Хюгге от коал. Жизнь среди деревьев

Прохладный ветерок взъерошил шерстку коалы, и она пошевелилась во сне. Ее было почти не разглядеть в развилке стволов дерева в угасающем свете дня. Прижавшая голову к груди, она была похожа на серый ком, и только большие уши животного медленно поворачивались, улавливая звуки вокруг. Коала подняла голову, не открывая глаз, вдохнула влажный ночной воздух и прислушалась к вечерним звукам.

Она слышала журчание ручья внизу и ритмичный ночной хор сверчков. Шум безумного дня стих. Почти все птицы уже сидели в гнездах, за исключением разве что одинокого какаду, чей низкий скрип эхом разносился по долине, когда он пролетал мимо, разыскивая свое семейство.

Сон не отпускал, и время завтракать еще не настало. Деревья гудели, не растратив энергию солнца уходящего дня. Пройдет несколько часов, прежде чем они перейдут на ночной цикл дыхания[1]. Тогда их защитные силы ослабеют, а листья станут сочными и вкусными[2].

Тем не менее пришла пора двигаться. Деревья здесь источали запах других коал, их листья уже изрядно объели. Коала вытянула заднюю лапу и почесала за ухом, а затем неожиданно быстро спустилась по стволу. Раздался хруст – животное спрыгнуло на груду осыпавшейся сухой коры и направилось по тропинке, где ранее еще не ходило.

Каждую ночь коала прокладывала себе новый маршрут. Тропы были незнакомые, и на любой из них животное подстерегали опасности. Путь коалы пролегал через заросли вереска, по скалам, через ручьи и поляны или в лесную чащу. Но каждую ночь, задолго до рассвета, она останавливалась и, прежде чем вернуться к дереву, с которого спустилась, некоторое время сидела на задних лапах.

Подобные походы занимали совсем не много времени, но были весьма утомительны, и она едва успевала поесть до возвращения. Иногда ей приходилось есть днем, когда листья острые и горькие. Но у нее не было выбора: нужно двигаться дальше.

Сегодня вечером месяц опускался к горизонту, словно тонкая крошечная серебряная запятая. Вскоре коала покинула убаюкивающие ароматы рощи, где родилась и провела большую часть своей жизни, и пересекла вырубку. Идти было легко, несмотря на то, что ей могли угрожать гигантские иглоногие совы, бесшумно пролетающие над открытой местностью. Облака затянули небо, как темное покрывало, затмевая даже яркий звездный свет Млечного Пути.

Невысокие растения постепенно сменились вереском, и коала продиралась сквозь вересковые пустоши, прокладывая себе тропинку, а затем вереск уступил место низкому кустарнику. Пробираясь через открытый подлесок, она ускорилась. Почувствовав запах влажной земли, повернула на него в надежде найти воду.

Вскоре влага сконденсировалась, сначала образовалась небольшая струйка, а затем ручеек. Коала спустилась по тропинке в овраг. Над головой возвышались деревья, а путь преграждали заросли – папоротники, но она упорно шла вперед, время от времени шлепая по редким лужицам.

В животе у коалы заурчало, а лапы заныли. Она прошла дальше, чем обычно. Ей нужно было найти еду или вернуться, но что-то в воздухе манило пройти еще немного.

Путь коале преградил скалистый выступ, перед ней открылась пропасть. Она развернулась и спрыгнула назад, держась за край передними лапами, а задними пытаясь найти опору, растопырив черные когти как крюки и скользя ими по гладкой поверхности. Спустившись, она остановилась и принюхалась. В овраге, поросшем большими деревьями, было сыро и прохладно. В самый раз. Коала чувствовала запах хрустящей акации и сладких бурсарий[3], пряный оттенок орляка, но под всем этим скрывался мягкий, благоухающий запах зрелого эвкалипта прутовидного. Она направилась к нему, ведомая пьянящим ароматом.

Она шла к старому, огромному развесистому дереву, возвышающемуся над ней, и кора и листья хрустели у нее на пути. Она вытянулась на задних лапах, опираясь о дерево, и сделала несколько коротких, размеренных вдохов. Чего-то не хватало.

Она снова вдохнула, втягивая воздух через нёбо. Ни намека, ни следа запаха, с которым она всегда жила: запаха других коал не было.

Этот участок принадлежал ей и только ей. Она вскарабкалась на дерево, и в серо-зеленой изобильной листве обрела новый дом.

1

Коалы, которых мало, но в то же время много

Поздним вечером возвращаюсь я домой из города, и за поворотом дороги в свете фар замечаю покачивающийся из стороны в сторону пушистый белый зад – это коала переходит дорогу. Я останавливаю машину, выключаю дальний свет и жду, когда она пересечет шоссе. Коала останавливается, садится посреди дороги и оглядывается через плечо, будто возмущенная моей наглостью.

В боковом зеркале видны приближающиеся автомобили. Это тихий сельский район, но мне не терпится вернуться домой, и нет никакого желания сидеть в машине там, где можно ехать со скоростью 80 км/ч.

Я по чуть-чуть двигаюсь вперед в надежде, что животное сдвинется с места, но оно смотрит в сторону и не уходит. По положению волосков на ушах я понимаю, что коала прислушивается. Не слишком ли яркие фары, подумала я, и не ослепила ли я зверя, поэтому включаю аварийку и приглушаю основной свет. Коалы не склонны принимать необдуманные решения. Их не следует торопить. Я делаю глубокий вдох, готовая к длительному ожиданию.

При более тусклом свете кажется, что коала стала спокойнее. В конце концов она встает на четыре лапы и, не оглядываясь, неторопливо и на вид невозмутимо скрывается в придорожной растительности.

Остаток пути домой я еду медленнее: на этом участке дороги полно диких животных. Стайка пасущихся кенгуру волнуется, когда я приближаюсь. Животные поднимают головы и подергивают ушами, и каждое из них напряжено как пружина, готовое отпрыгнуть от опасности и броситься на обидчика. Здесь попадают под машины южные малые бандикуты, ящерицы, змеи и даже ехидны. Мне не нужно сильно торопиться домой. Возможно, я должна быть благодарна за неожиданную встречу, не стоит раздражаться. Мне есть чему поучиться у коалы: замедлить темп жизни и не спешить.

В регионе Аделаидские холмы, где я живу, коалы – не редкость. Их, конечно, далеко не так много, как кенгуру, которые с наступлением темноты разбегаются по паркам и лужайкам, но большинство местных жителей так или иначе близко сталкивались с коалами и имеют что рассказать о них. Они прогуливаются по газону под окнами маминой гостиной, останавливаясь, чтобы посмотреть на нее, пока та смотрит телевизор. Они носятся друг за другом, их пугают собаки, загоняя во двор или в заросли кустарника. Весной их хрюканье разносится по лесам на холмах, а летом они спускаются вниз, чтобы попить воды из прудов и бассейнов.

