Однолюб. Сборник новелл

Размер шрифта:   13
Однолюб. Сборник новелл

Сбежавшая новобрачная

– В одной рубашке, босиком! Представляете, что подумала мои дорогие родственники, когда их Настенька, которую они благополучно спровадили замуж, вдруг объявилась посреди ночи? Вам смешно?

– Отнюдь, не обижайтесь, право, я не нарочно, просто у вас такое лицо, будто вы не слишком раздосадованы произошедшим.

– Нет, я раздосадован и даже очень. Пришлось вылезать из постели, расталкивать кучера, которого не добудиться и ехать ни свет ни заря, дабы нанести визит своей дражайшей теще! Вы по-прежнему улыбаетесь, а я так и не понял, чем я вас так развеселил. Мне хотелось вам пожаловаться, между прочим. Вижу, я выбрал не того собеседника. Вынужден откланяться.

– Да полно вам, садитесь, налейте себе шампанского, выпьем за вашу первую брачную ночь. Первый блин комом, но да второй выйдет на славу. Я в вас верю! – собеседник не удержался и снова хмыкнул.

– Надсмехаетесь, сударь? Я могу расценить сей выпад, как оскорбление. «Что я делаю, – подумал про себя молодой князь, Петр Карамышев, богатый наследник, который только что женился и на тебе – в первую брачную ночь от него сбежала жена. – Только дуэли мне не хватало. Надо бы повиниться, сказать, что вспылил напрасно, так как не в себе. Он мужчина, поймет». Впрочем, вы правы, со вторым блином я точно не оплошаю. Кстати, советы принимаются. Если ваше предложение насчет шампанского еще в силе, будем считать, что конфликт исчерпан. Беру свои слова назад, обязуюсь загладить вину. С меня пять бутылок.

Ровно столько у Карамышева оставалось после свадебного торжества, которое должно было продлиться на следующий день в узком кругу. Теперь, после выходки Анастасии Павловны банкет будет неуместным, в лучшем случае чай с недоеденными накануне пирогами.

Извинения были приняты. Нужные советы даны.

– За шампанским изволите послать?

– Нет, привезу сам, когда пойму, что ваш совет помог.

–Но это же не честно!

–То, что вы предложили, тоже не очень честно по отношению к моей жене, но поскольку других советов нет, воспользуюсь вашим, так и быть.

Молодой князь Карамышев, радуясь, что удалось избежать дуэли, на которую сам же чуть было не нарвался, расслабился, откинулся на диване и закурил. Воспоминания нахлынули снова. Он так ждал этой ночи, много раз представлял, как входит в опочивальню, откидывает полог и видит…

У него не было ни малейших сомнений, что он справится со своими обязанностями, чай не впервой, натренировался со своими горничными, которые благоволили к молодому князю и наперебой предлагали свои услуги сначала по его посвящению, а потом просвещению в любовных утехах. И так в этом преуспели, что напрочь позабыли предупредить, как следует себя вести с неопытной девушкой.

Надо сказать, что Анастасия Павловна вопреки вошедшему в моду обычаю, не обзавелась наставником, который бы рассказал ей о том, что ее ждет. Свои ожидания она описала в своем дневнике:

«Томление и страх, что мой муж, человек, безусловно, опытный, сочтет меня неинтересной. Кто бы научил, что мне делать? Спрошу у маменьки».

Через день новая запись:

«От стыда чуть не провалилась сквозь землю. Маменька сказала, что мое дело простое – лечь и лежать. Муж человек взрослый, судя по манерам, не новичок, как-нибудь разберется, что у меня где. Велела не переживать об этом, а думать о том, как поскорее забеременеть, чтобы престарелому князю, отцу моего жениха, можно было отойти в мир иной, зная, что с наследниками проблем не будет. Припугнула, что могу остаться не у дел, если буду бесплодной. Рассказала ужасную историю, как графиню N вынудили представляться беременной, пока доверенная служанка, которую ее муж обрюхатил, ходила с пузом. Ушам своим не поверила, неужели графиня, которую все недавно поздравляли с благополучным разрешением от родов, воспитывает чужого ребенка? Маменька велела молчать и думать не о том, что у других, а о себе. Страшно. Поскорей бы все закончилось».

Надо ли объяснять, почему событие, которого с нетерпением ждали и жених и невеста, не говоря про родственников, вылилось в грандиозный конфуз, который обсуждал весь город, потешаясь над обеими сторонами. Не имея возможности присутствовать при оном, сплетники вооружились собственной фантазией, которая роскошным гарниром феерично дополняла то, что было доподлинно известно со слов прислуги.

У этих свои глаза и уши везде. Господа только думают, что их жизнь скрыта от посторонних взоров. На самом деле служанки, кухарки и конюхи знают все и еще сверх того, не ограниченные ничем, кроме своего любопытства и наглости. Их услугами одинаково пользуются неверная жена и верный муж (или наоборот) и каждый берет с них обещание хранить секрет в тайне, сопровождая просьбу подарком или монетой. Удобно и выгодно. Сведения о Карамышевых стали достоянием общественности потому, что Анастасия Павловна, когда появилась на пороге родительского дома, всех перебудила своими жалобами и стонами. Сбежалась вся прислуга поглазеть на растрепанную и неубранную хозяйскую дочь, которая почему-то "прискакала" домой вместо того, чтобы нежиться в постели с молодым мужем. Ну и ну.

На вопрос матери: – Что случилось? – ответила, заливаясь слезами, что «муж набросился на нее и творил непотребное».

Мать оторопела и не сразу нашлась , что сказать. Свидетелей возвращения Анастасии из мужнего дома было достаточно. Анастасию Павловну наконец сообразили завести в комнату, чтобы продолжить допрос при закрытых дверях. Но это уже не могло остановить полет сплетни, которая разнеслась в мгновение ока, обрастая все новыми пикантными подробностями, о которых по правилам дзэн рассказать не получится. Включайте воображение – что за непотребство сначала показал, а потом попытался учинить над своей неискушенной невестой молодой самонадеянный князь.

Анастасия Павловна вернулась к мужу, но не сразу. Прошло несколько дней, прежде чем она смогла дать согласие на вторую попытку, которая удалась, но увы, без ее непосредственного участия. Настенька присутствовала в качестве наблюдателя за тем, как ее муж предавался милым утехам у нее на глазах со … служанкой. Молодая жена сначала закрывала глаза, но потом, осознав, что на нее никто не обращает внимание, стала подглядывать и так заинтересовалась происходящим, что в конечном итоге сама изъявила желание попробовать. И дело пошло.

Вскоре княжна Карамышева перестала выезжать в свет, появлялась только в опере со своим супругом, который выглядел вполне довольным, даже счастливым. То же самое можно было сказать и про Анастасию Павловну. Она сидела в ложе с умиротворенным и немного загадочным видом, поглаживая свой живот. Еще бы, ее опыт теперь позволял смотреть с высоты на своих незамужних подруг, которые даже не представляли, что их ждет. На просьбы рассказать, она только улыбалась и мечтательно прикрывала глаза, а потом снисходительно советовала узнать о любви чуточку побольше, желательно не из книг.

