Скорми его сердце лесу

Лес видел и помнил все.

В самом могучем и старом дереве леса жил дух-хранитель. Часто, когда люди проходили мимо, дух шутил и беззлобно их пугал, неожиданно резко и громко вздыхая, отчего ветер в кроне щелкал, выл и хлопал, а ветки хрустели, будто на них наступила звериная лапа.

– Снова Хранитель шутит, – бурчали дикие звери, светлячки и болотные огоньки.

Когда-то дух был сильным и крепким, и лес был густым и зеленым. Смех его хранителя переливался птичьим многоголосьем, играл шелестом павшей листвы и звучал так громко, что звоном ручья наполнялась даже самая темная чаща.

Но время шло. Другие деревья становились выше. А он потерял свою игривость и уже не мог заставить себя рассмеяться. Он спал, а проснувшись, лишь сильнее хотел спать. В сухих корнях завелся выводок беспокойных мышей, ручьи растеклись шире и заболотились, а пугать стало больше некого.

«Я скоро умру», – подумал между черными пустыми снами дух, и ему стало страшно за приходящий в запустение лес и то, что он хранит под собой.

Дни шли, недели бежали, неслись мимо месяцы и пролетали годы. Листва опала с его потемневших ветвей, он оживал лишь изредка, перестал видеть и стал забывать, что был духом и что надо просыпаться.

…Так дни монотонно сменяли ночи, пока дух не почувствовал, как нечто буквально выталкивает его из сна. Это был острый и пряный запах.

Открыв глаза, дух увидел странного молодого ханъё, бежавшего сквозь лесную чащу, запыхавшегося, растрепанного. Его белая одежда была испачкана кровью, и выглядел он злобно, потерянно и отчаянно. В темноте леса, заросшего паутиной, мхом и плесенью, звучал собачий лай. Странного молодого человека преследовали. Дух хотел остановить его и узнать, что произошло, но был слишком слаб. Где-то вот-вот должно было произойти нечто ужасное, это не вызывало сомнений, но все, что смог сделать хранитель, – поднять корень, заставив человека споткнуться.

На землю упала пара капель крови. Ханъё остановился, уперся рукой в сухую морщинистую кору, наклонил голову. Его кровь потоком хлынула из разбитого носа. Свежая и вкусная. Острая и пряная.

И дух-хранитель улыбнулся. Зловещей, ожившей улыбкой.

– Десятый сын… десятого сына… – прошипел он из-под земли. Его ветви захрустели и начали ломаться, когда потянулись за замершей в ужасе жертвой.

– Нет!

– Сам пришел… Сам пришел! Десятый сын… Предназначен…

Корни поднялись, побагровели, поползли. Впервые за долгое время дух-хранитель покинул свою усыпальницу.

Молодой мужчина отшатнулся, упал и утонул в шевелящемся, будто змеиная яма, клубке живых корней. Переворачиваясь на спину, он потянул из ножен меч, резко вскрикнул… Было уже слишком поздно.

– …в жертву!

Кричал он недолго.

Дух умер. Хранитель – родился.

Плоды первой любви горше красоты ее цветов

Отец должен был вернуться уже неделю назад, но я не волновалась. Моя служанка, Амэя, часто повторяла, что его хранят сами духи нашей земли, и ничто не может навредить ему. Вряд ли на всей Наре нашелся бы человек, который хотел бы папе зла и при этом прожил достаточно долго, чтобы сделать что-то плохое нашей семье.

Без него я была предоставлена сама себе и могла сколько угодно пропадать в городе. И, пусть за мной следовала ворчливая и воинственная Амэя, в эти дни я была совершенно свободна и счастлива.

И я была не одинока в своем счастье. Рядом был Син.

Мы гуляли по широким улицам столицы, шли рядом, почти соприкасаясь локтями. Под тенью вечноцветущей священной сливы мелькали журавлики, что разносили в своих бумажных крыльях позднюю почту, в фонарях горел синим пламенем лисий огонь. То и дело я поглядывала на Сина – кот-ханъё был на полголовы меня выше, и в неровном свете фонарей тяжело было угадать выражение его меняющихся глаз.

Я рассматривала город. Мы бывали в столице часто, но меня все равно удивляло, что жизнь здесь была совсем иной, нежели в отдалении императорских владений. Стражников меньше, чем у дворца, и они были расслаблены: играли в кости прямо посреди парка, иногда покрикивали на детей, но сами смеялись громко и заразительно. Я расправила легкую голубую юкату[1] и улыбнулась своим мыслям. Мимо прошла семья ханъё-волков, мальчишка лет шести так радостно махал хвостом, что повеяло ветерком.

– Пойдем в вишневый сад? У меня там есть любимое место.

– Куда ты водишь всех девушек? – Не могла не сострить я.

Син усмехнулся, выбивая у меня землю из-под ног. Это была улыбка плохого парня, которую я еще не видела на его лице.

– Только самых догадливых.

Я спрятала улыбку за рукавом и пошла за ним.

По широким улицам, где свободно могли разъехаться две кареты, мы дошли до святилища Пяти. Сложенное из белого камня, с красными изогнутыми крышами, оно возвышалось над городом и было видно со всех сторон, но только вблизи становилось понятно, насколько огромно это здание. Папа часто водил меня сюда, мы приносили дары своим предкам и оставляли записки-талисманы у ног Матери-Лисы, Отца-Дракона, Брата-Волка, Сестры-Кошки и, конечно, Брата-Обезьяны – нашего, человеческого покровителя. Внутри было уютно. А снаружи я чувствовала себя маленькой и незначительной. Оглушительно зазвучал гонг, двери святилища открылись, и улицу наводнила толпа, множество людей и ханъё. Мы обогнули павильон Отца-Дракона, чуть ли не пробивая себе дорогу локтями. В воздухе стоял гул, звон колокольчиков на посохах паломников, сильно пахло потом, благовониями, эфирными маслами.

Я не привыкла к такому количеству людей. Меня случайно трогали, грубо отпихивали, кто-то рыкнул мне в лицо:

– Ногами двигай, обезьяна бесхвостая!

Толпа. Слишком много. В императорских угодьях, где я провела большую часть своей жизни, меня никогда не окружало столько людей. Я росла в одиночестве, и на официальных шумных приемах мне всегда становилось не по себе.

Меня напугал человек в клыкастой драконьей маске, который резко обернулся, я не смогла найти своего спутника и ощутила, что меня колотит от страха. Спина взмокла. Ноги налились тяжестью. Я словно бы тонула в этом многоликом, многоголосом море. Я не могла вздохнуть. Остановилась… и тогда Син за руку выдернул меня из толпы.

Меня била крупная дрожь, и я прижалась к его плечу и спрятала лицо. Стыдно. Никогда такого не было. И что на меня нашло? Мы встали у сливы, перешли с мостовой на траву, народа тут было чуть меньше, и толпа обтекала нас, как шумная река камень.

– Ну что ты, мышонок. – Син попытался отстранить меня, но я вцепилась намертво. Ханъё растерянно хмыкнул и… обнял меня, положив на макушку острый подбородок. Его объятья были горячее людских и пахли звериным мускусом. – Ну-ну. Напугалась?

– Угу.

– Давай постоим тогда так немножко. Прости… Я забыл, что в час петуха[2] здесь уйма народу.

Прошло несколько минут. Я разомлела, перестала дрожать и, пряча глаза, отстранилась. Син мне улыбался, понимающе и мягко. За нашими спинами встала Амэя, и я ощутила ее внимательный, недовольный взгляд. Мне нельзя было трогать ханъё. Меня, чистокровную, сама мысль об этом должна была повергать в ужас. Вместо этого я тянулась к Сину, как молодой бамбук к солнцу.

– Все в порядке. Когда я впервые попал в столицу, то был просто в ужасе. Я потерялся на рынке, забился под какую-то телегу и ревел как девчонка.

– Я, – важно задрала я нос, – никогда не реву!

Син засмеялся, взял меня за руку (внутренности сделали кувырок и кое-как, явно попутав места, плюхнулись обратно) и потянул вдоль садика камней. Это было не самое популярное место у гуляющих, вдали от местных достопримечательностей, прилавков со съестным и сувенирами. Я все еще подрагивала и была рада удалиться от толпы.

Там мы впервые поцеловались.

Все это казалось невозможным, было сладким сном, где на губах у тебя вкус персика, по ресницам скачет солнце и что-то большое, теплое мурчит в груди. Син целовался умело и нежно, и мне было понятно, что это не первый и не второй его поцелуй. Он улыбнулся, когда я придержала его нижнюю губу губами, провел ладонями по моим плечам. Когда я открыла глаза, в его расширенных вертикальных зрачках дрожали отсветы парящих рядом фонариков.

– Твой отец убьет тебя, – шепотом сказал он и разогнулся, делая полшага назад. Там, где под моими ладонями была его теплая грудь, стало прохладно, я поежилась. – И меня тоже.

– Брось, это все предрассудки. Он поймет.

– Не думаю. Если уж твоя подруга не поняла, то вряд ли поймет отец.

Син скосил взгляд на тропинку, по которой мы прошли. Я попросила Амэю остаться у входа в сад, но даже сквозь разделяющее нас расстояние ощущалось ее осуждение. Я сдержала свое высокомерие: хотелось ответить, что Амэя была моей служанкой, не подругой. Разница была значительной.

– Она ничего ему не скажет.

Ханъё вздохнул и переплел наши пальцы. Мое сердце зачастило. Как жаль, что она была настолько чистой, что это накладывало на меня обязательства.

– Это так глупо, – вздохнула я. – Мы же в столице! Здесь люди женятся на ханъё, заводят детей, и…

Я поняла, что сказала слишком много, когда Син приподнял брови. К лицу тут же прилила краска, и я опустила ресницы.

– А что, ты бы хотела выйти за меня замуж? – с коварной улыбкой протянул кот. Мне от стыда стало жарко. Боги, какая глупая! Ну надо же было ляпнуть!

Это был запретный плод, как яблоки в императорском саду. Ханъё и людям не возбранялось общаться друг с другом, встречаться, заводить семьи. У них даже могли быть дети – и от такой связи мог родиться как человек, так и ханъё.

Но мне не повезло. Не менее десяти поколений моих предков были людьми, а отец любил подчеркивать, что я – первая на памяти летописцев нашей семьи девочка. Чистокровная, его драгоценная жемчужинка. В моем роду такого никогда не случалось – связи между человеком и ханъё…

И я не могла подвести семью. Мне было суждено выйти замуж за такого же чистокровного, как и я, родить чистокровного ребенка и с гордостью носить эту дурацкую приставку «ши» между именем и фамилией.

Я была послушной дочерью, скромной, умела опускать глаза, кланяться и говорить тихим и нарочито высоким голосом со старшими – в общем, воплощала в себе все то, что ожидают отцы от своих драгоценных жемчужинок.

Син был моим бунтом. Моим своеволием. Но выйти за него замуж?.. О, нет. Мне бы не хватило смелости.

Кот не дождался от меня ответа. Он бы никак не выдал своих эмоций, если бы не дернувшийся полосатый хвост за его спиной.

– Тебе это не нравится тоже, верно? – спросила я робко. Син провел рукой ото лба назад, пропуская между пальцами светлые пряди.

– Мы делаем так, как нам приказывают. Люди, обычаи, случай… Только собакам это может приносить удовольствие.

Выглядел он при этом немного отстраненно и грустно. Такой милый. Выйти за него замуж? Кажется, я впервые тогда задумалась об этом, о настоящем союзе с ханъё, а не об украденных у мира поцелуях под сенью сада.

Это было невозможно. Но если чему-то и научили меня мамины книги, на которых я выросла, – так это мечтать.

Мы пошли дальше. Вишневые деревья благоухали и поскрипывали черными ветвями над головами, под подошвами звонко стучали камни. Между нами повисла тишина, такая грустная, тягучая, созерцательная. Я поглядывала на Сина, откровенно любуясь блеском его необыкновенных золотых ресниц, воинской выправкой. Ему невероятно шло темное хаори[3] стражника с гербом столицы – серебряным драконом – на рукавах. Мне, в моем узком платье, приходилось часто переставлять ноги, чтобы поспевать за его шагом.

– Твой отец еще не вернулся? – спросил Син, хотя это я должна была увлечь его беседой. Словоплетение было женским ремеслом.

– Нет. Должен со дня на день, но все еще нет.

– Его Императорское Величие отправил твоего отца к своему брату, верно?

– Да, в провинцию Енота, на север. Ты… бывал там?

– Нет, – Син качнул головой. – Моя мать из провинции Змеи. Я вырос там.

– В самом деле? Я думала, чтобы стать императорским гвардейцем, надо родиться в столице.

На угловатой челюсти кота едва заметными белыми пятнами обозначились желваки. Словоплетение явно было не моим ремеслом, что ж.

– Мой отец чистокровный ханъё из столицы, потому и стал капитаном стражи. А маму не впустили в город, потому что она ёкай.

По плечам у меня пробежали мурашки. Против воли я уставилась на его кошачьи уши на макушке. Ёкай! Обитатель страшных сказок – его мама?!

Мне стало стыдно, что я залезла куда не надо, и в то же время интересно.

– Отец подделал документы, чтобы меня взяли на службу, – сделал еще одно признание ханъё.

Меня тронуло его доверие.

Про обращенных, ёкаев, ходило множество слухов. О процессе изменения своего тела на тело ханъё или обратно известно было очень мало. Про это знали только шаманы. И не такие, как папа, а лесные, дикие, те, что творили кошмарные ритуалы и над чьими домами почти наверняка висели черепа и предупреждение: «Не входить».

Говорят, ёкаи не способны контролировать себя и обречены сходить с ума. Даже после смерти они не находят себе покой и становятся рейки – духами, что способны лишь на месть и причинение страданий.

Говорят, что за перевоплощение ёкаи платят страшную цену.

Говорят даже, что ёкаи теряют не только человеческий вид, но и способность говорить. И, в отличие от ханъё, что с возрастом способны прятать от глаз зевак уши с хвостом, не могут скрыть свою природу.

Я очень хотела спросить про все это у Сина, потому что папа никогда мне об этом не рассказывал. Но это было бы невежливо.

– И где сейчас… твоя мама?

Син пожал плечами и отвернулся, всматриваясь во тьму вишневых деревьев. Его уши поникли.

– Не знаю. В последний раз я видел ее в шесть. Она отправила меня в столицу, а когда я вернулся домой спустя годы, ее там уже не было.

Новое знание не испугало меня. Даже наоборот, вокруг Сина будто появилась новая аура ранимости, скрываемой за улыбкой. Мы шли по тропинке, и для меня с каждым шагом он, казалось, становился еще привлекательней.

Я коснулась его плеча. Он повернулся ко мне: брови сведены, выражение на лице серьезное, в глубине зрачков горит зеленый огонь.

– Спасибо, что поделился. Ты не был обязан, но… я это ценю.

Син неуверенно улыбнулся, останавливаясь.

– В самом деле? Я подумал, выгляжу размазней. Знаешь, вроде «пожалей котика».

– Да ну. – Я рассмеялась и, вспомнив о приличиях, прикрыла улыбку рукавом.

Я набралась смелости и крепче сжала его ладонь. Он оглянулся и, убедившись, что рядом с нами никого нет, поднял и поцеловал мою руку.

– Спасибо, Соль, – сказал он. – Раз твоего отца еще нет дома, разрешишь проводить тебя?

– Конечно. Только надо забрать Амэю. Бедняжка наверняка уже закипела от злости и превратилась в гедзу[4].

– Гедза с человечиной? Моя любимая! – облизнулся Син.

– Будь осторожен. Скорее всего, она отравлена, – фыркнула я.

В нашем доме был сад, где я любила проводить время. Его у меня всегда было в достатке. Я не жаловалась – кому жаловаться? Слуг в доме было больше, чем представителей моей семьи. Большой особняк с двумя этажами, садом, конюшнями и оранжереей, такой тяжело поддерживать в порядке. По мере сил и желания я помогала с цветами и редкими семенами, но это было скорее увлечением, не работой.

Отец часто пропадал по поручениям Императора-Дракона, чтобы обеспечить мне такую жизнь. Я была бесконечно благодарна ему. И при этом я ему врала, я нарушала его правила и вела себя, как совершенно дрянная дочь! Губы жгло от поцелуев, щеки – от стыда и озорства. И даже вечерняя летняя прохлада не приносила мне облегчения. Я рассматривала листья алого клена, но мысли были очень далеко от восхищения природой.

Что, если рассказать ему? Что, в самом деле, он сделает? Выпорет меня? Никогда в жизни. Я же не делаю ничего плохого, верно? Просто поддаюсь своему сердцу, в котором поселился Син. Как он может на меня злиться за симпатию к ханъё, если сам уже много лет служит одному из них? Наш Император и владыка – чистокровный дракон. Почему тогда все еще существуют эти глупые запреты?

Отец, я влюблена в императорского гвардейца. Ты наверняка видел его у ворот дворца, это сын капитана стражи, Син Микан. И да, он ханъё. Неужели ты будешь меньше любить своего внука, если у него будет хвост и уши? И нет, конечно нет! Нет, как ты мог подумать! Мы еще не…

– Госпожа ши Рочи, вам нехорошо?

Голос Амэи звучал скорее подозрительно, чем участливо. Я обернулась на подошедшую ко мне девушку и приложила к щеке прохладный веер. Прежде чем я успела ответить, она неприятно растянула губы:

– Или слишком хорошо?

Теперь я еще больше покраснела и взглянула на нее снизу вверх так яростно, как только могла. Амэя тут же поклонилась:

– Госпожа, – и осталась в поклоне, пока я легонько не стукнула ее по затылку веером.

– Ты слишком много себе позволяешь, – буркнула я.

– То же самое я могла бы сказать про вас, – еще один издевательский поклон в ожидании удара веером, – госпожа.

Я сердито стукнула рукой по скамейке, на которой сидела, и бить не стала. Поняв мое миролюбивое настроение, служанка села рядом.

– Как думаешь, что скажет отец, если узнает? – с тяжелым вздохом спросила я.

