Единственная

Глава 1

Ресторм ел-Эбби Лостушпел, Корнуолл

Апрель 1816 года

Крррак!

В камине треснуло прогоревшее бревно. Искры, зашипев, полетели во все стороны. Взметнулось пламя, посылая языки света, игравшие на кожаных переплетах, выстроившихся по стенам библиотеки.

Чарлз Сент-Остелл, граф Лостуител, выпрямился в мягких глубинах кресла и проверил, не попали ли искры на мохнатые шкуры волкодавов, Кассия и Брута. Улегшись волосатыми холмиками у его обутых в сапоги ног, псы даже не шевельнулись. Запаха паленой шерсти тоже не чувствовалось. Чарлз, облегченно вздохнув, снова откинулся на вытертую кожу, поднес к губам бокал, пригубил янтарную жидкость и погрузился в размышления.

О жизни, ее превратностях и подчас неожиданных поворотах.

За окном выл ветер, с пронзительным свистом ударяя в каменные стены. Сегодняшняя ночь была относительно спокойна, погода разгулялась, но до урагана, часто посещавшего южное побережье Корнуолла, дело пока не дошло. Однако в Эбби все дремало: была уже середина ночи, и, если не считать графа, остальные обитатели крепко спали.

Самое время подводить итоги.

Да, его послали сюда с миссией, но все вышло почти случайно. Попросили узнать, есть ли какая-то доля правды в историях о секретах министерства иностранных дел, передаваемых врагу через местных контрабандистов. Конечно, лично его подобные истории не касались. Он просто воспользовался предлогом, любезно предоставленным бывшим командиром Далзилом, чтобы вернуться в дом предков и там на свободе постараться верно оценить свои перспективы, а заодно как-то примирить сильное желание обрести жену и наследников и все возрастающее неверие в то, что когда-нибудь найдется леди, достойная занять пустующее место графини Лостуител.

Недостатка в кандидатках не было: девицы из лондонского общества и их маменьки наперебой осаждали выгодного жениха, но сам он так и не выбрал невесту. Молодые дамы, у которых ум был явно короче волос, видели в нем только красивого и богатого дворянина, окутанного романтической дымкой побывавшего на войне героя, но сам Чарлз не испытывал к ним ничего, кроме снисходительного пренебрежения. И поэтому твердо решил не возвращаться в общество, пока не определит для себя, какую именно женщину он хотел бы видеть своей женой.

По правде говоря, эта отчаянная потребность в жене – той, единственной, что предназначена только для него, – сильно нервировала графа. Вернувшись в Лондон после сражения при Ватерлоо, он сумел убедить себя, что эта нужда вполне естественна: шестеро его друзей, как и он сам, точно так же искали жен. Именно эта дружба привела к образованию клуба «Бастион», их последнего бастиона против алчных мамаш лондонского общества. Поэтому нетерпение Чарлза немного притупилось, что позволило выждать еще несколько месяцев.

Но теперь, когда Тристан Уэмис и Тони Блейк нашли невест и женились, он, раздраженными растерянный, терзался желанием последовать их примеру и бесплодно ожидал появления своей леди.

Последние несколько недель в Лондоне ему, затянутому в водоворот подготовки к следующему сезону, удалось наконец понять, что именно питает это неутолимое желание. Целых тринадцать лет он был оторван от общества, в котором родился и куда теперь вернулся. Тринадцать лет провел он на вражеской территории, ни на секунду не расслабляясь, всегда держась начеку. И даже теперь, зная, что вернулся домой и война закончена, Чарлз никак не мог полностью погрузиться в беззаботное веселье балов, раутов и званых ужинов. По-прежнему оставался маскирующимся под своего чужаком: наблюдал, следил, приглядывался, прислушивался, не в силах отрешиться от привычки повсюду видеть врагов. Он даже не пытался стать своим в лондонском свете, и именно поэтому нуждался в жене, которой предстояло играть роль связующего звена между ним и обществом. В конце концов, он граф, имеющий многочисленных сестер, кузин и кузенов, родственников, не говоря уже о вполне понятных обязательствах. Какой из него отшельник! Да Чарлз и не желал этого: он просто не годился для подобной роли! Хотя бы потому, что любил вечеринки, балы, танцы, любил людей, шутки, веселье… и все же, даже стоя в бальной комнате, окруженный смеющейся толпой, по-прежнему чувствовал себя незваным гостем, взиравшим на все со стороны. Совсем не частью общества, членом которого был по праву рождения.

Связи. Вот одно жизненно необходимое качество, которое он искал в жене. Ей придется снова вернуть ему прежнюю жизнь. Но для этого она прежде всего должна установить духовную связь с ним, и именно тут все смазливые молодые особы терпели неудачу.

Они даже не пытались рассмотреть его как следует, не говоря уже о взаимном понимании. И он вовсе не был уверен, что после свадьбы они захотят его понять. Их представление о браке, об отношениях, сопутствующих этому состоянию, похоже, ограничивалось самыми поверхностными идеями. А это, по мнению графа, находилось в опасной близости к обману и притворству. После тринадцати лет существования во лжи и постоянных измышлениях Чарлз не позволит фальши проникнуть в его жизнь – реальную жизнь, ту, которую он отныне намерен вести. Любой элемент хитрости, коварства и уловки для него недопустим.

Пристально глядя на пляшущее в камине пламя, он старался сосредоточиться на цели. Главное – найти настоящую женщину. Пока что он без труда сумел отвергнуть всех претенденток, тем более что давно привык разбираться в людях и на это обычно уходило не больше минуты. И все же оказался бессилен определить, какими качествами должна обладать настоящая леди, не говоря уже о ее местонахождении. Если в Лондоне ее нет, где же теперь искать?

До него донесся слабый, но отчетливый звук шагов.

Чарлз моргнул, прислушиваясь. Он отпустил слуг на ночь: они уже давно в постелях.

Сапоги, не туфли.

Шаги приближались, становились все громче, доносясь откуда-то из глубины дома. И к тому времени как достигли вестибюля, находившегося неподалеку от библиотеки, он уже точно знал, что это не слуга. Ни у одного слуги нет такой уверенной, спокойной походки.

Он глянул на собак. Они тоже насторожились, навострили уши, хотя с места так и не поднялись. Он знал эту манеру: если неизвестный войдет, они встанут и поприветствуют его, в противном же случае готовы дать пройти.

Из этого следовало одно: Кассию и Бруту известно больше, чем ему. Они точно знают, кто бродит ночами по его дому.

Чарлз насторожился, отставил бокал, и не веря ушам, стал прислушиваться, как незваный гость, очевидно, добравшийся до лестницы, как ни в чем не бывало поднимается наверх.

– Какого черта?! – прошептал он, хмурясь, и уставился на волкодавов, по-прежнему не реагировавших на вторжение.

– Постойте, – приказал он и, одним прыжком очутившись у двери, чуть приоткрыл ее. В отличие от особы, можно сказать, смело маршировавшей по ступенькам, он производил меньше шума, чем призрак.

Леди Пенелопа Джейн Марисса Селборн как раз успела добраться до верхней площадки и, не задумываясь, свернула налево, к галерее. Очевидно, она стремилась поскорее добраться до коридора в самом конце. Пенелопа даже не позаботилась захватить с собой свечу. Впрочем, зачем ей свеча? Она и так бесчисленное количество раз проходила этой дорогой. Сегодня тени в галерее и мирная тишина дома стали бальзамом для мятущейся, растерянной души.

И какого дьявола она должна теперь делать? Более того, что происходит?!

Она едва подавила порыв зарыться пальцами в волосы, распустить длинные пряди, собранные в тугой узел, но на ней все еще была широкополая шляпа. Одетая в бриджи и старую жокейскую куртку, она весь день провела в слежке за своим дальним родственником Николасом Селборном, виконтом Арбри.

Николас был единственным сыном маркиза Эмберли, который после смерти сводного брата Гренвилла унаследовал родной дом Пенелопы, Уоллингем-Холл, в нескольких милях отсюда. И хотя она уважала и симпатизировала Эмберли, с которым встречалась несколько раз, все же была не так уверена в Николасе. Когда в феврале он без предупреждения появился в Уоллингеме и стал задавать вопросы о привычках и знакомых Гренвилла, она мгновенно насторожилась. Подозрения ее были вполне обоснованны: Пенелопа имела веские причины считать, что всякий, кто осмеливается задавать подобные вопросы, должен находиться под непрерывным наблюдением. Но через пять дней Николас уехал, и она решила, что на этом все и кончилось.

Однако вчера Николас вернулся и целый день провел в посещениях гнезд различных контрабандистов, разбросанных вдоль побережья. Сегодня ночью он навестил Полруан и провел два часа в тамошней таверне. Пенелопа провела эти же два часа в слежке за ним из ближайшей рощицы, поскольку порядочной женщине не место в кабаке.

Раздраженная и крайне встревоженная, она подождала, пока Николас выйдет, и последовала за ним в ночь. Уверившись, что он направляется в Уоллингем, она повернула кобылу на север и поехала в свое убежище.

Во время долгого бдения в рощице она придумала способ узнать, что делал Николас в тех тавернах, в которых просиживал каждую ночь, но этот план придется привести в действие только завтра. А пока что пыталась осознать то, что проведала до сих пор. Пыталась и одновременно страшилась того, что это может означать, что может обнаружиться. К чему это может привести.

Несмотря на нетерпение, Пенни чувствовала, что долгий день вымотал ее до последней степени: она так устала, что почти потеряла способность мыслить. Ничего, главное хорошенько выспаться, а утром с новыми силами приняться задело.

Достигнув конца галереи, Пенни свернула в коридор. Вторая спальня от конца крыла последние десять лет предназначалась ей всякий раз, когда она собиралась навестить дом крестной матери. Комната всегда содержалась в готовности. Слуги Эбби давно привыкли к ее случайным, внезапным набегам. Поэтому в камине всегда были дрова, хотя огонь не зажигался. Повернув голову направо, где тянулся ряд высоких незашторенных окон, выходивших на задний двор с фонтаном и ухоженными клумбами, Пенелопа решила, что не стоит возиться с камином. Она и без того едва ноги волочила. Сил хватит только на то, чтобы стянуть бриджи, сапоги, куртку и рубашку, забраться под одеяло и, наконец, закрыть глаза.

Тяжело вздохнув, она взялась за ручку двери.

Слева материализовалась большая зловещая тень.

Паника ударила в голову, лишая разума. Она уставилась на…

– Ай!

И тут она опомнилась. И узнала его. И зажала себе рот, чтобы не закричать. Но он оказался проворнее. Его рука с размаху припечатала ее все еще прижатую к губам ладонь.

Несколько мгновений она смотрела в его глаза, темные и непроницаемые. Такие близкие… такие знакомые.

Она остро ощущала идущий от него жар.

Не могла отвести взгляда от него, высокого, широкоплечего, продолжавшего стоять в темноте рядом с ней.

Если время имело способность останавливаться, в этот миг оно остановилось.

Но всего на миг.

Реальность обрушилась на нее с угрожающей силой.

Гордо выпрямившись, она отступила.

Нервно дернувшись, он уронил руку, отпустил Пенелопу, прищурился и стал бесцеремонно сверлить ее глазами.

Пенелопа прерывисто вздохнула, ошеломленно глядя на него. Сердце по-прежнему колотилось где-то в горле.

– Черт тебя возьми, Чарлз, какого дьявола ты пытаешься до смерти меня напугать?

Единственный способ общаться с ним – перехватить поводья и править самой.

– Мог бы по крайней мере слово сказать или хотя бы не подкрадываться!

Темная бровь насмешливо изогнулась. Взгляд скользнул по шляпе, опустился ниже… ниже, до самых сапог.

– Я не понял, что это ты.

И снова пламя лизнуло ее холодную кожу, скрытую убогой одежонкой. Его голос был все таким же глубоким и мрачным, как она помнила, и все так же обладал волшебством обольщения, хотел Чарлз того или нет. Что-то сжалось внутри, но она пыталась взять себя в руки.

Внезапное осознание того, что она хотела видеть этого человека меньше всего, обожгло огнем и потрясло до глубины души.

– Как видишь, это действительно я. А сейчас, если не возражаешь, я бы хотела немного поспать.

Она повернула ручку, распахнула дверь, вошла и захлопнула ее за собой.

Вернее, хотела захлопнуть. Створка остановилась в четырех дюймах от замка.

Пенелопа толкнула дверь, но тут же вздохнула. Глубоко. Обреченно. И прислонилась лбом к холодной панели. Их силы явно неравны: она понимала, что он всего лишь нажал на дверь ладонью, но ей с ним не сладить.

Так и быть!

Пенелопа отступила и подняла руки.

– Что ж, упрямься! – процедила она сквозь зубы. Терпение ее было на пределе. Она едва сдерживалась, а в таком состоянии иметь дело с Чарлзом Максимилианом Джеффри Сент-Остеллом было всего опаснее.

Она размашистыми шагами пересекла комнату, стащила шляпу и села на кровать, наблюдая, как он входит и оглядывается. Чарлз оставил дверь приоткрытой, поискал глазами Пенелопу и осмотрел комнату.

Увидел ее щетки на туалетном столике; бросил взгляд сначала на комод, заметив пару оставленных под ним полусапожек, а потом на кровать. Убедился, что она не расстелена, надменной, уверенной походкой устремился к стоявшему перед окном креслу и сел.

Пенелопа зачарованно смотрела на него. Не было слов, чтобы описать его движения, полные вкрадчивой грации. Перед ней был настоящий вышедший на охоту хищник.

Его черные волосы лежали тяжелыми длинными локонами, обрамлявшими аристократическое лицо с резкими чертами, выразительно изогнутыми темными бровями, большими, глубоко посаженными глазами, скульптурно вылепленным носом и подбородком.

На губы она предпочла не обращать внимания.

Несколько долгих секунд он не сводил с нее глаз: даже в полумраке она это чувствовала. Он всегда видел в темноте лучше ее; если она хочет выдержать допрос, не выдав секретов, значит, во что бы то ни стало должна сохранять самообладание.

Пожалуй, умнее всего ринуться в атаку первой.

– А что это ты делаешь дома?

А ведь она была так уверена, что дом пуст и по-прежнему остается ее надежным убежищем! Неудивительно, что вопрос превратился в упрек!

– Я живу здесь, помнишь? – усмехнулся граф и, чуть помедлив, добавил: – Мало того, отныне именно я владелец Эбби и всех его земель.

– Да, но…

Она не собиралась позволить ему развить опасную тему. Еще чуть-чуть, и он будет утверждать, что, как хозяин этого дома, несет за нее ответственность!

– Марисса, Жаклин, Лидия, Аннабел и Хелен уехали в Лондон помочь тебе найти жену. Моя мачеха – твоя крестная – и мои сестры тоже там. Они покинули родной дом, исполненные энтузиазма и во всеоружии. Со времен Ватерлоо в здешних салонах и Уоллингеме больше почти ни о чем не говорят. И ты должен быть там, а не здесь.

Она вдруг осеклась, моргнула и охнула:

– А они знают, что ты уехал сюда?

Вопрос был не напрасный, – слишком хорошо она знала Чарлза.

Он даже не нахмурился, но она почувствовала его раздражение, как и то, что оно было направлено на нее.

– Они знают, что мне пришлось покинуть столицу.

Пришлось? Пенни безуспешно попыталась скрыть досаду.

– Но почему?

Господи, Господи, только не это…

Сейчас Чарлз жалел, что освещение слишком плохое и кресло не придвинуто к кровати: теперь он не мог видеть глаз и выражения лица Пенни, а следовательно, прочесть ее мысли тоже не было никакой возможности. Он специально уселся на безопасном расстоянии, чтобы лишний раз не расстраивать себя и Пенни. Того момента в коридоре было вполне достаточно: потребность схватить ее, снова ощутить в объятиях это желанное тело была столь неожиданно сильной, такой неодолимой, что только железная воля помогла ему устоять.

Он все еще не пришел в себя, все еще не стряхнул обуявшее его безумие. Придется пока что ничего не предпринимать. Будь что будет.

Она ничуть не изменилась, оставаясь такой, какой он ее помнил: высокая, гибкая, стройная, светловолосая сильфида, которая, несмотря на внешнюю хрупкость, обладала внутренней силой, ничуть не меньшей, чем у него. Правда, он может и ошибаться. В конце концов она – хорошо воспитанная леди благородного происхождения, и тринадцать лет, прошедших с их разлуки, могли оставить свой след. В двадцать девять она, вероятно, стала совершенно другим человеком, но каким? Он понятия не имел. Только одно наверняка осталось неизменным: можно поклясться, что ее острый ум ни на йоту не притупился.

– Я здесь по делам.

Тут он не солгал. Что правда, то правда: у него здесь дела.

– По каким именно?

– Ну… то одно, то другое… всяким.

– По делам поместья?

– Пока я здесь, обязательно изучу все бумаги, накопившиеся на моем столе.

– Но ты здесь по другим причинам?

В ее тоне звучало явное волнение. Но почему? Все его инстинкты пробудились, а вместе с ними – настороженность и подозрительность. Его миссия здесь не должна возбуждать вопросов. Он ничего не станет скрывать. Пока что нет причин, по которым он не может честно признаться, зачем появился здесь. Однако он вовсе не собирался выкладывать все при первой же встрече.

Но если она спрашивает, значит, самый лучший выход – все ей рассказать и посмотреть, как она отреагирует. Но тогда – услуга за услугу, – какого черта она слоняется по окрестностям в полночь, да еще переодетая мужчиной?! И какого черта она здесь, а не у себя дома, в Уоллингем-Холле, до которого всего четыре мили отсюда? И, если уж на то пошло, почему она не в Лондоне? Почему до сих пор не замужем? Не живет с мужем и детьми?

О да, он определенно хотел получить ответы на все эти вопросы, а это означает, что любое расстояние между ними не имеет значения. Если она солжет…

Он неспешно встал и, не сводя с нее глаз, стараясь ничем не встревожить, спокойно подошел к постели и прислонился к кроватному столбику у изножья. Она бестрепетно смотрела ему в глаза.

– Я скажу тебе правду, почему приехал сюда, если ты, в свою очередь, честно признаешься, почему оказалась здесь в этот час и в таком костюме.

Она еще крепче вцепилась в край кровати. Прошло несколько секунд, прежде чем Пенни свела брови и отвернулась.

– Я голодна.

С этими словами она встала, подошла к двери и, не оглядываясь, исчезла в коридоре.

Чуть улыбнувшись, он оттолкнулся от столбика и последовал за ней, но догнал только на лестнице, и они вместе добрались до кухни. Пенни решительно промаршировала на самую середину и, схватив стоявший на печи котелок, отнесла к насосу у раковины и принялась наполнять. Чарлз присел на корточки, открыл печную дверцу и стал ворошить угли, пока они не налились красным. Сверху он положил растопку, потому щепу, замечая пронизывающие, оценивающие взгляды, которые Пенни то и дело бросала на него.

Как только пламя заполыхало, он закрыл дверцу и поднялся. Пенни дотянулась до конфорки, поставила котелок и поместила рядом чайник, в который насыпала сухого чаю. Повернувшись к столу, он увидел чашки и блюдца, а также тарелку с миндальными пирожными миссис Слаттери, которые Пенелопа успела принести из буфетной. Очевидно, она куда лучше Чарлза знала, где что лежит.

Приготовив все, она уселась на стул на торце стола. Миссис Слаттери, главная кухарка и экономка Эбби, никогда не позволила бы Пенелопе так хозяйничать, а это означало, что подобные вылазки в ночные часы, когда дом спит, для нее нередки.

Она поставила его чашку и блюдце на противоположный конец стола. Пирожные и единственный подсвечник помещались на середине. Приходилось тянуться, чтобы достать лакомство, но так захотела Пенни, поэтому Чарлз без возражений устроился на предназначенном ему месте. Здесь, на кухне, где не было сквозняков, пламя свечи почти не колебалось, и Чарлз добился желаемого: увидел ее лицо.

Она откусила кусочек пирожного и с улыбкой вскинула брови:

– Итак, почему ты здесь?

Откинувшись на спинку стула, противясь соблазну съесть пирожное, он снова стал изучать Пенелопу. Если ответить прямо, ничего не скрывая, каковы шансы вытянуть что-то из нее?

– Мой бывший командир попросил меня как следует оглядеться здесь.

И что теперь?

Он видел молчаливый вопрос в серо-голубых глазах, но мог только гадать, почему она так осторожна.

– Твой командир… – Пенелопа поколебалась, прежде чем выпалить: – А в каких войсках ты служил, Чарлз?

Правду знали очень немногие.

– Не в армии и не на флоте.

– В каком же полку?

– Теоретически – в одном из гвардейских.

– А на самом деле?

Если он не откроется, она не поймет остального. Пенелопа нахмурилась.

– Где ты был все эти годы?

– В Тулузе.

Она озабоченно свела брови.

– У родственников матери? Чарлз покачал головой:

– Они из Ланде. Примерно на таком же расстоянии, только к югу. Так что моя смуглая кожа и акцент были вполне приемлемы. Кроме того, в тех местах меня никто не знал, и я находился в сравнительной безопасности.

Она, кажется, начинала что-то понимать. Глаза затуманились, лицо стало задумчивым, но она тут же опомнилась и возмущенно воскликнула:

– Значит, ты был шпионом?!

Он давно привык к подобному отношению и поэтому даже глазом не моргнул.

– Неофициальным агентом правительства его величества.

Котелок выбрал именно этот момент, чтобы закипеть. Его слова звучали небрежно, почти цинично, но Чарлзу вдруг очень захотелось выпить чаю.

Пенни поднялась, все еще глядя на него, слегка приоткрыв губы. Ему показалось, что глаза у нее круглые, но он так и не смог прочитать, что кроется в ее взгляде. Потом она отвернулась, схватила котелок и налила кипящую воду в чайник, после чего оставила чай завариваться.

Пенни снова вернулась к столу, вытерла руки о бриджи и медленно уселась. На этот раз она подалась вперед: теперь свет отражался в ее глазах.

– Все эти годы?

До этого момента он не знал, как она отреагирует: устрашится ли бесчестия, которым многие считали профессию шпиона, или все поймет.

Она поняла. И испугалась за него. Не того, что он делал.

Огромная тяжесть упала с его плеч. Он глубоко вздохнул, легонько пожал плечами:

– Кто-то должен был это делать.

– Но с каких пор?!

– Меня завербовали, как только я появился в полку.

– Но тебе было только двадцать! – ахнула она.

– Я был также наполовину французом, выглядел настоящим французом, говорил, как уроженец юга, и мог легко сойти за француза. И… вполне созрел для любого безумия.

Он никогда не признается в том, что причиной этого безумия отчасти была она.

– Но…

Она пыталась осознать сказанное. Чарлз вздохнул.

– Тогда пробраться во Францию было очень легко. Всего через несколько месяцев я вполне обжился в чужой стране. Очередной французский бизнесмен, перебравшийся в Тулузу, только и всего.

Пенни критически покачала головой:

– Но ты смотришься… и ведешь себя как настоящий аристократ. Высокомерие – неотъемлемая часть твоей натуры.

Он широко улыбнулся:

– Я выдавал себя за незаконного отпрыска благородной, но уже несуществующей семьи, на фамильных могилах которой с радостью сплясал бы тарантеллу.

Пенни, немного подумав, кивнула:

– Пожалуй, верно. И что потом?

– Я добивался благосклонности каждого высокопоставленного военного и гражданского сановника и собирал любую информацию, какую только смог добыть.

Единственный вопрос, на который он не собирался отвечать, – каким образом ему все это удавалось. Но она не спросила.

– Значит, ты отсылал полученные сведения, но сам оставался там все это время?

– Да.

Она поднялась, принесла чайник и стала разливать чай. Чарлз наблюдал за ней, почему-то наслаждаясь этим простым домашним уютом. Она так отвлеклась, что не заметила, как близко к нему подошла. И когда подалась вперед, его глаза жадно охватили изгиб ее бедра, нескромно обтянутый бриджами. Пальцы у него зачесались, но он заставил себя не шевелиться, пока она не отошла. И, кивнув в знак благодарности, обеими руками поднял чашку, приятно гревшую ладони.

– И когда стало ясно, как успешно идет работа и как ловко я способен проникать в высшие круги, ставки повысились, и бегство показалось слишком рискованным. Французы должны были поверить, что я всегда на месте, всегда рядом. Никаких вопросов, где был я в то или иное время.

Оставив чайник на раковине, она вернулась на место.

– Значит, именно поэтому ты не приехал на похороны Джеймса?

– Я сумел улизнуть на похороны отца и Фредерика, но когда убили Джеймса, силы Веллингтона подходили к Тулузе, и мне было жизненно важно оставаться в городе.

Фредерик, старший брат Чарлза, сломал шею на охоте. Джеймс, средний, унаследовавший титул Фредерика, утонул, катаясь на лодке. Он, Чарлз, был всего лишь третьим сыном шестого графа и все же волею судьбы нынче сам стал девятым графом Лостуителом. Один из капризов фортуны, улыбнувшейся ему.

Пенни кивнула и, отведя глаза, пригубила чай.

– А ты был при Ватерлоо? – неожиданно спросила она. Чарлз поколебался… но очень уж хотелось услышать от нее правду – всю правду.

– За линией французских войск. Вел людей, таких же, как я, наполовину французов, чтобы присоединиться к тулузскому отряду, оборонявшему артиллерию на холме, выходившем на поле сражения.

– Ты остановил орудийный огонь?

– За этим мы туда и пришли.

– Помешать французам убивать наших людей, – утвердительно кивнула она.

Убивая других…

Последние слова он оставил невысказанными.

– Но после Ватерлоо ты продал патент.

– У правительства больше не было нужды в нас… агентах вроде меня. И меня ждали другие обязанности.

Она чуть скривила губы.

– И никто, включая тебя, не предполагал, что эти обязанности выпали на твою долю.

Она права. Графский титул свалился на него, самого необузданного, наименее подходящего для такой чести третьего сына.

Пенни продолжала изучать его.

– И каково это – быть графом? – усмехнулась она. Черт побери, у нее всегда была эта невероятная способность ужалить в самое чувствительное место!

– Странно, – буркнул он, глядя в полупустую чашку. Невозможно объяснить чувство, охватившее его, когда он поднялся на крыльцо и вошел в массивную парадную дверь. Графский титул и поместье теперь принадлежали ему, а вместе с ними – и неотъемлемые обязанности, связанные с управлением делами, ибо Эбби был не просто его родным домом, но домом его предков, местом, в котором его семья имела глубочайшие корни. Теперь на его долю выпало защищать и оберегать все это, с тем чтобы позже видеть, как владения переходят к следующему поколению не просто нетронутыми, но процветающими.

Чувство было вполне понятным и непреодолимым, но все же порывы и импульсы, вызванные им, казались не вполне ясными. Тем не менее он твердо знал, что только необходимость найти свою графиню, вернуться наконец в привычный мир привела его домой. Далзил просто обеспечил его подходящим предлогом.

– Мне все еще трудно откликнуться, когда Филчетт и Крутер обращаются ко мне «милорд».

Филчетт и Крутер были дворецкими: первый здесь, второй – в городе.

Он сказал достаточно. Теперь его очередь начинать допрос. Но Пенни не дала ему выговорить ни слова.

– Я слышала, что ты вместе с приятелями основал какой-то клуб, чтобы помочь друг другу в поисках невест.

Он ошеломленно уставился на нее.

– Ты что, недавно была в Лондоне?

– Последние семь лет моей ноги там не было.

Он допускал, что Далзил знает все о клубе «Бастион», но…

– Откуда тебе все известно? Она отставила чашку.

– Марисса услышала от леди Эмери.

Чарлз тяжело вздохнул. Следовало помнить, что мать и крестная Тони Блейка были француженками, членами общества аристократов-эмигрантов, успевших укрыться в Англии до начала террора. В точности как его собственная мать.

Чарлз нахмурился:

– Она не говорила мне, что знает. Пенни фыркнула и, встав, собрала чашки.

– Она и остальные приехали в город только месяц назад. Сколько времени ты провел с ней?

– Я был занят.

Хорошо еще, что он не так легко краснеет! До сих пор он старался избегать не столько матушку, – она так хорошо понимала сына, что это иногда пугало, хотя, нужно признать, крайне редко вмешивалась в его дела, – сколько младших сестер, Жаклин и Лидию, и еще больше – невесток: жену Фредерика Аннабел и жену Джеймса Хелен.

Их мужья погибли, не оставив наследников, и по какой-то таинственной причине это сделало дам горячими сторонницами его женитьбы. Вскоре к ним присоединились и сестры Чарлза. Каждый раз при встрече они сыпали именами. Он не смел покататься верхом или погулять в парке из опасения немедленно подвергнуться осаде, после чего победительницы наверняка потащили бы его знакомиться с очередной прелестной безмозглой мисс, которую они посчитали идеальной партией.

Сначала Чарлз радовался их помощи, как бы ни было неприятно пользоваться услугами женщин, но потом, поняв, что молодые леди явно не понимают, что ему нужно, и что такой, которая смогла бы его увлечь, нет во всем Лондоне, вознамерился было отказаться от столь навязчивого пособничества, но было уже поздно. Он не понимал, как погасить их энтузиазм, и не мог заставить себя раз и навсегда положить этому конец. Стоило лишь представить, как омрачатся их лица, какая обида засветится в глазах… при одной мысли об этом его корежило.

– Неужели это они выгнали тебя из города? – хмыкнула Пенни, наблюдая, как он вскидывает голову и подозрительно щурит глаза. – Я предупреждала их, а также Элайну и моих сестер, но они были твердо убеждены, что знают, кто именно тебе подойдет, и твердили, что ты будешь только рад любой подсказке.

На этот раз фыркнул Чарлз, причем куда презрительнее, чем Пенни.

– Много они знают… – начал он, но тут же осекся: Однако Пенни была беспощадна.

– Сейчас только начало сезона – самая первая неделя, а ты уже сбежал.

– Совершенно верно, – кивнул он и жестко добавил: – Довольно обо мне.

Его глаза – она знала, что они темно-синие, но сейчас, ночью, казались черными – неотрывно смотрели на нее.

– Почему ты разгуливала по округе да еще в таком виде? Он взмахом руки указал на ее непристойный наряд. Она пожала плечами:

– Это проще, чем путаться в юбках амазонки.

– Вне всякого сомнения. Но вот почему ты разъезжаешь по ночам, когда особенно трудно определить разницу между дамским и мужским седлом?

Она поколебалась, прежде чем выдать крошечную часть информации:

– Следила… кое за кем.

– И что делал этот кое-кто?

– В том-то и дело, что не знаю. Поэтому и следила за ним.

– Кто он и куда ездил?

Сказать ему правду? Слишком рискованно, тем более что неизвестно, почему ему взбрело в голову вернуться домой. Не говоря уже о том, что теперь она знает правду о его прошлом.

Впрочем, истина не явилась слишком большим потрясением: она всегда ожидала чего-то в этом роде, потому что слишком хорошо знала Чарлза, вернее, того юнца, которым он когда-то был. И совсем не знала человека, которым он стал. Пока она не узнает точно, лучше быть осторожнее.

– Ты сказал, что бывший командир просил тебя оглядеться. Интересно, какого рода бывшие командиры имеются у бывших шпионов?

– Очень решительные, – попытался отделаться Чарлз, но, видя, что она не собирается сдаваться, неохотно добавил: – Далзил занимает какую-то должность в Уайт-холле[1], определенно так. Но я не знаю, какую именно. Он командовал всеми британскими агентами в зарубежных странах последние тринадцать лет.

– И что именно ему нужно?

Он снова замялся, явно взвешивая, стоит ли откровенничать и выдать ли последнюю часть информации без всякой гарантии, что она ответит такой же откровенностью.

Она продолжала ждать, не сводя с него глаз.

На щеке Чарлза дернулась жилка. Взгляд стал холодным.

– До него дошло, что в министерстве иностранных дел действовал шпион, выдававший французам государственные секреты во время войны. Выяснилось также, что он связан с одной из шаек контрабандистов, действующих где-то недалеко от Фауи.

Она считала, что способна владеть лицом и сделала все, чтобы не выдать себя. Но не смогла. Руки дрогнули, и она заметила, как блеснули глаза Чарлза, прежде чем сумела подавить дрожь.

Взгляды их скрестились.

– Что ты об этом знаешь?

Его тон стал более резким. Более настойчивым. Пенни подумывала, не стоит ли принять невинный вид. Напрасно. Он знал, и она ничего не могла с этим поделать. И ничем не могла его отвлечь.

Но зато могла все отрицать. Или молчать, пока не найдет время все обдумать, проверить все собранные факты, как и собиралась сделать завтра.

Пенни взглянула на старые часы на полке над печью, стоически отмерявшие секунды и минуты. Начало второго.

– Я должна немного поспать.

– Пенни!

Она оттолкнула стул, но тут сделала ошибку, снова встретившись с ним глазами. Пламя свечи бросало отблески на его лицо, придавая ему какой-то дьявольский вид, который только подчеркивали упавшие на лоб черные локоны. Глаза, прикрытые тяжелыми веками, словно вычеканенный из камня подбородок, неброская красота губ, вылепленных каким-то демоном, чтобы склонять смертных женщин к греху…

Что же до тела с широкими квадратными плечами, стройным торсом и мускулистыми ногами… оно излучало нескрываемую силу, смягченную грацией, которой владели немногие мужчины. Узкие кисти с длинными пальцами… словом, идеал любой женщины.

И все же исходившая от него чувственность не представляла самой большой угрозы. Во всяком случае, не для нее. Чарлз знал Пенни, знал лучше всех в мире. И у него одного был козырь, который он мог перед ней выложить, – оружие, гарантировавшее ее покорность.

И сейчас, под его мрачным взглядом, Пенни без труда представила, какой была его жизнь последние тринадцать лет. Он мог не говорить, что все эти годы был один, что никого не подпускал близко, что убивал и способен убить снова, даже голыми руками. Для этого у него имеются не только силы, но и мужество и убежденность в своей правоте.

Чарлз никогда не назвал ее Пенелопой, разве что в официальных случаях. В неофициальных она была Пенни. Наедине он часто дразнил ее различными прозвищами, и одно из них было Петарда. Когда речь шла о делах материальных, он всегда оказывался победителем. Но сейчас речь шла не о делах материальных, а тут он далеко не всегда побеждал. Ничего, в прошлом она умела справиться с ним и сумеет сделать это снова.

Не отводя от него глаз, она встала.

– Я пока ничего не могу сказать тебе… мне нужно подумать.

Обойдя вокруг стола, она неспешно двинулась к двери. Для этого ей пришлось пройти мимо него.

Как раз в этот момент он пошевелился. Она почувствовала, как напряглись его мышцы. Но он не поднялся.

Пенни добралась до двери и тихо вздохнула.

– Моп ange…[2]

Она замерла. Так он назвал ее только однажды. В голове звучала невысказанная, но безошибочная угроза.

Пенни выждала мгновение… но, ничего больше не услышав, обернулась. Он не двигался. И смотрел на свечу. И даже не обернулся к ней.

Не мог посмотреть ей в лицо…

Узел, стянувший внутренности, распустился; волнение куда-то ушло.

Она улыбнулась. Мягко. Зная, что он все равно не увидит.

– Не старайся. Смысла не имеет. Я знаю тебя, помнишь? Ты не тот человек, который станет шантажировать женщину… – И поколебавшись еще секунду, тихо сказала: – Спокойной ночи.

Он не ответил. Не дрогнул.

Пенни открыла дверь и ступила в коридор.

Чарлз прислушался к удалявшимся шагам, гадая, какая злая судьба заставила его столкнуться с подобными обстоятельствами. Не тот человек? Много она знает! Он был именно таким человеком… вот уже больше десяти лет.

Она уже в холле!

Чарлз тяжело вздохнул. Ей известна какая-то часть загадки, причем не столь уж маленькая. Притом она достаточно умна, чтобы тревожиться из-за какой-то мелочи, на которую случайно наткнулась. Но…

– Дьявол!

Оттолкнувшись от стола, он встал и вернулся в библиотеку. Там позвал собак и пошел прогуляться на укрепления.

Пусть морской ветер выдует из головы тяжелые мысли и воспоминания. Не нужно, чтобы они затуманили сознание и мешали мыслить связно, особенно сейчас.

Укрепления представляли собой земляные валы, окружавшие сады Эбби в южном направлении. С их широкой, поросшей травой вершины открывался вид на дельту Фауи. В ясный день можно было видеть море, переливавшееся, искрившееся под солнцем.

Он продолжал идти, думая о самых обычных вещах вроде волкодавов, резвившихся у его ног, отбегавших обнюхать следы, но всегда возвращавшихся к хозяину. Он получил первую пару собак всего в восемь лет. Псы умерли от старости, еще до того, как он вступил в гвардию. Когда два года назад, после ссылки Наполеона на остров Эльба, он вернулся домой, первым делом раздобыл себе Кассия и Брута. Но когда Наполеон сбежал, вновь вернулся к своему делу, оставив волкодавов на попечение Лидии.

Несмотря на всю заботу Лидии, к ее явной досаде, собаки при первом же появлении хозяина бросились к нему и больше не отходили.

– Подобное тянется к подобному, – пояснил он. Она презрительно шмыгнула носом и ушла, но все же по-прежнему украдкой совала им лакомства.

Что же делать с Пенни?

Вопрос внезапно всплыл в мозгу, вытеснив все остальные мысли.

Чарлз остановился, закинул голову и наполнил легкие холодным соленым воздухом. Закрыл глаза и вспомнил все, что знал о Пенни.

Когда он вернулся домой, мать первым делом сообщила новости о соседях и, в частности, упомянула о том, что Пенни по-прежнему не замужем. У нее состоялось четыре весьма успешных лондонских сезона, она родилась дочерью графа, имела прекрасное приданое, и если не считалась бриллиантом чистой воды, все же была более чем просто хорошенькой, поскольку природа наделила ее точеными чертами лица, идеальной кожей и глазами цвета грозовых туч. Ее единственным серьезным недостатком можно было назвать рост: Пенни была всего на полголовы ниже Чарлза, то есть чуть выше или вровень с большинством мужчин из общества. И она была… не столько тощей, сколько тонкой и гибкой, как тростинка, с длинными руками и ногами и изящными изгибами, словом, ничем не походила на пухленьких полногрудых красавиц, бывших тогда в моде.

Необходимо также упомянуть о таких совершенно неуместных в женщине качествах, как острый ум и не менее острый язык. Впрочем, ни то ни другое его не волновало, он предпочитал подобных собеседниц. К сожалению, не многие мужчины разделяли его мнение. Большинство вряд ли примирились бы с такими свойствами жены, сочли бы это угрозой своему семейному счастью, хотя сам он так не думал.

Пенни всегда словно бросала ему вызов, и он ценил и восхищался этими почти непрерывными поединками характеров и ума. Взять хотя бы тот, в который он сейчас ввязался: несмотря на серьезность ситуации, в душе что-то дрогнуло. Откуда-то нахлынули воспоминания о былых отношениях. И вместе с тем он ощущал нечто вроде счастья оттого, что она снова рядом.

Если верить матери, Пенни получала десятки предложений от самых завидных холостяков, но отказала всем. Когда родные стали допытываться о причине, она ответила, что ни один не вызывает в ней и искорки энтузиазма. Очевидно, она счастливо жила последние семь лет в своем корнуолльском доме, где вела хозяйство.

Она была единственным отпрыском усопшего графа Уоллингема от первого брака: мать умерла, когда девочке не исполнилось и двух лет. Отец снова женился, и от второй жены, Элайны, крестной Чарлза, на свет появились сын и три дочери. Элайна приняла Пенни под свое крылышко. Постепенно они становились не столько матерью и дочерью, сколько близкими подругами.

Пять лет назад граф умер, и титул достался Гренвиллу, сводному брату Пенни. Единственный мужчина в окружении любящей матери и четырех сестер, Гренвилл вырос донельзя избалованным и вечно попадал из одной переделки в другую, поскольку заботился лишь об удовлетворении собственных капризов, не думая при этом об окружающих.

В последний раз он встретил Гренвилла, когда вернулся домой в четырнадцатом году. Тот показался Чарлзу бесшабашным и необузданным. А потом было Ватерлоо. Подогретый всеобщей патриотической лихорадкой, Гренвилл остался глух к мольбам матери и сестер и вступил в армию. Бедняга навеки остался на залитой кровью равнине.

Титул и поместье перешли к дальнему родственнику, маркизу Эмберли, уже немолодому джентльмену, заверившему Элайну и ее дочерей, что те могут, как прежде, оставаться в Уоллингем-Холле. Эмберли дружил с отцом Пенни и был опекуном Гренвилла, до самого совершеннолетия последнего.

Ну а потом он обрел свободу только для того, чтобы подставить грудь пуле и покинуть мать и сестер если не нищими, то без опоры и защиты.

Наконец Чарлз осознал, что больше всего его тревожит. Пенни попала в сложную историю, и поблизости нет ни одного мужчины, чтобы позаботиться о ней. Если не считать его самого.

Но он не знал, что она к нему испытывает.

Где-то в глубине сознания тлело подозрение насчет того, почему она не спешит замуж и почему ни один джентльмен не сумел убедить ее пойти к алтарю, но тем не менее он так и не сумел определить, что о нем думает.

Да, она насторожена и колется, как терновник, но готова ли при этом взять его в союзники или, наоборот, не желает иметь с ним ничего общего? Таких, как она, разгадать нелегко.

Зато он точно знал, что испытывает к ней, и это оказалось не слишком приятным сюрпризом. Он воображал, что за тринадцать лет его увлечение прошло. Но нет. Ни в малейшей степени. Колдовство продолжало действовать.

Правда, за последние шесть месяцев они несколько раз виделись, но их встречи всегда проходили в окружении родных, как его, так и Пенни. Никаких бесед наедине. Только сегодня он неожиданно наткнулся на нее, и пламя желания вновь загорелось в нем. Поймало, скрутило, глубоко запустило когти.

И потрясло.

Теперь вряд ли что-то могло облегчить томительную боль. Она порвала с ним тринадцать лет назад… решительно отвергла, и он отлично сознавал всю бесплодность надежд на то, что она изменит свое решение. Пенни всегда отличалась невероятным упрямством.

Им придется оставить позади эту часть совместного прошлого, хотя игнорировать ее невозможно: слишком мучительны были воспоминания. Значит, придется как-то их обходить.

Они должны это обходить. Что бы ни происходило в округе, то дело, расследовать которое он послан, и все, что она уже успела обнаружить, слишком опасны, представляют слишком большую угрозу для многих людей. Как только он разузнает больше, немедленно постарается отстранить ее от расследования. При этом Чарлз и секунды не думал, что она может находиться по другую сторону баррикад. Только не она. Только не его Пенни.

Она на его стороне и все же еще не доверилась ему. Должно быть, кого-то оберегает. Но кого?

Он давно уже не знает ни ее, ни ее друзей. Поэтому вряд ли сможет предположить, сколько ждать до того, как она решит открыться ему.

Неизвестно.

Но и времени у них немного. Теперь, когда он здесь, события начнут разворачиваться с головокружительной быстротой. Он и послан сюда для того, чтобы разворошить осиное гнездо и разделаться с осами.

Если она ничего не скажет, придется узнать ее тайны окольными путями.

Он погулял еще немного, вернулся в спальню, лег и, как ни странно, заснул.

Глава 2

Разбудил его стук копыт. Не на подъездной дорожке, окружавшей дом кольцом, а чуть дальше. Очевидно, кто-то уезжал.

Он оставил стеклянные двери на балкон открытыми: совершенно неанглийский обычай, но в Тулузе он неизменно оставлял окна открытыми на ночь.

Хорошо, что и сегодня догадался это сделать!

Он спрыгнул с кровати, потянулся и, как был голым, встал в двери, провожая взглядом удалявшуюся Пенни в амазонке золотистого бархата. Не будь двери открыты, он бы ничего не услышал. Она выехала от конюшни, расположенной довольно далеко. Восседая в дамском седле на чалой кобылке, она неспешно направлялась на юг.

В Фауи? Или домой? Или еще куда-то?

Уже через пять минут он ворвался в кухню.

– Милорд! – воскликнула шокированная миссис Слаттери. – Мы только начали готовить завтрак… если бы вы предупредили…

– Разумеется, это лишь моя вина, – очаровательно улыбнулся он. – Совсем забыл, что хотел покататься с утра пораньше. А кофе уже есть? Может, и пара пирожков найдется?

Бормоча мрачные предсказания относительно будущего джентльменов, не желающих начинать утро с плотного завтрака, как все приличные люди, и отмахиваясь от объяснений Чарлза, привыкшего жить на французский манер, миссис Слаттери наставительно заявила:

– Теперь вы настоящий английский граф и не должны следовать примеру всяких язычников, – после чего вручила ему кружку крепкого кофе и три пирожка.

Чарлз проглотил один, залпом выпил кофе, сунул в карман два оставшихся пирожка, чмокнул в пухлую щечку миссис Слаттери, чем вызвал негодующий визг и деланно-сердитые укоры:

– Идите уж, молодой мастер, то есть милорд, я хотела сказать… как только не…

Не дослушав, он выскочил черным ходом и оказался на конюшне через десять минут после Пенни. Еще пять минут, и он уже вывел со двора своего серого гунтера Домино, чтобы отправиться по ее следам.

Он не ездил на сером с самого марта, и застоявшийся Домино был рад размять ноги, так что не успел Чарлз взять в руки поводья, как мерин радостно заржал. Чарлз предоставил ему полную волю, и тот сначала пустился вскачь, а потом и полетел. Чарлз низко пригнулся к седлу, управляя не только поводьями, но и коленями, и непрерывно шарил вокруг глазами. Пенни, сидя боком в дамском седле и посчитав, что ее никто не будет искать, выберет более длинный и спокойный маршрут. Во всяком случае, будет держаться вытоптанных тропинок. Чарлз же мчит, не разбирая дороги, в полной уверенности, что нагонит ее. И в тот же миг он увидел Пенни, которая как раз пересекала мост над Фауи, неподалеку от деревни Лостуител, в миле оттого места, где находилась дельта реки. Граф, улыбнувшись, сдержал мерина, но все равно проскакал по мосту всего пятью минутами позже. Правда, догнать Пенни не спешил. Наоборот, вернулся на земляной вал и предпочел следить за ней издали. Куда она спешит? В Фауи? Домой? Или еще куда-то?

Но тут она миновала тропу, ведущую на запад, в Уоллингем-Холл, и направилась на юг, вдоль западного берега реки, к городку Фауи в самой дельте.

Но до городка еще ехать и ехать: она могла свернуть в другое место.

Утро было солнечным мясным – идеальная погода для прогулки верхом. Она не торопилась. Он следовал ее примеру, оставаясь на вершине вала и чуть позади.

И тут она придержала свою чалую и свернула на узкую тропу в восточном направлении. Чарлз спустился вниз и поехал за ней. Оказалось, что тропа ведет в Эссингтон-Мэнор. Пенни, не подозревая о преследователе, подъехала к самому крыльцу. Чарлз повернул коня и, объехав особняк, нашел подходящий наблюдательный пункт в ближайшей роще, из которой были видны передний двор и конюшни, куда конюх как раз вел чалую Пенни. Чарлз спешился, привязал Домино на полянке и вернулся на прежнее место.

Полчаса спустя конюх вывел из конюшни легкую коляску. За ним шел другой, с лошадью Пенни в поводу.

Чарлз встал так, чтобы видеть крыльцо. Тут же появилась Пенни в сопровождении двух других леди, по виду ее ровесниц. Чарлзу они показались смутно знакомыми. Жены братьев Эссингтон?

Они устроились в коляске. Пенни помогли сесть в седло. Чарлз пошел за Домино. И добрался до перекрестка дорог на Эссингтон и Фауи как раз вовремя, чтобы убедиться, что леди действительно направляются на юг. Скорее всего в Фауи за покупками.

Он остановил Домино и долго размышлял, что делать. Пока что Пенни была самым верным и наиболее вероятным связующим звеном с той ситуацией, расследовать которую он был послан.

Она достаточно обеспокоена, чтобы следить по ночам за неизвестными людьми и чтобы не поделиться с ним своим открытием, отговорившись, что сначала должна хорошенько подумать. И все же сейчас, несмотря на все тревоги, как ни в чем не бывало собралась в поход по магазинам.

Так он и поверил! Недаром у него было четыре сестры. Не такой уж он доверчивый простак!

Первые полтора часа Пенни покорно следовала за Милли и Джулией Эссингтон из лавки в лавку: две шляпницы, галантерейщик, старый перчаточник и два драпировщика. Когда они вышли от последнего драпировщика, Пенни решительно осталась на тротуаре.

– У меня еще здесь кое-какие дела. Почему бы вам не зайти пока к аптекарю? А потом встретимся в «Пеликане» и пообедаем вместе.

Она еще с утра предупредила их, что один из удалившихся на покой слуг графа Уоллингема тяжело заболел и она считает своей обязанностью его навестить.

– Договорились!

Розовощекая, неизменно жизнерадостная Джулия взяла Милли под руку.

Более спокойная и чувствительная Милли вопросительно уставилась на Пенни.

– Уверена, что справишься одна? Мы с радостью пойдем с тобой.

– О, уверяю, в этом нет необходимости, – улыбнулась Пенни. – Он пока еще не умирает.

Она умудрилась не упоминать имен: и Милли, и Джулия были дочерьми местных землевладельцев, здесь росли, здесь вышли замуж, здесь продолжали жить. Вполне возможно, что кто-то из слуг Пенни имел родных в Эссингтон-Мэнор.

– Я не задержусь, – пообещала она, отступив. – Встретимся в «Пеликане».

– Прекрасно.

– Мы закажем и на тебя, хорошо?

– Конечно. Если только я не приду первой, – кивнула Пенни и, перейдя выложенную брусчаткой мостовую, медленно пошла вверх. Услышав слабый звон, которого ожидала, она оглянулась. Милли и Джулия как раз входили в крошечную аптеку.

Пенни немедленно свернула на следующем перекрестке. Она прекрасно знала городок и поэтому прошла кратчайшим путем к гавани, а потом затерялась среди самых старых коттеджей, вытянувшихся над верфями. Вероятно, для защиты от неумолимых ветров маленькие домишки лепились друг к другу, словно именно так могли лучше цепляться за склон холма. Здесь жили самые бедные обитатели Фауи: рыбаки и их семьи, скорее всего принадлежавшие к местному братству контрабандистов.

Пенни стала взбираться на холм. Но на полпути остановилась, перекинула шлейф амазонки через руку и громко постучала в толстую деревянную дверь. Не дождавшись ответа, она снова постучала. Но в этот час и в этом месте людей было немного. Она оглядела гавань: рыбачий флот уплыл. Самое время навестить матушку Гиббс.

Дверь наконец со скрипом приоткрылась, в щели появился налитый кровью глаз. Потом послышалось фырканье, и дверь широко распахнулась.

– Ну, мисс Щеголиха, чем могу помочь?

Через полчаса Пенни вышла из жилища матушки Гиббс, став ненамного мудрее, но, похоже, на шаг приблизившись к правде. Дверь с мягким стуком захлопнулась за ее спиной. Она быстро прошла по круто спускавшемуся вниз переулку. Нужно спешить, чтобы успеть в гостиницу «Пеликан», на Хай-стрит, в более приличной части города.

Дойдя до конца переулка, она свернула за угол. И наткнулась на стену из мышц и костей.

Он поймал ее за руку, удержал от падения. Не захватил в плен, и все же… она не могла пошевелиться.

Не могла даже моргнуть, глядя в его глаза всего в паре дюймов от ее глаз. При дневном свете они были насыщенного темно-синего оттенка, но, зная, какой острый ум кроется за этим взглядом, она понимала: пощады не будет.

От растерянности она даже затаила дыхание. Легкие явно отказывались работать. Его близость лишала разума.

Видел ли он? А если да, то что?

Словно разгадав ее мысли, он кивнул:

– Видел. Видел, из какого дома ты вышла. И знаю, кто там живет. Мало того, помню, что там происходит.

Его взгляд казался таким острым, что Пенни еще удивлялась, почему не истекает кровью.

– Может, объяснишь, что делала в самом известном рыбацком борделе Фауи?

Черт!

Она вдруг осознала, что ее руки бессильно лежат на его груди, и тут же с прерывистым вздохом отпрянула. Он не попытался ее удержать.

Какое счастье, что их разделяет хотя бы воздух. Теперь она может дышать, да и голова прояснилась.

Снова подхватив шлейф, она протиснулась мимо Чарлза.

– Нет.

Он досадливо процедил воздух сквозь зубы, и снова клещами стиснул ее запястье.

– Пенни!

Она приостановилась и подчеркнуто уставилась на длинные загорелые пальцы, обхватившие ее тонкие косточки.

– Не стоит.

Он снова вздохнул и отпустил ее. Вспомнив о дамах Эссингтон, она зашагала быстрее. Он легко догнал ее.

– Но что тебе было нужно от матушки Гиббс?

– Сведения, – коротко бросила она. Хороший ответ. Может, им он и удовлетворится. Он удовлетворился. На целых шесть шагов.

– И что ты узнала?

– Пока ничего.

Еще несколько шагов.

– Но каким образом, черт возьми, ты, леди Пенелопа Селборн из Уоллингем-Холла, могла познакомиться с матушкой Гиббс?!

Ее так и подмывало осведомиться, откуда он, граф Лостуител, знает матушку Гиббс, но почему-то не очень хотелось услышать ответ.

– Через Гренвилла.

Он застыл на месте.

– Что?!

– Нет, я не хочу сказать, что он меня ей представил. Она успела уйти вперед; он двумя шагами настиг ее.

– Я искренне надеюсь, что Гренвилл не был настолько безмозглым, чтобы посещать ее заведение?

Безмозглым? Вероятно, Чарлз не слишком хорошо знаком с матушкой Гиббс!

– Не совсем.

Молчание продолжалось следующие три шага.

– Может, просветишь меня каким образом можно «не совсем» посещать бордель?

– Он ни разу туда не вошел, – терпеливо пояснила она. – Просто влюбился в одну из девушек и страдал по ней на расстоянии. Повсюду ходил за ней, покупал безделушки и все такое. Ну, а когда стал часами подпирать стену в переулке, торчал там с утра до вечера и только что серенады не пел, матушка Гиббс сказала, что с нее довольно. Вот и сообщила мне обо всем через наших рабочих и слуг. Мы встретились в поле, и она объяснила, что поведение Гренвилла очень дурно влияет на ее бизнес. Местные рыбаки стесняются идти в бордель под взглядами графского сынка, который якобы за ними следит.

Чарлз пробормотал себе под нос нечто уничтожающее, но вслух заметил:

– Мне понятны ее претензии. И что ты сделала?

– Поговорила с Гренвиллом, разумеется. Чарлз насмешливо поднял брови.

– И он тебя послушал?

– Несмотря на множество недостатков, глуп он не был.

– То есть прекрасно понял, что случится, если ты расскажешь матери о его странных привычках?

Глядя перед собой, она сухо улыбнулась.

– Как я уже сказала, глупым его не назовешь. Он быстро сообразил, чем это грозит.

– Так, значит, матушка Гиббс у тебя в долгу, а ты не задумалась разжиться у нее информацией.

Похоже, он вполне верно угадал цель ее визита.

– Но отныне ты никогда, повторяю, никогда, не вернешься сюда одна.

Его голос изменился. Она хорошо знала этот тон. И даже не потрудилась возразить.

Но он слишком хорошо знал ее, чтобы вообразить, будто она согласилась.

Он что-то раздраженно прошипел, но не стал настаивать, отчего ее подозрения только усилились. Что он задумал?

Тем временем они добрались до Хай-стрит. Но Чарлз по-прежнему не отставал. Еще два шага – и они столкнулись лицом к лицу с Николасом, виконтом Арбри.

Пенни остановилась, Чарлз последовал ее примеру. Он успел заметить промелькнувшую на ее лице мгновенную нерешительность: очевидно, она спешно пыталась решить, что делать.

Виконт тоже застыл на месте. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить: это джентльмен одного с ними круга. Он не проявил никаких эмоций, но Чарлз почему-то понял, что встреча с Пенни не была запланирована и, будь у него выбор, он предпочел бы вообще ее не видеть.

– Доброе утро, кузен, – холодновато кивнула Пенни и тут же учтиво добавила: – Вряд ли вы встречались. Позвольте представить: это Николас Селборн, виконт Арбри. Чарлз Сент-Остелл, граф Лостуител.

Арбри поклонился. Чарлз кивнул и протянул руку.

– Николас наш дальний родственник, – пояснила Пенни. – Его отец – маркиз Эмберли, унаследовавший папин титул и поместья.

Что же, это объясняло ее сдержанность, но отнюдь не колебания Арбри. Интересно, в каком родстве они находятся? Более дальнем, чем пресловутое седьмое колено? Между ними явно что-то есть. Только вот что?

– Лостуител? – повторил Арбри, изучая его. – Значит, вы вернулись в… Эбби, не так ли? Полагаю, ненадолго.

Чарлз ухмыльнулся, надевая привычную маску добродушного весельчака-гуляки.

– Рестормел-Эбби, совершенно верно, но насчет краткости моего визита… полагаю, это еще не решено.

– Вот как? Дела?

– Можно сказать и так. Но что привело вас сюда, сейчас, в самом начале сезона?

Именно этот вопрос хотел задать ему Арбри. Чарлз перехватил инициативу, и с невинным видом терпел его пристальные взгляды.

– Кстати, ваша жена с вами? – продолжал он.

– Николас не женат, – вставила Пенни.

Чарлз вопросительно уставился на Арбри. Наследник знатной семьи и титула, здоров на вид, крепок, почти ровесник Чарлза, и, если тому следовало сейчас быть в Лондоне и искать невесту, Арбри тоже не мешало бы об этом позаботиться.

– Видите ли, – неохотно обронил Арбри, – я действую по поручению отца. Кое-какие дела поместья требуют моего внимания.

– Ах, ну конечно, всегда найдутся какие-то упущения, – согласился Чарлз, украдкой глянув на Пенни. Она много лет управляла поместьем Уоллингем-Холл, и если что-то действительно требовало внимания, ей наверняка обо всем доложили. И все же она ничем не выказала, что знает, о чем идет речь.

Арбри нахмурился.

– Сейчас я смутно припоминаю… что встречал вашу матушку и сестер, когда в последний раз был здесь. Они дали понять, что вы скоро женитесь и что в этом сезоне обязательно сделаете предложение какой-нибудь леди.

Чарлз еще шире растянул губы в улыбке.

– Вполне возможно, но, к несчастью для всех заинтересованных в моей личной жизни, меня снова призывает долг.

– Долг?

Вопрос прозвучал чересчур резко. Арбри определенно хотел пронюхать, зачем он здесь. Чарлз снова глянул на Пенни, но она не сводила глаз с Арбри и ничем не хотела ему помочь. Защищает кого-то? Неужели именно Арбри?

– Совершенно верно.

Он встретился взглядом с Николасом и отбросил притворство.

– Меня просили расследовать утечку дипломатических секретов через каналы контрабандистов, действовавшие в округе во время последних войн.

Арбри глазом не моргнул. Бледное лицо оставалось бесстрастным.

Что выдало его лучше всяких улик: только человек безмерного самообладания останется столь безразличным при подобном заявлении.

– Я не знал, что правительство… может заинтересоваться прошлым.

– О, можете быть уверены, интерес есть, и огромный.

– И вас просили это расследовать? Мне казалось, что вы служили в гвардейском полку в чине майора.

– Совершенно верно.

Чарлз улыбнулся – подчеркнуто холодно, подчеркнуто безжалостно.

– Но у меня имеются и другие занятия.

Пенни огляделась, отчаянно желая прервать обмен любезностями. Николас, конечно, неплох, но Чарлз способен быть настоящим дьяволом. Она не хотела, чтобы он узнал, угадал или предположил правду. Еще слишком рано. Господь один знает, что ему придет в голову и как он отреагирует.

И тут она заметила Милли и Джулию, с сияющими лицами спешивших поскорее присоединиться к ней и к обществу двух блестящих джентльменов, которых она каким-то образом умудрилась заполучить. Впервые в жизни она обрадовалась их откровенному любопытству.

– Пенелопа! Мы как раз шли в «Пеликан», – объявила Джулия, приветливо улыбаясь. – Нас задержали в аптеке.

Она устремила взгляд на джентльменов. Милли последовала ее примеру.

– Виконт Арбри, не так ли?

Николас, который был знаком с обеими, поклонился.

– Миссис Эссингтон! Миссис Эссингтон.

Чарлз повернулся к дамам. Он был значительно выше Николаса, и им пришлось запрокинуть головы, чтобы взглянуть ему в лицо. Обе кокетливо захлопали ресницами и восторженно заулыбались.

– Чарлз! – почти взвизгнула Джулия. – Ты вернулся!

– Восхитительно! – проворковала Милли. – А ведь твоя дорогая матушка утверждала, что ты решил остаться в Лондоне на сезон!

Чарлз учтиво улыбнулся, поцеловал дамам руки и умело уклонился от расспросов. Пенни облегченно вздохнула. Ах, если бы только Николас воспользовался возможностью, чтобы улизнуть!

Она уже собиралась незаметно подтолкнуть его в бок, когда Джулия весело предложила:

– Вы просто должны пообедать с нами: уже начало второго! Если я хоть как-то разбираюсь в джентльменах, вы просто умираете от голода, а кухня в «Пеликане» – лучшая во всем Фауи!

Чарлз перевел взгляд с Пенни на Николаса.

– И действительно, почему бы нет?

Пенни охнула про себя. Такой хищной ухмылки ей давно уже не доводилось видеть!

– Что скажете, Арбри? Не вижу причин, почему бы нам не воспользоваться приглашением в столь приятное общество?

Милли и Джулия, просияв, умоляюще посмотрели на Николаса.

Сердце Пенни упало. Николасу ничего не остается делать, кроме как согласиться!

Все пятеро под неумолчный щебет Милли и Джулии и смешки Чарлза скоро добрались до гостиницы. Пока хозяин, в восторге от почетных гостей, приглашал их в лучшую комнату, Пенни окончательно пала духом. Неужели Николас не понимает, что идет прямо в логово льва, у которого очень острые клыки, а ум еще острее?!

К тому времени как обед кончился, у нее нестерпимо разболелась голова. Милли и Джулия, как и ожидалось, непрерывно тараторили, пересказывая все местные сплетни, очевидно, с намерением просветить Чарлза. Он молча кивал, предоставляя им вести беседу, что позволяло ему незаметно изучать Николаса. Правда, пока его усилия почти ничего не дали.

Николас явно держался настороже и постоянно следил за Чарлзом. По отношению к остальным он был сдержан и довольно холоден. Пенни следовала его примеру. Остальные, очевидно, считали это вполне объяснимым: в конце концов она вовсе не обязана любить человека, к которому перешли отцовские поместья.

Но откуда им знать?!

После ужина они дружно поднялись, и Пенни вдруг пришло в голову, что теперь, когда Чарлз здесь и займет все ее время, Николас немного оттает, и станет менее осторожным. Она никогда не давала ему причин думать, что подозревает его в чем-то: он понятия не имел, что она знает о вопросах, заданных им конюхам и Садовникам Уоллингема, или о его визитах к местным контрабандистам. И уж конечно – о ее слежке.

Пенни подняла голову к солнцу. Рядом появился Чарлз и помог спуститься с крыльца во двор. Конюх держал под уздцы ее кобылку. Она уже хотела знаком показать ему, чтобы подвел лошадь к колоде, но Чарлз коснулся ее плеча.

– Я подсажу тебя в седло.

Ей следовало бы оцепенеть, застыть, просто отказаться, но он шел на полшага позади: если она остановится, он просто врежется ей в спину.

Они подошли к кобыле, и руки Чарлза уже легли на ее талию. Она резко повернулась и, задохнувшись, уставилась на него. Но Чарлз, даже не глядя на Пенни, не замечая ее постыдного смущения, без всяких усилий усадил ее в седло: он не сводил глаз с Николаса, помогавшего Милли и Джулии подняться в коляску.

– Он давно здесь?

Сунув ногу в подставленное Чарлзом стремя, она нашла в себе силы пробормотать:

– Приехал вчера.

Чарлз хотел спросить еще что-то, но тут конюх подвел к нему Домино, и он отвернулся.

Николас тоже попросил привести коня – одну из полукровок Гренвилла – и вскочил в седло. Все пятеро, не сговариваясь, выехали со двора. Николас, как истинно воспитанный джентльмен, держался рядом с коляской, Пенни и Чарлз ехали сзади. Пенни наблюдала, как усердно старается Николас быть общительным. Милли и Джулия были в восторге. Ничего не скажешь, сегодня счастливый день! Подумать только, они обедали с самыми блестящими и самыми недоступными джентльменами в округе!

– Он много времени проводит здесь? – тихо, небрежно осведомился Чарлз.

Если она не скажет ему, он станет расспрашивать и все равно узнает.

– Это его четвертый приезд с июля, когда они с отцом явились на похороны Гренвилла. Но остается он недолго. Самое большее – неделя в декабре. Потом пять дней в феврале, а сколько пробудет теперь, не знаю.

Чарлз ничего больше не сказал, хоть и заметил, что она наблюдает за кузеном оценивающе-циничным взглядом. Он не удивился тому, что Николас не желает расставаться с ними и то и дело поглядывает на Пенни. Между ними определенно что-то есть!

Они добрались до дороги на Эссингтон и распрощались с Милли и Джулией, после чего продолжали путь втроем, до самой тропы на Уоллингем, где Николас остановил гнедого. Пенни и Чарлз последовали его примеру. Николас перевел взгляд с Чарлза на Пенни.

– Я… э…

Его лицо словно отвердело.

– Я думал… вернее, считал, что, по вашему мнению, графиня все еще пребывает в Эбби.

У Пенни оставалась секунда, чтобы решить, куда метнуться. Чарлз уже предположил, что она уехала в Эбби из-за Николаса. Сам аристократ, хорошо знакомый с этикетом, да еще имеющий четырех сестер, две из которых замужем, Чарлз легко поймет: она ушла из дома вовсе не по соображениям приличия. Она перебралась в Эбби вовсе не для того, чтобы избежать возможного скандала. А вот Н и кол ас уверен, что так оно и есть: она сама дала ему это понять.

И к чему это привело? Она в Эбби наедине с Чарлзом, который никоим образом не приходится ей родственником.

Что же, у нее не один выход, а целых три! Первый: воспользоваться тем, что Николас неверно истолковал ситуацию, и поискать убежища в Эссингтон-Мэнор. К несчастью, леди Эссингтон, свекровь Милли и Джулии, истинный дракон в женском обличье и потребует от нее оставаться с невестками с утра и до заката. Она никогда не узнает, чем занимается Николас и что предпринять для защиты Элайны и сводных сестер.

Впрочем, она может и вернуться в Уоллингем-Холл под тем предлогом, что жить под одной крышей с Николасом все же менее скандально, чем пребывать в одном доме с Чарлзом: никто не станет с этим спорить. Однако придется пользоваться той же конюшней и теми же комнатами, а она предпочитает, чтобы он не знал о ее приходах и уходах, а тем более о слежке.

Хотя… жизнь в Уоллингеме может иметь свои преимущества, если Николас, отвлекшись на Чарлза, забудет об осторожности, но она достаточно хорошо успела узнать кузена, чтобы понять: если Чарлза не будет поблизости, настороженность Николаса удвоится.

Значит, остается последний выход.

Пенни ободряюще улыбнулась.

– Эмили, престарелая кузина графини, живет в Эбби. Так что нет причин, почему бы я не могла оставаться там, по крайней мере на время вашего пребывания в Уоллингеме.

Она украдкой взглянула на Чарлза: тот с обманчиво искренним выражением наблюдал за Николасом. Прекрасный актер, ничего не скажешь!

– О… теперь я понимаю…

Лошадь Николаса нетерпеливо переступила с ноги на ногу. После небольшой паузы, во время которой, как она почувствовала, Николас искал доводы, чтобы заставить ее вернуться в Уоллингем, он сдался:

– В таком случае позвольте распроститься. До свидания, Лостуител. Мы, разумеется, встретимся снова.

– Вне всякого сомнения, – кивнул Чарлз, но, судя по тону, вовсе не был рад этой перспективе.

С нее довольно.

В свою очередь, грациозно кивнув, она пустила кобылку рысью. Но серый мерин Чарлза вскоре поравнялся с ней. Подождав до следующего поворота, он пробормотал:

– Откуда взялась кузина Эмили?

– Если она престарелая кузина твоей матушки, значит, скорее всего прибыла из Франции.

– Скорее всего. А что случится, если дорогой Николас начнет расспрашивать, случайно или намеренно?

Она продолжала смотреть на дорогу.

– До недавнего времени кузина Эмили жила у других родственников и прибыла только два дня назад отдохнуть в более теплом климате…

– Который врачи рекомендовали ей по причине ревматизма. Не так ли?

– Совершенно верно. Однако кузина Эмили по-прежнему предпочитает объясняться на французском, считает себя слишком старой, чтобы появляться в обществе, и вообще сделалась чем-то вроде отшельницы и никого не принимает.

– Весьма удобно.

– Ты прав. И старушка Эмили – идеальная компаньонка для молодой леди.

Он снова нахмурился.

– Так это Арбри послал тебя в Эбби?

Она вздохнула, но он терпеливо ждал.

– Я ему не доверяю, – вымолвила она наконец.

– Это чисто личное?

Тон его был ровным, почти бесстрастным, но Пенни отчетливо ощутила досаду, таившуюся под вроде бы обычным вопросом.

– Нет, – торопливо заверила она, – вовсе нет.

Они поехали дальше. Уверенная в том, что угадала, каким будет следующий вопрос, Пенелопа старалась найти слова, чтобы объяснить свои подозрения, не выдав их причины.

– Скажи, Арбри – тот человек, которого ты защищаешь, или тот за которым следишь? Или и то и другое?

Пенни тихо ахнула. Каким образом он увидел, вычислил, понял все это?

Он спокойно смотрел на нее.

Плотно сжав губы, она продолжала смотреть на дорогу. Они молча добрались до моста. Пенни знала его; соответственно он знал ее. Топот копыт по деревянным плашкам дал ей возможность подумать. И когда они свернули на хорошо наезженную дорогу, она ответила:

– Я защищаю не его. И слежу не за ним.

После чего она погнала свою кобылу Джилли галопом. Домино ринулся следом. Но Чарлз понял намек и до самого дома не задал ни одного вопроса.

Она удрала от него у конюшни, сунув ему в руку поводья Джилли. Чарлз мрачно посмотрел ей вслед, но не остановил. Она добежала до дома и оглянулась. Кажется, он не спешил последовать за ней.

Что же, это к лучшему. Прошлой ночью, оставив его на кухне, она пошла к себе, но воспоминания одолели ее, измучили. Она плохо спала, но так и не сумела Все обдумать. А ведь ей было необходимо как следует поразмыслить, понять, что к чему, разложить по полочкам полученную информацию и решить, что она может означать для человека вроде Чарлза, привыкшего иметь дело с подобными вещами.

Все ему рассказать… очевидно, рано или поздно придется. Но если есть способ представить факты в более выгодном свете, следует сначала этот способ найти.

Войдя в дом со стороны сада, она помедлила, гадая, где бы найти укромное местечко и побыть одной как можно дольше. Лучше всего просидеть в укрытии до вечера, чтобы кое-что узнать и как следует поломать себе голову над решением вопроса. Но на это было мало надежды. Терпение никогда не относилось к лучшим качествам Чарлза.

Настойчивость – да. Терпение – нет.

– Фруктовый сад! – решила она и, подхватив шлейф амазонки, развернулась, приоткрыла дверь и выглянула. Чарлз еще не вышел из конюшни: возможно, чистит скребницей лошадей.

Выскользнув наружу, она побежала к зарослям живой изгороди, а потом под их прикрытием прокралась в сад, превратившийся в облако бело-розовых цветов, надежно скрывшее ее от посторонних глаз.

С сучковатой ветки древней яблони свисали старые качели. Пенни со вздохом уселась и наконец занялась своими проблемами. Всем, что узнала за последние месяцы. Тем, что давно заподозрила.

И тем, что это, в свою очередь, предполагало.

К сожалению, Пенни удалось спокойно поразмыслить всего полчаса, прежде чем ее отыскал Чарлз. Дом был огромным, но он уже успел проверить ее комнату и обнаружить, что ни Пенни, ни ее амазонки там не было. Поэтому он вернулся в сад: в конце концов, здесь не так много мест, где она может спрятаться.

Она сидела спиной к дому, лицом к полям и медленно раскачивалась, отталкиваясь от земли сапожком. Хорошо, что она пока не подозревает о его присутствии.

Он уже хотел подойти ближе и раскачать качели, но так она сразу его заметит. Не увидит, не услышит, а ощутит его присутствие в тот момент, когда он окажется не дальше чем в двух ярдах от нее.

Так было, сколько Чарлз себя помнил. Он умел пробраться через любые вражеское пикеты, но никогда не мог подкрасться к Пенни, разве что вчера ночью, да и то только потому, что, не зная, кто перед ним, до последнего держался поодаль. Но теперь, однако, возникли вещи, о которых ей необходимо ему рассказать. У нее нет иного выхода. Поделиться информацией, и как можно скорее. Теперь, познакомившись с Арбри, он не позволит ей хранить тайны хотя бы лишний час. Только тогда он сможет надежно защитить ее, встав между ней и всем тем, что он должен расследовать, включая, похоже, и ее «кузена» Арбри.

Кроме того, необходимо любой ценой отстранить ее от этого расследования, но пока он не видел способа это сделать.

Действовать постепенно? Шаг за шагом?

Но сначала нужно узнать, что ей известно обо всем этом деле. Будь на ее месте другая женщина, он уже вытряс бы из нее все необходимое. Но с Пенни подобная тактика бесполезна. Его допросы чересчур болезненны для них обоих. Ни к чему дергать нервы себе и ей. Ему трудно даже прикасаться к ней: взять хотя бы тот случай, когда он сегодня усадил ее в седло. Его словно кипятком обдало. Да и она… Хорошо еще, что он отвлек ее расспросами об Арбри и она быстро пришла в себя… но… но не совсем.

Пока что он способен придумать только одно: вода камень точит. Может, он и заставит ее сдаться… постепенно…

Намеренно громко топая, он направился к ней.

– Скажи… почему ты решила остановиться в Эбби?

Пенни подняла голову и, медленно раскачиваясь, подождала, пока он облокотится о ствол ближайшего дерева. Чарлз сунул руки в карманы и мрачно уставился на нее.

Когда-то они были любовниками. Всего однажды.

И этого одного раза оказалось достаточно, чтобы она поняла: эта связь вряд ли приведет к чему-то хорошему. Особенно для нее. Ему исполнилось двадцать, ей шестнадцать; для него эта встреча была порывом страсти, чистым вожделением, для нее… чем-то гораздо большим. И все же их физическая связь не оборвалась: даже через тринадцать лет и несмотря на все усилия подавить влечение к нему, все вернулось в то мгновение, когда она снова его увидела. Когда он подошел близко. Достаточно близко, чтобы она почувствовала… могла коснуться… возжелать… Даже сейчас, глядя, как он с небрежной грацией прислонился к дереву, как шевелит ветерок черные локоны, как темно-синие глаза задумчиво смотрят на нее, Пенни почувствовала волнение. У нее защемило сердце.

Эта проклятая любовь раздражала, бесила, иногда вызывала омерзение к себе, и все же приходилось смириться с неизбежным. Даже несмотря на то что он явно не питал к ней ответных чувств, она всегда будет любить его, и с этим уже ничего не поделаешь. К счастью, он этого не знает, а она не настолько глупа, чтобы позволить ему догадаться.

Вынудив себя отвести глаза, она с безразличным видом оттолкнулась от земли.

– Николас не глуп. Если я буду брать лошадь для слежки из одной с ним конюшни, он заметит.

– И часто ты за ним следишь?

Она свела брови, раздумывая, стоит ли откровенничать.

– Еще в феврале я поняла, что он посещает такие места, о которых могут знать только местные джентльмены, а отнюдь не приезжие. Началось это только тогда, иначе грумы знали бы, что он берет лошадей. Лишь в феврале он все пять дней разъезжал по местным кабачкам и притонам контрабандистов. Я, как всегда, переехала в Эбби на время его визита, поэтому не знала, что он уезжает и по ночам, пока не стало слишком поздно.

Судя по молчанию, услышанное совсем ему не понравилось. Она, в свою очередь, выжидала, устремив взор на зеленые побеги кукурузы в полях.

– И куда он ходил? В логова контрабандистов, полагаю? Но какие именно?

Пенни скрыла улыбку смирения: он не забыл о посещении матушки Гиббс.

– Все традиционные места сборищ в Полруане, Бодиннике, Лостуителе и Фауи.

– Только эти? Дальше он не бывал?

– Насколько я знаю, нет, но я ничего не знаю насчет ночных экскурсий.

– Так ты спрашивала матушку Гиббс, чем он там занимался?

– Да, – коротко бросила она, но, поскольку распространяться не спешила, он подстегнул ее властным, требующим повиновения голосом:

– И дальше?

Пенни упрямо выдвинула вперед подбородок.

– Пока не могу сказать.

– Ошибаешься. Можешь, – процедил он, помедлив ровно секунду. – Пойми же, это не игра.

Пенни спокойно глянула ему в глаза.

– Поверь, я знаю, что это не игра, – кивнула она и, не отводя взгляда, пояснила: – Прежде чем делиться с тобой, следует все хорошенько обдумать, определить, много ли я в действительности знаю и что все это может значить. Как ты уже успел, надеюсь, сообразить, все, что мне стало известно, касается кое-кого еще, человека, чье имя я не могу так просто выдать властям. А ты, невзирая ни на что остальное, был и остаешься на стороне властей.

Чарлз зловеще прищурился, но по-прежнему спокойно ответил:

– Пусть я в этом случае представляю власти. Но все же… все же в основном остаюсь тем же человеком, которого ты так хорошо знала раньше.

Пенни слегка наклонила голову.

– Я тоже так считаю. Именно в основном. Но согласись, ты уже не тот, которого я знала тринадцать лет назад.

В этом все и дело. Пока она не поймет, насколько и в чем изменился Чарлз, он остается не то чтобы чужаком… просто ее сбивает с толку сочетание знакомого и незнакомого. Значит, и она не может до конца довериться ему, поделившись всем, что знает.

Или думает, что знает.

Вспомнив, зачем пришла в сад, она потерла пальцем лоб и подняла голову.

– Я еще не успела сложить воедино все части головоломки. Говорю же, мне нужно время подумать.

Она перестала раскачиваться и встала. Он оттолкнулся от дерева.

– Нет, – нахмурилась она. – Твоя помощь мне сейчас ни к чему.

Это заставило ее улыбнуться, что отнюдь не способствовало мыслительным процессам.

Пенни раздраженно передернула плечами.

– Если хочешь поскорее услышать все, дай мне немного покоя, чтобы я смогла привести мысли в порядок. А сейчас я иду к себе. И когда буду готова рассказать все, что знаю, сообщу тебе первому.

Высоко держа голову, она шагнула вперед, намереваясь проплыть мимо него, но запуталась ногами в шлейфе. Пенни ойкнула и, потеряв равновесие, упала. Чарлз, мгновенно оказавшись рядом, поймал ее и поднял. Но не разжал рук.

Пенни задохнулась, встретившись с ним взглядом. Как будто и не было этих лет, и она снова почувствовала себя хрупкой, беззащитной, бесконечно женственной в его объятиях.

Испытывая то же самое, что и годы назад: исступленное, неумолимое притяжение, вспышку жара, безудержное желание.

Ее взгляд упал на его губы. Ее собственные горели и пульсировали. Как бы она ни изменилась за это время… их… их взаимное безумие осталось неизменным.

Сердце Пенни бешено заколотилось. Она не предполагала, что он все еще хочет ее. Оказалось, что это именно так. Она и раньше видела вожделение, горевшее в его глазах. Точно такое же, как сейчас.

Он и не пытался это скрыть. Она наблюдала за игрой теней в этих великолепных темных глазах. Наблюдала, как он сдерживает порыв припасть к ее губам. И не пыталась отстраниться. Только беспомощно ждала, скованная, напряженная, на какой-то ошеломляющий момент не понимающая, чего же хочет сама…

Он выиграл поединок.

Рассудок вернулся, и она снова вздохнула свободнее, когда его хватка постепенно… постепенно… очень медленно ослабла.

Он молча отступил, хотя глаза нестерпимо ярко блестели.

– Только не слишком задерживайся, – бросил он.

Ветер, прошумевший в ветвях, послал на землю вихрь бело-розовых лепестков. Тон Чарлза был довольно резок. Жаль, что у нее не нашлось храбрости спросить, что он имеет в виду: согласие разгласить секреты, или…

Решив, что в этом случае сдержанность – лучшее оружие, она подобрала юбки и направилась к дому.

Глава 3

Ровно в семь вечера Пенни вошла в гостиную на полшага впереди Филчетта и пригвоздила Чарлза, наблюдавшего за ней от камина, холодным неприязненным взглядом, после чего отступила, позволив дворецкому объявить, что ужин готов.

Чарлз, нисколько не смутившись, кивнул Филчетту и шагнул к ней, чтобы взять под руку.

Она вынудила себя не противиться, но не потрудилась присесть. Когда он положил ее пальцы на свой рукав и повернулся к двери, Пенни заметила с достойной восхищения сдержанностью:

– Я вполне могла бы довольствоваться подносом, присланным в мою комнату.

– А вот я – нет.

Через полчаса после ее возвращения из сада в дверь постучала горничная и спросила, не хочет ли она принять ванну. Пенни согласилась: продолжительная горячая ванна – именно то, что ей сейчас необходимо.

Душистый пар окутал ее, но отдыха не получилось. Мысли постоянно возвращались к одному вопросу: может ли она довериться Чарлзу? Тому Чарлзу, которым он теперь стал?

Она все еще не была в нем уверена, но уже понимала, что не может… нет, ей никто не позволит оттягивать разговор. Взять хотя бы ужин, на который он потащил ее едва ли не силой!

Когда горничная Дорри вернулась, чтобы спросить, какое платье предпочитает госпожа, Пенни ответила, что намеревается ужинать у себя в комнате. Дорри удивленно округлила глаза.

– О нет, мисс! Хозяин сказал миссис Слаттери, что вы ужинаете с ним.

Вслед за этим последовал обмен записками, закончившийся, когда Чарлз известил, что она действительно будет ужинать с ним, причем выбор места остается за ней.

Она предпочла безопасность столовой, небольшой комнаты, предназначенной исключительно для семейных обедов. Чарлз усадил ее на один конец стола, а сам придвинул резной стул к другому. Стол оказался короче обычного: все опускные доски успели снять, – и все же между ними было целых восемь футов сверкающего лаком красного дерева, за что Пенни мысленно благословляла судьбу.

Потянувшись к бокалу, наполненному Филчеттом, она благодарно улыбнулась дворецкому и напомнила себе, что ужин наедине с Чарлзом не означает, что они действительно останутся одни.

Порывы ветра бросали на окна дождевые струи. Последние двадцать минут дождь лил как из ведра. Что ж, по крайней мере в этом есть одно преимущество: Николас сегодня никуда излома не денется, и она ничего не упустит.

Как только подали первое блюдо, Чарлз сделал знак Филчетту, который вместе с лакеями немедленно удалился.

Чарлз обратил на нее внимательный взгляд.

– Я проверил в «Дебретте»[3]. Эмберли, отец Николаса, работал в министерстве иностранных дел.

Пенни кивнула, продолжая есть суп. И выждала, сколько могла, прежде чем ответить:

– Он ушел на покой много лет назад: в восемьсот девятом или около того.

И что еще он сумел разнюхать? Она знает только один основной факт, который ему не известен! Неужели догадается… или… а вдруг он свяжет Николаса с контрабандистами и не поймет, что тут есть… или был… посредник?

Отложив ложку, она потянулась к салфетке и промокнула губы. При этом она украдкой поглядывала на Чарлза. Тот с бесстрастным видом доедал суп, но, неожиданно вскинув глаза, поймал ее взгляд.

И кажется, что-то сообразил.

Филчетт и его подчиненные вернулись, и Пенни поспешно опустила голову. Чарлз, откинувшись на спинку стула, подождал, пока подадут второе и Филчетт снова удалится.

– Скажи, Николас часто приезжал в Уоллингем, пока Гренвилл был жив?

Пенни продолжала упорно смотреть в тарелку.

– Время от времени. Даже когда был маленьким. Эмберли и папа были близкими друзьями.

– В самом деле?

И хотя голос его звучал мягко, Пенни он не обманул.

– Но последние десять лет Николас бывал здесь крайне нерегулярно, так?

Ей очень хотелось солгать, но он обязательно проверит, и разоблачит ее.

– Так.

К ее удивлению, он не стал продолжать допрос и всецело занялся жареным ягненком.

Она не подозревала, что Чарлз исподтишка наблюдает за ней. Ничего, пусть Пенни немного понервничает! Она со страхом ждет следующей фразы. Недаром он намеренно показал, что не отступит, а, наоборот, станет давить все сильнее, пока она не капитулирует и не выложит все, что знает.

Время, которое он дал ей на размышления, было крайне ограниченно, особенно с того момента, как он узнал о соучастии Арбри. Мало того, почти истекло, когда он узнал о должности Эмберли в министерстве иностранных дел, том самом министерстве, где действовал продажный изменник.

Он молчал, пока перед ними не поставили пудинг миссис Слаттери из лимонной кожуры, его любимый. В этот раз миссис Слаттери превзошла себя, и пудинг исчез через несколько минут.

Чарлз поднял бокал, пригубил вино и неожиданно сказал:

– Ты кого-то оберегаешь. Но это не Арбри. Пенни плотнее сжала губы.

– Так кого же? В твоей семье остались одни женщины, а они, естественно, тут ни при чем.

Пенни проглотила последний кусочек пудинга.

– Естественно.

– Так кто же из Фауи еще переправляет секреты врагу? Кого ты считаешь своей обязанностью защитить?

Именно поэтому она отказывалась быть откровенной. Именно в эту точку нужно бить.

Как только она отложила ложечку и спокойно взглянула на него, он насмешливо вскинул брови.

– Может, кто-то из слуг Уоллингема?

– Вздор! – презрительно бросила она.

– Сама матушка Гиббс?

– Нет.

– В таком случае ее сыновья. Кажется, именно Гиббсы заправляют здешней шайкой контрабандистов под гордым названием «рыцари Фауи»?

Пенни нахмурилась, делая вид, что смущена.

– Не уверена, что ответить – да или нет. Но так и быть: да. Были и будут. Гиббсы занимались контрабандой свыше четырехсот лет.

– Они по-прежнему встречаются в «Петухе и быке»?

– Да.

Значит, она была там, и недавно. Должно быть, следила за кем-то.

– Может, это они передают государственные тайны врагам?

– Не знаю.

– А какие еще шайки действуют в этой местности?

Вопрос казался вполне невинным. Но дело было не в смысле самого ответа: он просто хотел узнать, с кем она недавно встречалась и о чем разговаривала.

Именно та скорость, с которой сыпались вопросы, открыла Пенни глаза. Обсуждение братьев Эссингтон было в самом разгаре, когда Пенни сообразила, что к чему, и решительно сжала губы во второй раз.

На это он небрежно пожал плечами, словно хотел сказать: «Чего же ты еще ожидала»? С нее достаточно.

Пенни швырнула на стол салфетку и поднялась. Он, правда, гораздо медленнее, последовал ее примеру.

– Прошу меня простить, я, пожалуй, лягу в постель, – процедила она.

Чарлз учтиво проводил ее до двери и, взявшись за ручку, помедлил и взглянул на нее. И выждал, пока она наберется храбрости и взглянет ему в глаза.

– Повторяю: это не игра, Пенни. Мне нужно знать. Как можно скорее.

Их разделяло не больше фута. Даже несмотря на то что голова привычно закружилась, она отлично распознала выражение его глаз. Он не шутил. Правда, и не пытался обвести ее вокруг пальца, надавить или очаровать. Чарлз был честен с ней, и она это оценила, тем более что встреча в саду показала, какой чувственной властью он над ней обладает.

Страшно подумать, что будет, если он захочет этой властью воспользоваться.

Откинув голову, она изучала его лицо. И еще раз утвердилась в своих выводах. Очевидно, он твердо решил не будить тени прошлого, забыть о том притяжении, которое все еще существовало между ними, чтобы сломить, преодолеть, растоптать ее сопротивление и волю.

Он и вправду честен с ней. Только он и она: совсем как когда-то.

Тронутая, чувствуя, как рвется сердце, соблазненная возможностью вернуть прежнюю дружбу и откровенность, она положила руку ему на плечо.

– Я все скажу. И ты это знаешь. Но еще рано. Мне нужно немного подумать.

Он внимательно оглядел ее, прежде чем наклонить голову.

– Только если совсем немного. Увидимся утром.

Она кивнула на прощание и стала подниматься по лестнице.

Чарлз проводил ее глазами, прежде чем направиться в библиотеку.

Они увиделись поздно ночью.

После трехчасового бдения над справочником, в глаза словно песка насыпали. Он изучал связи Эмберли в министерстве иностранных дел, а потом безуспешно искал местных жителей со связями в этом же или других министерствах, пытаясь определить, кого может защищать Пенни.

Наконец Чарлз потушил лампу и поднялся к себе, как раз когда часы пробили половину двенадцатого.

Остановившись на площадке, он привычно оглядел большой витраж с изображением герба Сент-Остеллов. Дождь выбивал стаккато по стеклу; тихо завывал ветер. Словно сама природа призывала к жизни давно похороненные невинность и необузданность юности, звала, искушала, терзала…

Цинично усмехнувшись, он свернул влево, не к своей спальне, как ранее намеревался, но к вдовьей дорожке, специальной огороженной платформе на крыше, где жены рыбаков обычно ждали своих мужей, возвращавшихся с моря.

Вдовья дорожка в Эбби представляла собой вымощенную камнем галерею длиной тридцать футов с видом на дельту Фауи и огражденную резными перилами. Даже глубокой ночью, когда луна была затянута тучами, вид был великолепный, неотразимо захватывающий. Напоминание о том, насколько незначительную роль играет человечество в планах природы.

Его ноги сами знали путь. Благодаря годам тренировки ступал он бесшумно.