Романс в благодарность за любовь

До этого разговора Анны Керн, музы Пушкина, со своей дочерью, Екатериной, оставалось три года. В них было все – первая встреча, любовь, как озарение, ожидание счастья, страдания и смирение перед неизбежностью.

Михаил Иванович уже был женат, когда впервые встретил Катю. Он увидел ее в Смольном и сразу ощутил притяжение, так бывает с теми, кто разочарован и жаждет нового источника вдохновения. Для композитора Глинки, который не испытывал глубоких чувств к жене Марии, юная Керн стала такой искрой. Еще пара встреч и в его сердце уже пылал огонь.

«…мой взор невольно остановился на ней: её ясные выразительные глаза, необычайно стройный стан… и особенного рода прелесть и достоинство… всё более и более меня привлекали. Я нашёл способ… Чрезвычайно ловко высказал тогдашние мои чувства. … Вскоре чувства мои были вполне разделены милою Е. К., и свидания с нею становились отраднее…. Мне гадко было у себя дома, зато сколько жизни и наслаждения с другой стороны: пламенные поэтические чувства к Е. К., которые она вполне понимала и разделяла…»

Мать девушки, которая имела богатый опыт – вдохновлять творческих гениев – пыталась оградить дочь от этой «напасти», увещевала:

– Деньги кончатся, любовь остынет, а репутация…?

Екатерину все это не пугало потому, что она была влюблена и верила, что такой, как ее избранник, никогда не обманет и ждала осуществления своей мечты – стать его женой – с упорством гомеровской Пенелопы.

Но страсти кипели не только между ней и Глинкой. Его молодая жена, как оказалось, уже давно купалась в тайной любви, к которой ее склонил молодой корнет Николай Васильчиков, племянника богатого сановного чиновника Иллариона Васильчикова. Глинка, занятый зарабатыванием денег, работая капельмейстером Певческой капеллы, которая находилась под патронатом Его Императорского Величества, был увлечен музыкой и ничего не замечал. А потом и сам влюбился.

Бурная личная жизнь семьи вскоре стала достоянием общественности после того, как его жена заявилась в Смольный. Наметанный глаз сразу уловил, что между юной Керн и ее мужем что-то есть. Мария вдруг заявила своему мужу, улучшив момент, когда Керн была поблизости:

«Все поэты и артисты дурно кончают; как, например, Пушкин, которого убили на дуэли". Однако… Но Глинка не растерялся и ответил ей:

– "хотя я не думаю быть умнее Пушкина, но из-за жены лба под пулю не подставлю".

Мария не ожидала такой откровенной неприязни, фыркнула и демонстративно отвернулась. Глинка ободряющее улыбнулся Керн. В общем, театр.

Дальше события шли по нарастающей.

Отношения с Керн становились все теплее и ближе, пока не перешли в ту стадию, когда тепло и близость соединились самым приятным образом. Глинка задумался о разводе, но не представлял, с какого бока начать. Уговорил горничную выкрасть письма жены к любовнику. Но проконсультировавшись, понял, этого недостаточно, нужды более весомые факты измены – желательно – прелюбодеяние. Найти свидетеля со свечей – дело практически невозможное.

Осенью 1839 Глинка приехал в Новоспасское на похороны своего младшего брата. Один из родственников между делом упомянул о том, что Глинка и так по идее должен был знать – о том, что жена ему изменяет. Родственники хотели узнать из первых рук, что, собственно, он собирается делать? Простит или попытается развестись? Вопрос вопросов. Без Синода такое не решить.

Глинка, разумеется, обо всем знал, но признаться, что не очень расстроено потому, что сам не без греха, сказать не мог. Родственники стали свидетелями его праведного гнева, оскорбленного самолюбия и т.п. Не было уверенности у них и по поводу его решимости – порвать с неверной женой – уж больно мягок и со своим статусом скорее рогоносца смирится, чем добьется расторжения брака.

Марию пока все устраивало. В отличие от Глинки, который мечтал соединиться с Керн, корнет Васильчиков никаких обещаний ей не давал. Свою задачу она видела в сохранении «секрета» – нет фактов – нет измены.

Глинка, понимал, что на сообщение родственников надо реагировать и вернулся в Петербург без предупреждения. Но застать любовников на месте преступления не получилось. В своих воспоминаниях он потом напишет:

«…меры предосторожности были приняты моими барынями…».

Грозный вид зятя не испугал «барынь», они были готовы и едва он вошел и посмотрел в их сторону с молчаливым презрением, началось:

«…жена на коленях умоляла меня защитить ее от клеветы; я ее старался успокоить, но не отставал от предпринятого намерения: уличить жену на месте преступления. Все предпринимаемые мною меры были тщетны… случай, однако же, послужил мне более всех моих предприятий… Изнуренный долговременным страданием от беспрерывного борения страстей, я однажды заснул в присутствии тещи и жены. Я могу крепко спать под стук и шум, но шепот или легкий шорох сейчас будят меня, что тогда и случилось: вошла старая чухонка, служанка тещи, и, подошед к ней, тихонько начала шептать по-немецки. Я притворился, будто я сплю, даже начал будто бы храпеть, а между тем старался уловить каждое слово тайного разговора. Наконец, собственными ушами слышал, как теща с старухой устраивала свидание для дочки своей с ее любовником".

Но шепот для Синода не доказательство, как и письма, а косвенные намеки, мало ли, вдруг заспал и послышалось.

Глинка решил спровоцировать жену и заявил ей – я ухожу. Свое решение скрепил письмом:

«Причины, о которых я считаю нужным умолчать, заставляют меня расстаться с вами, но мы должны это сделать без ссор и взаимных упреков. – Молю провидение, да сохранит вас от новых бедствий. Я же приму все меры для возможного устройства судьбы вашей, и потому намерен выдавать вам половину моих доходов".

Мария была на седьмом небе, вот так удача! Недаром она считала своего мужа тютей, он еще хуже, вернее, лучше. Но радовалась она недолго: Глинка отказался от казенного жилья, выпорол с обшивки мебели вышивки своих сестре, забрал лошадей, подаренных его матерью и предложил жене съехать вместе с тем, что он ей оставил – мебель, посуду и «тряпки».

Неприятные дела Глинка компенсировал мечтами о поездке с Керн за границу, где она могла подлечиться, как и он – хотел уехать в Италию, тайно обвенчаться и жить-поживать в ожидании, пока его бывшая не выдержит, и сама не попросит развод. Тогда Синоду придется их развести.

Но для реализации «мечт» нужны деньги. У Глинки их нет, но есть любящая мама, к которой он обращается с просьбой – дать ему денег. Мать видела, что происходит, старалась помешать отношениям, репутация Керн ее шокировала и она была уверена, что «яблоко от яблони..» и ее сын – попался на тот же крючок. Но видеть, как родная кровинка мучается в несчастливом браке, ставшем позором, деньги дает.

7000 рублей.

Пока он искал финансирование для своих планов, Италия поменялась на Малороссию – там тоже тепло, солнце и намного дешевле.

Глинка покупает карету для Керн и дорожную коляску для себя. Все вроде сдвинулось с мертвой точки. Екатерина и Михаил встречаются незадолго перед отъездом. Встреча убедила обоих, что они все делают правильно и можно всерьез подумать о будущем.

