Покой средь маков

Глава 1. Беспорочный мир

На подоконнике распахнутого окна мерцала одинокая свеча. Её блеклый свет не был способен разорвать всю тьму наступавшей ночи, однако было достаточно, чтобы осветить кровать, на краю которой сидела мать, убаюкивающая свою шестилетнюю дочь.

– Есть одна такая страна, слышу много лет о ней подряд… – медленно доносились слова из уст матери: они звучали тепло и нежно, отчего её полусонная дочь, сидящая у неё на коленях, сама того не замечая, начинала устало закрывать глаза. – Полюбившим её – она дорога. «Величавая» – о ней говорят…

Ночь за окном становилась всё темнее, и продолжавшая с ней безуспешную борьбу полуистлевшая свеча с каждой минутой всё сильнее сдавала свои позиции. Темнота неизбежно заполняла комнату, а в наступавшем мраке обитали страшные создания: огромные чудовища, которые смотрят из углов едва заметными бледными глазами и терпеливо ждут, пока дитя уснёт, чтобы забрать его с собой во тьму…

Зная это со слов старших братьев, девочка понимала, что уснуть ей будет непросто, даже несмотря на свою любимую песню в ласковом исполнении матери.

– Сей страны не сочтете вы армий, не найдëте её короля… – продолжала напевать мать, неспешно покачиваясь из стороны в сторону, пытаясь усыпить своё чадо. – Гордость ей от безумья страданий. Здесь хранят свою верность сердца…

Стараясь не отвлекаться на темноту, девочка перевела взор на родителя и, поймав на себе её добрый, любящий взгляд, тихо выдохнула. А затем её глаза зацепились за покачивающийся на шее своего родителя медальон, на котором был изображён вооружённый длинным копьём всадник в доспехах, сидящий верхом на могучем коне. От вида столь завораживающей вещички девочка затаила дыхание и замерла в восхищении.

– М-матушка… – тихо позвала она, не сводя взгляда с медальона, что очаровал её своей красотой.

– Да, моя дорогая? – последовал тихий, ласковый голос в ответ.

– А кто это у тебя на шее висит? – девочка ткнула пальцем в медальон, и посмотрела матушке в её добрые, уставшие глаза.

– Хм? А… Это? – женщина дотронулась левой рукой до серебристого кружка на своей груди, а после сняла его и показала дочери поближе. – Это медальон нашего предка Фридриха фон Берха. Когда наше государство только зарождалось, он был одним из первых его почётных рыцарей на службе короля. И именно герр Фридрих заложил в нашей семье традицию, что каждый мужчина в роду обязан стать зольдатом.

– Как отец? – со всё возрастающим любопытством поинтересовалась девочка, переводя взгляд с медальона на матушку и обратно.

– И не только отец, – ответила женщина. – Совсем скоро твои братья поступят в офицерскую академию и станут зольдатами. Наша семья чтит эту традицию, как чтили и наши предки. И мы обязательно передадим её следующим поколениям.

Зольдаты… Девочка уже не единожды слышала это слово – так называли частых гостей отца, которые всегда были одеты в красивые зелёные мундиры, блестящие шлемы с остроконечными иглами на макушках и с позолоченными саблями в чёрных ножнах. А ещё братья частенько рассказывали маленькой сестре легенды о «доблестных мужах», которые мечом и огнём прогоняли со своих земель плохих людей – их они тоже называли этим интересным словом, «зольдаты».

– Зольдаты… – тихо повторила девочка и призадумалась. Она на мгновение представила себя зольдатом – взрослая и бесстрашная девушка на резвом коне, в красивых сияющих доспехах, с длинным острым мечом в руках и красивой шляпе с разноцветными перьями… И этот образ ей понравился! Понравился настолько, что девочка в тот же миг посмотрела на своего родителя блестящими от счастья глазами и заявила:

– Я тоже хочу быть зольдатом!

В свою очередь её матушка ожидаемо удивилась.

– Ох… – тихо выдохнув, женщина опешила. – Боюсь, что это невозможно, – принялась она подбирать слова помягче. – Законы нашего государства не допускают к службе женщин, только мужчин. Так было во все времена. И на это есть свои вполне обоснованные причины. Например, мужчины намного…

Но она не договорила, поскольку от услышанного небесно-голубые глаза её дочери заметно погрустнели, а по их краям засверкали капли слёз.

– Но… я хочу быть как отец! Как братья!.. – упрямо затвердила девочка, сжав руками платье родителя. – Как наши гости… Я тоже хочу ходить в красивой одежде, носить на голове тот забавный чугунок и…

– И защищать наше государство? – тоскливо улыбнувшись, поинтересовалась её матушка. – Знаешь, быть зольдатом – это не только носить форму и маршировать на парадах. В первую очередь, это обязанность быть защитником своего государства, дома и семьи. Всё это очень непросто и требует огромных усилий, навыков и, самое главное, знаний. – и, чтобы не вдаваться в подробности, поспешила сменить направление разговора: – Ты ведь уже знаешь, что все наши предки по мужской линии были зольдатами? Точнее, офицерами.

– Офи-и… что?

– Офицер, – поправила матушка с улыбкой на лице. – Это такой… эм… скажем так, более ответственный во всём зольдат, который руководит остальными зольдатами. Так вот: твой отец – офицер. Даже твои братья сейчас обучаются знаниям, чтобы поступить в военную академию и стать такими же офицерами. Вот когда они станут офицерами, то спроси у них, насколько это всё тяжело.

И задумчиво проговорила вполголоса:

– Зная характер твоего отца, у него про это я бы спрашивать не рискнула…

Однако девочка осталось непоколебима.

– Я попрошу отца, а он попросит своих больших друзей, и меня тоже сделают офицером! – ребёнок обиженно надул щёки, нахмурил брови и, сложив руки на груди, уставился в потолок, ожидая материнской снисходительности.

Не снимая с лица улыбки, матушка тихо вздохнула, а затем поцеловала своё чадо в щёчку и погладила по светлым шелковистым волосам.

– Конечно, моя дорогая, – ласково ответила она. – Но для начала – спать. Иначе я скажу твоему отцу, чтобы он ни с кем не договаривался.

– Ну-у-у матушка!.. – незамедлительно протянула девочка жалостливым тоном. – Я не хочу спать!

– Никаких «ну матушек». Больше ты меня так не проведёшь, – всё с той же улыбкой сказала женщина. И, осторожно уложив дочь на кровать, укрыла её мягким бархатным одеялом. – Чем раньше ляжешь спать, тем раньше встанешь и пойдёшь играть с нянечками.

– Не хочу я с ними играть, они скучные! – обиженно выдохнула девочка. – Хочу с братьями, а их нету…

– Это потому что твои братья сейчас в отъезде. Эрнст поступает в академию офицеров, а Йохан и Харман его сопровождают, – спокойным, добрым тоном ответила матушка и продолжила поглаживать макушку дочери. – Потерпи немного, уже скоро они должны вернуться.

– И я тоже обязательно туда пойду! В эту академию! – с серьёзным видом заявила девочка и, скрестив ручки на груди, сердито надула щёчки. – И стану зольдатом! Этим… офицером! Да! Я буду офицером, как отец и братья! Как все наши пре… пре…

– Предшественники?

– Да! Как все наши предшественники!

В ответ на это заявление её матушка в очередной раз вздохнула с тихой грустью. Дочь красотой своей внешности пошла в мать, а вот упрямый характер достался ей в наследство от отца. Хорошо это или нет – определит правильное воспитание и время.

– Вот, возьми… – женщина вложила свой медальон в левую ладонь дочери. – Я вижу, он тебе приглянулся, так что не смею им больше владеть. Твой отец рассказывал мне, что этот медальон оберегает своих носителей от всевозможных бед и угроз. – она внимательно посмотрела в хрустально-голубые глаза. – Так пусть же он оберегает и тебя, моя дорогая А’Ллайс…

…Она лежала на дне глубокой воронки, на сырой земле, присыпанная грязью, уставшая и без сил. Всё тело сковало от жуткого холода, и она, не в силах даже пошевелиться, лишь смотрела испуганными глазами на бледный полумесяц, что висел посреди тёмного ночного неба в полном одиночестве; при этом её дыхание было медленным и осторожным, словно девушка боялась привлечь чьё-либо внимание. Только вот чьё? Она здесь абсолютно одна…

Девушка лежала так уже несколько минут, если не больше, – когда все мысли уходят на осознание других, более важных вопросов, следить за временем становится не очень сподручно. А вопросов было много. Например, где она? Почему лежит посреди грязной и сырой ямы? И самое главное – из-за чего не может подняться и выбраться отсюда?

Она не понимала, а тем временем на задворках её памяти, словно зазубренный давным-давно постулат, ходили по кругу одни и те же слова: «Не двигайся и не дыши – увидят, убьют», «Не зови помощи – найдут чужие, убьют», «Не стреляй – услышат, убьют». И, руководствуясь инстинктом самосохранения, девушка беспрекословно подчинялась этим правилам.

Но лёжа без дела, на вопросы не ответить, поэтому девушка решилась действовать. Она осторожно повернула голову сначала в одну сторону, затем в другую. В результате этого удалось выяснить, что в яме она, оказывается, не совсем уж и одна – прямо на её ногах, уткнувшись окровавленными остатками головы в землю, лежало тело неизвестного мужчины в серо-зелёной форме…

Вытащив ноги из-под трупа, а после медленно разжав свой левый кулак, девушка аккуратно протянула руку вперёд и сняла с пояса погибшего увесистую флягу в шерстяном чехле, отвернула пробку и сделала несколько длинных глотков… И тут же всё выплюнула, закашляв с болью в груди – во фляге оказался ненавистный девушкой спирт. Выплюнув остатки горькой жидкости, она прикусила рукав своего кителя и зажмурилась, стараясь вдохнуть носом как можно больше холодного ночного воздуха, в котором отчётливо чувствовалась лёгкая примесь гари и… запах мёртвых тел.

Как следует отдышавшись, девушка наконец окончательно пришла в себя и даже нашла силы привстать, а затем и вовсе сесть – всё же ненавистный ею спирт дал хоть какой-то положительный эффект в виде «отрезвления» разума – и сразу за этим она начала вспоминать. Фронт, передовая, лагерь, лейтенант, солдаты, артиллерия, бой, выстрелы, крики, кровь, взрыв, тьма… Она вспомнила всё, включая своё имя – А’Ллайс. А’Ллайс фон Берх…

Но предаваться длительным воспоминаниям было некогда – необходимо добраться до своих, до безопасности, а для этого вновь нужно действовать. И действовать решительно.

Первым делом А’Ллайс, пытаясь заглушить мысль о только что произошедшем акте мародёрства, брезгливо отбросила флягу в сторону. После этого она внимательно прислушалась: вне воронки не слышно ни единого выстрела или взрыва, лишь стоит сплошная ночная тишина. Значит, бой давно закончился, и потому добраться до союзных солдат будет значительно проще, чем если бы это пришлось делать днём посреди хорошо освещённой простреливаемой местности.

Девушка провела руками по своему разгрузочному жилету и поясу в поисках хоть каких-нибудь полезных вещей, но, к сожалению, поиски не дали абсолютно никаких результатов: ни пистолета, ни даже ножа… Не было и патронных подсумков, хотя А’Ллайс отчётливо помнила, что перед боем она была под завязку нагружена оружием и всевозможным снаряжением.

Обзавестись оружием было жизненно необходимо, поскольку здесь, на фронте, солдат без оружия – не жилец. И тогда, с опаской взглянув на соседствующее рядом бездыханное тело и поняв, что другого выбора сейчас попросту нет, девушка собрала всю смелость в кулак и принялась обыскивать мертвеца. На этот раз поиски дали весьма неплохой результат: девушка завладела измазанной грязью и кровью винтовкой. В офицерской академии учили, что брезгливые люди на войне долго не живут, так что, если своё оружие утеряно, а жить всё ещё хочется, то придётся пользоваться любым возможным трофеем, даже если он весь перепачкан чужими кишками. С этой мыслью А’Ллайс также была полностью согласна, так что не стала противиться найденному трофею, как минуту назад противилась мародёрству погибшего товарища. Потянув на себя рукоять затвора, девушка проверила винтовку на наличие заряженных в неё патронов… Две штуки. Немного, но при должной сноровке защититься от нескольких солдат противника получится даже с таким скудным боезапасом, а там уже, если повезёт, можно будет разжиться их оружием и патронными сумками…

И вот, собравшись с духом, девушка ползком поднялась наверх. Выбравшись из воронки, А’Ллайс оказалась прямиком посреди уничтоженного боями поля, чей вид не вызывал ничего, кроме отвращения и страха: повсюду окровавленная грязь и мёртвые тела, бесчисленное количество воронок от взрывов снарядов, десятки обгоревших стальных машин, именуемых «панцерами», – они же «танки». Но, как уже ранее подметила девушка, бой давно завершился, а по полю разлилась тёмная и тихая ночь. Теперь осталось самое сложное – проползти до своих позиций по холодной грязи, не напоровшись животом на колючую проволоку. И при этом молиться Готту и Кайзеру, чтобы не пришлось воспользоваться винтовкой, – если произвести хотя бы один выстрел, то на шум стрельбы обратят внимание часовые, после чего по полю незамедлительно начнут работать пулемёты, как вражеские, так и свои, чтобы уничтожить возможных лазутчиков-диверсантов или предотвратить ночную атаку…

Извиваясь между бездыханными телами, девушка пробиралась вперёд – туда, где, по её предположению, находились позиции её войск. При этом определить нужное направление оказалось не так уж и сложно, хотя весьма цинично: по трупам. Когда войска поднимаются в атаку, то зачастую их тут же встречает плотный пулемётный огонь противника, уничтожая большую часть атакующих возле своих же траншей; а добегают до позиций неприятеля лишь жалкие десятки из изначально поднятых в штурм сотен солдат.

Продвигаясь дальше, А’Ллайс всё больше убеждалась в правильности выбранного направления: тела в бежевой форме на её пути начинали встречаться всё реже и реже, уступая место огромному количеству тех, кто были облачены в серо-зелёные кители с красной каёмкой и металлическими пуговицами.

С каждым новым преодолённым метром пути форма девушки становилась всё тяжелее от влаги, которая впитывалась из грязи и луж, коих здесь было несчётное количество, а винтовка с неприятной болью оттягивала и без этого ноющее правое плечо. Но А’Ллайс не останавливалась и продолжала упорно продвигаться дальше.

Продвигаться, несмотря на леденящий холод отсыревшей одежды, изрядную утомлённость, боль, пронизывающую всё тело, головокружение и, самое главное, огромный шанс подорваться на неразорвавшемся снаряде или быть застреленной ночными снайперами – ведь от её действий и решений сейчас зависела собственная жизнь, которая могла оборваться в любую секунду от даже случайного неосторожного действия.

Однако все эти страхи не особо тревожили А’Ллайс – наоборот, они стремительно тупели и меркли перед упорством девушки, которая привыкла всегда добиваться своего. Вот и сейчас, отодвинув все мысли об опасностях на задний план, первое место заняла одна единственная цель – любой ценой добраться до своих живой…

Внезапно где-то совсем рядом послышался шорох, за которым тут же последовало приглушённое неразборчивое бормотание двух мужских голосов. Девушка резко прекратила ползти, замерла, затаила дыхание и прислушалась. Однако долго слушать не пришлось…

Вдруг, в паре метров от неё из-за небольшой горки грязи поднялось и устало опустилось на колени нечто неизвестное и пугающее – огромный, неестественных форм и пропорций чёрный силуэт сразу с двумя касками… От увиденного глаза А’Ллайс остекленели, а руки инстинктивно сжали ремень винтовки, которую она принялась медленно снимать с плеча, чтобы привести в боевое положение. Тем временем «нечто» словно «разлиплось» – разделилось на две части. И теперь впереди девушки был уже не один силуэт, а несколько. И чем дольше вглядывалась А’Ллайс, тем всё больше и больше эти силуэты становились похожими на людей…

Один из силуэтов поднял руки и стянул со своей головы каску, после чего присел на землю и опустился спиной на земляной вал, устало вздохнул. Второй силуэт принялся шарить руками по своей груди в поисках какого-то предмета.

А’Ллайс пригляделась… И с облегчением выдохнула – это были самые обычные люди, не более. Однако стоило ей только вглядеться получше, как её мнимая радость тут же исчезла, ведь одеты люди были не так, как ей бы хотелось…

Перед А’Ллайс находились двое восотийцев. Двое врагов…

И поскольку теперь прямой путь вперёд был отрезан, девушка принялась осторожно и без резких движений ползти назад, чтобы найти другой маршрут до своих, обходной. Но, как назло, восотийцы сумели различить в ночной тишине еле слышимый шорох, издаваемый ползанием А’Ллайс. Встрепенувшись, тот, что снял свою каску, привстал и взял карабин на изготовку. Второй же решил не подниматься с места, а просто вытащил из кобуры пистолет и принялся внимательно осматриваться по сторонам.

– Кто здесь?! – испуганно произнёс в пол голоса восотиец с карабином, изучая местность вокруг на наличие посторонних. – Покажися, а то худо будетъ, ей Богу!

Не дождавшись никакого ответа, он медленно пошёл вперёд, и именно в ту сторону, где сейчас скрывалась А’Ллайс… и не дойдя до неё всего метр, – остановился и замер с опущенным в землю карабином. При этом глаза восотийца сосредоточились на дульном срезе винтовки, которую на него уставила неспешно поднимающаяся из-за кучи бездыханных тел неизвестная девушка в рэйландской форме и с растрёпанными волосами.

– Бросте оружие! – шикнула А’Ллайс в пол голоса на восотийском, одаряя стоящего перед ней врага недобрым взглядом. – Немедленно! Нас здесь целый отряд!

Невзирая на темноту, восотиец отчётливо видел серьёзный настрой девушки, которая словно не испытывала никакого страха перед двумя здоровыми мужчинами. А как известно, серьёзно настроенный человек с винтовкой в руках шутить не станет – сразу пальнёт.

Решив не испытывать судьбу, а вместе с ней и нервы девушки, восотиец принялся медленно опускать руки к земле, чтобы избавиться от своего карабина. Это действие заметил оставшийся позади раненый напарник, у которого оказалось совсем другое мнение насчёт требования неизвестной девушки бросить оружие. И решение он принял также иное: не подчиняться, а действовать на опережение, несмотря на ранение и изрядное волнение, восотиец вскинул пистолет и, не целясь, вдавил спусковой крючок…

В ночной тишине громыхнул выстрел. Стоявший перед девушкой восотиец, что собирался сдаваться, вдруг дрогнул и повалился на землю. Моментально осознав произошедшее, А’Ллайс резво отскочила в сторону с линии огня и выстрелила в последнего противника. Получив ответную пулю, восотиец выронил свой пистолет и, закрыв глаза, уронил подбородок на грудь.

Покончив с противниками, А’Ллайс опустилась на правое колено и затаила дыхание. Она нарушила правило о запрете стрельбе в ночное время и теперь ждала последствий… Что не заставили себя долго ждать.

Словно в подтверждение самых худших опасений, с обеих сторон поля в тёмное небо взмыло множество ярких точек – ночные осветительные ракеты, – которые тут же начали медленно опускаться вниз, освещая всё кругом ослепительно-белым химическим светом. Когда поле оказалось хорошо освещено, что произошло довольно быстро, всего за несколько секунд, девушка увидела впереди себя окопы, из которых торчали макушки в знакомых стальных шлемах чёрного цвета. Свои! Только вот до них было не меньше пятидесяти метров, которые ещё предстояло как-то преодолеть под градом пуль: с вражеской линии окопов начали раздаваться быстрые трески выстрелов, услышав которые А’Ллайс поняла – забили пулемёты. В правоте своих домыслов девушка убедилась окончательно, когда рядом с ней по земле пробежалась дробь пуль, выбивая из мёртвых тел брызги крови, а из подсохшей грязи – пыль.

Вот теперь необходимо действовать максимально быстро и без сомнений! Именно поэтому А’Ллайс почти мгновенно приняла очень опасное, но единственное в данной ситуации решение – прорываться к своим напролом…

Отбросив винтовку в сторону, бежать с которой было бы крайне несподручно, девушка что есть сил ринулась вперёд по направлению к своим позициям! Над её головой одна за другой засвистели пули, но все они как будто бы обходили девушку стороной. Однако А’Ллайс продолжала бежать, невзирая на эту угрозу и рвущееся от огромного волнения сердце! Она продолжала прорываться вперёд, не обращая внимания на проступающие от страха слёзы!..

И вот, когда до спасительного окопа осталось всего ничего – жалкие десять метров, – вдруг из него высунулся ствол пулемёта, а рядом с ним показалось несколько солдат, которые принялись заряжать его лентой, на которой зловеще поблескивали патроны…

– СВОИ!!! – не сбавляя скорости, надрываясь, закричала и замахала руками А’Ллайс, стараясь привлечь к себе внимание пулемётного расчёта. – НЕ СТРЕЛЯЙТЕ!!!

Внезапно девушка почувствовала нестерпимое жжение в области левого предплечья – боль оказалась настолько нестерпимой, что А’Ллайс взвыла и, оступившись, упала на твёрдые брёвна траншеи!..

Дрожа и плача, девушка громко выдохнула, а после из последних сил перевернулась на спину…

И увидела, как на неё опускается пара чёрных рук…

* * *

– НЕЕЕЕЕЕТ!!!

Она обнаружила себя лежащей на полу посреди своей спальни в одном лишь ночном платье. Из окна было видно, как на ночном небе повис широкий белый диск, в то время как в самой спальне стояла почти непроглядная темнота. Пытаясь тяжело отдышаться, она заметила, что всё это время в её руках лежал длинный зонт, а в ногах, словно стараясь успокоить, трётся перепуганная молодая чёрная кошка.

В коридоре послышались частые шаги, которые больше походили на чей-то спешный бег. Скрипнула дверная ручка, и на пороге спальни появилась фигура тридцатилетней женщины, одетой в точно такое же ночное платье. В руках она держала оловянный подсвечник, свет которого позволял разглядеть её взволнованное лицо: зелёные, перепуганные, сонные глаза, тонкие губы, маленький нос, островатый подбородок и растрёпанные каштановые волосы средней длины. Завидев свою старую матушку на полу, женщина быстро подошла к ней и помогла подняться на ноги.

– М-матушка А’Ллайс! – выдохнув, с облегчением проговорила она. – Вы меня до смерти перепугали! – а заметив в руках матери зонт, то вполне ожидаемо кивнула на него и поинтересовалась: – «Винтовка»… Значит, вам опять приснился кошмар, и вы бродили во сне…

Но та, которую назвали матушкой А’Ллайс, ничего не ответила. Вместо этого она молча бросила зонт на пол, затем вернулась к своей кровати и, присев на её край, тяжело вздохнула и запустила руки в пряди седеющих волос. Обеспокоенная женщина тут же поставила подсвечник на прикроватный столик и подсела к матери.

– Может, утром снова сходим к доктору?.. – осторожно предложила она, приобняв матушку свободной рукой. – Меня пугает ваше состояние. В последнее время оно будто бы ухудшается. И ухудшается стремительно…

– Фрида, – наконец подала негромкий старческий голос А’Ллайс, пристально смотря в пол серыми, тоскливыми глазами. – Чтобы твой паршивый доктор понял суть моей проблемы, он должен пройти то же, что прошла я, увидеть всё то, что довелось увидеть мне, и потерять всё то, что потеряла я… Разве я не говорила тебе об этом ранее?

– Как же? Говорили и не раз… – с виноватым видом согласилась Фрида и сложила руки на ногах. – Но я не…

– Послушай, моя дорогая, – перебила А’Ллайс и внимательно посмотрела на свою дочь. – Я понимаю, что ты хочешь помочь мне. Но чтобы там ни было, я ни в какой помощи не нуждаюсь. То, что со мной происходит, это лишь мои проблемы. А свои проблемы я привыкла решать сама.

– Но вы же понимаете, что я не отступлюсь? – заявила Фрида, словно проигнорировав слова матери.

– Понимаю, как же… – невесело хмыкнула А’Ллайс, переведя взгляд с дочери на распахнутое окно, откуда открывался вид на горизонт, где начинали появляться первые проблески восходящего солнца. – У тебя же мой характер…

– Упорный?

– Скорее, упрямый, – грустно улыбнулась А’Ллайс.

Фрида невольно отзеркалила улыбку матери.

– Что вам снилось сегодня? – тут же поинтересовалась она.

А’Ллайс вновь не спешила с ответом, выдерживая паузу, что-то обдумывая.

– То же, что и всегда, – война, – коротко отозвалась она, не желая вновь пересказывать события сна, ведь сегодня он вновь был точно такой же, как и все предыдущие: матушка А’Тринн, фамильный медальон, затем та, проклятая всеми богами, война, траншеи, убитые солдаты и незримый лик смерти в самых различных своих проявлениях. – Разговор окончен. Возвращайся в кровать.

– Хотите выпить воды? – вновь проигнорировав слова матушки, предложила Фрида. – Заодно примите то лекарство, что выписал вам доктор Шмитц.

– Не буду я пить никакие лекарства! – проговорила А’Ллайс, слегка повысив тон и нахмурив брови. – Отправляйся спать. Это приказ!

А’Ллайс и вправду не жаловала препараты, что прописал ей лечащий врач. После нескольких приёмов таблеток и микстур она заметила, как стала забывать целые события из своего прошлого: порою она ловила себя на мысли, что вот что-то было такое особенное в памяти, а что именно – уже неизвестно. А забывать своё пусть и не самое приятное, но всё же прошлое А’Ллайс категорически не хотела, поскольку те давние воспоминания хранят память о самом ценном, что когда-либо было в её жизни – семья и друзья.

В очередной раз тоскливо вздохнув, Фрида встала и, вскинув согнутую под углом правую руку к виску, отдала матери воинское приветствие.

– Так точно, фрау-офицер! – произнесла она, словно по уставу, и улыбнулась.

Занимающийся проблемами А’Ллайс доктор Шмитц порекомендовал родственникам своей пациентки «подыгрывать» ей и на все вопросы, просьбы и прочие обращения отвечать так, как она привыкла, – «по-военному». Такой подход должен создать для бывшего офицера благоприятные условия для восстановления, которое ей так необходимо.

Ведь даже спустя тридцать лет после окончания той страшной войны у А’ллайс по-прежнему наблюдаются проблемы с психикой. «Посттравматический синдром» – таково было заключение Шмитца после пары бесед и обследований.

Несмотря на то, что после войны данная проблема наблюдалась у множества воевавших солдат, эффективного и общепринятого способа её лечения так никто и не придумал, ибо проявления этого синдрома у всех происходят по-разному, и врачам ничего не остаётся, как лечить каждого пациента индивидуальным способом.

Конечно, многим, кто пережил войну, удалось избавиться или заглушить этот недуг. Но помимо посттравматического синдрома война также «наградила» многих её уцелевших участников так называемым «взглядом на две тысячи ярдов» – пережившие кровопролитные сражения солдаты, чья психика изрядно пошатнулась, имели отрешённый, несфокусированный взор в никуда.

Вот и сейчас отставной офицер на пенсии смотрела на свою дочь точно таким же пугающим взглядом…

– Не называй меня так! – вдруг оскалилась А’Ллайс, отчего Фрида содрогнулась. – Нету у меня уже давно никакого звания и титула! Фамилия фон Берх больше не звучит гордо и… и… – оскал исчез также внезапно, как и появился. Резко переменившись в лице, вернув ему уже ставшую обыденностью грусть, она медленно опустила глаза в пол. – И всё из-за меня…

– Хватит себя корить, матушка! – на лице Фриды же проступило недоумение. – Просто… Давайте уже наконец примем произошедшее и будем жить дальше. Без оглядки в прошлое, которое уже не вернуть и тем более не исправить.

А’Ллайс не ответила. Она молча улеглась на свою большую кровать, укрылась старым бархатным одеялом и закрыла глаза. Фрида, подумав, что вновь сказала что-то не то, решила вернуться в свою спальню – матушке нужно передохнуть, поэтому не стоит задерживать её долгими разговорами. Поговорить по-серьёзному о её зачастивших в последнее время кошмарах можно утром, когда матушка будет бодра и полна сил, а не усталая и слабая, как сейчас.

Как только дверь закрылась и шаги уходящей Фриды затихли, А’Ллайс поднялась с кровати и направилась к большому резному шкафу, выполненному из дорогой древесины. Отперев этот исполин, она просунула морщинистые руки вглубь и одновременно нажала на несколько секретных кнопок. Почти бесшумно заработали скрытые механизмы, и задняя стенка шкафа поднялась вверх, открывая доступ к тайнику.

А’Ллайс смотрела на старенький, потрёпанный службой и временем, но всё ещё пригодный для ношения китель вооружённых сил Рэйландского Райха: серо-зелёная, с красной каёмкой и оловянными пуговицами полевая версия для использования на маршах и боевых столкновениях. В этом кителе А’Ллайс прошла всю войну, и он стал для неё одним из неких «символов» своей принадлежности не только к офицерскому составу, но и ко всей армии в целом.

Рядом с кителем в чёрных ножнах покоилась наградная офицерская сабля – длинная, изогнутая, с покрытой серебром рукоятью и дарственной надписью на клинке «От Фатерлянда». По соседству с саблей в кожаной кобуре находилось ещё одно наградное оружие – самозарядный пистолет: безотказная, хоть и немного громоздкая карманная артиллерия, рассчитанная на десять патронов, имеющая возможность присоединить приклад и более длинный ствол для трансформации пистолета в самый настоящий карабин.

Под оружием внутри шёлкового свёртка находилось несколько орденов и наград, врученных А’Ллайс за успехи на службе и фронте. Фактически, их здесь быть не должно, как и оружия, ведь после пары «неприятных» инцидентов, произошедших пару десятилетий назад, всё это по закону должны были отнять. Но бывший офицер заявила об их потере и, не желая долго разбираться с этим вопросом, местные власти пошли на уступки перед ветераном и «закрыли глаза»…

А вот и самая дорогая для А’Ллайс вещь – парадная офицерская фуражка с чёрным козырьком и искусственным рубином в обрамлении золотого венка. Та самая, которую ей вручили при окончании офицерской академии в Рэйнбурге, столице Рэйландского Райха. Для А’Ллайс это не просто головной убор, а самая настоящая драгоценность, которую она бережно хранит с момента получения и по сей день. Правда, во время войны она носила полевую версию данной фуражки, которая почти не отличалась от обычных солдатских шапок-бескозырок.

Однако сейчас офицера интересовали не вещи, в которых она прошагала всю войну, а покоящийся на самом дне сундука пожелтевший конверт. Намереваясь его открыть, А’Ллайс взялась за край бумажного прямоугольника… как вдруг по её лицу заскользили крохотные слезинки. Грубо вытерев проступившие слёзы рукавом, А’Ллайс не решилась закончить начатое и отложила конверт на стол.

С трудом преодолев дрожание рук и сбитое дыхание, пожилая женщина переоделась в чёрно-фиолетовое платье, тёмные брюки и кожаные сапоги. Она завязала седеющие волосы в хвостик и обернула шею старым платком своей матери. Взяв маленькую сумочку с личными вещами и не забыв погладить свою кошечку со словами «Только ты меня понимаешь…», А’Ллайс покинула своё родовое поместье и устремилась вперёд, навстречу поднимающемуся над горизонтом рассвету.

Она шла к далёкому, но очень важному для неё месту, без посещения которого не обходилась ни одна неделя её жизни вот уже на протяжении тридцати лет.

Стряхивая вновь набежавшие слёзы, А’Ллайс шагала навстречу новому дню в прекрасном беспорочном мире.

* * *

Стоял тёплый август 1950-го года. Над небольшим рэйландским городком Лийбенхау начал сгущаться вечер. Для молодой девушки с прекрасным именем Эвангелия, проторчавшей весь свой выходной в цветочной лавке, очередной летний день пролетел почти незаметно. И это совсем неудивительно, ведь с самого утра шёл нескончаемый поток посетителей. Настолько огромный, что уже невольно казалось, будто бы всем жителям города в одночасье взбрело в головы выкупить все имеющиеся в наличии цветы.

Не обошлось и без постоянного клиента – молодого и немногословного курьера, который один раз в каждый месяц скупает все запасы красного мака. И так с самого момента основания лавки: появляется, покупает весь мак и уходит, никогда не объясняя для чего ему столько цветов…

Несмотря на загруженность, Эвангелии, благо, удалось пережить очередной хлопотный денёк. Переодевшись в самую обычную одежду для прогулок по городу – просторную белую рубашку в голубую крапинку и длинную синюю юбку, – девушка закрыла лавку на ключ, не забыв при этом вывесить табличку «Закрыто», легко выдохнула и отправилась домой.

И теперь, размеренно шагая по мощёной брусчаткой улице, огибая толпы спешащих по домам после работы горожан, скопления небольших соборов и инфраструктурных зданий, она шла навстречу идущему по левой стороне дороги трамваю. Усталый толстяк-кондуктор без какого-либо энтузиазма сунул девушке билет, даже не пересчитав врученную ему за проезд горсть монет. Но, поскольку Эвангелия дала сумму без сдачи, то на эту небольшую оплошность она не обратила внимания: чего взять с точно так же уставшего человека?

Заскрежетали закрывающиеся двери, зашумели скрытые от глаз пассажиров механизмы, и трамвай двинулся дальше. На счастье девушки, в самом центре салона нашлось свободное место у окна, через которое открывался вид на улицы готовящегося ко сну города. Поудобнее усевшись и устроив на своих коленях маленькую сумочку с личными вещами, Эвангелия наконец вновь почувствовала, что значит «отдыхать», ведь кто бы мог подумать, что работа в цветочной лавке – это не просто сидеть на стуле, любуясь цветами и время от времени поливая их и продавая. Нет. Это целый комплекс долгих и непростых задач, начиная от банальной пересадки, заканчивая трепетным уходом за каждым растением.

Однако девушка не особо переживала по поводу всех нахлынувших на неё трудностей, ведь иметь и содержать свою цветочную лавку было мечтой всего её детства – такую любовь к цветам ей привила матушка, а той, в свою очередь, её собственная мать, являющаяся для Эвангелии эльтой [бабушкой].

За окном пролетали десятки жилых домов, построенных ещё в прошлом веке, но продолжавшие свою службу жителям города и по сей день. Возможно, это связано с их реставрацией – во время войны город подвергся бомбардировке, и часть сооружений оказалась разрушена. Но тогда откуда у Рэйланда, переживавшего не самые лучшие времена после окончания сражений, средства на реставрацию городов с сохранением их национального старинного стиля, которому присущи дорогие в производстве арки, колонны, витражи и прочие изыски романской и готической архитектуры? Непонятно…

Как только в транспорте заметно поубавилось количество пассажиров и трамвай покинул пределы города, темы для размышления с архитектуры переключились на темы личные. Скоро день рождения у эльте, а значит, пора бы уже подумать о подарке.

Хоть прошлый подарок та и приняла с радостью, но впоследствии убрала его далеко на верхние полки шкафа, и тогда стало ясно: шкатулки она не жаловала. Значит, нужно придумать что-нибудь другое. Но вот что? Какой-нибудь роскошный букет из лавки? Вряд ли, поскольку к цветам эльте равнодушна так же, как и к подаренному пару лет тому назад ожерелью – всё равно продолжает носить свой потрёпанный временем медальон с изображением всадника.

