Буду твоей Верой

1. Вера

– Мам, ну как?

Я забегаю на кухню и кручусь вокруг своей оси, слегка расставив руки в стороны. А больше и не получится – дверной проем настолько узкий, что моему папе приходится проходить боком.

– Красавица! – Мама поднимает вверх большой палец и переворачивает скворчащие аппетитные оладушки.

Я зажимаю пальцами нос, чтобы лишний раз не травмировать себя и не поддаваться искушению, особенно когда времени в обрез.

– Ты всегда так говоришь, – с обреченным вздохом отвечаю я.– Пойду спрошу у Ромыча.

– Доча, поешь, – кричит вдогонку мама.

– Мне некогда!

А все потому, что я целое утро провозилась с мытьем и сушкой головы. Обычно я готовилась к универу с вечера, чтобы утром не отвлекаться и приходить на занятия вовремя. Но в субботу мы с мамой ходили по магазинам и купили мне новые полусапожки – замшевые. И я решила, что к новой обуви вряд ли подойдут мои свалявшиеся за ночь волосы. Если пытаться произвести впечатление, то сразу всем своим видом, а не частично.

Прагматик во мне во все уши трубил, что тратиться на замшевые сапожки для дождливой осени, зная, что другие не светят, как минимум слишком самонадеянно и как максимум не рационально. Но мамуля умеет уговаривать и убеждать в том, как они мне идут.

Мне и самой они симпатичны, а если эти сапожки добавят баллов, чтобы понравиться еще и ему, то я, возможно, перестану чувствовать угрызения совести.

Но мне все равно крайне важно услышать мнение независимой стороны и самого младшего члена нашей дружной семьи – моего брата, одиннадцатиклассника Ромы.

– Ром, ты одет? Можно войти? Знаю, что ты не спишь. – Я трясу занавеской, которая вместо двери разделяет одну небольшую комнату на два одинаковых пространства.

У нас обычная двухкомнатная хрущевка в старом районе. С бабушками-собачницами, милыми ухоженными палисадниками вдоль первых этажей, с деревянными столбами и протянутыми между ними веревками, на которых жители нижнего этажа сушат в летнее время белье. С дедами, играющими по выходным в домино или нарды, и с облитыми флотским мазутом скамейками, чтобы по вечерам молодежь не собиралась под окнами, раздражая этих самых бабушек. С переломанными обшарпанными детскими площадками, где малышня собирает занозы и шишки.

Наше с Ромой детство прошло здесь – в этих песочницах с формочками для куличиков, с песком в трусах и ушах. Мы с братом радовались, что он мокрый и липкий, совершенно не подозревая о том, что пятью минутами ранее его смочили местная толстая кошка и худая соседская собака.

Гостиную занимают родители. Нам с Ромой досталась спальня, разделенная тонкой перегородкой из гипсокартона, а как только Роме исполнилось четырнадцать, он занавесился от меня шторкой. Так и живем!

– Сплю, – пыхтит брат. Наверное, как обычно, прячется с телефоном под одеялом.

– Не ври. Я вхожу. – Я закрываю руками лицо, мало ли. – Вошла, Ромка.

– Вижу, – опять этот голос, как из трехлитровой банки.

Я отрываю от лица один палец, потом второй и в щелочку между ними подсматриваю одним глазом.

– Ох, черт! – Я хватаюсь за сердце от увиденного.

Мой брат с голым торсом, но, к счастью, в спортивном трико, отжимается от пола, а на голове у него… зеленый, самый настоящий противогаз.

– Доброе утро. – Он снимает с себя устройство защиты и являет мне свою мокрую взъерошенную голову.

– Где ты его взял? – Я беру противогаз и верчу в руках.

И впрямь настоящий!

Ой, а пахнет ужасно. Ромкиным по́том.

– Из кабинета ОБЖ стырил, – ржет мой брат-идиот.

Иногда я не верю, что мы – родственники. Я – суперответственная, мегарациональная отличница. Мой брат же – обаятельный оболтус, и это все, что можно о нем рассказать.

– Ром, ты дурак? – Хотя это и так понятно. – Чтобы сегодня же в школу вернул, понял? Иначе родителям расскажу, – шикаю я на брата.

– Стукачка, – бубнит брат и поднимается с пола. – Зачем приперлась?

Ах да, точно!

Я расправляю плечи, обворожительно, как я надеюсь, улыбаюсь и выставляю вперед одну ногу в новом полусапожке.

– Ну как? – интересуюсь у брата.

Рома оценивающим взглядом проходится по мне, наклоняет голову то влево, то вправо, пока я, нервничая от того, что начинаю опаздывать, томительно ожидаю его вердикта. И, не выдержав, поторапливаю:

– Ну!

– Тебе правду или соврать?

– Правду, конечно, – фыркаю я.

– Полный отстой. Кажется, в таких ходила наша прабабушка.

Мои плечи обреченно падают, а нога подкашивается с устойчивого невысокого каблучка.

– А если соврать? – еще на что-то надеюсь я.

– Ну-у… – приценивается брат, – тебе идет! – Затем он ржет так, что мне хочется схватить противогаз и настучать по его наглой физиономии.

– Дурак.

С этими словами я вылетаю из дьявольского логова под мерзкий хохот брата и несусь прямиком в прихожую.

– Сам он отстой, – бубню себе под нос и пытаюсь натянуть бежевое кашемировое пальто, купленное на распродаже летом.

– Веруня, а позавтракать? – Мама появляется в прихожей с наколотыми на вилку невыносимо аппетитными оладьями.

– Некогда, мамуль, у меня злаковый батончик с собой. Пока. – Я машу маме и проворачиваю замок.

Выхожу за дверь и… Эх, не могу!

Я не слабохарактерная, а слабоустойчивая.

Перед едой.

Перед любой вкусной едой. И мама об этом знает, поэтому, когда я залетаю обратно в квартиру, она по-прежнему стоит на месте. Под ее одобрительный кивок подхватываю верхний оладушек и целиком засовываю в рот.

По дороге прожую.

2.

Я ловко маневрирую между лужами, а где не могу, то иду по бортику как канатоходец, расставив руки в стороны. В одной удерживаю сумку, в другой – зонт. Держу баланс. Мне нельзя промочить и испачкать новые сапожки и почти новое пальто.

Октябрь в этом году мерзкий. Дождливый, как сказали бы депрессивные и солнцезависимые.

А мне нравится любая погода.

Как можно не восхищаться опавшими багряно-огненными листьями, прибитыми к земле грибным дождем? Или свежим влажным воздухом, наполненным романтичным унынием? Или низкими серыми облаками, гонимыми осенним ветром?

Я нависаю над чистой прозрачной лужицей и разглядываю себя точно в зеркале.

Эти очки…

С печальным вздохом перепрыгиваю через лужу, подключаю гарнитуру к телефону и спускаюсь в метро, которое довезет меня до университета. Вуз, в котором я учусь, достаточно престижный в столице. Моих баллов ЕГЭ хватило поступить на бюджет. Вернее, они были самыми высокими среди всех поступающих на «Менеджмент».

Мне нравится территория нашего университета. Десять корпусов образуют студенческий городок, объединенный тенистыми аллеями и дорожками. Здесь находятся большая научная библиотека и несколько кофеен, а перед главным корпусом стоит фонтан, рядом с которым в теплую погоду обожают проводить свободное время студенты.

Иногда мне даже не верится, что я – студентка второго курса экономического факультета.

Каждый раз, пробегая по главной аллее, я чувствую себя частью одной общей неповторимой студенческой семьи. Но только на этой аллее. Потому что дальше я погружаюсь в мир знаний, учебников, коллоквиумов и гонки за оценками, стараясь обособиться от этой самой неповторимой общей семьи.

Вся студенческая жизнь проходит мимо меня: я не хожу по впискам, не участвую в групповых сборищах, не играю и не смотрю местный КВН, не зависаю в столовой, не курю в уборных, не болею за «наших», не состою в группе поддержки, и у меня нет друзей.

Я не интроверт и довольно общительна. Но с друзьями у меня как-то не складывается.

Наша группа разбилась на лагеря по интересам, а я так и не смогла прибиться ни к одному из них. Пока мои одногруппники заводили знакомства на студенческих вечеринках, я дружила с учебниками и художественной литературой.

Мой брат называет меня «Остановкой “Ботанический сад”», но я не ботан, просто… Ладно, да, я – ботан. Очкастый щуплый ботан. Но это не значит, что я ни с кем не общаюсь и считаю всех недалекими.

Хотя половину сидящих в огромной аудитории я именно такими и считаю.

Я замедляю шаг и сканирую взглядом присутствующих, пытаясь высмотреть его, чтобы примоститься поближе, а потом всю пару украдкой глазеть.

В аудитории с деревянными восходящими кверху столами шумно и оживленно. Первой парой у нас общая на весь менеджерский поток дисциплина – лекция по высшей математике. Я каждый раз жду эти совместные занятия, потому что потом мы разбредаемся по своим группам на семинары, а Артем Чернышов, к моей скорби, не в моей группе.

По Чернышову я тайно страдаю вот уже второй год. Правда, за летние каникулы я о нем забыла и успокоилась. А когда мы вышли на учебу в сентябре, я поняла, что до сих пор страдаю.

Пусть я заучка, но это не значит, что мне не может кто-то нравиться.

Мне нравится Артем Чернышов, но проблема в том, что я ему, похоже, не нравлюсь.

По Чернышову сходят с ума многие девчонки нашего курса.

Да и не только.

Когда Тема им улыбается, старшекурсницы истекают слюной, а из их глаз сыплются сердечки и разноцветное конфетти.

Не знаю, что сыпется из моих окуляров, но Чернышов Артем меня не замечает.

Угораздило же меня влюбиться в главного красавчика нашего потока!

Не могла, что ли, попроще кого-нибудь выбрать?

Но, с другой стороны, попроще – не мой формат. Ставить себе задачи и находить их решение все равно что бросить себе вызов.

– Я заняла тебе место, – кричит Кира Федотова на всю аудиторию так, что половина сидящих находит меня взглядом. Я проклинаю ее за то, что она выставила меня объектом ненужного внимания, но только не Артема.

Не знаю, как так получилось, что Кира Федотова вдруг решила, что мы подруги. Смею подозревать, что это случилось после одного случая, когда Кира неудачно уснула на лекции по сопромату.

Неудачно – это когда тебя спалил лектор. Удачно – когда ты выспался и остался непойманным.

Разгневанный преподаватель разбудил Федотову и заставил отвечать на вопрос, который она вряд ли видела и слышала во сне.

Я сидела неподалеку, и черт меня дернул шепнуть ей ответ. Кира, естественно, не расслышала и ляпнула такую глупость, что ее удалили с занятий. Но для нее оказалось важнее не правильность ответа, а то, что из всей аудитории ей помогла только я одна.

С тех пор мы как бы подруги.

Я не разубеждаю ее в этом, но и не соглашаюсь, сохраняя нейтралитет. Мне приходится терпеть ее еще и потому, что иногда она снабжает меня информацией и свежими сплетнями об их второй группе. Между прочим той, в которой учится Артем Чернышов.

С великим прискорбием я поднимаюсь на пятый ряд и сажусь рядом с Кирой. А это очень далеко. С Артемом нас разделяют несколько рядов и проходов. И мне его плохо видно. Но я и так знаю, какой он красивый и гладкий.

Да, гладкий!

Его кожа – образец из рекламы средств от прыщей: идеальная, ровная и чистая. Я завидую ему. Завидую и желаю потрогать его лицо, чтобы убедиться, что оно настоящее, а не керамическое. Иногда мне даже хочется найти свои старые детские очки большей диоптрии, чтобы разглядеть кожу Артема, как под микроскопом.

В Чернышове мне нравится все. Его ниспадающая на лоб длинная челка – или не челка, я не разбираюсь в этом, но выглядит стильно. Нравится, как изящно он дергает головой, чтобы закинуть волосы на бок. Нравятся его широкая красивая улыбка, которую он раздаривает всем, кроме меня; его остроумные шутки, пухлые губы и карие, практически черные глаза.