– Предложит вам выйти замуж и завести кота, – тут же ответила Амэя, даже не задумавшись. Вот же!

Я сжала губы.

Возможно, давно было пора. Мне было уже девятнадцать. Мама за отца вышла в шестнадцать, а большинство девушек моего возраста уже были замужем, а то и с детьми. В любой момент кто-то достойный мог прийти к моему отцу и договориться о женитьбе, и я не должна была этому препятствовать, даже напротив. Ведь я была хорошей дочерью.

Я сжала руки на коленях и не ответила. Амэя восприняла это как приглашение. Кажется, она давно ждала возможности выговориться:

– Господин ши Рочи скоро вернется, и вы не сможете видеться с Сином столь же часто. Скоро осень, а раз так, то господин ши Рочи не будет покидать дворец еще полгода.

Я знала все это, конечно.

– Вам стоит подумать о себе, госпожа. Это чудо, что никто еще не узнал о вашей связи. Если кто-то заметит вас в садах, будет немыслимый скандал! Вы не сможете смыть этот позор.

Больно, но справедливо. Я гневно зыркнула на нее, но голова против воли опустилась, плечи поникли.

– Вы – незамужняя девушка, юная госпожа. Даже будь он чистокровным человеком, вам не пристало видеться с мужчиной наедине! Мало ли что может случиться. Не все мужчины способны держать себя в руках в присутствии девушки. Оттого и сплетни будут…

– Да все я знаю! – все-таки не удержалась, горько и громко воскликнула. Потревоженные моим возгласом, воробьи вспорхнули с клена и разбежались по небу. Амэя обиженно замолчала.

В маминых книгах все было совсем по-другому. Там ни слова не говорилось про боль, что ныла в сердце, как заноза.

В полых чашечках цветов жужжали шмели, утомленные летним зноем. Клен дарил тень, разбитый рядом каменный пруд – прохладу, но все это благоденствие ни капельки меня не радовало.

Может, если отец узнает… Если он поймет… Я должна хотя бы попытаться.

Мне казалось, что воздух в доме стал вязким и напряженным, как перед грозой или будто натянутая паутина. Амэя стала нервной и заботливой. Ужасное сочетание. Приходилось то и дело притворяться спящей или пропадать в семейной библиотеке или во внутреннем садике или в гостиной у очага – зависело от того, в какой части дома бушевал сейчас тайфун заботы моей служанки.

– Не беспокойтесь за отца, госпожа. Господин ши Рочи скоро вернется, я уверена! – говорила Амэя, когда все-таки находила меня, и все норовила сунуть мне в руку моти[5] или какую-то вышивку или новый свиток с переписанными иероглифами.

Чтение увлекало ненадолго – у нас был свой маленький книжный магазин, и на прилавки часто попадали не очень пристойные произведения. Все млели, а я не могла понять, что мои сверстницы находят в похотливых драконах? Я своими глазами видела Императора, и, если честно, он совсем не казался привлекательным. Даже наоборот. Седой, как и все драконы, с белыми ресницами и розовыми глазами, в которых просвечивали сосуды… Еще и бородатый, как какой-то старый философ. Отец любит припоминать, как я, когда была маленькая, назвала Императора-Дракона «Дедулей-Дракулей», отчего тот хохотал до икоты.

Я не понимала, что «беспокойного» в поездке к пожилому брату императора в соседнюю провинцию с двумя дюжинами стражников, еще и по центральной дороге. Я многого тогда не понимала.

Но весь дом – и я! – выдохнули с облегчением, когда господин ши Рочи появился на пороге. Пусть уставший, пусть похудевший, но он вернулся! Слуги встретили его во дворе, низко поклонившись, а я – в доме, с наклоненной головой.

– Боги, – просипел он едва слышно, стаскивая с головы черную высокую шапку-эбоси. – Кто это вспомнил про приличия? Никак ёкай завладел телом моей дочери?

Я широко улыбнулась и повисла у него на шее. Мой натиск едва не выбил из него дух, он поцеловал меня в макушку и засмеялся.

– Ну, так-то лучше, – беззвучно прохрипел он. – Ну-ну, задушишь.

Духи, говоря голосом моего отца, забирают его голос. Но нет ничего такого, с чем бы не справилось мое секретное зелье – крепкий, очень сладкий и очень кислый чай, в котором так много лимона и драгоценного меда, что он становится янтарным и мутным. Этому рецепту меня научила мама, когда еще была жива.

Я вспомнила, что она всегда немного ревновала меня к отцу. Между нами существовала странная близость: мы мало говорили, мало времени проводили друг с другом, но при этом я оставалась папиной дочкой. Он всегда хорошо чувствовал, что на душе у других, его синие глаза в такие моменты становились будто двумя маленькими зеркальцами. Обычно мне это нравилось, но теперь немного пугало.

Отец принес с собой склянку лисьего огня и вылил его в холодный очаг – огонь тут же полыхнул голубым, запахло воздухом после грозы.

– Сделаешь мне секретное зелье? – спросил папа, когда голос совсем его покинул.

Я тут же поднялась с места – рецептура изготовления зелья слишком секретна, чтобы вводить в курс слуг.

Заварить крепкий зеленый чай. В отдельную емкость порезать целый лимон вместе с кожурой и засыпать его сахаром, много сахара! В половину веса лимона. Измять палочками так, чтобы сахар почти совсем растворился, и ненадолго оставить, чтобы вышло еще больше сока. Медленно залить лимонный сироп зеленым чаем, помешать и добавить ложку дикого меда для запаха.

Когда я вернулась с чайником и пиалами, господин ши Рочи сидел в своей манере, положив подбородок на гамак сплетенных пальцев. Он посмотрел на меня и сказал:

– На тебе лица нет. Что-то случилось, обезьянка?

Забавно, как даже самые обидные слова перестают восприниматься плохо, если их говорят самым ласковым тоном любимые люди.

Ничего такого, отец. Просто я бегаю на свидания с ханъё и всячески порочу тем самым свою репутацию.

– Устала просто… Волновалась, сама не знаю почему, – солгала я.

Я очень хорошо лгала. Папа усмехнулся. Улыбался он всегда кривовато из-за шрама от брови до щеки, но сейчас, в неровном свете очага, что горел холодным синим, его оскал выглядел особенно искаженным. Дело в морщинах, вдруг поняла я, и мне стало еще грустнее.

– Тебе не надо знать, милая. Пусть все тревоги и бури обойдут наш дом стороной.

– А вокруг много тревог бродит?

Отец посмотрел на меня сквозь пар над пиалой. Я поежилась и села на круглую подушку на полу, поджав ноги.

– Ты умная девочка, – папа говорил так тихо, что мне приходилось замирать и прислушиваться, – но очень добрая и слишком доверчивая. Наверно, мне следовало давать тебе разбивать коленки и набивать шишки, но…

– Но вместо этого ты каждый вечер призывал духов предков, пока те не стали стучать дверями. Не знаю, что страшнее было. Это или их сказки.

Он беззвучно хмыкнул.

– Когда у тебя появится ребенок, обезьянка, ты тоже захочешь сделать все что в твоих силах, чтобы защитить его.

– Можно подумать, нам что-то угрожало…

– В мире постоянно кто-то воюет. Знаешь, как говорят в провинции Журавля? Жнут хлеб – летят колосья. И есть то, что убивает быстрее меча врага или кинжала разбойника.

– И что же это?

Я ожидала услышать что-нибудь банальное и очевидное: бедность, жадность, зависть, гордыня… Или посложнее, в духе древних философов: взгляд разочарованной юности… Но вместо этого отец сцепил руки в замок и повернулся к огню, так что тени глубоко залегли в шрам на его щеке.

Он сказал зловещее, мрачное:

– Клинок знакомого. Он убивает быстрее, потому что знает куда бить.

И по моей шее поползли мурашки.

– Что ты имеешь в виду? Кто нам угрожает?

Отец потянулся и коснулся моих волос.

– Ты принимаешь все слишком буквально. Не нам. Не нам конкретно, но…

– Но ты обеспокоен достаточно, чтобы пугать меня мрачными пророчествами?

Кажется, мой голос звучал нервно. Отец распрямился и теперь поглаживал свой подбородок, словно взвешивая слова, которые собирался сказать.

– Существует множество опасностей в этом мире, Соль, – начал он, – и не все из них на поверхности. Как ты думаешь, почему люди ведут войны, даже когда кажется, что мир вокруг них спокоен?

Я задумалась. Борьба за власть, ресурсы, территории… Все эти банальные причины приходили мне в голову. В Наре постоянно кто-то с кем-то воевал, в основном в центре континента: там вздымались горы и тяжело было залить поля для риса.

– Они хотят жить лучше, – предположила я. Отец довольно кивнул.

– Верно. Клинок знакомого – это не только враг снаружи, но и тень внутри нас самих. Зависть, злость…

Я нахмурилась, пытаясь уловить смысл его слов. Да уж. От всего этого начинала болеть голова. Мне стало не по себе.

– Я буду осторожна, – пообещала я, совершенно сбитая с толку.

Разговор о Сине я решила отложить.

– Ступай, отдохни. Кажется, я сделал твою голову тяжелой, как бы выдержала шея! – Отец рассмеялся и приобнял меня за плечи перед тем, как отпустить. Я поклонилась ему, вставая. Успела уже почти выскользнуть прочь, как услышала его голос: – К нам скоро приедут гости. Будь готова.

Я повернулась, взглянула на отца, и в его глазах увидела не только заботу, но и тень предвидения, будто он знал, что впереди меня ждут трудные испытания. Почти наверняка он чувствовал что-то. В конце концов, он же был шаманом. Когда я уходила, он повернулся к лисьему огню в очаге и что-то тихо ему прошептал. Тени стрекотали, приближая к нему свои мрачные силуэты.

Отец часто рассказывал мне страшные истории. Испуг закаляет печень, вот что он говорил. До сих пор помню наши истории при ста свечах, когда ночи казались бесконечными. Я, мой кузен Тоширо и папа сидели в кругу и по очереди рассказывали пугающие сказки, легенды или байки про духов, после каждой нужно было гасить свечу, пока не останется только тьма и звук испуганно стучащего сердца.

Вряд ли он имел в виду это. Нет. Стараясь припомнить другие его слова, я нахмурила лоб. Он часто призывал меня к осторожности. Не покидать в одиночестве особняк, например. Говорил про то, что люди на самом деле не такие добрые, как кажется, но у меня не было доказательств обратного. Странно все это.

Что еще ему рассказали духи, и что он решил не говорить мне, чтобы не пугать?

В тот вечер я не могла уснуть, лежала, крутилась и мучилась, и только начала дремать в какой-то немыслимой позе, как услышала негромкий стук. Сначала подумала, что показалось. Но нет, звук повторился. Я села, оглянулась – Амэя спала в соседней комнате, и мне вдруг стало страшно.

Призрак женщины в соломенной шляпе ходит по крышам и зовет тебя голосами любимых: ногти на ногах у нее такие длинные, что загибаются и цокают о черепицу, вот откуда стук…

Стук!

Забытый Бог-Ворон в белой маске смотрит, его острый клюв бьется в окно, и если ты увидишь его глаза, то уйдешь с ним на край света, где он, конечно, съест тебя, а кости закопает под камфорным деревом…

Стук!

Да что за глупые глупости?! Ну нет. Надо было успокоиться, а я вместо этого села, вылупила глаза и стала таращиться во тьму. Что-то мелькнуло в уголке глаза. Треснуло, стукнуло, тихонечко задребезжало… Папа говорил – «дом живет», а Амэя – «термиты». Сквозняк – или это кто-то дышит рядом? Точно дышит! Сидит кто-то темный и огромный в спальне и смотрит, страшный, очень страшный, из зеркала смотрит, в окна заглядывает, и если я не выпущу его отсюда, он останется со мной навечно.

Укрыться бы одеялом с головой, но я не могла шевельнуться. В соседней комнате зычно всхрапнула Амэя. Я вздрогнула, часто задышала, потерла вставшие дыбом волоски на предплечьях. Глупые глупости. Никого здесь нет. Просто ночь.

– Со-оль! – раздался громкий шепот. – Соль!

Ни в одной из известных мне страшилок не было ничего про такие голоса, звучащие столь робко. Интересно… Я накинула на тело юкату и подошла к окну. Увидев меня, Син опустил занесенную руку. Мое сердце пустилось вскачь, когда он растянул губы в широченной улыбке. В пару прыжков и подтягиваний Син оказался на черепице напротив окна. Кот – он кот и есть.

– Син! Какой ты ловкий! – прошептала я.

Кот медленно кивнул, не убирая с лица улыбки. Он опасливо обернулся, но ночь была темна и тиха.

– Я узнал, что твой отец вернулся. Как он?

Я услышала осторожность в его голосе. В темноте его зрачки расширились, вбирая в себя каждый мой жест. Я перебрала пальцами по раме, сомневаясь, – может, стоит впустить его? Нет. Это за гранью приличий.

– Устал, – ответила я. – Не в лучшем расположении духа.

Эта тайная встреча приносила мне радость, но и страх. Я боялась, что мой следующий ответ огорчит его.

– Я… ничего ему не сказала, – прошептала я. – Он… говорил всякие странные вещи. Про то, что нам что-то угрожает. Про каких-то гостей. Я мало что поняла, если честно. Кажется, отец считает меня сильно умнее, чем я есть.

– Ты умница, – Син протянул руку и легко коснулся моей щеки. В его улыбке была тень беспокойства. Возвращение отца, неопределенность в воздухе, тайна наших отношений – все это тревожило и его тоже. Мой милый Син.

– О чем ты думаешь? – спросил Син, и его большой палец слегка дрогнул, трогая мои губы.

Я негромко вздохнула. Мне хотелось открыть губы, поцеловать его палец, втянуть ханъё в свою комнату, обнять и забыться в его руках. И чтобы он вошел через дверь, а не через окно, как какой-то вор или герой похотливо-драконьих романов.

Будь он простым человеком, это было бы возможным! Почему все так сложно?

– Боюсь, что если мы сейчас откроемся, наше счастье разрушится. Отец говорил о бурях, и я не хочу, чтобы они коснулись нас.

Син взял мою руку в свои ладони, нежно, но с силой.

– Соль, тайна не защитит нас от бурь. Я думал над твоими словами в саду, и… Знаешь. Думаю, я тоже хотел бы этого.

Словно кнут щелкнул о мою грудь, дыхание перехватило от трепета, защипало. Неужели он имеет в виду мое неловкое признание, тот намек на замужество? Если так, то я вот-вот умру. Да, прямо здесь. Лицо заполыхало огнем, колени подкосились.

– И… как нам быть? – спросила я, встречая его взгляд. Син почесал затылок, взъерошив волосы, дернул кошачьими ушами, пожал плечами. Он не знал. Да и откуда ему было знать? Сину самому было двадцать – совсем котенок по меркам ханъё.

Такими знаниями не делятся учителя. Урок первый: каллиграфия. Урок второй: как нарушить многовековую традицию происхождения, если ты – дочь Того Самого ши Рочи, что влюбилась в ханъё? Урок третий: стихосложение.

– Давай я поговорю с твоим отцом? – предложил он. – Объясню ему все.

– Нет! – Лицо Сина исказилось, и я поспешила замахать руками. – В смысле, да! Но лучше я сама. Его… надо подготовить. Меня он хотя бы выслушает.

Тогда мне казалось, что мы правда справимся. Мы сможем! Мы вплетем нити своих жизней в уникальный рисунок на бескрайнем полотне судьбы.

– Хорошо, – улыбнулся Син, кажется, с облегчением.

Я потянулась и поцеловала его, губы были нежны и сладки, как белые яблоки из Тайного императорского сада. Запретный плод.

Глаза, темные, как шторм в северном море

Прошел день, затем еще один и еще. Мне было привычно в одиночестве: после смерти матери я закрылась, как в переносном смысле, так и в буквальном. Дни обычно коротала в домашней библиотеке, читая и переписывая книги с языка Великой Империи Ханнь на нарский. Делала это для себя, чтобы тренировать ум, но мои переводы охотно покупали в книжной лавке, доставшейся от матери. До заката отец был занят в императорском дворце, возвращался уставший и молчаливый. Ночь дарила отдых, место для редких негромких разговоров и прохладу. И время на подумать.

Я правда хочу этого? Выйти замуж? На самом деле теперь, когда Сина не было рядом, меня немного пугала эта идея. Мы с ним не так долго знакомы, а свадьба означала, что детство закончилось, и мне надо будет вести себя как скромная и покорная жена, а не как послушная дочка, которая тихонечко бунтует, пока отец не видит. Я ворочалась с бока на бок.

Лежу на левом, думаю: но мне же правда нравится Син, да?

Поворачиваюсь на правый: а если папа благословит наш союз, он все так же будет мне нравиться?

На левый: но он так приятно целуется.

На правый: но я лишусь очень многого, если выйду за него, например приставки «ши, и из дочери имперского шамана, что обедает вместе с Императором-Драконом, стану женой стражника. Я даже дома у него никогда не была. Вдруг у него даже футона[6] нет…

– Госпожа, у вас все нормально? Вы стонете, как убумэ[7]… – Амэя заглянула в мою комнату, но я в ответ лишь издала тяжелый вздох. Я услышала, как служанка зевнула. – Сделаю вам чай…

Я угукнула, но чая так и не дождалась. Не выбрав нужный бок, я уснула на спине, разметав по сторонам руки и ноги, так и проснулась. На солнечном луче в комнату пробирался шум. Воробьи, переругиваясь, купались в фонтанчике, по скату крыши ниже моего окна отплясывали курлычущие голуби – мир пробудился и явно жаждал пробудить и меня тоже.

Было в этом утре и что-то новое. Фырканье лошадей, скрип колес и мужские голоса. Спросонок я испугалась: похожие звуки окружали наш дом, когда утром стражи из столицы привезли домой мертвую маму… А отец вчера вечером так и не вернулся… Нетрудно было догадаться, о чем я подумала, раз подскочила и до пояса высунулась из окна: бледная, растрепанная, в одной тоненькой юкате на голое тело. Меньше всего я думала о своем внешнем виде.