Чарлз остановился у открытой арки, откуда начиналась дорожка; Пенни уже была там. Сидела на каменной скамье у дальней стены, опершись локтем о перила, положив подбородок на руку, и смотрела на дождь.

Было довольно темно, и он едва различал бледный овал ее лица, слабый отблеск светлых волос, элегантные линии светло-голубого платья, темные переливы бахромы на шали. Каким-то чудом на нее не попадали капли дождя.

Она его не слышала.

Он поколебался, вспоминая другие дни и ночи, когда они тоже приходили сюда, часто вдвоем – и никого больше. Но сейчас она попросила время подумать.

Пенни повернула голову и взглянула на него.

Чарлз не шевелился, но она знала, что он здесь. На ее взгляд, он был всего лишь еще одной тенью в темноте: если бы он не смотрел на нее, она никогда бы не поняла…

Он так и не подошел. Ощутив его колебания, она отвернулась.

– Я еще ничего не решила, так что не спрашивай.

– Я просто не знал, что ты здесь.

Он считал, что она ушла к себе. Да и как он мог предположить, что она поднимется на крышу?

Она промолчала, ничуть не взволнованная его присутствием: он был слишком далеко, чтобы пробудить в ней знакомые ощущения. Значит, пусть стоит…

И она знала, почему он здесь: по той же самой причине, что и она.

Правда, она попыталась определить, каким будет его следующий вопрос, но и тут он ее поразил:

– Ты совсем не удивилась, узнав, что я был шпионом. Почему?

Пенни невольно улыбнулась.

– Помню, когда ты вернулся к похоронам отца. Твоя мать была… не просто счастлива тебя видеть… но глубоко благодарна. Полагаю, я уже тогда что-то заподозрила. И она в твоем присутствии постоянно переходила на французский, куда чаще, чем обычно. Кроме того, ты давал такие уклончивые ответы, когда спрашивали, в каком ты полку, где расквартирован, в каких городах бывал, в каких битвах участвовал… а ведь раньше был очень откровенен и часами рассказывал всякие истории. На этот же раз всячески избегал говорить о себе. Окружающие относили это за счет скорби по отцу, – пояснила она и, помолчав, добавила: – Только не я. Если бы ты хотел скрыть горечь, наоборот, стал бы без умолку говорить и смеяться.

Последовало долгое молчание.

– Значит, всего лишь на таком шатком основании… – пробормотал он.

– О нет, – рассмеялась она. – Тогда я еще ничего не поняла. Но зато в следующий раз…

– На похоронах Фредерика.

– Да…

Воспоминания о том времени сжали болью сердце.

– Ты опоздал… и прибыл как раз в тот момент, когда викарий уже начинал службу. Дверь церкви была распахнута. Народу набилась уйма, но центральный проход был пуст, чтобы люди могли видеть неф. О твоем появлении возвестила твоя тень. Солнце светило так ярко, что она протянулась почти до гроба. Мы все обернулись. Ты стоял в дверях на фоне желтого сияния, высокая драматичная фигура в темном длинном пальто.

– Очень романтично! – фыркнул он.

– Нет, как ни странно, ты совсем не казался романтичным.

Пенни снова обернулась. Он по-прежнему стоял в арке, прислонившись к стене. Она едва могла различить его профиль, но не выражение лица.

– Ты был… напряжен. Почти пугающе напряжен. И не видел никого, кроме своей семьи. Направился прямо к родным… и стук каблуков отдавался эхом от стен.

Она немного помолчала.

– Даже не столько ты, сколько их реакция почти утвердила меня в моих подозрениях. Твоя мать и Джеймс не ожидали увидеть тебя, и были так благодарны, что ты смог приехать. Они знали. А вот твои сестры ожидали тебя и почти не удивились твоему появлению. Они не знали. Позже ты объяснил, что тебя задержали и ты должен немедленно ехать в полк. Куда именно, не сказал, но все предположили, что ты собрался в Лондон или на юго-восток. Ты намеревался ехать вечером. Но чуть позже разразился страшный ливень, и дороги развезло. Однако утром тебя уже не было.

Она слабо улыбнулась.

– Не думаю, чтобы кто-то, кроме контрабандистов, понял, что твое появление и исчезновение совпадает с приливами и отливами.

Чарлз не ответил. Минуты шли, и молчание тянулось: то самое, спокойное, ничем не прерываемое молчание, которое они часто делили раньше. Словно, как в детстве, опять сидели на дереве, разглядывая окружающий мир.

– Ты удивилась, что я не прибыл на похороны Джеймса. Она вспомнила, что испытывала тогда. Скорее тревогу и беспокойство, чем удивление.

– Я знала, что ты приедешь, если сумеешь, особенно потому, что смерть Джеймса оставила твою мать и сестер в полном одиночестве. Мне было очень жаль твою мать. Всего за несколько лет она похоронила мужа и двух сыновей. Кто бы мог предвидеть подобный ужас?! И все же в тот раз она не ожидала тебя. И не удивилась, когда ты не приехал. Она беспокоилась. Очень беспокоилась, но все списали это на скорбь по сыну.

– Кроме тебя.

– Я слишком хорошо знаю твою мать, – вздохнула она и сухо добавила: – И тебя тоже.

– Согласен.

Он выпрямился, и она услышала, как изменился его голос.

– Если ты так хорошо меня знаешь, почему же не решаешься сказать мне, что успела выведать?

– Потому что я совсем не знаю тебя теперешнего.

– Ты знала меня всю свою жизнь.

– Нет. Только пока тебе не исполнилось двадцать. Теперь тебе тридцать три, и ты изменился.

Снова молчание. Потом:

– Я всего лишь несчастный бедняга.

– Не смущай меня. Бедняга? Черта с два!

Однако возобновление знакомства, совместное обсуждение ситуации помогло ей больше понять этого нового Чарлза. Какая ирония судьбы! Она намеренно старалась не думать о нем все последние тринадцать лет, но теперь судьба и обстоятельства принуждают ее к этому. Принуждают к тому, чтобы снова попытаться увидеть его в истинном свете.

Пенни тяжело вздохнула:

– Ладно… подумай об этом. Сегодня я видела тебя с Милли и Джулией. Обаяние, улыбка, смех, шутки, гедонистическое высокомерие. Все как обычно, но чуть изменившееся. В двадцать лет ты был олицетворением бесшабашности, но и только. Однако теперь – это всего лишь маска, и за ней что-то кроется. Скорее всего тот человек, которого я не знаю.

Тишина.

Чарлз не стал поправлять ее: в глубине души он знал, что она права, хоть и не понимал сущности изменений в себе. Да и чем он мог ее разуверить?

– Думаю, – продолжала она, к его удивлению, – тот человек, который скрывается за маской, существовал всегда, или по крайней мере предпосылки к этому давно существовали. И последние тринадцать лет то, чем ты занимался во время войны, сделало этого человека более сильным. Могучим. Истинный ты – это скала, которую годы закалили. Которой придали форму. Но твою поверхность сглаживают лишаи и мох, иначе говоря, светские манеры, воспитание и этикет.

– Интересная теория, – бросил он. К сожалению, до сих пор непонятно, каким образом эти проницательные рассуждения могут улучшить его шансы завоевать доверие Пенни!

– Во всяком случае, полезная. И я заметила, что ты не споришь.

У него хватило ума придержать язык. Она окинула его насмешливым взглядом, прежде чем вновь отвернуться.

– Говоря по правде, мне это поможет. Если хочешь знать, я вряд ли смогла бы довериться тому, прежнему сорванцу. Просто побоялась бы твоей реакции. Но теперь…

Он затаил дыхание, в надежде, что она… но наконец вздохнул, и прислонился головой к стене.

– Что ты хочешь узнать?

– Немного больше, хотя сама не представляю, что именно и какие вопросы задать. Но…

– Но что?

– Почему ты оставил Лондон и явился сюда? Конечно, по просьбе бывшего командира… но тебе не обязательно было соглашаться. По собственной воле ты никогда не впрягался в чужую сбрую, и это не изменилось с годами. И, что важнее всего, ты прекрасно знал, о чем мечтают твои сестры и невестки. Помочь тебе найти жену, строить планы свадьбы… ты дал им цель в жизни. Воодушевил. И если бы ты, потакая им, остался там, смеялся, шутил, острил и все равно сделал бы по-своему, я не удивилась бы. Но ты поступил так, как мне и в голову не пришло бы: уехал в разгар сезона, – продолжала она, но тут же в замешательстве осеклась. – Нет… я не так выразилась. Ты сбежал!

Чарлз закрыл глаза. Пенни помедлила, прежде чем задать тот самый вопрос, которого он больше всего боялся:

– Почему?

Чарлз подавил вздох. Как он допустил, чтобы дошло до этого? Учитывая нотки обиды в ее голосе, вряд ли он сумеет найти подходящее объяснение.

– Я…

Откуда начать?

– Та работа, которую я выполнял в Тулузе… требовала постоянного обмана. В основном с моей стороны, хотя иногда обманывали и другие.

– Полагаю, именно на этом строится деятельность шпиона. Если бы ты не умел хорошо лгать, давно бы погиб.

Ответом была сдержанная улыбка. Он открыл глаза, но не посмотрел в ее сторону. Говорить с ней, с той, кто знал его так хорошо, говорить в темноте, зная, что она не может видеть его и что сам он ее не видит, – это как ни странно, успокаивало, словно мрак дал им свободу, позволявшую безнаказанно говорить друг другу все, что угодно.

– Это верно, но…

Он нерешительно прикусил губу, сознавая, что впервые пытается облечь свои чувства в слова. И решил, что это не имеет значения. Главное – это правда. Реальность, в которой он существует.

– Прожив тринадцать лет в обмане, я вернулся в свет, к деланным улыбкам и учтивым замечаниям, коварной фальши, блеску и роскоши, поверхностным мыслям, идеям и словам… И просто не смог выдержать подобное существование. Те безмозглые трещотки, которых прочили мне в невесты, не столько глупы, сколько безнадежно слепы. Мечтают выйти за героя, необузданного, бесшабашного красавца графа, которому, как всем известно, все трын-трава. Все безразлично!

– Это тебе? Все безразлично? – недоверчиво усмехнулась она.

– По крайней мере так считают окружающие. Пенни фыркнула:

– Пусть твоих братьев учили управлять поместьями, именно ты лучше всех знал и больше всех любил это место. Каждое поле, каждое дерево, каждый двор.

– Но другим это неизвестно, – возразил он.

Его глубочайшая внутренняя связь с Эбби была одной из причин, почему он удалился сюда, в твердой уверенности, что, несмотря на отчаянную необходимость найти себе жену, не вынесет отношений, построенных на некоем подобии истинной любви. Притворяться он не в силах. Страшно подумать о том, как жена будет делать вид, что слушает его, мило улыбаться и в то же время думать об очередном наряде…

Чарлз глубоко вздохнул, прежде чем выпалить:

– Я больше не могу притворяться.

Вот она, истина. Источник отвращения, которое выгнало его из Лондона в единственное место, где ему хорошо. Туда, где не приходится что-то изображать. Где все чисто, просто и ясно. Здесь он чувствовал себя чище и свободнее!

Он замолчал. Пенни продолжала смотреть в темное небо, с которого низвергались дождевые потоки. Она и не подумала усомниться в его словах. Пусть он лжет другим, но с ней он всегда откровенен. С самого детства между ними не было ни обмана, ни лжи: бывали лишь непонимание или обиды.

Все сказанное Чарлзом сейчас убеждало, что ему можно довериться. Более того, его слова, мысли, мнения, подтверждали, что нынешний Чарлз стал сильнее, искреннее, разумнее и проницательнее, более привержен ценностям, которые и ее не оставляли равнодушной, беззаветнее предан принципам, которые она считала важными, чем легкомысленный юнец, которого она знала много лет назад.

И все же пока она не могла говорить, хотя бы потому, что все, о чем она услышала, так и не успело уложиться в голове. Поэтому она ничего не ответила. Им было уютно в этой дождливой тьме. Никто не ощущал потребности говорить.

Где-то в ночи мелькнул огонек.

– Видел? – спросила она.

– Да. Контрабандисты вышли в море.

Она вдруг подумала о Гренвилле. О тех ночах, которые он провел в море. И представила, как он жмется к борту лодки, а глаза горят свирепым, почти диким светом. Вот ему и в самом деле было на все плевать!

– Послушай, ты ничего не слышал о Гренвилле во время сражения при Ватерлоо?

– Нет. А что?

– Мы так и не знаем, когда и как он погиб.

Пенни почти видела его удивленное лицо. Говоря откровенно, она и Гренвилл вовсе не были так уж близки, и ее интерес казался по меньшей мере странным.

– Вам сказали, в какой местности он пропал?

– Где-то возле Угумона.

– Вот как.

– Что ты об этом знаешь?

Судя по тону, он действительно что-то знал.

– Я находился, как тебе известно, в другом месте. Но именно там развернулось самое кровавое сражение. Французы под командованием Рея посчитали фермерские усадьбы легкой добычей. Они ошиблись. Защитники Угумона изменили весь ход битвы. Их сопротивление задело гордость французских командиров. Они бросали туда целые полки: атака следовала за атакой, что совершенно не соответствовало стратегической важности позиции. И если Гренвилл пропал именно там, можешь быть уверена, что он погиб героем.

Она хотела, о, как она хотела бы верить этому!

Пенни ни о чем больше не спрашивала; Чарлз больше ничего не объяснял. Они оставались на крыше, слушая стук дождевых капель и веселый рокот выбегающей из труб воды, всматриваясь в льющиеся из облаков струи. Далеко в море еще трижды мелькнул огонек.

Наконец Пенни встала и расправила юбки.

– Доброй ночи. Увидимся утром.

Лицо его было по-прежнему непроницаемым. Она так и не поняла, о чем он думал в этот момент. И тут он с истинно мужской грацией отвесил ей низкий поклон.

– Утром. Желаю крепкого сна.

Пенни повернулась и прошла через арочный вход в левое крыло.

В восемь утра она появилась в маленькой столовой, устроилась на стуле, который придержал для нее Филчетт, благодарно улыбнулась и только потом подняла глаза на Чарлза. Тот молча наблюдал за ней.

– Гренвилл был соучастником.

Чарлз перевел взгляд на Филчетта. Тот шагнул вперед и взялся за кофейник.

– Сейчас принесу свежего кофе, милорд.

– Спасибо.

Не успел Филчетт выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, Чарлз вопросительно уставился на нее.

– Ты это о чем?

Пенни потянулась к блюду с тостами.

– Я защищаю Гренвилла.

– Вот уже почти год как он мертв.

– Не столько его, сколько Элайну, Эмму и Холли. И даже Констанс, несмотря на то что она уже замужем. Да и себя тоже, хотя в этом случае связь не настолько очевидна.

Элайна была матерью Гренвилла, Эмма и Холли – младшими, незамужними сестрами.

– Если станет известно, что это Гренвилл был предателем… У Чарлза тоже были незамужние сестры; он, конечно, поймет, что движет Пенни.

– Значит, это Гренвилл был тем самым передаточным звеном с контрабандистами, – понимающе кивнул Чарлз, хотя Пенни было ясно, что он еще ни в чем не убежден. – Но начни сначала. Почему ты считаешь, что Гренвилл был предателем?

И она рассказала ему, одновременно жуя тосты с джемом и запивая чаем. Филчетт все еще не возвращался, что, возможно, было к лучшему. Но Чарлз продолжал хмуриться.

– Значит, тебе не представилось возможности начистоту потолковать с Гренвиллом?

– Я все время донимала его, требуя объяснить, какие у него дела с шайками контрабандистов: мне было известно, что он с пятнадцати лет с ними якшается. Но он постоянно отговаривался тем, что ему просто хочется позабавиться, – ответила она и, немного помолчав, добавила: – До прошлого ноября я и не подозревала, что тут что-то не так.

– Скажи-ка: твоя экономка действительно знала об этом тайнике?

– Да. Насколько я понимаю, Фиггс всегда было это известно, но папа, а позже Гренвилл требовали, чтобы все оставили как есть и что там лежат важные вещи, которые совсем не нужно видеть горничным. Поэтому Фиггс и молчала, но когда пришлось готовить хозяйские покои к первому визиту Эмберли, – он приехал в начале декабря, – Фиггс посчитала необходимым там прибраться и смахнуть пыль, поэтому и спросила у меня позволения.

– Ты взяла кого-то с собой, когда пошла туда?

– Нет. Фиггс объяснила, как он открывается: все достаточно легко, если знаешь, что повернуть.

– И ты нашла много коробочек для пилюль? Пенни вздохнула.

– «Много» – это не то слово. Поверь мне: папа был коллекционером, но я никогда не думала, что там такие сокровища. Они… великолепны. Роскошны. Некоторые усыпаны драгоценными камнями, на других – прекрасные миниатюры, гризайль[4] и тому подобное. И раньше я никогда их не видела. Все аккуратно разложены в тайнике по полочкам.

Она отставила чашку и взглянула на него.

– И где же он их добыл?

– Выменял или просто купил, – пожал плечами Чарлз.

– Понимаешь, это я вела все счета хозяйства в то время, когда графом был Гренвилл, и заодно проверила счетные книги за прошлые годы. Да, папа время от времени покупал коробочки для пилюль, но не слишком часто и нерегулярно. И все его приобретения выставлены в библиотеке, в стеклянных витринах. Он ни от кого их не скрывал. Но почему прятать эти остальные… и в таком количестве… и куда более ценные и красивые? Я ничего о них не знала, и, клянусь, никто, кроме Гренвилла, их не видел.

– Тайная коллекция коробочек для пилюль.

– Именно! – возмущенно воскликнула Пенни. – Поэтому я и пришла к единственно возможному выводу: все эти коробочки для пилюль – плата за что-то такое, о чем знал Гренвилл. Но что? Сначала я никак не могла додуматься, какой товар, если так выразиться, «продавали» папа или Гренвилл.

– Видишь ли, дело в том, что ни тот, ни другой не имели доступа к важной информации того рода, за которую заплатили бы французы. Следовательно…

– Погоди! – перебила она, поднимая руку. – Я же сказала, это еще не все. Увидев коробочки для пилюль, я закрыла тайник и велела Фиггс не ходить туда. Появились Эмберли и Николас; визит прошел гладко. Но перед самым их отъездом я услышала от конюхов, что Николас расспрашивал о друзьях Гренвилла, шатался по всей округе, куда-то уезжал по вечерам, посещал кабачки контрабандистов.

– Может, ему просто хотелось выпить?

– Разыгрываешь адвоката дьявола или сознательно упрямишься?

– Первое, – улыбнулся он, – так что продолжай.

Она бросила на него уничтожающий взгляд, но все же продолжала:

– Когда они уехали, я снова открыла тайник. Кто-то осматривал коробочки для пилюль. Многие стояли не на тех местах, были перевернуты, все в таком роде. Я спустилась к ужину, но упорно пыталась решить загадку. Элайна расписывала девушкам, как благородны и аристократичны Эмберли и эта ветвь семьи. Кстати, она упомянула, что Николас последовал по стопам отца и сейчас трудится в министерстве иностранных дел.

– Вот как, – бросил Чарлз, лицо которого мгновенно окаменело.

– Вот так, – уязвленно фыркнула Пенни. – Теперь ты видишь, почему я стала серьезно тревожиться. А когда попыталась разобраться, стало еще хуже.

– Что же ты обнаружила?

– Не столько обнаружила, сколько вспомнила. Папа и Эмберли выросли вместе, учились в одном классе, вместе поступили в Оксфорд, а потому отправились в большое путешествие[5]. Родственниками они были дальними, зато друзьями – очень близкими и не теряли связи всю свою жизнь. Папа начал собирать коробочки для пилюль, когда жил в парижском доме Эмберли, который в то время занимал небольшую должность в нашем посольстве.

Чарлз, ничего не ответив, кивнул.

– Кроме того, не нужно забывать, что Эмберли был крестным отцом и опекуном Гренвилла после смерти папы. Николас и Гренвилл знали друг друга, правда, неизвестно, насколько хорошо. Но Гренвилл часто ездил к Эмберли, так что он и Николас бывали в одном обществе.

И, как я уже говорила, когда Николас без предупреждения прибыл сюда в феврале, ровно через неделю после того, как Элайна и девочки перебрались в город, все пять дней он объезжал кабачки, где собираются шайки местных контрабандистов. Если верить матушке Гиббс, Николас уверял, что отныне займет место Гренвилла. И если им что-то понадобится, пусть пошлют за ним: передадут через конюхов Уоллингем-Холла, и он придет и потолкует с ними.

– А что думают о нем местные парни? Все ли с ним согласны?

– Нет, – слабо улыбнулась она. – Они считают Николаса чужаком, едва ли не иностранцем. Более того, не думаю, что они понимают, какую именно рыбку он пытается выловить в мутной воде.

– Весьма вероятно, – сухо бросил Чарлз. Ей не стоило вмешиваться во все это! И что теперь делать?

Он поймал ее взгляд и покачал головой:

– Значит, ты уверена, что Гренвилл, возможно с помощью твоего отца, передавал секреты французам через контрабандистов. Эти секреты он получал то ли через Эмберли, то ли через Николаса. Во всяком случае, Николас в этом замешан.

– Да. И…

– Но ведь Гренвилл пошел в армию, чтобы сражаться с французами. Не думаешь, что одно это оспаривает твои предположения? А если он выступал в роли марионетки, не сознавая, на что его толкают?

– Нет, – твердо заявила Пенни. – Гренвилл… ему было десять, когда ты уехал в Тулузу. Ты почти его не знаешь. Он был и остался безголовым, легкомысленным мальчишкой, и так и не стал взрослым. Да, он был испорчен, избалован, хотя злобным и подлым его никак не назовешь. Поэтому на каждую его выходку все улыбались, укоризненно качали головами, и на этом все заканчивалось. Передача информации французам? Он мог посчитать это веселой проделкой: опасность, волнение, должно быть, его манили. Он и не думал о бесчестии.

Для него все это было не важно. Единственной его целью было пощекотать себе нервы. Поэтому и пошел сражаться. И никакие доводы не помогли.

Чарлз смотрел в ее глаза и думал, что она ошибается. Что заставляет себя принять и смириться с неверным, ранящим душу истолкованием. И вряд ли какие-то аргументы способны ее поколебать.

И кроме того, она почти уверена, что не только сводный брат, но и отец был замешан в государственной измене! И, что важнее всего, их дело продолжает Николас, причем куда более энергично, чем первые двое.

Пенни пристально наблюдала за ним, и не успел он возразить, как она добавила:

– Если Гренвилла объявят предателем, пусть даже посмертно, от Элайны все отвернутся, и ни Эмма, ни Холли не смогут сделать приличную партию. Ни один светский джентльмен не женится на сестре государственного преступника! Даже Констанс нелегко придется, хотя она теперь леди Уизеринг. Да… да и я предпочла бы не оказаться сводной сестрой такового, хотя в двадцать девять лет и с собственным состоянием можно не беспокоиться о мнении общества.

Чарлз ждал, но Пенни не требовала ни обещаний, ни заверений, что он позаботится о ее семье, найдет способ их защитить от весьма тяжелых последствий, если все, что она предполагала, окажется правдой.

Все это только укрепляло в нем решимость поступить именно так. Она доверилась ему, и его подмывало спросить, что в их последней беседе поколебало весы. Но, честно говоря, он не слишком хотел знать. Она видела его насквозь, видела, какой он есть, что не удавалось никому, кроме слишком проницательной матушки.

– Мне следовало упомянуть, что мой командир, Далзил, провел расследование, но не смог найти свидетельств, что сведения из министерства иностранных дел действительно передавались французам, – признался он и, поморщившись, вздохнул. – Понимаешь, пока я не сообразил, что ты действительно наткнулась на что-то незаконное, был склонен считать, что все это дым без огня. Но даже если мы докажем, что твои подозрения верны, и уличим Николаса, подробности не выйдут на свет. Николаса не отдадут под суд, и почти никто не узнает о его преступлениях и о тех, кого он назовет сообщниками. Пенни нахмурилась.

– Хочешь сказать, дело замнут? И… он за это не заплатит?

– О нет, если окажется, что он изменник, непременно заплатит.

Чарлз улыбнулся. Холодной, зловещей улыбкой.

– Просто никто об этом не услышит.

– Вот… как, – медленно произнесла Пенни.

Пока она переваривала все это, он наскоро оценивал все, что она сказала ему, все, что ему пришлось узнать и заподозрить.

– И прежде всего, – объявил он, – мы посмотрим на эту коллекцию коробочек для пилюль.

Глава 4

– Мои извинения. Я думал, что ты преувеличиваешь.

Взгляд, брошенный на него Пенни, было несложно истолковать. Ничего не ответив, она вновь принялась пересчитывать десятки коробочек для пилюль, выстроившихся на полках в старом тайнике, скрытом за стенной панелью в хозяйской спальне Уоллингем-Холла.

Она была права: наличие такой коллекции трудно объяснить. Ряды великолепных образцов ювелирного и живописного искусства переливались, сверкали, манили. Интересно, понимает ли Пенни, что даже шпионам не платят так много, чтобы приобрести подобные сокровища. Работа Гренвилла столько не стоила.

Он огляделся, мысленно располагая каморку площадью шесть футов на двенадцать в стенах старого дома. Они приехали в середине утра, готовые отвлечь Николаса обсуждением дел поместья, если он окажется дома и они не смогут от него отделаться. Он действительно был дома, но сидел в библиотеке. И поскольку Пенни пока еще оставалась здесь хозяйкой, можно было не объявлять о ее приезде, да и о Чарлзе тоже: слуги знали его так же хорошо, как слуги Эбби знали Пенни. Поэтому они беспрепятственно поднялись наверх, прямо в хозяйскую спальню и в эту скрытую комнату.

Крошечное окно, прорезанное почти под потолком, пропускало немного света. Сами стены были сложены из камня. Как во многих подобных тайниках, имелась и вторая дверь, узкая, деревянная, в стене, напротив главного входа. В замке торчал старый ключ. Потайной ход. Путь к спасению для католических священников, когда-то скрывавшихся тут.

Они закрыли дверь в хозяйскую спальню, но оставили панель на петлях широко открытой.

Внезапно Чарлз услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Пенни, ничего не подозревая, продолжала считать. Чарлз, скорее ведомый инстинктом, чем истинной тревогой, подошел к порогу тайника. Николас пока еще не был здесь хозяином и поэтому не пользовался этой спальней. Однако шел прямо сюда.

Чарлз тихо выругался, схватился за край панели и наглухо ее задвинул. Пенни оглянулась, выпрямилась, но, к счастью, не издала ни звука, услышав щелчок.

Он смотрел на нее; она уставилась на него. За панелью раздавались шаги.

Если Николас не живет в этой комнате, почему же пришел сюда?

Чарлз схватил Пенни за руку, потянул к маленькой двери и поспешно повернул ключ, пытаясь не шуметь. Но пришлось применить силу: замок давно заржавел. Дверь взвизгнула и приотворилась как раз в тот момент, когда послышалось слабое жужжание механизма панели.

Панель открылась. Ее замок скрывался в резной каминной доске, и очень немногие знали о его существовании.

Чарлз ударил плечом в узкую дверь и, бесцеремонно вытолкав Пенни, последовал за ней. И еще успел быстро и бесшумно закрыть дверь, сунул ключ в скважину, повернул и услышал, как задвинулся засов.

Как раз в тот момент, когда петли панели скрипнули.

Они затаили дыхание. Николас ступил в тайник и остановился.

Пенни зажмурилась. Приоткрыла глаза. Никакой разницы. Кромешная тьма.

Коридор… или то, где они стояли, был узким, пыльным и пропах плесенью. От стены, к которой толкнул ее Чарлз, веяло ледяным холодом. Здесь мог свободно поместиться только один человек, и сейчас они были тесно прижаты друг к другу. Пенни слышала собственное дыхание: быстрое, неровное. Смятение одолевало ее, колкие иголки озноба прошли по спине. Близость Чарлза волновала ее, непроглядный мрак пугал. Но тут Чарлз нашел ее руку и ободряюще сжал. Пенни громко сглотнула, борясь с унизительным порывом вцепиться в него. Зарыться лицом в надежное тепло.

Чарлз переступил с ноги на ногу и, выпустив ее руку, припал плечом к стене. Ноги Пенни ослабли. Мысленно выругавшись, она выпрямилась.

По полу протянулся лучик света. Пенни моргнула раз, другой и облегченно вздохнула, поняв, что Чарлз просто вынул ключ из скважины.

Он пошевелился. Свет исчез: снова воцарилась абсолютная тьма. Чарлз прижался глазом к скважине.

Пенни прикусила губу, стараясь не думать о том, что их окружает. Паутина, камешки, гора пыли, насекомые и… а вдруг тут мыши? Брр…

Чарлз осторожно поднялся. Снова сжал ее руку, погладил и провел вверх, до плеча. Подался к ней. Его дыхание пошевелило прядку ее волос. Пенни вздрогнула.

– Он не видел нас. Изучает коробочки для пилюль. Не похоже, что он быстро уйдет, – прошептал Чарлз и едва слышно добавил: – Посмотрим, куда ведет этот коридор.

Она едва успела поймать полу его сюртука. Чарлз, полуобернувшись, разжал ее пальцы, но не выпустил руки. Наоборот, прижал к груди. Поймал вторую руку и сделал то же самое. Теперь она стояла, хоть и позади, но очень близко к нему.

– Теперь продвигаемся очень медленно, – выдохнул он, откинув голову. – Держись за меня. Думаю, чуть подальше есть лестница.

Откуда ему знать? Неужели действительно что-то видит? Да ведь здесь темно, как в чистилище!

Ну уж нет, она не выпустит его! Ни за что.

Он оказался прав. Лестница действительно была. Они прошли всего несколько шагов, когда она ощутила, что Чарлз ступил вниз. Он спустился еще на одну ступеньку и выждал, пока она нащупает край лестницы и сделает первый шаг. Медленно, очень медленно они продолжали спускаться. Его прикосновения искушали ее… воспламеняли кровь. И хотя воздух становился все холоднее, Пенни изнемогала от жара.

Лестница оказалась длинной, узкой и очень крутой. Шершавые необработанные камни задевали за локти, цеплялись за юбки. Чарлз поднял руки, развел в стороны, и через мгновение длинные призрачные пальцы ласково провели по щеке.

Пенни подскочила, мужественно проглотив визг.

– Всего лишь паутина, – шепнул он.

– Всего лишь? Где паутина, там и пауки!

– Они не тронут тебя, если ты их не тронешь.

– Но…

Они уничтожили кучу паутины. Судя по всему, пауки в ярости.

Пенни вздрогнула и услышала слабый звук. Царапанье…

– Ой! Крысы! Я слышу!

– Вздор, – отмахнулся он, увлекая ее за собой. – Здесь нет еды.

Она уставилась туда, где, по ее предположениям, должна быть его голова. Неужели крысы настолько разумны?

– Мы почти пришли, – пробормотал он.

– Куда именно?

– Не уверен, но на всякий случай говори потише.

Они добрались до подножия лестницы. Следующий его шаг был настолько широк, что она неохотно отняла руки. Правда, чем дальше от него, тем безопаснее. Но все же…

Пенни перевела дыхание и попыталась ощупать стены. Все такой же камень. Они оказались в крохотной, чуть больше лестничной площадки каморке. Трудно сказать, что было за ней, но она почувствовала, что выход близко: здесь воздух был совсем другим: прохладный и влажный, пахнувший землей и гнилыми листьями.

– Здесь еще одна дверь, – сообщил Чарлз, тоже пошарив по стенам.

– Замок очень старый, но нам повезло: ключ от верхней двери подходит.

Он вставил ключ в скважину и попытался открыть. Замок не поддавался, и Чарлз пробормотал:

– Не так-то это легко.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем осыпаемый приглушенными проклятиями замок со стоном открылся.

Чарлз поднял задвижку, налег плечом на дверь раз, другой. Дверь с трудом подалась. Чарлз высунул голову и осмотрелся, но, кажется, ничего не поняв, поспешил уступить место подошедшей Пенни.

– Это не боковой двор?

– Да-а, – пораженно протянула она и, высунув руку, сорвала листик, болтавшийся у двери.

– Это плющ, покрывающий западную стену.

Она попыталась открыть дверь шире, но ничего не вышло. Оказалось, что ее подпирает груда земли и листьев. Чарлз тяжело вздохнул.

– Отойди.

Пришлось немало потрудиться, прежде чем она выскользнула на солнечный свет.

– Не отходи далеко, – прошептал он, когда она протискивалась мимо.

Наконец ему удалось последовать за ней. Радостно вдыхая свежий воздух, он подошел к ней, и они вместе стали изучать стену и дверь. Даже теперь, приоткрытая и заваленная кучей листьев, она была почти незаметна. От посторонних глаз ее скрывала густая занавесь разросшегося плюша.

– Она прорезана во внешней стене, верно? Я даже не подозревала о ее существовании.

– Если мы приведем все в порядок, разровняем листья и землю и поправим плющ, никто ничего не увидит.

Вернувшись к двери, он взял ключ, толкнул створку, повернул ключ в скважине, сунул его в карман, после чего носком сапога закидал дверь листьями и землей. Отступил, оглядел плюш, коснулся лозы раз, другой, расправил листья, и дверь исчезла.

Чарлз довольно усмехнулся и направился к ошеломленной Пенни.

– Поразительно! Интересно, знал ли об этом Гренвилл?

– Вряд ли, – покачал головой Чарлз. – Замки не открывались много лет.

Пенни подняла голову. В хозяйской спальне не было окон, выходивших во двор. И слава Богу.

– Послушай, неужели Николас все еще там? Он проследил за направлением ее взгляда.

– Как бы там ни было, думаю, нам следует нанести ему визит.

– Хмм… я и сама об этом подумала.

Вечно очертя голову несется навстречу опасности… Но вслух он ничего не сказал.

– Ты изложил ему суть своей миссии. Николас явно не хотел, чтобы я оставалась в Эбби, где могу свободно встречаться и говорить с тобой, хотя до сих пор был просто счастлив, что я оставила его одного. Так что, может, стоит его немного подразнить?

– Но каким образом?

– Если ты собираешься побольше узнать о контрабандистах этого побережья, набор превосходных карт должен очень пригодиться, верно?

– Как тебе известно, я знаю этот участок побережья лучше собственной ладони. К чему мне какие-то карты?

– Но ведь Николас то этого не знает, – улыбнулась она.

– Неплохая идея, – решил Чарлз, подумав. – Признайся, что у тебя на уме.

– Ну… очевидно, во время завтрака мы с тобой разговорились, и я, стремясь помочь тебе, предложила набор весьма подробных карт, хранящихся в папиной библиотеке. Сегодня мы приехали за ними.

– Превосходно.

Он был вполне искренен и уже видел, как обыграть эту сцену, чтобы нагнать на Николаса страху. Пусть потрясется немного!

Пенни кивнула.

– Пойдем, – оживилась она, подбирая юбки.

– Постой! – велел он и, когда она обернулась, коротко добавил: – Паутина.

Пенни недоуменно подняла брови, но, приглядевшись к нему, охнула:

– Ой, а я и не заметила!

Подступив ближе, она стала обирать паутинное кружево с его волос и плеч, потом обошла кругом. Он ощущал легкие прикосновения то тут, то там и терпеливо ждал, пока она оказалась лицом к лицу с ним. Совсем близко и все же избегая взгляда. Собрала последние волокна паутины с его лба и наспех оглядела еще раз.

– Ну вот, все!

– Теперь твоя очередь.

Ее глаза блеснули. Расширились.

– Если отыщешь на мне паука, я в жизни никуда с тобой не пойду.

Чарлз рассмеялся. Поднял длинную серую прядь с ее левого уха. На миг встретился с ней глазами.

– Если и найду, все равно не скажу.

Он стал медленно обходить ее, стряхивая тонкие волокна с бархата амазонки.

– Почему женщины так боятся пауков? Подумаешь, какие-то мелкие насекомые. Гораздо меньше тебя.

– У них восемь ног.

Неоспоримый факт. И что тут такого?

Но он решил не настаивать. Все равно ничего не докажет.

Липучую паутину удалось снять не скоро. Все это время она стояла молча и неподвижно.

Пенни старалась дышать ровно, игнорируя волны жара, накатывавшие при каждом его прикосновении. Все это чушь: она почти не чувствует его пальцы через слои бархата и батиста. Всего лишь мимолетное надавливание и… все же она ощущала его всем своим существом.

Безмозглая, бесстыдная чепуха. Даже если он и желает ее… до сих пор… все равно, это единственная дорога, по которой она отказывается следовать за ним: слишком высока цена. Чересчур высока. Ее взбудораженные чувства должны просто угаснуть. Омертветь.

Его пальцы тронули ее плечо. Раз, другой, третий. Руку и грудь пронзила огненная стрела. Обручем стиснула и без того сжатые легкие.

Очевидно, ее чувства еще не омертвели.

Она молча наблюдала, как он снимает очередную длинную нить с ее плеча… воротника… груди…

Мысли о том, как он когда-то сжимал эту грудь, ярко вспыхнули в мозгу. Она вздрогнула, ощутила зов своей плоти, закрыла глаза и помолилась о том, чтобы он отнес эту дрожь за счет боязни пауков.

Когда она снова подняла веки, он стоял перед ней. Она ничего не смогла прочесть на его лице, пока он снимал последние тонкие волокна с жакета, а потом, присев, стал осматривать юбку.

Наконец, он поднялся. Пенни облегченно вздохнула, но тут же затаила дыхание, когда он поднял руку.

– Стой смирно.

Она застыла, пока он легко дотронулся кончиками пальцев до ее виска, где прилип остаток паутины. Другой рукой он осторожно выпутал последнюю тонкую прядь, застрявшую за ухом.

Их взгляды встретились. Его – полуночно-синий, острый, уверенный. Ее – серо-голубой, встревоженный, нерешительный. Его руки все еще были подняты: еще чуть-чуть, и ладони сожмут ее лицо.

– Ну… ну вот и все, – пробормотал он.

Пенни глубоко вздохнула и поспешно отвернулась.

– Если быстро добраться до садовой калитки, покажется, что мы только приехали, – смущенно пояснила она, стыдясь, что даже после стольких лет все еще не может скрыть свою реакцию на него.

Он молча шагал рядом. Хорошо, что хотя бы не подсмеивается над ней!

Оказалось, что она все правильно рассчитала: как только они подошли к парадному входу со стороны конюшен, Николас как раз спустился вниз.

– Доброе утро, Николас, – поздоровалась она.

– Пенелопа! – кивнул он, глядя, однако, на Чарлза. Тот приветливо улыбнулся:

– Доброе утро, Арбри.

– Лостуител. Напряженная пауза.

– Я предложила Чарлзу воспользоваться папиными картами, – жизнерадостно объявила она: все, что угодно, лишь бы поскорее покончить с этой дуэлью взглядов. – Мы как раз приехали за ними. Они в библиотеке – мы вас не потревожим.

Чарлз скрыл улыбку при таком обороте речи: она уже успела встревожить Николаса, да еще как! Он просто хорошо прятал свои эмоции.

– Карты? – переспросил Николас и нерешительно пробормотал: – Какие именно?

– Карты местности, – бросила на ходу Пенни. Как и надеялся Чарлз, Николас последовал за ними.

Широко распахнув двойные двери, Пенни вплыла в библиотеку.

– У папы были прекрасные подробные карты, где обозначены каждый ручеек, каждая бухточка по всему этому побережью. Просто бесценная находка для тех, кто хочет тщательно исследовать эти места.

Она направилась к книжному шкафу в самом конце длинной комнаты.

– По-моему, они где-то здесь.

Николас растерянно наблюдал, как она, присев на корточки, изучает огромные фолианты на нижней полке. Чарлз держался в стороне, всматриваясь в его лицо. Похоже, Николас научился скрывать мысли, что же до реакций… ему не повезло. Аристократические черты бледного лица оставались абсолютно бесстрастными, и все же глаза и руки выдавали его, да еще как!

Пальцы неустанно перебирали звенья часовой цепочки, глаза растерянно бегали.

Наконец он не выдержал и обратился к Чарлзу:

– Насколько я понял, существуют доказательства того, что здешние контрабандисты передавали врагу какие-то секреты?

Чарлз растянул губы в хищной улыбке.

– Я послан сюда специально, чтобы их добыть. С их помощью мы проследим нити, ведущие к изменнику.

Это игра его воображения, или бледное лицо Николаса побелело еще больше?

Николас опустил глаза и нахмурился.

– Если подлинных доказательств нет… вполне возможно, что вы ищете ветра в поле?

Улыбка Чарлза стала поистине зловещей.

– Уайтхолл ожидает от своих служащих точности и аккуратности. Только после того, как я потрясу каждое дерево и переверну каждый камень, можно наверняка сказать, так ли это. Если и тогда я не найду никаких улик, то с уверенностью заключу, что в полученной информации не было ни капли правды.

– Вот они! – обрадовалась Пенни, стаскивая с полки толстенный фолиант. Едва не шатаясь под его тяжестью, она отнесла атлас карт на стол и открыла. Мужчины подошли ближе.

– Видите?

Пенни кончиком пальца провела по тонким линиям подробной, начерченной от руки карты.

– Здесь не забыта ни одна деталь. Ни один залив. Ни одна бухточка.

Она взглянула на Чарлза, явно обрадованная тем, что смогла найти для него столь ценное подспорье.

– С этими картами можно быть уверенным, что не пропустишь ни одного из мест высадки.

– Превосходно!

Чарлз подвинул атлас к себе, закрыл и поднял со стола.

– Спасибо. Это и в самом деле очень поможет.

Губы Николаса вытянулись в тонкую нить. Чарлз отчетливо чувствовал его досаду. Для чужака, пытающегося установить связи с местными контрабандистами, эти карты – просто дар Божий. Николас имел доступ к библиотеке, но понятия не имел о картах. И вот теперь именно Чарлз, которого он так опасался, преспокойно их уносит!

Неожиданно Николас шагнул к стеклянной витрине с коробочками для пилюль.

– Пенелопа, коллекция вашего отца остается точно такой же, какой я помню ее с детства. Удивительно, что он не добавил к ней ни одного экспоната.

Пенни решила подыграть ему.

– Сама не знаю, почему он перестал собирать коробочки для пилюль, – вздохнула она и, обогнув стол, подошла к витрине.

– Но вы правы… последнюю он купил много лет назад.

Пенни провела пальцем по стеклу, задумчиво рассматривая коробочки для пилюль, аккуратно разложенные на белом атласе. Возле каждой стояла карточка, надписанная разборчивым почерком отца.

Чарлз бесшумно подступил к ней.

– Возможно, коробочки для пилюль просто ему надоели.

Николас неприкрыто следил за ними, прислушиваясь к каждому слову. Столь жадное внимание было для Чарлза самым явным доказательством его вины. Не было и речи о том, что Николас может оказаться совершенно ни при чем: этот человек явно замешан в незаконных делишках и теперь стремится любой ценой помешать Чарлзу найти необходимые доказательства.

– Возможно, – пробормотала Пенни ему в тон, поворачиваясь к Николасу. – Теперь, когда мы нашли карты, обещаю больше вас не беспокоить, Николас.

Тот недоуменно моргнул, но, тут же встряхнувшись, пробормотал:

– Как… ах да… вы, разумеется, останетесь на чай. Чего-нибудь освежительного?

– Нет-нет, – отмахнулась Пенни. – Спасибо, но мы опаздываем. Едва успеваем в Эбби к обеду. Там уже наверняка накрывают стол.

Она вопросительно взглянула на Чарлза. Тот улыбнулся: одобрительно, с легкой примесью коварства, вполне достаточного, чтобы уколоть Николаса. И это ему удалось, судя потому, как последний поджал губы и холодно поклонился. Чарлз и Пенелопа рука об руку покинули дом.

Они как раз успели в Эбби к обеду. Конюхи Чарлза выбежали во двор. Пенни поспешно скользнула вниз, чтобы избежать прикосновений Чарлза, вручила поводья конюху и вместе с хозяином направилась по некрутому склону газона к дому.

– Все прошло как по маслу! – воскликнула она, наслаждаясь радостным возбуждением, певшим в венах. По пути домой они не разговаривали. Только обменивались торжествующими улыбками и со смехом подгоняли коней, мчась быстрее ветра.

– Похоже, Николасу будет сегодня о чем подумать, – заметил Чарлз, сунув под мышку атлас с картами.

– Он и без того расстроился из-за карт, а тут тебя еще и осенило спросить насчет коробочек для пилюль. Он жадно ловил каждое слово.

– Надеюсь, нам повезло и он решит, что ты, а следовательно, и я ничего не знаем о коробочках для пилюль, хранящихся в тайнике.

Пенни нахмурилась.

– Почему тебе хочется, чтобы он считал именно так?

– Потому что они – доказательство, неопровержимое доказательство того, что существовали многолетние, пока еще необъяснимые, но тайные отношения между французами и мужчинами вашей семьи. Я предпочел бы, чтобы пока все оставалось как есть, и враги до самого конца ни о чем не заподозрили.

– Многолетние? – медленно повторила Пенни. Чарлз, не задумываясь, кивнул:

– В этом нет ни малейших сомнений. Ты сосчитала коробочки для пилюль: сколько их всего?

– Шестьдесят четыре.

– Если предположить, что за каждое донесение было уплачено такой коробочкой, а я проверял: большая часть изготовлена французскими ювелирами, – и учесть, сколько времени требуется, чтобы передать ценные сведения, понадобится не менее тридцати лет, чтобы собрать шестьдесят четыре коробочки для пилюль.

– Вот как, – обронила она. Откровения Чарлза омрачили день: словно черное облако заслонило солнце.

– Ты все еще хочешь мне помочь?

Она подняла голову и наткнулась на изучающий взгляд Чарлза. В темно-синих глазах светились понимание и сочувствие.

– Да, – вздохнула она. – Придется. Объяснения не требовались.

Чарлз кивнул, и они направились к боковому входу под низко нависавшими ветвями старых дубов.

Несмотря на факты, подтверждающие измену не только Гренвилла, но и отца, успех, хоть и крошечный, как ни странно, воодушевил Пенни.

Этим утром впервые за бог знает сколько времени она смогла разделить страхи и опасения с тем, кому доверяла. С тем, кто понимал ее. Суметь хотя бы открыть кому-то свои мысли… это уже нечто вроде катарсиса.

Мало того. Едва она исповедалась Чарлзу, с ее плеч упала огромная тяжесть, которую ей приходилось нести так давно… И теперь Пенни была твердо уверена: какой бы горькой ни оказалась правда, Элайна, сводные сестры и сама она будут в безопасности. Что бы там ни происходило дальше, окончательные события помогут смягчить раненую фамильную гордость.

Еще два дня назад она была растерянна и несчастна. Теперь же смело могла смотреть в будущее. И все потому, что объединилась с Чарлзом.

Она повернулась к нему.

Он поймал ее взгляд. Поднял бровь:

– Что?

Ей вдруг захотелось отвернуться, но она не отвела глаз.

– Похоже, я сделала правильный выбор, признавшись тебе. Пролетел миг… другой… третий… он по-прежнему не позволил ей отвести взгляд.

Поймал ее за руку, помедлил, подождал, не отстранится ли она, и мягко привлек ее к себе. Все ближе и ближе. И, нагнув голову, поцеловал.

А вот этого она никак не предполагала. Дыхание перехватило, сердце замерло, в голове не осталось ни единой мысли… но ведь он целовал ее и раньше. Даже лишенная притока воздуха и способности думать, она узнала это ощущение: прикосновение его губ к своим.

И с жадностью упивалась этим ощущением. Прихлынувшими воспоминаниями. Нашла поддержку и ободрение в знакомых, столько лет не испытываемых чувствах.

Ее несла теплая волна, захлестывая наслаждением, окутывая восторгом.

И тут… что-то изменилось.

Он вдруг оказался еще ближе, чуть изогнул шею, и то, что было простым поцелуем, стало чем-то большим. Гораздо большим. Куда сложнее, запутаннее, бесконечно более чувственным. Его губы искушали, соблазняли, звали, голодные, но не алчные, ни в малейшей степени не пугающие. Он пил нектар с ее губ, будто в жизни не пробовал ничего восхитительнее. Чарлз всегда умел целоваться, но сейчас… словно ощущал каждое встревоженное биение ее сердца, чувствовал и понимал взрыв желания, завладевшего ею против воли, наполнившего душу. И Пенни ответила на поцелуй: положила свободную руку на его плечо и прижалась губами к его губам. Она не хотела… но оказалась не в силах противостоять… не столько ему, сколько себе. Ах, как давно она не целовала мужчину, и не только потому, что он побуждал ее хотеть и брать предложенное.

Всего лишь поцелуй… по крайней мере так казалось. Нет причин раскрывать губы и впускать его внутрь, как тогда…

Неспешная ласка его языка, казалось, растопила каждую косточку ее тела. И то, что последовало дальше, вне всякого сомнения, показало, что за годы, прошедшие с их последней встречи, он приобрел немалый опыт.

Губы, языки и жаркое, влажное наслаждение; у нее кружилась голова, когда она смаковала давно забытый восторг. И не нужно упрекать себя и искать оправдания…

Когда он неохотно поднял голову, она едва не заплакала, хотя по-прежнему задыхалась, сердце колотилось где-то в горле, рука по-прежнему сжимала его руку, другая стискивала лацкан сюртука. И Пенни бессильно обмякла.

Один поцелуй – и он способен довести ее почти до обморока, состояния, когда ничто в мире больше не имело значения, кроме них обоих и того, что они в этот момент испытывали.

Пенни прерывисто вздохнула и подняла на него робкий взгляд:

– Почему ты сделал это? Чарлз ответил не сразу.

– Потому что хотел. Хотел с той минуты, когда снова тебя увидел.

Она пристально всматривалась в него. Нет. Он не лжет. Не притворяется. Не пытается уклониться. Простые слова содержат простую истину.

Пенни смущенно откашлялась и отстранилась, отчетливо сознавая, какая бездна чувственности таится в нем… и в ней тоже. В этом вся ее беда: желание, так легко загоравшееся между ними, принадлежало не ему одному.

Но Пенни глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.

– Не слишком мудро с нашей стороны. Он пожал плечами типично галльским жестом. И хотя позволил ей отступить, однако руки не выпустил.

– А когда это нас можно было посчитать мудрыми? Весьма точное замечание; впрочем, отвечать не было необходимости.

Не дождавшись ответа, он повел ее к дому: атлас отцовских карт под мышкой, ее ладонь в его ладони.

Глава 5

Сразу после обеда Чарлз перечислил дела поместья, которыми было необходимо заняться, и под этим предлогом скрылся в кабинете. На этот раз ему требовалось время подумать.

Его управитель Мэтьюз оставил на письменном столе целую груду необходимых документов. Чарлз вынудил себя заняться самыми неотложными, но оставил все остальные и, развалившись на стуле, уставился на стопку карт, после чего резко развернулся лицом к окну, за которым расстилался ничем не примечательный пейзаж.

Ему было необходимо определиться. Понять, где он есть и где желает быть, и лишь потом найти способ туда добраться. И теперь речь шла не только о расследовании, но и о его личных делах.

Он прибыл в Эбби три дня назад, имея перед собой две цели, добиться которых следовало в кратчайший срок: одна чисто профессиональная, другая – исключительно личная: поиски жены. И та и другая цель была каким-то образом связана с Пенни, что, нужно признаться, выбило его из колеи. Из всех незамужних дам общества он не подумал только о ней, поскольку был в полной уверенности: она не пожелает иметь с ним ничего общего. Чарлз всегда знал, что одна она могла бы стать его женой, просто потому, что удовлетворяла всем требованиям… если только захотела бы. Но, если учесть, каким образом они расстались тринадцать лет назад, он потерял все надежды… до сегодняшнего поцелуя. Зато теперь твердо знал, что все возможно, и не собирался упускать шанса превратить возможность в реальность.

Возможность… О большем он не смеет и думать. С момента той самой встречи ночью в коридоре он мгновенно ощутил ее реакцию на свою близость. Точно такую же, как многие годы назад: немедленную, сильную, необузданную. Тогда, давно, он точно чувствовал ее отношение к себе, хотя не был уверен, ощущает ли она, как реагировал на нее он сам.

И все же никто лучше их обоих не понимал, что этой связи недостаточно. Все кончилось много лет назад. А как же будет сейчас?

Нужно все выстроить заново, воспользоваться тем, что еще осталось между ними, понять, что из этого может выйти и куда приведет.

И одновременно не забывать о расследовании.

«Не слишком мудро с нашей стороны…»

Верно. Она оставалась самой надежной связью с делишками Селборнов, и теперь приходилось общаться с Пенни на двух разных уровнях одновременно: пытаться вести расследование и завоевать ее.

И все же он не сожалел о поцелуе. Нужно же было убедиться, что еще не все потеряно. Его так и подмывало поцеловать ее еще во дворе Уоллингема, но было не время и не место. Пришлось отстраниться, но когда по пути к дому она улыбнулась и признала, что была права, доверив ему фамильные секреты, он поспешил воспользоваться моментом. Проверить, сможет ли она довериться ему и в другой сфере. Чарлз должен перекинуть мостик через пропасть между ними, хотя не был так уж уверен, что именно он виноват в крушении этого самого мостика.

К сожалению, с ней ни в чем и никогда нельзя быть уверенным. Он считал себя знатоком женщин, изучал их десятки лет, считал, что разбирается в их логике и умеет ими управлять… всеми, если не считать Пенни. Она… он никогда не понимал, как договориться с ней, покорить… заставить подчиняться… и давным-давно оставил все попытки ею манипулировать: результат никогда не стоил затраченных усилий. Для людей его круга такую полную и безоговорочную неудачу с женщиной переварить было нелегко, и, нужно сказать, все это крайне выводило из себя, тем более что с ней приходилось постоянно держаться начеку и смотреть в оба.

Но этот поцелуй ответил на все его вопросы. Она не только позволила себя поцеловать, но и наслаждалась каждым мгновением и целовала его в ответ, намеренно и откровенно продлевая ласку.

Что же, прекрасно. Он преодолел первое препятствие, но слишком хорошо знал ее, чтобы надеяться на многое. Просто получил шанс сделать второй шаг, определить, насколько реальна возможность того, что она согласится стать его женой. Насколько реальны его возможности превратить желание в факт.

Чарлз невидяще уставился в окно, не слыша тиканья часов на каминной доске. Прошло немало времени, прежде чем он вернулся к действительности, вспомнив о другой задаче, требующей его внимания.

За письменным столом он вновь стал обдумывать свою миссию. Тут тактика казалась вполне ясной. Та информация, которую выдал перед смертью Кодел, изобличенный преступник, очевидно, была правдивой. И теперь только от него, Чарлза, графа Лостуитела, зависит узнать детали и сообщить Далзилу. А в этом ему нет равных. Можно не сомневаться: он любым способом проникнет в замыслы Селборнов.

Но сначала карты.

Пододвинув атлас, он открыл первую страницу.

Пенни бродила по саду, вспоминая подробности поцелуя на газоне в тени деревьев. Она все еще чувствовала прикосновение его губ, голова по-прежнему кружилась, а угрызения совести безжалостно терзали душу.

С другой стороны, этому было суждено случиться, то почти первобытное влечение, зародившееся едва ли не в детстве, все эти годы накапливалось и, естественно, привело к взрыву. Он был прав, выбрав для поцелуя столь мирное окружение, и теперь, когда их взаимная жажда была удовлетворена, возможно, этим все и кончится.

Пенни приостановилась и нахмурилась. Разумеется, ее жажду этим не утолить. Как ни печально, Чарлз – ее любовь на всю жизнь, но зато теперь они могут забыть о взаимном притяжении, поставить его на второе место, полностью игнорировать или по крайней мере не придавать ему значения. Да, пожалуй, это лучший способ, и именно так она поступит.

Его расследование только началось, и если она хочет в нем участвовать, пожалуй, стоит забыть об этом поцелуе.

Пенни вернулась в гостиную. Не дождавшись Чарлза, она тихо выругалась, позвонила и велела принести чай. Едва на пороге возник Филчетт с подносом, она велела следовать за ней и направилась в кабинет. Постучала и сразу же вошла.

– Пора пить чай.

Чарлз нехотя поднял голову, встретился взглядом с Пенни и нерешительно помялся, словно не зная, что сказать.

Пенни преспокойно показала дворецкому на стол Чарлза и уселась напротив. Чарлз с плохо скрытым вздохом отложил перо и отодвинул атлас, чтобы уместить поднос.

Она едва успела увидеть, что он составляет какой-то список. После ухода Филчетта она разлила чай и нетерпеливо спросила:

– Ну, что ты решил?

Если он думает, что сумеет вывести ее из игры, значит, жестоко ошибается! Взяв чашку, Пенни поднесла ее к губам. Чарлз последовал ее примеру.

– Мой бывший командир старается определить, кто именно из служащих министерства передавал Гренвиллу и твоему отцу информацию, которую, как мы предполагаем, они обменивали на коробочки для пилюль. Он не желает выдвигать обвинение против них, поскольку они мертвы, но и не играли главных ролей в этом заговоре. Твой отец никогда не имел доступа к правительственным секретам и большую часть жизни оставался в провинции: ни один уважающий себя французский агент не подумал бы к нему обратиться.

– Ты считаешь главой заговора Эмберли? Чарлз задумчиво кивнул:

– Вначале все было именно так. Ты сама сказала, что твой отец стал собирать коробочки для пилюль, когда гостил у Эмберли в Париже. Однако Эмберли ушел на покой семь лет назад, а передача информации продолжалась до самого последнего времени.

– Значит, дирижерская палочка перешла от папаши к сыну, как в случае Эмберли, так ив нашем.

– Все сходится. Тем более что дражайший Николас примчался сюда со всех ног, едва я появился на сцене.

– Неужели он пронюхал, что ты приехал сюда вести расследование? – нахмурилась Пенни.

– Вполне возможно. Чарлз отставил чашку.

– Хотя Далзил воспринимает эту историю всерьез, далеко не все в министерстве придерживаются такого же мнения. Многие считают, что теперь, когда война кончена, секретность больше не играет особой роли.

– Хм… – протянула она. – И что же?

– Хотя существование коробочек для пилюль подтверждает, что с Францией ведется торговля, и скорее всего государственными секретами, это еще не означает соучастие Николаса и Эмберли, пусть даже Николасу обо всем известно. Необходимы доказательства их вины и государственной измены. Именно над этим сейчас я и бьюсь.

Пенни многозначительно уставилась на список.

– И ты уже что-то решил.

Чарлз, поколебавшись, нерешительно сказал:

– У меня тоже есть связи в одной из местных контрабандистских шаек, и я пользовался ими много лет, не постоянно, конечно.

Он поднял перо и принялся рассеянно его вертеть.

– Я вижу две причины подобного поведения Николаса: либо он пытается замести следы Гренвилла и, следовательно, свои, либо пытается установить новые контакты, с помощью которых снова сможет вести дела с французами. В любом случае он недаром шляется по округе, задавая вопросы. Я подумываю, не стоит ли снабдить его кое-какими ответами.

– А именно?

– Не могу сказать, пока не пойму получше, что ему нужно. Действительно ли он собирается заменить Гренвилла или просто пытается узнать, какую шайку тот использовал для передачи секретов, чтобы теперь заставить замолчать ее членов?

Пенелопа покачала головой:

– Пока что мне нечего сказать: я слишком мало знаю. Подавшись вперед, она поставила локти на стол и подперла ладонью подбородок.

Чарлзу казалось, что он читает мысли, мелькавшие в ее выразительных глазах.

– Учитывая нашу уверенность в том, что Гренвилл и Николас – два сапога пара, неужели Гренвилл не признался другу, с какой шайкой имел дело?

– В таких делах главное —секретность. Гренвилл много лет разыгрывал контрабандиста, он прекрасно усвоил урок. Мысль о том, чтобы открыть Эмберли или Николасу имена своих дружков-контрабандистов, вряд ли пришла бы в голову Гренвиллу без особенно веской причины.

– Наверное, ты прав, – поморщилась она. – Стоило спросить Гренвилла о делах, связанных с контрабандой, и он замыкался, как моллюск в раковине. – Она опустила глаза в список. – Так что ты тут сочинил?

Он невольно улыбнулся, хотя вовсе не радовался ее решимости участвовать в расследовании вместе с ним и быть в курсе всех планов.

– Это список шаек, действующих в этой округе. Мне придется навестить каждую. Они скоро узнают цель моего приезда: нужно дать понять, что нас с губернатором интересуют не они, а только то, что они могут мне рассказать.

– А если ты столкнешься с Николасом?

– Ни в коем случае. Ты сама сказала, что он был в Полруане всего две ночи назад. Начну оттуда.

– Когда? Сегодня? Увиливать нет смысла.

– Поеду после ужина. Если прошлой ночью они переправили товары, значит, сегодня вечером будут праздновать в «Утке и селезне».

Пенни кивнула; он не мог сказать ей, о чем думает.

– Расскажи об Эмберли: как часто он встречался с твоим отцом?

Пенни подумала, прежде чем ответить. К сожалению, знала она действительно не слишком много. Но его вопросы отвлекали ее. Через десять ми нут довольно жесткого допроса, она встала.

– Я отнесу поднос миссис Слаттери.

Чарлз поднялся и придержал для нее дверь. Пенни ретировалась с видом леди, всецело занятой домашними делами. Чарлз закрыл дверь, чуть помедлил и вернулся к делам.

Они встретились снова за ужином. Он явился с целым ворохом вопросов о семье, призванных отвлечь ее от его вечерней поездки в Полруан. Похоже, это ему удалось: когда они встали из-за стола, она удалилась к себе. И ни словом не упомянула о его путешествии. Чарлзу показалось даже, что она совсем забыла о Полруане.

Он вернулся в кабинет, чтобы еще раз прочесть доклад Далзилу. Пришлось долго думать, прежде чем назвать некоторые имена и изложить все, что он успел узнать до сих пор. Но он недаром доверял свою жизнь Далзилу целых тринадцать лет. Гораздо дольше остальных шестерых членов клуба «Бастион». И Далзил никогда его не подводил.

И хотя еще предстояло решить загадку происхождения Далзила, независимо ни от чего он был одним из них. Дворянином с тем же чувством чести и долга, стремлением защитить слабых и невинных. Ни Пенни, ни ее мачехе и сводным сестрам не грозила опасность от Далзила.

Запечатав письмо, он написал адрес и поднялся. Часы на камине пробили десять. Открыв дверь кабинета, он позвал Кассия и Брута: псы, потягиваясь и ворча, потянулись к выходу.

Чарлз запер кабинет и направился в вестибюль, уронив по пути письмо на серебряный поднос для отправки, после чего поднялся к себе в сопровождении собак.

Десять минут спустя, переодевшись в костюм для верховой езды, он вышел черным ходом и повернул к конюшням, но не успел сделать и трех шагов, как сбоку появилась тень. Чарлз остановился, тихо выругался и, подбоченившись, грозно уставился на Пенни. Та уже успела напялить пресловутые бриджи, сапоги и жокейскую куртку и надвинуть на лоб шляпу с мягкими полями. Мало того, самым наглым образом прислонилась к стене у двери конюшни и ожидала его появления!

Вот тебе и удачная попытка отвлечь ее байками!

– Ты никуда не едешь, – прошипел он и в ярком лунном свете увидел, как она чуть усмехнулась.

– Почему бы нет?

– Ты леди. Леди не могут показаться в «Утке и селезне». Пенни оттолкнулась от стены и пожала плечами.

– Но ты же со мной – значит, мне ничто не грозит.

Она принялась натягивать перчатки, очевидно, не ожидая ответа.

– А если я не возьму тебя с собой?

– Поеду следом, – преспокойно сообщила она.

Чарлз с раздраженным вздохом воздел глаза к почти безоблачному небу. Она знала округу не хуже его и сейчас, при полной луне легко могла отыскать его следы и притом знала, куда он направляется, поскольку он сам, как последний идиот, все ей рассказал.

– Так и быть, – сдался он, скептически оглядывая ее одеяние. – Но учти, ты в жизни не сойдешь за мужчину.

– А я и не собиралась, – улыбнулась она с таким видом, словно не сомневалась в его капитуляции, и направилась вместе с ним к конюшне. – Всякий в Полруане меня знает. И понимает, что в здешних местах лучше и удобнее ездить по-мужски, чем в дамском седле. Так что никого подобные вещи не шокируют. Их вообще почти не замечают.

Он осмотрел ее длинные ноги в сапогах до колен, стройные бедра, обтянутые тонкой тканью, и чуть не фыркнул. Контрабандисты из Полруана слепы не более, чем он сам!

Потребовалось значительное усилие воли, чтобы выбросить из головы мысли насчет особенностей ее фигуры.

Они оседлали лошадей, после чего он усадил ее в седло, и они пустились в путь. Не переставая упрекать себя за бесхарактерность, он взял курс на юг, где за полями, залитыми лунным светом, лежал Полруан, маленькая рыбачья деревушка, состоявшая из полутора десятков крошечных домиков и обязательного кабачка, в котором собирались мужчины, предположительно все до единого рыбаки. Правда, их основным занятием была переправка контрабандных товаров через кипевшие белой пеной буруны как раз к востоку от дельты.

Хотя в этих местах было полно шаек контрабандистов, каждая действовала на определенном участке. У каждой были свои излюбленные укрытия, бухточки и места высадки. Самой большой и хорошо организованной шайкой были «рыцари Фауи», взявшие название у местных пиратов, считавшихся настоящей чумой французских прибрежных городов во время Столетней войны. Правда, Чарлз подозревал, что Гренвилл использовал менее известную банду, чтобы держать связь с французами.

Как сказала Пенни, дураком Гренвилл не был, и чем меньше людей знали о его делишках, тем лучше.

Они добрались до «Утки и селезня» и спешились. Чарлз отдал поводья рыжему мальчишке, выбежавшему из грубо сколоченной конюшни, вернулся к поджидавшей Пенни и надвинул ей шляпу еще ниже. Обвисшие поля, украшенные поломанным фазаньим пером… пожалуй, с первого взгляда сойдет за мужскую охотничью шляпу.

– Опусти голову и делай, как я скажу, – велел он.

Она пробормотала нечто неразборчивое, но он ни на минуту не принял это за комплимент. Сжав ее локоть, он отворил дверь, быстро огляделся и подтолкнул ее к порогу. Слава Богу, здесь царил полумрак!

Чарлз поспешно подвел Пенни к свободному столу в самом дальнем уголке и шепотом приказал сесть. Она повиновалась, и он оттеснил ее в самый угол.

– Мне можно разговаривать? – осведомилась Пенни.

– Ни в коем случае.

Он снова осмотрелся, заметил знакомые лица, приветственно кивнул.

– Жди здесь и не смей поднимать глаз. Я сейчас вернусь.

Поднявшись, он подошел к стойке бара – грубо оструганной доске, опиравшейся на два пивных бочонка. Кивнул хозяину, явно его узнавшему. Тот сдержанно, но приветливо поздоровался и налил две пинты пива. Чарлз не потрудился расспросить хозяина: здесь так дела не делались, особенно с джентльменами удачи. Хозяин со стуком поставил перед ним увенчанные шапками белой пены кружки. Чарлз швырнул ему несколько монет, кивнул и понес кружки к своему столику, сунув одну Пенни. Сам пригубил из другой, лениво поглядывая по сторонам. Остается только ждать. Пенни, послушно опустив глаза, уставилась в кружку. Вероятно, это местный эль. Ничего не поделаешь, придется попробовать.

Обеими руками подняв кружку, она поднесла к губам и отхлебнула.

Задохнулась, схватилась за горло и отчаянно раскашлялась. Чарлзу пришлось долго хлопать ее по спине.

Смаргивая слезы, она невнятно пожаловалась:

– Это… омерзительно!

Чарлз выразительно закатил глаза.

– Я взял это для маскировки!

– Вот как…

Интересно, можно ли заказать здесь что-то другое?

Но она решила не спрашивать. Они сидели плечом к плечу, и хотя вид у Чарлза был расслабленным, она ощущала, как он напряжен.

Чарлз продолжал молча прихлебывать гнусное пойло и смотрел в пространство. Пенни притворялась, что пьет, и нетерпеливо ждала развития событий.

По прошествии десяти минут двое дюжих рыбаков за столиком у камина кивнули своим приятелям и поднялись. Парочка долго изучала Чарлза и его спутницу, прежде чем удалиться.

Пенни нетерпеливо пнула Чарлза ногой в щиколотку. Тот ответил пинком. И поскольку последние несколько минут он сидел, уставясь в эль, она пронзила его негодующим взглядом.

Рыбаки помедлили у скамьи по другую сторону стола.

– Доброго вам вечера, мастер Чарлз… Ах, нет, прощения просим, вы теперь милорд.

Чарлз поднял глаза и учтиво кивнул.

– Шеп! Сет! Как дела?

Оба расплылись в улыбке, показывая многочисленные дыры в пожелтевших зубах.

– Вроде ничего. Грех жаловаться. Шеп поднял брови:

– Мы вот тута гадали, уж не случилось ли чего?

Чарлз знаком велел им сесть, подвинувшись и оттеснив Пенни еще дальше.

Она старалась сжаться. Но он плотно притиснулся к ней бедром и ногой, частично заслоняя плечом от сидевших напротив мужчин.

Правда, до этих пор оба старательно отводили от нее глаза.

Чарлз жестом подозвал хозяина. Тот подошел, вытирая руки о передник. Чарлз заказал еще три пинты. Сет и Шеп, очевидно, были довольны и польщены такой честью.

Он подождал, пока принесут кружки и рыбаки глотнут пива, затем начал:

– Вы и без того все скоро услышите. Мне нужны сведения о встречах Гренвилла Селборна с французами. Я послан сюда задавать подобные вопросы. Правительство не интересуется теми, кто помогал Гренвиллу встречаться с французами. В Уайтхолле желают знать лишь следующее: каким образом он это проделывал, с кем встречался и кто из английских джентльменов мог быть пособником Гренвилла в подобных вещах.

Сет и Шеп переглянулись. Потом Сет, постарше и, очевидно, мудрее, медленно произнес:

– Это тот самый мастер Гренвилл, что был убит при Ватерлоо?

Намек был вполне ясен: ни тот, ни другой не желали говорить плохо о мертвых, особенно тех, кто пал в кровавой битве, защищая родину.

Пенни на миг задержала дыхание, сжала кулаки и подняла глаза.

– Верно. Мой брат, Гренвилл.

Ее звонкий голос прорезал дымную атмосферу кабачка. Сет и Шеп растерянно уставились на нее.

Она ощутила, как мышцы Чарлза затвердели сталью. Почти услышала, как скрипят его зубы. Зато Сет и Шеп усердно закивали головами:

– Леди Пенелопа! Так и подумали, что это вы!

– Нам ужасно жаль насчет Гренвилла – хороший был парнишка. Настоящий.

Пенни поспешно растянула губы в улыбке и понизила голос:

– Все верно. Но мы… лорд Чарлз и я – хотим дознаться, чем занимался Гренвилл. Понимаете, это очень важно.

Сет и Шеп снова переглянулись, и Сет тяжело вздохнул.

– Раз уж вы так просите, миледи, что поделать. Милорд, леди отказывать нельзя.

– Я вполне понимаю, – согласился Чарлз. Только Пенни заметила, как сухо цедит он слова.

– Так что вы можете нам сказать? – поторопила она.

– Посмотрим…

Рыбаки на удивление подробно описали, как за эти годы Гренвилл несколько раз просил их взять его в море на встречу с люггером.

– Близко мы не подходили, но, похоже, это всегда было одно и то же судно.

Взгляд Шепа стал отстраненным.

– Нам показалось, что это были французы, но такие, которым не по душе Старый Бони, вот они и связались с англичанами. Но как бы то ни было, мы ни разу не видели человека, с которым беседовал мастер Гренвилл. Он брал шлюпку, и незнакомец делал то же самое. Они о чем-то переговаривались, стоя каждый в своем суденышке.

– Как часто? – вмешался Чарлз.

– Не слишком. Примерно раз в год.

. – Не… даже реже. Может, раз в два года.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Шеп.

– Послушайте, он никогда ничего не передавал тому, с кем встречался?

– Было однажды. Я видел, как он отдал пакет.

– Письма?

– Что-то в этом роде. Но в остальные разы они только говорили.

– Кстати, о разговорах… – неловко пробормотал Шеп. – Тот тип… новый хозяин Холла. Он расспрашивал почти о том же. Хотел знать, с кем вел дела мастер Гренвилл. Кто брал его в море.

– И вы открыли им то же, что и нам? – насторожился Чарлз.

Сет растерянно моргнул.

– Конечно, нет. Он ведь не здешний, верно? И потом мы так и не смогли понять, что ему нужно. И не наше это дело, тем более что молодой хозяин мертв и все такое, верно, миледи?

Пенни улыбнулась:

– Вот и молодцы. Джентльмену ни к чему знать о делах Гренвилла.

– Уж это точно, – подтвердил Шеп. – Мы тоже так подумали.

Чарлз наконец решил задать последний, тревоживший его вопрос.

– Как по-вашему, Гренвилл когда-нибудь выходил в море с другими ребятами?

– Еще бы! – хором воскликнули рыбаки, расплывшись в улыбке. – Говорим же, он был лихой парень, наш мастер Гренвилл. Во всей округе не осталось шайки, с которой он не водил бы компании.

Пенни растерянно улыбнулась. Чарлз заказал рыбакам еще по кружке эля. Попрощавшись, он встал, поднял Пенни со скамьи и подтолкнул к выходу.

– Поверить не могу! – взорвалась она, когда вместе с Чарлзом мчалась обратно в Полруан. – Похоже, придется потолковать со всеми контрабандистами в округе! Правда… правда, может, это и неплохо. Вдруг кто-то знает больше, чем эти двое!

– Я не слишком бы на это надеялся, – покачал головой Чарлз. – Сразу видно, что операция идеально организована и, вполне вероятно, все устроил твой отец, задолго до того, как к делу присоединился Гренвилл.

Он намеренно не спросил, встречался ли с контрабандистами прежний граф: никто лучше его не знал, что те из местной аристократии, кто подростками выходил в море с джентльменами удачи, надолго сохраняли прежние привычки. Мало того, когда ему нужно было срочно вернуться домой из Франции, «рыцари Фауи» с обезоруживающей любезностью отвечали на его призыв. Они рисковали встречей с могучим французским флотом, чтобы забрать Чарлза, а затем вернуть в Бретань, и только потому, что считали его своим, и откликались на просьбу о помощи.

Объяснять все это Пенни не было нужды: она кивнула и подстегнула лошадь.

Они промчались почти милю, прежде чем он натянул поводья. Пенни последовала его примеру, и вопросительно вскинула брови. Он знаком велел ей молчать и свернул с дороги на узкую тропу. Впереди виднелась поляна. Чарлз остановился и спешился. Остановив кобылку, Пенни вынула ноги из стремян, соскользнула на землю и повела лошадь к дереву, куда он привязывал Домино.

– Где мы? – прошептала она, оглядываясь.

Чарлз задумался. Инстинкт требовал оставить ее с лошадьми, но он не был уверен, что здесь она в безопасности, так что, пожалуй, лучше забрать негодницу с собой. Кроме того, вполне возможно, что не одна полруанская шайка окажется столь же сдержанной в высказываниях о погибших.

Ему не сразу пришло в голову, что ее присутствие развязало языки куда быстрее, чем любые его уговоры.

Тяжко вздохнув, он потянулся к ее руке.

– Мы недалеко от места сборищ бодинникских контрабандистов.

Бодинник был крошечным селением и не имел кабачка, приходилось как-то выходить из положения.

– Я не собирался останавливаться здесь, но раз уж это по дороге…

Повернувшись, он шагнул вперед, но тут она что-то прошипела ему на ухо.

Пенни подошла совсем близко, и у него почему-то замерло сердце. Сцепив зубы, он сильнее стиснул ее руку и повел в убогую лачугу, почти скрытую кустарником.

Чарлз направился прямиком к сколоченной из досок двери и постучал условным стуком. Едва он отступил, как дверь распахнулась и на пороге возник краснолицый морской волк.

– Милорд! Какая честь! А кто?.. Челюсть Джонни медленно отвисла.

– Не важно, Джонни. Просто впусти нас, и все узнаешь. Тот отступил и низко поклонился, украдкой поглядывая на Пенни.

Взгляды присутствующих обратились на Чарлза. Многие лица были знакомы: шайка Бодинника была одной из самых маленьких в округе, но в юности он часто ходил с ними в море.

Процедура была той же, что и в Полруане: он щедро одарил их деньгами на выпивку, принял полную кружку и рассказал о своей миссии. Они тоже узнали Пенни и, почтительно кивая, охотно ответили на все вопросы.

Да, Гренвилл иногда просил их выйти в море, встретить некий люггер, стоявший ближе к французской стороне канала. Потом он брал шлюпку и плыл на свидание с каким-то мужчиной. В этом случае никто не помнил, передавал ли он что-то неизвестному.

Они подтвердили также, что Николас донимал их расспросами и утверждал, что прибыл на замену мастеру Гренвиллу. Правда, они ничего ему не сказали, да и что тут говорить? Мастер Гренвилл ни с кем не делился своими планами.

Пенни и Чарлз ушли, в полной уверенности, что Николас ничего не узнает, хотя бы потому, что и знать-то нечего.

Пенни, встав на ствол поваленного дерева, проворно взобралась в седло, и они направились в Эбби. Чарлз почти не замечал окружающего пейзажа. Мысли были заняты другим.

Они прибыли домой поздно ночью. Сонный конюх вышел во двор. Чарлз поздоровался и велел ему идти спать, а сам зажег фонарь, висевший у двери конюшни, и повел Домино внутрь. Пенни последовала за ним.

Лошадей устроили в соседних стойлах. Чарлз повесил фонарь на крюк, свисавший с потолочной балки, и они принялись за работу. Пенни расседлала лошадь так же ловко, как он, но, водрузив седло на перегородку между стойлами, помедлила и взглянула на Чарлза.

– Как же все это было организовано? Гренвилл выходил в море с контрабандистами, и там уже ждал люгер. Но откуда было известно, что он окажется там?

Чарлз нахмурился и задумчиво кивнул. Именно на этот вопрос он никак не мог найти ответа.

– Должен быть кто-то, передававший сигнал или сообщавший о месте встречи. Мы еще пока не знаем, кто это.

Набрав горсть свежей соломы, Пенни принялась растирать кобылу.

– Значит, придется продолжать наблюдение.

Они задали лошадям корму, и Чарлз подошел помочь Пенни закрыть дверцу стойла. Она в этот момент как раз выходила: кобылка переступила с ноги на ногу, задела ее крупом, и Пенни полетела вперед, прямо в объятия Чарлза.

Он поймал ее и прижал к себе… увидел в свете фонаря, как вспыхнули ее глаза. Услышал, как перехватило ее дыхание, ощутил удивление, захлестнутое волной чувственного желания, такого острого, что она затрепетала.

Ее плечо упиралось ему в грудь; его левая ладонь распласталась по ее спине, правая сжимала ее талию. Еще одно движение – и она будет в его объятиях, а если поднять глаза, их губы окажутся всего в дюйме друг от друга.

Он попытался вздохнуть и обнаружил, что даже это причиняет боль. Стиснув зубы, напрягшись, он удержал ее на месте, усилием воли отнял руки, вынудил себя отстранить Пенни и принялся закрывать дверь стойла.

Потому что не мог… боялся рискнуть… встретиться с ней взглядом. С любой другой женщиной он отпустил бы залихватскую шуточку и коварной улыбкой разрушил бы очарование момента. Но с ней он был слишком занят укрощением собственных эмоций, подавлением бушующих импульсов, чтобы думать о чем-то ином.

Только не в конюшне. Слишком глупо, слишком опасно, слишком напоминает о былом. Если он хочет убедить ее вернуться на прежний путь, именно эту ошибку делать ни в коем случае нельзя.

Благополучно закрыв дверь, он снял с крючка фонарь, который Пенни уже потушила, и вслед за ней вышел во двор. Там повесил фонарь на прежнее место, взялся за ручку насоса и стал качать воду, чтобы дать Пенни вымыть руки. Потом тоже умылся, и они медленно побрели к дому по заросшему травой склону.

Все как обычно, если не считать того, что уже полночь. Если не считать того, что когда они в прошлый раз проходили под нависшими ветвями дубов, он ее поцеловал.

Она энергично шагала вперед, ни разу не оглянувшись на него.

Он шел рядом и молчал. И даже не пытался взять ее за руку.

Пенни отметила это и твердила себе, что очень рада. И вообще непонятно, почему она позволяла ему брать себя за руку, хотя он и не спрашивал разрешения. Для всех будет лучше, если они станут держаться на расстоянии: взять хотя бы этот душераздирающий момент в конюшне. И не стоит думать о том, что ощущала она в его объятиях, и о непреодолимом желании пережить подобные мгновения.

Во всем, что касалось Чарлза, она мгновенно теряла контроль над собой. Между ними все кончено вот уже больше десяти лет, но ее чувства остались прежними, и самое большее, на что она могла надеяться, – приглушить их, заставить подчиниться… или… или хотя бы ослабить.

Дубы были совсем близко. Под ними лежали густые тени. Но ее трясло не из-за страха темноты.

Она продолжала идти, соблазнительно покачивая бедрами. От нее исходила волна мощного чувственного влечения… однако он не сделал ни малейшей попытки потянуться к ней. Остановить.

И не сказал ни единого слова.

И когда они, наконец, приблизились к боковому входу, Пенни облегченно вздохнула. И расслабилась… насколько это было возможно в его присутствии. То, что он поцеловал ее, наверняка побуждаемый типично мужским желанием проверить, как это будет после стольких лет, еще не означало, что он захочет повторить поцелуй. И пусть она сгорает от ожидания и напряжения, он, слава Богу, ничего об этом не узнает.

Он открыл дверь, придержал и впустил Пенни.

В его доме было множество высоких окон, большинство незанавешенных, и в коридоры и холлы лились струи лунного света. Даже широкая лестница казалась серебряной, и только витражи бросали на ступеньки красно-синие отблески.

Покой и надежность окутали ее, усмирили расходившиеся нервы, сняли напряжение. Добравшись до верхней площадки, она ступила в длинную галерею, прошла несколько шагов и остановилась в островке света, раздробленного колеблющимися тенями древесных ветвей. Хозяйские покои размещались в центральной части. Здесь они с Чарлзом должны расстаться. Пенни повернулась к нему.

И оказалась совсем близко.

Она подняла голову, намереваясь холодно пожелать спокойной ночи. Их взгляды скрестились. И хотя было темно и она ничего не смогла прочитать в его глазах, все же понимала, о чем он думает. Что чувствует.

Понимала, что, как это часто бывает, не поняла его намерений.

Он действительно хотел поцеловать ее. Твердо намеревался снова поцеловать ее.

В этом не осталось никаких сомнений, когда его взгляд упал на ее губы, а голова стала медленно клониться.

Она знала, знала, что должна протестовать. Сопротивляться.

Знала это, когда его руки поднялись – неспешно, медленно, давая ей время передумать. Знала, что совершает глупость.

Знала, что этого нельзя допустить.

И все же только затаила дыхание, когда его ладони, удивительно нежные для столь сильного мужчины, сжали ее лицо. Медленно приподняли… и его губы завладели ее губами.

И с первого прикосновения она поняла, что пропала. Не хотела этого, но пропала. Она твердила себе, что сбита с толку и потому колеблется, не находит в себе сил прекратить это безумие.

Ложь. Наглая ложь.

Всему виной влечение, простое, обычное влечение, от которого она так и не сумела избавиться. Помоги ей Боже, ничего не выходит…

Его губы властвовали над ее губами, дерзкие, уверенные… ее губы раскрылись по ее или его воле… она не знала. Да и какая разница? Его язык скользнул по ее языку, и она задрожала. И, сама того не сознавая, положила руку ему на плечо. И почти не заметила, как его пальцы сжали ее талию и привлекли ее, неотвратимо, уверенно, к мужской груди.

Она сгорала от голода и жажды, теряя последние остатки здравого смысла. И все же она все бы отдала, чтобы это безумие продолжало бушевать, и прилив неутолимого желания, которое он, и только он, был способен пробудить к жизни и погасить, продолжал ее захлестывать.

Только с ним она могла испытать нечто подобное: мысли путались, разум терялся. Только с ним в крови бурлила и билась жара.

И он это знал.

Пенни отдала бы все, чтобы утаить от него правду, но даже она, не слишком опытная в любовных делах, понимала, как высоко его умение обращаться с женщинами и что за тщательно сдерживаемым голодом и искусно сплетенной паутиной желания, в которую он ее заманил, крылись решимость и наблюдательность.

Еще тринадцать лет назад он понимал, что она принадлежит ему, и едва его руки скользнули под ее блузку и ощутили, как горит ее кожа, стало абсолютно ясно, что с тех пор ничего не изменилось.

Она самозабвенно обнимала его, льнула к нему, прижимаясь мягкими холмиками к твердым мышцам его груди, не замечая, что их бедра слиты в почти единое целое.

Он чуть шевельнулся. Соблазняюще. Маняще. И сила взаимной страсти и сокрушительного желания распахнула дверь, которую она когда-то закрыла, заперла и воображала, что замки и засовы давно заржавели.

Тогда она была так молода. Всего шестнадцать.

Ноющая боль наполнила ее: более глубокая, чем припоминалось. Более мощная. Более зовущая.

Насколько сильнее она способна чувствовать! Хотеть. Стремиться. И нет никакой возможности бороться с тем, что завладело ею.

О Боже!

Она пыталась отстраниться. Отдышаться. Хотя бы подумать.

Но он притиснул ее к стене. Завладел ее ртом. Взял в плен губами и языком, наслаждаясь запахами и вкусами. Упиваясь медовой сладостью. Бросив ее в водоворот чувственности, где ей приходилось льнуть к нему, чтобы выжить. Потому что, кажется, самое ее существование зависело от этого.

Все остальное потеряло смысл. И весь мир сузился до них двоих.

Она испытывала величайшую благодарность, величайшее нетерпение, ощутив, как его пальцы принялись расстегивать ее блузку. Одним движением он распахнул ее и положил ладонь на обнаженную грудь.

Голова Пенни шла кругом. Колени подгибались.

Другая рука скользнула ниже, сжав ягодицы. Поддерживая ее. Рассеянно лаская ее грудь, он поймал сосок, стал нежно перекатывать между пальцами. Чуть ущипнул и погладил.

Перед глазами Пенни все плыло, она не могла ни на чем сосредоточиться, обуреваемая ощущениями, которых так долго себя лишала. Груди набухли и болели, измятые губы налились кровью, тело сгорало от желания. В его объятиях она чувствовала себя хрупкой, беззащитной, невероятно уязвимой. Твердая, тяжелая, возбужденная плоть вжималась в ее живот.

Нет… ни за что!

Она уронила руки на его плечи, сжала пальцы, напряглась и оттолкнула его.

Он не стал упорствовать и немедленно поднял голову, что позволило ей, задыхаясь, прошептать:

– Чарлз… нет!

Несколько мгновений он молчал. Только глаза потемнели еще больше. Она вдруг осознала, что оба тяжело дышат. Ее грудь часто вздымается, его – равномерно поднимается и опускается.

– Почему?

Он видел, как отчаянно пытается она собраться с мыслями, и удовлетворенно отметил, что это дается ей нелегко. Почти так же нелегко, как ему взять в узду исступленное желание.

Она облизала пересохшие губы.

– Мы… не можем… опять…

– Но почему?

Она моргнула, но в голову не пришло ни единого веского довода. Недаром глаза оставались потухшими.

Он снова нагнул голову, но на этот раз не поцеловал ее. Только коснулся кончиком языка изящной раковинки уха.

И ощутил дрожь, пронизавшую ее с головы до ног.

– Пенни… – выдохнул он, вложив в это единственное слово всю силу мольбы. И все же не удивился, когда ее пальцы вновь застыли на его плечах и она покачала головой:

– Нет, Чарлз. Нет.

Он поколебался… но уже высказал ей правду. Больше притворяться нельзя. Он и пытаться не станет. Полная искренность, жесткая честность – вот единственная валюта, которую он может ей предложить.

– Я хочу тебя, – обронил он, почти не отрывая губ от нежной впадинки ее виска.

– З-знаю, – пробормотала она, заикаясь.

– Ты тоже меня хочешь.

– И это я знаю.

Пенни громко, прерывисто вздохнула и снова уперлась кулачками в его плечи.

– Но мы не можем. Я не могу.

Он молча отступил, смирившись с тем, что сегодня придется ее отпустить. И он снова будет спать один.

Но так будет продолжаться недолго. В этом он дал себе твердую клятву. Он усвоил то, что необходимо было узнать: о себе, о ней и об их отношениях. Узнал достаточно, чтобы понять, как был прав: только она способна стать его спасением. И если он будет действовать осторожно и не наделает ошибок, Пенни может согласиться стать его женой.

Недаром она хочет его так же сильно, как он ее. Этого для начала достаточно. Можно положить первый камень в основание здания.

Пенни отошла в сторону, застегнулась и едва слышно пожелала Чарлзу спокойной ночи.

Он сжал губы, сунул руки в карманы и провожал ее долгим взглядом. Он стоял, не шевелясь, пока не услышал тихий стук двери и скрежет запираемого засова. Только тогда он презрительно фыркнул и направился к себе, отчетливо сознавая, как мало у него шансов на спокойную ночь.

Глава 6

Следующая встреча произошла за завтраком. Он уже сидел за столом, ожидая Пенни. Она вошла, кивнула, улыбнулась Филчетту, подставившему ей стул, налила себе чаю и потянулась за тостом.

Чарлз исподтишка наблюдал за ней. Прошлой ночью он почти не спал и, следовательно, имел много времени для раздумий, достаточно, чтобы тот пыл, с которым она отвечала на его ласки, пробудил давние воспоминания.

Тринадцать лет назад он посчитал, что надоел ей, что после того свидания, когда они дали волю страсти, она покончила с ним, никогда не желает его видеть, говорить или иметь что-либо общего. Тогда все было ясно и понятно, тем более что она старалась держаться на расстоянии, и если уж встречалась с ним, то исключительно в окружении родственников.

И из-за этого самого расстояния он и не осознал истину: она по-прежнему хочет его и всегда хотела. Так уж получилось, что, прежде чем он попытался снова завоевать ее, долг призвал его на службу.

