Опаловая змея

Глава I

Дон Кихот в Лондоне

Саймон Бикот владел весьма скромным поместьем, дававшим скромный доход, но его умственные способности были еще скромнее. Он жил в Уоргроуве в Эссексе и проводил свободное время, то есть все двадцать четыре часа в сутки, браня свою увядшую жену и огрызаясь между делом на сына. Миссис Бикот, преждевременно постаревшая от вечных издевательств, принимала его кислые взгляды и резкие слова как нечто ниспосланное Провидением и неизбежное, но Пол, юноша пылкий, ненавидел бесполезные придирки. Он обладал более острым умом, чем его родитель, и отец семейства, естественно, возражал против сей несправедливости природы. Кроме того, Пол жаждал славы, что тоже составляло преступление в глазах домашнего тирана.

Других детей у Саймона не было, Пол являлся единоличным наследником всех фамильных земельных угодий, и потому нынешний владелец советовал сыну дождаться наследства, ничем себя не утруждая. Проще говоря, старший мистер Бикот, происходивший из династии бездельников среднего достатка, хотел, чтобы и его сын тоже стал бездельником. К тому же, когда расстроенная им миссис Бикот удалялась в слезах в свою комнату, единственным, на ком ее мучитель мог сорвать свое плохое настроение, оставался Пол. Если бы этот мальчик для битья уехал, его отцу пришлось бы отказать себе в этом удовольствии, ибо слуги не любят, когда их ругают без всякой причины. Много лет мистер Бикот-старший отводил душу, вымещая на домашних свое дурное настроение, но в двадцать пять лет Пол, наконец, счел, что это слишком солидный возраст, чтобы продолжать терпеть оскорбления, и объявил о своем намерении завоевать Лондон в качестве бумагомарателя.

Родители ответили на это многословными возражениями. Миссис Бикот, верная своей натуре, расплакалась и заговорила о птенцах, вылетающих из гнезда, в то время как ее муж, надувшись, как лягушка, и покраснев, как бородка индюка, разразился потоком самых отборных выражений. В ответ Пол объявил день своего отъезда, чем заставил его разойтись еще больше. После этого мамаша Бикот удалилась в свои покои в сопровождении горничной, жженых перьев и нюхательных солей, а папаша, в качестве последнего и решающего довода, фигуральным образом застегнул карманы.

– Ни одного шиллинга ты от меня не получишь, – сказал Бикот-старший, добавляя к каждому слову цветистые эпитеты.

– Я ничего не прошу, – заявил Пол, сохраняя самообладание, поскольку этот рассерженный индюк все‐таки был его отцом. – Я накопил пятьдесят фунтов. Не из моих карманных денег, – поспешно добавил он, предвидя дальнейшие возражения. – Мне заплатили их за рассказы.

– Проклятая торгашеская наследственность! – фыркнул отец семейства (на самом деле он употребил более сильные выражения). – Дядя твоей матери занимался торговлей. Слава богу, никому из моих родных никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь трудом, физическим или умственным. Бикоты всегда жили как джентльмены.

– Я бы сказал, как овощи, судя по вашему описанию, отец.

– Попрошу без наглости! Как ты смеешь позорить свою семью? Подумать только, сочинитель! Полная чушь, не сомневаюсь. – Последовало еще несколько выразительных эпитетов. – И, готов поклясться, ты взял деньги, взял!

– Я только что сообщил вам, что взял только собственные деньги, – спокойно сказал Бикот-младший. – Буду жить в городе на свои сбережения. Вернусь, когда сделаю себе имя и состояние.

– Никогда! Никогда! – закулдыкал индюк. – Если ты окажешься в сточной канаве, то можешь валяться там всю жизнь. Я вычеркну тебя из завещания.

– Очень хорошо, сэр. Договорились. Давайте сменим тему.

Но старик слишком разошелся, чтобы оставить сына в покое. Он поинтересовался, знает ли Пол, с кем говорит, спросил, читал ли он те стихи Библии, где говорится об обязанностях детей по отношению к родителям, упомянул о том, что матушка Пола, вероятно, умрет от горя, и закончил патетическим утверждением, что лишился опоры на старости лет. Пол вежливо выслушал его, но остался при своем мнении. В защиту которого затем подробно высказался.

– Я знаю, что разговариваю с отцом, сэр, – сказал он с чувством. – Вы никогда не даете мне забыть об этом факте. Если бы другой человек говорил со мной так, как вы, я бы, наверное, проломил ему голову. Я читал Библию, и там говорится и об обязанностях родителей по отношению к детям, – в которые, уж конечно, не входит обращение с ними, как с карманниками. Моя мать не зачахнет, если вы будете оставлять ее в покое хотя бы на три часа в день. А что касается того, что я – опора вашей старости, то энергичность ваших выражений свидетельствует о том, что у вас еще достаточно сил, чтобы выстоять в одиночку.

Отец семейства, никогда еще не сталкивавшийся с подобным отпором, поспешно выпил бокал портвейна – разговор происходил во время семейной трапезы – и заявил… Впрочем, невозможно передать здесь его ответ, поскольку тот состоял из одних звуков. Из чувства справедливости по отношению к себе и из жалости к отцу Пол прервал эту сцену и вышел из комнаты, не изменив своего решения. Мистер Бикот же отправился в спальню, где прочел жене нотацию о том, как чудовищно было произвести на свет отцеубийцу. Впервые в жизни услышав здравые возражения, он решил, что не стоит смягчать краски перед женщиной, слишком слабой, чтобы сопротивляться его издевательствам.

На следующее утро виновник переполоха, не уклонившись ни на волос от намеченного плана, простился с матерью и официально попрощался с джентльменом, именовавшим себя лучшим из отцов. Бикот-старший, индюк и тиран, вел себя несколько более сдержанно: он понял, что пустыми угрозами ничего не добьется. Но приступ здравого смысла случился слишком поздно. Пол уехал со всеми своими пожитками, оставив отца браниться в пустоту. Даже миссис Бикот не могла его слышать, поскольку упала в обморок.

Как только Бикот-младший покинул дом, отец семейства объявил, что остался без наследника, убрал фотографию Пола из гостиной и задумался, кого из родственников, с которыми он давно разругался, следует усыновить. Про себя Саймон подумал, что был чересчур строг, и, если бы не его упрямство – которое он считал твердостью, – простил бы блудного сына. Но теперь сын, этот предприимчивый авантюрист, был вне пределов слышимости и даже не оставил адреса. Скандалист Саймон Бикот мог быть неплохим старикашкой, когда получал достойный отпор, поэтому признал, что у Пола действительно есть сила воли, унаследованная от него самого, и сделал пророчество, хотя и неверное.

– Он вернется, когда истратит свои пятьдесят фунтов, – заявил Саймон с тихой яростью, – и уж тогда… – Он погрозил в пустоту сжатым кулаком, лишний раз доказав, что горбатого могила исправит.

Итак, Пол Бикот приехал в Лондон и, в лучших традициях, снял квартирку на чердаке в Блумсбери, где жил, питаясь вдохновением и овсянкой. За шесть месяцев он исписал кипы бумаги опусами на всевозможные темы и в самых разных стилях, усердно обивая пороги издательств – с переменным успехом. Иногда он уходил с чеком, но чаще карман его отдувался от возвращенной объемистой рукописи.

Когда ему надоедало излагать воображаемые горести, у него оставалось время подумать о своих собственных, однако, будучи жизнерадостным юношей с неукротимым духом, он гнал от себя заботы, погружаясь в созерцание дешевого мира, то есть того, который можно разглядывать бесплатно, – мира улицы. Пол был зрителем драмы, которую человечество разыгрывает с утра до ночи, от заката до рассвета, и, как правило, актеры не ударяют в грязь лицом. Особенно убедительны в человеческой комедии роли бедняков: голодающие всегда выглядят весьма драматично в своих попытках добыть пропитание. С записной книжкой в руке Пол смотрел зрелищные спектакли в Вест-Энде, гротескные фарсы в Стрэнде, мелодрамы в Уайтчепеле и полночные трагедии на мосту Ватерлоо. Однажды он даже изрядно подпортил одну сенсационную сцену, поймав за юбки голодную героиню, пожелавшую совершить речное путешествие в мир иной. Но по большей части юноша оставался зрителем и занимался плагиатом с реальной жизни.

Вскоре могущественный режиссер вселенского театра принял в актеры и Пола, и в пьесе жизни ему достались две роли: недооцененного автора и вздыхающего влюбленного. Для первой роли он держал у себя в столе десяток рассказов, пару романов, три драмы и пачку сомнительных стихов. Они не заинтересовали ни редакторов, ни режиссеров, ни издателей, и в конечном итоге их автор остался с последней пятифунтовой банкнотой в кармане. В такой ситуации незадачливый пылкий юноша непременно влюбляется. Кто его божественная возлюбленная, что она собой представляет и почему ее следует обожествлять, можно будет понять из разговора ее воздыхателя со старым школьным товарищем.

В один июньский день, в пять часов вечера Пол встретил на Оксфорд-стрит Грексона Хэя. На углу улицы, ведущей к его чердаку в Блумсбери, автора похлопало по плечу блистательное существо с Бонд-стрит. Упомянутое существо было облачено в идеально сидящий сюртук с орхидеей в петлице, шелковую шляпу и брюки с безукоризненными складками спереди и сзади; наряд довершали серые перчатки, сверкающие ботинки и трость с золотым набалдашником. Тот факт, что Пол остановился без всяких колебаний, свидетельствовал о том, что он еще не влез в долги и не боялся кредиторов. Какой‐нибудь автор из трущоб в былые времена подпрыгнул бы выше головы от одного прикосновения. Но совесть Пола была чиста, и он неспешно повернулся и встретил вопросительным взглядом, не узнавая, гладко выбритое, спокойное, бесстрастное лицо.

– Бикот! – воскликнул прохожий, быстро оценив потрепанный костюм Пола и весь его не менее потрепанный вид. – Значит, не обознался.

Голос, в отличие от лица, пробудил в Поле старые воспоминания.

– Хэй – Грексон Хэй! – воскликнул борющийся за место под солнцем гений. – Что ж, рад тебя видеть. – И он пожал протянутую руку искренним жестом честного человека.

– Взаимно. – Хэй повел друга по боковой улице, прочь от людского потока, переполнявшего тротуар. – Но ты, кажется…

– Это долгая история, – перебил его Пол, вспыхнув. – Пойдем в мой замок, старина, и я все тебе расскажу. Ты ведь поужинаешь со мной? Вот, – показал Бикот сверток, который нес, – фунт сосисок. Ты любил их в школе, а я превосходный повар.

Грексон Хэй привык скрывать свои чувства за красивыми выражениями и словами, но с Полом, которого всегда считал великодушным ослом еще со времен учебы в Торрингтонской школе, можно было не притворяться. Бикот слишком туп и, пожалуй, слишком честен, чтобы обратить какую‐либо возможность в свою пользу.

– Удивительнейшая вещь, – спокойно проговорил Хэй, – как удивительно, что мой друг из Торрингтонской школы, сын богатых родителей, покупает сосиски.

– Пойдем. – Пол с воодушевлением потащил старого знакомого к себе домой. – Я же не прошу у тебя денег.

– Я готов одолжить, если ты нуждаешься, – пообещал Хэй, но это предложение было вовсе не таким щедрым, как могло бы показаться. В этом был весь Грексон. Он постоянно лицемерил и прекрасно знал, что болезненная гордость Бикота не позволит ему занимать даже самые незначительные суммы.

Пол, человек неискушенный, принял эту щедрость за чистую монету, и его мрачное лицо просветлело.

– Ты настоящий друг, Хэй, – заявил он, – но мне не нужны деньги. Нет! – воскликнул он в ответ на красноречивый взгляд состоятельного знакомого. – Мне вполне хватает средств, кроме того, – он бросил взгляд на великолепное платье модного щеголя, – я не блистаю в Вест-Энде.

– Что намекает на то, что те, кто блещут, богаты, – сказал Грексон с ледяной улыбкой. – Ошибаешься, Бикот. Я беден. Только нищие могут позволить себе хорошо одеваться.

– В таком случае я, должно быть, миллионер, – рассмеялся Бикот, бросив взгляд на свой поношенный костюм. – Но идем, нам сюда, вверх по этой лестнице! Нам есть о чем поговорить, столько всего произошло.

– Столько хорошего, – учтиво заметил Грексон.

Пол пожал квадратными плечами и начал восхождение к небесам – на самый верхний этаж дома.

– Надеюсь, хорошего для тебя, но уж никак не для меня. Добро пожаловать в Замок Бедности. – И хозяин принялся разжигать огонь перед модным гостем в квартирке, о подобных которой тот читал, но никогда не видел собственными глазами.

Это была вполне подходящая мансарда для голодающего гения – маленькая, мрачная, голая, но безупречно чистая. Пол частично покрывали обрывки старого ковра, выцветшего и потертого, а стены были сплошь оклеены картинками из иллюстрированных журналов. Одно окно, за которым виднелись бесконечные ряды закопченных дымовых труб, было задрапировано ветхими репсовыми занавесками тускло-красного цвета. В углу, за индийской ширмой, стояла узкая походная кровать, покрытая пестрой восточной шалью, и большая жестяная ванна с кувшином воды рядом. К другой стене прислонился неуклюжий книжный шкаф, заполненный потрепанными томами в старых переплетах. По одну сторону крохотного камина стоял диван, набитый конским волосом, с наброшенным сверху пышным меховым ковром, по другую – буфет, откуда Бикот быстро извлек посуду, ножи, вилки, сковородку, салфетки и другие столовые принадлежности самого дешевого вида. Простой стол в центре комнаты и старинное бюро красного дерева, заваленное бумагами, под окном завершали обстановку «замка», возвышавшегося над землей на четыре лестничных пролета, как тот знаменитый чердак в поэме Теккерея.

– Настолько близко к небесам, насколько это возможно, – продолжал говорить Бикот, ловко поджаривая сосиски и усаживая гостя на диван. – Еда скоро будет готова. Я первоклассный повар, благослови тебя Господь, старина. А заодно и горничная. Чисто здесь, да? – Он гордо обвел вилкой скудно обставленную комнату. – В противном случае пришлось бы себя уволить.

– Но… но… – заикаясь, пробормотал удивленный Хэй, рассматривая обстановку комнаты в монокль. – Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь подняться на нижнюю ступеньку лестницы Славы.

– Но я не совсем понимаю…

– Прочти биографию Бальзака, тогда поймешь. Родные поселили его на чердаке и дали ему пособие, на которое он мог умереть голодной смертью, в надежде вызвать у него отвращение к писательству. Мой отец, за исключением пособия, сделал то же самое. Вот чердак, а вот моя голодная смерть. – Пол весело поставил сковородку с сосисками на щербатую плиту. – А вот твой честолюбивый слуга, надеющийся стать романистом, драматургом и кем угодно еще, почему бы и нет? Горчица, вот ты где. Подожди немного. Я заварю тебе чай или какао.

– Я никогда не пью такое за едой, Бикот.

– Твой внешний вид убеждает меня в этом. Тебе больше подойдет шампанское. Послушай, Грексон, чем ты сейчас занимаешься?

– Тем же, чем и другие люди из Вест-Энда, – ответил Хэй, набрасываясь на сосиску.

– То есть ничем. Ну, ты же всегда бездельничал в Торрингтоне. Стоит ли ожидать, что леопард сменит свои дерзкие пятна?

Хэй рассмеялся и за едой рассказал о себе.

– После окончания школы меня усыновил богатый дядя, – сказал он. – Когда он отправился тем путем, которым рано или поздно отправляется всякий человек из плоти и крови, то оставил мне тысячу в год, и этого достаточно, чтобы жить в строгой экономии. У меня квартира на Александер-стрит в Кэмден-Хилле, круг друзей и хороший аппетит, как ты уже убедился. Со всем этим я живу очень комфортно.

– Ха! – усмехнулся Пол, бросив на гостя проницательный взгляд. – У тебя отличное пищеварение, необходимое для счастья. А крепкое сердце? Насколько я помню, в школе…

– Черт побери! – воскликнул Грексон, заливаясь румянцем. – Я никогда не вспоминаю о школе. Рад, что это осталось позади. Но мы были там большими друзьями, Пол.

– Что‐то вроде Стирфорта и Дэвида Копперфильда, – ответил Бикот, отодвигая тарелку. – Ты был моим героем, а я – твоим рабом. Но другие мальчишки… – Он снова взглянул на собеседника.

– Они ненавидели меня, потому что не понимали, в отличие от тебя.

– Если это так, Грексон, то почему ты позволил мне ускользнуть из твоей жизни? Прошло десять лет с тех пор, как мы расстались. Мне было пятнадцать, а тебе двадцать.

– А теперь нам двадцать пять и тридцать соответственно, – сухо заметил Хэй. – Ты ушел из школы раньше меня.

– Да, у меня была скарлатина, и меня забрали домой лечиться. Я не вернулся в школу и с тех пор ни разу не встречался ни с кем из Торрингтона…

– В самом деле? – нетерпеливо спросил Грексон.

– Ну да. Родители увезли меня за границу, и я поступил в немецкий университет. Потом вернулся, бездельничал в поместье у отца, но мне надоело безделье, и, имея честолюбие, я приехал попытать счастья в городе. – Пол обвел взглядом комнату и рассмеялся. – Видишь, как успешно.

– Что ж, – сказал Хэй, доставая из золотого портсигара изящную сигарету и закуривая, – мой покойный дядя отправил меня в Оксфорд, а потом я поехал путешествовать. А теперь сам по себе, как уже говорил, и у меня нет ни одного родственника на свете.

– Почему ты не женишься? – краснея, спросил Пол.

Хэй всегда отличался наблюдательностью и потому заметил румянец приятеля и догадался о его причине. Он мог сложить два и два не хуже других.

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос, – отозвался он.

Друзья посмотрели друг на друга, и каждый подумал о том, как изменился его товарищ со школьных времен. Грексон был чисто выбрит, светловолос и держался с почти ледяным спокойствием. Глаза у него были голубыми и холодными. По выражению его лица невозможно было понять, что у него на уме. Вообще‐то он носил эту маску почти всегда, хотя в данный момент, когда в нем возобладали лучшие чувства, она немного сползла. Но, как правило, он сохранял контроль над выражением лица, словами и действиями. Замечательным примером самообладания был этот Грексон Хэй.

С другой стороны, Бикот был худощав, высок и темноволос, с энергичными манерами и с лицом, на котором отображались все его мысли. У него был смуглый цвет лица, большие черные глаза, чувствительный рот и маленькие усики, изящно закрученные кверху. Он гордо держал голову и напоминал военного, возможно, потому что многие его предки служили в армии. Хэй был одет в элегантный костюм с Бонд-стрит, а Пол носил хорошо скроенный, но потертый синий сюртук. Все в нем говорило о благородном происхождении, но одежда была ужасно потрепанной.

Оценив все это, а также чердак и скудный ужин, Грексон сделал выводы и облек их в слова.

– Твой отец лишил тебя наследства, – спокойно сказал он, – и все же ты намерен жениться.

– Откуда ты знаешь и то, и другое?

– Я держу глаза открытыми, Пол, и вижу этот чердак и твою одежду. И я заметил румянец на твоем лице, когда ты спросил меня, почему я не женюсь. Ты влюблен?

– Да, – ответил Бикот, побагровев и вскинув голову. – Очень проницательно с твоей стороны. Прорицай дальше.

Хэй холодно улыбнулся.

– Прорицаю, что если женишься на бесприданнице, будешь несчастен. Но, конечно, – он пристально посмотрел на своего открытого друга, – дама может быть и богата.

– Она дочь букиниста по имени Норман, который, кажется, помимо торговли книгами, берет вещи в заклад.

– Хм, последнее может быть вполне прибыльным делом. Он, случайно, не еврей?

– Нет. Это несчастный одноглазый христианин с манерами испуганного кролика.

– Одноглазый и испуганный, – повторил Хэй задумчиво, но не меняя выражения лица, – завидный тесть. А дочь?

– Сильвия. Она ангел, белая лилия…

– Конечно, – кивнул Грексон, обрывая эти рапсодии. – И на какие деньги ты собираешься жениться?

Бикот выудил из кармана потертый синий бархатный футляр.

– На мои последние пять фунтов и вот это, – сказал он, открывая футляр.

Хэй взглянул на его содержимое и увидел довольно большую брошь в виде змеи, украшенной драгоценными камнями.

– Опалы, бриллианты и золото, – медленно проговорил он и с внезапным оживлением поднял глаза. – Продай ее мне.

Глава II

Дебора Джанк, дуэнья

В доме № 45 по Гвинн-стрит располагалась букинистическая лавка, большинство товара в которой было почти таким же старым, как само здание. На полинялой синей доске потускневшими золотыми буквами было написано имя владельца, а под ней находились два широких окна, разделенных приземистой дверью, открытой в будние дни с восьми утра до восьми вечера. Внутри лавки царил полумрак и пахло плесенью.

По обе стороны причудливого старого дома сияли новизной мясная лавка и пекарня. Узкий и низкий проход между первым из упомянутых заведений и букинистической лавкой вел в небольшой задний двор, где клиенты, не желавшие быть увиденными, могли спуститься по склизким ступенькам в подвал, чтобы вести с мистером Норманом другие, не связанные с книгами дела.

Этот человек совмещал две совершенно разные профессии. На первом этаже он торговал старыми книгами, а в подвале покупал драгоценности или давал деньги под залог их нуждающимся владельцам. В лавке можно было увидеть бледных юношей, неопрятных рассеянных стариков, девушек в очках и прочих представителей касты книжных червей, корпевших над древними томами или разговаривавших с владельцем. В подвал же спускались энергичные люди, пожившие моты, женщины сомнительной репутации и даже некоторые весьма порядочные дамы. Обычно они приходили после наступления темноты, и в подвале совершались сделки, в ходе которых из рук в руки переходили немалые деньги.

Днем мистер Норман был невинным букинистом, а после семи удалялся в подвал и становился самым настоящим лондонским процентщиком. Когда речь шла о книгах, он был достаточно легок в общении, но превращался в сущего Шейлока, когда дело касалось драгоценностей и одолженных взаймы денег. Своим начитанным клиентам он казался скучным лавочником, мало смыслящим в литературе, но в подпольном заведении о нем говорили как о скупом и жестоком процентщике. Он вел дела тайно, втихую.

Аарон Норман – как гласила вывеска над лавкой – выглядел как человек с прошлым. Причем с несчастным прошлым, ибо его единственный печальный глаз и подергивающийся нервный рот выражали грусть и настороженность. Лицо его было бледным, и он имел странную привычку оглядываться через левое плечо, как будто ожидал, что его вот-вот схватит полицейский. Шестьдесят лет жизни ссутулили его плечи и ослабили спину, так что единственный глаз почти постоянно смотрел в землю. Страдания оставили отметины на его лбу и усталые морщины вокруг тонкогубого рта. Когда он говорил, голос его звучал тихо и неуверенно, а когда поднимал глаз, что случалось нечасто, в нем мерцало затравленное выражение, как у измученного зверя, боящегося, как бы его не вытащили из логова.