Отец стоял у ворот спиной ко мне, его длинные черные волосы трепал ветер, а лоб стягивала белая лента. Такой официальный. Он держал руки на плечах моего кузена, Тоширо ши Рочи.

Но мое внимание привлек незнакомец, что пил из фонтана. Кто он? Одетый в темное хаори с золотыми воронами и темные же хакама[8], он жадно пил, придерживая у пояса два клинка – катану и короткий меч вакидзаси. За его спиной был лук, и по широкой груди, жилам на руках и суровому лицу я поняла, что передо мной воин. Самурай?

Он заметил меня, и мы встретились взглядами. Ему, должно быть, около тридцати. Короткие черные волосы – скорее короткий-короткий ежик, какой я мало у кого в Талве видела. Когда к незнакомцу подошел Тоширо, меня поразил рост и ширина плеч этого воина, что же до лица, то было оно скуластым и по-своему даже красивым. Незнакомец приподнял насупленные брови и усмехнулся, показывая на свою грудь. Я не сразу поняла, что дело было в моей распахнувшейся юкате, но когда сообразила – пискнула и отпрянула от окна, прижавшись спиной к стенке.

«Гости», говорил отец. Я закусила губу, пытаясь успокоить дыхание – и не понимая, почему оно сбилось.

– Госпожа, отец попросил вас надеть это, – в комнату зашла Амэя со стопкой вещей. Она поклонилась мне, но быстро, щеки ее были окрашены пятнами.

– Тоширо приехал! Интересно, он еще не успел жениться? – Заметила я с плутовской улыбкой. Амэя быстро подняла острые ресницы и тут же опустила. Я знала, что мой кузен очень нравится ей.

Не только она имеет право издеваться надо мной! Я тоже с зубами.

Амэя мне не ответила. Кажется, моя шпилька разозлила ее, но, как всякая хорошо воспитанная девушка, она редко показывала свои чувства. Мне стоило бы поучиться у нее этому – отец меня разбаловал.

Я вспомнила тихий голос мамы, что давала мне наставления:

– Не выражай своей радости открыто… В отношениях с другими людьми, в личной жизни и в том, что касается твоих мыслей, не будь слишком прямолинейной. Сдерживай свои чувства и держи все в себе.

Мама была бы разочарована, узнав, какой я выросла и о чем думаю ночами. Впрочем, она сама виновата: не надо было умирать, когда мне едва исполнилось десять. Кажется, я до сих пор на нее обижена за смерть, и обида эта была такая глубокая, что перекрыла собой скорбь.

Я выбрала нежно-розовую юкату, украшенную вышитыми лепестками небесной гортензии, а Амэя красиво повязала широкий пояс, оби. Отец всегда отмечал мою любовь к этому цветку: «Странный выбор: цветок, означающий скорбь и принадлежащий миру духов. Говорят, горные ками[9] едят его, как мы – ростки бамбука». Раз за разом, одно и то же. Надо было прислушаться к его словам.

Одернув край юкаты, я поспешила вниз. Кроме Амэи, у нас было много прислуги: кухарка, несколько уборщиц и пара помощников по дому, садовник, конюх. Мать Амэи, Томико, раньше присматривала за прислугой, но теперь все чаще оставалась в столице и обычно вела дела в книжной лавке. На первом этаже становилось понятно, что дом обитаем: все стучало, шуршало, говорили на кухне, из гостиной раздался смех. Гораздо оживленнее, чем без отца. Служанка открыла передо мной дверь.

Комната была укрыта вуалью солнечного света, от сквозняка пузырем натягивались бумажные перегородки. Вкусно пахло чаем с вишней. На подушках, вполоборота ко мне, закинув пятку на колено, сидел Тоширо.

– Солечка[10]!

По мне, Тоширо как был мальчишкой, так им и остался, хоть и был на пару лет меня старше. Стал шире в плечах, выше ростом, а сам такой же: болтливый, смешной и со слишком большими ушами. По какой-то глупости он постоянно пытался отрастить себе модную у жителей южной провинции бородку, но получалось не очень. Иссиня-черные волосы он носил в хвосте, походившем на пучок растрепанных вороньих перьев. Я широко улыбнулась, кланяясь ему, но он сделал неприличный звук губами, обнял меня и приподнял, легко отрывая от пола.

– Сестричка, как давно я тебя не видел! Посмотри на себя! Какая красавица!

Вылупив глаза и потешно приоткрыв рот, он взял меня за руку и несколько раз прокрутил вокруг своей оси. Я засмеялась, прикрыв рот ладонью.

– А ты все пытаешься выглядеть старше четырнадцати?

– Ауч! В самое сердце! – Он шутливо поморщился, сжав хаори у себя на груди.

– Дочка. – Отец кашлянул, отвлекая меня от разглядывания Тоширо. – У нас гости… Разреши мне представить…

Мужчина, пивший из фонтана, был тут, в нашей комнате. Он поднялся мне навстречу и я увидела его глаза: холодные, темные. Заглянув в них, я подумала о Белозубом море, где мы были всего раз, когда Император-Дракон встречал послов из Артра. Я навсегда запомнила суровую красоту того края: черный песок, темные воды, ощущение мощной, бесконечной, великой стихии, что одной волной способна лишить тебя дыхания.

От гостя веяло силой и опасностью. Любимое сочетание для юных девушек, но не для меня. Он вызвал у меня смутное беспокойство. Я не очень-то любила незнакомцев.

– Хэджайм ши Тайра, генерал Драконьего Войска, один из пятнадцати генералов Нара, один из трех генералов провинции Ворона и брат наместника провинции Ворона.

Отец словно зачитывал его звания со свитка. Даже легкого уважения в его голосе мне было достаточно, чтобы понять: надо вести себя как никогда достойно. Рядом с таким статусом мне, пусть и чистокровной, и глаз-то поднять нельзя…

Я склонилась ниже, держа спину прямо, он остановился напротив. Я увидела перед собой протянутую ладонь. Широкая, большая, не ладонь – лапа, выпуклые вены на кисти, мозолистая рука лучника, совсем непохожая на мягкие касания Сина… Что ему нужно? Мою руку? Я с промедлением подала ее, и он поцеловал куда-то в запястье. Какой… возмутительный обычай! Мне понравилось.

– Большая честь, – негромко проговорила я. Он одними уголками губ улыбнулся мне и вернулся на свое место. Поднял пиалу и отпил чая.

Он немой, что ли?

И что мне… Куда?

Я чинно села на подушку у чайного стола, расправила юкату и сложила руки на коленях. Амэя принесла мне пиалу, и все слышали, как чуть звенит фарфор на подносе. Налив мне чая, она встала у стены, но я поймала быстрый взгляд Тоширо на мелькнувшую при развороте косу девушки.

– Вы прибыли издалека, – наконец прервала тишину я. – Приехали на праздник Зрелой Луны?

– Нет, напротив! Вернее… Мы от папы, то есть вашего, господин ши Рочи, и моего отца… То есть вам он брат, а мне… Ну, отец, да.

Мямлит. Всегда он так. Болтовня никогда не была его сильной стороной. Я одновременно и расслабилась, и поняла, что он волнуется. Но отчего?

– Ну, вы и так знаете. – Тоширо глянул на Хэджайма и кашлянул в кулак. Его щеки покраснели. – Мы, э, ну, хотели бы. Да. Позвать вас в гости на праздник Зрелой Луны.

– В гости? – Отец приподнял брови. – Тецуо давненько не приглашал всю семью! Последний раз, получается, когда ему дали место главного лекаря наместника провинции Ворона.

– Да, пять лет назад это было, – подтвердил Тоширо. – Матушка болеет, как вы знаете… И, возможно, следующий праздник Луны…

Тоширо запнулся, замолчал, запил хрипотцу в голосе чаем и закашлялся. Я потянулась и коснулась его подушки рядом с ногой кончиками пальцев. Пусть это не было для меня новостью, в груди стало меньше воздуха. Моя тетушка, Шинджу, всегда обладала слабым здоровьем. Тоширо появился на свет не иначе как чудом, после череды несостоявшихся рождений… Шинджу постоянно мучилась слабостью и головными болями, уже пять лет назад редко покидала спальню.

Даже самый чудесный лекарь не может сделать работу бога. Тетя медленно угасала, и никто не знал что с этим можно сделать.

Тоширо взъерошился, взял меня в ответ за руку и пристукнул по своему колену, улыбнулся, подняв голову.

– Мы подумали, что это прекрасный шанс встретить праздник всей семьей! В Итре будет… Солечка, ты бы видела, как красиво в Итре! А у нас фейерверки будут и сладости!

Отец улыбнулся. Кажется, дело было решено.

– У нас как раз хватит времени собраться. Верно, дочка?

Хм. Пять лет назад в Итре, столице провинции Ворон, мне не очень-то понравилось. Я запомнила только бесконечные темные леса и местную страшилку про Море Деревьев, что занимает половину провинции и куда нельзя ступать простому человеку… Пришлось напрячься, чтобы вспомнить дядю и тетю. Пять лет – большой срок, когда тебе всего-то девятнадцать…

– И еще кое-что. Соль ши Рочи.

Я вздрогнула.

Хэджайм ши Тайра все-таки не был немым. У него был спокойный хрипловатый голос. Внимательные глаза вперились в меня, и мне не понравилось их выражение.

– Мы уже обговорили это с твоим отцом, однако я хотел бы…

Я краем уха услышала, как отец что-то протестующе зашипел, но Хэджайм проигнорировал его. Ага.

Люди делятся на два типа: тех, кто замолкает, чтобы выслушать другого человека, и тех, кто спокойно (а иногда и громче) продолжает гнуть свою линию. Вторых я считала не очень приятными личностями.

– …обсудить это с вами лично. Я попросил у господина ши Рочи вашей руки. Я подумал, что было бы неплохо встретиться и прогуляться, прежде чем вы примете решение.

В полнейшей тишине я выронила чай. Пиала треснула. Амэя кинулась собирать осколки, а господин ши Рочи спрятал лицо в ладонь. Тоширо почему-то самодовольно, выпятив грудь, улыбнулся мне, будто в этом всем была его заслуга.

Бешено забились в голове мысли, я даже не знала, что умею так быстро думать. Генерал… Брат наместника провинции Ворон… А папа вон сколько времени пропадал… Просто так, что ли? И как вовремя Тоширо с этим типом появились на пороге как раз после того, как папа рассказал про угрозы. А если он узнал о ханъё?! Хэджайм-то чистокровный. Все кирпичики встали на свои места, но цель этой постройки была мне неясна.

Хэджайм смотрел на меня, слегка сощурив глаза цвета холодного моря.

Зачем ему моя рука? Брату наместника, генералу… Что он с ней будет делать? Я недоуменно посмотрела на свою ладонь. Правую, где было пусто на запястье[11]. Вспомнила, что как раз там, у самых косточек, я ощутила прохладные сухие губы генерала.

Ах, да. Точно. Вот оно что.

Меня зовут замуж.

Все как обычно. Совершенно заурядный завтрак.

Мне хотелось закричать. Расплакаться. Я знала, что этот момент придет, но почему именно сейчас? Чем я заслужила эти испытания?

Я всматривалась в лицо генерала, надеясь, что он сейчас усмехнется и скажет, что это шутка. Но нет. Это не было шуткой.

Темные глаза Хэджайма разом потеряли все очарование, его выправка – весь шарм.

Боги, как сложно держать лицо. Да я, кажется, и не сдержала. Что-то изменилось во взгляде Хэджайма, он нахмурился, повернулся к отцу.

– Она не в курсе. Почему вы не сказали ей?

Вид у отца был виноватый.

– Я не успел, – огрызнулся отец. Оправдываться ему было в новинку. – Вы должны были приехать завтра.

– А целый день многое меняет, верно? – прошептала я.

Отец сделал вид, что не услышал меня.

– Мы сделаем вот как. Вы пойдете прогуляетесь, а когда вернетесь, мы обсудим этот вопрос. За это время слуги как раз приготовят гостям комнаты, – отец потянулся за моей ладонью, но я отодвинулась.

Если бы Тоширо не подобрал меня за локоть, я бы так и осталась сидеть там.

Когда мы вышли на свежий воздух, стены родного дома перестали на меня давить. Вот бы еще за нами не шел этот дурацкий генерал… Впрочем, его больше интересовали капельки смолы на вишне, чем наша компания. Он стоял в стороне и хмурился. Вот пусть там и стоит! Я прижала к животу ладонь, вдыхая и выдыхая. Даже рисового пирожка не успела откусить, ну что за дела… И о чем я думаю? Я хихикнула.

Растерявшийся Тоширо гладил меня по спине. С этим виноватым видом и дурацкой порослью на лице он походил на моего отца в молодости, очень, только глаза у него были темно-синие, а у отца почти прозрачные. Голубой цвет радужек – фамильная черта ши Рочи, доставшаяся по наследству и мне.

– Глупо как-то вышло, – наконец сказал он. Да уж. – Господин ши Тайра, вы могли бы сначала дать слово господину ши Рочи!

Хэджайм дернул плечом, словно отгоняя насекомое, и не ответил.

– Ну и ну. Я-то хотел как лучше!

Он? При чем здесь он? Я поджала губы и блеснула на кузена глазами.

– Ты как-то замешан в этом?

– Э… Да… Это я познакомил твоего отца с Хэджаймом… Я знал, что он ищет невесту.

Его прикосновения стали мне неприятны, я отстранилась. Он замялся и, подняв ладони, отступил в сторону.

– Давай послушаем твоего отца и прогуляемся?

Ну вот еще. С места не сдвинусь.

В животе предательски заскулило.

– И с меня вкусности! Что скажешь?

– Пойдемте…

Мы направились в сторону императорских садов. Они были открыты всем благородным жителям Нары, в беседках можно было отдохнуть в тени. Несколько чайных домов располагались на входе в парк, чтобы, прогулявшись и насмотревшись на диковинные деревья, перевести дух за пиалой ароматного чая или холодного кислого умесю[12].

Сейчас мне было не до разглядывания листьев, цветов и лохматых облаков в небесах. Я наконец разозлилась и из-за этого шла быстро. Устав от моих односложных ответов и сердитого лица, Тоширо теперь шел рядом с Амэей, которая пунцовела, не поднимая ресниц. К шее прилипли выбившиеся из высокой прически волосы, капельки пота стекали по спине. Крутя поданный служанкой бумажный зонтик от солнца, я думала, думала, думала. Что мне делать? Надо обсудить все с отцом. Рассказать ему про Сина, потому что я и так запоздала с этим признанием. Папа меня любит. Если он решился на такой шаг, у него, наверно, есть свои причины, но почему ему вдруг надо выдать меня замуж? Да еще так внезапно и так срочно… И почему он! Неужели не нашлось кого моложе?

Генерал. Брат наместника. Выгодная партия. Выгоднее только за Императора-Дракона, но нельзя. Куча поговорок была на эту тему. Кровь, что река, – каждая течет в своем русле. Нельзя смешивать чистую человеческую кровь с чистой кровью ханъё.

Самая обидная была сказана беловолосым лисом-ханъё на приеме при дворе Императора, когда тот оглянул моего отца: обезьяне не тягаться с драконом. Людям не сравниться с ханъё. Мы в меньшинстве. Нами всегда правили ханъё: в эпоху Лисы, в эпоху Кота и вот сейчас, в сменившую ее двести лет назад эпоху Дракона.

Род ши Рочи должен был продолжиться и оставаться чистым.

Я шла так быстро и думала так увлеченно, что не заметила, как оказалась далеко за беседками, там, где стеной росли тисовые деревья, а мраморные плиты рассы́пались шуршащим гравием под ногами. Одна. Рядом никого.

Наконец-то! Я вздохнула, обтерла ладонью шею и пошла дальше. Со всех сторон меня прятали ароматные азалии и мирты, чуть дальше журчал какой-то ручеек. Прохлада… Это хорошо. Хоть руки умою.

Тропинка вывела меня к пруду, окруженному свесившимися до самой воды ивами. Пахло стоялой водой, вышедшие погреться на солнце рыжие утки недоуменно посмотрели на меня. Я так устала, что села прямо на берег, смяв юкату, тяжело вздохнула и вытянула перед собой ноги в шелковых сэнгай[13]. Мы так спешили уйти, что я не успела переобуться во что-то более удобное.

– Ну что за глупая глупость моя жизнь! – Тихо пожаловалась я сидящей рядом утке. – Сначала Син со своими танцами, а теперь этот надутый… индюк!

– Что за Син? – спросила утка. Я сморгнула.

– А?

– Что за Син, спрашиваю.

Ругаясь и тряся хвостами, утки бросились в воду, оставляя расходящиеся в стороны волны. А рядом со мной сел на землю генерал. Он что, преследовал меня?

По моему телу пробежала волна дрожи. Я обернулась, рядом никого не было. Только мы вдвоем.

Я опасливо покосилась на генерала. Он сидел на расстоянии, смотрел на воду, словно меня и рядом не было. У него был горделивый профиль: я видела твердую линию челюсти, по его скулам плясали блики от воды.

Мне захотелось уйти.

– Оставаться наедине с мужчиной – плохой тон… – прошептала я, когда молчание затянулось. Он лишь хмыкнул. Полез куда-то за пазуху. Что, неужели собирается вручить мне обручальный браслет прямо сейчас?

Нет. На протянутой ладони лежало яблоко. Я знала этот сорт – «поцелуй снежного лиса», совершенно белый, будто полупрозрачный, плод со стыдливо-румяным бочком. Такие росли только в Тайном, Запретном, Заветном (названий было много) саду, из него фрукты попадали на стол Императору-Дракону.

– Возьмите. Вы не завтракали.

Говорят, тот, кто отведает «поцелуй снежного лиса», продлит свою жизнь на одну зиму. Слухи, конечно, а вот кара за воровство была вполне реальной.

– Из Тайного сада нельзя воровать! Это… это преступление. Почти измена.

– Значит, не будете?

Хэджайм совершенно равнодушно нацелился вгрызться в яблоко. Живот заурчал, и я протянула ладонь.