Керн уезжает в теплые края, Глинка – возвращается в Петербург и погружается на радостях в работу над оперой «Руслан и Людмила». И так увлекся, что даже забывает писать Екатерине письма, но, помня о свое обещании, начинает-таки бракоразводный процесс и узнает о еще большем вероломстве своей жены.

Оказывается, пока он грезил о «тайном венчании», Мария Петровна уже обвенчалась в деревенской церквушке. Мало того, так спешили, что устроили это во время Великого Поста.

18 апреля 1841 года он пишет своей матери:

"Непредвиденные важные обстоятельства совершенно овладели моим вниманием. Сначала разнеслись в городе слухи, что жена моя вышла замуж… есть даже дело в Синоде о попе, венчавшем в великий пост… Ехать за границу мне и думать нельзя – я необходимо должен остаться в Петербурге…я достигну своей цели – противники сами не токмо дали сильное оружие к моей защите, но сами несообразными действиями отдали себя во власть правительства. Итак, милая маменька, будьте совершенно спокойны, дело разыгралось мимо меня в мою пользу и так неожиданно, что нельзя довольно тому надивиться".

Глинка воспринял известие, как дар свыше. Но и эта радость оказалась недолгой… Васильчиков, имеющий 60 тысяч дохода, находит нужных свидетелей, которые под присягой свидетельствуют, что никакого венчания не было, был молебен! Где ж тут преступление? Раздосадованный такой изворотливостью Глинка подает жалобу на высочайшее имя и .. получает вердикт – отправить на новое рассмотрение в Синод. Васильчикова все же накажут переводом из гвардии в Вятский гарнизон. Но супругов не разведут. Так царь отомстил Глинке, который пренебрег работой капельмейстером Певческой капеллы, которая была на его высочайшем попечении.

Вместо кольца, романс. Но какой!

Глинка встретился с Керн в 1840 году и снова убедил Екатерину в том, что все будет хорошо, она должна ему верить и не сомневаться в его чувствах, он без нее так одинок и все такое. Какая женщина не ответит на такое признание, что она – единственная панацея от всех этих бед, а для спасения страдальца все-то нужно… Глинка уезжает удовлетворенным. А Керн узнает вскоре, что беременна.

Вместо обручального кольца у нее остается его романс, написанный на стихи А.С. Пушкина, которые он посвятил ее материи, Анне Керн – «Я помню чудное мгновенье».

Бракоразводный процесс откладывался на неопределенное время. Глинка переживал, но находил утешение в творчестве. Керн ждала. Пока однажды между ней и матерю не произошел разговор о том, что надо решать – избавляться от плода или… Глинка, загнанный в угол, уже устал бороться, дает понять, что он примет и этот удар судьбы, если это хоть немного облегчит ношу Екатерины.

Анна Керн отвезла дочь к знакомому лекарю и избавила свою дочь от этой ноши.

В 1842 году Екатерина вернулась в С-Петербург и они встречаются с Михаилом Ивановичем снова. Он по-прежнему женат, но уже сам не очень верит, что его освободят от этой «ноши».

Их любовь прожила три года. Позже Глинка написал, что встречи с Керн были, но чего не было, так это – «…прежней поэзии и прежнего увлечения».

Эпилог

Летом 1844 он простится с ней. Известие о том, что его брак расторгнут, придет в 1846 году. Но ему уже было все равно. А Керн все ждала, как верная Пенелопа.. В 1854 году здравомыслие подсказало ей, что надо жить и не тратить оставшиеся годы на несбыточное. Екатерина Ивановна выходит замуж за юриста Михаила Осиповича Шокальского. Она очень переживает, что последствия прерывания беременности скажутся и ее брак будет бесплодным. Но бог, видимо, сжалился над ней и у Катерины родился долгожданный первенец, которого она назвала Юлий.

В 1857 году она получает извести о том, что Михаил Иванович Глинка скончался. На этом история этой счастливой временами любви закончилась, подарив миру прекрасный романс.

Керн прожила долгую жизнь и ушла вслед за своими воспоминаниями в возрасте 86 лет, сохранив ясность ума и глубину чувств – она часто говорила о Михаиле Ивановиче, никогда – с обидой или упреком за то, чего она так и не получила, всегда – с нежностью и благодарностью за все, что он ей дал.

Слишком много груди и гениталий

Микела́нджело Меризи да Карава́джо, несмотря на шлейф сексуальных скандалов, обвинения в убийстве и относительно молодой возраст (32), был в Италии художником номер один. Не удивительно, что картину для алтаря Архибратства папских женихов в базилике Святого Петра заказали именно ему.

Когда работа была завершена, 6 апреля 1606 года за нее заплатили и 14 апреля выставили там, где и собирались. Но в Сант-Анна-деи-Палафреньери она пробыла недолго, всего два дня. Затем картину из алтаря удалили.

Формальной причиной стало неканоническое изображение Девы Марии. Караваджо был возмущен, но в конечном итоге, какое дело – деньги он получил, значит заказчик мог делать с картиной, что сочтет нужным. Но как творца, решение его покоробило, даже оскорбило. Открыто возмущаться не стал – репутация, которую сам себе заработал, надежно затыкала ему рот. Караваджо отнесся ко всему философски – будущее рассудит, много или мало физических деталей он изобразил, насыпав изрядно соли на незаживающие раны ханжей, вообразивших себя академиками от искусства. Он, Караваджо, выше этой мышиной возни и от своего видения образов не отречется.

Как это часто бывает, скандал сделал картину популярной и к ней потянулись толпы, желающих лицезреть, правда ли у Девы Марии видна грудь больше, чем положено. И младенец Иисус, неужели он не обрезан? И где его нимб?

Но, увидев картину, которую в народе сразу прозвали «Мадонна со змеей», большинству из созерцавших не пришло в голову рассматривать то, что собирались. Картина воздействовала на них целиком. Из общей идеи не выпадал ни один фрагмент и каждая деталь была на месте.

С замиранием сердца люди восхищались чудом, которое в очередной раз явил этот непостижимый Караваджо. Эмоциональный без меры, он не признавал полутонов в отношениях с женщинами и теми, с кем неожиданным образом, а то и нарочно, их делил. Но в живописи его кисть творила чудеса.

Полутона и тени изображенные фигуры делали не просто объемными, но живыми. Караваджо был мастером приема, названного тенебризмом, когда свет и тень были главными средствами драматического освещения.

Картина разносила в пух и прах все каноны и стандарты живописи религиозной тематика, устоявшиеся на то время.

Более консервативного института, чем церковь, видимо в мире не существует. Сохранение веры превратилось в культ, который отрицал любое отступление от правил. И неважно, что картина талантливого живописца пробуждала веру в тех, в ком она уже спала или не просыпалась. Работа Караваджо нравилась всем. Но решили перестраховаться и убрали с глаз долой.

«Мадонну со змеей» приютил у себя кардинал Спиционе Боргезе и был счастлив такому неожиданному стечению обстоятельств. Теперь у него был оригинал, заказывать копию не было никакой необходимости.

Народ, который пришел в очередной раз припасть к этому источнику духовной истины, недоумевал – куда делась «Мадонна со змеей»? Неужели похитили?