Эльте… Сколько Эвангелия её помнит, эльте никогда не менялась. Годы идут, тело стареет, но её движения по-прежнему быстры, выверены и грациозны – «солдатская ходьба», всегда отшучивалась пожилая женщина. Вставая в одно и то же время с первыми лучами солнца, она ни разу не пренебрегала зарядками и спортивными тренировками, а ведь ей без малого почти уже шестой десяток. Однако тело – это лишь часть человека. Совсем другое дело – душа. И вот здесь всё было не так радостно…

Прошло тридцать лет с последней войны человечества. Само слово «война» теперь лишь в книгах по истории, к которому новые поколения относятся снисходительно, как к чему-то нереальному и более невозможному. Закрылись все военные заводы, уничтожено почти всё имевшееся на свете оружие и бронетехника (осталась лишь малая часть на вооружении правоохранительных органов), расформировались все без исключения армии. В умах людей было посеяно стремление к прекрасному, вечному миру.

И как ни странно, это удалось. Тридцать лет – ни войн, ни конфликтов. Все проблемы на мировой арене решаются кропотливыми и длительными переговорами, и, к счастью, такой формат урегулирования вопросов успешно и бесперебойно работает на протяжении вот уже стольких лет. Всё же наученные горьким опытом разрушительной войны с многомиллионными потерями люди, кажется, наконец-то одумались…

Но какой ценой…

– Мисс, конечная остановка.

Раздавшийся над девушкой голос вывел её из раздумий, и она посмотрела на обратившегося к ней человека.

– Трамвай дальше не поедет. Вы же не пропустили свою остановку? – поинтересовался кондуктор, заложив правую руку за спину, а левой поглаживая свои закрученные усы.

– Нет, всё в порядке, – смущённо улыбнувшись, ответила Эвангелия своим красивым, молодым голосом. – Я живу здесь неподалёку.

– Скоро стемнеет, поэтому будьте осторожны по пути, мисс. И всего вам доброго. – улыбнулся кондуктор в ответ и, развернувшись к девушке спиной, неспешно зашагал по салону, осматривая его на наличие случайно забытых и оставленных пассажирами вещей.

Нависший над пригородом Лийбенхау огненно-лиловый вечер встретил Эвангелию дуновениями прохладного ветра и тишиной просёлочной дороги, которая пролегала от остановки к её дому через значительное по размерам цветочное поле. Стоит ли говорить о потрясающем букете ароматов, что сейчас окружал девушку? Он приятно дурманил рассудок, заставляя позабыть обо всех своих проблемах и трудностях и просто насладиться красотой окружающей природы…

– Эй! Вы! Постойте секундочку, н-не уходите!..

Прилетевший в спину незнакомый, чуть развеселённый мужской голос не на шутку встревожил девушку. Уже достаточно поздно, а в радиусе трёх миль вокруг поля не находилось не то что одного поселения, даже дома. Кто же её позвал? И, главное, какие у него намерения?..

Отбросив сомнение и тревогу, Эвангелия нашла в себе силы остановиться и обернуться. К ней шла небольшая компания молодых мужчин. Измятые рубашки с небрежно расстёгнутыми воротниками, брюки с подтягивающими ремнями, завязанные вокруг талии пиджаки и жилеты с эмблемами местного университета. Студенты. И, судя по покачивающейся походке, «плавающим» глазам и полупустым бутылкам вина в руках, студенты, пребывающие в состоянии алкогольного опьянения…

Остановившись в паре метров от девушки, самый робкий парень из еле стоявшей на ногах троицы – шатен с ломаным носом – небрежно обратился к ней:

– Э-э-э… Пр-ростите за столь не скромный вопрос, но… поз-звольте утолить моё юношеское любопытство: что такая молодая и красивая мисс позабыла в такое позднее время в таком отдалённом и поз-забытом всеми богами месте?

– Возвращаюсь домой после работы. А вот вас, господа, вижу в наших краях впервые, поэтому точно такой же вопрос хотела бы задать и вам, – с растущей ежесекундной тревогой ответила Эвангелия. – Кто вы и что здесь делаете?

– Хах! А вы, мисс, имеете что-то против нашего здесь н-нахождения?.. – поинтересовался шатен.

– В… В-во! Имено! – поддержал товарища стоявший рядом дружок с широкими рыбьими глазами и растрёпанными рыжими волосами. – Вы ч-что, пр-ротив?

– Нет. Я просто интересуюсь, – спокойно, стараясь не показывать своего страха, ответила девушка.

– М-мы гуляем здесь, ничего особенного, – кивнул блондин с серыми глазами и еле успел ухватиться за своего рыжего дружка, чуть не свалившись на землю.

– Тогда всего вам доброго, господа. Позволю себе удалиться, – коротко попрощалась Эвангелия, развернувшись к молодой пьяни спиной, и спешно зашагала прочь в сторону дома, благо идти до него оставалось около пяти минут.

– М-мисс! Постойте! Куда же вы? – донеслись ей вслед то ли встревоженные, то ли возмущённые слова. – Не хотите ли вы к нам прис-соединиться? У нас и выпи… тьфу, то-есть, и… ну, в-вы поняли!..

– Простите, но я очень спешу домой. – не оборачиваясь, коротко бросила девушка и ускорила шаг.

– Но мы н-настаиваем!

Эвангелия уже собиралась перейти на бег, как вдруг её схватили за руку и резко развернули лицом назад. Судя по всему, шатен был настроен решительно и отступать не собирался.

– Мис-сс, разве вас не учили, что нельзя отказывать мужчинам? – пьяно ухмыльнувшись, поинтересовался он.

Страх усиливался. Что сможет сделать девушка против троих нетрезвых парней? На спасение имелся только один единственный шанс, спрятанный у неё в сумочке, – подаренный эльте плотный свёрток, в котором хранился самовоспламеняющийся порошок…

В этот момент позади троицы донёсся пронзительный свист, на который те немедленно отреагировали, обернувшись. Перед ними стояла пожилая женщина пятидесяти лет на вид. Завязанные в короткий хвостик седые волосы, морщинистая кожа, серо-голубые глаза, чёрно-фиолетовое уличное платье, кожаные сапоги почти до колена, а в руках небольшая дамская сумочка.

– Вам чего надо? – безэмоционально поинтересовался блондин у женщины.

– Чтобы вы исчезли отсюда, да побыстрее! – грубо проговорила та в ответ, недобро хмурясь.

– У-ух! Ничего себе просьба! – отпустив девушку, удивился шатен и загадочно улыбнулся. – Парни, – обратился он к своим дружкам. – Вы слы-ыхали это? Слыхали, чего от нас хочет эта старуха?

– Ага. – кивнули те и надменно загоготали.

В ответ на это женщина резко вытащила из сумочки увесистый пистолет и, щёлкнув механизмом взвода, наставила его на не следящего за своим языком говорливого шатена. Запрещённый предмет, имевший возможность забрать чью-то жизнь в мгновение ока, как и ожидалось, произвёл большое впечатление на пьяную молодёжь. Студенты все как один испуганно встрепенулись и подняли руки.

– Э-эм, м-мадам, вы… Мы же пошутили, мадам… – при виде оружия язык говорливого пьяницы начал заметно заплетаться, а сам он принялся отходить к цветочным зарослям: медленно и осторожно, чтобы не спровоцировать незнакомую старуху, у которой, мало ли, что может быть на уме. – Вы-ы бы это, убрали оружие…

– Не тебе мною командовать, щ-щёнок! – грозно рыкнула женщина, продолжая держать главаря шайки на прицеле. – А теперь для начала извинитесь перед девушкой за своё дешёвое хамство! Затем проваливайте, пока к моему счёту не прибавилось ещё три тела!

Внимательно всмотревшись в пистолет, блондин вдруг почувстовал в себе прилив уверенности и бестрашно опустил поднятые руки.

– Да ладно вам-м, пар-рни… – сказал он. – Ну откуда у неё боевое оружие, когд-да оно запрещёно во всём мире? Игрушка! Брехня!

Громыхнул выстрел, и над полем нависла целая стая недовольно кричащих птиц, в спешке покинувших свои гнёзда, что были разбиты на редких одиноко стоящих деревьях. Продемонстрированный в деле самозарядный аргумент оказался весьма убедительным, и вся троица, испуганно завопив: «Простите, мисс!», бросилась наутёк в заросли цветов подальше от чокнутой старухи с настоящим боевым пистолетом.

Поставив оружие на предохранитель, женщина вложила его обратно в сумочку, подобрала с земли дымящуюся гильзу и, как будто ни в чём не бывало, зашагала к застывшей в ступоре девушке.

– Матери – ни слова, – коротко сказала она, строго посмотреы Эвангелии в глаза.

– Э… Э-эльте А’Ллайс! – наконец выпав из ступора, произнесла ошеломлённая девушка и крепко обняла её, чуть ли не вжавшись всем телом в свою спасительницу.

А’Ллайс почувствовала, как на её плечо упало несколько слёз.

– Ну-ну, чего разнылась, как малолетняя девчонка? Всё обошлось, успокойся, – обняла в ответ она свою энкелин [внучка]. – Эльте никому не даст тебя в обиду. Но, моя дорогая, тебе уже скоро двадцать лет исполняется, а ты так и не научилась ничему из того, что я тебе показывала! Ты хоть помнишь, куда и как надо бить?

– Ногой в пах, – ответила Эвангелия на упрёки родственницы, не выпуская её из объятий. – Рёбром ладони по горлу.

– Верно, – согласилась А’Ллайс. – А тот свёрток, что я тебе подарила, всё ещё у тебя?

– Ага, – всё также скупо на слова, ответила девушка.

– Помни: применять его можно только в особо чрезвычайных ситуациях, когда твоя жизнь или жизнь твоих близких находятся под угрозой, – напомнила эльте А’Ллайс и освободилась от объятий. – Поэтому учись обороняться от вот таких мерзавцев грубой силой: кулаками и ногами. Или же беги…

– Знаю, знаю, как же, – грустно улыбнулась Эвангелия… и через секунду, резко переменившись в лице, испуганно вопросила: – А что, если они вернутся? И приведут с собой гвардию правопорядка? Ты же применила оружие, нарушила закон!..

Её молодое личико покрылось всеми признаками волнения.

– А что гвардейцы сделают своему бывшему сослуживцу, да и к тому же боевому офицеру в отставке? – нисколько не удивившись вопросам, невозмутимо отозвалась А’Ллайс. – Да и мало ли чего могло показаться пьяной молодёжи, угу? Утром встанут и сами ничего не вспомнят…

– Ну… а если действительно донесут, куда следуют? – всё ещё нервничала девушка.

– Тогда я всех их перестреляю, – невозмутимо ответила эльте А’Ллайс.

Наступило взаимное молчание, длительностью в несколько секунд.

– Шуточки у тебя, конечно… – поморщила носик Эвангелия.

А’Ллайс приложила руку к сердцу.

– Польщена, что вы оценили мой дешёвый зольдатский сарказм, мисс фон Берх, – кратко улыбнулась она, а затем устало вздохнула. – Пошли уже домой, а то я сейчас с ног свалюсь, – и справедливо для себя заметила: – Если я нарушила закон, то ты, моя дорогая, нарушила одно из правил войны.

– Хм? – сказать, что от этих слов девушка удивилась, – ничего не сказать. – Какое же?

– Не стой на одном месте дольше десяти секунд, – сообщила эльте. – Эти недоноски убежали три минуты назад, а мы с тобой даже и шага в сторону не сделали.

Эвангелия по-доброму усмехнулась.

– Хорошо, я запомню, – кивнула она. И тут же согласилась с ранее высказанным предложением: – Что ж, пошли. Матушка уже, наверное, заждалась…

И они отправились в путь.

– Как-то ты сегодня поздно возвращаешься, – продолжила разговор эльте А’Ллайс тонким замечанием. – Было много посетителей?

– Да. Сумасшедший денёк выдался: столько народу было, что даже во время обеденного перерыва всё шли и шли, шли и шли, – рассказала девушка и, взглянув на родственницу, подметила: – Да и ты сегодня не сказать, что рано вернулась.

– Навещала могилу родителей, а после задержалась у друзей: пили чай, вспоминали молодость, – сообщила А’Ллайс, в голосе которой чувствовалась печаль: она припомнила себе о давних ранах, которыми была покрыта её старая солдатская душа. – Ну… Ты понимаешь, о чём я…

Сказав это, А’Ллайс опустила налившиеся тоской глаза и тихо выдохнула. Заметив это, Эвангелия поспешила сменить тему.

– Не будем о грустном… – также снизив тон, предложила девушка.

– Не будем, – согласилась её эльте, после чего обе родственницы замолчали.

Продолжить диалог не получилось. Эвангелия, осознав, что вновь напомнила эльте о былом, погрустнела. А’Ллайс редко и неохотно рассказывала о своих родителях и братьях. И тем более ничего не говорила о своих друзьях, с которыми ей довелось пройти всю войну. Единственное, что было известно Эвангелии, – для эльте её боевые друзья были одними из немногих, кем она действительно дорожила и кого по-настоящему любила. Любила настолько сильно, что порою девушке даже казалось, что к своим друзьям эльте А’Ллайс питает больше любви, чем к ней самой…

Остаток пути до дома родственницы преодолели, не проронив ни слова. Эвангелия ощущала на себе вину из-за того, что её неосторожные слова опечалили эльте, и дальнейшим разговором она боялась усугубить положение. А’Ллайс же думала о давно прожитых временах, которые обернулись ей ночными кошмарами на всю жизнь, а когда она вспоминает прошлое, то всегда хмурится и молчит.

И вот наконец перед родственницами предстало родовое поместье дворянской семьи фон Берх. Это большое двухэтажное здание, возведённое из тёмного камня и синей черепицы, внутри которого имелось более двадцати комнат, несколько кухонь, просторная гостиная и множество коридоров. Вокруг поместья раскинулась большая территория, окружённая высоким каменным забором, в котором имелся всего лишь один вход, представляющий из себя кованые ворота с символом «VB» посередине, что означало «Von Berhh».

– Вот мы и дома… – слабо улыбнулась утомившаяся А’Ллайс и, повернув массивный ключ в замке, открыла створку ворот.

Когда-то давно, во времена детства А’Ллайс, в поместье служило два десятка человек прислуги: стража, горничные, повара, конюхи, ремонтники, садовники, нянечки и дворецкий. В те давние дни хозяином поместья был Оттэр фон Берх – отец А’Ллайс и её трёх старших братьев. А сейчас главой дома являлась лишь одна А’Ллайс, которая твёрдо решила отказаться от пережитков прошлого в лице прислуги и возложила уход за поместьем на свои плечи. Поэтому, войдя на порог поместья, их никто не встретил, кроме приятного аромата свежеприготовленной еды, что еле заметной дымкой тянулся прямиком с ближайшей кухни – судя по всему, Фрида, дочь А’Ллайс и мать Эвангелии, в очередной раз провела весь вечер на кухне за приготовлением ужина для всего семейства.

– Мам, мы дома! – погромче сказала Эвангелия, снимая с уставших ног синие туфли на очень низком каблуке. – Фух… Почему мы не можем переехать в город? – с этим вопросом она обратилась к своей эльте. – Это просто невыносимо, каждый день проделывать столь долгий путь до работы и обратно!..

– Хочешь – переезжай, – абсолютно равнодушным тоном отозвалась эльте А’Ллайс, укладывая тонкие чёрные перчатки на столик у парадного хода. – А я здесь останусь. Кто-то же должен присматривать за нашим поместьем.

После этих слов А’Ллайс прошла вперёд и, поднявшись по спиральной лестнице, ведущей на второй этаж, проследовала в дальнейший коридор, где сразу пропала из виду. Она понимала, что Эвангелия, как и Фрида, никогда не оставит её одну, хоть их отношения и было сложно назвать «хорошими». Однако при этом бывший офицер была совсем не против, если энкелин переберётся в Лийбенхау или даже в столицу – огромный и величественный город Рэйнбург.

А’Ллайс прекрасно понимала, что Эвангелия молода и у неё ещё вся жизнь впереди, которую необходимо как-то устраивать, а не томиться в отдалённой глуши, где из людей только матушка и эльте.

Сама же Эвангелия уже давно не прочь переехать в Лийбенхау, поближе к месту учёбы. Да только привыкла она к своему родовому поместью. К этим просторным комнатам и длинным коридорам, высоким стенам, с развешанными на них старинными картинами, на которых были изображены её предки, к широким окнам, через которые открывался вид на поле, когда-то давно предназначавшееся для езды на лошадях, к всё так же роскошному цветочному саду…

Да и как она может уехать от своих любимых матери и эльте? Её единственные родные, близкие душе и сердцу люди…

Отца девушка не помнила. По словам матери, он трагически погиб во время путешествия из Рэйланда в Соединённые Земли Ойстиланда, когда Эвангелии было всего четыре года: корабль, на котором плыл её отец, угодил в сильный шторм и разбился о рифы. Единственное, что всё ещё напоминало девушке о своём родителе, это потрёпанное временем фото высокого светловолосого мужчины средних лет с подписью на обратной стороне: «Михаэль Вайс»…

– А вот и ты.

Из расположенного справа от парадного входа коридора вышла Фрида, одетая в домашнее синее платье и заляпанный пятнами жира белый фартук. Женщина подошла к дочери и крепко её обняла.

– А-а… – наконец отлипнув от Эвангелии, Фрида вдруг вспомнила про свою матушку и погрустнела. – Эльте всё без настроения, да?..

– Угу, – кивнула девушка. – Ходила проведать родителей и друзей. А ты же знаешь, что после этого она всегда… – Эвангелия осеклась, чтобы подобрать слова помягче. – Ну, «такая» вот. Думаю, ты понимаешь, о чём я.

– Да… – вздохнув, согласилась Фрида и сложила руки у пояса. – Хорошо. Вымой руки, переоденься и иди к столу, там уже всё накрыто. А я пока пойду поговорю с твоей эльте…

– Эй, а давай лучше я сама попробую, – вдруг предложила Эвангелия и, сделав шаг вперёд, приблизилась к матери. – В последнее время она очень редко разговаривает со мной, и я бы хотела это исправить. Тем более мне есть, что ей сказать. А тут такая прекрасная возможность поговорить появилась, грех не воспользоваться…

На самом деле Эвангелия ещё не понимала, что сказать эльте: если бы знала, то болтала бы с ней ещё по пути домой, но не вышло. Однако сейчас, дома, в окружении старинной утвари, мебели и других вещей, знакомых А’Ллайс ещё с детства, то есть в окружении спокойной, домашней обстановки, можно было попробовать невзначай завести диалог, отвлечь её от печали и, наконец-то… «направить на истинный путь»?

– Но вообще-то… – возразила было Фрида, но, увидев глаза дочери, источавшие надежду, тут же сдалась. – Ну-у, хорошо, уговорила. Поговори сама. Только старайся не припоминать ей войну, хорошо?.. И обязательно вымой руки! – сказав это, матушка улыбнулась и поправила вываливающиеся из причёски дочери локоны светлых волос.

– Хи-хи! – по-девичьи хихикнула Эвангелия и улыбнулась в ответ. – Как же тут забыть про руки? Ты ведь меня к столу не пустишь!

* * *

Как и следовало ожидать, эльте А’Ллайс находилась в своем кабинете, одновременно с этим служившем ей спальней и местом проведения досуга, то есть чтением исторических книг и местных газет, а также игре на музыкальных инструментах.

Яркий свет заходящего солнца, который заливал кабинет, придавал этому помещению дополнительную изысканность. Несмотря на его и без того богатое убранство, здесь было несколько резных шкафов из дорогих пород тёмной древесины, высокие стены, обклеенные недешёвыми обоями багрового цвета с декоративной позолотой, большие прямоугольные окна с бархатными шторами. Также в кабинете была стойка с настоящими рыцарскими доспехами, пожелтевший глобус с устаревшей довоенной картой мира, красный ковёр из велюра и рабочий стол с зелёным покрытием.

На стене в обрамлении скрещенных сабель висел щит с гербом Рэйландского Райха. И, конечно же, здесь были картины. Их было две: одна с изображением молодой А’Ллайс, которая только что выпустилась из офицерской академии, а на втором полотне – ещё более молодая А’Ллайс в окружении своих родителей и братьев.

Всё в кабинете было чисто и убрано: привитая ещё во время службы любовь А’Ллайс к порядку давала о себе знать даже спустя десятилетия…

Застав свою эльте спящей – как это у неё получилось так быстро уснуть? – Эвангелия впала в ступор и задалась вполне ожидаемыми вопросом: будить или нет?

Однако, как следует задуматься над этим у девушки не вышло – краем глаза она случайно заметила, что возле приоткрытого шкафа стоял ранее не виданный ею сундук. Красивый, резной.

Интересно, что в нём находится?

Соблазн узнать, что находится в сундуке, был настолько велик, что Эвангелия даже не подумала о возможных моральных последствиях и начала медленно и осторожно приближаться к нему. Когда она достигла цели и склонилась над сундуком, то, как и ожидалось, обнаружила внутри вещи. Но это были не простые гражданские вещи, а военные. Причем довольно старые, слегка потерявшие свой первоначальный цвет.

Внутри сундука находился серо-зеленый китель в обрамлении красного канта и оловянных пуговиц, покрытый еле заметными порезами и редкими дырками. Также там была кожаная сумка планшетного вида, погоны, разнообразные золотые и черные кресты – возможно, награды – с красно-черно-белыми подвязками. Кроме того, в сундуке была фляга в шерстяном чехле и множество других предметов солдатского снаряжения…

За сундуком послышалось шуршание. Мгновение – и перед Эвангелией показалась тёмная кошка, что оскалила острые зубки и недовольно зашипела на девушку.

– Разве матушка не учила тебя стучаться, прежде чем войти?

Внезапно раздавшийся голос испугал девушку, отчего та чуть не выронила из рук офицерскую фуражку. Посмотрев в сторону кровати, Эвангелия увидела неторопливо приближающуюся эльте А’Ллайс, чей угрюмый взгляд на морщинистом лице не предвещал ничего хорошего.

– Как и не научила не рыться в чужих вещах, – невесело хмыкнула А’Ллайс, покосившись на занятие своей энкелин. Увидев, какой головной убор держит молодая девушка, эльте А’Ллайс смягчилась и пояснила: – Эту фуражку мне вручили при окончании офицерской академии в Рэйнбурге. Славные были деньки…

Её глаза наполнились грустью.

– Ринна, тссс! – шикнула А’Ллайс на кошку, отчего та смиренно замолчала. А затем эльте обратилась к своей энкелин: – Да, ты всё правильно поняла. Это снаряжение, в котором мне в своё время довелось повоевать, – она уселась на стоящий рядом высокий стул, а после кивнула на точно такой же возле неё. Поняв всё без слов, Эвангелия села напротив А’Ллайс. – Так, что дальше… Ох.

А’Ллайс запустила руку в сундук и вытащила из него пожелтевший бумажный конверт. Внутри оказалась какая-то карточка, взглянув на которую, эльте А’Ллайс слабо улыбнулась, а взгляд её заметно подобрел.

– Что это у тебя? – полюбопытствовала Эвангелия и взглянула на предмет, вызывающий улыбки.

В руках у эльте А’Ллайс находился старый чёрно-белый фотоснимок, на котором были запечатлены пять молодых девушек в давным-давно устаревшей солдатской форме. А в лице девушки, что стояла посередине, Эвангелия узнала свою эльте А’Ллайс! Ещё молодую и очень красивую А’Ллайс.

– А… – даже не удивилась Эвангелия, а скорее наоборот, расстроилась. – Просто фото…

Услышав эти слова, эльте А’Ллайс неожиданно пошатнулась и сильно выдохнула.

– Вот как?.. – тихо проговорила она, смотря сквозь фотоснимок в никуда. – «Просто фото»…

– Эм-м, нет, я не совсем это имела в виду… – тут же отозвалась Эвангелия с чуть виноватым видом. – Я просто хотела сказать…

– Всё в порядке, моя дорогая энкелин. Тебе не стоит оправдываться, – прервала её слова А’Ллайс. – Ты права. На самом деле, это ведь действительно просто фото. Не более.

Нужно было срочно менять направление разговора, иначе эльте опять подастся воспоминаниям и расстроится. Или, чего ещё хуже, заплачет…

– А что это за девушки? – внезапно для А’Ллайс поинтересовалась её энкелин и кивнула взглядом на фото. – Такую молодую красавицу, как ты, сложно не узнать. Но вот эти четверо – кто они?

От прозвучавших вопросов эльте А’Ллайс слегка нахмурила брови.

– Это связано с войной… – выдержав короткую паузу, произнесла она. – А я не хочу говорить о войне.

Эвангелия тихо вздохнула. Похоже, эльте А’Ллайс в очередной раз предпочтёт отмолчаться о том, что накопилось в душе и теперь подобно яду терзает её изо дня в день на протяжении стольких лет.

А в последнее время эльте А’Ллайс и вовсе словно перемкнуло, и, кажется, это всё из-за того же молчания. Она замкнулась в себе, начала много отмалчиваться, избегать всякого общения с посторонними людьми, да и общее состояние её здоровья заметно ухудшилось: ночные кошмары уже не казались какой-то редкостью, а бродить во сне и вовсе стало «нормой»…

Казалось, что память о тех страшных годах была всё ещё свежа и никуда не девалась. А’Ллайс отчётливо помнила каждый день, проведённый на той войне, и она готова была рассказать о них другим, чтобы люди и дальше продолжали сохранять мир, за который почти полвека назад сражались все без исключения государства…

Однако она не рассказывала, потому что дала себе клятву не приносить в мирную жизнь войну, пусть и всего лишь путём своих воспоминаний.

Война осталась на войне. В истории. А вместе с ней в тех давно ушедших днях осталась и та самая молодая А’Ллайс. Наивная и глупая девчонка, о которой всё реже и реже вспоминала уже совсем «другая» А’Ллайс – старая и чёрствая, замкнутая и грубая…

– Война… Прошло уже тридцать лет с тех пор, а ты всё ещё вспоминаешь, – грустно хмыкнула Эвангелия. – Вспоминаешь. Копишь в себе. Но ни с кем не делишься…

– Не отрицаю этого, – медленно качнув головой, согласилась А’Ллайс. – Но… на всё есть свои причины.

– Скажи, а тебе это ещё не надоело? – не дав завершить мысль, перебила свою эльте Эвангелия. – Столько лет уже прошло, а ты всё продолжаешь корить себя за участие в войне. Да, не удивляйся. Тебя выдают твои глаза, слёзы и поведение, – хоть на девушку нахлынули эмоции, но это не помешало ей продолжить говорить: – Просто я уже не могу смотреть как ты мучаешься. Тебе всё чаще снятся кошмары, ты кричишь по ночам и бродишь во сне, разбивая и ломая всё, что попадётся под руку. Из-за того, что ты держишь всё в себе, ты только сильнее замыкаешься, переставая обращать внимание на нас с матушкой! – жалостливо хныкнув, девушка протёрла рукавом выступившие из глаза слёзы. – Я уже даже не помню, когда мы с тобой в последний раз ходили на городские праздники смотреть фейерверки и есть ту сладкую, воздушную, словно облако, съедобную вату…

Эльте А’Ллайс не отвечала, сосредоточенно смотря своей энкелин в глаза и продолжая слушать.

– А… – начала и сразу осеклась Эвангелия и вновь протёрла рукавом рубашки заслезившиеся глаза. – Когда мы в последний раз ходили с тобой на твою любимую улицу города кормить голубей и смотреть на фонтаны? – сказав это, девушка на кое-какое время замолчала. Когда успокоилась, то, вздохнув, продолжила: – Когда мы с тобой просто проводили время вместе? В последнее время ты почти целыми днями сидишь у себя в кабинете и ни с кем не разговариваешь. Например, на днях приходили твои друзья из Объединения ветеранов передать лично тебе письмо. Однако ты сказала матушке, что тебя «нет дома». Вот как это понимать?

– Это не мои друзья, – сухо ответила родственница, всё ещё не проявляя никаких эмоций от услышанного. – Так… всего лишь «знакомые по общим интересам». А письмо я видела, ничего особенного в нём не было. Очередное приглашение на очередной день памяти. Скажу сразу: я туда не пойду.

Ответ эльте прозвучал очень легкомысленно, словно той было всё равно не только на друзей, но и на такое значимое событие, как День памяти по павшим в Последней войне. А учитывая всю трепетность, с которой она относилась к той войне, услышать подобный ответ для Эвангелии было вдвойне неожиданно.

– И всё же, – слегка нахмурилась девушка. – Эти люди – такие же зольдаты, как и ты. Твои товарищи по оружию, которые точно так же, как и ты, прошли войну. Я думала, ты с ними в хороших дружеских отношениях, ведь общее дело… То есть горе, объединяет. Разве это не так?

– Это они тебе сказали, что мы с ними «товарищи по оружию»? – эльте не удивилась, лишь подняла правую бровь и чуть прищурилась на энкелин.

– Ну да, – пожав плечами, ответила та, не понимая, почему её родственница так насторожилась. – А-а… что-то не то?

– Боюсь, тебя обманули. Они все – штабные, – чуть прикусив губу, поведала А’Ллайс и покачала головой. – Впредь ничего у них не бери и тем более не впускай в наш дом. Это тебе мой личный приказ. А с твоей упрямой матерью на эту тему я поговорю сама.

– Что, неужели расстреляешь её? – грустно, слегка улыбнулась Эвангелия. Однако эльте шутки не оценила и потому, ничего не ответив, перевела взгляд с энкелин на фотоснимок. И тут девушка в очередной раз осознала, что лучше бы держала язык за зубами.

– Я… Прости, – повесив голову, извинилась девушка. – Просто не…

– Отставить извинения, – отложив фотоснимок в сторону, перебила девушку А’Ллайс. – Слушай мой приказ, зольдат. Сейчас отправляешься ужинать, а после жду тебя в саду… – и спустя пару секунд, уже более спокойным и добрым тоном добавила: – И захвати там чего-нибудь съестного для птиц.

Девушка замерла в удивлении. Конечно же, отправляясь на этот разговор, она надеялась на хоть какие-то перемены в их с эльте отношениях, но, чтобы вот так сразу, в этот же вечер… Или А’Ллайс просто не хочет ещё сильнее расстраивать и без того грустную энкелин и через силу позвала ту на прогулку, чтобы успокоить? Думать дальше на эту тему Эвангелии было сложно. Её начинали переполнять эмоции: радость и слёзы счастья перебивали все другие чувства и затуманивали разум, мешая трезво оценивать всевозможные варианты дальнейших событий.

А вот А’Ллайс подобных чувств не разделяла, и на то у неё были свои собственные причины. И дело даже не в каком-нибудь там отсутствии любви к своей энкелин – наоборот, она любила её больше, чем свою дочь…

В последний день войны в душе А’Ллайс погибли почти все чувства. Все, кроме гнева и сострадания. И только благодаря своим самым близким – дочери и энкелин – в её сердце, пускай и тускло, но всё ещё мерцали доброта и радость, заставляющие хоть иногда улыбаться и быть счастливым человеком. Однако только находясь рядом с близкими… Вот и сейчас, спустя лишь минуты взаимного молчания, созерцая счастливые глаза Эвангелии, бывший офицер А’Ллайс фон Берх наконец спроецировала на своём лице подобие слабой, но искренней улыбки.

Они обнялись. Вернее, первая с широко растопыренными в стороны руками полезла Эвангелия, а А’Ллайс, в свою очередь, не смогла отказаться от такого предложения.

– Всё, хватит тебе плакаться, – продолжая слабо улыбаться, тихо проговорила эльте, поглаживая светлые волосы энкелин. – Если твоя матушка узнает, что я задерживаю тебя тут, пока на кухне стынет ужин, она меня сама расстреляет.

– Хи-хи! – по-девичьи скромно рассмеялась девушка, выпутываясь из объятий эльте. – Намёк понятен.

Сославшись на совершённый пару часов назад перекус, А’Ллайс отказалась от предложения своей энкелин отправиться на ужин и вместо этого ушла в сад. Эвангелии ничего не оставалось, как пойти ужинать в одиночку. Однако для неё ужин прошёл весьма быстро: уклоняясь от вопросов матери по поводу эльте, девушка не провела за столом и пяти минут. Вместо этого она, отвлекая матушку частыми мелкими просьбами, тайком забрала со стола несколько ломтиков белого хлеба, а после, пожаловавшись на усталость, спешно покинула ужин: слишком сильно́ было её желание поскорее услышать историю эльте – героя почти забытой войны и обладателя титула первой девушки-офицера в истории Рэйланда.

Следуя по янтарно-красным коридорам поместья, Эвангелия добралась до так называемой «Стены почёта». Данное место располагается в длинном смежном коридоре между главным холлом и выходом к дворовому участку и представляет из себя длинную стену, на которой в один ряд увешаны портреты всех военных деятелей семьи фон Берх. Здесь были абсолютно все, кто имел честь служить на благо своей стране, начиная с самого начала: от основателя рода, почётного рыцаря Фридриха, заканчивая…

Заметив неладное, девушка остановилась и внимательно присмотрелась. Поиск той странности, что зацепила её взгляд, оказался недолгим – Эвангелия почти сразу увидела пустое место справа от портрета Хармана фон Берха. И лишь несколько вкрученных в стену металлических креплений давали напоминание о том, что совсем недавно на месте пустоты располагался портрет с изображением молодой эльте А’Ллайс в парадной военной форме.

Кому мог помешать обычный портрет? Гостей в поместье никогда не бывает, а у матушки Фриды претензий к этой стене никогда не было – она с большим трепетом чтит традиции семьи и не посмела бы снять портрет своей матери, уж Эвангелия это знает. Значит, его сняла сама эльте А’Ллайс…

Отложив размышления на эту тему в дальние закутки сознания, Эвангелия приоткрыла дверь со множеством стёкол и выбралась на свежий воздух. Оказавшись на утопающей в тени территории сада, девушка на секунду замерла на месте, дабы узреть прекрасный закат, скрывающийся за горизонтом. Её носик тут же уловил приятные благоухания сирени и роз. Вдоволь насладившись чудесным летним пейзажем, Эвангелия спустилась по ступенькам крыльца и зашагала по мощёной камнями дорожке навстречу крохотной деревянной беседке, в которой, наблюдая за закатом, сидела эльте А’Ллайс.

– Не знала, что ты ешь быстрее, чем зольдаты. Молодец. – по-доброму улыбнувшись, посмотрела А’Ллайс на энкелин, что довольно быстро вернулась с ужина. – Принесла перекус для наших пернатых друзей?

– «Пернатые друзья»? – переспросила Эвангелия, протягивая женщине кусок хлеба.

Сев рядом, обе родственницы принялись неспешно раскидывать хлебные крошки по каменной кладке перед беседкой. «Друзья» не заставили себя долго ждать: уже через минуту на бесплатное пиршество слетелось несколько голубей, которые, посмотрев на людей с некой благодарностью, незамедлительно приступили к трапезе.

