Точка пересечения

Пролог

Иркутск. Середина июня 2018 года.

Местное время: 02:04.

Московское время: 21:04.

Тьму старого чердака прорезал фонарь смартфона, который держал мальчик лет десяти. Фонарь поочерёдно осветил все стороны помещения, а затем опустился, белым рассеянным пятном показывая путь. В мрачной тишине пол предательски скрипел даже от лёгкого шага. Мальчик изо всех сил старался двигаться тихо, чтобы не разбудить взрослых этажом ниже. На всякий случай он остановился и, затаив дыхание, прислушался. Затем посветил в разные стороны, как бы убеждаясь, что он здесь один, и, направив свет на одну из стен, улыбнулся, увидев то, ради чего поднялся сюда: в углу стоял большой и очень старый сундук. Похожий он видел однажды на иллюстрации в книжке про пиратов. От волнения, казалось, сердце колотилось не в груди, а в горле.

Отец не разрешал подниматься сюда, но сегодня утром впервые взял сына с собой, чтобы тот помог ему забрать кое-какие вещи. Тогда мальчик и обнаружил сундук, который, словно хозяин этого мрачного места, притаился в дальнем углу и внимательно наблюдал оттуда за непрошеными гостями.

– Пап, смотри, что это там? – Спросил мальчик, указывая в дальний угол.

Отец посмотрел, куда показывал сын.

– А, это? Это очень старый сундук, Артём.

– А откуда он? Он твой?

– Нет, остался от прежнего хозяина. Он обещал забрать сундук, но так и не объявился.

– Правда? – Спросил Артём и перевёл удивлённый взгляд с отца на сундук. – А что внутри?

Лицо мальчика светилось искренним любопытством.

– Да какие-то старые вещи. Ничего интересного. Выбросить бы его по-хорошему, да всё никак руки не дойдут.

– Не выбрасывай его, пап! Давай лучше посмотрим, что там внутри, – предложил Артём с горящими глазами, будто ожидал, что отец тут же бросится выполнять его просьбу.

Но вместо этого отец помотал головой.

– Нет. По крайней мере, не сегодня.

– Но мне так интересно! Ну пожалуйста, пап! – Не унимался мальчик.

– В другой раз, Артём. Сейчас некогда, – сказал отец, совсем немного повысив тон. Однако этого вполне хватило, чтобы Артём понял: разговор окончен и возражать не стоит.

С той минуты Артём с нетерпением стал ждать ночи, чтобы пробраться на чердак и заглянуть в сундук.

И вот, долгожданный момент настал. Артём с трепетом приблизился к дневной находке. Замок сундука был сломан, что удивило мальчика. Он с лёгкостью откинул крышку. На первый взгляд в сундуке хранился разный хлам. Артём опустился на колени и осторожно, чтобы не шуметь, стал доставать одну вещь за другой, осматривая каждую при свете фонаря. Одержимый любопытством, он аккуратно складывал вещи рядом. Это были в основном какие-то старые инструменты и коробочки – ничего интересного. Но Артём продолжал искать. Он почему-то был уверен, что найдёт что-нибудь по-настоящему нужное, иначе, зачем же он сюда поднимался, так рискуя?! Он добрался до самого дна и уже отчаялся найти что-нибудь ценное, как вдруг пальцы что-то нащупали.

Артём замер и прислушался. Ему померещились странные звуки внизу. Какое-то время он сидел, не шевелясь, с широко раскрытыми глазами. А вдруг это отец решил подняться на чердак? Он, наверное, встал в туалет и решил проверить, спит ли Артём. Не обнаружив сына в кровати, отец без труда догадался, где его искать. Мальчик оглянулся в поисках укрытия. К счастью, шум снизу не повторился. Скорее всего, это ветер за окном, подумал Артём. Он с облегчением вздохнул и вынул предмет из сундука. Им оказалась небольших размеров слегка помятая старая фотография. Артём стал внимательно её изучать, освещая фонарём каждый её уголок. На фотографии был изображён молодой человек с мелкими глазками и длинным носом, который заметно выделялся на худом лице с впалыми щеками.

Артём никогда не видел этого человека. Осветив теперь только лицо незнакомца, он стал внимательно его разглядывать.

На секунду ему показалось, что глаза на фотографии прищурились, не выдержав яркого света…

Троица

Москва. Май 2019 года.

В просторном зале старинного ресторана не было ни одного свободного столика, как и всегда по вечерам пятницы. По роскошным нарядам посетителей можно было смело судить о том, что здесь подают не только дорогие, но и весьма изысканные блюда. Соответствуя элегантной атмосфере заведения, в зале не велось шумных разговоров и не раздавался громкий смех, так же как здесь не было места спешке и суете.

За одним из столов в одиночестве сидел мужчина лет тридцати, погружённый в изучение меню. Периодически он бросал взгляд из-под тонкой оправы очков на часы смартфона, после чего поворачивал голову к выходу. Его лицо озарила улыбка, когда у входа в зал появилась красивая женщина, сопровождаемая метрдотелем. Мужчина тут же поднялся, приветствуя её. Метрдотель с учтивым поклоном удалился, предоставив им возможность остаться наедине. Женщина нежно поцеловала мужчину в губы, после чего они сели друг напротив друга.

К ним тотчас же подошёл официант и, протягивая женщине меню, спросил:

– Может быть, желаете сразу что-нибудь заказать?

– Нет, я пока полистаю, – ответила она, мило улыбнувшись. – Хотя постойте. Бутылку воды без газа, пожалуйста.

Официант кивнул ей и обратился к мужчине:

– А вы уже готовы заказать?

– Я пока тоже полистаю. Воды не надо, – ответил тот, не отрывая взгляда от меню.

Официант учтиво поклонился и отошёл.

– Боже, Никит, наконец-то пятница! – Выдохнула женщина. – Работа вымотала. Особенно за последний месяц. Господи, как же хочется отдохнуть от всего.

– Отдохнём, Вер, – ответил Никита, серьёзно взглянув на неё поверх меню. – Вот разберусь со всеми проектами, и обязательно куда-нибудь съездим.

– Со всеми проектами! Это когда? Через пару лет?

– Опять ты начинаешь… – Сдержанно произнёс он, обречённо вздохнув перед этим.

– Что я опять начинаю, Никит? – Менее сдержанно, чем он, сказала она. – Нет, ты, конечно, молодец, я не спорю. Но ведь можно было потом, после отпуска новые проекты взять.

– Нельзя было. Упустил бы я их, понимаешь? А это ужасно интересные для меня проекты. Как будто для тебя новость, что я очень люблю свою работу. Если ты устала от своей, то я от моей получаю огромное удовольствие. Ну мы ведь сегодня это уже обсуждали. Зачем опять начинать? Если я обещал, что отдохнём, значит отдохнём, ты ведь знаешь!

– Я в этом не сомневаюсь, Никит. Вопрос только в том – когда? Хотелось бы этим летом, знаешь ли. Света через неделю на Мальдивы. Яна уже где-то там в Тайланде. Обе вернутся, спросят, где мы с тобой отдыхали, а я что? Скажу, что нигде? Мой любимый и заботливый муж только и делает, что работает над нескончаемыми проектами? Вот только для чего – непонятно.

Никита закатил глаза.

– У нас пока нет детей, – продолжала Вера. – Родители живут за городом, радуются жизни и ни в чём не нуждаются. У нас нет никого, о ком нужно заботиться, кроме друг друга.

К ним вернулся официант с бутылкой воды, отвинтил крышку и налил в стакан Веры.

– Если вы ещё не определились, я подойду позже, – сказал официант.

– Да, пожалуйста, – ответила Вера. – Просто, мы ждём кое-кого ещё.

Официант поклонился и ушёл.

Никита посмотрел на часы и оглянулся в сторону выхода, как и несколькими минутами ранее, когда ждал Веру. Затем, подмигнув жене, коварно улыбнулся и сказал:

– Кстати, ещё шесть минут, и я выиграю.

– Он успеет, вот увидишь, – ответила она, смягчаясь.

– Нет. Игорь ещё никогда не опаздывал меньше, чем на полчаса. С чего бы ему сегодня делать исключение?

– Потому что у меня день рождения. А ещё, потому что я его об этом попросила, вот с чего.

– Это ничего не меняет. Вот увидишь, он придёт минут через пятнадцать, не раньше.

Вдруг, за спиной у Никиты раздался мужской голос, от чего тот вздрогнул:

– А вот и нет.

Никита обернулся, увидел широко улыбающегося мужчину в элегантном пиджаке и разочарованно вновь взглянул на Веру.