Тринадцать лет назад она бегала от него. Что-то в том единственном любовном свидании испугало ее, и он до сих пор не знал, что именно. Вначале он относил ее реакцию за счет физической боли, хотя твердой уверенности не было, да и Пенни трудно назвать трусихой. Но как можно было знать наверняка, если она отказывалась говорить на эту тему.

Если хорошенько подумать, были и другие причины: независимость, гордость, неожиданное отрезвление, и все это, вместе взятое, могло восстановить ее против него. Но стоит ли сейчас об этом думать? Ему трудно проникнуть в таинственные лабиринты ее мышления. Он уже сделал подобную ошибку тринадцать лет назад и повторять ее не собирается.

Но больше он не позволит ей отвергнуть его и не смирится с отказом. На этот раз ситуация ему благоприятствует: их семьи, стайка щебечущих дам, которые с самыми лучшими намерениями постоянно встают у него на пути, сейчас, к счастью, отсутствуют, и она не имеет возможности спрятаться за их спинами. Остались только он, она и то, что лежит между ними. И он не даст ей, единственной предназначенной ему женщине, ускользнуть и на этот раз.

Приняв твердое решение, остальную часть ночи он строил планы. С чего начать. Как соблазнить ее. И первый шаг был очевиден и непреложен: джентльмен не обольщает даму под собственной крышей.

Благодаря расследованию, в котором она непременно желает участвовать, этот пункт не представит особой трудности.

Он выжидал, спокойный, терпеливый, не спуская с нее глаз. Филчетт, как всегда, осведомленный о подводных течениях, удалился принести еще кофе.

Пенни намазала тост маслом и придвинула вазочку с джемом. Прошлой ночью она постановила для себя ограничить общение с Чарлзом исключительно рамками расследования. И держаться при этом на расстоянии не менее ярда.

Он смирился с ее вчерашним отказом, но у нее не было ни малейшего желания повторить сцену, искушая его или себя. Потому что в следующий раз может не хватить сил произнести слово «нет», и последствия могут быть роковые. Она вовсе не собирается стать его временной любовницей, согревать постель, пока он здесь, только чтобы вновь остаться одной, когда он вернется в Лондон. Остаться одной навек, когда он найдет себе жену.

Она притворялась, что не замечает его взгляда, но долго не выдержала и подняла глаза.

– Как же мы узнаем способ связи Гренвилла с французами?

Чарлз задумчиво потер лоб.

– Продолжим расспрашивать и постараемся задавать вопросы поточнее. Вряд ли у нас есть выбор, – пояснил он, теребя ручку изящной чашечки.

Она вдруг поймала себя на том, что зачарованно уставилась на эти длинные тонкие пальцы.

– Но помимо всего прочего, мы должны следить за Николасом, – продолжал он.

Пенни встрепенулась.

– На случай, если ему удастся узнать о том, как Гренвиллу удалось все организовать?

– Сомневаюсь, что он об этом знает, иначе не задавал бы столько вопросов и не бродил бы по всей округе. Но вполне возможно, даже вероятно, что часть головоломки ему известна, по крайней мере настолько, чтобы заподозрить наличие еще одного соучастника.

– Хм… итак, что мы можем у него выведать?

Чарлз подавил искушение изложить свой план. Пусть поразмышляет, поломает голову, взвесит возможности, все хорошенько продумает. И если сама придет к тому же ответу, тем лучше.

– Мы еще не потолковали с другими шайками. Чем больше нам станет известно о деятельности Гренвилла, тем больше шансов натолкнуться на доказательства. Но Николас пока что – единственный соучастник, о котором мы что-то знаем, поэтому необходимо следить за каждым его шагом.

Он допил кофе, встал и отодвинул стул.

– Мне нужно заняться делами поместья. Если придумаешь способ незаметно проследить за Николасом, я буду в кабинете.

С этими словами он вышел из комнаты, отлично понимая, как удивил ее. В коридоре топтался Филчетт с кофейником. Чарлз отослал его в кабинет и сам пошел следом.

Пенни осталась на месте, задумчиво жуя тост, запивая его чаем и пытаясь объяснить столь резкую перемену в поведении Чарлза. Наконец решив, что не стоит подвергать сомнению милость богов, она поднялась и направилась в гостиную, залитую солнцем, очень уютную комнату, где часто сидели его мать, сестры и невестки, развлекаясь беседой и последними сплетнями. Она уселась на подоконник, глядя на ухоженные газоны и решая, что делать.

За многие годы она привыкла вести дела хозяйства, но как только владельцем стал Эмберли, приславший своего управителя, ей оставалось лишь следить за финансами Элайны, сводных сестер и своими собственными. Остальное время она помогала мачехе вести дом. Сейчас же… дел никаких не оставалось, и безделье угнетало ее. Она чувствовала себя никчемной и, что всего хуже, бесполезной. Ни на что не годной. Конечно, она непрерывно размышляла над тем, что делать с Николасом, но когда руки заняты, думается легче.

Прошло десять минут, прежде чем неестественная тишина наконец получила объяснение. В доме нет других дам, кроме нее.

И поскольку она много лет правила домом, нет причин, почему бы сейчас не заняться домом Чарлза. В отсутствие его матери и ее крестной она вполне может заняться десяткам и дел, которые никогда не кончаются, зато обеспечивают безупречное ведение хозяйства.

Миссис Слаттери, разумеется, не будет возражать.

Пенни вскочила и направилась во владения экономки.

А Чарлз в это время составлял отчет Далзилу, в котором упомянул о событиях вчерашней ночи. Поставив точку и запечатав конверт, он стал пересматривать планы относительно Пенни. Несмотря на решение соблазнить Пенни, он все же постарается по возможности отстранить ее от расследования, для чего предпочел бы отослать ее к своей матери в Лондон с приказом держать под замком, пока лично не явится за ней.

Идеальный план, но, к сожалению, неосуществимый. И, если помнить о личных целях, не такой уж и мудрый.

Придется довольствоваться возможностями, которые предоставит судьба.

По крайней мере теперь он твердо знал, в чем состоят эти личные цели. Остается только сделать все, чтобы она не слишком сильно запуталась в паутине расследования, пока он будет незаметно подталкивать ее в нужном направлении.

Мысль об этом, о воздействии на ее женский разум, заставила его обдумывать часть головоломки, которую Пенни ему подсунула. Именно эту часть очень трудно вставить в надлежащее место. По его мнению, она просто никуда не подходила. Сама Пенни, похоже, с этим смирилась, но все его инстинкты и опыт подсказывали, что если какой-то кусочек головоломки ни за что не желает вставать на место, значит, Чарлз неверно видит какую-то часть решения.

К сожалению, допросить Гренвилла уже нельзя. Но есть одна вещь, которую он может проверить и тем самым облегчить боль Пенни.

Через пятнадцать минут, хорошенько припомнив все свои связи с контрабандистами, а заодно обдумав способ как можно лучше вновь возобновить старые знакомства, он вынул стопку чистой бумаги и засел за письма. Одно – своей матери, которая по его просьбе отдаст другое своей старой подруге Хелен, герцогине Сент-Ивз.

Если кто и способен установить все подробности гибели Гренвилла Селборна, так это исключительно Девил Кинстер, нынешний герцог Сент-Ивз. Именно он вел полк кавалерии на штурм Угумона и должен знать, кто сумел выжить в кровавой бойне и как выведать необходимые факты.

Чарлз не слишком хорошо знал Гренвилла, так что Пенни, возможно, права в отношении брата. И все же трудно поверить, что человек, продающий французам государственные и военные тайны, способен пойти в армию, чтобы сражаться при Ватерлоо. Уж очень велик контраст между этими поступками.

Если они сумеют обнаружить точные обстоятельства смерти Гренвилла, это прольет свет на историю с контрабандистами, и, возможно, избавит Чарлза от подозрений. Вполне вероятно, что Пенни ошибается. Его воспоминания о Гренвилле не совсем соответствуют представлению о хладнокровной измене.

Жар битвы выжигает всю фальшь. Если Гренвилл отдал свою жизнь в сражении за родину, что бы там ни утверждала Пенни, Чарлзу будет очень трудно поверить, что бедняга по крайней мере сознательно помогал врагу.

Он как раз успел приложить печать к конвертам, когда в дверь постучал Филчетт.

– К дому подъезжает экипаж леди Трескаутик, милорд. Вы дома?

Чарлз тяжело вздохнул.

– А что мне еще остается?

Поднявшись, он направился к выходу, чтобы встретить ее милость, одну из ближайших подруг матери, а заодно и мать его невестки Аннабел. Неудивительно, что леди Ти знала о его приезде. И если не поймает его сейчас, вполне способна взять его дом в осаду, а поскольку Пенни здесь…

Он остановился в холле и отдал приказания лакею, уже спешившему из кухни. Лакей поклонился и немедленно отошел. Услышав, о чем идет речь, Филчетт бросил на него изумленный взгляд. Проигнорировав дворецкого, Чарлз изобразил беспечную улыбку и пошел встречать ее милость.

Маленькая, кругленькая, уютная леди Амаранта Трескаутик была в восторге от столь теплого приема.

Граф самолично помог ей спуститься вниз и проводил на крыльцо.

– Но я не могу долго задерживаться, мальчик мой… о! – Она прижала руку к сердцу. – Просто так трудно думать о вас как о графе! Такая трагедия: сначала Фредерик, потом бедный дорогой Джеймс. Не представляю, как ваша матушка ухитрилась сохранить разум! До чего же храбрая женщина! Какое счастье, что вы остались в живых и сумели взять бразды правления! Никогда не думала, что придется величать вас милордом, тем более что все это время вы занимались весьма опасным предприятием!

– Таковы капризы судьбы, – пробормотал Чарлз, вполне сознавая, что овдовевшая дочь леди, хоть и сохранившая титул графини, никогда не будет матерью следующего графа Лостуитела.

– Чему я обязан такой честью? – осведомился он, провожая леди Ти в вестибюль.

– Завтра вечером я устраиваю небольшую вечеринку – обычный круг, те, кто не поехал в Лондон, – и особенно хотела бы пригласить вас. Прекрасная возможность поближе познакомиться со здешним обществом. Что ни говори, – она сурово нахмурилась, – а мы почти не видели вас с тех пор, как вы вернулись после Ватерлоо.

Чарлз снова поклонился, просияв самой очаровательной улыбкой.

– С огромным удовольствием.

Ее милость просияла, похоже, не ожидая столь быстрой победы.

– Превосходно! Что же, в таком случае…

Она осеклась, уставясь в глубь холла. Обитая бобриком дверь открылась, и на пороге появилась Пенни. К сожалению, леди Ти она не увидела, ее заслоняли ступеньки.

– А, вот и ты, – улыбнулась она, выходя вперед. Леди Ти медленно открыла рот и всплеснула руками:

– Пенелопа! Это вы?!

Какое-то мгновение дамы молча смотрели друг на друга, наскоро соображая, что предпринять. Первой опомнилась Пенелопа. Улыбка, и без того ничуть не дрогнувшая, стала еще шире. Девушка решительно направилась к ним.

– Леди Трескаутик! Как приятно видеть вас! Надеюсь, вы не вздумали искать меня в Уоллингеме! Я все утро провела здесь, советуясь с миссис Слаттери насчет рецепта айвового желе, который дала мне тетушка Марисса. Как я ни стараюсь, ничего не выходит!

Чарлз усмехнулся про себя, довольный ее находчивостью.

Леди Ти предложила щеку для поцелуя. Пенни знала ее с детства.

– Прекрасно тебя понимаю, девочка. Мой повар Антуан клянется, что это невозможно приготовить, а он, что ни говори, француз. Но как удачно, что я застала тебя здесь, потому что действительно собиралась заехать в Уоллингем на обратном пути. Завтра я даю вечеринку и только что пригласила Чарлза. Ты обязательно должна приехать.

Пенни продолжала улыбаться.

– Буду счастлива. С тех пор как Элайна с девочками перебралась в город, здесь ужасно скучно.

– В самом деле! Право, не знаю почему… – Леди Трескаутик замолчала и, сдавшись, воздела руки к небу. – Но не будем снова возобновлять старые споры. Хоть ты по какой-то причине избегаешь бальных залов, все же просто обязана приехать завтра. А теперь мне действительно пора. Да, кстати, Джордж вчера случайно столкнулся с твоим родственником, Арбри, и пригласил и его тоже, но, разумеется, забыл упомянуть о тебе. Не представляю, о чем он только думал!

Чарлз и Пенни проводили старушку на крыльцо и усадили в экипаж. Леди Трескаутик высунулась из окна.

– Ровно в восемь – и никаких ваших лондонских штучек, Чарлз… Лостуител? – Она вздохнула. – Неужели никогда не привыкну называть вас так?

Вопрос был явно риторическим; лошади тронулись. Ее милость помахала платочком и устроилась на сиденье. Чарлз и Пенни продолжали стоять на крыльце, подняв руки в знак прощания.

– Айвовое желе? – пробормотал он.

– Рецепт твоей матушки действительно знаменит во всей округе. Какого черта ты послал за мной?

– Я послал до приезда леди Ти, – оправдывался Чарлз. – Вернее, перед самым приездом.

Экипаж скрылся из виду. Чарлз взмахом руки пригласил Пенни в дом.

– Я хотел обсудить, как лучше проследить за Николасом. Пенни мгновенно успокоилась.

– Ты что-то придумал?

– Есть несколько способов.

Он довел ее до кабинета и открыл дверь.

– Знаешь, леди Ти подтвердила кое-какие мои мысли.

– Вот как?

Он усадил ее на стул перед письменным столом и сам сел напротив.

– Тебе необходимо вернуться в Уоллингем.

Пенни прищурилась, явно собираясь отказаться, но тут же передумала.

– Зачем?

– Потому что ты не можешь остаться здесь по двум веским причинам. И потому что тебе следует остаться здесь по еще более веским причинам.

Глаза Пенни подозрительно сузились.

– По каким это причинам мне нельзя здесь оставаться?

– Видишь ли, отныне гостьи вроде леди Ти начнут появляться на пороге с удручающей регулярностью. И тот факт, что мамы нет дома, только прибавит им решимости убедиться, что я… веду себя подобающим образом. Пойми, им очень трудно увидеть графа в былом необузданном юнце.

– Это их проблема, – пренебрежительно отмахнулась Пенни.

– Но это еще и наша проблема, потому что, хотя дорогому Николасу и можно солгать насчет кузины Эмили, я не хотел бы упоминать о ее предполагаемом существовании Амаранте Трескаутик или остальным подругам мамы. Слишком долго они знали друг друга и, судя по тому, что леди Ти знает о моем приезде, до сих пор переписываются.

Пенни нахмурилась и поджала губы.

– Мне двадцать девять, и я крестница твоей матери. В этом доме полно слуг, которые знают меня почти так же хорошо, как тебя.

Но Чарлз, ничуть не тронутый, продолжат:

– Твой возраст значения не имеет, тем более что они по-прежнему считают меня невоспитанным дикарем, а тебя – все той же милой девочкой. И хоть ты и крестница матушки, последней здесь нет, и это самое важное. Кроме того, всем известно, что этот дом огромен и по ночам все слуги поднимаются на чердак. Именно ночью воображению сплетниц есть где разгуляться. Пойми же, невзирая на все доводы, если здешние дамы узнают, что ты живешь со мной под одной крышей, причем без достойного опекуна, начнется настоящий ад. И несмотря на мою легендарную необузданность, не хотелось быть замешанным в подобном скандале.

Пенни пренебрежительно передернула плечами.

– Я не считаю это достаточно веской причиной. Кстати, а вторая?

– Если ты останешься в этом доме, – бесстрастно констатировал он, – не ручаюсь, что долго смогу держаться подальше от тебя.

Пенни ошеломленно уставилась на него. Такого она не ожидала.

– Шутишь… – выдавила она наконец.

Скорее нерешительный вопрос, чем утверждение. Чарлз покачал головой.

Ее губы снова сжались. Взгляд сделался раздраженным.

– Ты просто пытаешься заставить меня сделать по-твоему, – процедила она. Но он не отвел глаз.

– Если считаешь, что я блефую, пожалуйста, проверь. Но знай, если останешься здесь, могу заверить, что не позже чем через три ночи окажешься подо мной, в моей постели или твоей, не важно: какая в данный момент будет ближе.

Нужно отдать должное Пенни – она не охнула. Не вскрикнула. Но то, что прочла в его глазах, на миг лишило способности дышать.

– Ты… не шутишь, – выдавила она, скорее для себя, чем для него.

Чарлз не ответил.

– По-моему, это несправедливо, – пробормотала Пенни.

– По крайней мере я честно тебя предупредил, – улыбнулся он.

Что же, остается надеяться, этого будет вполне достаточно, чтобы выдворить ее из дома. Раньше она смеялась и уверяла, что это все его фантазии. Но после вчерашней ночи…

Пенни отказывалась отвести глаза. Вот так, взять и сдаться.

– А по каким причинам я должна быть в Уоллингеме?

Его гипнотизирующая чувственность несколько поблекла; она вздохнула немного легче.

– Нужно же кому-то следить за Николасом! Не могу же я заявиться туда в поисках собутыльника, пригласить его посетить все злачные места в округе или обмениваться лондонскими историями и обсуждать женщин за бокалом бренди. Мыс Николасом никогда не будем настолько близки.

Если же ты будешь в Уоллингеме, у меня появится прекрасный предлог навещать тебя и бродить по дому.

Ей очень хотелось бы нарушить его планы, например, отказаться принимать Чарлза в Уоллингеме, учитывая признания, сделанные всего несколько минут назад, но они участвуют в этом вместе.

– Хм… и я буду там даже по ночам… теперь, когда мы уверены в его соучастии, можно спокойно заключить, что, даже если он и заподозрит нас в слежке, еще больше начнет нервничать, а это нам только на руку.

– Верно. Таким образом, он будет круглосуточно находиться под наблюдением, что выведет его из себя. И когда он окончательно дозреет, возможно, в какой-то момент потеряет самообладание и наделает ошибок.

Чем больше Пенни думала об этом, тем больше ей нравилась идея. Если она будет приглядывать за Николасом, Чарлз не сумеет оттеснить ее от расследования, а ведь он все может, если захочет!

Мало того, на таком расстоянии Чарлзу станет труднее раздуть едва тлеющие уголья былого романа в бушующее пламя страсти. Подобная связь ей ни к чему и даже вредна.

Поэтому отъезд в Уоллингем будет наиболее верным ходом.

– Так и быть, – протянула Пенни, глядя в пространство. Повернулась к нему лицом и уловила быструю смену эмоций в темной синеве его глаз, эмоций, мгновенно заставивших ее вспомнить о том, что они сделали, узнали, к чему стремились…

– Сегодня ты собираешься к «рыцарям Фауи», верно?

– Да, – неохотно признался он. Она кивнула.

– Я еду с тобой и завтра утром вернусь в Уоллингем.

– Нет.

Она широко раскрыла глаза.

– Ты передумал насчет моего возвращения?

Его лицо потемнело, но она оставалась абсолютно спокойной.

– Мне следовало бы отправить тебя в Лондон, – пробурчал он.

– Но ты этого сделать не можешь, поэтому извлеки пользу из того, что есть.

– Ладно, – процедил он наконец. – Сегодня мы поедем к «рыцарям», а утром, после завтрака, ты отправишься домой. Договорились?

– Договорились.

– А теперь, когда все улажено, я еду покататься верхом, – заключил Чарлз, поднимаясь.

Она тоже встала и в мгновение ока очутилась между ним и дверью.

– Куда это ты собрался?

– Тебе не обязательно знать.

Он пошел прямо на нее. Но она не отступила. Он продолжал идти.

Пенни стала отступать, пока плечи не коснулись панели. Сунув руку за спину, она вцепилась в дверную ручку.

Чарлз остановился в двух шагах, глянул на нее и вздохнул. После чего нагнул голову и поцеловал ее. Томительно-жадным поцелуем.

Она не ожидала столь прямой атаки. И не была готова. Ни умственно, ни физически. С невероятным искусством он лишил ее разума, вверг мысли в хаос, завладел чувствами.

И в то же время попытался оторвать ее пальцы от ручки.

Этого она ожидала. И поэтому усилила хватку.

Чарлз мысленно выругался. Он не мог отодвинуть ее без применения силы, и, возможно, причинит ей боль. А вот этого он допустить не мог.

И поцелуй… так соблазнительно просто погрузиться в него с головой!

Он подвинулся ближе, прижав ее к двери, но Пенни продолжала отчаянно цепляться за ручку, как за якорь спасения.

И вместо того, чтобы думать о том, что следует делать, он вдруг задумался о том, чего хочет по-настоящему.

Нечеловеческим усилием воли ему удалось поднять голову и прервать поцелуй. И все же он так и не смог отодвинуться дальше, чем на дюйм.

– Пенни…

Он прикусил ее нижнюю губу, пытаясь привлечь внимание.

– Это не слишком умно.

Все еще не открывая глаз, она прерывисто вздохнула.

– Знаю.

Ее набухшие груди упирались в его грудь, и горло Чарлза сдавило. Он едва набрался храбрости, чтобы ехидно заметить:

– Возможно, ты опасаешься делать нечто подобное при дневном свете… в отличие от меня. Если помнишь, конечно.

Она прекрасно помнила.

Чувственная дрожь охватила ее, послав сквозь него огонь желания.

Зато она открыла глаза. Впилась в него взглядом и тихо вздохнула.

– Понятно, что я не могу посещать контрабандистов днем и поэтому не могу ехать с тобой. Но куда ты собрался?

Если она согласна, что не может ехать с ним… Чарлз мысленно выругался. Он явно теряет сноровку: она выигрывает раунд за раундом.

– Сначала в Лостуител, только чтобы оглядеться. Потом в Тайубрдрит. Вряд ли Гренвилл забирался так далеко, но все же не мешает проверить, знают ли его там.

Он отпустил се руки, все еще лежавшие на дверной ручке, провел пальцем по ее обнаженной коже и отступил. Она поймала его взгляд и вскинула брови.

– Видишь? Совсем не трудно.

И прежде чем он успел ответить, она развернулась, открыла дверь и оказалась в коридоре.

Он пошел за ней и строго предупредил:

– Веди себя прилично, пока меня нет. Иди попроси миссис Слаттери дать тебе еще парочку маминых рецептов.

Ответом послужила сухая улыбка. Чарлз ухмыльнулся и погладил ее щеку.

– Вернусь к ужину.

Пенни наблюдала, как он надменной походкой направляется к конюшням. На этот раз ее улыбка была искренней. Теперь, когда она знала его маршрут, можно быть уверенной, что их дорожки не пересекутся.

После раннего обеда она поехала в Фауи, оставила кобылку в «Пеликане» и снова спустилась в гавань. Убедившись, что рыбачья флотилия в море, она поднялась по узкой тропе к домику матушки Гиббс.

Та приветствовала ее кудахчущим смешком и тут же поискала взглядом обещанный соверен, зато оказалась верна слову, и когда Пенни двадцать минут спустя вышла из дома, все, что они слышали и предполагали о деятельности Николаса, вполне подтвердилось.

Она вышла из узкого переулка и оказалась на причале. И столкнулась с Чарлзом. Снова.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: теперь он знает, почему она выспрашивала, куда он направляется. Пенни кокетливо улыбнулась.

– Должно быть, ты мчался как ветер.

– Должно быть, – сдержанно подтвердил он, точно помня, что запретил ей посещать матушку Гиббс одной. Стиснув локоть Пенни, он поспешно повёл ее вдоль пирса.

Стараясь не обращать внимания на его явное раздражение, она спокойно смотрела перед собой.

– Что ты узнал?

Чарлз долго молчал, прежде чем смилостивиться.

– В Лостуителе – почти ничего. Никто из местных жителей не мог сказать, кого Гренвилл называл другом. Что же до Тайуордрита, там его знают только по репутации, но он никогда не ходил с ними в море.

– В таком случае вряд ли он забирался дальше Тайуордрита.

– Я тоже так думаю. Здесь и без того много шаек, а «рыцари Фауи» – лучшие, поэтому от добра добра не ищут.

Они свернули в сторону и направились к Хай-стрит.

– Интересно, почему я ничуть не удивлен? – вздохнул он.

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– Остановился поболтать со старшим конюхом в «Пеликане» и увидел твою кобылу. Остальное было легко. Итак, что узнала ты?

Она честно все рассказала.

Чарлз слушал, соглашаясь в душе, что матушка Гиббс – идеальный источник сведений. Пенни просто молодец, что нашла ее, пусть он и не одобрял ее визиты в этот дом.

– Николас определенно пытается утвердиться в роли заместителя Гренвилла и особенно подчеркивает, что все связные, которые ищут Гренвилла, отныне должны обращаться к нему.

– Это означает, что он ждет этого связного, – заключила Пенни. – Но зачем это ему? Война окончена. Французам больше не за что платить, не находишь?

– Да, военные секреты потеряли ценность. Но Николас служит в министерстве иностранных дел., а они занимаются торговыми договорами и тому подобным, – пояснил он и, немного подумав, добавил: – Я спрошу Далзила.

Пенни отняла руку, сжала его запястье и заставила остановиться.

– А ты можешь расспросить его, не упоминая имен?

Он прикусил губу, прежде чем, в свою очередь, поймать ее руку и честно признаться:

– Я уже рассказал Далзилу о Николасе, но, поверь, тебе ничто не угрожает. Тринадцать лет я доверял ему свою жизнь. Ни для тебя, ни для твоих родных никакой опасности нет.

Она молча смотрела на него. И лицо, и взгляд были непроницаемы. Он многое бы отдал, чтобы прочитать ее мысли так же легко, как это происходило с другими женщинами. И наконец он невольно взмолился, хотя вовсе не был уверен, что это такой уж мудрый шаг.

– Доверься мне.

– Х-хорошо, – нерешительно согласилась она и снова взяла его под руку.

Хорошо? И это все? Никаких вопросов? Она так просто доверила ему фамильную честь?

Он отвел ее в «Пеликан», растроганный искренней простотой, с которой она приняла его слова.

Забрав лошадей, они отправились в Эбби.

Когда они вышли из конюшни, навстречу бросились Кассий и Брут, тычась в ноги лохматыми головами, очевидно, прося, чтобы их погладили. Пенни засмеялась и принялась ласкать собак.

– Пойдем погуляем, – попросил Чарлз. – До ужина еще есть время, а этим двоим не терпится побегать.

Собаки, поняв, о чем идет речь, радостно залаяли.

– Пойдем, – улыбнулась Пенни.

Они дружно зашагали к укреплениям и поднялись на поросший травой верх, любуясь прекрасными видами: зелеными полями, темными лесами и серебристо-голубой водой дельты, сверкавшей под солнцем.

Подул довольно резкий ветер, вырывавший пряди волос из туго свернутого узла, ерошивший черные локоны Чарлза. Псы гонялись друг за другом, то вынюхивая что-то на земле, то возвращаясь к хозяину.

– Интересно, как здесь было во время войны? – спросил Чарлз, широким жестом обводя окружающий пейзаж. – Что-то изменилось?

Она поняла, о чем он спрашивает.

– Почти ничего. Правда, в гавани было больше судов: военные корабли и наши местные добровольцы. На балах и званых ужинах только и говорили о положении на фронте. Но в основном все оставалось прежним. Все те же повседневные заботы: поля, урожай, рыбная ловля. Кто на ком собирается жениться. Словом, жизнь продолжалась.

Ее так и подмывало узнать, почему он спрашивает, но она лишь заметила:

– Если бы эти перемены действительно происходили, ты, приезжая так редко, наверняка бы их заметил. Как по-твоему, что-то стало другим?

Он остановился, оглядел поля, теперь принадлежавшие ему, море и, набрав в грудь воздуха, покачал головой:

– Нет.

Они повернулись и пошли дальше.

– Если хочешь знать, самым глубоким желанием сражавшихся на фронте было сохранить эту и другие частички Англии. Сохранить для грядущих поколений. И ты не представляешь, как утешительно видеть, что все осталось прежним. – Она откинула со лба непокорную прядь. – Ты провел за границей много лет. Часто ли думал о нас?

Он повернулся к Ла-Маншу, на другом берегу которого он провел все эти годы. Ей показалось, что во взгляде его светится тоска.

– Каждый день.

У нее перехватило горло. Слишком хорошо она знала, что он чувствует к этому месту: полям, небу, морю. Чем можно его утешить? Объяснить, что она яснее других сознавала, как велика его жертва? Неудивительно, годы закалили его, ожесточили душу.

– Почему ты не вышла замуж?

Вопрос застал ее врасплох. Правда, она едва не засмеялась: до чего же типично с его стороны сразу переходить к сути вещей, откровенно презирая все условности.

Чуть приподняв губы в улыбке, она пожала плечами:

– Уверена, что матушка все тебе рассказала. У меня были – четыре абсолютно удачных сезона, но никто из джентльменов не привлек моего внимания.

– Зато, как я слышал, ты привлекла внимание многих. Едва ли не целого эскадрона. Так что же тебе в них не понравилось? Не могли же они все как один оказаться прыщавыми?

– Насколько я помню, ни один, – засмеялась она.

– Так почему же ты оказалась столь разборчивой? Чего он добивается?

– Похоже, ты не собираешься сдаваться?

Чарлз замялся, но все же выпалил:

– Только не в этот раз.

В голосе откровенно прозвучали стальные нотки, и Пенни удивленно на него уставилась, не понимая, в чем причина. Он поймал ее взгляд, небрежно пожал плечами.

– Я был совершенно убежден, что уж тебя-то наверняка не застану, когда вернусь домой.

Пенни вовсе не была обязана ничего объяснять, и все же вряд ли кто-то считал это государственным секретом.

Она продолжала идти. Он шагал рядом и не пытался настаивать.

– Я не приняла ни одного предложения, потому что ни один из джентльменов не мог дать мне того, чего я хотела, – выговорила она наконец.

Она едва ли не с детства знала, чего желает от брака, и когда дело дошло до выбора, поняла, что не готова принять хоть и достойную, но все же замену.

Он не стал допытываться. Все ее поклонники терялись в догадках, что же ей нужно. Она сомневалась, что он способен понять лучше, чем они. Впрочем, это не важно.

Они дошли до конца укреплений и в последний раз обернулись полюбоваться видом.

Ее лицо вспыхнуло за секунду до того, как она ощутила прикосновение его руки к своей талии… почувствовала, как он обнимает ее сильно и уверенно, притягивая к себе.

Она уперлась руками ему в грудь, но не попыталась его оттолкнуть. Просто воспользовалась старым женским трюком: низко опустила голову, чтобы он не сумел ее поцеловать. Но он продолжал держать ее, не сковывая движений. Просто тихо засмеялся и склонил голову набок, так что его дыхание овеяло ее щеку.

– Пенни…

Она отважно боролась с искушением посмотреть на него, вскинуть голову, дать ему возможность, которую он так искал. Ее пальцы впились в лацканы его сюртука… пока его губы и кончик языка неспешно ласкали ее ухо.

И тут он сделал то, чего она так боялась. Перешел на французский, язык его предков, язык любви, язык, на котором говорил во время их свидания много лет назад, язык, который, помоги ей Господи, она так хорошо понимала.

Язык, которому он ее научил.

– Моп ange…

Так он назвал ее однажды. Своим ангелом. Она не слышала этих слов тринадцать лет, и все же они произвели на нее то же воздействие. Произнесенные тем же глубоким мурлычущим тоном. Скользнувшие по ней как ощутимая ласка. Боже, как же они близки! Как он был искренен, когда предупреждал ее! Когда речь шла о нем, она не имела сил противиться. Не могла – обороняться.

Чуть приподняв голову, она взглянула в сторону и встретила его взгляд. В его синеве не было коварного торжества. Только непонятная ей напряженность.

Этого крошечного движения было достаточно, чтобы он медленно наклонил голову. И когда она не отстранилась, коснулся губами ее губ. Легко. Искусительно. Соблазняюще.

О, он хорош, так хорош, что она сдалась без боя. Обвила его шею и запрокинула голову.

Именно этого приглашения он ждал.

Несколько долгих минут она просто плыла по течению, позволяя ему делать все, что пожелает, и жадно принимала в свое одинокое сердце все наслаждения, которые он готов был ей дать.

Да, тут кроется опасность, но опасность, которую она готова встретить лицом к лицу. Они стояли на укреплениях, на виду у всякого, кто мог случайно взглянуть в их сторону, и не важно, что, каким бы своевольным и буйным он ни был, каким бы распутным его ни считали, дальше поцелуя он зайти не сможет.

С этой стороны ей ничто не угрожает. Опасность кроется не здесь.

Она и сама не знала, где и в какой форме находится эта опасность.

Когда он наконец поднял голову и, глядя на нее из-под длинных ресниц, скользнул пальцами по груди и ощутил ее неизбежную реакцию, почувствовал, как набухли и отвердели ее груди, она внезапно растеряла всякую уверенность в себе.

Он изучал ее слишком пристально. Да, он предупредил ее и отправляет домой, чтобы не обольстить, и все же…

Она судорожно сжала кулаки.

– Чарлз, послушай меня: мы больше никогда, никогда не пойдем этой дорогой.

На этот раз она сумела его оттолкнуть. Он отпустил ее, но решимость во взгляде не ослабла. Он поймал ее руку, поднес к губам и поцеловал.

– Ошибаешься, пойдем. Только не так, как в прошлый раз.

Она посчитала его тон слишком самоуверенным и хотела уже возразить, но он отвернулся и свистом позвал собак. Те прибежали, весело помахивая хвостами. Чарлз взял Пенни за руку и повел к дому.

– Нам пора.

Она молча подчинилась и не отняла руки, пока они шли к дому под косыми лучами заходящего солнца. Что бы он себе ни воображал, во что бы ни верил, то, что было однажды, никогда больше не случится. Скоро он поймет свою ошибку.

Глава 7

Позже, за ужином, она втайне гадала, уж не поцеловал ли он ее, чтобы отвлечь от вечерней поездки? А может, просто хотел, чтобы она испугалась возвращаться домой вместе с ним, насторожилась и вообще передумала его сопровождать? Но так или иначе, ничего у него не выйдет!

Они поднялись из-за стола и пошли в библиотеку. Пенни выбрала сборник стихов и уселась у камина.

Чарлз мрачно оглядел ее, схватил книгу, оставленную на пристенном столике, грациозно растянулся в кресле и тоже принялся за чтение. Волкодавы немедленно улеглись у его ног двумя мохнатыми ковриками.

Она заметила, что книга раскрыта почти на середине, но с этого расстояния не смогла прочесть заглавие. Сама она вот уже десять минут пыталась понять смысл какой-то оды и, вконец отчаявшись, спросила:

– Что ты читаешь?

– Новейшую историю Франции, – пробормотал он.

– Новейшую?

– От начала царствования Людовика XIV до террора. Этот период включал и те годы, в течение которых ее отец «собирал» коробочки для пилюль.

– Книга написана французским историком, членом академии, который почти непристойно радовался, став свидетелем конца аристократии, – продолжал Чарлз. – Он приводит немало интересных деталей, с точки зрения француза, разумеется.

– Думаешь, здесь отыщутся какие-то ссылки на Эмберли или на секреты, которые продавали он и папа?

– Нет, в этом я совсем не уверен, тем более что подобные вещи наверняка строго охранялись. Я ищу упоминание о каком-то тайном источнике или агенте, это скорее всего самое большее, на что мы можем надеяться.

Он снова углубился в чтение. Она последовала его примеру, и постепенно поэзия ее увлекла.

Он не пошевелился, когда часы пробили девять, но ровно через час захлопнул книгу, поднял голову и коротко бросил:

– Пора идти.

Они поднялись наверх переодеться. Пенни торопливо натягивала одежду, боясь, что он потеряет терпение, не дождется и уедет без нее.

Но когда она ворвалась в галерею, он ждал на верхней площадке. Пенни замедлила шаг. Он обвел ее неодобрительным взглядом от макушки до сапог. Губы недовольно сжались, но Чарлз молча пошел вниз.

Уже через десять минут они мчались по дороге в Фауи. «Рыцари Фауи» считались самой старой, большой и лучше всего организованной шайкой контрабандистов в округе и пользовались заслуженной славой еще и потому, что во время войны плавали каперами, захватывая в плен вражеские суда. «Рыцарей» с полным правом можно было считать профессионалами, хотя от пиратов их отделяло не больше шага.

Чарлз прекрасно вписался в их круг. Пенни сразу это поняла, стоило им перешагнуть порог «Петуха и быка», тускло освещенного кабачка в портовой части Фауи, где часто собирались старшие контрабандисты, когда бывали на суше. Тут присутствовали и трое сыновей матушки Гиббс в компании пятерых приятелей. Бесхитростным простым парням вроде Шепа и Сета было до них далеко. Здесь сидели настоящие морские волки совсем иного пошиба.

Заслышав шаги, все одновременно повернулись, подозрительно оглядывая вновь прибывших. Однако при виде Чарлза угрюмые физиономии расплылись в улыбках. Все встали, чтобы приветствовать его, похлопать по плечу, засыпать вопросами. Пенни держалась в тени Чарлза, опасаясь, что ее свалят с ног дружеским хлопком по спине: руки у контрабандистов были крепкими.

Однако Деннис Гиббс, случайно глянув мимо Чарлза, заметил Пенни. Почти такой же высокий, как Чарлз, и шире его в плечах, он медленно поднялся во весь рост, зловеще сощурив глаза.

– И кого это мы видим?

Остальные дружно вытаращились на женщину в мужской одежде. Пенни сильно подмывало улизнуть, но тут Чарлз завел руку за спину и стиснул ее запястье.

– Леди Пенелопу, только ее здесь не было. «Рыцари» недоуменно переглянулись.

– Это еще почему? – спросил наконец Деннис. Чарлз показал на их стол и пустые скамьи.

– Давайте закажем еще по одной. И я все расскажу.

Ее снова запихнули в самый угол и так стиснули, что она едва дышала, опасаясь, что треснут ребра. Только вот «рыцари» были и вполовину не так дружелюбны, как Шеп и Сет или, к примеру, команда из Бодинника, хотя тут ее знали куда лучше. Она заметила сына главного садовника Уоллингема. Он сам работал в поместье, но все же сейчас пялился на нее с нескрываемой неприязнью.

На этот раз речь держал Чарлз. «Рыцари» молча слушали объяснения, после чего охотно отвечали на вопросы. Очевидно, они знали и уважали графа. Чарлз попросил также, чтобы они без всяких колебаний говорили о погибшем графе, невзирая на присутствие Пенни. Мужчины обернулись к ней. Она молча кивнула.

Их взгляды немедленно устремились на Чарлза.

Сведения, рассказанные «рыцарями», почти ничем не отличались от полученных в Полруане и Бодиннике, если не считать того, что «рыцари» подробнее описали люггер, ходивший под французским флагом и неизменно державшийся в отдалении от их более легких и быстроходных судов, готовых молниеносно ускользнуть, если французы попытаются подойти ближе.

– Всегда держались настороженно и поднимали паруса в тот момент, когда их человек оказывался на борту.

– А вы замечали, что в это время делает Гренвилл? Деннис оглядел собравшихся и покачал головой.

– По правде говоря, я всегда полагал, что они, Селборны то есть, получают информацию от врагов и передают нашим. В жизни не думал, что может быть наоборот.

Пенни ощутила, как замер Чарлз.

– Собственно говоря, мы не знаем, как именно все было. Поэтому я здесь. Пытаюсь выяснить.

– А как насчет этого нового типа, Арбри?

Деннис подробно рассказал, о предложениях, сделанных Николасом шайке, и заверил, что они все это время водили его за нос.

– Правда, на эль он не скупится, что верно, то верно. Чарлз отпустил весьма рискованное замечание, после чего, смеясь, заказал всем еще по кружке. Всем, кроме нее. И хотя Пенни умирала от жажды, упоминать об этом не собиралась.

– Можете быть уверены, – Деннис впервые встретился с ней глазами, – мы ни слова не сказали Арбри. И не скажем.

Пенни кивнула.

– Скажите, вы когда-нибудь слышали или, может быть, знаете, каким образом Гренвилл уговаривался о встречах? Нам известно, что время от времени он выходил в море то с одной, то с другой шайкой и каждый раз люггер уже ждал.

«Рыцари» переглянулись и дружно покачали головами.

– Может, люггер находился там постоянно? – допытывался Чарлз.

– Не-а, – буркнул Деннис. – Будь это так, мы бы то и дело натыкались на него, а он появлялся, только когда с нами выходили мастер Гренвилл или старый граф.

– Значит, такой порядок был заведен еще при прежнем графе?

– Да, еще когда людей в море водил мой па.

– Значит, Гренвилл, а до него и отец как-то договаривались о встрече?

– Точно, – хором согласились все.

– Должно быть, связывались через Нормандские острова. Чарлз поморщился. Попытки проследить какую-то связь через Нормандские острова чаще всего оказывались пустой тратой времени.

«Рыцари» согласились расспросить людей в округе.

– Без лишнего шума, – добавил Деннис. – Так, дружеская болтовня то с одним, то с другим. Посмотрим, может, что и выведаем. Кстати, вы захотите знать, если Арбри попросит взять его в море?

– Да. Сомневаюсь, что он решится, но в случае чего пошлите кого-нибудь в Эбби.

Заверив, что так и будет, мужчины встали. Пенни выскользнула из своего закутка. Поглощенные прощанием с Чарлзом, контрабандисты не обратили на нее внимания. Правда, она вспомнила, что ее вовсе не должны были видеть.

Пенни пробралась к двери и стала ждать. Двое старых, согбенных возрастом матросов, давно уж не ходивших в море, сидели за столом в нескольких шагах от «рыцарей», и один, заметив ее, кивнул. Пенни неуверенно кивнула в ответ.

Чарлз, в последний раз хлопнув по спине Денниса, присоединился к ней.

– Пойдем, – велел он и, схватив ее за руку, потащил к конюшне. Пенни направилась к стойлу, где оставила кобылу, но увидела бочонок с дождевой водой, на крышке которого стоял ковшик. Пенни остановилась и подставила плечо под тяжелую крышку. Чарлз сжал губы в тонкую нить, но, не произнеся ни слова, придержат для нее крышку.

Пенни напилась вволю и, облегченно вздохнув, напустилась на Чарлза:

– Какого черта все вы злитесь? Брендан Мэттоктак и сверлил меня негодующим взглядом все то время, что мы там сидели!

Чарлз раздраженно вздохнул.

– Да я бы злился на тебя всякий раз, когда думал, что этим можно чего-то добиться. Единственная разница между Бренданом и мной в том, что я тебя знаю, а он – нет.

И с чем-то вроде сдавленного рычания широким шагом направился к лошадям. Она уже хотела последовать за ним, когда из тени, хромая, выдвинулся старый матрос. Он поднял руку, но, видя, что она колеблется, поманил ее к себе.

– Чарлз…

Он мгновенно оказался рядом.

– Посмотрим, что ему нужно.

Вместе они подошли к старику, тяжело опиравшемуся на палку. Тот почтительно наклонил голову.

– Случайно услышал, о чем вы там толковали. Спрашивали, как молодой мастер Гренвилл связывался с французским люгером.

Чарлз молча кивнул.

– Вы что-то знаете? – встрепенулась Пенни.

– Может, и так. Впрочем, не уверен, тем более что немного осталось в живых тех, кто обо всем знал.

Старик поднял на удивление молодые и острые глаза.

– Это ваш отец, миледи. Привел их… вернее, его. Всего один человек. Французишка откуда то с побережья. Бретонец, что ли? Не знаю. Приехал с вашим па, когда тот вернулся из-за границы много лет назад. Молле, вот как его величали. Франсуа Молле или что-то такое же французское.

– Он все еще жив? – спросил Чарлз. Старик покачал головой:

– Нет. Женился на местной девчонке, но потом она сбежала. Бросила его и их парнишку, Джимби. Он и посейчас живет здесь. Правда, у него вроде как не все дома. Маленько туго соображает. Но парень смирный, только на людях не любит показываться.

Он со свистом втянул воздух и закашлялся.

– Так вот, и папаша, и сын были щуплые да тощие, руки как палки, так что никто из контрабандистов на них и не взглянул бы. Но, говорю я вам, матросы они что надо. Вскоре после приезда сюда Молле оставил Холл и перебрался в коттедж у реки возле того заболоченного участка, у самого устья. Да вы знаете, где это, милорд.

– Продолжайте, – попросил Чарлз.

– Молле где-то раздобыл две лодки. Одна – простая шлюпка, с которой он ловил рыбу, ничего особенного. Другая… тут какая-то тайна. Верткое маленькое суденышко, которое прямо-таки летело под парусом. Не часто я видел, как он его выводил, но поверьте, оно мчалось впереди ветра.

– И куда он на нем ходил? Старик ободряюще кивнул:

– Тут вы попали в самую точку. Пару раз я заметил, как он направляется к островам. Немногие рискнули бы проделать такое путешествие в крошечном суденышке, но эти Молле – прирожденные моряки. Ни капли страха. И я знаю, что ваш папаша, миледи, часто к ним заглядывал. И когда пятнадцать лет назад хоронили Молле, пришел на похороны. Немногие там были, но я тоже явился помянуть доброго матроса.

– А вы видели моего брата в обществе Молле? – допытывалась Пенни.

– Еще бы! Джимби был на год старше мастера Гренвилла и учил его обращаться с парусами. Джимби был ближе к вашему брату, может, даже ближе, чем его и ваш отцы. Они, можно сказать, выросли вместе и на воде. Но об этом не все знают. Я живу поблизости, вот и видел Молле чаще, чем другие. А в остальном они были почти отшельниками. Вряд ли молодые, – он кивком показал на кабачок, очевидно, имея в виду сидевших там, – знают об их существовании.

Только сейчас Пенни осознала, что все это время задерживала дыхание.

– Спасибо, – выдохнула она.

– Вот, – пробормотал Чарлз, вручая ему два соверена. – Выпейте со своим приятелем за здоровье принца-регента.

Старик взглянул на монеты и хихикнул.

– Да… лучше мы, чем он, судя по тому, что я слышал. Что же, господа, надеюсь, вы найдете, что ищете.

С этими словами он повернулся и поплелся в кабачок. Пенни уставилась ему в спину. Чарлз схватил ее за руку и потянул за собой:

– Пойдем.

Болотце у устья реки лежало как раз на пути домой.

– Нет, – объявил Чарлз. – Я вернусь завтра.

Завтра! Когда ее благополучно сбудут с рук в Уоллингем!

– Нет! Нам лучше отправиться туда сегодня!

Краем глаза Пенни заметила тропинку, уходившую вправо, но не повернула головы, продолжая смотреть на Чарлза. Тот хмурился.

– Уже почти полночь, вряд ли подходящее время, чтобы ломиться в дом бедняги рыбака.

Он ехал справа от нее, следовательно, находился между ней и тропинкой. Значит, нужно хорошо рассчитать ход.

– Если Молле – рыбак, значит, время самое подходящее: он наверняка дома, а вот днем его не застанешь.

– Пенни, – процедил Чарлз, оглядываясь, но тут же выругался, когда она ловко направила кобылу по узкой тропе. Чарлз потерял несколько минут, разворачивая тяжелого мерина, и к тому времени, когда оказался на тропе, Пенни была уже далеко впереди.

Он знал дорогу. Она оставалась узкой и извилистой по всей длине, пропадала между деревьями и кустарниками и вела к устью реки, где еще больше сужалась и сворачивала на север вдоль берега. Коттедж Молле должен быть где-то там. Он смутно припоминал грубо сложенную каменную постройку, видневшуюся среди зарослей.

Бормоча проклятия, он подгонял Домино и все сокращал расстояние, пока не поравнялся с Пенни. Поняв, что он не собирается ее останавливать, она перестала нахлестывать кобылу.

Впереди сквозь занавес древесных ветвей поблескивала река. Пенни еще больше натянула поводья, по мере того как тропа становилась круче. Она закончилась маленькой полянкой над рекой. Внизу лежало заросшее камышом и тростниками болотце.

Пенни свернула влево на еще более узкую дорожку, идущую вверх по течению. Петляющая среди толстых деревьев, она была достаточно ровной, но не настолько широкой, чтобы вместить телегу.

Пенни едва не проехала мимо лачуги, и только лунный луч, блеснувший на камне, высветил убогое строение. Настоящая дыра: серая и мрачная. Краска на двери и ставнях давно облупилась, из щелей в ставнях не проникает ни пятнышка света. Впрочем, уже поздно, и хозяин, наверное, спит.

Чарлз снова выругался и натянул поводья, разворачивая Домино.

Пенни оглянулась. В свете, серебрившем черные волосы, он казался зловещим пиратом на лунном рысаке: даже выполняя сложный маневр, он по-прежнему не отрывал глаз от домишки.

Передние копыта коня коснулись земли. Чарлз направил его к деревьям, росшим у входа. Пенни последовала за ним.

Чарлз остановился поддеревьями между Пенни и коттеджем. Его интуиция, отточенная годами опасной работы, подсказывала, что здесь творится что-то неладное.

Он напрягся и прислушался. Даже ночью, даже в отсутствие людей насекомые и мелкие животные всегда бодрствовали, и, если прислушаться, вокруг раздавался легкий гул, шорох и скрежет. Но здесь все было зловеще тихо. Очевидно, все живое покинуло это место.

Слишком часто видел он смерть, чтобы не распознать ее руку.

Чарлз спешился.

– Останься с лошадьми, – велел он, бросив поводья Пенни. – И не ходи за мной. Жди, пока не позову.

Он бесшумно направился к коттеджу, хотя был уверен, что там никого нет. Дверь была приоткрыта: дурное предчувствие усилилось.

Оглянувшись, он увидел, как Пенни, успевшая спешиться, привязывает поводья к дереву. Чарлз подступил к двери, распахнул ее и одновременно отступил в сторону. Дверь открылась, ударилась обо что-то деревянное.

И снова тишина.

Чарлз заглянул внутрь. Глаза не сразу привыкли к полной темноте, но все же он сумел различить неподвижную груду на полу.

Чарлз выругался, снова прислушался к внутреннему голосу, но в полной уверенности, что дом пуст, переступил порог. Судя по запаху, его ждет не слишком приятное зрелище.

За спиной послышались шаги Пенни.

– Не подходи ближе! Тебе лучше этого не видеть.

– Что там? – охнула она. – Он мертв?! Нет смысла притворяться.

– Да.

На сколоченном из неструганых досок столе стояла свеча и лежало огниво. Задержав дыхание, он подошел ближе, запалил свечу и дождался, пока загорится слабенький огонек.

Интуиция его не обманула.

Он услышал тихий стон Пенни. Пулей вылетев из хижины, она прислонилась к стене. Взгляд Чарлза был устремлен на труп, лежащий на полу сломанной куклой. Преодолевая тошноту, он нагнулся и поднес свечу к лицу мертвеца.

– Что случилось?

Оглянувшись, он увидел Пенни, цеплявшуюся за дверной засов.

– Это Джимби?

– Полагаю, что так… судя по тому, что сказал старик. Возраст и сложение примерно совпадают.

Протянув руку, он разжал обмякший кулак юноши и нашел мозоли и наросты, свидетельствующие о том, что при жизни этот человек часто работал веслами.

– Да, – кивнул он. – Это Джимби Молле.

Физиономия бедняги была покрыта уродливыми синяками и ссадинами. Чарлз был уверен, что знает, где можно найти и другие следы побоев: на почках, нижних ребрах, большинство из которых наверняка сломаны. Руки и пальцы раздроблены, причем пытка, очевидно, продолжалась часами.

Кто-то выколачивал информацию из Джимби, информацию, которую последний либо не знал, либо отказался сообщить. Его били, пока мучитель или мучители не уверились, что больше ничего не узнают. И только потом от несчастного избавились, перерезав горло. Чарлз поднялся.

– Мы больше ничего не можем сделать, кроме как уведомить власти.

Он вышел вместе с Пенни и закрыл дверь, стараясь не показать, насколько ему не по себе.

– Его убили, верно? – прошептала Пенни. – И давно? Хороший вопрос.

– Не позже, чем вчера, возможно, позавчера.

Она судорожно сглотнула и еле слышно пробормотала:

– После того как мы начали задавать вопросы.

– Возможно, эти два обстоятельства никак ни связаны, – покачал он головой.

Судя по взгляду Пенни, она верила этому не больше, чем он сам. Хорошо еще, что она, кажется, не собирается впасть в истерику.

– И что теперь? Кому нам сказать? Чарлз призадумался.

– Кал вер – местный магистрат. Я поеду завтра с утра и уведомлю его. Нет смысла будить его и слуг в этот час. Все равно ничего поделать уже нельзя, а при свете дня легче будет увезти его. Кстати, тебя здесь не было.

Она поджала губы, но все же кивнула.

– Так мы его оставим? Чарлз погладил ее по руке.

– Его уже нет. Осталось только бренное тело, – протянул он, с наслаждением подставляя лицо свежему ветерку. – Но прежде чем уехать, я хочу взглянуть на его лодки.

Оставлять такое дело на утро было рискованно, и он не хотел в который раз потерять след. Кто-то другой слонялся здесь. Кто-то другой, с подготовкой не хуже, чем у него самого.

Кто-то другой с таким же прошлым.

Не выпуская руку Пенни, он проверил, надежно ли привязаны лошади, и только потом потащил ее к реке. Оба они были местными уроженцами; оба знали, что искать: крошечную бухточку, миниатюрную пещерку, узкую промоину, проделанную небольшим ручьем, – именно там спрятаны суда Молле.

Они нашли лодки в сотне ярдов вверх по реке, в бухточке, вымытой волнами и скрытой нависавшими ветвями деревьев, где как раз помещались суденышки. Шлюпка, пришвартованная к тяжелому кольцу, ввинченному в ствол, колыхалась на воде. Внутри валялось обычное рыбачье снаряжение: веревки, удочки, сети и две ловушки для омаров.

Чарлз подошел ко второй лодке, привязанной за нос и корму, и едва не ахнул от изумления. Старый матрос ничуть не преувеличил. Судно было настоящим шедевром: узкое, верткое и изящное. Такое действительно способно летать.

Пенни уже успела подбежать ближе и, усевшись на нос, медленно обводила пальцем написанное на борту название.

Чарлз опустился на корточки.

«Джули Леа».

Имя ничего ему не говорило.

– Так звали мою мать.

Он повернулся к Пенни, лицо ее было бесстрастно. И поэтому просто взял ее руку.

– Все звали ее Джули, и только мой отец назвал ее полным именем: Джули Леа.

Несколько минут оба молчали. Потом он встал.

– Оставайся здесь. Мне нужно посмотреть, что внутри. Это оказалось не так легко, как со шлюпкой. Яхта, ибо это была именно яхта, хоть и очень маленькая, была затянута парусиной, привязанной морскими узлами. Он распутал те, что на корме, и откинул парусину.

Мачта, такелаж, паруса, весла… все как обычно. Но Чарлз продолжал искать. И наконец нашел: под передней банкой валялся смятый пучок веревки и ткани: набор сигналов.

Пенни тоже встала, отряхивая бриджи, и подошла ближе, чтобы рассмотреть флаги: цветные квадраты с различными символами.

– Что это такое? Ничего не узнаю.

– Французские морские сигналы, – поколебавшись, пояснил Чарлз. – Имея это, совершенно не обязательно подходить близко к французскому судну: достаточно, чтобы их можно было разглядеть в бинокль.

Пенни протянула руку к одному флажку.

– А это?

– Ты и сама знаешь, – выдавил Чарлз.

– Да. Герб Селборнов.

Она устало поникла и схватилась за сердце, словно боясь, что оно выпрыгнет из груди.

– Как они могли?

Чарлз снова свернул груду ткани.

– Мы пока еще не знаем, что они сделали, – спокойно возразил он.

– Знаем, – сухо бросила она. – Каждый раз, когда Эмберли передавал папе дорогостоящую тайну, тот посылал Молле к островам, поближе к французскому люгеру. Молле вывешивал сигналы, сообщавшие французам, когда и куда выслать судно, а потом папа выходил в море с контрабандистами, говорил с каким-то французом и выдавал очередной государственный секрет в обмен на коробочки для пилюль. Позже, когда папу сменил Гренвилл, он посылал к французам Джимби, и теперь Джимби убит.

Омерзение и отвращение звучали в ее словах, эмоции столь сильные, что она почти ощущала их горький вкус.

– Собственно говоря… – Голос Чарлза, по контрасту, был холодным, почти отрешенным. – Хотя твои теории почти наверняка правильны, мы все же не знаем, что именно они передавали.

– Что-то такое, за что французы были готовы платить дорогим антиквариатом: ты видел коробочки для пилюль.

– Так-то оно так, однако…

Он сунул флажки ей в руки и обнял, вынуждая поднять глаза.

– Пенни, я знаю эти игры: сам играл в них последние тринадцать лет. Вещи далеко не всегда таковы, какими кажутся. Остынь, и немного подумаем. Прежде всего мне необходимо послать в Лондон гонца. Возможно, Далзил еще не успел проверить. Ты слышала Денниса Гиббса. Кто знает, вдруг твой отец был замешан в чем-то куда более глубоком, чем мы предполагали.

Он старайся найти извинения, чтобы она не чувствовала себя такой несчастной. Столь жестоко преданной отцом и братом. Боль в сердце и душе становилась все острее. Чарлз пытался облегчить ее страдания, но…

Она молча кивнула.

Пришлось подождать, пока он не затянул яхту парусиной и не завязал узлы. Какое счастье, что сейчас темно и тихо.

Чувствовала она себя ужасно. Подозрения зрели в ней много лет; только за последние несколько месяцев она обнаружила столько новых фактов, рисующих отца и брата в ужасном свете.

В глубине души она понимала, что вся реакция на предательство родных каким-то образом связана с тем, что она испытывает… до сих пор испытывает к Чарлзу. Мысль о том, что деяния брата и отца, совершаемые ими ради собственной пользы и прибыли, могли привести Чарлза и ему подобных на край гибели, поставить в еще более опасное положение, потрясла ее до глубины души, наполнила чем-то куда более буйным, неукротимым, чем обычная ярость, чем-то куда более мощным и разрушительным, чем обычное пренебрежение.

Чарлз выпрямился, еще раз проверил узлы и лини, державшие яхту. Пенни смутно подивилась превратностям судьбы, приведшим ее сюда, к трупу бывшего друга Гренвилла, поплатившегося за свою роль в заговоре. Но теперь свидетельство измены у нее в руках, а рядом стоит Чарлз.

– Пойдем. – Он взял у нее сигнальные флажки, подхватил под руку. – Едем домой.

Он имел в виду Эбби, и она была этому рада. Ее домом был Уоллингем-Холл, и все же думы об отце и брате так растревожили, что она вряд ли обретет там покой.

Подойдя к Домино, Чарлз приторочил флажки к седлу, усадил ее на кобылку и поехал вперед. Чуть подальше речная тропа соединялась с другой, уже пошире, ведущей к Лостуителу.

Они добрались до Эбби только под утро. Чарлз снова велел конюхам идти спать, а сам развел коней по стойлам.

Пенни попыталась расседлать кобылу, но поняла, что дрожит в ознобе. Одно дело размышлять, строить планы и версии, даже принимать участие в расследовании, и совсем другое – найти недавно убитого шпиона вместе с неоспоримым доказательством измены отца и брата.

Голова раскалывалась, мысли разбегались. Прерывисто вздохнув, она вынудила себя работать: расседлала кобылу и растерла соломой.

Чарлз поглядывал на нее, но молчал.

Закончив растирать свою лошадь, он подошел помочь Пенни, все так же не произнося ни слова.

Пенни задала кобылке корму и воды, после чего прислонилась к перегородке стойла и стала ждать.

Он оставил путаницу флажков на верху перегородки, откуда издевательски подмигивал герб Селборнов. Пенни отвернулась.

Чарлз вышел из стойла, прикрыл дверцу, сгреб флажки, и они направились к дому. Оказавшись в вестибюле, он тихо попросил:

– Пойдем в библиотеку.

Она подчинилась, слишком уставшая, чтобы допытываться о причинах.

Он повел ее в комнату, сунул флажки в ящик письменного стола и отошел к подставке для графинов с вином. Налил бренди в два бокала и протянул один ей:

– Выпей.

– Я не пью бренди, – отказалась она. Он сделал глоток и строго свел брови:

– Предпочитаешь, чтобы я влил в тебя бренди?

Пенни недоуменно уставилась на него, почти уверенная, что он не посмеет, и неожиданно осознала, что Чарлз не шутит. Она пригубила, поморщилась:

– Какая гадость!

И отставила бокал. Он шагнул к ней. Пенни сверкнула глазами, снова схватила бокал и глотнула.

Чарлз продолжал смотреть на нее, пока она не осушила бокал.

– Молодец.

Он поставил ее бокал на стол вместе со своим и снова взял ее руку.

Ей уже надоело, что он вечно тащит ее за собой, но с другой стороны, это означало, что времени думать не остается.

Ее покорность тревожила Чарлза. Он понимал, что она верит в измену родных и это хуже любой пытки. Неприятно видеть ее в таком состоянии. Она казалась такой беззащитной и хрупкой, что могла в любой момент рассыпаться на миллион осколков. Он всегда видел в ней ту, которую должен защищать, и по этой причине не мог бормотать банальности. Не мог предложить ей ложную надежду.

Завтра же он пошлет человека в Лондон: хотя не существует контактов с французами, о которых не знает Далзил, вполне возможно, что происходит нечто такое, о чем тот не осведомлен.

Весьма шаткая надежда, но все же проверить не мешает.

А пока что состояние Пенни было только одной из проблем, и, возможно, наименее сложной.

Зато его мысли находились в полном разброде.

Он остановил Пенни в галерее перед окном, так, чтобы уже меркнувший свет луны упал на ее лицо. Она удивленно моргнула, не поняв, в чем дело.

Предвидя неминуемый поединок, Чарлз раздраженно вздохнул, отпустил ее и рассеянно провел рукой по волосам.

– Теперь я не уверен, так ли уж необходимо тебе вернуться в Уоллингем.

Пенни мгновенно насторожилась, пытаясь понять ход его размышлений.

– Из-за убийства Джимби? Думаешь, это дело рук Николаса?

– Кто еще, кроме меня и тебя, расспрашивал о знакомствах Гренвилла?

– Но зачем?

– Чтобы помешать нам допросить Джимби. Узнать то, что, возможно, узнал он, прежде чем перерезать бедняге горло.

Пенни медленно кивнула, глядя куда-то мимо него. Он не видел ее глаз. Не понимал, о чем она думает. И поэтому решительно повернул Пенни лицом к себе.

– Тебе следует остаться здесь. Мы можем установить тщательнейшую слежку за Николасом, и…

– Нет, – гордо вскинула голову Пенни. – Мы договорились. Живя там, я могу постоянно присматривать за ним, а ты получишь возможность приезжать ко мне в любое время. Чем чаще мы будем его видеть, тем скорее он потеряет самообладание…

– А если, потеряв самообладание, он решит, что ты, вероятно, слишком много знаешь?

Ему показалось, что она побледнела. Но глаз не отвела. Наоборот, упрямо вздернула подбородок.

– Чарлз, имеются две очень веские, достойные и неопровержимые причины, по которым я должна вернуться в Уоллингем. Первая – жизненная необходимость не спускать глаз с Николаса, особенно если это именно он убил Джимби. Нужно любой ценой узнать, чем занимается Николас, и это лучше всего сделать тому, кто живет в Уоллингеме, что также дает тебе предлог приезжать как можно чаще и оставаться подольше. И, самое главное, не забывай, что это мои отец и брат продавали секреты французам. Честь моей семьи запятнана…

– Но не тебе за нее мстить, – прошипел Чарлз, грозно нависая над ней. – Тебе совершенно не обязательно в этом участвовать. Никто не ожидает…

– Плевать мне на мнение окружающих! – взвилась Пенни, ни на дюйм не отступая. – Главное – то, что я считаю нужным. И для этого пойду на все.

– Пенни…

– Нет!

Она злобно сверкнула глазами.

– Скажи мне только: будь ты на моем месте, неужели не чувствовал бы и не поступал бы так же?

Его зубы были стиснуты так, словно вот-вот треснут. Плотно сжав губы, он молчал.

– Вот именно, – кивнула она. – Поэтому я, как условлено, еду утром в Уоллингем.

– А как насчет другой, столь же убедительной причины? Лишь бы найти слабое место в ее обороне, а уж он им воспользуется!

Она надолго задумалась. Он выжидал.

– Ты был прав, – выговорила она наконец. – Оставаться под одной крышей с тобой опасно. Ты представляешь для меня куда большую угрозу, чем Николас.

Он смотрел в глаза цвета дождевых облаков, упивался прямотой, безусловной честностью во взгляде и ощущал неизбежную реакцию на ее слова… ее признание.

И, молча сжав кулаки, медленно сказал:

– Знаешь, я бы предпочел сам быть для тебя угрозой, чем позволить что-то в этом роде любому другому мужчине. По крайней мере я не собираюсь тебя убивать.

«Но то, что ты творишь с моим сердцем, ранит еще больнее…» – едва не выпалила Пенни, однако заставила себя сделать глубокий вдох, прежде чем ответить:

– Тем не менее завтра я уезжаю в Уоллингем. Она спокойно отступила.

Он выругался и потянулся к ней.

Пенни попыталась увернуться, но оказалась чересчур медлительной. Он схватил ее, рывком дернул к себе и впился в полураскрытые губы.

Глава 8

Она не успела сказать ни слова, как Чарлз прижал её к себе и завладел губами, язык проник в ее рот, как завоеватель в поверженный город.

Большей глупости он сотворить не мог и твердо знал, что подобная попытка обречена на неудачу. Знал и не мог остановиться. Не мог совладать с первобытными инстинктами, вырвавшимися на свободу, инстинктами, настаивавшими, чтобы он просто предъявил на нее права и покончил с этим. Только тогда он сможет покорить ее своей воле, защитить и уберечь от опасности.

Эта неутолимая потребность знать, что ей ничто не грозит, особенно учитывая события последних дней, была достаточно сильна, чтобы заставить Чарлза потерять голову.

Все линии обороны растворились при яростной атаке Чарлза. Под его жестким жгучим поцелуем, который лишил ее способности мыслить, окончательно закружил голову. Этот поцелуй мог сжечь любое сопротивление.

До чего же несправедливо! Значит, он способен единственным поцелуем взять ее в плен, превратить в покорную куклу…

Но он продолжал прижимать ее к себе. Огонь к огню, грудь к груди, бедра к твердым мышцам бедер.

Пенни едва успела тихо охнуть, сжигаемая этим палящим пламенем. В любую секунду оно уничтожит последние остатки воли, и тогда она пропала.

Она давно оставила попытки думать и только реагировала. Подняла руки, зарылась пальцами в шелковистую массу локонов и обмякла.

И поцеловала его в ответ.

Излив в этом отчаянном поцелуе так долго сдерживаемые эмоции. Все до последней унции. Прижала губы к его губам, позволила своему языку сплестись с его языком в буйном, языческом, необузданном танце.

И впервые в жизни она поняла, что шокировала его. Потрясла настолько, чтобы заставить поколебаться, сделать все, чтобы последовать ее примеру, взять верх, снова вырвать у нее власть.

Но она не собиралась сдаваться.

Еще мгновение – и схватка превратилась в жесточайшую дуэль, в которой с самого начала первенство принадлежало ей. Теперь они вполне могли бы помериться силами, не то что тринадцать лет назад… и все же он по-прежнему был хозяином, а она – смиренным подмастерьем. Шаг за шагом, дюйм за дюймом он завоевывал ее, завладевая чувствами. Уносил все дальше в манящее море желания. Наслаждения. Потребности получить больше.

И вдруг она ощутила, что хватка ослабла, его руки скользнули вниз, по ее спине, бедрам, сжали ягодицы…

и он привлек ее еще ближе, яростно распаляя так и не погасший жар.

Жар, который лесным пожаром распространялся по ее венам, расцветая огненными языками под кожей. Расплавляя кости, лишая воли…

И она решилась. Сложила оружие. Позволила всему, что накапливалось тринадцать лет, не имея выхода, вылиться наружу. Теснее прильнула к нему, не прерывая поцелуя.

И ощутила, как он замер… и содрогнулся. Почувствовала в нем перемену: напряженные мускулы, словно пытающиеся сдержать бурный поток.

Но она, вне себя от счастья, открыла все шлюзы. Ей хотелось куда больше того, что он мог ей дать, и впервые на ее памяти он казался если не бессильным, то неуверенным в себе.

Чарлз никак не мог обрести твердую почву, так внезапно выбитую из-под него Пенни. Единственное, что в мире осталось реального, – это она и желание, захлестнувшее их обоих: более жаркое, более сильное, более напряженное, чем раньше, и пугающе мощное. И это она была страстью и желанием, жаром и воплощением наслаждения, которого ему еще не довелось испытать. Они вместе плыли по волнам неизведанного… и он понятия не имел, как вернуться в настоящее.

Не имел и не слишком хотел.

Она была топливом для его огня… он мучительно жаждал ее близости. Окончательной близости. И в этот момент нуждался в том, чтобы оказаться в ней, куда больше, чем в воздухе.

Но только не здесь.

Трезвый внутренний голос ворвался в сознание в редкий момент просветления. Да, безумие, и он это знает. Но остановиться не мог. Не находил сил оторваться от нее.

Пенни прижалась еще теснее, обхватила его шею, и он не смог противиться ее зову, не смог устоять против поцелуя, окончательно повергшего их в водоворот, туда, где бурлили подводные течения, и голос желания стал непреодолимой силой, таща их на дно.

Им обоим грозила неминуемая опасность. Он положил ладони на ее груди, стал мять, сжимая соски, обвел линии стройной спины, упругие шары ягодиц, изгибы бедер. О, как он хотел трогать ее обнаженную кожу, целовать каждое местечко прекрасного тела… Но не здесь! Не здесь!

Нужно остановиться. До того как…

Она снова прижалась к его губам, чуть куснула и резко отстранилась, прервав поцелуй. Слава Богу.

Все еще не открывая глаз, он прерывисто вздохнул и поднял веки.

Задыхающаяся, стонущая, по-прежнему державшая его лицо в ладонях, она смотрела на него широко раскрытыми глазами, сквозь освещенный луной полумрак. Оба так и не пришли в себя, оба пытались отдышаться, отчаянно старались взять себя в руки, обрести некое подобие самообладания.

Выстоять против приливной волны, бушующей вокруг них.

Никогда в жизни он не был так беспомощен перед лицом чего-то гораздо более сильного, чем он сам. Чего-то такого, против чего его воля не устояла.

И остро чувствовал тепло ее гибкого тела, распластанного на его груди.

Ее состояние было не лучше.

Он увидел, как расширились ее глаза, и понял, что в отличие от него она лучше владеет собой.

И доказала это, откинувшись в его объятиях.

– Вот…

Ее голос дрожал, но она упрямо продолжала:

– Именно поэтому мне и нужно срочно перебираться в Уоллингем.

Что тут можно возразить? Последние десять минут наглядно показали, как велика необходимость в ее отъезде.

Она вырвалась… именно вырвалась: он все еще не мог заставить себя отпустить ее, потерять ощущение этого душистого тела в своих объятиях… Не притянуть к себе еще раз.

Похоже, она поняла его состояние, потому что повернулась и, едва заметно пошатываясь, побрела по коридору.

Он смотрел ей вслед, смотрел, пока она не исчезла в тени, пока не услышал стук двери ее спальни. Только потом он нашел в себе силы глубоко вдохнуть, почувствовать, как возвращается некое подобие разума.

Немного погодя, когда стук крови в висках достаточно унялся, чтобы услышать собственные мысли, он немного пришел в себя. Достаточно, чтобы воспротивиться порыву броситься в ее комнату. В ее постель или куда бы она ни пожелала.

С тихим отчетливым проклятием он зашагал к себе. Завтра она будет в Уоллингеме. Слава Богу, завтра будет другой день.

Несмотря на решимость, Пенни не слишком спешила покинуть Эбби и была готова к отъезду только поздно утром.

Она долго не засыпала, зато перед рассветом заснула так крепко, что проспала. И попросила прислать ей завтрак в комнату, чтобы не встречаться с Чарлзом.

Ее поведение прошлой ночью стало откровением для самой Пенни. Пока она не потеряла контроль над собой и перестала сдерживаться, понятия не имела, сколько всего скрыто в ней, сколько копится под внешней сдержанностью. До этого момента она не понимала, как сильны ее чувства к нему, вернее, какова природа того, что она к нему испытывает.

Последнее действительно было откровением. Ничего не скажешь.

Теперь, когда он был дома, когда стал ближе к ней, чем раньше, эти чувства становились все сильнее, продолжали расти и крепнуть, чего она не могла предвидеть.

С одной стороны, она была возмущена, с другой… зачарована.

Нет, это даже к лучшему, что она возвращается в Уоллингем.

Уныло жуя тост, она вспоминала вчерашний вечер. Понял ли он, что происходит с ней? Раньше он видел ее насквозь и, наверное, не потерял этой способности и сейчас. Насколько она знала, женщины бросались ему на шею, и если он остался слеп к ее взрыву, может, в этом ее спасение. Не хватало еще, чтобы он узнал о ее чувствах! То, что он ее желает, вовсе не удивительно. Так было, так будет.

Ее мысли вернулись к основной причине возвращения домой. К Николасу. К расследованию. И к убийству Джимби. Ее решимость сыграть свою роль в разоблачении изменников была тверже камня.

Сурово сведя брови, она допила чай и поднялась. Пора одеваться.

Только выйдя из комнаты, одетая, как подобает девице из общества, в модную амазонку, она вспомнила, что Чарлз сегодня собирался сообщить лорду Калверу о гибели Джимби. Если поторопиться, она сумеет ускользнуть до его возвращения.

Пенни промчалась сквозь галерею и уже сбегала по ступенькам, когда увидела Чарлза.

Он стоял посреди холла, наблюдая за ее быстрым спуском. Пенни замедлила шаг. Он был одет в куртку для верховой езды, бриджи и сапоги. Волосы взъерошены, словно он только сейчас вошел. Вот тебе и план побега.

Чарлз отпустил Филчетта, с которым о чем-то беседовал, и направился к подножию лестницы.

– Пойдем в библиотеку.

Она молча подчинилась, подойдя к стоявшему перед камином креслу, обернулась и вызывающе уставилась на него. Впрочем, вряд ли он упомянет о вчерашнем происшествии. В таком случае и она промолчит: чем меньше заострять на этом внимание, тем лучше.

Он жестом велел ей сесть и сам устроился напротив.

– Я повидался с Калвером. Он сделает все необходимое, но самое главное во всем этом деле – расследование причин смерти Джимби, – останется за мной. Калвер не станет вмешиваться. Кроме того, я послал в Лондон гонца с отчетом о гибели Джимби и требованием расследовать возможность не утечки, а, наоборот, притока сведений на нашу сторону.

В ее глазах что-то блеснуло.

– Ты сам этому не веришь.

– На этом этапе я сам не знаю, чему верить. Слишком долго я работал в этой сфере, чтобы приходить к поспешным выводам, которые могут оказаться необоснованными.

Пенни выгнула тонкую бровь, но не ответила. Лицо казалось застывшей маской: он ничего не мог в нем прочесть. Даже понять, что именно она испытала прошлой ночью.

– Ты передумала возвращаться в Уоллингем? Пенни решительно покачала головой.

– Речь идет о моей семье. Даже Николас мой родственник, пусть и дальний. И я имею право сделать все, что могу…

Она осеклась и опустила голову.

– Но поиски правды – моя работа, моя миссия. Не твоя, – спокойно напомнил он, стараясь не сорваться.

– Верно, но я считаю своей обязанностью помочь, а это означает необходимость возвращения в Уоллингем и слежку за Николасом.

Он не поколеблет ее.

Втайне Чарлз был сам в этом уверен, но все же счел необходимым попытаться. Но похоже, за ночь она стала еще упрямее.

Что же, пусть будет так.

– Прекрасно. Я провожу тебя. Но перед отъездом расскажи мне о Николасе. С ним есть слуги? Кто-то, кто может быть его сообщником?

– Нет, он никого не привез. Приехал один.

– Ты знаешь, как он жил последние десять лет? Сколько проработал в министерстве иностранных дел?

– У меня сложилось впечатление, что он начал довольно молодым: сейчас ему тридцать один год. Элайна упоминала, что он пошел по стопам отца.

Чарлз кивнул. Он просил у Далзила полное досье на Николаса. Но до сих пор ничего не получил. Увидев характерные следы на теле Джимби, он решил попробовать найти доказательство того, что Николаса обучали пытать людей. Подобное умение приобретают не в Оксфорде и тем более не в министерстве. Так когда и где Николас, если это действительно был он, приобрел навыки утонченно-жестокого допроса?

Тихо вздохнув, Чарлз поднялся и повел ее к двери.

– Не нравится мне, что ты хочешь вернуться туда, – пробормотал он.

– Знаю, – кивнула она, не оборачиваясь.

Он проводил ее до конюшни. До сих пор встречи с Николасом были довольно двусмысленны: хотя Чарлз считал его человеком хладнокровным, но все же не убийцей, не тем, кто способен беспощадно расправиться с другим. Правда, по внешнему виду судить невозможно, и все же… если бы он имел время поразмыслить… но этого времени у него не было, потому что Пенни возвращается в Уоллингем и отныне будет постоянно рядом с Николасом.

Он уже совсем было решился вызвать из Лондона мать или Элайну, но слишком хорошо знал, чем это кончится. Весь выводок: его невестки, сестры, ее сводные сестры – немедленно ринется следом, узнать, что происходит, и, конечно, помочь. Сама мысль об этом ужасала.

Смерть Джимби определенно подтверждала существование некоего изменнического заговора, члены которого до сих пор живы. И появление убийцы только подстегивало необходимость поскорее покончить со змеиным гнездом.

И к сожалению, наиболее быстрым способом этого достигнуть было возвращение Пенни в Уоллингем.

Пусть это ему совсем не по душе, но он сделает все, чтобы ее защитить.

Лошади уже были оседланы. Он усадил ее на кобылку и сам прыгнул в седло, рассеянно отметил, что она уже не так боится его прикосновения. Пусть сердце по-прежнему колотится в груди, но она постепенно привыкает. Вот и хорошо. Шаг за шагом.

Они скакали по полям, перепрыгивали через низкие кусты, галопом мчались по целине. Ветер, дувший с Ла-Манша, был едва теплым. Он бил в лица, развевал конские гривы. Они пересекли реку, проследовали вдоль низкого вала и спустились к лугам, только когда вдали показался Уоллингем-Холл.

Добравшись до конюшни, он спешился, снял с седла Пенни, которая тем временем сообщила конюхам и грумам, что вернулась домой. Они явно обрадовались появлению хозяйки: похоже, Николас не успел завоевать их расположения, хотя направо и налево улыбался и сыпал шутками. Слуги ухмылялись, почтительно кланялись, но слишком хорошо помнили: он появился в доме, из которого сейчас же уехала Пенни, возомнил себя здешним хозяином и вел себя так, словно имеет полное право командовать ими как пожелает.

– А лошадь Николаса была в конюшне?

– Да. Пара вороных. Верхом он ездит на конях Гренвилла, они тоже все здесь.

– Значит, он дома. Интересно, что он задумал? Как оказалось, он находился в библиотеке.

Войдя в дом и уведомив экономку, миссис Фиггс, и дворецкого Норриса о своем приезде, а заодно услышав, что лорд Арбри в библиотеке, Пенни отпустила Норриса, подошла к массивным двойным дверям, распахнула их и вошла.

– А, вот вы где, Николас, – улыбнулась она. Тот, слегка краснея, поднялся. Он сидел на полу, просматривая огромные тома на полке, с которой Пенни сняла атлас. Вокруг были раскиданы различные справочники по здешней местности и обычаям.

Немного придя в себя, Николас поспешно отступил от книг и пробормотал приветствие, но при виде Чарлза его лицо побелело.

– Арбри! – кивнул Чарлз и, закрыв дверь, повел Пенни в комнату.

Николас переводил взгляде него на Пенни, не зная, к кому обращаться. И все же остановился на Пенни.

– Чему обязан столь приятным визитом? – выдавил он, пытаясь беспечно улыбнуться. К сожалению, актером он оказался неважным, и каждому было понятно, что он страстно желает незваным гостям оказаться на другом конце света.

Пенни с ослепительной улыбкой отвела в сторону тяжелые юбки и грациозно опустилась в кресло.

– Я пришла сказать, что это не визит. Сестра кузины Эмили заболела, и Эмили пришлось сегодня утром уехать на север, ухаживать за ней. Поэтому я здесь… – Она театрально раскинула руки. – Вернулась в дом своих предков.

Николас угрюмо нахмурился.

– Но я думал…

– Что мое пребывание здесь, под одной крышей с вами, неприлично? – понимающе кивнула она. – Да, пока в моем втором доме, Эбби, жила опекунша, все благопристойности были соблюдены, и повода для сплетен не возникало. Однако…

Она взглянула на Чарлза, чуть приподняла уголки губ и вновь взглянула на Николаса.

– Как сказал Чарлз, жизнь под одной крышей с пусть и очень дальним родственником гораздо более приемлема, чем жизнь в доме чужого человека. И даже самые благожелательные люди станут этим тяготиться.

Они не обсуждали, каким образом объяснить ее возвращение к Николасу, и теперь Чарлз, внутренне восхищаясь, слушал, как бесхитростно она излагает кузену, что жизнь с ним в одном доме, бесспорно, меньшее из зол.

Все, что от него требовалось, – подтвердить ее слова.

Поэтому он встретился взглядом с Николасом и учтиво улыбнулся. Этого оказалось достаточно, чтобы Николас проглотил всю историю.

– Понятно. Что же, учитывая обстоятельства, я рад видеть вас. Может, вам стоит поговорить с миссис Фиггс. Боюсь, у нее накопилось много вопросов, ответы на которые мне абсолютно неизвестны. Какое счастье, что теперь есть К кому обратиться!

– Да, разумеется, – согласилась Пенни, поднимаясь. – Пойду повидаюсь с ней. Кроме того, я должна переодеться к обеду.

Чарлз поспешно отвернулся, рассматривая горы книг, которые разложил Николас.

– Изучаете особенности местного колорита или нечто более специфичное? Может, я сумею помочь?

– Скорее пытаюсь ознакомиться с местной историей, – поколебавшись, пробормотал Николас. – Насколько я понял, в здешних местах принято захватывать французские суда.

Чарлз, усмехнувшись, немного расслабился.

– Да, речь идет о «рыцарях Фауи», и прежних лет, и нынешних. Вы уже встречались с ними?

Николас живо проглотил наживку:

– Нет, только в книгах. Они все еще существуют?

– Оставлю вас за приятной беседой, – пропела Пенни, удаляясь. Преследовавшие различные цели мужчины удостоили ее рассеянными кивками.

Выйдя из библиотеки, она покачала головой. Если Николас не поостережется, то скоро вообразит, что с некоторых пор его лучшим другом стал злой серый волк с очень острыми клыками.

Она вернулась в библиотеку час спустя, чтобы объявить, что обед сейчас подадут. Одетая в мягкое серое платье, идеально подходившее для поездки, которую планировала попозже, она увидела, что сцена слегка изменилась.

Дело было не в том, что Чарлз уже успел привольно развалиться в кресле у камина и правил бал, в то время как Николас, опершись о край письменного стола, ловил каждое его слово. Нет. Что-то произошло, пока ее не было в комнате. Она поняла это в ту минуту, когда оба взглянули на нее.

Чарлз улыбнулся, и ее проняло ознобом с макушки до пят. Напряжение мигом сковало тело. Медленно, словно желая показать всю вальяжную грацию, которой обладал, он вытянул скрещенные ноги и встал.

Николас встревоженно уставился на нее.

– Видите ли… Чарлз объяснил вашу… ситуацию. Пенни заморгала. Ситуацию? О чем это он?

– М-м, – промурлыкал Чарлз, шагнув к ней. Его чувственность, на этот раз не столько угрожающая, сколько обволакивающая, была безграничной, ощутимой силой, подводным течением, тянувшимся к ней, сковывавшим по рукам и ногам.

– Учитывая, что ты уже здесь и он, вне всякого сомнения, будет часто видеть нас вместе, не хочу, чтобы он неверно нас понял.

Он не сводил с нее глаз; она читала все в этих темно-синих глубинах, замечая, что он не только доволен тем, как ловко воспользовался ситуацией, чтобы отвести глаза Николасу, но и озорной блеск, так часто мелькавший во взгляде буйного и беспечного сорванца.

– Понимаю.

–. Я так и думал, – усмехнулся он.

Остановившись рядом, он поднес ее руку к губам и поцеловал.

Черт, до чего же хорош!

Она смутно сознавала, что Николас наблюдает за ней, но гораздо яснее ощущала притяжение Чарлза, ослаблявшее ее сопротивление. Она только и мечтала прижаться к нему, поднять лицо и предложить свои губы…

И тут раздавшийся сзади кашель привел ее в чувство.

– Обед подан, миледи, милорды. Слава Богу!

Она умудрилась кое-как повернуться и кивнуть Норрису. Чарлз легко сжал ее пальцы и положил их на свой рукав, после чего повернул Пенни к двери и оглянулся на Николаса:

– Пойдем?

Обед был накрыт в маленькой столовой, выходившей на задний сад. Чарлз сел слева от нее, Николас – справа.

Ведя светскую беседу о лошадях, местных предприятиях и видах на урожай – типичный разговор сельских жителей, Пенни пыталась сообразить, о какой ситуации сообщил Чарлз Николасу.

Основная мысль была, в общем, ясна, но как далеко он зашел? Заметив этот блеск в его глазах, она мечтала об одном: застать негодяя одного и вытянуть из него правду. А потом уже выругать на все лады. Большую часть обеда она занималась тем, что строила планы утонченной мести.

Но не забывала наблюдать за Николасом. Хотя тот был совершенно очарован Чарлзом, все же некоторая настороженность еще присутствовала, что, по ее мнению, говорило о нечистой совести.

Неужели она сидит рядом с убийцей?

Она уставилась на руки Николаса. Вполне обычные мужские руки с пристойным маникюром. Ничего зловещего. Впрочем, могут ли руки быть верным признаком убийцы?

Она видела изуродованное тело Джимби, и ей до сих пор было не по себе. Однако так и не смогла почувствовать к Николасу того отвращения, которое обязательно ощутила бы к человеку, убившему Джимби.

Как указал Чарлз, это мог сделать и сообщник Николаса. Тот, о котором они еще не знали.

Кстати, нужно справиться у кухарки и миссис Фиггс, не пропадали ли из дома продукты, – слишком хорошо она знала, как легко передвигаться по большому дому ночами, не привлекая ничьего внимания.

Она так замечталась, что не заметила, когда мужчины отложили салфетки и встали. Пришлось тоже подняться, нацепить на лицо улыбку и протянуть Чарлзу руку.

– Спасибо, что проводил меня домой.

– А я думал, ты хотела поехать в Фауи, – улыбнулся он, не выпуская ее руки.

Она молча уставилась на него. Откуда он знал, черт возьми? Улыбаясь еще шире, – она была совершенно уверена, что сейчас он читает ее мысли, – он продолжал:

– Я отвезу тебя.

Его тон едва заметно изменился. Достаточно, чтобы она уловила предупреждение.

– Не стоит ездить в город одной.

Он не только догадался, куда она собралась, но и зачем. Николас откашлялся.

– Спасибо, Лостуител, теперь, когда Пенелопа живет здесь, признаюсь, что буду счастлив, если она станет выезжать в вашей компании.

Она обернулась к Николасу. Он, кажется, спятил?! В конце концов, она не его подопечная, и нечего проявлять столь трогательную заботу!

Она тяжело вздохнула.

Чарлз ущипнул ее за руку. Больно.

Пенни яростно развернулась к нему. Но он вежливо кивал Николасу:

– Вы совершенно правы. Мы вернемся задолго до ужина.

– Прекрасно! Прекрасно! Я должен заняться счетами. Прошу меня извинить.

И Николас с коротким поклоном удалился. Пенни, едва дождавшись его ухода, немедленно подступила к Чарлзу.

– Не время спорить, – отрезал он, – бери плащ и давай выбираться отсюда.

Раньше ей вполне удавалось сдерживать чувства, неизменно им вызываемые, но теперь… похоже, вчерашний вечер значительно ослабил эти ее способности и силу воли.

К тому времени, как она поднялась наверх за плащом, а потом, гордо задрав нос, спустилась в вестибюль, где уже ждал Чарлз, терпение ее подходило к концу. Она так и кипела, но он, словно ничего не замечая, спокойно накинул плащ ей на плечи и почтительно проводил на крыльцо.

– Во имя ада и присных его, что ты ему наболтал? Вместо размеренно произнесенных слов из горла вырвался приглушенный визг.

Чарлз уставился на нее снисходительно, словно на капризного ребенка, и хотя прекрасно знал, почему она так рассержена, очевидно, был твердо уверен в своей правоте.

– Достаточно, чтобы завоевать его доверие.

– Что?!

– Ну… я объяснил, что между нами возникло своего рода… понимание, хоть и недавнее, но быстро развивающееся, тем более что корни его находятся в весьма отдаленном прошлом.

Пенни оцепенела от негодования. Смотрела на него, растерянная и ошеломленная.

– Ты не сказал ему?

– Что именно?

Сдержанность его тона, выражение глаз… все предупреждало ее, что лучше об этом не спрашивать. Как она могла подумать, что он проронил хотя бы одно слово о прошлом? Она-то ведь молчит!

Она сама не знала, как умудрилась обрести голос:

– Сегодня вечеринка у леди Трескаутик. Он тоже приглашен. Что, если упомянет о «понимании» между нами?

Чарлз покачал головой, поймал ее руку и притянул к себе.

– Я заверил его, что это тайна. И что даже наши семьи еще ничего не слышали.

– И он тебе поверил?

– А что тут такого странного? – пожал плечами Чарлз. – Я недавно вернулся с войны, чтобы принять титул и связанные с ним обязанности. И вполне сознаю, что должен жениться, но не имею времени толкаться на брачном рынке, тем более что терпеть не могу дурочек с соломой вместо мозгов. Тут появляешься ты, леди моего круга, которую я знаю с детства. И ты до сих пор не замужем. Идеально!

А вот это ей не понравилось. Ни на йоту!