Аделаидские холмы являются частью хребта Маунт-Лофти. Они тянутся вдоль одной из небольших столиц штатов Австралии, где скромные фермерские угодья перемежаются растущими поселками и участками остатков леса, охраняемыми либо как заповедники, либо заказники, предназначенные для лесного хозяйства и водосбора. Этот район славится биологическим разнообразием, здесь много диких животных, однако коалы здесь жили не всегда. Мои родители росли в Аделаиде, но никогда не видели коал в дикой природе. Они бывали на ферме, где выращивали коал. Ферма находилась на территории городского парка, и там можно было понаблюдать не только за медвежатами, но и за выпрыгивающими из воды тюленями, поросятами, встающими на задние ноги, питонами и кенгуру. После того как ферма коал закрылась, люди стали ездить в Парк дикой природы Клиланд, расположенный на холмах напротив Аделаидских, чтобы посмотреть, сфотографировать и даже потрогать этих животных.

Я спрашиваю соседку, которая выросла в этих краях, помнит ли она коал в детстве. Она мотает головой.

– Большую часть времени я каталась на велосипеде по лесам и диким местам, – говорит она. – Но 50 лет назад тут не было коал.

– Мы часто проезжали через Аделаидские холмы в 1940-х и 1950-х, когда ездили за ежевикой, – говорит другой мой знакомый, – но и в мыслях не было, что можно увидеть коалу на дереве.

Коалы живут в основном в восточных материковых штатах. Их естественный ареал обитания простирается от Северного Квинсленда через Новый Южный Уэльс и вплоть до Виктории, образуя небольшой выступ на карте в дальнем юго-восточном углу штата Южная Австралия. Мне довелось пожить в лесах Квинсленда, Нового Южного Уэльса и Виктории, но я никогда не видела там коал в таком изобилии, как здесь. Друзья, живущие на восточном побережье, рассказывают мне, что редко встречают там этих животных. Большинство из них видели коал только в зоопарках.

Я не знаю, когда именно коалы появились в Южной Австралии, пришли ли они туда случайно или их завезли намеренно, и мне также неизвестно, почему они так распространились и их ареал обитания увеличился начиная с 1980-х годов. Но к 2019 году в горах Аделаида-Хиллз и Маунт-Лофти проживало (оценочно) около 150 000 коал, еще 48 000 – на острове Кенгуру, кроме того, были и чуть меньшие популяции в юго-восточной части штата, на оконечности полуострова Эйр и вдоль реки Мюррей. В некоторых местах коалы настолько многочисленны, что в настоящее время контрацепция является одним из методов контроля популяции, необходимого в связи с чрезмерным поеданием коалами листвы деревьев.

В других местах дела с популяцией коал обстоят не так хорошо. Если оценки точны, то в настоящее время в штатах южного побережья – Южной Австралии и Виктории – больше коал, чем общее их число в штатах восточного побережья – Новом Южном Уэльсе и Квинсленде, где совокупная популяция коал, по некоторым данным, сократилась, и сейчас там живет менее 80 000 особей.

Я постоянно вижу тревожные сообщения о том, что коал описывают как «функционально вымерших» в дикой природе. Этот термин обычно используется для видов, у которых выжила только одна особь[4]. Мимо проносятся образы бездомных коал, сидящих на деревьях, поваленных лесозаготовительной компанией, перевязанных и обожженных после лесных пожаров, сбитых машинами или раненных собаками из-за постоянно растущей городской застройки. Численность коал в Новом Южном Уэльсе и Квинсленде неуклонно сокращается на протяжении десятилетий. В 1988 году правительство Нового Южного Уэльса поддержало «коала-саммит», где собрались исследователи, представители правительства, отвечающие за природные ресурсы, специалисты по планированию землепользования, представители частных и общественных интересов, а также государственные, местные и федеральные органы власти, чтобы совместными усилиями спланировать будущее коалы. Прошло 30 лет, но, похоже, ничего не изменилось. Интересно, что же происходит с самым культовым австралийским животным? Почему в одних местах они хорошо приживаются, а в других плохо? Что нужно коалам для поддержания здоровой и крепкой популяции во всех частях ареала обитания? Что мы делаем не так?

Я понимаю, что просто недостаточно знаю об этом знаменитом австралийском животном, чтобы ответить на все вопросы. Сколько всего здесь коал? Какая среда обитания им нужна? Что именно они едят в разных частях страны?

Меня поражает, что столь знаковое и характерное для Австралии существо представляет собой загадку. Когда европейцы впервые прибыли сюда, им потребовалось 10 лет на то, чтобы просто заметить этих странных животных на деревьях, и только через 30 лет они были научно описаны. Два столетия спустя, только в последние 50 лет, этих замечательных животных стали тщательно исследовать.

Чем больше я пытаюсь узнать о коалах, тем больше понимаю, как многого мы еще не знаем о них. Мне не терпится разгадать тайны, которыми они окутаны, разоблачить мифы, исправить неточности. По сравнению с коалами приматы, как известно, импульсивны, поспешны и несдержанны. Коалы и люди не похожи примерно настолько же, насколько зайцы и черепахи.

Изучив все полки в библиотеке, я обнаружила сотни детских рассказов о коалах и всего несколько книг о них для взрослых, и те на довольно общие темы.

– Возможно, в них не так много интересного, – сказал муж. – Живут на деревьях, едят листья эвкалипта и много спят. Может, просто больше нечего о них знать?

Мне кажется, это не так. Научных работ и правительственных отчетов о коалах больше, чем о любом другом австралийском животном. Коалы не так просты, как кажется на первый взгляд. Если я хочу по-настоящему понять коал, нужно жить в их темпе, следует замедлиться и посмотреть на мир с их точки зрения. Это займет некоторое время.

Тридцать лет назад, когда училась в университете и изучала поведение животных, я снимала комнату в большом доме. Я не помню никаких коал на деревьях рядом с домом, хотя мне кажется, что к соседу как-то забрела одна. Но я помню желтые предупреждающие знаки с изображением силуэта коалы на дорогах-серпантинах. Однажды ночью нам и машине, идущей навстречу, пришлось остановиться и переждать, пока коала перейдет узкую дорогу. Попав в свет фар, животное с трудом преодолело скользкий стальной отбойник на крутой обочине дороги. Водитель нашей машины выскочил и осторожно подсадил коалу сзади, тогда она вскарабкалась на отбойник и скрылась в кустах, где оказалась в безопасности. Тогда я спросила себя, скольким коалам не повезло так, как этой, – и почему не делать отбойники с большим зазором между перекладинами или из менее скользкого материала, чтобы дорога не представляла такой опасности для обитателей дикой природы, равно как и для людей.

Однако, если не считать случайно замеченного как-то раз пушистого серого шарика на дереве, моя первая близкая встреча с коалой произошла, когда я работала временным смотрителем в Аделаидском зоопарке во время gap year[5] между получением степени бакалавра и поездкой за границу для изучения природоохранной биологии. По долгу службы я замещала других смотрителей, когда те болели, были в отпусках или в декрете. И благодаря этой должности я поработала на разных этапах с огромным количеством птиц и млекопитающих – от лисиц-фенеков Сахары до красочных попугаев ара из южноамериканских джунглей.