– Ты видела его, да? – Спросил он. – Вот так мне всегда и не везёт. Рад тебя видеть, детектив, – сказал он, вставая и протягивая руку мужчине.

– Вот прямо не везёт, да? – С улыбкой ответил тот. – А кто женился на самой красивой девушке из класса? А?

Никита пересел поближе к Вере, уступая своё место другу.

– И самой умной. Не забывай об этом, Игорёк, – сказала Вера, поучительно поднимая указательный палец.

– Верно, – сказал Игорь. – Ещё раз с днём рождения, дорогая! Теперь уже официально.

– А днём по телефону было не официально? – Удивилась Вера.

Игорь протянул ей небольшой свёрток в красивой обёртке с бантиком из ленточки и с улыбкой сказал:

– Без подарка – всегда не официально.

С радостным лицом Вера приняла подарок.

– Спасибо, детектив!

Игорь наклонился, поцеловал её в щёчку и сел напротив них.

– Дома распакую, не возражаешь? – Спросила Вера.

– Не возражаю, Верочка! Делай с ним, что хочешь.

Игорь посмотрел на меню в руке Никиты.

– Что-нибудь уже заказали? – Спросил он.

– Пока только воду, – ответила Вера. – Тебя ждём.

– Хорошо, – обрадовался Игорь. – Вот я здесь и голоден, как шакал.

К их столу зразу же подошёл официант и положил меню перед Игорем.

– Я подойду к вам минуты через три, чтобы принять заказ? – произнёс он вопросительным тоном, обращаясь ко всем.

Вера кивнула в знак одобрения.

– Как дела на работе? – Спросила она у Игоря.

– Неплохо. В данный момент занимаюсь скучнейшим делом в истории криминалистики. Рассказывать не буду, даже не просите. А у вас как?

– А у нас столько работы, что никак в отпуск не съездим, – язвительно ответила она, глядя на Никиту.

– Ну, с одной стороны, хорошо, когда есть работа, – сказал Игорь. – С другой стороны, отдыхать тоже надо.

– Большое спасибо, что сообщил, а то мы не знали, – отреагировал Никита, перенимая тон жены.

– Ну, ладно тебе, не кипятись. Мы ведь с твоей женой волнуемся за тебя.

– Не надо за меня волноваться. У меня всё хорошо.

Игорь с Верой многозначительно переглянулись. Какое-то время они молча листали меню.

К ним подошёл официант, чтобы принять заказ. Троица по очереди назвала ему блюда. Официант всё запомнил и уже собирался уходить, когда Игорь остановил его.

– Прошу прощения, у меня вопрос. А живого осьминога у вас, случайно, нет?

– Живого? – Официант удивлённо вскинул брови. – Нет. В меню осьминог есть, но…

– …Но мёртвый. Я видел.

– К сожалению, да, – сказал официант, поджимая губы.

– Что ж, очень жаль.

– Вы бы хотели, чтобы я проконсультировал вас по блюдам в меню? – Учтиво поинтересовался официант.

– Нет, у меня всё. Спасибо.

Официант ушёл.

– Живой осьминог? – Удивлённо произнесла Вера. – Ну ты даёшь, детектив!

– А что? – Сказал Игорь. – Между прочим, я не просто так спросил.

Никита и Вера заинтересованно посмотрели на него.

– Помните, – продолжил Игорь, – я в прошлом году рассказывал вам про Ивана Причалова?

Никита и Вера непонимающе переглянулись и вновь посмотрели на Игоря.

– Неужели уже забыли? Я ведь вам в прошлом году рассказывал.

– Честно говоря, пока не понимаю, о чём ты, Игорёк, – пожала плечами Вера.

– И я не понимаю, – сказал Никита, отвечая на вопросительный взгляд Игоря.

– Ну я ведь вам тогда рассказывал у вас дома, что работаю над очень интересным делом. Таким загадочным. Помните? Там про осьминога ещё было. Ну?!

– А-а-а… – потянула Вера. – Что-то начинаю припоминать. Какая-то мутная история, да?

– Мутная-премутная, – закивал Игорь с довольным лицом.

Никита кивнул, давая понять, что тоже начал вспоминать и произнёс:

– Честно говоря, ты особо-то ничего не рассказывал. Мол, в интересах следствия не имеешь права, и всё такое. Сказал только, что такого интересного дела у тебя ещё никогда не было. Радовался, что тебе очень с ним повезло, и так далее. Вот и всё. Мы толком ничего не знаем.

– Правда? Я месяца три назад завершил работу над ним. Изучил его вдоль и поперёк, хоть диссертацию пиши. Я знаю наизусть все допросы, вопросы и ответы.

Он выдержал паузу, заговорщицки прищурился и произнёс:

– А хотите – расскажу?

Никита и Вера неуверенно переглянулись.

– Может быть, как-нибудь в другой раз? – Виноватым тоном произнесла Вера.

– В чём дело? – Игорь удивлённо вскинул брови. – Вы же любите, когда я рассказываю истории с работы.

– Любить-то любим, – ответил Никита. – Но мы ведь сейчас в ресторане. Хочется нормально посидеть, поесть, отдохнуть… Ну правда, детектив…

– У меня ведь день рождения, в конце концов, – добавила Вера.

– Да бросьте вы! – Махнул рукой Игорь. – Мы всё равно будем разговаривать, что-нибудь обсуждать. Тем более, что в этой истории как раз задействован этот самый ресторан. Жаль только, что мы сидим за другим столом, не за тем, за которым сидел Причалов. Он сидел там, за одним из тех столов.

Игорь указал в дальний угол зала. Никита и Вера вновь обменялись взглядами.

– Ладно, – сдаваясь, сказала Вера. – Я, в принципе, не против.

– Да, в общем-то, я тоже. – Согласился Никита. – Хорошо, давай послушаем, раз уж ты говоришь, что история интересная.

– Интересная, – кивнул Игорь. – Вам точно понравится.

– Обещаешь, что не будет скучно? – В последний раз спросила Вера.

– Обещаю, – с довольной ухмылкой сказал Игорь.

Он откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул, посмотрел по очереди на каждого из друзей и произнёс:

– Что ж, располагайтесь поудобнее. Приступаю…

Тревожное чувство

Москва. Середина июня 2018 года.

В раннее воскресное утро середины июня пятидесятипятилетний Иван Андреевич Причалов проснулся в своей постели. Какое-то время он лежал и не мог справиться с необъяснимым чувством, которое тревожило его несколько дней. Сначала оно было слабым, но сейчас усилилось настолько, что вырвало Ивана Андреевича из глубокого сна. Лёжа в постели, он размышлял о прожитой жизни, и вдруг понял, что ему больше незачем жить. На самом деле он понял это уже давно. Просто не решался окончательно признаться себе в этом. Сегодняшнее утро станет для него последним. Естественно, сначала эта мысль показалась ему ужасной. Он даже попытался выкинуть её из головы, но с каждой минутой, она, словно заноза, всё глубже вонзалась в мозг и мешала думать о другом. В итоге, он настолько убедил себя в разумности своей идеи и в необходимости её осуществления, что его уже никто бы не смог переубедить. Через какое-то время Причалов начал размышлять о том, как ему уйти из жизни. Какой же путь ему выбрать, чтобы было не слишком быстро, не слишком медленно, и самое главное – не больно. Он с детства боялся боли, ненавидел зубных врачей, пугался собак, молний, толпы людей и многого другого, что так или иначе могло причинить любую боль, пусть и непреднамеренно. Всю жизнь он тщательно пережёвывал пищу, боясь подавиться. Он всегда старался стричься у одного и того же парикмахера, так как доверял лишь ему. Он опасался, что обратись он к другому, тот мог бы случайно поранить его, например, отрезав мочку уха. От одной этой мысли он готов был лишиться чувств.

Может быть, ему купить пистолет и просто застрелиться? Просто застрелиться. «Не так уж это и просто… наверное», – пронеслось у него в голове. Несомненно, это весьма сложно нажать на курок, чтобы вышибить собственные мозги. И как ему только в голову могло такое прийти?! Нет уж, пистолет точно не подойдёт. Тогда что же? Подняться на какой-нибудь этаж повыше и прыгнуть вниз? От этой мысли у него помутнело в глазах, и он с мучительной гримасой зажмурился. Господи, какой ужас! За короткое время он отверг один способ самоубийства за другим: сильнодействующие таблетки, перерезанные вены, удушье выхлопами и многое другое. Но что делать?! Иван должен был сегодня умереть. Вроде, он точно этого хотел. Наконец, он решил, что самым подходящим для него будет повешение. Это казалось ему наименее болезненным. Петля медленно будет сдавливать шею, затем взор затуманится и вскоре Иван потеряет сознание. Стало быть – никакой боли. По крайней мере, так он себе это представлял.