Пенни тремя широкими шагами обогнала Чарлза и повернулась лицом к нему, вынудив остановиться. Наконец-то она могла взглянуть ему в глаза.

Но не прочла в них ничего. Он просто наблюдал за ней.

– Чарлз…

Как объяснить ему… как остеречь… чтобы не воображал… Он вскинул брови. Они стояли почти нос к носу, и он вдруг наклонил голову и легко коснулся губами губ.

– Фауи, – выдохнул он. – Помнишь?

Пенни закрыла глаза и мысленно выругалась, когда знакомый жар прокатился по спине. Но тут же очнулась, когда ее бесцеремонно потащили к выходу.

– Идем же!

Пенни раздраженно зашипела. Похоже, не так-то легко справиться с ним, и изменить она ничего не в силах.

Коляска Гренвилла, запряженная парой вороных, уже ждала у конюшни. Чарлз усадил ее и сам сел рядом. Пришлось схватиться за поручень, когда сиденье прогнулось под его весом, но Пенни немедленно принялась возиться с юбками, стараясь отодвинуться подальше, хотя плечи и бедра то и дело соприкасались.

Придется перестрадать эту поездку.

Чарлз взмахнул кнутом и умело вывел вороных на дорогу. Пенни не обращала внимания на привычный пейзаж и мысленно воскрешала сцену в библиотеке. Так, значит, Николас поверил в «понимание» между ними… впрочем, его реакция была не вполне естественной.

– Ты сказал ему, что мы любовники, – выпалила она наконец.

Чарлз долго молчал, прежде чем отозваться.

– Не впрямую.

– Но дал понять. Почему?

Она повернулась к нему, но он не сводил глаз с лошадей.

– Потому что это наиболее верный способ убедить его, что если он хотя бы вздумает протянуть к тебе руку, я ее отсеку.

В устах любого другого это прозвучало бы мелодраматично. Но она знала его. Знала его тон. И понимала, что он не шутит. Просто констатирует жесткий холодный факт. Она распознала угрозу, таившуюся под внешним спокойствием, угрозу вполне реальную. Он способен на подобное насилие, если кто-то встанет у него на пути.

Нет, не по отношению к ней и ни к какой другой женщине. А вот ради нее…

Пенни тяжело вздохнула.

– Конечно, ты вправе меня защищать, но… все же я не твоя собственность.

– Если бы ты была моей собственностью, то в эту самую минуту сидела бы под замком в моей спальне в Эбби.

– Ну так вот, такого не было, нет и не будет, и тебе придется к этому привыкнуть.

Или каким-то образом изменить существующее положение вещей.

Однако Чарлз благоразумно удержал свое мнение при себе. Они оставили коляску в «Пеликане» и пешком добрались до пристани.

Пенни оглядела гавань.

– Флотилии нет.

– Скоро вернется. – Он кивнул в сторону горизонта. Паруса уже приближались к берегу. – Пожалуй, нужно спешить.

Он взял ее под руку, и они вместе поднялись к дому матушки Гиббс. Чарлз постучал. Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели показался нос матушки Гиббс. Очевидно, она была не очень рада непрошеному гостю.

– Милорд! Леди Пенелопа! – Матушка присела. – Чем могу помочь?

– Думаю, нам лучше потолковать в доме, – мрачно заметил он.

Ему не слишком хотелось переступать порог и тем более брать с собой Пенни, но она уже бывала здесь одна, так что не было времени успокаивать растревоженные мысли. Матушка Гиббс скорее развяжет язык на своей территории.

– Мертвый, говорите? – Матушка плюхнулась на грубо сколоченный кухонный табурет. – Господи помилуй!

– Расскажите своим сыновьям, – посоветовал он. – Где-то бродит негодяй, готовый прикончить любого, если посчитает, что этому любому что-то известно.

– Это, случайно, не новый хозяин Холла? – пробормотала матушка Гиббс. – Тот самый, о котором вы спрашивали, миледи? Деннис упоминал, что этот тип шатается по округе и задает вопросы, а они дурачат его, как… – Она внезапно побледнела. – Господи… я велю им немедленно прекратить! А вдруг ему придет в голову, что они действительно что-то знают!

– Да. Пусть немедленно перестанут намекать, будто что-то знают. Но мы не установили наверняка, действительно ли это лорд Арбри. Передайте Деннису, что связываться с ним опасно. У него могут быть сообщники.

Он и сам потолкует с Деннисом, но сегодня нет времени.

– Матушка Гиббс, расскажите, что вы знаете о Джимби.

– Но… но я даже не слышала, что он мертв. – .Я имею в виду не его гибель. Каким он был при жизни? Матушка Гиббс почти слово в слово повторила рассказ старого матроса.

Пенни стала расспрашивать про Николаса. Матушка Гиббс добавила очень немного к прежнему отчету.

– Ездил в Бодинник, снова говорил с тамошними людьми и все твердил, что занял место Гренвилла и пусть всякий, кто спросит Гренвилла, обратится к нему.

– Спасибо, – кивнул Чарлз, вынимая из кармана соверен и кладя на стол. – Прошу вас держать уши открытыми, особенно в отношении любых сведений о Джимби и его отце. Может, кто-то видел нездешних людей вблизи его домика? А вдруг кто-то расспрашивал про Джимби?

Матушка кивнула и потянулась к соверену.

– Хорошо, и мальчикам накажу делать то же самое. Пусть эти Молле не слишком часто показывались на людях, да и в чужие дела нос не совали, но плохого о них ничего не скажешь. И этот бедняга Джимби не заслужил такой смерти, это уж точно!

Он был не совсем уверен, что это правда, но не стоило гасить нарастающее с каждой минутой рвение матушки Гиббс, явно решившей выступить на защиту малых мира сего.

– Если узнаете или услышите что-то, даже самое незначительное, попросите Денниса сообщить мне: он знает, как со мной связаться.

Матушка кивнула. Губы были плотно сжаты, многочисленные подбородки тряслись.

– Обязательно, милорд.

Они ушли и быстро спустились в гавань как раз в тот момент, когда первые лодки подходили к причалу. Чарлз поколебался. Будь он один, подошел бы поближе и помог бы разгружать улов, а заодно задал бы несколько вопросов, пересыпая их прибаутками и шуточками. Ну а потом отправился бы в кабачок. Но с ним Пенни…

– Вечеринка леди Трескаутик, помнишь? Вряд ли ей понравится запах свежей рыбы, – прошептала Пенни, наклонившись к нему.

Он кивнул и показал в сторону Хай-стрит: – Нам пора. Возвращаемся.

Они добрались до «Пеликана» и медленно поехали по дороге в свете заходящего солнца и под ветерком, шевелившим пряди волос Пенни.

Она сидела в углу коляски и безуспешно пыталась придумать способ продолжить расследование. Невозможно: им действительно нужно ехать. Да и разве можно сосредоточиться на чем-то, если рядом сидит Чарлз? Она пыталась твердить себе, что находит его близость неприятной… ложь… все ложь! Почему она вечно выворачивается, находит предлоги, когда речь заходит о нем?

Правда, которую она сознает много лет, правда, которую до сих пор не понимает и не может принять, заключается в том, что ей хорошо с ним, так хорошо, как ни с кем другим. И чувство к нему было настолько глубоким, что назвать это обычной чувственностью было никак невозможно.

Стоило ей подумать о нем, как на ум приходило одно слово: сила! И эта сила была в полном ее распоряжении. Она могла всегда положиться на него, и он станет ее опорой и ее щитом. Он защитит ее от всего, снимет любую тяжесть с ее плеч и, пусть при этом даже посмеется и назовет Петардой, сделает для нее все на свете.

Второго такого надежного человека ей не найти. Даже отца нельзя было с ним сравнить, не говоря уже о Гренвилле.

Чарлз – единственный в ее жизни, к которому она не стеснялась обратиться в любой нужде.

Она подставила лицо прохладной ласке ветра. Как странно сидеть рядом с ним после стольких лет разлуки. И сознавать, как тосковала по нему…

Глава 9

Они вкатили во двор, и из конюшни выбежали грумы. Чарлз бросил им поводья и помог Пенни спуститься.

– Я заеду за тобой, и мы поедем в Бренском-Холл в твоем экипаже. Предложи Николасу отправиться туда одному.

Она раскрыла было рот, но он просто добавил:

– Буду в половине восьмого. А пока хочу проверить лошадей.

Отпустив ее руку, он отступил, отсалютовал и отвернулся.

Пенни постояла, пока он не оглянулся, рассмеялась, увидев раздраженную гримасу, покачала головой и направилась к дому. Хочет поиграть в лошадки с грумами и задать бог знает какие вопросы и при этом не желает, чтобы она путалась под ногами? Мог бы так прямо и сказать!

Циничная улыбка искривила ее губы. Неужели ему не придет в голову, что она не додумается допросить его позже?

Ровно в половине восьмого, верный своему слову, он вышел из конюшни. Она услышала его шаги в вестибюле и вышла из гостиной. Он вошел со стороны сада и встал под круг света, отбрасываемый люстрой.

Ее дыхание перехватило, в груди стеснилось, сердце сжалось. Ему не хватало только серьги в ухе, чтобы стать ходячим воплощением мечты любой женщины.

Он вскинул голову и поднял брови.

Улыбаясь собственной фантазии, она шагнула вперед. Чарлз прекрасно выглядел во фраке точного оттенка глаз: темно-темно-синем, почти черном. Сорочка и галстук были абсолютно белыми, на скромном жилете переплетались черные и темно-синие завитки, длинные ноги обтянуты черными брюками, которые скорее подчеркивали, чем скрывали стальные мышцы.

Покрой его костюма был строгим, но безупречным. На любом другом он выглядел бы чересчур сурово, но Чарлз смотрелся настоящим пиратом, джентльменом удачи, королем морей.

Она подняла глаза, внезапно обнаружив, что он успел оглядеть ее с головы до ног, обутых в позолоченные греческие сандалии, кокетливо выглядывавшие из-под подола юбки. Она остановилась перед ним.

Он снова медленно обвел взглядом ее серо-голубой шелковый наряд, чуть темнее оттенком ее глаз, выбранный, чтобы подчеркнуть светлые волосы. Она попросила горничную уложить их модным узлом, выпустив над ушами несколько буклей, ласкающих плечи.

И наконец их взгляды встретились, и она едва не отпрянула. Перед ней словно оказалось фантастическое чудовище, чьей единственной мыслью было проглотить ее живьем.

Она невольно вздрогнула. Ответив Чарлзу, как она надеялась, циничным, предостерегающим и всезнающим взглядом, Пенни подала ему руку.

Его улыбка стала еще шире. Блестя глазами, он поднес ее пальцы к губам.

– Ты ослепительна. Пойдем.

Он уже шагнул к двери, когда во дворе послышался скрип колес.

– Николас уехал вперед?

– Да, – кивнула она. – Он не совсем уверен, как относиться к нашему «роману», и поэтому отправился в кабриолете минут десять назад.

– Превосходно.

Лакей придержал дверцу экипажа. Чарлз усадил ее и сам уселся на сиденье, к счастью, оказавшееся достаточно широким.

– Но почему «превосходно»? – удивилась она.

– К тому времени, как мы прибудем, он уже успеет разговориться с остальными гостями. Я хочу понаблюдать за ним на расстоянии.

Поразмыслив, она нашла идею неплохой, но тут же вспомнила кое-что и оживилась:

– Что ты узнал от конюхов?

Чарлз смотрел в окно. Она ждала, в полной уверенности, что он ответит, и все же многое бы отдала за то, чтобы проникнуть в его мысли.

– Временами Николас отсутствовал то днем, то по ночам. Иногда выезжал в Фауи, иногда в Лостуител и дальше, – ответил он наконец. – Не так часто, как в феврале, но все же нередко. Насколько я сумел заключить, он вполне мог бы убить Джимби, но доказательств все равно нет.

– Думаешь, это он? – прошептала она.

Снова последовала долгая пауза, после чего он обернулся к ней:

– Джимби не просто убили. Его пытали и только потом перерезали горло. Мне трудно видеть Николаса в роли палача и убийцы. Возможно, приказ отдавал именно он, но сам пачкать руки не захотел. Вполне вероятно, что именно он повинен в гибели Джимби, но вряд ли его нога ступала в тот коттедж. И кроме того, я почти уверен, что убийцы не местные, а это означает, что их несложно будет найти. Я уже успел раззвонить по всей округе, что жду сообщений о любом чужаке, которого здесь видели. Посмотрим, что из этого выйдет.

Впереди показались ворота Бренском-Холла. Еще несколько минут – и экипаж остановился. Они вышли.

Леди Трескаутик стояла в вестибюле, встречая гостей, и при виде молодой пары только что не заворковала… не потому, что считала, будто между ними что-то есть… просто удалось залучить столь почетных гостей на вечеринку. По крайней мере так полагала Пенни.

Поздоровавшись с ее милостью, они вошли в бальный зал. Пенни искоса глянула на Чарлза. Тот удивленно пожал плечами. Губы Пенни смешливо дернулись.

– Хорошо еще, что большинство незамужних дам сейчас в Лондоне, иначе ты попал бы в серьезный переплет.

– Да, но я выхожу на арену во всеоружии.

– Неужели?

Он накрыл ее ладонь своей.

– С тобой.

Она едва не поперхнулась.

– О, это неудачная шутка.

– Зато совершенная правда. Остановившись на пороге, он оглядел комнату.

– Неплохо было бы, сумей ты преодолеть искушение и оставаться рядом со мной. Если мне придется охранять спину от женских атак, я не смогу сосредоточиться на Николасе.

Она презрительно хмыкнула, зная, впрочем, что этим ничего не добьешься, и выступила вперед, чтобы приветствовать леди Кармоди. И все же, делая круг по комнате, она постоянно вспоминала его просьбу: похоже, он не шутил. Лучше действительно держаться к нему поближе и помочь чем возможно. В конце концов не зря же они сюда пришли.

Женщины вечно гоняются за ним; уже в двадцать лет он был настоящим магнитом для любой девушки. Не то что его братья. И это несмотря на то что тогда он даже не был графом и почти не имел надежд на получение титула.

Она была одной из немногих, кто никогда не вешался ему на шею: в этом не было необходимости. Она просто позволяла гоняться за собой.

И глядите, к чему это привело!

Она безжалостно расправилась с крамольной мыслью. Думать о подобных вещах, когда он рядом, по меньшей мере глупо. Не говоря уже о том, что он вообще стоит рядом.

Словно поняв, о чем она думает, он пристально глянул на нее.

Она притворилась, что не заметила, и обратилась к леди Харботтл:

– Я и не знала, что Мелисса так плохо себя чувствует!

– О, ничего страшного, скоро поправится. Клянусь, что теперь, когда она провела неделю в Бате, снова засияет, как только что отчеканенная монета. Вот увидите. Она скоро вернется, и все будет в порядке. – Леди Харботтл восхищенно улыбнулась Чарлзу. – Уверена, что она устроит бал сразу же после возвращения. Захочет возобновить старые знакомства, ну… и тому подобное.

Чарлз улыбнулся, делая вид, что не понимает, какие грандиозные планы вертятся в голове ее милости. Но при первой же возможности отвел Пенни в сторону.

– Освежи мою память: разве Мелисса Харботтл не замужем?

– Замужем. Она теперь Мелисса Барретт. Вышла за владельца мельницы, намного себя старше. Он умер больше года назад.

– Ах вот оно что. И, насколько я понял, она отправилась в Бат не за тем, чтобы лечиться водами?

– Мелисса?

Скептический тон Пенни уже сам по себе был достаточным ответом.

– Значит, ее можно считать вдовой с большими ожиданиями?

– И вполне определенными. Она теперь достаточно богата, чтобы искать кого-то получше мельника.

– Если она вдруг спросит тебя, посоветуй ей не смотреть в сторону Эбби.

– Обязательно, – фыркнула Пенни, – но сомневаюсь, что она изберет советчицей меня. Поверь, это безнадежно.

Он выругался себе под нос и подвел Пенни к следующей группе гостей.

Вечеринка была почти домашней. Большинство местных дворян, устоявших перед соблазнами столицы, собрались в доме леди Трескаутик, чтобы возобновить старые знакомства и по возможности обзавестись новыми. Когда же очередная леди с незамужней дочерью слишком пристально таращились на Чарлза, тот начинал расписывать достоинства Пенни: большинство намек понимали. Некоторые даже заподозрили, как им казалось, правду.

Впрочем, их предположения его не волновали. Главное, чтобы Пенни ничего не заподозрила. Иначе это крайне затруднит расследование и разрушит все его замыслы.

Однако вальс оказался искушением, противостоять которому у него не оказалось сил.

– Пойдем потанцуем, – попросил он, увлекая ее на середину зала.

– Что? Чарлз…

Но он уже закружил ее под нежную музыку. Пенни недовольно нахмурилась.

– Я только собиралась сказать, что не хочу вальсировать.

– Но почему? Ты довольно сносно танцуешь.

– Да я провела четыре сезона в Лондоне: еще бы не уметь танцевать!

– То же самое можно сказать и обо мне.

– Я заметила.

Она ничего не могла с собой поделать: музыка несла ее на сильных широких крыльях.

Чарлз улыбнулся и чуть ближе привлек ее к себе, начиная очередной поворот.

– Мы танцевали раньше.

– Но вальс – никогда: если припоминаешь, раньше он считался чересчур неприличным.

И похоже, по веским причинам. Танцуя с другими мужчинами, она ощущала себя элегантной, легкой, грациозной. Теперь же задыхалась, чувствуя, что теряет голову.

Вальс в полной мере показал мощь Чарлза. Без всяких усилий он кружил ее по комнате. Головы присутствующих поворачивались им вслед, кое-кто не скрывал зависти.

Она пыталась расслабиться в его объятиях, бессознательно следовать ритму танца, но то и дело спотыкалась, и он смеялся, подхватывал ее, и все начиналось сначала.

Наконец ей удалось взять себя в руки, показать, что она может быть достойной его.

И она показала. Спокойно. Безмятежно.

Невозможно было не заметить, как идеально они подходят друг другу: она – тонкая тростинка в его объятиях, но при этом достаточно высока, чтобы он не нагибался слишком низко. Невозможно не заметить, как легко он держит ее, как покорна она его объятиям, хотя он не требует покорности; в этом танце она равный партнер.

Но этот танец волновал ее, не давал прийти в себя, рождал неуместные желания. В коконе, свитом вихрем музыки, вращением танца, нельзя было не знать, не чувствовать, насколько сильно притяжение, вопреки всем ожиданиям все еще существовавшее между ними.

Нельзя не сознавать, что она по-прежнему пробуждает в нем тот же самый чувственный интерес, то же стремление заполучить ее и стремится очутиться в его объятиях.

Его рука, лежавшая на ее пояснице, жгла кожу сквозь тонкую ткань, другая рука сжимала ее ладонь, жесткое бедро вжималось между ее ногами, пока они кружились и кружились, и каждый поворот становился и воспоминанием, и признанием.

Ее трясло от возбуждения и, оставаясь с ним, не позволяя окончательно лишить себя разума, она вдруг осознала, что каковы бы ни были ее чувства и ощущения, он их разделяет.

Последнее стало особенно очевидным, когда музыка смолкла и он неохотно замедлил шаг, остановился и отпустил ее. Она услышала, как глубоко он вздохнул. Так же прерывисто, как она сама. Что же, значит, не одна она слаба и безвольна.

– Николас, – пробормотал Чарлз. Николас стоял неподалеку, погруженный в разговор с лордом Трескаутиком. Выглядел он довольно бледным, напряженным и то и дело переминался с ноги на ногу. – Его что-то тревожит. Или он всегда такой?

Пенни присмотрелась к кузену.

– Нет. Когда впервые появился в нашем доме, казался совершенно другим, но за эти несколько месяцев изменился. Похоже, что он страдает бессонницей.

– Вполне возможно. Кстати, я не узнаю по крайней мере пятерых джентльменов.

Она уже успела объяснить, кто здесь на ком женат, кто уже умер, какие изменения произошли в местной общине.

– Пятеро – это много для такого времени года. Посмотрим, что можно узнать о них.

Гости разбрелись по залу, так что Пенни и Чарлз могли легко переходить от группы к группе. Они подошли к леди Эссингтон, грозной свекрови Милли и Джулии. Рядом с ней возвышался дородный джентльмен. Он оказался мистером Ярроу, родственником леди Эссингтон, приехавшим в более мягкий климат Корнуолла, чтобы поправить здоровье после тяжелой пневмонии. Сдержанный мужчина лет сорока с жесткими зеленовато-карими глазами, он казался на первый взгляд вполне здоровым и крепким.

Леди Эссингтон, старая драконша, явно не желала, чтобы Пенни оставалась в обществе Чарлза. Последний заподозрил, что она прочит Пенни в женихи мистера Ярроу. Он уже хотел разрешить ситуацию с истинно графским высокомерием, когда положение спас мистер Робинсон, местный джентльмен, пригласивший Пенни на контрданс.

Чарлз отпустил ее и, умело вывернувшись из клещей леди Эссингтон, отошел в сторону, чтобы нетерпеливо ждать возвращения Пенни.

Опершись плечом о стену, он наскоро оценил ситуацию. Судя по всему, Пенни сейчас в полной безопасности, и его план защитить ее вполне срабатывает. Что же до расследования… руки у него скованы, пока не придет письмо от Далзила.

Достигнет ли он своей цели? Получит ли Пенни в жены? Для этого требуется крайняя осторожность. Каждый шаг должен быть выверен, на этот раз он будет настороже. Теперь он знает причины отказа выйти за тех джентльменов, которые предлагали ей руку и сердце, но сам пока не решил, какие доводы способны убедить ее согласиться.

Это самая главная задача. А вот вторая… почему она никак не согласна, что может стать самой идеальной для него женой? Она отмахивается от очевидного, и это его беспокоило. Следует понять, в чем причина ее сдержанности, и развеять все опасения.

И поскольку он хорошо знает Пенелопу Джейн Мариссу Селборн, можно с уверенностью заключить: работа предстоит не из легких.

Он выпрямился как раз в тот момент, когда она вернулась к нему – по собственной воле, так что ему не пришлось идти за ней и открыто предъявлять на нее права. За это он поблагодарил небо. Не стоит так очевидно выказывать свои чувства: есть предел и его выносливости.

Она положила руку на сгиб его локтя, учтиво улыбнулась Робинсону и осведомилась:

– Кто следующий?

Значит, это расследование привело ее обратно! Не важно. Он благодарен Богу и за малые милости.

Чарлз устремил взгляд на противоположную сторону зала, где мистер Килпатрик разговаривал с хорошо сложенным джентльменом лет двадцати семи – двадцати восьми.

– Не знаешь, кто это?

– Понятия не имею. Пойдем спросим?

Рука об руку они пересекли зал.

Мистер Джулиан Фотергилл оказался заядлым орнитологом, приехавшим в эти края, чтобы изучить виды птиц, типичные для данной местности.

– Сделать это за месяц – задача почти непосильная, но я полон решимости.

Кареглазый, с каштановыми волосами, бледным аристократическим лицом и беспечной улыбкой, почти такой же высокий, как Чарлз, он оказался дальним родственником лорда Калвера, считавшегося в обществе истинным отшельником.

– Я здесь бывал еще мальчиком.

Они обсудили местные достопримечательности и подошли к лорду Трескаутику и мистеру Суэйли. Последний гостил у Трескаутиков, и когда Чарлз учтиво осведомился, что привело его сюда, ответил крайне сдержанно:

– Так… решил оглядеться. Приятное местечко.

И хотя выражение его лица казалось крайне дружелюбным, губы были плотно сжаты.

Чарлз не стал настаивать, но принялся описывать красоты здешних пейзажей. Поняв его намерения, Пенни тут же вступила в игру. Выяснилось, что мистер Суэйли скорее интересуется сушей, чем морем.

– Хотя… не могу понять, почему он все это нам объясняет, – пробормотала Пенни, едва они отошли.

Чарлз, ничего не ответив, подвел ее к мистеру и миссис Кренфилд, из ближайшего поместья Кренфилд-Грейндж, развлекавших четвертого таинственного незнакомца.

Хотя Чарлз предупредил всех конюхов и контрабандистов насчет возможного появления чужака, убийца Джимби, однако, мог вращаться в более высоких кругах. Никто лучше Чарлза не знал, что палач может быть таким же аристократом, как он сам. Он предупредил Денниса Гиббса, что Николас не обязательно может быть убийцей, так что не стоит зацикливаться именно на нем, иначе есть опасность проглядеть истинного преступника. И считал свой совет превосходным.

Мистер Альберт Кармайкл, судя по виду, ровесник Чарлза, действительно оказался гостем Кренфилдов. Прежде чем он успел спросить Кармайкла о цели приезда, тот сам стал расспрашивать об охоте и рыбалке и о том, какая рыба водится в здешних реках и море.

– Скажите, легко упросить здешних рыбаков взять меня в море?

Насторожившийся Чарлз подробно ответил, ободряемый кивающей миссис Кренфилд. Но тут вернулась Имоджен Кренфилд, танцевавшая с мистером Фарли, и все стало ясно. В детстве Имоджен была некрасивой, толстоватой девочкой и с возрастом совсем не изменилась, разве что еще больше располнела. Она радостно приветствовала Чарлза, но тут же обратилась к Кармайклу. Чарлз и Пенни поняли, какие надежды возлагали Кренфилды на Кармайкла.

– Надеюсь, дорогая, вы не забудете послать мне этот рецепт? – обратилась миссис Кренфилд к Пенни. Та улыбнулась и пожала ее руку.

– Завтра же пришлю грума, – заверила она, кивая на прощание. Миссис Кренфилд просияла и отпустила их с миром.

Музыканты снова заиграли вальс. Чарлз оглядел танцующих, подхватил Пенни под руку и повел к дверям на террасу. Они вышли на прохладный воздух. Здесь еще никого не было, и они немного отошли от дверей.

– Четырех мы допросили, – заметила она, останавливаясь у балюстрады. – Похоже, все они вне подозрений, как по-твоему?

Чарлз остановился рядом и оглянулся на бальный зал.

– Трудно сказать. Джимби был худ и мал ростом. Все четверо физически вполне способны прикончить его и, что всего неприятнее, находились в этих местах последние несколько дней, в то время, когда был убит Джимби.

– А тебе хотелось бы, чтобы только один заглянул на огонек?

– Это, несомненно, облегчило бы нам задачу.

Из окон донеслась музыка, согревая холодную неподвижность ночи. И когда Чарлз потянулся к ней, она среагировала слишком медленно, чтобы помешать ему обнять ее. Он прижал ее близко, ближе, чем обычно принято в танце, и все же на самом деле их близость была беспредельна.

Их губы соприкоснулись, шелк зашуршал о тонкое сукно его брюк, когда он стал медленно кружить ее в вальсе, куда более интимном, чем тот, который танцевали в зале. Она украдкой обернулась, но на террасе по-прежнему никого, кроме них, не было. Не сводя глаз с его лица, сильной линии подбородка, чувственного изгиба губ, она констатировала очевидное:

– Чарлз, это не слишком хорошая идея.

– Почему нет? – удивился он, и его голос показался ей мягче бархата. – Тебе ведь нравится.

Именно поэтому идея совсем не хороша. Она не смела вздохнуть глубже из страха, что грудь прижмется к его груди. И опять кровь забурлила в жилах, как всегда, когда он рядом. Все фибры ее существа были напряжены в ожидании: чем больше времени она проводила с ним, чем чаще нежилась в его объятиях, тем больше наслаждалась, тем больше поддавалась соблазну, тем меньше сопротивления оставалось. Так было тринадцать лет назад; она не думала, что так и останется. Но все осталось.

И то, что она прочла в его глазах, заставило сердце замереть, послало по спине языки страха.

– Чарлз, послушай, мы не должны, ни за что не должны воскрешать прошлое.

Он не улыбнулся. Не сверкнул пиратской улыбкой, не отделался шутливым ответом. Он молча посмотрел в ее глаза и тихо ответил:

– Прошлое осталось в прошлом. Не его я хочу воскресить.

Музыка снова смолкла, и Чарлз, к ее удивлению, остановился и отпустил ее. Но прежде его ладонь нежно скользнула по обтянутому шелком бедру в последней, запретной, горящей огнем ласке.

– Пойдем, – попросил он, словно очнувшись. – Нам еще остался один незнакомец.

Они вошли внутрь, и он тут же подвел ее к группе молодых джентльменов, рьяно ухаживавших за незамужними девушками. Большинство, правда, развлекались в Лондоне, но по различным причинам кое-кто остался в провинции.

Марк, самый младший сын Трескаутиков, фатоватый щеголь, только что окончивший Оксфорд, царил в этой компании, в окружении приятелей, одного из которых, высокого, худого, смуглого брюнета, Пенни видела впервые.

Завидев гостей, Марк немедленно бросился к ним навстречу.

– Позвольте представить вам Филиппа, шевалье Жерона.

Шевалье поклонился. Пенни учтиво присела. Судя по всему, шевалье был на несколько лет старше Марка. Он был так же высок, как Марк, но тощий и скелетообразный, что отнюдь не придавало ему обаяния.

Чарлз величаво наклонил голову:

– Шевалье! Решили посетить наши края, или…

– Я прожил здесь почти всю жизнь. Моя семья прибыла с первой волной эмигрантов, бегущих от террора.

Шевалье раздраженно оглядел Чарлза, явно отмечая его неанглийскую внешность. Тот слабо улыбнулся.

– Моя мать тоже была эмигранткой.

– Вот как!

Шевалье кивнул и оглянулся на остальных членов группы, но все смотрели на Чарлза.

– И что привело вас в нашу глушь, шевалье? Я считал, что Лондон… куда более привлекательный город в смысле… некоторых выгод.

Шевалье едва заметно покраснел, но продолжал спокойно смотреть в глаза Чарлзу.

– Мне нужно принять кое-какие решения: продлится ли мир и, если это так, стоит ли мне вернуться во Францию. От поместий моей семьи ничего не осталось, но… – Он пожал плечами. – Земля, на которой они стояли, еще сохранилась. – Он оглядел комнату. – А здесь так мирно и спокойно. Марк был так добр, что пригласил меня погостить несколько недель: идеальное место, чтобы собраться с мыслями и хорошенько обдумать будущее.

– Еще бы! – вставил Марк. – Кстати, Чарлз несколько лет воевал во Франции в гвардейском полку. Может, он знает что-то о вашем доме и деревне?

– Сомневаюсь. Это рядом с Сен-Клу, далеко-далеко от полей сражений.

Чарлз подтвердил, что ничего не знает об этой местности. Он расспросил местных джентльменов об охоте и рыбной ловле и несколькими умело поставленными ловушками-вопросами сумел определить, что шевалье провел последние пять дней в Бренском-Холле. Убедившись, что его предположения верны, он увел Пенни.

Постепенно веселье стихло, и гости стали разъезжаться. Чарлз и Пенни последовали общему примеру. Весело болтая, они направились в вестибюль. Пенни отметила, что Николас откланялся одним из первых и быстро растаял в темноте. Шевалье еще оставался в бальном зале. Интересно, встречались ли они с Николасом… или еще встретятся… возможно, сегодня. Можно проверить, стоит ли конь Николаса в конюшне: он должен оказаться дома гораздо раньше их.

Поблагодарив леди Трескаутик за приятный вечер, – даже несмотря на их озабоченность, праздник действительно удался на славу, – Чарлз усадил Пенни в экипаж и плотно прикрыл дверцу.

– Удивительно, что здесь оказался французский эмигрант, – пробормотала Пенни, едва лошади тронулись, – да еще из тех, кто собирается вскоре вернуться во Францию. По странному совпадению сюда же прибыл и Николас, которого мы подозреваем в передаче государственных секретов французам и который вполне мог быть замешан в убийстве Джимби.

– Совершенно верно, но не стоит делать преждевременные выводы. Николас очень старался быть общительным, несмотря на то что явно чем-то встревожен или расстроен, и все же не выделял ни одного из пятерых новичков: по-моему, он даже не заговорил с шевалье.

– Если они уже знакомы, вряд ли станут выставлять это напоказ, не так ли?

– Возможно, – кивнул Чарлз, стараясь отвлечь ее от неприятных мыслей. Пусть лучше сосредоточится на нем, на их отношениях!

Он молча привлек ее к себе. Прижался губами к губам.

Увидел, как коротко блеснули ее глаза, прежде чем опустились веки.

И продолжал поцелуй, пока губы ее не смягчились. Пока наслаждение не пронзило обоих.

Она попробовала воспротивиться, но тут же сдалась и обмякла. Он едва не застонал. Почему с ней все по-другому? Она единственная женщина, обладающая властью вызывать в нем боль желания, слабость и страсть, лишающие последних сил.

Лишающие способности устоять.

Он раздвинул языком ее губы, погрузился в горячую сладость рта. Сжал ее талию и усадил себе на колени.

Она прижала ладони к его плечам, стараясь выпрямиться. И когда он поднял голову, ее глаза широко распахнулись.

– Как насчет кучера?

– Он на козлах… и ничего не видит, – пробормотал он, прикусывая ее нижнюю губу. – Если не станешь визжать, он и не услышат.

– Визжать? Но почему…

Он провел руками от талии вверх.

– Чарлз…

Он завладел ее губами. Погладил большими пальцами тонкий шелк лифа, медленно обвел камешки сосков.

Взвесил в ладонях мягкую тяжесть грудей, ощутив, как они твердеют и набухают. Насладился сотрясшей ее дрожью, и их дыхание смешалось.

После долгих, изысканных, болезненно возбуждающих ласк он поднял голову и глубоко вздохнул. Ужасно жаль, что от Бренском-Холла до Уоллингема совсем близко.

Пенни по-прежнему трепетала, чувствуя стальную крепость и уверенность его пальцев. Она твердила себе, что это всего лишь поцелуй, нечто такое, чем можно безнаказанно наслаждаться. Но совсем забыла, что с ним это означает большее, гораздо большее.

Он нежно коснулся губами ее виска.

– Господи. Как же мне тебя не хватало!

В голосе звучало нескрываемое желание. Желание, эхом отозвавшееся в ней.

«Я тоже тосковала по тебе…»

Нет. Этого она ему не скажет. И все же она скучала по нему так отчаянно, что сама была поражена силой своей тоски. Она не сознавала… и только сейчас, когда он вернулся и снова целует ее, ощутила всю меру пустоты, бывшей ее спутницей долгие тринадцать лет.

Целых тринадцать.

Экипаж, покачиваясь, въехал в ворота Уоллингема. Чарлз вздохнул и снова усадил ее рядом.

Когда лошади остановились и лакей открыл дверцу, Чарлз спрыгнул на землю и снял ее с сиденья. Она ожидала, что он попрощается, возьмет коня и уедет домой. Но он повел ее на крыльцо и, поймав недоуменный взгляд, пробормотал:

– Хочу проверить, дома ли Николас.

Судя по словам Норриса, Николас уже удалился к себе. Чарлз пожал ей руку, отступил и отсалютовал.

– Увидимся позже.

Их глаза встретились. Он повернулся и исчез за садовой калиткой.

Она покачала головой, гадая, что означал этот последний взгляд, после чего отправилась в спальню, где уже ждала горничная Элл и. Пенни сняла платье, накинула пеньюар и села перед туалетным столиком. Горничная распустила ей волосы, и Пенни стала орудовать щеткой. Элли тем временем развешивала бальный туалет, чистила плащ и убирала в шкатулку с драгоценностями жемчужное колье и серьги.

– Доброй ночи, мисс. Приятных снов.

– Спасибо, Элли, – улыбнулась она. – Спокойной ночи.

Она продолжала водить щеткой по волосам, пока блестящие гладкие пряди не легли на плечи шелковистым покрывалом. Только после этого она вздохнула, встала и затушила свечи, стоявшие по обе стороны от зеркала. Легла в постель и погасила последнюю свечу. Мертвенно-белый лунный свет струился в окно.

Она устала и, наверное, поэтому никак не могла сосредоточиться. Хорошенько подумать о пятерых незнакомцах и о том, знал ли Николас Филиппа Жерона.

Сбросив пеньюар, она швырнула его к изножью кровати, откинула одеяло, подняла подол рубашки и встала коленом на белую простыню.

И тут ее ушей достиг слабый приглушенный щелчок.

Она повернула голову к двери… увидела, как она открывается.

Пенни раскрыла рот, но не издала ни звука. Ошеломленная, оцепеневшая, она уставилась на Чарлза, проскользнувшего внутрь, после чего засов двери опустился.

Он повернулся, увидел ее, кивнул и подошел к креслу у камина. Небрежно бросился в него, вытянул длинные ноги, скрестил их в щиколотках… Она растерянно заметила, что он успел переодеться и облачился в бриджи и сапоги. На шее свободно повязан платок, плечи обтягивает мягкая охотничья куртка.

Поднявшись, он вытащил из-под себя подушку, бросил на пол, повесил куртку на спинку кресла и снова развалился поудобнее.

Вспомнив, в каком положении он ее застал: поднятое голое колено, задранная рубашка, – и заодно его способность прекрасно видеть в темноте, она резко опустила ноги, одернула рубашку и потянулась было за пеньюаром. Но решила, что это слишком большая для него честь. А она не желала ему угождать.

Пенни решительно направилась к нему, но на всякий случай остановилась на безопасном расстоянии. В пяти футах.

– Какого дьявола ты здесь делаешь? – прошипела она.

– Я же предупредил, что мы увидимся позже, – пожал он плечами.

– Я думала, ты имел в виду завтрашний день. И какое право ты имеешь являться в мою спальню?

– Я подумывал немного соснуть.

– Но не здесь же! И ты прекрасно это знаешь! Он долго разглядывал ее, прежде чем ответить:

– Не воображаешь же ты, что я позволю тебя провести ночь в одном доме с возможным убийцей и без всякой защиты?!

Глава 10

До сих пор ей это в голову не приходило, но… но, пожалуй, он прав. Однако…

Она стиснула кулаки и приготовилась к обороне.

– Это невозможно. Неприлично. И я прошу тебя уйти.

– Согласен, что это кресло вряд ли можно назвать удобной постелью, но мне приходилось спать в местах и похуже. Ничего, переживу.

Он откинул голову на подголовник кресла и прикрыл глаза.

– Где комната Николаса?

– В другом крыле. Тебе нельзя оставаться здесь. Если так уж хочется охранять меня, я запрусь, а ты уляжешься в соседней комнате.

– Твой засов легко отодвинуть, я проверил. Если я лягу рядом, а Николас поднаторел в этой игре, я его не услышу. Так что ложись и спи.

Он еще смеет командовать!

Она раздраженно повернулась, но, видя, что его глаза закрыты, решительно промаршировала к креслу.

– Чарлз! Нет! Проснись!

Она принялась трясти его за плечо.

– Это просто…

Он шевельнулся, и она оказалась у него на коленях. И едва успела проглотить панический вопль.

– Я же велел тебе ложиться. Его руки обвили ее.

Она безуспешно пыталась оттолкнуть его, остановить, не дать свершиться неизбежному.

– Только попробуй меня поцеловать!

Его глаза оказались совсем близко. Прошла какая-то доля секунды, прежде чем его брови поднялись.

– И что ты сделаешь? – Голос стал едва слышным. – Закричишь?

Она молча моргнула.

Он припал губами к ее рту.

Поцеловал ее. Не так, как раньше. Так он ее никогда еще не целовал.

Алчно. Словно умирающий от голода. И это убивало ее, терзало, лишало всякого сопротивления. Всякой силы воли. У него оставалась одна потребность: схватить ее, утолить жажду, сделать все, чтобы ее покорить. Она словно в беспамятстве подняла руки и прильнула к нему, уносимая могучим потоком, подстегиваемая одной нуждой: целовать его в ответ, отдать все, что он так страстно желал взять, все, что он так дерзко предлагал в обмен.

Их губы слились. Языки начали вечную, как мир, дуэль.

Чувственное томление вступило в свои права: под батистовой рубашкой у нее ничего не было. И осознание этого еще сильнее подогрело ее: предвкушение натягивало нервы, и ни скромность, ни осторожность не охлаждали ее пыла.

Как ничто на свете не могло охладить Чарлза: он казался живым факелом, горящим ради нее. Она распластала ладони по его груди, вбирая пульсирующий ритм сердца.

Совсем как раньше и все же не так. Тогда ему было двадцать. Уже не мальчик, и, однако, только тень человека, которым стал. Теперь его обаяние не знало границ… теперь он способен очаровать любую женщину. Для нее он был сама жизнь, от которой она так долго отказывалась, вынуждала себя существовать в компании своего одиночества. И вот он здесь: могучий, сильный, и, если только она захочет, будет принадлежать ей. Воплощенный соблазн, по крайней мере для нее.

Она, сама того не сознавая, принялась расстегивать его рубашку и, едва полы разошлись, распахнула их и жадно припала к горящей коже.

Обвела тугие мышцы, впиваясь в них кончиками пальцев.

И удовлетворенно вздохнула, когда сквозь поцелуй услышала его стон. Ощутила его наслаждение. Позволила утонченным ощущениям завладеть собой.

И сама не поняла, как ее рубашка оказалась распахнутой, а его ладонь сжала ее обнаженную грудь. Какая-то искра проскочила между ними. Сначала ей показалось, что это страх. Потом она распознала возбуждение.

Он продолжал ласкать ее, искусно усиливая, подогревая это возбуждение, постепенно превращавшееся в предвкушение. Предвкушение росло с каждым движением его пальцев, с каждым жгучим прикосновением, пока не переросло в желание, молниеносно превратившееся в отчаянную потребность.

Пенни охнула и отстранилась, чтобы глотнуть воздуха. Он поймал губами ее выдох.

Его губы провели по ее подбородку, нырнули в ямку под горлом. Прильнули к местечку между ключицами, вливая в ее вены жидкий огонь, скользнули еще ниже, по изгибу полной груди, и легко, о, так мучительно легко, провели по истомившемуся соску. Этот же путь повторил его язык, и она, расслышав жалобный стон, с удивлением распознала свой голос. Обнаружила, что ее пальцы запутались в его волосах. Что ее спина выгнута дугой.

Он ответил на бесстыдное приглашение, лаская ее губами и языком, словно следуя нотам невидимой музыки в противовес яростному притяжению, маячившему над ними. Но еще не успевшему окутать до конца, сплавить в одно целое.

Все это было так ново, по крайней мере для нее. Зато она твердо знала: он так часто путешествовал по этой дороге, что изучил каждый дюйм пути. Только не медлил, как сейчас, не задерживался, не тратил времени на утонченные ласки, возбуждая ее так, как ей в голову не могло прийти.

Чарлз наблюдал за ней из-под опущенных ресниц, видел, как страсть туманит грозовые глаза, ложится тяжестью на веки, окрашивает кожу в нежно-розовый оттенок.

Если она вернется в постель, он останется в кресле и притворится, что спит. Но она не вернулась. Стала спорить, и скорейший способ решить назревающую битву в его пользу – поцеловать ее. Это также идеальная возможность сделать следующий шаг в попытке поймать ее, овладеть ею, и эта нужда с каждой минутой становилась все острее.

Распахнув ворот рубашки еще шире, он неспешно упивался ее сладостью и не мог насмотреться, не мог насытиться, не мог унять жажды. Об этом он мечтал все последние годы, и теперь торжество придало особую остроту его ласкам. Она принадлежит ему, принадлежит навсегда.

Он не столько удивился, сколько был потрясен ее чувственностью. В этом она всегда была равна ему, пусть и почти ничего не знала о науке страсти. Но Чарлз всегда инстинктивно сознавал, что когда-то давно разжег ее пыл и он все еще тлел, неугасимый, непобедимый.

С годами он научился ценить женщин. Ее кожа была настоящим чудом, темно-розовые вершинки жаждущих ласки грудей стали искушением, против которого он не смог устоять. Он увлажнил сосок кончиком языка, осторожно втянул в рот и стал сосать, сначала нежно, потом все сильнее. Пенни со сдавленным криком выгнулась в его объятиях, вцепившись ему в волосы. Он отпустил ее, поймал взгляд серебристых глаз, отметил полураскрытые губы, бурное дыхание, вздымавшуюся грудь, тихо подул на сморщенную горошинку и услышал ее стон.

Улыбнувшись, он занялся другой грудью. Она даже не попыталась отвлечь его или оттолкнуть. Ее дыхание еще участилось. Он искусно нагнетал напряжение шаг за шагом, пока она не затрепетала.

И уже больше ни о чем не могла думать. Если бы Николас выбрал именно эту минуту, чтобы войти, она вряд ли заметила бы. В отличие от Чарлза: его тренированный ум никогда не отдыхал. Сам Чарлз никогда не забывался настолько, чтобы целиком посвятить себя женщине в своих объятиях.

Но на этот раз он был поглощен ею до умопомрачения и желал только одного – познать ее до конца. Причем не только в библейском смысле. Во всех, которые можно вообразить. Чтобы понять и быть уверенным в ней. Его сосредоточенность была достаточно сильна, чтобы заглушить боль в чреслах, достаточно сильна, чтобы на несколько мгновений забыть о своих нуждах. На этот раз он должен сделать для нее все: судьба подарила ему второй шанс, и он совсем не был уверен, что дождется третьего.

И этот второй шанс слишком важен для него, чтобы рисковать.

Нетерпение снедало Пенни, под его опытными прикосновениями она таяла, мысли метались, лишая разума. И может, учитывая их отношения, простой, несложный, не слишком утонченный конец – именно то, что будет лучше всего.

Отпустив ее груди, он поднял голову, нашел губы и накрыл их своими. Погрузил язык в рот и неожиданно обнаружил, что она предъявляет собственные требования.

Их языки затеяли яростный поединок, ее руки скользнули к его груди, легко провели по загорелой коже, массивным мышцам, скользнули ниже, заставили его вздрогнуть.

Эта неожиданная смелость потрясла его и на миг лишила способности действовать. Он всегда считал, что был, есть и будет господином и хозяином в этой области, потому что знал намного больше, чем она… и все же… на несколько долгих жарких мгновений покорился ей, только чтобы посмотреть, куда это приведет.

Слишком поздно он осознал, что сделал глупость, понял, что, если его самоконтроль закалялся долгие годы, она таковым не обладала. И по-прежнему оставалась его импульсивным ангелом; ее бесшабашная игра только усилила напряжение, ставшее совершенно непереносимым.

Он услышал правду в прерывистом вздохе Пенни, когда она прервала поцелуй, повергший ее в отчаяние. Прочел подтверждение в ознобе, сотрясавшем ее, в силе лихорадочно впившихся в его спину ногтей.

Она подошла чересчур близко к краю.

Рубашка сползла до талии, и он снова нагнул голову к тугому пику ее груди и скользнул ладонью по животу к тонкому кружеву волос между бедрами. Расчесал завитки пальцами, нашел и обвел скользкий набухший комочек плоти и ласкал кончиком пальца, пока она не всхлипнула.

И снова стал сильно сосать розовую вершинку, чуть сильнее надавливая пальцами на крохотную горошинку.

Она разлетелась на миллион осколков и со сдавленным криком полетела вниз, с вершины, на которую так неожиданно и ненамеренно поднялась.

Последние волны страсти улеглись, и Пенни расслабилась, обмякнув в его руках.

Он слегка подул на ее грудь, поднял голову и неохотно отнял руку, откинувшись в кресле, чтобы лучше поддержать находившуюся почти в беспамятстве женщину. Желание разрывало его, но все же он хотел изучить ее лицо, слабо освещенное лунными лучами. Никогда еще он не видел ее такой спокойной и безмятежной.

И тут же вторглись непрошеные воспоминания. Он постарался отделаться от них, только чтобы подумать, что любой другой человек, видя ее такой, заполнил бы давно образовавшуюся пустоту.

Она чуть нахмурилась, медленно подняла веки и взглянула на него.

Озадаченно.

Сначала ему показалось, что он неверно понял ее взгляд, Но потом она подняла руку, чтобы отвести с лица волосы, и прошептала неверным, дрожащим голосом: – Это было… странно.

На этот раз ее взгляд был вполне ясен: она ждала объяснений.

Он молча смотрел на нее. Сказать, что он полностью сбит с толку, – значит ничего не объяснить. Он подарил ей блаженство, и все же у самого кружилась голова. Но он должен знать.

– Сколько мужчин у тебя было… с… с тех пор? – выпалил он.

С тех пор, как он умудрился все непоправимо испортить. Ее лицо исказилось негодованием. Она вскинула голову, попыталась встать, только вот ноги не держали.

– Ни одного, конечно! Что за дурацкий вопрос?! Совсем не дурацкий!

Он прикусил язык. Она привлекательная, уже не юная, давно уже не девственница, которую, как он знал, одолевали плотские желания, и что ему, спрашивается, предполагать?

Теперь он уже ни в чем не уверен.

Распластав ладони по его груди, она снова попыталась сесть и оттолкнуть его. Но он легко ее удержал.

– Перестань вертеться.

Она слишком хорошо его знала, чтобы мгновенно оцепенеть при первом же угрожающем рыке. Но все равно настороженно уставилась на него. Но он просто привлек ее ближе и устроил поудобнее.

– Лежи спокойно и постарайся заснуть.

Не пытаясь вырваться, она, однако, встрепенулась, приоткрыла рот.

– Лежи тихо и спи.

Она вызывающе прищурилась, но тут же положила голову ему на плечо. Сил совсем не осталось.

– Я никогда не смогу уснуть в таком положении.

Но конечно, уснула, оставив его бесстыдно-возбужденным и все же удовлетворенным. Удовлетворенным тем, что она спокойно спит в его объятиях. Он не планировал всего, что произошло сегодня, но был рад, что это случилось.

Он и не мечтал, что через тринадцать лет будет первым, кто даст ей наслаждение. Но это так и есть.

Но почему так вышло?

И когда лунный свет померк и тени застлали горизонт, он передумал и сделал то, что вовсе не собирался делать. Перебирал события их прошлого и пытался заполнить провалы в ее настоящем.

Наутро Пенни проснулась согревшаяся и отдохнувшая, уютно устроившаяся в постели. Она долго не шевелилась, закрыв глаза, наслаждаясь блаженным покоем. Судя по тому, что в комнате светло, солнце уже встало и сияет вовсю. Еще один чудесный день… Она вспомнила!

Пенни подскочила и оглядела комнату. Чарлза нигде не было.

Она еще раз обыскала все, но не заметила ни малейшего следа его присутствия.

Но не привиделось же все это во сне! Он был здесь, и они… они…

Она глянула вниз. Рубашка была расстегнута до талии.

Пробормотав проклятие, она стала застегиваться. И пыталась не краснеть, вспоминая вчерашний вечер. Хорошо бы свалить всю вину на него, но, к несчастью, она поддалась его очарованию.

Наверное, потому, что все было совершенно по-другому, во многом ново, неизведанно, и ощущения так приятны и продолжительны. Долгие, медленные, сладостные ласки… и он позволил ей касаться его и потакать любым ее желаниям. Так не похоже на неуклюжую возню в амбаре тринадцать лет назад: поспешную, неловкую, лихорадочную и довольно болезненную. Прошлой ночью она не только наслаждалась сама, но и всячески поощряла его. Как же теперь можно винить его, тем более что он мог завести ситуацию слишком далеко, но не сделал этого…

Ее груди покалывало при воспоминании об испытанных восторгах, кровь снова загорелась в жилах.

До вчерашнего вечера она ничего подобного не испытывала. Столь мучительно прекрасного. Столь поразительно сладостного. Она чувствовала себя на удивление живой!

А потом он спросил…

Она снова выругалась, откинула покрывала, встала с постели и позвонила Элли.

К тому времени как она была одета и умыта, в голове сложился длинный список вопросов, которые следовало бы задать вчера вечером. Как, например, где успел переодеться Чарлз. Он не мог отправиться домой, так кто еще знал, что он останется в Уоллингеме на ночь?

Где в это время находились его коляска и лошади: он ведь правил сам. И каким образом он проник в дом? Как и когда ушел снова?

И, что важнее всего, о чем он думает? Сам ведь настаивал, чтобы она покинула дом, ибо боялся, что поддастся плотским инстинктам и соблазнит ее, и все же появился в ее спальне и осыпал Пенни ласками.

Она не так наивна, чтобы полагать, будто его плотские инстинкты не могут взыграть в Уоллингеме!

Спустившись вниз, она направилась к утренней столовой и услышала голоса Николаса и Чарлза. Поэтому она остановилась, подумала и вошла в комнату.

При виде Пенни оба немедленно встали, но она жестом велела им сесть. Николас пробормотал приветствие, на которое она ответила, после чего неопределенно кивнула в направлении Чарлза. Тот вежливо поздоровался.

Пенни подошла к буфету, положила себе тостов и ветчины, прислушиваясь к мертвенному молчанию за спиной.

Когда она повернулась, Чарлз выдвинул ей стул рядом со своим.

– Хорошо спала? – пробормотал он. Она заснула в его объятиях.

– Прекрасно.

Интересно, почему она проснулась у себя в кровати? Должно быть, он сам отнес ее туда и укрыл.

– А ты?

– Не так хорошо, как хотелось бы.

Пенни сочувственно улыбнулась и опустила глаза в тарелку. Разговор на эту тему вряд ли стоит продолжать. Чарлз обратился к Николасу:

– Как я уже сказал, с прошлого сентября мне не приходилось выходить в море, но уверен, что «рыцари» будут счастливы взять вас при первой же просьбе.

Николас энергично взмахнул вилкой.

– Это всего лишь… мимолетная мысль, ничего больше. Чисто гипотетическая. Кроме того… – Он помолчал и развел руками. – Я даже не уверен, долго ли еще здесь пробуду.

Пенни резко вскинула голову, пораженная не столько его словами, сколько подводными течениями, крывшимися за ними. Николас явно выведен из себя и раздражен. Совсем не похоже на его обычную холодноватую сдержанность. И если ближе присмотреться, он казался еще более взволнованным, чем вчера вечером, а лицо приобрело оттенок мертвенной белизны. Кажется, из них троих он единственный глаз не сомкнул сегодня ночью.

– Надеюсь, ваша комната достаточно удобна? – выпалила она неожиданно для себя. Николас недоуменно уставился на нее.

– Да, но… – Он осекся и тут же поправился: – Да, спасибо. Очень удобна.

Продолжая развивать так кстати подвернувшуюся тему, Пенни ободряюще взглянула на Николаса:

– Просто мне кажется, что вам как будто нездоровится.

Николас украдкой взглянул на Чарлза, очевидно, занятого сосисками и ветчиной, и, не найдя выхода, вновь обратился к ней:

– Беда в том… слишком много дел, гораздо больше, чем мне казалось.

– Да неужели? Я могла бы помочь. Вам стоит лишь попросить. Я привыкла управлять поместьем и знакома со всеми тонкостями ведения хозяйства.

Николас неловко поежился.

– Здешние дела не так важны по сравнению с тем, что мне предстоит уладить в столице.

Пенни мигом просветлела.

– О, Элайна упоминала, что вы работаете в министерстве иностранных дел. Давно вы там трудитесь?

– Десять лет, – выдавил он едва слышно. Лицо помрачнело, взгляд был устремлен куда-то в пространство.

Пенни насторожилась было, но тут же овладела собой и занялась тостом. Николас продолжал молча жевать.

Чарлз не принимал участия в беседе. И только налив себе кофе, поймал взгляд Пенни. Прекрасно поняв значение этого взгляда, она постаралась держать язык за зубами. Завтрак закончился в тишине. Дружно поднявшись, они направились в вестибюль. Пенни объявила, что желает поговорить с Фиггс относительно меню. Николас почтительно наклонил голову и сообщил, что собирается вернуться в библиотеку. Чарлз остановился рядом с Пенни и подождал, пока не раздастся стук двери библиотеки.

– Я буду в беседке: приходи, когда закончишь с Фиггс. Только ни о чем больше не говори с Николасом. Позже все объясню.

Он поцеловал ее руку и с надменным кивком удалился.

Пенни раздраженно вздохнула. Очевидно, она чего-то недопонимает. Что он успел натворить?

Самый надежный способ узнать, в чем дело, – поскорее покончить с домашними обязанностями. Повернувшись, она отправилась на поиски Фиггс.

Полтора часа спустя она поднималась по заросшему травой склону прибрежного вала, на котором стояла беседка. Она знала, почему Чарлз предпочел скрыться здесь, и часто гадала, что побудило ее прапрадеда насыпать этот вал и построить беседку, отделенную от дома стеной деревьев. И все же из беседки открывался прекрасный вид на передний двор и конюшни, а также на участок между ней и домом. Если кто-то хотел беспрепятственно следить за появлениями и исчезновениями домочадцев, лучшее место, чем беседка, трудно было найти.

Прапрадед Пенни, очевидно, был человеком с юмором, поэтому беседка была выстроена в виде карусели. Спереди можно было любоваться изящными резными арками и колоннами, крыша изгибалась куполом с позолоченным шариком наверху. Стоящее на каменном фундаменте белоснежное сооружение словно вышло из волшебных сказок, но, несмотря на внешнюю хрупкость, было достаточно крепким. Кружевная каменная резьба защищала его от ветров и дождей, за крыльцом находилось помещение из стеклянных панелей, установленных между тонкими колоннами, которые, будь это настоящей каруселью, служили бы опорой для кресел катающихся.

Благодаря идущим по окружности окнам беседка была хорошо освещена и достаточно просторна: в ней помещались шезлонг, два кресла и низкий столик.

Раньше Пенни и Чарлз часто находили там убежище, и сейчас воспоминания вернулись с новой силой, стоило только ступить на выложенный изразцами пол.

Как и ожидалось, он успел небрежно растянуться в плетеном кресле на крыльце. Здесь находились только в плохую погоду. Но сегодня день был прекрасен. Легкий ветерок с Ла-Манша едва шевелил черные локоны графа. Он мельком взглянул на нее, прежде чем снова приняться рассматривать двор.

Пенни, усевшись рядом, отметила, что Чарлз чем-то недоволен. Судя по лицу и позе, его невеселые размышления связаны с расследованием. Не с ней. И это хорошо. Вместо того чтобы учиться на своем опыте и как-то вооружиться против чар его близости, ее измученное сердце сжалось, от счастья. Сейчас, когда она заснула в его объятиях и сумела выжить, более того, поняла, как это прекрасно, у нее больше не осталось никакой защиты, словно оказалось, что ей нечего больше бояться: мало того, перед ней открыт весь мир, и она может…

Тряхнув головой, чтобы избавиться от опасных мыслей, она вынудила себя сосредоточиться.

– Что расстроило Николаса? Чарлз продолжал рассматривать двор.

– Я между делом упомянул, что молодой рыбак, считавшийся другом Гренвилла, недавно был найден мертвым.

– И как отреагировал Николас?

– Позеленел.

– Он был потрясен? Чарлз немного поколебался.

– И да, и нет. Именно это меня и беспокоит. Я готов поклясться, что он понятия не имел о гибели Джимби. Мало того, вряд ли вообще знал о его существовании. Но он не удивился, услышав, что у Гренвилла был сообщник – простой рыбак. Так что его существование не явилось сюрпризом для Николаса, но смерть оказалась тяжелым ударом. И по моему мнению, основной эмоцией, завладевшей Николасом при этом известии, был страх.

– Страх? И к чему же это нас приводит? – протянула девушка.

– Именно это я и пытался сообразить. Николас прибыл сюда в поисках сообщника Гренвилла, значит, знал достаточно, чтобы предположить его существование. И хотел найти его по двум причинам: либо обеспечить молчание Джимби, теперь, когда война кончилась, либо использовать его снова для связи с французами, потому что возникли новые обстоятельства.

– А если Николас все же обнаружил или услышал о Джимби и послал убийцу, чтобы… нет… в этом нет смысла.

– Совершенно верно. Николасу действительно нет смысла расправляться с Джимби, разве что последний попробовал его шантажировать. Но вряд ли это имело место. И кроме того, поведение Николаса опровергает всякое намерение прикончить беднягу. Уж слишком он был расстроен, услышав об этом.

– Но… что, если он притворялся?

– Ни в коем случае. Как дипломат, Николас предпочел бы изобразить равнодушие. Но видно, что он просто раздавлен известиями. Ты сама видела, как он расстроен.

– И испуган… или что-то еще? Чарлз угрюмо кивнул:

– Что-то или кто-то, и этот кто-то явно не находится под контролем Николаса. Представь себе: Николас узнал о Джимби и послал кого-то уговорить его молчать. Предположим, что-то пошло не так и закончилось гибелью Джимби. В этом случае Николас, может, и был бы удивлен и немного потрясен, услышав обо всем от меня якобы впервые, но не вижу причин для страха. Наоборот, он чувствовал бы себя свободным от угроз и шантажа Джимби. Но он пришел в неподдельный ужас и изо всех сил старался взять себя в руки и не показать, как много значат для него эти известия.

Пенни недоверчиво фыркнула.

Чарлз, подавшись вперед, поставил локти на колени.

– Нет, есть кто-то еще. Кто-то, действующий независимо от Николаса. Еще один участник игры.

Он сразу заподозрил нечто подобное, когда стоял, глядя на изломанное тело Джимби. Он думал, что это работа Николаса, но ошибся.

– Как по-твоему, Николас знает этого другого? Очень важный вопрос.

– Понятия не имею. В настоящее время трудно что-то сказать определенно.

Пенни украдкой поглядела на него, отметив охотничью куртку, белоснежный галстук и свежевыбритые щеки. Значит, утром он успел побывать дома, принять ванну, переодеться, заняться делами и вернулся как раз вовремя, чтобы обрушить на Николаса неприятные новости.

– А из Лондона что-то слышно?

– Нет. Самое раннее – завтра. – Он выпрямился. – Филчетту велено сообщить Норрису, если кто-то прибудет неожиданно, ноя каждый день возвращаюсь домой, чтобы проверить. Кроме того, мои и твои конюхи предупреждены, чтобы в случае чего немедленно доставить любое послание, адресованное мне. Что ни говори, – ухмыльнулся он, – есть некоторые преимущества в звании таинственного военного героя.

– Хм, – протянула она. – Значит, кто-то таится в здешних местах, и, вероятнее всего, это убийца Джимби. Как мы будем это решать?

«Мы – не будем».

Но вслух он этого не сказал. Только плотнее сжал губы. Пенни нахмурилась.

– Может, вспугнем зайца? Создать ситуацию, при которой сумеем его выманить, а если он знает Николаса, то поспешит с ним связаться. Или… или пустим слух, что знаем некую тайну, которую готовы сообщить в определенном месте и в определенное время…

– Пока ты не слишком увлекся, напоминаю, что стоит подождать сведений из Лондона, прежде чем повести очередную партию.

Нарочито сухой тон заставил ее повернуться к нему.

– А я думала, из нас двоих это ты неукротимый и бесшабашный.

– Годы научили меня мудрости и сдержанности.

На этот раз она фыркнула уже с нескрываемым пренебрежением. Он спрятал улыбку.

– Как по-твоему, Николас сегодня покинет дом? – осведомилась она.

– Если он хотя бы вполовину так же расстроен, как выглядит, весьма сомневаюсь, разве что только точно знает, кто убийца.

– Это должен быть один из пятерых чужаков, верно? – подумав, пробормотала Пенни.

– Пожалуй. Не знаю, кто из местных жителей обучался применению тех пыток, которым подвергли Джимби.

«Если не считать меня».

– Так что это должен быть один из них.

– Который? Шевалье?

– Трудно сказать. Нельзя же судить по внешности.

– Но как ты его разоблачишь? И не трудись заверять, что должен предоставить это мне!

Чарлз слабо улыбнулся, взял ее за руку и стал лениво играть пальцами.

– Вряд ли убийца, кем бы он ни был, думал, что тело Джимби так скоро найдут. Если найдут вообще. К несчастью, скоро об этом перестанут говорить, и потом он…

– Но что ему надо? Какова его цель?

Чарлз немного помолчал, пока в голову не пришла неожиданная идея.

– Месть. Это объясняет страх Николаса.

Они согласились, что один из пяти подозреваемых каким-то образом проведал планы Николаса и теперь стремится заставить всех соучастников платить.

– Возможно, потому что потерял дорогого ему человека, – предположила Пенни. – Например, брата, убитого в бою из-за того, что какой-то секрет был продан врагу.

– Подобная версия требует доступа к сверхсекретной информации, – поморщился он, – но это… это не так уж невозможно.

Он уже мысленно составлял список вопросов, которые по-. шлет Далзилу.

– И это делает шевалье наиболее возможным кандидатом.

– Потому что он мог получить что-то из Франции?

– Я потребую, чтобы Далзил проверил его связи.

Они замолчали, занятые собственными невеселыми мыслями.

Он все еще держал ее руку, положив поверх ладонь. Похоже, это ничуть ее не волновало. Главное – найти убийцу.

Он же, сознавая присутствие злодея, опасался, что тот подобрался слишком близко к Пенни и теперь ей грозит опасность. Но его шансы отвлечь ее от расследования слишком ничтожны, чтобы их использовать.

А вот их отношения… дело другое. В последующие два дня вряд ли случится нечто экстраординарное. А за это время… он каким-то образом должен стереть горечь прошлого и сделать так, чтобы настоящее и будущее стало безоблачным. Много лет назад он не смог по достоинству оценить то, что тогда начинало зарождаться между ними: был слишком молод, наивен и неопытен. Но теперь ясно видел, что они созданы друг для друга. И хотел, чтобы они были вместе.

Обнаружив ее, идущую в полночь по Эбби, он, тогда еще ненамеренно, попытался перекинуть мостик через пропасть, разверзшуюся между ними, и воспользоваться возможностью получить то, что хотел всегда… чего отчаянно добивался. И сделает все, чтобы не упустить второй шанс.

Не будь он таким человеком, и не будь она такой женщиной, он оставил бы все попытки завоевать ее, пока убийцу не поймают и тайна не разрешится. Но они были теми, кем были, и стоило им оказаться рядом, как мудрости не оставалось места. Взять хотя бы прошлую ночь. Любое общение грозило перерасти в нечто большее и, как он и предупреждал, рано или поздно они окажутся в постели, причем гораздо раньше, чем поймают убийцу или решат загадку Николаса и Гренвилла.

Они стали намного ближе, чем тринадцать лет назад, но он добивался еще большей близости. И очень хотел уберечь ее от любой опасности и убедиться, что, если эта опасность возникнет, она сделает, как он скажет, встанет за его спину и позволит заслонить себя, как щитом.

Иначе и быть не может.

Если он захочет повлиять на нее в нужном направлении, – а влияние – это лучшее, на что он мог надеяться, – значит, нужно действовать как можно быстрее и сейчас – самое время. Один-два дня – все, что подарит им убийца.

Сжав ее руку, Чарлз повернул голову и без обиняков спросил:

– Как получилось, что ты до сих пор не пустила к себе в постель ни одного мужчину?

Пенни молча вытаращилась на него. Губы беззвучно шевелились: очевидно, она временно потеряла дар речи. Он ожидал, что она покраснеет, но бедняжка оцепенела.

– Что? – почти взвизгнула она наконец и, вырвав руку, размахнулась, явно желая дать ему пощечину. Однако сдержалась и процедила сквозь зубы: – Нет. Погоди. – Глубоко вздохнула, стиснула кулаки и спокойно объявила: – Моя личная жизнь тебя не касается. Ясно?

Он, в свою очередь, разозлился.

– Все, что случилось между нами тринадцать лет назад, меня касается, и если именно тот случай так воздействовал на тебя все эти годы, тогда это тоже мое дело.

Она смотрела на него брезгливо, как на паука, мерзкого паука, которого не грех и раздавить.

– Если это и повлияло на меня… – Она осеклась, поджала губы и громко выпалила: – Какого дьявола ты несешь?

Собрав в кулак терпение, он решил наконец поговорить начистоту. Нужно вскрыть гнойник и забыть о нем навсегда.

– Тринадцать лет назад, если припомнишь, я взял тебя в проклятом амбаре у холмов. Для тебя это был первый раз, и я причинил тебе боль. Сильную.

Она поморщилась, но он безжалостно продолжал:

– Ты расстроилась. Очень расстроилась. И не позволила мне еще раз к тебе прикоснуться. Ни тогда, ни позже. Удрала.

Избегала меня несколько недель, пока я не ушел в армию. Отказывалась разговаривать со мной и не позволяла слова тебе сказать. – Та давняя боль снова ударила в сердце, свежая и неожиданно острая. Но он твердо подавил эту боль и как мог спокойнее продолжал: – Вернувшись в прошлом году, я узнал, что, несмотря на десятки самых выгодных предложений, ты предпочла остаться старой девой. И невозможно не задаться вопросом: неужели то, что я сделал… что случилось между нами, и есть причина твоего нежелания выходить замуж? А прошлой ночью я узнал, что ты никогда…

– Прекрати, – оборвала она, вскакивая. Он даже поежился под ее взглядом. На него в упор словно смотрело дуло охотничьего ружья.

– Забудь все, что случилось прошлой ночью, и все, что я сказала. Моя жизнь принадлежит только мне. И только я принимаю решения. Остальное – дело не твое…

Он выругался и встал.

– Мое. Мое чертово дело! – зарычал он. Рев отдаленным эхом прокатился по газонам. Он вынудил себя понизить голос, пригвоздив ее к месту пронзительным взглядом.

– Если я так оскорбил тебя, причинил столько боли, что ты больше не позволила ни одному мужчине прикоснуться к себе…

Он подступил ближе. Ее глаза пылали огнем, но она не отступила.

– Погоди… погоди! Не спеши. Дай подумать…

Судя по выражению лица, она перебирала в памяти его слова… и тут ее глаза широко раскрылись, потемнели и превратились в грозовые облака.

– Хочешь сказать, что все эти годы я была расстроена… обижена… только из-за боли?

Он не мог ничего прочесть в ее глазах. Нахмурился, чувствуя в ее словах ловушку… но все же со вздохом кивнул:

– Что же еще?

Значит, это она чего-то не поняла, хотя следовало бы. Пенни отвернулась и пошла прочь.

– А ты стой на месте и жди.

Он негодующе застыл, но повиновался. И слава Богу. Ей следует сообразить, что делать, и побыстрее!

Она всегда знала, что он не чувствовал… не видел, как она любит его. Неужели ее досада и мучения были вызваны какой-то несчастной болью? Смешно!

И когда он говорил о страданиях, ей в голову не приходило, что имеются в виду физические страдания.

Впрочем, в то время ее мало занимали его мысли: слишком она была поглощена своими реакциями, своим ужасным разочарованием, крушением наивных ожиданий, навеки разбитым, как она тогда считала, сердцем. И хотя она понимала, что он сознает, как обидел ее, все же представить не могла, что настоящие причины ему не известны.

Он воображал, что она испугалась боли!

Она покачала головой и вернулась мыслями к нему.

Если учесть, что все эти годы его терзали угрызения совести, которых он не заслужил, и чувство ответственности за ее жизнь, к которой он не имел ни малейшего отношения…

Долг и ответственность всегда были для него на первом месте: взять хотя бы его преданность семье и родине! И если она немедленно не просветит его и не покончит с той ответственностью, которую он за нее испытывает, отношения их испортятся с ужасающей быстротой. Он будет пытаться заслужить прощение, она станет отказываться, его совесть взбунтуется, ее независимость взыграет, он будет еще сильнее стараться исправить зло… и все кончится враждой, если не открытой войной, которой никто из них не заслуживает. Которая никому из них не нужна.

Нужно успокоить его, не выдав при этом истинных причин ее обиды.

Сложив руки на груди, она остановилась перед ним.

– Прекрасно. Если тебе так уж понадобилось вспоминать о прошлом, я согласна. При условии, что все факты будут истолкованы верно. Тринадцать лет назад именно я решила, что мы должны заняться любовью. Да, ты много лет хотел и добивался меня, но не посмел бы предложить ничего в этом роде. Это я все замыслила и якобы случайно встретила тебя на прогулке верхом. И заманила тебя в амбар. Все, что случилось в тот день, случилось по моему желанию.

– Но ты не знала, как это больно.

– Верно.

Она плотнее прижала руки к груди, едва удерживаясь, чтобы не надрать ему уши.

– Однако я знала, что была невинной, а ты… – Она постаралась не смотреть вниз. – Ты этого не знал. И я была не настолько невежественна, чтобы не знать о том, что подобные приключения, как правило, сопровождаются некоторой болью.

– Значительной болью, – поправил он. Его зубы были так плотно стиснуты, что она побоялась, как бы они не треснули.

Пенни намеренно небрежно пожала плечами:

– Такую боль вполне можно вытерпеть.

Такой боли она не ожидала, но сердце ныло куда сильнее.

– Так или иначе, меня отпугнуло вовсе не это, могу тебя заверить.

– Но ты была расстроена, несчастна и едва не плакала, – процедил он, впившись в нее взглядом. – Если дело не в боли, тогда в чем же, черт побери? – Не дождавшись ответа, он развел руками. – Ради всего святого: что я тогда наделал?

Мука в его глазах, не оставлявшая его все эти годы, потрясла ее. Не дала наброситься на него с криками негодования.

Но нельзя же сказать ему правду. Если он узнает, что она любит его… учитывая нынешнюю ситуацию, вполне может настаивать на женитьбе. Посчитает это делом чести, с одной стороны, и подходящим браком для них обоих – с другой. И брак действительно подходящий во всех отношениях, кроме одного.

Она все еще любила его и, зная, что он к ней равнодушен, сознавала, что для нее это замужество будет адом на земле. Она отвергала других поклонников, потому что они тоже не любили ее и она их не любила. И теперь, после стольких лет независимости, отказа выйти замуж по расчету, без любви, которой она так жаждала, получить предложение именно от Чарлза и, возможно, согласиться…

– Ты ничего такого не сделал, – спокойно обронила она.

Чарлз всмотрелся в нее и убедился, что она не лжет.

Недоумение охватило его. Все эти годы он бродил как в тумане. И ничто не изменилось. Кроме одного: теперь он не собирается разыгрывать джентльмена и позволять ей водить его за нос. Как же вытянуть из нее разумное объяснение? Объяснение, которого он отчаянно хотел и ждал?

– Ты не ответила на мой вопрос, – сдавленно выговорил он наконец.

Пенни моргнула, подумала и благословила свою природную вспыльчивость.

– Что это ты себе вообразил? – запальчиво начала она. – Можно подумать, то, что случилось тогда в амбаре, навсегда исковеркало мне жизнь!

– А ты можешь поклясться, что не это помешало тебе быть с другими мужчинами?

– Могу! – громко выпалила она. – Клянусь могилой матери, что та история ни в коем случае не повлияла на решения, касавшиеся моих поклонников! Или любого, кто пытался меня соблазнить! Черт, до чего же ты самонадеян! Может, тебе будет интересно знать, что мужчины и плотская любовь не правят моей жизнью. Я сама ею управляю! И сама решаю, чего хочу и чего не хочу. В отличие от тебя мне для счастья не обязательно регулярно спать с мужчинами.

Чарлз в жизни не слышал от нее подобных речей и поэтому предпочел промолчать.

Она гордо пожала плечами и отвернулась.

– Если тебе угодно чувствовать себя виноватым за то, что причинил мне тогда боль, ради Бога, но не смей принимать на свои плечи ответственность за остальные события моей жизни. Я вполне самостоятельна и привыкла отвечать за себя. И сама решаю, поддаться обольщению или нет.

В ответ он притянул ее к себе и поцеловал.

И, как всегда, огонь желания вспыхнул мгновенно и ярко, пламя поднялось к потолку и заполыхало. Пенни знала, чего он добивается. Чего хочет. Значит, так тому и быть.

Она расслабилась, отвечая на поцелуй и, в свою очередь, воспламеняя Чарлза.

Он поднял голову, ровно настолько, чтобы взглянуть в ее глаза.

– Но почему ты позволила мне обольстить тебя… Она приоткрыла губы.

Он резко качнул головой.

– Не стоит притворяться, мы оба знаем, что это так. Ты приняла меня, но больше ни одного мужчину. И тогда, давно, хотела, чтобы я соблазнил тебя. Ты поощряла меня… и да, я помню каждую искусительную, страстную, пылкую минуту. Но сейчас…

Его взгляд был таким острым, что она боялась, как бы он не вонзился в самую ее душу.

– А сейчас ты готова быть со мной, но не с другим. Почему?

Потому что, помоги ей Боже, она до сих пор его любит. Но как найти достойный ответ?

Она не торопилась. Не пыталась избежать его взгляда.

– Я уже сказала, что сама решаю, кого допустить в свою постель. Те, другие, не интересовали меня настолько, чтобы получить это приглашение. Очевидно, я крайне разборчива. Тебя же я пригласила, и против всякой логики причины, по которым я сделала это приглашение, до сих пор остаются вескими.

Что-то сверкнуло в темных глубинах его глаз. Ее дыхание стало еще чаще.

– Но все же…

Она попыталась отстраниться, но его руки оплели ее корабельными канатами.

Все же после стольких лет не стоит слишком много думать о нем.

И, как всегда рядом с ней, Чарлз чувствовал, что теряет самообладание.

– Забудь о прежнем приглашении, – потребовал он, снова касаясь губами ее губ, ровно настолько, чтобы обратить ее внимание на то, что по-прежнему горело между ними. – Я жду второго.

Он замолчал, наблюдая, как она борется с собой. Как идет поединок между физическим желанием и желанием убежать от него. Она опасалась быть пойманной, запутаться в этом физическом желании и он – единственный мужчина, способный свить сеть настолько крепкую, чтобы ее удержать. Сейчас он ясно это видел.

И снова не знал почему.

Она попыталась оттолкнуть его.

– Твоя миссия. Ты должен следить за Николасом, помнишь?

– Я не забыл.

Он не собирался отпускать ее. Его желание… ее… все перепуталось и уже неразличимо, где чье…

– Если кто-то приедет в экипаже или верхом, я услышу. Если Николас пошлет за лошадью, я тоже услышу.

– А если он уйдет пешком?

– Хруст гравия его выдаст.

– Он может красться.

– Почему? Он же не знает, что мы наблюдаем. Она задумчиво свела брови.

Он беспечно улыбнулся.

– По-моему, тебе шах.

– Погоди! – запаниковала она. – Но как же насчет причины, по которой ты настоял на моем отъезде в Уоллингем? Ты не хотел меня соблазнять, помнишь?

Его улыбка стала еще шире.

– Да. Не хотел. Под моей собственной крышей.

– Твоей… – ахнула она.

– Знаешь, у меня тоже есть моральные принципы, от которых я не отступлюсь.

И пока она ошарашенно таращилась на него, он нагнул голову.

– И мат.

Глава 11

Похоже, его удар наконец попал в цель. И поэтому он, не теряя времени, стал ее целовать. Пока ему было достаточно держать ее в объятиях, достаточно, что он получил второй шанс. Правда, так и не понял, что так обидело ее много лет назад и почему она не желает выходить замуж, но так трудно думать об этом, когда она в его объятиях, а ее губы, мягкие и податливые, льнут к его губам.

Сначала она не отвечала на ласки и, казалось, стремилась поскорее освободиться. Но ему нравилось постепенно обольщать ее медленными, чувственными поцелуями, и скоро она вздохнула, смягчилась и предложила ему полураскрытые губы.

Пенни просто сдалась, проиграла битву, не смогла держаться отчужденно, остаться равнодушной к жару, который окутывал их, пронизывал насквозь. Впрочем, она была навеки обречена проигрывать ему. Следовало с самого начала знать, что его желание слишком сильно, слишком мощно. Чувственность была неотъемлемым свойством его существа, без этого его невозможно было представить.

И поэтому она молча обняла его, прижалась к груди и поплыла по течению. Встретила его настойчивый язык. Встретила его желание своим, не уступая ни одной ласки, ни одного движения. Будь она проклята, если позволит ему взять верх! Это она разжигает пламя, подбрасывает хворост в огонь наслаждения и уносит обоих в водоворот страсти.

Бесполезно притворяться, что она не наслаждается этим. Что с ним ее чувственность не растет с каждой секундой. Если она не может оттолкнуть его, значит, стоит брать все, что хочется, все, что он так легко предлагает ее изголодавшимся чувствам. И если он решил проводить ее на этот роскошный банкет, почему не смаковать каждое блюдо?

Она ничуть не сомневается, что любовник он сказочный.

Он вообще благороден, справедлив и великодушен. Хороший человек…

О нет, сейчас не стоит об этом думать. Она насладится всем, что он принесет ей в дар, но ее сердце не должно в этом участвовать. Пусть она до сих пор его любит, но не обязана предлагать ему свое сердце, позволить, чтобы он, пусть и ненамеренно, снова его разбил.

Между ними всего лишь чисто физическое притяжение. Глубокое, напряженное, взаимное, хоть и омраченное старыми воспоминаниями, совместным прошлым, долгой дружбой и той легкостью общения, которую она приносит. Но все это на чисто физическом уровне. Она поняла это тринадцать лет назад и никогда больше не забудет.

Однако теперь он снова здесь и хочет ее, как хотел всегда, и…

Она отстранилась, задохнувшись, откинула голову, когда его руки завладели ее грудями, а губы проложили огненную дорожку по горлу…

Ей долго, так долго было холодно, и никто ее не согревал…

Зато теперь она горела, и это было слаще, утонченнее и бесконечно более реально, чем все воспоминания. И это он воспламенял ее. Воспламенял так, что бурлила кровь.

Она смутно сознавала, что он поднял ее и уселся на шезлонг с ней на коленях. Они должны были следить за Николасом, но теперь, плавясь под его руками и губами, она забыла обо всем. Оглохла и ослепла. И уже не была уверена в существовании реального мира за пределами их кокона.

Поразительно было и то, что она снова лежала в его объятиях, на этот раз обнаженная до талии, и он умудрился расшнуровать ее платье, раскрыть лиф, высвободить из него руки, стянуть вниз рубашку, и все это не вызвало ни малейшего желания протестовать!

Из-под отяжелевших век она смотрела, как он возбуждает ее ртом, губами и языком, ласкает груди, кружа голову и лишая воли к сопротивлению.

Раньше она никогда не допустила бы ничего подобного; в те дни ей было бы крайне неприятно показаться перед ним голой. Но, как ни странно, с годами от этих принципов не осталось и следа.

Теперь же… большее наслаждение, чем лежать у него на коленях, трудно было вообразить. Как приятно быть в тени, когда на улице светит солнце и ветерок доносит до них птичьи трели, тот самый ветерок, что охлаждает ее раскрасневшуюся влажную кожу.

Она провела рукой по его волосам, слегка выгнулась, когда он прикусил ее сосок, но тут же расслабилась, потому что он губами успокоил боль.

Она прижала его голову к себе, сознавая, что это жест капитуляции, понимая, что ему это тоже известно. Его пальцы выводили огненные узоры на ее распухших грудях. Прикосновения черных волос к розовой чувствительной коже добавляли новые ощущения к сонму предыдущих, которые он вызывал с искусством опытного мастера.

Он не спешил. Она его не торопила. Он был готов ублажать ее хоть целыми днями, но дело было не в обычном терпении. Она ясно видела, как он счастлив доставить ей наслаждение, сам наслаждался ее ощущениями и теми чувствами, которые пробуждал в ней.

И это тоже было новым, как и радость, растущая в душе, радость, которую она нашла в новой грани их отношений.

Он поднял голову, тревожно всматриваясь в ее лицо. Проведя ладонями по его груди, она нашла пуговицы рубашки.

Не отрывая взгляда от ее грудей, он положил поверх ее рук свою.

– Нет. Не сейчас. – Он отвел ее руки и прошептал: – На этот раз все только для тебя.

– Чарлз… – выдохнула она, не сумев нахмуриться. Но он поднял ее и поцеловал.

И она вновь забыла обо всем. Забыла, что существует что-то вне круга того пожара, в который он ее увлек, головокружительного вальса желания, пылающей страсти, внезапной алчной потребности.

Потребности, принадлежавшей не только ему, но и ей тоже. Он взвинчивал, поднимал эту потребность до невероятных высот. И все же его желания зависели от ее желаний. Подчинялись им. Она не понимала. Не сознавала, не соображала… только льнула к нему, впиваясь в упругие мышцы, прогибавшиеся при каждом прикосновении. Обнаженные груди вздымались, легко задевая за его сюртук; она внезапно загорелась, терзаясь неутоленным желанием.

И охнув, отстранилась, когда поняла, что он поднимает ее юбки, и прохладные пальчики шаловливого ветерка танцуют на ее обнаженных бедрах.

Она сегодня не надела чулки: только туфли, которые обычно носила дома. Его ладонь опустилась на треугольник светлых волос.

– Чарлз?!

Протест или требование?

Она не знала. Он проник глубже: она еще отчаяннее льнула к нему, почти не слыша ничего за ревом крови в висках. – Ш-ш…

Он коснулся ее еще смелее. Ладонь скользнула по бедру в долгой ласке.

– Mon ange, позволь показать тебе рай, – прошептал он с такой мольбой, словно просил о великой милости.

И она не смогла отказать. Не нашла времени отвергнуть эту мольбу, даже будь у нее силы. Его губы вернулись к ее рту, но коснулись легко, так же легко, как он сейчас гладил ее волосы. И только потом развел ее бедра шире, нашел скрытый лепестками кожи потайной бугорок.

Ее словно пронзило молнией. Он и раньше касался ее там, но только на мгновение. И много лет назад. Не так, как касался сейчас.

Медленно. Гладя. Лаская. Чуть надавливая.

Находя каждую чувствительную точку и пробуждая ее к жизни. Осыпая ее ласками.

Она, трепеща, позволяла ему все. Брала все, что он предлагал, и держалась за поцелуй, как за единственный якорь в этом внезапно пошатнувшемся мире. Дорога, которую он стремился показать ей, по которой стремился повести, была гораздо длиннее, чем раньше. Длиннее и красочнее. Сказывался прошлый опыт. Он давал ей возможность почувствовать столько всего нового, и она молча упивалась этими ощущениями. Позволяя наслаждению уносить ее вдаль.

Но все же ей не хватало его голода, неутолимой потребности, к которой она так привыкла. Голод не ушел, просто отдалился, и он сдерживался, чтобы ее собственное желание могло расцвести еще ярче, чтобы его не затмевали его потребности.

Она почти плыла на волне наслаждения, едва дыша, едва слыша нежные слова, которые он шептал, ощущая, как остро стремится ее тело к наивысшей точке экстаза. Только теперь она понимала, чего и как хочет…

Его палец скользнул в нее… и она тихо застонала. Попыталась напрячься, но тело не позволило. Потом он снова ее погладил, и горячечная волна жара поднялась и омыла ее. Чистое, ничем не разбавленное наслаждение…

Наслаждение, которое копилось, копилось, копилось, пока не захотелось кричать.

Чарлз не отрывал взгляда от ее лица, наблюдая. Как страсть завладевает ею… как безудержно она отвечает на каждую ласку. Он уносил ее все дальше и дальше, в бушующий шторм желания и жадной, алчной потребности.

Она была влажной, горячей с того самого момента, как он коснулся ее. Она также была настолько тугой, что протиснуть второй палец оказалось почти невозможно, и она едва не рассыпалась на крошечные осколки.

Он захлопнул дверь темницы за своей похотью, заключил ее в клетку только для того, чтобы она смогла достигнуть пика наслаждения. И с каждым прерывистым вздохом, с каждым ответом на его ласки становилось все труднее сосредоточиться, запомнить, каким был этот момент… это мгновение.

Но он был обязан сдерживаться, продлить это самое мгновение как мог, чтобы лучше подготовить ее к следующему разу. Их ночи вместе.

С тихим криком она выгнулась в его объятиях. У него перехватило горло. Все, что угодно, только бы удержать ее на грани. Еще не время. Чуть дальше…

У него болело все. Обжигающий жар ее лона, свидетельство желания, невероятно мягкая набухшая плоть, которую он ласкал. Обнаженные груди, тугие и розовые, взывали к нему. Побуждали погрузиться в водоворот наслаждения. Терзания его были невыносимы, и все же это был единственный способ навсегда вернуться в ее постель, снова соединиться с ней, переписать прошлое и войти в прекрасное будущее.

Он был прав, предсказывая, что она очень скоро окажется под ним.

Но был предел всему, даже его самообладанию, закаленному за тринадцать долгих лет. Он не так наивен, чтобы недооценивать воздействие, которое она на него имела, ту самую власть, которой он всегда покорялся.

И теперь в его душе пробудился рычащий жадный зверь, которого сдерживало только обещание несказанной награды. Не сейчас. Позже. Но долго ждать не придется.

Волна в ней снова поднялась, еще выше, и он не смог больше ее удерживать, хотя чувствовал, как борется Пенни с этой волной, пытаясь встать наперекор поднимающемуся приливу, охваченная внезапной неуверенностью, недоверием к неизведанному.

– Не противься, – выдохнул он в ее распухшие губы. – Тебе нечего бояться. Плыви, мой ангел. Плыви.

Ее глаза, серебряные полумесяцы под густыми ресницами, встретили его взгляд.

Он проник еще глубже, нажал, погладил…

Ее веки упали. И она взмыла в воздух.

К звездам. Он смотрел, как она изгибается в его руках, впиваясь ногтями в его плечи, теряя на миг сознание. Почувствовал взрыв того напряжения, которое накапливал в ней, ощутил мощные конвульсии разрядки.

Он знал женское тело едва не лучше своего собственного, потому что изучал его более внимательно. Знал достаточно, Чтобы отметить самые легкие изменения, первый трепет напряженных нервов, медленное распространение жара, омывающего ее.

Откинувшись назад, он позволил ей обмякнуть и прижал к себе, оберегая ее покой. Позволил себе упиться ее исполненным экстаза лицом, слабой улыбкой, играющей на губах.

Поразительно. Он много раз испытывал нечто подобное, но наслаждение, которое получил, видя, как она соскользнула с пика блаженства в сладостное забытье, было куда глубже и полнее того, что переживал когда-либо с женщиной.

Удовольствие, полнейшее удовлетворение дало ему силы забыть о себе и просто держать ее на руках.

Время шло. Он оглядывал газоны, подъездную дорожку, двор, подъезд к конюшням. Все казалось мирным и спокойным в сиянии утреннего солнышка. Там, снаружи, ничего не изменилось.

В беседке изменилось все.

Сегодня он сделал важный шаг, и возврата больше нет. И он ничуть не жалел, потому что именно это считал главной целью в жизни.

Наконец она шевельнулась.