Австралийские животные занимали центральное место в зоопарке. Первым, что видели посетители, оказывалась большая пирамида, сложенная из камней, увешанная колонией изысканных желтоногих скальных валлаби. Спасение этих кенгуру от неминуемого вымирания путем разведения в неволе, а также защита их среды обитания и повторное заселение в дикую природу стало одной из самых заметных историй успеха зоопарка.

Я научилась ухаживать за ехиднами, которые деловито носились по своим вольерам, как маленькие шипастые танки, не обращая внимания на шумную болтовню крыланов, висящих над ними. Я готовила смесь семечек и нарезанных овощей для молчаливых прутогнездных крыс; смесь из ароматных листьев Corymbria[6], кусочков фруктов и вареных яиц – для щеткохвостых поссумов и мышей; я готовила мучных червей и куколок мух для дерзкой маленькой двугребнехвостой сумчатой мыши. Я варила морковь для казуаров, кормила рыбой сказочных пингвинов и взвешивала банки специальной смеси семечек для попугаев. Я убирала, подметала, сгребала и разгребала, возила и таскала, полоскала и скребла. Если оставалось время, мы разрабатывали стратегии, как отвлечь гиперактивных тасманийских дьяволов, чтобы те перестали ходить туда-сюда, или затопляли вольер с сороками, чтобы стимулировать гнездование.

При этом ухаживать за коалами было проще, чем за многими другими животными.

Они всегда были готовы показаться, с удовольствием сидели в свежесрезанных ветках эвкалипта, которые каждый день приносили им в вольер и приделывали к стволам больших старых деревьев, структурировавших пространство вольера. Они никогда не устраивали беспорядка, как хулиганистые краснохвостые черные какаду, и не тревожили чопорных посетителей антиобщественными проявлениями распущенности или насилия, как широконосые обезьяны и павианы. После них было легко убирать. Только садовники жаловались на этих ненасытных животных, которым постоянно требовалось много свежих листьев эвкалипта. Кроме того, коал совершенно не смущал постоянный поток поклонников, проходящих мимо.

Часть зоопарка, где жили коалы, почти никогда не пустовала. Служащие зоопарка тоже были фанатами коал.

Однако коал любят не все. Интернет полон историй о том, что коалы далеко не так милы и приятны, как думают люди, что они агрессивны, от них пахнет, что они мочатся на вас сверху, и кроме этого эти дикие вредители уничтожают леса. Их называют медлительными, вялыми, глуповатыми обладателями маленького мозга, примитивными уродцами, способными выжить только в определенных условиях, вырождающимися, подверженными болезням и неадекватными. В прошлом мы охотились на коал, из-за чего они почти полностью исчезли, и каждый день продолжаем безжалостно вырубать деревья, на которых они живут, сводить леса, фрагментировать их среду обитания[7], прокладывать через нее дороги, городить заборы и застраивать собственным жильем. Может быть, нам проще так поступать, считая, что они все равно обречены на вымирание?

Возможно, интернет не всегда является лучшим местом для получения точной информации, но противоречивые взгляды на коал свидетельствуют о том, насколько мы по-разному относимся к дикой природе. Коалы бывают ласковыми и замкнутыми, приветливыми и воинственными. Это не медведи и не мягкие игрушки. Они одновременно находятся под угрозой исчезновения в одних регионах и при этом в других умирают от перенаселения. Они страдают от изменения климата, вырубки лесов, болезней, фрагментации среды обитания, природных пожаров, массовой застройки, лесного хозяйства, собак и машин.

Коалы одновременно являются символом уникальной дикой природы Австралии и символом вымирания, до которого мы довели многих животных.

В 1938 году биолог и специалист по дикой природе Эллис Троутон уверенно заявлял относительно будущего коал: «Не возникает сомнений, что кроткую коалу, которой требуются определенные условия жизни, питающуюся листьями, ждет окончательное вымирание».

Коалы сталкиваются с разными проблемами, но вот что интересно – не недооцениваем ли мы достижения и устойчивость этого вида? Коалы наилучшим образом приспособлены к своей окружающей среде. Коала – один из немногих видов, использующих эвкалиптовые листья, которых так много в современных лесах Австралии. В отличие от 34 видов млекопитающих, вымерших в Австралии после европейской колонизации, коалы не только выжили, но и расселились и успешно существовали в некоторых районах Виктории и Южной Австралии.

Коалы заслуженно стали одним из самых любимых и известных символов австралийской дикой природы. Однако они достойны большего, чем отношения как к мягкой игрушке и страданий из-за растущего числа болезней в постоянно сокращающейся среде обитания. Конечно, они заслуживают заботы и внимания, и нужно понять, что они собой представляют, как живут и что им нужно. Чтобы мы узнали это животное.

Коалы – это гораздо больше, чем просто милая мордочка на открытке. Следует узнать их историю, как они эволюционировали, как живут и чем питаются, где обитают, как взаимодействуют с людьми и хищниками, откуда они пришли и что их ждет в будущем. Эта книга – их история.

Коала плюхнулась на землю. Уже всходило солнце, так что пришло время укрыться на высоком дереве неподалеку. Коала шла по тропе вомбатов и остановилась на краю болота. Она чуть помедлила, прислушиваясь к звукам леса. Лучи утреннего солнца – длинные теплые пряди света – пронизывали кроны деревьев. Но внизу, на земле, устланной жухлыми листьями, было по-прежнему влажно и прохладно. Насекомые жужжали над спокойной гладью воды, пульсирующие трели раскрашенных роющих лягушек (Neobatrachus pictus) постепенно затихали. Кенгуровая крыса потору пробиралась сквозь подлесок, насторожив небольшую стаю валлаби, пасшихся неподалеку. Те застыли, сидя на задних лапах, широко раскрыв глаза и подергивая ушами. Но для тревоги не было повода: рядом не рыскали сумчатые (тасманийские) волки, среди деревьев не прятались сумчатые львы[8].

Коала снова посмотрела на болото. Существовали и другие угрозы помимо сумчатых хищников. В этих водах раньше обитали похожие на бегемотов виды животных семейства зигоматуриновые, опасные благодаря своим огромным размерам. Палорхестов с мощными лапами и длинными когтями, которыми те срывали с деревьев кору, тоже лучше было избегать. Но реальную опасность было не так легко заметить. У воды неосторожную жертву поджидали семиметровые констрикторы вонамби.

Из воды высунула голову черепаха, а затем с громким всплеском погрузилась обратно. Коала поворчала и повернула налево, держась неблизко от воды, обходя осоку и тростник, окаймлявшие болото.

Чуть дальше от воды начинался лес, где виднелись залитые солнцем прогалины на месте упавших от старости высоких деревьев. Добравшись до основания старого эвкалипта камадульского, коала снова остановилась, и ей в ноздри ударил резкий запах.

