Невеста для графа
Серия «Очарование» основана в 1996 году
Caroline Linden
AN EARL LIKE YOU
В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.
Печатается с разрешения Avon, an imprint of HarperCollins Publishers, и литературного агентства Andrew Nurnberg.
© P.F. Belsley, 2018
© Перевод. Я.Е. Царькова, 2020
© Издание на русском языке AST Publishers, 2020
Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
Эта талантливая писательница – настоящее открытие. Истории Кэролайн Линден не дадут нам скучать. Благородные герои, изящные героини, нешуточные страсти и, конечно, целый океан любви.
Всем, кто считал или считает себя невзрачным, заурядным и ничем не примечательным.
Вы неповторимы и прекрасны своей неповторимостью
Пролог
1817 год
Если отец Хью и научил чему-нибудь своего сына, так это сохранять хорошую мину при плохой игре.
К несчастью, о том, насколько плохи его дела, Хью узнал лишь после смерти своего родителя. Ничто, как говорится, не предвещало беды. Джошуа Деверо, шестой граф Гастингс, по всеобщему мнению, ходил у судьбы в любимчиках. Никакие козни врагов или происки злоумышленников не могли испортить ему настроение. Постоянно доброе расположение духа, прекрасно подвешенный язык и незлобивое остроумие снискали ему расположение и тех, кто был ему ровней, и тех, в чьем покровительстве он нуждался. Ему снисходительно прощали то, что не прощалось другим. Джошуа благоволили и стар, и млад. Легендарный бонвиван и весельчак, он сумел найти путь к сердцу своего сурового – самых строгих правил – деда и экономного (чтобы не сказать прижимистого) отца. В то время как его достопочтенные предки, считавшие своим священным долгом преумножение семейного богатства, женились исключительно на наследницах с богатым приданым, Джошуа не только женился по любви на красивой бесприданнице, но и добился родительского благословения на этот брак. К тому же графский титул и родовые поместья вкупе со всем прочим богатством достались Джошуа в то время, когда он был еще молод, хорош собой и полон сил. В общем, Джошуа Гастингс не зря считался едва ли не самым удачливым наследником во всей Британской империи.
Хью, сын Джошуа, вырос с сознанием того, что ему очень повезло с отцом – повезло, как никому другому. У Хью, в отличие от большинства молодых людей его круга, были самые теплые отношения с родителями: и мать, и (что было очень большой редкостью) отец вплотную занимались его воспитанием. Хью был с рождения окружен родительской любовью. Его мать неизменно была добра и нежна с ним, но отец был еще и умен, отважен, ловок и никогда не выходил из себя. Если мать бранила Хью за шалости, нередко заливаясь при этом слезами, то отец, лишь похлопав сына по плечу, уводил его погулять по живописным окрестностям. «Что сделано, то сделано, – говорил Джошуа. – Что толку себя казнить? Выше нос – и вперед».
Лишь после смерти отца Хью открылась горькая истина: добродушие и добродетель отнюдь не одно и то же. Джошуа очень любил свою жену и детей и ни в чем им не отказывал. Джошуа и себя ни в чем не ограничивал и не учил разумной экономии своих домочадцев. Хью воспринимал как должное то, что в будущем он станет хозяином обширных поместий, но Джошуа не считал нужным учить сына вести гроссбух, сводить дебет с кредитом – и даже ни разу не показал, как это делается. Все знали, что граф не отличается бережливостью, не осуждая, впрочем, его за мотовство, но об истинном – и весьма плачевном – положении вещей стало известно лишь после его смерти в возрасте пятидесяти восьми лет от несварения желудка, если верить заключению домашнего доктора.
Однако же, как два дня спустя заключил Хью, в могилу отца свело скорее чувство вины. Джошуа, в отличие от своего отца, деда, прадеда и прочих предков, накапливавших богатство, довольствуясь малым, умел лишь тратить накопленное. И он, увы, промотал все – включая приданое дочерей и вдовью долю наследства. Джошуа не только не предпринял ровным счетом ничего, чтобы сохранить доставшееся ему богатство, но и щедро одаривал всех своих друзей, давал взаймы без расписок, не требуя возврата, приобретал произведения искусства, не озадачиваясь их подлинностью, а также делал баснословные ставки на бегах и за карточным столом. И так продолжалось до тех пор, пока от одного из самых больших состояний в Британии не осталось ровным счетом ничего. О том, что шестой граф Гастингс банкрот, не знала ни одна душа.
– Хорошая новость состоит в том, милорд, что проценты по кредитам не слишком высоки, – добавил поверенный в делах отца. Слабое утешение, однако!
Сжатые в кулаки пальцы Хью успели онеметь за тот час, что мистер Сойер, поверенный отца, вводил его в курс дела.
– Выходит, я владею роскошным поместьем, но на его содержание у меня нет ни фартинга? – пробормотал Хью.
– Сказано весьма резко, но, по сути, так оно и есть, – немного поколебавшись, ответил мистер Сойер.
Хью разжал кулаки и, растопырив пальцы, уперся ладонями в стол – в прекрасный стол, сработанный скорее всего самим Томасом Чиппендейлом по заказу деда Хью, пятого графа Гастингса. Дед старался приобретать вещи только высшего качества. Хью страшно хотелось выругаться, но он лишь спросил:
– Какая часть поместья является майоратной?
– Все ваше поместье целиком и полностью заповедное, – повеселев, сообщил поверенный. – А все документы, подтверждающие ограничительные условия наследования, в полном порядке.
– Из чего следует, что я не могу ни пяди своей земли продать, – со вздохом заметил Хью.
Мистер Сойер замялся и промычал нечто невразумительное, но тут же с оптимизмом добавил:
– Зато вы молоды, полны сил и, уж простите за откровенность, хороши собой. В нашей стране найдется немало богатых невест, которые сочтут за счастье…
Хью резко встал, едва не перевернув стул, на котором сидел (тоже, кстати, сработанный легендарным Чиппендейлом).
– Иными словами, – процедил он сквозь зубы, – я должен делать то, чего никогда не делал мой отец: экономить каждый шиллинг и жениться на деньгах.
– Это было бы весьма разумно, сэр, – деликатно кашлянув, согласился поверенный.
– Вон! – крикнул Хью, указав мистеру Сойеру на дверь. – Пошел вон!
Мистер Сойер в недоумении заморгал и стал поспешно собирать разложенные на столе документы.
– Да, милорд. Конечно, милорд, – пробормотал он. – Всегда к вашим услугам. Как только вы…
– Вы уволены. Больше сюда не приходите.
Мистер Сойер побелел, но спорить не стал. Хью же, вне себя от ярости, смотрел ему вслед. Сойер знал – не мог не знать! – что покойный граф тратил куда больше, чем мог себе позволить. Знал, но не думал его останавливать! Он мог хотя бы предупредить Хью о том, что происходило, но не сделал и этого.
А знала ли об их бедственном положении мать? Графиня пребывала в глубоком трауре. Каждый день она проливала слезы по покойному мужу, из-за чего глаза ее постоянно были воспалены. Родители Хью были на редкость счастливы вместе, и теперь, вспоминая, как ласково подшучивал над матерью отец и с каким обожанием она смотрела на Джошуа, Хью понял, что у него, возможно, не хватит духу рассказать матери о том, что ее покойный супруг, по сути, предал их всех – и ее, и дочерей, и сына. Впрочем, при всей своей преступной беспечности, Джошуа не был злонамеренным негодяем – он действительно любил свою жену, потому не хотел ее огорчать. Следовательно, именно эта «приятная» задача теперь стояла перед Хью.
Бедная графиня! Что будет с ней, когда она узнает, что лишилась не только любимого мужчины, счастья всей ее жизни, но и стабильности, и достатка, и, возможно – даже крыши над головой, потому что на те средства, что оставил отец, невозможно содержать родовое поместье Гастингс. О доходах с поместья и речи не шло: отец не только годами растрачивал деньги, но и палец о палец не ударил для того, чтобы принадлежавшие ему земли приносили прибыль. Поместье радовало глаз просторными зелеными газонами, ухоженными парками с лабиринтами из живой изгороди, прудами с лилиями и нарядными беседками. Ни скучных пастбищ, ни ячменных полей, ни, конечно, уродливых угольных шахт. Ничего, что могло бы принести хоть какой-то доход. Когда Хью спросил у отца, почему соседние поместья выглядят совсем не так, как Гастингс, Джошуа со смехом сказал:
– Но нам-то скучно кататься верхом вокруг пшеничных полей! И все эти фермы так безобразны!..
Хью тогда не только удовлетворился таким ответом, но еще и почувствовал гордость за отца, обладавшего отменным вкусом. И сам Хью тоже с удовольствием любовался окрестностями, катаясь верхом по не тронутым плугом просторам, покрытым цветущим вереском.
Гастингс ждали большие перемены, назревшие уже давно. Однако же… Чтобы сделать поместье доходным, следовало вложить в него немалые средства, которых у Хью не было.
Стук в дверь отвлек его от невеселых раздумий. Не дожидаясь ответа, в комнату проскользнула Эдит, сестра Хью, и спросила:
– Вы закончили? Я видела, как уходил мистер Сойер.
– Да, он ушел, – со вздохом сказал Хью, и добавил про себя: «И черт бы с ним».
Эдит подбежала к брату и, участливо заглядывая в глаза, прикоснулась к его плечу.
– Он и в самом деле такой мерзкий?
– А разве все они, нотариусы, не одним миром мазаны?
Эдит рассмеялась, но тут же, спохватившись, погрустнела и пробормотала:
– Как жаль, что папа умер…
– Да, жаль. – Хью обнял сестру и поцеловал в макушку.
Эдит была красивой миниатюрной девушкой – такой же хрупкой, как мать. Как воспримет Эдит весть о том, что они разорены? Наверное, и отец, задаваясь тем же вопросом, посчитал, что должен оградить их от суровой правды жизни. И Хью решил поступить так же. «Пусть пока поживет в счастливом неведении», – сказал он себе.
Если бы отец не умер, что было бы с ними? Хью со вздохом прикрыл глаза. Ответ очевиден: имение было бы перезаложено, и долги стали бы совсем уж неподъемными. Протяни отец еще лет пять или десять, и он, Хью, оказался бы в куда худшем положении, чем сейчас. И, так же как и сейчас, нежданно-негаданно…
– Мама вот уже час как плачет перед портретом отца, – тихо сказала Эдит. – Мы можем как-нибудь ее отвлечь? Может, поедем в Розмари?
Розмари, поместье в Корнуолле с его пасторальными пейзажами и тихой неброской красотой, безусловно, могло бы исцелить графиню от тоски и боли. Розмари было любимым поместьем отца, которое он когда-то перестроил – за сумасшедшие деньги – и назвал в честь матери Хью. Если графиня и могла где-то обрести покой, то только там.
Но на содержание Розмари требовалась огромная сумма. Мистер Сойер ознакомил Хью со счетами, выставленными за прошлый год, и у Хью волосы встали дыбом. Лучшее, что можно было сделать в такой ситуации, – это заколотить двери и окна дома, оставив особняк пустовать до лучших времен (пока не найдутся арендаторы), а самим поселиться там, где расходы поменьше.
По иронии судьбы этим самым экономным местом оказался их лондонский дом. Отец не любил Лондон, и потому Гастингс-Хаус возле площади Сент-Джеймс являлся сравнительно скромным жильем. Последние несколько лет его сдавали внаем, но сейчас он, к счастью, пустовал. Отправляться во время траура в Лондон не хотелось никому из них, но обе сестры Хью уже почти вошли в брачный возраст и были готовы к первому выходу в свет, если, конечно, Хью сможет обеспечить им достойный дебют. Если Эдит и Генриетта удачно выйдут замуж, их брату не придется волноваться за будущее сестер – одна гора с плеч. Разумеется, чтобы это стало возможным, придется скрыть от окружающих истинное финансовое положение семьи, а сделать это будет очень непросто.
Но имелся и еще один довод в пользу Лондона – весьма важный, если не решающий. Хью получил типичное аристократическое воспитание – то есть не имел никаких практических навыков. Правда, он отлично разбирался в карточных играх, однако, в отличие от отца, не был азартным игроком. Если трудиться аристократу не позволяли приличия, то в карты играть не только не возбранялось, но даже предписывалось, так что Хью, делая скромные ставки, вполне мог бы несколько поправить финансовое положение своей семьи. Игорных заведений в Лондоне было более чем достаточно, и Хью подумал, что мог бы с помощью игры продержать на плаву свою семью хотя бы до той поры, пока он не женится на богатой наследнице. А жениться по расчету придется так или иначе – отец не оставил ему выбора. Даже если продать всю мебель и все картины, надолго вырученных денег не хватит. Он должен найти богатую невесту – чем богаче, тем лучше. А где искать такую, если не в Лондоне?
– Нет, сестренка, в Розмари мы не поедем. Мы едем в Лондон, – решил Хью.
Глава 1
Гринвич, 1819 год
Элизабет Кросс с раннего детства воспитывалась как будущая леди и хозяйка дома. Мать ее умерла, когда Элизабет было три года. Умерла, рожая дочери братика, которого та так просила. Через неделю после смерти Сюзанны Кросс умер и ее крошечный сын, которого Элизабет нарекла Флопси. Повзрослев, она узнала, что мальчика на самом деле назвали Фредерик – в честь деда, но тогда девочка оплакивала Флопси и маму (и тогда же она отдала мертвому братику свою самую любимую игрушку, и его похоронили вместе с ней). С тех самых пор их было только двое – Элиза и папа.
Папа был, как правило, очень занят, но главным смыслом его жизни всегда была и оставалась дочка. Он хотел, чтобы она получала все самое лучшее, и делал для этого все, что мог: только бы Элиза научилась всему тому важному и необходимому, чему ее могла бы научить мать.
«Ты должна быть настоящей леди – как твоя матушка», – постоянно повторял он, хотя покойная миссис Кросс была всего лишь дочерью баронета, поэтому не могла считаться урожденной леди.
В детстве Элиза все время боялась ударить в грязь лицом; когда же она в тревоге спрашивала у отца, удается ли ей превращение в настоящую леди, отец неизменно отвечал, что она молодец и все делает правильно.
Элиза училась всему старательно: сначала – у гувернантки, потом – у учителей в академии миссис Эптон для юных леди, а затем – у своей компаньонки, перед которой отец поставил задачу ввести Элизабет в высшее общество. К девятнадцати годам у нее не осталось сомнений: в том, что касается составления букетов, меню или выбора нарядов, она может дать фору любой герцогине. И разливать чай она умела ловко, как никто другой.
Но при этом Элизабет нисколько не сомневалась в том, что лондонское высшее общество, которое так стремился впечатлить ее отец, никогда не будет считать ее своей. Отец нажил свое баснословное состояние на военных заказах – Британский флот остро нуждался в пеньке, железе и свинце, и Кросс держал нос по ветру и не упускал удачу, плывущую ему прямо в руки. Элизабет была богатой наследницей, и именно это – вкупе с немалым приданым – поднимало ее в глазах потенциальных женихов; что же касается всех прочих ее достоинств, то они, по мнению девушки, не очень-то интересовали мужчин.
Для того чтобы привлечь жениха из числа титулованных аристократов, брак с которым поднял бы ее до тех высот, о каких мечтал отец, были необходимы три вещи – красота, связи и деньги. Элиза понимала, что не красавица, и никаких связей в аристократических кругах у нее не было. Зато деньги-то у нее имелись, так что Элизабет точно знала: даже если она так и не выйдет замуж и не посетит ни один бал, у нее всегда будет самое главное: крыша над головой, еда и возможность достойно содержать свою собаку.
Собака считалась даже важнее, чем все остальное. Вилли был еще щенком, когда Элиза нашла его, возвращаясь пешком из деревни. Он был тогда крохотным черно-белым меховым комочком, что прятался под кустом форзиции, но стоило Элизе опуститься на колени и протянуть к нему руку, как он потянулся к ней, ткнулся мордочкой в ее ладонь и в блаженстве зажмурился, когда она его погладила. Элиза тотчас влюбилась в щенка, когда несла домой, придумывала для него наиболее подходящее имя.
Но отец был не в восторге от ее находки и лишь единожды взглянув на щенка, пренебрежительно бросил:
– Дворняга.
– Он еще совсем крошка и такой… милый, – сказала Элиза.
Щенок ритмично забил хвостом и устроился поудобнее у нее на руках. А она поцеловала его в лоб и улыбнулась.
– А что, если его будут искать? – пробурчал Кросс.
– Никто за ним не придет. Он ждал меня, – ответила Элиза и, не дожидаясь разрешения отца, вышла из комнаты со щенком на руках.
Когда ее позвали на ужин, найденыш был уже вымыт, накормлен и обеспечен мягким местом в плетеной корзине в спальне хозяйки, рядом с ее кроватью.
Элиза с детства привыкла вести домашнее хозяйство, стараясь обустроить их с отцом быт как можно лучше. Но она научилась руководить не только слугами – отец предпочитал не перечить ей, и Элиза почти всегда добивалась от него всего, чего хотела. Вилли поселился в их доме, и отец ни разу не обмолвился о том, что хотел бы от него избавиться.
С появлением в доме щенка Элизе зажилось лучше прежнего. Отец часто уезжал из дома по работе – и не только. Он был все еще довольно молод и крепок, и Элиза знала, что у него есть женщина на содержании. Впрочем, ее это вполне устраивало. В такие дни она становилась полноправной хозяйкой в доме и была абсолютно свободна в своих действиях. Каждые две недели Элиза ездила в Лондон за покупками и для того, чтобы попить чаю со своими лучшими подругами – леди Джорджианой Лукас и Софи Кэмпбелл, которых знала еще со времен учебы в академии миссис Эптон. В другие дни она подолгу гуляла с Вилли, наведывалась в библиотеку в Гринвиче, а также участвовала в делах церковной общины – с женой викария навещала заболевших прихожан. И, конечно же, много счастливых часов она проводила в саду, ухаживая за посадками.
Все в ее жизни было хорошо, кроме одной детали… Если Элизабет в глубине души уже смирилась с тем, что замуж она никогда не выйдет и когда-нибудь станет похожей на одну из знакомых ей чудаковатых богатых дам, что выходили на прогулку с целым выводком обожаемых ими комнатных собачек, ее отца такая перспектива совсем не устраивала.
– Мне казалось, что комнатных собак заводят только замужние леди, – как-то за завтраком заметил отец.
– Неужели? – Вилли послушно лежал у ног Элизабет; он был очень воспитанным псом, когда знал, что его наградят чем-то вкусненьким. Элизе нравилось поощрять хорошее поведение песика. Незаметно подбросив своему любимцу кусочек бекона, Элиза с улыбкой добавила: – Знаешь, перед тем как прыгнуть ко мне на руки, Вилли не спросил, замужем ли я. Так что позволь с тобой не согласиться.
– Леди должна танцевать с джентльменами, а не скармливать свой завтрак псу.
Закатив глаза, Элиза бросила Вилли второй лакомый кусочек.
– Следовательно, мое поведение еще раз доказывает, что я не леди, – заявила девушка.
– Но ты могла бы ею стать. Более того, ты должна ею стать, – пробурчал мистер Кросс и, насупившись, стал сосредоточенно жевать. Такое выражение лица у него бывало, когда он брался за решение какой-то серьезной задачи. – Если бы ты только…
– Папа, прекрати, – перебила Элизабет, опустив чашку на блюдце.
Отец ответил ей хмурым взглядом, но дальше муссировать эту тему не стал. Вилли же, полакомившись беконом, принялся кружить под столом, обнюхивая пол.
– Мне кажется, мы договорились о том, что твой барбос будет жить во дворе, – сказал Кросс.
– Но на улице дождь, – веско заметила Элиза и, указав на корзинку с подстилкой в углу комнаты, скомандовала: – Вилли, место.
Песик печально опустил уши и поднял на хозяйку грустные глаза. Но девушка продолжала указывать пальцем на корзину, и Вилли покорно поплелся на свое место. Забравшись внутрь, он положил голову на борт корзины, устремив на Элизу тоскливый взгляд.
– Знаешь, папа… – сказала Элиза, и Вилли тут же навострил уши. – Папа, не дразни его, пожалуйста.
– Я и не дразню. Я бы его выбросил, будь на то моя воля, – добавил мистер Кросс.
Элиза неодобрительно покачала головой, но предпочла сменить тему.
– Софи пригласила меня и Джорджиану на чай послезавтра, – сказала она. Подруги встречались регулярно, но Элиза все равно решила напомнить отцу о том, что уедет в Лондон. – А миссис Рив прислала записку, в которой сообщила, что они с мистером Ривом все же не смогут поужинать с нами завтра.
– Хорошие новости. Очень приятно, – с радостной улыбкой сказал отец.
– Миссис Рив – добрейшая дама, – заметила Элиза и подлила отцу кофе и сливок – ровно в той пропорции, что он любил. – Стоит тебе сделать пожертвование – и мистер Рив перестанет тебя допекать.
– Когда мистер Рив научится управляться с проповедью меньше чем за час, я дам ему денег, – пробурчал отец.
– Тогда надо быть готовым к тому, что мистер Рив не изменит к тебе отношение.
– Я не считаю, что церковь нуждается в золоченых канделябрах и мраморном алтаре. И мы еще посмотрим, кто кого, – добавил Эдвард Кросс, допив вторую чашку кофе. – Да, чуть не забыл… Сегодня я встречаюсь с Саутбриджем и Гринвилом. Вернусь поздно.
– Не проигрывай слишком много, – назидательно сказала Элизабет.
Она знала, что Саутбридж и Гринвил – партнеры отца не только по бизнесу. А поскольку азарта было не занимать всем троим, то играли они порой крайне рискованно, особенно – в состоянии подпития.
– Не хватало, чтобы меня поучала девчонка, всю свою жизнь посвятившая служению косматому барбосу.
– Кстати, о космах… – нисколько не обидевшись, заметила Элиза. – Ты стал выглядеть намного опрятнее, когда позволил Джексону подровнять тебе волосы.
– Возмутительная наглость! И за что только Господь дал мне такую умную дочку?
– А кто бы еще мог бы тебя терпеть, если не я? – просияв, ответила Элизабет.
– Лучше бы ты мужа терпела, – прищурившись, проворчал Эдвард Кросс.
– Не думаю, что мне бы хватило терпения на мужа, – невозмутимо ответила Элиза. – Я не смогла бы жить под одной крышей ни с одним из моих бывших ухажеров. Мне не импонируют ни охотники за приданым, ни круглые дураки, а иных среди них и не было.
Эдвард Кросс, поморщившись, встал из-за стола.
– Тебе ни к чему выходить за умного! Твоих мозгов хватит на двоих. А денег и на пятерых хватит с избытком.
– Да-да, знаю. – Придав лицу мечтательное выражение, Элиза добавила: – Наверняка где-то живет неженатый виконт или баронет – туповатый и без гроша в кармане, то есть такой, который, возможно, захочет взять меня в жены.
Кросс улыбнулся.
– Я не это имел в виду.
Элизабет с деланым недоумением наморщила нос, и ее отец, не выдержав, рассмеялся.
– Я люблю тебя, Лилибет, – сказал он, назвав дочку ее детским прозвищем, и чмокнул в лоб.
– А я люблю тебя, папа, хоть ты и мечтаешь поскорее от меня избавиться, – ответила Элиза, с неподдельной любовью глядя на отца и широко улыбаясь.
– Говоришь, избавиться?.. – буркнул отец. – Как будто есть что-то плохое в том, что я хочу, чтобы моя дочь зажила в своем доме, собственной семьей. Поделом мне, верно? – добавил Кросс, обращаясь к Вилли, и тот тявкнул в знак согласия. – Она меня по рукам и ногам вяжет моими же словами.
– Просто хочу, чтобы ты знал, что я вполне счастлива, – сказала Элиза. – И даже если никогда не выйду за красивого, туповатого и обнищавшего баронета, то все равно буду счастлива с тобой и с Вилли.
– А если попадется не круглый дурак?.. Тогда ты согласилась бы за него выйти?
Элизабет закатила глаза. У отца сегодня с утра был на редкость боевой настрой.
– Ты говоришь, что счастлива, – но разве тебе не будет обидно, когда твои подруги выйдут замуж и обзаведутся собственными семьями? – продолжал отец. – Я слышал, что Джорджиана все-таки добилась своего: Стерлинг берет ее в жены следующей весной. Что, если у нее больше не будет времени на то, чтобы распивать с тобой чай и ходить по магазинам?
Элиза с невозмутимым видом намазала масло на хлеб. Она уже думала об этом. Джорджиана вот уже два года как была обручена с виконтом Стерлингом, но свадьба откладывалась из-за брата Джорджианы графа Уэйкфилда, мрачного и угрюмого типа, который никак не мог договориться со Стерлингом по поводу условий брачного договора. Иногда даже создавалось впечатление, что Джорджиана навечно останется невестой.
Улыбнувшись, Элиза ответила:
– Я буду очень за нее рада. Ведь она так давно любит своего жениха…
– И тебе пора в кого-нибудь влюбиться! Будь сейчас здесь твоя мать, она бы тоже так сказала.
– Мама не захотела бы, чтобы я вышла за кого попало – лишь бы выйти, – возразила Элиза. – И я надеюсь, что и ты того же мнения.
Кросс шумно выдохнул.
– Конечно, я не хочу, чтобы ты вышла за какого-нибудь проходимца. Но я не хочу, чтобы ты ставила на себе крест. И я уверен: непременно найдется хоть один порядочный парень с титулом, способный оценить тебя по достоинству и понять, что перед ним – бриллиант чистой воды.
Элиза молча жевала хлеб с маслом. Ей подумалось, что потенциальному жениху придется очень пристально ее разглядывать, чтобы увидеть в ней «бриллиант», а по опыту общения с благородными джентльменами она знала: ни один из них не удостоил ее вторым взглядом. Как, впрочем, и джентльмены без титулов. Элиза старалась не думать об этом, чтобы не портить себе настроение, но факт оставался фактом: даже при наличии богатого приданого, элегантного гардероба и всех тех умений, что положено иметь благородной леди, мужчины, к какому бы классу они ни принадлежали, редко задерживали на ней взгляд. Элиза не тешила себя иллюзиями – красавицей она не была, к тому же предпочитала держаться в тени. Но Элизабет сама была свидетельницей того, что леди Сара Уиллингем, дочь герцога Джарроса, тихая, застенчивая и к тому же косоглазая, пользовалась успехом у представителей сильного пола.
– Может, и найдется когда-нибудь, – согласилась Элиза, чтобы успокоить отца.
Эдвард Кросс удовлетворенно кивнул и с уверенностью заявил:
– Найдется непременно. Вопрос лишь в том, согласится ли он взять еще и собаку.
– Если он не примет Вилли, я не приму его. Даже и говорить не стану с тем, кому не понравится Вилли.
– Чертов барбос, – проворчал Кросс, направляясь к двери.
Между тем Элиза заметила, как Вилли поймал брошенный ее отцом под стол ломтик бекона. Завиляв хвостом, пес пролаял один раз, что на собачьем языке означало «спасибо». Но Кросс, уходя, даже не взглянул на Вилли.
– Ты ужасно избалован, – укоризненно посмотрев на своего питомца, сказала Элиза, доедая хлеб с маслом.
Вилли тихонько завыл в знак раскаяния.
– И в наказание ты пойдешь в сад без меня. Джеймс, вы не могли бы его выпустить? – попросила Элиза, встав из-за стола.
– Да, мисс, – сказал стоявший у двери лакей.
Подозвав Вилли, он щелкнул пальцами. Пес понурился и поплелся за Джеймсом, с упреком взглянув на хозяйку.
«Когда же папа поймет, что дочь его не из тех девиц, которые нравятся джентльменам?» – со вздохом подумала Элиза. Отец считал ее красавицей, но так думал только он один. Да, случается порой, что и невзрачные девушки производят фурор в обществе, но недостатки во внешних данных у них с лихвой восполняются обаянием, живостью и блистательным умом. А у нее в присутствии импозантных незнакомцев отнимался язык и отключались мозги. Отец, конечно же, надеялся впечатлить потенциальных женихов величиной приданого, но Элиза предпочла бы остаться старой девой, чье одиночество скрашивают верные псы, чем жить с мужем, которому нужны лишь ее деньги.
Так что если отец верил в осуществимость своей мечты, то Элиза была настроена более чем скептически. Возможно, однажды ей доведется встретить приветливого провинциального джентльмена, которому, в отличие от столичных джентльменов, нужна не блистательная светская львица, а тихая и скромная супруга, которая с радостью будет играть со своей собакой и возиться в саду, не требуя ничего большего. Ну а если ей не суждено встретить такого мужчину – ничего страшного: ее и сейчас все вполне устраивало.
Глава 2
В этот вечер Хью Деверо улыбалась удача.
Наконец-то терпение его было вознаграждено! А до этого… Вот уже две недели кряду ему ни разу не удалось сорвать куш. Не изменяя своим правилам, Хью играл расчетливо, не пил и не поддавался азарту, поэтому проигрывал не больше того, что выигрывал. Но играл он не для удовольствия, и потому предыдущие две недели за карточным столом прошли для него впустую.
Решение переехать с семьей в Лондон, похоже, оказалось правильным (судя по тому, как всем им жилось в столице эти полтора года). Благодаря картам Хью удалось расплатиться с самыми настойчивыми кредиторами, отчасти привести в порядок лондонский дом и даже приобрести кое-какие наряды матери и сестрам. К несчастью, теперь ему требовалось куда больше денег, чем было потрачено. Эдит выросла, не за горами был ее первый сезон, и ей требовалось приданое.
Поначалу Хью рассчитывал дать ей в приданое землю, но как ни старался найти лазейку в законах, к каким бы юристам ни обращался – вывод оказался однозначным: он не имел права передать причитавшуюся ему как графу недвижимость ни одной из сестер. Конечно, он мог бы еще раз перезаложить свое поместье, но тогда все стало бы еще сложнее… Хью уже продал кое-что из купленных отцом произведений искусства, и каждую из проданных вещей его мать оплакивала по нескольку дней и ночей, донимая сына подробными рассказами о том, при каких именно обстоятельствах отец приобрел ту или иную вещицу и сколько она, эта вещица, доставляла радости ей и ее покойному супругу. Мать Хью после смерти мужа сделалась донельзя сентиментальной и эмоционально неустойчивой. За завтраком она, бывало, уверяла сына, что понимала, зачем он многое продает, но потом, когда из дома увозили очередную вещь, заливалась слезами, горестно рыдая.
Хью уже давно осознал, что не найдет в семье поддержки и понимания. Переезд в столицу тяжело дался графине, вынужденной покинуть могилу покойного супруга и поместье, где все было устроено по ее вкусу, и поселиться в обветшавшем и неухоженном лондонском доме. Хью сказал, что они переезжают потому, что Эдит предстоит выход в свет. Мать не стала возражать, но всем своим видом постоянно давала ему понять, как ей здесь плохо. А сестры вели себя не лучше. Эдит только и делала, что сокрушалась о том, что ее никто не учит, как принимать и развлекать гостей; Генриетта же выпрашивала новые наряды, чтобы ни в чем не отставать от сестры. Хью уже начал задумываться о том, не податься ли ему во флот. Не исключено, что там бы ему жилось лучше во всех отношениях.
Но Хью был не из тех, кто ищет легких путей. Как бы ни было тяжело, он выкарабкается и вытащит свою семью из долговой ямы. Все, что для этого нужно, – чуть-чуть удачи: возможно, несколько больше, чем чуть-чуть.
Его любимым игорным заведением стал клуб «Вега», расположенный в самом центре Лондона. Место оказалось вполне приличное, что немаловажно, поскольку, играя здесь, можно было не опасаться, что по дороге домой тебе воткнут нож в спину. Хозяин клуба находился как раз на своем месте – господин крутого нрава, но вполне честный и справедливый. К членам клуба предъявлялось всего два требования, но эти заповеди следовало соблюдать неукоснительно: если хочешь жить долго – никому не рассказывай о заведении, а в случае проигрыша расплачивайся немедленно.
Соблюдение второй заповеди порой давалось Хью с трудом, но что касается первой – с этим никаких проблем у него не возникало: ведь от того, что заведение находилось на нелегальном положении, он только выиграл. Прежде, до «Веги», слухи о том, что он играет по-крупному, часто весьма преувеличенные, доходили до его матери, и она, заламывая руки, устраивала истерики по поводу распущенности и безответственности своего непутевого сына.
Со смерти отца прошло уже полтора года, а Хью так и не решился открыть ей глаза на то, в каком бедственном положении они все оказались из-за покойного графа. Хотя… Если счастливая звезда посветит ему еще две-три ночи подряд, положение их будет уже не таким бедственным.
Этой ночью Хью стал богаче почти на девять тысяч фунтов. За одним с ним столом играли как господа благородного происхождения, так и те, чье сомнительное происхождение с лихвой окупалось внушительным состоянием. Хью предпочитал играть с безродными нуворишами. Их самолюбие тешило уже то, что они сидят за одним столом с графом, и, в отличие от джентльменов, они с готовностью платили по долгам и не пытались выклянчить отсрочку. Кроме того, сегодня все эти безродные богачи были крепко навеселе и при этом продолжали пить.
Кто-то скажет, что обыгрывать вдребезги пьяных соперников неприлично и даже подло, но Хью так не считал. Они не были сильно пьяны, когда пригласили графа за свой стол, и не он заказывал им бутылку за бутылкой во время игры. Зеленых юнцов среди них не оказалось, и Хью из достоверных источников было известно, что каждый из них имел тысяч по пятьсот фунтов, так что проигрыш в несколько тысяч едва ли можно назвать ощутимой потерей для любого из них. По правде сказать, Хью рассчитывал выиграть у них сегодня еще хотя бы тысяч пять.
Начали они с розыгрыша «мушки» – по пять карт на человека. В этой игре важно не терять голову и не лезть на рожон. Хью об этом помнил и, если карты не сулили взяток, говорил «пас». Азартные партнеры по игре подтрунивали над его расчетливостью, впрочем – не злобно, а Хью добродушно отшучивался. Он не раз видел, до какого отчаяния может довести рискованная игра незадачливого юнца или даму (следует заметить, что проигравшихся в пух и прах женщин Хью встречал только здесь, в «Веге»). Но Хью-то проигрывать не собирался – не для того сюда приходил.
Шло время, и картежникам захотелось более острых ощущений, чем могла дать «мушка», – даже если стоимость взятки поднималась раз в пять.
– Что мы все ходим вокруг да около? – перетасовав карты, пробурчал Роберт Гринвил. – Предлагаю игру на повышение.
– До какого предела? – побледнев, спросил Уильям Харкер, младший сын виконта Эллери, нервно переводя взгляд с одного игрока на другого.
– Как угодно высоко. Верхний предел устанавливать не будем, – предложил Гринвил.
– Я не могу играть на таких условиях, – сгорая от стыда, пробормотал Харкер, и его признание было встречено дружным смехом некоторых из участников игры.
– Возвращайся, когда подрастешь, – насмешливо бросил один из игроков, и Харкер, которому уже стукнуло тридцать, хоть и поджал губы от обиды, но все же встал, собрал свои расписки и ушел.
Хью искренне восхищался поступком Харкера, четко понимавшего, что он может себе позволить и чего не может, и не изменявшего своим принципам. Возможно, Хью стоило последовать похвальному примеру. Но, с другой стороны, выигрыш его был достаточно велик, чтобы чувствовать себя вполне уверенно. Восемь тысяч восемьсот восемьдесят фунтов – немалые деньги, и без верхнего лимита ставок он мог бы запросто утроить эту сумму. Тогда хватит не только на приданое Эдит, но и на приданое Генриетте. И еще даже кое-что останется на выкуп из залога родового поместья.
Хью остался в игре.
Вскоре Джордж Алдертон, уже сильно пьяный, недобрал взятку и получил ремиз, равный «банку», который теперь уже составлял три тысячи фунтов. Хью принял причитавшуюся ему долю выигрыша – почти восемьсот фунтов – с беззаботной усмешкой и при этом отпустил скабрезную шутку в адрес Алдертона, которую встретили дружным хохотом. При следующей раздаче каждый взял столько взяток, сколько заказывал. Потом последовала еще одна раздача без сюрпризов, за ней – еще одна. В результате «банк» достиг восьми тысяч фунтов, и Хью мысленно приказал себе играть особенно осторожно, хотя, по правде говоря, ему только и оставалось, что пасовать: ни одного туза, да и козырей почти не было.
Но потом… Случилось то, что случилось. Хью и сам не понял, как это произошло. Теперь на руках у него были вполне достойные карты – два марьяжа с тузами, – и он просто не мог остаться без взяток. Однако же взятки одна за другой уходили другим игрокам. Даже козырная дама не сыграла: попала под короля, что оказался на руках у Гринвила, – а Хью остался ни с чем.
На мгновение у него потемнело в глазах. Из-за шума в ушах он ничего не слышал. Он ошибся всего лишь раз, и эта ошибка стоила ему всего выигранного за вечер.
Алдертон хлопнул ладонью по столу и радостно воскликнул:
– Наконец-то! А я уже подумал, что он заговоренный!
Гринвил налил себе вина, поднял бокал, и не скрывая злорадства, объявил:
– Пью за графа Гастингса! И еще выпью за его денежки, которые мы с удовольствием заберем.
Каким-то чудом Хью заставил себя улыбнуться. «Выше нос и не ударь в грязь лицом», – мысленно приказал он себе и, покачав головой, подвинул почти все свои расписки на середину стола. Приданое Эдит уплыло из рук.
– Надо было вволю угоститься кларетом Алдертона, – изображая беспечность, заявил он. – Проклятая трезвость меня сгубила.
Гринвил подавился смешком. Алдертон же швырнул ему бутылку. Хью ловко поймал ее и, преодолевая отвращение, налил себе бокал вина. Сегодняшний вечер пропал даром, но Хью понимал, что ему придется еще не раз сесть за игровой стол с этими господами. Завтра он снова придет сюда. Ведь только здесь играли те, кто запросто мог позволить себе проиграть за раз ту сумму, которую ему надлежало выиграть. И потому Хью, раскланявшись с партнерами, ушел, зажав в руке бутылку.
Хью был в ярости. Где же он ошибся? Изображая пьяного, он шаткой походкой направлялся к выходу, мысленно проигрывая злосчастный кон еще раз. Нет, он все делал правильно, просто карты легли самым неудачным для него образом. Шансы такого расклада ничтожно малы, но удача – дама капризная.
Хью приложил все силы к тому, чтобы ничем не выдать своего гнева. Все, что ему требовалось, – это выиграть еще раз. Только один раз. Если бы у Гринвила была козырная дама, а не король, то в проигрыше оказался бы Гринвил, а у Хью, в кармане лежали бы тринадцать тысяч фунтов – более чем достаточно для приданого Эдит, – а сейчас его выигрыш составлял всего-то двести фунтов.
– Тяжелая потеря… – послышался голос у него за спиной, и Хью, очнувшись, обнаружил, что стоит в дверях, загораживая проход.
Пробормотав извинения, граф поспешил посторониться, но незнакомец не торопился покидать клуб: он смотрел на молодого человека с сочувствием и даже с некоторым интересом.
– Гринвил – хитрый ублюдок, – без обиняков заявил незнакомец.
– Неужели? – вымучив улыбку, спросил Хью. – Если ему и впрямь удается хитрить, будучи пьяным в стельку, то он просто уникум.
– В том-то хитрость и состоит: он пьет куда меньше, чем кажется окружающим, – пояснил незнакомец и, кивнув на бутылку в руке Хью, предложил: – Не хотите ли выпить что-нибудь приличное?
Подняв повыше бутылку, Хью с усмешкой сказал:
– Это единственное, что мне удалось сегодня выиграть. Так что я, пожалуй, останусь при своем.
– Хотите оставить себе эту дрянь на память? – Забрав у Хью бутылку, незнакомец поставил ее на поднос проходившего мимо официанта. – Джордж Алдертон пьет редкостную гадость. Я предпочитаю выпивку лучшего качества. Составите мне компанию?
Хью не обмануло показное дружелюбие незнакомца. Он сразу почувствовал, что имеет дело с человеком довольно жестким и мало склонным к сочувствию.
– Позвольте узнать, с кем имею честь, – холодно поинтересовался молодой граф.
– Кросс, – представился незнакомец. – Эдвард Кросс к вашим услугам, лорд Гастингс.
Хью ответил сдержанным поклоном. Чего же хотел от него этот Эдвард Кросс? Ничего хорошего от предстоящего разговора Хью не ждал. Кросс же едва заметно улыбнулся – словно прочел мысли собеседника и повторил, кивнув на свободный стол в углу:
– Давайте выпьем.
«Не ударь в грязь лицом», – в очередной раз приказал себе Хью и, кивнув, последовал за Кроссом. Клуб «Вега» мало напоминал обычный игорный клуб. Хозяин выделил отдельное помещение для того, чтобы завсегдатаи могли отвлечься от игры: перекусить, выпить или просто поговорить, сидя в уютных креслах. Сейчас, в половине четвертого утра, этот полутемный зал был почти пуст.
Усевшись в кресло напротив Хью, Кросс щелчком подозвал официанта и велел принести бутылку хорошего французского вина и два бокала. Хью же вытянул перед собой ноги и сложил руки на животе, приготовившись к разговору. Но о чем именно?.. А может, он должен денег этому господину? Впрочем… нет-нет – Хью всех кредиторов отца знал по именам, и Кросса среди них не было. Но, возможно, Кросс узнал о трудном положении графа Гастингса и решил выведать, какую выгоду может из этого извлечь. Хью уже получил два предложения касательно поместья Розмари, но вынужден был, к немалому своему огорчению, оба раза ответить отказом, хотя предложенные суммы были весьма щедрыми.
– Я видел, как вы играли сегодня, – сказал Кросс, когда официант, разлив вино по бокалам, удалился.
Хью покрутил бокал в пальцах и сделал глоток. Качество напитка было и впрямь весьма высоким. Окажись сейчас на месте Хью его отец – наверняка бы не упустил шанс и приобрел несколько дюжин бутылок.
– Зачем наблюдать за чужой игрой, когда «Вега» предлагает куда более интересные развлечения?
– Вы так думаете? – спросил Кросс с едва заметной ухмылкой. – Я бы никогда не сел играть с Гринвилом или Алдертоном, но позлорадствовать в случае их проигрыша всегда рад. Хью чертыхнулся про себя. Зачем он здесь? Неужели ради того, чтобы слушать глумливые суждения о людях, в общем-то ему безразличных?
– Сожалею, что не предоставил вам возможности позлорадствовать, – пробурчал молодой граф.
Кросс издал звук, больше походивший на лай, чем на смех и произнес:
– Вы хорошо играете.
«Недостаточно хорошо, если судить по этой ночи», – подумал Хью и, сардонически усмехнувшись, сказал:
– Вы, кажется, говорили, что наблюдали за игрой?..
– Так и есть, – нисколько не смутившись, ответил Кросс. – А что касается проигрыша Гринвилу, так вы не первый и не последний. Хотя… Знаете, а вы не теряли голову и играли хорошо.
– Но проиграл в конечном итоге, – глядя на свой бокал, заметил Хью. – А для меня хорошо играть – значит, не проигрывать.
– Как скажете, – пробормотал Кросс и подлил себе и собеседнику, хотя тот едва пригубил из бокала. – Достойно принимать поражение умеют не все.
– Неужели? – Снова усмехнулся Хью.
Странно, но у него возникло ощущение, что Кросс не лукавил. Неужели этого господина и впрямь впечатлило его умение делать хорошую мину при плохой игре? Сам же Эдвард Кросс не походил на человека, которому часто доводилось проигрывать, скорее наоборот. Хотя в его темных волосах и серебрилась седина, он был мужчиной довольно крепким и подтянутым. Лицо его покрывал здоровый румянец – верный признак того, что этот человек много времени проводил на свежем воздухе. В том, что перед ним не джентльмен, у Хью не было ни малейших сомнений, но этот мужчина носил отлично скроенный дорогой костюм с элегантностью, которой мог бы позавидовать иной джентльмен. Мистер Кросс был со своим богатством на «ты», что выгодно отличало его от многих выскочек-нуворишей.
– Да, держать удар дано не всем, – сказал Кросс.
– Джентльмен принимает и поражение, и победу одинаково сдержанно, ибо честь и достоинство всегда остаются для него в приоритете.
Повторив излюбленную фразу отца, Хью вновь почувствовал во рту неприятный металлический привкус.
– Редко кто так себя ведет, и это касается как джентльменов, так и всех прочих смертных, – заметил Кросс. – И выходит, что достоинство – величайшая редкость.
Хью молча пожал плечами. Похоже, Кроссу, купавшемуся в деньгах, просто не понять, что чувствует человек в тот момент, когда двенадцать тысяч фунтов утекают у него из рук как вода сквозь пальцы. Хью мог бы сравнить свои ощущения с теми, что, наверное, испытывает приговоренный к повешению, чья надежда на помилование гаснет с каждым часом.
Да, пожалуй, это сравнение самое точное: ведь неизбежно наступит день – и этот день близок, – когда умение делать хорошую мину при плохой игре больше его не спасет. Возможно, стоило забыть о картах хотя бы на время и вплотную заняться поисками богатой невесты. Да, наверное, придется… но Хью надеялся, что сможет отсрочить неизбежное хотя бы до той поры, пока не устроится будущее Эдит. Генриетта могла подождать еще год, но у Эдит уже был ухажер – старший сын виконта Ливингстона. Он присылал ей цветы и дважды в неделю приходил с визитами, и всякий раз, увидев его, Эдит трогательно краснела и мечтательно улыбалась. Хью с ужасом думал, что этот юноша вот-вот явится просить руки Эдит. И тогда пришлось бы придать огласке тот печальный факт, что отец оставил их без гроша… А ведь тот частенько заявлял, что выдаст своих дочерей за герцогов королевства, из чего следовало, что у них обеих будет завидное приданое. Хью не хотел сообщать им о том, что отец не потрудился отложить для них ни фунта, но при том тратил огромные суммы на постройку нового крыла в Розмари, не стесняясь влезать при этом в долги.
– Должен сказать, что выигрывать гораздо приятнее, чем проигрывать, – пробормотал наконец Хью, а потом добавил с усмешкой: – И тогда лучше помнишь о чести и достоинстве.
– Все так, – охотно согласился Кросс. – Но ведь вся наша жизнь – сплошной риск. Неудача может случиться с каждым и в любой момент. От этого никто не застрахован, верно?
Хью в задумчивости рассматривал вино в своем бокале. На что намекает этот человек?
– Вы принадлежите к редкой породе людей, – продолжил Кросс, и граф с удивлением взглянул на него.
– Что вы имеете в виду? – спросил он, тотчас насторожившись.
Кросс усмехнулся.
– Мне нравятся люди, умеющие держать себя в руках.
Хью промолчал: ему вдруг показалось, что Кросс его раскусил. Сердце его на мгновение замерло – и пустилось в галоп. А он так старался скрыть ото всех истинное положение вещей… Хотя… Нет-нет! Лишь нанятые им поверенные знали всю правду, но и общаясь с ними, Хью демонстрировал аристократическое пренебрежение к столь низменным вещам, как долги. Да и не он один был должен столько, что за всю жизнь не расплатиться, не так ли? В общем, Хью прекрасно понимал: стоит дать слабину и показать свой страх – и кредиторы набросятся на него словно почуявшие свежую кровь волки.
Так что Кросс скорее всего ничего не знал. Сердце Хью вернулось в прежний ритм, но совсем без последствий не обошлось: он был сыт поражениями по горло и потому, осушив одним махом бокал, проговорил:
– Благодарю, мистер Кросс, за вино, а теперь мне пора домой.
– Приятно было пообщаться с вами, милорд, – с поклоном ответил Кросс, вставая из-за стола. – Может, мы еще и встретимся.
Хью пожал плечами и, мысленно дав себе зарок никогда не садиться за один стол с Кроссом, ответил:
– Да, возможно. Спокойной ночи.
Глава 3
Если бы кто-то предупредил Элизу о том, что в ее жизни вот-вот произойдет нечто важное и значимое, она бы надела платье понаряднее. Поэтому платье на ней было старенькое и простенькое, а на голове – самый обычный платок. Вилли вывалялся, по своему обыкновению, в чем-то вонючем и липком, и его срочно надо было искупать. Едва заметив, что хозяйка вытаскивает большую медную посудину, Вилли спрятался под комод в буфетной, и его пришлось оттуда вытаскивать за задние лапы. Достав собаку, Элиза понесла его, дрожащего, купаться, а лакей уже успел наполнить ванну теплой водой.
– Если бы ты держался подальше от кухонных помоев, то и мыться бы не пришлось. – Элиза отчитывала пса, пытаясь отмыть свалявшуюся шерсть у него под пастью.
Вилли же прижимал уши к голове и пытался увернуться из-под струи чистой воды, которой поливала его горничная.
– Луиза, открой дверь, – приказала Элиза, нахмурившись. Мокрая шерсть выскальзывала из пальцев, и Вилли, увидев свой шанс, стал выворачиваться с утроенной силой. – Я выпущу его в сад, пусть сохнет там.
Горничная распахнула дверь, и Элиза, вытащив пса из воды, крепко прижала его к груди. Вилли был не очень тяжелый, но увертливым, как выдра. В попытке высвободиться из объятий хозяйки он оцарапал ей шею под подбородком. Вскрикнув от боли, Элиза ослабила хватку, и пес, спрыгнув на пол, сбивая жестяные ведра на своем пути, бросился в укрытие под раковиной в смежной с кухней каморке – там хранилось все необходимое для уборки дома. Луиза с визгом побежала за псом, а дверь в сад между тем захлопнулась. Вилли же, стремительно изменив направление, помчался к выходу, но, встретив на своем пути препятствие в виде стеклянной двери, стукнулся в нее головой. Поскользнувшись на мокром полу, он откатился назад, затем, собравшись с силами, вновь кинулся на дверь – бедный пес ошалел от страха и, возможно, от боли. Элиза бросилась к двери, чтобы выпустить Вилли, но как раз в этот момент, распахнув настежь дверь, из кухни в буфетную зашла кухарка и воскликнула:
– Что за шум? Луиза, что происходит?
– Нет! – закричала Элиза, беспомощно глядя на Вилли: пес, проскользнув между ног у кухарки, рванул в кухню.
Кухарка громко завизжала и прижалась к стене, пропуская Элизу, бежавшую за Вилли.
– Закройте дверь! – крикнула Элиза растерявшемуся лакею.
Тот, похоже, забыл, что у него в руках тарелки, и посуда со звоном рассыпалась по полу, а Вилли тем временем уже выскочил в коридор.
Стащив с головы платок и подобрав юбки, Элиза помчалась за псом и на бегу крикнула:
– Прихвати полотенце, Луиза!
«Папа ужасно разозлится, если увидит все это, – подумала девушка. – Хорошо, если он еще не пришел».
В следующее мгновение, влетев в просторный вестибюль, Элиза увидела гостя, вероятно, пришедшего к отцу по делам. Причем в данный момент этот господин передавал дворецкому свою шляпу и перчатки. Судя по всему, он был в их доме впервые – по крайней мере, Элиза его раньше не видела. Незнакомец же с изумлением смотрел на пса – тот с радостным лаем несся прямо на него.
Вилли, относившийся к людям весьма доброжелательно и обожавший обзаводиться знакомыми, с приветственным лаем бросался к «новому другу», норовя лизнуть его руку. Случалось, что он прихватывал зубами карманные часы или носовой платок очередной жертвы своего дружелюбия, оставляя дырки на одежде.
– Вилли! – с отчаянным воплем бросилась к собаке Элиза, – Вилли, сидеть!
Но пес, виляя хвостом, отпрыгнул в сторону и энергично отряхнулся. Брызги полетели во все стороны.
– Сидеть, Вилли! – с угрозой в голосе повторила Элиза, переходя в наступление.
Краем глаза девушка заметила приближавшуюся горничную с полотенцем. Если повезет, пришедший с визитом джентльмен и ее примет за горничную.
А Вилли между тем послушно сел и, склонив голову набок, взглянул на хозяйку. Элиза же медленно к нему подступала, мысленно заклиная пса не срываться с места. На визитера она не смела поднять глаза.
– Если позволите, я помогу вам, мисс Кросс, – сказал дворецкий как раз в тот момент, когда Вилли уже находился на расстоянии ее вытянутой руки.
И тот же миг пес отскочил в сторону, коротко пролаял и бросился к незнакомцу.
Элиза кинулась за собакой, и ей удалось преградить Вилли путь. Но тот вдруг прыгнул прямо на нее, сбил с ног и запрыгнул на колени. Элиза схватила Вилли за загривок, и пес жалобно заскулил, но тут же, признав свое поражение, принялся энергично вылизывать лицо хозяйки.
– Вы не ушиблись? – спросил визитер.
Кое-как уворачиваясь от шершавого собачьего языка, Элиза заставила себя взглянуть на незнакомца, а тот смотрел на нее с некоторым беспокойством. Тут она вдруг увидела все происходившее глазами постороннего и, залившись краской, ответила:
– Нет, нисколько.
Незнакомец чуть приподнял бровь, как бы давая понять, что сомневается в искренности ее слов. Протянув девушке руку и помогая подняться, он сказал:
– Я рад, что все обошлось.
Элиза же замерла на мгновение. Она уже выпустила руку незнакомца, но все же успела почувствовать приятную твердость его теплой ладони. При мысли о том, что ему пришлось держать ее за руку – мокрую, мыльную и провонявшую влажной собачьей шерстью и дегтярным мылом, – Элизе захотелось провалиться сквозь землю.
– Спасибо… – пробормотала она и пригладила волосы, отчего мыльная пена перекочевала с ее рук на прическу, находившуюся в самом прискорбном состоянии.
Гость молчал, и Элиза, еще больше смутившись, пробормотала:
– Прошу вас, сэр, простите Вилли. Он очень… энергичный, но дружелюбный.
А пес тем временем вытягивал шею в надежде все-таки дотянуться мордой до «нового друга». Элиза знала, что Вилли всего лишь хотелось лизнуть гостя, но ведь тот мог подумать, что пес собирался его укусить… Ох, пожалуй, он так и подумал, потому что в ответ на старания Вилли отпрянул и отступил. Элиза крепко обняла пса за шею, чтобы тот не лез к гостю со своими «любезностями».
А незнакомец вдруг улыбнулся и сказал:
– Что ж, вы меня успокоили.
И голос у него оказался очень приятный – в меру низкий и прекрасно поставленный. Кроме того, было ясно, что перед ней потомственный аристократ. Впрочем, не только голос выдавал его принадлежность к высшему обществу. И рост, и осанка, и одежда – он был всем хорош. И лицо – не исключение. По правде сказать, таких красавцев Элизе еще не доводилось встречать. Его темные, зачесанные назад волосы слегка завивались, и при этом черты лица были на редкость правильные – словно позаимствованные у античных статуй.
Но лучше всего были глаза. Именно эти глаза заставили ее с особой остротой почувствовать, какой она перед ним предстала: растрепанной, грязной, с мокрым псом на руках и в насквозь промокшем фартуке. Глаза его насмешливо поблескивали, и в них проглядывало некоторое любопытство, а чуть приподнятая бровь, пожалуй, свидетельствовала о том, что он мысленно смеялся над ней – прямо-таки умирал от смеха!
И тут с Элизой случилось именно то, что всегда случалось в присутствии красивого мужчины, – она онемела от смущения. Язык ее словно прирос к нёбу, лицо сделалось пунцовым, и она как будто со стороны услышала собственное дурацкое хихиканье. А ведь она должна была представиться! Должна была извиниться. И должна была сказать что-нибудь остроумное, на худой конец – вежливое, но она лишь глупо хихикала, с каждым мгновением все острее ощущая неловкость и стыд.
– Элиза, что происходит? – внезапно послышался голос отца.
О боже!.. Девушка с трудом оторвала взгляд от таинственного джентльмена и, повернув голову, увидела на верхней площадке лестницы отца – весьма недовольного.
– Вилли убежал от меня после купания, – пробормотала она.
Эдвард Кросс строго посмотрел на пса. Вилли же при виде благодетеля, скармливавшего ему бекон, восторженно взвизгнул и завилял хвостом.
– Лорд Гастингс, это моя дочь Элизабет, – сказал Кросс. – Элиза, это граф Гастингс.
Граф? Девушка потупилась, присела в реверансе и смущенно пробормотала:
– Приятно познакомиться, милорд.
– Взаимно, мисс Кросс, – с поклоном ответил визитер, во взгляде его при этом не осталось и следа от прежней добродушной насмешливости.
– Я, пожалуй, отведу Вилли в сад, – сказала Элиза. – Прошу меня извинить, милорд.
Она попыталась еще раз присесть в реверансе с Вилли на руках, но едва не потеряла равновесие, резко развернулась и бегом устремилась в коридор. Луиза тотчас же догнала ее и протянула ей полотенце. Элиза уговаривала себя, что злится на горничную напрасно, что Луиза не виновата в случившемся. Ведь не по вине же горничной кухарка в самый неподходящий момент распахнула дверь. Во всем виноват Вилли, он один. Но, с другой стороны, именно благодаря Вилли ей довелось познакомиться с красивым и обходительным джентльменом. Жаль только, что знакомство это состоялось в тот момент, когда она была одета как поломойка. К тому же от нее воняло мокрой псиной…
«Мне, как всегда, везет, – подумала Элиза, помогая горничной вытирать Вилли. – А папа будет на меня ужасно злиться…»
– Ты плохой пес, непослушный, – прошептала своему любимцу Элиза, возвращаясь на кухню.
Вилли шел за ней, понуро опустив голову и повесив уши, но едва лишь хозяйка открыла перед ним дверь в сад, подпрыгнул с радостным лаем и помчался гонять птиц.
– Простите, мисс, – в смущении пробормотала Луиза. – Я не знала, что он так быстро бегает.
Элиза вымучила улыбку.
– Но на будущее имей в виду: не следует поднимать шум из-за того, что он носится вокруг тебя. Он не кусается.
Нервно кусая губы, горничная присела в реверансе.
– Слушаюсь, мисс.
И тут Элиза вдруг поняла, какие чувства испытывала в этот момент Луиза. Горничной ведь было всего лет четырнадцать. Когда ей, Элизе, было столько же, она вела себя точно так же.
– Ты боишься собак, Луиза? – спросила Элиза.
Глаза девушки расширились.
– Нет-нет, мисс… – пролепетала она. – Не очень…
Элиза попыталась приободрить служанку улыбкой.
– Не переживай, Луиза. Может, стоит попробовать преодолеть твой страх? Вилли нам в этом поможет.
Горничная покраснела и кивнула.
– Луиза, куда ты пропала? – Голос у кухарки был визгливый и громкий. – Кто будет за тебя кастрюли чистить?
Присев в реверансе и поклонившись хозяйке, Луиза побежала на зов. Элиза же сняла насквозь мокрый фартук и повесила на вбитый у двери крючок. Кто-то из слуг уже вылил воду из медной ванны и ополоснул ее. Оставалось только убрать на место жестянку с мылом. Когда Вилли подбежал к двери и лаем потребовал, чтобы его впустили, Элиза еще раз насухо вытерла его полотенцем. Короткая шерсть пса смешно торчала во все стороны. Элиза не смогла сдержать смех:
– И все-таки ты плохой пес!
Вилли, словно извиняясь, подпрыгнул и лизнул ее в лицо.
Элиза по служебной лестнице – чтобы не испортить ковер и не встретиться с отцом и его гостем – отвела пса к себе в спальню. Если ей суждено когда-нибудь еще раз увидеться с импозантным графом Гастингсом, то она предпочла бы предстать перед ним чистой, сухой… и во всех отношениях готовой к встрече. Следовало, пожалуй, придумать на всякий случай какое-нибудь остроумное замечание по поводу их первой встречи.
«Прошу прощения за то, что не лежу у ваших ног на этот раз, милорд». Элиза представляла, как безо всякого смущения, глядя в глаза лорду Гастингсу, произносит эту фразу и завершает ее чарующим смехом.
Нет, пожалуй, так она слишком уж живо напомнит ему о своем неуклюжем падении.
«Вилли шлет вам свои приветствия, милорд, а также заверения в том, что его манеры претерпели значительное улучшение по сравнению с теми, что он на днях продемонстрировал в вашем присутствии». Эту тираду следовало произнести с надрывом в голосе, чтобы таким образом дать понять, что именно пес во всем виноват.
А еще лучше сказать так: «Милорд, а не начать ли нам с чистого листа, забыв о том, как мой пес чуть на вас не набросился?»
Элиза захлопала ресницами, представляя, как в этот момент на нее смотрит импозантный лорд Гастингс и загадочно улыбается. Даже не улыбается, просто смотрит – пристально и чуть приподняв бровь. А в глазах его поблескивают насмешливые огоньки. И, конечно же, он не без тайного удовольствия вспоминает водевильную сцену их знакомства. Возможно, он сочтет нужным заметить, что без уродливого мокрого фартука она куда милее. И тогда Элиза ответит ему сдержанным поклоном и многозначительной улыбкой, давая понять, что отдает должное его галантности. Затем он – а почему бы и нет? – пригласит ее танцевать или, на худой конец, принесет ей лимонаду. И с этого момента они могли бы… стать друзьями.
«Да, Гастингс приходил к нам ужинать вчера». Теперь Элиза представляла, как говорит об этом подругам словно невзначай, словно не видит в том ничего особенного.
Но, увы, ничего подобного никогда не происходило и скорее всего никогда не произойдет. И нужно быть ужасно глупой и наивной, чтобы вообразить, будто она способна очаровать лорда Гастингса.
Элиза брезгливо поморщилась, глядя на свое отражение в зеркале.
– Мне бы следовало надеяться на то, что я больше никогда его не увижу, – сказала она, обращаясь к Вилли. – Он наверняка считает, что у меня с головой не все в порядке. И это из-за тебя…
Пес зевнул, потянулся и затрусил к своей лежанке в углу. Свернувшись калачиком, утомленный беготней и переживаниями, Вилли почти сразу же уснул. Элиза с умилением посмотрела на пса. Злиться на него у нее не хватало духу. Колокольчиком вызвав горничную, чтобы та помогла ей переодеться в сухое, Элиза мысленно поклялась, что больше не будет вспоминать о сегодняшнем красавце.
– Прошу прощения за пса, – сказал Кросс, прикрыв дверь своего кабинета. – У моей дочери слишком доброе сердце.
Хью кивнул, принимая извинения, и тут же заметил:
– Доброе сердце у женщины не может не вызывать восхищения.
– Согласен с вами, – сказал Кросс и, обойдя стол, предложил гостю сесть.
Хью опустился в кресло, которое показалось ему на удивление удобным. В этом кабинете даже не пахло Чиппендейлом – никакой вычурности; вся мебель была добротная, основательная, обитая мягчайшей кожей. Кабинет, как, впрочем, и весь остальной дом – по крайней мере, та его часть, которую Хью успел увидеть, – был обставлен так, чтобы и хозяевам, и гостям было удобно. Никакого слепого следования моде, никакой пошлости и безвкусицы, никаких попыток пустить пыль в глаза, но при этом все – самого лучшего качества. Если у Хью и оставались какие-то сомнения относительно финансового положения Кросса, то теперь, побывав у него в доме, он мог твердо заявить: Кросс богат, очень богат.
Со времени их странного разговора в «Веге» прошло больше двух недель. Хью не вспоминал о нем и, бывая в клубе, если и видел Кросса, то лишь издали. Продолжать знакомство с Кроссом Хью не собирался, хотя у Кросса, похоже, были иные планы. Но какие именно?.. Вот этого Хью никак не мог понять.
Хозяин предложил гостю выпить, но тот отказался. Налив себе и усевшись за стол, Кросс спросил:
– Как ваши дела, милорд?
– Я получил письмо от сэра Ричарда Несбита, – сказал Хью. – И в этом письме он любезно известил меня о том, что продал несколько долговых расписок, полученных от моего отца.
– Очень похоже на Несбита, – прокомментировал Кросс.
Граф пожал плечами; он-то считал Несбита отъявленным негодяем – хитрым, изворотливым и, возможно, нечистым на руку.
– Зачем вы выкупили у него долги моего отца? – спросил Хью напрямую.
– Потому что я посчитал такие инвестиции перспективными. – Кросс откинулся на спинку кресла.
– В самом деле? – Хью приподнял бровь. – О каких именно инвестициях идет речь?
Долговые расписки, которые до последнего времени хранил у себе Несбит, насчитывали лет пять. Отец тогда проигрался на скачках. Поставил три тысячи на жеребца, который в каждом заезде приходил последним. Хью считал эти долговые расписки недействительными, но Несбит все же хранил их до тех пор, пока Кросс не выкупил долг, надо полагать – за полную стоимость.
– Инвестиции – это вы, милорд, – с непринужденной улыбкой ответил Кросс. – Вы ведь приходитесь сыном своему отцу, не так ли?
– Но у Несбита не было законного права требовать с меня этот долг, – сквозь зубы процедил Хью. – То был долг чести моего отца, а его уже нет в живых.
– Вот досада! – Кросс изобразил огорчение. – Выходит, Несбит меня надул.
– Зачем вы их выкупили? – снова спросил Хью, не повышая голоса.
Кросс смотрел на него с ухмылкой.
– Вы знаете, как я сколотил состояние, лорд Гастингс?
Хью насторожился, а Кросс между тем продолжал:
– Игрой на бирже, милорд. Чертовски рискованный бизнес, но прибыльный.
– Насколько мне известно, биржевые маклеры покупают лишь тогда, когда видят возможность получить прибыль, – заметил Хью. – Чем рискованнее сделка, тем выше прибыль. Но шанс получить прибыль от долговых расписок Несбита – один к тысяче, не больше.
– Тогда я в проигрыше, – пожав плечами, отозвался Кросс. – Мы, биржевые маклеры, привыкли и к поражениям.
– Я бы принял ваше объяснение, если бы речь шла лишь об одном эпизоде. – Хью заерзал в кресле, пытаясь справиться с рвавшимся наружу гневом и страхом. – Будучи немало озадачен столь странным приобретением – вы ведь не могли не знать, что выкупленный вами долг никогда не будет оплачен, – я отправился к своему нотариусу, и он заявил, что у меня нет никаких обязательств по выплате отцовского долга чести пятилетней давности. Но он также упомянул о тех любопытных документах, что получил в последнее время. Это не единственный долг моего отца, который вы выкупили у его кредиторов.
Кросс утвердительно кивнул.
– Но с какой целью? – поинтересовался Хью, почувствовав, что вот-вот сорвется. – Только избавьте меня от россказней об инвестициях и рисках. Вы систематически скупали мои долги, и теперь я должен вам больше, чем кому бы то ни было из отцовских кредиторов. Намного больше. Зачем это вам?
– Эти ваши долги – мои инвестиции, – отозвался Кросс.
– Но теперь-то вы знаете, насколько неподъемны мои долги, – ледяным тоном проговорил Хью. – И, зная это, вы прекрасно понимаете, что я едва ли смогу когда-либо расплатиться с вами полностью.
Когда нотариус сообщил ему о том, что Эдвард Кросс скупил значительную часть долговых обязательств покойного графа Гастингса, Хью не сразу вспомнил, при каких обстоятельствах впервые услышал это имя. А потом, вспомнив, не мог понять, зачем понадобилось Кроссу скупать его долги. Непонимание породило страх, и именно из-за этого страха он явился сюда.
Сбивало с толку и еще одно обстоятельство… Кросс не делал попыток связаться с ним, не заговаривал с ним в игорном клубе, то есть никоим образом не пытался получить с Хью те очень немалые деньги, которые граф был теперь ему должен. Кроме того, Хью узнал, что Кросс оплатил восемьдесят тысяч по закладной на поместье и расплатился с торговцами, отпускавшими Джошуа товары в долг. И он даже вернул карточные долги отца, которые Хью по закону мог и не отдавать. Но зачем же Кроссу все это понадобилось?
– Если вы не желаете объяснить, почему вы это сделали, то по крайней мере дайте мне гарантии, что согласитесь на условия возвращения долгов, которые уже были согласованы с теми, у кого вы эти долги выкупили, – проговорил Хью, так и не дождавшись ответа.
Кросс улыбнулся.
– Вернете когда сможете, милорд. Я не стану вас торопить – могу себе это позволить. – Он пожал плечами с таким видом, словно речь шла о нескольких шиллингах. Из открытого окна за спиной Кросса донесся собачий лай. Глянув в окно, он вдруг спросил: – Вы любите собак, лорд Гастингс?
Заподозрив какой-то подвох, Хью внимательно посмотрел на Кросса, поднялся и кивнул:
– Да. Если вы не желаете объясниться и не намерены изменять условия выплаты по долгу, я не смею более утомлять вас своим присутствием. Мой поверенный проследит за тем, чтобы выплаты по выкупленным долгам производились на ваше имя.
– Задержитесь еще ненадолго, Гастингс, – попросил Кросс, снова глянув в окно. – Скажите, вы всех собак любите? Даже беспородных дворняг, как у моей дочери?
Хью хотел уйти, но не ушел. Его безмерно раздражало то обстоятельство, что он был вынужден плясать под дудку человека, от которого теперь зависело благополучие всей семьи.
– Мне нравятся собаки с хорошим характером. Я не люблю диванных собак – тех, что норовят укусить исподтишка.
– Очень хорошо… – в задумчивости пробормотал Кросс, встал и добавил: – Спасибо за визит, милорд.
У Хью от злости желваки заходили под скулами, но он промолчал – ответил лишь сдержанным поклоном.
– Может, как-нибудь поужинаете с нами? – спросил Кросс. – Мы с дочерью почли бы за честь разделить с вами трапезу.
Хью уже хотел ответить отказом – холодным, и вежливым, но тут вдруг подумал о дочери Кросса… и почему-то сказал:
– Да, пожалуй…
– Завтрашний вечер вас устроит? – осведомился Кросс. – Знаете, и вот еще что… видите ли, милорд, имеются некоторые… э… возможности, которые мы могли бы обсудить.
– Возможности?.. – переспросил Хью.
Что ж, вот и ответ. Имя Гастингс в числе соучредителей какой-нибудь сомнительной фирмы – вот что, наверное, хотел от него Кросс. А может, ему требовалось содействие в приобретении связей среди аристократии? Что ж, у него действительно имелись друзья в высшем обществе. Было бы странно, если б он их не имел.
– Речь не идет о чем-то противозаконном, – поспешил развеять его сомнения Кросс. – Возможности, о которых я говорил, могут открыть для вас новые перспективы. Не беспокойтесь, я не предлагаю ничего такого, что могло бы вам навредить. Напротив, если кто и выгадает, так это вы. Приходите на ужин, и мы тогда обо всем поговорим. Так как же, согласны?
Хью пожал плечами и кивнул:
– Да, конечно. Разве у него был выбор? Увы, нет. Ведь мистер Кросс купил его с потрохами.
Глава 4
Элиза нервно мерила шагами гостиную. Отец пригласил графа Гастингса на ужин.
– Зачем? – воскликнула она, когда родитель сообщил ей об этом накануне вечером.
– Мы с графом Гастингсом, возможно, станем партнерами по бизнесу, – спокойно ответил отец, очевидно, не заметив ее смятения. – Я хочу произвести на него благоприятное впечатление, так что надень что-нибудь такое… что тебе идет.
И при этом он подмигнул ей – словно собственными глазами не видел, в каком непривлекательном виде предстала она перед графом Гастингсом, когда тот познакомился с нею.
Едва оправившись от потрясения, Элиза в лихорадочной спешке принялась готовиться к предстоящему событию. От уже утвержденного меню пришлось отказаться ради более изысканного. Все горничные в доме были мобилизованы на генеральную уборку столовой и гостиной – чтобы там все сверкало. Элиза же произвела ревизию всего своего гардероба. Выбор подходящего платья вдруг представился ей самым важным жизненным выбором. Ей во что бы то ни стало хотелось исправить то ужасное впечатление, что наверняка сложилось о ней у лорда Гастингса. Вилли – разумеется, против его желания – заперли в спальне Элизы, и прислуге было приказано не выпускать пса, как бы громко он ни лаял и как бы жалобно ни скулил.
Но если Элиза и была уверена в том, что ужин, дом и даже платье ее окажутся безупречными, то оставался открытым далеко не маловажный вопрос: что она скажет гостю? Ужасно нервничая, Элиза смахнула несуществующую пылинку с часов на каминной полке. Она до сих пор не придумала ни одного остроумного замечания. И это при том, что она была почти уверена: граф Гастингс после первой встречи с ней считал ее если не сумасшедшей, то весьма странной. Не хватало еще, чтобы после ужина он решил, что она глупа как пробка.
– Граф Гастингс, – торжественно объявил дворецкий, впустив гостя.
Элиза в последний раз обратилась к Всевышнему с горячей мольбой не дать ей опозориться перед гостем.
При виде графа Элизу обдало жаром – как от раскаленной печи. Он был ослепительно красив в вечернем наряде. А чего стоили его темные романтические кудри и бездонные глаза! И двигался он с непринужденной элегантностью истинного аристократа.
– Добрый вечер, мисс Кросс, – с вежливым поклоном произнес граф.
– Добрый вечер, лорд Гастингс. – Чувствуя, как заливается предательской краской лицо, Элизабет сделала реверанс и спросила у гостя: – Не хотите ли присесть?
Прежде чем сесть на диван, граф окинул девушку взглядом и с улыбкой проговорил:
– Обещаю на сей раз не растеряться в случае появления здесь собак.
Элиза густо покраснела и издала нервный смешок.
– Не волнуйтесь, милорд! Вилли сидит под замком. Примите мои извинения за вчерашнее… Он ужасно себя вел.
Лорд Гастингс снова улыбнулся. При этом на щеке его появилась ямочка, а вокруг глаз собрались лучистые морщинки.
– Осмелюсь заметить, что ваш пес вел себя так же, как повел бы себя любой мальчишка, переживший основательную головомойку.
– Правда? – От волнения у Элизабет пересохли губы, и она машинально их облизнула. – Я бы ни за что так не подумала. Видите ли, я была единственным ребенком в семье.