Именно этого странного человека Пол Бикот встретил в дверях лавки на Гвинн-стрит на следующий день после встречи с Хэем. Пол часто посещал эту лавку и не всегда для того, чтобы купить книги. Норман знал его очень хорошо и, бросив на вошедшего юношу мимолетный взгляд, слабо улыбнулся. За прилавком стоял Барт Таузи, тощий приказчик, который гораздо проворнее обслуживал покупателей, чем хозяин, но Пол, разочарованно взглянув на него, обратился к книготорговцу.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он в своей энергичной манере.

– Я ухожу по важному делу, – ответил Норман, – но если это ненадолго…

– Речь идет о броши, которую я хочу заложить.

Рот старика стал жестким, а взгляд единственного глаза острым.

– Я не могу заниматься этим сейчас, мистер Бикот, – заявил он, и его голос прозвучал громче обычного. – После семи.

– Сейчас только шесть, – сказал Пол, оглядываясь через плечо на церковные часы, отчетливо видневшиеся в бледных летних сумерках. – Я не могу ждать.

– Ну что ж, поскольку вы постоянный покупатель – книг, – с нажимом произнес Аарон, – пойду вам навстречу. Спускайтесь вниз без четверти семь, а я зайду снаружи и встречу вас там. А пока мне нужно заняться своими делами. – И он ушел, опустив голову и, по обыкновению, вперив единственный глаз в землю.

Пол, несмотря на то что якобы спешил, был не так уж недоволен тем, что Аарон ушел и что впереди у него целый свободный час. Легкими шагами он вошел в лавку и в свете газовых рожков, горевших даже днем, так как внутри было слишком темно, увидел улыбку Барта. Чувствительный и молчаливый Бикот покраснел. Он достаточно хорошо знал, что его явное восхищение Сильвией Норман не осталось без внимания Таузи и краснолицей служанки Деборы Джанк, которая заправляла всем в этом доме. Впрочем, он не особо переживал из‐за этого, потому что оба работника были преданы Сильвии и, зная, что она отвечает на чувства Пола, ничего не говорили хозяину. Бикот не мог позволить себе враждовать с ними, да и не хотел этого делать. Барт и Дебора были грубыми и простыми людьми, но преданными и добрыми сердцем.

– Есть новые книги, Барт? – спросил Пол, подходя к продавцу с блуждающим взглядом: он надеялся, что Сильвия вынырнет из темноты, чтобы усладить его истосковавшиеся глаза.

– Нет, сэр. У нас ведь не бывает новых книг, – бойко ответил Таузи. – Разве что подержанные прошлогодние новинки. Но, Бог с вами, мистер Бикот, в них нет ничего нового, кроме переплетов.

– Вы суровы, Барт. Я вот тоже надеюсь стать писателем.

– Писатели нам нужны, сэр. Нынешних‐то по большей части и писателями не назовешь, ведь они не пишут ничего нового. Но мне нужно наверх. Мисс Сильвия просила дать ей знать, когда вы придете.

– Ах да… э-э-э… то есть… Она хочет посмотреть на фотографию моего старого дома. Я обещал ей показать. – Пол вынул из кармана сверток. – Нельзя ли мне самому подняться?

– Нет, сэр. Это было бы неразумно. Старик может вернуться, и если узнает, что вы были в его комнатах, – Таузи кивнул на потолок, – с ним будет припадок.

– Почему? Не думает же он, что я охочусь за серебром?

– Господь с вами, сэр. Нет, дело не в этом. Все ценное – серебро, золото, драгоценности и тому подобное – находится там, внизу. – Барт кивнул на пол. – Но мистер Норман не любит, когда люди заходят в его личные комнаты. Он уже много лет никого туда не пускает.

– Возможно, опасается потерять самую прекрасную драгоценность, которая у него есть.

Таузи, что называется, схватывал все на лету.

– Он не так ценит ее, как следовало бы, сэр, – сказал он угрюмо. – Но я знаю, что он ее любит и хочет оставить богатой наследницей. Когда он отправится в мир иной, мисс Сильвия получит кругленькую сумму. Надеюсь только, – добавил Барт, лукаво глядя на Пола, – что тот, кто возьмет ее в жены, не промотает скопленное стариком.

Бикот покраснел еще сильнее от столь прозрачного намека и собрался было что‐то возразить, но в этот момент из боковой двери в лавку вбежала грузная краснолицая женщина.

– Ну вот, – сказала она, по‐детски хлопнув в ладоши, – я же слышу, его голос, вот и говорю мисс Сильвии, а она‐то сидит и шьет, и шьет‐то как! прям загляденье… Ну так вот, значит, я ей и говорю: «это он», а она‐то закраснелась вся и говорит: «Дебора, сердце у меня так стучит, так стучит, ничего не слышу». А я и говорю…

Тут у женщины перехватило дыхание, и она снова хлопнула в ладоши, словно боясь, что ее перебьют. Но Пол все же перебил, зная по опыту, что стоит Деборе снова заговорить, она будет тараторить до тех пор, пока ее не остановят.

– А нельзя ли мне подняться к мисс Норман? – спросил он.

– Убейте меня, растопчите, – торжественно сказала Дебора, – но наверх я вас не пущу. Хозяин вышвырнет меня на улицу, осмелься я позволить вам, пусть и такому невинному, подняться по этой самой лестнице.

Пол давно знал, как предубежден старый книготорговец в этом отношении. За все шесть месяцев, что он был знаком с Сильвией, ему ни разу не разрешили подняться в комнаты. Было странно, что Аарон столь непреклонен в этом, но, соединив это с его опущенными глазами и испуганным видом, Бикот заключил, хотя и без особых оснований, что старику есть что скрывать. Более того, Норман кого‐то боялся. Однако юноша не стал спорить, предложив вместо этого другое место встречи.

– А не могу ли я увидеться с ней в подвале? – спросил он. – Мистер Норман сказал, что я могу спуститься и подождать его там.

– Сэр, – сказала Дебора, делая шаг вперед, как спотыкающаяся лошадь в конке, – только не говорите мне, что вы хотите что‐то заложить.

– Да, собираюсь, но не стоит никому об этом рассказывать, – тихо ответил Пол.

– Здесь только Барт, – воскликнула Дебора, бросив суровый взгляд на худощавого остролицего молодого человека, – и, если он вздумает проболтаться о ваших делах, я сама вырву ему язык, уж не извольте сомневаться. Готовлю его себе в мужья, – ведь я не из тех, кто привык брать все готовое, – и он женится на мне, клянусь всем святым, если будет хорошим мальчиком и не будет болтать о том, что его не касается.

– Я и не думал болтать, – пообещал Таузи, подмигнув Бикоту. – Господь с вами, сэр, не раз видел, как такие благородные джентльмены, как вы, закладывали здесь вещи, – он снова кивнул на пол, – да и дамы тоже, но…

– Попридержи язык! – закричала Джанк, качнувшись к нему, словно корабль, терпящий бедствие. – Судишь о том, о чем не тебе судить, черт бы тебя побрал. Пойдемте, мистер Бикот, туда, в дом старого дьявола – ибо им он и станет, когда пробьет семь.

– Не подобает так говорить о хозяине, – запротестовал Пол.

– Мне‐то не подобает? – неожиданно громко фыркнула служанка. – А кому ж тогда подобает, сэр? Я здесь двадцать лет – и горничная, и няня, и подруга, и скромная доброжелательница мисс Сильвии. Пришла в этот дом в десять лет сопливой девчонкой, и, значит, теперь мне тридцать, не отрицаю. Ну и что, все равно еще не поздно выйти за Барта – пусть ему всего двадцать, зато скверный характер потянет еще на столько же. Я знаю хозяина как облупленного: пока светит солнце, лучше человека на свете не сыщешь, но стоит только зажечь газ, и он превращается в сущего дьявола. Барт, займись делом, а то, ишь, уши свои длинные навострил. Не потерплю, чтобы муж уши развешивал, вы уж поверьте. Сюда, сэр. Осторожнее, ступеньки.

К этому времени Дебора уже провела Пола в темный угол за стойкой и открыла люк в полу. Он увидел деревянные ступени, ведущие вниз, в темноту. Но мисс Джанк схватила с верхней ступеньки фонарь, зажгла его и быстро спустилась вниз, держа его над своим красным лицом и взъерошенными волосами. Откуда‐то снизу послышался ее голос, зовущий Бикота.

– Идите же!

Он поспешил за ней и вскоре оказался в подвале. Вокруг было темно, но Дебора зажгла пару газовых рожков и, подбоченясь, повернулась к гостю.

– А теперь, сэр, нам с вами надо поговорить по душам, – сказала она, задыхаясь. – Вы принесли что‐то в залог, не так ли? Из чего я делаю вывод, что вы не поставили на колени своего властного папашу.

Пол уселся на неуклюжий стул красного дерева у простого дощатого стола и уставился на служанку.

– Я никогда не рассказывал вам о своем отце, – произнес он с удивлением.

– О, нет, конечно, нет, – мисс Джанк покачала головой. – Я же дитя неразумное, не стою того, чтобы мне что‐то говорили. Но вы рассказали мисс Сильвии, а она мне, ведь она все рассказывает своей Дебби, прелестный цветок, благослови Господи! – Она указала грубым красным пальцем на Пола. – Если бы вы были обманщиком, мистер Бикот, я бы сию же минуту растоптала ваш труп, даже если бы мне пришлось умереть за это в Олд-Бейли.

Видя, что Дебора снова набирает в легкие воздух, Пол воспользовался моментом.

– У меня нет никаких причин скрывать, и… – начал было он.

– О, нет, конечно, боже упаси, прошу прощения, сэр. Но шесть месяцев назад, когда вы здесь появились, я говорю мисс Сильвии: «Глазами‐то так и стреляет на тебя, моя лилия», а она мне: «О, Дебби, он мне так нравится». А я ей: «Моя прелесть, он выглядит джентльменом до мозга костей, но это хуже всего, так что посмотрим, не лжец ли он, а то не разбил бы тебе сердечко».

– Но я не лжец… – опять попытался вставить слово Бикот, однако его снова прервали.

– Да я и сама знаю! – выпалила Джанк, снова уперев руки в бока. – Неужели вы думаете, сэр, что я позволила бы вам полюбить мою красавицу и ходить сюда, не разузнав, что вы не Иуда или Иезавель? Только не я – чтоб никогда больше не выпить мне на ночь капельку пива. Все, что вы рассказали мисс Сильвии о своем безумном папаше и любящей мамаше, она передала мне. Нравится вам это или нет, – воскликнула Дебора, воздев красный палец, – но мисс Сильвия обо всем рассказывает старой глупой Дебби! Вот я и говорю Барту: «Если любишь меня, Барт, поезжай в Уоргроув, где бы он ни был, если только он в Англии, в чем я сомневаюсь, и если он… то есть вы… наговорил ей неправды, то сейчас же вылетит отсюда. Сама вышвырну – пусть меня потом полиция в суд тащит». И вот, Барт отправился в Уоргроув и узнал, что все правда, а значит, вы джентльмен, сэр, если таковые вообще когда‐либо существовали, несмотря на вашего безумного папашу, так что, надеюсь, вы женитесь на моей лилии и сделаете ее счастливой, благослови вас Господь! – И Дебора всплеснула большими веснушчатыми руками над головой Пола.

– Все это правда, – добродушно сказал молодой человек. – Мы с отцом не очень ладим, и я приехал, чтобы сделать себе имя в Лондоне. Но, Дебора, ведь я все равно могу оказаться негодяем.

– Ну уж нет, – горячо возразила служанка. – Да ведь Барт повсюду ходит за вами, и мы с ним знаем все о вас и о том местечке в Блумсбери, и о том, куда вы ходите, и о том, куда не ходите. И вот что я вам скажу, сэр, – она угрожающе подняла палец, – если бы вы оказались не таким, как следует, то не видать бы вам моей красавицы как своих ушей. Нет, даже если пришлось бы вымыть пол вашей голубой кровью – потому что она действительно голубая, если то, что Барт узнал о каменных статуях в церкви, все правда!

Несколько минут Бикот молчал, глядя в пол, удивляясь, как сам обо всем не догадался. Часто ему казалось странным, что такая верная и преданная пара слуг, как Барт и Дебора, одобряют его ухаживания за Сильвией и скрывают их от своего хозяина, ничего о нем не зная. Но, судя по рассказу женщины, в котором он не видел причин сомневаться, эти двое не успокоились, пока не убедились в его порядочности и правдивости его слов. После этого они позволили ухаживаниям продолжаться, и Пол похвалил их про себя за такт, с которым они позаботились обо всем, не задавая ему вопросов напрямую.

– И все же странно, что вы хотите, чтобы она вышла за меня замуж, – высказал он вслух новую мысль, пришедшую ему в голову.

Мисс Джанк дала на это странный ответ.

– Да я буду только рада, если она выйдет за порядочного человека, тем более за настоящего джентльмена, как вы, с каменными статуями в церкви, да еще и красивого, хотя, как по мне, чересчур смуглого. Мистер Бикот, двадцать лет назад, когда мне только исполнилось десять, я приехала сюда нянчить малышку, моего любимого ангела – ее матушка тогда скончалась и отправилась к ангелам на небеса, играть на арфе. За все эти годы ни один молодой человек не поднялся по этой лестнице, кроме мисс Сильвии и Барта, который появился у нас пять лет назад, сущим сорванцом. И верите ли, мистер Бикот, – я знаю о старике не больше, чем вы! Он подозрительный, вечно всем недоволен, а уж темноты боится так, что того и гляди помрет от страха.

– Чего же он боится?

– А и в самом деле, чего? – многозначительно протянула Дебора. – Может быть, полиции, а может быть, призраков, но, будь то призраки или полиция, ведет себя совсем не так, как следует порядочному человеку, каковым, боюсь, он вовсе и не является.

– У него могут быть причины…

Мисс Джанк вскинула голову и громко фыркнула.

– О да, у него есть причины, – призналась она, – и, полагаю, эти причины из тех, что ведут в Олд-Бейли. Что‐то над ним висит страшное. Не спрашивайте меня, что именно, все равно ничего не узнаете, потому что я и сама не знаю. Но что бы это ни было, мистер Бикот, это нечто скверное. Неужели моей красавице грозит беда?

– Откуда вам знать, что будет беда? – встревоженно перебил ее Пол.

– Я слышала, как он молился, – таинственно произнесла Дебора. – Да, можете не верить, потому что в его хитрых глазах нет молитвы, но я слышала, что он молился о том, чтобы его уберегли от опасности…

– Опасности?

– Да, опасности, что бы это ни значило, поэтому не стану вас обманывать, нет, даже если вы будете платить мне больше, чем старик, а от него‐то щедрости не дождешься. Вот я и говорю Барту: если им грозит беда и напасти, то чем скорее у мисс Сильвии появится кто‐нибудь, кто даст ей приличное имя и защитит ее, тем счастливее будет старая Дебора. Все искала и искала такого, сказочного принца, вроде как показывают в балаганах, а тут появились вы, и она сама потеряла покой. Тогда я и говорю Барту: разузнай, кто он таков, и…

– Да, да, понимаю. Что ж, Дебора, можешь быть уверена, я позабочусь о твоей милой хозяйке. Если бы мне только помириться с отцом, я бы поговорил с мистером Норманом.

– Не надо, сэр, не надо! – яростно вскричала женщина и схватила Пола за руку. – Он прогонит вас, прогонит, потому что не хочет, чтобы кто‐то забрал мой цветок, хотя и не любит ее так, как должен – нет! – не любит, как не любил раньше и ее матушку. Но вы убежите с моей миленькой и сделаете ее своей, пусть отец, как говорится, мечет громы и молнии. Спасите ее из этого гнезда порока и от полицейских судов.

Дебора с содроганием оглядела подвал, а потом вздрогнула и подняла палец, указывая на узкую дверь.

– Хозяин идет, – громко прошептала она. – Узнаю его из тысячи, словно вор крадется, правда? Крадется, крадется… Не говорите ему, что видели меня.

– Но Сильвия! – воскликнул Пол, схватив служанку за платье, когда та проходила мимо него.

– Ее вы увидите, чтоб мне умереть, – сказала мисс Джанк и беззвучно взбежала по деревянным ступенькам, что было удивительно для такой шумной женщины. Пол услышал, как за ней с тихим скрипом опустился люк.

Когда в замке наружной двери заскрежетал ключ, молодой человек огляделся. Подвал был того же размера, что и лавка наверху, но с каменными, зеленоватыми от слизи стенами, с пятнами отвратительной белой плесени. С деревянного потолка, служившего полом лавки, свисали клочья паутины, густо покрытые пылью. Пол был выложен растрескавшимися каменными плитами, а из щелей в сырых углах торчали пучки редкой бесцветной травы. В центре стоял дощатый стол, испещренный странными знаками и заляпанный чернилами, над которым с пронзительным свистом горели два газовых рожка. У стены под улицей стояли три выкрашенных зеленой краской сейфа, крепко запертых, а в противоположной стене были узкая дверь и широкое окно, забранное ржавыми, но прочными прутьями. Воздух был холодным и затхлым, как в покойницкой. Определенно, странное место, чтобы вести дела, но в Аароне Нормане все было странным.

И сам он выглядел странно, когда вошел в открывшуюся дверь. За ней Пол увидел сырые ступени, поднимающиеся во двор, и проход с улицы. Норман запер дверь и прошел вперед. Он был бледен, как полотно, а лицо покрывали капельки пота. Его рот подергивался сильнее обычного, а руки нервно двигались. Подходя к Бикоту, который встал ему навстречу, он дважды оглянулся через плечо. На мгновение Пол увидел в нем человека, совершившего некое преступление и боящегося, что его вот-вот раскроют, или что внезапно появится мститель. Доверительная беседа с Деборой не прошла даром, и теперь Аарон казался ему загадочным существом. Как у такого человека могла быть такая дочь, как Сильвия, Пол не мог себе даже представить.

– А вот и вы, мистер Бикот, – сказал Аарон, потирая руки, словно холод подвала пробирал его до костей. – Ну так что?

– Я хочу заложить брошь, – ответил Пол, опуская руку в нагрудный карман.

– Подождите, – Норман вскинул худую руку. – Позвольте мне сказать вам, что вы мне понравились и что я наблюдал за вами, когда вы сюда приходили. Вы не догадывались?

– Нет, – ответил Пол, гадая, не собирается ли старик заговорить о Сильвии, видимо, догадываясь, откуда ветер дует.

– Что ж, это так, – сказал процентщик. – Жаль, когда молодому человеку приходится отдавать вещи под залог. У вас нет денег?

Пол покраснел.

– Очень мало, – ответил он.

– Как бы мало их ни было, живите на них и ничего не закладывайте, – посоветовал ему Аарон. – Я сейчас действую против собственных интересов, но вы мне нравитесь, и, возможно, я смогу одолжить вам несколько шиллингов.

– Я ни у кого не беру в долг, благодарю вас, – сказал Бикот, вскидывая голову, – возможно, вы могли бы одолжить мне что‐нибудь под залог этой броши. – И он вытащил из кармана футляр. – Мой друг предлагал купить ее, но так как она принадлежит моей матери, я предпочитаю заложить ее, чтобы вернуть потом, когда разбогатею.

– Ну-ну, – резко сказал Аарон и снова опустил взгляд. – Я сделаю все, что смогу. Дайте взглянуть.

Он протянул руку, взял футляр и, медленно открыв его под светом газового рожка, вгляделся в его содержимое. Внезапно он испуганно вскрикнул и уронил футляр на пол.

– Опаловая змея!.. Опаловая змея! – вскричал процентщик, багровея лицом. – Отойдите! – Он рубанул воздух худыми руками. – О… опаловая… – И без чувств рухнул лицом вниз на скользкий пол то ли в припадке, то ли в обмороке.

Глава III

Дульсинея с Гвинн-стрит

Рядом со станцией Темпл столичной железной дороги есть небольшой сад с некоторым количеством довольно высоких деревьев, круглой эстрадой и несколькими цветочными клумбами, вокруг которых проложены асфальтовые дорожки. Туда приходят насладиться природой клерки из находящихся неподалеку контор: послушать веселую музыку, а чаще просто перекусить какой‐нибудь скудной едой в середине дня. Здесь греются на солнышке старухи, отдыхают на скамейках бездельники, курят рабочие, играют дети. В ясный день в саду очень красиво, и посетители могут представить себе, что выехали отдохнуть за город, хотя и находятся в двух шагах от Темзы. Влюбленные тоже встречаются здесь, так что Пол Бикот не нарушал никаких приличий, ожидая свидания с Сильвией у бронзовых статуй борцов из Геркуланума.

Накануне юноша поспешно удалился из книжной лавки, передав старика на попечение Деборы. Сначала он хотел дождаться, пока Аарон придет в себя, но тот, лишь приоткрыв глаза, тут же снова лишился чувств, когда его взгляд упал на Пола. Так что Дебора в своей бесцеремонной практичной манере предложила Бикоту уйти, раз уж он так расстраивает ее хозяина. Пол ушел в полном замешательстве, хотя и ободренный поспешным заверением мисс Джанк, что Сильвия встретится с ним в саду. «Возле тех негров без одежды», – сказала Дебора.

Было странно, что вид броши произвел такое впечатление на Аарона, и его обморок подтвердил подозрения Пола, что совесть старика не чиста. Но какое отношение к этому имела брошь в виде змеи, Бикот понять не мог. Это было, конечно, странное украшение и не особенно красивое, но то, что от одного взгляда на него Норман лишился сознания, крайне озадачивало.

– Наверное, брошь связана с каким‐то неприятным воспоминанием, – пробормотал Пол, расхаживая по дорожке и не переставая высматривать Сильвию. – Возможно, с чьей‐то смертью, иначе эффект едва ли был бы настолько сильным, чтобы вызвать обморок. Но Аарон никак не может знать мою мать. Хм! Что же это значит?

Он все силился разгадать эту тайну, когда легкое прикосновение к руке заставило его обернуться, и он увидел перед собой улыбающуюся Сильвию. Пока Бикот высматривал ее на набережной, она проскользнула по Норфолк-стрит и прошла через сады, туда, где бронзовые борцы хватали пустой воздух. Все это девушка объяснила своим грудным голосом, который был самым сладким из всех звуков для Пола, глядя при этом в его темные глаза.

– Но я не могу задерживаться надолго, – закончила Сильвия. – Отец все еще болен и хочет, чтобы я вернулась и ухаживала за ним.

– Он объяснил, почему потерял сознание? – с тревогой спросил Бикот.

– Нет, он отказывается говорить на эту тему. Почему ему стало плохо, Пол?

Молодой человек озадаченно вздохнул.

– Честное слово, не знаю, – сказал он. – Он упал, когда я показал ему брошь, которую хотел заложить.

– Что за брошь? – спросила девушка, тоже ничего не понимая.

Пол вынул футляр из нагрудного кармана, где тот так и лежал со вчерашнего дня.

– Мне прислала ее мать, – объяснил он. – Видишь ли, она догадывается, что я нуждаюсь, но из‐за отца не может прислать денег. Это украшение у нее уже много лет, но оно довольно старомодное, и она никогда его не носит. Поэтому она послала его мне, надеясь, что я получу за него фунтов десять или около того. Один мой друг хотел купить брошь, но мне хочется со временем вернуть ее матери. Поэтому я подумал, что мог бы заложить ее твоему отцу.