Совсем недавно кто-то взбирался на это дерево. Было не так много существ, способных отпугнуть коалу от излюбленного места: ни летяги, ни псевдокоала (Pseudokoala cathysantamaria), ни даже плотоядный, похожий на сумчатую кошку глаукодон[9]. Тут побывал кто-то другой. Как раз в тот момент, когда коала снова принюхалась, сверху донесся низкий гортанный рокот. Коала рванула прочь с нехарактерной для нее скоростью. Не было никакого смысла противостоять: новый обитатель был совершенно другим видом коалы, гораздо более крупным и мощным, буквально в два раза выше и тяжелее. Гигантом среди коал.

Коалу поманили качающиеся ветви молодого прутовидного эвкалипта неподалеку. Это была плохая замена взрослому эвкалипту камадульскому. Однако коала, выжитая с насиженного места, быстро взобралась на него, довольная тем, что дерево, по крайней мере, не занято другими представителями рода, и устроилась спать в удобной развилке. Теперь ее нос улавливал лишь прохладный успокаивающий аромат эвкалипта.

2

Загадочные падающие медведи в семье

Приезжая журналистка почти не смотрит в камеру. Ее явно беспокоит новое задание. Находясь в типичном дворе австралийского дома в предместье, где широкая желтеющая лужайка украшена наполовину заполненной вращающейся сушилкой для белья, горсткой детских игрушек и огромным бассейном, трудно представить себе даже небольшую опасность.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает ее гид-австралиец, застегивая на ней что-то вроде тактической брони с толстой подкладкой, которую он называет «защитным костюмом от падающего медведя».

– Меня немного беспокоит тот факт, – отвечает она, – что мне зачем-то нужна защита такого уровня.

– Падающие медведи – близкие родственники коал, но они очень злобные, отличаются от коал примерно как динго от домашней собаки, – объясняет ее спутник. – Они крупнее, и когти у них длиннее. На самом деле у них очень маленькие клыки, и самое интересное, что яд у них очень слабый. Не то что змеиный яд, вызывающий тошноту, он вызывает просто сильное местное раздражение. Собственно, это третья по распространенности травма у туристов в Австралии.

Журналистка явно напугана, особенно когда на нее надевают ботинки, кожаные перчатки и защитные очки. Она из Шотландии, и там самое свирепое существо, которое можно встретить, – странная дикая кошка.

– Нельзя резко двигаться, – поясняет один из коллег. – Успокойтесь, падающий медведь чувствует волнение человека.

Ей дают на руки большую серую коалу, которая крепко сжимает плечо женщины, безмятежно глядя на растительность вокруг, вероятно, думая, что там место лучше.

– Что она делает? – спрашивает журналистка, с тревогой поглядывая на растерянную коалу. За кадром ее коллеги впадают в панику.

– Быстрее!

– Снимите с нее это животное!

– Доставай дротики!

Коалу забирают, напряжение внезапно спадает. Члены съемочной группы улыбаются и даже смеются, а журналистка изображает ярость, понимая, что ее только что разыграли с помощью классической австралийской шутки: попытки убедить зарубежных гостей в том, что одно из самых милых и нежных созданий на самом деле – самый смертоносный хищник.

Австралия славится опасными животными. У нас действительно предостаточно ядовитых змей, пауков, медуз и моллюсков, но от них мало кто погибает. Время от времени на невезучих купающихся нападают акулы и крокодилы. Кенгуру бывают агрессивными, если их загнать в угол, и даже у утконоса имеются ядовитые шпоры, так почему бы коалам не поддержать собратьев? Но каждый, кто встречал дружелюбную, жующую листья коалу, знает, что насилие – это последнее, о чем они думают. Единственная известная жертва коалы – достоинство доверчивых туристов. И самое страшное, что может сделать коала у вас на руках, это случайно описаться.

Происхождение мифа о падающем медведе загадочно. Некоторые считают, что это – отражение истории о доисторическом сумчатом льве, Thylacoleo carnifex, который прятался среди древних деревьев и их крон и нападал из засады. Однако наибольшую популярность эта шутка приобрела в 1980-х годах, после того как Пол Хоган столкнулся с «коалами-убийцами» в короткой шуточной телепередаче, где он пародирует своего будущего знаменитого персонажа Данди по прозвищу Крокодил. Тем не менее справедливо сказать, что если бы гигантская или плотоядная коала существовала, то единственным местом, где ее можно было бы найти, было бы далекое прошлое.

В 1889 году один из первых хранителей музея Квинсленда Чарльз де Вис обнаружил в коллекции интересную окаменелую берцовую кость. На примере других ископаемых видов Де Вис знал, что когда-то Квинсленд был куда сильнее покрыт «роскошной тропической растительностью». Сегодня леса на восточном побережье Австралии, а также ареалы обитания животных, населяющих их, ограничены прибрежной полосой к востоку от Большого водораздельного хребта, однако в прошлом леса распространялись дальше на запад, вглубь континента, где ныне расположены засушливые равнины. Поэтому де Вис был удивлен отсутствием окаменелостей животных, обитающих на деревьях, таких как опоссумы и, в частности, коалы – доказательств, которых он долго «ждал и тщетно искал».

Берцовая кость, найденная де Висом, указывала на то, что она принадлежала близкому, но при этом более крупному родственнику коалы. Кроме того, он обнаружил фрагмент черепа, который, по его мнению, мог принадлежать тому же виду. Он очень напоминал череп современных коал, за исключением необычного клыка, как у хищников. Де Вис пришел в восторг, обнаружив первые свидетельства существования коалы в ископаемых находках, и назвал новый вид с юмором, но довольно недоброжелательно, в честь малоизвестного греческого бога глупости – Коалемус (Koalemus).

Неужели де Вис нашел гигантскую клыкастую коалу? Была ли она реально существовавшим предшественником мифического падающего медведя из современного австралийского фольклора? Вероятно, нет. Среди ископаемых находок Австралии много странных клыкастых созданий, в том числе травоядных, которые приспособились есть мясо. Грозные родственники коалы – сумчатые львы – являлись узкоспециализированными хищниками. Однако острые зубы и хорошо развитые клыки не всегда указывают на мясоедение. Существуют животные, у которых есть клыки не только для еды – свиньи, приматы, олени и даже крошечные бандикуты, любящие грибы.

Кем же на самом деле был загадочный Коалемус, остается неизвестным уже многие десятилетия.

Коалы – весьма своеобразные существа, неподражаемые и совершенно неповторимые. Иногда они напоминают людям медведей, иногда – вомбатов, ленивцев или даже панд. У них действительно есть общие черты со всеми перечисленными животными, однако они совсем другие. Просто коалы вообще не похожи ни на одно известное животное.

Но даже если и так, коалы живут не в изолированном мире, они представляют собой часть сложной и многогранной экосистемы животных, так же приспособившихся к жизни на деревьях и к австралийскому капризному климату. Кроме того, у них общее прошлое с родственными видами. У них есть как соседи, так и семейная история.

«И кто же входит в их семью?»