– Когда я был ребенком, – сказал лорд Гастингс, – мне несколько раз удавалось избежать купания. Но я-то удирал до того, как меня помещали в ванну, а не после завершения экзекуции. – Улыбаясь все так же непринужденно, граф спросил: – Ведь ваш пес еще щенок, верно?
– Думаю, ему примерно год.
Лорд Гастингс вопросительно приподнял бровь, и Элиза пояснила:
– Я нашла его под кустом прошлым летом. Он был тогда совсем крохотным, и с тех пор сильно вырос. – Элиза в смущении откашлялась и добавила: – Наш главный конюх, который очень хорошо разбирается в собаках, думает, что ему примерно год.
– Я никогда не спорю со своим главным конюхом, – мгновенно отреагировал граф. – Мудрее их в Британии мужей не сыскать.
Элиза снова рассмеялась, на этот раз уже не так нервно.
– Надеюсь, ваш Вилли хорошо себя чувствует после той бешеной погони, – проговорил граф.
– Очень хорошо, – кивнула Элизабет.
Ей было гораздо проще говорить о Вилли, чем о политике или светских сплетнях. А общаться с лордом Гастингсом, вопреки ее опасениям, оказалось куда проще, чем с другими импозантными джентльменами.
– Ваш песик, конечно же, шалун, верно?
– Да-да, большой шалун. Вилли любит гоняться за птицами в саду, и тот факт, что ему ни разу не удалось ни одну из них поймать, нисколько его не обескураживает, а скорее напротив раззадоривает. К сожалению, эти погони часто заканчиваются купанием в грязной луже. – Элиза наморщила нос. – Но иногда мне кажется, что ему нравится валяться в грязи. Раз уж он оказался в луже – ни за что не вылезет оттуда, пока полностью не покроется грязью.
Лорд Гастингс рассмеялся, и по спине Элизабет пробежала дрожь. Ах, какой у него чудесный смех! И, что еще приятнее, это она, Элиза, его рассмешила.
– Неудивительно, что ему понадобилась ванна, – заметил граф.
– Да уж, удивляться тут нечему. Плохо только, что при такой любви к грязным лужам к чистой воде и мылу Вилли испытывает лютую ненависть. Узнав о том, что ему предстоит, он делает такие несчастные глаза, словно я его на казнь веду.
– Уверен, что он не держит на вас зла – почти сразу прощает.
– Да, конечно, но я… Я потом даю ему немного бекона – в качестве извинения.
Лорд Гастингс от души рассмеялся, а Элиза улыбнулась – радостно и вполне искренне.
– Видите ли, путь к сердцу Вилли лежит через его желудок, и даже папа… – Элиза запнулась, вспомнив об отце. Где же он? Он обычно не заставлял гостей ждать его.
– Вилли – любимец вашего отца? – спросил граф.
Элиза зарделась и пробормотала:
– Он никогда в этом не признается, но, думаю, очень любит Вилли. Так получилось, что и имя псу дал папа – случайно. Он сказал «вилы тебе в бок», а щенок отозвался – словно на имя. Вот я и назвала его Вилли.
– Не может быть! Так уж и отозвался? – с веселой улыбкой спросил граф.
– Да, отозвался. Сначала я звала его так, чтобы подразнить отца, но это имя… оно просто прижилось.
Граф по-прежнему улыбался, а Элиза не могла глаз отвести от ямочки у него на щеке. Он был не только хорош собой, но еще и отличался добротой и обаянием. И теперь девушка уже не испытывала неловкости в его присутствии.
– Да, я уверена, что папа любит Вилли, но отказывается это признавать, – добавила она.
– С собаками порой приятнее общаться, чем с людьми.
– Совершенно верно! – просияв, воскликнула Элиза.
Граф снова улыбнулся ей, а она вдруг подумала: «Неужели мне все это не снится?» Никогда еще ей не доводилось общаться с джентльменом, который держался бы так просто и был бы столь дружелюбен. Ей очень хотелось, чтобы их с отцом общий бизнес потребовал как можно более частого присутствия в их доме графа Гастингса. Она надеялась, что их встречи станут регулярными и что они по крайней мере раз в неделю будут ужинать вместе. И, странное дело, ей даже на мгновение почудилось, что мечты ее не так уж и несбыточны…
Но тут отворилась дверь, и в гостиную вошел ее отец.
– Добрый вечер, Гастингс. Простите за опоздание, – сказал Кросс с поклоном.
Граф встал при появлении хозяина дома и произнес ответное приветствие. Но его улыбка тотчас же померкла – лицо словно превратилось в маску.
Отец же, заложив руки за спину – при этом вид у него был весьма самодовольный, – повернулся к Элизе и проговорил:
– Дорогая, ты уже знакома с нашим гостем, и потому представлять вам друг друга нет нужды.
– Да, папа, – промолвила девушка и направилась к двери. – Я скажу дворецкому, что мы готовы ужинать.
– Не вижу в этом смысла. Я знаю, что ты все рассчитала до последней минуты. Думаю, лакеи уже стоят у стен в столовой и лишь ждут команды, чтобы снять крышки с блюд. Что ж, пойдемте. – Кросс кивнул на дверь.
– Мисс Кросс, вы позволите? – С галантным поклоном граф Гастингс предложил девушке руку.
Элизу охватила паника. Она как-то не подумала о том, что придется брать гостя под руку. Отец же не стал их дожидаться и пошел вперед, так что ей оставалось лишь одно – принять руку графа.
Ужин прошел для нее как во сне. Лорд Гастингс держался с отцом куда более сдержано, чем с ней, но Элиза ничего иного и не ожидала. Она знала, что отца считали человеком жестким, а в бизнесе – даже безжалостным и беспощадным. Поэтому деловые партнеры отца при общении с ним вели себя довольно сдержано. Они, конечно же, не догадывались, что Эдвард Кросс мог быть добрым и любящим, – об этом знала только его единственная дочь.
Но за ужином о коммерции они не говорили: отец настойчиво расспрашивал гостя о том, что тот думает о возможном реформировании парламента, о католичках-суфражистках и о законодательном ограничении импорта продовольствия. В какой-то момент Элиза всерьез забеспокоилась, как бы в пылу полемики он ненароком не оскорбил гостя. Когда же отец потребовал, чтобы граф прямо сказал, поддерживает ли ограничения импорта, Элиза поняла, что ей вот-вот придется вмешаться. Она давно уже заметила, что гость сидел как на иголках: не улыбался, а ответы его почти всегда были односложными. «Но почему папа так ведет себя?» – недоумевала девушка. Создавалось впечатление, что отец устраивал графу экзамен. А ведь по логике вещей ему следовало быть как можно более любезным с будущим компаньоном.
– Хватит об этом, папа, – укоризненно сказала Элиза. – Вот мне, например, интересно, видел ли лорд Гастингс новую постановку «Клариссы» в Королевском театре.
Граф одарил Элизу благодарной улыбкой – очевидно, разговоры о политике ему тоже не нравились.
– Нет, я не видел, – ответил он, – но моя мать и сестры говорят, что пьеса восхитительна. Больше всего им понравилось как представлены любовные переживания главных героев.
– Правда? – с живейшим интересом откликнулась Элизабет. – Папа, а мы можем посмотреть эту пьесу? Если леди Гастингс сочла приличным побывать на спектакле вместе с дочерьми, то тебе нечего опасаться.
– Может, и сходим, – уклончиво ответил отец и, откинувшись на спинку стула, жестом подозвал лакея, чтобы тот подлил ему вина. Сделав глоток, спросил: – Твоя подруга Джорджиана Лукас могла бы пойти с нами?
Элиза пожала плечами.
– Возможно, она захочет присоединиться к нам, если леди Сидлоу даст ей на то разрешение. Графиня Сидлоу была компаньонкой Джорджианы, призванной следить за тем, чтобы ее подопечная не нарушала приличий. Старушка была дамой строгих правил, даже слишком строгих, поэтому крайне редко позволяла Джорджиане посещать театр.
– Папа, так ты поведешь нас в театр? – еще раз спросила Элизабет.
Тихо рассмеявшись, отец кивнул:
– Да, конечно. Ты же знаешь, что я не могу тебе отказать, дорогая.
Элизабет просияла и обратившись к графу, спросила:
– Сколько лет вашим сестрам, лорд Гастингс?
– Примерно столько же, сколько вам, – ответил граф. – Эдит – старшая, Генриетта – младшая. Эдит в этом году впервые выйдет в свет, а Генриетта ждет не дождется следующего сезона, когда наступит время для ее дебюта.
Из слов графа следовало, что его сестры на несколько лет моложе Элизы, чей первый выход в общество был три года назад; причем ее дебют состоялся позже, чем это обычно происходит (Элизе удалось уговорить отца не торопить события и дождаться, когда ей исполнится девятнадцать).
– Какое волнительное время для вашей сестры, милорд. Ей ведь нравится блистать в обществе?
– Даже очень, – кивнул граф. – Особенно в новых нарядах. А придворное платье привело ее в неописуемый восторг, – добавил он с едва уловимой иронией в голосе.
Элиза улыбнулась.
– Ничего удивительного, милорд. Любой новый наряд способен порадовать юную леди – тем более тот, что шьется для особого случая, который бывает только раз в жизни.
Элиза видела роскошное придворное платье Джорджианы, но ей-то самой такой наряд надевать некуда, поскольку при дворе принимали только девиц благородного происхождения, и этот порядок не мог изменить даже ее почти всемогущий отец – к безмерному своему огорчению.
– Никогда не понимал этой дамской увлеченности всякими шелками да кружевами, – покачав головой, заметил Кросс.
– К счастью для всех присутствующих, те времена, когда увлеченность шелками и кружевами была исключительно прерогативой джентльменов, канули в Лету, – не без ехидства заметила Элизабет. – Но знаешь, папа, ты бы прекрасно смотрелся в завитом парике, в бархатном, расшитом золотом камзоле и на каблуках – вроде тех, что так любил Чарлз Второй.
Лорд Гастингс издал звук, подозрительно напоминавший смешок. Отец же, приподняв бровь, с насмешливой улыбкой ответил:
– Уж лучше, дочка, оставьте все эти ленты и шелка себе.
– Я так и сделаю. Спасибо, папа, – просияла Элиза.
– Полагаю, что кружева и тому подобные изыски больше подходят для дам, – сказал лорд Гастингс и поднял свой бокал. – Я не знаю мужчин, которые бы хорошо разбирались в шелках, кружевах… и прочих материях, призванных украшать нашу жизнь. Но ваш вкус, мисс Кросс, выше всяких похвал.
Сердце Элизы радостно подпрыгнуло в груди, хотя она прекрасно понимала, что слова графа всего лишь комплимент, не более того. Джентльмен должен быть галантным, только и всего.
– Благодарю вас, милорд, – пробормотала девушка.
Когда слуги унесли посуду и Элиза, как того требовал этикет, оставила мужчин вдвоем, чтобы они могли насладиться бренди и обсудить свои дела, она успела слегка захмелеть, а лицо ее пылало. Чтобы охладиться немного, Элиза открыла окна. Из сада пахнуло свежестью, и вскоре гостиную наполнил аромат роз.
Лорд Гастингс был самым красивым, самым обаятельным, самым замечательным мужчиной во всем Лондоне. С ним она чувствовала себя легко и раскованно. За весь вечер она ни разу не запнулась и даже ни разу не захихикала, что было, безусловно, чудом. И сейчас ей было так хорошо, что она даже позволила себе помечтать о том, что эти совместные ужины станут традицией. Быть может, он даже заглянет в их с отцом ложу в театре, чтобы поболтать немного. И он будет улыбаться ей так, словно и впрямь находил ее интересной и милой собеседницей…
«Куда тебя занесло?» – одернула себя Элиза, когда мечты ее стали заходить слишком уж далеко.
– Глупые мечты, – прошептала она, обращаясь к невидимым розам в темном саду. – Да, глупые… но очень красивые.
Глава 5
Хью не мог дать себе однозначный ответ на вопрос, зачем сюда приехал. И действительно, ради чего он проделал весь этот долгий путь из Лондона в Гринвич? Ради того, чтобы поговорить с Кроссом? Но он ведь не знал, что это будет за разговор… Более того, он предпочел бы и дальше оставаться в счастливом неведении, если бы не одно существенное обстоятельство. Всю ночь напролет граф размышлял о том, зачем Кросс скупил его долги, и к утру пришел к выводу, что не будет знать покоя, пока не получит ответ от самого мистера Кросса.
Хью не ждал ничего хорошего от предстоящего визита, но не все было так плохо, как ему до этого представлялось. Мисс Кросс украсила вечер, и какие бы интриги ни плел ее отец, она – Хью был в этом абсолютно уверен – не имела к этим интригам никакого отношения. Девушка то и дело смущалась и трогательно краснела, когда он подшучивал над ее любимцем. И этот чудесный румянец очень украшал ее простоватое и не слишком выразительное лицо. Наверное, Хью не обратил бы на нее внимания, если бы она не ворвалась в его жизнь так внезапно. Вчера, увидев эту растрепанную особу, преследовавшую перепуганного пса, он поначалу принял ее за поломойку, опрокинувшую на себя ведро с грязной водой, и был немало удивлен, узнав, что перед ним дочь хозяина, которая к тому же лишена какого бы то ни было лукавства, но щедро одарена добротой. То есть ничего общего с ее отцом.
И сейчас, когда она удалилась в гостиную, оставив их с Эдвардом Кроссом вдвоем, Хью внутренне собрался, приготовившись услышать то, ради чего, собственно, и приехал сюда.
– Итак?.. – протянул граф, пристально глядя на хозяина дома.
А Кросс, судя по всему, пребывал в состоянии приятной расслабленности.
– Как вам понравился ужин, сэр? – задал он встречный вопрос.
– Превосходный ужин, – ответил Хью ледяным тоном. – Но я хотел бы узнать, зачем вы меня пригласили.
Кросс пожал плечами и жестом приказал слугам удалиться, после чего ответил:
– Мне захотелось познакомиться с вами поближе.
Хью мысленно досчитал до десяти, пытаясь успокоиться, затем, чеканя каждое слово, проговорил:
– Мистер Кросс, мы совершенно разные люди, и у нас с вами мало общего. Если нас что-то и сближает, то лишь тот факт, что теперь бо́льшую часть своего долга я обязан выплачивать вам.
– Но делал долги ваш отец, – уточнил Кросс.
– Да, таковы законы наследования, – сквозь зубы процедил Хью.
– Но не в моем случае, – с ухмылкой заметил Кросс. – Мой отец ничего мне не оставил; уж не знаю, хорошо это или плохо.
– Я очень рад за него и за вас. – Хью мрачно уставился на собеседника. – Так чего же вы от меня хотите?
– Сколько вы выиграли в «Веге»?
Хью передернуло от такой наглости.
– Вас это едва ли касается…
– Вы ведь этим зарабатываете, верно? – продолжил Кросс. – Я, кажется, уже говорил, что наблюдал за вами. На своем веку я перевидал немало аристократов за карточным столом, но вы от них очень отличаетесь. Играете с таким видом, словно вам все равно, выиграете вы десять тысяч или проиграете, но мы-то с вами знаем, что это не так. Вам необходимо только выигрывать. – Кросс помолчал, ощупывая графа взглядом. – Вам надо держаться на плаву, надо отбиваться от волков-кредиторов, время от времени подкидывая им куски, чтобы они не набросились на вас всей стаей. Я не хочу вас оскорбить, – поспешил добавить Кросс, заметив, как вспыхнули от ярости глаза графа. – Я ведь, как вы помните, не джентльмен, поэтому не вижу ничего зазорного в необходимости зарабатывать себе на жизнь тем или иным способом. Нам, простолюдинам, в отличие от вас, аристократов, деньги сами в руки не плывут.
– Чего вы от меня хотите? – процедил Хью.
– Успехом в делах я отчасти обязан своему наметанному глазу, – с невозмутимым видом продолжил Кросс. – И я сразу узнаю того, кто нуждается в деньгах, как и того, кто имеет излишки. Мне же лишь остается свести одного с другим, и каждый оказывается в выигрыше – включая меня.
Хью сосредоточился на дыхании. Чуть прикрыв глаза, он считал количество вдохов и выдохов. Ему ужасно не нравилась роль слушателя-неудачника на лекции под названием «Как преуспеть в жизни», но встать и уйти он не мог. Увы, он был у Кросса на крючке.
– У вас, – как ни в чем не бывало продолжил Кросс, – весьма затруднительное положение – нужда в деньгах. Оказавшись в сходной ситуации, некоторые джентльмены ищут себе невесту среди дочек герцога с богатым приданым или богатую вдову, но вы не пошли по этому пути, если верить слухам. – Кросс помолчал, пожав плечами, а Хью притворился, что дремлет. – Есть всего две причины, по которым джентльмен с вашими проблемами не станет искать спасения в приданом жены. В том, что я о вас слышал, не было и полунамека на противоестественные склонности, и, следовательно, остается только одна причина: вы не нашли женщину, которая была бы достаточно состоятельной, чтобы с помощью ее приданого вы могли разом расплатиться со всеми долгами и забыть о своих проблемах.
«По-видимому, для Кросса нет запретных тем, а чувство такта ему неведомо», – со вздохом подумал Хью. И в таком случае ему оставалось лишь одно – терпеть и ждать, когда закончится это мучение.
– Ну, будет вам, – едва ли не с отеческой снисходительностью обратился к нему Кросс. – Откуда такая мрачность? Я полагаю, вы знаете, что о вас говорят.
Последние полтора года Хью старательно играл роль графа с безупречной родословной и связями, богатство которого исчислялось обширными земельными владениями, но, увы, не фунтами стерлингов. Но ветер гулял в карманах чуть ли не каждого второго потомственного аристократа, и потому высшее общество к подобным «мелочам» относилось со снисходительным сочувствием. Хью по-прежнему приглашали в самые элитарные собрания и клубы, и ни один торговец не отказывался отпускать ему товары в кредит. То есть Хью успешно справлялся со своей ролью, и это не могло не радовать. Но с другой стороны…
– Но зачем вам понадобилось наводить обо мне справки? – пробормотал граф. – Мы ведь с вами едва знакомы…
Кросс криво усмехнулся.
– А вы не догадываетесь? Бросьте притворяться, милорд. Вас считают далеко не глупым человеком. Вы хорошо играете в карты, вы умеете блефовать, если надо. Вы расчетливы и знаете, как важно держать себя в руках. Вы следите за тем, что говорите. В общем, вы – образцовый джентльмен. Всегда и во всем! Я вами восхищаюсь. – Кросс потянулся за графином с бренди, чтобы наполнить свой опустевший бокал, потом продолжил: – Буду говорить с вами начистоту, лорд Гастингс. Вам отчаянно нужны деньги, и, судя по тому, что мне известно, требуется очень крупная сумма. За вашей сестрой, я имею в виду леди Эдит, ухаживает наследник Ливингстона, верно?
– Да, – ответил Хью, и это «да» прозвучало как признание в смертном грехе.
Кросс понимающе кивнул.
– А приданого у нее нет, верно?
Хью невольно вздрогнул. Откуда, черт побери, Кросс об этом узнал?
– Ричард Несбит хорошо знал вашего отца, – пояснил Кросс и тем самым ответил на мучивший Хью вопрос, а затем добавил: – И у вашей второй сестры тоже нет приданого, как я понимаю. А ведь скоро и ей предстоит выйти в свет, правильно? И тогда вам понадобится не одно приданое, а два.
Не чувствуя ни рук, ни ног, Хью встал и без всякого выражения проговорил:
– Прошу меня извинить, но мне пора.
– У меня есть излишки, – продолжил Кросс. – Излишки того самого, чего вам не хватает. Сядьте, Гастингс. Неужели вы еще не поняли, что я говорю не только о своих деньгах, но и о незамужней дочери?
Хью на несколько секунд лишился не только дара речи, но и способности двигаться. Он был потрясен до глубины души. Затем на смену потрясению пришло недоумение.
– Вы сошли с ума, Кросс? Вы всерьез считаете, что я должен жениться на вашей дочери?
– Я бы очень этого хотел, – без обиняков заявил делец. – Захочет ли этого моя дочь – вопрос другой, но если вы на ней женитесь, то все ваши проблемы исчезнут.
Хью молча таращился на собеседника. «Что за бредовая идея? – воскликнул он мысленно. – Да, так и есть, Кросс – сумасшедший. И идеи у него безумные».
– Закладную на поместье и долговые расписки я уничтожу сразу же, – сообщил Кросс. – А приданое Элизабет – пятьдесят тысяч фунтов. Более того, после моей смерти все мое состояние достанется ей. На сегодняшний день это около полумиллиона фунтов. – Усмешка Кросса чем-то напоминала хищный оскал. – Я, конечно, пока что не на смертном одре, а прожить могу еще столько же, сколько уже прожил, но ведь я все-таки немолод, понимаете?
– Она знает об этом безумном плане? – пробормотал наконец граф.
– Нет, не знает. И не узнает. – На Хью глядели глаза человека, не знавшего, что такое жалость. Да уж, пощады от такого не жди. – Стоит вам хоть словом обмолвиться об этом нашем разговоре – и можете забыть о моем предложении навсегда. И еще: я немедленно потребую от вас выплату по всем выкупленным мной долгам через суд. И можете не сомневаться, Гастингс, я вас из-под земли достану.
Хью почувствовал, что задыхается и судорожно сглотнув, пробормотал:
– Хорошо, я буду молчать. – «И ноги моей больше не будет в этом доме», – мысленно добавил он.
– Дело в том, что моя дочь хочет выйти замуж по любви, – сообщил Кросс, подлив себе еще бренди. – Если вы станете за ней ухаживать, то решать, принимать ваши ухаживания или нет, будет она, только она. Элизабет заслуживает того, чтобы ее обожали, чтобы ее благосклонности добивались, чтобы ей всячески оказывали внимание, и на меньшее она не согласится.
Хью хрипло рассмеялся.
– Вы хотите, чтобы я играл роль влюбленного, но при этом – безо всяких гарантий? А что, если ваша дочь не примет мои ухаживания? Что тогда, Кросс? Вы втягиваете меня в рискованную игру, и я должен ясно себе представлять свои шансы на успех.
– Понятия не имею, какие у вас шансы, – с невозмутимым видом ответил мистер Кросс. – Хотя… Знаете, мне показалось, что вы ей понравились.
Хью оперся ладонями в стол и опустил голову. Проклятье, он в западне! Ему-то казалось, что нет ничего хуже, чем оказаться по уши в долгах, но, выходит, он ошибался…
Тяжело вздохнув, граф проговорил:
– Но как случилось, что ваш выбор пал на меня?
– Вы умеете проигрывать. – Кросс ухмылялся, глядя в бледное от бессильного гнева лицо гостя. – И вы похожи на порядочного человека. Я держал уши востро, и то, что я услышал, меня не разочаровало.
– Значит, вы где-то услышали, что я по уши в долгах? – процедил Хью.
– Как и том, что вы всеми силами стараетесь это скрыть, – подхватил Кросс. – И поверьте мне, Гастингс, я честный игрок. Если увижу, что вы стараетесь изо всех сил и ухаживаете за ней так, как она заслуживает, а она ответит вам отказом, я от вас отстану. Будете платить по долгам, как и платили, то есть понемногу. И больше никаких дел между нами не будет.
Снова вздохнув, Хью прикрыл глаза и с горечью подумал: «Что ж, и на том спасибо». Как бы ни хотелось ему поскорее покинуть этот дом и забыть об этом разговоре как о дурном сне, едва ли у него получится сорваться с крючка. Ведь Кросс мог превратить в ад жизнь его матери и сестер. А мог и не превратить. Стоило ли проверять? Нет, разумеется.
Медленно опустившись на стул, граф задумался. Что ж, если Кросс первый бросил перчатку, то что мешает и ему выдвинуть какие-либо требования?
– Вы слишком много просите, – ровным голосом проговорил Хью. Сейчас ему очень пригодился опыт, приобретенный за карточным столом. Хладнокровие и невозмутимость – главные козыри игрока. – Видите ли, моя ставка весьма высока – вся оставшаяся жизнь. Поэтому мне следует принимать во внимание и то обстоятельство, что ваша дочь, возможно, не ответит согласием на мое предложение…
Цель оправдывает средства, как говорится. Ухаживать можно красиво, но так, чтобы в нужный момент она ответила тебе отказом. Если делать все правильно, она нисколько не усомнится в искренности твоих чувств и даже будет думать, что своим отказом разбила тебе сердце. Но при таком раскладе пришлось бы выйти из игры, оставив деньги на столе. А этого Хью как раз и не мог себе позволить.
– Если я буду всеми силами добиваться ее согласия, – продолжил Хью, – то это, конечно, не останется незамеченным. Другие незамужние леди решат, что я сделал свой выбор, и потеряют ко мне всякий интерес. Но если мисс Кросс мне откажет, то мои долги никуда не исчезнут, а время будет упущено, понимаете?
Откинувшись на спинку стула, Кросс пристально посмотрел на графа. А тот, приподняв бровь, ждал следующего хода противника.
– То есть вы просите назвать сумму вашего выигрыша в случае ее отказа? – осведомился Кросс.
– Вот именно, – с ноткой металла в голосе ответил Хью. – Мое время имеет цену, Кросс. Не говоря уже об усилиях, которые требуется приложить, ухаживая за женщиной.
Кросс надолго задумался. Наконец спросил:
– Сколько вы хотите?
– Десять тысяч, – тут же ответил граф.
Столько он отдаст за Эдит в качестве приданого. «Господи, помоги мне выбраться из этой западни!» – мысленно взмолился Хью.
Кросс же смотрел на него со злобным прищуром.
– Слишком высокая цена за месяц вашего времени, – заявил делец.
Хью в ответ пожал плечами. Сейчас он снова находился в игре, и на лице его была привычная маска игрока.
– Видите ли, Кросс, я седьмой граф Гастингс, десятый виконт Дейн и барон Карлайл. Мой титул был учрежден королем Генрихом Пятым. Вы могли бы обратиться с этим предложением к любому, но выбрали меня. Да, верно, мое время дорогого стоит. «Если ты собрался купить себе графа в зятья, будь готов платить по полной», – со злостью подумал Хью.
Как ни странно, Кросс торговаться не стал. Утвердительно кивнув, он произнес:
– Договорились.
– И я не буду переводить вам деньги в счет оплаты долга, пока ухаживаю за вашей дочерью, – продолжил наседать Хью. – Если вы намерены простить мне всю сумму в случае моего успеха, то нет смысла платить сейчас. И еще, – Хью растянул губы в притворной улыбке, – мне нужны средства, чтобы ухаживать за леди так, как полагается.
Несколько мгновений Кросс сидел с каменным лицом, потом проворчал:
– У вас немалые аппетиты, Гастингс.
– Таковы мои условия, – отозвался Хью и наконец-то взял свой бокал. – Так мы договорились?
Кросс молча мерил графа взглядом. А тот с невозмутимым видом ждал.
– Да, решено, – ответил, наконец, Кросс и поднял свой бокал.
Они оба выпили, и Хью по-прежнему не покидало ощущение, что все это происходило не с ним и не наяву.
– И еще кое-что, – сказал Кросс, когда граф уже собирался встать. – Вам придется забрать собаку.
Хью пожал плечами. Что такое собака по сравнению с навязанной женой?
– Да, конечно, – кивнул он.
По дороге в гостиную ни тот, ни другой не произнесли ни слова, но Хью казалось, что он физически ощущал вибрацию своих нервов, походивших на туго натянутые струны, которые вот-вот лопнут. «Что же я наделал?» – то и дело спрашивал он себя.
Войдя в гостиную и увидев сидевшую за пианино мисс Кросс, Хью внимательно посмотрел на нее. Неужели она действительно ничего не знала о безумных планах своего отца? От ответа на этот вопрос во многом зависели его дальнейшие действия.
Мисс Кросс подняла глаза от клавиш при появлении мужчин, и в ее зеленовато-карих глазах промелькнула тревога. Она встала и присела в почтительном реверансе.
– Вы уже закончили с делами? – спросила она.
А голос у нее довольно приятный, не визгливый (теперь граф с напряженным вниманием ловил каждое ее слово, подмечал каждый жест).
– Да, мисс Кросс, – ответил он с вежливым поклоном. – Надеюсь, мы не заставили вас ждать слишком долго.
И вновь щеки ее покрылись все тем же очаровательным румянцем.
– Нет конечно, нет. – Девушка перевела взгляд на отца. – Ты бы хотел, чтобы я сыграла, папа?
– Конечно, дорогая, – с готовностью ответил делец.
Хью старался не встречаться с Кроссом взглядом и сел так, чтобы хорошо видеть лицо девушки. А мисс Кросс, робко взглянув на графа и пробежав пальцами по клавишам, заиграла какой-то романс. Большинство девушек из хороших семей умели играть на пианино, но мисс Кросс еще и очень неплохо пела. Голос у нее был красивый и сильный.
«Элиза», – напомнил себе Хью. Отныне он должен даже в мыслях называть ее так. Вполне возможно, он смотрел сейчас на свою будущую жену, мать его детей, смотрел на ту женщину, что будет жить с ним в одном доме и спать с ним в одной постели. Она любила свою собаку, она красиво пела, и ей нравился театр – вот и все, что он о ней знал. Но, может, и этого хватит?
Конечно, она не красавица в общепринятом смысле. Простоватое круглое лицо и светло-каштановые волосы. Ничего примечательного. Жемчужное ожерелье на шее… Платье из бледно-зеленого шелка, которое – в этом Хью был абсолютно уверен – стоило не меньше, чем придворное платье Эдит. Однако же, это платье – на первый взгляд совсем простенькое – очень ей шло. Многим женщинам не хватало чувства стиля, и они пытались возместить отсутствие вкуса дорогими нарядами по последней моде, но результат получался плачевный. Живя под одной крышей с двумя взрослыми сестрами и матерью, Хью знал о дамских нарядах вполне достаточно, чтобы судить о том, как одета эта девушка. И было совершенно очевидно: она умела выбирать то, что ее украшало. Когда же она протянула руку к нотам, чтобы перевернуть страницу, Хью подошел к ней и встал рядом. В тот же миг голос ее чуть дрогнул, но она продолжила петь и играть.
У нее красивая кожа… Гладкая и чистая… Хью заметил на переносице несколько веснушек, но плечи и грудь были сливочно-белые. Да-да, грудь… Хью протянул руку к нотной тетради и, переворачивая очередную страницу, украдкой посмотрел вниз. У нее была пышная и очень даже соблазнительная грудь. Руки – изящные и выразительные. И теперь, глядя на порхавшие над клавишами пальцы девушки, Хью уносился мыслями в сферы, весьма далекие от музыки. Впрочем – как посмотреть… Он представил, как эти изящные руки порхают по его телу. Интересно, что он будет при этом чувствовать? И что будет чувствовать, целуя ее? Какова она в постели? Будет ли стыдиться или бояться? Хью одернул себя. Черт возьми, о чем он думает? Ведь он даже еще не принял окончательного решения. Возможно, он не станет за ней ухаживать. А если станет, то сможет ли внушить этой девушке, что она свела его с ума, что от любви к ней он потерял голову? Хм… пожалуй что сможет. Но сможет ли он не выдать себя до самой свадьбы? И сможет ли он жить с ней, постоянно задаваясь одним и тем же вопросом: когда Эдвард Кросс предъявит ему новый счет и чем станет угрожать на этот раз?
Пальцы девушки замерли, и музыка смолкла, а Хью задавал себе все те же вопросы. Стоило ли рискнуть? Был ли у него выбор?
– Браво! – воскликнул со своего места Кросс. – Что скажете, Гастингс?
Хью откашлялся и проговорил:
– Изумительно. У вас чудесный голос, мисс Кросс.
Она обернулась и посмотрела на него снизу вверх. Глаза ее сияли восторгом.
– Спасибо, милорд, – поблагодарила Элиза с радостной улыбкой.
Хью улыбнулся ей в ответ, и улыбка его была вполне искренней. Ведь этот ее взгляд… Конечно, она не была красавицей, и даже хорошенькой ее можно было назвать лишь с натяжкой, но ее взгляд… О, она посмотрела на него так, словно распахнула перед ним свое сердце.
Элиза спела еще один романс, и Хью решил, что на сегодня с него довольно. Сославшись на неблизкую дорогу до Лондона, он попрощался, и мисс Кросс еще раз присела в изящном реверансе и пожелала ему счастливого пути.
– До скорой встречи, милорд, – сказал ему на прощание Кросс и сдержанно поклонился.
К вечеру сильно похолодало, хотя, возможно, пробиравший Хью озноб был вызван совсем другой причиной. Гравий зловеще скрипел у него под ногами, и у пристани Хью оглянулся, посмотрев на покинутый им дом. Выстроенный из белого портлендского камня на высоком берегу Темзы, этот дом, находившийся на западной окраине Гринвича, был воистину великолепен. У причала его ждала яхта – собственность Кросса, – и Хью, удобно устроившись в мягком кресле на носу, мог наслаждаться видами Лондона, постепенно погружавшегося в сумрак. Скоро настанет ночь – время, когда Хью обычно выходил «на охоту» в карточный клуб «Вега».
Если он женится на Элизе, ему больше никогда не придется играть ради заработка.
Скорее всего Кросс говорил правду, утверждая, что Элиза ничего не знала о его планах. И теперь Хью пытался понять, как бы он повел себя, если бы случайно увидел мисс Кросс на балу, не зная о ней ничего. Стал бы он за ней ухаживать в этом случае? Очень маловероятно.
А возникли бы у него по отношению к ней серьезные намерения, если бы он встретил ее на каком-нибудь светском рауте и узнал, что у нее баснословно богатое приданое? Вполне вероятно.
Вот в этом-то и состояла проблема.
Он смирился с тем, что ему придется жениться по расчету. Все его предки женились по расчету за исключением отца, и вверенные им родовые поместья процветали. Только Джошуа, упрямый и своенравный, пошел на поводу у страсти и женился по любви, тем самым едва не пустив по ветру все, что копилось и укреплялось триста лет. И Хью не хотел повторять ошибку отца, хотя… Отец-то женился не на деньгах, верно?
Так была ли хоть одна причина, по которой ему не следовало добиваться руки и сердца именно этой наследницы, наследницы по имени Элизабет Кросс?
Если бы Кросс предложил ему вступить в брак с Элизой на обычных в таких случаях условиях, все было бы куда проще. Среди друзей Хью были такие, кто так и женился. Брак воспринимался обеими сторонами как коммерческая сделка: стороны обговаривали условия, затем за дело брались адвокаты; когда же все спорные вопросы улаживались, наступал заключительный этап с участием священника. Муж и жена должны были выполнять супружеский долг лишь до тех пор, пока не будет произведен на свет наследник, а после этого каждый был волен жить своей собственной жизнью. Может, так же произойдет и в его случае?
Нет, едва ли. Что-то подсказывало ему, что Элизу такой брак не устроит. А обманывать ее ожидания недостойно и даже подло, что бы по этому поводу ни думал отец девушки.
Но, как бы там ни было, это не он, а Кросс затеял нечестную игру. А он выторговал себе приличную компенсацию. Так что же мешает ему поухаживать за дочкой Кросса неделю-другую и посмотреть, как пойдут дела? Ведь если она разглядит в нем обманщика и ответит отказом, деньги на приданое Эдит он все равно получит. Но если каким-то чудом между ними вспыхнет искра, если она влюбится в него и если он, почувствует к ней достаточное расположение, что тогда? Что ж, тогда, пожалуй, стоило рискнуть. Ведь он не раз вступал в игру и с меньшими шансами на выигрыш.
Глава 6
За завтраком Элиза ждала, что отец что-нибудь скажет о графе Гастингсе, – увы, напрасно. Отец, казалось, напрочь забыл о вчерашнем госте. И сейчас он пребывал в отличном настроении, что в последнее время случалось редко.
Элиза бросила Вилли деревянный мячик, и отец, решивший подышать свежим воздухом, с шутливым укором погрозил ей пальцем.
– Этот мяч я специально припрятал для будущего внука, а ты его отдала псу на растерзание.
Вилли вихрем помчался за мячом, с ходу перемахнув через каменный бордюр.
– Знаешь ли, папа, Вилли ведет себя намного приличнее, чем иные маленькие дети, – со смехом отозвалась Элиза. – Может, не стоит искушать судьбу и ограничиться псом? Вилли по крайней мере послушно забирается в свою корзину и сидит тихо, когда ему приказывают.
– Твой Вилли грызет ножки стола!
– Ох, когда это было? Он уже несколько месяцев к ним не притрагивается. – Элиза обошла молчанием тот факт, что Вилли порвал в клочья ее соломенную шляпку, которую она на днях по забывчивости оставила на виду. – Кроме того, этот мяч, как и другие игрушки для Вилли – мои, и потому мне решать, какое найти им применение. – Пес трусцой подбежал к ней с мячом в зубах. – Хороший мальчик, хороший… – потрепав Вилли по голове, похвалила Элиза.
– Твоя мать сложила все твои игрушки в коробку, когда ты выросла и перестала с ними играть. Она велела их не выбрасывать: сказала пригодятся нашим с ней внукам – а теперь этот уродец изгрызет все в щепки, – с улыбкой пробурчал мистер Кросс.
– Тогда тебе придется купить новые игрушки, если, конечно, у тебя, папа, когда-нибудь появятся внуки. – Элиза снова бросила мяч, и Вилли снова за ним погнался. – Ах, папа, как я тебе сочувствую!
Отец встретил ее слова громким басовитым смехом.
– Обещай, что родишь мне внуков, Лилибет! Ведь ты моя единственная надежда. Я хочу парочку крепких мальчишек, чтобы качать их на коленях. И еще – маленькую девочку, чтобы баловать.
– Кто может такое обещать? – со смехом закатывая глаза, отозвалась Элиза. – Будут у меня дети или нет – одному богу известно. А уж сколько их у меня будет и какого пола… – Она еще громче засмеялась.
– Что ни говори, а я на тебя рассчитываю. Обоего пола – по двое-трое. Больше не прошу, – добавил отец, лукаво подмигнув.
Вилли принес мяч хозяйке – и вывалил из пасти розовый язык. По всему было видно, игра доставляла ему огромное удовольствие. Элиза еще раз бросила мяч, постаравшись швырнуть его как можно дальше. Вилли любил побегать, и места в саду хватало с избытком.
– С собаками было бы проще: в этом случае ты мог бы сам решать, сколько щенков ты хочешь, какого пола, какой породы и какого окраса, – заметила Элиза.
– Нам и одного пса вполне достаточно, – с веселой улыбкой ответил отец и, немного помолчав, вдруг спросил: – А что ты думаешь о лорде Гастингсе?
И теперь уже мистер Кросс говорил вполне серьезно и внимательно смотрел на дочь.
Элиза зарделась. Пожав плечами, пробормотала:
– Он очень милый. – Вилли уронил мяч к ее ногам, и Элиза, радуясь возможности спрятать лицо, наклонилась, чтобы его поднять. – Он решил вести с тобой дела, да, папа?
Отец не пригласил бы графа, если бы не хотел заполучить его в качестве делового партнера, – уж в этом-то Элиза не сомневалась.
– Да, думаю, что да… – в задумчивости протянул отец. – Этот парень явно не дурак…
– Значит, он будет работать с тобой, – с улыбкой сказала Элиза. – Умный человек ни за что не упустит возможность поучиться у великого Эдварда Кросса!
Отец не засмеялся в ответ, хотя именно этого ожидала Элиза. Он молча смотрел на игравшего с мячом Вилли, потом тихо проговорил:
– Скоро узнаем, что он решил. Я получу ответ, когда граф снова придет. Если придет.
– Ты пригласил его к нам? – с волнением в голосе спросила Элиза.
Отец крайне редко принимал деловых партнеров у себя дома. Даже с близкими друзьями – такими, как мистер Гринвил, – предпочитал встречаться в Лондоне.
– А если и пригласил? Тебя что, это раздражает?
– С чего бы? – ответила Элиза вопросом на вопрос. – Ах, папа, что-то сегодня жарко, ты не находишь?
– Мне показалось, что ему очень понравилось, как ты поешь, – продолжил щекотливую тему отец.
Заподозрив неладное, Элиза искоса посмотрела на него, но он, казалось, уже забыл, о чем заговорил: теперь с любопытством наблюдал за Вилли – тот решил поохотиться на малиновок, всецело поглощенных поисками червяков. Но стоило Вилли пуститься в погоню, как птицы с возмущенным щебетом взлетели.
– Мне нравятся люди, которые умеют слушать, – зачем-то сказал отец, глядя на птиц, глумливо круживших над захлебывавшимся от лая псом.
«Слава богу», – с облегчением подумала Элиза. А то она уже решила, что отец намекал на то, что ей не мешало бы пофлиртовать с лордом Гастингсом. И все эти разговоры о внуках…
– А какие именно у вас с ним дела? – спросила Элиза.
Если лорд Гастингс вновь появится в их доме, то ей стоило подготовиться, чтобы заговорить с гостем на тему, действительно его интересовавшую, – будь то кораблестроение или финансы.
– Зачем тебе это?.. – нахмурившись, спросил отец. – Не забивай себе голову всякими глупостями. К тому же не факт, что у нас что-нибудь получится. И, кстати, мне пора ехать. Гринвил придумал очередную аферу и рассчитывает убедить меня…
– Опыт его ничему не учит! – возмутилась Элиза.
– На этот раз он решил разбогатеть на воздухоплавании. Какой-то его знакомый заявил, что знает, как на воздушном шаре перелететь из Нориджа в Амстердам, не свалившись в море. Гринвил убежден, что сможет организовать на регулярной основе воздушное сообщение между Британией и континентом.
– Заметно, что проект тебя воодушевил, папа! – Элиза рассмеялась. – Мистер Гринвил необычайно умен. И чем безумнее его идеи, тем больше они тебя увлекают.
– Чертов шарлатан… – буркнул Кросс с явной симпатией к давнему приятелю. – К ужину буду дома.
– Сегодня я встречаюсь с Софи и Джорджианой, – напомнила отцу Элиза.
– Вот и отлично. Передай им обеим от меня привет. – Поцеловав дочь в щеку, мистер Кросс ушел в дом.
Проводив его взглядом, Элиза вздохнула. Она знала, что к ужину отец не придет и вернется домой только под утро. Но она не очень-то из-за этого переживала – привыкла. Хорошо, что отец не видел ее лица, когда ей показалось, что он намекал на некие чувства к ней лорда Гастингса. Впрочем, предположить такое мог только безумец, а ее отец, хоть и любил ее безумно, сумасшедшим не был.
Несколько дней Хью старался не думать о предложении Кросса, но тут, как назло, случилось то, чего он больше всего боялся. Реджинальд Бенвик, старший сын и наследник лорда Ливингстона, нанес ему визит и попросил руки Эдит.
Едва дворецкий объявил о приходе Бенвика, Хью стал лихорадочно искать выход из тупика. После того катастрофического проигрыша ему удалось отыграть немного денег, но нужной суммы на приданое Эдит у него все равно не было. От силы он мог дать за ней пять тысяч, но в этом случае им всем пришлось бы жить впроголодь.
– Милорд, я проникся самыми глубокими чувствами к вашей сестре, – проговорил Бенвик. – Она – образец добродетели, и для меня она самая красивая леди на свете. Милорд, я хочу…
– Вы уже с ней говорили? – перебил Хью. Может, у Эдит хватит благоразумия помучить парня еще несколько дней, не говоря ему ни «да», ни «нет».
Но, увы, Бенвик кивнул, сияя от счастья.
– Да, конечно. И она ответила мне согласием. Я прошу вашего благословения.
Хью улыбнулся.
– Если она дала вам согласие, то как я могу не дать благословения? Живите в согласии долго и счастливо.
– Спасибо, милорд! – Бенвик едва ли не плясал от радости. – Милорд, могу я увидеть мою невесту прямо сейчас? Она, наверное, ужасно волнуется.
– Волнуется? – скептически приподняв бровь, переспросил Хью. – А может, захочет вас подольше потомить? Проверить, так сказать, ваши чувства на прочность. Впрочем, не знаю… Для меня это, знаете ли, внове.
– Как и для меня! – с широкой улыбкой воскликнул Бенвик. – И вы не представляете, какое я сейчас испытываю облегчение. Мой отец говорит, что его поверенные свяжутся с вашими поверенными, когда вам будет удобно. Ну… для составления брачного контракта.
– К чему такая спешка? – с улыбкой произнес граф. – Для юридических формальностей времени более чем достаточно. Зная свою мать и сестру, могу вас заверить: для того чтобы Эдит в конце года могла переехать к вам, ей нужно основательно подготовиться. И подготовку надо начать завтра же – иначе не успеть.
– В конце года?.. – с разочарованием в голосе переспросил Бенвик. – Я надеялся заключить брак гораздо раньше.
Хью весело рассмеялся, хотя на душе у него кошки скребли: было очевидно, что отложить свадьбу хотя бы месяца на четыре скорее всего не удастся.
– Я бы никогда не стал вмешиваться в отношения между женщиной и ее портнихой, но если вы, юноша, так уверены в себе – действуйте. – Хью снова рассмеялся. – Сможете их поторопить – не придется откладывать свадьбу. Скажу вам больше. Мне сдается, Эдит будет на вашей стороне.
Бенвик с облегчением выдохнул – и тоже рассмеялся.
– Милорд, я очень на это рассчитываю! Даже месяц покажется мне вечностью. Так я пойду к Эдит? К моей Эдит… – с подкупающей нежностью добавил Бенвик. – Спасибо вам, милорд.
Молодой человек откланялся и чуть ли не побежал к лестнице, а граф тяжело вздохнул и повесил голову. Времени у него не оставалось, а сказать сестре, что у нее нет приданого, у Хью язык не поворачивался.
Оставалось последнее средство. Хью вспомнились слова Эдварда Кросса:
«А приданое Элизабет – пятьдесят тысяч фунтов… Более того, после моей смерти все мое состояние достанется ей…»
Он вздрогнул от неожиданного стука в дверь. В кабинет зашла радостно улыбавшаяся мать.
– Я видела, как от тебя вышел юный мистер Бенвик, и он… – Графиня осеклась, улыбка сползла с ее лица и она пробормотала: – Дорогой, что случилось?
Хью снова вздохнул и сделал еще более несчастное лицо. Если он скажет матери правду, она будет безутешна и не сможет не поделиться своим горем с его сестрами. Хью лгал ей уже полтора года, и точка невозврата была давно пройдена.
– Мама, он заберет ее у нас… Кто же теперь будет высмеивать мои жилеты?..
– Генриетта может попробовать, если ты ей позволишь.
– Нет-нет. – Хью решительно покачал головой. – Теперь уж ничего не поделать. Страдать так страдать. Отныне и впредь я буду мучиться и терзаться, не зная, к лицу ли мне синий шелк, расшитый красными слонами. Более того…
– Эдит сказала, что хочет обвенчаться как можно скорее, – перебила мать. – Кроме того, в новом доме ей будут нужны новые вещи.
Хью вспомнил о тех деньгах, которые сестра уже успела потратить на новые наряды. И вот опять… О господи!
– Вещи?.. – переспросил Хью, сделав вид, что не понимает, о чем речь. – Да-да, конечно! Мы соберем для нее целый сундук. Пусть возьмет свою подушку и щетку для волос. Можно даже отдать ей тот стул в гостиной, на котором она так любит сидеть…
– Хью, перестань! – с упреком в голосе воскликнула графиня.
– Я шучу, разумеется, – сказал Хью, подошел к матери и добавил: – Надеюсь, она испытывает к нему настоящие чувства.
Мать энергично закивала.
– Да-да, она его любит, поверь! Ах как был бы рад твой отец! Он часто говорил, что хотел бы отдать ее за человека, который любил бы Эдит так же сильно, как твой папа любил меня. – Голос матери сорвался, и Хью тотчас протянул ей носовой платок, но она отстранила его взмахом руки. – Он был бы очень доволен, – уже обычным голосом продолжила графиня. – Эдит – будущая виконтесса! Ты не мог бы уладить формальности поскорее?
Хью тянул время, аккуратно складывая платок и наконец уклончиво ответил:
– Сначала посмотрим, насколько жадным окажется Ливингстон, – ответил он уклончиво.
– Ты должен проявить щедрость! – воскликнула мать. – Твоя сестра заслуживает счастья.
Хью улыбнулся – в разговорах с матерью притворство ему давалось легко.
– Конечно, заслуживает! Я в этом нисколько не сомневаюсь, мама.
Он стоял на перепутье целую неделю, ожидая чуда, надеясь, что случится нечто такое, что избавило бы его от необходимости выбирать между Сциллой и Харибдой. Он мог бы сказать матери и сестрам правду, лишив их иллюзий относительно Джошуа, а Ливингстона-старшего мог бы поставить перед фактом: Эдит – бесприданница.
Но он мог выбрать и другой вариант – принять предложение Кросса. На первый взгляд этот выбор казался весьма разумным, но сделка с Кроссом означала для Хью пожизненную зависимость от человека, способного на любую подлость. Возможно, ему тогда придется всю оставшуюся жизнь раскаиваться в своем выборе. Впрочем, в глубине души Хью с самого начала чувствовал, что все к этому идет, поэтому был готов к самому худшему. Хотя, если подумать… Ведь Элизу Кросс никак нельзя назвать самым худшим, что могло бы с ним произойти. Хью вспоминал ее робкую улыбку и нежный румянец щек, когда она говорила о своем псе. Вспомнил и благодарность в ее взгляде, когда он переворачивал страницы нотной тетради. Было ясно, что Элиза Кросс не плела интриги, не пыталась им манипулировать. Она – милая, добрая и честная девушка и у нее есть деньги, в которых он отчаянно нуждается.
Собравшись с духом, граф заявил:
– Возможно, Эдит не единственная в нашей семье, кому вскоре предстоит стоять перед алтарем.
– Но Генриетта еще даже не… – Мать умолкла, и глаза ее округлились. – Но ты ведь не хочешь сказать, что…
– Я еще не делал ей предложение, – с улыбкой пояснил Хью. – Но встретил юную леди – ту самую, как говорится. Я ничего тебе не говорил, хотя надо было бы…
– Кто она?
– Нет-нет. Я ничего не скажу тебе до тех пор, пока не буду точно знать, что она испытывает ко мне ответные чувства.
Хью просто-напросто не знал, хотел ли, чтобы мисс Кросс воспылала к нему нежными чувствами. Но если она не примет его ухаживания, деньги-то на приданое Эдит он все равно получит. А ухаживать за ней будет в любом случае. Это уже решено.
Разве у него был выбор?
Глава 7
Наконец-то расправившись с последним сорняком, Элиза выпрямилась и смахнула пот со лба. И только сейчас заметила подходившего к ней дворецкого.
– В чем дело, Роберт?
– Лорд Гастингс пришел с визитом, мисс, – сообщил дворецкий и перехватив полный отчаяния взгляд хозяйки, пустился в объяснения: – Я сообщил ему, что мистера Кросса нет дома, и тогда лорд Гастингс спросил, дома ли вы. Что ему сказать?
Элиза вздохнула и окинула взглядом свой наряд. На ней опять было старое платье, изрядно помявшееся и испачканное землей. А стянутые в тугой узел волосы она спрятала под соломенную шляпу – тоже ужасно старую. Ах, лорд Гастингс словно специально выбирал для своих визитов самое неудачное время…
Дворецкий молча ждал указаний, и Элиза, подумав о том, что отец, судя по всему, многого ждал от их совместного с графом дела, велела Роберту проводить графа в гостиную и передать, что она скоро подойдет.
– Предложите ему что-нибудь выпить и распорядитесь насчет чая. Да, и пусть к чаю подадут угощение посытнее. Лорд Гастингс приехал издалека и наверняка успел проголодаться. – Снимая садовые перчатки и шляпу, Элиза добавила: – И уведите Вилли на задний двор.
Девушка покосилась на пса, недавно спавшего под скамейкой возле фонтана. Как она и опасалась, Вилли уже проснулся и бросился к ней, едва она направилась к дому.
За пятнадцать минут Элиза успела вымыть лицо и руки, переодеться, переобуться и причесаться. Нет, не совсем так… Причесывала ее горничная. Даже не причесывала – хоть что-то сделала с ее волосами.
Элиза быстро спустилась вниз и перешла на шаг только возле самой гостиной. Впрочем, это не помогло – сердце ее по-прежнему бешено колотилось. Но Элиза сказала себе, что это от бега, а не от предвкушения встречи с графом. Когда же она вошла в гостиную и увидела красавца лорда Гастингса – тот при ее появлении поспешил встать, – сердце ее заколотилось еще быстрее, и даже казалось, что оно вот-вот выскочит из груди.
– Простите, милорд, что заставила вас ждать, – задыхаясь, проговорила девушка и сделала реверанс. – Моего отца нет дома, а я не ждала гостей…
Граф улыбнулся. Сегодня его вьющиеся от природы темные волосы не были напомажены и зачесаны назад, а падали свободно, в живописном беспорядке. От него было глаз не оторвать, а ямочка на щеке сражала наповал.
– Это я должен просить прощения, мисс Кросс, за то, что не уведомил о своем визите заранее. Спасибо, что согласились меня принять.
– Ах, глупости… – пробормотала Элиза и едва не разразилась дурацким нервным смешком, но вовремя сдержалась. – Здесь, в Гринвиче, жизнь течет так размеренно и тихо, что впору заскучать без гостей. Гости вносят разнообразие в нашу жизнь, и мы им всегда рады.
Едва Элиза закончила свою речь, дворецкий принес чайный поднос, и девушка вздохнула с облегчением – к счастью, для нее нашлось дело. Пока она разливала чай, говорить было необязательно. Лорд Гастингс попросил плеснуть ему в чашку совсем чуть-чуть молока, а сахару добавил всего один маленький кусочек. Элиза увидела в этом счастливый знак – она любила чай с молоком и сахаром в точно таких же пропорциях. Хотя… При чем тут счастливые знаки? Просто совпадение, которое ни о чем не говорит.
– Вам нравится Гринвич? – с вежливой улыбкой осведомился граф.
– Гринвич? – Элиза распахнула глаза. – Да, конечно!.. – И тут же прикусила губу, вспомнив, что только что пожаловалась на то, что в Гринвиче слишком скучно. – Видите ли, здесь очень тихо. Гораздо тише, чем в Лондоне. Моя подруга Джорджиана живет на Кавендиш-сквер, и она говорит, что там шумно в любое время суток.
– Так и есть, – с едва заметной улыбкой согласился гость. – Не приходится ли ваша подруга сестрой графу Уэйкфилду?
– Да, – кивнула Элиза, с запозданием вспомнив, что ей следовало называть свою подругу «леди Джорджиана». – Вы с ней знакомы?
– Нет, но я о ней слышал. Мои сестры считают, что она одна из самых элегантных леди в Лондоне. И они не раз приходили домой с прогулки по парку, восторженно обсуждая очередной наряд леди Джорджианы.
Элиза рассмеялась.
– Могу себе представить! У леди Джорджианы необычайно изысканный вкус.
И вновь в уголках его глаз собрались лучики смеха. Он смеялся одними глазами, и это почему-то завораживало.
– Должен заметить, что это относится и к вам, мисс Кросс. Ведь вы приложили руку к декору вашего дома, верно?
На сей раз она залилась краской не от смущения, а от удовольствия. Элиза и сама считала, что создание красивого интерьера – то немногое, в чем она действительно преуспела. Отец предоставил ей полную свободу действий во всем, что касалось обстановки дома, приказав не трогать лишь его кабинет, и Элиза в итоге получила все, что хотела. Дом стал воплощением ее представлений о красоте и уюте. А любимой комнатой была гостиная, выдержанная в нежных оттенках желтого, с драпировками из шелка цвета слоновой кости, с обитыми полосатым дамасским шелком кушетками, с хрустальными канделябрами и фигурками из хрусталя на каминной полке. Высокие окна выходили на лужайку, плавно спускавшуюся к самой реке, и в погожие дни вся комната сияла, словно изнутри освещенная солнцем.
– Да, декором дома занималась я, – проговорила Элиза, пытаясь как-то унять переполнявший ее восторг, грозивший выплеснуться наружу словно шампанское из бутылки. – Возьмись за это дело отец, он бы все стены обил дубовыми панелями и везде, где только можно, повесил бархатные портьеры. – Элиза поморщилась. – По-мужски основательно, но очень мрачно.
– Он мудро поступил, что поручил это вам, – заметил граф.
– Спасибо, милорд. – Элиза чувствовала, что вся горит – словно у нее был сильный жар. Именно так подействовала на нее похвала графа. Опустив глаза, она поднесла к губам чашку с чаем, сделав глоток, спросила: – У вас обе сестры на выданье?
– Нет, Генриетта выйдет в свет только в следующем сезоне, но наша мать позволила ей посещать некоторые светские мероприятия. Она говорит, что несправедливо, когда одна сестра проводит все вечера на балах и званых ужинах, а другая сидит дома. Но должен заметить, – с грустной улыбкой добавил Хью, – что Генриетта ждет своего дебюта с огромным нетерпением.
Элиза задумчиво улыбнулась.
– Ваша мама, наверное, очень мудрая женщина. Вашим сестрам повезло, что у них такая мать.
– Да, нам всем повезло, – отозвался граф. – Мать нас очень любит.
Элиза почувствовала зависть, но сумела задушить ее в зародыше. Тихонько вздохнув, проговорила:
– А вот у меня нет сестер, и, увы, никогда не было, хотя мне бы очень хотелось иметь сестру.
Как ни странно, но лорд Гастингс тоже вздохнул и произнес:
– Я не могу сказать, что жалею о том, что у меня есть сестры, но порой они бывают несносными. Вполне допускаю, что и они не слишком рады что у них есть брат.
– Нет, я убеждена, что они рады! – невольно воскликнула девушка и густо покраснела, а граф тихо засмеялся.
Элиза в страхе ждала своего выхода в свет и лишь по настоянию отца согласилась на участие в этой ярмарке невест. Но с нее хватило одного сезона. Отец снял дом в самом центре столицы, нанял ей компаньонку – самую достойную – и всеми правдами и неправдами добился того, чтобы Элиза оказалась в числе приглашенных на целый ряд светских мероприятий (в том числе и на балы, разумеется). И только потом Элиза узнала, что компаньонка согласилась исполнять свои обязанности за немыслимые деньги, а приглашали девушку только в те дома, хозяева которых были чем-то обязаны ее отцу. Когда сезон закончился, Элиза испытала лишь облегчение.
Разумеется, леди Генриетта не столкнется ни с чем подобным – этим и объяснялось ее горячее желание принять участие в том, что, по мнению Элизабет, было лишь жалким фарсом. Хотя кто знает?.. Будь с ней рядом сестра, она, возможно, воспринимала бы все иначе, в более радужных тонах.
– Надеюсь, леди Генриетта получит истинное удовольствие от сезона, – сказала Элиза.
– Уверен, что так и будет. Вы тоже получили удовольствие от сезона?
Элиза раскрыла рот, – но ничего путного на ум не шло. Боже, как выразить то, что она думала, и при этом не выглядеть человеконенавистницей или жалкой неудачницей, на которую ни один кавалер не взглянет?
– Мне нравится театр, – осторожно ответила она, – а балы не очень. – Взмахнув рукой, она с ироничной усмешкой добавила: – В свое время меня так утомили балы и праздники, что сейчас я предпочитаю проводить время в узком кругу самых близких друзей.
– Лучшей компании, чем близкие друзья, не существует в природе, – с улыбкой согласился Хью.
– Я также люблю тихие домашние вечера, – продолжила Элиза. – Люблю читать, а также играть на фортепиано – особенно, когда папа дома, – но он часто приходит очень поздно, когда я уже сплю. Когда же он вечером дома, у меня всегда праздник.
– Э… да, конечно, – кивнул граф.
Элиза же крутила в пальцах чашку. Безопасные темы для разговоров закончились. О чем теперь заговорить?
– А вы уже окончательно решили, что будете вести дела с отцом? – спросила она, не придумав ничего лучшего.
Брови графа поползли вверх, и он замер с чашкой у рта.
– Простите… что вы сказали? – Спросил он наконец.
Элиза готова была сквозь землю провалиться. Пытаясь разрядить ситуацию, она с улыбкой пояснила:
– Папа сказал, что во время ужина вы с ним еще не решили все окончательно, и я подумала… Простите, это не мое дело, и я не должна была…
– Нет-нет, я прекрасно вас понимаю, – перебил граф, вонзившись в нее взглядом. – Я понимаю ваш интерес, мисс Кросс.
Руки Элизы дрожали, и она, поставив чашку на стол, переплела пальцы.
– Я просто хотела заверить вас, милорд, что папа совсем не такой жесткий, как иногда кажется, но очень хочет быть первым во всем и любит побеждать. Для коммерции это полезное качество, и его компаньоны, как правило, остаются довольны сотрудничеством.
Меж бровей графа появилась тонкая складка. Тоже поставив чашку на стол и отодвинув блюдо с сандвичами, он спросил:
– Ваш отец говорит с вами обо всех своих делах?
Увы, слишком поздно Элизабет вспомнила о том, что миссис Берни, ее компаньонка на один сезон, безуспешно пыталась ей втолковать. Аристократы считали вульгарным говорить о деньгах, и все связанные с деньгами темы являлись для них запретными. К тому же она, была женщиной, а мнение женщин по денежным вопросам никого не интересовало. И сейчас ей казалось, что лицо у нее вот-вот вспыхнет в прямом, а не в переносном смысле.
– Нет, милорд, – пробормотала она, – я… мне только хотелось знать…
– Хотелось знать? – Граф откинулся на спинку стула, глядя на нее как-то очень странно. – Должен признаться, мне трудно было на это решиться. Ваш отец – человек требовательный во всех отношениях.
– Нет-нет, он… Вообще-то отец довольно жесткий в коммерческих делах, но он очень добрый и любящий родитель.
Граф с горечью усмехнулся уголком рта и произнес:
– Я не знаком со второй его стороной.
– В том-то и дело! – Элиза от волнения подалась вперед, чуть не свалившись со стула. Ей надо было во что бы то ни стало исправить свою чудовищную ошибку с выбором темы. – Он очень щедр к тем, кто в чем-либо нуждается. Мои школьные подруги всегда здесь желанные гости, и он любит их почти так же, как если бы они были его дочерьми. И это очень кстати, потому что Софи – сирота, а Джорджиана – почти сирота. Он сделает все возможное – только бы с ними не случилось ничего плохого.
– И он сделает все, что угодно, для вас.
– Да, конечно. Он очень любящий отец…
Элиза умолкла, в растерянности глядя на графа, глаза которого сделались непроницаемыми. Лицо же его стало походить на маску. «Что же происходит?» – в растерянности думала девушка.
– Для меня отец – самый добрый на свете человек, – с дрожащей улыбкой продолжила она. – Но, наверное, почти каждая дочь скажет то же самое о своем отце.
И тут лорд Гастингс расслабился и, пожав плечами, проговорил:
– Каждая леди заслуживает отца, который готов ради нее на все, так что вам, мисс Кросс, не на что жаловаться.
Элиза просияла.
– Да-да, именно так!
– Скажите, а то предложение, которое он мне сделал… – Лорд Гастингс на мгновение умолк и пристально на нее посмотрел. – Он не объяснил вам, в чем оно состояло?
– Нет, я не имею о нем ни малейшего представления, – ни секунды не раздумывая, ответила Элиза. – Но иногда он мне кое-что рассказывает. Особенно в тех случаях, когда речь идет о каком-то необычном проекте, который может показаться сумасбродным или даже совершенно безумным. Один из его друзей задумал путешествие на воздушном шаре в Амстердам. Папа смеется над этим своим другом. Но вообще-то он считает, что его коммерческие дела не представляют для меня интереса, поэтому и не рассказывает мне о них. Он говорит, что мне будет скучно, и я усну, не дослушав. И действительно, что занятного в акциях на зерно… или еще на что-нибудь?
– Да, все верно, – кивнул лорд Гастингс. Выдержав паузу в несколько секунд, он пристально вглядывался в лицо девушки.
– Что ж, мисс Кросс, я думаю, не будет большого вреда, если сказать вам, что я решил заняться коммерцией с вашим отцом. И даже если он не обсуждает с вами важные дела, все равно вы довольно скоро сами все поймете. Более того, возможно, мы с вами теперь будем видеться довольно часто. – Граф улыбнулся, но улыбка вышла какая-то неестественная. – Ну вот… Я сказал вам все, что мог, – добавил он, пожав плечами.
Элиза в смущении зарделась. Она понимала, что не знает, как вести светскую беседу, и ей было ужасно стыдно за свою неосведомленность.
– Вот и прекрасно, – сказала она. – Папа будет рад.
Тут начали бить часы на стене, и Элиза вздрогнула от неожиданности.
– Может, вы хотите оставить отцу записку? – спросила она. – Или передать ему что-то на словах? Он вернется скорее всего поздно, после ужина.
– Я буду вам очень признателен, если вы передадите ему, что я принимаю его предложение, – ответил граф, опустив глаза. Допив чай, с улыбкой проговорил: – Спасибо за гостеприимство, мисс Кросс. Мне пора обратно в Лондон.
Элиза радостно улыбнулась. Слава богу, этот визит закончился.
– Я непременно все ему передам, милорд, – сказала она и встала. – И еще раз примите мои извинения за то, что вы не смогли увидеться с моим отцом.
– Нет-нет, никаких извинений. – Граф тоже поднялся – и вдруг широко улыбнулся, едва не ослепив Элизу своей чудесной улыбкой. – С вами очень приятно общаться, и я получил огромное удовольствие. Так что сожалеть о том, что мне не удалось застать вашего отца, я просто не в силах.
Лестные слова, сказанные лишь из вежливости… И все же Элизе казалось, что слова эти воспламенили ее душу. Ох, как же иссохла ее душа, если такой малой искры хватило, чтобы разгорелось пламя. Провожая гостя до двери, Элиза даже нашла слова, чтобы вежливо с ним попрощаться. Стоя на пороге, она смотрела, как он лихо запрыгнул в седло красивого коня. Граф попрощался с ней, прикоснувшись пальцами к полям шляпы. Элиза долго смотрела ему вслед, пока он не пропал из виду, потом, улыбнувшись, вернулась в дом.
«Мы с вами теперь будем видеться довольно часто», – Эти слова графа вновь и вновь звучали у нее в ушах. Но лорд Гастингс, конечно же, не собирался ухаживать за ней. Зачем ему, такому обаятельному утонченному аристократу – притом красивому как бог, – такая, как она? Но слова эти были им сказаны, и они были адресованы именно ей. Пожалуй, этого вполне достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.
Глава 8
Хью должен был продумать план дальнейших действий. Мисс Кросс, судя по тому, что он услышал, в обществе бывала мало, и это, с одной стороны, хорошо, с другой – очень даже плохо. Было ясно, что немедленной реакции света на появление у него пассии опасаться не следовало, и это означало, что какое-то время можно было обходиться без всевозможных слухов и сплетен. Но, с другой стороны, ухаживать за девушкой, почти нигде не бывающей, – дело весьма затруднительное. При ином раскладе он бы старался посещать те места, куда приглашали ее, и, встретившись с ней будто бы случайно, оказывал бы ей знаки внимания. Но, увы, мисс Кросс такой возможности ему не предоставила. Так что оставалось одно – навещать ее в Гринвиче. Однако его частые отъезды непременно породят вопросы, и придется каждый раз что-нибудь придумывать.
Хью отправил Кроссу довольно язвительную записку, в которой высказал приведенные выше соображения и настоятельно рекомендовал ему выкупить ложу в Королевском театре и регулярно водить на представления свою дочь. Кросс ответил, что ложу он выкупил еще до получения записки, и сообщил, что рассчитывает увидеть лорда Гастингса в театре завтра вечером.
Решив отправиться в театр, Хью не сказал об этом ни матери, ни сестрам; последнее время он вообще их избегал. Все они только и говорили, что о подготовке к свадьбе, – главным образом о том, что Эдит может пригодиться в новом доме и что следовало купить в первую очередь. Эдит, казалось, вся светилась от счастья: о чем бы ни заговаривала – все неизменно сводилось к Бенвику. Но Хью и без этих досадных напоминаний прекрасно знал, что время не ждет. Генриетта искренне радовалась за сестру и тоже сияла от счастья. А Розмари переполняла гордость. Ее старшая дочь выходила замуж еще до окончания сезона, причем выходила за любимого мужчину – как и она сама в свое время. Хью с трудом сдерживался, слушая этот бред.
Разумеется, рано или поздно они узнают о мисс Кросс. И он надеялся, что она им понравится – как и они ей.
Хью все рассчитал и, отправляясь в Гринвич, точно знал, что Кросса там не застанет. Он хотел пообщаться с мисс Кросс наедине. Теперь, когда он сделал выбор, ему хотелось взглянуть на нее свежим взглядом. У него камень с души свалился, когда он убедился в том, что первое впечатление его не обмануло: мисс Кросс была девушкой застенчивой, но доброй и порядочной. Правда, Хью не составил окончательного мнения о том, нравится ли она ему внешне. С первого взгляда она ему не понравилась, но даже красавица едва ли смотрелась бы удачно в застиранном мокром фартуке. А вот на ужине она была одета с безупречным вкусом и даже казалась миловидной. В третий же его визит она опять выглядела как служанка.
Хью говорил себе, что внешность этой девушки значения не имеет, но при этом прекрасно понимал, как трудно будет убедить окружающих в том, что он потерял из-за нее голову. Мать его в свое время была красавицей, а сестры старались одеться понаряднее даже к чаепитию в самом узком семейном кругу. Все они будут немало озадачены, если он заявит, что влюбился в девушку, одетую как подавальщица в торговой лавке.
Хью приобрел билет в партер на вечернее представление. Несмотря на обилие публики, отыскать взглядом мистера Кросса и его дочь труда не составило. Разумеется, Кросс выкупил самую большую и самую заметную ложу – такая вполне подошла бы какому-нибудь герцогу или даже принцу. Мисс Кросс, сидевшая в первом ряду, обводила зал восторженным взглядом, а ее отца распирало от гордости: он сидел, скрестив руки на груди, и кивал всякому, кто смотрел в его сторону. Кросс скорее всего не понимал, что люди оборачивались на него вовсе не потому, что восхищались им, а потому, что возмущались его поведением. Впрочем, таким, как Кросс, наплевать на мнение окружающих.
Хью поднялся в ее ложу во время первого антракта. Дверь в ложу была открыта, но никто туда не заглядывал. Места там было слишком много для двух человек, и сидевшие рядом отец и дочь смотрелись сиротливо. Хью деликатно откашлялся и постучал в приоткрытую дверь. Мисс Кросс повернула голову – и лицо ее осветилось радостной улыбкой.
– Добрый вечер, мисс Кросс. – Граф вежливо поклонился. – Добрый вечер, сэр, – сказал он, взглянув на отца девушки.
– Добрый вечер, лорд Гастингс, – розовея от смущения, пробормотала мисс Кросс.
– Я не помешал?
– Нет-нет, заходите, – сказал мистер Кросс, одной рукой опершись на перила.
Хью вошел и тотчас же направился к его дочери, своей будущей жене.
– Вам нравится опера? – спросил он с улыбкой.
В этот вечер давали нечто сентиментально-слащавое под названием «Мост дьявола». Хью даже не пытался вникнуть в сюжет.
– Да, очень! – просияла мисс Кросс. – А вам, милорд?
Хью невольно улыбнулся, глядя на сиявшее восторгом лицо девушки. Да, она не кривила душой, когда говорила, что очень любит театр.
– Мне тоже нравится, – ответил Хью. – Моя сестра ходила на эту оперу несколько дней назад, и с тех пор она только и говорит, что о выступлении мисс Келли.
Хью бессовестно врал. Эдит действительно смотрела эту оперу с Бенвиком и его родителями, но ей она не понравилась и ничего хорошего о прославленной мисс Келли и ее голосе она тоже не сказала.
– Да, у мисс Келли изумительное сопрано, – с улыбкой согласилась мисс Кросс.
– Вы здесь один или с семьей? – поинтересовался Эдвард Кросс.
– Нет, сегодня я здесь один. Наслаждаюсь представлением с последнего ряда партера. – Граф улыбнулся с таким видом, словно искренне сожалел, что ему не удалось познакомить Кросса со своими близкими.
Девушка взглянула на графа с некоторым удивлением и проговорила:
– Вы сидите там, внизу? Скажите, там действительно очень шумно, или мне только кажется? Не знаю, как можно расслышать певцов, сидя там…
– Признаюсь, там действительно довольно шумно, – с улыбкой ответил Хью и заговорщически ей подмигнул. – Но я слишком поздно спохватился и все места в первых рядах были уже распроданы.
– Весьма непредусмотрительно с вашей стороны, – заметил Эдвард Кросс, погрозив графу пальцем. – Надеюсь, этот случай – исключение.
Хью отлично понял намек. Кросс сделал ему предупреждение – мол, не играй с огнем.
– Вообще-то я привык жить по плану. Тщательно составленному плану, – уточнил Хью. – Но бывает, обстоятельства меняются внезапно, и тогда приходится подстраивать планы под обстоятельства, а не наоборот.
Кросс едва заметно усмехнулся.
– Я рад за вас, милорд. Подобное здравомыслие не всякому дано.
– А на что еще прикажите полагаться, если судьба так и норовит загнать тебя в угол? – парировал Хью.
– В превратностях судьбы я совсем не разбираюсь, – вмешалась мисс Кросс преувеличенно любезным тоном, из чего Хью заключил, что она знала, чего ждать от отца, но умела с ним справляться. – Впрочем, это не важно. А важно то, что у нас здесь места хватит на троих да еще и останется. И здесь вам будет удобнее, чем в последнем ряду партера. Так что прошу вас, милорд, составьте нам компанию.
Хью изобразил неподдельное изумление.
– Вы уверены? А к вам больше никто не подсядет?
– Увы, нет. – Мисс Кросс со вздохом покачала головой и, укоризненно взглянув на отца, добавила: – Кстати, папа, если бы ты потрудился сообщить мне, что взял ложу не сегодня утром, а, скажем, вчера, то я могла бы пригласить своих подруг. Так кто тут все планирует заранее?
– Я, – без тени раскаяния ответил Кросс. – Я специально ничего тебе не говорил до последнего, чтобы не делить тебя с твоими подругами.