Сильвия внимательно осмотрела брошь. Та была явно индийской работы, с изящной чеканкой, богато украшенная драгоценными камнями. У змеи, извивающейся на толстой золотой булавке броши, была широкая спина, усыпанная опалами, крупными в середине и мелкими на голове и на хвосте. Вокруг опалов в брошь были вставлены крошечные бриллианты, а голова змеи была сделана из чеканного золота с рубиновым язычком. Сильвия восхитилась работой и драгоценными камнями и перевернула брошь. На плоском гладком золоте на обороте она обнаружила заглавную букву «Р», нацарапанную чем‐то острым, и показала ее Полу.

– Полагаю, твоя мать сделала этот знак, чтобы пометить брошь, – сказала девушка.

– Мою мать зовут Энн, – ответил Пол, с еще более озадаченным, чем прежде, видом, – Энн Бикот. Зачем бы ей отмечать брошь инициалом, который не имеет ничего общего с ее именем?

– Возможно, это чей‐то подарок, – предположила Сильвия.

Пол защелкнул футляр и убрал его в карман.

– Возможно, – согласился он. – Однако, когда буду в следующий раз писать матери, спрошу, откуда у нее эта брошь. Она у нее уже много лет, – добавил он задумчиво, – потому что я помню, как играл с ней еще совсем маленьким.

– Не пиши матери, что мой отец упал в обморок при виде броши, – попросила девушка.

– А почему бы и нет? Разве это имеет значение?

Сильвия сложила на груди тонкие руки и посмотрела прямо перед собой. Некоторое время они молча сидели на скамейке в уединенной части сада, и до их ушей доносились отдаленный смех играющих детей и музыка оркестра, исполнявшего самые веселые мелодии из последней музыкальной комедии.

– Думаю, что имеет, – серьезно сказала девушка. – По какой‐то причине мой отец хочет вести себя как можно тише. Теперь он говорит, что хочет уехать.

– Уехать? О, Сильвия, и ты никогда не говорила мне об этом!

– Он заговорил об отъезде только сегодня утром, когда я пришла узнать, как он себя чувствует. Интересно, его обморок как‐то с этим связан? Раньше он никогда не заговаривал об этом.

Пол тоже удивился. Казалось странным, что после столь необычного события старик стал беспокойным и захотел покинуть место, где прожил более двадцати лет.

– Я приду и объяснюсь с ним, – предложил Бикот после паузы.

– Думаю, так будет лучше всего, дорогой. Отец сказал, что хотел бы снова увидеть тебя, и велел Барту, чтобы он привел тебя, если встретит.

– Я приду сегодня… сегодня днем, и, может быть, твой отец все объяснит. А теперь, Сильвия, хватит болтать о других людях и других вещах. Давай поговорим о нас.

Сильвия повернулась к Полу с нежной улыбкой. Это была хрупкая и изящная девушка с большими серыми глазами, мягкими каштановыми волосами и тонкой, полупрозрачной, почти лишенной румянца кожей. Со своим овальным лицом, тонким носом и очаровательным ртом она была очень хорошенькой и милой. Но особенно Пол любил выражение ее лица, обычно немного грустное – зато стоило ей улыбнуться, как оно преображалось, как преображается пасмурное небо, когда сквозь облака прорывается солнце. Ее фигура была безупречна, руки ухоженными, и, несмотря на скромное серое, как у квакерши, платье, озаренная присутствием возлюбленного, она казалась нарядной и веселой. Все в Сильвии было изящно, опрятно и идеально чисто, но она носила безнадежно вышедшие из моды платья. И эта странная независимость в одежде являлась еще одной ее очаровательной чертой в глазах Пола.

Место было слишком людным, чтобы предаваться любовному воркованию, и было очень непросто сидеть рядом с этим видением красоты, мечтая поцеловать ее, но не получая такого удовольствия. Пол пожирал девушку глазами и сжимал затянутую в серую перчатку руку Сильвии. Большего он позволить себе не мог.

– Если ты откроешь свой зонт… – предложил он с хитрым видом.

– Пол! – только и сказала Сильвия, но это слово означало целый том упреков. Воспитанная в уединении, как принцесса в заколдованном замке, девушка была чрезвычайно застенчива. Пылкие взгляды и страстные ухаживания Бикота временами пугали ее, и, глядя на эту хрупкую, изящную и обожаемую им юную леди, он терзался мыслью, что его рыцарские ухаживания кажутся ей грубыми и низкими.

– Тебе не следовало сходить со своего облака, Сильвия, – печально сказал молодой человек.

– О чем это ты, дорогой?

– О том, что ты святая, ангел, предмет обожания и поклонения. Ты точь‐в-точь как одно из тех прекрасных творений, которые можно увидеть в средневековых книгах. Боюсь, Сильвия, – вздохнул Бикот, – что ты слишком изящна и добродетельна для этого серого мира.

– Что за вздор, Пол! Я бедная девушка без положения и друзей и живу на бедной улице. Ты первый, кто нашел меня хорошенькой.

– Ты не хорошенькая, – сказал пылкий Бикот, – ты божественная… ты Беатриче… ты Елизавета Тюрингская… ты все прелестное и восхитительное, что есть на свете.

– А ты глупый мальчик, – ответила Сильвия, краснея, но все равно довольная этими поэтическими излияниями. – Ты хочешь положить меня под стекло, когда мы поженимся? Если это так, то я не стану миссис Бикот. Я хочу видеть мир и радоваться жизни.

– Тогда другие мужчины будут восхищаться тобой, а я стану ревновать.

– Ты способен ревновать, Пол?

– Ужасно! Ты не знаешь и половины моих изъянов. Я беден, честолюбив, ревнив и…

– Все-все! Не хочу слышать, как ты унижаешься. Для меня ты лучший в мире.

– Мне жаль мир, если это так, – рассмеялся юноша и сжал ручку Сильвии. – О любовь моя, ты действительно думаешь обо мне?

– Всегда! Всегда! Ты же знаешь, что думаю. С тех пор, как шесть месяцев назад ты вошел в нашу лавку, я люблю тебя. Я рассказала все Дебби, а Дебби сказала, что тебе можно верить.

– Предположим, Дебби сказала бы, что ты не можешь быть со мной.

– О, она никогда бы этого не сказала! Ну, Пол, она же тебя видела!

Молодой человек рассмеялся и покраснел.

– Разве мой характер отражается на моем лице? – спросил он. – Сильвия, ты преувеличиваешь мои достоинства.

– Это невозможно, – заявила девушка. – Ты мой сказочный принц.

– Что ж, я определенно нашел заколдованную принцессу, спящую в ревниво охраняемом замке. Что бы сказал твой отец, если бы узнал?

Сильвия вздрогнула.

– Я боюсь отца, – уклончиво ответила она. – Да, он такой странный. Иногда кажется, что он любит меня, а иногда – что ненавидит. У нас нет ничего общего. Я люблю книги и искусство, веселье и платья. А отца интересуют только драгоценности. У него их много в подвале. Но я никогда их не видела, – добавила Сильвия, глядя на своего возлюбленного, – и Дебора с Бартом тоже. Но там спрятаны ценности. Барт и Дебора говорят.

– А сам твой отец когда‐нибудь говорил об этом?

– Нет. Он не хочет говорить о делах, которые ведет в подвале. Когда в семь лавка закрывается, он отсылает Барта домой и запирает нас с Деборой в доме. То есть запирает дверь, ведущую в лавку, – объяснила Сильвия с тревогой в голосе, чтобы Пол не подумал, что ее отец тиран. – Мы можем ходить по всему дому, но не выходим никуда до утра, а в семь отец отпирает дверь и Барт открывает ставни. Мы живем так уже много лет. Однако по воскресеньям отец не ходит в подвал, а идет со мной в церковь. Он ужинает со мной наверху, а в десять запирает дверь.

– А спит он наверху?

– Нет. Он спит в подвале.

– Невозможно. Там нет места для ночлега.

– Там есть еще одна комната, поменьше, рядом с большим помещением, где стоят сейфы, – объяснила Сильвия. – Дверь находится в темном углу, почти под улицей. Эта комната поменьше и приспособлена под спальню, и мой отец всегда спит там. Наверное, боится, что его драгоценности украдут. Вряд ли это полезно для его здоровья, – рассудительно добавила девушка, – потому что по утрам он часто выглядит больным, и у него трясутся руки.

– Сильвия, твой отец пьет спиртное?

– О нет, Пол! Он трезвенник и очень не любит тех, кто злоупотребляет выпивкой. Однажды Барт пришел в магазин немного пьяным, и отец уволил бы его, если бы не Дебора.

Пол ничего не ответил и снова задумался. Ему часто приходило в голову, что Норман – пьяница, хотя на лице процентщика не было никаких признаков алкоголизма, ибо оно всегда оставалось очень бледным. Но руки его дрожали, а лицо часто было припухшим и одутловатым, с нездоровым блеском, наводящим на мысль о какой‐то пагубной привычке. «Если не пьет, то курит опиум», – подумал Пол, услышав объяснения Сильвии, но вслух ничего не сказал.

– Мне пора домой, – вздохнула девушка, вставая.

– О нет, подожди! – взмолился ее возлюбленный.

– Хорошо, задержусь еще на несколько минут, потому что мне нужно кое‐что сказать, – заявила Сильвия и снова села. – Пол, тебе не кажется, что будет не совсем прилично, если мы с тобой обручимся без согласия отца?

– Ну, – замялся Бикот, – не думаю, что это правильно. Будь я богат, я не побоялся бы все рассказать твоему отцу, но поскольку я беден, он запретит мне видеться с тобой, если узнает, что я на тебя заглядываюсь. Но если хочешь, попробую с ним поговорить, хотя это может означать нашу разлуку навсегда.

– Пол, – девушка положила свою маленькую, крепкую ладонь на его руку, – даже все отцы в мире не разлучат меня с тобой. Я много раз собиралась все рассказать ему, но он такой странный. Иногда он целыми днями не разговаривает со мной, а иногда говорит резко, хотя я ничем не заслужила упрека. Я боюсь его, – сказала она, вздрогнув. – Уже говорила это и повторю еще раз. Он странный, и я совсем не понимаю его. Мне хотелось бы выйти за тебя замуж и уехать отсюда навсегда.

– Так давай же поженимся, если ты этого желаешь. Но нам придется жить в бедности.

– Нет, – печально ответила Сильвия. – В конце концов, каким бы странным и суровым ни был мой отец, я все же его дочь, и временами он бывает добрым. Я должна остаться с ним до конца.

– Какого конца?

Сильвия еще печальнее покачала головой.

– Кто знает? Пол, мой отец боится скоропостижной смерти.

– Насильственной? – уточнил Бикот, вспомнив разговор с Деборой.

– Не могу сказать. Но каждый день после шести он идет в церковь и молится там в полном одиночестве. Мне Дебора рассказывала, она много раз видела, как он выходил из церкви. И он боится любого незнакомца, входящего в лавку. Я ничего не понимаю! – запальчиво воскликнула девушка. – Мне это не нравится. Я хочу, чтобы ты женился на мне и увез меня, Пол, но, о, как я эгоистична!

– Дорогая моя, и я хочу того же. Но деньги…

– Не думай о деньгах. Я должна уйти из этого дома. Если бы не Дебора, было бы еще страшнее. Порой мне кажется, что отец безумен. Но хватит. – Сильвия встала и отряхнула юбки. – Я не должна так говорить и делаю это только для того, чтобы ты знал, что я чувствую. Я сама поговорю с отцом и скажу, что мы обручились. А если он запретит мне выходить за тебя, убегу с тобой, Пол, – пообещала несчастная Сильвия со слезами на глазах. – Я негодная девчонка, раз так говорю. В конце концов, он мой отец.

У Бикота возникло страстное желание заключить ее в объятия и поцелуями осушить слезы, но публичность места лишила его возможности утешить возлюбленную столь действенным способом. Все, что он мог сделать, – это заверить ее в своей любви, а потом они вместе вышли из сада на Стрэнд.

– Я поговорю с твоим отцом, – решил Пол. – Мы должны прервать это вынужденное молчание. В конце концов, я джентльмен и не вижу причин, по которым твой отец может быть против нашего брака.

– Я знаю, что ты порядочный и честный, – сказала Сильвия, вытирая слезы. – Если бы это было не так, Дебби не позволила бы мне обручиться с тобой, – закончила она c детской наивностью.

– Дебби навела обо мне справки, – рассмеялся Пол, чтобы подбодрить ее. – Да! Она послала Барта в Уоргроув и разузнала все обо мне, о моей семье и о моем достопочтенном батюшке. Она хотела убедиться, что я достоин стать возлюбленным ее любимицы.

– Теперь я твоя любимица, – прошептала Сильвия, сжимая его руку, – а ты самый прекрасный возлюбленный на свете.

Пол был так очарован этими словами, что бросил бы вызов общественному мнению, тут же обняв ее, но девушка быстро зашагала прочь по Гвинн-стрит и покачала головой, поджав губы, когда Бикот сделал несколько шагов вслед за ней. Решив, что разумнее не идти вместе с ней в лавку, чтобы подозрительный старик не заметил его, выглянув наружу, юноша отправился домой.

Подойдя к своей каморке в Блумсбери, он встретил Грексона Хэя, который прогуливался поблизости, поигрывая тростью.

– Я как раз искал тебя, – сказал он, здороваясь с Полом в своей обычной хладнокровной манере. – Меня беспокоит твое упрямство, хотя я, как правило, не склонен к сантиментам. Давай одолжу тебе пятерку.

Пол покачал головой.

– Не надо, но все равно спасибо.

– Тогда продай мне брошь.

Бикот пристально посмотрел Хэю прямо в глаза, но тот спокойно встретил его взгляд.

– Ты что‐нибудь знаешь об этой броши? – спросил Пол.

– Что ты имеешь в виду? Это брошь индийской работы, вот и все, что я знаю. Хочу сделать подарок одной леди, а если ты мне ее продашь, я помогу тебе, убив таким образом двух зайцев одним выстрелом.

– Я не хочу ее продавать, – возразил Пол, оглядываясь. Его взгляд упал на солидного мужчину на другой стороне улицы, по‐видимому, рабочего, так как на плече у него висела сумка с инструментами. Мужчина разглядывал что‐то в витрине, одновременно – как внезапно показалось Полу – наблюдая за ним и Хэем. Однако он счел это не стоящим внимания и продолжил разговор с Грексоном. – Я пытался заложить ее у Аарона Нормана, – добавил он.

– Ну, и сколько же ты выручил? – спросил Хэй, зевая.

– Нисколько. Старик упал в обморок, как только увидел брошь. Вот почему я спросил тебя, не знаешь ли ты чего‐нибудь странного об этой вещице.

Грексон покачал головой, но с любопытством посмотрел на Бикота.

– А ты сам что‐нибудь знаешь? Ведь у тебя, кажется, были какие‐то мысли насчет этой броши? – спросил он.

– В ней есть что‐то странное, – сказал Пол. – Почему Аарон Норман упал в обморок, когда увидел ее?

Хэй снова зевнул.

– Лучше спроси у своего одноглазого друга… Кажется, ты говорил, что он одноглазый.

– Так оно и есть, и он чего‐то очень боится. Но в этой опаловой змейке нет ничего такого, что могло бы заставить его упасть в обморок.

– Возможно, все дело в том, что брошь имеет форму змеи, – предположил Грексон. – Может быть, у него такая фобия. Некоторые боятся кошек, другие – порхающих птиц. Возможно, твой одноглазый друг питает отвращение к змеям и не выносит их изображений.

– Может быть, и так, – помолчав, согласился Бикот. – Аарон – странный тип. Человек с прошлым, я бы сказал.

– Ты меня заинтриговал, – сказал Грексон со скучающим смешком. – Пожалуй, сам схожу в его лавку и взгляну на него.

– Пойдем со мной в следующий раз, – предложил Пол. – Я собирался зайти туда сегодня днем, но не пойду, пока не получу вестей от матери.

– О чем?

– Хочу узнать, как у нее оказалась эта брошь.

– Пф-ф, вздор, – презрительно фыркнул Хэй, – ты слишком много думаешь об этой безделице. Что такого в том, что процентщик упал в обморок? Я-то хочу пойти в его лавку, потому что мне не терпится увидеть твою возлюбленную. Что ж, когда соберешься туда, пошли за мной, адрес у тебя есть. Всего хорошего, старина! – И с этими словами великолепное существо неторопливо удалилось, словно ничто в этом мире не могло его встревожить.

Пол, однако, был встревожен. Чем больше он думал об эпизоде с брошью, тем более странным тот ему казался, да и рассказ Сильвии о необычных привычках отца лишь распалил его любопытство. Однако молодой человек все же решил сперва написать матери, и уже поднимался по лестнице, когда внезапно услышал: «Прошу прощения, сэр», – и увидел того самого рабочего с мешком инструментов, трубой и всеми прочими атрибутами.

– Прошу прощения, сэр, – вежливо сказал рабочий, – но тот джентльмен, с которым вы разговаривали. Вы знаете его имя, сэр?

– А вам‐то что за дело? – сердито спросил Пол.

– Ничего такого, сэр, просто он должен оплатить мне небольшой счет.

– Так идите и спросите его самого.

– Не знаю его адреса, сэр.

– Проклятие! – выругался Бикот.

– Он, что называется, человек при делах, сэр. Всего хорошего, – заявил внезапно мужчина с инструментами и быстро удалился.

Пол посмотрел ему вслед. Что имел в виду этот рабочий, если он вообще рабочий?

Глава IV

Непредвиденное

Следующие несколько дней Пол и близко не подходил к лавке на Гвинн-стрит, хотя ему очень этого хотелось. Будучи глубоко влюбленным и тяготясь разлукой с Сильвией, даже короткой, он держался на расстоянии по двум причинам. Во-первых, Пол ждал ответа на письмо, адресованное миссис Бикот, так как хотел сообщить Аарону Норману, откуда взялась напугавшая его брошь. Он надеялся таким образом снискать расположение старика и, возможно, если тот соблаговолит, удовлетворить свое любопытство и узнать, почему вид броши произвел на процентщика такое впечатление.

Другая причина заключалась в том, что, поскольку продать, вернее, заложить брошь так и не удалось, средства Пола были на исходе, у него оставалось всего несколько шиллингов. Поход в редакцию одного из журналов привел лишь к тому, что ему вернули три рассказа, как слишком длинные и не подходящие по содержанию. Правда, редактор, коротко переговорив с Бикотом, признался, что ему нравится его работа, и предложил три фунта за рассказ, написанный на определенную тему, который наверняка понравится публике. Полу вовсе не хотелось излагать чужие идеи, тем более старые и затасканные, но так как ему требовались деньги, он принялся за работу, чтобы получить наличные. Он сделал несколько попыток, прежде чем достиг нужного редактору уровня, который был скорее низким, чем высоким, и рассказ наконец приняли. С тремя золотыми фунтами в кармане и с ликованием в сердце – ибо каждый успех, казалось, приближал его к Сильвии – Пол вернулся в свой воздушный замок, где его ожидало письмо от матери.

Оно было написано в сдержанной манере, характерной для миссис Бикот, но с истинно материнскими чувствами. После двух страниц стенаний по поводу его отсутствия и описания того, как глава семьи сумел справиться с горем, вызванным отъездом сына, Энн Бикот перешла к объяснению насчет броши.

«Почему ты спрашиваешь меня об опаловой броши, мой дорогой мальчик? – писала она своим корявым почерком. – Знаю только, что твой отец купил ее в ломбарде в Стоули, это какой‐то городок в Мидлендсе. Твой отец ездил туда по делам и случайно увидел эту брошь. Я всегда считала опалы несчастливыми камнями, а ему не терпелось доказать всю глупость такого суеверия, поэтому он купил брошь и подарил ее мне. Потом, кажется, он получил письмо от владельца ломбарда, где говорилось, что его помощник продал брошь по ошибке и что срок ее выкупа еще не истек. Владелец просил вернуть брошь и предлагал вернуть деньги. Но ты же знаешь, каков твой отец. Он наотрез отказался вернуть брошь и настоял на том, чтобы я ее носила. После того как я приколола ее к платью в первый раз, то упала и сильно ударилась, а потом меня выбросило из той высокой двуколки, которой твой отец непременно хотел править сам. Я уверена, что или сама брошь, или камни на ней приносят несчастье, и потом, когда твой отец забыл о ней, убрала ее в шкатулку с драгоценностями. Много лет я не носила эту злосчастную брошь. Тебе, наверное, нужны деньги, мой дорогой мальчик, надеюсь, ты сможешь ее продать. Закладывать, как ты пишешь, нет никакой необходимости. Я не хочу никогда больше ее видеть. Что же касается твоего здоровья…» – и так далее, и тому подобное.

Так писала миссис Бикот в своем обычном многословном стиле и с некоторыми грамматическими ошибками. Пол увидел в ее простом рассказе новое свидетельство тирании своего отца, который заставлял жену носить камни, которые она ненавидела, несмотря на ее суеверия. Эпизод с двуколкой Пол помнил очень хорошо. Мистер Бикот-старший, в силу присущей ему отзывчивости, терпеть не мог нервных срывов своей жены и никогда не упускал случая поставить ее в неприятное положение, чтобы она, как он это называл, окрепла. Сложив письмо, Пол вздохнул, подумав о положении матери. Ей приходилось жить с жестоким мужчиной, за которого она вышла замуж. «Не могу поверить, что она стала его женой по собственной воле, – подумал Пол. – Вероятно, отец как‐то уломал ее, как он это умеет».

Однако в письме не было ничего, что объясняло бы обморок Нормана. Странно, конечно, что процентщик, у которого была куплена брошь, потребовал ее обратно, а приведенное им оправдание казалось не особенно убедительным. Однако Пол не стал тратить время на раздумья и решил передать Аарону то, что узнал от матери.

Он также получил два письма от Сильвии, в которых, между прочим, упоминалось, что ее отец, уже вполне выздоровевший, расспрашивает о Поле и настоятельно просит его прийти и повидаться с ним. «Похоже, ты понравился моему отцу, – писала девушка, – так что, если будешь очень мил – настолько мил, насколько это вообще возможно, – он, быть может, не так уж рассердится, если ты объявишь, что мы помолвлены…» Она продолжала в том же духе, и юный Бикот решил последовать ее советам. Нужно рассказать Аарону о своей любви, чтобы все шло благородно и в рамках приличий, а иначе он поступать не хотел.

Решившись снова встретиться с Аароном, Пол вспомнил о Грексоне Хэе. Сей джентльмен больше не появлялся на чердаке в Блумсбери и даже не писал ему. Но Бикоту очень хотелось, чтобы Хэй, которого он считал бывалым светским человеком, увидел старика и составил о нем свое мнение. Манеры Нормана и его странная жизнь немало озадачивали Пола, и, будучи сам не очень искушенным, он хотел посоветоваться со своим старым школьным другом, который, казалось, желал оказать ему услугу, подтвердив свое желание купить брошь, чтобы Пол мог получить деньги. Поэтому Бикот написал Грексону Хэю на его квартиру в Камден-Хилле и сообщил, что намерен отправиться на Гвинн-стрит в такое‐то время в такой‐то день. На это Грексон ответил, что он к услугам Пола и непременно присоединится к нему, тем более что ему хочется увидеть Дульсинею с Гвинн-стрит.