Этот вопрос врезался мне в память, прозвучав осуждающим тоном пожилой двоюродной бабушки. Он всегда раздражал строптивых племянниц, но в данном случае полезно его задать. У коалы есть свое место как в настоящем, так и в прошлом. Чтобы составить родословную коалы, генеалогическое древо, которое покажет, кто где находится, мне придется работать в обратном направлении, как специалисту по генеалогии. Если я хочу понять, что представляют собой коалы, мне нужно знать, откуда они взялись.

Большинство австралийских млекопитающих сумчатые, и коалы – не исключение, как и огромные прыгающие кенгуру, миниатюрные летяги, муравьеды намбаты и улыбчивый короткохвостый кенгуру – квокка. Вместо того чтобы вынашивать потомство в раздувающихся животах всю беременность, сумчатые рожают крошечных безволосых детенышей размером с фасолину. Новорожденные заползают по густому меху матери в мягкую стерильную сумку, присасываются к соску и «созревают» там до «второго рождения», когда становятся готовы появиться на свет из сумки у матери на животе.

Австралазия – сердце эволюции сумчатых. Пушистые сумки, в которых они держат своих детенышей, являются внешним признаком репродуктивной системы, отличающей их от гораздо более распространенных эутериев (ранее их называли «плацентарными» млекопитающими, что менее точно). Из более чем 300 видов современных сумчатых более двух третей вышли из некогда существовавшего материка, объединявшего современные Австралию, Новую Гвинею и связанные с ними острова. И более того, почти две трети местных млекопитающих Австралии – сумчатые. Ни на одном другом участке суши в мире сумчатые не доминируют так, как в Австралии.

Тем не менее сумчатые встречаются и в других местах. Они являются коренными жителями Северной и Южной Америки, что говорит нам о том, что различные виды сумчатых появились и эволюционировали в то время, когда Австралия, Антарктида и Южная Америка образовывали великий южный суперконтинент Гондвана.

Я знаю, что в Северной Америке живет какой-то опоссум, однако подробности мне неизвестны. Моя старинная подруга, приехав из Луизианы, довольно холодно о них отзывалась. Когда мы жили в Виктории, она с восторгом говорила о кенгуру у нас на лужайке возле дома и мечтала увидеть коалу в дикой природе. Однако, когда я предложила ей показать гнездовые ящики[10] посуммов, она скривила рот от отвращения.

– Поссумы уродливые, – заявила она.

– Как ты можешь так говорить? – спросила я, пораженная сказанным. – Поссумы прекрасные, у них мягкая шерстка, большие глаза и длинные хвостики.

– У нас есть опоссумы, это просто большие крысы, – сказала она и даже содрогнулась.

– Идем, покажу тебе их, – сказала я, – и тогда ты решишь, правда ли они похожи на больших крыс. Только тише.

Мы принесли лестницу к одному из эвкалиптов, росших неподалеку, и приставили ее так, чтобы посмотреть небольшое гнездо в деревянном ящике. Наши ящики пользовались большим спросом и никогда не пустовали. В них постоянно кто-нибудь жил: попугаи лорикеты и розеллы, козодои[11], поссумы, летяги и кистехвостые сумчатые крысы. В кои-то веки я надеялась, что там не живут сейчас тафы. Эти хищники с симпатичной черной кисточкой на хвосте были моими любимчиками, но, вынуждена признать, они действительно слегка похожи на крыс.

Я наблюдала за тем, как подруга вскарабкалась по лестнице, открыла крышку ящика и заглянула внутрь. Через несколько минут она спустилась обратно.

– Ладно, – сказала она. – Этот милый.

Ящик был полон сахарных летающих поссумов (они же – сахарные сумчатые летяги): крошечные полосатые мордочки, мигающие глазки. Они лежали, завернувшись в мембраны, на которых парят, как в мягкие пушистые пледы.

– Опоссумы совсем не такие, – признала моя подруга.

Действительно, нечестно судить обо всех сумчатых только по одному представителю семейства, который распространился в Северном полушарии без помощи человека. Однако так делают многие, даже ученые. Подозреваю, что во многом это вина виргинского опоссума, именно благодаря ему появились обобщения и предубеждения ко всем сумчатым. Но это несправедливо даже по отношению к огромному разнообразию опоссумов, обитающих в тропических лесах Центральной и Южной Америки. Я и понятия не имела, что их так много: водяные опоссумы, карликовые короткохвостые и мышиные опоссумы. Есть опоссумы стройные и грациозные; есть виды с хвостами толстыми, пушистыми и голыми. Опоссумы бывают мохнатые, полосатые, ярко окрашенные, белобрюхие и «четырехглазые» (названные так из-за отметин, напоминающих очки). Но все они при этом опоссумы: большинство размером от мыши до кошки, обитают обычно на деревьях, они прагматичны и едят все подряд.

С австралийскими сумчатыми все совсем не так. Они чрезвычайно разнообразны по форме и повадкам и бывают различных размеров: от крошечных до огромных. Северная сумчатая мышь – крошечный, но прожорливый сумчатый хищник, весящий всего 4 грамма. Это одно из самых маленьких млекопитающих на земле, размером едва ли с четверть домашней мыши. Она обитает на черноземных равнинах Северной Австралии. Благодаря уплощенному и вытянутому черепу животное может протискиваться сквозь трещины в земле и охотиться на пауков, многоножек, ящериц и даже млекопитающих крупнее его самого. На другом конце размерной шкалы находятся большой рыжий кенгуру и гигантский кенгуру ростом выше человеческого. У них характерная стойка на двух ногах, и некоторые из них весят до 90 килограммов. Сумчатые в Австралии занимают все экологические ниши, от тропических лесов до засушливых пустынь, от подземных нор до верхушек деревьев: они едят траву и побеги деревьев, охотятся и питаются отходами, однако всех объединяет биологический признак, позволяющий судить об их общем происхождении. И даже группа поедателей листьев, обитающих на деревьях, на других континентах представленная ленивцами, лемурами и обезьянами, в Австралии – это коалы и поссумы.

Генеалогическое древо австралийских сумчатых делится на две отдельные группы (см. схему в начале книги). Одна из них – это кроличьи бандикуты, бандикутовые и сумчатые плотоядные животные, такие как пятнистые сумчатые куницы (кволлы) и тасманийский дьявол. Здесь есть и странные представители: маленький полосатый сумчатый муравьед (намбат) и сумчатый крот, плавающий в песке. Другая группа гораздо более многочисленна и, возможно, более популярна. В нее входят различные кенгуру, потору, поссумы (кускусы) и летяги.

Именно из этой группы вышли около 70 видов поссумов, летяг и кускусов, а также еще около 60 видов кенгуру, валлаби и потору – основная часть наиболее известных и распространенных видов Австралии. Остается еще немногочисленное и менее распространенное семейство, которое не так часто вспоминают. Это вомбатообразные, группа, которая сегодня включает в себя трех вомбатов, промышляющих рытьем подземных нор, и одинокую коалу, сидящую высоко на ветвях.