В тишине только и было слышно, что хруст и плескание воды. Я ела, поглядывая на генерала. Что он за человек? Действительно украл яблоко?

Для меня?

Яблоко на вкус оказалось абсолютно заурядным. Не слишком сладким и рыхлым. Даже обидно.

– И давно вы знали о нашем союзе, генерал ши Тайра?

– По меньшей мере два месяца. Вы не в восторге, я смотрю.

Два месяца! Почему… Как он мог даже не сказать мне, не намекнуть?

– А вы были бы в восторге, если бы к вам в дом пришла неизвестная женщина и сказала, что она будет вашей женой?

Хэджайм немного повернулся ко мне. Окинул совершенно нечитаемым взглядом и дернул плечом.

– Смотря какая женщина.

И что это значит? На кокетство не похоже. Мне было неловко. А еще – очень сложно подавить раздражение. Хэджайм казался сверх меры отстраненным и самодовольным. И как он смел с таким вызовом говорить с моим отцом, верховным шаманом Императора-Дракона?

– Разве ваши родители женились по любви? Очень сомневаюсь в этом.

– И зря. Папа много раз рассказывал, что это была любовь с первого взгляда! Он увидел маму на празднике Заячьих Звезд и был покорен.

– В самом деле?

– Да.

Он помолчал, кинул в воду камень, вздохнул.

– Я думаю, дело было вот как. Родители вашего отца долгое время выбирали ему невесту. Рассылали во все стороны журавлей с портретами, собирали данные о наследстве, проверяли информацию о налогах, меряли шагами поля риса и, когда сошлись в мысли, что есть несколько подходящих пар…

– Вы так решили на мне жениться?!

Хэджайм выгнул бровь. Он развернулся ко мне всем корпусом и сказал тихо, но так, что вдоль позвоночника скатилась ледяная капля пота:

– Девушки должны говорить тихо. И я не люблю, когда меня перебивают.

Мне захотелось в спальню. В свою комнату, на футон, под одеяла.

– Вы еще совсем юны. Многого не понимаете. В моих планах не было скорой женитьбы.

– Тогда зачем?.. – прошептала я.

– Что? Я не расслышал.

Так тихо говорить или как?! Замечательно. Старый и глухой. Идеальная партия.

– Зачем вам жениться на мне? Почему сейчас?

Наверно, скажет что-то о долге. И промолчит о том, что ему надо оставить наследника, пока у него не отказало… то, что у мужчин отказывает. Скажет что-нибудь про чистоту крови. Но Хэджайм удивил меня.

Так я впервые увидела его улыбку. Немного неровные клыки. Тонкие губы растянулись, образуя ямочки на впалых щеках.

– Потому что вы юны и красивы? Потому что ваш отец просил меня забрать вас из столицы?

Почему? Что это значит? Я нахмурилась. Он наверняка лжет мне.

– У нас есть родственники в провинции Ворона. Дядя. Он мог бы отправить меня к нему, если была такая нужда! Что вы скажете на это?

«Клинок знакомого, Соль. Он убивает быстрее, потому что знает куда бить».

Что значили те слова отца? Неужели… он почему-то не доверяет дяде? И как много я не знаю? Словно над моей головой сгустились тучи, а я не поднимала голову. Все грезила о Сине и наших свиданиях, читала книжки и радовалась жизни, глупая.

А возможно, я лишь надумываю.

– Скажу, что ваша служанка наверняка нас потеряла. Пойдемте, госпожа ши Рочи.

Он поднялся, отряхнул хакама и подал мне руку. Я не стала ее принимать.

– И зачем вам отвечать на его просьбу, генерал ши Тайра? Чем я могу быть вам полезна? – спросила я, пытаясь сохранить спокойствие. Я пошла вперед, слушая шум гравия под ногами.

Хэджайм хмыкнул за моей спиной.

– Вы могли бы начать с того, чтобы рассказать о себе.

Он явно не так понял мой вопрос. Что ж, сама виновата. Нужно выбирать слова. Я склонила голову, чувствуя лопатками его внимательный взгляд.

– Я… Я всегда жила здесь, в нашем доме. Моя мама умерла, когда мне было десять лет, и отец всегда оберегал меня от дурного влияния внешнего мира.

– Значит, вы как птица в клетке, ничего не знающая о мире за ее пределами.

Такие слова могли оскорбить, но он произнес их как факт, без осуждения. Это немного успокаивало.

– А вы? – спросила я, глядя на него. Запоздало открыла зонтик и прикрылась им. – Кто вы?

– Я Хэджайм ши Тайра, мой старший брат – наместник Южной провинции. Я служил в императорской армии, когда дайме[14] с гор взбунтовались против его воли. Со времен тех битв меня называют Зверем с горы Юта.

– Зверь с горы Юта? Почему? – спросила я, не удержавшись от любопытства. Звучало очень грозно, даже таинственно, а я все еще любила мрачные сказки.

Мимо нас проплывали азалии, глицинии и сакуры. Благодаря магии этих мест они всегда цвели, чтобы ублажать взгляд императорской семьи. Две придворные дамы-кошки, которых я не знала, с легкими одинаковыми улыбками поклонились нам и зашептались, когда мы прошли мимо. Я услышала что-то про «симпатичных обезьянок» и поморщилась. Ну вот. Теперь будут сплетни. Моя репутация обречена.

Хэджайм замедлился и поднял голову, наблюдая за тонкими бумажными журавликами в небе – хитро сложенные сикигами[15] вздрагивали крыльями, сквозь тончайшую бумагу просвечивались вложенные в них цветы. Всегда любила наблюдать за ними.

– Юта – это гора, откуда родом наши предки. Я сражался на ее склонах против одного дайме. Бой был тяжелым, и я стал свидетелем нескольких необъяснимых событий. После боя воины стали говорить, что на горе обитает зверь, защищающий свой дом.

– Необъяснимых событий?

Хэджайм кивнул, вспоминая прошлые времена.

– Во время битвы произошло что-то странное. Налетела гроза. Ветры отклоняли стрелы врагов, дождь лил как из ведра, так что стоящие выше войска противника скользили в грязи и камнях, и падали. Счастливое совпадение, но я смог изменить ход битвы. Враги, видя подобное, поверили, будто за мной стояли в тот день ками гор и ками гроз.

Я смотрела на него с удивлением, впервые задумавшись, что буря может нести победу. Шепот ветра может быть союзником, а грозовые тучи – надежной защитой.

– Я призван помочь управлять южной провинцией. Ваш отец просил меня забрать вас и привести в провинцию Ворона, где вас ждет новая жизнь.

Слова прозвучали как приговор. Новая жизнь в отдаленной местности. Я не знала, что ожидать, я не хотела этого. Я хотела вкусных рисовых пирожков, чтобы отец читал мне сказки. Я страшно не желала взрослеть – а замужество означало переход в новый статус. Хотя, кажется, Хэджайм и был достойным человеком. И даже привлекательным мужчиной.

Нет, не хочу. Ни за Сина, ни за Хэджайма. Буду старой девой, буду днями есть сладкое, переписывать иероглифы и позорить свой род порочными связями с ханъё.

– Я вам не нужна в вашей южной провинции, и я не хочу, чтобы меня туда везли! – произнесла я, пытаясь сохранить нотку упрямства в голосе. – Я счастлива здесь.

Хэджайм остановился и повернулся ко мне. Его лицо мало что выражало, только взгляд блестел хищным любопытством. Зверь с горы Юта. Тигр или райдзю[16]. Ему подходит.

– Ваш отец считает иначе. Вы не можете остаться. Но я постараюсь, чтобы ваше пребывание в новом доме было как можно более комфортным.

Мне почудилась забота в его голосе. Что-то мягкое, осторожное… Я поспешила отвернуться.

Потом я узнаю, что Зверем его прозвали за то, что он окрасил снега Юты в красный цвет.

Ночного сада мрак ткачи судьбы плетут

Небо потемнело, и солнце казалось серым сквозь пелену облаков, тусклым, словно оно перестало излучать свет. Как быстро меняется погода! Я решительно направилась к комнате отца, довольно смелым шагом для девушки, которая понятия не имеет что делать со своей жизнью.

Я всегда была хорошей лгуньей – как и все женщины, воспитанные хитрыми женщинами постарше, – но сейчас пришло время сказать правду. Всю правду, как она есть. Уверена: пока я буду ее рассказывать, я сама пойму, чего хочу от жизни. Быть счастливой, поправ законы своего общества? Быть достойной, выбрав ту жизнь, которую я должна прожить?

Глубоко вздохнув, я села на колени перед комнатой отца. Мне нужно было собраться с мыслями и решиться. Когда я поняла, что готова, – толкнула дверь в сторону. Господин ши Рочи сидел за низким деревянным столом, придерживая загибающийся угол свитка. Он был погружен в чтение и не сразу меня заметил. В комнате горели сгустки лисьего пламени, ветер игрался с ветвями деревьев за окном, рисуя узоры на светлых татами.

– Отец, мне нужно с тобой поговорить, – начала я и удивилась тому, как твердо звучал мой голос.

В чертах отца промелькнуло странное выражение. Так, будто он знал, о чем я хочу говорить, и заранее не хотел меня слушать.

– Это не лучшее время для разговоров, Соль. Заметь, как природа бушует в ответ на наши мысли.

Я взглянула в окно и увидела ветер, срывающий листья с деревьев. Потом поднялась и закрыла за собой дверь – возмутительное поведение, учитывая, что отец не дал согласия выслушать меня.

– Но разве не так работает наш мир, отец? Ветер перемен, который может исцелить бедную на семена землю.

– А еще есть тайфуны, которые уничтожают все на своем пути, – пробурчал отец себе под нос и сделал пригласительный жест.

Мы словно двигали округлые камни по доске для игры в го. Папа как-то пытался меня научить, но я делала ходы наугад. Иногда у меня получалось его удивить, но чаще его стратегическое мышление побеждало.

Сегодня я собиралась его удивить, как никогда.

– Я слышу в твоих словах тревогу, Соль. Расскажи, о чем ты хочешь поговорить.

Приготовившись к трудному разговору, я решила сказать все прямо.

– Пока ты был в отъезде, я сблизилась с императорским гвардейцем. Он достойный юноша. Мы часто гуляли с ним и провели много часов в беседах.

И целуясь под ветвями священной сливы. Да, про это отцу лучше пока не знать. Господин ши Рочи смотрел на меня, слегка приподняв брови.

– Порой хорошо иметь друга, который развеет одиночество. Продолжай.

«Друга». Ох, папа.

– Мы стали больше, чем друзьями, – призналась я. Почти прозрачные глаза отца замутились, потемнели, стали непроницаемыми, потеряли блеск. Он оглядел меня и так красноречиво задержал взгляд на моем животе, туго утянутым оби, что я разозлилась. – Нет. Нет, не настолько.

– Ты говоришь об императорском гвардейце, – наконец произнес отец, словно каждое слово стало тяжкой гирей на весах. Я кивнула, чувствуя, как удлинились тени, призванные гневом шамана, хотя его голос звучал спокойно. – Как его имя?

– Син, отец.

– Син? Син Микан? Ханъё?

Напускное равнодушие не скрыло вздувшуюся на виске вену. Ветер захлопал тонкими окнами, затрещал дверями, и вдруг на улице рухнул ливень, как будто опустились врата в крепость.

Я снова кивнула.

– Отец, я не могу выйти за Хэджайма. Я… не хочу этого. Мне нравится Син.

Он нахмурился, и мрак стал еще более густым.

– Ты не можешь думать так на самом деле, – край его рта изогнулся в кривом подобии улыбки, – это ложь. Ты просто шутишь надо мной, верно, обезьянка?

– Я не лгу тебе.

– Ты не можешь быть влюблена в ханъё. Это невозможно, Соль. Ты чистокровная, а он… он зверолюд.

Я никогда не слышала это унизительное прозвище из уст отца. В столице за него можно было получить плетей. Как смеют называть зверолюдьми ханъё, если Император, наш владыка, живой бог на земле – из них?! Я так растерялась, что замерла, вздрогнула и посмотрела на отца немного по-другому.

Видимо, посчитав мое молчание за сомнение, отец заговорил со мной мягко, как с ребенком, чашечкой ладоней накрыл мои сжавшиеся на коленях кулаки.

– Это противоречит всем нашим традициям и установленному порядку. Ты не поступишь так с наследием нашей семьи. Ты – драгоценность, Соль, ты первая девушка в нашем роду за тридцать поколений. Моя нежная гортензия.

Очнувшись, я непокорно откинула его руки.

– Но я не могу выйти за Хэджайма, отец! Это противоречит моему сердцу. Я не смогу быть счастливой, если буду вынуждена жить во лжи.

Отец вдруг вскочил с места, и его голос зазвучал грозно:

– Ты смеешь бросить вызов всей линии ши Рочи, всей нашей истории? Южной провинции и наместнику-Ворону?! Ты представляешь, какая миссия возложена на тебя, дитя? Ты несешь в себе традиции, Соль! Ты не имеешь права на такую самостоятельность. Ты девушка, а не мужчина и не способна решать задачи, где требуется логика, а не сердце. А я – способен. Так будет лучше для всех, для нас и для тебя!

На меня вдруг навалилась страшная усталость. Вот как он думает на самом деле?

Как я смею хоть что-то решать, что-то думать и иметь свое мнение, если я – всего лишь женщина, всего лишь «драгоценность», которая только и нужна, чтобы подарить какому-нибудь знатному роду наследника?

Наверно, надо было кричать, как впервые за всю жизнь закричал на меня отец, но плечи мои поникли, а голос был так слаб, что еле перекрикивал грохот ливня.

– Я не бросаю вызов. Я просто ищу свою собственную судьбу. Я не хочу, чтобы моя жизнь была предопределена традициями, которые я не выбирала.

Отец выругался на мужском[17] языке, что добавило ярости в воздух. Он сделал шаг в мою сторону.

– Судьба! Твоя судьба – быть женой Хэджайма и продолжить наш род. Ты поднимаешь бунт не только против меня, но и против всего, что свято.

Он сделал еще шаг, и теперь его массивная тень полностью меня закрыла. Я не смела поднять взгляд. Услышала, как он вздохнул, как зашелестели рукава его кимоно.

– Я забочусь о тебе, как ты не поймешь? Если не веришь словам своего отца, съезди сама в столицу, послушай, о чем говорят на улице. Я не хотел, чтобы тебе что-то угрожало, но, возможно, все-таки следовало давать тебе разбивать колени. Мир непростой, и населяют его злые люди. И злые зверолюди. В провинции Ворона ты будешь в безопасности.

Какой-то бред. Все это, весь разговор – бред. Мне ничего не могло угрожать в моем доме и моей столице, где многие знали меня в лицо, улыбались и здоровались на улицах. Я сжала зубы, сильнее наклонив голову. Кажется, он готов сказать все что угодно, лишь бы выдать меня замуж за Хэджайма ши Тайра. Благородного генерала, брата наместника, героя горы Юта. Да, выгодная партия.

Почему же тогда я чувствую себя мешком риса, который продают другому человеку?

– Ступай в свою комнату и подумай о том, какие последствия могут быть. Ты не можешь быть с ханъё. Это не обсуждается.

Сердце мое билось вместе с дождем, стучащим по крыше. Я поклонилась отцу и вышла из кабинета, но не прошла и дюжины шагов, как из-за угла дома на меня надвинулась крупная фигура. Несмотря на свои размеры, Хэджайм был способен сливаться с тенями, и когда он схватил меня за локоть, мне показалось: это не человек. Злой дух. Быть может, даже ёкай. Это гнев отца притянул сюда нечисть.

– Господин ши Тайра, – облегченно вздохнула я, рассмотрев резкие черты лица в серебряном сиянии молнии.

– Что ты задумала? – прошипел он, от ярости перескакивая с почтительного «вы» на «ты», как будто мы уже супруги. Очевидно, забывшись, он схватил меня за запястье. Сильно, больно сжал. Я вырвала свою руку из крепкой хватки и взглянула ему в глаза, запрокинув лицо, маленькая в сравнении с ним, но очень расстроенная и поэтому – злая.

– Это моя жизнь, и я решаю, кем быть. Отец не может решать за меня.

– Ты влюблена в ханъё, не так ли? Ответь мне, кто он?

Я подняла подбородок, не отводя взгляда.

– Это не ваше дело, господин ши Тайра. Мы закончили.

Он рывком приблизился, и я попятилась от его натиска, впервые в жизни испугавшись мужчины. Хэджайм нахмурил брови и отпустил меня, шагнул назад.

Внезапно осознание ударило меня по щеке и отрезвило. Он подслушивал наш разговор с отцом. Мои глаза широко раскрылись от удивления.

– Вы подслушивали? Как вы посмели?

Тогда я впервые услышала его смех – грубый, грудной и хриплый, похожий на кашель, лай и карканье разом. Полный пренебрежения. Снова вспыхнула молния, заблестела на концах его клыков, по-человечески округлых, но демонически крупных, неровных, как на масках хання[18].

– Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Кто он? От этого зависит не только твоя судьба, но и будущее нашего рода.

«Нашего» рода?! Я подняла брови. Да, верно – он уже решил, что мы с ним муж и жена!

– Разве я обещала выйти за вас, господин, замуж? Я не говорила ничего подобного. И вы сами сказали за завтраком: «прежде чем я приму окончательное решение», верно? Я приняла его.

Я поклонилась, коротко и нахально.

– Приношу глубочайшие извинения.

Он покачал головой. Если отец говорил со мной, как будто мне шесть лет, то Хэджайм – словно я лишилась рассудка.

– Ты понимаешь, что говоришь? Ты не можешь отвергнуть обещания своего отца. Только он способен заставить меня уйти.

Я улыбнулась, хотя внутри мое сердце горело яростью.

– Обещания нарушают только те, кто их дает. А я ничего не обещала ни отцу, ни вам.

Хэджайм тяжело вздохнул и провел дрожащей рукой по своему лицу. Когда его ладонь опустилась, выражение на нем было то же, что и в императорском саду: спокойное, немного отрешенное и хмурое. Не злое.

Стыдно признаться, но в этот момент я немного обрадовалась. Я уже решила, что он сделает со мной что-то нехорошее.