Пол рассмеялся этой фразе. «Наверное, Грексон считает, что я Дон Кихот, – подумал он, – приехал в Лондон, чтобы сражаться с мельницами прессы. Но Дон Кихот был мудр, несмотря на кажущееся безумие, и Грексон поймет мою мудрость, когда увидит мою Дульсинею, благослови ее Господь! Хм! Интересно, сможет ли Хэй успокоить отца Сильвии и заставить его более благосклонно относиться к моим амбициям? Грексон – умный и очень порядочный малый, так что…»

Тут Пол задумался. В его памяти всплыл случай с рабочим и предупреждение, которое тот сделал насчет Хэя. Также в его памяти застряли слова «человек при делах». Почему Грексона Хэя так назвали и что это значило? Бикот никогда не слышал такого раньше. Более того, Пол сомневался, что мужчина с мешком инструментов действительно был рабочим. Судя по некоторым признакам, он скорее походил на человека, игравшего роль. Сначала наблюдал за ними обоими, а потом подошел к Полу, когда тот остался один, – определенно сомнительная личность. Бикот пожалел, что так быстро оборвал разговор, не выяснив, в чем дело. История с маленьким долгом звучала нелепо, ведь если бы Грексон был должен этому человеку деньги, тот наверняка знал бы его имя и адрес. В целом этот инцидент озадачил Пола почти так же, как и обморок Аарона, и он решил расспросить о нем Грексона. Но ему никогда не приходило в голову, что Хэй был не тем, кем казался – человеком из Сити с достаточным доходом, позволяющим ему безбедно жить. Если бы Пол сомневался в этом, он бы никогда не попросил Грексона пойти с ним на Гвинн-стрит. Однако он сделал это, и встреча была назначена, так что больше говорить было не о чем.

Светский человек, как и следовало ожидать, появился минута в минуту.

– Я всегда прихожу вовремя, – объяснил он, когда Бикот поблагодарил его за пунктуальность. – Ничто так не раздражает меня, как ожидание, поэтому я всегда практикую то, что проповедую. Ну что, Пол, как поживает Дульсинея с Гвинн-стрит?

– Прекрасно, – ответил его друг, который был еще достаточно юным любовником, чтобы покраснеть, – но я не видел ее с нашей последней встречи. Я ждал письма от матери о броши, чтобы объяснить Аарону, как она к ней попала. Старик спрашивал обо мне.

– Черт бы побрал эту брошь! – хмыкнул Грексон в своей обычной холодной манере. – Не хочу больше о ней слышать. Поговорим о Дульсинее.

– Лучше поговорим о тебе, – возразил Пол.

– Неинтересная тема, – отмахнулся Хэй, вставая, когда Бикот открыл дверь мансарды, собираясь уходить. – Ты уже все обо мне знаешь.

– Нет! Я не знаю, почему тебя называют «человеком при делах».

Хэй покраснел и резко обернулся.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он идеально спокойным тоном.

– Я и сам не знаю, – признался Пол. – Помнишь того рабочего с мешком инструментов, который стоял через дорогу, когда мы разговаривали в последний раз?

– Нет, – сказал Хэй, вытаращив глаза. – Я не обращаю внимания на существ этого класса. А что?

– Дело в том, что он спросил меня, кто ты и где живешь. Похоже, ты должен ему немного денег.

– Вполне возможно, – спокойно сказал Грексон. – Я должен деньги многим людям, и если этот человек – один из них, он наверняка знает все обо мне, включая адрес и имя.

– Я тоже так думал, – ответил Пол, – однако странно, что он посоветовал мне быть осторожным и назвал тебя «человеком при делах». Что это значит? Я никогда раньше не слышал этой фразы.

– А я слышал, – сказал Хэй, спокойно спускаясь по довольно крутой лестнице, – «человек при делах» – это тот, кто хочет жениться и имеет право на любую наследницу с достаточным приданым. Но почему такой малый говорит о светских предрассудках?

Бикот пожал плечами:

– Понятия не имею. Возможно, догадался, что я собираюсь отвезти тебя к Сильвии, и предостерег меня, поскольку, судя по его словам, ты хочешь жениться.

– А! Так значит, твоя Дульсинея – богатая наследница? – спросил Хэй, тщательно поправляя монокль. – Но если и так, тебе нечего меня бояться. Я почти помолвлен и скоро уже не буду «при делах». Что за наглость со стороны этого мужлана – так обращаться к тебе и так говорить обо мне? Полагаю, – добавил он с холодным смехом, – мне нет необходимости оправдываться.

– Что за вздор! – добродушно ответил Бикот. – И все‐таки странно, что тот человек так со мной разговаривал. Я послал его к дьяволу.

– Туда он и отправится, если попадется мне, – последовал сухой ответ. – Я проломлю ему голову за то, что лезет не в свое дело. Пожалуй, я могу все объяснить – и сделаю это, как только ты возьмешь телеграмму, которую несет тебе этот мальчишка.

Грексон оказался более зорким, чем его друг – когда они спустились по лестнице и уже собирались выйти на улицу, он первым заметил посыльного.

– Вы не знаете, хозяин, живет ли здесь джентльмен с таким именем? – спросил мальчик, протягивая желтовато-коричневый конверт.

К своему удивлению, Бикот увидел на конверте собственное имя.

– Кому это я понадобился? – пробормотал он, забирая телеграмму. – Подожди, мальчик, может быть, у меня будет ответ. – И он пробежал глазами по строчкам. – «Не продавай брошь, отошли ее обратно, – озадаченно прочитал Пол, – твой отец сердится. Мама». – Он немного помолчал и посмотрел на мальчика. – Есть у тебя бланк?

Мальчишка достал чистый бланк и огрызок карандаша, и Бикот написал ответ, что брошь будет отправлена домой завтра. Когда мальчик ушел с ответом, Пол порылся в нагрудном кармане и достал старый синий футляр.

– Пожалуй, отправлю ее прямо сейчас, – сказал он вслух.

– Что там? – спросил Хэй, зевая у двери. – Надеюсь, плохих новостей нет?

– Да опять эта брошь…

Грексон рассмеялся.

– Честное слово, будто это не брошь, а чудовище Франкенштейна, – сказал он. – Отошли ее обратно – миссис Бикот, я полагаю, – и покончи с этим. – Он бросил взгляд на футляр. – Вижу, она у тебя с собой, – закончил он небрежно.

– Да, – сказал Пол и, сунув футляр в карман, пошел вместе с другом по улице.

Затем он решил спросить мнение Хэя о письме миссис Бикот и кратко пересказал его суть.

– И вот теперь мама телеграфирует, чтобы я вернул брошь, – закончил он. – Полагаю, отец узнал, что она переслала ее мне, и пришел в ярость.

– Ну так отошли ее обратно и покончи с этим, – нетерпеливо сказал Хэй. – Рискуешь стать занудой с этой брошью, Бикот. Если хочешь, я одолжу тебе денег.

– Нет, спасибо, у меня есть три фунта, честно заработанных. Однако мы больше не будем говорить о броши. Я отошлю ее домой сегодня же. А ты расскажи мне… – Пол взял друга под руку. – Расскажи мне о том человеке, который за нами следил.

– Этот человек… рабочий, – рассеянно сказал Хэй. – Пф-ф, этот человек такой же работяга, как и я.

– Ну, я и сам думал, что он не тот, за кого себя выдает.

– Детективы никогда не умеют хорошо замаскироваться, – спокойно заявил Грексон.

Они свернули на Оксфорд-стрит, и Пол остановился.

– Что? Этот был детектив?

– Я так думаю, судя по твоему описанию разговора с ним. Дело в том, что я влюблен в замужнюю женщину. Мы вели себя вполне благопристойно, и никто не может сказать против нас ни слова. Но ее муж – чудовище и хочет развестись. Я уже давно подозреваю, что он следит за мной. Благодаря тебе, Пол, я теперь в этом уверен. Так что, может быть, теперь ты понимаешь, почему этот человек предостерегал тебя и говорил, что я «человек при делах».

– Понимаю, – кивнул Бикот с некоторым сомнением. – Смотри не попади в беду, Хэй.

– О, со мной все в порядке. И я не собираюсь делать ничего бесчестного, если ты это имеешь в виду. Это вина мужа, а не моя. Кстати, не мог бы ты описать того малого?

– Конечно. У него были рыжие волосы и рыжая борода, довольно красное лицо, и он прихрамывал.

– Все это маскарад, – презрительно сказал Хэй. – Хромота, скорее всего, притворная, борода накладная, на голове парик, а лицо нарумянено – действительно, очень неуклюже. Осмелюсь предположить, что в следующий раз, когда он будет следить за мной, он будет бледен и похож на джентльмена. Я знаю их уловки.

Друзья еще немного поговорили об этом эпизоде, а потом перешли к другим темам. Грексон описал замужнюю даму, которую обожал, и Пол упрекнул его за такую страсть.

– Так не годится, Хэй, – решительно сказал он. – Женщина, сбежавшая от мужа, не заслуживает уважения.

– Она еще не сбежала, сэр Галахад, – засмеялся Грексон. – Клянусь Юпитером, ты так наивен!

– Если это означает уважение к институту брака и обожание женщин, как ангелов, я надеюсь, что останусь наивным.

– Женщины, конечно, ангелы, – согласился Хэй, когда они шли по Гвинн-стрит, – это обычная фраза в любовных делах. Но есть ангелы двух видов. Дульсинея – это…

– Вот мы и пришли, – быстро перебил его Пол. Почему‐то его раздражало, что этот закоренелый грешник заговорил о Сильвии, и он начал думать, что Грексон Хэй опустился с тех пор, как они вместе учились. Не то чтобы его считали особенно хорошим учеником в Торрингтонской школе. Скорее наоборот, его там вовсе не жаловали. Однако у Пола не было времени вспоминать это в подробностях, потому что в этот момент в дверях лавки появился Аарон. Когда Пол приблизился, он вышел на тротуар.

– Входите, – пригласил старик. – Я хочу поговорить с вами наедине, – добавил он, бросив испуганный взгляд на Хэя.

– В таком случае я вас покину, – отозвался Грексон, высвобождая руку. – Дульсинее придется подождать другого случая. Иди и занимайся своими делами. Я подожду снаружи.

Бикот поблагодарил друга взглядом и вместе со стариком вошел в лавку.

– Брошь, – робко прошептал Аарон. – Она у вас? Отдайте ее мне… быстрее… быстрее.

В магазине никого не было, так как Барт, очевидно, ушел по какому‐то поручению. Дверь, ведущая на лестницу, по которой так часто спускалась Сильвия, была закрыта, и никто не мог подслушать их разговор.

– Брошь у меня, – сказал Пол. – Но…

– Отдайте ее мне, отдайте! – задыхаясь, проговорил Аарон. – Я куплю ее – за большую цену. Просите что хотите.

– Почему вы так стремитесь заполучить ее? – удивленно спросил Бикот.

– Это мое дело, – заявил Норман неожиданно властным тоном. – Я хочу ее купить. Мне понравились камни, – закончил он уже слабым голосом.

– Вы поэтому упали в обморок? – подозрительно спросил Пол.

– Нет. – Пожилой мужчина побледнел и прислонился к стойке, тяжело дыша. – Откуда у вас эта брошь? – спросил он, стараясь сохранять спокойствие, но с видимым усилием.

– Я получил ее от матери, а она – от отца…

– Бикот… Бикот, – пробормотал старик, нервно кусая губы. – Я не знаю никого с таким именем, кроме вас, и вы не шпион… не негодяй… ах… ах… – Он поймал изумленный взгляд Пола и резко переменил тон. – Простите, но эта брошь напоминает мне о неприятностях.

– Вы видели ее раньше?

– Да… то есть нет… Не спрашивайте… – Норман схватился за горло, как будто задыхался. – Я не могу говорить об этом. Я не смею. Как она досталась вашему отцу?

Все больше и больше удивляясь, Пол рассказал обо всем, что узнал от матери. Аарон слушал, сверкая единственным глазом и нервно подергивая худыми руками, пока молодой человек говорил. Когда Бикот закончил, он принялся грызть ногти.

– Да, да, – пробормотал он себе под нос, – ее попросят вернуть. Но она не вернется. Я хочу ее купить. Продайте ее мне, мистер Бикот.

– К сожалению, не могу, – добродушно ответил Пол. – Моя мать телеграфировала, чтобы я ее вернул. Мой отец узнал, что она послала ее мне, и теперь недоволен.

– Вы сказали матери, что показывали ее мне?

– Нет. В этом не было необходимости.

– Слава богу! – выдохнул процентщик, доставая малиновый платок. – Конечно, в этом не было необходимости, – нервно хихикнул он. – Неприлично рассказывать о закладывании вещей. Нехорошо, э-э-э… – Он вытер лицо и провел языком по побелевшим губам. – Значит, вы не продадите ее мне?

– Я не могу. Но я попрошу маму, возможно, она согласится.

– Нет-нет! Не делайте этого – ничего не говорите, ничего. Мне не нужна брошь. Я никогда не видел броши… Какая еще брошь… Пф-ф-ф, не говорите мне о броши, – залепетал старик.

– Мистер Норман, – серьезно спросил Бикот, – что за история связана с этой брошью?

Аарон всплеснул руками и попятился к стойке.

– Нет-нет, не спрашивайте. Что вы имеете в виду? Я не знаю никакой истории… Какой еще броши… Я никогда ее не видел… Я никогда… ах… – Он с облегчением замолчал, когда в магазин вошли две бледные девушки в очках… – Покупатели. Что вам угодно, леди? Чем я могу служить вам? – И букинист поспешно засуетился за прилавком, направив все свое внимание на покупательниц, но не забывая искоса поглядывать в сторону озадаченного Пола.

Видя, что с Аароном невозможно продолжать разговор, и подозревая по его поведению что‐то неладное, молодой джентльмен вышел из лавки. Он решил сам отвезти брошь в Уоргроув и подробнее расспросить о ней мать. Так он смог бы узнать, почему она хочет вернуть украшение – если не сама, то по требованию отца, и, возможно, объяснить наконец тайну.

– Продал брошь? – спросил Грексон, когда Бикот вышел из лавки и они зашагали по Гвинн-стрит.

– Нет. Я должен отослать ее матери и…

– Осторожнее! – закричал вдруг Хэй, спотыкаясь. – Апельсиновая корка… ах…

Споткнувшись, Пол вылетел на середину дороги, по которой быстро мчался автомобиль. Прежде чем Грексон успел понять, что произошло, его друг оказался под колесами.

Глава V

Неприятности

– Дебби, – рыдала Сильвия, – он умрет, умрет!

– Только не он, моя драгоценная зверушка, – возражала служанка, поглаживая мягкие руки девушки своими жесткими ладонями. – У таких молодых людей столько же жизней, сколько у котов. Благослови тебя Бог, мой цветок, он будет здоров и будет ждать у алтаря, прежде чем мода изменится – а это достаточно быстро, – добавила Дебора, потирая свой курносый нос. – Потому что она меняется чуть ли не каждый божий день.

Они сидели в гостиной над букинистической лавкой. Это была квартира с низким потолком, длинная и узкая, с окнами по всей длине дома. Задние окна выходили на маленький грязный дворик, но Норман вставил в них темные витражные стекла, и сквозь них ничего нельзя было толком разглядеть. Почему он так поступил, оставалось для Сильвии загадкой, хотя Дебора подозревала, что старик не хотел, чтобы из окон было видно множество людей, которые приходили к задней лестнице после семи вечера. Окна на фасаде выходили на улицу и противоположные дома, а на подоконниках Сильвия вырастила несколько недорогих цветов, которые радовали ее глаз. Комната была обставлена всевозможным хламом, принесенным с бесчисленных распродаж, на которые ходил Аарон. Здесь были японские ширмы, диваны в стиле ампир, кресла красного дерева, персидские молитвенные коврики, столы в стиле Людовика XIV, арабские изразцы, вустерский фарфор, старинное пианино, которое, возможно, вышло из Ноева ковчега, и много других вещей ушедших эпох. Сильвия же цвела, как прекрасный цветок, среди этих обломков прошлого.

Но в этот момент цветок поник и, казалось, вот-вот умрет от недостатка солнечного света, который действительно был отнят у девушки разлукой с ее молодым возлюбленным. Барт был свидетелем несчастного случая с ним и поспешно вернулся в магазин, чтобы рассказать Сильвии о случившемся, и ее потрясение от ужасной новости было столь велико, что она лишилась чувств, после чего Дебора жестоко расправилась с глупым приказчиком. Однако, придя в себя, девушка настояла на том, чтобы снова увидеться с Бартом, и выяснила, что Пола увезли в больницу Чаринг-Кросс.

– Они вытащили его из‐под колес, мисс, белого, как пергаментный переплет, которого никто не касался. Этот джентльмен, который шел под руку с мистером Бикотом, поскользнулся и толкнул его под эту махину. – Так Барт описывал последний триумф цивилизации, автомобиль. – Он так убит горем, хотя и вел себя хладнокровно – в жизни такого не видел. Помог погрузить мистера Бикота в кеб и уехал, а я побежал рассказать все вам.

– И как же хорошо ты все рассказал, – проворчала Дебора, подталкивая его к двери. – Возвращайся в лавку, ты, доходяга. Мой муж никогда не будет таким дураком. Помолвка расторгнута.

– О, Дебби! – захныкал Барт, который, как ни странно, был нежно привязан к корпулентной служанке. Хотя, возможно, это была лишь привычка.

– Иди отсюда, – сказала мисс Джанк и захлопнула дверь у него перед носом. – И не говори хозяину! – крикнула она ему вслед. – А то он опять упадет в обморок, черт бы его побрал!

Поэтому Аарон так и не узнал, что человека, которому принадлежала брошь, переехал автомобиль и что он попал в больницу. Сильвия и Дебора старались выглядеть как можно более жизнерадостными и строили планы, как увидеться с Полом, которого таким образом вывели из строя. Дебора громко объявила, что идет вместе с Сильвией покупать себе новое платье – то есть выбирать его, потому что стоимость будет оплачена из жалованья служанки, – и однажды днем отправилась с ней в больницу. Они услышали, что у Пола сломана рука и что он слегка ушибся головой. Но жизни его ничего не угрожало, и, хотя им не разрешили увидеться с больным, обе женщины вернулись очень довольные. Тем не менее Сильвия часто впадала в уныние, думая, что хорошие симптомы в любой момент могут смениться плохими. Дебора всегда подбадривала ее и каждый день ходила узнавать новости. Возвращаясь, она всякий раз говорила: «Он прекрасно идет на поправку, и цвет лица такой, прямо как закат». Это подбадривало Сильвию до следующего приступа дурного настроения.

Тем временем их внимание привлекло странное поведение Аарона. Старик вдруг объявил, что собирается продать лавку и уйти на покой, и с лихорадочной поспешностью распродавал товар, в том числе и по очень низкой цене. Продавал ли он драгоценности так же дешево, как книги, никто не знал, но каста книгочеев, несомненно, хорошо поживилась на распродаже. Через неделю лавка внизу опустела: там не осталось ничего, кроме голых полок, к большому огорчению Барта, который, как Отелло, обнаружил, что ему больше нечем заниматься. На следующий день должна была быть продана мебель, и в конце недели, когда Дебора утешала Сильвию, сделка уже совершилась. Норман не говорил, куда намеревается перевезти свое хозяйство, и это особенно огорчало его дочь. Она боялась, что больше не увидит своего возлюбленного, о чем и сказала Деборе.

– Вы увидите его, и сегодня же! – весело воскликнула служанка. – Ну, мы же так и не выбрали мне платье. Я не могу решить, купить пурпурошное или сиренешное, ведь и то и другое идет к цвету моего лица. Пусть это не нежный цвет, утопающий в бутонах роз, как у тебя, мой ангел, но все же мне нужно платье, и твой папаша не может возразить против того, чтобы я брала тебя с собой, чтобы помочь выбрать.

– Но, Дебби, это же нехорошо так обманывать отца, – заметила девушка.

– Да, – призналась Джанк, – нехорошо. Мы поговорим с ним сегодня же вечером – ты и я, дуэтом, как ты могла бы сказать, моя красавица. Пусть не говорит, что мы что‐то от него скрываем.

– Но, Дебби, мы же скрываем, вот уже шесть месяцев, – напомнила ей Сильвия.

– Потому что я женщина твердая и решительная! – с чувством воскликнула Дебора. – Так что не говори, что это ты отмалчивалась насчет Пола, потому что ты этого не делала, моя сладкая. Сколько раз ты просила: «О, давай все скажем папе», и всякий раз я отвечала: «Нет, моя драгоценная, ни за что», кем бы он ни был, черт его дери!

– Но, Дебби, ты берешь всю вину на себя!

– А у кого плечи шире, у тебя или у меня, мой цветочек? – с нежностью спросила Дебора. – Я такая же вредная, как Барт, а это не шутки, потому что страшно даже подумать, как он ест. Нет, никогда я не выйду за такого коркидила. Но сейчас, – воскликнула мисс Джанк, начиная суетиться, – я думаю о платье. Пурпур или сирень в полном цвету – как ты думаешь, моя драгоценная?

Таким образом, ловкие уговоры Деборы закончились тем, что они с Сильвией отправились не к дешевому портному, у которого Дебби покупала свои необычные наряды – хотя позже, проявив иезуитскую хитрость, они отправились и туда, – а в больницу, где девушке, к ее радости, разрешили повидаться с Полом. Он выглядел худым и бледным, но был вполне бодр и очень весел.

– Моя дорогая, – сказал он, целуя руку Сильвии, в то время как Дебби с большой сумочкой в руках сидела возле кровати и беспардонно разглядывала их, якобы следя за соблюдением приличий. – Теперь я быстро поправлюсь. Твой вид действует лучше любого лекарства.

– О, не сомневаюсь, – фыркнула Дебби. – Но не буду отнимать драгоценное время, вы воркуйте, милые мои, а я закрою рот и уши. Уж простите за вольность, сэр, я люблю вашу возлюбленную не меньше вас.

– Нет, я не могу этого допустить, – возразил Пол, снова целуя руку Сильвии и удерживая ее в своей. – Дорогая, как хорошо, что ты пришла навестить меня.

– Может быть, это в последний раз, Пол, – сообщила девушка, стараясь сдержать слезы, – но дай мне свой адрес, и я напишу тебе.

– О, Сильвия, что случилось?

– Мой отец распродал все книги и продает дом. Мы уезжаем. Куда – не знаю.

– В самый Тумбакту! – внезапно перебила ее Дебби. – Вознамерился забраться в кроличью нору. Почему – не знаю.

– А я знаю, – ответил Бикот, задумчиво откидываясь на спинку кресла. Он догадался, что Аарон переезжает из‐за броши, хотя почему именно оставалось загадкой. – Сильвия, – спросил молодой человек, – твой отец видел, что со мной произошло?

– Нет, Пол, он был занят в магазине. Барт видел, но Дебби сказала, чтобы он не рассказывал отцу.

– Из-за обморока, – объяснила Дебби. – Он не такой уж крепкий, хотя сам, поди, мнит себя Сампсоном или Голиафом. Но зачем вы спрашиваете, мистер Бикот?

Пол не ответил, а задал Сильвии еще один вопрос.

– Помнишь опаловую брошь, которую я тебе показывал?

– В виде змеи, да?

– Так вот, она исчезла.

– Исчезла, Пол?

Молодой человек печально кивнул.