Он сделает это у окна, чтобы какой-нибудь внимательный прохожий смог заметить нечто странное в окне второго этажа и не дать провисеть трупу слишком долго. Отличная идея!

Да, решено, подумал он. Сегодня – последний день, и его надо прожить как можно лучше. Ему следует сделать что-нибудь необычное, что-то, чего бы он никогда не сделал, зная, что, как всегда, проснётся на следующее утро. Он стал думать о том, чем лучше всего заняться. Как всё сложно, подумал он: сначала ему долго пришлось выбирать способ самоубийства, а сейчас надо думать, как провести последние часы существования. Кто-нибудь другой на его месте непременно провёл бы весь день в компании парочки красивых девушек. Тут и думать не надо. Но его эта мысль совершенно не привлекала.

Мысли, одна за другой, проносились в голове, ни на секунду не заостряя его внимание. И вдруг, всё решилось само собой: его желудок громко заурчал. Иван проснулся давно и уже очень проголодался. Так что, именно голод подсказал ему блестящую мысль: почему бы в свой последний день не съесть чего-нибудь особенного, экзотического, дорогого? А заодно вкусно и красиво отметить уход из жизни. Звучит странно, но ему эта мысль понравилась. Он всю жизнь экономил на всём, особенно на еде, предпочитая откладывать деньги на неопределённое будущее. Но и отложенная небольшая сумма, покрывшись пылью, так и лежала нетронутой на банковском счёте.

– Я всё сделаю правильно, – прошептал Причалов, словно обращаясь к кому-то. – На этот раз ты не будешь сердиться.

Воскресным утром в середине июня пятидесятилетний Николай Громов проснулся от сильного чувства тревоги. Как-то непривычно защемило в груди, он тяжело вздохнул и нахмурился. Прежде ничего подобного во время пробуждения он не испытывал.

«Неужели инфаркт?» – Испугался он собственной мысли. Он много раз слышал о том, что мужчины его возраста, а то и моложе, часто умирали от сердечного приступа. А с его образом жизни заработать инфаркт нетрудно. Спустя мгновение он подумал о том, что инфаркт должен был бы причинить ему невыносимую боль, но вот боли он как раз и не чувствовал. Это была не боль, нет, а что-то, что мешало дышать, будто в груди поселилось нечто огромное, что рвалось наружу из горла.

Он прикрыл веки.

Из полумрака прямо ему в глаза молчаливо, но осуждающе смотрела молодая цыганка и разочарованно, еле заметно мотала головой. Её глаза, полные боли, блестели от слёз, готовых скатиться по бледным щекам.

Громов открыл глаза.

– Будь ты проклята, ведьма! – Прохрипел он.

Во рту пересохло, и ему захотелось выпить воды. Может, удастся смыть то, что так неприятно беспокоило?!

Словно боясь разбудить кого-то рядом, он осторожно откинул одеяло и присел. Лучше не становилось, поэтому Николай посидел на кровати ещё какое-то время, не решаясь встать. Он подумал, что может упасть по дороге на кухню, а то и вовсе потеряет сознание и будет долго лежать на полу. Он потёр шею, очень осторожно вздохнул, собрался с силами и встал. Немного постояв, и убедившись, что его не шатает, он медленно пошёл на кухню. Там он маленькими глотками выпил стакан воды. Он почувствовал, как вода холодной струйкой побежала к желудку, но чувство противной тревоги почему-то не отступило. Он вновь наполнил стакан и на сей раз быстро осушил его. С последними глотками тревога начала исчезать, словно утопать в выпитой воде, и когда, наконец, он поставил стакан на стол, то смог победоносно вдохнуть полной грудью. Его лицо просияло, будто он только что узнал об исцелении от страшного недуга.

Николай оглядел небольшую, чисто убранную кухню и направился в ванную. Некоторое время он стоял там, не отрывая взгляда от отражения собственного лица в зеркале, откуда на него взирало щетинистое, в меру морщинистое худое лицо с широкой челюстью, длинным носом и с тонкими, опущенными по краям, губами. Веки устало нависли над карими глазами, а густые седые брови сошлись на переносице.

– Мда… – пробормотал он. – Проклятая ведьма.…

После душа он вновь вышел на кухню, вытирая голову полотенцем, и включил электрический чайник.

В середине июня шестилетняя Веста Брайнина проснулась слишком рано в своей комнате от странного чувства в горле и неприятно сдавливающего ощущения в груди, которое прежде не испытывала. Ей стало сложно дышать, будто что-то невидимое и тяжёлое придавило её. Она прижала ладошки к груди. Затем осторожно прикоснулась к худенькой шее, чтобы проверить, не опухло ли горло. Дело в том, что за пару дней до этого её мама смотрела фильм на кухне, и там, в фильме, у какой-то тёти разбухло горло, из-за чего та не могла дышать, долго мучилась, а затем упала и задёргалась на полу. Но вот, что странно – Веста могла дышать. Ей было больно. Нет, скорее, не больно, а как-то непривычно, не так, как всегда. Она не могла объяснить себе, что именно так встревожило её. Ей очень захотелось позвать маму. Она открыла рот, но вместо привычного голоса услышала странный звук, напоминающий голос одного злодея из мультфильма, названия которого она не запомнила. Это напугало её ещё больше. Она вскочила с кровати, сунула босые ножки в мягкие тапочки-кролики и ринулась к двери. Но как только она схватилась за ручку, тотчас почувствовала улучшение. Не смотря на это, она всё равно решила побежать к маме и поделиться с ней теми странными ощущениями, которые ей пришлось пережить. Веста осторожно и прерывисто вздохнула как можно глубже, с каждой секундой ожидая возвращения непонятного и такого пугающего чувства.

Уже у комнаты мамы, её будто осенило. Лицо просияло от поразившей её догадки. Почему-то в совсем ещё детском сознании появилась крайне странная мысль: Веста вдруг решила, что странное чувство возникло только из-за того, что она просто растёт. Она становится взрослой, и из-за этого её организм и тело меняются, причиняя неудобства! Конечно! Как же она сразу не поняла! Интересно, а у Полины такое уже было? Если да, и та не рассказала об этом, то тогда… А если нет? Полина была её подружкой из детского сада, и сейчас отдыхала с родителями на каких-то далёких островах. Веста начала волноваться за подругу. Ведь в случае чего, Полина может так и не понять, что с ней происходит. Теперь Весту мучило другое чувство, и оно ей было знакомо превосходно. Его она не боялась ни капельки. От безысходности и переживаний всё её тело напряглось, как струна.

В этих раздумьях она стояла перед входом в комнату мамы, не решаясь войти. Она уже поняла, что с ней происходило. И что нового могла рассказать ей мама? То, что Веста могла ошибаться насчёт странного чувства, не могло быть и речи. Но как же сильно ей хотелось рассказать о своём открытии! Как жаль, что Полина так далеко. Наверное, всё же, придётся рассказать маме. Папе не надо. Пусть он хоть ещё немножко будет называть её «маленькой принцессой». Если он узнает, что она уже начала взрослеть, то перестанет называть её так.

Она нажала на дверную ручку так осторожно, как только могла. Если мама всё ещё спит, а Веста её разбудит, маме это не понравится. В этом случае Весте придётся просить прощения у Боженьки за то, что она не дала досмотреть маме сон, который тот послал ей. Раньше девочке часто приходилось просить прощение у Бога. Но потом она просто перестала будить маму. Пускай спит, если ей это так нравится.

Когда дверь в комнату приоткрылась, и Веста одним глазком заглянула в образовавшуюся щель, то увидела, что мама не спит, а сидит в постели и читает толстенную книгу. Эта книга Весте была хорошо известна. В ней не было картинок и странички в ней были тоненькими. Обложка была из кожи чёрного цвета с золотым тиснением в виде креста. Мама говорила, что эта книга – лучшая в мире, но Весте этого было не понять. И что в ней такого особенного?!

– Ты подарок Господа, – любила говорить её мама, – Всё, что ты видишь, создано Богом. Всё, что ты чувствуешь, ты чувствуешь благодаря Богу.

Однажды Веста обратила внимание на то, что папа никогда не говорил ей ничего подобного. Она даже несколько раз слышала, как папа злился на Бога, и каждый раз Веста боялась, что из-за этого с папой могло случиться что-нибудь плохое, ведь мама всегда говорила, что на Бога злиться нельзя. За это он наказывает людей.