Слева от него сидит его друг, Роберт. Редкостный неандерталец. Я до сих пор не могу понять, как мой Артемка может общаться с этим приматом, словарный запас которого состоит из «А-а-а» и «У-у-у».

А вот справа… та, кто не дает мне спокойно учиться с конца первого курса – моя одногруппница и дива местного разлива, Карина. Причем дивой она обозначила себя сама, и я думаю, это не потому, что ее фамилия Дивеева. Просто она слишком себя любит и боготворит.

Первый семестр первого курса я была для всех одногруппницей-ботанкой, у которой можно попросить списать. Ни меньше, ни больше. Но все изменилось после зимних каникул, когда наша группа практически в полном составе съездила отдохнуть на туристическую базу. Не поехали только я и еще одна девочка, которая заболела ангиной.

Стоит уточнить, первая группа, в которой я учусь, считается элитной. В ней учатся студенты на коммерческой основе – то есть те, кто может позволить себе платить баснословные деньги. Детки, рожденные сразу в брендовых шмотках и с шестью нулями в глазах. Я же в этой группе потому, что набрала самый высокий вступительный балл. Кроме меня, на бюджете учится еще один мальчик, но у него полный порядок и с головой, и с финансовым положением родителей.

После зимних каникул я вернулась в универ изгоем и объектом насмешек Дивеевой, которая вдруг решила, что я позорю их золотую группу.

Но фокус в том, что мне абсолютно плевать на их слова, потому что в моей небогатой семье есть душа, уважение и любовь.

Карина Дивеева – красивая девушка, очевидного я не могу отрицать, как бы она меня ни раздражала. Возможно, внешностью она компенсирует то, чего не хватает ее голове – мозгов.

В моей же голове серого вещества столько, что можно было бы отложить в баночку и поделиться с Кариной, да только наша дива вряд ли поймет, что с ним делать и нанесет на лицо в качестве омолаживающей маски.

Я печально вздыхаю и отворачиваюсь.

Такой, как Карина, мне не быть. А судя по всему, моему Артему нравятся как раз такие: красотки с кукольным личиком, а не очкастые зубрилки в вещах с распродаж из масс-маркета.

3.

– О, какие люди!

– Да ладно?

– Где ты был, о, блудный сын?

– Явление Христа народу.

В аудитории раздаются аплодисменты и свист. Студенты скандируют и улюлюкают, пока я пытаюсь понять, что вызвало такой ажиотаж.

– Смотри. – Кира толкает меня в бок и слегка привстает, чтобы получше рассмотреть того, кто внизу. – Там твой одногруппник, как его там?

Я тоже привстаю и прищуриваюсь, пытаясь разглядеть одногруппника.

А, понятно.

Ну, точно «как-его-там». В последний раз этого одногруппника я видела мельком на летней сессии, когда забегала поставить экзамены автоматом.

– Бестужев, – бормочу я и плюхаюсь обратно на место.

– Точно! Какая фамилия красивая. – Мечтательно протягивает Кира и загорается будто новогодняя елка. – Да и парень огонь.

Я перевожу взгляд на парня-огонь, который лениво кланяется перед аудиторией, также лениво ухмыляется, будто он Папа Римский, а мы тут собрались на него поглазеть и прикоснуться к святыне.

– Давай к нам, Бес! – свистит ему Артем и машет рукой.

Медленно, расслабленной походкой, словно делает нам всем великое одолжение, Егор Бестужев поднимается вдоль рядов и усаживается рядом с Чернышовым и Кариной.

Местная элита. Всегда держатся вместе. Хотя не сказать, что Бестужев прямо вхож в компанию Карины и Артема. Они вроде и общаются, но друзьями их назвать сложно. Возможно потому, что Бестужев очень редко появляется на занятиях.

До первой зимней сессии первого курса Егор ходил стабильно – поспать. Если честно, я думала, что его не допустят до экзаменов, но после зимних каникул видела его пару раз на занятиях. Потом он куда-то пропал, и о его существовании, как об одногруппнике, я благополучно забыла. До сегодняшнего дня.

– А как его зовут? – не унимается Кира, прожигая висок парня взглядом. – Такой хорошенький. А почему он так редко ходит?

Я ошарашенно поворачиваюсь к Кире и смотрю на нее так, что, будь я на ее месте, то собрала бы свои вещи и пересела на другое место. Но Киру, видимо, даже атомной войной не проймешь.

– Егор его зовут, а почему не ходит – понятия не имею. Передо мной он не отчитывается, – бурчу и хватаюсь за ручку, потому что в аудиторию уже вошел преподаватель.

– Ну и ладно. – Совершенно не обидевшись, Кира пожимает плечами и блаженно улыбается, глядя в сторону Бестужева. Иногда мне кажется, что у нее отключена функция «чувство обиды». – Сама узнаю.

Вот нисколько не сомневаюсь.

***

– Господин Бестужев?

Я опускаю учебник и смотрю на преподавателя. Профессор Бубновский, приспустив очки, с показным пренебрежением рассматривает вошедшего в аудиторию парня. На локте у Бестужева висит сияющая Карина, а вот на его лице застыло выражение, говорящее: «Снимите это немедленно». Имею в виду Карину. Верная болонка Дивеевой, ее подружка Альбина, выглядывает из-за спины своей хозяйки.

Интересно, а как же мой Темочка? Или наша королева пытается усидеть на двух стульях?

– Я. – Не обращая внимания на преподавателя, Бестужев сканирует аудиторию на наличие свободных мест. Он встречается взглядом с моими глазами за стеклами очков, но отворачивается так быстро, что я даже не успеваю моргнуть. – Мне льстит, что вы меня помните, Марк Ифраимович.

Егор стряхивает Дивееву и расслабленной походкой идет к свободной первой парте, потому что все остальные места уже заняты.

Аудитория, где сейчас начнется семинар по управлению рисками, небольшая – всего два ряда. На первой парте первого ряда сижу всегда я, а большинство студентов из нашей группы выбирает места подальше от профессора Бубновского.

– Не обольщайтесь, молодой человек, я помню исключительно вашу знаменитую фамилию. А вы, Андрей, ее так опрометчиво позорите, – в ответ отзывается профессор Бубновский. Он снимает очки и берется за тряпочку, демонстративно проявляя пренебрежение к Егору, называя его другим именем.

Не знаю почему, но Бубновский с первого дня обучения предвзято относится к Бестужеву. Чем и когда он успел насолить Марку Ифраимовичу, я понятия не имею, но с первой парты мне прекрасно видно, как подрагивают руки профессора, сжимающего тряпочку для очков, как сильно сжаты его сухие губы, а лицо покрылось бордовыми пятнами.

– Я не Андрей. Меня зовут Егор, – все тем же тоном ленивого домашнего кота поправляет профессора Бестужев.

Смею заметить, у моего одногруппника есть одна выдающаяся черта: его сложно развести на эмоции. Он всегда в одном расположении духа – расслабленного пофигиста. Чего не скажешь о профессоре, который вместо линз уже протирает тряпочкой лоб, покрывшийся испариной.

Марк Ифраимович решает промолчать, тем самым показывая, что ему глубоко безразлично, Егор тот или Андрей, и поправлять себя он не собирается.

Бестужев снимает синюю спортивную куртку и вешает ее на спинку стула. Рядом с ним плюхает свою брендовую сумочку дива местного разлива Карина.

– Ты ведь не против? – приторно улыбается самопровозглашенная королева.

Обычно на семинарах они с Альбиной сидят вместе, но сегодня отточенным движением острого когтя с модным маникюром Карина сгоняет со второй парты одногруппника и по-хозяйски указывает подруге сесть позади. Альбина кивает и усаживается точно туда, куда указала хозяйка.

Вот это тотальное беспрекословное подчинение.

Я вдруг на секунду представляю себя в роли покорной овечки, и от этой мысли у меня внутри все скручивается. Это как себя надо не уважать?

Тем не менее в этом мире все-таки существует то, что может поставить меня на колени – вкусные мамины вареники с белорусским домашним творогом, богато политые растопленным сливочным маслом. М-м-м!

С чувством жалости смотрю на Альбину и понимаю, что лучше быть одиночкой-изгоем, чем безропотной бесхребетной амебой, плывущей по течению. Хотя Суваева сама по себе довольно безобидна. Пару раз, когда наша Дива болела, она даже со мной здоровалась. Но стремление быть популярной и узнаваемой на курсе продавило всю ее человечность, превратив в стерву.

Егор Бестужев смотрит на сумочку, усыпанную стразами и блестками, и одаривает Карину таким взглядом, от которого я бы на ее месте почувствовала себя прилипшим банным листом.

– Валяй. – Бестужев пожимает плечами и, подперев рукой подбородок, со скучающим видом отворачивается от дивы.

Мы снова встречаемся взглядами, и теперь уже я спешу опустить свои окуляры в учебник.

В «настройках» Карины программа собственного достоинства не установлена по умолчанию, поэтому она, не смущаясь, размещает свою пятую точку на соседний стул и начинает раскладывать на столе яркие ручки по цветам радуги.

***

– В зависимости от того, на каком этапе инвестиционного цикла выполняется инвестиционный проект и для какой цели служит, он может иметь вид технико-экономического обоснования и бизнес-плана, – вещает Марк Ифраимович.

Вместо того чтобы конспектировать за профессором, я нагло разглядываю Бестужева, закусив колпачок ручки. Я не хотела. Просто его выставленная в проход левая нога начала раздражать своим монотонным покачиванием. Это что, нервное?

На самом деле Кира права. С июня Егор Бестужев возмужал и стал еще шире в плечах. От кого-то я даже слышала, что он занимается профессиональным спортом. Не понятно, какого черта он забыл на «Менеджменте», потому что спортивная олимпийка с известной эмблемой на спине и трико явно намекают на то, что Бестужев собирался не на управление рисками, а на физкультуру. Причем каждой парой.

Его короткостриженый ежик волос под стать своему хозяину. Меня веселит, когда я представляю Бестужева, который каждое утро укладывает волосы в стильную прическу. Такую, как у Чернышова, например.

Егор сидит вполоборота – колени широко расставлены, руки сложены на груди – и полностью его лица мне не видно. Но даже так я отчетливо вижу все неровности и несовершенства на его коже: мелкие шрамы и три родинки в виде правильного треугольника на левой щеке. Профиль выдает небольшую горбинку носа, и мне вдруг становится интересно – это его физиологическое строение, или он был сломан? Упрямо сжатые, слегка потрескавшиеся губы и сведенные к переносице брови, если не знать Егора, могли бы намекнуть, что он напряжен или о чем-то задумался. Но не стоит заблуждаться: «грустные» брови Бестужева – это какая-то странная мимическая особенность. Они всегда незначительно сведены к переносице, придавая лицу нотку печали. Даже усмехаясь, Бестужев как будто грустит.

Я опускаю взгляд ниже и разглядываю, выглядывающие из-под олимпийки кисти его рук с разбитыми костяшками и подстриженными под самый корень ногтями.

Да-а-а, Егору Бестужеву далеко до идеального Артема Чернышова.

Егор сидит предельно расслабленно и с тем же невозмутимым выражением лица. Его поведение можно даже назвать хамским, потому как сидеть за первой партой, не имея при себе ручки с тетрадкой, и так откровенно зевать может только самоотверженный. Или отмороженный.

Со скучающим видом он заглядывает в розовый блокнот Дивеевой и усмехается, наблюдая за тем, как она старательно подчеркивает понятия и определения. Но не для того, чтобы выделить основные тезисы, а просто чтобы было красиво.

Мне тоже смешно, и я не успеваю подавить улыбку, как ловлю на себе взгляд сощуренных грифельных глаз, один из которых мне нагло подмигивает. Зажатая между зубами шариковая ручка с глухим шлепком вываливается из моего рта, и, могу поспорить, в эту секунду я выгляжу как пришибленная.

Бестужев сейчас решил, что я ему улыбалась?

Вот блин!

Быстро отворачиваюсь, надеваю маску невозмутимости и принимаюсь за конспект, как вдруг слышу приглушенный смешок Егора.