– Я понимаю, что для вас это все неожиданно, юная госпожа. Давайте не будем спешить. Как насчет нескольких прогулок? Возможно, вы измените свое мнение, если мы проведем вместе больше времени.

Вряд ли хоть что-то способно изменить мое мнение. Особенно теперь, когда отец явно указал мне на место, а от собственнической хватки Хэджайма у меня останутся синяки на коже. Но я сжала зубы и кивнула.

Я была послушной дочерью. Возможно, если я попробую сыграть по их правилам, отец поймет, что это не поспешное решение, а разумный и трезвый выбор. Это заставит его изменить мнение.

– Хорошо, – ответила я Хэджайму. – Завтра я собираюсь в книжную лавку. Можете сопровождать меня.

Утро пришло с влажным туманом. Он завис между деревьями и окутал дома в свои объятия по самые изогнутые края кровель. Амэя принесла мне новое кимоно: на темно-синем поле резвились аисты, контрастно-белые, с серебряными клювами и детально проработанными перьями в раскрытых крыльях. Дорогая вышивка. Необычно выполненная, насколько я могла судить.

– Подарок от господина ши Тайра, – пояснила Амэя, и ткань выскользнула из моих пальцев.

Платье было очень красивым, и я посчитала, что не подам Хэджайму ложных надежд, если надену это именно сегодня. В конце концов, я вчера четко проговорила ему свою позицию. Кроме того, это будет знаком уважения к дарам.

Грудь наполнила свежесть и запах ночного дождя. Я залюбовалась молочными облаками, что укутывали наш особняк. Тишину нарушал шум воды: это переполнившийся влагой ручей пытался сдвинуть камни. На изогнутом мостике над водой стоял Хэджайм, опершись локтями о воздушный парапет. Он увидел меня и склонил голову.

Надо подойти. Я вздохнула, крепче сжав пальцами рукава.

– Доброе утро, господин, – приветствовала я его, делая легкий поклон.

Его взгляд скользнул по мне, и северное море стало чуть теплее.

– Кимоно подходит вам, госпожа ши Рочи. Аисты – символ чистоты и возвышенности, – сказал он. – Вам нравится вышивка?

– Красивая, но исполнение грубоватое. Так вышивают на юге?

Кажется, моя фраза прозвучала слишком пренебрежительно. Море вновь похолодело.

– Так вышивает моя мама.

Ой. Ой-ей. У меня закололо ледяными иглами ладони, а в животе закрутило, как бывает всегда, когда я чувствую себя глупо.

Я попыталась восстановить равновесие, признавая свою ошибку:

– Извините, я не хотела обидеть вас или вашу маму. Я просто… привыкла к более тонкому стилю вышивки. На юге, должно быть, свои традиции.

– Моя мать уделяет этому множество времени. Это ее творчество, ее способ самовыражения. Но я рад, что вам хоть что-то понравилось.

Его ответ был спокойным, но я чувствовала, как его слова тянут за собой тихую обиду. Я проглотила гордость и склонилась в глубоком поклоне.

– Я не хотела высказываться грубо о труде вашей матери. Вышивка очень изысканная! Я… мне просто непривычно видеть такие узоры.

Надеюсь, он меня простит за этот неловкий момент, иначе наша поездка в город обещала быть столь же сложной, как и это короткое обсуждение. Хэджайм усмехнулся, отталкиваясь от парапета и сходя с моста на округлые камни дорожки.

– Я пошутил.

Он… что?!

Амэя за моей спиной предательски хихикнула. Я обернулась на нее, так больно шлепнув себя по ладони сложенным веером, что на глазах выступили слезы.

– Очень, – ответила я, с трудом сдерживая раздражение, – смешно. Моей служанке явно понравилось.

Я обхватила ее за руку и прошипела ей на ухо:

– Раз тебе так нравится, как он шутит, может, поменяемся с тобой местами?

– Простите, госпожа! – Амэя опустила взгляд, но я видела насмешливые морщинки в уголках ее глаз. – Но у вас было такое лицо!..

Тц. Я отпустила ее и догнала Хэджайма.

– Чтобы понимать юмор другого, надо хотя бы чуть-чуть знать человека. А я о вас ничего не знаю.

– Я? Я всего лишь человек. Ничего особенного, госпожа ши Рочи, – сказал он. – Остальное предлагаю узнать по пути в столицу. Скажите, вы обучены скакать верхом?

Мне показалось, что интонация на последней фразе чуть изменилась, словно он меня… подначивал? Хотел смутить?

Проверить, насколько мне подходит вышивка в виде невинных аистов?

Хорошо, что я не видела его лицо и не могла быть уверена в этом точно.

– Доводилось, господин. Отец в детстве учил меня всякому мастерству, как если бы я была наследником.

– Любопытно. Это традиции вашей семьи или столицы?

– На юге женщины даже верхом ездить не должны?

Хэджайм вновь усмехнулся, словно что-то в моем ответе его развлекло. Я шла за ним следом к нашим конюшням.

– Верхом ездить – это еще полдела. Возможно, вас учили не только этому, но и пробовать новые вещи? Например, встречаться со своим зверолюдом в тайне от отца?

Его слова были грубы, но я не стала отвечать на провокацию. Выбрала себе спокойного серого мерина в конюшне, погладила его по сонной длинной морде и попросила конюха седлать его для меня.

Если я и думала раньше, что этот день пройдет спокойно, то этот укол от Хэджайма опроверг мои мечты. И шутка про вышивку. У такого типа, как Хэджайм, вряд ли мать занималась шитьем, скорее, она выращивает какие-нибудь ядовитые цветы и занимается разведением пауков.

Ладно, Соль, сцепи зубы и потерпи.

Навещу книги в лавке, послушаю, о чем говорят в городе. Может, отец все-таки действительно хотел меня защитить? Главное, не встретиться случайно с Сином, а то это может плохо закончиться.

Обычно мы ездили в город на карете, и прогулка верхом была приятным разнообразием. Утренний ветерок трогал щеки и заставлял глаза слезиться, хотя двигались мы довольно медленно.

– Господин ши Тайра, вы часто бываете в столице? – спросила я, пытаясь нарушить молчание, что повисло между нами.

Он оглянулся, встретив мой взгляд, и кивнул.

– Бываю время от времени.

Мы приближались к столице, и ее крыши уже стали видны вдалеке. Улицы разбегались во все стороны, как ветви гигантской магнолии, каждую из которых венчали изысканные цветы богатых домов. Моя книжная лавка была украшена снаружи бумажными ветвями сакуры и фонариками, и я с гордостью завела лошадь под укрытие небольшой пристройки, где обычно отдыхали кучера.

В книжном магазине управляла матушка Амэи, пожилая и очень активная женщина. К счастью или разочарованию, в лавке нечасто бывали посетители, и работа не была для нее сложной, тем более, мы старались чаще бывать здесь и помогать.

Я зашла внутрь и глубоко вдохнула. Пахло пылью, бумагой и воском для дерева. Сквозь приоткрытые окна лился теплый янтарный свет. Люблю это место. В детстве – жарким летом или в праздники, когда людей заходило совсем мало, – папа тайком от мамы накидывал на два стеллажа в самой дали магазина покрывало, и мы с кузеном становились героями: я – принцессой, а он – то доблестным героем, то королем-духом, то могущественным шаманом, что должен вернуть меня из страны снов. Сюжет менялся в зависимости от последней прочитанной сказки.

Моя мама всегда говорила, что книги – как волшебные ключи к другим мирам, и сейчас, взирая на полки, я заметила знакомые обложки детских приключений.

– Соль, дорогая! Как приятно видеть тебя, – радостно приветствовала меня Томико. – И этот красивый молодой человек с тобой!

Я вяло кивнула, чувствуя на себе взгляд Хэджайма.

– Это господин ши Тайра. Он сопровождает меня в столицу. Господин ши Тайра, это Томико, матушка Амэи, – представила я их.

Томико оценивающе посмотрела на Хэджайма и, кажется, одобрительно кивнула – а следом опомнилась и низко, насколько позволяла ее больная спина, поклонилась.

– Очень приятно познакомиться, господин ши Тайра. Мы все любим этот магазин, если вам нужна какая-то помощь или книга, не стесняйтесь обращаться.

Хэджайм ответил благодарным кивком и почти невидимой улыбкой. Я надеялась, что он не вызовет пристального внимания в этом уютном уголке, где каждый знал каждого, но надеяться на это было бы глупо. Амэя уже оттащила свою маму в сторону и начала ей что-то бойко втолковывать – пожилая хозяйка лавки кивала, то и дело поглядывала на нас с Хэджаймом.

Было еще рано, магазин открылся совсем недавно, поэтому я решила воспользоваться ситуацией и направилась к одному из стеллажей, куда Томико складывала свитки с новинками. Конечно, большая их часть была привезена из Ханнь и нуждалась в переводе.

Хэджайм оглядывался, следуя за мной.

– Господин ши Тайра, вы интересуетесь литературой? – спросила я, пытаясь найти тему для беседы.

– В некоторой степени. Мир полон чудесных историй, – ответил Хэджайм, подхватывая свитки из моих рук. Я улыбнулась. Возможно, наше совместное время в столице не будет таким уж плохим. Может быть, мы даже найдем общие интересы.

– В каждой книге таится свой мир, – сказала я, наблюдая, как Хэджайм осматривает книжные полки. У меня появилась идея, как ненадолго избавиться от его давящего присутствия. – Есть что-то конкретное, что вас заинтересовало бы?

Он задумчиво посмотрел на меня, словно взвешивая свои предпочтения.

– Может быть, вы порекомендуете мне что-то на свой вкус? Я открыт для новых впечатлений.

– Хотите ли познакомиться с легендами о древних героях и магии или предпочтете что-то ближе к реальной жизни? У нас широкий выбор.

Хэджайм пожал плечами. Кажется, ноша в его руках совсем не была для него тяжелой.

– Я доверяю вашему вкусу, Соль.

Я взяла несколько деревянных свитков с рассказами на ханньском о приключениях воина-дракона во времена эпохи Лисов, предложила ему. Он с интересом кивнул и надолго погрузился в чтение, позволив мне заняться работой: я изучила несколько заметок от авторов и поставщиков, выбрала книги, которые бы подошли столичным читателям, отложила их. В свободное время займусь переводом. Амэя вполголоса попросила разрешение удалиться за покупками, я кивнула – пока ее помощь была не нужна, посетителей все еще не было.

Следующая открытая мной книга была привезена из Артра – я не знала язык северной страны, кожаная обложка приятно грела ладони. Как оказалось, книжка была крайне неприличная, и для того, чтобы понять это, мне не требовалось переводить странные округлые иероглифы. Она была с картинками. Очень… непристойными картинками. Я почувствовала, как мои щеки заливает румянец, но не могла перестать перелистывать страницу за страницей, рассматривая сплетенные в любви тела.

– Неужели это правда приятно? – буркнула я себе под нос и ближе поднесла книгу к глазам. Угол соприкосновения нарисованных тел был совершенно немыслимым.

Оказавшись поглощенной изучением рисунков, я не заметила, как Хэджайм подошел ближе. Когда я наконец осознала его присутствие, он пристально следил за тем, что я рассматривала. Его дыхание щекотнуло мое плечо. C громким хлопком я закрыла книгу.

– Возмутительная пошлость! – пискнула я. – Эти книги из Артры, и я не могла сразу понять содержание.

– Почитать вам? – предложил он с ухмылкой, и я ощутила, что щеки стали горячими.

– Нет!

Но он уже выхватил книжку из моих ослабевших пальцев и раскрыл ее на том месте, где между картинками поместилось немного текста.

Он прочитал, переводя текст на нарский:

– «Изысканная проза Артры, уносящая вас в мир страсти и чувственности…» – генерал пролистал пару страниц. – «Одинокая вдовушка Линдаре радостно воскликнула, когда его пылающий меч наконец нашел ее кожаные ножны…»

Боги, я сейчас сгорю со стыда. Со сжатым в стон вздохом я закрыла горящее лицо ладонями, и Хэджайм рассмеялся от моей реакции.

– Видимо, тут еще много метафор, но суть ясна.

Я посмотрела на него сквозь чуть разведенные пальцы. Он закрыл книгу и взглянул на меня с поднятыми бровями.

– Теперь я понимаю, почему вам так нравится это место, – заметил он, убирая наконец проклятую книгу на полку. На его губах играла несносная ухмылка.

– В этом нет ничего интересного, – парировала я.

– Не обязательно интересно. Просто… любопытно, как вы реагируете. Разве нет?

Мой стыд смешался с раздражением. Он продолжал усмехаться, а я чувствовала себя как живой красный фонарь, мигающий на улице в полночь.

– Вам нравится дразнить меня, верно? – буркнула я, опуская руки.

– Ну, кажется, я нашел способ развлечься в этой скучной столице, – ответил он. – Но если вы желаете сменить тему, у меня есть одна. Та книга, что вы дали мне… Скажите, а есть в вашем… богатейшем… ассортименте хоть один свиток, посвященный героям-людям?

Я задумчиво окинула взглядом полки. Вспомнила все прочитанное. Помнится, в какой-то момент меня возмутило, что очень мало книг, где была бы героиня вместо очередного самурая, но это было понятно. Девушки сделаны из другого, более мягкого и более нежного текста, им не следует марать свои руки в крови. Но книги о людях… К своему удивлению, я не могла вспомнить ни одной. Большинство писателей были ханъё, и естественно, что писали они о ханъё – своих мифических предках вроде двухвостых демонических кошек или девятихвостых белых лис, о водных драконах, а если где-то и встречались люди, то в итоге оказывалось, что они и не люди вовсе.

Хм. Я подняла брови, чувствуя, что разговор приобретает неожиданный оборот.

– Герои-люди? – переспросила я. – Вы имеете в виду обычных людей?

Хэджайм кивнул:

– Да, именно. Люди, обладающие человеческими чертами и качествами. Насколько они представлены в вашей библиотеке?

Я попыталась понять, что могло его насторожить. В его словах был налет беспокойства, и я почувствовала, что это не случайный вопрос. Внутри меня что-то щелкнуло, словно дверца к знаниям чуть-чуть распахнулась. Я нахмурилась. Нет, конечно, отца при дворе иногда называли обезьяной. Но это скорее из-за того, что мы не столь богаты и не настолько знатны, как императорской род, да?

– К чему это вы?

– О том, что люди – это меньшинство, второй сорт. Каждая прочитанная строчка это подтверждает.

– Не думаю, что кто-то в столице считает так, – мягко заметила я, но Хэджайм хмыкнул.

– Так что по книгам? Ни одной, верно?

– В основном книги рассказывают о приключениях ханъё. Они герои в своих историях, а люди часто выступают в роли злодеев, – нехотя ответила я.

Он кивнул, молча утверждая, что знал об этом.

– Интересно, – задумчиво проговорил Хэджайм. – Это создает определенное представление об обществе и его ценностях.

Мой взгляд упал на книги, в которые я углублялась, рисуя в уме образы ханъё, совершавших подвиги и сражающихся с врагами. Мир был полон их сказок, и я вспомнила многочисленные моменты, когда в мире литературы человек был не более чем персонажем второго плана.

Никто не писал о Звере с горы Юта, хотя он защитил свою землю и погасил мятеж. Но даже в том, что рассказал мне Хэджайм, красной нитью тянулась мысль: человек не был способен на такое. Это сделали ками гор. Это божественное вмешательство помогло ему победить, и только.

– Вероятно, я не обращала внимание на это, – призналась я, снова перебирая в уме книги. – Но почему вам это так важно?

– Вас встречают иначе, когда вы человек, – проговорил он, словно осознавая свои мысли вслух впервые. – В столице, может, дела обстоят иначе, но по пути в провинцию Ворона вас могут ожидать неприятные открытия…

– Я все еще не дала свое согласие, – сухо прервала я. То, что он разок меня смутил, еще ничего не значило. Я все еще помнила его дикий взгляд там, в вечерних коридорах моего дома, и то, как больно он схватил меня за руку. Хэджайм кивнул, отходя к полкам и перебирая пальцами по табличкам с названиями свитков.

– Разумеется. Я просто предполагаю. Вы – тепличный цветок, госпожа ши Рочи, вот что я понял. Вы выросли под опекой своего отца, почти не покидали дом, а вашим окошком в мир стали сказки, где люди плохие, а ханъё хорошие. Неудивительно, что вы оказались влюблены в зверолюдя, а на мое появление отреагировали так враждебно.

Мне не понравилось то, что он сказал. В этом было что-то пренебрежительное: будто он прокрутил меня со всех сторон, как какую-нибудь простенькую вазу, заглянул внутрь и обнаружил, что я пустая и мало для чего гожусь.

Еще больше мне не понравилось то, что он оказался на удивление проницательным человеком. Как и пристало генералу, конечно.

Мой стыд окончательно развеялся, сменившись раздражением. Я отвернулась.

– И еще я говорю это, потому что у провинции Ворона есть репутация. В эпоху Лиса, если вы знаете историю, людям не разрешалось селиться в столице. Их ссылали вместе с семьями и скотом в наши земли. А это суровое место. Горы и леса, мало места для полей. Люди голодали, умирали, но всем было на это плевать.

– Вы хотите сказать, что меня могут отвергать из-за того, что я человек? – спросила я, пытаясь скрыть свое беспокойство.

– Я просто хочу, чтобы вы были готовы к тому, что встретите, – он щелкнул длинным ногтем на мизинце по табличке и добавил в голос иронии. – И, возможно, расширили ассортимент своей лавочки.

В этот момент в книжную лавку зашел первый посетитель, и я с облегчением отвлеклась на обслуживание. Но не переставала думать о словах ши Тайра.

Какая глупая глупость. Наверняка он просто сгущает краски, чтобы я чувствовала себя нуждающейся в его защите. Меня ни разу не притесняли. Даже напротив! Я – госпожа ши Рочи, дочь верховного шамана самого Императора-Дракона, чистокровная, мне всегда говорили, что я – драгоценная жемчужина, редкость, фактически высший сорт среди других людей.