Пришлось в срочном порядке изобретать вескую причину, которая бы всех устроила. И преуспели. Причин нашлось сразу несколько.

Первая, самая, самая: слишком много груди, модный корсет, откуда она выпирает.

Вторая: младенец "демонстрирует" свои гениталии, да еще не обрезан – это недопустимо.

Третья причина: моделью для Девы Марии была одна из любовниц этого распутника Караваджо, Маддалена Антониетти, так называемая Елена.

Ее репутацию Караваджо пытался защитить:

– Она только модель! И она прекрасна! Неужели я должен был вдохновляться какой-то несуразной матроной? Это же Дева Мария! Я старался подобрать лучшее, что знал на тот момент. Назовите мне другое имя, кто по-вашему мог заменить Маддалену, – требовал Караваджо.

С ним спорить не стали, но аргумент оставили.

Елена была популярна среди художников, опытная натурщица, этим ремеслом зарабатывала себе на жизнь, а вовсе не тем, что оказывала другие услуги. Вдохновлять творцов – не грех. Но что значило слово Караваджо, распутника и убийцы против мнения кардиналов? Пусть скажет спасибо, что за него заступились, но от ярлыка все равно не избавился. Тем более, что и тут история переплеталась с той самой Еленой самым тесным образом.

Ходили слухи, что Караваджо, как это часто с ним бывало, не поделил Елену с другим ее ухажером, Мариано Поскуалоне. Они встретились или нарочно их свели, в популярном питейном заведении Via Della Scrofa. Оба изрядно перебрали, началась ссора и невыдержанный Караваджо в ответ на оскорбления накинулся на соперника, ударил его ножом. И убил.

О том, что он совершил страшное, художник узнал, когда проспался, ужаснулся содеянному, но было поздно…

Нашлась и четвертая причина. Караваджо припомнили, что он и раньше непочтительно относился к образу Богоматери. На другой своей картине «Успение Богородицы» (1601-1603) в качестве модели использовал труп проститутки, который выпросил в морге.

Однако, несмотря на все эти сомнительные «подвиги» сам Караваджо был истинно верующим. Иначе не смог бы создать свои шедевры, написанные им на библейские темы.

"Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии."

Эти слова Иисуса были о нем и о тех, кого он увековечил на своих полотнах, не брезгуя их греховностью, но восхищаясь божественным светом, который видел в каждом из них.

Эпилог

Вскоре после случившегося, Караваджо попал в еще более опасную переделку, которая могла стоить ему жизни. Он все еще находился под впечатлением от провала вместо триумфа – был уверен, что «Мадонна Палафреньери» очарует экспертный кардинальский совет своей мощью и его слава взлетит на недосягаемую высоту, где ему уже не будет грозить преследование за убийство.

Но случилось то, что случилось: 29 мая 1606 он основательно проигрался. 10 эскудо – все, что оставалось у него от полученного вознаграждения и вот эти деньги сейчас у этого молодого аристократа Рануччо Томассони, который смотрит на него с издевкой!

–Ты жульничал! – Караваджо выкрикнул обвинение, которое означало, что будет драка. О, если бы он знал, что его рука снова обагрится кровью невинного… Судьба не учит дважды, а карает. На следующий день за голову Караваджо была объявлена награда, и он пустился в бега. Сначала в Неаполь, потом на Мальту. Там нашел убежище и расплатился тем, что умел лучше всего – написал полотно. Всего одно. Увидев которое, беглого преступника немедленно произвели в рыцари Мальтийского ордена. Караваджо, став рыцарем ордена, получил шанс посвятить свою жизнь божественному промыслу. Но соблазн и искушения оказались сильнее здравого смысла и он снова "вляпался" в новый скандал. Но, это уже другая история….

P.S. Картина Караваджо с тех пор хранится в Галерее Боргезе, являясь одной из самых удачных приобретений, сделанных владельцами палаццо за все время его существования.

Мир Кристины

Эндрю был еще маленьким и не мог помнить того, что случилось с его соседкой, Кристиной. Позже узнал, что соседскую девочку пометила злая фея. Принять на веру эту причину несчастья, которое с ней случилось, было намного проще, чем осознать – что такое полиомиелит. Кристина никогда не играла с другими детьми. Ее сторонились потому, что она все время сидела на ступнях своего дома и смотрела на них с завистью. Кто-то пустил слух, что калеке лучше не попадаться на глаза, чтобы она не «заразила». Дети подкрадывались к ней и с визгом разбегались, стоило Кристине поднять голову и посмотреть на них. Она не понимала, во что они играют и потому только улыбалась.

Время шло. Кристина взрослела и все больше времени предпочитала проводить не на ступенях своего дома, а внутри. Так ей было спокойнее, а детям, которые тоже подросли, к тому времени тоже было не до нее. Мальчикам нравились девочки, а девочки строили глазки мальчикам – все, как и должно быть. Свидания, любовные страдания – все это проходило мимо Кристины, которая была только зрителем в театре, который толком не понимал смысла пьесы, но интересовался, чем все закончится. Кристина убедилась, что счастье не задерживалось особенно нигде. Она не радовалась этому, но ее ущербность не казалась ей чем-то исключительным.

– Тем, кто ходит по земле своими ногами, тоже придется однажды умереть…

И все же в жизни Кристины случилось настоящее чудо, о котором она не могла говорить серьезно. Но и смеяться над ним тоже не осмеливалась. Чудо заключалось в том, что соседский мальчишка вырос и стал художником. Не то, чтобы очень знаменитым. Но его картины ей нравились.

– Они настоящие.

– Как и ты, Кристин, – отвечал ей Эндрю, чтобы хоть немного подбодрить.

Несмотря на то, что Эндрю сочувствовал ей, дружбы между ними не возникло. Если они встречались, то только потому, что Эндрю просил Кристин попозировать ему. Он не мог сказать:

– Ты же парализованная, а для натурщика это плюс, а не минус!

Но Кристин и так догадывалась, не глупая, но ничего не говорила Эндрю потому, что щадила его:

– Художники такие чувствительные! Скажешь им что-нибудь и у них пропадет вдохновение. Лучше промолчу, мне не жалко, какая разница – где сидеть, так хоть польза.

Но однажды Эндрю увидел нечто поразительное и не смог от этого зрелища оторваться, настолько оно его потрясло и притянуло к себе. Он увидел Кристин! Она ползла по полю. Он увидел ее случайно потому, что выглянул в окно своего дома со второго этажа. На Кристин было ее розовое платье. Он его узнал и в первую секунду испугался, что Кристин мертва и ее тело выбросили подальше от дороги. А он увидел… Однако Кристина двигалась, она медленно ползла, временами скрываясь в сухой траве.

– Боже мой, Бетси, – Эндрю позвал свою жену. Она знала Кристин. Еще бы не знать, ведь это она познакомила их в свое время. – Что с Кристин?

– Ты разве не знал? Она часто так делает.

– Как так? – Эндрю не мог себе представить, чтобы человек добровольно так мучился. – У нее есть коляска, я точно знаю, видел много раз в церкви и вообще…

– Не знаю, хочешь, спроси у нее.