– Я крайне расстроен, – сказал он тихо. – Матушка попросила ее вернуть, и я собирался отправить ее домой в тот же день, но попал под машину, и она как‐то потерялась. Ее не было у меня в кармане, когда санитары осматривали мою одежду, хотя я попросил это сделать, как только пришел в сознание. И мой друг тоже ее не видел.

– Он виновник всех этих бед, – заявила Дебора, несколько раз шмыгнув носом. – Хороший у вас дружок, сказала бы я, сэр.

– Это не его вина, Дебора. Мистер Хэй поскользнулся на апельсиновой корке и толкнул меня. Я был застигнут врасплох и упал на середину дороги как раз в тот момент, когда появилось авто. Мистер Хэй был более чем огорчен и приходил ко мне каждый день с книгами, фруктами и всякой всячиной.

– Это самое меньшее, что он мог сделать, – огрызнулась служанка, – после того, как отправил человека в больницу со своими прекрасными джентльменскими манерами. Я видела, как он ждал на улице, пока вы были у нас в лавке, и разводил разговоры с каким‐то десятилетним шкетом, что курил огрызок сигары, – по таким тюрьма плачет. Стоял там, как раскрашенный майский столб, с лицом что твой кирпич. Скверный человек, скажу я вам.

– Нет, Дебора, ты ошибаешься. Мистер Хэй мой друг, – заявил Пол.

– Никогда не быть ему другом моей красавицы, – упрямо заявила Дебби, – если бы все его пороки выступили на лице, оно покрылось бы волдырями, густыми, как копоть в лондонском смоге. Нет, мистер Бикот, не называйте его так, то есть другом, ведь и Иуду, и Брута тоже считали друзьями.

Видя, что ее не остановить, Пол повернулся к Сильвии и шепотом заговорил с ней, а Дебора все журчала, словно ручей, только временами повышая голос и заглушая шепот влюбленных.

– Сильвия, – тихо сказал юноша, – я хочу, чтобы ты прислала ко мне своего отца.

– Да, Пол. Но зачем ты хочешь его видеть? – удивилась девушка.

– Потому что нужно рассказать ему о нашей любви. Не думаю, что он будет так суров, как ты опасаешься, и мне стыдно, что я не рассказал ему все раньше. Я предпочитаю поступать по чести, и, Сильвия, дорогая, боюсь мы были не вполне справедливы к твоему отцу.

– Я тоже так думаю, Пол, и собиралась поговорить с отцом, когда мы вернемся домой. Но дай мне твой адрес, чтобы, если мы неожиданно уедем, я могла тебе написать.

Бикот дал ей свой адрес в Блумсбери, а также адрес своего старого дома в Уоргроуве в Эссексе.

– Пиши на имя моей матери, – сказал он, – тогда письмо не попадет к отцу.

– Он рассердится, если узнает? – робко спросила девушка.

Пол рассмеялся про себя при мысли о ярости старого индюка.

– Боюсь, что так, дорогая, – сказал он, – но это не имеет значения. Будь верна мне, и я буду верен тебе.

Тут подошла медсестра и прогнала посетителей, сославшись на то, что Бикот уже достаточно наговорился. Дебби вспыхнула, но смирилась, когда Сильвия предостерегающе подняла палец. Затем Пол попросил мисс Джанк зайти на его квартиру в Блумсбери и принести ему все письма, которые могли ждать его там.

– Я жду известий от матери и должен написать ей о случившемся, – сказал он. – Не хочу беспокоить мистера Хэя, но ты, Дебби…

– Господи, мистер Бикот, меня это не затруднит, – весело сказала служанка. – Уж лучше доверьте это мне, чем этому надутому павлину, которому нельзя доверять, что ни говорите, достаточно посмотреть ему в глаза – сразу ясно, что это преступник, как ни скрывай, вот я и говорю…

– Вам пора, уходите, пожалуйста, – вмешалась медсестра.

– О, благодарю вас, сударыня, но я повинуюсь только своей госпоже, как подобает служанке.

– Дебби, Дебби, – пробормотала Сильвия, целуя Пола на прощание, что Дебора попыталась скрыть от медсестры, встав перед ней и заслонив обзор, после чего они удалились. Сестра рассмеялась и поправила подушки больному.

– Какая странная женщина, мистер Бикот!

– Очень странная, – согласился Пол, – с характером и верная, как стрелка компаса.

Тем временем Дебби, не обращая внимания на это лестное описание, отвела Сильвию к портному и, в конце концов, остановила свой выбор на жуткой пурпурной ткани, из которой приказала сшить самое простое платье.

– Без этих ваших рюшей да оборок, – фыркнув, распорядилась мисс Джанк. – Простое шитье и добротная материя – вот все, что мне нужно. А если что‐нибудь останется, можете сделать мне шляпу, и я сама украшу ее петушиным пером, как моя мамаша на свадьбе. Вот, моя дорогая, – добавила Дебби, когда они с Сильвией вышли из лавки и сели в автобус, идущий до Гвинн-стрит, – вот так я всегда и одеваюсь – всегда просто и скромно, без всякой отделки, и стирать такое просто, как я знаю по своему опыту. Экомия, которой меня научила мамаша.

– Экономия, Дебби, – поправила девушка служанку.

– Негоже мне употреблять красивые слова, мисс Сильвия. Все равно как вставить гусю перья какаду. Это тебе, цветочек мой, подобает читать книжки, а я то с восьми лет стираю да по кухне.

Так Дебби рассуждала всю дорогу домой. Войдя в комнату над книжной лавкой, они столкнулись лицом к лицу с Аароном, который выглядел менее робким, чем обычно, и окинул их сердитым взглядом.

– Где ты была, Сильвия? – спросил он.

Девушка, не в силах солгать ему в лицо, взглянула на Дебби. Менее щепетильная служанка уже собиралась представить свою версию событий, но мисс Норман остановила ее с решительным выражением на хорошеньком личике.

– Нет, Дебби, – приказала она, – дай мне сказать. Отец, я навещала мистера Бикота в больнице Чаринг-Кросс.

– Она у нас такая добрая самаритянка, – поспешно вставила Дебби, стремясь предотвратить бурю. – Девочки есть девочки, что бы вы там ни думали, сэр, глупые куколки и…

– Придержи язык, женщина! – яростно вскричал Норман. – И дай мне сказать! Почему мистер Бикот в больнице?

– Он попал под автомобиль на Гвинн-стрит, – тихо ответила Сильвия, – и у него сломана рука. Он хочет с тобой увидеться и рассказать, что кое‐что потерял.

Норман побледнел сильнее обычного, и на его лбу внезапно выступили капельки пота.

– Опаловая змея! – воскликнул он.

– Да, брошь, которую он мне показывал.

– Он показал ее тебе! – простонал Аарон. – И что он сказал? Что… что… что… правду или?.. – Он явно очень нервничал.

Дебби схватила Аарона за руку и, словно пушинку, вытащила его на середину комнаты. Затем она заслонила собой Сильвию, уперев руки в боки, и уставилась на него, как львица.

– Можете ударить меня, сэр, поставить мне фонарь под глазом или разбить нос, если хотите, но вы и пальцем не тронете мою драгоценную, чтоб мне умереть!

Аарон, ошеломленный таким вызовом, на мгновение принял свирепый вид, но тут же снова обмяк и бросил странный, встревоженный взгляд через плечо.

– Выйди из комнаты, Дебора, – спокойно попросил он.

В ответ на это верная служанка села и скрестила руки на груди.

– Запрягайте диких лошадей, сэр, – сказала она, тяжело дыша, – потому что только они смогут вытащить меня отсюда. – И она фыркнула так громко, что в окнах задрожали стекла.

– Тьфу ты, – сердито сказал Норман. – Сильвия, не бойся меня. – Он нервно вытер лицо. – Меня просто интересует эта брошь. Мне понравились опалы, и я хотел купить ее у мистера Бикота. Он беден, ему нужны деньги. Я хорошо заплачу ему за… за брошь.

Последнее слово он произнес с придыханием и снова оглянулся через плечо. Сильвия, ничуть не испугавшись, подошла и взяла старика за руку. Бдительная Дебора придвинула свой стул на дюйм ближе, чтобы быть готовой к любой чрезвычайной ситуации.

– Дорогой отец, – сказала девушка, – мистер Бикот не знает, где брошь. Ее украли у него, когда произошел несчастный случай. Если вы навестите его, он вам скажет…

– Что броши у него нет, – перебил ее Аарон, стараясь казаться спокойным. – Ну-ну, это не имеет значения. – Он с тревогой взглянул на Сильвию. – Верь мне, дитя мое, когда я говорю, что это не важно.

Фырканье Деборы ясно показало, что у нее возникли сомнения в словах хозяина. Мисс Норман бросила на нее укоризненный взгляд, после чего служанка встала и солгала, не моргнув глазом.

– Конечно, это не имеет значения, сэр, – заговорила она громко и звучно, заставив Аарона вздрогнуть. – Моя драгоценная вам верит, хоть это, может, и неправда. Но такой богобоязненный человек, как вы, сэр, который ходит в церковь, пока там никого нет, не станет лгать, иначе ложь застрянет у него в глотке, прости Господи.

– Откуда ты знаешь, что я хожу в церковь?! – прорычал Норман, как загнанный зверь.

– Господи, сэр, я в моем возрасте еще прекрасно вижу без очков, пусть я не так уж и молода. Говорите что хотите, но вы ходите церковь, постоянно, как сборщик налогов, а это говорит о многом. Боже, спаси и помилуй!

Это восклицание Деборы было вполне уместным. Ее хозяин бросился вперед с вытянутыми руками, хватая скрюченными пальцами воздух и оскалив зубы, словно разъяренный пес.

– Ах ты крыса, – надрывно прошипел он, – ты шпионишь, да?! Они приставили тебя следить… затащить меня на виселицу… – Он замолк, весь дрожа. Его ярость остыла так же внезапно, как и вспыхнула, и он, шатаясь, добрался до дивана и сел, закрыв лицо руками. – Только не это… Только не это… О, годы боли и ужаса! Чтобы закончить этим… Дебора… Не выдавай меня. Не надо. Я дам тебе денег – я богат. Но если опаловая змея… если опаловая… – Он поднялся, яростно размахивая руками.

Сильвия, никогда не видевшая отца в таком состоянии, в ужасе отпрянула, но мисс Джанк, несмотря на крайнее удивление не потерявшая самообладания, схватила со стола графин с водой и выплеснула его содержимое хозяину в лицо. Старик охнул, вздрогнул и, весь мокрый, снова опустился на диван. Однако надвигающийся припадок прошел, и когда он через минуту поднял голову, голос его был так же спокоен, как и лицо.

– Что все это значит? – дрожащим голосом проговорил он.

– Ничего, отец, – сказала Сильвия, опускаясь рядом с ним на колени. – Не сомневайся в Дебби, она верна, как сталь.

– Это так, Дебора? – слабо спросил Аарон.

– Да уж конечно, – заявила служанка, обнимая Сильвию. – Если только, сэр, вы не обидите мой цветочек.

– Я не собираюсь ее обижать…

– У человека есть не только кости, но и чувства, – отозвалась Дебора, обнимая Сильвию и не давая ей заговорить, – и есть любовь, которую вы не можете раздавить, как бы ни старались, хотя, благослови вас Господь, мне самой не дано иметь такие чувства, как у нее.

– Любовь, – рассеянно ответил Аарон. Казалось, он больше думает о своих бедах, чем о Сильвии, навещавшей молодого человека.

– Любовь и мистер Бикот, – сказала Дебора. – Она хочет выйти за него замуж.

– Так пусть выходит за него замуж, – спокойно ответил Аарон.

Сильвия упала к его ногам.

– О, отец… отец, и я скрывала это от тебя все эти месяцы! Прости, прости меня! – И она заплакала.

– Моя дорогая, – сказал старик, нежно поднимая свою дочь, – здесь нечего прощать.

Глава VI

Шум в ночи

И Дебора, и Сильвия были поражены тем, что Аарон так равнодушно отнесся к их секрету. Они в страхе ожидали грозы, но, когда тайна была раскрыта, мистер Норман воспринял ее так спокойно, будто уже давно знал все. В самом деле, он казался совершенно равнодушным и, подняв Сильвию с колен и усадив ее рядом с собой на диван, вернулся к броши.

– Я непременно увижусь с мистером Бикотом, – сказал он рассеянно. – Больница Чаринг-Кросс, конечно. Схожу туда завтра. Я собирался распорядиться о продаже мебели, но подожду до следующего дня. Сначала нужно найти брошь… Да… да… – И он с каким‐то странным беспокойством сжал и разжал кулак.

Его дочь и служанка недоуменно переглянулись: странно, что Норман так спокойно отнесся к тайной влюбленности Сильвии. Он никогда не выказывал особого интереса к дочери, чаще всего оставляя ее под грубоватым присмотром мисс Джанк, но иногда упоминал, что Сильвия будет богатой наследницей и достойна выйти замуж за небогатого пэра. Любовь к Полу Бикоту разрушила эти планы, если Норман действительно намеревался осуществить их, но он, казалось, не возражал против такого поворота. Сильвия, поглощенная мыслями о Поле, обрадовалась, и напряженное выражение ее лица смягчилось, но Дебора фыркнула, что всегда являлось предзнаменованием излияния на неприятную тему.

– Сэр, – сказала она, скрестив руки на груди и потирая локоть, – сдается мне, что потомство – это не какая‐то грязь под ногами. – Она указала рукой на Сильвию. – Она ваша дочь или нет?

– Да, она моя дочь, – мягко ответил Аарон. – К чему ты спрашиваешь?

– К тому, что вас совсем не интересует ее брак, заключенный на небесах, уж если браки вообще там заключаются.

Норман поднял голову, как боевой конь при звуке трубы.

– Какой еще брак? – резко спросил он.

– Дорогой отец, – мягко напомнила ему Сильвия, – разве ты не слышал? Я люблю Пола и хочу выйти за него замуж.

Аарон уставился на нее.

– Он тебе не пара, – ответил старик.

– Но я его люблю! – воскликнула девушка, топнув хорошенькой ножкой.

– Любви не существует, дитя мое, – вздохнул Норман с грустной улыбкой. – Надо думать о ненависти – ибо она существует. – Он снова сжал руки. – Ненависть, жестокая, как могила.

– Не сомневаюсь, сэр, но при чем тут ненависть, когда мы говорим о моей красавице. Что же касается любви, то она существует, ведь Барт уверяет меня, что его сердце полно любви ко мне. Я читала в альманахе «Семейный вестник», – невпопад добавила Дебора, – что благородные господа бросаются на колени перед любимой и просят руки и сердца. Барт две недели сидел передо мной на корточках каждый вечер, прежде чем сделать предложение, и я… я…

– Да замолчишь же ты наконец? – сердито перебил Аарон. – Все болтает и болтает, у меня голова уже болит. Ты не даешь мне сосредоточиться.

– Я как раз хочу, чтобы вы сосредоточились, – парировала мисс Джанк, – и проявили интерес к судьбе моей красавицы.

Норман взял Сильвию за подбородок и приподнял, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Дитя мое, ты любишь его? – серьезно спросил он.

– О, отец! – прошептала девушка и больше не сказала ни слова. Аарону было достаточно выражения ее глаз, и он со вздохом отвернулся.

– Ты ничего о нем не знаешь, – заявил он, наконец.

– Прошу прощения, сэр, за болтовню, – вновь подала голос Дебора, – но мы знаем, кто он такой – прекрасный молодой джентльмен с длинной родословной и каменными статуями в церквях, как разузнал Барт. Его отец Бикот поссорился с мистером Полом из‐за своего ослиного упрямства.

– Может быть, ты объяснишь, Сильвия? – спросил Аарон, нетерпеливо отворачиваясь от служанки.

– Надо было давно все объяснить, – сказала девушка тихо, но очень твердо. – Я полюбила Пола с того самого момента, как увидела его в нашей лавке шесть месяцев назад. Он приходил снова и снова, и мы часто разговаривали. Потом он признался мне в своей любви, а я – в своей. Дебора решила узнать, кто он такой и порядочный ли он человек. Я слышала о Поле от других, и все считают его добрым, великодушным, благородным и любящим. В один выходной Дебора послала Барта в Уоргроув в Эссексе, где живут родители Пола, и Барт выяснил, что тот ушел из дома, потому что решил стать писателем. Пола знают и любят в Уоргроуве, и все хорошо о нем отзываются. Поэтому Дебора решила, что мы можем обручиться, и…

– Вы что‐то имеете против, сэр? – спросила Дебора, ощетиниваясь.

– Нет, – помолчав, ответил Аарон, – но ты должна была все мне рассказать.

– Да, – поспешно согласилась мисс Норман, – но мы с Полом боялись, что ты скажешь «нет».

– Дитя мое, – серьезно заговорил старик, – если ты хочешь выйти замуж за доброго и хорошего человека, мне нечего тебе сказать. Но, Сильвия, я много работал все эти годы и заработал много денег, которые завещал тебе. Когда я умру, ты будешь богата. А он беден.

– Пол… Да, он беден. Но что из того?

– Многие отцы сочли бы это препятствием, – продолжал Аарон, не обращая внимания на замечание дочери. – Но не я. Ты выйдешь замуж за Пола до того, как я уеду в Америку.

– Боже! – воскликнула Дебора. – Зачем вы туда едете, сэр?

– Это мое дело, – сухо ответил Норман, – но я уеду, как только смогу. Я продал книги, а мебель из этой квартиры будет распродана до конца недели. Драгоценные камни отвезу в Амстердам на продажу, на следующей неделе я еду за границу. Когда я вернусь через две недели, ты сможешь выйти замуж за мистера Бикота. Он хороший молодой человек. Я вполне одобряю твой выбор.

Дебора фыркнула.

– Сдается мне, вы были рады избавиться от моей красавицы, – пробормотала она, но тихо, чтобы никто не услышал.

– О, отец, – воскликнула Сильвия, обнимая Нормана за шею, – как ты добр! Я так люблю его!

– Надеюсь, эта любовь не закончится, – цинично пробормотал старик и, к тайному негодованию Деборы, убрал руки девушки со своей шеи. – Завтра я зайду к мистеру Бикоту и сам поговорю с ним об этом деле. Если мы придем к соглашению – а я намерен поставить одно условие, прежде чем дам свое окончательное согласие, – я выделю вам определенную сумму в год. Потом уеду в Америку, а когда умру, вы унаследуете все мои деньги… Когда я умру, – добавил он, бросив свой обычный взгляд через плечо. – Но я не умру еще долго, – заявил он с решительным видом. – По крайней мере, надеюсь на это.

– Ты вполне здоров, отец, – заметила его дочь.

– Да! Да, но здоровые люди иногда умирают самым странным образом.

Тут снова нетерпеливо вмешалась мисс Джанк.

– Я рада, что вы хотите осчастливить мою королеву лилий, сэр, – сказала она, кивая, – но ведь вы можете и передумать, если мистер Бикот не согласится.

– Не согласится? – переспросил Аарон.

– На эти ваши договоренности – о чем они?

Норман нерешительно замялся, а затем импульсивно заговорил, направляясь к двери.

– Пусть мистер Бикот отдаст мне эту опаловую змею, – сказал он, – и у него будет Сильвия и достаточно средств на жизнь.

– Но, отец, брошь потеряна! – в отчаянии воскликнула мисс Норман.

Она обращалась к пустоте. Старик уже выскочил за дверь и пошел по лестнице вниз быстрее, чем обычно. Сильвия, стремясь объясниться, последовала было за ним, но Дебора сильным, но мягким движением удержала ее.

– Оставь его, королева лилий, – сказала она, – не буди лихо, если любишь меня.

– Дебора, о чем ты? – задыхаясь, спросила Сильвия.

– Да ни о чем, – загадочно ответила мисс Джанк, – однако твой отец готов продать тебя за эту проклятую брошь, сдалась она ему. Ты против броши, сладкая моя. Я просто вне себя, да, вне себя! – и в доказательство своих слов Дебора яростно фыркнула.

– Не бери в голову, Дебби. Отец разрешает мне выйти замуж за Пола и даст нам достаточно денег, чтобы мы могли жить дальше. А потом Пол напишет замечательные книги, и его отец сам попросит его вернуться домой. О, о! Как я счастлива! – весело прошлась по комнате Сильвия.

– И ты будешь счастлива, хотя бы и через мой труп! – воскликнула Дебора, насупившись, потому что ее далеко не вполне устраивало такое развитие событий. – Эти тайны, всё новые тайны. Америка… Зачем ему в Америку? И эта брошь, и то, как он каждую ночь запирал нас, а сам спал в подвале. Полицейские суды и Олд-Бейли, – нахмурилась мисс Джанк. – Не нравится мне это, солнышко, но вот когда ты выйдешь замуж за мистера Бикота, я буду счастлива, как никогда.

Сильвия широко раскрыла серые глаза, удивленная и немного встревоженная.

– Дебби, ты же не думаешь, что с отцом что‐то не так?

Мисс Джанк подумала про себя, что с ним определенно что‐то не так, но не стала говорить этого вслух и лишь заключила Сильвию в свои крепкие объятия, после чего, фыркнув, отмахнулась от ее вопроса.

– Нет, милая, родная моя, нет. Это просто мои глупости. Флёрдоранж и наряд невесты, освещенный солнцем, – вот твое счастье, мисс Сильвия, хотя и не представляю, как буду звать тебя миссис Бикот… – потерла нос Дебора.

– Я всегда буду для тебя Сильвией.

– Благослови тебя Господь, птичка, но не проси меня жить со сварливым папашей мистера Бикота, а то быть беде, если он не изволит вести себя как подобает отцу. Так что вот. – Дебора широко взмахнула руками. – Теперь я спокойна, а нам пора ужинать, потому что любовь или не любовь, а есть надо, чтобы внутри все работало, как часы.

Услышав радостную весть, Барт обрадовался, но выразил сожаление, что Норман должен уехать в Америку. Парень не хотел терять свою должность и не помышлял, что старик возьмет его с собой в Штаты. Дебора поклялась, что если Аарон захочет – как она выразилась – вывезти Барта, то она будет против. А затем предложила план, согласно которому, сложив вместе свои сбережения, они с Бартом могли бы открыть прачечную.

– И я знаю одно местечко, – сказала Дебора, подавая ужин будущему мужу, – милое и недорогое. Это за городом, по пути в Эссекс, где моя красотка будет жить, когда безумный папаша ее мужа придет наконец в разум. Джубилитаун – так называется городок, а улица – Виктория-авеню. Милее коттеджа за двадцать фунтов в год и не сыскать. Сестра моя там живет поблизости, она замужем за каменщиком, будет помогать нам с детьми.

– С детьми? – испуганно переспросил Барт.

– Конечно, они у нас будут, хотя пока еще рано придумывать им имена. Я буду стирать, Барт, а ты – возить тележку, ничего другого и не жди.

– Я и не жду, – ласково ответил Барт. – Я всегда любил тебя, Дебби, дорогая.

– Ах, – лучезарно улыбнулась мисс Джанк. – Я всему научила тебя, сделала тебя благородным. Какой ты был неряшливый сорванец, Барт!

– Да уж, – кивнул мистер Таузи, быстро доедая свою порцию. – Я видел себя сегодня.

– В зеркале?