– Но мы с вами, уважаемые будущие великие менеджеры-экономисты, остановимся на бизнес-плане. Ему обычно предшествует разработка технико-экономического обоснования, он может быть альтернативой, а также его заменять или служить в более сложных проектах итоговым максимально компактным документом. Потому… – Марк Ифраимович опускает очки на нос и проходится пытливым взглядом по каждому студенту, задержавшись на лице Бестужева. – Каждый из вас подготовит бизнес-проект. Такова будет ваша самостоятельная работа, которая и выльется в вашу будущую курсовую работу. Разработчики лучших бизнес-планов получат на экзамене по моему предмету оценку автоматом.

Профессор Бубновский сверлит Бестужева взглядом, словно мысленно обещает, что произнесенная информация касается всех, кроме него. Потому как вероятность получить Егору автомат равнозначна выигранному чемпионату мира по футболу нашей сборной – то есть нулю.

– И сколько у нас есть времени на подготовку? – с умным видом спрашивает Карина, наматывая на палец светлую прядь, между прочим, натуральную. Ее интерес совершенно не связан с тем, чтобы поскорее начать готовить проект. Она просто хочет знать конкретную дату, к которой будет выполнена на заказ проектная работа.

– До середины декабря, точную дату сдачи сообщу позже. Методические рекомендации по разработке бизнес-плана возьмете на кафедре. Вопросы?

Вопросов ни у кого нет.

Стоит гробовая тишина.

Но это пока.

Пока группа находится во всеобщем состоянии аффекта.

Чуть позже, на следующей паре, профессора Бубновского будут крыть такими диалектами, что бедному преподавателю вряд ли получится уснуть этой ночью от повышенного артериального давления.

На самом деле подготовить целый бизнес-план с многочисленными расчетами, графиками, диаграммами, экономическим анализом, бюджетом и прогнозированием – достаточно трудоемкий и энергозатратный процесс. И лично у меня уже зудит от желания поскорее начать воплощать эту работу в жизнь.

4.

В фойе на первом этаже не протолкнуться.

Я стою в очереди в гардероб за пальто, нервно сжимая номерок пальцами. По понедельникам после пар мы с ребятами из книжного сообщества «Читаем вместе», в котором я состою вот уже второй год, встречаемся в главном административном корпусе. У меня есть всего минута, чтобы одеться и перебежать, старательно избегая луж, от экономического корпуса до главного. И я даже не успеваю ничем перекусить, о чем жалобно напоминает урчащий желудок. То, что двумя парами ранее в нем побывал злаковый батончик, он, естественно, не помнит. Зато хорошо помнит мамины жирные оладьи, которые так некстати отложились в подсознании.

Гардеробщица сегодня одна и носится между рядами одежды, ежесекундно взращивая очередь из студентов.

Я начинаю считать, сколько передо мной человек, и когда дохожу до двенадцати, слышу слева от себя противный знакомый голос:

– Мы вместе, правда, подружка?

Карина, Альбина и две девочки из второй группы встают рядом со мной и улыбаются самыми сахарными улыбками, на какие только способны.

Я оборачиваюсь назад и вижу длинный хвост из студентов.

Прямо за мной в очереди стоят два парня, которые с восторгом смотрят на Дивееву.

– Нет, – грубо бросаю я и отворачиваюсь, собираясь продолжить подсчет.

Еще чего не хватало. Пусть идут в конец и ждут своей очереди.

В тот момент, когда тяжелая рука Карины падает мне на плечо, у меня подгибаются колени, а очки спадают на нос. Я задираю голову, потому что дива местного разлива намного выше меня, и вопросительно смотрю на нее.

– Это она так шутит. – Карина наигранно смеется, и от этого мерзкого звука я морщусь. – Вы же позволите, мальчики? – просит она пропустить вперед себя и свою свиту.

Мальчики точно гипнотизированные кивают и пропускают четырех наглых студенток. Плечу становится легче, когда рука-гиря исчезает, но зато затылком я чувствую, насколько близко стоит Дивеева, просверливая в моей макушке дыру.

«Ну когда же уже?» Мне хочется топнуть ногой, чтобы поторопить гардеробщицу. Я начинаю злиться, когда замечаю, как к одному студенту впереди меня подходят еще по несколько вот таких вот Карин, и очередь из девяти человек молниеносно вырастает до четырнадцати.

– Вера, у тебя новые ботильоны? – громко раздается у меня за спиной. Настолько громко, что оборачиваются все и выискивают ту самую Веру в новых ботильонах.

Я медленно поворачиваюсь к Карине. Мое тело сковано из-за пристального внимания студентов, которые отчего-то прервали разговоры и уставились на мои замшевые полусапожки.

– Альбин, я не узнаю, это Джимми Чу или Александр Маккуин? – деланно восхищенно спрашивает Карина.

– Карина, ты что? – оскорбляется Альбина, театрально прикладывая ладонь ко рту. – Как можно не узнать стиль «Секонд-хенд»? Это же из их последней коллекции.

Они начинают наигранно смеяться, и ведомое стадо подхватывает их веселье, закатываясь безудержным глупым хохотом. Их смех – словно плевки со всех сторон, от которых хочется немедленно отмыться. Я чувствую, как под очками увлажняются глаза, но позволить себе проявить слабость и расплакаться перед ними – значит унизить себя еще сильнее. Мне так противно и почему-то стыдно, что хочется сесть на корточки, как в детской игре, сложить руки домиком и спрятаться в нем, пока не отступит опасность.

Все продолжают смеяться надо мной, хотя даже не знают моего имени. Для них сегодня я – объект веселья, потом будет кто-то другой, возможно, даже тот, кто сейчас насмехается со всеми.

Я смотрю на Карину. Она явно чувствует себя победителем. Такие девушки, как она, подпитывают свой эгоцентризм и озлобленность насмешками и издевательствами, самоутверждаются за счет других – «не таких, как все», слабых и неугодных.

– А вы, дорогие подружки, – я натягиваю дружелюбную улыбку, – должно быть, очень часто посещаете «секонд-хенд», раз в курсе всех последних коллекций.

С этими словами я вырываюсь из кольца малодушных и несусь в ближайшую уборную. Закрываюсь там и даю наконец-то волю слезам. Снимаю очки, чтобы удобнее было плакать, и усаживаюсь на корточки, прижимаясь к двери.

Слезы даже не пытаюсь утереть – пусть вытекут все. Я высмаркиваюсь в салфетку и трогаю замшу нового полусапожка. Потом опускаю взгляд и рассматриваю теплое темно-зеленое платье ниже колен с белым воротничком, зажатые в руке круглые очки и черные плотные колготки. Обида за себя перерастает в злость, и все, что на мне надето, вдруг кажется полной безвкусицей. Слова Дивеевой принимают реальные очертания, и я корю себя за то, что своим пуританским видом удобряю почву для насмешек Карины.

Еще утром, стоя перед зеркалом, я выглядела довольно мило и искренне верила в то, что Артем Чернышов тоже так посчитает. Я хотела понравиться ему, но вместо этого только привлекла внимание Дивы и вызвала насмешки.

Я не умею быть модной, да и возможности такой нет, но, как показала практика, важно не только наличие мозгов в голове, но и то, во что и как ты одет.

Поднявшись с пола, я умываю красный распухший нос, надеваю ненавистные очки и шагаю в гардероб в надежде, что толпа рассосалась.

5.

– Куда собрался? – доносится из прихожей голос мамы.

– Я же говорил, что иду на игру с пацанами. – Я слышу возню брата и звук застегивающейся молнии.

– Ром, возьми Веруню с собой, будь братом. Что-то она загрустила совсем, – шепчет мама умоляющим голосом, наверняка уверенная в том, что я не слышу их из комнаты с открытой дверью, которая находится через два метра от них.

Это действительно так.

После того как забрала вещи из гардеробной, я не пошла на читательский брифинг. Вряд ли кому-то из ребят понравится лицезреть мой распухший нос и красные глаза, да и настроение не годилось для того, чтобы обсуждать предстоящий марафон «Ночь в библиотеке».

Домой я возвращалась уже не с такой фанатичной аккуратностью. Один раз мне даже захотелось специально наступить в грязную лужу и испачкать опротивевшие замшевые сапоги. Но благодарная умница-дочь во мне не позволила совершить столь неблагоразумный поступок обиженной девочки, напомнив, какого труда стоит моим родителям одевать нас с братом.

Злясь на саму себя, я хотела утроить протест, бойкот и наказать себя отказом от обеда, но мамины котлеты призывно смотрели на меня из глубокой жаровни, а воздушное картофельное пюре так и манило проверить, настолько ли оно нежное, как кажется на первый взгляд.

И я проверила.

Отказаться пришлось от чая с конфетами, но это я сумела пережить.

Я наспех сделала домашнюю работу, но не стала садиться за проект Бубновского. Вместо этого решила пострадать, завалившись в кровать и обняв любимую желтую подушку в виде улыбающегося смайла в очках, которую мне подарил брат на восемнадцатилетие. Включила плейлист под названием «Поплакать» и воткнула наушники, сделав музыку ненавязчивым фоном.

– Издеваешься, мам? – шепчет Рома. – Ты видела ее лицо? Она мне всю репутацию испортит.

Вот же гад!

С другой стороны, он прав. Сейчас я выглядела как унылый смайл и вряд ли смогла бы составить брату хорошую компанию.

– Какую репутацию? Лентяя и оболтуса? – возмущается мама.

Обожаю ее.

– Ну, ма-ам, – канючит братец. – Ребята из компании даже не знают, что у меня есть сестра.

– Вот и узнают. Иди, пригласи Верунчика с собой. Пусть отдохнет от своих учебников, – не сдается мама.

– Там компания не для Веры, мам, – говорит Рома.

Я вынимаю наушники из ушей и приподнимаю голову, чтобы лучше их слышать.

– И какая там компания? – В голосе мамы звучат напряженные нотки. – Ну-ка, признавайся, паршивец. – До меня доносится хлесткий удар, и я хихикаю, представляя, как мама лупит кухонным полотенцем по заднему месту моего уже не маленького брата. – С кем ты связался?

Ромыч часто огребает от родителей. Особенно за оценки. Гены в нашем с ним случае распределились неравномерно. Весь ум достался мне, а Роману – приторная для парня привлекательность.

Мой брат тот еще ловелас-красавчик. Армия из его поклонниц исписала все стены и лифт в нашем подъезде. Практически каждые выходные папа гоняет его с тряпкой, заставляя оттирать любовные послания вроде: «Рома, я люблю тебя!» или «Рома из 11В + Вика из 9А = ЛЮБОВЬ», где надпись «Вика из 9А» постоянно меняется на новое имя и класс. Когда я училась в одиннадцатом классе, а брат в девятом, женские туалетные кабинки уже были исчерканы признаниями в любви моему брату.

Ромке не нужно стараться производить впечатление, ведь его яркая симпатичная внешность уже сама по себе привлекает внимание противоположного пола. И даже вещи, на которые из семейного бюджета выделяется аналогичная сумма, на нем смотрятся более стильно и модно.

– Эй, за что? – вопит брат. – Да нормальные там ребята. Просто не такие заучки, как наша Вера.

Ну понятно. И брат туда же.

Сегодня день моего полного уничтожения.

Стремная босячка-заучка в очках и дешевых сапогах из секонд-хенда.

А мне ведь даже не обидно. Потому что так и есть.

– Ну-ка, рот закрой, – шикает на него мама. – Живо вернулся и взял с собой сестру. Иначе никуда не пойдешь. А, кстати, ты сделал алгебру? – понижает голос мама.

– Понял. Я за Верой.

– То-то же, – удовлетворенно хмыкает мама.

Чтобы попасть в нашу комнату, Роме нужно сделать всего пару гигантских шагов. Я даже успеваю прикрыть глаза и притвориться спящей.

– Ты не спишь.

Я чувствую, как брат на меня смотрит.

– Я все слышала. И никуда не пойду. – Я накрываю голову подушкой, давая понять, что разговор окончен.

– Слава богу, – облегченно выдыхает брат.

Вот же мелкий паршивец! Хотя эта тушка ростом с жирафа и весом бегемота явно не вяжется со словом «мелкий».

Я бросаю подушку в брата, и тот ловит ее, причем таким выверенным движением, что берет гордость от того, что он хотя бы что-то умеет.