Элиза с улыбкой всплеснула руками.
– Ах, папа, какой же ты хитрец! Лорд Гастингс, надеюсь, вы к нам присоединитесь, – добавила она, взглянув на графа.
– Благодарю вас, мисс Кросс. С удовольствием.
Хью повернулся к ее отцу. Как же его раздражала эта самодовольная мина Кросса! Да, мистер Кросс прекрасно все рассчитал.
– Можно вас на минуточку, сэр? – спросил Хью.
Кросс встал, и они отошли в сторону – благо просторная ложа это позволяла. А мисс Кросс, положив ладони на бархатную обивку перил, теперь смотрела вниз, на публику в партере. Хью не мог не отметить изящный изгиб ее шеи, украшенной одной-единственной нитью жемчуга. Разумеется, самого лучшего. Фасон ее платья идеально подходил для незамужней юной леди, но ткань, из которой платье было сшито, и украшавшие его кружева были самого лучшего качества и свидетельствовали о безупречном вкусе той, что его носила. Далеко не всякая аристократка, не будучи ограниченной в средствах, смогла бы удержаться от искушения украсить себя чем-то модным, дорогим и броским, но мисс Кросс, похоже, эта болезнь не грозила.
– Браво, Гастингс, – тихо сказал Кросс. – Насколько я понимаю, вы навещали ее на днях.
– Нет, сэр, я приезжал к вам, – сквозь зубы процедил Хью. – Вы отсутствовали. Я бы нарушил приличия, если бы пришел с визитом к юной леди, которая находится дома одна.
– Ах, да-да… – насмешливо протянул Кросс. – Ваша игра – ваши правила.
Хью ужасно хотелось плюнуть в эту самодовольную физиономию. Борясь с искушением, он сделал вдох и выдох.
– Таковы правила, по которым живет свет. Вы бы хотели, чтобы общество сочло вашу дочь женщиной легкого поведения? Я позволю себе в этом усомниться, ибо вы, сэр, стремитесь сделать ее частью этого общества. – От вопроса риторического Хью перешел к вопросу, ответ на который очень хотел получить. – Скажите, наше фиктивное сотрудничество… в чем именно оно заключается? Ваша дочь спрашивала меня об этом, и мне рано или поздно придется дать ей ответ.
Все это время мистер Кросс смотрел на собеседника с насмешливым прищуром, когда же граф задал вопрос о характере их якобы совместной деятельности, Кросс презрительно хмыкнул и проговорил:
– У вас есть поместье в Корнуолле. Довольно большое поместье. Скажите ей, что, по моим предположениям, там находится богатое месторождение меди. Корнуоллские медные рудники принесли мне когда-то целое состояние.
Хью охватила ярость, когда он представил изрытое шахтами и обезображенное отвалами пустой породы несравненное Розмари – любимое детище отца, названное в честь красавицы жены. Уж лучше податься во флот, чем отдать на растерзание то единственное, за что отцу не могло быть стыдно.
Но ведь никто не отнимает у него Розмари, верно? И не все ли равно, что он скажет мисс Кросс? А о том, что разрабатывать медную жилу в Розмари никто не собирался, она все равно не узнает.
– Как скажете, – согласился Хью.
– Приезжайте ко мне хоть каждый день. – Взгляд Кросса сочился сарказмом. – После полудня и до ужина меня дома обычно не бывает.
Хью понимающе кивнул. Кросс кивнул в ответ и, окликнув дочь, спросил:
– Дорогая, может, хочешь лимонада и миндального печенья?
– Да, папа, не откажусь.
Элизабет с улыбкой посмотрела на отца, и в этот момент была по-настоящему хороша собой. Почти красива. И Хью не без удивления признал, что вовсе не считает ее невзрачной. Сегодня она ему нравилась – нравилась как женщина. Да, у нее вполне заурядное лицо, но в том, как она двигалась, говорила, в повороте головы, во взгляде – во всем этом было что-то чарующее, яркое, живое, и на нее хотелось смотреть и смотреть…
Кросс же тем временем ушел за лимонадом для дочери, а Хью, пользуясь случаем, подсел к Элизабет и с улыбкой произнес:
– Спасибо, что пригласили меня в ложу.
Девушка радостно улыбнулась в ответ.
– Поверьте, милорд, мы всегда будем вам рады. Обычно, когда папа берет ложу, я приглашаю всех, кого захочу, не спрашивая у него разрешения. Но он знает, что приглашены будут только самые близкие друзья.
– Тогда я польщен оказанной мне честью, – понизив голос до вкрадчивого шепота, сказал Хью.
Губы мисс Кросс задрожали, и она на миг зажмурилась, словно от испуга.
– Я вовсе не… – Девушка густо покраснела. – Милорд, я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно…
– Я все понимаю, – доверительно коснувшись руки девушки в длинной перчатке, перебил ее Хью. – Я знаю, что вы пригласили меня сюда исключительно по своей доброте. Хотя… Я бы счел за честь называться вашим другом.
Глаза Элизы сделались круглыми точно блюдца. И теперь Хью ясно видел, что они у нее не зеленые, а скорее ореховые, с золотистыми крапинками. Ресницы же были длинные и густые. Застыв в немом изумлении, она смотрела на него почти со страхом.
Вальяжно откинувшись на спинку кресла, Хью спросил:
– Как поживает Вилли?
Как он и ожидал, мисс Кросс тотчас оживилась:
– О, превосходно! На днях гонялся за утками, и мне пришлось снова его купать.
Хью хохотнул, а мисс Кросс улыбнулась.
– Я провела беседу со слугами, – продолжила девушка, – и теперь во время купания Вилли все двери запираются. Так что побегать по дому сразу после ванны ему больше не удастся.
– Вы, кажется, говорили, что нашли его? – Хью сознательно выбрал самую безопасную тему.
– Да, нашла, – кивнула мисс Кросс. Глаза ее лучились добротой. – Нашла под цветущим кустом. Уильям – наш главный конюх – считает, что Вилли наполовину спаниель, наполовину пойнтер. И якобы он появился на свет в результате тайного союза охотничьего пса некоего джентльмена и диванной собачки какой-то леди.
– Уж поверьте, этот случай далеко не единичный! – со смехом отозвался Хью.
Мисс Кросс угостила его еще парочкой забавных историй из жизни Вилли. Когда девушка говорила о своем псе, она волшебным образом преображалась. Куда-то исчезала болезненная застенчивость и скованность, движения обретали легкость, а речь – беглость и остроумие. Хью от души смеялся над рассказом о том, как Вилли на рынке впервые увидел теленка.
Когда же в зале погас свет, граф удивился, как быстро пролетел антракт: ему было гораздо приятнее проводить время в беседе с мисс Кросс, чем мучиться, слушая никчемную оперу. Эдвард Кросс, стараясь не привлекать к себе внимания, проскользнул в ложу, когда уже заиграл оркестр, и молча протянул дочери фужер с лимонадом.
Хью же не смотрел на сцену: его нисколько не занимало происходившее там, – а он внимательно наблюдал за мисс Кросс. Он видел, как непосредственно она реагировала на все, что происходит на сцене. Элиза искренне смеялась над шутками придворного шута и в трогательном волнении зажала ладонью рот, когда главный герой, опустившись на одно колено, признался в любви своей возлюбленной, которая стояла, прижав руку к сердцу и закатив глаза словно готова была в любой момент грохнуться в обморок. Хью чувствовал, что мисс Кросс лишена какого бы то ни было притворства, и эмоции, которые он сейчас наблюдал, являлись такими же искренними, как и ее болезненная застенчивость, привязанность к Вилли… и все остальное. То есть Элиза Кросс совершенно не походила на притворщицу. В то время как ее папаша был лицемер почище самого Макиавелли…
Но вот наконец спектакль закончился, и публика начала расходиться. Пока мисс Кросс поправляла шаль, Хью, наклонившись к ее отцу, тихо сообщил:
– Я приеду в четверг к двум часам. Скажите ей, что рассчитываете быть в это время дома, но задержитесь на полчаса.
Кросс молча кивнул.
– И, бога ради, дайте ей возможность пригласить своих подруг, когда вы в следующий раз пойдете в театр, – добавил Хью. – Она заподозрит неладное, если мы будем постоянно встречаться при подобных обстоятельствах. К тому же женское сердце чутко реагирует на мнение подруг, и их одобрение очень важно.
Кросс поморщился, но Хью никак на это не отреагировал. Вежливо откланявшись, он покинул ложу и растворился в толпе.
Граф подверг тщательному анализу свои ощущения от сегодняшнего вечера и пришел к выводу, что провел время куда лучше, чем ожидал. Для того чтобы прийти к этому заключению, много времени ему не понадобилось – он даже не успел покинуть здание театра.
– Гастингс! – раздался у его уха знакомый голос, и тяжелая рука легла ему на плечо. – Черт возьми, чтоб мне провалиться! Какими судьбами ты здесь?
Граф со смехом стряхнул с плеча руку приятеля, а Роберт Фэрфилд, младший брат герцога Роли, многозначительно ухмыльнулся.
– Вот уж не думал, что ты любитель оперы, Роб, – сказал Хью и снова рассмеялся.
– Вообще-то опера – это не мое, – с брезгливой гримасой пробурчал Роберт. – Я здесь по настоянию матери. Она решила, что мне пора жениться и таскает меня по всевозможным салонам и театрам вот уже две недели кряду. Я пока держусь, но боюсь, что не выдержу жуткой скуки и сдамся – лишь бы от меня отстали.
– Чтобы ты – и женился? Что за нелепость? – воскликнул Хью.
– Да, согласен, нелепее ничего быть не может. Но у тебя, похоже, намерения самые серьезные. – На физиономии Роберта вновь появилась многозначительная ухмылка. – Присмотрел себе дочку Кросса, верно?
Хью хотелось сказать приятелю, что тот бредит, но он сдержался. Отрицать сказанное Робертом он не стал, но и подтверждать тоже.
– Кросса? Ты имеешь в виду Эдварда Кросса?
– Того самого, – кивнул Роберт Фэрфилд. – Он увел многообещающие инвестиции прямо у Роли из-под носа. Выходит, обокрал.
– Кросс обокрал Роли?.. – удивился Хью. – Каким образом?
– Украл – фигурально выражаясь, – пояснил Фэрфилд. – Но мой брат был вне себя от ярости, когда получил отказ от своего инвестора. И винит он в этом Кросса. Я точно не знаю, но вроде бы речь идет об акциях Панамского канала. Брат сказал, что Кросс ведет грязную игру и связываться с ним опасно.
У Хью отлегло от сердца. О том, что Кросс играет нечестно, граф и так знал.
– Спасибо за информацию. Теперь я со своих инвестиций глаз не спущу, – с усмешкой сказал Хью.
– И будь с ним начеку, – предупредил приятеля Роберт. – Ты и глазом не успеешь моргнуть, как он разденет тебя подчистую, даже штанов не оставит. А уж если ты собрался завоевать благосклонность его дочки – тогда держись, приятель! Кросс не пощадит того, кто перебежит ему дорогу, и…
– Мисс Кросс – славная девушка, как мне кажется, – перебил Хью, намеренно игнорируя все сказанное Робертом. – Мои сестры даже назвали бы ее очень милой. Она совсем не похожа на отца.
– Не похожа?.. – в задумчивости переспросил Роберт, затем пожал плечами и сменил тему. – Ты сейчас в «Вегу»?
А куда же еще? Если боги смилостивятся над ним и пошлют удачу, то он все еще сможет и без посторонней помощи обеспечить Эдит приличным приданым. Разумеется, Кросс по-прежнему будет держать его на крючке, и, увы, как бы ему ни везло за карточным столом, с отцом Элизабет вовек не расплатиться.
– Увидимся в «Веге», – сказал Хью.
И Роберт, кивнув другу на прощание, поспешил присоединиться к проходившей мимо шумной компании, состоявшей из таких же, как он, молодых и беззаботных весельчаков.
Хью хмыкнул и пожал плечами. Что ж, он с самого начала знал, что повышенное внимание ему обеспечено. То, что заметил Роберт, заметили и многие другие. Возможно, завтра уже весь Лондон будет знать, что лорд Гастингс слушал оперу в ложе Кросса, сидя рядом с его дочерью. Так что пора было подумать, что он скажет матери и сестрам.
Глава 9
Элиза старалась пореже думать о лорде Гастингсе, но не очень-то получалось. У нее никогда не возникало подобных проблем с другими партнерами отца. Возможно, все дело в том, что они не отличались ни красотой, ни обаянием, в то время как граф в избытке обладал и тем и другим, но, кажется, были и иные причины… Мистер Гринвил постоянно приносил ей сладости, когда она была ребенком, а сэр Дэвид частенько говорил, что она очень похожа на мать, но при этом никакого особого интереса она для них не представляла, а вот граф – совсем другое дело… Он интересовался ее жизнью. Он расспрашивал о Вилли. Более того, казалось, что она интересовала его даже больше, чем их с отцом дела. Хм… очень странно и необычно. Но, возможно, все объяснялось очень просто: граф беседовал с ней лишь из вежливости. Вот и Джорджиана говорила ей, что аристократы, то есть истинные джентльмены – такие, как ее жених виконт Стерлинг, – обладают исключительным чувством такта и прекрасными манерами. Надо думать, граф Гастингс в этом смысле ничем не отличался от виконта Стерлинга, а в чем-то возможно, даже превосходил.
Увы, сколько бы Элиза ни убеждала себя в том, что за вежливыми словами и комплиментами ничего не стояло, эти его вежливые слова и комплименты все равно доставляли ей несравненное удовольствие. И грезить наяву, вспоминая, как граф на нее смотрел и что говорил, было куда приятнее, чем думать о вещах реальных. Тем более что в реальном мире дела обстояли совсем не так хорошо. Подруги Элизы давали ей немало поводов для беспокойства. Софи оказалась в эпицентре скандала, разразившегося вокруг игорного клуба «Вега». Играя в «Веге», Софи зарабатывала себе на жизнь. Знали об этом немногие, а знавшие молчали, но случилось так, что герцог Вэр, сев играть за один стол с Софи, поднял ставку до немыслимой суммы. Джорджиана любила пошутить на тему влюбленности в Софи младшего брата герцога, игрока и повесы лорда Филиппа. Права была в своих предположениях Джорджиана или нет, но ей очень хотелось думать, что лорд Филипп действительно любит Софи. Софи же лишь смеялась и отшучивалась: говорила, что от лорда Филиппа одни неприятности, – и Элизабет была согласна с подругой. Она считала, что у Софи хватит здравого смысла не терять голову ни из-за лорда Филиппа, ни из-за его старшего брата. Как бы там ни было, но Софи почему-то вдруг перестала отвечать на письма Элизы, и это не могло не вызвать беспокойства. Не придумав ничего лучшего, Элизабет обратилась за помощью к отцу, и тот обещал разузнать все, что сможет. Когда же отец сообщил, что Софи давно не появлялась в Лондоне, Элиза всерьез забеспокоилась.
Так что же стряслось с ее подругой? И, что еще важнее, как ей помочь? Лучше всего Элизе думалось в саду. Вот и сейчас она пыталась найти решение, срезая цветы для букета невесты – замуж выходила сестра камеристки Элизы. Венчание Джейн Харби назначили на завтра, и церковь решено было украсить сиренью. Мэри, камеристка Элизы, уже нарезала полную корзину разноцветной сирени и подошла к хозяйке спросить, не нужна ли ей помощь. Элиза подняла голову – и едва не выронила садовые ножницы, увидев направлявшегося к ней лорда Гастингса.
Вилли, который нежился на солнышке, тотчас вскочил и помчался к графу. Тот ласково потрепал пса по голове. Он вновь застал ее за работой в саду – с той лишь разницей, что сейчас вид у нее был вполне презентабельный. Когда лорд Гастингс подошел достаточно близко, Элиза сделала реверанс; сердце ее при этом бешено колотилось.
– Надеюсь, вы простите мне мою дерзость, мисс Кросс, – сказал граф, немного щурясь от солнца, и за эти лучики в уголках его глаз Элиза готова была простить ему любое преступление. – Видите ли, ваш дворецкий любезно разрешил мне пройти в сад, чтобы встретиться с вами здесь, на свежем воздухе, а не в гостиной. День выдался на редкость погожий.
– Да, милорд, замечательный день. А папа, наверное, немного задерживается? Он предупредил меня, что сегодня вернется домой рано.
Элиза догадалась, что отец ждал с визитом лорда Гастингса, так как он счел нужным предупредить ее о том, что будет дома к ленчу.
– Мы договорились встретиться в два часа, – подтвердил ее догадку граф. – Вы не станете возражать, если я подожду его здесь? Надеюсь, он скоро появится.
Элиза улыбнулась. Беспокойство о судьбе подруги отступило на второй план.
– Разумеется.
Лорд Гастингс подошел к ней вплотную. Вилли залаял и, подбежав к графу, понюхал носки его туфель, а потом затрусил к цветущему кусту сирени и принялся тщательно его обнюхивать.
– Я чувствую, что последнее время слишком часто навязываю вам свое общество, мисс Кросс. Прошу простить меня за это.
– Что вы, милорд!.. – с жаром воскликнула Элиза, тотчас же почувствовав, как наливается жаром лицо. Ей сделалось нестерпимо стыдно за свои глупые грезы. – Из всех папиных партнеров вы самый обаятельный… и вовсе не навязчивый.
Граф рассмеялся.
– Вы слишком добры ко мне, мисс Кросс. Представляю, как утомительно изо дня в день принимать у себя гостей – партнеров вашего отца. Но о чем же они с вами говорят? О паровых двигателях? О полетах на воздушном шаре? Об акциях и биржах?
– Честно говоря гостей бывает не так уж много, – сказала Элиза, потупившись. И тут же спросила: – А вы инвестируете производство паровозов? Папа называет их машинами-убийцами – из-за взрывоопасности.
– Я, пожалуй, с ним соглашусь, – лукаво подмигнув девушке, ответил граф. – Но если производить их так, чтобы они не взрывались… Тогда у этих машин большие перспективы.
– Да уж… – буркнула Элиза. – Не убивать всех, кто рядом, – это ли не прогресс?
Гастингс вновь рассмеялся, и от этого его смеха сердце Элизы так и ринулось в пляс.
А граф вновь заговорил:
– На территории принадлежащего мне поместья в Корнуолле предположительно залегает медь. Ваш отец предложил мне помощь в разработке этого месторождения. – Хью поморщился и добавил: – Ведь я совершенно не разбираюсь в добыче руды…
– И я тоже. Но я слышала, что в Корнуолле красиво.
– Да, очень красиво. А та часть полуострова, что принадлежит мне, необычайно красива, – добавил граф с такой нежностью в голосе, что сразу же стало ясно: он любит свое поместье и гордится им. – А вы когда-нибудь бывали в Корнуолле?
– Нет, но мне хотелось бы туда съездить. Папа бывал там много раз – по своим коммерческим делам. Он всегда мне говорил: «В тех местах, где я бываю, ужасно грязно и мрачно, и женщинам там делать нечего».
– Что ж, тогда… – Хью улыбнулся. – В таком случае вам не надо ехать туда с отцом. Но я мог бы показать вам самое красивое место на земле – усадебный дом в моем поместье Розмари. Он стоит на высоком обрыве, над живописной бухтой залива Плимут-Саунд, неподалеку от Солтэша. Мой отец перестроил дом, но сохранил древние развалины нормандского замка. Из окон видно море, а в саду есть зеркальный пруд, который в ясные ночи можно принять за подробную карту звездного неба.
– Как там, должно быть, замечательно! – воскликнула девушка.
– Розмари – самое тихое место на свете, там все дышит покоем, – продолжил граф. – И названо поместье в честь моей матери. Роза у моря… – Хью осмотрелся и добавил: – Но должен признать, что сад у меня в поместье не такой ухоженный, как ваш, мисс Кросс. Могу лишь догадываться, каким чудесным стал бы мой сад, если бы вы смогли приложить к нему руки. Вы настоящая волшебница.
Элиза радостно улыбнулась. Ей было очень приятно это слышать.
– Ах, милорд, спасибо за комплимент, но ничего волшебного в моем увлечении нет, – проговорила девушка. – Я просто сажаю то, что хочу видеть, глядя в окна, и слежу, чтобы все хорошо росло.
– Нет-нет, не говорите, что это не волшебство! – с горячностью возразил граф, и Элиза с удивлением на него посмотрела.
Его темные глаза таинственно блестели, и если кто из них двоих и умел колдовать, то никак не она, а лорд Гастингс. Взгляд его завораживал.
– Поверьте, я способен распознать истинную красоту, и в вашем саду ее больше, чем где бы то ни было.
Девушка понимала, что граф ей беззастенчиво льстил, но все равно радовалась его комплиментам.
– Это потому, что ирисы зацвели, – сказала Элиза. – Ирисы… вот и все.
– Нет-нет. – Граф энергично покачал головой. – Я сейчас не об ирисах.
Не об ирисах? Тогда о чем? Не о ней же? Элиза не знала, что и думать. Она отвела глаза и, увидев возвращавшуюся с пустой корзиной камеристку, нашла в ней свое спасение.
– Вы не будете возражать, если я продолжу срезать цветы, милорд? Одна из местных девушек завтра выходит замуж, и я обещала передать ей цветы – для букета и для украшения алтаря.
– Нисколько не возражаю. Эта девушка ваша подруга?
– Нет, она сестра моей горничной Мэри. Она выходит замуж за корабельного плотника из Дептфорда. – Элиза забрала у Мэри корзину и отпустила камеристку.
– Вы делаете невесте весьма щедрый подарок, мисс Кросс, – заметил лорд Гастингс.
Они неспешно прогуливались по тропинке. Элиза засмеялась и замахала руками.
– Ну что вы! Какая же тут щедрость? Вы же видите, как много здесь цветов. Мне нисколько не жалко цветов для такого знаменательного события. Церемония должна быть красивой, а без цветов какая красота? Пожалуй, незабудок и анютиных глазок для букета невесты уже достаточно. Нужны еще только лилии для алтаря… и еще, пожалуй, несколько ирисов для большей выразительности.
Лорд Гастингс взялся нести корзину, в которую Элизабет складывала срезанные цветы. С лица ее не сходила улыбка. Корзина все тяжелела, а Элиза все срезала и срезала понравившиеся ей цветы.
– Спасибо за помощь, – все с той же глуповато-счастливой улыбкой сказала она, когда места в корзине совсем не осталось.
– Это я должен вас благодарить, – ответил граф.
Сняв садовые перчатки и поправив на плечах шаль, Элиза протянула руку за корзиной, но, взявшись за ручку, едва не уронила ее. Лорд Гастингс, продемонстрировав отличную реакцию, вовремя успел подхватить корзину. При этом он приблизился к девушке почти вплотную.
– Ох, простите… – пробормотала она и взялась за корзину обеими руками.
Но граф не торопился отпускать ручку.
Элиза подняла на него глаза – и от его взгляда у нее перехватило дыхание, сердце пустилось в галоп, руки затряслись.
– Мисс Кросс, – проговорил граф, – простите мне мою бесцеремонность, но я… Я очень рад, что ваш отец сегодня задержался.
Элиза замерла – словно окаменела, – даже моргнуть не могла.
А он протянул руку, поправил соскользнувшую с ее плеча шаль и тихо спросил:
– А вы?
– Что я?.. – прошептала Элиза. Все окружающее сейчас было для нее словно в тумане.
Лорд Гастингс улыбнулся, и в уголках его глаз вновь собрались так странно действовавшие на нее лучики морщинок. В глазах же плясали лукавые искры. Может, он с ней шутит?
– Вы считаете меня бесцеремонным? – Он тоже перешел на шепот. – Только говорите что думаете – я переживу.
– Нет, милорд, не считаю… – услышала Элиза собственный шепот, хотя ей казалось, что она эти слова прокричала.
Что-то незнакомое промелькнуло во взгляде графа за миг до того, как опустились его ресницы. И тут он вдруг взял ее за руку – и поднес к губам. Элиза на мгновение зажмурилась; ей казалось, что весь мир вокруг нее рушится. А граф медленно и очень нежно провел губами по костяшкам ее пальцев. Рука Элизы была в перчатке, и пальцы ее выглядели по-детски маленькими в его крупной и крепкой руке. Он обжег ее быстрым взглядом, словно проверяя реакцию, а затем прижался губами к запястью.
Элиза тихонько вскрикнула. «Что это?» – промелькнуло у нее. Ох, наверное, ей напекло голову весеннее солнце. Или… может, ей вообще все это снится? Может, все происходящее – продолжение тех грез, в которых граф являлся к ней и смотрел на нее своими завораживающим взглядом, от которого сердце рвалось из груди? Но нет, все это происходило с ней наяву! И сердце ее рвалось из груди вовсе не во сне. Ведь лицо графа было так близко… А его красивые губы…
– Доброго дня, лорд Гастингс! – Голос мистера Кросса разрушил чары.
Элиза вздрогнула от неожиданности и при этом задела корзину, так что цветы посыпались на тропинку. Лорд Гастингс выпустил ее руку и поставил корзину на землю. Вилли же с радостным лаем бросился встречать хозяина дома.
– Я бы извинился за то, что заставил вас ждать, сэр, но я вот уже минут двадцать как дома, а то и больше, – проговорил мистер Кросс, подошел к молодым людям и ласково улыбнулся дочери.
– Вы были дома? Боже мой! – воскликнул граф с виноватой улыбкой. – А я совсем забыл, зачем пришел. Мисс Кросс любезно согласилась провести со мной время до вашего приезда.
Отец девушки прищелкнул языком.
– Ну, тогда я не могу ставить вам в вину то, что вы забыли обо мне. Ее общество приятнее моего!
Хью с благодарностью взглянул на Элизу.
– Не могу с вами не согласиться, мистер Кросс, – ответил он.
«О боже, что происходит?» – думала Элиза. Голова ее шла кругом, и она боялась поверить своему счастью.
– Я всегда рада видеть лорда Гастингса, и проводить время с ним мне приятно – не то что с некоторыми твоим партнерами, папа, – проговорила девушка.
Отец ответил громоподобным смехом.
– Да уж, я в этом не сомневаюсь. Ну что же, пора переходить к делу. Пройдемте в дом, Гастингс?
Граф бросил на Элизу быстрый взгляд, и та, беспомощно пожав плечами, улыбнулась. «Похоже, он говорил правду, когда признался, что находиться в моем обществе ему приятнее, чем в обществе отца», – подумала она.
– Хорошего вам дня, лорд Гастингс, – сказала Элиза на прощание. – Спасибо, что помогли с корзиной.
– Это вам спасибо, мисс Кросс. – Граф поклонился и отправился в дом следом за хозяином.
Элиза смотрела им вслед, пока дверь за графом не закрылась. И лишь затем тихонько застонала. Опустившись на колени, девушка принялась складывать упавшие цветы в корзину. Не хватало еще, чтобы Вилли их затоптал! Ведь это цветы на свадьбу, цветы для украшения церкви, в которую она приходила каждым воскресным утром с самого детства. В детстве она представляла себя невестой в белом платье у алтаря… А жених, стоявший с ней рядом, клялся, что будет любить и беречь ее, пока смерть не разлучит их. И этот жених в ее грезах подозрительно походил на одного знакомого графа с бездонными темными очами и лучистой, лишь ей предназначенной улыбкой.
Разве можно запретить девушке мечтать? Нет, нельзя. Как нельзя остановить безумный полет разыгравшегося воображения.
Глава 10
Хью предчувствовал, что вскоре двум параллельным измерениям, в которых он существовал, предстоит слиться воедино.
В одном из этих двух измерений Хью ухаживал за Элизабет Кросс, и там все шло гладко, даже лучше, чем он изначально предполагал. К Эдварду Кроссу он по-прежнему не питал теплых чувств, но Элиза нравилась ему все больше. Отец ее всегда просчитывал абсолютно все и беззастенчиво пользовался каждой ошибкой конкурента или партнера – для Кросса дружбы в делах не существовало, – обращая чужой просчет в собственную выгоду. При этом дочь его была напрочь лишена меркантильности. Выращенные собственными руками цветы она, нисколько об этом не жалея, отдавала сестре своей горничной, чтобы у той была красивая свадьба. Ее отец сплел хитрую сеть интриг, чтобы выдать дочь замуж за аристократа, а она принесла домой щенка-дворняжку, которого нашла под придорожным кустом. Добродушная, щедрая, честная, она, хоть и не блистала остроумием, понимала шутки и сама могла пошутить, насмешив, но не обидев.
Теперь Хью понимал, что ему очень приятно видеться с этой девушкой. Более того, он с нетерпением ждал очередной встречи с ней. С трудом верилось, что Элиза приходилась Кроссу родной дочерью. Чем больше времени Хью проводил с ней, тем меньше видел сходство между отцом и дочерью. «Может, и Кросс когда-то нашел Элизу под кустом на обочине, и никакого кровного родства между ними нет», – с мрачным злорадством подумал граф.
Что касается другого измерения, в котором протекала его жизнь, то здесь все было несколько сложнее. Как он и предполагал, его присутствие в ложе Кросса не осталось незамеченным. После того вечера в Королевском театре не прошло и суток, а слухи уже докатились до его матери.
– Я слышала, ты был вчера в театре, – отводя сына в сторонку, сказала графиня.
– Да, был. Эдит рекомендовала мне одну оперу, и я решил сам посмотреть, так ли она хороша, как о ней говорят.
– Но Эдит совсем не понравилась это представление… – в недоумении проговорила вдовствующая графиня.
– Неужели? – Хью изобразил удивление. – Хм… должно быть, я что-то перепутал и пришел не на ту постановку…
– И случайно забрел в ложу Эдварда Кросса? – Мать смотрела на него с укоризной. – Кросс – человек не нашего круга, мой дорогой.
Хью не чувствовал себя обязанным хорошо отзываться об этом субъекте и потому тотчас закивал.
– Да-да, совершенно с тобой согласен, мама. Но Кросс уверен, что в Розмари залегает медная руда и горит желанием это проверить. – Презрительно поджав губы, Хью поспешил успокоить мать. – Но у него ничего из этого не выйдет, так что не беспокойся.
– В Розмари? – в ужасе воскликнула графиня, схватившись за горло. – Ты ведь не позволишь этому человеку изрыть наше поместье вдоль и поперек? Мало того, что мы сдали его внаем, тогда как могли бы сами жить там, где мы с твоим отцом всегда были так счастливы… – Губы матери задрожали, а на глаза навернулись слезы.
– Нет-нет, мама. Я уверен, что до этого не дойдет, – поспешно проговорил Хью. – Пожалуйста, не переживай понапрасну.
– Я знаю, Хью, что ты этого не допустишь, – с мольбой глядя на сына, сказала вдовствующая графиня. – Не только ради меня, но и ради всех нас, ради тех, кто будет после нас. Розмари – гордость нашего рода.
Поместье было заложено и перезаложено – все до последнего гвоздя. Новое крыло с великолепной лепниной потолков, с шелковыми обоями стен, с мебелью, обитой дорогущей парчой, с хрустальными канделябрами – все было сделано за счет приданого Эдит. За ландшафтный парк и сад с ажурными беседками Джошуа расплатился приданым Генриетты, а двести акров земли, купленные отцом пять лет назад, дабы ничье соседство не мешало любоваться заливом, могли бы обеспечить безбедную жизнь его вдове до самой глубокой старости. Хью испытывал к поместью сложные чувства. Даже при жизни отца он не чувствовал себя там как дома, а после смерти и подавно.
«А как бы распорядилась поместьем Элиза?» – неожиданно подумал Хью. В ее собственном саду царило буйство красок. Ажурные беседки и пергалы оплетали розы, а над скромными папоротниками гордо вздымали свои нарядные головы ирисы и лилии. Хью не кривил душой, когда говорил, что ему нравился ее сад даже больше, чем сад в Розмари. При всей своей красоте и ухоженности сад в Розмари чем-то напоминал огород с прямоугольными грядками – на одной растут огурцы, на другой петрушка.
– Я стану образцовым землевладельцем, мама, обещаю. Розмари будет в надежных руках.
– Я верю в тебя, дорогой, ты так похож на своего отца, – с благодарной улыбкой сказала графиня и, приподнявшись на цыпочки, потянулась губами к щеке сына.
Хью прикрыл глаза. Его грудь распирало от возмущения и обиды. Он устал выслушивать панегирики своему отцу от тех, кто даже не представлял, что тот натворил.
Впрочем, на этой волне возмущения ему было проще сказать матери то, что должно.
– Хочу признаться, мама, что у меня был и иной повод остаться в ложе Кросса. С ним была его дочь, и она пригласила меня составить ей компанию.
– Его дочь? – переспросила графиня, с тревогой заглядывая в глаза сыну. – Ты ведь не хочешь сказать, что…
– Знаешь, мама, – взяв графиню за руку, доверительно проговорил Хью, – я и сам был удивлен, но его дочь совсем не такая, как он. Я думаю, она бы тебе очень понравилась, если бы ты познакомилась с ней.
– Ты считаешь, мне может понравиться дочь человека, желающего обезобразить отраду моей души, мой Розмари? Ты думаешь, что мне следует принять ее в нашем доме?
Хью сделал вид, что не заметил реакции матери.
– Ты не доверяешь моему выбору? – спросил он с кривой усмешкой. – Я, знаешь ли, поумнел с тех времен, когда с пеной у рта доказывал тебе, что Роберт Фэрфилд – самый скромный и послушный мальчик на свете и никак не способен на шалости.
Расчет Хью оказался верным. Взгляд матери сразу потеплел.
– Ах, дорогой, вы же оба были мальчишками… Разве есть мальчики, которые не шалят? А если какая-то из женщин считает, что ее дети всегда будут послушными, то Господь непременно посылает ей сыновей. К тому же я знакома с его матерью.
– Мне помнится, ты говорила другое, когда мы устроили пожар в прачечной нашего классного наставника, – со смехом проговорил Хью. – Но теперь ты можешь довериться мне без опаски.
– Хорошо, я тебе доверяю, – сказала графиня и чуть помолчав, добавила: – Но прошу, подумай хорошенько о возможных последствиях перед тем, как вводить в наш круг девушку вроде дочери Кросса.
– Господи, я ведь не предлагаю тебе ее удочерить! – с шутливым возмущением воскликнул Хью. – Я всего лишь сказал, что она, возможно, тебе понравится, если когда-нибудь случится с ней познакомиться.
– Я прекрасно понимаю, что это значит, – отрезала графиня, словно хотела поставить на место своего уже вполне взрослого сына. – Я говорила что-то очень похожее своим родителям, когда познакомилась с твоим отцом.
– Мама, что с тобой? – удивился Хью. – Ты пытаешься сказать, что я настолько безнадежен? Полагаешь, я не способен понять, с кем имею дело?
– Дочь простолюдина, пусть даже разбогатевшего, – весьма странный выбор для моего сына, – веско заметила графиня. – Надеюсь, ты не принял временное увлечение за настоящее чувство.
«Нет, мамочка, все совсем не так…» – мысленно ответил Хью. Настоящее чувство он испытывал к своим родным и своему наследию, и ради этих вечных ценностей готов был пожертвовать многим, даже и личным счастьем.
– Не беспокойся, мама. Ты ведь меня знаешь. – Поцеловав мать в щеку, Хью объявил: – Я в клуб. Вернусь поздно.
Перед матерью граф продолжал разыгрывать роль беззаботного повесы, и она принимала все за чистую монету. По выражению лица уходящей матери Хью видел: она нисколько не сомневалась в том, что он осознал свою ошибку, поэтому решительно покончит со скандальным знакомством. Оставалось лишь надеяться на то, что добросердечие и искренность Элизы растопят лед недоверия к тому моменту, когда придется сообщить матери о том, что он намерен жениться на этой девушке.
Элиза никак не ожидала подарка от графа. Он прислал ей цветы: совсем небольшой букет, перевязанный шелковой лентой, – а к нему прилагалась записка. Прочитав ее, Элиза решила, что либо она сошла с ума, либо с ума сошел весь мир.
«Пусть эти скромные цветы ничто в сравнении с красотой вашего сада, но они заставляют меня думать о вас.
Ваш покорный слуга
Гастингс».
Только после пятнадцатого прочтения Элиза наконец убедилась: все происходящее не сон, записка настоящая, и мир не сошел с ума, она – тоже. Букетик она поставила в вазу, которую поместила на подоконник возле пианино. Теперь, сидя за инструментом, Элиза могла любоваться этим букетом. Она села за пианино, но пальцы не слушались и ей оставалось лишь одно – не мучить клавиши и закрыть крышку.
Карточка с запиской от лорда Гастингса лежала рядом с пюпитром. Элиза взяла ее и в очередной раз перечитала. Элиза и раньше получала цветы в подарок. Во время сезона отец снял дом в самом центре столицы, чтобы ей было удобнее посещать балы и прочие светские мероприятия, а также ездить с джентльменами на прогулку в парк. И они не заставили себя ждать: приглашали ее танцевать, пройтись пешком, покататься в коляске. Некоторые присылали цветы. Но при всей своей неопытности Элиза очень быстро поняла, что каждого из этих господ влечет к ней только одно – ее приданое.
Один джентльмен сделал ей предложение на второй день знакомства. Еще один баронет называл ее своей дорогой Эмили. Бравый армейский капитан прислал ей сонет, в котором прославлял ее черные очи. Даже один из партнеров отца – к счастью, молодых просил ее руки. По его же признанию, он решил, что из них выйдет «отличная пара, потому что с вашим, мисс Кросс, отцом мы отлично ладим».
Когда же Элиза стала решительно осаждать всех охотников за приданым, кавалеров у нее сильно поубавилось. Теперь ее застенчивость усугублялась еще и подозрительностью: она весьма неохотно общалась с джентльменами, искавшими ее общества, и они подходили к ней все реже, а потом и вовсе перестали подходить. Когда сезон закончился, Элиза наконец-то вздохнула с облегчением и с радостью вернулась в Гринвич.
Лорд Гастингс отличался от тех ее кавалеров во многих отношениях. Во-первых, он носил графский титул и уже в силу этого обстоятельства мог бы при желании жениться на девушке с богатым приданым из своего круга. Во-вторых, увидев ее в самом непритязательном виде, способном отвратить любого, он не перестал искать с ней встреч. Ему удалось невозможное, то, чего не удавалось никому – отучить ее от противного нервного смешка. Удалось благодаря его непревзойденному обаянию.
Но чего он добивался, посылая ей цветы? Что хотел ей сказать?
Вечером того же дня Элиза, будто невзначай, рассказала о цветах отцу.
Тот замер с вилкой у рта, потом спросил:
– Неужели? А красивые?..
– Да, красивые.
– Они тебе понравились?
– Конечно!
– Тогда в чем проблема? – спросил отец и, подцепив еще один кусок рыбы, отправил его в рот и принялся жевать, глядя на дочь.
– Нет никаких проблем, папа, – нахмурившись, ответила Элиза. – Я просто удивилась…
– Я думал, тебе нравится этот джентельмен.
Элиза раскрыла рот и тут же закрыла, так ничего и не сказав. Ей действительно нравился граф. Очень нравился. Она вдруг почувствовала жажду и одним махом выпила почти целый бокал – словно забыла, что в нем вино, а не вода.
– Он очень обаятельный, – пробормотала она. – У него изысканные манеры.
– И это все? – Отец резко подался вперед, налегая на стол и сверля Элизу взглядом. – Если он тебе не по вкусу…
– Нет! – воскликнула девушка. – Напротив, он мне очень нравится. Он милый и остроумный, но я ошеломлена, что граф прислал мне цветы.
С облегчением выдохнув, отец откинулся на спинку стула, понимающе усмехнулся и произнес:
– Значит, ошеломлена, говоришь?.. А я вот нисколько не удивлен.
Элиза в напряжении замерла, заподозрив подвох.
– Почему же ты не удивлен?
– Да потому что ты просто не могла его не очаровать. Лучше девушки ему не найти. А то, что он послал цветы, говорит лишь о том, что Гастингс далеко не дурак.
– Папа, перестань. Ты же понимаешь, что говоришь глупости, – укоризненно глядя на отца, сказала Элиза.
– Нет, не понимаю! – с жаром возразил отец. – Да, он обаятельный, но с чего ты взяла, что он не может тобой восхищаться?
Элиза поставила бокал на стол.
– Мы сейчас не о восхищении говорим, и ты, папа, об этом знаешь. Мы говорим о том, зачем такой мужчина – граф – станет посылать мне цветы.
– Послушай меня, детка… – ткнув в ее сторону вилкой, сказал отец, внезапно оставив шутливый тон. – Даже думать не смей, что титул делает одного человека лучше другого. Что он сделал для того, чтобы заслужить титул? Ничего. Он родился от мужчины, который также получил его по наследству. Сбей с него спесь, и окажется, что он такой же, как все, ничуть не лучше.
– Все так, да не так, – возразила Элиза. – Он мог бы жениться на дочери другого графа или герцога, в общем – на ком угодно…
– Герцог Эксетер женился на простолюдинке, – напомнил Элизе отец. – Почему бы графу не жениться на тебе?
Элиза опасалась, что в поисках аргументов отец вот-вот обратится к непререкаемому авторитету – Шекспиру. Но теперь, когда он произнес вслух то, о чем она боялась даже подумать, вся нелепость подобного предположения стала очевидной.
– Лорд Гастингс вовсе не собирается на мне жениться, – заявила девушка.
– Почему же? Никто не помешает ему это сделать, – пожав плечами, ответил отец.
– Очень жаль, что я об этом заговорила, – не скрывая раздражения, сказала Элиза. – Подумаешь, букет… Не исключено, что он каждый день всем своим знакомым девицам шлет по букету.
– Если бы мне предложили пари, я бы поставил на то, что он букетами не разбрасывается, – осторожно заметил отец и, хитровато прищурившись, добавил: – Поживем – увидим, идет?
Глава 11
Хью в задумчивости поднимался по лестнице. Он прекрасно понимал, что как только пригласит Элизу Кросс на танец, а затем будет вальсировать с ней на глазах у всего Лондона… Ох, тогда уже ретироваться будет сложно.
Бал давал его добрый приятель виконт Тейн. Они были знакомы еще со времен Итона, где учились в одном классе, но, что еще важнее, Хью в свое время оказал другу услугу, и теперь, когда пришло время ответной услуги, Тейн по просьбе Хью уговорил свою жену отправить приглашение Кроссу и его дочери.
Букет был принят. Элиза горячо поблагодарила его за цветы и за оказанное внимание во время их следующей встречи в Гринвиче, куда Хью якобы приехал для переговоров с Кроссом. Хью невольно задавался вопросом: не кажется ли ей подозрительным то обстоятельство, что он всегда заезжал к ним или слишком рано, или слишком поздно, и никогда не заставал ее отца дома. Впрочем, если Элизабет и замечала очевидные странности, то никак этого не показывала. Теперь у Хью не было и тени сомнений в том, что Элизабет Кросс ничего не знала о тайных планах своего отца, и это одновременно и успокаивало, и раздражало. Чем лучше Хью ее узнавал, тем больше она ему нравилась. И чем больше она ему нравилось, тем обиднее становилось за нее – ведь эту чудесную девушку бессовестно дурачили. Хью всегда считал себя честным человеком и не мог не думать о том, как больно станет Элизе, когда обман раскроется.
По правде сказать, его чувства к ней не ограничивались одним лишь состраданием. Она не переставала удивлять его. В отличие от большинства юных леди, считавших услужливое внимание джентльменов чем-то само собой разумеющимся, Элиза была искренне благодарна за любой добрый жест. И если скромный букет вызвал у нее столько радостных эмоций, то как, спрашивается, радовалась бы она настоящему подарку? Элиза, казалось, была вполне довольна как своим времяпрепровождением – работой в саду и прогулками с собакой, – так и очень узким кругом общения. Ее постоянной компанией были отец и пес Вилли. Но она не только не жаловалась – похоже, даже не испытывала скуки, живя в тихом Гринвиче. Хью говорил себе, что мисс Кросс не прельщал водоворот светской жизни, так как ее вполне устраивала та жизнь, которую она вела. Ее, в отличие, например, от Эдит, совершенно не интересовали балы и прочие светские мероприятия и Элиза не страдала от нехватки новых нарядов, как, к примеру, Генриетта. Но в глубине души Хью понимал, что дело не только в деньгах или их отсутствии. Просто Элиза принадлежала к иному типу людей: не любила и не хотела жаловаться, предпочитала убеждать окружающих – и себя заодно, – что ее все устраивает. Более того, она научилась получать удовольствие даже от маленьких радостей.
Сегодня Хью предстояло увидеть, как она держится на людях, как ведет себя в обществе. Если ей суждено стать его женой, то, хочет она того или нет, ей придется не только посещать подобные мероприятия, но и самой их устраивать. И это означало, что нужно не только принимать гостей, но и развлекать их. Хью видел, как она нервничала во время его первого визита в Гринвич, – так повторится ли это сегодня, когда поводов для нервозности несравнимо больше? Только представить: огромный зал, полный нарядных незнакомцев, далеко не всегда дружелюбно настроенных. Его роль останется неизменной в любом случае, и он постарается сыграть ее как можно лучше вне зависимости от того, как будет играть свою роль Элиза, но все же Хью очень надеялся, что она возьмет себя в руки и не ударит в грязь лицом. Конечно же, все будут подозревать, что он охотится за ее деньгами, но если она сделает из себя посмешище, то подозрения превратятся в уверенность.
Дверь в бальный зал была открыта настежь – иначе там можно было бы задохнуться. Гостей же собралось столько, что возникал законный вопрос: как тут можно еще и танцевать? Леди Тейн была в своем репертуаре: считая, что мерилом успеха какого-либо мероприятия являлось число гостей на единицу площади, она всегда приглашала гораздо больше людей, чем могла принять.
Хью пробирался сквозь толпу, раскланиваясь со знакомыми направо и налево, в том числе – и с подругами матери. Он не сообщил ей о том, что идет сюда, и знал, что на следующий день мать непременно ему это припомнит. Не останавливаясь и ни с кем не заговаривая, Хью шел, то и дело озираясь и высматривая мисс Кросс и ее отца. Но где же они? Увидев наконец мистера Кросса, Хью недоверчиво посмотрел на его спутницу – и с удивлением узнал в ней Элизабет. Только сейчас он понял свою ошибку. Он искал невзрачную простушку, а рядом с Эдвардом Кроссом стояла… красавица. Первое, что бросалось в глаза, – это ее прическа. Никаких завитков и кудряшек вокруг лица, как у других юных леди, а ласкающий взгляд шелковистым блеском узел волос цвета темного меда. Платье же глубокого синего цвета подчеркивало безупречную белизну ее кожи, которая лучилась подобно жемчугу, что в одну нить обвивал ее шею. Хью не мог оторвать от нее взгляд. Вдруг она улыбнулась, повернула голову и что-то сказала отцу. И тотчас же ослепительно вспыхнул сапфир, качнувшийся на подвеске ее серьги.
Хью направился к Кроссам.
– Мистер Кросс! Какими судьбами? – С «неподдельным» удивлением воскликнул граф, приблизившись к ним. – И вы, мисс Кросс, тоже здесь?.. Рад видеть вас обоих.
Элиза грациозно присела в реверансе.
– А я рада видеть вас, лорд Гастингс.
– Я же тебе говорил… – с ласковым укором сказал дочери Кросс и, обратившись к Хью, пояснил: – Элиза переживала, что нам тут не с кем будет переброситься словечком, потому что мы якобы не встретим ни одного знакомого. Она даже ехать не хотела!..
– Да, папа, не стоило…
– Я очень рад, что вы все же приехали, – поспешно перебил Хью.
Элиза одарила его благодарной улыбкой, и у Хью как-то странно защемило в груди. «Сегодня никто не назвал бы ее некрасивой», – подумал он.
Разговор ни о чем продолжался несколько минут. Потом музыканты принялись настраивать инструменты, а пары, одна за другой, выстраивались, готовясь открыть бал.
– Мисс Кросс, могу я пригласить вас на этот танец? – с поклоном спросил граф.
Элиза порозовела от смущения и, взмахнув ресницами, подала ему руку.
– Конечно, милорд.
Хью спиной чувствовал взгляд Кросса. Бал открывал контрданс, энергичный и быстрый, не оставлявший времени для разговоров. Мисс Кросс прекрасно танцевала, что не могло не радовать. После танца Хью проводил ее к отцу и под благовидным предлогом удалился. Ему надо было побыть одному, чтобы осмыслить происходившее. В переполненном зале графу все же удалось отыскать свободный уголок у дверей на террасу. С подноса проходившего мимо лакея он взял бокал с вином, чтобы чем-то занять руки.
– Трудно не заметить, к кому ты проявляешь повышенный интерес… – насмешливо протянул оказавшийся рядом Роберт Фэрфилд. – Вначале – в театре, а теперь здесь, у Тейна.
– Неужели? – с едва уловимой иронией переспросил Хью. – И что же ты по этому поводу думаешь?
– Ничего! – со смехом воскликнул Роберт. – Только я уже где-то видел такое выражение лица, как сейчас у тебя, и я знаю, что за этим стоит.
– Ты о чем? – насторожился Хью.
– О том, что ты глаз не сводишь с дочери Кросса, – ответил Роберт и, покачав головой, добавил: – Надеюсь, я успею первым сделать ставку на день вашей свадьбы.
– И каковы твои шансы выиграть пари? – подыгрывая приятелю, спросил Хью. – Смею предположить, что у меня в данный момент шансы на выигрыш гораздо высоки. А вот что будет завтра – другой вопрос.
Роберт помолчал немного – казалось, он о чем-то задумался, – потом, приблизившись вплотную к Хью, тихо прошептал:
– Выбор необычный, но разумный. Лондон ее подзабыл, но она невеста богатая, верно?
Хью молча смотрел на приятеля, а тот, широко улыбнувшись, воскликнул:
– Молодец, старина!
– Лучше помолчи, – процедил Хью, и приятель со смехом отошел.
«Так тому и быть», – подумал Хью, глядя ему вслед. Роберт Фэрфилд скорее всего шутил насчет ставки на день их с мисс Кросс свадьбы, но после того как он станцует с ней во второй раз, к чему у них с Элизой шло дело, о свадьбе подумают многие – возможно, и сама мисс Кросс.
С этой мыслью Хью направился к ней и пригласил на танец.
Элиза старалась не смотреть на лорда Гастингса, на худой конец – смотреть не только на него, но у нее ничего не получалось: она просто не могла отвести глаз от красавца, с которым танцевала.
Получив приглашение на этот бал, отец был очень доволен; когда же Элизабет спросила, знает ли он лорда Тейна, он небрежно отмахнулся и сказал, что они как-то встречались. Элиза полагала, что встречались они скорее всего за карточным столом в «Веге» или в каком-нибудь другом клубе, и подозревала, что приглашение Тейн отправил в счет оплаты карточного долга. Отец умел добиваться того, чего хотел, и не стеснялся требовать с должников ему причитавшееся.
Но если отец был рад приглашению, то сама Элиза его радости не разделяла. По опыту она знала, что на балу ее ничего хорошего не ждет. Ей будет смертельно скучно – в лучшем случае. Про то, что будет в худшем случае, Элиза старалась не думать. Появление лорда Гастингса стало для нее приятным сюрпризом. Она с облегчением вздохнула, когда он подошел и поздоровался с ними, а потом пригласил на танец. Ее разгоряченному воображению больше и не требовалось, и ей уже казалось, что он смотрел на нее… почти с нежностью…
Конечно, все это было лишь игрой воображения, ну и что с того? Она чувствовала себя желанной и была счастлива, а это самое главное.
После того как танец закончился, граф проводил ее к отцу, а сам отошел. Встретив донельзя довольный взгляд родителя, Элиза впервые не испытала желания сказать отцу что-нибудь язвительное. Им обоим было хорошо среди нарядно одетых людей, пришедших сюда, чтобы получать удовольствие от жизни, и Элиза, наблюдая за присутствующими, не чувствовала себя чужой на этом празднике. И кто знает: может, они с отцом сейчас представляли себе одну и ту же картину и мечтали об одном и том же…
А потом лорд Гастингс вернулся и вновь пригласил ее танцевать.
Это был ее второй танец на этом балу, и оба раза ее партнером был граф Гастингс. Только на сей раз они танцевали вальс, в котором, в отличие от контрданса, между партнерами предполагался гораздо более тесный контакт. Элиза нервно облизала губы и робко улыбнулась графу, когда заиграла музыка. Он лукаво ухмыльнулся в ответ и уверенно повел в танце, но до этого привлек к себе таким образом, что грудь ее почти прижалась к его груди.
«Если по дороге домой в меня ударит молния, то я умру счастливой», – подумала девушка.
– Вы изумительно танцуете, – сказал ей Гастингс, глядя в глаза.
Они плавно скользили и кружились по натертому до блеска паркету.
– Спасибо, – чуть задыхаясь, проговорила Элиза. Она прилежно училась всему, что преподавали в школе, и танцы не являлись исключением. Ей лишь недоставало опыта. Увы, вальсировать в паре с красивым джентльменом ей доводилось нечасто. – И вы тоже, милорд.
– Ваша похвала дорогого стоит, – со смехом отозвался граф. – Здесь так тесно… Я не уверен, что не наступил кому-нибудь на ногу.
– Мне вы точно на ноги не наступали, – с веселой беспечностью ответила Элиза. Она бы все равно не заметила, даже если бы это случилось.
– Леди Тейн любит набивать свой дом гостями словно бочку селедкой, но мне эта толчея совсем не нравится, – бросив недовольный взгляд на пару, пронесшуюся в опасной близости от них, заметил граф.
Слегка укоротив шаг, он повел свою партнершу вокруг помешавшей им пары. Для того чтобы маневр удался, им пришлось едва ли не слиться воедино. У Элизы перехватило дыхание от этого головокружительного маневра.
– Стоило бы предусмотреть чуть больше места, если уж хозяйка включила танцы в программу, – пробормотала Элиза.
Тут кто-то толкнул ее в спину, и Гастингс, с возмущением проводив обидчика взглядом, предложил девушке выйти на террасу, чтобы подышать свежим воздухом.
«Вполне возможно, что меня уже поразила молния, и все, что сейчас со мной происходит, не имеет отношения к реальности», – подумала Элиза и кое-как кивнула. Лорд Гастингс, не сбиваясь с шага, продолжил кружить ее в танце, пока они не оказались за бархатной портьерой у выхода на террасу.
На террасе царила приятная прохлада – не то что в бальном зале. Но, как ни странно, Элиза не увидела здесь ни одного человека. Наверное, всех желающих подышать воздухом напугал мелкий дождик. Лорд Гастингс взял ее за руку и повел под сень раскидистой глицинии, обвившей колонну. Прислонившись к колонне и скрестив руки на груди, спросил:
– Тут ведь лучше?
Элиза улыбнулась.
– Гораздо лучше. Спасибо, милорд.
Сквозь застекленные двери сюда проникало достаточно света, чтобы она могла разглядеть его улыбку – и даже ямочку на щеке.
– Сегодня вы настоящая красавица, – заметил граф.
Эти его слова мгновенно вернули ее с небес на землю, и приземление было очень жестким. Элиза ведь прекрасно знала, что она далеко не красавица, и, конечно же, понимала, почему ей льстили охотники за приданым. Но лорд Гастингс… Неужели он один из них?
– Зачем вы это говорите, милорд? Я же знаю, что некрасива, – пробормотала девушка.
– С чего вы взяли? – Граф в недоумении вскинул брови.
«А ведь все так хорошо начиналось… Но он все испортил», – со вздохом подумала Элиза.
– Я никогда не была хороша собой. Милорд, прошу вас, не говорите того, что не думаете.
И тут она впервые увидела лорда Гастингса растерянным.
– Я не понимаю… – пробормотал он, пожав плечами.
Элиза устало вздохнула. Что тут непонятного?
– Я некрасива, – продолжила она, – и люблю красивую одежду, поэтому папа балует меня украшениями. – Элиза прикоснулась к жемчужной нити. – Но тот, кто называет меня красивой, либо видит плохо, либо лжет.
Граф какое-то время молчал, а Элизе казалось, что эти секунды – худшие в ее жизни. Неужели он ничем не лучше всех тех проходимцев, что пытались ухаживать за ней до него? Как это горько…
– Вообще-то я не утверждал, что быть красивой для вас в порядке вещей. Я лишь сказал, что вы красавица… сегодня, в этот вечер, а это, согласитесь, существенно меняет дело.
– Да, мой наряд… – пробормотала Элиза.
Но граф не дал ей договорить. Вплотную приблизившись к ней, он спросил:
– Меня подводит зрение, говорите? Тогда позвольте мне лучше вас рассмотреть.
Элиза отпрянула.
– Куда же вы? Замрите! – Теперь Гастингс улыбался, и тон его был шутливым.
Граф провел пальцем по ее подбородку, и Элиза затаила дыхание. А он вдруг повернул ее голову чуть вправо, потом – чуть влево, затем задумчиво проговорил:
– Да, теперь вижу… Несколько веснушек… Но поверьте, я нахожу их очаровательными.
Подушечкой большого пальца он очертил абрис ее щеки. Элиза сжала кулаки, пряча руки в складках платья.
– У вас очень длинные ресницы, – пробормотал граф. – А глаза… Такого цвета летом, в солнечные дни, бывают поля в Розмари, когда из высокой и сочной травы взлетают в небо золотистые зяблики. – Он осторожно прикоснулся к тонкому завитку, выбившемуся из прически. – Волосы у вас – цвета меда, и мягкие на ощупь словно любимая льняная сорочка, которую стирали уже раз сто. Губы же… – Гастингс осторожно провел пальцем по ее губам. Элиза с огромным трудом удерживалась, чтобы не всхлипнуть. – Я хочу вас поцеловать. Можно?
Элиза молча кивнула. Граф улыбнулся одними глазами и наклонил голову. Девушка в страхе оцепенела и стояла, вытянувшись в струнку, когда губы его легонько прикоснулись к ее губам. А он поднял голову и вдруг спросил:
– Вас когда-нибудь целовали?
Элиза густо покраснела. Облизав пересохшие губы, она пролепетала:
– Ну… наверное, не так, как следует…
Плечи графа затряслись.
– Мисс Кросс, вы удивительная девушка! Что ж, если так… Постараюсь вас не разочаровать, – прошептал он, привлекая Элизу к себе. А потом снова ее поцеловал.
Но на сей раз поцеловал по-настоящему, действуя решительно и целеустремленно. Элиза беззвучно вскрикнула от неожиданности, а потом тихо застонала. Граф целовал ее так, словно добивался полной и безоговорочной капитуляции, но Элиза и так не испытывала ни малейшего желания сопротивляться. Когда же поцелуй прервался, он обхватил одной рукой талию девушки и принялся покрывать поцелуями ее лицо и шею. Она тихонько всхлипнула, когда он чуть прикусил мочку уха рядом с сережкой, и едва не растаяла, как льдинка на солнце, когда ладонь графа коснулась груди. Она с жаром убеждала себя, что это получилось случайно – так же случайно, как проникли под его сюртук ее руки. Но «случайность» повторилась, только на этот раз граф, что-то пробормотав, сорвал с руки перчатку и накрыл ее грудь уже обнаженной ладонью. Элиза опомнилась только тогда, когда его большой палец нащупал ее сосок. Но шок на удивление быстро прошел, сменившись ощущениями совсем иной природы. Гастингс крепко прижал ее к себе, и Элиза почувствовала его возбужденную плоть. Жаркие губы графа ласкали поцелуями ее шею, и Элизе вдруг пришло в голову, что если бы он попросил ее отдаться ему прямо здесь и сейчас, на террасе дома леди Тейн, под дождем, в пяти шагах от переполненного бального зала, то она бы ему не отказала. Так вот что называют безумной страстью! Слава богу, что позволил ей испытать это чувство хотя бы раз в жизни…
А граф вдруг отпустил ее и поддержал под локти, когда она, оступившись, чуть не упала. Взъерошенные волосы и горящий взгляд делали его похожим на дикаря. Он прерывисто дышал, вздрагивая при каждом вздохе, и Элиза не могла отвести от него глаз. Кажется, у нее от его поцелуев расплавились мозги. Потому что, видит бог, она ужасно хотела продолжения!
– Элиза, дорогая… – прохрипел он и откашлявшись, начал заново: – Понимаете, мисс Кросс… – Меж бровей его пролегла складка; казалось, что-то его смущало. – Все зашло гораздо дальше, чем я собирался…
Элиза же, не в силах вымолвить ни слова, лишь помотала головой и взмахнула дрожащей рукой – мол, не стоит об этом говорить. А Гастингс отступил на шаг и, глядя куда-то в сторону, провел ладонью по лицу. Когда он снова на нее посмотрел, во взгляде графа мало что изменилось – по-прежнему в глазах его было желание… и растерянность.
– Я должен проводить вас обратно в бальный зал, – сказал он со вздохом. – Ваш отец, должно быть, не знает, что и думать.
Ах, папа!.. Действительно, как же быть? Он ведь с первого взгляда на нее обо всем догадается, поймет, что произошло. Едва ли он расстроится или разозлится: пожалуй, даже порадуется за нее, но молчать точно не станет, а слышать от него привычное «видишь, прав оказался я, а не ты» Элизе совсем не хотелось. То, что она только что пережила: этот волшебный, сказочный, незабываемый поцелуй – было тем сокровищем, которое она предпочла бы спрятать от чужих глаз, тем более – от глаз родителя. Для отца важно, чтобы его дочь вышла замуж и родила ему внуков, а для нее важнее всего было то, что граф Гастингс нашел ее привлекательной.
Наверное, граф Гастингс был не первым мужчиной, которому она показалась привлекательной, но только его одного ей хотелось поцеловать в ответ. Более того, она мечтала о том, чтобы он в нее влюбился, и лишь с ним ей хотелось заниматься любовью…
Гастингс нагнулся, чтобы поднять сброшенную перчатку, а Элиза дрожащими руками пригладила волосы. Выпрямившись, граф окинул ее взглядом и, нахмурившись, покачал головой. Элиза опустила глаза – и только сейчас заметила, что лиф ее платья перекосился. Она отвернулась, чтобы привести в порядок платье, но Гастингс ее опередил.
– Позвольте мне, – сказал он и одним плавным движением вернул лиф в правильное положение, однако не поспешил убирать руки. Прижав девушку к себе, он еще раз провел пальцем по ее соску. Элиза же дрожала как осенний лист на ветру. – Я должен извиниться за произошедшее?
Элиза едва заметно покачала головой.
Гастингс коснулся губами ямки у нее за ухом.
– Могу я навестить вас – только вас, а не вашего отца?
Сердце ее замерло. Казалось, она вот-вот лишится чувств.
– Да, – прошептала она в ответ.
– Вот и хорошо, – кивнул Гастингс и, бережно развернув ее к себе лицом, заглянул в глаза.
Элиза смотрела на него и думала: понимал ли он, что она готова была влюбиться в него по уши. И Гастингс вдруг улыбнулся ей многозначительно и тихо сказал:
– Тогда до новой встречи, дорогая.
Он поцеловал ее ладошку и лишь после этого предложил руку и проговорил:
– Мы должны вернуться, а не то ваш отец вызовет меня на дуэль.
Элиза нервно рассмеялась в ответ. Если бы он только знал, как ее отец мечтал о том, чтобы у нее наконец-то появился достойный поклонник.
– Я бы убедила его этого не делать, милорд.
Гастингс тоже рассмеялся и сказал:
– Надеюсь, я и сам мог бы справиться, но от вашей поддержки никогда не откажусь.
Граф привел ее обратно в бальный зал, который теперь казался Элизе невыносимо душным и слишком многолюдным. Раскрыв веер, она принялась энергично им обмахиваться, но это не помогало – лицо ее по-прежнему пылало.
Граф Гастингс поцеловал ее! И он прикасался к ней – словно был ее любовником! А потом попросил разрешения навещать ее. Элизу переполняла радость, и в голове у нее стоял гул. Она едва слышала, что говорил граф, прощаясь с ней.
Отец куда-то пропал, но Элиза быстро отыскала его взглядом. В дальнем конце зала он о чем-то увлеченно беседовал с мистером Гринвилом. Когда Элиза подошла к ним, отец рассеянно кивнул ей, продолжая что-то доказывать своему собеседнику. Гринвил, посмотрев на Элизу, многозначительно ухмыльнулся – как будто сразу догадался, что с ней произошло. Элиза почувствовала, что вновь заливается краской. Мистер Гринвил был тот еще повеса… «Только бы он ничего не рассказал отцу», – в страхе подумала девушка.
Молча стоя рядом с отцом, Элиза смотрела на танцующих невидящим взглядом и улыбалась, думая о своем счастье.
– С меня довольно. Может, поедем домой?
Элиза вздрогнула от неожиданности, услышав голос отца.
– Да, папа. Если хочешь, поехали.
Пробираясь сквозь толпу, они направились к выходу. Через несколько минут отец велел подать экипаж. А графа Гастингса нигде не было видно.
– Тебе понравилось на балу? – спросил ее отец уже по дороге домой.
– Да, папа, очень… – ответила Элиза, глядя в темноту и загадочно улыбаясь.
Хью медленно, но верно продвигался к выходу. Встречая знакомых, останавливался, чтобы обменяться приветствиями, и шел дальше. Некоторые из знакомых считали нужным прокомментировать его странный выбор партнерши. Все шло по плану – ведь он пришел сюда для того, чтобы поставить в известность общество и Элизу о своих намерениях. И, видит бог, он сделал все, что задумал, даже больше.
Да, он знал, что поцелует ее, но вовсе не помышлял ни о чем другом, кроме целомудренного прикосновения к ее губам. Как же случилось, что он едва не набросился на нее – под дождем, в нескольких шагах от переполненного бального зала? Что с ним не так?
Конечно, она насмешила его, когда сказала, что ее никогда не целовали «как следует». В устах взрослой женщины, давно перешагнувшей возраст первых робких поцелуев, это откровение прозвучало не только забавно, но и двусмысленно. Вот он и решил поцеловать ее еще раз. Но в тот момент, когда она застонала и запустила руки ему под сюртук, словно хотела его сорвать… В те мгновения он будто обезумел и схватил ее за грудь, которая была довольно пышная, но при этом плотная, а набухший сосок так заманчиво торчал… О господи, ему ужасно захотелось попробовать его на вкус. Хотелось раздеть ее догола и неторопливо исследовать все тело, дюйм за дюймом, но особенно тщательно – эти округлые соблазнительные груди. И ведь ничего похожего на болезненную стыдливость он в ней не обнаружил. Может, Элиза и была девственницей, но она так прижималась к нему и так целовала его в ответ, что в какой-то момент он совершенно забыл о том, что добивался ее не по своей воле.
Граф невольно нахмурился. Стоило ему вспомнить об отце Элизы и его бессовестных манипуляциях, как вожделение отступило. Хью поостыл. Эдвард Кросс хочет, чтобы он женился на его дочери? Хью мрачно усмехнулся. Кросс вот-вот получит именно то, что хочет.
И он тоже. Не только деньги Кросса, но и его дочь, Элизу.
Глава 12
На следующее утро Хью отправился к матери. Графиня находилась у себя в гостиной, смежной со спальными покоями, и была не одна, а с Эдит.
– Доброе утро, дорогой, – сказала Розмари, подставив сыну щеку для поцелуя. – Так рано ты давно не вставал.
– Как и ты, мама. – Хью устремил на сестру озабоченный взгляд. – Ты себе не навредишь? Я всегда считал, что дамы избегают утреннего солнца из страха, что его лучи сделают их безнадежно немодными.
Эдит закатила глаза и рассмеялась.
– Мы, в отличие от тебя, не ложимся под утро.
После бала у Тейна Хью отправился в «Вегу» – скорее по привычке, чем по нужде. Удача вернулась к нему, и он приехал домой под утро на три тысячи фунтов богаче. Впрочем, сейчас граф был в двух шагах от того, чтобы получить сумму в двадцать раз больше той, что он выиграл ночью.
– А что еще мне остается делать? Я больше не в силах слушать разговоры про ленты, кружева и про то, на ком какие были наряды. – Хью сделал вид, что его передернуло. – В этих стенах слишком много говорят о тряпках. Мои мозги этого не выдерживают.
Эдит швырнула в брата подушкой.
– У тебя и впрямь плохо с мозгами!
Ловко поймав подушку, Хью с ухмылкой сказал:
– Я пришел поговорить с мамой, шалунья. Сразу с двумя особами вашего пола я говорить не в силах – при моих-то мозгах.
– Ладно, я уйду. – Забрав свое рукоделие, Эдит встала. – Но до того как уйду, я хочу задать тебе вопрос, братец. Регги дважды пытался с тобой поговорить, но оба раза не застал тебя. Скажи, когда ему прийти, чтобы ты был дома, и я ему передам.
Хью сознательно избегал встречи с Реджинальдом Бенвиком. Жених Эдит отправил ему два письма, в которых настойчиво просил ускорить процесс переговоров по брачному контракту. Бенвик писал, что недоволен поверенным графа, который – молодчина! – точно следовал инструкциям и, как мог, затягивал процесс. Хью рассчитывал отсрочить подписание контракта хотя бы еще на две недели.
– Регги? Кто это? Ах да, Бенвик-младший. Конечно, я готов с ним встретиться. Но не сегодня. И не завтра. Последнее время я очень занят, Эдит.
– Но, Хью!.. – взмолилась сестра.
– Не дави на меня, Эдит. Я же сказал, что скоро с ним встречусь.
Эдит посмотрела на мать с надеждой на поддержку, но Розмари с отсутствующим видом смотрела в сторону.
– Брат ответил тебе, Эдит, – строго проговорила мать, и девушка, чуть не плача, опустила голову.
– Да, мама, я поняла. Я потерплю.
– Я знаю, что для влюбленных нет ничего мучительнее ожидания, – с чувством сказала мать. – Но ты должна быть сильной.
Эдит кивнула и вышла из материнских покоев. Когда дверь за ней закрылась, графиня пристально взглянула на сына.
– У тебя есть причина для того, чтобы не спешить с контрактом? – спросила она.
– Сейчас у меня нет на это времени, – ответил Хью с металлом в голосе, надеясь, что мать поймет намек и не станет развивать эту тему. – Но, как я уже сказал, скоро с ним встречусь. А сейчас прошу тебя об услуге, мама…
Розмари не понравился его ответ по поводу Бенвика, но Хью все правильно рассчитал, подсластив пилюлю. Матери всегда приятно сознавать, что сын нуждается в ее услугах.
– Конечно, дорогой. Для тебя я готова на все.
– Пригласи Элизабет Кросс на чай.
– Кого?.. – изумилась графиня. – Дочь Эдварда Кросса? Ты, верно, шутишь…
– Да, именно ее, дочь Эдварда Кросса. И я абсолютно серьезен. – Хью невозмутимо посмотрел матери в глаза, словно не замечая ее состояния. – Пожалуйста, мама.
Вскочив, она принялась расхаживать по комнате, заламывая руки и нервно воскликнула:
– Нет-нет! Этого просто не может быть! Признаюсь, я заподозрила неладное, когда ты на днях хорошо о ней отозвался. Право, Хью, прислушайся к моему совету, не совершай необдуманных поступков…
– Мама, я стараюсь не докучать тебя просьбами, и если сейчас прошу о чем-то, то рассчитываю на твое понимание. – На правах главы семьи Хью мог не просить, а требовать, и если домочадцы страдают забывчивостью… Тогда придется освежать их память. – Отправь ей приглашение сегодня же! – повысив голос, добавил граф.
Мать поджала губы и произнесла:
– Мне это очень не нравится.
– Спасибо, мама, – кивнул Хью. – Я уверен, она тебе понравится. Мисс Кросс славная девушка, приветливая и милая. И сердце у нее доброе.
– Мне все это очень не нравится, – повторила Розмари.
– И будь с ней любезна, мама. Ради меня.
«Ради всех нас», – добавил граф про себя.
– Ладно, хорошо, – проворчала графиня.
На следующее утро Хью получил подтверждение того, что мать исполнила обещание. Когда он спустился в холл, собираясь покататься верхом, Эдит уже была там. Увидев брата, она подбежала к нему и, схватив за руку, воскликнула:
– Скажи мне, что это был розыгрыш! – Не услышав от брата ни «да», ни «нет», она вцепилась в его плечо и, срываясь на визг, запричитала: – Элиза Кросс?.. Только не говори, что это всерьез! Может, ты проиграл пари или… или…
Хью вернулся в гостиную, поневоле волоча за собой висевшую на нем сестру. Плотно закрыв дверь, он пристально посмотрел Эдит в глаза и сказал:
– Это не шутка и не розыгрыш. Что ты имеешь против мисс Кросс?
– Что я имею против нее, помимо того, что она простолюдинка и невзрачная серая мышь, на которую никто бы и не взглянул, если б не богатое приданое? – Эдит все больше распалялась, и лицо ее сделалось красным как свекла. – Ее отец – негодяй, каких еще поискать! А ты хочешь, чтобы мама угощала ее чаем!
– Мисс Кросс и ее отец не одно и то же.
– Регги возмущен. Вчера вечером, в салоне леди Брюстер, он только и говорил о том, какой бессовестный человек этот мистер Кросс. Как тебя угораздило обзавестись столь сомнительным знакомством? Имей в виду: я заверила Регги, что не хочу иметь с этой девицей ничего общего!
Графу очень хотелось напомнить сестре о том, что мисс Кросс не имела к Бенвику никакого отношения, а также о том, что джентльмену, каковым мнил себя Бенвик, не пристало совать нос в чужие дела. Однако Хью воздержался от подобных высказываний, напомнив себе, что из-за Бенвика все и закрутилось: ведь именно он рассчитывал получить за Эдит приличное приданое.
– Успокойся, Эдит. Речь всего лишь о чаепитии.
Глаза сестры гневно сверкали.
– Нет, братец! Все куда хуже! Ты еще никогда не просил маму пригласить какую-нибудь юную леди к нам на чай. Тебя видели в ее ложе в театре. Я могла бы закрыть на это глаза, но после театра ты танцевал с ней на балу. Дважды. Все об этом вчера только и говорили. Да-да, все!
– Не преувеличивай, Эдит.
Глаза сестры наполнились слезами.