– Боже, Дебби, нет! Видел одного оборванца, в лохмотьях, лицо все перепачкано – точь‐в-точь я, когда ты впервые меня увидела. Зашел в лавку, наглый такой, и спросил книгу. Я ему: «На кой тебе книга?», а он смотрит на пустые полки: «Вижу, у вас распродажа». Я вскочил, чтобы дать ему оплеуху, но он сбежал. Его зовут Трей, Дебби, – тот самый парень, который говорил с тем холодным джентльменом, с которым пришел мистер Бикот перед тем, как его сбил автомобиль.

– Трей – это собачья кличка, – заметила Дебора, – старая собачья кличка, вполне годится для оборванца. А что касается мистера Хэя, то даже не говори мне про этого негодяя. С чего это он якшается с оборванцами?

– И с чего это оборванцу понадобились книги? – спросил Барт. – Что за наглость?

Джанк кивнула.

– Наглость и есть, и ты сам был таков, когда был нищим. Не заглатывай ты так еду, ешь по кусочкам, на здоровье, и проживешь долго. И, скажу тебе, не надейся, что будешь обжираться, когда откроем прачечную.

На следующий день Аарон после обеда отправился в больницу Чаринг-Кросс, предварительно поговорив с брокером, который согласился купить его старую мебель. Опустевшую лавку уже не стоило и открывать, но Барт по привычке снял ставни и расположился за голым прилавком. Вошли несколько старых покупателей, которые не слышали о распродаже, и с огорчением узнали, что Норман уезжает. Их причитания привели Таузи в уныние. Он был вежлив со всеми, однако его терпение лопнуло, когда в лавку вошел индиец, продавец шнурков для ботинок.

– Мне нечего продавать, и покупать я ничего не хочу! – яростно заявил Барт.

Индиец не двинулся с места. Он бесстрастно стоял в дверях, как бронзовая статуя. На нем был грязный красный тюрбан, небрежно намотанный на маленькую голову, грязная рубаха, некогда белая, подпоясанная желтым платком из грубой материи, темно-синие брюки и тапочки с загнутыми носками на голых ногах. Его черные глаза блестели, а аккуратно подстриженные усы странно контрастировали с убогим нарядом.

– Хокар бедный, Хокару нужен деньги, – заныл он монотонно, хотя глаза его быстро обшаривали лавку. – Дай Хокару, дай. – И он протянул перед собой шнурки.

– Не нужны они мне, говорю тебе! – злобно крикнул Барт. – Позову фараона, если не уйдешь.

– Хо! Хо! Кто украл осла? – послышался пронзительный голос у двери, и из‐за спины торговца шнурками высунулась лохматая голова и ухмыляющаяся физиономия, увы, нуждающаяся в мытье. – Оставь этого парня в покое, ладно? Он мой приятель, видишь?

– Значит, вали отсюда вместе с ним! – возмущенно воскликнул Барт. – Если он не понимает по‐английски, то ты, Трей, понимаешь.

Трей выскочил на середину лавки и скорчил возмущенному продавцу гримасу, засунув пальцы в рот, чтобы сделать его еще больше, и вытаращив глаза. Хокар не улыбнулся, но по‐прежнему не выказывал желания двигаться. Таузи, разозленный загородившим проход торговцем и боевым танцем Трея, перепрыгнул через стойку. Он попытался ударить нищего танцора по голове, но промахнулся и упал, растянувшись на полу во весь рост. В следующее мгновение Трей уже танцевал на его теле, насмешливо высунув язык. Хокар при этом странно улыбнулся.

– Кали! – произнес он тихо. – Кали!

Невозможно сказать, чем бы закончилась эта сцена, но, пока Барт пытался подняться и опрокинуть Трея, в лавку мимо индийца прошел Аарон.

– Что происходит? – резко спросил он. Трей прекратил танцевать на распростертом теле Барта и пронзительно свистнул, засунув в рот два грязных пальца. Затем он проскользнул между ног Нормана и убежал, а Хокар уставился на книготорговца и, помолчав, указал на него пальцем.

– Один глаз, – спокойно сказал он, – нехорошо!

Аарон хотел спросить, что он имел в виду под этим оскорблением, но тот шагнул к прилавку и положил на него что‐то, после чего быстро вышел из лавки. С улицы слышался его затихающий голос:

– Хокар бедный, Хокару нужен деньги. Хокар христианин.

– Что тут было? – снова спросил Норман, помогая Барту подняться.

– Будь я проклят, если знаю, – ответил тот, вытаращив глаза. – По-моему, они сошли с ума. – И он рассказал о появлении и уличного мальчишки. – Что же касается этого нищего, – прорычал он, – то я врежу ему по его садовой голове, как увижу. Плясал на мне, а! Это отродье вечно сует везде свой нос, вот и когда мистер Бикот попал под машину.

– Ты видел, как сбили мистера Бикота? – спросил хозяин, устремив на помощника свой единственный глаз.

– Ну да, – медленно проговорил Барт, – видел, но Дебора велела мне помалкивать. Мистера Бикота сбили, а его друг, холодноглазый джентльмен, вытащил его из‐под колес машины, чтобы помочь ему, и они вдвоем с этим нищим перенесли его на тротуар.

– Хм! – Аарон подпер рукой подбородок и заговорил скорее сам с собой, чем с помощником: – Значит, там был Трей. Хм!

Барт, отряхнувшись, отошел за прилавок и взял то, что оставил там Хокар.

– Да это же коричневый сахар! – воскликнул он, дотрагиваясь до своей находки языком. – Неочищенный коричневый сахар… Целая горсть! – Он протянул хозяину сахар на ладони. – Что этот иностранишка имеет в виду, когда разбрасывает эту гадость?

– Не знаю, и мне это все равно! – огрызнулся Аарон, явно выходя из себя. – Выброси это!

Что Барт и сделал, возмущаясь наглости уличного торговца.

Норман не стал подниматься наверх. Вместо этого он спустился в подвал, где занялся осмотром содержимого трех сейфов. Там было много маленьких коробочек, наполненных всевозможными драгоценными камнями, ограненными и необработанными, а также ювелирными украшениями: ожерельями, браслетами, заколками для волос, брошами и диадемами. Драгоценные камни сверкали в ярком газовом свете, и Аарон ласкал их, как живые существа.

– Красивые мои, – шептал он себе под нос, жадно оглядывая единственным глазом свои сокровища. – Продам вас, хотя мне и неприятно расставаться с прекрасными вещами. Но нужно… нужно… А потом уеду… Но не в Америку, боже упаси! В Южные моря. Они не найдут меня там… Нет… нет! Я буду богат, счастлив и свободен. Сильвия может выйти замуж и жить счастливо. Однако змея, – сказал он вдруг резко, – о, опаловая змея! Лавка процентщика. Стоули… да… знаю. Знаю. Стоули. Они хотят получить ее назад, но не получат. Я куплю ее у Бикота, отдав ему Сильвию. Но она пропала… пропала. – Он оглянулся через плечо и испуганно прошептал: – Возможно, она у них, и тогда… тогда, – старик вскочил и швырнул на стол охапку безделушек, которую держал в руках, – тогда… надо бежать… бежать.

Он вытащил три или четыре грубых мешка небольшого размера и наполнил их драгоценностями, после чего обвязал горловину каждого мешка веревкой и запечатал. Потом он со вздохом закрыл сейфы и убавил газ. Он не стал выходить через люк, который вел в лавку, а открыл и запер заднюю дверь подвала, поднялся по ступенькам и вышел на улицу через боковой проход.

«Если они придут, – думал он, шагая в сгущающуюся ночь, – то не найдут их. Нет, нет!» – и он крепко обнял свои мешки.

Сильвия наверху с нетерпением ждала возвращения отца из больницы, так как ей хотелось услышать, как продвигается лечение ее возлюбленного и что он скажет о разрешении жениться. Но Аарон, вопреки своему обыкновению, не пришел к ужину. А Барт в ответ на расспросы сказал, что хозяин спустился в подвал и, вероятно, находится там. После этого Таузи, как обычно, закрыл ставни и удалился. Сильвия и Дебора съели свой скромный ужин и отправились спать, хотя девушка была очень обеспокоена отсутствием отца. Снаружи, на улице, по мере того как вечернее небо темнело и зажигались фонари, становилось все меньше прохожих, и наконец Гвинн-стрит почти опустела. Это была не фешенебельная улица, и с наступлением темноты туда редко кто заходил. К одиннадцати часам вокруг не было ни души. Даже единственного полицейского, который обычно бродил по улице, не было видно.

Сильвия, лежа в постели, заснула беспокойным сном и видела во сне Пола, но сон был не очень радостным. Ее любимый, как ей показалось, был в беде. Затем девушка внезапно проснулась и села в кровати: все ее чувства обострились. Она услышала приглушенный крик, а затем раздались двенадцать ударов церковного колокола, возвещающие полночь. Затаив дыхание, мисс Норман стала ждать, что будет дальше, но крик не повторился. Так она сидела в темноте, прислушиваясь, пока не пробило четверть первого. Затем послышались размеренные шаги идущего по улице полицейского и затихли вдали. Сильвию охватил ужас. Она не знала, почему испугалась, но вскочила с кровати и поспешила в комнату Деборы.

– Проснись, – позвала она служанку, – что‐то не так.

Джанк мгновенно проснулась и зажгла лампу. Выслушав рассказ Сильвии, она спустилась по лестнице в сопровождении девушки. Дверь внизу, как ни странно, оказалась не запертой. Дебби открыла ее и, заглянув в магазин, вскрикнула от ужаса и тревоги.

На полу лежал Аарон, связанный по рукам и ногам.

Глава VII

Жуткая ночь

– Назад, назад, моя прелесть! – воскликнула Дебора. Первая ее мысль была о том, как избавить Сильвию от этого зрелища.

Но девушка, вспомнив тот мучительный крик, который разбудил ее, слабый и далекий, оттолкнула служанку и выбежала на середину лавки. Лампа, высоко поднятая Деборой над головой, отбрасывала на пол яркий круг света, и в центре его Сильвия увидела тяжело дышащего отца. Руки его были заломлены за спину и связаны, ноги тоже крепко обмотаны веревкой, а голова, казалось, приросла к полу. По крайней мере, когда тело старика, сперва лежавшее неподвижно, внезапно задергалось и перекатилось на бок, голова осталась в том же положении. Обе женщины попятились, держа друг друга за руки – они были слишком напуганы, чтобы пошевелиться при виде этого зрелища.

– Смотри! Смотри! – воскликнула вдруг Сильвия, задыхаясь. – Его рот!

Дебора посмотрела на лицо хозяина и застонала. Плотно сжатые губы Аарона закрывал сверкающий драгоценный камень. Служанка со стоном наклонилась – ее ужас перед происходящим был так силен, что она не могла вымолвить ни слова – и увидела, как вспыхнули огни алмазов и опалов. Перед ее глазами замерцали голубоватые отблески, а затем красная искра, похожая на луч заходящего солнца. Это была брошь в виде опаловой змеи – губы Аарона были скреплены ее толстой булавкой. Казалось, драгоценная змея извивалась на его губах и на искаженном болью лице с единственным жутко сверкающим глазом.

– О, бедняга! – воскликнула Дебора, падая на колени и поднимая лампу еще выше над головой. – Сильвия, видишь…

Девушка снова ахнула и опустилась на колени рядом, пытаясь дрожащими пальцами расстегнуть жестокую булавку на губах отца. Он был еще жив, потому что Сильвия с Деборой слышали его дыхание и видели сверкающий взгляд, но прямо перед ними его лицо стало чернеть, а глаз судорожно открывался и закрывался. Дебби поставила лампу и попыталась приподнять голову, но не смогла оторвать ее от пола. Затем связанные ноги старика дернулись, поднявшись в воздух, и снова упали на пол с глухим стуком. Его широко открытый глаз уставился в пространство остекленевшим взглядом, дыхание остановилось, а тело замерло неподвижно.

– Он мертв, – сказала Дебора, вскочив на ноги и потянув за собой девушку. – Помогите! Помогите!

Ее громкий голос разнесся по пустому магазину и эхом отразился от стен. Но ответа не последовало, и с улицы не раздалось ни звука. Лампа, стоящая на голом полу, освещала ужасное зрелище: тело со сколотыми губами и сверкающие драгоценные камни, а две женщины замерли, прислонившись к стене. Дебора смотрела на мертвого хозяина, прижимая лицо Сильвии к своей груди, чтобы девушка не могла видеть этот ужас. И тишина с каждым мгновением становилась все глубже.

Сильвия попыталась пошевелить головой, но Дебора еще сильнее прижала ее к себе.

– Не надо, моя прелесть, не надо, – прошептала она.

– Я должна… я… ах! – Мисс Норман рывком высвободила голову из добрых рук служанки и посмотрела на ужасную картину. Она сделала несколько шагов вперед и упала. Дебора подхватила ее на руки и, радуясь, что Сильвия потеряла сознание, отнесла ее наверх и уложила на кровать. Затем она быстро спустилась вниз, заперла дверь, ведущую из лавки на лестницу, и снова посмотрела на тело. Ее не было минут семь или восемь, и тело все так же лежало с единственным открытым глазом, бессмысленно уставившимся в потолок. Дебора, словно зачарованная, как птица перед змеей, подкралась ближе и дотронулась до головы Аарона. Голова немного сдвинулась, и служанка снова попыталась поднять его. На этот раз она обнаружила, что может это сделать. Она прижала голову к груди и с ужасом выпустила ее, обнаружив, что ее ночная рубашка запачкалась кровью. Собравшись с мыслями, которые были сейчас нужны ей все до единой, мисс Джанк осмотрела голову и шею старика. К своему ужасу, она обнаружила вокруг его горла крепкую тонкую медную проволоку, которая исчезала в проделанной в полу дыре. Очевидно, проволока была натянута так туго, что старик задохнулся: она глубоко врезалась в плоть. Вновь застонав от ужаса, Дебора уронила голову и побежала к люку в углу. Те, кто убил Аарона Нормана, прятались в подвале. Но люк не открывался, и тогда она вспомнила, что он заперт изнутри на засов. Она не могла добраться до полуночного убийцы таким образом.

– Входная дверь, – выдохнула Дебби и побежала открывать ее. Она легко сдвинула засовы, но дверь тоже оказалась запертой, и служанка вспомнила, что Барт обычно каждый вечер относил ключ в подвал. Как ни страшно было приближаться к мертвому телу, Дебора снова подошла к нему и порылась в карманах одежды. Норман был полностью одет, на нем даже было пальто, в котором он ходил на улицу, но ключ она так и не нашла и замерла, не зная, что делать дальше. Вероятно, ключ, как обычно, висел в подвале.

Необходимость – мать изобретательности, и служанка сообразила, что может разбить оконное стекло. Она побежала вверх в надежде вырваться из дома таким образом. Но крепкие ставни были закрыты, и Дебора обнаружила, что полностью заперта в доме. Почти в растерянности, потому что к этому времени у нее уже сдали нервы, она отперла дверь, ведущую на лестницу, и, перепрыгивая через три ступеньки, взбежала в гостиную. Там она открыла окно и выбралась на карниз среди цветочных горшков Сильвии. Как раз в тот момент, когда Дебби раздумывала, как ей спуститься, послышались размеренные шаги полицейского, и, вытянув шею, она увидела, что он неторопливо идет по улице, направляя темный фонарь на окна и двери. Была лунная ночь, и улица была необычайно хорошо освещена, так как луна светила прямо между ближайшими к лавке домами. Собравшись из последних сил, Дебора закричала так, как могла кричать только она, и увидела, как испуганный офицер обернулся и завертел головой во все стороны, чтобы увидеть, откуда доносятся вопли.

– Выше, выше… о, вверх посмотри, дурак! – завопила Дебора. – Убийство… О, убийство! Выломай дверь, зови полицию, черт бы тебя побрал! На помощь! На помощь!

К этому времени вцепившаяся в подоконник женщина уже была в центре круга яркого света, потому что полицейский заметил ее, и его фонарь освещал ее белую ночную рубашку.

– Чего вы так шумите? – хрипло спросил он.

– Убийство, дурак! – завопила Дебора. – Мой хозяин убит. Номер сорок пять – дверь заперта – взломай ее. Полиция!.. Полиция!

Прежде чем она закончила фразу, полицейский пронзительно свистнул в свисток, подбежал к двери лавки и навалился на нее плечом. Дебби влезла обратно в окно и сбежала вниз, но даже в тот момент, в страшном волнении и ужасе, не забыла запереть дверь, ведущую на лестницу, чтобы Сильвию никто не потревожил. Спускаясь, она набросила на плечи толстую шаль, которую подхватила, выбегая из комнаты, хотя на ней была только ночная рубашка. Но бедная женщина была слишком напугана, чтобы беспокоиться о каких‐либо приличиях. Вбежав в помещение лавки, она услышала тяжелые удары в дверь, а в промежутках между глухими ударами были слышны шаги подбегающих к дому со всех сторон людей.

– У меня нет ключа! – крикнула мисс Джанк в замочную скважину. – Взломайте дверь, черт вас подери! Убийство!.. Убийство!

По шуму, который она производила, те, кто находился снаружи, заключили, что внутри происходит какое‐то ужасное преступление, и удвоили свои усилия. Дебора едва успела отпрыгнуть после своего последнего крика, как выбитая дверь упала на пол, и в комнату ворвались трое полицейских с дубинками наготове и ярко сверкающими фонарями. В центре комнаты все еще стояла на полу лампа, отбрасывая тяжелый желтый свет на труп.

– Хозяин! – выдохнула Джанк, указывая на тело дрожащим пальцем. – Мертв… в подвале… в… – Она пошатнулась, словно собираясь упасть, и полицейский подхватил ее под руки, но женщина тут же высвободилась. – Я не упаду в обморок… Нет… я не собираюсь падать, – выдохнула она. – Подвал… Смотрите… Смотрите… – Она подбежала к мертвецу и подняла его голову. Полицейские увидели болтающуюся проволоку, исчезающую в дыре на полу, и все поняли. – Коридор снаружи! – начала командовать ими Дебора. – Люк, – она подбежала к крышке люка, – крепко заперт внизу, и эти люди-убийцы там.

– Сколько их там? – спросил один из полицейских, в то время как несколько других пробежали по боковому проходу.

– Да откуда мне знать дурак чертов! – яростно воскликнула Дебора, – может быть, один, а может, и двадцать. Иди и лови их – тебе за это платят. И пошли за Бартом на Парк-стрит, двадцать, в Блумсбери.

– Что еще за Барт? – спросил офицер.

– Пойди и приведи его! – крикнула Джанк, взбешенная задержкой. – Дом двадцать по Парк-стрит, Блумсбери. О, ну и ночка выдалась! Я иду проведать мисс Сильвию, которая упала в обморок. – Она направилась к запертой двери, и офицер двинулся было за ней. – Уходи! – завизжала Дебора, отталкивая его. – На мне почти ничего нет, а моей красавице плохо. Уходи и занимайся своими делами!

Видя, что она растеряна и едва соображает, что говорит, полицейский отступил, а Дебора побежала вверх по лестнице в комнату Сильвии, где нашла бедную девушку все еще лежащей без сознания.

Тем временем прибыл инспектор, и один из полицейских подробно описал все, что произошло с того момента, как Дебора подняла тревогу. Инспектор молча выслушал все, а затем осмотрел тело.

– Задушен медной проволокой, – сказал он, поднимая голову. – Идите за врачом, кто‐нибудь один. Проволока проходит сквозь пол, – добавил он, дотрагиваясь до проволоки, которая все еще опоясывала горло старика, – и, должно быть, была затянута снизу. Осмотрите подвал.

Как раз в тот момент, когда он отдал все эти распоряжения и один ретивый офицер побежал за врачом, раздался скрежещущий звук, и люк распахнулся. В магазин влетел еще один полицейский, который, увидев прибывшее начальство, отдал честь. К этому времени в лавке уже зажгли газ.

– Мы взломали заднюю дверь, сэр, – сказал полицейский. – Дверь в подвал… Она была заперта на замок, но не на засов. В подвале ничего нет, все в порядке, только эта проволока, – он указал на средство для удушения, – свисает с потолка, а к ее нижнему концу привязана деревянная перекладина.

– Кому принадлежит эта лавка? – спросил инспектор.

– Аарону Норману, – ответил патрульный полицейский. – Это букинист, тихий, безобидный и робкий человек.

– Кто‐нибудь был поблизости?

– Нет, сэр. Я прошел по Гвинн-стрит примерно в четверть первого, и все было тихо. Когда я вернулся позже – минут через двадцать, или чуть больше, скажем, двадцать пять, – увидел женщину, которая только что была здесь, внизу. Она цеплялась за окно на втором этаже и кричала: «Убийство!» Я позвал на помощь, сэр, и мы взломали дверь.

Инспектор Принс опустил голову мертвеца на пол и, кивнув, поднялся на ноги.

– Пойду наверх и поговорю с этой женщиной, – сообщил он. – Скажите мне, когда придет доктор.

Поднявшись наверх, он осмотрел гостиную и зажег в ней газ, затем поднялся еще на один этаж и осмотрел кухню и столовую. В спальне он обнаружил пустую кровать, но услышал, что в соседней комнате кто‐то разговаривает. Распахнув ведущую туда дверь, инспектор услышал крик и оказался лицом к лицу с Деборой, которая поспешно накинула на себя какую‐то одежду.

– Не входите! – крикнула она, вытягивая вперед руку. – Я привожу в чувство мисс Сильвию.

– Вздор, – заявил инспектор и, грубо оттолкнув ее, вошел в комнату.

Сильвия лежала на кровати, очевидно, все еще без сознания, но когда мужчина посмотрел на нее, она открыла глаза и глубоко вздохнула. Дебора обняла девушку и ласково заговорила с ней. Вскоре Сильвия села, плохо понимая, что происходит.

– Что случилось? – спросила она, и тут ее взгляд упал на полицейского. – Где мой отец?

– Он умер, моя красавица, – сказала Дебора, гладя ее по голове. – Но не плачь, не надо…

– Да… Я помню… Тело на полу… Змея на его губах… О… О!.. – И мисс Норман снова потеряла сознание.

– Ну вот! – воскликнула Дебби с горьким торжеством. – Смотрите, что вы наделали!

– Полно, полно, – прервал ее инспектор Принс, стараясь, однако, говорить помягче. – Я отвечаю за это дело. Расскажите, что случилось.

– Если бы вы открыли свои прекрасные глаза, то сами увидели бы, что произошло убийство, – свирепо сказала мисс Джанк. – Позвольте мне заняться моей красавицей.

В этот момент в комнату вошел высокий молодой человек. Это был врач.

– Мне сказали, что вы здесь, – заговорил он приятным голосом. – Я осмотрел тело, инспектор. Этот человек мертв. Он был задушен, и очень жестоко, этой медной проволокой, которая перерезала ему горло, не говоря уже об этом. – И доктор протянул Принсу брошь.

– Эта брошь, черт ее побери! – яростно воскликнула Дебора. – Я уверена, что это причина всего, чтоб мне сдохнуть! – И она начала энергично растирать руки Сильвии.

– Кто эта молодая леди? – спросил врач. – Ей я тоже нужен?

– Может, и нужны, – отозвалась мисс Джанк. – Назвались доктором – так помогите мне привести ее в чувство.

– Сделайте, что можете, – сказал Принс медику, – а вы, – добавил он, обращаясь к Деборе, – спуститесь со мной. Я хочу задать вам несколько вопросов.