Веста знала о Боге лишь со слов матери, так как по настоянию отца та не водила её в церковь. Мама рассказывала ей, что это очень доброе, умное и справедливое существо, которое живёт на небе и всё про всех знает, потому что за всеми наблюдает. Так что, повторяла мать, если кто-то плохо себя ведёт, не слушает родителей и не молится, тот попадёт в очень плохое и страшное место. В этом месте хозяйничает главный враг Бога, а значит и враг всех людей. Он всех искушает (значения этого слова Веста не знала, но верила, что оно как нельзя лучше подходит тому, о чём говорила мама), чтобы потом, когда душа покинет тело, Дьявол – так звали главного злодея – смог забрать душу себе, в то ужасное место и вечно колоть вилами и жарить на медленном огне. Без всяких сомнений, Весте было невероятно интересно слушать подобные рассказы. Она так живо представляла себе Дьявола, точь-в-точь таким, каким описывала его мама: горбатым, рогатым, и с копытами вместо ног. Однажды Веста даже нарисовала его и показала маме. Когда та увидела рисунок с корявой надписью, выведенной неуверенной детской рукой – «Диавал», то рассвирепела и разорвала его. После этого она заставила заплаканную дочь встать на колени перед иконой, на которой был изображён один из любимых святых мамы, и просить у него прощения!

– Ты разгневала Господа! – Причитала мать, – Как ты посмела это сделать! Ты моя дочь, моя плоть и кровь, как ты могла!

Мама в очередной раз начала произносить прекрасно известные Весте слова и заставляла девочку повторять их. Веста вытирала слёзы и делала всё, что велела мать. Она чувствовала, что маме нет никакого дела до её слёз. От этого хотелось плакать ещё больше.

После того случая Веста решила больше никогда, ни за что на свете, не рисовать врага Бога (произносить слово «Дьявол» было строжайше запрещено мамой под страхом очень-очень сурового наказания).

Мысль об особенном ужине так воодушевила Ивана Причалова, что он тут же вскочил с постели и направился в маленькую ванную принять душ и всё тщательно обдумать. Размышления увлекли его настолько, что он простоял под тёплой водой около получаса. Опомнившись, он шагнул вперёд, чтобы выключить воду, и поскользнулся на мыле, которое уронил ранее, даже не заметив. Иван чудом устоял на ногах и усмехнулся тому, что мог погибнуть столь нелепо.

Всё ещё размышляя над ужином, он вышел из ванны. Вдург он вспомнил, что давно хотел сходить в один ресторан, ужин в котором он вряд ли мог бы себе позволить. Впервые он заметил то заведение пару лет назад, когда возвращался с работы. Он не знал, как давно ресторан был там. Возможно, Иван просто не замечал его прежде – с его-то рассеянностью это не удивительно. Однажды, проходя мимо ресторана, он решился якобы случайно заглянуть внутрь. В стёклах отражался город, и это мешало ему разглядеть, что происходило внутри. Ему не удалось ничего разобрать толком, поэтому он просто прошёл мимо, раздосадованный и удручённый. Он остановился и поглядел назад – на витрины, за которыми, по его мнению, царила недоступная ему роскошь. Он огляделся по сторонам, убедился, что всему миру нет до него никакого дела и неуверенно вернулся к ресторану. На сей раз Иван остановился, и его робкий взгляд осторожно проник сквозь стекло. Сердце бешено колотилось. Он чувствовал себя воришкой, который посягнул на чужое, и боялся быть застигнутым врасплох. С затаённым дыханием его взгляд жадно скользил по интерьеру, останавливаясь на деталях. Внутри ресторан походил на описание залов во дворцах, о которых Иван читал в книгах, когда был ещё подростком. Тогда он мечтал поскорее вырасти, разбогатеть и жить в таком же дворце. Вдруг он сфокусировался на собственном отражении и увидел человека с болезненно-несчастным лицом и покатыми плечами, на которых повисло старое пальто. Его взгляд разочарованно сполз к асфальту – такому же серому и унылому, как и жизнь Ивана. Плотно сжав губы, он, сутулясь, побрёл к метро.

Сейчас он стоял посреди комнатки в своей маленькой квартире и вспоминал тот случай. За прожитые годы он настолько привык к своей неприметности, что даже не жалел себя. Но сегодня всё изменилось. Сегодня последний день его жизни, и он может позволить себе, что угодно. Он решил отправиться в ресторан вечером, часов в шесть, напоследок пройтись по улицам и нагулять аппетит. Эта мысль так взволновала его, что он быстро открыл гардероб и начал перебирать одежду. Ему не захотелось надеть ничего из того, на что он смотрел, ведь он столько раз носил всё это. Надоело! Хочется чего-нибудь нового, красивого, дорогого.

– Нет, это всё не годится. Что же мне делать?!

Растерянный и расстроенный, он взял мобильный телефон и проверил счёт в банке. На сегодня ему хватит с избытком.

Через час он уже шёл по улице в магазин одежды, который находился в торговом центре недалеко от его дома. Однажды он заходил в тот магазин, но высокие цены быстро заставили его покинуть это место. И когда Иван обиженно оглянулся на магазин, он поймал на себе презрительный взгляд одного из продавцов-консультантов, который больно ударил по самолюбию. С тех пор прошло полгода, и сегодня, вновь войдя в магазин, он сразу же узнал молодого продавца, чей ядовитый взгляд ещё долго снился Ивану. Причалов намеренно подошёл именно к нему, отказав более доброжелательной продавщице.

– Извините меня, пожалуйста! Вы бы не могли мне помочь? – Едва слышно промямлил Причалов за спиной у продавца.

Тот повернул голову и надменно смерил стоящего перед ним человека.

– Мне бы хотелось… А где у вас здесь костюмы? – Вновь пробормотал Причалов, избегая смотреть продавцу в глаза.

– Налево, рядом с примерочными, – сухо ответил продавец.

Причалов отошёл от консультанта, который с нескрываемым презрением проводил его взглядом, фыркнул и вернулся к работе. Причалов подошёл к ряду костюмов и начал перебирать их, погружённый в свои мысли. Он окинул взглядом помещение и вдруг замер. В середине зала стояла полная женская фигура в старом домашнем халате и из-за толстых стёкол очков сверлила Причалова угрожающим взглядом. Он резко зажмурился, надеясь избавиться от навязчивого видения. Когда он вновь открыл глаза, фигура исчезла, а на её месте стоял манекен. Нервно оглядев весь зал, Причалов с облегчением выдохнул и продолжил осмотр костюмов. Он выбрал один и направился с ним к продавцу.

– Вот. Мне бы хотелось примерить этот.

Консультант взглянул на костюм и удивлённо вскинул брови.

– Вы уверены, что хотите примерить именно этот костюм?

Причалов смущённо кивнул, не глядя продавцу-консультанту в глаза.

– Хорошо, – произнёс тот с неким недоверием. – Но должен вас предупредить, что скидок на него нет. Это новая коллекция.

– Мне всё равно, сколько он стоит. Я куплю его, если он мне подойдёт.

Консультант одарил Ивана недоверчивым взглядом и велел следовать за ним. Они направились к примерочным. Причалов вошёл в кабинку, оставив продавца снаружи в ожидании. Спустя некоторое время он вышел в элегантном костюме, который превосходно на нём сидел. Консультант окинул его оценивающим взглядом, будто придавая своему молчанию весомость профессионального мнения.

– Ну как? – Не выдержал Причалов.

– Весьма неплохо. Вам идёт, – с искренним одобрением произнёс консультант.

– Правда?

Причалов не мог поверить ушам. Услышанное привело его в восторг.

– Да, правда, – Ободряюще сказал продавец и позволил себе подобие улыбки. – А вы действительно его купите?

– Да… я ведь сказал. Вы знаете, мне тоже кажется, что костюмчик хорошо на мне сидит.

При этих словах продавец окончательно смягчился и добавил:

– Как будто сшили по вашим меркам.

Услышав это, Иван обмяк, и лишь благодаря огромному усилию не рухнул к ногам консультанта.

– А ещё мне нужна белая рубашка и туфли, – услышал он собственный голос, будто со стороны. – Хорошие… дорогие туфли. И часы.

Консультант мгновенно оживился. Его прежняя надменность исчезла, как по волшебству, уступив место искреннему вниманию и радушности. Ивану даже стало неловко от того, как продавец, словно уж, стал виться вокруг него, всячески пытаясь угодить.