– Прошу тебя, Хью, не делай этого! – взмолилась она. – Я… я с ней за один стол не сяду!
– Я попросил об этом только маму.
– И Генриетта тоже с ней за один стол не сядет!
– Если Генриетта не захочет, никто не заставляет ее садиться с мамой за один стол.
Не зная, как заставить брата одуматься, Эдит заламывала руки и закатывала глаза, но ничего по-настоящему убедительного в голову ей не приходило.
– Ее отец – чудовище, – восклицала она. – Омерзительное чудовище! Как ты можешь с ним общаться?
Хью был согласен с такой характеристикой: Эдвард Кросс и у него не вызывал симпатии, но откуда у Эдит столько ненависти?
– Что ты знаешь о ее отце? – спросил он.
– Я знаю, что лорд Ливингстон его презирает. Регги не хочет говорить мне, за что именно, но уверяет, что есть за что. Теперь понимаешь, что ты не прав?
Хью тяжело вздохнул. Впрочем, он догадывался, что просто не будет: предполагал, что с распростертыми объятиями в его семье Элизу не примут.
– Ливингстон может презирать Кросса сколько его душе угодно, но я не приглашаю к нам в дом мистера Кросса. Я приглашаю только мисс Кросс. Ты меня удивляешь, Эдит. Раньше ты не имела обыкновения осуждать тех, с кем не была знакома лично.
– А ты… а ты… – Грудь сестры бурно вздымалась. – Ты тоже не был раньше таким упрямым. И тупым! Что ты мог в ней такого увидеть?
Хью мог бы сказать, что увидел в Элизе гораздо больше, чем ожидал. Он вспомнил ее восторженную улыбку… А воспоминание о ее страстных стонах было ярким как вспышка молнии. Вот о чем он подумал в первую очередь, а вовсе не о том баснословном приданом, что посулил ему Кросс.
К счастью, Хью не обязан был держать ответ перед сестрой.
– Довольно, Эдит, – сказал он, резко развернувшись, вышел из комнаты. Сестра с криками бросилась за ним. – Довольно, – повторил граф, взял из рук дворецкого шляпу и перчатки и вышел из дома.
Элиза неспешно поднималась по ступенькам дома Гастингсов. Глядя на нее, такую уравновешенную и спокойную с виду, никто бы не подумал, что ее переполняли волнение и восторг.
Приглашение от леди Гастингс застало Элизу врасплох. Она надеялась, что граф приедет к ней в Гринвич, но вместо графа прибыл курьер с письмом от его матери. Приглашение было написано графиней собственноручно на плотной глазированной бумаге и запечатано ярко-красным сургучом с гербом Гастингсов. Онемев от удивления, Элиза показала письмо отцу. Тот посмотрел на дочь с нескрываемым восторгом и спросил:
– Значит, сама графиня Гастингс?..
– Она приглашает меня на чай.
– Ну что тут скажешь? Ты должна поехать! – заявил отец и, просияв, расцеловал дочь в обе щеки. – Какая честь! Для леди Гастингс, разумеется… Но надеюсь, ты тоже неплохо проведешь время.
Тогда она от души посмеялась над шуткой отца, но сейчас испытывала все до боли знакомые симптомы нервозности. Что, если она скажет что-нибудь не то? Что, если обольется чаем или, не дай бог, обольет графиню? Что, если…
– Мисс Кросс, прошу вас.
Голос лорда Гастингса прозвучал, как никогда, кстати. Продолжи она в том же духе – ее охватила бы паника. Граф с вежливой улыбкой подошел к ней, поклонился, жестом предложил взять его под руку и произнес:
– Элиза, мне так приятно вас видеть.
– Спасибо, сэр. Я очень рада, что меня пригласили.
Он снова улыбнулся и повел ее наверх. Немного помолчав, сказал:
– Моя мать мечтает с вами познакомиться.
Мечтает познакомиться?.. Элиза старалась не задумываться о том, что именно означали эти слова ей было не до того, сейчас следовало сосредоточиться, так как они уже оказались перед дверью гостиной.
Графиня стояла у высокого окна, выходящего на площадь Сент-Джеймс, а на столе уже красовался изящный чайный сервиз. Миниатюрная красивая женщина приветливо улыбанулась гостье, когда граф представлял ее, а Элиза была точно в тумане. Все было как в тумане…
Графиня держала дистанцию, но была с ней любезна, а лорд Гастингс поддерживал разговор, ловко избегая затяжных пауз. Беседа не выходила за рамки общепринятых тем, но гостья не скучала уже потому, что все ее усилия были направлены на то, чтобы не ударить в грязь лицом. И Элиза успешно справлялась: ни разу не захихикала и даже сказала что-то остроумное. По крайней мере, граф от души смеялся ее шутке.
Леди Гастингс тепло поблагодарила Элизу за визит, а лорд Гастингс встал и вызвался ее проводить. Когда они спускались по лестнице, он прошептал:
– Все уже позади, поздравляю.
Элиза перевела дух и, улыбнувшись, дрожащими губами – прошептала в ответ:
– Все было замечательно.
– Однако я видел, что вы немного нервничали, – заметил Хью. – Вы понравились маме.
– Правда? – Элиза не знала, почему именно, но для нее было очень важно понравиться графине. – Надеюсь, что так…
– Да-да, я бы этого не говорил, если бы так не думал.
Внизу, в холле, Элиза увидела дворецкого, смотревшего куда-то в сторону – мимо них. И тут граф вдруг прижал к губам палец и, затащив девушку в какую-то маленькую комнатку, осторожно прикрыл за собой дверь.
Элиза не успела опомниться, как граф подхватил девушку на руки и, усадив на приставной стол, впился поцелуем в ее губы. А она, обвивая руками его шею, ответила на поцелуй с не меньшей страстью.
– Я мечтал об этом постоянно, – жарким шепотом проговорил Гастингс. – Мечтал с того вечера на балу. Я думал о вас и… – Он снова стал ее целовать. Ладонью граф опирался о столешницу, и рука его находилась в непосредственной близости от колена Элизы. Она же подвинулась поближе к краю – поближе к нему. Тогда, на террасе, они были так сказочно близки… И ей хотелось повторения.
Граф хрипло застонал и провел ладонью по ее прикрытым юбкой коленям.
– Вот так, умница… – невнятно пробормотал он, раздвигая бедром ее ноги.
Элиза была девственницей, но не могла не понимать, что происходит. Ведь она кое-что знала об интимных отношениях. Хотя, разумеется, ей приходилось полагаться на сведения, полученные от подруг. А если она чего-то не понимала, то не стеснялась задавать вопросы. Не так давно она стала думать, что все эти сведения ей никогда не понадобятся, но именно сейчас они оказались весьма кстати. Схватив графа за полы сюртука, она посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
– Вы ведете себя слишком дерзко, сэр.
– Вы так думаете? – Его темные глаза тускло поблескивали. Одну руку он положил ей на бедро. – Хотите, чтобы я перестал вести себя дерзко?
Элиза судорожно сглотнула.
– Нет, не хочу.
– И все же мне следует остановиться, – сказал граф со вздохом, но при этом поглаживал ее ладонью по спине. – Ведь если я не остановлюсь сейчас, то не остановлюсь вообще. – Обхватив ладонями ее лицо, он продолжил: – Если я не прекращу сейчас, то захочу свести вас с ума, чтобы вы умоляли меня не останавливаться. Я мечтаю свести вас с ума… Я хочу, чтобы вы обезумели от наслаждения.
«Поцелуй меня, поцелуй!» – мысленно умоляла Элиза. Ах если бы усилием мысли она могла заставить графа сделать это! Но он не стал ее целовать. Медленно, словно нехотя, он убрал руки, затем приподнял Элизу со стола и поставил на ноги. И только тогда поцеловал. Осторожно и нежно.
Распаленная желанием, Элиза уставилась на графа, и в глазах ее было разочарование.
– Я скотина, – пробормотал Хью. – Вы должны дать мне пощечину.
Элиза молча покачала головой. Нет, никогда. Во всяком случае, не тогда, когда она так страстно его желала. Более того, она с каждым днем все сильнее в него влюблялась…
– Ваша карета ждет, – со вздохом сказал Гастингс. – Хотел бы я…
– Чего бы вы хотели? – спросила Элиза.
Она до сих пор не могла поверить в происходящее. «Неужели все это правда? Вот сейчас он покачает головой и попятится с гримасой отвращения… Попятится, презирая себя за то, что целовал невзрачную простушку сомнительного происхождения», – в страхе подумала девушка.
А граф ласково ей улыбнулся и проговорил:
– Я хотел бы, чтобы мы могли дольше побыть вдвоем. Пойдемте, дорогая, – добавил он, предлагая ей согнутую в локте руку.
Граф проводил ее до кареты и помог забраться в салон. Когда лакей закрыл дверцу, Хью попрощался с ней, вежливо поклонившись, и не возвращался в дом, пока карета не скрылась из виду. Элиза смотрела на него, пока экипаж не свернул за угол, потом откинулась на обитое бархатом сиденье и радостно засмеялась. Она была безнадежно, по уши влюблена.
Хью не торопился подниматься к себе. Он хотел поцеловать Элизу, чтобы проверить, было ли случившееся на балу у Тейна просто временным умопомрачением. И вот сейчас, проверив, он пребывал в еще большем смятении. И ведь он едва не утратил над собой контроль…
Когда бурление в крови утихло, Хью пошел к матери и застал ее стоявшей у окна. Графиня смотрела на дорогу. Конечно же, она заметила, что гостья подозрительно долго добиралась до экипажа.
– Спасибо, мама, – сказал Хью, прикрыв за собой дверь.
Графиня обернулась.
– Я тебя не понимаю, Хью.
Пропустив слова матери мимо ушей, он спросил:
– Ну, как она тебе?
– Как ты и описывал. Приветливая, милая, немного робкая. Не красавица, но вполне миловидная и прекрасно одета, – неохотно согласилась Розмари. – Ты говоришь, она умеет танцевать и петь? Полагаю, это уже кое-что.
– Ее сад – настоящее чудо, – сказал Хью. – Она бы преобразила Розмари, если бы у нее появилась такая возможность.
Мать презрительно фыркнула.
– И по этой причине твой выбор пал на дочь заурядного спекулянта?
Не в первый раз Хью пришлось покорно проглотить незаслуженный упрек.
– Она и ее отец – разные люди, – повторил он.
– Эдит очень расстроена, – продолжила мать. – Бенвик ей все уши прожужжал насчет Эдварда Кросса, и она отказалась принимать участие в чаепитии. Ты знаешь, что Генриетта всегда следует примеру старшей сестры. Надеюсь, у тебя есть веские причины для того, чтобы навязывать нам, твоим самым близким людям, эту девицу.
Хью тяжело вздохнул. Чего стоила утренняя слезливая истерика Эдит! Да еще и этот Бенвик…
– Мама, скажи, ты бы так же реагировала, если бы я стал оказывать знаки внимания одной из сестер Тейн?
– Разумеется, нет! Мы же их знаем…
– Со временем ты узнаешь и Элизу. Приложи к этому хоть немного усилий, мама. Я уверяю тебя, она того стоит.
В глазах графини заблестели слезы.
– Жаль, что твоего отца с нами нет. Он бы тебя образумил!
Хью тоже жалел о том, что отца с ними не было. Будь он жив, ему не пришлось бы тратить силы и время на то, чтобы спасти их идущий ко дну семейный корабль. Впрочем, корабль едва не затонул именно по вине Джошуа. И едва ли он мог бы хоть чем-то помочь своей жене и детям.
– И как скоро ты намерен… это сделать?
– В ближайшие две недели, я надеюсь.
Мать болезненно поморщилась.
– Так скоро?
Но у Хью не было выбора. К тому же он ничего не имел против этого брака. Видит бог, он хотел Элизу как женщину, и у него имелись все основания надеяться на то, что они будут жить в мире и согласии. Но мать и сестры с их нелепым снобизмом, так же как и самодовольная ухмылка Эдварда Кросса, все это выводило Хью из себя. Выводило настолько, что хотелось рвать и метать. Он чувствовал себя не просто пешкой в чужой игре, а расходным материалом, которым беззастенчиво пользуются, а потом выбрасывают за ненадобностью.
Но Хью и на сей раз стерпел обиду – должен был стерпеть – и ответил:
– Так скоро, как только смогу.
Глава 13
Теперь уже у Элизы не было причин спорить с отцом, когда тот намекал на интерес к ней со стороны графа. Не было ни причин, ни желания спорить. Более того, она очень охотно – почти во всех подробностях – рассказывала отцу о том, как прошел ее визит к графине. Разумеется, отцу не обязательно было знать о том, что лорд Гастингс целовал ее и прикасался к ней. Миссис Эптон, ее школьная наставница, пришла бы в ужас, узнав, что Элиза позволила мужчине такие вольности. Папа жадно ловил каждое ее слово и с улыбкой кивал, когда она говорила о красоте леди Гастингс, о ее доброте и превосходном качестве графского чая. Выслушав рассказ дочери, он с шутливым упреком сказал:
– Я же тебе говорил, что он тобой восхищается. Признай, что я был прав.
Элиза рассмеялась.
– С удовольствием признаю свою ошибку. Я… Мне он очень нравится, папа.
Эдвард Кросс внимательно посмотрел на дочь.
– Говоришь, очень нравится? Примерно как клубника со сливками? Или как твоя дворняжка?
– Больше, чем клубника, но меньше, чем Вилли.
Отец невольно поморщился, а Элиза, скорчив рожицу, показала ему нос и снова засмеялась.
– Папа, ну ты же знаешь, как я люблю Вилли!
– А как насчет Гастингса? – Отец вопросительно приподняв бровь. – Ты могла бы его полюбить?
Элиза прикусила губу. Ей тотчас же захотелось сказать «да», но потом она подумала о том, что, в отличие от Вилли, которого знала без малого год, Гастингса она впервые увидела всего несколько недель назад. К тому же, если любовь собаки легко завоевать с помощью еды и ласки, с лордом Гастингсом все было намного сложнее. Граф ни разу не сказал, что любит ее. Даже о том, что она ему небезразлична, ни разу не упомянул. Но зато попросил разрешения приезжать к ней. И целовал ее. И еще сказал, что хочет сделать так, чтобы она обезумела от наслаждения. Любовь и наслаждение не одно и то же. Разница очевидна. Но, с другой стороны, она ведь тоже не говорила графу о своих чувствах.
– Думаю, что да, – пробормотала Элиза, отвечая на вопрос родителя.
– Вот и хорошо, – облегченно вздохнув, сказал отец. – На днях этот парень намекнул мне, что хочет обсудить со мной нечто более важное, чем наши коммерческие дела.
– Он хочет на мне жениться?.. – пролепетала Элиза.
Губы отца дрогнули – словно он пытался сохранить серьезное выражение лица.
– Боюсь, что так, Лилибет. Так как же мне быть? Послать его ко всем чертям?
– Нет! – вырвалось у девушки.
Отец тихо засмеялся.
– Тогда получается, что я должен дать вам мое благословение?
– Да, – осипшим от волнения голосом ответила Элиза. – Если он попросит моей руки.
– Не переживай, попросит, – со спокойной уверенностью сказал отец. – Непременно попросит.
И Элиза, вопреки здравому смыслу, начала верить в это. Она рассказала своим подругам о возможных скорых переменах в своей жизни. Софи одобрила ее выбор, сообщив, что лорду Гастингсу везет в картах и что это хороший знак. Она засыпала Элизу вопросами – ей было интересно все, что касалось их с графом знакомства и дальнейшего развития отношений. Выяснилось, что Софи и сама влюблена. Неприятное происшествие в игорном клубе оказалось для Софи не таким уж неприятным, поскольку, не случись той «неприятности», Софи не влюбилась бы в герцога. А по собственному признанию Софи, она никогда не была так счастлива, как сейчас, даже если герцог на ней и не женится.
Порадовалась за Элизу и Джорджиана. Когда Элиза, выйдя из экипажа, направилась в парк, где они договорились встретиться, подруга бросилась ей навстречу, не обращая внимания на негодование леди Сидлоу.
– Ты должна рассказать мне все, – непререкаемым тоном заявила Джорджиана, взяв Элизу под руку, и они направились в сторону Мола.
Карета леди Сидлоу ехала чуть позади, эта дама не любила прогулки, но ее подопечная заявила, что сойдет с ума без движения, и компромисс был найден: Джорджиане позволялось выезжать в парк трижды в неделю, чтобы встречаться с подругой и гулять столько, сколько ей захочется. Элиза знала, что леди Сидлоу предпочла бы, чтобы Джорджиана дружила с юными леди благородного происхождения, коим Элиза похвастаться не могла, но запретить Джорджиане общаться с близкой подругой не хватило духу даже у суровой леди Сидлоу. У Джорджианы были знакомые и среди девушек из высшего общества, но они, как и леди Сидлоу, гулять не любили.
– Мне и рассказать-то, в сущности, не о чем, – ответила Элиза.
– Как это не о чем? – воскликнула Джорджиана. – Граф Гастингс не стал бы делать тебе предложение на следующий день после знакомства. Между вами что-то есть, и началось это «что-то» не вчера. Так что рассказывай.
– А ты его знаешь?.. – смутилась Элиза.
– Не слишком хорошо, но я знакома с его матерью и сестрами. И должна тебе сказать, что он настоящий красавец!
– Я тоже знакома с его матерью, – сказала Элиза, не без удовольствия отметив, как восприняла эту новость подруга: у той от удивления глаза на лоб полезли. – Она была очень любезна со мной, и лорд Гастингс сказал, что я ей понравилась.
– Конечно, ты ей понравилась! Как ты можешь кому-то не понравиться? – заявила подруга. – Но расскажи мне лучше о нем – о графине я и так знаю достаточно. Как вы с ним познакомились?
Элиза почувствовала, что лицо ее расплывается в глупейшей улыбке, но ничего не могла с собой поделать.
– У него с папой какое-то совместное дело, вот он и приехал с визитом к отцу. – Элиза все еще испытывала неловкость, вспоминая их первую встречу.
– Так это была любовь с первого взгляда? – не унималась Джорджиана.
– Не совсем, – неохотно призналась Элиза. – Я купала Вилли, и тот убежал. Я погналась за псом, поскользнулась и растянулась на полу прямо у ног лорда Гастингса – так состоялось наше знакомство.
Звонкий смех Джорджианы вызвал неодобрение леди Сидлоу.
– Но на следующий день он пришел к нам ужинать, и я постаралась предстать перед ним в более презентабельном виде, – продолжила Элиза. – И он сделал мне комплимент, услышав мое пение.
– И вполне заслуженно! У тебя очень красивый голос. Но, Элиза, все это так буднично, так обычно… Лучше расскажи, как он завоевал твое сердце.
– Ну… он… – Элиза растерялась. Лорд Гастингс не совершал никаких подвигов. Он не спасал ей жизнь, и ему даже не пришлось вступаться за ее честь или, например, отбивать ее у надоедливого, но настойчивого бывшего ухажера. – Он прислал мне цветы. И танцевал со мной дважды, – в смущении пробормотала девушка.
Джорджиана скептически усмехнулась.
– И он меня целовал, – густо покраснев, прошептала Элиза. – Не один раз.
– И тебе понравилось? – тотчас же оживилась Джорджиана.
– Очень понравилось, – призналась Элиза. – В его поцелуях было все, о чем только можно мечтать. И даже больше…
– Больше? – захихикав, переспросила Джорджиана. – Тогда хорошо, что он собрался просить твоей руки.
С этим Элиза была полностью согласна.
– Так значит, безумная страсть не обошла тебя стороной! – сияя, вынесла свой вердикт Джорджиана. – И ты влюбилась в него по уши, верно?
Простодушно улыбаясь, Элиза кивнула в ответ.
– Скажи, а это секрет? Могу я рассказать об этом леди Сидлоу? – опасливо оглянувшись, спросила Джорджиана. Графиня Сидлоу, двоюродная сестра матери Джорджианы, согласилась поселить свою племянницу у себя на время сезона и сопровождать ее, как того требовали приличия, на все мероприятия. Но строгая тетка портила девушке все удовольствие от дебюта, запрещая все самое интересное. – Не из-за того, что мне хочется поделиться с ней сокровенным, а для того, чтобы она не мнила себя Кассандрой. Послушать леди Сидлоу – так она все про всех знает наперед. Знает, кто на ком женится и кто кого бросит. – Джорджиана в раздражении закатила глаза. – На днях она сказала, что Кэтрин Тейн была бы отличной парой для лорда Гастингса. Вот теперь-то я утру ей нос!
– Не надо ей ничего рассказывать, – попросила Элиза. – Пожалуйста, никому ничего не говори. А вдруг я ошибаюсь? Мне даже страшно подумать, что будет со мной, если граф прекратит приходить к нам. Ведь тогда окажется, что я все это себе придумала…
– Не могу представить, чтобы ты строила воздушные замки. Если уж даже тебе кажется, что он готов сделать предложение, – значит, сделает в ближайшее время. Смею предположить, что у него уже брачная лицензия в кармане.
– Ах, перестань! – воскликнула Элиза.
– Ладно-ладно. Я никому ничего не скажу, – лукаво улыбаясь, заверила подругу Джорджиана. – Но платье, которое надену на твою свадьбу, я постараюсь заказать в ближайшее время.
Подъезжая к дому Кросса, Хью придержал коня, пустив его шагом. И дело вовсе не в том, что он тянул время от нерешительности. Он все взвесил и принял решение, менять которое не собирался. Более того, накануне вечером граф не пошел в «Вегу», а отправился в оперу, где с удовольствием погрузился в волшебный мир музыки. Да, он твердо решил жениться на Элизе Кросс, дочери безродного нувориша, нажившего баснословное состояние на военных заказах. А она, бедняжка, наивно верила, что он влюбился в нее с первого взгляда. Тут было над чем задуматься, и Хью думал – глаз не сомкнул всю ночь. Нет, Элиза, в отличие от ее отца, не была ни расчетливой, ни беспардонной. Элиза… Если забыть о том, кто ее породил, она была чудесной девушкой. Искренней, приветливой, доброй. Вначале Хью только и ждал, что Кросс не сегодня, завтра все ей расскажет или хотя бы намекнет на то, что задумал, и потому с подозрением относился к каждому слову и взгляду Элизы, высматривая признаки ее осведомленности.
Но он так и не увидел ничего подозрительного, что было, с одной стороны, хорошо, с другой – не очень. Видит бог, Хью не хотел жениться на лгунье и интриганке. Ведь если все ее волнение, весь ее восторг были умело разыграны, то брак их станет таким же фальшивым, как и ее эмоции. К огромному облегчению Хью, эти опасения оказались беспочвенными. Но тогда получалось, что лгуном становился он, граф Гастингс. Лгуном, обманщиком и бездушным интриганом! И чем же он тогда лучше ее отца? Чем больше Хью узнавал Элизу, тем больше она ему нравилась. Конечно, затеял всю эту историю ее отец, но ей-то от этого не будет легче. Даже трудно было представить, как она отреагирует, когда узнает правду.
Дворецкий, который уже успел привыкнуть к его посещениям, нисколько не удивился, когда граф заявил, что хочет увидеть мисс Кросс, а не мистера Кросса. Хью счел добрым знаком тот факт, что его не заставили ждать, а сразу проводили в светлую солнечную гостиную.
В комнате, кроме Элизы, находилась женщина с двумя девочками. Хозяйка и ее гостья пили чай, и одна из девочек сидела на диване между ними, а та, что поменьше, устроилась на коленях у Элизы (когда дворецкий объявлял о его приходе, Хью в приоткрытую дверь видел Элизу). Малышка пыталась накормить девушку печеньем, а Элиза смеялась. И в этом ее смехе было столько неподдельной радости, что Хью невольно улыбнулся.
– Граф Гастингс, мисс, – представил его дворецкий.
Элиза, смутившись, вспыхнула, а ее гостья тихонько вскрикнула и поспешила забрать малышку.
После этого обе женщины присели в реверансе, причем гостья – с ребенком на руках; только старшая девочка осталась сидеть на диване, глядя на графа серьезными карими глазами.
– Простите, что помешал вашему чаепитию, – сказал Хью и подмигнул серьезной юной леди.
– Вы нам нисколько не помешали, – трогательно порозовев, сказала Элиза. На лифе ее платья, возле самого соска, было пятно от варенья, но девушка, не замечая пятна, торопливо стряхивала крошки с юбки. – Миссис Рив, – сказала она, посмотрев на подругу, – позвольте представить вам графа Гастингса. Он партнер моего отца. Милорд, миссис Рив – жена нашего викария, а это две ее дочери, Кассандра и Джейн.
– Приятно познакомиться, мэм, – сказал Хью.
Женщина в ответ пробормотала что-то вежливое, хотя в глазах ее промелькнуло отнюдь не дружелюбное любопытство.
– У нас праздничное чаепитие, – пояснила Элиза. – Сегодня у мисс Кассандры Рив юбилей – пять лет.
– Событие действительно радостное и знаменательное, – с улыбкой сказал граф. – С днем рождения, мисс Рив.
Только сейчас он заметил букетики роз, украшавшие стол, нарядно украшенные пирожные и красивую новую куклу, восседавшую на облаке из серебристой оберточной бумаги на краю дивана. Элиза устроила праздник для ребенка своей подруги.
– Спасибо, милорд, – снова присев в реверансе, сказала миссис Рив. – Нам пора, Эли… мисс Кросс. Спасибо вам. – Она шепнула что-то на ухо малышке, что была у нее на руках, и та повторила:
– Спасибо, мисс Кросс.
– Пойдем, Кассандра, – позвала мать старшую дочь.
Девочка соскользнула с дивана и, посмотрев на Элизу, обхватила руками ее колени и воскликнула:
– Спасибо, мисс Кросс!
Элиза погладила девочку по головке и, улыбнувшись, сказала:
– Ты здесь всегда желанная гостья, Кассандра.
Кассандра забрала куклу и цветы, и все трое вышли из комнаты. Хью и Элиза остались вдвоем.
– Надеюсь, они ушли не потому, что испугались меня, – пробормотал граф.
– Нет-нет. – Элиза покачала головой. – Просто я вас не ждала и…
– В следующий раз буду извещать о своих визитах заблаговременно, чтобы ненароком не испортить вам праздник, – с улыбкой сказал Хью.
– Но никто не в обиде… – Девушка тоже улыбнулась. – Вы пришли к папе? Его нет дома.
Сделав глубокий вдох, граф проговорил:
– Нет, я пришел к вам. – Заметив, как переменилась в лице мисс Кросс, спросил: – Это вас огорчает?
– Нет! – воскликнула Элиза и дернула за шнурок сонетки. – Позвольте я прикажу принести чайный поднос…
– Может, вместо чаепития вы согласитесь прогуляться со мной по саду? – спросил Хью.
Ему вдруг захотелось оказаться вне стен этого дома – дома Эдварда Кросса. А вот в саду было гораздо уютнее. В саду, созданном руками Элизы…
– Конечно. Как вам будет угодно, – ответила девушка.
Они вышли из дома – день выдался теплый и солнечный, – и Хью предложил Элизе взять его под руку, что она тотчас же и сделала. Что ж, неплохо для начала… В общем-то граф почти не сомневался в том, что Элиза примет его предложение, но расслабляться все равно не стоило.
Вскоре к ним присоединился Вилли, и Хью сразу почувствовал перемену в Элизе. Она радостно улыбнулась и, присев, погладила пса.
Хью тоже присел. Вилли лизнул его ладонь и, опрокинувшись на спину, подставил живот. Граф почесал собачье брюхо, и Вилли блаженно зажмурился и задергал задней ногой.
Элиза рассмеялась.
– Вы умеете найти к нему подход, милорд.
– Вилли хороший пес, – сказал Хью и, сняв перчатки, сунул их в карман.
Вилли вскочил на ноги, и граф принялся гладить его по бокам – то по левому, то по правому. Пес повилял хвостом, радостно подвывая, потом сорвался с места и бросился искать что-то на клумбе с лилиями.
– Вы ему нравитесь, – с улыбкой сказала Элиза, и Хью вдруг вспомнил о поставленном Кроссом условии: пса ему также придется забрать к себе.
– Надеюсь, что не ему одному, – с ухмылкой отозвался Хью.
Глаза девушки округлились, и она отвернулась, делая вид, что наблюдает за Вилли.
– Дорогая, я заставляю вас нервничать? – участливо спросил граф, взяв ее за руку.
– Нет-нет. – Элиза нервно облизала губы.
– Вот и хорошо. Давайте продолжим прогулку. – И они снова зашагали по садовой дорожке. – Я очень рад, что познакомился с вами, – неожиданно сказал граф.
– И я, – едва дыша, отозвалась Элиза.
Пока все шло по плану, и Хью был доволен. Немного помолчав, он проговорил:
– И моя мать очень рада.
Это было не совсем так. Вернее – совсем не так. Сегодня утром мать приперла его к стенке и принялась отговаривать от этого «неразумного шага», а Хью в который уже раз заверил ее в том, что знает, что делает.
Как бы там ни было, его ложь возымела желаемый эффект – Элиза, раскрасневшись, пробормотала:
– Для меня это большая честь…
Они обошли вокруг фонтана, находившегося в самом центре сада, и Хью заметил небольшую постройку из белого камня на склоне холма.
– Что это? – спросил он, кивком указав на постройку.
– Это беседка, милорд. Из нее открывается чудесный вид на сад.
– Замечательно, – произнес Хью, повернув к беседке.
Элиза сказала, что отца дома нет, но граф не мог избавиться от ощущения, что Кросс сейчас наблюдает за ним, приговаривая: «Давай-давай, не медли».
Хью не хотел, чтобы за ним подсматривали. То, что ему предстояло совершить, он должен сделать наедине с Элизой.
Глава 14
Портьеры в беседке были раздвинуты, что позволяло любоваться роскошным садом и домом, горделиво возвышавшимся на холме.
Хью окинул взглядом беседку, сидя на одном из двух удобных диванов, между которыми располагался низкий круглый стол. Идеальное место для предстоящей миссии, вот только… Он поднялся и принялся задергивать шторы.
– Вы очень мило смотрелись с маленькой девочкой на коленях, – с улыбкой заметил граф.
Элиза зарделась и, потупившись, пробормотала:
– У миссис Рив славные девочки…
– Славные, кто же спорит? Но вы бы еще лучше смотрелись со своим собственным ребенком на руках. Вы должны иметь собственных детей.
– Я… Я надеюсь, что когда-нибудь…
Хью задернул последнюю штору, отрезав их с Элизой от внешнего мира.
Девушка, стоявшая у стола, выглядела растерянной. Хью приблизился к ней и проговорил:
– Мисс Кросс, Элиза… – Он взял ее за руки. – Вы все еще нервничаете?
– Вообще-то… – Она снова опустила глаза. – Сейчас вы, милорд, заставляете меня нервничать.
– Элиза, не надо… – Хью провел большим пальцем по ее щеке.
Ресницы девушки затрепетали, и она, подняв голову, взглянула графу в глаза.
– Да, я… Я знаю. – Она облизнула губы, и Хью почувствовал, как его пронзило желание. Перед ним – его будущая жена, женщина, за которой его вынудили ухаживать. Но, видит бог, он хотел ее, и это было добрым предзнаменованием.
– Что именно заставляет вас нервничать? – Он обнял девушку за талию.
– Вы, – прошептала она. – Вы… вы слишком красивы, милорд. Вы слишком хороши для такой, как я.
– В самом деле? – Хью приподнял брови.
– И мне кажется, что это… неправильно, – пролепетала Элиза.
– Говорите, неправильно?
Мгновение нерешительности – и ладони ее вспорхнули к его груди. При этом она откинула голову, словно говоря: «Целуй же меня скорее!» Глаза ее блестели страстью, а губы приоткрылись как розовый бутон, и от них невозможно было отвести глаза.
– Элиза, как вы могли подумать, что я слишком хорош для вас? Разве вы не знаете, что мне хочется снова вас поцеловать?
– Так поцелуйте! – взмолилась она, и Хью не стал томить ее ожиданием.
И вновь его застиг врасплох всплеск желания – Хью сам себя не узнавал.
– Элиза… – задыхаясь, произнес он и, чуть отступив, опустился перед ней на одно колено. – Элиза, дорогая, я прошу вас стать моей женой.
Лицо ее было бледным, но блеск глаз и восторженная улыбка говорили о том, что она сейчас находилась на седьмом небе от счастья.
– Да, лорд Гастингс, я выйду за вас, – прошептала девушка.
Хью выпрямился и, заключив ее в объятия, приподнял и закружил по воздуху. Элиза вскрикнула от неожиданности и, засмеявшись, обняла графа за шею, а он поцеловал ее в губы. Восторг Элизы отчасти передавался и ему, но это не мешало Хью с холодной расчетливостью оценивать ситуацию. Он хотел Элизу, и она всецело ему доверяла. Соблазнив ее здесь и сейчас, он отрежет Кроссу путь к отступлению. Условия теперь будет ставить он, и Кросс уже никуда не денется…
Поставив девушку на пол, Хью обхватив ладонями ее лицо и заглянул в глаза. Она же смотрела на него с обожанием. Голос совести он заставил замолчать без труда, сказав себе, что намерен стать ей хорошим мужем, – большего он не мог бы обещать никому. Любовь – понятие эфемерное, но страсть… Страсти им обоим не занимать. Так зачем же отказывать себе в удовольствии?
Рука его потянулась к ее груди.
– Мне так давно этого хотелось… – Хью провел ладонью по пятну от варенья возле самого соска. Сосок мгновенно отвердел, а на щеках девушки вспыхнул румянец.
– Мне надо было переодеть…
– Так даже лучше, – перебил Хью и, наклонив голову, лизнул пропитанную сладостью ткань.
Элиза уже давно решила, что все это ей снится. Граф не только приехал ее навестить, но сделал предложение! И как он его сделал!.. Опустившись на одно колено, словно принц из сказки. А сейчас он целует ее, ласкает, сводит с ума… Но на этот раз – уже в качестве жениха, почти мужа. Потому что отец, конечно же, ему не откажет. Элиза была по уши влюблена в графа, слишком влюблена, чтобы мыслить ясно, а последние разумные мысли покинули ее от его поцелуев и ласк.
Внезапно граф подхватил ее на руки и понес к дивану. Элиза уткнулась лицом ему в плечо, стыдясь предательской дрожи во всем теле – дрожи желания.
Уложив девушку на подушки и целуя в шею, граф пробормотал:
– Моя будущая жена…
Элиза вздрогнула при слове «жена». Гастингс же возился с ее платьем. «Наверное, расстегивает пуговицы», – подумала Элиза с облегчением. Какое счастье, он хочет ее! Граф приспустил лиф, и Элиза проворно высвободила руки из рукавов. Ей вдруг захотелось избавиться от всех преград, стоявших на пути между ее телом и его губами, его руками.
– Моя… Моя по праву, – прошептал он, накрывая ее грудь ладонью.
Услышав стон Элизы, он усмехнулся и лизнул обнаженный сосок. Девушка снова застонала и выгнулась ему навстречу.
– Вкуснее варенья, – прошептал Хью, щекоча ее своими темными кудрями.
Элиза же трепетала от счастья, от сознания того, что этот красавец желал ее. Ни слова не говоря, она прижала его голову к своей груди. Она обмирала под этой мучительно-сладострастной пыткой, и глаза ее наполнились слезами.
– Элиза, дорогая… – Он легонько прикусил ее сосок. – Элиза, я хочу вас до безумия… – Ноги ее словно сами собой раздвинулись, и она замерла в напряжении, почувствовав прикосновение в том самом месте, где ощущения были острее всего. – Дорогая, я хочу свести вас с ума… А вы ведь меня хотите, правда?
– Но разве вам не следует… Вы не… Мой отец… – задыхаясь, пробормотала девушка.
– Он уже дал мне свое благословение, – прошептал Гастингс, лаская ее груди. – Сейчас важно только то, чего хотите вы… – Каким-то образом его рука оказалась у нее под платьем и уже скользила вверх по колену. Еще мгновение – и препятствие в виде подвязки было успешно преодолено.
В голове Элизы стоял сплошной гул. Она еще никогда ничего подобного не испытывала. Ей казалось, что она умрет, если граф вдруг прекратит ее ласкать. Когда же его рука продвинулась повыше, она еще шире развела ноги.
– Такая нежная… – шептал он. – И такая влажная… Вы ведь меня хотите, верно?
А ведь он действительно ее хотел! Элиза уже давно оставила надежду почувствовать себя желанной, а о том, чтобы ее желал такой мужчина, как Гастингс, она никогда и не мечтала. Но вот, оказывается…
– Да, – выдохнула она. – Я хочу вас.
Хью улыбнулся и проговорил:
– Я как-то уже вас предупреждал, – рука его по-прежнему ласкала ее в том самом месте, – что если вы попросите меня об этом, то я возьму вас. Здесь… Вот так… – Он медленно погрузил палец в ее лоно.
Элиза в очередной раз застонала. Жена священника говорила ей, что женщина может испытывать желание – со всеми узнаваемыми симптомами – не к тому мужчине, к которому следовало бы. Но этот мужчина – граф Гастингс – тот самый. Он сделал ей предложение, и он собирается на ней жениться. И она безумно в него влюблена.
– Да, – прошептала Элиза. – Я ваша…
Хью поднял голову, посмотрел ей в глаза и переспросил:
– Значит, да?
– Да, – шепнула Элиза. – Я вас прошу.
Он усмехнулся – и то была усмешка опытного мужчины, который лучше ее самой знал, чего она хотела.
– Но это может быть болезненно, – сказал он, продолжая ее ласкать.
Сердце Элизы радостно подпрыгнуло в груди. Ах, он так нежен, так заботлив!..
– Мне все равно, любовь моя, – ответила она с улыбкой.
В глазах графа промелькнуло что-то странное, что-то совсем не нежное. В следующее мгновение он приподнялся – и стремительно вошел в нее. Элиза вскрикнула – боль вырвала ее из объятий страсти.
– Тише… – ласково шепнул он и еще немного продвинулся. Потом сделал глубокий вдох и замер, сжимая ее в объятиях. Глаза же его стали почти черными и пылающими. – Самое худшее позади.
– И это все? – пробормотала Элиза. Внутри у нее все саднило и пульсировало в сто раз сильнее, чем раньше. Но в этом не было ничего приятного.
Она попыталась отодвинуться, но граф, пробормотав себе под нос, удержал ее.
– Дорогая, это только начало.
Он снова вошел в нее, но Элизе по-прежнему совсем не нравились ощущения. Она поморщилась, но граф поцеловал ее, и она тотчас забыла о неприятных ощущениях. Тут он начал двигаться, и вскоре, сама того не замечая, Элиза стала приподниматься ему навстречу. Боль уже почти не чувствовалась, и теперь ей снова было приятно. А наслаждение все нарастало, и вот уже она извивалась под графом, вцепившись ему в плечи. Лицом он сейчас походил на разъяренного варвара, и глаза его пылали точно раскаленные угли. Элиза обхватила ногами его бедра, и теперь он проникал в нее еще глубже.
– Как ты красива… – прохрипел он. – Неописуемо красива…
Элиза же была как в горячечном бреду; она не понимала, о чем он говорил.
Обнажив зубы в хищной ухмылке, граф взял ее за руку и прижал пальцы к тому месту, где соединялись их тела.
– Чувствуешь, – сказал он, – как мы славно друг другу подходим.
Она сомкнула пальцы вокруг его возбужденной плоти, и в тот же миг Гастингс глухо застонал, а бедра его судорожно дернулись. Элиза же не сводила глаз с его лица. Прошло еще несколько мгновений – и вдруг Элиза со стоном содрогнулась всем телом, и все ее ощущения стали стократ острее и ярче. По лицу ее потекли слезы. Она крепко обнимала любимого, а он, зажмурившись, с силой вошел в нее в последний раз и в изнеможении опустил голову ей на грудь. Элиза провела ладонью по его темным, влажным от испарины кудрям. Только сейчас она осознала, что сейчас между ними произошло. Они стали мужем и женой еще до свадьбы.
Думая об этом, Элиза радостно улыбалась, чувствуя себя по-настоящему счастливой.
Минуту спустя Гастингс поднял голову. Растрепанный и расхристанный, он был великолепен. А самодовольная усмешка ничуть его не портила.
– Миледи… – шепнул он, прикоснувшись губами к ее губам.
– О, милорд… – прошептала Элиза, еще не вполне отправившись от пережитого.
– Не милорд, а Хью. – Он снова ее поцеловал. – Меня зовут Хью.
Она знала, как его зовут. Поспешила навести справки после их первой совместной прогулки по саду.
– Да, Хью… – с нежностью в голосе повторила Элиза.
– Я немедленно поговорю с вашим отцом насчет даты свадьбы, дорогая.
Элиза вспыхнула. И граф, должно быть, прочел ее мысли. Прижав палец к ее губам, он добавил:
– Только насчет свадьбы. А об этом – ни слова.
– Да, конечно. – Элиза улыбнулась.
Тут граф приподнялся, и ей сразу сделалось холодно. Достав носовой платок, Хью принялся обтирать ее бедра, и Элиза, увидев на платке кровь, покраснела до корней волос.
– Дайте его мне, – сказала она, потянувшись за платком, но он подмигнул ей и убрал платок в карман.
– Доказательство, что вы моя и больше ничья.
Граф улыбнулся и принялся помогать ей с платьем. При этом, как и в прошлый раз, не упускал возможности прикоснуться к ее груди. Элиза же подумала о том, что хорошо бы ему поторопиться со свадьбой – ей уже хотелось повторения.
Минуту спустя Хью заправил рубашку в брюки и застегнул их. Костюм его был в полном порядке, и лишь взъерошенные волосы напоминали о случившемся. Элиза осмелилась пригладить его кудри, и он не стал ее останавливать. При мысли о том, что на правах жены она сможет прикасаться к нему сколько ей захочется, Элизе захотелось петь и плясать.
– Двинемся в обратный путь? – Лорд Гастингс предложил невесте руку.
Элизе не хотелось возвращаться в дом. Во-первых, она знала, что выглядит не лучшим образом. Прическа была безнадежно испорчена, платье помято, а внизу живота тянуло при каждом движении. Зато сердце ее переполняла любовь, и душа полнилась счастьем. Она бы с радостью провела здесь, в этом крохотном мирке, где никого не было, кроме них двоих, всю оставшуюся жизнь. И Хью бы снова мог ее целовать, ласкать и…
– Элиза… – Он взглянул на нее, вопросительно приподняв бровь.
«Не будь размазней», – сказала себе Элиза, чинно взяв графа под руку, и они зашагали в сторону дома – словно не было никакой беседки, дивана… и всего остального. Впрочем, поводов для грусти не было. Ведь впереди у них еще много долгих счастливых лет, не так ли?
Глава 15
Не теряя времени, Хью отправил Эдварду Кроссу письмо, в котором сообщал, что его предложение принято и пора назначать день свадьбы. Дело сделано, так к чему медлить?
Граф также просил Кросса выдать ему десять тысяч авансом из приданого Элизы. Чем скорее Бенвик получит желаемое, тем спокойнее будет всем. Эдит, обидевшись, не разговаривала с братом с того самого дня, как по его просьбе мать пригласила Элизу на чай, и Хью надеялся, что долгожданная помолвка с Бенвиком заставит сестру сменить гнев на милость.
Первая часть плана прошла как по маслу – Кросс ответил незамедлительно. Он считал, что Элизе вполне хватит десяти дней для подготовки к свадьбе, а десять тысяч обещал перевести через своих поверенных в ближайшее же время, сопроводив обещание, как бы между прочим, пожеланием счастья Эдит. Неизбежное – пусть и в основном незримое – участие Кросса в его жизни немало досаждало графу. Он дал себе слово как можно старательнее охранять жизнь матери и сестер от вторжения этого неприятного субъекта.
Оставалось сделать последний шаг – сообщить о предстоящем браке матери и сестрам. Мать все поняла, едва Хью вошел в комнату, а сестры смотрели на него с удивлением, поскольку он редко завтракал вместе со всеми.
– Хью! – радостно воскликнула Генриетта и, бросившись к брату, крепко его обняла. – Вот так сюрприз!..
– И тебе доброго утра, – со смехом отозвался граф. – Мужчина, да будет тебе известно, может проголодаться в любое время суток. И даже самые лучшие братья иногда едят.
Хью сел за стол, и мать налила ему кофе, а слуга принес для него приборы и тарелку.
– Доброе утро, мама.
– Доброе утро, дорогой, – с несколько натянутой улыбкой ответила мать.
– Доброе утро, Эдит. – Хью повернулся к сестре, но та, старательно делая вид, что занята исключительно завтраком, пробурчала даже не взглянув в его сторону:
– Доброе утро, лорд Гастингс.
– Эдит, леди не ведут себя подобным образом. – Мать неодобрительно покачала головой.
Генриетта, взглянув на сестру, подчеркнуто жизнерадостно обратилась к брату:
– Когда у Эдит свадьба, Хью? Мне хочется надеть на ее свадьбу новое платье, а мама говорит, что торопиться с платьем не стоит, потому что оно может и не понадобиться в ближайшие месяцы. Как же так, Хью? Мистер Бенвик очень хочет жениться на Эдит. Ты ведь не станешь заставлять его ждать до следующего года?
– Я только что отправил сообщение мистеру Бенвику, назначив встречу с нотариусами, – сообщил Хью.
Эдит замерла, а ее брат продолжил:
– Что же касается новых нарядов, то об этом я ничего сказать не могу. Разве что вы сумеете договориться, чтобы их сшили быстро…
Не дав брату договорить, Эдит с восторженным визгом бросилась ему на шею.
– Спасибо, Хью, – сказала она, целуя его в щеки, – спасибо тебе огромное. Я прямо сейчас напишу Регги. Мама, где устроить венчание? Может, в церкви Святого Георгия? Или там уже все расписано на месяцы вперед?
Графиня сделала глоток чая и пробормотала:
– Ты могла бы навести справки насчет церкви. Но, пожалуй, лучше сначала спросить у Бенвика.
– Регги все равно, лишь бы скорее! – со смехом воскликнула Эдит. – О, если бы ты только раньше мне об этом сказал, Хью! Спасибо тебе!
– А разве у меня был выбор? – с шутливым возмущением отозвался Хью. – Все, что я видел здесь вокруг себя… И эти ваши кислые мины… Какой мужчина сможет долго такое терпеть?
– Неубедительно, – заявила Эдит, вернувшись на свое место. – Ведь все, что от тебя требовалось, – это встретиться с Регги. Так что мы тут ни при чем.
– Да-да, понимаю. Теперь мне придется оправдываться, – пробурчал Хью, сделав глоток кофе. – Надеюсь, когда я женюсь, оправдывать меня будет моя супруга.
– Бедняжка… – насмешливо протянула Генриетта. – Кто же захочет взвалить на себя такую обузу?
Эдит весело рассмеялась – очевидно, полагала, что их разговор не вышел за рамки шутки. Графиня же многозначительно посмотрела на сына и едва заметно нахмурилась.
– Возможно, я вас всех сейчас удивлю, но я и в самом деле нашел ту, которая готова взвалить на себя обузу, – проговорил Хью.
Сестры уставились на него в изумлении, а он с усмешкой сказал:
– Только не надо падать в обморок.
– Кто она? – спросила Генриетта. – Кэтрин Тайн?
– А может, Фанни Мартин? – высказала предположение Эдит.
– Или это миссис Макмюрри? Говори, Хью, не томи! – воскликнула Генриетта.
– Элизабет Кросс.
В комнате воцарилось тягостное молчание. Эдит в ужасе смотрела на брата. Генриетта же наморщила лоб, пытаясь вспомнить, о ком речь. Наконец она сообразила, о ком говорил ее Хью, и с ней случилось то же самое, что и сестрой: уставилась на брата так, словно перед ней был не Хью, а черт с рогами.
– Она ответила тебе согласием? – спросила графиня, прервав немую сцену.
– Да! – Изображая радость влюбленного, ответил ее сын. Его слова были встречены красноречивым молчанием. – Эй, что с вами? – вскинув руки, воскликнул Хью. – Неужели меня никто не поздравит?
– Поздравляю, Хью, – робко поглядывая на сестру, сказала Генриетта.
– Нет! – неожиданно заявила Эдит. – Я не стану поздравлять Хью с тем, что он сошел с ума. Потому что только безумец мог выкинуть такой фортель. Как тебя угораздило?
– Как именно? – Хью улыбнулся. – Ну… Я опустился на одно колено, и она сказала, что согласна.
– Мама, ты ведь не дашь ему благословения? – спросила Эдит.
Не глядя на сына, графиня пробормотала:
– Твой брат сделал свой выбор, и мы должны принять его жену с подобающей любезностью.
Хью стиснул зубы. Ведь Элизе не нужна их показная любезность: она надеялась, что вместе с мужем приобретет мать и сестер. Но он не стал им ничего говорить. Придет время, и они поймут, какая она добросердечная и искренняя. И тогда они примут ее в семью и полюбят всей душой.
Но все это имело лишь второстепенное значение. Главное то, что через десять дней Элиза (и ее приданое) будет на законных основаниях принадлежать ему, графу Гастингсу.
Последующие десять дней были до предела заполнены радостными хлопотами, но радовалась Элиза не только за себя. Софи последовала ее совету и во всем призналась герцогу, а тот в свою очередь уговорил Софи выйти за него замуж.
Свадьба герцога и Софи была скромной, но красивой, и даже новость о случившемся незадолго до свадьбы скандале в «Веге», о котором Элизе театральным шепотом рассказала во время брачной церемонии Джорджиана, не могла испортить настроения.
А потом для Элизы настал самый радостный день – день венчания. Она не хотела пышной и многолюдной свадьбы, и все происходило именно так – очень скромно, в присутствии только самых близких людей.
В этот день ярко светило солнце – на небе ни облачка. Вилли красовался с ярко-желтым бантом на шее, а у Элизы вся голова была в модных кудряшках, украшенных живыми, едва начавшими распускаться розовыми бутонами. Элиза с трудом узнала себя в зеркале. Сегодня она была действительно хорошенькой.
Отец ждал ее в коридоре, чтобы повести вниз по лестнице; когда же Элиза выходила из комнаты, то заметила, как он смахнул набежавшую слезу. Поцеловав дочь в щеку, он с несвойственной ему нежностью сказал:
– Ты еще красивее, чем мать. Будь же счастлива с Гастингсом – так же как я был счастлив с ней.
– Спасибо, папа, – прошептала Элиза. – Спасибо тебе за все.
Мистер Рив провел церемонию в гостиной. Белинда стояла рядом с ним, а Кассандра и Джейн расположились по обеим сторонам от невесты, держали в руках букеты. Мистер Кросс наконец-то внес долгожданное пожертвование, и с лица викария не сходила улыбка – от уха до уха. Элиза глаз не могла отвести от своего жениха. Волосы графа были гладко зачесаны назад, и в этот день он надел зеленый сюртук, цветом напоминавший листву в ее саду, яркую и сочную. Он повторял за викарием брачные клятвы четко и уверенно, тогда как Элиза от волнения едва могла говорить. Затем он надел ей кольцо на палец, и они стали мужем и женой.
– О, Элиза!.. – воскликнула Джорджиана, обнимая подругу после окончания церемонии. – Я желаю тебе всех радостей мира! Будь счастлива!
– А я присоединяюсь, – сказала Софи, теперь уже герцогиня Вэр. – Никогда еще не видела тебя такой счастливой.
– Я никогда не была так счастлива, как сегодня, – призналась Элиза. – И не только за себя. – Джорджиана взглянула на нее вопросительно, и Элиза – в глазах ее блестели слезы радости – с улыбкой добавила: – Я ужасно рада за нас всех. Я даже представить не могла…
– А я могла! – со смехом воскликнула Джорджиана. – Помнишь, я тебе еще лет семь назад предсказала, что ты непременно встретишь того, кто будет тебя обожать?
– Встретишь того, кому будет наплевать на, что ты не умеешь быстро считать в уме, – вставила Софи, и все подруги рассмеялись.
– Насчет этого не знаю, – сказала Элиза. – Гастингс пока что не просил меня что-нибудь сосчитать в уме…
– Держу пари, что, глядя на тебя, он меньше всего думает о математике, – заметила Софи, покосившись на Хью; стоя у дальней стены, он о чем-то говорил со своей матерью и сестрами.
При взгляде на дружную семью Гастингс, членом которой теперь стала и она, Элиза тихонько вздохнула. Вдовствующая графиня любезно ей улыбалась, произнося приличествующие случаю поздравления, но держалась подчеркнуто сдержанно. А леди Эдит и леди Генриетта были с ней вежливы, но не более того. По правде сказать, сдержанность леди Эдит очень походила на неприязнь, а леди Генриетта старалась не встречаться с невестой взглядом. У Элизы не было ни братьев, ни сестер, а свою мать она не помнила. Ей хотелось, чтобы сестры Гастингса стали ей как родные, но, как видно, этому не бывать.
– Теперь ты замужняя женщина и должна знать, что бывает, когда мужчина смотрит на тебя слишком уж пристально, – на одном дыхании выпалила Джорджиана и опасливо оглянулась – не подслушивает ли ее леди Сидлоу. К счастью, той было не до Джорджианы: она беседовала с мужем Софи. Герцог смотрел на леди Сидлоу с высокомерным презрением, которое, наверное, в крови у всех герцогов. По наблюдениям Элизы, герцог Вэр на всех взирал свысока, но едва в поле его зрения попадала Софи, как взгляд его менялся до неузнаваемости. Элиза уже кое-что знала о том, что означает подобный взгляд.
– Как герцог на Софи, ты хочешь сказать? – уточнила Элиза.
И как раз в этот момент Вэр посмотрел в их сторону – скользнул безразличным взглядом по Элизе с Джорджианой и остановился на Софи.
Элиза и Джорджиана переглянулись и в смущении потупились. А Софи, покраснев, пробормотала:
– Да, Джорджиана именно это хотела сказать.
– Да, знаю, – прошептала Элиза. – Я думала, мне никогда…
– Миледи Гастингс, – раздался голос Хью у нее за спиной, и Элиза, вздрогнув от неожиданности, обернулась. – Могу я отвести вас на наш свадебный завтрак?
– Да, конечно, – пробормотала Элиза и, помахав подругам на прощание, пошла с мужем.
Софи же вернулась к своему герцогу, а Джорджиана решительно направилась к сестрам Гастингс. Элиза не могла не заметить, что ее новые родственницы встретили Джорджиану более приветливо, чем ее, жену их брата.
– Откуда такая мрачность? – Обхватив ладонями ее лицо, Хью заглянул ей в глаза. – Не рановато ли для сожалений?
Элиза смущенно рассмеялась.
– Никаких сожалений. Скорее – переизбыток впечатлений. Еще вчера я была простой мисс Кросс, а сегодня уже графиня Гастингс. Звучит удивительно. Я как будто постарела лет на сто.
– Да? А я себя старым совсем не чувствую, – многозначительно подмигнув ей, сказал Хью. – И жду не дождусь, когда смогу уложить свою графиню в постель. Уж можете мне поверить, миледи, я ей всю ночь не дам спать.
– Милорд, перестаньте, – озираясь, прошептала Элиза.
К счастью, рядом не было никого, так что никто не мог бы подслушать их разговор.
– Тогда не смотрите на меня так, – тоже понизив голос до шепота, сказал Хью, прямо-таки пожиравший ее глазами.
Элиза и сама себе нравилась в этом шелковом платье цвета персика, отороченном белым кружевом, но когда муж смотрел на нее вот так… О, ей хотелось сорвать с себя платье.
– Знаете, миледи, мне ужасно хочется подхватить вас на руки и немедленно унести в ту самую беседку, а что до всех прочих – пусть празднуют без нас, – с лукавой улыбкой добавил граф.
– Но мы не можем так поступить, – прошептала в ответ Элиза, хотя предложение мужа ей очень понравилось.
– Ну… тогда побег придется отложить, – со вздохом проговорил Хью и, приподняв руку жены с новеньким кольцом на пальце, поцеловал ладошку.
Элиза радостно улыбнулась; сердце ее переполняло счастье.
Несколько часов спустя они покинули Гринвич. Яхта мистера Кросса ждала их у причала, а в Лондоне они должны были пересесть в экипаж Хью. Софи и ее герцог уехали в собственной карете. Те несколько дней, что прошли после их свадьбы, они провели в загородном доме герцога в Чизике, и Софи успела шепнуть Элизе, что они, возможно, больше никогда не вернутся в Лондон. Джорджиана тоже хотела прокатиться на яхте, но леди Сидлоу ответила ей категорическим отказом, и Джорджиана, обняв Элизу на прощание, пообещала при первой же возможности навестить ее.
– В конце концов, не может ведь леди Сидлоу запретить мне видеться с графиней Гастингс! – не без злорадства добавила Джорджиана.
Элиза рассмеялась и помахала подруге на прощание. Хью все это время терпеливо ждал в сторонке.
– Теперь я могу отвезти вас домой, миледи? – спросил он, когда Джорджиана поспешила к своему экипажу.
– Да, конечно, – ответила Элиза. Когда же дворецкий принес ей шляпу и плащ, ею вдруг овладела ностальгия. – Спасибо за все, Робертс! – воскликнула Элиза, пожав руку пожилому слуге. – Присматривай за папой, хорошо?
– Непременно, миледи. – Дворецкий улыбнулся. Этот пожилой человек служил в их доме столько, сколько Элиза себя помнила.
Отец спустился к пристани вместе с ними. Мэри, горничная Элизы, уехала в Лондон заранее, чтобы к приезду хозяйки подготовить для нее комнату. Вдовствующая графиня и ее дочери уже находились на борту.
– Мне до сих пор не верится, что я уезжаю, – всхлипнув, сказала Элиза и крепко обняла отца. – До свидания, папа.
– Будет тебе… – Кросс погладил дочь по волосам. – Только слез нам не хватало! Ты меня осчастливила, Лилибет, и мать бы тобой гордилась, будь она жива. И радовалась за мою красавицу, которая теперь стала женой потомственного аристократа. Скажи мне, если Гастингс не даст тебе того счастья, что ты заслуживаешь, – с шутливой суровостью добавил отец. – Напомни ему, что я хочу внуков – чем больше, тем лучше. А ждать я не люблю.
Смеясь сквозь слезы, Элиза поцеловала отца на прощание. Граф помог жене спуститься по трапу, и они вместе стояли на палубе и махали Кроссу, пока тот не скрылся из вида. Лишь после этого Элиза с грустным вздохом склонила голову на плечо мужа.
– Ты можешь навещать его так часто, как пожелаешь, – напомнил ей Хью.
– Я знаю. Но мне так странно сознавать, что мы больше не будем жить вместе…
При мысли о том, что отец теперь будет жить один в огромном доме, у нее на глаза наворачивались слезы. Элиза понимала, что грустить глупо, что отец будет, как и раньше, пропадать целыми днями в Лондоне, а вечерами играть в карты с Гринвилом и навещать вдову в Портленде. Он и сам столько раз говорил, что ничто не сделает его более счастливым, чем замужество единственной дочери, и, наверное, у него были на то причины.
– Ничего, привыкнешь, – сказал Хью. – Позволь мне проведать мою мать. Ее часто укачивает на воде.
И с этим граф удалился, оставив жену наедине со своими мыслями.
Глава 16
Когда они вышли на берег у лестницы Уайтхолла, их уже поджидала карета – для леди, и конь – для Хью. Муж помог Элизе подняться в салон и, подмигнув, с улыбкой сказал:
– Ну вот, почти дома.
Элиза улыбнулась в ответ, хотя ей было не до веселья. С каждой минутой она все больше нервничала. Особняк на Сент-Джеймс-сквер, который ей теперь следовало называть домом, Элиза едва помнила.
Дом оказался совсем не таким огромным, каким показался ей в тот первый визит: всего-то в пять окон шириной. Красный кирпич, из которого был выстроен особняк, местами потрескался, местами раскрошился. То, что представлялось ей тогда очаровательно старомодным, теперь виделось старым и обветшалым, к тому же неряшливым.
Впрочем, с грязью справиться несложно. Надо лишь как следует поскрести. Теперь, когда она тут хозяйка, кому, как не ей, следовало проследить за тем, чтобы тут убирали на совесть.
Леди Эдит и леди Генриетта сбросив в фойе плащи и шляпы, тотчас же поднялись в свои комнаты. Новобрачная, пробормотав что-то насчет писем, которые ей непременно надо написать именно сейчас, тоже поспешила в маленькую комнату – в ту самую, где Хью ее когда-то целовал. Элиза знала, что они ведут себя с ней намеренно грубо, но не понимала, чем вызвала их неудовольствие. Может, им было грустно из-за того, что Хью женился? Или они просто слишком утомились? Элиза надеялась, что прием в новом доме будет теплым, однако решила, что не станет расстраиваться из-за несбывшихся надежд и отнесется к их поведению с пониманием. К счастью, Хью не заставил себя ждать и сразу представил ее дворецкому – мистеру Уилкинсу, а также ключнице – миссис Грин.
– Хочешь прямо сейчас увидеть свою комнату? – спросил Хью. – Ты, должно быть, устала.
– Да, спасибо, – сказала Элиза.
Не успела она сделать и нескольких шагов, как вдруг услышала за спиной до боли знакомые звуки и оглянулась. Вилли мчался к ней, царапая когтями пол. Желтый бант, уже изрядно потрепанный, все еще висел у него на шее. Следом за Вилли бежал лакей. Присев на корточки, Элиза засмеялась, без особого успеха уворачиваясь от шершавого языка своего любимца.
– Что это? – воскликнула леди Гастингс; стоя в дверях той маленькой комнаты на первом этаже, она в ужасе смотрела на пса.
Элиза выпрямилась, что было нелегко: пес цеплялся когтями за кружевную отделку платья.
– Это Вилли, миледи.
Вдовствующая графиня уставилась на сына и воскликнула с возмущением.
– Собака?
– Да, Вилли – собака, мама, – отозвался Хью. – Но он очень благовоспитанный пес.
Вилли, разумеется, воспользовался моментом, чтобы вцепиться зубами в торчавший из кармана Хью носовой платок. Элиза болезненно поморщилась, услышав треск рвавшейся ткани. Леди Гастингс схватилась за сердце, а ее сын весело рассмеялся и потрепал пса по голове.
– Как правило, благовоспитанный, – внес он существенную поправку и опять засмеялся.
– Я не… – Розмари вздохнула и махнула рукой. – Впрочем, не важно, – заключила она и взглянула на Элизу.
– Миледи, не волнуйтесь, – поспешила успокоить ее Элиза. – Он почти все время проводит в саду. Я позабочусь, чтобы он никого не беспокоил.
– Вы очень добры, – сказала вдовствующая графиня, – но сада здесь нет. Уилкинсу придется поручить кому-то его выгуливать.
Элиза предпочла бы лично выгуливать своего пса, но у матери Хью было такое лицо, что она решила промолчать. Было совершенно очевидно, что леди Гастингс собак не любит.
– Да, мэм, конечно, – присев в реверансе, пробормотала Элиза.
– Спасибо за понимание, дорогая, – сказала Розмари и вернулась туда, откуда пришла.
Элиза, вцепившись Вилли в холку, с трудом удержала его на месте, не дав броситься следом за графиней.
– Пойдем же наверх, – сказал Хью, увлекая жену за собой.
Переступив порог спальни, Элиза осмотрелась. Эта комната оказалась гораздо меньше ее комнаты в отцовском доме. К тому же удручающе мрачная. Мебель темного дерева с темно-красной обивкой нисколько не радовала глаз, а ковер в грязно-коричневатых тонах – тем более. Уродливые бумажные обои темно-бежевого цвета покрывали какие-то подозрительные пятна.
«Но Хью со мной рядом, а все остальное не так уж важно», – решила Элиза. Когда муж закрыл дверь и заключил ее в объятия, все прочее и вовсе отошло на второй план. Прижавшись щекой к его груди, Элиза впервые за весь день почувствовала себя в мире и согласии с самой собой.
– Небольшой перебор, верно? – спросил Хью.
– Боюсь, я не нравлюсь твоей матери и сестрам, – кивнула Элиза и тут же пожалела о сказанном.
– Нет-нет, они просто… слегка зажаты, – ответил Хью. – Может, тоже перенервничали. Не каждый день в доме появляется новая хозяйка. Вот мать и волнуется… Будь самой собой – все наладится.
– А как насчет Эдит и Генриетты? – осмелилась спросить Элиза.
Хью неопределенно хмыкнул.
– Эдит давно уже на меня злится. Ничего, скоро она образумится, а Генриетта всегда следует ее примеру. Кроме того, Эдит сама помолвлена. Теперь, когда тягостное испытание моей свадьбой осталось позади, настанет ее очередь готовиться к самому главному дню в жизни, и настроение у нее поднимется, а следом за ней – и у Генриетты.
– Наша свадьба – тягостное испытание?
– А разве нет? Не придирайся к словам. Вся эта бессмыслица, все эти дежурные поздравления и разговоры ни о чем… Ох, все это мешало мне сделать то, о чем я весь день мечтал.
Обхватив лицо жены ладонями, граф принялся целовать ее, но Вилли вдруг завыл, и Хью, прервав поцелуй, крикнул:
– Вилли, в корзину!
Элиза с удивлением наблюдала, как ее любимец, повесив голову, послушно побрел к своему месту у камина.
– Вот так, хороший пес… – сказал Хью и подхватил жену на руки.
Он ловко избавил ее от платья и нижних юбок. Лежа в одной тонкой рубашке, Элиза металась под его ласками и поцелуями. И тут в дверь постучали. Хью сделал вид, что не слышит, но стук повторился. Приподнявшись, граф пробурчал:
– Кто там, в чем дело?
Разомлев от поцелуев, Элиза не слышала, что ему ответили, но Хью, выругавшись сквозь зубы, вскочил с постели и, на ходу застегивая брюки, пошел открывать. Муж стоял в дверях, и Элиза не видела, с кем он говорил. Но переговоры были недолгими. Закрыв дверь, Хью повернулся к ней. В руках он держал письмо. Распечатав его у нее на глазах, Хью пробежал глазами строчки. Закончив читать, он стал мрачнее тучи. Подойдя к окну, уставился вдаль, похлопывая себя листком по бедру.
Элиза соскользнула с кровати и спросила мужа:
– Что-то случилось?
– Ничего, – сквозь зубы процедил он.
Элизу обожгло холодом. Прикусив губу, она накинула халат, предусмотрительно оставленный Мэри на стуле рядом с кроватью.
– Что, очень плохие новости? – Элиза подошла к мужу.
Тот ничего не сказал. Лицо его походило на маску. Элиза молчала. Если не знаешь, что сказать, лучше промолчать, не так ли? Но что же так расстроило Хью?
– Мне надо уйти, – сказал он вдруг.
Прямо сейчас?.. Элиза в изумлении посмотрела на мужа.
– Могу ли я чем-то помочь? – решилась она спросить.
Хью пристально посмотрел на нее, и Элиза невольно попятилась – у него был такой странный взгляд… Впрочем, уже через мгновение в его глазах вновь вспыхнуло пламя страсти. Какое-то время казалось, что он передумает уходить и останется, но в конце концов чувство долга – увы, не супружеского – взяло верх.
– Леди Гастингс, если вы будете ждать меня в том же самом виде, в каком вас оставляю, я постараюсь вернуться как можно скорее, – сказал граф, виновато улыбнувшись.
– Ну, если вы этого хотите…
– Да, хочу, – заявил Хью. Он привлек жену к себе, чтобы еще раз поцеловать. – Сегодня, знаете ли, у меня первая брачная ночь.
– Ночь еще не наступила, – резонно заметила Элиза, задыхаясь от чувственного волнения.
– И мне ужасно жаль, что я вынужден поступаться этим драгоценным временем. – Хью со вздохом поднял с пола сюртук. – Ты могла бы поспать немного, пока у тебя есть такая возможность.
В следующее мгновение дверь за ним закрылась, и Элиза, пожав плечами, ненадолго задумалась. Поскольку до вечера было еще далеко, она вызвала горничную, и та помогла ей вновь облачиться в платье. Элиза решила, что было бы неплохо поближе познакомиться с новым жилищем, и ключница провела ее по всему дому, показав абсолютно все – от кладовой в подвале до личных комнат слуг в мансарде.
Хью не вернулся ни через час, ни через два. Не пришел он и к ужину. Мэри сообщила своей хозяйке, что все остальные леди велели принести им ужин в их покои. «Наверное, они решили не беспокоить нас и дать нам возможность побыть вдвоем подольше», – подумала Элиза и тоже попросила принести ей ужин в комнату. Она вывела Вилли на прогулку в сопровождении лакея, показавшего ей, где находился ближайший сквер. Пес не желал гулять на поводке, и Элиза облегченно вздохнула, когда они вернулись домой и Вилли увели на кухню, чтобы там покормить.
А Хью все не возвращался… Не вернулся он и тогда, когда зажглись уличные фонари и стайки экипажей принялись бойко сновать за окнами. Элиза не переставала удивляться, какой бурной и яркой жизнью жила столица, не то что полусонный Гринвич.
Хью не вернулся и тогда, когда Элизу стало клонить в сон. Когда же она, задремав, едва не упала со стула, пришлось вызвать Мэри, и та помогла ей приготовиться ко сну. Вилли так грустно на нее смотрел, что Элиза, сжалившись, похлопала ладонью по постели, и пес, радостно тявкнув, запрыгнул к ней. Потоптавшись с минуту в нерешительности, он наконец улегся рядом с хозяйкой, свернувшись в клубок. Элиза погладила его по голове, но ей, как и Вилли, было грустно. Вовсе не с Вилли рассчитывала она провести свою первую брачную ночь.
Хью готов был расквасить смазливую физиономию Реджинальда Бенвика.
Только он собрался заняться любовью со своей новобрачной, как ему принесли письмо от мерзавца Бенвика, в котором тот сообщал, что если Хью женится на дочери Эдварда Кросса, то он, Бенвик, скорее всего не сочтет возможным вступить в брак с девушкой из семьи, запятнавшей себя столь сомнительным родством. Бенвик также потребовал, чтобы граф незамедлительно явился к нему для объяснений.
«Так что же делать?» – спрашивал себя Хью. Эдит уже неделю с ним не разговаривала. Она и на свадьбу поехала лишь по настоянию матери. Хью знал, что если он не отреагирует немедленно, то сестра будет ему мстить. Он мог бы пережить любые ее выходки, но Элизу он должен защитить. Хью видел, как Эдит смотрела на его невесту во время венчания, и с трудом сдерживался. Сестра вела себя как ребенок, но воспитывать ее было поздно, и лучшее, что Хью мог бы сделать для нее и для всех прочих, – это как можно быстрее отдать ее за Бенвика.
И потому он оставил свою жену – возбужденную и взбудораженную – и отправился на Курзон-стрит. Бенвик ждал его, и был не один, а со своим отцом, виконтом Ливингстоном. И оба – как по команде – пришли в ярость, когда граф сообщил им о своем браке с Элизой Кросс.
– Это немыслимо! Неужели у вас нет ни капли щепетильности? Что бы сказал ваш отец? – восклицал виконт.
– Полагаю, он бы меня поздравил, – не повышая голоса, ответил Хью.
– С тем, что вы женились на дочери негодяя, каких свет не видывал? Никогда! Даже если он дал вам за нее все золото мира!
Ливингстон был довольно высоким мужчиной с изрядным круглым брюшком и копной седых волос. Его сын стоял позади, держась за спинку стула и наморщив нос словно Хью, женившись на дочери смерда, и сам стал смердеть.
– Все дело в них, в деньгах, верно? – продолжил наседать виконт.
– Это вас никак не касается, – спокойно ответил Хью. Терпения ему было не занимать, но оно было не бесконечно. – Для чего вы меня сюда позвали?
– Я всегда относился неодобрительно к предмету вашего интереса.
От ответа за версту несло лицемерием, Хью с усмешкой произнес:
– Но вы ведь желаете жениться на моей сестре, не так ли? Осмелюсь напомнить, что никто не обязывает ни вас, ни Эдит встречаться с моей женой чаще чем раз или два в год.
– Они окажутся моими родственниками! – прорычал Ливингстон. – Эта… эта уличная девка родит наследника титула Гастингсов, и тогда как, скажите на милость, должен в этой ситуации вести себя мой сын? Признать ублюдка?
Граф медленно поднялся и проговорил:
– Ливингстон, или вы не будете выходить за рамки условий брачного договора между вашим сыном и моей сестрой, или дальнейшие переговоры я буду вести через своих поверенных.
– К черту брачный договор! – заявил Ливингстон.
– И поверенные пусть отправляются туда же, – добавил Бенвик.
Хью промолчал. Он не понимал, что происходит. Ведь всего лишь несколько дней назад он велел своему нотариусу составить брачный договор, в котором прописывалась и сумма приданого – десять тысяч фунтов, – которая уже лежала на счету Хью и ждала перевода на счет Бенвика.
– Кросс обманул меня на двадцать тысяч, – злобно прошипел Ливингстон. – Вы еще узнаете, с каким мерзавцем связались. Вот вам мой совет: немедленно аннулируйте брак. Отошлите ее обратно – туда, откуда взяли. Отошлите, пока не поздно.
– Элиза моя жена, и я не могу отослать ее обратно, словно вещь, – заявил граф.
Ливингстон небрежно взмахнул рукой.
– Ну… Придумайте что-нибудь. Я бы на вашем месте подал иск о мошенничестве. Если вы думаете, что Кросс вас не облапошил, то это лишь потому, что вы еще не поняли, как он это сделал. Откажитесь признать ее своей законной женой и верните отцу, потому что я не позволю своему сыну и наследнику вступать в какие-либо отношения с этим человеком.
Только сейчас Хью окончательно понял, что имел в виду Ливингстон. Он обратился к сыну виконта, надеясь найти в нем союзника.
– Послушайте, Бенвик, это же безумие! Вы ведь сами говорили мне, что любите Эдит. И она вас любит. Так неужели хотите разрушить ваше счастье из-за того, что вам не по душе отец жены брата вашей невесты?
Бенвик немного помедлил с ответом, потом решительно кивнул.
– Да, именно так. Я не могу жениться на женщине с такими связями.