К голубям тут же ринулась кошка Рина, но её замыслам не было суждено сбыться: получив незамедлительный шик со стороны А’Ллайс, незадачливая охотница тут же устремилась в кусты подальше от гнева хозяйки.

– Именно. – наконец ответила А’Ллайс, смотря на птиц с присущим для неё безразлично-печальным взглядом. – Тебе что-нибудь известно о голубиной почте? Вещь дорогая и не самая надёжная, но, тем не менее, не раз спасала зольдатские жизни, вовремя доставляя по адресам срочные донесения или координаты. Оттого те, кто был на войне, именуем голубей друзьями.

– Звучит впечатляюще… – чуть задумавшись, оценила Эвангелия поведанный факт.

– На той войне многое было впечатляющим, от того что создавалось прямо там для ведения эффективных боевых действий, – продолжила говорить эльте. – Но до этого мы ещё не дошли…

– Прости, я не совсем тебя поняла?.. – слегка удивилась Эвангелия.

– Пока мы с тобой наслаждаемся чудесным вечером в компании друг друга, мне бы хотелось воспользоваться этим замечательным моментом и рассказать тебе одну давнюю историю, которую я храню в тайне уже три десятка лет.

Эти слова А’Ллайс произносила с трепетом, с чувством, вкладывая в них всю душу и любовь. Что неудивительно, ведь она собиралась поделиться одним из своих самых сокровенных сокровищ – своим прошлым…

Услышав это, Эвангелия заметно оживилась. С любопытством посмотрев на эльте, девушка приготовилась внимательно слушать. Несмотря на излишнюю замкнутость, А’Ллайс была замечательным рассказчиком, хотя сама всячески это отрицала. Сейчас она собирается рассказать не какую-то там сказку на ночь, а ранее не поведанную историю. Градус интриги повышался!

С каждой минутой количество слетавшихся на крошки голубей постепенно увеличивалось, вся эта разноцветная масса из десятка голов с аппетитом поглощала дары от людей, до которых им, впрочем, не было никакого дела.

Бросив «друзьям» очередную горсть хлебных крошек, А’Ллайс вытащила из маленькой сумочки несколько старых фотографий и протянула одну из них своей энкелин. На снимке была изображена знакомая по рассказам эльте семья: статный мужчина в годах с роскошными бакенбардами, стоящая по левую руку от него среднего роста женщина с голубыми глазами и светлыми волосами, а перед ними трое молодых парней в военной форме. А с переднего плана на Эвангелию смотрела маленькая А’Ллайс в красивом синем платьице.

– Это же твоя семья, верно? – сказала девушка и улыбнулась уголками губ. – Ва-ау, ты здесь такая красивая… Что ж, мама не зря говорила, что мы с тобой похожи.

– Конечно, моя дорогая, – переняв улыбку от энкелин, кивнула А’Ллайс. – Так вот… История, о которой я хочу тебе рассказать, касается той страшной войны, в которой мне пришлось принять непосредственное участие. – На секунду замолчав, она перевела взгляд на заходившее солнце. – Однако эта история не столько о самих сражениях, сколько обо мне и людях, что бились под моим началом за великую цель – конец всех войн. И я не просто так дала тебе фото своей семьи: я не славлюсь хорошим описанием внешности на словах, а так тебе будет проще понять, кто, есть кто. Как дойду до рассказа о своих друзьях, покажу тебе другое фото. Ты же не против такой заминки?

– Нет, что ты? Я только за! – восторженно заявила девушка, уже предвкушая узнать историю своей знаменитой на всю страну родственницы.

– Хорошо. В таком случае я приступаю, – чуть смутилась эльте А’Ллайс. – И начать мне бы хотелось издалека, с рассказа о своём детстве, где у меня однажды появилась одна занимательная… мечта. Мечта давно прошедших дней…

Глава 2. Мечта давно прошедших дней

Лето…

Шестилетняя А’Ллайс любовалась его красотой, лёжа на кровати и смотря в широко распахнутое окно, через которое в комнату заглядывали тёплые лучи яркого солнца, а лёгкие дуновения ветра приносили приятное благоухание цветов прямиком из сада, в котором игриво щебетали птицы. Однако, несмотря на всю прелесть лета и детства, сейчас в душе юной дворянки происходили большие перемены. Этой ночью она изъявила желание продолжить деятельность их рода и стать полноправным военным офицером наравне с братьями и отцом. А офицер обязан быть самостоятельным во всём. Именно поэтому А’Ллайс, не став дожидаться прихода служанок, встала с кровати, протёрла сонливые глаза и направилась к умывальнику, чтобы впервые в своей жизни привести себя в порядок без посторонней помощи.

Взобравшись на небольшую деревянную подставку, девочка взяла увесистый стеклянный кувшин, налила немного воды в серебряный таз и принялась умываться. С каждым новым поглаживанием кожи намокшими руками А’Ллайс продумывала план дальнейших действий на день, начиная от самостоятельного приготовления завтрака и чтения военной литературы, заканчивая фехтованием и верховой ездой.

«Интересно, а что ещё должен делать будущий офицер?..» – подумала девочка.

Однако ход её мыслей был прерван, когда находившаяся в пяти шагах слева дверь открылась и зашла опрятно одетая служанка с железным кувшином в руках. Застав всегда спящую в это время девочку бодрствующей и за самостоятельным умыванием, служанка впала в ступор.

– Мисс А’Ллайс, в-вы… – молодая девушка со светлым каре словно потеряла дар речи и теперь была не в силах что-либо сказать. – Ох… Получается, я вас побеспокоила?.. П-прошу простить меня! Я думала, что вы ещё спите…

– Доброе утро, Мэри! – мило улыбнувшись, поприветствовала А’Ллайс служанку, не обращая внимания на её встревоженные слова.

– Д… да, доброе утро, мисс А’Ллайс. Я принесла вам свежей воды и полотенце, но… – немного успокоившись, кое-как проговорила Мэри сквозь не отступавшее удивление. – Вижу, вы уже умылись…

– Полотенце? Давай! – с этими словами девочка спрыгнула с подставки и направилась к служанке.

Взяв протянутый бархатный лоскут, украшенный золотой вышивкой, А’Ллайс протёрла лицо, руки и шею, после чего вернула полотенце служанке, а затем подошла к высокому шкафу, в котором хранились так ею нелюбимые наряды. Все ляпистые, чересчур цветастые, и в большинстве из которых весьма затруднительно не то, что передвигаться, даже элементарно дышать бывает сложно. Юная леди больше предпочитала простую, свободную одежду – такую, что носят обычные горожане и рабочие. Только вот родители были категорически против таких предпочтений и всячески навязывали своей самой младшей из четырёх детей одеваться в дорогие, богато украшенные наряды, ведь, как говорит матушка: «Дворянку одежда простолюдинов не красит».

Однажды А’Ллайс удалось договориться с одним из членов прислуги – молодым сынишкой кочегара, – что тот принесёт девочке самую простую одежду, а юная дворянка за это договорится с отцом о внеплановом выходном для этого парнишки, которому он был необходим, чтобы навестить могилу своей скоропостижно скончавшейся матери. Первая часть договора была исполнена, и девочка получила в своё распоряжение старые штаны и широкую рубаху – размеры были велики, но выбирать не приходилось, ведь благодаря этой одежде А’Ллайс наконец-то бы смогла на пару часиков сбежать из дому и в одиночку, без всякой прислуги в роли сопровождения, прогуляться по красивым улочкам близлежащего Лийбенхау. Только вот при тайном пересечении забора юную беглянку поймал сторож, после чего незамедлительно отвёл к отцу…

В тот же день А’Ллайс впервые увидела по-настоящему сердитых родителей. И после слов: «Ещё раз вы, юная леди, попытаетесь сбежать – окажетесь на улице вместе со всей прислугой, что будет пытаться вам содействовать!» – девочка решила: больше никаких побегов в ближайшие годы… И чтобы хоть как-то утешить свою дочь, родители всё же позволили дочери носить обычную одежду, но только у себя в поместье и на его территории и лишь тогда, когда нет гостей.

Сняв с себя ночное платье и заменив его на простенькое тканевое с синими узорами, А’Ллайс подошла к зеркалу и принялась собирать смявшиеся за ночь светлые волосы в хвостик – дело пошло неважно уже с первых секунд, и, чтобы исправить появляющееся на голове девочки «недоразумение», служанка Мэри вызвалась помочь.

– Позвольте, я помогу вам, мисс А’Ллайс… – осторожно предложила она свою помощь.

– Сама справлюсь, – качнула головой А’Ллайс, не отвлекаясь от своего дела. – И я же тебе говорила, Мэри, что, если рядом нет моих родителей, то можешь называть меня просто по имени. Я не обижусь.

– Простите, мисс А’Ллайс, но позвольте вновь отказаться? – чуть смутившись, ответила Мэри, переведя взгляд с юной дворянки в пол. – Не поймите меня неправильно, но ваш отец велел обращаться к вам на «Вы».

– Как тебе будет удобнее, – пожала плечами девочка.

А’Ллайс также не нравилось, что к ней с самых ранних лет относятся как к важной особе. Мало того, людям недворянской крови категорически воспрещалось обращаться к ней просто по имени, всегда требовалось указывать статус, то есть «мисс», а затем уже только имя. Из-за всего этого у неё даже друзей нет: находясь всегда под присмотром, от А’Ллайс постоянно отводили подходящих познакомиться крестьянских ребят, а с детьми из других дворянских семей она не общалась – те были слишком высокого мнения о себе и своей статусности, а А’Ллайс подобного не любила и поэтому изо всех сил старалась с такими не водиться… Все эти правила злили маленькую леди, но, опять же, в силу своего возраста она ничего не могла с этим поделать.

Даже с Мэри всегда не о чем поговорить, хотя она старше А’Ллайс не на двадцать, не на тридцать, а на двенадцать лет: юной леди казалось, что это относительно небольшая разница в возрасте, значит, должны же быть хоть какие-нибудь общие темы для разговора. Но, к сожалению, или к счастью, Мэри всегда придерживалась вековых правил и этики общения с детьми дворян и ещё ни разу им не изменила. Хотя на самом деле даже правильная во всём Мэри была не прочь отойти от вековых традиций и поговорить с А’Ллайс по душам, как с близким другом, если бы не одно весомое «но» – отец юной дворянки.

Семья фон Берх славилась на весь Лийбенхау своей добротой и пониманием, что было видно даже из их отношения к своим работникам и прислуге, которым они предоставляли бесплатное жильё, питание и щедрое денежное довольствие, в то время как у других местных дворян всё было организовано с точностью наоборот. Но в любой бочке мёда найдётся своя ложка дёгтя, и таковым в семье фон Берх являлся отец – Оттэр фон Берх.

Да, он был известным рэйландским военным, примерным семьянином, хорошим отцом и справедливым работодателем для своих подчинённых. Однако вся его справедливость заключалась не только в поощрении хороших работников, но также в их суровом наказании: даже за малейшую оплошность или нарушение установленных правил следовало незамедлительное увольнение без права на повторное возвращение в должность. Этого-то простолюдинка Мэри и боялась, как огня, из-за чего всячески отказывалась становиться «другом» для А’Ллайс, ведь это являлось не просто нарушением правил, а самым настоящим, по меркам Рэйланда, оскорблением всего дворянского рода.

Кое-как А’Ллайс удалось привести свои волосы в порядок. Теперь на неё из отражения зеркала смотрело живое олицетворение слова «красота»: невысокая, с чистой кожей, голубыми, как небо, глазами, схваченными в хвостик светлыми волосами, одетая в красивое платьице миловидная девочка.

– Как я выгляжу? – не отвлекаясь от созерцания своего отражения, поинтересовалась А’Ллайс у Мэри. – Только честно.

– Великолепно, мисс А’Ллайс! – незамедлительно улыбнулась служанка. – Вам очень идёт! Это платье дополняет вашу и без того превосходную красоту. – и с восхищением добавила: – Повезёт же тому счастливчику, за которого вас выдадут замуж!..

Услышав эти слова, девочка переменилась во взгляде: полное безмятежности и спокойствия выражение лица уступило место хмурому и недовольному прищуру.

– А… – начала А’Ллайс и вдруг замолчала, опустив погрустневшие глаза вниз. – Что? Замуж? За кого?..

Прозвучавшие вопросы поставили Мэри в очередной ступор – ей казалось, что девочка ещё мала для таких вопросов, и, кроме того, отвечать на них следовало родителям, а не служанке. Однако маленькая леди смотрела на девушку чересчур настойчивым, «сверлящим» взглядом, отчего Мэри невольно отвела взгляд в сторону.

И тут же, смирившись со своим в данный момент бессилием, служанка тоскливо вздохнула. Собравшись с волей, она честно ответила.

– Не знаю, мисс А’Ллайс. Смотря за кого вас выдадут родители…

Вот как… Замуж… Без всякого права выбора… Всё предрешено?..

– Значит, я буду чьей-то женой?.. – невесело хмыкнула девочка. – И что я должна буду делать?

– Эм-м… – на лице Мэри появилось смятение. – Я не совсем поняла ваш вопрос, мисс А’Ллайс.

– Что должна делать жена? – уточнила юная леди.

– Ах, вы об этом… – сказала служанка Мэри. – Ну-у… Здесь всё зависит от статусности. Вот, например, вы, мисс А’Ллайс – чистая дворянская кровь. Основываясь на опыте фрау{?}[Госпожи] А’Тринн, я думаю, что в ваши будущие обязанности будет входить воспитание детей и… Хм-м… – девушка замолчала и призадумалась. – Думаю, это всё. Если ваш муж будет достаточно обеспечен, то вам не придётся заниматься бытовыми и другими хозяйственными делами. Благодаря этому все ваши дела будут происходить вокруг семьи.

Обдумав всё услышанное, девочка тяжело выдохнула, а затем поспешила покинуть комнату. Заметив, как потяжелел взгляд юной леди, Мэри вдруг испугалась, что всё это из-за неё, а потому незамедлительно поинтересовалась:

– Мисс А’Ллайс, я сказала что-то не то?..

– Нет, всё то. Спасибо тебе, – ответила девочка, упорно продвигаясь к своей прямоугольно-деревянной цели.

– Тогда куда же вы так торопитесь и без туфелек?

– К родителям. Хочу поговорить о моём будущем.

Для Мэри эти слова прозвучали как гром среди ясного неба: если А’Ллайс предъявит своему отцу насчёт своей будущей участи, то Оттэр фон Берх в сию же минуту приступит к поискам того, кто надоумил его дочь на такие мысли. И если он узнает, что информация про принудительное замужество поступила от Мэри…

Взявшись за оловянную ручку двери, девочка остановилась и посмотрела на застывшую и побледневшую служанку, чьи руки намертво вцепились в полотенце, а глаза словно остекленели.

– Не волнуйся, я ничего про тебя не расскажу! – пообещала А’Ллайс Мэри.

– Да? Спасибо, мисс А’Ллайс, – радостно выдохнула служанка и успокоилась. – Но тогда… Что вы собираетесь сказать родителям?

– Я скажу им, что в моём военном будущем нет места для мужа.

Поместью семьи фон Берх было, по меньшей мере, около пары веков. Солидный возраст. Однако поколение начала двадцатого века, в числе которых была и А’Ллайс, проживало в ещё относительно «новом» здании, в то время как старое, возведённое основателем их рода в середине 1300-х годов, несмотря на тщательный уход и своевременные ремонты, к сожалению, не сохранилось. Вместе с тем первоначальным обликом ушёл в историю старинный колорит, на замену которому сейчас пришли новые технологии и тенденции.

Современное поместье представляло собой большое каменное двухэтажное здание с большой кровлей из синей черепицы. Дополняли общий вид вкраплённые в стены жёлтые кирпичи, широкие и красивые окна, две небольшие башни по бокам здания, резные двери из дорогих пород древесины, а также открытый балкон над парадным входом.

Ко всему прочему, поместье располагало достаточно просторной территорией, окружённой почти двухметровым каменным забором и разделённой на три части: первая, была засажена фруктовыми деревьями, вторая украшена аккуратно подстриженными кустами, фонтаном и скамейками для отдыха, а третья, и самая маленькая по площади, была отведена под конюшню и соседствующий рядом с ним дом для прислуги и наёмных рабочих. Такова была вся доступная для игр и развлечений А’Ллайс территория. За пределами же поместья девочка бывала крайне редко и всегда в сопровождении родителей или охраны.

Неудивительно, что А’Ллайс, живя в ограниченном пространстве под постоянным контролем старших, мечтала поскорее вырваться на свободу, как её братья, которые скоро станут студентами рэйнбургской академии…

Свободные… Без контроля… Будущие офицеры…

И сейчас А’Ллайс, уверенным шагом продвигаясь через красивые коридоры поместья, направлялась к своему отцу, чтобы сообщить ему о своей мечте, точнее, уже цели всей жизни – стать таким же свободным, самостоятельным и доблестным военным офицером. Продолжить семейную традицию наравне с братьями.

Как ни странно, но по пути к винтовой лестнице, что вела в холл, девочка не встретила никого из прислуги, хотя обычно по утрам в коридорах и комнатах поместья суетятся молодые служанки, стряхивая пыль со старинных картин и маленьких столов, отмывая окна и подметая полы. Но сейчас здесь пусто и тихо. И куда все подевались, у А’Ллайс не было ни малейшего представления. Неужели сегодня опять какой-то праздник и все вышли на улицу? Это и следовало узнать.

Шустро пробежавшись по ступенькам, молодая леди оказалась в просторном холле и тут же устремилась вперёд, к большой двери, через стекло которой в помещение вливался слепящий свет солнца. Не без труда оттолкнув деревянную преграду наружу, девочка очутилась на крыльце поместья и увидела большое количество людей впереди себя.

Среди всей толпы А’Ллайс помимо прислуги различила свою мать, которая почему-то была одета в парадное платье – получается, сегодня всё же праздник. Но какой? Несколько раз потянуть матушку за рукав голубого платья оказалось достаточно, чтобы та обернулась и с удивлением посмотрела на свою дочь с небрежно заплетённым хвостиком и босыми ногами.

– А’Ллайс? Что с тобой? – прозвучали весьма ожидаемые слова матери. – Почему тебя так плохо одели?

– Я сама одевалась, – поправила девочка, всем своим довольным видом стараясь показать свою самостоятельность. – Я уже взрослая, могу всё делать без посторонней помощи.

Удивлению матушки не было предела: с чего бы это вдруг её дочь, что всегда зависела от помощи других (и сама была не против этого), внезапно решила уйти в самостоятельность? Неужели надоумили служанки?

Тем временем А’Ллайс с любопытством оглядела присутствующих: все без исключения вполголоса что-то обсуждали, изредка поглядывая на парадные ворота впереди. Кажется, что-то намечалось.

– Мы кого-то ждём? – поинтересовалась девочка у матери.

– Да. Скажу по секрету: ты будешь очень рада увидеть этих гостей, – ответила матушка и подмигнула, а затем обратилась к стоящей рядом служанке: – Сьюзан, будь добра, принеси А’Ллайс её праздничные туфли.

Молодая тёмноволосая девушка в каштановом платье и белом фартуке на просьбу ответила лёгким преклонением головы, после чего направилась в сторону поместья. Проводив её взглядом, А’Ллайс вновь посмотрела на свою матушку и призадумалась.

– Матушка… – неспешно начала говорить девочка, вдумчиво вглядываясь в обручальное кольцо на руке своей родительницы. – Я хочу спросить.

– Да, моя дорогая? – приготовилась слушать мать и погладила свою дочь по макушке светлых волос. – Что тебя интересует?

– Тебя выдали замуж твои родители?

Женщина ничего не ответила: от услышанного её брови полезли на лоб, а зубы непроизвольно сомкнулись, не давая произнести ни единого слова. Затем она опустила погрустневший взгляд в землю. Всё ещё молчала…

– П-прости… – поняв, что вопрос расстроил матушку, девочка также погрустнела во взгляде.

– Тебе ещё рано задавать такие вопросы, А’Ллайс, – наконец ответила матушка. И тут же поинтересовалась с неподдельным, искренним удивлением: – Скажи мне, что или кто тебя на них надоумил?

– Никто! Я сама! – поспешила оправдаться девочка. – Я… Я в книге прочитала!..

– А’Ллайс, у нас дома нет подобной литературы. И ты, к тому же, ещё плохо читаешь. – сказав это, женщина вздохнула. – Скажи честно, я не стану ругаться.

– Эм-м, ну-у…

Если верить словам сынишки кочегара, то за правду ругают не хуже, чем за ложь. Тогда есть ли смысл скрывать?.. Пожалуй, да, ведь А’Ллайс пообещала Мэри никому и ничего не рассказывать.

– А’Ллайс, я всё ещё жду от тебя ответа, – поторопила юную леди её матушка. – По твоим бегающим глазкам видно, ты что-то скрываешь…

– Что значит «бегающие глазки»? – вдруг поинтересовалась девочка.

– Не меняй тему разговора, пожалуйста, – несмотря на спокойный голос матери, кажется, её терпение постепенно иссякало. – Со мной этот фокус не пройдёт. Рассказывай.

– Фрау А’Тринн, туфли.

Появившаяся в самый последний момент служанка Сьюзан, сама того не зная, спасла девочку от неминуемого раскрытия тайны.

– Да, спасибо, – поблагодарила фрау А’Тринн, и вновь обратилась к дочери: – А’Ллайс, туф…

– Я сама! – резко сказала девочка и лично взяла принесённую коробку.

Внутри неё оказалась пара синих туфелек с бантиками из чёрного шёлка. Самостоятельно надев их, А’Ллайс вновь посмотрела на матушку – та лишь, тихо вздохнув, медленно покачала головой, приговаривая: «Я тебя сегодня не узнаю…»

И в этот момент невдалеке от них послышался гул автомобильного двигателя. Все присутствующие отвлеклись от разговоров и устремили свои взоры на ворота, со стороны которых к ним направлялись трое молодых парней в серо-зелёной военной форме Рэйланда и с увесистыми чемоданами в руках. Увидев их, А’Ллайс чуть ли не подпрыгнула на месте от нахлынувшей на неё радости. В момент позабыв про матушку, девочка бросилась вперёд, навстречу прибывшим. А те, в свою очередь, завидев девочку, остановились, поставили багажи на дорогу и все, как один, по-доброму улыбнулись.

– Эрнст! Йохан! Харман! – маленькая, самостоятельная и счастливая леди сразгону ворвалась в крепкие объятия парней. – Я скучала!..

По её покрасневшим щекам скользнула пара крохотных и кристально чистых слезинок. Поддавшись чувствам, вся троица тихо проговорила в один голос:

– Сестра…

…По случаю приезда сыновей родители организовали роскошный банкет, на который пригласили множество друзей отца – точно таких же великовозрастных офицеров, как и он сам. Гости собирались в просторной парадной гостиной, посреди которой разместился чуть ли не ломившийся под тяжестью различных блюд стол.

И вот, когда за стол уселся последний из приглашённых гостей, вдруг обнаружилось отсутствие главы семейства – Оттэра фон Берха. Его жена, фрау А’Тринн, и по совместительству мать всех четверых детей семьи, поспешила успокоить гостей, сказав, что её супруг задерживается и вскоре прибудет. Находящуюся по правую руку от матери А’Ллайс беспокойство гостей не волновало, она была сосредоточена на игре в гляделки с сидящими напротив неё братьями.

Братья…

Все без исключения сыны семьи фон Берх воспитывались с большим уклоном на уважение традиций своего рода. И самая главная традиция – военная служба во благо государства. Именно поэтому отец семейства старался всячески привить своим сыновьям любовь к военной службе с самых малых лет.

Эрнст фон Берх – старший из всех братьев. Это сильный и стойкий духом восемнадцатилетний юноша, является прямой копией своего отца, от которого ему достались упорство, целеустремлённость, а также тёмные волосы и крепкие мышцы. Неудивительно, что родители и родственники возлагают на него большие надежды и предрекают ему огромные успехи в военной карьере.

Йохан фон Берх – второй из троицы братьев. Его имя прямо говорило само за себя: юноша был крайне умён и расчётлив, за что друзья отца между собой нарекли его «талантливым тактиком». Внешне он представлял из себя высокого, светловолосого, стройного юношу в круглых очках – страсть к книгам пагубно повлияла на зрение, но вряд ли этот недуг помешает ему поступить в академию и стать тем, кем ему суждено быть от рождения.

Харман фон Берх – младший и, по мнению многих, самый красивый из братьев. Однако победы на войне добываются не красотой, а расчётливым умом и силой, которыми этот четырнадцатилетний юноша, к сожалению, обделён. Напротив, Харман был более склонен к искусству: живопись и поэзия – вот что являлось его призванием. Но привитое отцом чувство долга перед страной не давало ему покоя, и поэтому, несмотря на все трудности, этот светловолосый голубоглазый юноша даже не собирался опускать руки и стойко продолжал своё самообучение под девизом «Во славу рода фон Берх!».

Братья искренне любили свою сестру, а она – их. Пожалуй, эта троица юношей были единственными, с кем А’Ллайс была по-настоящему искренняя. Она рассказывала им всё: от наблюдения за домашними животными до планов по подшучиванию над прислугой и отцом, а также делилась впечатлениями от прогулок и своими самыми сокровенными мечтаниями. Вот и сейчас, когда выдастся подходящий момент, мечтательная во всём девочка поведает своим самым близким о, кажется, мечте всей жизни…

Парадная дверь гостиной широко распахнулась, отчего все присутствующие прервали свои беседы и засуетились. Громко цокая каблуком вычищенных до блеска чёрных сапог, в зал вошёл высокий мужчина, облачённый в серо-зелёный мундир со множеством сверкающих орденов на груди. Покрытые сединой коротко стриженные волосы были аккуратно причёсаны, знатных размеров бакенбарды ухожены, а на исчерченном старыми шрамами лице застыл строгий взгляд.

И глаза. Некогда ярко-зелёные, спустя десятки тяжёлых сражений стали почти серыми. В них не чувствовалась жизнь, вместо этого они, словно источая незаживающую скорбь о прошлом, всегда смотрели «в никуда», вдаль, где ничего не было. Как-то раз А’Ллайс подслушала разговор матушки и узнала, что такие глаза называются «взглядом на две тысячи ярдов». Странное название для органов зрения…

Зал охватило молчание. Одарив всех присутствующих внимательным, тяжёлым взглядом, мужчина вскинул согнутую в локте правую руку к виску, после чего стянул с седой макушки потрёпанную годами офицерскую фуражку – братья рассказывали, что в этом головном уборе их отец сражался за страну.

– Знаю, опоздал. Приношу извинения, – сухо сказал вошедший офицер, обращаясь к присутствующим. – Служба.

Его голос был глубок и звучен, но в то же время по-своему печален и безжизненен. Подобный голос главы семейства для родных стал такой же обыденностью, как и вечно опечаленный взгляд…

– Приветствую всех дорогих гостей, – продолжил говорить мужчина, направляясь к столу. Пройдя вдоль него от начала до конца и добравшись до своего места, сел во главе стола, как и полагается хозяину дома.

А’Ллайс внимательно смотрела на своего отца. Он устал – не сейчас, а в целом. Устал душой: несмотря на очень юный возраст, девочка была отнюдь не глупа и замечала такие, с первого взгляда непростые вещи.

Братья не раз говорили сестре, что их отец на службе вот уже тридцать лет, при том что сама служба – это не веселье, а самое настоящее испытание для сильных. Немудрено, что, занимаясь столь сложным делом на протяжении стольких годов, их отец устал. Но уходить в отставку всё никак не собирался. Он с честью продолжал дело предков, традицию рода, неся службу своему государству. И не собирался отрекаться от этого дела до того момента, как он иногда говорил, «пока не встретится с землёй». И стоит отметить, свою службу он нёс прекрасно, дойдя до очень высокого звания оберст{?}[Полковник]. Теперь между ним и званием генерала был лишь один шаг, переступить через который он всё никак не желал – переживал, что спишут в штаб, подальше от «полевых работ».

Неудивительно, что такой человек, как Оттэр фон Берх, являлся примером для подражания и вдохновителем не только для своих сыновей, но и для многих мальчишек их городка Лийбенхау.

– Ну что ж, все в сборе? Превосходно.

Поднявшись с места, Оттэр фон Берх оглядел всех присутствующих. Удовлетворившись полученной тишиной и вниманием, он продолжил говорить.

– Достопочтенные гости! Не буду растягивать и без того затянувшееся ожидание и с вашего позволения осмелюсь говорить коротко, но доходчиво. И первым делом мне бы хотелось поблагодарить всех вас, дорогие гости, что в столь знаменательный для моей семьи день вы нашли время для визита. Приношу всем вам огромную благодарность от всей семьи фон Берх.

Зал охватили овации. Не удержалась от них и маленькая А’Ллайс, которая, стараясь подражать собравшимся офицерам, точно так же выпрямилась и с надменным выражением лица забила в ладошки.

– А теперь перейдём непосредственно к главному событию нашего званого обеда, – сказал глава семейства. – И событие это, скажу я вам, воистину знаменательное: мой старший сын Эрнст поступил в рэйнбургскую офицерскую академию!

Зал вновь утонул в бурных аплодисментах. В помещении стало настолько громко, что маленькой А’Ллайс пришлось закрыть уши руками и зажмуриться. Матушка дотронулась до её плеча, тихо проговорила: «Всё закончилось», – и девочка вновь стала слушать речь отца.

– Эрнст! Мой дорогой сын! – обратился Оттэр фон Берх к своему старшему чаду. – Скажи, горд ли ты тем, что станешь карающим мечом и крепким щитом своего государства?

Юноша беспрекословно поднялся с места.

– Отец, – начал говорить он звучным, молодым мужским голосом. – Свою гордость я хочу показать не на словах, а на деле бравом, и поступками достойными. И, если на то придётся, то кровью пролитой. И своей, и врага, если тот осмелится ступить на нашу землю! – выдержав секунду молчания, он продолжил говорить: – А так… да, отец, я горд! Я горд, что родился и живу в этой прекрасной и величественной стране! Горд, что стану таким же защитником, как и вы, отец. И я горд своей фамилией – фон Берх! Фамилией, что носили мои славные предки, которые также, как и все здесь присутствующие, защищали нашу страну, наш Фатерлянд!

Оттэр фон Берх незамедлительно поднял со стола бокал вина.

– Браво, Эрнст! Другого ответа я и не ожидал! – с лёгкой, но грустной улыбкой сказал он, после чего обратился к гостям: – Выпьем же все! Выпьем во славу Великого Рэйланда и за начало военной карьеры моего сына! УРА!

– УРА!!! – хором отозвался весь зал, подняв вверх наполненные бокалы.

Зазвенели лёгкие удары стекла об стекло, за которыми последовали поочерёдные тосты всех гостей. В какой-то момент порядок очереди нарушился, и говорить стали по несколько человек сразу, между делом дружески подшучивая друг над другом: «Уступлю вам», «Нет, что вы, говорите первым», «Я настаиваю, чтобы речь держали именно вы» и тому подобные слова.

И пока зал утопал в радостном шуме, А’Ллайс внимательно смотрела на Эрнста. Девочке понравилась его величественная речь, которая окончательно убедила её в правоте слов матери: офицер – это не просто красивая форма и парады, а в первую очередь – великий долг по защите своей страны.

Поймав на себя взгляд сестры, Эрнст отвлёкся от беседы с каким-то мужчиной в мундире и вполголоса спросил:

– О чём задумалась, А’Ллайс?

– А, что?.. – выпала из размышлений девочка. – Я?

– Ну не я же сейчас сияю такими счастливыми и мечтательными глазами, как у тебя, – приулыбнувшись, заметил старший брат. – Снова о чём-то мечтаешь?

– Да… – честно призналась А’Ллайс. – Но не знаю, как об этом сказать…

– Хм? – кажется, Эрнст заинтересовался её словами. – Скажи так, как есть. Ты же знаешь, я пойму и поддержу.

Эрнст всегда такой – понимающий. Любая затея маленькой непоседы-сестры постоянно находила его поддержку. Да и не только Эрнста, ведь Йохан и Харман имели такое же качество – понимать и поддерживать свою сестрёнку. Взяв это во внимание, юная леди была уверена, что и в данный момент она получит одобрение и поддержку, а поэтому решила рассказать всё, как есть, и будь, что будет.

– Обещай, что не будешь смеяться! – заранее предупредила А’Ллайс.

Эрнст прижал правый кулак к сердцу.

– Слово офицера. – улыбнувшись, пообещал он.

– Я тоже решила стать офицером, – прямо заявила его сестра. – И для этого мне нужна твоя помощь…

Брови Эрнста невольно полезли на лоб, а сидевшие рядом с ним Йохан и Харман после услышанных слов чуть не подавились своей едой.

– А’Ллайс, это твоя очередная шутка? – поправив очки и посмотрев на девочку, вопросил Йохан. – Если да, то ты выбрала не самое подходящее время…

– Нет, Йохан, что ты? Я говорю правду! – чуть повысила тон девочка, несколько оскорбившаяся от подобной реакции со стороны самых доверенных людей. – Я хочу стать офицером, как отец и наш родственник… А’Ллайс засунула руку под ворот платья и вытащила подаренный матушкой медальон. – Вот как он! – и демонстративно показала свою новую безделушку.

Скользнув взглядом по медальону, вся троица братьев перевела взгляд на свою мать. Та, почувствовав на себе многоликий взгляд, отвлеклась от беседы с гостями и с вопросом на лице посмотрела на сыновей.

– Матушка, это вы надоумили нашу сестру стать зольдатом? – поинтересовался Харман, сделав большой акцент на последние слова.

– Не зольдатом, а офицером! – с возмущением поправила А’Ллайс.

Осознав произошедшее, на лице матушки А’Тринн восторжествовало недовольство.

– Прекратить! – шикнула она на своих детей и нахмурилась. – Маленькие ещё, чтобы за столом спорить.

– Маленькие? – удивившись, усмехнулся Харман. – Матушка, мы уже не дети.

– Это для других, а для меня вы по-прежнему дети, – парировала фрау А’Тринн. – А вы, юная леди, – она внимательно посмотрела на дочь лёгким прищуром. – Если я ещё раз услышу от вас хоть одно слово про зольдатов и офицеров в присутствии посторонних, проведёте остаток дня в углу. Вам это понятно?

– Н-но матушка… – опешила А’Ллайс. – Почему я не могу говорить о своей мечте?

– Говори о своих мечтаниях в другом месте и в более подходящее время… – вздохнула матушка А’Тринн. – Ты хоть представляешь, что будет, если нас сейчас услышит твой отец?

Увидев состояние матери, в диалог вмешался Эрнст.

– А’Ллайс, в законах нашей страны отчётливо прописан пункт, – вдумчиво проговорил он, – что…

– Женщины не могут быть зольдатами?.. – перебила А’Ллайс и посмотрела на старшего брата опечаленным взглядом.

Лицо Эрнста невольно отзеркалило грусть сестры.

– Да… – сухо отозвался он. – Тебе придётся с этим смириться. Здесь ничего не поделаешь.

– А Я НЕ ХОЧУ!