– Мам, я ее уговаривал, она не хочет, – кричит он, подбрасывая подушку в руках.

Не могу я злиться на этого балбеса и расплываюсь в улыбке.

Ромка тоже.

Потом выражение его лица становится серьезным, и я улавливаю в нем уже совсем не пацанскую игривость, а мужские черты. Он подходит ближе и усаживается рядом, отчего моя полуторная кровать прогибается под его весом. Кивком указывает мне подвинуться и закидывает тяжелые ноги на персиковое пушистое покрывало.

– Ну, что случилось, систер? – Мы поворачиваемся к друг другу лицом, подпирая щеки руками. – Кто посмел обидеть моего очкарика? – Из большого и указательного пальцев Ромка делает полусердце – старый, но не забытый и дорогой нам жест.

При всех наших взаимных колкостях и подначиваниях мы остаемся семьей. До его четырнадцатилетия мы были не разлей вода. Я делала за него домашку, а он защищал меня от обидчиков. Он же подарил мне первые крутые наушники, которые он купил на деньги, скопленные от бабушкиных: «На, внучок, на мороженое». Первая его драка случилась из-за меня, потому что мальчик из соседнего дома назвал меня «очкастой жабой» и разбил мои очки. Первый мой кулинарный шедевр был опробован братом, после чего я выхаживала его от пищевого отравления. Я научила его завязывать шнурки, а мое умение плевать из камыша на дальность – заслуга Романа.

Но когда ему исполнилось четырнадцать, Ромка вдруг заметил, что он – парень и на него заглядываются девчонки. Новая компания, первая бритва, бальзам для бритья и ночные переписки с подружками – я даже не заметила, как быстро мой брат вырос. Но точно знала, что случись у кого-то из нас беда или неприятность, мы, как и раньше, соединим две половинки сердца, напоминая, что мы есть друг у друга.

Левой рукой сооружаю корявое полусердце и пристраиваю к красивым ровным пальцам брата. Мы долго разглядываем одно большое родное сердце. Прямо как в детстве.

– Кому мне надрать задницу? – с улыбкой спрашивает брат.

Я хохочу. Если бы все было так просто…

– Наверное, мне. – Я пожимаю плечами. Никто ведь не виноват, что его сестра – объект насмешек.

– Я серьезно, Вер. – Ромка хмурится и внимательно вглядывается в мое лицо. – Только скажи.

– Обязательно скажу, Ром, – улыбаюсь и убираю со лба брата упавшую темно-русую прядь, такого же оттенка, как у меня.

– Пойдешь со мной? – спрашивает он и смотрит на время в телефоне.

Я задумываюсь.

А почему бы и нет? Кроме как в библиотеке и питомнике, я давно нигде не была, а пострадать успею завтра на парах, глядя на потрясающее лицо Артема Чернышова, такого красивого и такого неприступного для меня.

– Только чтобы побесить тебя. – Я вскакиваю с кровати и выдвигаю по очереди ящики комода с вещами. – Что мне надеть?

Я рыскаю глазами по полкам, прежде чем выудить оранжевый свитер крупной вязки, которому не меньше четырех лет. Со старшей школы в комплекции я не изменилась. Я показываю его Ромке.

– Этот пойдет?

Мой брат удрученно вздыхает, накрывает лицо ладонью и кричит:

– Мам, так что там с алгеброй?

6.

– Вот черт, – чертыхается Рома, взглянув на время. – Из-за тебя, между прочим, опаздываем. – Он бросает на меня недовольный взгляд сверху вниз, а потом брезгливо морщится, когда рядом с его носом возникает подмышка пожилого тучного мужчины.

Хихикаю, вжимая голову в плечи.

Я сижу, зажатая с обеих сторон молодыми людьми с опущенными в телефон головами. В их ушах беспроводные наушники, а на лицах – застывшее выражение: «Мне на всех плевать». Даже если бы одному из них в лицо упирался огромный беременный живот, они бы и не заметили. Вся их жизнь там, в виртуальном мире информационных технологий.

– Присаживайтесь.

Я встаю, освобождая место для пожилого мужчины, лицо которого покрылось каплями пота. Мне и самой невыносимо жарко и душно. Час-пик в метро – тот еще квест на выживание: с самого начала тебе нужно каким-то невероятным образом попасть в общий ритм движения к эскалатору, потом таким же образом выбраться из него, потому что на выходе тебя понесет один бешеный горный поток, и не факт, что в нужном тебе направлении. Дальше стоит применить всю свою наглость, юркость и ловкость, чтобы успеть запрыгнуть в вагон и не быть задавленным дверью. Но даже если ты успешно прошел все предыдущие этапы, это совсем не значит, что ты выживешь в вагоне. Скорее, задохнешься от недостатка кислорода и изобилия противных запахов.

– Спасибо, доченька.

Мужчина протискивается мимо меня, задевая мои очки и отдавливая ногу. Его великанский размер против моего мизерного очевиден, поэтому, когда он приземляется на то место, где была сдавлена я, не заметить падение астероида невозможно.

Оба парня наконец-то возвращаются на землю и пытаются установить зрительный контакт с горящим табло станций. В этот момент они понимают, что давно проехали свои остановки, и пробуют пробиться к автоматической двери. Это сделать крайне сложно. Чтобы пробраться к выходу, нужно разыграть знаменитые «пятнашки», переставляя и меняясь друг с другом местами.

– Так что ты там говорил? Из-за меня опаздываем? – обращаюсь я к брату, оставаясь стоять рядом с ним, несмотря на освободившиеся два места.

– Конечно, – хмыкает он. – Ты так долго выбирала шмотки, как будто твой гардероб размером со Вселенную.

Мне хочется рассмеяться, но я не могу себе этого позволить, потому что сзади меня кто-то подпирает, а спереди – впиваются колени полного мужчины, которому я уступила место.

Вообще-то, брат прав. После того как он высмеял мой оранжевый свитер, я долго сомневалась, что надеть. То, что предлагал Ромка, мне виделось не практичным. Узнав, что мы собираемся на игру в большой спорткомплекс, я предположила, что в таких помещениях прохладно, а мерзнуть мои кости не любят.

Все теплые свитера брат забраковал, и пару раз мы даже сцепились, пока не вмешалась мама, грозно рявкнув на Рому. В конце концов, мы сошлись на темно-синей водолазке, которую я заправила в черные джинсы. Волосы пришлось распустить, хотя я терпеть этого не могу. Они мне жутко мешают, а в тандеме с очками превращают меня в пятнадцатилетнего подростка, но брат выдвинул ультиматум: либо так, либо я остаюсь дома. Но после всех манипуляций с переодеванием оставаться дома было равносильно расточительству времени, а моя рациональная натура категорически не приемлет сие попустительское отношение к делу. На том и порешали.

В шум вагона метро врывается «Траурный марш» Шопена, доносящийся из кармана ярко-красной куртки моего брата. Возможно, я бы покраснела от стыда, если бы хоть кто-то из плотно набитого вагона обратил на нас внимание. Но дело в том, что в огромном мегаполисе до тебя никому нет дела, и чем-то удивить здесь практически невозможно.

– Да подъезжаю я, – басит в трубку Ромка. – На меня два билета возьмите. Да, ты не ослышался, два. Все, давай, потом объясню. – Он отключается и заталкивает телефон обратно в карман.

– Так что за игра? Ты мне не сказал. – Пока мы едем, мне хочется подробнее узнать, на что я променяла сегодняшний вечер страданий.

– Турнир по гандболу. Игра за выход в четвертьфинал, – сообщает Рома.

Гандбол. Это там, где бросают друг другу мяч?

Я пытаюсь вспомнить, что знаю про гандбол, и понимаю, что практически ничего. Это довольно непопулярный вид спорта, как мне кажется.

– Не знала, что ты интересуешься гандболом.

– Леха, мой друг, играет в юношеской команде, – пожимает плечами Ромыч. – И мы компанией ходим к нему на игры. Да я и сам как-то… – Он замолкает на полуслове, так и не договорив.

– В смысле? – Я пытаюсь повернуться и посмотреть ему в лицо. – Тоже играл?

– Ну было дело… – мнется стыдливо брат, будто сознается в каком-то преступлении. – Так, на несколько тренировок походил.

Вот оно что! А я все понять не могла, откуда у него такие ловкость и гибкость в движениях.

– Я и не знала. А почему бросил?

Ну надо же… Как же так, живя с ним в одной комнате, я не заметила, чем увлекается мой младший брат?

– Да у меня уже возраст… Ну, знаешь, надо было, типа, раньше начинать, – пытается отмазаться Ромка, забегав глазами по вагону.

Вот жук хитрый!

– Ой, да не ври ты. Скажи, что просто лень на тренировки ходить, – смеюсь я. – Придумал тоже, возраст.

– Да там занятия каждый день по три часа, никакой личной жизни, – обиженно бухтит мой лентяй-брат и отворачивается.

Мне хочется отвесить ему подзатыльник, но, во-первых, я не дотянусь, а, во-вторых, объявляют нашу остановку.

7.

Напротив входа волейбольной арены, подсвеченной уличными фонарями и редкими огнями самого комплекса, переминается небольшая компания ребят. Почему-то я сразу понимаю, что они по наши с Ромкой души. Три парня и две девушки пританцовывают на месте, щурясь от промозглого осеннего ветра. Да, московская осень сурова, но вовсе не от того, что слишком зла – просто хочет, чтобы люди согревали друг друга, дарили тепло и заботу и проводили добрые семейные вечера вместе за чашкой душистого мятного чая.

Я цепляюсь за локоть брата и, спасаясь от колючего ветра, прижимаюсь к нему, когда переходим через дорогу к Арене.

Ребята сразу замечают нас, и я уже на расстоянии чувствую, как девушки сканируют меня рентгеновскими лучами, задержавшись на моей руке, впившейся в локоть брата.

Оу, для них я сейчас незнакомка-соперница, и они меня уже ненавидят. А вот во взглядах парней я читаю интерес, но не мужской, к сожалению, – скорее, недоумевающий и вопрошающий, что эта простушка в очках делает рядом с их крутым другом.

– Здорова, пацаны! – Рома приветственно пожимает руки парням. – Снежана, Анжела, привет, девчонки.

Что? А можно повторить имена девочек? И уточнить, кто из них кто.

Мне хочется спросить, настоящие ли у них имена или из разряда: «А какое тебе нравится, красавчик, такой я и буду», но решаю тактично промолчать. Моего вылетевшего смешка и так было достаточно.

– Всем привет. – Я улыбаюсь, как дурочка в очках, и машу ребятам. – Я Вера, девушка Ромы.

Воцарившуюся тишину нарушает звук двух падающих челюстей: Снежаны и Анжелы. Их лица… Это надо видеть. Точно застывший кадр с непомерно обалдевшим Николасом Кейджем из «Поцелуя вампира».

– Она шутит, – первым отмирает брат и наигранно смеется, толкая меня в бок. – Вера моя сестра.

Ну вот, мой брат-балбес, как всегда, все испортил. А ведь лица Снежаны и Анжелы могли бы стать новым популярным мемом.

Парни начинают смеяться, тогда как близняшки с именами-фантазиями соискателей быстрой любви непонимающе смотрят то на меня, то на брата.

– А мы не знали, что у тебя есть сестра. – Парень в темном укороченном пальто слегка наклоняется и с неподдельным интересом пытается рассмотреть меня за запотевшими от осенней сырости очками.

– Еще бы, – хмыкает Ромка. – Она приемная. Родители недавно ее удочерили.

Теперь челюсть падает у меня.

Вот же паршивец.

Ладно, братишка, счет один-один, но вечер обещает быть долгим. Я не привыкла, чтобы последнее слово оставалось за кем-то другим.

– А куда им было деваться? Единственный родной сын полный дурак, а теперь хотя бы есть, кем гордиться, – парирую я.

Ромка лыбится и щипает меня за нос. Два – один. Так-то.

– А ты прикольная, Вера. – Парни веселятся под недовольный скрежет зубов Снежаны и Анжелы.

Двигаемся, девочки, двигаемся, сегодня обиженная и униженная Вера будет править балом.