– Вы действительно расторгаете помолвку? – Хью в изумлении посмотрел на молодого человека. – Вы обольстили мою сестру, а теперь бросаете? Выходит, вы ее обманули…
Бенвик болезненно поморщился, но отец, от гнева побагровев, закричал:
– Ничего подобного! Мой сын никого не обманул, потому что никакие бумаги не подписаны! Вы даже не обсуждали брачный контракт. Не было помолвки – нет и расторжения!
Невольно сжав кулаки, Хью снова посмотрел на Бенвика и произнес:
– Вы бросаете Эдит из-за моего брака?
Молодой человек явно пребывал в растерянности, но, покосившись на отца, судорожно сглотнул и заявил:
– Я должен.
Не сказав больше ни слова, Хью покинул дом Бенвика. Он шел словно в тумане, шел, ничего вокруг не замечая. Что он скажет Эдит? Впрочем, нет – он даже думать об этом не мог. Сердце ее будет разбито, а отчаяние – безгранично. И она возненавидит его, никогда не простит.
Нет-нет, Бенвик передумает! Непременно передумает! Ливингстон сменит гнев на милость. Утром они вспомнят про приданое в десять тысяч. Так что наверняка…
А если нет?
Придется вывести Элизу в свет как можно скорее, чтобы все увидели, что она совершенно непохожа на своего отца. Возможно, подруги помогут ей поднабраться уверенности и лоска. Может, даже устроят бал в ее честь. Ничто так не повышает статус женщины, как пышный бал, который дает в ее честь уважаемый член высшего общества. Бал в доме герцогини Вэр прибавил бы Элизе веса в обществе…
И тут Хью вспомнил, что до недавнего времени будущая герцогиня Вэр была в числе завсегдатаев карточного клуба. Ей бы самой пробиться в свет, не говоря уже о том, чтобы продвигать подруг, а леди Джорджиана еще не вышла замуж, и, следовательно, никак не могла повлиять на общественное мнение.
Хью не мог заставить себя пойти домой. На Пикадилли он свернул на восток – и ноги сами понесли его в «Вегу». Не все ли равно, где горевать? Хью пил редко, но сегодня заказал бутылку вина. Сегодня напиться сам бог велел.
Когда Хью наконец-то побрел домой, луна уже стояла высоко в небе. Граф похлопал по карманам в поисках ключа, но вспомнил, что не взял его с собой, так как не рассчитывал вернуться поздно. К счастью, будить никого не пришлось – мать, как обычно, велела лакею дождаться хозяина.
– Послать за мистером Бернардом? – спросил лакей.
Хью отрицательно покачал головой. Зачем будить камердинера? Он мог раздеться и сам. На ходу он снимал шейный платок. Элиза, должно быть, уже крепко спала. Впрочем, ему это только на руку. Рассказывать ей о том, что произошло в доме Ливингстона, Хью все равно не собирался. В узкой гардеробной он разделся и на цыпочках, чтобы не разбудить жену, вошел в спальню.
Шторы не были задернуты, и свет уличного фонаря падал на кровать. При его приближении Вилли поднял голову – между прочим, с его, Хью, подушки. Граф усмехнулся и тихо сказал:
– Вилли, в корзину.
Пес оценивающе на него посмотрел, после чего потянулся и разлегся на полкровати. Элиза повернулась на другой бок и, не просыпаясь, обняла Вилли за шею, а тот, весьма довольный, помахал хвостом. Смысл этого жеста был предельно ясен: «У нее есть я, а ты тут лишний».
Хью в задумчивости посмотрел на спящую жену. Из всех участников этой драмы она одна была абсолютно невинна. Может, ее отец действительно сродни ядовитому пауку, что отравляет всех, кто попался в его паутину, но Элиза ему не чета. Хью не мог аннулировать брак, и, если уж начистоту, и не хотел этого. И не только из-за огромного состояния тестя, но и потому, что Элиза стала ему далеко не безразлична. Она сгорит от стыда, узнав, что брак Эдит может сорваться из-за нее. Но ей нечего стыдиться. Хью видел, как старалась Элиза завязать дружбу с его матерью и сестрами. Она очень хотела им понравиться. И он пообещал ей, что они полюбят ее… со временем. Но если Бенвик упрется и откажется жениться на Эдит, то на это надеяться не стоило. И как ему с этим быть, Хью не знал.
Но, как бы там ни было, он не собирался уступать псу свое место в постели.
– В корзину, – повторил граф, указав пальцем направление.
На сей раз Вилли подчинился – неохотно спрыгнул с кровати и поплелся на свое место. Хью забрался под одеяло. Может, к утру ему удастся найти выход из тупика. Он все делал ради семьи – так как же вышло, что все усилия его пошли прахом?
Глава 17
Элиза проснулась от поцелуя в шею. Да, кто-то поцеловал ее.
Но сегодня этим кем-то был вовсе не Вилли.
– Доброе утро, – шепнул ей в ухо Хью. – Я знаю, что вы не спите, леди Гастингс.
Элиза невольно рассмеялась.
– Милорд, откуда вы это знаете?
– Потому что, пользуясь предоставленной мне свободой действий, я, знакомясь с вашим телом, уже давно слушаю ваши вздохи и стоны. – Накрыв ладонью ее грудь, Хью водил по соску большим пальцем. – Мне, как вашему мужу, следует хорошо изучить предмет.
Элиза улыбнулась. Теперь понятно, отчего она вся горела и почему так часто билось ее сердце. Она сладко потянулась – и вдруг обнаружила, что ее ночная сорочка задралась выше талии. А в следующее мгновение она поняла, что Хью полностью обнажен. Ей захотелось свернуться калачиком, но муж, словно разгадав ее намерения, проворно просунул ногу между ее ногами, и эта его волосатая мускулистая нога казалась огромной – не то что ее ножка. Впечатляющее различие, к тому же возбуждающее.
– Где Вилли? – сказала Элиза первое, что пришло в голову.
Грудь мужа сотрясалась от беззвучного смеха.
– Он проснулся раньше меня и завыл, требуя, чтобы его выгуляли, а потом Бернард отвел его на кухню.
– Вот как?.. – пробормотала Элиза и тут же нахмурилась. «Нашла время спрашивать про собаку!» – отчитала она себя.
– Мне пришлось согнать его вчера ночью с кровати, – признался Хью, и рука его, скользнув по животу Элизы, легла меж ее ног.
«А ведь он и впрямь делает со мной все, что хочет», – промелькнуло у нее. Впрочем, ей это нравилось, и она хотела лишь одного – чтобы муж делал это быстрее и энергичнее.
– Я бы не хотел начинать нашу семейную жизнь с установления правил, – продолжил Хью, – но одно правило должно соблюдаться неукоснительно: пес спит в своей постели, а я – в своей, со своей женой. – Он легонько прикусил мочку ее уха.
– Ну, если вы, милорд, настаиваете… – пробормотала Элиза, раздвигая ноги и предоставляя мужу еще бо́льшую свободу действий.
– Да, я настаиваю, – проговорил Хью хриплым шепотом, продолжая ласкать Элизу. – Жена моя, – сказал он с ударением на первом слове.
Элиза чувствовала, что с мужем что-то не так, но под его ласками она теряла способность думать, не то что говорить. Стон облегчения сорвался с ее губ, едва он вошел в нее. А потом для нее не существовало ничего, кроме него: кроме его искаженного страстью лица и обжигающего взгляда.
– Моя жена, – хрипло пробормотал он после того, как, запрокинув голову, издал победный крик и содрогнулся всем телом. – Навеки моя…
Элиза поглаживала его по вздымающейся, влажной от пота груди, и сердцу ее, переполненному любовью, было тесно в груди.
– И ты мой навсегда, – с нежностью в голосе прошептала она.
Несколько минут они пролежали без движения, не в силах шевельнуться. Элиза пыталась, но не могла приучить себя к мысли, что этот потрясающий мужчина – ее муж, который к тому же находил ее привлекательной. Она провела ладонью по его мускулистой спине. Ей все еще не до конца верилось в то, что она имела право к нему прикасаться. Хью положил ладонь ей на грудь, и Элиза блаженно вздохнула. Они теперь муж и жена, и у них может появиться ребенок, который еще крепче привяжет их друг к другу. О большем Элиза не могла и мечтать.
– Я люблю тебя, – тихо сказала она.
– Вот и хорошо, – пробормотал Хью. Элиза смущенно засмеялась, а он, приподнявшись на локтях, посмотрел ей в глаза. – Дорогая, чем ты сегодня думаешь заняться?
Элиза заметила, что муж не ответил на ее признание, но не придала этому особого значения. Мужчинам трудно говорить о таких вещах, а что касается поступков, то Хью вполне убедительно продемонстрировал свои к ней чувства.
– Скажи, дорогой, когда в последний раз в этом доме был ремонт?
– Ремонт? – в растерянности переспросил Хью. – Понятия не имею.
Элиза понимающе кивнула. Дом выглядел запущенным и мрачным. Он был и старше, и меньше, чем отцовский, и, увы, не стоял на солнечном холме над рекой. Но это вовсе не означало, что на него можно было махнуть рукой.
– Я думаю поговорить об этом с твоей матерью, – сказала Элиза. – Она так элегантно одета… Но, наверное, у нее нет времени или желания заниматься домом. Гостиная оставляет гнетущее впечатление, а что до этой спальни, то она кого угодно может вогнать в меланхолию.
– Да, верно, – согласился Хью, рассеянно поглаживая жену по волосам, разметавшимся по подушке. – Мой отец не любил Лондон, и потому мы редко наведывались сюда до этого сезона. Последние несколько лет дом сдавали в аренду, и освежить его, конечно, не помешает.
– Что ж, тогда… – Элиза покрепче прижалась к мужу и положила голову ему на плечо. – Я думаю, твоя мама не обидится, если я приглашу ее принять участие в переделке вместе со мной?
Рука мужа замерла на подушке.
– Надеюсь, не обидится. Теперь ты хозяйка дома, дорогая.
Элиза поняла намек.
– Но я вовсе не хочу ее оскорбить. Я… Я совсем не помню свою мать, и мне бы очень хотелось, чтобы твоя привязалась ко мне.
Хью резким движением приподнялся, затем сел, спустив ноги на пол.
– Она не станет возражать, если ты освежишь обстановку в доме, – сказал он, вставая, и тут же накинул халат.
Элиза села в постели, опершись спиной о подушки и натянув одеяло до самого подбородка. Необъяснимое поведение мужа очень ее смущало. Она даже не знала, что сказать.
– У меня сегодня дела в городе, но к ужину я вернусь, – сообщил Хью уже на пути к гардеробной.
Дверь за ним закрылась, и Элизе лишь оставалось гадать, что же она сказала или сделала не так.
Хью умылся, оделся и отправил Бернарда на кухню за Вилли. Мать собак не любила, а Эдит боялась, но он не мог лишить Элизу возможности общаться с любимым питомцем.
Нельзя сказать, чтобы Хью не понимал, что ему лучше бы остаться дома, чтобы помочь жене общаться с его матерью и сестрами и добиться, чтобы те приняли ее в семью. К тому же Элиза подсказала ему идеальный путь к достижению этой цели. Когда они с матерью и сестрами вынужденно переехали в Лондон, мать чуть ли не умоляла его позволить ей выбросить старые пыльные портьеры из гостиной и поменять там мебель. Хью не позволил это сделать лишь потому, что у него не было денег, но сейчас ситуация изменилась к лучшему. Мать должна была прийти в восторг от того, что обзавелась невесткой, которая не только стремилась переустроить дом, но и имела для этого и вкус, и навыки, и средства. От него требовалось только одно – должным образом представить матери планы Элизы, и тогда они обе найдут себе достойное и увлекательное занятие.
Да, все так, но главное на сегодня – поговорить с Ливингстоном и его сыном. Придется держать себя в руках и не реагировать на провокации. Что бы они ни говорили об Элизе, придется молчать. Если бы Эдит не была по уши влюблена в этого Бенвика, Хью не стал бы стараться. Но счастье сестры было для него важнее всего – важнее его собственного счастья и выше гордости. Ради сестры он готов придержать язык и не отвечать на оскорбления.
Выдержка Хью подверглась серьезному испытанию еще до того, как он вышел из дома. Спустившись вниз, он столкнулся с Эдвардом Кроссом – тот только вошел, и дворецкий все еще держал в руках его плащ и шляпу. Увидев спускавшегося по лестнице зятя, Кросс самодовольно ухмыльнулся, и ухмылка эта не могла не вызвать неприязни.
– Доброго утра, лорд Гастингс, – улыбаясь до ушей, сказал Кросс.
– И вам, мистер Кросс, – с легким поклоном ответил граф. – Я вас не ждал.
Тесть приподнял бровь.
– Не ждали? Но мы ведь теперь одна семья.
Эти слова Кросса стали для графа последней каплей.
– Что ж, тогда проходите, – процедил он сквозь зубы и, развернувшись на каблуках, направился к кабинету.
– Зря злитесь, – сказал Кросс, закрыв за собой дверь кабинета. – Я принес вам свадебный подарок.
Он достал из кармана конверт и протянул графу. Хью знал, что находилось в конверте: догадался, еще даже не открыв его. Там были закладные, векселя, долговые расписки и счета. И на каждом из документов красовалась печать и надпись поперек: «Оплачено полностью». Более того, везде красовалась знакомая подпись – подпись отца. Гнев и обида на родителя вспыхнули с новой силой. Пожалуй, на отца Хью сейчас злился сильнее, чем на Эдварда Кросса.
– Спасибо, – пробормотал граф.
– Все, как мы договаривались, – ответил Кросс с ироничной усмешкой. – Я уже дал указание своим поверенным перевести на ваш счет оставшуюся сумму приданого Элизабет.
Все шло точно в соответствии с договоренностью, которую они заключили чуть больше месяца назад. Обе стороны выполнили свои обязательства. Вчера, словно по мановению волшебной палочки, Хью из безнадежного должника превратился в богатого человека с перспективами стать еще более богатым. Все долги его оказались оплачены, и в ближайшие дни счет его пополнится еще сорока тысячами фунтов. Но отчего же тогда он не чувствовал радости, а лишь зияющую пустоту в груди?
Хью медленно сложил документы и убрал в ящик стола. Подняв глаза на своего тестя, он сказал:
– Мистер Кросс, вы можете навещать дочь в любое время, когда пожелаете. Покуда Элиза желает вас видеть и принимать, этот дом открыт для вас.
– Как вы любезны… – все с той же усмешкой заметил Кросс.
– Однако наши с вами дела закончены, – продолжил граф. – Со времени нашего первого разговора мне не раз напоминали о том, что вы человек трудный и у вас есть враги.
– У каждого человека есть враги. Смею заметить, что найдется немало людей, которые считают, что власть и положение в обществе достались вам незаслуженно, и эти люди винят во всех своих бедах вас, – проговорил Кросс, скрестив на груди руки.
Пытаясь успокоиться, Хью мысленно досчитал до пяти, и немного помедлив, спросил:
– Что произошло между вами и Ливингстоном?
Кросс, казалось, удивился такому повороту.
– Ничего особенного. – Он пожал плечами. – Мы совместно владели акциями одного горнодобывающего предприятия.
– Он утверждает, что вы его обманули.
– Неужели? – Кросс изобразил удивление. – Знаете, этот Ливингстон – скряга и невежда. Он почему-то вообразил, что получит втрое больше, чем вложил. Но вышло не так, как он хотел.
Хью тоже считал Ливингстона скрягой, но ждать от Кросса, что он признает себя виновным в обмане… Это было бы странно.
– Не похоже, чтобы вы сильно переживаете из-за того, что вас считают мошенником, – заметил граф.
– Мнение Ливингстона и ему подобных меня не волнует, – с брезгливым презрением сказал Кросс.
Хью при всем желании не мог позволить себя такую же независимость от чужого мнения. В конце концов, Ливингстону предстояло стать его тестем – если, конечно, удастся переубедить виконта…
– Ливингстон и ему подобные составляют общество, в котором я живу, – проговорил Хью. – И мне приходится считаться с их мнением.
Кросс смерил зятя внимательным взглядом, и помолчав, сказал:
– Я мало что могу сделать для того, чтобы Ливингстон изменил мнение обо мне к лучшему. Если бы наш с ним временный союз принес ему прибыль, он не стал бы думать обо мне лучше. Для него я так бы и остался простолюдином, плебеем. Но ведь и вы считали так же, милорд.
– Должен признаться, что я вообще никогда не думал о вас до того, как вы вторглись в мою жизнь.
Кросс ухмыльнулся.
– И вторжение обернулось для вас немалой выгодой, верно?
Кросс был прав, и это ужасно раздражало.
– Я очень надеюсь, что все, что сделано, сделано к лучшему, поскольку я брал на себя обязательства длиной в жизнь, – сказал Хью.
Ухмылка сползла с лица Кросса, и он пробурчал:
– Вы о чем?..
«Будь что будет», – подумал Хью. Этот человек не понимал намеков, так что не стоило деликатничать.
– Я бы предпочел видеть вас не очень часто, а лучше – вообще никогда не видеть, – произнес граф.
Кросс усмехнулся, но взгляд его был тяжелым.
– Вот как? Значит, я могу посещать только Элизу?
– И было бы очень желательно, чтобы вы извещали о своем приезде заранее, – добавил Хью.
– Чтобы вы, все прочие, могли уйти до моего прихода, дабы не замараться? – со смешком осведомился Кросс. – А как вы объясните это своей жене?
– Я не собираюсь ничего объяснять, – заявил Хью. – Я просто запланирую на это время какое-нибудь дело, которое потребует моего присутствия в другом месте, с тем чтобы вы могли общаться с дочерью сколь угодно долго и без помех. – Но куда важнее вывести из дома мать и сестер. С Элизой они согласны вести себя корректно, но не с ее отцом. – А если из-за вас, Кросс, Бенвик бросит Эдит, то в доме разразится гражданская война.
– А как насчет детей? – сквозь зубы процедил Кросс.
Хью не стал обострять ситуацию.
– Мы решим этот вопрос, если возникнет необходимость.
– «Когда», а не «если», – поправил Кросс. – Я рассчитываю увидеть своих внуков.
Немного поколебавшись, Хью кивнул. Он надеялся обзавестись наследником, желательно – не одним. Из Элизы получится прекрасная мать, любящая и заботливая. Но, черт возьми, он не допустит, чтобы Кросс оказывал влияние на его детей. Конечно, он сможет их видеть и сможет с ними играть, но не более того.
Несколько долгих секунд они в мрачном молчании сверлили друг друга взглядами. Первым сдался Кросс: усмехнувшись, церемонно поклонился и сказал:
– Как вам будет угодно, милорд.
– Мистер Кросс, – тщательно подбирая слова, проговорил Хью, – я не хочу, чтобы мы стали врагами. Элиза теперь моя жена, что делает нас членами одной семьи. Я вчера поклялся перед Богом почитать ее и защищать, и я буду верен этой клятве. Но ваше вмешательство в мои дела и то, как вы мной манипулировали, вызывает во мне далеко не лучшие чувства. Я не могу заставить себя относиться к вам как к другу.
– Я этого и не требую, – сказал Кросс. – Я все понимаю. Предметом сделки была не наша дружба. Я платил за то, чтобы у моей дочери появился хороший муж. Пока вы будете для нее хорошим мужем, мы с вами не станем ссориться. Если желаете, я избавлю вас от своего присутствия и не стану чернить в глазах Элизы. Но, Гастингс, если вы не будете хорошим мужем, то хорошенько запомните: я вам не друг, поэтому ради своей дочери пойду на все.
С этими словами мистер Кросс поклонился и вышел из комнаты.
Глава 18
Начало кампании по завоеванию сердец свекрови и золовок оказалось не слишком удачным. Элиза не хотела, чтобы новые родственницы сочли ее слишком гордой или заносчивой, и потому завтракать отправилась вниз, решив разделить трапезу с членами семьи. Уже на подходе Элиза услышала доносившийся из столовой смех и остановилась у двери: там, в комнате, что-то оживленно обсуждали, – но она не прислушивалась, все свои силы направив на то, чтобы унять предательскую дрожь в руках. Выпрямив спину и опустив плечи, как ее учили в пансионе, она с гордо поднятой головой вошла и пожелала всем доброго утра.
Ее встретили гробовым молчанием. Со звоном ударилась о столешницу выроненная Генриеттой ложка. У графини сделалось каменное лицо, Генриетта выглядела встревоженной, а лица Эдит Элиза не разглядела, потому что та при ее появлении вскочила и, подбежав к буфету, повернулась к ней спиной.
– Надеюсь, я не помешала, – промолвила Элиза, но, как ни старалась, уверенности ее голосу явно не хватало.
– Конечно же, нет, дорогая. Прошу вас, проходите. Мы вам всегда рады, – сказала вдовствующая графиня и, обращаясь к лакею, добавила: – Джеффри, поставьте тарелку для леди Гастингс.
Элиза уже собиралась сказать, что сама способна себя обслужить, но вовремя спохватилась. Место рядом с матерью Хью было свободно, и она его заняла.
– Какой красивый фарфор, – проговорила Элиза, когда лакей принес ей тарелку. – Спасибо, Джеффри.
В комнате снова воцарилась тишина. Элиза украдкой наблюдала за своими новыми домочадцами, надеясь, что ей удастся понять их и найти способ завоевать их благосклонность. Она не вполне понимала, в чем причина их скованности: ведь еще несколько минут назад они непринужденно болтали и смеялись. К тому же Хью, рассказывая о сестрах, не давал повода считать их зазнайками и ханжами.
Как бы там ни было, только графиня Розмари была с ней любезна, и Элиза решила, что сначала надо сблизиться именно с ней. Графиня все еще прекрасно выглядела и была одета по последней моде. Серебряные пряди в ее волосах были видны только с самого близкого расстояния к тому же она была стройна и подвижна. Генриетта, младшая из сестер, была похожа на брата глазами и волосами, но самой миловидной из них всех, настоящей красавицей, была голубоглазая блондинка Эдит – вся в мать.
– Мне следует извиниться за Вилли, – сказала Элиза. – Я не хочу, чтобы он доставлял кому-либо неудобства.
Розмари улыбнулась – улыбка продержалась на ее лице не больше секунды – и проговорила:
– Вы так внимательны… Никто меня не предупредил, и его появление стало для мне сюрпризом. Не сказать, чтобы очень приятным.
– Вилли хороший пес, – с улыбкой произнесла Элиза. – Он привык играть в саду у дома, но умеет прилично вести себя и в доме.
Столовый прибор со звоном ударился о фарфор. Элиза повернула голову и увидела, что Эдит, бледная как полотно, смотрела на нее расширившимися от ужаса глазами.
– Вы привезли с собой собаку? – осипшим голосом пробормотала девушка.
– Это правда? – с веселым любопытством спросила ее младшая сестра; она сразу оживилась.
– Да, – кивнула Элиза, улыбаясь Генриетте и радуясь, что хоть кто-то отреагировал положительно на появление в доме Вилли.
Эдит со страдальческим видом взглянула на мать и опустила глаза. Восторга в глазах Генриетты сразу поубавилось, и она отвела взгляд. Не зная, что сказать, Элиза принялась за чай.
После завтрака она повела Вилли на прогулку. Гулять с собакой так, как она привыкла в Гринвиче, здесь, в Лондоне, не представлялось возможным, но неподалеку находился Грин-парк и прогуливаться по извилистым тропинкам в тени деревьев было довольно приятно. К тому же, как только что поняла Элиза, Генриетта с удовольствием составит ей компанию во время прогулок с псом. В общем, все было не так уж плохо, и Элиза домой возвращалась в приподнятом настроении.
Но стоило ей ступить за порог своего нового дома – и она тяжело вздохнула. Хотя окна фасада выходили на южную сторону, а вид был неплохой – на сквер с клумбами и зеленой травой, – создавалось впечатление, что сумрак в комнатах никогда не рассеивается. Элиза старалась не смотреть на унылые мрачные обои и обветшавшую мебель. «Не капризничай», – сказала она себе, протянув лакею плащ. Затем вместе с Вилли отправилась в «ту самую» комнатку с секретером и письменными принадлежностями, которую здесь, как она поняла, называли утренней. Элиза решила написать Джорджиане и пригласить ее в гости. Встреча с подругой непременно поднимет ей настроение.
Написав письмо, Элиза решила поискать того, кто его отправит, и, выйдя в коридор, заметила, что в доме необычно тихо.
– Где леди Гастингс? – спросила она у дворецкого.
– Она ушла, мэм, вместе с леди Эдит, – ответил Уилкинс.
– Да, понимаю, – кивнула Элиза и, не придумав ничего лучше, вернулась в утреннюю комнату.
Вилли поднял голову и жалобно взвизгнул. Элиза опустилась на пол рядом со своим любимцем, и пес забрался к ней на колени. Она грустно улыбнулась и, почесав Вилли за ухом, ласково проговорила:
– Что бы я без тебя делала, мой мальчик?
В дверь постучали, и Элиза, подняв глаза, увидела Генриетту, вернее – только ее голову: девушка боязливо заглядывала в приоткрытую дверь.
– Это ваша собака? – спросила она.
Элиза вскочила на ноги.
– Да, это Вилли. Заходите, не бойтесь, он очень добрый. Вилли, сидеть! – строго приказала она псу.
Виляя хвостом, Вилли сел у ее ног. Генриетта вошла и, нервно улыбаясь, спросила:
– А что я должна делать? Как с ним общаться?
– Просто дайте ему обнюхать вашу руку.
Затаив дыхание, Элиза смотрела, как ее золовка осторожно подходит к Вилли, не спуская с него глаз. Генриетта с опаской протянула псу руку, и Вилли – вот молодчина! – не сходя с места и не подавая голоса, обнюхал руку девушки и лизнул пальцы, после чего с надеждой во взгляде уставился на свою новую знакомую.
– Он такой ласковый… – сказала Генриетта с восторженной улыбкой.
– Вы бы хотели его погладить? – спросила Элиза. У нее словно гора с плеч свалилась.
– Да, очень!
– Вилли, лежать, – сказала Элиза, и пес лег на живот, не спуская глаз с Генриетты. – Давайте, не бойтесь.
Генриетта опустилась на диван и погладила собаку.
– Он такой мягкий… – сказала она, почесывая пса за ухом.
Пес снова лизнул ее руку, и Генриетта едва не завизжала от восторга.
– Вы любите собак? – осторожно спросила Элиза, сев на стул рядом с диваном.
– Теперь точно знаю, что люблю! – со смехом отозвалась Генриетта, почесывая брюхо Вилли. – У нас собак никогда не было. Мама их не любит, а Эдит боится. – Генриетта одной рукой чесала пса за ухом, другой – живот.
Вилли же, растянувшись на полу, принялся дергать задней лапой.
– Надеюсь, никто тут не станет его бояться, – сказала Элиза. – Он очень дружелюбный пес.
– Это точно, – с широкой улыбкой подтвердила Генриетта.
– А почему Эдит боится собак? – Элизе очень хотелось понять Эдит, но она не была настолько наивной, чтобы полагать, будто причиной ее враждебного к ней отношения являлся страх перед Вилли.
– Когда Эдит была маленькой, ее сбила с ног и покусала большая собака, – болезненно поморщившись, сказала Генриетта. – После этого Эдит визжала от ужаса всякий раз, стоило ей увидеть собаку. Мама очень тревожилась по этому поводу, а папа позаботился о том, чтобы на территории нашего поместья собак не было. Даже своих охотничьих псов отец держал на псарне наших соседей.
– Представляю, как ей было страшно, – с искренним сочувствием к Эдит сказала Элиза. – Но Вилли не настолько большой, чтобы сбить ее с ног. Я надеюсь, она его полюбит.
– Ничего не выйдет… – со вздохом заметила Генриетта. – Эдит почти невозможно в чем-либо переубедить. Она уже невзлюбила…
Девушка внезапно умолкла, но Элиза, кажется, догадалась, что именно у нее едва не вырвалось. Как это ни прискорбно, Эдит невзлюбила ее, Элизу.
– Я очень рада, что вы пришли с ним познакомиться. – Наклонившись, Элиза почесала Вилли живот в том месте, где ему больше всего нравилось. – Он станет вашим другом на веки вечные, если вы дадите ему кусочек бекона.
– Правда? – с хитрой ухмылкой спросила Генриетта. – Тогда я попробую это устроить.
– Вы не хотите с ним прогуляться чуть позже? Мы открыли для себя Грин-парк этим утром, и Вилли был в восторге.
Генриетта прикусила губу и сложила руки на коленях.
– Да, это возможно, – сказала она.
Мысленно отчитав себя за излишнюю настойчивость, Элиза с улыбкой спросила:
– Хотите, он покажет вам фокусы? – Не дожидаясь ответа, она встала со стула и, достав из кармана кусочек сыра – любимое лакомство Вилли после бекона, – принялась удивлять Генриетту.
Девушка восторженно хлопала в ладоши, когда Вилли ходил на задних лапах, переворачивался со спины на живот и обратно, а также искал и возвращал хозяйке ее носовой платок, который она прятала под подушку. Элиза даже сумела уговорить его прыгнуть на диван и с дивана, а потом проползти под ним. Генриетта снова захлопала в ладоши, а Вилли подошел к ней и положил голову ей на колени, высунув язык. Элиза отдала девушке сыр, и та, с одобрения хозяйки, скормила лакомство псу.
– Хью говорит, что ваш первый выход в свет состоится в следующем году, – сказала Элиза, пытаясь нащупать самую безопасную тему для разговора.
И, кажется, ей это удалось.
Генриетта мечтательно вздохнула. И держалась вполне непринужденно.
– Я с таким нетерпением этого жду, – призналась она. – Эдит так много мне рассказывала обо всех этих чудесных балах и праздниках, на которых она побывала. Сестра обещала вместе с мамой представить меня ко двору. Я уже знаю, в каком наряде хочу быть представленной королеве. Это платье мне приснилось! А Хью говорит, что такой сон к несчастью: что я непременно споткнусь, запутаюсь в шлейфе и упаду. Или случится еще что-нибудь… что-то еще более ужасное!
– Нет, не случится, – категорическим тоном возразила Элиза. – Я точно знаю.
– Я тоже на это надеюсь, – захихикав, проговорила Генриетта. – Наш Хью большой шутник! Он постоянно меня дразнит после того, как я сказала ему, что он будет моим партнером по танцам во время репетиций. Я же должна как следует подготовиться к своему дебюту!
– Насколько я понимаю, ваша сестра вскоре выходит замуж, – осмелилась сказать Элиза. – Я так за нее рада!
Элиза подумала, что могла бы помочь Эдит с подготовкой к свадьбе и разделить с ней радость по поводу предстоящего события.
Выражение лица Генриетты внезапно изменилось – словно она вспомнила что-то очень неприятное.
– Да, верно. – Девушка откашлялась. – Знаете, мне пора… Я должна немедленно написать ответное письмо подруге, которая живет в Корнуолле…
– Она живет рядом с Розмари?
– Да, – кивнула Генриетта и посмотрела на Вилли. Тот лежал на полу и грыз палку, которую каким-то образом умудрился притащить в дом из парка. – Спасибо, что позволили мне его погладить.
– Приходите в любое время. Мы будем очень рады, – сказала Элиза, но Генриетта уже была за дверью и, наверное, не услышала ее. Посмотрев на Вилли, Элиза растерянно пробормотала: – Что я сделала не так? – «Надо будет спросить у Хью», – подумала она, гладя Вилли по животу. Оставалось лишь надеяться, что муж захочет ей ответить.
Элиза со вздохом обвела взглядом комнату. Выцветшие обои цвета тусклого олова… Под потертым темным ковром – обшарпанный паркет… Обивку мебели давно следовало выбросить, а нарядных безделушек – не говоря же о декоративных вазах, лампах или картинах – тут не было и в помине. Чтобы занять себя хоть чем-то полезным, Элиза решила для начала составить проект будущей – нарядной и светлой – утренней гостиной. Сходив за альбомом для зарисовок, она принялась за работу.
Глава 19
Граф разыскал Реджинальда Бенвика в «Клубе для джентльменов», в котором состояли они оба. Хью чуть ли не силой затащил жениха сестры в комнату для переговоров. Там, забыв о гордости, он извинился за то, что оскорбил Ливингстона, и в очередной раз повторил, что ни аннулировать свой брак с Элизой Кросс, ни разводиться с ней не собирался. При этом Хью готов был рассмотреть любые предложения о «компенсации морального вреда» – разумеется, за исключением тех, что касались изменений его теперешнего семейного положения.
– В том-то и загвоздка, – ответил Бенвик. – Проблема в ней, в вашей жене.
– Моя жена и ее отец не одно и то же, – в очередной раз повторил Хью. – Какое отношение имеет мой брак к вашим чувствам к Эдит?
Бенвик отвел глаза.
– Знаете ли, Гастингс, все не так просто…
– Хорошо, допустим, – кивнул Хью. Бенвик сильно упал в его глазах, и Хью постоянно приходилось напоминать себе о том, что Реджинальд, должно быть, все еще зависел от отца. Ливингстон сумел заразить сына своим гневом, но при верном подходе Бенвик остынет и вспомнит, что ему очень хотелось жениться на Эдит. Если найти нужные слова, то Бенвик забудет и думать о том, чтобы бросить Эдит. – Поверьте, я все понимаю, – продолжил Хью. – И знаете, мне вдруг пришло в голову, что десять тысяч фунтов – именно столько думал отдать за сестру отец – слишком маленькое приданое для дочери графа Гастингса. Тринадцать-четырнадцать тысяч гораздо больше соответствуют ее статусу.
Бенвик задумался: судя по выражению его лица, пребывал в нерешительности.
– Тот, кто женится на моей сестре, может назвать себя счастливчиком, – добавил Хью. – Эдит красива, обходительна, умна и прекрасно воспитана. Да вы и сами это знаете. К тому же у нее доброе сердце, и она будет преданной и любящей женой.
– Кросс – вор, – выпалил Бенвик с перекошенным от злости лицом.
Хью тяжело вздохнул. Ему хотелось придушить юнца.
– Только представьте, что вы почувствуете, увидев Эдит рядом с каким-нибудь другим молодым человеком, – продолжил граф. – Вам будет приятно увидеть, как она танцует с другими? Улыбается другому? А что вы почувствуете, узнав, что она носит под сердцем ребенка от другого мужчины?
Бенвик крепко зажмурился, и Хью мысленно поздравил себя с победой, но, увы, ошибся.
– Мне очень больно об этом думать, – хриплым от волнения голосом проговорил Бенвик. – Но, как бы там ни было, я не могу принудить своего отца вступить в родственные отношения с Эдвардом Кроссом. Вы знаете, что этот негодяй едва не разорил моего отца?
– Мы все время от времени ошибаемся с инвестициями и несем финансовые потери, – попытался урезонить его Хью.
Но Бенвик, похоже, уже все для себя решил, и, пытаясь его переубедить, Хью лишь терял время.
– Речь не об ошибке, – проворчал Бенвик. – Кросс обвел моего отца вокруг пальца. Мошенник должен сидеть в тюрьме и страдать, а не довольно потирать руки, глядя, как его дочь выходит замуж за графа, – с пафосом обличителя заявил юнец. – Вы впустили нежить в свой дом, сэр. Мне очень дорога леди Эдит, но мой отец поставил меня перед выбором: леди Эдит – или мои близкие. И я выбираю своих близких.
– Почему вы должны делать выбор? – в недоумении пробормотал Хью. – Вы ведь не мальчик, а взрослый мужчина. Насколько я понимаю, против Эдит ваши родственники ничего не имеют. Вас ведь никто не лишал права самому выбирать себе невесту?
Бенвик побагровел и процедил сквозь зубы:
– От моего выбора зависит благополучие всех моих близких. Я должен отдать отцу половину приданого Эдит, вернее – половину приданого моей будущей жены, чтобы отец мог расплатиться с долгами. – Тут Бенвик вдруг прищурился и с усмешкой добавил: – Но если бы вы пожелали компенсировать потери от мошенничества Кросса…
– Простите, вы о чем? – перебил Хью, ошеломленный таким поворотом.
– Кросс обманул моего отца на двадцать тысяч фунтов. Я хочу их вернуть.
Откинувшись на спинку стула, Хью скрестил на груди руки. Он сохранял внешнее спокойствие, хотя внутри у него все кипело. При всем своем обличительном пафосе Бенвик и сам оказался изрядным мошенником. И все же… Скрепя сердце, граф утвердительно кивнул.
– Хорошо, я дам за Эдит двадцать тысяч.
– Нет-нет! – воскликнул Бенвик. – Двадцать тысяч я должен вернуть отцу. В общем… за сорок тысяч я готов закрыть глаза на ваши, мягко говоря, неудачные родственные связи.
– Вы шутите! – возмутился Хью.
Щеки Бенвика пошли красными пятнами, руки дрожали, но смотрел он на графа с вызовом.
– Что ж, понимаю… – пробормотал Хью, как бы размышляя вслух. Он не мог пойти на поводу у Бенвика. От приданого Элизы у него останется всего десять тысяч, а Генриетте на следующий год предстоит выход в свет. Мог ли он отдать сорок тысяч за одну сестру и всего десять – за другую, оставив при этом и жену, и мать ни с чем.
Хью посмотрел на Бенвика с нескрываемым презрением.
– Итак, все, что вы говорили о своих чувствах к моей сестре, – пустая болтовня. Вам следовало бы раньше дать понять, что Эдит для вас не более чем потенциальный источник дохода. Я бы немедленно выставил вас за дверь и избавил нас обоих от ненужных проблем.
– Я люблю Эдит! – крикнул Бенвик. Лицо у него сделалось свекольного цвета. – Как вы смеете?
– Ваши поступки говорят сами за себя, – холодно сказал Хью. – Позавчера вы ее обожали и страстно желали жениться, вчера решили бросить, а сегодня вдруг заявляете, что ваша семья всегда будет для вас на первом месте, но за сорок тысяч вы, так и быть, возьмете Эдит в жены. Это не любовь, сэр. Вы, мистер Бенвик, торгуетесь, вот и все.
– Вы не понимаете! – воскликнул молодой человек. – Вам-то не приходится выбирать между сердечной привязанностью и верностью семье! Поверьте, я действительно ее люблю и был бы счастлив жениться на ней, даже если вы так неразборчивы в своих связях. Но мой отец упорно стоит на своем, и он может смилостивиться лишь при условии, что ему вернут украденные у него деньги.
Хью стиснул зубы. Казалось, еще немного – и он расквасит Бенвику физиономию. Его правая кисть словно сама собой сжалась в кулак. Один удар – и от идеально прямого носа Бенвика останутся лишь воспоминания. Безмозглый юнец понятия не имел, о чем говорил.
С трудом преодолев искушение, граф проговорил:
– Верность своей семье требует от вас предать девушку, которая самозабвенно вас любит? Ради своих близких вы готовы разбить ей сердце?
Бенвик болезненно поморщился.
– Если вы одумаетесь, вы знаете, где меня найти, – добавил Хью. – Желаю вам приятно провести время, мистер Бенвик. Не дожидаясь ответа, он вышел на улицу.
На свежем воздухе Хью сумел наконец собраться с мыслями и трезво оценить ситуацию. Было ясно: надеяться на прозрение Бенвика по меньшей мере наивно. Он бросит Эдит – как пить дать. И можно было лишь надеяться, что у мальчишки хватит такта сделать это наименее болезненно. Хотелось верить, что он найдет возможность сообщить об этом Эдит лично и наедине. Впрочем, судя по сегодняшнему поведению Бенвика, на его деликатность не следовало рассчитывать. Что ж, если так… «Придется мне самому все рассказать Эдит», – решил Хью. Да, он сделает это. Даже если сестра за это возненавидит его.
Возвращаясь домой, Хью думал о том, как было бы приятно поужинать с Элизой наедине, а потом всю ночь заниматься любовью. И было бы очень хорошо, если бы вот этим самым вечером какой-нибудь другой юнец вскружил Эдит голову и она забыла Бенвика. Возможно, им всем следовало срочно перебраться в Розмари. Там, в Корнуолле, наверняка найдется пяток-другой достойных молодых джентльменов, которые сочтут приданое в десять тысяч фунтов вполне достаточным. Впрочем, пяток не потребуется: достаточно и двоих одного для Эдит, другого – для Генриетты.
Переступив порог дома, Хью оказался в настоящем бедламе. Вилли отчаянно лаял, а Элиза, стоя на коленях, вцепилась в него изо всех сил, не давая двинуться с места. Эдит же, вся дрожа, сидела на корточках на лестнице, держась за стойку перил.
– Вилли, тихо! – крикнул Хью.
Пес тут же прекратил лаять, и Элиза, воспользовавшись моментом, подхватила его на руки и помчалась на кухню. Хью бросился к Эдит. Обняв дрожащую как осиновый лист сестру, он принялся гладить ее по волосам, бормоча что-то ласковое.
– Он такой громкий… – стуча зубами, пробормотала Эдит. – Зачем она привезла его сюда?
– Я должен был тебя предупредить, – гладя сестру по спине, произнес Хью.
За всеми своими заботами он и в самом деле забыл подготовить домочадцев к Вилли. Впрочем, они и Элизу встретили без восторга.
– Хью, дорогой… – Эдит с мольбой посмотрела на него своими ясными, полными слез глазами. – Пусть она отвезет его обратно в Гринвич, хорошо? Ненадолго. Как только я выйду за Регги, она сможет привезти его обратно.
Будь проклят Реджинальд Бенвик!
– Не беспокойся, мы что-нибудь придумаем, чтобы вы с псом не встречались, – пообещал Хью.
В этот момент в холл вбежала вторая сестра – смертельно бледная, с глазами как блюдца.
– Генриетта, мама дома? – спросил Хью.
Девушка кивнула и побежала за матерью, но оказалось, что та уже спускалась в холл.
– Ах, мама!.. – Эдит бросилась матери на шею.
Хью со вздохом прикрыл глаза, не в силах смотреть, как сотрясались в рыданиях хрупкие плечи Эдит.
– Что случилось, моя драгоценная? – ласково спросила Розмари.
Эдит обернулась и посмотрела на брата. Глаза ее покраснели от слез.
– Мама, я ходила в гости к леди Харлоу и Миллисент, а потом, когда я пришла домой и сняла шляпку… этот пес на меня набросился!
– Набросился? – в ужасе воскликнула Розмари.
Хью снова вздохнул и спросил у сестры:
– Что именно он сделал?
– Он выбежал… и прыгнул на меня, – ответила Эдит дрожащим голосом. – Он вцепился в мою сумочку и попытался вырвать у меня из рук. И хотел меня укусить!
– Он не пытался вас укусить, – возразила Элиза, входя в холл. – Вилли не кусается.
Глаза Эдит вновь наполнились слезами.
– Но он хотел меня укусить! Он хватал зубами одежду и лаял как цербер! И еще…
– Так он тебя укусил или нет? – перебил сестру Хью.
Если пес действительно кого-то укусил, ему тут не место, как бы Элиза ни была к нему привязана.
– Он пытался!
– Мне так жаль… – чуть не плача, пробормотала Элиза.
Обнимая старшую дочь, Розмари повернулась к невестке и сказала:
– Эдит в детстве укусила собака. Ваша собака, возможно, и не причинила ей вреда, но очень напугала.
– Мы с Элизой придумаем, как сделать, чтобы пес к тебе не приближался, Эдит, – проговорил Хью.
«Ты предатель», – взглядом сказала ему сестра.
Розмари повела Эдит наверх, а за ними молча последовала Генриетта. Хью посмотрел на жену и поманил к себе.
Элиза тотчас подошла к нему, и Хью, ни слова не говоря, увлек ее в ту самую утреннюю комнату. Закрыв дверь, он обнял жену, а она судорожно вцепилась в его сюртук. И лишь сейчас Хью осознал, что Элиза напугана не меньше Эдит.
– Вилли не хотел ее укусить, не хотел… – повторяла она, уткнувшись лицом в грудь мужа. – Ему приглянулась ее сумочка. – Элиза отстранилась и показала ридикюль Эдит – необычайно яркое изделие из бирюзовой парчи с отделанным бахромой донышком и украшенной блестящими камешками ручкой из плетеной тесьмы. Бахрома частично пострадала от зубов Вилли.
– Это его не оправдывает, – проворчал Хью.
– Конечно, нет! – воскликнула Эдит. – Вилли вел себя из рук вон плохо! Я лишь хотела сказать, что он не пытался ее укусить и не нападал на нее. Ему была нужна лишь эта сумочка!
– Да, знаю…
В очередной раз вздохнув, Хью уселся на диван. Немного помедлив, Элиза присела рядом с мужем, обняла и спросила:
– Дорогой, что случилось? Я заметила, что ты пришел расстроенный.
– С чего ты взяла? – Хью улыбнулся.
– Ну… я догадалась. А тут еще и Вилли… Мне очень жаль, что так получилось. Не понимаю, как случилось, что дверь оказалась незапертой.
– Мне надо было предупредить Эдит, – пробормотал Хью. – И я должен был заранее объяснить тебе, почему Вилли надо держать от нее подальше.
– Я и так не позволяла ему бегать по дому. Генриетта сказала, что Эдит в детстве укусила большая собака.
– Как приятно… – пробормотал Хью, закрыв глаза (Элиза массировала плечи, и ощущение было божественным). – Значит, Генриетта тебе об этом рассказала?
– Ну да. Ей захотелось поиграть с Вилли. Она любит собак, но ей никогда прежде не доводилось с ними близко общаться. Генриетта видела, как хорошо умеет вести себя Вилли.
– Он должен вести себя еще лучше, когда рядом Розмари и Эдит.
– А почему твоя мать не любит собак? – осторожно спросила Элиза.
Хью почувствовал нежное прикосновение ее губ к виску. Открыв глаза и внимательно взглянул на жену. Ее глаза лучились добротой и участием.
– После того укуса у сестры на ноге остался шрам. Мать тогда ужасно испугалась, что она получит заражение крови и умрет. Рана на ноге и впрямь долго не заживала.
– И по этой причине твой отец изгнал из поместья всех собак, – пробормотала Элиза. – Что ж, его можно понять.
– Генриетта тебе и об этом рассказала? – удивился Хью.
Элиза кивнула.
– Да, рассказала. Расстаться с Вилли навсегда у меня не хватит духу, но я знаю человека, который легко находит общий язык с собаками и который любит Вилли, и пес отвечает ему взаимностью. Это Ангус – сын нашего главного конюха. Я могу написать отцу и попросить его прислать Ангуса к нам. Не думаю, что папа мне откажет. Если, конечно, ты не станешь возражать.
– Разумеется, не стану! – воскликнул Хью. – Отличная мысль, леди Гастингс!
Элиза радостно улыбнулась и проговорила:
– Мне очень хочется понравиться твоим сестрам. И если бы не Вилли… Знаешь, когда Эдит выйдет замуж, мы можем отправить Ангуса обратно в Гринвич, если больше не будем нуждаться в его услугах.
Хью вздрогнул, словно его окатили ледяной водой. Увы, замужество Эдит сорвалось, и все это дело не стоило ни потраченного времени, ни нервов, ни усилий. Было бы лучше, если бы он уделял больше времени собственному браку, который с каждым днем устраивал его все больше.
– Дорогая, довольно об этом. Лучше скажи: ты подумала, каким образом занять своего мужа по-настоящему полезным делом?
– Пожалуй, – сказала Элиза, выгибаясь навстречу его губам. – Сегодня я трудилась над планом переустройства этой комнаты, а вскоре, надеюсь, смогу показать мой план Розмари.
Хью одобрительно кивнул. Пусть переустраивает – только бы это помогло им с матерью наладить отношения.
– А может, тебе пора подумать и о своем муже? – Хью накрыл ладонью грудь жены.
– Ах, дорогой, о нем я думаю целыми днями, – прошептала Элиза, задыхаясь от возбуждения. – Если бы я не заставляла себя думать об обоях и обивке, я бы зачахла от тоски.
Хью ответил ей хриплым смешком. Он не переставал удивляться, как сильно жена его возбуждала.
– А ты думал обо мне? – Она поцеловала его в шею.
– Да. – В данный момент ни о чем и ни о ком, кроме Элизы, он думать не мог. – Жаждал с тобой встретиться.
– Позволь мне утолить твою жажду, – прошептала она, расстегивая его брюки.
– Леди Гастингс, – задыхаясь, пробормотал Хью, – где вы научились этому?
– От Софи. – Элиза трогательно покраснела. – Вам нравится, милорд?
Вместо ответа Хью взял ее прямо на диване. Все получилось сумбурно и слишком быстро закончилось, но, обнимая Элизу, все еще сотрясаемую дрожью, граф думал, что ему чертовски повезло с женой.
Глава 20
Элиза спустилась к завтраку с самым решительным настроем.
Как и в прошлый раз, она услышала голоса, доносившиеся из столовой, и так же, как и тогда, вошла в комнату с улыбкой.
– Доброе утро!
На сей раз ее голос не дрогнул: ведь она член семьи, хозяйка дома, графиня Гастингс. При мысли об этом у нее все еще голова шла кругом, однако за те несколько дней, что Элизабет прожила в этом статусе, успела убедиться в том, что Софи была права, когда однажды сказала: «Чтобы тебя признали королевой, ты сама должна поверить в это».
Сегодня Элиза, встретив неприязненный взгляд Эдит, нисколько не растерялась. Теперь она понимала причину этой неприязни, что многое меняло. Генриетта робко ей улыбнулась, и это вселяло надежду. Леди Гастингс ответила на ее приветствие с вежливым поклоном.
Сев во главе стола и глядя прямо в лицо Эдит, Элиза сказала:
– Я хочу еще раз попросить у вас прощения за моего пса. Он не пытался вас укусить, просто хотел схватить вашу сумочку. Но это его не оправдывает, – поспешно добавила Элиза, увидев, как гневно сверкнули глаза девушки. – Я лишь хочу вас заверить, что он опасен, разве что для сумочек с подвешенными к ним блестящими украшениями, весьма для него соблазнительными…
Генриетта с трудом сдерживала смех, и Элиза приободрилась:
– И еще я хочу, мисс Эдит, чтобы вы знали: я собираюсь сделать так, чтобы Вилли не попадался вам на глаза.
– Каким образом? – почти не разжимая губ, процедила Эдит. – Вы собираетесь отправить его обратно в Гринвич?
– Нет. Я попросила отца прислать сюда нашего помощника конюха, который умеет обращаться с собаками. О Вилли будет теперь заботиться он. – Элиза перевела взгляд на вдовствующую графиню. – Я поговорила об этом с кухаркой, миссис Грин, и с дворецким, мистером Уилкинсоном. Пес будет спать у меня в спальне, а Ангуса можно поселить в старой детской, так что мы сможем передавать Вилли друг другу без хлопот и никого не побеспокоим.
Выразительно приподняв брови, Розмари посмотрела на Эдит, и та, опустив глаза, пробормотала «спасибо».
– Вот и хорошо, – с облегчением вздохнув, сказала Элиза. – Мы ведь теперь сестры, Эдит.
Эдит замерла на мгновение, затем молча кивнула, по-прежнему глядя в свою тарелку. Элиза поняла, что сказала что-то не то, но в чем именно заключалась ее ошибка, осталось для нее тайной. Ох, почему все ее усилия наладить отношения с родственницами терпели неудачу? «Терпение, только терпение», – мысленно приказала себе Элиза и повернулась к свекрови:
– Знаете, леди Гастингс, Хью сказал мне, что этот дом уже давно не ремонтировался.
Графиня ответила с каменным лицом:
– Да, это так.
– Он сказал мне, что последние несколько лет дом сдавался внаем, поскольку вы не приезжали в Лондон, – продолжила Элиза. Она старалась говорить как можно спокойнее. Меньше всего ей хотелось нажить себе врага в лице матери Хью. – Наверное, за это время дом порядком пообветшал, не так ли?
– Да-да, – закивала Генриетта. – Мама как раз говорила, что было бы неплохо заменить ковер в гостиной. Он выглядит так, словно об него регулярно тушили сигары.
– Гастингс не одобрил бы приобретение новых ковров, – строго взглянув на дочь, сказала Розмари.
Элиза была готова к такому повороту. Вчера вечером она вновь спросила Хью, можно приобрести новые ковры и портьеры. «Все, что твоей душе угодно», – ответил муж.
– А что, если мы вместе к нему обратимся? – с улыбкой предложила Элиза.
– Возможно, – отозвалась Розмари, намазывая джемом тост.
– Должна признаться, – как ни в чем не бывало продолжила Элиза, – убранство дома – включая подбор обоев, обивки и мебели – было моим излюбленным занятием, когда я жила с отцом. Я поменяла обстановку во всех комнатах, только свой кабинет папа мне не доверил.
– Да?.. – В тоне свекрови появился сдержанный интерес. – И та комната, где проходило венчание, тоже оформлена по вашему проекту?
– Все в этой комнате выбрано мной, мэм.
– Неужели все? – воскликнула Генриетта. – Там очень красиво!
– Благодарю, – кивнула Элиза. – Видите ли, моя мама умерла, когда мне было три года, поэтому убранством дома занималась я сама, и отец мне ни в чем не препятствовал.
– И оформлением столовой тодже вы занимались? – подавшись вперед, спросила леди Гастингс.
– Да, и ею тоже.
Вдовствующая графиня откинулась на спинку стула. После непродолжительного молчания, вдруг спросила:
– Что вы думаете о нашей гостиной, дорогая?
Элиза мысленно улыбнулась – она точно крылья обрела.
– Эта комната не очень светлая, поэтому я подумала, что туда подошел бы бледно-зеленый или, возможно, желтый цвет. В магазине Персиваля я видела необычайной красоты лиловый штоф для портьер. Они бы превосходно смотрелись на салатовом фоне обоев.
– К какому оттенку ближе – к фиалковому или к цвету лаванды? – оживилась Розмари.
– Ни к тому ни к другому. Оттенок аметиста, – пояснила Элиза, стараясь, насколько возможно, воздерживаться от излишних эмоций. Сделав глоток чая, она, словно невзначай, добавила: – У меня есть несколько набросков в альбоме. Может, показать?
– Да, дорогая. Я бы хотела их увидеть, – ответила свекровь.
Это была вторая победа Элизы, а третья случилась позже.
Леди Гастингс отправилась к портнихе на примерку, а Эдит куда-то ушла. Элиза же, страшно волнуясь, постучалась к Генриетте.
– Мне очень нужна ваша помощь, – сказала она, когда младшая сестра Хью открыла дверь. – Можно я войду?
Генриетта опасливо осмотрелась – словно боялась, что кто-нибудь увидит, как она разговаривает с женой брата. Вероятно, она опасалась, что ее заметит Эдит.
– А что случилось? – спросила девушка, впуская Элизу в комнату.
– Мне ужасно неловко из-за этого…
Элиза продемонстрировала ридикюль, который Вилли утащил днем ранее. Она пришила оторванную бахрому, но на сумочке осталась небольшая дырка от зубов, которую невозможно незаметно заштопать, разве что залатать, что сильно испортило бы внешний вид сумочки.
– Мне бы хотелось подарить Эдит что-нибудь взамен, но я не знаю ее вкусов. Вы бы не могли поехать со мной на Бонд-стрит и помочь с выбором?
– Сегодня? – оживилась Генриетта.
– Да, – сказала Элиза и с улыбкой добавила: – Я бы хотела сделать ей подарок сегодня за ужином.
– Ладно, хорошо, – кивнула Генриетта. – Ради Эдит поеду. Но Элиза догадывалась, что девушке самой ужасно хотелось пройтись по магазинам на Бонд-стрит.
Вскоре Элиза с Генриеттой в сопровождении горничной Мэри отправиась в поход по магазинам. Стоило им отойти подальше от дома, как девушка сделалась более разговорчивой и призналась, что им с сестрой не удавалось выходить за покупками так часто, как хотелось.
– Эдит нужно приданое, поэтому мама старается покупать как можно меньше, – говорила Генриетта. – Подозреваю, что Хью отчитывает ее за то, что она слишком много тратит.
Элиза знала, что отец дал за ней очень большие деньги, которые уже должны были находиться в распоряжении Хью, но предпочла об этом промолчать.
– Я не считаю, что Хью должен платить за мой подарок Эдит, – сказала Элиза. – Это мой пес испортил имущество вашей сестры, и возместить ущерб я намерена из своих личных денег – из тех, что мне дают «на булавки». Элиза почти ничего не тратила из того, что давал ей отец, и сумма у нее имелась весьма приличная.
Они заходили в одну лавку за другой, рассматривая перчатки, шляпки, носовые платки, ридикюли, даже зонтики от солнца, но так и не нашли ничего, что понравилось бы придирчивой Элизе. Она хотела что-то не просто милое – как те несколько шляпок и зонтик, что приглянулись Генриетте, – но что-нибудь совершенно особенное. И вот, наконец, в крохотной лавочке в конце улицы она увидела оригинальный веер, собранный из тонких пластин слоновой кости, обтянутых кружевом бледно-розового оттенка. По краям пластины были украшены крохотными блестками, а закрывался веер с помощью серебряной защелки с изящной гравировкой.
– Какой красивый! – с придыханием воскликнула Генриетта. – И словно создан для Эдит.
Элиза раскрыла веер, изучая работу, а затем спросила:
– Вы думаете, вашей сестре понравится?
Генриетта посмотрела на веер с тоской и завистью и пробормотала:
– Очень понравится.
– Вот и хорошо. – Элиза обмахнулась веером и с улыбкой спросила: – Тогда берем?
Генриетта тут же кивнула и Элиза попросила продавщицу завернуть покупку.
– На чей счет, мадам? – спросила продавщица.
– На счет графа Гастингса! – опередив Элизу, выпалила Генриетта. Она указала на свою спутницу. – Это моя сестра, графиня Гастингс.
Глаза продавщицы округлились.
– Да-да, конечно, миледи…
Элиза хотела поспорить с Генриеттой: ведь она только что сообщила золовке о своем желании расплатиться за подарок из собственных денег, – но еще больше ей хотелось обнять девушку и расцеловать – ведь та назвала ее сестрой, а это дорогого стоило.
– Пусть Хью оплатит счет, – шепнула ей на ухо Генриетта и с озорной улыбкой добавила: – К тому же, дорогая Элиза, никто наличными не платит.
Да, конечно, вспомнила Элиза. Ведь у аристократов так заведено: в каждой лондонской лавке они имеют по отдельному счету. В этот момент из подсобного помещения вышла продавщица с аккуратно завернутым веером.
– Спасибо вам за совет, Генриетта, – сказала Элиза, когда они вышли на улицу. – Я очень надеюсь, что Эдит понравится веер.
– Он как раз в ее вкусе! Она обожает изящные милые вещицы…
Генриетта внезапно умолкла, уставившись на молодого джентльмена, выходившего из соседней лавки. Он в этот момент надевал шляпу, и потому не заметил остановившихся неподалеку молодых дам.
– Мистер Бенвик!.. – удивилась Генриетта.
Услышав свое имя, джентльмен посмотрел в их сторону. Он был прекрасно одет и хорош собой – кареглазый, с темными волнистыми волосами. Узнав Генриетту, молодой человек помедлил в нерешительности: казалось, он хотел что-то сказать, но вдруг заметил Элизу – и словно лишился дара речи. При этом все трое замерли: Генриетта – в изумлении, Элиза – в растерянности, а что до мистера Бенвика, то его мимика была более чем красноречива. Чего стоили одни лишь его поджатые губы!
– Добрый день, мистер Бенвик, – сказала наконец Генриетта. – Позвольте представить вам мою невестку леди Гастингс. Элиза, позвольте представить мистера Реджинальда Бенвика.
Так вот он какой, жених Эдит! Элиза присела в реверансе и проговорила с улыбкой:
– Добрый день, сэр. Приятно познакомиться.
Бенвик взглянул на Генриетту, и снова показалось, что он хотел что-то сказать, но затем вдруг резко развернулся и ушел. Ушел, так ни слова и не сказав. Элиза вздрогнула от недоброго предчувствия. Генриетта же была на грани обморока – стояла, словно окаменев.
– Генриетта… – Элиза осторожно тронула золовку за плечо. – Генриетта, пойдемте. На нас уже оглядываются. – Девушка не реагировала, и Элиза обняла ее за плечи и повела к дому. – Не печальтесь, дорогая, все будет хорошо.
Переступив порог дома, Генриетта тотчас же побежала наверх, сославшись на головную боль. Элиза посмотрела на Мэри, и та в ответ лишь плечами пожала.
К счастью, Хью оказался дома – сидел у себя в кабинете, склонившись над гроссбухами. При появлении жены он поднял голову и улыбнулся.
– Заходи, дорогая.
Элиза вошла, плотно закрыла за собой дверь и сообщила:
– Мы с Генриеттой только что вернулись с прогулки по магазинам на Бонд-стрит.
Но Хью, уже что-то писавший, встретил ее слова негромким смешком, потом проговорил:
– Прогулки по магазинам – ее любимое занятие.
– Я хотела купить Эдит подарок – в качестве компенсации за растерзанный Вилли ридикюль, – сказала Элиза.
– Нашла что-нибудь? – Перевернув страницу, Хью снова принялся что-то писать.
– Да, веер из слоновой кости, – ответила Элиза и, нахмурившись, продолжила: – А потом случилось что-то очень странное… Разве Эдит не помолвлена с мистером Реджинальдом Бенвиком?
Граф внезапно нахмурился, а затем пристально взглянув на жену, проговорил:
– А почему ты спрашиваешь?
– Мы заметили его на улице. Генриетта назвала его по имени, и тогда он повернулся и посмотрел на нас… – Элиза прикусила губу – ведь это случилось не тогда, когда он посмотрел на Генриетту, а когда посмотрел на нее.
– И что же произошло? – Хью встал из-за стола и приблизился к жене. Лицо его исказилось от гнева. – Что он тебе сказал?
Элиза густо покраснела.
– Ничего. Ни единого слова. Просто он… развернулся и ушел, не удостоив нас даже кивком.
Граф сжал кулаки и, сорвавшись с места, прошелся по комнате. Когда же он повернулся к жене, на него было страшно смотреть. Элиза никогда еще не видела мужа таким. Впрочем, уже через мгновение он взял себя в руки и со вздохом пробормотал:
– Вот бесстыдник… – Как ни странно, Хью сказал это безо всякого гнева – разве что с некоторой досадой. – А еще кичится своим воспитанием.
– Между ним и Эдит что-то не ладится? – решилась спросить Элиза.
– Эдит тут ни при чем: это Бенвик… капризничает.
Элиза прикусила губу. Для нее было совершенно очевидно: Хью либо не осознавал серьезности проблемы, либо не хотел посвящать в это дело ее.
– И в чем именно заключаются его капризы?
Хью не ответил. «Но что же он скрывает?» – думала Элиза. По лицу его ничего нельзя было прочесть.
– Это не слишком приятная история, – проговорил он, наконец, опустившись в потертое кожаное кресло. – Во всем виноват отец Бенвика.
– Речь идет о брачном контракте?
После того как Хью сделал ей предложение, Элиза, готовясь к разговору с отцом, полагала, что ей придется уговаривать его не скупиться и не торговаться, поскольку она понимала, что после случившегося в беседке тянуть со свадьбой не стоило. Но упрашивать отца не пришлось – он был по-королевски щедр.
– В определенном смысле – да, – ответил Хью после минутного молчания.
Элиза подошла к нему и села рядом.
– Хью, что происходит? Я ведь вижу: что-то происходит с Эдит, с Генриеттой, а теперь и с мистером Бенвиком. Складывается впечатление, что… – Элиза нервно облизала губы. – При всем желании я не могу не замечать некоторых вещей. Стоит мне, например, войти в комнату, как воцаряется тишина…
Хью насупился и пробурчал:
– Но ты только что ходила по магазинам с Генриеттой. Разве она отказывалась разговаривать с тобой всю дорогу до Бонд-стрит?
– Генриетта – нет. Но Эдит отказывается. За все время, что я здесь живу, она мне и двух слов не сказала!
– Виноват пес, – напомнил Хью.
Элиза всплеснула руками.
– Дело не в одном только Вилли! Ведь мистеру Бенвику пес ничего плохого не сделал!
Хью какое-то время молчал, потом внимательно посмотрел на жену и сказал:
– Только Эдит ни слова, ладно?
– Конечно, я ничего ей не скажу, – пообещала Элиза.
– Бенвик хочет больше денег, – со вздохом проговорил Хью. – Гораздо больше, чем я готов дать за сестру. Видишь ли, я считаю, что было бы несправедливо одной сестре дать больше, чем другой, и потому выполнить требование Бенвика не представляется возможным.
– Но разве ваш отец не отложил своим дочерям деньги на приданое?
Хью отвел глаза.
– Не так много, как хочет Бенвик. Он… упрямится.
Элиза откинулась на спинку дивана. Так вот оно что… Тогда многое проясняется.
– Значит, ты из-за этого ушел из дома и вернулся под утро, оставив меня одну в нашу первую брачную ночь? – тихо спросила она.
– Да, – кивнул Хью. – Эдит любит его. А он сказал мне, что любит ее. Я пытаюсь найти компромисс, но, должен признаться… Знаешь, я не уверен в том, что Эдит нужен такой муж. Он ее не заслуживает.
– Конечно, не заслуживает, – пробормотала Элиза. Сердце ее переполняла любовь к мужу. Хью так рвался жениться на ней, что ему и в голову не пришло торговаться с ее отцом, пытаясь урвать побольше. А теперь он старался устроить будущее своей сестры, хотя возмутительные требования ее нареченного явно шли вразрез с его признаниями в нежных к ней чувствах. – Ты замечательный брат, – добавила она, прикоснувшись к руке мужа.
Хью болезненно поморщился.
– Эдит с тобой не согласится, если Бенвик ее бросит.
– Нет, он не посмеет! – в ужасе воскликнула Элиза.
– Насчет этого не уверен, дорогая. Только, пожалуйста, никому ничего не говори, особенно Эдит. Если все мои усилия пойдут прахом, я сам ей все скажу.
– Я никому ничего не скажу, – повторила Элиза.
Хью грустно улыбнулся, и она крепко сжала его руку. Ей было приятно, что муж поделился с ней новостью, пусть и не самой приятной.
Но все же она не могла избавиться от ощущения, что он чего-то недоговаривал.
Хью знал, что ведет себя как трус. Трусость же его заключалась не только в том, что он никому ничего не сказал о требованиях Бенвика. После некоторых раздумий граф связался с поверенным Ливингстона, чтобы узнать, готов ли виконт продолжить обсуждение контракта, если сумма приданого Эдит вырастет до четырнадцати тысяч. Хью ясно дал понять, что больше не даст.
Вполне возможно, что Бенвик просто блефовал, запросив сорок тысяч. Он не мог не знать, что такие деньги давали за своих дочерей лишь самые неразборчивые в средствах торгаши, уверенные в том, что все в этом мире покупалось и продавалось, в том числе – и доступ в высший свет. Получить сорок тысяч Бенвик смог бы, женившись на девушке вроде Элизы, которую он столь откровенно презирал.
В конце концов Хью решил, что если по истечении недели Бенвик не одумается, то он сам все расскажет Эдит, стараясь быть с ней как можно более деликатным. Но Бенвик до сих пор не нашел в себе мужества встретиться с Эдит, и потому Хью решил, что пришла пора придумывать, что сказать сестре. Главное – ему следовало донести до Эдит, что он сделал для нее все, что было в его силах. Тогда, возможно, сестра перестанет чахнуть по бывшему жениху. При этом можно было лишь надеяться, что ему не придется раскрывать свою вторую тайну. К несчастью, Элиза уже заметила неприязнь со стороны Эдит, а безобразное поведение Бенвика на Бонд-стрит только усугубило ситуацию. И Хью не знал, что по этому поводу сказать жене. Допустим, поведение Бенвика он мог бы объяснить снобизмом и недостатками воспитания, но с Эдит все было гораздо сложнее. И если Элиза однажды обнаружит, что Бенвик бросил Эдит из-за нее… или, что еще хуже, когда-нибудь узнает, почему он, на ней женился…
Ох, об этом даже подумать было страшно.
Впрочем, одно Хью знал наверняка: ему следовало как можно раньше представить Элизу друзьям и знакомым – так сказать, вывести в свет, причем следовало сделать это раньше, чем у Бенвика появится шанс очернить ее имя.
Хью разбирал скопившуюся на столе стопку писем (секретаря отца он отправил на заслуженный отдых, а нового не нанял из-за отсутствия денег), и вот, наконец он нашел то, что искал: несколько приглашений. Он отнес их матери, велев ей принять все. Пока пусть это сделает мать, а в следующий раз роль хозяйки будет уже исполнять Элиза.
– Как много! – с удивлением воскликнула Розмари.
– Если ты не захочешь ехать с нами, я повезу ее один, – заявил Хью.
Розмари в задумчивости смотрела на россыпь конвертов.
– Нет, я должна поехать, – сказала она, взяв ближайший конверт. – Не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что я стыжусь своей невестки.
– Надеюсь, что тебе за нее не стыдно, – заметил Хью.
Тихо вздохнув, мать проговорила:
– Твой брак стал для меня большим сюрпризом, и я продолжаю считать, что у тебя были какие-то тайные мотивы, о которых ты предпочитаешь не распространяться. Но это не мое дело, и я не собираюсь допытываться. Ты вправе сам выбирать себе жену.
Хью услышал в этой речи главное: мать одобрила его выбор. Но как же холодно прозвучало это одобрение!
– Спасибо, мама, – кивнул он.
– Нет, ты меня не так понял. – Розмари покачала головой. – Она славная девушка. Не красавица, но чуткая, внимательная и добрая. Когда ты сообщил о своих планах в отношении Элизы, я расстроилась. Не из-за самой Элизы, поскольку я ее не знала, но из-за того, что она не нашего круга. А ведь общество не всегда благосклонно относится к чужакам…
– Что же заставило тебя изменить свое мнение? – спросил Хью.
Мать какое-то время молчала.
– Ну, видишь ли, я не могу назвать что-то конкретное. Но она… В общем, она оказалась не такой, как я ожидала.
«Я мог бы подписаться под твоими словами, мама», – с облегчением подумал Хью. И действительно, Элиза превзошла его самые смелые ожидания. Она оказалась намного лучше, чем он мог бы мечтать. Его супруга обладала редкой чуткостью и тактом. К тому же она была необычайно искренней. И рассудительной. Кроме того, она оказалась гораздо более соблазнительной, чем ему показалось при их первой встрече.
Размышляя о том, на которой из девиц или даже вдов своего круга он мог бы жениться, не вмешайся в его планы Эдвард Кросс, Хью ни одну из этих женщин не мог бы даже сравнить с Элизой. Ни к одной из них его не тянуло так, как к ней. Кэтрин Тейн, которую ему прочила в жены мать, была хоть и красавицей, но болтливой пустышкой, ничем, кроме себя самой, не интересовавшейся. Хью не мог представить, чтобы Кэтрин, дабы загладить свою вину перед сестрой мужа, бросилась покупать для нее веер. Хью знал Кэтрин с детства, потому что ее брат был его добрым другом, и она всегда отличалась надменностью, свойственной избалованным красивым девочкам.
Но Элиза… Казалось, каждый день приносил ему новые открытия о ней. И то, что он узнавал, неизменно его радовало. Казалось, ноги сами несли его домой, потому что там его ждала Элиза. Он хотел ее каждую ночь, и она отвечала ему взаимностью. Если даже она краснела и смущалась, поддаваясь на его уговоры и делая то, что он просил, то страсти и желания ей было не занимать. Ему нравилось и просто с ней разговаривать, что стало для него полной, но очень приятной неожиданностью. Она умела слушать внимательно и вдумчиво и нередко удивляла его неожиданно свежими идеями. И шутила она к месту и ненавязчиво, то есть с чувством юмора у нее было все в порядке.
А он, увы, лгал жене, вернее – не говорил всей правды. Временами ему ужасно хотелось все ей рассказать о ее отце, об Эдит и даже о Бенвике. И это было бы… все равно что вскрыть нарыв. Да, было бы больно, но ведь если гнойник не вскрыть, то станет еще хуже, не так ли? Но он отказывался от целительной «операции», стоило ему подумать, как больно будет Элизе узнать о том, что любимый папочка – коварный интриган. Да и про Бенвика ей было бы не очень-то приятно услышать.
А уж если копнуть еще глубже, то правда о том, как поступил с ней он станет для Элизы самой болезненной. И вскрытие такого нарыва не всегда заканчивается выздоровлением – пациент может и умереть.
Хью не хотел причинять боль жене, и, конечно же, не хотел ее потерять. Но, увы, было ясно: уж если он вступил в сделку с дьяволом, то расторгнуть договор так просто не удастся. Поэтому в этом сговоре появился еще один пункт: хранить от Элизы тайну, чего бы это ему ни стоило. Хранить ради нее и ради себя.
Если удача и дальше будет ему сопутствовать, то Элиза своей добротой и искренностью растопит лед в сердце Эдит. Что же до Бенвика, то здесь шансов было гораздо меньше, но все же не исключалась возможность, что он либо одумается, либо останется джентльменом и будет держать язык за зубами.
Глава 21
Элиза начала надеяться на потепление в отношениях со своей новой семьей.
Что же касается Эдит, то та приняла подарок – веер – без шумных изъявлений благодарности, но Элизе было приятно уже то, что ее дар не отвергли. Более того, она успела заметить озадаченный взгляд Эдит, адресованный матери, и ответный одобрительный кивок графини Розмари. Когда же Элиза принесла альбом с зарисовками будущего интерьера гостиной, свекровь пригласила ее в свои покои, и там они вдвоем беседовали за чаем. Впрочем, то была скорее не беседа, а допрос с пристрастием, замаскированный под светский разговор. Вдовствующая графиня расспрашивала Элизу (весьма тактично и вежливо) о том, где та училась и кто занимался ее воспитанием. Услышав об академии миссис Эптон, свекровь, судя по ее улыбке, была приятно удивлена. Оказалось, она наслышана об этом учебном заведении, все отзывы о котором были только самыми лестными. Розмари сама предложила Элизе вместе посетить магазин, чтобы взглянуть на тот самый лиловый с аметистовым отливом материал для портьер. И тогда же она впервые назвала Элизу по имени. А ведь как холодно ее здесь приняли изначально…
Из рассказов Джорджианы Элиза знала, как много времени светские дамы тратили на рассуждения о том, кто на ком должен жениться, словно решение в этом деликатном вопросе должны были принимать именно они, а не будущие супруги. В конечном итоге Элиза пришла к выводу, что графиня видела своего сына женатым на другой девушке – на Миллисент Харлоу или, возможно, на Кэтрин Тейн, встреченных ими на Оксфорд-стрит, когда Элиза со свекровью делала заказ на перетяжку мебели. И Миллисент, и Кэтрин были красавицами, причем обе выросли в семьях, с которыми Гастингсы были дружны. Изящные, со вкусом одетые, они прекрасно знали людей, о которых Элиза не имела ни малейшего представления. Общих тем у них с вдовствующей графиней было куда больше, и Элиза могла понять, почему мать Хью мечтала иметь невесткой одну из них, а не чужую для нее девушку из совсем иного мира.