Девочка резко поднялась с места и с обидой посмотрела на свою семью. Эта выходка не осталась незамеченной, и уже через несколько секунд все сидящие за столом гости отвлеклись от своих дел и посмотрели на маленькую, но вспыльчивую леди.

– А’Ллайс! – вполголоса воскликнула фрау А’Тринн, уже чувствуя на себе нахмуренные взгляды озадаченных гостей. – Немедленно прекрати и сядь на место!

Однако её дочь не подчинилась.

– Я надеялась, что вы поддержите моё решение, – проговорила она чуть дрожащим голосом. – А вы говорите мне смириться…

– Ты ещё мала, чтобы рассуждать о таких вещах и принимать столь серьёзные решения, А’Ллайс, – как можно более мягче сказал Эрнст, покачав головой. – Очень мала…

– А я не хочу, чтобы вы говорили мне, какая я! – огрызнулась девочка.

По её щеке пробежалась слеза, а тем временем гости впали в ещё более недоумение от происходящего.

– Как и не хочу того, чтобы всё решалось за меня! – продолжила говорить девочка, вспоминая слова о заранее приготовленной судьбе с неизбежным замужеством. – Я… я…

И замолчала, тихо расплакавшись.

– Я хочу стать офицером и защищать нашу страну…

Кто-то из присутствующих присвистнул, некоторые рассмеялись. А девочка всё плакала и плакала. Но продолжала стоять и смотреть на людей, что задорно посмеивались над ней…

– Прошу простить нашу дочь! – поднявшись с места и приложив руки к груди, обратилась к гостям А’Тринн фон Берх. – Думаю, это прислуга вскружила ей голову своими рассказами. Я сейчас её уведу…

– МОЛЧАТЬ!

По столу разнёсся тяжёлый удар от кулака. Оттэр фон Берх внимательно оглядел всех гостей.

– Какие бы глупости ни говорила моя дочь, я никому не позволю над ней смеяться! – грозно процедил он сквозь зубы, а затем посмотрел на А’Ллайс. – Ступай в свою комнату и забудь те слова, что я только что от тебя услышал! Это приказ!

Девочка испуганно замерла. Она собиралась беспрекословно подчиниться приказу… Но вдруг в последний момент в ней что-то «изменилось». Её желание перестать следовать указаниям взрослых, а также заранее прописанной ими же судьбе многократно усилилось.

А’Ллайс захотелось стать… свободной.

Да. Именно так. Стать таким же свободным и независимым человеком с великим долгом, как её старший брат Эрнст, отец и все предшественники. И никто не посмеет ей помешать!

Девочка быстро выбежала из зала. Пробежав мимо встрепенувшихся от удивления служанок, А’Ллайс вошла в длинный просторный коридор, на стенах которого были развешаны портреты всех её предков, что посвятили свои жизни военной службе во благо государства.

Юная леди медленно прошлась к противоположному концу коридора, попутно осматривая портреты. Красивые мундиры и доспехи, ордена и награды, позолоченные сабли и мечи, шляпы с перьями и стальные шлемы, строгие лица и холодные глаза – всё это было запечатлено на изящных полотнах, под каждым из которых имелось имя и то, что объединяло всех этих людей, – фамилия фон Берх.

Добравшись до самого первого портрета, А’Ллайс узрела на нём высокого, светловолосого и бородатого мужчину в годах, облачённого в стальные латы, прикрытые белой мантией-накидкой с чёрным крестом «Рэйкройц» на груди.

– Фридрих фон Берх… – прочитала девочка надпись на табличке снизу. После этого она сравнила свой медальон с полотном. – Похож…

Сомнений не было – это тот самый почётный рыцарь на служении у первого короля Рэйланда и по совместительству основатель всего рода фон Берх. Тот, кто заложил в их семье традицию о военной службе. Фридрих фон Берх…

Скрипнула дверь, и в коридор вошли Эрнст, Йохан и Харман. Увидев братьев, девочка резко отвернула голову в сторону.

– Зачем пришли? – обиженно фыркнула А’Ллайс. – Я хочу побыть одна!

Юноши переглянулись. Кратко и вполголоса что-то между собой обсудив, они подошли к своей сестре.

– Знаешь, – начал было говорить старший из братьев. – Мы тут подумали и пришли к выводу…

– Что гордимся, – добавил средний, – иметь в своём родстве столь отважную сестру…

– Которая принимает столь смелые, благородные решения и не боится заявлять об этом. – завершил младший.

Эрнст опустился на колено и положил руку на левое плечо сестры, по-доброму посмотрел в её заплаканные глаза.

– Ты уверена, что действительно хочешь стать зольдатом? – спросил он.

– Кхм, офицером. – кашлянув в кулак, поправил Йохан.

– Да, верно. Офицером. – кивнув, исправился Эрнст.

– Учти, что стать офицером – очень и очень непросто, – дополнил Харман. – А в твоём случае шансы на успех не очень велики.

– Но всё же не равны нулю, – заметил Йохан, от слов которого девочка немного приободрилась.

А’Ллайс оглянула братьев. Что это с ними вдруг случилось? Ещё несколько минут назад упрекали и подшучивали, а теперь говорят, что ценят…

– Д… да, – выдохнув, кивнула юная леди. – Я полностью и окончательно уверена в своём выборе.

Братья фон Берх вновь обменялись взглядами.

– Не зря родители назвали её А’Ллайс, – на секунду задумавшись, подметил Харман. – Как знали.

– «Ал» – стремление, «Лайс» – цель, – растолковал значение имени сестры Йохан. – Что ж, может, восотийская мудрость «как корабль назовёшь, так он и поплывёт» действительно верна?

В то время как средний и младший брат увлечённо рассуждали о смысле редкого имени девочки, Эрнст протянул А’Ллайс тёмно-серую фуражку.

– Держи. Офицерская, – сказал он, улыбнувшись. И, поймав на себе удивлённый взгляд сестры, пояснил: – Мне её выдали в академии во время торжественной процессии. А теперь внимательно меня послушай…

Услышав эти слова, стоявшие позади них Йохан и Харман притихли.

– Запомни всё, что я тебе сейчас скажу, а после повтори, – сказав это, Эрнст поднялся с колена и выпрямился во весь свой немаленький рост, после чего вскинул согнутую под углом правую руку к виску. – Жест в жест, слово в слово. Поняла?

Кивнув, девочка надела чересчур большую для её головы фуражку и повторила жест брата с рукой. Далее Эрнст проговорил слова клятвы солдата. Внимательно выслушав его, А’Ллайс запомнила каждое, без исключения, слово, так что повторить их не составило труда.

– Я, А’Ллайс фон Берх, даю священную клятву Готту, Кайзеру и всем доблестным предкам, павшим в боях за наш Фатерлянд, – проговорила она чуть дрожащим от волнения голосом. – Что посвящу всю свою дальнейшую жизнь военной службе во благо нашего Великого Рэйланда! Клянусь своей честью и жизнью, что никогда не отступлюсь и не предам этой священной клятвы!..

Договорив, девочка почувствовала, как её медальон внезапно стал заметно теплее – нагрелся без всякой на то причины и возможности. Но как? Неужели от юного сердца, что запылало жарким огнём мечтаний? А может, А’Ллайс просто почудилось? Странно…

– Начало положено, – вздохнув, сказал Эрнст. – А мы с вами, братья, – он посмотрел на Йохана и Хармана. – Клянёмся обучить нашу «стремящуюся к цели» всем тем знаниям, которыми овладеем сами?

И вытянул вперёд правую руку. Не думая и не сомневаясь, Йохан и Харман положили свои руки на руку старшего брата.

– Клянёмся! – хором отозвались они.

А’Ллайс заулыбалась. По её щекам пробежалось ещё несколько слезинок, но уже счастливых.

– Я в-вас люблю… – кое-как проговорила она. – С… спасибо вам…

– И мы тебя, – улыбнулся Эрнст.

– Что ж, – начал подытоживать Харман. – Этот день непременно войдёт в историю нашей семьи!

– Соглашусь с тобой, братец, – кивнул Йохан. – Что-то мне подсказывает, что этот день ознаменовал начало долгой и сложной, но великой истории…

* * *

Время шло медленно, неторопливо: когда целыми днями напролёт изнуряешь своё тело, разум и душу тренировками и обучением по книгам, то годы словно тянутся. Вот и прошедшие двенадцать лет показались А’Ллайс самой настоящей вечностью, переполненной муками и страданиями.

Но все тяжести и лишения казались ей не напрасными. Проведя всё своё детство и подростковый возраст за изучением необходимых для карьеры дисциплин, младшая из детей семьи фон Берх добилась небывалых высот в своём самовоспитании и развитии. Итогом пролитого пота (и в каких-то моментах даже крови) стала трансформация маленькой непоседы, что ранее зависела от заботы и ухаживаний прислуги, в прекрасную, самостоятельную молодую девушку с огромным запасом знаний и навыков.

А’Ллайс овладела фехтованием, математикой, картографией, верховой ездой, изучила начальные азы тактики, по несколько раз перечитала все доступные в поместье книги по военной истории и даже подчеркнула кое-что из медицинских энциклопедий. И всё это – лишь часть объёмного списка её успехов!

Но одна бы девушка с самообучением не справилась.

Отец от подобных увлечений дочери воротил нос и всячески сердился, а матушка одаривала своё чадо печальными вздохами и грустными глазами: мечта родителей о том, что дочь станет прилежной женой какого-либо высокопоставленного министра и будет жить спокойной жизнью, стремительно разрушалась. Пусть родители и не помогали А’Ллайс, однако ей на помощь пришли братья, которые по возможности передавали своей любимой сестре те навыки и знания, которыми овладели в офицерской академии.

Так тянулись все те двенадцать лет тяжёлого обучения. И вот наконец наступил долгожданный тёплый август 1912 года.

Встав вместе с первыми лучами восходящего солнца, А’Ллайс быстро оделась в простую белую рубашку, коричневые брюки на подтяжках, лёгкую куртку того же цвета и сапоги из чёрной кожи.

Покончив с нормативом по сбору, который удалось выполнить всего за двадцать секунд, молодая девушка подхватила заранее собранный для путешествия вещмешок и устремилась на первый этаж поместья.

Аккуратно спустившись по ступеням винтовой лестницы, А’Ллайс внимательно осмотрелась по сторонам – в коридорах и главном холле пусто, значит, все спят и никто не увидит её побег. Воспользовавшись этим моментом, девушка с улыбкой на лице подошла к парадной двери и взялась за увесистую латунную ручку…

– Фрайфрау{?}[В Рэйланде подобным образом обращаются к не замужним девушкам или девушкам до двадцати лет] А’Ллайс фон Берх.

Отпустив дверную ручку, девушка медленно повернула голову в сторону голоса. Её матушка, чьи волосы к этому моменту уже покрылись налётом седины, а лицо обзавелось первыми морщинами, стояла в проёме, соединяющем холл с гостиной. Сложив руки на груди, она смотрела внимательным прищуром постаревших глаз на свою дочь, которая вдруг куда-то подорвалась в такую рань, да ещё и с увесистой сумкой наперевес.

– Доброе утро, матушка… – вяло помахала правой рукой девушка и смущённо приулыбнулась.

– Прежде чем я отчитаю тебя за планирование побега, позволь мне обсудить с тобой одну очень щепетильную тему, – сказав это, матушка А’Тринн подошла к дочери на расстояние вытянутой руки и посмотрела ей в глаза. – Знаешь… Все эти годы я долго думала о твоих словах про моё замужество…

– Если тебе тяжело об этом говорить, то не стоит… – А’Ллайс поспешила успокоить своего родителя. – Это я тогда сглупила и…

– А ты не говори, когда я говорю. Как бы быстро ты ни росла, я всё ещё остаюсь твоей матерью, так что не смей меня перебивать. Несмотря на явный посыл замечания, сделано оно было с доброй улыбкой. «Так вот, замужество… Признаюсь честно, те слова сильно меня задели, и это ещё мягко сказано. Но я не для того встала в такую рань, чтобы обрушивать на тебя словесную кару». – выдержав короткую паузу, она продолжила говорить. – Ты, моя дорогая, была права. Я искренне люблю твоего отца. И тем не менее меня действительно выдали за него замуж против моей воли. Вот так. В один миг разрушив все мои мечты об опере… И ты. Тебе мы также уготовили подобную участь, но… Я не смогу тебе помешать, А’Ллайс.

Полный серьёзности голос матери вдруг приутих, тон снизился, а в глазах проступили поблёскивающие на первых лучах солнца слезинки.

– Ты уже давно не просто мечтаешь продолжить традицию нашей семьи, а целеустремлённо идёшь к этому, несмотря на наше с отцом негодование. Твоё желание продолжить давнюю традицию, невзирая на все запреты, заслуживает огромного уважения, моя дорогая. И я искренне надеюсь, что твой отец поймёт нас, когда обнаружит, что его дочь пропала…

А’Ллайс не выдержала. Девушка крепко обняла свою матушку, прижалась к ней и почувствовала, как по щекам заскользили точно такие же кристально чистые слёзы.

– С днём рождения, моя дорогая, – проговорила матушка чуть дрожащим от волнения голосом. – С восемнадцатилетием тебя…

Девушка ничего не отвечала. В горле будто бы образовался мешавший речи плотный комок, и А’Ллайс лишь оставалось проливать слёзы в объятиях самого близкого ей человека. Матушка понимала её и не собиралась препятствовать мечте, ставшей для дочери целью всей жизни. И девушка была искренне благодарна ей. Настолько сильно, что не выразить эмоциями, не описать словами – счастью просто не было предела.

– Всё, достаточно. Теряем время, скоро отец проснётся, – кое-как вынырнув из цепких рук дочери, матушка А’Тринн вытащила из-под пазухи ночного платья плотный бумажный конверт и протянула его своему чаду. – Держи. Здесь достаточно, чтобы добраться до столицы, снять жильё и… Ну а дальше, как пойдёт. Ты уже взрослая, самостоятельная и сильная, так что разберёшься со всем без нашей с отцом помощи.

Увидев конверт, А’Ллайс не на шутку удивилась.

– Б-большое спасибо, но я не…

– Я просила не перебивать и не перечить. Не устраивай мне тут выступления, я и так не выспалась, теперь вся злая. Того и гляди, не отпущу никуда, – и вновь всё было сказано с добрым тоном. – Бери, бери. Поверь, мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что моя дорогая дочь в первое время своей самостоятельной жизни не ночует на улице и не ищет себе пропитание в контейнерах для мусора.

– Спасибо… – только и смогла сказать А’Ллайс, принимая конверт.

– Ты запаслась едой? На сколько дней? А сменного белья, надеюсь, больше двух пар взяла?

– Ну-у, ма-тушка!.. – закатив глаза, жалостливо протянула А’Ллайс. – Ты же вот минуту назад сказала, что я взрослая и самостоятельная. А взрослая и самостоятельная обо всём этом уже позаботилась. Ага?

– Ага, моя дорогая, ага. Просто… Хах… – смущаясь своих слёз, матушка отвела взгляд в сторону. – Ты так быстро выросла… Вроде бы ещё вчера я сидела на краю твоей кровати и пела тебе старинные песни о подвигах наших предков, а… А теперь ты сама в шаге от совершения таких же великих подвигов. Как же всё-таки скоротечно время…

– Да… – согласившись, разделила грусть матери А’Ллайс.

– И всё же… Что, если тебе не удастся поступить в академию? – матушка с волнением посмотрела на дочь. – Не думай, что я сомневаюсь в твоих силах… Но у тебя же есть запасной план, верно?

Её слова были переполнены надеждой. А’Ллайс провела рукой по морщинистому лицу своей матери и улыбнулась.

– Конечно. Одно из первых правил офицера: «Всегда планируй несколько вариантов», – успокаивающе заверила девушка. – Не волнуйся, я не пропаду. Если даже что-то пойдёт не по сценарию, то временно поживу у Эрнста. Думаю, брат будет не против приютить свою сестру.

– Если он, конечно, не в командировке, – грустно хмыкнула матушка.

А’Ллайс вновь закатила глаза.

– Готт! Прекрати беспокоиться! Всё будет хорошо, обещаю! – ободряюще заявила она. А взглянув на настенные часы, добавила: – Да-а, застоялись мы тут, а поезд долго ждать не будет…

– Может, мне стоит тебя проводить?

– Нет, останься дома, – покачала головой А’Ллайс. – Тебе будет нужно задержать отца, если тот решит отправить кого-то вслед за мной.

– Что ж, постараюсь, – кивнула матушка. – Надеюсь, у тебя всё получится. Медальон тебе, конечно же, поможет, но и ты не совершай ошибок.

Девушка дотронулась до своей груди, где под слоем одежды висел все эти годы (и продолжает висеть) подаренный матерью фамильный медальон. Хоть А’Ллайс и не верила в чудеса и магию, но в её жизни бывали моменты, когда после больших удач и успехов этот железный кружок с рыцарем начинал непроизвольно греться.

– Конечно, – улыбнулась девушка. – Не подведём.

Настал тот самый долгожданный момент. Птенчик вырос, окреп, и теперь настал час покинуть родное гнездо, чтобы отправиться навстречу своей долгожданной взрослой жизни.

Настоящей, свободной жизни…

Ещё немного постояв возле выхода и посмотрев на раскисшую от грусти мать, А’Ллайс наконец собрала всю свою волю в кулак и открыла дверь, что разделяла её и новую, независимую от родителей жизнь.

– А’Ллайс!..

Вновь обернувшись на голос, девушка застала свою мать с ещё большим количеством слёз на лице.

– Я люблю тебя, моя дорогая, – сказала она. – Береги себя…

Выйдя за ворота поместья и оказавшись в начале дороги, что рассекала огромное маковое поле на две части, девушка вдохнула чудесный аромат цветов, замешанный с прохладой летнего утра, как тут же почувствовала тяжесть на душе. Да – этот цветочный аромат можно было символично считать «запахом» начала новой свободной жизни. Но вместе с тем, в душе А’Ллайс начала образовываться пустота: теперь она одна в «новом» для неё мире…

И расставание… Оно никому не даётся легко. Расставание одинаково тяжело для всех, независимо от пола, возраста и силы духа. А’Ллайс не стала исключением. Хотя, казалось бы, она только-только вышла за порог дома и ещё даже не успела отойти от поместья и на пару метров… Но когда человек почти два десятка лет живёт в одном и том же месте, в окружении одних и тех же родных людей, то смириться с расставанием не так уж и просто…

Однако девушка сумела перебороть эти преждевременные переживания и отбросить их на задворки памяти – сейчас не до грусти, нужно было действовать. Она готовилась к этому моменту целых двенадцать лет, и нельзя было допустить потерю своего единственного шанса стать офицером.

Поправив лямки вещмешка, А’Ллайс в последний раз взглянула на своё поместье. Всё ещё такое большое и величественное, это место, где она провела своё детство и юность. И теперь даже приблизительно неизвестно, когда судьба предоставит возможность вновь сюда вернуться. Но в то, что вернуться придётся, девушка не сомневалась.

…Преодолеть поле оказалось задачей десяти минут. Куда более сложным оказалось дождаться трамвай – старенький вагончик футуристичного вида на дизель-паровой тяге, двигающийся по специальным направляющим рельсам. Конечно, дойти до города можно было и пешком, но, к сожалению, на то не было времени – поезд действительно не станет ждать.

Билет до Лийбенхау оказался недорогим, всего три рэймарки. Усевшись на первое попавшееся место А’Ллайс невольно подметила, что это её самая первая поездка в таком… «простом» транспорте, да ещё и без сопровождения родителей или прислуги.

Поинтересовавшись у проводника дорогой до железнодорожной станции, через непродолжительное время А’Ллайс вышла на интересующей её остановке и сразу уткнулась в строение, напоминавшее огромный ангар, к которому были проложены железнодорожные пути.

А вот билет до столицы стоил уже целых пятьдесят рэймарок! К счастью, накопленных девушкой сбережений хватило, чтобы арендовать себе целое купе, рассчитанное на четверых. Уложив вещмешок под обитое кожей сиденье, А’Ллайс с лёгкостью выдохнула и наконец расслабилась. Начало пути положено – Рэйнбург, жди отличного кандидата в офицерскую академию!

Вытащив из ранца несколько книг и разложив их перед собой, девушка решила не терять время зря и повторить некоторый материал из области рационального тактического мышления… Как вдруг в дверь её купе постучались.

– Эм-м, войдите, – удивившись, девушка отвлеклась от книг и подняла глаза на дверь.

Кто бы это мог быть? Билетёр?

Дверь медленно отъехала в сторону и… И лучше бы это был билетёр.

На пороге купе стояла давняя знакомая А’Ллайс – служанка Мэри. За двенадцать лет скромная девушка превратилась в прекрасную фрау, обзавелась мужем, но работу в поместье фон Берх не оставила: слишком сильно она привязалась к этому месту, да и платили там достаточно хорошо, чтобы уходить.

Отец Мэри погиб на Рэйланд-Воссотийской войне в 1890-м году, а мать умерла во время родов второго ребёнка. Оставшись с маленьким братом на руках, юной Мэри ничего не оставалось, как пойти работать служанкой в поместье фон Берх. И, как вскоре оказалось, глава данного семейства – Оттэр фон Берх – лично знал покойного отца Мэри, а потому без лишних раздумий взял девчонку и её братца к себе. Более того, Оттэр расщедрился, выделив им целую комнату в самом поместье, а не в доме прислуги, поставил на неплохое денежное довольствие, а также помог с получением школьного образования – когда к сыновьям Оттэра приходили учителя, то Мэри было дозволено заниматься вместе с ними.

– Я предполагала, что отец пошлёт за мной немного других людей… – сказать, что А’Ллайс потеряла дар речи – ничего не сказать. – Доброе утро, Мэри. Не могу не сказать, что рада тебя видеть.

– Разделяю ваши слова, мисс А’Ллайс, – согласилась та. – Однако… – она выглянула в коридор вагона и осмотрелась, после чего зашла в купе А’Ллайс и прикрыла за собой дверь. – Я здесь не одна, а с мужем. Остальные группы прочёсывают автовокзал и близлежащие автомобильные стоянки.

– Ч… ч-чёрт!.. – переведя взгляд в пол, процедила А’Ллайс сквозь зубы. – Получается… всё? Прощай Рэйнбург?..

Голос девушки источал скорбь и уныние, а глаза вот-вот угрожали залиться слезами. Но Мэри, что знает А’Ллайс не первый год, такими проделками уже не одурачить.

– При всём уважении, мисс А’Ллайс, но актриса из вас не очень, – по-девичьи хихикнула Мэри. – Не переживайте, я не собираюсь вас выдавать!

А’Ллайс насторожилась.

– Почему же?

Вот так новость! Неужели все те слова братьев о том, что в день рождения случаются чудеса, правдивы? Или как иначе объяснить утренний инцидент с матерью, а теперь и ситуацию с Мэри? Опять медальон помогает?

– Потому что люблю вас не меньше, чем ваши родители! – неожиданно для А’Ллайс заявила Мэри. – За годы работы в вашем поместье вы стали для меня, не побоюсь этих слов, чуть ли не родной сестрой. А потому моя совесть просто не позволит мне встать на пути, по которому вы стремитесь к своей цели.

Не дав А’Ллайс и возможности уйти от охватившего её удивления и сказать что-либо в ответ, Мэри вытащила из плетённой корзинки кепку с чёрным козырьком и маленький бархатный свёрток.

– Помню, что вы очень цените свои роскошные волосы, но было бы неплохо их укоротить и прикрыть этой кепкой. Зная вашего отца, искать вас будут везде, долго и упорно. Так что лучше немного изменить внешность и тем самым сбить с толку поисковиков, – предупредила служанка, вручая вещи. – А в свёртке – часы ручной работы моего мужа. Примите это от нас со всеми лучшими пожеланиями как подарок к вашему восемнадцатилетию, мисс А’Ллайс.

От подарка, а тем более приятных слов А’Ллайс невольно засмущалась.

– Н-ну, что вы, не стоило так заморачиваться… – сказала она, принимая вещи. – Я даже не знаю, что и сказать… Хах! Сдаётся мне, одними лишь благодарностями здесь не отделаться, верно? Что вы хотите взамен?

– Прекратите, благодарности излишни! – улыбнувшись, отмахнулась Мэри. В этот момент девушки услышали отдалённый и протяжный свист – поезд готовился к отправке.

– Что ж, пора прощаться… – вдумчиво проговорила Мэри и подняла глаза на молодую дворянку. – Искреннее надеюсь, что мы ещё встретимся, мисс А’Ллайс. И также искренне рассчитываю при встрече увидеть на вас зольдатскую форму с офицерскими погонами.

А’Ллайс молча встала с места и обняла Мэри. Обняла человека, который очень часто составлял ей компанию на протяжении всего детства и юности. Человека, который действительно стал для молодой дворянки пусть и не родной, но всё же некой «старшей сестрой», которая, несмотря на запреты и риски быть уволенной, в какой-то момент стала поддерживать все начинания и мечтания А’Ллайс. Мэри Флирс заслуженно встала в один ряд с теми, по кому А’Ллайс будет очень скучать.

– Спасибо вам за вашу заботу, – с грустью в голосе проговорила А’Ллайс и улыбнулась. – Но теперь я взрослая девушка, и дальше уже сама, без чьей-либо заботы.

– Вы выросли ещё в тот день, когда отказались от нашей с другими служанками заботы и встали на путь самовоспитания, – стараясь подавить наворачивающиеся слёзы, отзеркалила улыбку Мэри. – Сердечно буду ждать встречи, мисс А’Ллайс. Всего вам наилучшего и счастливого пути!

* * *

На утро второго дня спокойного пути, а именно семнадцатого августа 1912-го года, следовавший из города Лийбенхау поезд прибыл на станцию Фэрденнбрауге, конечную остановку столь длительного маршрута от юго-восточного края страны до столицы.

Состав прибыл рано утром, отчего пассажиры, покидавшие роскошные вагоны поезда, все как один выглядели сонливо, шагали вразвалочку, часто зевали и вообще всем своим видом показывали, что на юго-востоке страны обычно встают после девяти, но никак не в шесть часов утра.

Среди всей этой одинаковой толпы своим бодрым видом и активным темпом шага выделялась молодая светловолосая и коротко стриженная особа в просторной рабочей одежде, коричневой кепке и мешковатой сумке на спине. Приветствовавшие прибывших людей станционные работники, видя контраст девушки на фоне остальных пассажиров, про себя отмечали: «Местная». Однако были неправы, ведь бодрость девушки была обоснована сближением с мечтой всей жизни, от которой её сейчас отделяли лишь районы и кварталы прекрасной столицы величественной страны.

Выбравшись на привокзальную площадь, А’Ллайс еле отбилась от предложений местных извозчиков довести до любой части города за весьма демократичную цену в десять рэймарок – да будь это даже не столица, а любой другой город её страны, девушка всё равно бы предпочла поездке пешую прогулку.

На это убеждение молодую дворянку подтолкнула юность, проведённая в тесных стенах поместья, когда редкие выходы в близлежащий городок являлись чуть ли не самым настоящим праздником. И поэтому сейчас А’Ллайс пошла пешком сама, и под взором удивлённых водителей и горожан, что в отличие от девушки не решились укорачивать жизнь своей дорогой обуви.

Покинув привокзальную площадь, молодая дворянка раскрыла карту города и принялась сверяться с заранее скрупулёзно подготовленным маршрутом. И если верить карте, то путь к академии пролегал через оживлённые улицы, роскошные сады и набережную.

Ну что ж, в путь!

И как только А’Ллайс вышла в город, она тут же была охвачена приятным удивлением от вида неописуемой красоты местной архитектуры. Длинные улочки с пятиэтажными домами, имевшие в себе как старинные колонны, широкие окна и элементы готичности, так и вкрапления новых технологий: множество металлических конструкций самого разного назначения, а также опоры для двигающихся мостиков и широкие трубы для отвода пара скрытых под землёй двигателей. И всё это было перемешано с огромным количеством зелёной растительности.

Взгляд девушки цеплялся то за разнообразные рестораны и лавки, расположенные на первых этажах жилых домов, то за подвесные пути для нового типа электро- и паровых трамваев. В облике Рэйнбурга было прекрасно всё (а ведь А’Ллайс ещё даже не добралась до центра города, где располагались старинные соборы и замки), начиная от архитектуры, заканчивая опрятно одетыми людьми, которыми были заполнены улицы столицы. Кто-то направлялся по своим ежедневным делам, кто-то завтракал в компании семьи или друзей в одном из множества ресторанов, а некоторые горожане просто отдыхали, сидя на кованных скамьях среди огромного разнообразия фонтанов и зелёных садов.

Восхищаясь представшими красотами, от которых замирало сердце и сбивалось дыхание, молодая дворянка настолько увлеклась изучением города, что не заметила, как добралась до набережной. По синей глади безмятежной реки плыли маленькие электроходы, лодки на дизельных двигателях и совсем крохотные пароходы, полные пассажиров. На мощённом камнем берегу толпились художники и, пользуясь моментом, увековечивали столь прекрасное раннее утро на разногабаритных холстах.

Один из деятелей искусства даже предложил А’Ллайс свои услуги в качестве портретиста, на что девушка не могла отказаться – хотелось заиметь что-то на память о первых часах пребывания в столице. Художник управился менее чем за пять минут, после чего отказался от предложенной оплаты, сославшись на «подарок для столь прекрасной леди». Одарив мастера смущённой улыбкой и кратким «Благодарю», А’Ллайс приняла презент и продолжила свой путь.

Преодолев длинный речной мост, девушка вновь поддалась удивлению от увиденного: прямо над её головой промчалась самая последняя модель надземного трамвая – вот оно, лицо нового века! Века стремительного технического прогресса и индустриализации.

– Я люблю этот город! – счастливо восхитилась девушка и окинула взглядом красивые улицы.

Здесь пахло кофе, цветами, свежей выпечкой, духами и газетами. Смешавшись в единый аромат, он напрочь перебивал дурные запахи машинного масла и стальных механизмов, заставляя сильнее погрузиться в атмосферу передового города…

– Прошу простить за беспокойство, премногоуважаемый герр, но не найдётся ли в вашем кисете лишняя горсть табака?

Обернувшись на голос, А’Ллайс увидела перед собой высокого и статного мужчину средних лет в дорогом коричневом костюме. А тот, в свою очередь, заметив в лице «герра» самую настоящую «фрау», поспешил извиниться.

– Ох, прошу прощения за мою грубость, мисс, – сказал он, прижав правую руку к сердцу. – Спросонья принял вас за мужчину…

– Ничего страшного, герр, переживу, – улыбнулась А’Ллайс и, воспользовавшись моментом, поинтересовалась: – Послушайте, не могли бы вы мне подсказать, как добраться до офицерской академии?

– Эм-м… простите, мисс? Вы сказали «офицерская» или мне послышалось? – чуть опешил от услышанного господин. – Ах, вы, скорее всего, одна из сестёр поступающих претендентов? Хотя какая мне, в целом, разница…

– Нет-нет, что вы? Вы всё правильно услышали. Я действительно намерена дойти до академии и поступить в неё, чтобы освоить военное дело. – совершенно спокойно отозвалась девушка. – Не вижу в этом ничего постыдного.

Слова А’Ллайс заставили мужчину широко улыбнуться.

– Мисс, ну разве вы не извещены о том, что к обучению в военных академиях, а уж тем более к службе, допускаются лишь мужчины? – по-доброму усмехнувшись, полюбопытствовал он. – Или вы наивно полагаете, что для вас сделают огромное исключение из вековых традиций и законов? – но, несмотря на колкие вопросы, дорогу всё же подсказал. – Что ж, следуйте прямо по этой улице, а как доберётесь до памятника королю Фрею, то поверните налево и следуйте до площади зольд-айнских егерей. Там вы найдёте искомое вам заведение. Мимо точно не пройдёте, поверьте.

– Благодарю ва…

– Смею также добавить, что сейчас академия вряд ли примет гостей, – перебив, предупредил мужчина. – В паре кварталов от нас вот-вот начнётся торжественный парад, на который прибудет весь персонал академии. Поговаривают, что даже сам кайзер Вильделманн явится. Рекомендовал бы и вам посетить столь знаменательное мероприятие.

– Хм, я подумаю, – слегка кивнула А’Ллайс. – Спасибо за помощь.

– Не за что. Всего вам доброго и желаю удачи в вашей затее. – последние слова прозвучали с явной издёвкой. Приподняв край своей шляпы, тем самым издавая своеобразный жест прощания, незнакомый господин удалился по своим делам.

– Если не попытаться, то никогда не узнаешь… – с лёгким возмущением проговорила ему вслед девушка, но тот её уже не слышал.

Конечно, господин был прав: никто не станет делать исключение для какой-то там выскочки, которой вдруг взбрело в голову поступить на военную службу в обход всех правил и законов. Но думать об этом А’Ллайс не хотелось, хоть она и понимала, что её шансы на поступление ничтожно малы. Однако отступать назад было уже поздно. Теперь лишь только вперёд, тем более, когда до цели всей жизни осталось всего ничего, буквально несколько километров. Времени до открытия академии было ещё предостаточно, его следовало использовать с умом. А поскольку девушка сегодня не завтракала, то её занятием для скорейшего скоротания часов стал поход в ресторан «Порхание цеппелина».

Заказав себе чашечку кофе и ранее неизвестное пирожное в форме полумесяца, которое механо-паровой официант назвал «флоарским рогаликом» и в подробностях поведал механическим голосом, что данная выпечка родом из Флоаре, А’Ллайс принялась наслаждаться этим прекрасным утром.

Утром, что пропитано духом свободы и взрослой, самостоятельной жизни. Утром, в которое может осуществиться мечта всей жизни. Одна лишь мысль об этом заставляла молодое сердце бешено биться в груди – вырываться из неё, чтобы устремиться навстречу офицерской академии, в те старинные каменные стены, среди которых учились военному делу многие мужья рода фон Берх…

Покончив с лёгким завтраком, девушка принялась преодолевать последние километры своего пути. Если верить карте, то до академии, возле которой А’Ллайс будут ждать её братья, оставалось всего ничего. Завернув за угол очередного многоэтажного дома, девушка вышла на длинную и просторную улицу, по бокам которой столпилось множество горожан. Все опрятные, красивые, а у детей в руках уменьшенные копии флагов Рэйланда. Повсюду отчётливо царила праздничная атмосфера – кажется, это и есть тот самый парад, о котором говорил тот прохожий мужчина.

А’Ллайс было решила обойти это событие стороной, как вдруг послышалась музыка, вслед за которой разразились громовые аплодисменты и овации. В очередной раз любопытство, объединившись с предвкушением чего-то грандиозного, невольно вынудили девушку задержаться и понаблюдать за предстоящим действием. А’Ллайс ждала этого дня двенадцать мучительно долгих и сложных лет, так что от каких-то там дополнительных десяти-двадцати минут ожидания хуже ей точно не станет.