Вероятно, Хэджайм не зря упомянул о репутации южной провинции в эпоху Лиса. Надо будет почитать про это.

Возможно, он был прав, и воспитание в уединении действительно создало… скажем, искаженное представление о внешнем мире. Меня принимали за дитя, не знавшее жизни вне дворца. Я отпустила посетителя с парой свитков и стопкой чистой бумаги, передала оплату Томико.

Мой взгляд случайно встретился с темными глазами Хэджайма. Он улыбнулся, как будто понимая, что его слова поселились в моих мыслях.

Вернулась Амэя, принесла нам пару блюд из идзакаи[19] неподалеку: холодный тофу в кунжутном масле, острые корни лотоса и куриные шашлычки. Я хотела было собираться домой, но после обеда посетителей стало больше, и мы провели в книжной лавке весь день. Работа нашлась даже Хэджайму – тот прекрасно справлялся с упаковкой заказов, а его мощная фигура явно интересовала многочисленных посетительниц.

Казалось, что план узнать что-то в столице провалился. О чем могли перешептываться посетители книжной лавки? О ценах на раритетные бамбуковые свитки[20]? О героях романов? Об изречениях бородатых философов древности?

Мое ухо противоестественно, как у лисицы, дернулось, стоило мне услышать тихо-тихо сказанное:

– …бунт…

Что-то из книги? Или же… Я на мысочках пробралась за книжный шкаф, что полностью скрыл меня, и прильнула к полкам. Говорили две женщины.

– …говорят, так и не вернулся.

– Да слухи все…

– Госпожа Сузуки, слухи слухами, но туда направили гвардейцев! Опытных. Не тех, что у ворот красиво стоят.

– Может, просто проверяют.

– Дайме и раньше бунтовали. Но тот приказ о деторождении у людей, кажется, многим пришелся не по вкусу…

Что за закон? Я нахмурилась. Вот уж чем не интересовалась, так это всеми этими политическими скучными новостями о налогах на рис и прочее. Госпожа Сузуки, кем бы она не была, вдруг довольно неприятно хмыкнула.

– Так им и надо, как меня спросить. Одного детеныша им должно вполне хватить. А то плодятся, как муравьи…

Я закачалась и в какой-то момент слишком сильно оперлась на полку. Та заскрипела, подаваясь вперед вместе со мной, я не смогла восстановить равновесие и почувствовала, что падаю. Если бы рядом не оказалась Амэя, что придержала и меня, и груженный свитками и книгами шкаф, госпоже Сузуки было бы несдобровать. Служанка зло на меня цыкнула.

– Если у вас больше нет никаких дел, госпожа, то давайте собираться домой.

Госпожа Сузуки оказалась ханъё-волчицей, пожилой и, кажется, полуслепой. Но, проходя мимо со своей более юной хвостатой спутницей, она глянула на меня так, что я сразу поняла – конечно же она знала, что я подслушиваю. Слух у таких, как она, еще острее звериного. Мне стоило быть приветливой с каждой посетительницей, как бы они не относились к людям, но я смогла лишь нахмуриться.

Бунт дайме… Приказ о деторождении. «Детеныши» и «плодятся, как муравьи» и так часто сказанное мне на улице и во дворце другими ханъё «обезьяна», насмешливое прозвище отца – «обезьянка», чтобы это не казалось мне столь обидным… Все вдруг встало на свои места и сделалось неприятным. И не избавиться от этого так просто, как от запаха жареной рыбы, что пропитывает каждую деталь одежды, как от липкого сиропа на пальцах, как от соринки в глазу.

– Что за приказ о деторождении? – нашла я Хэджайма. Тот не удивился столь внезапному вопросу, но чуть понизил голос, словно говорил о чем-то постыдном.

– О, вот и первое неприятное открытие, о котором я вас предупреждал. Это новое указание от властей, – ответил он, прерывая свою работу над упаковкой заказов. – Контроль за рождаемостью. Людской, конечно. Ханъё плодятся редко.

Мне стало не по себе. Какая-то неведомая тревога прижалась ко мне, холодная и противная, как утопленник.

– Что это значит на практике? – спросила я, хотя страх вгрызался в мою грудь.

– Людям теперь нельзя заводить более одного ребенка мужского пола.

– Какая глупость! А что с теми, у кого уже есть дети? Ведь вы, господин ши Тайра, второй ребенок мужского пола, верно?

– К счастью, я уже не ребенок, – хмыкнул он. – Под приказ попадают дети до десяти лет. Вторые, третьи, четвертые сыновья забираются Драконьим войском. Что с ними будет дальше – неизвестно. Кто-то говорит, что их воспитают и отправят в Ханнь, где те станут сражаться с кочевниками на границах. Кто-то говорит, что они будут служить во дворце Императора и его приближенных, как евнухи.

Мои глаза расширились от удивления и ужаса. Впервые я сталкивалась с таким странным и жестоким указанием.

Наверно, это какая-то шутка. Зачем Императору делать подобное?

– Евнухи? – прошептала я, воспринимая эту новость с трудом.

Хэджайм кивнул, его взгляд выражал тяжелую грусть и сопереживание. Он кивнул посетителю, что ушел с упакованным им заказом, и я вдруг подумала, что он очень хорошо смотрится в роли управляющего этим магазином.

Неприятное открытие. Хэджайм словно действительно уже был моим супругом – вон, даже работает теперь со мной. Все еще сопротивляясь этому, я чуть отстранилась от него. Даже не поняла, что от волнения я почти прильнула к его руке.

– Они не смогут претендовать на власть. Будут оторваны от своих корней и не будут питать слабостей к своим семьях. В общем, станут совершенно безвредны.

– Но почему?!

– Потому что людей становится слишком много. – Воспользовавшись передышкой, Хэджайм потянул шею из стороны в сторону и глотнул из пиалы со своего стола уже давно остывший чай. В голос он добавил насмешку, что горчила, будто плесневелое зерно. – Мы быстрее входим в зрелый возраст, совращаем их почти бессмертных дочерей и заставляем отречься от семьи ради каких-то тридцати-сорока лет под крылом у мужа-человека. От нас чаще рождаются люди, чем ханъё. Мы – их слабость. Ресурсы Нары конечны, у нас мало земли, а армия слишком мала, чтобы сражаться с империей Ханнь или даже островами Вессула за клочок земли.

Просто слова. Все это – просто слова. Что-то сказал мне отец, что-то я подслушала, что-то мне объяснил Хэджайм. Зачем верить в слова, если у меня нет доказательств этого? Хотя приказ… Какой странный, ужасный, несправедливый приказ. Наверняка у Императора-Дракона есть свои причины! Например, действительно ресурсы. Не всем хватает земли, и лучше такие меры, чем голод, болезни и бедность. Наверно лучше…

«Клинок знакомого, Соль». Император был знаком с отцом…

Не готовая принять все это, я отошла от Хэджайма. Благо, перед закрытием книжный магазин снова наводнили люди, что шли мимо с работы. Я продолжала обслуживать гостей, улыбаясь и вежливо отвечая на вопросы. Но внутри меня что-то треснуло. Будущее, которое я предвкушала, о котором так любила мечтать, вдруг сделалось неясным, пугающим, неприятным, как объятия незнакомца. Хотя я старалась убедить себя, что все эти мерзкие новости – всего лишь заговор, ложь или, может быть, преувеличение, горечь в глубине души упорно твердила мне: это правда. Вот почему отец хочет отправить меня туда, где людей больше, чем ханъё, где сидит единственный в Наре наместник-человек, отдать меня в жены генералу, у которого сильные руки лучника и взгляд матерого волка. Такой сможет меня защитить.

Вечером в лавку заглянул Тоширо, казавшийся похудевшим с нашей последней встречи. Он немного пожаловался на то, что его совсем загоняли злобные чиновники, из-за чего он теперь чаще бывает во дворце, чем рядом со своей любимой сестренкой. Я в ответ нагрузила его свитками, и мы наконец поехали домой.

Успокойся. Успокойся. Успокойся.

Я повторяла себе это снова и снова, но волнение так и не покинуло меня.

Бумажный фонарик и медный колокол

Если Син и разбирался в чем-то лучше других ханъё, так это в девушках. Несложная наука: в столице все они были одинаковые. Несчастные пленницы суровых отцов, до краев наполненные горьким чаем хрупкие пиалы. Он разглядывал их робкие улыбки и слышал безмолвные крики о свободе. Син по-своему им сочувствовал и часто помогал развеять беспросветную праведную тоску своим обществом. Всегда готов был подарить им несколько мгновений невесомости, освободив от серых будней.

Делать это своей работой Син никогда не планировал. Пока не появилась Соль ши Рочи.

Нет, все началось раньше.

Полгода тому назад его осчастливил своим визитом императорский советник, господин Танака, старый хитрый лис. Сказал, что его, кота, тайна происхождения надежно скрыта, а раз так, то выполнишь небольшую работу для меня, Син? И приказал присмотреть за Соль и ее отцом. Присматривать сильно проще, когда девушка сама ищет твоего общества. Вначале он не планировал ничего этого. На самом деле, даже не очень-то хотел – его все еще чуть передергивало при виде округлых голых ушей, что чужеродно смотрелись чуть выше линии челюсти у людей, странно выглядели девичьи спины, чей позвонок не имел хвостатого продолжения, и их полуслепые глаза и неловкость в движениях. Ему не надо было влюблять в себя Соль. Ему не следовало влюбляться в Соль.

Но почему тогда его зубы сцепились до боли, когда он увидел ее рядом с генералом? Они выходили из лавки в поздний час, стояли близко и негромко говорили. Слухи не врали. Генерал провинции Ворона прибыл в столицу и собирается породниться с ши Рочи.

– И когда ты собиралась мне сказать об этом? – прошипел Син и отступил обратно в тень прежде, чем его увидели.

Возможно, Соль оказалась умнее, чем ему показалось вначале, и справедливо решила забыть о зверолюде, когда на горизонте появился чистокровный человек. Что ж, хорошо. Син горько ухмыльнулся и опустил на глаза соломенную шляпу. Неприятное чувство раздражения заставляло его хвост дергаться из стороны в сторону – он чувствовал, что его переиграли в собственной игре.

Советник, господин Танака, велел сообщать ему обо всем подозрительном. Но Син решил проявить своеволие и узнать чуть больше дозволенного.

Кроме Хэджайма ши Тайра – ну и мерзкое имечко! – в город прибыл кузен Соль, с которым Син не был знаком, а еще крохотное войско из десятка людей в темных хаори с золотыми птицами. Вели они себя пристойно, даже не бегали по публичным домам, говорили тихо, не напивались вдрызг, хотя Хэджайм встречался с ними всего раз или два, из чего Син сделал вывод о строгой дисциплине у воронят. Стоило солдатам заметить приближение незнакомца к их шайке, как все разговоры замолкали, лишь раз Сину удалось уловить обрывок фразы – об отбытии домой на праздник Зрелой Луны.

Соль еще несколько раз посещала книжную лавку вместе с Хэджаймом. Они о чем-то негромко переговаривались, и Син ощутил твердое, хрустящее крошево на клыках, когда увидел, как девушка чуть наклоняет голову, внимательно вслушиваясь в слова генерала. Ее глаза смотрели на него, яркие, как лепестки ириса, и одно это злило Сина.

Но почему?

Он решил доложить обо всем советнику-лису этой же ночью. Рочи и Тайра собираются породниться. Соль уедет в провинцию Ворона, и Син не собирается отправляться за ней следом. Пусть сама мучается со своим Зверем с горы Юта, теперь это было не его дело.

Ханъё резко поправил одежду и уже хотел отвернуться, как понял: его заметили. Равнодушный, сонно прикрытый тяжелыми веками, взгляд Хэджайма мог принадлежать рептилии, молчаливо дожидавшейся в холодной тине своей жертвы. Син замер. Ему показалось, что Хэджайм беззвучно сказал ему что-то, но кот не умел читать по губам. Однако это испугало его. Наверняка генерал сказал что-то жуткое. Что-то вроде «Сдохни», «Прочь» или «Убью».

Этой же ночью он шел по благоухающим садам в Императорских владениях и понял, что сказал ему генерал, за мгновение до того, как на голову надели мешок, а на горле затянулся узкий, режущий нежную кожу пояс.

Хэджайм сказал ему: «Я знаю».

Ханъё попытался сопротивляться или хотя бы закричать, но его ловко подхватили под руки, а из глотки вырвался жалкий хрип. Он мог только слышать свой собственный замедляющийся пульс и приглушенные звуки ночи, да и те вскоре стихли.

В себя он пришел внезапно – и сразу задрожал. На него вылили ведро ледяной воды. Син разлепил веки, увидел темную комнату в которой ничего не было, кроме соломенных корзин. Незнакомое место. А потом он увидел свои голые вытянутые ноги, связанные у колен так плотно, что кожа под веревками уже побелела, и забыл обо всем другом. Он попытался пошевелить пальцами, но не смог, не почувствовал их, зато ощутил кирпичи над пятками и тут же перестал сопротивляться. Его дыхание перехватило. Он знал, что все это значит. Знал, что это за веревки, что за кирпичи, сейчас будто вовсе не причинявшие ему боли, – это была прелюдия к ханньской пытке. «Скамья тигра» называли ее.

Син жалобно застонал.

– Пожалуйста… Пожалуйста, отпустите меня! Я ничего не знаю!

В комнату к нему вошел сам палач – вблизи генерал казался еще больше, чем если смотреть на него со стороны. Никогда раньше Син не задумывался об этом, когда глядел на мужчин крепче и сильнее себя, но сейчас вдруг понял: ему не нужна «скамья тигра», он одними руками может сломать меня пополам.

– Син Микан, – протянул Хэджайм, глядя на него сверху вниз. – Попался, котенок.

Руки Сина были связаны за спиной на вертикально закрепленной палке, вроде кола. Ему ничего не оставалось, кроме как оскалиться, показывая изогнутые кошачьи клыки. Хэджайма это лишь позабавило.

– Сделаешь так еще раз, и больше не сможешь жевать. Ты понял?

Син сжал губы.

– Ты следил за нами. Следил за моими людьми. Почему?

Син молчал в какой-то дурацкой, самонадеянной смелости. Это был плохой ход. Он знал, что бывает с неразговорчивыми пленниками у тех, кто умеет пытать, а Зверь с горы Юта пытать умел, если верить слухам. Он был олицетворением жестокости. Им пугали детишек-ханъё наравне с Забытым Богом-Вороном. Говорят, он надел на кол голову бунтовщика, а следом всю его семью, и вплоть до троюродных братьев выкосил весь род. Гора Юта в тот день была будто укрыта паучьими лилиями: крупные бурые бутоны на сухих стеблях вколоченных в камни колов, источающие тлетворное зловоние.

Глупый котенок. Попался. Теперь его убьют. Если это не сделает господин ши Тайра, то сделает господин Танака. Старый лис не любил непослушных слуг. Но то была смерть отдаленная, да и он сможет извернуться, а эта – вот она, стоит, похрустывая костяшками пальцев, глядит на него, как на позорное пятно на белом шелке простыней. Как на ничтожество.

Хэджайм подождал еще несколько мгновений и исторг из себя усталый выдох. Потом взял кирпич и с трудом просунул его под пятку Сина. Колени ханъё со скрипом приняли изгиб в обратную сторону, боль пронзила каждое растянутое сухожилие, и Син неразумно замычал от боли, забился в своих путах, пока не понял, что каждым движением лишь делает себе больнее.

– Почему? – терпеливо спросил Хэджайм.

– Соль! Это Соль!

– Что Соль? – хмуро кинул генерал, наклонясь к его лицу, словно не слышал, хотя Син кричал во все горло.

На секунду ему даже стало стыдно. Он сломался при первой же боли. А думал, что никогда не сдастся, даже под пытками…

– Мы встречались! Мы влюблены! – кричал Син. Край рта у Хэджайма изогнулся вниз, словно его подцепили рыболовным крючком и дернули.

– Я знаю, – повторил Хэджайм. – Но это не то.

Рядом лежала небольшая горка кирпичей. Пять, шесть… Син насчитал девять. Он не знал, насколько хватит его костей, но вряд ли больше, чем на еще два кирпича. Ему уже чудился утробный хруст ломаемой кости, стоило генералу потянуться за следующим…

– Я не знаю! Не знаю! Мне… Мне просто приказали следить за ней! Докладывать обо всем! Я лишь хотел рассказать то, что скоро станет известно! О вашей свадьбе! О провинции Ворона!

Голос сорвался в жалкий писк. В тот момент Син себя возненавидел за малодушие.

– Кто приказал тебе? Зачем? – Хэджайм не смотрел на ханъё-кота, он уже примерялся, как ловчее вставить кирпич.

– Господин Танака! Господин Танака! – поспешил Син с ответом, язык его спотыкался. – Советник-лис! Это он приказал мне! Я не знаю зачем. Он лишь сказал, что Соль важна, и все!

– Господин Та-на-ка… – прогудел себе под нос Хэджайм, подбрасывая и снова ловя кирпич. – Танака… Белый лис. Советник Императора-Дракона… Что ж, это многое объясняет. И ты точно не знаешь, зачем ему Соль?

– Точно! Клянусь! Я клянусь вам!

– Вот только проблема есть… Я ни капельки не верю тебе.

Он продолжил мучить его, но Сину больше нечего было сказать. Хэджайму, кажется, было плевать на это. Он улыбался. Ханъё же вопил, ревел, выл, пытался выдернуть ноги из крепкого узла, извивался, прокусил себе губу, слюна пузырилась во рту, металлическая и горькая на вкус. В какой-то момент он начал говорить все, совершенно все, абсолютно все: что он знал про Императора-Дракона и как войти во дворец незаметно, и где его каждый раз ждали ханъё Танаки, и как он по его приказу подсыпал яд в саке вдовы предыдущего Императора, до этого ее соблазнив, и что его мать – ёкай, а отец подделал документы и что забирай эту проклятую Соль, она ему не нужна, забирай, женись на ней и увози к Воронам, только перестань его мучить, пожалуйста…

В какой-то момент боль вдруг прекратилась. Раз и все. Раз – Хэджайм просто перерезал стягивающие его колени веревки и те, наконец, приняли правильное положение, слегка согнулись, боль в секунду оглушила его, а потом ослабла.