Эндрю так и сделал. Он не подошел к Кристин в тот раз, только смотрел, как она доползла до своего дома на холме и устроилась на пороге, отдыхала. Но он с тех пор стал за ней наблюдать. И увидел, как Кристин все в том же своем розовом платье выползла из дома и скрылась в сухостое. По тому, как шевелились верхушки, Эндрю угадал направление, в каком она ползла. Кристин направлялась к обрыву. Эндрю вдруг испугался, а что если Кристин решила покончить с собой? И побежал к ней.

– Что тебе? – спросила Кристин, увидев запыхавшегося Эндрю.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, переведя дух и усаживаясь рядом.

– Ничего. Просто смотрю на море.

– А почему не на коляске? У тебя же есть коляска, – допытывался он, не понимая, что ее заставляло так над собой издеваться.

– Есть. Но для этого мне надо просить. А я хочу быть свободной.

Эндрю ничего не сказал и больше ни о чем не спросил. Он понял. Он посидел еще немного для приличия, потом встал и ушел, не попрощавшись – Кристина так внимательно смотрела на море, что он не хотел ей мешать.

Прошли дни и месяцы, а Эндрю все еще не мог завершить свою картину, которую назвал «Мир Кристины». Ему казалось, что трава недостаточно сухая и непонятно, что она обдирала Кристи колени и руки.

Рукам он уделил много внимания – они получились такими, какими он их увидел тогда вблизи – грязные, со стертыми ногтями, со следами порезов о камни, со вспухшими венами. В волосы он тоже добавил «лет», чтобы люди не подумали, что перед ними просто молодая леди, которая лежит в траве. Если и так, то зачем бы она выбирала эту траву, а не зеленую и шелковистую? Ноги и все остальное он написал так, что ни у кого уже не было сомнений – Кристин никогда не сможет ходить, но она не сдалась потому, что нашла способ быть свободной, по-настоящему – и от жалости, которая ее ранила и от своей болезни, которую она не могла победить. И Эндрю ей тоже помог – его картина станет ее крыльями, на которых она облетит земной шар, когда все увидят картину и узнают о ней.

P.S. После того, как работа была завершена, Эндрю Уайет представит ее на суд зрителей. Критика примет картину холодно – мало действия, недостаточно цвета, ничего не понятно. Но зрители отнеслись к увиденному иначе. Слух о том, что такая картина есть, дошел до нужных людей и вскоре ее купил в свою коллекцию Нью-Йоркский Музей современного искусства. «Мир Кристины» имел бешенную популярность. Самого художника, как и картину считают классическими символами современного американского изобразительного искусства.

Что ж, соглашусь.

Провокация на все времена

Не берусь оценивать это произведение. Тем более, что, как выяснилось, в его основе вполне реальный материал, биографические факты, которые имели место быть и не только в России. Об одной из самых нашумевших историй такого рода писали газеты в начале 50-х: любитель нежного возраста, некий Ласаль, как и герой "Лолиты", Гумберт, возил похищенную им девочку по Америке, выдавая за свою дочь. История кончилась тем, что Салли Хорнер, которую Ласаль правдами и неправдами удерживал при себе, все же додумалась позвонить в ФБР… Так что в известном смысле – это про всех. Интересно другое. В одном из интервью с сыном Набокова, Дмитрием, нашел вполне разумное допущение насчет того, зачем Набоков вообще взялся за эту тему.

–«…мама убедила отца сохранить манускрипт "Лолиты". Папа, дописав роман и удовлетворив свое вдохновение, решил было сжечь рукопись…».

«Удовлетворить свое вдохновение» – было главным поводом и причиной написания «Лолиты». Набоков взялся рассказать о том, что предпочитали обсуждать шепотом, не называя имен, но так, что все знали – о ком речь. Работа шла легко, ничего особо придумывать было не надо – он сам не так давно испытал достаточно сильные эмоции. Страстный роман с Ириной Гуаданини едва не разрушил его брак…

Ситуацию спасла жена, Вера. Она поняла, что муж будет врать и убеждать ее:

– Не верь! Это слухи! Сплетни. Ты же знаешь людей…, – а сам в то же время напишет любовнице и будет просить ее «потерпеть».

Возможно, терпение «сумасбродной блондинки», как называли Гуаданини, увенчалось бы разводом. Если бы не настойчивое желание Веры – сохранить Набокова не только как близкого ей человека, но и как писателя. Для этого было необходимо удержать его в семье. Гуаданини не могла по определению оценить талант человека, который на нее «запал» бог знает, почему, возможно, захотелось «черного хлеба» или чего-то «кисло-соленого».

Летом 1937 года между Набоковым и его женой происходит объяснение. Вера припирает мужа к стене и требует признания, «если он хоть немного ее любил». Вместе с признанием, что безусловно, она много значит для него, Вера узнает и об измене. Бурное объяснение, репетиция расставания и… примирение. Набоков обещает, что писать Гуаданини больше не будет. Но хватило его ненадолго. Он жалуется, что жена «убеждает себя и меня, что ты – наваждение».

Назвав Гуаданини наваждением, Набоков уже объяснил себе об этом романе все, что нужно, чтобы оставить его в прошлом и обратить пережитые эмоции в слова.

Неизвестно, сколько еще он бы тянул, но Гуаданини сама подтолкнула его к разрыву. Она поехала за ним в Канны, выследила по дороге на пляж, куда он шел с сыном. Избежать скандала удалось – Набоков пообещал Гуаданини поговорить и назначил встречу на нейтральной территории, в парке.

– Ты же понимаешь, что я сейчас не готов..

– Но ты же обещал!

–Да, но не сейчас.

–Когда?

–Не знаю. Наберись терпения…

Гуаданини все это уже слышала. Вернувшись из Канн в Италию, она сама оборвала эту связь – убедилась, что Набоков ее любит, но из семьи не уйдет, ни сейчас, ни тем более после – терпеть и ждать можно было вечно. Страсть его напитала, для работы над книгой требовался комфорт семьи. Все объяснимо.

Через несколько лет, уехав в Америку, Набоков напишет свою «Лолиту». В образе Лолиты не будет ничего общего с Гуаданини. Зато эмоции, страхи, фантазии – все это заживет новой, непрожитой в реальности жизнью. Выпив до дна этот «кувшин запретной страсти», Набоков утрачивает интерес к прошлому, хочет уничтожить следы «откровений», опасаясь, что критика и читатели будут искать автобиографические следы в романе. Всем всего не объяснишь. Тем более, что многие находили весьма убедительными утверждения Кэтрин Рин Пиблз, которая однажды брала интервью у Набокова для студенческой газеты:

–"Профессор любил не маленьких, а именно молоденьких девушек".

«Я была восприимчивой юной особой, и мне нравилось изучать мужчин. Мне понравился этот мужчина, потому что для меня он был загадкой», – Кэтрин не скупилась на признания, вплоть до того, что рассказала о прогулках по аллеям парков, поцелуях и прочих милых "недоразумениях" между студенткой и профессором, который "шнырял по кампусу с жадным и ищущим взором антрополога".

Как бы там ни было, Набоков "Лолиту" создает и делает целых две попытки сжечь рукопись. Жена помешала в первый раз, когда топтала и тушила горевшие листы и во второй, уговорив Набокова отдать роман ей. Она распорядилась им со свойственным ей прагматизмом, взяв «Лолиту» под свою опеку вплоть до того, что один из тиражей распорядилась сжечь лично – не понравился перевод.