– Пойдёмте. У нас как раз есть подходящие туфли для этого костюма, – почти пропел он.

– Можно идти прямо в костюме? – С беспокойством спросил Причалов.

– Конечно. Пойдёмте.

– А мои вещи в кабинке?

– Не волнуйтесь, – по-доброму усмехнулся консультант. – Их никто и пальцем не тронет.

Консультант повёл его сквозь зал к рядам аккуратно выстроенных стеллажей с обувью. Он остановился у одного из них, снял с полки элегантную пару туфель и, с лёгкой улыбкой, протянул её Причалову.

– Вот эти. Как вам?

Причалов одобрительно кивнул и перевел восхищённый взгляд на консультанта. Тот поинтересовался размером стопы Ивана и отлучился, чтобы принести нужную пару. Пока продавца не было рядом, Причалов подошёл к зеркалу и, задержав дыхание, начал внимательно осматривать себя в новеньком костюме. Он смотрел на отражение, будто не веря ему. На мгновение он поднял руку, чтобы убедиться, что человек по ту сторону зеркала повторит его движение.

– Вот, пожалуйста! – Услышал он голос продавца совсем рядом. – Удобнее будет примерить, если вы присядете на пуфик.

Туфли пришлись по размеру. Затем Иван примерил рубашку и там же подобрал часы с позолотой.

Через некоторое время Причалова провожал весь магазин и приглашал вернуться за новыми покупками.

Десятью днями раньше Громов сидел за столом своей кухни с прикрытыми веками. Из полумрака прямо ему в глаза разочарованно вновь смотрела молодая цыганка и еле заметно мотала головой. Её глаза были полны боли и слёз.

Внезапно Громова что-то отвлекло от назойливых мыслей – из комнаты послышалась вибрация мобильного телефона. Николай поспешил туда и быстро взял с прикроватной тумбочки прерывисто ползущий по ней Айфон.

– Да! – Спокойно произнёс он и присел на кровать.

Пару секунд в трубке была тишина, и Николай набрал в лёгкие воздух, чтобы повторить «да!», как вдруг в его ухо змеёй прополз тихий шипящий мужской голос.

– Вы ждали моего звонка, не так ли?

Громов немного помедлил с ответом, а затем произнёс:

– Ждал. Вчера вечером. Мне сказали, что вы позвоните, но вы должны были сделать это вчера вечером.

– Были проблемы, – прошипел голос. – Но вас они не касаются, так что будьте спокойны.

Голос умолк.

– Я слушаю, – произнёс Громов, скрывая раздражение.

– Мне вас порекомендовали как весьма осторожного человека, настоящего профессионала – прошипел голос. – Уверен, что вы не захотите обсуждать причину моего звонка по телефону.

Громов действительно недолюбливал телефонных переговоров. Личные встречи он ценил гораздо выше. На встрече можно услышать не только голос, но и оценить его владельца – манеру поведения, мимику и разные мелкие детали. Николай не без оснований считал, что умеет читать людей.

– Назовите место и время, – произнёс он уже надоевшие за долгие годы слова.

Громов запомнил адрес и, прежде чем попрощаться, спросил:

– Как я вас узнаю?

– Я сам узнаю вас… – медленно прозвучал голос и отключился.

В тот же день в назначенное время Николай сидел за столиком в кафе, потягивая чай из большой кружки и поглядывая на выход. Он приехал сюда на двадцать минут раньше. На всякий случай. На случай, если что-то пойдёт не так. На случай, если тот, кто звонил, на самом деле окажется не тем, за кого себя выдавал. За те двадцать минут, что он здесь провёл, он внимательно, и, в то же время, с видимой отчуждённостью изучил всех посетителей кафе, не исключив и персонала. Столик, за которым он сидел, находился в весьма выгодном положении. Он специально выбрал это место, оценив его сразу, как только вошёл. Отсюда он видел весь зал целиком, практически не вращая головой. Возле большого окна сидела молодая пара влюблённых, очевидно, студентов. Она, не переставая, что-то увлечённо рассказывала, а он так же увлечённо её слушал, время от времени потягивая кофе из чашки.

Николай поглядел на наручные часы, а затем на выход. Не успел он подумать о том, что человек, которого он ждал, опаздывает, как дверь открылась, и в кафе вошёл высокий худой мужчина в солнцезащитных очках с зеркальными стёклами. Его лицо было гладко выбрито, впрочем, как и вся голова. Громов прикинул его возраст от сорока пяти до пятидесяти лет. Не смотря на то, что Николай прежде не видел этого человека, он сразу понял, что ждал именно его.

Веста стояла у приоткрытой двери и заглядывала в образовавшуюся щель. Она наблюдала за читающей матерью и пыталась почувствовать насколько сильно её любит. По правде говоря, взрослые родственники и друзья родителей часто ставили её в неловкое положение вопросом, кого она любит больше – маму или папу. Веста ненавидела этот вопрос и отвечала, что одинаково сильно любит обоих родителей. Но в глубине души она знала, что папу она любит больше мамы, хотя не признавалась в этом даже себе. А о том, чтобы произнести это вслух, не могло быть и речи.

Но сейчас, возле двери в спальню, она задалась этим вопросом всерьёз. Глядя на маму, она пыталась распознать и поймать то чувство, которое испытывала прямо в тот самый момент. Весте хотелось быть честной перед собой. Когда она смотрела на маму, то не чувствовала ничего. Нельзя сказать, что её это как-то удивило, но ей стало неприятно это открытие. Ей стало обидно за маму, ведь та её любила. У Весты не было никаких сомнений на этот счёт. Ей захотелось справедливости, но вдруг она невольно вспомнила об отце. И тотчас же почувствовала некий прилив нежности, что-то непередаваемо приятное в груди. Перед ней ожило улыбающееся папино лицо с большими голубыми глазами, как и у неё самой. Она тоже непроизвольно улыбнулась и пожалела, что папа больше не жил с ними.

Мама так внимательно читала книгу в постели, что не почувствовала пристального взгляда дочери. Веста открыла дверь пошире и бесшумно, как котёнок, проскользнула в комнату. Она не знала, обрадуется ли мама, когда увидит её, но точно удивится. Она вдруг решила рассказать маме о том, что уже начала взрослеть. Мама наверняка будет рада. Она будет счастлива, потому что сможет, наконец, делиться с дочкой всякими секретами. От этой мысли Весту накрыла волна нетерпения. Она вдруг нарочно зашаркала, и мама, резко оторвав внимательный взгляд от книги, устремила его на дочь.

Иван Причалов шёл с тремя красивыми пакетами в сторону дома. Он потратил почти половину своих сбережений. Но это не пугало его, а, наоборот, окрыляло, и ему казалось, что он уже не сутулится, а гордой походкой шагает по завоёванной земле. Он поглядывал на пакеты и представлял, как необыкновенно привлекательно, модно и богато будет выглядеть сегодня вечером в ресторане. Он воображал, как все без исключения будут оглядываться на него и о чём-то перешёптываться, а он будет сидеть и притворяться, что не замечает этого.

Чувство утренней тревоги больше не терзало его. Им овладела эйфория. Он шёл по улице, заглядываясь на то, что всю жизнь обходил вниманием: мелодичное чириканье птиц, сообщающих друг другу какие-то новости, шелест листьев на деревьях, отвечающих лёгким ласкам ветерка, танцующие тени на стенах и дороге, возбуждающий аппетит запах из булочной, озабоченные лица прохожих, которым не было никакого дела до того, что он собирался совершить вечером, цвет неба, отражающийся в лужах после утреннего дождя, счастливый детский смех, доносящийся откуда-то с бульвара, ритмичное шуршание колес по мокрому асфальту проезжающих автомобилей, одинокая старушка, медленно переходящая дорогу, даже не глядя по сторонам. Неужели раньше он не замечал всего этого? Конечно, замечал, просто не придавал особого значения, не уделял должного внимания. Странно, что ощутить полноту жизни удалось, лишь задумав смерть.