Наверно, это конец. Его сейчас убьют. Син поднял зареванное лицо.

Хэджайм смотрел на Сина, словно на животное, способное испытывать боль, но не достойное ни сострадания, ни прощения. Он повернулся к закрытым дверям, где стояли солдаты, глухо отдал какой-то приказ. Вскоре один из них вернулся с грубо сделанным деревянным костылем, длинным и тяжелым.

А генерал разрезал веревки на его руках.

– Встань, зверолюд, – скомандовал Хэджайм.

Син попробовал подняться на трясущихся ногах, но мгновенно оказался на земле. Тогда генерал с силой ударил его костылем по спине. Боль ошарашила его, заставив замереть. Второй удар, третий… Хэджайм продолжал бить, хрипло приговаривая:

– Урок, это тебе урок. Больше… Не… Приближайся… Понял? Урок!

Син не знал, сколько времени прошло, но генерал милосердно приложил костылем по затылку, и все померкло. Но когда он очнулся, то был один. Позади генерала и солдат уже не было, повернув голову, Син увидел только мерцающий свет лисьих фонарей, отбрасывающих леденящие тени на императорский сад.

Он лежал на земле, обессиленный, потом нащупал рядом тот самый костыль, липкий и еще теплый от его крови, и с трудом смог опереться.

Ему следовало пойти домой. Зализать раны. Порадоваться тому, что у кошек девять жизней и у него в запасе осталось еще целых восемь, но почему-то он пошел в дворец. Тот был ближе.

Там, в вишневых садах, его обычно ждали ханъё Танаки.

Видимо, боги наконец смилостивились над Сином, потому что на месте был сам лис. Он любовался тем, как играет лунный свет на деревьях, как те гнутся и скрипят на ветру, но стоило тяжелому дыханию кота развеять это умиротворение, и советник тут же повернул в его сторону белое мохнатое ухо.

– Боги, Син! – ахнул он, поворачиваясь и оглядывая его. Он подлетел, приобнял его, задел руками синяки на спине, и ханъё еле сдержался от слез и облегчения разом. Танака прижал его щекой к своей груди, в которой с равнодушной размеренностью, ни капли не ускорившись, билось сердце. – Что с тобой, мой мальчик?!

– Генерал… Хэджайм… – простонал Син. Лис отстранил его от себя и посмотрел в несчастное зареванное лицо гвардейца. Светлый лик советника казался белее луны, серебряные длинные волосы делали его узким, и весь Танака был как прекрасная, но смертоносная катана.

– Что с тобой сделал этот мерзкий генерал? – произнес Танака с холодным гневом.

Син попытался улыбнуться, но боль остановила эту попытку на корню.

– Ничего, господин Танака, – пробормотал Син, еле переводя взгляд с белоснежных волос советника на костыль, к которому, видимо, придется на некоторое время привыкнуть. – Просто маленькая неприятность.

Танака отпустил его, оставив руки на поникших плечах кота, его взгляд оставался пристальным. Легким движением руки советник достал из хакама чистый платок, он намочил его уголок слюной и начал стирать кровь с лица Сина.

– Неприятность? – фыркнул Танака. – Я не думаю, что твои «неприятности» должны включать пытки от генерала.

Син молча кивнул, благодаря богов за заботу советника. Танака вновь обнял его, словно пытаясь передать тепло своей защиты.

– Мы разберемся, Син. Никто не может безнаказанно причинять боль моим ханъё.

Син снова кивнул, чувствуя слабость в ногах и то, как веки наполняют благодарные слезы.

– Я обещаю тебе, мой мальчик, я отомщу ему.

Все тело болело, ныло, жгло. Его пытали. Ни за что пытали! Так жестоко и так долго, что небо успело чуть посветлеть на востоке.

Син даже не сразу понял, почему его не держат ноги. Решил, что это просто костыль выскользнул. Но тело делалось тяжелее, перед глазами запорхали черные бабочки, вдруг ему стало тошно и очень холодно.

Советник Танака сделал шаг назад. С той же ловкостью, с которой он вынул из хакама платок, он спрятал в рукав нож, достав его из бока Сина.

Вот как, подумал ханъё. Он так измучен, что даже не почувствовал этой боли.

– Почему? – едва слышимо спросил Син.

– Увы, я слишком хорошо тебя знаю. Ты ведь все ему рассказал, верно? Ну-ну, не смотри на меня так. Ты же обещал служить мне, помнишь? Твоя смерть поможет мне, – цепкие пальцы сжали его подбородок. – Так что давай, умирай. Это мой последний приказ.

Мир сузился и теперь вбирал в себя только лицо советника Танака, только его грустные глаза. Все вокруг становилось черно-белым, тускнело, гасло.

А потом ярко полыхнуло и исчезло вместе с болью. Син умер со вздохом облегчения.

Сакура цветет, надежда в моей груди – встретимся ли вновь?

После того странного вечера я ждала встречи с Сином, как никогда прежде: не для того, чтобы нарушить правила и целоваться до рассвета, а потому что хотела узнать, так ли все печально на самом деле. Действительно ли ханъё недолюбливают людей даже в столице? В поместье меня окружали только люди, среди моих знакомых не было иных ханъё. Я томилась, вздыхала и запрещала себе засыпать: вдруг не услышу стук в окно?

Но зеленоглазый кот не пришел ни в эту, ни в следующую ночь. Не ударялись о бумагу на моем окне мелкие камушки, не шуршала крыша под его легкими шагами.

Зато Хэджайм был тут как тут. Постоянно мозолил глаза! Всюду, где я появлялась, он, будто преследовавший меня мстительный дух, оказывался рядом. На улице, в книжной лавке, даже в моих снах – там, где его быть не должно.

Таков был его замысел. Стоило мне высказать недовольство, как он тут же заметил:

– Вы же сами согласились познакомиться ближе, прежде чем примете окончательное решение, верно?

– Верно.

– И как нам знакомиться, если вы просите меня держаться подальше?

Волей-неволей мы проводили много времени вместе. Я увереннее чувствовала себя в лавке, где мы обсуждали книги и делились впечатлениями, но каждый раз, когда тема касалась ханъё и людей, разговоры становились напряженными.

Хорошо, что рядом всегда была Амэя – я показывала ей наш секретный жест, и она спешила придумать повод, чтобы увести меня из-под надзора генерала. На этот раз нам срочно потребовалась ткань для кимоно – все-таки скоро был праздник, и нам нужны были новые платья. Пока мы перебирали отрезы шелка, я решила расспросить свою служанку о том, что происходит в столице. Амэя всегда была на шаг впереди.

– Ты ничего не знаешь про какой-то бунт? Говорят, недавно случился. И туда гвардейцев отправили вроде как…

Амэя прищурилась, закидывая на одно мое плечо персиковую ткань с камелией, а на другое – ярко-синюю с лепестками сакуры. Мне не понравилась ни та, ни другая, и я столкнула с себя шелк веером.

– Ох, госпожа, зачем вам это? Неужели вам мало забот?

– Забот хватает, – вздохнула я. – Еще и Сина давно не было видно. Может, хоть про это ты знаешь?

Служанка мне не ответила – отвернулась к лавочнице, а потом и вовсе ускользнула следом за ней в другую комнату, оставив меня стоять на небольшом подъеме посреди залы совсем одну. Я вздохнула и обмахнула шею: снова было слишком жарко для этого месяца, но жара заботила меньше, чем рой гудящих оводов в моей голове. Каждая мысль жалила большее предыдущей: резкие слова отца, которого теперь я вполне обоснованно, обидевшись, избегала, неожиданное предложение замужества и то наше последнее ночное свидание с Сином, «клинок знакомого», приказ о деторождении и «плодятся, как муравьи», и то, что Хэджайм никак меня не оставит в покое. Чем дольше была моя разлука с ханъё, тем больше наши свидания казались мне странным и глупым сном, пусть и сладким, но тем, что развеивается поутру, ничего после себя не оставляя. Тогда я поняла, что привязалась к нему, да, но, кажется, не любила. Хэджайм был интересным, умным собеседником и привлекательным, чего скрывать, мужчиной, героем в глазах других нарцев, генералом Драконьего войска. Интересно, если мы поженимся, смогу ли я полюбить его когда-нибудь? Или любовь – это вообще что-то из сказок, и только?

Я вздохнула. Как низко я пала в своем отчаянии. Как быстро смирилась со своей участью мешка риса. Но какой еще у меня был выбор?

Амэя принесла ткань, но я даже не посмотрела на нее. Мы вышли на омываемую зноем улицу. Воздух был таким тяжелым, таким густым, его будто не хватало для дыхания, от пыли жгло горло. Я ощутила себя кусочком тофу в бурлящем котелке с мисо, не спасал ни веер, ни зонтик от солнца. Такая жара изгнала с улиц гуляющих, нам встретился только один бедняк, что не первый год просил «хоть горсть риса, хоть гнилую луковицу» недалеко от идзакаи и, кажется, постоянно забывал, какую именно ногу потерял в бою: пустой оказывалась то левая, то правая штанина. Мы спустились к краю города, где мне на глаза попались стражники, патрулирующие улицу ханъё в темных хаори с серебряными драконами. Следовало пройти мимо, но я обхватила локоть Амэи и быстро засеменила к ним.

– Что ты задумала?! – прошипела Амэя, пытаясь вырваться, но мы уже нагнали их.

Старший стражник, высокий ханъё-лис со светло-карими глазами и серыми волосами замедлил шаг, когда я поклонилась, пресекая их дальнейший путь. Моей служанке ничего не оставалось, кроме как последовать моему примеру.

– Что вам нужно? – резко спросил он.

Амэя представила меня, и стражник лишь кивнул в знак приветствия. На мой вопрос о Сине, он ответил резко:

– Нам нечего вам рассказывать, госпожа. Идите своей дорогой.

Он осмотрел меня с головы до ног, словно я была преступником, пойманным по локоть в чужом кармане. Взгляд стражника был холодным, неприязненным, и я поняла, что здесь не стоит ожидать искренних ответов.

– Я его знакомая, – настаивала я, несмотря на суровость стражника. – Вы не знаете, где Син? Син Микан? Ханъё-кот?

Он резко шагнул ко мне, заставив отступить. Склонился надо мной, грубо отодвинув в сторону зонтик, так что луч солнца резанул мне по глазам.

– Это не ваше дело, госпожа. Это дела ханъё, и мы сами разберемся.

– Мы просто ищем Сина, – сказала я настойчиво, задирая нос, чтобы смотреть прямо в его высокомерное лицо.

Стражник молча нахмурил брови, но в этот момент его собрат вмешался:

– Хватит, Кендзо. Пусть идут своей дорогой. Нам нечего им рассказать.

– Спасибо за ваше внимание. Мы не будем вас беспокоить больше, – поклонилась Амэя, и я почувствовала, что она подталкивает меня ладонью в поясницу, заставляя сделать то же самое.

Одинаково хмыкнув, стражники ушли, оставив нас на раскаленной улице. Мы остались стоять, окутанные расплавленной медью воздуха и мучительной тишиной. Что-то не так. Я не могла понять, что именно, но ощутила тревогу.

У моего отца было достаточно связей отправить ханъё подальше из столицы, чтобы он не мешал планам свадьбы. Не меньшей властью обладал и сам Хэджайм. Неужели они что-то сделали за моей спиной?

Ага, Соль. Например, сговорились о свадьбе. Почему бы им так же не договориться убрать ненужного человека… то есть, ханъё? Предложить ему какое-нибудь лакомое местечко в другой провинции. Или просто приказать уволиться немедленно, пригрозив расправой?

Но это не было похоже на моего отца. В тяжелых думах я забралась в карету и отправилась обратно в поместье.

Амэя молча сопроводила меня в комнату, и только там, в своей полутемной обители, я позволила себе слабо вздохнуть и опуститься на пол. Я чувствовала себя потерянной в этой игре, где ходят за меня другие, а я лишь марионетка в руках судьбы. Почему так? Разве мало того, что я была послушной всю свою жизнь? Син был единственным глотком свежего воздуха в моей жизни, где все было как надо. Да я разве что беднякам на улице рис не раздавала, чтобы и вовсе стать небожительницей!

Мне нужно было поговорить с Сином. Найти его. Посмотреть ему в глаза.

Я взяла в руку кисть, макнула ее в чернила и, придерживая рукав, быстро вывела записку, написала короткое хокку, где просила ханъё о встрече. Амэя, пусть и неодобрительно блеснула глазами, но взяла мое послание, в которое я вложила засушенную веточку цветущей сакуры. Если кто-то и сможет найти Сина, то только она.

Жизнь коротка, как цветение вишни. Но почки распускаются снова и снова даже после самых жестоких испытаний и самых суровых холодов.

Было рано отчаиваться. Я решительно расправила кимоно ниже пояса и отправилась к отцу. Нам надо было серьезно поговорить. Его не было в своем кабинете. Я спустилась, и удивилась тому, что раньше не услышала шум. Одновременно говорили несколько мужчин. Проскользнув по коридору, я слегка приоткрыла дверь, и увидела стоящих спиной мужчин с этими странными воинскими прическами – я видела только торчащие вверх косицы, похожие на венчики для чая. К выбритой голове одного из них были прижаты уши, хвоста было не разглядеть в полутьме. Буси[21]? Что у нас забыли буси?

Воины были во всеоружии, в громоздких доспехах. По другую сторону, лицом ко мне, сидел на коленях Хэджайм, наклонив голову и положив ладони на колени, а рядом с ним – Тоширо, растрепанный и, кажется, напуганный. Отец же туда-сюда расхаживал по комнате. Он даже не заметил меня.

– …у нас есть свидетели, они видели вас в дворцовых садах в ту ночь. Вас и ваших людей, господин ши Тайра.

– Это невозможно! – вскрикнул Тоширо. Буси раскрыл деревянный свиток и зачитал с него:

– Видел высокого мужчину, похожего на господина Хэджайма ши Тайра, одет он был в черное хаори с вышитыми на нем золотыми воронами. С ним было несколько солдат.

– Это ничего не доказывает! – пристукнул кулаком по своему колену Тоширо и попытался заглянуть в лицо Хэджайма. – Верно?

– Господин ши Рочи, – к моему отцу буси обратился с поклоном. Скользкие, холодные угри заняли место моих внутренностей, ворочались там, пуская по телу разряды. Происходило что-то плохое. – Со слов других гвардейцев… Это слухи, конечно, но…

Буси замолчал. Я увидела, что на опущенном лице Хэджайма резкой линией очертилась челюсть – он сжал зубы. Тихая, как соколица, вернулась Амэя, но я едва взглянула на нее и небрежно сбросила ее руки с локтя, когда она попыталась оттащить меня от двери.

– Ну, – громом зазвучал отцовский голос, – говори, что хочешь сказать!

– Говорят, у гвардейца была связь с вашей дочерью… По крайней мере, так он говорил своим друзьям. Слухи, конечно! Но если господин ши Тайра, – еще один короткий поклон, – тоже слышал их, то у него есть все основания…

– Для убийства ханъё?! В столице?! Вы в своем уме?

Отец со смешком повернулся к Хэджайму, показывая рукой на буси: посмотри, мол, что за актеры!

А я как-то совершенно отстраненно, будто не своими ушами, услышала, как стукнула о перегородку откатившаяся в сторону дверь.

– Убийство ханъё? – глухо зазвучал мой голос. – Гвардейца? Вы говорите…

«Нет. Нет, не спрашивай этого, Соль. Тебе не понравится ответ».

– …о Сине Микане? Коте?

Буси повернулись ко мне. Хэджайм поднял лицо. Тоширо ахнул. Взвился и шагнул вперед отец.

Не отрываясь, я глядела в глаза генерала провинции Ворона, будто это он задолжал мне ответ, не буси. Одну половину его лица освещал стоящий рядом деревянный фонарик, и мне показалось, боги, я надеюсь, что показалось, что Хэджайм ухмыльнулся.

Он все молчал и молчал, ничего не говорил, и я не расслышала, что ответили мне буси. Я не могла отвести глаз, пытаясь прочитать в лице напротив что-то, что поможет развеять этот кошмар.

– Что это за чушь? – прошипел отец, но я заметила, как его руки дрогнули, словно он сам не верил своим словам.

– Госпожа ши Рочи, – начал буси, – мы не обвиняем, а лишь расследуем. Если вы что-то знаете…

– Скажите правду, господин ши Тайра, – вмешался второй. – Вы сделали это из ревности? Из-за связи вашей невесты с Сином?

Я осталась стоять словно вкопанная. Моя душа кипела от гнева и недоумения. Син – мертвый? Он мертв? Хэджайм убил его?

У него были сильные руки и взгляд матерого волка. Он был в ярости, когда узнал о том, что я влюблена в Сина, сам на себя не похож. И он не любит зверолюдей, и пытался настроить меня против них. Но был ли он способен убить кого-то?

Да, мог.

Я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги. Амэя удержала меня от падения объятием и плакала в этот момент. Наверно, она осознала эту новость раньше меня.

Встретимся ли вновь? – писала я Сину.

«Это не может быть правдой», – повторяла я, надеясь, что вот-вот проснусь. Но болезненная реальность вокруг меня была ощутимой: запах пота от буси, щекочущий ноздри аромат благовоний, объятия Амэи, холод на коже там, где на меня смотрел Хэджайм.

Отцовский голос пронзил тишину:

– Где же доказательства? Кто этот свидетель? То, что он видел где-то рядом Хэджайма, – это может быть лишь совпадение! Всем позволено гулять по садам дворца в любой час!

– Но если его видели там, и у него был повод…

– Повод! – отец зло фыркнул, взмахнул рукой. Он был весь мокрый от пота, весь красный от гнева.

Я не понимала, где нахожусь, что все это значит и почему Хэджайм молчит и смотрит на меня.