Дебби не была дурой и видела, что инспектор полон решимости и добьется своего. Кроме того, с Сильвией остался врач, и служанка решила, что он может сделать больше, чем она, чтобы привести бедную девушку в сознание. После нескольких прощальных наставлений она вышла из комнаты и спустилась вниз вместе с инспектором. Больше полиция ничего в доме не обнаружила.

Принс расспросил не только полицейского с Гвинн-стрит, который дал ему отчет о том, что видел, но и всех остальных, находившихся поблизости. Но никто ничего не мог ему сказать. Никто не заметил ничего подозрительного, никто не видел, чтобы кто‐то уходил с Гвинн-стрит на север или на юг, и, убедившись, что больше ничего от них не узнает, Принс переключил внимание на служанку.

– Итак, что вам известно? – спросил он. – Но не говорите ничего, что могло бы бросить на вас подозрения.

– На меня! – закричала Дебора, подпрыгивая с пылающим лицом. – Не смейте затыкать мне рот! Ведь я знаю, кто это сделал, не больше, чем нерожденный младенец, так что обвинять меня уже достаточно глупо, мистер полицейский. Подумать только, и мы еще платим налоги за то, чтобы вы оскорбляли нас, господин полицейский!

Она была совершенно невыносима, и многие мужчины уже вышли бы из себя. Но инспектор Принс был спокойным и сдержанным офицером и знал, как вести себя с подобными яростными женщинами. Он просто дал ей выговориться, а затем мягко задал несколько вопросов. Посчитав, что он вполне благоразумен, Дебора тоже стала благоразумной и дала вполне дельные ответы: за несколько минут инспектор благодаря своему ловкому обхождению узнал все, что произошло в эту ужасную ночь, начиная с того момента, когда Сильвия проснулась в своей постели, разбуженная далеким криком.

– И это, судя по словам мисс Сильвии, – закончила Дебора, – было как раз перед тем, как церковные часы пробили двенадцать.

– Вы спустились вниз через четверть часа? – уточнил Принс.

– Именно так, после того как мисс Сильвия разбудила меня, – подтвердила Дебби. – Она была напугана до смерти и не могла сразу встать. Да, это было примерно в двадцать минут первого, когда мы спустились посмотреть… Это… – Несмотря на свои крепкие нервы, женщина вздрогнула.

– Хм, – сказал инспектор, – у убийцы было время скрыться.

– Прошу прощения, сэр, но они, или он, или она, или оно должны были еще находиться в подвале, когда мы увидели труп – хотя тогда его еще не то чтобы можно было назвать трупом.

– Не могли бы вы объяснить, что именно имеете в виду? – попросил полицейский.

Дебора объяснила, причем в таких подробностях, что даже бывалый инспектор почувствовал, как по его официально выпрямленной спине побежали мурашки. В этом преступлении было что‐то ужасно безжалостное. Жертву связали, как овцу на заклание, закололи ей рот брошью, чтобы она не могла кричать, а потом на глазах у дочери и служанки медленно задушили медной проволокой, протянутой в подвал. Один из полицейских принес сверло, которым, очевидно, проделали отверстие для проволоки, так как в его завитках еще оставались свежие опилки.

– Чье это сверло? – спросил Принс Дебору.

– Барта, – ответила та, вытаращив глаза. – Он пользовался им и другими инструментами, чтобы сделать несколько ящиков для хозяина, который собирался уехать. Наверное, его нашли в подвале, в ящике с инструментами, потому что Барт принес его туда после того, как закончил свою работу. Он работал во дворе, конечно, в хорошую погоду, – закончила Дебора, шмыгая носом.

– Где сейчас этот Барт?

– В постели, как подобает порядочному мужчине, если ему суждено стать моим мужем, – едко заметила мисс Джанк. – Я велела одному из ваших бездельников привезти его из Блумсбери.

– Один из нас уже ушел за ним, – подтвердил еще один из полицейских. – Барт Таузи, не так ли?

– Мистер Бартоломью Таузи, с вашего позволения, – величественно произнесла служанка. – Очень надеюсь, что он скоро будет здесь, чтобы защитить меня.

– Вы в полной безопасности, – сухо сказал Принс, после чего на лицах его подчиненных появилась улыбка, потому что Дебора в своем растрепанном платье и с опухшим, раскрасневшимся, возбужденным лицом не выглядела особенно привлекательной. – А как насчет броши, которая, по вашим словам, всему виной?

Дебора с усталым видом опустила голову.

– Хоть убейте меня, я не могу говорить об этом сейчас, – запротестовала она. – Брошь принадлежала мистеру Полу Бикоту.

– И где он сейчас?

– В больнице Чаринг-Кросс, если хотите знать, и он помолвлен с моей красавицей, так что и не думайте, что это он, зачем ему это?

– Я никого ни в чем не обвиняю, – мрачно сказал инспектор, – но мы должны докопаться до сути этого ужасного преступления.

– Ах, ну, это можно назвать и так, – запричитала Дебора, – эта змея у бедного хозяина во рту, и сам он, извивающийся, как угорь, чтобы освободиться, это и правда ужасно. Но, слышите, моя прелесть зовет! – И мисс Джанк опрометью выбежала из лавки, на ходу выкрикивая утешения Сильвии.

Принс посмотрел на мертвеца и на опаловую змею у себя в руках.

– С одной стороны, эта брошь, с другой… Что связывает эту брошь с трупом?

Глава VIII

Вердикт присяжных

Как нетрудно догадаться, убийство Аарона Нормана стало громкой сенсацией. Еще накануне это имя никому не было известно, а на следующий день оно уже было на устах миллионов людей. Странные обстоятельства преступления, окутывавшая его тайна, чудовищная жестокость с брошью в виде змеи, которой скололи губы убитого, пока его медленно душили, необычайно усилили интерес к преступлению. Наконец‐то произошло убийство, достойное Уилки Коллинза или Габорио, преступление, о котором можно было бы прочесть в романе, но о котором никто никогда не надеялся услышать в реальной жизни. Факт в кои‐то веки вторгся в область вымысла.

Но несмотря на все усилия следствия и на все рвение полиции, и на все газетные статьи, и на все теории, присланные людьми, которые ничего не знали об этом деле, не было обнаружено ничего существенного, что могло бы привести к обнаружению убийцы или убийц. Предполагали, что в преступлении участвовали по крайней мере двое, так как, хотя умерший и был слаб физически, он, конечно, не дал бы связать себя одному человеку, каким бы сильным тот ни был. В таком случае, несомненно, произошла бы потасовка, и поскольку дочь убитого услышала его крик о помощи – а Сильвия слышала именно его, – она, несомненно, услышала бы поднявшийся при этом шум. Но его единственный приглушенный крик был единственным изданным им звуком, а затем, вероятно, его рот скололи брошью, чтобы навсегда заставить его замолчать, и, наконец, медленно задушили на глазах перепуганной дочери.

Увидев это ужасное зрелище, бедняжка Сильвия испытала сильный шок и несколько дней пролежала в постели. Верная Дебора ухаживала за ней, как рабыня, никому, кроме доктора, не позволяя входить в комнату больной. Барт Таузи, которого подняли из постели и вызвали на Гвинн-стрит, оставался в пустой лавке и выполнял все домашние обязанности, которые требовала мисс Джанк. Она заставляла его готовить еду для Сильвии и для себя, и сама же учила его готовить на скорую руку, причем он оказался способным учеником. Кроме того, Барт доставлял почту, проверял, что дом надежно заперт на все замки и засовы на ночь, и спал на импровизированной кровати под прилавком. Даже крепкие нервы Деборы были потрясены ужасами, свидетелем которых она стала, и она настояла, чтобы Таузи остался в доме, чтобы защищать ее и Сильвию. Барт был не слишком сильным, но жилистым, а кроме того, бесстрашным, несмотря на свою худобу, так что, пока он охранял дом, Дебби ничего не боялась и могла полностью посвятить себя заботам о больной хозяйке.

Одним из первых, кто посетил мисс Норман, был высохший, похожий на обезьяну человек, представившийся Джабезом Пэшем, поверенным покойного. По его словам, он годами вел дела Аарона и знал все его секреты. И все же, когда его допрашивала полиция, он не смог пролить свет на убийство. Но он знал о чем‐то странном, связанном с этим делом, и рассказал об этом детективу, который теперь вел это расследование.

Этот офицер был разговорчивый приятный мужчина с открытым лицом, карими глазами, каштановыми волосами и смуглой кожей. Кроме того, он носил коричневый костюм, коричневые ботинки, коричневую шляпу и коричневый галстук – несомненно, под цвет лица, так что он весь был коричневым – телом, лицом, руками и одеждой, – и этот преобладающий цвет производил довольно странный эффект.

– Он, должно быть, крашеный, – сказала мисс Джанк, увидев его. – Но коричневый лучше, чем черный, мисс Сильвия, хотя черный вам придется надеть ради вашего бедного папочки, который ушел в лучший мир, будем надеяться, хотя точно никто этого не знает.

Смуглый человек, который откликался на имя Херд, или, как он добродушно называл себя, Билли Херд, встретился с поверенным Пэшем после того, как пообщался со всеми, кого смог найти, в надежде узнать что‐нибудь, что могло бы прояснить тайну.

– Что вам известно об этом деле, сэр? – любезно спросил Херд.

Пэш скорчил гримасу, достойную его обезьяньей внешности. Когда он говорил, создавалось совершенно впечатление, что за щекой у него несколько орехов, а поскольку говорил он очень быстро и немного бессвязно, то сходство с обезьяной было полным.

– Я не знаю, почему мой уважаемый клиент умер такой смертью, – сказал он, – но могу отметить, что вечером в день убийства он зашел ко мне и передал на мое попечение четыре мешка с драгоценностями. По крайней мере, он сказал, что это драгоценности, потому что мешки опечатаны, и я их, конечно, не открывал.

– Можно взглянуть на эти мешки? – дружелюбно спросил Херд.

Обезьяноподобный поверенный метнулся в соседнюю комнату и поманил смуглого следователя за собой. Вскоре они уже смотрели внутрь сейфа, где лежали четыре мешка из грубой белой парусины, опечатанные и перевязанные толстыми шнурами.

– Странно вот что, – сказал мистер Пэш, заглатывая слова и так нелепо смахивая на обезьяну, что детективу захотелось назвать его «Жако». – Наутро после убийства, прежде чем я успел что‐либо услышать о нем, пришел незнакомец с запиской от моего уважаемого клиента и попросил передать ему эти мешки.

– Что за человек? – спросил Херд.

– Ну, – сказал Пэш, теребя острый подбородок, – видимо, какой‐то морской профессии. Пожалуй, лучше всего назвать его моряком. Коренастый и краснолицый, но скорее от выпитого, чем от непогоды, и покачивался на своих кривых ногах, вроде как матрос.

– Какое имя он назвал? – уточнил Херд, быстро занося это описание в записную книжку.

– Никакого. Я спросил его, кто он такой, и он велел мне – к сожалению, с многочисленными проклятиями – не лезть не в свое дело. Он настаивал на том, чтобы я отдал ему мешки мистера Нормана, но у меня возникли сомнения… О да, – проницательно добавил адвокат, – серьезные сомнения. Мистер Норман всегда сам занимался своими делами и никогда, насколько я знаю, не нанимал помощников. Я ответил неизвестному моряку – или человеку, похожему на моряка, так как от него определенно пахло ромом, который, как мы знаем, является морским напитком, – так вот, мистер Херд, я ответил, что сам отнесу мешки мистеру Норману и сделаю это немедленно. Как видите, наша контора находится на Чансери-лейн, недалеко от Гвинн-стрит, так что я отправился в лавку с мешками.

– И вместе с этим морским джентльменом?

– Нет. Он сказал, что останется в конторе до моего возвращения, чтобы получить мои извинения, когда я увижу своего уважаемого клиента и удостоверюсь в том, что он сказал правду. Добравшись до Гвинн-стрит, я узнал, что мистер Норман мертв, и сразу же отнес мешки обратно, и положил в этот сейф, где вы их сейчас и видите.

– А что же моряк? – спросил Херд, пристально глядя на мистера Пэша.

Адвокат втянул щеки и поставил ноги на перекладину между ножками кресла.

– О, мой клерк сказал мне, что он ушел через пять минут после моего отъезда, сказав, что не может ждать.

– Вы видели его после этого?

– Нет, не видел. Но я рад, что спас имущество моего клиента.

– Норман был богат?

– Да, он действительно был очень богат, но зарабатывал деньги не на продаже книг. На самом деле, – Пэш изящно соединил кончики пальцев, – он неплохо разбирался в драгоценностях.

– И был процентщиком, – сухо перебил его Билли Херд. – Я слышал об этом от Барта Таузи, его приказчика. Пропустите это и продолжайте.

– Я могу только сказать, что мисс Норман, вероятно, унаследует состояние в пять тысяч фунтов в год, не считая драгоценностей, хранящихся в этих мешках. Если, конечно, драгоценности не будут выкуплены теми, кто их заложил, – важно заметил мистер Пэш.

– А завещание у Нормана есть? – спросил Херд, вставая, чтобы уйти.

Юрист сощурил глаза, надул щеки и завозился в кресле, так что детектив уже ожидал акробатического представления и был разочарован, когда оно не состоялось.

– На самом деле не могу быть уверен в этом, – тихо сказал Пэш. – Я еще не ознакомился с бумагами, хранящимися в сейфе моего уважаемого покойного клиента. Он так и не позволил мне самому составить его завещание. Аренда… Да… У него есть дом… Недвижимость… Кредиты… Да… Инвестиции… Да… Он доверил мне все свои дела, кроме самого важного – составления завещания. Но очень многие ведут себя таким же странным образом, хотя вы, возможно, так не думаете, мистер Херд. Некоторые никогда не заключат договор аренды, не сдадут дом и не купят недвижимость, не посоветовавшись с поверенным, но что касается завещания – наиважнейшего документа! – многие предпочитают составлять его сами. В результате происходит много судебных разбирательств по поводу неправильно составленных документов такого рода.

– Тем лучше для вашего брата. Ну, а я пошел искать вашего морского джентльмена.

– Вы считаете его виновным?

– Не могу сказать, – улыбнулся Херд. – А я никогда ничего не говорю, пока не докопаюсь до истины.

– В данном случае докопаться до нее будет нелегко, – заметил поверенный.

Детектив Билли приветливо улыбнулся и пожал коричневыми плечами.

– Возможно, мы никогда и не докопаемся, – сказал он. – Вы же знаете, что многие тайны так и остаются нераскрытыми. Подозреваю, что это преступление на Гвинн-стрит будет одной из таких тайн.

Херд многое узнал об опаловой броши от Сильвии и Деборы, и то, что они рассказали ему, привело его в больницу Чаринг-Кросс, к Полу Бикоту. Молодой человек был очень встревожен. Рука почти срослась, и врачи заверили его, что через несколько дней он сможет выписаться из больницы. Но он получил письмо от матери, которой сообщил о своем несчастье, и та переживала из‐за угрожавшей ему опасности и со слезами на глазах – Пол видел это по пятнам на бумаге – писала, что ее домашний тиран не позволяет ей приехать в Лондон навестить своего любимого раненого сыночка. Это само по себе было достаточно раздражающим, но еще больше Пола огорчило и взбудоражило сообщение об ужасной смерти Аарона, которое он увидел в газете. Оно так взволновало Пола, что у него поднялась температура, и доктор запретил ему читать газеты. К счастью, к приходу Херда Пол уже несколько успокоился, и детективу разрешили встретиться с ним. Он сел у кровати и представился Полу. Бикот пристально посмотрел на него и узнал.

– Вы – тот рабочий, – проговорил он с удивлением.

– Да, мистер Бикот, это так. Я слышал, вы не вняли моему предостережению относительно вашего друга, мистера Грексона Хэя.

– Значит, вы все это время знали его имя!

– Конечно, знал. Я просто поговорил с вами, чтобы предостеречь. Это знакомство не принесет вам ничего хорошего.

– Но мы вместе учились в школе, – сердито возразил Пол.

– Это не делает его лучше, – возразил Херд. – Послушайте, мистер Бикот, мы можем поговорить об этом в другой раз. А сейчас, поскольку мне позволено беседовать с вами лишь недолго, я хотел бы спросить вас об опаловой змее.

Пол сел на кровати, хотя Билли и попытался удержать его.

– Что вам об этом известно? – спросил пациент. – Почему вы пришли с этим ко мне?

– Я знаю очень мало и хочу узнать больше. Я уже сказал, что меня зовут Билли Херд, но еще не сказал вам, что я детектив, которому Казначейство поручило это дело.

– Убийство Нормана?

– Да! Вы читали газеты?

– Немного, но недостаточно. Врачи забрали их у меня и…

– Тише, мистер Бикот. Давайте говорить как можно меньше. Где вы взяли эту брошь?

– Почему вы хотите это знать? Надеюсь, вы меня не подозреваете?

Херд рассмеялся.

– Нет. Вы все время находились в этой палате. Но поскольку именно этой брошью жестоко скололи рот убитого, нам с инспектором Принсом кажется, что весь секрет убийства заключается в том, чтобы выяснить личность ее первоначального владельца. А теперь расскажите мне все, – попросил Билли и раскрыл записную книжку.

– Расскажу, если вы сначала расскажете о мисс Норман. Я помолвлен с ней и слышал, что она больна.

– Ей гораздо лучше, – заверил Херд юношу, задержав карандаш в руке над бумагой. – Не расстраивайтесь. С этой молодой леди все в порядке, а когда вы женитесь на ней, то женитесь на богатой наследнице, как я узнал от поверенного, который вел дела покойного.

– Меня не волнует, что она унаследовала. Вы можете передать ей кое‐что от меня?

– Конечно. Что вы хотите ей сказать? – Херд говорил вполне сочувственно, потому что был не только детективом, но и человеком с добрым сердцем.

– Скажите ей, что мне очень жаль ее отца и что я приду навестить ее, как только выйду из этой проклятой больницы. Спасибо за вашу доброту, мистер Херд. Итак, что вы хотите знать? Ах да, об опаловой змее, которая, как вы говорите и как я сам думаю, лежит в основе всех этих несчастий. Слушайте! – И Пол подробно изложил все, что знал, вплоть до происшествия с автомобилем.

Билли внимательно выслушал его.

– О, – протянул он многозначительно, – значит, мистер Грексон Хэй был в тот момент с вами? Хм! Как вы думаете, он специально столкнул вас на дорогу?

– Нет! – воскликнул Пол, вытаращив глаза. – Я уверен, что он этого не делал. Да и какая ему выгода, что он получит?

– Деньги, можете не сомневаться, – сказал Херд. – Этот джентльмен никогда ничего не делает без надежды на солидное вознаграждение. Но тише! Мы поговорим об этом, когда вам станет лучше, мистер Бикот. Так вы говорите, брошь пропала?

– Да. Должно быть, она выскользнула у меня из кармана, когда я попал под колеса той машины. Я думаю, вокруг было много бездельников и оборванцев, так что вполне возможно, скоро я узнаю, что они ее и подобрали. Я дал объявление в газеты.

Билли покачал головой.

– Вы ничего не узнаете, – сказал он. – Как вы можете на это рассчитывать, зная, что брошью скололи губы мертвеца?

– Я забыл об этом, – еле слышно произнес Пол. – Моя память…

– Уже не такая хорошая, как раньше. – Херд поднялся. – Я пойду, так как вижу, что вы устали. До свидания.

– Стойте! Вы будете держать меня в курсе того, как продвигается дело?

– Конечно, если врачи мне это позволят. До свидания. – И Билли ушел, очень довольный полученной информацией.

Считая, что нашел зацепку, он отправился в Уоргроув и получил там полезные сведения от мистера Саймона Бикота, предоставившего их, однако весьма неохотно, и высказавшего предположение, что его сын замешан в этом деле, на что Херд, которому понравился молодой человек, решительно возразил. Из Уоргроува сыщик отправился в Стоули, что в Бакингемшире, и побеседовал с процентщиком, приказчик которого много лет назад по ошибке продал брошь Бикоту. Там он узнал один факт, который отправил его обратно к мистеру Джабезу Пэшу в Лондон.

– Знаете ли, сэр, – сказал Херд, снова оказавшись в кабинете адвоката, – этот ваш морской джентльмен заложил опаловую змею процентщику лет двадцать назад.

– Не может быть, – сказал обезьяноподобный юрист, морщась и жуя губами.

– Именно так. Тот процентщик – старик, но он хорошо помнит покупателя, и его описание, учитывая прошедшее с тех пор время, соответствует человеку, который пытался забрать у вас драгоценности.

Мистер Пэш задумчиво пожевал губами и надул щеки.

– Уф! – сказал он. – Двадцать лет – долгий срок. За это время человек может полностью измениться.

– Некоторые люди никогда не меняются, – тихо сказал Херд. – Я подозреваю, что и вы не сильно изменились.

– Это точно, – довольно хихикнул адвокат. – Я состарился в молодости и никогда не менял своей внешности.

– Что ж, этот морской джентльмен может быть таким же. Он заложил брошь, назвавшись Дэвидом Грином – имя, подозреваю, вымышленное.

– Так вы считаете его виновным?

– Я должен доказать, что брошь снова попала в его руки, прежде чем смогу его обвинить, – нахмурился Херд. – А поскольку мистер Бикот потерял брошь на улице, я не понимаю, что можно сделать. Однако странно, что человек, связанный с закладом броши столько лет назад, вдруг снова встрепенулся, когда она всплыла в связи с ужасным преступлением.

– Это странно. Я поздравляю вас с этим делом, мистер Херд. Это очень интересное расследование.

– И очень трудное, – заметил Билли несколько подавленно. – Я действительно не понимаю, что мне делать дальше. Я собрал все сведения, какие только мог, но боюсь, что в суде будет вынесен вердикт: умышленное убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами.

Херд, в отличие от некоторых других детективов понимавший собственные ограничения, оказался настоящим пророком. На дознании в суде присутствовала толпа людей, которые с таким же успехом могли бы остаться в стороне, так как не знали ничего, что касалось личности убийцы. Показания Сильвии и Деборы объясняли, как произошло убийство, но невозможно было установить, кто именно задушил жертву. Предполагалось, что убийца или убийцы сбежали, когда Дебора поднялась наверх и стала звать на помощь из окна второго этажа. В это время полицейского на Гвинн-стрит не было видно, и тем, кто был замешан в преступлении – если их было несколько, – было бы нетрудно скрыться через подвальную дверь и проход на улицу, а потом смешаться с прохожими на Стрэнде, где даже в этот поздний час не было безлюдно.

В противном случае убийца или убийцы могли выйти на Друри-лейн и направиться к Оксфорд-стрит. Но, куда бы они ни пошли, ни один из многочисленных полицейских, находившихся в ту роковую ночь поблизости, не заметил никаких подозрительных лиц. Поэтому, исходя из своеобразных обстоятельств преступления, предполагалось, что в нем было замешано более одного человека и что преступники появились неведомо откуда, совершили жестокий поступок, а затем исчезли в ночи, не оставив после себя никаких следов. Весьма своеобразная наружность человека, которого мистер Пэш назвал морским джентльменом, наводила некоторых на мысль, что мотивом преступления было ограбление. «Такой здоровяк легко мог справиться с тщедушным Норманом, вот и решил ограбить старика, – говорили они. – А потом обнаружил, что драгоценности исчезли, и, вероятно, нашел записку, из которой стало ясно, что они у поверенного, и на следующее утро попытался получить их в конторе…» И так далее.