Норы вомбатов – удивительные архитектурные сооружения. Они бывают до 30 метров в длину и несколько метров в глубину и представляют собой обширные подземные лабиринты, построенные несколькими поколениями вомбатов, нынешнее поколение иногда злобно и агрессивно охраняет свои родовые жилища.

В 2018 году группа студентов-зоологов третьего курса Мельбурнского университета установила камеру для записи ночной активности в точке входа в тоннели короткошерстного (или голоносого) вомбата. Вомбат, как положено, вылез из норы на минуту или две, а затем вернулся обратно. Через пару минут появилось еще одно животное. Однако это был не вомбат. На этот раз из той же норы вылезла коала, понюхала землю там, где только что был вомбат, и не спеша удалилась.

Это наблюдение удивило даже научного руководителя студентов, доктора Кэт Хандасайд, которая изучала коал в дикой природе уже более 40 лет.

– Фотоловушки – удивительные инструменты, позволяющие нам заглянуть в жизнь пугливых ночных сумчатых, – поясняет она. – Иногда мы наблюдаем такое, о чем и мечтать не смели.

О том, что коала, проводящая почти полностью свое время на дереве, делала в норе вомбата, можно только догадываться. Но Кэт не считает, что коала и вомбат встретились.

– Голоносые вомбаты бывают сварливыми. Если бы коала столкнулась с вомбатом, он бы немедленно ее прогнал и она никогда бы не выглядела такой спокойной, как на фотографиях, – сказала она.

Коалы и вомбаты – ближайшие родственники, оставшиеся в живых, и их часто связывают друг с другом. Первые европейские исследования иногда описывали этих животных как «вомбатов-коал». Само название Vombatiformes означает «вомбатообразный», выглядящий как вомбат. Как если бы раньше коалы были какими-то вомбатами, которые затем выползли из нор и поселились на дереве. Обычно считается, что коалы произошли от вомбатоподобных предков. Одна из глав книги об эволюции коалы называется «Из-под земли». Полагаю, оба животных коренастые, небольшие, без хвостов, при этом одно лазает по деревьям, а другое роется в земле. Но на самом деле коала не так уж похожа на вомбатов, и нет никаких оснований думать, что коалы когда-то жили под землей.

Различия становятся куда более очевидными, если посмотреть не только на ныне живущие виды, но и на вымерших представителей этой группы. Когда-то вомбатообразные были представлены во всех формах и размерах; они весили от 3 килограммов до почти 3 тонн. Эти существа жили на деревьях, под землей и даже в болотах и в водотоках. Среди них встречались представители нашей самой примечательной мегафауны – австралийская версия мамонтов ледникового периода Северного полушария, гигантские ленивцы, пещерные медведи и саблезубые тигры. Самыми крупными были дипротодоны – сумчатые травоядные размером с носорога, с сумками, набитыми огромными детенышами. Эти листоядные животные[12] населяли леса континента, когда-то покрывавшие большую часть Австралии.

Палорхесты обдирали кору с деревьев своими саблевидными когтями и хоботом, похожим на хобот тапиров, а зигоматурус прятался в болотах, как буньип[13]. Другие стали питаться мясом. Сумчатый лев (тилаколео) был размером с леопарда и вооружен втягивающимися когтями на длинных пальцах, режущими лезвиями вместо зубов и одним укусом мог сломать кости. С течением времени виды появлялись и исчезали, и одни сохранились в истории человечества и запечатлены в наскальных рисунках и легендах. От других остались лишь переломанные кости, следы когтей, оставленные на стенах пещеры, или длинная цепочка следов, погруженных в мягкую поверхность высохшего дна озера.

Все эти странные и разнообразные виды находятся между современными вомбатами и их более дальними родственниками, коалами, сидящими немного дальше, на боковой ветви древа эволюции. Коалы так же отличаются от вомбатов – поведением, внешним видом и анатомией, – как и от гигантских дипротодонов или палорхестов.

Однако все вомбатообразные очень редки. Из некогда многочисленной и разнообразной группы уцелели только коала и несколько видов вомбатов. Доисторические вомбаты вырастали размером с медведя гризли, представляя собой очень разные виды. Сегодня в дикой природе живет всего несколько сотен квинследских вомбатов (Lasiorhinus krefftii), находящихся под угрозой исчезновения. Длинношерстный (шерстоносый) вомбат (Lasiorhinus latifrons), вид, близкий к уязвимому положению (одна из категорий Международного союза охраны природы), обитает только в полузасушливых районах равнины Нулларбор и на изолированных участках ареала в Южной Австралии. Даже ареал обитания обыкновенного, или голоносого, вомбата сокращается. До недавнего времени они были одним из немногих местных австралийских животных, на которых открыта спортивная охота, однако пали жертвами быстрого темпа жизни человека, и их крепкие тушки усеивают обочины горных дорог.

Что касается коал, то из примерно 20 современных представителей семейства коаловых, существовавших в различное время на протяжении тысячелетий, остался только один вид единственного рода – Phascolarctos cinereus, или пепельный сумчатый медведь. Современные коалы сосуществовали какое-то время еще с одним-двумя видами коал, однако сейчас коала – последний живущий представитель своей ветви, по словам Троутона, «привлекательной, но филогенетически стерильной».

Я не уверен, привлекательны ли люди настолько же, как и коалы, но мы также филогенетически стерильны, то есть лишены близких родственников. Подобно коалам, наши предки Homo sapiens были не единственным видом; на Земле жили Homo neanderthalensis, Homo naledi и Homo erectus, и это лишь некоторые виды. Наш ближайший родственник, неандерталец, исчез примерно в то же время, когда исчез последний близкий родственник современной коалы. Но в своей обширной группе коала более одинока, чем мы. Мы можем считать дальними родственниками человекообразных обезьян и даже просто обезьян, но вомбаты столь же далеки от коал, как люди от крошечных долгопятов, приматов с большими глазами и лапами, похожими на лягушачьи, населяющих индонезийские тропические леса и цепляющихся, чтобы выжить.

Как с экологической, так и с эволюционной точки зрения коалы сидят на дереве в полном одиночестве.

3

Озерный край

Дорога на машине между Мельбурном и Аделаидой, столицами двух ближайших штатов Австралии, занимает чуть больше восьми часов. Времени на то, чтобы осмотреть достопримечательности, почти нет. Каждый год, когда мы ездили навестить семью из одного города в другой, я смотрела, как за окном проносятся виды на скорости 100 км/ч, и мне хотелось остановиться, побывать в этих местах.

– Смотрите, гигантская коала, – говорила я детям каждый раз, когда мы проезжали мимо города Дэдзуэлл Бридж. Они поднимали головы, смотрели в окно и прежде, чем снова уткнуться в экраны и книжки, успевали промямлить что-то невразумительное.

У дороги возвышалась 14-метровая коала из бронзы и стали – пережиток моды на «гигантские» достопримечательности в австралийских провинциальных городах, – отмечая съезд на Гэруорд, ворота в национальный парк Грампианс. Вдалеке были видны огромные гранитные выступы Грампианских гор – еще одна монументальная достопримечательность на фоне равнинного ландшафта. Подростком я однажды жила в палатке в окружении этих жутких скал и помню обилие коал, беззаботно прогуливавшихся среди высоких деревьев на стоянке.