К его удивлению, она даже не попыталась прикрыться, застегнуть рубашку, опустить юбки, неприлично задранные над голыми ногами. Просто лежала, спокойная и расслабившаяся, и куда более опасная для него, чем все эти тринадцать лет.

И вдруг она тихо сказала:

– Я тебя не понимаю. Больше не понимаю. Он покачал головой и улыбнулся.

– Не беспокойся. Понимаешь. Понимаешь все, что тебе необходимо. Просто еще не осознала этого.

Он снова сказал правду. Как всегда, когда был с ней. Иначе общаться невозможно. Она увидела в нем перемены, ощутила, но не до конца поняла. Однако он не спешил объяснять. В ее уме достаточно скоро сложится полная картина. Ей еще есть время узнать, какую власть она имеет над ним. Но теперь, когда расследование в самом разгаре и убийцы таятся в тенях, с этим можно подождать.

– Знаешь, нам пора обедать. Уверен, ты ужасно проголодалась.

Взгляд, брошенный на него, ясно показывал, что ему следовало бы держать свое мнение при себе.

Он рассмеялся, поднял ее и крепко поцеловал, прежде чем помочь привести в порядок одежду.

Она, к его радости и удивлению, не выказала ни малейшей застенчивости и с готовностью приняла его помощь, не так, как, скажем, от горничной, но именно, как от любовника, имеющего право ухаживать за ней, знающего ее тело настолько, что скромность в этом случае неуместна.

Он изменился. Но и она тоже. И когда они рука об руку шли к дому, он гадал, каким образом годы наложили на нее свою печать? Какие еще сюрпризы она утаила от него?

За обедом все молчали. Николас приветствовал их рассеянным кивком. Он казался еще более ушедшим в себя, более отчужденным, более встревоженным, хотя по-прежнему пытался это скрыть.

Пенни все еще приходила в себя. Интересно, понимает ли она, что по ней все видно? Будь Николас способен думать о чем-то, кроме своих неприятностей, наверняка заметил бы ее необычайную молчаливость и мягкую, сияющую, красноречивую улыбку, игравшую на губах.

Она совсем не считала себя обязанной вести приятную беседу, так что обед прошел в относительной тишине.

Наконец она пошевелилась и взглянула на Чарлза. Тот наблюдал, как она старается найти подходящие слова, чтобы спросить, что дальше, имея в виду, разумеется, расследование.

Он ухмыльнулся, но предостерегающе прищурился.

– Пожалуй, стоит покататься верхом. День сегодня на редкость теплый, а я должен кое с кем поговорить в Лостуителе.

Пенни кивнула, отложила салфетку и встала.

– Пойду переоденусь. Встретимся у конюшни.

Николас пробормотал что-то насчет возвращения в библиотеку. Похоже, он едва заметил их уход. Пенни поднялась к себе, натянула амазонку и направилась к конюшне.

Он уже ждал поддеревом у садовой калитки.

– Куда мы идем? – немедленно выпалила она. Он взял ее руку и повел к конюшне.

– Сначала Лостуител, потом хочу кое-что проверить в Эбби. Из Лондона сегодня ничего не прибыло, но днем будет еще один почтовый дилижанс.

– Но мы же договорились следить за Николасом? – напомнила Пенни. Она считала его предложение поехать на прогулку обычной уловкой. И не ожидала, что он действительно предложит покинуть поместье.

– Я договорился с Норрисом и Кантером, – пояснил Чарлз. – Сказал, что Николасу что-то угрожает, а что, и сам не знаю. Попросил не спускать с него глаз. Учитывая его настроение, не думаю, что он высунет нос за пределы дома, а здесь никто до него не доберется без ведома Норриса или Кантера. Если он получит записку, Норрис будет знать, если уедет, Кантер пошлет вслед одного из конюхов.

Он оглянулся на дом и пожал плечами:

– Даже если Николас и замешан в чем-то, Джимби он не убивал. Мне нужно узнать больше о потенциальных убийцах.

– Пятеро чужаков? Он кивнул.

Они пошли дальше.

– Лучший способ что-то разузнать – расспросить соседей, особенно тех, у которых эти пятеро гостят. А сегодня в Лостуителе базарный день.

– Прекрасно! – улыбнулась она.

Они сели на коней, добрались до перекрестка, откуда начиналась дорога в Лостуител.

Если Фауи с его портом и пристанями считался центром рыболовства, в Лостуител многие века съезжались окрестные крестьяне, продающие все, что росло на их фермах. Здесь, на рыночной площади перед мэрией, толпились местные дворяне, фермеры с женами, рабочие и арендаторы, рассматривающие выставленные на лотках товары.

Оставив лошадей в «Королевском гербе» на углу площади, они присоединились к остальным, выглядывая подозреваемых и их хозяев.

Первым, с кем они столкнулись, был мистер Альберт Кармайкл, ведший под ручку Имоджен Кренфилд. Миссис Кренфилд следовала чуть поодаль, благосклонно улыбаясь. Надежда светилась на ее круглом лице. Рядом шествовала ее старшая дочь, миссис Харриет Недерби.

Они остановились и обменялись приветствиями. Харриет была ровесница Пенни, но хотя знакомы они были давно, подругами никогда не считались. Чарлз поздоровался с присутствующими. Удостоив графа холодным кивком, поскольку не одобряла его образа жизни, Харриет подошла к Пенни.

– Такая потеря для графства, – вздохнула она. – Сначала Фредерик, потом Джеймс. И вот теперь титул получил Чарлз.

Пенни насмешливо вскинула бровь:

– Думаешь, он справится?

Харриет оценивающе оглядела новоявленного графа.

– Думаю, да, только на свой лад.

Не найдя ничего крамольного в таком утверждении, Пенни кивнула и попыталась прислушаться к беседе, которую вел Чарлз.

– Собственно говоря, я удивлена, что ты не в Лондоне. Мама упоминала, что Элайна и ее девочки уже там, – продолжала Харриет.

Пенни беспечно пожала плечами:

– Я никогда не любила шумного общества. Чарлз и Альберт обсуждали виды на урожай.

– О, не стоит отчаиваться, дорогая, – с деланным сочувствием продолжала Харриет. – Пусть годы идут, но так много дам умирают в родах – всегда найдется вдовец, которому нужна вторая жена и мать для его детей.

Пенни повернула голову, встретила злорадный взгляд Харриет, но ничем не показала, как задел ее ядовитый укол.

– Ты совершенно права. Как Недерби?

Среднего роста, с миловидным, но незапоминающимся лицом и курчавыми светло-каштановыми волосами, Харриет всегда была завистливой и язвительной. Ей не давали покоя более высокое происхождение и положение Пенни, ее богатство и необычная внешность. Харриет удалось в первый же сезон подцепить состоятельного землевладельца из северного графства, и она считала это своим величайшим успехом, что давало, по ее мнению, право издеваться над Пенни.

Но Харриет не интересовал Недерби, и поэтому она отделалась одним словом:

– Неплохо.

Обе попытались присоединиться к общей беседе, но остальные уже прощались, обмениваясь кивками, улыбками и обещаниями скоро встретиться вновь.

Едва отойдя, Пенни вцепилась в руку Чарлза.

– Ну, что ты узнал?

– Если Кармайкл не собирается всерьез предложить руку Имоджен, значит, лучшего актера я не встречал. Кстати, хотя миссис Кренфилд и не говорит прямо, она благодарна за то, что ты отвлекла Харриет. Насколько я понял, Харриет не слишком довольна, что сестра нашла столь подходящую партию.

– Харриет есть Харриет. По-моему, Недерби совсем не так уж плох, особенно для семьи, подобной Кренфилдам.

– Совершенно верно. Однако, думаю, можно поставить Кармайкла в самый низ списка потенциальных убийц. Возможно, конечно, что он использует Имоджен как прикрытие для своих незаконных делишек, но миссис Кренфилд утверждает, что он уже год как вздыхает по Имоджен, хотя и на расстоянии.

– А… это объясняет рассеянность Имоджен. В последнее время она вне себя от счастья и ничего вокруг не замечает.

Чарлз кивнул и повел ее дальше, но уже через минуту шепнул:

– Смотри, вон Суэйли выходит из ратуши.

И в самом деле, на ступеньках, оглядывая толпу, стоял строго одетый Суэйли. Но похоже, их он не заметил. Потом, словно приняв решение, он сбежал с крыльца и стал пересекать площадь.

– Интересно, куда он собрался?

Не отвечая на риторической вопрос, Чарлз потянул ее за собой. Оба высокие, они без труда могли различить его в пестром хороводе.

Суэйли свернул на улицу, ведущую к реке. Чарлз обнял Пенни за талию. Если Суэйли оглянется, то увидит всего лишь парочку любовников, улизнувших от надзора строгой маменьки.

Но Суэйли так и не оглянулся. Он свернул на Ки-стрит. Они добрались до угла как раз в тот момент, когда он вошел в величественное здание.

– Так-так… – пробормотал Чарлз. – Это объясняет, почему Суэйли так неохотно обсуждает свои дела и занятия в нашем славном округе.

В этом здании когда-то располагался старый суд, где устанавливались законы, касающиеся добычи олова в здешних шахтах.

– И архив до сих пор хранится здесь? – спросила Пенни.

– Да. Я слышал, что некоторые заброшенные рудники на западе, считавшиеся выработанными, снова открываются и добыча ведется новыми методами. Возможно, Суэйли заинтересован в проверке законности прав на ближайшие шахты.

Они повернулись и снова направились к рыночной площади.

– Интересно, знает ли лорд Трескаутик о притязаниях Суэйли?

Чарлз пожал плечами:

– Суэйли сначала побывал в ратуше и только потом отправился в старый суд, а это предполагает, что хозяина он не расспрашивал.

Вернувшись на площадь, они снова стали рассматривать покупателей.

– Если Суэйли хочет снова открыть шахты, вряд ли ему нужно было убивать Джимби.

– Верно, – согласился Чарлз. – Я вижу Эссингтонов, не ее милость, слава Богу, а молодых, и с ними Ярроу.

Они зашагали к компании, стоявшей перед лотком, где продавалось вышитое белье.

– Похоже, мистер Ярроу выздоравливает с изумительной быстротой, – пробормотала Пенни. – Как по-твоему, он приехал верхом?

Она не постеснялась спросить самого Ярроу. Едва все обменялись приветствиями, Пенни упомянула о том, что вместе с Чарлзом прискакала из Уоллингема, описала красоты пейзажа и осведомилась у мистера Ярроу, насладился ли и он прекрасной поездкой.

Он устремил на нее жесткий взгляд зеленовато-карих глаз. – К сожалению, нет. Боюсь, мои силы еще не восстановились. Но может, позже, когда я окрепну, вы согласитесь показать мне здешние достопримечательности? Насколько я понял, вы живете здесь весь год?

Слишком поздно она поняла значение пристального взгляда Ярроу. Пенни выругалась про себя, но пришлось согласиться.

– Да, разумеется. Кстати, леди Эссингтон упоминала о вашем доме в Дербишире. Наверное, миссис Ярроу скоро к вам присоединится?

Ярроу отвел глаза.

– К сожалению, моя жена скончалась несколько лет назад. У меня есть маленький сын. После болезни я решил перебраться в эти места. Говорят, здесь хорошая начальная школа?

Пенни приветливо улыбнулась.

– Да, я тоже слышала.

Помоги ей небо! Харриет упоминала о вдовцах, и как по волшебству тут же явился Ярроу с его оценивающим взглядом! Только этого ей не хватало!

К облегчению Пенни, Милли обернулась и взяла ее под руку.

– Я как раз надеялась тебя встретить.

Дождавшись пока Чарлз заговорит с Ярроу, она отвела Пенни в сторону и прошептала:

– Представляешь, я снова в положении. Прекрасная весть, верно?

Пенни посмотрела в карие глаза Милли, светившиеся восторгом и радостью, и тепло улыбнулась в ответ.

– Как чудесно! Дэвид, должно быть, на седьмом небе. Она взглянула на мужа Милли, болтавшего с Джулией. Теперь понятно, почему у него такой гордый вид!

– Передай ему мои поздравления.

– Обязательно! О, я просто вне себя от счастья.

Пенни снисходительно прислушивалась к щебету Милли. Это ее третья беременность. Первый родился мертвым, но его крепкая двухлетняя сестричка процветает. Хотя Пенни не могла сказать, что очень любит детей, все же она была довольна и искренне разделяла радость подруги.

Наконец они с Чарлзом попрощались с компанией, и Пенни пообещала в ближайшем будущем приехать в Эссингтон-Мэнор. Но слова замерли на губах под взглядом мистера Ярроу, тоже кивнувшего ей на прощание. Сразу растеряв энтузиазм, она вежливо кивнула в ответ.

– Остальных здесь нет, – заметил Чарлз, уводя ее к «Королевскому гербу».

– Не думаю, что Ярроу и есть наш убийца.

– Он посматривает на тебя рыбьими глазами, но это еще не значит, что Ярроу не способен заодно кого-то прикончить.

– Вовсе он не посматривает на меня рыбьими глазами. Лично мне его взгляд показался бараньим.

– Рыбьим. И подозрительным.

– Нет в нем ничего подозрительного, – фыркнула она.

– Ничего подозрительного в том, что он приглашает тебя на прогулку по здешним достопримечательностям и спрашивает твоего мнения насчет местной начальной школы, куда намеревается послать своего сыночка? Избавь меня от этих сказок!

Что-то совсем не похоже на Чарлза, которого она знала!

Она удивленно уставилась на него, но тот и не думал смотреть в ее сторону и, мрачно нахмурившись, сжал ее локоть и проводил до конюшни.

Конюхи привели лошадей. Чарлз усадил ее в седло, вскочил на коня сам и пустил серого в галоп. Вместе они помчались по дороге в Эбби.

При такой скорости вести беседу было нелегко. Она и не пыталась. Зато позволила себе обдумать все, что услышала, увидела и узнала в этот день.

Они влетели во двор Эбби. Конюхи выбежали им навстречу, взяли поводья и сообщили, что сегодня днем прибыл курьер из Лондона.

– Прекрасно, – буркнул Чарлз и потащил Пенни в дом. Ей пришлось почти бежать, чтобы успеть за ним. Но она не протестовала: уж слишком была заинтригована.

Филчетт встретил их в вестибюле и подтвердил прибытие курьера.

– Я положил пакет на ваш письменный стол, милорд.

– Спасибо, – поблагодарил Чарлз, направляясь к кабинету и ведя за собой Пенни.

Дворецкий почтительно откашлялся.

– Принести чай, милорд?

Чарлз остановился и глянул на нее. Она кивнула Филчетту:

– Пожалуйста. В кабинет. Филчетт поклонился.

– Через минуту, миледи.

Чарлз, кажется, едва сдерживался, но все же повернулся и проследовал в кабинет. И выпустил ее руку, только когда остановился у стола.

Усевшись в кресло, она наблюдала, как он берет запечатанный пакет, осматривает со всех сторон, садится и берет нож для разрезания бумаг.

Сломав печать, он разгладил три листочка и начал читать.

– Это от твоего бывшего командира?

– Да. Ответ на посланные мной вопросы.

– Насчет Николаса?

– И Эмберли.

Чарлз пробежал глазами листки.

– Эмберли занимал высокий пост в министерстве иностранных дел. Заместитель министра, ответственный за европейскую политику. Он ушел на покой в конце 1808 года.

Чарлз отложил первый лист.

– Николас стал работать в министерстве с начала 1806 года и сделал блестящую карьеру. Похоже, не только благодаря связям отца, но и собственным талантам. Оказывается, все, кого расспрашивал о нем Далзил, считают Николаса весьма многообещающим работником. Сейчас он помощник министра, и, подобно отцу, всегда отвечал за европейскую политику. Послужной список Эмберли впечатляющ. Если его завербовали, для врагов приобретение было бы огромным.

– Контакты, дружба, государственные секреты?

Чарлз кивнул и, отложив второй листок, принялся за третий.

Хотя он не просил об этом Далзила и время было ограниченным, тот лично проверил Николаса, но не нашел ничего подозрительного. В конце письма был постскриптум.

– Что? – снова спросила Пенни.

Чарлз напомнил себе, что Эмберли и Николас – ее родственники.

– Далзил собирается провести негласное расследование относительно Эмберли. Его положение позволяло узнать многое, что заинтересовало бы французов, но если Николас и продолжил дело отца, то первоначальный замысел ему не принадлежал.

Чарлз сложил письмо и постучал пакетом по столу, гадая, насколько глубоко желание Далзила обрушить правосудие на головы тех, кто помогал погубить английских солдат: До Чарлза недаром доходили слухи, что те джентльмены, вину которых Далзил доказывал, не заживались долго на этом свете. Обычно они накладывали на себя руки, но дела это не меняло.

Впрочем, громко об этом не рассуждали.

Чарлз отложил пакет и вынул чистый лист бумаги.

– Я собираюсь изложить все, что мы сегодня узнали, – сообщил он.

Включая и то, что, по его мнению, Николас не виновен в убийстве Джимби, но замешан в каком-то другом заговоре.

– Помимо всего прочего, эта информация даст Далзилу идеи о том, какие вопросы помогут наиболее быстро выявить намерения пятерых чужаков.

Пенни кивнула и помогла вошедшему Филчетту поставить поднос на стол, после чего разлила чай и стала пить, молча наблюдая за пишущим Чарлзом.

Наконец, отставив пустую чашку, она поднялась, подошла к окну и стала рассматривать развалины замка Рестормел, от которого получило название Эбби. Сейчас, когда солнце уже садилось, можно было с трудом различить серебряную ленту Фауи, скользившую меж зеленых берегов.

До чего же трудно одновременно иметь дело с Чарлзом и вести расследование… но она всегда делала то, что пожелает, и любую ситуацию всегда старалась приспособить к своей выгоде.

Как это было давно… но это самое давно осталось в прошлом, а теперь ее манило настоящее. Недаром она с радостью берет все предложенное судьбой.

И вот теперь по какой-то таинственной причине судьба предлагает ей Чарлза. Снова.

Необходимо решить, что делать. Убедиться, что она не совершает прежней ужасной ошибки. И хорошо бы все обдумать спокойно, подальше от него и его объятий, а не притворяться, будто неизбежное не случится, и не пытаться соображать, что предпринять, в тот момент, когда он уже лишил ее разума.

Он предлагает безумную страсть, без которой она была вынуждена жить все эти годы. И все благодаря упрямству, железной воле и неизменной верности мечтам. Когда он впервые появился, Пенни посчитала, что мудрее всего будет избегать всяких встреч с ним. Любой ценой охранять свое сердце, для которого он представлял самую страшную опасность.

Теперь же… всего через пять дней он ухитрился разубедить ее, заставил изменить мнение. Сломал сопротивление. Снова заставил думать о себе.

Но не только он и его способность убеждать повлияли на нее. Пенни сказала правду: она, и только она сама, решает, как ей жить. Судьба с ранних лет подарила ей независимость, и она ревностно оберегала ее. И будет оберегать.

Никто не имеет права ей приказывать, и поэтому легче при необходимости менять свое мнение.

Нынешние обстоятельства, по ее глубокому убеждению, требовали перемены курса.

Ехидная реплика Харриет относительно ее незамужнего состояния и возможного брака с вдовцом и весьма «своевременное» появление Ярроу напомнили Пенни о ее положении в обществе. О том, какой видели ее остальные. Старая дева, безнадежно залежавшийся товар, она уже не обязана подчиняться тем ограничениям, которые предписаны для более молодых леди. И если она захочет иметь любовника, так и сделает. Конечно, это даст пищу для сплетен, но поскольку она не собирается выходить замуж, о скандале не может быть и речи. Она не желает возвращаться в Лондон, а местные жители довольно индифферентны в подобных вопросах. Если никому не причинен вред, какой смысл в злословии?

В отличие от Харриет она никогда не стремилась к браку. Ее состояние, титул, положение принадлежали ей по праву рождения. Совсем не обязательно гоняться за женихами, чтобы все это заполучить. Она никогда не верила, что брак как таковой: церемония, обычай, институт – имеет значение сам по себе. Его ценность определяется тем, что представляет супружеская жизнь: взаимное уважение, искренние симпатии, и предпочтительнее всего гораздо более сильное чувство, которое поэты именуют любовью.

На ум пришли Милли и Дэвид Эссингтон и их новое состояние. Хотя она была рада за друзей, зная, как много значат для них дети, сама не ощущала материнских чувств. Желание продлить род никогда не было для нее веской причиной замужества, как для многих других женщин. Возможно, ее отношение к детям изменится, если она когда-нибудь выйдет замуж, но на этот вопрос пока что ответа нет.

Она оглянулась на все еще пишущего Чарлза: легкий скрип пера по бумаге был единственным нарушавшим тишину звуком. Полуобернувшись, она прислонилась к подоконнику и вгляделась в его лицо: он явно сосредоточился на отчете и вопреки привычке не обращал на нее внимания.

Обычно, когда они находились в одной комнате, она постоянно сознавала его присутствие и немного смущалась. Но сейчас, когда он отвлекся, она могла беспрепятственно рассматривать его, если не равнодушно, то по крайней мере спокойно.

Голова наклонена, шелковистые локоны, такие черные, что поглощали свет, чуть касаются воротника. Он был похож на Люцифера: четкие, скульптурно очерченные черты, чувственный рот, орлиный нос и полуприкрытые глаза.

Ее взгляд задержался на развороте плеч, широкой спине… он словно был переполнен едва сдерживаемой силой.

Она снова повернулась к окну.

Да, она позволила жизни, какой представляли ее другие женщины, пройти мимо. Всегда твердо придерживалась своих идеалов и даже сейчас не жалела об этом. И все же, как оказалось, Чарлз – единственный, с которым она может быть физически близка. И вот он здесь, снова вернулся, готовый на все.

И есть ли причина отказать ему? О нет, она согласится на любое предложение, любые отношения, все, чего бы он от нее ни захотел! И сделает все ради себя. Она это заслужила! Ах, как давно она не испытывала физического голода! Так долго не ощущала его лишающий разума жар!

Только на этот раз условия ей известны. И сердце останется в безопасности. Ей не нужно отдавать его взамен на ласки: в их контракт это не входит.

Судьба не подарила ей исполнения заветной мечты. Воля и гордость не позволили избрать другого. И она не откажется от всего, что бы ни предложил разделить с ней Чарлз. По ее мнению, это было законным утешением.

Она повернулась на шум как раз вовремя, чтобы увидеть, как он прикладывает печать к сложенному пакету. Отложил печатку, помахал письмом, чтобы охладить воск, и обронил единственное слово:

– Готова?

Она смело взглянула ему в глаза.

И, отступив от окна, направилась к выходу.

Глава 12

Выйдя в вестибюль, Чарлз положил пакет на поднос Филчетта и вспомнил, что ему понадобится запасная одежда.

– Иди, – разрешила Пенни, показав на лестницу. – Я подожду.

Он стал подниматься наверх. Но она пошла следом. Он не удивился, когда она остановилась у открытой двери его спальни и прислонилась к косяку, сложив руки на груди и наблюдая, как он складывает на кровать рубашки, галстуки и чулки.

– Где ты ее хранишь? Свою одежду? Он коротко глянул на нее.

– В старой комнате Гренвилла, той, где он жил, пока не стал преемником твоего отца.

– Почему там?

– Чтобы я смог спокойно ее обыскать и потому, что это первая комната, которую я на месте Николаса обшарил бы, следовательно, туда он вряд ли вернется, а горничные там не убирают.

– Ты ничего не нашел?

– Нет. Было бы слишком глупо надеяться, что он вел дневник.

– Гренвилл? Да, уж тут ты прав. Кстати, каким образом ты проник в мою комнату прошлой ночью? Я думала, ты уехал.

Он завернул отобранные вещи в мягкую охотничью куртку.

– Нет. Норрис знает, что я остался. Вышел через садовую калитку и вернулся черным ходом.

Значит, она ни на минуту не оставалась одна с Николасом. Захватив сверток, он запер дверь, и они вместе спустились вниз.

Он уже успел передать конюхам, чтобы подготовили лошадей. Сунув одежду в седельные сумки, он прикрепил их к седлу, усадил Пенни на кобылку, и они отправились в путь.

На этот раз она скакала впереди, пустив лошадку в галоп, едва они покинули парки полетели на юг вместе с ветром. Вскоре он догнал ее. Ветер свистел в ушах, ерошил волосы. Но они, не обращая ни на что внимания, одним махом перескочили по мосту в Лостуител, прежде чем снова поскакать в гору. Ветер завывал, как башни, к тому времени, как они свернули на дорогу в Уоллингем.

Ощущение дежа-вю нахлынуло на него. Сколько раз они проезжали этим путем, но его юность осталась Далеко позади, а та девочка, которую он знал, превратилась в прекрасную женщину.

Тревожащее, волнующее ощущение обманчивого сходства только подчеркивало, что все изменилось. И все осталось прежним.

Они мчались во весь опор не ради того, чтобы обогнать друг друга. Просто так. Солнце клонилось к закату, медленно опускаясь в океан огромным красным шаром. Уже в сумерках они ворвались на конюшенный двор Уоллингема.

Пенни рывком высвободила ноги из стремян и соскользнула на землю. Чарлз снял с седла сумки, перекинул через плечо и неожиданно задохнулся.

Искра, неумолимая, огненная и знакомая, проскочила между ними.

Широко раскрыв глаз, она подхватила подол амазонки и побежала к дому. Но он легко догнал Пенни, ощущая, как кипит в жилах кровь. Его кровь. И ее.

Зная, что она испытывает то же самое.

Именно он отступил, увеличивая расстояние между ними» Невозможно унести ее в спальню или куда-то еще. Только не таким образом, хотя их дикая скачка пробудила в нем первобытный голод. Когда-то он уже взял ее после такой вот скачки. Но теперь ему следует действовать осторожнее.

Чарлз прерывисто вздохнул. Вынудил себя открыть садовую калитку и отодвинуться. Пропустить ее вперед. Позволить ей пройти по коридору в холл, прежде чем переступить порог самому.

Остановившись у двери, он ждал.

Она поняла, остановилась и оглянулась.

Чарлз кивнул:

– Увидимся за ужином.

С этим он повернулся, направился в обратную сторону, к задней лестнице, и быстро поднялся наверх.

Прочь от искушения. Искушения, которое не изменилось с годами, но выросло еще больше.

К тому времени как он вернулся в ее спальню, нервы Пенни были напряжены до предела. Ожидание – вот что изводило ее. Не просто невинное ожидание, предчувствие, предвкушение того, что должно неминуемо случиться сегодня.

Достаточно было принять решение, чтобы безумное нетерпение, подгонявшее ее по пути домой, ничуть не рассеялось – ни за четверть часа в гостиной, когда она разыгрывала перед Николасом идеальную хозяйку дома, ни за ужином, прошедшим в почти полной тишине.

Чарлз тоже не был склонен к разговорам, держа в голове совсем иное. Что же до Николаса, тот погрузился в невеселые мысли. Выглядел он ужасно, но не проявлял ни малейшего желания исповедаться.

Сняв вечернее платье, она надела ночную рубашку, выложенную на кровать Элли, уселась за туалетный столик и стала расчесывать волосы: все, что угодно, лишь бы занять руки, скрыть свое нарастающее нетерпение.

Чарлз вел себя крайне сдержанно, делая вид, что только что приехал к ужину, и позже, когда принесли чай. Выждав требуемое этикетом время, он официально откланялся и пошел к конюшне.

Там он дождется, пока Элли уйдет. Прислушается к ее шагам по задней лестнице.

– Больше ничего не понадобится, мисс?

– Нет, Элли, спасибо.

Элли присела. Пенни кивнула, наблюдая в зеркало, как уходит горничная.

И едва дверь закрылась, она поднялась, отложила щетку и посмотрела на постель… но тут же застыла.

Свечи… может, стоит их задуть? Единственная свеча у кровати и две на туалетном столике только что зажжены: они будут гореть еще несколько часов!

Много лет назад она была ханжой, как все девицы ее возраста: не смотрела сама и не хотела, чтобы смотрел он. Теперь же…

Глубоко вздохнув, она оставила свечи гореть. На этот раз ей хочется знать все, испытать все. Каждое ощущение, каждую ласку, жадно прижать их к груди и удержать навсегда.

Раздался щелчок. Она подняла глаза. Чарлз уже успел задвинуть засов.

– Пенни… – прошептал он, не сводя с нее взгляда.

Она перелетела через комнату и бросилась в его объятия. Зная, что он ее поймает. Говорить ей не хотелось.

Чарлз тихо выругался, но она сжала ладонями его щеки и стала целовать. Теперь по крайней мере он получил ответ на вопрос, ждать которого она не захотела.

Он прижался спиной к двери, принимая на себя тяжесть Пенни, и, не задумываясь, прижал ее к себе. Только чтобы сверхчеловеческим усилием оторвать от ее губ свои.

– Пен…

Она снова припала к его губам, нашла его язык своим и вдохнула огонь в его вены.

Он не понимал, что происходит: она мчалась вперед быстрее ветра, и это было глупо и небезопасно как для нее, так и для него. Он был уже почти возбужден еще до того, как вошел в комнату. Теперь же его плоть восстала, почти болезненно, демоны одолели его, а самообладание безнадежно ослабело.

И всему виной она. Опять.

Он схватил ее. Оторвал от пола и стал жадно целовать, пытаясь взять власть над ней.

Пытался. Но, к его удивлению, ничего не вышло. Она выпрямилась, оперлась локтями о его плечи и снова сжала ладонями его лицо. И стала целовать так, словно он был последним мужчиной на земле и сегодняшняя встреча была единственной.

Женщины и их страсти были его коньком, но эта… эта жадная, алчная, всепоглощающая потребность… откуда это все?

Он знал, что она его хочет, знал стой минуты, как они домчались до конюшни, не предвидел сегодня ночью никакого сопротивления. Но такое ему даже в голову не приходило.

Всего лишь поцелуй, и он задыхается, перед глазами все идет кругом, сердце колотится… что же это такое?

Она склонила голову набок, и новый поцелуй обжег его губы. Он вздрогнул. Пенни расставила ноги, сжала его бедра коленями, и внутри Чарлза что-то обрушилось. Потом его галстук словно сам собой развязался, ее руки скользнули глубже, рубашка разъехалась, и ее ладони легли на его грудь. Скользнули ниже.

Его ласкало немало куртизанок, поднаторевших в своем искусстве, но ни одно прикосновение не потрясало его так, как это. Он едва не лишился сознания.

Никогда до этих пор ни одна женщина не встречала его так, как эта. Не бросала ему подобного вызова. Отрешившись от мысли об утонченной игре, о часах, проведенных в обучении ее тому, что он узнал сам за эти годы, Чарлз едва добрался до кровати и упал на нее.

Позже.

Он перекатился, подмяв ее под себя, и это ему удалось. По крайней мере позиция. Что же до остального… в слепящей вспышке озарения он понял, где они оказались и куда она его завела. Прямо в пучину слепой похоти. Совсем как в тот раз.

Он не владел собой. И она тоже.

Губы их по-прежнему были намертво спаяны, жаркие и настойчивые. И казалось, этому поцелую не будет конца. Никогда.

Ее руки были повсюду: дергали за пуговицы и завязки… они катались по кровати, изнывая от нетерпения. Каким-то образом им удалось сбросить все. Предметы одежды фонтаном летели во все стороны. Он не помнил, как ухитрился стянуть сапоги. И она все-таки прервала поцелуй, только чтобы стащить с него бриджи. И словно в беспамятстве провела руками по его бедрам.

В ее прикосновениях чувствовались невинность, почти детское изумление, и этого оказалось достаточно, чтобы к нему возвратилось некое подобие рассудка.

Пробормотав что-то в шелк ее волос, он лег на спину и поднял ее на себя. Неожиданная смена позиции, столь новой для Пенни, поначалу ошеломила ее. Но он притянул ее к себе и вновь зажег огонь их исступленного поцелуя. Теперь он знал, что делать. Знал, что должен сделать это сейчас, прежде чем она вновь лишит его самообладания.

А это произойдет, и скоро…

Всего лишь мысль…

Он должен сейчас, сию минуту овладеть ситуацией. Ее батистовая рубашка задралась до колен и при этом запуталась между их ногами. Лиф расстегивался только на несколько пуговиц, обнажая груди. Резким рывком, не прерывая поцелуя, не прерывая бесстыдного танца их языков, он располосовал батист надвое и продолжал рвать, рвать, до самого подола. Потом она тряхнула руками, и половинки распались и были тут же забыты.

Он сжал ее талию, с наслаждением ощущая под ладонями обнаженную кожу, проник языком в рот еще глубже и стал ласкать ее груди, вздрагивая при каждом прикосновении к упругим холмикам. И стал их мять. Без всякой нежности, но с почти грубой настойчивостью. С той же жадной потребностью, с которой она цеплялась за него.

Наконец, она откинула голову, и ее великолепные волосы рассыпались живой вуалью по спине, по плечам, лаская ее, как ласкал он. И она что-то бормотала и извивалась под его руками. Требуя большего.

Он приподнялся на локте и дал ей все, что она пожелала. Прижался губами к впадинке чуть ниже уха, спустился ниже, по ее изящной шее, по изгибу груди, полной и набухшей в его руке, к закаменевшему соску, который перекатывал между пальцами.

Он взял его в рот, и она охнула. Он стал сосать, и она застонала.

Пенни услышала собственный голос и смутно удивилась, что он сумел заставить ее до такой степени отдаться на его волю. Удивиться она смогла; думать сил не было. Ощущения пронизывали ее, переполняли тело, каждая частица ее существа жаждала завершения, и душа купалась в тепле счастья.

Она оседлала его, сжимая коленями ребра, наклонившись вперед. Он продолжал сосать ее грудь, посылая молнии по венам, молнии, которые сжимались внизу в огненный клубок.

Его руки гладили ее. Жесткие и требовательные. Ласкающие, предъявляющие права, исследующие, открывающие все новые чудеса. Оставляющие на своем пути огненные полосы.

И она вспомнила… вспомнила расплавленную пустоту, открывшуюся в ней еще до того, как его рука легла между ее широко разведенных бедер и коснулась набухшей плоти. Закрыв глаза, она вцепилась в его плечи и отдалась желанию.

Его рот был горячим, влажным и настойчивым, и в ее груди заплясало пламя, которое не мог охладить врывавшийся в окна ветерок. Пламя было живым и билось в ее венах в странном ритме, убыстрявшемся с каждым биением сердца, распространявшемся под кожей и жадно требовавшем большего. От нее. От него.

Она едва могла дышать, но… но все чувства сохранились. И она чувствовала. Каждое прикосновение, каждый удар желания, каждую ласку.

Губами и языком он терзал пульсирующую вершинку одной груди. Второй завладела рука, сминая, пощипывая, перебирая. Другая рука лежала между бедрами. Длинные пальцы зарылись в глубину лона, проникая все глубже, прижимая сильнее.

И этого оказалось недостаточно: она со всхлипом откинула голову и в несвязной мольбе вонзила ногти в его спину.

Он приподнялся под ней, перевернул и, продолжая теребить крошечный бугорок, завладел ее губами в отчаянном поцелуе, укравшем ее дыхание, обострившем желание, убедившем в том, что он с ней. Что он хочет ее. Что она ему нужна. Так же сильно, как он – ей.

С ним она никогда не будет одна в своем желании. Никогда не останется беззащитной. Общее безумие владело ими, безумие, которое они должны погасить вдвоем.

Он вжал ее в матрац, длинное сильное тело нависло над ней. Она ожидала, что он раздвинет ей бедра коленом и войдет в нее, и уже заранее напряглась в предчувствии полузабытой боли.

Но он прервал поцелуй, и Пенни поняла, что у него другие планы.

Его губы прошлись по ее шее, скользнули ниже, чтобы снова терзать ее груди. Утолить терзавшую ее жажду, унять разбушевавшееся сердце…

Она выгнулась под ним, почему – не знала сама, по-прежнему отчаянно цепляясь руками за его плечи, зарываясь пальцами в волосы, когда он оставил ее груди и двинулся ниже. Прижимая жаркие, влажные губы к ее ребрам, талии, животу… Схватил ее колено. Отвел в сторону.

Свечи все еще горели. Задыхаясь, втягивая в себя воздух, тяжело дыша, она вынудила себя поднять веки, чтобы всмотреться в жесткие линии его лица, горящие откровенным желанием.

Он спустился так низко, что его плечи оказались между ее бедрами. Пенни ждала, ждала, пока он поднимется выше, но…

Он нагнул голову и прижался губами к пульсирующей плоти. И стал посасывать.

Ее пробила молния. Сердце на миг остановилось.

Потом она ощутила прикосновение его языка и едва не умерла.

– Чарлз!

Она дернулась, но он легко удержал ее. Она попробовала тянуть его за волосы, но ничего не получалось. Она никак не могла сдвинуть его с места, не могла удержать… оставалось только уйти под воду вместе с ним.

Его губы продолжали сладостную пытку, и волны ощущений смели ее оборону, захватив в плен, утащили в бешено вертящийся смерч, откуда уже не было возврата.

Яростное желание нарастало, сжималось в тугую спираль, поднималось все выше. И все же он не прекращал ласк, настойчивых, почти безжалостных. Его губы прижимались к ней, язык обводил изюминку набухшей плоти, медленно-медленно проник внутрь.

И она рассыпалась.

Он говорил, будто это все равно что коснуться небес. Для нее это скорее было прикосновение к солнцу. Вспышка ослепила ее, обожгла сердце, легкие, нервы на какое-то благословенное мгновение, прежде чем взорваться, посылая ослепительные лучи по ее телу.

Оставив ее в мире с собой.

Но лишив покоя Чарлза.

Она слепо потянулась к нему, и он пришел к ней. Широко разведя ее бедра, он открыл ее и вошел.

Она сжала его плечи в безрассудном предвкушении боли и попыталась было напрячься, но обмякшие мышцы не позволяли.

Он не стал проникать дальше. Просто придавил ее всем телом. Она ощутила, как его руки приглаживают ее волосы, ласкают лицо.

– Не в этот раз, mon ange.

И он отвлек ее поцелуем, одновременно мощно вонзившись в бархатистое лоно. Не так жестко и быстро, как она ожидала, но медленно, настойчиво и неотвратимо. Растягивал ее, наполняя, и не собирался останавливаться. Да она и не хотела, чтобы он остановился, потому что была его добровольной пленницей. Его. И высочайшего наслаждения ощущать его, жесткого, несгибаемого, тяжелого, чужого и все же невероятно своего. Он продолжал медленно входить в нее, хотя мышцы на шее вздулись, когда он боролся с демонами, с которыми она столкнулась много лет назад.

Она чувствовала, как поддается ее тело, и была ослепительно счастлива этим шелковистым, гладким скольжением. И ощутила, как он наполнил ее до конца. Сделал своей.

Чарлз тихо охнул, замер, почувствовал, как она очень слабо, нерешительно сдавила его, и едва не потерял жалкие остатки самообладания. Ее лоно было невыносимо жарким и тугим, как у монашки, и он сумел его растянуть и погрузиться до основания.

Это был момент, который он обещал себе, не сознательно, но в самых безумных мечтах, все последние десять лет. И теперь он настал и оказался даже лучше, чем в самом воспаленном воображении.

Она была расслаблена и открыта под ним, принимая всем телом, всей душой, но искусительная женская сила по-прежнему наполняла тугие мышцы ее бедер и рук, легко лежавших на его плечах.

И он хотел продлить этот момент еще… еще… еще немного…

Безумным усилием он поднял голову, чтобы взглянуть в ее лицо.

– Тебе хорошо?

Ее веки чуть приподнялись. Их глаза встретились. Потом ее губы слегка изогнулись, и он пропал.

– Да.

Она обняла его и, притянув к себе, прижалась к губам. Поцеловала, как истинная сирена.

– А теперь гони во весь опор. Пожалуйста…

– С радостью, – прохрипел он. – Но только если ты поскачешь со мной.

Ее глаза раскрылись еще шире.

Не дожидаясь вопроса, он поцеловал ее и показал ей… как…

Показал, сколько еще ей предстоит узнать. Сколько наслаждения ее еще ждет. Лучше других он знал, что притянет ее, увлечет и привяжет к нему. Он использовал каждую унцию своего опыта, пытаясь удостовериться, что она наконец принадлежит ему и что он сумел ее покорить.

Но даже теперь Пенни поражала его: чуть поколебавшись, она с жаром приняла приглашение. И смело шла за ним, куда бы он ни вел, слишком быстро поняв, как пользоваться своим телом, чтобы ласкать его и доводить до безумия.

До полного безумия.

Каким потрясением было осознать, что оба лишились разума. Что самообладание вытеснено чем-то более сильным, более мощным и живым. Что инстинкт, буйный и неуправляемый, верный и могучий, гнал их вперед, подогревая страсть, с которой сливались их тела.

Этот инстинкт провел их сквозь томительные поцелуи и прерывистое дыхание, через пронзающие выпады их соединения к утонченно-острому пику наслаждения, за которым лежало сладостное забытье.

И они достигли этого пика, сначала она, потом он. Сомкнув руки, сплетя пальцы и слившись в единое целое, они ждали, пока погаснет пламя, прежде чем попасть в ту страну, где общаются души и сердца бьются как одно.

Он не мог найти слов ни на английском, ни на французском, чтобы описать свои чувства в тот момент, когда приподнялся, лег рядом и она, мягкая и податливая, свернулась в его объятиях.

Едва осмеливаясь верить, что он так легко преодолел препятствие, которое считал самым главным, он медленно, осторожно обнял ее и укрыл ее и себя смятыми одеялами.

Он молчал, боясь нарушить величие этой минуты, и старался дышать тихо, чтобы ее не потревожить.

Ни одно возвращение домой не было таким чудесным.

Таким страстным. Таким волшебным.

Именно то, что было ему так необходимо.

Он признал это, понял, что значит этот момент, но попытался не слишком размышлять на эту тему. Прижав губы к шелковой вуали ее волос, чуть повыше виска, он расслабился.

Пенни так и не поняла, заснула она или… была где-то в другом месте… В другом мире, перенесенная туда тем, что она испытала. Тем, что он ей показал. И она не проснулась, как обычно, а приходила в себя мало-помалу, пока не поняла, что снова способна мыслить и чувствовать.

И поняла, что счастлива, счастлива каждой частичкой своего существа, словно сиявшей великолепным восторгом, восторгом физического насыщения, куда более мощного, чем она испытывала раньше.

Короче говоря, есть небо, и есть небеса.

И на этих небесах она и оказалась.

Она осторожно повернула голову, чтобы взглянуть на него. Свечи догорели только до половины и отбрасывали теплые отблески на постель. Он натянул одеяло до половины груди и положил руку на талию Пенни. Ее голова лежала на его плече. Ей никогда еще не было более удобно и уютно. Рядом с ним…

Тело до сих пор помнило его силу и ласки. С ним она знала, кем была, могла быть, кем хотела, уверенная в нем и себе. Он всегда был единственным мужчиной для нее. Она не знала почему и не собиралась допытываться.

Она легко положила ладонь на его сердце, бившееся сильно и уверенно. Потеребив темную поросль волос на его груди, она скользнула ниже, к чреслам, почему-то понимая, что он наблюдает за ней.

Но она, не останавливаясь, подняла одеяла, обнажив его грудь и свою собственную. Но теперь ей было все равно. Его тело всегда занимало ее: бесстыдное желание, которое она столько лет подавляла. Но теперь в этом не было нужды. И она дала волю этому желанию.

Чарлз позволял ей все. Неподвижно лежал в ее постели и разрешал обводить тяжелые массивные мышцы его груди, гладить ладонями по изгибам плеч и предплечий, обводить кончиками пальцев ребра.

Потом она осмелилась обнажить его бедра. Прижалась губами к пупку, погладила ладонью живот, запуталась пальцами в жестких волосках темного треугольника, там, где поросль была гораздо гуще.

Он напрягся; она не стала продолжать пытку и сжала затвердевшую плоть, исследуя вес, текстуру, бархатистость кожи. Погладила раз, другой, коснулась кончиком пальца головки, провела по набухшей вене.

Он содрогнулся и поймал ее руку.

Она подняла голову и увидела, что его глаза стали черными. Остался только намек на глубокую синеву.

Переплетя ее пальцы со своими, он привстал и толкнул ее на спину.

– Моя очередь.

И лег рядом с ней, подложив одну руку ей под спину, а другой стал водить по ее телу. Легко. От подбородка к плечам, груди, манящим соскам, где стал рисовать замысловатые завитки, по-прежнему едва прикасаясь.

И задолго до того, как его пальцы спустились ниже, ее груди успели набухнуть и загореться, а тело снова ожило.

Искушение.

Его касания были обещанием, рождавшим чувственные воспоминания и все же заставлявшим думать не о том, что было, а о том, что ждет впереди.

Сильные пальцы коснулись нежной поросли завитков ее лона, опустились дальше, обводя чувствительную внутреннюю поверхность бедер почти до колен. Ее кожа – сплошь обнаженные нервы – пошла мурашками, когда он медленно вернулся к другому бедру и очертил внешнюю сторону бедра, почти до талии.

И у нее снова перехватило дыхание. Она едва нашла в себе силы взглянуть на него.

Он и сам ловил ее взгляд, чтобы ответить коварной понимающей улыбкой.

– У меня есть предложение.

– Какое именно?

Он сомкнул руки на ее талии и поднял над собой. Она оказалась сидящей на нем верхом, но ниже, чем вчера.

– Давай попробуем такой способ.

Она мгновенно поняла, что он имеет в виду, и тут же ощутила, как у входа в лоно бьется напряженная головка его мужской плоти. Она оперлась ладонями о его грудь, поерзала в стараниях найти правильный угол, откинулась и медленно села, дюйм за дюймом принимая его в себя.

Совершенно поразительное ощущение, которым она насладилась в полной мере, полузакрыв глаза, тяжело дыша, и несколько минут сидела неподвижно, просто наслаждаясь моментом, прежде чем открыть глаза и взглянуть на него. Лицо напряжено, челюсти плотно сжаты, губы побелели: свидетельство того, как тяжело дается ему сдержанность, как не терпится подстегнуть желание.

Не уверенная, что делать дальше, она подняла брови.

– Поводья в твоих руках, – пояснил он сквозь зубы. Брови поднялись еще выше. До чего же приятно разбить вдребезги так называемое мужское самообладание, разнести в пух и прах спесь и надменность.

Она поймала его на слове и поднялась над ним. Он слегка придерживал ее за бедра, но не давал наставлений и позволял экспериментировать, использовать все возможности, какие только представятся. Он сжал ее чуть сильнее, – по-видимому, непроизвольно, – когда она поднялась чересчур высоко.

Значит, в этом направлении имеется граница. А вот в другом…

Она решила любой ценой достичь цели, пораженная тем, сколько удовольствия получает от подаренной ей свободы и как счастлива дать наслаждение ему. Его замечание насчет поводьев оказалось к месту: она привыкла к верховой езде, а во многих отношениях это напоминало скачку, особенно если задать определенный ритм.

Но одновременный контроль над ритмом и глубиной проникновения, над самой природой их слияния дарил ей восхитительные ощущения. Быстрая скачка сменялась медленной, а потом снова галопом. Оказалось, она может работать внутренними мышцами, о существовании которых не подозревала. Воспользоваться бедрами и попкой, чтобы подгонять его.

Снова и снова взмахивать поводьями.

И когда она окончательно увлеклась игрой, его руки легли на ее груди и стали ласкать, сначала нежно, потом настойчивее. Цепляясь за завитки на груди, прерывисто дыша, она смотрела в его лицо, видела сосредоточенность, желание и нечто, близкое к преданности. Смотрела и гадала…

В темных глазах сверкало затаенное торжество. Доволен ли он, что у нее не было другого мужчины? Что он единственный, кто владеет ею?

Но тут он проник еще глубже, она вздрогнула, вонзила ногти в его грудь, пока очередная волна не улеглась. И только тогда снова возобновила свой головокружительный ритм.

Она напомнила себе о вопросах, которые он задавал. Учитывая его прошлое, полное бессчетных завоеваний, вполне возможно, что он и о ней предположил то же самое. Или ее ответ был так важен для его мужского самолюбия? А может, спросил, просто чтобы решить, стоит ли испытывать угрызения совести.

Он не спускал с нее глаз, и каждое прикосновение его длинных пальцев усиливало восторг соития с этим человеком. Восторг проникновения напряженной, тугой, тяжелой, горячей плоти в ее нетерпеливое лоно. И она вдруг поняла, что он весь устремлен к одному: сделать все, чтобы она достигла небывалого экстаза. Его собственное наслаждение было для него не столь обязательно, скорее вторично. Главное – она и ее ощущения.

Ничего не скажешь, любовник он изумительный. Она почувствовала, как поднимается в ней жар, как нарастает напряжение. Похоже, поводья ее совсем истрепались.

– Ты изменился, – выдохнула она, пораженная своим неестественно тонким голосом. – Ты спал с десятками женщин… неужели всегда заботился сначала об их наслаждении и только потом – о своем?

Она задала этот вопрос, чтобы отвлечь его, но еще и потому, что хотела знать. И с удивлением увидела в его взгляде нечто вроде настороженности.

– Я всегда любил женщин, – ответил он, гладя ее бедра и с силой подавшись вверх. – Ты это знаешь.

Она знала. У него одна старшая сестра и три младшие, он всегда был с ними ласковее, чем братья. Привычка обращать внимание на женщин появилась у него едва ли не с раннего детства.

– Да, но…

Она цеплялась за остатки рассудка: их совместные движения уносили ее к солнцу… все быстрее, мощнее, выше…

– Я имела в виду не это, – охнула она, – как ты сам понимаешь.

Совместная скачка тоже подействовала на него.

Поводья, похоже, выпали у нее из рук.

Чарлз оторвал взгляд от того места, где они по-прежнему были соединены. Похоже, она не отступится, пока не услышит правдивый ответ.

Он с трудом втянул в легкие глоток воздуха: это было нелегко, если учесть то, что она с ним делала.

– С тобой все по-другому. Не то что с остальными. И всегда было иначе.

Ему пришлось остановиться, подождать, пока она снова отпустит его, настолько, чтобы хоть какое-то количество крови могло достичь его мозгов.

Чарлз скрипнул зубами, когда она медленно опустилась вниз.

– Ни одна женщина не пробуждала во мне подобных чувств.

Он поднял глаза и ахнул: на него смотрела гурия – чувственная, жаркая, страстная. В неярком свете ее кожа казалась розовым шелком.

– И какие же чувства я в тебе пробуждаю?

– Отчаянные.

Он сжал ее бедра, насадил на себя и, держа так, вонзился раз, другой, третий… и этого оказалось достаточно, чтобы она забилась в конвульсиях.

Он еще крепче стиснул ее бедра: каждая мышца в теле напряглась, когда он подавил порыв взять ее немедленно. Он ждал, наслаждаясь каждым спазмом, напоминая, что нужно быть джентльменом, не напугать ее и, уж конечно, не причинить боли. Нежность, утонченность… благоразумие. И неплохо бы использовать…

С длинным, тихим стоном она переломилась пополам и рухнула на его грудь, встретилась с ним взглядом, улыбнулась, как только что слизавшая сливки кошка, потянулась к нему и накрыла его губы своими.

И этот поцелуй разрушил, распылил, развеял тот контроль, который он так старался сохранить. Он впился пальцами в ее бедра и снова стал двигаться, но уже не стараясь сдержать себя. Врывался в нее мощными выпадами, проникая глубоко в ее влажную мягкость.

Она взяла в ладони его лицо и стала целовать, умудрившись выдохнуть между поцелуями:

– По-другому…

И попыталась соскользнуть с него. Он понял: она хочет, чтобы он перевернулся и подмял ее под себя.

– Почему?

Почему он спрашивает? При одной мысли об этом у него закружилась голова.

Пенни закрыла глаза.

«Потому что мне нравится чувствовать тебя над собой. Нравится, когда ты закрываешь меня своим телом. Берешь меня. Потому что я наслаждаюсь твоей силой, властью, которую ты надо мной утверждаешь».

Она открыла глаза.

– Потому что мне так хочется.

Он не стал спорить и перевернулся, увлекая ее за собой. Его тяжесть вдавила ее в мягкий матрац. Почти грубо раздвинув ее бедра, он снова вошел в нее. Она обхватила его ногами и руками и стала двигаться в одном ритме с ним.

Поводья наконец лопнули. Все сразу.

Чарлз застонал, нашел ее губы своими и задвигался быстрее, жестче, глубже, чем когда-либо… чем тринадцать лет назад.

Но на этот раз она была с ним, подстегивая, отдавая столько же, сколько брала. Наслаждаясь его неукротимостью. Отвечая своей собственной.

Она и не сознавала, как далеко зашла, пока он не запустил руку в ее волосы, прижался к ее губам и швырнул прямо в огонь.

Они горели, пожираемые пламенем наслаждения, спалившим все ощущения до одного.

Это была смерть. Малая смерть. Они были мертвы. Глухи. Слепы. Ко всему на свете.

Их опалил огонь беспредельной страсти, и они лишились чувств в объятиях друг друга.

Глава 13

Наутро Пенни спустилась в столовую раньше Чарлза и очень удивилась такой необычной его медлительности.

Элли так и не вошла в комнату, пока она не позвонила. А позвонила Пенни почти сразу же после ухода Чарлза, который, перед тем как покинуть ее, показал еще один способ достигнуть небес. Небес. Но она по-прежнему считала это солнцем: небеса слишком нежны и мирны, чтобы описать реальность того, чем они занимались. Особенно сейчас.

Она чувствовала себя чудесно, ослепительно, на вершине мира. Никогда еще она не испытывала подобного счастья. И это несмотря на то что по-прежнему тщательно охраняла свое сердце. Она оказалась права, доверив Чарлзу фамильные секреты, и правильно поступила, сделав его своим любовником, потому что получила внутреннюю свободу.

Войдя в столовую, она поздоровалась с Николасом, уже сидевшим во главе стола, после чего подошла к буфету, наполнила тарелку и уселась.

Сегодня Николас кажется менее расстроенным, более сосредоточенным. Может, прошлой ночью он куда-то уезжал?

Нет. Они с Чарлзом наверняка услышали бы стук копыт по усыпанной гравием дорожке. Но может, кто-то тайком приезжал к нему ночью?

Энергично атакуя тосты с ветчиной, она раздумывала над подобной возможностью.

– А, вы уже здесь, моя дорогая.

Она обернулась, вскинула глаза на Чарлза, пытаясь понять, что кроется за таким приветствием.

Подойдя ближе, он склонил голову набок.

– Я только хотел узнать, не желаете ли прокатиться верхом? У меня дела в Фауи.

Он что-то замышляет!

– О да! – воскликнула она. – Сегодня прекрасное утро. Я, конечно, согласна. Похоже, ты уже позавтракал, но может, хочешь еще что-то?

Она едва не охнула при виде его лукавой улыбки. Сама того не желая, она сказала двусмысленность…

Пенни не смела дышать, но он просто улыбнулся и наклонил голову.

– Спасибо.

Пенни наконец выдохнула и вернулась к своему тосту.

Украдкой взглянув на Николаса, она заметила, как тот злобно пялится в спину Чарлза. Его сдержанное приветствие предполагало, что Николас наконец сообразил причину постоянного присутствия Чарлза в доме.

Он и ее наградил неодобрительным взглядом, но хорошие манеры взяли верх, и он промолчал.

Чарлз, очевидно, ничего не подозревая, упомянул о встрече с Альбертом Кармайклом накануне на рынке в Лостуителе.

Николас признался, что никогда не встречался с Кармайклом. Пенни объяснила, в чем заключаются интересы Кренфилдов по отношению к Кармайклу, а поскольку Николас не помнил, знаком ли с ними, заодно напомнила, кто такие Кренфилды.

– А, да, что-то такое было…

Николас глотнул кофе и перевел взгляд на Чарлза.

– Как продвигается ваше расследование, Лостуител? Есть какие-то предположения относительно того, кто повинен в смерти несчастного молодого рыбака?

Нужно отдать должное Чарлзу: тот и глазом не моргнул, продолжая разрезать ростбиф.

– И да и нет, – жизнерадостно объявил он, словно обсуждая цены на рыбу. – Лично мне по определенным причинам кажется сомнительным, что убийца – здешний житель.

– Почему вы так считаете? – удивился Николас.

Чарлз откинулся на спинку стула и потянулся за чашкой с кофе.

– Джимби не был убит: его допрашивали, пытали и казнили. Это работа профессионала.

У Николаса был такой вид, словно его вот-вот стошнит. Опустив глаза, он стал старательно сгребать в центр тарелки жаркое с рисом под соусом карри.

– Значит… никто из местных…

– Именно. Поэтому я и проверяю всех новичков в этих местах.

.– Бродяг? Но… но вы сами упомянули профессионала…

– Верно, но нет причин, почему профессионал не может появиться в облике бродяги, и если его единственной целью было убийство Джимби, к этому времени он давно уже скрылся. Все же… – Чарлз пожал плечами. – Кто знает?

Пенни все это время молчала, за что он был благодарен. Не хотелось бы, чтобы Николас отвлекся.

Последовала долгая пауза, после чего Николас пролепетал, отводя глаза:

– Единственная цель… но какую еще цель может преследовать злодей?

Иногда типично галльские жесты весьма красноречивы.

Чарлз снова пожал плечами.

– Во всяком случае, он мог быть тем, кто не желал, чтобы я допрашивал Джимби. Не для того, чтобы защитить тайны, которые мог бы выдать Джимби, но потому что он, такой же профессионал, как я, отягощен той же миссией и не желает, чтобы я первым добрался до Священного Грааля.

Сейчас он всеми силами старался надавить на Николаса. Несмотря на взаимную антипатию, презрения к нему не было. Этот человек не трус, просто очень осторожен. Возможно, это хорошая черта для сотрудника министерства иностранных дел… как, впрочем, и для предателя.

Николас побледнел, услышав его слова, но лишь поджал губы и кивнул в знак окончания разговора. У Чарлза сложилось впечатление, что он пытался выудить информацию. Но Чарлз и сам многого не знал. Пока.

Пенни закончила завтракать; Чарлз поспешно доел ростбиф, встал и отодвинул для нее стул. Пенни поднялась и оглядела свое платье.

– Мне нужно переодеться, – заметила она и, поскольку стояла спиной к Николасу, вопросительно вскинула брови. – Встретимся в холле?

– Нет, во дворе. Я велел оседлать и привести лошадей: Мне нужно успеть в Фауи к половине одиннадцатого.

Она взглядом спрашивала «почему?» и «почему ты не сказал мне раньше?».

Но вслух она ничего не сказала, кивнула на прощание Николасу и вышла.

Николас вежливо поднялся и последовал за ними.

– Вы часто ведете дела в этой округе?

– Нет. Мой управляющий и агент занимаются всем.

– Понятно. Я думал, что поездка в Фауи…

– Это часть расследования. Просто сегодня похороны Джимби. Есть старое поверье, что убийцы часто приходят проследить, как опускают в землю их жертвы, очевидно, чтобы удостовериться в их кончине. Надеюсь, наш профессионал окажется плохим профессионалом и появится на кладбище.

Николас пожал плечами и сухо заметил:

– В таком случае я желаю вам успеха. Все, что угодно, лишь бы разоблачить и обезвредить жестокого убийцу! – воскликнул он и, кивнув на прощание, направился к библиотеке.

Чарлз заинтригованно смотрел ему вслед: из всего, что сказал и пробормотал Николас в его присутствии, эта фраза была самой искренней.

Когда Пенни вышла во двор, Чарлз уже ждал с лошадьми. Улыбка предвкушения освещала ее лицо. Она быстро подошла к нему и остановилась, ожидая, пока он поднимет ее в седло.

Он потратил момент, чтобы надавать по физиономии своим демонам: зацеловать ее до потери сознания перед окнами библиотеки, очевидно, было бы не самым разумным поступком.

Чарлз подсадил ее на лошадь, объяснил причину поездки в Фауи и придержал для нее стремя.

Он уже садился на Домино, когда услышал стук копыт. Оба натянули поводья, наблюдая, как по аллее галопом мчится запыленный всадник.

Незнакомец увидел их и придержал лошадь.

– Доброе утро, мэм, сэр. Я ищу лорда Арбри. Пенни показала на дом:

– Позвоните в дверь, и…

Но на крыльце уже появился Норрис. Позади маячил Николас.

– Я Арбри. Депеша из министерства иностранных дел?

– Да, милорд.

Курьер спешился, отстегнул от седла сумку и вручил Николасу.

– Прекрасно.

Николас осмотрел сумку, проверил печати и кивнул курьеру:

– Отведите лошадь на конюшню и приходите в дом. Норрис о вас позаботится.

– Спасибо, милорд.

Поклонившись присутствующим, мужчина повел коня в поводу.

Николас сунул сумку под мышку.

– А я и не знал, что вы и здесь работаете, – лениво бросил Чарлз. Пенни различила вкрадчивые, зловещие нотки в его голосе. Понял ли что-то Николас? Похоже, он немного раздражен.

– Всего лишь кое-какие вопросы, по которым требуется мое мнение, – пробормотал Николас и, кивнув, вошел в дом. Чарлз повернулся к Пенни:

– Едем.

На этот раз они ничем не напоминали легкомысленных беспечных подростков и чинно трусили по дороге бок о бок.

И наткнулись на Джулиана Фотергилла. Он как раз перебирался через стену и, завидев их, отсалютовал:

– Доброе утро.

Пенни, натянув поводья, улыбнулась:

– Доброе утро. Продолжаете наблюдать за птичками?

С шеи Фотергилла свисали на шнурах две подзорные трубы.

– Совершенно верно. – Он показал на дорожку, ведущую к дельте реки. – Собираюсь поразведать, нет ли там подходящих пунктов наблюдения. Я слышал, что там имеется болото, это самое лучшее место для укрытия.

Чарлз согласно кивнул:

– Там много кустарников, но при высоком приливе под мхом остается вода. Так что будьте осторожны.

– Обязательно, – улыбнулся Фотергилл.

– Надеюсь, до сих пор вам везло? – допытывалась Пенни, гадая, какие вопросы могут заставить Фотергилла разговориться. На первый взгляд он чрезвычайно жизнерадостен и добродушен и не похож на убийцу, но следует действовать по совместному плану и проверить всех чужаков.

– О да. Только вчера я заметил пятнистую чайку. И…

И Фотергилл пустился в длинный рассказ о достоинствах вышеупомянутой птицы, причем в его глазах горел огонь фанатика.

– Вижу, вы успели осмотреть большую территорию, – вмешался Чарлз. – Наверное, бродили в холмах, где водятся эти чайки.

Фотергилл кивнул:

– Да, до сих пор я держался холмов, но постепенно продвигаюсь к дельте и планирую медленно подниматься вверх по течению. Честно говоря, я рад, что встретился с вами: вы хорошо знаете здешние места. Я, кроме того, изучаю архитектуру, и вы могли бы подсказать мне самые интересные достопримечательности.

– Замок Рестормел, – немедленно ответила Пенни. – Его развалины нельзя не осмотреть, не только ради истории, но и интерьеров, поскольку там много что осталось Ну и…

– Эбби. Рестормел-Эбби, на той стороне реки. Филчетт, мой дворецкий, будет рад показать вам дом. Он знает его историю не хуже меня, а архитектуру – еще лучше.

– И вы всегда можете заехать в Уоллингем-Холл, – добавила Пенни. – Уверена, что лорд Арбри не станет возражать. В гостиной стоит прекрасный камин работы Адама, а музыкальный салон считается шедевром архитектурного искусства. Да и Лу-Хаус тоже весьма примечателен, но туда придется ехать верхом: это по дороге в Полперро. Его хозяева, Ричардсы, всегда рады показать свой дом.

– Спасибо! – Фотергилл расплылся в неподдельно искренней улыбке. – Вы очень мне помогли.

Домино вздохнул, Чарлз натянул поводья.

– Боюсь, мы должны вас оставить. У нас дела в Фауи.

– Да, – вздохнула Пенни. – Нам нужно идти в кладбищенскую церковь – там сегодня похороны бедного молодого рыбака, которого зверски убили.

– Вот как? Значит, вы его знали?

– Нет, – ответил Чарлз, – просто сочли своим долгом присутствовать, как представители местных семейств.

– Ну конечно, вы совершенно правы, – кивнул Фотергилл. Пенни хотела бы потолковать о нем. Но Чарлз пустил свою лошадь в галоп, что помешало дальнейшей беседе. Они направились прямо к «Пеликану», оставили там лошадей и зашагали по Хай-стрит.

Кладбище находилось на самом высоком участке земли перед обрывом, под которым бушевали волны Ла-Манша. Сегодня, однако, погода была спокойной, и волны мирно шуршали о камни, словно пели погребальную песнь погибшему рыбаку.

Они добрались до маленькой церкви рядом с кладбищем. Чарлз взял ее под руку и повел внутрь. Они пришли как раз вовремя. На козлах перед каменным алтарем стоял простой деревянный гроб. Кто-то положил на нетесаные доски букет белых лилий. Народу собралось мало, только те, кто знал Джимби при жизни, и несколько скорбящих. Это были жители Фауи, знакомые Пенни и Чарлзу.

Все вместе они проводили гроб на кладбище и дождались, пока его опустили в могилу. Каждый бросил на крышку горсть земли, после чего, обменявшись кивками и печальными взглядами, повернулись и разошлись по своим делам.

Чарлз остановился поговорить с викарием, а потом подошел к Пенни, стоявшей рядом с матушкой Гиббс. Обе держались за шляпки, боясь, что их унесет ветер.

Матушка присела перед Чарлзом. Он взял Пенни за руку, и все трое направились в город.

– Ничего не слышали?

– И рада бы вам угодить, но пока что никаких слухов. Можете быть уверены, что я обязательно сообщу, если что-то до меня дойдет.

– И ничего насчет Арбри или Гренвилла и так далее? Матушка Гиббс, поджав губы, кивнула.

Они свернули на крутую тропинку, ведущую к гавани, и вскоре оказались с подветренной стороны, где было немного тише.

– А как насчет чужаков? – продолжал Чарлз. – Бродяг, цыган, лудильщиков, безработных?

– Не то время года. Правда, недавно через город проходило семейство лудильщиков. Останавливались у самого городка Фауи за несколько дней до того, как бедняга Джимби встретил свой конец, и хотя они ушли как раз перед тем, как вы на него наткнулись, утверждали, что отправились прямо в Сент-Остелл. Деннис потом расспросил рыбаков, и оказалось, что лудильщики действительно там появлялись, так что у них просто не хватило бы времени свернуть в сторону и прикончить Джимби.

– Спасибо.

Чарлз порылся в кармане, вынул соверен и протянул старухе. Но та покачала головой:

– Нет, не нужно.

Она закуталась в вязаную шаль и уставилась в сторону рыбачьих судов, подпрыгивавших на воде.

– Нам с мальчиками это не нравится. Джимби, хоть и блаженненький, но был одним из нас. И если понадобится помочь вам поймать негодяя, который убил его, мы с радостью это сделаем. Деннис велел передать, что «рыцари» в вашем распоряжении.

Чарлз кивнул и сунул соверен обратно в карман.

– Предупредите Денниса и других, чтобы были крайне осторожны. Возможно, убийца уже покинул Фауи, но что-то подсказывает мне, что это не так.

– Обязательно передам, – пообещала матушка Гиббс. Они расстались с ней у подножия крутой тропы и зашагали к пристани.

Пенни взглянула на Чарлза. Обычно выразительное лицо сейчас было бесстрастным.

– О чем ты думаешь?

Он глянул на Пенни так, словно забыл о ее присутствии. Она нахмурилась.

– Или вернее спросить, что ты задумал? Чарлз, ухмыльнувшись, пожал плечами.

– Если Николас получает депеши, может быть, подсунуть ему информацию, которая немедленно побудит его снова связаться с французом? При условии, конечно, что это обычное предательство, в чем я до сих пор не убежден.

– Думаешь, что он не передает сведения, а получает?

– Такую возможность не стоит сбрасывать со счетов, но… – Он покачал головой. – В моем мозгу так и не сложилась окончательная картина. Как головоломка с кусочками, которые никак не встают на место. И не важно, что еще мы узнаем; где-то в моем сознании все время крутится мысль, что, несмотря на все заверения, будто в министерстве иностранных дел действительно работает изменник, Далзил так и не получил никаких доказательств, что другая сторона получает информацию. И все же что, если другая сторона оказалась достаточно умна, чтобы скрыть доказательства? Далзил прекрасно умеет находить следы, но в этом случае остался с пустыми руками при всех своих стараниях!

Он помолчал, глядя на лес мачт, усеявших гавань.

– Я не верю, что Николас – убийца Джимби. Надеялся, что он образумится и во всем признается или по крайней мере кое-что объяснит, поэтому, несмотря ни на что, мы сумеем поймать убийцу Джимби. Я уверен, что Джимби был связующим звеном с французами, – сигналы это доказывают. Но в чем именно замешан Николас…

Он раздраженно вздохнул. Пенни сжала его руку.

– Теперь я понимаю насчет частей головоломки… – начала она и почувствовала, как напряглась его рука.

– Кстати, насчет кусочков…

Она проследила за направлением его взгляда и увидела высокую худую фигуру человека, стоявшего на пристани и погруженного в оживленную беседу с двумя рыбаками.

– Шевалье, – прошептала она, – но я не вижу ни Марка Трескаутика, и никого другого из их семьи.

– Верно, – рассеянно бросил Чарлз, продолжая наблюдать за шевалье и рыбаками. – У меня такое чувство, что, хотя Марк считает себя его близким другом, шевалье придерживается иного мнения.

– Да, и ведь он гораздо старше Марка.

– И куда серьезнее, чем этот избалованный щенок. Уверен, что при необходимости шевалье пускает в ход все свое обаяние, но сомневаюсь, что между ними много общего.

– Возможно, шевалье просто использует Марка как предлог попасть в здешнее общество.

– Что ж… пора просить помощи Дадзила. У него достаточно контактов, чтобы выяснить истинные цели шевалье. А я тем временем потолкую с Деннисом и дам ему имена всех пяти чужаков. Посмотрим, что смогут обнаружить он и его «рыцари».

Они повернулись и пошли обратно к Хай-стрит.

– Может, стоит поехать в Эбби и узнать, нет ли письма от Далзила.

Чарлз покачал головой:

– Прошло недостаточно времени с тех пор, как я послал последний отчет. Ответ придет самое раннее сегодня ночью, но скорее всего завтра. Давай наскоро поедим в «Пеликане». И потом, учитывая, что Николас сегодня получил депешу, стоит засесть в беседке.

Они молча пошли к гостинице.

– На обратном пути я остановлюсь в Эссингтон-Мэнор, – сообщила она, – иначе скоро все начнут спрашивать, куда я девалась…

– И что делаешь, – добавил Чарлз с одной из своих дьявольских ухмылок. – Хорошая мысль. Я беру беседку на себя. Кто знает, может, мне даже удастся поспать.

Она недовольно нахмурилась, задрала нос и проплыла мимо.

И искренне понадеялась, что благодаря полумраку в холле он не заметит, как она покраснела.

Румянец не имел ничего общего с соображениями благопристойности. Просто ей стало стыдно при мысли о том, с какой неохотой она отпускала его в беседку одного.

Но здравый смысл должен преобладать.

Когда она въехала во двор Уоллингем-Холла в пять часов и ни минутой раньше, как и велел Чарлз, он уже ждал. Вместе они пошли к дому.

– Что-нибудь произошло сегодня днем?

– Нет. Николас носа не высовывал за дверь. Я склонен думать, что он по-прежнему не знает, кто его связной, как и в тот день, когда явился сюда искать приятелей Гренвилла. Если это так, бесполезно подсовывать ему на продажу сведения, стоящие очередной коробочки для пилюль. Однако, думаю, Николас ужасно боится, что кто-то знает, как связаться с ним, причем довольно скоро, и понятия не имеет, как ему в таком случае поступить. Поэтому и осторожен сверх меры.

– Ты права. Попытаюсь немного попугать его сегодня вечером.

Они проникли в сад через калитку и немедленно разошлись. Пенни скрылась в своей комнате. Приняла ванну и переоделась к ужину: учитывая, что Норрис был доверенным лицом Чарлза, последний, вероятно, последовал ее примеру. Когда она за четверть часа до ужина, вошла в столовую, он уже был там, как всегда, безупречно одетый, и стоял вместе с Николасом у камина, подавляя последнего больше энтузиазмом, чем своими размерами. Похоже, Чарлз был в прекрасном настроении, что явно вызывало у Николаса определенные подозрения.

Пенни делала все возможное, чтобы способствовать махинациям Чарлза, разыгрывая из себя сплошную невинность. В конце концов не важно, кому он доверится. Если доверится вообще. Несмотря на все усилия Чарлза, любой выпускник Итона или Харроу сразу распознал бы что-то неладное, особенно если речь постоянно шла о тайнах, передаче которых Джимби мог активно способствовать. Как бы то ни было, Николас весьма неохотно открывал рот и предпочитал помалкивать. И его упрямая решимость только укрепилась. Мало того, он почти не скрывал антипатии к Чарлзу.

Поздним вечером она вышла в вестибюль, чтобы, к очевидному облегчению Николаса, проводить Чарлза, и, почти припав к его уху, прошептала:

– Он… он еще более упертый, чем накануне, не находишь? Чарлз кивнул, мрачно опустив уголки губ.

– Мы совсем не продвигаемся вперед. Скорее зашли в тупик. Он вышел из транса и понял, что доказательств нет. Ему остается только сидеть тихо, чтобы избежать ловушки.

– Интересно, – задумчиво протянула она, подходя к открытой входной двери, – уж не содержание ли полученных бумаг так укрепило его дух? Может, мы сумеем просмотреть их позже?

– Он держит их в своей комнате, но там нет ничего особенного. Он не солгал: это всего лишь кое-какие документы, которые требуют его одобрения.

Когда она уставилась на него с раскрытым ртом, он улыбнулся.

– Норрис проглядел свое истинное призвание. Это он проник в комнату Николаса и сумел прочитать и запомнить содержание бумаг.

– В таком случае, – вздохнула она, – я желаю вам доброй ночи.

– Благодарю.

Он улыбнулся еще шире, поцеловал кончики ее пальцев и, повернув руку ладонью вверх, наградил ее куда более интимным поцелуем, тем, который отозвался в сердце: прижался губами к запястью, к тому месту, где тревожно трепыхался пульс. После чего изящно поклонился, отпустил ее руку и сбежал с крыльца.

Пенни, прислонившись к косяку, с блуждающей на губах улыбкой прислушивалась к скрипу сапог по гравию. Ночь выдалась безветренной, но очень темной: луна еще не поднялась.

Она наслаждалась молчанием, позволяя ауре дома вновь ее окутать. И гадала, сколько времени понадобится Чарлзу, чтобы обогнуть дом и проскользнуть наверх.

Наконец, покачав головой, она повернулась, чтобы войти внутрь, но в тот момент, когда пересекала вестибюль, из гостиной вышел Николас. При виде Пенни он, слегка хмурясь, остановился.

Пенни, подойдя ближе, взглянула на него с вопросительной улыбкой.

– Каким образом Лостуител приезжает и уезжает? Я не слышал скрипа колес по гравию.

Пенни понимающе кивнула:

– Он предпочитает коня и седло. Зная его, можно с уверенностью сказать, что он уже мчится по полям и лугам: никогда терпеть не мог ничего прямого и узкого.

– Вот как?

Похоже, она немного расстроила его, как и намеревалась!

Николас попрощался с ней и вошел в библиотеку. Если верить Норрису, он потерял всякий интерес к местному колориту и сейчас изучает книги ее отца по истории коробочек для пилюль.

Пенни с тяжким вздохом поднялась наверх. Элли уже ждала. Пенни хотела было отпустить ее, но решила придерживаться обычной рутины.

Элли помогла ей раздеться и ушла. Пенни, отойдя от туалетного столика, задула свечи, подошла к окну и раздвинула шторы. Луна только поднималась над укреплениями, посылая в комнату серебристые лучи. Пенни оставалась у окна, любуясь преображением окружающего пейзажа, прихотливой игрой лунного света и теней.

Через минуту из полумрака за ее спиной материализовался Чарлз. Она не слышала, как он вошел, но почувствовала, что он здесь, прежде чем тот подошел ближе.

Не говоря ни слова, он отщелкнул задвижку и поднял окно, одновременно обняв ее за талию.

Пенни, улыбнувшись, расслабилась, откинула голову на его плечо и потерлась виском о его подбородок.

– Николас спрашивал, каким образом ты приезжаешь и уезжаешь. Заявил, что не слышал скрипа колес по гравию.

– И что ты ответила?

– Заявила, что ты, как человек нестандартных привычек, предпочитаешь ездить верхом.

– Нестандартных привычек? – переспросил он после небольшой паузы. – Хм…

Она почти читала его мысли.

– Но ты тоже не любишь ничего стандартного. Не вопрос. Утверждение.

– Стандарты хороши на своем месте, впрочем, для всего есть время и место.

Пенни повернулась в его объятиях, чтобы лучше разглядеть лицо.

– А все, что нестандартно… для меня куда интереснее. Его улыбка соблазнила бы и ангела.

– А ты любишь все необычное, – заметил он, наклонив голову.

– Именно, – прошептала она, целуя его.

Она давно усвоила искусство обращения с ним. Самое главное – помешать ему взять инициативу в свои руки. Она дерзко схватила поводья.

Открыла ему губы, заманила в пещерку своего рта, утонула в его объятиях, прижалась к нему. Позволила огню взметнуться к потолку, влиться в него. Позволила своему желанию овладеть не только ею, но и им.

Оставила всякое притворство. Потому что знала, чего хочет от него. И позволила себе это показать. Ибо это возбудит его так, как ничто иное.

Обхватив его за шею, она продолжала прижиматься губами к его губам. Чуть покачиваясь. Бесстыдно лаская его затвердевшую плоть своим плоским, почти впалым животом. Потираясь о его бедра своими. Покалывая его грудь острыми сосками.

Чарлз застыл на миг, но тут же сдался, позволил ей властвовать, но она понимала, что он был готов к атаке и намеренно разрешил ей взять верх над собой. Позволил сочинять сценарий сегодняшней пьесы.

Столь явная покорность была так не похожа на Чарлза, по крайней мере того Чарлза, которого она знала, что она с усилием прервала поцелуй, ставший к тому времени из томительного опьяняюще-упоительным, заставивший обоих задыхаться, и откинула голову, пытаясь понять выражение его лица, его глаз.

Она по-прежнему владела своим разумом, но не до конца: слишком ошеломляющими были ощущения. Ее взгляд упал на его губы. Ее собственные распухли и пульсировали.

– Почему?

Она была уверена, что он поймет. И он понял. Но ответил не сразу.

Немного подумал и прошептал, так тихо, что она не столько расслышала, сколько почувствовала его слова:

– Все, что захочешь. Все, что пожелаешь. Я твой. Возьми меня.

«Люби меня».

Этих слов он не произнес. Побоялся. Не здесь. Не сейчас. Пусть он пойман в сети любви, но можно ли сказать то же самое о ней? Опыт научил его ни в коем случае не воображать, будто он способен читать женские мысли. Господу известно, что их разум устроен куда сложнее.

Она долго смотрела на него, а потом улыбка, жаркая, зовущая, чувственная, одна из тех, которые он так часто видел на ее губах последнее время, озарила лицо.

– Все, что пожелаю, – пробормотала она и поцеловала его.

Глава 14

Улыбаясь про себя, Чарлз сжал ее талию. Несколько долгих моментов их языки вели поединок: он просто наслаждался весом ее тела, гибкого, полного женственной силы, изящного, без излишней полноты.

Он не понимал, почему именно это привлекает его больше всего, возможно, потому, что она так и излучает таинственное очарование.

И если она любит все новое и необычное, если ей по нраву бросать и получать вызов, то и ему это тоже по нраву. Особенно если вызов исходит от женщины. Особенно если эта женщина – она.

Позволить ей взять верх было нелегко: недаром все его инстинкты кричали о необходимости контроля, необходимости доставить своей партнерше удовольствие, прежде чем получить удовольствие самому. Но и наслаждение было не единственной его целью. Он желал расплаты совсем другой монетой. Отступить, покориться, если она желает, и признать, что рискнуть быть откровенным до конца вовсе не так уж страшно. Ни для него, ни для нее.

Она снова прижалась к нему, и он вздрогнул. Но Пенни тут же отстранилась и принялась за его одежду. Сюртук, жилет, галстук – все летело на пол, в то время как он всего лишь возвращал ее поцелуи и продолжал сжимать талию. Он понятия не имел, куда заведет Пенни ее воображение, но был счастлив узнать.

Он невольно стал отвечать на ее ласки, не столько на близость или прикосновение руки, но на само намерение. С того момента, когда она повернулась в его объятиях, не было ни малейшего сомнения: она хотела принять его в себя, хотела, чтобы он был в ней, и от сознания этого он задохнулся. Попытался было не думать, но напомнил себе, насколько она еще неопытна. И хотя умирал от желания, по-прежнему делал все, чтобы ее желания и ее наслаждения были главными.

Она расстегнула и широко распахнула его рубашку и, приказав не шевелиться, припала губами к его коже.

Чарлз закрыл глаза, почувствовал, как застыли его пальцы на ее талии, и стал твердить себе, как жизненно важно завоевать эту женщину. Ее губы словно языки пламени лизали его и без того разгоряченную кожу. Ее жадные пальчики заплясали в его темных завитках, нашли плоский сосок и слегка ущипнули.

Ее губы и язык отвлекли его, пока ее пальцы спустились ниже, к поясу бриджей. И замерли.

Она осыпала поцелуями его грудь, шею, подбородок. Он открыл глаза как раз в тот момент, когда она снова отстранилась и изучала его лицо. Он вскинул брови.

– Я думаю.

А вот это показалось ему крайне опасным.

– Хочешь, предположу, о чем именно? Пенни покачала головой:

– Пытаюсь решить, как именно. Не что именно. Боже, какая пытка ждать, что она выберет.

– Думаю… – медленно начала она, – нет, оставайся на месте и не шевелись.

Она отступила на шаг, другой и, собрав ткань своей рубашки в горсть, подняла подол.

Он был прав, ожидая пытки. Разве можно оставаться неподвижным, не потянуться к ней, когда она, грациозно извиваясь, неспешно, изящно стянула рубашку и швырнула на пуфик перед туалетным столиком. Совершенно обнаженная, она обвела его взглядом.

– Твои сапоги – сними их.

Присев на край кровати, он стал снимать сапоги и расстегивать бриджи.

Выпрямившись, он, в свою очередь, стал рассматривать ее ноги, изгибы стройных бедер, островок светло-золотистых волос, прежде чем поднять глаза к ее животу, талии, грудям и, наконец, встретиться с ней взглядом.

Пенни улыбнулась знакомой кошачьей улыбкой.

– Прекрасно, – промурлыкала она и шагнула к нему.

Он и забыл, что сидел на кровати: она встала между его ног, лишив возможности двигаться. Ее груди скользнули по его груди, прежде чем она прильнула к его губам. Он едва успел опомниться, как она ускользнула, чтобы ласкать его губами, языком и ртом, пользуясь тем, что он не шевелился.

Но когда ее рот стал скользить все ниже, он не выдержал и положил руки на ее плечи в ожидании еще более утонченных мук.

Она не спеша стала стягивать с него бриджи и, молниеносным движением встав на колени, взяла ртом неподатливую плоть.

Он едва не излился тут же, на месте. На какой-то краткий миг его сердце замерло, после чего пустилось вскачь. Но она, не обращая ни на что внимания, продолжала доводить его до безумия.

Его пальцы судорожно вцепились в ее волосы, когда она вобрала его в себя еще глубже. В горле стоял плотный ком, мешавший дышать. Закрыв глаза, он цеплялся за единственное, что она ему оставила, – ощущения. Ощущения того, что она делала с ним: лизала, сосала, гладила, все его существование свелось к жаркой влаге ее рта и к ее фантазии.

Он не ведал, сознает ли она, что делаете ним, подвергая его столь безжалостным испытаниям. Стараясь подавить стон, он гадал, понимает ли она, что творят с ним ее разнузданные, бесстыдные ласки.

Такой утонченной пытки не изобретал ни один палач: стоять неподвижно и вынуждать себя принимать все, что она изобретает, смотреть на ее склоненную голову и светлые локоны, щекотавшие его бедра, и не отвечать. Не сжимать ее. Не требовать большего.

Только принимать. Принимать ласки, о которых он мечтал годами.

Потому, что так захотела она.

Сама эта мысль окончательно лишила его разума. Он терпел ровно десять секунд, прежде чем, задыхаясь, горя в чувственном аду, не выскользнул из великолепного влажного рая.

– Я больше не выдержу, – пробормотал он едва слышно. Но, судя по тому, как напряглись его бедра, он не лгал. Значит, настало время остановиться. Но пока что она узнала много нового: то, о чем таинственным шепотом говорили приятельницы, оказалось чистой правдой.

Она легко поднялась, сомкнула пальцы вокруг подрагивавшего стержня. Затем встала на колени, оседлав его, и, держась за его плечо, медленно, дюйм за дюймом, стала насаживать себя на его плоть.

И он ей позволил.

Она чувствовала, каких усилий это ему стоило, видела, как сжались его челюсти, наблюдала, как покорно опустились веки, когда его твердость полностью скрылась в ее мягкости. Обняв его, она припала к его губам, так, что сплелись языки, и стала двигаться.

Совсем другой танец.

Совсем не тот, когда он лежал на спине, и хотя она то и дело меняла направления, все же не могла найти нужного угла.

Желание уже цвело в ней; она нуждалась в большем, и скоро.

Отстранившись и прерывисто вздохнув, она снова прижалась к нему, еще теснее… но все было напрасно…

– Это… не совсем так, – призналась она. – Верно?

И скорее почувствовала, чем услышала смешок, похожий на стон.

– Ты видела это в какой-то книге? Она укусила его за ухо. Сильно.

– Ты слишком высока. Есть лучший способ.

– Какой? – промурлыкала она, зализывая укушенное место.

Его руки, до сих пор спокойно лежавшие на ее спине, скользнули вниз, чтобы сжать ее ягодицы. Он приподнялся, встал на колени, чтобы сесть на скрещенные щиколотки, и снова усадил ее на себя. Откинул с ее лба пряди волос и улыбнулся:

– А теперь как?

Опираясь на его плечи, она приподнялась и медленно опустилась. Ее колени и бедра теперь находились под другим углом, и она могла еще глубже вобрать его в себя.

Улыбнувшись в ответ, она поцеловала его, отбросила всякую сдержанность и отдалась безумной потребности любить его, душой и телом, и вместе с ним испытать все радости этой любви. Все, что они смогут разделить.

И он двигался вместе с ней, по-прежнему следуя ее наставлениям, позволяя ей установить ритм и направление, скакать на нем бешено, буйно, необузданно, прямиком к солнцу.

Она достигла солнца и сгорела.

Чарлз позволил огню захватить ее. Поглотить. Испепелить. И откуда-то нашел в себе силы удержаться подальше от манящего пламени.

И ждал. Ждал, пока разрядка не унесет ее с собой.

«Моя очередь».

Он не произнес этих слов, да она и не услышала бы, потому что почти лишилась сознания.

Ее обмякшие руки по-прежнему лежали на его плечах. Он осторожно выпрямил ее ноги, а потом, согнув, обхватил ими свою талию. И только потом сжал ее ягодицы, поднимая бедра повыше. И вонзился в нее. Вонзился до основания. Продолжая стискивать ее ягодицы, он стал поднимать и опускать ее. В этой позиции было достаточно самого небольшого усилия, чтобы проникнуть как можно глубже. Она была полностью открыта для него. Полностью принадлежала ему, полностью лишена возможности сопротивляться. Полностью и окончательно в его власти.

Пенни утопала в восхитительных ощущениях. Так глубоко он еще в ней не был!

Не открывая глаз, она охнула. И старалась удержаться в этой необычной позиции, доставлявшей ей столь поразительное наслаждение. Он, казалось, пронзал ее до самого сердца, хотя ритм был не быстрым и не медленным, а мощным и неустанным. Голова ее кружилась. Она попыталась извернуться, двигаться быстрее, чтобы добиться этого восхитительного давления на и без того возбужденный бугорок плоти, но он сжал пальцы, удерживая ее в том же положении, оставляя в подвешенном состоянии, пока она не начала всхлипывать и в отчаянии вцепилась в него.

Только тогда он наполнил ее. Глубоко, жестко, мощно и до конца.

Ее груди, тершиеся о его волосатую грудь, ныли, моля о ласке. Она жаждала прикосновения его губ к ставшим неимоверно чувствительным соскам. Словно почувствовав ее мольбу, он нагнул голову, нашел ее сосок, взял в рот и стал сосать. Молния прострелила ее.

Пенни пронзительно вскрикнула и выгнулась в его руках. Он легко удержал ее, продолжая двигать ее бедрами, врезаться в ее лоно, упиваться ее грудями… пока она не превратилась в пыль. Солнечную пыль.

Несколько долгих моментов она плавала в голубой выси, сознавая только его… его прикосновения, его… поклонение.

Другого слова для этого не было. Даже сейчас он не искал своей разрядки и старался только продлить и усилить ее собственную. Она не знала способов, но чувствовала результаты, ощущала экстаз, вознесший ее прямо в рай.

И хотя не прошло и нескольких минут, казалось, только через много-много лет она спустилась обратно на землю и оказалась в кольце его рук, крепких и надежных. Он по-прежнему оставался жестким и напряженным в ее лоне.

Она шевельнула головой, нашла его ухо, провела по нему губами и прошептала:

– Положи меня. Возьми сейчас.

Он отстранился, чтобы взглянуть в ее глаза. На какой-то момент их взгляды скрестились. Что он там увидел? Чего хотел от нее?

Она ощущала биение его сердца, чувствовала его напряжение, но в его глазах было не только желание.

Но тут он шевельнулся. Поднял ее, уложил на подушки и рассыпал ее волосы золотистым ореолом. И она вдруг задрожала от ужаса образовавшейся в ней пустоты, пустоты, которую он заполнял, когда был в ней. Только тогда она чувствовала себя цельной. Но его взгляд и руки не покидали ее. Когда он развел ее бедра и навис над ней, пустота превратилась в тянущую боль.

И он наполнил ее.

Облегчение разрешилось тихим всхлипом. И только тогда он начал свою скачку. Неспешную, почти ленивую. Он казался расслабленно-спокойным, когда делал выпад за выпадом, хотя это было совсем не так.