Я не поняла, когда буси покинули нас, не увидела, поклонились они на прощание или ушли с руганью. Не поняла, когда Амэя ушла и вернулась с дрожащими на подносе пиалами. И когда я сама опустилась на подушку напротив отца, и когда ладонь мне сжал Тоширо – тоже не поняла.

Хэджайм все молчал. Амэя разлила чай, стараясь держаться от него подальше, и, лишь сделав несколько глотков и вздохнув, генерал проговорил:

– Я не убивал его.

Но я не верила ни единому его слову. Он лжет, лжет, лжет. От существования Сина зависела не только моя судьба, но репутация его рода, вот как говорил он мне в ту ночь.

Син… Боги. Син.

«Син-Син-Син», – звенели колокольчики в пустой голове.

А ведь мне начал нравиться Хэджайм. Показался вполне достойным. Как он мог?..

Теперь молчал отец, крутил в руках пиалу, и фарфор трещал под его пальцами. Он косо глянул на генерала, и тогда я впервые увидела, как кланяется Хэджайм: низко, касаясь лбом пола, приподнимая гребни лопаток.

– Скажите слово, и я покину вас, чтобы не бросать тень на семью ши Рочи.

В ушах громче зашумело море, а вместо чая в пиале оказалось горячее саке, которое я выпила залпом, хотя до этого не любила и не хотела алкоголь. Щеки потеплели, а в горло будто засыпали мелкого речного песка – он чесал, колол и резал при каждом вздохе. Я не услышала, что ответил отец. Хэджайм поднялся и ушел, снова поклонившись в дверях. Теперь Тоширо кинулся перед отцом в поклон, и у меня не было сил смотреть на все это. Я хотела проснуться. Поманив к себе Амэю, я попросила проводить меня в комнату, потому что ноги отчего-то отказывались слушаться меня.

Никто больше не постучит мне в окно, не позовет так, как звал меня Син. Я не буду любоваться бликами солнца на его золотых ресницах. Он мертв. А это насовсем. Я даже не рассказала ему о том, что Хэджайм попросил моей руки. Темное, густое и горючее, как смола, чувство затопило мне грудь.

Я даже не смогу сказать ему, что, кажется, я никогда не любила его, и мы могли бы остаться друзьями в моей новой замужней жизни. Но он умер и оставил меня, как это сделала мама.

Я бы расплакалась, если бы помнила, как это делать.

Хэджайм собрался и уехал на следующий же день. Мы встретились лишь раз в коридоре тем утром – я прижалась к стене, а он замер, не дойдя до меня полдесятка шагов. Солнечный свет проникал сквозь бумажные окна и разбивался на неровные квадраты под нашими ногами.

– Соль, я… – протянул ко мне руку Хэджайм, но это была рука убийцы, окровавленная лапа тигра-людоеда, это были не пальцы, а перья птицы-падальщика, что раскинула крылья на его одежде.

– Уйди, – сказала я, отводя взгляд. – Уйди и не возвращайся. Нам больше нечего сказать друг другу.

Его пальцы замерли, едва коснувшись солнечной пыли, кружащейся в воздухе. Почему такая ясная погода? Как может солнце светить? Должно шуметь ливню, но соловьи продолжали петь, цветы – благоухать, а цикады под окнами – стрекотать. Неправильно было все это.

– Я скажу тебе то, что не говорил при твоем отце. – Голос у Хэджайма снова сделался холодным, сухим и шершавым – как когда я впервые его услышала. – Я не убивал его. Я его побил, но он был жив, когда я оставил его в саду. Его жизни ничего не угрожало.

– Я не верю тебе.

– Конечно, – Хэджайм походя грустно улыбнулся мне и, повернувшись, побрел прочь. – Ведь в сказках ханъё – герои, а люди – подлецы. Я и не ожидал другого.

Он ушел, а я позабыла о том, зачем вообще решила покинуть комнату.

Вернувшись назад, я решила больше не выходить из нее.

Зрелой Луны блеск – счастья последний взгляд

Все вокруг продолжали жить, старались делать вид, что все идет своим чередом, готовились к празднику, но внутри меня кто-то темный, злой, полный ненависти свил свое гнездо.

Я даже не горевала по Сину. Слезинки не пролила. Я даже не злилась на Хэджайма. Что-то изменилось, когда я узнала эту страшную новость. Что-то созрело внутри, расширилось и поглощало теперь чувство за чувством, страх за страхом, желание за желанием. Иногда – особенно ночью у зеркал – мне чудилось, что это какое-то неведомое дикое существо смеется внутри, злорадствуя над тем, что со мной стало. Я не хотела ни есть, ни пить, ни, тем более, готовиться к поездке в южную провинцию.

Зеркало отражало фарфоровую маску. В глазах Амэи я читала сочувствие, но в своих собственных – лишь пустоту. Тогда я стала мастерски скрывать эмоции, научилась смеяться, когда сердце кричит, ведь я не хотела, чтобы кто-то заметил эту тьму внутри.

Амэя будила меня по ночам, потому что я начала кричать во сне. Но в ту ночь меня разбудил отец.

– Соль? Обезьянка моя… Тише, тише, папа рядом.

Я застонала, открывая глаза. Моя голова лежала на его коленях. Я не видела его лица, только кончики волос – он склонился надо мной, целуя в макушку.

– Где ты был? – холодно прозвучал мой голос.

– Беседовал с советниками. Теперь Хэджайму запрещено появляться в Талве.

– Запрещено появляться? И все? Он убил императорского гвардейца, разве не так?

Я почувствовала, как остановились пальцы отца, перебирающие мои пряди.

– Он убил Сина, да. Но он – генерал Императора. Брат наместника… Тем более нет доказательств, что это действительно сделал Хэджайм. Только слова какого-то неизвестного. Но это ничего не меняет.

Интересно, изменилось бы его мнение, услышав он то, что сказал мне генерал наедине? Про то, что он всего лишь «побил» Сина?

– Какая теперь разница? – дернула я плечом, садясь.

– Разница в том, что теперь Хэджайм отправлен прочь. Больше он не будет частью нашей жизни и тебе ничего не угрожает, – ответил отец, касаясь моего лица ладонью. Он заставил меня повернуться, наши взгляды встретились – в его глазах была безграничная тоска. – Ты ведь хотела, чтобы он ушел, правда? Мне так жаль, моя нежная гортензия. Если бы я только знал… Я делал то, что считал необходимым для твоего благополучия. И буду продолжать делать! Я разорвал помолвку с ним. Больше ты никогда не увидишь его.

И Сина тоже. Амэя уже поделилась тем, что капитан сложил с себя обязанности, забрал тело своего сына и уехал куда-то. Наверно, в провинцию Змеи…

Я кивнула и отвернулась, не в силах смотреть на отца. Это он был виноват. Он договорился об этой свадьбе. Если бы не он…

В комнате было темно и тихо, дальнему углу воображение дорисовывало его обитателей: я видела вороньи перья, нет, крылья, а еще клювы, полные острейших зубов – загнутых, как на маске хання.

– Почему ты не плачешь, Соль? – спросил отец тихо.

«Потому что слезы не могут вымыть из души той тьмы, что в нее забралась», – ответил кто-то темный внутри, но я лишь снова пожала плечами.

– Что толку от них? Слезы ничего не изменят.

В детстве я часто и много плакала и злилась и никак не могла успокоиться. Это было неподобающее поведение для девочки. Эмоции для жителей Нары, тем более для девушек, тем более для аристократок, – все равно, что грязная обувь и кимоно с прошлого сезона, вызывает отторжение, неодобрение, отвращение. Мужчины могли громко смеяться, рычать от ярости, но мы, стоящие за их спинами, – никогда.

Мама была образцом воспитанности. Всегда ровная спина, всегда почтительно опущенные ресницы, густые, как иголочки на пихте. Она менялась только с отцом: ее взгляд становился теплым, на лице появлялась улыбка. Любовь, как и кашель, невозможно скрыть.

А я была несносным ребенком. Тогда – было мне лет пять или шесть, не помню – мама и папа подарили мне невероятной красоты шкатулку. Из черного дерева, с залитыми лаком журавлями, зонтиками гинкго, она была украшена перламутром и с крепким бронзовым замком.

– Это особая шкатулка, – сказал тогда отец, лукаво поглядывая на маму. – Открой.

Я открыла, гадая, что там. Новая игрушка? Украшение? Я с малолетства обожала украшения, особенно с бабочками и цветами. Но внутри лежал маленький тканевый сверток, завязанный хитрым узлом. Омамори? Я не узнавала имени бога на этом защитном амулете. Мягкий алый шелк приятно шуршал в пальцах, внутри я нащупала свернутую записку.

Подарок мне не понравился. Я нахмурилась и приготовилась зареветь.

– В этом маленьком амулете обитает могущественный дух, – прошептал отец, понизив голос так, как обычно делал, рассказывая страшные сказки. – И это будет твой личный дух.

– Мой… дух?

Я с интересом посмотрела на омамори в руках.

– Да. Можешь прочитать, что на нем написано?

Тогда я очень плохо читала. Знала всего с десяток иероглифов ханньского языка и не больше сотни нарского. Наморщив лоб, я покрутила амулет так и эдак и неуверенно предположила:

– Джиджи?

– Да. Это означает «покой», – отец погладил меня по голове.

– Если тебе будет плохо, открой шкатулку и возьми этот амулетик в руки, – мама тоже положила ладонь на мои волосы, пытаясь поправить торчащую в сторону прядку челки. – Если хочешь покричать на кого-то, открой шкатулку и покричи на него. Если хочешь плакать, полей его слезами. Так дух станет сильнее, а тебе будет легче.

– Дух скушает мои слезки?

– Да, милая. Поэтому не плачь на людях! Иначе Джиджи будет голодать. Лучше сразу беги в свою комнату и открывай шкатулку, хорошо?

Я кивнула, прижав журавлей, гинкго, перламутр и своего духа, заключенного в алый шелк, к груди. Мне раньше дарили игрушки и мячики, но никогда не дарили что-то живое! Я улыбнулась.

Потом это вошло в привычку. Мне было достаточно открыть шкатулку, как эмоции угасали, а меня окутывало спокойствие.

Я уже поняла, что никакого духа на самом деле в ней нет, но хитрость родителей восхитила меня. Это помогло. На людях я правда стала представлять из себя образец юной госпожи. А маленькую шкатулку с омамори до сих пор всегда носила с собой. Это был мой талисман. Моя память о прикосновении матери к моим волосам.

Наверно, мои слезы там, под надежной защитой гинкго и журавлей.

Отец медленно опустил руку, и в тишине зазвучал его глубокий вздох. Я чувствовала, как его волнение наполняет комнату, как он терпеливо ждет, когда я снова смогу заговорить.

Но мне нечего было добавить.

– Дочка, я очень волнуюсь, – сказал он. – Это не ты. Я вел себя как дурак, прости меня, если сможешь. Я не могу потерять и тебя, обезьянка. Останься со мной. Пострадай, поплачь или сделай что-то глупое, перебей весь фарфор и дедушкины вазы, но возвращайся, хорошо?

«Боги, – насмешливо хмыкнул кто-то темный, – да он просто в ужасе!»

Он обнял меня, нет – он обхватил меня руками и втащил в объятия, вжался в меня и прерывисто вздохнул. Я положила ладонь на его грудь, чувствуя, как она дрожит от ударов изнутри.

После того как мать ушла из жизни, он, наверно, правда боялся за мою жизнь. Или за то, что мне передался ее недуг?.. Среди знати много слухов ходило про то, что она выпила яд в ту ночь. Я помнила ее грустное лицо, но не помнила ни одной причины для печали.

– Мы пройдем через это вместе, моя маленькая, – прошептал он. – Ты не одна. Ты всегда будешь моим солнышком, даже если сейчас тебе кажется, что оно погасло.

– Хорошо, – сказала я и попыталась улыбнуться, но вышло не очень. – Я хочу спать. Давай поговорим завтра?

Отец кивнул, поцеловал меня в лоб и поднялся. Он замер в дверях.

– То, что сделал Хэджайм, – непростительно. Я не приемлю насилия, особенно в эти неспокойные времена.

– Почему? – спросила я. – Почему время неспокойное?

– В провинциях много стычек между ханъё и людьми. Император-Дракон так и не смог подарить наследника, и многие думают, что это означает конец правления династии. Многие люди считают, что они должны занять престол… Духам тревожно. Они темнеют от ненависти. Льется много крови… Но не бойся, Соль… Я смогу защитить тебя. Ничего не бойся, пока папа рядом, хорошо?

Но его голос дрожал. Хэджайм тоже предупреждал меня об этом. Хотел увезти меня прочь.

«Защитить тебя? Смешно».

Я укуталась в одеяло и отвернулась к стенке. Кто-то темный затянул в моей голове колыбельную. Мотив был тот же, что пела мама, но слова совсем другие.

Отец посчитал, что поездка пойдет мне на пользу, и спустя несколько дней мы все-таки выдвинулись в сторону южной провинции, но путь в ее столицу был мрачным. Наконец вернулся ливень, такой сильный, каких я давно не помнила. То и дело колеса вязли в грязи и нам приходилось останавливаться, а слугам – набрасывать поверх луж солому, чтобы лошади могли нас вытащить. Мы покинули пределы столичных земель и углубились на юг, где поднимались горы и шумели леса.

– В этих горах живет множество духов, – в голосе отца читалось напряжение, – да будут они к нами милостивы.

Дорога то и дело петляла сквозь плотные кроны и частые стволы. Через пелену дождя сложно было разглядеть хоть что-то, но иногда карета выезжала на холмы, и лес становился маленьким, если смотреть на него сверху. Красивый край… и очень суровый. Я впервые видела, чтобы деревья росли прямо на камнях, вонзаясь в землю корнями, как катана в плоть врага. В ночи я приняла приближающиеся горы за грозовые тучи. Лишь когда небо чуть прояснилось, мы смогли рассмотреть их во всей красе. Все вокруг было черным и темно-зеленым, словно остальные цвета пропали с палитры бога-прародителя. Забавно: я мало что помнила с последнего визита. Как я могла забыть все это? Дух захватывало.

Итра, столица южной империи, встретила нас тишиной. По сравнению со столицей этот город казался почти деревней, большинство домов были покрыты не привычной мне алой черепицей, а соломой и циновками. О предстоящем празднике напоминали только развешенные всюду фонари, от ударов ливня потерявшие форму, и гирлянды с разноцветными флажками, растянутые от дома к дому.

Мы прибыли в дождь, и людей на улице было мало, все в основном бедняки, что ютились в грязи у вымокших крыш. Мы ехали по узкой-узкой улочке, и я боялась, что мы заденем чьи-то стены или собьем кого-нибудь, но обошлось.

Квартал, в котором стоял дом дяди, располагался выше других. Грязь сменилась мостовой. Тут и там встречались статуи Царя-Обезьяны, вооруженного посохом и с оскаленными клыками. Меня всегда пугали его изваяния. То ли дело улыбающаяся Сестра-Кошка…

Мы приехали. Дом дяди был небольшим, зажатым между двумя похожими так тесно, что наверняка соседи могли передавать друг другу чай из окна в окно. Невысокий каменный забор, по фонарю с каждой стороны от входа и высаженные под окнами цветы, робко пытающиеся снова зацвести в ожидании осени.

Тоширо выпрыгнул из кареты, презрев ступеньки, но изящно подал руку Амэе, мне же помог спуститься отец. Братишка подошел, обнял меня за плечо и вдохнул полной грудью.

– Чувствуешь? Запах дома!

Я принюхалась. Как по мне, пахло мокрым камнем и листвой. Вкусно, но как-то по-чужому. По-осеннему.

Тоширо уже вел меня к двери. Интересно, он расстроился из-за несостоявшейся помолвки? Как вообще он был замешан? Я пыталась разговорить отца по дороге сюда, но он сразу начинал злиться. «Мы не будем обсуждать этого человека! Забудь!», – звенящим от ярости голосом говорил он. Я тоже не горела желанием.

«Зато хотела бы вскрыть Хэджайма его катаной?»

Я тряхнула волосами, после дороги растрепанными, и натянула на лицо приветливую улыбку. Тоширо постучал, нам открыл слуга – господин Сасаки, который был стар сколько я себя помню.

– Юный господин ши Рочи! Юная госпожа! О! Господин!

Слуга низко-низко поклонился и замер так надолго, словно у него заклинило спину.

– Сасаки, вставайте! Вы как будто в театре, и забыли, что дальше по сюжету, – пошутил Тоширо, сразу взбодрив слугу.

– О, молодой господин ши Рочи, как приятно видеть вас снова! И господина вашего дядю, и его супругу! – Сасаки улыбнулся, разогнувшись. Улыбка соскользнула с моего лица. Он принял меня за мать? Видимо, совсем постарел.

Я не стала его поправлять.

Мы зашли в дом, что встретил нас прохладой и тишиной. Старик убежал по заботам, пожилая супруга господина Сасаки радостно раскланялась при виде нас и сокрушенно вздохнула, вспоминая старые времена.

– Юная госпожа, как изменились времена! Выросли дети, а я все та же старуха, что помнит вас с самого младенчества. Все так быстро проходит…

Нам помогли занести вещи. С лестницы буквально скатился мой дядя, он очень-очень походил на отца, только был шире и круглее. Их с отцом объятие походило на схватку двух медведей.

– Как добрались? – спросил он. – Ну и погодка, верно? Моя милая Шинджу уже успела меня отругать за то, что я пригласил вас…

– Как она? Спустится к нам? – Отец наконец выпустил дядю из объятий. Улыбка не сошла с его губ, но за тьмой его зрачков будто бы задули свечи. Что-то потухло, исчезло.

Знакомое ощущение.

Только сев за небогато накрытый стол, я поняла, как сильно голодна и как же наша жизнь в столице отличается от жизни в провинции Ворона. От жизни дяди. Нам подали рыбу, рис и овощи, ни десерта, ни закусок. Его дом был меньше, прислуживали ему всего несколько человек, они были стары, так что Амэе пришлось извиниться передо мной и присоединиться к работницам, и, кроме того… В воздухе витал запах смерти.

Тоширо взял меня под руку и повел к лестнице.

– Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Ты устала после долгой дороги.