– Давайте как-нибудь остановимся там на ночь, – предлагала я.

– В следующий раз, – отвечал муж, не отрывая глаз от дороги.

Самым старым окаменелым останкам коалы, или Phascolarctidae, примерно 24 миллиона лет, что соответствует переходу от теплого олигоцена к прохладной эре миоцена. Этот период совпадает с появлением многих современных групп млекопитающих и птиц, а также увеличением доли площадей травяных растительных сообществ. Появились узнаваемые виды псовых, медведей, оленей, китов и верблюдов, а также сов, уток, ворон и какаду. И в то же время, когда в Австралии появились коалы, в Африке возникла новая группа приматов – человекообразные обезьяны.

Возможно – и даже вероятно, – что коалы появились гораздо раньше. Согласно молекулярным исследованиям, коалы отделились от остальных вомбатовых примерно 37 миллионов лет назад. Однако не существует подтверждающих это окаменелостей. Собственно, никто не находил окаменелых останков сумчатых в Австралии, относящихся к периоду от 55 до 26 миллионов лет назад.

Ископаемые останки коалы встречаются относительно редко. Возможно, это животное никогда не было широко распространено. Или, может быть, коалы обитали в экосистемах, не благоприятствующих сохранности окаменелостей. Однако существуют окаменелости примерно 20 различных видов коал, найденных на территории Австралии и относящихся к разным периодам. Большинство из них включает лишь один фрагмент кости или зуб. Как это ни парадоксально, но многие из этих окаменелостей были найдены не на лесистом восточном побережье, где сейчас обитают коалы, а на территории ныне засушливых внутренних районов Южной Австралии.

У нас ушло несколько дней на то, чтобы добраться из города на самый север Южной Австралии, посетить школы и выступить с лекциями о письменности и окаменелостях. Даже по меркам австралийцев, привыкших путешествовать на дальние расстояния по прямым пустым дорогам, это слишком удаленное место. Взгляду открывается широкий горизонт; пейзаж совершенно плоский, ничто не нарушает идеальную сферу голубого неба, надрезанную красным диском Земли снизу.

Выйдя из машины, я, к своему удивлению, обнаруживаю, что почва мягкая и рассыпчатая: легкая, нетронутая пыль под ногами поднимается в воздух. Перед глазами развернулся совершенно лунный, даже почти марсианский, пейзаж. Повсюду лежат каменные глыбы, как будто кто-то рассыпал гигантские булыжники. Между ними, цепляясь за жизнь, вьются крошечные серые растения. На сотни и сотни километров нет ни одного дерева.

Однако когда-то давным-давно здесь росли деревья, и доказательства этого валяются вокруг меня. Везде на земле – фрагменты окаменевшей древесины. Бревна выглядят очень натурально, пока не возьмешь их в руки, – тогда понимаешь, что весят они, как каменные. Некоторые участки выглядели так, как будто бы по лесу прошел ураган и повалил деревья; другие – как если бы бревна смыло в море и там они опустились на океанское дно, когда моря высохли и суша обнажилась.

О затерянном мире свидетельствуют не только останки деревьев. О том, что когда-то этот район не был засушливым, говорят огромные переливающиеся пятна на плоских поверхностях: Кати-Танда, Нгарндамукия, Мунда, Пандо Пенуни и Карл Тулка, известные, соответственно, как озеро Эйр, Торренс, Фром, Хоуп и Морис. Некоторые сохранили первоначальные названия: озеро Бумбунга, Каллабонна и Кадибарравирраканна. Эти лужи – последние остатки огромного мелководного внутреннего моря, простиравшегося по всей Австралии 100 миллионов лет назад. Когда вода ушла, вместо моря образовались множество соленых озер, указывающих на огромный подземный Большой Артезианский бассейн, по-прежнему находящийся под пустыней.

Древняя озерная система занимает площадь более 20 000 квадратных километров, то есть больше территории Израиля или Словении. Сейчас не осталось бурных рек, которые снабжали бы водой эти озера, и они не посылают паводков в море. Это так называемые бессточные озера: водосборные бассейны в самых низких точках широкой равнины, на 15 метров ниже уровня моря и без очевидного выхода. Они десятилетиями стоят сухими под тонкой коркой соляных отложений и наполняются водой лишь раз или два в столетие, когда редкие ливни омывают внутренние пустыни. Озера удерживают эту воду несколько дней или недель, тогда по берегам в непривычном изобилии цветут цветы, а пустынные птицы преодолевают огромные расстояния, чтобы напиться, покормиться и обзавестись потомством. Животные тоже приходят к озерам полакомиться, пока вода не ушла под землю в артезианский резервуар или не испарилась под палящим солнцем.

На протяжении миллионов лет эти озера хранят память о тех, кто тут бывал. По берегам можно найти следы и ископаемые останки тел умерших животных. Их кости постепенно сливаются с поверхностью и, пролежав годами под дождями, в застоялой воде и во время засухи, все больше покрываются отложениями. Именно благодаря этим останкам мы знаем о некогда богатой экосистеме растений и животных в лесах вокруг озер.

Я возвращаюсь к машине. Невероятно, насколько негостеприимна и необычна эта местность, пустыня на месте пересохших озер, где были найдены древнейшие окаменевшие останки коалы возрастом 24 миллиона лет.

В 1953 году американский палеонтолог, профессор Р. А. Стёртон, приехал в Австралию на «поиски предков однопроходных и сумчатых». Стёрт – так его называли коллеги – приехал вместе с женой Лилиан и аспирантом Диком Тедфордом. Целью их исследования была область с окаменелостями рядом с озером Каллабонна на северо-востоке Южной Австралии, обнаруженная в 1893 году. Сюда было непросто добраться, и работать здесь тоже было нелегко. Нормальных дорог не было, и часто приходилось передвигаться по следам в песке или по старым железнодорожным путям. Летом температура днем поднималась выше 50 °C, а зимой по ночам опускалась до 6 °C. За 60 лет, с тех пор, как в этом районе впервые нашли останки гигантских птиц и млекопитающих, никто сюда не возвращался. Никто даже не был полностью уверен, где именно находится место первоначальной находки ископаемых и можно ли до него добраться по зыбучим пескам пустыни.

Американцы отправились на север в сопровождении таксидермиста из Южно-Австралийского музея Пола Лоусона, которому было поручено следить за работой группы и присматривать за ненадежным грузовиком времен Второй мировой войны. Первая поездка группы была на удивление холодной, мокрой и сложной.

«Пол – просто золото, – писал Стёртон в дневниках, – он никогда не сдается».

Им удалось обнаружить уже известное место с ископаемыми останками, а также привести назад новые образцы. Однако ученым нужны были более старые образцы, которые позволили бы получить больше информации об эволюции характерных австралийских сумчатых.