***

Кажется, в Пентагон попасть легче, чем в Спортивный Волейбольный Комплекс. Нас досматривали серьезнее, чем в аэропорту, и не заглянули разве что только в трусы.

Мои глаза расширяются, а рот невольно открывается, когда мы попадаем на главную спортивную арену. Два яруса из сине-голубых трибун практически под завязку заполнены скандирующими болельщиками с флагами, дудками и прочей спортивной атрибутикой.

Мне хочется пойти туда, где толпа с плакатами активно выкрикивает «Сибирские медведи! Вперед к Победе!» и пристроиться к ним. Но Ромка недовольно одергивает меня и тянет за водолазку, уводя в противоположную сторону.

– Это не наши, – твердо говорит он.

А кто наши? Хотя мне-то вообще до лампочки, кто наши, а кто нет. Я хочу к тем веселым ребятам, потому что в секторе «наших» царит гармония. Как будто болельщики «наших» заведомо знают о неблагоприятном исходе игры, поэтому собрались здесь не ради того, чтобы веселиться, а помолиться за любимую команду.

По численности трибуны с «нашими» в раза четыре превосходят «не наших», но атмосферу задают болельщики из Перми. То, что они из Перми, мне поведал брат, а также рассказал, что сегодня проходит игра за Первенство России среди юниоров между нашими «красно-синими» и «Сибирскими медведями».

Я кручу головой, разглядывая рекламные борта, небольшой информационный экран и спящих «наших» болельщиков. Я даже подумываю предательски перебазироваться на сторону противника, как после громкого объявления ведущим команды «Гандбол-Москва», «наша» трибуна взрывается безудержным ревом.

Откуда у них барабаны? Они что, прятали их под сидениями?

Болельщики красно-синих вскакивают со своих мест и оглушающе приветствуют выбежавших на поле спортсменов. Толпа бушует и сходит с ума, пока ведущий перечисляет фамилии игроков, среди которых я отчетливо слышу одну: Егор Бестужев.

Егор Бестужев?

Я надвигаю очки на глаза, как будто это поможет разглядеть парня в красных трусах.

Эх, мне бы сейчас еще одни очки.

Я прищуриваюсь.

Блин, ну точно он.

Толкаю брата в ребро, мило воркующего то ли с Анжелой, то ли со Снежаной, – я не запомнила, кто из них кто.

– Ромыч, это кто? – Я киваю на разминающегося парня в синей футболке с эмблемой спортивного клуба. – Тот, что в красных трусах приседает.

– Они все в трусах. Вообще, это шорты, – смеется мой брат.

– Да, но не все в красных.

– Это значительно сужает круг разыскиваемых, – весело отзывается он.

– Не тупи, Ром, – злюсь на брата. – Вон тот, самый высокий.

Мой одногруппник и правда самый высокий в команде, и мне почему-то кажется, что для этого вида спорта быть невысоким, но ловким и легким в движениях гораздо важнее, чем рослым неповоротливым увальнем.

– А-а, это Бес – лучший бомбардир1 команды, – с гордостью декламирует Ромыч. – Чертов непрошибаемый танк, – восхищается он.

Пф. Я хмыкаю.

Кто такой бомбардир, мне не известно, да и мало интересует, если честно. Но то, что он лучший, меня слегка коробит. Я не думала, что Бестужев – человек, которого преподаватели знают исключительно по опущенной на руки макушке во время сна на парах, – может быть хоть в чем-то лучшим.

А вот с тем, что он – непрошибаемый танк, я полностью согласна. Его называют чужим именем, а он лишь равнодушно зевает в ответ.

– Прогульщик и двоечник, вот кто он, – возмущенно говорю я, но брат, скорее всего, не слышит меня. В этот момент судья дает гудок, и болельщики начинают скандировать под звуки барабанов и мотивирующих музыкальных хитов.

***

Я даже не пытаюсь понять правила игры, поскольку слежу исключительно за парнем с коротко стриженными волосами. Когда мяч попадает в руки Егора Бестужева, я готова взять свои слова обратно.

Черт возьми, он просто фантастически двигается.

Даже я, полный профан, закрываю лицо руками и поджимаю пальчики ног, когда Бестужев атакует. И искренне недоумеваю, как сетка выдерживает его смертельные броски?

Трибуна ликует и свистит, снова и снова выкрикивая фамилию Егора. Но больше всего меня поражают болельщицы с третьего ряда, на чьих футболках изображено грустное лицо Бестужева с кричащей надписью: «Егор – самый лучший! Мы тебя любим!». Девчонки скачут и размахивают руками, пытаясь привлечь его внимание. Они бы с радостью сорвали с себя эти футболки и, я уверена, бросили ему вместе с номерами своих телефонов. Даже Анжела и Снежана, облизываясь, поедают глазами Егора, напрочь забыв про моего брата.

– Бестужев безошибочно передает мяч нападающему Алексею Воронину. Защитник «Медведей» не успевает блокировать передачу Бестужева. Воронин входит в линию. Внимание! – сокрушается на всю арену комментатор.

– Леха, давай, Лех! – кричит Ромка, прыгая на месте.

Я пытаюсь разглядеть, что происходит на поле, но беснующаяся, точно под энергетиком, толпа вскочила со своих мест и загородила обзор.

– Го-ол! – От крика содрогается арена. – Благодаря тактической передаче Егора Бестужева, Алексей Воронин увеличивает преимущество красно-синих перед «Медведями». Вот это игра, товарищи! – вещает откуда-то сверху комментатор.

– Егор! Егор! Егор! – скандируют трибуны, сопровождая общее ликование ударами барабанов и адским гулом вувузелы2.

И хотя мяч в ворота забросил некто под фамилией Воронин, даже я понимаю, что если бы не ловкость и скорость Егора, то вряд ли бы у нападающего получилось это сделать самостоятельно.

– Красно-синие вперед! Вас Егор не подведет! Егор! Егор! Егор! – Кажется, я кричу вместе со всеми.

Глаза моего брата горят от восторга, на лицах остальных парней застыло выражение подобострастия, а девчонки и вовсе готовы передраться за внимание местной звезды гандбола. И только Бестужев с равнодушным – все с тем же невозмутимым видом – утирает краем футболки вспотевшее лицо и лениво подмигивает фанаткам из третьего ряда в именных футболках. Девушки визжат, падают в обмороки и бьются от счастья в конвульсиях.

Популярность моего одногруппника слегка озадачивает и сбивает меня с толку. Я учусь в одной группе со спортивной звездой, что ли?

Каждая из этих болельщиц прямо-таки мечтает прижать к носу пропитавшуюся по́том футболку Бестужева, а я дышу с ним одним воздухом в аудитории и ничего о нем не знаю. Если бы девчонки из третьего ряда об этом узнали, живой я с этой игры точно бы не выбралась.

– И-и-и лучшим бомбардиром игры становится… Его-ор Бес-с-стужев! – протягивает ведущий, точно на боксерском ринге.

У меня уши в трубочку сворачиваются от частого упоминания имени Бестужева. За полтора года обучения с ним в одной группе я не слышала о нем столько, сколько за последние полтора часа своей жизни.

Значит, вот ты какой, одногруппник с вечно «грустными» бровями и скучающим выражением неидеального лица.

***

– Ромка, постой. – Я вылавливаю брата, вышагивающего с голым торсом из душа. – Иди сюда, разговор есть. – Хлопаю по постели, приглашая Рому присесть. – И прикройся, не травмируй мою психику.

Пока жду брата, скрывшегося за занавеской, разглядываю завораживающие вращающиеся планеты на потолке. Ночной полумрак и подобие звездной россыпи над головой наполняют комнату загадочностью и волшебством.

Удивительно, что сегодня он снова заработал. Ночник. Он вырос вместе с нами. Его нам с братом подарила бабушка, и он настолько древний, что механизм давным-давно проектора вышел из строя. Ромка хотел его выбросить, а мне он дорог. В детстве, когда я болела, мне нравилось наблюдать за плавным вращением звездных систем. Они успокаивали и перемещали меня в придуманный сказочный волшебный мир, где я была прекрасной принцессой без очков, а моими верными друзьями были гномы. Тогда мне казалось, что я даже быстрее выздоравливала. Я сохранила этот ночник в качестве настольной лампы, а сегодня он меня удивил и вновь вернул ту самую сказку из детства.

– Ух ты! Заработал? – Ромка удивляется не меньше меня и плюхается на кровать. – Че за разговор, сестренка? – Он зевает, не потрудившись даже прикрыть рот. – Спать страсть как хочется.

Я жмусь и потираю вспотевшие ладони о простыни. Не знаю, с чего начать разговор, чтобы Ромка вдруг не так понял мой возникший интерес.

А он может.

– Ром, а откуда ты знаешь Егора Бестужева?

После игры брат с ребятами некоторое время зависали в раздевалке парней из команды красно-синих. Меня в мужскую раздевалку не пригласили, впрочем, как и Снежану с Анжелой. Узнав, что останутся со мной в холле, они под ручку слиняли в дамский туалет, и больше мы не виделись. Куда они делись, я не знала, но настроение у меня сразу улучшилось.

– Так Леха, друг мой, с ним в команде играет, вот и тусим в одной компании. А что? – Ромка прищуривается брат и гаденько так лыбится. Вот уже и насочинял себе что-то. – Понравился, что ли, а, Верунчик?

– Ополоумел совсем? – оскорбленно отвечаю и кручу пальцем у виска. – Он мой одногруппник, вот и все.

– Врешь? – Брат подскакивает и пораженно впивается в меня взглядом.

– Нисколько.

– Ну дела-а…

– Угу, – поддакиваю я. – Что можешь о нем рассказать?

Я деланно безразлично пожимаю плечами и ковыряю ноготь, чтобы не смотреть брату в глаза.

– А что рассказывать-то? Ты и сама все видела, – фыркает брат, будто я спросила несусветную чушь. – Эх, мне бы так играть, – вздыхает он, а потом расплывается в ехидной усмешке. – Погоди, тебе он понравился!

– Что за бред? Я его знать не знаю.

– Нравится-нравится.

Брат неприкрыто веселится, а я начинаю злиться. Потому что это не так. Мне Артем Чернышов нравится, и его кожа, а не этот переросток в трусах.

– Увы, Верунчик, тут тебе ничего не светит, – поджав губы, печально констатирует Рома.

– В смысле? – Мне-то и не нужно, чтобы светило, но как-то обидно за себя стало.

– За ним знаешь, какие девчонки бегают… – Он замолкает, и я мысленно договариваю за ним фразу: «Не то, что ты».

Знаю. Видела. На улице крутилась куча девчонок в таких коротких юбках, что даже я почувствовала, как задувает прямо туда. Все они ждали его, Егора Бестужева, звезду гандбола.

– Вот и пусть бегают, – обиженно бубню я. – А он?

– А он от них бегает.

– И никто не догнал?

– Да не знаю я, – злится брат. – Но у него каждый раз новая подружка. Все, отстань, я спать.

Ромыч встает и уходит в свою конуру, а я, прикусив нижнюю губу, начинаю прокручивать в голове сегодняшний день и разговор с братом.

Значит, никто не догнал… Так-так.

Звезда гандбола, популярный парень, Дон Жуан и бабник, меняющий девчонок как перчатки.

Откуда у меня возникала безумная идея, я не знала. Возможно, под впечатлением прошедшего дня. Возможно, она приснилась мне благодаря гипнотизирующему действию волшебного ночника. Быть может, Ромкины слова взыграли как брошенная в лицо перчатка, которую я опрометчиво приняла, но просыпаюсь я с совершенно удивительным и, скорее всего, провальным планом.

8.

На следующий день я решаю приглядеться и понаблюдать.

Я проснулась с боевым настроем, готовая воплощать безумный план в жизнь, но на подходе к экономическому корпусу мой настрой явно дал сбой, сигнализируя, что все это полный идиотизм.

Вот уже битый час, сидя на потоковой лекции по «Менеджменту», я разглядываю Чернышова и составляю все «за» и «против». Оцениваю, насколько сильно он мне нравится, чтобы решиться на подобную авантюру.