Приподнявшись, она стала гладить его грудь и плечи, безмолвно умоляя о большем. И тогда он вонзился в нее глубже, застонал и подчинился. Лег на нее, и она ни о чем не смогла думать. Ее существование сократилось до них двоих в мягких тенях ее постели. До общего дыхания, стонов, криков, чуда быстрых взаимных переглядываний в темноте. До скольжения тел в танце, исполняемом почти инстинктивно. Она не размышляла, что делать. Просто позволила интуиции управлять собой.

Такое возможно только с ним. Ни мыслей, ни тревог, ни волнений, ни пределов. Она отдает ему себя. Как он отдается ей.

Беззаветно. Безгранично. Безрассудно. Волна поднялась, разбилась и выбросила их на берег. Они судорожно цеплялись за миг, за ощущение, друг за друга.

Лежа на песке, они медленно возвращались к действительности, к земному уюту ее постели. И заснули в объятиях друг друга.

Она проснулась среди ночи, не понимая, что ее разбудило.

И продолжала лежать неподвижно, прислушиваясь к дыханию Чарлза. И не удивилась, что он по-прежнему рядом, спит, положив руку ей на талию.

Луна поднялась высоко. Серебристый свет струился в открытые окна. На полулежал яркий треугольник, так что ей было все видно почти как днем.

Ни малейший шорох не тревожил тишину.

Все казалось мирным. Правильным. Идеальным.

Все как должно быть.

Она чуть повернула голову, чтобы взглянуть на него. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, и крепко спал. Но даже во сне обнимал ее. Вряд ли она сможет соскользнуть с постели, не разбудив его. Или просто его оставить.

То странное выражение его глаз, которое она увидела и почувствовала, словно преследовало ее. Нахмурившись, она попыталась понять, что оно означает. В тот момент она могла быть совершенно уверена, что оба они были не в силах притворяться. Недаром он клялся, что давно уже не способен на притворство в этой сфере. И она достаточно хорошо знала его прошлое, чтобы ему поверить.

Утопая в мягком матраце, она вспоминала подробности сегодняшнего вечера. И улыбалась успеху собственной стратегии.

Но на ум снова пришло это странное выражение.

Ах, все это вздор. Между ними ничего нет, кроме чисто физической привязанности. Обычный роман без всяких нежных чувств ни с той, ни с другой стороны. Тогда, много лет назад, она что-то вообразила себе, то, чего быть не может. Оказалось, что он вовсе не испытывал к ней никакой любви. Они просто были и остались близкими друзьями, любовниками, связанными чувственностью, и ничем больше.

На этот раз она видела все в истинном свете и пошла на этот роман с открытыми глазами. Они будут делить наслаждение и, когда все закончится, по-прежнему будут друзьями. Он уедет, она останется, и каждый пойдет своей дорогой. Но у каждого в душе будут храниться сокровища воспоминаний, а она будет всегда помнить, что он считал ее настоящей женщиной, такой же желанной, как любая представительница ее пола.

На этот раз она знала, чего хочет от него. На этот раз она знала, что получит и что отдаст. На этот раз ее сердце не участвовало в этом чувственном безумии. На этот раз она не ожидала получить его сердце взамен.

Она снова взглянула на его полускрытый подушкой профиль. На щеке уже проросла темная щетина. Волосы тяжелой копной упали на лоб.

И снова на память пришел странный, задумчивый, просящий взгляд.

Он говорил о головоломке, кусочки которой никак не хотят становиться на свои места. Но ей это казалось скорее ниточкой в гобелене, который они оба ткали вместе. Взгляд был доказательством существования этой лишней ниточки, появления которой она не ожидала. Ниточки, не вплетавшейся в картину, которую она создала в мыслях.

Но этот взгляд был настоящим, не воображаемым, не призванным ее отвлечь. Он был нескрываемо беззащитным.

Может, поэтому она и не могла его забыть.

Чарлз проснулся в ту минуту, когда замок на двери спальни щелкнул. Он мгновенно сел и огляделся, сразу поняв, что она тоже не спит.

Ручка повернулась. Замок открылся. Дверь бесшумно распахнулась.

В комнате было почти светло. Зато провал коридора чернел пересохшим колодцем. Все, что он видел, – смутный силуэт. Чарлз выругался и вскочил. Человек бросился бежать.

Чарлз схватил бриджи, натянул рывком, сунул ноги в сапоги. Пенни сидела, прижимая к груди одеяло и глядя в открытую дверь. До них донесся грохот удалявшихся шагов.

– Останься, – бросил он и помедлил ровно настолько, чтобы выхватить ключ из скважины и запереть дверь снаружи. Сунув ключ в карман, он ринулся за темной фигурой, которую успел разглядеть на верхней площадке.

Мужчина съехал вниз по перилам. Чарлз последовал за ним. Неизвестный рвался к передней двери. Засовы должны его остановить. К сожалению, и эта дверь была распахнута.

Чарлз, не веря глазам, выбежал наружу и огляделся. На дорожке послышался хруст гравия… потом – ничего. Живая изгородь надежно спрятала незваного гостя. Он мог скрываться за кустами или давно убежать. Определить точнее оказалось невозможно.

Чарлз попробовал отдышаться. Ни за что на свете он не погонится за взломщиком. Этот человек явился в спальню Пенни, если Чарлз покинет дом, злодей просто сделает круг и попробует еще раз. Ну уж нет. Больше он ни на шаг не отпустит Пенни от себя.

Но почему, черт возьми, входная дверь оказалась открытой? Даже самый талантливый взломщик не мог бы справиться с тяжелыми двойными засовами.

Он нагнулся, чтобы проверить, в порядке ли засовы, но замер, уловив краем глаза какое-то движение, и медленно выпрямился. По садовой дорожке, выходившей из-за живой изгороди, преспокойно шествовал Николас, сунув руки в карманы. Чарлз, не шевелясь, ждал. Николас увидел его еще издали, но заговорил, только дойдя до крыльца:

– Что вы здесь делаете?

Чарлз помедлил, чтобы дать Николасу прочувствовать важность происходящего.

– Кто-то вломился в комнату Пенни.

– Что?! – растерянно ахнул Николас.

Игра была вполне убедительной, но Чарлз не знал, можно ли ей доверять. Рисковать он не имел права.

– Видите ли, входная дверь была кем-то отперта. Николас с сомнением оглядел тяжелые двойные двери.

– Я закрыл их, когда выходил.

– Но не заперли?

– Н-нет. Мне же нужно было попасть в дом.

– А где вы были?

– Гулял, – неуверенно пробормотал Николас, обводя рукой сад. – Не смог заснуть, вот и решил пройтись… Господи! С Пенни все в порядке?!

На этот раз Чарлз почти поверил ему: уж очень естественной показалась гримаса ужаса на лице Николаса.

– Да. Я был с ней, – бросил он, прежде чем войти в дом. Ошеломленный Николас последовал за ним.

Задвинув засовы, Чарлз мрачно добавил, словно хорошенько обдумав сказанное прежде:

– К счастью.

– Полагаю, – пробормотал Николас, – нам лучше проверить остальные двери.

– Вы правы.

Он обошел первый этаж и убедился, что все запоры на месте. Впрочем, особых гарантий это не давало: любой профессионал сможет без труда проникнуть в дом, а теперь он был убежден, что неизвестный вполне может потягаться с ним в подготовке.

Николас тащился за ним, наблюдая, но не предлагая помочь, что тоже было к лучшему. Не говоря уже о том, что Чарлз знал здесь каждый закоулок, вряд ли поверил бы хоть одному его слову, даже утверждению, что окно закрыто.

Наконец, Чарлз поднялся наверх. Николас не отставал. Чарлз остановился в коридоре у верхней лестничной площадки. Комната Николаса была в другом крыле, в противоположном конце от спальни Пенни.

Николас ступил в коридор и, словно только сейчас заметив голые плечи и грудь Чарлза, а также болтавшиеся у колен пряжки бриджей, оцепенел. Видимо, до него наконец дошло очевидное.

Чарлз просто ждал.

Николас откашлялся.

– Э… вы сказали, что были с Пенни?

Пенни, скорчившись у двери и приложив ухо к скважине, услышала вопрос и сжалась.

– Черт!

Она уже осыпала всеми мыслимыми французскими и английскими проклятиями Чарлза, запершего ее в комнате. Паника, непредсказуемая и незнакомая, одолела ее, когда она услышала топот двух мужчин: Чарлза и незнакомца. Но теперь, как бы она ни напрягала слух, все напрасно. Окно выходило во двор, поэтому она и не могла ничего увидеть.

Но она продолжала прислушиваться что было мочи. Дверь была старой, толстой и массивной. Замок тоже был поставлен давно, а скважина без ключа казалась просто огромной. И теперь наконец до нее донесся разговор. Она понятия не имела, откуда взялся Николас. Но он почему-то оказался рядом с Чарлзом. И оба, кажется, стояли у лестницы.

– Совершенно верно, – надменно протянул Чарлз. Учитывая все обстоятельства, с его стороны это было чистой провокацией.

И тут раздался странный звук. Она было испугалась, что Чарлз то ли душит, то ли колотит Николаса, но тут же поняла, что это Николас снова откашливается.

– Э… вы упоминали, что между вами и Пенни возникло некое взаимопонимание. Считать ли это объявлением о свадьбе?

Пенни отчаянно зажмурилась и снова стала сыпать ругательствами. На этот раз в адрес Николаса. Да как он смеет?! Она не его подопечная, он не имеет права задавать подобные вопросы и особенно пытаться взывать к совести Чарлза! Черт; черт, черт!

– Собственно говоря… – В протяжном голосе Чарлза зазвучали откровенно зловещие нотки. – Это не тот сорт взаимопонимания. И кроме того, насколько мне известно, подобные вещи абсолютно вас не касаются.

Совершенно верно! Не касаются!

Она затаила дыхание. Учитывая тон Чарлза, Николас должен быть последним идиотом, чтобы вступать в спор. Ему давно пора присмиреть и потихоньку удалиться.

– Ясно, – сухо обронил Николас. – В таком случае я… вне всякого сомнения, увижусь с вами утром.

Чарлз ничего не ответил, и мгновение спустя она услышала шаги, удивительно мягкие для такого великана, в направлении своей спальни.

Облегченно вздохнув, она потихоньку отошла от двери и вознесла Господу искреннюю молитву. Не хватало еще, чтобы Чарлз решил, что из ложно понятого чувства чести должен на ней жениться!

Он остановился за дверью. Она услышала, как поворачивается в скважине ключ. Он увидел ее, вошел в комнату и снова запер за собой дверь. И только потом повернулся к ней. Она выпрямилась, сложила руки под грудью, к счастью, закрытой поспешно наброшенным пеньюаром, и неприязненно прищурилась.

– Почему ты меня запер?

Он склонил голову, по-прежнему не отрывая от нее взгляда.

– По-моему, вполне очевидно: чтобы он не смог вернуться и напасть на тебя, если мне не удастся его догнать.

– И для того, чтобы я не сумела пойти с тобой.

Губы Чарлза дернулись. Он отвел глаза и шагнул мимо нее к кровати.

– И это тоже.

Взмахнув полами пеньюара, она бросилась за ним.

– А если бы он вернулся и отпер замок. Как в первый раз? Он преспокойно уселся на кровать и стал стягивать сапоги.

– Надеюсь, у тебя хватило бы здравого смысла закричать. Я наверняка услышал бы тебя.

Слегка успокоившись, сама не зная почему, она фыркнула. Не стоит и объяснять, что на нее внезапно нахлынул страх за него. Она долго пыталась убедить себя, что все обойдется, поскольку он привык очертя голову бросаться навстречу опасности. Но ей никогда не приходилось стоять почти рядом и ждать, пока он сражается с неведомыми врагами.

– Ты видел, кто он? Чарлз покачал головой:

– Я не сумел его рассмотреть. Даже рост не определил, не говоря уже о фигуре. Но бегает он быстро. Кроме того, оказалось, что входные двери распахнуты. Он пролетел насквозь, как заяц, и нырнул вживую изгородь.

– Где был Николас?

– В саду. Утверждает, что гулял.

– Но…

Ей вдруг стало холодно. Скинув пеньюар, она нырнула под одеяло и подтянула его до подбородка.

– Мы знаем, что в последнее время у него бессонница.

– Верно. Но не знаем одного: дошел ли он до такого состояния, что решил расправиться с тобой, и оставил двери открытыми, чтобы подтвердить историю о том, как некто вломился в дом и набросился на тебя, пока ты спала. До сих пор он понятия не имел, что я провожу здесь каждую ночь.

Он отбросил сапоги, встал, скинул бриджи, лег рядом, прижался к ней и обнял. Она положила голову на его плечо, забросила руку ему на грудь и рассыпала волосы над тем местом, где у него билось сердце.

Они заснули не сразу, и все же, несмотря на появление взломщика – то, чего они почти ожидали и поэтому вовсе не были так уж удивлены, – оба почему-то были умиротворенными и испытывали небывалое чувство покоя. Словно их близость создала некое убежище, безопасное и надежное, такое неприступное, что никакие незваные гости не могли его разрушить.

И это единение окутало их теплым покрывалом. Она заснула первой. Успокоенный, он последовал ее примеру.

– Но не можешь же ты не отходить от меня целыми днями! Чарлз повернул голову, молча взглянул на нее, после чего продолжал вести Пенни к беседке. Он даже не делал вида, что собирается распрощаться; этим утром он покинул ее только затем, чтобы умыться и переодеться, а потом спустился к завтраку – на случай, если Николас не так его понял.

Судя по настороженному взгляду, Николас успел верно оценить факты.

В отличие от кое-кого другого.

– Так или иначе, почему сюда? – раздраженно фыркнула она.

– Потому что мне нужно подумать, а заодно и не спускать глаз с Николаса.

Они добрались до беседки. Он не остановился, но потянул ее на крыльцо, усадил в шезлонг и только потом отпустил едва не посиневшую от его хватки руку.

Она возмущенно уставилась на него, расправляя юбки. Он уселся рядом.

– Прекрасно. Если ты должен подумать, подумай об этом: с чего это кому-то вламываться в мою комнату прошлой ночью? Мы уверены, что это был убийца?

Чарлз задумчиво оглядел зеленеющие газоны под сенью густых деревьев.

– Почему какой-то мужчина вломился к тебе… во сколько? В два часа ночи?

– Около двух. Да если он даже убийца, зачем ему это?

– Вот об этом мне и нужно подумать.

Он оставил ее обсуждать домашние дела с миссис Фиггс, а сам пошел поговорить с Кантером и конюхами, но вскоре вернулся.

– Сегодня я отправил одного из грумов к Деннису Гиббсу с просьбой, чтобы «рыцари» смотрели в оба и следили за каждым шагом наших пятерых чужаков. Я и с Норрисом потолковал. Он был в ужасе.

– М-м… все же в толк не возьму, почему этот тип так заинтересовался мной, настолько, чтобы ворваться в дом и проникнуть в мою комнату? И кстати, откуда он знал, какая из комнат – моя? Неужели обыскивал все подряд?

В его мозгу уже стал складываться план.

– Вряд ли все случилось именно так. Если развивать теорию мести… думаю, что он, кем бы он ни был, следил за домом, возможно, собираясь связаться с Николасом, увидел, как тот вышел из дома, оставив дверь незапертой. И должно быть, поблагодарил свою счастливую звезду. Но перед ним было два пути: он мог последовать за Николасом и разделаться с ним или войти в дом и разделаться с тобой, но так, что подозрения пали бы на Николаса.

– Но при чем тут я?

– На это есть две причины. Прежде всего – ты сестра Гренвилла и уж только поэтому заслуживаешь мести. Он наказал Джимби, следующим в его списке должен быть Гренвилл, а потом и Николас. Кроме того, он был уверен, что твоя смерть падет на голову Николаса. В качестве первой атаки это выглядело бы совсем неплохо.

– Хочешь сказать, этот человек считает меня пешкой? – взорвалась она.

Губы Чарлза смешливо дернулись. Он сжал ее руку и прошептал:

– Странно, что некоторые люди могут так думать. Она шмыгнула носом, но руки не отняла.

– Но как он узнал, которая из комнат моя? Чарлз немного подумал.

– Открытое окно. Если он обошел дом, значит, заметил, что в окне горит свет. А когда подошел двери и увидел, что она заперта, это только подтвердило его предположения.

Пенни вздрогнула.

– Он не вернется, – заверил Чарлз. – Могу в этом поклясться. Он знает, что я постоянно буду рядом.

Пенни немного поразмышляла, кивнула, чувствуя себя гораздо лучше оттого, что отныне Чарлз собирается все ночи проводить с ней. Это просто чудесно… и она не хотела думать о том, почему так легко стало на сердце.

Они немного посидели, прежде чем увидели катившийся по аллее экипаж.

– Это леди Кармоди.

Лакей помог ее милости спуститься и проводил в дом. Десять минут спустя дверь снова открылась, и Николас усадил даму в экипаж. Постоял, пока коляска не исчезла из виду, и только потом вернулся в дом.

– Ужин или – о кошмар! – музыкальный вечер? Пенни засмеялась.

– Только не музыкальный вечер. Она ненавидит музыку.

– Одно очко в ее пользу. Надеюсь, она уже навестила Эбби, – вздохнул Чарлз, потягиваясь.

– Почему?

– Потому что нам нужно туда ехать. Она вспомнила.

– И проверить, нет ли чего-то от Далзила. Они поднялись и направились к дому.

– Я поговорю с Норрисом. Думаю, мы вполне можем оставить Николаса под его присмотром. Уверен, что Николас понял все значение вчерашнего происшествия и, если учесть его поведение в последнее время, предпочтет для собственной безопасности оставаться в доме.

– Пойду надену амазонку. Я недолго.

– Не торопись. Мы можем позволить Филчетту и миссис Слаттери накормить нас и вернемся сюда только к ужину.

Глава 15

Вопреки надеждам в Эбби не оказалось депеши из Лондона. Филчетт и миссис Слаттери были счастливы накормить их обедом. Кассий и Брут радостно запрыгали, виляя хвостами.

Леди Кармоди действительно заезжала раньше и оставила приглашение на чай. Событие должно было произойти через два дня. Пенни заметила, что пятеро подозреваемых тоже могут приехать, поскольку, должно быть, отчаянно нуждаются в развлечениях.

Днем они прогулялись по укреплениям в сопровождении собак и вернулись как раз в тот момент, когда во двор въезжал курьер, привезший сообщение, которое они ожидали. Чарлз взял пакет, поручил мужчину заботам Филчетта и направился в кабинет. Пенни пошла за ним и стала читать письмо, заглядывая через плечо Чарлза. Он недовольно нахмурился, но не возразил.

К сожалению, Далзилу было почти нечего сообщить. Как и Чарлз, он считал гибель Джимби подтверждением существования давнего заговора изменников, причем весьма серьезного: из-за пустяковых сведений людей не убивают. Но основной целью письма было разубедить Чарлза, что Джимби скорее передавал сведения от французов англичанам, чем наоборот. Далзил лично расспросил своих агентов, но все маршруты передачи информации англичанам были давно известны, а новых не появлялось.

В постскриптуме подтверждалось получение отчета от Чарлза. Далзил пообещал узнать все, что можно, о пятерых гостях Фауи. Но пока что не обнаружил ничего странного.

Чарлз отложил письмо. Пенни обошла стол и бросилась в кресло. Они долго обсуждали возможные варианты, предлагали и отвергали планы действий. Вскоре оба, утомившись, замолкли и после чая, отправились верхом в Уоллингтон. У моста они заметили Фотергилла, отъезжавшего от берега реки и направлявшегося вверх по течению. Чарлз придержал Домино, изучая Фотергилла, но вскоре догнал Пенни.

– Как по-твоему, это мог быть он? Чарлз покачал головой:

– Трудно сказать. Я не сумел как следует разглядеть его.

Вернувшись в Уоллингем, они узнали, что за время их отсутствия ничего не произошло, если не считать послания от Денниса Гиббса, сообщившего, что не только «рыцари», по и все их собратья на этом побережье предупреждены и будут смотреть в оба. Очевидно, убийство Джимби возмутило «рыцарей».

Они поужинали в обществе Николаса. Тому, очевидно, было крайне неловко находиться в присутствии любовников, но, поскольку они ничем не показывали, что между ними что-то происходит, он постепенно успокоился, и ужин прошел достаточно гладко.

Однако по мере того, как тянулся вечер и они сидели в гостиной, слушая игру Пенни на фортепиано, становилось очевидным, что отношение Николаса к Чарлзу снова претерпело изменения. Правда, Пенни так и не смогла понять, какие именно, и позже, когда Чарлз пришел в спальню, спросила, что он думает.

Чарлз скептически улыбнулся и сел на кровать, чтобы стянуть сапоги.

– Николас не убийца, следовательно, не он был в твоей комнате. Оба инцидента потрясли его: бедняга сообразил, что именно ему следовало бы отвечать за твою безопасность. И теперь Николас не знает, что делать. Он терпеть меня не может, не одобряет того, что мы делим постель, но, безусловно, благодарен, что я постоянно тебя охраняю. Я снял с его плеч немалую тяжесть, хотя всех проблем не решил.

Лежа в постели, лениво расстегивая рубашку, которую она только недавно застегнула, – иначе Чарлз все равно сорвет ее, с энергичной помощью хозяйки, разумеется, – она размышляла о Николасе.

– Он волнуется, верно? То есть встревожен, и эта тревога его сжигает. Сначала ты думал, что это страх, но если он боится за себя, давно бы сбежал, не так ли? Но он упорно остается здесь, потому что ужасно беспокоится за что-то. Только вот за что?

– Не знаю.

Швырнув бриджи на ее туалетный столик, обнаженный Чарлз забрался в постель, улыбнулся и потянулся к Пенни, прижав ее к себе и вставая на колени посреди кровати.

– Я совершенно не понимаю Николаса.

Он нагнул голову, поцеловал ее, легонько прикусил нижнюю губу.

– А вот тебя я понимаю.

Он заставил ее оседлать его бедра, сунул руки под рубашку и медленно поднял подол.

То, что последовало потом, доказало его правоту. Это было все, на что она надеялась, о чем когда-то мечтала, и больше… Он, казалось, знал все, что ей понравится, чего жаждет ее страсть к вызову, и казалось, стремился к одному: обрушить на нее море восторгов, пока у нее не начинала кружиться голова. Он прижимал ее к себе, обладал ею, и она отдавалась ему и умирала от счастья в его объятиях.

И все же на самом пике наслаждения наступал момент, когда они попадали в самый эпицентр бури и их взгляды встречались и что-то трогало ее до глубины души. Ощущение единого целого, слияния не только тел, но и душ, сердец, нервов каждый раз поражало и потрясало ее.

И каждый раз в этот момент у обоих перехватывало дыхание. Потом его веки опускались, и его губы безошибочно находили ее рот. Она льнула к нему, ощущала, как нарастает желание, и позволяла ему унести ее прочь.

Пенни не переставала твердить себе, что это всего лишь чувственность, плотские наслаждения. Они увлечены друг другом и своими играми, и ничем больше.

Но Пенни постоянно помнила об этой силе. Понимала, что она не покидает их, но расцветает и развивается. Слишком глубоки ее корни. Она оставалась с ними, в них, однако при свете дня, когда она могла различить ее тень, все казалось совершенно обычным. Будто эта сила всегда была здесь, и она раньше просто ее не замечала.

Следующее утро началось, как обычно: как только Чарлз покинул ее комнату, она позвонила Элли, словно жена после ухода мужа из супружеской спальни. Она отметила этот факт, отнесла его за счет высокомерия Чарлза. Его мужской уверенности во всем, что касалось ее.

Сегодня она одевалась дольше обычного. Но потом, после разговора с Фиггс, пришлось вернуться и переодеться в амазонку. Если это утро было продолжением предыдущего, то и день казался совершенно ничем не примечательным.

Так оно и было.

Они добрались до Эбби и получили очередное сообщение от Далзила. В нем он подтверждал, что мистер Артур Суэйли действительно занимается разработкой рудников и вкладывает в них значительные средства. По слухам, он собирался сделать новые приобретения. Мистер Джулиан Фотергилл – особа достаточно таинственная, проверить его сложно, поскольку существует множество ответвлений генеалогического древа его семейки. Впрочем, на первый взгляд в его биографии не было ничего особенного. В следующих отчетах о нем будет сообщено больше. Кармайкл не пользовался слишком хорошей репутацией: поговаривали о долгах, но пока что никто не смог сообщить ничего более определенного. Расследование будет продолжено. Мистер Ярроу действительно был из Дербишира, но в городе о нем не много знали. Далзил послал туда человека на разведку.

Оставался Жерон, который, судя по всему, был первым подозреваемым. Он учился в военной академии и считался истинным патриотом, хотя все его связи вели скорее в лагерь роялистов, чем революционеров и их последователей. Дальнейшей информации придется ждать.

Чарлз перечитал письмо, прежде чем сложить и бросить на стол.

– Что это с тобой? – удивилась Пенни. Чарлз поморщился:

– Далзил вышел на охоту.

– Охоту?

– У него шерсть на загривке встала дыбом. Он мобилизует людей, особенно тех, кто у него в долгу. Он не стал бы делать этого, не будучи уверенным в серьезности ситуации.

– А ты считаешь, что в этом нет необходимости? Чарлз задумчиво покачал головой:

– Нет, я согласен с ним. К сожалению. Хотелось бы, чтобы это было не так.

Чарлз часто считал, что хорошо отточенные инстинкты могли быть одновременно благословением и проклятием. Теперь, пробудившись к жизни, они доводили его до такой степени безумия, что он снова принимался строить планы, как бы убрать Пенни подальше отсюда, предпочтительно в Лондон.

К несчастью, он не сумел придумать ни одного маневра, который мог бы сработать. Нет, конечно, похитить, связать, силой перевезти в свой лондонский дом – это вполне осуществимо, но необратимо подорвет его планы на будущее. Он слишком хорошо знал Пенни, чтобы думать иначе.

Иногда приходится рисковать.

Поэтому он встал, подошел к ней, взял за руку и поднял с кресла. Позвал Кассия и Брута, и они пошли гулять, пребывая в ожидании очередного поворота судьбы.

Интуиция подсказывала ему, что этого поворота недолго ждать. Но когда и как?..

Они обсуждали возможность того, что кто-то попытается вести игру, всегда делать первый ход, чтобы вынудить их бесплодно гоняться за убийцей. Но ничего полезного не приходило в голову. Уж очень мало они знали о том, что происходит в округе.

Солнце спряталось за облаками, и они пошли пить чай, после чего направились к конюшне.

На этот раз, без слов и взаимных взглядов, они дружно повернули лошадей на северо-запад. Пересекли старый каменный мост через реку недалеко от развалин замка и направились к укреплениям, тянувшимся на юго-восток. Этот путь был самым длинным между Эбби и Уоллингемом и достаточно трудным, требовавшим абсолютной сосредоточенности, по крайней мере при том темпе, который они задали лошадям.

Неустанный стук копыт отдавался эхом от стен замка, бился в их крови, проникал в жилы.

Инстинкт, подавляемое желание и возбуждение образовали взрывчатую смесь. Оказалось, что достаточно переглянуться, чтобы понять друг друга. Они натянули поводья и придержали лошадей, чтобы спуститься в Уоллингем-Холл, раздуть разгоравшееся пламя и утолить безумную потребность.

Чарлз изменил курс, зная, что она последует за ним, и, вместо того чтобы направиться к конюшням, повернул коня к берегу, на котором стояла беседка.

Они едва успели спрыгнуть на землю, привязать поводья к балюстраде, как он схватил ее и потащил по ступенькам во внутреннее помещение беседки.

Не будь она охвачена таким же желанием, Пенни наверняка запротестовала бы, но… но сама не могла больше ждать.

Он втолкнул ее в помещение, повернул к себе лицом, сжал ладонями ее щеки и поцеловал, мгновенно лишив разума.

Она ударилась спиной о стену, но обрадовалась опоре, иначе, наверное, сползла бы на пол. И поспешила обнять его и лихорадочно прижаться всем телом. Поцелуй все продолжался, и она в нетерпении стала тереться об него, откровенно приглашая к более дерзким ласкам.

Его руки властно прошлись по ее затянутому в бархат телу, грудям, талии и бедрам. Он стиснул ее ягодицы, помял, но тут же отпустил и поднял подол ее амазонки. Она не могла опустить руки, чтобы помочь ему, но зато поощряла его всеми возможными способами: терзала поцелуями, прикусывала его нижнюю губу. И охнула, когда он поднял ее так, что она обвила ногами его талию, и глубоко вонзился в ждущее лоно.

Она неожиданно оказалась на краю чувственной пропасти. Но тут он сделал еще один выпад, сильный, резкий… и она оказалась в раю. Рассыпалась в конвульсиях, сжимавших его плоть.

Он накрыл ее губы своими и вознес ее еще выше. В самое великолепное, сумасбродное, поразительное наслаждение, которое она когда либо испытывала. В раскаленную, свирепую, огненную печь. Она изо всех сил льнула к нему, боясь разлететься в мелкие осколки. При каждом глубоком выпаде, в каждой жадной, алчной судороге изливалось нетерпение, близкое к отчаянию, и все же окрашенное убеждением, что грядущее наслаждение близко.

Наслаждение, которое подарит им экстаз. Поймает, захватит в плен и изольется в них обоих.

И когда они, тяжело дыша, обрели достаточно сил, чтобы поднять головы и посмотреть друг другу в глаза, на губах заиграли невольные улыбки. К тому времени, когда он вышел из Пенни и повалился вместе с ней на шезлонг, оба смеялись, как дети.

Несколько долгих минут они просто лежали, исполненные приятной усталости. Шло время, но никому не хотелось пошевелиться. Она лежала на его груди, прислушиваясь к медленному биению сердца. Он легко играл ее волосами, длинными прядями, выбившимися из прически, то ли во время скачки, то ли позднее. Другая рука властно сжимала изгиб ее бедра.

Она понимала, что эта ласка, хоть и интимная, была вполне рассеянной. Он, как и она, ни о чем не думал. И думать не хотелось. Слишком счастливым был этот момент.

Наконец, он вздохнул и пошевелился.

– Наверное, нам пора одеваться к ужину, – сообщил он и с видимой неохотой опустил ее юбки, посадил и стал поправлять одежду. Пенни дрожащими пальцами привела в порядок блузку и жакет, решила, что растрепанные волосы могут отнести за счет безумной скачки. Она встала, но ее колени тут же подогнулись.

Он вовремя успел подхватить Пенни и предложил руку.

– Очевидно, ты нуждаешься в большей практике.

– Я подумаю, – усмехнулась она.

Она решила, что за ней осталось последнее слово, но он, помогая ей сойти по ступенькам крыльца, пробормотал:

– Обязательно подумай.

Коварное обещание и надменное предупреждение. Они сели на коней и поплелись к конюшне. Вперед вышел Кантер и доложил, что не произошло ничего нового. Много он знает!

Она боялась посмотреть Чарлзу в глаза, когда тот снимал ее с седла. Оперлась о его руку, и они медленно пошли в дом.

Чарлз проводил Пенни до ее комнаты и зашагал дальше.

Все еще полная приятной истомы, она позвонила Элли, уселась перед туалетным столиком, вынула из волос шпильки, расчесалась и аккуратно свернула светлые пряди в узел.

И только тогда поняла, что Элли так и не появилась.

Странно! Что могло случиться?

Пенни подошла к двери и направилась к черному ходу. Внизу слышались голоса. Пенни перегнулась через перила и увидела, как Фиггс гладит Элли по плечу. Судя по всему, экономка тоже была расстроена.

– Знаю, мэм, – всхлипывала Элли. – Я сейчас поднимусь. Почему она плачет?

– Что случилось? – спросила Пенни, быстро сбегая вниз. – В чем дело?

Фиггс и Элли выпрямились и переглянулись. Затем экономка выступила вперед.

– Это Мэри, миледи. Та служанка, которая убирает в гостиной. Вчера вечером она ушла, как мы думали, к конюшне на свидание с Томом Биггсом, но оказалось, что Том ее не видел, и Элли думает, что она встречается с каким-то другим парнем.

– И?.. – поторопила Пенни экономку, когда та замолчала.

– Мэри так и не пришла домой. Мы ждали ее, но потом подумали, что, может, кто-то из ее братьев пришел и позвал ее домой по срочному делу или что-то в этом роде.

Фиггс вздохнула и встретилась глазами с Пенни.

– Мы послали мальчика, и он только что вернулся. Родные Мэри не видели ее с последнего выходного.

Холодная черная змея стиснула желудок Пенни.

– И больше никто ее не видел?

– Нет, миледи. И она не из тех, кто способен на подобные проделки, совсем не из тех. Да и вещи ее все еще на месте. Она ничего с собой не взяла.

Пенни взглянула на Элли, очевидно, предполагавшую худшее.

– А Мэри что-то говорила о том мужчине, с которым хотела встретиться?

– Ничего особенного, миледи. Только что он высок, красив и совсем не похож на здешних парней.

Фиггс прерывисто вздохнула.

– Вот мы с Норрисом и гадаем, миледи, не стоит ли сказать его сиятельству?

Николас, разумеется, понятия не имеет, что делать, но формально он хозяин в доме. Пенни кивнула:

– Да, скажите лорду Арбри. А я пойду к лорду Чарлзу.

– Верно, миледи!

В голосе Фиггс явно чувствовалось облегчение.

– Прикажете Элли помочь вам одеться? Пенни оглянулась на поникшую Элли.

– Принеси воды для умывания и достань платье попроще. Я переоденусь после беседы с лордом Чарлзом.

Фиггс и Элли дружно присели и отправились на кухню. Пенни поднялась наверх и, остановившись у первой двери, легонько постучала.

– Чарлз?

Дверь почти сразу же открылась.

– Что стряслось?

Он надел чистую рубашку, но еще не успел застегнуться, и белое полотно обрамляло смуглую грудь. Поэтому она постаралась не смотреть ему в лицо.

– У нас неприятности.

Он знаком велел ей войти. Она уселась в кресло и рассказала об исчезновении Мэри. Чарлз тем временем заправил рубашку в брюки и завязал галстук.

– И никто не знает этого человека?

– Очевидно, нет. Звучит не слишком хорошо, верно? С чего это Мэри вдруг ушла из дома и именно сейчас?

– Не тревожься прежде времени.

Чарлз выглянул в окно, проверяя, скоро ли зайдет солнце.

– Прежде всего нужно посовещаться с Николасом и отправить людей на поиски. Если кто-то видел ее с мужчиной, может, найдется менее трагическое объяснение ее исчезновения?

Они застали Николаса в библиотеке. Там же был и Норрис. Оба были явно не в своей тарелке.

– Вы уже слышали? – вскочил Николас.

Пенни кивнула. Они расселись, и Чарлз сразу взял дело в свои руки: он всегда был хорош в подобного рода вещах.

Николас, государственный служащий с головы до пят, подчинился командному голосу: уже через минуту Чарлз усадил его за послание лорду Калверу, в коем извещалось о пропавшей девушке и о том, что поиски начинаются немедленно.

Чарлз велел Норрису послать в конюшни, на ферму и в коттеджи арендаторов и собрать возможно больше мужчин.

– Нам самим придется уехать, а вы вместе с десятком слуг остаетесь держать оборону.

Перегнувшись через Николаса, он взял листок чистой бумаги, перо и проверил кончик.

– Я пошлю в Эссингтон-Мэнор за людьми, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Николаса. – Эбби слишком далеко отсюда, не стоит посылать туда сегодня: и без того скоро стемнеет. Необходимо сделать все, что можно, пока еще солнце не село.

– А как насчет дельты? – поколебавшись, спросила Пенни.

Чарлз поднял голову.

– Наверное, ты права. Я немедленно подниму «рыцарей» и остальных тоже. Они могут обыскать мелководье.

Пенни, посидев с минуту и послушав скрип перьев, решительно поднялась:

– Пойду переоденусь.

Она спустилась вниз как раз в ту минуту, когда у дома собрались Эссингтоны и все мужчины, работавшие в поместье. Дэвид и его брат Хьюберт прибыли верхом, готовые немедленно отправиться на поиски. Они всегда были хорошими соседями, готовыми по первому зову прийти на помощь.

Милли и Джулия приехали в кабриолете, чтобы составить Пенни компанию.

– Такая жуть сидеть и ждать одной, – пожаловалась Милли.

Чарлз с искренней сердечностью приветствовал дам Эссингтон. Пенни сняла амазонку. Но, судя по выражению лица, была готова отправиться с поисковой партией, чем, по его мнению, вряд ли намного помогла бы.

Он вообще не желал, чтобы она в этом участвовала, тем более что его не покидало крайне дурное предчувствие относительно того, что им предстоит найти. В этой части страны девушки не уходят из дома без причины и тем более не исчезают. Исключение одно – если эта самая девушка уже вообще не может ходить…

Пока Милли и Джулия болтали с Пенни, Чарлз беседовал с братьями Эссингтон. Они быстро поделили зоны поиска. Чарлз и слуги Уоллингема обыщут северную сторону. Дэвид – юго-западный квадрат, а Хьюберт – юго-восточный, включая речные берега.

– Я попросил «рыцарей» обшарить дельту, – сообщил Чарлз.

– Правильно, – согласился Дэвид и, натянув перчатки, переглянулся с братом: – Пора в путь.

Пока они прощались с женами, Чарлз прошептал Пенни:

– Я только перекинусь словечком с Николасом перед отъездом.

– Разве он не едет с тобой? – удивилась она.

– Предпочту, чтобы он остался здесь, – коротко бросил он.

Пенни что-то прочла в его взгляде, потому что кивнула и поднялась.

– Он в библиотеке. Я с тобой.

Извинившись перед Милли и Джулией, она пошла вслед за Чарлзом. Николас стоял у окна, надевая перчатки: очевидно, он тоже решил участвовать в поисках.

– Едем? – спросил он, оборачиваясь.

Чарлз, пройдя мимо Пенни остановился посреди комнаты.

– Еду я. Вам следует остаться здесь.

– Вот как?

Весь антагонизм между ними сразу вырвался на поверхность. Николас с нескрываемой неприязнью воззрился на него:

– Почему?

Глядя ему в глаза, Чарлз спокойно объяснил:

– Кто-то должен управлять поисками отсюда. Если появятся какие-то сведения, нужно, чтобы кто-то, обладающий вашим умом, сумел анализировать их и действовать быстро, я имею в виду отдавать приказы. И вы лучше всего подходите для этой роли. Это ваш дом, или почти ваш, особой разницы не вижу. А вот я вырос здесь и другие тоже. Мы знаем эти места, как собственные ладони. А время ограничено. Уже почти ночь, нужно спешить.

Он помедлил и добавил, в упор глядя на Николаса:

– Я надеюсь, вам не нужно напоминать, чтобы две ночи назад кто-то пытался напасть на Пенни.

Николас долго молчал, прежде чем повернуться к Пенни.

– Х-хорошо, – выдавил он с легким недоумением. – Я остаюсь.

Чарлз кивнул и направился к двери. – Мы продолжим поиски до самой темноты.

И вместо того чтобы взять Пенни за руку, нагнулся и быстро ее поцеловал.

– Мы вернемся через час-другой.

Пенни молча смотрела ему вслед. Чарлз быстро сбежал по лестнице и присоединился к остальным. Минуту спустя скрип гравия и топот копыт объявил об отбытии поисковой экспедиции.

Николас, мрачно сведя брови, шагнул к Пенни.

– А леди Эссингтон тоже остаются?

– Да. Они в гостиной. Я прикажу, чтобы ужин подали через час.

– Ужин? – с отвращением поморщился Николас.

– Нужно же нам есть.

– Не понимаю Лостуитела, – раздраженно вздохнул Николас, отворачиваясь. – Он терпеть меня не может, не доверяет, следит, и все же…

Он вдруг прямо взглянул ей в глаза.

– Кто-то пытался вломиться к вам прошлой ночью, и вполне понятно, что при сложившихся обстоятельствах вы вправе меня подозревать. Но несмотря на все это, он преспокойно оставляет вас на мое попечение.

– Совершенно верно. И лучшее, что вы сделаете, если поймете причину этого.

Пустив отравленную стрелу, она вернулась в гостиную.

Вскоре до них дошли печальные новости. Уже совсем стемнело, когда вернулись мужчины. Пенни поняла, что ее ждет, когда услышала не бодрый конский топот, а медленный шаг.

Она на секунду закрыла глаза, прежде чем встретить встревоженные взгляды женщин.

– О Господи, – прошептала Милли, прижимая руку к сердцу.

Пенни переглянулась с Джулией и поднялась.

– Думаю, вам лучше остаться здесь. Ни к чему видеть…

Повернувшись, она направилась к двери. Николас немедленно присоединился к ней и положил ладонь на дверную ручку.

– Вам тоже ник чему видеть это. Пенни пожала плечами: – Много лет я была здесь фактической хозяйкой. Это я нанимала Мэри. И должна знать, что с ней.

Ни Чарлзу, ни Дэвиду не понравилось ее появление, но когда она вошла в холодную кладовую, куда положили безжизненное тело, никто не попытался ее остановить.

Кто-то зажег фонарь, но оставил его у двери: только слабый свет достигал стола, на котором лежал труп Мэри. Но и при нем можно было разглядеть фиолетовые синяки вокруг белой шеи, вылезшие из орбит глаза и прокушенный кончик языка. Пенни стояла у порога и смотрела. Фиггс пожала ей руку и, пройдя к столу, расправила смятые юбки.

– Она… что… – откашлявшись, пробормотала она, – ну… знаете…

– Нет, – отозвался Чарлз. – Ее задушили, но больше ничего.

Фиггс вздохнула.

– Спасибо, милорд. А теперь… если вы нас оставите… мы с Эм о ней позаботимся.

– Спасибо, Фиггс, – шепнула Пенни. Фиггс и Эм, которая помогала кухарке, были самыми старшими из женщин в доме. Поэтому именно на их долю выпадали подобные задания.

Чарлз подошел к ней и сжал ее руку. Никогда еще она не была так благодарна ему за поддержку. Она не успела оглянуться, как он вывел ее во двор. Дэвид и Николас пошли с ними.

Они остановились посреди двора, чтобы отдышаться.

– Где вы ее нашли? – спросила Пенни.

– В лесу. У фермы Коннела, – пробормотал Дэвид. – Совсем недалеко, мы как раз возвращались с поисков. Злодей спрятал ее тело под поваленным деревом. Если бы Чарлз не вздумал заглянуть туда…

Дэвид выглядел белым как простыня. Пенни вцепилась в его руку.

– Идем в дом: нужно чем-то согреться.

Они вошли, и Пенни сразу же отправилась на кухню, приказать, чтобы всем, участвующим в поисках, принесли эль и холодное мясо, а заодно сервировали ужин для господ.

Дом окутала мрачная и скорбная атмосфера. Хотя большинство присутствующих не слишком хорошо знали Мэри, все же она была здесь своей, а в деревнях все, так или иначе, знакомы друг с другом. Недоумение и печаль всех сблизили, даже Николас немного оттаял.

Хьюберт, отослав своих людей в Эссингтон, приехал сказать, что поиски не увенчались успехом. Узнав печальные новости, он настоял на том, чтобы отправиться в кладовую, но почти сразу же вернулся, встревоженный и расстроенный. Вскоре братья уехали. Чарлз, Николас и Пенни проводили их, поблагодарив на прощание, после чего вернулись в библиотеку.

Николас по настоянию Чарлза немедленно написал лорду Калверу второе письмо, извещая о страшной находке. Чарлз между тем, не скрываясь, составлял отчет в Лондон.

Пенни, не желая оставаться в одиночестве, тоже сидела с ними и случайно заметила, как Николас бросал взгляды на листок бумаги, лежавший перед Чарлзом, но не смог прочитать ни единого слова.

Оба письма были немедленно отправлены с курьерами.

Не видя причин лишний раз задевать чувствительность Николаса, Пенни пожелала ему и Чарлзу спокойной ночи и ушла. Еще раньше она передала Элли, что на сегодня не нуждается в ее услугах. Элли и Мэри дружили, и теперь Элли наверняка переживает.

А вот она… она подошла к окну, отодвинула защелку, распахнула створки и, глядя на мирный двор, глубоко вздохнула.

Кто же этот человек, который пытался ворваться к ней и, похоже, расправился с бедняжкой Мэри? Почему именно с ней?

И несмотря на скорбь по Мэри, Пенни была ужасно рада, что жива.

И тут появился Чарлз, как всегда, почти бесшумно, и встал за спиной, обняв ее за талию.

Они простояли так несколько минут, прежде чем он повернул ее к себе.

Она подняла руки, положила ему на плечи и вздрогнула, когда он прижал ее к груди. Нагнул голову, и их губы встретились, и больше уже ничто не имело значения. Главное, что они вместе, здесь, сейчас. И живы.

Они и раньше были вместе, но никогда вот так. Теперь все барьеры сняты, преграды разрушены, и оба праздновали простой примитивный факт: они могут быть вместе вот так. И ничто их не разлучит.

Их одежда усеяла пол между окном и кроватью. Руки не могли насытиться прикосновениями. Они вместе. И сегодня будут принадлежать друг другу.

Луна еще не поднялась, когда он подхватил ее, когда она обвила длинными ногами его бедра и, откинув голову, охнула, едва он пронзил ее.

И снова охнула, когда он стал двигаться. Никакой отчаянной спешки: только единение двух тел и двух душ.

Чарлз вонзался в нее, следуя глубочайшим инстинктам. Сегодня нет нужды удовлетворять ее желание первым. Сегодня они должны удовлетворить совместное желание.

Поэтому он чувствовал каждое погружение в ее тело, наслаждался жаром, влагой, силой, с которой она обхватывала его. Ощущал невыразимое счастье, когда она принимала его в себя. С готовностью удерживала, втягивала и отпускала, только чтобы снова приветствовать его в себе.

Нечто большее, чем удовольствие, захлестнуло их, унесло с этой земли. Они поплыли клуне, звездам и солнцу, все это время оставаясь вместе.

И были вместе, когда перевалили через последний огненный пик, вместе, когда, наконец, обессиленно свалились на постель. Вместе откинули волосы с глаз друг друга, так, чтобы их взгляды встретились и они могли смотреть и понимать.

И поражаться.

Между ними не было произнесено ни слова: оба слишком боялись говорить.

Они нашли убежище в физическом наслаждении – отражении их единства, в тепле между ними. И едва успели обменяться сонными поцелуями и натянуть одеяла, прежде чем погрузились в сон.

Глава 16

К утру известие об убийстве Мэри Маггс разошлось по всей округе. Джимби мало кто знал: его гибель почти не привлекла внимания. А вот Мэри – дело другое. Все участвовавшие в поисках рассказали подробности своим домашним.

И хотя слуги Уоллингем-Холла не были в трауре, все же в доме царили грусть и тишина. Позавтракав чаем и тостами, Пенни отправилась утешать Фиггс. Вместе они определили сегодняшние дела, стараясь свести их к минимуму. Только самое необходимое, и обеды должны быть как можно проще.

– Так и быть, – вздохнула Фиггс. – Тем более что миссис Слаттери из Эбби прислала два пирога с дичью и пудинг из лимонной кожуры. Передала, что мне приходится кормить лишний рот, и поскольку этот самый рот живет в Эбби, то и ее право помогать мне всем, чем можно. Фиггс шмыгнула носом.

– Весьма любезно с ее стороны, я бы сказала.

– Я тоже так считаю.

Интересно, что правила этикета среди слуг соблюдались не менее строго, чем в обществе! Пенни могла только аплодировать такту миссис Слаттери.

Она вернулась в холл, чтобы встретить лорда Калвера. Чарлз ушел до рассвета, чтобы еще раз взглянуть на место, где нашли тело Мэри, намеренно оставив Николаса разговаривать с Калвером. Чарлз делал все, что можно, дабы обрушить последствия молчания Николаса на его же голову, и бессовестно использовал для этого любую возможность. Любые меры хороши, лишь бы заставить Николаса рассказать все, что тому известно, или по крайней мере достаточно, чтобы изобличить убийцу.

Николас вышел из библиотеки, чтобы приветствовать Кал-вера. Мужчины обменялись рукопожатием, Пенни присела.

– Печальная история, дорогие мои, – пробормотал лорд Кал вер. Пенни поспешно ретировалась в гостиную. Будучи человеком старой закалки и редко выезжавшим в общество, лорд Калвер определенно считал, что обсуждение столь ужасной темы, как убийство, совершенно недопустимо в присутствии леди.

Кроме того, Пенни тоже была исполнена решимости убедить Николаса выдать свои секреты. Так что пусть пока пообщается с лордом Калвером наедине.

Она принялась беззастенчиво подслушивать. И когда они пошли к выходу, не слишком скрываясь, последовала за ними. Пусть они ее видят: главное – соблюдать приличия и держаться поодаль.

Они вошли в кладовую. Их голоса эхом отдавались в каменных стенах. Калвер задавал вполне ожидаемые вопросы, и Николас отвечал.

Прошлой ночью Николас выглядел растерянным, запуганным, словно был не в силах вынести известия о втором убийстве. Сегодня утром за завтраком выглядел он кошмарно: измученным, расстроенным и в то же время странно решительным, словно усиливающееся давление не сломило его.

И хотя она считала его виновным в шпионаже и в преступном молчании, все же начала относиться к Николасу с невольным уважением. В стойкости ему не откажешь.

Николас и Калвер вышли из кладовой. Николас старательно прикрыл за собой дверь.

– Ужасное дело, – потрясенно повторил Калвер, невысокий худой человечек, настоящий книжный червь. – В нашей округе такого еще не бывало.

Звуки знакомых шагов заставили Пенни повернуть голову. От конюшен по аллее шел Чарлз. Увидев ее, он кивнул, но подошел прямо к Калверу. На лицах Калвера и Николаса явно выразилось облегчение. Калвер спросил, и Чарлз подтвердил, что убийства Мэри и Джимби чем-то связаны. Но хотя расследование такого рода преступлений входило в обязанности Кал-вера, тот заявил, что целиком перекладывает эту ношу на плечи Чарлза.

Когда с формальностями было покончено, Чарлз и Калвер пожали друг другу руки. Николас предложил проводить Калвера до конюшни. Мужчины расстались, но Чарлз, не успев отойти, задержался и вновь обратился к Калверу:

– Я тут встретился с вашим молодым родственником, Фотергиллом.

– Фотергиллом? – рассеянно переспросил лорд. – Ах да… со стороны моей покойной жены. Часто навещал нас в детстве… большой любитель птиц. Довольно славный парень: с ним легко… то есть, я хочу сказать, от него никому в доме никаких хлопот. Постоянно разглядывает голубей через свои подзорные трубы.

– Совершенно верно.

Калвер и Николас ушли. Чарлз немедленно подошел к Пенни.

– Хоть о Фотергилле есть кому что сказать, – заметил он, уводя ее в дом. – Если он связан с Калвером, вряд ли преследует некие корыстные цели. Хотя… странное совпадение, не находишь? Иметь родственника, который в детстве часто навещал те места, где позже произошло два убийства.

– И все-таки я думала, что ты спросишь, находился ли он в доме Калвера позапрошлой ночью.

– Я спросил бы, если бы мог полагаться на слова Калвера. Фотергилл мог просидеть в трех футах от Калвера хоть всю ночь, но уж очень тот рассеян, особенно когда погрузится в свои книги. Тут хоть из пушек под окном пали, все равно ничего не заметит.

Пенни сделала забавную гримаску. Ничего не скажешь, Чарлз прав.

Им навстречу вышел Норрис.

– Обед подавать, миледи?

– Как только лорд Арбри вернется из конюшни. Мы с лордом Чарлзом подождем в столовой.

– Как угодно, миледи.

Довольно скоро появился Николас и уселся во главе стола. Лицо его было мрачнее тучи. Пенни глянула на Чарлза, но он не подал виду, что заметил что-то. Норрис и лакей внесли холодное мясное ассорти, которое она заказывала, вместе с сыром и фруктами. Чарлз целиком занялся едой, не обращая на Николаса никакого внимания.

Однако, когда на стол поставили пудинг из лимонной кожуры и Чарлз немедленно съел половину, Пенни отчего-то поняла, что он только и думает, что о Николасе, хотя не смотрит в его сторону. И еще ломает голову, кто убийца.

Николас не выдержал первым:

– Почему вы расспрашивали о Фотергилле?

Чарлз поднял голову, невозмутимо встретил взгляд Николаса и, помедлив секунду, ответил:

– Вероятнее всего, убийца – один из пятерых чужаков в округе, и в настоящее время все они, похоже, скрываются.

Спокойно очищая яблоко фруктовым ножом, он, ничего не утаивая и не уклоняясь от ответов, объяснил Николасу свою гипотезу насчет убийцы и все, что сообщили на этот счет из Лондона.

Николас, очевидно, был в недоумении относительно того, почему Чарлз так откровенен с ним, что ж, может, это, в свою очередь, развяжет ему язык?

Чарлз не утаил ни одной детали. Вернувшись с того места, где нашел изуродованное тело Мэри, исковерканное и брошенное, словно тряпичная кукла, он решил сделать все возможное, чтобы убедить Николаса открыть правду.

Гибель Джимби была достаточно серьезным обстоятельством. Убийство Мэри повысило ставки. Теперь игра в самом разгаре.

Но им не хватало времени, а убийца подкрадывается все ближе. Если цена за его поимку – полная откровенность с Николасом, да будет так.

Одно дело – долг и совсем другое – преданность правосудию. Но самое главное, самое важное – безопасность Пенни. И потребность защитить ее жизненно необходима: ведь она – основа его будущего. Единственное, чего он не мог потерять.

Поэтому он и открыл перед Николасом все карты.

Наконец он закончил рассказ и замолчал. Николас уставился в тарелку, очевидно, глубоко встревоженный.

Пенни протянула руку и взяла ломтик яблока, которое резал Чарлз. Он проводил взглядом путь ломтика до ее рта. И хруст яблока на ее зубах словно разрушил чары.

– Чай у леди Кармоди! – воскликнула она. – Это сегодня! Мы должны там быть!

Николас побелел.

– О нет! Никто не вправе ожидать, что…

– Наоборот, – спокойно возразила Пенни. – Все ожидают, что мы приедем и расскажем подробности столь страшного убийства. Кроме того, по округе уже ходят самые невероятные слухи, так что наша обязанность – поведать правду. И там наверняка будут все пятеро. В это время года здесь мало развлечений, так что выбирать особенно не из чего. А если мы станем избегать общества, это будет выглядеть подозрительно, тем более что убита наша горничная!

Николас выглядел совершенно больным.

– Может, если поедете только вы с Лостуителом… – пробормотал он молящим тоном. Впервые он так неприкрыто трусил.

Пенни, не ответив, ждала реакции Чарлза.

– Нет, – решительно отрезал тот. – Подумайте сами. Мэри Маггс была горничной в вашем доме. Она пошла на свидание с неизвестным, которого описывала как «красивого и необычного». Потом ее нашли убитой. Если вы будете прятаться дома, что бы мы ни говорили и ни делали, часть подозрения падет именно на вас.

Щеки Николаса уже отливали зеленью.

– Это…

– Человеческая натура, – докончил Чарлз с некоторым сочувствием. – Насколько я понял, вы мало жили в провинции.

– Только в детстве. Из Оксфорда я уехал в Лондон, где и живу поныне.

– А где имение вашего отца?

– В Беркшире. Но он никуда не уезжает, так что мне нет необходимости там бывать…

Наблюдая за выражением лица Николаса, Чарлз втайне удивлялся. Неужели он заметил сожаление? Очевидно, между Николасом и его отцом не все ладно. Может, дело в предательстве.

Но сейчас не время об этом размышлять.

– Так или иначе, вам следует там быть, – заключил он. – Но мы вполне можем поехать вместе. Не так ли, Пенни?

Она кивнула и коснулась его бедра под столом.

– Совершенно верно. Лошади Гренвилла застоялись. Им полезно размяться. Ты можешь отвезти меня в фаэтоне. А Николас поскачет верхом.

Итак, они отправились на чай к леди Кармоди, и если все и было так плохо, как боялся Николас, он по крайней мере выжил.

– Интересно, – пробормотала Пенни, наблюдая, как он удовлетворяет совершенно непристойное любопытство миссис Кренфилд и Имоджен. – Он кажется одним из тех людей, которые совершенно лишены воли, пока на них не надавишь.

– Удивительно меткое наблюдение, с которым я совершенно согласен, – вздохнул Чарлз. – Но именно это качество отнюдь нам не на руку. Из-за его упрямства мы до сих пор ничего не выведали.

– Это верно.

Они пили чай на краю углубленного сада леди Кармоди. Бассейн в центре привлекал всеобщие взоры. Живая изгородь, которой был обсажен сад, давала достаточно тени. По требованию гостей они пересказали свою историю бесчисленное количество раз. Наконец Чарлз заявил, что хочет чаю, и они отошли от остальной компании. До сих пор никто не набрался наглости последовать за ними.

Пенни поставила чашку на блюдце.

– Чем больше я узнаю Николаса, тем труднее мне считать его злодеем. Ведь и ты уверен, что не он убийца. Но можно ли видеть в нем предателя, сознательно продающего Франции военные секреты?

Чарлз пожал плечами:

– Иногда люди попадают в ловушку, сами этого не понимая, пока не становится слишком поздно. Может, Николас, не подозревая о нечестной Игре, которую вели его и твой отцы, безмятежно пошел по стопам своего родителя в министерство иностранных дел и узнал, что от него ожидают продолжения семейного бизнеса.

– Что ж, может, этим и объясняется его молчание. Чарлз кивнул:

– Он понимает, что у нас нет реальных доказательств, но на карту поставлена не только его карьера, но и репутация родных. Как ты верно указала, государственная измена запятнает все семейство, включая невинных людей вроде Элайны и девочек. Ясно, почему он молчит, но от этого никому не легче.

Это было чистой правдой, тем более что оба прониклись к Николасу искренней симпатией.

Как и предсказывала Пенни, пятеро подозреваемых тоже присутствовали, все, обсуждая трагедию, высказывали приличествующие случаю замечания, выказывали соответствующую степень отвращения и осуждали убийцу.

– Подумать только, – язвительно заявил Чарлз, – ни один не оступился.

Но только один был виновен, и этот один был истинным профессионалом, работу которого Чарлз высоко оценил.

Они с Пенни вновь присоединились к обществу: болтали, обменивались новостями о семьях. Но Чарлз не спускал глаз с Николаса. Хотя тот в свою очередь наблюдал за чужаками, все же не пытался приблизиться ни к одному из них. Более того, судя по виду, не отдавал никому предпочтения. Каждого удостоил кивком, но не больше.

Чарлз, убежденный, что разгадал Николаса, пребывал в растерянности. Неужели он действительно понятия не имеет, кто из пятерых – преступник? Если так…

– Черт!

Пенни испуганно вздрогнула. К счастью, поблизости не было матрон, способных услышать и осудить неприличное ругательство. Чарлз сжал ее локоть.

– Тебе плохо.

– Мне?

– Да. Нам нужен предлог, чтобы немедленно убраться отсюда. Вместе с Николасом.

Пенни, не споря, покорно повисла на его руке. Чарлз с встревоженным видом подвел ее к леди Кармоди. Они извинились за ранний уход. Пока старушка сожалеюще кудахтала, Чарлз подозвал Николаса взглядом.

Тот, недоуменно подняв брови, подошел и тут же расстроился, узнав о нездоровье Пенни. Какая неприятность! Разумеется, он должен сопровождать родственницу!

Леди Кармоди великодушно отпустила их, довольная уже тем, что они нашли время приехать и оживили ее весьма скучный прием.

– Я все понимаю, дорогая, – шепнула она, погладив Пенни по руке. – Вы действительно бледны.

– Вам следует хорошенько отдохнуть. Оставьте заботы другим, – прочирикала миссис Кренфилд.

Леди Трескаутик нерешительно огляделась, но все же поцеловала Пенни в щеку и велела Чарлзу позаботиться о ней.

Они как могли быстро покинули собрание. Пенни изображала больную, пока экипаж не выехал на дорогу, подальше от дома. Только тогда она облегченно вздохнула и выпрямилась, удивленно глядя в угрюмое лицо Чарлза.

– Почему нам пришлось уехать?

– Все объясню, когда мы доберемся до Уоллингема.

В других обстоятельствах она бы начала спорить, настаивать на немедленном разговоре, но его тон напомнил, что сегодня с ними третий. Поэтому Пенни сложила руки на коленях и приготовилась ждать. А что еще ей оставалось делать?

Она припомнила озадаченное лицо леди Трескаутик и невольно улыбнулась.

– Что? – сразу насторожился Чарлз.

Она повернулась к нему. Но он смотрел прямо вперед.

– Просто интересно, что будет, когда до них дойдет, что я в жизни не падала в обморок.

Чарлз расслышал в ее голосе веселые нотки и прикусил язык. Нет смысла указывать на то, что все три дамы, знавшие их обоих с колыбели, действительно могли отметить странности в ее поведении, но вместо того, чтобы посчитать нездоровье Пенни притворством, могли предположить совершенно иную причину столь внезапной слабости.

Причину, которая вполне могла стать реальной.

Неужели она начнет падать в обмороки? Пенни? И будет ли она счастлива носить его детей?

Но он еще даже не просил ее выйти замуж. Сказал себе, что нет смысла пытаться понять женскую логику, не говоря уже о том, чтобы предугадать ее ответ, и все же после вчерашней ночи чувствовал совершенно беспричинную уверенность. И идиотскую радость при одной мысли, что она может носить его ребенка.

Он так разволновался, что почти забыл озарение, снизошедшее на него в саду леди Кармоди. Почти. Но не совсем.

Он заехал на конюшню, отдал поводья груму и снял Пенни с сиденья. Они подождали Николаса и все вместе направились к дому.

– Все было не так плохо, как я опасался, – заметил Николас. – По крайней мере они не слишком меня одолевали: скорее просто хотели знать правду, убедиться, что все расслышали верно и не стали жертвой злых сплетен.

– Вы правы, – согласилась Пенни. – Чарлз, почему нам так скоро пришлось уйти?

Вместо ответа он взглянул на Николаса:

– Не могли бы мы переговорить в библиотеке?

– Да, разумеется, – кивнул тот и пошел вперед.

Она взяла под руку Чарлза, с удивлением сообразив, что он напряжен и раздражен, но не на нее. Что такого сделал Николас?

Чарлз вошел последним и закрыл за собой дверь. Николас устроился за большим письменным столом.

Чарлз подвел Пенни к одному из стульев перед камином.

– Садись, – пробормотал он. Она села.

А вот он подошел к камину, обернулся и взглянул на Николаса.

Тот спокойно взирал на него. Привычная маска дипломата уже была на месте. В Пенни росло убеждение, что Николас натворил что-то такое, чего она не заметила.

Когда молчание стало почти нестерпимым, Чарлз резко бросил:

– Скажите-ка мне: вы, случайно, не изображаете здесь мишень?

Лицо Николаса не изменилось, но даже легкий румянец на смертельно белых щеках казался алыми флажками.

– Понятия не имею, о чем вы. Чарлз устало покачал головой.

– Надеюсь, вы лжете лучше, когда обсуждаете торговые переговоры.

– В этих случаях я имею дело с дипломатами, – заявил уязвленный Николас.

– Я, правда, не дипломат, но придется иметь дело со мной. Николас вздохнул и закрыл глаза.

– Мои дела вас не касаются.

– Если эти самые дела имеют какое-то отношение к убийце Джимби Молле и Мэри Маггс, поверьте, очень даже касаются.

– Я не больше, чем вы, знаю о том, кто из этих пятерых убийца, и вообще есть ли среди них убийца, – очень тихо, но отчетливо произнес он.

– Но что он сделал? – не выдержала Пенни. Чарлз раздраженно уставился на нее.

– Бродил туда-сюда на виду у этих пятерых, словно призывал убийцу последовать за ним.

– Не слишком мудро с вашей стороны, Николас, – упрекнула Пенни.

– Здесь вообще нет ничего мудрого, – парировал тот.

– Поверьте, я знаю цену этому человеку, – уговаривал Чарлз. – Вам с ним не сладить.

– Тут вы правы. Мне с ним не тягаться, – кивнул Николас. – Но я ничего не могу сказать о нем определенного. Правда. Я очень рад, что вы здесь: по крайней мере Пенни в безопасности. Но… ни вы, ни я ничего не можем предпринять.

– Хотите сказать, – прищурился Чарлз, – что нужно выждать, пока он не сделает первый шаг?

Пенни поежилась. Давно она не слышала столь вкрадчиво-зловещего тона.

Николас наклонил голову.

Что предпримет Чарлз? Начнет давить, настаивать или… Наконец он кивнул.

– Хорошо, следующая сцена будет разыграна по вашему сценарию. Но помните: в конце концов я узнаю правду.

Николас долго смотрел ему в глаза, прежде чем спокойно ответить:

– Возможно. А возможно, и нет.

Остаток дня в доме царствовало хрупкое перемирие. Чарлза одолевало волнение, поскольку приходилось действовать не на одном фронте. Он оставил Пенни с Николасом в гостиной, а сам пошел поговорить с Норрисом. Когда он вернулся, Николас слабо улыбнулся, но ничего не сказал.

К вечеру все домочадцы так измучились и устали, что по негласному соглашению рано разошлись по спальням.

Пенни и Чарлз нашли наслаждение и утешение в объятиях друг друга. Пенни не давало покоя откровение предыдущей ночи, тот момент, когда оба с поразительной ясностью осознали, что их связывают не только чувственность и чисто физическое влечение. И это что-то осталось, никуда не ушло. Просто ожидало, пока его признают. Пока с ним не начнут считаться.

Но сейчас напряжение, окружавшее их, было настолько велико, что у Пенни не было времени об этом подумать. Да и Чарлз ни о чем подобном не заговаривал, за что Пенни была ему очень благодарна.

Успокоенные, пресытившиеся, они заснули.

Старый дом тоже спал.

Пенни проснулась и ощутила, как прогнулся матрац. Встрепенувшись, она подняла голову и увидела, как Чарлз идет к туалетному столику и начинает поспешно натягивать бриджи.

– Куда ты?

– Я проснулся и решил проверить, заперты ли двери и окна внизу.

Пенни прислушалась, но ничего не услышала. Чарлз неспешно натянул сапоги.

– Оставайся здесь, – велел он. И направился к двери, но оглянулся: – Я запру дверь. Скоро приду.

Пенни села, и не успела прошептать «будь осторожен», как внизу раздались ужасный грохот, звон стекла и треск дерева.

Чарлз чертыхнулся и бросился к выходу. Пенни схватила пеньюар и, натягивая его на ходу, помчалась за ним. Шум продолжался.

Чарлз слетел вниз и метнулся к библиотеке. Пенни едва поспевала за ним.

Чарлз остановился перед открытыми дверями. Оттуда доносились удары и вопли. Чарлз бесшумно скользнул внутрь, замер и наскоро оглядел полутемную комнату. Шторы были раздвинуты, но ночь выдалась безлунной. Несколько мгновений ушло, чтобы увидеть усеянный осколками и обломками пол и две фигуры, катавшиеся по ковру.

Тут один из дерущихся приподнялся, размахнулся и резко опустил руку. Но снова поднял ее: слабый отблеск отразился от лезвия.

– Держись! – завопил Чарлз, бросаясь на помощь. Пенни мгновенно оказалась рядом.

Чарлз выругался и отскочил назад. Неизвестный метнул в них нож.

Оттолкнув Пенни от дверей, Чарлз прижал ее к стене коридора. Ее «уфф» совпало со стуком ножа, отскочившего от панели и покатившегося по изразцам пола.

Чарлз снова ринулся в комнату. Там царила сплошная тьма. Чарлз напряг глаза и увидел мужчину, выбиравшегося из высокого окна в конце комнаты. Лицо было черным: шарф или маска, шляпа низко надвинута на лоб.

Чарлз, не раздумывая, выхватил из сапога свой нож и прикинул расстояние, отделявшее его от убийцы.

Нож вонзился в оконную раму там, где мгновение назад стоял человек. Однако лезвие пришпилило к дереву его плащ. Чарлз, не теряя времени, прыгнул к окну, но услышал только треск рвущейся матери, и неизвестный исчез.

Под ногами хрустело стекло.

– Осторожнее, осколки! – крикнул Чарлз, не оборачиваясь, и, подбежав к окну, откинул вздувающиеся шторы и глянул вниз.

Убийца уже успел пробраться к живой изгороди. Чарлз наблюдал, что будет дальше. Ему не терпелось броситься в погоню, но незнакомец вполне способен спрятаться в кустах, проскользнуть мимо и вернуться в дом, чтобы закончить начатое.

Проглотив ругательство, Чарлз повернулся и направился к лежащему Николасу. Пенни уже успела присесть рядом с ним на корточки.

– Николас, – прошептала она, словно он еще не знал. – Его ударили ножом. Думаю, дважды.

– Идиот! – прошипел Чарлз и, кое-как разгребя осколки, присел рядом. – Включи лампу на столе.

При свете огня они увидели, что Николас был без сознания; Чарлз схватил его за плечи и перевернул на спину. Когда фитиль разгорелся, Чарлз обнаружил две раны – по одной на каждом плече. Значит, он успел вовремя. Следующий удар пришелся бы прямо в сердце. И с беднягой было бы покончено.

Хорошо, что Чарлз оказался рядом.

Раны кровоточили, но не так уж сильно. Николас выживет.

Ослабив и стащив галстук Николаса, Чарлз разорвал муслин надвое, сложил каждый обрывок и прижал к ранам.

И только потом взглянул на Пенни. Она была белее простыни, но до обморока еще далеко.

– Он не умрет, – заверил Чарлз, кивком показывая на сонетку: – Разбуди слуг. Нам понадобится помощь, и нужно приставить к нему охрану.

Следующий час прошел в метаниях и суете. И без того расстроенные слуги мигом примчались на звонок. Пришлось объяснять, в чем дело, и успокаивать горничных. Наконец двоих послали кипятить воду, а Фиггс приказала тем, что помоложе, ложиться спать. Экономка сама взяла на себя заботу о Николасе. Наскоро наложила бандаж на раны с помощью Чарлза, велела двум лакеям отнести раненого наверх, в спальню, а сама побежала вперед расстелить постель.

– Теперь кладите. Только осторожнее! – командовала она. Чарлз опустился в кресло у кровати. Пенни присела на ручку и прислонилась головой к его плечу. Фиггс разослала горничных за водой, чистыми бинтами и мазями. Пока они бегали по поручениям, Фиггс умело стащила продырявленные сюртук и рубашку Николаса. Когда девушки принесли требуемое, экономка отогнала их подальше поднесла чашку с водой к кровати и принялась смывать кровь, после чего обратилась к Чарлзу:

– Не могу сказать, что у меня большой опыт с ножевыми ранами, но эти не выглядят слишком уж плохо.

– Вы правы. По крайней мере они чистые – единственное преимущество в нападении профессионала. Они никогда не работают грязно.

Последнее замечание было сказано вполголоса, только для ушей Пенни.

Она чуть сильнее оперлась на его плечо.

– Он потерял много крови?

– Скорее все дело в шоке.

– Да-а, – мрачно протянула Фиггс.

– Милорд? – В дверях стоял Норрис с канделябром в руках. – Думаю, нужна охрана, милорд?

– Совершенно верно.

Чарлз поднялся. Легонько сжал руку Пенни.

– Подожди здесь. Мне нужно поговорить с ним, когда он придет в себя.

Пенни кивнула, туже стянула пояс пеньюара, радуясь, что он такой теплый. Она забежала к себе и надела домашние туфли, но ее по-прежнему тряс озноб.

Когда Фиггс начала накладывать мазь и прикрывать марлей зияющие раны, Пенни встряхнулась, поднялась и подошла, чтобы помочь. Вместе они забинтовали Николаса. Фиггс смывала кровь теплой водой. Но кожа раненого казалась ледяной.

– Это шок, как сказал лорд Чарлз, – успокоила служанка Пенни. – С ним все будет в порядке.

Сложив тряпки в тазик, она еще раз взглянула на раненого.

– Я пришлю лакея с нагретыми кирпичами. Это его согреет и приведет в себя.

– Спасибо, Фиггс.

Пенни села в кресло, не сводя глаз с белого как мел Николаса.

Фиггс фыркнула.

– Эм делает настой, который в два счета успокоит нервы. Я пришлю немного для вас. Думаю, после всего этого шума он вам понадобится.

– Спасибо, – повторила Пенни. Экономка присела и удалилась.

Чарлз едва не столкнулся с ней на пороге. Он придержал дверь, запер и подошел к Пенни. Та подняла брови.

– Запирать конюшню после того, как лошадь убежала… Понимаю, но что поделать.

Он пожал плечами и присел на подлокотник.

– Ничего. Лучше перестраховаться.

– Что ты организовал?

– Патруль. По два человека должны обходить коридоры от первого крыла до второго. Если послать одного человека, злодей просто прикончит его, но пистолетом он воспользоваться не может – слишком много шума. А двоих сразу он не убьет.

– Верно, – вздохнула Пенни. Все казалось таким нереальным. Это ее дом. И по этому дому ходит охрана, чтобы предотвратить очередное убийство.

– Я бы отослал тебя в постель, но предпочитаю оставаться с тобой в одной комнате.

– А я не собираюсь идти спать, – запальчиво возразила Пенни. – Я тоже хочу быть здесь, когда Николас очнется. Интересно, что он скажет.

Чарлз обреченно улыбнулся, но промолчал.

Тут принесли настой Эм, и все выпили по чашечке. Маленький чайник под вязаной грелкой ждал пробуждения Николаса. Лакеи принесли кирпичи, обернутые фетром. Чарлз помогал разместить их в постели. Еще один лакей подбросил дров в огонь. Пенни поблагодарила его и отпустила. Теперь оставалось только ждать.

Часы на камине громко тикали.

Прошел целый час, прежде чем Николас пошевелился.

– Вы в своей постели, – сообщил Чарлз. – Он убежал. Николас нахмурился, с трудом открыл глаза и попытался сесть, но болезненно поморщился.

– Он ранил меня!

– Дважды, – едко бросил Чарлз. – Что это на вас нашло? Наброситься на него в одиночку!

– Я не успел ничего сообразить: все произошло слишком быстро, – оправдывался Николас.

Чарлз вздохнул.

– Что случилось?

– Я сидел в холле и ждал…

– Почему в холле?

– Решил, что он отправится в библиотеку, а с того места, где я сидел, видна дверь библиотеки. Я не думал, что он влезет в окно. Но услышал грохот: он врезался в одну из стеклянных витрин с экспонатами.

– Вот как? И что случилось дальше? Что вы еще помните?

– Я ворвался в библиотеку: он увидел меня и выругался. Но я набросился на него. Мы сцепились и упали. Было так темно… трудно что-то разглядеть, все на ощупь… но тут он ударил меня ножом… и вдруг стало так холодно… Потом я услышал крик, только словно издалека…

– Это был я. Я стоял в дверях.

– Должно быть, я лишился чувств. Что было потом?

– Он бросил нож в меня… Чарлз сурово оглядел Пенни.

– Вернее, в нас. Вместо того чтобы вонзить его в ваше сердце. А потом сбежал.

– Удрал?

– Живая изгородь растет чертовски близко к дому: прекрасный способ улизнуть. А теперь опишите вашего врага как можно точнее.

Николас нерешительно кивнул и попытался сесть. Чарлз помог ему, подложив под спину подушки.

– Вы потеряли довольно много крови, так что день-другой придется лежать. И эти раны будут чертовски ныть, но вам повезло: все могло быть гораздо хуже.

Пенни встала, налила Николасу настоя и вручила чашку.

– Специальный рецепт Эм. Помогает успокоить нервы. Николас с благодарностью пригубил теплую жидкость и снова погрузился в задумчивость.

– Итак? – напомнил Чарлз, снова садясь на подлокотник кресла Пенни.

Николас поморщился.

– Лица я не видел: он обвязался шарфом. Цвет глаз не разглядел в темноте. А кроме того, он нахлобучил шляпу на лоб.

– Не думайте о чертах лица: вы с ним дрались. Как он на ощупь: молодой, старый, сильный, гибкий?

Николас поднял глаза к небу.

– Скорее молодой… но не моложе меня. Сильный… худой.

– А рост?

– Пониже вас. Скорее такой, как я, может, на дюйм-другой выше. А вы? Вы что-то разглядели?

– Не слишком много, но, думаю, можно вычеркнуть из списка Суэйли и Ярроу. Судя по нашим наблюдениям, Суэйли настоящий коротышка, человек сложения Ярроу не может двигаться так проворно. Я согласен с вами: он молод, моложе вас или меня и строен, хотя последнее еще не точно. А теперь подумайте: он выругался, когда вошел в комнату. Он говорил с акцентом?

– Ругался еще до того, как меня увидел: похоже, его обозлило такое количество коробочек для пилюль.

– И что?

– Боже. Какой я кретин… он говорил по-французски… бегло… и… знаете, когда работаешь с людьми, которые объясняются на многих языках, понимаешь, что на каждом языке они говорят по-разному. Я даже представить не могу, как бы это выглядело на английском.

– Значит, Кармайкл, Фотергилл или Жерон.

– Но, судя по тому, что вы утверждали раньше, Фотергилл и Кармайкл вряд ли способны на убийство, – заметил Николас, отдавая Пенни пустую чашку. – И он прекрасно говорит по-французски.

Чарлз покачал головой:

– Не слишком на это надейтесь. Я тоже прекрасно ругаюсь по-французски. Что же до остального, «вряд ли» – это еще не окончательные выводы. Так что все трое – по-прежнему подозреваемые.

Николас замолчал.

Пенни смотрела на Чарлза. Судя по виду, он явно взвешивал возможности. Придумывал и отбрасывал версии. Размышлял, как бы узнать больше. Наконец, он встал.

– Николас, когда вы собираетесь объяснить, что происходит?

Но Николас еще плотнее сжал губы.

– Поймите, – продолжал Чарлз, – если бы я не решил спуститься вниз и проверить запоры на дверях и окнах, просто не успел бы отвести его смертельный удар, который наверняка бы оборвал вашу жизнь. И я говорю это не потому, что ожидаю услышать благодарность. Просто хочу, чтобы вы поняли, как это серьезно. Этот человек уже совершил два убийства и не задумается сделать то же в третий раз. У него нет никаких сомнений. Третьей жертвой может стать любой. Фиггс, например: она обрабатывала ваши раны. Или Эм, которая варила настой. Норрис. Пенни.

Его голос становился все холоднее. И когда он назвал ее имя, Пенни, хоть и предчувствовала, что так будет, едва сдержала дрожь.

Николас упорно рассматривал свои руки, лежавшие поверх одеяла, и молчал. Чарлз продолжал тем же ледяным, осуждающим тоном:

– По вашему мнению, он должен был прийти в библиотеку. Так оно и вышло. Там он ругался из-за коробочек для пилюль. Я прав, предположив, что коробочки для пилюль должны быть частью его цели?

– Д-да, – выдавил Николас и, закрыв глаза, откинул голову на подушки.

– Полагаю, вы так решили, потому что он встречался с Мэри: она убирала внизу и заодно вытирала пыль в библиотеке.

По-прежнему не открывая глаз, Николас кивнул. Чарлз уставился на Пенни и одними губами продиктовал, что она должна сказать. Пенни выпрямилась.

– Николас, мы знаем о коробочках для пилюль в тайнике. Николас дернулся:

– Вы знаете?..

Он взглянул на Чарлза. Тот утвердительно кивнул.

– Все это нелегко объяснить. Совсем нелегко. Николас вздохнул и снова уронил голову на подушки.

– Одного я не понимаю, – продолжал Чарлз, – каким образом коробочки для пилюль соответствуют нашей теории мести? Никто не мог знать…

Он замолчал. Сейчас он просто высказывал свои мысли, и все же слышать их произнесенными вслух… Его неожиданно осенило.

– Нет, это не совсем так. Были те, кто определенно знал о коробочках. Те, кто их передавал. Французы.

Наконец-то решение головоломки. Он так и видел, как все части сами собой становятся на свои места. Но все же главный кусочек отсутствовал.

У Николаса сделалось упрямое лицо, и Чарлз внезапно сообразил, что это ему напомнило: выражение физиономии Пенни в некоторых ситуациях.

– Прекрасно. Молчите. Пока что мне удалось узнать, что ваши с Пенни отцы придумали какой-то план передачи секретов французам. Те платили им коробочками для пилюль. Секреты передавались устно человеку с французского люгера, который встречался с одним из Селборнов посреди Ла-Манша. Устраивал встречи Молле с помощью своей яхты и набора сигналов. Потом отец Пенни, а позже Гренвилл договаривались с одной из шаек контрабандистов о выходе в море и возвращались с очередной коробочкой. Обмен, выгодный для всех, кроме солдат, погибавших в бою, – с нескрываемым презрением договорил Чарлз.

Николас побледнел, но не раскрыл рта и продолжал смотреть вверх, в потолок. И слушал.

– Однако теперь, – продолжал Чарлз, – по какой-то причине французы прислали своего агента, чтобы вернуть все или часть коробочек для пилюль и наказать Селборнов, убив всех участников заговора и даже их родственников.

Николас никак не реагировал. У Чарлза похолодела кровь при мысли о том, что Николас ничуть не удивился, а это означало, что его предположения верны. Он украдкой взглянул на Пенни: судя по ее ошеломленному виду, она все поняла правильно.

Глубоко вздохнув, Чарлз снова обратился к Николасу:

– Послушайте, вы должны сказать мне все, что знаете. Этот человек – убийца. Его следует остановить, иначе он будет продолжать убивать. Невзирая на ваши прошлые заслуги перед французами, теперь они решили расправиться с вами. Поэтому сейчас я на вашей стороне.

Николас чуть скривил губы:

– Враг моего врага должен быть моим другом.

– Иногда на войне возможно и не такое, – заверил Чарлз. – Но вы должны сказать мне правду, иначе он убьет еще раз, и кровь падет на вашу голову.

Его последняя карта, но, судя по тому, что он знал о Николасе, она может быть козырной.

– Николас!

Пенни подалась вперед и положила ладонь на руку Николаса.

– Пожалуйста, объясните, что происходит. Репутация нашей семьи в ваших руках. И не важно, каким было прошлое, у семьи вообще может не быть будущего, если вы будете хранить тайну. Неужели не понимаете?

Николас повернул голову к Пенни. Чарлз затаил дыхание.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Николас вздохнул и снова откинулся на подушки.

– Я должен подумать.

Чарлз старался не показать нетерпения.

– Убийца у нас на пороге. Времени не осталось.

– Понимаете, это не моя история, – вдруг выпалил Николас. – Я просто не имею права… выкладывать все до конца. Нужно подумать, какую часть я имею право открыть и какая доля ответственности лежит на мне.

– Только объясните, в чем дело, и этого достаточно. Николас впился взглядом в Чарлза.

– Двадцать четыре часа. Вы должны дать мне двадцать четыре часа… вернее, подождите до завтрашнего ужина, и я расскажу все, что смогу.

Глава 17

Чарлзу пришлось довольствоваться этим. Помимо всего прочего, Николас устал и нуждался в отдыхе.

Вернувшись с Пенни в ее спальню, он прежде всего проверил, не маячит ли кто под окнами, и только потом запер дверь и отправился проверять патрульных. Все было тихо, но сама тишина была пронизана тревогой.

Поговорив с патрульными, он вернулся к Пенни, разделся и скользнул под одеяло. Пенни повернулась к нему и крепко обняла. Он припал к ее губам, но тут же отстранился и проворчал:

– Что это с твоей семейкой? Николас молчит как рыба и просит двадцать четыре часа…

Пенни таинственно улыбнулась.

– Дело не в нас, а в тебе. Ясно, что как только мы все расскажем, весь контроль перейдет в твои руки.

Он фыркнул и снова поцеловал ее.

Она все позволяла ему… нет, поощряла. И не просто приглашала, но и подначивала взять ее, отдать себя, слиться с ней в порыве темной страсти. Снова касаться друг друга и разделить утешение и чувственность, которая незаметно для нее перешла в нечто совсем другое.

Отвечая на ласки, принимая все как должное и необходимое, он поднялся над ней. Раздвинул бедра, утонул между ними и одним мощным ударом погрузился в ее мягкость, соединил их в единое целое и пустился в уже знакомую бешеную скачку. Она стонала, охала, задыхалась, льнула, и мчалась с ним, целиком поглощенная этим мгновением и все же смутно сознающая противоречие между его натурой и тем, как он себя вел с ней.

Никогда не требовал, не уговаривал, не заставлял. В отношениях между ними он всегда был подчиненным, а она… если не его хозяйкой, то императрицей, милостиво раздающей свое благоволение. Императрицей, считавшей его достойной этого благоволения.

И он никогда не спорил с этим. Ни разу не пытался изменить своего положения. Главенствовать над ней.

Огненная стена поднялась между ними, жаркое, жадное пламя. И они бросились в него, проплыли через пылающее море, искупались в нем. Сжимая друг друга в объятиях, позволили огню поглотить их, сплавить и выбросить на край света. Задыхавшихся. Трепещущих. Счастливых…

И тут слишком короткий миг абсолютной общности померк. Напряжение испарилось, и они бессильно повалились в пропасть…

Сон поглотил Чарлза. Он лежал рядом с ней, властно закинув на нее руку. В ее же голове продолжали бродить мысли, слабые, ленивые, сонные…

Его готовность вручить ей поводья, позволить править бал казалась если не подозрительной, то, несомненно важной. Вот только почему именно? Она уже спрашивала его. Но посчитала его ответ вызовом: «Что бы ты ни захотела, когда бы ни захотела, я твой. Возьми меня».

Полузакрытыми невидящими глазами она смотрела в темноту, перебирая его слова в памяти. Что, если это не вызов, а честный, искренний ответ?

Ей хотелось отмахнуться от этой мысли, но она слышала его голос… и он не шутил. Что, если…

Предположение потрясло ее, расстроило, весь сон мигом отлетел. Откуда-то возник еще один кусочек головоломки.

Цепочка, протянувшаяся между ними, та эмоциональная общность, ставшая каким-то образом составной частью их слияния, по-прежнему оставалась нетронутой и очень реальной. Сначала она была потрясена и шокирована тем, что именно он, единственный из всех мужчин, может так смело открыться перед ней. Тот первый момент, почти непереносимый в своей напряженности, застал ее врасплох, на миг лишив уверенности в себе. Теперь, однако… ей нужно узнать больше, понять природу этой связи, посмотреть, куда она ведет и что означает.

Он хотел ее не только физически, но и на каком-то более глубоком, более эмоциональном уровне. Именно это и передавала их связь, передавала самим своим существованием: Пенни видела вплетенные в нее желание, жажду, томление.

Она понимала, что подделать такие эмоции невозможно. Но он никогда не проявлял их раньше, по крайней мерее ней. Впрочем, Чарлз – человек крайне скрытный и может изобразить все, что угодно, – это часть его шпионских талантов. Но она чувствовала, что он хочет ее, что искренне нуждается в ней. Вот только не могла понять причин этого. Что дало толчок подобным эмоциям?

Одно она знала точно: в двадцать лет он не хотел ее. Не нуждался так сильно, как сейчас. Она была права, утверждая, что годы изменили его. Ушло поверхностное, наносное, и теперь перед ней был человеке характером сложным, утонченным, глубоким, с сильной волей и решимостью, умевший контролировать и управлять собой.

Но что заставляет его хотеть ее сейчас? Чем она так привлекает его?

Мысли лениво бродили в голове, пока не подкрался сон.

На следующее утро Николас, лежа в постели, дожидался визита доктора Кентона, которого вызвала Пенни, несмотря на все протесты раненого. Когда Николас попытался апеллировать к Чарлзу, ожидая его мужской поддержки, тот стоически встретил его взгляд и промолчал.

Что же, ничего не поделать, если придется вытерпеть и осмотр доктора, так тому и быть.

Они оставили Николаса, все еще слабого и капризничавшего, и спустились вниз. Чарлз надеялся, что скука и ничегонеделание так сильно подействуют на раненого, что он заговорит скорее. Иначе этот день пройдет зря.

Все утро Чарлз писал отчеты: первый, Далзилу, был отправлен с курьером, второй, более подробный, – Калверу с рассказом о нападении на Николаса, был поручен Норрису.

Калвер, конечно, будет шокирован, примется сетовать, но постепенно успокоится и погрузится в книги. Его реакцию предсказать легко. Не то что других участников игры.

Как только отчеты были отправлены, других дел не нашлось. Доктор Кентон приехал и уехал, мрачно отметив, как повезло Николасу, что нож не задел жизненно важных органов. Похвалив мази Эм и повязки Фиггс, Кентон заявил, что раненый нуждается только в постельном режиме.

Проводив Кентона, Чарлз обошел дом. Пенни все еще беседовала с Фиггс. Чарлз зашел в библиотеку, откуда уже были убраны осколки, и спустился вниз, не находя себе места. Как все это знакомо: в предчувствии битвы терпение никогда не было его сильной стороной.

И все же битва начнется не сегодня. Весь дом настороже, постоянно ожидая неприятностей. И хотя французский агент вполне может сделать им сюрприз, вернувшись сегодня ночью, Чарлз был уверен, что этого не произойдет. Скоро, да, но не сейчас. Подождет, пока они немного расслабятся и потеряют бдительность.

Чтобы убить время, Чарлз прошелся вдоль живой изгороди, любимого места укрытия злодея. Он оказался прав, когда не погнался за преступником ночью. Кусты и деревья старые и слишком густые, и различить что-то во тьме просто невозможно.

Он вышел на свет и увидел на террасе Пенни. Та помахала рукой, спустилась со ступенек и направилась к нему.

Они встретились посреди газона. Пенни, улыбаясь, взяла его под руку и стала рассказывать о том, как восприняли слуги вчерашнее происшествие, об их решимости отразить нападение неизвестного злодея, посмевшего вторгнуться в их владения.

Чарлз оглянулся на дом. Похоже, Николас в полной безопасности: уж слишком много у него защитников. Пусть хорошенько подумает. А сам Чарлз хочет, чтобы Пенни была рядом: это ее займет. Известия из Лондона могут прийти в Эбби только во второй половине дня.

– Если я не уберусь отсюда, начну третировать Николаса, – вздохнул он. – Почему бы нам не устроить пикник у стен замка? Я не был там много лет.