То, что «Лолита» в итоге была напечатана, заслуга жены Набокова. Не найдя подходящего издательства для романа своего мужа в Штатах, она увозит рукопись в Европу и там, во Франции в 1955 году договаривается с «Олимпия Пресс»… Благодаря ей, жене, испытавшей горечь измены, предательства и покаяние неверного супруга, «Лолита» увидела свет и стала одной из самых дерзких литературных провокаций на все времена.

Безногая танцовщица

История индийской танцовщицы Судхи Чандран – путеводная нить для тех, кто уверен, что бог отвернулся от него.

Способности к танцам у девочки проявились рано: в три года, когда все дети прыгают и кривляются, подражая взрослым и обезьянам, она уже танцевала. Первые движения Судха пыталась копировать, но детское тело выдавало своё, соединяя желание повторить красивое движение и физические возможности. Взрослые смотрели на нее с удивлением – откуда в этой маленькой и к тому же пухленькой куколке столько грации?

Несмотря на увлеченность танцами, ни семья, ни сама Судха о карьере танцовщицы не помышляла. «Разве что в свободное от основной профессии время», – думала девочка, поступая в экономический колледж в Мумбаи. Родители тоже считали, что крепкая профессия экономиста надежнее танцев. И не ошиблись. Но судьба, которая у каждого своя, распорядилась по-своему – так, что «сценарий жизни» молодой одаренной девочки впоследствии был включен в учебную программу для подростков – «Когда тебе плохо и ты думаешь, что весь мир против тебя, вспомни о ней».

Радость жизни Судхи была перечеркнута жирным крестом в мае 1981 года. Ей было 16 лет. Она вместе с родителями возвращалась из Мадраса. Автомобиль попал в аварию. Пассажиры почти не пострадали. Наиболее серьезные проблемы были у Судхи потому, что ее ноги зажало передним сиденьем.

Пострадавших доставили в ближайшую больницу, где им обработали раны, а Судхе сделали перевязку. Ничто не предвещало беды, казалось, что самое плохое, что могло случиться, уже произошло. Ноги болели, но врач так и сказал, что боль уйдет не сразу, надо подождать. Судха терпела до той поры, пока уже родители не обратили внимание, что цвет кожи на правой ступне изменился – к отечности добавилась чернота. Судху снова повезли в больницу. На этот рад диагноз был шокирующий – гангрена.

Врачи почти месяц боролись, делали все возможное, чтобы сохранить ступню. Судхе до последнего не говорили, насколько опасно ее положение и чем все может закончиться. Она и так была напугана, к тому же боль усиливалась и краснота стала подниматься выше.

Лечащий врач собрал консилиум.

– Гангрену локализовать не удалось. Ситуация ухудшается. Прогноз неутешительный. Нужна ампутация.

Все молчали. Никто не хотел быть тем, кто подпишет приговор 16-летней девушке и обречет ее на жизнь инвалида. О том, что Судха прекрасная танцовщица, знали и здесь – она часто выступала на местном телевидении и на городских мероприятиях, в колледже без Судхи не обходился ни один концерт.

– Мы рискнули и проиграли. Теперь речь уже о другом – не о том, станет ли она инвалидом, а будет ли у нее нога, вернее, что от нее останется. Чем дольше мы тянем с принятием решения, тем меньше от нее останется.

Жестокость слов в точности отражала реальную картину, которая была очевидна всем присутствующим.

– Я уже не спрашиваю никого – нужна ли ампутация. Я прошу согласовать время – сегодня или в крайнем случае – завтра. В противном случае будет так, как я сказал. Нет гарантии, что удастся обойтись одной ампутацией. Надо предупредить родственников.

– А кто поговорит с девочкой?

В комнате снова стало тихо…

– Лишний стресс ей не на пользу. Предлагаю поставить ее перед фактом после того, как все закончится. Дети не так слабы, как мы думаем. Иногда они сильнее нас, взрослых. Будем надеяться на ее ресурс. У нас нет другого выхода. Больше тянуть нельзя.

Решение об ампутации было принято после долгого обсуждения и это могла быть уже запоздалая мера – линию ампутацию надо поднимать выше.

Судху отвезли на операцию и сказали перед тем, как начал действовать наркоз:

– Это необходимо, поверь нам. Мы сделаем все, что в наших силах. Но ты должна знать – если мы не сделаем ничего, будет только хуже.

– Хуже? – удивилась Судха. – А что может быть хуже? Будет болеть еще сильнее?

Врач не нашелся, что ответить. Да и не нужно – Судха погрузилась в сон. Операция началась.

Как и предполагалось, гангрена успела захватить новые участки. Остановить ее могла только ампутация. Вопрос – насколько высоко следовало делать линию отсечения..

– Гангрена коварна, – вспоминал хирург, который делал операцию. – Жалось и желание сохранить побольше ткани могло обернуться еще большими проблемами. Мы работали ювелирно, высчитывая каждый миллиметр, чтобы не пропустить даже намека на воспаление. После операции начался курс усиленной терапии. Судха молодец. Ее организм справился. Она потеряла ступню и сохранила ногу. Дальше все зависело от нее самой. Мы беспокоились, как она адаптируется к переменам, сможет ли приспособиться, найти свое место в жизни. О танцах, как мы все думали, Судхе надо было забыть навсегда.

Осознав, что у нее нет стопы, Судха впала в депрессию, которая длилась почти восемь месяцев. Это при том, что ей давали специальные препараты, которые смягчали боль, помогали примириться с ударом судьбы. Радикальные перемены наступили после того, как ей изготовили протез и надо было осваивать его, приноравливаться.

Между близкими родственниками произошел разговор, который касался Судхи и ее будущего.

– Ей надо продолжить учебу в колледже.

– Она ни за что не согласиться появиться там без ноги.

– Кто сказал, что она появится там без ноги! Она очень быстро осваивается со своим протезом.

– Не знаю… Судха никогда не будет прежней. Ее походка, как у манекена или ей надо опираться на трость. Но она категорически против нее.

– Надо предложить с учебой. А там видно будет. В конце концов все теперь зависит от нее. Будем надеяться, что судьба сжалится над ней и Судха еще будет счастливой. Не видел ни разу, чтобы она улыбалась с тех пор, как произошла та авария…

Никто не мог даже предположить, что чувствовала Судха, когда шла по коридору, стараясь находиться ближе к стене, чтобы вовремя опереться и не упасть, если вдруг не удержит равновесие. На Судху смотрели и все взгляды были обращены на ее ноги. Она услышала шепот.

– Какой ноги у нее нет? Правой или левой? Она идет так, будто у нее нет обеих! Может врач перестарался. Бедняжка Судха.

Судха не обернулась в ту сторону, по голосу она и так знала, кому он принадлежит – давней конкурентке и завистнице. До аварии Судха всегда была первой. После несчастья она уступила это место сопернице и вот Судха снова здесь и ни на что не претендует. Но злость бывшей соперницы ее подстегнула – Судха поняла, что ее роль не сведется к тому, что она инвалид. Все гораздо хуже – она всегда будет предметом для жалости, в которую бывшая соперница будет маскировать свою ненависть к Судхе, которая осталась в прошлом. Но той Судхи больше нет, как и ее ступни.

