чёртова, почище оскароносных. Лишь бы ни о ком не заботиться. Повесила проклятье над Нормой «не сойти с ума, как мать», и та погибала именно от этого страха – сойти с ума.

– Мало того, что бросила её, так ещё и обманула родная мать! Уж если алкашу-папаше, первому её мужу, позволили забрать у неё обоих детей, то какая же она была мать? Ты же знаешь, у Нормы были сводные брат и сестра?

– Знаю. И знаю, что её сестра росла настолько здоровой в другой семье, что прожила больше ста лет в абсолютно здравом уме. Я не допущу этого… – сжав кулаки, Крис меряет комнату неверными шагами.

– Чего?

– Не допущу этой отравы в таблетках, чтобы они во второй раз разрушили её. Тогда зачем я? Зачем всё это было? Я выжил, чтобы вернуть её, мою маму…

– Крис!.. – Ирэн прикрывает ладонью непроизвольно разинутый рот. Тихонько опускает руку, глядя на друга с сочувствием. – У меня были догадки… Зная, где ты родился и когда, и сколько боролись за твою жизнь. Это ни на что… Ну, и нечего раскисать! Может, не так и непоправимо, раз ты, как никто, владеешь, даже не знаю чем… – прислушивается к чему-то. – Слушай, что она там делает битый час? И шума воды не слышно.

На стук никто не откликается, Ирэн с опаской приоткрывает дверь в ванную комнату… Норма в новом купальном халате нежно-розового цвета сидит на полу перед полной ванной, одной рукой окунув в воду голую куклу, другой сосредоточенно пытается продрать щёткой её жёсткие капроновые волосы, которые не хотят поддаваться.

– Ненавижу эти кудри. Сама пошлость! Как я могла жить и терпеть их? Как я вообще могла жить… с этими никчёмными руками, которые никогда, ни разу не купали своего ребёнка. И никогда не будут! – роняет голову на руки, на край ванны. Отброшенная кукла отплывает к другому краю ванны и медленно идёт ко дну.

Ирэн садится на пол рядом с Нормой, обнимает её за плечи, вся в слезах, говорит сквозь всхлипывания:

– Я тебя понимаю. Если б ты только знала, как я тебя понимаю! Я ещё хуже… Пустоцвет. Как я мечтала о ребёнке! Всё… отмечтала. Но ты ведь ещё так молода…

В ванную хмуро входит Крис. Оценив обстановку, делает Ирэн знак, чтобы вышла.

– Чтоб им провалиться, этим супермаркетам! Рой Орбисон как-то раз пришёл из магазина и умер. И всё равно все ходят, ходят, только и знают, что ходят по этим чёртовым магазинам, – бормоча вполголоса, Крис наклоняется к Норме, довольно умело и мягко подсовывает под неё руки и осторожно тянет с пола. Вроде без напряжения, лишь лицо у него багровеет, и на шее вздуваются вены. – Больше не поедем туда, – выдавливает он.

Уложенная уже в свою кровать, Норма выглядит обессилившей, лежит, не шевелясь, отсутствующий взгляд в окно. Крис, отдышавшись, вытер пот со лба рукавом футболки и в нерешительности остановился.

– Если хочешь, оставайся в этой комнате. У меня там есть другая. Я только заберу свою одежду из шкафа.

– Здесь не хуже, чем там… Где прежде…

– Ты помнишь, где ты жила… до этого?

– Я жила? Ты настаиваешь? – неохотно поворачивается к нему, с подобием улыбки. – Там… там всё было заляпано… рекламными щитами, домами, неоном, перечёркнуто проводами, дорожными знаками… Город ангелов, – ухмыляется не без ехидства, – любой из ангелов повесился бы там через час. Не город, а… варикоз. Раздутый от вещей, машин, и тебя, вроде бы и нет, ну, или ты такой… меньше карлика с крошечным мозгом и не понимаешь – ты-то тут зачем? Ах, да… Чуть не забыла. Голливуд! Конечно! Воистину, Остролистный лес! – натянуто усмехается. – Околдует, заманит в чащу, да и нанижет на остриё.