С этими мыслями, вдыхая влажный воздух полной грудью, Иван подошёл к пятиэтажному дому. Здесь, с торца на втором этаже находилась его однокомнатная квартира с видом на широкий бульвар, и откуда, предполагалось, кто-нибудь заметит его висящее тело. Вдруг он остановился и резко оглянулся на бульвар, от которого его дом отделяла дорога с односторонним движением. Он не мог понять, что именно привлекло его внимание. Однако какое-то время он не мог отвести глаз от бульвара, блуждая по нему внимательным взглядом. Недолго постояв так, Иван так и не увидел причины, которая заставила его остановиться. Он быстро зажмурился – чувство тревоги, разбудившее его утром, вернулось и снова овладело им. Причалов нахмурился: проклятое чувство резко и бесцеремонно расстроило его прекрасное настроение. Он был удивлён его возвращению, ведь ещё утром договорился с ним, что вечером покончит с собой. Немного поразмыслив, он решил, что это было всего лишь напоминанием о его обещании. И как только эта мысль пришла к нему, тревога бесследно улетучилась. Испугавшись, что она может вернуться, он быстро вошёл в подъезд, взбежал на второй этаж и вошёл в квартиру. Он прижался спиной к закрытой двери, запрокинул голову и закрыл глаза. Затем быстро посмотрел в глазок, будто был уверен, что заметит что-то необычное, но как всегда увидел привычно обшарпанную соседскую дверь.

Человек в очках задержался возле дверей на несколько секунд, посмотрел в сторону Николая Громова и, не спеша, направился к нему. Николай поймал себя на мысли, что представлял его точно таким – худым и лысым – с той лишь разницей, что в его воображении тот носил очки для зрения, а не солнцезащитные. Одет он был в светлую рубашку поверх белых брюк.

Человек в очках подошёл к столику Николая, отодвинул стул и, как ни в чём не бывало, сел напротив. Тотчас же к ним подошёл официант и поинтересовался у нового посетителя, закажет ли тот что-нибудь сразу или для начала подумает. Человек в очках думать не стал. Он заказал холодный кофе и десерт. Николай обратил внимание на то, что голос у этого человека в жизни был ещё неприятнее, чем по телефону. Когда официант удалился, человек обратился к Громову. Очки он так и не снял, поэтому вместо глаз собеседника в блеске чёрных стёкол Николай видел отражение собственного лица. Громов был готов поклясться, что глаза за стёклами жадно изучали его.

За всю жизнь Громов встречал немало противных ему людей, с которыми он не желал бы иметь никаких дел, но с которыми приходилось общаться в силу сложившихся обстоятельств. Подобных людей обычно называют бандитами, ворами и даже убийцами, но человек в очках сейчас казался ему худшим из всех, с кем ему доводилось встречаться. От этого человека исходила сильная и подавляющая энергия.

Они молча сидели друг против друга, напоминая двух телепатов, которые общаются силой мысли. Николай забеспокоился, хотя старался ничем этого не выдать. Струйка пота побежала между его лопаток, и он инстинктивно и еле заметно дёрнул плечами.

Официант принёс кофе и десерт.

– Я прихожу сюда довольно часто, в это кафе, – вдруг произнёс незнакомец. – Мне здесь нравится. А вам?

– Неплохо, – ответил Громов и услышал непривычное напряжение в собственном голосе.

– Вы заказали только чай?

– Я не голоден.

– Вы многое теряете. Здесь подают восхитительный медовик.

– Не сомневаюсь. Но я здесь не для этого.

– Ну ладно…

Человек в чёрных очках придвинул к себе чашку с кофе, насыпал в неё два пакетика сахара и начал медленно размешивать, глядя на Николая. Его тонкие губы на мгновение сжались и тут же разомкнулись, прошипев:

– Мне сказали, что вы человек дела. И сейчас я вижу, что это действительно так. Говорят, что вы лучший в своей области. Настоящий виртуоз. Дошло до того, что некоторые из моих друзей называют вас избранным, потому что никто не может вас поймать.

– Это всего лишь удача. Я могу только надеяться, что она никогда не отвернётся от меня.

– Всего лишь удача? Я не думаю, что дело только в удаче. Я знаю о вас всё. Я знаю о всех, проделанных вами делах, и, должен признать, результат меня впечатляет.

Человек в очках отпил кофе двумя глотками и принялся за десерт. Николай молчал в ожидании продолжения странного монолога. Ему пришла мысль, что поведение человека в очках напоминает ему повадки змеи – он будто осторожно подползал, чтобы в решающий момент ужалить. Не зная, чего можно ожидать от собеседника дальше, Громов решил, что пора выяснить, по какой причине его позвали сюда.

– Всего вы не знаете. Да и не можете знать. Это во-первых. А во-вторых, предлагаю перестать расхваливать меня и сказать, что вам от меня нужно.

– Хорошо, будь по-вашему.

Человек в чёрных очках допил кофе, отодвинул чашку в сторону и облокотился локтями о стол. Расстояние между их лицами сократилось сантиметров на десять, и Громов напрягся.

– Дело, которое я хочу вам поручить, на самом деле довольно простое, – прошептал незнакомец. – Я уверен, что с ним в состоянии справиться много людей. Но я хочу быть уверенным на сто процентов, что оно будет выполнено. Поэтому мне пришлось использовать все свои связи, чтобы добраться до вас. Я очень надеюсь, что мои усилия не были напрасными, и вы меня не подведёте.

Незнакомец впервые за всё время широко улыбнулся, и перед Громовым заиграла неестественно белоснежная улыбка.

«Фальшивые зубы, впрочем, как и сама улыбка», – подумал Громов, и ему пришла мысль, что этот человек в чёрных очках на худом лице с широкой улыбкой напоминает ему череп. Будто сама смерть только что показала ему свой страшный оскал. От этой мысли у Николая засосало под ложечкой. Он не ответил на улыбку, а лишь пристально взглянул на собеседника. Лицо, похожее на череп, резко прекратило улыбаться и приблизилось ещё на несколько сантиметров. Громов смотрел на него, не моргая.

– Но прежде чем я продолжу, хотел бы задать вам вопрос.

Громов коротко кивнул.

– Почему вы уверены, что я не полицейский?

– Я не могу быть уверенным. Но чтобы добраться до меня, вы прошли через жёсткий фильтр. И если потом окажется, что вы из полиции, то это будет плохо не только для меня, но и для всех тех, кто в этом замешан.

Какое-то время мужчина в очках молча изучал Громова. Николай едва устоял перед желанием опустить глаза. Он чувствовал физически, как взгляд за чёрными стёклами сверлит его.

– Итак? – Решил спросить Громов, когда пауза затянулась.

Человек медленно отстранился, не переставая смотреть на Громова.

– Вам нужно будет переместить кое-что из пункта А в пункт Б. Но сначала это «кое-что» должно быть украдено у весьма влиятельного и, само собой, опасного человека. А вы, мой дорогой друг, знакомы с работой в крайне опасных условиях не понаслышке, не так ли?

Громов лишь молча смотрел на него.

– Я прекрасно понимаю, что не нравлюсь вам, но мне на это наплевать, – продолжал человек. – Я подозреваю, что не нравлюсь вообще никому, но и это меня не волнует. Мне сказали, что вы берёте немало за свои услуги. И, зная о вашем профессионализме, я готов заплатить сполна. Однако, конечно, есть одно условие.

Незнакомец выжидающе помолчал, будто пробуя на вкус эффект, который прятался за его последним предложением. Громов вопросительно вскинул брови.

– Ни под каким предлогом вы не должны знать, что именно вы собираетесь украсть.

– Понятно. Мне это и не интересно.

– Очень хорошо. Профессионально.

Они сидели ещё какое-то время, обсуждая детали предстоящего дела. Громов внимательно слушал, ничего не записывая. Его хорошо натренированная память ещё ни разу его не подвела. После того, как он всё выслушал и запомнил, Громов произнёс:

– Половину суммы прямо сейчас, а вторую половину после завершения дела. Такого моё условие.

– Я знаю об этом условии и знаю фиксированную сумму, которую вы берёте со всех, независимо от сложности и длительности заказа, если, конечно, длительность не превышает двадцати четырёх часов. Всё верно?

– Каждое слово.

– Разумеется, зная об этом правиле, я подготовился и принёс половину суммы.

С этими словами он положил на стол белый толстый конверт. Громов даже не заметил, когда именно незнакомец успел его достать. И, главное, откуда? Тем не менее, он заглянул в конверт и увидел пачку банкнот.

Он убрал деньги в чёрный портфель, который принёс с собой специально для этого, и взглянул на незнакомца.

– Что ж, назад дороги нет, – произнёс человек в очках тоном, настолько ледяным, что Громов ощутил озноб, какой бывает в морозные дни.

Меньше, чем через три минуты они вышли из кафе и пошли в разные стороны.