Однако другие выдвигали против этого жестокие обстоятельства преступления. Если это простое ограбление – зачем закалывать губы несчастного брошью и тем более душить старика на глазах у дочери с утонченной жестокостью. Дело явно не ограничивалось простым желанием убийцы получить деньги. Наконец, один человек, как полагала полиция, не мог в одиночку совершить это жуткое преступление.

Итак, задав положенные вопросы, получив показания, установив подробности, выдвинув различные теории и взвесив все «за» и «против», присяжные были вынуждены вынести вердикт, предсказанный мистером Хердом.

– Умышленное убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами, – объявили они, и все согласились, что это единственный вывод, к которому можно прийти.

Конечно, газеты ухватились за это событие, вопрошая, куда смотрит полиция, позволившая такому жестокому убийству произойти в многолюдном районе огромного города: «Куда мы катимся…» и так далее, и тому подобное. Тем не менее общественность удовлетворилась тем, как полиция и присяжные выполнили свой долг. Дознание проведено, вердикт вынесен, останки Аарона Нормана были преданы земле, а из газет всем стало известно, что его дочь стала богатой наследницей.

«Миллионное наследство», – писала пресса и, как всегда, лгала.

Глава IX

Воздушные замки

Итак, Аарон Норман, букинист с Гвинн-стрит, был мертв, похоронен и, можно сказать, забыт. Сильвия и те, кто ее знал, помнили старика и его несчастную кончину, но публика умудрилась забыть обо всем этом за удивительно короткий промежуток времени. Происходили другие события, которые сильнее интересовали читателей газет, и вскоре уже мало кто вспоминал о странном преступлении на Гвинн-стрит. Многие, вспоминая о нем, говорили, что убийц никогда не обнаружат, но в этом они ошибались. Его дочь и наследница твердо решила, что если деньги способны помочь найти тех, кто так жестоко убил Аарона Нормана, то это будет лучшим способом потратить наследство. И она обратилась к Билли Херду, который знал все об этом деле и серьезно заинтересовался им из‐за окутывающей его тайны.

Еще когда Лондон гудел, обсуждая трагедию и странности произошедшего преступления, мистер Джабез Пэш пришел в разношерстно обставленную гостиную на Гвинн-стрит, чтобы зачитать завещание Нормана, которое, как оказалось, у того все‐таки было. Дебора и Барт, которые засвидетельствовали его по просьбе хозяина, рассказали Пэшу о его существовании, и он нашел его в одном из трех сейфов в подвале. Это оказался весьма лаконичный документ, какой не пришло бы в голову составить ни одному здравомыслящему человеку, распоряжавшемуся пятью тысячами в год. Аарон был деловым человеком, и Пэш испытал профессиональное отвращение, увидев, что он оставил после себя такое невразумительное завещание.

– Почему он не пришел ко мне и не оформил его как следует? – спросил он, стоя в подвале перед открытым сейфом с клочком бумаги в руке.

Дебора, которая стояла рядом, уперев руки в боки, от души рассмеялась.

– Сдается мне, хозяин считал, что потратил на вас достаточно денег, сэр. Господи, мистер Пэш, какое это имеет значение, если завещание четкое и ясное? Только не говорите мне, что здесь что‐то не так и что моя красотка не получит то, что ей положено?

– О, тут все достаточно ясно, – проговорил Пэш, морщась. – Пойдемте в гостиную. Мисс Сильвия там?

– Точно так, сэр, и к ней возвращается ее хорошенький румянец, когда она с мистером Полом.

Юрист подозрительно посмотрел на служанку.

– А это еще кто?

– Вовсе не тот, о ком следует говорить таким тоном, – парировала Дебора. – Это джентльмен, который собирается жениться на моей красавице.

– О, тот, с кем произошел несчастный случай! Я встречался с ним, но не помню, как его зовут.

Мисс Джанк энергично закивала.

– И какое счастье, что его не раздробило на мелкие кусочки, не изуродовало и он не лишился половины конечностей, – заговорила она. – Боже мой, мистер Пэш, неужели я позволила бы своему солнышку выйти замуж за беспомощного калеку, пусть бы и с золотым сердцем? Но Провидение сохранило его в целости, – воскликнула она в порыве благодарности, – и теперь он наверху, обнимает мою королеву лилий, чтобы она осушила свои глазки.

Эта новость совсем не обрадовала мистера Пэша, и он яростно потер нос.

– Если бы завещание было составлено по всем правилам, – сказал он настойчиво, – можно было бы назначить этой молодой леди подходящего опекуна, и ей не позволили бы броситься замуж за первого встречного.

– Прошу прощения, мистер Пэш, – возразила Дебора оскорбленным тоном, – но этот брак задуман мной, не говоря уже о Небесах, которые свели мистера Пола и мою красавицу вместе. У мистера Бикота нет денег, но он берет внешностью, и его сердце – это все, чего мой ангел могла бы желать. Он любовь моей красавицы, – добавила служанка, предостерегающе погрозив пальцем, – и ее счастье, так что не вздумайте пренебрегать им.

– Мне нечего сказать, кроме сожаления, что молодая леди, имеющая пять тысяч в год, заключает такой поспешный контракт, – сухо сказал адвокат и запрыгал вверх по лестнице, ведущей из подвала.

– И вовсе не поспешно! – воскликнула Дебора, следуя за ним и ни на секунду не умолкая. – За шесть месяцев они узнали друг друга, и если моя королева хочет купить себе мужа, то почему бы и нет? Просто поднимитесь наверх и прочтите завещание как следует, без того, чтобы лить холодную воду на пылкое сердце моей красавицы, иначе из‐за ваших разговоров будут неприятности. Я сама тихая, – сказала Дебора, спеша за маленьким адвокатом вверх по лестнице, – тихая, как светлое пиво, если меня не тревожить, но если вы заставите меня покраснеть, я разойдусь, как ветряная мельница, и…

Больше мистер Джабез Пэш ничего не услышал. Заткнув уши, стряпчий вбежал в гостиную, где нашел влюбленных сидящими на диване у окна. Сильвия полулежала в объятиях Пола, ее голова склонилась ему на плечо. Рука Бикота висела на перевязи, и он был бледен, но глаза его, как всегда, сияли, а лицо светилось счастьем. Сильвия тоже выглядела счастливой. Осознание того, что она богата и что Пол станет ее мужем, до краев переполнило чашу ее желаний. Более того, она уже начала оправляться от потрясения, вызванного смертью отца, и ей отчаянно хотелось поскорее убраться с Гвинн-стрит и из дома, где произошла трагедия.

– Что ж, – сказал Пэш, глубоко вздохнув и втянув щеки, – а вы не теряете время, молодой человек.

Пол засмеялся, но позы не изменил. Сильвия покраснела и подняла голову, но жених по‐прежнему держал ее здоровой рукой, бросая вызов адвокату и всему миру.

– Срываю розы поскорей, мистер Пэш, – сказал он, вольно цитируя Геррика.

– Вам досталась очень красивая, – ухмыльнулась обезьяна. – Но могу ли я обратиться к ней?

Сильвия высвободилась из объятий любимого, покраснев еще сильнее, и серьезно кивнула. Она понимала, что должна спуститься с небес на землю и заняться делами, но втайне надеялась, что этот скучный маленький адвокат, холостяк, никогда никого не любивший в своей жалкой жизни, скоро уйдет и оставит ее наедине с прекрасным принцем. Дебора угадала эти мысли своим инстинктом верности и бросилась на помощь молодой госпоже.

– Это завещание, куколка, – громко прошептала она, – но если у тебя разболится голова, мистер Бикот выслушает все за тебя.

– В любом случае я хочу, чтобы мистер Бикот выслушал меня, – сухо сказал Пэш, – если он собирается жениться на моей молодой и уважаемой клиентке.

– Мы помолвлены с согласия моего бедного отца, – заявила Сильвия, взяв Бикота за руку. – Я не выйду замуж ни за кого, кроме Пола.

– А Пол женится на ангеле, – сказал молодой человек, нежно сжимая ее руку, – хотя и не сможет заработать ей на хлеб с маслом.

– Думаю, хлеба с маслом будет предостаточно, – усмехнулся адвокат. – Мисс Норман, мы нашли завещание, если это, – презрительно добавил он, – можно так назвать.

– Но там все в порядке, правда? – с тревогой спросила Сильвия.

– Я имею в виду форму, почерк и бумагу, юная леди. Но это законно выраженная последняя воля, должным образом подписанная и засвидетельствованная.

– Мы с Бартом подписали ее, моя милая, – вставила Дебора.

Пэш хмурым взглядом заставил ее замолчать.

– Завещание, – сказал он, глядя на исписанный лист, – состоит из нескольких строк. Завещатель оставляет все имущество «моей дочери»…

– Вашей дочери! – закричала Дебора. – Но ведь вы не женаты!

– Я зачитываю завещание! – рявкнул на нее юрист, покраснев, и прочел первую строку еще раз: – «Я завещаю все свое движимое и недвижимое имущество моей дочери».

– Сильвии Норман! – воскликнула Дебора, обнимая свою любимицу.

– Здесь вы ошибаетесь, – поправил ее Пэш, складывая так называемое завещание, – имя Сильвии не упоминается.

– А это имеет значение? – тихо спросил Пол.

– Нет, ведь мисс Норман – единственная дочь покойного, я полагаю.

– И его единственный ребенок, – сказала Дебби, – так что все в порядке. Моя красавица, ты получишь эти драгоценности и пять тысяч в год.

– Ах, Пол, сколько денег! – в ужасе воскликнула Сильвия. – И что мы будем со всем этим делать?

– Ну, поженимся и будем счастливы, конечно, – ответил Бикот, радуясь не столько деньгам, хотя и вполне приемлемо, сколько тому, что эта восхитительная девушка будет принадлежать ему целиком и полностью.

– Вопрос в том, – сказал адвокат после некоторого размышления, – как быть с фамилией?

– Какой фамилией? – спросила Сильвия, а за ней этот вопрос повторила Дебора.

– Вашей фамилией. – Пэш напрямую обратился к девушке. – Настоящее имя вашего отца было Крил – Лемюэль Крил.

Сильвия изумленно уставилась на него, а Дебора прокомментировала эту новость своим обычным восклицанием:

– Господи!

И только выражение лица Пола не изменилось. Он подумал, что все это было связано с убийством и тайной опаловой броши. Несомненно, мистер Лемюэль Крил, называвший себя Аароном Норманом, должно быть, имел веские причины сменить имя и выказывать ужас при виде броши. И причина, которой он боялся, какова бы она ни была, – это причина его таинственной и трагической смерти. Но Бикот ничего не сказал об этих своих соображениях, и в комнате на несколько минут воцарилось молчание.

– Боже, – повторила Дебора, – а я и не знала! Это он так себя назвал, мистер? – спросила она, указывая на завещание.

– Да! Оно подписано «Лемюэль Крил», – ответил Пэш. – Странно, что вы не заметили этого, когда подписывали его.

– Боже мой, мистер Пэш, у нас просто не было времени, – сказала Дебби, по обыкновению уперев руки в боки. – Хозяин составил завещание незадолго до того, как его убили.

Юрист кивнул.

– Я вижу дату, – сказал он, – все в полном порядке.

– Хозяин, – продолжала Дебора, глядя на Пола, – так и не оправился после того обморока от вашей змеиной броши. Он быстро написал это завещание и велел нам с Бартом вписать в него наши имена. Но он прикрыл свое имя куском красной промокательной бумаги. Мне и в голову не приходило, что он написал там не «Аарон Норман», ведь так его звали.

– Это было не его имя, – сказал Пэш. – Я назвал вам его настоящее имя и уже много лет знаю правду.

– Вы знаете, почему он сменил имя? – быстро спросил Бикот.

– Нет, сэр, не знаю. А если бы и знал, то не уверен, было бы у меня право открыть причину этого чужому человеку.

– Он не чужой! – раздраженно воскликнула Сильвия.

– Ну, тогда молодому джентльмену, которого я видел всего два раза. А почему вы спрашиваете, мистер Бикот?

– Возможно, перемена имени как‐то связана с убийством, – сказал Пол после некоторого колебания.

– Как это может быть, – раздраженно возразил Пэш, – если человек не ожидал, что его убьют?

– Прошу прощения, мистер Пэш, но вы ошибаетесь, – вмешалась Дебора. – Хозяин вечно боялся, что ему перережут горло, или разобьют голову, или выпустят кишки…

– Дебора, – поспешно воскликнул Пол, – ты нервируешь Сильвию!

– Не волнуйся, красавица, – повернулась служанка к девушке, – это всего лишь мои обычные глупости. Но хозяин, твой папаша, когда был жив, моя милая, ходил в церковь и страстно молился о защите от каких‐то людей, которых никогда не называл по имени, не говоря уже о том, что вечно оглядывался через плечо и спал в подвале, запертом на засов и решетку, и всегда ходил такой грустный, глядя в землю. У него на уме только и были Олд-Бейли и полицейские суды, что ни говорите.

– Я ничего не говорю, – ответил Пэш, надевая шляпу и подскакивая к двери. – Мистер Лемюэль Крил не почтил меня таким доверием. Он приехал сюда более двадцати лет назад и начал заниматься бизнесом. Я был тогда моложе, чем сейчас, и он вел со мной дела, потому что я брал за услуги умеренную плату. Об Аароне Нормане я знаю все, – добавил юрист, делая акцент на этом имени, – но о Лемюэле Криле мне не известно ровно ничего, кроме имени, и я ничего не могу о нем сказать. Да я и не хочу. Молодые люди, – внушительно закончил адвокат, – не будите лихо.

– Что вы имеете в виду? – встревожилась Сильвия.

– Ничего, ничего он не имеет в виду, – поспешно вмешался Пол, так как девушка уже достаточно натерпелась мучений. – Но как нам быть с разными фамилиями?

– Ах да! – Адвокат вопросительно посмотрел на дочь Аарона. – Вы будете называть себя Крил или Норман, мисс Сильвия?

– Поскольку скоро у нее будет фамилия Бикот, – воскликнула Дебора, – какое это имеет значение! Оставь в покое имя Крил, откуда бы оно ни взялось, и оставайся мисс Норман до свадьбы, где ты будешь самой прелестной невестой на свете. – И Дебора энергично закивала.

– Жаль, что отец не указал в завещании мое имя, – тихо сказала Сильвия, – тогда я бы знала, как себя называть.

Пол обратился к адвокату:

– Я мало что знаю о юридическом аспекте этого завещания…

– Непрофессионально составленного, – пренебрежительно махнул рукой Пэш.

– Но я хотел бы знать, будет ли трудно доказать, что Сильвия – законная наследница?

– Не думаю. Я еще не просмотрел все сейфы внизу и могу наткнуться на свидетельство о браке матери и отца мисс Крил – прошу прощения, мисс Норман. А еще должно быть свидетельство о рождении. Нам надо доказать, что мисс Сильвия – дочь моего покойного клиента.

– Как это? – крикнула Дебора. – Да ведь я знаю, что ее мать умерла! Она вполне настоящая дочь, и…

– Не надо кричать, – сердито пробормотал Пэш. – Знаю не хуже вашего, однако я должен действовать так, как велит закон. Я докажу законность завещания и прослежу, чтобы все было в порядке, – добавил он поспешно, опасаясь, как бы Дебора снова не распустила язык.

Но так легко отделаться ему не удалось. Джанк бросилась за ним и всю дорогу до двери отпускала язвительные замечания по поводу его невыносимых манер.

Оставшись вдвоем, Пол и Сильвия посмотрели друг на друга, улыбнулись и обнялись. Завещание было зачитано, деньги оставлены девушке, так что с будущим все было в порядке, и они решили, что визит Пэша больше не требует их внимания.

– Он сделает все, что нужно, – сказал Бикот. – Не вижу смысла держать собаку и лаять самому.

– А я действительно богатая женщина, Пол, – радостно отозвалась Сильвия.

– И это поистине замечательно, потому что я нищий. Думаю, – печально вздохнул Бикот, – что ты могла бы найти лучшую партию, чем…

Сильвия закрыла ему рот своей изящной ручкой.

– Я не желаю этого слышать, Пол! – яростно воскликнула она, топнув ногой. – Как ты смеешь? Как будто ты не был всем, что я теперь могу любить в мире, когда мой бедный отец… папа… – И она заплакала. – Я не любила его так, как должна была, Пол.

– Ну, мой собственный отец сам делал всё, чтобы его было невозможно сильно любить.

– Не-ет… – протянула Сильвия, вытирая глаза носовым платком, который достал ее жених. – Не знаю почему, я его не любила. Иногда он был милым, а иногда нет. Я никогда не могла понять его, и ты знаешь, Пол, мы плохо с ним поступили.

– Возможно, – согласился Бикот. – Но он нас простил.

– О да, бедняга, он простил нас! Он был очень мил, когда сказал, что мы можем пожениться и что он даст нам денег. Ты виделся с ним?

– Да. Он приехал в больницу. Разве он не сказал тебе, когда вернулся, Сильвия?

– Я после этого его не видела, – зарыдала девушка. – Он так и не поднялся наверх, ушел из дома, а я легла спать. И в ту ночь он оставил дверь, ведущую на лестницу, открытой, чего никогда раньше не делал. И ключ от лавки… Барт обычно вешал его на гвоздь в подвале, а отец после ужина клал себе в карман. Дебора не нашла ключа у него в карманах, а когда потом спустилась в подвал, ключ висел на гвозде. В тот вечер, Пол, отец сделал все совсем не так, как обычно.

– Видимо, у него немного помутился ум, – мягко сказал Бикот, – думаю, это все из‐за той броши. Когда он говорил со мной в больнице, он сказал, что позволит тебе выйти за меня и даст нам доход, если я отдам ему змеиную брошь, чтобы он увез ее в Америку.

– Но зачем она была ему так нужна? – озадаченно спросила Сильвия.

– Ах, – многозначительно произнес Бикот, – если бы мы выяснили причину, то узнали бы, кто его убил и почему.

Его невеста снова заплакала при упоминании о трагедии, которая была еще свежа в ее памяти, но так как плачем мертвых не воскресишь, а Пол был очень огорчен при виде ее слез, она в сотый раз за последние несколько дней вытерла глаза и снова села на диван рядом с любимым. И они вновь начали строить воздушные замки.

– Вот что я тебе скажу, Сильвия, – задумчиво произнес Бикот, – после того как дело с завещанием будет улажено и пройдет несколько недель, мы сможем пожениться.

– Пол, не раньше, чем через год! Подумай о памяти бедного отца.

– Я действительно думаю об этом, моя дорогая, и мне кажется, что я говорю то, что сказал бы сам твой отец. Обстоятельства дела странные, так как ты осталась с большой суммой денег и без опекуна. Ты знаешь, что я люблю тебя ради тебя самой и возьму тебя в жены и без гроша в кармане, но если мы не поженимся в ближайшее время, тебя будут донимать люди, желающие жениться на тебе.

Пол подумал о Грексоне Хэе, высказывая это последнее замечание.

– Но я не стану их слушать, – воскликнула Сильвия, покраснев, – а Дебби выгонит их прочь! Я люблю тебя, дорогой, милый.

– Тогда выходи за меня замуж в следующем месяце, – быстро ответил Пол. – Ты не можешь оставаться здесь, в этом мрачном доме, и тебе будет неловко гулять с Деборой, какой бы верной она ни была. Нет, дорогая, давай поженимся, а потом уедем за границу на год или два, пока все это печальное дело не забудется. Надеюсь, к тому времени я помирюсь с отцом, и мы сможем посетить Уоргроув.

Сильвия задумалась. Она видела, что Пол прав, так как ее положение действительно было весьма затруднительным. Девушка не знала ни одной дамы, которая могла бы стать ей компаньонкой, и у нее не было родственника, который мог бы взять на себя эту роль. Конечно, компаньонкой могла бы стать Дебора, но она не леди, а Пэш мог быть опекуном, но он не был родственником девушки. Пол же как ее муж смог бы защитить ее и позаботиться о ее состоянии, с чем, по мнению Сильвии, она сама бы не справилась. Эти мысли заставили ее согласиться на скорый брак.

– Не думаю, что отец стал бы возражать… – пробормотала она.

– Я совершенно уверен, что ему хотелось бы именно этого, – решительно заявил Бикот. – Я так благодарен тебе, Сильвия, что встретил тебя и полюбил еще до того, как ты стала богатой наследницей. И вдвойне рад, что женюсь на тебе и избавлю тебя от всех неприятностей, которые могли бы произойти, если бы мы не были помолвлены.

– Я знаю, Пол. Я так молода и неопытна.

– Ты ангел, – сказал молодой человек, обнимая любимую. – Но есть одна вещь, которую мы должны сделать. – Его голос стал серьезнее. – Мы должны пойти к Пэшу и предложить награду тому, кто найдет убийцу твоего отца.

– Но мистер Пэш сказал не будить лихо, – возразила Сильвия.

– Я знаю, что он так сказал, но из естественной родственной привязанности, как бы мало ни любил тебя твой бедный отец, это наш долг. Предлагаю награду в пятьсот фунтов.

– Кому? – спросила Сильвия, полностью соглашаясь с женихом.

– Любому, кто найдет убийцу. Мне кажется, что человеком, который получит эти деньги, будет Херд. Вне зависимости от награды он должен действовать от имени Казначейства, и кроме того, ему самому хочется раскрыть эту тайну. Предоставь это мне, Сильвия. Мы объявим награду за поимку убийцы…

– Аарона Нормана, – быстро сказала девушка.

– Нет, – серьезно ответил ее возлюбленный, – Лемюэля Крила.

Глава X

Гром среди ясного неба

Причина, по которой Пол решил разгласить имя Лемюэля Крила, была вполне естественной. Он считал, что в прошлом покойника можно найти причину, по которой тот сменил имя и поселился на Гвинн-стрит. И в том же прошлом, прежде чем он стал букинистом и тайным процентщиком, можно было найти мотив преступления. Поэтому, если бы награда была предложена за обнаружение убийцы Лемюэля Крила, а не Аарона Нормана, это, возможно, что‐то прояснило бы о прежней жизни этого человека и могло бы дать ключ к разгадке преступления. Тогда правда наверняка выйдет наружу, и именно так Пол объяснил это Херду.

– Думаю, вы правы, мистер Бикот, – сказал смуглый, как кофейное зерно, сыщик в своей обычной добродушной манере. – Я навел справки у двух слуг, у соседей и у клиентов убитого, которых смог найти. Аарон Норман определенно жил здесь очень тихой и респектабельной жизнью. Но Лемюэль Крил, возможно, жил совсем другой жизнью, и сам факт того, что он сменил имя, показывает, что ему было что скрывать. Когда мы что‐то узнаем, то сможем выйти на мотив убийства, а затем и поймать убийцу.

– Убийцу! – эхом отозвался Пол. – Значит, вы думаете, что был только один человек?

Херд пожал плечами.

– Кто знает? Я говорю в общем. Учитывая странные обстоятельства преступления, я склонен думать, что в этом деле замешан не один человек. Однако самое лучшее, что можно сделать, – это напечатать объявления с предложением награды в пятьсот фунтов. Люди готовы пойти на многое, чтобы получить столько денег, и кто‐нибудь может сообщить подробности о мистере Криле, которые раскроют тайну смерти Нормана.