Артем, Роберт, Карина и Альбина сидят вчетвером и обсуждают явно не организационные структуры управления. Но потом происходит то, что окончательно выбивает из моей головы глупые мысли о том, как привлечь внимание Чернышова.

Мои очки готовы вот-вот треснуть от того, с какой завистью я прожигаю руку Артема, поглаживающую точеную скулу Карины. Он заботливо убирает упавшую ей на лицо светлую прядь и смотрит на местную королеву с таким трепетом и восторгом, как я на вареники с творогом.

Эх… ну что за парень. Мечта любой девчонки. А достался длинноногой цапле Карине, чей мозг размером с мозг колибри. Девице, которая еще вчера висла на Бестужеве, а сегодня окучивает моего Артема.

Кстати-ка!

Я обвожу взглядом аудиторию, высматривая звезду гандбола.

Ну конечно. Не звездное это дело сидеть с утра пораньше на парах, особенно если после вчерашнего матча твои спортивные трусы чуть не порвали фанатки, сражаясь в убийственной схватке за звездный трофей.

Отсутствие на занятиях Егора воспринимаю как знак и с превеликим сожалением принимаю тот факт, что утренняя идея провальная и бессмысленная. Не тогда, когда Артем Чернышов смотрит на Карину с нескрываемым обожанием.

***

– Итого, остаток денежных средств по расчетному счету на конец рабочего дня равен… – Преподаватель по бухучету прерывает запись на доске и поворачивается к студентам. – Чему равно сальдо конечное, кто хочет ответить?

Я смотрю на старшего преподавателя, на лице которого застыло такое выражение, как если бы в бухгалтерском балансе дебет не сошелся с кредитом. А все потому, что Дивеева первый раз на его практике, да и на моей памяти, тянет руку.

– Карина? – недоверчиво обращается он к ней.

– Сергей Сергеевич. – Она театрально встает, разглаживает невидимые складки на микроскопической юбке и делает глубокий вдох, как будто и правда готовится сказать что-то умное. – Вера хочет ответить.

Э-э-э… Что?

Вся группа дружно заливается хохотом, а я – краской.

Вот же цапля!

– Присаживайтесь, Карина, – в недоумении бормочет молодой преподаватель. – Вера? Вы… хотите ответить? – Он смотрит на меня как на беспомощную.

Я бросаю на Дивееву свой самый уничтожающий взгляд, но в ответ получаю лишь злорадную усмешку. Надеюсь, твоя желчь когда-нибудь отравит тебя саму. Без труда отвечаю на вопрос и жду окончания семинара, чтобы поскорее смыться домой.

***

Как только слышу звонок, торопливо вскакиваю с места. Собираю со стола вещи и закидываю в рюкзак, когда слышу ненавистный голос Карины:

– А где же твои новые сапоги?

– Наверно, расклеились после дождя, – язвительно подыгрывает ей Альбина.

Ах! Как же они меня достали.

Одногруппники, не успевшие покинуть аудиторию, задерживаются в дверях и с интересом наблюдают за происходящим.

Ну начинается. А ведь я так надеялась, что история с замшевыми сапогами не повторится и забудется. К тому же у Дивы кратковременная, как у антилопы гну, память. Но сегодня я пришла в старых джорданах, точно для себя решив, что сапоги больше не надену. По крайней мере, в универ.

– Не подходят к сумочке, – ядовито чеканю я, кивая на рюкзак, похожий на пузо змеи, проглотившей добычу целиком. В нем куча учебных пособий, взятых в библиотеке для работы над бизнес-проектом.

Я еле закидываю на плечо неподъемный рюкзак и тороплюсь покинуть помещение, пока не расцарапала местной королеве ее прекрасное ухоженное лицо.

Надоели. Сил моих больше нет. Я бы с радостью поменялась с кем-нибудь местом в элитной группе, – например, с приматом Робертом, – зато стала бы ближе к Чернышову и не пересекалась с длинноногой цаплей Кариной.

Я пру, как бульдозер, за курткой в гардероб, расталкивая встречных студентов и размахивая руками. Чувствую опустошенность и закипающую злобу и едва сдерживаю эмоции. Гнев захватывает с головой, осушая последнюю каплю терпения.

Надеваю огромную красную куртку Ромки, которая должна смотреться как стильный оверсайз, но в ней я выгляжу как беспризорник с вокзала. Промозглый октябрьский ветер забирается под ткань, пуская по телу неприятные колючие мурашки. Наверное, в этой раздутой куртке я похожа на красный воздушный шарик, который, если бы не половина библиотеки в рюкзаке, унесло бы вместе с осенними листьями.

Непогода бушует резкими порывами ветра, выдергивая из туго затянутого резинкой хвоста пряди волос. Я заправляю их за уши и пытаюсь пригладить гнездо на своей голове, как вдруг чувствую хлесткий удар по лицу ледяными фонтанными струями.

Прекрасно. Просто потрясающе.

Я рассматриваю мокрые пятна на Ромкиной куртке. Сжимаю кулаки и закрываю глаза, а потом поднимаю взгляд к небу, будто спрашивая: «За что?». Ответом мне служит голубиный помет, прилетевший сверху и удачно приземлившийся на плечо.

Мне бы хотелось крикнуть: «К деньгам!», но говорю лишь тихое «Спасибо».

Спасибо, что хоть не на лицо.

Конечно, можно и посмеяться, если бы не было так грустно.

Да что ж за день-то такой?

«Всем привет, разрешите представиться, я – Вера, главная неудачница в этой Вселенной».

Я подбегаю к свободной скамейке и выискиваю в рюкзаке влажные салфетки. Достаю сразу полпачки и маленькое карманное зеркальце. Знаю, Ромка узнает – прибьет. Я злорадно хихикаю, вспомнив мою испорченную белую футболку, которую он выстирал вместе со своими черными джинсами.

Так тебе!

Я открываю зеркальце, пытаясь оценить ущерб помеченного имущества, но вылавливаю в нем прошмыгнувшую высокую фигуру. Резко оборачиваюсь и, прищурившись, наблюдаю за неспешно вышагивающим парнем в спортивном костюме.

Бестужев.

Засунув руки в карманы спортивного трико, он неторопливо направляется в сторону метро.

Вот же бессовестный прогульщик!

Я захлопываю зеркальце, выбрасываю салфетки в урну, закидываю рюкзак на плечо и бегу вслед за ним, принимая внезапное появление Егора за великое послание высших сил.

– Егор, – кричу я, не поспевая за его размашистыми шагами. – Бестужев Егор!

Глухой, что ли?

Он все так же движется по направлению к метро, ни сбавляя, ни прибавляя шага, и полностью игнорирует мои крики.

Неожиданный прилив энергии запускает во мне реактивный двигатель, и я припускаю, обгоняя его спереди. Егор от неожиданности останавливается и вопросительно распахивает бездонные глаза.

Ой, красивые какие, надо же. Сейчас, вблизи и на фоне хмурого осеннего дня, они выглядят точно глубоководная река с подводными камнями, опасным течением и завораживающими воронками. Его глаза цвета мокрого асфальта, обрамленные густыми черными ресницами, очень подходят дождливой осени.

Я стою и рассматриваю его как завороженная, не в силах произнести ни слова.

Егор вынимает наушник и насмешливо изгибает бровь в ожидании моих объяснений.

Ну же, Вера, отомри.

– Эм-м… Привет. – Я машу свободной рукой и натягиваю фальшивую улыбку, как у пингвинов из «Мадагаскара».

А ему не холодно? Ну… в этом спортивном костюме?

Вера, очнись! О чем ты думаешь!?

– Привет, – усмехается он, глядя куда-то мне за спину.

Я инстинктивно оборачиваюсь и ищу то, что могло привлечь внимание Егора. Но ничего и никого не вижу. Снова поворачиваюсь к нему лицом и вижу, как Бестужев кулаком прикрывает рот, явно пытаясь скрыть смех.

– Я Вера, – решаю напомнить на случай, если он не помнит. А он и не помнит, потому что смотрит на меня так, будто встретил впервые в жизни и пытается вспомнить, где видел мои очки раньше.

Хотя чего я от него хочу? Он на занятиях был столько раз, что пальцев одной руки пересчитать хватит.

– Ну, Вера. Илюхина я, – гордо уточняю я.

– Рад за него, – вяло произносит Бестужев и снова смотрит мне за спину.

Э-э-э… что?

– За кого?

– За Илюху.

Он издевается?

Оказывается, слухи о том, что спортсмены слегка туповаты, вовсе не мифы.

– Илюхина – это моя фамилия, – злобно бросаю я и поворачиваюсь.

Куда он постоянно смотрит? Странный он какой-то.

– А-а-а, – протягивает он, и мне хочется добавить «Б».

Ну какой осел!

– Егор, – представляется этот звездный недоумок.

– Знаю, мы вообще-то учимся в одной группе, – фыркаю я.

Мне хочется убежать, потому что у меня, похоже, случился передоз тупости за сегодняшний день, начиная с балбеса-брата, продолжив Кариной и заканчивая вот этим недалеким гиббоном.

Стоит признать, что мой план терпит позорное фиаско, даже не начавшись.

9.

– Точно, вспомнил, – говорит вдруг Бестужев. – Как, говоришь, тебя зовут?

Кажется, пауз в нашем диалоге слишком много.

Он нормальный вообще или слегка того?

– По имени зовут.

«Пустая ты голова», – мысленно добавляю я.

И что в нем находит целая армия поклонниц?

– А ты смешная, – хмыкает Егор, а потом отворачивается, теряя ко мне интерес, и что-то набирает в телефоне.

Ну и манеры.

И что значит смешная? Я стою тут перед ним, понимаете ли, предложение собираюсь делать, а он во мне мартышку цирковую в очках видит?

Вот же Рональдо недоделанный! Ничего не знаю о звездах гандбола, так что пусть будет так.

– Егор. – Я решаю напомнить о своем присутствии и нагло дергаю его за рукав.

Он вздрагивает и поворачивает голову на звук своего имени.

– Ты еще здесь? – Он высокомерно смотрит на меня сверху вниз, как на докучную вошь.

– Здесь. – Мои плечи обреченно опускаются.

Думаешь, мне нравится тут перед тобой стоять? Но ради внимания Артема я готова потерпеть даже твою тупость.

Егор смотрит на меня со скучающим видом, проверяя время в телефоне.

Так, сейчас или никогда.

Я собираюсь с духом, делаю глубокий вдох и…

– Меня утвердили в качестве твоего куратора. Ну, знаешь, помощь отстающим и все такое. Так вот, хочу помочь тебе с бизнес-проектом по рискам.

Я мило улыбаюсь. Точнее, мне кажется, что это выглядит мило.

Бестужев долго всматривается в мое лицо, морщится и, скорее всего, решает, как бы повежливее меня отшить.

Именно так я бы и поступила.

Жду.

– Ты сейчас это придумала?

Он складывает руки на груди, и я теряюсь под его осуждающим взглядом. Мои плечи обреченно опускаются.

Так очевидно, да?

– Не сейчас, – обиженно отвечаю я и закусываю губу. Уверена, это пунцовые щеки сдали меня. Врать я совсем не умею. – Утром. Но помочь тебе все равно хочу.

– Ну окей, а зачем?

– Ну-у-у… а зачем обычно помогают?

– Чтобы что-то получить взамен, – заключает он.

Я оскорбленно всплескиваю руками. Театр по мне совсем не плачет, перекрестившись, что Боженька отвел от такой непутевой актрисы, как я.

– Как можно? Я же от чистого сердца. – Я прижимаю правую руку к сердцу, а на левой скрещиваю указательный и средний пальцы.

«От чистого сердца и грязных помыслов», – подзуживает мой праведный внутренний голосом, и я заливаюсь краской еще сильнее.

Ох, Вера, Вера…

– Сам справлюсь, – бросает Бестужев и вроде как собирается уходить.

– А вот и нет. – Я прищуриваюсь. – Все знают, как Бубновский к тебе относится. Да он на все пойдет, лишь бы тебя завалить. А я тебе такой проект сделаю – закачаешься! И объясню так, что ни у одного Бубновского вопросов не возникнет. Как тебе такой вариант?