– Да, но ведь… Весь мир засматривался… Видениями…

– Ты про конвейер? О да, волшебное искусство снов! Для толп карликов, чтобы забыть, что они карлики. Не хочу… То, о чём я действительно пытаюсь вспомнить, это… бог мой, если бы это тоже был сон, но это хуже! Что? Что было перед тем… как я очнулась вчера в барокамере. Ну, в этой твоей…

– Нет, вот уж про это… Нет, на сегодня достаточно. Это и так давно уже стало наваждением, все кому не лень расписывают тот последний день, будто дежурили тогда в твоей спальне.

– Нет, я должна попытаться… После молчания…во сколько лет? Не мешай, – Норма закрывает глаза, немного запрокинув голову, руки без движения поверх одеяла. – День тот был обычным до странности. Солнечный, спокойный, – сомнамбулически-ровным негромким голосом. – Кто-то мне звонил, приятный. И у меня были планы, тоже приятные. А к вечеру всё рухнуло. Ускользнуло что-то важное… Меня… Не взяли, куда мне очень хотелось. Захлопнули дверь. Зло, прямо в сердце. И мне стало плохо. Жутко плохо, не так, как всегда, гораздо хуже. Это я точно помню. И… я стала хвататься за что-то, за всё подряд, в панике, сама начала звонить, звонить, без толку. Всем было некогда. Некогда – такой зверь, пожирающий жизнь, понимаешь? Если бы только все знали, как он её пожирает! Превращает её в Никогда.

Крис, уже не в силах остановить этого рассказа, бессильно опускается на стул, как врач подле пациентки.

– Меня отрезало от всего. Я хуже всех на Земле, и кровать подо мной начала тонуть. Воздух выкачан. Кажется, перед тем, как потерять сознание… Или… это был бред. Кто-то вошёл, не знаю кто, показалось, что женщина, когда она подошла ближе, нет, не женщина… Таких жёстких рук не бывают у женщин, они схватили меня, как сноп сена, одним движением перевернули на живот лицом вниз. И держали. Думала, я под водой, дёргалась, извивалась… Крикнуть не могла. Кто-то ещё вошёл, я подумала – освободить, ведь я погибаю! Как-то успокоилась сразу и не сопротивлялась… Вот это было последним: ужас, обида, страх –  всё отлетело. Спокойствие, нет, равнодушие. Меня вытащат… И вот вытащили, – открывает глаза и вопросительно смотрит на Криса. – Ты?

Крис сидит окаменело, зажав руки между колен.

– Не знаю. Эти психи… психоаналитики внушили всем, что надо обязательно вот это, что ты сейчас сделала – будто бы, если расскажешь, то и…вот оно, счастье. Никогда им не верил. Хоть раз тебе полегчало после сеансов с тем шарлатаном? Это не я придумал, что именно твой любимый доктор довёл тебя до того… о чём ты говорила сейчас.

Расцепив руки, Крис освобождается от оцепенения и обращает к Норме пристальный взгляд.

– Не тебе судить! Ральф старался, но… он просто не знал, что со мной делать. Иногда мне казалось, мы плутаем в лесу – я слепая, хватаюсь за него, незрячего, и не выйти… из остролистого леса никогда.

– Просто были те, кто позаботился о том, чтобы ты не вышла. – Крис с горечью посмотрел на неё. – Тебя убили, – опустив голову, совсем тихо говорит он.

Тусклый до того взгляд Нормы, будто бы, оживляется от его слов.

– О! Конечно же, меня убили. Выпивка, таблетки, опять выпивка… Это была казнь. Само-казнь, – горькая усмешка. – Если серьёзно… Всё же я не могла сделать это сама. Не могла перешагнуть… Этот ужас – твоё тело будут кромсать, потрошить, когда ты уже ничего не можешь. Если бы просто исчезнуть, бесследно…

– Тебя убили люди. Мужчины.