Веста застыла. Её лицо выражало любопытство, а глаза цвета неба в ясную погоду были широко открыты. Она старалась не моргать, чтобы ничего не упустить. Худое лицо, смотревшее на Весту, принадлежало женщине лет сорока-сорока двух. Оно было в меру морщинистым, длинным и суровым. Уголки рта опущены. Серые глаза обрамляли тёмные круги и взирали болезненно устало. Над переносицей, между надбровными дугами, углублялась вертикальная морщина, которая придавала лицу страдальческое выражение. В волосах местами проглядывала седина.

Когда она увидела Весту, её густые брови слегка приподнялись, а губы дёрнулись, на миг превратившись в скупую улыбку.

– Доброе утро, мамочка! – Робко произнесла Веста, – Я вошла тихо, потому что не хотела мешать.

– Ты не помешала, – сухо ответила мать, не отрывая взгляда от дочери.

Веста отметила про себя, что мама с ней не поздоровалась, но вслух об этом не сказала.

– А что ты читаешь? – Спросила девочка, прекрасно зная ответ.

– Библию, – с усталым вздохом ответила женщина и вернулась к книге.

– Понятно, – сказала Веста и добавила: – А можно мне полежать с тобой? Пожалуйста!

– Да, – только и ответила мать и перелистнула страницу.

Веста тихонько обошла кровать, сняла тапочки и постаралась как можно тише нырнуть под одеяло. Но кровать заскрипела, постель зашуршала, и Веста с тревогой заметила как мама закрыла глаза и шумно вздохнула одним лишь носом, выказывая этим недовольство и нетерпение. Веста знала – мама ждёт, когда дочь уляжется и замрёт. Только после этого она откроет глаза и продолжит чтение.

Для своих лет Веста была весьма наблюдательной и, благодаря этому, она прекрасно знала свою мать. Взрослые порой и не подозревают, насколько хорошо их могут изучить дети.

Наконец, Веста улеглась и застыла, положив голову на плечо матери. Она уже не видела маминого лица, а лишь могла представить, как та, со свистом выдыхая воздух, бегает глазами по хорошо знакомым строчкам. Так они пролежали несколько, мучительных для Весты, минут. Если бы она сейчас была у папы, мечтательно подумала девочка, они бы вдвоём сидели на кухне и завтракали. Они бы смотрели какой-нибудь мультик или передачу про путешествия. Но папа был далеко, и единственный человек, с которым могла пообщаться Веста, была её мама. А маме, кажется, совсем не хотелось разговаривать с дочерью.

И вдруг мама заговорила. А вернее, начала читать вслух:

– В шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обручённой мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария. Ангел, войдя к Ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между жёнами. Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие. И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнёшь во чреве, и родишь Сына, и наречёшь Ему имя: Иисус.[1]

Мать закончила читать, закрыла книгу и поглядела на дочь. Веста смотрела на неё снизу.

– Веста… Весточка… – Прошептала мать. Совсем неожиданно её глаза наполнились слезами. Ей стоило лишь моргнуть, чтобы слёзы покатились по впалым щекам. Подбородок задрожал, и она быстро поднесла ладонь к глазам, не давая слезам ни малейшего шанса.

Веста с удивлённым любопытством наблюдала за ней. В её голове роилось множество вопросов, но она побаивалась задавать их матери. Девочке не часто доводилось видеть маму плачущей, поэтому сейчас ей было неуютно от сомнений, не она ли стала причиной маминых слёз.

Ещё одна мысль, пролетевшая в голове Весты, показалась ей интересной. Эта мысль оказалась ответом на множество вопросов. Она поймала этот ответ, как хвост ускользающей рыбки, чтобы он не скрылся где-то глубоко в её сознании, и чтобы ей не пришлось потом искать его мучительно долго.

О, да. Только что до неё дошло значение своего имени. Она много раз спрашивала у родителей, почему её назвали так странно, так «некаквсех» – Олей, например, или Юлей. Но нет. Её назвали Вестой. «Веста-невеста» – обзывались мальчики в детском саду. Стоило начать одному, как остальные подхватывали хором. Но Веста, сама не зная почему, не обижалась на них и почти не обращала внимания.

И сейчас, в комнате, лёжа рядом с матерью, она наконец поняла почему её мама намного старше мам других детей из её садика. Те мамы были моложе лет на десять, а то и больше. А это значит, что Веста родилась не сразу после свадьбы родителей. Скорее всего, они её очень долго ждали. И когда Ангел сообщил им, что Бог решил послать им дочку, они так обрадовались, что придумали назвать её так необычно – Вестой – от слова «весть». Как любит говорить папа: «Это логично!».

Сердце девочки заколотилось, и от набежавшего волнения она часто-часто задышала. Она прежде не открывала ничего подобного, и сейчас так гордилась собой, что ощущала это буквально физически.

Ну надо же! Теперь её имя не казалось ей странным. Наоборот, теперь всё стало просто и понятно. Она скорее должна рассказать о своём открытии Полине. «Ну хоть бы она побыстрее вернулась!». Ей вдруг захотелось, чтобы лето закончилось как можно скорее, и она смогла бы пойти в детский сад, чтобы всем рассказать о значении своего имени.

Веста вновь взглянула на мать. Та немигающим взглядом смотрела прямо. Казалось, она глубоко погрузилась в какие-то воспоминания, совершенно забыв о дочери. Веста пытливо глядела на маму, стараясь распознать её мысли. Ей очень хотелось спросить её, о чём та думает, но испугалась, что маме это может не понравится, и она её отругает.

Весьма скоро раннее пробуждение сказалось на девочке. Она почувствовала, как веки тяжелеют и начинают смыкаться. Она сладко зевнула, закрыла глаза и через минуту ровно засопела.

Взгляд матери постепенно прояснился, будто сознание вернулось к ней после долгого странствия. Она посмотрела на спящего ребёнка, и вдруг её мрачное и безжизненное лицо преобразило нежное умиление. Всего за какое-то мгновение оно перестало быть отталкивающим. Казалось, что глаза, полные любви, целовали маленькое, сладко спящее личико.

Иван Причалов попятился от двери, не отрывая взгляда от глазка. В какой-то момент он прищурился и подался вперёд, прислушиваясь, но ничего не услышал, пожал плечами и прошаркал в спальню. Он аккуратно уложил пакеты на кровать и стал глядеть на них с детским умилением. Вдруг он снова вспомнил о сумме, которую потратил на одежду, удовлетворённо улыбнулся пакетам и осторожно, будто боясь потревожить, стал один за другим вынимать шуршащие свёртки из бордовой бумаги. Он отложил пакеты в сторону, и, наклонившись над свёртками, бережливо начал их распаковывать. Когда он закончил, заулыбался, как ребёнок, обрадовавшийся новым игрушкам. Перед ним лежали белоснежная рубашка из дорогой ткани и роскошный костюм бежевого цвета. В коробке из-под обуви лежали туфли кремового оттенка. Но это было ещё не всё: завершающим аккордом стала коробочка с часами с позолотой (золотые оказались для него слишком дорогими). Иван стоял, переводя взгляд с рубашки на брюки, с брюк на пиджак, с пиджака на туфли и часы, и всё никак не мог налюбоваться такой красотой. Его глаза горели: На кровати лежали дорогущие вещи, и они принадлежали ему. Как же здорово быть богатым, подумал он вдруг, ведь для богатых такая одежда так же естественна, как для него та, что висит в его шкафу.

Решив переодеться во всё новое, Иван бережно, словно младенца, взял рубашку, решив, что начать нужно именно с неё. Но тут ему пришла мысль, что она слишком белоснежная, а он уже выходил сегодня на улицу и успел вспотеть. Нехорошо надевать на грязное тело такую шикарную вещь. Он принюхался к себе, театрально поморщился и пошёл в душ. Ему не удалось вспомнить ни единого случая, когда бы ему пришлось мыться дважды за день. Но сейчас он намыливал своё рыхлое тело так, будто хотел смыть с себя кожу, чтобы на её месте появилась новая, и чтобы он без сомнений смог доверить ей белоснежную рубашку. Он намыливался, смывал пену и намыливался вновь, пока не закончилось мыло. Лишь тогда он перекрыл воду и вышел из ванной.