Прогресс наблюдался и в отношениях с Генриеттой, хотя заметен он был лишь в отсутствие Эдит. Генриетта заходила к Элизе, чтобы поиграть с Вилли, и даже как-то составила ей компанию, когда она отправилась с псом на прогулку в Сент-Джеймсский парк. В парке Генриетта бросала ему палку и радостно смеялась, когда тот приносил ей добычу. И как-то раз даже захлопала в ладоши, наблюдая за Вилли, решившим поохотиться на голубей. Кроме того, они с Генриеттой подолгу болтали на разные темы. И еще Генриетта много рассказывала о Хью, за что Элиза была ей очень благодарна.
Но стоило Элизе заикнуться об Эдит или о том, что так или иначе было с ней связано, как Генриетта спешила сменить тему или притворялась глухой.
– Не могу понять, за что Эдит так меня не любит, – как-то раз сказала Элиза Джорджиане во время прогулки по парку – с некоторых пор такие прогулки стали регулярными.
– Мне не хочется говорить гадости о твоей золовке, – ответила Джорджиана и со вздохом добавила: – но снобизма у нее больше, чем ума. Боюсь, что тут не обошлось без влияния Ливингстона.
– Вот как?.. – нахмурившись, пробормотала Элиза, так и не получив внятного объяснения вопиющей грубости Бенвика при встрече на Бонд-стрит. – Они что, из очень древнего рода?
Джорджиана презрительно усмехнулась.
– Если бы! Род их никак не древнее Гастингсов, и к тому же, лорд Ливингстон всего лишь виконт, так что стоит в табели о рангах куда ниже твоего мужа.
– Тогда, наверное, их оскорбляет мое происхождение… – в задумчивости протянула Элиза.
Ее отец начал свой трудовой путь на строительстве канала, но, получив небольшое наследство от дяди, попробовал себя в роли биржевого маклера и значительно приумножил свой капитал. А мать была дочерью баронета, но поскольку других детей у баронета не было, со смертью родителей матери титул перешел какому-то к дальнему родственнику, которого Элиза ни разу в жизни не видела.
– Твоя родословная их точно не впечатляет, – сказала Джорджиана. – Я думаю, мистер Бенвик приехал в Лондон в поисках невесты из знатного рода. И чем выше титул ее родителей, тем лучше. Завоевать сердце Эдит Деверо не каждому по силам, и Ливингстон, наверное, был очень доволен тем, что его сыну это удалось.
Немного помолчав, Элиза спросила:
– А что говорят в обществе об этом мистере Бенвике?
– Говорят, что он очень хорош собой и изумительно танцует. – Пренебрежительно взмахнув рукой, Джорджиана добавила: – Но Стерлинг, конечно, даст ему фору. – Стерлинг был женихом Джорджианы. – Остроумным его не назовешь, но в целом Бенвик довольно приятный молодой человек, обходительный и любезный. К нему неплохо относятся в городе, и некоторые юные леди очень расстроились, когда он сделал предложение леди Эдит. А ты что о нем думаешь?
Элиза медлила с ответом. Джорджиана даже остановилась и пристально посмотрела на подругу.
– Элиза, только не говори мне, что ты не встречалась с ним. Говорят, через несколько месяцев он станет мужем твоей золовки!
– Правда? Так скоро? Я не знала, что они уже назначили дату… – Вспомнив, что говорил Хью о проблемах с контрактом, Элиза испугалась, что сказала лишнее.
– Когда Эдит ответила ему согласием, Бенвик всем раструбил, что они поженятся перед концом сезона, – сказала Джорджиана и с прищуром взглянула на подругу. – Но ты так и не ответила на мой вопрос.
Теперь у Элизы пропало желание рассказывать о той злосчастной встрече на Бонд-стрит. Да и о чем, собственно, рассказывать? Возможно, Бенвик просто был не в настроении. А может, только что поссорился с кем-то или… плохо себя чувствовал.
– Вообще-то я видела его всего один раз. Случайно. На Бонд-стрит.
Джорджиана вопросительно приподняла брови.
– И что же?
– Собственно, это все.
– Но он вел себя грубо? – с озадаченным видом не унималась Джорджиана. – Что-то пошло не так?
– Ах, неважно! – покраснев, отмахнулась Элиза.
– Дорогая, не темни, – строго сказала подруга. – Так что же произошло?
– Он повернулся к нам спиной и пошел прочь, не проронив ни слова, – ответила Элиза. – Генриетта была в шоке, но ничего не стала мне объяснять – ни тогда, ни позже. Мне кажется, что и она ничего не понимала.
– Какой грубиян! – возмутилась Джорджиана, и леди Сидлоу, нахмурившись, выглянула из окна катившей рядом кареты. – Как он посмел? Я этого так не оставлю! Клянусь, я узнаю, в чем дело.
– Не надо! – воскликнула Элиза, вцепившись в руку подруги. – Пожалуйста, ничего никому об этом не рассказывай.
– Я не стану упоминать твое имя, – пообещала Джорджиана, – но и сидеть сложа руки тоже не буду. – Покрепче подхватив Элизу под руку, она ускорила шаг. – Ты не понимаешь! Ведь если ничего не говорить и не делать, будет только хуже. Надо держать голову высоко, иначе тебя заклюют. Высшее общество беспощадно к слабым. Ты должна показать им всем, что не позволишь себя унижать!
Элиза остановилась, запыхавшись. Лицо ее раскраснелось от быстрой ходьбы.
– Теперь я понимаю, почему мой сезон закончился полным провалом, – сказала она. – Я чувствовала себя совершенно бессильной перед их интригами. Все эти шепотки за спиной, эти косые взгляды…
– Теперь ты графиня Гастингс! – перебила Элизу подруга. – Твой муж женился на тебе, потому что он тебя обожает, а не в поисках политической, финансовой или иной выгоды, как это часто бывает в высшем обществе. Десятки женщин в Лондоне мечтали бы оказаться на твоем месте.
– Но как мне следует поступить? – в растерянности пробормотала Элиза. Зависть не лучшая основа для дружбы, и она предпочла бы приобрести побольше друзей, а не обзаводиться целой армией завистников.
– Пока ты все делаешь правильно, – с улыбкой ответила Джорджиана. – Одевайся красиво – пусть Гастингс любуется тобой. И еще… будь милосердна к несчастным и снисходительна к обойденным вниманием девицам.
– Разве этим можно завоевать внимание общества? – удивилась Элиза. – Общество любит отчаянных и бесшабашных, тех, у кого острый ум, и в особенности тех, кто, не щадя никого, разит этим острым умом направо и налево. А у меня нет ни смелости, ни остроумия.
– Да, все так, – согласилась Джорджиана. – Но общество готово восхищаться элегантными женщинами с характером, которые умеют владеть собой. Взять, к примеру, герцогиню Эксетер!
Элиза пожала плечами. Если бы не Софи, она бы никогда в жизни не оказалась рядом с герцогиней. Во время своего недоброй памяти сезона она всегда оказывалась… где-то с краю. На герцогинь и графинь она могла вдоволь смотреть, но не общаться с ними. У нее до сих пор не укладывалось в голове, что теперь и она стала графиней.
– Я буду осторожна, – пообещала Джорджиана, правильно расценив сомнение во взгляде подруги. – Но я бы на твоем месте рассказала об этом случае мужу. Он бы за тебя вступился.
– Превосходная мысль, – вымучив улыбку, ответила Элиза.
Она вернулась домой в еще более расстроенных чувствах, чем до прогулки. Ей очень хотелось рассказать обо всем Хью, но, увы, она не знала, о чем именно рассказывать. Когда она впервые обратилась к мужу с этим делом, тот вместо прямого ответа на заданный вопрос рассказал ей о Бенвике, но этот рассказ так и не пролил свет на поведение Эдит, невзлюбившей ее еще до того, как Вилли набросился на сумочку…
Элиза знала, что Хью очень любил свою мать и сестер, и она не раз видела, как непринужденно все четверо общались между собой. И Хью частенько заставлял Эдит смеяться, тогда как для нее, Элизы, у Эдит не находилось ни одного доброго слова.
Когда же она сказала мужу, что любит его, он в ответ ничего не сказал о любви. Да, он говорил ей много приятных слов, но Элиза не могла припомнить, чтобы хоть раз Хью сказал о своих нежных чувствах. Он называл ее «моя дорогая» и говорил, что хочет ее, но хотеть и любить не одно и то же.
Элиза поднималась по лестнице, на ходу стягивая перчатки. Рабочие прибыли в дом еще до того, как она ушла на встречу с Джорджианой, и сейчас она решила заглянуть в гостиную и посмотреть, как продвигалась работа.
– Не делай этого! – громко крикнула графиня Розмари.
Элиза замерла на пороге, не сразу сообразив, что окрик относился не к ней. Осмотревшись, она заметила свекровь, стоявшую у дальней стены и отдававшую распоряжения слугам:
– Аккуратнее с тем зеркалом! Не уроните!
Элиза не спешила заходить и украдкой наблюдала за происходящим. А работа тем временем кипела. Портьеры уже успели снять, а содержимое шкафов аккуратно складывали в ящики. Элиза уже собралась уходить, когда вдруг услышала еще один знакомый голос.
– Но почему он не пришел, мама?
Элиза снова замерла. В этом вопросе было недоумение… и еще больше боли. И было не трудно догадаться, о ком шла речь.
– Я не знаю, моя дорогая, – ласково ответила Розмари дочери. – Возможно, семейные дела отнимают все его время.
– Возможно. – По тону Эдит было понятно, что она считала причину надуманной, но спорить не хотела. – Но он ведь мог сам мне об этом сказать. Его записка такая… скупая на слова. И тон! Словно он пишет какой-то едва знакомой, а не своей нареченной!
Графиня вздохнула и тихо сказала:
– Видишь ли, дорогая, мужчины – странные создания. Скачки в Ричмонде… Боксерский матч… Очень многое может настолько увлечь джентльмена, что он забывает обо всем на свете.
– Регги не такой! Уже неделя прошла! Мама, ты… ты ведь не думаешь, что это из-за?.. Ну, ты меня поняла.
– Да нет же! – со смехом отозвалась Розмари. – Просто он мужчина, вот и все. Как бы ни был мужчина влюблен, его все равно тянет к тому, чем они все так любят заниматься. Разве ты забыла, как месяц назад Бенвик уехал на неделю в Брайтон с друзьями? Он тебе об этом ни словом не обмолвился и даже записки не прислал, и тогда ты решила, что он больше тебя не любит. Но он вернулся, и оказалось, что по-прежнему в тебя влюблен.
– Да, это правда… – в задумчивости протянула Эдит.
Элиза же чувствовала себя ужасно. Ей хотелось предупредить свекровь, что на этот раз все может закончиться совсем не так, как тогда. И еще хотелось рассказать графине, какие требования выдвигал мужчина, так «преданно» любивший ее дочь. Элиза очень жалела Эдит, и не понимала, как мистер Бенвик, даже если он охладел к своей невесте, мог поступать так трусливо и подло. Будь он настоящим мужчиной, нашел бы возможность встретиться с Эдит и как можно деликатнее сообщить ей обо всем.
Но она обещала Хью молчать. Элиза зажмурилась и зажала уши ладонями. Теперь она была даже рада той встрече на Бонд-стрит, потому что могла с чистой совестью ненавидеть мистера Бенвика.
– Что ты торчишь тут, в коридоре? – прошептал Хью над самым ее ухом.
Элиза вздрогнула от неожиданности и возмутилась:
– Ты меня ужасно напугал!
– А я-то надеялся устроить тебе приятный сюрприз. – Хью подмигнул жене, и взявшись за ручку двери, спросил: – Рабочие уже все вынесли?
– Подожди, – прошептала Элиза, но было поздно… муж распахнул дверь.
Мать и дочь стояли обнявшись, но при появлении Хью отпрянули друг от друга. Эдит отвернулась и украдкой смахнула слезу, и сердце Элизы при виде этого болезненно сжалось.
– Как продвигается работа? – бодрым тоном спросил Хью, окинув взглядом ободранные стены.
– Прекрасно, милый, – ответила вдовствующая графиня.
– Работа довольно грязная… – заметил Хью. – Не знаю, как мы теперь будем принимать тут гостей.
Эдит с удивлением посмотрела на брата, а тот с улыбкой добавил:
– Вывод напрашивается сам собой. Теперь нам придется почаще бывать в гостях. У тебя есть платье для бала, Эдит?
– Да, – ответила она и даже улыбнулась.
– Я уже принял несколько приглашений, – словно невзначай заметил Хью. – Надеюсь, ты составишь мне компанию. Впрочем, если тебе больше нравится дышать пылью…
– Конечно, Хью, я поеду с тобой! – радостно воскликнула девушка и, подбежав к брату, обняла за шею. – А куда мы поедем?
Хью рассмеялся и чмокнул сестру в висок.
– Сначала к леди Горенсон, на музыкальное представление, а потом – к леди Монтгомери на бал!
– Чудесно! – Вдовствующая графиня смотрела на своих детей с обожанием.
– Скажи, дорогой, – Эдит крутила пальцами пуговицу на жилете брата, – от Регги ничего нет?
Элиза увидела, как переменился в лице Хью. Впрочем, посторонний едва ли заметил бы эти изменения.
– Пока что ничего, – как ни в чем не бывало ответил Хью. – Я велел своему нотариусу написать Ливингстону, а ты ведь знаешь, что эти крючкотворы ничего быстро не делают. – Граф посмотрел на жену, по-прежнему стоявшую у двери. – Пойдем, дорогая, расскажешь мне о своих планах на эту комнату, раз уж ремонт неотвратим.
Элиза шагнула в комнату, и Эдит, тотчас побледнев, уставилась в пол.
– Тут должны быть зеленые стены… – сказала Элиза, вновь почувствовав себя незваной гостьей на чужом празднике. – А также темно-лиловые портьеры…
– Изумительное сочетание! – поспешила поддержать невестку вдовствующая графиня. – Я мечтала привести в порядок эту комнату с того самого дня, как мы переехали в Лондон.
– Думаю, эта гостиная будет самой нарядной в городе, – со смешком вторил матери Хью. – Возможно, мы даже устроим тут званый вечер.
Эдит вскинула голову и с изумлением уставилась на брата. Мать же была более сдержанной в проявлении своих чувств, но Элиза могла бы поклясться, что и та очень удивилась.
– Как скажешь, Хью, – сказала Розмари. – Ты знаешь, что мы всегда готовы поддержать любые твои начинания. Эдит, нам надо поторопиться, если ты не хочешь опоздать на примерку.
– Да, мама, – сказала Эдит, и не поднимая головы, вышла из комнаты следом за матерью.
– Моя мать на седьмом небе! – бодро объявил Хью и закружил жену в вальсе. – Она и впрямь давно мечтала все здесь переделать.
– Тогда почему ты не позволял матери поменять обстановку? – спросила Элиза. – У нее ведь отличный вкус.
Хью небрежно взмахнул рукой.
– Ей и без того дел хватало. Перед первым сезоном Эдит надо было напомнить обществу о себе, нанести кое-кому визиты, обновить гардероб…
– Это же из-за денег, верно? – Элиза долго не хотела замечать очевидного, но больше подыгрывать мужу, притворяясь наивной дурочкой, не хотела.
Элиза имела все основания думать, что на преобразование гостиной она тратила деньги из собственного приданого, что ее не очень-то волновало. Гораздо больше тревожило то, что вдовствующая графиня скорее всего не знала о том, что иных средств у семьи попросту не было. Элиза с детских лет вела домашнее хозяйство, и, конечно она была не только в курсе всех расходов на дом, еду, слуг и прочее, но и точно знала, как расходы соотносились с доходами. Она всегда знала, что могла себе позволить, а что ей не по карману. Впрочем, если верить Джорджиане, многие дамы из высшего общества полагали, что считать деньги – низко и пошло, поэтому без зазрения совести влезали в долги.
Хью ее вопрос не только не разозлил, но и не расстроил. Разве что позабавил.
– Переживаешь, как бы не опустошить счета? – насмешливо поинтересовался он.
– Нет! – вспыхнула Элиза. – Просто мне интересно, почему ты не сказал матери, что на ковры нет денег, до того как мы поженились.
В тот же миг от веселья Хью не осталось и следа. Он прекратил вальсировать и отпустил Элизу, а затем прошел мимо нее к двери и плотно ее прикрыл.
– Я предпочел ей об этом не рассказывать, – сообщил он. – Тебя удовлетворит такой ответ?
Элиза молчала, и Хью, подбодрив ее улыбкой, добавил:
– Я полагал, что моя жена, если мне повезет, захочет сама приложить руку к оформлению своего нового дома. И оказался прав – ко всеобщему удовольствию.
Тихо вздохнув и заметно нервничая, Элиза протянула:
– Мне не нравится сознательно вводить людей в заблуждение.
– О чем ты? – изображая возмущение, воскликнул Хью. – Разве это обман? Я просто не все говорил, а умалчивать и лгать не одно и то же. Мой отец оберегал ее от всех тревог и забот, когда же его не стало, мать была сама не своя от горя. Дебют Эдит пришелся как раз кстати. Приятные – хотя и дорогостоящие – хлопоты помогли матери отвлечься и забыть о своем горе. Если бы она взялась еще и за обустройство гостиной, мне пришлось бы требовать с нее отчет о каждом шиллинге, потраченном на обивку. Ты считаешь, что мне следовало так поступить?
– Нет, но… – Элиза на мгновение зажмурилась и, собравшись с духом, выпалила: – Я также думаю, что тебе следовало бы рассказать Эдит о мистере Бенвике.
– Что?.. – с каменным лицом протянул Хью.
– Я случайно подслушала, о чем говорили Эдит и леди Розмари. Конечно, не весь разговор, только его малую часть. Эдит обеспокоена тем, что жених последнее время не навещает ее. Мистер Бенвик сообщил тебе, что готов вести дальнейшие переговоры по брачному контракту?
Хью не ответил, но Элиза все поняла по выражению его лица и, немного помолчав, продолжила:
– Тогда скажи ей об этом сам, иначе будет хуже. Эдит может выставить себя на посмешище. Она все еще любит этого Бенвика и понятия не имеет о том, что он собрался ее бросить. Ты должен ей все сказать, Хью.
Граф со вздохом провел ладонью по волосам, а его жена вновь заговорила:
– Если ты ей не скажешь, Эдит решит, что ее предали вы оба – не только мистер Бенвик, который ее разлюбил, но и ты, который знал об этом, но не предупредил.
Хью выругался сквозь зубы и, резко развернувшись, подошел к окну и уставился куда-то вдаль.
– Почему ты так переживаешь из-за этого? – всплеснув руками, воскликнула Элиза. – Думаешь, я ошибаюсь? Ты ведь знаешь свою сестру лучше, чем я.
Хью повернулся к Элизе лицом и молча пожал плечами. А она подошла к нему и тихо проговорила:
– Эдит переживет потерю мистера Бенвика, но ты – любимый брат. Ты ведь не хочешь, чтобы сестра разочаровалась в тебе, потому что в такое непростое для нее время ты ей солгал.
Хью тяжело вздохнул и пробормотал:
– Нет, не хочу.
– Тогда ты ей скажешь? Хотя бы намекнешь? – Элиза коснулась плеча мужа. – Я знаю, что тебе будет трудно, но сделай это.
Болезненно поморщившись, граф отстранил руку жены. Элиза замерла в немом ужасе, но Хью поспешил исправить положение, заключив ее в объятия и поцеловав в макушку.
– Ты даже не представляешь, как мне будет трудно, – сказал он. – Но, конечно, я это сделаю. Должен сделать. Я, знаешь ли, уже давно собираюсь, но никак не могу набраться смелости…
Элиза крепко обняла мужа и с нежностью проговорила:
– Поверь, любой предпочтет горькую правду самой сладкой лжи. Рано или поздно Эдит поблагодарит, что ты ее не обманул.
Хью долго молчал, затем произнес:
– А если не поблагодарит, то я лишь получу по заслугам.
– Нет! – убежденно воскликнула Элиза. – Она тебя непременно простит!
– Простит? А ты бы простила? – Взгляд Хью был тяжелым и мрачным.
– Да, конечно! – воскликнула Элиза. – Я прощу тебе все, лишь бы ты был честен со мной.
Хью с грустью улыбнулся и прошептал:
– Надеюсь, ты окажешься права, – прошептал он.
Глава 22
Хью жил словно в аду.
Его нотариус до сих пор не получил никаких писем от нотариусов Ливингстона. Граф не питал особых надежд, но все же… Умом понимал, что, оттягивая разговор с Эдит, он лишь продлевает агонию, но ничего не мог с собой поделать. А тут еще Элиза подсыпала соль на его раны, призывая к честности…
Эдвард Кросс – вот кто виновник всех его бед! Теперь Хью жалел, что Кросс не поделился с дочерью своими планами. Если бы отец рассказал Элизе, как заполучил графа в зятья, то он не чувствовал бы себя лживым негодяем и не терзался бы муками совести.
Эдит он застал в библиотеке, и она была там не одна, а с Генриеттой. Сестры украшали шляпки, болтали и смеялись, хвастаясь друг перед другом своими творениями. Они не сразу заметили его в дверях, и какое-то время Хью просто стоял и любовался сестрами – темноволосой проказницей Генриеттой и белокурой красавицей Эдит. И обе они выглядели сейчас необыкновенно счастливыми. Приятно было сознавать, что их радостному восприятию жизни не помешала ни смерть отца, ни переезд в Лондон, ни его, их брата, скоропалительный брак. И как больно делалось при мысли, что вот сейчас он сам все испортит…
Генриетта первая заметила брата и воскликнула:
– Хью, что ты тут делаешь? Шпионишь за нами?
– Хью в своем репертуаре! – рассмеялась Эдит. – Он, верно, надеется слиться с обоями, потому и надел этот жуткий жилет!
Хью похлопал себя по животу.
– Я просто подумал, что зеленый цвет нынче в моде.
– Плохо думал! – со смехом воскликнула Эдит и показала брату язык.
Он тоже рассмеялся и проговорил:
– Вот я смотрю на вас, Генриетта, и думаю: чем же вы таким занимаетесь, что так не хотите, чтобы за вами шпионили?
– Мы делаем новые шляпки. Смотри, какая нарядная! – Генриетта с гордостью продемонстрировала брату свое творение.
– Как еж в яблоках, – с готовностью согласился Хью.
– Какой ты противный! – надув губы, воскликнула Генриетта.
– Какой есть, – со вздохом ответил Хью. – Сестра, можно мы с Эдит чуть-чуть посекретничаем?
– Не смею вам мешать! – собирая свое рукоделие, с улыбкой сказала девушка. – Слава богу, неприятности не у меня.
Эдит насторожило замечание Генриетты. После ухода сестры она в тревоге посмотрела на Хью, который пошел закрывать за Генриеттой дверь. Когда же брат уселся напротив, Эдит робко спросила:
– Я ведь ничего плохого сейчас не услышу, да?
– А должна? – вопросом на вопрос ответил Хью.
Эдит вспыхнула.
– Поверь, я не стану грубить Элизе, как бы мне этого ни хотелось. Я очень стараюсь оставаться в рамках приличий.
Хью криво усмехнулся.
– Но удается тебе это далеко не всегда. Я правильно понимаю?
– Мне не нравится ее собака, – сквозь зубы процедила Эдит.
– И все?
Эдит нервно дергала ленту на лежавшей у нее на коленях шляпке.
– Регги говорит, что ее отец – негодяй.
Хью тяжело вздохнул.
– Кстати, насчет Регги… Боюсь, с ним не получается договориться.
– Договориться? – Эдит побледнела. – О чем ты?
Дальше разговор складывался по самому неприятному сценарию – то есть произошло именно то, чего Хью больше всего опасался. Вначале сестра отказывалась ему верить, затем обозвала скрягой, а когда Хью назвал затребованную Бенвиком сумму, в ужасе вскрикнула и зажала ладонью рот.
– Он сказал, что не возьмет меня в жены меньше чем за сорок тысяч фунтов? – переспросила она шепотом.
Хью утвердительно кивнул.
– Но… но… – Грудь Эдит бурно вздымалась и падала. – Но он любит меня! Он сам сказал! Он признался мне в любви прилюдно…
– Думаю, для него это были только слова, – со вздохом отозвался Хью.
Эдит молча покачивала головой. Снова и снова.
– Нет-нет, он не лгал мне, – пробормотала она наконец. – Он любит меня. – Потом Эдит вдруг замерла на мгновение, после чего выпалила: – Это все из-за нее?
Хью тотчас же покачал головой.
– Нет, из-за его отца. Ливингстон потребовал, чтобы сын отдал ему половину твоего приданого. Я сказал Бенвику, что ему пора стоять на своих собственных ногах и думать о тебе, а он ответил, что семья – то есть отец – для него всегда будет на первом месте. Вот как он любит тебя, Эдит.
– Но он ненавидит…
– Ни слова об Элизе, – с угрозой в голосе перебил Хью. – Она моя жена. Реджинальд Бенвик может ее ненавидеть сколько его душе угодно, но если из-за своего отношения к моей жене он расторгает помолвку с тобой, то он в любом случае тебя не достоин.
Эдит посмотрела на брата широко распахнутыми голубыми глазами, полными слез и пробормотала:
– Он меня бросил? Я – брошенная невеста, да?
– Полагаю, именно по этой причине он и не приходит, – тихо произнес Хью. – Ему не хватает порядочности и мужества даже на то, чтобы сказать тебе об этом лично.
– Он еще может передумать…
– Неужели после этого он все еще тебе нужен? – со вздохом спросил Хью.
Эдит не ответила. Вскочив на ноги, выбежала из библиотеки, и из-за двери послышались всхлипывания. А потом воцарилась тишина – Эдит отправилась выплакивать свое горе к себе в комнату. Хью взглянул на оставленную сестрой на стуле недоделанную шляпку. Бантики и ленты малинового цвета – воплощение невинности и детской доверчивости… Ему захотелось швырнуть проклятую шляпку в камин.
Покинув библиотеку, Хью отправился на поиски матери. Вдовствующая графиня руководила работой маляров в гостиной. Хью отозвал ее в сторону и рассказал о случившемся. Розмари пришла в ужас. Сказав, что должна немедленно поговорить с Эдит, выбежала из комнаты.
Какое-то время Хью смотрел, как рабочие готовили стены к покраске. Цвет выбирала Элиза, краску тоже приобретала она, и все работы оплачивались из ее кармана. И все это Элиза сделала ради того, чтобы угодить его матери. Хью впервые поймал себя на том, что злится на жену, но эта злость не имела никакого рационального объяснения. Вероятно, все дело в том, что Элиза была слишком хороша для них. Все они ни на что не годились. Он женился, чтобы дать сестре приданое, а ее бросили из-за его женитьбы. Мать боготворила отца, ни разу в жизни не усомнившись в том, что он все делает правильно, а отец, как оказалось, промотал все, что имел, оставив жене и детям лишь огромные долги. Эдит ополчилась на Элизу, чтобы угодить Бенвику, а тот все равно разбил ей сердце. Элиза же жила не для себя – для других. Она не жалела ни времени, ни сил, ни любви. Щедрость ее не знала границ – от выращенных собственными руками цветов для бедной невесты до сердца, отданного тому, кто ничем не заслужил ее любви.
Но где же она сейчас?
Через несколько минут дворецкий сказал ему, что Элиза отправилась погулять с собакой. Надев шляпу и плащ, Хью вышел из дома. Даже для того, чтобы получить удовольствие от общения с собакой, его жене приходилось куда-нибудь уходить… От этой мысли у Хью стало еще хуже на душе. Он перешел Пэлл-Мэлл и оказался в Сент-Джеймсском парке. Вскоре он увидел Элизу недалеко от канала. Вилли бегал вокруг нее, задрав хвост, а Ангус, парень, работавший на конюшне ее отца, гонялся за псом.
Хью остановился, наблюдая за троицей, и чем дольше смотрел, тем явственнее ощущал какое-то странное, дотоле незнакомое стеснение в груди. Вот жена наклонилась, чтобы поднять мячик, и юбка так соблазнительно обвилась вокруг ног и бедер… Вот выпрямилась, размахнулась, широким жестом откинув назад руку с мячом, и Хью невольно залюбовался изящной фигурой, красиво очерченной грудью. Сердце его сжалось от внезапно нахлынувшей нежности. И почти тотчас же ему с поразительной отчетливостью представились глаза Элизы в тот момент, когда страсть ее достигала пика.
Она стала его женой, но вовсе не потому, что он хотел на ней жениться. Он обольстил ее и соблазнил, но лишь потому, что его принудили. Он добился ее любви, изображая чувства, которых не испытывал, а теперь пришла пора поменяться с ней ролями: теперь она соблазняла его, причем не прилагая к этому никаких усилий, – хватало и того, что он смотрел, как она бросала псу мяч. Он терял от нее голову, и грех предательства был как камень у него на шее.
Хью медленно направился к ней, и Элиза заметила его лишь в тот момент, когда он подошел совсем близко. Она радостно улыбнулась и сказала:
– Не ожидала увидеть тебя здесь.
Сделав еще несколько шагов, он остановился и по-прежнему не сводил с жены глаз. Будь проклят Эдвард Кросс! Ему вполне хватило бы невесты с приданым из высшего общества, которая родила бы ему наследника, а после, имея на то все права, могла бы менять любовников как перчатки. И он не испытывал бы никакой ревности. Он мог бы жениться на той, которая не искушала бы его, не томила желанием и не заставляла так остро ощущать свое ничтожество.
Улыбка сползла с ее губ, и она с тревогой в голосе спросила:
– Что-то случилось?
Вилли подбежал к ней с мячом в зубах, но Элиза жестом дала Ангусу понять, что надо увести пса подальше.
– Хью, в чем дело? – повторила она вопрос.
– Я сказал Эдит.
Элиза посмотрела на мужа с сочувствием.
– Ох, бедняжка… Как она?
– Не слишком хорошо.
– О боже! – Элиза прикусила губу. – Но ты подумай, насколько тяжелее было бы Эдит услышать об этом от кого-то другого.
Хью уже думал об этом. И сейчас в его душе вновь закипал гнев. Тот самый, знакомый. Гнев, который не имел конкретного адресата. Элиза была права, когда надавила на него, заставив сказать Эдит то, что он давно должен был сказать. Хью прекрасно понимал, что он вел себя ничем не лучше отца, когда пытался защитить мать и сестер от всего, что могло бы их огорчить.
– Я надеюсь, что вопрос закрыт, – ответил наконец Хью.
– Моя подруга Джорджиана сказала бы, что Эдит сейчас следует почаще выходить в свет и флиртовать с молодыми джентльменами, – проговорила Элиза. – Ничто так не отвлекает девушку от печальных мыслей, как внимание нового поклонника.
Хью пристально посмотрел на жену. Что-то в ее улыбке подсказывало ему, что она пыталась поддержать его шуткой. Впрочем, она тут же добавила:
– Ах, прости. Я вовсе не собиралась иронизировать над…
– Нет-нет, тебе не за что извиняться, – перебил Хью.
Тут Вилли опять подбежал к хозяйке и обронил мяч у ее ног, абсолютно не обращая внимания на призывы Ангуса. Хью наклонился, поднял мяч и бросил как можно дальше. Мяч оказался в канале. Ангус с криком побежал следом за Вилли, а тот с ходу бросился в воду, разогнав испуганных уток.
– Теперь ему понадобится ванна! – со смехом заметил Хью.
А Элиза молчала. Причем смотрела на мужа как-то уж очень серьезно. И ее зеленые глаза, казалось, наполнились печалью.
– В чем дело? – спросил Хью.
– Скажи честно, я была не права? – тихо спросила она. – Ну… насчет Эдит.
Хью криво усмехнулся.
– Нет, ты была абсолютно права.
– Ты злишься на меня из-за того, что я уговорила тебя с ней поговорить?
Да, черт возьми! Он действительно злился.
– Нет. – Хью отрицательно покачал головой.
Но он прекрасно знал, что Элиза ему не поверила – слишком была проницательна. Черт возьми, и в этом она оказалась слишком хороша для него. И тут ему вдруг остро, до боли, захотелось начать с ней все с чистого листа. «Больше никаких недомолвок. Хватит вранья», – сказал он себе.
– Да, Элиза, я разозлился. Но вовсе не потому, что ты не права, а из-за того, что знал: ты абсолютно права. Я не хотел разбивать сердце своей сестре. Я до последнего надеялся, что Бенвик одумается и избавит меня от необходимости говорить Эдит правду. Я трусливо рассчитывал на него, на то, что он выполнит за меня грязную работу и сам ей скажет, что не хочет на ней жениться.
– Это все потому, что ты очень любишь сестру, – сказала Элиза, и в глазах ее было столько нежности, что у Хью перехватило дыхание. – Ясно, что ты не хотел причинять ей боль, – иначе и быть не могло.
– Я очень долго защищал ее так, как это делал бы мой отец, – с горькой усмешкой проговорил Хью. – Именно поэтому ей сейчас пришлось пережить такое потрясение.
– Нет! – воскликнула Элиза. – Виноват не ты, а мистер Бенвик. Это он сделал Эдит предложение, а потом передумал жениться. Ты вел себя порядочно и был с ним терпелив, но он разбил сердце Эдит. Он его разбил, а не ты.
– Элиза… – Хью сделал глубокий вдох и взял жену за руку. Она же как-то раз сказала, что простит ему все, если он будет с ней честен, не так ли? – Элиза, Бенвик передумал жениться на Эдит отчасти из-за тебя. Дело в том, что его отец ненавидит твоего отца. Насколько я понял, они были партнерами в одном плохо закончившемся коммерческом предприятии.
Элиза вздрогнула и, побледнев, пробормотала:
– Так вот почему Эдит меня ненавидит…
– Скорее всего, – согласился Хью. – Что говорит отнюдь не в ее пользу. Я думал, она поймет, что относилась к тебе предвзято. Поймет, когда лучше узнает тебя. Я думал, что чувства Бенвика к моей сестре пересилят предубеждения его отца. Я думал… – Хью умолк, прекрасно понимая, насколько неубедительно звучали его оправдания. – Я не хотел тебя обидеть, дорогая. – «Я и тебя хотел защитить», – добавил он про себя.
– Хью, как ты мог? Почему ты мне сразу не сказал? Я бы поговорила с ней…
– И что бы ты ей сказала? Пойми, Ливингстон не внемлет голосу рассудка, а Бенвик взял сторону отца. Для самой Эдит лучше, что она узнала об этом сейчас – до того, как стала женой лицемера. Ей надо радоваться, а не горевать!
– Как ей радоваться, когда сердце ее разбито? – воскликнула Элиза.
– Ее любовь пропала всуе, – вздохнув, резюмировал Хью, подумав о том, что и Элиза одаривала своей любовью того, кто совсем ее не достоин.
Она посмотрела на мужа с упреком, но спорить перестала.
– Бедная девочка, – тихо сказала она. – Как ей, должно быть, плохо сейчас.
Хью не переставал удивляться душевной щедрости Элизы. После того, что он ей только что сказал, после того, как вела себя с ней Эдит, она продолжала относиться к его сестре по-доброму, с симпатией и сочувствием. И снова им овладело ощущение своей никчемности и низости. Насколько же Элиза была лучше и чище его!
– Даже если бы он приполз ко мне на коленях, я бы теперь не позволил ему жениться на Эдит, – заявил Хью. – Моя сестра заслуживает лучшего, чем этот субъект, которого и джентльменом-то назвать нельзя. – «Точно так же, как и тебя», – сказал себе Хью. – Но довольно о Бенвике! У тебя есть подходящее платье для театра?
Элиза в недоумении заморгала и пробормотала:
– Да, есть, но как же Эдит?.. – пробормотала она.
– Эдит оправится. Ты сама мне так говорила, – напомнил жене Хью. – Сегодня я хочу сводить свою супругу в театр, если, конечно, она согласится.
Щеки Элизы тронул нежный румянец, и она проговорила:
– Конечно, я согласна.
Хью ослепил жену улыбкой и, повинуясь внезапному порыву, поднес к губам ее руку. Когда же он посмотрел ей в глаза, то снова почувствовал угрызения совести: во взгляде Элизы все те же любовь и нежность.
Проклятье! Он должен был все рассказать – и пасть к ее ногам. Пусть она осыплет его градом упреков – он был к этому готов, как готов был и к потокам слез, – потому что за этим последовало бы прощение (по крайней мере, Хью на это рассчитывал).
Но тут снова подбежал Вилли и положил мячик прямо на юбку хозяйки. Элиза принялась отряхивать платье от грязи, отчитывая пса. Потом подбежал Ангус, и Элиза отдала ему мяч, а он забросил мяч подальше и помчался следом за Вилли, бросившимся на поиски игрушки.
Хью тяжело вздохнул. Увы, момент был упущен, но граф пообещал себе, что все расскажет Элизе, когда станет лучше, когда будет достоин ее. И когда окончательно разберется в своих чувствах к ней. А пока пусть все останется по-старому.
Глава 23
Элиза нашла – или придумала – множество оправданий для мужа. Ведь нельзя было сказать, что Хью ее обманул: лишь кое-что утаил, чтобы не причинять ей боли. И если Бенвик невзлюбил ее, то исключительно из-за ее отца, то что она могла с этим поделать?
Конечно, можно было понять Эдит: та взяла сторону мужчины, за которого намеревалась выйти замуж, но – Элизе-то, как ни крути, было больно сознавать, что Эдит приняла сторону Бенвика ничтоже сумняшеся, решительно и без тени сомнений в правильности своего выбора. При этом Эдит обожала Хью, а Хью обожал сестру. Джорджиана упрекнула Эдит в снобизме, и, кажется, была права.
Элиза старалась проявлять понимание и доброту к своей золовке, и, как бы сильно ни обижало ее отношение Эдит, платить ей той же монетой Элиза считала подлостью. Но ничто не мешало ей прислушаться к совету Джорджианы и стараться держаться с достоинством. Джорджиана была права: не следовало показывать свою слабость, – и поэтому она, Элиза, будет вести себя так, словно никого и ничего не боится, в том числе – и показывать свою силу окружающим. В конце концов, она теперь графиня, жена Хью – иногда ей все еще не верилось в это чудесное превращение, – и обязана соответствовать своему новому статусу.
Однако кое-что она могла сделать, не прилагая к тому никаких усилий.
– Папа, ты вел какие-нибудь дела с лордом Ливингстоном? – спросила Элиза во время очередной встречи с отцом, навещавшим ее каждую неделю. Она не решилась бы затронуть столь щекотливую тему, но по удачному стечению обстоятельств в доме никого, кроме них, не было.
– Почему ты спрашиваешь? – не скрывая удивления, спросил мистер Кросс.
– Выходит, ты вел с ним дела, – заключила Элиза.
– Что-то случилось? – Отец насторожился. – Я никогда не говорил с тобой о Ливингстоне. С чего ты решила, что я с ним знаком?
– Папа, я слишком хорошо тебя знаю. Так что ты такого сделал?
Эдвард Кросс нахмурился и проворчал:
– Это тебе Гастингс что-то наплел?..
– Нет. А что, должен был? – И тут Элиза кое о чем догадалась. – Так он тоже спрашивал тебя о Ливингстоне?
Хью не был бы собой, если бы не перепробовал все средства ради счастья сестры.
– Да, спрашивал. Всего раз, – небрежно взмахнув рукой, ответил отец. – Я сказал ему, что никаких важных дел у нас не было, и Гастингс на этом успокоился.
– Сын лорда Ливингстона был помолвлен с леди Эдит, – сказала Элиза, пристально глядя отцу в глаза.
– Я знаю, – кивнул тот.
– И лорд Ливингстон очень зол на тебя, – продолжила Элиза.
– Вот болван!
– Ох, папа!..
– А что еще я мог бы о нем сказать? – Кросс поморщился и поставил на стол чашку с кофе. – Ливингстон приобрел акции одной оловянной рудной компании. Очередная затея Гринвила. Помнишь, я тебе о ней говорил?
Элиза неодобрительно посмотрела на отца.
– Шахту пришлось закрыть через год. Ливингстон, вероятно, потерял свою долю. – Кросс вздохнул. – Ты это хотела услышать?
– Я хочу услышать правду, папа. Он купил твои акции, да?
– Я его не заставлял их покупать. Он сам ко мне пришел. И проявил немалую настойчивость, упрашивая меня их продать. И еще предложил мне премию. Я должен был отказаться?
Элиза пристально взглянула на отца.
– Значит, получается, что мистер Гринвил уговорил тебя войти с ним в долю, и тут лорд Ливингстон предложил тебе куда более легкий способ получить прибыль, так?
– Это бизнес, дочка, – пожал плечами Кросс.
Элиза нахмурилась. Причина неудовольствия Ливингстона была понятна, но из сказанного отцом вовсе не вытекало, что он обманул отца Бенвика. Возможно, Ливингстон просто его оклеветал?
– А что именно случилось с рудником?
Кросс долго молча барабанил пальцами по подлокотнику кресла, а затем проворчал:
– Не понимаю, зачем ты забиваешь себе голову подобной чепухой. Время от времени вложенные деньги пропадают зря. Здесь как в картах – можно сорвать куш, а можно и проиграть. Тот, кто не разбирается в этой кухне, идет в банк и кладет деньги на счет под четыре процента. И, предупреждая твои обвинения, – повысив голос, продолжил отец и погрозил Элизе пальцем, – я, чтобы ты знала, сразу сказал ему, что дело это рискованное. Гринвил решил, что изобрел новый способ добычи руды из заброшенных шахт, но сможет ли его изобретение себя окупить – большой вопрос. Да, так я и сказал, но Ливингстон меня даже слушать не стал. Он захотел получить баснословные проценты, и я решил не мешать ему. Вот и все.
Немного поколебавшись, Элиза сказала:
– Ливингстон из-за этой истории заставил сына расторгнуть помолвку…
– Так уж и заставил? – перебил Кросс. – Не очень-то, видно, что тот хотел этого брака.
– Наверное, ты прав, – пробормотала Элиза.
– Насколько я понимаю, у знатных господ все не совсем так, как у нас. У них сыновья и пикнуть не смеют против воли отца. Но расторгать выгодный брак из-за неприязни к родственникам невесты – несусветная глупость.
– В конечном итоге он сказал, что женится, – сообщила Элиза, – но при условии, что за Эдит дадут сумму, в несколько раз превышающую ранее оговоренную.
Отец презрительно хмыкнул.
– Так не делается. О цене договариваются до того, как делают девушке предложение.
– А сейчас сердце бедной Эдит разбито, – тихо сказала Элиза. – Она его любит.
– Тогда мне ее очень жаль, – не без сочувствия ответил отец. – Но мужчина должен держать слово. Если же ее жених из тех, кто слова не держит, то без него ей будет лучше, чем с ним.
Элиза была согласна с отцом, но все же не понимала, почему лорд Ливингстон возненавидел ее отца настолько, что не позволил сыну вступить в брак с достойной во всех отношениях юной леди.
– Папа, я не могу найти разумное объяснение его поступку…
– Дочка, вот по этой самой причине я не считал и не считаю нужным задумываться о логике поступков лорда Ливингстона, – проворчал мистер Кросс.
Элиза подлила ему кофе в чашку, а он с ухмылкой спросил:
– Так когда я уже смогу покачать на коленях внуков?
– Папа!.. – густо покраснев, воскликнула Элиза.
– Я никогда не мог похвастать терпением, – подмигнув, сказал отец. Помолчав, уже совсем другим тоном спросил: – Ты счастлива, Лилибет? Гастингс хороший муж?
– Да, – улыбнувшись, ответила Элиза. – Очень счастлива. Если бы только не случилось этой беды с леди Эдит… Она винит меня в расторжении помолвки.
На лицо Эдварда Кросса набежала тень.
– Незаслуженное обвинение, – заявил он. – А леди Генриетта и ее мать хорошо к тебе относятся?
– Да, пожалуй… – протянула Элиза. – Похоже, с ними дела идут на лад.
– Идут на лад? То есть изначально все обстояло совсем не так радужно? – Кросс был мрачнее тучи.
– Мне кажется, графиня Розмари присмотрела для Хью другую невесту, – призналась Элиза. – Но она всегда была со мной любезна, и мне кажется, я ей все больше нравлюсь. Мы вместе переделываем гостиную. А Генриетта… всегда идет на поводу у сестры, но она милая и добрая. И очень привязалась к Вилли.
– А Гастингс? Он хорошо к тебе относится?
– Да, папа, – ответила Элиза и выразительно посмотрела на отца, давая понять, что больше ничего об этом не скажет. – Еще не хватало, чтобы ты стал выяснять с ним отношения.
– А что, следовало бы? – с наигранным удивлением поинтересовался Кросс. – И в чем же он провинился?
– Ни в чем. – Элиза не собиралась перекладывать на отца решение насущных проблем ее семейной жизни. – Но даже если бы и так, то не тебе его учить. Не твое это дело.
По глазам мистера Кросса было видно, что он сильно переживал за любимую дочурку.
– Мое дело – проследить, чтобы моя девочка была счастлива. И если Гастингс не тот мужчина, что должен быть рядом…
– Он тот самый! – воскликнула Элиза. Ничего хорошего не выйдет, если она поделится с отцом своими переживаниями. Только разозлит его. – Не смей ничего предпринимать, папа.
– Тебя послушать, так ты мне не доверяешь. – Отец сделал обиженное лицо.
– Я ведь тебя знаю, папа, – со смехом отозвалась Элиза. – Ты считаешь, что без твоего вмешательства никто ничего путного сделать не может. Но поверь, в данном случае твоя помощь будет лишней.
– Но если тебе все-таки нужна помощь…
– Нет! – Элиза со стуком опустила чашку на блюдце. – Мне твоя помощь не нужна. Была бы нужна, я бы тебя попросила…
Тут Кросс широко улыбнулся и проговорил:
– Узнаю свою девочку. Ладно, будь по-твоему. Покуда Гастингс делает тебя счастливой, не буду ему мешать.
Хью очень переживал накануне их с женой первого совместного выхода в свет, но волновался напрасно.
Элиза не только выглядела превосходно в переливчатом зеленом платье, придававшем какой-то особенный блеск и даже сияние ее глазам, но ей еще и удалось поработать над осанкой и манерой держаться. В ней, пожалуй, аристократизма было не меньше, чем в нем, если не больше, а уверенности в себе хватило бы и на двоих. Хью был впечатлен произошедшей с ней переменой. От застенчивой и робкой девушки не осталось и следа. Она вошла в музыкальный салон леди Горенсон с высоко поднятой головой, в ослепительном сиянии бриллиантов, с королевской вальяжностью принимая восхищенные взгляды.
Надо думать, уверенности Элизы способствовало и то, что ее подруга тоже оказалась там. Леди Джорджиана взяла Элизу под руку и повела по залу, представляя тем леди, знакомство с которыми было бы полезно для ее нового статуса. Хью не вмешивался, но постоянно держал жену в поле зрения.
– Как замечательно, что у нее такая подруга, – вскользь заметила подошедшая к нему мать. – И как необычно…
– Это почему? – Хью вопросительно приподнял бровь.
– Почему? Ну, они такие… – Вдовствующая графиня задумалась. – Они совершенно разные. Леди Джорджиана – живая и бойкая, а Элиза… Мне она показалась ужасно робкой, когда ты пригласил ее на чай.
Нет, Элиза была совсем не робкой. Она не боялась прямо высказывать свое мнение, когда считала нужным. И в постели она не отличалась стеснительностью. Может, то, что многие принимали за робость, было всего лишь проявлением осторожности? Оказавшись в новой для себя ситуации, Элиза должна была вначале оглядеться, понять, что происходит, и только потом вступать в разговор. Если порядок нарушался, ей было некомфортно, вот и все.
– Ты бы предпочла, чтобы я женился на ком-то вроде леди Джорджианы? – спросил Хью и с удивлением поймал себя на том, что само это предположение вызвало у него отвращение.
Действительно, что это с ним? Леди Джорджиана была красива, свежа и игрива, и этим походила на Кэтрин Тейн и Фанни Мартин – одну из которых прочила ему в жены мать. Хью и сам думал, что со временем женится на такой вот девушке, и только сейчас пришло внезапное осознание того, насколько утомительным было бы для него общение с супругой с очень уж бойким характером.
Графиня Розмари долго не отвечала. Так долго, что Хью в недоумении посмотрел на нее. Он вначале решил, что мать не знала, как мягче сообщить о том, что она мечтала об иной судьбе для сына, но, вглядевшись в ее лицо, понял, что ошибался.
– Вначале так и было, – медленно проговорила она, – но сейчас… Полагаю, что Элиза – прекрасный выбор. Она совсем не такая, какой я ожидала увидеть твою жену, но это только к лучшему.
– С трудом верится, мама, – пробормотал Хью.
Графиня посмотрела на сына с упреком.
– Ты зря так со мной… Да, признаю, вначале я заблуждалась и потому уговаривала тебя прекратить за ней ухаживать. И я была не права, когда недостаточно тепло приняла ее. – Графиня невесело усмехнулась. – Ты оказался мудрее меня, и поэтому я горжусь тобой.
Хью вновь посмотрел на жену. Она слушала леди Клапем с улыбкой на лице. Леди Джорджиана перебила леди Клапем каким-то замечанием, и все трое рассмеялись. Лицо Элизы светилось счастьем. Возможно, высшее общество никогда не признает ее красавицей, но Хью вдруг поймал себя на мысли, что сам он считал ее таковой. И красота эта была переливчатой, как ее платье. Она проявлялась в том, как смеялась Элиза; том, как вздымалась ее грудь; в том, как вспыхивал ее взгляд, когда, подняв глаза, она замечала, что он на нее смотрит. И в такие мгновения он уже не мог отвести от нее глаз, а все, что ее окружало, становилось размытым и зыбким. Хью смотрел на жену словно влюбленный мальчишка, и улыбка не сходила с его губ. Какое-то время Элиза все еще улыбалась, а потом неожиданно подмигнула – озорно и дерзко, и ему вдруг ужасно захотелось подхватить ее на руки и унести туда, где им никто бы не мог помешать, и там он зацеловал бы ее до полусмерти, чтобы ей впредь неповадно было дразнить и искушать его на людях.
И еще ему хотелось радостно смеяться.
Да, он женился необычайно удачно. Даже если когда-то ее выбрал не он, сейчас из всех на свете женщин он хотел только одну – свою жену. Именно с этой мыслью Хью и направился к ней через зал.
Элизе подумалось, что она спит или, возможно, грезит наяву. Но, как бы там ни было, сон ее был сказочно хорош. Те самые матроны, что не удостаивали ее и взглядом во время недоброй памяти первого сезона, сейчас щедро одаривали ее приветливыми улыбками. Джорджиана, которая водила ее по салону, словно козу на веревочке, конечно же, знала всех этих почтенных особ и, судя по всему, пользовалась их расположением. Высокий статус подруги никогда не вызывал у Элизы сомнений, но все же видеть это воочию было очень приятно. Возможно, определенную роль сыграл и ее новый статус – статус графини Гастингс.
Леди Клапем похвалила ее наряд, а леди Рейнольдс пригласила ее на чай. Кто-то еще – Элиза запамятовала – восхищался ее драгоценностями. Для того чтобы запомнить имена и титулы всех ее новых знакомых, нужно было иметь феноменальную память.
Когда леди Сидлоу отвела Джорджиану в сторонку, Элиза осталась наедине с леди Горенсон. Хозяйка салона – необычайно радушная и приветливая, – познакомила Элизу еще с несколькими гостями, но Элиза, опасаясь, что все имена окончательно смешаются у нее в голове, испытала облегчение, увидев, что Хью идет к ней. Впрочем, продвигался он медленно, поскольку ему то и дело приходилось останавливаться, чтобы обменяться несколькими фразами со знакомыми. Как оказалось, пребывание в обществе могло быть весьма утомительным…
– А вот и тот, о ком вы скорее всего наслышаны, – бодро вещала леди Горенсон, и Элиза мысленно встряхнулась, возвращаясь к реальности, – если, конечно, еще не успели лично познакомиться с мистером Бенвиком. Насколько я понимаю, в скором времени вы станете родственниками, верно?
Элиза повернула голову в ту сторону, куда кивком указала хозяйка дома, и увидела Реджинальда Бенвика. Надменно поджав губы, он стоял с выражением отчаянной решимости на физиономии. Бенвик уже успел сделать глубокий вдох, готовясь сказать что-то, очевидно, не слишком приятное, но Элиза не дала ему такой возможности.
– Мне кажется, что вы ошибаетесь, леди Горенсон, – сказала она тихо, но внятно. – У меня нет желания знакомиться с этим господином. – С этими словами Элиза развернулась и пошла прочь, с гордо поднятой головой.
Леди Горенсон поспешила следом за гостьей.
– Боже мой, леди Гастингс, я в шоке! Ведь ходят слухи, что они с леди Эдит помолвлены!
Элиза остановилась, прикоснулась к плечу хозяйки и проговорила:
– Надеюсь, я могу доверить вам нечто очень личное, леди Горенсон, – в ответ хозяйка дома с энтузиазмом кивнула. В глазах ее блестело любопытство. Элиза же осмотрелась и, убедившись, что их никто не подслушивает, добавила: – Бенвик действительно бывал с визитами у леди Эдит, но оказалось, что он совершенно не подходит ей, и Гастингс ему отказал.
Глаза леди Горенсон полезли на лоб.
– Как же так? – пробормотала она. – Он ведь вполне приличный…
Элиза деликатно, одной лишь мимикой, дала понять, что не согласна с этим утверждением. Леди Горенсон, понизив голос до шепота, доверительно сообщила:
– Я слышала про какие-то неурядицы у лорда Ливингстона. А что вы об этом знаете?
– Насколько я понимаю, – ответила Элиза, – финансовое положение отца мистера Бенвика весьма шаткое, и мистер Бенвик, похоже, добивался благосклонности леди Эдит лишь в надежде заполучить огромное приданое.
– Но она всем говорила, что любит его! – шепотом воскликнула леди Горенсон.
Элиза прикусила губу.
– Бенвик обманом заставил ее так думать. И разве можно ее не любить? Эдит такая милая, такая преданная… За такую жестокость я никогда не смогу его простить, и у меня нет ни малейшего желания знакомиться с ним. Меня утешает только то, что Гастингс вовремя понял, с кем имеет дело, и теперь отказал мистеру Бенвику от дома. Но вы никому не должны об этом рассказывать, – поспешно добавила Элиза, словно случайно проболталась. – Я не желаю зла ни мистеру Бенвику, ни его родственникам. Я готова забыть о его существовании – при условии, что он не причинит Эдит больше зла, чем уже причинил.
– Конечно, я буду молчать, – вытаращив глаза, прошептала леди Горенсон. – Я и подумать о нем такое не могла…
– Вы ведь понимаете, почему мы не хотим об этом говорить, – прошептала в ответ Элиза. – Только ради Эдит.
– Разумеется, я все понимаю! – заверила хозяйка.
Элиза с благодарностью ей улыбнулась и повернулась навстречу спешившему к ней мужу. Колени у нее дрожали, и она решила, что будет лучше, если предупредит Хью о том, что сделала. Однако не успела она ступить и двух шагов в его сторону, как оказалась лицом к лицу с Эдит – бледной как полотно.
Элиза остановилась. Ноги отказывались ее держать, а сердце бешено колотилось. «Только не это!» – мысленно воскликнула она.
– Вы сказали леди Горенсон, что мистер Бенвик – охотник за приданым? – еле слышно прошептала Эдит.
Элиза прикусила губу, лихорадочно придумывая, что на это сказать. Увы, в том, что имело отношение к Эдит, она всегда делала неверный выбор…
– Видите ли, леди Горенсон собралась нас представить друг другу, а я не могу даже рядом с ним стоять после того, что он сделал, – проговорила Элиза. – Вот и пришлось выкручиваться…
– Но почему? – Недоумение Эдит не было наигранным.
– Порядочные люди так себя не ведут, – заявила Элиза.
– Но… Но я… – Эдит нахмурилась и покачала головой. – Скажите, почему?..
Элиза прикоснулась к плечу девушки и тихо проговорила:
– Не важно, чем он оправдывает свой поступок. Тому, как он повел себя с вами, нет оправданий. И не важно, кто та девушка, чьи чувства он растоптал, – вы или другая. Грубость и жестокость никогда не украшали мужчину.
– Никогда, – эхом откликнулась Эдит. Губы ее дрожали. – Спасибо вам, – очень тихо добавила она и, ни слова больше не говоря, вернулась к подругам, с которыми до этого беседовала.
Судя по шепоту и взглядам, что бросали девушки в ее сторону, разговор шел о том, как Элиза воздала должное обидчику.
– Что-то случилось? – тихо спросил Хью, с нежной уверенностью любящего мужа обняв ее за талию.
Одно его прикосновение уже пускало сердце Элизы в радостный галоп.
– Нет, ничего, – ответила она, подняв глаза на мужа. – Если не считать того, что я дала понять леди Горенсон, что мистер Бенвик – беспринципный охотник за приданым, а ты, раскрыв его истинные намерения, отказал ему от дома.
– Что?.. – изумился Хью.
– А Эдит случайно подслушала, – продолжила Элиза, бросив взгляд в сторону золовки.
Как раз в этот момент Эдит подняла глаза, и взгляды их встретились. Причем Эдит, перед тем как отвернуться, кивнула ей с благодарностью. Элиза невольно расплылась в улыбке, а Хью смотрел на нее во все глаза.
– Надеюсь, я не… – изобразив скорбную мину, сказала Элиза.
– Нет-нет, – перебил ее муж. – Я думаю, ты сделала как раз то, что нужно. К тому же мистера Бенвика принимать в нашем доме теперь действительно не будут. Так что ты ни в чем не погрешила против истины.
Элиза снова улыбалась. Вообще-то она и не ожидала, что он будет недоволен ее поступком, но как же приятно, когда твоим действиям дают заслуженно высокую оценку, особенно в тех случаях, когда слышишь похвалу от человека, чьим мнением безмерно дорожишь.
– Я понятия не имел, что здесь сегодня будет Бенвик, – пробормотал Хью, окинув взглядом зал. – Знаешь, я должен ввести мать в курс дела. Заодно спрошу, не хочет ли она вернуться домой.
– А тебе не кажется, что нам следует остаться? – спросила Элиза.
– Остаться? Чтобы Бенвик снова обидел Эдит?
– Остаться, чтобы твоя сестра, воспользовавшись случаем, всем вокруг показала, что она по нему не сохнет.
Элиза еще раз взглянула на Эдит та весело смеялась на какое-то замечание одной из своих подружек, – но Хью, продолжая хмуриться, проворчал:
– Мне тут не нравится.
Элиза тоже предпочла бы поехать домой: в нарядном, но переполненном зале было жарко и душно, к тому же из всех гостей она хорошо знала только Джорджиану, а та как раз куда-то отлучилась, – но у Элизы не выходили из головы слова подруги: «Если ты хочешь заставить сплетников замолчать, то бегство не лучшая тактика». И действительно, сильный убегать не станет: сильный ведет себя как хозяин положения. Именно так и старалась себя вести Элиза – как будто была храбрее королевы амазонок и хладнокровнее канатоходца. Судя по всему, ее тактика имела успех. Так что было бы глупо уйти сейчас, растеряв добытое преимущество.
– Если Эдит уйдет, что подумают люди? – Элиза кивнула на Бенвика, стоявшего у дальней стены и с мрачным видом потягивавшего вино. – Лучше уж пусть он почувствует неодобрение общества и узнает, что такое стыд.
– Леди Гастингс… – Приподняв подбородок жены кончиком пальца, Хью заглянул ей в глаза. – Миледи, вы необычайно проницательны.
– Нет-нет… – Элиза покраснела. – Вы ошибаетесь, милорд.
Дело вовсе не в проницательности, а в личном опыте. Она на собственной шкуре прочувствовала, что бывает с тихими скромницами, которые предпочитают всем уступать.
– И все же ты очень проницательная женщина, – повторил Хью, с особой пристальностью глядя ей в глаза. – Знаешь, если бы на нас не смотрели сотни две глаз, я бы прямо сейчас тебя за это поцеловал.
Элиза радостно улыбнулась; она была на седьмом небе от счастья. Конечно, она сейчас выглядела как влюбленная по уши глупая школьница, но это ее нисколько не беспокоило.
– Ну… может, я поторопилась, предложив дождаться конца приема… – пробормотала она.
Хью засмеялся в ответ, и этот его смех был чуть хрипловатым и чувственным. Взяв жену под руку, он сказал:
– Обещаю ночью компенсировать вам все потери, леди Гастингс. Можете на меня рассчитывать.
Глава 24
Следующая неделя прошла настолько славно, что Хью уже почти поверил, что ему никогда не придется открыть Элизе всю правду.
Ответный удар, нанесенный Элизой Бенвику, не остался без последствий. На следующий же день после посещения салона леди Горенсон первые слухи достигли ушей Хью. Мистер Бенвик ушел от леди Горенсон, нисколько не скрывая своего раздражения. И Хью не удивился, вскоре прочитав в светской хронике о том, что «лорд Гастингс, женившийся исключительно по расчету, получил как раз то, что заслужил: жену-выскочку, дурно воспитанную и заносчивую».
А вот встречные обвинения явились с совершенно неожиданной стороны. Оказалось, что его мать немедленно организовала кампанию по защите чести и достоинства невестки. С достойной восхищения неутомимостью она наносила визиты, заверяя всех и каждого в том, что Элиза – прекрасная девушка, что ее сын сумел оценить ее по достоинству и что Бенвик просто не мог простить Гастингсам обиду ведь его ухаживания за Эдит были отвергнуты (Эдит передала матери слова Элизы, тем самым еще крепче привязав вдовствующую графиню к невестке).
Но больше всего Хью удивило и обрадовало поведение Эдит. Однажды она остановила его в вестибюле – он как раз собирался выходить из дома – и попросила немного задержаться для разговора с ней. Хью последовал за сестрой в утреннюю комнату с одной лишь надеждой – только бы Эдит вновь не стала жаловаться на пса. Сам Хью почти не видел Вилли, и знал, что Элиза сильно скучала по своему питомцу.
– Я хочу попросить прощения, – сказала Эдит, когда брат прикрыл за ней дверь; она заметно нервничала. – Прошу простить меня, что я наговорила неприятные вещи об Элизе.
– Понятно, – сдержанно кивнул Хью. У него хватило ума не высказывать всего того, что думал о поведении сестры.
Эдит же, кусая губы, продолжила:
– Я думала, что должна оставаться преданной Регги… то есть мистеру Бенвику. Я верила ему, когда он заявлял, что отец Элизы – воплощение зла. И я считала себя во всех отношениях выше ее, – добавила Эдит, потупившись.
– Но теперь ты так не считаешь?
Эдит подняла глаза, и Хью был поражен, увидев в них слезы.
– Нет, не считаю. Ведь Элиза защищала меня… – Хью хотел обнять сестру и утешить, но Эдит отступила на шаг, не позволив ему прикоснуться к ней. – Я не должна была слушать Регги. Он лгал мне. Лгал о ней, лгал о многом другом.
– Да, он лжец, – согласился Хью.
Эдит утерла слезы.
– Мне сейчас очень стыдно, – пробормотала она. – Я хотела, чтобы ты об этом знал.
– Я рад, – отозвался Хью.
Эдит тяжело вздохнула и добавила:
– Ты правильно сделал, что женился на ней.
– Ты действительно так думаешь? – спросил он в растерянности.
Эдит кивнула.
– Да, конечно. Я думала, что у нее вообще нет вкуса. И еще мне казалось, что она будет грубой и вульгарной, а вышло совсем наоборот.
Какое-то время оба молчали. Наконец Хью тихо проговорил:
– Спасибо тебе, дорогая. Но, может быть, тебе стоит сказать эти добрые слова самой Элизе?
Эдит улыбнулась дрожащими губами.
– Я уже сказала. Сразу после завтрака. Мне захотелось сказать и тебе, потому что вела себя с тобой по-свински.
Хью почувствовал, что камень свалился с его души. Его мать полюбила Элизу. Генриетта обожала и ее, и ее пса. Теперь и Эдит призналась, что была не права, думая об Элизе плохо. С мыслью, что ему удастся выйти сухим из воды, Хью отправился на поиски жены.
Он нашел Элизу в гостиной. В фартуке и в косынке, стоя посреди комнаты со свежеокрашенными в светло-зеленый цвет стенами, она руководила действиями слуг, которые развешивали атласные портьеры необычайно глубокого оттенка лилового. Хью подошел к ней. Деревянный круглый карниз с надетыми на него шторами предстояло подвесить на уже вбитые в стену крюки. Конструкция была тяжелой и требовала слаженной работы сразу нескольких мастеров.
– Что скажешь? – спросила Элиза.
– Скажу, что тебе очень к лицу такой наряд.
Элиза густо покраснела.
– Я про шторы спрашивала.
– Глядя на жену, нормальный мужчина видит жену, а не шторы, – с улыбкой сказал Хью. – Пойдем со мной, дорогая.
– Куда? Хью, не надо! – возмутилась Элиза, когда муж стащил с ее головы косынку.
– Ты уже достаточно поработала. – Не только над гостиной, но и на всю его семью в целом и на него в частности. – Давай сбежим на весь оставшийся день.
– Сбежим? Куда?
– Куда-нибудь, – ответил Хью, хотя у него было на примете вполне конкретное место. – Мы выходим через полчаса, – и добавил, покидая гостиную: – и Вилли прихвати.
Они выехали все вчетвером – с Ангусом на запятках и Вилли на полу у них под ногами.
– Но куда мы едем? – в очередной раз спросила Элиза.
– Подальше от города. Прочь от сплетен, от расторгнутых помолвок и портьер в гостиной. Прочь от любых напоминаний о его беспримерном лицемерии. И снова он подумал о том, что должен все начать с чистого листа, если уж судьба преподнесла ему подарок, не призвав к ответу за совершенные грехи.
Хью объехал запруженную экипажами Пикадилли, затем – Портленд-стрит. Выехав на Айлингтон-роуд, проехал мимо пустыря, которому в скором времени предстояло превратиться в парк, и остановился у вершины холма, возвышавшегося над будущим парком. Вилли с радостным лаем выпрыгнул из коляски и тут же припустил за стайкой воробьев. Растревоженные птицы взмыли в небо, громко щебеча и хлопая крыльями.
Хью спрыгнул следом за Вилли и поймал в объятия жену. Элиза улыбнулась ему, и Хью подумал, что должен почаще радовать ее таким вот образом.
– Добро пожаловать на Примроуз-Хилл, – сказал он, сделав широкий жест рукой. – Потрясающий вид на Лондон!
– Но зачем мы здесь?.. – с удивлением озираясь, спросила Элиза.
– В городе я не могу добиться, чтобы ты принадлежала мне одному.
– Ты хочешь, чтобы я принадлежала только тебе? – зарумянившись, спросила Элиза.
Да, он так хотел. Ему раньше не приходило в голову об этом задуматься, но сейчас…
– Да, именно так, – ответил Хью.
– Что ж, тогда… – чуть осипшим голосом протянула Элиза и деликатно покашляла. – Но ты никогда раньше мне этого не говорил.
«Я никогда прежде так и не думал», – мысленно ответил Хью.
– Не говорил, а теперь вот сказал. Сегодня.
Хью громко свистнул, и Вилли тут же повернул голову, навострив уши. На ветру его длинная шерсть развевалась и была похожа на львиную гриву. Хью еще раз свистнул, и пес со всех ног бросился к нему с палкой в зубах. Хью вырвал ее из пасти пса и забросил подальше. Вилли, понятное дело, помчался за палкой.
– Разве мужчина не вправе провести один день наедине с женой?
– Да, конечно, – в смущении краснея, ответила Элиза. – Просто все это так неожиданно… И…
«И так на меня не похоже», – подумал Хью. Ведь до сих пор он не старался выкроить время именно для нее. После свадьбы он ни разу не изменял своим привычкам, и возможность проводить время с Элизой воспринимал как нечто само собой разумеющееся. При этой мысли ему вдруг сделалось ужасно стыдно.
– Да, обычно я так себя не веду, – сказал он. – Но сегодня мне отчего-то захотелось провести день с тобой. Только с тобой.
Элиза посмотрела на мужа с удивлением – голос его звучал… как-то особенно. Хью ни разу не признавался ей в любви, но все чаще она улавливала в его словах нечто такое, что указывало на нежные чувства к ней. Впрочем, Джорджиана предупреждала ее о том, что среди титулованных господ не принято выражать свои чувства – тем более признаваться в них. Но Хью так часто и убедительно демонстрировал свою привязанность к ней, что требовать от него слов любви или даже мечтать о том, чтобы услышать их от него, – это, наверное, было бы глупо. В конце концов, произнести слова может любой, а вот доказать свои чувства поступками – далеко не каждый. А Хью уже все доказал. Возможно, супруги в семьях аристократов вообще никогда не признавались друг другу в любви.
Довольно долго они развлекались, заставляя Вилли бегать за палкой. Но Вилли наконец набегался всласть и даже устал – язык его вывалился, а бока часто вздымались (в отличие от Элизы и Ангуса Хью мог забросить палку очень далеко – к огромной радости пса).
Наигравшись, Элиза села на траву, а Вилли, устроившись у нее на коленях, принялся вылизывать лицо хозяйки. Она со смехом отворачивалась, но в конце концов была вынуждена подняться.
– Хватит, Вилли, – сказала Элиза, вытирая лицо платком.
Вскоре Ангус, который занимался лошадьми, пока супруги играли с собакой, взял Вилли на поводок и отправился вместе с псом исследовать окрестности.
– Я его понимаю… – в задумчивости проговорил Хью. – Ведь я, может, хотел того же. Впрочем, теперь мне никто не помешает осуществить свое желание, верно?
– Ты хочешь облизать мое лицо? – со смехом отозвалась Элиза.
– А что в этом особенного? – с озорной улыбкой спросил Хью. – Иди-ка сюда.
Элиза, завизжав, бросилась наутек, но далеко ей убежать не удалось.
– Моя! – крикнул Хью, приподняв ее над землей. – Вся моя! – И поцеловал ее в губы.
– Это куда лучше, чем нежности Вилли, – порозовев, заметила Элиза.
– Да? – Хью ухмыльнулся и повторил поцелуй. – Я рад, что тебе понравилось. Обещаю не останавливаться на достигнутом, но вначале надо перекусить.
Хью отошел к коляске и вернулся с одеялом и корзиной. Он расстелил одеяло на траве, а Элиза подняла крышку плетеной корзины и обнаружила там клубнику, запеченный окорок, предусмотрительно нарезанный тонкими ломтиками, хлеб, ароматный чатни и бутылку шампанского.
– Вот это пир! – радостно воскликнула она.
Хью сел на одеяло рядом с женой и, вытянув ноги, пробормотал:
– Так уж и пир… Просто перекусим немного. – Элиза достала клубнику, и Хью съел ягоду из ее из рук. – Не хватает только чая и пирожных. И еще – чашек, блюдец, вилок, ножей… и всего прочего. Собственно, ради этого мы и сбежали. Руками есть намного приятнее. Если ты, конечно не возражаешь.
– Нет-нет, нисколько, – ответила Элиза и подумала, что готова на любое предложение мужа, хотя вслух этого не сказала.
– Вот и хорошо. Видишь ли, я… – Казалось, Хью немного смутился. – В общем, я захотел тебя побаловать. – Он достал шампанское и откупорил его. – Ты так много трудилась над гостиной. Знаешь, тебе ведь удалось завоевать сердце моей матери.
– Правда? – Элиза встрепенулась и просияла. – Ах, я так на это надеялась. То есть я надеюсь, что она хорошо обо мне думает.
Хью наполнил бокал и протянул жене. Элиза с наслаждением пригубила. Шампанское днем – в этом было что-то сладострастно-греховное…
– Дорогая, когда я начал ухаживать за тобой, для моих близких это стало неприятным сюрпризом, но теперь все уладилось, – сказал Хью. – Я сам виноват, что они у меня такие: очень баловал.
Элиза же подумала о том, что муж, как всегда, чего-то недоговаривает: Впрочем, это не имело значения; она смаковала шампанское и разглядывала листок, только что упавший с дерева на одеяло рядом с ней.
– Полагаю, они рассчитывали, что ты женишься на леди.
– Скорее всего, но никто мне ни разу об этом не сказал, – продолжил Хью. – Но знаешь, мать неоднократно выражала надежду на то, что ее дети создадут семьи с теми, кто был бы им по сердцу. Она обожала моего отца, и для своих детей хотела того же, что имела сама. Не меньше.
И вот опять он давал понять, что любит ее. И вновь Элиза мысленно отчитала себя за желание услышать, как он скажет ей об этом – прямо и просто. И опять она себе напомнила о том, что поступки ценнее слов. Ведь муж устроил ей романтическое свидание – вывез за город, на красивое место, где не было никого, кроме них и Вилли. Так чего же еще желать? Но Элиза ничего не могла поделать с собой – она была разочарована.
– Мои родители тоже любили друг друга, – сказала она, пытаясь выбросить из головы глупые мысли. – И я всегда надеялась найти то, что было у них.
– Хм… – Хью пристально посмотрел на нее, с пустым бокалом в руке, забыв налить шампанского и себе тоже. – Твоя мать умерла, когда ты была еще ребенком, верно?