Я замолкаю и пытливо выжидаю его вердикта.

– Хорошо. А взамен я должен?.. – Егор смешно выгибает бровь и усмехается одним уголком губ.

В идеале я обязана сказать, что он ничего мне не должен – я ведь собралась помочь от чистого сердца.

Но это в идеале, а по моему плану…

Снова собираюсь с духом, закрываю глаза и на одном дыхании выпаливаю:

– Ты должен стать моим парнем.

Секунда, две, три.

Тишина.

Подозрительно тихо.

Я медленно открываю один глаз. Второй расширяется от удивления. Хватаю ртом воздух как выброшенная на берег рыба.

Передо мной пусто. Никого.

Растерянно верчу головой по сторонам и замечаю, как Бестужев расслабленной походкой выходит из студгородка, засунув руки в карманы спортивного трико и чуть ли не присвистывая.

Да как он смеет вообще?

Ну уж нет, женишок, так легко ты от меня не отделаешься.

Мои ноздри широко раздуваются, как у скакового коня, пока я несусь вслед за бросившим меня парнем. Хохотнув, подмечаю, что парень как-то быстро меня бросил, даже не успев стать тем самым парнем.

Я снова обегаю Бестужева и преграждаю ему путь.

– Опять ты? Да что ты ко мне прицепилась? – Егор хватает меня за плечи, пытаясь сдвинуть с пути, но рюкзак с учебниками приходится как нельзя кстати, выступая моим временным якорем. Он округляет глаза, и я победно улыбаюсь. – Ты носишь с собой кирпичи, чтобы тебя ветром не унесло? – выпаливает он.

Ха-ха, смешно.

– Нет. Чтобы как следует двинуть тому, кто без спроса меня лапает. – Я гневно смотрю на его ладони, которые почему-то до сих пор путешествуют по моим плечам. – Руки! – рявкаю я.

Егор фыркает и резко одергивает ладони как от огня.

То-то же.

Я удовлетворенно вздергиваю подбородок, как вдруг понимаю, что с таким поведением ни одну девушку в «девушки» не возьмут. Нужно быть мягче, что ли…

– Егор…

– Сразу нет, – перебивает меня он.

Э-э-э, а почему сразу нет?

– Да погоди ты. Выслушай для начала, а потом уже выводы делай.

Студенты обходят нас стороной, потому что мы стоим по середине аллеи. И я осознаю, что столь судьбоносные разговоры так не ведутся. Бросаю взгляд на пустующую скамейку рядом и кивком приглашаю Егора на место наших партнерских переговоров. Прислоняясь к спинке скамейки, он вытягивает длинные ноги и закидывает руки за голову.

– Предлагаю сделку, – издалека начинаю я.

Егор выгибает бровь, и я, кажется, читаю в его чертах подобие интереса, но мне могло и показаться.

Когда замечаю, что меня не собираются посылать, продолжаю:

– Я делаю за тебя проект. – Замолкаю и после коротких раздумий добавляю: – Лучший проект на потоке. – Я поднимаю вверх указательный палец, чтобы предложение выглядело эффектнее. – А ты помогаешь мне привлечь внимание одного парня. – Смущенно отвожу взгляд в сторону.

Егор сосредоточенно молчит и, похоже, обдумывает мое предложение.

Уже неплохо.

– Интересно. И как я должен помочь тебе привлечь внимание какого-то парня?

– Не какого-то, а вполне реального Артема Чернышова.

Бестужев присвистывает и ухмыляется, давая понять, что губа у меня не дура. Но я и так знаю, что слишком лихо замахнулась, поэтому тыкать меня мордой в молоко не нужно.

– Так у него же вроде девушка есть? – уточняет Егор.

Это он про Карину, что ли?

– Сегодня Карина, завтра я. – Я расправляю плечи и гордо выпячиваю грудь, которой отродясь не было. – Вот ты мне как раз и поможешь, чтобы завтра была я.

Да, самонадеянно, ну а как иначе?

– И каков план? – заинтересованно уточняет Рональдо Бестужев.

Я сажусь поудобнее и сдуваю мешающий клок волос со лба.

– Мы представимся парой. – Вижу, как дергается его кадык. От счастья, наверное. – Ты – местная спортивная звезда, да и я тоже ничего. – А про себя добавляю: «ничего особенного». – Чернышов заметит меня в твоей компании, обратит внимание, оценит и поймет, что именно я ему и нужна.

Егор морщится и проходится по мне таким взглядом, как будто перед ним сижу не я, а царевна-лягушка, которую нужно поцеловать.

Но ведь и он не принц из сказки. И целовать меня не надо.

От этих мыслей меня начинает тошнить.

– Отстой, – с деловитым видом заключает Егор, точно научный сотрудник, который спустя несколько лет неудачных испытаний и потраченных на нововведение инвестиций отчитывается перед спонсорами-заказчиками.

– Почему это отстой?

– Потому что Чернышов твой не поверит в наше представление.

– Почему?

Вот заладила «Почему да почему», аж самой от себя противно.

– Потому что я с такой девушкой встречаться не буду. – Он бросает брезгливый взгляд мне на голову, потом на лицо и останавливается на плече Ромкиной куртки.

Что он там увидел?

Я опускаю взгляд и замечаю желтое жирное пятно, расплывшееся и начинающее впитываться в ткань.

Блин, на меня же голубь нагадил. Я собиралась привести себя в порядок, пока не увидела в зеркале Бестужева.

И все это время он молчал?

Под пристальным вниманием будущего фальшивого парня я быстро лезу в рюкзак и извлекаю оставшуюся половину влажных салфеток и зеркало.

«Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, всех румяней и белее?» Точно не я, потому что с отражения на меня смотрит люмпен с помойки: на голове – укладка от розетки в двести сорок вольт, на лице – багровые обветренные пятна, на куртке спереди – влажные разводы, а на плече – жирное птичье пятно.

Мра-а-ак. Так себе претендентка в девушки, согласна.

– Извини. Меня это…

Н-да, Илюхина, вот уже и ты начинаешь разговаривать, как недалекая: «Меня это, того самого, ну ты понял». Правильно говорят, с кем поведешься!

– Обгадили? – невозмутимо помогает Бестужев.

Я так и замираю с салфеткой в руке.

Ну и мужлан.

Все спортсмены такие идиоты, или только мне такой достался?

– Говорят, что это на счастье, – я пожимаю плечами.

Егор недоверчиво хмыкает, но ждет, пока я привожу себя в порядок.

– А так? – Я улыбаюсь, потом хмурюсь, поправляю очки, поворачиваюсь боком.

Ну не умею я позировать.

– Тоже не катит, – качает головой Бестужев.

А-а-а! Стухнуть можно!

– Вот и сделай так, чтобы прокатило. Между прочим, я собираюсь сделать твой проект лучше своего. И тебе не придется сдавать экзамен у Бубновского. Поэтому тебе тоже нужно постараться выполнить свою часть уговора на отлично, – злобно выпаливаю я.

Ты смотри-ка какой. Все ему не так.

Егор внимательно разглядывает меня, а потом протягивает длинную руку:

– Хорошо, договорились.

Я довольно улыбаюсь и вкладываю маленькую, по сравнению с его медвежьей лапой, руку:

– Договорились.

Мы скрепляем нашу сделку крепким рукопожатием и на этом прощаемся.

Я смотрю вслед скрывающейся в метро спортивной спине, и тут в моей голове вспыхивает осознание того, что мы не придумали историю наших внезапно возникших отношений и не решили, как представим потоку нашу сомнительную пару.

Эх, мы даже телефонами не обменялись.

Гадство!

10.

Добрую половину ночи я промучилась, терзаясь вопросами, как достовернее провернуть наше с Бестужевым дело. Будущий менеджер-экономист во мне применил все изученные на парах виды управленческих решений: в голове выстраивались объемные графики, диаграммы. Они безостановочно вращались друг за другом каруселью, вызывая головокружение.

Мой мозг закипал. Я бросалась из крайности в крайность и в какой-то даже приняла решение аннулировать сделку и понести умственные затраты, а в качестве компенсации написать за Рональдо Бестужева тот злосчастный проект. Но сознание тут же подкидывало образ идеального лица Чернышова и мерзопакостного – Карины. И тогда я с еще большим желанием хотела воплотить в реальность придуманный мною план.

Изнывая от мыслей, я решила действовать самым правильным и проверенным веками способом: в любой непонятной ситуации иди спать. И я пошла.

Мне приснился совершенно невероятный сон. Мы с Артемом Чернышовым шли, держась за руки, по осеннему скверу. Сухие ветки и мокрые листья приятно скрипели под ногами. Ласковое солнце поглаживало ветви голых деревьев, пожухлую траву и нежную кожу Артема. Под солнечными лучами она излучала сияние и блеск, ослепляя своей красотой. Я не могла не любоваться парнем, идущим рядом со мной. В воздухе приятно пахло бодрящей сыростью и витала атмосфера романтичной печали. Все в этом моменте было волшебно.

Не в силах сдерживать эмоции, я остановилась и повернулась к нему.

– Артем, ты такой красивый. Твои волосы, твое лицо, твой благоухающий океанским бризом аромат… – смущенно призналась я.

– Тебе правда нравится? – встрепенулся Артем и снял с плеча рюкзак.

– Очень. – Я зарделась и улыбнулась.

Артем озадаченно начал изучать содержимое рюкзака и что-то выискивать в нем. Мне хотелось думать, что сейчас парень, который мне сильно нравится, достанет шоколадный батончик, и мы разделим его пополам. Или большое сочное яблоко, которое мы будем откусывать по очереди и смущенно смеяться.

– Ну, тогда ознакомься с нашей продукцией. – Чернышов протянул мне глянцевый рекламный буклет. – Я вот этим средством пользуюсь. – Он ткнул пальцем на разворот страницы, где был изображен смеющийся парень с чистой ухоженной кожей, а в руках у него – очищающая пенка-мусс.

Я стояла с открытым ртом, не дыша. Очки съехали на нос, а в небе ворона прокричала противное: «Ка-ар-р». Резко набежали хмурые свинцовые тучи и заслонили теплое солнце. Я шокировано смотрела на парня, лицо которого больше не выглядело идеальным: толстый слой тонального крема жирно поблескивал на коже и расходился паутинкой в некоторых местах.

– А вот здесь потри. – Артем усиленно натирал страницу запястьем, а потом ткнул его прямо в нос. – Чувствуешь?

От резкого запаха я чихнула и проснулась.

***

Утро в универе показало, что все мои полуночные метания, каким образом мы представим себя парой, были напрасны.

Потому что мой фиктивный парень даже не пришел. Ни к первой, ни ко второй и ни даже к третьей парам.

Уу-ух, как же я на него зла.

Я где-то читала, что в девяносто процентах случаев первый парень оказывается козлом. Внутри меня все кипело от негодования и осознания того факта, что именно я попала в ту самую статистику неудачниц. Хотя Рональдо Бестужев не настоящий парень. Поэтому у меня еще есть шанс доказать, что Артем Чернышов – тот самый первый и единственный не козел.

Последней четвертой парой у нас физкультура. Из всей нашей группы на нее ходим только я, Дивеева и ее подпевала Альбина.

У всех остальных освобождение. Причем эти «болезные» курят, как работяги, за корпусом, едят в столовке, как с голодного Поволжья, и выглядят здоровее самого физрука.

Я же не отличаюсь хорошей физической подготовкой, у меня нет освобождения, зато есть спецгруппа по зрению, где не нужно сдавать нормативов. А вот Дивеева Карина у нас не только местная красавица, но и спортсменка. Классика жанра. Она входит в состав сборной университета по легкой атлетике и имеет потрясающе сложенное спортивное тело. Это лишь наглядно доказывает залитый слюнями пол спортзала, где скоро начнется игра в волейбол между моей первой группой и второй, в которой учится Чернышов.

Парни из двух групп провожают жадными взглядами вызывающе укомплектованное в обтягивающие лосины заднее место Дивеевой. Она плывет по резиновому покрытию точно бригантина на плавных волнах, гордо неся свою королевскую грудь в тонкой майке.

Я смотрю на свои капри и широкую растянутую футболку с принтом пончика.