Глаза Пенни радостно блеснули.

– Иди за лошадьми. Я прикажу сложить припасы в корзину для пикника и переоденусь. Встретимся у конюшни.

Он позволил ей уйти. Забыв об усталости, она заспешила к дому. Прошлой ночью они почти не спали, не говоря уже о том, как вымотало ее нападение убийцы. Может, Чарлз и привык к такому, но и она держится неплохо.

Лучше, чем большинство женщин, но Чарлз всегда знал, что внешне хрупкая фигурка скрывает стальной стержень.

А теперь им лучше отвлечься.

Ровно в полдень они достигли руин замка Рестормел, картинно возвышавшихся над долиной Фауи. Отсюда открывался вид на поля, реку, дальние холмы и море. Любимое место пикников для всех семейств в округе. Но сегодня они были здесь одни.

Выстроенный норманнами из местного серого камня замок был редкой конструкции – абсолютно круглый. С годами внешняя стена обрушилась, и они перебрались по сухому рву во внутренний двор, место, где время было не властно.

Они спешились и переглянулись. Дети со всей долины часто играли здесь: руины давали волю воображению. Привязывая Домино к торчавшему из стены кольцу, Чарлз вспоминал, как дрался с братьями на деревянных мечах и их возбужденные голоса эхом отдавались от стен. Родители и сестры смотрели на них с верхних укреплений, смеялись, хлопали в ладоши и подбадривали мальчишек.

Пенни тоже бережно хранила собственные воспоминания, счастливые моменты, выпавшие ей на долю. Она вручила поводья Чарлзу и огляделась.

– Оставим пока корзину и погуляем по укреплениям.

Он кивнул и, взяв ее под руку, повел по ступенькам в пустой зал, откуда они вышли на стену.

Пенни остановилась и оглянулась.

Все, как она помнит. Все те же великолепные виды.

Ветер хоть и прохладен, но мягок и несет обещание лета, воздух чист и свеж. Солнце теплое, но не жаркое. Белые комочки облаков рассеяны по синему небу. Идиллическое место, утешение для души.

– Не знаю почему – начала она, заправляя в узел прядки волос, – но чувствую, что злодей, кем бы он ни был, здесь не появится. Просто не сможет существовать в таком месте.

Чарлз осторожно сжал ее руку, и они медленно пошли вперед. Он всегда считал, что это одно из волшебных мест, о котором рассказывают на ночь няни. Место на границе реального и волшебного миров.

Она вздрогнула, но не от страха. От удовольствия.

– Зачарованное место, да, ты прав. Но мне оно никогда не казалось зловещим. И о привидениях я не думала.

– Да, наверное, потому, что здесь не было ни кровавых сражений, ни подлых измен. Все, как ты говоришь. Место просто существовало, но ничего плохого здесь не случалось.

Отмечая различные вехи, они неспешно обошли замок. Снова приблизились к залу. Слева, на другой стороне реки и немного к юго-востоку, лежало Эбби. Уоллингтон-Холл находился справа, чуть дальше, скрытый огромным зубцом стены.

– Где мы поедим? – спросил Чарлз.

Пряча улыбку, она последовала за ним по крутым ступенькам.

Они расстелили коврик под деревом, выросшим на краю пересохшего рва. Здесь ветер дул не так сильно. В этом оазисе комфорта они и принялись за те деликатесы, которые сложила в корзину Эм. Тут была бутылка вина, бокалы положить забыли. Пришлось пить из горлышка. Они, смеясь, передавали друг другу бутылку, и ничто не нарушало очарования этого дня.

Когда Чарлз уничтожил пирог с дичью, испеченный миссис Слаттери, и оба дружно съели миндальный торт кухарки, вино подошло к концу. Они сложили остатки в корзинку. И вместе пошли во двор, Чарлз приторочил корзину к седлу, и Пенни протянула ему забытый коврик.

– Для курьера еще слишком рано? Он еще не добрался до Эбби?

– Вряд ли, – покачал головой Чарлз.

– В таком случае давай немного побродим. Все, что угодно, лишь бы продлить их пребывание в этом месте, убежище от окружающего мира, где нет ни злодеев, ни убийцы, куда не может проникнуть измена.

Вместе они переходили из помещения в помещение, вспоминая случаи из детства, смеясь над забавными проделками.

Они как раз оказались в оружейной, когда Пенни случайно взглянула в бойницу и остановилась:

– Чарлз?!

Он мгновенно оказался рядом.

– Посмотри. Это не Жерон?

Крохотная фигурка на лошади трусила по дороге к Лостуителу. Это действительно оказался Жерон в плаще с капюшоном.

– Он один, – пробормотала Пенни.

– Интересно, где он был?

– Этот плащ… ты сохранил лоскуток, отсеченный вчера ножом от одежды злодея. Нельзя ли проверить, у кого из них порван плащ?

– Это совершенно не обязательно: ответ – ни у кого.

– Потому что он избавился от одежды.

– Разумеется. И в такое время года это вполне естественно. Что же… Жерона мы упустили. Пойдем дальше.

Они заглянули во все помещения. Над некоторыми еще сохранилась крыша, другие оказались во власти природы. Наконец, они оказались в дамском соляре. Эта комната была залита солнцем почти весь день. Крыша осталась нетронутой. Множество узких вертикальных окон имели такую оригинальную форму, что снаружи походили на одно большое, разделенное несколькими переплетами и пропускающее в комнату золотистый свет. Как обычно, комната имела приветливый вид. Пенни ступила на каменное возвышение, чувствуя, как тепло проникает сквозь подошвы ботинок. Подойдя к окну, она выглянула наружу.

– Когда-то я сиживала здесь, воображая себя госпожой Рестормела, ожидающей возвращения мужа с охоты или погони за бандой разбойников.

Чарлз встал за ее спиной, обнял за талию и прижал к себе. Как чудесно – просто стоять, чувствуя его опору и силу.

Она откинула голову на его грудь, закрыла глаза и хотела дать волю чувствам, как ощутила, что он насторожился. Пенни встрепенулась и сразу увидела, в чем дело. На этот раз через поле шел Фотергилл, направляясь на запад.

– Должно быть, наблюдал своих птичек. Чарлз что-то проворчал.

– По крайней мере он идет в противоположную от нас сторону.

И значит, не потревожит их в этом благословенном месте.

Пенни улыбнулась. Она без труда поняла, какое направление приняли мысли Чарлза.

Фотергилл быстро исчез из виду. Они одни и в полной безопасности. Воспоминания и вопросы отошли на второй план. А вот возможности… манили.

Она слегка покачнулась и ловко повернулась лицом к Чарлзу. Тот поднял брови, когда она положила руки ему на плечи.

– Так о чем ты еще думала, когда сидела тут много лет назад? – заговорщически спросил он.

Она чуть нахмурилась, но не сводила с него глаз, гадая, неужели посмеет… и решила, что да. Посмеет!

– Я думала о нас.

– О нас? О тебе и обо мне?

– Именно. О том, как ты, наполовину француз и наполовину норманн, похож на своего предка, пришедшего сюда с Завоевателем.

Кажется, он прочел ее мысли, но еще не совсем уверен…

– И конечно, – продолжала она, – я норманнка, с кровью викингов, и этого вполне достаточно, чтобы заинтересоваться франко-норманнским лордом. Не согласен?

– Как франко-норманнский лорд? Определенно согласен, – кивнул он, сжимая руки и нагибая голову.

Прежде чем она успела его остановить, он накрыл ее губы своими и показал, как далеко простираются его интересы. На секунду приливная волна желания угрожала унести ее до того, как она вспомнила свою цель: слишком силен был жар, слишком соблазнительны ласки языка, слишком крепки поцелуи.

Пришлось дернуть его за волосы, чтобы он поднял голову. И встретить его вопросительный взгляд.

– Разве ты не хочешь узнать, о чем я еще думала? – задыхаясь, пробормотала она.

Он замер. Не застыл, что делало его похожим на хищника, лежавшего в засаде абсолютно неподвижно, чтобы не спугнуть жертву. Просто остановился на секунду, глядя ей в глаза. И от этого взгляда ее сердце сильно забилось. Он уже хотел что-то сказать, но вдруг… заколебался.

Она ощутила это колебание, как натянутые поводья, удерживавшие его от решительного шага. Склонив голову, она изучала его лицо. Долго. Прежде чем обронить:

– Что?

Он закрыл глаза.

– Не знаю… посмею ли.

Чарлз? Способен чего-то не посметь? Она едва верила ушам.

И, словно спохватившись, он открыл глаза и уставился на нее, безмолвно умоляя не высказывать свои мысли. Настала ее очередь вопросительно взглянуть на него. Чарлз тяжело вздохнул и прижался лбом к ее лбу.

– Я не хотел ранить тебя. Не знаю, что ты собиралась сказать, но… – Он резко поднял голову и взглянул в ее глаза. – Но ты ведь знаешь, что твоя близость лишает меня рассудка!

Она не сразу поняла то, что он сбивчиво пытался ей объяснить.

– Чарлз, – укоризненно начала Пенни, – ты не ранил меня. И никогда не мог ранить.

Он открыл рот, но она перебила его:

– Да, все в порядке, если не считать того раза, что было неизбежно, как ты уже должен был понять… но я не держу на тебя зла и хотела бы, чтобы ты обо всем забыл.

Особенно если его чувствительность помешает тому, что у нее на уме.

Прежде чем он успел отреагировать, она прижалась к нему, провела пальцем по щеке к губам. Он снова крепче сжал ее.

– Пожалуйста… – умоляюще попросила она.

– Ну хорошо, – уступил он, – о чем ты еще мечтала?

– Ну… если бы я была госпожой Рестормела, ты непременно был бы моим господином.

Он тихо выругался на французском.

– И ты действительно хочешь попасть туда… леди?

– О да, – рассмеялась она, жадно целуя его, но тут же отстраняясь.

Он отпустил ее.

– Итак, – начала она, облизнув нижнюю губу, – ты мой лорд и только что вернулся с охоты за разбойниками, а я жду тебя здесь. – Она соблазнительно качнула бедрами. – Ты только что приехал, поднялся сюда, выгнал моих дам из комнаты и немедленно обнял меня. Что будешь делать дальше?

Его глаза потемнели, лицо словно окаменело. Сейчас он в самом деле походил на средневекового лорда.

– Что буду делать… зависит от множества вещей. Таких, как…

Одна рука сжала ее ягодицы. Он подсадил ее так высоко, что развилка ее бедер подхватила его вздыбленную плоть.

– Говори, жена, ты была послушной? Не изменяла мне? Она уже сгорала от предвкушения, и язык ей почти не повиновался. Все же она высокомерно скривила губы:

– Послушной? Я потомок викингов, помнишь?

– Да, я вижу.

Его взгляд был жестким и безжалостным.

– Значит, мне так и не удалось укротить тебя?

– О нет, пока еще нет.

Она сделала вид, что отталкивает его, попыталась вывернуться из его объятий. Бесполезно. Он неумолимо продолжал стискивать руки, прижимать ее к себе. Она не поддавалась, и он изменил тактику: продолжая удерживать ее одной рукой, другой повернул ее лицо к себе. Но в прикосновении не было ни угрозы, ни жестокости.

Он смотрел прямо ей в глаза. Она вдруг ощутила его колебание и едва слышно прошептала:

– Только не останавливайся… Этот шепот послал по его телу озноб.

Его веки дрогнули. Он прикусил губу, медленно наклонил голову.

– Не уверен, смогу ли…

Он приоткрыл губами ее губы. Язык ворвался в ее рот: властный, бесконечно требовательный, и безудержная страсть унесла их. У нее кружилась голова. Сценарий придумала она, но ее слова, ее фантазия нашли в нем отклик.

Нашли и вскрыли глубоко запрятанную жилу безжалостной жажды обладания.

Его руки блуждали по ее телу, согревая даже сквозь бархат амазонки, и это было куда более эротично, чем если бы она оставалась обнаженной. Он снова владел ею, и она невольно задавалась вопросом, уж не сама ли стала причиной такой атаки. Какого же повиновения он теперь от нее потребует?

И вдруг осознала, что ей все равно. Она сама просила этого, хотела, мечтала узнать все о нем и о его отношении к ней, когда все преграды цивилизации падут.

Поэтому она продолжала играть свою роль, одновременно изображая покорность, ибо ни одна леди не могла отказать лорду в правах на свое тело. И все же сдерживалась, оттягивая неизбежную капитуляцию, требуя, чтобы он покорил ее, прежде чем она отдастся ему.

Опасная игра: остатки разума, еще не покорившиеся страсти, знали это. Но она знала также, что, если он был источником опасности, ей ничто не грозит.

Ей нечего бояться. И есть что приобрести. И многому нужно учиться.

Например, до какой степени отчаяния он может довести ее простыми ласками и жадными требованиями его губ и языка, довести до умоляющих просьб и рыданий, когда кровь грохочет в жилах, кожа горит, а плоть пульсирует и предательская ноющая боль и пустота поселяются в теле.

Поцелуй становился свирепым, яростным, примитивным… Наконец он оторвался от нее и прорычал:

– Хочешь, чтобы я был в тебе?

– Да, – выдохнула она. – Сейчас.

Его пальцы впились в ее плоть, и он чуть подался ей навстречу.

– Как желает моя госпожа.

Слова звенели надменным мужским высокомерием.

Он опустил ее на каменное возвышение. Облегченно вздохнув, она обвила руками его шею, но он отпустил ее, повернул к себе спиной и потянулся к пуговицам ее короткого жакета. Быстро расстегнул и развел половинки. Она воспользовалась моментом, чтобы перевести дыхание. Но снова задохнулась, когда его руки стали властно мять ее грудь. Не успела она опомниться, как он сорвал с нее блузку и рубашку. Ветер, бивший в окно, охлаждал ее грудь: но тут его пальцы снова сомкнулись на набухших холмиках, нашли ее соски, и она застонала. Ее с новой силой охватило желание принять его в свое тело, уже созревшее и ожидающее. Изголодавшееся.

Он, словно зная это, отпустил ее груди, поймал ее руки, вытянул, прижал ладонями к подоконнику там, где резьба в камне образовала небольшой карниз на уровне бедра.

– Твои руки останутся здесь.

Беспрекословный приказ.

Она машинально схватилась за карниз. По крайней мере хотя бы что-то твердое под руками. Пришлось податься вперед, и не успела она опомниться, как он собрал ее юбки и поднял до самой талии, грубо лаская ее обнаженное тело, как средневековый лорд – свою леди. Его пальцы проникали в самые потаенные места, открывая набухшие складки, скользили, надавливали, гладили, пока она не всхлипнула от подавленного желания.

– В чем ты меня ослушалась, леди?

Она пыталась отдышаться, пыталась думать, но не могла, потому что пальцы продолжали небрежно играть с ее воспаленной плотью.

– Я…

– Не важно. Ты все равно нуждаешься в укрощении.

Он вонзился в нее. Одним резким, сильным, безжалостным выпадом наполнил до основания, пока она не почувствовала его у себя под сердцем, в горле, во всем теле.

И так, стоя, он взял ее.

Сжав руками бедра, удерживал ее на месте и непрерывно наполнял ее. Ткань бриджей терлась о ее голую попку, добавляя возбуждения, подчеркивая, что сейчас она, голая, беззащитная, принадлежит ему, который захотел ее взять.

И он брал и брал.

Он и раньше входил в нее сзади, но только в их постели. Она понятия не имела, что это может быть так… примитивно. Так мощно. Так чувственно. И она цеплялась за камень, вздрагивая от толчков напряженной плоти, пока он снова и снова вонзался в нее. И она отдавалась без жалоб и упреков, покорно, как завоеванная пленница.

– Почему здесь? Вот так? – ахнула она наконец. Ей почему-то было важно понять.

– Чтобы, когда ты закричишь, мои люди услышали и узнали, что ты сдалась.

Она не сразу поняла, что он имеет в виду: слишком велик был обвал ощущений.

– Я не закричу, – выдавила она.

– Закричишь, – бросил Чарлз и ничего больше не прибавил. Не стоило тратить время и силы. Лучше делать все, чтобы она закричала. Ее фантазия… тот факт, что она уже давно считала его своим лордом и хозяином, заставили его окончательно потерять контроль над собой. Роль, созданная ею для него, была так близка к той, которую он хотел, которую мечтал получить… будь на ее месте другая дама, он посчитал бы такое предложение безумием, но с ней… это стало еще одной причиной, почему он должен сделать ее своей.

Ее дыхание превратилось в прерывистые стоны, обжигающие ножны лона крепко обхватывали его плоть, но она наслаждалась каждой частичкой ощущения, полученного от каждого мощного проникновения. Она уже была близка к краю, и напряжение свернулось тугой спиралью. Он вошел в нее еще глубже, высвободил одну руку и потянулся к груди. Упругая разгоряченная плоть наполнила его ладонь. Большой палец грубо обвел ореол, после чего он поймал ее сосок и стиснул. Сильно. И стал сдавливать в унисон с выпадами и движениями своих бедер.

И тут она закричала. Тонко, пронзительно. Женский крик вонзился в него, как шпора в конский бок, и лишил остатков самообладания. Он стал врываться в нее сильнее, резче, грубее и замер, когда первые спазмы сотрясли ее. Откинув голову, закрыв глаза, он смаковал ее разрядку.

НО этого оказалось недостаточно.

Дождавшись, пока она успокоится, он вышел из нее и, подхватив на руки, упал на колени. Уложил ее на теплый, нагретый солнцем камень в той позе, какой ему хотелось.

Она молча наблюдала за ним из-под полуприкрытых век: глаза еще блестели только что пережитым наслаждением, распухшие губы раздвинуты, обнаженная грудь тяжело вздымается, пульс в ямке у горла бешено бьется.

Ее пышные юбки раскинулись по каменному блоку, частично сбившись под ней и предохраняя от ссадин. Чарлз поднял тяжелый подол, обнажив длинные ноги, влажный треугольник светлых локонов, изгибы белоснежных бедер.

Кровь ударила ему в голову, отзываясь эхом на барабанную дробь той, что бурлила в жилах. Сжав ее бедра, он широко раскинул их и встал между ними на колени. Его фаллос поднялся, напряженный, пульсирующий, едва не разорвавший бриджи. Проведя ладонью по внутренней стороне ее бедер, он поднял ее на себя и медленно скользнул в кипящее святилище ее тела. И она поднялась навстречу ему, приветствуя его, вбирая в себя, принимая, желая так же сильно, как желал ее он.

Войдя до конца, он вышел и снова ударил. Глубоко.

На какой-то момент она замерла, но тут же обвила ногами его бедра и позволила ему все. Позволила использовать свое тело для его наслаждения. Для общего наслаждения.

Пришел момент, когда она больше не смогла оставаться пассивной, когда желание снова разрослось и втянуло ее в старый, как мир, танец.

Она не уступала ему ни в чем. Отвечала на любой выпад, на любое движение и, когда они начали последний подъем на вершину, всхлипнула и потянулась к нему.

Он подвел руки ей под спину, приподнял, нагнул голову и зарылся в ее груди.

Темп убыстрялся… вышел из-под контроля…

Она снова вскрикнула, прижала его голову к своей груди и отчаянно выгнулась. Закрыв глаза, она льнула к нему. Льнула, пока не улеглись конвульсии. Потом он уложил ее, безжалостно сжал бедра и после серии коротких резких выпадов присоединился к ней. Исторгся в нее.

Непонятно, сколько времени прошло: его голова шла кругом. Наконец он бессильно скорчился рядом и позволил забытью завладеть ими полностью и бесповоротно.

Пенни не поняла, почему проснулась. Что-то встревожило ее, хотя здесь никого не было, кроме них обоих, лежавших на каменном блоке, освещенном приветливым солнышком.

Мир и спокойствие окутывали ее. Страсть, излившаяся на нее и излитая ею, оставила Пенни восхитительно слабой. Ничего не скажешь, это оказалось лучше, чем в самых безумных мечтах.

Постепенно в голову полезли другие мысли. Мысли о нем, ее нерешенные вопросы, возможные ответы. Теперь, когда разум прояснился, невозможно было не увидеть того, что доказало их последнее соитие.

Чарлз крепко спал, лежа рядом с ней. Она поколебалась, прежде чем осторожно сесть. Юбки по-прежнему были подняты, рука Чарлза переместилась на ее бедро.

Она взглянула на него. На человека, которого знала с детства. Сколько линий вытравило на его лице последнее десятилетие? И все же, какое великолепное мужественное тело!

Вдоволь насмотревшись, она обхватила руками согнутые ноги, положила на колени подбородок. И стала смотреть на поля.

Какой она была дурочкой, воображая, что может справиться со своей любовью! Уберечь от него свое сердце! Все эти годы ее сердце принадлежало ему. И ничто не изменилось, как бы там она себе ни приказывала. Изменилась она.

В шестнадцать она любила его. И сейчас помнила, как это было: слабый отголосок эмоций по сравнению с тем, что испытывала теперь. За последний час… встреча прошлого и настоящего показала, как выросла и созрела ее любовь. Стала сильнее, закаленнее, более живой и трепетной, чем-то, что невозможно подавить, не говоря уже о том, чтобы отречься. И пусть она родилась много лет назад, но принадлежала не прошлому, а настоящему. Истинная женская любовь, уверенная. И требовательная. Не фантазия молодой девушки.

Она больше не боялась, что он разобьет ее сердце. Если это ему не удалось тринадцать лет назад, сейчас она тем более в безопасности. Годы изменили его, но и она не осталась прежней. Обрела новую силу.

Она не желала отказываться от того, что происходит между ними. В последний раз она, честно сказать, сбежала, испугалась любить его, потому что он не любил ее. Но только не в этот раз. На этот раз она полагалась на свою любовь. И намеревалась любить его на своих условиях. И если теперь кому-то суждено отступить, пусть это будет он.

Но отступит ли он?

Она прищурилась и снова взглянула в лицо спящего любовника, строгое и замкнутое. Пенни предполагала, что, соблазнив ее, он всего лишь ищет мимолетной связи, любовницу на то время, что проведет здесь. И она, зная это, смело бросилась в его объятия.

Но выяснилось, что она ошибалась.

Он что-то заподозрил, когда все обернулось по-другому. Насторожилась и она. Та эмоциональная связь, которая окрепла между ними, никак не соответствовала легкому флирту и его обращению с ней.

И теперь она новым взглядом обозревала его чувственные губы, квадратный подбородок. За последний час она намеренно сделала все, чтобы освободить его от оков сдержанности и увидеть, что находится под маской. Что ж, ей это удалось. Она узнала все, что хотела: волк не сменил свою шкуру на руно курчавого ягненка. Что бы он ни предпочел показать ей, в душе все равно оставался воином-завоевателем, франко-норманнским лордом, властным и жестоким, откровенным, безжалостным собственником, во всяком случае, там, где речь шла о ней.

Так почему же в последнее время ему так нравится играть роль ее покорного слуги?

На это есть один ответ: он чего-то от нее хочет. Вернее, хочет ее.

Чертов негодяй ухаживает за ней. Улещает…

Это единственное разумное объяснение. Другого просто не существует. Да ведь он даже заявил ей, что она его идеальная невеста. С той самой поры он твердо вознамерился жениться на ней, но поскольку ей и в голову это не приходило, она не обратила на его слова никакого внимания.

Рано или поздно он попросит ее руки. Она знала его: он сумеет спросить так, что ей не удастся уклониться от ответа. Так что же ей ответить? И что же теперь делать?

Мрачно поморщившись, она отвернулась.

Почему он хочет на ней жениться? На это должно быть много веских причин. Кое-какие он упомянул, назвав ее своей идеальной невестой. Но принять их она не могла.

Пенни любила Чарлза. Но что он испытывает к ней? Если это некое слабое, непостоянное чувство, симпатия, подогретая похотью и желанием, она предпочтет умереть старой девой, чем видеть, как симпатия блекнет и исчезает, знать, что ее любовь больше не нужна, а ее место занимают горечь и ненависть.

Если они к тому времени будут не женаты, значит, просто скажут друг другу «прощай» и разойдутся каждый своей дорогой. В противном же случае они обречены. Она легко может увидеть себя в роли его постоянной любовницы, но жены? Без любви с обеих сторон это невозможно!

Любит ли он ее?

Тринадцать лет назад она была уверена в ответе. Сейчас… собственная неуверенность казалась очень странной и в то же бремя реальной. Ко всему прочему неизвестность, незнание того, что дало толчок его эмоциональной потребности в ней, держали ее в ловушке. Она не могла принять его предложение, но и отказать тоже не было сил… по крайней мере пока она не узнает правду: была ли любовь одной из тех зрелых эмоций, которые он скрывал под маской?

Она должна любой ценой узнать ответы. Тринадцать лет назад она отказалась от мечты любить его и быть любимой им. И с тех пор не обрела другой мечты, которой можно было бы жить. До сих пор она не сознавала, что единственным будущим, которого желала для себя, была роль его жены, любовницы и друга.

И теперь, невидящими глазами глядя на далекое море, она отчетливо понимала, что другой дороги нет.

Чарлз вдруг пошевелился. Безвольно лежавшая на ее бедре рука налилась силой. Она повернулась к нему, выбросив из головы все мысли. У нее еще есть неделя-другая, пока они поймают убийцу. Прежде чем он попросит. Прежде чем ей придется ответить.

Его глаза открылись: сапфирово-синие в полуденном солнце. Ласковые. Улыбающиеся. Он протянул руки, и она бросилась в его объятия, нежась под дождем поцелуев, раздвинула бедра и безмолвно приветствовала его приход.

В медленном, страстном танце, принимая его в свое лоно, обнимая и прижимая к себе, прерывисто вскрикивая, она достигла пика. Тихие стоны вырывались из груди Чарлза, когда он искал свое собственное наслаждение и нашел его…

Счастье, нерассуждающее, светлое, наполняло ее. Теперь у нее не было выбора, кроме как смириться с обуревавшими ее эмоциями. От них не было избавления. Они навсегда останутся с ней.

Прижимаясь к нему, лениво гладя его волосы, она напомнила себе, что у нее еще есть время узнать его секреты. Найти способ прочитать не только его мысли, но и то, что спрятано в его сердце, прежде чем он потребует от нее того же.

Глава 18

Они добрались до Эбби в середине дня. Филчетт встретил их на крыльце и сообщил, что из Лондона ничего не получено, но сегодня утром заезжал Фотергилл.

– Очень интересовался архитектурой. Я устроил ему обычную экскурсию.

– Много вопросов задавал? – осведомился Чарлз.

– Очень. Весьма образованный и знающий молодой человек.

Чарлз состроил смешную гримаску и обратился к Пенни:

– Чай в кабинете? Пенни кивнула.

– Филчетт, кексы тоже не помешают. Мы много катались на свежем воздухе, – не представляешь, какой у нас аппетит.

Пенни состроила невинное лицо, абсолютно отказываясь реагировать.

Кассий и Брут весело скакали рядом, почти втолкнув их в кабинет, логово Чарлза. Чарлз несколько минут поиграл с собаками, гладя их мохнатые шкуры, чем довел до полного экстаза.

Когда Филчетт прибыл с подносом, Чарлз оставил собак и направился к столу разобрать накопившуюся почту, но спохватился, взял чашку и тарелку с кексами и стал читать корреспонденцию, жадно уничтожая при этом кексы. Пенни тоже взяла один и села, спокойно наблюдая за ним.

Наконец он поднял голову и заметил ее улыбку.

– Что?

– А я думала, что пробудила аппетит другого рода. Он прожевал очередной кусочек кекса.

– О нет. Этот аппетит – последствие вполне достаточного удовлетворения другого.

– Достаточного?

Но он уже снова зарылся в счета и рассеянно бросил:

– Вернее сказать, основательного.

Она ухмыльнулась и оставила его в покое, радуясь, что может спокойно посидеть и расслабиться. Эбби всегда был пронизан покоем, и даже безвременная гибель братьев Чарлза этого не изменила. Поглаживая собак, она закрыла глаза, попыталась угадать, какого рода эмоции побуждают Чарлза хотеть ее… и незаметно задремала.

Немного погодя собаки быстро вскочили и отряхнулись. Она недоуменно моргнула, но тут же увидела, как Чарлз поднимается из-за стола.

– Закончил? – спросила Пенни.

Он кивнул, поколебался и, показав на волкодавов, спросил:

– Может, у нас еще есть время прогуляться по укреплениям, прежде чем вернуться в Уоллингем?

Она с радостью согласилась, протянула руки, и он, подняв ее с кресла, быстро поцеловал, взял за руку и повел к двери.

Собаки, словно все поняв, громко залаяли и побежали следом. Стоило Чарлзу открыть боковую дверь, как они тут же вырвались наружу и принялись обнюхивать землю.

Рука об руку влюбленные прошли по газонам и поднялись на укрепления. Ветер крепчал, ероша ее волосы, разметав тонкие прядки по лицу. Пенни собрала их, безуспешно пытаясь закрепить и с завистью глядя на Чарлза: каким бы сильным ни был ветер, он просто поднимал его локоны, которые тут же падали на место.

Пенни раздраженно фыркнула: ну что тут поделать?

Они достигли середины длинного изгиба, когда Чарлз остановился и, повернувшись к ней, глянул в глаза, почти сурово. И лицо у него было на редкость мрачным.

Она уже хотела вопросительно вскинуть брови, когда пальцы, державшие ее руку, сжались.

– Выходи за меня.

Пенни открыла рот, пытаясь что-то сказать, но язык не слушался.

– Ч-что? – выдавила она наконец.

Его взгляд стал жестким, губы вытянулись в тонкую линию: перед ней предстал властный и не терпящий возражений норманнский лорд.

– Ты меня слышала.

Она отчаянно хватала ртом воздух.

– Не в этом дело!

Она хотела вырвать руку, и он отпустил ее, после чего она стиснула ладонями виски, словно пыталась остановить кружение мыслей.

Он – единственный, кто мог вывести ее из равновесия: прошло несколько минут, прежде чем она сумела взять себя в руки.

– Я только сегодня днем поняла, к чему ты клонишь, куда ведешь, о чем собираешься меня спросить, но думала, что ты по крайней мере подождешь, пока расследование закончится и гнусного убийцу поймают!

– Ты права. Я так и намеревался сделать, пока ты не поделилась со мной своими последними откровениями, – сухо обронил он.

Она мигом насторожилась.

– Какое отношение имеют к этому мои откровения? Темно-синие глаза устало смотрели на нее. Похоже, ему вовсе не весело.

– Не хочешь же ты сказать, что все эти годы мечтала стать моей леди и не ожидала, что я предложу тебе руку и сердце? Согласись, что в данных обстоятельствах это неплохая идея.

В этом настроении, сосредоточенный на достижении цели, на верной победе, он был неотразим. В воздухе запахло едва сдерживаемой агрессией. Чувствуя себя чем-то вроде его добычи, она беспомощно моргнула.

– У меня не было времени подумать…

– Тебе ни к чему думать, просто отвечай.

– Нет!

Она подняла руку, прижала ладонь к его груди.

– Погоди, только погоди.

Он замолчал; она наскоро отдышалась и отступила на такое расстояние, чтобы ее мозги наконец смогли функционировать, и отвела глаза.

– Мне нужно подумать, – твердо повторила она.

Его ответ, произнесенный вполголоса, трудно было назвать комплиментом. Она проигнорировала сказанное, но в нынешнем настроении очень трудно было проигнорировать его. Слишком хорошо она чувствовала в нем стальную решимость, направленную исключительно на нее.

Он был куда более властным, твердым, жестким, чем много лет назад. Закаленным в битвах. И это делало его еще более интересным, более привлекательным. Теперь их взаимное притяжение было не только физическим, но и эмоциональным. Его потребность в ней была реальной. С этим она не спорила. Ради этого он был готов разыгрывать роль верноподданного при императрице: просил, а не требовал или, что еще хуже, приказывал, что было вполне в его духе. Но он хотел, чтобы она отдала себя, и был готов отдаться взамен, чтобы… но было ли это признаком любви?

Она смотрела на него, но не видела ничего, кроме нескрываемого нетерпения и мириад эмоций в темных глазах, от которых перехватывало дыхание. И она чувствовала, что эти эмоции сосредоточены на ней, сильны и безмерно могучи.

Неужели это любовь? Если он любил ее… знал ли это? Даже если и любит, сможет ли ответить правду?

Но сейчас ответа требует он. И что она ответит? Нет?

Едва это слово возникло в мозгу, как все ее существо возмутилось и запротестовало. После стольких лет… получить все, о чем она мечтала, то будущее, которого всегда хотела и до сих пор отчаянно жаждала, расстилалось перед ней… как она могла отказать, не узнав? Не такой она была трусихой, чтобы ответить «нет». Это не выход.

Но несмотря ни на что, она не удовольствуется ничем, кроме любви. В этом ее ничто не поколеблет. Поэтому она не сможет сказать и «да», пока не будет уверена…

Тяжело вздохнув, она снова вскинула голову и ощутила, как теперь уже он насторожился.

– Если ты дашь мне то, что я хочу, тогда я выйду за тебя. Как только ты пожелаешь.

Что-то мелькнуло в его глазах, но он быстро спрятал, скрыл это непонятное выражение. Но ответил не сразу. И очень медленно.

– То, чего ты хочешь. Насколько я понял, это именно то, что другие поклонники не смогли тебе дать?

– Не смогли, не знали или не захотели. Совершенно верно, – кивнула она.

Чарлз раздраженно сжал губы и, по всей видимости, оценивал возможности. Потом, решительно кивнув, сжал ее руку.

– Согласен.

Она приоткрыла рот.

Чарлз поднял ее руку к губам, поцеловал и снова заглянул в глаза, но она так и не увидела правды, не поняла его мотивов.

– И пока я не узнаю, что это такое, и не дам это тебе, мы по-прежнему остаемся любовниками.

Его тон не оставлял места для возражений. Да она и не думала возражать.

– Не так я глупа, чтобы сделать себе назло.

Его губы дернулись, он поспешно принял бесстрастный вид, но атмосфера явно разрядилась.

– Пойдем. – Он взял ее за руку и свистнул собакам. – Оставим их на конюшне. Нам пора.

Они вместе повернули назад и стали спускаться вниз – слишком быстро, чтобы спокойно поговорить.

Он получил то, чего добивался: ему хотелось кричать от радости. Но он старался не показывать торжества: для этого будет достаточно времени, когда все закончится и убийцу поймают.

Она права: лучше подождать и спросить ее потом, но между ними, как обычно, не было места мудрости. Все запуталось, когда она поведала ему о своих эротических фантазиях и он, уверенный в победе, почувствовал себя достаточно сильным, чтобы воспользоваться моментом и просить ее выйти за него замуж, сразу, без всякой подготовки. Вряд ли это было уместно.

Но его душа завоевателя требовала согласия. Она должна стать его женой, его графиней, его якорем в этом мире, матерью его детей – список ее обязанностей был достаточно пространным. И она должна быть всегда рядом. Он уже решил, что сделает все, лишь бы получить ее: она владела его душой, пусть и не знала этого, и он прекрасно понимал, чего она желает.

Если бы он захотел, то произнес бы все требуемые слова и убедил бы ее в своей искренности. Но им еще нужно поймать убийцу, а до тех пор он оставит в тайне правду о своей капитуляции.

Иногда чрезмерное знание тоже может быть во вред. Он понятия не имел, чем кончится игра, что принесут следующие дни, но знал, что любит ее всем сердцем и отдаст ей все, сделает все, чтобы защитить ее и уберечь. Беда в том, что убийца не дремлет. В мозгу Чарлза разыгрывались кошмарные сцены, в которых убийца понимал, как много Пенни значит для него, и решил использовать ее в качестве заложницы.

Чарлза передернуло. На какой-то момент у него сжалось сердце при мысли о том, как он беззащитен в своей любви к ней. И все же ничего нельзя было поделать: оставалось только сжать зубы и терпеть последствия.

Он невольно сжал ее руку еще сильнее. Ощутил тонкие косточки, женственные тепло и мягкость и отбросил дурное предчувствие. Улыбнулся, едва не рассмеялся, но потом все вспомнил и мгновенно присмирел. Украдкой глянул на нее и поймал подозрительный взгляд, но ухитрился сделать невинное лицо.

Они добрались до конюшни. Лошади уже ждали.

Он усадил ее в седло и сам вскочил на Домино. Торжество, обуревавшее его, было почти невозможно скрыть.

– Едем! – крикнул он.

Бок о бок они полетели через поля.

Николас, чрезвычайно бледный и слабый, присоединился к ним в столовой во время ужина. По невысказанному согласию никто не упоминал о тайне, которую он обещал открыть, но, встав из-за стола, все дружно пошли в библиотеку.

Пенни опустилась в одно из кресел у камина. Николас занял второе. Чарлз выбрал стул, поставил его рядом с креслом Пенни и уселся со своей обычной грацией.

– Итак, Николас, откуда собираетесь начать? Николас, поколебавшись, пробормотал:

– С самого начала. Но прежде всего вы должны знать, что никаких настоящих секретов не было продано, обменено или передано французам, по крайней мере Селборнами.

– То есть, – спокойно заметил Чарлз, – вы хотите сказать, что предположения моего бывшего командира, мое расследование и даже появление убийцы – все впустую? Все зря?

– О нет. – Николас скривил губы. – Убийца, несомненно, знает, что делает. Даже все, что вы расследуете, вполне реально, тут нет никакого обмана. Он и вы не знаете одного жизненно важного элемента.

– Так я и думал, – проворчал Чарлз.

– Видите ли… – Николас откинул голову на подголовник кресла и устремил взгляд на собеседников: – Все началось в семидесятых годах прошлого столетия. Мой отец занимал небольшой пост в нашем посольстве в Париже. В те дни Париж был местом, куда стремились все. Говард, ваш отец, Пенни, как и мой, был тогда не женат. Он приехал в гости к моему отцу и прожил в Париже несколько лет. В то время к моему отцу впервые попытались найти подход… о, все выглядело весьма дружелюбно и невинно. По-моему, у него попросили совета по какому-то небольшому вопросу англо-французской дипломатии.

Сначала наши отцы были шокированы такой наглостью, но вскоре решили затеять свою игру. Для того чтобы лучше их понять, вы, Чарлз, должны помнить о необузданности Селборнов.

Чарлз поднял брови, стараясь не глядеть на Пенни.

– Необузданность?

– Слава Богу, во мне этого нет. Зато в отце – хоть отбавляй. Вы не знакомы с ним… но, думаю, самый подходящий для него эпитет – «неисправим». Помните Гренвилла? Так вот он с моим отцом были родственными душами. Боюсь, поведение моего отца было куда более возмутительным. А отец Пенни был немного поспокойнее. Не изобретал диких проделок, но время от времени в них участвовал.

Итак, мой отец был молод, богат, титулован, имел обширные связи в Париже, блестящей столице мира, а рядом был друг и союзник. И тут возникла возможность начать изощренную игру с французами!

– Игру? – повторил Чарлз.

– Так они видели это: мой отец, Говард и потом Гренвилл. Для них это была игра, великолепная, фантастическая игра, в которой они всегда выходят победителями.

Чарлз и Пенни переглянулись.

– И каковы же были элементы игры?

– Мой отец установил правила. Согласился давать советы французам, но из-за его положения в посольстве был необходим посредник, которому они могли доверять. Сначала Говард, потом Гренвилл.

Платой Говарду, а потом и Гренвиллу была коробочка для пилюль, за успешную передачу «совета», и табакерка для моего отца за сам «совет». Оба носились с мыслью собрать коллекцию. В то время во Франции начались гонения на аристократов, и англичанам были обещаны ценные вещи из частных, даже королевских поместий.

Такова была основа соглашения. Но французы не знали, что мой отец блестящий дипломат, особенно во всем, что касалось европейской политики. Он тонко чувствует малейшие нюансы, и не только я, но и все сотрудники министерства благоговеют перед ним. Французам и в голову не приходило, что отец скармливал им откровенную ложь.

– Хотите сказать, что он все придумывал сам? – ахнул Чарлз.

– В этом и был смысл игры, – сухо улыбнулся Николас. Чарлз молча поднял глаза к небу.

– Я видел коллекцию коробочек, – высказался он наконец. – Мы говорим о том, что последние сорок лет французам каждый год передавалась ложная информация, за которую они честно платили?

Николас кивнул.

– И французы так и не дознались?

– Дознались, но уже после Ватерлоо. Я говорил, что мой отец – блестящий дипломат, но не в военных делах. Сначала он старательно избегал в своих донесениях всего, что связано с войной. Французы не обращали на это внимания: тогда их больше интересовали политика, договоры и всякие бюрократические тайны. «Советы» отца производили на них такое впечатление, казались такими точными, что постепенно они стали считать его непререкаемым авторитетом и прекрасным агентом.

– Но как сведения могли казаться точными, если были придуманы? – удивилась Пенни.

– Французы спрашивали о реальных ситуациях, так что информация была основана на действительных событиях. В политике и дипломатии, изучая события в другой стране, вы рассматриваете их как действия марионеток на сцене. Видите сам спектакль, но не происходящее за кулисами. Кто опускает занавес, кто и за какие нитки дергает и тому подобное. Все это продумывал мой отец, переплетая правду и ложь.

– Да, ничего не скажешь, дезинформация высшего калибра, которой почти наверняка поверят, – согласился Чарлз.

– Совершенно верно.

Чарлз пораженно качнул головой.

– Поверить невозможно, что ему это удавалось так долго.

– В основном за счет его успехов в министерстве иностранных дел. Чем выше он поднимался, чем больше узнавал и понимал, тем правдоподобнее становились его сообщения.

– Но кто испортил игру?

– Можно сказать, что Наполеон. Когда началась война на Пиренейском полуострове, французы, что неудивительно, потребовали, чтобы отец выдал военные секреты. Сначала ему было нетрудно отказываться на том основании, что отец служит по другому ведомству, но потом наши потери стали уж слишком велики, а Селборны, как известно, были горячими патриотами своей страны.

Отец знал, что все переданное им французам будет принято ими. Сначала он хотел рассказать об игре властям, но побоялся, что они не одобрят и вряд ли поймут. Поэтому решил на свой страх и риск передавать дезинформацию о военных делах, основанную на обрывках сведений, ходивших по министерству. Для этого он завел друга в военном министерстве. Учитывая его высокий статус, это оказалось довольно легко. Да ему и ни к чему было много знать: всего лишь достаточно, чтобы соответствующими комментариями направить французов по ложному пути. Ничего важного: только самые незначительные события, которые очень трудно проверить и легко изменить в последнюю минуту.

– И они продолжали верить?

– Да. В то время они считали его своим лучшим агентом, который никогда их не подводил. Он также постоянно убеждал их, что с годами стал заядлым коллекционером. Но лично я думаю, что для него важнее не столько табакерки, сколько триумф над врагами, который представляет каждая драгоценная вещица.

– Понял! – воскликнул Чарлз, вскакивая. – Значит, убийца послан сюда, чтобы отомстить?

– По-видимому, так, – мрачно буркнул Николас.

– Вы сказали, что они узнали после Ватерлоо, – пробормотала Пенни. – Но как? Как это вышло?

– Помните, что творилось год назад? Суматоха, страхи, сплетни, вести о корсиканском чудовище и тому подобное. Отец устал и решил положить этому конец. Особенно после того, как Гренвилл решил идти в армию.

– Да, я помню, что ваш отец приезжал как раз перед уходом Гренвилла, – вздохнула Пенни. – Пытался отговорить его. Я слышала.

– Да, он не хотел, чтобы Гренвилл шел в армию, – подтвердил Николас. – Попросил передать последнюю информацию французам и все твердил, что для патриота этого вполне достаточно. Гренвилл выполнил поручение, но на этом не остановился. И на следующий день уехал.

– Что было в том последнем сообщении? – спросил Чарлз. Николас поднял голову. Он явно устал, но все же через силу продолжал говорить:

– Отец почти ничего не знал о планах Веллингтона. Да и никто не знал. Зато после многих лет войны и передачи дезинформации французам отец успел хорошо изучить стратегию Веллингтона. Когда речь идет о том, чтобы предсказать, как поведут себя люди в той или иной ситуации, моему отцу нет равных. Поэтому он попытался предвидеть следующий шаг Веллингтона. У него был доступ к превосходным картам. Отец изучил местность и точно выбрал поле сражения. Теперь ему нужен был факт, который бы подтолкнул французов в неверном направлении. И ему было безразлично, разоблачат его или нет, поскольку он знал, что кости брошены в последний раз.

– И что же он им передал? – выпалил Чарлз, подавшись вперед.

Николас улыбнулся.

– Весьма небольшое послание. Но упомянул название места. Чарлз ошеломленно уставился на него.

– Только не говорите, что это название начиналось с буквы «У».

Пенни посмотрела на Чарлза, удивленная искренним благоговением, звучавшим в его голосе.

– Именно, – объявил Николас. – Он назвал им Угумон. Чарлз длинно выругался по-французски.

– Что ни говори, а я посчитал его безумцем, но… Он осекся.

– Вы это о чем?

Чарлз продолжал изрыгать проклятия.

– Я был на поле неподалеку от Угумона, и мы никак не могли взять в толк, почему Рей буквально одержим желанием взять то, что считалось всего лишь охранным аванпостом.

– Совершенно верно. Но он таковым его не считал, потому что именно это место упомянул агент. Мой отец умел заронить идею в голову человека, ничего не скажешь.

– Дьявол! – выдохнул Чарлз, ероша волосы. – Французы этого ему не простят.

– Не простят. И думаю, дело не только в этом.

– Ну да, едва они что-то заподозрили и стали копаться в старых делах, сразу поняли…

– Да, с годами накопилось немало информации: у дипломатов имеется ужасная привычка писать мемуары, изобличившие некоторые «советы» как полное вранье.

– И тогда они… Господи Боже! Вот что значит сыпать соль на раны! – Чарлз снова уселся и задумчиво протянул: – Поэтому они послали палача.

Николас заинтересованно посмотрел на него.

– Вы употребляете этот термин в буквальном или переносном смысле?

– В буквальном, – заверил Чарлз. – В мире «советчиков» и информаторов существуют и такие люди. Да, кстати, почему вы не рассказали мне сразу, когда я уведомил вас о цели своего приезда?

– А вы бы поверили? – хмыкнул Николас. Чарлз не ответил.

– Подумайте о том, что сказали мне прошлой ночью, – продолжал Николас. – Из имеющихся у вас сведений вы заключили, что мы, Селборны, шпионили в пользу врага. И доказательство имеется: коробочки для пилюль здесь и табакерки у моего отца. Кто поверит, что все это заплачено исключительно за измышления одного человека? Вы больше других разбираетесь в вопросах шпионажа и сами признаете, что такому почти невозможно поверить. Поймите, не существует доказательств того, что мой отец передавал дезинформацию. Учитывая ценность вознаграждения, гораздо проще считать, что он годами изменял своему народу, но по какой-то причине впал в немилость у хозяев.

Чарлз выпрямился и покачал головой:

– Вы были бы правы, если не считать одного обстоятельства, о котором не знаете.

– И что это за обстоятельство?

– Существует доказательство того, что ваш отец не передал французам ни одного правдивого донесения. Мой бывший командир Далзил, которого можно по праву назвать истинным профессионалом, так и не нашел ни одного свидетельства того, что какие-то дипломатические секреты оказались по ту сторону границы.

Чарлз встал и потянулся: наконец-то все части головоломки встали на свое место, не считая имени палача.

– Если поднимется шум, в чем я очень сомневаюсь, Далзил сумеет проследить и доказать, что намерения вашего отца были благородны.

– Правда? – по-детски обрадовался Николас. – Но что делать теперь? Надеюсь, вы верно судите о своем бывшем командире, поскольку еще не видели собрания отцовских табакерок!

– Зная Далзила, не сомневаюсь, что его больше интересует беседа с вашим отцом.

– Желаю ему удачи. Старик доводит меня до белого каления.

– Возможно, они подружатся, – ухмыльнулся Чарлз, но при виде измученного лица Николаса, стал серьезным. – Когда вы узнали о… рискованной игре вашего отца?

Николас фыркнул и прикрыл глаза.

– Он вообще мне не говорил. Эта троица прекрасно понимала, что я не одобрю ничего подобного и потребую, чтобы они немедленно остановились, поэтому все держали в секрете.

– Ни я, ни кто-то из родных тоже понятия ни о чем не имели, – поддержала Пенни.

Николас кивнул:

– Я узнал в декабре прошлого года, когда случайно наткнулся на здешний тайник и застал там отца. Он рассматривал коробочки. Тощая и потребовал объяснений и впервые услышал обо всем.

– Ваш отец ушел из министерства в восемьсот восьмом году, – поколебавшись, заметил Чарлз.

Николас снова кивнул:

– Но тогда я уже работал там и часто брал с собой работу на дом, готовя доклады для заместителя министра или самого министра или анализируя последние события. Мой отец всегда был совой, знал, как открывать коробки, и по ночам просматривал документы. Я и не предполагал…

– Это понятно, – перебил Чарлз. – Когда убийца расправился с Джимби, вы, должно быть, заподозрили, за кем он охотится. Почему же не уехали?

Николас горько скривил губы.

– Гренвилла и Говарда уже не было на свете. Французы не слишком хорошо знали меня, но я предположил, что пославший убийцу посчитал меня тоже участником игры, как сына своего отца. Потом, после убийства Мэри, я понял, что его прислали и за коробочками тоже. – Он пожал плечами и поморщился от боли. – Мне показалось, что умнее остаться в роли приманки для убийцы… да и вы тоже были рядом.

– Лучше здесь, чем в Эмберли или в Лондоне? Николас не ответил.

Чарлз взглянул на встревоженную Пенни. Ей явно не нравилось состояние раненого.

– Прежде всего мы напишем подробный отчет Далзилу. Но это потерпит до завтра. А сейчас нам всем лучше лечь, – объявил Чарлз и, обняв Николаса за плечи, помог подняться. Тот пошатнулся, но удержался на ногах.

– Спасибо.

Пенни тоже встала и вместе с Чарлзом проводила Николаса в спальню. Добравшись до верхней площадки, тот улыбнулся и бодро отсалютовал им.

– Отсюда я смогу дойти сам.

Пенни порывисто пожала ему руку, встала на носочки и поцеловала в щеку.

– Осторожнее! Немедленно звоните, если понадобится помощь. Чарлз отрядил дозорных, так что не удивляйтесь, если услышите шаги. Увидимся за завтраком.

Николас кивнул и медленно побрел к спальне. Пенни и Чарлз взялись за руки и пошли к себе. Вскоре она уже лежала под одеялом, прижавшись к Чарлзу. Тот растянулся на спине, глядя в потолок.

– О чем ты думаешь? – прошептала Пенни, приподнимаясь.

– О том, как странно распоряжается судьба. Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда, а теперь я питаю определенное сочувствие к старине Николасу, – улыбаясь, пояснил он, поднимая ее на себя. – Бедняге пришлось столкнуться с необузданностью Селборнов, и это оказалось ему не под силу.

– Полагаю, ты с этим справишься, – ехидно усмехнулась Пенни.

Чарлз с коварной улыбкой чуть шевельнулся под ней.

– Еще бы!

Глава 19

Наутро они действительно встретились за столом и решили, что Николас и Чарлз будут работать над отчетом Далзилу, а Пенни займется детальной описью коробочек для пилюль.

Чарлз считал, что охрана нужна как внутри дома, так и за его стенами.

– Пусть не сомневается, что мы приняли меры. Позже мы сделаем вид, что ослабили бдительность, и устроим ему ловушку, но только на наших условиях и когда будем готовы.

Николас, однако, побаивался подвергать слуг потенциальной опасности. Пенни после долгих споров призвала Норриса и Фиггс, которые и убедили Николаса в целесообразности распоряжений Чарлза.

Они вышли из столовой вместе. Пенни с Николасом отправилась в библиотеку под предлогом необходимости взять бумагу и перо, но на самом деле повинуясь безмолвной просьбе Чарлза не спускать с Николаса глаз, пока сам Чарлз будет проверять дозорных.

Прежде всего она переписала коробочки, находившиеся в библиотеке. Поскольку убийца разбил обе витрины, Фиггс и горничные расставили коробочки на пристенных столиках, сложив аккуратной стопкой карточки, надписанные рукой ее отца.

Найти карточку для каждой коробочки требовало немало времени. Она как раз заканчивала работу, когда вернулся Чарлз. Он немедленно уселся за стол рядом с Николасом. Наскоро перелистывая свои записи, Пенни прислушивалась, как мужчины обсуждают, в какой форме лучше составить отчет. Поняв, ito они находятся с полном согласии друг с другом, она взяла лупу и направилась к тайнику, где ее ждали еще шестьдесят четыре коробочки. Когда часа через два она спустилась вниз, растирая ноющую руку, Чарлз что-то писал и, хотя услышал ее шаги, не поднял головы. Николас с закрытыми глазами сидел в кресле, откинувшись на спинку.

Когда она подошла ближе, он открыл глаза и попытался улыбнуться, но получилась болезненная гримаса.

– Думаю, мы не забыли ни одного важного пункта.

– Почти готово, – сообщил Чарлз. – Я пошлю одного из конюхов доставить письмо в Эбби. Оттуда письмо переправят в Лондон.

Вероятно, грумы Чарлза привыкли к подобным заданиям.

– Как только ты допишешь, я велю подавать обед, – пробормотала Пенни.

И уже через четверть часа, когда отчет был подписан соавторами, запечатан и отправлен не с одним, а с двумя конюхами, все направились в столовую.

За столом сидели долго. По словам Чарлза, теперь оставалось только ждать.

– Нам известно, что он – французский агент. Нам известна его миссия – убить Селборнов, и прежде всего Эмберли, за преступления против Франции и вернуть хотя бы часть коробочек и табакерок. Но мы даже не знаем, под каким именем он выступает. Поэтому подождем, пока он сделает первый шаг или пока не придут известия от Далзила.

– Далзил…

Николас пригубил красного вина, которое пил по требованию Эм.

– Похоже, он обладает значительной властью.

– Да, – согласился Чарлз, – то ли благодаря его положению, которое остается тайной, как и его настоящее имя, то ли благодаря титулу, если таковой есть, и должности. Собственно говоря, никому ничего о нем не известно.

Николас повертел в руках бокал.

– До меня доходили… слухи, но ничего больше. Его действительно называют человеком-загадкой, по крайней мере в Уайтхолле. Но ведет себя так, словно в нем нет ни капли честолюбия.

– Это не совсем так, – возразил Чарлз. – Я серьезно сомневаюсь, что Далзил обладает амбициями в отношении политической или общественной жизни: это просто не его выбор. Это и выделяет его среди остальных в Уайтхолле: поскольку у него явно нет никакого политического будущего, то и завистников тоже не имеется. А вот когда речь идет об амбициях иного сорта, например, несгибаемой решимости… – Он осушил бокал. – Думаю, он может всем нам преподать урок.

Беседа коснулась других вещей. Чарлз послал инструкции Филчетту, чтобы вся корреспонденция из Лондона немедленно переправлялась сюда. Ехать в Эбби не было смысла: нужно было следить за Николасом.

Пенни, Фиггс, Эм и Норрис уговаривали Николаса отдохнуть: он по-прежнему был бледен и измучен. Пенни отвлекала Николаса каждый раз, когда Норрис проворно наполнял его бокал.

Наконец Николас стал откровенно зевать.

– Думаю, мне стоит прилечь, – пробормотал он.

– Прекрасная мысль. – Пенни, отложив салфетку, отставила стул. – Пока вы будете наверху, я начисто перепишу список коробочек.

Они поднялись и вышли в холл. Дождавшись, пока Николас исчезнет из виду, Чарлз повернулся к Норрису. Но тот опередил его:

– Два лакея уже наверху, милорд.

– Прекрасно.

Чарлз взял Пенни за руку и направился к двери.

– Твой список подождет. Давай прогуляемся.

Ей самой надоело описывать коробочки, мастеров и марки, и поэтому она поддалась на уговоры и вышла на крыльцо.

– Можно пройтись вдоль живой изгороди.

Чарлз глянул на высокие зеленые кусты и покачал головой: – Мне как-то не по себе среди этой твоей изгороди.

Пенни удивленно уставилась на него.

– Она слишком густая, и этот безумец, кажется, ее обожает. Он повел ее к газону, прочь от кустов.

Пенни оглядела окружающий пейзаж.

– А если он воспользуется пистолетом?

– Для этого нужно подойти довольно близко, а в пистолете всего один патрон, и оружие не так легко спрятать. Кроме того, мы стали свидетелями двух его убийств. Он любит расправляться с жертвами либо ножом, либо голыми руками. Ту же участь он готовит для Николаса, Эмберли и, возможно, тебя.

Пенни вздрогнула.

Он ободряюще сжал ее руку.

– Такова его слабость. Пока мы сумеем держать его на расстоянии от вас троих, ничего не произойдет. Рано или поздно он совершит промах, и вот тогда мы его поймаем.

Глядя на него, Пенни не видела ничего, кроме абсолютной уверенности.

– Вероятно, ты ничуть не сомневаешься в его поимке. Чарлз пожал плечами.

– Похоже, такие истории для тебя не новость. Чарлз помедлил, прежде чем ответить:

– До какой-то степени это верно, и… кроме того, обычно я нахожусь в его положении.

Затаив дыхание, он поднял голову, встретился с ее глазами и не увидел в них ни следов шока или осуждения. Выражение ее лица скорее было отражением его собственной высокомерной решимости. Она угадала правду и не испугалась.

Его губы кривились улыбкой самоуничижения. Глядя вперед, он заключил:

– Ты права. В данном случае это помогает.

Они обошли дом и вернулись в библиотеку. Пенни принялась за список, но, дойдя до половины, отложила перо и размяла затекшие пальцы.

– Напомни, почему это так необходимо?

– Потому что, как только ты это закончишь, мы с Норрисом заверим его правильность, подпишем и запечатаем. И если даже что-то пропадет, у нас будет доказательство, что вещь действительно тут лежала.

Она перебрала все причины, по которым это может пригодиться, пожала плечами, подняла перо и продолжала работу.

Когда она встала из-за стола, Чарлз взял у нее список и, оставив Пенни наслаждаться чаем в одиночестве, отправился вместе с Норрисом в тайник. Вскоре в библиотеке появился Николас. Выглядел он немного лучше, чем утром. Она налила ему чаю, и они долго сидели в дружеском молчании, пока не вернулся Чарлз. Прежде всего он вручил список Николасу.

– Положи это в безопасное место. Николас проглядел бумагу и кивнул:.

– Спасибо. Обоим вам спасибо. Чарлз положил руку ему на плечо.

– Не трудитесь. В этом деле мы вместе, и, кроме того, узнав всю историю, я просто умираю от желания познакомиться с вашим отцом.

Николас удивленно рассмеялся. Чарлз, наоборот, нахмурился и шагнул к окнам, выходившим на подъездную аллею.

– Гости? – спросила Пенни, ничуть не удивившись: весть о нападении на Николаса, должно быть, обошла всю округу. По аллее скакали всадники. У самого крыльца они натянули поводья. Широкая улыбка осветила лицо Чарлза.

– Не гости. Далзил прислал подкрепление.

Два человека. Чарлз вышел из дома, чтобы приветствовать людей Далзила. Пенни и Николас, правда, медленнее, последовали за ним.

Незнакомцы отдали поводья конюхам и обменялись с Чарлзом рукопожатиями, а также несколькими шутливыми репликами, явно не предназначавшимися для дамских ушей.

– Ваш человек в Эбби сказал, что вы велели немедленно переправлять сюда все инструкции из Лондона, – объяснил тот, что повыше, победоносно улыбаясь Пенни. Светло-каштановые волнистые волосы, зеленовато-карие глаза и правильные черты лица придавали ему вид типичного англичанина. Пенни нашла его поразительно красивым.

– Джек Уорнфлит, – объявил он с изящным поклоном, поднося к губам ее руку. – А вы, насколько я понимаю, леди Пенелопа Селборн?

– Совершенно верно, – улыбнулась Пенни.

– Лорд Уорнфлит из Минчинбери, – поправил Чарлз, останавливаясь рядом. – А это…

Второй джентльмен улыбнулся и потянулся к ее руке.

– Джарвис Трегарт.

– Граф Кроухерст, – добавил Чарлз.

Пенни немедленно узнала в Трегарте своего земляка, корнуольца: продолговатое лицо, длинные руки и ноги и короткие курчавые волосы, часто встречавшиеся у уроженцев здешних мест. Глаза чуть более желтоватого оттенка проницательно смотрели на Пенни.

Улыбаясь в ответ, она пожала его руку.

– Рада видеть вас обоих в Уоллингем-Холле.

Они обернулись к Николасу, и Чарлз представил хозяина вновь прибывшим. Пенни воспользовалась моментом, чтобы как следует изучить присланное Далзилом подкрепление.

Интересная пара, ничего не скажешь: высокие, хорошо сложенные, привлекательные и, возможно, как Чарлз, владеющие другими талантами. Но из них троих Чарлз был самым ярким. Правда, и Джек Уорнфлит ненамного отстал от приятеля, и все же, наблюдая, с каким дружелюбием он приветствует Николаса, она задалась вопросом, какая часть его ленивого добродушия была маской. Она была готова поклясться, что это всего лишь фасад, а за ним кроется человек, у которого немало секретов.

Что же до Джарвиса Трегарта… его красота была более суровой, не так бросалась в глаза. И вел он себя куда сдержаннее, аура спокойствия словно окутывала его, даже гибкая фация движений не настораживала, не раздражала. Видимо, он, как и остальные, вел уединенный образ жизни, создав себе свой собственный мир: одиночество было для него привычным способом существования.

Они были совсем разными и все же в чем-то очень одинаковыми.

Решив, что формальности закончены, она повела всех в дом.

– Я сейчас прикажу приготовить для вас комнаты. Кстати, как насчет ваших вещей?

– Мы не были уверены, что застанем вас тут… и поэтому все вещи мирно пребывают в Эбби, – пояснил Джек.

– Сейчас пошлю за ними, – вызвался Чарлз.

Пенни привела их в библиотеку, дернула за шнур сонетки и, отойдя, устроилась в кресле. Мужчины расставили стулья вокруг камина. Когда все уселись, она спросила:

– Чай и булочки или хлеб, сыр и эль?

Все выбрали сыр и эль. Предположив, что гости не ели с самого утра, Пенни заказала появившемуся Норрису плотный завтрак. Чарлз попросил привезти багаж мужчин из Эбби.

– Итак, – спросил Джек, как только Норрис ушел, – что здесь происходит?

– Далзил сказал нам только, – добавил Джарвис, – что тут творится нечто невообразимое: убийства, шпионаж, попытки похищения, словом, переполох и что небольшая помощь вам не помешает.

– Убийства – да. Что до остального… мы еще посмотрим.

Он начал подробный рассказ, не забыв о безумной игре, затеянной Селборнами. Мужчины были крайне заинтригованы и тоже пожелали познакомиться с неисправимым родителем Николаса.

К тому времени, как рассказ Чарлза подошел к концу, хлеб, сыр и эль, незаметно принесенные Норрисом, уже исчезли. Даже Николас немного поел. Пенни посчитала, что выглядит он значительно лучше.

– Единственное, что во всем этом крайне мне не понравилось, – заметил Джарвис, – так это его тенденция колотить стеклянные витрины. Николас, говорите, он казался разъяренным?

– Да, он ужасно ругался, даже до того, как увидел меня.

– Не обычное хладнокровие, которое часто приписывают профессионалам, – удивился Джек.

Чарлз, поджав губы, кивнул. Пенни была уверена, что он уже заметил это обстоятельство, но не посчитал нужным упомянуть.

– По-моему, это означает, что он довольно молод и не слишком опытен. Убийство горничной не было вызвано какой-то необходимостью, наоборот, этим он привлек внимание к своему появлению и встревожил и насторожил обитателей того дома, куда хотел забраться.

– Мало того, он тщеславен, – заключил Джек. – Хам, воображающий, будто может запугать людей и ему все сойдет с рук.

– Вы все правы, – кивнул Джарвис. – Что же, мы сумеем преподать ему урок.

Чарлз и Джек дружно согласились.

– Кстати, – ухмыльнулся Джарвис, – мы крайне благодарны вам за то, что дали шанс бежать из Лондона.

Джек от всей души согласился и выпил.

– А я думал, что у вас обоих уже есть планы, – съязвил Чарлз. Мужчины переглянулись.

– Конечно, есть, – заверил Джарвис.

– К сожалению, – вздохнул Джек, – у расчетливых маменек планы куда шире. Честно говоря, мы беженцы, ищущие приюта.

День пролетел незаметно, настало время переодеваться к ужину. Пенни попросила Норриса показать гостям их комнаты, а сама отправилась к себе. Через полчаса они собрались, сначала в гостиной, откуда перешли в столовую. Сама Пенни уселась между Джеком и Джарвисом и заставила их пересказать все последние лондонские новости.

Они оказались идеальными источниками информации. Подобно Чарлзу, оба были очень наблюдательны, хотя быстро обнаружилось, что развлечения высшего света интересуют их очень мало. Они признались, что крайне разочарованы. Для них общество казалось скучным и довольно чопорным, что вовсе не удивило Пенни. Людям с их жизненным опытом требовалось нечто более яркое.

Она внимательно слушала обоих. Чарлз с улыбкой вставлял шутки и остроты, Николас молча наблюдал. По мнению Пенни, состояние его улучшалось с каждым часом, хотя раны все еще болели.

После ужина они захватили бокалы и перешли в гостиную, чтобы посидеть и потолковать в уюте. Разговор неизбежно зашел о человеке, получившем прозвище Французский Агент.

– Я считаю, что мы зря тратим время, пытаясь установить его личность, поскольку Далзил со дня на день укажет на него обличающим перстом, – заметил Джек. – Но нельзя ли устроить ему ловушку? Ту, которая сработает, независимо от того, который из троих убийца?!

Чарлз подался вперед, сжимая бокал ладонями.

– Теперь, когда вы оба здесь, мы именно так и сделаем. Он не знает ни вас, ни о вас, ни о вашем приезде. И кроме Селборнов, охотится за коллекцией коробочек. Завтра я покажу вам тайник – идеальное укрытие, как вы сами поймете. И нам прежде всего необходимо словно невзначай рассказать ему об этом тайнике.

– Ну… есть много способов, – усмехнулся Джарвис. – Поверит же он священнику, как по-вашему? Я довольно неплохой актер и вполне сойду за ученика духовной семинарии, приехавшего изучать все тайники для католических священников в округе. Дадим небольшой прием, пригласим подозреваемых и обнародуем мои потрясающие открытия.

Чарлз долго смотрел на него, прежде чем улыбнуться и отсалютовать бокалом:

– Идет.;

Часы пробили одиннадцать. Пенни глянула на Николаса. Он опять поник. Она поймала взгляд Чарлза. Тот едва заметно кивнул и потянулся.

– Завтра разработаем детали, после того как сами увидите тайник.

Все поднялись. Наверху Пенни пожелала мужчинам спокойной ночи и в одиночестве зашагала к своей спальне. Чарлз присоединился к ней через десять минут, сразу же после ухода Элли. Пенни, сидевшая перед туалетным столиком со щеткой в руках, хотела было пожурить его за слишком раннее появление. Но слова упрека замерли на губах. Можно подумать, горничная не видит, в каком состоянии находится постель каждое утро! Элли давно поняла, что госпожа проводит ночи не одна.

Мысль об этом вызвала что-то вроде озноба. Но она ничего не хотела рассказывать Чарлзу, поскольку видела, что он всецело занят деталями плана поимки преступника. Поэтому она отвернулась к зеркалу и принялась энергично расчесывать волосы, вдруг осознав, насколько легче ей стало теперь, с появлением Джека и Джарвиса. Она без всяких уверений знала, что Чарлз будет ценой жизни защищать ее, Николаса и остальных неповинных людей от жестокого убийцы. Она и мысли не допускала, что это ему не удастся.

Но теперь он больше не один в этой войне.

Джарвис и Джек уверяли, что благодарны за возможность убраться из Лондона. Она, в свою очередь, благодарна за их приезд.

Поднявшись, как была, в длинной белой ночной рубашке, она задула свечи на туалетном столике и оставила только одну, на тумбочке у кровати. Чарлз в рубашке и бриджах сел на край постели, чтобы снять сапоги. Пенни подплыла к открытому окну, прислонилась к раме и выглянула во двор, где чередовались лужицы лунного света и озера теней.

– Джек и Джарвис – члены вашего клуба, не так ли?

Не дождавшись ответа, она оглянулась и увидела, как он, уже босой, снимает рубашку.

– Не думай, что ты что-то выдаешь, – тихо засмеялась она. – Это вполне очевидно: вы очень похожи.

– Похожи? Но чем? – удивился он, направляясь к ней.

И с каждым его шагом возбуждение все более подстегивало нервы.

– Вас окружает атмосфера опасности. И под вашей светской внешностью таятся настоящие пираты.

– Но для тебя я не опасен?

Она промолчала. Только слегка улыбнулась.

– Это весьма… занимательно. Я ими заинтригована. Он подступил ближе, прижав ее к раме.

– Не уверен, что одобряю твой интерес к ним. Да он ревнует!

Пенни рассмеялась, обняла его, заглянула в глаза цвета полуночи.

– Вряд ли я собираюсь променять тебя на них!

Он продолжал молча смотреть на нее, и она вдруг поняла, что он уверен в ней, что ему больше не нужно спрашивать, что отныне он может быть собой, может требовать и не ошибется в ее реакции.

Чарлз обнял ее за талию, и она затрепетала. Исходившая от него опасность висела в воздухе, переливалась прозрачной дымкой вокруг них.

– Возможно, мне следует убедить тебя? – тихо пробормотал он.

Она облизала губы, чувствуя, как бьется сердце.

– Возможно… и следует.

Не дожидаясь дальнейших поощрений, он приник к ее губам, и опасность сомкнула свои клещи.

Она отдалась этой опасности и задохнулась, когда он завладел ее губами и прижал к стене у окна. Возбуждение уже горело в ее жилах. Твердая стена холодила спину через тонкую ткань рубашки. Но защиты не было. Ни от холода. Ни от его рук. Они грубо шарили по ней, будто открывая заново. Будто она никогда до этой минуты не лежала под ним обнаженная.

Его губы и язык приказывали, держа в плену чувства, мысли и желания, и сейчас она в самом деле была его добычей, а он – безжалостным хищником, чьи сила и мощь не знали границ.

Озноб предвкушения сотрясал Пенни. Она почти не помнила, как он расстегнул ее рубашку и спустил лиф с левого плеча, оголив грудь и наполнив ладонь упругой плотью. И улыбнулся, когда грудь затвердела. Крохотная изюминка соска просила ласки, и он стал безжалостно теребить ее двумя пальцами.

Откинув голову к стене, она втянула в себя воздух. Голова кружилась так, что комната плыла перед глазами.

– А ты… ты когда-нибудь фантазировал… сочинял истории? – едва слышно выдавила она, но он услышал.

– Только о пиратах и сиренах, попадавших к ним в плен. Которые потом брали в плен своих похитителей.

Его взгляд упал на ноющую, набухшую грудь. Чарлз спустил лиф с другого плеча и впился губами в сосок. Лицо в лунном свете выглядело непереносимо мужским… непереносимо прекрасным. Пенни снова задохнулась.

– Эти сирены… какие они?

Он поймал ее запястье, взял безвольную ладонь и сомкнул ее пальцы вокруг своей напряженной плоти.

Она ощутила пронизавшую его дрожь, когда стала смело ласкать его.

– Странно, конечно, – прошептал он, обжигая ее взглядом, – но эти сирены были похожи на тебя.

И, нагнув голову, нашел ее губы, одновременно сминая томившиеся в ожидании груди.

Его плоть в ее руке стала тверже железа: тяжелая, твердая и жесткая.

– Они были похожи на тебя, – повторил он, сжимая ладонями ее лицо и обжигая губы опасным поцелуем. В темный крутящийся водоворот, обещающий немыслимые наслаждения. В царство, где фантазия и реальность сплетены в одно целое.

Теперь он стискивал ее бедра. Вжимал в стену своим массивным телом. Раздвинув ее ноги мускулистым бедром, он поднял ее. Пенни самозабвенно откинула голову, отдаваясь его воле.

– Ты такая же буйная, как и они, – пробормотал он, почти не отнимая губ от ее рта.

И снова унес ее в поцелуе, властном и требовательном, жадном и бесстыдном, но она не уступала ему в пылкости, отказываясь сдаваться. И бросала ему дерзкий вызов, вздрагивая под его ласками, сгорая в неприкрытой, безграничной, примитивной страсти, вырвавшейся наружу по его воле.

Все мысли, все опасения утонули в алчном жаре, изливавшемся из него, в бешеной схватке желания и потребности.

Он порывисто вздернул подол ее рубашки. Она, сама не сознавая, что делает, провела рукой по его груди, взялась за пуговицы на талии, высвободила их из петель, отбросила мешавшую ткань и нашла его.

Чарлз протяжно застонал.

– Как тебе, – выдавил он, – им всегда требовалось больше, чем остальным.

И, стиснув ее обнаженные бедра, насадил на себя.

Пьяная от возбуждения, она закрыла глаза, тяжело дыша, и вцепилась в его плечи. И ощутила, как он проникает в ее мягкость дюйм за дюймом… и остановился.

Удерживая их обоих на грани. На краю. Испытывая нервы. Заставляя ждать…

Она с трудом подняла веки и в полумраке отыскала темный блеск его глаз. Упивалась им долгую-долгую секунду, прежде чем зазывно прошептала:

– А ты? Ты готов предъявить свои права?

– Он вонзился в нее, наполнил, не медленно, не быстро, но мощно, передавая ей силу своей плоти, своего тела, и она не могла помешать ему, запретить, не допустить до своего тела… даже если бы очень пожелала.

Он снова мощным ударом наполнил ее, наклонился ближе и прошептал:

– Я пытался.

Уголки ее губ чуть приподнялись.

Физически она принадлежала ему. Эмоционально он принадлежал ей.

И словно признавая правду, он опустил глаза к ее губам.

– Но я никогда не был уверен, что сумел добиться своего.

Он осыпал ее поцелуями, и их скачка началась. Более жесткая, менее утонченная, более реальная, чем прежде. Оба ощущали себя Объектами фантазий друг друга, и это срывало все покровы, ломало все границы, пробивало все барьеры.

Он по-прежнему удерживал ее у стены, все резче и глубже врываясь в нее. Она задыхалась, держась за его плечи, сжимая его бедра коленями, встречая каждое проникновение.

И когда она всхлипнула, он нагнул голову и впился в ее груди. Брал все, что хотел, не спрашивая разрешения.

Владея ее телом, разумом и душой.

Даже когда она забилась в экстазе, он продолжал вести ее к пропасти. Пока она, выкрикнув его имя, не упала в темный провал.

Он вышел из нее, понес к постели, распластал на матраце, сорвал с нее рубашку, стянул бриджи и присоединился к ней. Прижал к кровати всем весом, раскрыл бедра, поймал ее руки, завел за голову и одним мощным толчком соединился с ней. Брал и брал. И не мог насытиться. Требовал большего, принимая каждый вздох, каждый всхлип беспомощного желания.

Их горящие тела стали мокрыми от пота, и все же она не уступала, оставаясь с ним, словно меряясь силой. Упиваясь этой схваткой. Торжествующе наблюдая за ним из-под полуприкрытых век.

Горячий. Неутомимый. Безжалостно-твердый.

Ее собственный.

Скачка была неукротимой, и они вместе перевалили через пик, рассыпавшись на осколки сияющего золота. И оба впали в забытье. Она едва успела опустить руки, обнять его и прижать к себе…

В этот момент благословенного покоя вдруг возникло чувство уверенности.

Наконец они очнулись и пошевелились, ровно настолько, чтобы лечь под одеяло и, до сих пор находясь во власти пережитого наслаждения, закрыть глаза. Она положила голову на его плечо, сонно улыбаясь. Ее фантазия была продолжением реальной жизни: они действительно были лордом и леди… В его фантазии, однако, была заложена правда того, кем они были. И что значили друг для друга.

Он был пират, который захватил ее в плен.

Она была сиреной, его рабыней, пленившей его.

Глава 20

Наутро, когда они собрались к завтраку, Николас выглядел значительно лучше и все же, к своему нескрываемому раздражению, узнал от мужчин, что не имеет права сделать и шагу без охраны.

Ультиматум был предъявлен в форме, не допускавшей возражений. Поэтому Николас только тяжело вздохнул.

– По причине вашего приезда, – объявил Чарлз, – я отзываю патруль. Ничего необычного, учитывая, что два дня прошло без всяких происшествий. Если он шарит вокруг, вне всякого сомнения, выждет еще пару дней, чтобы тревоги улеглись, прежде чем сделать очередной ход.

– Независимо ни отчего, – добавил Джек, трудясь над блюдом с сосисками, – мы будем здесь.

– Мне необходимо съездить в Фауи, проверить, что сумели обнаружить мои агенты, – сообщил Чарлз. – Наверняка не слишком много, но каждая крошка информации для нас крайне важна.

Джарвис и Джек кивнули. Николас смиренно пожал плечами.

– Возможно, мне стоит показать вам тайник?

– Прекрасная мысль, – обрадовался Джек. Пенни отодвинула чашку и встала.

– Я поеду с тобой, Чарлз. Поговорю с матушкой Гиббс, – с улыбкой сказала она, избегая взгляда Чарлза. – Только переоденусь, и встретимся у конюшни.

Она отчетливо почувствовала его недовольство, но сделала вид, будто ничего не замечает. И выплыла из столовой.

Он действительно ждал у конюшни и, судя по выражению лица, был готов взорваться. Но Пенни, не дав ему ни слова сказать, подняла руку:

– Если я останусь здесь, придется идти на прогулку, так что с тобой я буду в большей безопасности.

Возразить тут было нечего, и Чарлз, хоть и поморщившись, все же подсадил ее в седло.

Они вот уже два дня не выезжали из дома, и сейчас застоявшиеся животные помчались галопом. Всадники придержали коней только в окрестностях Фауи и неспешно, в полной гармонии друг с другом, направились к городу. Эта гармония казалась глубже, чем прежде. С того момента, когда она согласилась выйти за него, что-то в нем изменилось. Появилась абсолютная, несгибаемая уверенность, что она будет принадлежать ему. Мало того, эта уверенность заразила и Пенни. Она означала только одно: он уверен, что сумеет выполнить ее условие, сделает все, чтобы она согласилась. А это, в свою очередь, значит…

Дрожь ожидания, предвкушения, робкая надежда расцвели в ней. Может, на этот раз их время пришло… но сначала нужно поймать убийцу.

Хотя время шло к полудню, Чарлзу пришлось постучать три раза, прежде чем дверь открыл рыжеватый паренек. Узнав младшего Гиббса, Чарлз спросил, дома ли его матушка, но тот неуверенно попятился.

– Ма на кухне, разносит всех в пух и прах.

Чарлз ошеломленно моргнул: по всему дому раздавались пронзительные крики.

– Денниса и твоих братьев? Паренек узнал Чарлза и кивнул.

– Закрой дверь, – напомнил Чарлз.

Выйдя из оцепенения, парень подскочил к двери.

Кухня находилась в конце коридора, проходившего по всему дому. Пенни, не обращая ни на что внимания, шла вперед: чем ближе они подходили, тем громче и резче становился спор. Чарлз наклонил голову, чтобы не удариться о притолоку.

Матушка Гиббс стояла у плиты, удивительно похожая на распустивший паруса корабль, и каждое свое слово подчеркивала ударом тяжелого половника по разделочной доске. По другую сторону стола выстроились трое сыновей, все здоровенные, мускулистые матросы, каждый на голову выше матери, и все явно старались съежиться, чтобы стать невидимками. Правда, получалось у них плохо.

Заметив какое-то движение за спинами сыновей, матушка Гиббс отступила в сторону и осеклась на середине тирады. Пенни услышала облегченные вздохи бедняг.

Чарлз с одного взгляда оценил ситуацию и успокаивающе поднял руку:

– Прошу прощения, что прерываю, но мне необходимо поговорить с вами всеми, а времени нет.

Не дождавшись ответа, он перевел взгляд с румяной физиономии матушки на бесстрастное лицо Денниса.

– Похоже, что-то случилось?

– Я скажу вам, что случилось! – рявкнула женщина, подчеркнув свои слова ударом половника. – Эти тупоголовые болваны послали мальчишку моей сестры следить за кем-то, а он не вернулся домой. И его мамаша воет в голос все утро.

Она угрожающе взмахнула половником в сторону Денниса.

– Ты знал, что я запрещаю впутывать в твои делишки кузенов: они гораздо младше и куда неопытнее. А теперь вы повсюду разослали шпионов и сказали Берте, что Сид будет в засаде всю ночь, а он с тех пор и не возвращался.

Она снова замахнулась половником на Денниса и прошипела:

– Немедленно убирайся туда, куда его послал, и скажи, чтобы шпарил домой во все лопатки, иначе Берта не даст спокойно выпить чаю, а я не терплю ее воя, ясно?!

– Да, ма, – дружно пробормотали все три брата. Деннис беспомощно уставился на Чарлза и смиренно осведомился у матери:

– Ма, а тетя Берта сказала, куда он ушел?

– Конечно, нет! – возмутилась матушка Гиббс, но тут до нее что-то дошло и она вытаращилась на старшего сына.

– Но ты-то знаешь, верно? Ты послал его…

Она осеклась, потому что Деннис покачал головой, а братья последовали его примеру.

– Никто из нас никуда его не посылал. Да и зачем? Вот его сиятельство спрашивали, не можем ли мы узнать что-то о тех трех джентах, за которыми он приглядывает, и велел своим конюхам немного побыть в нашей компании, держать ушки на макушке и докладывать каждый раз, когда увидят что-то из ряда вон выходящее. Честно, ма, мы этого Сида и не видели вчера!

– Но… – Тетушка Гиббс поморгала и обернулась к Чарлзу. – Сид ушел вчера вечером. Еще засветло. Сказал Берте, что должен выследить шпиона. Она думала…

Матушка отступила и тяжело плюхнулась на стул, побелев как полотно.

– О Боже.

Чарлз, подойдя к Деннису, шепнул:

– Не знаешь, что это стукнуло Сиду в голову и за кем он собрался следить?

Деннис мрачно покачал головой:

– Говорю же, он и словом не обмолвился.

Он взглянул на братьев: те дружно покачали головами. Деннис вздохнул:

– Он все упрашивал нас взять его с собой, но… – Он кивком головы показал на мать. – Мы всегда его отшивали. Может, он что-то подслушал и решил испробовать себя в деле?

– Придется организовать поиски, – решил Чарлз.

– Точно, – кивнул Деннис. – Я тоже так думал.

В голосах мужчин звучало нечто такое, отчего Пенни и матушка Гиббс мигом присмирели и переглянулись. Пенни протиснулась мимо Чарлза и присела на корточки рядом с матушкой Гиббс, а четверо остальных стали строить планы.

Кулаки матушки Гиббс судорожно сжимались и разжимались. Вид у бедняги был такой, словно один из ее мальчиков вздумал поднять руку на родную мать. Пенни положила ладонь на толстые красные пальцы.

– Нам остается только ждать: они его найдут. Матушка сморгнула слезу.

– Бертин Сэм погиб в море, поэтому она была так против того, чтобы Сид выходил с остальными. Если что-то случилось из-за того, что он не бегал в упряжке Денниса, как остальные… – Она шумно вздохнула. – Она будет вне себя, наша Берта.

Пенни не знала, что сказать и какие слова утешения найти. Если речь шла именно об убийце… надежды найти мальчика живым почти не было…

Чарлз немедленно послал конюхов в Эбби и Холл и только потом подошел к ней.

– Нам нужно возвращаться-.

Пенни кивнула и поднялась. Как и прежде, все трое братьев Гиббс вели себя так, словно ее здесь не было. Она в последний раз стиснула руку старушки и вышла.

Чарлз так быстро тащил ее по узкой дорожке, что они достигли «Пеликана» в рекордное время. Чарлз задержался только для того, чтобы потолковать с конюхами, и они галопом помчались к Холлу.

Новости потрясли всех. Только у Николаса хватило духу предположить, что это, возможно, совпадение.

Остальные промолчали. Никто не стал спорить, но соглашаться тоже не спешили. Пенни втайне надеялась на лучшее, но неприятное предчувствие погасило ее обычную уверенность.

Поскольку Чарлз отозвал патруль, конюхи и грумы присоединились к поисковой партии и принялись обшаривать окрестности поместья. Сразу же после обеда один из грумов Эбби привез послание от Далзила. Чарлз отослал его обратно с приказом тамошним слугам обыскать речные берега от устья до развалин замка.

Проводив взглядом грума, он взвесил на руке пакет и вернулся в дом.

Пенни ждала в вестибюле. Он знаком велел ей идти в библиотеку и сам последовал за ней. Остальные трое уже были там. Все наблюдали, как он идет к столу, берет нож для разрезания бумаг и разрезает пакет.

Не позаботившись сесть, он развернул письмо и стал читать. Дочитав до конца, он обвел глазами лица:

– Кармайкл не связан ни с чем подозрительным и потерял на войне брата и двух кузенов. Трое друзей подтвердили, что он уже полгода носится с идеей женитьбы на Имоджен Кренфилд. Думаю, это автоматически переносит его в конец списка. Далее… Фотергилл… его все еще проверяют, но пока что не нашли ничего интересного. Семья слишком велика: они еще не добрались до нужной ветви. Что же до Жерона… Далзил говорит, что все его расспросы встречают истинно галльским пожатием плеч… интересно, верно? Они стараются как могут, но пока новостей нет.

Джек сосредоточенно кивнул:

– Значит, Жерон становится во главе списка, Фотергилл – второй, а Кармайкл почти отпадает.

– Вот и все, – подытожил Чарлз.

– Расскажите еще раз о Жероне, – попросил Джарвис. Чарлз с готовностью подчинился. Джек задавал вопросы, а Николас сообщил, что нападающий ругался на чистом французском.

– Далзил подтвердил, что Жерон связан с патриотически настроенными французскими группами, – процедил Джарвис. – Эти табакерки и коробочки… может, и не стоят так уж дорого, но считаются национальным достоянием Франции, и Жерон, по-видимому, полагает своим долгом вернуть их стране.

Джек подался вперед и сжал ладони коленями.

– Возраст у него подходящий, и он побывал в боях, верно? Чарлз кивнул:

– Да, но на нашей стороне.

– Как бы то ни было, он опытный вояка.

Пенни уселась в кресло и молча слушала, как они обсуждают предполагаемые качества и свойства убийцы. Разговор плавно перешел на способы выманить его из укрытия. Ясно, что Джек, Джарвис и даже Николас больше всех подозревают Жерона, а вот Чарлз… обычно он был куда решительнее, но теперь отмалчивался, воздерживаясь от прямого суждения.

Поразмыслив, она решила, что согласна с большинством. И только пассивное сопротивление Чарлза мешало вынести окончательный приговор.

Чарлз успешно действовал во Франции целых тринадцать лет, вжился в их быт, и французы считали его своим. Что, если этот человек – тот же Чарлз, только наоборот?

От этой мысли ей стало не по себе. Но, наблюдая, как Чарлз строит планы с учетом того, что преступником может быть Фотергилл, она поняла, насколько реальна эта возможность.

Они все еще горячо спорили, когда под окнами послышался конский топот. Собравшиеся замолчали и прислушались. Чарлз поднялся и подошел к выходящему во двор окну.

– Рыбак, скорее всего с сообщением от Денниса. Не нравится мне это.

Он направился к двери. Джек пошел за ним. Остальные продолжали сидеть.

Чарлз вышел на крыльцо как раз в тот момент, когда рыбак соскользнул с седла и облегченно улыбнулся при виде графа.

– Милорд! – воскликнул он и почтительно кивнул, сначала Чарлзу, потом Джеку:

. – Меня послал Деннис Гиббс. Его кузен Сид… – Он судорожно вздохнул, прежде чем добавить: – Его нашли на скалах у Тайуордрита. Горло перерезано. Поганое дело: парню было не больше восемнадцати. Вокруг валялась всякая всячина: нож, плащ, перчатки. Деннис сказал, вы, возможно, хотите посмотреть. Чарлз мрачно кивнул и хлопнул рыбака по плечу:

– Идите на кухню. Я пошлю за вами, когда буду готов. Мужчина наклонил голову и пошел за конюхом, который появился, чтобы взять его лошадь. Джек и Чарлз наблюдали, как рыбак, понурившись, бредет к дому.

– Действительно поганое дело, – заметил Джек. – Ты едешь?

– Да, но вот ты остаешься.

Они вошли в библиотеку, и Джек рассказал о случившемся. Пенни побледнела, но промолчала. Краски сбежали с лица Николаса. Он словно разом ослабел.

– Тебе не следует ехать одному. Вместе мы сможем больше увидеть.

Джарвис встал.

– Я знаю местность достаточно хорошо, и здешние жители меня примут.

Джек, поколебавшись, коротко кивнул:

– Согласен. Вы двое поезжайте. Я останусь держать оборону. Чарлз встретился глазами с Пенни.

– Мы вернемся до заката или пришлем весточку. Если что-то раскопаем, значит, пойдем по следу.

Пенни молча смотрела, как он идет к выходу. Джек вздохнул и вернулся к своему креслу.

– Считайте меня вашей сторожевой собакой, – с улыбкой сказал он.

Они так и остались сидеть в библиотеке. Николас занимался делами поместья, Джек развалился в кресле с книгой, Пенни хмуро просматривала домашние счета: Джек объявил, что будет счастлив, если все они останутся в одной комнате.

Прошло не так много времени, когда в парадную дверь постучали. Через секунду величавые шаги Норриса прозвучали по изразцовому полу, дверь открылась. Послышались мужские голоса: один Норриса, другой – незнакомый. Пенни навострила уши, но не могла понять, кто это. Во всяком случае, неизвестный пришел пешком: топота копыт не было слышно.

Дверь библиотеки открылась, и появился Норрис.

– Мистер Фотергилл, милорд. Он желает справиться, удобно ли будет ему осмотреть дом. Насколько я понял, он уже говорил с леди Пенелопой на эту тему. Я, разумеется, с удовольствием проведу его по комнатам, как обычно.

– Он изучает архитектуру, – пояснила Пенни. – Просил меня и Чарлза указать, какие дома в округе можно посмотреть. Недавно он побывал в Эбби, и дворецкий Чарлза показал ему дом.