– Да. Мне не было и четырех, когда они умерли – моя мать и мой новорожденный брат.
– Должно быть, тебе было одиноко в детстве: ведь, кроме отца, у тебя никого не было…
Элиза пожала плечами.
– Я выросла без матери, и потому не знаю, каково это – жить с мамой. Когда мне исполнилось восемь, отец отправил меня учиться, чтобы я могла усвоить все то, чему мать могла бы меня научить. И там я подружилась с Софи и Джорджианой, и они стали мне как сестры. – Элиза усмехнулась. – Я счастлива, что теперь у меня их стало четыре.
– И как они тебе? Похожи на настоящих сестер?
Элиза сделала глубокий вдох: не все еще гладко, это верно, но…
– Да, – твердо сказала она. – Генриетта – чудесная девочка, а Эдит… оказалась в безвыходном положении. Мистер Бенвик поступил с ней подло, и я счастлива, что она им переболела.
– Именно ты поставила его на место, – с усмешкой произнес Хью. – И сделала это блестяще.
– Я очень рада, что все хорошо закончилось. Я очень боялась, что меня не поймут: Эдит разозлится, а твоя мать расстроится.
Хью многозначительно хмыкнул.
– Единственное, о чем жалеет мать, так это что она сама не догадалась сделать то, что сделала ты. А что до Эдит… – Хью помолчал. – Ты показала ей, что такое истинное благородство, и заставила устыдиться, как она вела себя по отношению к тебе.
– Она попросила у меня прощения.
Эдит едва не плакала, когда говорила о том, что слепо верила каждому слову Бенвика. Но для нее, куда важнее было услышать от Эдит обещание, что они начнут строить отношения с чистого листа и постараются обойтись без предвзятости.
– Хотя не думаю, что она когда-нибудь полюбит Вилли так же, как Генриетта, – добавила Элиза с улыбкой.
– Да, уж это вряд ли! – тоже улыбнулся Хью.
– Знаешь, я поговорила с отцом о его с Ливингстоном коммерческом предприятии, и он признал, что имел дело с лордом Ливингстоном, но между ними все было честно.
– Сейчас это уже едва ли имеет значение. – Хью нахмурился и пожал плечами. – Я утратил всякое уважение к Ливингстону. И нисколько не удивился бы, узнав, что он лжет.
– Мне бы хотелось, чтобы у вас с папой были более теплые отношения, – сказала Элиза.
– У нас с твоим отцом полное взаимопонимание. – Хью снова пожал плечами. – Но я, признаться, удивлен, что он отправил тебя в школу с проживанием. Мне казалось, он из тех отцов, которые контролируют каждый шаг своих дочерей. Как он на такое решился?
Элиза картинно закатила глаза. Раз Хью решил сменить тему, – так тому и быть.
– Я рада, что он не побоялся меня отпустить. В школе было много воспитанниц моего возраста. И вообще там было очень интересно. Академия миссис Эптон – лучшая школа для девочек, а сама миссис Эптон – замечательная наставница: когда надо – пожалеет, когда надо – приободрит. Мой отец хотел сделать из меня настоящую леди.
Хью окинул жену задумчивым взглядом и произнес:
– Захотел – и сделал.
Элиза вспыхнула.
– Но я никогда не думала, что стану графиней! Мне до сих пор от этого не по себе.
– Правда? – Хью опустил свой бокал в корзину и растянулся на одеяле, увлекая за собой жену. – Ты несчастна со мной?
– Нет-нет! – воскликнула Элиза.
– Тогда почему тебе не по себе? – Хью приподнялся, опершись на локоть. – Только твой отец хотел этого брака? А чего хотела для себя ты?
Элиза почувствовала, что краснеет под пристальным взглядом мужа и пробормолтала:
– Я… У меня не было никакой конкретной мечты. Пожалуй, я мечтала встретить того, кто будет добрым ко мне и терпеливым, того, кто не станет возражать против Вилли. На большее я не надеялась.
– Хм… И вместо этого тебе достался я.
– О, нет-нет! – в тревоге воскликнула Элиза. – Я не это хотела сказать! О таком муже, как ты, я даже не мечтала. Я поверить не могла в свое счастье, когда ты попросил разрешения навещать меня. Мне казалось, это какой-то розыгрыш, какая-то ошибка или, возможно, явный признак, что у тебя не все в порядке с головой. Но я… – Элиза провела ладонью по щеке мужа и тихо добавила: – У меня нет слов, чтобы описать свое счастье.
Хью замер – словно боялся пошевелиться.
– В твоих руках я мягче воска, – произнес он.
– Что ты имеешь в виду?
– Поверь, ничего плохого. Может перекусим?
И они принялись за окорок с хлебом и яблочным чатни – гордостью повара. Потом закусили клубникой и допили шампанское. При этом Хью рассказывал забавные истории про свою школу и свои школьные проделки, а также про шалости друзей. А Элиза поведала о том, как Софи и Джорджиана стали ей назваными сестрами. Рассказывала она и про свою жизнь в академии, рассказала и о том, как Софи чуть не выгнали из-за того, что она пыталась научить подруг сложению с помощью игральных карт.
Когда вернулись Ангус и Вилли, Хью поднялся и предложил Элизе прогуляться. Она кивнула, и они ушли, оставив паренька лакомиться тем, что осталось от их пира. Вилли, знавший, что и ему кое-что перепадет, растянулся неподалеку на траве.
День был ясный и солнечный, и Элиза, ладонью прикрыв от солнца глаза, пыталась рассмотреть Лондон, находившийся далеко внизу. При этом она то и дело улыбалась. Сегодня все ей казалось необычно ярким и ослепительным. А вся ее теперешняя жизнь походила на бесконечное кружение в вихре карнавала, и в этой круговерти ее прежняя жизнь в Гринвиче казалась ужасно далекой. Она почти не помнила себя прежнюю.
– Может, свернем в лес? – предложил Хью, заметив, что она смахнула пот со лба. – Солнце не слишком печет?
– Да, пожалуй, – сказала Элиза, и они свернули в лес, в приятную прохладу.
А потом они долго шли по тропинке, пока не вышли к ручью. Шагая вверх по его течению, они поднимались все выше и выше.
– Тебе надо было меня предупредить, и я бы надела ботинки покрепче, – задыхаясь от усталости, сказала Элиза. В этот момент она в очередной раз перебралась через поваленное дерево.
Хью лукаво улыбнулся.
– А мне нравится видеть тебя раскрасневшейся от быстрой ходьбы. Сними пелерину, будет не так жарко.
– Но мне не настолько жарко, чтобы…
Элиза прикусила губу, когда муж обнял ее за талию и шепнул:
– Сейчас будет.
Свободной рукой Хью уже развязывал ленты ее шляпки. Элиза загоралась как свечка всякий раз, когда он к ней прикасался. Расстегивая пелерину, она прошептала:
– Хью, что ты задумал?
Он снова улыбнулся.
– А что ты мне позволишь?
«Все, что ни попросишь», – подумала Элиза. Она подозревала, что он знал об этом, но все же было очень приятно, что муж предоставлял ей право решать, что именно позволить: это давало ощущение власти над ним – ощущение новое и весьма возбуждающее. Выскользнув из его объятий, Элиза сбросила пелерину, потом с улыбкой сказала:
– Это зависит от того, как ты будешь просить.
Хью шагнул к ней, перед этим повесив ее шляпу на ветку, оказавшуюся здесь как нельзя кстати. И в тот же миг Элиза почувствовала, как отвердели и восстали ее соски.
– Миледи, вы хотите, чтобы я вас умолял? – спросил Хью, опустившись на одно колено. – Хотите, чтобы я пал к вашим ногам? – Он обхватил пальцами ее лодыжку.
– Падать не обязательно, – пролепетала Элиза.
– Не обязательно? Ладно, хорошо. – Рука мужа скользнула вверх по ее ноге. – Позвольте в таком случае показать вам нечто такое… Вам это должно несказанно понравиться.
Элиза в тревоге осмотрелась. Вокруг не было ни души, но все же…
Теперь уже обе руки мужа были у нее под юбкой.
– Миледи, вы должны мне довериться, – сказал он. – Так вы мне доверяете?
– Да, но… – Элиза едва не подпрыгнула, когда Хью добрался до разреза ее панталон.
– Вот и хорошо. – С этими словами он прижался губами к тому месту, где только что находились его пальцы. Элиза вскрикнула, а Хью с тихим смешком раздвинул ее ноги пошире – и снова поцеловал.
Элиза не очень-то понимала, что муж с ней делал, но только едва держалась на ногах. И если бы не дерево, так удобно оказавшееся у нее за спиной, то она бы не выстояла. Элиза подозревала, что все дело в губах и языке мужа, но старалась об этом не думать, чтобы не умереть от стыда. К тому моменту как Хью поднялся и выпрямился во весь рост, Элиза уже почти ничего не соображала.
– Обхвати меня за шею, – прошептал муж.
Элиза повиновалась, и Хью приподнял ее, а в следующее мгновение вдруг почувствовала, что он вошел в нее. При этом он поддерживал ее, обхватив за ягодицы, и, слегка поворачивая, проникал в нее все глубже.
– Не отпускай меня, – прорычал он, упираясь подошвой о выступавший из земли корень.
Тихонько застонав, Элиза обхватила ногами бедра мужа, а тот, тяжело дыша и по-прежнему поддерживая ее снизу, медленно двигался, раз за разом глубоко проникая в нее. Элиза осознавала, что их могли увидеть, но страх лишь распалял ее. В эти мгновения она узнавала себя с совершенно новой и неожиданной стороны. Она забыла, что такое скромность, она не знала, что такое стыд, она упивалась собственным распутством.
Внезапно голова ее откинулась назад, а из горла вырвался стон.
– Смотри на меня, – сказал Хью, почти касаясь губами ее губ. – Открой глаза, Элиза, и смотри на меня…
Она повиновалась и посмотрела на мужа. Его волосы чернильными волнами обрамляли лицо, а глаза были как пылающие угли. Он в очередной раз вошел в нее, и она с радостным криком содрогнулась всем телом – и словно взмыла в небеса. Несколько секунд спустя Хью тоже содрогнулся и замер, навалившись на нее всем телом и прижимая к стволу дерева. Но Элиза по-прежнему держалась за него крепко-крепко, и счастье радостно пело в ее душе. «Я люблю тебя, люблю, – лихорадочно повторяла она про себя. – Люблю, даже если ты никогда не скажешь мне о своей любви».
– Я люблю тебя, – послышался вдруг хриплый шепот мужа.
Элиза вздрогнула, решив, что думает вслух.
– Что ты сказал? – спросила она на всякий случай.
– Я люблю тебя, – повторил Хью и, улыбаясь одними глазами, добавил: – Ты меня разве в первый раз не слышала?
– Слышала, просто я… – Элиза умолкла, боясь сказать глупость.
Обхватив ладонями лицо мужа, она поцеловала его с любовью и нежностью, и он тотчас же ответил на ее поцелуй.
– А я люблю тебя, – робко прошептала она.
– Для этого я тебя сюда и привез, – пробормотал Хью. – Ну… чтобы сказать тебе об этом.
– Я всегда к твоим услугам, только позови, – со смехом отозвалась Элиза. Сердце же ее продолжало радостно петь.
– Я планирую делать это почаще, – с улыбкой сказал Хью.
Элиза тоже улыбнулась: она знала, что никогда не будет так счастлива, как сейчас.
Глава 25
Вечер у Монтгомери начался прекрасно, и не было ни одного повода думать, что он может так плохо закончиться.
На бал Элиза надела новое платье из темно-бордового шелка. Ей всегда нравились насыщенные цвета, и теперь она, будучи замужней леди, могла их носить. Что же касается оголенных плеч и глубоких декольте, то их Элиза старалась избегать, пока Джорджиана наконец не уговорила ее сшить себе хотя бы одно такое платье. И сегодня Элиза решилась его надеть.
– О боже! – в изумлении воскликнула Генриетта, когда Элиза спустилась в холл. – Ваш наряд… – Не находя слов, девушка умолкла.
Элиза в растерянности молчала. Неужели ей придется переодеваться? Но тогда все они опоздают на бал…
– Что-то не так с моим платьем? – спросила она наконец.
– Ах, оно великолепно! – Генриетта с восхищением рассматривала платье Элизы. – Кажется, что оно все сияет и искрится при каждом вашем движении.
Элиза с сомнением провела ладонью по кромке выреза, щедро отороченного бисером. Сверкать и искриться – это плохо? Может, высший свет считает это вульгарным? Она вопросительно взглянула на Эдит.
– Не слишком ли смело?
– Нет-нет, – заверила ее старшая из сестер. – Я сама закажу себе такое же, если мама позволит.
– Как только мама увидит, как красиво оно смотрится на Элизе, она сама предложит тебе сшить такое же, – сказала Генриетта. На ней, как и на Эдит, было довольно милое платье самого популярного у юных дебютанток оттенка – того самого, который Джорджиана как-то назвала «девичьим румянцем».
Матери Хью платье понравилось с первого взгляда.
– Спасибо, – в смущении выслушав комплименты свекрови, сказала Элиза. – Я рада, что вам по вкусу мой наряд. Мне бы не хотелось, чтобы вам пришлось сегодня краснеть за меня.
– Краснеть за вас? – со смехом переспросила вдовствующая графиня. – Вы затмите сегодня всех, моя дорогая!
Элиза знала, что затмить всех ей не по силам. Даже мать Хью все еще блистала красотой, и наряд цвета полыни был очень ей к лицу. Яркую брюнетку Генриетту трудно было не заметить, а Эдит считалась первой красавицей во всем Лондоне. Тщательно завитые золотистые кудряшки обрамляли ее ангельское личико, а в руке она держала – Элиза заметила это только сейчас – тот самый подаренный ею веер из слоновой кости.
Элиза отвела глаза от своего подарка и взглянула на девушку. Та в смущении зарделась и, раскрыв веер, спросила:
– Как вы думаете, он подходит к моему наряду? Я все ждала случая, когда смогу взять его с собой.
Элиза невольно улыбнулась, поймав себя на мысли, что очень ждала, когда же этот случай настанет. И вот наконец дождалась. В этот момент она впервые почувствовала себя так, словно ее окончательно приняли в семью.
– Веер очень подходит к вашему платью, – сказала Элиза, и Эдит ответила ей благодарной улыбкой.
– Прошу прощения, что заставил вас ждать, – пробормотал Хью, спустившийся в холл последним. – Но я должен соответствовать возложенной на меня почетной миссии. Джентльмен, сопровождающий на бал четырех прекрасных леди, должен выглядеть безукоризненно, ведь на него направленно столько завистливых взглядов…
Тут Хью взглянул на жену – и онемел. Если в самый первый момент Элиза прочла в его глазах изумление и восторг, то уже через мгновение восхищение уступило место жгучему желанию: казалось, муж готов был наброситься на нее прямо здесь и сейчас. Элизе стало жарко, и она почувствовала, что заливается краской, причем румянец ее был вызван отнюдь не смущением.
– Идемте, девочки, – услышала она за спиной голос свекрови. – Экипаж ждет.
Усаживая Элизу в карету, Хью поцеловал ее запястье и прошептал:
– Леди Гастингс, сегодня вы произведете фурор.
И Элизабет не захихикала нервно, как это обычно случалось с ней раньше, а приподняв брови, спросила:
– Вы так думаете?.. Ах какой конфуз! Я-то хотела привлечь внимание только одного мужчины.
– Повезло этому парню, – тихо сказал Хью, усаживаясь с ней рядом и обняв за талию. – А как вы собирались с ним поступить после того, как приворожите?
– Хочу потанцевать с ним, возможно – поужинать в его компании, а затем привезти домой и любить до изнеможения… до полного его изнеможения.
Софи говорила, что нет беды в том, чтобы иногда угощать мужа сладострастными речами, и, последовав совету подруги, Элиза смогла убедиться в его действенности. Хью судорожно выдохнул и, коснувшись губами ее уха, прошептал:
– О, искусительница… Теперь я смогу думать лишь о твоем обещании. – Ладонь его словно невзначай скользнула по ее спине, задержавшись на ягодице. – Может, стоит вернуться и сразу приступить к главному блюду?
Элиза кокетливо улыбнулась, хотя сердце ее бешено колотилось. Ах, и она бы с радостью осталась дома, наедине с Хью.
– Боюсь, твои мать и сестры будут разочарованы, – сказала она, чуть задыхаясь.
– А как же с твоим первым обещанием? – спросил Хью и тут же добавил: – Я буду требовать обещанный танец.
– Я всегда держу слово, – с улыбкой ответила Элиза.
Монтгомери давали бал в арендованном для этого целом этаже здания Гильдий. Денег Монтгомери не жалели, поскольку бал был устроен в ознаменование помолвки их дочери с наследником герцога Уорнфорда. Собрался весь свет лондонского общества, и все вокруг сверкало позолотой, ослепляя непривычную к столь откровенной демонстрации роскоши Элизу. Она искала глазами Джорджиану, но, к своему огорчению, не находила ее. Элиза почти никого здесь не знала, и ей совсем не хотелось простоять весь вечер у стены. А с Джорджианой она могла бы хоть поговорить…
Но стоять у стены Элизе не пришлось. Поразительно, но сегодня она была нарасхват. Впрочем, как оказалось, все приглашавшие ее джентльмены были дружны с ее мужем, так что не исключено, что это Хью позаботился о том, чтобы его жена не чувствовала себя лишней на этом празднике жизни. Среди ее партнеров были два графа, один виконт, брат герцога, а также наследник маркиза; до Хью очередь так и не дошла. Элиза заметила, что он в этот вечер не танцевал, – разве что по разу с каждой из сестер.
– А с кем мне танцевать? – ответил он на вопрос жены, который она задала ему во время ужина. – У единственной женщины, которая мне интересна в качестве партнерши, каждый танец уже обещан.
– Но я танцевала только с твоими друзьями. Ты в любой момент мог взять инициативу в свои руки, – резонно возразила Элизабет.
– Друзья, говоришь? Коварные злодеи, а не друзья. Я чуть было не вызвал Фэрфилда на дуэль из-за того, что он бессовестно пожирал тебя глазами.
Элиза с улыбкой пожала плечами. Ни один мужчина (и Роберт Фэрфилд не исключение) никогда не смотрел на нее с вожделением, так что Хью либо дурачился, либо – без всяких на то оснований – ее ревновал. Но как же приятно было бы сознавать, что ее муж испытывал чувство ревности. Не устояв перед искушением, Элиза решила еще немного подразнить его.
– Надеюсь, ты этого не сделаешь, потому что я пообещала Роберту еще один танец после ужина.
– Ничего, он переживет, если ты ему откажешь. Я хочу танцевать с тобой, – заявил Хью, обжигая ее взглядом, полным нестерпимого желания.
Элизу бросило в жар.
– Ах, Хью… – пробормотала она.
– Да, я этого хочу! – заявил муж. – И хочу, чтобы ты повторяла мое имя всю ночь напролет, – добавил он шепотом, когда они возвращались в бальный зал. – Я хочу слышать твои сладострастные стоны. Хочу, чтобы ты выкрикивала мое имя в экстазе…
– Хью, прекрати! – Густо покраснев, Элиза ткнула мужа в бок веером.
– Вот этого слова я точно от тебя не услышу, когда уложу наконец в постель, – бархатным шепотом искушенного соблазнителя проговорил Хью.
Граф ни в чем не знал от жены отказа. Она готова была на все – лишь бы он не стал искать удовлетворения в других местах. Она должна была чувствовать, что нужна ему, что он хотел ее, вожделел ее, восхищался ею. И сейчас, танцуя с другим мужчиной и улыбаясь своему партнеру, она будет думать лишь о своем муже. Она будет представлять, как тот станет ублажать ее, когда они вернутся домой.
– Не знаю, как я переживу еще один танец, – тихо пробормотала Элиза.
– Не беспокойся, тебе повезло, ведь твоим следующим партнером буду я.
Хью смерил шедшего к Элизе лорда Харрингтона таким взглядом, что тому оставалось лишь одно – развернуться и уйти.
Элиза нахмурилась. Она привыкла жить по правилам, а правила хорошего тона запрещали вести себя так, как вел себя ее муж.
– Хью, что ты себе позволяешь? – Элиза округлила глаза.
Но муж как ни в чем не бывало взял ее под руку и повел танцевать.
– Я обнаружил, что мне не нравится делить свою жену с другими мужчинами, – сообщил он.
– Но это же просто танец, – резонно возразила Элиза.
Музыканты тем временем настраивали инструменты. Хью привлек жену к себе – следующий танец был вальс.
– Нет, не просто танец, – с неожиданной серьезностью ответил он. – Это шанс почувствовать, как ты двигаешься в моих объятиях, и получить ни с чем не сравнимое наслаждение. И еще это шанс показать всему Лондону, как мне повезло с женой. И, наконец, это прекрасная возможность порадовать тебя, потому что я знаю, что ты очень любишь танцевать, а более умелого и чуткого партнера, чем я, тебе не найти. И я ни за что не упущу столько замечательных возможностей.
Элиза просияла. В этот момент она любила мужа так, как, кажется, никто никогда никого не любил.
– Ты прав, такое упускать нельзя, – прошептала она, глядя ему в глаза.
Тут наконец раздались звуки вальса. Танцуя, Хью крепко прижимал к себе жену, не считаясь с приличиями, и она парила над полом в его объятиях, глядя ему в лицо. На губах же его играла так хорошо ей знакомая многообещающая улыбка… И сейчас им обоим казалось, что в огромном бальном зале не было никого, кроме них двоих.
– Ты знаешь, я влюбилась в тебя как раз тогда, когда первый раз танцевала с тобой, – робко призналась Элиза.
– Да? Хм… помню. Дело было на балу у Тейнов, верно?
Элиза кивнула.
– Да, там. И меня никто, кроме тебя, тогда не приглашал танцевать. – Господи, зачем она это сказала? Увы, признание это прозвучало слишком уж сентиментально и жалко. – Мы с папой никого там не знали, – поспешно добавила Элиза. – Я тогда думала, что весь вечер простою у стены, пока не появился ты.
Хью стиснул зубы.
– Поверь, такое больше не повторится! Негоже тебе стоять в сторонке, когда другие танцуют!
– Я ничего против не имела, – с улыбкой сказала Элиза. – По правде говоря, я и не хотела танцевать ни с кем, кроме тебя.
– Ни с кем? Точно? – Хью расплылся в улыбке.
Элиза снова кивнула.
– Да, ни с кем. Видишь ли, во время моего первого сезона мне довелось потанцевать со многими джентльменами, но я очень быстро поняла, зачем они меня приглашали. И потом, когда я все поняла, стоять у стены мне было куда приятнее, чем танцевать.
Когда-то она даже представить не могла, что сможет признаться в том, что всех тех, кто пытался за ней ухаживать, интересовало лишь ее богатое приданое. Но сейчас, говоря об этом, Элиза не чувствовала себя ущербной. Не зря говорят, что ночь чернее всего перед рассветом. И в ее жизни с рассветом все изменилось. И если то осознание своей отверженности, униженности и никчемности было платой за ее теперешнее счастье, то выходит, что счастье ей досталось почти что даром.
– Почему же они хотели с тобой танцевать? – нахмурившись, спросил Хью.
Элиза медлила с ответом. Скользкая эта тема – деньги. Не стоило бы ее касаться.
– Конечно же, не из-за моего обаяния и красоты, – ответила наконец она. – Ни тем ни другим я никогда не обладала. Так что, наверное, я должна быть благодарна тебе, что ты готов мириться с моими недостатками.
Хью немного помолчал, потом проговорил:
– Только тот, кто хорошо знает тебя, может по достоинству оценить и твое обаяние, и твою красоту, которыми ты отнюдь не обделена.
«Или тот, кто лжет из добрых побуждений», – подумала Элиза. Но даже если сказанное мужем было неправдой, то все равно его слова приятно согревали душу. И тело тоже. Или это танец так ее разгорячил?
– Но ты ведь тогда меня не знал, а танцевать все равно пригласил. И не один раз, а два.
– И тем покорил твое сердце? – с некоторой настороженностью спросил Хью.
– Ну… – Элиза отвела глаза. – Ты еще и поцеловал меня.
Хью промолчал, и молчание затягивалось. Когда Элиза решилась наконец посмотреть ему в глаза, поняла, что он все это время пристально всматривался в ее лицо – словно подозревал, что она что-то скрывает.
– Я действительно поцеловал тебя, – сказал он, нарушив молчание. – И в тот момент я понял, что женюсь на тебе.
Губы Элизы приоткрылись: она смотрела на мужа в немом восторге, а на его губах заиграла чувственная улыбка. Напряжение рассеялось.
– Конечно, при условии, что ты согласишься за меня выйти, – добавил он. – И я испытал невыразимое облегчение, когда ты сказала «да».
«Можно подумать, я могла бы ему отказать!» – подумала Элиза. Ведь к таким девицам, как она, не каждый день сватаются графы. К тому же она была по уши в него влюблена…
– Неужели ты сомневался в том, что я приму твое предложение?
Улыбка мужа поблекла.
– Я не хотел принимать подарок судьбы как нечто само собой разумеющееся, – пробормотал он.
В горле Элизы запершило, а на глаза навернулись слезы. Она всегда держалась в тени своих бойких подруг и предпочитала молчать, когда другие говорили. Если же ей задавали вопрос, она терялась, а нервный смешок был ее проклятием. Сказать что-нибудь остроумное ей было не под силу, и она не слышала от мужчин ни одного искреннего комплимента, а вот Хью… Он был совсем другой: смотрел на нее не мельком, как другие, а пристально, с интересом, – сумел разглядеть в ней то, чего не видел никто, даже она сама. О таком муже – идеальном муже – она не смела даже мечтать.
Вальс закончился, но Хью не спешил ее отпускать и тихо спросил:
– Кому еще ты обещала танец?
– Мистеру Дженнингсу, лорду Эдварду Риверсу… и еще кому-то. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что я тебя ревную. Но это скоро пройдет. – Неожиданно подмигнув, Хью ее отпустил и, взяв под руку, повел к столам, где в серебряных ведерках со льдом охлаждалось шампанское. – Какую марку предпочитаешь?
Элиза немного смутилась и с улыбкой проговорила:
– Знаешь, я лучше сначала загляну в дамскую комнату.
– Да, конечно, – улыбнулся в ответ Хью. – Я пока выберу шампанское по своему вкусу, а потом найду тебя, когда ты вернешься.
Глава 26
Озираясь по сторонам в поисках дамской комнаты, Элиза проходила по анфиладе парадных залов. Ей хотелось на время уединиться, чтобы прийти в себя и остудить голову – в прямом и в переносном смысле. Элиза чувствовала себя довольно неуютно на этой ярмарке тщеславия. Может, все дело в ее нежданном успехе? Ей было куда привычнее в роли неприметной серой мышки. Невзрачная и робкая Элиза Кросс хотела спокойно попить чаю в тихом уголке, дивясь странным причудам судьбы, но графиня Гастингс не могла себе позволить такой роскоши как уединение. Графиня Гастингс обязана быстро привести себя в порядок и вернуться в бальный зал, чтобы с благосклонной улыбкой принимать комплименты партнеров по танцам, непринужденно шутить и все это время чувствовать на себе обжигающие взгляды мужа.
Но, увы, дамская комната отдыха так же мало располагала к отдыху, как и бальный зал. Здесь было душно и тесно. Неподалеку горничная наскоро зашивала платье прямо на случайно порвавшей его дебютантке. Еще одна юная леди громко всхлипывала, а две служанки, стоявшие рядом, пытались ее успокоить. Кому-то горничные поправляли прически, кому-то прикладывали лед к распухшей лодыжке. Из дальнего угла доносился смех и обрывки реплик – три дородные матроны, занявшие последние свободные кресла, весело о чем-то болтали, причем одна из них вытянула перед собой ноги, поместив их на невысокий табурет.
Осмотревшись, Элиза нашла смоченную водой и уксусом салфетку и прижала ко лбу. Взглянув в зеркало, она даже не сразу узнала себя. Глаза ее ярко блестели, кожа словно сияла изнутри, а радостная улыбка на губах казалась вполне искренней – из зеркала на нее смотрела по-настоящему счастливая женщина, что вполне соответствовало действительности.
Когда Элиза вернулась в бальный зал, гостей в нем даже прибавилось. Лавируя между группами изысканно одетых денди и хихикающих дебютанток в белых платьях, Элиза пыталась отыскать Хью, но это оказалось непросто – не он один приехал на этот бал в черном сюртуке и бриджах, и темные волосы были не у него одного.
Элиза уже отчаялась отыскать мужа, когда наконец увидела его в другом конце зала. Он говорил с сияющей Генриеттой и красивым юношей, державшим за руку его сестру. А вдовствующая графиня стояла рядом с дочерью и любезно улыбалась. «Очень похоже на то, что молодой человек просит у Хью разрешения навещать Генриетту, – подумала Элиза. – Какая радостная новость!»
Элиза направилась к мужу, но тут кто-то окликнул ее по имени. Обернувшись, она увидела совсем рядом незнакомого пожилого мужчину. Он низко ей поклонился и сказал:
– Надеюсь, простите меня за то, что взял на себя смелость сам вам представиться, леди Гастингс. Сэр Ричард Несбит к вашим услугам, миледи. Примите мои поздравления.
Элиза вдруг почувствовала неприятный холодок в области затылка.
– С чем вы меня поздравляете, сэр?
– Со вступлением в брак. Я знал покойного отца вашего мужа очень хорошо, а нынешний граф Гастингс рос на моих глазах. Я помню его совсем маленьким мальчиком. – Сэр Несбит подмигнул Элизе, словно заправский ловелас, и – по-отечески снисходительно – улыбнулся.
Тревожное чувство, не покидавшее Элизу с того момента, как ее окликнули, отступило. Этот господин всего лишь друг семьи, к тому же безобидный старичок. Она даже нашла в себе силы улыбнуться.
– Спасибо, сэр Ричард. Вы очень добры.
– Покойный Гастингс, отец вашего мужа, был славным малым, – продолжил сэр Ричард. – Представляю, как бы он порадовался тому, что его сын столь удачно женился.
Элиза невольно вздрогнула – по спине вновь пробежал неприятный холодок. Назвать ее удачной партией для графа невозможно – она не могла похвастать ни красотой, ни родословной. Разве что… Вспомнив совет Джорджианы, она вскинула подбородок и холодно обронила:
– Не понимаю, о чем вы, сэр.
Старичок засмеялся.
– Понимаете, прекрасно понимаете. Ваш отец все это организовал, верно? Должно быть, он остался доволен тем, что его планы удалось воплотить в жизнь.
Элиза замерла, а сэр Ричард, наклонившись к ней, с широкой улыбкой проговорил:
– Теперь-то вы точно меня поняли, не так ли? Отец нашел для вас отличную партию, превосходную! Гастингс стал бы самой желанной добычей сезона, если бы не был по уши в долгах. И одной ногой во флоте, я бы сказал. Не могу не отдать должное Эдварду Кроссу – если уж он увидел возможность, то ни за что ее не упустит. Старинный род, порядочный молодой человек, и все это – за какие-то шесть процентов премиальных, – сообщил старик, все так же широко улыбаясь.
– Что вы имеете в виду? – Элиза слышала свой голос словно издалека, и он казался ей чужим… и каким-то слишком уж громким. – В чем вы обвиняете моего родителя?
– Обвиняю? Упаси бог! Я его знаю, я и сам продал ему один старый долг. Признаться, я уже не рассчитывал ни фартинга с него получить. Молодой Гастингс однозначно заявил, что с него довольно кредитных долгов отца, а долги чести по наследству не передаются, так что закон позволяет ему по ним не платить. И я, разумеется, продал вексель Кроссу! И не я один. Кросс скупил все долговые расписки по карточным долгам покойного Гастингса. И что теперь оставалось делать парню? Кросс не оставил ему выбора и купил любимой дочке прекрасного мужа. Удачная сделка, ничего не скажешь. Была Элиза Кросс, а стала графиня Гастингс!
Элиза на мгновение зажмурилась. Музыка, смех, обрывки фраз – все слилось в сплошной оглушающий гул. Ей хотелось зажать ладонями уши и бежать отсюда со всех ног. Она не желала верить Несбиту, но с другой стороны, не было оснований не верить. И действительно, красивый неженатый граф, у которого вдруг возникают деловые отношения с ее отцом… А ведь Элиза знала, что ее отец предпочитал не вступать с аристократами в деловые отношения. И еще – частые приезды графа в Гринвич… в основном в то время, когда отца не было дома, причем отец был убежден, что она очень нравилась Гастингсу…
Сэр Ричард откланялся и удалился, улыбаясь словно кот, вволю наевшийся сметаны. Элиза смотрела ему вслед, не в силах шевельнуться.
О боже, ведь все сходилось. Запущенный дом… Отсутствие средств на новые портьеры… «Случайное» появление Хью в театре… Высокомерная холодность вдовствующей графини, а также презрение со стороны ее дочерей… И, конечно же, то обстоятельство, что Хью соблазнил ее почти сразу же после того, как сделал предложение, чтобы уж точно не передумала.
Объятая ужасом, Элиза зажала рот ладонью. Каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждый порыв «обезумевшего от любви» поклонника она вспоминала с поразительной отчетливостью. Отец любил пошутить о том, что ради будущих внуков готов купить ей нищего аристократа. Выходит, это была вовсе не шутка. Но она не думала, что Хью и впрямь нищий. Он сумел внушить ей, что ему нужна она, а не ее деньги.
Неужели все это было ложью?
– Элиза! – Эдит коснулась ее руки, но радостная улыбка вмиг померкла, когда та, вздрогнув, обернулась. – Дорогая, вам нехорошо? – участливо спросила девушка.
– Нет, просто я… – Элиза прижала ладони к вискам. Господи, неужели… – Что вы хотели, Эдит?
– Мама послала меня за вами, – проговорила золовка. Радостное возбуждение отчасти вернулось к ней. – Лорд Паркер-Джонс попросил разрешения приходить к Генриетте. Мама хочет представить его вам.
Но Элиза не отвечала, думала о своем. Папа всегда был аферистом. Расчетливым и хитрым. Он спрашивал о внуках всякий раз, когда приходил с визитом – всегда в отсутствие Хью, его матери и сестер. Было ли это случайным совпадением? Хью же ни словом не обмолвился о ее отце с тех пор, как они стали мужем и женой, а ведь до свадьбы он частенько виделся с ним, говорил, что у них коммерческие дела.
Неужели вся их нынешняя семейная жизнь – жалкий фарс?
– Элиза, что с вами? Вы очень бледны. Позвольте я приведу Хью.
– Нет! – Элиза схватила Эдит за руку. – Нет, не надо. У меня болит голова. Прямо-таки раскалывается. Вы не могли бы… Я должна уехать домой. Помогите мне, пожалуйста!
– Нет-нет, позвольте мне привести Хью, – сказала Эдит. – Он вас сам отвезет.
Элиза еще крепче сжала ее руку и заявила:
– Я не могу ждать!
Эдит смотрела на нее со страхом в огромных голубых глазах, и Элиза, пытаясь успокоить ее улыбкой, проговорила:
– Дорогая, я не хочу никому портить вечер. Тем более что у Генриетты такая радость… Пожалуйста, скажите Хью, что мне стало плохо и я поехала домой. Мне непременно станет лучше после чашки крепкого чая и отдыха в тишине.
– Но я все же думаю…
– Эдит! – Кажется, она слишком сильно стиснула руку девушки, потому что та поморщилась от боли. – Эдит, помогите! Мне нужна карета.
– Нет-нет, Хью сам отвезет вас домой, – не на шутку перепугавшись, твердила девушка.
Элиза поморщилась: она не хотела видеть мужа. По крайней мере – сейчас. А если она увидит его в ближайшее время, то скажет что-нибудь такое, о чем, возможно, потом пожалеет… или, что еще хуже, тотчас же пожалеет. Более того, если она сейчас отпустит Эдит, то девочка тут же помчится за братом.
– Проводите меня, пожалуйста, – попросила Элиза. – А потом можете рассказать обо всем Хью. Мне срочно надо домой.
Эдит неуверенно кивнула, а Элиза облегченно выдохнула, шагнула к двери – и чуть не упала: ноги отказывались ее держать. Она постояла немного, чувствуя, как дрожат поджилки, затем сделала несколько шагов, стараясь не сгибать колени. Увидев, что происходит, Эдит бросилась ее поддерживать.
– Элиза, дорогая… О господи! Может, вам лучше остаться?
– Здесь негде полежать.
– А в дамской комнате?
– Там так же душно и шумно, как здесь, и голова у меня еще сильнее разболится.
Элиза сфокусировала взгляд на дверном проеме, украшенном пилястрами, которые обвивал плющ с искусственными цветами из нежнейшего шелка. Монтгомери сегодня денег не считали, прямо как Хью – после того, как получил ее приданое, после того как отец оплатил его долги.
Эдит больше не приставала к ней с уговорами дождаться Хью, довела Элизу до вестибюля и сказала лакею, чтобы экипаж лорда Гастингса подали к выходу, а другого лакея послала за плащом Элизы.
– Останьтесь со мной ненадолго, – проговорила Элиза чуть дрожащим голосом.
– Да, конечно, – с готовностью отозвалась Эдит. – Я могу послать за доктор…
– Не думаю, что в этом есть необходимость, – перебила Элиза и внимательно посмотрела на девушку. Интересно, знала ли Эдит?.. Элиза отпустила руку девушки и, вымучив улыбку, пробормотала: – У меня всего лишь голова разболелась, вот и все. Я редко бывала на балах, поэтому устала с непривычки. Слишком много танцевала… К тому же музыка очень громкая. Дома мне станет лучше. Вы ведь скажете Хью, что я поехала домой, да?
– Конечно! – Эдит с облегчением вздохнула и улыбнулась. – А я уже начала думать, что вы не хотите, чтобы я ему говорила. Но ведь это… Вы же знаете, что он вас никуда не отпустит. Хью сразу поедет следом за вами, что бы я ему ни говорила. – Простодушно рассмеявшись, Эдит добавила: – Я скажу ему, что вы потеряли пряжку от туфельки, и он отправится за вами домой. Хью предан вам, как верный пес.
Верный пес? Если сэр Ричард говорил правду, Хью лгал ей едва ли не с первой минуты знакомства. Элиза забралась в карету и тяжело опустилась на сиденье. Она помахала на прощание Эдит, стоявшей на ступеньках у входа, и девушка, помахав ей в ответ, снова улыбнулась.
– Будьте здоровы! – крикнула Эдит, когда карета тронулась с места. – Финч, не торопись и не дергай! – добавила она, обращаясь к кучеру.
Элиза раскачивалась из стороны в сторону в такт покачивавшейся на рессорах карете. Ей не хотелось сейчас ни думать, ни чувствовать. Ведь очень может быть, что все это пустышка: возможно, сэр Ричард просто-напросто лжец или же неправильно понял намерения отца, выкупившего у него долговую расписку отца Хью. Может, Хью даже не знал, что папа выкупил его долги. И почему-то ни мать, ни сестры Хью ни разу не упоминали сэра Ричарда. А ведь тот представился старинным другом семьи… Скорее всего солгал. Так что не надо отчаиваться прежде времени. Нужно все спокойно обдумать, и тогда услышанному наверняка найдется какое-то разумное объяснение.
Но ядовитое семя, брошенное сэром Ричардом, уже проросло в ее душе острыми шипами, и избавиться от боли можно было лишь одним способом – выкопать это ужасное растение вместе с корешками. Не успела Элиза опомниться, как экипаж уже подъехал к ее новому дому на Сент-Джеймс. Дворецкий удивился, увидев ее в одиночестве, но молодая графиня поспешила рассеять его недоумение, сославшись на мигрень. Мэри тотчас бросилась готовить хозяйке чай из целебных трав, а Элиза поднялась к себе. Вилли, радостно тявкнув, подбежал к ней и стал прыгать, норовя лизнуть в лицо (должно быть, Ангус уже лег спать). Улыбнувшись своему любимцу, Элиза опустилась на колени, подставив псу лицо.
– Чему мне верить, Вилли? – спросила она, поглаживая его пушистую шерстку. – Неужели папа на такое способен?
Вилли тявкнул и насторожился. Затем вытянулся на ковре и вопросительно уставился на хозяйку.
– Ты прав, Вилли: еще как способен, – но стал бы Хью в этом участвовать?
Элиза думала о Хью, своем муже, который, заявив, что хочет сбежать вместе с ней на целый день, вывез ее в безлюдное место с изумительным видом на Лондон и там признался в любви. Хью и тогда ей лгал? Элиза закрыла глаза, вспоминая их первый вальс. А потом он вывел ее на подернутую дымкой мелкого дождя террасу и целовал так страстно, словно они уже стали любовниками. Он хотел ее тогда – она отчетливо помнила, как он возбудился, когда прижимался к ней…
Но желать и любить не одно и то же. Впрочем, тогда он и не говорил, что любит ее, даже не говорил, что она ему дорога, – об этом Хью сказал лишь совсем недавно.
Наверное, он не любил ее, когда делал ей предложение, – но, может быть, с тех пор успел полюбить? Да, наверное, все начиналось со лжи, но теперь… Элизе до боли хотелось, чтобы брачные клятвы, которые давал муж, не были обманом или, на худой конец, были правдивы хотя бы отчасти. Она могла бы простить старую ложь, если бы оказалось, что сегодня Хью не лгал.
Но если ее отец действительно скупил долги покойного графа, чтобы шантажировать его сына, принуждая жениться, то трудно поверить в то, что Хью простил шантажиста и его дочь. Или все-таки простил?
С этими мыслями Элиза поднялась на ноги и взяла со стола лампу. Вилли шел за ней следом, виляя хвостом, и она не отправила его на место. Открыв дверь, Элиза вышла в коридор и чуть не столкнулась с Мэри – та несла хозяйке поднос с чаем.
– Разве вы не хотите пить чай у себя в комнате? – в растерянности пробормотала горничная.
– Хм… – Элиза не сразу поняла, о чем речь. – А… чай? Да, отнеси его в комнату. Спасибо, Мэри, – добавила она с улыбкой. – Я собираюсь взять в кабинете милорда одну книгу.
Сегодня Хью работал у себя в кабинете, и Элиза знала, что он сам вел бухгалтерские книги. И если его долги и впрямь были такими неподъемными, как расписывал сэр Ричард, то он должен был регулярно вносить платежи в счет погашения и отмечать это в бухгалтерской книге. Если же долгов не окажется, то станет ясно, что сэр Ричард солгал, и тогда отпадет необходимость в неприятном разговоре с отцом и Хью. Она спокойно ляжет спать или будет дожидаться мужа, попивая целебный чай.
В кабинете было темно, и она чувствовала себя словно преступница, пробравшаяся в чужое жилище. Поставив лампу на стол, Элиза осмотрелась. Так где же гроссбух? Казалось бы, где ему быть, если не в книжном шкафу, поэтому с него Элиза и начала осмотр. Причем обнаружила сразу несколько бухгалтерских книг. Все они велись очень аккуратно, и все были за прошлые годы, и только одна из книг была заполнена почерком Хью – ее Элиза и положила на стол. Ей не составило труда расшифровать записи. Элиза сама вела домашнюю бухгалтерию в Гринвиче, но мать Хью, судя по всему, финансовых вопросов не касалась.
Элизе был непривычен размах графских расходов, но немного усилий – и все стало понятно. Вот зарплата прислуги, вот счета от модисток, от мясника, от кузнеца… Элиза быстро перелистывала страницы.
И вдруг замерла в изумлении. Закладная на Розмари! Причем сумма была очень большая. Генриетта сказала ей, что Розмари пришлось сдать в аренду, к большому сожалению, потому что все они очень любили это поместье. И еще одно поместье – Норкросс-Холл в Эссексе – тоже было заложено. Теперь, когда она знала, что ищет, все довольно быстро прояснялось. Складывая суммы регулярных выплат, Элиза пыталась прикинуть величину основного долга, но дойдя до тридцати тысяч фунтов, считать перестала.
Вилли положил голову ей на колени, и она рассеянно гладила его между ушами, слепо уставившись на раскрытые страницы книги. Поместья в закладе – это так. Но, с другой стороны, если верить Джорджиане, то больше половины наследных поместий английских аристократов находились в закладе. И брат Джорджианы постоянно вел переговоры со своими нотариусами об очередном перезакладе недвижимости. Поэтому тот факт, что Хью был в долгах, еще ничего не означал. Самые богатые пэры королевства имели доход в десятки тысяч фунтов в год – более чем достаточно, чтобы выкупить закладные. Хотя… Если Гастингс был одним из них, то учет своих доходов он вел в какой-то другой книге.
– Мне нужен самый новый гроссбух, – прошептала Элиза.
Вилли поднял голову и тихонько тявкнул. Глядя на него, Элиза сказала:
– Да, именно так. Нужен самый новый. И тогда все станет ясно.
Но того гроссбуха, который ей требовался, на полке не оказалось. Тогда Элиза вернулась к столу и выдвинула верхний ящик. Ничего. Еще один – то же самое. И, наконец, в третьем ящике она нашла то, что искала. Элиза взяла книгу дрожащими руками – и в этот момент из нее выпал какой-то конверт. Положив книгу на стол, Элиза наклонилась и подняла конверт. Она тотчас же узнала отцовский почерк, хотя написано было всего одно слово: «Гастингс». Немного помедлив, Элиза раскрыла конверт, чтобы посмотреть, что отец передал Хью. Это могло быть какое-нибудь рекомендательное письмо, или список лучших вин, или же…
«Оплачено полностью», – гласила надпись на первом листе долговой расписки на две тысячи фунтов. «Оплачено полностью», – еще на одной расписке на довольно крупную сумму от каретных дел мастера. «Оплачено», – на расписке от виноторговца. «Взыскано полностью», – гласила красная надпись поперек свидетельства о владении поместьем в Эссексе.
Элиза непроизвольно зажала ладонью рот. Ох, сколько их, этих расписок, векселей, счетов, ссуд, и на каждом документе – «Оплачено полностью». Листки один за другим падали на стол, проскальзывая меж ее пальцев, – целый ворох доказательств, что ее отец выкупил долги Хью, то есть все было именно так, как и сообщил ей сэр Ричард Несбит. Элиза раскрыла текущий гроссбух – раскрыла, мечтая о чуде. Вот сейчас она убедится в том, что Хью расплатился с ее отцом. Или написал расписку. Тогда станет ясно, что отец оплатил долги будущего зятя по доброте душевной, решив сделать ему подарок. И получится, что никакого шантажа не было.
Но расписки Элиза не обнаружила. Как и записи о выплаченном Эдварду Кроссу долге. Зато она теперь знала, на какие счета и на какие цели ушла кругленькая сумма из ее приданого. Муж вел учет каждому фартингу, но ни одного платежа по закладным не было с тех самых пор, как Хью впервые навестил ее отца в Гринвиче.
Увы, теперь не оставалось ни малейших сомнений в том, что Несбит сказал ей правду.
Глава 27
Хью уже начал волноваться. Куда же запропастилась Элиза? Она сказала, что пойдет в дамскую комнату. Хью знал, что в дамской комнате леди может задержаться на очень долгое время, и потому не удивился, когда Элиза не вернулась ни через десять минут, ни через двадцать. Но Хью не смог найти жену и через полчаса – вот тогда заподозрил неладное.
За время ожидания Хью успел выпить и свое шампанское, и шампанское Элизы. Кроме того, поболтал с друзьями и даже познакомился с претендентом на руку и сердце Генриетты. Сестра и молодой человек, увидевший в ней свою избранницу, сами подошли к нему, чтобы сообщить о своих чувствах. Хью был знаком с Уильямом Паркером-Джонсом, младшим сыном маркиза Доунса, но был немало удивлен, когда юноша попросил у него разрешения ухаживать за Генриеттой. Глядя, как расцветала Генриетта – словно сияла изнутри – под взглядами юноши, Хью пришел к выводу, что его младшая сестренка уже взрослая девушка.
– Судя по выражению лица Генриетты, я должен ответить согласием, – сообщил он молодому человеку. – Но я также должен вам сказать, что буду настаивать, чтобы она не пропустила свой дебют в следующем сезоне.
– Да-да, конечно, – согласился лорд Уильям. – У меня и в мыслях не было лишать вашу сестру такого праздника. – Он украдкой взглянул на разрумянившуюся Генриетту. – Но я все же надеюсь уже в этом сезоне избавиться от тех многочисленных конкурентов, которые непременно стали бы просить у вас того же, чего сейчас прошу я.
Хью усмехнулся и проговорил:
– Желаю вам удачи. А преуспеете вы или нет – решать в первую очередь Генриетте.
К ним приблизилась вдовствующая графиня, и Генриетта поделилась новостью с матерью. Розмари пришла в восторг. Чуть погодя подошла Эдит, и Хью представил ее поклоннику сестры. Потом мать что-то шепнула Эдит, и та сразу же отошла. Когда же лорд Уильям повел представлять Генриетту своей матери, Розмари попросила его передать маркизе от нее привет.
– Генриетта, дорогая, как я рада! Очень милый мальчик! И из такой хорошей семьи… – сказала Розмари вернувшейся Генриетте и обняла ее.
– Ты правда довольна, мама? Ты одобряешь мой выбор? – Не дожидаясь ответа, Генриетта повернулась к брату. – Ты сказал то, что думаешь? Выбор действительно будет за мной?
– С чего мне кривить душой? – с наигранной обидой спросил Хью. – Ты так в себе не уверена, что хочешь переложить право выбора на меня?
Генриетта рассмеялась, но тут же, без всякого смеха, проговорила:
– Нет, конечно, но… Все это так ново для меня. Ново и странно. За мной будут ухаживать, моей благосклонности будут добиваться, и, может быть, меня будут пытаться соблазнить. Все это казалось таким романтичным и волнующим, когда происходило не со мной, а с Эдит. Я тогда ей ужасно завидовала, но сейчас… Ты ведь скажешь мне, если будешь считать, что я совершаю ошибку, правда?
Генриетта помнила о Бенвике.
– Разумеется, скажу, – пообещал Хью. – Я хочу видеть тебя счастливой.
Девушка облегченно вздохнула, снова расплылась в улыбке и спросила:
– А где Элиза?
– Не знаю…
Хью тоже посмотрел по сторонам. Жену он не увидел, зато заметил в дальнем конце зала лорда Ливингстона, стоявшего рядом с сыном и сэром Ричардом Несбитом. Перехватив взгляд графа, Ливингстон злорадно усмехнулся и поднял свой бокал в шутовском приветствии. Хью брезгливо поморщился и отвел глаза.
– Я послала Эдит за Элизой, – сказала Розмари. – Хотела представить ей лорда Уильяма. Не понимаю, почему их так долго нет.
«Действительно, где же они?» – встревожился Хью. Если Эдит нашла Элизу в дамской комнате и они обе еще там, то причиной могло быть недомогание Элизы.
– Я найду их, – сказал Хью и отправился на поиски.
С Эдит он едва не столкнулся, переходя из бального зала в соседнее помещение.
– Хью, как хорошо, что я тебя встретила! Элиза попросила тебя отыскать.
– Что-то случилось? Где она?
– Она поехала домой. В карете.
– Что?..
Эдит огорченно всплеснула руками.
– Я хотела сходить за тобой, но Эдит заявила, что должна уехать немедленно. Но ты не волнуйся: Финч будет ехать осторожно.
– Почему она решила уехать?
– Она сказала, что у нее ужасно разболелась голова, потому что здесь очень шумно. И потому что она слишком много танцевала.
Хью помрачнел. Его одолевали дурные предчувствия. Конечно, всякое бывает, но на Элизу это не похоже…
– А как она выглядела? Казалась больной? Ну… на твой взгляд.
Чуть помедлив, Эдит ответила:
– Скорее она выглядела не больной, а странной… Словно была не в себе. Смотрела куда-то вдаль и половины из того, что я ей говорила, не слышала. Мне показалось, она думала о чем-то другом.
Проклятье! Хью почувствовал, как в нем закипала ярость. За случившимся с Элизой мог стоять либо Ливингстон, либо Бенвик. Хью припомнилась злорадная усмешка Ливингстона. Что ж, вполне можно было предположить, что они станут мстить Элизе за Бенвика.
– Я еду домой. Хочу убедиться, что с Элизой все в порядке, – произнес Хью.
– Я ей так и сказала, – с улыбкой проговорила сестра.
Хью отвел Эдит к матери и пообещал ей, что пришлет за ними карету.
– Конечно, милый, – ответила мать, затем отвела Хью подальше от сестер и шепотом добавила: – Будь с ней поласковее. У нее могла быть весьма основательная причина для внезапного отъезда.
– Я в этом не сомневаюсь, мама. Элиза не склонна к импульсивным поступкам.
– Да, верно. Она очень рассудительная, но… – Розмари выразительно посмотрела на сына. – Я имею в виду очень основательную причину, понимаешь? Когда леди, недавно вышедшей замуж, внезапно становится нехорошо, это может означать… – Графиня быстрым движением руки обрисовала у своей талии круглый живот. – Так что прояви деликатность, – добавила она с улыбкой.
Хью молча кивнул. Об этом он как-то не подумал… Но мать была права. Вполне вероятно, все совсем не так страшно. Хью мысленно улыбнулся. Что ж, очень вероятно, что Элиза и впрямь носит под сердцем его ребенка. Конечно, он бы предпочел, чтобы она сама сообщила ему об этом, но матери виднее… Наверное, она знала, о чем говорила, когда просила его быть с Элизой поласковее.
– Обязательно, мама, – сказал Хью и направился к выходу, довольно бесцеремонно работая локтями.
Он не стал выяснять, вернулся ли Финч, просто оставил для него распоряжения, а сам отправился домой пешком. Идти было недалеко, и Хью решил, что пешком сможет добраться гораздо быстрее, чем в экипаже по запруженным каретами улицам. Он надеялся, что жена вернулась домой по самой радостной причине: ведь что может быть радостнее, чем весть, что у них скоро появится ребенок! И он предпочитал не думать, что Элиза, возможно, вернулась из-за Ливингстона. Мысль, что их теперь трое, окрыляла его, заставляя то и дело ускорять шаг. Он уже представлял, как Элиза качает их маленького сына и поет ему колыбельную. Темноволосый кудрявый мальчик… Или девочка. Дитя с чудесными зелеными глазами и робкой улыбкой…
– Где леди Гастингс? – спросил Хью у дворецкого, встретившего хозяина у двери.
– Она удалилась в свою комнату отдыхать, милорд, – с поклоном ответил Уилкинс.
Хью на ходу стянул перчатки и скинул плащ.
– Превосходно.
Он почти бегом поднимался по лестнице. Может, следовало вызвать доктора, чтобы тот осмотрел Элизу? Ох, надо было спросить у матери…
Хью радостно улыбался, когда заходил в спальню, но Элизы там не оказалось. Не было ее и в смежной со спальней ее личной гостиной. Зато там находилась ее горничная Мэри, переставлявшая с подноса на стол заварочный чайник. Чашка, блюдце, молочник – все это уже стояло на столе.
– Где леди Гастингс? – с некоторым раздражением спросил Хью, поскольку ей следовало бы уже лежать в постели!
– Она сказала, что хочет принести книгу из вашего кабинета, милорд, – ответила горничная.
Хью замер. Элиза пошла к нему в кабинет?..
– Понятно, – кивнул Хью, невольно нахмурившись.
Интересно, что за книга понадобилась ей в его кабинете? Ведь в доме имелась библиотека… Конечно, не очень богатая, но романов там – благодаря матери и сестрам – было более чем достаточно. А у себя в кабинете он романов не держал.
Переступив порог кабинета, Хью увидел жену вовсе не у книжного шкафа – она сидела за письменным столом, опустив голову на руки. При его появлении Вилли выбрался из-под стола и бросился к нему. Хью похлопал пса по бокам, не сводя глаз с жены.
– Элиза…
Она подняла голову. Лицо ее было смертельно бледным, и Хью, не на шутку встревожившись, шагнул к ней, но тотчас же замер, когда она поднялась из-за стола. А Элиза, уставившись на него тяжелым взглядом, тихо сказала:
– Какая же я дура…
Хью нахмурился.
– Дорогая, о чем ты?.. Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа она разжала ладонь, и по столу рассыпались смятые листки бумаги. Хью стразу узнал их, и сердце его болезненно сжалось.
– Он выкупил все их, да? – сказала она, глядя на долговые расписки со словом «Оплачено», жирно выведенным на каждой из них. И слово это походило на печать дьявола.
Хью был ужасно зол. Зол отчасти на себя, потому что ему давно следовало бы их сжечь. Однако же… Чтобы их найти, Элиза должна была обыскать ящики его стола. И она не стала бы делать это из любопытства. Кто-то навел ее на эту мысль. Но кто именно? Ливингстон? Но как он узнал?!
– Да, выкупил, – в раздражении, совсем не так собирался говорить с женой, ответил Хью.
Она кивнула. Скорее даже не кивнула, а дернула головой.
– По меньшей мере пятьдесят тысяч фунтов, верно?
– Почти восемьдесят.
Элиза болезненно поморщилась и проговорила с кривой усмешкой:
– У меня всегда были проблемы с математикой. Большая сумма…
Хью промолчал. Черт побери, кто ей рассказал? Ведь он не говорил об этом ни одной живой душе: ни матери, ни поверенному, ни друзьям, – никому не говорил. О выкупе долгов и прочем знали только двое – он сам и Эдвард Кросс. Но зачем Кроссу понадобилось бы рассказывать обо всем дочери? Особенно сейчас, когда они с Элизой были связаны браком «до тех пор, пока смерть не разлучит нас», и когда он ее полюбил, когда, вполне возможно, она уже носила под сердцем его первенца? А может, в этом все дело?.. Кросс ведь не скрывал, что для него особенно важно общаться с внуком. Должно быть, он заметил, что зятю не очень этого хотелось. Возможно, именно так Кросс замыслил разлучить его с ребенком. Хью на мгновение закрыл глаза. Нет-нет, дело не в этом. Тут что-то другое… И было совершенно очевидно, что Элиза вернулась домой вовсе не потому, что почувствовала недомогание из-за беременности. Вполне вероятно, она не беременна. Она покинула бал, потому что хотела обыскать его письменный стол.
Хью пристально взглянул на жену. На мгновение уголки ее губ опустились, и в этот момент Элиза казалась безмерно несчастной. Но она тотчас же взяла себя в руки и, сделав глубокий вдох, гордо вскинула голову и пронзила его пылающим взглядом.
– Все это было ложью, да?
– Спроси у своего отца, – криво усмехнувшись, ответил Хью.
– И рудной жилы в твоем имении в Корнуолле никогда не было, верно?
Хью медлил с ответом. Но, право, какой смысл сейчас лгать? Ей все было известно, вот только… Черт возьми, откуда? Единственным, кто мог ей обо всем рассказать, был Кросс или тот, кому Кросс обо всем рассказал. Но зачем же он тогда требовал молчания от зятя? В любом случае лгать уже не было смысла, и Хью, пожав плечами, проговорил:
– По крайней мере, я сам ничего о наличии руды в Розмари не знаю.
– Но ты действительно позволил бы ему перекопать поместье, если бы руду там обнаружили?
– Нет, разумеется.
– Наши встречи на балу у Тейнов и в театре были случайными?
– Нет.
Элиза вздрогнула, потом тихо спросила:
– Ты знал, что моего отца не будет дома, когда приезжал навещать меня в Гринвиче?
– Иногда знал.
Она кивала после каждого его ответа – словно получала подтверждение тому, что и так знала.
– А ты бы приехал в Гринвич хоть раз, если бы мой отец этого не сделал? – Она указала на долговые расписки.
И вновь Хью захлестнул гнев. Гнев и обида. Он чувствовал их так же остро, как тогда, когда впервые ехал к Кроссу, пытаясь понять, зачем этот человек перекупил все его долги. А затем Кросс объяснил ему, что подцепил его на крючок, с которого ему, как ни крутись, как ни извивайся, ни за что не сорваться.
– Нет! – выплюнул Хью.
По щеке Элизы скатилась слезинка.
– Так все было ложью? – прошептала она.
– Ложью? Нет, Элиза. – Хью решительно покачал головой и окинул взглядом ее фигуру. Затем, вновь глядя ей в лицо, ставшее для него таким красивым и таким дорогим, проговорил: – Когда я целовал тебя, это не было ложью. И когда ласкал, тоже не лгал.
– Но не потому, что ты как-то особенно ко мне относился?
Хью сжал кулаки. Довольно с него лжи!
– Тогда – нет. Сейчас – да.
– Ты говоришь про сейчас и думаешь, что я поверю тебе после этого? – Элиза скомкала расписки и швырнула мужу. – Ты ведь думаешь, что я всему готова поверить, да? Ты заставил меня поверить в то, что я для тебя – особенная, даже в то, что ты меня любишь!
– Я никогда не говорил про любовь, – веско заметил Хью, – пока действительно не полюбил тебя.
– Да, не говорил, – с горечью пробормотала Элиза. – Ты не говорил про любовь, но делал все, чтобы затуманить мне мозги, чтобы я никогда не узнала правду. Ты послал мне букет цветов, а я, как последняя дура, купилась на это. Твоя мать знала, да? Поэтому она так прохладно меня приняла, когда я пришла на чай? – Глаза Элизы расширились. – Это ты заставил ее пригласить меня, разве нет? Решил пустить пыль в глаза неуклюжей простушке, чтобы она, глупая гусыня, безнадежно в тебя влюбилась.
Лицо Хью исказила болезненная гримаса. Все было в точности так, как она описывала.
– Мне очень жаль, – пробормотал он, потупившись.
– Я и представить не могла, что в меня можно влюбиться, тем более – потерять голову от страсти, – сказала Элиза уже чуть спокойнее. – Я должна была догадаться. Так хорошо все складывается только в сказках.
– Но это правда, – тихо сказал Хью. – Сейчас – правда.
– Сейчас? Значит, сейчас? – По щекам Элизы текли слезы. – С какой стати я должна тебе верить? Что вам, милорд, на сей раз посулил мой отец?
И Хью не выдержал – потерял терпение. Он знал, что виноват перед Элизой, но ведь именно ее отец, ее любимый папочка все это затеял! Однако о нем она ни одного плохого слова не сказала!
– Спроси у своего отца!.. – выкрикнул Хью. – Спроси у своего драгоценного папаши, зачем он это сделал. Спроси у него, какие он мне поставил условия! Чтобы я ничего тебе не говорил, чтобы ухаживал за тобой как полагается, чтобы я завоевал твое сердце – вот условия, которые я ни в коем случае не мог нарушить, поскольку был по уши у него в долгу. И ему ничего не стоило уничтожить и меня, и всю мою семью. Ты, конечно, станешь защищать его и клясться, что он на такое не способен! Так вот знай: он сказал, что напустит на меня целую свору судебных приставов, стоит мне только заикнуться о его плане. Ты считаешь, что у меня был выбор? Либо в тюрьму, либо…
Какое-то время они молча смотрели друг на друга: Элиза – бледная и разгневанная, Хью – задыхающийся от бессильной ярости.
– Я согласился на это только потому, что ты не знала, – сказал он, чуть поостыв. – Ты оказалась доброй и милой, и я подумал, что есть шанс…
– То есть ты решил, что я достаточно наивна, чтобы принять этот фарс за правду?
Шанс на то, что он со временем полюбит ее. И видит бог, так и случилось. Да, он любил ее без памяти, а она сейчас смотрела на него с отвращением, и сердце его истекало кровью. Увы, Элиза была права: когда все идет слишком уж хорошо, жди беды.
– Шанс на то, что мы будем счастливы вместе, – тихо сказал Хью. – Если не веришь, спроси у своего отца.
С этими словами он развернулся и вышел из комнаты.
Глава 28
Элиза хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Ее муж ничего не отрицал. И шаги его гулким эхом разносились по пустому дому, словно выстрелы: один, другой, третий… И так продолжалось до тех пор, пока громкий хлопок входной двери не известил ее о том, что Хью покинул дом.
Вилли потерся головой об ее ногу и завыл. Элиза машинально потрепала пса по голове.
Господи, значит, все это правда. Отец действительно шантажировал Хью и заставил на ней жениться. И даже если сейчас он испытывал к ней какие-то чувства, то изначально все было ложью. Ее обманули… И это сделал ее родной отец.
Элиза была словно во сне. Шагая по коридорам как лунатик, она кое-как добралась до спальни. Затем вызвала горничную. Когда Мэри пришла, Элиза сидела за трюмо и вытаскивала шпильки из прически.
– Принеси мой синий габардиновый костюм, – приказала она служанке.
– Как, сейчас?.. – изумилась Мэри. – Я думала, вам нехорошо, миледи…
– Мне хорошо. Я в полном порядке. – Сердечные раны не в счет. – Принеси мне костюм. Я еду в город.
– Но… – Перехватив взгляд хозяйки, горничная поняла, что лучше не возражать. – А как же чай? – решилась она спросить.
– Чай?.. Ах да, да… Принеси его сюда.
Мэри побежала наливать хозяйке чай и тотчас же вернулась с полной чашкой.
– Пожалуйста, расчеши волосы и заколи как обычно, – попросила Элиза. Она видела горничную в зеркале – та была растеряна и расстроена. – Не тревожься, Мэри. Мне нужно кое-куда съездить, и я хочу, чтобы мне было удобно.
– Так поздно? – Мэри закрепила на затылке привычный для Элизы мягкий узел.
– Мне нужно ехать немедленно, – тихо ответила Элиза. Она не сможет лечь в постель – в их с Хью постель, – пока доподлинно не узнает все, что сделал ее отец. Может, Хью преувеличивал? А если нет, все ли сказал? Или самое худшее еще впереди?
Но, по правде говоря, ей было не так важно узнать, что именно сделал отец. Куда важнее узнать, зачем он так поступил. Зачем он так поступил с ней? Ведь сколько раз он говорил ей, что они вдвоем – семья, и что больше им никто не нужен! Сколько раз он обещал ей, что всегда будет ее защищать, что никогда не обидит, никогда не причинит боль. Он утешал ее даже тогда, когда она огорчалась из-за случайно надломившегося стебля цветка, который срезала для букета. Как же он смог лишить ее возможности самой выбрать себе мужа? Как мог принудить Хью обманывать ее? Как он мог? Из-за него она теперь чувствовала себя глупой гусыней. А сердце болело так, что вот-вот разорвется…
Одетая в скромный и удобный костюм – никаких шелков, без всяких украшений, – Элиза спустилась в холл и приказала лакею вызвать для нее наемный экипаж.
Сообразив, что поставила молодого слугу в неловкое положение, Элиза улыбнулась и сказала:
– Томас, мне правда надо ехать. И ты ведь знаешь, что Финч ждет окончания бала, чтобы привезти домой леди Гастингс и ее дочерей. Он вернется часа через два, не раньше.
Все-таки есть преимущества в статусе графини – слуги не осмеливаются спорить с хозяйкой дома. Томас кивнул, надел кепку и отправился за кебом.
Элиза тихонько вздохнула. Ах как бы ей хотелось, чтобы Софи и Джорджиана оказались сейчас с ней рядом! Они бы ей подсказали, что делать. Храбрости и решимости ни той ни другой не занимать, а ума – тем более. Но Софи безвыездно жила в Чизике со своим мужем и, судя по всему, в Лондон не собиралась. А Джорджиана скорее всего все еще на балу у Монтгомери – танцевала со своим ненаглядным лордом Стерлингом. Элиза написала Джорджиане записку и, передав листок Уилкинсу, велела, чтобы утром и доставили по указанному адресу. Она не знала, как все сложится, и не исключала, что ей понадобится помощь подруги.
В этот момент к дому подъехал наемный экипаж, и Томас помог хозяйке забраться внутрь. Усевшись на жесткое сиденье, Элиза сказала кучеру везти ее в Гринвич. Она была намерена добиться от отца всей правды.
Хью вошел в «Вегу» мрачный и злой. Как быстро может все измениться в жизни… Еще час назад жена его обожала, а сейчас он совершенно не был уверен в том, что сможет когда-либо вернуть ее любовь. Будь проклят Кросс с его длинным языком! А ведь совсем недавно он уже решил, что не держит на него зла. И вот – нож в спину. Да, возможно, он получил по заслугам. Но все равно слушать обвинения Элизы было горько и обидно, и сейчас ему с ужасом хотелось кого-нибудь поколотить.
Хью заказал себе двойной бренди. Обычно в «Веге» граф много не пил, но сегодня ему было необходимо напиться. Он залпом опустошил содержимое бокала, не почувствовав ни вкуса, ни аромата. Затем, насупившись, стал наблюдать за игрой в крэпс. Дурацкая игра, где все отдано на откуп случаю. Хью никогда в подобные игры не играл.
Но были игры, в которых он – великий мастер. Сорвать куш в восемьдесят тысяч фунтов! Кросс купил его именно за эту сумму. Хью взял еще бренди, выпил залпом и стал думать о том, каким образом мог бы выиграть такие деньжищи. Впрочем, теперь, когда он женат на Элизе, жизненной необходимости в этом не было. Сейчас его финансы находились в полном порядке – благодаря ее приданому и отсутствию долгов. Более того, он уже начал осуществлять планы по увеличению доходности своих поместий. Но для того чтобы добиться настоящего процветания, потребуется время… И, увы, без Элизы он бы вообще ничего не смог предпринять.
А что, если… Что, если он сможет расплатиться с Кроссом?.. Ведь тогда ему станет намного легче – он очистит себя от вины. Хотя бы частично. И только так он мог бы показать Элизе, что если деньги ее отца и были изначально главным его мотивом, то сейчас все не так.
Хью решительно направился к столам, где играли по-крупному, без ограничения ставок. За столом, где играли в лантерлу, оказалось свободное место. Лу – замечательная игра, и если играть без ограничения ставок, то можно выиграть целое состояние.
И проиграть, конечно, тоже. Но только на этот раз Хью не был настроен на проигрыш.
Он начал прекрасно. По иронии судьбы удача сопутствовала ему именно этой ночью, и вскоре его выигрыш составлял пять тысяч фунтов. В какой-то момент рядом оказался Роберт Фэрфилд.
– Снова за старое? – спросил приятель, усаживаясь рядом. – Давненько тебя тут не видели.
Верно, не видели. Потому что все это время он пытался завоевать сердце Элизы.
– Был занят, – коротко ответил Хью.
– Ну конечно! – со смехом воскликнул Фэрфилд. – А теперь, когда невеста стала женой и никуда не денется, можно вернуться к старым привычкам, не так ли?
Хью пожал плечами. Он пришел сюда лишь потому, что не мог находиться с ней рядом. Ох, не скоро сможет он забыть выражение ее лица во время их последнего разговора.
Хью бросил несколько фишек в качестве первой ставки.
– Ты можешь здесь оставаться, Фэрфилд, – сказал он приятелю, – но только в том случае, если готов проиграться.
Роберт ответил взрывом хохота и, бросив несколько фишек для начала, сказал:
– Поживем – увидим.
Вскоре Хью выиграл у своего бывшего однокашника три тысячи фунтов. Поднявшись из-за стола, тот вздохнул и процедил сквозь зубы:
– Ты, оказывается, не шутил. Ты, Гастингс, – воплощение порока.
– С нетерпением буду ждать новых встреч за карточным столом, – ответил Хью.
Роберт поднял вверх руки, давая понять, что сдается, и со смехом удалился. Хью пересчитал свои фишки. Около десяти тысяч. Раньше он бы остановился на достигнутом, поздравил себя с удачным вечером и пошел домой, но сегодня ему требовалось гораздо больше десяти тысяч.
– Рад видеть тебя, Гастингс!
Ехидный голос принадлежал Роберту Гринвилу, решившему занять место Фэрфилда. Хью потребовалась вся его выдержка, чтобы не уйти. Последний раз он играл с Гринвилом в ту недоброй памяти ночь, когда потерял тринадцать тысяч фунтов. И это случилось в ту же ночь, когда к нему впервые подошел Эдвард Кросс. Приятных ассоциаций та игра не вызывала. И ее участники – тоже.
Сделав над собой усилие, граф пробурчал приветствие.
– Да брось! – со смехом воскликнул Гринвил. – Не держи на меня зла! Я ни при чем, если в ту ночь удача отвернулась от тебя.
Хью взглянул на него искоса. А тот вальяжно откинулся на спинку стула и сказал:
– В «Веге» приятно играть. Все чинно и честно, верно?
Хью ни разу не задавался этим вопросом, но сейчас у него появились кое-какие сомнения.
– Нет, не все, Гринвил, – заявил он. – Я пропускаю кон.
Гринвил потемнел лицом, швырнул на стол пригоршню фишек и с усмешкой спросил:
– Что, настоящий риск тебе не по нраву?
– Не риск, а компания, – спокойно ответил Хью.
Лицо Гринвила исказила злобная гримаса. Впрочем, он почти тотчас же взял себя в руки, превратился в компанейского весельчака и с улыбкой воскликнул:
– Не имеет значения, Гастингс! – Он выиграл взятку, бросив на стол даму пик. – Был бы стимул – и ты сядешь играть хоть с самим дьяволом! Как и любой из нас. Скажешь, я не прав?
– Да, не прав.
Хью вертел в пальцах пустой бокал. К бренди он больше не прикасался – никогда не пил за игрой. Глядя на Гринвила, Хью пытался ответить на вопрос: ненавидел ли Гринвила из-за того, что проиграл ему в ту ночь, – или просто ненавидел?
– Не прав? – Гринвил ухмыльнулся. – Что ж, может, и не прав. Женившись на деньгах, можно позволить себе разборчивость.
– Ни слова о моей жене, – тихо произнес Хью. С каждой минутой он все больше ненавидел этого человека.
Гринвил сбросил еще одну карту и опять выиграл взятку.
– Говоришь, ни слова? Это еще почему? Я прекрасно ее знаю. Знаю, можно сказать, всю ее жизнь. Так что буду говорить о ней сколько угодно, лорд Гастингс.
Хью замер с бокалом в руке и переспросил:
– Всю ее жизнь?
– Именно так, – кивнул Гринвил со злорадным блеском в глазах. – Очень милая была девочка. А потом стала приятной во всех отношениях девушкой. Чем не графиня! – Гринвил рассмеялся и добавил: – Ее отец всегда так говорил.