Тем временем торжество достигло того самого отрезка улицы, на котором находилась А’Ллайс. Звучный маршевый мотив в исполнении живого оркестра усиливался, но самих музыкантов было не видать из-за плотной стены высоких мужских спин. И в этот самый момент девушка почувствовала, будто её медальон нагрелся – да настолько сильно, что начал обжигать кожу. А’Ллайс сняла его с шеи, чтобы осмотреть, но нечаянно выронила из рук. Фамильная реликвия упала на брусчатку и покатилась вперёд, чудом не задевая ноги людей. Не без труда протиснувшись через плотную толпу горожан, девушка резко вынырнула почти к самой дороге, где чуть не сбила с ног низкорослого мужчину, укутанного в плотное серое пальто. Тот зло посмотрел на незнакомку угрюмым лицом, недовольно оскалился и прошипел: «Смотри, куда прёшь!» После чего тут же потерял к ней всякий интерес и отвернулся к дороге.

– Прошу прощения, я не хотела вам навредить, – искренне извинилась А’Ллайс.

Подняв с земли свой медальон, уже снова холодный, и надев его на шею, подумала: «Тёплое пальто в середине августа? Странно…»

Но быстро забыла об этой примечательной детали, как только увидела шествие: это и вправду был самый настоящий парад.

Первыми на этом участке улицы показались военные барабанщики, отбивающие простенькую размеренную дробь. Следом за ними маршировали солдаты в парадной тёмно-зелёной форме, украшенной множеством золотых элементов. А затем А’Ллайс увидела самых важных членов парада. За стройными рядами солдат показалось три машины. Они двигались на очень низкой скорости, так что девушка смогла хорошо их рассмотреть.

Например, те две машины (одна возглавляла колонну, а вторая её замыкала) представляли из себя лёгкие бронеавтомобили, в которых в общей сумме расположился десяток солдат из самой настоящей элиты войск – кайзер-ягеры, личная гвардия охраны Его Величества. Крепкие мужчины примерно одного и того же возраста и роста в тяжёлых позолоченных кирасах с самым передовым стрелковым оружием в руках.

Но примечательны были даже не элитные стражники, а те, кто занимал центральную, блестящую чёрную машину без крыши. А именно кайзер{?}[Император] Вильдельманн III и его юная дочь Вильгельмина.

Увидев правителей, А’Ллайс охватило сильное волнение, от чего даже несколько сбилось дыхание.

«Правящая семья собственной персоной…» – пронеслось в её голове.

Собравшиеся горожане все как один стали снимать свои головные уборы. А’Ллайс не стала исключением. Стянув со светлой макушки кепку, девушка уже было собиралась чуть приклонить голову вперёд… Как вдруг заметила впереди себя что-то неладное. Тот мужчина, которого она ранее случайно толкнула, внимательно осмотрелся по сторонам. Удостоверившись, что все вокруг отвлечены, он запустил руку под пальто. Послышался почти незаметный механический щелчок, отчего девушка насторожилась – этот щелчок был ей знаком…

А в это время незнакомец подошёл максимально близко к временной железной ограде, из-за чего получил вполне ожидаемый ответ от одного из представителей полиции (которых здесь было не меньше, чем обычных горожан).

– Гражданин, отойдите от поручней! – обратился к нему человек в тёмно-зелёной форме.

«Я уверена, что мне знаком этот щелчок… – тем временем думала про себя А’Ллайс, не упуская из виду подозрительного мужчину в пальто. – Но где же я могла его слышать?»

Получив предупреждение, мужчина нисколько не растерялся.

– Прошу прощения, герр констебль, – хрипло извинился он и сделал шаг назад. – У меня плохое зрение, не могу разглядеть нашего достопочтенного кайзера…

– Я всё понимаю, но прошу вас не приближаться к ограде больше чем на метр! – продолжил настаивать на своём констебль полиции. – Таковы правила.

– Как вам будет угодно, – согласился мужчина и отошёл ещё на шаг.

Потеряв к незнакомцу всякий интерес, констебль повернулся обратно к дороге. И тут до А’Ллайс наконец дошло.

«Пистолет! – вспомнила она. – Так щёлкает предохранитель… пистолета?!»

В ту же секунду незнакомец бросился вперёд, сбил констебля с ног и вырвался вплотную к дороге, оказавшись в пяти метрах от машины кайзера. Он незамедлительно вскинул вперёд правую руку, в которой был сжат предмет, подтверждавший страшную догадку девушки, – пистолет.

Время вокруг словно остановилось…

А’Ллайс отчётливо видела, как злоумышленник уже занял стрелковую позицию, и также отчётливо понимала его ни разу не благое намерение – убить кайзера. Убить правителя страны…

Его нужно остановить во что бы то ни стало!

Злоумышленник вот-вот выстрелит… Но ведь перед этим ему ещё предстоит задержать дыхание, точно прицелиться и плавно спустить спусковой крючок пистолета – на это уйдёт не меньше пары секунд. Значит, на нейтрализацию противника есть всего несколько секунд!

Всего лишь пара секунд, но даже за такое короткое время можно успеть сделать многое. В данном случае: убить или спасти. И что из этого случится сейчас – ох, кто бы мог в это подумать, – зависело не от личной гвардии Кайзера или толпы полицейских, а от простой девушки, оказавшейся здесь совсем случайно…

А’Ллайс резво кинулась вперёд, ухватила злоумышленника за воротник пальто и изо всех сил дёрнула на себя. Не ожидавший столь быстрой ответной реакции мужчина потерял равновесие и непроизвольно попятился назад, одновременно с этим произведя один выстрел в воздух.

Послышались испуганные женские крики, протяжное завывание полицейского свистка и мужские возгласы: «Хватайте его!».

А’Ллайс приготовилась уйти в сторону, подставив подножку незадачливому убийце, который по инерции продолжал пятиться назад… Но тот резко остановился, после чего быстро обернулся к девушке и наставил на неё пистолет.

При виде дульного среза короткоствольного оружия, от которого веяло промозглым холодом металла и смерти, А’Ллайс замерла на месте с широко раскрытыми глазами…

– Навались!!!

Полиция подоспела вовремя: несколько констеблей набросились на преступника, повалили его на землю и принялись скручивать ему руки. Один из стражей правопорядка достал из поясной сумки наручники.

– Вы за это ещё ответите! – принялся сыпать угрозами поверженный мужчина. – Честь и слава Вэффлихану! Да здравствует король…

Мужчину заткнули, грубо подняли на ноги и увели в сопровождении десятка констеблей. Теперь всё внимание оставшихся полицейских привлекала А’Ллайс.

– Арестовать! – указав на девушку, сухо приказал один из представителей власти.

А’Ллайс хоть и не была виновата, но покорно подняла руки вверх: спорить с вооружёнными полицейскими она не собиралась.

– Что здесь происходит?

Толпа зевак и констеблей расступилась. К месту происшествия подошёл сам кайзер Вильделманн в сопровождении своей гвардии. Хмуро оглядев взволнованных горожан, он вызвал к себе старшего офицера и нескольких случайных людей из толпы.

Вызванный констебль объяснил случившуюся ситуацию, а горожане дополнили рассказ информацией о светловолосой девушке, которая помешала преступнику прицельно выстрелить в машину Его Величества.

Внимательно выслушав доклад подданных, кайзер с уважением во взгляде посмотрел на указываемую девушку.

– Ваше имя, мисс? – вопросил он.

– А’Ллайс… – взволнованно ответила та. – А’Ллайс фон Берх…

Кайзер Вильдельманн открепил от своего кителя чёрно-золотой крест, в центре которого располагался гордо расправивший крылья орёл, и прикрепил его на грудь девушки.

– Ваш более чем заслуженный «Орден Фатерлянда»! – гордо заявил он и протянул правую руку.

Пожимая руку не абы кому, а самому кайзеру, А’Ллайс казалось, что из-за огромного волнения она вот-вот потеряет сознание. Однако она стойко держалась на ногах и не показывала своего волнения, хоть это и было чрезвычайно сложно.

– Сегодня все вы стали свидетелями, как эта благородная девушка, – начал говорить Вильдельманн, обращаясь к своему народу, – рискуя своей жизнью, спасла жизнь чужую! Мою! Вашего кайзера! Этот подвиг ещё раз показывает всю храбрость рэйландской нации! – сказав это, он вновь посмотрел на А’Ллайс. – Просите, что хотите, мисс. Я не привык копить за собой долгов, а перед вами у меня воистину огромный долг – долг жизни.

Девушка удивилась с ещё большей силой.

«Это… это же шанс! – воскликнула она в своих мыслях. – Шанс поступить в академию в обход всех законов!»

И была права: как известно, в Рэйланде слово кайзера сильнее слова закона, потому что кайзер – и есть закон.

Она не имела права упустить такой момент, такой великий шанс.

– Мой кайзер! – прижав правую руку к сердцу, приклонила голову А’Ллайс. – Род фон Берх, к которому я принадлежу, служит во благо нашего государства вот уже не одну сотню лет. И я, как одна из представительниц этого рода, с самых юных лет мечтаю посвятить свою жизнь военной службе. Но, к сожалению, законы нашего государства запрещают женщинам проходить военную службу. И поэтому я прошу вас, мой кайзер, зачислить меня на службу в рэйнбургскую высшую академию офицеров…

Глава 3. Великая катастрофа

Эвангелия держала в руках орден, которым когда-то была награждена её эльте А’Ллайс за спасение жизни кайзеру Вильдельманну III. Насколько было известно девушке, в те времена «Орден Фатерлянда» считался наивысшей государственной наградой и, соответственно, предметом гордости у немногих его обладателей.

– В тот момент я по-настоящему начала верить в чудесные свойства своего медальона, – проговорила эльте А’Ллайс, дотрагиваясь до висящего на её шее материнского подарка, – поскольку не могу объяснить случившееся в тот день как-то иначе, чем великое чудо. Даже сейчас, спустя столько лет…

– Кажется, не зря говорят, что случайности не случайны, – сказала Эвангелия, возвращая награду владелице. – И-и-и… Что было дальше? Кайзер одобрил твою просьбу?

– Просьбу? – слегка приподняла брови А’Ллайс, улыбаясь. – Кайзер Вильделманн одним своим кратким «Да» исполнил не просто просьбу, а мечту всей моей жизни. Только вот…

Женщина замолчала. С её лица исчезла не только улыбка, но и всякий намёк на счастье, с которым она рассказывала о своей юности.

– Я ещё не знала, чем обернётся для меня та мечта в дальнейшем, – договорила она и тяжело нахмурилась. – Совсем не знала…

* * *

В очередной раз время пронеслось быстро и незаметно. Казалось бы, пять лет – это немалый срок обучения в офицерской академии. Но, будучи насыщенными самыми разными событиями, сложностями (и даже маленькими приключениями), они промчались подобно мимолётному видению. Как сон, который никогда уже не забыть.

И вот спустя пять лет теперь уже полноправный офицер А’Ллайс фон Берх шла размеренным пешим шагом от вокзала своего родного Лийбенхау туда, откуда начался её путь к мечте, – домой, в своё родное фамильное поместье. И шла девушка домой к семье не только с документом о завершении обучения и с погонами фельдфебеля{?}[Сержанта] на плечах, но и с сюрпризом: никто из родных точно не ожидает увидеть А’Ллайс, ведь торжественное вручение документов должно было состояться сегодня, 31 мая, а не двумя днями ранее, как это произошло на деле.

Да и в целом прошедшее торжество как таковым назвать нельзя: на нём не было ни кайзера, ни его дочери Вильгельмины. Присутствовал лишь только неизвестный для А’Ллайс мелкий министр. И с чем были связаны такие «корректировки», никто из профессоров не объяснил, даже директор. Все как один пожимали плечами и уклончиво отвечали: «Семья Его Величества занята». Но между собой они угрюмо переглядывались, нашёптывая друг другу на ухо загадочное: «Грядёт что-то серьёзное…»

Однако А’Ллайс не особо расстроилась изменениями на её выпускном дне. Главное, что цель всей жизни наконец осуществлена, и теперь она настоящий военный офицер. Фельдфебель.

Ах-х, а как пестрили заголовки газет пять лет тому назад? «Как гром среди неба: в рэйнбургскую академию офицеров приняли женщину!», «Кайзер одобрил заявку юной девушки на вступление в академию офицеров!», и тому подобные. Страна просто взорвалась этой новостью. В первое время А’Ллайс даже было страшно покидать территорию академии и выбираться на улицы столицы, ведь там её повсюду окликали и спрашивали то о своём выборе, то о пути к желаемой цели. Некоторые предлагали познакомиться, а кто-то и вовсе просил девушку помочь с зачислением в академию.

Событие с поступлением А’Ллайс произвело на общественность настолько грандиозный фурор, что в последующие годы тысячи девушек со всего Рэйланда подавали свои заявки на поступление. Но все они были отвергнуты по причине отсутствия письменного разрешения от кайзера. Из-за этого А’Ллайс по-прежнему остаётся единственным носителем неписаных титулов «Первая девушка-солдат» и «Первая девушка-офицер», чем она несказанно сильно гордится, хотя никогда про это не упоминает.

А’Ллайс посмотрела на чемодан в своих руках. Прочный и тяжёлый, он был обит кожей и содержал в себе, помимо личных вещей, всевозможные документы и прочие важные для новоиспечённого офицера бумаги, что были выданы ей по окончании обучения. Подумав про содержимое своей ноши, девушка невольно подумала и об академии. Теперь она вспоминала о тех пяти годах, проведённых в изящных старинных стенах, что стали для неё вторым домом, а учащиеся и профессора – второй семьёй.

Учиться на офицера – дело само по себе непростое, требующее немало сил и терпения. А когда ты – девушка, то сложность возрастает в несколько раз. Ох, не зря матушка говорила о том, что женщины слабее мужчин, – не соврала. Выполнять тяжёлые физические упражнения, забеги и другие тренировочные нормативы стало для А’Ллайс настоящим вызовом. К тому же ещё эти вечные упрёки от профессоров по поводу «уникальности» курсанта…

Но чем дальше шло время, тем быстрее прекращались насмешки и надменные взгляды преподавателей. Пусть А’Ллайс и не выделялась на занятиях физической подготовки и на учениях, где на полигонах обстановка была приближена максимально к боевой, но вот на прочих дисциплинах была впереди всех. Занятия точными науками, изучение иностранных языков, тактическая подготовка, обучение навыкам командования и ведения боёв – А’Ллайс слушала, учила, после чего демонстрировала потрясающие результаты, по итогу становясь лучшим курсантом по части данных дисциплин.

И чем лучше она становилась, тем сильнее было внимание со стороны других курсантов: когда среди почти пятисот учащихся парней есть хоть одна девушка – жди проблем.

Сколько раз А’Ллайс предлагали пообщаться, пообедать вместе или признавались в любви – не счесть… И всё же, следуя принципу «карьера и только карьера», девушка отвергла всех, из-за чего за пять лет обучения почти не завела даже друзей. Такой подход не остался без внимания остальных курсантов, и те между собой прозвали девушку «Хэрцбрич», что переводилось как «Ломающая сердца». Хотя… в её памяти ещё свежи два имени – Феликс Руух и Манфред Люгер, но вспоминать о них сейчас категорически не хотелось.

Двигаясь по мощёной камнями улице и любуясь красотами родного города, что утопал в летней зелени, аромате местного коньяка и свежего хлеба, а также наслаждаясь тёплым солнцем, ясным небом и размеренным пением птиц, А’Ллайс вдруг наткнулась на толпы обеспокоенных горожан.

Люди спешно покидали дома и выбегали на улицу, тут же бросаясь к зазывающим их разносчикам газет. А’Ллайс охватило лёгкое удивление, которое почти сразу сменилось любопытством. Пробившись сквозь скопления взволнованных людей, девушка увидела молодого мальчишку-глашатая в потрёпанной рабочей одежде, что зазывал к себе людей и раздавал прессу. А’Ллайс взяла протянутый им свёрток свежей газеты от 31-го мая 1917-го года. На заглавной странице огромными чёрными буквами блистал заголовок, что навсегда впишется кровью в историю этого мира…

«РЭЙЛАНДСКИЙ РАЙХ ОБЪЯВИЛ ВОЙНУ РЕСПУБЛИКЕ ВЭФФЛИХАН!»

А’Ллайс не могла поверить в правдивость этих слов, пусть это и была известная газета с хорошей репутацией. Девушка впала в ступор: она не могла ни пошевелиться, ни отвести остекленевшие глаза от злосчастных чёрных букв. Сбилось дыхание, от напряжения закружилась голова. А тем временем толпы людей вокруг ошеломлённой А’Ллайс продолжали ликовать – да настолько яро, что казалось, будто не война началась, а пришла весть о победе в ней…

Кое-как сдвинувшись с места, девушка не без труда добралась до ближайшей скамьи и присела, чтобы перевести дух. Погрузившись в свои мысли, А’Ллайс почти сразу подметила, что её судьба оказалась той ещё злой шутницей – только ей стоило закончить обучение в офицерской академии, как вдруг начинается война.

«Какая же, чёрт возьми, великая ирония…» – с грустью подумала она.

А’Ллайс подняла голову. Прошептала себе под нос:

– Не для того я получила погоны, чтобы сидеть здесь, сложа руки.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, девушка резво поднялась с места и направилась в местную военную комендатуру, благо до неё было рукой подать.

Как и ожидалось, возле комендатуры – изящное трёхэтажное здание, которое больше походило на музей или ресторан, – сейчас толпились нескончаемые очереди мужчин. Мобилизованные это или добровольцы – неясно. Ясно другое: в этих километровых очередях можно простоять всю войну, а потом и вовсе умереть от старости. Так дело не пойдёт.

Воспользовавшись столичной офицерской корочкой, что обладала воистину волшебными свойствами (увидевшая её постовая – тут же обомлела и отошла в сторону, освобождая путь), А’Ллайс прошла внутрь здания в обход всех очередей, от которых ей в спину уже летели десятки недовольных и возмущённых возгласов.

Но, как вскоре оказалось, толпу можно было не волновать, ведь А’Ллайс явилась сюда зря…

Упитанный низкорослый мужичок в военной форме с погонами майера{?}[Майора] на плечах снисходительно посмотрел на пришедшую средь бела дня девушку, которая потребовала отправить её в действующие в авангарде подразделения пехоты, и, мягко говоря, послал её «обратно домой готовить обед мужу».

Возмущённая таким высказыванием А’Ллайс немедленно предъявила весомый аргумент – документ об окончании главной офицерской академии страны. Однако и этот трюк почти никак не изменил ситуацию.

Майер подумал-подумал, почесал лысеющую голову, вдумчиво отбил пальцами дробь по столу и повздыхал – для более серьёзного и важного вида, конечно же, – а потом сказал, что максимум его возможностей в данный момент – это записать фельдфебеля А’Ллайс фон Берх в запас.

На резонный вопрос девушки «А какого?», тот ответил, что сейчас все передовые воинские группировки, которые уже громят приграничные города противника, полностью укомплектованы, и они не нуждаются в помощи только что закончившего своё обучение унтер-офицера.

Знатно выругавшись в своих мыслях, А’Ллайс подчинилась приказу и согласилась на зачисление в запас, но с оговоркой: «В случае первой же необходимости – я отправляюсь на передовую первым поездом». Майер на эти слова улыбнулся, отметил похвалой стремление фельдфебеля защищать свою страну и на том распрощался.

А’Ллайс вышла на улицу и побрела домой.

Сказать, что девушка была расстроена, – ничего не сказать. Она давала клятву защищать своё государство. И вот когда государству понадобилась защита, ей не дают сдержать обещание, ссылаясь на «всё идёт по плану, вы армии пока не нужны».

С другой стороны, А’Ллайс выпустилась из академии всего пару дней назад. И вот так с ходу бросаться на врага, перед этим не отдохнув хотя бы недельку, было по меньшей мере самонадеянно, чревато наделать множество фатальных ошибок. Пожалуй, всё же стоит посидеть какое-то время дома, в окружении семьи, собраться с мыслями и морально подготовить себя к предстоящим сражениям.

До ушей задумавшейся девушки донёсся частый и ровный цокот множества каблуков. Оторвавшись от мыслей, А’Ллайс стала свидетелем того, как по главной улице города маршировали стройные ряды солдат при полном снаряжении и с винтовками на плечах. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что все они сейчас направлялись в сторону железнодорожного вокзала, откуда отправятся в действующий авангард войск.

Горожане одаривали солдат громкими аплодисментами, выкрикивали всевозможные подбадривающие лозунги, бросали цветы и даже запевали хором старинные военные песни – в стране неминуемо начинался подъём патриотизма.

Продолжая наблюдать за происходящим, А’Ллайс вдруг заметила среди колонны солдат трёх мужчин, хорошо знакомых ей с самых малых лет – своих братьев…

Одетые в полевую форму, они гордо маршировали в самом центре строя, из-за чего отвлечь их на себя сейчас не представлялось возможным. Это вынудило девушку действовать иначе: А’Ллайс растворилась в толпе горожан, следовавших за маршем солдат, и таким образом добралась до самого вокзала.

На самом железнодорожном вокзале шума было не меньше, чем на городских улицах: повсюду ходили мобилизованные солдаты, работники станции подготавливали поезда, так ещё чуть ли не половина жителей города явилась, чтобы проводить своих близких, родных да и просто случайных людей на войну.

Когда первый строй солдат, в котором находились братья А’Ллайс, достиг перрона, то приписанный к ним командир приказал всем построиться и приготовиться к погрузке. Тем временем А’Ллайс пробивалась сквозь очередные толпы людей, чтобы успеть хотя бы попрощаться с родственниками…

Но, к сожалению, она не успела. Когда девушка наконец-то вырвалась на перрон, то весь первый строй уже погрузился в поезд, а войти внутрь ей не позволили. Тогда А’Ллайс бросилась вдоль вагонов, попутно заглядывая в каждое окно, и вскоре заметила тех, кого искала: в одном из купе обнаружились Эрнст, Йохан и Харман! Девушка постучала по окну – мгновение – и на неё начали смотреть три пары удивлённых глаз.

Повисла короткая немая пауза, по окончании которой А’Ллайс дрожащей рукой прикоснулась к холодному стеклу окна. Эрнст первый ответил ей тем же жестом, и на опечаленном лице девушки проявилась, пусть и слабая, но всё же улыбка. Свободной рукой девушка вытащила из чемодана документ об успешном окончании академии. Увидев его, и без того удивлённые братья впали в ещё большее ошеломление: их сестра не только поступила в офицерскую академию, но ещё и закончила её с наивысшими баллами!

– У тебя получилось… – только и смог прошептать Йохан, оторвав взгляд от документа и посмотрев на сестру.

– Смогла! – обратился улыбающийся Харман к братьям, а затем взглянул на А’Ллайс. – Я всем говорил, что она пробивная девчонка!

Но сестра не могла разделить их радость, поскольку все её мысли заполнил собой один вопрос. И она его задала.

– В-вы уезжаете?..

Эрнст медленно кивнул. В это же время со стороны ведущего вагона послышался протяжный свист. Поезд принялся неспешно трогаться с места.

– Передай матушке, чтобы не волновалась о нас, – попросил Эрнст у сестры. – И ты не переживай за нас, хорошо? Мы со всем справимся. Обещаем.

– Берегите себя! – дополнил его просьбу Йохан.

По щекам А’Ллайс заскользили слёзы. Опять. В какой уже раз. Несмотря на то, что в академии её долго учили борьбе с эмоциями, чтобы всегда держать себя в руках и трезвом холодном уме, однако сейчас сдерживать слёзы было попросту невозможно.

Девушка сняла с шеи тонкий летний шарф серо-голубого цвета, разорвала его на три равные части, после чего просунула их в открытую форточку купе.

– Чтобы не забывали свою сестру, – сказала А’Ллайс вполголоса. – И чтобы был повод вернуться домой, вернуть мне шарф…

Братья с улыбкой приняли её подарок, благодарно приклонили головы. Девушка смахнула слёзы, а затем вскинула согнутую под углом правую руку к виску.

– Мы будем вас ждать. Возвращайтесь поскорее. Живые и с победой, – проговорила она. – Готт мит унс{?}[«С нами Бог!»]!

– Готт мит унс!!! – отзеркалили её жест и слова братья, на лицах которых также проступили скупые мужские слёзы.

Поезд начал набирать скорость.

– Я люблю вас… – заявила девушка напоследок и широко улыбнулась.

– И мы тебя тоже, – улыбался Харман. – Мы тоже тебя любим, Ла…

…Схватившись дрожащими руками за кованые ворота своего поместья, у А’Ллайс началась длительная и сильная отдышка – забег в чуть более пятнадцати километров с чемоданом наперевес временно выведет из строя любого, без исключения, даже такую выносливую и натренированную девушку, как она.

Хорошенько отдышавшись, А’Ллайс прошла на территорию и сразу же была остановлена стражей. Охрана поместья оказалась несказанно удивлена тем, что девушка прибыла раньше того срока, о котором их предупреждали. Коротко и без энтузиазма поприветствовав стражу, А’Ллайс поспешила к поместью.

Ворвавшись в главный холл, первой девушка встретила свою давнюю подругу – Мэри Флирс. Одетая в неизменное коричневое платье и белый фартук, светловолосая служанка занималась чисткой тумбы от пыли. Но, увидев того, кто наконец-то вернулся в отчий дом, выронила из рук фарфоровую вазу и впала в ступор. А’Ллайс впервые наблюдала у Мэри столь широкие глаза.

– Мэри! – радостно воскликнула девушка.

– М-мисс А’Ллайс?! – только и смогла сказать ошеломлённая служанка.

Старинные подруги крепко обнялись.

– Где матушка? – тут же поинтересовалась А’Ллайс. – Она дома?

– Д-да, фрау А’Тринн сидит в главном зале… – проговорила Мэри сквозь удивление. – Ох, вы не представляете, как мы по вам скучали…

Молча отлипнув от служанки, девушка поставила чемодан с вещами на пол и быстро зашагала в сторону зала. Там, сидя на роскошном бархатном кресле, её мать в окружении нескольких других служанок вчитывалась в чёрные буквы злосчастной газетёнки.

– Матушка!!!

Девушка набросилась с объятиями на ошеломлённого родителя.

– Не успела я вернуться, к-как уже война началась, – дрожащим голосом проговорила А’Ллайс, роняя на плечо матери крохотные слезинки.

Некогда светлые волосы матушки А’Тринн теперь были полностью покрыты сединой, а кожа – морщинами.

– Знаю, моя дорогая…

Её голос… Он тоже стал другим: тихим и глухим, а тон неспешным. Голос матери состарился точно так же, как и она сама.

– Знаю… – повторила женщина. – А… почему ты здесь? Разве уже был твой выпуск?..

– Да. Его провели на пару дней раньше по неизвестным причинам, – проговорила А’Ллайс в плечо родителя. – Давай обсудим это позже… Где отец?

При всей своей любви к матери сейчас девушка больше всего хотела увидеть своего отца по понятным всем причинам: он – военный, их страна – в состоянии войны. Нетрудно догадаться, какие мысли сейчас закрадывались в голову А’Ллайс.

И, судя по реакции матери, та резко пошатнулась, поджала засохшие губы и зарыдала, – сбываются самые худшие опасения…

А’Ллайс попросила служанок удалиться, а сама принялась успокаивать матушку. И когда та немного пришла в себя, то сразу ответила на все вопросы дочери, которую так давно не видела.

Выяснилось, что несколько дней тому назад глава семейства фон Берх пришёл домой после военного совещания. Подобные процессы в местной комендатуре были не в новинку и проводились каждый месяц. Но после этого «особенного» совещания Оттэр вернулся домой «без лица», словно сам не свой. Не проронив ни слова, он неторопливо съел свой ужин и также молча лёг спать, а ранним утром собрал походную сумку, поцеловал жену, а затем ушёл в рассвет.

Сначала А’Тринн не придала этому особого внимания. «Может, опять учения», – подумала она в то утро. Только вот сразу после этого в родной дом прибыла вся троица сыновей, навестили свою мать и тоже пропали из поля зрения.

– И вот сегодня объявили о войне… – закончила свой рассказ матушка А’Тринн, вытирая краешки глаз синим платком. – Это… это не может быть простым совпадением… – и, посмотрев на свою дочь, она, сама того не ведая, случайно сменила тему разговора: – Ты у нас теперь зольдат, верно? Офицер?..

Сидевшая напротив неё на стуле с высокой спинкой А’Ллайс медленно кивнула, после чего поведала о том, как встретила братьев на вокзале. Осторожно, без детальных подробностей, стараясь не усугубить состояние матери.

– Они… Уехали… – повторила сама себе А’Тринн, словно не веря в слова дочери. – Уехали… На войну уехали… И ты тоже уедешь, в-верно?..

А’Ллайс молчала. Она знала, что уедет, и если не сейчас, то потом. Это неминуемо. Но говорить об этом матери вряд ли стоило: она сейчас вся на нервах, еле держится на ногах. Впрочем, по глазам было видно, что матушка А’Тринн уже обо всём догадалась…

– Я не знаю, – уклончиво ответила девушка. – Да и к тому же, что такое Республика Вэффлихан? Маленькое государство с не менее маленькой армией. Конечно, недооценивать своего противника нельзя, но я всё же думаю, что вэффлиханцы не выстоят против мощи нашей армии и падут уже через несколько дней. Максимум – неделю. Пока штабные закончат работать с моими документами, этот конфликт уже завершится, и наши с тобой мужчины вернутся домой. Так что прекращай-ка рыдать и возьми себя в руки, как ты меня сама и учила! А’Ллайс говорила уверенно, а в конце на её лице появилась слабенькая, но полная доброты улыбка. – Всё будет хорошо. Вот увидишь! Слово офицера.

Эти слова немного облегчили состояние матери. Опустив глаза в пол, она медленно закивала головой, приговаривая: «Верю, моя дорогая, верю… Но что, если они не…»

И резко замолчала, не договорив.

– Не говори так! – отдёрнула её А’Ллайс. – И даже не думай об этом! Твой муж – ветеран с огромным боевым опытом, а сыновья – лучшие курсанты в своих выпусках. Такие не пропадут, уж я-то теперь знаю!

И вновь обняла свою мать.

– Т… Ты права… – кое-как проговорила матушка А’Тринн, ответно приобнимая свою дочь. – Нам надо д-держать себя в руках и верить в наших мужчин.

– Это абсолютно правильные слова, – согласилась девушка.

– Я пойду отлежусь недолго… – сказала матушка, принявшись подниматься с места. – Тебе бы тоже не помешало отдохнуть с дороги, А’Ллайс. Я распоряжусь, чтобы прислуга накрыла тебе стол и подготовила кровать. Прости, что не смогу посидеть вместе с тобой…

– Всё в порядке. Спасибо за заботу, матушка, – искренне улыбнулась А’Ллайс. – Тебя сопроводить до твоей спальни?

Женщина с грустью улыбнулась.

– Я, конечно, постарела, но не настолько. Могу и сама дойти, – сказала она. – С возвращением в родной дом, моя дорогая…

И ушла, оставив свою дочь наедине с десятком самых разных мыслей, подавляющая часть которых была тревожного содержания.

Сев в кресло матери, А’Ллайс взяла эту проклятую бумажку с дурными известиями, именуемую газетой, развернула её и принялась читать. Ознакомившись с содержанием, пожалуй, самой главной статьи этого года, девушка поняла следующее.

Сегодня, утром 31-го мая 1917-го года в городе Ройленбург, являющемся столицей Республики Вэффлихан, на официальную дипломатическую миссию Рэйландского Райха было совершенно покушение, в результате которого погибли все её участники. Исполнители покушения были схвачены на месте – ими оказались отставные солдаты армии Вэффлихана. Имена исполнителей покушения остались в тайне. Само убийство, как и нежелание выдавать данные об убийцах, взбесило кайзера Вильдельманна и всю общественность Рэйланда. Закономерным итогом стало объявление войны Вэффлихану.

– Значит, в Ройленбурге расстреляли наших дипломатов, и при этом правительство Вэффлихана не выдало зачинщиков?.. – задумчиво проговорила А’Ллайс себе под нос. – Почему?..

Девушка не могла поверить в случившееся.

Вэффлихан – маленькое и очень молодое государство, появившееся на месте захваченных Восотийским Царством восточных рэйландских территорий в 1893-м году. После войны новообразованную страну населили разные народности, которые поначалу не испытывали неприязни к Рэйланду. А вот Рэйланд испытывал. И перед Вэффлиханом, состоящим из его земель, и перед своим извечным врагом, Восотийским Царством, что посмело отнять его законные территории. На фоне подобного напряжённого соседства в Вэффлихане неминуемо рос уровень антирэйландских настроений, а вместе с ним и звериный страх перед опасным противником. А вместе со страхом, как известно, неминуемо растёт и уровень агрессии.

Но даже если так, разве маленький по территории и армии Вэффлихан отважится бросать вызов такому мощному гиганту, как Рэйландский Райх? Потому что в ином случае правительство Вэффлихана непременно выдало бы Рэйланду убийц дипломатов, чтобы не стать жертвой своего грозного соседа. Но почему-то не выдаёт.

Во всём этом А’Ллайс чувствовала что-то неладное…

Однако какое ей, простому офицеру, дело до всяких там «поводов к войне», когда она уже началась? Сейчас главное дело А’Ллайс, как военного офицера, давшего клятву защищать свою страну, – сидеть и ждать приказа к отправке на фронт, чтобы наконец расплатиться со своим солдатским долгом перед страной.

Что она и принялась делать – ожидать этот самый приказ.

* * *

Шли первые дни войны. Как и предполагала А’Ллайс, Рэйландскому Райху понадобилось всего лишь неделя, чтобы полностью разгромить вражескую армию и взять под полный контроль всю территории Республики Вэффлихан. Казалось бы – всё, победа. Теперь осталось наказать виновных за смерть рэйландской дипломатической миссии, полностью разоружить побеждённую страну, и взять с неё причитающиеся репарации.

Но как оказалось чуть позднее, локальному конфликту между двумя странами не было суждено завершиться. Ближайший сосед и союзник побеждённой страны – Восотийское Царство выдвинуло Рэйланду ультиматум с требованием прекратить агрессию и вывести свои войска с территории Вэффлихана, иначе восотийцы вступят в войну против рэйландцев.

Рэйланд, как и ожидалось, отказал.

И началось…

Потянулись дни, недели, месяцы, годы. Война всё не заканчивалась, а наоборот, разрасталась. Раз за разом в неё вступало всё больше и больше стран по принципу «союзник пришёл на помощь союзнику, а за ним и союзник союзника…». И таким образом, некогда крохотный конфликт разросся в самую настоящую мировую войну с ожесточёнными сражениями на всех материках, с бесчисленными потерями, как среди солдат, так и среди мирного населения – междоусобица двух стран превратилась в великую катастрофу для всего человечества…

Некогда прекрасный мир, в котором бурлила жизнь, покорялись всё новые и новые земли, делались сенсационные научные открытия – утоп в эпохе бесконечных сражений. Всеобщее безумие на фоне страшной войны достигло своего апогея, когда в умы людей стали забираться мысли о «Божьей каре», что снизошла на весь человеческий род за их грехи – объяснить как-то иначе всеобщее самоуничтожение было невозможно, только винить во всём высшие силы.