Вторая поездка группы на север была не лучше. Они нашли окаменелости, но не те, что искали. При этом время поездки в Австралию подходило к концу.

Дик Тедфорд написал в дневнике, что поездка «на протяжении 10 дней была на грани полного провала», когда неожиданно «искателям костей страшно повезло».

Надеясь спастись от безжалостных приставучих мушек, ученые взобрались на гребень песчаной дюны, обдуваемый ветром, чтобы пообедать без насекомых. С вершины открывался вид на скрытое до этого соленое озеро. Так они обнаружили озеро Паланкаринна.

Здесь наконец-то и нашлись разнообразные окаменелости современных австралийских млекопитающих. Ученые испытали облегчение, однако уже после того, как они закончили сбор сокровищ и были готовы упаковать их и отправиться в долгий путь назад, Пол Лоусон решил, что они что-то упустили. Он вернулся на место, которое они уже осмотрели.

«Удачный удар геологического молотка – и у него в руках крошечная челюсть коалы, – вспоминал Тедфорд. – Она стала типовым образцом самой ранней из известных коал, Perikoala palankarinnica».

Может показаться, что по зубам или челюстям можно сказать о животном довольно мало. Но зубы – самая твердая и минерализованная часть скелета, поэтому, как и раковины, они составляют непропорционально большую часть окаменелых останков.

У некоторых видов они срастаются с челюстной костью, которая сохраняется вместе с ними. К счастью для ученых, зубы разных животных сильно отличаются. Поскольку зубы необходимы для выживания, достаточно высоко давление отбора, приводящее к их изменениям, необходимым для адаптации.

В отчете Стёртона о Perikoala palankarinnica нет фотографий, но есть четкие рисунки зубов тушью. Они выглядят, как геологические карты – профиль горного хребта на горизонте или аэрофотоснимок вулканических кратеров на давно умершей Луне. Стёртон выстраивает их в ряд с современными видами, сравнивая старое с новым – древних поссумов с современными, Perikoala рядом с Phascolarctos. Родственное сходство на лицо. По зубам можно понять не только, насколько эти виды родственны (или нет), но и какого размера было животное, а также – чем оно могло питаться.

Perikoala palankarinnica весила примерно столько же, сколько домашняя кошка, а размером была с самых маленьких современных коал. Челюсть у нее была короткой, это говорит о том, что у животного была характерная короткая или приплюснутая морда, а не удлиненная, как у собаки или кенгуру. Зубы у нее более простые и плоские, чем у современных коал, это указывает на то, что она питалась более мягкими листьями, без жестких тканей. После первой находки в этом же районе был обнаружен еще один вид, немного меньше по размерам, но более крепко сложенный – Perikoala robustus.

Я пытаюсь представить, как выглядело это животное, но мне сложно вообразить себе что-нибудь, исходя из этих маленьких фрагментов. Насколько существо было похоже на современную коалу? Была ли это просто уменьшенная версия, или она выглядела совсем по-другому – возможно, больше похожа на опоссума? Воображение рисует только бледные тени известного мне животного, но слегка измененного. Изображение оставляет странное ощущение зловещей долины, но не дает никаких идей.

Я изо всех сил стараюсь придать им характер, сформулировать более четкие различия между ними, такие же, как между современными видами. Это требует большего, чем просто использование оттенков коричневого или серого, пятен или полос. Мне нужно множество подробностей, если я хочу, как сказал выдающийся палеонтолог Джордж Симпсон в 1926 году, «рассматривать очень древнюю и давно вымершую группу млекопитающих не как обломки костей, а как существ из плоти и крови».

По фрагментам я не могу сказать, были ли у этого животного короткие, сильные конечности, с помощью которых удобно лазать по деревьям, хватаясь за ветки, или оно больше ходило или бегало на четырех лапах. Были ли у него характерные для коалы кисти с тремя обычными пальцами и двумя отставленными, как большие пальцы человека? Или у них на ногах было по два пальца, сросшихся в странный палец с двумя когтями, и один крупный короткий большой палец, полностью утративший коготь? По одним только зубам ничего нельзя рассказать обо всем животном. Как будто бы в схематическом изображении коалы стерли половину линий.

Я оставляю попытки воссоздать персонажа и вместо этого пытаюсь вообразить окружающий его мир.

Вокруг мелководного озера Паланкаринна 24 миллиона лет назад простирался болотистый лес. Здесь обитали животные, приспособленные к жизни на деревьях и в воде. Наряду с древними коалами здесь существовало множество различных видов поссумов. На ветках охотились на насекомых маленькие плотоядные сумчатые, мало чем отличающиеся от современных сумчатых мышей и землероек, а в воде обитал зубастый утконос, по размеру и форме похожий на современного утконоса. Рядом паслись листоядные зигоматуровые (Zygomaturines) – изящно сложенные животные размером с миниатюрную козу. Их окаменелости часто находят во влажных, болотистых лесах, хотя вопрос о том, являлись ли они полуводными, остается спорным. Другие местные виды обитали, вероятно, на суше – пара травоядных животных размером с собаку, похожих на вомбатов, миниатюрный кенгуру и родственник бандикутов. Окаменевшие останки хищников встречаются реже, однако недавно были найдены редкие останки древнего лесного ястреба (Archaehierax sylvestris) на близлежащем озере Пинпа, и есть предположение, что самая серьезная угроза древним коалам находилась на небе.

Я помню, как мы жили в палатках в лесах Отуэй, в Виктории, вглубь континента от Великой океанской дороги. Нотофагусы антарктические (Nothofagus antarctica)[14] с изящными листьями, когда-то доминировавшие в олигоценовых дождевых лесах, перемежаются здесь с более современными видами эвкалиптов, такими как эвкалипт косой (Eucalyptus obliqua) и эвкалипт прутовидный (Eucalyptus viminalis). Высокие тенистые древовидные папоротники циатея возвышаются над лесной подстилкой, покрытой мхами и орляком. Ландшафт здесь по-прежнему богат болотами, ручьями и мелководными озерами, которые, периодически пересыхая, обнажают тропы представителей вымершей мегафауны. В этих местах нет следов древних коал, но их современные потомки встречаются в изобилии. Это самая близкая из тех, что я могу вообразить, модель болотистых лесов, которые когда-то окружали ныне горячие, высохшие озера в континентальной части Южной Австралии.

На языке народа Диери, коренных австралийцев, населявших территорию к востоку от бассейна озера Эйр, слово mada означает «новый». После столетий переименования ландшафтов и животных на европейский манер в научной литературе постепенно происходит узнавание слов коренных жителей и отражается сотрудничество с местными экспертами и знатоками природы, даже если научные названия даются на ломаном греческом, латинском или английском.

Madakoala, более крупный вид, чем Perikoala, описан по останкам зубов, а также фрагментов челюсти и раздробленной части черепа, впервые найденной Тедфордом на озере Пинпа во время второй поездки в Австралию в 1971 году. Наконец обнаружив опубликованное описание этого вида, я обращаю внимание на фотографии зубов Madakoala