Ее захлестнуло чувство, которое было в тысячи раз сильнее отчаяния, когда она поняла, что стала инвалидом. Но Судха и правда уже была не та. Боль и страдание ее закалили, сделали стойкой. Она уже не воспринимала реальность, как единственный путь. Каждый шаг мог стать началом новой дороги. Но только она могла решить – пойти или остаться на месте и слушать, как ее жалеют.

Однажды ночью Судхе приснилось, как она танцевала. Будто не было аварии и ампутации. Она танцевала легко и как-то по особенному, будто под правой ногой мешался камешек. Судхе было больно, но она преодолевала ее, и ее движения от этого становились более чувственными, эмоциональными – в них ощущалась сила. Она проснулась и вспомнила о том, что у нее нет ноги. Камешек, который ей мешал во сне и был ее бедой наяву…

Судха поднялась с постели и сделала несколько танцевальных па, вспоминая, как это было в ее сне. Получилось! Она продолжила…

Судха начала заниматься, чтобы ее никто не видел. Ее походка и настроение менялись день ото дня по мере того, как она сама замечала, что у нее действительно получается.

Однажды Судха прошла не по краю коридора, а по середине и лицом к лицу оказалась со своей соперницей.

– Что задумалась Судха? Стена там, ты отклонилась, давай я тебе помогу, отведу туда, – в голосе, который предлагал помощь, яда было больше, чем у гадюки. Судха была напряжена, как струна, но на этот раз она не собиралась отступать.

– Иду, где хочу.

– Как заговорила…ну, иди, – соперница сделала вид, что отошла в сторону, пропуская Судху. Когда та поравнялась с ней, ловко подставила ногу. Судха ощутила угрозу чуть раньше, краем глаза заметила подозрительное движение и, сделав танцевальное па, уклонилась от столкновения. Но не прошла дальше. Судха изящным движение, как бы танцуя, плечом игриво толкнула своего «врага». Та не ожидала, потеряла равновесие и упала бы, но натолкнулась на стену, которая ее и задержала. Раздался смех. А потом аплодисменты.

Судха впервые ощутила вкус победы. В этой минуте сошлось все: отчаяние, боль, крушение надежд, обида и ушло – она переступила через это и стояла, высоко подняв голову.

Судха улыбалась.

P.S. В основе рассказа реальная биография индийской танцовщицы Судхи Чандран. После тяжелой аварии и ампутации девушка два года занималась танцами, восстанавливая мастерство. О ней был снят небольшой документальный фильм, который попался на глаза знаменитому продюсеру. Он задумал снять по этому сценарию полнометражный фильм. Изначально на главную роль предполагали взять профессиональную актрису. Но потом, посмотрев, как танцует Судха, решили, что будет правильно – главную роль предложить ей.

Судха справилась. Почти автобиографичный фильм "Маюри" (1984 г) сделал ее знаменитой на весь мир. Как танцовщица она посетила многие страны. Больших успехов она достигла как актриса, снимаясь в телевизионных сериалах. Ее история вдохновляла тех, кто потерпел крушение надежд и смог найти в себе силы жить дальше и бороться за мечту.

Важным моментом ее биографии стало решение судиться с транспортной компанией Thiruvalluvar, по вине которой она лишилась ноги. Судха суд выиграла. Ей выплатили 567 тыс. рупий компенсации за моральный вред и потерянных доходов. Примечательно то, каким образом была высчитана эта сумма.

Судейская коллегия суммировала все, что она могла заработать. – За шесть лет до аварии девушка выступила 76 раз в разных частях страны. Каждое выступление оценивалось в 3 500 рупий. Ущерб за несчастный случай и длительную реабилитацию оценили в 422 000 рупий. Сюда добавили еще 50 000 рупий за страдания, 75 000 рупий за потерю трудоспособности, 16 000 рупий – медицинские расходы, 4 000 – особая диета. К тому же компанию обязали заплатить процент с их доходов за каждый год их увиливания от ответственности после того, как на них семья Судхи подала в суд, а они делали вид, что их это не касается, пошумят и успокоятся. Недооценили Судху – придя в себя, она вспомнила и про них… (Об актрисе Судхе Чандран (narod.ru))

В своих многочисленных интервью Судха говорит, что если бы не это несчастье, она так бы и осталась обычной танцовщицей, каких в Индии полно. Беда сделала ее единственной в своем роде. Главное- не падать духом и бороться за мечту, если она была. А если ее не было – надо придумать.

Тарелка на причинном месте

Великий магистр моды и стиля Джанни Версаче задумал новую коллекцию, которая должна была значительно расширить рамки восприятия самого Дома Версаче. Критики, узнав о том, что мэтр планирует вывести на орбиту новый объект, сначала оживились, но узнав детали, сникли, поползли сплетни:

–Король уже не тот, исчерпал себя. Представляете, ему мало модной одежды и аксессуаров, он хочет продавать посуду!

–И не только это, великий сошел с ума, если помимо тарелок, хочет посвятить себя домашним коврам и подушкам!

– А еще постельное белье и банные халаты…

Однако Версаче этим было не смутить. Его многолетняя интуиция и опыт подсказывали, что все получится при одном условии – если его затея будет иметь должную рекламу.

То, что нужен неординарный ход, было понятно. Встал вопрос – кто мыслит настолько креативно, что сможет обеспечить детищу Версаче достойный старт и запас прочности на время, пока мир будет переваривать «нового Версаче» и поймет, что предлагаемое им – это круто.

–Звоните Ричарду Аведону. Скажите, я к нему заеду. Надо поговорить.

–Аведону? Но причем тут он? Мы же будем делать рекламу вещей для дома! Халат и сексуальность, еще понятно, но тарелки и коврики..? Где тут секс?

–Ричард найдет. Звоните! Или забудем об этой затее, мне уже все равно, в меня никто не верит! Коллекция домашнего текстиля живет с 92 года, сейчас добавилась посуда, а продвижения нет!

Мэтр капризничал, все это понимали, но по-прежнему сомневались в том, что Аведон их спасет. В мастерстве Аведоны никто не сомневался. Кто-кто, а он умел вытащить сексуальность из кого угодно. А уж если она была от природы, то Ричард превращал ЭТО в искусство, достойное музея-Метрополитен и других культовых мест, где были не против разместить в своих выставочных залах его фото-шедевры. Но Аведон и Versace Home Collection..? В итоге позвонили, Аведона выслушал, хмыкнул и согласился при условии, что сам выберет модели для фотосессии.

–Кого ты хочешь? – спросил Версаче, перебирая в голове возможные варианты. – Может быть Наоми? Это актуально, стильно…

Все и Аведона знал, что Наоми его слабость. Но на поводу у такого заказчика не пошел, мог себе позволить:

–Наоми? Она прекрасна. Но нет. Я вижу кое-кого другого и ты, мой дорогой друг, не с того начал. Смотри, я тебе расскажу, как я вижу твою коллекцию. Вещи! Прекрасно! Тарелки, коврики, халаты, постельное белье… все это ассоциируется с домом. Так?

Версаче кивнул.