Все уставились на Джека.

Тот пожал плечами и обратился к Норрису:

– Впустите его. Посмотрим, каков он на вид. Норрис удалился.

– Интересно, что он явился как раз, когда Чарлза отозвали. Но с другой стороны, это может быть всего лишь совпадением, – заметил Джек. – Так или иначе, мы должны воспользоваться возможностью, попытаться кое-что выведать и посмотреть, стоит ли вычеркнуть его из списка. Тогда мы можем вплотную заняться Жероном.

Пенни согласно кивнула и поднялась. В комнату вошел Джулиан Фотергилл и с энтузиазмом приветствовал ее, после чего пожал руку Николасу, с обезоруживающим чистосердечием поблагодарив за разрешение осмотреть дом.

– Я с радостью удовольствуюсь обществом вашего дворецкого, если вы заняты.

– Я сама проведу вас по дому, но сначала не расскажете ли нам, как проходят ваши дни в Корнуолле? – осведомилась Пенни. Попросив Норриса принести чай, она представила гостя Джеку, но не объяснила причину присутствия последнего.

– Я тоже поддался очарованию провинции, поскольку не выношу лондонские сезоны, – заметил Джек, пожав руку Фотергиллу.

Тот усмехнулся.

– Именно. И поскольку больше всего я интересуюсь крылатыми и пернатыми созданиями, Лондон не слишком меня привлекает.

Они снова уселись. На этот раз Джек занял место рядом с Пенни. Фотергилл устроился в кресле напротив.

– Насколько я понял, – протянул Джек, – вам повезло иметь синекуру в какой-то городской конторе?

– Совершенно верно. У меня достаточно денег, чтобы не обременять себя работой. Да и семья, слава Богу, очень велика.

– Значит, вы не из этих мест? – продолжал Джек, который никак не мог определить по выговору Фотергилла, из какой части Англии тот происходит.

– Нортгемптоншир, недалеко от Кеттеринга.

– Известные охотничьи угодья, – завистливо вздохнул Джек.

– Да, в начале года мы неплохо поохотились.

Пенни и Николас переглянулись: Джек и Фотергилл пустились в пространную дискуссию о лучших способах охоты, которая, по ее мнению, подтверждала искренность Фотергилла.

Появился Норрис с чайным подносом. Пока она разливала чай и передавала тарелочки с пирожными, беседа зашла о местах, известных своим разнообразием птичьих пород. Николас, оживившись, упомянул о Норфолкских озерах. Фотергилл побывал и там. Он казался в своей стихии, вспоминал различные интересные истории и приключения во время бесчисленных экспедиций.

В какой-то момент Пенни заметила, что Фотергилл рассматривает книги на полках за ее креслом. Поняв, что она наблюдает за ним, он улыбнулся.

– Я как раз восхищался вашими книгами. Прекрасная библиотека. Среди них, случайно, нет орнитологических трудов?

Николас вопросительно взглянул на Пенни.

– Может, и есть, но я не уверена, где именно… – Она оглянулась на полки. – Собственно говоря…

Фотергилл отставил чашку и показал на какую-то книгу:

– Думаю, это путеводитель Рейнарда… Поднявшись, он подошел ближе и нагнулся.

– Нет. Похожий переплет.

Фотергилл выпрямился и пошел вдоль полок, рассматривая тома. Джек лениво потянулся к столу, чтобы поставить чашку, и оглянулся, стараясь не выпускать Фотергилла из виду.

И тут началось немыслимое. Тяжелый том опустился на голову Джека. Тот свалился как подкошенный.

Пенни открыла рот, чтобы крикнуть, но жесткая ладонь стиснула ее подбородок.

– Молчать!

Она не шевелилась, глядя перед собой, чувствуя, как лезвие ножа щекочет ее горло.

– Один звук, Селборн, и она умрет.

Пенни увидела, как Николас, бледнее смерти, вскочил на ноги, беспомощно сжимая и разжимая кулаки.

– Оставайтесь, где стоите, делайте, что приказано, и я, может быть, подарю ей жизнь, – тихо приказал Фотергилл без малейшего признака паники. Сейчас он был хозяином положения, и сознавал это.

Николас не двинулся с места.

– Коробочки для пилюль: где они? Не та дрянь, что выставлена здесь. Настоящие.

– Имеете в виду те, которые мой отец приобрел у французов? – пренебрежительно бросил Николас.

Пенни почувствовала, как дрогнули длинные пальцы, сомкнутые на ее подбородке. Но Фотергилл спокойно ответил:

– Вы прекрасно меня поняли.

И, задрав голову Пенни еще выше, пощекотал ее горло ножом. Пенни тихо охнула.

– Где они? – ледяным тоном повторил он.

– В тайнике, который открывается из хозяйской спальни, – немного подумав, ответил Николас.

– Тайник? Опишите его. Николас повиновался.

Фотергилл долго раздумывал, прежде чем объявить:

– Итак, мне нужно от вас следующее.

Он подробно объяснил свой план, не делая секрета из того, что без всякой жалости прикончит Пенни, если кто-то из них осмелится хоть в чем-то ослушаться. Кроме того, он пообещал Николасу, что тот может считать себя мертвецом. А вот жизнь Пенни пока что висела на волоске.

Когда Николас вызывающе поинтересовался, почему они должны ему доверять, ответ был прост: они могут принять его предложение, показать тайник, и Пенни, вероятно, будет дарована жизнь. Или оба могут отказаться, и тогда на полу библиотеки останутся два трупа.

– Единственное, о чем вам позволено подумать, стоит ли жизнь леди Пенелопы этих коробочек, – добавил он. – Ваша собственная уже почти закончилась.

– Но почему мы должны вам верить? – ухитрилась промямлить Пенни: он ослабил хватку как раз настолько, чтобы она могла говорить. – Вы убили Джимби, и Мэри, и еще одного молодого рыбака. Я видела вас: вы не оставите меня в живых.

Она молилась, чтобы Николас сумел правильно прочесть ее мысли: чем дольше тянуть время, тем вернее шансы на спасение. – Николас на секунду встретился с ней взглядом и повернулся к Фотергиллу, ожидая его ответа. Тот прошипел французское проклятие.

– После сегодняшнего все будут знать, кто я, какая разница, видели вы меня или нет! Ну? Долго я буду тратить время на убеждения? Мне нужно покончить с делом и уйти до возвращения Лостуитела и его приятеля! Итак…

Он снова вздернул подбородок Пенни, натягивая жилы на шее. И снова лезвие ножа зловеще коснулось кожи.

– Ну, как это будет? Здесь и сейчас? Или она останется в живых?

Николас плотно сжал губы и кивнул:

– Мы сделаем, как вы требуете.

– Превосходно, – злорадно ухмыльнулся Фотергилл. Николас направился к двери, но у порога остановился, выжидая.

По приказу Фотергилла Пенни медленно поднялась и, по-прежнему с ножом у горла, зашагала впереди Фотергилла. Шея ныла от напряжения.

Остановив Пенни в ярде от Николаса, Фотергилл прошептал ей на ухо:

– Только не вздумайте разыгрывать героиню, леди Пенелопа. Помните, что если я и отниму нож от вашего горла, то лишь затем, чтобы приставить к сердцу.

Он так и сделал, настолько быстро, что Пенни и моргнуть не успела. Она только опустила подбородок, как тут же ощутила укол лезвия через ткань платья. В эту минуту она искренне пожалела, что никогда не носила корсеты.

Фотергилл сжал ее левую руку, притянув ее к себе и заодно скрыв нож, прижатый к ее ребрам, между их телами. Внимательно оглядел, сначала ее, потом Николаса и кивнул.

Николас открыл дверь, осмотрел холл и обернулся.

– Никого.

– Ведите, – коротко велел Фотергилл.

Николас пошел по холлу неспешным, но ровным шагом. Пенни и Фотергилл, словно скованные одной цепью, следовали за ним.

Процессия приблизилась к хозяйской спальне. Оказавшись внутри, Фотергилл приказал Николасу запереть дверь. Тот беспрекословно повиновался.

Фотергилл воспользовался моментом, чтобы молниеносно выпустить руку Пенни, обхватить ее плечи и снова приставить нож к горлу. Пенни едва успела охнуть. Фотергилл потащил ее за собой к камину и ножом ткнул в каминную доску.

– Открывайте тайник.

Николас, упрямо поджав губы, подступил к резной каминной доске и, хотя тянул, сколько возможно, все же повернул правый камень в форме яблока.

При этом немедленно отошла скрытая панель.

– Я поражен! – усмехнулся Фотергилл. – Ничего не скажешь, впечатляет. Селборн, подоприте панель табуреткой.

Николас, двигаясь как во сне, выполнил приказ.

– А теперь обойдите кровать и сядьте на нее лицом к окну. Николас, едва волоча ноги, повиновался.

– Запрокиньте голову, смотрите вверх и не двигайтесь. Только после этого Фотергилл подтолкнул Пенни к углу кровати, ближе к тайнику. Прижал ее спиной к кроватному столбику и яростным взмахом руки оторвал шнур, придерживавший занавеску кровати.

Подхватил шнур, придержал его зубами, завел руки Пенни за столбик, перехватил зубами нож и, быстро связав шнуром ее запястья, прикрутил ее руки к столбику.

Мысли Пенни отчаянно метались. Как отвлечь его, задержать, потянуть время?!

Фотергилл завязал последний узел, вынул изо рта нож и бесшумно скользнул к Николасу, который, не подозревая о грозящей опасности, молча смотрел в окно. Пенни отчаянно рванулась вперед, насколько позволяли путы, и как-то умудрилась подставить убийце подножку. Тот пошатнулся, запутался в юбках Пенни, попытался высвободиться, споткнулся и упал. Нож со звоном упал на пол.

– Николас! Беги! Скорее!

Она старалась не дать Фотергиллу подняться, но тот ловко откатился прочь. Николас вскочил, осознал происходящее, увидел валявшийся на полу нож. Лицо его исказилось. Вместо того чтобы послушаться Пенни, он ринулся на Фотергилла.

– Не-е-т! – что было мочи завопила Пенни, но опоздала. Николас и Фотергилл покатились по полу. Но Николас был ранен, а Фотергилл знал, куда именно. Даже будь Николас здоров, вряд ли сумел бы сладить с профессионалом. Пенни заметила удар, направленный прямо в поврежденное правое плечо Николаса, услышала тупой стук и болезненный стон. Следующий удар Фотергилла пришелся в челюсть Николаса, и все было кончено. Николас потерял сознание. Фотергилл вскочил на ноги, изощряясь в грязных французских ругательствах. Пенни молчала, но когда он повернулся к ней, зажмурилась и закричала Тот с размаху отвесил ей пощечину. Голова Пенни ударилась о кроватный столбик. В мозгу взорвалась боль; к горлу подступила тошнота. Ноги подкосились, и она бессильно обмякла.

Фотергилл, не переставая чертыхаться, пообещал, что это ее последние минуты, но тут же отошел в сторону. Пенни перевела дыхание и осмелилась приоткрыть глаза. Фотергилл нагнулся, поднял нож, стиснул в руке и повернулся к Пенни, но взгляд скользнул мимо, остановившись на десятках переливавшихся всеми цветами радуги коробочках. Пенни снова изобразила обморок. Он как зачарованный направился к тайнику, остановился на пороге и вошел.

Может, стоит снова закричать? Услышит ли ее кто-нибудь из домашних? В ушах звенело, даже думать было больно. Если снова закричать… но теперь кинжал у него в руках…

Прежде чем она решила, стоит ли рискнуть, послышался тихий шорох. Она подумала, что это Фотергилл расхаживает по тайнику, но шорох повторился, и она повернула голову в сторону двери спальни.

Николас запер ее, но теперь она медленно, очень медленно открывалась.

Она мгновенно поняла, кто стоит по ту сторону, хотя солнце слепило слезившиеся от боли глаза и можно было различить лишь силуэт.

Надежда, совсем было утерянная, робко проклюнулась вновь. Мысли заметались. Широко открыв глаза, она попыталась указать ими на открытый тайник. Шептать она не смела из страха, что услышит Фотергилл.

Чарлз медленно наклонил голову в знак согласия и прикрыл дверь.

Пенни уставилась на панель. Что он задумал?

Фотергилл продолжал расхаживать по каменному полу тайника, очевидно, он чувствовал себя здесь вполне свободно. Кажется, он возвращается.

Пенни опустила ресницы и бессильно обвисла.

Фотергилл прошел мимо нее, и она услышала тихий звон металла, странный шелест… о, кажется, она поняла: он отобрал те коробочки, которые хотел взять с собой, и теперь снимал с подушки наволочку, чтобы сложить туда добычу. И уже почти набил наволочку доверху, когда дверная ручка затряслась.

– Миледи? – донесся голос Норриса. – Вы здесь, миледи? Фотергилл замер. Пенни знала, что дверь не заперта. Фотергилл этого не знал.

И поэтому немедленно очутился рядом, с ножом в руке. Метнул взгляд на Пенни и успел заметить блеск ее глаз, прежде чем она зажмурилась.

Он действовал так быстро, что она не успела издать ни звука. Выхватил из кармана платок, вынудил ее открыть рот и сунул туда кляп. Пенни едва не задохнулась и несколько секунд отчаянно давилась, прежде чем сумела кое-как дышать. Вытолкнуть кляп тоже не было сил.

Довольный делом рук своих, Фотергилл осторожно подступил к окну, отодвинул задвижки и распахнул его.

Собирается сбежать?

Повернувшись, он глянул на Николаса, все еще лежавшего без чувств на полу. Подступил ближе, присел на корточки и, взяв его под мышки, усадил лицом к Пенни. И только потом поднял нож. Невыразимо жестокая улыбка кривила губы.

Он собирается перерезать Николасу горло у нее на глазах!

Во рту у нее пересохло, но она не могла отвести взгляда.

И ощутила холодный ветерок, скользнувший по щиколоткам.

Он мог донестись только из тайника!

И тут Пенни вскрикнула сквозь кляп и стала рваться из пут, топая ногами: производя как можно больше шума, чтобы заглушить шаги Чарлза.

Фотергилл улыбнулся с еще большей злобой и, схватив Николаса за волосы, запрокинул его голову. Но случайно глянул в сторону, и улыбка застыла на губах.

Рядом с Пенни словно из ниоткуда появился Чарлз.

– Думаю, она требует не делать ничего подобного. Мудрый совет, советую принять к сведению.

В руке его был клинок куда более зловещего вида, чем у Фотергилла. Чарлз спокойно поворачивал его в пальцах. Такое обращение выдавало долгое и близкое знакомство с холодным оружием.

Фотергилл это понял. Теперь у каждого есть нож. Если он швырнет свой в Чарлза и промахнется… ивсе же он решился.

Чарлз увернулся, откатившись к Пенни. Нож Фотергилла ударился о стену, отскочил и упал ближе к Чарлзу. Тот взметнулся с пола, оказавшись между Пенни и Фотергиллом. Он ожидал, что Фотергилл нападет на Пенни, как более перспективную заложницу, или ринется к двери, за которой ждали слуги.

Он совсем забыл о старой рапире, висевшей на стене над камином. А вот Фотергилл одним прыжком оказался у камина и выхватил рапиру из ножен. Лезвие со змеиным шипением выползло на волю.

Одним быстрым затейливым поворотом Чарлз схватил клинок Фотергилла, скрестил со своим и встретил первую атаку. Поймал лезвие рапиры между скрещенными клинками и отбросил Фотергилла. Тот пошатнулся, но сохранил равновесие. Помогло ему это, как же!

Чарлз скривил губы. Несмотря на бешеный стук стали, на искры, проскакивавшие между противниками, скоро стало ясно, что Фотергилл не устоит: он был намного легче Чарлза и не имел опыта в жестокой рукопашной схватке без правил.

Правда, рапира была длиннее кинжала, что давало Фотергиллу преимущество. Но Фотергилла не учили фехтовать, самое большее – он умел орудовать саблей, что сразу же заметил Чарлз. Значит, можно легко рассчитать каждый ход.

И хотя он раздумывал, как легче обезоружить Фотергилла, предпочел бы не убивать его на глазах у Пенни. Слуги сгрудились за дверью, ожидая его сигнала, но он не собирался никого приглашать: охваченный паникой Фотергилл способен пронзить рапирой первого попавшегося человека. И без того уже погибли невинные!

Топот ног по ковру, покрывавшему пол, звучал музыкой в ушах Чарлза. По малейшим изменениям тона он мог судить, куда Фотергилл перемещается, и предсказать следующую атаку. Они словно исполняли какой-то сложный балет, с той разницей, что танец мог окончиться смертью одного из партнеров.

Фотергилл наступал и наступал, безуспешно пытаясь заставить его отойти от Пенни, которую он загораживал собственным телом. Но Чарлз легко отбросил его. Фотергилл оступился, едва не упал и выронил рапиру, но тут же схватился обеими руками за край ковра и дернул.

Чарлз отшатнулся, едва не упав на Пенни. Фотергилл воспользовался моментом, чтобы выскочить из окна.

Чарлз чертыхнулся, подбежал к окну и выглянул, но Фотергилл уже бежал вдоль стены дома, не давая Чарлзу прицелиться.

– Черт, он опять бежит к живой изгороди. Бьюсь об заклад, у него там привязана лошадь.

Пенни моргнула, когда он осторожно вытащил кляп.

– П-пошли за ним других, – прохрипела она.

Дергая за шнур, связывавший ее запястья, Чарлз покачал головой:

– Он матерый убийца. Не хочу, чтобы еще кто-то пал его жертвой. С ним должен схватиться такой, как я.

Он отбросил шнур, подхватил повалившуюся ему на руки Пенни и усадил на постель. И только тогда заметил огромный синяк на скуле.

Его пальцы непроизвольно стиснули ее подбородок и тут же разжались.

– Он ударил тебя.

Такого ледяного, смертельно зловещего тона она еще не слышала. Слова были произнесены бесстрастно, но голос ничем не напоминал человеческий. Этого от Чарлза она не ожидала. Он легко погладил ее синяк, но тут же отнял руку. Она взглянула ему в глаза и увидела там стальную решимость.

– Что? – прошептала она растерянно. Он наконец отвел глаза от ее щеки.

– Я должен был убить его. И убью при следующей встрече. Пенни не дрогнула. Только медленно поднялась. Он был совсем близко. Лицом к лицу. Грудь к груди…

Спорить было бессмысленно. Поэтому она тихо сказала:

– Если понадобится – убьешь. Только помни: вот это, – она коснулась синяка, – вряд ли причинит мне непоправимую боль. А если я потеряю тебя…

Он моргнул. Выражение глаз мгновенно смягчилось. Она молчала. И только потом погладила его по руке.

– Николас долго лежит без сознания.

Чарлз снова моргнул, оглянулся на неподвижное тело Николаса и, вздохнув, отступил от нее.

– Норрис! Идите сюда!

Дверь распахнулась, и началось столпотворение.

Глава 21

Николас пошевелился, как только его подняли. В отличие от Джека. Тот открыл глаза и застонал уже после прибытия доктора Кентона. Коротышка доктор приподнял его веко, поводил свечой перед глазами и осторожно дотронулся до огромной шишки над правым виском.

– Вам повезло… очень повезло, – заметил он. – Не будь ваш череп таким толстым, сомневаюсь, что вы успели бы охнуть перед смертью.

Джек поморщился. Он терпеливо вынес осмотр, но посигналил Чарлзу, как только Кентон отвернулся.

Если Джек способен строить такие рожи, значит, рассудка не потерял. Поэтому Чарлз постарался как можно скорее увести доктора от пациента.

Через четверть часа вернулся мрачный Джарвис. Они снова собрались в библиотеке, как раньше, если не считать того, что состояние Джека и Николаса отнюдь не улучшилось. Голова Джека трещала, рана Николаса вновь открылась.

Все по очереди рассказали о случившемся. Пенни описала, как прибыл Фотергилл с совершенно невинной просьбой и как он мгновенно превратился в зверя, обездвижив Джека и захватив ее и Николаса. Она остановилась на том месте, когда в дверях спальни появился Чарлз, и неожиданно спросила:

– Чарлз, как ты догадался вернуться?

– Мне не следовало вообще уезжать, – угрюмо признался он. – Мы галопом мчались к Фауи, когда нас вдруг осенило. Кузен Денниса не имел никакого прямого отношения к нашему убийце: плащ и нож – всего лишь декорация, призванная убедить меня немедленно мчаться расследовать преступление, в то время как основное действие будет происходить здесь. Я повернул назад. Джарвис продолжал путь, решив посмотреть, нельзя ли извлечь какой-то информации из гибели Сида Гарнута.

– Но кроме того, что это, несомненно, дело рук нашего убийцы, я больше ничего не узнал, – вмешался Джарвис. – С мальчишкой расправились с какой-то почти пренебрежительной жестокостью. Фотергилл, или кто там он есть, не испытывает никаких чувств по отношению к тем, кого убивает.

Пенни передернуло. Чарлз вкратце рассказал о том, чем кончилось дело, изложив только самые необходимые факты. Он как раз дошел до места, когда Фотергилл выскочил из окна, как к дому кто-то подъехал.

Чарлз поднялся и выглянул наружу.

– Один из моих грумов. Похоже, Далзил что-то обнаружил.

Он вышел и почти сразу же вернулся с уже знакомым пакетом в руке. Подошел к столу, разрезал пакет и, развернув бумаги, подошел к креслу.

– Далзил пишет, – поморщившись, сообщил он, – что они еще не выяснили насчет Жерона, но Джулиан Фотергилл, родственник жены Калвера, – двадцатидвухлетний юноша, очень светлый блондин, который, если верить его матери, сейчас отправился в пеший поход по Озерному краю в компании своих друзей. Он действительно начинающий орнитолог.

Чарлз глянул сначала на Джарвиса, потом на Джека.

– Если не считать цвета волос и возраста, все остальное верно, – фыркнул последний.

– Да, и он не преминул этим воспользоваться, – согласился Чарлз. – Никто не удивится, встретив на своей земле заядлого орнитолога.

– Но почему Калвер его не узнал? – удивился Джарвис. – Достаточно было обычного вопроса о тетушке Эрминтруде или чего-то в этом роде, чтобы его разоблачить!

– Это совершенно не обязательно, – покачал головой Чарлз. – Если семья так велика, как утверждает Далзил, всегда существует возможность, что он ее член, пусть и не английской ветви.

– А Калвер дальше своего носа не видит, – добавила Пенни. – Ему можно наговорить любой чепухи, и, кроме того, я сомневаюсь, чтобы его милость помнил собственных родственников! Если бы этот человек не припомнил тетушку Эрминтруду, Калвер посчитал бы, что ошибся сам: он ужасно рассеянный.

– Чудак, как все отшельники, – хмыкнул Чарлз. – Но очень приличный человек.

– Более того, его склонность к затворничеству хорошо известна, – поддакнула Пенни.

Джек, уставясь в потолок, тяжело вздохнул.

– Не представляю, как это он застал меня врасплох! Я насторожился, когда он явился, но к тому времени, как зашел мне за спину, немного расслабился, поверив, что он не представляет опасности. Чертовски типичный англичанин, ничего больше.

– Теперь ты понял, как мне удалось выживать во Франции больше десяти лет, – сухо усмехнулся Чарлз. – Как бы ни был человек подготовлен к опасности, глаза видят только то, что видят, и мы реагируем соответственно.

Пенни вздохнула. Недаром она посчитала Фотергилла кем-то вроде двойника Чарлза.

– Но как бы то ни было, – заявил Чарлз, – у нас нет времени отсиживаться здесь и размышлять. В зарослях его ждала лошадь. Если он был готов сорвать с себя маску, значит, собирался покинуть эти места. А если его миссия – наказать Селборнов и вернуть табакерки и коробочки для пилюль, какова его следующая цель? Куда он отправится?

Николас, и без того бледный, стал похож на привидение.

– Откроет охоту на отца.

– Где он? – вскинулся Джарвис.

– В Лондоне. Эмберли-Хаус в Мейфэре.

Николас попытался сесть. Но Чарлз жестом велел ему оставаться на месте.

– Если мы правы, он не может просто так расправиться с вашим отцом. Теперь он уже понял, что не сможет добраться до коробочек: без охраны их не оставят, и, кроме того, вы не показали, как открывается панель.

– Да, вряд ли он потрудится вернуться сюда, – согласился Джарвис.

– Это также означает, – продолжал Чарлз, – что он посчитает делом чести завладеть табакерками. Вы сказали, что они находятся в Эмберли-Грейндж, в Беркшире, в почти таком же тайнике, как этот. Фотергилл может не знать о тайнике, но заподозрит нечто в этом роде – какое-то хорошо запрятанное помещение, о котором знаете только вы и ваш отец.

– Поэтому он не сразу убьет вашего отца, – задумчиво протянул Джек. – Будь я на его месте, немедленно отправился бы в Эмберли-Грейндж, где хранятся табакерки, и выждал, пока Эмберли не вернется в поместье. А тем временем изучил бы границы его земель, а может, и втерся бы в доверие к кому-то из слуг. Во всяком случае, каким-то образом получил бы доступ в дом.

Он обвел взглядом присутствующих.

– Времени у него много, и единственное, что его тревожит, – намерения Чарлза. Он не без основания опасается, что Чарлз пустится в погоню.

– Учитывая все обстоятельства, не думаю, что это его остановит, – усмехнулся Чарлз.

– Более того, он достаточно молод и самонадеян, чтобы посчитать это вызовом, – жестко бросил Джарвис. – Это может дать нам преимущество. Итак, Чарлз, как ты планируешь поступить?

Чарлз поднялся.

Пенни, сидевшая рядом с ним, давно уже чувствовала его нетерпение и гадала, сколько еще он просидит спокойно. Чарлз подошел к камину.

– Мне необходимо, чтобы один из вас остался здесь. Джек, разумеется. По вполне очевидным причинам. Мы с Джарвисом разнесем вести по всему побережью. Нужно закрыть дверь конюшни, пока лошадь не сбежала.

Джарвис кивнул.

– А я еду в Лондон.

– Я тоже, – пробормотал Николас, хватаясь за подлокотники кресла.

– Нет.

Николас поднял глаза, но спорить не осмелился.

– Я выезжаю сегодня, – повторил Чарлз. – Выберу короткую дорогу и буду в столице к середине завтрашнего дня, возможно, обгоню Фотергилла. Поговорю с вашим отцом и Далзилом, и вместе мы выработаем план.

И, взглянув в исполненное решимости, осунувшееся лицо Николаса, уже мягче добавил:

– Я понимаю ваше желание помочь отцу, но вы не в том состоянии, чтобы это сделать. Долгое утомительное путешествие уложит вас в постель недели на две.

– Но речь идет о моем отце…

– Совершенно верно, меня и послали расследовать это дело. Так что предоставьте это мне. Фотергилл потерпит неудачу и заплатит за все.

– Не тревожьтесь за отца, Николас, потому что я тоже собираюсь в Лондон.

Ее голос, куда мелодичнее, чем у остальных, прозвенел колокольчиком. Все уставились на Пенни, но она глядела только на Чарлза.

Прошло несколько напряженных мгновений, прежде чем она мягко сказала:

– Л ибо вместе с тобой, л ибо одна, и, разумеется, остановлюсь в Эмберли. В любом случае рядом с ним будет кто-то из родных.

Николас схватился за голову: по-видимому, он слишком устал, чтобы скрывать свои чувства. Что делать? Поблагодарить Пенни за поддержку или встать на сторону Чарлза и удержать ее дома?

Джарвис нетерпеливо заерзал. Джек нахмурился. Оба чувствовали что-то неладное, но никто из них не имел права голоса в подобных делах.

Николас, не в силах сделать выбор, промолчал. Пенни оглянулась на Чарлза и подняла брови.

С ним или сама…

Выбора у него не было.

Сжав челюсти, сведя брови, он медленно наклонил голову:

– Прекрасно.

Он стоял слишком далеко, чтобы увидеть его глаза, но в этом она и не нуждалась. Пенни хорошо знала, о чем он думает. Какие решительные и точные планы роятся в его голове. С этим она справится позже: не все сразу.

Пенни встала, сделав знак мужчинам оставаться на местах. – Прошу меня простить, нужно собраться в дорогу. Чарлз! Мой экипаж или твой?

– Пожалуй, твой, – подумав, ответил он. Пенни кивнула и направилась к двери.

– Сейчас прикажу его приготовить. Скажем, через полчаса? Оглянувшись, она заметила, как недовольно дернулись его губы. Подавив мрачную, но довольную улыбку, она продолжала путь.

В следующий раз они увиделись, когда она спускалась с крыльца, одетая в удобный дорожный костюм и готовая к долгой тяжелой поездке. Чарлз стоял рядом с кучером и грумом, отдавая приказы. При звуке ее шагов он повернулся, окинул ее оценивающим взглядом, отметив теплую шаль на плечах, и снова заговорил с кучером и грумом. Те проворно взобрались на свои места, а Чарлз придержал для нее дверцу и протянул руку. Она ощутила пожатие его пальцев. Сильное.

– Мне все это не нравится, – прорычал он.

– Знаю, – вздохнула она. – Но не всегда наши желания исполняются.

Она уселась, Чарлз кивнул кучеру, прыгнул в карету и сел рядом.

– От женщин я обычно получаю все, что хочу. С тобой, однако…

Она отвернулась, чтобы скрыть улыбку, и осторожно погладила его пальцы, лежавшие на напряженном бедре.

– Ничего страшного. Все обойдется.

Ответом было ворчание раздраженного мужчины. Но он разжал кулак и взял ее за руку. Уже неплохо.

Поездка оказалась утомительной, как и ожидала Пенни. Кучер, выполняя приказ Чарлза, гнал лошадей как одержимый. Герб на дверях кареты давал им определенные преимущества. Карета была сравнительно новой, имела хорошие рессоры, и властного взгляда Чарлза было достаточно, чтобы на каждой почтовой станции им давали свежих лошадей, причем самых лучших из имеющихся.

До темноты они покрыли большую часть пути. Ночь спустилась, на дороге встречалось все меньше экипажей; казалось, что они остались единственными путешественниками, упрямо стремившимися вперед; фонари слабо мерцали, отбрасывая отблески, мгновенно поглощаемые мраком.

Мерный топот копыт и стук колес скоро убаюкали Пенни. Завернувшись в шаль, она прижалась к Чарлзу. Он обнял ее за плечи. Пенни улыбнулась и приблизила губы для поцелуя, прерванного неожиданным толчком. Его руки сжались, оберегая ее. Пенни погладила его по груди, прижалась щекой к лацкану его сюртука и закрыла глаза. И проснулась только на следующей остановке, когда Чарлз оставил ее, чтобы выбрать лошадей. А когда вернулся, снова привлек ее к себе и зарылся лицом в ее макушку.

Не слишком удобный отдых, и все же поездка проходила довольно мирно. Говорили они мало, а смысла спорить пока не было.

Когда наступил рассвет и Чарлз сменил кучера на козлах, Пенни невидяще уставилась в окно на пролетавшие пейзажи, думая о том, что происходит между ними. Пока что она чувствовала себя уютно. И место рядом с ним, казалось, принадлежало исключительно ей. Предназначалось исключительно для нее. Ее уверенность в этом была непоколебима, и когда они разделаются с Фотергиллом, тогда…

Чарлз присоединился к ней в Хаммерсмите, предоставив кучеру добираться до Мейфэра. Карета остановилась перед Лостуител-Хаусом на Бедфорд-сквер.

Особняк серого камня был достаточно старым, чтобы приобрести некое очарование, присущее подобным зданиям. Пенни часто посещала его за последние годы, и когда дворецкий Чарлза Крутер открыл дверь, она улыбнулась и назвала его по имени.

Лицо Крутера осветилось радостью, особенно когда взгляд его скользнул к Чарлзу, приказывавшему кучеру вести лошадей в конюшню. Дворецкий удивленно раскрыл глаза и, отступив, поклонился:

– Милорд! Леди Пенелопа! С возвращением вас! Чарлз кивнул:

– Спасибо, Крутер. Мы с леди Пенелопой скорее всего пробудем здесь несколько дней. Кстати, моя мать и сестры здесь?

– По-моему, графиня, ваши сестры, миссис Фредерик и миссис Джеймс уехали названый обед в Остерли-Парк, милорд.

Чарлз облегченно вздохнул:

– В таком случае… – Он глянул на Пенни. – У нас дела… поэтому наше местопребывание вряд ли можно назвать определенным.

– Как прикажете, милорд.

Зная, что Чарлз больше ничего не соизволит сообщить, Пенни обратилась к Крутеру:

– Пожалуйста, сообщите графине, что не стоит из-за нас задерживать ужин или вечерние развлечения. Мы поговорим с ней, когда вернемся.

Чарлз сухо кивнул:

– Мы немедленно отправляемся в Эмберли. Она с сожалением оглядела помятое платье.

– Дай мне время хотя бы умыться и переодеться во что-то более приличное.

Крутер немедленно послал лакея к экономке с приказом перенести багаж наверх.

Чарлз приказал подать свой городской экипаж и повел Пенни наверх, где их встретила экономка, миссис Милликенс. Присев перед хозяином и гостьей, она немедленно увлекла Пенни в спальню.

– Через двадцать минут в холле, – окликнул Чарлз.

– Двадцать минут? – возмутилась экономка. – Здесь ему не армия! О чем только думает? Двадцать минут! Я пошлю Флору распаковать вещи, и… а вот и она! Теперь посмотрим…

С помощью Милликенс, знавшей ее с детства, и Флоры Пенни в два счета облачили в прогулочное платье из голубого шелкового твила. Спустившись вниз, она застала Чарлза, нетерпеливо мерившего шагами мраморный пол холла. Услышав шум, он поднял глаза: судя по лицу, сведенным бровям, он пытался найти способы и методы отстранить ее от преследования Фотергилла. И ему все равно, что она об этом знает.

Он взял ее под руку и вывел на крыльцо.

– Я послал записку Элайне, что ты тут: не годится, чтобы тебя увидели в городе и распустили сплетни. Сама она живет у Констанс, верно?

– Да, – буркнула Пенни. – Что ты ей написал?

– Что у нас с тобой есть в Лондоне дело, – ответил он, усаживая ее в карету, – поэтому я привез тебя, что ты остановилась у меня и что не стоит нас пока искать. Но что при следующей встрече ты все объяснишь.

– И ничего больше? – с подозрением осведомилась Пенни.

– Достаточно плохо уже то, что ты в этом замешана. Не хватало еще, чтобы болтушки из обеих семей сели мне на голову… достаточно и тех неудобств, что ты мне причиняешь.

Пенни таинственно улыбнулась:

– Из двух зол… Лучше дьявол, которого знаешь, чем тот, с кем не знаком.

– Может, и так, – буркнул он, – только вот я совсем не уверен, что так уж хорошо знаю именно этого дьявола.

Пенни предпочла не отвечать и молчала все несколько кварталов до Эмберли-Хауса. К их облегчению, маркиз оказался дома, правда, не один.

Чарлз выслал вперед курьера с посланием для Далзила.

Когда гостей проводили в библиотеку, Пенни мельком взглянула на родственника, поднимавшегося с кресла, и все свое внимание отдала джентльмену, вставшему при их появлении. Высок, хорошо сложен, хотя не так, как Чарлз. И все же вид весьма впечатляющий. Темно-каштановые, почти черные волосы, бледное суровое лицо и чеканные черты выдавали в нем аристократа. Больше всего ее поразили темно-карие грустные глаза, но стоило встретиться с ним взглядом, как у Пенни не осталось ни малейших сомнений: этот человек обладает необычайно острым умом, и недооценивать его ни в коем случае нельзя.

Если на то пошло, он куда опаснее Чарлза. Не важно, что его манеры учтивы и сдержанны: он просто хищник в человеческом облике.

Она присела перед Эмберли, потом перед его гостем, протянула руку…

– Далзил.

Он коснулся губами ее пальцев с той же самой гибкой грацией, которой обладал Чарлз.

– Насколько я понял, леди Пенелопа Селборн, – бросил он и повернул голову к Чарлзу. В глазах светился легкий вопрос. Не дождавшись ответа, Далзил улыбнулся и отпустил ее руку.

Пенелопа подошла к Эмберли, а Далзил присоединился к Чарлзу.

– Получив сегодня ваше послание, я понял, что мое присутствие здесь не помешает.

Чарлз кивнул и выступил вперед, чтобы пожать руку Эмберли.

– Николас посылает вам привет и свою любовь. Эмберли было уже за восемьдесят. Годы сказались на нем:

волосы побелели, голубые глаза выцвели.

– Николас не приехал? – нахмурился он.

Чарлз и Пенни переглянулись. Пенни осторожно усадила родственника в кресло и сама села рядом.

– Николас неважно себя чувствует, но обязательно приедет, как только сумеет.

– Может, – предложил Далзил, – вы расскажете нам о последних событиях?

Чарлз придвинул еще один стул, пытаясь потянуть время, чтобы собраться с мыслями. Хотя ум Эмберли по-прежнему остер, физически он слаб, и ни к чему зря волновать старика. К тому же, как бы Чарлз ни старался избежать ненужных подробностей, Далзил прочтет между строк.

– Я уже объяснил маркизу, – пробормотал Далзил, – все, что случилось, до того места, как Арбри пострадал от нападения убийцы. Правда, раны оказались довольно легкими и уже заживают. Ну а теперь ваша очередь объяснить, что произошло дальше.

Чарлз так и сделал, изложив только голые факты и избегая излишних эмоций. Далзил, очевидно, заметил некоторые пропуски в его рассказе, но молча кивал.

Несмотря на все его усилия, Эмберли, по-видимому, расстроился. В отчаянии теребя пуговицы сюртука, он переводил взгляд с Чарлза на Далзила и наконец обратился к Пенни:

– Этого не должно было случиться. И никто не должен был пострадать.

Пенни погладила его по руке, пробормотав, что они все понимают, но он, казалось, не слышал.

– Я думал, что все кончено. Навсегда, – продолжал он, глядя на Чарлза. – На войне и в любви все средства хороши. Тогда была война, но теперь у нас мир.

На его глазах выступили слезы.

– Если им нужны эти табакерки и коробочки, пусть забирают. Они не стоят человеческой жизни. Этот бедняга Джимби… молодая девушка… а теперь еще и подросток… Почему? Они-то не имели ко всему этому никакого отношения.

Прерывисто вздохнув, он недоуменно уставился на мужчин.

– Да, – согласился Далзил, подходя ближе. – Но убийца не желает играть по честным правилам, поэтому мы с вашей помощью, милорд, должны как можно быстрее покончить с ним и его карьерой.

Эмберли беспомощно развел руками:

– Все, что смогу, мой мальчик. Все, что смогу.

Следующий час они обсуждали возможности. Чарлз был доволен, что не ошибся в Эмберли. Физически слабый и часто отвлекавшийся, он сохранил, однако, память, мужество и связь с реальностью.

Далзил был полностью согласен с Чарлзом в отношении того, как теперь поступит Фотергилл. Поэтому выработанный план был весьма прост: дать Фотергиллу то, чего он добивается. Маркиз должен перебраться в Эмберли-Грейндж.

– Нет смысла делать вид, будто вас не предупредили, – объяснял Далзил Эмберли. – Мужчина вашего возраста и положения при малейшей угрозе скорее всего должен укрыться в поместье, под надзор преданных слуг. Учитывая, что и табакерки тоже там, и Фотергилл считает, что вы ими одержимы и знаете, что он намеревается ими овладеть, такой ход, пожалуй, имеет смысл. Кстати, Чарлз, он не удивится, увидев вас в роли защитника.

Чарлз отметил, что Далзил не уточнил, кого ему придется защищать: только ли Эмберли или и Пенни тоже. Насколько он понял, Далзил предоставил определить роли ему.

– Однако Фотергилл не знает, что я тоже буду там, – продолжал Далзил. – Я останусь здесь до конца дня на всякий случай: нет смысла зря рисковать. Уезжаем завтра утром, и я сяду в вашу карету. Довольно легко проскользнуть в дом после нашего приезда.

Взгляд Далзила похолодел.

– Фотергилл знаком с Чарлзом. Он ожидает, что вас будут охранять. Требуется только отвлечь этого охранника, чтобы добраться до вас, и Чарлз – именно этот человек. Как только Чарлз уберется со сцены, настанет очередь Фотергилла, а насколько мы уже успели заметить, самоуверенности у него хоть отбавляй. И он совсем уж никак не ожидает встречи со мной.

Губы Далзила растянулись в жесткой слабой улыбке, и Пенни невольно вздрогнула.

– Вот так мы его и поймаем, – процедил он.

– И остановим, – добавил Чарлз. И эти два слова прозвучали приговором французскому агенту.

Городской экипаж Чарлза возвращался на Бедфорд-сквер. Пенни старалась не разговаривать. Думала о несчастных жертвах Фотергилла. Вспоминала выражение лица убийцы, собиравшегося перерезать горло Николасу. И не могла найти в себе жалости к этому человеку.

Только одно сбивало ее с толку.

Немного поерзав, она повернулась к Чарлзу.

– Далзил… удивительно, как человек его положения не погнушался… как это говорится? Вступить в бой.

Чарлз пожал плечами:

– Меня бы удивило куда больше, если бы Далзил просто остался за столом в Уайтхолле и оттуда отдавал приказы своим людям. Мы всегда знали, что так не было и не будет. Но не поверишь, мы до сих пор не смогли составить себе полного представления о нем. Мы считали его одним из нас: то же происхождение, та же школа, тот же опыт. Все это верно. Но больше нам ничего не известно.

– Поняла, – кивнула Пенни. – Кстати, ты так же хорошо натренирован, как Далзил.

– Именно, – подтвердил Чарлз, откидывая голову на подушки подголовника. Он не пояснил, что из всех таких, как он, готовых убивать по первому приказу во имя родины, никто не походил на него больше, чем Далзил.

В Лостуител-Хаусе уже успели собраться мать, сестры и невестки Чарлза, готовые закогтить добычу. Все, кроме матери.

Крутер проводил их в гостиную, где матушка Чарлза немедленно протянула руку, подзывая сына. Чарлз подошел, сжал ее пальцы и поцеловал в щеку.

Ее взгляд остановился на Пенни, которая подошла к Жаклин и Лидии. Вот они-то с визгом набросились на нее. Сидевшие поблизости Аннабел и Хелен жадно прислушивались к расспросам Жаклин и ответам Пенни.

Мать с улыбкой взглянула на сына.

– Дела?

Чарлз с трудом отвел глаза от женщин, гадая, как справляется Пенни, и кивнул:

– Мы только что вернулись из Эмберли-Хауса.

Мать едва заметно вскинула брови: отныне маркиз считался главой семьи Пенни. Но Чарлз поспешно пояснил:

– Это то дело, из-за которого я приехал в город. Кстати, Арбри был в Уоллингеме. – Поколебавшись, он понизил голос и добавил: – Я еще не говорил с Элайной… главное пока держать все в секрете, но…

Он наскоро рассказал о рискованной игре Селборнов и ответном ударе французов.

– Господи, – ахнула мать, глядя на Пенни. – Она, конечно, останется здесь.

Чарлз досадливо вздохнул и, хотя ощутил взгляд матери, продолжал смотреть на Пенни.

– Я бы, разумеется, предпочел, чтобы она осталась с вами и Элайной, но сомневаюсь, что она согласится.

– Хмм, – чуть помедлив, пробормотала мать, – понимаю. Когда он обернулся к ней, та изучала Пенни.

– Все же, – продолжала размышлять она, – надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Он знал. Но легче от этого не становилось.

– Итак, сколько ты пробудешь в городе? – допытывалась мать.

– Только эту ночь, и, нет, мы никуда сегодня не едем. Завтра с утра придется отбыть в Эмберли-Грейндж.

Он встал, намереваясь поговорить с сестрами и невестками, но глаза матери лукаво блеснули.

– Что? – настороженно осведомился он. Ответом была ослепительно самодовольная улыбка.

– Боюсь, сегодня тебе не удастся скрыться от людей.

Его осенила ужасная мысль.

– Почему?

– Потому что я даю обед и бал.

Чарлз вовремя прикусил язык, заглушив готовое сорваться ругательство. Но мать, очевидно, ни капли ему не сочувствовала.

– Видишь ли, твои сестры, лишенные возможности устроить твою судьбу, принялись устраивать свою. Вышло так, – она подала ему руку, позволяя поднять ее с кресла, – что капитан одного из полков пал к ногам Лидии, а некий повеса, если не сказать больше, трется возле юбок Жаклин: не то чтобы девочки поощряли эти ухаживания, но хорошо, что ты здесь.

Она погладила сына по плечу и, проигнорировав довольно явственный стон, объявила:

– Пойдем, я должна предупредить Пенни.

Только в два часа ночи, когда и капитан, и повеса, и остальные гости благополучно разошлись, Чарлзу наконец удалось схватить Пенни за руку и потащить наверх. В свою комнату.

Пенни отбивалась и протестовала. Но он упорно продолжал тянуть ее в покои графа, свои безраздельные владения. И отпустил, только когда втолкнул ее в спальню и запер двери.

Пенни раздраженно вздохнула и подняла глаза к небу.

– Хороший пример ты показываешь своим сестрам!

Он молча сбросил фрак и принялся расстегивать манжеты.

– А я в этом не уверен. По-моему, это правильный пример. Положив серьги на пристенный столик, она недоуменно взглянула на него, но он не стал дальше распространяться. Настояв на том, чтобы она провела ночь у него в комнате, невзирая на мнение окружающих и на то, кто из домочадцев узнает о столь скандальном поведении, Чарлз полагал, что ясно дал понять о намерениях жениться на Пенни. Ничто иное не могло объяснить столь откровенные действия: он был уверен, что мать, сестры и невестки все поймут правильно.

Мало того, вероятно, будут на седьмом небе. Слава Богу, он их не услышит!

Пенни вытащила шпильки из волос и распустила сложную прическу, которую ей уложила горничная Жаклин. Она предположила, что они находятся в его, а не в ее комнате, потому что ее спальня находилась рядом с покоями его сестер. С самого возвращения из Эмберли-Хауса они не имели возможности поговорить, а у Чарлза не было ни малейшего шанса убедить ее остаться в Лондоне. Она заранее приготовилась к спору, знала о предстоящем поединке с того момента, когда вынудила его взять ее с собой в Лондон. Теперь он попробует оставить ее здесь, где она будет в полной безопасности.

Однако его ждет разочарование.

Но она не может ничего объяснить, пока он не затронет эту тему.

Расчесав пальцами длинные пряди, Пенни тряхнула головой и стала расстегивать платье.

Он, так и не сняв брюк, подошел сзади и расшнуровал корсет. Пенни шепотом поблагодарила его, сняла платье и бросила на стул. Одетая только в тонкую рубашку, она позволила ему привлечь ее к себе. Позволила обнять. Окружить своей силой.

Нагнув голову, Чарлз прижал губы к ее шее. Она почти ощущала, как он пытается найти лучший способ начать разговор. Но он поднял голову, отступил и пробормотал:

– Пока я не забыл…

Подойдя к комоду, он взял письмо и протянул ей:

– Это дожидалось меня. Но на самом деле предназначено тебе.

Совершенно растерявшись, она развернула листочки, разгладила и стала читать. Это был отчет о битве при Ватерлоо, написанный капралом, воевавшим водном полку с Гренвиллом.

Она прочла первый абзац и медленно опустилась на кровать, захваченная бесхитростным рассказом молодого капрала. И, продолжая читать, слепо потянулась к Чарлзу. Он обнял ее и прижал к себе, пока перед глазами Пенни развертывались обстоятельства гибели сводного брата.

Дочитав до конца и сложив письмо, она еще немного посидела, прежде чем робко спросить:

– Где… где ты это взял?

– Мне было известно, что Девил Кинстер вел кавалерийский полк на Угумон. Вполне возможно, что он и его люди знали тех немногих, кому удалось выжить. Вот я и обратился к нему. Один из его кузенов видел остатки полка Гренвилла после сражения. Он запомнил капрала и разыскал его. Оказалось, что капрал, в свою очередь, помнит Гренвилла.

Пенни шмыгнула носом и улыбнулась сквозь слезы.

– Спасибо тебе. Знать, что он погиб героем… это столько для меня значит… Мне не стало легче. Просто теперь я могу им гордиться… послушай, ты позволишь отдать это Элайне?

– Конечно.

Она поднялась, подошла к столику и положила письмо рядом с серьгами. И, повернувшись, долго изучала его: широкая обнаженная грудь, темная грива, обрамляющая поразительно красивое лицо, глаза цвета полуночи, устремленные на нее. Она подошла к нему, протянула руку и, когда он сжал ее пальцы, села рядом на постель.

Он посмотрел ей в глаза и просто сказал:

– Пожалуйста, останься здесь и позволь мне и Далзилу уладить эту историю.

– Нет, – ответила она, не задумываясь.

Лицо его словно отвердело. Он хотел что-то возразить, но она остановила его, подняв руку:

– Нет, подожди. Мне нужно подумать.

Он, не веря своим ушам, вытаращил глаза, но тут же упал навзничь на матрац, громко выругался, вполголоса высказал свое мнение по поводу ее мыслительных процессов, вернее, полного отсутствия таковых.

Она пыталась взять себя в руки, сознавая растущее между ними напряжение.

– Я знаю, почему ты хочешь оставить меня здесь.

– По-моему, ты уже видела, как я реагирую на малейшее насилие по отношению к тебе, не говоря уже о том, что где-то на свободе бродит безумец, готовый в любую минуту перерезать тебе горло. Так о чем тут думать?

Но Пенни выдержала его взгляд.

– Если не считать того, что на карту поставлено нечто куда более важное, чем забота о твоих защитных инстинктах.

К ее удивлению, он вздохнул и отвернулся первым. И выпалил красочное французское выражение, касающееся бесплодности всяких попыток урезонить ее.

Она только сильнее стиснула его пальцы.

– Я все поняла.

Он злобно фыркнул.

Оба пытались смягчить неприятный момент, что давалось нелегко им обоим. Но теперь назад дороги не было.

Он происходил из лордов-завоевателей, и одним из его сильнейших инстинктов был именно защитный. Любой ценой уберечь невинных, особенно тех, кто ему небезразличен. Особенно ее. Она смирилась с тем, что он готов убить любого, кто посмеет ее обидеть. Но и сама Пенни – не слабая беспомощная дурочка, и он всегда признавал это и старался сдержать свои порывы, чтобы не ранить зря ее гордость. На этот раз опасность была близка и реальна, и он вряд ли позволит ей сражаться с ним бок о бок.

Она все видела, все понимала, но теперь была уверена, как важно быть рядом с ним. Вот только как объяснить ему?

Отняв руку, она соскользнула с постели и встала. Скрестила руки на груди, прошла несколько шагов, потом повернулась и медленно пошла обратно.

Чарлз видел, каким сосредоточенным стало ее лицо, и, едва она приблизилась, быстро сел, потянул ее к себе и поставил между коленями.

– Понимаешь, – начала она, – есть две причины, по которым я должна идти с тобой. Прежде всего игра была затеей Селборнов, придуманной Эмберли и моим отцом. Эмберли представляет одну сторону, я – другую. Вместо отца и Гренвилла, которых больше нет. И с Эмберли должен быть кто-то из нас. Я могла бы указать, как он стар и дряхл, но дело не столько в этом, сколько в преданности семье, и ты это понимаешь.

Он обреченно вздохнул:

– И нет смысла спорить?

– На моем месте ты сделал бы то же самое.

Он не мог ей возражать.

– А другая причина? Более важная?

– Ты.

Пенни молча сжала ладонями его лицо, заглянула в синие глаза. Увидела, как он нахмурился, прочитав решимость в ее взгляде.

– Мне важно пройти через это с тобой. Мы так долго были в разлуке. Меня не было в твоей жизни более десяти лет. Как не было тебя в моей. Если мы хотим пожениться, если я буду твоей женой, значит, должна делить твою жизнь. Всю. До конца. Не позволю, чтобы меня исключали, защищали, оберегали, запихивали в темный уголок даже ради моей собственной безопасности. Если мы поженимся, значит, я всегда буду рядом, в самом истинном смысле этого слова.

Теперь она понимала, как важно для него больше не знать одиночества. Всегда быть вместе с ней. Она решила сопровождать его в Лондон, в основном повинуясь интуиции.

И интуиция не подвела. Она наблюдала за ним с самого отъезда из Уоллингема. Потому что отныне сумела увидеть то, что находится под маской. Наблюдала, как он вел себя и реагировал во время утомительного путешествия, а потом их пребывания здесь, разговоров с Эмберли и Далзилом. И самое главное, с родными. Видела его отношение к ней. Знала, что все было бы по-другому, откажись она поехать с ним.

И если у нее еще оставались какие-то сомнения относительно этого, его сегодняшнее поведение окончательно их рассеяло. Когда они приветствовали первых гостей, она понимала, как он напряжен, но сумел не показать этого и вел себя как любезный хозяин, готовый развлекать гостей хоть до рассвета. И все же, случайно заметив, как он окидывает взглядом бальный зал, она вдруг осознала: он старается держать присутствующих на расстоянии. Настолько привык к бесконечному одиночеству, даже в толпе. Оборонялся против всех, не доверял никому… кроме Пенни.

По мере того как продолжался вечер, он понял, что она вовсе не возражает быть связующим звеном между ним и блестящим обществом, и почти незаметно изменил свое отношение к окружающим. К концу вечера он словно перестал постоянно обороняться от невидимого врага. И смеялся искренне, от души.

Она была единственной, кому он безгранично доверял. Она могла стать его якорем, другом и помощницей, той, в ком он так отчаянно нуждался после долгих лет одиночества. И его мать поняла это, недаром одобрительно улыбалась с другого конца бального зала. Возможно, правду подозревали и несколько других матрон, хорошо знавших Чарлза.

Он нуждался в ней. И множество раз бесчисленными способами давал ей это знать, но она до сих пор не видела, насколько велика эта нужда. Потому что все еще привыкала к этому положению. Училась справляться с ним.

Она глубоко вздохнула, отняла руки от его лица и переплела его пальцы со своими.

– Мы слишком долго жили друг без друга, но больше так не должно продолжаться. Если у нас будет совместное будущее, значит, мы должны делить все. Беды и радости.

Чарлз нахмурился, пытаясь проникнуть в истинное значение ее слов. Она не согласилась выйти за него, просто устанавливает границы.

– Так это именно тот брак, на который ты согласна? Которого ты хочешь?

– Да. Если ты желаешь, чтобы у нас было совместное будущее, значит, это будущее должно быть полным. А не той частью, которую ты считаешь нужным выделить для меня. Для моей же безопасности.

Не слишком мудрый ультиматум для такого человека, как Чарлз. Она пыталась избежать крайних мер, но с ним лучше действовать прямо.

Несколько мгновений он бесстрастно озирал ее, потом осторожно отстранил, встал и отошел. Остановился, повернулся и пронзил ее взглядом, обладавшим – буйной мощью грозовой ночи. Он говорил о насилии, и оно присутствовало здесь в этот момент. Она понимала, что такое подделать невозможно.

– То, о чем ты просишь, не…

Он оборвал следующее слово резким жестом.

– Нелегко?

Опершись бедром о край кровати, Пенни сложила руки и вздернула подбородок.

– Я знаю… знаю тебя.

– Если ты так хорошо меня знаешь, – процедил он, – должна понимать, что просить меня позволить тебе идти на такое…

– Я прошу не этого. Он нахмурился.

– Я сказала, что хочу быть с тобой. С тобой мне не грозит никакая опасность. Если же опасность возникнет, я вполне готова спрятаться за твоей спиной. И даже не собираюсь сражаться с тобой бок о бок.

Остановившись, она положила ладонь на его грудь.

– Мне просто необходимо быть рядом.

В его глазах мгновенно появилась настороженность. Он накрыл ее руку своей.

– Тебе совершенно не обязательно быть рядом со мной физически…

– Сейчас обязательно. Годы назад… возможно, и нет. Тот юноша давно уже превратился в мужчину. Мужчину, который приучился быть одиноким, безнадежно одиноким. Вполне возможно жить в отчуждении от всего мира, но если мы поженимся, ты не сможешь держать на расстоянии меня. Я… я не позволю. Не допущу.

Она не даст ему влачить одинокое существование.

Он понял, чего требует Пенни. Она увидела это по его глазам: островку спокойствия в море тьмы.

После напряженной паузы он вздохнул и на миг прикрыл глаза.

– Так и быть. Мы едем завтра в Эмберли-Грейндж… и там… посмотрим.

Глава 22

Он знал: завоевать ее будет нелегко, но такого не ожидал. Достаточно паршиво и то, что она вернулась в Уоллингем, но брать ее с собой в Эмберли-Грейндж в миллион раз хуже.

Пока четверка лошадей уносила их в Беркшир, Чарлз молча размышлял о превратностях судьбы.

Рядом с ним, спокойная и невозмутимая, сидела леди, которую он хотел сделать своей женой: единственная, созданная для него, единственная, которую он хотел видеть рядом. Две недели назад, сидя в библиотеке Эбби и глядя в огонь, он нетерпеливо ждал ее появления. И она появилась. Вошла в его дом, предъявила на него права, и с тех пор уже ничто не было прежним.

Прошлой ночью в бальном зале она без просьб и намеков стала тем, кем он хотел ее видеть: нитью Ариадны, выведшей его из лабиринта на свет. Впервые со дня своего возвращения в Англию он сумел расслабиться в толпе. А еще позже, после того как она заставила его согласиться со своим мнением… у него не было настроения для нежных ласк, но ей было все равно: наоборот, она находила бесстыдный восторг, поощряя его, и вела себя так же требовательно и напористо, как он сам. Безоглядно отдавалась ему, сводя с ума, и каким-то непонятным образом успокаивала его душу.

Пенни доказала, что она – дама его сердца, его единственная. И поставила условием их союза свое постоянное присутствие рядом с ним.

Он получил то, что хотел. Но совсем не таким образом, как ожидал.

Очевидно, истории их жизни суждено стать именно такой.

Уже после полудня экипаж покатился по подъездной аллее Эмберли-Грейндж. Далзил и Эмберли прибыли на полчаса раньше.

Дворецкий приветствовал гостей и немедленно провел в гостиную, где уже ожидал Эмберли, уставший и бледный. Но взгляд его по-прежнему был острым и проницательным. Он поздоровался с Пенни, пожал руку Чарлзу и показал на стулья.

– Давайте сначала выпьем чаю, а потом обсудим наши планы.

И то и другое оказалось очень легко выполнить. Скоро выяснилось, что последние несколько недель в доме не появлялось ни одного нового слуги. И вообще штат не пополнялся годами.

Чарлз отправился на конюшню рассказать новости Далзилу, мирно дремавшему в экипаже, после чего вернулся в дом. С наступлением темноты к ним присоединился Далзил.

За ужином они окончательно отточили детали плана.

Наутро, после завтрака, Пенни и Чарлз немного покатались верхом, а по возвращении присоединились к Эмберли, пившему чай на террасе. Потом все трое погуляли по саду, стараясь не выходить за границы широких газонов, окружавших дом. Когда зазвенел гонг, призывавший к обеду, все перешли в столовую. Позже Пенни и Эмберли отправились в оранжерею, пока Чарлз читал на террасе газеты. К концу дня маркиз сел за фортепьяно в музыкальном салоне. Пенни и Чарлз послушали сонату в его исполнении, погуляли на террасе и спустились на газон.

После долгой прогулки, в продолжение которой они ни разу не выпустили из виду музыкальный салон, Пенни и Чарлз вернулись, и вскоре все трое отправились переодеваться к ужину.

Ужин и вечер были проведены в столовой. Гости и хозяин разошлись по спальням довольно рано.

На следующий день все повторилось. Впрочем, каких еще развлечений можно было ожидать от джентльмена в возрасте Эмберли, за которым ухаживает тоже не слишком молодая родственница?

Все правдоподобно, все достаточно монотонно. Они точнейшим образом придерживались каждодневной рутины. Далзил не показывался из дома, и никто, кроме нескольких человек, не знал о его присутствии. Итак, мышеловка была заряжена. Теперь оставалось ожидать появления самоуверенной и спесивой мыши.

Участники игры решили, что на все уйдет не менее недели, и, набравшись терпения, старательно играли роли.

В первый день, разбирая вместе с маркизом тетради нот, Пенни подслушала негромкий спор Чарлза и Далзила, очевидно, уже не первый. Оба старались говорить обиняками и по привычке использовали эзопов язык, но она поняла, что речь идет о том, кому выпадет честь прикончить Фотергилла.

У Чарлза были довольно веские доводы, которые Далзил безжалостно уничтожил несколькими спокойными фразами. Пенни не подала виду, что слышала их, и притворялась, будто не замечает направленных на нее взглядов.

Чарлз поколебался, Далзил наступал, и Чарлз сдался. Последний акт драмы сыграет Далзил.

Проходили дни, они старательно играли роли; Эмберли, поняв, что от него ничего больше не требуется, старался побольше гулять в обществе Пенни. Та лучше узнала его и постепенно ее уважение и симпатии к этому неисправимому, по мнению Николаса, старику все больше росли.

Сама она была постоянно настороже. Постоянно ожидала атаки. И была к ней готова, в полной уверенности, что и она сама, и Эмберли, и слуги находятся в полной безопасности под защитой Чарлза и Далзила. Поэтому копившееся напряжение казалось скорее возбуждающим, чем пугающим.

Однако то же самое напряжение совершенно преобразило Чарлза и Далзила. Они были как солдаты перед решающим сражением. И день за днем, час за часом напряжение незаметно росло.

К концу третьего дня в доме никто из слуг не повышал голоса, не делал резких движений, словно реагируя на исходившую от Чарлза и Далзила опасность.

И каждую ночь, когда Чарлз приходил к Пенни и ложился в ее постель, она открывала ему объятия и растворяла напряжение волной страсти.

На третью ночь Чарлз, без сил откатившись от нее, протянул руку, привлек Пенни к себе и осторожно откинул со лба спутанные волосы.

– Ты все еще хочешь быть со мной… даже сейчас… даже в этом?

– Да, – не задумываясь, ответила Пенни. – Даже сейчас, особенно сейчас.

Высвободив руку, она в свою очередь пригладила темные локоны, упиваясь его нежным взглядом.

– Мне просто необходимо быть здесь с тобой. Знать все о тебе… даже это. И у тебя нет причины что-то скрывать от меня. Поверь, нет той грани твоего характера, той части твоей души, которую я не любила бы.

Чарлз зажмурился и крепче сжал руки.

– Не уверен, что достоин тебя.

В этот момент его нервы были так натянуты, что она постаралась успокоить его:

– Я обязательно напомню эти слова, когда ты в следующий раз начнешь жаловаться на буйный характер Селборнов.

Чарлз улыбнулся в ответ, позволяя себе немного расслабиться. Она уткнулась головой в его плечо, и они заснули.

На следующий день они возвращались со своей обычной прогулки по газонам, пока маркиз проводил свой обычный час за фортепьяно, когда Пенни заметила садовника, стоявшего на коленях перед клумбой в нескольких шагах от ступенек, ведущих на террасу.

Она сама не знала, почему обратила на него внимание: в конце концов по дому и саду постоянно шныряли слуги, и в этом человеке не было ничего особенного. Он выдергивал сорняки – вполне обычное занятие.

Они все ближе подходили к садовнику, лениво обсуждая дела в Эбби и послание, прибывшее из Лондона сегодня утром, с перечислением необходимых дел в поместье, которые требовалось решить Чарлзу в самое ближайшее время. И тут Пенни увидела, как садовник выдернул несколько стебельков и бросил на тачку. Она отметила светло-каштановые волосы и обычную убогую одежду, которую предпочитали садовники. Потрепанная шляпа, низко надвинутая на лоб, оставляла лицо в тени. На шее болтался драный шерстяной шарф.

Они уже прошли мимо него и поднялись по ступенькам, но Пенни внезапно замерла. Она вдруг поняла… нет, была абсолютно уверена, хотя сама не знала почему. Оглянуться она не посмела. Только вынудила себя перебрать в памяти последние секунды, еще раз мысленно пересмотреть увиденное.

Чарлз заметил ее странную сосредоточенность. Чуть сильнее сжал руку и вопросительно взглянул на нее.

Они как раз добрались до музыкального салона и переступили порог. Пенни шумно выдохнула и впилась ногтями в его руку.

– Он здесь, – тихо объявила она и встретилась глазами с поднимавшимся Далзилом. – Это садовник, который пропалывает клумбы.

– Ты уверена? – пробормотал Чарлз. Пенни кивнула:

– Он не похож на себя: выкрасил волосы, но вот руки… ни у одного садовника нет таких рук.

Чарлз глянул на Далзила.

– Ваш ход, – коротко приказал тот.

– Разумеется, – обронил Чарлз и, поцеловав руку Пенни, шепнул: – Помни свою роль.

– Обязательно.

Она стиснула его руку и, отойдя, увидела, как он возвращается на террасу, после чего, подступив к открытым стеклянным дверям, сообщила Эмберли и Далзилу:

– Фотергилл собрал вещи и движется по газонам к задам дома. Чарлз как раз добрался до газона.

– Эй ты! Подожди!

Фотергилл оглянулся, сообразил, что Чарлз совсем близко, отшвырнул свои инструменты и пустился бежать.

– Он пытается скрыться. Чарлз его преследует.

Она стала горячо молиться про себя. Все предположили, что Фотергилл постарается отвести Чарлза как можно дальше от дома. Территория поместья была обширной, со множеством садов и рощ, где можно скрыться и отделаться от преследователя.

Может быть, Чарлзу придется схватиться с Фотергиллом один на один. Ожидание, бездействие и неизвестность оказались еще хуже, чем она предполагала, но предпринимать ничего нельзя: пусть Фотергилл воображает, что по-прежнему владеет ситуацией.

Поэтому она ждала, наблюдала и молилась.

Чарлз гнался за Фотергиллом, не выпуская его из виду и одновременно отмечая пройденное расстояние. Как они и предполагали, Фотергилл уводил его от дома, к лесистой части имения. Промчавшись по извилистой тропинке, он поднялся на холмик. Чарлз последовал за ним, перевалил через вершину и никого не увидел.

Чуть подальше теснились кусты: должно быть, Фотергилл нашел убежище именно в них. Но Чарлз, подумав, решил, что это не так. Слева проходила еще одна тропинка, поуже, ведущая обратно к дому.

Немного отдышавшись, Чарлз бросился… но не туда, а на прежнюю тропу, ведущую от дома. Он не оглядывался: все его чувства приобрели почти бритвенную остроту. Напрягая слух, он пытался уловить малейшее движение за спиной. Все, что угодно, лишь бы увериться, что Фотергилл полон решимости преследовать его и убить.

Но не услышал ничего. Ни шороха, ни треска сломанной ветки. Зайдя за кусты, он остановился и снова прислушался.

Ничего.

Чарлз закрыл глаза и сосредоточился. И наконец услышал слабый шелест, словно большое животное медленно, но неуклонно двигалось назад, к дому. Фотергилл проглотил наживку.

Искривив губы в холодной ухмылке, Чарлз повернулся и пошел назад. Теперь нужно подготовиться к следующему появлению на сцене.

Едва Чарлз исчез из виду, Пенни отошла от двери и села за фортепьяно рядом с Эмберли. Как было условлено раньше, маркиз продолжал наигрывать мелодию: очередная приманка, подготовленная для убийцы. Требовалось заверить его, что жертва все еще здесь.

Далзил тем временем собрал подкрепление: два дюжих лакея и крепкий на вид дворецкий стояли у ближайшей стены, обеспечивая дополнительную защиту. У окна нес вахту Далзил, стараясь понять, будет ли Фотергилл действовать, как предвиделось.

– Он идет, – бесстрастно объявил он. Эмберли прерывисто вздохнул, но не издал ни одной фальшивой ноты. Пенни ободряюще коснулась его плеча и взглянула на Далзила. Тот не замечал никого, кроме человека, за которым в этот момент наблюдал. Напряжение сделало его могучим, смертельно опасным хищником, пока еще сидевшим в клетке и знающим, что дверца в любой момент откроется. Готовым наброситься на добычу.

Не издав ни единого звука, он выступил на террасу.

Пенни вскочила и бесшумно последовала за ним. Остановившись в дверях, она увидела Фотергилла, быстро поднимавшегося по ступенькам. Он то и дело оглядывался, очевидно, опасаясь появления Чарлза.

У нее даже ноги подкосились от облегчения. Чарлз жив и невредим: Фотергилл не напал на него.

Не обнаружив погони, Фотергилл ступил на террасу, повернул в направлении музыкального салона… и столкнулся лицом к лицу с Далзилом.

Их разделяло три ярда.

Фотергилл растерянно приоткрыл рот, очевидно, не поняв, в чем дело. И тут их взгляды встретились.

Фотергилл повернулся, слетел со ступенек и бросился бежать по газону в направлении лабиринта. Далзил выждал секунду, прежде чем последовать за ним. Оба почти одновременно достигли зеленой, увитой плющом арки и исчезли внутри.

Подходя к маркизу, Пенни задалась вопросом, сообразил ли уже Фотергилл, что действует не по своему, а по чужому плану.

Чарлз стоял в центре лабиринта, у длинного узкого пруда, в самой дальней от дома части, и ждал. Лабиринт был симметричным, а это означало, что можно войти с одного конца, а выйти с другого. Услышав шаги приближавшегося Фотергилла, Чарлз снова усмехнулся. Это он предсказал, что в отсутствие любимого Фотергиллом маршрута отступления – живой изгороди – тот воспользуется лабиринтом. Так и вышло. Как бы то ни было, скоро он достигнет конца пути: Чарлз и Далзил позаботятся об этом. Загнать в угол человека на открытом газоне нелегко, а вот поймать в окруженном зеленью дворике площадью двадцать на восемь футов куда проще. Кусты тиса были высокими и росли тесно, и единственным выходом отсюда был прогал за спиной Чарлза. И еще один, через который войдет Фотергилл. Но за ним тут же появится Далзил.

Фотергилл ворвался во дворик и замер, ошеломленно таращась на Чарлза. Но тут его взгляд упал на метательный нож, который держал в руке Чарлз.

Легко держа нож за кончик, Чарлз выпалил французскую фразу: требование признаться, кто послал Фотергилла.

Тот, не сводя глаз с ножа, ответил, подтвердив, что французская разведка действительно пытается скрыть прошлые ошибки и промахи.

– Ну да, трясутся за свои задницы, чтобы никто не узнал, какие они доверчивые глупцы, как их дурачили – не один раз, а много лет, как английские лорды оказались умнее французских бюрократов, я верно говорю?

Губы Фотергилла побелели от страха, но он все же кивнул.

Чарлз следил за ним, словно ястреб, готовый пустить в ход нож.

Фотергилл еще не потянулся за своим кинжалом, но пальцы уже сгибались, готовясь к броску.

Далзил за его спиной бесшумно выдвинулся из тени.

По-прежнему вертя в руках нож, Чарлз ждал, пока Фотергилл поднимет голову.

– Ваше настоящее имя?

Убийца нахмурился, не понимая, о чем идет речь.

– Жюль Фотергилл. А зачем это вам? – поколебавшись, спросил он.

Чарлз почувствовал, как с его лица сбежала краска.

– Чтобы знать, какое имя высечь на могильном камне.

Все было проделано быстро, чисто, аккуратно и почти беззвучно. Фотергилл ничего не услышал. Ничего не заподозрил… пока между ребер не вошел клинок. Работа Далзила, как всегда, могла считаться непревзойденной. На секунду в глазах Фотергилла промелькнуло озарение… вернее, удивление… неужели возмездие так быстро его настигло? Но по мере того как из него вытекала жизнь, взгляд все больше затуманивался. Наконец, он мешком свалился у ног Далзила.

Чарлз обошел бассейн и встал рядом с Далзилом.

– Этот человек не заслужил такой быстрой и милосердной смерти, – процедил он.

– Но мы достойны скорейшей расправы с этой мразью. Мы не палачи, и нам совершенно ни к чему опускаться до его уровня.

– Это верно, – кивнул Чарлз.

Далзил отступил, рассеянно подняв клинок и вынимая из кармана тряпку, чтобы вытереть кровь.

– Я позабочусь об этом, – бросил он, кивком показав на труп француза. – И буду весьма благодарен, если вы не пустите сюда леди Пенелопу и маркиза.

Чарлз что-то проворчал, глядя на тело, но тут же, нахмурившись, спросил:

– Он не тот, кого вы ищете, верно?

Далзил поднял на него ледяные глаза и, помолчав, качнул головой:

– Нет. Но и это достаточно опасный противник, да к тому же молод. Я рад, что с ним покончено: кто знает, что готовит будущее?

Чарлз согласно кивнул, отвернулся и направился к дому.

Он уже успел оказаться на середине газона, когда из музыкального салона появилась Пенни. Увидев его, она на миг замерла на террасе, всплеснула руками и, к величайшему удивлению Чарлза, слетела со ступенек и метнулась к нему. Он едва успел поймать ее, потеряв равновесие, но все же удержался на ногах. Она обхватила его за шею и яростно прижалась.

– Слава Богу, ты жив!

Несколько мгновений он просто стоял неподвижно, пока мир вокруг него раскачивался и опасно клонился. И только потом обнял ее и стиснул изо всех сил. Прижался щекой к ее волосам, закрыл глаза и глубоко вдохнул неповторимый аромат. Позволил ему завладеть собой и своими чувствами. До сих пор он не подозревал, что его можно ждать, тосковать, хотеть поскорее увидеть, приветствовать возвращение в обычную действительность… уверить, что его все еще любят.

Они стояли, слившись в объятиях. Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем она отступила, сжала ладонями его лицо и поцеловала. Крепко. Они утонули в этом поцелуе… но тут она снова отстранилась и уставилась на него, пожирая глазами каждую черточку его лица.

– Он мертв? – спросила она наконец. Чарлз кивнул, взял ее за руку и повел к дому.

– Его остановили.

– И больше никто не умрет?

– Никто, – коротко ответил он.

Узнав новости, Эмберли искренне обрадовался. Слуги облегченно вздыхали. Далзил исчез, но вернулся к ужину.

Когда Пенни и Чарлз спустились в гостиную, он о чем-то тихо говорил с Эмберли.

Позже, после ужина, оказавшегося почти праздничным, Эмберли пригласил их посмотреть «свою коллекцию. Раньше они отказывались это делать, на случай, если что-то пойдет не так. Ведь тогда Эмберли послужило бы защитой то обстоятельство, что он единственный знает, как открыть тайник.

Тайник оказался почти таким, как в Уоллингеме, только на несколько футов шире и битком набитый табакерками, подобных которым они никогда не видели. Сидя на стульях, они восхищались искусством работы неизвестных мастеров. Эмберли рассказал, как началась их «игра» и как отец Пенни разработал детали плана, который так успешно выполнялся долгие годы.

– Но его больше нет, и Гренвилла тоже, – вздохнул маркиз. – Теперь, когда все кончено, думаю, их следует поместить в музей вместе с коробочками для пилюль.

Он вопросительно глянул на Пенни.

– Разумеется. Вряд ли им стоит оставаться в тайниках, – ответила Пенни.

Эмберли сухо улыбнулся.

– Думаю, Николас согласится с вами, бедный мальчик. Все это такая докука для него! Мистер Далзил, как по-вашему, возможно сочинить правдоподобную историю их появления?

Далзил улыбнулся.

– Я просто уверен, особенно если задаться такой целью, но… сомневаюсь, что директор музея, которому вы предложите «коллекцию Селборнов», будет задавать много вопросов.

– Вы так считаете?

Чарлз дернул Пенни за руку. Они оставили Далзила и Эмберли обсуждать истории, которыми лучше всего успокоить общественное мнение.

– Без необходимости объяснять подозрительное прошлое такого огромного количества сокровищ? – усмехнулся Чарлз и покачал головой: – Должно быть, на дипломатическом фронте он был грозным врагом.

Пенни улыбнулась и повела его в свою комнату. Прибыв сюда, она озадачила экономку, настояв, что ей не нужна горничная на ночь. И поскольку Чарлз еще ни разу не спал в своей постели, экономка, вероятно, уже поняла причину такой просьбы.

Они уже не стеснялись раздеваться друг перед другом. Стоя у туалетного столика, Пенни расчесывала волосы и одновременно наблюдала за Чарлзом, который успел снять сюртук и развязать галстук, после чего расстегнул рубашку и манжеты, отбросил рубашку на стул и, оставшись в брюках, подошел сзади и стал расшнуровывать ее корсет.

Она молча смотрела на него. Он был выше на полголовы, и огонек свечи играл светлыми отблесками в его темных волосах.

Подняв руки, он стащил с ее плеч платье, и оно с легким шорохом легло на пол. Пенни не пошевелилась, даже когда он провел ладонями по ее рукам, до самых кончиков пальцев. Полная его противоположность: стройная, худенькая, светловолосая, слабая с виду, она никогда не пугалась его силы. Скорее упивалась ею.

Как прекрасно они дополняют друг друга. Подходят друг другу. Равны, но не одинаковы. Идеальная пара.

Пенни положила щетку на столик, подавив приятную дрожь предвкушения, когда он подвинулся ближе и его сила медленно окутала ее. Губы прижались к тому месту, где бешено колотился ее пульс.

Пенни лениво улыбнулась. Она без уверений знала, что была и остается единственной, кто так близок к нему, без ограничений, барьеров и запретов. Единственная, кто видит под маской реального человека, видит его слабости и силу, недостатки и достоинства. И нет на свете другого мужчины, с которым она хочет быть рядом. Только с ним.

Она все еще чувствовала пульсирующее в нем напряжение: не столько последствие сегодняшних событий, сколько предчувствие того, что случится сейчас.

С улыбкой она повернулась в его объятиях.

Чарлз понятия не имел, что задумала Пенни, когда захотела взять поводья в свои руки. Но сдался, позволил ей делать все, что она пожелает, с его сердцем, телом и душой. Он давно уже отдал все это ей. И так легко было поручить ей себя всего…

Несколько часов спустя, лежа на спине среди измятых простынь, измученный, довольный и в мире с собой, он понял, что на этот раз достиг всего, чего желал. Прошел полный круг, от потребности защитить к объятиям женщины, которая вернула его назад, приняла и очистила от грехов. Стала его опорой, его ангелом-хранителем и наставником в самом лучшем смысле этого слова. Мостиком между ним и окружающим миром. Теми, кого он старался защитить.

Он глянул на нее, обессиленную, обмякшую, и понял, что жизнь дамы вращается вокруг жизни ее повелителя. Но при этом твердо сознавал и другое: его жизнь будет всегда и навечно вращаться вокруг ее жизни. Его место будет всегда рядом с ней. Его постель всегда будет ее постелью, а не наоборот, что бы там ни требовало общество.

Она пошевелилась, подняла голову, посмотрела на него и оперлась ладонями о его грудь, чтобы взглянуть в глаза.

Он нахмурился, прочтя на ее лице некоторую решимость.

– Что?

– Послушай, мы не могли бы сразу вернуться в Лостуител, минуя Лондон?

– Да, конечно. Но почему?

– Если мы хотим пожениться, нужно начинать готовиться к свадьбе, а если мы объявим о нашей помолвке в Лондоне, сам знаешь, что начнется: придется принимать визитеров, посещать все балы, где нас будут рассматривать, как зверей в зоологическом саду. И это не говоря уже о твоих и моих родственницах. Как бы мы сильно их ни любили, все же следует самим о себе заботиться, а их хлопоты сведут меня с ума…

Он зажал ей рот единственным надежным способом – поцелуем. И продолжал целовать, пока она не сдалась. Почувствовав это, он отстранился, пригладил ее волосы и едва не зажмурился отблеска ее восторженных глаз. О чем это она? Что произошло?

Он никак не мог прийти в себя.

– Не понимаю. Я еще не дал тебе того, что ты хочешь, то есть не сказал, что люблю тебя, и не поклялся в вечной любви.

Мудрый человек, наверное, скрыл бы свое удивление, обрадовался такому чудесному завершению поисков невесты и держал бы рот на замке, но он… он нахмурился.

– Я думал, что ты по крайней мере потребуешь красную розу и коленопреклоненную клятву в вечной верности.

Он предвкушал нечто более из ряда вон выходящее, когда настанет момент, и сейчас был немного разочарован.

– Красная роза? – удивилась она. – И ты на коленях…

– Но ведь я даже не крикнул во всеуслышание о своей любви. Правда, ты знаешь, что я тебя люблю и всегда любил, – нахмурился он.

Она, в свою очередь, свела брови.

– Но тогда ты меня не любил.

Он ошеломленно посмотрел на нее.

– Как это? Да я любил тебя вечно.

Пенни грозно насупилась и уперлась ладонями в его грудь.

– Ничего подобного.

Упрямо вздернув подбородок, он приподнялся на локтях.

– Я любил тебя – только тебя – с шестнадцати лет. Какого черта ты себе вообразила? Думаешь, та история в амбаре случилась сама собой? Только потому, что ты так решила?

– Это была похоть! – завопила она. Подумать только, еще смеет отрицать очевидное!

– Конечно, похоть! – Он услышал собственный рык и постарался понизить голос: – Но не только ведь! Я никогда не согласился бы на твое приглашение, если бы не любил тебя.

Он был готов ее разорвать. Как она могла не видеть, не понять того, что бросалось в глаза!

– Черт возьми, женщина, ты крестница моей матери, падчерица моей крестной! Какого дьявола ты вообразила…

Пенни бросилась на него, припала к губам, и все копившиеся эмоции, которые сейчас бушевали в ней, излились в него. Пусть ощущает, пробует на вкус, чувствует…

Он вцепился в нее, как утопающий, явно пытаясь что-то сказать, но она с трудом отняла губы не больше чем на полдюйма и прошипела:

– Молчи и люби меня.

Отбросив простыню, она оседлала его, завладела губами и блаженно зажмурилась, когда он сжал ее бедра и рывком насадил на себя. И она с ощущением огромного счастья приняла его в свое тело, чувствуя, как он наполняет ее.

Все мысли куда-то исчезли. И это к лучшему. Он мог только удивляться, почему она согласилась выйти за него без уверений в любви. Ему не нужно было слышать, что она не может представить себе будущее без него, вообразить, что они не будут вместе.

И какая женщина не отдаст свое сердце за такое будущее?

Закрыв глаза, она поднялась над ним, и он снова наполнил ее, насладился ею, любил ее.

И снова этот танец, придающий им силы, чарующий, уносящий вдаль, музыка которого окружила их, сплавила и навеки оставила единым целым… как две половинки монеты, которые наконец соединились…

Рассветное солнце поднялось над новым, только что родившимся миром. Чарлз лежал рядом, лениво играя ее волосами, смутно припоминая нечто подобное много лет назад.

Он знал, что она тоже не спит. И, как и он, радуется переменам. Легким изменениям в их отношениях.

Наконец он глубоко вздохнул и тихо сказал:

– Тогда я не знал, что это была любовь. Просто понимал, что испытываю к тебе нечто особенное. Но в двадцать лет я слишком мало знал о любви.

Он поколебался, прежде чем продолжать, поскольку всегда считал, что слова будет трудно найти, и все же они словно сами лились с языка:

– То, что я чувствую сейчас, неизмеримо больше и сильнее того, на что был способен тогда. Тринадцать лет назад я слишком легко отпустил тебя. Когда ты не захотела больше меня видеть, я просто смирился. Твердил себе, что раз ты так желаешь, значит, это; возможно, к лучшему.

Слыша задумчивые нотки в его голосе, Пенни поняла, что он вспоминает прошлые обиды, которые она, сама того не подозревая, нанесла ему.

– Я не знала, – со вздохом пробормотала она. – И ни в чем не была уверена, хотя твердила себе, что ты меня не любишь. Может, ты и прав: все к лучшему. Если бы мы цеплялись за то, что имели тогда…

Подняв голову, она взглянула в его лицо, в темные глаза, словно ласкавшие ее.

– Если бы мы обручились до того, как ты ушел на войну, то не стал бы шпионом и не был бы тем, кем стал теперь, – пояснила она и, помедлив, добавила: – Не стал бы человеком, которого я люблю сейчас.

– Да и ты осталась бы другой. Сейчас ты сильнее, более независима и уверена в своих желаниях. Куда привлекательнее, чем была бы, поженись мы тринадцать лет назад.

Она надменно вскинула брови, но все же ответила:

– Вполне вероятно. Может, эти годы и есть цена, заплаченная за то, что у нас есть.

– И еще будет. Мы заплатили судьбе за наше счастье.

– Ты прав. Отныне мы можем наслаждаться плодами, выросшими на древе нашего прошлого, – лукаво улыбнулась она.

Чарлз хмыкнул, обнял ее и утонул в подушках. Плод древа их прошлого. Любовь возникла, выросла и расцвела между ними, и пусть удовольствие оказаться в объятиях друг друга и предвкушение безоблачного будущего стоило тринадцати лет разлуки, очень немногим выпадает такое счастье, как им.

Пенни предпочла бы скромную церемонию в узком кругу друзей. Чарлз настаивал на пышной свадьбе с сотнями приглашенных и списком гостей, не имевшим конца.

На свадьбу пришла вся округа. Она знала, что в здешних местах у нее много друзей и почитателей, как и у Чарлза, но все же невольно ахнула, увидев толпы людей, собравшихся у церкви. Приехали даже из самых дальних мест. Настоящий бедлам, зато какой чудесный! Едва Пенни вытянула из жениха, почему он желал такой многолюдной свадьбы, пришлось мгновенно согласиться. Какая дама не хотела бы столь публичной декларации любви и преданности будущего мужа, его варианта объявления о своих чувствах с церковной колокольни!

Она могла только любить его за это еще больше, пока ее сердце не переполнилось нежностью. И все же дело было не в роскоши, не в гостях, не в шикарном свадебном платье, а в том свете, что сиял в полуночно-синих глазах, в его прикосновениях, незаметном пожатии руки. Никогда еще они не были так близки!

И счастливее, чем имели на это право! По крайней мере так иногда считала Пенни.

И день выдался идеальным.

С самой утренней суеты, во время церковной церемонии, свадебного завтрака и пышных празднеств все шло как по маслу.

– Могло ли быть по-иному, если за дело взялись моя мать и Элайна, твои и мои сестры, мои невестки и Эмберли с Николасом? – усмехнулся Чарлз. – Даже я потрясен.

И поскольку он выбрал этот момент, чтобы закружить ее в вальсе – очень быстром вальсе, – она могла только засмеяться и позволить ему увлечь себя в центр зала.

Вскоре он подвел ее к гостям. Пенни давно желала познакомиться с другими членами клуба «Бастион». Встретив перед этим Джека и Джарвиса, она не удивилась, что и остальные оказались из того же теста. Она пожимала руки, смеялась остротам и шуткам в адрес Чарлза и произнесенным вполголоса предупреждениям, которые тот парировал со своим обычным остроумием.

Она была особенно рада познакомиться с Леонорой, графиней Трентем, и Алисией, виконтессой Торрингтон, женами других членов клуба. Стоило их взглядам встретиться, а рукам соприкоснуться, как все трое рассмеялись. Мужья, естественно, осведомились, что их так развеселило. Дамы снова переглянулись и пообещали объяснить позже.

Никому из членов клуба это не понравилось, но пришлось смириться.

– Вы уже знакомы с Далзилом? – спросила Леонора. Вопрос казался невинным, но немедленно привлек внимание мужчин.

– Мы, разумеется, его пригласили, – пояснил Чарлз, – но он, как обычно, не явился.

– Он никогда не появляется на людях, – добавила Алисия. – По крайней мере на нашей памяти.

– Пока мы все вместе гостили у Эмберли, у меня сложилось впечатление, что Эмберли знает, кто такой Далзил. Я спрашивал его сегодня, – заявил Чарлз.

– И?.. – оживился Джек.

– Эмберли, как всегда в таких случаях, впал в забывчивость, словно совершенно не понимает, о чем я, – вздохнул Чарлз. – Но я-то знаю, что память у Эмберли прекрасная, ему, очевидно, посоветовали забыть.

– Но не может же быть в прошлом Далзила что-то скандальное! – заметил Джарвис.

– Разумеется, – кивнул Кристиан Аллардайс. – Но нечто таинственное и, может, романтическое – вполне вероятно.

– Когда-нибудь, – поклялся Чарлз, – мы узнаем правду.

Остальные дружно поддержали его.

Немного позже новобрачные остановились поговорить с Эмберли и Николасом. Как ближайший родственник мужского пола, Эмберли был посаженым отцом невесты и разволновался и обрадовался, когда его об этом попросили. Пенни была очень тронута.

– Мы пробудем в Уоллингеме несколько дней, так что приезжайте, когда захотите, – пригласил Николас Чарлза. – Я решил проводить там больше времени. Теперь, когда вы забрали у нас Пенни, нужно же кому-то следить за поместьем.

– Да и вам полезно отвлечься от проклятых дипломатических бумаг, – усмехнулся Чарлз.

– Вы скорее всего правы, – согласился Николас.

Они распрощались. Николас повел отца во двор, где их ждал экипаж. Остальные гости тоже стали разъезжаться… день подходил к концу.

Сумерки уже сгустились, когда они наконец ускользнули из семейной гостиной, где собрались дамы обоих родов, хоть и клявшиеся, что умирают от усталости, все же не потерявшие способности работать языками.

Графские покои располагались на отшибе и далеко от других комнат. Проходя в открытую Чарлзом дверь, Пенни огляделась. До сих пор она видела спальню только с порога, и все же теперь, когда на туалетном столике лежали ее щетки, а на стуле висел пеньюар, комната казалась странно знакомой. Словно тут, и только тут, было ее место.

Подойдя к туалетному столику, она сняла диадему, вынула усыпанные драгоценными камнями шпильки, и волосы рассыпались по плечам. Она тряхнула головой, чтобы их распутать, и встретилась в зеркале со взглядом Чарлза. Повернулась… заметила в его глазах ту же настороженность, которую ощущала сама. Они были любовниками не первый день, и все же эта ночь совсем другая – решительный шаг к вечному союзу.

Конец одной дороги и первый шаг по новой.

Все еще глядя ей в глаза, он шагнул к ней и протянул руки.

Она дала ему свои.

Их ладони сомкнулись.

Уголки его губ приподнялись.

– Я люблю тебя.

Она вернула улыбку и бросилась в его объятия.

– Я тоже люблю тебя.