Когда Иван вернулся в спальню, то первым делом украдкой взглянул на кровать, будто боясь, не привиделась ли ему вся та красота. Она лежала там же, где он её и оставил. Он медленно вздохнул и ещё медленнее выдохнул, словно зачем-то оттягивал долгожданный момент примерки. Затем, шаркая, подошёл к кровати, взял рубашку, с волнением просунул руки в рукава и аккуратно застегнул пуговицы. После так же бережно надел брюки и туфли, и последними – пиджак с часами. Ему не терпелось взглянуть на себя в зеркало. Оно находилось в прихожей и он, выпрямившись, как бы репетируя сегодняшний поход в ресторан, не спеша приблизился к зеркалу. Когда он включил свет и увидел своё отражение в полный рост, его переполнило такое восхищение, что он не мог оторвать взгляда от человека напротив. Надо же! Сегодня в магазине, впервые примерив эту одежду, он не показался себе таким элегантным, как сейчас. Новый наряд преобразил его. Иван был всё таким же, каким был всю жизнь, он знал это, чувствовал нутром, но теперь на нём была дорогая одежда, и ему казалось, что он смотрит вовсе не на себя, а на состоятельного незнакомца. Сегодня вечером так на него будут смотреть все и думать, что он очень богат. Он не мог налюбоваться собой. Он уже представлял себя, идущим по улице, воображал, как женщины будут провожать его восхищёнными взглядами.

До запланированного ужина оставалось около двух часов, и он решил, что надо будет основательно подготовиться для ухода из жизни. Он хотел покончить с собой до наступления сумерек, иначе его телу пришлось бы провисеть на верёвке до утра. Эта мысль ему не понравилась. Он искренне полагал, что труп заметят почти сразу же после его смерти, а для этого нужно было хорошее освещение. Он переоделся в домашнюю одежду, достал из шкафа в прихожей толстую верёвку, вернулся в комнату, сел на кровать и стал завязывать узел. Сначала не получалось, но постепенно у него вышла вполне подходящая петля. Примерив её, он удовлетворённо кивнул, отложил верёвку и встал на табурет, чтобы проверить на прочность карниз. Он схватился за него и стал под ним провисать. Карниз затрещал, и Причалов озадаченно уставился на него. Он задумался и вдруг его осенило. С трудом придвинув два шкафа к окну, ему удалось подпереть ими старый металлический карниз с обеих сторон. Он даже удивился такому стечению обстоятельств, что шкафов у него было именно два, и они так кстати пришли ему на помощь. Будто, приобретая их много лет назад, он предвидел их истинное назначение. Забавно! Он глупо улыбнулся этой мысли.

Николай Громов был профессиональным вором-одиночкой, которого хорошо знали не только в узком, но и широком кругу воровского мира. И примерно двадцать пять лет назад имя у него было другое. Если кто-нибудь хотел украсть что-то весьма ценное и дорогое, за помощью обращались к Громову. Все знали, что если он возьмётся за дело, то оно непременно будет доведено до конца в оговорённые сроки. Всем было известно и то, что Николай ни разу за всю свою карьеру не попался ни властям, ни кому-то ещё. В лицо его знали немногие, что придавало ему больше доверия. Как-то за большие деньги он похитил человека. Он знал, что это был хороший человек – директор благотворительного фонда с многомиллионным счётом. Громову сказали, что это лишь для вымогательства денег и что убивать директора никто не собирается. Николай так и не узнал, отдал ли похищенный требуемую сумму в обмен на жизнь, но, как бы там ни было, через несколько дней директора нашли с проломленной головой в колодце какой-то деревни. Признаться, тот случай впечатлил Николая, хотя он никогда не отличался милосердием. Но получалось, что он непосредственно сыграл немаловажную роль во всей этой истории, и смерть несомненно честного человека теперь каким-то грузом лежала на нём. С тех пор он взял за правило ни за какой гонорар не похищать людей.

Но, дело в том, что это было не первое убийство, бросающее мрачную тень на его совесть.

Николай стал вором, когда его в раннем детстве среди бела дня похитили цыгане, заехавшие в окрестности Новгорода, где он жил с отцом. Мать умерла при родах. Отец с сыном жили бедно, и порой мальчику было нечего есть. Поэтому ему приходилось подворовывать на рынках. Он едва не попался несколько раз, но всегда умудрялся безнаказанно ускользнуть. Однажды один цыган шёл по рынку. Его намётанный взгляд сразу же распознал в толпе настоящего воришку. Он проследил за мальчиком и увидел, как тот незаметно стащил с прилавка два яблока. Когда мальчик выбегал с рынка, он столкнулся с цыганом, который уже поджидал его у выхода.

Громов рухнул, и два яблока выпали из его рук, покатившись прямо к ногам цыгана. Тот медленно поднял одно из них и внимательно взглянул на мальчика. Тот, охваченный страхом, не отводил глаз от незнакомца. Спохватившись, он резко вскочил, собираясь бежать, но цыган ловко схватил его за плечо. Громов отчаянно пытался освободиться, но крепкие пальцы цыгана держали его железной хваткой.

– Стой, – спокойно сказал цыган. – А как же яблоки? Ты что, собираешься оставить их мне?

Громов прекратил бесплодные попытки вырваться и встретил взгляд цыгана. Тот заметил, как мальчик старательно прячет страх, и это произвело на него впечатление.

– Я видел, что ты сделал, – сказал он Громову.

Громов снова попытался вырваться, но незнакомец успокаивающе произнёс:

– Не бойся. Я тебя не выдам. Не бойся! Вот, возьми своё яблоко. И подбери упавшее.

Он отпустил мальчика и протянул ему яблоко. С недоверием взглянув на мужчину, Громов принял фрукт, но не побежал. Вместо этого он поднял второе яблоко, выпрямился и, насупившись, уставился на незнакомца.

– Порядок? – Спросил цыган, но мальчик не ответил.

Мужчина испытующе взглянул на него, но тот не отвёл взгляд. Казалось, что ему стало любопытно, с кем он имеет дело.

– Как тебя зовут? – Спросил цыган, но Громов снова остался безмолвен. Однако теперь его лицо больше не хмурилось.

Цыган криво усмехнулся.

– Ладно, потом скажешь. Меня зовут Януш.

Он протянул мальчику правую руку, и тот недоверчиво пожал её.

– А ты это ловко проделал. Я про яблоки, – одобрительно сказал Януш.

– Вы на меня точно не заявите? – С надеждой в голосе спросил Громов.

– Не заявлю, даю слово, – ответил Януш с улыбкой и подмигнул ему. – Я ведь и сам оттуда не с пустыми руками ушёл.

Оглядываясь по сторонам, он вынул из-за пазухи бумажный свёрток. На лице мальчика отразилось заметное облегчение. Теперь он с нескрываемым любопытством разглядывал нового знакомого.

– Колбаса и сосиски, – снова подмигнул ему Януш и хлопнул себя по другому боку. – Да и с этой стороны тоже кое-какая еда. Пойдём, отойдём немного, пока нас не заметили.

Спустя короткое время Януш и маленький Громов шли по почти безлюдной улице Новгорода.

– И почему ты воруешь? – Спросил Януш.

– Кушать особенно нечего, – ответил Громов и почему-то покраснел.

– Ты что, сирота?

– Нет, у меня есть отец.

– А мама?

Громов грустно помотал головой.

– Нет, мамы нет.

– Она жива?

Громов опустил голову и вновь помотал ею.

– Понятно. Стало быть, ты сирота на половину, – подытожил Януш.

Мальчик неуверенно пожал плечами.

– А что же отец? Не кормит тебя?

– Кормит, но мало. Еды у нас часто не хватает на весь день. Поэтому я иногда прихожу сюда.

– Это отец тебя так? – Спросил Януш, указывая на синяк под глазом мальчика.

Громов с неохотой кивнул.

– Понятно, – понимающе вздохнул цыган.

– А вам что, тоже есть нечего? – Спросил мальчик.

– С чего ты это решил?

– Ну, вы ведь тоже украли еду?

– Ах, это? Ну да, можно и так сказать. Но только я это не совсем для себя украл.

– А тогда для кого?

– Ну как для кого! У меня семья. Жена, дети и внуки. Родители совсем старые. И всех надо накормить, понимаешь?

– Понимаю. Я могу отдать вам мои яблоки. Хотите?

Цыган Януш остановился, долго вглядываясь в искреннее лицо мальчика. Громов замер, не сводя глаз с Януша.

– Ты готов отдать мне свои яблоки? – Спустя какое-то время спросил Януш, словно проверяя, правильно ли он расслышал слова мальчика.

– Ну да. Если у вас большая семья, то вам они пригодятся больше, чем мне.

– А как же ты?

Громов хитро улыбнулся и воскликнул:

– А я себе ещё украду!

– Тише, тише! – Прошептал Януш, прикладывая палец к губам и оглядываясь по сторонам. – Не надо так громко говорить об этом.

Словно опомнившись, мальчик тоже огляделся и закивал, давая понять, что осознал свою ошибку.