– Мужчины? Ты шутишь?

– Передозировка нембутала, отличная версия. Когда в желудке его не нашли ни грамма. Ты спрашивала, почему тебе меня не отдали. Можешь не верить, но уже в то время был план. Ты им мешала, братьям, – говорит тише, но озлобленнее. – Но это им так не сошло. Смерть их обоих была расплатой, в том числе, за то, что они уничтожили ту, по сравнению с которой, они жалкие… Все они просто бледные тени. Тени! И всё! Хоть один и президент, а второй сенатор. А ты нет, не тень! Ты пережила себя, всё это время ты существовала! Нетленной. Какие-то имена вспыхивают и гаснут постоянно, только не твоё…

– Крис!

– Ты знала, что они получили своё – такую же смерть жертвы? Оба брата из этой семейки Кеннеди?

– Боже! Ты и правда безумен? ТАМ никто ничего не знает. Как может что-то знать кучка пепла или… костей?

– Кто-то сделал так, чтобы ты была отомщена.

– Что такое месть, по-твоему? Что она даёт? Может сделать счастливым?

– Мне она даёт доказательство, что именно они были убийцами.

Норма собирается выпалить протест, но вместо этого, неуверенно произносит:

– Если и убили, то её… Нилирэм. И не они убили. А та… Про неё не знал даже Ральф. Она давным-давно вынесла мне приговор.

– Очередная серия ужасов? Лучше не начинай.

– Лишь бы не встретить мне её опять. Может, и заживу тогда, в самом деле?

– Если доверишься не очередному Ральфу, а…

– Тебе, да?

– Зря ты… И слышать не хочешь… о нашем родстве. А ведь у нас столько общего! Я, как и ты, рос по чужим огородам. Но думал, что толку, что другие дети растут в нормальных семьях. Сбежать подальше из своего прекрасного дома – кто не мечтает?

– Ты тоже зря. Я ведь не слепая. Кое-что вижу. Твой ум… Ты не способен на подлость, так мне кажется. Тебе тоже досталось в жизни. Но дитя – это тот, кого можно взять на руки, спеть ему колыбельную, рассказать сказку… Ну как я могу быть твоей матерью, ну, подумай! Или тебе надо было сделать меня 90-летней.

– На руки совсем не обязательно, у многих народов даже есть запрет на это. А сказки ты отлично можешь рассказывать, – он чуть улыбнулся. – Да, вообще, я теперь думаю, так ли это важно – сын, не сын… «Не родичи» могут быть в сто раз лучше некоторых кровных. Мне, возможно, не хватало отца. Но, может, я выдумал это, что мне его не хватает. Среди мужчин почти не бывает хороших матерей.

– Среди женщин их тоже не так уж много.

– Но… когда я вижу тебя, понимаю, что тебе надо помогать, всегда надо было, даже когда ты думала о себе, что сильна… как паутина на ветру. Твои стихи… они… кстати, люблю их. А сейчас – ты беззащитный росток. Дитя. Не смейся. Давай, я буду тебе отцом. Почему нет? А ты мне дочерью. Когда-то же надо побыть тебе дочерью.

Вскинув короткий взгляд на Криса, Норма тут же отводит его и смотрит прямо перед собой с оттенком сожаления.

– Думала, сумасшествие в нашем роду только по женской линии.

С горьким смешком она тихо поворачивается на бок, сворачивается клубком, подложив ладонь под щёку. Крис в волнении встаёт, рывками принимается шагать из угла в угол, размахивая руками в такт своим словам.