–Дом это что? Это уют. Уют для кого? Вещи сами по себе ничего не значат, живыми, нужными их делают люди, то есть семья! Понимаешь, о чем я ? О семье! Он и она. В рекламе не должно быть просто домохозяйки, даже если она Наоми Кемпбелл. Семья – это мир и в нем, как минимум двое. Кого ты видишь на своих постелях, в своем халате и со своими полотенцами?

Версаче задумался, посмотрел внимательно на Аведону – судя по тому, как тот уже подпрыгивал на месте, кандидатура у него уже была, осталось догадаться – кто. Версаче назвал несколько довольно известных фамилий. Все статные красавцы, секс-символы и т.п. Ни на одно имя Аведона не отреагировал и, казалось, даже забавлялся тем, что ввел заказчика в затруднение в той сфере, где тот знал все и всех. Устав от ошибочных вариантов, Аведона махнул рукой, выждал паузу и произнес имя, от которого Версаче в восторг не пришел.

–Сталлоне!

–Сильвестр Сталлоне? – переспросил Версаче, надеясь, что Аведона пошутил.

–Да. Он. Если согласится, конечно. Но ты его уговоришь, я уверен. А хочешь, я сам ему позвоню и договорюсь!

–Ну почему, могу и я..

–Нет, лучше я, а то он подумает, что ты предложишь ему дефиле со своими двухметровыми супермоделями и сразу откажется.

Версаче понял, что Аведона не договорил и задал вопрос, ответ на который его поверг в шок:

–И кто же по-твоему должен сниматься в рекламе с ним в паре? Если я тебя правильно понял.

–Если опять будешь предлагать Наоми, сразу скажу – нет, нет и нет. Только Клаудия Шиффер!

–Что? Сталлоне и Клаудия Шиффер? Да ты помнишь, какая там разница в росте! Как они будут смотреться? Надо мной все будут смеяться! Ты хочешь, чтобы эта рекламная компания запомнилась самым нелепым сочетанием моделей?

–Если ты так настроен, то лучше поискать другого фотографа.

Аведона встал. Версаче посмотрел на него снизу вверх и понял, что если тот сейчас уйдет, то следующий раз для совместной работы представится не скоро. Терять такого мастера не хотелось. Сроки с Versace Home Collection поджимали. Идей никаких не было. Надо было на что-то решаться.

–Я согласен.

–Поясни, с чем именно, – Аведона все еще был строг и явно обижен недоверием.

–Всем. Сталлоне, Шиффер! Делай, что хочешь!

***

Увидев первые снимки, Версаче замер.

–Это мои тарелки?

–А чьи же еще!

–А почему так? Может дать им их в руки.., полотенце, халаты, их не будет в кадре?

–Нет, – отрезал Аведона. Халаты и полотенца – это пошло.

– А шикарные тарелки у них на причинном месте – это что по- твоему? – возмутился мэтр.

– Это – шедевр!

Версаче задумался. В образах, которые запечатлел Аведона, что-то было. Тарелки, несмотря на нетрадиционное место расположения, были заметны и смотрелись превосходно. Чем больше Версаче смотрел на снимок, тем он ему больше нравился. Он только открыл рот, чтобы сказать, что доволен тем, что получилось, как над ухом прозвучало вкрадчивое:

–Не торопись. Хотя я рад, что тебе понравилось.

– Я принимаю работу. Она великолепна!

–А так? – Аведона положил поверх снимка другой. На нем было все то же самое, только в руке модель держала надкусанное яблоко…

Версаче схватился за сердце.

–Что ты со мной делаешь… Это же гениально.

P.S. Реклама Versace Home Collection-95 сделала свое дело. Коллекция имела невероятный успех. Более того, критики особо отметили работу фотографа Ричарда Аведоны. На разницу в росте фотомоделей никто не обратил внимание. Фотография с актерами Клаудией Шиффер (больше фотомодель) и Сильвестром Сталлоне произвела настоящий фурор своей смелостью, содержательностью и изысканной красотой. Несмотря на то, что оба в кадре совершенно обнажены, никто не упрекнул создателя рекламы в пошлости. Библейские образы Адама и Евы покорили всех. А сама коллекция стала воплощением желанной роскоши.

Ричард Аведона, которому также принадлежит серия фотоснимков обнаженного Рудольфа Нуреева, снова подтвердил свою репутацию мастера изображать обнаженную натуру таким образом, что зритель в первую очередь воспринимает образ, а детали становятся вторичными, если это не надкусанное яблоко..

Клеймо на животе

На основе реальных событий.

***

Судья смотрел на женщину и не знал, как реагировать, когда адвокат положил перед ним снимки, на которых отчетливо было видно клеймо – выпуклые шрамы в виде инициалов.

–Это что?

–Как видите сэр, клеймо, о котором я вам говорил. Оно на теле свидетельницы и она готова предъявить его в натуральном виде, чтобы вы и присяжные могли убедиться – это не мистификация, клеймо настоящее.

–Я понимаю, что настоящее. Я не могу понять другого – как в наше время такое вообще возможно? Ваша клиентка сумасшедшая? У вас есть документы, которые подтверждают, что она психически здорова?

–Да, ваша честь, медицинское освидетельствование в материалах дела. Никаких сомнений, что моя клиентка вполне здорова и отдавала отчет в своих действиях, когда соглашалась на эту, э.., процедуру.

Если бы Уинслет Орнуэл сказали пару лет назад, что она добровольно согласится стать секс-рабыней и захочет иметь на своем теле клеймо, подтверждающее ее рабский статус, она бы подала на этого человека в суд за клевету и сексизм. Однако именно эти вещи случились с ней, изменив жизнь на до и после.

До.

Уинслет Орнуэл окончив театральный колледж, поступила на кинематографические курсы, чтобы продолжить образование и постараться добиться успеха в киноиндустрии. Ей это удалось с первой попытки – она подала заявку на участие в кастинге и прошла, став единственной претенденткой на роль в новом фильме модного режиссера. Увидев девушку, он воскликнул:

–Все, объявляйте, что конкурс окончен, я нашел то, что мне нужно. У вас есть специальное образование? Впрочем, не важно, в кадре вам ничего не придется делать – только быть собой и немного пококетничать со своим партнером. Дайте ей сценарий, – распорядился он и еще раз посмотрел на Уинслет. – Читайте, но не сильно напрягайте мозги, вам не надо будет из себя изображать то, чем вы не являетесь. Это особенная роль, можно подумать, что я писал ее именно для вас.

Уинслет была счастлива, но к чтению сценария отнеслась не так, как советовал режиссер – напротив, сразу же углубилась в него и с первых строк вошла в роль, которая показалась ей не слишком интересной. Героиня соблазняла своего соседа из дома напротив тем, что по утрам занималась йогой на открытой террасе, оборудованной на крыше ее дома. Она это делала в любую погоду и не замечала восторженных взглядов своего поклонника. А когда заметила и дело шло к близкому знакомству, во время дождя поскользнулась и свалилась с крыши к ногам своего обожателя. А потом явилась к нему в образе привидения, которое не могло уйти в другой мир до тех пор, пока не закончит все дела на земле. Незавершенным делом был поцелуй, которым герои обменялись и расстались на веки.

Продолжить чтение