А война всё продолжалась. Запасы природных ресурсов стали неизбежно иссекать. Повсеместно воцарил неурожай, неминуемо приведший к голоду. Восторжествовали болезни и целые эпидемии, косивших молодое поколение. А тем временем на всех фронтах остатки более старого поколения перемалывали друг друга за веру в «Войну, которая положит конец всем войнам» – именно так многие политические деятели нарекли данный мировой конфликт, уверяя, что эта война станет последней в истории человечества, и тот, кто победит, станет свидетелем «новой, и ещё более прекрасной жизни в мире без всякого зла».

И ведь в этих заявлениях имелась доля правды – если не остановить эту войну, а продолжать, то в скором времени в мире не останется ни людей, ни средств для их существования, а значит не будет и никаких войн…

…Ранним утром третьего сентября 1920-го года в поместье фон Берх явился фельдъегерь{?}[военный посыльный] из военной комендатуры Лийбенхау и вручил А’Ллайс долгожданную повестку с приказом о её мобилизации.

Сказать, что девушка заждалась этого письма – ничего не сказать. Когда искренне посвящаешь свою жизнь военной службе, но не участвуешь в защите своей страны, над которой нависла угроза – волей-неволей начинаешь медленно сходить с ума от чувства своей… бесполезности и ненужности. Ведь девушка потратила на самообучение и специализированную академию в общей сумме семнадцать лет своей жизни, овладела множеством знаний о ведении войны и командованием солдатами, чтобы в итоге её четвёртый год к ряду держали в тылу? Непорядок…

Мысли об этом действительно сводили А’Ллайс с ума. И чтобы окончательно не рехнуться, и быть хоть как-то полезной своему государству, всё это время девушка помогала с подготовкой мобилизованных новобранцев на местном полигоне – благо, хоть это не стали ей запрещать.

Но всё же, наконец долгожданный ею момент наступил – А’Ллайс отправляется на войну. А если быть точнее, то на Восточный фронт, где и по сей день идут сражения между Рэйландским Райхом и Восотийским Царством.

Девушка быстро оделась, уложила в походную сумку предметы первой необходимости, сменную одежду, документы, а также памятные вещи – одной из таких вещей стала фотография семьи, сделанная незадолго то того, как А’Ллайс исполнилось 18 лет (сделать более свежую фотографию с тех пор так и не удалось).

Оставив на столе прощальную записку адресованную матери, А’Ллайс вышла на улицу и села на одну из ступеней крыльца. Впереди её приветствовали маковые луга и утренний рассвет – бледные лучи солнца, пытавшиеся прорваться сквозь тёмные тучи. Представший пейзаж непроизвольно навеял воспоминания о том, как когда-то давно А’Ллайс точно также покидала отчий дом, чтобы отправиться учиться на военного офицера. Дежавю…

Девушка не стала предупреждать обитателей поместья о своём уходе: матушка всё ещё спит, а прислуга отправилась в город, за продовольствием. Да, и, зная нрав матери – та непременно впадёт в уныние, польются рекой слёзы и посыпаться молебные просьбы одуматься и никуда не уезжать. Однако ехать – нужно. Страна в опасности, и А’Ллайс без устали твердила сама себе, что её долг, как военного офицера – защитить родные земли и свой народ.

Хотя… Всё же, как-то грустно и тоскливо дочери оставлять свою немолодую мать, без собственного должного присмотра. Но что поделать? «Долг зовёт»…

Несмотря на то, что стрелка подаренных Мэри часов перевалила за цифру «9», на улицах Лийбенхау было немноголюдно и тихо. Сказывалась ситуация в мире: почти всё мужское население всех стран находилось на фронте, а в тылу остались лишь женщины, старики и дети (хотя даже они уже подлежали частичному призыву и отправке на войну). Максимум, кого встретила А’Ллайс на пути в комендатуру, это несколько живых очередей, состоящих из девушек и ребятишек. Как правило, подобные очереди толпились перед продуктовыми лавками, где за пищевые талоны можно было выручить хлеб (испечённый из смеси самой дешёвой муки с малосъедобными примесями), мясо (в основном – солонина), овощи и фрукты (брюква, яблоки, ягоды и некоторые коренья), чай, кофе из желудей, а также соль.

Сами же талоны уже давно выдаются вместо зарплаты – критическая ситуация в виде затяжной войны и морской блокады дали свои последствия. Но не взирая на проблемы с обеспечением населения провизией, правительство упорно продолжало войну, и, казалось, даже не собиралось останавливаться. В подтверждение этому – бесчисленные агитплакаты и листовки с призывом бороться ради победы, ради будущего, ради конца всех войн. В один момент в подобной пропаганде утопли все улицы Лийбенхау, из-за чего особо находчивые граждане придумали этим листовкам альтернативное применение – растопка печей или замена подорожавшей туалетной бумаги. Но почти сразу все подобные действия стали наказываться статьёй «За антиправительственную деятельность»…

А вот и комендатура. За последние несколько лет А’Ллайс стала здесь частым гостем – по документам она являлась военнослужащим в чине младшего офицера, а потому имела полное право получать такие новости и сводки, которые не доступны простым гражданам. К тому же, девушка старалась узнать хоть что-то о своём отце и братьях. И до не давних пор ей это удавалось: она знала, кто на каком фронте находится, и кто в каком полку состоит. Например, отец и старший брат Эрнст, состоящие в 14-й пехотной дивизии «Вэллен», после завоевания Вэффлихана были отправлены на Западный фронт, воевать против флоарцев. Йохан и Харман же находились на севере Рэйланда и держали оборону важного города-порта Шлахтденрау, который страдал от многочисленных налётов объединённых морских эскадр тербийцев и новатеррийцев.

Однако в последнее время от всех них перестали приходить письма. Это тревожило, но с другой стороны, пока не было информации о новых сражениях в тех регионах, а поэтому уповать на самый худший исход было рано. А’Ллайс и её мать по-прежнему винят в этом молчании нарушенную логистику доставки военной почты.

Всё же, в моменты полного отчаяния, человеку нужно во что-то верить…

Как и значилось в повестке, А’Ллайс действительно отправляют на восток. Кроме того, оказалось, что её уже давно приписали к 22-й пехотной дивизии с величественным названием «Великий Кайзер» – звучит! Теперь осталось добраться до города Браттенфельда, в котором расположена командная ставка всего Восточного фронта, а уже оттуда до передовой и нужной дивизии, как говорят восотийцы, будет «рукой подать».

Расписавшись во всех необходимых документах, А’Ллайс получила комплект полевой формы, состоящий из: военное нижнее бельё, шерстяные подштанники и носки, чёрные штаны, тёмно-серые армейские резиновые сапоги до колена, рубашку из сукна, слегка потрёпанный серо-зелёный китель с оловянными пуговицами и красной окантовкой, чёрные перчатки с металлической пластиной, тёмно-зелёную шинель, синий шарф-платок, жетон с краткой информацией о носителе, а также полевую офицерскую фуражку. С виду и на ощупь одежда оказалась весьма удобной, да и надев на себя весь комплект (кроме шинели) экипировка не вызвала никаких нареканий. Разве что смутила бирка на воротнике кителя с чужим именем – «Эрика Паульс». Ответственный за выдачу формы человек сообщил, что это фабричная ошибка, после чего спешно срезал бирку, и принёс за данное недоразумение свои извинения. Не став придавать этому большего значения, А’Ллайс пожала плечами, взяла свой чемодан и зацокала подошвами новых сапог в сторону вокзала, благо до него пешком всего один квартал.

До вокзала А’Ллайс добралась всё также без приключений. Здесь было заметно оживлённее, чем в других местах города. Вокруг некогда гражданских паровозов, которые в настоящий момент конфискованы правительством и переданы под нужды армии, столпилось множество людей. В основном это были мужчины совсем юного или же, наоборот, преклонного возраста, а ещё люди с ограниченными возможностями – на фронт сейчас гребут всех без разбора, лишь бы закрыть бреши в обороне. Были на вокзале и женщины с маленькими, бледными, исхудавшими детьми – кажется, это семьи, что провожали на фронт своих отцов, мужей и детей.

– Эй, ну чего ты? Не плачь…

Молодой парень опустился на колено перед маленькой сестрой, стоящей возле матери.

– Обещай, что будешь слушаться матушку и во всём ей помогать, – продолжал говорить он, грустно улыбаясь и поглаживая юное личико девочки. – Хорошо?

– О-обещаю, – говорила девочка сквозь слёзы. – Н-не уезжай от нас…

– Не могу… – покачал головой парень.

– Отец в прошлом году тоже уехал, и всё ещё не приехал!.. – продолжала хныкать девочка. – Ты тоже не вернёшься?..

После этих слов на лице её матушки проступили слёзы, и она отвела взгляд в сторону. Юноша замолчал и поник головой. Он прижал к себе сестру в объятиях и сказал:

– Он вернётся. И я вернусь. Ты только… Будь сильной…

А’Ллайс отвернулась, чтобы не поддаться эмоциям. Сейчас весь вокзал был наполнен подобными сценами прощания солдат со своим близкими. Никуда не спрятать свой взгляд, нигде не укрыться от надвигающегося чувства тоски…

Девушка присела на кованную лавку, положила на колени чемодан, прикрыла глаза. Заморосил лёгкий осенний дождик, повеял прохладный ветерок.

– Вот ты где!

А’Ллайс резко открыла глаза и повернула голову в сторону знакомого голоса. К ней навстречу торопливо шла её матушка. Растрёпанные седые волосы, небрежно застегнутое платье, заплаканные глаза. Внешний вид явно говорил о том, что когда женщина проснулась и прочитала записку, то как можно скорее оделась и бросилась вдогонку за дочерью. Поднявшись с места, А’Ллайс без лишних слов крепко обняла свою мать.

Девушка почувствовала, как стремительно стало намокать её левое плечо. Матушка плакала – нет, скорее, даже рыдала. Рыдала и молчала, не зная, что сейчас сказать. Не знала, о чём говорить, и сама А’Ллайс. Поэтому обе родственницы просто замерли на краю платформы в цепких объятиях, в единой тоске.

Казалось, что это будет длиться вечно… если бы над вокзалом не раздался длинный, протяжный свист, оповещающий о готовящейся отправке паровоза. Подошедший командир состава приказал мобилизованным солдатам выстроиться в линию.

– Пора, да?.. – прошептала матушка сквозь слёзы.

– Д-да… – точно так же отозвалась А’Ллайс.

– Пообещай, что останешься сильной, несмотря на все трудности… – продолжила говорить её мать.

– Обещаю…

– Обещай, что вернёшься домой…

– Обещаю…

– Фельдфебель фон Берх! – послышался голос командира состава. – Вы нуждаетесь в отдельном приглашении? Бегом в строй! Время поджимает.

– Да ладно тебе, Мариус, – раздался рядом с ним другой мужской голос. – Пусть родные попрощаются по-человечески.

Матушка А’Тринн посмотрела на свою дочь так, словно видела её в последний раз. Налюбовавшись своим чадом, женщина чутко поцеловала её в лоб и крепко прижала к груди. Дочь понимала, что мать не хочет её отпускать, но ничего не может с этим поделать. Это было очень тяжело…

– Я люблю тебя, моя дорогая А’Ллайс… – проговорила матушка А’Тринн чуть дрожащим голосом. – Ты моё самое большое счастье… Береги себя… И прости меня за всё то плохое, что я могла тебе когда-то принести…

Глава 4. Где заканчивается человечность

«Убита группа дипломатической миссии Рэйланда», «Власти Вэффлихана отрицают свою причастность к гибели рэйландских дипломатов», «Кайзер Вильдельманн поставил ультиматум», «Рэйланд наносит ответный удар», «Король Спловиц взывает царице Василисе с призывом о помощи»…

Именно так пестрили названия всех, без исключения газет оставшегося позади 1917-го года, когда посланная от Рэйландского Райха дипломатическая делегация, прибыв в Ройленбург, столицу Вэффлихана, была безжалостно расстреляна группой неизвестных вооружённых лиц на глазах у многотысячной толпы. Это поистине ужасное событие повергло весь мир в шок и заставило его затаить дыхание, замереть и ждать лишь одного – возмездия Рэйланда. Ведь правительство Райха, словно подозревая (или даже зная о приближение чего-то страшного) в последние несколько лет до этого события упорно занималось модернизацией своих войск, что позволило им стать государством с самой многочисленной и сильной армией на всём Центральном континенте. И теперь, когда маленький Вэффлихан остался один на один против мощи жаждущего правосудия Рэйланда, весь мир, ждущий исхода, наконец получил своё: на следующий день после трагедии Рэйландский Райх вторгся в Вэффлихан и всего лишь за пять дней захватил и аннексировал все его земли. И пока Восотийское Царство, ближайший и единственный союзник Вэффлихана, объявлял агрессору войну и начинал мобилизацию своих войск – Рэйланд в спешке вывозил с оккупированных территорий самое ценное, что в них имелось: виоллэнскую руду. Ценнейший для любой промышленности – в первую очередь военной – материал, которым были богаты вэффлиханские земли.

Назревала война двух гигантов: Восотийское Царство против Рэйландского Райха. Но многие страны, в особенности ведущие мировые державы и империи, решили не стоять в стороне и принять участие в неизбежном конфликте. Весь мир в одночасье разделился на два лагеря: Коалицию мира и Союз империй. И никто не остался в стороне. Каждое, даже самое маленькое государство выбрало свою сторону, свой лагерь.

И все эти мировые сотрясения произошли не столько из-за желания сохранить на земле спокойствие, сколько из-за потребности в собственной выгоде: правило современного существования и доминирования было простым: в чьем распоряжении передовые технологии, тот и правит на мировой арене. А для создания и производства этих технологий была необходима виоллэнская руда, огромные запасы которой Рэйланд прибрал к своим рукам вместе с территориями, где добывались её последние залежи.

Коалиция выбрала путь разгрома Рэйланда и его союзников, после чего поровну разделить столь желанный драгоценный трофей. Те, кто примыкал к Союзу, претендовал на получение руды как союзную помощь от Рэйланда. Никто уже не сомневался, что масштабного военного конфликта мирового уровня было не избежать, и потому ставили на кон всё: армии, резервы, добровольцев, бросали все деньги на разработку мощного вооружения и оснащения. И никого из правителей не волновали неизбежные потери и разрушения, главное – победа, которую каждая из сторон конфликта намеревалась достичь любой ценой. А что будет после, уже мало кого интересовало…

И вот, третьего сентября 1917-го года грянул гром. Завершившие свою мобилизацию войска Восотийского царства отправились в наступление на спешно возведённые оборонительные рубежи Рэйланда в захваченных им землях.

В ответ на это Султанат-Рмуш и Соединённые Земли Ойстиланда, члены Союза империй, отправили львиные доли своих армий в юго-восточную часть Восотийского Царства, чтобы восотийцы разорвались на несколько фронтов и ослабили натиск на Рэйланд.

В свою очередь рэйландцы, пусть и не без усилий и достаточно серьёзных потерь, смогли отразить наступление восотийцев, и уже готовились пойти в полномасштабное контрнаступление, но тут им в спину ударили члены Коалиции – Республика Флоаре и Тербийская Империя.

Флоарцы ударили массированными атаками по западной границе Рэйландского Райха, в надежде создать бреши в их мощной обороне для последующих наступлений, в то время как тербийцы организовали высадку войск на его северные побережья.

Однако Рэйланд не зря считался самым сильным военным государством на континенте. Пусть ему и пришлось экстренно перебрасывать часть своих войск с востока на запад, тем самым поставив крест на контрнаступлении в Восотийское Царство, но всё же ему удалось отбить атаку неприятелей: флоарцев отбросили глубоко в их же тыл, а остатки разгромленного тербийского десанта погрузились в уцелевшие единичные корабли и уплыли обратно на свой остров.

1918-й начался с попыток обоих сторон конфликта привести в действие свои резервные планы. Союз империй выбрал тактику полного разгрома Восотийского Царства и закрытия восточного театра военных действий, чтобы сосредоточить все свои силы на западном. Для этого было сформировано три ударные группировки: «Ось-Рэйланд», «Ось-Рмуш», «Ось-Ойстиланд», которые намеревались пробить оборонительные рубежи восотийцев и прорваться к столице, древнему городу-крепости Императрицыну. А для обороны своего «западного тыла» Союз организовал систему мощных укреплений и траншей, а также оставил рядом с рэйландской столицей Рэйнбургом внушительную защитную группировку «Ось-Армада», которая в случае новой агрессии со стороны Коалиции могла быстро переместиться к участкам боестолкновений для оказания поддержки союзным силам.

Коалиция же решила действовать так же, как действовал Союз в прошедшем году, – заставить противников разорваться на множество фронтов, а затем уничтожить ослабший от распределения своих войск по всему континенту Рэйланд. Для этого тербийцы – строители самых мощных военных кораблей и обладатели первоклассных адмиралов – отправили часть своего флота на Южный континент для захвата колоний противника. План частично удался, поскольку Ойстиланд отправил небольшое количество своих войск для обороны и не смог сдержать удар. И вот, когда в штабе Коалиции уже праздновали победу на южном фронте, неожиданно для всех в войну вступила Апания – небольшое, но весьма сильное королевство, расположенное на южном краю Центрального континента и которое с очень большим опозданием избрало своей тактикой присоединиться к Союзу. Объединённый флот Апании и Султанат-Рмуша отправился на разгром вражеских кораблей, в то время как их сухопутные войска вовремя подошли на подмогу колониям Ойстиланда. Эти события ознаменовали собой открытие нового, Колониального театра военных действий.

И теперь чаша весов ушла на сторону и без того мощного и обеспеченного по последнему слову техники Союзу империй. Казалось бы, исход войны был предрешён… Но в игру вступил новый могущественный участник – Объединённые Провинции Новотеррии. Расположенная на Западном континенте страна вечно ищущих выгоду торгашей во главе с бизнесменами, уставшими снабжать ту или иную сторону конфликта в зависимости от их успеха на фронтах, и решившие наконец встать в один ряд с теми, кого они считали более привлекательными партнёрами и покупателями – ОПН вступила в Коалицию мира. Войска новых членов Коалиции высадились сразу в нескольких участках Центрального континента: на северное побережье Флоаре, где объединились с флоарцами и тербийцами для готовящегося наступления; в Восотийском Царстве, чтобы помочь с обороной растянувшегося фронта; а большую часть флота было решено отправить на захвате Султанат-Рмуша.

Война разразилась с новой силой: по всему миру прокатилась волна масштабных битв и сражений, побед и поражений, подвигов и смертей. Но все потери были не зря – фронты сдвинулись. Рэйландский Райх, не сумев выдержать огромного натиска сразу с двух сторон, вывел войска из захваченного Вэффлихана, вернувшись к своим изначальным довоенным границам, где была расположена линия непреступных оборонительных рубежей и крепостей. В итоге им удалось установить совместную новотерр-восотийскую наступательную операцию, а также удержать западную границу. На Колониальном фронте и в Султанат-Рмуше успех закрепился за Союзом империй – ему удалось защитить свои территории, а также почти полностью уничтожить прибывшие силы противника. И за все эти перемены в войне странам пришлось заплатить страшную цену: миллионы погибших солдат и мирных жителей, сотни разрушенных городов и тысячи уничтоженных поселений…

Не сумевшие добиться дальнейших значимых изменений на фронтах, правители отдали своим солдатам единственный верный, как им казалось, указ – вырыть по всем фронтам окопы и непроходимые линии обороны. Поэтому весь 1919-й и начало наступившего 1920-го для солдат прошли однообразно – ото дня в день сидя в траншеях, и предпринимая редкие попытки атаковать позиции друг друга…

Охватившая весь мир война, которую все намеревались завершить за несколько месяцев, затянулась и перешла в стадию «холодной».

Первые два года, ещё казавшейся «стремительной» войны, прошли относительно «успешно», в настоящих битвах и сражениях в городах и крепостях… Но вот последующие третий и, уже идущий полным ходом четвёртый год, войска обоих сторон конфликта провели и проводят сидя посреди обезображенных полей, в сырых и холодных траншеях, обмениваясь артиллерийскими обстрелами, взаимными атаками на позиции, а также обоюдно умирая от голода, холода, и болезней…

Теперь, чтобы наконец завершить проклятую всеми уцелевшими людьми войну, в ход шло всё без исключений: начиная от ядовитых газов и беспощадных огнемётов, заканчивая стальными гусеничными крепости – «танками». Войска применяли все известные ранее так и совершенно новые тактики и планы, предпринимали дерзкие вылазки и отважные атаки, солдаты погибали, но перед этим старались забрать с собой на тот свет как можно больше бойцов противника. Мораль – забыта. Честь – мертва. Долг – на последних издыханиях.

Смерть за ресурсы и гордыню, которую правители продолжают именовать не иначе как «война за справедливость» или «война, которая положит конец всем войнам», раз и навсегда изменила нас и наш с вами мир, который уже четвёртый год подряд горит в огне устроенного нашими же руками апокалипсиса… И несмотря на это, война продолжается. Никто не хотел уступать и признавать своего поражения. Правители считали делом чести завершить начатое любой ценой, полностью наплевав на то, что ресурсы для их производств не вечные, а новые солдаты не рождаются с нужной скоростью.

Разве Коалиция не знает, что виоллэнская руда, за которую они уже заплатили и продолжают платить страшную цену, почти закончилась? А Союз империй? Им же попросту не хочется терять завоёванные земли, и для их удержания они готовы пожертвовать всем, даже остатками своих народов, чем они продолжают успешно – в отличие от самой войны – заниматься…

Армии без конца худеют от смертей солдат и плохого пополнения? Выход нашёлся – в войска стали призывать совсем ещё молодых и пожилых мужчин, незанятых женщин без детей, инвалидов и престарелых штабных резервистов. Началась нехватка вооружения? На помощь пришло собранное чуть ли не на коленке эрзац-оружие, больше походившее на необтёсанные палки с привязанными к ним водопроводными трубами. В тылу и на передовой царит голод? Оказывается, что недавно умершие лошади, собаки, кошки, крысы и даже листья с древесной корой вполне себе годятся в пищу.

Что-то не устраивает в сложившемся образе новой жизни или, может, усомнился в правильности действий своих правителей? Милости просим встать у запачканной кровью стены и закрыть глаза, но перед этим снять всю свою одежду – она ещё может пригодиться тем живым, кто продолжает сражаться в «войне, которая положит конец всем войнам»… И теперь скажите мне хоть кто-нибудь – нужно ли нам всё это? Хотим ли мы продолжать убиение собственной планеты и наших соседей, которых на нас натравили точно такие же бессовестные мерзавцы, что и наше с вами «правительство»?

И когда в ваш дом постучатся правительственные поборники с целью забрать ваши последние крошки или вас самих, чтобы отправить на верную смерть, подумайте – надо ли вам это?..

Г.З., специально для газеты «Новая эра».

– И как это пропустили в печать?..

Отложив сложенную газету в сторону, А’Ллайс посмотрела в окно мчавшегося на всех парах паровоза. Вдалеке пролетали силуэты опустевших из-за войны деревень. И чем ближе к линии фронта располагались поселения, тем тише в них было: жители в таких местах в срочном порядке оставляли свои дома и перебирались поглубже в тыл, в города. Там и безопаснее, и работа имеется, на которой можно получить продуктовые карточки и прочие предметы первой необходимости.

Только вот людям, не понаслышке знакомым с сельской жизнью, устроиться на какой-либо завод или фабрику было почти невозможно. Таких отправляли на созданные вокруг тыловых городов посевные поля и сады, чтобы в распоряжении страны (и в первую очередь – армии) были злаковые культуры, овощи и фрукты. Растительные продукты были не только богаты витаминами и полезными минералами, но также, будучи высушенными или концентрированными, могли храниться достаточно долгое время, что было особенно важно при снабжении далеко углубившихся в оборону противника войск, доставлять питание, которым являлось ещё той задачкой.

Смотря на заброшенные дома с покосившимися дверьми и ставнями, упавшие заборы и заросшие травой оставленные посевы, на душе молодого фельдфебеля становилось тоскливо. Ещё совсем недавно в этих домах жили люди. Работали, любили, воспитывали детей, радовались и наслаждались спокойной жизнью. Но с приходом войны некогда бурная жизнь в этих местах полностью угасла, оставив после себя лишь жалкое напоминание в виде брошенных и более никому не нужных домов.

А ведь это ещё даже не прифронтовая полоса – что творилось там, куда сейчас направлялась фельдфебель, страшно было даже представить…

Но А’Ллайс не имела бы права носить титул военного офицера, если бы не была уведомлена о предстоящем кошмаре. И поэтому она отчётливо знала, что там, на линии боестолкновений, где заканчивалась всякая человечность, начиналась уже совсем другая «жизнь».

«Жизнь», свыкнуться с которой из десятка новоприбывших солдат было суждено лишь пятерым – именно стольким удавалось уцелеть после первого же обрушившегося на их головы артиллерийского обстрела.

Лишь пройдя столь жёстокий «отбор», наступали присущие для этой «другой жизни» тяготы и лишения, к которым, если хочешь выжить, придётся привыкать. Унылое пребывание в холодных и грязных траншеях, нехватка провизии и снаряжения, болезни и эпидемии, ужаснейшая антисанитария – эти условия отнимали ещё пару жизней из той кучки уцелевших солдат.

Однако на этом земное воплощение ада ещё не заканчивалось: измученной и изнурённой новой «жизнью» паре выживших солдат предстояло отправиться на штурм вражеских позиций, что в девяносто процентов случаев являлось дорогой с билетом в один конец…

Столь жуткие статистические данные были недоступны гражданскому населению, ведь напуганные подобной информацией горожане ни за что не отправятся на фронт в добровольном порядке, лишь под дулом винтовки.

А вот А’Ллайс о подобных сведениях была в курсе – офицерский чин вместе с работой в военной комендатуре давали преимущество в виде доступа к секретной информации об истинных положениях на войне.

Ещё офицерские погоны позволяли А’Ллайс то, ради чего она сейчас направлялась на фронт, – командовать солдатами. Хотя, учитывая последние новости и статью из газеты, которую ей на станции погрузки всучил неизвестный мальчишка и тут же скрылся, – командовать предстоит слабо подготовленными новобранцами категории «Ландштурм-3», они же «одноразовые солдаты». Это самая «низшая» категория в воинской иерархии Рэйланда, которыми сейчас активно пополняют исхудавшую от нескончаемых боёв армию: разношёрстная толпа из смертельно больных, стариков, инвалидов, бездетных женщин и подростков – в «третий Ландштурм» мобилизовали всех тех, кого не жалко бросить в пасть беспощадной машины войны, лишь бы приблизиться к столь желанной победе… или оттянуть неизбежное поражение.

От дальнейших размышлений девушку отвлёк внезапный стук в дверь. Через несколько секунд на пороге её купе показался мужчина в годах, облачённый в серо-зелёную форму с погонами оберст-гефрайте и чёрную фуражку с красной каёмкой.

Представившись младшим адъютантом, вошедший предложил девушке чаю – предложение прозвучало без всяких чувств и эмоций, словно перед девушкой не человек вовсе, а механический дворецкий.

Вежливо отказавшись от чая, А’Ллайс поинтересовалась тем, как скоро их поезд достигнет Браттенфельда.

– Если по пути не возникнет задержек, то прибудем не раньше полуночи, фрау-офицер. Прошу меня простить, но мне нужно идти, – дав ответ на вопрос, служащий поезда закрыл дверь, оставив девушку вновь наедине со своими мыслями, переживаниями и тревогами.

А поразмыслить было над чем. Например, о городе, в который она сейчас направлялась.

«Браттенфельд… Старинный и красивый город на востоке, – поддалась очередным размышлениям А’Ллайс. – Если мне не изменяет память, там должны проживать множество хороших друзей отца и…»

Отец… Братья…

Несмотря на то, что от всех мужчин семьи фон Берх уже давно не приходило писем, А’Ллайс по-прежнему убеждала себя, что с ними всё в порядке – мнимая, но хоть какая-то вера, которая не давала окончательно сойти с ума на фоне участившихся переживаний. Однако даже эта вера была не вечна, и с каждым днём она неотвратимо угасала, из-за чего мысли вновь забивались тревогой.

И все эти размышления А’Ллайс о войне, плохо подготовленных солдатах, покинутых деревнях и тяжести предстоящего быта были лишь поводом, чтобы отвлечься от мыслей о семье. Но, к сожалению – или к счастью, – близких невозможно забыть даже на время. И она по-прежнему думала о родном доме и его обитателях, не давая себе сосредоточиться на других, более важных в данный момент вещах.

Не помогла отвлечься даже дрянная «жёлтая» газетёнка, что печаталась силами и средствами подпольных объединений недовольных граждан, которых утомила шедшая уже не первый год «быстрая война ради конца всех войн»…

* * *

Поезд начал останавливаться. Почувствовать лёгкий толчок, который прошёлся по всем вагонам, А’Ллайс приоткрыла сонливые глаза и тихо выдохнула. Лениво повернув голову в сторону окна, девушка увидела станционный перрон, отчего заметно оживилась и почувствовала, будто всю её усталость словно рукой сняло.

А’Ллайс поднялась с места, разгладила складки на кителе, натянула на макушку светлых волос офицерскую фуражку, взяла в руки чемодан и, погасив свет, покинула купе.

В проходе она тут же наткнулась на толпу солдат, так что оперативно покинуть поезд не получилось.

Следуя за медленно продвигающейся очередью, А’Ллайс краем уха слушала многочисленные разговоры, из которых поняла, что не все довольны своим призывом на фронт. И ведь эти слова звучали в присутствии офицера, который в таком случае должен немедленно доложить в вышестоящую инстанцию о неблагонадёжных солдатах. Однако солдаты офицера и в упор не замечали, хотя, казалось бы, вот она стоит прямо среди них, поблёскивая на свету чёрным козырьком фуражки. Но нет, ноль внимания, ноль реакции.

Впрочем, и сама А’Ллайс решила, что на первый раз, так и быть, пропустит все эти слова мимо ушей и не станет докладывать о «неблагонадёжных» солдатах: замечанием и доносом она лишь ослабит и без того некрепкий моральный дух новобранцев, чего делать категорически не стоило. В конце концов, не всем же быть такими, как она, – идейными личностями, что с самого детства мечтала служить своей стране.

И вот, спустившись на перрон, девушка оказалась посреди оживлённой толпы солдат. По её лицу сразу пробежались прохладные дуновения ночного ветра, и после душного вагона дышать теперь было намного легче и приятнее. Над перроном раздался протяжный свист, следом за которым последовала короткая команда: «Зольдаты, стройся!». Не успевшие вдоволь затянуться сизым табачным дымом и как следует размять спины после длительной поездки солдаты поспешили выстроиться в одну длинную шеренгу.

А’Ллайс последовала примеру других и, не заметив среди всех солдат более старших по званию офицеров, возглавила строй.

Когда с построением было покончено, стоящий напротив солдат, пожилой мужчина с погонами гауптмана {?}[капитан] на плечах изрядно выцветшего кителя, внимательно посмотрел одним единственным глазом на строй из тридцати «разношёрстных» человек в военной форме.

– Что ж, справились быстро. Молодцы, – сказал он старческим, но глубоким голосом. – А теперь, офицеры, два шага вперёд!

На всеобщее удивление, из строя вышла лишь одна А’Ллайс. Несмотря на это, девушка не растерялась, а, наоборот, взяла инициативу – поставила чемодан справа от себя, выпрямилась и прижала руки по швам, всем своим видом демонстрируя лишь уверенность.

– Надо же… – пребывая в лёгком удивлении, задумчиво выговорил седоусый гауптман, глядя на девушку. – Впервые в своей жизни вижу фрау в офицерском чине. Или ты… – он осёкся и не договорил, что-то обдумал, а после этого добавил: – А, хотя, представься сама.

– Фельдфебель А’Ллайс фон Берх! – отчеканила девушка по уставу, смотря немигающими глазами на гауптмана и его свиту в виде двух усталых солдат в шинелях и с закинутыми за спины винтовками.

Услышав прозвучавшее имя, многие из присутствующих на перроне невольно переглянулись. А вот гауптман даже бровью не повёл: он догадался о том, кто стоит в паре метров от него, ещё когда только увидел эту девушку. И сейчас его домыслы подтвердились.

– Хм-м, вот как… – сказал он, на мгновение задумавшись. – Наслышан о тебе, А’Ллайс, наслышан… Только вот услышать – это одно, а какая ты на самом деле – это ещё предстоит узнать. Надеюсь, ты не подведёшь ожидания командиров.

– Сделаю всё, что в моих силах, герр-гауптман! – последовал ответ А’Ллайс.

– Вольно. Перейдём ближе к делу, – сказал тот, продолжая смотреть на девушку. – Скажи, ты имеешь хоть какую-нибудь информацию о прибывших вместе с тобой зольдатах?

– Никак нет, герр гауптман, – честно ответила А’Ллайс.

На четвёртый год войны в Рэйланде как никогда остро стоял вопрос о подготовке офицерского состава, которого в армии катастрофически не хватало: никто из командующего состава даже не предполагал, что война будет длиться дольше планируемого полугода, и потому не позаботились о должном запасе кадровых офицеров.

Организованные по всей стране школы ускоренной подготовки новых командиров не давали должного результата: обученные там офицеры не имели всех должных навыков и глубоких познаний в командовании солдатами, отчего на передовых зачастую гибли целые взводы вместе с подобными командующими.

Кроме того, помимо нехватки офицеров, скоро не останется и тех, кем эти самые офицеры должны командовать. По этой причине генеральный штаб отдал приказ: в экстренном порядке и с повышенной скоростью отправлять на восток абсолютно всех, кто способен держать оружие.

И теперь не до конца укомплектованные эшелоны свозили поближе к восточной границе толпы разновозрастных людей, которые, пройдя недельный курс военной подготовки и надев на себя серо-зелёные кители, считались высшим командованием настоящими «солдатами».

Естественно, после подготовки новобранцев их сгоняли в поезда без какой-либо нормальной организации. «На месте разберутся и распределятся». И поэтому редко встречающиеся в таких поездах с пополнением офицеры зачастую незнакомы с теми, с кем они преодолевали весь путь из тыла до передовой.

Подобным должны заниматься специально приставленные к каждому такому эшелону люди, но таковых по очевидным обстоятельствам нигде уже давно не было. Поэтому гауптаман и не удивился тому, что представшая перед ним девушка-офицер не имела ни малейшего представления о том, кто ехал с ней по соседству.

– Зольдаты! Добро пожаловать на войну! – начал говорить он, став рядом с центром строя. – Позвольте представиться – гауптман Хэймель фон Штерн. С этого момента и до тех пор, пока вы не доберётесь до передовой, я заступаю во временную должность вашего командира. И пока я им являюсь, то все вы, без исключения, должны следовать моим приказам, а также приказам моего помощника, фельдфебеля фон Берх.

Сказав это, он вновь провёл внимательным взглядом по солдатам, а затем продолжил говорить.

– Теперь скажу максимально просто, коротко и понятно: враг – коварен и зол. Он изо всех сил пытается прорвать нашу оборону и ворваться в наши земли, где непременно начнёт грабить, убивать, насиловать и разрушать! Все вы разные, но теперь едины и сплочённы под одним крылом могучей армии и гордо зовётесь зольдатами великого Рэйландского Райха. И задача у вас теперь тоже великая – не дать врагу вершить зло на нашей земле. Для этого вы должны приложить все свои усилия, чтобы удержать оборону нашей границы, и, если представится такая возможность, стать карающим мечом правосудия и пойти в контратаку, чтобы привести наше государство к великой победе в войне, которая покончит со всеми будущими войнами! Честь и слава Великому Рэйланду!