– Послушай, почему бы тебе не отнестись к этому, как… к путешествию? Вообще, как к радости, величайшей причём! А не как к какой-то драме или там к травме. Только подумай! Какой шанс! У большинства ведь не жизнь, а черновик к ней, который так и остаётся никчёмным наброском, паршивым черновиком. Вот именно, чёрт побери! И понимают это в последний момент, когда ни изменить, ни исправить уже – всё! Поздно! Ха-ха, ничего никто не может исправить. А ты можешь!

 От воодушевления щёки его розовеют, диковатые пряди волос делаются летучими, в волнении летят вслед за его стремительными движениями, каких прежде за ним не наблюдалось.

– И, думаешь, я не помню, твои же слова, что не выход это – умереть молодой, чтобы избежать старости. Тогда ты никогда полностью не узнаешь себя. Ведь так? Ты говорила это?

Обогнув кровать, обращает к Норме горящий требовательный взгляд.

Норма уютно лежит на боку, глаза закрыты, дыхание ровное сквозь чуть приоткрытые губы.

 В кресле, где накануне вечером сидела Норма, теперь Ирэн с ноутбуком на коленях.

– Опять уснула? Как же она ещё слаба. Ну а ты-то! Ты! Не представляю! Как в одном котелке сидят и такой интеллект и такая глупость? И не передерутся? Вот чего ты потащил её в торговый ад? Да ещё позволил купить… этот ужас!

Он к своему дивану.

– Ничего я не позволял! Она вцепилась в него, как… астматик в ингалятор. Не вытащить её было оттуда без этого «ужаса». Ну да, затея была идиотской. Но держать её, как в тюрьме, тоже…

– Ну, нельзя же допустить… Проделав такую работу, всё потерять. Надо принимать меры, пока не поздно.

– Ты, конечно, про барбитураты? Ни за что! Стоит только начать. Тут всё зависит от неё самой. Она не дура. Надо заронить в неё мысль, что у неё есть всё, чтобы не быть рабой своей идеи фикс. Как бы то ни было, она – новый человек. И может выстроить свою новую жизнь. Вот именно. Новую!

– С новыми лейкоцитами, добавь.

– Да, их обновления тоже можно добиться…

– Самовнушением?

Он тяжело вздыхает, встаёт и направляется к холодильнику.

– Теперь вас двое. Обе будете меня без конца поддевать?

 Достаёт из холодильника бутылку.

– На твоём месте я бы давно уже напилась.

– Не хочу при ней… напоминать. Не знаешь, где в этом доме стаканы?

Нервно распахивает дверцу за дверцей, ничего не находя.

– Стаканы ему! Которых никогда не было. Напечатал бы на 3D-принтере, – Ирэн внезапно поднимает голову от ноутбука. – Дует по ногам! Ты что, открыл окно у неё в комнате?

– Ничего я не открывал.

– Не чувствуешь? Дует! – отложив ноут, вскакивает и направляется к спальне. – Ей нужно тепло, а не холод.

Крис замирает с бутылкой в руке в предчувствии неладного.

– Её нет! – крик из комнаты Нормы.

Бросив бутылку, Крис врывается в спальню. Постель пуста, окно полуоткрыто.

Ирэн, высунувшись из окна, видит, что Нормы нет уже и во дворе.

Крис безвольно опускается на край кровати.

– Господи! Я никто для неё. Притворилась спящей…

– Я вдогонку, – выкрикивает на ходу Ирэн, устремляясь в гараж к своей машине.

Крис недвижим.

– Может, они и правы, эти психи-аналитики, надо разговаривать… Я даже это разучился.

Глава 5. Головомойка во спасение

Их появление в прихожей безмолвно. Воспалённо-красная, сама едва держащаяся на ногах Ирэн, придерживает под локоть Норму, отрешённую и странным образом будто бы постаревшую, ведёт её назад в спальню. Держаться в позе «сидя» той не хватает сил. Она клонится прилечь.

– В ванной не было шампуня. Хотела купить, – еле слышно говорит Норма.

– У тебя же нет денег!

– Денег?.. – валится на постель, поджав ноги, и закрывает глаза.