Хью молчал. Выходит, Гринвил с Кроссом были друзьями. Ну конечно!.. Что ж, тогда все складывалось… Ох, почему он раньше об этом не подумал? Кросс тогда ведь сказал, что никогда не садится играть с Гринвилом, а он решил, что Кроссу этот человек неприятен. Но все было совсем не так.
– Значит, вы знаете Элизу всю ее жизнь? – пробормотал Хью, делая вид, что его эта тема не очень-то интересует. – Я не знал, что вы были близким другом семьи.
Гринвил пристально взглянул на собеседника. И теперь он уже не казался беспечным весельчаком.
– Я им и остался, – ответил Гринвил. – Мы с Кроссом друзья с незапамятных времен.
– Хм… интересно… – пробормотал Хью с деланым удивлением. – Что ж, тогда… Может, сумеешь дать мне совет, а то у нас с ним как-то не заладилось.
– Совет? – переспросил Гринвил с легким презрением. – Извольте. Так вот Кросс всегда играет до победного конца. И ни за что не остановится, пока не получит желаемое. Так что лучше избавьте себя, милорд, от тщетных усилий и уступите ему.
Хью ничего на это не сказал, и по лицу его невозможно было определить, как он отнесся к услышанному. Он молча пододвинул стул ближе к столу и собрал в кучу фишки. Было совершенно ясно: ему пора забирать свои деньги и побыстрее уходить. А завтра он вернется и, держась от Гринвила подальше, снова сядет играть. Ему все больше нравилась мысль, как он швырнет Кроссу в лицо его проклятые деньги.
А тем временем игра становилась все более оживленной. Лорд Талбот, сидевший напротив Хью, громко выругался, отдав взятку Гринвилу, а тот в ответ засмеялся. Хью передернуло от этого смеха. Один из игроков велел принести вина – в точности как Джордж Алдертон в ту ночь, – и сказал официанту, чтобы налил всем, кто был за столом. Тощий неразговорчивый субъект по имени Саутбридж сделал неожиданно высокую ставку, что явно не понравилось нескольким игрокам.
Что-то тут было не так, но что именно, Хью пока не понимал. Он передумал уходить и решил немного понаблюдать за игрой. Талбот проиграл – и проиграл много. Он был зол и, не скрывая этого, снова выругался. Впрочем, ничего необычного в этом не было. Странности начались при следующей раздаче. Раздавал Саутбридж, и если бы Хью сидел чуть подальше от Гринвила, то ни за что бы не заметил, как Саутбридж сдал ему лишнюю карту, а тот спрятал ее в рукаве необычайно ловко и быстро. Следовательно, он ожидал от Саутбриджа этого «подарка».
Хью вскинул руку, подзывая официанта и тихо прошептал:
– Немедленно приведите Дэшвуда.
– Я тоже в игре, – сказал он Саутбриджу, когда тот закончил раздавать.
– Что, азарт вернулся? – с ухмылкой спросил Гринвил.
Хью утвердительно кивнул.
– Выходит, что вернулся. С такими игроками грех не сорвать куш.
Все рассмеялись. Саутбридж сдал графу карты, и игра началась. Вскоре Хью краем глаза заметил подошедшего к столу мистера Дэшвуда. Хозяин заведения молча – словно призрак – стал у графа за спиной. Дэшвуд никогда не мешал игре. Будет нужно, он и час простоит, терпеливо ожидая, когда клиент сможет с ним поговорить.
При каждой раздаче Хью намеренно цеплял Гринвила. Вообще-то у него не было привычки говорить колкости, но сегодня – случай особый. Гринвила не так-то просто вывести из себя, и тем приятнее было замечать его нервозность и раздражение. И вот наконец в последнем кону Гринвил допустил промах: перетасовав карты, потянулся за вином, – и в этот момент Хью заметил карту в его рукаве.
– Знаешь, Гринвил, – произнес он, – мне кажется, что у тебя в рукаве карта.
Гринвил замер на долю секунды, а затем воскликнул с возмущением:
– Как вы смеете? Вы хотите сказать, что я шулер?
– Я всего лишь сказал, что у вас в рукаве карта, – отозвался Хью. – Полагаю, это та самая, лишняя, что сдал вам Саутбридж.
Гринвил шумно выдохнул. Саутбридж мигал как сонная сова.
– Сэр, вы зашли слишком далеко! – закричал Гринвил.
Хью откинулся на спинку стула и, кивнув Дэшвуду, сказал:
– Загляните в его рукав, я вижу ее край.
– Вы выдвигаете очень серьезное обвинение, лорд Гастингс, – проговорил мистер Дэшвуд.
Бросив карты на стол, Хью заявил:
– Если я ошибаюсь, можете лишить меня членства. – Пристально посмотрев на владельца клуба, он добавил: – Но если я прав…
– Вы не могли бы вывернуть манжеты, сэр? – вежливо попросил мистер Дэшвуд.
Гринвил взглянул на него насмешливо.
– А если я откажусь?
– Тогда я лишу вас членства, – спокойно сказал хозяин заведения, но в голосе его послышались стальные нотки.
Гринвил встал и, одернув сюртук, достал из рукава карту. Лорд Талбот в очередной раз выругался, а Саутбридж втянул голову в плечи.
– Не утруждайте себя! – бросил Дэшвуду не растерявший апломба Гринвил и швырнул карту Хью. – Мне опостылел ваш клуб!
Гринвил покинул помещение, и Дэшвуд принялся за Саутбриджа.
– Вы сдали ему ту карту?
Саутбридж злобно взглянул на Хью.
– Не помню. Наверное, я, но это вышло случайно.
– Постарайтесь в следующий раз не допускать случайностей при сдаче.
Дэшвуд сказал это так, чтобы Саутбридж не питал иллюзий. Было ясно, что вторую такую «случайность» ему не простят.
Словно по команде все игроки, кроме Хью, встали со своих мест.
Саутбридж наклонился над столом и прошипел графу в лицо:
– Отличная работа, Гастингс.
– Вы так считаете? – спросил Хью, собирая свои фишки. – Что ж, спасибо, я очень рад.
– Идиот… – брызжа слюной, прошипел Саутбридж. – Если уж кому-то и стоило помолчать, так это тебе.
Хью вопросительно приподнял бровь, а Саутбридж, пригладив напомаженные волосы, проговорил:
– Держу пари, что вы не видели, как Гринвил проделал тот же трюк с вами. Но, проиграв в карты, вы получили куда больше, чем потеряли.
«Проклятье! Мог бы догадаться!» – мысленно воскликнул Хью.
– Как вы верно заметили, – проговорил он ровным голосом, – все сложилось в мою пользу. Полагаю, Кросс именно этого и добивался.
– Вы получили куда больше, чем заслуживаете. Кросс сильно сглупил, выбрав вас. – С этими словами Саутбридж собрал свои фишки и вышел из игорного зала.
Хью еще долго сидел не шевелясь – словно окаменел. Этот последний удар добил его окончательно. Значит, Кросс выбрал его для исполнения написанной для него роли… И прекрасно все рассчитал. Ему вдруг вспомнились слова, которые Кросс ему сказал тогда, после проигрыша: «Не всякому дано проигрывать с достоинством». Но на самом-то деле он не проиграл – его просто обманули…
Хью тяжело вздохнул. Грудь его сдавила смертельная тоска. Конечно же, Элиза была не в курсе. Он уже достаточно хорошо знал свою жену, поэтому никак не мог заподозрить ее в соучастии. Элиза не выносила ложь. Она не способна на обман.
Но как мог Кросс так поступить со своей дочерью? Хью невольно сжал кулаки, его прямо-таки распирало от гнева. Ему ли не знать, какая она? Какого мнения надо быть о дочери, чтобы полагать, что мужчина по собственной воле не проникнется к ней симпатией? С чего он взял, что оказывает дочке услугу, добывая ей мужа шантажом и угрозами? Любой нормальный мужчина влюбился бы в нее, если бы провел в ее обществе несколько дней. Кросс мог бы почаще приглашать в гости молодых людей, а если в Гринвиче женихов мало, то мог бы снять дом в Лондоне и дать Элизе возможность пожить в столице. Позволил бы ей, в конце концов, пожить у леди Джорджианы – и у нее бы от поклонников отбою не было. И среди этих поклонников наверняка нашлись бы такие, кто сумел бы оценить не только состояние папаши, но и доброту Элизы, сердечность и дружелюбие… и даже красоту – не броскую, но от этого не менее притягательную.
«Спроси своего отца», – сказал он ей. Господи, куда же он ее отправил? К кому? Хью ужаснулся, осознав свою ошибку. Правду Кросс ей все равно не скажет. Все, что она может от у него получить, – это новая порция боли. И ведь этот человек заявил, что ни перед чем не остановится, если он окажется плохим мужем. Проклятье! Он отправил ее к тому самому человеку, который разрушит их брак и навсегда восстановит против него жену.
Хью вышел в вестибюль. За окнами уже брезжил рассвет. Форбс, управляющий клубом, подошел к нему с извинениями. Граф отмахнулся от него и, вручив ему свои фишки, попросил записать выигрыш на его счет.
– Мне надо немедленно ехать в Гринвич, – добавил он уже на выходе.
Глава 29
Элиза приехала в Гринвич с твердым убеждением, что справится с эмоциями и будет говорить с отцом совершенно спокойно, лишь задавая вопросы и воздерживаясь от оценок.
И дело вовсе не в том, что она не поверила мужу. Зачем ему лгать? Более того, она нисколько не сомневалась в том, что Хью ее полюбил. Но как же больно было услышать из его уст правду о начале их отношений… Нестерпимо больно! Она должна понять, почему с ней так поступили и каковы были истинные намерения отца, задумавшего все это…
О, папа… Элиза всхлипнула. Как мог он так с ней поступить?
Дворецкий, увидев Элизу, в изумлении раскрыл рот.
– Мисс Кросс? Прошу прощения, леди Гастингс… – смутился Робертс и низко поклонился дочери хозяина.
– Пустяки, Робертс. Какая разница, кто я? – сказала Элиза, передавая ему плащ. – Отец дома?
– Еще нет, мэм, но скоро будет.
– Я его подожду, – сказала Элиза.
Дворецкий бросился провожать ее в утреннюю комнату. Там было темно, и Робертс зажег все лампы, потом пробормотал:
– Я скажу ему, что вы здесь, сразу же как только приедет, сию же минуту.
– Спасибо, Робертс, – с улыбкой кивнула Элиза. Дворецкий, добрая душа, служил у них еще с тех времен, когда Элиза была маленькой девочкой.
– Может, хотите чаю? – спросил дворецкий.
Элиза знала, что и кухарка, и ее помощницы уже давно спали.
– Нет, не надо никого будить. Мне и без чая хорошо.
– Как скажете, мэм. – Робертс поклонился и вышел.
Элиза с удивлением осмотрелась. Она чувствовала себя… как-то очень уж странно в том месте, которое еще совсем недавно считала своим домом. Всего лишь за несколько недель ее представление о доме изменилось, и теперь не этот роскошный особняк, просторный и нарядный, а скромный и запущенный домик на площади Сент-Джеймс стал ей родным.
«Какой у меня был выбор? – звучал в ее ушах голос Хью. – Либо в тюрьму – либо жениться». Да, выбор ужасный… Но как замечательно он ухаживал за ней… Она прекрасно помнила его проникновенный взгляд, когда он сказал, что хочет ее поцеловать. И он не шел напролом, не торопил события. Он ждал от нее ответной реакции и действовал лишь при ее поощрении. Интересно, как бы он повел себя, если бы она сказала ему «нет», отвергла его, отказалась принимать его ухаживания?
По щеке Элизы скатилась слезинка. Она была уверена: Хью принял бы ее отказ и оставил в покое. Он просто не мог поступить по-другому. Она это точно знала, потому что видела, с каким отчаянным упорством он стремился уберечь свою сестру от горестного разочарования. И не только сестру. Он и ее старался уберечь изо всех сил, скрывая правду. У него были все основания ненавидеть ее отца. Будь Хью другим – мелочным и расчетливым, – он бы на следующий день после свадьбы все ей рассказал, и тогда бы она возненавидела их обоих: отца и мужа. Но Хью… был чуткий и добрый, порядочный и страстный, и он действительно ее полюбил.
Снаружи донесся скрежет колес о гравий. Элиза вытерла глаза – не надо, чтобы отец увидел ее заплаканной. Не успела она привести себя в порядок, как дверь широко распахнулась и в комнату стремительно вошел мистер Кросс – все еще в плаще и шляпе. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
– Рассказывай, что случилось. Почему ты приехала?
Элиза отступила на шаг, не позволив отцу взять ее за плечи и проговорила:
– Я приехала, потому что узнала о том, что ты сделал.
– Что?.. – Ей показалось, отец ее не услышал. С беспокойством глядя ей в лицо, он пробормотал: – Ты очень бледная…
– Я приехала, потому что узнала о том, что ты сделал, – повторила Элиза.
На этот раз до него дошел смысл ее слов, и лицо его словно окаменело. Элиза впервые видела отца таким.
– Что именно Гастингс тебе рассказал? – зловещим шепотом спросил отец.
– Правда ли, что ты скупил все долги Хью, не оставив ему выбора, вынудив жениться на мне? – спросила она.
– Вздор! – отмахнулся отец. – Кто сказал тебе такую чушь?
– Я нашла долговые расписки. Я знаю, что это сделал ты.
Отец был невозмутим. Но ответил не сразу.
– Да, я выкупил кое-какие долги Гастингса. Для перепродажи.
– Когда? – спросила Элиза.
Отец снова помедлил с ответом.
– Когда ты их выкупил, папа? До того, как он впервые пришел к нам домой? Если ты мне не ответишь, я сама обойду всех его кредиторов и узнаю правду.
Эдвард Кросс тихо вздохнул и пробурчал:
– До того.
– Зачем?
– Я воспользовался шансом, Лилибет. Гастингс показался мне хорошим парнем, и я подумал, что если граф узнает тебя, а ты его, то тебе он может понравиться.
– А у него ты спросил? Он этого хотел? – в отчаянии прокричала Элизабет.
– У него был выбор, – в раздражении проворчал отец. – Я не говорил ему, что он обязан на тебе жениться. Никогда не говорил. Мы… вели переговоры. Обсуждали условия. Если бы ты его отвергла – значит, так тому и быть. Он, между прочим, потребовал неустойку в том случае, если его ухаживания не будут приняты. Так что Гастингса едва ли можно назвать невинной жертвой.
– И сколько он запросил? – Сердце Элизы болезненно сжалось.
– Десять тысяч фунтов. Неплохие деньги за несколько визитов, тебе не кажется?
У Элизы перехватило дыхание, но она вдруг поняла, почему Хью потребовал именно такую компенсацию. Для Эдит! Мистер Бенвик ухаживал за ней, а Хью надо было собрать для нее приданое, причем сделать это следовало как можно быстрее. Ее муж старался не ради себя, а ради своих близких. И ради них он был готов на все.
– Ты на его месте поступил бы точно так же, – веско заметила Элиза.
– Ну да. Иного я и не ждал. И он даже вырос в моих глазах, – признался отец. – Но не позволяй ему говорить, что он все делал по принуждению.
Элиза сокрушенно покачала головой.
– Ох, папа, ты же сам все понимаешь… Ты скупил его долги, грозился натравить на него судебных приставов, и тебя совершенно не интересовало, что он при этом чувствовал и чего хотел. А что, если бы он в то время уже начал ухаживать за другой леди?
– Я все проверил. Он ни за кем не ухаживал.
– Ах, папа!.. – Элиза снова покачала головой.
Отец же нахмурился. Он всегда раздражался, когда кто-то отказывался признавать его правоту или понимать его логику.
– Я хотел только одного – чтобы ты присмотрелась к кому-нибудь… к какому-нибудь джентльмену. И чтобы он был приличный и из благородных и присмотрелся к тебе. Я знал, что Гастингс оценит тебя по достоинству, и был почти уверен, что и тебе он придется по вкусу. Ты всех отвергла во время того сезона, но…
– Отвергла, потому что им нужны были только твои деньги! – перебила Элиза. – Никто из них даже имени моего с первого раза запомнить не мог!
Кросс усмехнулся и проговорил:
– Зато Гастингс запомнил. Ты сама мне сказала всего несколько дней назад, что счастлива с ним, очень счастлива. Пусть тебе не нравятся мои методы, но признай очевидное – я был прав. – Кросс пожал плечами и добавил: – Так что моя комбинация оказалась удачной. Вложения окупились с лихвой.
Элиза вздохнула. Что же делать? Отец не хотел ее понимать.
– Ты приказал ему ухаживать за мной, – прошептала она. – Ухаживать так, чтобы я точно влюбилось в него. И взял с него слово, что он не скажет мне, что ты его заставил…
Отец поморщился, однако промолчал.
– А мне ты оставил выбор? Мне? – Элиза стукнула себя кулаком в грудь. – О моих чувствах ты подумал?
– Но ты же любишь его…
– Да, верно. Но в то время, когда я влюбилась в него, он всего лишь играл роль, которую навязал ему ты. – Элиза вскинула руку. – Нет-нет, не говори ничего! Это был брак по расчету – обычное дело, но только я об этом не знала. Как ты мог так со мной поступить?
– Лилибет, я хотел, чтобы ты была счастлива. Если бы я не вмешался, ты бы всю свою жизнь провела в этом доме, хлопоча в саду и привечая бездомных собак. Тебе давно пришла пора завести свою семью, но ты приросла к этому дому и мне пришлось вмешаться.
«А может, отец прав?» – подумала Элиза. Еще один сезон она бы не пережила. Но если она была почти готова простить отца за то, что он подстроил ее знакомство с Хью, то простить его за то, как он поступил с графом, было куда труднее. Даже обремененный огромными долгами, Хью оставался желанным женихом для многих благородных леди – ослепительно красивый мужчина в самом расцвете лет, к тому же обходительный, приятный в общении, порядочный, да еще и обладатель графского титула!
– Папа, очень возможно, – тщательно подбирая слова, заговорила Элиза, – ты прав насчет меня. Я не знала, как сильно ты расстраивался из-за того, что я так долго не выходила замуж. Я воспринимала все твои подтрунивания на сей счет… как подтрунивания, не более того. Но ты не имел права так поступать с Хью.
– В итоге и он не остался внакладе, – пробормотал Кросс.
Элиза зажала уши ладонями и закричала:
– Я больше не желаю слышать ни одного слова! Ты лгал мне, папа, ты обвел меня вокруг пальца! Ты видел, что я влюбилась в мужчину, который ухаживал за мной лишь потому, что ты его заставил! Представь хоть на мгновение, какой дурой я себя чувствую! Представь, что я почувствовала, когда Ричард Несбит, которого я впервые видела, сообщил мне, что ты купил мне мужа!
– Несбит? – с перекошенным от гнева лицом воскликнул Кросс.
– Он сказал, что продал тебе долги покойного графа, – с дрожью в голосе проговорила Элиза.
– Болтливый негодяй. Я сведу с ним счеты, – процедил Кросс сквозь зубы.
Элиза снова вздохнула. Она, наконец, сдалась, окончательно убедившись в том, что отец не понимал, в чем его вина, и никогда не поймет. Она влюбилась в Хью, а потом и Хью полюбил ее. И это, по мнению отца, было главное. Цель достигнута, а цель оправдывает средства. Но даже если бы они не любили друг друга, она, Элиза, все равно была бы замужней женщиной, к тому же графиней. Так что и в этом случае отец скорее всего был бы удовлетворен. Возможно, большего ему и не требовалось.
– До свидания, папа, – сказала Элиза.
Она прошла мимо отца в сторону двери.
– Лилибет! – окликнул ее отец. – Дочка, подожди! Слушай, что тебе отец говорит!
– Я выслушала тебя. – Она, наконец, остановилась и повернулась к отцу. – И мне было очень больно, папа.
– Но я не хотел ничего плохого. Я всего лишь хотел быть хорошим отцом. Твоя покойная мать не простила бы меня, если бы я ничего не предпринял. Что еще я мог сделать?
Элиза покачала головой и, надев плащ, вышла за дверь. Наемный экипаж, в котором она приехала, дожидался возле дома. Отец вышел следом, догнал ее, прижал ладонью дверцу кеба и сказал:
– Ты не сядешь в эту рухлядь. О чем думал Гастингс, позволив тебе выезжать… таким образом?
– На чем захотела, на том и приехала, – задыхаясь от возмущения, проговорила Элиза.
– Уильям отвезет тебя утром домой, – заявил Кросс тоном, не терпящим возражений, и, бросив кучеру гинею, велел уезжать.
Элиза всхлипнула. Слезы бессильного гнева жгли глаза. Хью по крайней мере не оспаривал каждое ее слово. Он слушал, что она говорила, уважал и ее мнение, и ее чувства. А еще муж, в отличие от отца, честно отвечал на все ее вопросы.
– Возвращайся в дом, – сказал мистер Кросс. – Переночуешь в своей комнате. А утром, если захочешь, сможешь еще на меня накричать, как сделала бы твоя мать. Обещаю, что молча выслушаю все твои упреки.
Элиза не хотела оставаться в отцовском доме, но ей было о чем подумать в одиночестве. Ни слова не говоря, она вернулась в дом. Отец, видимо, понял, что разговаривать с ней не стоит, и оставил ее в покое.
Оставшись в своей бывшей спальне, Элиза села на кровать и осмотрелась, но тут же встала и принялась расхаживать по комнате. Ей всегда лучше думалось в движении. Так к кому же обратиться за советом? А совет ей был очень нужен, потому что она не имела ни малейшего представления, как жить дальше. Но даже если бы ее подруги находились рядом, то чем могли бы ей помочь? Сейчас, как никогда, не хватало материнского участия.
Элиза снова присела на кровать. Со стены, из рамки, на нее смотрели строчки из Библии. Элизе было десять лет, когда она с присущей ей старательностью мелкими стежками выводила гладью: «Кто честен перед собой, тот честен перед миром». Она вспомнила добрые и мудрые глаза классной дамы, которой показала выбранную цитату, и ответ на мучивший ее вопрос: к кому обратиться за советом? – сразу же нашелся.
Элиза встала на рассвете. Ей удалось выскользнуть из дома незаметно. Кричать на отца не хотелось. И разговаривать с ним – тоже. Элиза нашла Уильяма на конюшне и попросила запрячь коляску. Полчаса спустя они уже отъезжали от спавшего дома.
Глава 30
Хью добрался до Гринвича в одиннадцатом часу утра. Накануне он обнаружил, что жены не было в доме на площади Сент-Джеймс. Ее горничная Мэри спала на стуле у камина, в смежной со спальней Элизы гостиной. Когда Хью ее разбудил, она, заикаясь, сообщила, что хозяйка куда-то уехала среди ночи, а куда – не сказала. Но Хью выяснил, что Элиза отправила Томаса за наемным экипажем, в котором и укатила в неизвестном направлении. Мэри же, дожидаясь возвращения хозяйки, уснула в ее гостиной.
Хью сразу догадался, куда поехала Элиза. Он ведь сам отправил ее к отцу. Внушало беспокойство лишь то, что она до сих пор не вернулась. Выпив залпом чашку кофе, Хью верхом отправился в Гринвич.
Он ехал вдоль реки, думая только о том, что скажет Элизе. Ее отец лгал им обоим, но это – в прошлом, и пусть прошлое в прошлом и останется, пусть не бросает тень ни на настоящее, ни на будущее. Вспомнив заплаканное, искаженное болью лицо Элизы, он вдруг понял всю нелепость и бессмысленность своих оправданий. Кросс взял с него слово хранить все в тайне, но Хью понимал, что правда откроется – рано или поздно. Так что же он предпринял в свете того, что знал? Ничего. И, что еще хуже, он пытался во что бы то ни стало сохранить их с Кроссом гнусный секрет.
И не важно, кто Элизе об этом рассказал. Не все ли равно? Ведь он мог все рассказать ей сам, сделав это предельно деликатно и тактично. Но он вел себя как последний трус. И теперь получил то, что заслужил.
Приехав к Кроссу, Хью обнаружил, что Элизы там нет, уже нет.
– Она уехала ранним утром, – сообщил Кросс.
– Куда уехала? – Хью не спрашивал, а требовал ответа.
Кросс тяжело вздохнул.
– Я не знаю… – Он пожал плечами и, сделав над собой усилие, посмотрел на Хью. – Проклятый Несбит рассказал ей о долгах вашего отца и о нашей с вами сделке.
Хью до боли в челюсти стиснул зубы. Так вот что так порадовало Ливингстона вчера на балу… Он натравил Несбита на Элизу в отместку за то, что она сделала корыстолюбие Бенвика достоянием гласности.
– Мне плевать, кто ей сказал, – процедил Хью. – Мне важно лишь найти ее и собственными глазами увидеть, что с ней все в порядке.
– Вчера она была в ярости, – сказал Кросс, поднимаясь на ноги. – Называла меня лжецом и предателем и обвиняла в том, что я заставил вас ее полюбить. – Смерив зятя недобрым взглядом, он добавил: – Но это не так. Ухаживать – да, заставил. Жениться – да, заставил. Но не любить. И не смейте возражать!
– Я этого не говорил. – Хью покачал головой. – Да, я полюбил Элизу, но по собственной воле. Полюбил не за ваши деньги, а за ее душевные качества. Только поэтому я ей ничего не сказал. В противном случае я бы уже давно ей все рассказал. Рассказал бы сразу же после свадьбы, а там – будь что будет.
Кросс хмыкнул и пробормотал:
– Но она этого и хотела… Когда Элиза была маленькой, не раз говорила мне, что хочет, чтобы ее любили. Но сезон в Лондоне закончился, а ей так никто и не приглянулся. Как она заявила, там не оказалось ни одного джентльмена, который был бы способен любить кого-либо, кроме себя самого. По большому счету она оказалась права. Все эти господа если и были чем-то всерьез увлечены, то лишь картами, скачками или выпивкой. Высшее общество по большей части состоит из никчемных бездельников. Вот мне и пришлось самому взяться за поиски неженатого джентльмена, который был бы приличным человеком, а не отъявленным эгоистом.
– И был бы по уши в долгах, – не удержавшись, добавил Хью.
Кросс небрежно отмахнулся.
– Долги – средство влияния, не более того. А добивался я всего лишь одного – чтобы вы пригляделись к ней, потому что невозможно не заметить, какая она чудесная, моя девочка, – добавил Кросс, пожав плечами.
Было ясно, что он не видел в своих действиях ничего дурного.
– А вам никогда не приходило в голову, что если бы круг ваших знакомых был несколько иным или если бы Элиза приглашала в гости молодых людей, разделяющих ее интересы…
– Нет! – перебил Кросс и резко взмахнул рукой, как бы отметая возражения. – Для нее я хотел настоящего джентльмена. Она говорила, что все молодые люди, которые приходят к нам, охотятся лишь за ее приданым. «Так почему бы мне этим не воспользоваться?» – подумал я.
– Я не охотился за ее приданым, – сквозь зубы процедил Хью.
– Я знаю – именно по этой причине и выбрал вас. – Кросс отвел глаза и, глядя в окно, в задумчивости пробормотал: – Такова жизнь, Гастингс. Те, у кого денег нет, хотят денег, а те, у кого они есть, хотят получить за них что-нибудь ценное.
– Этим принципом вы и руководствовались, когда приказали Роберту Гринвилу смошенничать, чтобы я проиграл?
Кросс резко развернулся лицом к зятю.
– Что?.. Да как вы смеете! Да чтобы я…
– Сэр Дэвид Саутбридж прошедшей ночью во всем признался, – перебил тестя Хью, когда его поймали при попытке помочь Гринвилу провернуть тот же трюк, что и со мной.
Кросс, казалось, не ожидал такого поворота и, сжав кулаки, произнес:
– Этот мелкий пакостник… Полагаю, они оба на такое способны, но я его никогда ни о чем подобном не просил. И не приказывал. Я деловой человек, предприниматель, но не мошенник.
Хью решил, что с него довольно, и ушел, не попрощавшись. Впрочем, ближе к Лондону он поймал себя на том, что вовсе не злится на Кросса. Этот человек вообще перестал для него существовать. Но Элиза… Где же она? Не придумав ничего лучшего, Хью отправился к леди Джорджиане, но ее дома не оказалось, а домочадцы пребывали в смятении и тревоге. Оказалось, после завтрака леди Джорджиана незаметно выскользнула из дома, никому ни слова не сказав. Ее компаньонка, графиня Сидлоу, выглядела так, словно ее вот-вот хватит удар.
– Глупая упрямая девчонка… – твердила леди Сидлоу, не находя себе места. – Я думала, она поехала к какой-нибудь из подруг, а мне об этом специально не сказала, чтобы позлить. Но слуги, которых я отправила по знакомым адресам, вернулись ни с чем. Эта девчонка меня до могилы доведет! Ох, не знаю, что делать… Сколько раз я говорила Уэйкфилду, что он должен что-нибудь предпринять, пока она не стала совершенно неуправляемой. И вот что я получила! Что теперь будет с моей репутацией? И ведь лорд Стерлинг не станет вечно мириться с ее выходками и, не приведи господь, расторгнет помолвку! Что она тогда будет делать? О, как же я сглупила, согласившись на условия Уэйкфилда!
Хью молча покачал головой. Графине следовало бы тревожиться о своей подопечной, а не о собственной репутации, но ей эта мысль почему-то не приходила в голову. Хью был почти уверен, что Джорджиана и Элиза либо находились сейчас в одном и том же месте, либо ехали на встречу. Пробормотав приличествующие случаю слова о том, что все образуется, граф поспешил удалиться.
Приехав домой, он еще раз расспросил горничную жены и выяснил, что Элиза перед отъездом написала какое-то письмо. Уилкинс подтвердил, что отправил письмо рано утром, как ему было велено. Письмо же было адресовано леди Джорджиане Лукас. Таким образом, подозрения Хью отчасти подтвердились. Разумеется, он по-прежнему не знал, куда они уехали, но успокаивало уже то, что Элиза была не одна, а с подругой и даже, с двумя. Более того, Хью готов был биться об заклад, что и герцогиня Вэр с ними. Но куда же они поехали?
Хью со вздохом опустился в кресло. После бессонной ночи и поездок верхом в Гринвич и обратно, сил совсем не осталось – ни физических, ни душевных. А ведь он, наверное, должен был что-то предпринять? Или нет? Если жена решила его бросить, следовало ли мчаться за ней в погоню? Или лучше отпустить? После вчерашней ссоры она, возможно, вообще не захочет его видеть.
– Хью…
Граф открыл глаза и поднял голову. На пороге кабинета стояла мать – явно встревоженная, – а из-за ее спины выглядывали сестры.
– Можно мы зайдем, милый?
Хью молча кивнул. Вдовствующая графиня, переступив порог, хотела закрыть за собой дверь, но сестры, особенно Генриетта, стали громко возмущаться, пытаясь протиснуться следом. Хью вздохнул и тихо произнес:
– Мама, пусть заходят. Он больше не станет лгать. Никому.
– Элиза здорова? – спросила мать.
– Где она? – чуть не плача, воскликнула Эдит. – Зачем я только позволила ей вчера уехать! Я так виновата…
– Я не знаю, где она. – Хью потупился. – И не знаю, вернется ли.
Розмари тихо вскрикнула, а Генриетта в изумлении уставилась на брата.
– Хью, как тебя понимать? Что ты имеешь в виду?
Хью с трудом заставил себя поднять глаза. Мать и сестры были крайне встревожены исчезновением Элизы. И эти же самые женщины поначалу терпеть ее не могли. Откуда же такая перемена?.. Ответ очевиден: все дело в душевных качествах Элизы, в ее терпении и добросердечии. Мать и сестры полюбили ее – точно так же, как и он.
Твердо решив, что не станет больше лгать, Хью проговорил:
– Когда я начал ухаживать за Элизой, вы все недоумевали: мол, зачем она мне? Ведь она совсем не та девушка, которую вы представляли рядом со мной. И если уж начистоту, то, признаюсь, я и сам выбрал бы себе другую невесту. Но выбора у меня не было, потому что я стал почти банкротом, а Элиза – невеста с богатым приданым и наследница огромного состояния.
Мать в изумлении пробормотала:
– Что?.. Не может быть. Ведь твой отец…
– Отец оставил мне одни долги – закладные и неоплаченные ссуды. Он промотал все, что у него было. Он согнал со своих земель почти всех фермеров-арендаторов, а плодородные угодья превратил в парки и сады. – Хью взглянул на мать, потом на сестер. – Да-да, именно так. Отец проиграл и растратил все – в том числе и деньги, отложенные на приданое Эдит и Генриетты.
Эдит зажала рот ладонью, а леди Розмари схватилась за горло и воскликнула:
– Я не понимаю! Он всегда обещал мне, что позаботится о нас, говорил, что мы ни в чем не будем нуждаться: ни девочки, ни ты. Говорил, что мы всегда будем жить…
– Отец лгал. – Хью пожал плечами. – Он всем нам лгал. Мне следовало бы расспросить его подробно обо всем, но я не представлял, что все может быть так плохо.
Хью вздохнул, глядя на мать, а та, как будто не доверяя собственным ногам, села. Лицо у нее было белое как простыня.
– Отец Элизы захотел, чтобы она вышла за джентльмена, – продолжил Хью. – Он решил, что я – подходящая кандидатура, и потому скупил все векселя и долговые расписки, включая те, которые я оплачивать не обязан: карточные долги, проигранные пари и прочее, – а также закладные, в том числе на оба поместья. В общем, скупил все неоплаченные счета: каждый клочок бумаги, подписанный отцом, – а затем, когда оказалось, что я должен ему восемьдесят тысяч фунтов, мистер Кросс ясно дал мне понять: если я женюсь на его дочери, он простит мне всю сумму долга, а если нет… Ну, тогда к нам в дом придут приставы.
– Это шантаж! – возмутилась Генриетта.
– Вот именно, – согласился Хью. – Так что, сами понимаете, мне ничего иного не оставалось, как начать за ней ухаживать. Но она… – Хью вздохнул, вспоминая, как зажигались глаза Элизы, когда он приходил, как она радовалась каждому его визиту, как трогательно краснела и смущалась. – Она оказалась кроткой, доброй, чуткой… – совсем не такой, как ее отец. Она оставила почти без цветов свой собственный сад, за которым сама ухаживала, чтобы подарить их сестре своей горничной, выходившей замуж, для украшения церкви и алтаря. Элиза – полная противоположность своего отца. И я, несмотря на всеобщее осуждение, женился на ней. – Хью помолчал. Все остальные тоже молчали. – А потом полюбил.
– Но… что же все-таки произошло? – прошептала Эдит. – Знаешь, мне ужасно стыдно за то, как я вела себя с ней и…
– Я знаю, – кивнул Хью. – А произошло следующее: Ричард Несбит рассказал ей обо всем вчера на балу.
– Несбит? – воскликнула Розмари, вскочив со стула. – Этот негодяй? Он никогда не был другом твоего отца, этот подлый сморщенный мухомор! Как он посмел?
– Он подлец, тут двух мнений быть не может, – согласился Хью.
– Но он… он также друг лорда Ливингстона, – с дрожью в голосе сказала Эдит. – Мистер Бенвик мне говорил.
Хью молча кивнул, потом продолжил:
– Так вот: я не знаю, куда поехала Элиза, однако подозреваю, что с ней сейчас ее подруги – леди Джорджиана и герцогиня Вэр. Она отправила леди Джорджиане записку, перед тем как уехала вчера вечером.
– Она вернется? – всхлипывая, спросила Генриетта. – Что ты собираешься предпринять?
Хью, не в состоянии принимать сейчас какие-либо решения, потер воспаленные от бессонной ночи глаза.
– Не знаю…
– Но ты должен ее отыскать! – воскликнула мать. – Если ты ее любишь, ты должен это сделать!
– Я не знаю, куда она поехала, – напомнил Хью. – И не знаю, нужен ли я ей теперь. – Перед глазами его возникло лицо Элизы – побелевшее от ужаса и унижения. – Что, если она меня разлюбила?
– Нет, она тебя любит! – воскликнула Эдит.
– Ты не должен так думать, Хью, – добавила Генриетта.
Хью поставил локти на стол и опять потер глаза.
– Но она знает, что я лгал ей: лгал все то время, что ухаживал за ней. Такое можно простить? – Он посмотрел на Эдит. – Я не так уж далеко ушел от Бенвика.
Эдит вспыхнула.
– Как ты можешь сравнивать?
Хью промолчал. Увы, он ужасно обидел Элизу, и это уравнивало его с несостоявшимся женихом сестры. И действительно, чем он лучше негодяя Регги, бросившего Эдит?
Тут на затылок ему легла прохладная ладонь матери.
– Выше нос, – тихо сказала она. – Смотри вперед и не копайся в прошлом.
Мать слово в слово повторила любимую фразу отца. Хью поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Розмари была бледна, но во взгляде сквозила решимость.
– Элиза любит тебя, мой мальчик, – продолжила мать. – Это ясно как день. Любовь к тебе – в каждом ее слове, в каждом взгляде. Ты должен дать ей шанс простить тебя. Ты должен поехать за ней.
– Да, знаю. Но куда ехать?.. – Хью сделал глубокий вдох. – Наверное, стоит начать с Чизика. Там живет ее подруга герцогиня Вэр, и Элиза могла поехать к ней. Или же… Возможно, она сообщила герцогине, куда именно едет.
– Эй! – крикнула Генриетта, и все повернулись к ней. – Я, кажется, знаю, где она.
Хью вскочил на ноги – усталость как рукой сняло.
– Где же? И откуда ты это знаешь?
Генриетта замялась.
– Только не думайте, что я все это время знала, но молчала. Я просто…
– Где она? Говори! – теряя терпение, крикнул Хью.
– Элиза с большой любовью отзывалась о своей школе и говорила, что классная дама была ей почти как мать. И вот я думаю, что в такой трудный момент…
– Школа, говоришь? – Теперь и Хью вспомнил их с Элизой разговор во время того памятного пикника…
– Академия миссис Эптон, которая находится в Хартфордшире, – сказала Генриетта.
Глава 31
Элиза не предупреждала о своем приезде заранее, поэтому не знала, как ее примут и примут ли вообще, – об этом можно было лишь гадать. Но она не ошиблась в миссис Эптон: как и двенадцать лет назад, когда Элиза была робкой восьмилетней девочкой, только переступившей порог школы, наставница встретила ее с радушной улыбкой. Далеко не сразу: может, на третий или на четвертый год учебы – до Элизы стали доходить слухи о том, что она оказалась в такой школе лишь потому, что ее отец пожертвовал крупную сумму на это учебное заведение. И еще говорили, что настоящей леди ей все равно никогда не стать. Но миссис Эптон, в отличие от многих других, не меняла своего отношения к Элизе; впрочем, она и к другим девочками относилась не хуже, на всех хватало ее душевного тепла – и на дочерей герцогов, и на дочерей менее знатных родителей. Что же касается Элизы, то ее старательность и стремление достичь совершенства во всем снискали ей особое расположение классной дамы, и та нередко помогала Элизе и после уроков.
Встретив Элизу уже в качестве графини Гастингс, пожилая наставница проводила свою бывшую воспитанницу в небольшую гостиную – там обычно принимали попечителей – и напоила чаем. Дел у миссис Эптон, как всегда, было много, и потому она, извинившись, вернулась к своим обязанностям, оставив гостью дожидаться в гостиной. Элиза ничего не имела против: ей хотелось побыть какое-то время в одиночестве, чтобы собраться с мыслями. Допив чай, она решила прогуляться по территории школы, где провела столько счастливых лет.
По счастью, школа находилась не очень далеко от Гринвича, так что Элиза могла не только приезжать на каникулы домой, но и приглашать к себе подруг. Осиротевшая Софи все каникулы проводила с Элизой в Гринвиче, да и Джорджиана предпочитала дом подруги своему – ей ужасно досаждали несносные братья. Но в школе Элизе было почти так же хорошо, как и дома: здесь, в школе, она была по-настоящему счастлива. Ей нравились занятия: учителя, требовательные и строгие, были при этом справедливыми и великодушными. И, конечно же, она стремилась стать настоящей леди – такой, какой была ее мать. Ей очень хотелось, чтобы отец ею гордился.
Остановившись у ограды, за которой располагалась площадка для выгула лошадей, Элиза какое-то время наблюдала за девочками, водившими по кругу лошадок. И на каждой из девочек была нарядная амазонка – настоящий дамский костюм для верховой езды, приятно посмотреть. А за их действиями внимательно наблюдал учитель по этикету и двое конюхов. Миссис Эптон считала, что настоящая леди должна многое уметь, но, что бы ни делала, выглядеть должна была при этом элегантно и стильно. Школа верховой езды появилась на территории академии как раз в том году, когда Элиза поступила сюда. Держась за прутья ограды, она смотрела на девочек и думала о том, что, эта школа, возможно, появилась здесь благодаря ее отцу, вернее – его деньгам. Отец очень так хотел, чтобы его дочь стала настоящей леди. Он настоял на том, чтобы она поступила именно сюда, в академию миссис Эптон, где получали образование дочери аристократов, пэров королевства. «Да, отец бы никаких денег не пожалел – лишь бы меня сюда приняли», – думала Элиза.
Тяжким грузом на ее душе была мысль, что она с самого детства послушно играла роль в пьесе, которую написал и поставил ее отец, – играла, не догадываясь об этом до вчерашнего вечера… Но она полюбила эту школу и вполне могла простить отцу первое действие пьесы. Другое дело – Хью. Как же мог ее любимый папочка подумать, что, купив дочке мужа, сделает ей подарок, который она примет не моргнув глазом? Элиза посмотрела на свои руки, сжимавшие прутья ограды. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Лукавство и двуличие – вот что ранило больнее всего. И разве он оставил Хью выбор?
Вздохнув, Элиза пошла дальше. Вот сад, где она научилась выращивать розы и обнаружила, что любит цветы и садоводство. Она знала, как трепетно относился Хью к матери и сестрам. Ее отец предложил ему средство для спасения семьи, и Хью не мог ответить отказом. Вернее – ему пришлось согласиться. «Я сделал это только потому, что был шанс, что мы будем счастливы», – кажется, так он сказал.
Она вспоминала день, проведенный на Примроуз-Хилл. Именно там муж признался ей в любви, и Элизе очень хотелось верить в его искренность. Но стоило ли верить? Возможно ли?.. Мог ли Хью полюбить ее после того, как его так бессовестно шантажировали? Она влюбилась в него – словно в омут с головой бросилась, – влюбилась бездумно, страстно… Хотя, если уж быть честной до конца, это было не совсем так. Любовь ее проросла, потому что семя упало на благоприятную почву, щедро удобренную девичьими мечтами. Замечая, что Хью не делал никаких признаний, она ведь не задавала никаких вопросов… возможно потому, что знала – или догадывалась, – почему он не признавался ей в любви. И Хью сказал вчера, что в этом вопросе был перед ней честен: сказал, что не признавался ей в любви до тех пор, пока в душе его не проснулось это чувство. Муж скорее всего не солгал, но, возможно, мог просто внушить себе, что любит ее, раз уж им предстояло жить вместе, пока смерть не разлучит.
Еще немного погуляв по саду, Элиза решила, что пора возвращаться в школу. Наставница встретила ее у дверей, и они вместе пошли к ней в кабинет. Элиза видела и чувствовала, что миссис Эптон искренне рада встрече. И она внимательно выслушала свою воспитанницу. Впрочем, Элиза много не говорила: сказала лишь, что не знает, как ей поступить. И еще добавила, что хотела бы провести какое-то время там, где ей никто не помешает все хорошенько обдумать. Миссис Эптон не докучала ей вопросами – это было бы неэтично, – поэтому они какое-то время говорили на общие темы, и этот ни к чему не обязывающий диалог успокоил Элизу, помог отвлечься. Умело вставляя в разговор «правильные» вопросы, миссис Эптон исподволь направила разговор в нужное русло, и Элиза в конце концов разговорилась. От своих впечатлений от столицы, от светской жизни и тех мест, где побывала недавно, она, сама того не заметив, перешла к рассказу о своей новой семье, а затем наконец заговорила о главном.
– Что вас так печалит, дорогая? – спросила перед этим миссис Эптон. – Полагаю, из-за пустяка вы бы сюда не поехали.
Элиза машинально помешивала ложечкой в чашке с чаем. «Как подобрать слова?..» – спрашивала она себя.
И тут собеседница вдруг спросила:
– Может, отец поступил с вами не так, как вы считаете правильным?
Элиза невольно вздрогнула: «Может, миссис Эптон умеет читать мысли?» и пробормотала в изумлении:
– Мэм, как вы узнали?..
– Я всегда боялась, что мистер Кросс когда-нибудь перегнет палку. Он готов был горы свернуть – лишь бы из вас получилась настоящая леди. Я помню, как он попросил, чтобы вас поселили в одну комнату с девочкой из одной весьма знатной семьи. – Миссис Эптон улыбнулась, встретив изумленный и одновременно испуганный взгляд Элизы. – Я отказалась давать ему какие-либо обещания. Считала куда более важным, чтобы вы оказалась в одной компании с теми юными леди, которые не только повлияли бы на вас положительно, но и стали бы вам хорошими подругами. Я знаю, что свет не щадит ни своих, ни чужих. Впрочем, девочки и девушки из высшего общества привыкли жить по законам света. Но ваше доброе сердце не выдержало бы испытания близким соседством со своенравной гордячкой. – Миссис Эптон пила чай мелкими глотками. – Увы, отец ваш упорно не желал соглашаться с моими доводами.
– Да, понимаю… – Элиза нахмурилась. Слова миссис Эптон были еще одним подтверждением того, что отец всегда распоряжался ее жизнью словно своей собственностью, не считаясь с тем, что у нее могли быть свои планы на будущее, отличавшиеся от его планов. – Вы правильно сделали, что не уступили ему. Спасибо вам.
Миссис Эптон улыбнулась.
– Да, я заявила мистеру Кроссу, что в своей академии правила устанавливаю только я. Я всегда считала: стоит мне хоть один раз пойти на поводу у родителей – и наш корабль, образно говоря, собьется с курса и в конечном итоге пойдет ко дну.
– Как вам удается противостоять родительскому диктату? – спросила Элиза. – Среди родителей ваших воспитанниц, должно быть, немало таких, как мой отец. Люди этого типа считают, что, оплачивая обучение дочерей, они заодно покупают право устанавливать свои порядки.
– Для этой цели я привлекаю на свою сторону так называемые «силы сдерживания», – с улыбкой ответила миссис Эптон. – И поверьте, по боевой мощи они не уступают родительским арсеналам. Но если серьезно, – сменив тон, продолжила она, – то свои стратегические запасы я чаще использую не против излишне настойчивых родителей, а для того, например, чтобы принять девочку, которую, строго говоря, принимать не имею права. К юным леди, растущим без материнской любви, у меня всегда было особое отношение. В этом мире женщине непросто выжить, а без матери – тем более.
Элиза часто задумывалась о том, каким был ее отец раньше, при маме, насколько отличался от того, каким его знала она.
– Отец внес разлад в мою новую семью, – сказала Элиза. – Боюсь, я не смогу ему этого простить.
– Ничего не скажешь, печальная история… Надеюсь, мистер Кросс поступил так не для того, чтобы предотвратить… злоупотребления со стороны лорда Гастингса.
– Нет-нет! Лорд Гастингс никогда не обидит женщину, – с уверенностью заявила Элиза.
– Тогда, возможно, вам стоит попытаться спасти ваш брак. Если вы здесь, а ваш муж где-то в другом месте… возможно, ваш брак трещит по швам, – осторожно заметила миссис Эптон.
– Я не знаю, как быть, – со вздохом сказала Элиза.
– К сожалению, я вам ничего подсказать не могу, – тихо проговорила миссис Эптон. – Если за время, проведенное в этих стенах, я чему-то вас научила, вы сами найдете решение.
– Да, конечно, – кивнула Элиза.
Миссис Эптон хотела, чтобы ее юные леди знали себе цену и могли не только принимать решения самостоятельно, но и претворить их в жизнь. Приятно, когда тебе преподносят на блюде готовое решение, но Элиза знала, что ей придется самой его найти.
– А как поступила бы настоящая леди? – все-таки спросила она.
Миссис Эптон улыбнулась.
– Настоящая леди – это воплощение грации и отваги, но еще и женщина со своими страстями, надеждами и эмоциями. Женщина должна решить, чего хочет. А после того, как решение принято, нужно добиваться желаемого, причем делать это красиво и бесстрашно.
В дверь постучали, и миссис Эптон пошла открывать. Элиза пила чай, размышляя над словами своей бывшей наставницы, а та тем временем с кем-то тихо переговаривалась у двери кабинета. Элиза знала, чего хочет, но как этого добиться? Как спасти брак, построенный на лжи и предательстве, да еще сделать это красиво и бесстрашно?
– Леди Гастингс, к вам пришли.
Погруженная в тяжкие раздумья, Элиза не сразу сообразила, что миссис Эптон обращается к ней.
– Кто пришел? – спросила она, вздрогнув.
– Вам не о чем беспокоиться, – ответила миссис Эптон. – Вас ждет очень приятный сюрприз: встреча с теми, чьим мнением вы всегда дорожили и чьи советы всегда высоко ценили, даже если мисс Грэм порой подбивала вас на шалости.
Софи здесь! Вероятно, подруги догадались, где смогут ее найти. Элиза с улыбкой кивнула, а в следующее мгновение в кабинет влетела Софи, а следом и Джорджиана.
– Мне следовало бы догадаться, что вы меня отыщете, – проговорила Элиза, пытаясь сдержать слезы.
– Мы бы приехали раньше, если бы ты написала, куда именно, – сказала Джорджиана и протянула подруге платок.
Элиза смутилась, потом засмеялась, утерла глаза и ответила:
– Я только утром решила, что поеду сюда. И провела тут всего несколько часов.
– Но эти несколько часов мы могли бы провести вместе, – веско заметила Джорджиана. – Тебе ведь нужна наша поддержка?
– Я так тронута вашим участием… – пробормотала Элиза. – Леди Сидлоу приехала с вами?
– Зачем она нам? – отмахнулась Джорджиана, но взгляд у нее был виноватый. – Я знала, что она не одобрит мой план, поэтому решила ничего ей не говорить.
– Значит, ты сбежала?
– Я поехала прямиком к Софи, – кивнув, сообщила Джорджиана, и Элиза в ужасе посмотрела на подругу, дивясь ее беспримерной дерзости. – Но не переживай: с точки зрения этикета и морали все в порядке. Я же не одна приехала. Меня сопровождает замужняя леди, притом герцогиня.
– О боже… – покачала головой Элиза.
У Софи – похоже, не оставалось иного выхода, кроме как поехать с Джорджианой.
– Софи, но как же… Ты что, пошла на конфликт с его светлостью?..
– Его светлость ждет снаружи, у дверей. Нет, он не мерзнет, – предупредив очередной вопрос, добавила Софи. – Ему тепло, он сидит в карете. Но довольно про нас. Что у тебя стряслось? – Софи была в своем репертуаре – не любила ходить вокруг да около.
Элиза тихо вздохнула. Как же об этом рассказать? Ведь все это так унизительно…
– Что сделал Гастингс? – Софи привыкла брать быка за рога. – Почему ты от него уехала?
– Мой отец подкупил Гастингса, и тот согласился за мной ухаживать, – ответила Элиза, не узнавая собственный голос. – Граф притворялся, что восхищается мной, и добился того, что я его полюбила. Но он… Он ничего ко мне не чувствовал.
Джорджиана беззвучно вскрикнула. Софи же нахмурилась и сказала:
– Тут нужны более подробные объяснения. А также чай.
Чай вскоре принесли, и Элиза начала свой рассказ с самого начала – с первой встречи со своим будущим мужем. Джорджиана сопровождала рассказ подруги то возмущенными восклицаниями, то сочувственными междометиями, тогда как Софи задавала вопросы – прямые и точные.
Когда Элиза закончила рассказ, Джорджиана вскочила со стула и, всплеснув руками, воскликнула:
– Какой ужас!
– Не горячись. – Софи смерила Джорджиану строгим взглядом и, обращаясь к Элизе, спросила: – Ты любишь Гастингса?
– Да, – призналась она. – Очень, даже после того, как обман раскрылся.
– И хочешь жить с ним в счастливом браке?
– Да, – кивнула Элиза.
– Тогда ты должна ему доверять, – мягко, но настойчиво сказала Софи. – Доверять, пока не доказано, что он не достоин твоего доверия. Ты сама мне советовала то же самое, помнишь?
– Но у тебя другой случай, – возразила Элиза.
Ее немного покоробило, что подруга ее же собственные слова обратила против нее. До замужества Софи хранила от герцога множество секретов, поскольку не была уверена в том, что герцог любит ее настолько, что сможет принять такую женщину со всем ее неоднозначным жизненным опытом. Но Элиза считала, что любящие люди не должны иметь друг от друга секретов, и не сомневалась в том, что герцог по-настоящему любил Софи. Разве можно не любить такую красавицу и умницу? Софи не разделала оптимизма Элизы, но той удалось убедить подругу в том, что если она откроет герцогу все свои тайны, то он полюбит ее еще сильнее.
– Герцог был влюблен в тебя до безумия и…
– Это ты так считала, – перебила Софи. – А я лишь надеялась на это, но ничего точно не знала, пока не выложила ему всю неприглядную правду. Я очень боялась, что он, узнав обо мне такое, больше не захочет меня видеть.
Элиза промолчала, но теперь ей стала понятна вся рискованность подобных откровений.
– Софи, он ведь притворялся, что любит ее, а сам не любил! – возмутилась Джорджиана. – И ты хочешь, чтобы Элиза ему все простила? Такие поступки нельзя оставлять безнаказанными.
– А притворялся ли он? – спросила Софи, пристально глядя на Элизу. – Он же сказал ей, что не говорил о любви, пока по-настоящему ее не полюбил, не так ли?
Джорджиана презрительно фыркнула.
– Говорил, не говорил – какая разница? Он позволил ей поверить в то, что она любима!
«Я поверила в это потому, что хотела, чтобы это было правдой», – со щемящей болью в груди подумала Элиза.
– Точно так же как ты позволяешь леди Сидлоу думать, будто отправила Надин за светской хроникой, а не за очередным бульварным романом, – съязвила Софи.
Подруги по-прежнему находили особое – непонятное Элизе – удовольствие в такого рода пикировках.
– Надин и газеты мне приносит, – возразила Джорджиана. – Да, я вынуждена хитрить и изворачиваться, и умею это делать. Но от того, что я прочту несколько лишних романов, никому вреда не будет, а вот Гастингс…
– Хью не разбивал мне сердце, – тихо сказала Элиза. – На нем этого греха нет.
Джорджиана и Софи одновременно к ней повернулись и, обменявшись взглядами, опустили глаза; они поняли, что хотела сказать их подруга. Сердце ей разбил не Хью, а ее отец, мистер Кросс, который и им обеим был как отец.
А Хью действительно не лгал, думала Элиза, просто держал язык за зубами, потому что не хотел причинять ей боль, а вовсе не потому, что стремился извлечь из этого какую-то личную выгоду. Другое дело – ее отец. Обман был важной составляющей его хитроумного плана. Даже не важной, а основной. Хью был поставлен в такие условия, при которых не видел для себя иного выхода, кроме как начать ухаживать за ней, и они стали мужем и женой только потому, что Хью решил: у них есть шанс стать счастливой семейной парой. А если бы он не верил в такую возможность, то не стал бы делать ей предложение и не женился бы на ней. Суммы возможной «неустойки», обещанной ее отцом, и так хватило бы Хью на приданое сестры. У Элизы не было повода сомневаться в том, что вчера муж сказал ей правду. Возможно, ей следовало лучше подумать, прежде чем набрасываться на него с обвинениями.
Элиза в ужасе вздрогнула. Неужели она совершила роковую ошибку? Но развить эту мысль помешал стук в дверь – это миссис Эптон предупреждала о своем приходе.
– Прошу прощения, леди, но к нам пожаловал еще один гость. Лорд Гастингс внизу дожидается вашего разрешения.
Сердце Элизы радостно вспорхнуло, а грудь наполнилась счастливым томлением. Она сказала «да», не успев ни о чем подумать, ничего не решив. Но еще до того, как успела произнести это «да», она услышала знакомые шаги. И Хью не шел, бежал, перепрыгивая через ступени. Не успела миссис Эптон выйди за дверь, как в комнату, задыхаясь, влетел граф Гастингс.
– Элиза!.. – Увидев ее, он выдохнул с облегчением и добавил: – Слава богу…
– Вы пришли вымаливать прощение, сэр? – с холодной надменностью поинтересовалась Джорджиана.
Элиза вспыхнула, а Хью, не сводя с нее глаз, прохрипел:
– Да, именно так.
– Ну что ж… – начала Джорджиана, но Софи тотчас ее перебила:
– Пойдем-ка лучше проведаем Вэра. Может, расскажет нам что-нибудь новенькое.
Взяв Джорджиану под руку, Софи, не реагируя на протесты подруги, вывела ее из комнаты.
Хью закрыл за ними дверь, и теперь в комнате остались только они с Элизой.
Хью выглядел ужасно: был небритый, растрепанный, с покрасневшими от недосыпания глазами и темными кругами вокруг них, в несвежей одежде.
– Элиза, ты… здорова?
Ей хотелось подбежать к нему и расцеловать, успокоить, приласкать. Даже после всего случившегося желание заботиться о нем никуда не исчезло.
– Да, я здорова, – ответила она и, судорожно сглотнув, добавила: – Ты очень плохо выглядишь, Хью.
Едва заметно усмехнувшись, граф окинул взглядом свой костюм и пробормотал:
– Да, стоило бы побриться, а еще переодеться, но я не мог ждать.
«Он не мог ждать, не мог ждать…» – обрадовалась Элиза и зачем-то спросила:
– Как ты догадался, где меня искать?
– Не я, Генриетта.
Из горла Элизы вырвался возглас удивления, и Хью расплылся в улыбке, сразу сделавшей его похожим на самого себя, на того сдержанно-ироничного и чуть насмешливого Хью, которого она так любила.
– Ты рассказывала ей о своей бывшей школе, и она поняла, что школа так же тебе дорога, как и дом, в котором ты выросла. В Гринвиче я тебя не застал, потому и поехал сюда.
– Ты ездил в Гринвич? – удивилась Элиза. Голос ее дрогнул, несмотря на все старания сохранять хладнокровие. Что же сказал ему папа? И что он сказал отцу?
– Да, сегодня утром. – Хью коснулся подбородка, поросшего щетиной. – Мы с твоим отцом никогда не были друзьями, но…
Муж внезапно умолк, и Элиза замерла в напряженном ожидании.
– Но он очень любит тебя, – продолжил Хью. – И готов ради тебя на все. Нет такого преступления, на которое он не пошел бы ради счастья своей дочери. И, поверь, совесть не будет его мучить.
Элиза промолчала. Было ясно, что папа не стал перед Хью извиняться, как впрочем, и перед ней.
– Отец не прав, – прошептала Элиза. – То, что он сделал, отвратительно, ужасно…
Хью кивнул.
– Да, разумеется. Но я почти готов его простить за одну фразу.
Элиза вздрогнула.
– Какую?..
– Он сказал, что хотел лишь одного: чтобы я на тебя посмотрел. Потому что, узнав тебя, я бы не смог не понять, какое ты сокровище. – Хью помолчал, давая Элизе осмыслить услышанное. – И он прав. Абсолютно прав. Конечно, мне очень не нравятся его методы, но у меня нет к нему ненависти. Я благодарен ему за то, что познакомил меня с тобой. А за все, что было после нашего знакомства, несу полную ответственность я, и не хочу перекладывать ее на других. Я был не прав, обманывая тебя, даже если этого требовал от меня твой отец. Я поступал дурно, ведя игру с дальним прицелом, ухаживая за тобой не по зову сердце, а по холодному расчету. – Хью тяжело вздохнул и добавил: – Но я не жалею, что женился на тебе. А ты не жалеешь, что вышла за меня?
Лишь усилием воли Элиза заставила себя не броситься мужу на шею и проговорила:
– Мое приданое принадлежит тебе по закону. И у тебя его никто не отнимет, так что не надо меня жалеть. Я могу выдержать любую правду, какой бы она ни была. Говори все как есть.
Хью нахмурился. На скулах его заходили желваки.
– Твой отец купил меня за восемьдесят тысяч фунтов, – сказал он, – и я намерен вернуть ему все, до последнего фартинга. А что до твоего наследства, то мне на него плевать. Пусть отпишет все больнице для бедных. Повторяю, мне плевать! Я приехал сейчас за тобой не ради твоих денег. Я действительно полюбил тебя, несмотря на шантаж твоего отца, несмотря на его интриги! Я корю себя лишь за то, что не разглядел тебя в первый свой приезд в Гринвич. Я должен был влюбиться в тебя уже тогда, когда ты, мокрая и грязная, пропахшая псиной, растянулась передо мной на полу.
Сердце Элизы гулко колотилось. Два чувства боролись в ее душе – тревога и надежда. Которое из них возьмет верх?
– Это правда? – прошептала она.
– Правда. До последнего слова. Отныне и впредь между нами будет только правда.
Сама того не замечая, Элиза шагнула к мужу. Оказавшись в его объятиях, она крепко к нему прижалась, с жадностью вдыхая знакомый запах. Неужели меньше суток прошло с той поры, когда они кружились в вальсе на балу Монтгомери? Казалось, прошла целая вечность…
Хью достал из кармана какой-то листок, сунул ей в руку и попросил:
– Сохрани его. Храни до тех пор, пока я не отдам твоему отцу все, что должен. А потом можешь вернуть эту бумагу мне или порвать – как тебе будет угодно. Но только, пожалуйста, дай мне шанс доказать, что я тебя достоин.
Элиза взглянула на листок и узнала свидетельство об их с Хью браке.
Он обхватил ладонями ее лицо и, глядя в глаза, проговорил:
– Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, любовь моя, потому что мне нужна ты – ты, и больше ничего. Если же ты этого не хочешь…
– Хочу, Хью, хочу, – пробормотала Элиза, сморгнув набежавшие слезы. Она и до этого точно знала, что хочет прожить с любимым всю жизнь.
Прижавшись лбом к ее лбу, Хью выдохнул с облегчением и прошептал:
– Спасибо, любимая.
Элиза еще крепче к нему прижалась и, улыбаясь, подумала: «А ведь Хью, пожалуй, прав: поступкам отца действительно нельзя найти оправдание, но простить его можно… когда-нибудь в будущем». Да-да, если он был прав насчет ее и Хью и без его вмешательства она коротала бы свои дни, ухаживая за садом и собаками, – что ж, тогда, наверное, несмотря ни на что, отца следовало простить.
«Но сейчас, когда боль от того, что я узнала, еще не прошла, с прощением нужно повременить», – решила Элиза.
– Я так рада, что ты за мной приехал, – прошептала она, целуя мужа в щеку. – Спасибо тебе, Хью.
И тут она вдруг заметила, что плечи его трясутся. С удивлением заглянув ему в лицо, Элиза поняла, что он с трудом удерживается от смеха.
– Я знал, что промедление смерти подобно, – пробормотал он и тут, наконец, рассмеялся. – Ведь задержись я хоть на час, и все три мои родственницы набросились бы на меня как разъяренные фурии. Мать и сестры тоже хотят твоего возвращения. И даже… – Хью снова хохотнул. – Знаешь, твоего возвращения они хотят больше, чем моего. Ведь я признался им в содеянном.
– Нет-нет, просто они…
– Элиза, дорогая… – перебил Хью и обхватил ладонями ее лицо. – Все дело в том, что до этого я не рассказывал им, в каком бедственном положении отец нас оставил. Я думал, что так для них будет лучше. Выходит, что я, в сущности, лгал им. Но в конце концов я понял, что ложь – оправдание трусости. Да, я просто-напросто трусил. А вот ты – храбрая. Храбрая, чуткая, участливая и щедрая. Ты была с ними самой собой, и, подобно мне, они узнали тебя и полюбили. – Хью выдержал паузу и с улыбкой добавил: – Конечно, не в том смысле, как я тебя люблю, и, смею предположить, не так сильно. Но все же они очень к тебе привязались и потребовали, чтобы я во что бы то ни стало уговорил тебя вернуться. А без тебя они просто не пустят меня в дом.
– Ты уже меня уговорил, – с улыбкой сказала Элиза.
Хью тоже улыбнулся.
– Но ничего, если я повторюсь? Ведь я люблю тебя…
– А я тебя, – сказала Элиза.
– Я люблю тебя, люблю… – проговорили они одновременно и тут же радостно рассмеялись.
– Моя прекрасная леди, моя горячо любимая жена, – сказал Хью и ослепил ее по-мальчишески задорной улыбкой.
– Мой горячо любимый муж, поехали домой, – отозвалась Элиза и, приподнявшись на цыпочки, чмокнула его в губы.
Эпилог
Четырнадцать месяцев спустя, Розмари, Корнуолл.
Солнечный луч проник в щель между портьерами, скользнул по кровати и, наконец, добрался до ее лица. Элиза наморщила нос. Она еще не хотела просыпаться.
– Любимая… – шепнул ей на ухо знакомый голос. Ладонь мужа замерла у нее на бедре, затем медленно заскользила вверх. – Знаешь, мне приснилась красивая женщина в одной постели со мной – и сон оказался пророческим. Вот она, рядом, спящая красавица.
Элиза улыбалась, не открывая глаза.
– Спящая красавица с роскошными формами… – протянул Хью, накрывая ее грудь ладонью.
– Но я же не сплю, – заметила Элиза.
– Тем лучше, – сказал Хью и поцеловал ее в затылок. – Бодрствующие красавицы легче поддаются уговорам.
Элиза засмеялась и повернулась к мужу лицом.
– Надеюсь, ты сможешь меня уговорить.
– Ты уверена? – Хью пристально посмотрел на нее.
Элиза с улыбкой кивнула. Они так давно не занимались этим в полную силу!
Хью со стоном перекатился на нее и стал покрывать поцелуями лицо. Элиза засмеялась – ей стало щекотно.
И вдруг оба, как по команде, замерли, прислушиваясь, а Вилли, до этого мирно спавший в своей корзине, насторожился. Элиза с беспокойством посмотрела в дальний угол спальни, куда еще не добрался проворный солнечный луч. Хью прижал палец к ее губам и тихо прошептал:
– Ни звука, Элиза.
– О, Хью, нет, мы не…
Хью зажал ей рот ладонью. Другая его рука пробралась под ее ночную сорочку и приступила к активным действиям. Элиза отчаянно мотала головой и делала большие глаза, но ноги, однако же, раздвинула пошире. Прошло еще немного времени, и она забыла обо всем на свете.
Хью любил ее страстно и нежно, любил в полной тишине, и всякий раз, как с губ Элизы готов был сорваться стон, зажимал ей рот поцелуем. Когда же ей хотелось кричать в пароксизме страсти, он крепко прижимался губами к ее губам. Они изнемогали от желания и торопили долгожданную разрядку. Еще секунда-другая – и вот они оба на вершине блаженства.
Они еще качались на ласковых волнах усмиренной страсти, и тела их еще помнили только что пережитый восторг, когда из дальнего угла вновь послышался тот же звук, потом кряхтение сменилось попискиванием.
– Он проснулся, – силясь отдышаться, сказала Элиза.
– И я тоже, – сказал Хью. – Нет, не проснулся, я ожил! – с блаженной улыбкой констатировал он.
– Да? Я не думала, что два месяца воздержания способны убить. – Элиза рассмеялась, а Хью снова ее поцеловал.
Писк перешел в громкий и требовательный крик.
Хью вскочил с кровати и вернулся с сыном на руках, шести недель от роду.
Элиза села, положив под спину подушки, и муж протянул ей ребенка. Сердце ее переполняла любовь – любовь к ним обоим. Вилли запрыгнул на кровать и расположился рядом с хозяйкой, защищая ее и ребенка, как делал всегда, когда она кормила Саймона. Покосившись на пса, Элиза улыбнулась.
Позже, когда няня забрала у нее малыша, а Вилли уже бегал по просторному саду, играя с Ангусом, Элиза приняла ванну. Потом Мэри помогла ей одеться и сделать прическу, после чего Элиза отпустила горничную и, достав из шкатулки тот самый листок и прижала к груди.
– Хью, иди ко мне.
– Всегда к твоим услугам, дорогая, – откликнулся муж из смежной комнаты и, закалывая накрахмаленный шейный платок, подошел к жене.
Они жили в браке уже полтора года, но Элиза все еще не смогла поверить в свою счастливую звезду. За что ей такое счастье? Она выходила замуж за красавца, но свежий воздух и теплый климат Корнуолла сделали его совершенно неотразимым. Но это не главное чудо; главное чудо было в том, что с каждым прожитым вместе днем муж все сильнее ее любил. Не было на свете мужчины, который относился бы к жене внимательнее, чем он, который бы заботился лучше. Даже когда беременность сделала ее большой и неуклюжей, Хью продолжал смотреть на нее с тем же обожанием и не уставал повторять, что красивее ее нет никого на свете. Как-то Элиза – уже почти на сносях – в сердцах сказала, что красивой ее может назвать либо слепец, либо безумец, и Хью ответил, что второе ее предположение ближе к истине, потому что он безумно ее любит.
И она ему поверила, потому что очень любила. Но любила уже не так, как в те дни, когда выходила замуж, витая в облаках. Нет, теперь она любила мужа как взрослая женщина, которая точно знает, чего хочет. И Элиза знала, чего хотела. Она хотела, чтобы рядом с ней всегда был он, ее муж, ее Хью. И в радости, и в скорби.
Ни слова не говоря, она протянула ему листок. Явно озадаченный, он развернул его и с удивлением взглянул на нее.
– Ты велел мне хранить его у себя до той поры, пока я не буду уверена в тебе абсолютно, – напомнила Элиза и спрятала руки за спиной, чтобы муж не увидел, что они дрожат. – Ты ведь знаешь, что я уже давно в тебе не сомневаюсь.
Хью медленно, по старым сгибам, сложил листок.
– Но почему сейчас? – спросил он.
Элиза виновато улыбнулась.
– Потому что я знаю, что все это время ты продолжал расплачиваться с моим отцом.
Хью пожал плечами. Он знал, что Элиза была против этой его затеи, так как считала, что ее отец виноват перед ними обоими. Хью согласился поступить в соответствии с ее желаниями. Согласился, но поступил по-своему.
– Тогда тебе известно и то, что я все еще должен ему немалую сумму, – сказал он. – И ты, конечно же, догадываешься, что я не успокоюсь, пока не отдам все, что задолжал мой отец.
– Я не догадываюсь, а знаю. Мы с отцом переписываемся.
Элиза не сразу нашла в себе силы написать отцу. Она еще месяц не могла забыть нанесенную ей обиду. Однако решилась написать обо всем, что накипело, но без лишних эмоций. Вначале от отца приходили лишь отписки – совсем не отвечать на письма дочери он все же не решался, но и виноватым себя не считал, тем более не считал нужным оправдываться. Элиза ничего другого и не ждала, зная, как он упрям и своенравен: и достучаться до него не удавалось пока что никому.
Однако со временем отец наконец-то ее услышал. Из его писем Элиза поняла, что он вроде бы уяснил, в чем был не прав. Он даже признался, что скучает по дочери. И еще написал, что больше не общается ни с Робертом Гринвилом, ни с Дэвидом Саутбриджем, потому что понял, какие они скользкие типы. Когда же он написал, что завел собаку, Элиза очень обрадовалась: теперь уже можно не сомневаться, что отец стал относиться к жизни по-другому. Элиза сообщила ему, что ждет ребенка, и по тону ответного письма поняла, что отец очень этому рад. Но он ни разу не изъявил желания приехать, чтобы повидаться с дочерью и посмотреть на внука. Очевидно, боялся отказа, вернее – болезненных переживаний, связанных с возможным отказом, хотя надежда на встречу ясно прочитывалась в каждом его письме.
И еще отец написал ей, что каждые три месяца Хью переводит ему деньги. Вначале он сообщил об этом, чтобы пожаловаться, но потом, видно, понял, что жаловаться бесполезно. Он лишь назвал Хью «упорным малым, который в лепешку расшибется, но сделает то, что задумал». Элиза написала отцу, чтобы тот передал эти деньги больнице для бедных, если сам в них не нуждается, а он в ответном письме назвал ее предложение глупой блажью. Впрочем, уже через две недели Элиза получила благодарственное письмо от управляющего одной из больниц. Отец сделал благотворительный взнос от ее имени.
Хью долго молча, глядя на жену, потом, наконец, спросил:
– Ты пригласила его погостить? Я угадал?
– Нет, не угадал. Я бы никогда не сделала этого, не поговорив вначале с тобой. Но… Я хочу его пригласить. Хочу, чтобы он увидел Саймона.
– Да, хорошо, – сказал Хью, коснувшись ее руки.
Элиза уже настроилась на долгий и тяжелый разговор с непредсказуемыми последствиями, но, услышав это «хорошо», вздрогнула от неожиданности.
– Так ты не возражаешь?
– Если ты хочешь пригласить отца в гости, то это означает, что ты его простила. И это хорошо. – Хью улыбнулся с некоторой грустью. – У тебя, любимая, сердце слишком доброе, чтобы копить обиды. Конечно, ты должна его пригласить, когда будешь готова с ним встретиться.
– Ты одобряешь мое решение? Но ведь папа поступил с тобой очень несправедливо…
Поцеловал руку жены, Хью в задумчивости пробормотал:
– Говоришь, несправедливо? Это как посмотреть. Ведь в итоге весь выигрыш достался мне, ибо я обрел тебя, а теперь у нас есть еще и маленький Саймон. Если твой отец приедет, я, наверное, поблагодарю его за это. А звать его или нет – тебе решать. Но имей в виду: твой муж вовсе не тиран и не станет запрещать жене видеться с отцом, а дедушке – с внуком.
– Ты самый лучший, – сказала Элиза, чувствуя, как ком подкатывает к горлу от избытка чувств. – Ты для меня – все.
– Рад слышать, – ответил Хью, обнимая жену. – И знай, что я тебя никому не отдам. Никогда. Ни за что.