– Честь и слава Великому Рэйланду!!! – взревел строй солдат, вскинув правые руки с сжатыми кулаками под прямым углом.

– Честь и слава Великому Рэйланду! – не осталась в стороне А’Ллайс.

В то время как солдаты продолжали повторять рэйландский клич, девушка же пребывала в лёгком шоке. С одной стороны, она была несказанно польщена её новой, пусть и кратковременной должностью. С другой: сейчас ею овладевало чувство огромной ответственности и вместе с ним – волнения.

Как руководить вверенными подчинёнными, А’Ллайс прекрасно знала в теории, но вот делать это вживую было гораздо сложнее. Тем более здесь, вблизи фронта, где любая ошибка с её стороны будет непростительна.

– Достаточно, – прервал подъём патриотизма гауптман. – Слушайте приказ, зольдаты. Сейчас грузимся в машины и едем на склад. Там вооружаемся, одеваемся и затем следуем в отправной пункт. Там вами будут доукомплектованы батальоны из состава двадцать второй пехотной дивизии «Великий Кайзер», после чего мы с вами распрощаемся, – договорив, фон Штерн перевёл взгляд на девушку. – Фельдфебель фон Берх, следуем за мной колонной-«двойкой». Руководите.

Незнакомый с рэйландским военным жаргоном человек при фразе «колонна-двойка» тут же бы растерялся. Но не А’Ллайс. Выходец из офицерской академии прекрасно знала все армейские обозначения, могла назвать и дать пояснение каждому из них, даже если об этом у неё поинтересуются глубокой ночью, оторвав ото сна. Всё же натаскивали их на учёбе как надо.

– Так точно, герр-гауптман! – отсалютовав по-военному, А’Ллайс развернулась в сторону подчинённых: – Зольдаты! В колонну по два человека стро-йс-ся!

Солдаты беспрекословно выполнили приказ и незамедлительно построились так, как им было велено.

– За мной шаго-ом марш! – отдала новый приказ девушка.

Сразу за станцией прибывших дожидалась целая колонна крытых тентом военных грузовиков. Отделение солдат под руководством гауптмана фон Штерна в одну машину не уместилось, поэтому пришлось задействовать сразу две, что не очень понравилось находившемуся рядом командиру автоколонны.

«Тут целая орава прибыла, каждая единица техники на счету, а вы аж несколько машин занимаете», – ворчал он. Но когда старший по званию фон Штерн пригрозил ему могучим старческим кулаком, обладавший более скромными погонами командир смиренно заткнулся, после чего с удручающим видом принялся смотреть, как молодые солдаты помогают старшему поколению забираться в кузова машин.

Когда же все грузовики оказались под завязку забиты солдатами, машины направились вглубь Браттенфельда.

С самого начала войны этот город представляет из себя важный плацдарм, через который идёт снабжение львиной доли Восточного фронта всем необходимым, начиная от оружия и снаряжения, заканчивая солдатами.

Помимо этого, Браттенфельд весьма серьёзно укреплён и обеспечен. Сделано это было в первую очередь для сдерживания сил противника, если тем всё же удастся прорвать фронт. Наткнувшись на хорошо защищённый город, способный держать длительную осаду, неприятель с большой вероятностью остановит своё наступление, чтобы для начала разобраться с «костью в горле». А это, в свою очередь, будет выгодно Рэйланду, который к этому моменту соберётся с силами и произведёт контратаку, освободит город из кольца и откинет противника назад.

По крайней мере, так всё задумывалось на бумаге.

Сидя в кабине второй машины, А’Ллайс отчётливо видела некогда жилые трёхэтажные дома, превращённые в ощетинившиеся пулемётами укреплённые крепости и перекрытые баррикадами улицы, усеянные зенитными орудиями и огромными прожекторами, что выискивали в ночном небе над городом возможную авиацию противника.

И чем дальше продвигались машины, тем чаще на их пути попадались всё более серьёзные орудия и военно-инженерные сооружения. Город превращён в самую настоящую крепость.

– Скажите, – вдруг заговорил молодой водитель неуверенным тоном, – вы, случайно, не фрау А’Ллайс фон Берх?

– Случайно она, – без всякой заинтересованности в диалоге ответила девушка, продолжая смотреть на забаррикадированные улицы Браттенфельда.

– Ох… В таком случае для меня честь познакомиться с вами лично, фрау-офицер! – сидящий за рулём двадцатимильный мальчишка на секунду приспустил козырёк своей водительской фуражки в стиле «рад знакомству». – Я Коллинз. Коллинз Юнг.

– Иностранное имя, – всё также без энтузиазма заметила девушка. – Тербийское. Вы тербиец?

– Отчасти, по матушке. Но вы не подумайте, я всем сердцем за Рэйланд! – от нарастающего градуса волнения на лбу Коллинза проступили капли пота. – Эм… – на секунду переведя взгляд с дороги на девушку и обратно, парень продолжил говорить: – Хотел сказать вам, фрау А’Ллайс, что вдохновлён историями о вашей службе…

– Моя служба ещё даже не началась, – перебила А’Ллайс водителя. – Если вы имеете в виду моё обучение, то вынуждена вас расстроить: за пять лет, проведённых в офицерской академии, со мной не произошло ничего примечательного. Просто учёба, углублённые азы военной деятельности и прочее. Во всём этом однообразии не нашлось места подвигам и заслугам.

И, воспользовавшись моментом, девушка невзначай поинтересовалась.

– Не считаю себя какой-то особенной, но… было бы интересно узнать, что обо мне говорят в народе.

– А, ну-у… Всякое, фрау А’Ллайс. Люди любят приукрашивать или принижать славу других… Ой, вы же не против, что я к вам не по уставу обращаюсь?

– На первый раз простительно, но впредь извольте по чину.

– Прощу прощения, фрау-офицер, более не повторится! Так, о чём это я?.. Ах да. Вы же, наверное, знаете, как у нас в стране относятся к службе: служить могут только мужчины, не более. Но так было до поры до времени. Когда во всех газетах появилась новость о том, что некая девушка добилась разрешения на обучение в военной академии, и не от какого-нибудь там мелкого министра, а лично от самого кайзера – всех хватил шок! Сразу после этого одна часть народа заговорила о взятничестве, другая – о простом сговоре, третьи же и вовсе стали говорить о начале готовящихся перемен во всей армии.

– Это мне известно, – поступившая от водителя информация для А’Ллайс оказалась не новой: всё это она уже знала со слов прислуги в родном поместье, которые благодаря своему статусу часто контактируют с простыми жителями. – А что об этом думали лично вы?

– Как и все мальчишки: что-то среднее между гордостью и завистью, – ответил Коллинз, после чего на его лице образовалась смущённая улыбка. – Я, если честно, в то время к службе всегда относился с прохладой. Ну есть она и есть, что с того? Если позовут служить – а позовут обязательно, – ну, куда деваться? Пойду, но без… Знаете, этого внутреннего зова о необходимости отдать долг своей стране.

Помимо неплохих навыков вождения, юноша также отличался подвешенным языком.

– Однако, когда я услышал о вашем зачислении в академию, а потом и истории отца о его службе в морфлоте, тут же изменил своё мнение. Как сейчас помню, я тогда ещё даже школу не окончил, а уже при первой возможности прибежал в призывной пункт. Только не взяли, сказали, что мал ещё, хех…

– А теперь?

– А теперь взяли, но пока только водителем, – с долей грусти отозвался водитель. – Зато гауптман пообещал, что в случае чего сразу отправит меня на передовую, как большинство зольдат! А там уже дело за малым – разбить неприятельские войска, получить за это пару орденов и выйти в отставку… или, как это там называется?

– Демобилизация. Благодарю за рассказ, – девушка же, в отличие от говорливого парня, на слова оказалась крайне скупа. Что понятно, ведь одно из важных умений военного – много слушать и мало говорить, даже если рядом союзник, а не враг.

А’Ллайс ещё раз окинула взглядом своего собеседника. Молодой ещё совсем, только щетина на лице стала проступать, а в глазах уже огонь пылает – девушке было бы сложно его не узнать. Точно так же горели её глаза все те годы, во время которых она упорно училась и работала над собой – делала всё, чтобы осуществить свою мечту.

Уже прошёл тот день, когда эта мечта стала явью, но вместе с тем поутих тот пыл и стремление к службе.

За годы обучения в академии А’Ллайс вдоволь наслушалась историй о войнах прошлого и тех, что отгремели ещё совсем недавно. Преподаватели и почётного возраста офицеры не раз рассказывали о страшных увечьях и смертях, которыми солдат награждало поле брани. Не раз встречала девушка и людей, чьи судьбы и семьи были разрушены службой, а также детей, что по вине войн остались одни в этом мире.

И сейчас А’Ллайс ехала туда, где ломаются судьбы и прекращаются жизни не столько из-за приказа, сколько из-за долга, о котором говорил Коллинз. Долг солдата, про который рассказывали и преподаватели, и матушка, – защищать свою страну и народ от посягательства врага.

И помимо всего прочего, девушка также не могла подвести свою семью. Не для того она стала офицером, чтобы просто поддержать традицию их рода. Стал офицером – значит, будь добр выполнять все присущие ему обязанности…

– Прибыли, фрау-офицер.

Слова водителя вывели А’Ллайс из размышлений, и она заметила, как тусклый свет фар первой машины выловил в ночной темноте замерший в горизонтальном положении полосатый столб с вывешенной на нём табличкой «СТОП. ВОЕННЫЙ ОБЪЕКТ».

Закутанный в шинель постовой подошёл к головной машине и принялся о чём-то говорить с гауптманом фон Штерном, а уже спустя минуту развернулся и направился навстречу к грузовику, в котором сидела А’Ллайс.

Сначала на фрау-офицера посмотрела пара усталых глаз, в которых читалось желание поскорее покончить с формальностями и вернуться в свою тёплую сторожевую будку. Однако, как только постовой разглядел в лице фельдфебеля не привычного для офицерского состава мужчину, а самую что ни на есть настоящую девушку, его брови тут же поползли вверх, а всю сонливость словно рукой сняло.

– Всё в порядке, шутце?.. – осторожно поинтересовалась А’Ллайс, смотря на замершего в ступоре солдатом, который за десять секунд стояния перед машиной не проронил ни единого слова.

– Эм… Кхм, да. Предъявите ваши документы, фрау-офицер, – наконец опомнившись, выдавил из себя постовой «по инструкции». – И документы водителя – тоже.

– Вот… – получив от Коллинза его корочку, девушка передала её вместе со своей. – Прошу.

Пока постовой скользил взглядом по страницам документов, освещая их ручным фонариком, А’Ллайс грустно усмехнулась в своих мыслях: «Надо же, солдаты всё ещё удивляются наличию женщин в их рядах». И это после того, как девушек уже несколько месяцев наравне с мужчинами отправляют на фронт, биться бок о бок с силами противника…

Тем временем постовой закончил проверку документов, убедившись в их подлинности, он вернул их обратно А’Ллайс со словами: «Всё в порядке, можете проезжать». Вернувшись к остальным солдатам, постовой принялся поднимать шлагбаум, в то время как его напарники занялись открытием ворот, предоставляя машинам беспрепятственный проезд на территорию военного объекта.

С разгрузкой машин разобрались всё так же быстро. Новоприбывшие солдаты вели себя организованно и дисциплинированно, благодаря чему довести их до нужного ангара со снаряжением оказалось делом пары минут.

Получив комплект снаряжения, включавший в себя: разгрузочную систему, стальной чёрный шлем с парой наколенников, увесистый ранец, дополнительные вещевые мешки, короб с пистолетными патронами и сам пистолет-пулемёт, А’Ллайс принялась дожидаться, когда все остальные солдаты закончат с получением амуниции, между тем доукомплектовывая ранец вещами из своего чемодана…

На выдачу снаряжения остальным солдатам потребовалось сорок минут, во время которых девушка внимательно наблюдала за порядком очереди и дисциплиной солдат – мало ли что взбредёт в голову людям, которые получили в своё распоряжение боевое оружие?

И вот наконец, когда с получением снаряжения было закончено, герр-гауптман Штерн отвёл А’Ллайс и новобранцев обратно к машинам, где они, оперативно погрузившись по кузовам, отправились в сторону распределительного пункта.

В этот раз дорога заняла всего лишь десять минут, за которые Коллинз почему-то не проронил ни единого слова: возможно, просто побоялся вести беседы с теперь уже серьёзно вооружённой А’Ллайс – вдруг спросит что-нибудь не нужно, и девушка пальнёт?..

Распределительный пункт представлял из себя маленький размеров воинскую часть внутри города. Здесь, как и на складе, группе прибывших новобранцев по-прежнему не было суждено надолго задержаться: всех их довольно быстро распределили по батальонам несколько адъютантов с деревянными планшетами в руках.

Закончив с рядовым составом, адъютанты принялись к распределению младших офицеров, из представителей которых здесь, на ночном, скупо освещённом плацу, была одна лишь А’Ллайс.

– Фрау фон Берх? – отвлёкшись от планшета, посмотрел на девушку молодой адъютант в круглых очках.

– Так точно! – коротко ответила она, стоя по стойке «смирно» и смотря вдаль впереди себя.

Проведя взглядом по офицеру, А’Ллайс предположила в мыслях: «Очередной юнец, скорее всего, прошедший ускоренные офицерские курсы».

– Вас приписали к двадцать второй пехотной дивизии «Великий Кайзер», – тем временем оповестил адъютант и начал вести указательным пальцем левой руки по мелким надписям в своём планшете. – Так-с, теперь батальон… Ага, семнадцатый, – проговорил он, остановив палец на красной цифре «17». – Отправитесь в семнадцатый батальон.

– Кхм, позвольте узнать, герр Ганске, – вдруг встрял стоящий рядом гауптман фон Штерн, медленно поглаживая покрытые сединой усы. – Что повлияло на ваш выбор? Фельдфебель фон Берх ещё не участвовала даже в простых стычках, а вы отправляете её сразу в самое пекло.

– Герр-гауптман, не вам ли не знать, что самая прочная сталь куётся огнём самого жаркого пекла? – заметил адъютант с довольно редкой фамилией Ганске. – К тому же всем давно известно, что фельдфебель фон Берх прошла полные пять лет службы в ещё довоенное время, что делает её очень ценным кадровиком, которых так не хватает в семнадцатом батальоне.

Фон Штерн невесело усмехнулся в усы.

– Ваша правда, – сказал он. – Однако будь я на вашем месте, то не позволил бы себе вот так запросто потерять столь ценного офицера.

– Герр-гауптман, вы сомневаетесь в моём выборе? – показались из-под очков усталые и чуть удивлённые глаза Ганске.

– Прошу прощения, – невзначай подала голос А’Ллайс, с недоверием посматривая на обоих офицеров. – Вы действительно считаете, что я погибну в первом же бою?

Наступил момент молчания. И не простого: девушка отчётливо видела, как потяжелел взгляд фон Штерна, в то время как лицо молодого офицера-распределителя налилось грустью, которую он постарался скрыть, отведя свой взор куда-то в сторону. Это молчание не предвещало ничего хорошего, лишь давило и напрягало и без того непростую обстановку.

– Я ничего не считаю, лишь предугадываю один из немногочисленных вариантов развития событий, – наконец сухо ответил фон Штерн, спустя несколько секунд молчания, которое, как показалось девушке, длилось целую вечность. – И какой вариант выпадет на твою долю, уже будет зависеть от судьбы.

Как и следовало ожидать, ответ был уклончивым, что правильно. Да, вероятность погибнуть была невероятно высока – даже слишком. Но порою лучше не говорить об этом напрямую, чтобы не подрывать боевой дух.

– Не соглашусь с вами, герр-гауптман. Я не верю в судьбу и вместо этого предпочитаю верить в себя и свои силы, – заявила А’Ллайс с серьёзным выражением лица. – Просто знайте, что я приложу все усилия, чтобы встретить победоносный конец войны. А потому прошу вас, – она внимательно посмотрела на герр-гауптмана. – Не записывайте меня в списки павших при исполнении воинского долга раньше времени.

Фон Штерн не придал этим «многообещающим» словам какого-либо большого значения. За долгие годы своей службы ему довелось повидать не одну сотню новобранцев, и большинство были того же наивного мнения, что эта девушка – уверенные в себе и победе…

– Идите к третьей группе, фрау-фельдфебель, они должны находиться возле главных ворот, – отдал приказ офицер Ганске. – До тех пор, пока не доберётесь до лагеря, берёте их командование на себя. Как поняли?

– Так точно! Разрешите идти?

– Ступайте, – сказал адъютант. Пожав руку фон Штерну, он засунул планшет в сумку и отправился информировать сформированные группы: – Не курить возле ворот! Отправка через десять минут, не засиживайтесь!..

Проводив его взглядом, А’Ллайс украдкой посмотрела на гауптмана фон Штерна и неуверенно сказала:

– Ну, я, пожалуй, пойду…

– Постойте, – вдруг обратился фон Штерн на «вы». – Я хотел бы кое-что обсудить с вами. Это не займёт много времени.

– Слушаю вас.

Услышав согласие, гауптман вытащил из-под шинели резную деревянную трубку и, удостоверившись, что фигура адъютанта растворилась в толпе, закурил.

– Из писем вашего отца я узнал, что у вас с ним непростые отношения. Это так?

Вопрос был внезапным. Неужто герр-гауптман знаком с Оттэром фон Берхом?

– Да, – поджав губы, ответила А’Ллайс и отвела взгляд в сторону, чтобы отвлечься и лишний раз не вспоминать об отце. – Всё из-за моей службы. Отец упрямо твердит, что девушки не достойны расхаживать в зольдатской форме и тем более носить офицерские погоны…

– Что ж, это очень похоже на него, – проговорил фон Штерн, пуская в прохладный воздух кольца горького табачного дыма. – Значит, прошли годы, а он всё не изменился…

– Прощу прощения, а вы с ним знакомы?

– Во время войны 1890-го года мне выпала честь служить с вашим отцом в составе одной группы особого назначения, – поведал герр-гауптман. – Мы прошли с ним огонь и воду, пережили десятки боевых стычек, стали чуть ли не братьями. И знаю я его хорошо, даже про его упорство, которое вы почему-то именуете «упрямством»… Но знаете, он же не всегда таким был. Война знатно потрепала его. Изменила в нём всё, кроме одного – любви к родным…

А’Ллайс хотела бы возразить, но, услышав «война изменила его», решила послушать ещё.

– Я думаю, что позиция вашего отца насчёт службы девушек основывается не столько на вековых традициях, сколько на его любви к вам, – продолжал говорить герр-гауптман. – Как настоящий отец, он просто пытается уберечь своё чадо от той же страшной участи, что когда-то выпала на его долю.

Девушка ничего не отвечала, предпочтя ответам обдумывание услышанных слов.

– Возможно, вы и правы, – наконец уклончиво отозвалась девушка. – Прошу прощения, но впредь я не намерена обсуждать своего родителя, пусть даже с его старинным другом. Неправильно это.

– Как вам будет угодно, фрау А’Ллайс. Просто знайте, что в данный момент я являюсь последним барьером на вашем пути к тем ужасам, от которых вас старательно уберегали родители. Скажите, вы действительно хотите отправиться на войну?

Человеку, который всю свою юность посвятил военному делу, был задан весьма странный вопрос. Неужели, если она ответит «нет», то её тут же разоружать, развернут и отправят обратно домой первым поездом?

– Я обязана принять участие в войне. Это мой зольдатский долг, герр-гауптман, – упрямо настояла на своём девушка. – К тому же я получила официальную повестку со всеми государственными печатями, и теперь даже при всём желании путь назад для меня закрыт.

Вопрос насчёт войны несколько задел А’Ллайс, отчего её нахмуренное лицо покрылось маской серьёзности.

– Прошу простить моё старческое невежество, просто хотел лично удостовериться в правдивости слухов о вашем упорстве, хе-хе… – вполголоса посмеялся герр-гауптман. – Ваше рвение на фронт заслуживает отдельного уважения. Признаюсь, такие, как вы, в наше время – большая редкость… Что ж, отбросим лирику в сторону.

Опустив грустные глаза в землю, он заложил руки за спину и принялся рассудительно говорить:

– Не знаю, простят ли ваши родители мою халатность, однако вы действительно заслужили право носить свою фуражку. И, как вы правильно подметили, всякий зольдат обязан защищать своё государство. Это его великий долг.

Сказав это, фон Штерн вынул изо рта трубку и сделал шаг в сторону, освобождая путь к воротам.

– Ступайте же, фрау-фельдфебель. Страна ждёт уплаты вашего долга.

После этих слов на лице А’Ллайс невольно проступила лёгкая улыбка благодарности: «последний барьер» на пути к войне преодолён. Поправив лямки ранца и ремень, на котором висело оружие, девушка ещё раз посмотрела на фон Штерна.

– Не беспокойтесь, герр-гауптман. Я не подведу ни государство, ни отца, ни вас. Никого не подведу. Не в моём это праве, – многообещающе заявила А’Ллайс и уверенно зашагала к заждавшимся её солдатам. – Прощайте.

Проводив девушку слегка тоскливым, но гордым взглядом – гордым от осознания того, что не перевелись ещё смелые и целеустремлённые люди, – гауптман фон Штерн по-доброму усмехнулся в седые усы.

– Прости меня, Оттэр, я не смог её остановить. Упорством она вся в тебя…

* * *

Группа солдат, которой должен был пополниться 17-й батальон, состояла из восьми человек. Знатное пополнение, подумала А’Ллайс, готовясь объявить вверенным ей людям о своём временном шефстве над ними.

Несмотря на все опасения девушки, люди эти оказались весьма понимающими – скорее всего, сказался их возраст: шестерым «солдатам» было по виду глубоко за пятьдесят лет. И, кажется, они понимали, что дело предстояло серьёзное, а потому перечить никто не стал.

Двое остальных представляли из себя совсем юных ребят, которые только слезли со школьной скамьи и, по примеру старших, также приняли нового командира.

«Ландштурм-3» в полной своей «красе»…

Поскольку до фронта путь неблизкий – почти тридцать миль, да ещё и при учёте столь великовозрастного контингента, руководство распределительного пункта расщедрилось и выделило под нужды группы небольшой грузовичок, перекрашенный в защитный камуфляж. Более того, местные умельцы уложили на тентованную крышу кузова множество свежих веток и травы, окрестив это «маскировкой» от авиации противника.

При погрузке А’Ллайс не смогла не заметить вялый вид вверенных солдат. Это подтолкнуло её отказаться от более-менее тёплой кабины и удобного кресла рядом с водителем, а поехать вместе со всеми в кузове: ей казалось, что пребывание командира под одной крышей с подчинёнными сможет хоть сколько-то подбодрить моральный и боевой дух солдат.

И это помогло. Пусть и немного, но всё же вид некоторых солдат стал заметно бодрее. А молодёжь, узнав в своём командире ту самую А’Ллайс, чьё имя когда-то пестрило в заголовках всех популярных газет, вовсю начала расспрашивать девушку про её службу.

Смущаясь и чуть краснея от такой «славы», А’Ллайс поведала некоторые истории, случившиеся с ней во время обучения в офицерской академии: как однажды пришлось сразиться в самой настоящей дуэли, которая чуть не обернулась отчислением, о строгих профессорах, над которыми подшучивали особо безбашенные курсанты, и много чего ещё.

Слушали все, от мала до велика, затаив дыхание и не перебивая – ещё бы, когда в следующий раз удастся послушать истории из уст самой первой девушки-офицера страны?

Ехали на малой скорости и без фар – ночная темнота, это, конечно, хорошо, но стопроцентной маскировки передвижения не обеспечивает. Тем более чем ближе машина продвигалась к линии боестолкновений, тем выше становилась вероятность попасть под досягаемость неприятельской артиллерии или взор самолётов-разведчиков. Вот и приходилось выкручиваться с помощью смекалки и подручных средств.

Наконец, получасовое скакание по кочкам избитой в грязь дороги закончилось. Водитель постучал в окошко, через которое до ушей солдат донеслось приглушённое: «Прибыли, на выход».

Выбравшись наружу, А’Ллайс приказала своим подчинённым построиться «двойкой». Она огляделась и не смогла сдержать удивления: вместо прифронтового лагеря их высадили в поле, окутанном мраком ночи.

Водитель был готов к последовавшему вопросу – видимо, это не первый подобный случай. Он прикурил от спички, стараясь прикрыть огонёк рукой, и коротко ответил: «Дальше – пешком».

На вопрос «А почему?» мужчина недовольно посмотрел на А’Ллайс, будто говоря: «Вы же офицер, а задаёте вопросы как новобранец». Но всё же пояснил: «Нельзя подъезжать к фронту на машинах, артиллерия врага может достать».

Он также сказал, что скоро подойдёт группа «готовых» с сопровождающим, который отведёт А’Ллайс и солдат до лагеря. На вопрос о значении слова «готовые» водитель уклончиво ответил: «Скоро сами увидите, фрау фельдфебель». Затем отошёл, прислонился спиной к капоту грузовика и всем своим видом показал, что не намерен больше разговаривать, и для надёжности своего спокойствия попросил дать ему покурить в тишине.

Не настаивая на дальнейшем разговоре, А’Ллайс вернулась к своей группе.

Солдаты сонливо зевали, осматривались по сторонам, подрагивали от холода и смотрели на молчащего командира, ожидая от него дальнейших указаний. Но указаний не следовало: замерев на месте и сложив руки за спиной, девушка тяжело думала – нет, скорее, переживала за судьбу вверенных ей людей.

На фронт отправляют совсем юнцов и стариков, разве такие смогут выжить? Сможет ли выжить она сама? Слишком много переживаний за подчинённых – в академии говорили, что это дурной признак плохого офицера, ведь чем больше стараешься заботиться, тем чаще проваливаешь задания. Не сможет заботливый командир напрасно рисковать солдатами, а порою риск жизненно необходим, без него не выиграть…

А’Ллайс постаралась отвлечься и отвела погрустневший взгляд в сторону, как вдруг заметила в ста метрах от себя группу приближающихся чёрных силуэтов. Девушка встрепенулась, вскинула согнутую в локте левую руку и вполголоса приказала солдатам приготовить винтовки, прицелиться, но без её команды огонь не открывать.

Так и поступили. Уперевшись правыми коленями в траву, солдаты затаили дыхание и стали выцеливать приближающиеся силуэты.

И только А’Ллайс собиралась громко крикнуть «Стой, кто идёт?», как стоящий рядом водитель бросил полуистлевший окурок в землю, придавил его каблуком сапога, после чего со спокойным выражением лица начал размахивать руками, словно изображая какие-то непонятные команды. И тут же получил ответ от одной из чёрных фигур в виде таких же странных жестов.

– Пусть опустят оружие, это та самая группа, – оповестил водитель девушку.

А’Ллайс повторила приказ, и солдаты подчинились. Девушка пригляделась и поняла, почему приближавшихся к ней людей окрестили словом «готовые». Навстречу к ней и её подчинённым шла группа солдат… бывших солдат. Вид приближавшихся был настолько плачевным, что называть их солдатами больше не было никакого смысла. Теперь это «небоеспособные граждане».

На небритых и грязных лицах застыли гримасы, полные усталости и печали. У многих из толпы были перевязаны то ноги, то руки, то головы, а у нескольких особо «удачливых» были замотаны глаза, из-за чего они шли небольшой колонной друг за другом, держась за плечи впереди идущих. Ещё трое бедолаг передвигались с помощью грубо сколоченных костылей.

Вёл же «готовых» укутанный в потрёпанную шинель высокий и худой мужчина с прикрытой шапкою-«бескозыркой» бритой головой – кажется, это и был провожатый. Завидев А’Ллайс и других новобранцев в относительно новой и чистой форме, провожатый грустно ухмыльнулся.

– Гефрайте {?}[ефрейтор] Витт, – скинув согнутую в локте правую руку к вискам, представился провожатый.

– Фельдфебель фон Берх, – теми же жестами ответила А’Ллайс. – Вы провожатый?

– Так точно, – кивнул тот и, резко прервав диалог, обратился к водителю: – Герр, у вас не найдётся сигаретки?

Водитель грузовика вытащил из кармана кителя измятую сигаретку и коробок со спичками. Закурив и поблагодарив за щедрость, гефрайте Витт обратился к А’Ллайс.

– Прошу простить, устал, – ответил он. – Все устали. Очень.

– Всё в порядке, – вошла в положение девушка.

Благодарно кивнув, Витт приказал группе, что он привёл, загрузиться в машину. А’Ллайс же дала указание своим солдатам помочь им.

– Скажите, какова ситуация на фронте? – вновь посмотрела девушка на провожатого.

– На фронте?.. – поднял брови Витт, пуская в воздух горький табачный дым. – Честно говоря, пока ещё относительно спокойная, но… – глубоко выдохнув, гефрайте добавил вполголоса: – Восотийцы получили подкрепление в виде нескольких дивизий новотеррийцев и теперь готовят наступление. Самое отвратное в этом всём, что пойдут они, скорее всего, через расположение нашей двадцать второй дивизии…

– Ну и дела… – погрустнела А’Ллайс. – А… Долго ли добираться до лагеря?

– Три мили, фрау-фельдфебель. Тропа исхоженная, знакомая. Правда, идти будем без фонарей, так что на всё уйдёт часа полтора, если тормозить не будем, – поведал Витт.

– Не будем, – спокойна ответила девушка. – В таком слу…

– Ахаха! Кхе-хе, хе!..

Фельдфебель и гефрайте отвлеклись на жутко довольный смех и посмотрели в сторону грузовика. Один из «готовых» – изрядно потрёпанный старичок с перевязанной головой – истерил, брыкался и смотрел чересчур широкими безумными глазами на людей из группы А’Ллайс, которые пытались погрузить его в кузов, и приговаривал:

– С… смертники, аха-ха!.. Вы все сдохнете, как я!.. Я… Я умер! Аха-ха-ха!..

От увиденного на лице А’Ллайс проступило смятение.

– Тихо! – рявкнул гефрайте Витт. – Заткните его!

Услышав приказ, пытавшиеся успокоить сумасшедшего старика солдаты вместо разъяснительных бесед просто грубо скрутили его и заткнули рот шейным платком. Грубо, не по-товарищески, но практично – ещё не хватало, чтобы «ветеран» спугнул «молодняк» угрозами погибели.

– Это?.. – только и смогла выдавить из себя А’Ллайс, удивлённо смотря на столь «зрелищную» картину.

– Это последствия жестоких боёв и контузии, фрау-фельдфебель, – с досадой покачав головой, ответил Витт. – Начинайте привыкать. Там, на фронте, таких полно, всех и не выведешь…

– Жуть… – скривилось лицо девушки в гримасе отвращения и лёгкого испуга.

– Такова война. Но контузия – это ещё, можно сказать, «повезло», «легко отделался». Зачастую с фронта вообще не возвращаются, – проговорил гефрайте с мрачной улыбкой и грустными глазами. И, посмотрев на А’Ллайс, тут же сменил тему разговора: – Ну что, готовы? Поднимайте своих, и отправимся в лагерь.

Девушка тряхнула головой, чтобы отойти от лёгкого шока после увиденного, и вновь приказала солдатам построиться «двойкой», а после возглавила сформированную колонну.

Проводив взглядом тронувшийся с места грузовик, гефрайте Витт поравнялся с фрау-фельдфебелем и повёл очередную группу «смертников» к месту их будущей погибели…

Покинув поле, ведомый Виттом отряд вступил в густой подлесок. Но углубляться не стали, шли по краю, чтобы не заблудиться в темноте среди высоких елей.

В какой-то момент по небу почти неслышно прошёл самолёт – летел очень низко, освещая хороший кусок земли под собой мощным прожектором. Гефрайте сообщил, что это союзный, патрульный, но высовываться запретил: шанс того, что пилот спутает с вражескими лазутчиками и даст очередь с бортовых пулемётов, был крайне велик, а, как известно, судьбу на войне лучше не испытывать.

Дождавшись, пока самолёт скроется из виду, отряд продолжил движение.

По пути Витт рассказал, что их батальон базируется в скрытом лесополосой палаточном лагере, где помимо большего количества палаток нашлось место для некоторого количества землянок, принадлежавших сугубо офицерскому составу, или отведённые под нужды медицинского пункта. В этом лагере солдаты проводили свои «выходные».

– На фронте же как, – рассказывал гефрайте Витт, – три дня проводишь на передовой, два в лагере. Через месяц такой жизни выдаётся отпуск на пять дней в тылу страны, а после снова на войну. И так до тех пор, пока, прошу прощения за мой флоарский, не сдохнешь или эта чёртова война не закончится…

– И давно вы здесь? – между делом поинтересовалась А’Ллайс.

– Пол года уже, фрау-фельдфебель. До этого год служил стрелком на Западном фронте, но после ранения левого глаза и лёгкой контузии отправили в госпиталь. Однако потом снова призвали, только стрелять я уже не мог… Я сам родом из Браттенфельда, а точнее из деревеньки в округе. По детству все ближайшие леса облазил – знаю их как свои четыре пальца, хе-хе. Вот и напросился на восток, сопровождающим служить. Мне повезло, действительно определили проводником в родные земли. Так здесь и оказался.

Говорил Витт, пусть и вполголоса, но без умолку. Человеку хотелось с кем-то поговорить, выговориться. А’ЛЛайс отчётливо чувствовала это. Решила помочь солдату, выступив в роли слушателя. Ей несложно.

– А как попасть в госпиталь, чтобы уже точно не призвали? – любопытства ради уточнила девушка.

– О-о-о, это теперь целая наука, фрау-фельдфебель, – протянул гефрайте. – Два года назад достаточно было хорошенько ногу подвернуть или заболеть чем-нибудь несерьёзным. Год назад уже руку потерять, глаз, ногу. А теперь…

И резко замолчал.

– А сейчас?

– Обе ноги или обе руки, оба глаза или уха. А лучше всё и сразу…

После этих слов дальше уже шли молча…

Двигались не быстро, но и не как черепахи. Хоть контингент группы и был разношёрстным, однако никто из её состава не просил передохнуть или поубавить темп. Казалось, что все без исключения солдаты чувствовали на себе великую миссию по защите страны (которую они уже формально начали выполнять), а потому никто не хотел облажаться и подставить остальных. Вот и шли размеренно, без привалов и лишних вопросов по пути. И благодаря этому с дорогой до лагеря управились действительно за полтора часа. А’Ллайс даже сверилась с часами – минута в минуту.

Лагерь представлял из себя скрытый в смешанном лесу палаточный городок, окружённый рядами колючей проволоки и противотанковых заграждений. Возле «главных ворот» – дыры в стене проволоки, закрытой баррикадами из мешков с песком, – отряд встретили трое постовых.

Завидев впереди группы гефрайтера Витта, сонливые постовые даже не поинтересовались о том, кого это он привёл и с какой целью, а просто пропустили всех вперёд.