Рядом со мной каким-то невероятным образом возникает Альбина.

– Что ищешь, Илюхина? Грудь потеряла?

– Да что там терять, если изначально ничего не было? – поддакивает Карина, и они обе начинают мерзко смеяться.

Гиены проклятые!

– А моему парню нравится, – ляпаю я не подумав.

Ой, мамочки! Ну вот кто меня за язык тянул?

В зале раздается неприятный звук скрипнувшей кровати, но это не звонок на пару, а смех Карины.

– Какому? Вымышленному? – Альбина давится смехом, чуть ли не хватаясь за живот.

– Самому настоящему, – решительно отвечаю я. Если начала врать, то ври до конца. А потом беги что есть сил.

– Ну и где же он? В твоих снах? – издевается Дивеева, скрестив руки перед собой, отчего ее королевская грудь выпирает из-под майки. – Привет, Бес. – В этот момент Карина подбирается, глядя мне за спину, и втягивает и без того плоский живот.

Я оборачиваюсь, и моему изумлению нет предела. Мой фиктивный парень в спортивных шортах и футболке крутит на пальце волейбольный мяч и как ни в чем не бывало болтает с Артемом.

Вот же олень лесной!

На профильные дисциплины он, значит, не ходит, а на физкультуру свою спортивную тушу притащил.

– А вот и он! – Я пальцем указываю на Бестужева и со всей дури несусь к нему.

Сначала лица Альбины и Карины каменеют, а потом они расплываются в неверующей гримасе, граничащей с отрицанием.

Мои самоуверенность и наглость пугают даже меня, но на войне все средства хороши, и мне ничего не остается делать, кроме как позориться до конца.

– Привет, мальчики.

Я представляю себя некой популярной блондинкой из зарубежных сериалов для подростков. Наматываю прядь из хвоста на палец и пережевываю вместо жвачки собственный язык. В фильмах это смотрится сексуально. А как на самом деле это выглядит у меня, мне даже страшно подумать, потому что парни прекращают явно скучный диалог и смотрят на меня не моргая.

Думается мне, что не от восторга.

Меня слегка потряхивает – так близко рядом с Артемом я еще никогда не стояла. Дух захватывает от того, что Артем Чернышов впервые в жизни смотрит на меня. Мои ноги подгибаются, когда он первый раз говорит мне:

– Привет.

Кажется, я в раю. Прыгаю по мягким пушистым облачкам и любуюсь разноцветной радугой, пока розовые слоны поливают из хоботов леденцовую поляну ягодным киселем.

Из мира сладких фантазий меня выдергивает приторный голос Карины:

– Бес, эта блаженная говорит, что ты ее парень. – Эта цапля уже успела подобраться и закинуть свою тощую жердь на плечо моего Артема.

Я смотрю на Бестужева и мысленно молюсь: «Давай же, глупая спортивная голова, не подведи». Тут же вспоминаю кричалку с матча: «Красно-синие вперед, вас Егор не подведет!»

Давай, отрабатывай потраченные на билеты на твою игру деньги.

Но Егор упорно сверлит меня взглядом и молчит. От любви, наверное, дар речи потерял.

Я незаметно толкаю Бестужева в бок и решаюсь помочь:

– Конечно, парень. Правда, любимый?

Боже, что я несу? Как вообще обращаются к друг другу влюбленные пары?

– А. Да. – Ну слава адвентистам, отмер! – Она моя девушка, – неуверенно подтверждает он, и я расслабленно выдыхаю, потому что, как оказалось, все это время даже не дышала от волнения. – Напомни, как тебя зовут?

Егор поворачивается ко мне и на полном серьезе ждет от меня ответа.

Я его убью.

11.

– А-ха-ха-ха. – Я наигранно хохочу, заливаясь словно перепелка, и сквозь стекла очков прожигаю своего парня ненавидящим взглядом. – Ты такой у меня шутник, Егорушка.

«И идиот редкостный», – про себя добавляю я.

Егор испепеляет меня прищуренными глазами, типа «за Егорушку получишь», и мы начинает сражаться в зрительном бою. Смотрим друг на друга, как два барана на новые ворота, и не моргаем. Но в этом сражении меня никому не одолеть – за свою очкастую девятнадцатилетнюю жизнь мне столько раз приходилось во время обследований сдерживаться и не моргать, сколько звездному мальчику бить по воротам.

Я торжествую, когда Бестужев отводит глаза, но напоследок одаривает меня обещанием, что мы не закончили.

– Так вы что, и правда встречаетесь? – Дивеева пренебрежительно кривится, глядя, как мой фиктивный парень забрасывает свою лапу мне на плечо, отчего мои худые ноги подкашиваются. Мне ничего другого не остается, как положить руку на талию Егора и вроде как приобнять его. Мы стоим, так плотно прижавшись к друг другу, что прямо перед моим носом маячит круглый шрам от прививки БЦЖ на левом плече Егора.

Я незаметно наступаю ему на ногу и с заискивающей улыбкой смотрю на любимого парня, слово говоря: «Отвечай, идиот ты эдакий».

Век бы его не видела.

– Самая что ни на есть настоящая, это правда, – утвердительно кивает Бестужев.

Альбина и вовсе дар речи потеряла, и только Артем Чернышов искренне улыбается и, кажется, желает нам счастья.

Какой святой человек. Ну как его можно не полюбить?

Я открыто пялюсь на него, чтобы впитать его прекрасные черты. Чтобы потом вспоминать перед сном и предаваться унынию.

Внезапно я вспоминаю сон и приглядываюсь, пытаясь убедиться в отсутствии тонального крема на великолепном лице Артема, и, естественно, ничего не нахожу.

То-то же! Мой Артемка самый лучший, не то, что этот…

Стоп. Что он там несет, пока я любуюсь прекрасными чертами Артема?

Я настраиваю локаторы, чтобы лучше слышать.

– …Люблю тебя, Егор. Жить без тебя не могу, – распинается лживый спортсмен перед развесившими уши студентами.

Моя челюсть медленно опускается, глаза наливаются кровью, а зубы превращаются в клыки.

– Можно тебя на минутку, любимый? – Я хватаю за рукав парня, без которого, оказывается, жить не могу, и тащу из спортзала, чтобы убить. – Так соскучилась, страсть. – Ядовито улыбаюсь зрителям нашего театра комедии.

Радует, что эта здоровенная детина не сопротивляется и смиренно следует за мной.

– Ты… – Яростно сжимая губы, я наставляю на него указательный палец. – Ты не Бестужев. Ты… – Замолкаю, подбирая подходящее ругательство. – Бесстыжев. Как тебе не стыдно?

Но ему точно не стыдно, потому что Егор лишь складывает руки на груди и с усмешкой смотрит на бешеную меня.

– А что такого? – лениво отзывается он, почесывая бровь.

Он издевается?

– Что такого? Ты серьезно спрашиваешь, что такого? – зло шиплю я. – Теперь все подумают, что ты встречаешься со мной из жалости, а не от большой любви, – доходчиво объясняю я.

– Но это так и есть, – отвечает Бесстыжев.

Вот дубинушка древнерусская…

Я бью себя по лбу и обессилено выпускаю изо рта воздух.

– Ну, извини, мы не договаривались, что говорить. – Он пожимает плечами.

– Мы вообще ни о чем не договаривались, если на то уж пошло, – сержусь я. – После физкультуры будешь ждать меня у входа, – рявкаю я и не дожидаюсь ответа. Меня не волнует, есть ли у него какие-то планы или нет. – А сейчас в твоих интересах сделать так, чтобы все поняли, что мы, —интонацией выделяю последнее слово, – влюбленная пара.

Егор согласно кивает и берет меня за руку. Сперва я немного пугаюсь, переживая, что Артем Чернышов увидит наши сцепленные руки, но потом вспоминаю, что ради него-то я и устроила весь этот цирк, и позволяю отвести себя в спортзал парню, от которого мои жилы стынут.

– Привет, это моя девушка, и мы влюбленная пара… Здорова, пацаны, мы – пара, слышали? Эй, Пряхин, – кричит на весь зал Егор, – это моя девушка, а я – ее парень…

И так с каждым, пока мы проходим от холла до волейбольной сетки.

У меня начинает подергиваться глаз, и, кажется, даже скатилась слеза. От стыда и отчаяния.

– Что? Опять не так? – Бесстыжев удивленно поворачивается ко мне. – Ты же сама просила сделать так, чтобы все знали. Теперь знают все, – довольно заключает он, и у меня обреченно опускаются плечи.

***

Наверно, пора сменить пальто на зимний пуховик, ведь если так дело пойдет и дальше, то мой красный нос отвалится, а ноги ампутируют от переохлаждения. Дую теплым воздухом на озябшие руки и переминаюсь с ноги на ногу, вот уже целых сорок минут ожидая ненавистного женишка на выходе из корпуса, как и договаривались. Но с той лишь разницей, что ждать меня должен был он, а не наоборот. Конечно, я могла бы пойти в вестибюль и подождать там, но здесь разглядеть его будет проще. Именно поэтому я никуда не ухожу, уверенная в том, что звездный спортсмен все еще где-то внутри.

Он выходит тогда, когда мои сопли превращаются в две соленые сосульки. Лениво спускается по лестнице, не торопясь и непринужденно беседуя с низкорослым парнем.

Вы только поглядите на него. Я тут скоро конечности потеряю, а он не спешит, да еще и… приглядываюсь, сощуривая глаза под запотевшими очками… ест? В руках у Рональдо Бесстыжева надгрызенная булка, которую он на ходу кусает и глотает, не пережевывая.

– Давай, Бес, до встречи на тренировке, – прощается парень, на что Бестужев кивает и что-то мычит, салютуя булкой.

– Вкусно?

Я выныриваю, как черт, из-за спины недоделанного женишка. Пусть испугается и подавится. Но спокойствию Рональдо Бесстыжева мог бы позавидовать сам Криштиану, поэтому он, нисколько не удивляясь, отвечает:

– Гадость, конечно, но есть можно. Будешь? – Он сует мне в нос булку, которая и не булка вовсе, а пирожок с сомнительным на вид мясом.

Я, отпрянув подальше, морщусь.

– Я такое не ем. Меня дома, знаешь, какие вареники ждут. – Мечтательно вспоминаю теплые мучные ушки, но моментально меняюсь в лице и грозно бурчу этому болвану: – И не дождутся, скорее всего, потому что я уже сорок минут тебя жду. Мы же договаривались, – снова рявкаю я, и мне начинает казаться, что рядом с Бестужевым я превращаюсь в цепного пса, не умеющего разговаривать по-человечески, а только рычать.

– Так я в столовой был. Обедал. У меня тренировка через два часа, – поясняет Бесстыжев как само собой разумеющееся.

Потрясающе. Слов нет. Обедал он!

А я от голода и холода сопли с верхней губы слизывала, пока этот паршивец пузо свое спортивное набивал.

Кстати…

– А разве вам, спортсменам, можно такое есть? – Я киваю на оставшийся пустой кончик пирожка, который Бестужев, не задумываясь, закидывает в рот. – Разве у вас не определенное меню? Углеводы, белки, калории, – перечисляю я.

– Не знаю. Я ем, – пожимая плечами, беззаботно отвечает Егор и вытирает рукавом легкой ветровки четко очерченные губы.

Н-да, и как его еще в команде держат?

– Так о чем ты хотела поговорить? – Он поглядывает на время.

Да помню я, что тебя ждет тренировка, а меня вареники. Я решаю покончить с этим днем, чтобы не видеть больше наглое лицо «любимого» парня.

– Давай обменяемся номерами и разойдемся по разные стороны, – сержусь я и выискиваю телефон.

– Давай. Только ты мне не звони.

Э-э-э… что?

– Да прикалываюсь я, расслабься, – усмехается мой недалекий парень.

Ну и шуточки у спортсменов.

Я записываю его как «Рональдо Бесстыжев» и уже хочу заглянуть в телефон Егора, ведомая любопытством, как он назовет меня. Но он ловко отворачивается, что-то печатает и убирает телефон в карман.

«Не больно-то и хотелось», – фыркаю я и, не прощаясь, разворачиваюсь, чтобы уйти.