Проведя отряд вглубь утопающего в темноте лагеря, Витт остановился возле присыпанной еловыми ветками землянки и приказал всем дожидаться снаружи, а сам, постучавшись по наспех сколоченной двери, вошёл внутрь.

Солдаты устало выдохнули и уже хотели расслабиться, усесться прямо на истоптанную сапогами здешних обитателей землю и перевести дыхание. Как вдруг из землянки вышел высокий мужчина, а следом за ним Витт, держащий в руках солдатский фонарик. В жёлтом луче света А’Ллайс различила на плечах незнакомца погоны лойтанта{?}[лейтенант].

– Зольдаты, стройся! – тут же скомандовала девушка своим подчинённым. После обратилась к лойтанту: – Герр-лой…

– Потише, пожалуйста…

Голос лойтанта звучал тихо и измотанно. Мужчина посмотрел на А’Ллайс и, спроецировав на небритом лице усталую, но добрую улыбку, сказал:

– Лагерь спит, не стоит их понапрасну будить… Список, будьте так любезны.

– Так точно… – уже вполголоса отозвалась девушка и полезла в офицерскую сумку за врученным ещё в распределительном пункте списком солдат её группы.

Взглянув на предоставленный документ, лойтант навскидку пересчитал построенных перед ним солдат, а затем оглядел присутствующих.

– Гефрайте, распределите зольдат по освободившимся койкам, – приказал он, посмотрев на Витта.

– Сделаю, герр-лойтант! – отсалютовал тот по-солдатски. – Разрешите идти?

– Ступайте, – устало кивнул лойтант.

Забрав солдат, Витт увёл их за собой в неизвестном для А’Ллайс направлении. Когда их спины скрылись в темноте, лойтант вновь перевёл свой взор на девушку.

– Фон Берх, значит?.. – задумчиво проговорил он. – Помню такую фамилию в газетах лет восемь-девять назад. Не ты ли?

– Она самая. А’Ллайс фон Берх, – кивнула девушка, продолжая стоять по стойке смирно, а в душе смущаясь.

– Точно, «А’Ллайс»… – слегка оживился мужчина. – Фамилию-то я помню, а вот имя забыл. Хотя что первое, что второе достаточно нечасто встретишь. Редкие они у тебя.

«Интересно, здесь каждый встречный будет говорить, что слышал обо мне?» – невольно пронеслась мысль в голове девушки.

– Ну хорошо, – продолжал говорить лойтант. – Вон за той палаткой спустишься в траншею, – он указал взглядом за спину девушки. – Я предупредил квартирмейстера, так что одна из землянок должна быть открыта и помечена как свободная. Теперь она в твоём распоряжении, располагайся.

– Благодарю, герр-лойтант, но как же документы? Если мне не изменяет память, я должна отметиться в нескольких бумагах и…

– Три часа ночи, фрау-фельдфебель. Я вторые сутки без сна, вот только недавно удалось прилечь, – перебил лойтант. – Утром все документы оформим, а сейчас ступай спать. Считай это своим первым полноценным фронтовым приказом. Тихой вам ночи.

– Так точно! – вскинула правую руку к виску девушка.

Услышав это, лойтант довольно кивнул, развернулся и спустился обратно в свою землянку. А’Ллайс же направилась по указанному маршруту и вскоре наткнулась на приоткрытую дверь – её выдала ещё издалека тускло горящая лампа. Похоже, девушку уже ждали.

Включив размещённый на груди фонарик, А’Ллайс проследовала в свой «новый, милый» дом. Внутри землянка представляла из себя крохотное помещение один на один квадратный метр, с грубо обтёсанными бревёнчатыми стенами, земляным полом, устеленным досками, и низким потолком.

Из мебели в наличии была железная койка без матраса, под которым скрывался небольшой вещевой ящик, прибитый к левой стене самодельный столик и стоящий под ним стул. На стене – точно такой же фонарь, что имелся снаружи, над входом, и пара крючков (вернее, не до конца вбитых в стену гвоздей) для одежды.

– Не хватает лишь портрета кайзера, – вяло хмыкнула А’Ллайс, осмотрев своё новое жилище. – Сойдёт. Лучше уж вот так, чем в общей палатке с кучей мужиков.

И в правду. Здесь – война, а не курорты на побережье Флоаре. Выбирать не приходится (да и особо не из чего…). Нужно довольствоваться и привыкать к тому, что дают… А довольствоваться, и вправду, было чем. Скорее даже гордиться: местный сонный лойтант расщедрился и выделил девушке целую землянку. Холодную, сырую, но всё же свою, персональную. Не это ли именуется словом «удача»?

Скинув с ноющих плеч тяжёлый ранец, девушка открепила от него свёрнутый рулетом полевой матрас, внутри которого скрывалось шерстяное одеяло. Подперев дверь табуретом, А’Ллайс сняла с себя фуражку, разгрузочный жилет, ремень, наколенники, китель, сапоги. Рубашку, штаны, портянки и медальон решила оставить на себе – вдруг что случится, а одеваться не будет времени?

Сложив оружие и снятые вещи под стол на ранец, девушка присела на край койки, испила воды из увесистой фляги. С наслаждением посмаковав каждым из трёх глотков, А’Ллайс распустила волосы, приглушила фонарик, улеглась на матрас и полностью отдалась своим мыслям.

Фронт…

Война…

Она добралась…

Интересно, что бы сейчас сказал отец или матушка? Братья? Гордились бы они ей или с грустью покачивали головами?.. Девушка не знала. Сейчас её переполняли смешанные чувства, из-за чего она не понимала, радоваться ей или горевать.

С одной стороны, она наконец достигла места ведения самых настоящих боевых действий, и не ровен час, как ей предстоит принять участие в своём первом сражении – стать точно таким же воином, какими были её предки и кем являются все мужчины её семьи в данный момент времени.

С другой стороны, здесь, на войне, не праздник жизни, а место, с которого зачастую не возвращаются. А если и возвращаются, то не теми, кем были до войны.

Но отступать уже было некуда…

Девушка осознанно выбрала свой жизненный путь военного офицера. И, как всякий солдат, она обязана любой ценой выполнить свой долг перед страной, защитив её от напасти коварного врага.

Самая настоящая война для неё только начиналась…

Глава 5. Люди прифронтовой полосы

А’Ллайс казалось, что ломившийся от роскошных яств стол, за которым собрались близкие ей люди в лице отца, матушки и братьев, был накрыт по случаю окончания обучения в офицерской академии. Собравшиеся родственники были счастливы, что было отчётливо видно по их лицам. Улыбаясь, сыновья мило беседовали с матерью, порою поглядывая на свою сестру, одаряя её комплиментами и различными добрыми пожеланиями. Не были печальны и прислуга в составе десятерых служанок, подносивших к столу всё больше и больше изысканных блюд.

Дом. Спокойствие. Праздник в кругу семьи. Кажется, что ничего в этом мире не способно разрушить эту прекрасную идиллию… Кроме отца А’Ллайс.

Оттэр фон Берх сидел во главе стола напротив своей дочери и смотрел на неё тяжёлым, чуть хмурым взглядом. Девушка знала, что подобное выражение на лице отца не предвещало ничего хорошего.

– Упрямой же ты девчонкой выросла. Не уследил…

Произнесённые им слова были под стать его взгляду. Услышав сказанное родителем, А’Ллайс в одно мгновение потеряла всю свою храбрость… И словно вновь очутилась в детстве. Снова почувствовала себя беззащитным ребёнком, не имеющим права перечить и возражать старшим, тем более собственному отцу. Единственное, что ей дозволено – повесить голову и смиренно выслушивать выговор за выговором…

– Всё же добилась своего, – продолжил говорить глава семейства фон Берх. – Похвально, не спорю. Хоть какой-то повод, чтобы начать тобой гордиться.

Он заглянул в глаза дочери.

– Только вот… – произнёс он с сомнением. – Всё то, к чему ты так упорно стремилась и шла, в скором времени превратится в прах. И твоя жизнь – тоже, если не одумаешься и не повернёшь назад.

В ответ А’Ллайс прищурилась на отца.

– Почему же?.. – робко подала она тихий голос.

От прозвучавшего вопроса Оттэр фон Берх невесело хмыкнул.

– Война, – спокойно ответил отец девушки. – Каким бы ты ни была специалистом в области тактики, стрельбы и прочего, чему тебя учили в академии, твои шансы пережить войну всё ещё крайне малы. Они чуть выше уровня «ничтожно», не более.

А’Ллайс никогда толком не удавалось провести время со своим родителем, потому как тот с утра до ночи был на службе, а когда приходил домой, то отдыхал. И воспитание дочери в план отдыха почти не входил: девочкой всегда занимались служанки и мать. Изредка, по возможности – братья. Но только не отец. Подобная халатность не могла не дать свои печальные плоды…

– Однако ты уже здесь, на этой чёртовой войне, – продолжал говорить отец. – И теперь будешь исполнять свой воинский долг перед страной, о котором тебе сулили мать, братья и профессора. Я прав? Бедняжка… Тебя заставили уверовать в мнимую благородную цель, чтобы ты пролила кровь в чьих-то интересах. А пролить её придётся, и чужую, и свою, тут уже некуда деваться.

От столь надменных слов родителя девушка возмутилась, даже осмелела.

– Не переживайте так за меня, пролью, – уклончиво ответила она.

Оттэр фон Берх, приподняв брови, хмыкнул.

– Оказывается, ты не только упрямая, но ещё и легкомысленная, – сказал он, проводя морщинистыми пальцами по сухому лбу. – Очень похоже на меня в твои годы… К счастью, в моём случае все эти пороки исчезли после первого же боя.

А потом произошла та ссора, когда ещё маленькая А’Ллайс страшно обиделась на своего отца из-за укоризненных упрёков по поводу её невозможности овладеть офицерским титулом и всяческих запретов на самообучение военным дисциплинам. В тот давний роковой день даже то редкое и непродолжительное общение между дочерью и её отцом окончательно сошло на нет…

– Хм-м… – вдруг призадумался Оттэр, пока девушка предавалась грустным воспоминаниям. – Может, позволить тебе принять участие в боях? Глядишь, и тебе мозги вправит…

За время обучения в академии А’Ллайс не дождалась отца ни личного визита, ни простенького письма. А когда она, облачённая в офицерский мундир с погонами фельдфебеля, вернулась с учёбы, чтобы сказать ему мстительное: «Смотрите, отец! Вы в меня не верили, но я смогла добиться того, о чём мечтала всю жизнь! Смотрите же!» – девушка не застала его дома. К тому времени он уже был на войне, откуда изредка присылал письма жене, друзьям и даже прислуге. Но только не родной дочери. Более того, отец даже не упоминал её в тех письмах…

– И теперь скажи мне, – Оттэр внимательно посмотрел в глаза А’Ллайс. – Хватит ли тебе твоего упрямства и мнимой храбрости, чтобы принять участие в бою?

Девушка почти не общалась с этим человеком всё детство и не видела его последние девять лет… Так стоит ли называть его своим «отцом»?..

Повернув голову, девушка заметила, что её матушка, братья и прислуга пропали, словно их и не было здесь никогда. А этот человек, что запретил своему чаду становиться тем, кем она хочет, и который не поддерживал связь столько-то лет, остался.

– Я не просила зачитывать мне нотации. Уходите, – вполголоса потребовала А’Ллайс и отвернулась. – Когда вы узнали, что я всерьёз решила заняться самообучением для дальнейшего поступления в академию, то приказывали прислуге прятать все книги, что есть дома, а меня запирать в комнате. Вы не подходили ко мне и не спрашивали, как у меня дела, что происходит в жизни, какие у меня есть проблемы, – она говорила прямо, без каких-либо эмоций. – Однако теперь вдруг соизволили зачитать мне прописанные задолго до вас истины и мораль, которые мне уже были известны. Что ж, «премного благодарна». А теперь, прошу вас, исчезните. Отныне я больше не считаю вас моим отцом. Клянусь, что после окончания войны я первым делом отрекусь от своего дворянского титула, наследства и вашей фамилии…

Выслушав громкие заявления дочери, её отец молча откинулся на спинку кресла и вытащил из нагрудного кармана кителя серебряный портсигар. Покрутил его в руках, что-то обдумывая, и лишь после закурил.

– Я не собираюсь судить тебя за гнев. У тебя для него есть все основания и даже больше, – подобно своей дочери, Оттэр говорил без чувств: просто каменное лицо с жалким намёком на лёгкую грусть. – Скажу лишь то, что в своей молодости я был таким же наивным простаком, как ты сейчас. Думаю, чуть позднее ты поймёшь суть моих слов. Как и поймёшь, почему я оказался плохим отцом для своей единственной дочери… Ну а поскольку ты твёрдо решила остаться на войне, то мы с твоими братьями, хочешь ты этого или нет, будем приглядывать за тобой, чтобы уберечь от глупостей и неоправданного риска. И первый мой тебе совет: не суй свой нос во всё подряд. Зольдаты тебя не знают, а значит, не знают и про твои намерения. Будь так добра, прими это к сведению и не натвори ошибок.

Затянувшись дымом, глава семьи фон Берх занёс над столом тяжёлый кулак правой руки и несколько раз ударил по твёрдой деревянной поверхности.

– Подъём, фрау-фельдфебель, – проговорил он с угрюмым видом, смотря на свою дочь неизменными «безжизненными» глазами. – Война ждёт…

…Кто-то очень настойчивый стучался в хлипенькую дверь землянки. Да ещё и так напористо, отчего казалось, ещё немного – и небрежно сколоченные вместе серые доски вот-вот превратятся в хорошую растопку для костра.

С трудом открыв сонливые глаза, А’Ллайс лениво приподнялась на локтях и не менее лениво осмотрелась по сторонам. Она по-прежнему находилась в своей маленькой землянке, а пробивавшийся через крохотное оконце блеклый свет недвусмысленно давал понять, что наступало утро.

– Это был всего лишь сон… – с облегчением выдохнула девушка. – Ну и присниться же всякое…

Соскочив с койки прямо в сапоги, А’Ллайс накинула на себя китель, спешно застегнула пуговицы на уровне груди, а затем избавила дверь от самого настоящего избиения.

За порогом стояла фигура ростом не больше ста шестидесяти сантиметров. Вглядевшись в перемазанное грязью лицо с россыпью бледных веснушек, А’Ллайс с удивлением обнаружила перед собой юную девчонку, которая, в свою очередь, узрев офицерские погоны на плечах фельдфебеля, резко выпрямилась и вскинула согнутую под углом правую руку к виску.

– Шутце{?}[Начальное воинское звание в рэйландской армии, сравнимое с общепринятым «рядовым».] Элиза Кёнинг! – представилась девчонка милым голосом и картавой речью. Данная комбинация, а ещё возраст и светлые кудрявые волосы шли вразрез перешитой солдатской форме, в которую была облачена незнакомка. Складывалось ощущение, что девчонка вовсе никакой не солдат, а так, всего лишь донашивает вещи за своим отцом или братом. – Позвольте узнать вашу фамилию?

На вид этой юной девице было не больше шестнадцати лет.

– Фон Берх… – только и смогла проговорить А’Ллайс, пребывая в лёгком шоке от увиденного.

Нет. Конечно, А’Ллайс была хорошо осведомлена о том, кого призывают на фронт, ведь за её плечами, как-никак, три года работы в призывном пункте. Но чтобы на войну отправляли совсем юных девочек – такое она видит впервые…

– Лойтант велел показать вам лагегхь, а затем отвести к нему, на беседу. Готовы отпгхавляться?

– Послушайте… сколько вам лет? – осторожно поинтересовалась А’Ллайс сквозь пелену удивления.

– Эм-м… пгхошу пгхощения, фгхау-офицегх? – точно так же удивилась Элиза Кёнинг.

– Меня интересует ваш возраст, шутце, – повторила фельдфебель свой вопрос.

– А, вот оно что… – девчонка явно занервничала. – Девятнадцать лет.

– Простите, но я не верю. Вы выглядите явно моложе, – покачала головой А’Ллайс. – Не переживайте. Если это секрет, то он останется только между нами. Слово офицера.

Чуть приоткрыв рот, девочка опешила и словно потеряла дар речи. Более того, как назло, но именно в этот момент её живот предательски заурчал, ясно намекая на мучивший её голод.

Вздохнув, шутце Кёнинг всё же созналась.

– Семнадцать лет…

* * *

Прошло уже пять минут, как А’Ллайс по своей душевной доброте пригласила юного солдата в свою землянку, напоила чистой водой из фляги, вручила найденную в ранце мясную консерву и теперь внимательно слушала рассказ об этом лагере и о последних новостях с данного участка фронта.

Но сперва Элиза кратко поведала о себе.

В батальоне Кёнинг занимает должность полевого фельдъегеря. {?}[Посыльный/разносчик.], в чьи обязанности входили такие задачи, как своевременный поднос патронов пулемётчикам, доставка питания с полевой кухни на передовые позиции, а также разнос донесений и фронтовой почты. На самой же войне девчонка относительно недавно – три месяца. Однако, учитывая среднюю продолжительность жизни солдата в передовых частях, которая составляла всего несколько недель (а порою в разы меньше), то можно смело заявить, что по местным меркам эта девчонка – самый настоящий «ветеран», как бы странно это ни звучало.

О себе Элиза поведала подробно, в деталях, а вот описать положение Рэйланда на Восточном фронте сумела всего одним словом – нестабильно. Восотийцы уже несколько месяцев не предпринимали серьёзных атак, ограничиваясь лишь артобстрелами, заметно участившимися в последнюю неделю. В свою очередь рэйландцы отвечали своим оппонентам тем же способом. Столь «ленивый» ответ Рэйланда девчонка объяснила тем, что в данный момент на фронте недостаточно сил, чтобы разворачивать полномасштабные наступательные операции. Да и те войска, что здесь имеются, в случае чего вряд ли справятся даже с обороной занятых позиций.

– А новотеррийцы? – продолжала свой расспрос А’Ллайс. – Тебе что-нибудь известно об их присутствии на этом фронте?

– Пгхостите, фгхау-офицегх, насчёт новотегхийцев мне ничего неизвестно, – покачала головой Элиза, немного смутившись от вопроса. – Откуда бы на данном фгхонте взяться зольдатам столь отдалённой стгханы, что находиться на дгхугом конце мигха?

А’Ллайс задумалась. Глаза её собеседницы были честны, а тон и речь спокойны – нигде не видно подвоха, нету ни намёка на ложь. Однако об новотеррийцах ей ничего неизвестно… Может, информация, поведанная гефрайте Витом, пока не должна просачиваться в ряды младшего солдатского состава? Если это так, то да, грядёт что-то очень серьёзное…

– Кёнинг, – отвлёкшись от мыслей, фрау-фельдфебель подняла глаза на девчонку. – У меня для вас будет одна маленькая просьба… вернее, поручение. Только оно должно остаться сугубо между нами.

– Так точно, фгхау-офицегх! – убрав на стол недоеденную консерву, Элиза шустро вскочила на ноги и встала по стойке смирно.

– Я здесь, на фронте, всего несколько часов, – начала говорить А’Ллайс. – Мне бы хотелось, чтобы вы один раз в несколько вечеров отчитывались мне о настроениях и слухах, что витают среди зольдат. Как для офицера, что только прибыл на фронт, данная информация будет полезна мне, чтобы сформировать правильную стратегию управления зольдатами, – и тут же дополнила свою просьбу весьма неожиданным по содержанию вопросом: – Как у вас с пайком?

– П… пайком? – слегка опешила девчонка. Вопрос сменился настолько быстро, да ещё и на совсем другую тему, что юная девушка тут же растерялась, потеряв суть разговора, и, не подумав, начала выкладывать малознакомому офицеру всё, что знает: – Ну-у, в целом, на кухне ещё есть какая-то пгховизия, но знаете… Я бы не сказала, что она совсем уже изыскана. Хотя, конечно, выбигхать не из чего, так что едим всем батальоном молча, не возмущаясь… Ой, подождите!.. – и тут же поняв, что начала говорить больше нужного, резко осеклась и прикрыла рот руками. – А вы не из?..

– Нет. Я не из штабной инспекции, не волнуйтесь, – чуть усмехнувшись, по-доброму улыбнулась А’Ллайс. – Никакие сведения о «неблагонадёжных» зольдатах не собираю. Мне просто нужно как-то «войти» в свои обязанности, а без той информации, собирать которую я вас прошу, сделать мне это будет непросто. А ведь действовать и руководить нужно уже прямо сейчас… Так что вы скажете насчёт моего поручения?

– Я согласна. Тем более, у меня нет выбогха, – сказала Элиза. – Зольдат должен беспгхекословно выполнять все пгхиказы командования.

– Правильный настрой, шутце Кёнинг. При случае отмечу ваше стремление к добросовестной службе перед командиром батальона, – усилила свою улыбку фрау-фельдфебель. – А как полагает любому офицеру, качественное выполнение выданных им поручений вознаграждается. Вы мне информацию, а я взамен постараюсь, чтобы вам выделили дополнительный паёк.

– Ох… Спасибо вам! – лицо девчонки прямо-таки засияло счастьем. – Неужели Готт услышал наши мольбы и послал нам действительно хогхошего офицегха…

– О чём вы?.. – насторожилась А’Ллайс. – Рассказывайте, я слушаю. Не переживайте, это также останется между нами.

– Ну-у… Не знаю, как обстоять дела в дгхугих батальонах дивизии, но в нашем твогхиться что-то выходящее за рамки погхядка. Здешние офицегхы, они… слишком эгоистичны и жестоки. Относятся к нам, зольдатам, как к двогховому скоту!

Налившись еле заметной злостью, Элиза поведала весьма занимательную историю.

Сведения о том, что в батальоне за каждым офицером закреплена своя немногочисленная группа солдат, для А’Ллайс откровением не стало – это общепринятый стандарт, норма. И то, что каждому офицеру выделяется дополнительное денежное жалование на закупку сверхурочного провианта и медикаментов у дивизионных торговцев или местных жителей для всей группы, также всем известная давняя практика. Только вот офицеры 17-го батальона все выделяемые им средства оставляют в своём кармане, а те, кто понаглее, всё же производят закупки, но вместо бесплатного распределения вырученных товаров между подчинёнными внаглую их перепродаёт, да ещё и с серьёзной наценкой.

Узнав про это, А’Ллайс не на шутку возмутилась и на короткое время даже потеряла дар речи. Как командир батальона смог такое допустить? Куда смотрят проверяющие? Почему ещё никто не оповестил верхушку всей дивизии? Ответить на все эти вопросы Элиза не смогла, лишь пожала плечами и развела руками. Командир батальона – лойтант Штайер – в курсе происходящего и неоднократно посылал соответствующие жалобы в самую верхушку. Однако они все как один оказывались безрезультатными: то ли доносы не доходят до адресата, то ли адресат сам замешан в какой-либо лихой схеме и берёт процент с офицерского состава (последнее является предположением, которое между собой горячо обсуждается среди солдат).

И это лишь малая часть бесчинства местных унтер-офицеров. Как заверила шутце Кёнинг, некоторые, «особо бесстрашные» офицеры порою напиваются до беспамятства и попросту не являются на свои посты во время боёв. Эти слова настолько возмутили А’Ллайс, что сейчас она сама подорвалась к лойтанту Штайеру за разъяснениями, но была остановлена Элизой.

– Командигх знает о пгхоблемах, фгхау-офицегх, – сказала Кёнинг. – Но ничего не может поделать. Недавно я убигхалась возле полевого штаба и подслушала беседу лойтанта с одним из немногих хогхоших офицегхов. И если я пгхавильно поняла, то в агхмии сейчас оггхомная нехватка командующего состава – те гибнут не хуже пгхостых зольдат, а новых командигхов штаб почти не пгхисылает. Вот и не жалуются на имеющихся, бегхегут…

– Да грош цена такому офицеру, что свои обязанности не выполняет и подчинённых обворовывает! – продолжала возмущаться А’Ллайс. – Бардак у вас здесь, по-другому не смею назвать!

– Знаем, фгхау-офицегх, знаем… – грустно вздохнула Элиза, после чего сразу же сменила тему: – Если у вас больше не имеется никаких вопгхосов, то могу ли я показать вам лагегхь?

– Да, пойдёмте, – кивнула фельдфебель, поднимаясь с края койки и приводя свою форму в окончательный порядок. – Познакомиться с устройством лагеря мне не помешает.

* * *

Светало, но в лагере по-прежнему царил полумрак, виною которому скопления высоких ветвистых елей. Более того, несмотря на скудное освещение, почти все встреченные на пути девушек фонари были выключены. Элиза объяснила это не «экономией энергии», а маскировкой: если в лагере будет слишком светло, может заметить разведывательный самолёт противника, если будет чересчур темно, никто из солдат в темноте не разберёт дороги.

Патрулирующие лагерь постовые при виде девушки в офицерской фуражке останавливались и одаривали её воинским приветствием. Несмотря на то, что А’Ллайс носит свои погоны не первый год, ей всё ещё непривычно и в какой-то мере даже приятны все эти уставные жесты.

Постепенно лагерь просыпался. Сонливые солдаты выбирались из своих палаток, устало зевали и направлялись к умывальникам, а кто-то сразу на полевую кухню. И все эти солдаты сливались в одну сплошную массу безмолвных серо-зелёных фигур. С каждой минутой этот строй разновозрастных мужчин с несчастными взглядами и тёмными мешками под глазами всё пополнялся и пополнялся…

– Они выглядят… подавленно, – вполголоса отметила А’Ллайс, наблюдая за солдатами, что слонялись между палаток. – Хотя чему я удивляюсь? Война же.

– Всё вегхно, фгхау-офицегх, – согласилась Элиза, продолжая вести офицера по лагерю. – Здесь все похожи дгхуг на дгхуга не только общим делом, но ещё бедами, лицами. Такова наша действительность…

– Позволю себе отметить, что ваша речь весьма красива, шутце Кёнинг, – отметила фельдфебель похвалой и лёгкой улыбкой. – Тем более для вашего-то возраста. Окончили хорошую школу?

Хоть начальное образование и было общедоступным, но поистине красивую и грамотную речь А’Ллайс зачастую слышала лишь от людей из аристократического сословия страны. И, поскольку Элиза внешне не была похожа на выходца из богатой семьи, можно предположить, что она очень начитанная либо прислуживала в дворянском доме… Зачастую сторонние мысли способны отвлечь от уныния, которое А’Ллайс постепенно перенимала от местных солдат, чьи угрюмые лица источали ни разу не жизнерадостность. Вот и отвлеклась, подумав про речь малознакомой девушки. Хотя, казалось бы, здесь, вблизи фронта, чья-то речь должна быть последней темой, о которой вообще можно поразмыслить…

– Ох, благодагхю вас, фгхау-офицегх… – на лице юной провожатой вспыхнул румянец, и Элиза отвела смущённый взгляд в сторону. – До войны я всё детство подгхабатывала в гогходской типоггхафии почтовым глашатаем. Иногда удавалась что-либо почитать. А в моём Бгхатеннфельде, повегхьте, кгхасиво и заумно писать умеют! – заявила она с лёгкой гордостью в тоне голоса. – Вот и начиталась кгхасивых, заумных слов.

– Хм-м, вот оно что, – завершила короткий диалог фельдфебель А’Ллайс своим «неявным» ответом, чем оставила девчонку в лёгком недоумении.

Влившись в колонну солдат, девушки добрались до санитарной зоны, представлявшей из себя неглубокий, но длинный ров, накрытый брезентом и сухой листвой, под которыми скрывалось множество железных умывальников и деревянные кабинки туалетов.

– Этот – ваш, – с этими словами Элиза указала на более-менее чистый умывальник по отношению к остальным.

– Почему же «мой»? – слегка приподняв брови, А’Ллайс с недоумением взглянула на указанный умывальник.

– Ну, он «офицегхский», – пояснила девчонка, озадачившись не меньше фельдфебеля. – Пгхостые зольдаты не впгхаве им пользоваться, только офицегхский состав. Таковы не гласные пгхавила в нашем лагегхе.

Внимательно слушая Элизу, А’Ллайс подмечала краем глаз, что присутствующие здесь солдаты молча наблюдают за происходящей сценкой… и решила этим воспользоваться.

– Странное правило. Офицер – это точно такой же человек, как и остальные зольдаты, – сказав это, А’Ллайс демонстративно подошла к ближайшему свободному умывальнику и окатила своё лицо холодной водой.

Взбодрилась, выдохнула и вновь посмотрела на солдат периферийным зрением: те одобрительно закивали, переглядываясь друг с другом, а Элиза скромно улыбнулась. Процесс «сближения» командира с подчинённым начался…

Следующей остановкой в «экскурсионном маршруте» стал склад снаряжения и гараж техники при нём. Большая палатка из плотного тёмно-зелёного брезента, окружённая частоколом и охраняемая двумя часовыми на входе, что при виде А’Ллайс резко выпрямились и вскинули к вискам согнутые в локте правые руки. А после того, как Элиза сообщила постовым о своём приказе показать офицеру лагерь, в том числе и склад, один из солдат ответил, что пропустят лишь фельдфебеля, а простому шутце надлежит остаться снаружи. Однако нужды в детальном осмотре каждой полки и ящика склада не было: А’Ллайс отказалась от такой почести и лишь обошла склад по кругу в полном одиночестве… случайно выйдя к импровизированной ремонтной мастерской.

Несколько растянутых над землёй тентов, под которыми стояли полуразобранные автомобили и даже один целый «Панцер» {?}[танк] – огромный стальной «монстр» на гусеницах, с торчащими из корпуса пулемётами и даже одним мелкокалиберным орудием в небольшой башне.

Во время обучения А’Ллайс приходилось изучать данную модель гусеничной техники. А теперь, когда наконец довелось узреть её вживую, девушка может смело заявить, что «Вотан» – так называлась эта модель – воистину грозная и пугающая машина, созданная гениями инженерной мысли на секретных предприятиях Рэйландского Райха. За четыре года войны эти тридцатитонные исполины обзавелись множеством улучшений и модификаций и по-прежнему продолжают безотказно громить укрепления врага и перемалывать его пехоту в кровавую труху.

Оценив величие этой машины заворожённым взглядом, фрау-фельдфебель решила вернуться к Элизе и…

– Э-эй, здесь есть кто?.. – раздался вдруг приглушённый женский голос. – Можете подать ключ «на 14»?

Замерев в недоумении, А’Ллайс окинула взглядом всю немногочисленную территорию мастерской и спустя несколько секунд наконец обнаружила источник женского голоса – им оказались торчащие из-под полуразобранного военного автомобиля ноги в солдатских тёмно-серых штанах и чёрных, вычищенных до блеска кожаных сапогах.

– Ключ в ящике. Ящик на столе. Пароль от замка «3-1-4», – донёсся из-под машины всё тот же приглушённый голос.

– Один момент, – быстро проговорила А’Ллайс, открывая нужный слесарный ящик.

Теперь осталось лишь понять, как выглядит этот таинственный ключ «на 14».

– Ох, Готт!.. – обречённо вздохнула «невидимая» обладательница начищенных сапогов. – Ну что это за мужья пошли? Уже не способны различать инструментальные ключи или что?..

Из-под машины вылезла девушка. Поднявшись на ноги, она потянулась, разминая затёкшие конечности и невольно давая А’Ллайс несколько секунд, чтобы себя разглядеть. На вид этой особе было не больше тридцати лет, а из примечательного во внешности – достаточно высокий для девушек рост (не выше А’Ллайс, значит, где-то чуть более 170 сантиметров), а также стройная фигура. И симпатичное лицо – чуть бледное, худое, с чёрной точкой на левой щеке, янтарными глазами, хитрым, слегка весёлым прищуром, тонкой линией губ. Завершали образ растрёпанные чёрные волосы, неаккуратно подстриженные до плеч. Одета девушка частично не по уставу: китель снят и обмотан вокруг пояса, благодаря чему напоказ невольно весьма солидный бюст, прикрытый белой рубашкой да парой подтяжек от штанов.

Стряхнув копоть с защитных перчаток, девушка с неподдельным удивлением взглянула на А’Ллайс.

– Ага… Так ты не «герр» вовсе, а «фрау». Да ещё и новенькая… – задумчиво проговорила она, после чего протянула правую руку. – Беатрис Альбрехт, – представилась она, чётко и громко проговаривая каждое слово. – Для командиров – шутце Альбрехт, ну а для таких же простых зольдатен, как мы – просто Бэсс.

– А’Ллайс, – в ответ представилась офицер и пожала крепкую руку Беатрис.

– Будем знакомы, А’Ллайс! – широко улыбнулась девушка. – Скажи, у тебя огоньку не найдётся? У меня свой вышел весь. Думала слить пару капель бензина с машины для зажигалки, да в последний момент поняла, что совесть не позволит воспользоваться имуществом страны в своих целях…

Похоже, простой рядовой ещё не понял, что разговаривает с офицером. А, как известно, офицеру подобные вещи лучше не говорить. Но ломать комедию, прикидываясь простым солдатом, А’Ллайс не собиралась. И поэтому незамедлительно вскрыла все карты.

– Фельдфебель А’Ллайс фон Берх.

Услышав звание новенькой, Бэсс замерла на месте, чуть не выронив самокрутку, которую всего пару секунд назад вытащила из-под левого уха, и вытаращила удивлённые глаза. А’Ллайс взяла самокрутку из рук остолбеневшей девушки и вложила её в нагрудный карман своего кителя.

– Правила техники безопасности запрещают курить рядом со взрывоопасными веществами, шутце Альбрехт, – фрау-фельдфебель отзеркалила исчезнувшую улыбку девушки. – На первый раз пропущу вашу оплошность мимо глаз. Но извольте в дальнейшем воздержаться от курения в неположенном месте. Не думаю, что вам стоит пояснять, по каким причинам это действие считается небезопасным.

После этих слов Бэсс резко выпрямилась и отсалютовала по-военному.

– Тысяча извинений, фрау-офицер! Виновата! – проговорила она быстро, но от этого не теряя чёткости слов.

– Вольно, шутце. Пока рядом с нами нет посторонних, то можете общаться со мной более «раскрепощённо», в этом не будет ничего страшного. Однако если рядом окажется кто-либо ещё, то уже по уставу, – А’Ллайс заложила левую руку за пояс, а правой принялась поглаживать подбородок, с интересом смотря на полуразобранную машину, из-под которой минуту назад вылезла Бэсс. – Скажи, ты – механик?

– Поневоле, фрау-офицер, – услышав о дозволенности к более «простому» общению, девушка облегчённо выдохнула и слабо улыбнулась. – Я одна из немногих зольдат батальона, кто разбирается во всяких «железках» и «механизмах», оттого лойтант и поставил меня чинить транспорт, водоочистные насосы, электрогенераторы и всю прочую технику. А так мой профиль – ручное огнестрельное оружие. Причём, в широком диапазоне: пистолеты, винтовки, пулемёты и всё остальное, что можно взять в руки и отнять чужую жизнь – это всё по моей части. Насчёт качества не сомневайтесь, я в этом деле почти с самого детства, – и тут же пояснила: – Мой отец владеет небольшой оружейной мастерской в Лийбенхау, в которой я, можно сказать, чуть ли не выросла. Поэтому, если у вас возникнут проблемы с оружием, обращайтесь, не стесняйтесь.